Антология фантастики и фэнтези-32.Компиляция. Книги 1-19 [Михаил Логинов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Бондарь ДРУГОЙ ПУТЬ. Часть 1

Пролог

– Мам! Ма-ам! – Если она не отзовется, я точно сойду с ума. – Ну мам!

С кухни донеслись звуки валящейся с полок посуды, и спустя секунду рассерженная мать возникла на пороге моей комнаты.

– Чего ты орешь, как резаный? Рейган^[1] войну начал?

Моя мама была коммунисткой с десятилетним стажем и пламенно ненавидела всех своих идеологических противников – особо страстно почему-то Рейгана и Вильюна^[2]. Наверное, она по-настоящему тревожилась за судьбу несчастных негров на юге Африки. Или такова была новая линия партии. Впрочем, она все делала пламенно – пламенно варила борщ, с тем же большевистским чувством выступала на родительских собраниях, когда я еще учился в школе, и так же страстно клеймила позором происки нерадивых сантехников и их начальников – на кухне, когда приезжал в гости мой дядька – ее родной брат. Был дядька Мишка совершенно беспартийным и абсолютно безыдейным. Кажется, такая установка стала его религией. Он спорил с мамой просто ради спора – чтоб позлить убежденную в своей правоте старшую сестру и под шумок жаркой дискуссии выпросить себе пару дармовых стаканов водки.

– Так чего орал? – Мама смотрела на меня строго и встревожено.

Я показал пальцем в телевизор, где шли вечерние новости:

– Слушай, мам, сейчас она скажет: «ударную стройку посетил член Президиума Совета министров СССР, руководитель штаба строительства БАМ^[3] Дмитрий Филиппов. В теплой, конструктивной беседе с работниками участка он выяснил…», – я выкрутил регулятор громкости звука в телевизоре на максимум.

– …пробивают длиннейший в СССР Северо-Муйский тоннель, длина которого, по завершении строительства, составит более пятнадцати километров! – Раздался из телевизора голос корреспондента. – Ударную стройку посетил член Президиума Совета министров СССР, руководитель штаба строительства БАМ Дмитрий Николаевич Филиппов. В теплой, конструктивной беседе с работниками участка он выяснил, какие трудности стоят перед строителями участка… – я убрал громкость.

Мама смотрела на меня недоуменно. Она не понимала, что такого особенного я ей показал и поэтому я под ее удивленным взглядом написал записку: «Ну и что в этом такого? Днем новости где-то послушал по радио»?

Она не видела, что я написал, и я свернул бумагу пополам.

– Ну и что в этом такого? Днем новости где-то послушал по радио?

Я протянул ей свою записку.

– Что это? – Она прочитала короткую строчку. – Ты издеваешься что ли? Дразнишься?

Я молча протянул ей еще одну бумажку, заготовленную мною еще до начала вечерней программы «Время». На ней моим совсем не каллиграфическим почерком были написаны те слова, что она только что произнесла.

Она, взяв в руки белый в синюю ученическую клеточку листок, прочла мои каракули и, потрясенная, опустилась на диван.

– Что же это, Сережа?

Если б я знал! Сам уже три дня просыпаюсь со странными ощущениями – стоит мне задуматься о будущем, как я ясно вижу его перед собой. Вплоть до мельчайших подробностей. За эти три дня я перерыл все доступные психиатрические справочники. Но все, что мне удалось найти хоть немного похожего на то, что происходит со мной – невнятный лепет о дежавю – и это было совершенно не то. Мое дежавю было… как будто вывернуто наизнанку. Я не узнавал случившееся, как произошедшее со мной когда-то давно, но напротив – видел то, что произойдет с людьми вскоре. И не только с ними.

– Он погибнет в тысяча девятьсот девяносто восьмом году. Его взорвут в подъезде его собственного дома. В Ленинграде. Тогда он будет называться Петербург. В октябре.

– Кто погибнет? – Мама округлила глаза.

– Дмитрий Филиппов.

Мама посмотрела в телевизор, где еще живой и здоровый комсомольский вожак пожимал крепкие руки строителей железной дороги.

Глава 1

В первый день, когда я почувствовал изменения, происходящие со мной, мне показалось, что такой дар должен быть забавным: знать все заранее, не об этом ли частенько мечтает любой человек? Я ходил по городу, останавливался на знакомых улицах и «вспоминал» их будущее. Новые дома, которые будут построены на месте пустырей через двадцать лет, дороги, парки, площади: город открывался передо мной сразу во множестве временных пластов – вплоть до 21 декабря 2012 года. Он вырастал из себя самого – старого, из того, где я жил сейчас. Перед моими глазами проступали контуры новых строений, подчас неожиданных и невозможных. Видения не были плавными – память оказалась дискретной – все, что мне удавалось увидеть об интересующем меня предмете, давалось рывками: вот на пустыре стоит цирк-шапито, а следующее воспоминание – его уже нет, а на этом месте строится автодром.

Проходная в Управление завода технического углерода, мимо которой я проходил почти ежедневно по дороге в институт и обратно, в моих видениях вместо привычной деревянной доски «Требуются!» обзавелась мраморной плашкой «Налоговая полиция по Заводскому району г. Нска». А потом и она сменилась анодированной металлической пластиной с вовсе непонятной надписью «Федеральная служба Российской федерации по контролю за оборотом наркотиков». При этом к зданию бывшего заводского Управления кто-то достроил еще пару этажей сверху. Разве нужно контролировать и оборачивать наркотики? Разве не положено их запретить? Некоторые вещи я не понимал.

Нет, в текущей жизни все было как прежде – я видел людей и предметы так же как и неделю назад, но стоило на чем-то или ком-то сосредоточить свое внимание, как я начинал «вспоминать». Правда, после таких «воспоминаний» начинала сильно болеть голова. Пришлось таскать с собой аспирин и цитрамон.

Смешно преображалась моя вечная компаньонка по лабораторным работам – Зойка. Она через какой-то десяток лет из тощей пигалицы превращалась в расплывшуюся табуретку с бюстом, в котором было, наверное, столько же килограммов, сколько в ней всей сейчас.

Захар Майцев – наш третий постоянный участник научных изысканий – к тому же сроку становился щеголеватым доцентом, лишенным большей части растительности на голове. Несколько преподавателей за эти годы должны были умереть, и я пару раз порывался сказать Хорошавину, чтобы он переставал курить, а Маркову с кафедры ТОЭ^[4] хотел посоветовать бросить его горные лыжи, но каждый раз что-то останавливало меня. Скорее всего, надо мной бы просто посмеялись и все мои усилия по спасению их жизней пропали бы втуне.

Мама… В моих видениях она проживала долгую, трудную жизнь и к декабрю двенадцатого года все еще была бодра.

И только с самим собой у меня выходило все как-то криво и противоречиво. Сколько я не вглядывался в зеркало, а мое «будущее» всегда виделось иным, чем в прошлый раз. На день-два еще удавалось «заглянуть», а позже все расплывалось каким-то невнятным образом – как в телевизоре с плохо настроенной антенной.

Вечером, после четырех пар, обеда и еще трех часов подготовки к завтрашнему семинару, я позволил Майцеву уговорить себя на поход на дискотеку. Мне захотелось услышать музыку и ощутить, какой она станет лет через двадцать-тридцать.

Захар что-то возбужденно говорил по пути на танцы, а я спокойно пропускал его треп мимо ушей, пока мы не оказались на площади перед горкомом партии. К моему ужасу стелу перед краснокирпичным зданием, украшенную знакомым с детства гербом СССР, в будущем оседлает двуглавый орел – примерно такой, как на картинках в учебнике истории о царской России. А герба она лишится. Это было так неожиданно и нелепо, что я застыл как вкопанный посреди дороги на пешеходном переходе. И это открытие заставило меня задуматься о том, что теперь я могу знать не только будущее людей, но и развитие целых народов.

Захар буквально выдернул меня из-под резко затормозившего грузовика. Машину немножко потащило в сторону, а когда она остановилась – открылась водительская дверца, и нам пришлось выслушать порцию отборной матерщины из уст лысого, тщедушного водителя, разрисованного татуировками как людоед-маори, не рискнувшего, однако, выйти из кабины. Зато на словах он превратил нас буквально в грязь под ногтями на своих тощих и чумазых ногах.

Мой товарищ улыбался – ему всегда нравился художественный мат. Захар говорил, что некоторые знатоки крепких выражений так умеют разнообразить свою ругань, что она становится похожей на поэзию. Он даже иногда специально пробирался в больницу, где работал его отец – послушать под окнами кудрявые выражения прощающихся с «белкой» алкоголиков. Мне ничего красивого в этих словах не виделось, и я едва не полез в кабину требовать сатисфакции за нанесенные оскорбления. Но парень за рулем смачно сплюнул в нашу сторону, и, со скрежетом переключив передачу, газанул, унося в кузове нечто гораздо более смрадное, чем выхлоп его мотора. А я смотрел ему вслед и пытался увидеть его будущее, но ничего не получалось – я не знал его! И, видимо, никогда не узнаю, поэтому и «вспомнить» о нем мне было нечего. Это второе открытие показалось мне еще более забавным, чем все, произошедшее с утра.

А Захар уже тянул меня за рукав.

Летняя дискотека под открытым небом в городском парке культуры и отдыха встретила нас запахом пота и сигарет, гоготом местной шпаны и «Барабанщиком» Гнатюка. И я сразу отметил, что еще тридцать лет кудрявый украинский парубок будет петь только «Барабанщика» и «Птицу счастья». И все – ничего больше он уже не сделает. Будут какие-то песенки, но нынешней популярности ему не достичь никогда.

Ему и другим нашим «звездам советской эстрады» на смену придут группы «Мираж» и «Майский лай», нет, «Ласковый май» – с наивными, плохо рифмованными простенькими однообразными песенками, какие-то бесчисленные Саши Айвазовы, Кати Лель… «Вспоминать» дальше мне расхотелось.

Захар моментально ввинтился в притоптывающую толпу, а я остался стоять под деревом. Примерно час я наблюдал за людьми – знакомыми и не очень – и «вспоминал-вспоминал-вспоминал» их будущее. Кто-то был виден весь, кто-то полностью закрыт для меня.

А со сцены наши доморощенные музыканты уже спели «Траву у дома», «Под крышей дома твоего» и взяли короткую паузу.

– Привет, – ко мне неожиданно подошла Нюрка Стрельцова с параллельного потока в институте.

Была она хорошенькая блондинка, с ладной фигуркой и одним существенным недостатком – сильно сосредоточена на комсомольской работе – будто и нечем более заняться девице в девятнадцать лет! И я никак не ожидал ее здесь увидеть – больно ответственно она относилась к своей общественной нагрузке, и на всякие танцы-шманцы времени у нее не было никогда прежде. Несмотря на свою показную деловитость и круглосуточную занятость комсомольскими поручениями, она часто улыбалась, смешно морща тонкий носик. От ее улыбки таяли все, кого я знал и я не был исключением.

– Привет, – привычно улыбнувшись во весь рот, ответил я и «посмотрел» ее будущее.

После событий 1991 года она вышла замуж за какого-то… бандита, что ли? И это тоже было интересно. Никогда бы не подумал такого про комсомольского активиста Нюрку. И после девяносто первого года она куда-то пропала с моего горизонта – я не знал, что с ней случится после ее замужества.

– Что, Ань, выездная сессия институтского комитета комсомола? Теперь и на дискотеке? – Не очень умно пошутил я, уже зная, что она мне ответит. Как знал и причину ее появления здесь.

– Дурак ты, Фролов! – Точно, до 1991 года еще далеко и ее слова я помню все наизусть. – Я к тебе как к человеку, а ты…

– А я как Буратино – деревянный, ага?

– Хуже! Как то полено, из которого еще не сделали Буратино! Вот! – Пока от известного мне текста мы не отступили ни на букву.

А что будет, если я скажу что-нибудь не то?

– Анька, а пойдем завтра в парк, на лодке покатаемся? – Черт, и все равно я знал, что она мне ответит!

– Завтра не могу, Фролов. У нас отчетно-выборное собрание. Давай послезавтра?

– Не, Ань, – продолжал я свой эксперимент. – Послезавтра я, может быть, уже повешусь от неразделенной любви.

– Вот точно дурак! – Но в ее глазах я заметил интерес. Не тот, что она проявляла к своим товарищам по комсомольской ячейке. – А что я Леньке скажу?

Ленькой звали нашего секретаря институтского комсомольского комитета.

– Дуракам счастье. А Леньке своему скажешь, что человека от смерти спасаешь.

Странным образом я вдруг увидел ее и после девяносто первого. Идущую за чьим-то гробом в июне девяносто четвертого. И потом, еще через пару лет, быстро состарившаяся и осунувшаяся, она вернулась в дом матери, надеясь наладить свою жизнь, но успевшая как раз к тому, чтобы погибнуть вместе с матерью и отчимом в банальном ДТП под колесами КамАЗа с пьяным водителем. Это было так неожиданно, что я поежился. Не знаю, что у нее было в первом варианте будущего, но вот этого – нового, что я только что увидел, я ей не желал.

– Хорошо, – согласно кивнула головкой Нюрка. – А где тогда встретимся и во сколько?

– Не, Ань, – пошел я на попятный, – я вспомнил, действительно, не могу завтра. Лаба завтра сложная. Давай в следующий раз, хорошо? Созвонимся потом.

Я не знал ее телефона, как и она не знала моего – да у нас с мамой его попросту не было, но похлопав ресницами, она согласилась:

– Ладно. А ты здесь один?

– Не, с Захаркой, – я вглядывался в мельтешащие передо мной рубашки, платья, лица, собираясь найти и позвать приятеля домой.

– С Майцевым? – Она улыбнулась. Мне иногда казалось, что Захарку любили и знали все особы женского пола в городе в диапазоне между пятнадцатью и тридцатью годами. – А где он?

Стрельцова тоже вертела головкой в разные стороны, но я заметил его первым.

Его бледная физиономия мелькнула за танцплощадкой, там, где обычно ошивалась местная шпана. Была она испуганной и какой-то… просящей, что ли? Не медля ни секунды, я сорвался за ним, даже не попрощавшись с Нюркой.

Посчитав, что непременно увязну в толпе танцующих, я обогнул ее бегом и выскочил на небольшой пустырь за сценой дискотеки, огороженный с трех сторон кустами, а с четвертой – задником сцены.

Захар сидел на единственной скамейке, стоящей посреди заплеванного шелухой подсолнечника пространства, а над ним нависали с трех сторон Васек Глибин и пара его дружков – Жбан и Гоша. В опущенной голове Захара читалась какая-то обреченность.

– Я тебе говорил, студент, к Ольке не подкатывать? – Васек перекладывал из руки в руку полупустую бутылку «Жигулевского». – А ты сильно умный, не хочешь слушать, что тебе уважаемые люди говорят, да?

– Да чего ты, Васян? – Жбан отвесил оплеуху моему товарищу. – Чего языком молоть? Сунь ему в морду пару раз для памяти! Или, давай, я суну?

– Заткнись, Жбан, – Глибин отхлебнул пива и передал бутылку Гоше. – Если б я хотел ему в морду зарядить, я бы так и сделал. Но мне нужно чтобы он к Ольке не лез.

– Смотри-ка чо! – Это Гоша заметил меня и не преминул подать голос.

– А, Серый! – Обрадовался Васек. – Подходи, поможешь объяснить твоему другу, что такое хорошо и что такое плохо.

Не то, чтобы мы были с Васькой приятелями – просто когда-то давно ходили в один детский сад и с тех пор здоровались при встречах. Если выпадала возможность – выручали друг друга по мелочи, но никогда никаких совместных дел не водили.

Я не торопясь пошел к нему, всматриваясь в будущее этой троицы. Жбану осталось жить шесть лет: уйдя в рэкетиры, он очень быстро окончательно оскотинился и потерял разум – «наехав» на сына начальника городского УВД, он подписал себе очень серьезную статью и так и сгинул где-то на лагерных пересылках. Гоша стал одним из первых городских легальных коммерсантов-кооператоров, но потом, в 1994-м, его магазин сожгли, а его самого закопали в лесу живьем его же прежние друзья. А вот Васек стал Героем Советского Союза за неизвестный подвиг, совершенный в 1988 в Афганистане. Посмертно. И прибыл в родной город в закрытом гробу. Я буду пить водку на его похоронах. В военкомате его фотографию повесят в короткий ряд районных героев.

– Отпусти его, Вась? – Я был само добродушие.

– Не, Серый. Никак не можно, – Васек выпустил сквозь щель в зубах струю слюны. – Он опять к Ольке лезть будет.

– Тебе-то что? Она ж не твоя подружка? – Я уже стоял в паре метров от него и видел, как разошлись в сторону его помощники, а с противоположной стороны пустыря показались еще двое – Женек Панама и Сема.

– Да, не моя, – отрицать известный всем факт Глибин не стал. – Братки моего девка. А пока он в армии, к ней всякие лезут. Ведь он когда вернется – разбираться не станет, просто порежет твоего Захарку и все. Я против этого. Лучше уж я ему по бестолковке настучу для вразумления. Жив останется, да и Саньку от тюрьмы уберегу. Что-то имеешь возразить?

Подошедшие Женек и Сема остановились возле Гошки и протянули руки за семечками, которыми и были щедро одарены.

– Она-то знает о том, что она Санькина подруга? – Васькиного брата я знал – он был старше нас на год и дурнее Жбана раза в три: втемяшил в свою голову, что эта Олька принадлежит ему и ушел в армию, пообещав прибить любого, кто будет с ней «крутить любовь».

Я уже знал, что именно после этих слов начнется драка и был к ней готов: подкравшийся сзади Жбан получил каблуком по голени и взвыл, падая на спину и хватая обеими руками ушибленную ногу. Я видел, как Захару прилетела смачная оплеуха в левый висок, и я знал, что он упадет со скамейки, а Васек с тощим Панамой бросятся его топтать, предоставив меня Семе и Гошке. Меня такое продолжение не устраивало – в нем мы с Захаром, избитые и грязные, в шелухе и соплях брели домой, распугивая прохожих.

Поэтому в руке моей оказался ключ от квартиры, и я ткнул им набегавшему Гошке в ребра, уже зная, что ничего опасного не произойдет.

Гошка схватился за бок и заорал:

– Он меня порезал, сука, порезал!!!

Сема удивленно остановился, оглянулся и сразу же получил двойку в корпус и тем же ключом в нос. Он что-то замычал, а из разодранной губы брызнула кровь.

– Серый, ты чего? – Глибин, разведя пустые руки в стороны, приближался ко мне. – Ты зачем Семку…

Я пригнулся – потому что знал, что из-за его спины в меня полетит недопитая бутылка пива, брошенная Женьком. Она пролетела мимо, а прямо передо мной оказался ускорившийся Васька. Когда-то он занимался боксом, но больших успехов не достиг по причине природной лени. Хотя удар ему поставили: я видел несколько раз соперников Васьки по уличным дракам, оседающих на землю с одного тычка. Я не стал ждать расправы, и со всей дури ударил его сводом стопы по колену левой ноги, которую он привычно выставил вперед. Что-то хрустнуло – у него или у меня пока было непонятно. Наверное, ему все-таки было больнее, чем мне, потому что он упал, выпучив глаза, а я отскочил в сторону и запрыгал на одной ноге. И здесь только мое новое умение «предвидеть» спасло меня, потому что Жбан уже очухался и рассерженным носорогом пер на меня сзади, слегка припадая на ушибленную ногу. Я буквально рухнул на корточки, почувствовав над собою пролетевшие кулаки этого придурка и резко поднялся, боднув его головой в подбородок. Клацнули зубы – и у него и у меня, в шею отдалось болью и я отпрыгнул вправо, тряся головой.

Васька, Жбан и Сема выбыли из драки. Захар и Панама барахтались в пыли, но я знал, что у пятидесятикилограммового Панамы нет шансов против моего приятеля. Оставался Гоша. Он стоял напротив меня и тер бок. А у меня гудело в голове после соприкосновения с челюстью Жбана, и в крови разливалась волна адреналина, заставляя свирепеть сверх всякой меры.

Я сжал кулаки – в правом так и был зажат ключ – и медленно пошел навстречу последнему дружку Глибина. Гоша не стал ждать, пока наши дороги пересекутся, и устроил настоящую ретираду: с остановками, угрозами встретится и поквитаться, но, в конце концов, исчерпав запас угроз, исчез за кустами.

Я подошел, вернее будет сказать – дохромал к Ваське. Он держался за колено и еле слышно, шепотом матерился.

– Ты неправ был, Глибин, – сообщил я ему. – Совсем неправ.

– Санька вернется по осени, ему расскажешь, – прошипел Васька.

– Не вернется твой Санька. Через два месяца он изобьет до полусмерти «салагу», получит два года дизеля. При возвращении в часть изнасилует проводницу в поезде и выпрыгнет из него на мосту, чтобы скрыться, уйдя по реке. Он ударится о ферму моста и разобьет свою дурную голову. Еще живой, но потерявший сознание, упадет в реку и там утонет. И я думаю, что это правильно. Там ему и место, твоему Саньке. Только тетку неведомую жалко и пацана, не пожелавшего стирать носки твоему братке. Вот так, Вася. Бывай.

– Откуда ты это знаешь? – Он привстал на руке, забыв, кажется, о своем разбитом колене.

– Так и будет, Глибин, так и будет. А ты сам под Мазари-Шарифом будь осмотрительнее.

– Где?!

– Запомни – провинция Балх, Мазари-Шариф.

Я подошел к Захару, сидящему на спине хлюпающего окровавленной сопаткой Панамы. Мой друг с удивлением размазывал по щекам и рукам кровь из разбитого носа и надорванного уха. Но в остальном, кажется, был в порядке и даже настроен на продолжение драки. Он воинственно оглядывал пустырь со своего насеста, и мне было совершенно понятно, что если кто-то из наших оппонентов задумает пошевелиться – Захар непременно понесется добивать неразумного. Ну да, ну да, мне тренер как-то поведал, что нет разницы, кто кому навалял: дозу адреналина оба противника получают примерно одинаковую.

– Чего, Захар, живой?

– У-р-роды! – Опухшие губы забавно искажали его голос. – Вовремя ты, Серый! Меня одного они затоптали бы в пять сек.

Я не стал говорить Захару, что если бы в подобную переделку мы с ним попали еще вчера – нас затоптали бы обоих. Вместо этого я помог ему подняться, и мы, охая и кривясь от боли, поковыляли восвояси – такие же грязные, как и в первом варианте моего будущего, но не побежденные.

Мой товарищ несколько раз порывался вернуться: «чтоб навалять этой оборзевшей гопоте!», и мне стоило больших усилий уговорить его забыть об этой скоротечной стычке. Но еще долго – сидя на лавочке перед его подъездом – мы смаковали подробности нашего «побоища», хвастались друг перед другом шишками и дырами на одежде, и Захар несколько раз порывался сгонять за пивом и позвать еще пару институтских однокашников, чтобы отметить нашу победу. Я же, напротив, совершенно не хотел огласки.

Если бы глупая Олька, ради которой и произошло это великое столкновение бойцовых оленей, узнала о его масштабах и итогах, Захару стало бы труднее пробиться к вожделенной девице: ему бы пришлось каждый день доказывать своей подружке, что он – самый главный самец в нашем небольшом городке. Я не хотел для него этих испытаний, которые, все равно, закончатся поражением – либо ему намнут бока, да так, что о всяких амурах придется надолго забыть, либо Олька возомнит себя такой королевной, что достойного ее принца найти в своем окружении не сможет. И виноватым в этом назначит Захара, поднявшего ей планку самооценки выше самых легких облаков. Пусть уж не знает, что и как там произошло – на пустыре за дискотекой.

Всю ночь я ворочался, часто просыпался; мне мнились и мерещились грандиозные события, в которых я был главным действующим лицом. Во сне ко мне приходили за советом Брежнев (хотя уже прошел почти год со дня его смерти) и все наше Политбюро – я одолевал происки Рейгана и всех остальных буржуев. В общем, встал я поутру полный желания устроить свою жизнь правильно, и вообще – помочь всем, кому смогу. Предупредить, предостеречь, посоветовать, подсказать.

Мама рано ушла на работу, и мне пришлось самому делать для себя бутерброды, жарить вареную лапшу с тушенкой, а потом и мыть посуду.

По дороге в институт я купил «Комсомольскую правду», как делал каждое буднее утро, за исключением понедельников, когда газета не выходила. В ней нашлась статья на весь газетный разворот про некую старушку из Болгарии, предсказывающую будущее. Я потратил минут двадцать на то, чтобы внимательно прочесть её. Сначала с интересом, а потом мне стало смешно. Все пророчества далекой Ванги были мутноватыми по сравнению с теми четкими образами, что виделись мне. И я сам, едва глянув на фотографию предсказательницы, точно знал, что не пройдет и дюжины лет, как бабка умрет, оставив после себя массу записанных добрыми людьми фраз. И другие досужие люди найдут в этих обрывках любое нужное пророчество – от местечковых событий для любого участка суши на планете до глобальных катастроф и встреч с инопланетным разумом. Все это ерунда, не стоившая даже той бумаги, на которой была напечатана.

Со мной все было по-другому: я не предсказывал, я четко знал будущее, помнил, что станется с миром – до самой зимы 2012 года. Однако статья натолкнула меня на мысль о том, что если о моих способностях станет кому-то известно – меня просто замучают глупыми просьбами рассказать о будущем. И чем больше и точнее я стану рассказывать, тем чаще и настойчивее будут подобные просьбы. А потом непременно появятся серьезные дядьки в гражданском, и решат мою судьбу в свойственной их ведомству манере – тихо, просто, эффективно и крайне бесперспективно лично для меня. Словом, я решил молчать.

И молчал больше шести часов, изучая премудрости электротехники.

На последней паре, оказавшейся семинаром по «Научному коммунизму», я передумал. Потому что то, что я увидел в будущем своей страны, в будущем Коммунистической Партии, мне совершенно не понравилось.

– …вот об этом и написано, совершенно гениально, надо сказать! В замечательной статье Владимира Ильича «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», – дудел у кафедры Иван Петрович Буняков.

Был он лыс, как резиновый мяч, толстоног, и носил на голове пару ужасного вида родинок. Вместе с тем, при всем своем неказистом виде, языком владел Иван Петрович потрясающе и мог вывернуть любой разговор в нужное ему русло. Спорил всегда логично и последовательно, опираясь на мнение авторитетов, приводя цитаты из классиков, а когда не вспоминались, придумывал свои – столь же отточенные и правильные. Бывало, стоишь потом – после семинара – скребешь затылок и думаешь: «опять заболтал меня плешивый дед!»

Но в тот раз мне было не до споров – Буняков рассказывал что-то о Ленине на броневике и его «Апрельских тезисах», а мне виделся совсем другой исторический персонаж – здоровенный седой мужик на танке. Ельцин. Он что-то возбужденно говорил, потрясая кулаком, почти орал, потом размахивал каким-то трехцветным флагом – я не понимал смысла этих действий, пока не «вспомнил». Август 1991 года, ГКЧП^[5], «народный глашатай» Борис Николаевич – двуличный, истеричный, щедрый и жадный одновременно, чертовски талантливый организатор, политикан, готовый на все ради победы над оппонентами и обретения личной власти. Он мог как никто другой ударно работать, ставить эксперименты, лгать, воровать, убеждать, учиться и учить, притворяться удовлетворенным и бить успокоившихся в спину, играть в самоубийство и подставлять доверившихся. Но добравшись до самого верха, став практически монархом, он не нашел лучшего способа управления подмятой под себя страной, чем бесконечное пьянство и перекладывание своих прямых обязанностей на кого попало.

Митинги по всей стране, разделившейся по политическим пристрастиям, национальным признакам, близости к Европе, танки в Москве, стрельба в своих сограждан, убитые – все это на самом деле (я уже был полностью уверен в своих прозрениях) происходило-произойдет в моей стране, и вместе с тем казалось мне совершенной фантастикой.

Новый Узен, Фергана, Алма-Ата, Ош, Сумгаит, Карабах, Приднестровье: киргизы режут узбеков, узбеки – турок-месхетинцев, армяне – азербайджанцев и наоборот, казахи – чеченов, грузины – осетин и абхазов, и все вместе – русских. Страна как будто сошла с ума. Грузовики трупов, танки, вертолеты и спецназ. Бьющиеся в истерике, подстегиваемые адреналиновым штормом и командами ничего не понимающих командиров, солдаты лупят сограждан по спинам и головам саперными лопатками. Я «вспоминал» об этом как-то отстраненно, словно о давно пережитом – без злости и негодования. И это тоже было необычно.

Иван Петрович о чем-то сцепился языком с комсоргом курса – Сашкой Дынькиным, учившемся в нашей группе, и я внимательнее присмотрелся к однокашнику. Сашка был немножко старше всех остальных – он только что вернулся из армии, куда пошел сам, совершенно добровольно отказавшись от отсрочки, полагавшейся студентам. Он мог говорить на любую тему часами, умудряясь при этом не дать окружающим никакой информации. Вот и сейчас их спор закрутился вокруг «обреченности капитализма». В общем даже это был не спор, скорее столкновение токующих глухарей: один сыпал цитатами из классиков и современных идеологов вроде недавно умерших Брежнева и Суслова, другой многословно и путано рассуждал о том же самом, переводя теоретический разговор в сторону практического применения освоенной политграмоты.

Мне вдруг стало смешно: Дынькин, закончив через два года институт, на последнем курсе вступит в партию, потом станет освобожденным секретарем парткома института, через год перейдет в горком. По протекции ректора института и областного комитета партии поступит в Высшую Партийную Школу, окончит ее с отличием и еще через год – в 1990 году – уедет в Сибирь, где для него найдется место второго секретаря какого-то таежного крайкома партии. А еще через пять лет вернется на родину, став владельцем нескольких заводов дорожной техники и учредителем двух банков. Это он не будет платить любимым прежде «пролетариям» зарплату. Это Дынькин придумает выдавать ее не деньгами, а резиновыми лемехами и дорожными знаками. Это наш веселый и разговорчивый Сашка – тогда уже Александр Викторович – откажется содержать «социалку» при своих заводах, оставив в детских садах по одной няньке и отрезав опальные заведения от теплоснабжения. Это наш идейный комсорг будет брать многомиллионные кредиты в государственном банке. И, покупая на них валюту (мне по-настоящему стало не по себе – за операции с валютой совсем недавно и вышку давали), пополнять свои счета в банках на острове Мэн и в Коста-Рике, о чем и расскажет мне, будучи в изрядном подпитии, на одной из встреч выпускников института. И ни один кредит патриот Сашка не вернет – потому что «не верит, что кто-то там – в Кремле – сможет распорядиться этими деньгами лучше, чем Дынькин!» Он очень полюбит такие ежегодные встречи однокашников-«неудачников» – так он их станет называть, потому что окажется одним из очень немногих, кто будет к тому времени жив и сможет похвастать успехами. А в 2003 его убьют где-то в Испании.

А сейчас они – Буняков и Дынькин – рассуждали о «заветах Ильича» и применимости принципов свободной конкуренции в социалистическом соревновании.

Я спрятал лицо в ладони и вполголоса рассмеялся.

– Ты чего, Серый? – толкнул меня в бок Захар. – Вспомнил что-то?

– Ага, Захар. Вспомнил. – Я вытер выступившие в уголках глаз слезы и посмотрел на друга. – Захар, что ты будешь делать через десять лет?

– Я-то? – Захар был хороший парень, но будущее волновало его только в плане популярности у женщин. – Женюсь, наверное.

– Думаю, даже не один раз, – согласно кивнул я. – А еще что?

– Ну-у-у-у… – он зачем-то открыл и закрыл 31-й том полного собрания сочинений В.И. Ленина с пресловутыми «апрельскими тезисами» – «О задачах пролетариата в данной революции». – Инженерить буду где-нибудь.

– Нет, Захарка, – я покачал головой. – Будешь ты лысый и противный доцент на нашей кафедре, тискающий перед зачетами прыщавых первокурсниц.

– А чего, тоже хорошо! – одобрил друг мое пророчество. – Это лучше, чем где-нибудь в области курятник электрифицировать.

– Ну да, тебе лучше, чтоб курятники всюду были. Чем больше глупых, доверчивых «куриц», – я кивнул на соседнюю парту с Ленкой Прохоровой и Галькой Ицевич; Майцев успел «подружить» с обеими, – тем лучше, ага?

– Это, брат, природа свое берет. И никуда от этого не денешься. Не виноват я, что нравлюсь им. Наверное, запах какой-то у меня – особенный?

– Майцев! Фролов! – Окрик Ивана Петровича был неожиданным. – Вы чего там так громко обсуждаете?

– «Майские тезисы», – сострил кто-то с задних парт и тем спас нас от пространных рассуждений Бунякова о месте партии в жизни каждого советского гражданина.

Препод моментально прочувствовал неосмотрительно брошенный кем-то вызов и прорысил мимо нас к дерзкому студенту.

К счастью для нашего спасителя – им оказался Колян Ипатьев – прозвенел звонок, завершивший сегодняшний учебный день. Дерзость осталась безнаказанной, но, немножко зная Бунякова, я был уверен, что на ближайшем занятии Коляну припомнится его острота. Да и Дынькин по своей комсомольской линии наверняка не оставит беднягу в покое: «майские тезисы» – это откровенная насмешка над ленинской статьей.

Впрочем, я был уверен, что Колян выкрутится – его отец был парторгом мясокомбината и имел определенное влияние на людей, способных серьезно осложнить чаду жизнь.

Вся группа с криками и топотом высыпала из аудитории. Я же остался.

Напротив окна, в которое я смотрел, находился центральный вход в институт. Я представил, каким он станет лет через двадцать и увидел давно не ремонтированное крыльцо с разбитыми ступенями, ржавые листы металла на козырьке над ним, вывеску, тоже слегка побитую ржавчиной, называющую Alma mater техническим университетом.

– Серый!

Я оглянулся – в дверях стоял Захар.

– А?

– Там это… – он кивнул за спину, – тебя в профком зовут. Председатель ищет. Мне Нюрка Стрельцова сказала. Велела поторопиться.

– Зачем?

– Серый, ну мне-то откуда знать? Не я ж председатель! Может за успехи в учебе тебе полагается путевка в Варну и ящик «Слынчева бряга»? А может, выпрут с позором.

– Ладно. Спасибо, Захар.

Я стал укладывать в «дипломат» (предмет моей особой гордости, купленный на первые самостоятельно заработанные деньги) тетради и ручки. Майцев стоял в дверном проеме и словно что-то хотел спросить.

– Чего ты мнешься, дружище? – Я подошел к нему и положил руку на его плечо.

– Ты про доцента сегодня сказал…

– Ну. Сказал и сказал. А что?

– Я ведь никому об этом не говорил еще?

– Захар, не тяни резину, скажи, что не так-то?

– Мы с тобой как два еврея – вопросами разговариваем.

– Вроде того. Так в чем дело?

Он развернулся, выпуская меня из аудитории. И мы неспешно пошли в сторону институтского профкома.

– Понимаешь, Серый… Стать доцентом в этом институте – это на самом деле то, чего я хочу больше всего. Но я никому не говорил этого. Ты же знаешь наших: сразу начнут ржать и приклеят этого доцента прозвищем навечно.

– Это точно, – я согласился, потому что похожие истории случались часто. – А вопрос-то твой в чем?

– Ну, понимаешь… Если я никому не говорил, то откуда ты об этом знаешь?

Я задумался. Мне остро хотелось посвятить в свою тайну еще кого-нибудь, потому что носить в себе такое знание в одиночестве – это выше человеческих сил. Захар, по крайней мере, не сдаст. Если пообещает и будет о своем обещании помнить – не сдаст никому. С другой стороны, мне нужна была чья-то помощь, потому что мне становилось все яснее и яснее, что обладать этим знанием и не попытаться что-то исправить в том гадостном мире, что должен был обрушиться на мою родину уже через три-четыре года – не достойно не только гражданина, но и просто человека.

Но вот как исправить? Здесь я терялся в догадках. Ясно было одно: нужно что-то делать! И делать срочно.

– Захар Сергеич, – сказал я, – давай так поступим: я сейчас зайду в профком, а потом покажу тебе кое-что. И расскажу. Годится?

– Лады, – Майцев уселся на скамейку посреди холла, потому что мы уже пришли.

Я отдал ему свой «дипломат» и без стука вошел в кабинет, занимаемый студенческим профкомом.

Еще не переступив порог, я знал, о чем пойдет речь.

Наш профорг, усатый мужик совсем не студенческого возраста, сидел за столом у окна и нагло курил «Kent». Но, скорее всего, какую-нибудь «Стюардессу» или «Родопи», упакованные в давным-давно искуренную пачку «Kent», лежавшую перед ним на столе – и судя по кислому, отвратному дыму, так оно и было.

– Ты кто? – не выпуская сигареты изо рта, спросил он.

– Фролов. Мне Стрельцова сказала, что вы меня….

– Точно. – Оборвал меня усатый. – Я – тебя. Хорошо, что сам пришел. Итак, Фролов, до меня дошли слухи, что все лето ты околачивался в сельских районах и помогал шабашникам переводить добро на говно.

– Чего это на говно? – Его заявление вызвало во мне ожидаемый протест, потому что те коровники, что я построил под руководством Максима Берга – бригадира артели, были весьма неплохи.

– А! – Он затушил сигарету в баночку из-под индийского кофе, до половины заполненную водой. – Знаю я, как вы, шабашники, такие вещи делаете! Без проекта, без надзора – херась-херась и готово! Не так, что ли?

– Я кровельщик вообще-то был. – Помимо воли под его напором я почему-то стал оправдываться. – Мое дело маленькое.

– Ну вот и молись, кровельщик, чтобы бракованный шифер, между прочим – украденный Бергом с территории шиферного завода при попустительстве кладовщицы, не полопался хотя бы год.

Он закурил еще одну сигарету и, увидев, как я недовольно поморщился, выпустил струю прямо в мою сторону.

– Не куришь что ли?

– Не сподобился, – ответил я. – Да и запах какой-то.

– Ничего, Фролов, скоро в армию пойдешь, там из тебя мужика сделают. – Он даже прикрыл глаза и растянул в улыбке рот, обнажив крепкие, но очень кривые и почти коричневые от никотина зубы; видимо, представил себе этот процесс «делания мужика».

– Да я и так… Совсем не баба.

– Это ты потом своему сержанту расскажешь, а сейчас вот что! Ты деньги за шабашку получил?

– Ну да, есть немного. А что?

– А взносы профсоюзные кто за тебя платить Родине будет? Я? Нет, братец, я свое заплатил вовремя!

– А разве с шабашек положено? – Что-то ни о чем подобном мне слышать не приходилось.

Он встал со своего места и, попыхивая сигаретой, обошел вокруг меня.

– Вот смотрю я на тебя, Фролов, и понять не могу. То ли ты умело притворяешься, то ли в самом деле дурак? Тебе на прошлой сессии предлагали в стройотряд пойти? Предлагали. А ты не захотел заработать честных девяносто рублей в месяц с автоматической уплатой профсоюзных взносов. Тебе подавай четыреста! Вот и плати со своих доходов в пользу ребят, что ударно надрывались на стройке, возводя, между прочим, бассейн для института!

– Так не построили же? Как стоял второй этаж незаконченный, так и стоит.

– В следующем году построят. Или через три года. Дело не в этом. А дело в том, что они взносы уплатили со своих небольших доходов, а ты – нет! Хотя заработал не в пример больше однокашников. Теперь пришла пора восстановить историческую несправедливость!

Как это должно выглядеть: «восстановить историческую несправедливость»? Я, честно говоря, не понял, но, устав препираться, вздохнул:

– Сколько я должен?

Усатый профорг подошел к своему столу, покопался в разложенных на нем бумагах.

– А, ну вот она, родненькая! Итак, Фролов, в ведомости у председателя колхоза «Брячинские нивы» ты расписался за четыреста двенадцать рублей. Это больше семидесяти, значит, размер твоих взносов составит один процент, – он потыкал пальцем в кнопки здоровенного калькулятора «Электроника Б3-34», – то есть, четыре рубля двенадцать копеек. Коньяк «Три звездочки» десять лет назад – тика в тику!

Из-за четырех рублей он мне компостировал мозг? Я полез в карман и вынул пару мятых пятерок, и мелочью сколько-то. Отсчитав монеты, я положил перед ним на стол одну пятерку и копейки, отступил на шаг:

– Где расписаться?

– Расписаться-расписаться-расписаться, – пропел усатый. Он отдал мне сдачу – рубль с надорванным краем. – Не нужно расписываться. Давай книжку свою профсоюзную, штампик поставлю.

Уже на выходе из кабинета я услышал брошенное мне в спину:

– И в комитет комсомола зайди – там тоже за тобой должок числится. За три месяца – при твоих заработках четыре рубля шестнадцать копеек!

– Ага, спасибо, зайду.

Захар дисциплинированно ждал меня в холле и при моем появлении сразу вскочил:

– Ну что?

– Взносы не уплачены были. Не скопить мне на «Иж-Планету-5». Даже к защите диплома.

– Много должен? – Сочувственно сморщился Майцев.

– Четыре рубля двенадцать копеек, – трагичным голосом сообщил я. – Все пропало, шеф!

– Тьфу на тебя! Серый, чего ты дурака валяешь? Пошли лучше перекусим чего-нибудь, а то что-то пузо сводит уже.

Он отдал мне мой «дипломат», и мы вразвалку потопали по темным пустым коридорам в буфет на втором этаже – почти напротив нашей кафедры.

В полупустом зале лениво жужжали мухи, совершенно не желавшие садиться на разбросанную по подоконникам липкую ленту. Изредка кто-то из посетителей взмахивал рукой, отгоняя назойливую тварь, и тогда становилось заметно, что за столиками сидят не жующие манекены, а вполне нормальные люди.

Очереди не было, но мы все равно задержались на раздаче – Захару понадобилось выразить новенькой кассирше (кстати, довольно хорошенькой) свое безмерное восхищение. Он сыпал комплиментами обильно и вязко, словно совсем забыл о том, что вчера был за это бит. И конечно, юная работница торговли не удержалась – через пять минут захаровского монолога у него был и телефон Ирочки и твердое обещание «как-нибудь встретиться».

Я взял стакан березового сока за восемь копеек, пару пирожков с картошкой по девять за каждый и полстакана сметаны за двенадцать – все вместе на тридцать восемь копеек. Захар потратился куда основательнее: он прикупил еще шоколадку «Аленка» и подарил ее своей новой знакомой. Я хмыкнул: с такими тратами ему никакой стипендии не хватит!

Мы сели за стоящий в углу столик на кривых трубчатых ножках – слегка качающийся и никогда не горизонтальный. Зато чистый.

– Ну? – Усевшись, Захар посмотрел на меня так, словно сию минуту ожидал немедленного признания в работе на ЦРУ и диверсии против журналов «Молодой коммунист» и «Агитатор».

– Баранки гну!

– Не, ну Серый, ты же обещал!

– Дай поесть!

Я смотрел на него и видел его почти безоблачные пятнадцать лет будущей жизни. Потом еще десять лет выживания в обшарпанных институтских стенах, пара грантов от неведомых фондов, защита докторской. Профессурана кафедре – как короткий этап провинциальной карьеры и отъезд в длительную командировку в какой-то университет в Сиэтле. И думалось мне, что я не совсем вправе лишать его той жизни, что была ему уготована. Но, с другой стороны – что я смогу сделать один? Только удавиться.

– Значит, Захарка, дело вот в чем… Я вижу будущее.

Глава 2

Сказать, что Майцев мне не поверил – значит сильно смягчить его отношение к моему откровению. Он не только не поверил, он еще и надулся, решив, что я пытаюсь его разыграть. Вот есть у него такая черта характера – то, что не укладывается в рамки возможного, обязательно служит одной цели – обмануть несчастного Захара! Как дожил-то с такой мнительностью до института?

Он принялся размахивать руками и доказывать мне, что происходящее со мной невозможно в принципе.

– Ты пойми, – горячился Майцев, – если бы человек мог знать будущее, он бы непременно попытался его изменить! А если его изменить, то оно уже никакое не будущее, а просто вариант развития событий! Даже не так! Вот смотри: чтобы в будущем что-то было, нужно, чтобы там был свет. Так? Какое будущее без света? Но его там еще нет! Он еще не достиг той точки пространства, в котором наступает будущее! Мы не можем видеть будущее, потому что оно еще не освещено! Понимаешь? И значит, предсказать его невозможно!

Как же, ага! Если невозможно, но происходит – значит еще как возможно! Просто нет подходящей теории.

И тогда в первый раз я проделал фокус с бумажкой.

Я достал из «дипломата» а тетрадь и на последней странице, скрывая строчку от Захара, написал: «Марьяна Гордеева».

– Захар, выйди из буфета и познакомься с какой-нибудь девушкой. – Сказал я. – Тебе ведь это легко?

Разумеется, девушка оказалась Марьяной и, само собой – Гордеевой.

Захар сел напротив меня и, прищурившись, как Ильич в октябре, выдвинул догадку:

– Ты это подстроил, да? Но как?

– Сейчас мы выйдем с тобой из школы, – так мы по привычке называли свой институт, – и пойдем по Проспекту Мира. На первом перекрестке мы увидим, как толпа пассажиров толкает к остановке обесточенный троллейбус.

– Они чего, больные? Зачем троллейбус толкать?

– Пошли, – я поднялся. – Заодно и спросишь. Номер троллейбуса – двенадцатый.

Спустя двадцать минут мы сидели в тени старого каштана и пили пиво «Ячменный колос» – дешевое и отвратительно теплое, купленное в ближайшем универсаме.

– …подожди-ка, – в который раз говорил Захар. – То есть, если ты что-то «вспомнишь» – оно случается?

– Да, если я не сделаю чего-либо, что помешает в будущем этому событию. Но тогда я «помню» и старое и новое.

– То есть, если ты кому-то расскажешь, а он просто отмахнется – то никаких изменений не будет?

– Я не могу рассказать кому-то. Если я не «помню» будущего у человека – я ничего сказать не могу. Ну-у-у… Вот ты же помнишь всех своих детсадовских приятелей? Многих?

– Ну да.

– А про многих ты знаешь, что с ними сейчас происходит?

– Примерно про половину. Но к чему ты это?

– Да к тому! Если я не «помню» о человеке в будущем, то и не могу сказать, что с ним произойдет!

– Как-то это все сложно, – поморщился Майцев. – Вроде того, что ты стал обладать памятью себя же, но пятидесятилетнего? И если о ком-то не знаешь, потерял человека, то и сказать о нем нечего?

– В десяточку! – Похвалил я Захара. – Только если я пытаюсь изменить будущее, то каким-то образом меняется и моя память о будущем. Вот такая хитрая штука.

– Сдается мне, – протянул мой друг, – без поллитры нам не разобраться. Маловато пивка-то будет для такой задачи!

Я хмыкнул и откупорил еще одну бутылку.

– Слушай, Серый, а я как сессию сдам? С хвостами?

– Захарка, ты ж заучка и общественник. Ну как ты сдашь ее с хвостами? Не нужно быть пророком, чтобы ответить на твой вопрос. К бабке не ходи, сдашь без хвостов.

– Хорошо, – согласился Майцев. – А вот, к примеру, что со мной будет через тридцать лет? В… две тысячи… четырнадцатом?!

– Понятия не имею. – Я засмотрелся на симпатичную старшеклассницу, бредущую домой после уроков.

– Как это? Ты же только что мне рассказывал, что видишь всех насквозь, как Петр Первый! Это Гусева Наташка, не обращай внимания. Так себе, тупа, как валенки Зыкиной. Или кто там про них пел?

– Русланова, – ответил я. – А мордашка хорошенькая.

– Зубы кривущие, – поморщился Захар. – Так почему ты понятия не имеешь?

– Потому что тот, чья память в моей голове, живет в декабре две тысячи двенадцатого. И знает о том, что будет дальше – чуть больше Наташки Гусевой. Странно только, что о самом себе я ничего сказать не могу даже и до декабря двенадцатого. Как-то зыбко все. Наверное, потому, что теперь я каждую минуту принимаю решения, которые меняют мое будущее?

– Ха! – Захар стукнул себя по голове. – Анекдот вспомнил про будущее! Слышал-нет?

– Это какой?

– Ну, про то, как русского и американца на сто лет заморозили?

– Рассказывай, – подбодрил я друга.

– Ну вот, заморозили русского и американца на сто лет. Проходит сто лет, их размораживают и в тот же день оба умирают от инфаркта. Американец – от того, что включил радио и услышал: «Колхозники Оклахомщины, Канзасщины и Примисиссипья досрочно сдали в закрома Родины зерно нового урожая!»

А русский – от того, что услышал по радио: «На очередном, триста двадцать четвертом съезде ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев от лица всего советского народа заявил!..» Ха-ха-ха…

– Смешно, – рассеянно произнес я. И добавил: – На самом деле все будет ровно наоборот.

– Ик, – непонятно ответил Майцев. Помолчал и сообщил еще раз: – Ик! Вот же привязалась икота! Ну хорошо, Серый, это все здорово, но что мы теперь делать-то будем? И почему наоборот?

Я допил остатки из второй бутылки и открыл ключом от дома последнюю. Пока в ней не закончилась жидкость, я успел рассказать другу о своих видениях и прозрениях.

Как я и ожидал, Захар услышанным тоже впечатлился и по своему обыкновению принялся изображать Андрея Миронова в образе ветряной мельницы:

– Подожди-подожди! Почему это все так плохо-то будет? У нас же самая сильная страна! Мы развиваемся вдвое быстрее США! Посмотри статистику по годам – мы каждый год заканчиваем опережающими темпами! Вдвое! А по некоторым показателям и впятеро! Принята продовольственная программа на восемь лет: мы скоро весь мир дешевым продовольствием завалим! Скоро сибирские реки напитают казахские степи и узбекские пустыни, знаешь, как тогда заживем?! А машины? В Тольятти новую марку осваивают – «восьмерку»! Ты ее видел? Там никакие мерседесы рядом не стояли! А наши страны соцлагеря? СЭВ^[6], имея всего десять процентов населения от общепланетного, выпускает продукции больше чем на тридцать! В Англии вон забастовка шахтеров – того и гляди революцию устроят… К нам эта девчонка – Саманта Смит приезжала! Во всем мире разрядка!

Цитирование газетных передовиц и избранных мест из речей Брежнева, Андропова, Суслова заняло у Майцева минут пять – он всегда был отличником и штатным политинформатором – еще со школы.

Все это время я сидел и улыбался – информации в его голове отличника скопилось минимум на плохонькую кандидатскую диссертацию по политэкономии. И уж замполитом он точно мог бы быть в любом, наугад выбранном, батальоне. Когда он выдохся, я просто выложил ему ближайшую перспективу:

– Андропов умрет в конце зимы. Генсеком назначат Константина Устиновича Черненко…

– Он же деревянный по пояс! – перебил меня Захар. – Он сам никогда ничего не делал. Вечный заместитель… И старый. Еще старше Андропова!

– Именно поэтому и назначат. Болеть он будет так же как Андропов, и править страной тоже будет с больничной койки. Год примерно. Потом придет молодой, энергичный реформатор Горбачев…

– А этот совсем молодой, – и эта кандидатура не понравилась Майцеву.

– Он проживет очень долго. Поначалу основой его действий станет реформирование всего и вся. Увлекшись этой чехардой, заигравшись в кабинетные игры со своими помощниками – Яковлевым, Шеварднадзе, интригуя со всеми против всех, он поднимет в стране такую волну наплевательства и вседозволенности, которая сметет и его самого и его помощников. И еще спустя двадцать лет люди будут спорить – был ли он агентом какого-нибудь ЦРУ или действовал по собственному скудоумию? Страну он потеряет. И на целое десятилетие бывший Советский Союз будет занят собиранием себя в кучу. Но так и не соберется.

– Нужно же что-то делать! Кошмар! Как-то предупредить, объяснить! Нужно написать в Политбюро, предостеречь их от Горбачева! – Размахивая руками, он шоркнул засученным рукавом по левому уху, едва не оторванному во вчерашней драке, скривился и заскулил: – Ой-ой-ой!

– Вот ты дурень, Захар!

– А чего сразу дурень?

– В травмпункт вчера идти нужно было, балбес! Пришили бы твое ухо на место.

– А! – Легкомысленно отмахнулся Майцев. – До свадьбы заживет!

– В ближайшие двадцать пять лет тебе не грозят никакие свадьбы! – Теперь, отягощенный моими откровениями, он не женится никогда – я это видел. Вся его будущая жизнь теперь будет посвящена выполнению нашего плана. Прям Овод какой-то.

– Ну вот, тем более! Зачем мне пришитые уши? Эх, жизнь моя – жестянка! Так что делать-то будем со страной? Напишем письмо в Политбюро?

– Нет. Они ничего значимого уже сделать не смогут – сил не хватит. А мы для начала еще пивка возьмем, – предложил я.

– Вот, начало мне уже нравится! – Захар, как обычно, был полон оптимизма и желал немедленного действия. – Жалко Юрия Владимировича. Буняков вон говорил, что если бы Генсек навел порядок в стране… Ну все эти «хлопковые дела», зятья и кумы, ну, ты понимаешь… Тогда бы мы – ого-го!

Истратив еще полтора рубля из моего «кровельного» гонорара, мы взяли по три бутылки «Колоса» и уселись в детской песочнице, навсегда покинутой детьми по прозаической причине: песок в ней давно кончился, а в той смеси отсева и пыли, что еще оставалась на дне, местные псы устроили общественный сортир. Но деревянный грибок над местом прежних детских сборищ обеспечивал хорошую тень, защищая пятачок земли снаружи периметра собачьего заведения от непривычно жаркого для конца сентября солнца – и по обоюдному одобрению мы решили не замечать лишних условностей. Усевшись на бортик песочницы спиной к псиному туалету, мы занялись продумыванием планов по спасению дорогой Родины. Ну и пиво здесь было весьма кстати. Потому кстати, что по старинной русской традиции решение серьезных вопросов на трезвую голову – гарантированный провал предприятия. К согласию стороны не придут.

– Расскажи мне, Серый, а что будет с миром? – Захар всегда отличался стремлением подходить к любому делу глобально и комплексно. – Мы же не можем бездумно вносить изменения в будущее СССР?

Я, напротив, считал, что внешнее окружение нам не важно – нужно просто нажать на определенные места в нужное время, чтобы ситуация сама собой выровнялась.

Но для того, чтобы внести ясность и по возможности больше к вопросу не возвращаться, я задумался на минуту, а потом стал вещать:

– Ну, о том, что с социализмом в одной, отдельно взятой стране, будет покончено уже через семь лет – я тебе рассказывал. И вот, когда мы начнем, засучив рукава, строить светлое капиталистическое будущее – Союз развалится на республики. С Российской Федерацией останутся только нынешние автономии. Некоторые, ставшие независимыми, республики тоже разделятся на части. Запретят, а потом вновь разрешат Коммунистическую партию. Развалится СЭВ, и почти в полном составе – кроме России и Кубы – вступит в НАТО. Там тоже всё растащат по своим углам: Чехословакию пополам, Югославию вообще на несколько частей, в которых будет идти долго очень нешуточная война. Албания только относительно спокойно отделается в этот раз. Но только потому, что никому не нужна. Ее время наступит немножко позже – и там тоже будут свои революции. При участии НАТО, ООН, да и наши там тоже отметятся. Что будет происходить в Африке – я не знаю. Тоже какие-то войны-революции. В Сомали прибрежное население – рыбаки – будут заниматься пиратством поголовно: угонять целые танкеры и пассажирские лайнеры, требовать выкуп. Берлин объединится, а потом и обе Германии – ГДР и ФРГ…

– Подожди! – Встрепенулся Захар, вспомнивший что-то из поучений Бунякова. – Прямо голова кругом идет! Ведь если Германия снова станет такой сильной – она сразу новую войну устроит!

– Не знаю, за двадцать лет существования – не устроила. Так мне продолжать?

– Ага, давай!

– Европа объединится в Евросоюз. Он, в принципе и сейчас есть – ФРГ, Франция, Италия, Бельгия, Греция, Британия, еще там кто-то… Не больше десятка стран сейчас. И больше на бумаге, чем в реальности. А к двенадцатому году их там будет около тридцати. С общей валютой – евро, с общей внешней границей. И практически с объединенными вооруженными силами – НАТО.

– Афигеть! – Прокомментировал Захар. – Да ладно?!

– Точно – вся Европа – от Португалии до Финляндии. И бывший соцлагерь тоже там же окажется – все эти Венгрии-Польши-Румынии-Болгарии. Из наших – Литва, Латвия, Эстония. И Украина будет туда же лезть и Грузия. Вся Европа за исключением нескольких стран, что и сейчас сильны лица не общим выраженьем – Швейцария, Норвегия, Исландия. И за спиной этих структур постоянно будет висеть тень США.

– А Израиль чего? Он же тоже всегда с США?

– А в Израиле половина населения будет говорить по-русски!

– Как это?

– Все наши евреи побегут в землю обетованную, когда выезд перестанет быть сложным. В общей сложности свалят около полутора миллионов человек. Останется только пятая часть от тех, что живут в СССР сейчас. Правда, большинство из тех, кто сбежит – осядут в Германии и США. А в целом Израиль… будут потихоньку воевать с палестинцами, ругаться с окружающими арабами – постоянно. С применением танков и авиации. Я не знаю подробностей. Видимо, тот я – из двенадцатого года – темой не интересовался.

– Зря, – сокрушился Захар.

– Тебе-то чего? Разве ты еврей?

– Да просто интересно! А что США?

– США надолго останутся доминирующей в мире силой, почти единолично решающей, кто прав, а кто виноват. Ведь «Империи Зла», как назвал нас Рейган полгода назад на восьмое марта, не останется и щелкнуть им по носу никто не сможет! Разбомбят Югославию, Афганистан, Ирак – дважды, Ливию, тоже дважды… Сомали, Гренада, Панама, Судан, Босния, Сирия, Иран. Короче, «Империя добра» разгуляется не на шутку! Только успевай трупы считать. Пока Китай не начнет в «приветливой» улыбке зубы скалить – американцы будут делать все, что захотят.

– Китай? – Майцев поперхнулся очередным глотком и закашлялся. – А Китай-то с какого боку? Они же нищие как крысы церковные!

– А Китай, дружище, станет через пятнадцать-двадцать лет очень силен. Необыкновенно. Сильнее СССР, Германии, Японии. Потому что первым сообразит, что плановая экономика в соединении с частной инициативой и наплевательским отношением к авторскому праву – смесь чрезвычайно продуктивная, позволяющая реализовывать такие проекты, которые при отдельной плановой экономике или при отдельном частном производстве никогда не станут достижимыми. Это назовут «китайским экономическим чудом». Как тебе программа строительства в течении двадцати лет по двадцать городов-милионников ежегодно на пустых землях? Представляешь: стоит город – с магазинами, домами, кинотеатрами и стадионами, с библиотеками… Короче – настоящий город, размером со Свердловск или Куйбышев, а населения там – тридцать тысяч человек? При вместимости в миллион?! Пустые улицы и дома, магазины и школы – никого нет! И никакого квартирного вопроса! Но им мало этого – они такие же города и в Африке возводить начнут. Посреди пустыни поставят город за пару лет на полмиллиона человек, а жителей – три сотни. Как тебе масштабы?

– Интересно. То есть плановая экономика и частное производство?

– Ну, есть еще несколько сопутствующих моментов. Про компьютеры слышал?

– БК-ашки, что ли? Читал в «Науке и жизни». Они только-только в серию пошли. Еще про ЕС ЭВМ Хорошавин рассказывал в прошлом семестре. И про «Агаты» – их, вроде бы, как раз с чего-то американского слизали. Или ты про БЭСМ-6? Тоже занятная штука. Только старая.

– Да про все! Через двадцать – двадцать пять лет они будут повсюду: от пылесосов до космических кораблей. Они будут управлять движением на железных дорогах и аэропортами, распределением электроэнергии по всему миру и помогать водить машины, хранить милицейские базы данных и обучать людей. Словом, их распространение станет тотальным. Они заменят людей, книги, дома культуры… Да даже не представляю такого места, где бы их не было! Японцы их даже в унитазы пихать станут – для мгновенного медицинского анализа мочи и какашек.

– Бе! – Поморщился Майцев. – И к чему ты это?

– Ха! К чему?! – Я уже порядком захмелел и поэтому стал говорить громко. – Да к тому, что для их создания нужна элементная база! Полупроводники! А для них нужны всякие редкоземельные металлы! А их доступные месторождения – на девяносто процентов в Китае! Вот тебе и источник бешенных успехов: либо мир развивается и платит за это Китаю, либо развивать становится нечего!

– Да, удивительное – рядом… – глубокомысленно пробормотал Захар. – А на Марс когда высадятся?

– В обозримом будущем не до Марса будет человечеству. Все силы уйдут на войны, на борьбу с экономическими неурядицами…

Вещая, я не заметил, как рядом с нами примостился какой-то потрепанный дядька с наколотыми якорями на руках, но он бесцеремонно влез в разговор:

– Парни, дайте мне рупь, а лучше пять – на бутылку «Московской» и плавленый сырок «Дружба» – и я вам расскажу хоть про Марс, хоть про Юпитер! Даже про «черные дыры» Джона Уиллера! Могу еще про общую или специальную теорию относительности, но тут уже лучше два пузыря иметь! Я же с самим Челомеем в одном бюро три года бок о бок! Ракеты-космолеты, все такое…

– Иди отсюда, мужик, – нахмурился Захар. – Вот тебе тридцать копеек, купи себе пивка на опохмел.

Он протянул дядьке две монетки по пятнадцать копеек.

– Спасибо, сынки, – мужик сжал в ладони деньги. – Но лучше бы рупь и потом поговорить, а?

– Иди! – строго сказал Захар. – Магазин скоро закроется – вообще сухой останешься!

Когда мы остались вдвоем, Майцев почесал горлышком бутылки затылок и вновь задал исторический вопрос:

– Так что же делать, Серый? Мы же не можем вот так, взять и оставить все как есть! Мы же потом себе локти изгрызем, что могли и не стали! А?

– Изгрызем, – подтвердил я. – Однако, Захарка, чем больше думаю, тем менее очевидно мне – что стоит делать?

– Как это? – Возмутился Майцев. – Должно быть наоборот!

– Может быть и должно быть наоборот, только получается так как получается. Вот взять хотя бы цели вмешательства. Чего мы хотим достичь?

– Ну… это, – неопределенно покрутил в воздухе ладонью Захар. – Миру-мир, войне-пиписька!

– Вот именно. Как говорит мама, которой кто-то подарил книжку с китайскими мудростями: кораблю, который не знает куда плыть, любой ветер будет попутным.

– Эт точно, – промямлил Захар.

– Но мы-то с тобой будущие инженеры и должны понимать, что произведенная полезная работа зависит от направленности вектора приложенных сил? Какой смысл барахтаться, выбиваясь из сил и не приближаясь при этом к неосознанной цели?

– Эт точно, – повторил Захар. – А ты не можешь посмотреть – к чему следует приложить силы, чтоб добиться максимальной отдачи?

– Не-а… Для того чтобы увидеть изменения, мне нужно что-то сделать, ведущее к этим изменениям. Рассуждать можно до бесконечности – пока нет действий, ничего не изменится.

– Эх, а я-то думал…

– Еще подумай. Вопрос тот же – цели?

– А какие они могут быть? Есть варианты?

– Записывай, – хмыкнул я. – Первая: сохранение СССР и вообще всего, что мы видим вокруг. На мой взгляд – полная чушь, потому что механизм уже запущен и противиться ему – только слегка оттянуть время и умножить количество пострадавших.

– Нет, Фролов, ну что ты говоришь! – возмутился Захар. – Если Союз сохранить, то мы им всем по жопе настучим!

– Наша цель – настучать кому-то по жопе или чтобы все было ништяк?

– Ну, вообще-то, чтобы все было ништяк. Хотя и по жопе кое-кому настучать… Заманчиво.

– Тогда, как будущий инженер, ты должен понимать, что остановить несущийся под откос каток не сможет никто, ни один кролик, ни второй. Ни оба вместе взятые. Размажет по дороге.

– А если нас будет тысяча?!

– Захар, – я устало пожал плечами. – Давай разговаривать не лозунгами, а предельно прагматично и приближенно к жизни? Сколько тех кроликов передавит твой каток, прежде, чем хоть на чутку притормозится?

– Не мой, а твой! – уточнил Майцев. – Ты про каток придумал!

– Хорошо, мой! Но все-таки, давай будем реалистами?

– Легко тебе говорить: ты будущее видишь!

– И прошу у тебя совета и помощи.

– Ладно, давай, что там «во-вторых»?

– Пожалуйста: не допустить доминирования США! На мой взгляд, тоже ерунда.

– Почему это?

– Потому, что есть такая наука – экономика. И в ней, не в науке, а в самой экономике, США уже доминируют полвека, подмяв по себя полмира. И если СССР своих ненадежных друзей кормит, уменьшая собственные силы, то американцы поступают мудрее – делают должными своих подопечных, а потом обдирают их как липку под пение о демократии и равноправии. Но ты еще маленький, тебе рано об этом знать.

– Да уж не меньше тебя!

– Только у тебя, Захарка, нет сорока пяти лет памяти и опыта. А у меня есть.

Захар отвернулся, чвыркнул носом, но, посидев пару минут в позе роденовского «Мыслителя», согласился:

– Не поспоришь. Что там в-третьих?

– В-третьих? Чтоб на Марсе яблони цвели!

– Ерунда! – отмахнулся Захар. – Давай по существу?

– Вот что получается, Захарыч. Если мы пытаемся лезть в политику, к каким-то официальным лицам, нам, скорее всего, не поверят. Будет хуже, если нарвемся на тех самых пресловутых «агентов влияния» – тогда точно будет «Здравствуй, речка Колыма!» Если начнем «просветительскую» работу среди своих друзей и знакомых – будет совсем плохо. У нас в Конституции прописана «руководящая и направляющая роль партии», а мы, получается, попытаемся ее собой подменить – а это вообще ни в какие ворота не лезет. Мне моя шкурка дорога. Можно попробовать самим пролезть на самый верх – при нашем-то знании раскладов это не сложно. Но есть одно «но» – у нас совсем нет времени, и мы слишком молоды, чтобы всерьез рассчитывать в ближайшие пять-семь лет достичь какого-то авторитетного положения в обществе. Хоть и был Гайдар не единственным, кто в шестнадцать лет полком командовал, но времена те прошли.

– Эх, куда ни кинь – всюду клин, – прокомментировал мои рассуждения Майцев.

– Слова не мальчика… Ладно, Захарка, вот что я надумал. Как говорил наш вождь и учитель Владимир Ильич, тогда еще просто Ульянов – «Мы пойдем другим путем»! Если уж не получается у нас встать на пути исторического процесса, мы должны им воспользоваться! Оседлать несущийся каток, так сказать, и постараться поиметь на этом…

Я не закончил фразу, потому что из-за дома вышел наш вчерашний противник – Васька Глибин со всей своей компанией.

– Кажется, мы влипли, – проследив за моим взглядом, прошептал Захар.

Но он ошибся. Васька остановил свою кодлу и указал им пальцем на скамейку метрах в тридцати от нас. А сам, улыбаясь и слегка прихрамывая, подошел к нам:

– Привет, чуваки! – В правой руке у него был пломбир в стаканчике, немного уже подтекающий. По руке извивалась молочная дорожка, которую Васька периодически слизывал.

– Здоров, Вась, – поздоровался я один. – Как колено?

– Хрустит, – коротко пожаловался Глибин. – Сам-то как?

– Да мы нормально. У Захара вон ухо зарастет и вообще все отлично будет.

Васька присел на корточки напротив нас, цыкнул слюной в сторону, взглянув на стаканчик, отправил его вслед за плевком и после этого задумчиво произнес:

– А Олька-то с Кузьменом домой ушла.

Кузьмен был районной знаменитостью – играл на гитаре, колол партачки желающим, пил почти круглосуточно дешевый вермут и играл в карты на деньги. Стопроцентно асоциальный элемент, которому почему-то нипочем были все андроповские строгости.

– Да пофиг, – жестко ответил я. – Хоть с футбольной командой «Пахтакор». Пиво будешь?

– Не, я сегодня в завязке, – отказался Глибин. – Вечером на водительские курсы идти, учиться. Так что я пас.

– Ну как хочешь.

Повисло молчание, нарушаемое лишь Захаром, чвыркающим своим распухшим носом.

– Ты что там про Мазари-Шариф говорил? – наконец подошел к теме своего появления Васька. – И где это?

– Просто будь осторожнее. Если, конечно, тебе не хочется стать памятником.

– Откуда ты знаешь?

– Можешь забить. Я не неволю. – У меня не было желания посвящать кого-то еще в свои дела.

– А с Санькой все точно?

– Посмотрим.

– Ладно, Серый, бывай, – Василий поднялся. – Мы ж не враги?

– С чего бы? – Наша стычка была не первой и даже не десятой.

– Ну и ладненько. Пока.

– Пока.

Захар порывался сказать что-то обидное Ваське во след, но сдержался, потому что я показал ему кулак.

– Ты ему что-то сказал? – ревниво спросил Захар, когда Глибин отошел достаточно далеко, чтобы уже не услышать.

– Не обращай внимания, вырвалось случайно.

– Ты, Серый, смотри мне! – Построжился Захар. – Ляпнешь где-нибудь неосторожно, и – капец! Повяжут и в дурку! А то еще антисоветчину пришьют! Тебе оно надо?

– В дурку, говоришь? Вот кстати вспомнил. Не мешало бы мне провериться на предмет шизофрении.

– Если верить всяким «свободным голосам», то у нас у всех поголовно вялотекущая шизофрения. Во всяком случае – диагноз частый и опротестовать его сложно. – У Захара отец был психиатром, а под кроватью мой друг прятал радиоприемник «Грюндиг», выменянный на старый мопед. – Так что не испытывай судьбу. О том, что у тебя есть эта самая вялотекущая шизофрения, я тебе безо всяких консилиумов скажу. Даже гадать не нужно.

Солнце уже опустилось за дома и стало стремительно холодать.

– Ну так что с твоим оседланием исторического процесса?

Я немножко подумал – как бы поточнее и покороче это все объяснить…

– Почему произошел с нашей страной такой коллапс? – Спросил я. И сам себе ответил: – Причин, по большому счету, две. Первая – действия внешнего врага – США и Великобритании, вернее, наоборот – Великобритании и США, потому что главнее всегда мозг, а не кулаки. А вторая – желание наших доморощенных карьеристов получить законные неоспоримые права на владение тем, чем они управляли. Внешние силы создали подходящую конъюнктуру, внутренние – ее реализовали. Но в основе обоих встречных движений лежали деньги.

– Как это?

– Леонид Ильич со товарищи на волне подъема нефтяных цен в начале семидесятых очень своеобразно перестроил нашу внешнюю торговлю и, соответственно, внутреннюю структуру производства и потребления. Теперь СССР полностью зависим от цен на нефть. А цены устанавливают они – американцы и англичане – на своих биржах. И цена выражается в долларах. Которыми, и только ими, за нефть и расплачиваются. Для того, чтобы накормить детей в пионерском лагере, нам нужно продать тонну нефти. Но если цена упадет в пять раз? Если ее сознательно уронят? Достаточно ли будет нам продать пять тонн, чтобы обеспечить детишек? Удивишься, но нет! Потому что добыча нефти тоже стоит денег и когда для выкачивания одной тонны нефти нам нужно будет продать две – наша экономика рухнет в такую яму, что выкарабкиваться придется десятилетиями. И в эту нефтяную яму мы будем падать несколько раз – каждые десять лет. Наше престарелое Политбюро, состоящее, кстати, сплошь из материалистов, почему-то считает, что политика первична над экономикой. Странно, материалисты, а проповедуют оголтелый идеализм. Вроде того, что возбужденный лозунгами энтузиазм победит любую экономическую реальность. Что достаточно рассказать негру в Анголе про идеи Карла Маркса (ну и подкинуть немного крупы и пару «Калашниковых»), и он перестанет желать здоровья своим детям, богатства родителям и жена его откажется от новой швейной машинки, и все вместе они ринутся на штурм правительственных казарм. А так не будет! Если у тебя есть деньги – можешь исповедовать любую идеологию, ее примут. Но если свои слова ты не можешь подкрепить ничем, кроме других слов – то перспектива твоя рисуется очень ясно. И тот же Карл Маркс это прекрасно понимал. Только почему-то излишне уверовал в разобщенность капиталистов и в солидарность пролетариев. А все ровно наоборот. Капиталистам проще договориться. Они умнее, образованнее, сытее – у них есть время на обдумывание и им есть, что терять. И когда наши старцы – политические долгожители не смогут обменивать нефтяные доходы на датскую свинину и канадский хлеб – их ближайшие помощники сами начнут раздирать страну на части, норовя ухватить кусок побольше и пожирнее.

– Подожди-подожди-подожди, Серый, – запротестовал Захар. – Я ничего не понял! Нам-то что делать, если целое Политбюро со всеми их отделами ЦК, с аналитиками КГБ, не понимают, куда движется страна?

– Сдается мне, многие прекрасно понимают, – не согласился я. – Только их это устраивает. Каждый второй секретарь хочет стать первым. И лучше не секретарем, а хозяином. Врубаешься?

– Так это же заговор! Нужно все-таки писать в Политбюро!

– Успокойся, писатель! – Надоел он мне со своим письмом! – Есть старинная английская поговорка: когда правила игры не позволяют джентльменам выигрывать, джентльмены меняют правила!

Майцев задумался.

– Как это?

– Когда тебе из колоды выпадает «очко», то, чтобы тебя победить, мне нужно придумать комбинацию «королевское очко»! И убедить тебя в него поверить.

– Разве это честно?

– Какова цель игры у ее участников? Если игра идет не на фантики?

– Выиграть, разумеется.

– Что-то не слышал я в твоем определении цели слова «честно».

– Не, ну это как бы само собой!

– Вот поэтому нашу с тобой страну и поставили в позу пьющего оленя. Мы полагали, что с нами будут поступать «честно». А цель у игроков была – всего лишь «выиграть». Неважно как. И теперь ты предлагаешь играть по их правилам: «письмо в Политбюро». Это психушка, химия всякая и бесславный конец, в котором ты ничем не управляешь. Нет… нам нужен совсем «другой путь».

– Ты что-то придумал!

– Я знаю будущее! – подмигнул я. – Пусть кусками, но не это главное. Главное – я могу его менять в нужных мне направлениях. И узнавать то, чего никогда не должен был узнать!

– Как это? – Захар даже привстал и прошелся передо мной. – Как можно менять будущее? Не, ну то есть это понятно, мы все его ежеминутно меняем, но как ты собрался делать это в нужном направлении?

Я задумался, соображая, как бы попроще объяснить свою догадку.

– Раз уж мы с тобой начали говорить о картах, то вот ты что знаешь о преферансе?

– Брат двоюродный Мишкан, приезжал в прошлом году, показывал, но я не запомнил торговлю. Ну, в общаге еще у Санька с Виталем в комнате часто народ собирается – под пивко месятся – тоже смотрел как-то пару раз. Только я не знаю, как пулю рисовать.

– И я не умею играть, даже пулю твою не видел никогда. Но стоит мне однажды сесть с кем-то за стол с серьезными намереньями научиться – и я буду обладать всем своим двадцатипятилетним опытом знания этой игры. И как думаешь, кто тогда выиграет первую же пульку? Врубаешься, доктор Пилюлькин?

Захар неторопливо сложил пустые бутылки в сеточную авоську и только потом ответил:

– Так это же вообще!.. Если нас не затопчут, то мы их порвем! Говори, что делать? Я тебе верю.

Я рассмеялся.

– Захар, давай завтра, хорошо? Мне нужно немножко пораскинуть мозгами.

Мы направились к перекрестку, на котором всегда прощались после института.

В этот раз прощанье затянулось: Захар изводил меня малозначительными вопросами, два раза уходил и потом догонял меня, но все-таки мне удалось его спровадить, пообещав, что теперь он будет обо всем узнавать новости из первых рук – раньше, чем они случаться.

Дома меня ждала записка:

«Борщ на балконе под столом. Я у д. Миши на ДР Светы. Захочешь – приходи.

Целую, мама».

Борщ я нашел, но есть не стал – в животе пузырилось три литра «Колоса» и наливать в него еще что-то я не захотел. И к Свете – подруге моего дядьки – на день рождения идти мне тоже совсем не улыбалось. Я лег на пол перед выключенным телевизором «Рубин-714», купленным мамой в рассрочку на полгода на смену старому «Горизонту». Он был цветным, но показывал тоже те самые три канала, что и старый «Горизонт». Хотя и стоил в три раза дороже – как половина моей мечты «Иж-Планета-5» – толку от него было не больше чем от черно-белого, но маме нравилось смотреть цветное изображение. Тащили его в дом мы вдвоем с дядькой Мишкой – тяжел был неимоверно. Парни в институте говорили, что уже появились телевизоры на транзисторах – сравнительно легкие и дешевые, но в наших магазинах пока такое чудо обнаружить было сложно. Если они там и бывали – то расходились по своим, минуя прилавки.

Я включил его и стал смотреть вечерний выпуск программы «Время».

Опять кто-то о чем-то рапортовал, кто-то кого-то поздравлял, кто-то с кем-то встречался, и космонавты вернулись в очередной раз, и жизнь шла своим чередом, а я смотрел на эти лица, мелькающие на большом экране, и не мог понять, почему всего лишь через пять лет они все станут другими? Что такого произойдет за эти годы, чего нельзя было бы перетерпеть? И зачем нужно было непременно уничтожить большую, сильную страну?

Ответов не находилось – ни в прошлом, ни в будущем. Жаль, что тот я – из двенадцатого года, судя по всему, оказался не слишком информирован о причинах исторических катаклизмов. Хотя и имел на этот счет свою точку зрения и некоторый запас сведений.

Ну что ж, я это недоразумение намеревался исправить!

Глава 3

Я не заметил, как уснул, но, проснувшись, я со всей очевидностью понял, что первым делом должен бросить институт. Зачем он мне?

Теперь уже совершенно понятно, что останусь я недоучкой. Здесь или-или. И в моем положении выбирать не приходится. Что ж, то, чем я собирался заняться, не требовало системного обучения. В конце концов, Билл Гейтс (имя всплыло из будущего) тоже был недоучка, а перед всеми остальными у меня могучий бонус.

Мне трудно давались в жизни такие решительные шаги – сменить школу, выбрать профессию. И институтов я еще не бросал. Он давал какую-то иллюзию постоянства в настоящем и определенности в будущем. Теперь же мне предстояло остаться наедине (ну хорошо, с Захаром) со своими видениями.

Был ли я уверен, что справлюсь? А разве у меня был выбор?

Видимо, мама осталась ночевать у брата, потому что в доме я был совершенно один.

На завтрак борщ – настоящее извращение, поэтому обошелся я чаем и парой бутербродов, посыпанных сахаром. Этому меня научила бабушка, называвшая такую конструкцию «пирожное»: белый хлеб, масло, сахар – вот и вся радость. Сытно, калорийно и дешево!

Майцев поджидал меня у подъезда – взъерошенный, одетый в странную куртку, с кругами под глазами (то ли от разбитого носа, но скорее от недосыпа) и вместо «привет» я услышал:

– Слушай, Серый, а давай изобретем что-нибудь! Что знают там и не знают здесь! Представь только, – затараторил Захар, – принесем изобретение, второе, третье, пятое! Его внедрят и мы с тобой прославимся! А изобретение наше позволит народному хозяйству совершить качественный скачок! Премию дадут – я узнавал – изобретателям иногда столько денег отваливают! И стране пользу принесем и все девчонки наши будут!

– Хорошая идея, – поздоровался я и на десять секунд «задумался», – давай изобретем «ай-пэд»! Народу много, а «ай-пэды» всем нужны!

– А это что за шмудак? – Захар любил иногда «блеснуть» знанием модных словечек. Особенный восторг у него вызывали неологизмы ленинградских «митьков».

– Да настоящая лажа: такой экранчик, размером с том Большой Советской Энциклопедии, в толщину как полсотни страниц, а внутри компьютер с производительностью десятка «Эльбрусов» – сущая безделица!

Про «Эльбрусы» нам рассказал тот же Хорошавин, слегка подвинутый на перспективах микроэлектроники.

Захар на некоторое время задумался, а я успел осмотреть его странную куртку. Я был готов поручиться, что видел ее неделю назад на его сестре. Да и странно было бы носить Захару розовую куртку с олимпийским мишкой.

– Ну не-е-е… – протянул Захар. – Глупо такое изобретать. Как «Эльбрусы» внутрь запихать-то?

– Тогда давай изобретем мобилу?

– А это что?

– Да тоже фигня: переносной карманный телефон. В принципе, его даже можно собрать, наверное, на КР-ках и носить с собой в чемодане. Проблема только с батареей. Понимаешь, с никелем, кадмием, литием пока всё… не айс, в общем!

За ночь я «навспоминал» такое множество «вкусных» выражений «оттуда», что теперь они стали проскальзывать в моей речи.

– Не… что? – Захар ожидаемо не понял.

– Гавно, говорю, твоя мысль, Санчо!

– Не похож я на Санчо, – надулся Майцев, – он был толстый и на осле. А я тощий как… селедка балтийская и без… даже без собаки. Я же как лучше хотел.

– Извини, Захарка. Но на самом деле, я не знаю пока – что можно изобрести такого, что не потребовало бы еще сотни других изобретений? Даже та музыка, что я… – мне хотелось рассказать, как важен звук, аранжировки и прочая околомузыкальная машинерия, но я вспомнил Цоя.

Я раздумывал минут пять и в итоге решил, что его «Алюминиевые огурцы» и «Восьмиклассница» уже, скорее всего, написаны и здесь ловить нечего. Ленинградский рок-клуб уже дает концерты. Не песенки же «Ласкового мая» петь? А все остальное требовало приличного звука, слуха и голоса. В самом крайнем случае – хотя бы знакомство с кем-то из «Мелодии». Ничего из этого у нас не было. К тому же Андропов недавно, говорят, придумал выпустить официальные пластинки зарубежных исполнителей, чтобы разрушить сложившийся спекулятивный рынок перепродаж оригинальных дисков – «Мелодии» сейчас не до нас. Да и не хотелось мне скакать на сцене – чего этим добьешься? Но с губ слетело:

– Над твердью голубой есть город золотой. С прозрачными воротами. И с яркою звездой. А в городе том сад. Все травы да цветы. Гуляют там животные невиданной красы. Одно как желтый огнегривый лев, другое – вол, исполненный очей, с ними золотой орел небесный, чей так светел взор не-за-бы-ва-е-мый.

Мы прошли всю улицу 20-летия Октября в молчании.

– Что это? – спросил Захар.

– Это скоро будут петь. Мы не станем с тобой воровать чужие стихи и ноты. Да и певцы из нас с тобой – гавно.

– Не… айс?

– Не айс, Захар.

– Ну и ладно, – легко согласился мой друг. – Мы другое изобретем! Что еще мы напридумываем в будущем? Рассказывай!

И я, поддавшись его настроению, принялся перечислять наши возможные изобретения. Это была замечательная игра: я называл слово, объяснял его значение, потом мы разбирали причины, которые не позволят нам сделать что-то подобное и переходили к следущему. Идея меня захватила и заставила напрячь мозги.

Подходя к лаборатории «Электрических машин», где должна была начаться первая пара, мы успели обсудить: электронные сигареты, 3-D принтер, синий светодиод, интернет, виагру – вызвавшую особенное веселье, электронные чернила, самовосстанавливающиеся краски и лаки, цифровой фотоаппарат (хотя мне казалось, что он уже должен быть известен) – Захар был в полном восторге, а я совсем забыл, что хотел сегодня же забрать документы.

Придя к выводу, что ничего из перечисленного нам «изобрести» не получится, Захар не впал в уныние, а решил стать вторым Жюлем Верном – написать несколько «горячих», как он выразился, романов. О том, как в мире победившего социализма находят применение все эти «блестящие штуки». Он надолго – почти на час погрузился в придумывание сюжета своей фантастической саги, а я и Зойка (немного опоздавшая на лабу) принялись соединять цветными проводами очередную схему запуска асинхронного двигателя с фазным ротором. Обычно Зойка вела тетрадь с результатами опыта, а мы с Захаром разбирались с коммутацией и снятием показаний, но сегодня Майцев был недееспособен, и мне пришлось одному возиться с переключениями режимов работы электродвигателя. Зойка хлопала своими длинными ресницами, обрамляющими васильковые глаза, и старательно выполняла единственную работу, на которую с запасом хватало ее интеллекта – распутывала и сортировала провода по длине и цвету: красные короткие – красные длинные, желтые короткие – желтые длинные, синие длинные – черные короткие.

– Ничего не получается, – пожаловался вдруг Захар. – Все уже было! Беляев писал, Толстой писал, Обручев писал, Абрамов писал, Казанцев, Орловский, а я не могу простенького сюжета придумать! Наверное, я бездарность!

Кое-кто за соседними стендами уже запустил свои сборки и поэтому последнюю фразу ему пришлось проорать на всю аудиторию, пробиваясь сквозь шум разгоняющегося асинхронника.

– Ну что ты, Захаркин, – запричитала Зойка, уронив на пол и смешав в кучу разобранные уже провода, – ты же самый умный в группе. Ты, наверное, просто мало думал.

Она тоже была тайно влюблена в моего друга и любые его самоуничижительные заявления ранили ее в самое сердце. И хотя Захар ее в упор не замечал, считая чем-то вроде стенографической машинки, у которой всегда можно переписать пропущенную лекцию, надежды она не теряла и всячески опекала нашего порывистого отличника – как наседка пушистого цыпленка.

– Зойка, курица, посмотри, что ты наделала! – рыкнул я. – Разбирай теперь все заново! Мне как схему соединять-то?

– Не, парни, – сокрушался Майцев, – все-таки я бездарь. Даже простенького рассказа не выходит придумать, все какие-то нелепицы сочиняются. Бессвязные. Трах-бах, все победили. Скукота. Ладно, умер Максим, да и хрен с ним! Чего там со схемой?

Зойка, ползавшая по полу, подала нашему светочу свою методичку и вдвоем с ним мы закончили собирать схему запуска за десять минут. Резво сняли показания и за час до конца лабораторной работы посадили Зойку строить графики по получившимся результатам.

– Я решил бросить институт, – сообщил я Майцеву.

Он на несколько секунд задумался, потом согласно кивнул:

– Верно решил. Я тоже брошу. Только вот какс армейкой быть? Если туда идти, то два года потеряем по любому. А то и три, если вдруг законопатят куда-нибудь на Краснознаменный Тихоокеанский.

Я об этом уже успел подумать:

– Через Михалыча, – так звали Майцева-старшего, – не выйдет?

– Через папу? – Захар сделал круглые глаза. – Ты представляешь, какая статья будет в наших военных билетах? Можно на лбу написать «Сумасшедшие» – и то не так критично. Нам же потом даже дворниками никуда не устроиться! Только в совхоз на сортировку яиц и баклажанов.

– Ты всерьез думаешь работать на заводе, когда скоро будет происходить… вот такое? – Меня удивил его оптимизм. – Нет так нет. Тогда придется отрубить тебе левую руку. А мне ногу. В армию нам идти нельзя. Афганистан опять же. Говорят, оттуда не только на своих ногах приезжают.

– Руку? – Захар передернул плечами, – бр-р-р-р… Не, уж лучше испортить себе бумажку, чем что-то отрубать. Только ты тоже пойми: вот приду я к отцу и что скажу? Папа, нам с Серым нужны белые билеты, и мы решили бросить учебу чтобы спасти мир? Тогда он точно освободит меня от армии. По своей доброй воле и отцовой озабоченности моим душевным здоровьем. Законопатит в свою психушку на пару месяцев с диагнозом «малопрогредиентная шизофрения» и «привет, галюники!»

– Мальчики, – Зойка, навострившая свои полупрозрачные уши, влезла в наметившуюся паузу, – вы чего это придумываете?

– Пиши, а?! – Мы рявкнули на нее в два голоса.

Но на несколько минут задумались.

– Предлагаю все рассказать папе. – Сказал Захар. – Нам все равно кто-то понадобится из тех, кто уже что-то понимает в нынешней жизни. Почему бы не он?

Я тоже думал, что кто-то из взрослых будет полезен нам в наших начинаниях. Но Сергей Михалыч, отец Захара, психиатр и главврач областного психдиспансера?

Я принялся за разборку схемы, параллельно обдумывая захарово предложение. В принципе Михалыч мужик нормальный и если он пожелает нам помочь, то лучше нечего и желать. Но вот если он закусит удила и признает меня «интересным случаем в медицинской практике» – мне быстренько наступит карачун. Сохранить разум в его заведении трудно. А я и без того сильно сомневаюсь в своей «нормальности». С другой стороны, начав беседу, я уже буду знать ее итог и, если что-то пойдет не так, попробую перевести все в шутку. Правда, шутить с психиатром, имеющим ученую степень, может выйти накладно.

– Поехали? – решился я, подхватывая свой «дипломат».

– Пока, Зойка, – попрощался с нашей подружкой Захар.

Он посмотрел на методички и книжки, которые принес с собой и махнул на них рукой:

– Наплевать теперь! Пошли, Серый!

– Ой, – за нашими спинами сказала Зойка. – А вы куда?

– Мы – туда! – Показал пальцем на дверь Захар. – Не скучай тут без нас, Зоичка. И Родыгину скажи, чтоб подобрал тебе новую бригаду.

До психушки мы добирались молча – каждый думал о своем.

Сергей Михайлович Майцев принял нас сразу после обхода, попросил кого-то из сестер заварить цейлонского чаю, который исправно поставляли ему благодарные родственники пациентов и, сняв халат, расположился в своем начальственном кресле.

Было оно неудобным и страшным – об эргономике его создатели имели самое отдаленное представление. Но, вместе с тем, выглядело оно большим и, несомненно, крутилось – как и положено креслу очень важного человека. Потому и стояло в кабинете главврача.

Сам Майцев-старший недавно отметил сорокапятилетие, был бодр, свеж, и энергичен, но на доктора он был похож меньше всего. Сними с него пиджак с галстуком, надень засаленную ковбойку и спецовку – и вот перед тобой хитроватый слесарь-сантехник из квартального ЖЭКа. Поседевший «Афоня». Пока не начнет говорить, от этого первого впечатления избавиться было трудно.

– Итак, молодые люди, чем обязан? Электродвигатели сошли с ума или, не дай бог, частотный преобразователь впал в буйство?

Мы переглянулись и ухмыльнулись, дескать, щас, впадешь в буйство, старый!

И я начал свой рассказ.

Нас несколько раз прерывали – сестра принесла чай, потом кто-то вызвал на десять минут Майцева-старшего в палату к кому-то из «вип-пациентов», страдающему невоздержанностью в потреблении спиртного. На третий раз сунувшуюся в кабинет врачицу Сергей Михайлович прогнал нетерпеливым жестом – он махнул на нее рукой, как на назойливую муху и дверь тихонько прикрылась.

– Ну что ж, Сережа, – по окончании моей исповеди сказал Михалыч. – Случай твой не единственный. Такое описано в литературе. И даже лечится. Прогноз благоприятный. Правда я не большой специалист по таким вещам и сам с подобным никогда не…

– Папа, – влез в его монолог Захар, – неужели ты не понял, что это на самом деле происходит? Чем тебе доказать, что Серый не болен, а на самом деле видит будущее? Серый, ну ты ему скажи!

– Вы, отрок Захарий, не волнуйтесь, – убедительно попросил Майцев-старший. – Что значит «на самом деле видит будущее»?

Еще минут двадцать у нас с Захаром ушло на то, чтобы убедить сочувственно улыбающегося Сергея Михайловича поставить любой эксперимент по выяснению моих способностей.

Но сначала были тесты. Вернее, как я понял гораздо позже, Майцев-старший начал тестировать нас сразу после слова «здрасьте», но и официальные тесты пришлось выполнить для его спокойствия.

Потом уже я проводил свои собственные тесты для доказательства своей правоты. Я с гневом отверг проскользнувшие предположения о телепатии, пирокинетике и прочей околонаучной фантастике, придумал сразу еще несколько экспериментов – в том числе со звонком из областного здравоохранения, и кажется, мне все же удалось убедить доктора Майцева в своей правоте.

– Ну, молодой человек, если верить моей науке, а оснований ей не верить у меня нет, то вырисовывается несколько аспектов, которые вызывают у меня определенное любопытство, – распустив галстук, заявил Майцев-папа. – Во-первых, что вы собираетесь делать с теми невероятно-печальными картинами, что вы тут передо мной расписали? Собираетесь как-то влиять и каким образом?

Мы с Захаром переглянулись и синхронно кивнули.

– Глупо обладать таким знанием и ничего не попытаться сделать, – сказал мой друг.

– Конечно, конечно. Ладно, коль вы уже взрослые люди, я буду разговаривать с вами как со взрослыми, – он достал из сейфа бутылку коньяка КВ, поставил ее на стол и выглянул за дверь.

– Машенька, сделайте три кофе покрепче. – Донеслось из приемной. – Только не из цикория, а того, что Ираклий Шалвович присылал, хорошо?

– Хорошо, Сергей Михайлович. Пять минут подождете?

– Конечно, Машенька. И вот еще что: на пару часов меня ни для кого нет. Я на обходе, на субботнике, в облисполкоме или даже уехал на поимку сбежавшего пациента. Придумывайте, проявите фантазию. Но – в рамках. На Луну меня посылать не нужно. Хорошо, Мария Семеновна?

– Я поняла, Сергей Михайлович.

– Ну вот и славно, Машенька, я на вас надеюсь. А кофе я жду. Мы ждем.

Майцев-старший прикрыл дверь, сел за стол и пока Мария Семеновна не принесла запрошенное, стучал шариковой ручкой по столу с периодичностью метронома. При этом он смотрел то на меня, то на своего сына и изредка – на часы над шкафом.

В свой кофе он добавил коньяк. Потом подумал немного и плеснул и нам с Захаром – «в терапевтических целях и в гомеопатических дозах».

– Допустим на миг, что все, что вы мне тут сейчас рассказали – сущая правда. Вот что, ребятки, мне по этому поводу мнится, – начал серьезный разговор доктор Майцев. – Наша страна больна. Любому мало-мальски соображающему человеку это понятно. Это я вам говорю как врач, как кандидат наук, как патриот. И для ее выздоровления требуется лечение. Будет ли это какая-то умная терапия или кровопускание – мы не в силах ни повлиять, ни изменить. Слишком мало времени. Насколько я понял, у нас осталось спокойной жизни год-два? Просто не успеть. И стране, по моему глубокому убеждению, нужно пройти через очистительный огонь, чтобы не повторять раз за разом те ошибки, что кандалами висят на ногах. Чтобы избавиться от иллюзий, чтобы обойтись в будущем без надоевших нам всем экспериментов. Но если вы полезете на баррикады сейчас, вы быстро свернете себе свои цыплячьи шеи и ничего не добьетесь. Вас просто объявят шизофрениками и ученики Снежневского из Института Сербского, а может статься и сам Андрей Владимирович, с радостью примутся за изучение ваших мозгов. Надеюсь, это понятно?

Мы опять кивнули, соглашаясь с ним – сами примерно о том самом и думали.

– С другой стороны, оставаться в стороне и наблюдать, как убивают твою страну, тоже не поступок гражданина, – хлебнув подостывший кофе, Сергей Михайлович закурил сигарету – болгарскую БТ. – И, стало быть, все равно придется лезть в самую гущу событий. Дилемма.

– Вот поэтому мы к тебе и пришли… – сообщил очевидное Захар.

– Это ясно, как божий день. Только застали вы меня немножко врасплох. Я не представляю что делать, но точно знаю, чего делать не нужно.

Мы с Захаром переглянулись.

– Да, молодежь, придумали вы мне геморрой под скорую пенсию. Итак, вот что. Знаете, что самое важное в работе хирурга? Не провести безумно-сложную операцию. Вовсе нет. Таких мастеров хватает, но больные у них мрут. Самое сложное – выходить больного после этой сложной операции. Потому что когда пациент слаб и каждую минуту норовит скользнуть… туда, – Майцев-старший поднял глаза к потолку, – требуется всё внимание, все знания, весь талант врача, чтобы удержать его здесь. И вот в этом месте я вижу достойное приложение ваших сил.

Захар посмотрел на меня, а я пожал плечами, потому что не понял ничего.

– Не понятно? – Глубоко затянулся дымом Сергей Михайлович. – Что по твоему мнению, тезка, мешало нашей стране развиваться после того, как… как все случилось?

Я задумался, перебирая варианты ответа:

– Поголовное воровство, бесконтрольность трат, слабость власти, отсутствие вектора развития, затоваренность рынков, на которых не нужна продукция России, за исключением сырья. Неконкурентное, часто безнадежно устаревшее, производство, коррупция, терроризм, бюрократия, по сравнению с которой нынешняя – просто младенцы. Неправильная парадигма производства – массовость в ущерб качеству и… удобству использования. Нет национальной идеи, нет объединяющего фактора, нет перспектив и уверенности, постоянный отток любого мало-мальски значимого капитала… Долги перед Западом и зависимость от цен на нефть и газ. Да много всего!

– Ну, я в этих вещах не особенно силен, – почесав пятерней подбородок, сказал Сергей Михайлович. – Скажу тебе как врач. Вот, казалось бы: у нас столько всяких чудесных пилюль, что любую болезнь может просто завалить их количество? Но нет! Мы назначаем для лечения болезни, как правило, одно лекарство, а все остальное – поддерживающая терапия. Иногда купирующая побочное действие основного, чаще просто общеукрепляющая – витаминчики всякие, антигистаминные препараты. Вот что я тебе посоветую, Сережа: нужно вычленить главную причину болезни и лечить именно ее. А все остальное – по отклонениям. Потому что когда лекарств будет несколько – ты нипочем, Сережа, не сможешь контролировать их действие.

Захар вертел головой, порываясь что-то сказать, но почему-то после последних слов отца сник. А я спросил:

– А с армией как быть?

С армией все было хорошо – Майцев-старший сказал, что если так нужно, то он сделает как надо. Будут нам белые билеты по категории «Д». На вопрос – что за диагнозы он нам придумает? – Михалыч только загадочно улыбался и посоветовал не лезть в области, не предназначенные для столь незамутненных разумов как наши.

Потом он встал за своим столом и сказал:

– Приятно было поговорить с вами, молодые люди. Думайте, думайте и еще раз думайте. И только после того – делайте. Не раньше. А буде понадобится какая-либо помощь – обращайтесь, всегда рад. А сейчас извините, у меня задачи попроще, чем ваши, но пациенты тоже нуждаются в моем участии. Всего хорошего. Если чего надумаете, Захар, приводи Сережу к нам домой.

Нам тоже пришлось встать и попрощаться.

– И что будем делать? – спросил Захар, когда мы вышли за ворота и оказались на пыльной улице.

– Как говорит дядя Миша – «знал бы прикуп, жил бы в Сочах». – Я сплюнул в ворох собранной дворником листвы. – Понятно, что нужно выделить что-то главное, но что?

– Ты там десяток причин перечислил, неужели нет чего-то главного, чего-то, что связало бы все?

– Есть, конечно, – хмыкнул я. – О чем бы люди не говорили, в конечном итоге они все равно говорят о деньгах.

– Деньги – это бумага, – заявил Майцев. – Что толку в деньгах, если, как ты говоришь, всех одолеет тяга к воровству? Да и где их взять, чтобы на всех хватило? Не, Серый, деньги, это, конечно, неплохо, и лучше если они есть, чем когда их нет, но нам нужно что-то посильнее… Что-то посильнее просто денег.

Я не нашел, что возразить. И мы уже подошли к автобусной остановке, на которой оказалось несколько человек ожидающих «тройку».

Пока подъехал раздолбанный ЛиАЗ, мы успели обсудить «Новых амазонок» – польский фильм, только что появившийся в прокате. Мы смотрели его не вместе – Захар таскал в кино какую-то очередную подружку, а я составил компанию двум одногруппникам. Захар восторгался режиссерской выдумкой и смешными костюмами сумасшедших поляков, а я попенял на не очень понятный мне юмор. И оба мы посмеялись, что события, происходящие в фильме, режиссер отнес к 1991-му году: всего через семь лет. Что-то со временем у польских сценаристов было неладно. Потом Захар припомнил, как пару недель назад – как раз когда сбили «Боинг» над Камчаткой – ходил на день рождения к какому-то родственнику, умудрившемуся привезти из короткой заграничной командировки видеомагнитофон. И коротко, с непередаваемым восторгом поведал о мощном «чуваке», что размахивал мечом с экрана. Он так и не смог вспомнить труднопроизносимую фамилию.

А в автобусе я плюхнулся на свободное сиденье и только потом разглядел, что оказался соседом очень симпатичной девицы. Она не была похожа на подружек Майцева. Хотя бы тем, что на коленях у нее лежал томик Стейнбека. Раскрытый как раз в том месте, где у Дэнни сгорел дом. Я сам прочитал его всего лишь год назад – «Квартал Тортилья-Флэт», «Гроздья гнева» и «О мышах и людях»…

– Добрый день, – сказал я, отмахнувшись от открывшего было рот Захара.

Девица стрельнула в моего друга глазами – они оказались зелеными – улыбнулась и произнесла:

– Здравствуйте.

Наверное, так влюбляются – быстро и бесповоротно?

– Я тоже читал Стейнбека, – сказал я. – Этот Дэнни странный парень.

– Да? По-моему, они там все странные, – ответила мне девушка.

– Вот совершенно точно замечено, – подтвердил Захар ее наблюдение, а я показал ему кулак.

– Будешь странным, – сказал я. – Если пить красное вино галлонами.

– Меня Юля зовут, – представилась попутчица и протянула мне тонкую ручку. – Сомова.

– А я Серый, то есть Сергей Фролов, – назвался и я, принимая ее ладошку, словно стеклянную: осторожно, боясь стиснуть сильнее, чем можно. – А это Захар, я его домой из психушки везу.

Захар скорчил олигофреническое лицо, достаточно близко к прототипам, на которые насмотрелся в отцовой клинике.

– Вы забавные, – Юля прыснула в кулачок.

– Это я забавный, – поправил я. – А Захарка – просто дурной.

– Ы-ы-ы, – подтвердил мои слова Майцев, изобразив чешущуюся макаку.

Юля опять засмеялась.

И я «вспомнил» этот смех.

Пройдет шесть лет. Она закончит свой лечебный факультет. После академического отпуска, в который уйдет по беременности. Потому что к тому времени будет носить фамилию Фролова и потом родит мне первого сына – Ваньку. Мы проживем еще три года – самые трудные, те годы, когда из еды будут лишь липкие макароны, а из одежды – только то, что осталось от прошлых лет. Все, что удастся заработать – будет уходить на пеленки-распашонки, примочки и припарки. Но мы будем счастливы. Все эти три года. Потом мне повезет, и я найду хорошую работу, позволившую мне за следующие четыре года стать главным инженером небольшого завода, принять участие в его акционировании и стать – впервые в жизни – совладельцем чего-то большого. Пытаясь обеспечить семью, гонясь за любой возможностью увеличить капитал, я буду работать по шестнадцать часов в сутки. Как окажется, только для того, чтобы однажды услышать: «Сергей, нам нужно расстаться. Я ухожу от тебя к маме. И Ваньку я заберу с собой. Ты совсем перестал быть похожим на человека. Тебе твои подъемные краны и бульдозеры дороже меня. Я устала, я так больше не могу. Ты не уделяешь мне внимания и думаешь только о себе». Это будет как гром среди ясного неба – мой мир рухнет. Какое-то время я буду пытаться ее вернуть, таскать цветы охапками, задаривать всякой ерундой, пытаясь пробудить ее ушедшую любовь. Все будет тщетно.

Она будет мне говорить: «Не заставляй меня принимать решения, о которых я потом пожалею, Мне нужно самой во всем разобраться». Я пойду у нее на поводу, и мы оформим развод и раздел имущества. Половина того, что я заработал, порой забывая поесть и поспать отойдет к ней. А она будет продолжать говорить, что ей нужно подумать.

В конце концов, я наору на нее и на ее мать, напьюсь и уеду в отпуск в Турцию, чтобы там отвлечься от этого кошмара. Две недели я буду пребывать в состоянии «нестояния». Я перепробую все алкогольные напитки во всех ближайших барах. Я придумаю тысячу речей, которые, как мне казалось, должны были вернуть мне любимую жену. Я вернусь, полный решимости бороться за свое семейное счастье. И в первый же день в опустевшей квартире я узнаю, что моя Юленька уже полгода спит с участковым врачом – своим бывшим одногруппником по медицинскому институту.

Мне расскажет об этом мой дядя Мишка, и будет уверять меня, что он думал, что я об этом знаю.

И тогда мой мир рухнет во второй раз.

Потому что я вспомню все взгляды, недомолвки, совпадения, которым не придавал значения, от которых отмахивался и думал, что мне все просто кажется. Пока я из шкуры вон лез, пытаясь вернуть, пока слушал бесконечные обещания «подумать», надо мной смеялись, об меня вытирали ноги. А потом и дядька Мишка посмеется – он скажет, что я настоящий лошара, если за столько лет жизни так и не понял бабской природы. Что баба – и больше меня не будет коробить, когда он станет называть этим словом мою бывшую жену – как обезьяна: не отпускает ветку, пока не схватится за другую. И еще, скажет он: если со своей бабой не спишь ты, с ней спит кто-то другой. И добавит что-то о том, что никогда бабы не уходят «в никуда», а если вдруг ушла – можешь даже не проверять, что у этого «Вникуда» есть руки и ноги и, конечно есть то, что должно быть между ними. Баба может бежать, уточнит ради справедливости дядя Миша, от алкоголика вроде меня – ткнет себя в грудь кулаком – или от лентяя. И заключит: но это не твой случай.

И я не стану ни пить, ни топиться от открывшейся мне правды. Я уволюсь с завода, продам свою долю акций и уеду – чтоб никогда не видеть этих гнусных рож. И не увижу своего Ваньку, без которого уже, как мне казалось, не мог жить, до самого декабря двенадцатого года.

Все это пронеслось в моей голове со скоростью литерного поезда.

– «Прощай, Ванька, малыш» – подумал я.

Я встал, взял Захара за рукав и официальным тоном сказал:

– Прощайте, Юля, мы уже приехали, нам пора выходить.

Сказать, что она удивилась – не сказать ничего. В ее взгляде было все: непонимание, удивление, обида. Но я не хотел даже примерного повторения возможного будущего.

– Прощайте, Сережа, – донеслось сзади, но я даже не стал оборачиваться.

А Захар извертелся, влекомый мною к двери.

– Что это было? – спросил Майцев, разгоняя рукой сизый дым из выхлопной трубы ушедшего автобуса. – У тебя глаза были, как будто ты на гадюку наступил! Мне показалось, ты ее сейчас стукнешь!

Мы с ним выгрузились посреди промзоны: заборы, проходные, металлические ворота, трубы теплоцентралей, всюду зелень и проволока – и никого, кроме нас и редких грузовых машин.

– Пообещай мне, Захар, – попросил я, – если я когда-нибудь до завершения нашего дела вдруг придумаю какую-нибудь женитьбу, да даже вообще какую-нибудь любовь-морковь, ты вспомнишь этот день и скажешь мне всего два слова: «Юля Сомова». Обещаешь?

– Да что с тобой такое?

– Обещаешь?

Он выдернул свой рукав из моей сжавшейся ладони.

– Ладно, Серый, я постараюсь. А в чем дело-то? Скажешь?

– Извини, Захар, это слишком личное.

– «Вспомнил» опять что-то?

– Вроде того, – сказал я.

А вечером состоялся тот самый разговор с мамой о несчастной (или наоборот счастливой?) судьбе комсомольского вожака Филиппова.

Она долго переживала по поводу развернутого мною перед ней грядущего краха коммунистической идеи. Как и Захар, порывалась сию минуту отправится в горком партии, написать в ЦК и только после моего окрика – а как еще воздействовать на женщину в истерике? – села на диван и зарыдала.

Я не стал ей мешать.

А когда она успокоилась (хорошо, что есть валерьянка) и пошла на кухню заваривать чай, я сообщил ей о своем решении уйти из института и о договоренности с Майцевым-старшим.

– Как же так, Сережа? Неужели ничего изменить нельзя? – Она держала чашку с краснодарским чаем – красным, терпким – двумя руками и говорила склонив над ней голову, почти в нее, не глядя на меня.

– Этим я и собираюсь заняться, мама. Если что-то можно сделать, я просто обязан это сделать.

Она согласно кивнула и поставила чашку на стол.

– Ты у меня хороший сын, – сказала мама. – Я знаю, у тебя получится. И даже если не все получится… Ты хотя бы что-то попытаешься сделать. Я могу тебе чем-то помочь?

– Не знаю, мам, – честно ответил я. – Правда, не знаю пока. Деньги я сниму со своей страховки – мы ведь так и не брали оттуда ничего?

Она покачала головой.

– Там всего-то тысяча. Этого мало, чтобы спасти всех.

– Но я попробую, мам. С чего-то нужно начинать?

– Я возьму у деда и добавлю свои. Тысяч пять мы соберем.

– Спасибо, ма, – улыбнулся я и поцеловал ее в щеку. – Только деду не рассказывай ничего. И никому вообще не рассказывай.

– Не стану. Это же не моя тайна, – все-таки моя мама была самый стойкий большевик из всех, кого я знал.

На том и закончился наш разговор с мамой, после которого я стал совсем взрослым.

Глава 4

Мы с Захаром три недели заканчивали наши дела – забирали документы из института, отбрехивались на нескольких комсомольских собраниях по поводу нашего необъяснимого желания остаться без образования, закрывали вопрос с военкоматом, и решали кучу других бюрократических заморочек. Попутно подолгу и часто разговаривали о будущем, но так и не приблизились к пониманию уязвимых мест нарождающихся процессов. Да и чего ожидать от двух вчерашних мальчишек?

Даже память моя из будущего пасовала перед этой непростой задачей. Я и в две тысячи двенадцатом не знал – на что нужно воздействовать, чтобы хоть как-то смягчить надвигающиеся события? Нам очень не хватало соответствующего образования, но уже было четкое понимание, что те науки, что преподаются в отечественных ВУЗах – нам не подходят.

По обоюдному согласию мы решили начать с библиотек: с утра до вечера, прерываясь лишь на чай с булочкой, мы читали статьи, экономическую внутреннюю и внешнюю статистику, пытались разобраться в принципах функционирования СЭВ и «Общего рынка». Чертили графики, рисовали новые таблицы, сверяли и проверяли, читали материалы последних партийных съездов и международных конференций. Наизусть выучили программы – партийные, региональные. Любой источник, до какого можно было дотянуться – от общесоюзных газет с миллионными тиражами до монографий и диссертаций, изданных в количестве десятка – был нами изучен, включен в общую систематику. В дело шли и материалы, изданные на иностранных языках – если мы находили такое, переводили с особым тщанием.

За полгода мы освоили университетские курсы «Политэкономии», «Математической статистики», «Теорию государства и права» и еще десяток столь же полезных наук. Несколько раз переругались в хлам и мирились, обещая друг другу быть взаимно корректными. И снова в запале честили друг друга ослами и баранами, когда заходили в очередной тупик.

Андроповские проверки сачкующих граждан уже пошли на спад, но все еще можно было попасться под горячую руку какому-нибудь ретивому «сотруднику органов». Нам пришлось подумать о каком-то трудоустройстве.

Майцев-старший взял Захара к себе на работу санитаром, но сильно с работой не докучал, порой прикрывая его постоянные отлучки перед своим отделом кадров. Мне же и вовсе досталась синекура – похлопотала мама – и мне нашлось место курьера в областной газете. Свою зарплату я честно отдавал пятнадцатилетнему сыну завхоза, что разносил вместо меня письма по почтам и организациям.

Захар забросил своих девиц, а я появлялся дома только чтобы поспать. С матерью почти не виделся – так поглотила меня задача. Да и Захар ничуть не отставал, а, скорее, наоборот – еще и подгонял меня, потому что сам усваивал информацию гораздо проще и быстрее. Даже Новый год мы встретили с ним посреди моей комнаты, заваленной учебниками, справочниками, энциклопедиями и прочей макулатурой.

Ко дню смерти Андропова мы утвердились во мнении, что статистика, которой мы оперировали, неполна. В ней отсутствовали целые разделы, составлялась она так, словно специально хотели запутать врагов. Из отчетов наших лидеров невозможно было понять, куда мы движемся – вперед, назад или топчемся на месте?

Нам стало понятно, что огромный массив информации скрыт от глаз непосвященного исследователя за семью печатями. Секретность, секретность, секретность. Она стала какой-то навязчивой идеей, которой подчинялось все в нашем отечестве. Секретилось все – от количества произведенного металла, до ассигнований на содержание пограничных войск. Имея представление о смысле того или иного показателя, мы либо находили десять его разных значений в разных источниках, либо он отсутствовал в любом виде.

Невозможно заниматься арифметикой, когда искомый «икс» произвольно превращается в семерку или тройку, а то и вовсе пропадает из уравнения.

К избранию Генсеком Черненко мы подошли в твердой уверенности, что ничего сделать не сможем. Наверняка не сможем, если будем и дальше пытаться все сделать вдвоем.

Мы принялись искать среди знакомых человека, который бы разбирался в экономике и политике лучше других, желательно профессионально и с большим опытом. Перебрали множество кандидатур – от соседей и друзей родителей до преподавателей в институте и не нашли никого!

И здесь я вспомнил, что дед Юли Сомовой – моей уже несостоявшейся жены – был очень грамотным экономистом, начинавшим работать еще чуть ли не с Василием Леонтьевым или Александром Сванидзе. В разные годы жизни он поработал в самых разных экономических институтах. В начале семидесятых в зарубежной дочке Внешторгбанка – Донау Банке в Австрии, до этого в Госплане, Минфине и МИДе. Он приложил руку к такому количеству отечественных кредитно-финансовых организаций, что в этом мире – отечественной экономики и финансов – не осталось, наверное, уже ничего и никого, с чем и с кем бы он не был знаком. Сам я был представлен ему в середине девяностых – когда он был уже древний старик, с трудом понимающий, что происходит вокруг. А сейчас он должен быть еще крепким пенсионером, всерьез намерившимся написать и издать свои правдивые мемуары, которые так никогда и не закончит: сначала нельзя будет писать так открыто, как он того захочет, потом ему все станет неинтересно. В несостоявшемся будущем я должен был прочитать эти три сотни листков, напечатанных на раздолбанной «Ятрани» перед рождением Ваньки. И тогда я просто хмыкнул, отложив в папку последний из них.

Правда, жил дед Сомовой в Москве, вернее, на даче в ближнем Подмосковье, и видела она его пару раз в жизни, в один из которых была со мной, но тем проще мне будет с ним общаться. Хоть чем-то эта… несостоявшаяся любовь окажется мне полезна.

Я рассказал о своей идее Захару и получил самое горячее одобрение! Он даже исполнил туш на надутых щеках.

В солнечный майский полдень мы вышли из электрички на платформе Жаворонки и пешком отправились в сторону Дачного – я «помнил» дорогу по так никогда и не состоявшемуся визиту к деду жены в невозможном будущем.

Валентин Аркадьевич Изотов копался в огороде: в выгоревшем капелюхе, живо напомнившем мне «Свадьбу в Малиновке», в кирзовых сапогах на босу ногу, в меховой жилетке поверх тельняшки. Я представил себе его в таком виде посреди Вены, в респектабельном советском банке и расхохотался, потому что более несвязные вещи – австрийский банк и соломенная шляпа с вислыми краями в сочетании с тельняшкой – и вообразить себе невозможно.

Он обернулся на смех и тоже улыбнулся сквозь вислые усы – как будто встретил старого знакомого – радушно и открыто:

– Что, хлопцы, потеряли чего?

– Здравствуйте, Валентин Аркадьевич! А мы к вам!

– Вот как! Ну заходите, пионеры, ежели ко мне, – велел нам хозяин, отставляя грабли к стене сарая. – Собаки у меня нет, так что не бойтесь, проходите!

Пока мы входили во двор, он помыл руки под дюралевым умывальником, приложился к ковшу, стоявшему тут же, на табурете возле бидона, в каких обычно возят молоко. В руке его появилась пачка «Казбека», из которой он извлек одну папиросу, вытряхнул из мундштука крошки табака, постучав им о ноготь большого пальца, и спросил:

– Чем обязан интересу столь юных товарищей к моей скромной садово-огородной персоне?

Он смотрел прямо и внимательно и я почувствовал, что сказать неправду под прицелом его светло-голубых глаз под кустистыми бровями не вышло бы и у Штирлица.

– Мы к вам, Валентин Аркадьевич, по очень важному делу! – Влез Захар. – Это касательно экономики и политики….

Я труднее схожусь с новыми людьми, зато мой друг – прямо таки иллюстрация коммуникабельности и непосредственности! Мне иногда казалось, что если бы вдруг его пришли арестовывать суровые милиционеры, он бы сумел с ними подружиться и, засаживая его в тюрьму, они бы непременно рыдали, разрываемые долгом и личной симпатией к Майцеву.

– Вы не из «Плешки» часом? – Дед перебил Захара и подозрительно прищурил правый глаз.

Я слышал о какой-то старой обиде, терзавшей старика всю жизнь – то ли диссертацию его прокатили, то ли в должности отказали – я не знаю, но людей из Стремяного переулка он не жаловал. Поэтому поспешил вмешаться:

– Нет-нет, Валентин Аркадьевич, мы по своей, частной инициативе.

– Чудны дела твои, Господи, – сказал он в ответ, но креститься, как положено было верующему, не стал. – И чем же обязан?

– Если позволите, Валентин Аркадьевич, то мы бы рассказали обо все в доме.

Дом у него был хороший: два этажа, свежеокрашенные голубой краской стены, большие окна, пристроенная оранжерея, мезонин с балкончиком. Где-то там внутри – я знал уже – нашлось место и обшарпанному роялю, которым старик очень дорожил – чуть ли не с войны его привез. Трофей.

– Ишь ты, в доме! А мне это зачем?

– Вам будет очень интересно, – посулил я. – И, поверьте, от этого разговора очень многое зависит.

– Вот как? Давненько от меня ничего не зависело. Ну что ж, молодые люди, проходите, коли так.

Он показал нам своей жесткой, мозолистой ладонью на входную дверь.

Чай из электрического самовара был непривычно мягким.

Захар солнечно улыбался, прихлебывая из блюдца, а я рассказывал в третий раз свою необычную историю. Мой чай остыл, но глядя на Валентина Аркадьевича, лицо которого все больше приближалось к идеальному воплощению образа «Фома Неверующий», пить его мне расхотелось. Поначалу он еще что-то слушал, потом стал размешивать сахар, демонстративно громко лязгая ложкой по стенке стакана, ронять бублики под стол и долго их разыскивать, раскачиваться на стуле и смотреть в потолок, показывая, что с нами он просто теряет свое драгоценное садово-огородное время.

– Вы мне не верите, – сник я.

– А как же вам верить, молодой человек, если вы изволите рассказывать сказки? Я и бабке родной не верил, а уж вам-то подавно! Передайте Вячеславу Львовичу, что на такую дешевую провокацию я не куплюсь…

– Какая такая провокация? – вскинулся Захар.

– Молчать, юноша! Молчать! – Завелся Изотов. – Могли бы товарищи кураторы и что-то поумнее придумать! Мы же договорились обо всем с Вячеславом Львовичем? Да и подписка моя о неразглашении еще действует. К чему эти проверки?

– Да кто такой этот Вячеслав Львович? – выдохнул скороговорку Захар.

– Не надо, молодой человек, не надо делать вид, что вы совершенно ни при чем. Какая нелепая дурь – засылать ко мне юнцов со сказками! Вы там в своей госбезопасности совсем умом подвинулись? А чего сразу не по-немецки поздоровались? С баварским произношением? Было бы куда натуральнее!

На самом деле, подумалось мне, надо было быть сущим идиотом, чтобы хоть на минуту поверить, что этот старый волчара развесит уши и начнет слушать наши бредни. Изучая статистику, мы уже сообразили, что свои финансовые секреты наша страна охраняла еще тщательнее политических и военных. Соответственно и людей подбирали – умеющих не верить на слово первому встречному и проверять и перепроверять любую информацию. Я стал судорожно соображать, чем мы могли бы подтвердить свою непричастность к органам и как заставить Валентина Аркадьевича всерьез принять мою проблему?

– Так вы нас за сексотов принимаете? – Захар возмутился и даже привстал со скрипнувшего стула. – Мы комсомольцы, между прочим!

К чему это он про комсомольцев?

– Мы к вам трое суток добирались! – продолжал негодовать мой друг. – А вы: «проверка, кураторы»! Вы понимаете, что вы теперь единственная наша надежда? Если мы с вами не найдем общий язык, всей стране будет плохо! Вы это понимаете?

– Вон! – показал пальцем на дверь хозяин. – Пошли оба вон!

Увлекшись своим повествованием, я совсем забыл про необходимость «заглядывать» в ближайшее будущее и теперь безнадежно упустил инициативу.

– Ну нет, старая калоша, ты будешь меня слушать! – Я сам не заметил, как в приступе ярости ухватил старика за горло и подтащил вместе со стулом, в который он судорожно вцепился, к стене, и от удара спинкой стула по ней на пол упали несколько фотографий в рамках. – Ты не только выслушаешь меня, сморчок, ты научишь нас!..

Наверное, только внезапность нападения ошеломила Валентина Аркадьевича и не позволила сразу ответить адекватно, но с моим последним словом пришла пора удивляться мне: я как-то отстраненно отметил его руки, скользнувшие с моих ладоней вниз. И в то же мгновение он выгнул спину колесом, прижал подбородок к груди, срывая мой захват, и из положения «сидя» пробил мне в корпус быструю серию.

Он поймал меня на выдохе, а вдохнуть я уже не смог – стало так больно, словно в грудь мне запихали свежезапеченого ежа – горячо и колюче. Комната как-то странно отодвинулась далеко, и стены понеслись вверх. Я упал щекой на половицу и через секунду заметил свалившегося рядом Захара – похоже, он тоже пытался одолеть старого финансиста. Какое-то время мы скрипели зубами, выясняя – у кого это получается громче, потом Захар хрюкнул и просвистел горлом.

А над головами раздался голос с хрипотцой:

– Ладно, хлопцы, я вам верю. Таких олухов ко мне бы не прислали. Вставайте, будем чай пить.

Спустя полчаса, когда мы, наохавшись, стеная и едва не плача от осознания того, что двух взрослых обломов играючи избил какой-то пенсионер, восстановили дыхание и развесили по местам упавшие фотографии, нам налили еще по одной чашке чая.

– Значит, Сережа, моя внучка, твоя несостоявшаяся жена, привела тебя ко мне?

Я молча кивнул, не желая расстраивать старика подробностями.

– Что ж, наверное, бывает и так.

Опасливо косясь на боевого деда, Захар потянулся за сахаром. Валентин Аркадьевич улыбнулся, понимающе хмыкнул и сам насыпал Майцеву две ложки в стакан.

– Значит, молодежь, страну, что я строил, вы благополучно просрете? – Мягким голосом осведомился Изотов. – Да и правда, зачем вам она, если вы такие лопухи?

– Где вы так научились людей лупить? – невпопад спросил Захар.

– Да уж, были университеты, – ушел от прямого ответа старик. – К делу это не относится. Так чего вы от меня хотите? Я уже старый, мне спасать мир поздно.

Захар посмотрел на меня и взгляд его выражал простую мысль о том, что если бы он был в такой же форме, как «старый» хозяин, он бы был счастлив уже сейчас – не дожидаясь наступления эры коммунизма.

– Ну, Валентин Аркадьевич, мы с Серым перелопатили такую гору литературы! Но так и не нашли места, на которое стоит воздействовать. Нам нужна помощь. Понимаете?

– Да уж, – расхохотался дед. – Еще бы вы что-то нашли в открытых источниках! Институты целые сидят, друг от друга данные шифруют и прячут, а вы, читая газетки, хотели что-то выяснить? По-вашему, они все зря свой хлеб едят? Даже в Госплане есть только примерное представление. Нет, хлопчики, оно, конечно, замечательно, что вы прочитали все эти нужные и полезные книжки. Только точно так же можно изучать интимную жизнь человека по учебнику биологии. Информация есть, но воспользоваться ею – невозможно.

– Зачем же они так статистику ведут?

– От шпионов защищаются, работу друг другу задают и срывают, инструкции соблюдают, много причин, выбирайте любую.

– Так вы нам поможете?

– Чем?

– Опытом, знаниями. Просто поймите, что делать-то что-то нужно! – Вот умел Захар говорить убедительно!

Но деда не убедил.

– Ребятки, а нужно ли это? За последние пятнадцать-двадцать лет наш Союз превратился в зловонную клоаку. Говорильня, писальня. Контора «Рога и копыта», а не страна. Может быть, я излишне много брюзжу, но я так же и вижу, что мы все больше скатываемся к мещанству. Достать мебельный гарнитур из карельской березы сейчас больший подвиг в глазах обывателей, чем вытащить ребенка из горящего дома! Это не страна, а помойная яма! Глядишь после этой, как ее… пере…

– Перестройки, – подсказал я.

– Ну да, после нее. Глядишь, и что-то изменится к лучшему.

– Я же вам рассказал – к чему все изменится.

– Молодо-зелено, – улыбнулся старик. – После революции стране понадобилось пятнадцать лет, чтобы прийти в себя. И было все – и банды басмачей, и голод, и трудовые подвиги пашек корчагиных, и НЭП^[7] и партийный раскол… Конечно, сильно помогли господа капиталисты, построили нам и заводы и электростанции, но эти господа кому хочешь помогут, если почуют для себя хорошую прибыль – хоть людоеду Бокассе корону изготовят, хоть Пиночету законную власть свергнут. А Иосиф-то Виссарионыч тоже не дурак был – пока нужны были – с удовольствием использовал, стали мешаться и просить слишком много – послал подальше. Нужно было выйти на внешний рынок – привязывал рубль к доллару, когда появилась сила самому устанавливать правила на своем собственном рынке – привязал его к золоту. Специалисты какие были! Старая школа, которая одинаково хорошо владела и рыночной экономикой и плановой и использовала плюсы обеих. Да разве все расскажешь? Вон какую страну отстроили! А нынешние? Рабы программы. Ничего, кроме решений съездов, не видят. Наковыряют в носу на основе липовых рапортов свои решения, потом вроде как выполняют – выпускают мильоны горшков и танков. Ни то, ни другое стране не нужно. Вот я и думаю, что после этой вашей перестройки стране тоже какое-то время понадобится. Свыкнуться с новыми временами. С новыми правилами. А лес рубят – щепки летят.

– Значит, не поможете, – сник Захар.

– Кажется, мы друг друга не поняли, – вдруг сообразил я. – Валентин Аркадьевич, мы вовсе не хотим продолжения этой агонии. Мы и сами уже сообразили, что сохранить Союз в его нынешнем состоянии не сможет ничто! Наша цель в другом!

– Интересно-интересно, – дед забросил в рот пару «ирисок». – И в чем же она?

– Когда наша страна будет бесконечно слабой, ей нужна будет какая-то поддержка, какой-то вектор, – я покрутил пальцем в воздухе. – Как говорит Захаркин отец – нужно будет выходить больного!

– Он врач?

– Да, психиатр.

– Верно сказал. Хороший у тебя отец, мальчик. – Это Захару.

Минуты три он просто молчал, хлюпая горячим чаем. Потом отставил в сторону свой стакан в мельхиоровом подстаканнике – как в поездах – и сказал:

– Хорошо, давайте говорить серьезно. Вы желаете знать, как обновившейся России не стать таким же дерьмом, каким стал Советский Союз? Вам хочется рецептов? Что ж, как говорили на Привозе – их есть у меня.

Мы тоже отодвинули свои стаканы. Я – потому что уже обпился и хлебал только из уважения к хозяину, а Захарка – с видимым сожалением.

– Итак, в чем же главная проблема России? Почему нужны все эти революции, индустриализации и коллективизации? Ответ прост – там, где живут русские, нормальным людям делать нечего. И не нужно агитировать меня за коммунизм, – сказал он открывшему было рот Захару. – Я сам кого хочешь сагитирую.

Мы не нашлись, что возразить – но только потому, что такая точка зрения была неожиданной для нас.

– Что такое завод в России? – Продолжал лекцию Изотов. – Это глубокий фундамент, упрятанные глубоко под землю коммуникации, это толстые стены, это огромные потери энергии каждую зиму, это круглосуточное освещение, потому что фонари над цехами большими не сделаешь – вымерзнут, а малые не дают столько света, сколько нужно, да и будь они большими – солнца в наших широтах не так много, как в том же Чикаго. Наш завод – это огромные расстояния для подъездных путей, это недостаточные людские ресурсы в нужных местах. Это неэффективное управление, более радеющее о соблюдении придуманных нормативов и объемов, чем в улучшении своей продукции. Мало того, мы планируем каждый свой завод так, чтобы он непременно обладал бомбоубежищем, а то и не одним, которое тоже стоит денег, которое нужно поддерживать всегда в рабочем состоянии. Простой вопрос – зачем? Ведь после применения современных боеприпасов по этому заводу, толку от того, что сохранились его работники, разом перешедшие в разряд нахлебников, не будет никакого. Всего этого у такого же завода в США, Англии, Италии, Германии или Испании нет. Там от любого завода до моря, а дешевизну морских перевозок еще никто не отменял – рукой подать, солнце светит чуть не триста дней в году, земля не замерзает зимой. И тэдэ и тэпэ, вы ребята грамотные и должны это понимать. Любоепроизводство у нас требует существенно больших капитальных и текущих затрат, чем такое же производство, размещенное в другой стране. Кроме, пожалуй, Монголии и Центральной Канады. Но кто-нибудь слышал о производстве в Монголии?

Мы разевали рты, пытаясь влезть в его монолог, но, прежде, чем с языка срывалось какое-нибудь возражение, мы понимали, что старик кругом прав.

– Соответственно, любой сложный товар, предложенный нами на внешний рынок, будет либо по той же цене, что и произведенный за границей, но с худшими качеством и функциональностью, либо, при сохранении требуемых эксплуатационных характеристик, будет существенно дороже. Потому что нам тоже нужно окупать строительство своих заводов. Мало этого. Завод выпускает неконкурентную продукцию: станки, трансформаторы, подъемные краны, рольганги и блюминги, уступающие зарубежным аналогам – в цене, в удобстве использования, в функциональности, в массе других техническо-экономических характеристик. И оснащает этим оборудованием другие заводы, усугубляя и без того их безнадежное положение на рынке! Теперь вместо ежедневного выпуска пятисот единиц продукции, как делается на заводе в Гамбурге, мы можем выпускать только триста. По более высоким ценам. Потому что даже простой завода стоит денег.

И чтобы как-то реализовать продукцию нашего Тяжмаша, Средмаша, Легмаша за нормальные деньги, мы политическим путем заставляем некоторых партнеров покупать у нас заведомо проигрышный товар. Для этого и придумал Иосиф Виссарионыч СЭВ. Но даже там не рискнул вводить рубль для расчетов, подобно американскому доллару, резонно рассудив еще в 50-м году, что если рубль обеспечен золотом, то со временем наши партнеры скопят этих рублей достаточно, чтобы избавить нас от золота. Что нам и продемонстрировал Де Голль в 65-ом, попросив у янки обещанное золото вместо долларов. Сам Сталин или кто-то из советников заранее побеспокоились об этом и придумали искусственную валюту «переводной рубль» – для расчетов внутри организации.

Он перевел дух и продолжил:

– Но мы говорим о России. Значит, чем меньше степеней переделки сырья, тем – в государственном смысле – нам дешевле обходится товар и тем выше прибыль по отношению к затратам. Не нужно строить заводы, обрабатывающих сырье и на каждом этапе переделки увеличивающих издержки, не нужно содержать огромное количество социальных объектов для персонала заводов. Нам улыбнулась удача, вернее, стараниями нашей разведки и ЦК, мы во многом сами создали ситуацию, в которой война на Ближнем Востоке дала нам такой товар – нефть. С начала семидесятых основной оборот во внешней торговле, если исключить участников СЭВ, придется как раз на поставку ресурсов. Мы стали мировым донором, хлопцы, вовсе не обладая достаточными объемами крови. Мы затыкаем дыру несостоятельности достоянием будущих поколений.

– Как же так? – возмутился Захар. – Если судить по отчетам изысканий, наши запасы нефти едва ли не самые большие в мире!

– Во-первых, молодой человек, не самые большие. Процентов десять от общемировых. Не больше. А во-вторых, они все труднодостижимые. Не как у саудитов – подгоняй танкер к берегу и черпай из ямы черпаком. Нам требуются железные дороги, требуются нефтехранилища, требуются трубопроводы – по три тысячи километров длиной! А это все затраты, которые будут заложены в конечную цену. Так что когда нефть стоила три доллара в течении сорока лет – никому и в голову не приходило тащить ее на внешний рынок. И мы потихоньку обходились своими собственными заводами – потому что валюты для покупки продукции у капиталистов просто не было. Помню, как лично Анастас Микоян ездил в Америку покупать заводик по производству томатного сока! Мы делали дорогие станки, над которыми смеялся весь мир, и надрывая жилы выпиливали на этих станках свои спутники и ракеты.

– Несколько попыток увеличить объем внешнего рынка для реализации промышленного производства – все эти пляски с «Капиталом» Маркса вокруг африканских и азиатских корольков – только увеличили круг нахлебников, едущих на издыхающей лошадке. Мы не смогли им продать ничего, кроме некоторого количества тульских «пряников» от товарища Калашникова, но взамен получили целую когорту шантажистов, норовящих сорваться с крючка каждый раз, когда поток «безвозмездной помощи» хоть чуть-чуть ослабевает.

– Так что же, – потерянно спросил Захар, – выхода, выходит, нет?

Изотов рассмеялся и, оставив нас переглядываться, понес самовар на кухню – долить воды.

Он вернулся минут через десять.

– Выход, конечно же, есть. – Он последовательно наполнил нам стаканы. – Особенно в ситуации, когда нет тайн в завтрашнем дне. Ведь нам не обязательно вкладывать те небольшие средства, что приходят к нам в страну, внутри нашей страны. Правда, то, что я сейчас скажу – страшная крамола и признание, только частичное, превосходства капиталистического способа производства. Так что принимать этот рецепт или нет – судите сами.

Захар весь подался вперед, зависнув почти над серединой стола, едва не спихнул самовар на пол. А я уже знал, что нам скажет Изотов, поэтому наоборот – откинулся на спинку стула.

– Но, прежде чем давать вам советы, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Спрашивайте, – воскликнул Захар, пустив «петуха». – Ой.

Валентин Аркадьевич улыбнулся и разгладил свои усы.

– Скажите, хлопцы, готовы ли вы на все ради выполнения этой задачи?

Захар оглянулся на меня, я кивнул и мой друг повторил мой жест.

– Хорошо. Готовы ли вы бросить Родину, отринуть друзей, подружек, родственников?

– Мы все это уже сделали, – встав в героическую позу, заявил Майцев и продолжил словами Сэмуэля Харриса: – Все подружки – в сад! Родина еще осталась, но если нужно, – он опять дождался моего согласного кивка, – то проживем и без нее!

– Тогда последний вопрос – у вас есть деньги? Не жалкие тысячи, а настоящие деньги? Миллиарды. Желательно в долларах?

Я развел руками и Захар очень похоже отзеркалил.

– Ладно, вы еще молоды, и у вас есть неоспоримое преимущество – инсайд, – сказал Изотов.

Такого слова я еще не слышал и потому немедленно поинтересовался, что оно значит.

– В вашем случае это знание, недоступное остальным участникам рынка. Но перейдем к моим рекомендациям. Только учтите, что для их воплощения нужны на самом деле огромные деньги! Нужно такое состояние, которого ни у кого никогда не было. И полное подчинение себя выполнению задачи.

Захар выпучил глаза, да и я сделал вид, что мне интересно, хотя уже знал весь план Изотова.

– Итак, суть моего плана в том, чтобы найти некий источник финансирования, который бы позволил инвестировать колоссальные суммы в рентабельные предприятия.

– А что в этом нового? – спросил Майцев.

– А нового вот что: вы станете инвестировать деньги в те иностранные – американские, английские, японские, китайские предприятия, которые будут развиваться особенно быстро и стабильно! И знание будущего вам в этом поможет. Чем успешнее будут работать эти иностранные предприятия, тем большими средствами вы будете обладать. И дай бог через пару десятков лет у вас что-то начнет получаться. Но не вздумайте инвестировать в массовое производство внутри страны! Россия должна стать фабрикой изобретений, научных открытий – только в этом путь успешного развития. Они должны ехать учиться к нам – прикладным и фундаментальным наукам – от дизайна и маркетинга^[8] до квантовой физики. Патенты-патенты-патенты – вот вторая часть вашей головоломки. Немногие предприятия с сумасшедшей рентабельностью, дающие на вложенный рубль десять рублей прибыли – только такие производства должны остаться в России. Ну, разумеется, кроме тех, которые будут обеспечивать энергетическую и продовольственную безопасность. Пусть капиталисты занимаются обычным производством – они умеют это делать лучше нас. А мы будем жить на дивиденды от удачных инвестиций, на патентные отчисления, на доходы от самых наукоемких предприятий, на предоставлении научных данных и всем том, что умеем или научимся делать хорошо. Вот таким я вижу решение вашей головоломки. И будь мне лет на двадцать поменьше, я бы с радостью к вам присоединился.

– Да вы и сейчас – ого-го себе! – польстил деду Захар, потирая бок.

Я же раздумывал над словами Изотова.

В России сто пятьдесят миллионов человек. Сколько-то занимаются брюквой-зерном-коровами-курицами, кто-то будет добывать нефть-газ (в гораздо меньших объемах, чем в том мире, что я помнил), уголь, лес и металлы. Еще немножко будут всем этим управлять и перевозить сырье с места добычи на место переработки и товары на место потребления. Но большинству лет через пятнадцать-двадцать-тридцать предстоит стать учеными – математиками, физиками, химиками, генетиками, кибернетиками… Все это было достаточно просто на словах, но над воплощением проекта в жизнь следовало еще работать и работать. Без моего знания будущего этот проект вообще нежизнеспособен.

– Разве мы сможем угнаться за всем миром? – Вслух спросил я. – В Европе живет почти полмиллиарда народу, в США и Канаде триста миллионов. А еще остаются всякие Аргентины-Бразилии, где тоже люди чего-то делают. И Китай вот-вот примется выбираться из своих социальных экспериментов и культурных революций. И Индия. Итого конкурировать с нами будут страны с общим населением более трех миллиардов человек. Чисто статистически у них всегда будет рождаться больше светлых голов, чем у нас. Что такого мы сможем предложить всему миру, чего бы у него не было? В том будущем, что еще имеет шансы сбыться, из России сбежит большинство ученых. За зарплатами, достатком, да просто за работой!

– Хороший вопрос, Сергей, – одобрил мои размышления Изотов. – И будь на дворе какой-нибудь пятый век до рождества Христова, я бы тебе сказал – шансов нет. Но нынче на дворе двадцатый век. Теперь для научного открытия недостаточно поковырять палкой в песке. Нужна технологическая база для проведения экспериментов. Дай обычному человеку инструменты и восемь из десяти испытуемых сделают тебе стул. Кто-то кривой и неустойчивый, но большинство представят вполне пригодные образцы. И отбери все инструменты у дипломированного краснодеревщика – и можешь быть уверен: лучшее, что он сможет предложить – проект стула. Нарисованный палкой на песке. А зарплатами и инструментом обеспечить их всех – и есть твоя задача. Такая же как и кадровый отбор достойных получать эту зарплату и работать с этими инструментами.

– Я не смогу все делать один. Вернее, вдвоем с Захаром, – поправился я и оглянулся на своего друга.

– Значит, ты согласен реализовать такой план?

– Ничего другого у нас нет. Ведь так же, Захар?

Майцев сидел, открыв рот. Между губ его виднелся кусок сушки, которую он никак не мог разжевать. Он растерянно кивнул.

– Ты видишь будущее, Сергей. Тебе должно хватить этого умения, чтобы подобрать достойных помощников. Я тебе тоже кое-чем помогу. Сам, к сожалению, я уже не тот боевой конь, что покорял Вену, Гамбург и смоленский облфин, да и возможности у меня не те. Но вот с одним человеком, который вам обязательно поможет, я сведу. Только учтите одно – Геннадий Иванович такой стопроцентный коммунист, хотя и не у дел теперь, что лучшим выходом для вас будет убедить его, что все, что вы задумали – будет делаться для сохранения СССР.

– Как это сделать, если уже через пять-семь лет от Союза останутся рожки да ножки? – Возмутился предложением Захар.

Ему всегда трудно давалась ложь, наверное, поэтому его любили девушки? Когда он говорил комплимент – он был предельно искренен. А они чувствовали этот посыл и таяли и млели.

– А вы, если поднимется такая тема, не говорите, что все будет вот так скоро, – подмигнул Захару Валентин Аркадьевич. – Отнесите еще лет на десять в будущее. Или предложите использовать капиталы для реставрации Союза и Интернационала. Важно, чтобы он помог сейчас, а ко времени реализации вашего плана либо ишак сдохнет, либо падишах. Геннадий Иванович в годах уже преклонных, главное, чтобы он поверил.

Мудрость Ходжи Насреддина показалась мне уместной.

– Когда вы устроите нам встречу?

Изотов встал из-за стола и прошелся по комнате, сложив руки в замок и похрустывая пальцами.

– А вот это, молодые мои друзья, дело пока непонятное. Болеет мой бывший начальник. Так что нужно будет подстраиваться. Впрочем, позвонить ему можно и сейчас, – он скрылся в соседней комнате, чем-то там шуршал и скрипел, потом появился с телефоном в руках.

За аппаратом тянулся черный гибкий провод, которому, казалось, не будет конца.

Изотов сел и поставил телефон на колени.

– Но прежде, дай-ка мне руку, Сережа.

Я протянул ему вспотевшую ладонь.

Он зажал ее в своей руке и спросил, глядя прямо в глаза:

– Что произойдет в ближайшие две недели? Я должен быть уверен в том, кого рекомендую Воронову.

– Наше правительство откажется от Олимпиады в Лос-Анджелесе. Сегодня или завтра.

– Понятно, это давно назревало. Что еще? Скажи что-то такое, о чем никто знать не может. И догадаться тоже.

– Суд в Гааге вынесет решение о запрете США морской блокады Никарагуа. Тоже совсем на днях.

– Уже лучше. Еще что-то?

– 18-го мая в Североморске будет взрыв. Вернее, несколько взрывов. Сгорят хранилища с ракетным топливом, будет угроза ядерного заражения, но корабли и подводные лодки с ядерными боеприпасами на борту успеют отойти от берега.

– Диверсия? – взгляд его стал колючим.

– Я не знаю, честно, – признался я. – Всякие версии рассматривались. Не знаю, что там было на самом деле. Вы же понимаете – секретность.

– Хорошо. Я проверю.

Изотов отпустил мою руку и набрал на диске телефона несколько цифр. Все так же смотря прямо мне в глаза, поднес трубку к уху. Громкие гудки вызова были ясно слышны и нам с Захаром. И еще я услышал, как стучит мое сердце. После пятого гудка трубку сняли.

– Здравствуйте, Геннадий Иванович! Да-да, это я. Сижу вот, думаю, как там… Опять? И куда они все смотрят? Нет, Геннадий Иванович, ну так же нельзя! Правильно, вот это правильно! В конце концов, вы пенсионер союзного значения, орденоносец, они это должны понимать?! Что? Ну да, ну да. А Константину Устиновичу? Да как же, помню, конечно! Понятно. У него своих болячек как блох на барбоске. Да и не помнят люди добра. А я по-старому. Пыхчу еще. Огород-малина, будь она неладна! Истыкался колючками весь. Я чего звоню-то, Геннадий Иваныч? Что? Да! Нет, ну это само собой, десять лет уже. Так чего звоню – дело у меня к вам образовалось. Нет, по телефону долго все рассказывать, а мне нюансы важны. Хотел в гости заехать, если можно. Что? В больницу? Надолго? Так это хорошо. За две недели я подготовлюсь, да и вы пободрее будете. Конечно, конечно, Геннадий Иваныч, собираюсь вас поэксплуатировать. Ну вот и чудно. Только я не один приеду. Внуки мои. Нет, за них хлопотать не стану, они парни уже взрослые, сами о себе похлопочут. Просто показать хочу – надумали они кой-чего. Через две недели? Хорошо, Геннадий Иванович, буду считать, что мы договорились. Выздоравливайте. Хорошо, конечно. Всего доброго.

Изотов положил трубку. Посмотрел на нас и сказал:

– Ну вот, можете собирать вещи. Либо на Колыму, либо… куда Геннадий Иванович отправит. Он мужик резкий – посылал в дальний путь и Фрола Козлова и, если нужно было, дорогого Леонида Ильича. И хоть сейчас давно уже на пенсии, но связи и люди остались. Многое может, если поверит вашим… байкам.

– К-к-кто это? – слегка заикаясь, спросил Майцев.

– Воронов Геннадий Иванович. На западный манер – бывший премьер-министр России лет десять назад. Да нет, уже больше прошло… А потом глава народного контроля – он лучше всех знает ситуацию в нашем хозяйстве. В начале семидесятых они с Байбаковым и Косыгиным пытались объяснить Брежневу и Суслову, что внедряемая ими аграрная политика дотирования сельского хозяйства на самом деле убивает село и вызовет продовольственный кризис. Его сняли с должности, а продовольствие очень скоро пришлось закупать за рубежом. Вот такие дела. Так что жду вас здесь ровно через две недели, хлопцы. А мне на огороде нужно поработать. И без того мы с вами уже заболтались – весь день пропал, считай.

Ошарашенные новостью о скором знакомстве с бывшим Председателем Совета Министров РСФСР, мы молча – не прощаясь – вышли на улицу, пребывая в каком-то ступоре, понимая, что только что наши полугодовые приготовления подошли к значимому промежуточному итогу. И либо неведомый пока Воронов нам поможет, либо… О втором варианте развития событий думать не хотелось.

– Смотри, как все хорошо устроилось! – сказал Захар, когда мы поднимались на платформу Жаворонки, зажав в руках только что купленные билеты до Москвы. – Поговорим с этим дядькой, все порешаем – и в бой! Надоело уже читать доклады и отчеты перед съездами и пленумами. Все одно там ни слова правды нет.

Я промолчал, потому что подходящая электричка издала пронзительный гудок, в котором ничего нельзя было расслышать.

– Домой поедем на две недели? – спросил я, когда мы устроились на жестких деревянных сиденьях. – Или останемся парад на 9-е мая смотреть?

– Конечно, останемся! Когда еще увидим такое?

– А жить где будем?

– Ну-у-у, – протянул Захар. – Можно, конечно, в гостиницу, а можно…

Он довольно ухмыльнулся чему-то.

– Договаривай, Захарка.

– А можно к Леньке Попову в общагу завалиться! На пару дней-то он нас пустит?

– К Леньке? – Я поморщился. – А адрес есть?

– Вот, – предусмотрительный Майцев извлек из кармана клочок тетрадного листка. – ДАС^[9], улица Шверника, дом девятнадцать. Станция метро «Университет».

Ленька Попов в школе дружил с Захаром – одноклассником и первым собутыльником. Мое с ним знакомство свелось лишь к нескольким коротким эпизодам. Мы учились в разных школах и встречались только на турнирах «Кожаный мяч», где каждый играл за сборную команду своей школы. И воспоминания о нем у меня были не самые хорошие – я играл в нападении, а он, более рослый и тяжелый, в защите, и поэтому частенько мне доставалось от него по ногам.

– Поехали, заодно узнаем, чем дышит советская журналистика!

– Ладно, – вздохнул я. Про советскую журналистику и в самом деле было интересно. – Черт с тобой, ты ж не отвяжешься.

И мы поехали. По настоянию Захара не в метро, а на трамваях – чтобы увидеть Москву.

Глава 5

Была она невообразимо огромной. Я смотрел в окно и почему-то представлял себе вереницы машин, везущие продовольствие в этот почти десятимиллионный город. Столица готовилась отметить тридцать девятую годовщину Победы – на фонарях развешивали флажки, на стенах – портреты и транспаранты, кое-где была заметна свежеокрашенная бронетехника с белыми колесами, но мне было не до того: я смотрел на лица людей и представлял, какими они станут в самой скорой перспективе. Потом мне это наскучило: слишком много людей, лиц, судеб. Я переключился на здания, мелькавшие среди распускающейся листвы.

Забавно было, что с постройками в Москве происходило то же самое, что и дома – призраки домов, парков, дорог преследовали меня. Наверное, я неплохо знал этот город в своем неслучившемся будущем. А, может быть, и в уже случившемся – именно сейчас настал один из таких моментов, когда все оказалось особенно зыбким и ненадежным.

С Ленькой Поповым мы встретились на улице – он выскочил из общаги в киоск за сигаретами. За то время, что я его не видел, он стал еще больше – наверное, вырос уже под два метра, выглядел при этом в три раза наглее и самоуверенней. Вид имел слегка опухший: щеки-нос-подбородок – все вроде как надуто воздухом и обсыпало рыжеватой щетиной. Не будь со мной рядом Майцева – я бы сам не узнал в этом человеке своего соперника по футбольным баталиям.

– Захырыч! – Заорал Ленька, едва его взгляд наткнулся на одноклассника. – Чувак, ты откуда?

Он принялся тискать беднягу Майцева, очень похоже на то, как медведь в цирке мучает гармонь. Между делом и мне он протянул свою лопатообразную ладонь – поздоровался.

– Вот ты молодец, Захарыч, что приехал! Не ждал, не ждал тебя здесь увидеть! Бабки есть? Бухнуть нужно. Представляешь, сегодня вторник, завтра праздник, а я на нулях вообще! И зачетная неделя на носу – всю степуху отдал аспиранту одному за эту… ну как ее? За курсовую работу, короче. «О коммунистическом воспитании читателя советских газет»! Во тема досталась, да! Откуда мне знать, как их воспитывать – читателей советских газет? Слышали, чего ТАСС сегодня объявил? Наши не поедут на Олимпиаду в Лос-Анжелес! Нормально, да? Это нужно отметить! Зато решили устроить двойника Олимпиады – «Дружбу-84». Аж в девяти странах одновременно! Эх, получить бы аккредитацию куда-нибудь на Кубу – мулатки, ром, сигара-гавана… Так что с бабками?

Захар достал кошелек, в котором хранил деньги на мелкие расходы – два трояка, несколько синеньких пятерок, десятку и в потайном карманчике (я о нем знал) свернутую стоху. Он раскрыл свою «сберкассу» и, тяжело вздохнув, отдал Леньке десятку, пятерку и оба трояка.

– Ух ты! – Обрадовался Попов. – Живем, бродяги! Так, вы ждите меня здесь, я минут через сорок! Курите-нет, не помню?

– Нет, – ответил Захар, а я просто помотал головой.

– Ну и отлично, чуваки! Мне больше достанется. Чего пить будем? Водочку или конину?

Захар посмотрел на меня, а я пожал плечами.

– Тогда конину, – решил за нас Ленька. – На беленькую уже смотреть не могу, «андроповка» хоть и дешевая, но такая… бе-е… Только коньяк! Возьму две по четыре звездочки, с пятью разницы во вкусе почти не чувствуется, а по литражу больше выйдет. Можно было бы и с тремя, но завтра праздник! Да с четырьмя и пить не так отвратно, как с тремя. И клопами пахнет еле-еле. Устал я от клопов. Хотя, если сначала выпить, а потом еще раз сбегать, то можно и с тремя брать. Не люблю, когда много денег, – пожаловался он, но вернуть деньги не решился, – от возможностей голова пухнет. Ладно, ждите меня, камрады!

Он, как был в тапочках и тренировочных штанах с отвисшими коленями, так и понесся огромными скачками вдоль тротуара, распугивая нормальных студентов. Потом перебежал дорогу под звуки автомобильных клаксонов и растворился среди зелени, окружавшей желтые пятиэтажки.

– Чего это с ним? – Спросил я. – Запой?

– Вечная беда русской интеллигенции, – посетовал Захар. – Вся энергия уходит на борьбу с зеленым змием. Чтобы сделать что-то путное – сил уже не остается. Ничего, ты вон обещал, что Михал Сергеич страну в трезвость приведет…

– Этот приведет. Может из-за этого и Союз весь… вот так вот. Что он там про Олимпиаду говорил?

Захар огляделся по сторонам и заметил в конце тротуара киоск «Союзпечати».

Сбегать за газетой много времени не заняло. На первой странице «Известий» мы прочитали:

«…Считать нецелесообразным участие советских спортсменов в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе ввиду грубого нарушения американской стороной Олимпийской хартии, отсутствия должных мер обеспечения безопасности для делегации СССР и развернутой в США антисоветской кампании. Разработать пропагандистские меры, которые позволили бы создать благоприятное для нас общественное мнение в мире и убедительно показать ответственность США за неучастие советских спортсменов в Олимпийских играх. В доверительном порядке информировать ЦК братских партий социалистических стран о нашей позиции и высказать просьбу о ее поддержке…»

На самом деле пророчествовать совсем непросто. Когда оно сбывается – пророчество – возникает неописуемое чувство причастности к событию. Словно это я был в рядах тех людей, что выслушав требования и пожелания заокеанских устроителей Олимпиады, гордо сказали – «Да пошли вы, уррроды!»

– Вот такие они – пироги с котятами, – прокомментировал Захар. – Четыре года назад нас бойкотировали, теперь мы. Нормальный такой мир во всем мире. Знаешь, я уже не удивляюсь твоим пророчествам.

С той стороны, куда унесся Ленька вдруг раздались испуганные девчачьи крики – это сквозь небольшую их стайку прорывался Попов, размахивая двумя бутылками коньяка, не поместившимися в оттопыренные карманы.

– Пошли прочь, накрашенные! – Орал он на всю улицу и ему отвечали визгом и хохотом. – Намазались, аки демоны ночные! Пошли прочь!

Он подбежал к нам, подпрыгивая на одной ноге.

– Тапок, сука, в магазине потерял, – коротко и непонятно пожаловался он. – Чего стоим? За мной, камрады, за мной, быстро!

И такими же нелепыми прыжками помчался дальше по дорожке – ко входу в огромное, этажей на шестнадцать-семнадцать, общежитие. К нашему удивлению на вахте никого не оказалось и нам не пришлось ни предъявлять документы, ни записываться в журнал. Поднявшись вслед за Поповым по лестнице на второй этаж, мы прошли по длинному темному коридору и оказались в небольшой комнате – на три человека, судя по кроватям.

– Проходите, пацаны! Васян, вставай, ко мне кореша с родины приехали, Москву показать просят!

Комната была пуста и отозвалась тишиной.

– Васян, они коньяк привезли! – Еще раз позвал Ленька и легонько звякнул бутылками друг о друга.

С одной из кроватей – мне сначала показалось, что она застелена – вместе с одеялом и покрывалом поднялся совершенно худой человек. Был он так же небрит, как Ленька, совершенно гол и чудовищно волосат ниже горла.

– И-е-ее, – непонятно ответил Васян. – Ай!

– Давай-ка умываться, дружище, умываться! По утрам и вечерам. А потом угостим! Проходите, камрады, проходите, – бросил он нам и подошел к столу, заваленному остатками недавнего возлияния. – Захарыч, дай-ка вон ту стопку газет! Настели-ка их перед столом вперемешку, чтобы потом свернуть можно было. Да-да, погуще стели, не стесняйся, здесь девочек нету.

Пока Захар выполнял просьбу, Ленька выудил из вороха предметов несколько стаканов, два хрустальных фужера и одну дюралевую плошку, когда-то бывшую крышкой китайского термоса. Следом за ними были изъяты из мусора несколько замызганных блюдец, остальное он сгреб рукой к краю и, когда под столом образовался ковер из газет, просто сбросил вниз. Потом отточенным движением свернул газетные листы в рулон, подоткнул края и выскочил из комнаты. Вернулся через пару минут, донельзя гордый собой.

– Вуаля! Чистота и порядок! Бонджорно, синьоры, рад приветствовать вас в моем скромном жилище. Проходите и располагайтесь! Что привело вас в нашу забытую богом обитель? Ужели случилось нечто столь важное, что родина послала своих сынов за несчастным изгоем?

Пока он это говорил, из его необъятных карманов на стол буквально выпрыгнули две банки кильки в томатном соусе, банка баклажанной икры, огрызок копченой колбасы и три пачки сигарет «Космос».

– Знал бы, что вас встречу, друзья, прихватил бы с собою авоську, влезло бы больше даров нашего сельпо, а так… не обессудьте, что унес, то унес. И тапок пал в битве за сытость желудков и радостный дух! Так что, зовет меня родина?

– Да вроде нет, – ответил Захар.

– Уф, – Ленька стер несуществующий пот со лба. – И слава богу, скажу я вам, милостивые государи! Слава богу! Очень не хочется мне снова глотать ее пыль! Но что мы стоим? Проходим, проходим за стол!

Он достал из тумбочки булку ржаного хлеба, два сморщенных лимона, нож и сделал широкий жест:

– Прошу-с, сиятельные доны!

Дверь за нашими спинами открылась, и вошел Васян, узнать которого было сложно: он стал чисто выбрит, желтоватая рубашка и костюм цвета «кофе с молоком» скрыли густую поросль на теле. Он загадочно улыбался, а его антрацитовые глаза влажно блестели.

– Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я, наконец-то ты, Васюля, Леониду угодил! – Перефразировал Чуковского Ленька и поднес своему знакомцу ту самую металлическую крышку от термоса: – Пей до дна, пей до дна, пей до дна!

Когда тощий Васян занюхал рукавом выпитый коньяк, Ленька нас представил:

– Это мои парни, Захар и Серега. Студенты-автоматчики. Ну там всякие системы управления… Технари, одним словом. А это Васян, светоч отечественной журналистики. В «Комсомолке» зарабатывает на хлеб насущный. Если б не бухал запойно, цены бы ему не было. Настоящая акула пера!

Спустя полчаса мы уже весело переговаривались с обитателями комнаты и вкусный коньяк стремительно убывал. Это заметил и захмелевший Васян:

– Леха, сгоняй-ка еще за парой пузырей? Этой оставшейся бутылки нам на пару раз всего. Захарыч, изыщешь средства на пропой благодарного студенчества и нищей четвертой власти?

Ленька, пережевывая кильку, кивнул, получил у Захара три пятерки и скрылся за скрипнувшей дверью.

– Ну как там, пацаны, на вашей родине? Голодно, поди? – Спросил Васян, возлагая руки на наши плечи.

– Ну вообще-то да. – Согласился я, поддерживая предложенную тему, ставшую уже традиционной для подобных посиделок. – В магазинах вот эта икра заморская и кетчуп болгарский из края в край. Очередь за разливной сметаной, в которую безжалостно сыплют соду – для густоты. Мослы говяжьи еще, бывает, завозят. Такое впечатление, что коров на мясокомбинатах взрывом умертвляют. А то, что остается – в магазин.

– Взрывом? – переспросил Васян. – Расточительно. Но у нас взрывчатки много, так что, может быть, и взрывом. А вообще что говорят? Я же пишущий журналист, мне все интересно! Рассказывайте!

– Да некогда нам слушать, Вась, что говорят, – ответил Захар, поймав мой взгляд. – Мы ж учимся день и ночь. Очень трудный семестр. Шарики за ролики.

– А кому сейчас легко? Жизнь вообще штука странная. Я вот здесь на такое понасмотрелся! Мы же, журналисты, самые осведомленные люди в стране, после КГБ, конечно. И скажу я вам, куда-то не туда мы премся семимильными шагами! Посмотрите, что дражайшие Константин Устинович и товарищ Кузнецов сделали со всеми андроповскими попытками заставить работать народ! Узбеков поотпускали, дела их хлопковые тормозят и сворачивают, Гальку Брежневу тоже отмазали и даже брюлики, говорят, вернули. Щелокова того и гляди оправдают. Это даже не брежневские времена, а вообще слизь какая-то. В магазинах шаром покати, зато холодильники у всех «блатных» набиты под завязку. В Москве-то еще более-менее, а в область выезжаешь – жуть. Захар, не моргай, разливай отстатки, накатим еще, пока Леха надоит в магазине благословенной влаги!

Он почему-то настойчиво называл Леньку Лехой.

– А что в области? – Спросил я после того, как мы накатили.

– А! – Махнул рукой Васян. – Вот вы там в провинции сидите, вам все хорошо, а здесь такое! Вы, наверное, думаете, что это узбеки придумали приписками хлопка заниматься? Куда там! Узбеки только переняли передовой опыт. Про «рязанское чудо» слышали? Вот где истоки! А про Новочеркасск?

Мы дружно помотали головами.

– Вот! А там в людей стреляли! В Новочеркасске этом. Сначала довели до ручки, так, что жрать нечего стало, а потом стрелять начали. В толпу! Представляете? Товарищ Сталин едва ли не принципиально почти ничего не платил крестьянам, обложив их и оброком и барщиной. Только «дай-дай-дай»! Никита Сергеич Хрущев потом признавался, что продукты земледелия государству достаются практически бесплатно. Да разве все расскажешь? Помяните мое слово, зреет на Руси бунт, бессмысленный и беспощадный! Вы-то там у себя в Тьмутаракани не видите всего, а здесь… У восемнадцатилетнего сопляка, сына прокурора из Тбилиси – «Волга»! В восемнадцать лет! Он ее заработал? Нет! Может быть, папа заработал? Но у папы их еще четыре штуки! Откуда? Почему токарь шестого разряда в очереди на «Москвич» годами стоит, а у этого – четыре «Волги»? Он в день тратит две моих месячных зарплаты на всякую фигню! И ладно бы он один. Сынок или дочка любого бугра на ровном месте – не советский комсомолец, а какой-то горский князь! Нам Хрущев обещал, что в восемьдесят четвертом году наступит коммунизм! Вот он – восемьдесят четвертый, где коммунизм? Социализм победил в одной отдельно взятой стране, а коммунизм наступит для одних, отдельно взятых, людей? Для прокурора из Тбилиси, для раиса из Самарканда, для председателя горисполкома из Омска? Народ и партия едины, раздельны только магазины! Вот был бы я у власти, знаете, что бы сделал?

Я пожал плечами, а Захар почесал свой лоб:

– Откуда? Мы ж из провинции, лаптем щи лопаем.

– Да не обижайтесь! Просто страна у нас большая, и глухая – телефонов мало, дороги длинные, население себе на уме, что где делается – даже в Кремле не всегда знают. Ну вот, я бы взял всех этих освобожденных работников горкомов, обкомов, крайкомов, райкомов, парткомов да отправил бы в поля – картоху собирать да сеять. Тьфу, наоборот – сеять, а потом собирать. У нас же вся власть с двойной вертикалью – как спираль ДНК. И в обеих ее вертикалях – партийные бонзы сидят! Наверное, скрепляют ее собой, чтоб устойчивее была. А на самом деле ни одни, ни другие ни в одной вертикали ни черта не делают, кроме штамповки лозунгов да отчетов! И то правильно – если за сборку тонны свеклы вручную в совхозе платят шестнадцать копеек – кому она усралась, эта свекла? Чтобы пачку «Космоса» купить – три с лишним тонны свеклы собрать нужно! Лучше уж в теплом кабинете сидеть и раздавать указания по повышению и углублению. Где это видано, чтобы Россия закупала зерно и мясо в Канаде и США? Мы, страна с самой большой территорией! Когда освоена Целина, когда такие успехи в агрономии?! Зачем нужны были все эти опыты Мичурина? У нас самые большие в мире комбинаты по производству удобрений! Этими удобрениями можно весь мир засыпать три раза! А мы? А мы в кабинетах сидим и бумажки пишем! Как будто их можно есть!

Захар разлил по стаканам остатки.

– Ну и в остальном. – Васян опрокинул в себя жидкость и вытер рукавом рот. На рукаве остался след от томатного соуса из-под консервированной кильки. – Я вот был на заводе одном в Подольске. Или в Чехове? Не помню уже. Интервью брал у директора для «Комсомолки». Оно в номер не пошло, да и фиг с ним. Вы только представьте себе: завод в конце двадцатого века работает на станках, сделанных в середине тридцатых-сороковых годов! Вы представляете? Что такое старый станок? Это частые поломки, это перерасход электроэнергии, это лишний штат монтеров, это малые нормы продукции, высокие показатели брака. Ну как при этом экономика может стать экономной? А на «Тойоте» или «Форде» каком-нибудь парк станков обновляется полностью каждые семь лет! Они на одном станке с ЧПУ сейчас делают столько же, сколько весь наш завод! И таких станков у них десятки. И окупаются они полностью за два-три года! А наши и за десять лет не окупаются! Потому что хлам еще на этапе проектирования! Был в НИИ электропривода на днях – ваша же тема?

– Рядом, – согласился Захар. – И что там?

– Там идет тупое копирование буржуйских образцов десятилетней давности! Вы спросите – почему десятилетней? Я отвечу: потому что для копирования современных нет технологической базы! И под это копирование они выбивают фонды, предприятия, звания и награды! До смешного доходит! Закупаем у американцев микросхемы, напильниками счищаем маркировку, сверху фломастером пишем свою и втыкаем во всякую «отечественную» электронику!

– Ну что-то же у нас есть хорошее?

– Знаешь, Захар, мне на днях анекдот рассказали несмешной о японской делегации, приехавшей посмотреть на передовые наши производства. Так вот, когда они уже уезжали, их спросили, что им понравилось? И они ответили «у вас очень хорошие дети». Их спросили – «неужели вам не понравились наши новейшие самолеты?» А они отвечают: «у вас прекрасные дети!» Тогда их в третий раз спрашивают: «позвольте, а разве вас не впечатлили наши машины?», и они отвечают: «у вас просто замечательные дети! А все, что вы делаете руками – очень и очень плохо!»

Мы посмеялись, представив себе то, что мы можем делать не руками.

– Так что, помяните мое слово, братцы, Черненко не зря назначили Генсеком. Промежуточная фигура, вроде вечного правителя – старика Кузнецова Василия Васильевича – долго он не просидит. Он уже почти не ходит. Они там вверху просто соображают, каким путем дальше идти? Потому что сейчас страна в тупике. Мы каждый день все больше отстаем от всего развитого мира и, чтобы это отставание ликвидировать, будет еще рывок, как при Иосифе Виссарионыче, либо объявят НЭП, как при Ленине. Но мне думается, да и не только мне, что победят ястребы – не зря вон началась компания по реабилитации Сталина. Того и гляди снова строем ходить начнем как хунвейбины.

Наверное, нам, технарям, никогда не понять тех мятежных позывов, что бродят в мозгах у всяких гуманитариев: журналистов, юристов и прочих филологов. Хлебом не корми – дай ерундой позаниматься. В голове куча мала из странных фактов, сплетен, размышлизмов и мечтаний. Как они с этим всем справляются? – мне не понять никогда. И судя по постному лицу Захара – ему тоже.

– Да ну их! – Вдруг сказал Васян. – Завтра праздник, а потом как-нибудь выкрутимся. Не впервой. Гитлера вон одолели, неужели наших бюрократов не победим? Только вы никому о том, что я вам рассказывал, хорошо? Мне пока еще неприятности не нужны. Наливай, Серый, накатим!

И мы накатили. А потом вернулся Попов с коньяком (как и обещал – три звездочки, потому что «теперь пофиг, любой пойдет!») и мы снова накатили, а потом еще и еще. Когда за окном стало темнеть, пришел еще один студент – Славик. Принес «Московскую». И стало совсем весело. Мы ходили из комнаты в комнату, пели, где-то выпивали, с кем-то закусывали, познакомились с улыбчивыми парнями-кубинцами. Санчес был почти европейцем, а Густаво – черным негром, но улыбались они одинаково. Странно было сидеть рядом с настолько черным человеком: мне казалось, что он совершенно другой, не такой как мы и я осторожно (как мне казалось) старался отодвинуться, чтобы ненароком не рассердить черного кубинского парня. А он напротив, лез ко мне обниматься, кричал какие-то приветствия, произносимые с дичайшим акцентом, и вообще вел себя непотребно. Однако, у них нашелся ром и вскоре мы целовались с Густаво на брудершафт – прямо как Леонид Ильич с каким-нибудь африканским «демократическим президентом». Напоследок кубинцы приглашали нас сыграть в нарды с каким-то угрюмым арабом – лысым как коленка и носатым как попугай какаду. Васян наотрез отказался, емко выразив в витиеватых матерных выражениях свое отношение к нечистым на руку каталам. Захар несколько раз просил его повторить столь фигурные обороты, но, как сказал Васян – «ушло вдохновение» – и ничего подобного больше не получилось. Потом мы потеряли Леньку и Славку, зато нашли двух симпатичных девиц из Тюмени, но и они ушли куда-то с Васяном.

Проснулся я от свежего ветерка, дувшего мне в шею из открытого настежь окна. На соседней кровати развалился Попов, а Захар нашелся за столом – он спал сидя, уронив голову на сложенные руки.

Я умылся в холодной воде, нашел среди сваленных в нишу вещей свою сумку, извлек из нее и выпил две таблетки аспирина – чтобы наверняка избавиться от треска в голове. Лишь после этого я посмотрел на часы (мамин подарок – «Восток») и решил, что наступила пора будить Захара – часовая стрелка приближалась к восьми, а нам еще через пол-Москвы добираться до Красной Площади!

Захар долго отказывался просыпаться, но когда я пригрозил, что брошу его среди московских алкоголиков одного – живо продрал опухшие глаза. Он стонал и кривился, но, подгоняемый мной, нашел в себе силы умыться и тоже съел аспирин. На столе нашлась едва открытая банка с рыбой, самую чуть припорошенной сверху сигаретным пеплом – мы позавтракали. Совсем не так, как оба привыкли, но ничего другого не нашлось.

Захар написал Леньке записку, и мы поехали на парад.

День был пасмурный, с редкими появлениями холодного солнца. Мы боялись попасть под дождь, но его так и не случилось. Захар настаивал, что это «наши научились облака разгонять», а я считал, что просто так совпало. Потом уже я узнал, что прав был скорее Захар, чем я.

Наверное, зря мы рассчитывали, что нас пустят на саму площадь. Нас на нее и не пустили – не оказалось пригласительных билетов. Да и откуда бы им взяться? Мы слышали гул толпы, звуки парада, но обиженный на родную милицию Захар остался недоволен. Конечно, при его-то желании посмотреть на парад с Мавзолея!

Зато вместо того, чтобы глазеть на танки и ракеты, мы прогулялись по центру Москвы. Впечатлений было много, но по большей части они состояли из череды домов, переплетенных улиц и поисков дороги к метро.

В тот же вечер – 9-го мая мы уехали домой, ждать оговоренные две недели.

Глава 6

Последняя декада мая выдалась теплой, даже, временами, жаркой. Мы снова приехали в Москву, но если в прошлое наше посещение зелень еще только распускалась, то теперь она буйствовала. По обоюдному согласию решили к Леньке больше не ездить, чтоб не стать такими же алкашами как он сам и его друзья.

Потолкавшись у касс на Белорусском вокзале, мы уселись в нужную электричку и через час выгрузились на Жаворонках. В этот раз почему-то не было той смелости, что толкала нас вперед две недели назад. Мы и шли медленнее и останавливались чаще: наверное, понимали, что дорога назад с каждым шагом становится все менее возможна.

– Слушай, Захар, а может, пусть сами разбираются? Ну кто мы такие, чтобы во все это лезть? – Не уверен я, что хотел сказать именно это, но что сказал, то сказал.

– Чего? – Захар сделал вид, что не понял. – Перегрелся что ли? Шапку надень.

– Ну Захар, подумай. Зачем оно нам? Мы же в любом случае можем прожить хорошую, насыщенную жизнь!

Он остановился.

– Чтобы потом, когда меня сын или внук спросит, почему живет в дерьме, я ему ответил, что это потому, что папа отказался быть ассенизатором? Так ты хочешь, Серый? Ты для этого институт бросил? Ты для этого полгода – больше – копался в том навозе, что называется отечественной экономикой?

– Я не знаю, Захар. Правда, не знаю. Пойми простую вещь: сегодня у нас с тобой есть шанс остаться обычными людьми, завтра мы станем такими же скотами как они все!

Он сел на траву, бросил рядом сумку, посмотрел вверх – на голубое небо с редкими облаками. Сорвал травинку, сунул ее меж зубов и произнес:

– Так и должно быть.

– Как?

– Всегда кто-то должен быть скотом, чтобы другие могли остаться чистыми и счастливыми. Я готов к этому. Если нужно будет, я убью или предам. Я это сделаю. Потому что ты однажды сделал выбор, доверив мне свою тайну. Я оценил. И я пойду до конца. И мне насрать, что обо мне скажут потомки. Если я чувствую себя правым – я буду лезть в гору. Какой бы высокой она не оказалась.

– И меня? –спросил я.

– Что тебя? – он опять посмотрел в небо.

– Предашь?

– Непременно, если ты еще раз решишь смалодушничать. Даже не предам, а просто прибью.

Я улыбнулся и пошел дальше. Минуты через две сзади послышался топот – Захар догонял.

Изотов сидел на узкой скамье у открытой калитки.

Он ехидно ухмылялся в свои вислые усы.

Над седой головой Валентина Аркадьевича клубилась белая пена цветущей сирени.

– Здравствуйте, хлопцы, – он поднялся со своего насеста. – А я гадаю – сегодня приедете или завтра, а может быть, вообще передумали?

– Нет, Валентин Аркадьевич, мы пойдем до конца, – встав перед ним в позу Мальчиша-Кибальчиша, заявил Захар. – Назад дороги уже нет.

– Это хорошо, что вы такие решительные. Проверил я твои слова, Сережа. Все так и случилось. Людей жалко в Североморске. Что ж ты не сказал? Ладно, чего уж теперь. Будем считать, что первую проверку вы прошли. – Он двинулся к дому по каменной дорожке. – Чего стоим? Пошли, поговорим с Иванычем. Ворота прикройте там!

Захар протиснулся в калитку первым, и мне пришлось закрывать ее на кованый крючок. Во дворе стояла «клыкастая» двадцать четвертая «Волга» бежевого окраса. Проходя мимо, Изотов похлопал ее по блестящему боку.

Внутри гостиной ничего не изменилось – тот же полированный круглый стол с вязаными кружевными салфетками перед каждым из четырех стульев, телевизор на длинных ножках в углу, фотографии в рамках по стенам и на полу ковровая дорожка плотного плетения. Поменялись лишь шторы на окнах – в прошлый наш приезд это был какой-то невзрачный ситец в цветочек, теперь же с гардин свисали темные, тяжелые занавески.

– Присаживайтесь, хлопцы. Чаю хотите?

Я отказался, и Захар вслед за мной не стал попрошайничать. Мы уселись за стол и положили свои сумки на колени.

– Ну, как пожелаете. Паспорта давайте, мне нужно пропуски заказать.

Получив наши паспорта, он открыл их, сличил фотографии с оригиналами, посмотрел прописку, отметку военкомата и еще что-то на двух последних страницах, которые были девственно чисты.

– Я сейчас, – он сунул паспорта в нагрудный карман своей ковбойки.

Он вышел в соседнюю комнату и о чем-то там приглушенно говорил по телефону. Потом поднялся на второй этаж и через полчаса явился нам седым джентльменом в легком костюме-тройке. Таких лощеных стариков я раньше видел только в кино – в фильмах прибалтийских студий. Мы в своих джинсах и полусинтетических рубахах выглядели рядом с ним… Странно выглядели, в общем.

– Вот и я. Готов представить молодое поколение бывшему министру. Идемте, хлопцы. Вот ваши паспорта, – Изотов протянул нам документы. – Сумки здесь оставьте, никто их не тронет.

Он не стал закрывать дверь на замок, просто, когда выезжали со двора, крикнул копошащемуся на грядках соседу:

– Андреич, за домом пригляди, а я в город съезжу! – Дождавшись, пока огородник разогнет спину и посмотрит на него, добавил: – С меня бутылка, вечером отметим!

Он не стал пояснять нам, что собирался отмечать вечером.

Машина покатилась сначала по узким дачным улочкам, потом, вырвавшись из тесноты участков, по такой же узкой, но асфальтированной дороге – до самого шоссе.

Ехали по нему около получаса, потом снова свернули на проселочную дорогу, пробрались через темный лесок, переехали шаткий, казавшийся очень непрочным, мост и снова по проселочной дороге выскочили на какое-то другое шоссе.

– Ну вот, совсем чуть-чуть осталось, – сказал Изотов, прервав долгое молчание. – Иваныч человек непростой, поэтому ведите себя скромно. Кидаться на него с кулаками, как на меня – не нужно. Скажет «да», значит, посчитает вас полезными и приставит к делу. «Нет» – значит, не поверил. Я к нему в больницу двадцатого числа-то ездил, погуляли по аллейкам, вашу историю я Иванычу рассказал. Сначала он меня фантастом обозвал и хотел на соседнюю койку уложить – здоровье поправлять, а потом-то, когда я ему о твоих сбывшихся предсказаниях поведал, передумал товарищ Воронов. Да. Вот здесь-то его пробрало. Теперь ждет – ножкой притоптывает. Но здесь важно, чтоб увидел он в вас серьезных людей, готовых на большие дела, а не двух клоунов из провинции. В последнем случае быть вам у Сербского вечными пациентами. Все усвоили?

Захар, сидевший впереди, рядом с ним, оглянулся на меня, а потом ответил за двоих:

– Валентин Аркадьевич, мы же уже пообещали…

– Ладно-ладно. Я тоже немножко нервничаю. Не хотелось бы у старого начальника нервы зря изводить. Смотрите мне! Да мы почти и приехали уже.

Он немного притормозил, съехал на второстепенную дорогу и через пару километров мы уткнулись в КПП со шлагбаумом. Перед ним стоял солдат с красными погонами ВВ-шника, а в окошке будки маячила голова в фуражке – наверное, офицер.

Изотов опустил стекло и сказал подошедшему сержанту:

– Пропуск должны были от Воронова заказать.

– Здравствуйте, – поздоровался солдат, скользнул цепким взглядом по нашим лицами попросил: – Багажник откройте, пожалуйста.

Из будки вышел офицер – это оказался лопоухий старший лейтенант. Услышав последние слова сержанта, он крикнул:

– Отставить, Миронов! Товарища Изотова нужно знать в лицо. Добрый день, Валентин Аркадьевич! Пропуск на вас готов. А товарищей я попрошу предъявить паспорта.

– И тебе здоровья, Саша, – ответил Изотов. – Как нынче? Спокойно все?

– Да вроде ничего страшного не произошло, – листая наши документы, сообщил офицер. – Как обычно все.

После проверки шлагбаум открылся, и мы неспешно покатились по чистой дороге, обрамленной с двух сторон кустами, в которых иногда обнаруживались выкрашенные в зеленый цвет ворота.

Ни одного дома видно с дороги не было – все они прятались где-то в глубине участков, среди шумевших верхушками высоченных сосен.

Одни из ворот оказались открыты. Туда и свернул Валентин Аркадьевич.

Мы вылезли из машины, припаркованной на небольшой стоянке за воротами, от которых к нам подошел чернявый мужик в солнцезащитных очках и финском спортивном костюме Finn Flare – мечте всех провинциальных спортсменов. На ногах у него были красные кроссовки с замершей в прыжке кошкой – я только слышал, что такие где-то есть.

– Добрый день, Валентин Аркадьевич, – поздоровался он.

– Здравствуй, Женя! – поприветствовал мужика Изотов. – Как служится? Как супруга?

– Спасибо, Валентин Аркадьевич, пока не жалуемся, – улыбнулся чернявый. – Это внуки?

– Ну да, Жень. Решил вот со старыми зубрами познакомить, чтоб видели, чего можно достичь, служа родине.

– Дело хорошее, – одобрил Женя. – Геннадий Иванович вас ждет в беседке. Я провожу.

Вслед за ним мы пошли по засыпанной мелким мраморным отсевом – почти песком – дорожке, оставляя мелькнувший в просветах деревьев дом по правую руку.

Здесь совсем не было так жарко, как на дороге. Светлые пятна и тени огромных сосен шевелились на земле, где-то высоко часто стучал дятел, чирикали какие-то чижики и меж стволов деревьев гулял свежий ветерок.

Впереди показалась обещанная Женей беседка.

– Вам туда, – остановился чернявый охранник.

Мы прошли мимо него к деревянному крыльцу.

– Кого я вижу! – Навстречу нам вышел, раскинув в стороны руки, дедок лет семидесяти.

Невысокого роста, плотный, он производил впечатление маленького танка. На его полноватом лице сильно выделялись плотно сжатые губы и очень высокий лоб. Глаза за дымчатыми очками почти не были видны. Одет он был в какое-то подобие тех бесформенных летних костюмов-пижам, в которых любил щеголять Хрущев. Только вместо рубахи с вышивкой на нем была вполне обычная футболка со шнуровкой на груди.

Он скатился по деревянным ступенькам нам навстречу.

– Валя, ты прямо как на прием в посольство вырядился! – Воронов облапил своего старого друга. – Хорош, хорош еще, стервец! Ну, – он отстранился, – представь меня своим «внукам»?

– Это Сергей, мальчик, про которого я тебе говорил, Геннадий Иваныч. А это Захар – его друг и помощник.

Воронов и нас сжал в своих еще крепких объятиях, успев между делом шепнуть:

– Серьезные разговоры только на аллее. Беседку слушают.

– Смотри, какая у нас молодежь, Валь! – Похвалил нас Воронов. – Сами ведь пришли, почувствовали, что могут пригодиться стране и пришли! Хвалю! Да что мы в дверях-то стоим, проходите. Вот чай, вот пряники-сушки, угощайтесь, молодежь!

Мы скованно прошли мимо хозяина и расположились на скамьях, стараясь показать, что не чужды хороших манер.

Хозяин уселся на кресло, стоявшее во главе стола, и распорядился:

– Валь, наливай чайку, а то мальчишки твои совсем засмущались! А вы, молодцы, рассказывайте, как страна живет, чем дышит? А то я здесь – как в заключении со своими болячками; чуть соберусь на свободу, что-нибудь да прихватит. Так что там слышно – «от Москвы до самых до окраин?»

Захар начал что-то лепетать про небывалый подъем трудящихся, но стушевавшись под пристальным взглядом Воронова, замолчал.

– Совсем ты запугал хлопцев, Геннадий Иванович. – Усмехнулся в усы Изотов. – Разве можно так из молодого поколения жилы тянуть?

– А как иначе-то, Валя? – Немедленно отозвался хозяин. – Им ведь дело предстоит нешуточное! Пойдемте-ка, погуляем!

Мы вышли на дорожку и прошлись по ней к берегу небольшого пруда, поросшего плакучими ивами. На воде плавали серые утки, где-то в кустах на противоположном берегу квакала лягушка.

Хозяин остановился и обернулся к нам:

– Парням предстоит сделать то, чего не смогли ни ты, ни я, ни вся наша хваленая партия. Объегорить капиталистов их же оружием – это я тебе скажу, непросто.

– Это да, Геннадий Иваныч, здесь с тобой не поспоришь, – согласился Валентин Аркадьевич. – Так что, Сережа, мы ответим товарищу Воронову?

Я согласно кивнул и сказал:

– Выбора все равно нет. Либо мы попробуем сделать что-то полезное для страны, либо… за нас все сделают другие. И сделают для своей пользы, не для нашей.

– Хорошо, Сережа. Ведь ты – Сережа, я ничего не напутал? – Уточнил Воронов.

– Да, Геннадий Иванович.

– Замечательно, память еще меня не подводит. Какое ты видишь применение своим силам в ближайшей перспективе?

Не сказать, что я особенно сильно робел, но разговаривать с ним было некомфортно – он будто каждое слово сразу проверял на честность, и это было необычно и нервировало.

– Валентин Аркадьевич говорил, что у него сложился план. Мы старательно пытались разобраться во всем сами, но почти полгода впустую потратили. Не хватает опыта, специальных знаний. Мы по-всякому думали – и изобретения внедрять и… много чего, но все это ненадежно как-то. А товарищ Изотов предложил инвестировать средства в капиталистические предприятия, чтобы получая прибыль, они делились ею с нами.

– А товарищ Изотов понимает, что эти действия сразу попадут во внимание наших недобрых «друзей» из МИ-5, Ми-6, Центра правительственной связи Британии, ЦРУ, АНБ и остальных сильно досужих и внимательных господ? – Воронов коротко прихлебывал из фарфоровой чашки, которую, как оказалось, прихватил с собой. – Или вы думаете, что Геннадий Иванович располагает секретом «шапки-невидимки»? Вы, мальчики, собираетесь работать с колоссальными суммами. Как только наши идеологические противники вычислят конечный адресат транзакций этих мечущихся миллиардов, они в ту же минуту перекроют вам кислород. Будут ли это новые законы или просто одиночный выстрел – зависит от того, какого уровня вы к тому времени достигнете, но то, что так будет – сомнений нет. Или вы что-то придумали и скрываете от старого деда?

Изотов бросил в пруд подобранную на земле шишку и ответил:

– У нашей партии опыт конспирации исчисляется десятилетиями. И ты, Геннадий Иванович, знаешь об этом лучше других. Разве не ты работал с зарубежными товарищами? Пора потрясти старыми связями. Ну и наверняка в хозяйстве Кручины есть специалисты, которые смогут запутать кого угодно – хоть АНБ^[10], хоть КГБ, потому что эти товарищи тоже постараются сунуть свой нос в наши дела. Нужно просто добиться его согласия.

Прозвучавшая фамилия – Кручина – показалась мне знакомой. Я стал «вспоминать». Это был один из партийных чиновников – Управляющий делами ЦК. Казначей партии. В 1991 году после неудавшегося путча он шагнет с балкона своей квартиры на пятом этаже на тротуар. В кармане найдут записку, подтверждающую его самоубийство. И потом долго будут спорить – действительно ли его смерть была добровольной или ему «помогли». Та самая знаменитая история с «золотом партии», которое вроде и было, а потом загадочно испарилось. Речь шла о десятке миллиардов долларов.

– Может быть, и есть у него такие умельцы, – не стал отклонять предложение сходу Воронов. – Но у меня нет контакта с Николаем Ефимовичем. А посвящать еще кого-то – просто плодить посредников, каждый из которых может стать источником утечки информации.

– Тогда, выходит, я зря к тебе хлопцев привез?

– Успокойся, Валя. На Кручину у меня действительно выхода нет. Да и человек он… не наш человек, в общем. Николай Ефимович законченный трус и никогда не отважится на самостоятельные действия. Ты его не знаешь, а я помню еще по Новочеркасску, где он был первым секретарем горкома комсомола. Помнишь, что там творилось в шестьдесят втором? – Дождавшись кивка, он продолжил. – У него этот страх перед всем на свете до сих пор в душе бродит. Но не только это. Он человек Михаила Сергеевича. А с тем мне связываться совершенно не хочется.

– Так что же делать?

– Как что?! – Всплеснул руками хозяин. – Конечно, ставить в известность Георгия Сергеевича.

– Павлова?

– Ну да! Он, кстати, через часок должен подъехать.

Фамилия Павлов мне не говорила ни о чем. Я знал много людей с такой фамилией – не самой редкой в России: расстрелянного в 41-ом военачальника, знаменитого физиолога, сержанта, оборонявшего дом в Сталинграде, последний премьер-министр СССР тоже носил такую фамилию. Только звали его как-то иначе. А как – я не помнил.

– Павлов – это куда серьезнее, – Изотов почесал макушку. – А ты сможешь его контролировать?

– Нет, – легко признался Воронов. – Конечно, не смогу. Его, кроме Юрия Владимировича вообще в последние годы никто не контролировал. Но зачем нам его контролировать? Если он согласится приложить свою руку к нашему плану, он сделает все нужное. И гораздо больше, чем сможем сделать мы с тобой. Убедим – вам, мальчишки, будет предоставлен такой удобный старт, лучше которого и желать нельзя. А деваться ему некуда и поэтому отказа я не жду.

– Ты с ним уже разговаривал?

– В общих чертах. Ты же, Валентин, знаешь немного этого хитреца? Ни о чем серьезном он по телефону разговаривать не станет. Приедет – расскажете. Но осторожно, он тертый калач, в политических игрищах посильнее меня на порядок будет. Да и многих из… этих, кто в Кремле остался. Кто страну, если Сереже верить, скоро предаст. Да и нет в этом ничего удивительного, знаю я их, сук малохольных.

Он принялся вспоминать (при поддакивании Изотова) о каких-то событиях десятилетней давности, называя иногда недругов по именам, а иных и по фамилиям. Весьма нелестных эпитетов от Воронова удостоились многие «прорабы перестройки» и прежние соратники, приведшие страну к состоянию экономического истощения.

– Говорил я нашему «дорогому Ильичу», что не доведут его до добра манипуляции с отчетностью. Кого обманывали? Зачем на тормозах спускали? Ну хорошо, повезло ему с нефтью, так вместо того, чтобы реально укрепить государство, он принялся разбрасываться деньгами на весь мир. Коммунистический интернационал? – отлично! Асуанская плотина и атомные реакторы в Болгарии? – замечательно! Но что-то больно быстро мы забыли о том, как стояли на краю голодных бунтов в шестидесятых, забыли, чего стоило нам выкрутиться из тех трудностей. Каждая следующая пятилетка провальнее предыдущей! Узбеки эти еще: дай денег, дай! А хлопок где? – только на бумаге! Хорошо еще там у них золота, урана и прочего вольфрама навалом. Но спускать такое на тормозах нельзя! А пока что так и происходит. Раз за разом и никому и дела нет! Я почему не удивляюсь сергеевым прозрениям? Да потому что видно, как разворовывают страну! И даже не для своей выгоды, а чтобы у кормушки остаться, чтоб с поста не сняли! Головотяпы! Эх, пришли бы вы ко мне лет пятнадцать назад, когда я в силе был! Мы бы устроили им социалистическое соревнование!

Он подошел к самому срезу воды, снял тряпичные туфли и вошел в мелкую рябь, поднятую ветерком.

– Люблю стоять вот так с удочкой. Успокаивает. Только не получалось никогда – то времени нет, то забуду… Сейчас вот вроде и время есть и место – а не хочется. И врачи ревматизмом пугают. И-ээх… – С горестным вздохом он вышел на берег, обулся, стаптывая задники у туфель, повернулся ко мне и еще раз внимательно заглянул в глаза: – Скажи мне, Сережа, а ты не думал, откуда у тебя этот дар?

Не думал ли я? Конечно, думал, тысячу раз думал! Да мы с Захаром перелопатили десятки учебников в поиске ответов! Будь мы физиками или математиками, может быть, мы и нашли бы какой-то правдоподобный ответ, но мы были всего лишь недоучившиеся инженеры с весьма ограниченным знанием передовых теорий вроде квантовой механики. Майцев-старший вообще предполагал божье провидение, но, как устоявшие атеисты-материалисты, мы отвергли подобную мысль.

Захар как-то высказал догадку, что там – в будущем – научились если не путешествовать во времени, то хотя бы передавать информацию, что должно быть, наверное, легче. И если так, то, видимо, там я стал участником какого-то эксперимента, позволившего мне отправлять информацию самому себе в прошлое? Но тогда выходило, что при малейшем изменении моей судьбы я уже не должен был попасть в число участников того эксперимента! Мы ведь бросили учебу, мы так сильно уже изменили свое будущее, что я никак не мог принять участие в этом эксперименте, и связь между мной там и мной нынешним должна была оборваться! Но я все еще видел будущее. Правда, не себя в нем – поэтому сказать что-то конкретное не мог. Возможно, любая дорога в этой жизни приводила меня к некоему промежуточному перекрестку, на котором я при любом развитии событий оказывался в числе участников неведомого научного опыта?

Это была единственная наша догадка, её я и озвучил перед Вороновым.

– Плохо быть неучем, – посетовал Геннадий Иванович. – Но еще хуже довериться неучу. Ты уверен, что твои способности тебе не откажут в самый критичный момент?

– Не уверен. Но и то, что я уже знаю – это очень много.

– Трудно не согласиться, – Воронов поджал и без того тонкие губы. – Значит, выбора на самом деле у нас нет? Что ж, нам ли привыкать – действовать в стесненных обстоятельствах? Будет так, как должно быть! А сейчас идемте пить чай, хоть мне и интересно узнать все будущее в деталях, но дважды рассказывать незачем. Подождем Георгия.

Мы вернулись к столу и минут сорок разговаривали ни о чем – Захар восторгался чудесностью дачного места, Изотов задумчиво щурился, а я пил чай, изредка отвечая на вопросы хозяина о том, что нам удалось накопать в справочниках об отечественной экономике. О перекосе в сторону тяжелой индустрии и странным образом несовпадающих цифрах в планах пятилеток.

Наш неторопливый разговор прервала трель телефонного звонка. Воронов снял трубку телефона, обнаружившегося в тумбочке, стоявшей у хозяйского кресла:

– Да, Женя. Подъехал? Ну и чудесно, проводи Георгия Сергеевича к нам. А водителя его чаем напои. Нет, больше никого не ждем. Спасибо.

Он положил трубку и обратился к нам:

– Ну вот, товарищи, скоро все и решится. – По голосу было заметно, что Воронов волновался едва ли меньше нашего.

Я ждал явления какого-то Кащея Бессмертного, что чахнет над златом, профессора Мориарти, дергающего за тайные ниточки, но Женя привел по знакомой нам дорожке улыбчивого старика примерно того же возраста, что и Воронов с Изотовым.

– Вот куда ты забрался, Гена! – обрадовался прибывший появлению на крылечке беседки Воронова. – А мы со Стасом чуть было не заблудились. Представляешь?

– Приветствую тебя, Георгий! – Хозяин обнял Павлова, словно был тот тем самым блудным сыном, вернувшимся от чужих берегов. Если мне не показалось, то они даже поцеловались! – Скрипишь еще? Не собираешься вслед за благодетелями?

– Нет, Геннадий, пусть уж они все раньше нас уйдут, а мы посмотрим, как это – без них жить?

Они оба рассмеялись чему-то своему.

– Какой у тебя здесь чудесный лес, – восхитился Павлов.

– Реликтовый! – Довольно сощурился Геннадий Иваныч. – Наврали, наверное, какие из сосен реликты?

Он повернул Павлова к нам спиной и показал рукой куда-то вдаль:

– Вон видишь, сосна стоит? Там на боку какой-то умник ножиком наковырял: «Евстахий, 1772»! Двести лет назад!

Я склонился к уху Изотова и спросил:

– Кто это?

– Это настоящий хозяин партийных денег, – шепотом ответил Изотов. – То, что осталось Кручине – крупица по сравнению с возможностями этого человека. Он десять лет сидел на валютной кассе партии, старался приумножить и неплохо в этом преуспел. Может быть, это единственный в Союзе человек, что-то понимающий в капиталистической экономике. Если бы наш дорогой Леонид Ильич не раскидывал деньги направо и налево…

Он замолчал, потому что хозяин с гостем повернулись к беседке.

– Да, Геннадий Иваныч, и не говори. – Жаловался Павлов. – Хожу – оглядываюсь: не сыплется ли из меня песок? Ха-ха-ха… А ты как?

– Да так же. Годы – они сомнительное богатство. Курсирую между ЦКБ^[11] и дачей. – Поддерживая гостя под локоть, Воронов повел его к нам. – Эскулапы говорят: еще лет десять протяну, если поберегусь. Вот и берегусь. Стараюсь не волноваться, дышу сосновым лесом, гуляю много. Да. Каждое утро по пять километров. Женя следом ходит, брюзжит, а мне и то развлечение.

Они вошли и остановились. Безо всякой команды мы дружно поднялись со своих мест. Павлов быстро и внимательно оглядел присутствующих, улыбнулся каждому. Его взгляд чуть задержался – на мгновение, не больше – на Валентине Аркадьевиче, и мне показалось, что он узнал Изотова.

– Ой, Гена, про болячки лучше и не говори. Ты представишь меня компании?

Теперь, когда он был совсем близко, я увидел, что ничего особенного в нем нет – дед и дед. Довольно невзрачный. Седой, лицо круглое, высокий – на полголовы выше Воронова, тяжелый – под центнер. А в остальном – никаких особых примет. Надень на него орденские колодки, несколько медалей, поставь в группу ветеранов войны и нипочем не найдешь никаких отличий. Разве что, одет он был с иголочки: свежая рубашка, одноцветный серый галстук, ладный темный костюм в такую жару с едва выглядывающими из рукавов белыми манжетами. Особенно я поразился туфлям – черные, ладные, блестящие и несомненно очень дорогие – я таких и не видел никогда. Выглядел он еще большим франтом, чем Изотов.

– Это мальчишки, о которых я тебе говорил, Георгий. Повыше светленький – Захар, второй – Сергей. А Валентина Изотова ты можешь помнить по Донау в Вене. – С каждым из представленных Павлов поздоровался за руку, которая оказалась мягкой и холодной.

– Донау Банк? Как же, как же, прекрасно помню! Его, если мне память не изменяет, сделали уже после того как тебя на пенсию проводили?

– У тебя, Георгий, поразительная память. И она никогда тебе не изменяет. – Воронов усмехнулся. – А это, товарищи, мой старинный знакомец по… разным делам – Павлов Георгий Сергеевич. Прошу любить и жаловать.

Когда все расселись по отведенным местам, а нового гостя Воронов посадил напротив себя, Павлов прокашлялся и спросил, лукаво посматривая на тумбочку.

– Чем угощать будешь, Гена?

– Поверишь ли, Георгий Сергеевич, для тебя ничего не жалко! – Геннадий Иванович открыл тумбочку и достал фигурную бутылку с яркой этикеткой. – Только ты уж не обессудь, мне врачи запретили: язва, давление, печень, а Валя за рулем. С мальчишками, с Сергеем, тебе еще нужно будет поговорить. Если только с Захаром пару капель?

– Захар, вы как к спиртному относитесь? По чуть-чуть? – Павлов показал пальцами предполагаемую дозу. – За знакомство?

Стушевавшийся Захар вытаращил глаза и быстро кивнул.

– Ну вот и славно. Видишь, Гена, в России в любом месте можно найти собутыльника, – рассмеялся Георгий Сергеевич.

Воронов достал из тумбочки две хрустальных стопки, наполнил их до половины и одну передал Павлову, другую буквально воткнул в трясущуюся руку Захара.

– Ты зачем молодь запугал, Ген? – Спросил Павлов, чокаясь с разволновавшимся Захаром.

– Это не страх, – вступил в разговор Изотов. – Это нервы и почтение к заслугам. А так они хлопцы бойкие.

– Почтение – вещь нужная. – Одобрил поведение Захара Павлов и выпил. – А скажи мне, Геннадий Иваныч, видишься ли с кем-нибудь из прежних?…

Они заговорили довольно громко о каких-то неизвестных мне людях и так увлеклись воспоминаниями, что через пятнадцать минут мне уже казалось, что это не кончится никогда.

Тот умер, этот лежит в больнице, третий похоронил сыновей, а четвертый застрелился, пятый все еще что-то возглавляет, а шестой «здорово вверх попер». Прозвучали знакомые фамилии Пельше, Гришин, Громыко, Кириленко, Добрынин, Фалин, Пономарев. Кого-то хвалили, о ком-то жалели.

Я уже окончательно заскучал, когда вдруг Павлов сказал:

– Покажи-ка мне свой прогулочный парк, Геннадий Иваныч? Да и ребяток давай с собой возьмем, вдруг сердечко у меня прихватит – хоть до дома дотащут?

– Я сам об этом только что подумал, – ответил Воронов. – Захар, поскучаешь часок? А то к Жене в сторожку сходи, у него удочки есть, а в пруду карпы водятся. Сам запускал. Заодно уху потом сделаем, если надергаешь немножко рыбки.

Майцев согласно кивнул и едва не вприпрыжку понесся к воротам за снастями, хотя я точно знал, что к рыбалке Захарка относится безразлично, вернее, с некоторым даже отвращением, и никогда по доброй воле удить скользкую рыбу не станет.

А мы вчетвером вышли из беседки. Как-то так подстроили старики, что мы с Павловым оказались идущими в паре вслед за Изотовым и Вороновым. Когда мы отошли метров на пятьдесят, Георгий Сергеевич чуть придержал меня. Хозяин с Валентином Аркадьевичем удалились по дорожке шагов на двадцать, после этого мы медленно поплелись за ними.

– Ну-с, юноша, рассказывайте, зачем я здесь?

– Я вижу будущее, – в который уже раз сказал я.

– И какое оно?

Я рассказывал, он кивал и иногда улыбался одними губами. Мы бродили с ним уже гораздо больше часа. Воронов и Изотов давно вернулись в беседку, а Павлов все выспрашивал и выспрашивал. Его интересовало буквально все: курс рубля в будущем, успехи футбольных команд, результаты геологоразведки в Восточной Сибири, последствия антиалкогольной компании Горбачева, сроки объединения Германии, продолжительность моратория на ядерные испытания, итоги конверсии отечественного ВПК^[12], демографическая ситуация в стране и мире, судьба договоров ОСВ^[13], принципы работы ВТО-ГАТТ^[14], персоналии будущих правительств стран СНГ и еще многое, чего я просто не знал, не помнил.

– Что ж, Сережа, вы меня здорово развлекли. Пожалуй, ради этого мне следовало съездить сюда разок. Скажите мне еще вот что…

Он остановился и замолчал.

Я тоже остановился.

– Скажите, Сережа, вы знаете, когда я… Ну, как говориться, когда придет мое время?

Я уже знал это:

– После того, как будет разогнан ГКЧП, новые хозяева примутся делить наследство. На счетах ЦК не найдут ничего. История темная, но в конце августа девяносто первого ваш преемник Кручина выпрыгнет из окна своей квартиры. – Я сделал паузу, собираясь с духом.

– Мужественный человек, я бы так не смог, – успел вставить Павлов.

– Через семь лет вы скажете эти же слова, а еще спустя месяц вы поступите как Кручина. Вы прыгнете с балкона едва ли не в присутствии своих близких. Во всяком случае, говорить они станут именно так.

Я видел, как его глаза сделались круглыми, он отшатнулся.

– У меня балконы не открываются никогда. Оба заставлены мебелью.

– В этот раз тот, что в вашем кабинете – откроется. Вас похоронят на Новодевичьем кладбище. Седьмой участок, первый ряд, левая часть.

Он отвернулся и заговорил куда-то в сторону:

– Значит, повторится тридцать седьмой год. Тогда убивали и пытали людей – искали золото Троцкого и Ленина, теперь станут искать деньги Павлова и Кручины. Это очень похоже на правду, Сережа. Все повторяется, и нет под небом ничего нового. Они что-нибудь отыщут?

– Насколько мне известно – официально нет. Хотя будут копать усердно сами и наймут американских детективов. Все будет тщетно. Поиском займется внук Гайдара, он станет премьер-министром нового правительства. Будет обнаружено много денег на швейцарских счетах, владельцы которых имеют русские фамилии. Многие из них окажутся довольно известными и влиятельными людьми – министры, бывшие секретари обкомов и горкомов. Но все это будут другие деньги – банальное воровство.

Павлов оперся спиной на сосну, стоявшую у самой аллеи. Плечи его как-то расправились, он заглянул мне в глаза, чем сильно меня смутил. Он смотрел пристально, испытующе, словно ожидая, что вот-вот я явлю ему еще одно чудо. Я не выдержал его взгляда и отвел свой.

– Хорошо, Сережа, – рука Георгия Сергеевича опустилась на мое плечо. – Что вы придумали?

Я пересказал ему все, что предложил нам Изотов.

Он внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов, и, после выяснения всех известных мне деталей, он взял меня под руку:

– План неплохой, Сережа, – сказал он. – Особенно, если учесть, что возможности у нас, стариков, уже совсем не те, что были. Сыроват, конечно, план, предстоит еще немало поработать, но в целом я не вижу серьезных препятствий для того, чтобы его не попробовать. Я так понимаю, что вы готовы на любые действия?

Я кивнул:

– Да. Мы с Захаром уже давно решились…

– Хорошо, что вы не один. Один в поле не воин. Но вы должны понимать, что полностью доверять я вам пока еще не могу и, соответственно, вы будете работать под руководством моего человека?

– Мы и не рассчитывали на одиночное плавание, Георгий Сергеевич…

– Что ж, Геннадий Иваныч успел мне шепнуть, что ваши, Сережа, прогнозы сбываются с необыкновенной точностью. Проверим вас в деле. Когда вы можете приступить?

Боясь поверить своей удаче – после стольких поисков мы наконец нашли отправную точку! – я выпалил:

– Да хоть завтра, Георгий Сергеевич! Только… только вот что: я без Захара ничего делать не стану. – И тут я отвернулся и бесчестно соврал: – В будущем от него очень многое зависит.

– Значит, мы договорились, Сережа. Пойдемте к людям.

В беседке весь чай уже был выпит, а на столе развернулся шахматный турнир.

Играли Валентин Аркадьевич и Захар. Воронов стоял над ними и шлепал рукой по кнопкам шахматных часов. Он раскраснелся, распустил шнуровку на груди, засучил рукава. Каждый ход он сопровождал комментарием:

– А вот тебе, Захар, вилочка! Как выкрутишься? Да что же ты делаешь, старый, зачем ты ему коня оставляешь? Ну вот тебе шах! Гарде!! Хитер, хитер малец! А вот еще один шах! Нет, там уже не спрячешься! Пешки – не орешки. Сдавайся, Захар, поздно сопротивляться, зевать нужно меньше! Мат. Вот так вот. Силен, Валя, силен!

Захар смиренно собрал со стола снятые с доски фигуры и под смешки стариков принялся их расставлять в первоначальном порядке.

– А, гуляки пришли! – Обрадовался нашему появлению Воронов. – Наговорились?

– Да уж, отвел душу. Интересная у тебя молодежь, Гена.

– А то ж! – Горделиво воскликнул хозяин. – Отборные кадры!

– Мы вот что надумали. Пристрою я ваших парней к делу, – пообещал Павлов. – Пусть завтра приезжают ко мне на Щусева. Часам к десяти.

Воронов довольно потер руки:

– Ну вот и замечательно. Хоть на старости лет что-то полезное для страны сделали! Присаживайтесь, это нужно отметить! И карпы должны вот-вот подойти.

Он достал из тумбочки уже известную всем бутылку:

– Тебе, Валентин, не предлагаю – ты за рулем, а мы остограммимся, с твоего позволения.

Когда он налил каждому, кроме Изотова, на крыльце неожиданно возник чернявый Женя с подносом, на котором исходили паром запеченные карпы.

– А вот и первая захарова добыча, – Воронов поманил Женю к себе. – Подходи, подходи сюда. Сейчас мы под это дело по рюмашке!

Карпы оказались действительно вкусными, а виски – теплым и противным. Все нахваливали Захара за мастерство рыболова и хозяина, запустившего в пруд столь замечательную рыбу. О неведомом поваре не было произнесено ни одного слова.

Первым засобирался Павлов.

Он тепло – за руку – попрощался с каждым и в сопровождении Жени отправился к воротам, пожелав нам напоследок не опаздывать завтра.

Спустя еще полчаса стали собираться и мы. Воронов настаивал, чтобы мы с Захаром остались у него и обещал, что завтра его водитель доставит нас в Москву в нужное время, но Валентин Аркадьевич напомнил нам, что наши сумки остались у него на даче и Геннадий Иванович отступил.

Напоследок он почему-то расчувствовался и попросил нас не забывать старика, заезжать при случае.

Захар тоже похлюпал носом и пообещал еще как-нибудь выловить из пруда рыбу повкуснее сегодняшней.

Мы погрузились в «Волгу» Изотова и вскоре выехали на шоссе. Уже было не так жарко и скоро должно было начать темнеть. Хотя, конечно, в Москве темнеет гораздо позже, чем в наших широтах.

Вернулись мы на дачу уже при свете фар, потому что пришлось заезжать в Москву – в магазин за обещанной соседу Андреичу бутылкой. Едва успели до закрытия, но, видно, Изотов ехал не только за обещанной «валютой» – заодно набрали для Изотова продуктов на целый месяц: тушенки, макарон, гречку, балык, три полосы пастромы, всяких сардин в масле и индийского чая «со слоном» и в зеленых пачках. Вынесли это все нам с черного хода, и Валентин Аркадьевич заговорщицки нам подмигнул:

– Для хороших людей у страны всегда все есть.

Я еще успел подумать, загружая продукты в багажник: «неужели все остальные, те, кто работает в шахтах, строит дороги и доит коров – плохие? Поэтому для них у страны ничего нет, кроме говяжьих костей, баклажанной икры и болгарского кетчупа?»

Но говорить вслух ничего не стал, чтобы не нарываться на долгую лекцию о заслугах, льготах и невозможности обеспечить всех и сразу.

Валентин Аркадьевич сказал, что оставит нас на ночь у себя и мы, конечно, были ему за это благодарны.

Уже около полуночи мы сидели на открытой веранде на заднем дворике его огорода и под желтым светом облепленной ночными насекомыми лампы пили чай с малиной.

– Павлов, это, конечно, хорошо, – говорил Валентин Аркадьевич. – Насколько я знаю этого человека, он вывезет вас туда, на Запад. Потому что сидя здесь ничего из намеченного плана сделать невозможно. Будут ли это Штаты или Европа – я не знаю, но могу точно сказать, что без опеки он вас не оставит. Однако, хлопцы, я дам вам координаты еще нескольких человек там. Двое в Австрии, один в Швейцарии и один в Германии. Они мне были когда-то обязаны, а благодарными эти люди быть умеют. Если сильно понадобится сторонний контакт, не завязанный на людей Георгия Сергеевича, я думаю, к ним можно будет обратиться. Двое из них потомки русских из первой волны эмиграции, – он протянул мне листок с несколькими строчками, написанными от руки.

– А вот этот и этот, – он достал из книги «Решения XXII съезда КПСС – в жизнь!» два белых картонных прямоугольника с тиснеными надписями на немецком и английском языках, – это чистопородные немцы. Сошлитесь на меня, и кто-то из них обязательно поможет. Смотрите, в общем, по обстоятельствам. Запомните имена, телефоны, адреса.

Мы заучивали информацию с листочка и картонок – визиток – четверть часа, потом Изотов все убрал.

Мы пили чай вприкуску с сахаром, а я все ждал, когда он задаст вопрос, который, как мне казалось, должен был его сильно волновать. Не выдержав, я спросил сам:

– Валентин Аркадьевич, а вы не хотите узнать – когда вам суждено…

– Нет, Сергей, нет. – Он покачал головой. – Этого я совершенно знать не хочу. Если я это узнаю, я буду бояться жить. А я уже устал бояться. За себя устал, за семью, за работу и карьеру. Достаточно. Теперь вот за вас еще бояться стану.

– Не нужно за нас бояться, – сказал Захар. – Все будет хорошо.

– Я знаю, хлопцы, знаю. Давайте-ка ложиться спать.

Он отвел нам комнату на втором этаже своего дома. Не сказать, что сон был глубоким, но я выспался.

Утром он нас разбудил, мы наспех позавтракали, потом Изотов скомандовал «по коням» и через час – без пятнадцати минут десять – мы стояли на улице Щусева.

Изотов высадил нас, на минуту вышел из-за руля сам.

– Прощай, Сергей, Захар. – Он пожал нам руки. – Пусть все у вас получится. Прощайте.

Он сел в машину, и более не задерживаясь, уехал.

Я прошептал ему вслед:

– Привет вашей внучке, Юленьке Сомовой.

Глава 7

В тот же день мы с Захаром оказались на каком-то подмосковном объекте, живо напомнившем мне пионерский лагерь – такие же домики в виде треугольников, если смотреть с фасада, с покатыми шиферными крышами до самой земли, непременная поляна со сценой и для массовых мероприятий вроде пионерской линейки и зарядки, пустующий пока флагшток для поднятия флага. Длинные корпуса столовой, единственное кирпичное трехэтажное здание для администрации и медпункта. И второе – побольше – уже почти достроенное. В таких обычно размещали младшие отряды: детей 6–7 лет.

Впрочем, когда мы с Захаром оказались там, никаких пионеров, разумеется, в нем не обнаружилось. Зато был очень хороший высокий забор, шесть постоянно насупленных охранников, врач, повариха, три преподавателя – один переделывал нам «советский английский» на просто английский, а второй учил азам конспирации и нормам поведения в капиталистическом обществе, а третий оказался тренером, обязанностью которого было издевательство над двумя молодыми организмами. Остальных обитателей базы, если они были, нам за два с лишним месяца (даже почти три) увидеть не удалось: режим, царивший на ее территории, не позволял прогулок под березками в не предназначенных для этого местах. Наши два десятка березок, примыкавшие к заднему двору коттеджика, и беговая дорожка вдоль ограды по периметру лагеря были нами исследованы в мельчайших подробностях.

Ни телевизоров, ни радио, ни газет нам не полагалось и все это время мы провели в полной информационной блокаде, если не считать редкие приезды Стаса – водителя Павлова. Он приезжал несколько раз – безо всякой системы.

В первый раз он появился накануне открытия совещания СЭВ в Москве – в середине июня. Мы посидели с ним на лавочке перед нашим жилищем, он передал нам конверт от Павлова и попросил прочитать послание.

На простеньком листке из блокнота сверху было написано:

«10. Июль 1984. События:..»

За десять минут я вспомнил кое-что и дописал:

«10. Англия. Всеобщая забастовка портовых рабочих.

10. Тарковский откажется возвращаться из Милана».

Листок упаковал в тот же конверт и передал его Стасу.

В следующие его приезды, случившиеся после 10-го июля, никаких проверок уже не устраивалось, видимо, Павлов окончательно мне поверил. Что вскоре и подтвердил, явившись сам в самом конце июля.

Он полдня смотрел на наши занятия, потом попросил у Романа Алексеевича паузу на полчаса и, дождавшись, пока тот уйдет, сказал:

– Вы, Сергей уже, наверное, понимаете, что готовят вас для жизни в англоговорящей стране?

Я кивнул, потому что это было понятно даже Захару.

– Все верно, – продолжал Георгий Сергеевич, – вы некоторое время поживете в Штатах. Так нужно. Так будет легче управлять реализацией нашего плана. Потом – посмотрим. Я вас очень прошу доверять тем людям, с которыми вас познакомят. Без этого доверия ничего у нас не выйдет, потому что силы, которые мы разбудим своими действиями, будут стараться вас уничтожить. И вдвоем, знаете вы свое будущее или нет, вы немногого пока стоите. Практически, если быть честными перед собой – не стоите ничего. Поэтому без разрешения тех, кто будет отвечать за техническую составляющую, за вашу безопасность, никаких действий предпринимать пока не стоит. Когда освоитесь и поймете, что можете принести пользу личной инициативой – вам дадут возможность ее проявить. Но не спешите.

Он подошел к окну и долго смотрел на дворик, скрестив свои руки за спиной.

– За полтора-два года, а именно такой срок я предполагаю для вашего освоения на месте, вы должны будете выйти на приличный уровень владения предоставленным, и, надеюсь, приумноженным капиталом. И вот тогда-то начнется самое интересное. Если за вами почувствуют силу, угрозу их планам – вам объявят войну. Мы работаем над тем, чтобы воевать по нашим правилам, а не по тем, к которым они на Уолл-Стрит и в Сити привыкли. Но пока что ничего практически действенного нет. Поэтому не торопитесь. В первые годы нужно просто освоиться, войти в дело, понять скрытые течения, обзавестись союзниками и друзьями, хотя, насколько известно друзей там не бывает. Научиться быть среди них как среди своих. Вот это пока главная задача. Если это непонятно и тянет геройствовать, то лучше умерить свои желания. И вот еще что: не стоит направо и налево заявлять о своих талантах. Тот, кто, возможно, будет знать о них, скажет вам об этом сам и передаст привет от…

– От Юленьки Сомовой, – успел вставить я. – И Изотова Валентина Аркадьевича.

– Хорошо, – кивнул Павлов. – Пусть будет от Юленьки Сомовой и Изотова. С этим человеком и станете работать по нашему плану. Но даже перед ним не стоит открываться полностью. Пусть думает, что вы просто передающее звено, получающее инструкции от… неважно откуда. Кроме того, я дам вам дополнительный, независимый канал связи – на всякий случай, потому что жизнь, хоть и предсказуема, – он пристально посмотрел на меня, – но иногда бывают нужны подробности.

Он выпил с нами чаю и уехал.

Два раза удалось позвонить домашним: Майцев дозвонился до отца, и мне посчастливилось застать маму на работе. У Захара состоялся короткий мужской разговор: «все хорошо, здоров, когда буду? – не знаю», а мне пришлось увиливать и хитрить, чтобы не сболтнуть лишнего.

Не сказать, что занятий было так много, что после них мы валились с ног. Вовсе нет, если не принимать в расчет физкультуру, после которой действительно часто хотелось издохнуть, но в двадцать летвосстанавливаешься очень быстро и привыкаешь к нагрузкам легко – мы не жаловались. К тому же уже через пару недель стали заметны изменения, происходившие в нас – мы становились сильнее и выносливее. Это сильно радовало, потому что занятия спортом в школьные годы шли как-то без особых успехов. Но тренеру Ивану всего было мало, и он постоянно наращивал нагрузку, рассчитывая, видно, уже в следующем году включить нас в олимпийскую сборную страны по всему сразу – от бега с препятствиями до тяжелой атлетики.

В последний месяц к графику добавился еще инструктор по вождению, пообещавший за это время научить нас сносно водить машину – на уровне опытного любителя.

Ни один из этих людей никогда не задал нам ни одного вопроса о том, для чего нужна такая подготовка. Ну и мы старались поменьше разговаривать на эту тему, даже оставаясь вдвоем.

У меня было лучше с языком, у Захара – с усвоением буржуинского образа жизни и вождением. Я постоянно сыпался с принятием адекватных решений в отсутствии «руководящей и направляющей», а у Майцева трудно ставилось произношение, потому что, как сказал Роман Алексеевич – преподаватель языка – слух у Захара отсутствовал совершенно.

Тем не менее, к середине августа мы с ним чувствовали себя уже закаленными бойцами невидимого фронта, готовыми и грудью заткнуть амбразуру и разбить самолет обо что-нибудь большое.

Мы существенно окрепли: утренняя пробежка с пятнадцатикилограммовыми рюкзаками на десять километров к концу третьего месяца не представляла особых сложностей. Правда, на большие расстояния бегать мы даже не пытались.

– Знаешь, – сказал мне как-то за полдником Захар, – а ведь ты меня обманул.

– Когда это? – опешил я от несправедливого обвинения.

– Ты мне обещал, что я сессию сдам без хвостов. А я вообще институт бросил.

Я рассмеялся и, выпив компот, обнадежил друга:

– Если вернешься, сдашь без хвостов.

Он похрустел печенюшкой и попросил:

– Все-таки посмотри, пожалуйста, что меня там ждет? Может быть, мы зря напрягаемся?

Я согласно кивнул и в который раз «скользнул» вперед по времени. И через минуту ответил:

– Все будет здорово, Захарка! Просто отлично!

Свое будущее я так и не увидел, а вот те сведения, что удалось узнать о Захаре, мне совершенно не нравились. До 2010 года я убивал его трижды. В восемьдесят девятом, девяносто шестом и в двухтысячном. Я хотел потом получше разобраться со своими видениями, но почему-то каждый раз находились причины отложить это разбирательство на завтра.

В конце второй декады августа в последний раз к нам приехал Стас. Вместе с ним прибыл еще один человек, назвавшийся Артемом. Стас велел нам слушаться его до тех пор, пока он не передаст нас следующему опекуну.

Был Артем блондинист, слегка с рыжиной, лысоват, улыбчив и больше похож на какого-нибудь ирландца – как я их себе тогда представлял, чем на русского. Умение расположить к себе, раскованность и какая-то запредельная доброжелательность сильно выделяли его манеру общения из всех знакомых мне людей. Коричневая вельветовая куртка, кроссовки и смешная шапочка на голове с длиннющим козырьком, придавали ему некую внешнюю похожесть на того бездомного американца, что приедет в СССР через два года, понаделав изрядного шума – Джозефа Маури.

Потом, спустя еще двадцать лет, выяснится, что ехал этот псевдо-бездомный американец в Союз не знакомиться со страной победившего социализма – он познакомился с ней еще в 60-х, когда ездил в Сочи «снимать русских девок». Он приехал увидеть одну из них – особенно ему полюбившуюся. Но расплывшаяся бабища, в которую превратилась та хрупкая девочка, сходу предложит иностранцу отоварить ее в «Березке» и роман двадцатилетней давности иссякнет сам собой.

Ко времени их прибытия – Стаса с Артемом – мы с Захаром по требованию Романа Алексеевича уже говорили меж собой только на английском, и Артем, сходу включившись в разговор, обнаружил то безупречное произношение, к которому я так и не подошел, а Майцеву оно и вовсе никогда не светило.

– Парни, – сказал он, – говорить вы можете, но носителям языка будет с вами трудно. Знаете, как появился голландский язык?

– Нет, – мы с Захаром пожали плечами, потому что филология была последним, нет, пожалуй, предпоследним – перед энтомологией, что интересовало нас в этой жизни.

– Пьяные немецкие матросы сошли на берег и, думая, что они уже в Англии, попытались объясниться с туземцами на английском языке. – Пошутил Артем. Посмотрев на наши постные лица, он добавил: – А вы у нас станете эстонцами. Эстонский акцент английского языка чертовски трудно подделать и распознать – потому что его никто никогда не слышал!

Он рассмеялся, а мы с Захаром его не поняли – поэтому стояли серьезные как два БТРа.

– Ладно, парни, не берите в голову. Я буду вашим сопровождающим в ближайшую неделю, – он оглянулся на Стаса и тот согласно кивнул. – Собирайтесь, через час выезжаем.

Через час мы оказались в черной «Волге» на задних сиденьях.

Неразговорчивый Стас крутил баранку, а сидевший с ним рядом Артем заливался соловьем:

– Теперь вы, парни, члены советской делегации участников «Дружбы-84» в Гаване. Не обольщайтесь, не олимпийцы. Технический персонал. Принеси-подай. Шнурки завязать, сопли подтереть, капу в рот сунуть. Правда, среди Абдурахмановых, Абдукалыковых, Нурказовых, Конакбаевых и Абаджянов вы будете смотреться не совсем русскими. Держитесь ближе к Акулову и Яновскому. Впрочем, вам будет не до того.

– Мы на Кубу поедем? – Изумленно спросил Майцев.

– А ты знаешь еще какую-то Гавану? – уточнил Артем. – Нет? Тогда на Кубу. И не поедем, а полетим родимым «Аэрофлотом». На замечательном самолете «Ил-62». Прямым рейсом. Двенадцать часов, пальмы, море…

– А зачем нам на Кубу? – спросил я, вспомнив желание Леньки Попова получить там аккредитацию. – Вы ничего не путаете?

К своему стыду, я не очень много знал о Кубе: она где-то рядом с Америкой, там растут упомянутые Артемом пальмы с бананами и сахарный тростник, там есть наши, советские, военные базы, там живут красивые мулатки и Фидель Кастро – жуткий бородатый здоровяк, с которым я не хотел бы встретиться в подворотне. Еще что-то я помнил о его сподвижнике Че Геваре – путешественнике и революционере, которому не сиделось на одном месте. Наверное, он был последним из «профессиональных революционеров». Потом мне вспомнилась учительница литературы и русского языка из соседней школы. Я не помнил, как ее зовут, но ее история была достаточно известна в городе. Она написала письмо Фиделю Кастро с выражением восхищения его мужеством и волей кубинского народа к свободе, равенству и братству. И, я уж не знаю, как так вышло, но спустя месяца три-четыре она получила официальное приглашение от Фиделя Кастро посетить Остров Свободы! Она съездила, провела там почти месяц, разъезжая по стране в сопровождении «кубинских товарищей». И потом еще год ездила по школам нашего города, знакомя учеников со своим необычным путешествием. Она смеялась, вспоминая, что в январе вода на пляжах у Гаваны охлаждается до 24 градусов и кубинцы удивлялись ее морозостойкости, когда она полезла в эту «студеную» воду. В общем, там все было совсем не так, как у нас.

– Серега, моя профессия запрещает мне что-либо путать, – проникновенно сообщил Артем. – Если я начну путать, я быстро умру от голода и всеобщего презрения. Нет, все верно – мы летим на Кубу.

– Странно, – заметил Захар.

– Стас, останови, – попросил Артем и, когда машина остановилась, скомандовал: – Оба – на выход.

Мы послушно вышли, и наш сопровождающий отвел нас чуть в сторону.

– Послушайте меня, мальчики, – сказал он. – Я видел дураков, но таких как вы – еще нет. Вы понимаете, что, послушав нашу беседу – всего лишь два часа – любой встречный-поперечный будет знать, что вы готовитесь для заброски нелегалами в Штаты? Представьте, что Стас – враг. Надолго для них, – он показал большим пальцем за спину, – останется тайной ваша задача?

Мы с Захаром стояли перед ним покрасневшие, будто уличенные в рукоблудии. Ведь нас учили, нам рассказывали, а мы…

– В общем, так, – заключил Артем. – Мне начальство приказало, я сделаю. Но потом напишу рапорт, в котором четко отражу свое мнение о том, какие вы неподготовленные придурки. Понятно?

– Не особенно, – Захар встал в позу.

Не любил он, когда его начинали отчитывать. Случается у человека такая черта характера – вози на нем воду как на ишаке, но ишаком не называй вслух, и все будет ровно. Но Артем ошибся – он сказал то, чего говорить не следовало.

– Ты понятия не имеешь, – говорил Захар, – для чего исполняешь свой приказ. Поручено – делай! И не пищи, понял-нет?

Я не увидел того короткого и быстрого движения, что уронило Захара на землю.

Артем нахмурился и почесал подбородок:

– Что за молодежь нынче? Учишь-учишь… У тебя тоже есть возражения?

Я наклонился над Майцевым.

– Все с ним нормально будет, – посулил Артем. – Если научится уважать чужие шрамы.

Я поднял друга – его немного качало, а глаза не желали фокусироваться на действительности.

Регистрацию и таможню в Шереметьево мы прошли как раскаленная спица через масло – не останавливаясь ни на минуту. Артем предъявлял всюду наши документы, а мы просто шли за ним следом, как за ледоколом. И ни у кого из погранично-чиновной братии не возникло вопросов, на которые нашему опекуну трудно было бы ответить.

Я выезжал за границу в первый раз. У Захара уже был такой опыт – в девятом классе он пропустил две недели школьных занятий, потому что Майцеву-старшему досталась семейная путевка в Болгарию. Но как говорится: прапорщик – не офицер, курица – не птица, Болгария – не заграница. При упоминании Болгарии чаще всего говорили – «а, шестнадцатая республика!» и никто всерьез зарубежьем ее не считал. Примерно как и Монголию, только в Монголии не было моря и никто туда по доброй воле ехать не желал, в большом отличии от солнечной республики на черноморском побережье. Поэтому для Захара все было так же непривычно, как и для меня. Мы крутили головами по сторонам, все нам казалось в диковинку.

Такого количества иностранцев я не видел еще никогда. Да если не считать короткой пьяной ночевки в ДАСе у Леньки, я вообще никогда не видел иностранцев. А здесь они бродили целыми толпами – очень разные, совершенно недисциплинированные, одетые в какие-то невообразимые штаны в клеточку, какие в Союзе увидишь разве что на клоунах в цирке, и яркие рубахи. Чаще всего говорили на английском, слышался немецкий язык, гораздо реже французский, испанский и итальянский.

– Тоже на «Дружбу» народ прилетал, – объяснил нам столпотворение Артем. – Легкоатлеты.

Я посмотрел на стоявшего почти на нашем пути здоровенного дядьку в красных штанах и зеленой рубахе навыпуск, без самой малости двух метров роста, с кулаками, в которых легко можно было спрятать бутылку пива – даже пробка не торчала бы, наверное.

Проследив за моим изумленным взглядом, Артем хмыкнул:

– Разные бывают легкоатлеты. Этот ядрами кидается. Или молотом. Метров так на шестьдесят.

К громиле в красных штанах подошел еще один такой же, чуть ниже, но зато с монументальным пузом, они что-то весело стали обсуждать, громко хохоча на весь терминал.

– Какие-то дикие они совсем, – заметил Захар.

– Капиталисты, чего с них взять? – скорчил презрительную гримасу Артем. – Направо посмотрите, немцы из братской ГДР стоят – тихо, чинно, спокойно. У окна чехи – тоже видно, держатся вежливо и с достоинством, а эти… бестолковые. А вон и наш административный помощник руководителя делегации – Владимир Семенович Бор, сейчас я вас познакомлю.

Мы подошли к серьезному мужику, вполголоса отчитывавшему какого-то невзрачного человека – это было видно по его нахмуренным бровям, рубящим жестам правой ладони и потупленному взору распекаемого.

– …раз услышу подобное, вылетишь из состава с треском! – закончил Бор. – Не знаю, чего там позволяет вам Олимпийский комитет, со мной такие вещи не пройдут. Либо как я сказал, либо вали отсюда в свой Хабаровск! Свободен.

Он повернулся к нам:

– Здравствуй, Артем. Это и есть твои ассистенты?

– Да, Владимир Семенович. Захар и Сергей.

Нам пожали руки.

– Держитесь Артема, – велел нам Бор. – Если потеряетесь, ищите меня, но лучше не нужно теряться незапланированно, потому что будет вам плохо. Лучше всего, чтоб вас никто не видел и не слышал до самого возвращения. Усекли?

– Ага, да, – нестройно ответили мы и пошли за Артемом на посадку.

Раньше на самолете «Ил-62» мне летать еще не приходилось. «Як-40» и «Ту-134» – вот и все, чего я уже опробовал. Очень хотелось посмотреть на новые «Ил-86» и два таких самолета я увидел на поле: они были просто громадны – как киты среди селедок. Я замер перед окном. Артем посмотрел на самолеты и сказал:

– Удобные машины, комфортные, только летают недалеко. Мы без пересадки на шестьдесят втором за двенадцать часов доберемся, а на этих сутки придется мучиться, да с пересадкой где-нибудь в Париже.

Пересадка в Париже! Я увидел, как загорелись глаза у подошедшего к нам Захара. И Артем тоже заметил.

– Не раскатывай губу, парень, – усмехнулся он. – Из аэропорта вас бы все равно никто не выпустил. А в посадочной зоне все международные аэропорты одинаковы. Если, конечно, дело происходит не в Африке.

Я несколько раз пытался рассмотреть будущее Артема, но всегда все было одинаково: после того, как он передаст нас в Гаване следующему в длинной цепи сопровождающих, мы о нем никогда больше не услышим. Так же как никогда больше не увидим Владимира Бора.

Первый советский межконтинентальный реактивный самолет «Ил-62» оказался внутри длинной тесной кишкой с двумя рядами строенных сидений – примерно как хорошо мне знакомый «Ту-134», но с добавочным посадочным местом с каждой стороны от прохода. А в остальном – ничего интересного.

Захар великодушно уступил мне место возле окна и около пяти часов вечера я увидел, как мы оторвались от земли, взмывая в небо навстречу неизвестности.

Артем сидел возле прохода и часто улыбался проходящим стюардессам.

Захар постоянно зевал, борясь с заложенными ушами.

Нас кормили в полете три раза. Дважды я вставал из кресла, чтобы просто пройтись по проходу, размять ноги и затекшую спину.

Едва ли не впервые за последние месяцы у меня появилось время подумать о происходящем. И первый вопрос, который я себе задал, был такой: почему мои «несгибаемые старики» мне поверили? Ведь они сами строили «Союз нерушимый»! Неужели выстроенная ими система не имела никакого запаса прочности, и они точно знали, что она рухнет? Тогда что они за строители, и не зря ли я им доверился? Ведь пока я научусь что-то делать сам, пройдет немало времени, и пока оно будет идти, я все буду делать так, как мне скажут – не без сопротивления, конечно, если увижу от действия негодные последствия, но все-таки не сам. Что двигало ими, когда они принимали решение? Почему они согласились на какую-то невнятную игру с отдаленными перспективами, вместо того, чтобы поговорить с теми товарищами, что остались во власти и удалить из Кремля явных предателей? Не хватало политического авторитета? Но если им не хватало, то каков же был вес в партии у тех, кто реально что-то решал? Или мы все-таки стали участниками какой-то хитрой интриги? Но тогда нас должны были держать при себе – к чему отправлять на край света идеальный детектор? Хотя, какой из меня идеальный детектор – все мои знания о будущем это лишь моя личная память и газетные статьи, объясняющие, что и как произошло. И тогда мои старики должны понимать, что реальной подоплеки многих вещей я просто не могу знать – потому что эта информация и в будущем для меня будет недоступна.

К примеру – был ли Горбачев «агентом влияния»? Как-то так устроена психология, что когда человека убедили в том, что дважды-два равно пяти, то даже разум оказывается бессилен этому убеждению сопротивляться. Я прибавляю два к двум, я раскладываю каждую двойку на единицы и складываю уже их, я каждый раз получаю ЧЕТЫРЕ, но я в это не верю, потому что убежден, что должно получиться ПЯТЬ. Так и с Михаилом Сергеевичем: человек ведет себя как вражеский агент, сдавая все достижения страны, ее народ и ее ресурсы, говорит, как вражеский агент, замазывая дерьмом все вокруг, хитрит и изворачивается как уж на сковородке – но вот, поди ж ты! Нет прямых доказательств, что ему за это заплатили, что его заставили и научили – и я свято верю, что он просто хотел как лучше, а получилось так, как получалось у российского посла в Украине, заслуженного газовика и вообще хорошего человека.

Находилась ли на самом деле наша страна в том предсмертном состоянии, выход из которого был возможен только через ту действительность, что была должна сложиться? Ничто вокруг на это не указывало: народ сыт-обут, ну да, не все всегда есть, случается дефицит какого-то товара вроде мыла или стирального порошка, но только для тех, кто не хочет ничего делать.

Про стиральный порошок нам на лекции рассказали байку, что исчез он потому, что понадобился советским доблестным войскам для устроения сейсмической атаки. Якобы с помощью насосов закачают мыльный раствор под землю – чтоб смазать всякие слои и тектонические плиты, потом подорвут в определенном месте килотонн двадцать и пошло-поехало сверхзмлятресение на всей территории вероятного противника! Мы посмеялись и попросили у лектора адрес пункта приема стирального порошка, чтобы принести хотя бы «жменю», чтобы помочь родимой армии и флоту. Он отшутился, сказал, что сам занял очередь, но движется все очень медленно, потому что советская власть ударными темпами вводит в эксплуатацию все новые и новые заводы бытовой химии на страх потенциальному противнику.

Может быть, мои «железные старики» просто знали цену своим товарищам, засевшим в Кремле? Готовых на что угодно, лишь бы остаться у кормушки? Надеюсь, когда-нибудь Павлов и Воронов меня просветят на этот счет. Вот кстати, когда я «вспоминал» о Павлове теперь – он все так же бросался с балкона на газон в октябре девяносто первого. А Воронов умирал на три года позже. Странно это.

Я знал, что уже очень скоро Союза не станет, но вот понимания причин этого невероятного будущего так и не приходило. Я то скатывался к полной убежденности в действиях вражеских агентов и предателей, то решал, что во всем виновата кривобокая экономика. Но, в условиях интеграции в СЭВ она и должна быть кривобокой – мы делаем турбины для ГЭС, а, к примеру, чехи или югославы – ботинки и вагоны для метро! Потому что это нормальное разделение труда: если у чехов получается лучше всех выделывать шкуры и быстрее шить ботинки – пусть они этим и занимаются! Зато взамен получат лучшие в мире самолеты и качественную сталь!

Вопросы крутились, роились, пересекались и смешивались в непотребную кучу, но ответов не было – мои догадки оставались только догадками, а знание не приходило. И я открывал шторку и смотрел на горизонт, необыкновенно красивый, подернутый бело-розовым пухом облаков, далекий и недостижимый – примерно как мое желание не допустить катастрофы.

Я знал, куда и зачем мы летим, знал, что Куба – просто место пересадки и сокрытия следов: после Гаваны, ставшей в эти дни настоящим Вавилоном, смешавшим все расы и национальности, мы перестанем быть Сергеем Фроловым и Захаром Майцевым. В Мексику полетят два финна – Антеро Мякинен и Тапан Мякеля – до следующей пересадки в Мехико, откуда вылетят в Даллас два американца: Закария Майнце и Серхио Саура.

Под этими именами нам предстояло прожить достаточно долго, чтобы окончательно с ними свыкнуться.

В остальном техническая сторона нашего предприятия представляла для меня пока еще темный лес: причина была все та же – я знал, как и что должно произойти в ближайшие тридцать лет, но не имел ни малейшего понятия о настоящих причинах грядущих событий.

Вместе с боксерами, к делегации которых были приписаны мы, на Кубу летели еще и волейболисты и ватерполисты – весь самолет был забит спортсменами и их тренерами, массажистами, докторами. Народ по большей части был молодой – немногим постарше нас с Захаром, между собой почти все оказались знакомы и поэтому, когда на десятом часу полета кто-то в передней части салона запел про пешеходов, бегущих по лужам, песню подхватили и все остальные пассажиры.

Мы летели над Атлантикой и весело распевали про голубой вагон. Артем морщился и пояснял, что почему-то нашим путешественникам сильно нравится петь песни из мультиков. Сам он молчал и все так же улыбался стюардессам, носящим воду по рядам.

Мы прилетели в аэропорт Гаваны имени кубинского поэта Хосе Марти в начале десятого вечера – часовая разница, составлявшая восемь часов, здорово растянула этот бесконечный день. Тропики обрушились на нас еще у трапа, сразу по выходу из самолета – несмотря на то, что по местным меркам уже была практически ночь, рубашка моментально взмокла и прилипла к телу, а от бетона, едва начавшего остывать, в нас ударила волна теплого воздуха. Я спускался по трапу последним из нашей троицы и смотрел, как Захар вытирает пот со лба, а Артем промакивает платочком свою плешь на темени. На их спинах тоже потемнели рубашки.

– Офигеть, – это были первые слова Захара, произнесенные на гостеприимной кубинской земле. – Как жить-то в такой жаре?

– Привыкай, парень, турецкая баня, только бесплатно, – порекомендовал Артем. Он повесил свою сумку на плечо и скомандовал: – За мной!

Похоже, здесь он бывал уже неоднократно: мы не стали дождаться, когда разгрузится вся делегация, а, пройдя таможню так же быстро как в Москве, направились куда-то через темный парк.

Свернув на одну из дорожек, мокрые от пота и влажного горячего воздуха, мы остановились под мотыляющимся под порывами ветерка фонарем и через полминуты возле нас с визгом – я даже немного успел испугаться – затормозил ярко-зеленый «Москвич-412».

Водитель – кучерявый мулат – выскочил на тротуар и бойко что-то затараторил. Артем выслушал его и сказал одно слово:

– Маньяна^[15].

Потом эта «маньяна – завтра» преследовала нас все время, что мы пробыли в Гаване. Кубинцы все дела делали через «маньяна».

Артем забросил вещи в багажник, велел нам полезать в машину и сам уселся рядом с Пабло – так звали нашего водителя.

– Сегодня переночуем у Пабло – его каса^[16] свободна, жена уехала к матери в Сьенфуэгос. Отдохнем, а завтра поедем устраиваться в гостиницу.

Пока мы ехали в Гавану, начался дождь – сначала в виде теплой мелкой мороси, а потом ливанул серьезно, заливая ветровое стекло так, что пришлось на пять минут остановиться – дворники не справлялись.

Еще минут через двадцать мы въехали в город. В темноте уже ничего не было видно, да и в тех узких улочках, куда нас привез Пабло, смотреть было не на что.

Мы начали выгружаться, когда, шлепая босыми ногами по лужам, у машины остановились две солидных матроны. Одна что-то спросила у нашего водителя, вторая предложила ему какое-то ведро. Пабло некоторое время торговался, они все смеялись, наш водитель сделал неприличный жест и получил за это шлепок черной рукой по губам, на что снова рассмеялся. Несколько раз прозвучало «маньяна». Потом он шлепнул по широкому заду болтливую хохотушку, достал из багажника воронку и вставил ее в бензобак – в ведре матрон оказался бензин. Взяв у водителя деньги, они ушли дальше по улице, а Захар долго смотрел им вслед – на хорошо заметные в темноте белые кружевные рубахи.

Место для сна нам отвели на втором этаже хибары – у раскрытого настежь окна. Артем поднялся еще выше – на крышу, где у хозяина нашлось еще одно удобное для отдыха местечко.

Вопреки ожиданиям, даже приняв по сто граммов знаменитого рома, сразу провалиться в сон не получилось – наверное, сказалась акклиматизация и резкая смена часовых поясов. Мы долго болтали с Захаром о наших впечатлениях, а потом он спросил, что станет с этой веселой страной после распада СССР.

– Фидель вытащит свою страну. – Ответил я. – Конечно, будет трудно, особенно в самом начале, когда в одночасье пропадет рынок для сахара и прекратится помощь братского Союза. Они потеряют очень много – едва не половину своего хозяйства и пятнадцать лет будут выползать из той ямы, в которой окажутся по милости нашего последнего Генсека, продавшего и страну и друзей – не глядя, оптом. Кубинскую революцию спасут пляжи, море, фрукты и медицина, равной которой нет ни у кого в регионе. И еще долго не появится.

– Я где-то читал, – сказал Захар, – что в начале пятидесятых Куба была более развитой страной, чем Япония.

– Япония в начале пятидесятых была после войны. После Хиросимы и Нагасаки, после того, как потеряла вообще все. Низкий старт.

– Чего? – заворочался Захар.

– Эффект низкого старта. Если мы имеем выпуск продукции ежегодно на 100 рублей, то выпустив в следующем году на 110, мы получим десятипроцентный прирост темпов, а если изначально была тысяча, то увеличив ее выпуск на пятьдесят рублей, мы в абсолютных единицах получим пятикратное превосходство над низкостартующим соперником, а вот в относительных он нас обгонит вдвое, потому что наш прирост будет лишь пять процентов. Вот с этим эффектом «низкого старта» и связано наше постоянное двукратное опережение темпов роста экономики над США, и постоянное при этом отставание в абсолютных величинах. Хотя, если бы эта гонка продолжалась достаточно долго – мы бы, конечно, догнали и перегнали.

– Это ты откуда знаешь?

– Пересечение линейных функций, алгебра, седьмой класс. – Ответил я. И отвернулся на другой бок, лицом к соседнему балкону, до которого при большом желании можно было, наверное, доплюнуть. – Давай спать, товарищ Майцев. Завтра понесет нас нелегкая на подвиги во славу отечества.

Он промычал что-то невнятное, потом отчетливо пожаловался, что кто-то его кусает за ногу и, побрыкавшись недолго, уснул.

Но нелегкая никуда нас не понесла.

Утром я проснулся от того, что Захар толкал меня в бок. Хотел громко возмутиться, но он зажал мне рот рукой и, сделав страшное лицо, показал глазами за прутья перил на соседний балкон – на тот самый, куда вчера мне так хотелось плюнуть.

На балконе, нисколько не стесняясь своей наготы, делала гимнастику совершенно голая, чернявая кубинка. Нет, она вовсе не была негритянкой или мулаткой – она была брюнеткой того жгуче-испанского типа, что может иметь только одно имя – Кармен.

Захар едва не забыл как дышать, пожирая глазами это зрелище. Он зашептал мне в ухо:

– Между прочим, я вот как с тобой связался, так ни разу ничего, а я же молодой еще, мне ни в монахи, ни в подвижники идти не хочется. Эх, знать как хотя бы здороваться по-испански, я бы ее удивил! Не ворочайся, Серый, спугнешь!

– Захар, успокойся уже! – Я потряс его за шевелюру. – Спроси у Пабло, что за девица, они наверняка…

– И-ээх, – выдохнул Захар, – это еще кто?

На балкон к гимнастке вышел такой же голый кубинец – жилистый и блестящий. Он облапил красотку и уволок ее внутрь дома, чем изрядно расстроил моего друга.

– Как с такими людьми можно социализм строить? – спросил меня Захар. – Они же несерьезные совсем: голышом почти по улицам скачут, поют все время, тьфу, срамота одна!

Я рассмеялся и встал:

– Если б ты был сейчас вместо этого Хосе или Хуана, все было бы в рамках приличий?

Захар почесал за ухом, тоже поднялся с матраса и рассудительно ответил:

– Ну я-то совсем другое дело! Я бы себе таких вольностей не позволил.

Артем уже не спал.

Мы позавтракали какими-то маленькими яйцами – размером вполовину от тех, к которым привыкли в Союзе, запили соком, выжатым при нас из разных фруктов.

Спустя еще час, проехав по исторической части Гаваны, налюбовавшись на изыски латиноамериканской архитектуры, обрызганные морем на набережной Малекон, мы оказались в гостинице – отеле, разместившейся в старинном особняке с ажурной колоннадой и внутренним двориком, где бродили какие-то местные павлины, орущие еще более противно, чем известные нам по мультфильму с бароном Мюнхгаузеном.

В остальном отель был вполне на уровне – чистый, опрятный, с доброжелательным персоналом. Под потолком каждой из трех комнат в нашем номере крутились огромные лопасти вентилятора, создававшие хоть какое-то движение воздуха. Захар обрадовался этим вертушкам так, словно были они самым производительным кондиционером. Он попросил сопровождавшего нас кубинца запустить вентилятор побыстрее, Артем с улыбкой перевел просьбу и в ответ мы услышали экспрессивное объяснение, в котором четко разобрали три часто повторяющихся слова: «электрисиста»^[17], «ромпио»^[18], и традиционная уже «маньяна». «Маньяны» в объяснении было больше всего.

– Переводить? – Ехидно спросил нас Артем.

– Завтра? – практически не сомневаясь в верности предположения, поинтересовался я.

– Завтра, – подтвердил Артем.

А кубинец улыбнулся во весь рот и дважды добавил:

– Маньяна, си, маньяна! Электрисиста ва асер бьен^[19]!

Кроме неисправного вентилятора в номере нашлись холодильник, телевизор – «Горизонт» и здоровенная микроволновая печь «Мрия МВ», которой ни я, ни Майцев пользоваться не умели.

Артем велел нам сидеть в номере. И, чтобы не скучали – подкинул несколько ярких журналов с картинками пляжей и бассейнов, а сам ушел в город, пообещав вернуться к ужину.

Через полчаса Захар, выключив бормотавший по-испански телевизор, вдруг заявил:

– Я понял, почему США страна успешная, а Австралия, населенная такими же англосаксами – так себе, ни рыба, ни мясо!

Такое заявление от него было для меня внове и я, отложив в сторону оставленный Артемом журнал, попросил:

– Давай-ка подробнее?

– Все просто, – вскочил из кресла Захар. – И там и там изначальное население – всякие преступники, отщепенцы, недовольные жизнью в метрополии, случайные люди. Но разница в том, что в Америку ехали те, кто не попался – уверенные в себе, наглые и успешные, решившие поменять жизнь по своей воле, а в Австралию – приговоренные к сроку, сломленные и забитые. Соответственно, альфа-самцы в одной стороне света, а всякие бэты и омеги – в другой. Естественный отбор и ничего более!

Если бы я не знал его уже давно, я бы подумал, что он это говорит всерьез, но, немножко зная его любовь к провокациям, эпатажу и словоблудию я просто отмахнулся:

– А расстояния и открытие Австралии на двести лет позже, здесь, конечно, совершенно ни причем.

– Это ерунда, – сказал Захар. – Ну их в задницу! Я еще вот что заметил: когда смотришь на карту Европы, то четко видна граница между северными – богатыми странами и южными – победнее. Сначала я думал, что во всем виноват климат, но после того, как ты мне рассказал о его влиянии на производство, я стал искать другой фактор!

– И-и-и-и? – Мысленные упражнения Захара всегда были занятны.

– И я его нашел! Все дело в том, что люди живут и действуют согласно некоторой жизненной философии. У нас это марксизм-ленинизм, а у них?

– У них нет марксизма-ленинизма, – ответил я. – И южные испанцы и северные голландцы в него не верят.

– Вот! – Воскликнул Захар, подпрыгивая с кресла. – Вот оно! В-е-р-а! Посмотри: Англия, Голландия, Германия, Швеция, Швейцария, Норвегия – богатые. Испания, Португалия, Италия, Румыния, Венгрия, эти две последние социалистические просто как иллюстрация – так вот эти все – бедные! По крайней мере, до войны было так – пока не пришел социализм. Почему? Что их объединяет, кроме географии? Вера! Религия! На юге утвердились католики, которым богатство дает Бог и при этом не очень-то любит богатых, а на севере – протестанты, добывающие богатство сами и за это сильно любимые тем же самым Богом! Понял?

– Как-то не очень…

– Ну вот смотри: если за успех в деле тебя окружающие похвалят – ты станешь его делать вдвое усерднее, потому что будешь выглядеть в их глазах достойно! А если они станут тебя ругать и обещать тебе кары небесные, не думаю, что у многих найдутся силы продолжать начатое.

Я задумался. Какой-то смысл в его словах был, но скорее всего, как это всегда бывает, сработали сразу несколько факторов, сделав мир таким, каким мы его видим. Как странно все переплелось: народы, исторически оказавшиеся на богатых урожаями землях с теплым климатом, так и оставались агарариями, придумавшими подходящую для себя религию – к чему стремиться, если Бог все дает? Зато тем, кому выжить и прокормиться было труднее, пришлось эту религию переделывать под оправдание своих потребностей и возможностей развиваться. Бог у них, конечно, один, но он такой разный.

Захар замер у окна: красавица ничуть не хуже утренней Кармен поливала цветы на клумбе во дворе. Она была одета, но все равно являла собой тот самый вид соблазнительных женщин, против которого Майцев устоять не мог никогда. А когда она случайно – или намеренно – разве их можно понять? – облила себя водой из шланга, Захара прямо-таки затрясло!

– Слющий, – воскликнул он с каким-то неправдоподобным грузинским акцентом. – Нас сюда зачэм привэзли, э? Испитыват мое цэломудрие, да? Я тыбе и без испитаний скажу, что товарищ я нэ стойкий! Серий, скажи ей, чтоби уходыла! Да, так скажи! А то, мамой её клянус, будэт нам всэм дипломатический скандал, да!

Я рассмеялся и бросил в него подушкой. Минут двадцать мы валяли дурака, придумывая способы мести этой Кармен за то, что она такая красивая. Сошлись на том, что полтора десятка вопящих сосунков будут для нее достойной карой.

Артем на самом деле появился к ужину. Мы видели как он приехал на «Москвиче» Пабло, хлопнул дверью и пошел к отелю – потный, как все приезжие в этой стране и раздраженный. Мне уже казалось, что кроме живого участия на его лице иных эмоций написать невозможно – даже когда он «учил» Захара, то делал это с видимым желанием помочь человеку разобраться в ситуации. Но на ужине он был скуп на слова и жевал с отсутствующим видом – я сам так делал, когда был поглощен какой-то практически невыполнимой задачей. Было заметно, что ему очень хочется посвятить нас в проблему, но что-то мешает.

Когда мы поднялись в номер, он все-таки решился.

– Планы немножко поменялись, – сказал он. – У нас нет недели, переправляться в Штаты станем завтра к полудню. Из Гаваны в Мехико, а там вас встретят. Пересадка на рейс до Далласа в том же аэропорту. Американские документы на вас должны передать там.

Я даже обрадовался, что скоро со всеми этими полетами будет покончено и появится хоть какое-то постоянство. Жить в чужих домах, постоянно кушать приготовленную неизвестными руками еду – то еще удовольствие. За свои двадцать лет мне не часто приходилось уезжать из дома и, хотя в мечтах мне хотелось побывать всюду, реальные путешествия заставляли меня немного нервничать. Мне было неуютно спать в незнакомых местах. Чувство временности и собственной чужеродности в таких местах вызывали тоску. А может быть, это и была начинавшаяся ностальгия?

– Вот вам, парни, ваши паспорта. – Артем сунул мне в руки две темно-синие книжицы «Suomi passi»^[20] – С визами в Мексиканские Соединенные Штаты. Все, как положено. Заучите имена, места рождения, проживание и прочее. Говорить с завтрашнего утра только на английском. А это, – в его руке появился маленький пакетик, – деньги на первое время. Здесь по тысяче американских долларов на брата. Должно хватить в любой ситуации. Что делать в случае возникновения чего-то непредусмотренного – вы проинструктированы. В аэропорту вас встретит некий Альварес. Кто это такой – я не знаю. Он работник аэропорта. Собирайтесь потихоньку.

Мы так и не посмотрели на Гавану, как рассчитывали.

– Надо сигар купить, – загорелся Захар. – Я слышал, что американцы очень любят здешние сигары, но из-за своего дурацкого эмбарго не могут торговать с Кубой! Дефицит, однако!

– Забудь, – оборвал его Артем. – Ты не турист. К побывавшим на Кубе там относятся с подозрением. А нам лишнее внимание вообще ни к чему.

– Жаль, – пробормотал расстроенный Захар. – И ром нельзя?

– И ром нельзя. Вот будешь возвращаться – прихватишь папаше и сигары и ром.

На следующее утро прощание с Артемом вышло каким-то скомканным: после регистрации на рейс он легонько ткнул меня кулаком в плечо, я ответил тем же, мы с ним обнялись и я отступил, уступая Захару место для прощания. Майцев просто пожал Артему руку и быстрыми шагами пошел к выходу на посадку. Наш опекун усмехнулся и, помахав мне на прощанье, отошел к большому окну – проследить за нашей посадкой на самолет.

А самолет, поданный на рейс – самый настоящий американский «Боинг» мексиканской авиакомпании «Мексикана Эйрлайнз», не вызвал во мне ожидаемого трепета. Ничего особенного я в нем не увидел – старый, с облезшей местами краской, похожий на распухший «Ту-154» – тоже три двигателя, хвост с крылышками наверху. Самолет как самолет. А внутри так и еще теснее, теснее, чем тот «Ил», на котором мы прилетели в Гавану. В общем, не произвел на меня впечатления образец американского авиапрома.

Мы летели в страну, которая стала испытательным полигоном для тех сил, что приняли самое деятельное участие в уничтожении Союза. Аграрная страна, разбогатевшая на нефти в 60-е и 70-е, доходы от которой составляли до трех четвертей бюджета страны, строившая какую-то странную конструкцию из социализма и капитализма под контролем государства – примерно как в России спустя двадцать лет или в Китае через десять, в одночасье оказалась разорена упавшими ценами на рынке нефти. Пока «черное золото» обеспечивало постоянный доход стране, социальноориентированное правительство много и с удовольствием кредитовалось на любых условиях, лишь бы сохранить социальные завоевания. Но пару лет назад доходы государственных нефтяных компаний упали, и вдруг оказалось, что Мексика должна ежегодно выплачивать внешним кредиторам проценты, равные или даже превосходящие размер всего ее экспорта.

И дальнейший путь был похож: восстановительные кредиты МВФ^[21], выполнение рекомендаций кредиторов, либерализация цен, приватизация авиакомпаний, банков, нефтянки (в основном НПЗ^[22] и предприятия нефтехимического комплекса – добычу оставили за государством), появление сотен нуворишей и даже самый богатый человек мира будет местным олигархом. Большая часть перерабатывающих мощностей досталась тем, кто мог предложить деньги; не только в казну, но и устроителям приватизации. В конечном итоге хозяевами НПЗ стали по большей части американские и европейские компании. Вслед за ними пришли «инвестиции» – «Форд», «Дженерал моторз», «Сити-банк», и прочие макдональдсы спешили вложиться в «перспективный большой рынок». Суть этих «инвестиций» свелась к размещению в стране «отверточных» предприятий^[23], выжимание из населения тех невеликих доходов, что все-таки оставались в стране после продажи нефти и вывоз их американским акционерам. Всё верно, всё, как и везде – бедные должны оплачивать свою бедность. Спустя десять лет разразился новый мексиканский кризис, вызванный присоединением Мексики к «клубу богатых стран», контролем над инфляцией и невозможности развиваться без притока внешнего капитала, страна стала полностью зависимой от планов «Большого соседа».

Здесь так же как в будущей России соседствовали запредельная роскошь и необыкновенная бедность. Несколько сотен богатейших семей владели половиной богатства страны. Половина населения не владела ничем – включая собственные судьбы. И кризис следовал за кризисом, потому что решение одной проблемы сразу создавало другую. И все эти решения создавали лишь внешним «инвесторам» условия для выжимания мексиканской экономики досуха – не позволяя стране подняться выше определенного ей места в мировой табели о рангах.

Я смотрел на море под собою и тихо свирепел. Я из шкуры вывернусь, но не допущу такого будущего для своей страны!

Перелет был короток – всего три с половиной часа, и почти все время проходил над Мексиканским заливом, о чем мне сообщил приткнутый в спинке переднего кресла журнал.

Когда мы оказались над сушей, едва ли не сразу стало заметно, как под нами вздыбилась горами земля. Небо было безоблачным и прозрачным, и вид открывался сказочный – длинная полоса побережья с частыми песчинками поселений, собравшиеся гигантскими складками горы, покрытые выгоревшей растительностью.

Мехико поражал своими размерами: мне показалось, что мы летели через него едва ли не полчаса. Он расползся по горам гигантским малоэтажным спрутом, истыканным иглами высоких дымящих труб.

Аэропорт, к моему удивлению, оказался расположен едва ли не посреди города: прямо вокруг него повсюду виднелись жилые дома, улицы, магазины, пробки на перекрестках, редкие пальмы. Все было какого-то невзрачного пыльно-желтого цвета, и только небо – пронзительно-синее.

Вопреки ожиданиям, высота в две с лишним тысячи метров над уровнем моря, на которой располагался Мехико, никак не отразилась на нашем самочувствии. Опасения Захара, высказанные перед выходом на трап, оказались надуманными.

Нас встретил седой креол неопределенного возраста. Такому можно легко дать и тридцать лет и шестьдесят. И при этом непременно ошибиться. Назвался он Альваресом. На очень медленном и правильном английском он объяснил нам, что должен забрать у нас прежние документы и отдать новые.

Все три часа до нашего отбытия он пробыл с нами – словно и не было у работника аэропорта никаких дел, кроме сопровождения двух туристов. Он постарался рассказать все о своей стране: от революций и двух мексиканских императоров до состояния футбольной сборной, чем изрядно развлек Захара. Я же, напряженный и собранный, никак не мог успокоиться и пропустил его болтовню мимо ушей. Не успев побыть финном, я скоро стану американцем и должен буду пробыть в этой роли достаточно долго – это давило на нервы. К тому же сразу после посадки самолет немножко тряхнуло: как объяснил Альварес, землетрясения в этой части страны случались по нескольку раз ежедневно, но очень редко они вызывали какие-либо разрушения. Мне же, помнившему по рассказам старших разрушенный Ташкент и Газли, каждую минуту грезились провалы в земле и падающие здания.

Словом, когда нас поднял в небо «Clipper Mexicana» – «Боинг-737» в раскраске Pan Am, меня уже сильно колотило – до дрожащих рук, и Захар почти насильно заставил меня выпить таблеткууспокоительного. Я уснул. Чтобы проснуться уже на американской земле, где буду изо всех сил стараться ухудшить ее будущие перспективы.

Глава 8

– Эй, парни, как вы смотрите на то, чтобы выпить сегодня вечером пива? – Так спрашивал нас каждый день дядя Сэм, на ранчо которого неподалеку от Франкфорта мы расположились, став для его соседей двумя племянниками с Аляски.

Такое предложение звучало от Сэмюэля Батта очень часто, и мы уже совсем не удивлялись размеру его отвислого брюха, штанам, в которые легко могли поместиться вдвоем, трем подбородкам и постоянно потному лбу.

Накануне нашего приезда ему исполнилось пятьдесят пять лет, был он одинок: недавно похоронил жену, а сын погиб во Вьетнаме в последний год пребывания там американцев. Еще где-то в Сиэтле жила старшая дочь, но отношения с ней испортились по причине сильных политических разногласий. Все дело в том, что раньше Батт жил в Нью-Йорке, держал небольшой бар на двадцать третьей улице и был коммунистом. Да и как не быть коммунистом, если над твоим заведением находится штаб-квартира американской коммунистической партии, а за столами в баре постоянно сидит десяток-другой идейных борцов с капиталом? Вот и Сэмюэль Батт проникся учением товарища Маркса и даже когда-то давно был лично знаком с Гасом Холлом – главой коммунистов США! А теперь время от времени оказывал содействие старым единомышленникам.

Поэтому, когда его попросили ненадолго приютить у себя двух парней, он не стал отказываться – переносить одиночество в его возрасте, если никогда прежде не жил один, достаточно сложно.

Батт уже четыре года как отошел от политической активности – вместе с Моррисом Чайлдсом, доверенным лицом которого был. Он часто с восхищением рассказывал о своем боссе, весомом человеке в КП^[24] США, двадцать лет мотавшимся по миру в поисках финансирования для своей партии. Все успехи коммунистов в Штатах Батт связывал с деятельностью этого человека, убедившего лидеров из Москвы и Пекина вложить в развитие американского коммунистического движения десятки миллионов долларов. Но после того, как восьмидесятилетний Чайлдс сообщил товарищам, что к нему подбирается ФБР, ему было рекомендовано уйти на пенсию. Вслед за ним отошел от активных дел и Сэмюэль Батт.

Я не стал говорить добродушному толстяку, что Моррис Чайлдс, второй человек КП США, ее «министр иностранных дел» и, по совместительству, «министр финансов», пользующийся безусловным доверием Суслова и Пономарева, двадцать лет был агентом ФБР, вводящим в заблуждение коммунистов по обе стороны океана. Это лично ему в руки передавал деньги Павлов.

Если б я знал в Москве, что с этим человеком мне предстоит косвенно пересечься, я бы непременно рассказал о его «подвигах», а здесь мне бы никто из тех, с кем я имел возможность познакомиться, не поверил бы никогда. Да и напутствие Павлова однозначно трактовалось как «всячески скрывать свои способности от посторонних». Здесь жаловаться на Чайлдса было попросту некому – ничем невозможно объяснить свою информированность. А мое слово против слова героического подпольщика – даже не пыль, нечто гораздо меньшее.

Видимо, труд своего помощника Чайлдс считал заслуживающим хорошего вознаграждения, а может быть, источники достатка были другими, но как бы там ни было в прошлом, к моменту нашего появления дядя Сэм обзавелся приличных размеров хозяйством, где выращивал табак, сою и кукурузу, и для собственного удовольствия совсем немножко разводил лошадей: десятка три-четыре бродили по лугам его земли.

А еще у Батта всегда было много пива – в обед, вечером и обязательно на ночь. Частенько напиваясь, он начинал мечтать, как выставит однажды своих «лошадок» на скачках «Кентукки дерби» и, конечно же, они привезут ему к финишу Гран-при.

Захару такое существование было в тягость. С его холерическим темпераментом спокойная, размеренная жизнь воспринималась как наказание. Ему хотелось уже завтра начать переворачивать мир наизнанку, крушить и доказывать всем свою исключительность. Он едва себя сдерживал тем, что каждый день старался уработаться до потери сознания. Да и то ежевечерне начинал жаловаться, что устал от неизвестности и делиться опасениями, что мы доверились не тем и теперь нас попросту выперли из родной страны, и мы окончим свои дни, ковыряясь в грязи посреди штата Кентукки. А я подшучивал над ним и ждал человека, что привезет мне привет от Сомовой Юленьки.

И он появился в конце октября. Когда целыми днями лились со свинцового неба дожди, хотя нам с Захаром уже хотелось снега. Но снег в субтропиках выпадает редко.

Мы с Захаром ковырялись с утра в сломавшемся тракторе, нужно было запустить его до вечера – дядюшка Сэм сказал, что он понадобится ему на днях. Сам он уехал на какую-то местечковую ярмарку, и ждали мы его только к ночи. Причину поломки обнаружили достаточно быстро. Мне даже не пришлось напрягать свою «память»: топливный насос не желал запускаться. Я пошел в сарай поискать замену – у запасливого Батта при большом желании можно было найти и комплект ЗИПа для синхрофазотрона. А когда вернулся, увидел, что Захар о чем-то разговаривает с веселым мужиком в деловом костюме, чем-то похожим на Гаррисона Форда – мы недавно посмотрели-таки «Звездные войны». Рядом с нашим трактором стоял красный «Додж-Дарт».

Приезжий что-то рассказывал, посмеиваясь при этом, а Захар хмурил брови.

Заметив меня, гость раскинул руки:

– Серхио, как я рад тебя видеть! – однако идти по размокшему от дождей двору не решился, побоявшись испачкать свои блестящие туфли.

Я подумал тогда: «С чего это незнакомый человек настолько рад меня видеть?»

Но, когда подошел ближе, он протянул руку и сказал:

– Меня зовут Чарли Рассел. Я привез вам привет от Юленьки Сомовой и Валентина Аркадьевича Изотова. – Имена были произнесены по-русски – без акцента. – Я буду вашим техническим консультантом. Все, что касается организационной работы в этом проекте – можно свалить на меня.

Я так устал ждать этой фразы, что даже не поверил сначала в то, что услышал. Рассел повторил и только после этого я протянул ему руку:

– И я рад, Чарли!

Захар взял у меня из рук насос, бросил его под капот трактора и втроем мы пошли в дом. Вернее, мы с Майцевым пошли, а наш гость поехал на своем франтоватом «Додже».

Спустя полчаса, попивая чай с пончиками (Сэм каждое утро начинал с приготовления двух десятков этих надоевших нам хуже горькой редьки пончиков), Чарли говорил:

– Мне поручено создать такой механизм взаимодействия с главными фондовыми и валютными площадками, который бы позволил скрыть истинного владельца бумаг и кэша^[25]. И я это сделаю. Мне только нужно время на подготовку. Месяца три, скажем. Есть несколько сложностей в техническом плане, но вроде бы с ними можно бороться. Насколько я понял, парни, управлять активами будете вы?

– Не совсем так, – помня предостережения Павлова, возразил я. – Мы просто те, кто будет передавать вам инвестиционные распоряжения.

– Зачем такая сложная схема? – спросил Чарли как бы сам у себя.

– Наверное, тот, кто ее придумал, на что-то рассчитывал, – пожал плечами Захар. – Они же ничего в простоте не сделают – все с умыслом.

– Чудные дела творятся в нашей синагоге, – вздохнул Чарли. – Трудно вот так работать, не зная толком, кто стоит за твоей спиной. Ладно, главное, деньгами нас не обидят, а если есть деньги, то в этой стране решить можно вообще все.

Меня очень тревожило, каким образом к нему попали деньги от Павлова и я просто об этом спросил.

– Не волнуйся, Сардж, – ответил Чарли. – Я в этих делах не новичок. Первые пара сотен – просто наличка. Если речь зайдет о больших деньгах – мы найдем способы легализовать эти суммы.

Рассел допил чай, поблагодарил нас за вкусные плюшки и сказал, что ему уже пора ехать. За окном опять собирался дождь и он боялся, что дорогу может размыть. Чарли оставил нам визитку, но пообещал звонить сам каждую неделю, чтобы держать в курсе дел. Еще он передал привет Сэму, с которым, оказывается, был знаком прежде. И вот здесь я испугался. Потому что в мозгу быстро выстроилась цепочка Рассел-Батт-Чайлдс-ФБР. Если бы в этот момент я не завязывал свои ботинки, стоя в соответствующей позе, он бы увидел мое выражение лица и наверняка потребовал бы объяснений.

Если для отошедшего от дел Батта просьба старого приятеля по партийным делам дать приют двум юным лоботрясам могла показаться совсем не странной, то в случае знакомства Рассела с Чайлдсом и посвящения того в цель нашего прибытия – у ФБР непременно должны были бы появиться вопросы.

– А вы, Чарли, с дядей Сэмом давно знакомы? – Стоя вниз головой, изображая борьбу с неуступчивым узлом, спросил я.

– Я с Сэмом? Да пару лет. Нас познакомил, – я напрягся, – его младший брат. Точно, вот как Сэм переехал сюда из Нью-Йорка, так Джимми все хотел нас познакомить, а вышло только спустя еще год.

– Так вы не были с ним знакомы по его партийным делам? – уточнил я.

– Это когда он в банде Холла геройствовал? Не, – усмехнулся веселый Чарли, – я к ним никакого отношения не имею. Я из другого ведомства.

Я почувствовал себя Сизифом, которому больше не нужно толкать перед собой камень.

– А почему вы называете организацию Холла бандой?

Рассел рассмеялся:

– Вам знакомо слово рэкет?

– Конечно. Вымогательство.

– Тогда вы меня поймете. Гас Холл занимается в отношении нашей с вами страны самым что ни на есть рэкетом – вымогает деньги под обещания активной работы, но максимум на что его пока хватало – имитировать раз в четыре года участие в президентских выборах. И повелось это еще со времен Эрла Браудера, провозгласившего, что учение Маркса не действует на американской земле. Вот так вот. Впрочем, наши начальники наверняка имеют от него какой-то иной прок. Например, я полагаю, несколько тысяч добровольных идейных сексотов и пропагандистов стоят тех небольших денег, что достаются верхушке. Может быть, и еще есть какие-то резоны. Но Сэм не знает, чем занимаюсь я. Я для него – просто хороший знакомый, если вы об этом.

Мне не понравилось его объяснение. Это только слова, причем слова человека, которого я не знал прежде, и на которого не имел никаких способов влияния. Если он меня прочувствовал и сейчас наврал, то весь наш замысел не стоит и копейки. Хотя, если хорошенько подумать, ничего, кроме незаконного пересечения границы, нам пока предъявить не могут. Не смогут, даже если мы примемся баловаться на бирже. Не смогут, даже когда мы станем очень успешными инвесторами. Не смогут до тех пор, пока наши действия не станут для них угрозой. А до того можно работать. Главное, чтобы… неожиданная мысль пришла мне в голову, но обдумать ее я решил позже.

– Это хорошо, – резюмировал я. – Тогда будем ждать вашего звонка?

– О-кей, парни, я через недельку позвоню обязательно, а, может быть, и наведаюсь.

Мы вышли на высокое крыльцо – проводить гостя и, едва его «Додж» мигнул задними огнями, сворачивая на дорогу, Захар обернулся ко мне:

– Что-то не так?

– Кажется, Захарка, мы влипли, – ответил я. – В бывшем руководстве местных коммунистов сидел агент ФБР. Старый знакомец Павлова. Если Георгий Сергеевич устраивал наше размещение здесь через него, а это очень вероятно, то мы с тобой…

– Как два оленя на стрельбище, – закончил за меня Захар.

– Примерно, – согласился я. – Нас ведут от самого Шереметьева и ждут, когда мы себя проявим. Судить за игру на бирже нас не смогут – этим занимается все население Америки, а вот удалить с поля за излишнюю удачу и, по крайней мере, постараться выяснить, чем она вызвана – могут вполне. А если верить этому Расселу, то еще у нас есть великолепная возможность завалить независимую агентуру – когда через нас они выйдут на него. Сейчас он просто знакомец Сэма, но стоит ему появиться здесь еще пару раз и они свяжут концы вместе.

– Нужно срочно задействовать запасной канал связи! – Предложил Захар. – И что говорит твоя «память»?

– Похоже, ситуация выбора нам не оставила. Только сначала мы узнаем у Сэма, кто нас к нему поселил? А сейчас пошли доделывать трактор.

Мы провозились с топливным насосом до самого вечера и, не будь навеса над трактором, вымокли бы насквозь.

Вечером приехал донельзя довольный Сэмюэль Батт. Ему удалось продать три четверти табачного листа по очень хорошей цене какому-то «глупому немцу» из «Браун энд Вильямсон», бывшей самой крупной компанией-производителем сигарет в этих местах.

– Правда, пришлось дать этому пройдохе двести баксов, чтобы он остановил свой выбор на моем листе, а не поехал закупаться дальше вниз по реке. – Расплывшись в усмешке, сообщил Батт. – Все хотят жить! Зато он взял лист для своей компании по очень хорошей цене. Для меня хорошей.

По этому поводу толстый Сэм набрал в два раза больше пива – чтобы достойно отметить «удачную сделку». Он принципиально не пил местный бурбон, полагая, что нормальный человек должен напиваться медленно, а не как принято у здешних – пять стопок и «собираемся надавать по рогам этим козлам из Вирджинии!»

Я видел, как нервно сглотнул Захар – его уже мутило только от одного слова «пиво». Но я сам увидел в этом хороший повод поговорить с дядюшкой Сэмом по душам.

Усевшись перед телевизором RCA^[26] – если бы не три буковки под динамиком, я бы принял его за старый «Изумруд» – мы занялись обсуждением политики нелюбимого Баттом Рейгана. На экране мелькали новости и Сэм иногда тыкал жирным пальцем в сторону меняющихся кадров, показывая очередную иллюстрацию своим рассуждениям:

– Смотрите, парни, чего сделал со страной этот комедиант! Этот долговязый актеришка! Бездомных все больше и больше, но налоги для богатых он снизил в три раза! При этом расходы на оборону увеличил в полтора – понятно, кто-то же должен защищать собственность папаши Моргана^[27] или Шиффа^[28]. Конечно, на самом деле и русские могли бы вести себя куда спокойнее, – Захар едва не полез спорить о миролюбии Советского Союза, но я придержал Майцева. – Могли бы и не лезть в Афганистан, Анголу, Сальвадор и не мешать нашим идиотам набивать себе шишки во Вьетнаме. Глядишь, и Гарри был бы жив. Он ведь хороший парень был, мой Гарри. В бейсбол играл так, что…, – дядюшка Сэм горестно вздохнул и открыл следующую бутылку, чтобы опустошить ее в три могучих глотка. – Мог бы жить долго. Ну да ладно, видно, смерть моего сына кому-то была нужна. Надеюсь и их дети сдохнут для чьей-то пользы! Вот, смотрите, опять показывают старину Ронни! Лезет, лезет на второй срок. И ведь изберется, засранец! Да и как ему не избраться, если в противники ему наши деляги с Уолл-стрит назначили неудачника Мондейла, а в помощницы ему запихнули бабу!! Бабу в вице-президенты! Где это вообще видано? Как там зовут эту крашеную сучку?

– Джеральдин Ферраро, – напомнил Захар – он по старой привычке старался следить за политическими событиями.

– Точно, Ферраро! – Сэм, размахивая руками, плеснул пивом на стол, – а, черт! Вспомнишь ведьму – и на тебе! И пиво разлил и стол испачкал! Да и насрать на него! Зак, мальчик, притащи из холодильника еще одну упаковку «Бада»! Убираться завтра станем, да, Сердж?

Мне пришлось согласно кивнуть.

– Вот и хорошо, а пока Зак возится с пивом, будь добр, принеси мне мою сигару? А старый Сэм расскажет тебе, почему нельзя верить этому долговязому шуту.

Он курил только флоридский «Padron» из никарагуанского листа. Считал, что эти сигары сильно недооценены, и никто не понимает их настоящего достоинства.

Пыхнув облаком дыма, дядя Сэм благодарно кивнул и продолжил:

– Я ведь почему не хожу в забегаловку к рыжему Джейку уже два года? Да потому что с тех пор, как он стал платить в год налогов на тысячу триста баксов меньше, он сделался совершенно невыносим. Теперь там только и разговоров о том, как старый Ронни поднимет нашу страну из дыры, в которую ее загнали эти недоумки-демократы! А по мне – так они все недоумки, выжимающие из нас последние соки! И если сегодня с тебя берут на эту тысячу баксов меньше, то будь спокоен – они уже все посчитали и знают, что через три года ты сам отдашь по тысяче сверху на каждую оставленную тебе! Ха-ха-ха, – его объемный живот заходил ходуном. – Вы представляете, парни, Джейк и его дружки на самом деле верят, что в этой стране что-то делается для их пользы! А Ронни старый жулик! Он ведь зачем начал всю вот эту свою бодягу пятнадцать лет назад? Чтобы услужить своим хозяевам! Вы видели, во что он превратил Калифорнию пока сидел там почти десять лет в губернаторском кресле? Слов нет, для бизнеса это местечко сейчас самое годное! Но для простых работяг оно стало настоящим адом! Мне рассказывал двоюродный брат Мэг, – Мэг – это покойная жена Сэма. – Говорил Сонни, что работы не стало, выплаты безработным снижены до самого предела, образование стало стоить как новый самолет у Макдоннела^[29]. И все это делается под соответствующую политику нашего Федрезерва^[30] – они старательно борются с инфляцией! Конечно, страна будет голосовать за них! Если до Ронни и Волкера люди теряли от инфляции по десять процентов в год – еще один налог, то сейчас всего четыре! А при годовом доходе в двадцать пять тысяч это худо-бедно, но две тысячи сохраняется! Вот и выходит, что вроде как, облегчая людям жизнь сейчас, их заставляют принимать новые правила игры: ухудшение образования, отсутствие гарантий на обеспеченную старость, мерзкое медобслуживание. И все это для того, парни, чтобы снизить дефицит бюджета! Так он говорил. Вместо этого мы имеем постоянно растущий долг, достигший уже двух триллионов! Это сокращение расходов? Моррис мне все это четко разложил по полочкам еще в восьмидесятом, когда Ронни только рвался к власти. И я вспоминаю о том, что мне говорил Моррис, смотрю на то, что происходит вокруг и делаю правильный вывод: Чайлдс, черти его задери, прав!

Он очень кстати вспомнил Морриса Чайлдса и поэтому я решил влезть в его затянувшийся монолог:

– Сэм, а ты давно с ним виделся?

– С Моррисом? Нет, что ты! Он в своем Чикаго из лечебниц не вылезает. Старый уже.

– Значит, есть денежки у пламенного коммуниста, – съязвил Захар. – На лечение?

– Ты, малый, Морриса не трожь! – посоветовал Сэм. – Если бы ты так поработал для Коминтерна^[31], на твое лечение деньги бы тоже нашлись. Хоть и говорят, что он из русских, но работал как самый стопроцентный американец!

Захар открыл еще одну бутылку и протянул ее Батту.

– Значит, у нас никак не получится встретиться или поговорить с этим легендарным человеком?

– Нет, парни, – отмахнулся дядя Сэм, – даже не уговаривайте. Я года три назад сунулся было к нему, проведать, подбодрить, так на меня его родня так наорала, что больше я туда, несмотря на всю нашу былую дружбу – ни ногой!

Мы с Захаром переглянулись и лицо моего друга немного просветлело.

– Совсем забыл, – шлепнул я себя по лбу. – Заезжал какой-то Чарли Рассел, велел передавать привет.

– Чарли? Этот пройдоха? Пусть свой привет себе в… запихает куда-нибудь! – Неожиданно резко отреагировал Сэм.

– Странно, нам он показался нормальным человеком.

– Как может быть нормальным главный в округе сторонник Рейгана? – Возопил Сэмюэль Батт так громко, что задребезжали стекла в окнах. Он вскочил на ноги и воздел руки над головой: – Как?! Как он может быть нормальным?! Он же спит и видит, как наши денежки становятся его денежками! Тоже мне «нормальный человек»! Вы бы еще Сатану нормальным человеком назвали!

– Он отзывался о тебе очень хорошо.

– Да? – Сэм осекся, растерянно отряхнул штаны от чипсовой крошки и сел.

Мы с Захаром уже давно вычислили, что Сэмюэль Батт – человек очень зависимый от чужого мнения и стоит его немного похвалить и можно вить из него веревки. Главное, чтобы он чувствовал себя нужным и незаменимым. Чтобы к его мнению прислушивались и с его суждениями считались – и тогда он становится покладистей вьючного мула. Мы это заметили и беззастенчиво пользовались.

– Еще бы он говорил обо мне плохо, – Сэм огладил свое гигантское брюхо, но подробностей сообщать не стал. – Приедет еще без меня – чаю ему налейте. С пончиками.

В следующие два часа мы рассказывали нашему хозяину о том, какие обильные снега выпадают на Аляске, как любят эскимосы «огненную воду» и куда делось золото Клондайка, фантазируя при этом сверх всякой меры. Американцы в глубинке вообще были странно образованы – они знали все, что можно знать о своем деле и ничего о том, что происходило вокруг. Сэм (если не брать в расчет его политической ориентации) в этом ничем не отличался от своих сограждан: он очень натурально удивлялся откровенному бреду про медведей в три человеческих роста. Слушал с вежливым интересом про собак-хаски, могущих как верблюды неделями таскать за собой нарты по снежной пустыне без всякой еды. Радовался как ребенок ежедневным прогулкам алеутов на Чукотку в Советский Союз за бесплатной водкой. И всякой прочей ерунде, принимая все, измышленное Захаром, за чистую монету. Он хлопал себя по жирным ляжкам и предлагал выпить за то, что гений белого человека изобрел «Винчестер» и «Кольт», чтобы дать несчастным аборигенам возможность противостоять лютым медведям-людоедам.

И сам выпивал за это больше всех.

В конце концов, он начал икать – долго, глубоко и неостановимо. Каждое его икание мы сопровождали громким смехом в три глотки, чем еще сильнее заводили беднягу. Остановило икоту только появление любимого сериала.

По телевизору к этому времени уже запустили «Санта-Барбару» и Сэмюэль Батт оказался почему-то в числе ее самых горячих поклонников. Он даже хотел купить видеомагнитофон, чтобы записать все серии и просмотреть их «спокойно, без спешки и суеты», но каждый раз откладывал это приобретение на следующие выходные, когда непременно соберется посетить «Луйвилл».

– В нашей-то дыре – Франкфорте такого днем с огнем не сыщешь! – Часто говорил, тяжко при этом вздыхая, Сэмюэль Батт.

С началом очередной порции приключений непутевых Кэпвеллов, убивших несчастного Ченнинга^[32], он велел нам помолчать, а лучше того – идти спать, чтобы завтра с утра заниматься делами, а не стонать «как три похмельных носорога».

Нам самим хотелось того же: день выдался нервным и удачная его развязка буквально опустошила наши организмы. Снотворный эффект от пива оказался силен как никогда и уговаривать нас дважды Сэму не пришлось.

Утром, пока толстяк спал, хрюкая в своем кресле – он так и уснул с включенным телевизором, мы с Захаром успели обсудить вчерашний разговор и пришли к выводу, что прямой опасности пока нет, но нос нужно держать по ветру.

Я стал почаще вглядываться в наше будущее, но, как обычно, видел только Захара. У него все было хорошо. Относительно хорошо. Потому что теперь в своих прозрениях я убивал его не в восемьдесят девятом, а тремя годами позже. Впрочем, об этом я, понятное дело, говорить ему не стал.

Спустя неделю ощутимо похолодало – ночные температуры стали колебаться в районе нуля, но снега по-прежнему не было. Зато прекратились дожди и небо просветлело.

На выборах ожидаемо победил Рональд Рейган, наголову разгромивший сладкую парочку своих оппонентов. Америка ликовала, ожидая от него новых свершений. Нам с Захаром было поровну – хозяйство Батта требовало очень много работы и мы от рассвета до заката были заняты на полях. Если бы победил не Рейган, а этот, второй – Фриц Мондейл, мы бы, наверное, этого не заметили.

Чарли Рассел, как и обещал, наведывался каждую неделю и держал нас в курсе происходящих событий. И каждый раз удивлял своей кипучей энергией. В его лице Захар встретил достойного конкурента и, слушая о подвигах веселого коммивояжера, так громко скрипел «когтями» внутри ботинок, что мне становилось неудобно.

За три месяца Чарли успел открыть счета в паре десятков инвестиционных фондов – специализирующихся на каких-то определенных отраслях экономики, и в тех, что брались за размещение средств где угодно. Его кипучая коммуникабельная натура позволила ему быстро обзавестись кучей деловых связей, заключить договора с брокерскими конторами из различных частей страны, работающих на всех семи фондовых площадках – от Цинцинатти до Нью-Йорка. Не остались без внимания и сырьевые биржи – и там интересы Рассела представляли «крепкие профессионалы». Особое внимание он уделил работе с самой молодой биржей – NASDAQ^[33], которая буквально только что предоставила населению возможность самостоятельно оперировать на торговой площадке. Брокеры, работавшие там, пользуясь возможностями быстро прогрессирующей вычислительной техники, стали объединять много мелких ордеров своих клиентов в один крупный – достаточный для совершения сделки. И теперь любому человеку с улицы достаточно было совсем небольшой суммы, чтобы принять участие в играх «взрослых дядек».

Народ – сначала в Нью-Йорке, а потом и по всей стране – оценил предоставляемые возможности, и обороты биржи увеличивались с каждым днем.

Рассел тоже завел сотню мелких счетов у разных брокеров с NASDAQ, чтобы посмотреть, можно ли на этом что-то выиграть?

– Пока что размеры счетов и вкладов везде небольшие. По одной-три, а кое-где и по пяти тысячам долларов. На общую сумму около двухсот тысяч. Если наша операция принесет успех, то мы должны будем увеличить объемы вложений. Тогда нужно будет подумать об участии в хэдж-фондах^[34]. А сейчас все будет готово к началу февраля.

Мы с Захаром радовались, что вот уже совсем скоро сможем быть полезными своей родине. И хотя большинство слов, произносимых Расселом, звучали для нас тарабарщиной – вроде «институциональных квалифицированных инвесторов», мы чувствовали себя в деле.

Прошло Рождество, которое справляли все, кроме нас – этот праздник еще не стал нашим.

А потом, сразу после Нового Года, Захар вдруг достал свою тысячу, выданную еще Артемом на Кубе и сказал мне:

– Знаешь, чтобы понимать происходящее вокруг, нам нужно учиться. И не крутить хвосты Сэмовым лошакам, а нормально учиться. Чтобы нас не использовали втемную, чтобы мы понимали, что делаем.

Я немного подумал над его словами и ответил:

– Ты, дорогой мой друг, Закария Майнце, как всегда стопроцентно прав. Знаешь, что меня гнетет больше всего?

– Откуда мне знать порывы твоей мятущейся души? – едва не стихами ответил Майцев.

– А боюсь я больше всего, что те люди, что станут получать наши команды, очень быстро заметят, как те деньги, что мы куда-то вкладываем, начинают приносить доход. Как думаешь, долго они будут удерживаться от соблазна вместе с нашими средствами разместить свои?

– Да пусть размещают, – легкомысленно отмахнулся Захар. – Подумаешь, сотня американцев разбогатеет!

Я подумал еще немного:

– А вслед за ними потянутся брокеры, а за теми банки. А там такие деньги, что и представить себе страшно!

– Ну и что? Мы-то все равно будем первыми? Значит и прибыль наша будет больше всех!

Мне пришлось подумать еще чуть-чуть, я согласился с Захаром и полез за своей тысячей:

– Ты прав, Захар, нужно идти получать соответствующие знания. Если Рассел владеет вопросом, то и мы должны хотя бы понимать о чем идет речь. Нужно поговорить с Сэмом и ехать в Луисвилль. И нужно поторопиться, пока есть время и пока жив Черненко. А он умрет в самом начале весны. Потом, боюсь, могут начаться проблемы – Горбачев деньги считать не умеет совершенно, а тратить – большой мастак, как бы у Георгия Сергеевича последние припрятанные крохи не отобрали…

Сэм долго огорчался, узнав, что мы собираемся на некоторое время оставить его одного. Мы надеялись успеть окончить трехнедельные курсы, о которых прочитали в газете, и успеть с этим делом как раз к началу февраля, когда нужно было запускать машину, построенную Расселом.

Сам он, узнав о нашей затее, весело заметил, что, конечно, знание лишним не бывает, но зачем нам именно это знание? – он не понимает. Но если руководство не против такого шага, то почему бы и нет? Мы ответили, что наше руководство – не против. И договорились в следующий раз встретиться уже в Луисвилле.

Луисвилл оказался городом довольно приличных размеров и я вслух удивился, зачем американцам понадобилось размещать столицу своего штата в такой дыре как Франкфорт, если есть такой замечательный город? Как их понять, этих янки? Это все равно как если бы столицей Волгоградской области стала деревня Гадюкино.

Искомые курсы биржевого дела нашлись неподалеку от порта. Поискав полдня жилье в пешеходной доступности, мы сняли чудную комнату в доме напротив, окна которой выходили на реку Огайо и штат Индиану.

Учение давалось трудно. Вернее не так. Ничего трудного для запоминания там не было: несколько десятков новых для нас понятий, устоявшиеся термины – биржевой слэнг, фундаментальный и технический анализ поведения рынков, особенности работы бирж – все объяснялось на уровне, доступном шестикласснику. Никаких тебе дифференциальных уравнений второго порядка или тензоров с операндами. Каждый день нам казалось, что это все умышленно сводится к столь низкому уровню, а настоящие глубины откроются завтра, но наступал новый день и глубже ничего не становилось. Захар все ждал, когда начнется что-то из математики – статистика, теория вероятностей, но ничего такого не дождался. Максимум на что хватило гения американских – а они были самыми деятельными – трейдеров – это изобретение нескольких десятков простеньких «индикаторов» рынка и вот здесь они проявили всю свою фантазию. Это называлось техническим анализом.

Мы изучали изобретенные бог знает когда и кем «японские свечи», и чисто американские бары, мы до боли в глазах вглядывались в старые графики изменения биржевой стоимости бумаг какой-нибудь «Дженерал электрик» и пытались отыскать на нем «трэнды», «линии поддержки и сопротивления». Мы изрисовали карандашами десятки листков, вычерчивая типовые «фигуры» – «флаги», «двойные и тройные вершины», «плечи-головы», якобы позволяющие с определенной (для меня так и осталось тайной – насколько определенной?) вероятностью судить о дальнейшем движении рынка. Мы отслеживали изменения цен разных бумаг и искали корреляцию с объемами торгов на бирже по этим бумагам. Мы сравнивали среднедневные цены на акции трехмесячного периода с трехнедельным и приходили к выводу, что в точках пересечения этих линий курсовых изменений наступает переломный момент для рынков. Мы вычертили длинные портянки с двумя десятками наиболее употребляемых индикаторов – от примитивных средних, через стохастики к многоцветным боллинджерам и «аллигаторам». От кривых линий на графиках рябило в глазах, а в голове роились наивные идеи. О том, что механизм безубыточной торговли обзавелся таким богатым инструментарием, что предположения о могущих случиться убытках казались просто детской страшилкой для запугивания обывателей и придания веса и значимости биржевым деятелям.

Как вершину эволюции биржевой торговли и анализа нам представили волновую теорию Эллиота. И мы подивились причудливым изгибам человеческой мысли, поставленной на службу желанию быстро разбогатеть.

Как и все остальные способы прогнозирования она предполагала учитывать множество параметров, и выносить конечное суждение о размещении средств на основании «собственного опыта и субъективных ощущений».

– Если бы конструкторы в NASA^[35] рассчитывали свои ракеты и шаттлы по таким правилам, какие придумали эти люди для размещения денег на рынке, – как-то раз задумчиво сказал Захар, – Армстронг никогда бы не попал на Луну!

– Откровенный бред. – Согласился я. – Отмеряем микрометром, отмечаем мелом, рубим топором!

К нашему удивлению, таким образом строилась вся американская оценочная статистика: они сводили сотни переменных и данных в таблицы, строили графики, а получив результат, сравнивали его с мнением «экспертов»! И если полученный расчетами результат не совпадал с мнением «экспертов» – тем хуже для результата! Его просто корректировали в сторону «усредненного экспертного мнения»!

– Послушай, Сердж, – мой друг называл меня уже совсем на американский манер, – если все, кто крутится на бирже, играют по этим правилам, то уже сами правила диктуют ситуацию на рынке! Получается, что не собака крутит хвостом, а хвост – собакой.

И снова я не знал, что ему возразить. Особенно когда узнал, что котировка бумаги на рынке служит оценкой богатства компании, выпустившей эту акцию – капитализации. То есть, если за день пять процентов бумаг сменили хозяев, и при этом цена на эту бумагу выросла на пару процентов, то богатели и все остальные держатели этих бумаг! При том, что предприятие, выпустившее эти бумаги, не сделало в этот день ничего такого, что позволило бы говорить, что его капитализация^[36] действительно и объективно увеличилась!

Еще чуть позже мы выяснили, что есть такие страшные звери – «маркет-мейкеры», бывшие, как правило, большими банками вроде «Морган Чейз» или «Уэллс Фарго», которые легко могут привести в движение весь рынок, ломая любые теории и умопостроения. Если им вдруг нужны деньги – они сбросят необходимый объем бумаг, обрушив рынок – и их это совершенно не будет беспокоить просто потому, что денег и бумаг у них очень много!

Как сказал нам наш преподаватель – Томас Лэйн-младший:

– Возможно, обладая миллионом долларов, даже десятью или сотней, вы кажетесь себе значительным человеком. Но помните, что для парней с Уолл-стрит вы просто самонадеянный мальчишка, которому мешаются деньги. И забрать их у вас – главная задача этих веселых ребят. В биржевой игре шансы на победу всегда выше у того, у кого больше денег. Это как скатывать снежный ком – чем он у тебя изначально больше, тем больше снега к нему прилипнет. Поэтому, когда начинают ворочаться «большие парни» – лучше в это время держаться от рынка подальше.

Эта мысль крепко засела в моей голове.

А на следующий день Захар где-то нарыл интервью с Уорреном Баффетом – очень удачливым и популярным инвестором, прославившимся тем, что в кризис начала семидесятых скупил по дешевке несколько пакетов акций разных предприятий, в последующие годы взлетевших в цене многократно. Баффет оказался противником технического анализа: «Я понял, что технический анализ не работает, когда перевернул вверх ногами график изменения цен и получил те же самые результаты».

Томас Лэйн сказал, что если подходить к техническому анализу как к инструменту прогнозирования, то, конечно, ценность его стремится к нулю, потому что оперирует он уже произошедшими событиями. Но для того, чтобы оценить текущее состояние рынка – лучшего инструмента пока не придумано.

– Поймите, парни, – говорил он – для инвестора очень важно верно оценить своевременность входа в рынок! Не так ли? Если акции «Кока-Колы» перекуплены и никто более не стремится лезть в покупку и вкладывать деньги в бумаги, которые перестали расти – для чего там быть нам? На самом деле технический анализ – это еще один инструмент безопасной торговли ценными бумагами или сырьем или бог знает, чем еще! Но он не гарантирует вам прибыль. Просто, используя его основные принципы, вы будете меньше ошибаться в оценке рыночной ситуации. А индикаторы, по крайней мере те, что мы с вами изучили – они все запаздывающие! И когда они срабатывают – лезть в позицию, как правило, становится поздно. Это и есть ваш риск – понимание верного направления движения и настроений рынка. Поняли – вы в профите, обманулись – вас вынесут по стопам, маржин-кол^[37] им в задницу!

Слушатели согласно кивали, но было заметно, что о безопасности они задумаются в самую последнюю очередь, а сейчас у многих чешутся руки «научить плохих парней с Уолл-стрит хорошим манерам»! Мы с Захаром казались им неотесанной деревенщиной из глубинки, что вечно дует на холодную воду и подкладывает под зад подушки на каждом шагу.

Мы не возражали – деревенщина, так деревенщина – им виднее.

После двух недель обучения нас навестил Рассел – ровно в тот день, когда по телевизору показывали инаугурацию Рейгана – и немало посмеялся над нашими «знаниями».

– Парни, насколько я понял наши планы, то речь идет о мощном инсайде? Зачем же вы поперлись слушать эту галиматью, когда у вас в руках столь мощное оружие? Да, я слышал, в Конгрессе в этом году приняли закон о наказании за инсайд, но к нам-то он не относится, верно? – Он хитро подмигнул. – Я сам когда-то грешил игрой на бирже, но, честное слово, проще пойти в казино и спустить деньги там! По крайней мере, не нужно забивать себе голову тоннами ничего не значащих сведений. Зачем издеваться над ней, сравнивая все эти графики, осцилляторы и прочую хрень, если все просто – есть «слив информации» – купили или продали, деньги перепрятали. И все!

Ни я, ни Захар возражать ему не стали. Просто мы не привыкли иметь суждение о вещах, в которых ничего не понимаем.

– Пока вы били здесь баклуши, – продолжал Чарли, – я кое-что прочитал в одном умном журнале и снял четыре виртуальных офиса с секретарями. Слышали о таких?

Мы с Захаром переглянулись и синхронно ответили:

– Нет.

– Гениальные идеи приходят в головы людей в этой стране! – Воскликнул Чарли. – Представьте себе офис, в котором сидят одни секретари! Они даже не знают на кого работают. У каждой из этих трудолюбивых девиц есть телефон, факс, копировальный аппарат, печатающая машинка или, как сейчас становится модным – компьютер! Получают распоряжения по факсу или телефону, выполняют и отсылают документы, или еще какую информацию по нужным адресам! Ну не чудо ли, а? Мы будем отсылать туда факс с указаниями – в какие брокерские конторы следует позвонить и какие распоряжения от имен таких же виртуальных клиентов отдать. Если ребята из SEC^[38] или CFTC^[39] что-то и заметят неладное в наших ордерах – их поиски закончатся в этих офисах.

– Хитро, – удивился Захар. – А это законно?

– Еще как! Я так запутаю этих бесчисленных контролеров, что они проклянут тот день, когда мне поручили это задание!

До чрезвычайности довольный своими находками и делами, он отбыл, пожелав нам «хотя бы зацепить приличных цыпочек, если уж вырвались с фермы этого пузатого болвана Батта».

Последние занятия по биржевому делу были посвящены фундаментальному анализу, где выяснилось, что «фундамент ломает любую технику». И теперь мы с Захаром – как те самые «патентованные сельские придурки» – обнаружили трудности с пониманием значения фундаментальных событий. Мы опять сидели над графиками котировок полугодовой давности, и нам снова было странно, что такое знаковое событие как Олимпиада в Лос-Анджелесе никак не отразилось на ценах акций и валютных пар, а вот вроде бы незначительная информация о пятипроцентном увеличении запасов нефти в США вызывало настоящий, хотя и краткосрочный, обвал рынка. Новости, имевшие огромное значение для людей, были совершенно незаметны на биржах и наоборот – те события, на которые реагировали рынки, у обычного обывателя вызывали только недоуменную улыбку. Впрочем, иногда это совпадало – в случае какой-нибудь войны или увеличения учетных ставок.

Спустя три недели вожделенные дипломы слушателей «Биржевой школы» были нами получены.

Напоследок мы решили посмотреть на достопримечательности крупнейшего города штата Кентукки, взглянуть на его знаменитый ипподром, посетить музеи, возможно, прокатиться на «Луисвиллской красотке» – самом старом в США пароходе на ходу.

– Знаешь, – сказал мне Захар, когда мы стояли у «Луисвилл Слагэр Мьюзеум»^[40] и любовались на знаменитую бейсбольную биту в пять этажей высотой, – если бы не твои способности, фондовая биржа – самое последнее место, где бы я попытался самореализоваться. Уж лучше в наемные солдаты идти, чем пытаться что-то заработать «удачными инвестициями». Даже у гидрометеорологов предсказания куда точнее и безопаснее.

А я вдруг вспомнил то мимолетное озарение, что посетило меня в день первого знакомства с Чарли Расселом.

– Зак, – сказал я. – Нам нужен толковый программист. И мы перевернем это глухое болото, что называется фондовым рынком!

– Зачем нам программист? – Захар присматривался к симпатичной девочке, только что вышедшей из здания музея и поэтому был немного рассеян. – Мы разве собираемся что-то моделировать?

– Послушай, что я придумал, – я дернул его за руку, отворачивая от созерцания тонкой фигурки в коротком пальто. – Да послушай же! Очень скоро вся деятельность на биржах будет вестись с помощью компьютеров. Осталось совсем недолго. Зачем нам самим анализировать всю эту ахинею, в которую нас посвятил мистер Томас Лэйн-младший, если компьютер сделает это гораздо быстрее, точнее и правильнее?

– А нам это вообще зачем? – Все еще рассеянно спросил меня Майцев. – Разве не аккумулирование ценных активов наша задача?

– Нет! Вернее, и она тоже. Нет, она основная! – Загорячился я, не находя подходящих слов. – Но для того, чтобы их наращивать, нам нужны живые деньги! Конечно, мы можем пользоваться кредитным плечом под залог имеющихся в портфеле бумаг, но подумай сам – за те годы, что мы будем набирать свои сокровища, акции тысячи раз взлетят и опустятся снова. Зачем нам терять деньги, которые вполне можно заработать на этих движениях?

– Ты предлагаешь начать спекуляцию бумагами? – Захар наконец-то включился в разговор. – А что скажет Чарли?

– Чарли будет счастлив. Мы сделаем вот как: организуем два разных портфеля! Один будет стратегический, где мы станем собирать бумаги, от которых не нужно избавляться ни при каких условиях, а второй станет спекулятивным – для текущих операций на рынке!

– Отлично, – одобрил предложение Захар. – Что-то такое и у меня в голове крутилось. Так зачем нам программист?

– Он создаст нам робота!

– Программист создаст робота? – Переспросил Захар, с подозрением оглядывая меня с ног до головы. – Я думал, для создания роботов нужны механики и электрики.

– Глупый ты, Зак, – рассмеялся я. – Программу-робота! Она будет обрабатывать все эти графики и выдавать нам предложения по работе на рынке! А если к этому добавить мое знание общих тенденций – мы озолотимся ужечерез год! Уже сейчас научились объединять небольшие компьютерные группы в общую сеть, я читал про некоторые университеты, где такое делают. А скоро эти маленькие сетки начнут соединятся в большие и тогда можно будет находясь в Токио отсылать заявки на исполнение ордеров в Лондон и они будут мгновенно реализованы! Сразу десяток заявок. Без всяких телефонов!

Захар почесал шею и после минутного раздумья сказал:

– Не очень понимаю, о чем ты говоришь, но что-то в этом есть. Нужно, наверное, рассказать Чарли, он знает об этом не в пример больше нас с тобой.

Мы вернулись к Сэму, успевшему за эти три недели набрать еще десяток килограммов, хотя мне казалось, что это уже невозможно в принципе: он должен был лопнуть, разлетевшись по своей ферме желтыми брызгами теплого жира. Но он сидел в своем кресле.

– Ого, парни, я уже по вам соскучился, – заорал Батт, увидев нас на крыльце своего дома. – Где вас дьявол носил? Видели ипподром? Думаю, в следующем году смогу предложить на скачки пару хороших лошадок. Глум чудо как быстра, а Месть просто идеальная аппалуза^[41]! У меня ее купить хотели на днях за десять тысяч, между прочим! Будет фурор летом восемьдесят пятого в Лувилле! Это говорю вам я, чтоб меня черти задрали!! Ну что это я? Все о себе, да о себе! Вы-то сами как? Обучились?

– Обучились, – мрачно ответил Захар, бросив сумку в кресло и плюхнувшись в него вслед за ней. – Еще больше запутались только!

– Пивка? – Спросил Сэм и протянул Майцеву уже открытую бутылку. – Я говорил вам, Зак, что затеяли вы зряшное дело. Мой папаша как-то прикупил в шестьдесят третьем году акции GEICO. Была такая страховая компания. Даже вроде бы как и сейчас еще есть, видел я их офис в Нью-Йорке года три назад. Купил, стало быть, по восемнадцати баксов за штуку. Тысячу акций! К семьдесят четвертому они поднялись к шестидесяти! Шутка ли – за десять лет утроить состояние! Папаша довольно потирал ручки и строил планы, но, лучше бы он пропил эти деньги! Потому что продал он свои акции в семьдесят шестом по два бакса за штуку какому-то воротиле из Омахи. Вот так выгодно вложился мой папаша, и я с тех пор в эти игрища – ни ногой! Да и Чайлдс мне частенько, помню, говорил: «Помяни мое слово, Сэмми, Америку погубят эти чертовы биржи, на которых разориться легко, а заработать могут только те, у кого денег и без того куры не клюют»! А старый Моррис знал толк в деньгах! Его бы министром финансов к нашему вновь избранному старому президенту – и он бы сделал из Америки конфетку! Куда там всем этим Джеймсам Бейкерам! Скала был Моррис, а не человек! Да ты, пей пиво-то, Зак! И ты, Сардж, присоединяйся!

Захар обреченно приник к бутылке.

А на следующее утро я отправил его в Нью-Йорк – нужно было выйти на связь с Павловым и доложить о том, что уже удалось сделать. Поездка заняла у него четыре дня, и по приезду Захар отрапортовал, что встреча с человеком Георгия Сергеевича состоялась, и он даже говорил по телефону с каким-то чехом в Германии, у которого была прямая связь с Павловым. А спустя пару часов после этого разговора им перезвонили уже из Югославии и подтвердили, что Павлов в курсе событий и желает нам удачи и передает привет от близких. С приветом, я думаю, нас обманули – никто бы не стал сообщать ни Майцевым, ни маме о том, где мы и что делаем. Перед отъездом мы оставили родным номер московского абонентного ящика, на который предложили слать письма и сейчас кто-то вместо нас, имитируя наши почерки, ведет переписку с родными. Возможно, Павлов имел в виду эти «приветы».

Я даже как-то взбодрился – все же очень хорошо понимать, что ты не один, что за твоей спиной кто-то есть и о тебе помнит.

Захар же вернулся из «Большого яблока» под таким сильным впечатлением, что я даже забеспокоился о его рассудке.

– Сардж, – кричал он. – Ты не представляешь, что это за город! Все, что ты видел прежде – просто деревни!

– И Москва? – спросил я.

– И Москва, и Гавана, и Мехико и уж тем более Луисвилл! Просто представь себе: улица шириной метров шестьдесят покрыта сплошным ковром движущихся машин! Дорожные развязки в четырех-пяти уровнях, дома, по сравнению с которыми все, что мы привыкли считать грандиозными постройками – просто обшарпанные сараи! Да, кстати! Помнишь «московские высотки»?

Я кивнул.

– Стоит такая «московская высотка» посреди Манхеттена на Чамбер-стрит. На полвека раньше московских построена! Метро в ней прямо! Я хочу там жить!

– В метро? – уточнил я.

– Дурак ты, Сардж, – немного обиделся Захар. – Конечно, не в метро! Там только крысы величиной с приличную болонку живут. В Нью-Йорке жить хочу! Только я еще не решил, в каком месте. – Добавил он задумчиво.

– Думай, время есть, – хмыкнул я и пошел скручивать разобранную сеялку.

Глава 9

В самом начале февраля восемьдесят пятого года мы приступили к обкатке схемы, воплощенной Чарли Расселом. Для того, чтобы Павлов окончательно поверил нам, мы должны были показать какой-то приличный результат уже в самом ближайшем времени на той «небольшой» сумме, что оказалась в нашем распоряжении.

Пока Захар катался в финансовую столицу Америки, я думал.

До того дня, когда Чарли объявил, что через неделю можно будет запускать процесс, мне казалось, что стоит только покрутить в носу пальцем и я сразу «вспомню» куда и как размещать капиталы. Но чем ближе была дата старта, тем с большим ужасом я понимал, что предложить мне для достижения быстрого эффекта практически нечего! Я помнил только общую ситуацию на рынках в эти годы – потому что никто не сможет запомнить сотни ежедневно меняющихся котировок на протяжении двадцати пяти лет!

Это было неожиданно – мне казалось, что стоит только втянуться в тему и я «вспомню»! Действительность, однако, внесла свои коррективы. Я даже съездил в Луисвилл и попросил Чарли навести некоторые справки. Выписал несколько газет – потому что Сэмюэль Батт получал только «Лексингтон Геральд-Лидер», в которой детально описывались виды на урожай табачного листа, новые методы борьбы с галловой нематодой, пожирающей этот лист, немного о спорте и развлечениях, а так же детальные отчеты о том, как мистер Хартфорт съездил в госте к своей кузине – миссис Бриджпорт. Такой, несомненно, для кого-то важной информации мне было мало и я заказал для себя еще «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнел» и «Баррон`с». Это немножко помогло.

Я перебрал десятки вариантов размещения денег в акциях: от Apple Джобса и Intel Нойса и Мура до «Африки-Исраэль» Льва Леваева,^[42] но так и не обрел понимания на чем можно быстро заработать. Потом я перешел к рынкам товарных и сырьевых фьючерсов^[43], но хоть убей – не мог вспомнить, как будут вести себя соя, кофе и пшеница в ближайший год. Я помнил, что нефть должна вроде бы как начать дешеветь, но начинать с игры на понижение мне было страшно, потому что шорт^[44] – это всегда работа с кредитом. А я не имел права потерять даже один доллар (мне так тогда казалось, потом это заблуждение рассеялось). Я всматривался в текущие котировки золота и понимал, что видел их с гораздо более длинными линиями времени, но так же мне было видно, что золото – не тот инструмент, что позволит мне быстро показать прибыль. В золото следовало вкладываться года на три – до конца 87 года. После этого рубежа оно беспрестанно дешевело вплоть до начала двухтысячных годов. Потому что никому не было нужно: бум доткомов^[45] в то время давал сумасшедшие возможности для быстрого обогащения. Но до этого бума нужно было еще дожить!

Захар не понимал моих метаний, ему казалось, что я придуриваюсь и слишком много задаюсь, чтобы внушить ему мысль о его ущербности и моей исключительности. Если бы это было так! У меня натурально трещала голова от раздумий.

Все началось, когда Сэмюэль Батт с похмелья решил, что ему пора съездить навестить свою старинную подружку в Скоттсберге. В тот день впервые выпал снег и дядя Сэм, протоптав в нем первую тропу до гаража, отправился на свое романтическое свидание в Индиану.

Мы с Захаром все утро что-то по мелочи мастерили, а после обеда я опять уселся изучать свои газеты и журналы. Сначала Майцев изображал вежливую увлеченность моими поисками и даже пробовал помогать, но статьи, фотографии, таблицы и графики мелькали перед нашими лицами, наводя на Захара «смертную тоску», от которой он вскоре и заснул.

Я уже совсем было опустил руки, когда на глаза мне попалась таблица с валютными курсами. Доллар стоил три с небольшим марки и должен был вскоре подняться почти к трем с половиной, чтобы потом – как обычно «внезапно» – рухнуть к начальному уровню. Все плохое всегда случается «внезапно», это «хорошее» нужно долго и старательно воплощать. Эта хрестоматийная история «долларового пузыря», надуваемого с самого 1980-го года, графики которой были едва ли не в каждом учебнике по биржевому трейдингу, всплыла в памяти и, бросив на пол газеты, я помчался звонить Расселу. Я даже вспомнил даты! Примерно, конечно. Доллар будет лезть вверх весь февраль, в самом его конце ухнет вниз с уровня выше чем 3,45, затем, после нескольких отскоков, к концу апреля он будет стоить около 2,95! Сто пунктов за два месяца!

Пока я искал записную книжку, пока набирал номер – Захар меня догнал:

– Вспомнил?

Я, радостно осклабившись – словно умалишенный, получивший неожиданное разрешение выйти из психушки на волю, закивал головой, а в трубке услышал голос Чарли:

– Да! Чарли у аппарата! Если вы приятная блондинка, то давайте сразу перейдем к делу!

– Чарли! – горячечно заорал я, – срочно запускай свои виртуальные офисы! Срочно!

– Что стряслось, Сардж? – спросил меня наш «технический консультант».

– Играем против немецкой марки!

– Мы не сможем играть по всем счетам против марки. Часть из них не может быть использована для валютных операций…

– Чарли, ты же прекрасно меня понял, – уже немного успокоившись, сказал я, – запускай в дело те депозиты, где эта операция возможна! Лезь в максимальное плечо. И не спрашивай объяснений ради всего святого! Делай!

– Подожди-ка… Я смогу разместить только сто тысяч, – что-то посчитав, сообщил Чарли.

– Пусть так. На остальное пока купи золото, – решился я.

– Да, сэр! – в манере американского морпеха ответил Чарли и отключился, спеша выполнить свое обещание – потому что до закрытия торгов оставалось меньше полутора часов.

Я положил трубку и посмотрел на Захара.

– Началось! – Я не верил себе, что наконец-то запустил ту машину, что придумал Изотов.

Захар, так же переполненный чувствами, прошелся по комнате колесом и заорал:

– С почином нас, Глеб Егорыч!

Я показал ему кулак – чтоб внимательнее относился к конспирации, и опустошенно опустился на деревянный стул у телефонного столика.

– За это нужно выпить! – Захар уже бежал с кухни с бутылкой нелюбимого Сэмом бурбона, купленного однажды на пробу.

– Сопьемся, дружище, – предупредил я его, подставляя стакан под золотистую струйку кукурузного виски.

– Мы по чуть-чуть, – отмахнулся Захар. – Событие у нас с тобой не рядовое. Сегодня мы сделали первый выстрел в нашей войне. Главное, чтобы он не оказался холостым!

Мы успели выпить по паре раз, когда зазвонил телефон и пунктуальный Чарли доложил, что все сделано, распоряжения отданы и теперь остается только ждать. Он тоже поздравил нас с началом и сказал, что непременно сегодня вечером заглянет в бар к рыжему Джейку пропустить пару стаканчиков за успех.

Хоть я и был уверен в точности своей памяти, но волновался так, будто от меня зависело – погаснет зимой солнце или еще посветит несколько миллиардов лет? Не помогали уговоры Захара и успокоительное «пивко» от Сэма. Я то и дело срывался на них, словно бешеный пес. Меня трясло ежедневно до самого двадцатого февраля, когда нарисовав «флаг» в районе отметки 3,20, котировки понеслись ввысь! Я расслабился и даже позволил уговорить себя на посещение кинотеатра во Франкфорте. На премьеру «Однажды в Америке» от Сержио Леоне – с Де Ниро, Вудсом, удачно исполнивших роли еврейских гангстеров.

В предпоследний день февраля мы «перевернулись» и стали играть за марку – доллар должен был вот-вот обрушиться.

На следующий день это и случилось, вызвав истерику по телевизору у многочисленных аналитиков, еще вчера предвещавших, что доллар продолжит укрепляться. Курс грохнулся сразу на двадцать пунктов, потом котировки развернулись и попытались восстановиться, но уже через неделю рухнули еще ниже! Сразу нашлись объяснения такому поведению валют и те же самые аналитики, что неделю назад рассказывали всем как выгодно вкладываться в доллар, наперебой стали советовать перекладываться в любую другую валюту. Начиналась биржевая паника.

Я с утра и до вечера пританцовывал, подсчитывая барыши.

8 марта, в пятницу, приехал Чарли. Разумеется, здесь этот день никто не отмечал и мы с Захаром тоже не были исключением – международный женский праздник остался для нас в далеком прошлом, на другом континенте.

Мы немножко поболтали о том о сем, Сэм успел в очередной раз погрызться с Расселом на почве неверия в эффективность реформ президентской администрации, но не всерьез. Пропустили по стаканчику бурбона и сыграли в покер. Захар всех ободрал (я старался играть честно – не заглядывая ни в чьи карты) и разбогател на целых двести семнадцать долларов. Досадливо хлопнув ладошкой по столу, Сэм ушел смотреть телевизор – «Санта-Барбара» была бесконечна.

Отозвав меня в сторону, Чарли сделал заговорщицкое лицо и спросил:

– Как вы это сделали, парни?

– Что? – не очень понимая, о чем он, переспросил я на всякий случай.

– Я про Форекс^[46] говорю. Невозможно иметь такой инсайд! Я понимаю, что сейчас это была только проверка работоспособности схемы, и я со страхом смотрю в завтра – когда она заработает в полную силу! Кто стоит за вами на самом деле? Вы понимаете, что вот так можно запросто обрушить любую экономику?

Понимал ли я? У меня были хорошие учителя вроде Джорджа Сороса, его партнера Джима Роджерса или Ларри Уильямса. Я не стал говорить об этом вслух.

– Чарли, мы же не зря придумывали все эти хитрые ходы? – Спросил я. – Нам вовсе не нужно обрушать чью-то экономику. Это не наша цель. Большие люди просто желают немного заработать. И, кстати, готовься ко второму этапу нашей операции – реинвестированию полученной прибыли в реальные производства. Начнем мы этим заниматься примерно через годик, но нужно заранее присмотреть способы – как это сделать. По-прежнему главные условия – конфиденциальность и безопасность.

– Сардж, – проникновенно заглянув в мои глаза, произнес Чарли, – скажи мне вот что: если я вложу в ваши ордера немного своих денег, наши хозяева не сильно расстроятся?

Я ждал подобного вопроса. Вернее, я бы не удивился, если бы он стал так делать, не известив нас, но, видимо, страх в нем был сильнее алчности – поэтому он и спросил. А скоро к его пухнущим депозитам начнут приглядываться и другие, и с этим нужно было что-то делать. Но запретить совсем я тоже не мог – он бы просто не стал меня слушать, ослепленный блеском пиастров и тогда могло случиться все, что угодно.

– Нет, Чарли, – обнадежил я его, – им нет дела до того, как ты распорядишься своими доходами. Но не нужно злоупотреблять. Это может плохо кончиться.

Рассел оглянулся на Захара.

Майцев сидел за карточным столом и старательно делал вид, что не имеет к нашему разговору никакого отношения.

А в воскресенье умер Черненко, последний Генсек из «древних». Его похороны не были так пышны как у Брежнева или Андропова – все прошло как-то буднично и привычно. Сэм, посмотрев как на CBS^[47] соловьем заливается Майк Уоллес, строя прогнозы о дальнейших отношениях Рейгана с Россией, напился нелюбимого бурбона и стрелял в ночное небо, надеясь сбить «все эти чертовы штуки, что подвесил там Ронни, чтобы разозлить русских». Ему не нравилась концепция «Звездных войн», придуманная в администрации сорокового президента. Сэмэль Батт считал, что эта доктрина не что иное как «способ загнать население в пожизненное рабство».

А у нас с Захаром состоялся напряженный разговор.

Когда дядюшка Сэм успокоился и уснул, мы с Захаром вышли на улицу, прибрали гильзы от сэмова «Моссберга», разбросанные по всему двору, а потом, глядя в небо, Майцев вдруг сказал:

– Знаешь, Серый, так странно знать, что все произойдет так, как ты говоришь. Еще страннее присутствовать в предсказанных событиях. Ты ведь торопился до похорон Черненко доказать Павлову, что можешь давать результат?

– Ну, в общем – да, – согласился я.

– Вот я и говорю, что очень странно жить вот так, когда точно знаешь, что будет впереди. И я не про тебя. Ты-то к этому, наверное, привык уже. А мне очень трудно понять эту предопределенность. Получается, что всё, должное произойти – произойдет? Как бы мы ни пыжились?

Я задумался, потому что и сам часто задавал себе этот вопрос.

– Я ведь, хоть и верил тебе с самого начала, но все равно были какие-то сомнения. Мне казалось, что начни мы изменять наше с тобой будущее и весь мир изменится неузнаваемо, но этого не происходит! Черненко умер в начале весны, точно по твоим словам, и ничто не могло ему помочь, – продолжал размышлять Майцев. – Точно так же Михаил Сергеевич объявит свою перестройку…

– Да, в Ленинграде объявит, на площади Восстания, на углу Невского и Лиговского проспектов в середине мая.

– Тогда Ленинград «колыбель» не трех революций, а четырех, – невесело уточнил Захар. – Но я не об этом. Ты же знаешь, когда я умру?

Я поднял голову – в черном ночном небе над нами пролетел то ли очередной спутник, в который пытался попасть Сэм, то ли падающая звезда. Захар посмотрел ту да же:

– Не хочешь об этом говорить? Не говори. Я и сам знаю, что ты знаешь. Но черт со мной, неужели тебе не жалко тех людей, что остались там, дома? Ведь ты же мог при большом желании обратиться к журналистам, в органы, все это сообщить? Почему ты думаешь, что тебя не послушали бы? Раньше мне все происходящее казалось какой-то игрой: увлекательной, опасной, но «понарошку»! Сейчас я вижу, что происходящее с нами – совсем не игрушки. Так ответь мне – неужели не было шансов сделать там, в Москве, все так, чтобы люди жили хорошо, без тех потрясений, что ты напророчил?

Середина марта в Кентукки – странная пора. С ясного неба может хлынуть ливень или из-за леса вдруг выскочит торнадо; погода переменчива, как настроение школьницы. Но этот вечер выдался теплым и поэтому я сходил за недопитым Сэмом бурбоном, молча выволок на веранду два кресла, и только усевшись в одно из них, ответил:

– Наливай, Зак. Понимаешь в чем все дело… Как несостоявшийся инженер, ты должен понимать, что все имеет свою цену, что у каждой вещи есть свой срок эксплуатации и наработки на отказ? Давай предположим, что нам удалось достучаться до тех людей, что могут принять решение. Предположим, что нам удалось затормозить карьеру всех этих Горбачевых-Яковлевых-Ельциных-Шеварднадзе. Их посадили туда, где они принесут реальную пользу: грузина выращивать вино, Горби – руководить колхозом и сеять хлеб, журналиста – корректором в «Детгиз». Многое ли это изменит? Проведу простую аналогию: если станок становится устаревшим, перекраска из зеленого в синий цвет, установка новых блестящих кнопочек и смена питающих кабелей или пневмопроводов никак не повысят его производительность. Он как давал в смену тысячу деталей при пятипроцентном браке, так и будет давать дальше. Можно даже отправить на переучивание фрезеровщика – это образ народа в нашей аналогии. Внушить ему мысль об аккуратности и ответственности. Но станок все равно будет выдавать тысячу деталей при пяти процентах брака. Потому что так проектировался исходя из технического задания. А мир изменился, и все давно работают на других – на новых станках! Почему мы должны все время подкрашивать старый?

Мы чокнулись стаканами.

– Поэтому, можно, конечно, растратить свой дар на аппаратные игры, на попытки добиться сиюминутного технологического отрыва от остального мира. Но есть одно большое «но»! Все это будет работать ровно до тех пор, пока у меня есть мой дар. А он, как выяснилось, имеет конечную дату. И после нее все вернется на круги своя – мы будем производить наибольшее количество «одноразовых» комбайнов «Кубань», каждый год вкладывать неимоверные усилия в поддержание «самой передовой экономики мира», поворачивать реки на юг и создавать подземные хранилища нефти ядерными взрывами. А потом придут новые Горбачевы и Ельцины и развалят то, что мы с такими усилиями пытались сохранить. Мне же хочется подарить моей стране такую экономическую модель из будущего, которая позволит удерживаться на плаву среди самых сильных экономик. А, может быть, и задавать тон остальным, как было в тридцатых-пятидесятых годах. Такую модель мы с тобой и создаем вот уже год.

– Но ведь идея-то у Маркса была хорошая? – пробормотал Майцев в стакан.

– Я не возьмусь судить о правильности идеи. Я просто сравниваю то, как живут люди в Союзе и как они живут здесь. У нас для работающего человека лучше жизнь, а здесь ее качество. Если мы говорим не об исключительных случаях с той и другой стороны, а о большинстве населения.

– Разве есть разница между просто жизнью и ее качеством?

– А ты не видишь? Разве дети здесь гуляют без родителей? Разве не рекомендуют по телевизору иметь в кармане пять баксов на случай нападения грабителя? Разве, обратившись в больницу, ты получишь хорошее лечение и уход на таких же условиях как дома? Каждый день, проведенный на койке у здешних эскулапов, будет отбирать у тебя недели и месяцы твоей жизни – те самые, что были потрачены на накопление денег, которые пойдут в оплату докторам. Но если у тебя есть деньги – тебе окажут помощь такую же, какую у нас возможно получить только будучи членом ЦК. Разве успехи в учебе дадут здешним детям возможность получить достойное их мозгов образование? Нет, если родители не успели скопить достаточно средств на обучение детей. Но, может быть, я ошибаюсь, может быть, мои примеры глупы и наивны. На самом деле я очень плохо знаю Союз – потому что молод и не видел всех его граней и отвратительно Америку – потому что пробыл здесь совсем недолго. Но пусть даже так, все равно, то, что мы с тобой пытаемся сделать – должно пойти нашей стране только на пользу.

– А что мы пытаемся сделать? – Захар тем вечером был въедлив как никогда.

– Наливай еще, – попросил я. – А сделать мы пытаемся некий симбиоз между плановой экономикой и личной инициативой. Оставить государство главным игроком на поле, но при этом не лишать возможности поиграть и остальных, кто может сделать что-то полезное. И усилия всех пытливых мозгов направить не в сторону количественного выполнения плана, а в сторону постоянного совершенствования имеющегося.

– Это как?

– Когда в девяносто первом страна развалится, мы должны будем предложить новому правительству свою программу. И должны будем заставить их принять ее – кредитами, нобелевскими премиями, взятками, чем угодно, но они должны будут делать то, что станем говорить им мы, а не МВФ.

– И что мы станем им говорить?

– Мы предложим провести приватизацию НИИ, конструкторских бюро – самостоятельных и заводских на условиях сохранения профиля. Приватизацию всех структурных единиц, занятых наукой и изобретательством. Мы хорошенько прокредитуем эти уже частные предприятия, освободим их от налогов лет на десять, мы оснастим их передовой технологической базой, в общем, сделаем так, чтобы тот, кто придумывает что-то полезное и передовое, имел возможности это делать – обеспечим достойное денежное содержание, возможности обучения, возможности внедрения изобретений. Думаю, что сотни тысяч этих заслуженных и образованных людей придумают гораздо больше полезностей, чем смог бы «припомнить» я один. А мы на первых порах просто поддержим их материально и организационно. А лет через пять-десять-пятнадцать, когда станет понятно, кто из них заслуживает развития, а кто нет – мы сократим ненужное. Обанкротим, разорим, разгоним – неэффективных дармоедов содержать не должно. Все остальные отрасли хозяйства, кроме легкой и пищевой промышленности, должны остаться за государством. Ну и, пожалуй, оставим частной инициативе еще развлечения. При ненавязчивой цензуре в виде государственного института продюсеров.

– Все равно непонятно, – немножко размыслив, сообщил Захар. – Ну вот представь, у тебя есть сотни, тысячи изобретений, и как они окажутся на наших заводах, фабриках, полях? Ведь на заводах просто не будет возможности производить что-то новое – станки, как ты сам говорил, древние! Система трудовых отношений – доисторическая. Изобретут тебе мобильный телефон, но он так и…

Я расхохотался, вспомнив анекдот про первый советский мобильный телефон – с аккумуляторами в двух чемоданах.

– Вот видишь, – отреагировал на мой смех Захар, – тебе самому смешно. Что толку от всех этих наработок, если реализовать их будет негде?

– А вот для этого, Захар, нам понадобится десяток-другой «золотых мальчиков», – ответил я, сливая остатки из бутылки по стаканам.

– Что еще за «золотые мальчики»?

– Нужно найти несколько человек, которые за ближайшее десятилетие станут номинальными держателями наших капиталов. Они должны мелькать на страницах газет, они должны раздавать интервью, они должны производить впечатление потомков царя Мидаса, которые превращают в золото все, к чему прикоснутся. Они войдут своими капиталами в Россию, в производство тех наработок, что будут получены нашими умниками. Под фанфары и транспаранты. Остальные потянутся за ними – так всегда было, есть и будет. Стоит только упомянуть в газетных заголовках о необыкновенных доходах от «русских штучек». Мы через них сделаем так, что самые новые, технологичные и высокодоходные предприятия будут открываться под Москвой, Воронежем или Рязанью. А не в Шанхае и Гонконге. А традиционные сырьевые отрасли мы свернем. Лес, нефть и газ пригодятся нашим внукам и правнукам.

– Все, что ты здесь нарисовал – замечательно, но наука бывает не только прикладной, нацеленной на производство. Есть же еще фундаментальная наука? – вспомнил Захар. – Там исследования могут и десятилетия длиться. И кто станет платить за фундаментальные результаты? За астрофизику, квантовую механику, теорию общего поля, изучение каких-нибудь водорослей или каракатиц?

– Захар, я никогда тебе не говорил, что знаю вообще все ответы. И никогда не утверждал, что все сделается само собой. Нужно работать. Я не щука, и ты не Емеля. Чудес не будет. Будет только то, что можно сделать. Придумаем что-нибудь и с фундаментальной наукой.

– Тогда еще один вопрос: зачем ждать, когда разрушат Союз?

Я хлебнул последний глоток бурбона, с сожалением потряс пустую бутылку, но в ней больше ничего не было.

– Если бы, Захарыч, все случилось лет на пять-семь раньше, а мы бы с тобой были лет на десять постарше, был бы смысл попытаться, а сейчас я просто боюсь не успеть. Да я просто уверен, что уже не успеть. Мы ничего существенного не сможем предложить стране еще года три-четыре-пять, а потом станет поздно. Если войти в дело с недостаточными ресурсами – мы истратим ресурсы и не добьемся результата. Когда мы сидели в самолетах, нам с тобой зачитывали инструкцию по спасению в случае аварийной ситуации. Помнишь, что дыхательные маски следует надевать сначала на себя, а потом на детей – чтобы не упустить время, когда еще можно принять верное решение? А Союз соберется снова, если будет вокруг чего собираться – никто не хочет жить плохо и все хотят хорошо.

– Это точно, – усмехнулся Майцев, а я вдруг вспомнил еще кое-что.

– Но нужно будет обязательно, обязательно-обязательно, как-то хитро подставить одну рыжую ленинградскую сволочь, иначе он такого намутит, что все наши потуги будут бессмысленны.

– Кого это? – заинтересовался Захар.

– Да будет такой деятель от рыночной экономики, гениальный разрушитель всего и вся и очень посредственный созидатель чего-то путнего. Такого во власть пускать нельзя. А лезть он будет нагло и мощно. Поживем-увидим.

На этом и закончился наш программный разговор, после которого мы целый год к этой теме не возвращались, потому что были заняты по самое горло.

Пока мы занимались валютными спекуляциями, в Кентукки незаметно ворвалась весна, и Сэм потащился обрабатывать свои оттаявшие поля. Впряглись и мы – не смотреть же, как он корячится в грязи. Нам тоже показалось интересным это занятие. Тем более, что разница с трудом наших колхозников, на которых мы успели достаточно насмотреться, бывая «на картошке» каждую осень, была разительной. Нам почти не приходилось скакать по грядкам на своих двоих, утопая в грязи – практически все делалось с использованием малой механизации: карликовые трактора, плуги, сеялки – все было в хозяйстве у американского коммуниста.

Но все равно, площади для обработки силами трех человек были огромными и к вечеру мы уставали так, что даже Сэм не предлагал своего традиционного «пивка на ночь». Едва успевали созвониться с Чарли, выяснить текущую ситуацию и валились спать без мыслей о будущем.

В день космонавтики, который здесь тоже, разумеется, не отмечали, Чарли по моему требованию вывел деньги. После всех подсчетов, расчетов за его виртуальные офисы, агентские вознаграждения и прочие услуги в сухом остатке вышло чуть меньше двухсот тысяч – деньги невеликие, но двести процентов за три месяца – результат для начинающего трейдера^[48] не рядовой. И теперь появилась возможность размещать большие средства. Не только те, что нам уже удалось заработать.

Чарли, приехав в субботу двадцать седьмого, сообщил нам, старательно подмигивая, что его европейский партнер получил кредит от Международного инвестиционного банка в размере шести миллионов долларов и теперь просит добавить эти средства в наш портфель.

Название банка мне ни о чем не сказало: сейчас всех этих «международных инвестиционных» столько развелось, что куда не плюнь – всюду попадешь в «международного инвестора». Я переспросил его, правильно ли я понял, что источник денег тот же самый, что и в первый раз?

– Сардж, ну как ты мог подумать, что я стану работать на кого-то еще? – обиделся Рассел. – Мало того, что вкалываешь как проклятый, еще и не доверяет никто!

– Чарли, прости меня, глупого мальчишку, – попросил я. – Нервы, сам понимаешь.

– Таблеток попей, – посоветовал он.

И еще Рассел сказал, что вложил в предприятие свои пятнадцать тысяч, и даже на том, что разместил свои деньги гораздо позже – сумел заработать почти сто процентов прибыли. У нас с Захаром тоже еще оставалось около полутора тысяч, да на днях мы получили почтовый перевод от неведомой тети Сары Берштейн из Ванкувера в три тысячи – и мы решили, что небольшие карманные деньги нам не повредят. Эта мелочь исчезла в бездонном кошельке Чарли, чтобы всплыть на какой-нибудь бирже в ближайшем будущем.

– Ну, парни, с вашей помощью закрутим историю – вздрогнет Америка! – наш «технический консультант» был доволен до невозможности. – Что-то еще нужно?

– Да, Чарли. – Вспомнил Захар наш разговор. – Сверху распорядились прикупить маленькую фирмочку где-нибудь в Кремниевой долине. Нужен коллектив программистов из трех-четырех человек, умеющих держать язык за зубами.

– Ок, парни, это вообще не проблема, только нужно зачем ехать в такую даль? Сейчас и в Луивилле этого добра – как грязи. Ничем не хуже педиков из Сан-Франциско.

– Почему это педиков?

– Фриско – мировая столица педерастии. – Выдал веселую рекомендацию Чарли. – Им там как медом намазано – со всей страны переселяются. Так что, если вдруг почувствуете в себе что-то такое, позывы сменить полностью стиль жизни, – он похабно улыбнулся, – то лучше Фриско места не сыскать.

Захар сделал круглые глаза – для нас все эти вольности были странны. В Союзе за подобное запросто сажали в тюрьму.

– Не, нам педиков не надо. – Отказался Майцев. – Пусть будут местные программисты из Кентукки.

– Ок, Зак, как скажешь, – подмигнул Рассел.

– Есть еще одно дело, Чарли, – вспомнил и я наш недавний с Захаром разговор. – Нужны несколько человек, из которых мы станем делать гениев инвестирования.

Я вкратце объяснил ему, зачем нам нужны эти люди, и какие бонусы ждут подходящих парней.

– Только чтобы никто не мог связать этих людей вместе – нужно чтобы они все были разные, из разных мест, с разным образованием и начальным социальным статусом. И сами они друг о друге знать не должны. Пойдут и цветные и педики. Хотя, конечно, лучше обойтись без последних. Важна абсолютная преданность и умение держать язык за зубами.

– Интересные задачи придумывают наши благодетели, – задумчиво бросил Чарли Рассел. – Этого быстро не сделать.

– Это очень хорошо, по времени они тоже не должны появится одномоментно – за пять лет наберешь, и будет славно.

– Ок, Сардж, так и сделаем. Не очень понимаю, зачем это, но если нужно, значит нужно.

Он опять умчался на пару недель делать из большой суммы много маленьких, а мы как раз успели закончить свои сельскохозяйственные работы к сороковой годовщине 9-го мая.

Но американцы отмечали праздник восьмого. Здесь эта дата называлась «День победы в Европе» и состояла из неорганизованных встреч ветеранов, скудно освещаемых местным телевидением.

Сэм собрал нас перед телевизором и призвал помянуть «двоюродного брата папаши», сгинувшего где-то без вести в сорок четвертом под Монте-Косино.

Мы слушали по телевизору откровения какого-то исторического обозревателя и потихоньку наливались негодованием и злобой. По ходу рассказа выяснилось, что оказывается это Америка внесла самое большое участие в разгром «стран оси Берлин-Рим-Токио».

Более того – о заслугах в этой победе Советского Союза либо не говорилось, либо мимоходом упоминался «второстепенный театр военных действий на Востоке». Даже заслуга Англии старательно принижалась до уровня «площадки для высадки американских освободителей в Европе». Парой предложений была упомянута Африка, где «британцы практически безрезультатно воевали на американских танках с корпусом Роммеля, рвущимся к Суэцкому каналу». Главными сражениями той войны объявлялись тихоокеанские операции американского флота – от Мидуэя до «битвы за острова Рюкю». Особенно выделялся Перл-Харбор – он считался главным «унижением Америки» – с его-то двумя с половиной тысячами погибших! Высадка в Нормандии и последовавшие затем Арденнская и Рурская операции – «последний гвоздь в крышку гроба фашизма, забитый американцами и их европейскими союзниками». Словом, именно Америка и никто иной в одиночку одолела «задурманенных нацизмом германцев» и принесла всему миру свободу. При небольшой поддержке «глупых иванов, чванливых томи и трусливых пуалю».

Захара это взбесило не на шутку, и он даже всерьез разругался с Сэмом. Он орал на Батта, будто тот лично был в чем-то виноват, что не может страна, потерявшая едва ли не каждого седьмого жителя, получившая по итогам войны тотальную разруху на своей территории и контроль над половиной Европы, быть «второстепенным направлением». Не может армия, занявшая столицу Германии, считаться всего лишь союзником, помогавшим доблестным американцам сокрушить фашизм. Сэм же возражал, что по итогам войны США приобрели гораздо больше – половину мира, и потери понесли меньше, потому что лучше воевали и лучше использовали технику и складывающиеся возможности. А потом прямо спросил Майцева, не русский ли тот?

В ответ Захар стал орать об исторической объективности, а Сэм возразил ему, что на ней много не заработаешь. Никому в Небраске или Огайо не интересно, как оборонялся в Сталинграде окруженный Паулюс. Совершенно наплевать на то, как отступали русские в первый год войны и абсолютно безразлично предательство Власова. Уж американцы-то, добавил он, своих никогда не предают. В отличие от всяких… европейцев. Даже «узкоглазые джапы» понимают о чести больше, чем эти лягушатники, лимонники, боши и макаронники, не говоря уже об… – закончить мысль он не успел.

Майцев едва не бросился на толстяка с кулаками и, если бы я не вмешался, все могло бы кончиться пьяной дракой.

Я развел оппонентов по разные концы стола и сам сел между ними.

– Хороши, союзнички, – сказал я. – Гитлеры всякие сейчас в аду ручонки потирают.

– А чего он? – непонятно пожаловался Захар.

– Скажи своему другу, Сардж, что возраст нужно уважать, – посоветовал Батт, заливая свой безвкусный «Бад» в глубины своей необъятной утробы. – Я всю ту войну не отходил от радиоприемника!

– Скажи этому старику, – с другой стороны наседал Майцев, – что старость не извиняет глупость!

– Заткнитесь оба, – попросил я. – И давайте просто помянем тех, кто сражался и погиб, так и не узнав о победе.

Они выпили по маленькой стопке бурбона и насупленно принялись ковыряться в тарелках с зеленой фасолью и куриными котлетами, сдобренными огромным количеством кетчупа.

По телевизору все так же надрывался безымянный американский «документалист», выполняющий политический заказ, а может быть, искренне считающий, что именно такую правду о той войне желает слышать рядовой американец.

В общем, сороковая годовщина Победы выдалась для нас с Захаром безрадостной.

Было очень обидно слышать о «незначительной роли» своих погибших дедов, но спорить об этом со стопроцентным американцем, пусть и активным коммунистом в недавнем прошлом – было втройне глупо и бестолково.

Но этот день очень ярко мне показал, что «советская пропаганда», которой нас так пугали в политических программах местного телевидения – ничто по сравнению с силой воздействия «американской пропаганды». Поистине, прав был Геббельс, когда говорил о том, что для того, чтобы люди поверили в ложь, она должна быть чудовищной.

Советская пропаганда вместе с лозунгами и «цитатами из классиков марксизма-ленинизма» была все-таки какой-то безыдейной – без огонька, по разнарядке, потому что так нужно. Американский пропагандист получал за свои бредни оплату настоящими долларами по самой высокой ставке и поэтому из кожи вон лез, чтобы представить и доказать ту точку зрения, которая его кормит – какими бы противоречиями с реальностью она не была наполнена.

И я подумал, что к той программе, что мы станем воплощать в отношении России, непременно нужно добавить мощное информационное давление на умы всего мира о том, какая это перспективная страна. И не скупиться при этом ни на какие расходы. Нужно, чтобы такое писала «Таймс» – значит, нужно купить «Таймс» и пусть пишут так как умеют: умно, аргументированно, увлекательно, но только то, что скажем им мы, а не нынешние «хозяева мира». Я сделаю так, что американская пресса – самая крикливая и авторитетная – утопит весь мир в любви к России.

Я переставал быть тем русским, который более всего на свете ценит справедливость и голосит о двуличии, масках и прочей чешуе. Если двуличие приблизит меня к цели – я буду не только двуличным, я вообще забуду о любой справедливости, исключу это слово из своего словаря. Мы здесь не в Олимпийские игры играем и цена победы – не медаль из золота и «вечная» запись в анналах.

Я еще больше утвердился в этой мысли, когда случайно заговорил с Чарли о непонятном поведении одной местной металлургической компании, использовавшей всю полученную за год прибыль для выкупа своих акций, находящихся на руках у мелких акционеров. После этого котировки их бумаг довольно ощутимо поднялись.

Я спросил у Рассела, почему так происходит и он мне ответил:

– Сардж, – сказал он. – Ты же дипломированный специалист. Ну неужели непонятно, что таким образом корпорации искусственно завышают прибыль в пересчете на одну акцию? А чем выше прибыльность бумаги – тем она привлекательнее!

Я потребовал разъяснений.

– Да просто все, как колумбово яйцо, – усмехнулся мой «технический консультант». – Вот представь, что из года в год прибыльность компании составляет один миллион долларов. И при этом в обороте находится один миллион акций. Значит, прибыль составит один доллар на одну акцию. Как поднять привлекательность компании для инвесторов? Взять кредит, развернуть новые цеха? Это долго и не очень надежно – мало ли как изменится конъюнктура рынка через три-четыре года, когда цех заработает на полную мощность? Да еще и кредит отдавать нужно будет несколько лет – не до прибылей. Результаты для акционеров нужны сегодня! Иначе часть из них избавится от не очень доходных активов. Так?

– Наверное, так, – согласился я. – И что дальше?

– А дальше просто. Мы протаскиваем на общем собрании акционеров решение о том, что дивиденды платить в этом году не будем – его примут, и чуть позже я объясню почему – и пускаем всю прибыль на выкуп своих акций на рынке. Допустим, цена на них была десять баксов за бумагу. Мало того, что цена сразу подскочит – потому что на бумагу появился спрос, так еще после выкупа ста тысяч бумаг на рынке останется девятьсот тысяч акций. И значит, в следующем году на одну акцию при той же абсолютной прибыли в миллион придется уже не один доллар, а один доллар и одиннадцать центов. То есть, прибыль на акцию вырастет на одиннадцать процентов. Сторонний инвестор открывает статистику по компании и видит – прибыль идет, дивидендные выплаты растут, все вери гуд! Он берет свои пятьсот баксов и покупает на них бумаги этой компании – и курс снова лезет вверх. Все довольны: капитализация компании выросла, потому что котировки бумаг поднялись, дивидендные выплаты увеличились, руководство компании покупает новый «Кадиллак» и выписывает себе премиальный бонус в размере ста тысяч долларов.

– Ловко, – похвалил я неназванных американских топ-менеджеров. – Не нужно бороться за производительность труда, рынки сбыта, качество продукции. Сплошные прибыли. А через пару лет мы проводим дополнительную эмиссию акций и доверчивые инвесторы спешат раскупить бумаги доходной компании. Между тем, прибыль ее, что год назад, что пять, составляет один миллион долларов.

– Ты все верно понял, Сардж! – похлопал меня по плечу Чарли Рассел. – Это и называется бизнес. Но нужно понимать, что очень часто этот фокус проворачивать не стоит, потому что тебе перестанут верить. Раз в восемь-десять лет – отличный показатель дляобратного выкупа!

– И много такого предлагает американский способ ведения бизнеса?

– За две сотни лет люди придумали всякое, Сардж. Вот тебе еще хороший пример. Мы с тобой выпускаем утюги. Ты – утюги «Сардж», а я – утюги «Рассел». Мы конкуренты. Доходность в десять процентов годовых – хорошая?

– Отличная, – согласился я.

– Ну вот пусть у нас с тобой она такая и будет. И мы с тобой думаем постоянно, как нам увеличить нашу долю на рынке. Мы берем кредиты в банках для увеличения производства утюгов. Ты взял миллион и я взял миллион. Под пять процентов годовых. Но ты стал возводить новую фабрику с тем, чтобы через пять лет удвоить производство утюгов. Ты строишь цех, платишь банку причитающиеся ему проценты, возвращаешь кредит – все это растягивается на десять лет. А я несу свои деньги на фондовый рынок, где средняя доходность за последние лет десять – в районе восемнадцати процентов годовых. И через пять лет имею столько же денег, сколько занимал у банка, при выплаченном кредите. К тому времени у тебя перед банком остался долг в полмиллиона, и я иду в банк и выкупаю твой долг. И, разумеется, сразу выставляю его тебе к погашению. Ты расплатиться не можешь, и я устанавливаю контроль над твоей компанией, которая теперь будет выпускать утюги «Рассел». Итого в итоге – ты нищий, а у меня удвоение производства, строится еще один цех и весь рынок подо мной.

– А что ему мешает сделать так же? – влез в разговор Захар, до этого увлеченно листавший «Нью-Йоркер».

– Вы очень умные парни! – похвалил нас Чарли. – Ничто не мешает. Именно так все и делают – тащут свои деньги на чертов рынок, покупают, покупают, покупают все подряд! Обеспечивая своими покупками доходность в восемнадцать процентов ежегодно! В итоге все деньги из реального сектора – на фондовом рынке, все наши компании, выпускающие проволочные вешалки, перекупленные друг у друга, стоят, как космическая программа NASA, мы по уши в кредитах, но нам это безразлично – потому что имеющиеся активы постоянно растут в цене.

– Но так не может продолжаться бесконечно? – недоумевал Захар.

– Почему это? Просто время от времени нужно выпускать пар, избавляясь от самых слабых и списывая на них убытки. И для этого и происходят кризисы. Но все, конечно, несколько сложнее, чем я вам тут понарассказывал. Хотя суть такая. Как говорится, в основе любого крупного состояния лежит чей-то труп. Читайте книжки, парни.

Он уехал, и, глядя вслед его пылящему по проселку «Доджу», Захар рассказал мне анекдот о Василии Ивановиче Чапаеве, севшем играть в «Блэк-Джек» с английскими джентельменами и узнавшем, что они верят друг другу на слово.

А я подумал о том, что мы с Захаром, несмотря на месяцы, проведенные в «пионерском лагере» в Подмосковье, так ничего и не узнали о жизни в Америке.

На бытовом уровне мы еще могли сойти за местных. Хорошо тормознутых, но своих. А вот в том, что касалось способов ведения бизнеса… Чарли за двадцать минут рассказал больше, чем мы узнали об этой стороне американской жизни за полгода, прожитых на ферме Сэмюэля Батта.

Это только в передовицах газет типовая история миллионера выглядела как «придумал идею, много работал над ее воплощением, сумел заинтересовать людей своим продуктом, работал еще больше и стал богат». Реальность выглядела несколько иначе.

– Как думаешь, Сардж, не пора ли кому-то из нас опять пойти поучиться? – Прервал мои размышления Захар. – Было бы неплохо, когда бы мы понимали, как здесь все устроено.

Обсуждение вариантов заняло еще неделю. Основная проблема была с деньгами – наших неполных пяти тысяч было маловато для обучения чему-то приличному. На Нью-Йорк, как хотел Захар – денег явно не хватало.

В следующий приезд Рассела мы поставили его перед фактом, что Зак едет учиться в Луисвилл и попросили порекомендовать недорогой университет, дающий приличное образование в области бизнеса.

Чарли по своему обыкновению долго смеялся, хвалил такое взвешенное мудрое решение, хлопал нас по спинам, а потом сказал, что все это ерунда. Добавил, что для того, чтобы заниматься бизнесом нужно не образование, а отсутствие страха за поступки и уверенность в своих силах.

– Хотя, конечно, знание инструментов и методов еще никому не повредило. – Сказал Рассел. – Вот что, парни, я советую вам присмотреться к курсам МВА^[49]. Два года вечерних занятий – и вы станете настоящими историками бизнеса.

– Зак станет, – поправил я. – А у нас с тобой много других дел.

– Окей, Сардж, пусть это будет Зак. Тогда Школа бизнеса Луисвиллского университета – именно то, что нужно! Еще бы тысяч двенадцать долларов приложить к вашему желанию и стало бы все еще проще. Но я вам займу эти деньги. Из своих собственных средств. Отдадите хорошим советом, Сардж.

Вот так и стал Захар Майцев слушателем курсов делового администрирования.

А в Союзе тем временем начинались новые времена. Даже американская пресса стала куда шире освещать происходящие там события. Горбачев сказал это, Горбачев вышел к народу, Горбачев заявил.

Первый его выход к народу – в Ленинграде: в плотной толпе людей он отвечал на вопросы граждан, и в ответ на просьбу «будьте ближе к народу» метко заметил, что ближе уже некуда! Ленинградцы радовались как малые дети, а местные газеты написали, что второго такого талантливого популиста не знала даже богатая на подобное американская земля.

Даже Сэм заинтересовался событиями в «далекой, холодной России». Потому что, по его мнению, там затевалось что-то колоссальное, большое «как мой живот, черти бы его задрали»! И Михаил Сергеевич не подвел своего заокеанского почитателя: новый Генеральный секретарь принялся за обновление рядов соратников – большинство из тех, кто выбирал его на главный пост страны, он отправил на пенсию. Вместо них были назначены новые люди, совершенно неизвестные широким массам. Да и как им быть известными, если политика в Союзе – дело совсем не публичное? Если говорить из телевизора и газет о политике может только Генеральный секретарь ЦК да министр иностранных дел, уполномоченный на это Генеральным секретарем? Сэм с трудом произносил невыговариваемые для него русские фамилии новых назначенцев: «Рыжкофф, Лигачофф, и этот, новый из форейн-офис^[50]… Чеварнадже… дсе… Че-вар-назе, что за идиот придумал русским такие непроизносимые фамилии?! Они даже здесь сообразили, как им запутать наших шпионов – пока будешь выговаривать фамилию нового министра иностранных дел – состаришься, дьявол его задери!»

– Помяни мое слово, Сардж, что-то назревает у комми, – говорил Батт, сидя перед вечерними новостями по NBC, что начинались сразу после «Санта-Барбары». – Этот молодой выскочка так бодро взялся за работу, что того и гляди чего-нибудь натворит!

И прогноз Батта незамедлил сбыться – в Союзе грянула антиалкогольная кампания.

Мне вспомнился тощий волосатый Васян, который и соображать-то начинал только после принятия утренних пятидесяти граммов. Наверное, правы были люди в ЦК, решившие оградить страну от влияния «зеленого змия». Но почему-то была уверенность, что это благородное начинание выльется в еще одну очередную трагедию: советская власть начинала подобную кампанию уже в пятый раз и каждый раз проигрывала схватку – пили с каждым годом больше. Ценой последнего проигрыша станет существование страны. Никто, похоже, не считал заранее возможные экономические последствия для СССР от этой авантюры. Убежденные в своей правоте товарищи из ЦК бросились внедрять передовое начинание. Наплевав на разъяснительную работу, на необходимость компенсации поступлений в бюджет – глаза застила необходимость доложить о принятых мерах по исполнению партийной инициативы. На этой кампании разбогатеют очень многие дельцы «теневого бизнеса», получавшие по 100–200 % прибыли в день, а государство уже через год поимеет бюджетную дыру шириной в Гранд-Каньон. Обвалившийся параллельно рынок нефти совершенно уничтожит формирующийся государственный бюджет, заставив Горбачева и его камарилью искать дополнительные доходы в частной инициативе граждан. И будь молодой Генсек немного потверже, возможно, стране и удалось бы вырулить между национальными, политическими и экономическими интересами своих составных частей. Но, как назло, это был самый мягкотелый из коммунистов, склонный к интриганству и чурающийся ответственности.

Все это вспоминалось каким-то фоном, словно происходило не со мной. Наверное, так оно и было – потому что все годы правления Горбачева я проведу в Америке.

А здесь тоже происходило бурление народных масс – Ронни Рейган провозгласил, что в основу безопасности Штатов отныне будет положена Стратегическая Оборонная Инициатива. Предполагалось, что после построения «космического зонтика» из спутников, оснащенных противоракетами, лазерными пушками и точными средствами наведения на цель, накопленный коммунистами ядерный арсенал станет бесполезным. Все очень красиво выглядело в тех мультиках, что крутились по телевидению и куда менее достойно в передачах серьезных обозревателей.

Оставшись на ферме вдвоем с Сэмом, мы спорили до хрипоты – возможно или нет таким образом обезопаситься от внешней угрозы, считали размер необходимых затрат и все больше приходили к выводу, что вся программа СОИ – хитро продуманный блеф, призванный еще сильнее нагрузить и без того еле сводимый бюджет Советского Союза. Для самой Америки это была масштабная рекламная акция, которую никто всерьез не рассчитывал воплощать. Но часто достаточно показать намеренья и решимость, чтобы вызвать в стане врага панику. На это и рассчитывал мистер Рейган.

Захар, между тем, полностью погрузился в учебу. Он приезжал теперь на ферму раз в две недели, всегда с горящими глазами, нахватавшийся таких историй сверхскоростного обогащения, что захватывало дух.

Для него было большим откровением, что вся жизнь в оплоте капитализма была посвящена лишь накоплению богатства и его распределению между членами общества. Этому было подчинено все: средства массовой информации, литература, искусство, сотни доморощенных религиозных организаций, восхваляемая отовсюду благотворительность, некоммерческие фонды – все служили только золотому тельцу. И оценка их работы сводилась лишь к определению их экономической эффективности: есть доход – ты на коне, уважаемый член общества. Нет дохода – и ты никчемный бездельник, чем бы ты не занимался. Комсомольская закалка и окружающая действительность создавали непреходящий когнитивный диссонанс^[51] в душе Майцева, требовавший немедленного выхода.

– На прошлой неделе разбирали кейсы^[52] с историями Кока-Колы, – рассказывал он. – Представляешь, что произошло на Филлипинах лет десять назад?

– Откуда, Захар? Ты же у нас гуру от бизнеса, не я.

– Они проводили лотерею. Ну эта, обычная их фишка – «посмотри номер под крышечкой и выиграй сто баксов!» Вот и на Филиппинах замутили они подобную вещь. Все прошло как по нотам – увеличение продаж на пятнадцать процентов, выплата выигрышей в размере одного процента от увеличившихся продаж – сплошная прибыль. И если бы дело было в Германии – все бы так и шло, как раньше: лотерея «под крышкой» раз в полгода, спровоцированный рост доходов, все рады. Но дело было на Филиппинах. А там народ бедный, практически нищий. И очень желающий разбогатеть. Даже сильнее, чем американцы. Так вот, когда провели вторую лотерею, с выигравшими крышечками приперлось гораздо больше народу, чем рассчитывали в отделе маркетинга Кока-Колы. Больше, чем было напечатано «счастливых крышек». И знаешь почему?

– Подделали номера?

– Нет, – ухмыльнулся Захар. – Номера были самые что ни на есть натуральные! Как я уже говорил, Филиппины нищая страна. Тысячи жителей, выпив колу с невыигрышными номерами, не выбросили крышки. Они сохранили крышечки от предыдущего розыгрыша! Полгода хранили эти жестянки – до следующего «тиража». А в правилах нигде не указано, какого выпуска должны быть крышки, главное, чтобы совпал номер. Пришлось Кока-Коле выплачивать все эти джек-поты.

И я задумался о том, что неважно, что имеют в виду составители правил, важно, как эти условия донесены до общественности.

Здесь еще считали инвестиционную привлекательность компании как отношение дивидендных выплат к цене за акцию, и если бумага окупалась меньше, чем за шесть-семь лет, такое вложение считалось подходящим. Но я-то знал, что мир уже стоит на пороге новой эры – когда доходность не имеет никакого значения, а привлекательность актива формируется только постоянным на него спросом. Apple и Google, в конце концов, и вовсе не платили никаких дивидендов своим акционерам по пятнадцать лет, и были при этом так привлекательны, что их бумаги расходились как горячие пирожки. А потом, когда Apple все-таки решилась на выплату, то срок окупаемости акций в расчете на предложенные дивиденды составил на тот момент что-то около двухсот лет. Но это, конечно не предел. Были и такие компании, у которых этот показатель приближался к двум тысячам лет и при этом их акции дорожали и дорожали – словно инвесторы решили жить вечно. Поэтому мне было ясно, что со старыми мерками, с тем инструментарием, что достался нам от прежних трейдеров, делать на рынке нечего – нужны новые решения.

Чарли, между тем, нашел нам небольшую команду программистов, пытавшихся создать какую-то детскую электронную игру. Их отрекомендовал какой-то его знакомый банковский клерк, знавший их по работе над системой электронных переводов. Только сейчас парни отделились от своей прежней компании и решили заняться собственным делом.

Мы встретились с ними в Луисвилле в начале июля.

– Там будет у каждого игрока своя небольшая корпорация, нужно будет строить всякие заводы и фабрики, нанимать вооруженных наемников и биться за ресурсы. Еще я хочу туда вставить возможность игры на электронной бирже, чтобы торговать своими акциями и скупать конкурентов. А еще можно будет грабить чужие караваны! – вещал нам о своей задумке их лидер, Эндрю Бойд.

Был он высок, худ, но при этом имел круглое брюшко. У меня всегда вызывали удивление подобные люди – как можно ухитриться иметь пузо при цыплячьей шее и девичьих руках? Но мистер Бойд умел. Столь же тощие ноги в коротких джинсах придавали всей его фигуре вид мультяшного персонажа Гуффи. Еще он носил тонкие и редкие, не очень ухоженные, усы над толстыми губами. В остальном это был типичный молодой американец, увлеченный своей работой.

Еще три волосатых парня, двое из которых были в очках, сидели за нашим столиком и согласно кивали, уничтожая пиво и пиццу, заказанные Расселом.

– Сколько копий своей игры вы рассчитываете продать? – Чарли всегда был конкретен, когда речь заходила о вложения. – И есть ли у вас договор с издательством?

– Нет, нам пока нечего предложить издательству, мы едва закончили писать движок игры, – говорил Эндрю. – Сейчас будем создавать арт-концепцию, у Джимми вон есть на примете хороший художник. Потом – в издательство. Работы еще много, на полгода, может быть, на год. Надеемся тысяч двести продать. По пять долларов.

– Парни, – Чарли, как мы и договорились с ним заранее, пер напролом, – давайте не будем заниматься ерундой. У меня есть к вам дельное предложение. Вы пишите мне, – он оглянулся на меня и поправился, – пишите нам программу, возможно не одну, и получаете за это хорошие деньги. По полторы тысяче на брата в месяц? Как вам такое предложение?

Волосатые очкарики радостно заугукали и заблестели линзами, а вот Эндрю предложение пришлось не по вкусу.

– Чарли, мы взяли кредит в банке под этот проект, мы не можем просто так его бросить. Да и вообще – хотелось создать что-то свое.

– А вы и создадите, – пообещал я. – Назовем нашу программу вашим именем и не знаю насчет двухсот тысяч по пять баксов, но за тысячу по три тысячи за каждую копию – готов обещать прямо сейчас. И безо всяких издателей – все поступления на ваш банковский счет.

Эндрю скептически на меня посмотрел и, скривив свои губищи, саркастически заметил:

– И что за хреновину мы станем лепить? За что кто-то заплатит такие деньги? Разве что за программу управлением движения над аэропортом имени Кеннеди? Такие вещи на коленке не пишутся. Да и с сертификацией будут такие проблемы, что за пять лет не решишь. Не, не наш это уровень.

И его волосатые помощники снова изобразили стаю сов.

– Пишите не на коленке. – Великодушно разрешил Чарли. – То, что ты описал для аэропорта, стоит сотни тысяч, я наводил справки. Мы вам гарантируем по полторы штуки в месяц на брата и, когда все будет написано, клиентуру на тысячу копий по три тысячи долларов за каждую. А потом хоть игрушки лепите, хоть на голове стойте.

– Да понял я, – Эндрю нахмурился и растер набежавшую на стол лужицу от холодной кружки с пивом. – Когда нужно ответить?

– Мы с Сарджем пойдем перекурим, а вы с парнями посовещайтесь, пяти минут вам должно хватить. Или мы поищем еще кого-то.

Он покурил, и я составил ему компанию, постояв рядом, а, когда мы вернулись, Эндрю сказал:

– Если ничего криминального не будет, то мы с парнями согласны. А если что-то незаконное, то тогда нам нужно по три тысячи долларов в месяц на человека.

– Все чисто, как в лазарете, – успокоил я Бойда.

– Хорошо, тогда по рукам. Когда приступать?

В тот день я вернулся к Сэму и объявил ему, что уезжаю на некоторое время, а ему стоит поискать себе работников на наше с Захаром место. После обильного возлияния состоялись проводы и благословление на «всяческие успехи». Я пообещал иногда навещать старого Сэмюэля Батта.

У парней была небольшая «мастерская» в пустующем гараже дяди Бойда, где вся их компания пыталась ваять свой «прорыв в индустрии развлечений» – полуэкономическую стратегию, в которой «можно грабить караваны».

На следующее утро после памятной встречи в пиццерии, стоя посреди мастерской я принялся вещать своим программистам о том, чего от них ожидаю. И хотя мне казалось, что задача выглядит просто, на самом деле пришлось приложить массу старания и усилий просто для того, чтобы они поняли, о чем идет речь. Потом двое из них пошли на те же курсы, что окончили полгода назад мы с Захаром.

Пока наши программисты занимались самообразованием, Чарли зарегистрировал нашу первую компанию – «Первую торговую компанию Смита», а я снял небольшой офис. На этот раз самый натуральный, со столами, телефонами, чайниками, шредером^[53] и копиром. На пять рабочих мест.

В офис быстрые ребята из информационного агентства Innovative Market Systems (которая через год станет знаменитой Bloomberg L.P.^[54]) протянули провод от двухметровой антенны-тарелки на крыше здания, и мы стали получать самые свежие новости с рынков – в виде новостной ленты и торговой информации. Я ужаснулся, когда узнал цену содержания этой информационной диковины, но она оказалась настолько удобной, что отказываться от нее мы не стали.

Захар почти не принимал участия во всех наших организационных махинациях, ограничившись ролью стороннего наблюдателя – он был сильно занят в своей Школе бизнеса, да и я считал, что то, чем он там занимается, не менее важно, чем то, что делаем мы с Чарли.

Насколько я помнил, восемьдесят пятый и восемьдесят шестой годы считались очень удачными для всех рынков и если не принимать во внимание тот самый лопнувший «долларовый пузырь», то никаких неожиданностей рынки в эти годы не принесли. Это было такое время, которого втайне ждет каждый инвестор – практически беспроигрышное вложение денег в любую отрасль. Где-то чуть больше, где-то чуть меньше, но для портфельного инвестора^[55], каким собирались стать мы, разницы практически не было – средняя доходность по рынку в районе двадцати пяти процентов при минимальном риске – о чем еще мечтать человеку? Разве только о том, как уберечь свой распухший капитал от неизбежных биржевых крахов? Но и это знание у нас было.

Лезть со своими жалкими шестью миллионами в игры прожженных дельцов с Уолл-стрит нам было рановато, и поэтому все наши вложения ограничивались небольшими спекуляциями.

К октябрю восемьдесят пятого у нас появилась первая версия нашего робота.

Он уже умел сканировать графики котировок акций разных компаний, искать среди них самые перспективные, строить прогнозы в зависимости от того, какую модель поведения ему задавал оператор – агрессивную или осторожную. Ребята Бойда всерьез увлеклись задачей и то, что они нам сваяли, выглядело очень внушительно.

На тестовом запуске программы, названной без излишнего мудрствования «Первый робот Бойда», присутствовали мы с Захаром, Чарли и сам Бойд со своим «оруженосцем» Джимми, отвечавшим в проекте за графическую реализацию. Если не считать нескольких досадных зависаний, то шустрил робот Бойда на твердую «четверку» – за неделю работы он выдал две сотни прогнозов для разных акций. Сбылись с допустимой точностью сто сорок три. И это был очень хороший результат. Еще в пятнадцати было верно угадано направление движения, и только в четверти сделок мог появиться убыток.

Впечатленные достижениями своего детища, Бойд с Джимми ушли в гараж-«мастерскую» исправлять найденные в ходе тестирования ошибки, а Захар и Чарли насели на меня с требованием немедленно начать торговлю на биржах всего мира.

В тот раз мне еле удалось отбиться и уговорить их немного повременить.

Коммерческий запуск нашей программы состоялся еще через две недели.

Чарли принял на работу трех девиц – Эми, Линду и Марию, симпатичных, исполнительных и в меру глупых, чтобы не возникло в их прелестных головках желание воспользоваться результатами тех прогнозов, что каждый день мелькали перед их напудренными носами. В их обязанности входил ежедневный обзвон наших виртуальных офисов и передача распоряжений, которые формировали мы с Расселом с помощью нашего робота и моего дара.

К концу восемьдесят пятого года средняя доходность по нашим сделкам превысила отметку в сорок процентов. Кроме того, Чарли нашел где-то пару представительного вида агентов, занявшихся продажей нашей программы (в немножко обрезанном варианте). Пользуясь своими старыми связями, предприимчивые дядьки наладили продажу детища лаборатории Бойда. В первый же месяц они сбыли около пятидесяти экземпляров, вызвав у Эндрю несказанное удивление.

Дела шли, счета понемногу прибавляли в весе, но необходим был прорыв – нужно было заработать много и быстро, потому что время стремительно уходило, мы все глубже увязали в рутине, и иногда казалось, что это уже навсегда.

Чарли несколько раз предлагал помимо акций и валюты заняться опционами^[56], фьючерсами и прочими производными инструментами, сулящими баснословные прибыли, но я еще боялся и чувствовал себя неуверенно – помнил установку Павлова о примате безопасности над прибыльностью.

Глава 10

Решение принес Захар – точно на День Всех Святых.

С самого моего переезда в Луисвилл мы снова жили вместе, снимая трехкомнатную квартиру со столовой в районе Миддлтаун. И с тех пор каждый вечер передо мной разворачивались нешуточные истории успеха множества американских корпораций. Захар рассказывал о них с упоением, самозабвенно, разыгрывая настоящие представления в лицах, так, как еще совсем недавно просвещал юных комсомольцев на пятиминутках политинформации перед уроками. Он наслаждался изощренностью человеческого мозга, алчущего богатства, искренне восхищался пытливыми умами, превращавшими в шелестящие доллары все, до чего могли дотянуться.

И я, каждый день заряжаемый его оптимизмом, стал вспоминать, что мир здесь и сейчас находится у той грани, которая еще отделяет реальную экономику от виртуальной, и что буквально в ближайшие десять лет они – эти две экономики – сольются в экстазе, вытаскивая биржевые индексы в заоблачные выси. Но ничего не происходит просто так – должны быть первопроходцы. И, конечно, они вспомнились – самые нашумевшие истории тех десятилетий.

– Захар, вам рассказывали о некоем Майкле Милкене?

– Конечно, Сардж, – мы уже полностью привыкли к новым именам. – В Школе только и разговоров, что об этом Милкене из Голливуда. Гениальный парень! Говорят, доходы тех, кто с ним работает, растут чуть не в геометрической прогрессии. Может быть, и нам…

– Знаешь, в чем суть его ноу-хау? – Я перебил друга, не дав ему сказать очевидную глупость.

– Об этом сейчас любой школьник знает. Он показал Америке, что облигации, выпущенные мелкими эмитентами^[57], практически всегда доходнее бумаг, выпущенных титанами бизнеса вроде «Меррилл Линч»^[58]. Конечно, все понимают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но если все их раскупают и проблем с реализацией этих «мусорных облигаций» ни у кого нет, то почему нужно покупать низкодоходные бумаги гигантов с Уолл-Стрит? Это очень разумный компромисс между прибылью и риском. Милкен говорит, что рейтинговые агентства, присваивающие бумагам рейтинги надежности, давным-давно на содержании у «больших парней». И поэтому наивысшие рейтинги надежности присваивают облигациям своих хозяев. А мелкие компании с блестящими перспективами не могут найти инвестора, потому что те, у кого есть свободные средства – те, околдованные системой рейтингов, предпочитают вкладывать их в бумаги AAA-класса^[59]. А между тем, гиганты, выпускающие их, ничуть не устойчивее небольших, но доходных предприятий. И, если вспомнить всех этих судостроительных, железнодорожных, сталелитейных монстров, рухнувших как карточные домики, нельзя отказать Милкену в правоте. Или у тебя что-то на него есть?

– У меня на всех что-то есть, – я налил себе вечернего пива, к которому привык, прожив год у Сэма. – Единственное, на чем держится афера Милкена – ликвидность этих бесполезных бумажек. Они интересны до тех пор, пока на них есть покупатели. А как инвесторы узнают о наличии покупателей? Они смотрят на оборот по бумагам, и если он достаточно высок – облигации интересны. Но все дело в том, что…

Длинный глоток помог мне выдержать театральную паузу.

– Ну? – не смог вытерпеть Майцев.

Я вытер губы от пены, закусил парой чипсов, налил еще один стакан и лишь после этого закончил:

– Все дело в том, что никакого оборота по этим бумагам нет.

Захар задумался настолько сильно, что машинально открыл мое пиво (которое не очень любил) и выпил полбутылки.

– Подожди, ты что-то придумываешь. Оборот по этим «мусорным облигациям» – миллиарды долларов ежедневно.

– Захар, ты учишься в бизнес-школе и еще не понял главный принцип американской экономики? Ну так я тебе его скажу безо всяких лишних слов – важно казаться, а не быть! Тогда все будет красиво и богато. Пока ты кажешься, и тебе верят – все отлично! Милкен гоняет деньги между несколькими счетами своих приятелей, обеспечивая видимость оборота! Если десять миллионов долларов перегнать сто раз со счета на счет – вот тебе и миллиард в обороте.

Захар допил оставшуюся половину бутылки и надолго замолчал.

– Если взять любую случайную историю успеха американской компании, то скорее всего, она будет выглядеть как история того миллионера: «купил яблоко за цент, помыл, продал за два, купил два яблока, помыл, продал за четыре цента, купил четыре яблока, помыл, продал… а потом умерла тетушка, и мне в наследство осталось два миллиона долларов». Так и компания – много-много-много бестолковой работы, чтобы соответствовать требованиям по срокам жизни и обороту и оказаться на бирже, размещение акций, и вот готова успешная история. Это страна тотального лицемерия. Возьми их закон о пожертвованиях на избирательную кампанию президента! Никто не имеет права жертвовать больше двух с половиной тысяч долларов. Откуда же эти миллионы пожертвований? Все решается просто – нельзя жертвовать самому кандидату на пост президента, а вот всяким фондам и комитетам, что занимаются его избранием – жертвуй хоть по сто миллионов!

– Н-дяяя, дела, – заключил Захар. – А все эти разговоры о честной конкуренции, маркетинге, стратегии развития?

– В пользу бедных. Американский бог – капитализация. Чем она выше, тем ты больше, тем большее тебе позволено. А капитализации добиваются здесь двумя путями. Первый приведет нас на биржу. И посмотри, что будет. Вот мы с тобой – Генри Форд и его помощник. Мы решаем открыть новый завод. Пятидесятый из наших заводов. Общая капитализация всех – пятьдесят миллиардов. Мы решили вложить и в этот – юбилейный завод – миллиард долларов, и рассчитываем на ежегодную выручку по двести миллионов, в которых будет по пятнадцать миллионов чистой прибыли. Мы раструбили об этом на весь свет. Что происходит, мастер делового администрирования?

– Элементарно, Ватсон! Инвесторы считают, что дела у нас идут хорошо, наши акции дорожают на десять процентов и общая капитализация вырастает на… пять миллиардов.

– Бинго, Зак! Теперь мы строим завод, стоимостью в один миллиард, уже принесший нам пять миллиардов… Что такое пятнадцать-двадцать-тридцать миллионов годовой прибыли по сравнению с этими цифрами? И будь спокоен за бухгалтерию – все будет красиво. Дальше продолжать?

– Дальше тебе любой даун из спецшколы продолжит. Это все ты к чему мне рассказал? И что за второй путь к увеличению капитализации?

– А второй путь – долго и упорно расти над собой, работать, дружить с нужными людьми, подкупать чиновников и дарить подарки их женам, быть полезным всем и всюду и в конце концов стать корпорацией «Бектел» – частной непубличной компанией, филиалом ЦРУ. Тоже масса достоинств. Только очень уж долго. Мы с тобой столько не проживем.

– Понятно. Так мы-то что делать будем?

– Зак, ну ты же меня сам натолкнул на мысль поискать деньги вне традиционных биржевых операций. Я поискал и нашел способ их получить… Теперь, конечно, будем делать. Паевой фонд^[60]. С небывалой доходностью. С хорошим рекламным бюджетом. С выплатами раз в три месяца. С ежегодными шаманскими плясками с отчетностью и прочей атрибутикой свободного капитализма.

– Ерунда, – отмахнулся Захар. – Я тебе как будущий бизнес-администратор говорю: не хватит сил. Слишком высокие входные ставки в этом секторе. Нужно миллионов сто, а у нас еле-еле восемь наскребется.

– Зато американский бизнес очень любит всякие слияния и поглощения. Просто обожает. Значит, вот что нам нужно провернуть: следует купить какой-нибудь бестолковый заводик вроде того, что делает металлические кончики на шнурках или втыкает фитили в свечки. Можно и тот, что выдавливает буквы на мыле. Под залог этого завода возьмем кредит и купим второй завод. По той же схеме прикупим еще три-четыре столь же «нужных» завода. Назовемся громко и полезем на биржу. Первичное размещение бумаг миллионов на сто-двести-триста. И сами через те счета, что завел для нас Чарли, будем создавать ажиотаж вокруг бумаг. Сейчас годы жирные – движение обязательно будет в нужную сторону. И станем потихоньку выводить деньги из операции. А потом, после октября 1987 года, а лучше – после девяносто первого года – откроем фонд. Самое будет время, чтобы поучить глупых буржуинов!

Захар смотрел на меня так, словно я только что рассказал ему про Нью-Васюки.

– Если ты истратишь деньги на покупку завода, где ты возьмешь деньги на текущие операции?

– Вот какая ерунда тебя заботит! Когда у нас будет пять-шесть-десять таких заводов, любой банк сочтет за благо сотрудничать с таким трестом. Прокредитуемся миллионов на пятьдесят – как раз хватит, чтобы гонять деньги по счетам. И «откатную» схему^[61] еще никто не отменял. Она работает даже здесь.

Мой друг казался ошарашенным. Ни про какие «откаты» им, разумеется, в МВА никто не говорил. Я уже давно заметил, что самые полезные вещи всегда узнаешь самостоятельно – ни один «прохвессор» не соизволит объяснить те или иные успехи общепризнанного финансового гения. Все, как один, будут бубнить про «много работы, озарение, удачная догадка», имея в виду: «инсайд, блеф, обман, взятка». И, да – действительно много работы. Никто не работает так много и интенсивно как шулер, когда придумывает и воплощает свой кидок.

– А ты рассчитывал на весь тот маркетологический бред, которым тебя пичкают в твоей школе? – удивился я его наивности. – Забудь, Зак, это для лохов. Это – не работает. Вернее, работает, конечно, но не так эффективно, как того от него ждут. Есть много способов заработать денег, но маркетинг – не лучший из них. Никакой маркетинг не заменит здравого смысла. Как говорил Стив Джобс – бесполезно спрашивать у человека на улице, каким бы он хотел видеть компьютер? – он просто не знает, что это такое. А если ты можешь ему объяснить, что это такое – никакой маркетинг тебе уже не нужен. Ну или как-то так.

– Ты еще скажи, что не спрос рождает предложение, – подначил меня Захар. Но не на того напал.

– Ясен пень, наоборот. Кому нужны были телевизоры до тех пор, пока они не стали достаточно дешевы и информативны? А ведь до этого момента их производители были вынуждены создавать целую новую индустрию: производство телепередач, ретрансляторы, сами телевизоры. Да посмотри хотя бы на шампуни – кому они были нужны, пока их не было? Вспомни Петра Первого с его картошкой – полстраны голодает, а картошку высаживать не спешат! Вот и выходит, что сначала все-таки есть предложение, а уже под него формируется спрос. Да так и проще – внушить людям, что им совершенно что-то необходимо – спрос будет устойчивее.

– Ты сегодня какого-то пива с пейотлем^[62] купил, да? – Захар недавно осилил Кастанеду и больше всего ему понравился способ манипуляции точкой сборки с помощью безобидного кактуса. Он говорил, что сибирские шаманы используют для этого мох, а лапландские – галлюциногенные грибы.

– Нет, Зак. Я просто хочу, чтобы ты смотрел на мир без шор, которые на нас навешивают все кому не лень. А он совсем не такой, каким нам предлагается его видеть.

Утром Захар отправился на учебу, а я, придя в офис, изложил свой вычесанный из затылка план Расселу. Чарли бросился к телефону и уже через три часа у нас был список из двенадцати возможных вариантов – от сталелитейных заводов до тех самых ликеро-водочных предприятий, производящих местный бурбон. Вот на этих последних мы, посовещавшись, и решили остановиться. Очень хороший просматривался вариант: едва не половина всего мирового бурбона производилась в Кентукки. Единственный большой конкурент – «Браун-Форман», производящий от трети до половины кентуккийского кукурузного виски. Остальные – мелкие производители, собрать которых в кучу для большой биржевой игры сам Бог велел! Наибольшую ценность для их владельцев представляли торговые марки, многим из которых было уже за сотню лет и ими, естественно, дорожили. Но нам не нужны были их торговые марки, мы собирались приобрести производство и громко раструбить об этом в газетах, а о том, за кем останутся буквы на этикетке, мы умолчим. А без этих буковок ценность приобретения выглядит просто смешной.

Еще через неделю Чарли представил нам Джоша Келлера – бывшего матроса, бывшего мороженщика, бывшего зеленщика, бывшего страхового агента, бывшего строителя, бывшего мужа и отца двоих детей. Я даже удивился, почему не «бывшего человека» – потому что вид у Джоша был жалкий. Землистого цвета небритые щеки, большие залысины, очки в роговой оправе – ровно таким я представлял себе сумасшедшего бухгалтера, и Чарли, когда я ему об этом шепнул, долго смеялся. А потом, привычно подмигнув – меня уже начинал доставать этот его жест – заметил, что таким «чокнутым бухгалтерам» очень верят в Комиссии по Ценным Бумагам. И особенно легко подобные джоши находят общий язык с банковскими клерками. Разумеется, в том случае, когда чувствуют за собой силу. Их невообразимо преображало осознание собственной значимости – забитые, серые, невзрачные и скромные, они становились уверенными в себе подонками, способными разорвать в клочья любого, если твердо знали, что есть человек, который способен за них заплатить. И нам это подходило.

Джош был согласен стать лицом предприятия и провернуть наше небольшое дельце за скромные два миллиона долларов, разумеется, наличкой, и, разумеется, необлагаемых налогом. И само собой, это была только премия помимо официальной зарплаты в пять тысяч долларов ежемесячно за все время, что будет существовать трест «Винокурни Келлера». Мы сочли, что такая цена вполне нам по силам и ударили с Келлером по рукам.

Вся неделя ушла на подготовку документации и переговоры с парой винокурен. Джош поразил нас въедливостью и усердностью в отработке гонорара – он целыми сутками рассчитывал прибыльность скупаемых предприятий, с пеной у рта торговался с их прежними хозяевами за каждый цент, придирчиво осматривал швы на бочках, проверял счета за воду и электричество, словом, Чарли был от него в полном восторге – именно такого въедливого «хозяина» мы и хотели найти. Джош нашел свое место в жизни.

Наши исполнительные девчонки – Эми, Линда и Мария составили сотни страниц документов. Бойфренд Марии оказался неплохим юристом, и за вполне приемлемую плату привел документацию в приличный вид.

В середине ноября состоялась первая сделка, и через две недели был получен кредит на скупку следующих жертв.

И в тот же день произошло событие, рассмешившее меня до колик в животе! К Чарли пришли его агенты по продажам биржевого робота – я даже не запомнил их имен! – и предложили выкупить создание Бойда: программу и коллектив программистов – за двадцать миллионов долларов! Я не раздумывал ни секунды. Бойд получил пятьсот тысяч отступных (ведь те три миллиона, что мы ему пообещали, все еще лежали в чужих карманах), и сделка состоялась! Больше я не забивал себе голову подобной ерундой. Содержание банды Бойда нам обходилось в десять тысяч ежемесячно, а очень хорошая программа, сделанная тем же Бойдом, стоила максимум пять тысяч и обновлялась бесплатно каждые два месяца.

Темпы скупки луисвиллских винокурен после этого утроились, и к Рождеству Джош Келлер стал номинально контролировать сорок процентов рынка кентуккийского бурбона. Одним из последних его приобретений стал «Бурбон Коллинза. 1831» – старый и имевший давнишнюю репутацию местный брэнд, который и решено было продвигать в массы. Мы купили этот заводик вместе с торговой маркой – это была единственная наша покупка всего предприятия, без разделения его на производственную и рыночную части. И трест Джоша пришлось переименовать в «Винокурни Келлера-Бурбон Коллинза. 1831». Теперь можно было смело заявлять, что нашему производителю благородного виски больше сотни лет и для нас открылись двери в мир большого бизнеса.

Захар считал, что мы сделали невозможное. Чарли был в полном восторге и собирался атаковать Брауна с Форманом или сразу схватиться с Jim Beam^[63] – единственными серьезными конкурентами в Кентукки. Мне же казалось, что оставшихся до кризиса восемьдесят седьмого года полутора лет будет недостаточно, чтобы успеть собрать все сливки с наших операций.

На Новый год неожиданно по телевизору выступил Горбачев – он пожелал американскому народу мира и успехов. Вроде бы как и Рейган выступил по телевидению в СССР вместо традиционного главы государства. А в конце января взорвался «Челленджер» – было очень жалко улыбчивую американскую учительницу, выигравшую бешеный конкурс среди своих коллег на полет, собиравшаяся вести урок с орбиты и вот так – в огненной вспышке горючего ушедшую из жизни. Был объявлен национальный траур.

Мир стремительно менялся. И я боялся, каждый день боялся чего-то не успеть сделать, что-то упустить или не заметить вовремя.

Но несмотря на мои страхи, рынок должен был знать, что молодая и агрессивная компания Джоша не намерена останавливаться на достигнутом, и в прессе – сначала в местной и чикагской, а позже и в нью-йоркской – появилось несколько статей о том, что «Винокурни Келлера-Коллинза» намерены собрать под свое крыло и некоторые другие предприятия. Наш Джош постоянно расширялся, вернее будет сказать – пух. Но этого и ждали от него инвесторы. Им нравились «простые парни, своей сметкой и предприимчивостью выбившиеся в люди и тянущие за собой других». И мы старались не разрушать складывающийся у бизнес-общественности образ нашего первого «золотого мальчика». Даже несмотря на то, что став обладателем «спирто-кукурузного куста» стоимостью в пятьдесят миллионов долларов наш Джош все чаще собирался благородно удариться в примитивный запой. И стоило больших усилий удержать его от этого и заставить работать.

Джош появился в нескольких телепередачах, на пальцах объяснив людям, что главное – «много и усердно трудиться, сберегать нажитое, и тогда Бог обязательно пошлет удачу». Глядя на него, любой американец должен был представить, что вершины бизнеса не удел великих небожителей, а занятие доступное большинству из славного племени трудолюбивых, бережливых и напористых янки.

Нам оставалось сделать всего лишь несколько простых действий и пройти листинг^[64] в Чикаго и Нью-Йорке. Ведь конечная цель всей авантюры – найти инвесторов, которым некуда деньги девать. Наш инвестиционный консультант предрекал «Винокурням Келлера-Коллинза» большое будущее.

Келлер, часто появляясь перед телекамерами или давая объяснения своим успехам в газетных интервью, старательно проводил в массы мысль о том, что достаточно изготовителям бурбона быть местечковыми предприятиями. Что пришли другие времена и тот, кто не смотрит вперед – обречен. Что, объединившись, ликеро-водочные заводы Луисвилла обрели возможность выйти на внешний рынок, емкость которого в сотни раз выше американского. В общем, логика его выступлений сводилась ко всем известной в Советском Союзе мудрости из недавно вышедшего мультфильма «Падал прошлогодний снег»: «пойду в лес, застрелю зайца, отнесу зайца на ярмарку! Дураков там много, а зайцы, поди, всем нужны! Разбогатею!» Но зрителям очень нравилось.

После первого же выступления на местном телеканале Wave3^[65] он получил от бывшей жены судебный иск с наглым требованием вернуть ей пять миллионов долларов – за те полтора года, что он укрывался от алиментов. Зная дотошность и исполнительность американскогоправосудия в области матримониальных отношений, Джош не на шутку встревожился, хотел все бросить и бежать в Мексику. Нам удалось его отговорить от этого неразумного поступка.

Мир, между тем, жил по своим планам: Иран с Ираком потихоньку бомбили друг друга, особый упор делая на блокаду нефтепроводов и танкерных перевозок. Горбачев предложил полное ядерное разоружение, но никто ему не поверил. В Москве прошел исторический XXVII съезд КПСС, на котором что-то приняли – наверное, очередную программу развития; местные СМИ к подробностям были глухи. Зато очень подробно рассказали о правовом освобождении Австралии от Британской короны – ролик с Елизаветой многократно прокрутили по телевизору, восторгаясь гражданской смелостью английской королевы, окончательно освободившей далекий континент-колонию. Правда, почему-то умолчали, что верховным правителем Австралии остался английский монарх, все так же обладавший правом утверждать главу австралийского кабинета министров, созывать и разгонять парламент, объявлять войну и прочая, прочая, прочая…

Цена на нефть в апреле впервые упала ниже 10 долларов за баррель^[66] – и это был окончательный приговор Советскому Союзу, где средняя себестоимость добычи и транспортировки приближалась к 13 долларам против 3–4 у саудовских шейхов.

Горбачев, видимо, предчувствуя недоброе, предложил распустить НАТО и Варшавский блок с непременным условием одновременности. Он вообще стал буквально сыпать предложениями – похоже, экономика в Союзе собиралась накрыться окончательно.

Я в тот момент подумал, что если сильно поднапрячься, влезть в долги и все точно рассчитать, то можно вернуть нефтяные котировки к приемлемой цене в 20–22 доллара. Поможет ли это Горбачеву? Зная, как он обошелся с моей страной в будущем, я не верил этому клоуну ни на грамм. Скорее всего, этот подарок – время, деньги – он так же неблагодарно профукает, как обошелся со всем наследством, оставшимся ему от прежних титанов – от Петра I до Сталина и Хрущева с Брежневым. Даже Хрущев на фоне этого ничтожества выглядел значительным и едва ли не великим. Все оценив, я решил не гробить наше начинание ради двух-трех месяцев спокойной жизни товарища Горбачева – пусть повертится, как уж на сковородке, а для наших капиталов найдутся распорядители достойнее Михаила Сергеевича и Эдуарда Амвросиевича, одним росчерком ручки за просто так отдающих американцам тысячи квадратных километров морской границы на Дальнем Востоке, вместе с местами вылова рыбы и нефтяными и газовыми шельфами. И, видимо, какие-то договоренности именно о таком разделе границ были достигнуты с господами Горбачевым и Шеварднадзе гораздо раньше, потому что нефте-и газоносные участки на тогда еще советской территории американское правительство начало продавать желающим еще в 1982 году.

Но впереди еще три года, и я сделаю все, чтобы в такой форме соглашение Шеварднадзе-Бейкера не было подписано никогда! А Эдуард Амвросьевич, сука, кровью у меня умоется за одни только мысли о подобной диверсии.

В начале мая мир взорвался новостью о скрываемой русскими катастрофе на советской атомной электростанции под Киевом. Название городка, где все это произошло, давалось любому американскому комментатору с необыкновенным трудом и вместо слова «Чернобыль», под которым это событие сохранилось в истории России и Украины, янки в разговоре предпочитали называть местом действия Припять или Киев. Журналисты придумывали леденящие душу подробности: вымершее население целой области, расплодившихся мутантов и страшные радиоактивные тучи, которые мерзкие русские коммунисты оттащили самолетами в Европу и Скандинавию.

Захар даже порывался отправиться спасать жертвы, и мне пришлось его отговаривать. Ограничились пересылкой десяти тысяч долларов в «Фонд спасения детей Чернобыля». Да и то мне казалось, что сделано это было зря.

Я сказал Захару:

– Представляешь, а ведь я мог это все предотвратить, я ведь знал. И знаю про еще десяток подобных аварий. Без подробностей, но примерное время и само событие – знаю.

– Что это меняет? Ты ничего не мог для них сделать, – жестко ответил Захар, он всегда умел поддерживать.

– Скажи я об этом Павлову…

– Павлов не стал бы ничего менять. Сам посуди – вдруг приходит куда-то Павлов и говорит – в сентябре будет землетрясение, а в декабре рванет трубопровод, а потом столкнутся два парохода… Что ему на это скажут? А его просто спросят: «откуда вы все это знаете»? И ему придется либо сдать тебя, либо ступить самому на сомнительную дорожку предсказывания, либо стать иностранным агентом, подготовившим все эти диверсии. Все варианты – не айс, как ты говоришь.

– И все-таки, скажи я ему тогда и хотя бы совесть моя была бы спокойна, – упирался я.

– Ничуть не спокойна, – возразил Майцев. – Если бы Павлов ничего не стал делать – ты бы так и терзался, а если бы сделал – ты бы трясся за успех нашего дела, потому что Павлов тогда бы точно раскрылся перед своими товарищами. Куда ни кинь, всюду клин. Всех спасти невозможно.

И мне пришлось с ним согласиться.

К национальному празднику – Дню Независимости восемьдесят шестого года, наши бумаги появились на биржах. Сразу на двух: Американской фондовой бирже в Нью-Йорке, куда так стремился Захар, и на Среднезападной фондовой бирже в Чикаго, где уже была внедрена во многом экспериментальная система автоматических торгов. На этом настоял наш инвестиционный консультант, апеллируя к каким-то юридическим тонкостям, в которых всем было недосуг разбираться.

Как и предполагалось, небольшой ажиотаж, созданный машинерией Рассела, поднял котировки в первый же день появления на биржах нового эмитента – чуть выше верхнего предела цены размещения. Но это было только начало.

Пока мы разбирались с биржей, Чарли послал к бывшей жене Джоша каких-то людей и за сто тысяч она пообещала навсегда отстать от нашего Келлера. Обещанное ей выплатили акциями «Винокурен Келлера-Коллинза» – никто не собирался отдавать ей настоящие деньги.

Став публичной компанией, «Винокурни Келлера-Коллинза» получили сто тридцать миллионов долларов. Это было больше вдвое, чем сумела выручить «Майкрософт», тоже в марте впервые вылезшая на биржу – это еще были времена, когда реальный бизнес ценился дороже непонятных программ. Билл Гейтс со товарищи смогли добиться от инвесторов лишь шестидесяти восьми миллионов, половину из которых обеспечили мы с Захаром и Расселом. Насколько я помнил, в первый день торгов бумаги «Майкрософт» подорожали с 21 доллара до 28-ми, но с нашими усилиями они легко перешагнули порог в 31 доллар. Билл должен был быть чрезвычайно доволен. Да и я в него верил.

Свои сто тридцать миллионов мы разделили следующим образом: сорок сразу ушло на займы и кредиты руководству: очистившись от налогов, они отправились с Чарли Расселом в Теннеси – собирать под руку «Винокурен» куст теннесийского виски. Разумеется, цены на ликеро-водочные предприятия южного штата взлетели до небес и те немногие заводики, что были перекуплены нами заранее – когда шла атака на производителей бурбона – обошлись Джошу в восемьдесят миллионов. По крайней мере, так должны были думать всякие фискалы и иные любопытные до чужих карманов структуры. Оставшиеся десять миллионов составили оборотный капитал нового флагмана алкогольной промышленности – на выплаты ежемесячных процентов, расчеты с поставщиками.

Меньше чем за год мы увеличили наш капитал в десять раз. И обладали при этом еще двенадцатипроцентным пакетом голосующих акций «Винокурен Келлера-Коллинза» типа В. Отличались они от бумаг класса А, вращающихся на бирже, тем, что каждая бумага давала ее обладателю десять голосов против одного в акции А. Таким образом, контроль за новорожденным бурбоновым монстром оставался за нами. Этот пакет тоже оценивался почти в двадцать миллионов. Правда, попытайся мы сбросить эти активы быстро – рухнет весь карточный домик «капитализация», но зато под них всегда можно было взять кредит. Итого для серьезной игры у нас было уже почти сто миллионов.

Конечно, мы не собирались хоть каким-то образом развивать фирму Джоша – ее уже было бы пора бросить, но рынок вносил свои коррективы: акции дорожали! Несмотря на то, что общий объем производства виски уменьшился чуть ли не в полтора раза, несмотря на не самые радужные отчеты, инвесторы покупали бумаги «Винокурен». Теперь уже запущенная нами система тянула нас дальше.

Захар смотрел на сделанное с академических позиций, внушенных ему в его школе делового администрирования. И все, что он видел, шло вразрез с этими установками.

Мы не изучали рынок, нам было наплевать на потребителя, нам было неинтересно состояние сбытовой сети, мы не считали логистику предприятий и уж совсем бездумно относились к традиционной бухгалтерии, позволяя себе такие вольности, от которых у любого нормального человека волосы должны были выпасть, а не просто подняться дыбом. Единственная цель нашего бизнеса состояла в желании вытрясти из американского среднего класса побольше денег в сжатые сроки. И это нам удалось. Как удавалось десяткам других аферистов, сыгравшим в те годы на инвестиционном буме.

Чарли буквально светился от счастья: он сменил свой «Додж» на «Линкольн-Таункар» – здоровенный членовоз, похожий на те ЗИЛы, что возили наших маршалов на парадах по Красной Площади. Подъезжая на нем к «офису», он выглядел очень внушительно – «на миллион долларов». Сразу видно: успешный, деловой человек. Глядя на него, я и в себе ждал подобных изменений, но они почему-то не приходили.

Я тоже решил сесть за руль, и приобрел демократичный, только что появившийся «Форд-Торэс». Такая же машинка завелась и у Майцева.

А в Союзе в тот год был выпущен «Москвич-2141». И, посмотрев на его фотографии в каком-то европейском автомобильном журнале, прочитав краткое описание технических характеристик, Захар только и нашел в себе слова:

– Н-дяяя, и вот за это они просят девять с половиной тысяч рублей? Это получается почти пятнадцать тысяч долларов по официальному курсу? А в пересчете на среднюю зарплату, даже, если принять её за триста рублей, это выйдет тридцать две зарплаты, на самом деле под пятьдесят. Похоже, прав ты был, Сардж, все, что сейчас делается в Союзе – изначально дороже и хуже. «Форд» обошелся нам по девять тысяч. Что в соотношении к зарплате составит примерно пять-семь зарплат американца. Но это же совершенно несравнимые вещи: «Москвич» и мой «Форд»!

Он на несколько минут задумался, а потом спросил:

– Серый, а зачем нам нужно сохранять плановую экономику в России? Может быть, лучше как здесь, как живет весь мир? Полная либерализация цен и пусть каждый выживает как может? А то так и будут машины в два раза дороже и при этом в четыре раза хуже.

Я сам об этом думал много раз, и поэтому ответить мне было просто:

– Понимаешь, Зак, если бы мы радели о какой-нибудь Польше или Болгарии, я бы так и сказал: пусть народ суетиться сам, а мы только будем завозить в страну прибыльный бизнес. Но мы говорим о другой стране. О стране с обширными территориями, которые нужно осваивать, в которые нужно вкладывать деньги. Представь, что там такой же оголтелый капитализм, как здесь? Кто полезет в Красноярский край искать никель, ванадий и прочие железяки? Кому это нужно будет? Частной компании? Чем такие издержки на инфраструктуру нести, она лучше купит готовый рудник в Африке или Китае. А то вон при случае и наши кубинские друзья, тоже очень богатые никелем, будут рады лишнему доллару.

– А Аляска? Как-то же ее развивали? Там и шоссе есть и трубопровод…

– Шоссе, насколько я помню, появилось во время войны только из-за угрозы захвата аляскинских нефтепромыслов японцами. Да открой любой справочник – Аляска самый большой и самый малонаселенный штат. Вся промышленность – добыча ресурсов вахтовым способом, да лесозаготовка с охотой. Не было бы там нефти – не было бы и этого «развития». Можно и Сибирь с Дальним Востоком подобным образом «осваивать», если бы не наличие под боком перенаселенных Китая и Японии. Которым всегда эти малонаселенные земли казались вкусным куском. Нет, они тоже не станут «развивать» эти холодные просторы. Просто, когда ресурсы подорожают настолько, что добыча их в любом месте за полярным кругом станет выгодной, они возьмутся за освоение. Только беда в том, что когда это время наступит, русских там уже не окажется – все переедут в более благополучные районы страны. Так вот, чтобы этого не случилось, нам и нужно развивать в тех краях инфраструктуру, готовить земли к освоению будущими поколениями, а это возможно только при плановой экономике, для которой тридцатилетние вложения средств в проект – не очень далекая перспектива. А вот для частной лавочки даже всего десять лет бездоходных инвестиций – прямая дорога на паперть.

То ли я был убедителен, то ли Захар разделял мою точку зрения, а, может быть, слепо доверился моему «дару», но спорить со мной дальше он не стал и к этой теме мы больше не возвращались.

Целый месяц мы не могли решить, что делать дальше. Пока однажды в офис, уже после окончания рабочего дня, когда наши неутомимые помощницы ушли по домам, не заявился Чарли и не сказал:

– Зак, Сардж, у меня плохие новости…

Мы, не сговариваясь, кинулись к мониторам со сводками с биржи, но там все было в рамках допустимого и ожидаемого. Даже, скорее, хорошо, чем плохо. Только после этого Захар сообразил спросить:

– Что стряслось?

И я тоже влез с вопросом:

– Джош опять в запой собрался?

– Нет, парни, все гораздо хуже, – Чарли упал в мягкое кресло. – У нас забирают деньги. Половину.

Что-то такое я предполагал и поэтому даже не особенно удивился. Павлов ведь должен знать, что это его деньги, что распоряжается ими он. Поэтому, наверное, и проверяет – будем спорить с его решением или нет? Понятная позиция, хотя и глупая. Потом-то вернет, скорее всего… может быть…

А Захар возмутился:

– Как это «забирают»? Кто?

Чарли показал глазами вверх:

– Те, кто дал, те и забирают. Похоже, там дела вообще плохи. Я еле уговорил оставить нам половину. Они очень довольны тем, что мы сделали за последний год, но выбора у них особого тоже нет. Нужны деньги. – Он налил в стакан на треть того самого «Келлера-Коллинза», что теперь производился на наших заводах и залпом выпил. – Там очень нужны деньги.

– Отлично! – Вскричал Майцев. – Мы, значит, будем тут горбатиться, а они там свои антиалкогольные программы принимать, вырубать виноградники, гробить бюджет и отбирать у нас честно заработанное? Неужели там непонятно, что нельзя резать курицу с золотыми яйцами?

– Успокойся, курица с яйцами, – одернул его Рассел. – Им там виднее. Может быть, на эти деньги они купят свинину в Дании или зерно в Канаде, чтобы твои предки могли пожрать не хлеб с опилками, а чего-нибудь повесомее. Да не так уж и мало у нас останется. Вытянем как-нибудь. Короче, пятьдесят миллионов я отдал.

Возможно, он искренне считал, что сделал благое дело, но мои иллюзии рассеялись давно. Если на Павлова надавили так, что пришлось показать и распотрошить кубышку – дело плохо. И мне было совершенно наплевать на планы Горбачева и его сподвижников. У меня были свои. В которые никак не вписывалась благотворительность. Я-то знал, чего стоят их экономические способности. Максимально, на что годились их эксперты и советники – писать программы вроде так и не принятых (хватило все же мозгов) «500 дней». Они все жили в каменном веке и мыслили категориями доисторических эпох. Наши пятьдесят миллионов они отправят на подкуп каких-нибудь африканских царьков, и те целый год будут прыгать по саванне с автоматами под красным флагом. А потом наши старшие товарищи опять полезут в наш карман. И с этим мириться я не имел права.

Мы действительно на пустом практически месте заработали для этих людей пятьдесят миллионов валюты и все, что получили – заверения в искренней благодарности? Как бы не так!

Я был в бешенстве, но вида не показал. Наоборот, набулькав себе, Захару и Чарли в стаканы такие же дозы, как только что выпитая Расселом, поднял свой сосуд вверх и сказал:

– Ну вот, мы уже начали приносить пользу стране. Уже все, что мы сделали, было не зря! Разве не для этого мы здесь? С успехом вас, парни!

Чарли выпил залпом и вытер губы рукавом, я смаковал виски маленькими глотками, а Захар держал свою посуду в руке и не мог принять решения: пить или не пить?

Я легонько кивнул головой, показывая ему, что не сошел с ума и все прекрасно понимаю. Захар выпил.

– Ты зря так разволновался, Зак, – раскинувшись в кресле, Чарли закурил.

Он всегда курил, когда выпивал. А поскольку выпивал он нечасто, то и курящим мы его почти не видели.

– Подумай, дружище, – посоветовал Рассел Майцеву. – Мы за год втроем смогли сделать столько же для страны, сколько немногие до нас. И сейчас мы в куда более лучшем положении, чем в тот день, когда мы познакомились? Не так ли? Есть трест, есть планы на будущее, есть уверенность в своих силах, есть желание поработать – что еще нужно мужчине?

Захар слушал, сидя к Расселу вполоборота, и я видел по его мятущемуся взгляду, как желание возразить борется в нем со здравым смыслом. Он понимал, что Чарли не должен знать о наших истинных целях.

– Поэтому, парни, я думаю, ничего страшного не произошло. – Поделился с нами Чарли своими соображениями. – Конечно, нам придется откорректировать наши планы, но, может быть, это и к лучшему – кто знает?

Майцев налил в свой стакан немного бурбона, и я успокоился за него: он поборол свой первый порыв. Взбрыкивать не станет.

– Все равно о таких вещах нужно предупреждать!

– Ну вот так я им и сказал, Зак. И еще я им сказал, что хорошего помаленьку. Они не станут нас дергать чаще одного раза в год. Но зато каждый раз станут забирать половину.

И вот здесь мои счеты в голове заработали с удвоенной силой.

– А как они узнают, сколько это – половина?

– Понятия не имею. – Признался Чарли. – Наверное, как-то посчитают. Сейчас они запросили половину стоимости «Келлера». За вычетом банковской задолженности. Столько примерно и получили. Посмотрим, сколько объявят, столько и дадим. Это же не каким-то там чучмекам. Это нашим людям все пойдет.

Счеты в моей голове едва не навернулись от перегрузки. С такой бухгалтерией я был категорически не согласен. Половину? Хренка с бугорка, а не половину!

– Ладно, парни, – Рассел поднялся из удобного кресла, отряхнул брюки и ногтями подправил отутюженные складки на них. – Сегодня был плотный день, устал я что-то. Пойду, пожалуй. Да и вы тоже не зависайте здесь до утра. До завтра!

Он вышел, и только за ним закрылась дверь, как Захар набрал в легкие воздуха, выкатил глаза из орбит и собрался заорать на меня или на неведомых экспроприаторов – мне было недосуг разбираться!

Пока он не сорвался в крик, я тоже сделал «страшные» глаза, но указательным пальцем показал Захару знак – заткнуться. А на бумаге написал:

«Не здесь!»

Мы и раньше старались лишний раз не говорить о наших целях и планах, а сейчас я решил дополнительно перестраховаться, потому что был практически уверен, что Чарли где-то записывает и слушает, что творится здесь в его отсутствие.

– Рассел прав, Зак, поздно уже, – вслух сказал я. – Пора нам домой сегодня собираться. На твоей или на моей поедем?

Обе машины сейчас стояли на стоянке под офисом, но лезть за руль мне не хотелось – нужно было обдумать ситуацию.

– На моей, – ответил Майцев и выплеснул в рот остатки бурбона.

Мы доехали до моста через Огайо и Захар припарковал машину.

На набережной возле речного порта мы встали над рекой и долго молчали.

– Так быть не должно, – все обдумав, и кое-что вспомнив, сказал я. – Я больше не дам им ни одного цента. Ни Павлову, ни Горбачеву, ни черту с рогами! Если им нужны деньги – пусть зарабатывают! У них возможности не в пример выше наших.

– Правильно, – поддакнул Захар.

– Но это еще не все. Если я правильно помню, то когда в начале девяностых зайдет речь о золоте партии, говорить будут о суммах близких к десяти миллиардам. Эти деньги должны быть у нас.

Захар громко расхохотался, заглушая гудок какого-то припоздавшего буксира.

– Будем кидать родную партию?

– Да, – жестко сказал я. – Они переживут. Дуракам деньги ни к чему.

– Нас будут сильно искать, – печально заметил Майцев. – А когда найдут, то убьют. Ледорубом по башке или еще как. За такие деньги взорвут просто половину города.

– Значит, нам просто нужно стать сильнее, чем они. И быть в это время в другой его половине. Это возможно. К тому же после девяносто первого им станет вообще не до нас. Но в любом случае – мне нужно встретиться с Павловым. Не играть в глухой телефон через твоего нью-йоркского знакомца, а встретиться самому. Сделаем вот как: я поеду в Москву, а ты здесь будешь следить за процессами и попутно подберешь нам подходящую охранную организацию – чтобы могли обеспечить личную безопасность.

– А что делать с Чарли? – Захар ощутимо нервничал и часто подхихикивал. – Он почти полностью в курсе наших дел. И играет за них. Он, скорее всего, нас и положит, когда получит приказ.

Я впервые с момента заявления Рассела подумал о нем самом.

Мимо нас, сверкая огнями, проплыл какой-то пароход, исторгающий в приходящую ночь шум, гомон и громкую музыку.

Захар проводил его взглядом и повернулся ко мне:

– Так что с Чарли?

– Захарка, – «открытие», сделанное мною только что, заставило забыть все правила, и Майцев на пару минут перестал быть для меня «Заком». – А ведь это он, сукин сын!!

– Что он? – Захар ничего не понимал. – О чем ты говоришь, Сардж?

Мы с самого детства были приучены, что всегда есть «старшие» товарищи, которые помогут, направят, разберутся. Которые накажут и поощрят. И Чарли намеренно или невольно стал для нас таким «старшим товарищем». Он все знал, многое умел, обладал миллионом нужных и ненужных знакомств, в общем, за без малого два года у нас вполне сформировался образ «доброй феи», опекающей наши интересы и помогающей во всех начинаниях. Он даже как-то перестал восприниматься как живой человек – просто очень-очень-очень толковый помощник, механизм, безотказный инструмент. Но ведь в его голове тоже происходили какие-то процессы.

Я повернулся спиной к ограждению набережной и сел на корточки. Было очень обидно. Так, как еще никогда прежде не было. Такое ощущение, что меня поимели. Вернее, собрались поиметь.

– Это Чарли увел деньги.

– Куда увел? Ему же приказали! Если бы ты был на службе, ты бы тоже…

Захар опустился рядом, усевшись на пятую точку.

– Сардж, ты хочешь сказать, что он забрал их себе?! – Дошло до него. – Разве такое может быть? Чарли?

– Так и есть, Зак. Мне жаль, но так и есть. Помнишь, в прошлом году газеты много писали о Гордиевском^[67]? Который британцам сдал всю нашу разведку? Ну, он еще с Рейганом встречался?

– Это тот, что вроде как мир в восемьдесят третьем от ядерной войны спас?

– Точно, он. Бэтмен, сука. Ты слушай бриттов больше – «мир спас»! Эти мастера даже местным кликушам фору в сто очков дадут. «Спас мир», а потом сдал родину, и даже семья его не удержала – бросил заложниками. Зато супергерой, тварь!

Разозлив сам себя воспоминанием об этой мрази, я сплюнул. И в который раз подумал, насколько сильная вещь пропаганда и как плохо ею владели советские коммунисты. Никак. В сравнении с иными мастерами – дилетанты, возомнившие о себе невесть что. Хорошая ложь рассчитывается не на пятилетку и внедряется в сознание обывателя медленно.

– Вот и наш Рассел скурвился.

– Разве он не понимает, чем ему это грозит? Нет, ты, наверное, ошибаешься?

На что мог рассчитывать Чарли, или кто он там был на самом деле, по возвращении домой? На тихую полковничью должность, преподавание в какой-нибудь закрытой разведакадемии, приличную пенсию, очередь на «Волгу»? Что это по сравнению с пятьюдесятью миллионами долларов в ценах восемьдесят шестого года, лежащими на другой чаше весов? Ни у Гордиевского, ни у Гузенко^[68], ни у Митрохина^[69], ни у Резуна^[70] или Шевченко^[71] таких соблазнов не было. Он мог стать первым российским олигархом – если все правильно сделает. Стать вместо господина Марка Рича^[72] «Крестным отцом Кремля».

– Даже не хочу прибегать в объяснении к своей «памяти». Подумай сам. Кто передает информацию в Москву о наших делах? Рассел. Только с его слов там могут знать, как у нас движется бизнес, сколько у нас денег и какие впереди перспективы. Запасной контакт в Нью-Йорке – он и есть запасной: на крайний случай. И Чарли о нем не знает. Кто распоряжается деньгами на счетах? Рассел. Кто знает здесь все ходы и выходы и может легко пропасть, затеряться, а то и по стопам Гордиевского в ФБР пойти? Рассел. По всему выходит, что ему сам бог велел задуматься о предательстве. Все сходится. Подумай, с чего бы Павлову светить свою мошну перед товарищами, о которых он точно знает, что они заведут страну в тупик? Нет, Зак, это инициатива Чарли. Деньги у него. И ничем ему это не грозит. Вообще ничем.

Захар вскочил на ноги и замахал руками:

– Поехали, Сардж, мы ему скажем…

– Остынь, Зак. – Я уже многое успел обдумать. – Ничего мы не сможем ему сказать. Только насторожим. Сейчас он думает, что нашел себе отличную кормушку на старость и, помяни мое слово, еще несколько раз постарается провернуть свой гешефт. Черт, столько мыслей в голове! Если мы его напугаем, он сдаст нас, не задумываясь ни на минуту. Еще и орден от Конгресса получит. Какую-нибудь «Серебряную звезду» или «Пурпурное сердце» – что там у них за предательство положено? Вот тебе еще один Мальчиш-Плохиш. За банку варенья и коробку печенья.

– Zaebis'ь, приехали, – мрачно сказал Майцев. – И что делать?

Я опять надолго задумался.

Захар тоже замолчал, провожая глазами очередную баржу, трудно ползущую вверх по реке. Толкающий ее буксир еле слышно тарахтел дизелем. Слышен был плеск волн, разбивающихся о берег. И береговые птицы, которых всегда много возле каждой реки, что-то беззвучно делили на носу баржи.

– Помнишь, Зак, тогда, в Москве, ты сказал, что можешь убить или предать? Кажется, пришло такое время.

Захар согласно кивнул: он уже решился сам еще до моих слов.

– А деньги? Пятьдесят миллионов – это не шутка.

Мне и самому было жалко этих денег. Да и пригодиться они могли. Черт, как же все запуталось благодаря Чарли!

– Давай рассудим трезво. Без эмоций. Если мы оставляем все как есть, принимаем сказанное Расселом за чистую монету и продолжаем трудиться, как ни в чем не бывало, это значит, что и дальше он будет крысятничать. Пока не поймет, что увел слишком много и может подавиться. А он не дурак. Он поймет это достаточно скоро. Тогда он либо сдаст нас в ФБР в обмен на гарантии безопасности и неприкосновенности денег. Либо постарается исчезнуть – но это вряд ли. Потому что тогда мы кинемся искать контакты, выйдем на наших, все доложим, и его начнет искать вся заграничная резидентура ГБ. Ну, он так должен думать. Значит, просто побег его не устроит. Видишь, как выходит: его дальнейшей счастливой жизни только мы с тобой мешаем.

– Если он пойдет в ФБР, его заставят заплатить налоги, не те у него суммы, чтобы их вот так просто можно было легализовать.

– Возможно. Значит, получается, у него два пути: прямое предательство и непременное при этом расставание с частью денег. Либо нас где-нибудь закопать, а самому потеряться. Я бы выбрал первый вариант.

– А я – второй, – поделился Захар. – Но в любом случае – нам крышка. И нашим планам тоже. Гавно-кино получается. Вот как так-то, а?! – он в сердцах пнул металлическую ограду.

– Если мы сообщаем о нем нашему человеку в Нью-Йорке, то что? – я старался в меру сил сохранять спокойствие. – Допустим, нам поверят. Тогда его отзовут, но он никуда не вернется – сорвется сразу и хуже всего придется опять нам с тобой. Либо сразу нам не поверят, и начнется проверка, которую он, может быть, заметит, а может быть, и нет. Проверка остановит все операции, затормозит нас на бог знает сколько времени, но покажет, что мы правы. Будет ли он ждать? Не заготовлена ли у него на этот случай какая-нибудь хитрость? Ведь оперативное управление капиталом – на нем. У него счета-пароли-банки. Все равно получается, что теперь нам уже нельзя отпускать Чарли. Наша с тобой дальнейшая жизнь тоже сильно зависит от его самочувствия. Чем оно будет хуже, тем нам будет легче.

– Как мы перехватим управление счетами? Я просто не представляю! – Захар бессильно развел руками. – Нам-то с тобой доступа к самим деньгам нет!

– Вот за это как раз не беспокойся. Не без потерь, но это мы сможем сделать. Черт, да я еще заставлю его все присвоенное вернуть! Кстати, это будет отличной проверкой – если деньги вернутся, то, значит, мы правы и Чарли действительно скурвился. Только нужно все тщательно подготовить. И еще нужно так сделать, чтобы до всего этого я побывал в Москве, а он этого не узнал.

– А в Москву-то тебе зачем?

– Павлов должен знать текущую ситуацию. Потому что если однажды внезапно вместо Чарли, орудующего сейчас кошельком, появлюсь я или ты, возникнут вопросы и с доверием станет проблемно. Даже если мы подтвердим свою правоту. Как говорится: «Ложки-то нашлись, но осадочек остался». Боюсь, не видать нам тогда партийного золота. Лучше будет, если он узнает об этом заранее. И пока я буду ездить, ты должен будешь сделать кое-что…

К двум часам ночи мы обо всем договорились, расписали роли, распределили обязанности и действия, и с чистой совестью поехали отсыпаться, чтобы на следующий день начать операцию, громко названную Майцевым «Возмездие».

Две недели мы ничего явного не предпринимали, подготавливая почву для внезапного и сокрушающего удара. Вернее, готовил Захар, а я просто ждал.

Утром во второй октябрьский вторник, сразу после Дня Колумба^[73], я сидел перед терминалом Bloomberg'а, собирая сведения для загрузки нашего робота заданием. В той комнатушке, где обитали наши девицы – Эми, Линда и Мария – сначала послышались громкие вопли, потом они что-то громко принялись выяснять. Я уже собирался было выйти из кабинета и узнать, в чем дело, когда дверь открылась и в проеме появилась Линда – симпатичная безмозглая брюнетка с ярко-голубыми глазами. Если вам попадались такого типа красотки, вам должно быть знакомо жуткое чувство, возникающее всегда, когда смотришь им в глаза в солнечный день – кажется, что зрачков нет вовсе. Она вытаращила свои и без того огромные глазищи, чем привела меня в неописуемый ужас, оглянулась и прошептала:

– Там, там, там, мистер Саура, – она показывала своей почти прозрачной лапкой куда-то за спину, – там, на стоянке…

За ней замаячила Мария – смуглая мексиканка, лучше всех мне знакомых людей готовившая кофе. Носила она черную косу, как у подружки Венечки Ерофеева – «от попы до затылка» и стягивала волосы в неё с такой силой, что иногда казалось, что кожа на ее смуглом лбу должна бы и лопнуть уже. Но как-то пока обходилось.

– Мистера Рассела убили! – Возопила Мария.

Я выскочил из кабинета так шустро, что едва не сшиб обеих на пол. Третья – Эми – торчала у окна и обеими ладошками закрывала рот. Подвинув ее в сторону, я посмотрел вниз.

С высоты шестого этажа мне открылся вид на паркинг, посреди которого возле «Линкольна» Рассела лежал человек в таком же плаще, что обычно носил Чарли.

– Мария, вызовите врачей и полицию! – Успел я крикнуть, выбегая из офиса.

Конечно, Рассел был жив, ведь мы договаривались с Захаром только отправить его на больничную койку. Потому что избавляться от него пока еще было рано.

Захар нашел где-то пару бородатых рокеров, которые за двадцать сотенных бумажек согласились «поучить негодяя, обесчестившего племянницу», потом сбрить бороды, выкинуть клепанные куртки и навсегда уехать из Луисвилла, а лучше вообще из штата. Были бы мы в Нью-Йорке или Бинтауне, на эту роль весьма подошли бы негры, но в Кентукки все черные наперечет и каждого из них знают все окрестные собаки. А две бейсбольные биты в руках умелых бородачей дают ничуть не худший результат, чем такие же инструменты в черных лапах белозубых детей Африки.

Приехавшие медики констатировали перелом ноги и обеих рук, сильный ушиб на затылке и сотрясение мозга – все, как обещал Майцев. На пару месяцев за место дислокации Чарли можно было не волноваться.

Перед тем, как Чарли укладывали в машину, он пришел в сознание и успел сообщить полицейским особые приметы нападавших: джинсовые куртки, черные очки, банданы и рыжие бороды на всю грудь. Еще у него пропал бумажник с тысячей долларов и несколькими банковскими карточками, нашедшимися в урне у выезда с паркинга.

Полицейский даже пошутил:

– Вас, сэр, избили и ограбили ZZ Top^[74]?

Чарли скривился, но кивнул:

– Вроде того. – Он застонал и отвернулся, показывая, что разговаривать ему тяжело.

Его носилки впихнули внутрь медицинского микроавтобуса, а полицейский, обернувшись ко мне, заметил:

– Непросто будет найти людей с такими приметами. Бутафория, должно быть. Обычное ограбление.

Я растерянно пожал плечами.

С меня сняли показания, но я мало что мог рассказать. Не удовлетворившись моим мнением по поводу происшествия, побеседовали и с Марией, увидевшей избитого Чарли первой. Мы расписались в протоколе и вернулись восвояси, где нас уже поджидал Захар, сильно озабоченный моим и Чарльза отсутствием.

– Прямо обе руки? Ай-я-яй, кто же это сделал? – причитал он, слушая подробности, рассказываемые Марией. – И ногу? Бедняга! Полиция должна найти негодяев! Подумать только, среди бела дня избивают людей и отбирают у них тысячу долларов!

Линда и Эми пытались дополнить происшествие своими впечатлениями и переживаниями за судьбу мистера Рассела. Получалось красочно и живо. Они тут же вынесли решение «не оставлять такого обаятельного и симпатичного мистера Рассела» одного и повесили на стену график посещения больного.

Вечером на набережной мы с Захаром вволю посмеялись над душевными терзаниями наших помощниц. Майцев передразнил каждую из них – Эми и Марию очень похоже, а вот образ Линды ему, прямо скажем, не удался. Наверное, это потому, что Захар пытался подбивать к ней клинья, а упрямая брюнетка все никак не могла взять в толк, что от нее требуется ее работодателю. А, вернее всего, вела какую-то свою хитрую игру по закабалению моего друга.

В офисе наши торговые дела должны были продолжаться и без Чарли – через налаженную им систему. Оставался еще Джош, который считал Чарли главным боссом. Следовало известить Келлера и прибрать инициативу к рукам.

Этим должен был заняться Захар, а я отправился в туристическое агентство, приобретать путевку в снежную Россию, где по улицам городов бродят медведи с балалайками и выпрашивают у русских мужиков замерзшую водку. Да и самому мне очень хотелось посмотреть на «перестройку, ускорение» и еще не объявленную «гласность».

Глава 11

Неправду говорят, что деньги решают все. Не все, но очень многое. Визу в СССР мне открыли за две недели – уложились в оговоренный срок – пока Чарли лежал в больнице на вытяжке.

Я навестил его несколько раз, пообещал, что непременно разберемся с рокерами, даже если полиция окажется бессильной (на что втайне очень надеялся). Два раза со мной приходил Джош, которому Рассел объяснил, что пока он прикован к кровати, Келлеру следует слушаться моих советов или, если что-то случится со мной – Зака. Так что с этой стороны тоже все было улажено.

Рассел попросил Захара заехать к нему домой и оставить на автоответчике сообщение о произошедшем несчастье – чтобы, если кто-то начнет его разыскивать, не подняли ненужную панику и знали, где его найти. И эта просьба тоже была выполнена, потому что снимала сразу несколько злободневных вопросов.

Оставляя хозяйство на Захара, я в который раз подивился своей предусмотрительности, заставившей меня два года назад тащить за собой в Америку единственного человека, которому я мог доверять без оговорок.

В агентстве меня многократно и убедительно предупредили, что страшные агенты Кей-Джи-Би в России не оставят ни одного американца без внимания, будут следить за мной денно и нощно, обязательно попытаются устроить провокацию и лучше бы мне передумать и отправиться в Уганду на сафари. Это чуточку дороже, но зато столько впечатлений! И можно даже привезти домой слоновий бивень! Из пластика, правда, но выглядит лучше настоящего! А в Россию едут только делать бизнес, да потомки эмигрантов иногда вспоминают о ностальгии. К тому же совсем недавно «глупые русские» взорвали свою атомную станцию и теперь там всюду радиоактивность и пожары. Даже Госдепартамент выступил с предупреждением о нежелательности визитов граждан США в Россию.

Однако, я был тверд в своем решении познакомиться с «рашн перестрой-ка!» и пощупать «рашн пуссиз!» Я сообщил им, что смотрел в атласе и обнаружил, что Припять от Москвы очень далеко – как от нас до Нью-Йорка – ровно один локоть по карте. Это гораздо дальше, чем катастрофа пятилетней давности с разливом радиоактивной жидкости в соседнем Теннеси. А в Европе сейчас, похоже, модно с атомными станциями баловаться – вон и немцы в мае в своем Хамме тоже атомную электростанцию вслед за русскими бабахнули. На это им возразить было нечего и Серхио Саура – молодой стопроцентный американец из Аризоны – вылетел в Лондон. Чтобы, пересев там на другой самолет, вскоре оказаться в Москве.

Конец октября в Луисвилле и Москве – это две большие разницы. И мне больше понравилась луиссвилская осень – мягкая и теплая, в которой даже дождь ласков, а ветер приятно гладит волосы. В отличие от московской мерзкой мороси с холодными шквалами, дующими сразу отовсюду.

Вместе с галдящей группой англичан, канадцев и американцев я прошел через таможню. Небольшое количество молчаливых советских граждан, летевших тем же рейсом, направили через другое помещение. Пока стояли в очереди, я даже успел познакомиться с приятной канадкой лет сорока пяти – Анной Козалевич, родом из Виннипега, пожелавшей посетить страну, из которой ее родителей вывезли сразу после семнадцатого года. Где-то в Москве у нее должны были оставаться родственники, и с некоторыми из них даже удалось наладить редкую переписку. Она очень волновалась и говорила по-русски, старательно налегая на правильное произношение шипящих. Я показывал ей большой палец и смеялся, что «иваны просто примут вас за свою!»

На самом деле я тоже нервничал.

Небо над Шереметьево было серым с редкими светлыми подпалинами просветов, словно заношенная солдатская шинель. И в редкие дырки пробивались столбы слепящего солнечного света вперемешку с холодным дождем. Было зябко и противно – как в январе в Кентукки.

Экскурсионный «Икарус» повез нас через половину столицы к гостинице «Россия», в самый центр – к Кремлю, над которым она нависла мрачной двенадцатиэтажной глыбой. Молоденькая девочка в очках заученно тараторила текст на английском о том, как рад Советский Союз приветствовать иностранную делегацию и какие красоты мы сможем лицезреть уже завтра утром.

Один из накачавшихся виски американцев предложил ей прийти к нему в номер уже сегодня вечером, чтобы посмотреть на достопримечательность, что он вез для нее из самой Америки. С последним словом он схватился за мотню на своих штанах и громко заржал.

Сидевший рядом с девочкой-гидом суровый мужик-сопровождающий лениво и безразлично глянул на американца и тот осекся, решив отчего-то, что девятиэтажка, мелькнувшая за окном, гораздо интереснее «русской курочки».

Я отвернулся и стал смотреть на Москву, на пролетающие мимо меня дома по Ленинградскому шоссе.

За два года я совсем отвык от своей страны. Но там это было незаметно – много дел, переживаний, просто некогда.

И только здесь, в красном «Икарусе», меня одолела ностальгия. Я едва не всплакнул, но сидевшая рядом Анна заговорила с экскурсоводом на русском – излишне правильно и несколько преувеличенно шепелявя, и этой корявостью неловко построенных фраз выдернула меня из навалившихся воспоминаний.

Мне достался однокомнатный номер на восьмом этаже самой большой гостиницы мира, выходящий огромным окном – во всю стену – во внутренний двор, огороженный четырьмя корпусами «России». Окно закрывалось тяжелыми шторами, отсекая не только свет снаружи, но и любые звуки, что изредка доносились с улицы.

Широкая кровать с серым пледом, журнальный столик с графином и тремя стаканами, кресло, обитое дерматином (точно такое я видел когда-то давно в институте – в приемной у декана), письменный стол со стоящим на ним бордовым кнопочным телефоном, два стула, холодильник и телевизор «Изумруд» с дистанционным пультом управления на длинном витом шнуре составляли убранство моего временного жилища.

Я позвонил Захару и доложился, что долетел нормально, что в Москве мокро и холодно, что «рашн чикз» еще толком не видел, словом, если меня слушали, то услышали обычный треп развязного американца. В ответ Захар восторгался моей смелостью и безголовостью, завистливо поохал, что он на подобное путешествие к «комми» никогда бы не отважился и в конце заверил, что дела идут просто замечательно и посоветовал лишний раз не волноваться, а показать русским иванам, как умеют отдыхать парни из Штатов.

После разговора я включил телевизор, чтобы послушать в программе «Время» про славных хлопкоробов Ферганской долины, по которым уже успел изрядно соскучиться. Или про строителей БАМа, хотя можно было бы и о доярках Рязанщины – черт, да я был бы рад любому производственному репортажу, которыми так был полон телеэфир два-три года назад!

Но вместо этого я услышал долгий нудный рассказ об очередных инициативах Горбачева: вывод нескольких советских полков из Афганистана, очередные сожаления о бестолковой встрече Рейгана и Горбачева в Рейкьявике, где так и не удалось договориться о приостановке работ над СОИ. Я так и не понял, почему Михаил Сергеевич считал, что победитель станет о чем-то договариваться с побежденным? Что за детская наивность? Этот лысый человечек вообще был какой-то инфантильный – создавалось впечатление, что он искренне верил в ту галиматью, что нес в массы. И еще больше потрясала его убежденность, что господин Рейган что-то решает. Если уж Генеральный секретарь – первый после Бога(которого согласно действующей идеологии просто нет) – и тот не всегда волен принимать единовластные решения, то почему несчастный Ронни должен обладать исключительным правом? Словно на него не давят ребята из «Нортроп-Грумман»^[75], «Боинг»^[76], «Локхид Мартин»^[77], «Бектел»^[78], «Дженерал Дайнемикс»^[79] и иных, сильно алчущих бюджетных денег компаний? Что делала советская разведка в это время? Неужели М.С. Горбачев не получал сведений о том, кто на самом деле заправляет мировой политикой? Или это был отчаянный рывок с желанием спасти издыхающие экономику и идеологию? В любом случае, ни к чему хорошему его телодвижения не приведут.

В общем, программа «Время», прежде мною любимая за жизненный оптимизм, стала какой-то ужасной дырой в Зазеркалье, откуда на свет божий лезли глупости, нелепости и страхи. А, может быть, это я за последние годы так изменился, что во всем стал видеть плохое?

Разбираться с этим не хотелось, да и перелеты прилично меня утомили. Вспомнив, как трудно перенес акклиматизацию оказавшись в Штатах, я принял душ и просто лег спать.

Утром проснулся в хорошем расположении духа, сходил на ранний завтрак и, обвешавшись фотоаппаратами и объективами к ним, выполз в фойе, где очкастая Ирина собирала желающих осмотреть Кремль.

Как забавно получилось, что будучи русским, я так и не увидел этого символа России, и только став американцем, получил такую возможность.

Нас провели по брусчатке Красной Площади, дали вволю поснимать Собор Василия Блаженного и Мавзолей, у которого, несмотря на гаденькую погоду, вилась длиннейшая очередь из индусов, китайцев, русских и бог знает кого еще. Мы отказались смотреть на мертвого человека и попросили показать нам Алмазный Фонд. Потому что нет в мире других людей, так же живо интересующихся всякими блестящими штуками, чем американцы и англичане. Ну, кроме меня, конечно.

Богатства российской короны вызвали сдержанное одобрение англосаксов, и каждый мысленно примерил все эти короны-браслеты-скипетры на свое бесконечно любимое чело.

Мы обошли белоснежные соборы внутри Кремля, потыкали пальцами в надписи на погребальных урнах с прахом московских князей, их жен и детей. Все, абсолютно всё было не такое, как в Америке.

Мои спутники деловито лопотали, оценивая стоимость Царь-пушки или Царь-колокола, если их выставить на соответсвующем аукционе, а я едва себя сдерживал от того, чтобы не начать искать дорогого реформатора Горбачева, чтобы передать ему несколько добрых слов и один хороший удар шестикилограммовым Kodak'ом по лысой макушке. Чтобы сохранился «золотой запас СССР» в две с половиной тысячи тонн, а не был распродан и вывезен черт знает куда, чтобы не вымирало население моей страны, чтобы не было отдано за «здорово живешь» имущество моей армии в Европе, чтобы не вырос внешний долг в два раза, чтобы те сорок миллиардов марок, что приготовили немцы как «выкуп» за Восточную Германию все же дошли до адресата, а не были «прощены»… И это только то, что он натворил вне Союза. А если добавить сюда Баку и Сумгаит, Карабах и Ош… Масштабы его разрушительной деятельности за каких-то шесть лет потрясали! И, попадись он мне на дороге – не знаю, нашлись бы во мне силы удержаться от одного очень верного, но по сути бестолкового поступка?

На обед мы вернулись в «Россию», а сразу после него группа разделилась: часть поехала смотреть Бородинскую панораму, а другая решила пройтись по ближайшим московским улочкам. Не знаю, было ли эт� в Би и Пеннаре удалось набрать две сотни всадников. Сейчас они уже на пути в Посилу. Кроме того, туда же отправились добровольцы из Риотвы. Их более сотни, все с лошадьми.

- Превосходно!

Главная проблема командора Урмина заключалась как раз в острой нехватке конницы, тогда как повстанцы располагали значительными кавалерийскими силами.

- Ну а, кроме того, Марнерийская Купеческая Ассоциация собрала десять тысяч золотых на припасы и снаряжение для армии. Первый обоз из сорока груженых фургонов уже отправлен к Посиле, второй выступит в течение дня. Это позволит организовать нормальное снабжение наших сил.

- Что немаловажно, - одобрительно заметила Лессис. - Сытое войско лучше воюет. И людей, и коней, и уж, конечно же, драконов необходимо хорошо кормить.

Ведьма обернулась к банкиру:

- Спасибо, мастер Уилиджер. Не сомневаюсь, что со брать столь значительную сумму в столь сжатые сроки оказалось возможным лишь благодаря вашему влиянию.

Финансист выглядел польщенным.

- Кстати, как дела у вашего сына? Знаете, я ведь имела удовольствие встречаться с этим храбрым молодым человеком во время кампании на Эйго.

Уилинджер невесело кивнул: к сожалению, военная служба у Делвилда не задалась.

- Возможно, он не слишком преуспел, командуя драконами, - продолжила Лессис, желая приободрить банкира, - но в трудный час выказал подлинную отвагу.

При этих словах Уилиджер раскраснелся от гордости.

- Наша семья всегда почитала за честь служить отечеству. Что же до Делнилда, то он постепенно приходит в себя. Порой он становится таким, как прежде.

- Доблесть его никогда не будет забыта. Всем ведомо, что Делнилд Уилиджер приложил руку к падению самого Херуты.

Банкир покраснел еще сильнее. Лессис тем временем навела простенькое заклятие, способствующее поднятию духа. Воздействие его немедленно ощутили на себе все, даже закаленная Эвилра. Акснульд - и тот несколько приободрился.

- Генерал, - обратилась ведьма к Ханту, - каковы последние донесения из Посилы?

- Командор Урмин стоит под городом, но избегает контакта с неприятелем. Невозможно идти на штурм, имея всего тысячу человек. Аубинасцы установили на стенах катапульты, а это, помимо всего прочего, прямая угроза. Еще два часа я слонялся по коридорам «России» выпрашивая у добрых теток на постах аспирин и аскорбинку, потом собрался, сдал ключ и отправился в город – «посмотреть московский ГУМ».

Разумеется, ни в какой ГУМ я не поехал.

Мой путь лежал в сторону Каширского шоссе, на недавно открытую станцию метро «Кантемировская», неподалеку от которой проживал Валентин Аркадьевич Изотов.

Я позвонил в звонок незнакомой мне квартиры на четвертом этаже и, спустя пару минут дверь открылась:

– Здравствуйте, – приветливо сказала… Юленька Сомова, еще не узнавая меня. Потом глаза ее покруглели, распахнулись широко и она добавила: – Ты?!

– Здравствуйте, Юля, – растерянно ответил я.

Повисла неловкая пауза.

Она стояла передо мной в простеньком халатике, переднике поверх него. Совершенно без краски на лице – такая знакомая и близкая, такая, какой я ее помнил в лучшие наши годы. Мне невольно захотелось прикоснуться щекою к ее лбу, волосам, носу, вдохнуть ее запах. И я еле удержался, чтобы не сделать этого и через мгновение морок развеялся.

Она оценивающе смотрела на меня, одетого во что-то явно не со швейной фабрики «Красный октябрь».

А я думал о том будущем, что не случилось, но навязчиво вело людей друг к другу. Видимо, все-таки была в мире какая-то предопределенность.

– Как ты меня здесь нашел? – Спросила внучка Изотова.

Я пожал плечами.

– Кого там принесло, внуча? – раздался голос Валентина Аркадьевича из глубины квартиры.

– Это ко мне, дед, – строго ответила Юля.

– Нет, Юля, не к вам, – мне пришлось ее поправить. – К вашему деду.

Она недоверчиво скосила на меня глаза, чуть повернув голову в сторону:

– А откуда вы его знаете? – И не дожидаясь ответа, крикнула деду: – Не, дед, это, оказывается, к тебе.

Она открыла дверь шире:

– Проходите, дед в комнате. Мемуары пишет.

– Спасибо, Юля. Думаю, он будет рад меня видеть.

Войдя, я сбросил кроссовки и ступил ногами на бордовую ковровую дорожку с зелеными полосами вдоль краев.

Изотов почти не изменился, старики вообще не подвержены времени. Он улыбался, рассчитывая, наверное, увидеть кого-то другого. Но вошел в комнату я.

Валентин Аркадьевич снял с носа очки.

– Сергей? Что-то случилось?

Я покачал головой:

– Ничего важного. Вот, прилетел навестить.

Я чувствовал запах и слышал тихое сопение стоящей за моей спиной Юленьки, и мне совсем не хотелось посвящать ее в наши дела.

– Проходи, гость, садись, – Изотов показал мне на диван у стены. – Это внучка моя, Юля. Она учиться сюда приехала. В институт тонких химических технологий. Третий курс уже. Будущий химик-технолог, мастер литья резиновых калош. А это – Сергей Фролов. Вот и познакомились.

– Мы немножко знакомы, – поправил я Валентина Аркадьевича. – Мы же из одного города, встречались как-то.

– Правда? – преувеличенно сильно удивился Изотов. – Вот бывает же такое! Чаю будешь?

Я не успел ответить.

– А вы что, тоже знакомы? – «Сообразила» Юля. – Интересно! А откуда, дед?

– Да уж, знакомы, – вздохнул Изотов. – Старые знакомцы – боевые, можно сказать, товарищи. Так ты сделаешь нам чаю?

– Со слоном, – попросил я.

– Соскучился по слону?

– Не представляете насколько.

– Хорошо. Внуча, чай со слоном для гостя завари.

Косясь на меня, Сомова вышла из комнаты и загремела посудой, зажурчала водой где-то на кухне.

– Юля, доча! – крикнул Изотов, чтоб его услышала внучка. И попросил, когда она появилась: – Сходи, пожалуйста, в магазин, купи нам коньяку, кое-что отметить нужно.

Пока она переодевалась, сервировала стол, принесла заварившийся чай, мы с Изотовым успели обсудить виды на урожай в текущем и будущем году, сравнить достоинства нашей и заграничной авиации, похвалить демократичность Горбачева и его шаги навстречу народу и приступили к «моему хобби» – парусным регатам.

Когда хлопнула входная дверь, разговор сразу изменился:

– Что стряслось? – Валентин Аркадьевич жестко оборвал мое повествование о лодках, которые я видел живьем только на фотографиях в журнале «Катера и яхты».

– Есть серьезные подозрения, что человек Павлова затеял свою игру. Хотелось бы выяснить у самого Георгия Сергеевича суть некоторых распоряжений.

– Сережа, это очень серьезные обвинения. У тебя есть факты или только догадки и «видения»?

– Я понимаю, Валентин Аркадьевич, что это не игра в бирюльки. Конечно, у меня есть факты. Мне нужен разговор с Павловым.

– Это ты уже говорил, – Валентин Аркадьевич положил очки, которые все еще держал в руках, на стол. – Я постараюсь все устроить. Ты же здесь… не совсем Сергей?

Я кивнул:

– Серхио Саура, американский бизнесмен и плейбой, собирающий коллекцию девичьих… скальпов.

– Вот как, плейбой? Хорошо, тогда позвони мне завтра из телефона-автомата.

Он продиктовал номер, который я сразу запомнил – был он достаточно прост.

– А теперь расскажи мне, как ваш план в целом? – Изотов уселся поудобнее на своем жестком стуле.

– Работаем как рабы на галерах, – пошутил я, вспомнив одного персонажа^[80] из скорого будущего. – Думаю, все успеем сделать, если нам не станут мешать.

Я коротко рассказал ему о том, во что счел возможным посвятить деда. И спросил, как ему на самом деле нравится то, что делает нынешнее Политбюро?

– Ты представляешь, Сережа, я ведь сомневался в твоих словах. Каждый день, с тех пор как ты с Захаркой уехал к Павлову, я сомневался и искал твои ошибки в предсказании происходящего. Когда выбрали Генсеком Горбачева и когда он не встал во главе Верховного Совета, отдав этот пост Громыко, когда он провозгласил свою перестройку: «нужно чтобы каждый на своем месте ответственно делал свою работу – вот и вся перестройка», так он говорил по телевизору – я сомневался… Я искал в этих событиях какое-то несоответствие твоим прогнозам. Мне совсем не хотелось, чтобы они стали правдой. А поверил только когда в феврале из Политбюро выпнули Гришина и протащили туда обещанного тобою Ельцина. Вот тогда у меня отпали последние сомнения. Вот тогда я и понял, что ничего уже не изменится. Эти его популистские проверки прилавков магазинов и рынков, работы трамваев и троллейбусов, после которых ничего не менялось, кроме новых обещаний – так нагло и открыто к власти никто еще не рвался…

Я прихлебывал чай, слушая его рассуждения и изредка почти автоматически вставляя «ага, угу, конечно, да», но внезапно он остановил поток слов и спросил:

– Сильно Москва изменилась?

В этот момент скрипнул ключ в замке, и в дом вернулась Юля.

– Дед, – рассерженным голосом с порога заявила она, – ты меня больше в магазин за своим коньяком не посылай! Сам ходи за ним! На меня смотрели так, словно я алкоголичка какая-то! И продавать не хотели, пока паспорт не показала. А еще какие-то алкаши привязались, все третьей звали. Не пойду больше!

Я улыбался, вспоминая ее привычку все сваливать в одну кучу. Если утром сломался каблук – то и все остальные события дня будет плохими: вороны будут особенно черными, машины вонючими, а дети в песочнице – крикливыми.

– Вот! – она поставила бутылку на стол между нами. – Пейте!

Довольная устроенной демонстрацией своей значимости, удалилась из комнаты, она задержавшись на мгновение на пороге – проверить краешком глаз мою реакцию.

Я сидел спокойный и добродушный как Будда Майтрейя, хотя вряд ли Юленька знала, кто это такой. А Валентин Аркадьевич спрятал улыбку в своих знаменитых усах.

Мы действительно выпили по рюмке отвратительного трехзвездочного коньяка – чтобы у Изотова было оправдание перед внучкой. Еще немного поговорили о всякой всячине, и я стал собираться.

Уже стоя у открытой двери, Юля нашла в себе смелость спросить:

– Тогда, в автобусе, вы говорили со мной потому что я внучка деда Вали?

– Нет, Юленька, – доброжелательно улыбнулся я. – Тогда это была чистая случайность. Просто вы мне очень понравились.

– Так почему тогда…

– До свиданья, Юленька, – перебил я девушку и, спускаясь вниз по лестнице, услышал вслед тихое:

– До свидания.

Я вернулся в гостиницу и подарил дежурной по этажу «красиви рюсски матрошка», чтобы не оставалось сомнений в моем блуждании по галереям ГУМа, а то еще сообщит «куда надо». А мне сюрпризы вообще не нужны. Их и без того хватает.

На следующий день я улучил момент и позвонил Изотову из телефона-автомата на станции Кузнецкий мост – до нее было недалеко идти от гостиницы, но в то же время она располагалась на достаточном удалении, чтобы гарантированно не встретиться с кем-то из группы или сопровождавщих.

Павлов обещался ждать меня около полудня в холле Третьяковской галереи.

В условленное время я был на месте.

Георгий Сергеевич тоже совсем не изменился – такой же большой и грузный, только почему-то с палочкой.

– Здравствуй, Сережа, – поздоровался он. – Как ваши дела?

Мы потихоньку пошли по экспозиции, иногда присаживаясь на скамейки, и я объяснил Павлову причины своего появления. Как и ожидалось, ни о каком требовании вернуть половину денег он не знал, и, хоть и старался не показать виду, но заметно расстроился.

– Что же станем делать, Сережа? Так просто этого оставлять нельзя.

И только теперь в моей памяти о Чарли появилось четкое знание, что он был убит неизвестными в начале восемьдесят седьмого.

– Мы разберемся с ним, Георгий Сергеевич.

– Хорошо, Сережа, – вздохнул Павлов. – Жалко мальчика. Я читал о ваших успехах. Игорь (вот как звали Рассела!) достаточно подробно все изложил в своих сводках. Пока мне нравится то, что вы там наработали. А с Игорем… Такое не должно оставаться безнаказанным. И без него в нашей стране полно иуд. Но, кажется мне, что это еще не все, что ты привез мне?

– От вашей проницательности трудно что-то скрыть, Георгий Сергеевич. Да, это еще не все. Но…

– Рассказывай, Сережа.

Я собрался с мыслями и без долгих предисловий выложил свое желание:

– В следующем году осенью на всех мировых биржах случится невиданный коллапс. «Черный понедельник» назовут эту дату. Падение за один день будет колоссальным. От двадцати-двадцати трех процентов по основным индексам на европейских и американских биржах до сорока пяти на азиатских. Но в течение двух лет рынки полностью восстановятся.

– Интересно, – Павлов склонил голову. – И-и-и?

– Было бы очень хорошо, если бы на этот период времени в моем распоряжении оказалась значительная сумма. На порядок, а лучше на два больше, чем есть сейчас. Чем больше вход, тем больше выход.

– И где же я тебе ее возьму?

Он придержал меня за руку и усадил на скамейку перед огромным полотном с изображенной на нем горой человеческих черепов.

– Апофеоз войны, – прокомментировал картину Павлов. – Не знал художник Верещагин, что будущие войны будут вестись не на выжженных полях, а на площадках фондовых бирж. Однако результатами нынешних войн будут не жалкие горки костей и разрушенные кишлаки. Победитель получает весь мир. Право диктовать свою волю. Наверное, ради такой цели ничего не жалко?

– Не знаю. Наверное. У моей войны другие цели.

– Но итог будет тем же, – то ли спросил, то ли заключил Павлов.

– Знаете, Георгий Сергеевич, я два года не только делами занимался. Я читал. Читал все то, что невозможно прочитать здесь. И вот что я вычитал. Примерно в то же время, когда художник Верещагин в чине поручика ездил по гарнизонам Средней Азии, набираясь впечатлений для вот этой картины, на другом конце света шла война^[81]. И там этих черепов были не кучки, там горы громоздились до неба. Есть много точек зрения о причинах войны, о тех, кто ее развязал. Кто-то винит парагвайских диктаторов, возомнивших о себе невесть что, кто-то настаивает на том, что во всем виноваты безголовые бразильцы. Есть мнение, что войну развязали деятели из Британии, чьим пароходам было запрещено появляться в Парагвае, а банковские дома Бэрингов^[82] и Ротшильдов^[83] никак не могли втюхать парагвайцам – на тот момент единственной индустриальной стране в Южной Америке – свои кредиты. Но факты, факты: Парагвай до войны – ведущая южноамериканская страна без внешнего долга, без безработицы, без преступности, без инфляции, но зато со всеобщей занятостью, сытостью, образованием, которое, кстати, было бесплатным…

– Прямо СССР какой-то. Почему же в наших учебниках о том Парагвае ни слова?

– Наверное, потому что там социализм стал не результатом борьбы народных масс, а итогом кропотливой работы трех поколений диктаторов, понявших, что самым послушным гражданином будет довольный гражданин.

– А разве так бывает? Чтобы социализм шел сверху?

– В Парагвае было. Диктаторы Лопесы очень своеобразно для того времени взаимодействовали с внешним миром – брали не кредиты, а нанимали специалистов: инженеров, архитекторов, учителей. Выгнали из страны испанских колонизаторов, и национализировали их землю, на которой развернули фермерские хозяйства и самые настоящие колхозы – хозяйства с общественными основными фондами. Они назывались «Поместья Родины». Представляете?

– Смотри-ка, а мы все гадали – откуда эта замечательная идея? И что дальше?

– А дальше все просто – Парагвайцев втянули в войну, но сказать честно, они и сами были не против немного повоевать: нужен был выход к морю. А как только единственная водная артерия – река Парана, связывающая континентальный Парагвай с океаном, оказалась в руках бразильцев, вторгшихся в соседний Уругвай, война была практически предрешена.

– Везде одно и то же, – горько заметил Павлов. – Доступ к ресурсам, их более-менее справедливое распределение, транспортировка продукции до мест сбыта. Убери что-нибудь одно из этой задачи, и развитие будет невозможно.

– Везде одно и то же, – повторил я вслед за Павловым. – Потому что законы экономики везде одинаковы. И тот, кто ими владеет лучше, знает и использует нюансы и взаимосвязи – тот и правит миром. И по-другому – никак.

Павлов на пару минут призадумался, а потом спросил:

– Так что там с Парагваем?

– Война с Аргентиной, Бразилией, Уругваем. Истреблено почти все парагвайское население. Уж мужское – практически все. От полутора миллионов довоенных осталось двести тысяч после войны. Из которых мужчин – менее тридцати тысяч. Из прежних семисот. Тот самый геноцид, о котором так любят теперь орать честнейшие бритты и янки на каждом шагу. Огромные контрибуции победителям, «благородно» прощенные в 1948 году. Но и победители – Бразилия, Аргентина, Уругвай, оказались так измотаны этой войной, так опутаны военными кредитами Ротшильдов и Бэрингов, что почти сто лет расплачивались по своим векселям. Как говорится – ищи, кому выгодно?

– Это все познавательно и поучительно, но к чему это ты рассказал?

– К тому, что эти ребята никогда не допустят существование справедливого, успешного общества. Ключевое слово – «успешное». Голодные и нищие Северные Кореи нужны им как иллюстрация бесполезности социализма. И жить будут вечно – в качестве наглядного пособия.

– Но ведь у Ленина получилось?

– Получилось. Путем соглашения с теми же Ротшильдами, Рокфеллерами^[84], Шиффами и остальной камарильей. НЭП, огромные кредиты, вывоз золота и ресурсов из страны, запуск в страну иностранных концессий – от «Форда» и «Бектела» до «Лена Голдфиелдс», из-за которой, собственно, в свое время и началась первая русская революция 1905 года. Ленский расстрел^[85] помните? Это так иностранное предприятие боролось с русскими наемными работниками. А шведские паровозы Льва Давидовича Троцкого? На них ведь ушла почти треть годового бюджета СССР. Добрые шведы построили на русские деньги у себя – не у нас – целые заводы, чтобы выполнить первый международный заказ большевиков. А в стране в это время голод. Страна жрать желает, но Лев Давидович тратит золото на шведские паровозы. Правда, Иосиф Виссарионыч всю эту свистопляску прекратил. Но меры понадобились действительно жуткие – репрессии, раскулачивание… И все равно ему не дали спокойно жить и развиваться, втянув во Вторую мировую. Но товарищу Троцкому он ледорубом за паровозы и все остальное отомстил. Я не сторонник методов Сталина, просто объясняю, что с этими господами нужно разговаривать на их языке. На самом деле я где-то даже прочитал такую версию появления первого государства коммунистов: будто бы в 1913 году, когда родилась Федеральная Резервная Система в США, русскому императору Николаю II, немецкому Вильгельму II и австрийскому Францу Иосифу I тоже был предложен господами Ротшильдами подобный проект устройства частного Центрального Банка. Как говорил кто-то из основателей этой безумной семейки: «дайте мне возможность печатать деньги для страны, и мне не будет дела до того, какие законы в ней будут приниматься». Что, кстати, еще раз подтверждает точку зрения, что капиталу нет разницы – с каким общественно-политическим строем работать – была бы прибыль! И, разумеется, эти господа были посланы в положенное им место. Итогом стала война, уничтожение династий, империй…

– Это все очень познавательно, – прервал меня Павлов. – От меня-то ты чего ждешь?

– Вы сделали первый шаг, разумно было бы сделать второй. Поговорите с Кручиной. Я могу очень быстро удвоить капитал партии. И сам на этом прилично заработаю. Чем больше денег у меня окажется в октябре восемьдесят седьмого, тем легче будет мне воплотить в реальность наш план. Да, глядишь, и у страны появится передышка!

– Сережа, ты спятил! – беззвучно засмеялся Павлов. – Ты хочешь, чтобы я пришел к Николаю Ефимовичу и вот так, за здорово живешь, попросил у него на недельку несколько миллиардов долларов?

– Я рассчитываю на десять.

Павлов хлопнул меня ладонью по коленке и едва не захохотал в голос.

– Вот говорил мне в свое время Леонид Ильич – нельзя нашим людям долго жить там. Теряют ощущение реальности.

Наверное, в чем-то он был прав. Но я знал, что деньги он мне найдет. Это было так же верно, как и то, что оба партийных кассира выбросятся из окон своих квартир.

– Георгий Сергеевич, когда наступит день, о котором я говорю, вы станете локти кусать от упущенных возможностей.

– Сережа, это непросто сделать даже чисто технически.

– А что в этом мире просто? У нас впереди год. Есть время подготовиться и провести все чисто и красиво. Зато это будут не жалкие крохи, что сейчас я подбираю, а нормальный, реальный капитал, с которым уже можно работать и с которым будут считаться. Я ведь тоже не хочу ограничиться только американским рынком – я им покажу, что такое настоящий арбитраж^[86]. Кризис начнется в Гонконге и покатится вслед за солнцем по всей планете. Я отработаю последовательно все рынки – Азиатский, Европейский, Американский и снова Азиатский. Из десяти миллиардов я сделаю вам сто. Я уроню американцев не на жалкие двадцать три процента, как это должно было бы случиться, я свалю их на сорок. И им долго будет не до Союза. Глядишь, и Горби образумится.

Павлов встал, сделал мне знак оставаться на месте. Георгий Сергеевич подошел к картине Верещагина, долго вглядывался в пустые глазницы иссушенных черепов, потом повернулся ко мне лицом.

– Ты в самом деле можешь так сделать, Сережа?

– Это самое малое, что я смогу сделать. Просто если вы мне сейчас не поможете, такого второго шанса уже долго не будет. И мне придется долго-долго-долго играть по их правилам.

– Но ты же видишь будущее. Ты ведь знаешь, что я не дам тебе этих денег? Или дам?

Я смотрел на него самым честным взглядом из тех, какими овладел недавно, старательно репетируя весь вчерашний вечер перед гостиничным зеркалом.

– Под лежачий камень вода не течет. Вы поговорите с Кручиной?

– Предположим, ты выполнишь то, что обещаешь. Сколько ты вернешь? И какие этому гарантии?

– Верну половину всего дохода. Гарантии…

Я задумался. Этот вопрос как-то выскользнул из моего внимания.

– Гарантии… Если деньги не получу я, то в сентябре девяносто первого их получат совсем другие люди. И играть будут этими деньгами против меня, против нашего плана. Гарантии возврата – никаких. Кроме моего обещания и вашего здравого смысла. Да и понадобится мне сторонняя кубышка, которую иногда можно будет подключать к самым ответственным операциям. Знаете, как наперсточники на рынке: «шарик-малик, кручу-верчу, обмануть всех хочу»?

Павлов засмеялся.

– Знаешь, Сережа, второго такого комсомольца как ты на просторах родины не найти.

– Да какой из меня комсомолец? Где вы видели комсомольцев, орудующих на валютных биржах?

Георгий Сергеевич сел рядом.

– Поверь мне, Сережа, есть и такие комсомольцы. Не все о них знают, но тем и лучше. Хорошо, Сергей. За два года ты доказал, что твоим словам можно верить. Я поговорю с Николаем Ефимовичем. Но ничего не обещаю, потому что не знаю, чем обосновать свою странную просьбу.

– Спасибо.

– Ты ведь знал, стервец, что я соглашусь? – Георгий Сергеевич сказал это тихо, немного наклонившись ко мне.

– Я даже знаю, о чем вы меня сейчас попросите.

Павлов отшатнулся.

– И я вам обещаю сейчас, Георгий Сергеич, что когда здесь все начнется, я обязательно позабочусь о ваших близких. И о близких Кручины, Изотова, Воронова. Они не останутся без дела и без средств.

Несколько минут мы молчали, глазея на бродящих по залам людей.

Тетка лет пятидесяти, с огромным бюстом, упакованным в плотное зеленое платье, с высоченной прической, прекрасно исполняющей роль маяка для отставших, вооруженная короткой указкой водила за собой группу голландцев, громко объясняя им подробности жития русских художников-передвижников. Иностранцы щелкали языками и что-то обсуждали между собой. Проходя мимо нас, экскурсовод презрительно поджала губы, словно были мы недостойны лицезреть ее блиноподобное лицо в толстой роговой оправе очков с несчетным количеством диоптрий.

Павлов приветственно кивнул ей – наверное, на всякий случай.

– Хорошо, Сережа. Тогда мы с тобой договорились. Проводишь меня до метро?

– У меня тоже будет к вам просьба. Найдите способ передать маме и Майцевым, что с нами все хорошо.

– А с вами все хорошо, – поднимаясь со скамьи, сказал Павлов. – Вы помогаете братьям монголам осваивать пустыню Гоби. И даже иногда пересылаете понемножку денег.

– Спасибо, Георгий Сергеевич, – поблагодарил я. – Это на самом деле важно, чтобы близкие были спокойны.

– Сережа-Сережа… Ты говоришь так, словно не мне, а тебе семьдесят шесть лет.

Расстались мы с ним действительно у метро, только он сел в такси – в третье, остановившееся на поднятую руку.

– Прощайте, Георгий Сергеевич. Хочется верить, что мы еще увидимся, но наверняка я этого не знаю.

– До свидания, Сережа. И с Игорем там… поаккуратнее. Чтобы без лишней огласки.

Он сел в «Волгу», а я спустился на станцию «Новокузнецкая».

Вернувшись в «Россию», я позвонил Захару, и десять минут рассказывал ему – сонному и злому – какие в Москве красивые женщины, но только все очень бледные – не загорают и отвратительно красятся. Мы обсудили с ним возможности поставки в Россию хорошей косметики, соляриев и фенов, но пришли к выводу, что пока нет окончательной ясности, что у Горби получится с перестройкой, говорить об этом преждевременно.

Захар понял, что главная цель достигнута, но денег «уже завтра» ждать не стоит.

От моего экскурсионного тура осталось еще четыре полных дня, и три из них я честно мотался с группой по монастырям-музеям-дворцам. А на четвертый снова сказался больным и поехал к Изотову. Тянуло меня к нему что-то. Наверное, это был самый глупый и бестолковый мой поступок за последние три года. Но мне не хотелось уезжать, не повидав старика еще раз. Или его внучку.

На «Кантемировской» меня дернули сзади за рукав и я оглянулся.

Передо мной, улыбаясь, стояла Юленька Сомова.

– Здравствуйте, Сергей Фролов! А я иду и думаю, вы это или не вы? Мы с вами в одном вагоне ехали, только у вас вот эта штука в ушах, – она показала пальцем на наушники моего Walkman'а, которые, сняв с головы, я уже мял в руках. – И вы так сосредоточились, что ничего вокруг себя не видели. Да и не узнали бы меня, наверное, я же в шапке. А вы к нам? Дед рад будет. Вы когда уехали, он так переживал, полбутылки сам выпил, довольный ходил и все заставлял меня в шахматы играть. Еще говорил, что я дура дурацкая. Но это не со зла. Он так всегда говорит, когда у меня что-то не получается!

Я ненавидел ее до зубовного скрежета – за то, что она так неотличимо похожа на ту, которую я любил, и которая меня так бессмысленно предала. Я готов был растоптать ее здесь же и навсегда забыть, но знал, что у меня никогда не поднимется на это рука.

Она стояла передо мной – тоненькая, в сером демисезонном пальтишке и бело-розовой сетчатой, самовязанной шапке с выпадающими из-под нее темными локонами, такая похожая на ту, что уже то ли была, а то ли нет в моей жизни. Чтоб ты сдохла, Юленька!

– Здравствуйте, Юленька. Вы угадали, я к вам. Вернее, к вашему деду. Я завтра уезжаю из Москвы надолго. Хотел попрощаться с Валентином Аркадьевичем, – сказал я вслух.

– Вот здорово! Дед говорил, что вы часто за границей в командировках бываете. Это так интересно, расскажете? А то у деда Вали все рассказы про загранку столетней давности – скучно. А я из института еду, у нас сегодня всего три пары было, а преподаватель по химической термодинамике отменил свою лекцию. Мы в магазин зайдем?

– Зачем?

– Ну-у, для разговора чего-нибудь возьмем. А то у деда Вали один только коньяк остался с прошлого раза, а я его не очень люблю. Лучше вина болгарского взять – «Монастырскую избу» или «Медвежью кровь». Вкусно. Только не грузинское. Не люблю я его, терпкое оно!

Ну уж я-то как никто другой знал – что ты любишь, а что нет.

– А как же антиалкогольная компания? – усмехнулся я.

– Да ну их, – она махнула рукой, словно прогоняя невидимую муху, и мне был очень знаком этот жест. – Понапридумывают всякого, а мы отдувайся. У нас вон на курсе Васька Менщиков ночью водкой торгует – так у него участковый милиционер на содержании, а сам на лекции на «Волге» приезжает и за зачеты преподам по четвертаку дает – круглый отличник. А все потому что у него мать – директор магазина! А у меня родители – инженеры на заводе, а дед – старый коммунист. От которого ну совершенно никакого толку, кроме обзывательства!

Знала бы Юленька, какими делишками на самом деле промышляет ее заслуженный дед…

– Ладно, зайдем за вашей «Медвежьей кровью», – мое великодушное согласие ее неподдельно обрадовало.

Мы купили бутылку вина, шоколад, еще какую-то ерунду.

Пока шли от магазина до дома, Юленька успела рассказать мне, как ходила недавно в кино на премьеру фильма «Храни меня, мой талисман». Она неподдельно восторгалась смелостью героя Янковского, взявшегося отстоять честь семьи на дуэли и негодовала по наглости Абдулова, для которого нет никаких святынь и ценностей. А мне было смешно слышать из ее уст такие категоричные суждения. В том будущем, которого уже не будет, она, не задумываясь ни на минуту, плюнула на меня и Ваньку. Что с ней случилось за эти годы, прожитые в браке, если она из чистой, светлой, правильной девочки, превратилась в… непонятно что, оправдавшее какой-то внезапной «любовью» предательство двух самых близких людей? Чтоб ты сдохла, Юленька!

Изотов на самом деле был рад меня увидеть – видимо, внучка своим щебетаньем нешуточно его доставала.

Мы поговорили о погоде, о моих вымышленных планах, посоветовали Юленьке лучше учиться, потому что образование – это «жизненный фундамент», словом болтали о всяких пустяках, будто бы и не было никакого большого дела, что однажды нас с ним объединило.

Напоследок я подарил Юленьке свой Sony Walkman с оказавшимися у меня кассетами Брюса Спрингстина^[87] и Трилогией Ингви Мальмстина^[88], отчего глаза ее разгорелись и она даже поцеловала меня в щечку. Чтоб ты сдохла, Юленька!

Улетал обратно я со спокойной душой – все дела сделаны и слова сказаны. Рассчитывать на большее было бы абсурдно.

Моей соседкой в самолете до Лондона снова оказалась Анна Козалевич, искренне всплакнувшая, когда самолет отделился от взлетной полосы. Ей удалось найти троюродную сестру и ее детей, она показывала мне фотографии, и я ей сообщил, что в лицах этой семьи есть несомненное сходство с чертами самой Анны. Она обрадовалась и пообещала мне непременно вернуться в Москву, навестить свою далекую сестричку и племянников.

В Лондоне наши пути разошлись. Её самолет отправлялся в Монреаль на пару часов раньше моего.

Глава 12

Если есть на свете города, которые никогда не меняются, то Луисвилл как раз из таких. В нем даже природа застыла в том же состоянии, что я оставил десять дней назад.

Захар встретил меня сверкающей белозубой улыбкой в тысячу звездных величин. Он долго хлопал меня по спине и восторгался балалайкой, прихваченной мною в Москве специально для него. Из аэропорта мы поехали сразу в больницу к Чарли, но по дороге остановились в дорожной забегаловке – Пицце Аурелио.

За исключением беззвучно жующей в дальнем углу парочки, посетителей не было. Когда у нас приняли заказ на чикагскую пиццу на тонком тесте, Захар сразу перешел к делу:

– Ну что там с Чарли нарешали?

– Чарли поступил неправильно, и это, Зак, не только наша точка зрения. Все, как и предполагалось – деньги вернуть, Чарли приказано уволить насовсем. И не жалеть. Вместо него человек будет попозже. Наверное. Я не очень понял, видимо, для Павлова поступок Чарли тоже был неожиданностью.

– Да уж, наворотил Чарли.

– Как он, кстати?

– Да жив, что ему сделается? Завтра выписка должна быть. Поедет домой свои кости лечить. А там как?

Я понял, что он имеет в виду Москву.

– Так, как я и говорил. Только в реальности выглядит все гораздо ярче и насыщенней, чем в памяти. Холодно, многим голодно. Но в глазах блеск и желание все поменять. Правда, еще не очень знают – что будут менять и как?

– Я тоже соскучился. Ночью снится. Березы, луга, все такое… Как на картинке, – пожаловался Захар.

– Съезди в Канаду. Там все это есть. Отведи душу. А года через три можно будет и… к оригиналу в гости наведаться.

– Я уж дождусь. Рассел интересовался твоим отсутствием. Я сказал Чарли, что ты уехал в Лондон – смотреть Сити и пытаться вылезти на их площадку. Так что твое отсутствие замотивировано, но если станет спрашивать – выкручивайся сам.

Мы на самом деле не проговорили детально причину моего десятидневного отсутствия – сказался невеликий опыт планирования таких операций. Как бы не засыпаться в дальнейшем…

Нам принесли порезанную на квадраты пиццу, к которой я уже привык почти как к пельменям. Миловидная официантка – если бейджик не врал – Дженни, доложила противным голоском:

– Чикагская пицца на тонком тесте, две колы. Бон аппетит.

Картинно вертя тощим задом, пошла в угол к желающим расплатиться.

– Во какая! – Похвалил Захар то ли пиццу, то ли Дженни – уточнять я не стал.

Мы дожевали коржи, расплатились с поджимающей губы официанткой, и минут через сорок я уже входил в палату к Чарли.

Он уже сидел на кровати, перевязанный так, словно побывал как минимум в авиакатастрофе.

– Привет, Чарли, – я подержал его за кончики пальцев, выглядывающие из гипсовой трубы на руке. – Как ты?

– Уже лучше гораздо, – он улыбался мне из-под повязки. – Как Лондон?

– Тонет Лондон. Осень, дожди, Темза и дым. На площади Патерностер чисто и благолепно. Джентельмены, что с них взять? Они даже грабят друг друга в белых перчатках. Все как на картинке.

– Посмотрел?

– Насмотрелся. Думать будем, там тоже большие деньги, Чарли. Очень большие. Как бы не больше, чем здесь. Ты давай, выздоравливай. Дела нас ждут великие.

– Да самому уже надоело валяться. Вы только без меня ничего серьезного не начинайте, ладно?

Я пообещал, что мы непременно дождемся его выздоровления, да и в ближайший месяц ничего особенного не предвидится.

Я сдержал слово: весь ноябрь мы с Захаром планировали несчастный случай для Чарли – и без него ничего серьезного не начинали. Ведь он должен был стать главным участником предстоящего события.

Новостные каналы девятнадцатого ноября захлебнулись необыкновенной новостью – в России правительство и компартия разрешили частную инициативу. Появился закон, легализовавший «подпольные» доходы. Перестройка прочно встала на рельсы. Теперь ее главный лозунг звучал не по-горбачевски «каждый на своем месте должен ответственно делать свое дело», а прямо-таки по-бухарински «обогащайтесь!». Правда, незабвенный родитель «диалектики стакана»^[89] и «любимец партии» имел в виду по большей части крестьянство. Теперь же разрешалась частная инициатива практически везде: «все, что не запрещено – то разрешено». И в стране скоро появились другие «руководящие и направляющие центры», действующие на законных основаниях. На самом деле этим вроде бы полезным законом было позволено оппозиции внутри страны – национальной или политической – иметь и высказывать свои убеждения не опасаясь, что однажды придут ребята из ОБХСС^[90], как происходило это раньше и прикроют нарождавшуюся демократию банальным обвинением в расхищении социалистической собственности. Кто женщину кормит, тот ее и танцует. Если у коммунистов денег нет, а у Маматкула деньги есть – я стану слушать Маматкула, и делать то, что попросит выполнить этот хороший, достойный человек.

Рассел появился в офисе в конце ноября – как раз в разгар скандала «Иран-контрас»^[91], когда Оливера Норта^[92] уволили из аппарата Совета национальной безопасности, а Ронни Рейган уже прикидывал – стоит ли уходить в отставку?

Он пришел, опираясь на трость, но сам. Захар, поехавший с утра к Расселу домой, шел чуть сзади, страхуя. Чарли был доволен своим здоровьем, делами и успехами. Немножко расстраивало его, что рокеры так и не были найдены, но он не терял надежды. Да и полицейский инспектор заверил нас, что если они в Кентукки, то из штата им не выбраться. Мне было забавно наблюдать его наглую самоуверенность – Захару на днях пришла почтовая открытка, стоимостью в тысячу долларов – ровно столько, сколько он остался должен бородачам. На открытке два довольных абсолютно лысых – как бильярдные шары – парня в гавайках что-то удили в море. Отправлена она была с островов Бимини^[93].

Два дня мы вместе делали то же самое, что и всегда: грузили наших брокеров ордерами, отправили Джоша в Калифорнию – присмотреться и провести переговоры о приобретении тамошних виноградников – все было как обычно.

На третий день – это был четверг, я прикрыл дверь к девчонкам и сказал:

– Чарли, есть информация, что скоро, где-то через неделю, повторится нечто подобное той игре против немецкой марки. На нужно собрать все, что у нас есть.

В его глазах блеснул живейший интерес.

– То есть, Сардж, мы гарантированно сможем удвоить наш капитал за пару месяцев?

– Нет, Чарли, не удвоить, а утроить. Примерно за месяц. Движение на рынке будет мощным! Правда, не везде. – Я должен был как-то обезопаситься от желания Рассела сыграть самому. – Так что готовься, спать не придется.

И мы начали постепенно выводить наши активы из позиций и аккумулировать деньги, как делали это в прошлый раз.

В понедельник Чарли явился в офис возбужденный:

– Зак, Сардж, у меня есть отличная новость! Наш инвестор из Европы решил тоже принять участие в игре. Сорок пять миллионов долларов!

Все-таки пятерку где-то прижал наш жадный Чарли. Но и то хлеб.

– Если еще не поздно, – продолжал он, – то завтра деньги будут на счетах.

– Отлично, Чарли! – обрадовался Зак, потому что все разыгрывалось ровно так, как рассчитывалось. – А какая там доля «Торговой компании Смита»?

Этот вопрос застал Чарли врасплох – видимо, он всерьез рассчитывал, что мы станем работать для него бесплатно. Видно было, как он терзался, одолевая свою алчность.

– Не знаю, Зак. В прошлый раз речь не шла ни о каком вознаграждении?

– В прошлый раз была демо-версия, – ввернул Майцев подхваченное у Бойда словечко.

– В прошлый раз и не было закона «Об индивидуальной трудовой деятельности», – заметил я. – Мы тоже хотим кушать, Чарли.

Этот язык ему был понятен. И еще больше укрепил его в правдоподобности предстоящей операции. Хотя для видимости он посопротивлялся:

– Не знаю, парни,нужно поговорить с инвестором. Он не в курсе ваших новых правил.

– Нам много не нужно, Чарли, – обнадежил его Захар. – Выручка от этих сорока пяти миллионов составит еще около восьмидесяти. Нам нужно всего лишь два. По одному на брата.

– Вы же понимаете, что мне придется доложить о ваших запросах? – Такими жадными будут только российские миллионеры!

– Конечно, Чарли, докладывай, – легко «разрешил» Захар. – Это твоя обязанность.

Рассел засобирался и вскоре уехал.

Отсутствовал он часа три и вернулся к обеду, когда мы ждали заказанной пиццы.

– О-кей, парни, – с порога заявил он. – Я обо всем договорился. Два миллиона будут наши. Если прибыль составит более восьмидесяти. Если от пятидесяти до восьмидесяти, то полтора.

Захар многозначительно посмотрел на меня: «смотри-ка – читалось в его глазах, – он и здесь не желает отдавать нам с тобой два миллиона! „Два миллиона будут наши!“».

Но Чарли прочел в наших взглядах удивление его способностями переговорщика.

– Трудно было, – пожаловался он. – Не привыкли там еще к таким отношениям.

Я пожал плечами, как бы говоря: а что они хотели? Чтобы мы сидели на миллионах и нищенствовали?

– Тогда в четверг и начнем, помолясь? – предложил Захар.

Во вторник счета действительно распухли почти вдвое. И хоть снять со счетов эти деньги мы не могли без Чарли, но использовать их в сделках – вполне.

А ночью случилось несчастье – дом Чарли, купленный им совсем недавно в ипотеку, взорвался! Приехавшая полиция с пожарными установили, что причиной взрыва был бытовой газ, неосмотрительно оставленный открытым.

В останках хозяина обнаружили приличную дозу алкоголя и его соседи подтвердили, что в тот день вернулся домой Чарли навеселе и с сигаретой в зубах. Больше никто ничего расследовать не стал – все было ясно, как божий день: очередной несчастный случай из-за пьянства.

Полиция допросила нас, наших помощниц и Джоша Келлера, с которым часто видели Рассела, но все мы были чисты, искренне сожалели о безвременной кончине несчастного, а Мария даже всплакнула. Она недавно рассталась со своим юристом и имела определенные виды на молодого перспективного холостяка Рассела. Вот так и бывает – человек предполагает, Бог располагает.

Похороны Рассела были торжественными и печальными.

И в тот же вечер мы с Заком почувствовали, что потеряли что-то по-настоящему важное. Нам впервые за долгие годы даже не хотелось разговаривать друг с другом. Нами овладела какая-то апатия, и мы несколько дней не ходили на работу. Нам часто звонила Линда и докладывала о текущих делах. Иногда они с Захаром обсуждали какие-то мелочи – мне было откровенно неинтересно в это вникать.

Наследников у Рассела не оказалось. Особых средств тоже – остатки зарплаты за год работы в «Первой торговой компании Смита», что-то около двадцати тысяч долларов, машина, уцелевшая после пожара – она стояла на дороге, да куча обугленных дров. Все это было изъято властями штата: отделом по наследованию и завещаниям в пользу будущих покойников, что останутся без средств на похороны.

Только через неделю мы вернулись к делам.

«Винокурни Келлера-Коллинза» мы благополучно продали консорциуму из нескольких участников, выручив за свой контрольный пакет еще около двадцати миллионов. Джош Келлер остался президентом новой компании, за его будущее можно было не опасаться – если не начнет по своему обыкновению истерить и прикладываться к бутылке.

Мы выполнили перед ним все обещания, и он даже еще не сел в тюрьму за мошенничество. Хотя, какое это было мошенничество? Так себе.

Главному мошенничеству еще только предстояло случиться.

Два месяца ничего интересного не происходило – рутина, а потом события понеслись с такой быстротой, что мы боялись за ними не успеть.

В начале января 1987 года Горбачев сделал еще один шаг к пропасти: вышло постановление Президиума Верховного Совета «О совместных предприятиях». Называлось оно длинно: «О вопросах, связанных с созданием на территории СССР и деятельностью совместных предприятий, международных объединений и организаций с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления». Закон был мутный и для зарубежного инвестора практически неинтересный – очень сложная процедура регистрации такого предприятия, отсутствие каких-либо прав для иностранного участника сводили его привлекательность для иностранцев к нулю. Но вот для тех, кто сидел у более-менее приличных денежных потоков – областных, краевых, республиканских администраций и комитетов партии – это закон стал настоящим подарком.

Деньги у государства кончились для государственных структур и вдруг полноводными реками наполнили эти совместные предприятия, образованные при каждом властном центре.

Мы не спешили – возвращаться в Россию было еще рано.

Видимо, и Георгий Сергеевич, глядя на начинающуюся вакханалию в партийных органах, решил более не ждать: в середине февраля к нам в офис пришел незаметный человечек лет пятидесяти. Он назвался Брайаном Золлем и сказал, что очень хочет вложить в наше предприятие некоторые средства, любезно предоставленные ему венским Донау-банком под поручительство господина Павлова. Он заискивающе улыбался при каждой произнесенной фразе и старался произвести впечатление человека совершенно никчемного, но при обсуждении некоторых финансовых тонкостей выдавал суждения, более приличествующие акуле из лондонского Сити, чем неудачнику из Миддлтауна, которым он желал выглядеть.

Советское руководство в массовом порядке принялось освобождать сидевших в тюрьмах и психушках диссидентов, а у нас появилась новая задача: нам требовалось создать новую финансовую машину, которая позволила бы собирать сливки со всех глобальных рынков – от Токио до Лос-Анджелеса – и при этом скрывать от недремлющего ока надзирающих наши действия.

Первая половина 1987 года запомнилась Захару как бесконечная вереница самолетов, гостиниц, городов, банков, лиц и дорогих костюмов. Я, оставшийся в Луисвилле – чтобы не дай бог, не упасть в каком-либо из самолетов – сильно завидовал Майцеву, объездившему практически все развитые страны, учредившему без малого триста компаний.

На это он ухмылялся и заламывал руки, сетуя, что хоть и увидел так много разных женщин, что иному не увидеть и за три жизни, но все хорошо в меру и он с удовольствием готов предоставить мне возможность подменить его на несколько дней. Я тяжело вздыхал и отказывался, а Захар, чмокнув в щеку Линду и одарив очередными сувенирами Марию и Эми, мчался в какой-нибудь Париж или Йоханнесбург.

С середины июля стали поступать обещанные Брайаном деньги – по миллиону, по пять, по тридцать – мы размещали их в Штатах и за границей. В Сингапуре, Сиднее, Гонконге, Бомбее, Париже, Гамбурге, Лондоне, Риме, Нью-Йорке, Чикаго, Монреале – везде, где шла торговля воздухом.

Мы с ним редко виделись, зато практически каждый день часами разговаривали по телефону. Кажется, мы вообще не клали трубки целыми днями. Он, как и я, совершенно не загорел, хотя дороги его часто проходили через всемирно известные курорты вроде Ниццы. Из самолета – в машину, из машины – в офис, из офиса – в банк, из банка в машину, потом в гостиницу и снова на самолет – не до загаров.

К началу августа общая стоимость активов, поступивших в наше управление, превысила девять миллиардов долларов. Нам приходилось едва не ежедневно отправлять Кручине для отчетности по пять-десять-двадцать миллионов, но мелькнув в его документах, они снова возвращались к нам.

Чтобы не нарваться на какое-нибудь громкое расследование, игру на понижение мы начали загодя – в двадцатых числах августа. Мы последовательно продавали-продавали-продавали бумаги. Каждый день на полсотни миллионов по всему миру – каждая отдельная сделка никак не влияла на рынки и не могла никого насторожить. Мы продавали в августе, в сентябре, в начале октября.

К вечеру шестнадцатого октября мы владели только долгами по акциям. Брайан Золль практически поселился в нашем офисе. Оставалось пережить последние выходные перед триумфом.

Конец первой части.

Дмитрий Бондарь НИЧЕГО ЛИЧНОГО

Пролог

Когда рядом Ницца, у вас хорошее настроение, постоянно хочется петь, а всюду, даже зимой — цветы, и над морем возвышается лес мачт — не сомневайтесь, вы в Сан-Ремо! На той самой Цветочной Ривьере у подножия Альп, на берегу Лигурийского моря в итальянской провинции Империя. В маленьком курортном городке, где жителей всегда меньше, чем праздных отдыхающих. В котором казино, концертных холлов, отелей и съемных вилл едва ли не больше, чем жилых домов. В том самом Сан-Ремо, что очень похож на Сочи — запахом моря, горами, загорелыми лицами, но вместе с тем гораздо меньше, ухоженней, уютней и дороже — настоящий рай для тех, кто может платить много.

А если вам посчастливилось оказаться на Лазурном берегу в феврале или начале марта, то появляется большая вероятность стать свидетелем события, которое каждый год (ну или почти каждый) ждет вся Италия — знаменитый песенный фестиваль.

В 1987 году он был 37-м по счету и по большей части запомнился русскоязычной общественности тем, что на него впервые была приглашена эстрадная звезда из далекой России. Нет, разумеется, выступали и итальянцы — в конкурсной программе, исполнившие немало красивых, лиричных песен (правда, победил в этот раз — в первый раз! — любимый в Советском Союзе Джанни Моранди с очередной пафосно-гражданской песней «Si puo dare di piu» — «Можно дать еще больше!»). Но и кроме итальянцев выступило немало достойных талантов — шведская Europa со своим «Финальным отсчетом», Уитни Хьюстон и Simply Red отметились очередными хитами, но подлинным открытием стало выступление Аллы Борисовны Пугачевой, притащившей на знакомство с Италией своего очередного бойфренда Владимира Кузьмина. Зал рукоплескал парочке три минуты — от объявления исполнителей до первых звуков фонограммы. Но исполненная экзотическим — для привыкшей к бельканто публике — дуэтом песня «Надо ж такому случиться» залу не очень понравилась: аплодировали по большей части как странной и не очень понятной диковине. Наверное, так же хлопали бы итальянцы говорящему медведю. И песня очень быстро забылась. Во всяком случае, никто ее в Италии не напевал.

И тем бы лишь и запомнился 1987 год в Сан-Ремо, если бы спустя еще пару месяцев в город вдруг не начали съезжаться из Ниццы и Генуи — от ближних аэропортов — большие представительные лимузины. На дорогах Лигурии было отмечено необыкновенное количество V-126 Pullman в сопровождении обязательных Gelendwagen. Городок наводнили люди в штатском с такими документами, от которых шарахались даже наглые итальянские карабинеры. Все произошло так же быстро, как продолжалась англо-занзибарская война, длившаяся, как известно, тридцать восемь минут. Если бы кто-то из журналистов, пишущих на околополитические темы, оказался в те дни вблизи Сан-Ремо, он бы очень удивился, увидев весь цвет мировой политической элиты в одном месте. И те, кто мелькали в заголовках журналов, и другие — предпочитавшие лишний раз не светить свое лицо под лучами софитов и фотовспышек, перед камерами вездесущих репортеров — на итальянский берег съехались все. Это были не выборные калифы на час — таких было в собравшемся обществе очень немного, нет, по большей части это были матерые чиновники, без которых не обходится ни один президент, это были уважаемые банкиры, страховщики и финансисты, это были солидные ученые от экономики и политологии. Могло бы показаться, что зреет какой-то заговор. И тот, кому так могло показаться — был бы совершенно прав!

Заговор — это не всегда что-то противозаконное. Договоренность о тайных действиях, не нарушающих никакие законы — это тоже заговор. Как бы он ни назывался в прессе — конференция, саммит или фестиваль — но если в договоренности не посвящают никого, кроме участников собрания, вы имеете дело с самым обычным заговором.

Тринадцатое собрание Бильдербергского клуба состоялось.

Формально посвящено оно было насущному вопросу — что делать с Восточной Европой, когда она сбросит оковы коммунизма? До сброса оков было еще два года, еще люди в социалистических странах ходили на парады и клялись своим коммунистическим партиям в преданности, а победители собрались в Сан-Ремо делить сферы влияния — перезревший плод уже готов был сам упасть в руки. Да и главный прораб перестройки недвусмысленно давал понять своим бывшим сателлитам, что добровольно передает свое на них влияние в руки более достойных господ.

И этому вопросу на самом деле было посвящено немало докладов, так и оставшихся для широкой общественности тайной за семью печатями — и не помогла никакая «свобода слова», демократия или какой иной популярный фетиш, которыми так любят пугать отцы либерализма всяких «тоталитарных правителей». Никто не вел стенографических записей, никаких камер и диктофонов — эти люди обсуждали не те проблемы, которые можно было выносить на суд общественности. Да и не ее это вообще собачье дело — знать об уготованной ей судьбе.

Однако, собираясь по утрам на общие заседания, члены клуба иногда договаривались о личных встречах вечером, где-нибудь на веранде роскошной виллы или на теннисном корте, а может быть, и на борту стометровой яхты, которых собралось на траверзе Сан-Ремо в избытке.

На второй день, когда основные докладчики уже были заслушаны и оставалось, взвесив аргументы и пожелания сторон, приступить к разделу областей и сфер влияния на посткоммунистические образования, один из столпов клуба — семидесятипятилетний старец по имени Дэвид обратился к другому отцу-основателю — более молодому, но не менее, а скорее, даже более уважаемому господину Джейкобу:

— Здравствуйте, сэр Джейкоб, — сказал пожилой своему давнему партнеру по глобальным играм. — У меня есть к вам небольшое дело.

— Рад это слышать, Дэвид, — радушно улыбнулся тот, что был помоложе. Они оба уже давно называли друг друга просто по именам. — К вашей мудрости всегда приятно прикоснуться. Нам следует еще кого-то пригласить, или нас двоих вполне достаточно?

— Да, Джейкоб, если вас не затруднит, то мне хотелось бы обсудить возникшие сомнения с монсеньором Ортинским из Istituto per le Opere di Religione и мистером Брауном.

— Что-то на самом деле серьезное? — седеющие брови на рано полысевшем черепе сэра Джейкоба поднялись домиком.

— Не знаю, Джейкоб, пока не знаю. Это и хотел бы обсудить. Если это возможно, то на проверенной территории.

Уже после заката четверка заговорщиков собралась в полусотне километров к западу от Сан-Ремо на вилле Эфрусси Ротшильд, принадлежавшей сэру Джэйкобу, где и расположилась в японской части парка.

Епископ Пол Марцинкус Ортинский, больше похожий на боксера-тяжеловеса, чем на священника, участник многих околоватиканских скандалов и сплетен, подозреваемый в убийстве папы римского и русского метрополита Никодима, громадной скалой возвышавшийся над собравшимися, пил разбавленное родниковой водой вино. Он всю жизнь много курил, и в правой его руке постоянно тлела сигарета Marlboro — он ценил только эту марку в память об оставленном давным-давно Чикаго.

Сэр Джейкоб сидел в садовом плетеном кресле и задумчиво поглаживал седоватые виски, раздумывая, следует ли сделать замечание епископу и потребовать стряхивать пепел в пепельницу?

Третий из приглашенных — мистер Браун — невыразительный человечек с ровным пробором тонких волос и оттопыренными ушами, глядя на которого каждому захотелось бы прослезиться — такой он был невзрачный и даже жалкий. Если, конечно, не принимать в расчет его костюм стоимостью полторы тысячи фунтов стерлингов, запонки с небольшими бриллиантами (по полкарата, но зато пять штук на каждой!) и туфли по триста фунтов вместе с обязательными к ним тонкими резиновыми калошами. Мистер Браун закидывал в рот один за другим орешки из стоявшей на столе вазочки.

Все трое приготовились внимать патриарху собрания.

И старый Дэвид, внешне немного похожий на сэра Уинстона Черчилля — той же бульдожьей основательностью, квадратным лицом и общей тумбообразностью, не стал затягивать ожидание:

— Господа, у меня есть сомнения в честности наших друзей из Кремля. Мои люди обнаружили доказательства перемещения капиталов вопреки установленным договоренностям. Джейкоб, я не очень люблю вести дела с вашим дядюшкой Эвелином, да и вас он не жалует, однако знать об инициативе «товарищей» он должен.

— Королева будет недовольна, — унылым голосом сообщил собранию мистер Браун.

— Закройте большевикам кредитную линию, чтобы не мнили о себе лишнего, — посоветовал епископ Ортинский, пыхнув табачным дымом.

— Я найду способ известить об этой самодеятельности дядюшку, — обнадежил Рокфеллера Джейкоб. — Он надавит на Горби, и все образуется.

— Пусть надавит. В прошлый раз все хорошо получилось. Генеральный секретарь оказался очень сообразительным человеком, не то что этот тугодум Брежнев — семнадцать лет рассуждал и так и не решился. Горби взялся за экологию с такой энергией, которой от него даже я не ожидал. Результат хорош — русские совершенно перестали выращивать свою птицу — неэкологичную, и теперь везут к себе нашу, на которую, честно сказать, даже собаки не всегда смотрят благосклонно. Мои псы такое точно есть не станут.

— Это совсем немного, — скривил рот отец Марцинкус.

— Это всего лишь начало, — поправил его Дэвид. — В прошлую нашу встречу мы обсуждали экологию, и сегодня мы видим, что вопрос был поднят не зря. Сейчас нам предстоит решить, как и куда двигаться дальше. Но важно, чтобы со стороны других центров интересов в КПСС, а они, я вас уверяю, есть, не началось противодействие нашим усилиям. И в этом, Джейкоб, я полагаюсь на вашего дядюшку Эвелина.

— Мы чем-то можем помочь? — спрашивая, епископ Ортинский прикурил очередную сигарету.

— Посмотрим, что ответит дядюшка, святой отец, — вместо Дэвида ответил сэр Джейкоб.

— Королева будет недовольна, — то ли угрожал, то ли брюзжал мистер Браун.

Глава 1

Такой восторг, должно быть, испытывает художник, когда за его картину на каком-нибудь Christie's^[94] неизвестный коллекционер отваливает десяток миллионов фунтов. Может быть, что-то похожее происходит с врачом, у которого безнадежный больной вдруг встает с постели и начинает плясать гопак. Или начинающий композитор, когда видит, как написанная им мелодия все выше и выше поднимается в самых популярных чартах. Должно быть знакомо это ощущение и полководцам, спланировавшим удачно развивающуюся наступательную операцию: подготовивших свою армию к рывку, организовавшим снабжение, подтянувшим резервы, получившим сотню подтверждений разведки и тысячу раз отработавшим свой замысел на штабных картах. Словом, сложное чувство — смесь радости, неверия и гордости — одолевает человека, сделавшего на самом деле что-то значительное, прыгнувшего выше своей головы.

Так и мы с Захаром встретили открытие Австралийской фондовой биржи 19 октября 1987 года — в близком к эйфории состоянии, беспричинно хихикая и поминутно оглядываясь на настенные часы, будто бы спрашивали у них совета: все ли идет так, как надо?

Мы твердо знали, что началось все не в Австралии и не в Японии, и несколько позже, но так приятно было посмотреть на последние мгновения беспечного мира. И понимать, что часы неумолимо приближают миг события, которое изменит в политических раскладах если не все, то очень многое.

Последовательно открылись площадки в Суве, Сиднее, Токио, Пусане, и время уже подбиралось к долгожданному Гонконгу, когда я заметил некое несоответствие происходящего и ожиданий.

Когда мы с Захаром собирались стать инженерами, наши преподаватели долгие часы лекций, лабораторных работ и семинаров посвятили переходным процессам в различных динамических системах. Если кто-то не в курсе, о чем идет речь, я поясню. При запуске любого электрического устройства в самые первые миллисекунды ток нарастает лавинообразно, превышая номинальное значение в несколько раз. Потом так же быстро падает ниже номинала, потом снова выше, но уже не в несколько раз, потом ниже — сила тока, постепенно успокаиваясь, колеблется вокруг того значения, на котором работает устройство в штатном режиме. А успокаивается по той причине, что все в нашем мире инерционно, и все стремится к уменьшению энергетических затрат и спокойствию. Ничего сложного, если объяснять на пальцах.

Точно такой же процесс происходит и при выключении системы. Свойственно это не только электричеству, с переходными процессами человек сталкивается достаточно часто: от модных деталей в одежде до движения котировок на валютном рынке. Это знают даже женщины: если модный дизайнер провозгласил сезонное главенство серого цвета — переходный процесс начался! Количество модниц в серой одежде станет запредельным. Потом они сообразят, что одеваясь таким образом, больше походят на толпу солдат, и осознавших это будет достаточно много, чтобы уполовинить мышиную волну. И так далее — постепенно количество любительниц серого станет таким же, каким было в прошлом сезоне количество обожательниц хлястиков на платьях.

Иногда этими процессами можно управлять. Если включить в систему обратную связь, то можно либо успокаивать колебания параметра, и такая обратная связь называется отрицательной, либо расшатывать их, всё более увеличивая амплитуду — такая связь называется положительной и используется редко, потому что ведет к разносу всей системы. Если, конечно, вовремя ее не остановить. В нашем примере с серыми сарафанами такой обратной связью — отрицательной — могли бы стать слова упомянутого дизайнера: «и фиолетовый цвет тоже очень даже ничего» — и серого на улице сразу стало бы меньше. А положительной было бы заявление: «…особенно хорошо серый выглядит в ансамбле — когда серые шляпа, сапоги, машина, зонтик и муж рядом тоже во всем сером».

Мы решили немножко добавить положительности грядущему процессу и в меру своих сил его пошатать — чтобы на больших колебаниях собрать чуточку побольше зеленых бумажек.

Собственно, идея принадлежала Захару — отлично понявшему суть динамических систем. Вкупе с тем, что я рассказал ему о будущем «черном понедельнике», что никто толком так и не разобрался в настоящих причинах одномоментного обрушения рынков и во всем винили компьютеры и программистов, идея у него родилась замечательная.

Еще на заре наших отношений с бандой Эндрю Бойда была достигнута договоренность, обошедшаяся нам в полмиллиона долларов ежегодно. Суть ее была в следующем: во все свои программы, продаваемые на рынке, он вставляет модуль, который 19 октября восемьдесят седьмого года даст рекомендацию начать сброс акций по любым доступным ценам. Даже если не все воспользуются этой «подсказкой», эффект должен быть заметным.

Понятно, что любой серьезный банк разберет любую программу на запчасти, прежде чем допустит к своим деньгам, но и здесь нашлась лазейка. Сама программа была чиста и непорочна, как слеза девственницы. Поставлялся этот хитрый модуль вместе с ежемесячными обновлениями, пересылаемыми с DHL на трехдюймовых дискетах, после апдейта сам себя собирал по частям и был практически необнаружаем. То есть, если точно не знаешь, что он есть — искать его в коде бесполезно.

И для того, чтобы программа нашего Бойда разошлась как можно шире, в тех же самых обновлениях ежемесячно задавалась модель поведения на рынке. Отыгрывались все даты, что я смог вспомнить: мы уберегли клиентов Эндрю от падения рынка 11 сентября 86 года, предсказали рост выше двух тысяч пунктов в январе восемьдесят седьмого. Наше совместное детище приобрело известную популярность в определенных кругах — вовремя обновленный робот Бойда практически не ошибался!

Для самого Эндрю все даты легендировались «знанием рынка, человечек один нашептал, вставляй, не думай…», и другими убойными аргументами. Поначалу это вызывало у него недоумение, но постепенно, видя четкую и эффективную работу своего детища, он успокоился и достаточно было перед очередным апдейтом просто поднять трубку и назвать числа — когда следует делать те или иные действия. Иногда он звонил сам — сильно переживал за репутацию созданной программы.

На случай, если бы такое вмешательство обнаружили — Бойдом были подобраны и назначены козлами отпущения пара бестолковых, но умеющих молчать человек, в случае ареста которых мы были готовы внести залог и отправить парней в какую-нибудь Бразилию или на Мальдивы.

Робот не ошибался. Ошибся я.

«Черный понедельник» начался на несколько часов раньше. В Токио и Сиднее, а не в Гонконге!

Едва увидев темные свечки котировок, я уже все понял!

Захар оглянулся на меня:

— Чего это они все сбрасывают? Ты же говорил, китайцы первыми начнут?

Я на самом деле закрутился с текучкой и не «отследил» детальное развитие кризиса, понадеявшись на… не знаю на что — и сейчас это стало очевидно! Но догадка у меня была.

Я схватился за телефон и набрал номер Эндрю Бойда.

Разумеется, он еще не спал.

— Эндрю, у тебя есть заказчики из оззи и самураев?

— Сардж, ты отвлекаешь меня от такой… цыпы. Чего тебе?

— Ты австралийцам с джаппами что-то продавал?

— Конечно! — обрадовался понятному вопросу Бойд. — Копий тридцать-сорок в Тихом океане у меня болтаются. Туда-то в последнее время все почти и уходило. А чего?

— Все хорошо, Эндрю, и ты молодец, — похвалил я программиста и положил трубку. — Захар, наша положительная связь начала работать. Несколько раньше ожидаемого! А мы с тобой два идиота! Как можно было не проверить географию продаж Эндрю?! И я еще тупорылая свиноматка! Как можно было пустить это на самотек?! Так был уверен в незыблемости, что…

Я плеснул в стакан немного бурбона.

— И что теперь? — Майцев последовал моему примеру и не стал игнорировать запах кукурузного виски.

Ничего особенного не должно было измениться: немножко будет шире волатильность на рынках в последующие дни, и на несколько десятков процентов вырастет наш доход. Но звоночек был все равно серьезный — значимые события нужно контролировать полностью, а не время от времени. Своими действиями мы постоянно меняем текущую реальность, но отследить все изменения в будущем невозможно — поэтому я и успокоился, решив, что оно достаточно стабильно. Видимо, серьезные события и их последствия нужно отслеживать тщательнее обычного.

Я объяснил Захару суть своей тревоги.

— Фигня, — отмахнулся Майцев. — Так даже интереснее. А то наши спекуляции выглядят как сбор кукурузы на ферме Сэма: запрягай трактор, да езжай отсюда и до обеда. А после обеда — обратно. Вот и вся интрига. Скучно. Нет драйва, нет жизни!

Наверное, это очень важно — получать от работы какое-то удовольствие. Но для всех людей оно разное. Один, выточив на станке шестьдесят патрубков без брака, будет доволен, что не напортачил, его сменщик, сделав семьдесят, будет расстраиваться, что не изобрел способа сделать восемьдесят, а человек за соседним станком, изготовив всего лишь пятьдесят, скажет, что план выполнен, зарплата отработана и ему пора домой к жене. А всякие премии и подвиги ему не нужны, рыбалка дороже.

Захару нужны были приключения, полет мысли, нечеловеческое напряжение и как апофеоз — подвиг и заслуженный восторг окружающих. Мне же вполне было достаточно, если все развивалось в строгом соответствии с планом — не выше и не ниже. Если выходило так, значит, я все подготовил верно и расчет мой оправдан. И ни к чему мне похвалы посторонних — достаточно своей собственной гордости за хорошо сделанное дело.

— Нам же ничего не нужно менять? — уточнил Майцев.

— Сейчас — нет, — подтвердил я. — Но если еще будет что-то подобное… В общем, аккуратнее нужно быть.

— Так мы и будем! — подняв стакан над головой, пообещал Майцев. — В следующий раз — непременно будем!

Дальнейшие события были вполне в рамках ожиданий и ничего нового не принесли. К концу торгового дня мы последовательно закрывали свои позиции на закрывающихся биржах и переносили активность на только открывающиеся площадки — вслед за солнцем, последовательно освещающим бока планеты. Закрыв шортовые позиции в Токио и Сиднее, мы как раз успели к открытию Лондонской, и Мадридской и Парижской бирж, где на весь доступный капитал влезли опять в короткие продажи. Завершив торги в Гонконге и Бомбее, мы даже немного передохнули, потому что до открытия американских бирж у нас оставалось еще три часа. Я даже успел немного поспать, а возбужденный Захар за это время прилично нагрузился бурбоном, хотя соображал по-прежнему быстро.

Американские финансисты, видя, что происходит во всем мире, тоже не сомневались ни секунды: избавляться от бумаг они начали в первую же секунду торгов. Сбрасывали такие крупные пакеты, что у меня едва не шевелились волосы — из рук в руки переходили состояния размером с приличный бюджет не последней африканской страны. И все это делалось в мгновение. Без лишних сожалений и терзаний. «Лошадь сдохла, и дальше не повезет». Здесь не было места излишним сантиментам.

Финансовая война вообще странное явление. В ней нет никакого героизма, в ней нет места ярости, храбрости и отваге. А потери у сражающихся часто таковы, что лучше бы тысячу раз убили. И многие действительно убивают себя сами — потом, когда приходит понимание, что они смогли проиграть. Потому что после реальной войны еще можно что-то построить и надеяться на хорошее, а после поражения в финансовой войне проигравшему уготована роль вечного раба.

Казалось бы, что тут такого, если какой-то там рынок просел на двадцать процентов? Делов-то! Обыкновенному обывателю от этого ни прибыли, ни убытков. Но нет, нынешняя экономическая модель такова, что отсидеться спокойно не может никто.

Цепочка проста. Есть Большой Производственный Концерн. Его акции находятся в свободном обращении на рынке ценных бумаг. Цена на них кажется людям привлекательной, и они покупают акции этого БПК. Однако самому Концерну часто бывает недосуг ждать, когда его счета пополнятся прибылью от торговых операций по продаже шоколада или аспирина. Он хочет купить конкурента, он желает построить новый цех или фабрику и т. д. — у работающего предприятия всегда есть необходимость в оборотных средствах. А где их взять? Можно, конечно, тупо просидеть полгода, ожидая скопления на счетах приличных капиталов, но за это время многое может произойти — конкурента купит кто-то другой, сам БПК может поглотить какой-нибудь более расторопный Самый Большой Производственный Концерн и так далее. Где взять деньги? Там, где их много — в банке. Но банку требуется обеспечение! А что возьмет банк в обеспечение? Правильно, акции БПК. С приличной премией к рынку — то есть дешевле их рыночной стоимости. И под залог акций на 100 миллионов, наш концерн получает 80 миллионов живых денег. Но вот происходит «черный понедельник»! И что делает банк? Банк не желает нести конъюнктурные риски вместе со своим клиентом — банк не страховая компания. Банку подавай деньги с процентами! А обеспечение кредита стремительно дешевеет. И вот получается, что в обеспечение ссуды в 80 миллионов на депозите у банка есть акции стоимостью всего лишь в 75. Ни один банк в здравом уме такой ситуации не допустит. Поэтому банк требует выкупа БПК своих акций — естественно, по старой рыночной цене. А где наш БПК возьмет деньги? Они ведь у него в проектах, материалах, акциях других компаний — в общем, не на счетах.

Наш БПК несется на биржу, чтобы продать столько своих акций, сколько нужно для покрытия образовавшейся разницы по кредиту. Но дело в том, что на бирже и без того все только продается. И ничего не покупается! И значит, свои акции он продаст еще дешевле, чем мог продать банк час назад, когда озвучил свое требование по возврату кредита от БПК. Но и те акции, что у банка, подешевели еще. И получается замкнутый круг: мы продаем, чтобы компенсировать разницу между прежней стоимостью актива и текущей, но с каждой нашей продажей наш актив дешевеет еще сильнее, требуя еще раз провести эту компенсацию!

В конечном итоге наш БПК останавливает все текущие платежи, отменяет оплату за материалы и электроэнергию, выдачу зарплат и премий, замораживает авансы покупателей — все ради того, чтобы расплатиться с банком, потому что «нужно поддерживать репутацию хорошего заемщика», потому что с банками лучше не судиться, потому что так принято.

И вот уже несколько фабрик сидят без материалов, без рабочих, без оборотных средств, а их директора и владельцы снуют между банками и кабинетами чиновников, выпрашивая новые кредиты под залог уже никому не нужной бумаги.

И так происходит повсеместно, если государство не додумается нарисовать новые деньги. Но и эти деньги пойдут не в реальный сектор — там им делать нечего, потому что кредиты, выданные этими деньгами, сразу вернутся в банки в оплату долгов предприятий-производственников. И банки понесут их на биржу, начиная опять игру — «кто последний купит игрушечного медведя».

Об этой игре мне рассказал Захар. Иногда на рынках наступает затишье — флэт, когда котировки вяло болтаются долгое время на одном месте, не давая сигналов ни на покупку, ни на продажу, и тогда пытливые умы трейдеров ищут, чем бы себя занять. Кто-то приволакивает из дома старого плюшевого мишку и продает соседу за доллар, тот другому за два и начинается игра. Расплачиваются настоящими деньгами. Медведь переходит из рук в руки, цена на него растет постоянно. Вот он стоит сто долларов, вот триста, а вот пятьсот. Очень многие успели погреть на нем руки, а многие и не по одному разу, но наступает момент, когда люди начинают понимать, что старая игрушка никак не может стоить тысячу долларов, и покупатели кончаются. Последний, заплативший больше всех, назначается главным терпилой, ведь интуиция ничего ему не подсказала и не уберегла от неоправданной глупости.

Торговля акциями и есть эта игра в медведя. Только обретшая масштабы поистине циклопические. На доходах от нее живут целые страны вроде Англии. Хотя первопроходцами в этой сфере были французы.

Но мало самого медведя, — ведь покупателей много, а медведей поменьше, поэтому люди придумают производные от самого медведя — права на покупку или продажу этой игрушки в какое-то определенное время. Потом это право застрахуют, а владельца медведя прокредитуют на его стоимость, и сам кредит, да и страховку тоже — непременно вынесут на рынок, сделав его правом требования права на покупку медведя. И вот уже вокруг медведя, текущая стоимость которого триста долларов, образуется бумажный ком прав, требований прав, страховок и прочих производных, ценой в десятки тысяч долларов. Все чем-то торгуют, но ни у кого нет медведя.

Все это еще только нарождается, потому что такие операции требуют соответствующего машинного обеспечения — компьютеры и программы, высчитывающие эффективность вложений, интернета, позволяющего мгновенно перемещать капиталы из одной точки планеты в другую, соответствующее законодательство, позволяющего такие операции производить и получать от них колоссальную прибыль, совершенно несравнимую с теми крохами, что дает реальное хозяйство вроде карьеров, мясокомбинатов и прочих конфетных фабрик.

Но если ничего подобного еще нет, то…

Глядя на прекрасные черные свечи, усеявшие графики бумаг практически всех эмитентов, я спросил Захара:

— Мы сможем открыть банк?

Захар едва не поперхнулся своим виски:

— Гм… банк? А зачем нам банк?

— Хороший банк, Зак, это пропуск в мир больших денег. Если хочешь, чтобы с тобой считались — тебе нужен банк. Не большой автозавод, не нефтяные пласты, не полеты в космос, не какой-нибудь хэдж-фонд. Только банк. Пока у тебя нет банка, ты тот, кого доят, когда у тебя появляется банк, ты становишься тем, кто доит. Да и растущий объем наших операций не дает мне покоя. Это, конечно, хорошо, что нас пока не вычислили. Но такой момент наступит обязательно. И если к тому времени мы не будем «слишком большими, чтобы рухнуть», нас сожрут с потрохами. А имея банк, мы сможем какое-то время поторговаться, и если и уступить, то не очень много. Опять же, это солидно расширит наши возможности.

Вот сам посуди — сейчас азиатские биржи закрылись, а деньги мы с них еле успели выдернуть, чтобы успеть к открытию американских. А был бы у нас банк с филиалами повсюду — это была бы рядовая операция, без всех этих хитрых заморочек. Сидели бы там люди, зарабатывали бы деньги, и никто не сказал бы нам плохого слова. Да и пора нам уже задуматься о том, как размещать капитал после того, как…

Захар задумался минут на двадцать.

— Знаешь, что-то в этом есть, — ответил он, опять прикладываясь к бурбону. — Только не один банк, а три, чтобы можно было гонять бумаги между своими. И еще небольшую региональную биржу. Где-нибудь на Филлипинах.

— Ты наконец-то начинаешь думать! — похвалил я друга. — Но все нужно делать последовательно. Сейчас, если мы все правильно просчитали, общий доход от наших эволюций составит миллиардов двадцать пять — двадцать семь. Представляю себе глаза наших брокеров. Какой там Сорос с миллиардом фунтов за день!

— Сорос — это который из лондонского Квантума? А что с ним такое?

— Через пять лет без одного месяца — в сентябре 1992 — обвалится английский фунт. Винить в этом будут несчастного венгра, якобы заработавшего на этом движении миллиард то ли фунтов, то ли долларов. Но это все лабуда. Реклама и самопиар. Люди любят громкие слова, страшные подробности и прочую белиберду. Там на самом деле история длинная. И началась она, как ни странно, с развала Советского Союза, объединения Германии, действий немецкого Бундесбанка, не пожелавшего снижать учетные ставки — они боролись таким образом с инфляцией. Фунт будет падать две недели, даже почти три — а не только в «черную среду». И пятью ярдами фунтов, что будут в тот момент у Квантума, его так низко не уронить. Кстати, гораздо динамичнее фунт падал не против немецкой марки, в которой сидел Сорос, а против доллара, где никакого Квантума не было. Там многие погрели руки. И больше всех — американские и английские банки. Но главным героем и виновником назначили венгерского еврея. Да и то верно: настоящие деньги любят тишину.

Захар одобрительно хмыкнул:

— Его нужно купить.

— Сороса? — теперь чуть я не подавился. — Он-то нам зачем?

— Не, не Сороса, — замахал руками Майцев. — Банк нужно купить. С солидной историей, с хорошей сетью филиалов, чтобы не выглядеть белыми воронами и нуворишами — таким не очень верят. И биржу на Фиджи. Маленькая, свободная, за небольшую премию тамошние власти позволят нам делать все, что угодно. Сколько мы отдадим Павлову?

— Я обещал удвоить его капитал.

— Значит, восемнадцать. И останется примерно столько же. Если не торопиться и все хорошо взвесить, то можно купить и банк, и Фиджи. Целиком.

Мы не договорили, потому что следовало звонить и выбрасывать на открывшуюся биржу в Нью-Йорке те деньги, что уже появились от операций на азиатских и европейских площадках.

Еще часа два мы отдавали бесконечные распоряжения нашим девчонкам: к Эми, Линде и Марии мы взяли еще двух — романтичную, но исполнительную Джоан и педантичную и упрямую Марту — внучку немецких переселенцев из Висконсина.

Все распоряжения были отпечатаны на бумаге заранее, и теперь мы все всемером только звонили-звонили-звонили.

К середине дня наступило временное спокойствие: все распоряжения переданы, задачи розданы, оставалось лишь ждать вечера. Захар с Линдой ушли в китайскую забегаловку на первом этаже здания — перекусить. Остальные обедали на рабочих местах.

К четырем часам вечера падение стало затормаживаться, и я бросился в скупку: наш офис опять наполнился телефонными трелями, командами, криками и проклятьями. Однако все деньги в дело не пошли. И вот почему.

Сидя перед мониторами Bloomberg'а, мы поняли одну истину: в мире нет самостоятельных рынков. Все они поголовно зависят друг от друга, и все в большей мере — от американского. Он единственный был более-менее самостоятельным. В силу своей величины и исторических традиций. Ежедневно можно было видеть, как движения индексов на любых региональных площадках повторяют то, что происходит на американских. Если упал на пару процентов какой-нибудь сводный индекс на бирже в Гамбурге — все отреагируют на это вяло — как на малозначительный эпизод, но если такое же произошло в Нью-Йорке — весь мир послушно отработает это снижение и даже с большим усердием: местные биржи легко могут показать не два положенных процента, а три или пять. Если приложить графики изменения основных эмитентов — «голубых фишек» — с Токийской биржи к такому же графику с Лондонской, вы с удивлением обнаружите, что они практически одинаковы. Если падают — то все вместе, если растут — то тоже не вразнобой. Исключения крайне редки и вызваны, чаще всего, какими-то локальными потрясениями — вроде решения суда о разделении компании на несколько частей по требованию антимонопольного комитета или заявлением Правительства о снижении экспортных пошлин на продукцию, выпускаемую каким-то предприятием или целым сектором экономики.

Поэтому теперь, когда по ту сторону океана уже наступило двадцатое число, я ждал от азиатских бирж стремления догнать американское падение, которое они сами и спровоцировали. Но хитрые азиаты открылись солидным гэпом вниз^[95] — чуть не в пять-семь процентов, которым и отработали американское снижение. Потом цены ожидаемо двинулись вверх — трейдеры стали выкупать сильно подешевевшие активы, и мне ничего не оставалось делать, как к ним присоединиться.

Захар смотрел на меня и беззвучно ржал:

— Обманули, супостаты?

— Околдовали, восточные демоны, — отшутился я, подсчитывая размер упущенной прибыли. Что-то около полутора миллиардов.

Зашедший в офис часом позже Золль просто сокрушенно покачал головой, но ни сочувствия, ни рекомендаций не высказал.

По самым скромным прикидкам выходило, что я потерял в возможной прибыли миллиарда два — два с половиной. И я понял, что теперь с временным арбитражем я хорошо пролетаю на всех площадках, потому что везде будут эти самые чертовы гэпы, на которых влезать в рынок — просто терять деньги.

Мы уже не спали практически вторые сутки, воочию наблюдая самый мощный переходный процесс, что сотрясал рынки. Котировки болтались вверх-вниз, и мы,как серферы, скользили на восходящих волнах.

Девчонки спали на лежанке по очереди — по четыре часа. Они не жаловались, потому что были предупреждены заранее и рассчитывали на хорошее вознаграждение. И хотя им всем мы пообещали заплатить одинаково, каждая старалась показать, что ее вклад в общее дело гораздо значимее других.

Двадцать первого числа все закончилось — «черный понедельник» себя исчерпал. Было объявлено о мерах, призванных компенсировать потери, общественность слегка успокоилась, и более потрясений никто не ждал.

Меня разбудила Марта — она склонилась надо мной, уснувшим в кресле, и шептала в самое ухо, чтобы не услышал Захар, сопящий напротив:

— Мистер Саура, мистер Саура, там звонят из чикагского «Office work and secrecy».

— Чего им нужно? — я спросил, еще не приходя в сознание.

— Им позвонили с Чикагской фондовой. Там очень хотят встретиться с господами, — она посмотрела в бумажку, — Смитом, Нео, Бэкхемом, Левинсоном и Кацем…

— Зачем?! — сон с меня как рукой сняло.

Фамилии были из списка тех «фиктивных инвесторов», с которыми работал виртуальный офис в Чикаго.

— Они хотят предложить этим господам работу. Они видели, как счета у Смита и Нео увеличились за два дня в пять раз, они в полном восторге…

— Тихо, Марта, дайте мне подумать. И принесите, пожалуйста, кофе. Кто еще в офисе остался?

— Вчера мистер Майнце всех отпустил домой, велев мне прийти сегодня пораньше. Остальные будут к одиннадцати.

— Хорошо, Марта, ступайте. Я жду кофе. Сделайте лучше два. Зак, я думаю, тоже захочет, когда проснется. И не отвечайте больше на звонки. Вернее, отвечайте, но… — я не знал, как ей реагировать на подобные вопросы. — Просто записывайте запросы и ничего не обещайте.

Пока она готовила кофе, я стоял у окна и «вспоминал».

Потом, когда Марта принесла кофе, разбудил Майцева.

— Зак, нас поймали.

— Кто?

— Ребятки из Чикаго. Это должно было рано или поздно случиться. Статистика работает против нас. — Я коротко рассказал ему о происшествии.

— И что теперь? — он отхлебнул кофе и недовольно поморщился: Марта, как обычно, сэкономила на сахаре. — Когда она уже научится класть две ложки на чашку?

— Думаю, пора заканчивать с кустарщиной. Нам нужны банки, фонды, солидность. Чтобы таких вопросов более не поднималось. Это ненормально, если дядя с улицы зарабатывает приличные деньги в то время, когда прожженные дельцы терпят убытки. Это сильно заметно и создает нездоровый ажиотаж. А если они еще сведут воедино наши операции, то результат, боюсь, будет плачевным.

— Нужно поговорить с Брайаном? — предложил Майцев.

— Золль — человек Кручины. Сейчас он получит свои деньги, и мы снова останемся вдвоем. По крайней мере, я сильно на это надеюсь…

Я не успел договорить, как в офис ворвался наш Эндрю Бойд. Был он в тонком щегольском плаще цвета кофе с молоком, без шляпы и с самого порога принялся орать:

— Сардж, ты представляешь, что вы сделали с моей фирмой? Что вы сделали со мной! Меня же теперь заклюют! Что мне делать?! — Он схватил стоявшую на столе бутылку майцевского кукурузного виски и опрокинул ее над стаканом. Его руки тряслись, и тонкое позвякивание бутылочного горлышка о стеклянный край наполнило кабинет. — Меня же теперь на работу не возьмут в самую захудалую компанию! Мне теперь только с Мак-Алпайн^[96] в воду броситься!

Он залпом выпил бурбон и упал в кресло, обхватывая руками лохматую голову.

— Эндрю, ты ведь получил от нас хорошие деньги? Чего разволновался? — спросил Захар. — Ребятки твои тихонько сядут, залог за них внесем, и поедут греть пузо в Африку. А там их никакое ФБР не отыщет. Откроешь новую компанию, если эту закроют. Ты же, кажется, собирался игрушки выпускать? Хорошее дело. Рынок сейчас на подъеме будет. А у Сарджа для тебя пара хороших идей припасена, да, Сардж?

Я не стал отнекиваться и предложил просто взять и купить небольшую пока компанию MicroProse вместе с ее основателем — Сидом Мейером. Они еще не издали ни Railroad Tycoon, ни Civilization, но уже стояли практически на пороге.

— Ребята делают хорошие игры для Apple и Atari. А уж какие у них шикарные идеи! Если ты со своими капиталами и экономическими наработками им поможешь, вы станете лучшими в этой индустрии. На долгие годы.

Бойд на несколько секунд задумался:

— Это тот Сид Мейер, что выпустил «Пиратов» и Project Stealth Fighter?

Я не был уверен — произнесенные названия мне ни о чем не говорили, но на всякий случай кивнул.

— У меня денег не хватит, — печально вздохнул Эндрю и погладил свой круглый животик через тонкую шелковую рубаху.

— Перед тобой стоит лучший в мире специалист по поглощениям. Дружественным и не очень, — отрекомендовался Захар. И тут же поправился: — Ну, почти лучший, за исключением, пожалуй, Берни Эбберса. Если ты этого хочешь, мы это сделаем. Но с отдачей. Лет через пять все вернешь!

Бойд налил себе еще один полный стакан, в три могучих глотка выпил и, хлюпнув носом, поделился:

— Парни, я всегда знал, что могу на вас положиться. Вы… вы… — он повис у Захара на шее, — вы такие молодцы! Вот слов нет! Я клянусь…

В чем он хотел поклясться, мне дослушать не удалось, потому что появился Золль. Он потоптался на пороге, но увидев Эндрю, развернулся и вышел.

— А, парни, простите меня, я вас отвлекаю, — засуетился Бойд. — У вас же тоже, наверное, горячие деньки? Давайте тогда сделаем, как договаривались. Мои ребята будут молчать о вас. А вы уж…

— Да-да-да, Эндрю, — Захар повел его к дверям. — Заходи через пару недель, когда станет поспокойнее, все с тобой порешаем. И займись, наконец, спортом, а то выглядишь, как… рок-звезда какая-то вроде Сида Вишеса. А они долго не живут. Наркотики, алкоголь, доступные женщины… прям как у меня все! — Он засмеялся. — Черт, одни Сиды на языке крутятся. Заходи, Эндрю, когда поспокойнее будет!

Он выпроводил нашего истеричного программиста, а Золлю показал, что тот может войти.

— Линда, вызови для мистера Бойда машину, он сегодня не в форме, — успел скомандовать Захар, наблюдая за перемещениями Эндрю.

Сам он вошел в кабинет вслед за Золлем.

— Кто это? — вместо приветствия спросил Брайан.

— Это программист, Эндрю Бойд, — сказал я и объяснил, что нас с ним связывает.

— О ваших делах в его компании знает только он?

— Ну, в общем, да, — осторожно ответил Захар.

— Я займусь им, — просто сказал Брайан. — Мы не можем так рисковать. Забудьте про мистера Бойда. И давайте уже перейдем к нашим делам.

Захар застыл за спиной Золля, как Медный всадник, и выглядел странно — то ли испуганно, то ли удивленно, не понять.

— Нет, — твердо возразил я. — Так не пойдет. Он ничего плохого еще не сделал. И если мы будем последовательно выполнять свои обещания, то и не сделает.

— Я просто собирался переправить парня в Канаду…

— Ну уж нет уж, — присоединился ко мне Захар. — Пусть на виду у нас побудет. И нам спокойнее, и вам хлопотать не о чем.

— Я сообщу об этом руководству. Думаю, вас не похвалят.

Мы с Захаром переглянулись, и нам стало весело — я увидел в глазах Майцева искреннее восхищение непосредственностью куратора. Кажется, в Союзе все еще считали, что мы от них в чем-то зависим, и соответствующие инструкции были выданы Золлю.

— Конечно, Брайан. Это ваша прямая обязанность, — согласился с ним Захар. — Я бы даже сказал, основная.

— Вы зря шутите, юноша, — Золль почувствовал скрытую издевку. — Дело очень серьезное. Если меня не обманул мой калькулятор, то мы за три месяца заработали сумму, сравнимую с годовым бюджетом всего Союза. Неужели вы думаете, что это останется незамеченным нашими начальниками? Было бы сущим детством считать, что ваши способности не будут поставлены на службу…

— Брайан, я очень уважаю ваше мнение, — прервал я его, — но поверьте мне, я смогу объясниться с кем угодно. Так что давайте займемся своими делами и не будем морочить друг другу голову!

— Хорошо, Сардж, — быстро согласился Золль. — Тогда давайте считать, делиться и перемещать.

Они с Захаром сели за стол и принялись распределять прибыль, а я подошел к окну. Под зданием, напротив паркинга, остановился зеленый маршрутный автобус, талантливо переделанный в некое подобие уличного трамвая начала века — такие были только в Луисвилле. Из него выгрузились несколько чернокожих парней и, что-то разыскивая, стали оглядываться по окрестностям. Следя за их перемещениями, я вспоминал о будущем Брайана Золля.

Он появится в девяносто пятом. Мы станем уже достаточно известными «друзьями России», такими, каким был для СССР Арманд Хаммер, чью основную компанию Occidental Petroleum я собирался прибрать к рукам в следующем — 1988 году после памятного июльского взрыва на нефтедобывающей платформе. Акции станут стоить едва ли не меньше, чем будет денег на счетах компании. И каждый доллар с этих счетов нам достанется по 97 центов. Но и кроме долларов еще будут платформы, контракты, трубопроводы и нефтеперерабатывающие заводы. Хорошая сделка.

А Брайан Золль назовется полковником в отставке Игорем Васильевичем Лапиным. И попытается нас шантажировать историей о коммунистическом происхождении наших капиталов. Он останется последним, кто будет знать о ней. Что ж, Игорь Васильевич, поиграем. Но Бойд — наш.

Спустя неделю Золль-Лапин увез с собой те девять миллиардов, что выдал Кручина, и еще столько же, что добыли мы. Операция была завершена, и в нашем распоряжении осталось чуть больше десяти миллиардов.

Напоследок он передал нам контакты своих подобранных кандидатов на места номинальных держателей миллиардов — тех, кто гарантированно будет послушен и не начнет выступать с собственными инициативами. У каждого из этих людей был какой-нибудь скелет в шкафу, делавший их чрезвычайно сговорчивыми. Кто-то продавал наркотики, кто-то убил соседа, несколько человек укрывали свои доходы от налогообложения. Между ними нужно было распределить пакеты акций, счета… Постепенно, имитируя небывалый инвестиционный успех любого их предприятия так правдиво, чтобы они сами уверовали в свою исключительность — чтобы не только на фотографиях, но и в частной жизни выглядели миллиардерами.

Однако сразу заняться этими людьми мы не могли, нас тормозила невозможность полного контроля наших зиц-председателей. Десять миллиардов — очень большая сумма, чтобы отдавать ее в руки кому попало без надежных гарантий. Какое-то время они, конечно, будут лояльны, но обязательно попытаются присвоить чужое — они же не немцы, они американцы. И значит, следовало сначала создать механизм защиты наших интересов. Где-то взять надзирателя за каждым из этих людей, которому можно было бы доверять. Золль рекомендовал подобрать им телохранителей и бухгалтеров. Причем таких, с которыми они никак договориться не смогли бы в силу взаимной ненависти. Белому расисту — охранника из черных расистов и бухгалтера-мексиканца, голубому — гомофоба и противника абортов, религиозному фанатику — злобствующего атеиста и так далее. Такая мера, по его мнению, позволила бы держать наши миллиарды в относительной безопасности.

Читая год назад о таких состояниях, мы поражались их размерам и страшно завидовали, не понимая — куда можно потратить такие деньжищи?! Но теперь вдруг оказалось, что для чего-то серьезного средств все равно маловато. В банк за кредитом не сунешься — формально владельцы этих миллиардов черт знает кто… В общем, следовало серьезно задуматься о легализации бесчестно нажитых капиталов. Благо что примеров сверхбыстрого обогащения вроде незабвенных саг о Милкене, Риче, том же Эбберсе было по нынешним временам в избытке.

Наши девчонки, все пятеро, получили по сто тысяч премиальных и готовы были носить нас на руках, чем Захар пару раз и воспользовался, проехавшись по коридору. Он становился подлинно счастливым, лишь когда купался во всеобщем обожании. Все были довольны.

Треть вырученных средств мы отправили в Токио — там наклевывался замечательный пузырь в сфере недвижимости, и не воспользоваться им было бы глупо. Остальное распределили между нефтью, золотом, бумагами — теми, что сулили какую-то прибыль.

Я съездил на выходные к Сэму Батту — почему-то соскучился по громкоголосому толстяку-фермеру. Наверное, так привязываются цыплята к наседке.

Я приехал к нему на закате, чтобы не отрывать фермера от работы.

— Кого я вижу, — заорал Сэмюэль, едва я выбрался из машины. — Старина Сардж! А я смотрю на дорогу — твоя машина или не твоя?!

— Привет, Сэм, — мы обнялись, и в нос мне пахнуло потом, табачным листом и какой-то химией. — Ты все с табаком возишься?

— Конечно, Сардж, конечно! С чем мне еще возиться в этом захолустье? Табак, кукуруза да мои лошадки — вот и вся жизнь!

Он повел меня в дом, рассказывая по пути, что урожай в этом году не то что в прошлом, а тем более в позапрошлом! Что работник, нанятый им, сбежал, сломав трактор — сельские новости обрушились на меня, как снегопад на Сибирь; их было много, они все были важные, и Сэм очень желал ими поделиться.

— Лови, — едва оказавшись у холодильника, он бросил в меня бутылку пива. — Слышал, что делалось на «Черчилл Даунс» в мае? Нет? Ну ты полжизни потерял, Сардж! Весь ипподром аплодировал моим лошадкам! Весь! Глум таки пришла второй. Представляешь? Никто не ставил на нее, а она пришла второй! Готовлю ее на «Бридерс Кап» на следующий год — это все равно что Олимпийские игры для людей! А Месть тоже умничка, на «Кентукки Оукс» просто фурор произвела!

— Поздравляю! — я на самом деле искренне обрадовался. Тем более что совершенно не ожидал ничего подобного от старого увальня и пьяницы. — Так ты теперь известный конезаводчик?

— Ну не то чтобы известный, — потупил взгляд Сэм, а потом рассмеялся: — Но лошадок моих знают! За Месть уже пятьдесят тысяч предлагали! Но я договорился с одним человечком из Калифорнии, у него есть хороший коник, будем линию выводить элитную! Из Мести выйдет отличная мамочка! Давай-ка за это выпьем!

— Отличные новости! Расскажу Заку, пусть за тебя порадуется.

— Как там этот шельмец поживает? — с неподдельной теплотой, но как бы слегка между делом, поинтересовался Сэм. — Не женился еще?

— Зак-то? Шутишь, дядя Сэм? Чтобы Зак женился, женщина должна обладать красотой Брук Шилдс или, на худой конец, Дженис Дикинсон, долготерпением матери Терезы и характером Опры Уинфри.

— От Дженис Дикинсон я бы и сам не отказался, — заговорщицки подмигнув, поделился со мной Сэм. — Да и по возрасту она более мне подходит, чем Заку — старовата для него тетка. Так что передай Заку, чтоб ручонки к Дженис не тянул!

Довольный, он расхохотался.

За те пару часов, что я у него пробыл, он успел мне поведать о несчастье, обрушившемся на беднягу рыжего Джейка — его кабак сгорел на следующий день после окончания действия страховки. Накопления, конечно, какие-то были, но новую забегаловку на них не открыть.

Потом он вдруг вспомнил о недавних событиях, на которых и сам немножко обеднел:

— Слушай, Сардж, — сказал он. — А как вы перенесли этот чертов «черный понедельник»? Вы же что-то там с бумагами хитрили? Я ведь купил, по твоему совету немного Enron и Apple. Они почти ничего не потеряли, но знаешь… читая газеты, я был уже на грани срыва. Как у вас-то нервы выдерживают?

Я действительно как-то посоветовал ему прикупить эти бумаги. И сказал, что лет через десять они сделают каждый вложенный цент десятью долларами. Сэм должен был дожить до самой смерти Джобса.

— Привычка, — отговорился я. — Привычка и таблетки. Успокоительные.

— Смотрю я на тебя, Сардж, — вдруг неожиданно Сэм стал серьезен. — Смотрю и думаю: тот ли это мальчик, что оказался в моем доме два года назад? Вроде бы он: те же глаза, нос, рот, вихры, но и не тот совсем — ты стал какой-то закрытый и… злой, что ли? Не могу найти слова.

Я улыбнулся ему:

— Для тебя, дядя Сэм, я всегда тот самый. И не принимай на свой счет мою усталость.

Я остался у него до утра — чтобы не садиться за руль нетрезвым. Утром, когда Сэм отправился к своим «лошадкам», я пообещал ему непременно приехать на Рождество, ну а в следующем году вместе провести пару недель на скачках «Кентукки Дерби». И мне на самом деле было интересно — я ведь ни разу в жизни не был даже на плюгавеньком ипподроме, а здесь — одна из главных арен Америки!

Всю дорогу лил тоскливый октябрьский дождь, и на дороге образовались полузатопленные места, где приходилось перебираться едва ли не вплавь. Пару раз на скользких участках машину хорошо потащило в сторону, и я исцарапал оба передних крыла и хорошо помял решетку радиатора, въехав в дорожное ограждение.

— Думаю, мы заслужили хороший отдых! — Такими словами встретил меня Захар.

Он внимательно со всех сторон оглядел мою машину — грязную, побитую немного и насквозь мокрую, хмыкнул:

— На Гавайях, а? Очень хочется посмотреть на курорт, бывший русским, а ставший американским. Как Аляска, только история другая. Я здесь журнальчик почитал, пишут, что еще должны сохраниться остатки Елизаветинской крепости, построенной русским немцем Шеффером. Взглянем? Перл-Харбор опять же. Корабли-авианосцы-линкоры всякие. Живая история. Единственное место в США, что пострадало от войны.

Я был настолько замучен дорогой, что не стал с ним спорить, и еще через три дня мы оказались в самолете «Дельта Эйрлайнз», следующем до Сан-Франциско. А там была быстрая пересадка на стыковочный рейс Pan Am, чья показная роскошь подтверждала сплетни о том, что все пилоты там едва ли не наследные принцы, а стюардессы — переманенные из глянцевых журналов фотомодели. Спустя восемь часов, семь из которых я бездарно проспал, мы приземлились в Гонолулу — столице пятидесятого американского штата, что находится в самом центре Тихого океана. На берегу, который последним на нашей планете прощается с Солнцем.

Еще в Луисвилле Захар заказал нам два двухместных номера в Ocean Resort — двадцатиэтажном отеле почти на берегу океана. Мне достался с видом на горы, ему — номер напротив, с видом на пенный прибой. Сойдя вниз, я насчитал сто двадцать шагов по извилистой аллейке от отеля до океана.

Если не считать проблемы с часовыми поясами — вставали мы по местным меркам очень рано, а ложились, когда приличные гавайцы еще только собирались ужинать — все остальное было просто замечательно. Вполне приличная еда со смешными названиями — вроде локо-моко. Бесконечно много фруктов, травок, соусов и приправ создавали тот особенный букет, что запоминается навсегда и сильно нравится женщинам. Но и для нас кое-что нашлось. Особенно пришлись по вкусу шашлык из тунца и жаркое из рыбы махи-махи.

Я всю неделю пролежал на пляже, попивая коктейли, хотя мне и говорили, что сезон уже кончился и ничего хорошего от такого лежания ждать не стоит. Но так уж вышло, что обычных для этого времени года дождей не случилось, было умеренно тепло, впрочем, здесь всегда плюс семьдесят семь по Фаренгейту: я успел слегка подвялиться и ненадолго забыть о делах, оставленных в Луисвилле.

На стоящей у берега спасательной вышке добрейший парень Джон — гаваец, лысый и бородатый — ежедневно по нескольку раз пугал меня ожиданиями цунами и тайфунов. Он вглядывался в небо, прикладывал то бинокль к глазам, то ладонь к бровям, находил какие-то тайные знаки, о которых ему «старики говорили», и предлагал мне взять в аренду спасательный жилет — на всякий случай. Но вода была тиха и покойна — будто нарочно издевалась над его страхами. И сотни запахов, доносившихся вместе с ветром с гор, сводили с ума, создавая незабываемую объемную картину рая на земле: цветы, жареная рыба, бриз и свежесть океана. Никакого сравнения с суетой на заваленном водорослями побережье Черного моря под Анапой — единственного курортного местечка (если не считать кратковременного пребывания на Кубе), где мне довелось побывать прежде.

Природа, местные колоритные напевы, ежедневные экскурсии, музеи, мемориалы и ресторанчики — все досталось Захару. Он ходил в зоопарк, где фотографировался с бегемотами и крокодилами, обследовал всю береговую линию пляжей Вайкики — от нашего Капиолани до далекого San Souci, побывал в вулканическом кратере Алмазная голова и еще в десятке мест, от каждого из которых остались подробные фотоотчеты. Огромную часть его памятных фотографий составляли разноцветные рыбы, шевелящие плавниками в прозрачной воде — и не дай бог тронуть хоть пальцем эту растопырившуюся симпатягу — наказание со стороны властей будет быстрым и неотвратимым! Захар говорил, что три месяца тюрьмы за прикосновение дают автоматически. Если рыба захочет потрогать человека — ей можно, а наоборот — нет. Из поездки на затонувший линкор «Аризона» Майцев привез копию кинопленки, снятой неизвестным оператором при налете японцев на Перл-Харбор. Он летал на самолете над действующими вулканами и опускался в океан в стаю акул — в клетке, конечно, безопасно с гарантией, но я бы все равно от подобного развлечения поостерегся.

Он вообще времени зря не терял — помимо красот тропической флоры и фауны в его распоряжении оказались целые толпы красавиц, приехавших сюда найти выгодную партию или же просто, как и я, решивших отдохнуть вдали от цивилизации.

Каждое утро Захар рассказывал мне о замечательных водопадах, лесных тропинках и пустынных белых пляжах: песочных и с рифами. О черных песках Пуналу и церемонии Луау — с песнями, возлияниями и бесконечной обжираловкой. О ботаническом саде Фостера и памятнике Камехамехе I — объединителю Гавайев, тому самому, что долго решал, к кому примкнуть — к русским или американцам, а я, соглашаясь с ним, что все это крайне интересно, брел к своему лежаку и снова лежал и смотрел на горизонт — туда, где садилось в океан солнце. Иногда лишь прерываясь от созерцания этой величественной картины, чтобы заказать еще один коктейль.

На четвертый день Захар просто не вытерпел и сказал, что если я желаю отдыхать не как человек, а как зеленая травяная гусеница, то так тому и быть — это целиком мое дело, но он не позволит мне загубить его единственный отпуск за три года.

Он прихватил с собой заготовленный с вечера баул и выскочил в коридор отеля. Дверь не успела захлопнуться, как оттуда послышался женский смех.

А я опять поплелся на пляж — к прибою, к пальмам, к птицам и облакам. Мне понадобилась вся неделя, чтобы ощутить, как, наконец, уходит усталость и почувствовать восстановление.

Захар появился только в последний день нашего отпуска — часа за три до вылета, с живой леи^[97] на шее, возбужденный и довольный, будто только что отыскал клад старого пирата Моргана. Наскоро собравшись, мы понеслись в аэропорт, благо был он совсем недалеко — в каких-то пяти-семи километрах. В шумном зале, где активно шла регистрация на рейс, он снова пропал и нашелся только перед самой посадкой.

С ним была какая-то очередная подружка — Мэгги, довольно симпатичная блондинка, наряженная в гавайскую травяную юбку и такую же леи, какая была на Захаре. Майцев обещал ей непременно написать, как только доберется до дома. Они посылали друг другу воздушные поцелуи, обменивались томными взглядами, вообще вели себя как расстающиеся молодожены, и если бы я вовремя не потащил друга на посадку — мы бы никуда не улетели в тот день.

Aloha, Hawaii!

Глава 2

— Второй городской банк Роанока?

— Мимо.

— Торговый банк Александрии?

— Жуть.

— Экспортно-импортный банк Дженкинса?

— Где это?

— В Линчберге.

Я задумался. Мы уже полдня перебирали банки в соседней Вирджинии. Искали достаточно старые, с длинной историей, но при этом они не должны были быть местечковыми сберкассами, чье появление на Уолл-Стрит вызовет только смех. Нам нужен был хороший, крепкий банк, не хватающий звезд с неба, но вместе с тем достаточно известный в узких кругах финансистов на Западном и Восточном берегах Америки.

Первый шаг к легализации мы уже сделали — на Вануату в оффшорной зоне был открыт хэдж-фонд Gyperbore Trust с уставным капиталом в пятьсот миллионов, впрочем, так нами пока и не оплаченным. Мы внесли десять процентов, и нас легко зарегистрировали. Теперь наш фонд наполнялся взносами Исааков Левинсонов, Смитов, Бэкхемов и всяких остальных Джонов, Джуди, Джеймсов Доу^[98] и их соседей — Ричардов Роу^[99] с семьями. Тамошняя разновидность социализма — меланезийская, устраивала нас совершенно: все в руках чиновников, а они очень любят вкусно кушать. Особенно Уолтер Лини — бывший англиканский священник, бессменный премьер-министр страны аж с самого ее основания и автор учения об особенностях социализма в южной части Тихого океана, с которым договориться было очень просто — больше всего предводитель коммунистов-папуасов любил хруст, что издавали свежеотпечатанные купюры с ликами Бенджамина Франклина^[100].

Теперь наш фонд собрался купить банк. Вернее, несколько банков. Два в Европе и пару в Штатах. Затем настала бы очередь страховых компаний и консалтинговых агентств: аудит, юридические услуги и весь остальной букет, сопровождающий цивилизованный бизнес. Потом на очереди стояла маленькая биржа — с введением правил, к которым все остальные придут лет через двадцать.

— Отказать мистеру Дженкинсу. Что-нибудь в Норфолке есть?

— На кой черт тебе сдался этот Норфолк? — спросил его наш новый бизнес-консультант Ронни Маккой, часто шутивший над своей фамилией, отзываясь по телефону «Real McCoy^[101] у аппарата».

Наш консультант давно разменял пятый десяток, носил темную «сутенерскую» бородку, имел обыкновение смотреть на людей «рыбьим» взглядом законченного идиота, но вопреки производимому впечатлению недалекого пижона, был очень неглуп и прекрасно информирован. И при этом справедливо считал себя настоящим знатоком финансовых учреждений Восточного побережья — он знал все и обо всем: истинная бродячая энциклопедия.

Нашли мы его буквально по объявлению в газете Investor's Daily. Вернее, там была его статья, где он проводил сравнительный анализ между традиционными банками Европы и новейшими достижениями банковского дела в Америке. Под статьей редактор разместил координаты автора — для обратной связи, ими мы и воспользовались, сведя знакомство с восходящей звездой финансовой журналистики. До того, как он стал печататься в журналах, Ронни успел почитать лекции в пяти университетах, принять участие в паре избирательных компаний сенаторов, и произвел на нас неизгладимое впечатление. Его беда состояла лишь в том, что никогда прежде в его руки не попадалась сколь-нибудь значительная сумма. Поэтому в первую же встречу мы договорились о применении его познаний на практике: мы финансируем, он реализует.

— Хэмптон-Роудс. Чесапикский залив. Самый крупный порт. Рукой подать до Вашингтона и аэропорта Даллеса. Там должны водиться крупные рыбы.

— Зак, мальчик мой, — когда кто-то начинал, по мнению мистера Маккоя, нести откровенную ахинею, старина Ронни становился умильно-ласков. — В Хэмптон-Роудс действительно есть крупные рыбы — докеры, весом под четыреста фунтов, их жены самую чуточку поменьше. Ты желаешь вести дела с ними?

— С женами докеров? Нет, Ронни, мне нужны акулы из правительства, Конгресса, Уолл-стрит. Чтобы можно было непринужденно встретиться за чашкой кофе, или на поляне для гольфа.

— Кто тебя учил разговаривать? — внезапно озадачился Ронни. — Ты разговариваешь не как финансист, а как бросивший школу подросток с мексиканской границы.

Я видел, как Захара начинает раздражать этот самоуверенный мистер Маккой. Я сам не любил, когда меня тыкали носом в очевидные вещи, но Майцев от подобного буквально сатанел.

— Ронни, дружище, мы очень ценим твою заботу, но тебе нужна работа, которую мы тебе предложили, или ты решил побыть логопедом? — ядовито осведомился Захар. — Если так, то давай пересмотрим наше соглашение по оплате. Не двести долларов в час, что предусматривает твой статус финансового консультанта, а всего двадцать, для логопеда и это — с избытком. Годится?

— Знаете, мистер Майнце, с вашими деньгами вы можете разговаривать хоть на суахили или щелкать языком как бушмены — вас поймут, — отыграл немного назад Маккой. — В конце концов, на Уолл-Стрит, одиннадцать^[102], орут подчас настоящие шифровки. И никого это не беспокоит. Так на чем мы остановились?

— На Норфолке, — буркнул Захар и вышел за дверь.

— Не в духе сегодня мистер Майнце? — спросил у меня Маккой. И не получив ответа, как ни в чем не бывало продолжил: — Банки Норфолка не годятся. Это маленькие учреждения, известные только в самом Норфолке.

Мы обсуждали горячий вопрос уже три часа — Ронни был доволен: время шло, заработок рос.

Остановились на двух небольших банках из Кливленда. Оба были в предбанкротном состоянии, но спасать их никто не спешил. Один из них имел сеть филиалов в пятнадцати штатах, второй — места на Чикагской и Нью-Йоркской биржах. Их объединение должно было создать новый банк со старыми именами (что очень любили американцы) и с существенно возросшими возможностями. Ронни Маккой взялся за это дело, став представителем нашего фонда. За скромное содержание в пять миллионов в год после выплаты налогов. Когда мы сторговались, я увидел в его глазах безмерное обожание и стремление буквально выскочить из штанов, воплощая наши желания.

На следующий день Захар опять улетел в Европу. Коль уж мы рассудили, что было бы неплохо иметь очень солидные исторические корни для развертывания нажитых капиталов, то итальянские банки, многие из которых были весьма уважаемы в банковской сфере и имели за спиной сотни лет существования, подходили для этих целей как нельзя лучше. Швейцарские тоже были бы вполне подходящими, но… уж больно были они жирными и несговорчивыми.

Вместе с юристами старинного адвокатского бюро «Фабио Чезаре и сыновья» из Вероны Майцев приступил к поиску. У него была такая же задача, какую мы уже решили в Америке — приобрести один «народный» банк для работы с бизнесом, и второй должен быть сберегательным — для населения.

У меня тоже был план деятельности на ближайшее время. Всего полгода назад обанкротилась Texaco — один из немногих крупнейших нефтедобытчиков, не принадлежавших еще клану Рокфеллеров. Произошло это по причине слишком хорошего аппетита у руководства нефтедобытчиков. Это была эра слияний и поглощений — все друг с другом сливались, поглощались. Важно было, что после каждой такой операции руководство обеих — и поглощаемой и поглощавшей — компаний получало очень солидные комиссионные. И выходило, что с одной стороны, росли компании, а с другой — невероятно быстро пухли личные накопления их директоров и президентов. А банки знай выдавали под это дело кредиты, которые без лишнего лукавства распихивались по карманам.

Так и огромная «Тексако», пожелавшая приобрести в 1984 году крепкую Getty Oil, подавилась куском, оказавшимся для нее слишком большим. Getty Oil — головное предприятие того самого миллиардера Пола Гетти, что был удачно женат пять раз. У которого похитили внука, и он пять месяцев отказывался вносить выкуп, говоря, что на всех внуков у него не хватит миллионов. Образец американского добродушия. Он заплатил. Но только после того, как получил по почте ухо внука и кинопленку с пытками. Добрый дедушка.

Сначала империя Гетти должна была отойти к Pennzoil, и все уже было на мази, когда в разгар переговоров как слон в посудную лавку в сделку вломилась «Тексако», предложив цену повыше. Гетти долго колебались, или делали вид, что колебались, но в конце концов уступили более выгодному предложению. И все бы ничего, но американское законодательство — очень своеобразная штука. Подчас компании больше зарабатывают на нем, чем на своей деятельности. Pennzoil обратилась в суд с требованием компенсировать упущенную прибыль, коей насчитали больше 11 миллиардов! И суд удовлетворил требование истца, правда не в полном объеме, но и тех 10,5 миллиардов, что присудил судья, вполне хватило, чтобы «Тексако» добровольно подала документы о банкротстве — таких денег сама она найти не могла, а банки все как один отказались ей в этом помочь.

В тот день — 10 апреля 1987 года, когда техасская компания объявила о банкротстве, мы тоже приняли всемерное участие в опускании котировок ее акций, прилично на этом заработав. Вместе с «Тексако» подешевела и Pennzoil: общее снижение капитализации двух компаний составило почти два миллиарда долларов. И солидная часть в этом куске была нашей.

Но позже я осознал, что теперь нам предоставляется замечательная возможность получить контроль над очень достойным активом. Правда, противостоять нам в этом споре будет не кто-нибудь, а сам дедушка американского бизнеса — Дэвид Рокфеллер, уши которого торчали и за «обиженной» Pennzoil, и за Chevron, которой чуть позже достанется обанкротившаяся «Тексако». Да и сами Гетти уже лет пятьдесят были прочно связаны с семьей Рокфеллеров через «Тайд уотер», управлявшей в свое время делами знаменитой Standard Oil. Мне вообще казалось, что вся эта афера по включению техасских нефтедобытчиков в империю Рокфеллера была специально срежиссирована и подготовлена, и, конечно, безукоризненно сыграна талантливым коллективом его помощников. С засылкой агентов в руководство техасцев, с липовыми переговорами с наследниками Гетти… А иначе ничем не объяснить решение суда об удовлетворении иска банды из Хадсон Пайнс, что в Вестчестере^[103]. Но мало решения — были отклонены и все апелляции! Почти тридцать пять миллиардов долларов, которые стоила «Тексако» в тот момент, когда стала частью Chevron, упавших в итоге в хозяйство Рокфеллера, окупили все затраты семнадцатилетней операции. Доходность аферы исчислялась тысячами процентов. Вот это размах — все чисто и законно!

Однако я был уверен в своих силах, и обладание существенным преимуществом — знанием будущего — делало меня, как мне казалось, неуязвимым перед опытом ушлой семейки. Я собирался перехватить «Тексако». Я собирался устроить Рокфеллеру цугцванг — пусть посуетится дедушка. И если мистер Дэвид не собирался вообще ни цента платить за разоренную нефтяную компанию, то я был готов пожертвовать миллиард-другой. Так что шансы были. До полного поглощения еще четырнадцать лет — можно успеть слетать на Луну и вернуться обратно.

Но для такого действа нужны подготовленные статисты — журналисты, судьи, сенаторы, конгрессмены, юристы, принимающие важные решения, надувающие щеки и объясняющие интересующимся гражданам суть вещей. Этот ресурс у Рокфеллера был, а у нас нет. И я им озадачился.

И для начала я наведался в местное агентство «Консультация Джона Бригли» — небольшое, но по слухам, распускаемым Сэмюэлем Баттом, хорошо осведомленное об истинных связях бизнесменов и политиков. При этом не чурающееся не вполне законных способов достичь эффекта и умеющее хранить чужие тайны.

Главой его оказался смышленый и безмерно хитрый проходимец Фрэнк Бригли — сын недавно усопшего основателя. Он встретил меня, пыхая сигарой и попивая коньяк из круглого бокала. Дубовые панели на стенах, картина, размером в хорошее окно, с портретом папы — Джона Бригли — основателя фирмы, массивный стол со старинным пресс-папье, десяток усердных юристов и бухгалтеров, сидящих за компьютерами на том же этаже в отдельных кабинетиках — все должно было свидетельствовать о том, что я имею дело с респектабельным человеком, который зря разбрасываться словами не станет.

Фрэнку было около тридцати, но седина уже тронула его шевелюру. Одевался он в сшитый на заказ костюм, или же обладал идеальной фигурой, на которую удачно сел готовый из магазина. Я не разбирался в марках модных домов, да и не считал это умение нужным, но мистер Бригли, кажется, был тот еще стиляга — из поколения вымирающих ныне модов^[104].

Он принял меня в своем кабинете, но не как обычного клиента — за столом, а усадил в кресло у журнального столика в соседней полуотгороженной комнатушке, видимо, предназначенной для послеобеденных медитаций.

— Здравствуйте, юноша, — обратился он ко мне на правах старшего. — Джилл, — это была его секретарша, с которой я договаривался о встрече, — сказала, что у вас ко мне большое дело? На десять миллионов, по ее словам?

Я немного растерялся, потому что мне еще не приходилось самому договариваться с посторонними важными людьми, не будучи им представленным. Сначала этим занимался обаятельный Чарли Рассел, потом опытный Золль и коммуникабельный Захар.

— Смелее, молодой человек, смелее, — подбодрил меня Фрэнк и пыхнул сизым дымом.

Ну, в таком случае, если уж все равно придется об этом говорить, я решил не ходить вокруг да около, а сказать все сразу:

— Мне хотелось бы купить несколько политиков, пять-шесть политических и экономических обозрений, возможно один из центральных телеканалов, пару рекламных агентств из первой сотни, одно охранное агентство, — он поперхнулся своим коньяком и закашлялся, а я продолжал: — Еще десяток популярных журналистов, прокуроров и судей.

— Это все? — Фрэнк погасил сигару в коньяке.

— Ну, в общем, пока — да. Я надеюсь, что вы лучше меня понимаете, что мне нужно. Может быть, если я раскрою вам конечную цель, вам будет легче подобрать мне подходящие варианты?

Он вскочил из кожаного кресла, в котором сидел, и достал из шкафа второй бокал.

— И какова же цель?

— Я хочу приобрести «Тексако».

— Вот как? — Фрэнк собирался налить и мне коньяка, но видимо, передумал. — И что вы будете с ней делать?

На этот счет никаких планов у меня пока не было. Не говорить же ему, что за «Тексако» должна последовать Royal Dutch Shell?

— Раздроблю на части и продам, — такое объяснение должно было его совсем устроить.

— Гениальный план, — одобрил мои измышления мистер Бригли. — Идите тогда сразу с ним к старине Рокфеллеру — и будет вам счастье.

Он мне не поверил. Да и трудно ожидать от неизвестного сопляка какой-то серьезности. Я вздохнул и положил перед ним на стол файл с документами.

— Что это? — Он остерегался брать в руки чужие бумаги. И мне это понравилось.

— Это ваш пропуск в мир вечного безделья и бесконечного веселья, Фрэнк. Вы же хотели купить казино? — Об этом мне сказал по секрету Сэм Батт, встречавшийся с Фрэнком Бригли на скачках прошедшей весной. — Здесь оно и лежит. Берите.

Он вытащил первый лист — выписку из устава нашего фонда. Пробежал его глазами. Достал второй — с банковской справкой. По мере осмысления цифр, глаза его все больше походили на совиные. Третья бумага была доверенностью на имя Серхио Саура с правом представлять интересы фонда Gyperbore Trust на территории Соединенных Штатов Америки. Все честь по чести — печати, водяные знаки, подписи нотариусов.

Фрэнк вопросительно взглянул на меня, и я послушно предъявил ему свои водительские права.

В его руке мгновенно оказалась отставленная бутылка коньяка. Плеснув в бокал на два пальца, он залпом выпил и сразу налил еще.

— Мистер Саура, что же вы молчали об этих удивительных обстоятельствах?

Я пожал плечами — не орать же с порога: смотрите, сколько у меня денег, можете тратить их как заблагорассудится!

Фрэнк действительно откроет казино — в интернете лет через восемь, а до того ему будет недосуг, он будет колесить по стране, занимаясь нашими делами.

— Давайте сделаем так, мистер Саура…

— Можно просто — Сардж, я еще не настолько мудр, чтобы быть мистером Саурой.

— Не скажите этого в Вашингтоне, Сардж. Там люди должны видеть вашу значительность. А возраст… Что ж, пусть завидуют, а?! — Он засмеялся — заразительно и открыто, вызвав и у меня довольную ухмылку. — Кстати, не приоткроете завесу над происхождением денег вашего фонда? А то, знаете ли, некоторые… люди… бывают очень брезгливы. Ни за что не возьмут взятку у колумбийского наркобарона. У торговца оружием — возьмут, а у наркобарона — нет! А что делать? Мистер Рейган объявил наркотикам войну, и теперь работать с колумбийцами не модно и небезопасно. Высокие принципы!

— Биржевые спекуляции в основном. Мы аккумулируем средства десятков тысяч незначительных инвесторов для эффективного размещения. — Вопрос происхождения денег на самом деле был важен. Не дай бог кому-то заподозрить нас в чем-то незаконном — без должного прикрытия нам быстро наступит карачун.

— После «черного» понедельника кто-то еще верит в фондовый рынок? — жестом Фрэнк все-таки предложил мне коньяк. И я согласился.

— Мы вовремя вышли из рынка. Наши клиенты не пострадали. Многие оказались с хорошей прибылью. Нам верят.

— Что ж, тогда у меня нет никаких сомнений. Давайте сделаем вот как… — он на несколько минут задумался. В это время он ковырялся в столе, добыл из него коробку с сигарами, прикурил, пару раз приложился к своему бокалу.

Я молчал, следя за его действиями.

— Сделаем вот как: до Рождества в Вашингтоне не до нас. Слышали, наверное, что к нам через неделю, нет, через две приезжает советский Горби? В Конгрессе сейчас суета. Да и серьезные журналисты тоже там. Пока они с Ронни обсуждают глобальные проблемы — ехать на Пенсильвания-авеню бесполезно. Согласны?

Я читал об этом в газетах, да и сам помнил, что Горбачев приедет в США подписывать договор об уничтожении ракет средней и малой дальности. В декабре 87 года Генеральный секретарь вообще развернет невообразимую активность — словно жареный петух его в темя клюнет. Начнется декабрь с постановления политбюро «О мерах по расширению гласности в деятельности органов КГБ» — до такого нужно додуматься! Попробовал бы господин Рейган «расширить гласность» в отношении ЦРУ или АНБ! Но Горби уже полюбил быть впереди планеты всей. Практически сразу после выхода этого постановления, парализовавшего нормальную работу Государственной Безопасности, состоится совещание о переводе отраслей, организаций и предприятий на самофинансирование и хозрасчет — потому что в бюджете страны возникла огромная брешь, вызванная антиалкогольной программой, упавшими ценами на нефть и бездумными тратами — теперь люди сами должны были позаботиться о своем пропитании. В сентябре он отпустил в свободное плавание научные учреждения, отказав им в финансировании — вот тогда и наступил конец советской науки, и каждый, кто работал в каком-нибудь НИИ, задумался о выезде за границу. Теперь пришла очередь остальных. Потом наш дражайший и демократичнейший Генеральный секретарь отправится на встречу к другу Рейгану, попутно заскочив на туманный Альбион за инструкциями. Летомпрезидент выступил в Берлине у знаменитой стены и призвал Михаила Сергеевича снести стену. Рональд рассчитывал просто припугнуть нашего генсека требованиями, но как мог Горбачев не прислушаться к этому совету? Ему понадобилось всего два года. Он сделал это, даже не торгуясь. Я все больше и больше убеждался в том, что то, что делает Горбачев для своей страны — никак нельзя назвать преданным служением. И то верно, что враги не предают. Предают друзья. В этом смысле Горбачев был настоящим другом своей страны. Хотя, конечно, Германию следовало объединить только ради того, чтобы насолить нашим заокеанским «друзьям», на словах выступавшим за такое продолжение истории немцев, а на деле старательно мешающим этому процессу.

— Вообще, после скандала с поставкой оружия персам и передачей средств от этого никарагуанским партизанам, у многих в Конгрессе дрожат ручки. И еще эти разборки между ведомствами после октября с судно-сберегательными кассами^[105]. А здесь еще и коммунисты едут. Нужно, чтобы все успокоилось. Мистеру Рейгану хочется отчитаться перед народом, выглядеть трудолюбивым и мудрым политиком, победившим заразу коммунизма. А все к тому и идет. Этот лысый русский перед нашим Ронни только что польку не пляшет, — продолжал Фрэнк. — Пусть все успокоится и все станут довольными и добродушными. А за эти три-четыре недели я смогу подобрать вам всех, кто может оказаться полезным. По рукам?

Он был всюду прав — следовало некоторое время выждать.

Да и нам стоило собраться с мыслями и приступить к вытаскиванию на божий свет наших «золотых мальчиков» из списка Золля.

— Я готов заплатить лично вам, Фрэнк, по пятьсот тысяч долларов за каждого из тех людей, что будут удовлетворять нашим запросам и согласятся с нами работать. Разумеется, это не включает расходов на самих кандидатов.

— Вот как? — было видно, как в мозгу мистера Бригли включился калькулятор: глаза загорелись и что-то щелкнуло. Может быть, суставы, но вполне возможно, что и какой-нибудь особенный тумблер. — Тогда я начну работать над вашим заказом уже сегодня!

Он подошел к креслу за рабочим столом, опустился в него, нажал кнопку интеркома и сказал, слегка склонившись над аппаратом:

— Джилл, всех новых клиентов переводи на Шпильмана и Полански — пусть потрясут своими толстыми задами! Я занимаюсь только мистером Саурой!

Наверное, это была обычная демонстрация, своеобразный рекламный ход, но впечатление на меня этим жестом Бригли сумел произвести самое благоприятное: деловитостью и умением схватывать пожелания клиента на лету. Я хотел его просить лично заняться моими проблемами, но он уже сам сделал нужные выводы.

— Что? — Фрэнк все еще говорил со своей секретаршей. — Нет, Джилл, если кто-то желает со мной встретиться — пусть записывается на… на май! Да, на май! Если Полански может с этим справиться — пусть займется. Переводи все на него, пора уже младшему партнеру расти.

Я прихлебывал его коньяк.

— Ну вот, Сардж, — он положил трубку. — Вроде бы все улажено. К нашей следующей встрече — думаю, это будет, — он пошелестел перекидным календарем, — одиннадцатое января, понедельник… Вас устроит одиннадцатое? — Я кивнул. — О кей, к этому числу я соберу для вас подходящих… партнеров. Вы заедете ко мне, или мне к вам?

— Я заеду, Фрэнк.

На этом мы и расстались на месяц.

И я решил наведаться в Чикаго — к тем самым парням, что внимательно отследили доходы моих «мертвых душ». Созвонившись с «Office work and secrecy», где некий мистер Старк уверил, что ждет моего появления уже давно, я стал собираться в дорогу.

От Луисвилла до Чикаго чуть больше четырехсот километров — легкое шестичасовое путешествие с непродолжительной остановкой где-нибудь в Индиане. Можно было отправиться и на самолете, но я никуда не торопился и хотел посмотреть на американскую глубинку. Идиот, словно могла она отличаться чем-то от окрестностей Франкфорта, где я прожил почти год.

Мой маршрут пролегал через Сеймур, Колумбус, Эдинбург, Франклин, Индианаполис, в который я заезжать не стал — мне хватило блужданий по Гринвуду. Столицу Индианы объехал слева по мосту через Белую реку. Все то же самое, что и в Кентукки — поля, сейчас пустые, а летом — с кукурузой и соей, церкви, дешевые мотели. Только количество аэродромов какое-то запредельное: каждая дыра с числом жителей в пять тысяч человек считала своим долгом иметь в окрестностях аэропорт, а то и два. От одной взлетной полосы до соседней часто оказывалось не больше трех минут езды! Отмотав сотню миль, что разделяли Луисвилл и Индианаполис, я насчитал почти два десятка знаков с указателями проезда к аэропортам, потом мне это надоело, и я сбился со счета. Только в окрестностях Гринвуда-Индианаполиса их была добрая дюжина. Кажется, все население этого «штата верзил», свободное от отправления религиозных обрядов и копошения на полях, решило заняться пилотированием.

Я проехал мимо водохранилища Игл Крик, оставив справа от себя городок с говорящим названием Сионсвилл, миновал Лебанон — Ливан, в общем, места были сплошь библейские.

В Лафайете остановился перекусить в окрестностях еще одного аэропорта — Арец. Обычный гамбургер с каким-то кислым соусом не доел. Этот изыск местной кулинарии показался мне самым отвратным из того, что когда-либо попадало ко мне в рот. Прикупив бутылку колы, я снова вывел свой форд на шоссе.

После обеда взгляд замылился, и всякие мелкие городки и фермы, что мелькали с обеих сторон дороги, уже не так привлекали внимание. Просто ехал на север, пока не оказался перед указателем поворота на Краун Пойнт. Здесь следовало взять левее, что я и сделал. И уже через полчаса въехал в Чикаго со стороны Дайера.

Как это полагается в большинстве американских городов, сначала очень долго вдоль моего пути тянулись кварталы домов, домиков и домишек — пригороды. Я миновал Ленсинг, Хаммонд, Калумет Сити; они были похожи друг на друга, как куриные яйца — два цвета, три размера. За озером Вулф, поросшим какими-то кустами, с перекинутым поперек него мостом (кажется, даже разводным), начался, собственно, Чикаго — небольшая вывеска над головой «Welcome To Chicago» с указанием имени действующего мэра — Юджина Сойера, говорила именно об этом. Только теперь я оставил за спиной штат Индиана и въехал в Иллинойс. И в этой части он ничем не отличался от пригородов любого другого американского большого города. Такие же домишки, магазинчики, заправки, только лишь справа вместо жилых кварталов потянулись промышленные склады, площадки, да изредка меж ними мелькала гладь озера Мичиган.

Картинка, сложившаяся в моем мозгу о третьем по величине городе Америки, была так далека от того, что можно было увидеть за дорожным ограждением, что я даже испытал какое-то разочарование.

Дорога поднялась на опоры — метров на десять над землей, и вывела к решетчатому мосту, переброшенному через какую-то речку. Вот тоже интересная черта американского строительства: в России, да и в Европе переправу всегда строят в самом узком месте реки, стараясь направить мост перпендикулярно ее руслу, чтобы снизить затраты. Американцам все эти размышления — до одного места. Они часто строят мост там, где можно. Поэтому кое-где встречаются здоровенные конструкции, соединяющие берега под немыслимым углом: там, где требовался мостик длиной двадцать метров, американцы, не морщась, влепили стометровый — почти вдоль реки, но разве это важно? Главное — деньги освоены! О таких инженерных изысках мне рассказывал Сэм. В Индианаполисе он сам ездил по «диагональному» мосту. А я вот сподобился найти подобный в Чикаго. Впрочем, в столице Иллинойса такие мосты не были какой-то диковиной. Их оказалась едва ли не половина общего количества.

За спиной остался скелет Скайвэй — пример как раз такого, «неправильного» моста, а «плакатный» даунтаун Чикаго все еще не начинался. Еще пять миль по дороге, и передо мной открылось какое-то невообразимое сооружение. Автострада, магистраль — никакое из слов не передаст впечатление от этой, наверное, двадцатиполосной дороги шириной под сотню метров! Она тянулась еще четыре мили. И я сообразил, что только теперь въехал в столицу штата Иллинойс.

Слева мелькнула громадина бейсбольного стадиона Comickey Park, и впереди показался долгожданный Луп — деловая часть города, куда я так стремился. Небоскребы вырастали прямо передо мной, и было их много! Такое количество шпилей, башен и башенок в одном месте показалось мне чем-то необыкновенным, и до этого чудесного места оставалось ехать совсем недолго — буквально рукой подать! Впрочем, чтобы добраться до «Лупа — Петли» мне пришлось изрядно попетлять — видимо, неспроста центр Чикаго получил такое название.

Я припарковался у Сирз Тауэрс — и дальше пошел пешком сквозь ущелье стометровых зданий, оглядываясь на каждом перекрестке в его ответвления. Здесь было ощутимо холоднее, чем в Луисвилле или даже Лафайете. И гораздо влажнее. Но вопреки старому прозвищу «город ветров» никакого движения воздуха не чувствовалось.

Банки, страховые компании, федеральные агентства, представительства промышленных гигантов — вывески на небоскребах пестрели знакомыми названиями, с которыми прежде приходилось сталкиваться по большей части виртуально. А теперь они все были рядом — можно было зайти в здание JP Morgan Chase и потребовать свидания с его президентом! Конечно, многие из них имели свои отделения, представительства и филиалы и в Луисвилле, в Гонолулу и даже во Франкфорте, но там все выглядело как-то… по-домашнему, что ли? Мило и провинциально. Здесь же передо мной воочию поднялся тот самый «спрут американского империализма»! И кое-какие его части уже принадлежали мне!

А во всем другом Чикаго был фантастически не похож на те большие города, что мне довелось повидать — Москву, Ленинград, Гавану. И здесь, как ни в каком другом месте, чувствовался ритм деловой жизни — она прямо-таки кипела. Совсем не как в Москве, где каждый занимался своим делом. Нет, здесь все пересекались, звонили, встречались, решали — энергия била ключом во все стороны, и на этой животворной энергии вырастали знаменитые чикагские небоскребы: Уиллис-Тауэр, Аон центр, Джон Хэнкок, Plaza IBM, стоящий на отшибе Лэйк Пойнт Тауэр, похожий на «книжку» СЭВ, только больше и черный, красное здание корпорации CNA и несколько десятков других. Каждая громадина была со своим именем, за которым стояли деньги, слава, сила!

Изогнутый фасад 60-этажной Чейз Тауэр на Дирборн-стрит, 10, где обитали ребята из Office work and secrecy, внизу был похож на настоящий муравейник: толпы народа сновали во всех направлениях. И на вопросы явного деревенщины чикагцы реагировали как на назойливую муху: пожимали плечами и бежали дальше. А может быть, и в самом деле не знали — были такими же, как и я — приезжими? Голова шла кругом от навалившихся впечатлений.

Мне все рассказал габаритный чернокожий охранник в вестибюле Чейз Тауэр, созвонился с нужным офисом и даже посадил меня на подходящий лифт.

В светлом офисе на тридцать девятом этаже меня ждала мисс О'Лири — рыженькая невысокая девушка с явными ирландскими корнями, видными не только по фамилии. Бледнокожая и румяная, про таких говорят — кровь с молоком, она выглядела, словно ожившая иллюстрация к какой-нибудь саге о фоморах или племенах дану.

— Мистер Саура? — Ее голубые глаза скользнули по моим джинсам, водолазке и клетчатому пиджаку: я совсем не производил впечатления преуспевающего бизнесмена.

— Да, мисс.

— Идите за мной, — она резко повернулась, отчего ее черная юбка взметнулась немного вверх, открыв вид на тонкие коленки, обтянутые черными колготками.

Мы прошли по узкому проходу между столами, за каждым из которых сидели такие же симпатичные молоденькие девицы и непрерывно что-то говорили в укрепленные на головах гарнитуры.

— Мистер Старк ждет вас. — Мисс О'Лири открыла передо мной стеклянную дверь, снизу до половины матовую, выше совершенно прозрачную.

В комнате размером двадцать на двадцать футов стоял обычный конторский стол, и за ним сидел тот самый мистер Старк, с которым я созванивался о встрече. Обычный состоятельный американец — с медным оттенком блондинистых волос. Не красноватым, а с зеленовато-серым — бывает и такая медь. На памятниках. В остальном — просто полноватый улыбчивый поклонник учения Карнеги, следящий за зубами и пробором на голове более, чем за состоянием желудка: на столе стоял набор из «Макдональдс» и были рассыпаны пластинки жвачки Orbit, еще валялись коробочка с зубной нитью, прыскалка для свежести во рту, две баночки зубочисток.

— Здравствуйте, мистер Саура! — неожиданно глубоким баритоном — по телефону этого не чувствовалось — поприветствовал меня толстячок. — А мы уже заждались! Очень рад! Очень! Меня зовут Джейсон. Джейсон Старк.

Он представился почти как Бонд. Джеймс Бонд. Только что на пальцы не подул, сдувая воображаемый дымок из воображаемого пистолета.

— Здравствуйте, — просто сказал я. — Вот, приехал решить вопросы с парнями с биржи. Знаете, Чарли погиб год назад…

— Да-да-да, — скорбно отозвался Джейсон Старк. — Такая потеря.

Мне не очень были понятны его страдания — какое ему дело до какого-то кентуккийца?

— Мы ведь даже немного дружили с Чарли, — поделился Старк. Врал, наверное. — Недолго, правда, но зато очень… качественно! Ну да ладно, — он сделал жест, словно смахнул слезу, — мир праху его. Хороший был человек. Да. Но после него остались некоторые дела.

— Вот-вот. Не могли бы вы мне помочь, мистер Старк…

— Конечно! Я уже созвонился, и завтра нас ждут. На саму биржу, на La Salle street 440, мы не пойдем, там делать нечего, но завтра в обед в итальянском ресторане «Тутто» — это рядом с биржей, нас встретят. Еще я взял на себя смелость заказать вам номер в «Барнхэм-отеле». Это здесь недалеко, — он показал пальцем за спину. — Практически в соседнем доме. Мисс О'Лири вас проводит. Она у нас новенькая, смущается, не обижайте мне девочку! — Он хитро прищурился и погрозил мне указательным пальцем. — А вечером я за вами зайду, покажу вам ночной Чикаго. Лучше, конечно, смотреть на него летом или весной, но и сейчас он тоже хорош.

Расстались со Старком мы практически друзьями. Он пообещал мне партию в снукер, а я ему — научить пить бурбон по-кентуккийски. Правда, я сам не очень знал, как это, но до вечера надеялся что-то придумать. Или позвонить Фрэнку — уж у того всяких уловок в загашнике было несчетно.

Мисс О'Лири на пару минут заскочила к боссу и вышла от него покрасневшей, будто получила хороший нагоняй.

— Мистер Саура, я провожу вас до гостиницы, — ее каблуки зацокали впереди меня.

На выходе из офиса она накинула на плечи черное пальтишко, сделавшее ее похожей на какую-то смешную птичку — маленькую и красноголовую.

Мы молчали в лифте, молчали, когда вышли из Чейз Тауэр, не разговаривая, дошли до Стейт-стрит, повернули на нее и через сотню шагов вошли в «Барнхэм-отель». Его четырнадцатиэтажная башенка вырастала из угла более обширного здания — Relians Building, в стенах которого нашли себе место и Чикагский театр, и местная радиостанция CBS, и еще десяток известных организаций.

Мисс О'Лири остановилась у стойки регистрации — монументальной, обитой по фасаду кожей, с полированной до зеркального блеска столешницей. Она о чем-то разговаривала с портье, а я глазел по сторонам, удивляясь царящей здесь роскоши.

Еще минут через десять мы поднялись в номер — он оказался двухкомнатным. Угловым на седьмом этаже. В гостиной два окна (почти от пола и до потолка) в смежных стенах выходили на разные улицы — и это было очень необычным. Тяжелые темные портьеры, стеклянные двери, кушетка на изогнутых ножках, круглый стол темного дерева — все выглядело дорого и основательно. Это Захар намотался в своих путешествиях, а я выехал из Кентукки едва ли не в первый раз. Не считать же путешествием поездку в СССР? И каким бы я ни был патриотом своей страны, но то, что было в гостинице «Россия», и то, что я видел сейчас перед собой, различалось как небо и земля. Правда, и цена существенно отличалась.

— Будут ли какие-то пожелания, мистер Саура? — стоявшая на пороге номера мисс О'Лири видимо, получила какие-то инструкции, запрещающие ей оставлять меня одного.

— Как вас зовут, мисс? — я положил свою маленькую дорожную сумку в шкаф.

— Оссия, мистер Саура.

— Это ирландское имя? Что оно значит?

— Я бы не хотела об этом говорить.

— И все же? Ведь ирландские имена имеют смысл? Это не английские Джон, Том, Николас, Мэри. Я прошу вас. Если уж Джейсон назначил вас гидом, вы должны всячески помогать мне в этом городе.

— Маленькая олениха, — она теперь смотрела в пол, а щеки стремительно краснели.

Бывают такие люди, что от малейшей неловкости начинают чувствовать себя неуютно. Видимо, Оссия была как раз из таких.

— Замечательно, — одобрил я выбор ее родителей. И тут же соврал: — Я знавал одного араба, его звали Сафар. Он утверждал, что был назван в честь месяца в календаре. Вообразите себе, что, допустим, меня назвали бы родители Февралем. Вот это странно, а Оссия — даже романтично.

— Так звали бабушку, — развела руки мисс О'Лири. — А в школе меня все называли Дабл-Оу. Оссия О'Лири. И сейчас так зовут.

Я посмотрел в окно и сказал:

— А меня зовут Серхио. Друзья называют Сардж. Но у меня их немного. — Не знаю, зачем я добавил последнее. — Мисс Оссия, вы не покажете мне окрестности моего жилища? Чтоб не заблудиться случайно?

— Здесь невозможно заблудиться, — рассудительно сказала она. — Все параллельно и перпендикулярно. Всюду указатели и вывески. И всегда много людей.

— Может быть, тогда перекусим? Я после долгой дороги немного голоден. Порекомендуете что-нибудь?

Она согласилась и привела меня в какой-то итальянский ресторанчик. Впрочем, здесь каждый второй ресторан был итальянским.

После то ли полдника, то ли раннего ужина я уговорил Оссию показать мне знаменитую набережную реки Чикаго.

Уже темнело и становилось прохладно. Моя провожатая ежилась на ветру, но отважно вела меня к реке. В зданиях зажглись окна, и все эти дома-утесы раскрасились светляками огней, создающими почему-то новогоднее настроение.

До набережной оказалось совсем недалеко — каких-то десять минут быстрой ходьбы, считая и остановки на светофорах.

И несмотря на то, что порядком продрог, а Оссия так и просто стучала зубами от холода, я не пожалел, что увидел это место! Где-то я слышал, что в Ленинграде больше пяти сотен мостов. Очень может быть, и так. Не считал. Но в Чикаго каждая улица в Лупе имела свой отдельный мост! И перпендикулярные и параллельные! Мосты через каждую сотню шагов. А вокруг светящиеся коробки небоскребов — по-настоящему завораживающее зрелище. Ничего подобного мне видеть прежде еще не доводилось, и я, стоя возле громадины здания Лео Барнетта, вдруг понял масштабы своей авантюры.

Они ведь просто так не отдадут мне возможность строить подобные Лупы в Москве, Ленинграде и Свердловске. Нипочем не отдадут. И будет драка.

Наверное, такое ощущение должно возникать у альпинистов, впервые восходящих на Эверест — масштабы реальности внезапно становятся вещественными и поражают воображение: вершина горы уходит куда-то в космические выси, и начинаешь чувствовать себя мелкой букашкой. Меня в тот момент одолевали именно такие чувства. Я даже попросил Оссию ущипнуть меня. Скорее всего, она решила, что так меня — робкого провинциала — потряс вид ночного мегаполиса. Но это было немножко другое: я сам себе не верил, что решился бросить вызов хозяевам всего того великолепия, что развернулось передо мной.

Я проводил Оссию до метро: она спустилась на станцию «Лейк», замерзшая и немножко раздраженная. Прощание вышло каким-то скомканным: толпа народа, спешащая по своим делам, разорвала наше робкое рукопожатие и скрыла от меня тоненькую фигурку Оссии за множеством спин.

У стойки регистрации в отеле меня ждал Джейсон Старк.

— Сардж, ну где же ты ходишь, старина? — воскликнул он, едва меня заметив. — Я уже думал, что придется отложить намеченную программу на завтра! Осмотрелся?

— Да, спасибо, Джейсон. Мисс О'Лири показала мне набережную.

— А ты не теряешься, хитрый табаковод! — обрадовался Старк. — За это нужно выпить!

Он поймал такси и повез меня куда-то на юго-восток, где было «приличное заведение со снукером».

Бильярдный кий я взял в руки впервые. Понятно, что оказать сколько-нибудь серьезное сопротивления умелому Старку у меня не вышло. Хоть он и старался, умело подставляя мне очень простые шары. Как я ни пытался копировать его стойку, манеру держать кий и тщательно прицеливаться — красные шары летели во все стороны, кроме нужных. Цветные падали в лузы и снова почему-то выставлялись. Пояснения сложных правил еще больше меня запутали. Наилучший результат дало простое следование подсказкам Джейсона. Он показывал мне, каким шаром куда бить, где ждать «выхода» и прочие премудрости, которые почему-то плохо запоминались.

После двух партий, проигранных мною с каким-то неприличным счетом, Джейсон отобрал у меня кий и повесил его на стену.

И мы поехали в стриптиз-клуб.

По дороге Старк поведал мне, что вот уже пару лет как развелся и теперь чувствует себя снова молодым, счастливым и кому-то нужным. Что мужчину делают состоявшимся не семья и дети — это женский удел, а собственные успехи. В бизнесе, творчестве, спорте или в чем-то другом — мест для приложения сил масса! Но только не семья. Семейный человек, по мнению Старка, был обречен вести полурастительное существование — бесполезное и бестолковое.

— Слушать все эти бабские заморочки и считать тот бред, что они придумывают на пустом месте, за откровения свыше? Дом — работа — дом — работа. Как маятник в часах! Ну кому это нужно, Сардж? Разве сэр Фрэнсис Дрейк был женат, когда вел свою «Золотую антилопу» через Мировой океан? Разве мы что-то слышали о супруге сэра Уинстона Черчилля? Разве кто-то бы знал о жене Сталина, если бы он ее не убил? Единственное зло на этой земле — бабы! — откровенничал Старк. — Любой женатый человек, добившийся чего-то, мог бы стать в тысячу раз успешнее, если бы не женился! Я вообще признаю только один вид брака — когда руку богатой наследницы отдают энергичному профессионалу, способному удержать на плаву семейное дело, а то и приумножить его. Поверь мне, Сардж, знаю, о чем говорю: у меня самого две дочери остались с Мэгги, удави ее дьявол!

Я просто улыбался — мне были безразличны его взгляды на эту сторону жизни.

Еще часа два мы с ним слонялись по ночным клубам — мне это тоже было в новинку, да и занятно, а Джейсон чувствовал себя как рыба в воде. Потом, ближе к полуночи, сославшись на усталость после дороги, я уехал в свой отель, договорившись со Старком встретиться в ресторане «Тутто» за полчаса до полудня.

Следующий день оказался дождливым. У портье нашелся зонт для постояльцев, и я, шлепая по лужам, пошел на встречу.

Теперь Чикаго не производил того впечатления, что чуть не раздавило меня прошлым вечером. Да и был он — деловой центр — не так уж и велик. Небольшой островок циклопической застройки, всего три мили на полторы, посреди полей двухэтажных жилых домов простых работяг. Ну, разумеется, еще заводы, электростанции, пирсы, театры, музеи, немножко парков и дороги. Вот и весь город.

Старк пришел раньше. А может быть, с утра отпивался здесь чаем после вчерашнего карнавала. Он успел немного поохать, вспоминая наиболее яркие фрагменты удавшегося вечера. Потом к столику подошли два гладко выбритых джентльмена — в ладно пригнанных пиджаках, обоим слегка за тридцать, в глазах сталь и вселенская усталость.

— Сэм Фишер, — представился тот, что был повыше. И протянул мне визитку.

— Том Снайл, — сказал второй, чуть постарше, с тонким шрамом на носу. И в моей руке оказалась вторая визитка, на которой значилось «Томас Снайл, вице-президент „Чиверс и Кº“» — важная птица.

И я знал этого человека. Почти так же хорошо, как Захара. Но не в прошлом, а в будущем.

Мы со Старком тоже назвали свои имена, после чего мистер Снайл заказал два кофе и какой-то десерт.

— Итак, мистер Саура, насколько мы поняли, дела некоторых наших клиентов, — он назвал несколько фамилий, — уполномочены вести вы?

— Вел до недавнего времени, — уточнил я. — Сейчас счета этих людей будут закрываться, и деньги будут переведены в один из наших банков. Думаю, распоряжения на этот счет вы получите еще до конца текущего года.

— Вот как? Если я правильно понимаю, то общая сумма на этих счетах, — он щелкнул пальцами, и в его руке оказался листок, поданный Фишером, — составляет что-то около семидесяти пяти миллионов?

— Трудно сказать. У меня нет точной цифры, — я сделал вид, что не владею информацией. — Вы же понимаете, что я всего лишь посредник, имеющий свои небольшие комиссионные?

— По размеру комиссионного вознаграждения очень легко определить общее количество имеющихся в управлении средств.

— Верно, — согласился я. — И все равно у меня нет точной цифры. Да и важно ли это?

— Не очень. Нас больше заботит причина, по которой ваши и наши клиенты безболезненно пережили всеобщий крах. Поделитесь?

Я задумался. У Снайла была интересная манера вести разговор: он его именно вел, напирая на собеседника, склоняя к нужному направлению. Я так не умел.

— Про удачу вспоминать не нужно? — осведомился я на всякий случай.

— Не стоит. Мы посмотрели историю этих счетов — за два года ни одного цента убытков. Так не бывает. Никакая удача не позволит выигрывать два года подряд.

— Хорошо, мистер Снайл. Могу я поговорить с вами наедине?

— Сэмми, сходи в туалет, кажется, ты испачкал рукав, — буркнул мистер Снайл.

— Джейсон, вы же мне поможете? — Фишер поднялся.

Старк, хоть и навострил уши, вынужден был подчиниться просьбе.

— Итак, Томас, — сказал я. — Вы же профессионал? И у вас есть свои секреты? Я тоже профессионал, и у меня тоже есть тайны. И раскрыть их я смогу лишь тому, кто работает на меня. По-моему, это справедливо?

— Более чем, — согласился Том. — Но все-таки, мистер Саура, не для протокола? Намекните, и я буду спать спокойно, зная краешек тайны, а вы сможете и дальше… э-э-э…

Так и не подобрав слова, он замолчал и выжидательно уставился на меня.

— Это же не угроза была? — наверное, стоило задать и такой вопрос.

— Бог с вами, какие угрозы? Просто природная любознательность не даст мне спокойно спать. И я буду всегда знать, что есть кто-то на рынке, кто никогда не проигрывает по неизвестным причинам. Согласитесь, для настоящего профессионала это повод усомниться в себе, а значит, и начать узнавать больше. А там кто знает, куда приведет меня любопытство? Это же могут оказаться не очень законные вещи? Инсайд, подкуп, манипуляции с компьютерами?

Мне очень нравился его напор, внимательность к деталям; чувствовалась хватка настоящей акулы, лишь по недоразумению оказавшейся в Чикагском садке, а не на Уолл-стрит.

— Том, сколько вы сейчас зарабатываете? — я тоже решил взять быка за рога. — Честность за честность.

— За этот год вместе с опционами на акции «Чиверс» мой доход составит около пятнадцати миллионов. Конечно, не Милкен из Дрекслера, но я не жалуюсь; не всем же быть гениями.

— А сколько вы получите в случае досрочного прекращения контракта по своему желанию?

— Немного, — Снайл изобразил уныние. — Почти ничего.

— Мне нужен управляющий одного оффшорного фонда. С активами около трех миллиардов долларов. Я предлагаю вам за эту работу пятьдесят миллионов в год и прикосновение к тайне. — На самом деле я не собирался платить ему ни цента сверх того, что он сможет заработать. Но в то, что он сможет принести пятьдесят миллионов в год под моим руководством, я был уверен. — Но перед этим вы обязаны закрыть все вопросы, которые возникли у «Чиверса» к моим клиентам. Что скажете?

Он отставил свою чашку кофе. Внимательно посмотрел на мой клетчатый пиджак, на покусанные ногти и ободранные кутикулы.

— Мистер Саура, — начал Том, — подобные предложения мне делаются по пять-шесть раз в год. Пятнадцать миллионов, двадцать, двадцать пять. Не хочу сказать, что они меня не интересуют, но немногие в Чикаго могут мне предложить условия на самом деле лучшие, чем я имею сейчас. И я никогда бы не стал вице-президентом и младшим партнером в такой компании, если бы кидался из стороны в сторону, соблазняясь на обещание золотых гор черт знает кем.

Его отповедь была совершенно понятна. Захар рассказывал, что ныне в бизнесе есть и такая практика: успешных менеджеров переманивают конкуренты, а потом через пару месяцев выкидывают на улицу, не выполнив обещаний. Не очень-то честно, но в конкурентной борьбе должны использоваться все способы, сулящие преимущество.

— Мое предложение реально. По пятьдесят миллионов ежегодно ближайшие пять лет и кусочек тайны, — повторил я. — Либо вы проводите свое расследование, тратите очень много денег и в результате получаете дырку от бублика? Ведь, скажу вам честно, тайны, приносящие такие деньги, охраняются очень неплохо.

Он ненадолго задумался.

— Знаете, мистер Саура, что меня беспокоит больше всего?

— Откуда, Том, мне это знать? Я не телепат.

Он усмехнулся.

— А я уже начал сомневаться. Больше всего меня настораживает несоответствие между вашим юным возрастом и произносимыми суждениями. Так не думают в двадцать пять, ведь вряд ли вам больше?

— Двадцать три, — уточнил я. — Но это ничего не меняет. Вы принимаете мое предложение?

— Сколько времени я могу подумать?

— Думаю, ваш Сэмми уже постирал всю рубаху. Сейчас она высохнет, и вскоре он появится. Решайтесь.

— Еще один вопрос. Вы работаете на правительство?

— Скорее, на людей из правительства, — уточнил я.

Не обязательно ему пока знать, что правительство это советское, а люди — бывшие его члены. Да и потом это знание будет явно лишним. Но вот обзавестись прикрытием в американском правительстве — совершенно необходимо. Надеюсь, Фрэнк оправдает мое доверие.

— Значит, все-таки инсайд, — сделал Том напрашивающийся вывод.

— Соглашайтесь, Том, такими предложениями не разбрасываются. Вы же хотите утереть нос Роберту Претчеру, Баффету или выскочке Соросу? У вас будет такая возможность.

— Знаете, мистер Саура, собираясь на эту встречу, я меньше всего рассчитывал поменять работу. Но если все, что вы мне рассказали — правда, то… Я согласен.

Я дал ему две недели на то, чтобы закрыть все дела по моим «мертвякам». Потом он должен был взять недельный рождественский отпуск и приехать в Луисвилл — ознакомиться с принимаемыми делами. Если его все устроит, то у нашего фонда появится официальный глава.

Я знал, что все будет хорошо.

Отказавшись от предложения Джейсона заглянуть к нему в офис перед дорогой, я передал привет мисс О'Лири и в тот же вечер отправился назад, только в этот раз маршрут пролегал через штат Иллинойс: Чикаго — Кэнкэки — Шампейн — Парис — Вашингтон (тот, что в Иллинойсе) — Луисвилл.

Глава 3

— Мы не успеваем! — сказал я. — Мы ни хрена не успеваем! Мы взяли на себя слишком много.

— А по-моему, дела идут успешно, — возразил Захар. — Посмотри, мы здесь всего три года, а уже у нас есть банки-фонды-агентства. Мистер Твистер, бывший министер, Мистер Твистер миллионер! Владелец заводов, газет, пароходов…

— Мы здесь уже три года, и чем ближе становится день, когда нужно будет тратить деньги, тем отчетливее я понимаю, что просто не знаю — куда их тратить! И как?!

Захар вернулся через неделю после моей поездки в Чикаго. Он выполнил свою часть задачи, и теперь сберегательный банк в Вероне и народный в Бари принадлежали нашему фонду. Еще он приценился к немецким и швейцарским банкам, но все это была проза жизни, ставшая уже почти рутиной, потому что настоящий восторг вызвал у Захара полет на Конкорде компании «Эйр Франс». Он немного попенял на тесноту в салоне и запредельную дороговизну — стоимость билета практически в три раза выше, чем за обычный перелет. Но все остальное приводило его в какой-то священный трепет: темно-синее небо за непривычно маленьким иллюминатором, бегущие цифры скорости, выведенные на табло в пассажирский салон, высота полета в шестнадцать-восемнадцать километров. Но больше всего восторгов было связано с тем, что переход на сверхзвук никак не чувствовался! И хоть и говорил я Майцеву, что если движение равноускоренное, то почувствовать скорость не получится и взывал к его инженерному самосознанию — все было бесполезно. Ему казалось, что в салоне должно было «хлопнуть», за окном непременно должен был случиться фейерверк, а все пассажиры надуться как воздушные шарики. Но и тем, что ничего подобного не произошло, он тоже восторгался. Единственное, что омрачило его полет — на борту не было ни одной стюардессы! Только мужики, а Захар очень трепетно относился к тому, кто наливает ему виски, приносит подушку и одеяло или стрижет голову: в первом случае это должен был быть мужчина, в последних двух — женщина. Иначе возникал дискомфорт.

— Как это не знаешь? — Майцев даже отставил в сторону коробку с пончиками. — Мы же изначально планировали тратить доходы на создание там, — он кивнул головой в сторону, — всяких конструкторских бюро, институтов. Вроде Кремниевой долины? Вот, кстати, пока летел с одним чудаком из Массачусетского технологического института, узнал много нового о своей стране. Он, оказывается, завидует тому, что у нас есть научно-исследовательские институты. Они специально создают такие технопарки, вкладывают огромные деньги, ищут спонсоров, а у нас они по умолчанию в каждом крупном городе уже есть! Только, как обычно, используются через жопу. Бери и внедряй! А ты говоришь — «не знаю»! Что изменилось-то?

— Захар, неужели непонятно?! — Меня раздражало, когда приходилось объяснять очевидное неглупому человеку. — Что ты знаешь о химии? О медицине? О промышленном дизайне? О микроэлектронике? О ядерной физике, о генной инженерии, о космонавтике? Как мы сможем оценить, что одно исследование — полезно, нужно и перспективно, а второе — бестолково, затратно и служит для отмывания денег?!

Я на самом деле не понимал многих вещей.

— Представь себе, накопили мы море денег, вся экономика Штатов, а значит, и большей части мира работает на нас с тобой, а мы эти деньги зафигачиваем в наши, российские НИИ? И при этом ни черта не понимаем в предмете? Чтобы ты сделал, будучи директором такого заведения?

Захар прошелся по офису, почесал затылок и весело ответил:

— Я бы придумал тысячу всяких дурацких, псевдонаучных тем с миллионом обещаний! Под каждую получил бы соответствующий грант и через пару лет вышел бы на пенсию миллионером и всемирной знаменитостью.

— Вот ровно так и будет, — посулил я. — Не только здесь люди научились втирать очки. На Родине водятся умельцы ничуть не хуже. А то и лучше. Вспомни дело узбекских хлопкоробов! Они же едва не двадцать процентов своей экономики на бумаге рисовали. И получали за это вполне реальные доходы. Здесь будет то же самое. Как только им станет понятно, что инвесторы ни ухом, ни рылом в теме — будет ровно то, что ты описал. И наши с тобой потуги канут в небытие.

— Однако, я как-то об этом не успел подумать, — стушевался Захар. — Мне казалось — будут деньги, и ты сможешь их направить туда, где будет выгоднее всего.

Я даже беззвучно рассмеялся.

— Захар, посмотри назад. Представь, что ты в шестьдесят первом. Расскажи тамошнему химику, что такое фуллерен! И попроси воспроизвести. Насколько понятным будет твое объяснение, чтобы он серьезно задумался о вопросе?

— А что это такое — фуллерен?

— Не знаю, — просто ответил я. — Используется в аккумуляторах, лекарствах. Но что это — бей меня лопатой, я сказать не смогу! Понял мысль?

— Не, ну давай тогда думать о том, в чем мы что-то понимаем.

Мне стало смешно. Потому что я-то точно знал, что единственное, в чем Майцев что-то понимает — это насущная задача: «как снять телочку». А все остальное, в чем он мнил себя специалистом — на самом деле безнадежно устарело еще в тот момент, когда он начинал писать по этой теме курсовую работу. Я был таким же.

— В том-то и дело, что ничего. Мы с тобой дилетанты широкого профиля. Имеем представление о многом и не имеем знаний ни о чем. Просто потому что не успели. Потому что щенки. И теперь два щенка начнут раскидываться деньгами! Надолго нас с тобой хватит?

Захар поднялся из кресла и направился к бару, в котором хранились наши алкогольные запасы.

— Без поллитры не разобраться, — посетовал он мне.

После первых пятидесяти грамм он резонно заметил:

— Вряд ли Лаврентий Берия досконально разбирался в цепных ядерных реакциях! Но как-то же у него получалось отделять зерна от плевел?

— Нам нужна прокладка! — удивительно, но такое простое решение раньше не приходило мне в голову. — Нам нужен институт, фонд, не знаю, как это назовут. В общем, организация вроде патентного бюро, которая сможет оценить перспективность того или иного предложенного исследования!

Захар невесело усмехнулся:

— А кто будет контролировать контролеров?

— Независимый институт… Понимаешь, Зак, я не сомневаюсь, что смогу обеспечить любые исследования деньгами — это сущая ерунда. В ближайшие годы будет так много возможностей, что здесь нет места опасениям. Но то, как мы станем тратить эти доходы — это важно! Мы можем потратить триллион долларов на разработку фотонного двигателя для космического корабля и через десять лет остаться ни с чем. Потому что потом выяснится, что он принципиально невозможен. Мне это не нужно. Мне нужно, чтобы с моей страной считались, чтобы у моих правнуков была возможность говорить в любом городе мира на русском языке, и при этом никто вокруг не морщился! Но всего этого не будет, если мы просто засыплем наших сограждан деньгами. Русские останутся для всего мира «белокожими богатыми чурками». Мы должны выработать некий условный рефлекс — ты полезен другим, поэтому достоин жить хорошо. Понимаешь?

— Идеалист ты, Серый, — усмехнулся Майцев. — Но твой посыл, я, кажется, понял. Ты думаешь, нам нужен кто-то еще?

— Твой папаша — обязательно. Еще, наверное, стоит переговорить с Изотовым — пусть придумывает, кто будет воплощать его замыслы. Мы вдвоем не всесильны. К Павлову, Кручине и всяким остальным Шелепиным лезть теперь не стоит — они слишком сильно привыкли руководить. Но я готов сожрать собственные тапки, что они еще меньше имеют понятие, чем и как им руководить. Несколько человек, что мы с тобой нашли здесь — Фрэнк, Том Снайл, Маккой — они будут работать, пока будут понимать свою задачу. Теорем вроде «иди не знаю куда, принеси хрен знает что» они решать не станут. И эффективной их работа будет только до тех пор, пока мы будем им платить.

В конечном итоге мы договорились, что в этот раз едем в СССР вместе. Едем как представители фонда, который весьма заинтересован в научных разработках советских институтов.

Еще через неделю приехал Том Снайл, и ему я с легким сердцем поручил руководство фондом. Он был волен набирать персонал, разработать документацию и решить еще тысячу вопросов, которые всегда кажутся поначалу неочевидными, но всегда оказываются обязательными.

После утомительных переговоров о личном вознаграждении Том развернулся с истинной англо-саксонской основательностью: он купил целое здание, разместил в газетах объявления о найме на работу, приобрел оргтехнику. Его помощник — Сэм Фишер, которого он притащил с собой и навязал нам — мотался по стране, как сумасшедший лось: сегодня он был в Бостоне, завтра в Сиэтле, а послезавтра в Далласе покупал билет до Кливленда. Понаблюдав за ними несколько дней, я понял, что мое вмешательство на текущем этапе будет только мешать.

Но внимания потребовал сам Снайл. Как-то раз он пришел ранним утром и спросил:

— А что у нас с аудиторами?

А у нас ничего не было с аудиторами — бухгалтерию клиентов вели несколько, почти полтора десятка, мелких фирм, переписку с ними вели наши девчонки, фонд только что создался…

— Ничего, — пожал я плечами. — Мы же не американская компания. А на Вануату наши декларации никого не интересуют. Плати ежегодную пошлину и будь хоть самым жирным фондом на свете.

— Так дело не пойдет, — возразил Том. — Если мы рассчитываем заниматься серьезным бизнесом, нам нужны будут аудиторы.

— Что ты предлагаешь?

— KPMG, Deloitte, Price Waterhouse, Coopers и Lybrand, Ernst и Young? — он с безразличным видом перечислил представителей «Большой пятерки». — Выбирай. Они все профессиональны и безупречны.

Я улыбнулся — это сейчас их имена безупречны, еще не было скандалов с Enron, WorldCom, Satyam Computer Services. Не было еще сказано замечательных слов по поводу Lehman Brothers: «за уровень кредитной задолженности банка отвечает его менеджмент, а не аудитор».

PW скоро должны были объединиться с CL и стать крупнейшим аудитором, контролирующим четыре из каждых пяти компаний из списка пятисот крупнейших в мире. Кто контролировал эту частную непубличную английскую контору? Кто держал руку на пульсе крупнейшего бизнеса и знал все схемы, методы и приемы — законные и не очень? Не хотелось мне связываться с этим монстром — если они получат команду «фас», всем моим хитростям быстро настанет карачун. А в том, что при необходимости они легко организуют нужную нашим врагам утечку информации — я не сомневался ни секунды.

Примерно такого же мнения я был и об Эрнсте с Янгом — тоже мутная контора с неясным происхождением и тоже английская. Нет, с ребятами из Сити мне связываться вообще не резон пока, тем более доверять им часть своего бизнеса — пусть и самую официальную.

Оставались швейцарцы KPMG и «родные» Делойт из Нью-Йорка. Последние, кстати, вроде бы не участвовали во всех этих аферах с Энроном и ему подобными.

— Давай сделаем вот как, — предложил я. — Остановимся на Делойт. Заключи с ними договор и создавай агентство, которое войдет в их партнерство. В нем должны сидеть наши люди и заниматься только нашими делами. И наверх от них должна идти только та информация, которую мы с тобой одобрим.

— К чему такие сложности? Тысячи крупных компаний работают с ними, и у всех все хорошо.

— А я, Том, параноик. Я им не верю. И не хочу делиться ни с кем своими технологиями. Сегодня их знаю я, завтра Делойт, послезавтра использует вся Америка. Увольте. Этого не будет. Да и разве плохо иметь карманного аудитора? Мне нравится идея.

— А я ее не понимаю, — настаивал Снайл. — Объясни!

Я встал из-за стола, подошел к нему сзади, приобнял за плечи:

— Том,дружище, иногда в нашей работе появляются моменты, о которых нельзя говорить даже любимым собакам. А ты хочешь пустить в эту сферу посторонних людей.

— Разве нам есть, что скрывать? У нас же честный бизнес?

Что я должен был ему ответить?

— Честный, Том, и временами прозрачный. Но не стеклянный. Чуть позже я тебе все покажу и расскажу, — пообещал я. — А сейчас займись аудиторами, раз уж нашел в них необходимость. О'кей?

— Сардж, я буду с тобой честен ровно до тех пор, пока ты будешь честен со мной. Если есть в нашей деятельности что-то криминальное, незаконное, лучше скажи сейчас.

— Том, не выкручивай мне руки. Вся наша деятельность абсолютно законна, — соврал я. — Мы платим налоги, не воруем, не торгуем наркотиками и даже оружием. Все чисто. Но я не люблю быть прозрачным. Не их это дело. Работай иди.

— Хорошо, Сардж, я тебе верю, — сказал Снайл таким голосом, что мне стало ясно, что верить-то он верит, но проверять все станет с трехкратным усердием. Ну и хорошо. Если что и нароет — я узнаю об этом первым.

А потом навалились другие заботы.

Горбачев уже уехал в Москву, обнадежив американский народ сокращением ракетных вооружений и испугав советский поднятыми перед Ронни Рейганом руками. Мы с Захаром, обзаведясь верительными грамотами, дипломами и визитками, собрались ехать следом за Генеральным секретарем.

Две недели до и после Нового года у нас оказывались почти свободными — рынок едва шевелился, все готовились к Рождеству, а провести их в России — среди снега и мороза — уже несколько лет было нашей самой большой мечтой. Правда, сразу после Нового года ожидалось принятие Канадско-американского соглашения о свободной торговле, с чем некоторые аналитики связывали возможный рост биржевых индексов, но я знал, что ничего подобного не случится — не та страна Канада, чтобы можно было ожидать серьезного влияния на местный рынок.

Только восьмого января ожидалось существенное падение Доу-Джонса — на семь процентов, с чем должен был справиться робот Бойда. Наши девочки должны были получить распечатки его прогнозов и сообщить их Тому и в те виртуальные офисы, что еще работали самостоятельно, а Снайл, ознакомившись с результатами расчетов детища Бойда за прошлые периоды, свято в него уверовал, и можно было не сомневаться в том, что все будет выполнено. Да и мы рассчитывали вернуться к тому времени.

Сам Эндрю к концу года совершенно успокоился. Поначалу практически никто не стал искать в его программе внедренное нами «ноу-хау» — заинтересованным лицам было не до того, все пытались вернуть потери «черного понедельника», а клиенты Бойда, выполнившие рекомендацию программы, оказались даже в приличном выигрыше, что было поставлено ему в заслугу. И, вопреки его ожиданиям, количество клиентов у него даже прилично выросло. На волне этого успеха он провел очень успешные переговоры по поглощению MicroProse, мы подкинули немного деньжат, и теперь знаменитый в будущем Сид Мейер трудился под началом нашего Эндрю и уже даже показал первые концептуальные наброски Civilization, вызвавшие горячее одобрение Захара.

Захар настоял на том, чтобы перелет в Европу до Лондона совершить на «Конкорде». Я согласился, но мне такое путешествие не пришлось по душе: слишком быстро. Ни поспать, ни поесть. Из Алма-Аты самолет в Москву дольше летит, чем из Нью-Йорка до Лондона. Не серьезно это как-то и сильно уменьшает размеры планеты.

В Хитроу шел дождь, вымачивая грустные пальмы, а в Шереметьево наш аэрофлотовский «Ил-86» сел практически в сугроб — снега выпало много, и по расчищенной бетонке аэродрома мела поземка из мелкой снежной крупы.

Самолет нам с Захаром очень понравился — большой, светлый, с двумя проходами между креслами, он представлял собой разительный контраст с длинной трубой салона «Конкорда». Нам достались места в среднем ряду, и полет прошел практически незаметно — мы не видели ни взлета, ни посадки.

— Цель визита? — таможенница, та же самая, что пропускала меня год назад, почему-то уже не была столь же доброжелательной, какой я её запомнил.

— Секс-туризм, — привычно пошутил Майцев.

По его рассказам, с этим секс-туризмом он проходил любую таможню, и везде его выдуманная миссия вызывала улыбку и расположение — даже в чопорной Британии, но здесь его не поняли.

— Иван Семеныч, — по-русски окликнула инспектор своего начальника. — Товарищ советник! Здесь американца принесло с секс-туризмом каким-то. Что мне с ним делать?

— Мой друг шутит, мэм, — вмешался я. — Он не хотел сказать ничего плохого. Мы здесь по делам. Бизнес. Инвестиции. Совместное предприятие.

— Не нужно шутить, — мрачно посоветовал подошедший Иван Семенович. — Здесь не цирк. Пропускай их, Клара.

С собой разрешалось провезти товаров-подарков на сумму всего в сто рублей. Всю фото-, видео-, звуковую технику надлежало задекларировать и потом непременно вывезти, либо заплатить пошлину в случае их отсутствия при выезде. Но мы ничего подобного с собой не везли, ведь по легенде, все эти годы мы обустраивали монгольскую пустыню, и значит, сувениры должны быть тоже монгольские. Все это мы решили еще в Луисвилле, и поэтому собирались заехать в какую-нибудь «Березку» и приобрести там для домашних что-то похожее на монгольское. В аэропорту ничего такого не нашлось.

Мы вышли на стоянку такси: в снежной метели легко узнавались многочисленные «Волги», но ближе стояли те самые новые «Москвичи», что так не понравились Захару.

— Прокатимся? — По его глазам было понятно, что он просто горит желанием провести натурные испытания флагмана отечественного автомобилестроения.

Сговорились с немолодым уже водителем, очень прилично лопотавшим на «русском» английском, за двадцать долларов добраться до Изотова — первый визит наметили к нему.

— Как агрегат? — спросил Захар, разместившийся на переднем пассажирском кресле.

— Вот скажите мне, господа американцы, почему все, что у нас делается — все делается отвратительно? — взбеленился вдруг таксист. — Ведь дня не проходит, чтобы я что-то не менял в этом дырявом ведре! Он начал сыпаться еще на площадке в магазине! А стоит почти как «Волга»! Вот почему ваши «Форды» по двадцать лет не ломаются, а наши еще на конвейере хлам?

— Сардж, разве твой «Форд» ни разу не ломался? — обратился ко мне Захар.

— Шутишь, Зак? — в тон ему ответил я. — Из автосервиса не вылезаю! То отзовут — неисправно крепление ремней безопасности, то тормозная система сбоит, то не заводится. Я бы с удовольствием поменял свой «торэс» на эту… как это называется, шеф?

— «Москвич», будь он проклят! — зло отозвался водитель. — Не, ну так-то машина хорошая, салон удобный, чистый. Её бы до ума довести. Движок посильнее, гидроусилитель руля поставить. Знакомый привез из Польши «Трабант» немецкий — вот это убожество. А «Москвич» вполне можно было бы до ума довести. Только стоил бы он, как хороший «Мерседес», но «Мерседесом» при этом еще бы не стал. Так что имеем то, что имеем. Не «Трабант» — и то хорошо.

— Всегда приходится выбирать между желаемым и возможным, — философски заметил Захар. — Но любое дело состоит из множества маленьких шагов. И если их не делать, то ничего и не сделается. А вы где так научились разговаривать на английском?

— Я кандидат технических наук, бывший начальник лаборатории. СоюзДорНИИ, — с немалой гордостью пояснил таксист. — В аспирантуре язык учил. Технический, в основном. Переводы там, статьи в ваших журналах.

— Почему русский ученый возит людей на такси?

— Это… Михаил Сергеевич нам хозрасчет и самоокупаемость внедряет повсеместно. А мы выкручиваемся, чтобы ноги не протянуть.

— Что такое хозрасчет и самоокупаемость? — переспросил Захар.

— Это социализм с человеческим лицом, — непонятно ответил водитель. И добавил по-русски: — Будто раньше он был с рыбьим?!

— Не понял я, — повернулся ко мне Майцев.

— Семья у меня большая, приходится подрабатывать, — придумал оправдание таксист. — Жене нужно шубу из соболя и кольцо с бриллиантом, сыну новую машину. Дочь замуж собралась, тоже нужно подарки купить. Понимаете, товарищи буржуины?

— Да-да, — покивал головой Захар. — Сколько русский таксист должен ездить в Шереметьево и обратно, чтобы купить кольцо с бриллиантом в один карат?

— Да вот к вечеру уже и наберу нужную сумму, — усмехнулся водитель.

— В России очень дешево стоят бриллианты, Сардж, — сделал моментальный вывод Захар, играя роль недалекого прощелыги. — Если простой водитель за один день может приобрести жене кольцо с камнем. Давай-ка делать здесь алмазный бизнес?

— Не-не-не, — услышав его, отказался от своих слов водитель. — Вы неверно меня поняли. Я целую неделю копил!

Понятно было, что хочется ему выглядеть достойно в наших глазах, а может быть, боялся проверки, но врал он достаточно неуклюже. Всем доволен, все нравится — со слышимым зубовным скрежетом почему-то. Три-четыре года назад люди были куда более искренни. Или мне так казалось?

Спустя час мы стояли перед дверью в квартиру Изотова.

Звонок отозвался знакомой трелью, но дверь в этот раз открыл сам Валентин Аркадьевич.

— Сережа? Захар? Что случилось?

— Добрый день, — мы поздоровались синхронно, словно давно репетировали приветствие.

— Ничего не случилось, приехали погостить, посмотреть, — успокоил пенсионера Захар.

— Проходите, хлопцы, — Изотов настороженно посторонился. — Чай будете пить?

— С великим удовольствием, — опять вместе ответили мы.

— Ладно, тогда идемте на кухню, а то Юлька-то моя к родителям на Новый год уехала, так что я здесь один хозяйничаю, сервировать вам стол некому.

Часа через два, когда мы поведали Изотову о своих достижениях, наслушались текущих новостей и буквально под горлышко наполнились чаем, я, наконец, не выдержал:

— Валентин Аркадьевич, мы ведь не просто так приехали.

— Да понял я, — ответил Изотов. — И в чем же дело?

— Помните наш разговор о том, какую экономику следовало бы развивать в России? В общем, у нас возникло несколько вопросов, которые не нашли очевидных решений.

— Нет мне покоя ни в старости, ни по смерти не будет, — посетовал Изотов. — Так что там у вас?

Я посмотрел на Захара — он всегда лучше умел формулировать и понятнее объяснять.

— Самое сложное, пожалуй, это определить перспективность тех или иных разработок наших ученых. Если две лаборатории в институте работают над разными темами — какая из них более достойна нашего участия, если ни я, ни Серый в их темах вообще ничего не понимаем? Кого поддержать, а кого перенаправить на другое? Где взять технологическую базу для опытного производства? Конечно, Серый может что-то подсказать о тех направлениях, о которых что-то слышал…

— Стой-стой-стой, — замахал руками Изотов. — Насколько я понял, вы не желаете выделять деньги на тупиковые исследования? Вам хочется, чтобы капиталы тратились с максимальной эффективностью? Чтобы вложенный доллар возвращался пятью?

— Ну, в общем, да, — согласился Захар. — Первая трудность, наверное, в этом. Вот представьте: в стране десяток институтов, исследующих антибиотики. Где-то темы пересекаются, где-то взаимоисключаются, какие-то нужные вообще не поднимаются, а другие устарели еще позавчера, но до сих пор по ним ведутся исследования. Как быть?

Изотов задумался. Слышно было, как он изредка прихлебывает чай и где-то у соседей надрывается телевизор. Мы с Захаром молчали, ожидая совета.

— Думаю так, — минут через десять вдруг сказал Валентин Аркадьевич. — Человеческая деятельность очень обширна и многогранна. Знать всё невозможно. Давайте представим, что у нас появился инструмент определения будущей коммерческой эффективности. И из каких-то десяти научных тем, что предлагается профинансировать, мы видим безусловную привлекательность одной, более-менее практическую ценность еще трех и непонятное будущее у оставшихся шести. Кому нужно дать деньги?

— Тем, кто сможет их воплотить в реальные проекты, — отозвался я.

— Да? А вот я думаю — наоборот. Если на свободном рынке появляется некое знание, которое легко конвертировать в постоянный доход — будьте уверены, инвесторы найдутся. Но вот остальные проекты, оставшиеся шесть, нуждаются в поддержке, потому что: во-первых, кроме вас, ее никто не окажет. Во-вторых, в процессе одного исследования подчас находится нечто постороннее, невидимое поначалу. Историю пенициллина, я думаю, нет нужды пересказывать? В-третьих, наука — это не только открытия, но и разработка методологии.

Он поднялся со стула, подошел к книжной полке и взял с нее журнал «Наука и жизнь». Раскрыв его в середине, показал нам какую-то серую фотографию со статьей:

— Вот пишут про сверхпроводимость. Первые сверхпроводники работали при температуре около абсолютного нуля. Теперь уже подобрали материалы, позволяющие добиться эффекта всего лишь при температуре в минус двести градусов. Теории, объясняющей такое поведение материалов, пока нет. Но мне кажется, что это только по причине небольшого количества накопленной статистики. Будет больше материалов — будет легче найти общие черты и объяснить явление, чтобы в конце концов создать сверхпроводник, работающий при комнатной температуре. Представляете эффект от такого изобретения?

Захар наклонил голову, а я промолчал.

— Но неужели вы думаете, что все лаборатории, получившие сверхпроводимость при температуре в минус двести пятьдесят или в двести тридцать градусов, работали зря? Нет, хлопцы. Конечно, нет. Без них не появилось бы теории и конечного успешного исследования. Согласны?

— Ну, наверное, так, — протянул Захар. А я кивнул, соглашаясь с доводами Изотова.

— Таким образом, в деле эффективного размещения капиталов ваша задача состоит лишь в прекращении явно дурацких, псевдонаучных или идеологически-зависимых исследований. С их распознаванием справится практически любой профильный аспирант. Создадите фонд, который будет финансировать всех подряд, отказывая явным шарлатанам от науки — пусть ими занимается государство, если захочет. В то же время ваш фонд будет рекламировать те проекты, что сулят выгоду уже в ближайшее время, привлекать для них сторонних соинвесторов, поднимать престиж русских ученых, инженеров, врачей. Отправлять их на учебу, стажировку в те мировые центры науки, где они смогут повысить свою квалификацию и понять дальнейшее направление своей работы. Привлекать в наши центры зарубежных специалистов. Но работать потом и те, и другие должны здесь. Слово «русский» должно стать синонимом слов «образованный», «успешный». Так же и с нашими НИИ — фирме Intel должно стать интереснее заказать исследование русским институтам, чем самим тратить невообразимые деньги на неочевидные проекты. Конечно, следует понимать, что нынешняя наука без соответствующей технологической базы — просто оксюморон. Невозможно исследовать сверхпроводимость, если не умеешь сжижать гелий. Каждый институт, каждое конструкторское бюро должны обладать своей производственной базой. Здесь она будет или в Сингапуре — нужно смотреть. Не вижу ничего плохого, если, скажем, сплавы для нового самолета Антонова или Ильюшина будут производиться в Малайзии, планер собираться на Филлипинах, лопатки для турбин — на Украине, моторы и авионика в России, а салон — во Вьетнаме. В результате править бал будет тот, у кого будет весь объем знаний — бюро Антонова или Ильюшина. Не какой-нибудь Вьет Нгыок из Ханоя. У наших авиаторов заводы и сейчас разбросаны по всей стране. Лететь из Москвы, где стоит чертежная доска, в Комсомольск-на-Амуре или в Хошимин, где собирают фюзеляж — одинаково затратно. Поэтому разницы нет. Но если в Хошимине сборка обойдется вполовину дешевле, то прибыль будет вдвое выше. Ну и как премия за успешную работу — нагружать самых достойных из отличившихся задачами, что «вспомнятся» Сергею, тех, кто сможет их быстро и качественно реализовать…

— Это нереально, — Захар успел вставить в его речь два слова.

— Это нереально для тех, кто не хочет делать, — жестко ответил Изотов. — Этого не сделать за пять лет. Даже за двадцать не сделать. Может быть, за пятьдесят управитесь. Но если начать движение в нужном направлении — это уже будет большое дело. Впереди у вас, хлопцы, по крайней мере еще двадцать пять лет безбедного существования. Ставьте перед собой большую задачу. И когда вы ее выполните — тогда и фундамент под обществом будет тверже, и эффект продлится дольше. Размещайте заводы там, где они стоят дешево, но все управление должно вестись отсюда. И начинайте уже сейчас. Многие институты, оставшись без государственного финансирования, нынче пытаются что-то заработать, но не у всех есть возможность донести до возможных инвесторов свои идеи. Идите навстречу людям. Сделайте совместное предприятие — Горбачев будет счастлив, если увидит перед носом хотя бы один миллиард. Не стесняйтесь, они сейчас любому американцу с деньгами будут рады до самозабвения.

Вот с Изотовым всегда так: наговорит, наговорит, а мы потом разгребай. Но, как обычно, в его размышлениях было рациональное зерно, которого мы с Захаром прежде не видели. И только ради него следовало совершить эту поездку.

— И вот еще что я вам скажу, — продолжал Валентин Аркадьевич. — Очень важный аспект высокотехнологичного производства — безопасность. Чтобы никто не мог повторить того, что вы сделали. Есть такое понятие — монопсония. Слышали?

Захар кивнул — он не зря посещал два года курсы MBA, а я пожал плечами.

— Это противоположность монополии. Когда покупатель на рынке всего один. Станьте таким покупателем для высокотехнологичных производств, производящих для вас комплектующие, размещенных за пределами страны, и можете быть спокойны за безопасность своих разработок. Если турбина состоит из сотни деталей, то нет беды, когда восемьдесят процентов производства ее элементов размещается в десяти разных странах — никто из них не сможет собрать вашу турбину. И никому, кроме вас, их продукция не интересна. Они будут привязаны к вам сильнее, чем вы можете себе вообразить.

— Заодно и платить им можно будет столько, сколько хочется, а не сколько просят?

— Ну да, примерно так. Есть, правда, одна существенная деталь во всей этой конструкции. Экономика в нашем мире достаточно стабильна. Что это значит для нас? А это значит, что любое массовое производство нужно будет втиснуть в рыночные условия. Понятно?

— Не очень, — здесь стушевался даже мой ученый Захар.

— Ну вот смотрите: в мире есть два десятка автопроизводителей, работающие на весь мир — американцы, японцы, немцы, остальные европейцы, все представляют на свободном рынке по три-четыре компании, остальное — мелочевка вроде нашего ВАЗа. Эти двадцать компаний полностью охватывают все сегменты рынка. Они им просто владеют. И рынок не потерпит появления еще даже одного подобного производителя — ему просто негде будет пристроить свою продукцию. Если, конечно, рынок не развивается. Но когда он растет — географически, экономически, то и у новичка появляется шанс. Поэтому для завоевания рынка нам, наверное, прежде всего нужно озаботиться его развитием. Когда я работал в Вене, часто приходилось слышать: «В Китае и Индии такой огромный рынок, так много покупателей, они вытащат нашу экономику из той дыры, где мы оказались!» Действительно, вместе Индия и Китай составят, наверное, треть, а то и больше от населения Земли. Добавьте сюда Африку — и получите больше половины. Казалось бы — огромный рынок! Но он нищий — у маленькой Европы денег в сотни раз больше! Если его не развивать, давая людям возможность заработать, то и не нужно ждать от него чудес — их не будет. Но поставьте там заводы, на которых будут работать индусы и китайцы, где они смогут получить свои сто долларов в месяц, и увидите, как ваш прежде нищий рынок начнет искать способы прикупить продукцию ваших заводов.

Мы говорили еще долго, и Валентину Аркадьевичу приходилось объяснять нам такие очевидные вещи, что было трудно понять — как мы сами до такого не додумались?

Постепенно разговор свернул на жизнь внутри Советского Союза:

— Теперь каждый новый день я просыпаюсь в предчувствии чего-то нехорошего. Как год назад в Алма-Ате запахло национализмом, мне стало понятно, что обратной дороги нет, — поделился Изотов. — У меня приятель хороший там уже лет двадцать обитает. Прилетал летом. Если то, что рассказал мне Владимир Павлович — правда, то Союзу и в самом деле недолго осталось жить. Слишком велики внутренние напряжения. Конструкция их не выдержит. И, думаю, у Горбачева на самом деле нет времени. Даже если он не такая скотина, какую ты мне описал, то ничего реформировать он уже не успеет. А старая максима большевиков гласит: не можешь контролировать процесс — возглавь его! Никто же не объяснит ему, что на пожаре нужно спасать самое ценное, а от остального избавляться с радостью. Он будет либо спасать все, либо пусть все сгорит! А потом спляшет гопака на пепелище своей избы: смотрите, как здорово я придумал сжечь этот грязный, вонючий хлев! Герой.

— Вы все еще верите, что этот человек работает на благо Родины? — удивился я.

— Не мог же он быть сорок лет коммунистом, влезть на самый верх иерархической лестницы — и в одночасье переродиться?

— История знает немало подобных примеров.

— Да уж, иуд она наплодила, — согласился Изотов. — У вас деньги-то наличные есть, голодранцы?

Захар достал из портмоне пятьсот долларов. Я порылся в своих карманах и добыл столько же.

— Я про рубли спрашиваю, — уточнил Изотов. — Это не деньги, это валюта.

— А, — первым сообразил Захар и вынул из того же портмоне десяток фиолетовых четвертаков, что обменяли мы в Шереметьево. У меня было три сотенных, полученных там же.

— Пятьсот рублей на две недели? — Валентин Аркадьевич тяжело вздохнул. — Все-таки бестолковые вы оба. Отдохнула на вас мать-природа.

Он подошел к книжной полке, достал какую-то книжку и, раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какие-то непохожие на рубли бумажки.

— Что это такое?

— Чеки Внешторгбанка, — ответил Изотов, собирая их в кучку. — Когда получил их для покупок в «Березке», подумал — зачем сейчас приобретать что-то, если лет через пять товар будет поновее да поинтереснее? Вот, отложил.

— В следующем году «Березки» по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас, — посоветовал я. — Или холодильник — что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.

— Спасибо, — поблагодарил Изотов. — Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.

Мы поговорили еще полчаса и стали собираться — поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.

Закупившись «монгольскими» подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.

Дорога через заснеженную страну на поезде — то еще удовольствие: тыдык-тыдык, тыдык-тыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник — золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда Москва — Ташкент, на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба — помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.

— Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте? — спросил я у покрытой снегом равнины за окном.

Малая родина встретила нас оттепелью — часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто-то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из «рук».

— Ты к маме? — спросил Захар.

Мы не обсудили детальную программу поездки.

— Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?

— Гы-гы, — ответил Захар и побежал к подходящему автобусу № 22. — До вечера, Серый!

А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.

Конечно, мамы не было дома — зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали — соседки.

После недолгого допроса перед закрытой дверью: «А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты — Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!», она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить — впечатлительная бабуся лишилась чувств, упала в обморок, сомлела — и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара — событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: «Вот и когда огонь-то газовый зажегся, я услышала, как мусорная машина приехала. Думаю — не Степка ли это? Ан нет, Степка-то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю — Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила — в окно-то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг… как мой чайник закипит!!!» Вот этот баб Валино «чайник закипел» я и приклеил к подобным людям — излишне эмоционально переживающим мелочи.

— Ой, и правда — Сережа! — закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.

Получить ключ мне стоило больших усилий, и, захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:

— Аллё, Марьванна? Здравствуйте, Марьванна! А у нас-то, представляете, какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года…

Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.

В доме ничего не изменилось: тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь — сокровище любой советской хозяйки — в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли — только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула — наверное, так мама хранила память…

Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом — беззаботном, веселом, молодом.

Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.

Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером, и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой «боевой славы»?

Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная «Танцплощадка» с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию — редкая муть на псевдосоциальную тему, французские «Папаши» с кудрявым Ришаром и какая-то индийская веселая бодяга вроде «Зиты и Гиты». Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившегося в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский «Железный кулак, убивающий насмерть всех», вернее даже три «железных кулака», но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей «Жажде смерти», знойная итальянка наставляла мужу рога в «Скандальной Джильде». Майкл Дудикофф наказывал негодяев в «Американском ниндзе-2», Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в «Сердце ангела». И на десерт предлагалось насладиться «Садом камней» — самым свежим фильмом от Копполы.

У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших что-то из арсенала китайских боксеров — всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. По-моему, выглядело все коряво и смешно.

Я брел по знакомым с детства тротуарам — мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво «Бархатное»… Город был узнаваемым, родным, и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.

— Сергей? — женский голос с нотками сомнения окликнул меня на перекрестке. — Фролов?

Я оглянулся — на середине пешеходного перехода стояла Нюрка Стрельцова. Похожая на ту, что я помнил, и не похожая одновременно. Ее стрижка стала короче, и кончики светлого каре выглядывали из-под кокетливой шапочки из меха неведомого зверя, на лице появилась косметика, а на плечах устроилось импортное пальто в крупную зеленую клетку — отечественный Легпром удавился бы, но такой попугайской расцветки в продажу не допустил бы никогда. Да и сама прежняя Нюрка предпочла бы что-нибудь попроще.

— Привет, Ань. А я вот… приехал.

Она быстрым шагом вернулась на мою сторону дороги:

— Ты откуда?

Она действительно сильно изменилась — в ней ничего не осталось от той комсомолки-активистки, какую я знал прежде. Только лишь тот же тонкий нос, навечно удивленные чем-то глаза, да круглые щеки.

— Из Монголии. Помогал братскому народу строить горно-обогатительный комбинат. Вернулся вот.

— А я смотрю: ты это или не ты? Пока красный горел — все присматривалась, а ты головой по сторонам вертишь, никак не понять. Только когда близко подошла — поняла, что это ты, Фролов.

— Ты всегда была глазастая, Ань.

— Пошли в кооперативное кафе? «Серебряный рог», а? Здесь недалеко, полквартала. Посидим, кофе выпьем, расскажешь, где был, что видел?

Я внимательно посмотрел на нее, и кажется, ей на самом деле было это интересно. Времени у меня было навалом, и можно было часок-другой потратить на воспоминания.

— Веди меня, я все забыл уже. Четыре года прошло. Не узнаю города.

Она подхватила меня под руку и повела в обещанную кофейню. Оказавшуюся отремонтированной столовкой № 6, в которой раньше кормили неплохим борщом. А теперь варили отвратный кофе из пережженных зерен — совсем не в Starbucks закупался хозяин заведения. Но Нюрка была рада и мерзкому пойлу, и стограммовой порции фруктового мороженого.

— Как вы тут живете? — успел я спросить, пока она не обрушила на меня свое любопытство.

— У-у-у! У нас такие здесь дела! Помнишь Леньку из комитета комсомола? Он кооператив открыл: джинсы варит, значки всякие с музыкантами или актерами делает! Капиталистом заделался. А этот, болтун Сашка Дынькин, у вас в группе учился — помнишь?

— Конечно, Ань.

— Дынькин теперь в горкоме комсомола сидит. Замуж меня звал, между прочим.

— А ты что? Все меня ждешь? — я улыбнулся.

— Дурак ты, Фролов, — ответила она уже знакомой фразой. — Даже монголы тебя ничему не научили!

— Отчего же? Я на лошади скачу теперь как Чапаев, — это было почти правдой: Сэмюэль Батт предоставил мне тысячу возможностей научиться сидеть в седле. — Могу по засохшим какашкам определить численность овец в отаре, — а это откровенная ложь. — Еще научился тушканчиков жарить и бить уток стрелой в глаз. Правда, нужно, чтобы утка его пошире открыла, а то промахнуться могу.

— Точно — дурак, — настаивала на своем диагнозе Стрельцова, но при этом счастливо улыбалась и облизывала ложку с мороженым.

— Сама ты дура, Анька, — я никак не мог остаться в долгу.

— Ну и пусть, — непонятно ответила Нюрка. — А Хорошавин с вашей кафедры умер. Представляешь, сидел на крыльце летом, курил, встал, выбросил сигарету и умер. Инфаркт. Сорок три года. Жена осталась и две дочери. Старшая тоже у нас училась, на три года младше.

Хороший был дядька Хорошавин. Лекции читал живо, увлекательно.

— Колька Ипатьев в Чернобыль поехал по разнарядке с завода, на три месяца, — сыпала подробностями местной жизни Стрельцова. — У нас на работе шепчутся, что теперь у него детей не будет совсем. Вот скажи — зачем ему эти деньги?

— Лечиться будет. Остатки в детский дом отдаст.

— Ипатьев-то? Нет, не отдаст, — покачала своей красиво стриженной головкой Анька. — Он же жадный, как куркуль.

— Да и бог с ним. Ты сама-то как?

Анька задумалась ненадолго, видимо размышляла о степени откровенности своего рассказа. Ложечка, которой она ковырялась в тарелке, противно скрипела.

— Осенью того года, когда вы с Майцевым уехали в свою Монголию, у меня умерла мама. Несчастный случай на производстве, — она шмыгнула носом. — Она же на цепном заводе работала. Там какой-то трос лопнул, и ее этим тросом прямо по голове. И каска не помогла. Я осталась одна. Спасибо комитет помог. Закончила институт, по распределению попала в НИИ систем управления. Только приработалась, как объявили хозрасчет. Теперь вот нашу лабораторию сокращать, видимо, будут. Как-то застыло пока все — ничего не понять.

— Соболезную, я не знал, — я накрыл ее ладонь своею.

— Я уже привыкла, — ответила Нюрка. — Потом Дынькин решил взять надо мной шефство. Обещал звездами засыпать, — она улыбнулась. — Только врал все. Как на горизонте появилась дочка второго секретаря горкома — всю его романтику как ветром сдуло.

Так вот в чем был секрет карьерного роста Сашки Дынькина! А я-то грешным делом думал, что это он такой полезный для комсомольского дела оказался. Дочка секретаря горкома партии — вот и вся полезность!

— А вы с Захаркой что все это время делали? — перешла в наступление Стрельцова.

— Работали, Ань, работали, как проклятые папы Карлы. Карьер видела когда-нибудь? Самосвалы, шагающие экскаваторы?

— Только на картинках в Гипрошахте.

— А мы его копали. Вот этими руками, — я показал ей свои отнюдь не землекопские ладони без единой мозоли.

— Правда? — Было видно, что поверить мне она не может. Не был я похож на горнопроходчика.

— Нет, неправда, Ань. На самом деле мы занимались разведывательной деятельностью…

— Не хочешь говорить?

— Не хочу. Потом как-нибудь.

Она замолчала, отвернувшись к окну, за которым неожиданно пошел снег. А я посмотрел на нее внимательнее, скользнув в будущее. И то, что я там увидел, меня удивило.

— Мне сейчас пора, Ань, — сказал я. — Давай завтра встретимся? В кино сходим?

— Давай! — мгновенно отозвалась Стрельцова. — А где?

— Я зайду за тобой часов в пять.

— Ты же не знаешь, где я живу?

— Знаю, Ань, знаю.

Я положил на столик червонец, что раза в два превышало стоимость счета.

— Пока.

— Пока, — отозвалась Нюрка, и голос ее был весел.

Пока я бродил по городу да трепался со Стрельцовой, уже подкрался вечер — пришла пора возвращаться домой и встречать маму.

Но я зря недооценил таланты бабки Вали — мама уже три часа была дома, пытаясь выглянуть во все окна одновременно. Соседка позвонила ей сразу после Марьванны, и, отпросившись на работе, мама понеслась домой.

Мы долго стояли в прихожей, просто обнявшись, не говоря друг другу ни слова, да и к чему слова, если их все равно будет недостаточно?

Потом был чай, домашнее печенье, что она успела напечь, пока я болтал со Стрельцовой, подарки — красивый свитер из альпаки (я сказал, что это монгольская овца) пришелся впору, а маленький кухонный телевизор Sharp вызвал целую бурю восторгов.

У нее все было по-старому: работа, партийные собрания, где теперь они искали гласность и правду, дом. А о себе я почти ничего и не рассказал. Отсутствие фотографий объяснил режимностью объекта, а о работе сказал, что наша партия по достоинству оценила мои таланты и теперь я занят в большой государственной программе. Маме этих неуклюжих объяснений было достаточно, чтобы больше вопросов на подобные темы не возникало.

Поздним вечером «на минутку» заскочил шумный Захар, слопал остатки печенья и сообщил, что его отец ждет нас завтра в своей клинике.

— Как вы оба изменились, — сказала мама, когда он ушел. — Выросли. Когда я вас видела в прошлый раз, вы оба были мальчишками.

Она была не первой, сделавшей такое наблюдение.

Мы еще недолго поговорили, обсудили мой «монгольский» загар «брынзового» цвета — я так и не успел выбраться на солнце из офиса. Выяснилось, что присылал я ежемесячно четыреста-пятьсот рублей, которые она откладывала на сберкнижку и «скопила уже на три машины», только машин в магазинах нету. Я посоветовал купить кооперативные однокомнатные квартиры, штуки три-четыре — сдавать их приезжающим в город студентам. Мама вооружилась счетами и древним «Феликсом» и принялась рассчитывать экономику своего будущего «бизнеса» — теперь в стране становилось модным «работать на себя». А я пошел спать в свою старую кровать, от которой долго не мог отвыкнуть, а теперь уже не смогу привыкнуть.

Сергей Михайлович Майцев принял нас всё в том же кабинете, где мы уже были осенью восемьдесят третьего. Помещение блистало свежестью — совсем недавно был сделан ремонт, а стол и кресло остались теми же самыми.

— Ну, здравствуй, тезка! — Сергей Михайлович здорово раздобрел за прошедшее время. Но мало того, он обзавелся шкиперской бородкой и трубкой. И если бородка ему шла, то трубка отвратно воняла, и освежитель воздуха, стоявший на столе, видимо, со своими функциями не справлялся.

Проследив за моим взглядом, Майцев-старший усмехнулся:

— Не обращай внимания, это я курить бросаю. Ношу с собой как постоянное напоминание о том, какой мерзкой гадостью дышал двадцать лет. Стоит дома забыть — и тянет сигаретку высмолить, а пока она со мной — и желания нет. Что-то вроде овеществленной памяти.

Я слышал про разные способы отвыкания от этой привычки — от лузганья семечек до вымачивания сигарет в молоке — и знал, что ни один из них не сработает, если курильщик сам не решил расстаться с сигаретой.

— У меня не так много времени, рассказывайте, что вы там надумали? — с места в карьер погнал разговор Сергей Михайлович.

Захар еще дома успел рассказать ему в основных чертах обо всем, чем мы занимались эти годы, и Майцев-старший, видимо, собирался обсудить какие-то проблемы, не видимые нами, но нам требовалось не обсуждение. Нам нужен был не совет, а он сам.

— Ну, понимаешь, пап, — начал Захар. — Мы ничего не успеваем делать. Я даже на курсы по тайм-менеджменту записывался — толку нет. Потому что элементарно не хватает рук, ног и голов.

— В Америке люди, что ли, кончились?

— Нет, людей там полно. Просто только мы двое знаем о даре Серого. И если еще кого-то посвящать, то можно здорово промахнуться и облажаться — потом замаемся расхлебывать. А ты все знаешь, представительный, умный. Мы бы Изотова тоже взяли, но он старенький совсем.

— Вот как? — Сергей Михайлович поднялся со своего места и прошелся по кабинету. — И что же я стану там делать? Я ни в финансах, ни в политике ничего не понимаю. Если только за вашим душевным здоровьем следить? Но там квалифицированных психиатров не меньше, больше, скорее.

— В экономике у нас Захар разбирается получше иного министра, — вступил и я в разговор. — А вы нам нужны как представитель, как переговорщик. Вас же хрен проведешь! Вы же любую ложь на счет «раз-два» вычислите! Самое нужное для нас на нынешнем этапе качество. Просто кому-то придется встречаться со многими официальными лицами, до которых мы ни возрастом, ни фактурой пока еще не доросли. А между тем часто необходим именно такой человек — знающий обо мне, о будущем и в то же время достаточно самостоятельный. Станет ли разговаривать товарищ Лигачев с Захаром? Или со мной? Даже если нас представить миллиардерами? Вряд ли. Скорее, станет Егор Кузьмич искать того, кто стоит за спиной юнца, а никого не обнаружив, решит, что это его английская или израильская разведка на крепость пробует, и потом можно пытаться до морковкина заговенья вытягивать его на серьезный разговор — толку не будет. Нужно было, наверное, вас еще тогда вытаскивать вместе с нами, но… всего не предусмотришь, даже с моим даром. Опыта и умения он не дает. Только знание о будущих событиях.

Майцев-старший повертел в руках свою трубку:

— М-да… Неожиданно. Вы предлагаете мне все бросить и ехать в неизвестность?

— Па-а-п, не городи ерунды. Что бросить? Психов твоих? Они тебе благодарность никогда не выскажут. Ты здесь будешь сидеть или Иван Иваныч Иванов — им без разницы. Кабинет вот этот? Машеньку? Пенсию в сто рублей? Квартиру двухкомнатную площадью в пятьдесят квадратных метров? Что бросить?! Мы тебе весь мир предлагаем, жизнь, а не ее имитацию. Так что тебе бросить? Нечего. Бросать нечего — только приобретать. И нам ты поможешь здорово, и сам чего-то добьешься. Не вечно же тебе здесь сидеть? Подумай: через пару лет, когда здесь начнется сущий бардак, кому ты будешь нужен вместе со своей… — Я пнул друга в ногу под столом, и Захар оборвал свой монолог, поняв, что начал говорить что-то не совсем соответствующее моменту. Еще чуть-чуть, и Майцев-старший начал бы орать, что он не продается, что давал клятву Гиппократа, что он советский врач.

На самом деле нужно быть сущим идиотом, чтобы вот так заявить человеку, что он тридцать лет занимался черт-те чем. И я понял еще отчетливее, что теперь, когда пришло время непосредственной работы с людьми, которые действительно что-то решают, мы с Захаром можем завалить весь план — просто потому, что однажды скажем фразу не вовремя и не тому человеку.

— …в общем, папа, подумай — быть полезным для пяти десятков психопатов или для всех остальных сограждан, которые вскоре хлебнут лиха полной ложкой. Потом будешь локти кусать, но исправить ничего будет нельзя. И мы шишек набьем и сделаем хорошо, если половину из того, что сделать могли бы, и ты так и останешься провинциальным врачом. И даже те несколько публикаций в «Здоровье», которыми ты так гордился, просто забудутся. Через пять лет уже никто о них не вспомнит. Думай, — закончил свою сложную мысль мой друг.

Сергей Михайлович уселся в свое крутящееся кресло, погромыхал ящиками в столе и достал-таки откуда-то пачку «Космоса». Шмыгнул носом, скрутил кончик сигареты — чтобы не высыпался пересохший табак, и прикурил от стоящего на широком подоконнике калорифера с раскаленной спиралью.

— Когда в первый раз вы сюда заявились, у меня появилось предчувствие, что в тот день моя жизнь подошла к какому-то рубежу. — Он выпустил под потолок струю дыма. — Наверное, не стоило бросать, если я с такой радостью и легкостью вернулся к курению?

Мы молча смотрели на него, ожидая решения.

— Когда я вам буду нужен?

— Вчера, — мы ответили хором.

— Еслибы я дал вам ответ прямо сейчас, я бы признал, что все мои жизненные достижения — только мираж. Но даже если это так, он мне дорог, мой мираж. Я не могу с ним проститься, не оплакав его. — Он пустил к потолку еще одну дымную дорожку.

— Сколько времени вам нужно на «похороны»?

Сергей Михайлович достал еще одну сигарету, прикурил ее от тлевшего «бычка»:

— Вы выкручиваете мне руки, молодые люди.

— Папа, если бы это помогло, я бы с удовольствием выкрутил тебе еще что-нибудь, — доверительно сообщил Захар. — Не кокетничай.

— А как мама?

— Уговоришь ее, — без тени сомнения заявил Майцев-младший. — Тебе всегда это удавалось. К тому же это не навсегда. Года через три-пять ты сможешь вернуться сюда. В смысле — в Россию. В Москву или Ленинград. Если хочешь, мы можем купить ей квартиру в Москве уже сейчас, а ты будешь часто бывать в столице. В общем, можно придумать любые варианты.

Сергей Михайлович поднял трубку телефона и сказал в нее:

— Машенька, нам три кофе. И коньяк дагестанский, что-то нервы расшалились. — Он повернулся к нам. — Значит, вам хочется, чтобы я стал представителем ваших миллиардов в России? Почему не ваши московские стариканы? У них ведь уровень влияния и доступа куда выше?

— Новое мышление, перестройка, гласность, — объяснил я. — Они в глазах реформаторов — пережиток прошлого, с которым и здороваться-то противно, потому что выкормыши Сталина. Да и не вечные они. Им уже сейчас по семьдесят, и маразм уже совсем близок. По крайней мере, у некоторых. Мы всяко думали, лучше вашей кандидатуры и нет никого.

Еще полчаса мы проговаривали всякие технические подробности, и в конце концов Сергей Михайлович дал свое принципиальное согласие.

— Видите, какой из меня неважный переговорщик, если я так просто согласился со всеми вашими предложениями? — пошутил Майцев-старший.

— Так ведь и предложение было не из тех, от которых можно отказываться? — рассмеялся Захар.

— Это — да… Но вот было бы мне лет на пять побольше — и никакая сила не сдвинула бы меня из этого кресла. И еще — я не знаю английского языка. Немецкий бытовой или медицинский, немного польский — от деда досталось, и все.

— Пусть это будет последнее горе, которое случится у тебя в этой жизни, — отмахнулся Захар. — Месяца за три тебя натаскают. А память у тебя профессиональная, медицинская. Даже не думай о такой ерунде.

— В самом начале восемьдесят восьмого, примерно через недельку, будет принято какое-то ваше медицинское правило о новостях в лечении психиатрических больных. Про борьбу с «карательной психиатрией». Очень у многих врачей вашего профиля возникнут серьезные проблемы, — подлил я масла в огонь. — Работать нормально долго не дадут — задолбят проверками и перепроверками. А кое-кого и выпрут на улицу. Так что не жалейте о принятом решении, с нами будет веселее.

На этом мы и расстались с Захаровым отцом, пообещав ему скорый запрос на выезд в один из американских университетов на стажировку. А там и до грин-карты по ходатайству этого же работодателя рукой подать.

Бредя с Захаром по грязным улицам родного города, я вдруг понял, что мне совершенно не достает того ритма, в котором мы жили последние годы: каждый день и час расписан, времени всегда не хватает, и мы везде опаздываем — такой и только такой виделась мне нынешняя жизнь. И теперь, когда никуда не нужно торопиться, я почувствовал себя, как рыба на берегу — беспомощным. Я не знал, чем себя занять. Я сказал об этом Майцеву, и он со мной согласился: трудно после той круговерти, что осталась на другом континенте, оказаться словно в какой-то тягучей патоке, где ты практически никому не нужен и от тебя именно в эту минуту ничего не зависит.

Мы зашли в облезлую столовку, где у самого порога вальяжно развалились два кота — рыжий и черно-белый, наглые, раскормленные и на удивление чистые. Эти мохнатые рожи даже не соизволили открыть глаз, когда мы по очереди перешагнули через них. Весь их вид говорил: жизнь удалась!

Захар кивнул на парочку и сказал:

— Вот так нужно — просто жить и не сношать себе мозг.

— Какой бы дурак еще кормил за это? — спросил я, не ожидая, впрочем, ответа.

Захар пожал плечами и носком ботинка подвинул рыжего на полметра в сторону. Котяра разлепил глаза, недовольно глянул на раздражитель, протяжно зевнул, перевернулся на другой бок и снова попытался заснуть.

— Вот так и в наших институтах большинство работает, — прокомментировал Захар поведение безразличного кота. — «Где бы ни работать, лишь бы не работать», как говорил завхоз Бубенцов. А нам их пинать и шевелить придется. А они будут сопротивляться, потому что думают, что то, что они делают — это и есть работа. И этот рыжий зверь наверняка думает, что столовку охраняет от плохих уличных котов. А без него все разграбят, кухарок изнасилуют, а крыша внутрь провалится.

В меню нашелся суп с клецками и щи с кислой капустой, какие-то шницели и тефтели с гарниром из слипшегося риса или почти забытой нами гречки, обязательный компот из сушеных яблок и клюквы, пирожки с повидлом и ватрушки циклопических размеров — примерно как кепи Фрунзика Мкртчяна из «Мимино». Было все заметно дороже, чем раньше, и вид имело какой-то вчерашний.

Я отважился только на пирожок и компот, а Майцев еще взял порцию гречки с рыбной котлетой. Он позвал кошаков, привлекая их внимание котлетой, но обожравшиеся бездельники остались глухи к его «кис-кис-кис».

— Я видел Аньку Стрельцову, — сообщил я.

— Здорово, молодец, — принюхиваясь к гречке, откликнулся Майцев. — И что?

— Хорошенькая она стала. Тоже в институте работает. Системами управления занимается.

— Да ну, скажешь тоже — системами управления занимается! Что она там может делать? Баба, да еще и молодая. Комсомолка. Плакаты со стендами рисует да чай подает. Ну, может быть, еще по общественной линии.

— Зато хорошенькая.

— Этого добра — как грязи под ногами на Родине, — подмигнул мне Захар. — И хорошеньких, и не очень, и даже откровенно страшненьких, только знай — выбирай. Юленька Сомова тоже была хорошенькая. Кстати, она здесь сейчас. Не хочешь свести знакомство поближе?

Я залпом выпил компот, а пирожок засунул в стакан.

— Пошли, Казанова. Знаток половых отношений, елки…

— А я что? Сам же просил напомнить при случае? Больно теплым стал твой голос, — он придурковато улыбался. — Вот я и… того.

Поход в кино, обещанный Нюрке, состоялся, но продолжения не имел — я сослался на чрезвычайную занятость и пообещал зайти «как-нибудь до отъезда», чего делать, разумеется, не собирался.

А потом был Новый год, куранты и Михаил Сергеевич Горбачев под елкой — без шампанского, деловой и энергичный.

Третьего января мы стали собираться в обратный путь: отпуск не может продолжаться вечно.

Мама похлюпала носом, хорошенько всплакнула и перекрестила меня на дорогу — теперь это стало модно даже в среде идейных коммунистов. Летом страна собиралась отметить тысячелетие крещения, и в свете новой политики партии приобщение к церковным таинствам перестало быть чем-то недопустимым.

Назад, наученные опытом путешествий в обычных вагонах, мы поехали на фирменном поезде № 9 «Байкал», следующим от Иркутска до Москвы.

Конечно, в нем было ехать гораздо комфортнее: двухместное купе СВ, чистота, любезные проводники, и даже белье, обычно волглое, в этот раз оказалось сухим. В общем, в город-герой Москву мы въехали в самом бодром расположении духа, готовые свернуть любые горы.

А у Изотова нас ждал сюрприз — спустя час после нашего появления на пороге нарисовались Воронов и Павлов. Конечно, это для них в большей мере был сюрприз, я-то сказал о нем Захару еще в поезде. И все равно их визит стал приятной «неожиданностью».

Геннадий Иванович сильно сдал за прошедшие годы — он придерживался рукой за Георгия Сергеевича, лицо стало худым, да и номенклатурный костюм висел теперь на нем, как на пугале огородном. Павлов, напротив, со дня нашей последней встречи стал выглядеть гораздо лучше — то ли лечился весь год, то ли тогда я застал его во время болезни.

Старики обняли нас поочередно, и Воронов, так и оставшийся самым «заводным», начал нам петь дифирамбы: и дело мы делаем великое, и трудно было ожидать такого от двух мальчишек, и теперь-то он видит, что молодому поколению все по плечу. Говорил долго, витиевато и напыщенно — наверное, долго готовился.

Павлов посмеивался и поощрительно хлопал меня по плечу. Захар сидел красный как рак — так его не хвалили еще никогда в жизни.

— Ладно, Геннадий Иваныч, прекращай молодежь развращать, а то еще возгордятся без всякой меры, потом устанешь в чувство приводить.

— Так, Георгий Сергеевич, за большое дело не грех и похвалить! Мы же с тобой такого не сделали. Завидую, можно сказать. Но! — Воронов погрозил в воздухе указательным пальцем. — По-белому!

Они все вместе рассмеялись.

— Аркадьич, сообрази что-нибудь на стол. И коньячку, — попросил Воронов. — Мне, сказать честно, эскулапы запретили спиртное, так хоть понюхаю.

— Так ведь где ж его взять? Коньячок-то? Боремся же с привилегиями, сухой закон опять же.

— Ну и черт с ним, чай тогда тащи.

Валентин Аркадьевич поманил за собой Захара, и на кухне они вдвоем загремели посудой.

— Николай Ефимович велел передавать привет, — напомнил мне Павлов о существовании партийного казначея Кручины. — Он в полном восторге и спрашивает, когда мы сможем повторить что-то подобное.

Я задумался, «вспоминая» будущее.

— Так же быстро — не скоро. Будут эпизоды, и с валютой, и с бумагами. Сейчас рынок деривативов начнет развиваться. Доткомы, опять же, только-только начинают поднимать головы. Все только в рост. Если у Николая Ефимовича есть возможность вложить средства в дело на пять-семь лет, то доход будет приличным.

Говорил ли я правду? Нет. Мне просто чертовски не хотелось иметь за спиной очередного надзирателя вроде незабвенного Золля-Лапина — теперь уже на постоянной основе. Всему свое время. Но и отказывать напрямую я не имел права.

Павлов с Вороновым переглянулись — видимо, старые волки почувствовали в моих словах какую-то фальшь, и Георгий Сергеевич сказал:

— Хорошо, я передам Кручине твои слова.

А Воронов добавил:

— Но приехали мы на самом деле не за этим. Прошло достаточно времени, чтобы спросить — когда можно будет приступить к реализации второй части нашего плана? К инвестициям в наше народное хозяйство?

На этот вопрос у меня была «домашняя заготовка»:

— В августе девяносто первого группа инициативных товарищей отстранит Горбачева от власти. Борис Пуго…

— Прибалт? — Воронов мне, кажется, не очень поверил. — Хотя он же вроде бы из госбезопасности?

— Понятия не имею, кто он сейчас, — ответил я. — Он станет министром внутренних дел. Дмитрий Язов…

— Этот может, — качнул подбородком Воронов. — Кремень-человек. Кто еще?

— Янаев, не помню ни имени, ни отчества…

— Генка? Массовик-затейник? Как же, помню. Молодежью все занимался. Ничего про него сказать не могу. Вроде бы совсем безобидный. Еще кто?

— Бакланов…

— Машиностроитель? Серьезный мужик. Еще?

— Еще ваш однофамилец, Георгий Сергеевич. Павлов Валентин… не помню отчества — финансист. Первоначально ставленник Горбачева и тех людей, что стояли за Михаилом Сергеевичем. Проведет очень непопулярную в народе денежную реформу, вызвав в массах буквально бешенство. Притом, что прекрасно знал на примере Бирмы, где такая же реформа была проведена в прошедшем — восемьдесят седьмом — году, что, кроме народных волнений, никакого эффекта она не даст. Думаю, эта реформа была ценой за назначение на пост премьер-министра. Потом-то он поймет, куда тащут страну «перестройщики», примкнет к заговорщикам. Ну и еще Крючков Владимир… отчества тоже не помню.

— КГБ?

— Да.

— Ну этот понятен. Креатура Андропова. Странно, что пошел против Горбачева, видимо окончательно всех говорун достанет. Все?

— Нет, там еще кто-то будет от аграриев, промышленников — не помню точно. Они для массовки и придания перевороту видимости законности и народности.

— Понятно, — заключил Павлов. — И тогда, ты считаешь, будет лучший момент для нашего выхода?

В комнату вошли Изотов с Захаром, принесли пахучий чай и уселись на свои места за круглым столом. Зазвенели ложечки по стаканам.

— Ну, другого времени пока не вижу, — ответил я. — Раньше — просто отберут деньги, позже — своруют.

— Наши — могут, — подтвердил мои ожидания Воронов. — И отобрать и своровать.

— Эх, надеялся поучаствовать, — вздохнул Павлов. — Видимо, не успею. Старость не даст.

— Да ты-то, Георгий, еще огурец хоть куда, не то что я, — Геннадий Иванович положил на стол свои руки — с искривленными артритом, дрожащими пальцами. — Видишь, какие клешни себе отрастил?

— Знатные, — похвалил его Павлов. — Но помнится мне, хотели мы с ребятками еще кое о чем поговорить.

И старики на нас навалились. Они говорили странной разноголосицей: начинал фразу один, подхватывал другой, а заканчивал ее третий. Они помогали друг другу, развивали мысль — кажется, давно отрепетировали свое выступление.

А начал Павлов:

— Когда вы пришли к нам некоторое время назад, сказать честно, мы восприняли вас как забавную диковину и решили рискнуть. Валентин придумал вам занятие. И нужно отдать вам должное, вы смогли нас удивить. Скажу больше — мы несколько раз собирались и решали, что с вами делать дальше? Потому что те возможности, что теперь открываются, просто так отпускать нельзя. Сейчас вы сосредоточены на увеличении капитала. Это хорошее и важное дело, но одним капиталом ничего не решить. Как бы разумно его ни разместить. Валентин наговорил вам много всего, и его план в общих чертах вполне рабочий… Был бы, если выпустить из внимания несколько моментов. Во-первых, не надейтесь, что вам разрешат свободно накачивать Россию деньгами. Обязательно будет противодействие тех, кто надеется на костях нашей Родины усилить свое влияние в мире. На мировой арене слишком много соперников, желающих играть первую скрипку. И так уж вышло, что пока наши соперники сильнее и могут диктовать общие правила. Это понятно?

Я кивнул:

— Я знаю немножко людей с Уолл-стрит. Если их собственный капитал станет угрозой их влиянию, они не моргнув глазом поменяют правила — проведут девальвацию, отменят доллар, устроят революцию или еще одну Великую Депрессию. Способов много, и народ там сидит изобретательный. Я потому и хотел разместить капиталы в долевом участии в их флагманах экономики, а не тупо на банковских счетах. Но это тоже будет только до тех пор, пока они не вычислят точки приложения наших усилий — потом эти предприятия начнут банкротить, придумывать законы, не позволяющие им развиваться. А то и нас просто прибьют. Ну и так далее.

— Хорошо, что это понятно. То есть к этому нужно быть готовым. Вам нужна какая-то структура, которая будет заниматься вашей безопасностью, добычей информации, противодействием их проискам на низовом уровне. С этим, пожалуй, и мы сможем вам немного помочь. Если не побрезгуете отставниками из Первого управления КГБ, я поговорю с Федей Мортиным. Пожалуй, еще стоит поговорить с людьми из Шестерки — они на промышленном шпионаже собаку съели, и из Девятки — вашу личную безопасность тоже нужно обеспечивать. Что, Валя? Управление «3»? «Защитники социалистического строя»? Нет, не нужны эти раздолбай — они всю страну прошляпили. Думаю, к лету смогу вам найти полдюжины очень толковых мужиков.

— Может быть, проще местными обойтись? — Мне не понравилась мысль о постоянном присутствии надсмотрщиков. — Вы не представляете, насколько лояльными делает американцев хорошая зарплата.

— Основной контингент из них и наберут, а вот руководить ими должны наши. Для моего спокойствия.

Я был совсем не согласен с его предположением, но решил пока промолчать.

— Теперь дальше. Пропаганда «ужасов коммунистического режима» там уже семьдесят лет поставлена на такую широкую ногу, что редкий инженер или ученый согласится ехать к нам даже за очень приличные деньги. И это значит, что нужно огромное внимание уделить развенчанию этого мифа. Иначе все останется на своих местах, только в случае открытия границ, как ты обещал, наши ученые уедут туда, потому что помимо оснастки научных заведений, зарплат и грантов, еще очень важен момент самой академической среды: открытия лучше делать там, где занимающихся определенной темой ученых больше. И здесь статистика работает против нас. И для того, чтобы инициировать процесс развенчания этих антикоммунистических заблуждений, Горбачев сейчас делает очень много, хоть и с другими целями. Вам следует ему помочь, нажав на болячку с другой стороны. Соображаете? Только имейте в виду — лгут они постоянно, всем и по любому поводу. Про английскую королеву слышали байку, что она «царствует, но не правит»?

— А разве нет? — Захар чуть не подавился чаем. — Тогда почему наши газеты и журналы поддерживают такую точку зрения? Не пишут правды?

— Потому что конституционная монархия для нас меньшее зло, чем абсолютная. Признавая успешной страну, в которой нет вообще никакой демократии, либо ее имитация, мы тем самым противоречим Карлу Марксу о развитии производственных отношений. На самом деле существует такое понятие, как «королевские прерогативы», согласно которым британский монарх может заключать международные договоры, посылать послов, созывать и распускать парламент, объявлять войну и подписывать мирные договоры, за ним последнее слово при принятии любого закона, назначение министров и тайных советников, судей, духовных лиц и многое, многое другое. Даже нашему генсеку такие полномочия не снились. Ограничения на эти прерогативы может наложить только совет министров, назначаемый королем, да еще новые налоги вводить по своему усмотрению монарх не может — требуется одобрение парламента. И если король или королева не пользуются этими правами — то только потому, что давно эта старая монархия пережила детскую болезнь самолюбования. Проще назначить премьер-министра, которому делегируется часть полномочий, и если он не оправдает доверия — выпнуть его вон, оставшись самому во всем белом. И поддерживать в мире миф о «конституционной монархии». Но если возникнет необходимость — права английского монарха будут реализованы в полном объеме! При этом практически все осколки Британской империи имеют своим верховным правителем именно английского монарха, который назначает главу исполнительной власти на месте. Канада, Новая Зеландия, Австралия, Папуа — Новая Гвинея, Ямайка и еще много чего — личные владения английского монарха! Это тоже только имитация независимости. Да и с Североамериканскими Штатами не все так просто. Но это вы уж сами покопайтесь, если интересно. Поэтому нам так трудно влезть во все эти Родезии и Ботсваны. И вся эта отлаженная машина лжи и присвоения чужого богатства будет противостоять вам.

— Мы собирались приобрести несколько влиятельных газет, журналов и телеканалов…

— Молодцы, — похвалил нас Павлов. — Лет за десять вы сможете изменить основной тамошней массе сознание, если будете настойчивы и убедительны. Дальше. Ресурсная база. Насколько я понял, и Гена меня поддержит, большое развитие в будущем получит китайская добывающая промышленность?

— Да. Вся мировая электроника будет завязана на Китай. А это такой объем — голова кружится. Компании, занимающиеся электроникой, превзойдут по капитализации не только нынешних гигантов от нефти, газа, машиностроения, но и банки, страховые компании и прочий традиционный бизнес. А материалы для элементной базы их продукции — почти на девяносто процентов будут китайскими. Практически монополия. Причем все добываемое ими сырье будет расходиться быстрее, чем добываться. Спрос ажиотажный.

— Значит, уже сейчас вам нужно влезть в это дело, чтобы обеспечить себе какую-то часть их добычи. Или найти альтернативу. Есть такая?

— Что-то про Вьетнам говорили и, по-моему, Пакистан. Да еще японцы где-то на дне Тихого океана найдут что-то подобное. Но это все либо крохи, либо труднодостижимо.

— Вывод? Вы должны оказаться в Китае. Это очень хорошее место для торговли за политические уступки. Или на Гваделупе. Или где там еще нужно? Словом, не оставляйте без внимания те узловые точки, надавив на которые только слегка, можно достичь многого. Пожалуй, это в основном все. И приготовьтесь к такой отчаянной драке, какой мир еще не видел.

— Когда имеете дела с тамошней публикой, не полагайтесь на слова, обещания и даже документы, — добавил Воронов. — Я этих деятелей хорошо изучил. Обязательно нужно держать в руках реальный рычаг воздействия на ситуацию. К примеру, если вы строите с кем-то из них завод, то по крайней мере земля под ним должна полностью принадлежать вам. Иначе — выпрут из участников. Размоют долю в акциях, устроят уголовное преследование, обвинят в скотоложестве, хрен отмоешься. Осторожнее с этим.

— И вот еще что, — хлебнув остывшего чая, сказал Павлов, — чтобы иметь реальное представление о том мире, которому вам придется противостоять, я считаю совершенно необходимым для вас встретиться с некоторыми людьми. Почти все в Европе, так что много времени это не займет.

Он открыл кожаную папку, что принес с собой, и извлек из нее лист писчей бумаги, на котором было отпечатано несколько строчек: имена, фамилии, адреса. Немцы и французы. Шесть человек.

Глава 4

Первое знакомое лицо, встретившееся нам по возвращении в Луисвилл, было до невозможности похоже на самодовольную физиономию Фрэнка Бригли из «Консультаций Джона Бригли». Да, собственно, это он и был. Только теперь, прохаживаясь перед закрытыми дверями нашего офиса, он выглядел воплощенным нетерпением.

— Сардж! — воскликнул Фрэнк, едва меня увидев. Он вынул изо рта жвачку и бросил ее в урну. — Ну наконец-то! Я не дождался одиннадцатого. Хорошо, хоть визитка ваша у меня осталась. Я вчера позвонил, и мне ответила одна из ваших девчонок — Мария, кажется, что ждут вас сегодня. И что хоть и суббота, но вы появитесь. Вот я и приехал сам.

— Знакомьтесь, Фрэнк, — я представил ему Захара: — Это мой компаньон и друг, мистер Закария Майнце, можно просто — Зак. Если я не могу что-то решить, вы всегда можете справиться у него. А это, Зак, наш проводник в запутанном мире округа Колумбия — мистер Фрэнк Бригли, глава семейного консультационного предприятия. Он обещал устроить нам встречу с важными птицами, гнездящимися на берегу Потомака.

Парни пожали друг другу руки, и Фрэнк серьезно продолжил:

— Вот собственно ради этого я и приехал. Дело в том, что поначалу я хотел заняться вашим поручением лично, но обзвонив кое-кого, наведя справки, понял, что гораздо продуктивнее окажется обращение к моему старому приятелю Уилкоксу. Это очень влиятельный лоббист, иногда ведет в Колумбийском университете факультативный курс Government Relations, ради этого даже ездит на несколько недель ежегодно в Нью-Йорк. Говорил, еще где-то планируют такой курс открыть. Тоже заведение из Лиги Плюща, ну, знаете, все эти Йелли, Гарварды, Принстоны — тамошний народ тоже не прочь научить своих питомцев правильному обращению с нашими чиновниками, но пока такой курс только в Нью-Йорке. С регистрацией^[106]. Он и живет в Кэпитол Хайтс, а это почти что Вашингтон, у него офис неподалеку от Белого дома, буквально в трех кварталах — на Кей-стрит. Я готов даже поступиться большей частью обещанного вознаграждения, но поймите меня правильно, с Бенджи мы сделаем все быстро и надежно, а в одиночку мне с вашей «Тексако» не справиться. Поэтому, поговорив с Уилкоксом, я пришел к выводу, что вам с ним нужно встретиться. В общем, он нас ждет одиннадцатого числа.

— Значит, Фрэнк, поступим вот как: нашими делами занимаетесь вы и только вы. Если нужны помощники — набирайте, если нужно встретиться с ними — всегда с радостью. Но дело ведете вы. Вы получаете деньги, вы составляете отчеты, вы несете личную ответственность за этот участок работы. Как и с кем вы будете делиться обещанными вам гонорарами — меня не трогает совершенно. Хоть сразу в сейф к мистеру Бушу складывайте — это ваши дела и ваши проблемы. Мне есть чем заняться и помимо беготни по кабинетам и дележа этих денег. Мне нужен результат, а не наблюдение за процессом. Наблюдать будете вы. Если вас такое положение вещей устраивает, мы готовы продолжать разговор. Если нет, мы поищем других людей, готовых принять на себя ответственность.

— Да! — ни секунды не раздумывая согласился Бригли. — Я закажу билеты на завтрашний десятичасовой самолет. Не опаздывайте на регистрацию!

Восьмое января начавшегося года принесло нам еще около семи миллиардов — даже не понадобилось личное вмешательство. Линда выросла в приличного распорядителя, и все наши пожелания были выполнены с необыкновенной тщательностью. Такое рвение не осталось незамеченным, и пятерка наших помощниц в качестве запоздалого подарка на Рождество получили на свои счета по полмиллиона. Теперь в их лояльности можно было не сомневаться абсолютно. Только Линда заработала чуть больше. И мы уже подумывали о том, чтобы дать девочке какое-нибудь самостоятельное направление. Получив подробные инструкции, она могла справиться с любым делом, что уже неоднократно доказывала. А вместо нее у нас бы осталась Марта.

Раздумья эти были отложены до возвращения из Вашингтона.

Полтора часа на самолете от Луисвилла до Вашингтонского Национального аэропорта — въездным воротам Вашингтона, округ Колумбия, прошли под болтовню Фрэнка о «Великой снежной буре» 11–12 февраля 1899 года. Он непрерывно восторгался этой Blizzard, что засыпала снегом все Восточное побережье от Флориды до Мэна, установив на долгие годы рекорды низких температур и обилия осадков.

В руках Фрэнк держал какой-то журнальчик, в котором была статья с леденящими душу подробностями того катаклизма. Леденящими — в буквальном смысле.

— Ты представляешь, Сардж, — Фрэнк тыкал пальцем в какую-то строчку, — высота снежного покрова в Нью-Джерси составила тридцать четыре дюйма^[107]! Это вот так, — другой рукой он возюкал по груди где-то в районе нижней границы кармана на рубашке, — представляешь? Если бы кто-то сел на землю, он вполне мог оказаться под слоем снега! Невероятно!

— Да-да, — поддакнул я, вспоминая российские сугробы, — совершенно невероятно! Если такое еще раз повторится, Америка замерзнет навечно!

— А вот еще, — он сунул мне под нос старинную фотографию, на которой несколько человек кидались снежками, стоя на какой-то мраморной лестнице. — Флорида! Снег во Флориде! Вот не зря я всегда жду зиму как конец света! А вдруг такой ужас снова обрушится на Америку? Льдины на Миссисипи! Господи, помилуй Америку! В Вашингтоне тогда отметили минус 15 по Фаренгейту! В Санди Хук, Кентукки вообще минус 33^[108]! Как они выжили?

Фрэнк сидел между мной и Майцевым, и вертелся в обе стороны, стараясь показать таблицы и картинки сразу обоим.

— Они были настоящими американцами, которым все нипочем, если есть чем заняться. О таких героях писал Джек Лондон. Не то что мы, изнеженные белоручки, — сказал Захар, но глаза его говорили совсем другое: «Как же достал ты меня, мистер Бригли! Хочется впечатлений — съезди в Свердловск в феврале любого года и тогда сможешь утверждать, что лично видел Великую снежную бурю! А еще можно ехать туда же в январе, декабре, марте и ноябре — разницы с февралем не почувствуешь! Не раз в столетие такая беда, каждый год по пять-шесть месяцев!»

— Да, Зак, ты чертовски прав! Мне рассказывал мой дед, он был тогда совсем маленьким мальчишкой, — принимал слова Захара за искренность Фрэнк, — а жил он тогда с родителями в Питсбурге. Так вот, говорил мне дед, что его старший брат в тот день не пошел в школу, потому что дверь в доме завалило снегом до половины! А я еще не верил. А вот еще чего пишут! Замерз порт Нового Орлеана! — никак не унимался Бригли, вычитывая все новые подробности феномена столетней давности. Представляете, что было бы с нашей торговлей, если бы вдруг в одночасье замерзли бы все порты страны? Все эти танкеры, сухогрузы, контейнеровозы вдруг — раз! И замерли, скованные льдом!

Мне уже хотелось заорать: «Нет, елки зеленые, ничего подобного мы представить не можем! Мы же двадцать лет в тропиках жили, снега не видали нигде, кроме как на картинках о Швейцарии, и лед — только в стакане с виски!»

Но я улыбался и качал головой:

— Не просто замерли, Фрэнк. Лед — штука обманчивая. Мне тоже дед рассказывал, как китобоил где-то у Алеутских островов. Так вот, лед при замерзании расширяется и сдавливает со всех сторон корпус корабля. Как яйцо в кулаке. А помнишь, что бывает, если хорошенько сжать яйцо? Куриное, разумеется.

— Лопнет? — недоверчиво покосился на свой кулак Бригли.

— Точно! — Захар хлопнул ладонью по подлокотнику. — И брызги во все стороны!

Бригли отшатнулся:

— Избавь нас, Господи, от такой доли! Тьфу на вас, вруны. Вы так специально говорите, чтобы напугать меня. Да, Сардж?

Я не стал спорить. Вруны так вруны, делов-то…

Он еще несколько раз порывался сообщить нам какую-нибудь «страшную» подробность, но видя наше равнодушие, постепенно утих. А перед самой посадкой уже даже немного похрапывал.

В холле аэропорта — длинном двухэтажном строении со множеством круглых световых окон в крыше, похожей на вытянутое осиное гнездо, с окрашенными в желтое ажурными несущими фермами — нас встретил какой-то знакомец Фрэнка, назвавшийся Майком. Был он черен как ночь и слегка проглатывал окончания слов, как бывает с людьми, которые вечно куда-то торопятся. А может быть, это был какой-нибудь местный говор, на которые так богаты Штаты.

Майк проводил нас к машине — это был серебристый «Линкольн Таун Кар», уселся за руль и повез нас на обещанную Фрэнком встречу.

Справа катил свои воды серо-зеленый Потомак — шириной меньше километра, он не производил впечатления чего-то большого. Мы недолго прокатились вдоль него, потом свернули на Мемориальный мост через реку, и в переднем стекле показалась стрела Монумента Вашингтона — длинный белый гвоздь, воткнутый в синее небо. Справа от нас — метрах в ста — по мосту несся белый поезд, дальше виднелся еще один мост.

— Пентагон, — показал пальцем за спину Майк, заметив, как живо мы оглядываем окрестности. — Недалеко отсюда. А впереди мемориал Джефферсона. Скоро увидите.

И еще через минуту объявил:

— Въезжаем в округ Колумбия.

Столица США меньше всего похожа на любой из крупных городов этой страны. Здесь нет деловых центров высотой в пятьдесят этажей, нет огромных площадей той самой «Одноэтажной Америки». Как пояснил нам Майк, большинство людей, работающих в городе, живут в его окрестностях. В выходные город пустеет, если не считать толп бродящих по центру туристов, зато в будни его население удваивается.

Мы проехали по 14-стрит мимо огромной псевдоегипетской стелы монумента Вашингтона, мимо Национального музея американской истории, мимо украшенного строгой колоннадой здания Министерства торговли, справа мелькнули Мэрия и Совет округа Колумбия, расположившиеся в одном доме. Майк иногда кивал на здания и называл их.

На тротуарах было много чернокожих американцев.

— Наша негритянская столица, — сообщил Фрэнк. — Здесь негров едва ли не больше, чем в Африке, не так ли, мой чернокожий друг? — он толкнул Майка в бок локтем.

— Раньше еще больше было, — буркнул водитель. — Сейчас хоть немножко посветлела улица. А лет десять назад только черномазые здесь ходили. Из белых — только президент да люди из Капитолия с помощниками.

Вдоль Четырнадцатой улицы стояли невысокие — пять, шесть, иногда восемь этажей — дома, очень похожие на те, что в изобилии были понастроены в Москве. «Сталинские» мотивы — монументализм, приземистая величественность — были очень знакомы и пробуждали ностальгическую тоску. А улицы, прямые и широкие, очень напоминали многокилометровые ленинградские проспекты, только без панельных девятиэтажек. Впечатление от Вашингтона было странным — ничего подобного я увидеть не ожидал. Был он одновременно и маленький, и огромный. Весь целиком — маленький, в каждом отдельно взятом месте — огромный.

— Даунтаун, — сообщил Майк и на светофоре повернул направо. — Кей-стрит. Нам сюда.

— На этой замечательной улочке расположились все лобби Америки, — сообщил нам Бредли. — Если вам нужно протолкнуть закон, притормозить расследование, отменить поправку, вам сюда. Не в Капитолий, не в Белый дом — там вас и слушать не станут, а только на Кей-стрит. Здесь вам назовут действующие прейскуранты, опишут подробные процедуры принесения благодарности политику — хоть конгрессмену, хоть сенатору — от пожертвований в его избирательный фонд до выплаты гонорара за ненаписанную книгу, знай только считай доллары. Здесь можно встретить глав различных комитетов и советников самого президента. Когда они хотят кушать, они приходят сюда сами. И у меня здесь обретается старинный дружок. Сосед по университетской скамье, можно сказать, Бенджамин Уилкокс. Вот уж поистине чертов дар у него — сводить знакомство со всеми этими важными господами из Палаты представителей или Сената. Наверное, от папаши достался, тот тоже был не промах. Если его условия вас устроят, считайте, что в Конгрессе можете открывать любую дверь ногой!

Фрэнк цинично рассмеялся, а Майк поддержал его.

Мы остановились, миновав красивое трехэтажное здание из красного кирпича — Школу Франклина, как назвал его Майк, почти на перекрестке Кей-стрит с Двенадцатой улицей.

— Ну вот, господа, мы и приехали. Бенджи должен бы нас ждать, — выходя из машины, сказал Фрэнк. — За мной, Зак, Сардж, покажем этим столичным снобам, что умеют делать люди из Кентукки!

Вслед за ним мы вошли в высокие двери офисного здания. Будь на нем медная табличка с надписью «Госплан СССР» — я бы даже не удивился, до того оно было похоже на какое-нибудь московское, стоящее на улице Горького. Видимо, во всем мире власть любит одинаковые строения: помпезные и при этом невысокие — чтобы были пути отхода, если что-то пойдет не так.

Майк остался снаружи.

Бенджамин Уилкокс легко мог бы стать звездой американского футбола. В нем было шесть футов и пять дюймов роста, и весить он должен был, обладая такой бычьей шеей, фунтов под двести восемьдесят. Человек-гора с обворожительной улыбкой снежно-белых зубов.

На расстегнутом воротнике дорогой сорочки болтался какой-то детский галстук-бабочка с мелкой красной искрой. Подобные аксессуары я в последний раз заметил на утреннике в своем детском саду. Но американцы такое надевали на себя часто. Подтяжки в красно-синюю клетку с маленькими человечками и собаками придавали ему вид… я бы сказал — глупый, но такому большому человеку нельзя говорить такие откровенные вещи. Пусть будет — эксцентричный.

Еще он был лыс как айсберг и так же ярко, как ледяная глыба, отбрасывал всюду отблески с лоснящегося черепа.

— Фрэнк, дружище! — заорал он, едва увидев нас на пороге своего кабинета. — Как я рад снова тебя увидеть! Вместе с тобой всегда в мою жизнь входит… аромат глубинки! Запах прерий и дешевого виски!

Он облапил Бригли и захохотал, колотя своим монструозным кулаком несчастного Бригли в спину. Я ужаснулся: в его лапе легко можно было бы спрятать небольшую собаку. С каждым ударом раздавался слышимый гул, и Фрэнк, как-то поймав паузу, с трудом выдавил из себя:

— В Кентукки нет прерий!

— Да и дьявол с ними, с прериями! Кого ты мне привез?

— Бенджи, помнишь, я тебе перед Рождеством звонил? Про парней, которым нужно помочь? Вот, знакомься, это Сардж Саура, — и моя рука утонула в медвежьей лапище здоровяка, — а это Закария Майнце, — и теперь сморщился Захар. — А это, парни, мой старый приятель Бен Уилкокс. Большой знаток вашингтонской жизни и простых способов повернуть к себе лицом американскую политику. А не тем местом, каким она обычно смотрит на рядового обывателя.

— Ну, будь вы обывателями, вам вряд ли нужно было здесь появляться, — ухмыльнулся Уилкокс. — Виски, ром?

— Нет, Бен, спасибо, — отказался я. — Мы только что с самолета и не хотелось бы становиться уставшими в середине дня. А с алкоголя я всегда совею. Может, сразу к делу?

— Нет, Сардж, — теперь отказался Уилкокс. — Политика спешки не любит. Я должен понимать вас, ваши цели — в общем, пока мы не сможем друг другу доверять, больших дел не будет. Мне неприятности ни к чему.

— Тогда ром, — быстро нашелся Захар.

— Вот это верный подход, — одобрительно потер руки Бен. — В Американской лиге лоббистов народ сплошь прагматичный и простой. И я такой же. Думаю, мы сработаемся.

Часа полтора мы разговаривали ни о чем — о представительстве Республиканской партии в Сенате — Уилкокс оказался республиканцем, о новых инициативах «ослов»^[109], о последних заявлениях парней из Федрезерва по поводу развернувшейся истерии на тему s&l-кризиса. Они успокаивали общественность и обещали тотальный контроль над ссудо-сберегательными кассами, но им мало кто верил: кассовый разрыв уже достиг в этих учреждениях пятидесяти миллиардов долларов. Да и то верно — вкладывать все активы в выдачу «длинных» денег, проживая только на вклады клиентов, не удастся никому. Малейшее шевеление власти на тему стимулирования экономики и любое s&l-учреждение станет испытывать трудности. Наивны те, кто думает, что банки живут на разнице процентных ставок по вложению и кредитованию. На эти крохи не способен выжить ни один банк, да и задумывались эти учреждения вовсе не с целью собрать несчастные 2–3 % прибыли в год.

Потом Уилкокс попросил нас показать ему документы нашего фонда и долго качал головой: ему не нравилось зарубежное происхождение капиталов. И если итальянские банки еще на что-то годились, то деньги из такой дыры, как Вануату, вызывали массу вопросов.

— Нужно что-то иметь здесь. Я понимаю ваше стремление минимизировать налоговые отчисления, но поймите и моих клиентов: одно дело проталкивать нужные Америке и американцам инициативы и решения, и совсем другое — быть на содержании у коммунистов! Пусть даже у таких безобидных, как Уолтер Лини. Нужно что-то иметь здесь, — повторил Уилкокс. — Думаю, учреждение двух-трех фондов где-нибудь в Далласе и Сиэтле сможет помочь проблеме.

— Хорошо, это не проблема. К тому же на днях в нашу компанию должны влиться два банка. В Кливленде. Маккой обещал уладить это дело до весны.

— Ронни Маккой? — переспросил Бен. — Из Investor's Daily?

— Да. Вы его знаете?

— Кто же не знает старину Ронни? Значит, он теперь работает на вас? А я-то думаю — куда подевались его статейки? Что ж, парни, вы сделали очень неплохой выбор. Этот человек знает что к чему. И если он согласился работать на вас, то и у меня вопросов нет. А если вы еще убедите его при случае дать мне автограф… Фрэнк, что же ты молчал про Ронни?

Бригли пожал плечами:

— Сам только что услышал. Удивлен не меньше твоего.

— Что ж, это не то чтобы полностью меняет дело, но многое упрощает, — заявил Бен. — Коли дела обстоят именно так, то можно поговорить и о бизнесе. Итак, Фрэнк что-то говорил о «Тексако»? Я все верно расслышал?

— Верно, — кивнул я и отставил в сторону свой ром. — Нам нужна «Тексако».

Бен положил свои лапы на стол, и они заняли все свободное пространство на нем.

— Парни, эту конфету готовит для себя дядя Дэвид. Боюсь, отобрать ее у старого бульдога будет сложно. Как вы это себе видите?

— Антимонопольное расследование, реструктуризация выплат по долгам перед Pennzoil, внесение двух-трех миллиардов в ближайшие два месяца с параллельной апелляцией и встречными исками, заинтересованность профильного комитета в Палате представителей. Тихий сброс бумаг дядюшки Дэвида на биржах всего мира. И покупка приличных пакетов самой «Тексако» разными институциональными инвесторами. Этим занимается Том Снайл. Думаю, Гринпис тоже будет кстати — нужно припомнить все эти нефтяные катастрофы вроде разлившихся танкеров, провалившихся под землю озер^[110], хотя про озера, наверное, не нужно — там сама «Тексако» испачкалась. Лучше пусть пишут про «Амоко Кадис»^[111], «Амоко» — это ведь индианский филиал «Стандард Ойл»? Газетчики будут очень уместны, и мы не станем на них скупиться. Пусть роют, ищут ошибки, антиобщественные заговоры. Нам нужна вся эта грязная пена, что может плавать вокруг Chevron и ее сестер. Общественность должна быть настроена против участия Chevron и вообще кого-то из Хадсон Пайнс в деле Тексако Гетти. Пара десятков возбужденных дел о недоплате налогов и сговоре с коррумпированными диктаторскими режимами в Ираке или Индонезии — будут весьма полезны. В общем, не мне вас учить.

Уилкокс откинулся на спинку кресла:

— Что ж, я, признаться, не ожидал, Сардж, не ожидал. Вы не производите внешне впечатление матерой акулы. Вы представляете, сколько это может стоить? И что при всех тратах успех отнюдь не гарантирован? И сразу у меня появился второй вопрос: если представляете, то кто стоит за вами? И третий: если раньше вы занимались биржевыми спекуляциями, как намекнул мне Фрэнк, и у вас это неплохо получалось, то за каким чертом вы лезете в реальный сектор?

— Я хорошо представляю, Бен, размер предстоящих трат. Бюджет кампании по отъему «Тексако» на этот год предполагает расход до пяти миллиардов. Половину из которых мы выплатим ее растущими бумагами или, вернее, опционами на эти бумаги. Бюджет следующего года будет зависеть от наших с вами успехов в этом году. И мой наниматель хотел бы пока остаться неизвестным — так война обойдется ему дешевле. Что же касается вашего третьего вопроса… воздухом хорошо торговать, когда есть материальная база, которая не позволит уничтожить торговца. А когда ее нет — он просто тень, дым, туман — дунь, и его не станет.

— Впрочем, думаю, ваш наниматель — кто-то из европейцев: «Би-Пи», «Шелл»? — Заметив удивление в моих глазах, он погрозил пальцем: — А вы думали, я не догадаюсь?

Захар тяжело вздохнул.

Мы еще долго беседовали о всяких частностях и только к концу дня заручились поддержкой Бенджамина Уилкокса:

— Что ж, — сказал он, — даже если у меня ничего не выйдет, обо мне, по крайней мере, будут говорить как о человеке, «который хотел сломать старика Рокфеллера»! А это дорогого стоит. Я с вами, господа!

Мы не стали задерживаться в Вашингтоне, потому что начатых дел, требующих нашегоучастия, было несчетно.

И первый же день нашего возвращения в офис это доказал: мы несколько раз поговорили с Томом Снайлом и отдельно два раза с его помощником Сэмом Фишером — утром он был в Сан-Диего, а вечером дозвонился из Далласа; отметился длинным отчетом, присланным по факсу, Рональд Маккой; европейские контрагенты Захара расспрашивали о каких-то договорах — Майцев разобрался с ними сам. Эндрю Бойд сообщил, что вышел на объем продаж в один миллион долларов в месяц и в дополнение к своим роботам впервые предложил покупателям программу-клиент, которая сама могла проводить операции на Чикагской бирже — флагмане по устройству автоматизированных торгов, разрабатывающей эту тему еще с 1982 года. От объединения этих двух программ его клиенты были в полном восторге, и Эндрю всерьез рассматривал возможность увеличения работников его фирмы «Программы Бойда и Компании» до сотни человек. «Компания» — это мы с Захаром, чему я немало удивился. Майцев без лишнего шума устроил нам владение контрольным пакетом акций фирмы Бойда — на карманные расходы. И Бойд этому обстоятельству (если верить Захару) был чрезвычайно рад, потому что отлично понимал, кому на самом деле обязан своим успехом, и надеялся получить еще больше.

После обеда Линда сообщила нам, что Эми собралась замуж и испрашивала наше на то согласие, но сама обратиться постеснялась.

— Я ей разве папочка? — спросил у Линды Захар. — Хочет — пусть идет хоть замуж, хоть в конкубинат, это ее личное дело…

— Зак, ну как ты не понимаешь! — сказала Линда. — Девчонки на вас молиться готовы, а ты вот так! Все, на что она могла рассчитывать в этой жизни без приличного образования — удачно выйти замуж и всю жизнь плестись за своим мужем. А теперь она очень завидная невеста с хорошей зарплатой, приличным счетом в банке. И этим она обязана не папаше — алкоголику и игроку с ипподрома, а вам! Как ей не спросить вашего мнения о предполагаемом замужестве?

— Понятно, — отмахнулся Майцев. — Что мы должны сделать? Открытку написать или кольца купить?

— Просто пообещайте прийти на свадьбу, ну и подарок какой-нибудь.

— Хорошо, — пообещал я. — Напомни нам за пару дней до события. Знаешь же — памяти нет ни черта. Мы приготовим подарок.

Довольная, Линда упорхнула за дверь.

— Кстати, о Бойде, — вспомнил я. — Пришло время заняться мобильной телефонией. Скоро ожидается бум на этом рынке, и нам нужно бы застолбить свое присутствие.

— А при чем здесь Бойд? — спросил Захар.

— При том, что в нашем с тобой окружении это едва ли не единственный специалист по технике. Просто напомнил. Нужно всерьез заняться этим делом. Но я не знаю, как нам пополам порваться. Мы просто загнемся под ворохом обязательных дел, не успев сделать ничего.

— Не ной. Скоро отец приедет, разгрузит немного. Так что там с мобильной связью? Почему ты думаешь, что она кому-то интересна? Разве не достаточно обычных телефонов? Да и цены — три тысячи за аппарат и по доллару за минуту разговора — сильно кусачие. Откуда возьмется много клиентов?

— Понимаешь, Зак, очень скоро все изменится. Цены упадут в сотню раз и у каждого человека в цивилизованном мире будет по мобильному телефону, а то и по три. Эти аппараты заменят портативные компьютеры, часы, будильники, записные книжки — все будет в одном телефоне размером с сигаретную пачку.

И где-то на час я погрузился в пучину «воспоминаний» о будущем цифровой телефонии, станциях сотовой связи, возможностях операторов и разведывательных служб, и прочих прелестях компьютеризации коммуникаций.

— Звучит как фантастика, — сказал мне Захар и открыл рекламную газету, лежавшую на столе.

Отыскав в ней что-то, позвал по интеркому Марту.

Когда та вошла, он сказал:

— Съезди, солнышко, вот по этому адресу и купи нам с Сарджем по мобильному телефону. А вам по пейджеру. Будем осваивать перспективные направления. И вот еще что, по дороге заскочи, купи какой-нибудь подарок для Эми. На свой вкус. А мы потом подарим.

Дисциплинированная внучка немецких эмигрантов кивнула и едва не щелкнув каблуками повернулась через левое плечо.

Вернулась она только к вечеру, и мы стали обладателями двух кирпичеобразных аппаратов от «Мотороллы» с контрактами AT&T. Они умели звонить, пожирая при этом средства со скоростью хорошего пожара, и больше ничем похвастаться не могли. Но для начала и это было совсем неплохо.

До самого вечера мы забавлялись звонками друг другу: из соседнего помещения и из туалета, из-под стола и из подвала, Захар не поленился, съездил в Сейнт-Мэттьюз — однако и там связь была! Тогда уже я поехал в Кларксвилл, и все равно мы слышали друг друга! Только когда я оказался в Селлерсберге, а Захар — в Мидлтайне, мы не смогли прозвониться: связь пропала. Не помогли влезания на крышу машины и въезды на ближайшие холмы.

Наверное, мы бы баловались и дольше, но январь даже в Кентукки для уличных забав время не самое подходящее.

Но демонстрация возможностей мобильной связи убедила Захара, да и самого меня, что вложение средств в эту отрасль должно принести колоссальный успех.

— Нужен кто-то понимающий в этой канители, — подытожил наши развлечения Майцев. — Сами мы, боюсь, таких дров наломаем! И хорошо бы уже разработку такой технологии переложить на какой-нибудь НИИ связи.

Я рассмеялся.

— Ничего смешного не вижу, — надулся Захар.

— Солженицына знаешь?

— «Вермонтского затворника»? Этого пасквилянта?

— Да никакой он не пасквилянт. Писал о том, что видел вокруг и о чем другие молчали. А он не молчал. Он хорошего ничего в советской власти не усматривал, но это не вина его, а беда. Да и трудно его винить в том, что не видел хорошего — ты знаешь, как наши могут постараться, чтобы выбить из человека оптимизм. Папаня твой про всяких Снежневских, помнишь, рассказывал? И это еще по-божески. Но все неважно. В солженицынском «В круге первом» как раз и описан такой НИИ связи — «Марфинская шарашка». Вот я и вспомнил. Прочитал пару глав как-то случайно.

— Понятно. Игра слов. К делу не относится. Если сейчас эту шарашку нагрузить таким заказом — пусть и не выдадут приличного результата, но хоть заняты будут чем-то полезным, а не разработкой очередного электромагнитного кибернетического дешифратора кодированных телеграфных сообщений. И к тому времени, когда понадобятся — у нас будут какие-никакие, а специалисты!

Идея была неплоха, да и пора бы уже с чего-то малого начинать, чтобы потом не обжечься на большом. А связь — это здорово. Если вместо Nokia на рынке появится какой-нибудь Nil's из Москвы — я буду только рад. Да вот, кстати, и на Nokia пора бы обратить внимание — она сейчас как раз в очередном кризисе, собирается разделяться и преобразовываться — наверное, стоит прикупить и саму Nokia и ее «резиновый» кусок. Подбросить деньжат, указать новые пути развития. Телевизоры, так и быть, пусть себе оставляют. А нам телевизоры и «Рубин» с «Изумрудом» сделают отличные. Да, и пусть русские ездят в Эспоо на стажировку. И нам здесь спокойнее будет, и им проще общаться. От Ленинграда вообще четыре часа на машине. А там рядом еще и Ericsson — наверное, самый мощный производитель мобильных сетей, со временем подмявший под себя большую их часть. У них годовой оборот сотнями миллиардов исчисляться будет — очень лакомый кус: крупнейший в будущем производитель телекоммуникационного оборудования и крупнейший производитель телефонов.

Я рассказал свою мысль Захару, и тот пришел от нее в полнейший восторг. Он принялся убеждать меня, что тянуть и дальше с финнами и шведами не стоит и нужно уже сейчас браться за разработку Скандинавского участка.

И я был с ним в этом согласен. Оставалось только найти человека в Союзе, который взялся бы устанавливать научные контакты с выбранными компаниями. Эту задачу я повесил на Захара — назвался груздем, пищи, но тащи. В Европе ему теперь предстоит бывать очень часто.

— Заодно заедешь к тем товарищам, из вороновского списка. Помнишь?

— Заеду, — пообещал Майцев и опять набрал мой номер на телефоне.

Мой аппарат звякнул пару раз и, тихонько пискнув, умолк — кончился заряд батареи.

Глава 5

Мой компаньон снова улетел в Европу на своем любимом «Конкорде», а я остался решать текущие дела.

Мне все больше не нравилась скорость, с которой текло время, и я все чаще ощущал, что если все продолжится так же и дальше, нам не успеть ни к девяносто первому, ни к девяносто пятому. Нам требовалось создать эффективный механизм циркуляции денег между двумя экономиками. С доходной частью еще более-менее было понятно — деньги текли полноводной рекой отовсюду: от наших банков, фондов, от тех трех сотен фирм и фирмочек, что весь прошлый год учреждал и перекупал Захар по всему миру. Они работали на всех биржах, чей дневной оборот превышал миллиард долларов, и с настойчивостью пылесоса собирали излишки капиталов. Американской их частью занимался теперь Снайл, и здесь успехи были более всего заметны. Впрочем, это было совсем не удивительно — возможности фондового рынка в США и в любой другой стране мира отличались кардинально. Только в Токио, где непрерывный рост капитализации эмитентов продолжится еще три года, выведя ее по этому показателю едва ли не на первое место в мире, Торонто и Лондон оперировали сравнимыми объемами. Причем японцы, несмотря на лидерство в области электроники — и бытовой и промышленной, очень не спешили компьютеризировать свою биржу, и к электронным торгам на ней придут только в 1999 году — одной из последних. В будущем к этим площадкам присоединятся Гонконг, Шанхай и Мумбай, а все остальное так и останется региональной мелочью, чей годовой оборот едва превышал объемы торгов в Нью-Йорке за пару недель. Впрочем, все, как обычно — относительно. Американские компании, которые в большинстве и торговались на местных площадках, имели огромную капитализацию при очень невысоких в сравнении с японцами или европейцами прибылях и товарообороте. Легко могло оказаться, что компания с годовым оборотом в двадцать миллиардов долларов имеет капитализацию в сто миллиардов долларов, в то время как в Европе все было наоборот — компания стоимостью в десять миллиардов легко могла выпустить продукции на сто. Поэтому основная прибыль европейцев и японцев — от прямой деятельности: сколько SONY выпустит Walkman'ов, такую прибыль и получит, сколько Siemens сделает электродвигателей и сможет пристроить — на такую сумму перед акционерами и отчитается. В то же время в США прибыль компании в большей степени определялась ее успехами на фондовом рынке. Этим мы и пользовались — оторванностью биржевых спекуляций от промышленных реалий.

А вот что делать с расходами — ясности так и не возникло. Я очень надеялся на приезд Майцева-старшего, и ему уже было отправлено приглашение от местного университета, в рядах спонсоров которого с недавнего времени значилась и «Первая торговая компания Смита», но вместе с тем прекрасно понимал, что организовать что-то масштабное за столь короткое время уже практически невозможно. Даже будь ты четырежды гением — в одиночку это сделать не получится. К тому же я очень боялся нарваться на каких-нибудь Петриков и упустить тех, кто действительно мог совершить прорыв в науке.

На той волне обожания и любви к Горбачеву, что одолела практически все западные круги, можно было попытаться это сделать, но уже чуть позже — года с девяностого это с каждым днем станет делать труднее, потому что вакантные места «советников» займут не наши люди. Следовало начинать превращение капитала во что-то более весомое, вроде опытных предприятий и исследовательских центров, но страшно было отдавать в чужие руки даже незначительную мелочь — как сказал один из инвестбанкиров: «Если бы я давал деньги кому попало — я никогда не стал бы миллионером».

Но стоящая перед нами задача все чаще виделась мне в образе здоровенного валуна, который вроде бы и подъемный — по весу, размерам, однако как за него ухватиться? Я не знал, и это меня бесило! Все мысли ежедневно крутились только вокруг этой простой мысли: с чего и как начать? И ответов не было — за что бы я ни схватился, я обязательно выпускал из виду другую важную часть решаемой задачи, которая сводила мои усилия по подъему валуна к нулю. И сколько бы я ни думал — задача казалась неразрешимой.

В общем, когда в конце февраля в офисе торговой компании Смита появился некий Дэннис Блэк, я уже находился в предистеричном состоянии: почем зря срывался на девчонок, звонил Снайлу, Уилкоксу и Бригли и требовал-требовал-требовал, не очень соображая — чего хочу от них добиться.

Мистер Блэк вошел в офис около полудня, очаровал своей непосредственностью Марту и напросился ко мне на беседу, сославшись на неотложное дело.

Я успел подумать о многом: и о всемогущей SEC, надзирающей за фондовым рынком, и о ФБР, учуявших что-то незаконное в нашей деятельности; мелькнула мысль о возможном ко мне интересе со стороны АНБ, созданном американцами разведывательном монстре в мире коммуникаций — трафик международных переговоров скромной «Первой торговой компании Смита» уже давно превысил все разумные пределы, и мы всерьез задумывались о переходе на круглосуточный график работы.

Но все оказалось куда проще — вместо рукопожатия он протянул мне визитную карточку, на которой значилось: «Кооператив „Павлов, Воронов, Изотов“, торговый представитель на территории Северной Америки». Мне стало смешно, и я не знал, как на это реагировать.

— И еще вам велела передавать большой привет Юля Сомова, — добавил мистер Блэк. — Мне и моим коллегам необходимо встретиться с вами в приватной обстановке, где нам никто не помешает. Знаете, все эти звонки, уши в стенах… Береженого бог бережет.

И камень с моей души свалился. Теперь я знал, что и как буду делать.

В тот же вечер, когда дежурно позвонил Майцев, я сообщил ему свою отличную новость. Но он воспринял ее без особого энтузиазма — весь был погружен в свои хитромудрые операции.

Мы встретились с «коллегами Блэка» через два дня на ферме, купленной одним из них. Их оказалось восемь человек примерно одного возраста — около сорока пяти. Два майора, четыре подполковника и два полковника. Немного единиц, но достаточно опыта, мозгов, знаний и умений. Разведчики, контрразведчики, два специалиста по охране, один по информационной борьбе.

Подполковник Борис Киричев — Уильям Донован и майор Игорь Лапин — Алекс Вязовски представляли Девятое управление — охрану советских вождей. Уильям был высок, блондинист и внешне немного нескладен, Алекс — крепко сбитый мордатый живчик, обладавший цепким взглядом, который выдержать было почти невозможно. Майор Евгений Жуков — Гарри Зельц, кучерявый очкарик, отдаленно похожий на любимого всем Союзом Шурика, последние годы подвизался на ниве информационного обеспечения в Отделе правительственной связи. Полковник Николай Старый — он и был самым старшим по возрасту во всей группе — немного за пятьдесят, невысокий, невзрачный, как актер Филозов, носил псевдоним Теодор Берри и всю жизнь прослужил в Первом Главном Управлении — во внешней разведке. В группе нашелся его коллега — Андрей Рахманов, улыбчивый, хитроватый татарин в чине подполковника с канадским паспортом на имя Эндрю Циммермана. Еще два подполковника — Семен Будаев — Саймон Белл и Александр Козлов — Алан Пике, внешне сильно похожие, но с разными темпераментами, представляли Шестерку — экономическую безопасность. Дэни Блэк — так он просил себя называть — оказался полковником Черновым из той же Шестерки. Он был старшим в этой группе, и поэтому говорил со мной в основном он:

— Сергей, — начал он, — нас отправили сюда вам в помощь, но четкие инструкции получили только Борис и Игорь. Они займутся твоей охраной. И Захара — как секретоносителя. Но что делать остальным?

Наивные, они ждали от меня каких-то распоряжений, а я приготовил для них самый большой геморрой, какой только мог придумать: они сами должны были найти себе занятие. И я не зря плохо спал целый месяц — я уже решился идти до конца.

— Да, сейчас я вам все расскажу, — ухмыльнулся я. — Наверное, долго можно ходить кругами и придумывать черт знает что, можно вас какое-то время обманывать, можно найти тысячу объяснений и условностей, но все это будет работать до поры до времени. Кто-нибудь слышал о Гарри Берзыньше?

— Это тот малохольный физик из Университета Макгилла, что собирается путешествовать во времени? Вроде бы заглохло у него все, — показал свою осведомленность Эндрю Циммерман. И я вспомнил, что он — Андрей Рахманов — обладатель канадского паспорта.

— Точно, тот самый Берзыньш. У него все получилось, немного не так, как виделось изначально, но результат есть. Я и есть его результат. Все дело в том, что я вижу будущее.

— Хорошая шутка, — мгновенно нашелся похожий на Шурика связист Евгений. — Когда Горбачева скинут?

Остальные засмеялись.

— Это не шутка, — я прошелся по комнате.

Было очень странно видеть перед собой восьмерых битых жизнью мужиков, сидевших вокруг меня с самым унылым видом. И я должен им что-то рассказать, во что они обязательно должны поверить. Где найти такие слова, если во всякой информации они привыкли видеть игры противника, если привыкли анализировать все встречающиеся детали, если… Я долго мысленно готовился к этой встрече и все равно оказался не готов.

— Ему действительно кое-что удалось. Не знаю, один ли я такой или есть еще, но вот он факт, которым нужно пользоваться. Почти всех из вас я сегодня вижу впервые. И тем не менее: у товарища Лапина под правой лопаткой два шрама от пулевых ранений. И он никому никогда не признается в настоящих причинах их появления. У вас, товарищ Жуков, есть дочь, о которой вы не любите вспоминать, потому что родилась она, когда вам было пятнадцать лет, да и отцовство ваше сомнительно. Не сомневайтесь: через двадцать лет вы сделаете тест ДНК — она ваша дочь. У вас, товарищ Рахманов в следующем году умрет отец, а вы не сможете быть на похоронах, потому что будете лежать в провинциальной больнице в Колумбии с пневмотораксом после скоротечной стычки с людьми Даниэля Барреры. Вы, Денис Чернов, — я обратился к Дэни Блэку, — в восьмилетием возрасте послужили причиной гибели вашего двоюродного брата, случайно обрушив на него оползень в горах где-то в Киргизии. Апшир называется место, если я правильно помню? Вы расскажете мне об этом в две тысячи первом году, когда отправитесь в Киргизию вытаскивать тамошнего президента Акаева из его резиденции, окруженной тамошними исламистами.

— Арслан-Боб, — поправил меня Блэк. — Его засыпало камнями в Арслан-Бобе.

— Вам лучше знать. Так пойдет? Или требуется еще что-то?

В полной тишине Дэни Блэк постучал по столу пачкой Lucky Strike, вытряхивая из нее сигарету. Еще одну сигарету он вложил в протянутую руку Уильяма Донована, остальные достали свои сигареты.

— Что дальше? — спросил Дэни, прикурив от протянутой Донованом зажигалки.

— А дальше вот что…

Мой рассказ занял три часа. Первый час я рассказывал о том, что будет в ближайшие десять лет с Союзом и его осколками, второй — что придумали мои старперы-коммунисты и что мы уже сделали. Третий час был отдан вопросам по частностям.

Сигаретный дым сделал комнату похожей на коптильню. Резало глаза, и даже частое питье не очень спасало ситуацию. На втором часу беседы Блэк попросил своих коллег курить по очереди, потому что я начал часто кашлять.

По мере рассказа лица светлели, и я заметил, что мне начинают верить. По крайней мере, некоторые из них.

Возникший было спор о том, что в моих словах правда, что на нее похоже, а что я полностью придумал, Дэннис погасил в зародыше, объявив, что ничто из мною сказанного не противоречит складывающейся действительности, а только нуждается в проверке и дополнительной информации, которую найти вовсе не трудно, если, конечно, знать, что и где искать.

— О'кей, — заключил Блэк, когда я закончил. — Все это просто замечательно, но в чем состоит наша задача?

— Кажется, я понял, — второй полковник, Теодор Берри, поднялся из плетеного кресла. — Наш юный начальник не имеет понятия, как ему подступиться к России так, чтобы никто его не вычислил. Как разместить в ней заказы, как заставить людей заниматься делом, а не болтовней и дележом государственного пирога, как и где подготовить кадры для преобразований, как отсечь конкурентов от страны, как наладить институт собственников. Не знает и желает нагрузить разработкой оперативного плана нас — тех, кто на подобных вещах собаку съел, по его мнению.

С каждым его утверждением я согласно кивал, потому что это были именно те вопросы, которые я многократно задавал себе и не находил на них исчерпывающих ответов.

— Все верно, мистер Берри, это именно те вопросы, что не дают мне спокойно спать.

— Мне теперь тоже. — Он достал из стоявшего в углу шкафчика бутылку виски и плеснул в чашку. — Только ты должен понимать, Сергей, что мы не боги. Подобными глобальными задачами никто из нас не занимался. Да о чем я говорю! Такими задачами даже Чебриков с Андроповым не занимались, а уж у них-то аппарат был — будь здоров!

— Есть хорошее подспорье, — сказал я. — У нас нет никаких ограничений в деньгах, в фантазии, идеологии, мы не связаны надзирателями и законами, мы видим большую часть того, за что беремся в действительной перспективе и…

— Это все верно, — Берри бесцеремонно прервал меня. — Но во-первых, я пока еще не поверил в твое предвиденье. Скорее, я склонен считать, что ты оперируешь выводами приличных аналитиков и сведениями отличной агентуры. А во-вторых, мы не сможем обещать тебе обязательного успеха. Квалификация не та. А нам нужен только успех. Не так ли? «Я не шмогла» — не вариант?

— За неимением гербовой пишут на чем попало, — нашелся я. — Не обижайтесь, про «что попало» — это не в ваш адрес, но у меня на самом деле невелик выбор. Мы все в жутком цейтноте. И если мы не приступим к делу в ближайшие пару месяцев, потом станет просто поздно. А довериться кому попало я тоже не могу. Если в вопросах зарабатывания денег я еще могу положиться на американцев, то в вопросах их трат — пока не очень, потому что это вызовет массу вопросов, на которые пока нет ответов. Конечно, англо-саксы позже полезут в Россию, но со своими целями. Одно дело быть одним из многих, и другое — оказаться первым. Поэтому я был в тупике, пока не появились вы. Теперь нам всем нужно из него выбираться.

Я нагло ухмыльнулся, потому что знал, что эти люди не откажут. Не стал бы Павлов присылать ко мне непроверенных товарищей.

Все дисциплинированно молчали, ожидая решения полковников.

— Сделаем вот как, — после недолгого размышления сказал Блэк. — Задача в целом понятна? Сформулирую еще раз: каким образом начать инвестиции в Россию и республики, чтобы не привлечь внимания тех, кто стоит за перестройкой? Основные направления деятельности: кадры, их подготовка, воспитание. Второе — субъекты инвестиций. Третье — противодействие уходу государственной собственности и активов в руки всякой шушеры вроде того товарища, который вроде как в будущем будет платить партийных взносов по миллиону рублей. Четвертое — вывод активов из тех республик, что обязательно захотят отделения: Прибалтика, Закавказье. Пятое — информационные вбросы. Здесь цели — дискредитация Горбачева и его окружения, освещение его антинародных действий, информирование общественности о деталях его переговоров с Рейганом и Тэтчер. Мне совсем не понравилась история с разбазариванием имущества ЗГВ в Германии. Если Коль может и хочет за него заплатить — он должен заплатить! И никакое мнение Горбачева этому помешать не должно! Значит, уже сейчас нужно начать информационный вброс на эту тему: мы из ГДР уйдем, но не просто так. Коля, есть чем дополнить?

— Да, конечно, — Берри почмокал губами и пригубил из своей чашки виски. — Думается, нужно обратить внимание на преобразование законодательства, но здесь Сергею карты в руки, освещение в мировой прессе событий под нужным нам углом, формирование общественного мнения в США и Англии. Остальные с радостью им подпоют, потому что других таких голосистых, как англо-саксы — во всем мире нет. Работа с иностранными советниками — они обязательно появятся, и это должны быть наши люди. Хотя бы наполовину. Еще, думаю, стоит обратить внимание на Афганистан. Крупнейший производитель героина под боком России совсем не нужен. Понятно, куда будет направлен весь наркотрафик.

— Сергей, есть, что сказать? — Блэк обратился ко мне.

— Годятся любые меры. Если что-то кажется вам слишком дорогим — позвольте сначала оценить затраты мне. Если что-то выглядит бесчестным, — они все дружно улыбнулись, и я понял, что пытаюсь учить не тех людей, но закончил: — Оно таким не является. В общем — побольше креатива и неожиданных ходов. Важен результат. Здесь не Олимпийские игры, и нам противостоят такие сволочи, воюя с которыми нельзя остаться в белых перчатках. И помните, против нас практически весь мир. Частью купленный, частью обманутый, частью — отказывающийся думать. Пока все. Если что-то упустил — потом дополним.

— Хорошо, — кивнул Блэк. — Тогда послезавтра собираемся здесь же в шестнадцать часов, и хочу видеть от вас, коллеги, планы оперативных мероприятий, которые мы обсудим и назначим исполнителей. Андрей, обязательно придумай, как вытащить этого Берзыньша из Канады. От тебя, Сергей, потребуется экспертная оценка и коррективы, поэтому присутствие обязательно.

— Вот еще что, — со стула поднялся Киричев-Донован, — с этого дня твоей личной безопасностью будет заниматься Алекс, — он показал подбородком на коллегу. — Я займусь внешним кольцом угроз, а он будет непосредственно с тобой работать. Нам совсем не нужно, чтобы ты попал в случайную аварию или подавился рыбной костью. Так что привыкай.

— А с Захаром?

— А для Захара мы найдем местного специалиста, — ответил Блэк, — из аборигенов. Здесь тоже полно профессионалов. Не хуже наших. Просто с нашими мне за тебя спокойнее будет.

— Я так не согласен, — мне не казалось такое решение правильным. — Пусть лучше Борис с Игорем со мной и Захаром будут, а местные займутся внешним… чем там? Кольцом? Вот.

— Сегодня первый и последний раз, Сергей, когда мы спорим с тобой о твоей безопасности, — жестко осадил меня Блэк. — Если профессионал говорит тебе «стой», значит — стой! Скажет «прыгай» — будешь прыгать. Не лезь в область, где ничего не смыслишь, и будешь жить долго. Твой Захар — всего лишь секретоноситель. В случае его потери ничего непоправимого не случится. Но если мы потеряем тебя, потому что не контролировали дальние подступы — можно будет закрывать лавочку. Это не только мое мнение. Георгий Сергеевич Павлов думает так же.

— Но Майцев знает ничуть не меньше меня! За то время, что он со мной, он знает о будущем всё! Если он погибнет — да, ничего страшного не произойдет, хотя придется долго все восстанавливать, ну а если его похитят? Тогда вам придется иметь дело с новой силой, знающей будущее!

— Ерунда, — подумав минуту, вынес вердикт Дэни. — Он знает только о том варианте будущего, что вероятен сегодня. О том, что более вероятно станет завтра — он не знает ничего. И как пророк будет бесполезен, если не сказать — вреден. На этом и закончим. Игорь едет с тобой!

На том мы и расстались, и нужно ли говорить, что впервые за долгое время я почувствовал, что та гора, что висела на моих плечах, уменьшилась практически вдвое? Или впятеро? Неважно — я возвращался в свой офис воодушевленный, как никогда: эти суровые и знающие мужики не дадут скатиться моей мечте в тупое обогащение! Словно папочка пришел и сказал: «Все будет хорошо, сынок, я знаю, что делать!» И это было важнее всего!

Машину вел Вязовски. И делал это так уверенно, красиво и умело, что я почувствовал себя неполноценным. Я смотрел на его маневры, и мне становилось ясно, что такого уровня мастерства мне не достичь еще очень долго. Он видел сразу все и контролировал одновременно дорогу, подступы к дороге, участников движения, машину, меня и еще бог знает что. С ним попасть в аварию было практически нереально. И, конечно, я позавидовал такому умению, ведь я считал себя уже опытным водителем, однако по сравнению с Алексом был как ученик в автошколе перед бывалым таксистом.

Добравшись до офиса — было уже близко к десяти вечера, я застал в нем девчонок, за время работы на нас привыкших сидеть допоздна: Марта вроде бы где-то училась, а Мария доделывала очередной недельный отчет. Майцев просто двинулся на этих отчетах, требуя от девчонок отчитываться по поводу и без… Наверное, это было правильно и дисциплинировало не только наших девчонок, но и нас самих, но выглядело так, словно никакого доверия между работодателем и работником нет в принципе. Видимо, этот прием он подхватил в MBA.

Бесцеремонно перевернув учебник Марты, я прочитал название: «Вестминстерский статут 1931 года. Комментарии» и, разумеется, спросил:

— Марта, ты на самом деле хочешь это знать?

Она стушевалась и потянула книгу к себе, но бюст четвертого номера, лежавший на столе, сильно ей мешал:

— Нет, сэр, — ответила Марта и потянула книгу еще настойчивей. — Просто задание.

Я хмыкнул и отпустил книгу. Какое мнение может составить двадцатидвухлетняя девица о трудах лорда Бальфура? Да еще с комментариями? Только самое восторженное.

— Сделайте мне чай, Марта, и не нужно здесь ночевать, ступайте потом домой. Это Алекс Вязовски, — кивнул я головой на остановившегося чуть правее входной двери Игоря. — Он будет заниматься нашей безопасностью. Если о чем-то попросит, постарайтесь выполнить без непременного обращения ко мне или Заку. Еще ему нужно организовать рабочее место. Завтра он сам расскажет, что ему понадобится. Алекс, это Марта, а вот эта красавица — Мария. Располагайтесь.

Вязовски кивнул сначала одной девушке, потом другой, Мария подняла голову над столом и улыбнулась ему в ответ.

Войдя в кабинет, я не стал включать свет, а подошел к окну — большому, чистому и необыкновенно близкому. Я стоял перед окном в Луисвилл, окном, полюбившимся мне с первого дня нашего здесь пребывания. Оно стало мне даже ближе, чем тот заброшенный пустырь на улице Дундича, на который я любовался первые двадцать лет своей жизни.

Мы уже давно не платили арендную плату — здание принадлежало «Луисвилл табакко инкорпорейтед» — одной из тех «контор», что открыл Захар. Аренду платили теперь нам, и последний год этими вопросами занималась Линда. Впрочем, это была такая мелочь, которую, наверное, даже не стоило упоминать.

В темной ночи сверкали огни большого города, куда-то спешили машины, люди занимались своими ежедневными делами, и все было так знакомо, привычно и понятно, что на минуту я почувствовал себя дома, а может быть, этот город уже и стал моим домом. Я успел пожалеть, что рядом нет Захара, которому я мог бы сказать об этом, когда дверь отворилась и вошла Марта:

— Ваш чай, сэр, — она поставила серебряный поднос на мой стол и застыла рядом, ожидая указаний.

— Марта, что вы думаете о нас? — спросил я.

— Простите, сэр?

— Вы работаете здесь уже почти полгода, у вас должно было сложиться какое-то мнение. Так что вы думаете?

Она открыла и закрыла рот. Похоже, первоначальное мнение ей раскрывать не хотелось, а другого еще не придумала.

Я терпеливо ждал у окна.

— Сэр, мы все вам очень благодарны…

— Спасибо, Марта. Это понятно. Но что думаете вы? Ведь те ежедневные распоряжения на перемещение достаточно больших сумм не должны оставить вас равнодушной?

Она закрутила головой по сторонам, словно надеясь отыскать какую-то поддержку, но ничего, кроме голых стен с портретом Мэрилин Монро от Энди Уорхола, не нашла.

— Эта достойная женщина вам не поможет, Марта. Говорите.

Она склонила голову, сцепила пальцы.

— Я думаю, что вы, Сардж, гений. И мистер Майнце тоже. Но он веселый, а вы — как… как будто ждете, что каждый вечер вас будут бить.

Мне стало смешно — второй раз за один день, а такого не случалось уже очень давно!

Я смеялся в полный голос и лупил ладонями по подоконнику, словно это была коленка Захара или… Впрочем, ничьих других коленок уже долгое время рядом не было и быть не могло! И я подумал — почему? Теперь-то я не один! Теперь есть кому поручить свою головную боль!

— Спасибо, Марта, — сказал я вслух, — ваша характеристика трогательна и правдива, но на самом деле я очень веселый человек.

— Ага, — согласилась Марта, — как Друпи. I'm happy, — голосом, очень похожим на мультяшного пса, изобразила она.

Я отвернулся к Луисвиллу: там никто надо мной не издевался.

— Идите домой, Марта, и Марию заберите — нечего столь юным красавицам делать в этот поздний час на работе. Когда свадьба у Эми?

— Вы обиделись, Сардж? — ее ладони легли на подоконник рядом с моими.

Я оглянулся:

— Вовсе нет. Каждому свое — кто-то радуется малому, а другому недостаточно и вселенной.

— У Эми свадьба будет в следующую пятницу, она просила ее отпустить с четверга. И… если вы с сэром Майнце не сможете… Она как-нибудь обойдется. Не грустите, что бы ни было причиной — оно того не стоит!

— Сможем, Марта. Конечно, сможем. Идите. Ваш подарок для Эми нам понравился. Красивое колье, если бы у меня была подружка, я бы непременно подарил ей такое же.

Она процокала каблуками к выходу, а я, порывисто развернувшись, смотрел ее вслед и думал: «Что ты, маленькая, глупая американка, можешь знать о причинах моей тоски? И о её цене?»

Домой меня тоже отвез Алекс.

А еще через день мы собрались на ферме, принадлежавшей, как выяснилось, Киричеву-Доновану, и Блэк сунул мне в руки толстую папку с исписанной бумагой:

— Читай. Здесь наши соображения на заданную тему.

И я погрузился в изучение планов оперативных мероприятий, набросанных моими умельцами.

Пока я читал, они вполголоса разговаривали между собой, выходили курить на улицу по очереди, Донован и Вязовски совещались о чем-то у школьной доски, поставленной у стенки — Борис изображал на ней какие-то рисунки и блок-схемы, а Игорь, часто соглашаясь, иногда вносил в них исправления.

Первым планом, с которым мне довелось ознакомиться, был труд «Шурика», Жукова-Зельца, посвященный в первой части необходимым связям между частями нашей организации, во второй — мерам по их сокрытию, в третьей — способам противодействия их обнаружению. Сказать, что я не понял ничего — наверное было бы самым верным определением сложившегося впечатления. И я сделал пометку на последней странице: «Свести с Бойдом», подразумевая, что один Жуков со всем задуманным не справится, а в помощниках у него Эндрю будет на своем месте.

Второй в стопке оказалась совместная работа Белла-Будаева и Козлова-Пике. И вот она оказалась именно тем, что я больше всего ожидал увидеть. Практически полностью их опус был посвящен работе внутри СССР и предусматривал многое: устройство совместных предприятий, размещение во всех областных центрах обществ «Содействие перестройки» из числа отставников КГБ и МВД и МО, не запятнавших себя мздоимством, имеющих в числе действующих членов этих обществ трех поручителей — они должны были взять под опеку нарождающийся бизнес, избавив страну от «фальшивых авизо», национальных мафий и прочего блудняка, что всплывет на просторах Родины; раздачу грантов по институтам и отраслям — от животноводства до среднего машиностроения и космоса, с разбивкой по годам и размерам; учреждение негосударственных пенсионных и медицинских фондов и беспроцентных касс взаимопомощи; программы обмена студентами и восстановление брежневской нормы оплаты расходов на образование в случае переезда за границу, при этом рыночную стоимость этой платы они планировали поднять практически до уровня Гарварда; подкуп действующего чиновничества и персональную работу с каждым из тех «прорабов перестройки» из прежней реальности, кого мне удастся вспомнить — от Яковлева до Собчака и Росселя; поэтапную приватизацию Легпрома, Агропрома и Росконцертов и Союзпечатей; освещение в печати тайных помыслов руководящей верхушки КПСС — каждого их шага; особое внимание предполагалось уделить договорам СНВ, Афганистану, Восточной Европе, новым договорам о границах с Японией, США и всякими Литвами-Латвиями — до распада СССР России должны были отойти российские земли, щедро розданные прежними правителями своим сателлитам — Крым, Нарва, Семипалатинск и Целиноград… Всего было так много, что уже к пятой странице этого плана мне стало понятно, что сам я до подобного комплекса мер не додумался бы вовеки — последним значился пункт под номером 92 с шестью подпунктами. А без многого из перечисленного Будаевым и Козловым все мои потуги оказались бы половинчатыми и бестолковыми. Все в голове сразу не укладывалось, и хотя в делом возражений сразу не родилось, я все же решил позже рассмотреть все предложения тщательнее.

Дальше лежало два конверта, в каждом из которых обнаружилась пара листков, скрепленных булавками: размышления Николая Старого-Берри и Андрея Рахманова-Циммермана. Мистер Берри решил заняться легальной деятельностью — пиаром обновленного Советского Союза, а Эндрю Циммерман брался за скрытую от внешнего наблюдателя деятельность: работу с рейтинговыми агентствами, подкуп чиновников в политических кругах «вероятных противников» и в разведывательных ведомствах, дискредитация действующей валютной системы и несколько «оранжевых» революций, о которых я рассказал мимоходом. Хитрый татарин прекрасно понял центральную мысль их идеолога Джина Шарпа — «настойчивость, массовость, законность» — и решил немного потрясти страны второго эшелона капиталистического мира: Испанию, Португалию, Данию, Бразилию и им подобные. Смешнее всего мне показалось то, что подобная рецептура «народного гнева» годилась в применение только там, где с мнением народа считались, и была совершенно бесполезна в настоящих тоталитарных обществах вроде Китая или Кореи — хоть Южной, хоть Северной. Что Китай и докажет уже через год на площади Тяньаньмэнь, составив для поверивших в рецептуру философа из Института Альберта Эйнштейна около тысячи смертных приговоров. Это предложение показалось мне спорным — я вовсе не хотел начинать благоустройство своей страны с рубки сука, на котором сидел: чем пушистее овца, тем больше с нее можно состричь шерсти! С другой стороны, этих зажравшихся политиканов стоило на время отвлечь от России.

Последние бумаги, лежавшие на самом дне, были написаны Денисом Черновым и содержали не очень много пунктов, часть из которых поразила меня своей кровожадностью. Он предлагал ввести одну форму наказания для государственных чиновников, начиная с уровня главы района: за коррупцию, нецелевое расходование средств, пренебрежение обязанностями и превышение полномочий — смертную казнь. И пояснение было простым: высокий уровень прав диктует необходимость высочайшей степени ответственности. Ответственность — это не отстранение от исполнения обязанностей, ответственность — это не пять лет тюрьмы условно, ответственность — это не досрочный уход на пенсию. На их уровне принятия решений ответственность может быть только одна — смерть! Не может быть равной ответственности за кражу мешка сахара и закупку ненужных станков на пару миллионов долларов, и любой, желающий сделать карьеру, должен понимать: либо честная работа, либо смерть. Кроме того, он собирался протащить закон об обязательном судебном преследовании любого выборного лица после окончания его полномочий. Презумпция невиновности в их отношении отменялась. Если выбрали тебя депутатом — будь добр, работай, ты сам этого хотел: быть полезным стране и решать ее проблемы! И знай, что через пять лет обязательно и неотвратимо будет суд присяжных, случайно набранных на твоем избирательном участке, и избиратели будут решать — был ли ты полезен, бестолков или прямо вредил их интересам. И здесь предлагалось три варианта вердикта: полезному разрешалось принять участие в следующих выборах, бестолковому давалось пять лет тюрьмы — ровно столько, сколько провел он в высоких креслах, а признанному вредным — вышка. Добрейшей души человек Денис Игоревич! Для осужденного к расстрелу оставалась одна возможность остаться живым — обратиться с прошением к Президентской комиссии по делам чиновников и просить снисхождения, которое могло быть вынесено после расследования только с конфискацией имущества и выдворением фигуранта из страны. Впрочем, действенные усилия на поприще служения обществу Чернов предлагал награждать необыкновенно высокими доходами, обширными правами при выходе на пенсию и всемерным содействием продвижению близких заслуженного человека — в бизнесе, искусстве, спорте — по умениям. Лучшие места в учебных заведениях, лучшие тренеры в лучших спортзалах, галереи и театры — заслуги крупного чиновника, занятого улучшением жизни избирателей, легко покроют эти расходы. Что-то подобное я знал из истории Южной Кореи, где несколько президентов — два или три — последовательно, один за другим, были осуждены на приличные сроки. Первый из них — Ро Дэ У, демократический президент, сменивший «гадкого диктатора» Чон Ду Хвана, получит в 1996 году от своего преемника 22 года тюрьмы — за коррупцию, разумеется. Кстати, вместе с самим диктатором, прятавшимся в буддийском монастыре. Впрочем, каждый корейский президент начинал свое правление с борьбы с коррупцией, которая ничуть не мешала почему-то развиваться главной витрине корейского бизнеса — чеболям. Samsung, Lotte, Gold Star, Hyundai — прекрасно себя чувствовали при любом уровне коррупции и при любой форме государственного устройства.

Этот опус заставил меня надолго задуматься — я даже представить себе не мог, к чему приведет столь жесткая система естественного отбора чиновничества. И если принятие этих норм в России Черновым предполагалось не завтра, то начинать их популяризацию следовало незамедлительно — чтобы приучить сознание людей к тому, что справедливость бывает не только потакающей власть имущим.

Этот документ я тоже отложил в сторону, потому что требовалось сотню раз подумать, прежде чем вынести по нему оправданное и взвешенное решение.

Увидев, как я закрыл папку, Дэни Блэк призвал коллег к тишине и спросил:

— Ну что, командир? Доволен работниками?

— Мы сможем все это сделать? — вопросом на вопрос ответил я.

— Не могли б — не писали бы. Здесь же нигде нет призыва улететь завтра на Марс? Значит, все остальное — достижимо.

— Я вот про революции в Испании и Дании сомневаюсь.

— Не нужно сомневаться,это не из пальца высосано. Андрей же не предлагает поддерживать ИРА, потому что прекрасно понимает, что британцы будут искать тщательно, а вот если баски и каталонцы начнут активную бодягу, то для остального мира это будет только повод отвлечься от СССР. Общий экономический урон от тамошних бунтов будет невелик, но развяжет нам руки во многом другом. Если ты беспокоишься о Дании, то делаешь это зря. Говоря — Дания, мы подразумеваем — Гренландия, где живут эскимосы, еще не знающие, что такое священное право быть независимыми и самим продавать свою рыбу.

— Да, наверное, так, — мне оставалось только согласиться, потому что просчитать наперед эффект этих предложений я не мог, да и не «видел» пока ничего. — Я возьму это на пару дней для подробного ознакомления? Нужно, чтобы в голове все улеглось.

— Бери, читай, — разрешил Блэк. — Только первые страницы оторви и здесь оставь. Не нужно имен и целей. Пусть это будет просто стопка бумаг сумасшедшего идиота — если вдруг они попадут не в те руки.

Я попрощался с «коллективом реформаторов» и в сопровождении Алекса поехал домой.

Весь вечер и полночи листал бумаги, пытаясь увидеть отдаленные перспективы, но ничего конкретного не обнаружил. Россия в складывающихся реалиях мнилась мне теперь не испытывающей кошмаров приватизации, «бандитских» 90-х и окраинных бунтов вроде Чеченского, но чем это было вызвано — я пока еще не видел. Вернее, всего там было понемногу: не так плохо с работой, немного получше с продовольствием, чуточку успешнее на внешнем рынке, поменьше стрельбы в городах и побольше людей в тюрьмах, но ничего конкретного не ухватывалось.

А в четыре часа утра, когда я собрался уже ложиться спать, раздался звонок на мой новенький мобильный телефон, и возбужденный голос Захара буквально сотряс трубку:

— Ты где?!

— Спать собирался, а что случилось? И тебе, кстати, доброй ночи… вернее, доброе утро.

— Сардж, ты же помнишь тех людей, — проигнорировал мое приветствие Захар, — с которыми я должен был встретиться?

— Это из списка?

— Да! Я в Италии! Короче, тут такое обнаружилось! Я просто в шоке! Если все это правда, то нам осталось очень недолго!

— Да толком скажи, — я начал раздражаться, — что там у тебя стряслось? И как оказался в Италии?

— Долго рассказывать. Очень долго. Лучше бы тебе все услышать самому. Звони, покупай ближайший рейс до Рима, я тебя там встречу. Лучше до Милана или Турина, если есть такой рейс. Дело срочное. Очень! Срочнее всего, что было раньше!

Захар, конечно, тот еще баламут, но даже он не был никогда настолько беспокойным. В его интонациях точно угадывался страх, черт, да он был на грани срыва! И как он меня встретит, если не знает, куда я прилечу?

— Ты где остановился? Я тебе перезвоню, когда возьму билеты.

— В «Ройяле» в Сан-Ремо. Номер триста четыре. Запиши телефон, — он продиктовал мне цифры. — Не затягивай, Сардж, дело действительно не терпит отлагательств. Вот что еще, обязательно захвати с собой Дэни и Уильяма — им тоже будет полезно послушать то, что узнал я.

В трубке раздались гудки отбоя.

Минут двадцать я будил Алекса, устроившегося на старой кровати Зака, дозванивался до авиакасс и собирал самое основное, что нужно было взять с собой. В это время Вязовски созванивался с Блэком и объяснял причины наших поспешных сборов. Потом передал трубку мне:

— Ничего я не понял, Сардж, — сказал мне Дэни. — Небо в Европе упало, или Рейн назад потек?

— Не знаю, Зак сказал, что разговор нетелефонный, необыкновенно важный, и я сам должен все слышать. В общем, я вылетаю в Милан через три с половиной часа.

— Алекс летит с тобой!

— Конечно. Я уже заказал на него билет.

— Где вы там остановитесь? Я с Тэдди тоже хотел бы присутствовать.

Его назойливость начинала меня бесить, но видимо, он был прав — мне нельзя все брать на себя.

— Отель «Рояль». У Зака триста четвертый номер, я не успел сейчас ничего заказать — на месте разберемся. И Зак сам просил, чтобы вы с Донованом нас сопровождали. Почему-то именно с Уильямом.

— Интересно. Ты говорил ему о нас?

— Да, в первый же день.

— Понятно. Я возьму с собой Уильяма. А номер лучше закажи отсюда и сообщи мне, время еще есть, — надавил на меня Блэк. — Мне совсем не хочется метаться по всей Италии, разыскивая вас с Вязовски.

— Хорошо, Алекс перезвонит через час.

Я положил трубку, нашел записку с номером отеля, связался с портье и заказал два соседних одиночных номера. Было бы дело в апреле — никаких номеров мне бы не досталось, еще неделю назад, когда проходил песенный фестиваль, тоже все было занято, но в самом начале марта я даже попал на существенные скидки.

Потом я попросил соединить меня с триста четвертым номером и продиктовал Захару время прилета и номер рейса.

— Черт! — выругался Захар. — Долго. Через три часа самолет, лететь десять, потом из Милана добираться по горам здесь километров четыреста — это верных часов пять-шесть. Знаешь что, в Милане…

— Рейс непрямой, — поправил я его подсчеты. — Стыковка в Нью-Йорке, добавь еще четыре часа.

— Да что же ты за человек-то такой! А прямой?

— Да не летает ничего в твою Италию! Максимум — из Чикаго в Рим. Или из Филадельфии. Взял что было, ближайшее.

— Хорошо, значит, еще плюс четыре часа. Получается — сутки. Ладно, я жду. В Мальпенсу я успею.

— В какую Мальпенсу? Я в Милан лечу!

— Значит, в Мальпенсу, — хмыкнул Захар. — Ладно, там встретимся.

Разговор прервался, и Алекс подхватил у меня трубку — стал докладывать Блэку о сделанном заказе.

В Нью-Йорк — аэропорт JFK — мы прилетели на новеньком бразильском «Эмбрайер-120» — самолете «Чатоква Эйрлайнс» — региональной компании, одном из последних небольших «могикан», едва находящих силы сопротивляться поступи крупного бизнеса.

Отсюда я позвонил в офис Линде, продиктовал свои координаты в Сан-Ремо и попросил, чтобы не теряли меня. Линда и слышная на заднем плане Эми распереживались, заквохтали, наказали мне беречь себя и мистера Майнце и пообещали, что все будет хорошо. Эми еще что-то пыталась пропищать о скорой свадьбе, но Линда безжалостно дала отбой.

Потом был длинный, как полярная ночь, трансатлантический перелет на боинге Alitalia, и мы с Алексом выгрузились в Мальпенсе — международном аэропорту Милана — как и обещал Майцев.

Если бы не близкие снежные верхушки Альп, слегка окрашенные в розовое начинающимся рассветом, и какое-то запредельное количество осветительных полосатых красно-белых мачт, я бы решил, что из Луисвилла мы никуда не улетали — такое же теплое межсезонье, когда в пальто ходить жарко, а без него — прохладно, чистое безоблачное небо необыкновенной синевы… Все то же самое, только вот здесь присутствовали итальянцы в несчетных количествах, тараторящие свои «белиссимо-бонджорно» со скоростью хорошего пулемета. И от этого стрекота, хлещущих через край эмоций и громкоголосья в глазах рябило, а в ушах шумело — я не привык к подобной скорости жизни.

Мы стояли посреди зала прибытия полчаса и ждали Майцева, отбиваясь от назойливых итальянцев, но его не было. Не появился он и через час. Через два часа мы решили добираться до Сан-Ремо самостоятельно.

В справочной нам сказали, что путей может быть два — на машине и Hertz с Europcar и Sixt готовы предоставить нам богатый выбор машин в прокат — от местной непрезентабельной малолитражки «Лянча-Дельта» до роскошного «Мерседеса С126». Имелся и второй вариант: можно было добраться на такси до регионального аэропорта — Линате, что располагался в шестидесяти километрах от Мальпенсе. Можно, конечно, поехать в ближайший гражданский аэропорт — Верджиато, но там нет никакого проката автомобилей, да и с сервисом не все гладко, лучше все-таки Линате. Правда, ехать предстояло через весь Милан. А там — сорок минут полета на арендованном Falcon до аэропорта в соседнем с Сан-Ремо Вилланове. Откуда опять-таки на такси еще семьдесят пять километров вдоль средиземноморской Ривьеры до нужного отеля.

— Три часа, не больше, — на хорошем английском пообещала нам очень миловидная марокканка. — Но если синьоры желают посмотреть настоящую Италию, то лучше обратиться в Europcar. Ничто не делает дороги нашей страны такими красивыми, как удобная машина. Особенно итальянская — «Мазератти» или «Альфа-Ромео», — она закатила под лоб свои огромные черные глаза, показывая, что знает о самой высшей форме наслаждения не понаслышке.

Вязовски посмотрел на меня, а я пожал плечами:

— Я беспокоюсь за Зака. Он, конечно, тот еще… паникер, но еще никогда он не опаздывал так сильно, если обещал быть вовремя.

— Вы можете заказать нам самолет в этом… — я обратился к служащей аэропорта, — как его?

— Линате, сеньор.

— Да, вот в нем. Чтобы, когда мы приедем, нам не пришлось ждать заправки или пока проснется пилот…

— Нет, сеньор, я помочь вам не смогу, — она загадочно улыбнулась. — Но если вы пройдете в терминал 1-А, на европейские направления, то увидите там вывеску «Aeroporto di Milano-Linate»^[112], — она показала нам рекламный проспект с надписью. — Там вам с радостью помогут, сеньоры. И с трансфертом до аэропорта, и с дорогой до Сан-Ремо.

Уже через полтора часа мы сидели в салоне арендованного бизнес-джета, прогревшего двигатели еще до нашего появления. Короткий получасовой перелет — и самолет плюхнулся на узкую посадочную полосу, зажатую в ущелье, образованном спустившимися к самому морю отрогами Альп.

На взлетной полосе нас ждал сотрудник Hertz, передавший Алексу карту побережья и ключи на черный Gelendwagen.

Заведя двигатель, Алекс сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вот умеют, суки, работать! Не отнимешь.

Он вырулил на дорогу и мимо ипподрома — маленького, не сравнимого с Луисвиллским — проехал к кольцу.

Я ожидал, что вот-вот мы увидим море, но дорога сначала шла между поросшими лесом холмами, а потом и вовсе превратилась в тоннель — длинный, сначала показавшийся мне темным, но на самом деле хорошо освещенный. Мы еще несколько раз выскакивали из горы наружу и снова въезжали в темный зев подземной дороги и в конце концов увидели море. Оно выскочило внезапно, из-за невысокого холма с древним замком, едва мы въехали на мост, повисший над долиной возле городка Гумбассо — он стал первым, сквозь который мы проехали. Дальше потянулись населенные места — Марина ди Андора, Черво (или Керво — не знаю, как читают эту надпись — Cervo — итальянцы), Сан Бартоломео, Диано Марина, Империа, и после еще нескольких табличек я увидел давно ожидаемое название — Сан-Ремо!

Алекс немного поплутал по извилистым улочкам приморского городка:

— Черти бы задрали этих макаронников, понастроили как бог на душу положит!

И проскочив мимо православного — я едва поверил своим глазами! — храма, вывез нас на набережную:

— Вот он, «Ройяль Санремо»!

Отель, скорее английский, чем итальянский, светлый и чопорный, невысокий — всего-то три этажа — стоял в сотне метров от моря. На крыше вяло трепыхался флаг неясной принадлежности, а напротив въезда расположилась автостоянка.

— Алекс, давай-ка ко входу, — скомандовал я.

Мы объехали по круговому серпантину вокруг возвышенности, на которой расположилось здание Royal Hotel Sanremo.

У стоявшего за стойкой седого итальянца я сразу спросил о постояльце из триста четвертого номера.

— Сеньор не появлялся в отеле уже… — он сверился с книгой, — со вчерашнего полудня. Ключ здесь, и никаких распоряжений относительно гостей он не оставлял.

— Понятно, — пробормотал я и повернулся к Алексу: — Что делать будем?

Вязовски покрутил ключи от машины на пальце и ответил:

— Пока заселяться, звонить Дэни, ждать.

И я не мог не согласиться со столь трезвой оценкой ситуации.

Балкон моего номера, имевший кованое витое ограждение, выходил как раз на набережную, но между ней и отелем еще виднелся бассейн, естественно безлюдный в это время дня и года. Все здесь выглядело каким-то игрушечным — маленькие домики, маленькие церкви, маленькие набережные с двухполосным движением, маленькие пляжи, отгороженные друг от друга искусственными насыпями… Только названия у всего большие и громкие: Residence Emperiale, Royal Hotel, Palazzo Liberty.

К полудню мы успели позавтракать в ресторане «Буэна Виста», прогуляться вдоль пустых пляжей, полюбоваться на стоящую в клумбе каменную девушку — Statua della Primavera и поругаться с каким-то заблудившимся французом, который вместо того, чтобы слушать, что-то орал и размахивал руками. Алекс послал его в Париж в не очень цензурных выражениях, а я посоветовал при этом нигде не задерживаться.

Захар так и не появился. И теперь я разволновался не на шутку.

Еще через час Алекс позвонил в Луисвилл — там как раз начинался рабочий день. Но Линда, а вслед за ней и Марта сказали, что никаких новостей о Захаре не имеют. Они спросили о каких-то текущих делах, а я, озадаченный исчезновением Майцева, пропустил их вопросы мимо ушей и посоветовал взрослеть и начинать разбираться самим.

К вечеру приехали Донован и Блэк.

Они сняли номер попроще в соседнем Hotel Рагаdiso, и все вместе мы обсудили странный звонок Захара. Предположений о его пропаже возникла масса — от случайного знакомства с местной сеньорой до инопланетян, и любой из вариантов подходил Захару. А то и несколько сразу. Донован сказал, что если сегодня ничего не выяснится, то завтра стоит обратиться в полицию. И навестить тех людей, о которых упомянул Майцев. Но все дело в том, что ни один из них не жил в Италии!

— Значит, будем звонить в Германию и Францию, — спокойно ответил мне Уильям. — Других зацепок я не вижу.

Ночь прошла тревожно: я вскакивал на любой шорох, на свет автомобильных фар, ползущий по стенам, на лай далеких собак. А Захар не появился и утром. И когда я смотрел в будущее, мне совсем не нравилось то, что я там видел: Майцев не должен был пережить начавшуюся весну.

Мы уже совсем собрались навестить местную полицию, когда вдруг раздался звонок.

Звонила Линда.

— Здравствуйте, сэр, — сказала она. — Только что звонил мистер Маккой, у него все документы оформлены, и через неделю нужно будет ваше присутствие на совете директоров в каком-то банке в Кливленде.

Я понятия не имел, сколько времени у нас займут поиски Захара, и поэтому ответил:

— Линда, сделайте для Ронни доверенность от нашего фонда, но пару дней придержите ее у себя. Я не уверен, что мы до того времени сможем появиться. От Зака ничего не было?

— Нет, Сардж, — она часто путалась в обращении, — мы впятером сидели всю ночь в офисе, но по-прежнему ничего.

— Понятно, еще что-то?

— Да, Сардж. Мистер Уилкокс прислал счета для каких-то фондов, на общую сумму в шесть миллионов. Я не знаю, что делать!

— Заплатите, Линда. Заплатите. С ним и Фрэнком мы потом разберемся. Кстати, что там Фрэнк?

— Он был вчера, расстроился, что не застал вас. У него был с собой список журналистов, которых он хотел собрать в гольф-клубе. Хотел знать ваше мнение.

— Потерпит. Что-то еще?

— У мистера Бойда день рождения завтра, он прислал пригласительные…

— Перезвони, извинись, и отправьте ему какой-нибудь подарок. Ну, ты знаешь, что он любит… Какой-нибудь шлем джедайский, или маску ситха, не знаю, придумай сама.

— Хорошо, сэр. И еще был звонок от старшей дочери Джоша Келлера…

— Как там старина Джош?

— Он потихоньку спивается, и Мэгги просила наругаться на него.

— Наругайтесь, Линда. А лучше пусть это сделает Марта — у нее строже получится. Пусть пообещает его выпороть. Все?

— Да, — она на секунду замолчала, и я отчетливо почувствовал, как она глазами спрашивает девчонок о чем-то еще. — Вроде бы да…

— Нет, сэр, — я услышал эти слова из уже почти положенной на рычаг телефона трубки.

— Что еще?

— Вот только что нам пришел факс из Италии. Из веронского «Банка Пополари», вот здесь написано, что они располагают данными о мистере Майнце!

— Номер, Линда, дайте мне номер! — После двух суток неопределенности хоть какая-то надежда.

— Винченцо Сеферелли отправил сообщение, а номер, — она продиктовала мне несколько цифр, — просит связаться с ним как можно быстрее.

Трясущимися руками я набирал номер неведомого сеньора Сеферелли. Мои телохранители и Дэни стояли вокруг меня, а Уильям попросил:

— Не прижимай трубку к уху.

— «Банко Пополаре ди Верона». Бронто, — раздался бодрый женский голос в динамике.

— Мне нужен сеньор Сеферелли, — попросил я.

— Кто его спрашивать? Сеньор Сеферелли просил не беспокоить его.

— Управляющий директор Gyperbore trust, Серхио Саура. Быстренько дайте мне его.

— О, сеньор Саура, я вас один минутка соединю!

В трубке раздалась громкая легкая музыка, и спустя десять секунд я снова услышал:

— Бронто! — Я узнал этот голос и теперь точно знал, что произошло. Поэтому слова, которыми сыпал Винченцо, директор банка, стали достоянием тройки моих помощников — я отвернул трубку в их сторону.

— Сеньор Серхио, — громко говорил Сеферелли, — сегодня утром в банк пришло письмо, в котором «Красные бригады» сообщают, что похитили нашего хозяина, и требуют выкуп двести пятьдесят миллионов лир!

— Сардж, — глаза Блэка увеличились вдвое. — Это на самом деле так? Что ты видишь?

Мне пришлось задуматься на пару секунд:

— Я теперь понял, почему ни черта не знаю о том, что произошло с Захаром — его держат на наркоте, и он совершенно не запомнит эти события! И потому никогда мне о них в будущем не рассказывал.

А в Вероне надрывался Винченцо:

— Они требуют дать им ответ. Что мне делать, сеньор Серхио? Здесь написано, что если я свяжусь с полицией, ему отрежут голову!

— Я сейчас перезвоню, — сказал я в трубку. — Сидите на месте. И не дай вам бог уйти на обед или в туалет, это будет ваш последний визит в любое из этих заведений!

Едва я нажал на рычаг, как заговорил Алекс:

— Какие, в задницу, Красные бригады? Они едва-едва дышат! После истории с Дозиером^[113] и убийства Джиорджери^[114] им совсем кисло — только ленивый не пинает. Да и денег больше нет для них у братских партий. Нужно уточнить…

— Не учи бабушку облизывать яйца, — оборвал его Дэни. — Сардж, перезвони, представь меня, передай трубку мне — нужно поговорить с этим Сеферелли, — скомандовал Блэк.

Я снова набрал номер, и после первого же гудка в трубке раздалось:

— Бронто! Винченцо Сеферелли у аппарата!

— Сеньор Венченцо, это снова Саура. Сейчас я передам трубку моему заместителю по вопросам безопасности, постарайтесь ответить на все его вопросы. Предельно точно. Его зовут Дэннис Блэк. Хорошо?

— Си, сеньор.

Чернов начал разговор без ненужных любезностей:

— Винченцо, как подписано письмо? Точно — Brigate Rosse? Или все же BR? Brigate… Хорошо. Вы не могли бы переслать его нам по факсу? Да, номер я сейчас подскажу, — он щелкнул пальцами, и Уильям подал ему рекламный проспект отеля, а Алекс кивнул и пошел вниз — к портье. — Да, вы все верно записали, Винченцо. Не нужно так нервничать, сеньор Саура просто беспокоится за судьбу своего компаньона. Никто не будет вас увольнять. Мы ждем факс. И не уходите далеко от телефона.

Минут через десять в номер вошел Алекс и протянул нам распечатку:

— Кто-нибудь силен в итальянском?

На факсе была фотография — Захар, сидящий на стуле на фоне растянутой кем-то простыни, его голова склонена к правому плечу — словно сидит он в бессознательном состоянии. А в руках у него зажата картонка с надписью на языке Петрарки и Джанни Родари.

Донован покрутил бумагу в руках и передал ее Блэку. Тот разгладил о край стола лист, постоянно норовящий свернуться в рулон, и положил факсимильное сообщение на ворох газет.

— Странно, посмотрите на подпись.

— Что в ней не так? — я втиснулся между гэбэшниками.

— Если я ничего не путаю, то должно быть BR-РСС или BR-UCC. Первые — Коммунистическая сражающаяся партия, вторые — Союз сражающихся коммунистов. А мы видим простое Brigate Rosse. Так они подписывались лет пять назад. До разделения на «старых» и «молодых».

— И что это значит?

— Сложно сказать. Либо вылез кто-то из глубокого подполья и решил поправить дела. Либо что-то в мире террора поменялось. Либо это чья-то самодеятельность, не имеющая к Красным бригадам никакого отношения. Не очень умелая мимикрия. Эти молодцы занимаются террором, а не собиранием денег. Да и сумма при текущем курсе, — он взял со стола газету Corriere della Sera^[115], — доллар с четвертью за тысячу лир составит… около двухсот тысяч долларов. Маловато для серьезных борцов с капиталом. Как бы прочитать дословный перевод, не привлекая к делу лишних людей?

Донован поднял телефон и нажал клавишу повторного набора последнего номера. Даже я услышал:

— Бронто! Винченцо…

— Бонджорно, сеньор Сеферелли, — поздоровался Уильям. — Я помощник мистера Блэка. Скажите, письмо перед вами лежит? Да, переведите его, пожалуйста. Вслух. Нет, не нужно копию по факсу. Я вас слушаю.

Алекс подал ему авторучку и перевернутый лист факса.

На термобумаге побежали строчки:

«Да здравствует победа коммунистов во всем мире!

Закария Майнце захвачен нами и будет удерживаться до внесения вами средств в размере 250 млн лир наличными в старых купюрах по 10 или 50 тысяч лир. При попытке связаться с полицией или переписать номера банкнот вы получите голову сеньора Майнце. В ваших интересах не допустить огласки. О времени и месте передачи вашего взноса на борьбу с капитализмом США и империализмом СССР будет сообщено дополнительно.

Свободу Марио Моретти!

Brigate Rosse».

— Дела! — почесал в затылке Вязовски.

— Самодеятельность, — заключил Донован.

— Сейчас проверим, — Блэк опять поставил телефон на колени и быстро набрал номер. — Привет, Тэдди. Не разбудил? Отлично. Как у вас там? Идут дела? По-другому и быть не должно. Я чего звоню-то? Мы здесь задержимся на неделю-другую, так вы там сами пока как-нибудь, о'кей? Ну и хорошо, что справляетесь! И еще, Тэдди, не мог бы ты узнать у чехов, что за структура подписывается нынче «Красными бригадами»? Нет, без партийной принадлежности — просто «Красные бригады». Что, нет таких? Это точно? Сам названия придумывал? Понятно. Хорошо, будут новости, я перезвоню.

Он отставил аппарат в сторону.

— Все слышали? Наш Тэдди подтверждает мою догадку. Есть мысли?

— Ехать нужно в Верону, — предложил Уильям.

— Без этого никак, — согласился Дэни. — Сардж, что ты видишь впереди?

Я опустился в кресло за столом, прикрыл глаза и начал «вещать»:

— Он появится сам и скажет, что он ничего не помнит после того как сел в арендованную машину. Будет настаивать, что все эти дни был в совершенном беспамятстве и пришел в сознание от холода, замерзая на утреннем пляже отеля Villa Rita, и если бы не бирка в кармане от Royal Hotel Sanremo — он бы не нашелся еще долго. Наш рассказ о «Красных бригадах», подброшенное письмо из веронского банка, банковский чек об обналичке запрошенных террористами денег и календарь с отмеченной неделей его отсутствия сильно его удивят. А потом он будет вспоминать этот эпизод редко и с неохотой. В общем, в Верону нужно ехать и платить. Тогда дня через четыре мы его увидим. Но появится он здесь. Не в Вероне. Когда Захара вытащим, нужно искать этих похитителей и выдергивать из них ноги и руки.

— Хорошо, — подытожил Блэк. — Ты верно рассудил: сначала Зак, потом возмездие. Мы с Уильямом едем в Верону для обмена. Пусть твои девчонки подготовят всякие доверенности и прочую документацию, что может нам понадобиться для подтверждения своих полномочий перед Сеферелли. Вы с Алексом остаетесь здесь и ждете возвращения Зака. Есть вопросы, возражения, предложения? — Он внимательно посмотрел на каждого из нас. — Нет? Ну и хорошо. Здесь до Вероны на машине ехать часов семь, а спешить особенно незачем — информации о времени и месте передачи денег пока нет. Значит, приедем под вечер. Алекс, к тому времени у Винченцо должны быть все наши документы, еще нам нужен отель, и позаботьтесь, чтобы с деньгами не было проблем. Уильям, пошли к себе, соберемся, да и пора уже ехать.

Собирались они быстро — минут через десять мы с Алексом уже стояли на набережной и смотрели вслед FIAT'у, увозящему Дэни и Уильяма.

А я в который раз «вспоминал» еще одну подробность, о которой не стал говорить Блэку — я их больше никогда в своей жизни не увижу — ни Дэни, ни Уильяма. И я знал, что так и должно быть. Или они, или Захар и я.

Мы все успели: веронский банк получил необходимое подтверждение полномочий Блэка и Донована, забронировали номер в Hotel Porta Palio — почти в самом историческом центре, на берегу обводного канала своенравной реки Адидже.

Мы сидели перед открытым балконом в моем номере, смотрели на море. Алекс курил, а я посасывал какой-то коктейль «Веселая вдова» на основе мартини. Несколько пустых стаканов уже стояли на полу перед моим креслом. Раз в полчаса Алекс звонил портье и меланхолично требовал принести в номер «ун альтро биччере Merry Widow». Требуемое появлялось еще спустя три минуты. И я снова вливал в себя это еловое горько-сладкое пойло.

Как я ни пытался быть спокойным, но от одолевавшего меня бешенства отделаться не удавалось. Хотелось все вокруг бить и крушить — вместо того, чтобы заниматься большими делами, которые я уже привык считать свой жизнью, мне приходилось сидеть в этой итальянской дыре и тупо ждать, пока события сами сложатся в нужную мне комбинацию. Я уже раз тридцать себе поклялся, что более никогда не допущу подобных ситуаций.

— Этих мерзких итальянских коммунистов-террористов я выжгу с этой земли каленым железом, потому что еще никто так не мешал мне работать! — Моя ярость нашла выход в разбитом стакане, вызвав удивление на обычно бесстрастном лице Вязовски. — Никто не отнимал у меня попусту столько времени!

Два раза я разговаривал с Луисвиллом. В первый раз позвонил сам, пытался успокоить распереживавшуюся Линду и не стал говорить девчонкам о произошедшем. Отделался неопределенными «делами», по которым Зак отлучился на несколько дней в глухой район Швейцарии, где нет никаких телефонов. Во второй раз позвонила Марта и передала просьбу Фрэнка Бригли завтра связаться с ним обязательно.

Солнце уже село, когда раздался долгожданный звонок из Вероны, и Алекс включил громкую связь:

— Бонанотте, сеньоры, — судя по голосу, Дэни пребывал в хорошем настроении. — Мы на месте. Винченцо молодец, все подготовил. Осталось дождаться следующего письма. Что у вас?

— Море плещет волнами, солнце утонуло, я курю, — ответил Вязовски. — Сардж тихо напивается и злится. Все хорошо.

— Отлично, Алекс, ты прямо поэт несостоявшийся! Позвони Тэдди, узнай, кто здесь сидит из его приятелей в веронском консульстве. Может понадобиться. Сделай, пожалуйста, я утром перезвоню. Ну все, до завтра. И передай Сарджу — пусть не бесится, все сделаем как нужно.

— Он слышит, — ответил Алекс, и раздались гудки отбоя.

Он хотел поставить телефон на место, но посмотрев на меня, спросил:

— Еще одну «вдову»?

— Да, — ответил я, опустошая стакан. — Скажи мне, почему ты не останавливаешь меня? Ты же охранник?

Он кивнул:

— Охранник, не врач. Я сохраняю не здоровье, а тело. Хочется пить — пей. Только не ходи никуда в таком состоянии, и тогда мне будет даже легче охранять бесчувственную тушку, чем пасти перевозбужденного неврастеника.

— Две «вдовы», — сказал я.

— О'кей, — согласился Вязовски, и скомандовал в трубку: — Дуэ тацце, сеньор.

— Алекс, а у тебя есть пистолет? — Я еще ни разу не видел у него оружия — даже в аэропортах, проходя досмотр, он нигде его не показал.

— А нужен?

— А если вдруг что-то случится?

— Не каркай, Сардж.

— И все-таки?

— Для «все-таки» я найду, чем тебя защитить.

— Пистолетом?

Он усмехнулся и прикурил новую сигарету.

— И пистолетом.

— Так он у тебя есть? Покажи!

— Пей «вдову», Сардж.

— Алекс, она пока кончилась. Покажи, чем ты станешь меня защищать!

Он вытянул перед собой пустые ладони и сморщился от попавшего в глаза дыма:

— Вот, левой и правой. Этого достаточно.

— Дай мне свой пистолет!

— Ты напился, Сардж. Ты опасен для окружающих.

— Вынь обойму и дай мне свой пистолет, — я протянул руку.

Раздался стук в дверь и молодой служка внес поднос с двумя стаканами изрядно надоевшей мне «веселой вдовы».

— Грация, джованното, — поблагодарил его Вязовски и сунул в кармашек на форменном кителе купюру в две тысячи лир. — Либеро!

Итальянец показал глазами на стаканы вокруг моего кресла, но наткнувшись на мою неодобрительную гримасу, молча прикрыл за собою дверь.

Услышав, как щелкнул замок, я спросил:

— Алекс, разве ты говоришь по-итальянски?

— Мой итальянский так же хорош, как… — Алекс задумался на секунду, — как и французский. Пардон, месье, коммон са ва, гарсон, амур, оревуар, коммон сё рендро а Пари, вузаве ун арме, о-ле сьеж де ля девизьон, ду се кво режимо… пожалуй, все. Нет, еще — же не ма па сис жур, но это все знают.

— Что это значит?

— Разное, — покрутил сигаретой в воздухе Алекс. — Глупости всякие военные.

— Пистолет покажешь? Или я сам его возьму?

— Какой ты нудный дурак, Сардж. Зачем он тебе?

— Ты, Алекс, такой же нудный дурак, — я отхлебнул из стакана, встал и, слегка покачиваясь, направился к шкафу.

— Стой! — окликнул Алекс. — Ты о нем откуда знаешь?

— Вязовски, кончай тупить. Я ВСЕ знаю. Так дашь или что? — я открыл шкаф.

— Отойди, — он уже стоял у меня за спиной. — Я тебе покажу пистолет.

Ни скрипа кресла, ни шороха шагов… Хотя я был пьян и мог не услышать.

Я вернулся на свое место и, довольный, отхлебнул еще.

Раздался металлический щелчок, чуть сзади и над ухом, я обернулся и увидел, как Алекс крутит в руке пустую обойму, выпавшую ему на ладонь.

— Что за… — Он посмотрел на меня: — Твои проделки?

Я пьяно улыбнулся и подбородком показал ему на балкон — если посмотреть с него в клумбу, то даже в тусклом свете ночных огней наверняка можно было заметить металлический блеск патронов.

— Что за шутки, Сардж?

— Ну, я подумал, что у меня за телохранитель такой без оружия? Когда ты пошел в туалет, я нашел пистолет, и в голову мне пришла мысль провести тренировку! Как быстро ты сможешь сгонять за патронами и вернуться?

— Ты совсем опупел, сопляк? — Вязовски был на удивление спокоен.

— Ты такой спокойный, потому что у тебя есть еще один пистолет с патронами?

— Нет больше ничего.

— А если вдруг сейчас в номер ворвутся эти Красные партизаны?

— Бригады, — поправил меня Алекс.

— Точно, они самые! Так что делать будем, если вдруг…

— Мы умрем, — так же спокойно оборвал меня Вязовски. — Зачем ты это сделал, Сардж?

— Значит, больше оружия нет?

— Нет!

Я посмотрел на часы:

— Хорошо, будем считать, что ты говоришь правду. Да я и вижу это. Включи телевизор. Найди какой-нибудь новостной канал. Самое время.

Из «Панасоника», стоявшего в углу, сначала раздалось шипение, потом обычная итальянская скороговорка, разобрать которую могли только сами итальянцы, потом были песни, пара сериалов с тяжелой трагической музыкой, мелькнуло лицо всесоюзного любимца Каттани из La Piovra — Вязовски переключал каналы… Остановился Алекс, только услышав безупречный английский ведущего CNN. Минут пять мы слушали самую значимую новость дня — итоги 30-й церемонии «Грэмми»: комментаторы восторгались Полом Саймоном и U-2, и только под занавес передачи мимоходом упомянули о взрыве отеля в Милане.

— Вот и все, — сказал я. — Пусть земля вам будет пухом.

Складывать два и два Алекса научили еще в детском саду:

— Ты убил Дэни и Уильяма?

— Да, — просто ответил я. — Вернее, я убил Бориса Киричева и Дениса Чернова. Подполковника и полковника соответственно.

В дверь осторожно постучали, и Алекс посмотрел на практически бесполезный пистолет в своей руке. Он спрятал его за спину и крикнул:

— Открыто, войдите, — при этом он переместился так, чтобы закрыть меня от входящего.

В комнату ввалились три небритых итальянца в светлых плащах, зыркнули по сторонам своими черными глазами, один прошел во вторую комнату, другой остановился напротив Вязовски:

— У вас есть оружие? Сдайте его мне!

— А вы кто? — Алекс не спешил выполнять распоряжения незнакомцев. Но и не видя очевидной угрозы, не торопился выходить из ситуации силовым методом.

— Служба безопасности народного банка Вероны, — вместо итальянца произнес знакомый голос за его спиной.

— Привет, Сардж, здравствуйте, Алекс, — на пороге стоял улыбающийся Захар. — Вот и я. Алекс, вы же не станете стрелять здесь направо и налево?

— У него нет патронов, — открыл я захватчикам военную тайну.

— Ну и славно, — Захар скинул плащ в шкаф, размещенный в стене у входа. — Тогда можно даже выпить за то, что хорошо кончается.

— Что за балаган? Сардж? Что происходит? — Алекс не понимал, что происходит.

— Можно я отвечу? — Захар поднял руку вверх, словно выучил урок и теперь желал сверкнуть знаниями.

Я кивнул и поднял с пола последний стакан с «Веселой вдовой»:

— Расскажи, ему можно знать.

— Тогда, пожалуй, я отпущу ребят. Луиджи, вы с Пьетро и Лукой можете занять соседний номер, снятый для сеньора Вязовски, — обратился он к одному из небритых спутников. — Только закажите нам еще несколько «Веселых…»

— Нет! — я остановил его. — Только не «вдов». Пусть это будет хоть «Кровавая Мэри», но выносить запах елок я больше не могу!

— Луиджи, спросите у них бурбон. Старый, добрый бурбон! Бутылки нам хватит. И вы, Алекс, расслабьтесь, — Захар подмигнул. — Сарджу ничего не угрожает, а мои ребята обеспечат надежную охрану. Абы кого в безопасность нашего банка я бы брать не стал. Подождите, пожалуйста, десять минут, мне нужно привести себя в порядок, о'кей?

Алекс положил свой пистолет на стол и уселся на диван, тройка итальянцев ретировалась, а Захар заскочил в ванну «умыться с дороги». Я в это время переключал каналы телевизора и пьяно улыбался симпатичным милашкам, что в изобилии водились на программах итальянского телевидения — от вездесущего RAI до местечкового Tele Liguria.

Наконец тот самый служка, что весь вечер таскал нам коктейли, принес заказанный бурбон и удостоился похвалы от Майцева:

— Ты молодец, Джованни, просто молодец. «Винокурни Келлера — Коллинза» — это наш выбор! Ступай, больше мы тебя звать не станем.

Любовно потирая стеклянный бок, он пронес бутылку через весь номер, немножко налил в три стакана:

— За знакомство!

— Пока мне не объяснят, что здесь происходит, пить я не стану. — Вязовски демонстративно сложил руки на груди.

— На нет и суда нет, — согласился Захар и чокнулся со мной.

— В общем, не буду ходить вокруг да около, друзья мои! Да простят меня революционеры из «Красных бригад», на которых я свалил сразу несколько преступлений, но к моему похищению они не имеют никакого отношения. Я сам себя похитил!

— Это я уже понял, — Алекс был хмур. — Какого черта вы убили Дэни и Уильяма?

— Это не я! Это «Красные бригады»! — рассмеялся Захар. — Ничего вы не докажете!

— Или вы прекращаете морочить мне голову, или…

— Или что? — невинно осведомился Захар. — Ты нас поколотишь? Сдашь в полицию? Вернешь на родину? Что? Что будет, если «или»?

Майцев выждал секунд пять и закончил мысль:

— Ни-че-го! Поэтому заткнись и слушай.

Он налил нам еще по стакану:

— Пей, Алекс, за коллег. Помянем. Хоть и были они не те, за кого стоило бы выпить, но все ж люди. Пей. А я тебе расскажу, как все было на самом деле. В тот день, когда Блэк пришел к Сарджу и сообщил о прибытии группы, Сардж позвонил мне в Вену. Вернее, я ему позвонил, но это неважно. А важно то, что со стороны тех людей, что вас к нам послали «на усиление» — так это называется? — так вот, с их стороны было настоящей наивностью полагать, что мы, не первый год ворочающие приличными деньгами, не имеем никаких способов защиты своих капиталов. Нет, старики, конечно, молодцы, но кажется, уже не понаслышке знакомы с маразмом. Мне за два года учебы в MBA барабанные перепонки истерли увещеваниями о необходимости такого подразделения! Здесь тебе и борьба с конкурентами, и выживание в правовом государственном поле, и защита рынков. Что ты!

Захар перевел дух, отхлебнул бурбона и, усевшись на стол, продолжил:

— Сардж-то, конечно, пытался на себя одеяло перетянуть: «Я все предвижу, смогу предупредить!» Конечно, сможет, — так я тогда рассудил, но береженого бог бережет, и в прошлом году, когда мотало меня по миру, я купил за совершенно смешные деньги три компании: два детективных агентства и охранное бюро. А в этом году к ним добавились отделы безопасности четырех банков. Получается очень приличных размеров организация. С большой филиальной сетью, с приличным финансированием. Да кому я объясняю, ты же уже все понял! Мы, конечно, звезд с неба не хватаем, куда нам до настоящих игроков на этом поле! Звезд не хватаем, но кое-что могём. Особенно в некоторых местах — в Луисвилле, Сан-Ремо, Фрайбурге, еще кое-где… Конечно, вас всех сфотографировали, и уже на следующий день на моем столе лежали подробные справки на каждого из вас — хорошо, что на Родине за хорошие деньги сейчас можно купить все что угодно. И даже личные дела пенсионеров КГБ. И я переслал их Сарджу. В то утро, когда состоялась его встреча со всем вашим коллективом и после которой ты был с ним уже неотлучно. И Сардж тоже «вспомнил». Но показал я эти дела не только Сережке.

Я хмыкнул, вспомнив, как из факса полез длинный рулон бумаги с текстом на русском языке, так напугавший Марту.

— Ну вот, значит, показал я ваши дела одному своему знакомцу из списка тех товарищей, что передал нам для контакта Геор… — продолжал Майцев. — Кстати, Сардж, я все еще настаиваю, чтобы ты с этими людьми встретился, нам их деды не зря передали. Впрочем, неважно, кто передал, а важно, что этот человек в свое время работал на МИ-6. Вместе с Колином Фигерсом, а до того — с Чарльзом Грэем, — названные Захаром имена мне ни о чем не говорили, но для Алекса что-то значили, и это было заметно, — помогал свершиться подвигам Дафны Парк. Но был нашим агентом. Нашим — в смысле советским, как Ким Филби. И вот его пристрастной проверки товарищи Киричев и Чернов не прошли. Потому что еще в восемьдесят втором году господин Чернов дал добровольное согласие на сотрудничество с заокеанскими друзьями. А Киричев слился и того раньше. Он состоял одно время в охране Горби. И часто помогал нашему нынешнему генсеку «пропадать» из поля зрения его сопровождения. В основном, когда тот находился в заграничных командировках. Выйдет поздним вечером Михаил Сергеевич прогуляться по Лондону и… пропадает! Часа на три-четыре! Понимаешь? А прикрывает его Боря Киричев. Так что мы знали о вас даже больше, чем вы о нас. Игра шла в обе стороны. Вы прослушивали телефоны Сарджа и мои, но и мы тоже слушали разговоры Дэни и Уильяма.

Захар прямо-таки любовался собою. Не перед Алексом — передо мною он блистал. Оправдались его ожидания двухлетней давности о том, что нас непременно попытаются вывести на чистую воду и использовать в своих интересах — и свои, и чужие. Оправдались его настойчивые просьбы не жмотиться на безопасность, словом, он кругом вышел прав и теперь наслаждался своим триумфом.

— А потом все было просто — мы не могли надолго оттягивать устранение этих людей. Если бы речь шла о чем-то обыденном вроде местоположения ракетных шахт, нам стоило бы с ними поиграть, поводить за нос, а то и перевербовать, но секрет нашей деятельности несколько выбивается за рамки обычного, да еще длинный язык Сарджа подстегнул нас к действию. Следовало поторопиться, пока они не сдали информацию о нас своим хозяевам.

Он на секунду задумался, потом тряхнул головой и сказал:

— Знаете, а это даже к лучшему, что Сардж все разболтал. Пришлось импровизировать, но Луиджи в этих делах знает толк — он и на мафию поработал, и на правительство, и с теми же Brigate Rosse знаком не понаслышке. Так и родился срочный вызов в Италию, мое внезапное исчезновение… Я видел вас в Мальпенса. Но вы меня не видели. А немного позже я встретил Блэка с Донованом. Для окончательного опознания и ликвидации их следовало увезти подальше от вас, и они оказались в Вероне. Где были опознаны и размещены в заминированных номерах отеля. Завтра полиция Вероны получит конверт с письмом от «Сражающихся коммунистов» с принятием на себя ответственности за террористический акт. Им слава, а нам лишний шум ни к чему.

— Веронский банк — это след для полиции, — впервые за время рассказа открыл рот Вязовски.

— А почему ты, Алекс, думаешь, что тебе звонили из веронского банка? Вовсе нет. Тебе звонили из Акконы. И представлялись веронским банком. Сеферелли очень удаются такие роли. Ничто не связывает нас с Вероной.

— А телефонный код?

Я протянул ему факс с портретом Захара на фоне простыни и телефонный справочник. Вязовски сверил номер телефона с отправленного сообщения с действительным кодом Акконы и Вероны.

— Мы даже не проверили. Теряем хватку. Что дальше? Что будет с остальными? — спросил он.

— А для остальных ничего не изменилось, — улыбнулся Захар. — Остальные займутся тем же самым, чем предполагалось. Они чисты, открыты и готовы работать. Ты, я думаю, тоже?

Алекс кивнул.

— Ну вот и чудно! — обрадовался Майцев. — Прими, Господи, души твоих заблудившихся рабов Бориса и Дениса, — он влил в себя содержимое стакана.

Не замечал я за ним раньше подобной набожности.

Вытерев рот рукавом, он недолго помолчал, потом хлопнул себя по коленкам и заявил:

— Но притащил я вас сюда — в Сан-Ремо — вовсе не просто так, а по делу! По очень важному.

— Излагай, — я икнул, потому что выпил уже больше положенного.

— Мы с тобой два самонадеянных идиота, — «открыл» мне тайну Майцев.

— Это так. Даже спорить не стану. Но что позволило тебе сделать такие выводы?

— Год назад здесь, в Сан-Ремо, состоялось заседание так называемого «Бильдербергского клуба».

— Да, — согласился я. — Вполне возможно. А в Штатах в прошлом июле, недалеко от Сан-Франциско — в Богемской роще, педерасты, миллиардеры и политики принесли каменной сове очередную жертву. И в этом июле будет то же самое. Но нас же это не пугает?

— Дурак, — беззлобно сказал Захар. — Ты не понимаешь, насколько это все серьезно. Насколько это будет нам мешать, когда мы от слов наконец-то перейдем к делу.

— Но ты же мне расскажешь? — Что-то часто меня в последнее время сталиназывать дураком. К чему бы это? И я пьяно икнул.

— Сардж, — вдруг заговорил Вязовски, — а зачем ты разоружил меня? Неужели ты думаешь, что я мог бы начать стрельбу без явной угрозы? И зачем напился?

— Нервы, Алекс, нервы ни к черту! Перестраховался с оружием. Глупо как. И напился потому, что устал. Как тот Атлант, что небо на себе тащит. Трудно было взрывать Блэка. Да и Донована тоже. Толковые были дядьки, жаль, что враги. После истории с Расселом, — я тяжело вздохнул и, поднявшись из кресла, побрел в спальню, — все, парни, я спать!

Глава 6

Первый «интереснейший человек», знакомство с которым пообещал мне Захар, оказался жителем Швейцарии. Англичанином. В списке Воронова он значился под именем Вальтер Бильфингер, и поэтому был принят мною за немца, но на самом деле его имя было — Уолтер, и происходил он из баварцев, переселившихся на туманный Альбион еще во времена Наполеона — из ярых противников французской континентальной экспансии.

Это был розовощекий пухлый блондин, таких называют «кровь с молоком», возраста предпенсионного по законам любой «цивилизованной» страны. Годы, разумеется, наложили на чело Уолтера свой отпечаток в виде полированной розовой лысины посреди кудрявящихся волос цвета лежалой соломы, и двух глубоких морщин, перечеркнувших его высокий лоб подобно Гранд-Каньону, разломившему пополам плато Колорадо — только на лбу таких каньонов было два. На круглом пухлом лице выделялся острый любознательный нос, выступающий второй доминантой в чертах лица (первой были, разумеется, круглые щеки), а в маленьких щелках под белесыми бровями прятались умные серые глаза того оттенка, что называют льдистым.

Он встретил нас на пороге принадлежавшего ему домика под типичной для этих мест оранжевой черепичной крышей. Жилище прилепилось к самой окраине Мерано — итальянского города, говорящего на немецком языке, расположенного близко к Швейцарской границе, в сердце Альпийской долины. Вернее даже, дом Уолтера находился в Тироло — близкой к Мерано деревне в двух сотнях шагов от деревенской церкви и кладбища при ней. Деревня была настолько близка к городку, что тридцатитысячный Мерано плавно становился двухтысячным Тироло, и наоборот. На самом деле эта европейская традиция — давать любой дыре собственное имя — часто бесила меня, пока я не понял, зачем это сделано. Когда вся Европа разделена на феодальные участки и у каждого клочка земли есть свой хозяин, становится понятна необходимость поименования каждого валуна на дороге — обычная инвентаризация.

Захар поведал мне по дороге, что коммуна — так называлось мелкая административная территория в Италии — Тироло расположилась у подножия знаменитого на весь мир древнего замка Тироль, в котором иногда бывала та самая «безобразная» герцогиня — Маргарита Маульташ — самая уродливая женщина в истории, которой посвятил один из своих исторических романов Лион Фейхтвангер. В окрестностях Мерано, сказал мне Майцев, был еще один замок — Траутмансдорф, поновее и симпатичнее, окруженный ухоженным парком, но его я в тот раз не увидел — он стоял ровно в противоположной стороне от Тироло.

— Здравствуй, Зак, — голос герра Бильфингера напомнил мне треск разрываемой ткани. — Ты пунктуален, как мои баварские предки!

— Гутен таг, герр Бильфингер, я привез вам моего друга. Его зовут Сардж, Сергей. — Захар протянул хозяину руку. — А это его телохранитель, Алекс.

Мы с Алексом остановились, чуть не дойдя до крыльца.

Я смотрел вокруг, и от навалившейся на меня красоты захватывало дух. Погода выдалась солнечная, около десяти градусов, что для начала марта здесь было нормой. Звенел чистый воздух, чирикали какие-то птицы, а вокруг были горы — величественные и древние, у подножия которых рассыпались многочисленные деревеньки, полные строений, многие из которых легко могли похвастаться тремя-пятью веками истории.

Что-то подобное я видел давно в детстве на Алтае, но там все было каким-то неухоженным, полузаброшенным и неразвитым, с поражавшими воображение размерами — одна Катунь чего стоила! Здесь же все было компактным: вот большая гора, вот долина, вот река, вот деревня и церковь в ней — словно сделанным специально для ублажения взгляда, блестело чистотой и выглядело, как рекламный проспект, да, наверное, им и было — целая горная страна, занятая только обслуживанием туризма. Все остальное — ровные зеленые участки посевов, аккуратные домики, небольшие отары овечек, многочисленные мостики через ручей — все это только масштабный антураж, более предназначенный для дорогих гостей, чем реально привносящий что-то в экономику края.

— Вы где остановились, мальчики?

— Как и в прошлый раз — в отеле «Стефанхоф», других приличных мест я здесь не знаю, — развел руками Майцев. — К тому же с тамошнего балкончика прекрасно видно всю долину до самого Сан-Джорджио!

— Хороший отель, — одобрил его решение Уолтер. — И у меня там небольшая доля. Правильный выбор. Проходите.

Он посторонился, пропуская нас в дом, увитый по одной из сторон голой виноградной лозой.

Мы чинно уселись за столом, на котором стояла бутылка местного белого вина Lanticlarus в окружении нескольких сортов хлеба — хрустящий шуттельброт, сладкий и с семенами укропа, на узорчатой тарелке лежал сыр разного вида и происхождения: из коровьего молока и из козьего, дырявый, белый, с плесенью, но непременно ароматный, с какими-то пробуждающими зверский аппетит добавками, травками и зернами. Неожиданная для этих мест квашеная капуста, драники — совершенно не итальянская еда. Порезанный шпик, больше похожий на ветчину, завершал сервировку. Все очень напоминало картинки, призванные способствовать лучшему пищеварению, что висели в Союзе в каждой столовой. Если бы у моей мамы были возможности, ее праздничный стол выглядел бы именно так.

Только высоких бокалов я насчитал всего три.

— Хорошо, что ты приехал, Зак. Я готовился к встрече, видишь? — Уолтер показал рукой на своё обильное угощение. — Скучно здесь. Я, конечно, сознательно выбрал себе жилищем эти места, да еще в Зефелене… Знаешь, где это?

— В Швейцарии, — ответил Майцев. — Я же туда сначала позвонил, и ваша экономка, Уолтер, перенаправила меня сюда.

— Верно, в Швейцарии, на берегу Рейна, ровно напротив самой богатой страны мира — Лихтенштейна, и ее столицы — Вадуца. Скучно мне, что здесь, что там, даже поговорить не с кем.

— Так за чем дело стало-то? Выбирайтесь в мир. Мы с радостью возьмем вас в консультанты на постоянной основе, и деньгами не обидим.

Уолтер наполнил бокалы, потом посмотрел на нас, пересчитал и пошел к старомодному шкафу из темного дерева — за четвертым.

Когда в каждом из четырех сосудов оказалось понемногу вина, Бильфингер сказал:

— Нет, довольно с меня. Да и нет веры уже ни во что. Если уж мои работодатели сложили лапки перед могущественным врагом, то кто такой я? Блоха. И чем дальше я спрячусь, тем спокойнее мне станет. Но вот поговорить я иногда люблю! Наверное, это старческое. За здоровье! — блеснул он ломаным русским.

Все пригубили понемногу вина, и над столом повисло странное молчание, какое бывает при встрече старых друзей, когда обо всем уже наговорились и нужно время просто посмотреть друг на друга, оценить перемены и понять, что ничего не возвращается и каждый новый миг жизни — новый.

— Не знаю, будет ли тебе интересна моя история во второй раз, — вдруг произнес Уолтер. — Да и Алексу будет скучно. Погуляйте по окрестностям, здесь есть на что посмотреть. Сделайте фотографии, будет что вспомнить.

Захар согласно кивнул и показал Алексу подбородком на дверь. Сам он в один глоток осушил бокал и, прихватив пару кусочков сыра, направился вслед за Вязовски.

— Когда я был молод и полон надежд, — начал разговор герр Бильфингер, — я хотел изменить мир. Сделать его справедливым и открытым. Как вы сейчас. А поскольку образование у меня было хорошим — Даремский университет — не Оксфорд и Кэмбридж, но и не «университеты из красного кирпича» и тем более не «из листового стекла»! Дарем — это… Дарем. В общем, когда мне было двадцать четыре года и я обзавелся шапочкой магистра филологии, мне поступило предложение от старинного друга семьи поступить в секретную разведывательную службу — SIS, о которой до сих пор знают только профессионалы, которой нет в списке британских ведомств, а уж в те времена — перед смертью Сталина — о ней не знали и некоторые министры.

— МИ-6?

— Она самая, — подтвердил мою догадку Уолтер. — Люди из МИ-5 ловили шпионов, а мы их плодили. Это был пятьдесят второй год. Славный. Я тогда щеголял в солнцезащитных очках — новинке сезона, красивый и неотразимый, как Оскар Уайльд. Олимпийские игры в Хельсинки, Хемингуэй издал своего несчастного «Старика и море», Стейнбек выдал бесподобный «К востоку от рая», телевидение передавало «Сломанную подкову» Дарбриджа, смерть нашего старого короля — Георга, молодая королева всходит на престол, свадьба Рональда Рейгана, но об этом я узнал, разумеется, гораздо позже. — Он засмеялся. — Золотые годы… Ну вот, наш старый бульдог Уинстон объявил миру о создании Британией атомной бомбы, а я начал трудиться на благо английского королевства и для мира во всем мире. И поставили меня заниматься восточными славянами. Поскольку языковая специализация в колледже у меня была соответствующая.

Он еще раз приложился к своему бокалу.

— Не буду рассказывать тебе свою службу во всех подробностях, в конце концов, это дела давно минувшие, но о выводах, к которым подтолкнула меня работа, я тебе сообщу.

Он надолго задумался.

Я знал в общих чертах те сведения, которыми он решил поделиться, но грядущий разговор, запечатлевшийся в моей «памяти» несколькими кусками, наверное, стоило повторить, чтобы помнить частности.

— В общем, оказался я в Корее, где в то время шла небольшая война. Слышал?

— Не особенно. Там вроде бы американцы воевали?

— Воевали американцы, но вот разведка была представлена всеми подряд — от русских и китайцев до французов, хотя этим-то там точно делать было нечего. И вот там я впервые столкнулся с явлением, которое заставило меня по-другому взглянуть на устройство мира. До того он представлялся мне не очень упорядоченным местом, где нет никакой определенности, где можно добиться чего-то своими талантами, влезть на самую верхушку социальной лестницы, ну ты понимаешь… В общем, я стал свидетелем сцены, когда поспорили два американских офицера в полковничьих чинах — один настаивал на посылке в место, где велся бой, мобильной группы, чтобы вытащить какого-то майора, а второй говорил, что никаких ресурсов у него для этого не имеется, и требовал визу двухзвездного генерала. Они орали друг на друга на очень высоких оборотах, пока не появился какой-то американский корреспондент и не встал на сторону первого полковника. Стоило ему вставить свое слово, как второй военный стал послушным — нашлась и группа, и бензин для машин, и даже пара штурмовиков для прикрытия группы сверху. Я спросил у Джина, это был мой начальник, что должна означать эта сцена, и услышал, что это всего-навсего масоны. Слово собрата по ложе значит для масона гораздо больше, чем мнение начальника по службе. И хотя напрямую они предпочитают не сталкивать эти интересы, но если вдруг подобное происходит — выбор всегда в одну сторону. До того я думал, что масонство — это такая форма объединения скучающих людей, что-то вроде мужского клуба с длинной историей и стремлением объяснить сверхъестественными знаниями чего-то неочевидного, но здесь я был вынужден пересмотреть свои рассуждения об этом феномене. Я сказал тогда Джину: «Здорово, шеф, я бы хотел примкнуть к такому клубу!», а он посмотрел на меня вот так, — Уолтер выпучил свои маленькие глаза, изобразил самую высокую степень удивления — как перед заговорившей улиткой. Потом рассмеялся и закончил: — Джин посмотрел на меня вот так и ответил: «Здорово, парень, что тебе в голову пришла такая мысль, но зачем ты ордену? Ты не министр, не известная личность, не модный писатель, не судья и не банкир — зачем ты ордену?» Так он сказал. И знаешь, что я понял?

— Что кого попало в масоны не берут?

— Точно. И еще я подумал, что власть над миром слишком лакомый кусок, чтобы бросить это дело на самотек. Если уж человечество даже реки предпочитает загнать в каменные берега, то почему не глупо думать, что течения мысли внутри социума — неконтролируемы? И само собой, такой колоссальный приз — власть над миром — не должен даваться кому попало, а только лишь тем, кто в совершенстве владеет сложным механизмом подчинения, убеждения, принуждения. И я посмотрел вокруг: ба! Что я увидел! Политики, рвущие друг друга в клочья на страницах газет, принадлежат одной масонской ложе, которой по большому счету нет разницы, кто станет проводить в мир ее учение, но оленьи бои так нравятся плебсу! Не нужно контролировать всех и каждого, достаточно призвать в ряды посвященных тех, кто каким-то образом контролирует других. Лучше всего обманывать дурачка, превознося его несуществующие способности. Вот это «равенство, братство» — это только лозунги, под которыми послушное стадо весело стремится на бойню! Нет никакой демократии — это химера, порождение больного ума. Да и не может большинство быть правым. Оно желает только есть, пить, размножаться и гадить! Это ли цель существования разума? Ты думаешь, зря католическая церковь боролась с масонами чуть не со дня их появления?

— Во всем виноваты масоны? — не то чтобы мне было смешно, но во всемирный заговор масонов я не верил: слишком массовые процессы в мире, слишком противоположны интересы разных стран и группировок, чтобы ими можно было управлять. — Ни разу в жизни не видел живого масона.

— Нет, что ты! Думать так — это сознательно вводить себя в заблуждение. Это просто один из инструментов, который контролируют другие. Но вместе с тем давно известно, что философия, экономика, политика — все это делается масонами. Ататюрк — создатель светского государства Турции — масон, Бетховен — масон, США вообще созданы масонами, это известно даже школьникам, Возняк — масон, ваш Пушкин — масон, Рузвельт — масон, Ситроен, Стендаль, Миттеран, Гувер, Рабиндранат Тагор, Энрико Ферми, Франклин, Папюс, Флеминг — все эти люди были или остаются масонами.

— Я не очень-то верю в такой обширный заговор. Ни в масонский, ни в сатанистский.

— Но в христианство-то ты веришь? В ислам? В коммунизм, черт тебя дери! В то, что эти религии направляют целые народы? А чем они были на заре своего существования? Заговорами и были. Заговорами верящих, заговорами посвященных. Тайными обществами, преследуемыми всеми здоровыми силами государства. Пока не получили государственную поддержку. Для христианства от зарождения до тотального доминирования на континенте прошло лет пятьсот, для магометанства — лет двести. И то и другое стали мировыми религиями. А масонству всего-то еще и трехсот лет нет. С самого первого появления масонства его прямо запретили и римский папа, и православный патриарх. Впрочем, я знаю по себе: пока не столкнешься с их деятельностью напрямую — поверить трудно. Была одна светская страна в мире, где не было этой плесени — СССР, но теперь с перестройкой они обязательно заведутся. Знаешь, как сказал Никита Хрущев, когда во время устроенной им оттепели его спросили про возможность открытия в России масонских лож?

— Что-нибудь про кузькину мать? — я пожал плечами.

— Дословно не помню, но что-то вроде того, что он не дурак и собственноручно насыпать себе под рубаху вшей не станет. Вот это и есть их самое точное определение: вши. Многое зависит от целей, которые ставят перед собой тайные общества. Но найди хоть одно из них, которое явно объявило бы: наша цель — власть над людской массой. Нет, все сулят спасение человека, счастье и разные блага — материальные и не очень. Но цель у всех одна — власть. Кто-то ее ищет для себя, как церковь или коммунисты, а кто-то для своих хозяев.

Уолтер встал, прошелся по комнате, иногда приседая на корточки:

— Ноги в последнее время затекают. Не в масонах суть. Я много ездил по миру и однажды осознал всю глубину контроля человеческих масс. Возьми обычного человека. Чем его можно заставить делать то, что нужно тебе, а не то, что захочет он сам?

— Контроль его финансов, расходов и доходов, жизненных установок, перемещений, контактов.

— Не этим ли занимаются наши тайные общества? И инструментарий для этого у них очень широк: законы, принимаемые членами этих тайных обществ, банки, контролируемые ими, ценности, что изобретают их философы, пропаганда выгодных им убеждений по телевидению, в прессе и в литературе. И если ты думаешь, что для организации такого спрута нужно тотально контролировать весь мир, то ты сильно ошибаешься. Средний человек читает одну-две газеты, смотрит два-три канала по ТВ, дай бог, если осиливает одну книгу в три года. Но он ежедневно контактирует еще с двумя десятками людей. И когда они все начинают думать одинаково, тогда и проявляется эффект нашего спрута: они вместе занимаются пропагандой навязанного им образа жизни. Для того чтобы контролировать всех — нет необходимости контролировать каждого! Вот в этом и состоит хитрость. Ты можешь не знать о масонах, и они не знают о тебе, но ты делаешь ровно то, что тебе предписано: учишься, женишься, растишь одного-двух детей, выплачиваешь кредит, заводишь машину и полжизни горбатишься, чтобы обзавестись жильем. И как бы ты ни старался думать, что выбираешь сам себе дорогу, но ты выбираешь только марку машины, на которой предстоит ехать. А на самом деле они все одинаковы и путь один.

— И контролируется масонами?

— И масонами тоже. Но не только. Вот я живу почти круглый год в Швейцарии по простой причине — новшества мира приживаются в этой стране трудно. Здесь даже у женщин кое-где все еще нет избирательного права. И оказался я здесь после того, как посмотрел в прошлое и вдруг осознал, что практически все инструменты закабаления человека и общества изобретены на моей родине. Масонство придумали в Англии, частные эмиссионные банки — в Англии, концентрационные лагеря — в Англии, это Англия сто лет назад сделала кончеными наркоманами половину населения Китая — несмотря на прямой запрет на торговлю опием. Целая империя — светоч мирового либерализма — занимается контрабандой наркотика! Это — благородно? Моей родине наплевать на законы, традиции и убеждения людей, если они мешают получать прибыль. Англия всегда поддерживала любые революционные силы где ни попадя, разжигала национальные, идейные, какие угодно конфликты, оставаясь чопорным королевством. Революции возможны где угодно, только не в Англии. Потому что это Англия устраивает везде революции.

Я даже удивился этому пассажу. Потому что ожидал услышать о происках жидомасонов.

— Не евреи?

— Евреи по сравнению с лордами, собирающимися на Даунинг-стрит и в Вестминстерском дворце — дети в песочнице со всем своим расизмом, Каббалами и ортодоксами. Просто страшилка для плебса. Не было бы евреев, на их роль сгодились бы цыгане, армяне, да кто угодно. Важно, чтобы расселился народ по всему миру, чтобы в каждом городе было такое гетто живущих по иным законам, и тогда можно будет перенаправлять «народный гнев» с истинных виновников на этих бедолаг. Это все легенды. Моя драгоценная родина — Британия — как бешеная собака кидалась на любой народ в мире, который ее не устраивал. Хватит пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать страны, в которые она не вторгалась никогда: Швеция, Ватикан, Монголия, Парагвай, Монако, все европейские «карлики», Боливия, Чад, Конго, Берег Слоновой Кости и еще пяток абсолютно бестолковых территорий не испытали поступь британских сапог. Все остальные — сфера прямых интересов наших лордов. Хоть одна страна в мире может похвастать чем-то подобным? А наш вечный сателлит-соперник — США? Одна доктрина Монро чего стоит. Она ведь не оставляет никому в Западном полушарии шансов остаться без внимания вашингтонских деятелей. В общем, тот мир, что открылся мне, когда я взглянул на реальность без розовых очков и романтических соплей, вызвал у меня чувство отторжения, и тогда — это было в начале семидесятых — я сам предложил свои услуги советской разведке. Уже здесь, в Швейцарии, познакомился с несколькими немцами, прошедшими через американские концлагеря Второй мировой войны. Слышал о таких? В них содержались немецкие военнопленные. Которых янки должны были кормить и лечить — так предполагала Женевская конвенция. Но им этого не хотелось делать. И тогда милашка Эйзенхауэр, светоч демократии, величайший американский полководец «изобретает» новый термин, описывающий большинство заключенных: «разоруженные войска неприятеля»! Не военнопленные, а не пойми кто! Все, одним росчерком пера два миллиона человек были переведены из разряда опекаемых в разряд бесправной скотины. Их не кормили, не лечили месяцами. Они сидели в лагерях, дохли от голода и тифа целый год. Без еды и чистой воды. Это — демократия и гуманизм? При этом колонны с продовольствием от Красного Креста, которые могли бы помочь несчастным, заворачивались добрыми янки по причине «переполнения приемных складов». Говорят, число умерших от голода составило больше миллиона. Такого даже гнусный тиран Сталин не делал за тридцать лет своего правления. А здесь всего за год. И не нужны никакие крематории и газовые камеры — все «ненужные» сами передохли. Их рассказ только укрепил меня в желании расправиться с моей родиной. Любыми средствами. Эти люди не должны править планетой.

— Зачем вы мне это рассказали? Я ведь могу оказаться провокатором?

— Нет, мальчик, — он остановился у меня за спиной, — это кому-нибудь в Канзасе вы можете рассказать, что родились в индейской хижине в Техасе, а я филолог и разведчик, пусть бывший, и смогу отличить русский акцент от новозеландского. В общем, суть всего моего выступления можно свести к нескольким тезисам, для постижения которых мне потребовалась вся жизнь, а тебе я отдаю это знание за просто так, потому что меня попросили старые друзья. Зак мне сказал, что у вас много денег и вы желаете вложить их в развитие России. И спросил, что этому может помешать. Собственно, о масонах я и говорил только с этой позиции. С позиций того, что вам может помешать. Но лишь масонами угрозы не исчерпываются. Бильдербергский клуб, Тройственная комиссия…

— Богемская роща, тамплиеры…

— Ты зря иронизируешь, мальчик, — одернул меня Уолтер. — Мне трудно убедить тебя в чем-то, если ты не обладаешь жизненным опытом. Правильно — и Богемская роща, и сотня исследовательских институтов, фондов, международных организаций, агентств, экономические убийцы и разведка десятка самых развитых стран. Ты, наверное, наивно полагаешь, что главная цель нашей разведки была — узнать, сколько боеголовок прячутся в шахтах под Челябинском? Нет, мальчик, цели разведки с некоторых пор изменились. Вернее, сменились приоритеты. Теперь это социология, изучение общества, его болевых точек, экономики и способов влияния на элиту. Вот истинные цели разведки. А все остальное — частности и мелочи.

— Вы сказали «экономические убийцы» — что это?

— Это, мальчик, новое слово в обретении власти над подающими надежды государствами. Представь себя президентом какой-нибудь Индонезии или Боливии. Тебя избрал народ, ты желаешь его развития, но для этого нужны деньги. И вроде бы экономика твоя начала развиваться — ты продаешь нефть, алмазы или еще чего, в общем, живешь не бедно. Но для рывка силенок нет. Где их взять? Разумеется, этому призван помочь Международный валютный фонд, который и создавался подобные рывки финансировать. Но вот незадача — у него есть стандарты, которым должна соответствовать документация, есть требования к надежности исполнителей. И тебе как президенту остается только обратиться к специалистам — Бектел, Холибёртон, умельцев хватает. В страну приезжают инженеры, экономисты, технологи и учетчики, советники и лоббисты всех мастей, они начинают сновать по территории страны, раздавать всюду взятки, гранты и обещания. Проект обзаводится солидной документацией, рисующей перед Боливией или Индонезией самые радужные перспективы. Электростанции, дороги, карьеры, порты — просто рай на земле! Только есть несколько «но» — в работу идет вся документация, подтверждающая правильность и нужность предприятия — топографическая съемка, экономические расчеты, статистические справки из провинций. И совершенно не учитывается то, что может этому помешать. А иногда и вовсе сделать весь замысел бестолковым. И вот проект предоставляется экспертам из МВФ, все рукоплещут и открывают кредитную линию. И начинается стройка электростанций, дорог, доков и аэропортов. Она пожирает деньги с чудовищной силой и скоростью, требуется дополнительное финансирование — и его дают. В конечном итоге — проект реализован, деньги освоены теми же американскими, японскими и английскими фирмами — проектировщиками, поставщиками, строителями, Боливия обзаводится парой гидроэлектростанций в лесной глуши, подъездными путями и карьерами.

— Так это же хорошо?

— Это отлично, если бы не одно но — кроме всех этих прелестей Боливия обзаводится долгами. Исправно пожирающими всю возможную прибыль от реализованного проекта. И каждый год заработанные этими электростанциями и карьерами деньги уходят в погашение процентной ставки по кредиту. Оказывается, что в момент начала проектирования была неверно оценена «конъюнктура рынка», и вместо десяти процентов ежегодного роста доходов, наш проект не обеспечивает и трех, а расширение кредитной линии в тот момент, когда работы были выполнены на 70 %, отступать было поздно и требовалось дополнительное инвестирование, повлекло за собой увеличение ежемесячных отчислений. И наш «сверхприбыльный» проект начинает сосать деньги со всей экономики страны, чтобы компенсировать процентные выплаты по кредиту на свою постройку! В итоге выходит: МВФ имеет должника, загнанного в долговую кабалу и теперь вынужденного считаться со мнением кредитора при принятии законов и ведении внешней политики, американские и английские компании считают прибыли и хвалятся перед акционерами, экономисты «прикидывают» новый проект, призванный компенсировать ошибки старого, правительство Боливии решается на приватизацию — чтобы хоть как-то уменьшить потери, и только народ Боливии остается без денег, без работы и без надежд когда-нибудь избавиться от долгового бремени. Так было во многих латиноамериканских странах, в южно-азиатских, так будет везде, пока этот механизм работает. Где им позволяют действовать подобным образом. Сдается мне, что впервые этот механизм был опробован в СССР, в годы первых пятилеток. Не секрет ведь, что в строительстве принимали участие все эти Бектелы и Холибёртоны. Но тогда по какой-то причине случилась осечка. Думаю, ваш Сталин просто послал консорциум доброхотов в задницу. Мне все чаще представляется, что та истерия и травля, что развернулась в мире против СССР после Второй мировой, вызваны не идеологическим противостоянием! В конце концов, бизнесу без разницы, кто приносит ему прибыль — коммунист, анархист или махровый империалист. Работали английский и американский бизнес и с коммунистами, и с фашистами, и с нацистами, и с японскими империалистами… Думается мне, что речь милашки Уинстона в Фултоне была спровоцирована отказом Иосифа возвращать навязанные ему долги и отдавать завоеванные рынки. Вот это — повод! Ради этого можно развязать любую холодную войну. Но теперь Горби, похоже, согласился рассчитаться, и скоро Союза не будет на карте — он станет просто еще одним загнанным в долги рынком.

— А какая у мира альтернатива?

Уолтер сел за стол, сцепил руки в замок и изрек:

— Умерить амбиции и жить по средствам. Но не только. Альтернативу миру показали твои предки, изгнавшие моих из России в 1917 году. Только, как это обычно у русских бывает — перекрутили гайки. Ну да по-другому тогда, видимо, и нельзя было: часть революционеров тянет страну в мировую революцию, вторая когорта «несгибаемых» — начинает распродавать сокровища — от царских запасов и бакинской нефти до уральских изумрудов и ленского золота, и только третья, самая малая, поняла, что им досталась огромнейшая и потенциально самая богатая страна в мире! Альтернатива в том, чтобы все важное действительно служило развитию всего народа, а не обогащению кучки завладевших богатством сволочей. И можно называть это хоть социализмом, хоть коммунизмом, хоть капитализмом с человеческим лицом, хоть с медвежьей лапой — это все неважно, в конце концов все измы придуманы в той же старой, доброй Англии. И не в последнюю очередь к их созданию приложили руки те ребятки, что позже стали называться разведкой.

Скрипнула дверь, и в дом вошел Захар. За ним показался Алекс.

— Свежеет на улице, — сказал Майцев, а я посмотрел в окно — и действительно, уже темнело, а в горах с темнотой быстро приходит прохлада.

— Понятно, Уолтер. Скажите, а при чем здесь масоны?

— Сардж, ну что ты как маленький? — спросил Зак. — Даже мне стало понятно, что имеет в виду Уолтер. Он говорит о том, что нам нельзя сосредотачиваться на какой-то одной стороне работы. Если мы посвятим себя экономике — мы просто разведем поголовье барыг, если целиком погрузимся в политику — потеряем позиции в экономике и в воспитании молодежи. Он говорит о том, что нельзя решать задачи, хватаясь за что-то одно, потому что ловушек для людей понаставлено в изобилии: деньги, тайные знания, принятие в круг избранных, ощущение причастности к чему-то большому… Да много чего. И все эти ловушки пока что служат нашим врагам. И сами себя поддерживают. Потому что эффективны. Следовательно, нам нужно потихоньку разрушать их институты и озаботиться созданием своих. Подумай сам, зачем нужны все эти масоны, разведки, ООН, Бильдербергские клубы, все эти бесчисленные закрытые общества аристократии, куда простому фрезеровщику вход заказан? Черт, да он и знать-то о них не должен! Ты думаешь, американцы, главные поборники демократии и свободы, отказались войти в члены Лиги Наций потому, что она была против мира и демократии? Шиш! Только потому, что располагалась эта контора в Женеве и не могла контролироваться американцами! Как появилась возможность создать то же самое, но под контролем США — нате вам ООН! И так делается всюду: все, что служит продвижению их модели общества в жизнь — будет развиваться, а все, что нейтрально или, не дай бог, против них — будет уничтожено и заменено!

— Тут нужно понимать, — проскрипел Уолтер, — что говоря американцы, англичане, мы имеем в виду не государства, а финансово-промышленные группы, территориально располагающиеся в том или ином регионе. А государство — лишь инструмент принуждения аборигенов к верности и лояльности.

— Дело ясное, что дело темное, — прокомментировал Вязовски.

Мне подумалось, что мои полковники, и те, кто остался в Вероне, и те, кто был пока в Луисвилле, как раз о чем-то подобном и писали в своих планах — ведь там очень мало было об экономике и очень много о пропаганде, о национальной идее, построении социально-ответственного общества. Пусть поначалу и драконовскими методами.

— Если ты не понимаешь чего-то происходящего вокруг, то часто это случается не от того, что у тебя недостаточно текущей информации или что ты непроходимо глуп, но только лишь потому, что тебе непонятна и неизвестна первооснова событий и явлений. Тот, кто все закрутил, отталкивался совершенно от других посылок, нежели доступны тебе. Поэтому для тебя все выглядит сумбуром и хаосом, цепью случайностей, но в реальности всего только реализуется чей-то строгий план, — сказал Уолтер. — Если ты параноик, это совсем не значит, что за тобой не следят. Вспомни историю своей страны. Когда была первая пятилетка?

— С 1929 по 1933 годы, — заученно ответил Захар. — СССР из аграрной страны превратился в индустриальную за четыре года.

— Даты ничего не напоминают?

Как же! Не напоминают! Великая депрессия! Америка сидит без денег, в некоторых местах едят перекати-поле, а где-то и того нет, а СССР за четыре года превращается в один из флагманов мирового производства! И теперь, немножко зная о том, как все устроено в этом мире_; я никогда не поверю, что это смогли сделать в едином порыве энтузиазма вчерашние крестьяне и арестанты, из которых и состояло в основном население страны, как принято нам рассказывать на уроках по истории Отечества. Чтобы построить ГЭС, нужны экскаваторы, генераторы, бетон, тракторы и инженеры! Крестьян, тачек и лопат маловато будет. Чтобы построить ЗИЛ — недостаточно уметь ходить за плугом. За этой пятилеткой стояло огромное внешнее финансирование. Хоть лупите меня той же самой лопатой по башке — это очевидно. Что заставило «Сименс», «Форд» и «Дженерал Электрик» прислать во вражескую коммунистическую Россию сотни своих инженеров, технику, оборудование? Деньги? Откуда у СССР в те годы деньги? Деньги были у кого угодно, только не у СССР.

Не зря в стране наступил «разброд и шатания»: как можно что-то делать, не имея никаких ресурсов, кроме разоренной земли и обозленных людей? Да и товарищ Троцкий в Главконцесскоме постарался избавить страну от лишних активов. Почему-то в отечественной историографии считается, что это был второстепенный пост, на который Льва Давидовича «задвинули», а между тем, попав на это замечательное место, «трибун революции» развернулся во всю широту своей интернациональной души: нефть, марганец, золото — он раздавал природные богатства «презренным капиталистам» не скупясь. В Россию вернулись вышвырнутые революцией «Лена Голдфиелдс», «Гарриман и К°», Рокфеллер со своей Petroles de Grossny. Не зря в 37-м контору прикрыли на основании «фактов антигосударственной работы».

И никакой НЭП — частная торговля, Легпром, Пищепром и услуги, конкуренция государственных предприятий — ну точно, как у нас с Захаром — не способен дать столько денег. Они ведь за четыре года удвоили, а по некоторым позициям и удесятерили промышленный выпуск продукции. Почему-то раньше я этого не видел. Какая же сделка была заключена между Россией Сталина и теми, кто разрешил и одобрил развитие Союза? Странная история — едва ли не то же самое, что пытаемся сделать мы.

И вторая пятилетка — под стать первой, а САСШ только-только начинают выползать из ямы, в которую их уронили. Впрочем, выползать ли? Так ли надежен и действенен оказался «курс реформ» Франклина Рузвельта? Известного хвастуна, лжеца и приспособленца. При этом обладателя редкостной силы дара убеждения и блестящего оратора. Сейчас его бы назвали популистом, как Горби — они оба «спасали» свои страны. Его кейнсинианство было продиктовано одним стремлением — попасть в Белый дом и оставить след в истории. И ничем больше. Это при нем долг США вырос до ста двадцати процентов ВВП. И не начнись Вторая мировая война, кто знает, удалось ему «вытащить» Америку из Великой депрессии?

Это при нем советский Амторг проводил свою рекрутерскую деятельность по привлечению американских трудовых ресурсов в СССР. Это американские рабочие учили вчерашних русских крестьян и уголовников работать на конвейере Форда в Нижнем Новгороде. А американские фермеры пахали на первых 20000 тракторов Форда, полученных под гарантии оплаты практически без денег, российское Нечерноземье. Общее количество трудовых иммигрантов оценивалось в те годы от шести до десяти тысяч человек — бросивших все и уехавших в Советскую Россию. Хотя заявок Амторг получил сто тысяч. Думается, просто никто не считал реальные цифры уехавших: в Госдепе к ним относились как к изменникам и никогда не интересовались дальнейшей судьбой. А люди просто хотели жить и кормить свои семьи, и именно этого в тот момент благословенная земля тех, кто «верит в бога» отказала своим согражданам в праве на сытую жизнь. Куда им было деваться? А у Иосифа Виссарионыча — не забалуешь: первым делом отобрали американские паспорта (по ним потом много охочего народу из органов поехало за американскими секретами), а вторым — приставили к делу. Вернулись единицы — уже в семидесятых годах. Побежали бы они к «красным» от величайшего президента всех времен и народов? Не думаю.

А в Германии в те же годы — первые экономические успехи нацистов. И тоже — в разоренной, уничтоженной войной и контрибуциями стране, согласной отдаться кому угодно, лишь бы накормил. Кто выдернул деньги из тогда еще производящей экономики САСШ и отправил их в Европу на развитие «кровавых» режимов Гитлера и Сталина? Кто организовал в САСШ такие жизненные условия, что наиболее квалифицированные рабочие (а других Амторг не брал) отправились руководить первыми индустриальными гигантами в Россию? Организовывать там Федерацию бейсбола и учить этой игре «краснопузых», — было и такое.

А вот во время третьей пятилетки, похоже, произошла размолвка с неведомыми ее авторами — пришлось Союзу Советских Республик вооружаться, потратив на оружие от трети до едва ли не половины всего государственного бюджета.

И никакого визга про «иностранные инвестиции». Я уже привык к своеобразию буржуазной печати: если вокруг чего-то пляшут танцы с бубном — это незначительный фактор. Про значительное — молчат. Но как оказывается, отечественная печать в этом отношении не сильно отличалась от своих коллег. Лишь иногда пробалтывалась, мешая сталинским эмиссарам выполнять свои функции в Лондоне и Нью-Йорке.

Голова пошла кругом от сопоставления дат и событий. Что же там происходило? Кто-нибудь когда-нибудь напишет реальную историю моей страны? Впору уж поверить в еще один коллектив благодетелей вроде нас с Майцевым. Очень уж странная складывается картинка.

— Но мало того, в начале тридцатых одним из основных экспортных товаров России было зерно. Как сейчас нефть, так тогда — зерно, — увидев мой зажегшийся интерес, продолжал удивлять Уолтер. — Ну и меха, разумеется. И немножко нефть. Но как это водится во всем мире, цену на зерно устанавливали на Чикагской бирже. Тоже как сейчас — Россия торгует товаром, цену на который устанавливает бог знает кто. Странно это — ехать в своей машине, отдав руль «потенциальному противнику». Русские набрали кредитов на многие миллионы долларов в тогдашних ценах, главным образом у американских частных лиц, и обеспечением должны были выступать поставки зерна. Но в 1930 году его цена на бирже упала с 65 до 8 долларов — в восемь раз! И обеспечение кредита становится проблемным. Но на этом загадки не кончаются: американские миллионеры продолжают занимать деньги коммунистической России! И шведские, и итальянские, и английские, и немецкие — России дают деньги все! Так много, что внешний долг страны за период с… — он достал из шкафа книгу, открыл ее на заложенной странице, — с двадцать четвертого года по тридцать второй вырастает в девять раз — со ста пятидесяти миллионов золотых рублей до почти полутора миллиардов в тридцать втором году. И последние, самые крупные займы — как раз во время первой пятилетки. А вот в 1933 году долг сокращается сразу втрое! А в тридцать пятом — его практически нет вообще! Чем, кто финансировал это сокращение в условиях прекращения НЭПа и падения цен на основной экспортный ресурс? Долги-то ведь валютные. Чтобы их закрыть, нужно продать что-то за валюту. Или за золото. При том, что в те годы население заставляли покупать Гособлигации — дорожили каждой копейкой и, собрав в год с населения 20 миллионов золотом, были счастливы до дрожи! Но при этом легко занимали за границей… вот в первый год пятилетки — сто тридцать миллионов золотых рублей, во второй — двести пятьдесят, в третий — четыреста тридцать, в четвертый — сто! На, посмотри, — он положил передо мной свою книгу. — Дарю. Когда узнаешь, кто, за что и как списал коммунистической России чудовищный долг — позвони мне.

М. R. Dohan. Soviet Foreign Trade in the NEP Economy and the Soviet Industrialization Strategy — прочитал я на синей обложке.

— В России искать что-то бесполезно. Ваша контрразведка финансовые вопросы охраняет особенно тщательно. Вот так-то!

Мне подумалось, что если он прав, то нам придется совсем кисло. Одно дело — играть против хаотичного рынка с тысячами хозяев, и совсем другое — действовать против единой организованной силы, обладающей ресурсами неизмеримо большими, чем наши. Более того — полностью контролирующей эти ресурсы: открыто и законно. А если понадобится еще немножко валюты — ее напечатают в нужном количестве. Как скажет однажды Алан Гринспен: «Нет пределов пополнению ликвидности»!

Видно было, что герра Бильфингера разговор порядком утомил, и я решил, что пришла пора прощаться.

— Спасибо, Уолтер, за содержательную беседу, — поблагодарил я. — Вы смогли меня заинтересовать. Если позволите, то я как-нибудь к вам еще наведаюсь. Когда проверю вашу информацию о масонах и прочих эзотериках.

Он усмехнулся и погладил свою блестящую лысину.

Когда мы уже сели в машину, Захар спросил:

— Ну как? Зря съездил?

— Не знаю, Зак, не знаю, — я и в самом деле пока даже не «видел».

— Я тебе еще одного старикана хотел показать. Здесь недалеко — в Цюрихе.

— Зак, нам пора возвращаться. Послезавтра свадьба у Эми, да и в Вашингтоне что-то наклевывается. Бригли собирает журналистов, нам нужно быть там.

Майцев ненадолго задумался.

— И в самом деле, наверное, нужно там показаться. Ладно, я тебе сам расскажу. Завтра, в самолете.

Мы переночевали в гостинице, и утром поехали в Больцано — в ближайший аэропорт. А через три часа мы уже вышли из самолета в городском аэропорту Рима — Чампино. Потом был короткий переезд вокруг итальянской столицы в городок Фьюмичино, и уже оттуда мы вылетали в Чикаго на «Джамбо Джет» — 747SP «Амэрикен Эйрлайнз».

Всю дорогу от Тироло до Фьюмичино я читал подаренную мне книгу и история первых лет моей страны открылась мне совершенно с другой стороны: здесь не было места трудовым подвигам, чудесам энтузиазма и всенародного единения. Эта история была написана языком денег: кто, кому, сколько дал, кто и как их использовал, когда вернул и в каком объеме. И выглядела эта история вовсе не так красиво, как меня учили в школе. Назывались имена забытых воротил, у которых молодая советская республика занимала деньги: Фаркуар, занявший коммунистам в 27-м году 40 миллионов долларов — в три раза больше, чем дала вся программа гособлигаций. Фриман, предоставивший 50 миллионов под зерновое обеспечение, вездесущая «Стандард Ойл», предоставившая 75 миллионов в обмен на поставки бакинской нефти, швед Ашберг, учредивший и вложивший 10 млн рублей золотом в «Русскийкоммерческий банк», тот самый, что переродится позже во Внешторгбанк СССР — их было много, именованных и оставшихся неизвестными доброжелателей.

В общей сложности назанимали за несколько лет больше двух миллиардов долларов — для страны, продававшей на внешнем рынке ежегодно продукции всего лишь на 400 миллионов — это были огромнейшие деньги.

А с учетом того, что все, построенное в те годы, было ориентировано на внутреннее потребление, становилось совершенно непонятно — чем молодые коммунисты рассчитались с буржуинами? Где взяли валюту в условиях многоразового падения мирового спроса и цен на зерно? Как расплатились по всем долгам за какие-то три-четыре года? Сплошные необъяснимые загадки. Если, конечно, верить этому американцу.

Едва мы уселись в удобные кресла салона первого класса — Захар настоял на этой колоссальной трате денег — самолет взлетел. Сказать честно, он часто казался мне транжирой, но потом я быстро понимал, что траты им сделанные — оправданы.

«Джамбо» мог предложить для пассажиров первого класса практически одноместные каюты — выгороженные кабинетики, в которых кресло легко раскладывалось в кровать, с удобными столиками, с телевизором и видеомагнитофоном. Все было комфортно, мягко и спокойно — стоило раз в десять дороже, чем обычный пассажирский билет, но для часто летающих занятых людей, которым всегда нужно быть свежими, подходило однозначно. И я решил больше не упрекать Захара за подобные траты — он уже налетал больше полумиллиона миль. Иногда ему можно было и расслабиться — хотя бы во время трансокеанского перелета.

Алекс разместился в салоне бизнес-класса этажом ниже.

— Ну, стало быть, слушай! — Захар не желал медлить ни секунды, нарисовавшись в моей каюте сразу, как только разрешили отстегнуть привязные ремни. — В то время, когда мы с тобой глазели на Гавану, из Москвы в Цюрих приехала ответственная комиссия во главе с заместителем председателя правления Внешторгбанка Макеевым, имени-отчества не помню. Никогда не догадаешься о причинах ее появления и об итогах работы!

— Не темни, Захар, я уже все знаю, — осадил я его зазнайство. — Давай подробности.

— Тогда ты знаешь, что был такой период в мировой торговле, когда ценами на рынке золота манипулировал Советский Союз?

— Цены на золото определяют банки Ротшильда, — сказал я. — Пять банков Ротшильда устанавливают цену на золото дважды в день.

— Нет, не тогда. Давай, я начну с самого начала? Только вот закажу чего-нибудь выпить.

— Мы потихоньку становимся алкоголиками.

— Ага, — радостно согласился Майцев, — станешь тут алкоголиком.

Он переговорил о чем-то с появившейся стюардессой и вернулся ко мне.

— Про Ротшильда ты верно сказал, но в те времена у него были конкуренты — швейцарские банки UBS, Credit Suisse и Swiss Bank Corporation. Скинувшись по 65 тонн золота, они влезли на рынок и стали согласованно торговать. А двести тонн золота — это уже серьезно даже для Ротшильда. Разовая интервенция таких размеров способна очень сильно поколебать курс.

Появилась стюардесса и, постоянно улыбаясь, расставила на столе посуду, закуски и бутылку двенадцатилетнего скотча Cutty Sark.

— Решил попробовать, что там варят шотландские конкуренты Келлера, — подмигнул мне Майцев, а когда стюардесса удалилась, налил сначала в мой тумблер^[116], потом в свой золотистой жидкости и продолжил: — У Советского Союза было гораздо больше организаций, работающих за рубежом, чем об этом принято распространяться. Известные нам с тобой Амторг, Аркос, Южамторг, Снакоимпорт — только вершина айсберга. И одной из таких контор был некий Wozchod Handelsbank, устроившийся в Цюрихе в 1965 году. Небольшой такой банк с уставным капиталом всего лишь в десять миллионов швейцарских франков, через который Советский Союз и другие «сосиски сраны», — спародировал он Брежнева, — собирались налаживать взаимодействие с миром капитала. И вскоре после открытия приехал из Москвы в этот банк новый директор по валютным операциям — Юрий Юрьевич Карнаух, сосланный в Цюрих с поста начальника валютно-финансового управления Внешторгбанка СССР. Какое-то время входил в курс дел, а потом случилась оказия — Советскому Союзу понадобились деньги, валюта. В Швейцарию прилетел зампред Внешторгбанка Трускавец… нет, Трусевич! С прямым заданием от Косыгина получить у швейцарцев кредит под залог восьмидесяти тонн золота! Было это где-то в семьдесят первом…

Мы чокнулись стаканами, выпили.

— Так себе, — скривился Майцев. — Пивали и получше.

— Мягенько, — я был с ним не согласен. И меня уже долгое время мучил один вопрос: — Зак, а что ты делал в Сан-Ремо?

— Хе, — хмыкнул Майцев. — Этот старый конспиролог Уолтер — большой любитель итальянской песни. Я нашел его там.

Он налил еще.

— Но у швейцарцев были свои резоны и давать кредит они не захотели. А пожелали купить это золото. И Карнаух убедил Трусевича и Косыгина такую сделку провести. Советский Союз и до того продавал золото, но велась эта торговля через американцев по фиксированным ценам — как и полагается государственным органам. Но с 1968 года появился еще и плавающий курс — то самое детище Ротшильда, спровоцированное «долларовым кораблем» де Голля — для частных организаций. И теперь я совсем не уверен, что со стороны де Голля это был патриотический шаг — потребовать обмена долларов на золото. Уж больно все действия ловко укладываются в схему запланированного отказа от золотого обеспечения мировой валюты. Видимо, где-то в то время в подвалах Форт-Нокса скопилось все добытое миром золото, и поддерживать обеспечение валюты стало незачем. И так ясно: доллар — это золото, золото — это доллар, и никаких других валют, обеспеченных золотом, просто не может быть, потому что больше ни у кого золота нет физически в потребных количествах. Но это догадки. А вот факты: государства торговали золотишком между собой по фиксированным ценам, а частники — по курсовым. И если для каких-нибудь французов было затруднительно быть и государственной, и частной структурой, то для СССР в этом не было никаких сложностей. И Карнаух начинает продавать золото швейцарским банкам. Оно прибывает партиями по семь тонн. Как его везут — отдельная история, ухохочешься!

— Что смешного в перевозке золота?

— В той перевозке — все смешно. Слитки складывали в рейсовые самолеты Москва — Цюрих прямо под пассажирские сиденья. Люди летели в Швейцарию сидя на золоте. Представляешь степень срочности и головотяпства? Ладно бы это случилось пару раз, но в том-то и дело, что даже когда торговля золотом была поставлена на поток — никто не удосужился поменять схему доставки!

Я знал, что Захар не лжет, и мне стала понятна легкость, с которой мы получили деньги у Павлова. Похоже, старые коммунисты были теми еще авантюристами.

— Ну вот, и Карнаух продает это золото по семь тонн за раз по цене в 35 долларов за унцию — как и положено при межгосударственной торговле, по официальному курсу доллара к золоту. Деньги немалые — по восемь с половиной миллионов долларов за сделку. Но дело в том, что параллельно наш Юрий Юрьевич смотрит на текущий курс золотых котировок, который за это время поднимается с 35 баксов до сорока. По курсу в 35 долларов эти восемьдесят тонн стоят точненько сто миллионов, а по курсу сорок — почти сто пятнадцать! И наш финансист такого вынести не может. К тому же выясняется, что в тройке швейцарских банков-покупателей начался разлад: один из них зажал советское золотишко! К Карнауху приходит жаловаться представитель одного из «обиженных» банков. Потом обращается и второй банк, а следом за ним и сам «нарушитель конвенции» — UBS. Каждый из них желает единолично в будущем проводить подобные операции! Карнаух чешет репу и завязывает знакомство плотнее. Учится премудростям торговли благородными металлами, и, в конце концов — аллилуйя! — решается! Он обращается к руководству с предложением наладить через банк «Восход-Хандельсбанк» продажу золота по текущим котировкам. А продажей золота тогда монопольно занимался еще один «серый конь» из СССР — Моснарбанк, торговавший на площадке в Лондоне по фиксированным ценам. Каким-то образом Карнаух и его начальники продавили опытную продажу пары тонн, и прибыль превзошла самые смелые ожидания! Следующие «опытные» две тонны тоже ушли со значительным сверхплановым профитом… Ничего не напоминает?

— Прямо как у нас: сначала мелочь под честное слово, потом еще — на пробу, а потом…

— А потом ему отдали все золото, проходящее по государственному валютному плану! Двести-триста тонн ежегодно! — Захар вылил в себя остатки скотча из тумблера и плеснул нам еще. — Представляешь? На полмиллиарда долларов ежегодно в ценах начала семидесятых! И все так же их возили в рейсовых пассажирских самолетах! Много лет. Под устное поручительство швейцарцы перечисляли на счета, указанные Карнаухом, деньги за десять-двенадцать тонн золота! Это десятки миллионов долларов — под устное поручительство! Но важно даже не это. Суть рассказа герра Ханса Йохима Шрайберга, с которым я встречался в Сингапуре, и который лишился своего поста в Дрезденском банке как раз из-за этой истории — в другом. Нет, хороший вискарек, зря я на него напраслину возводил. Еще?

Я согласно кивнул, и бутылка опустела уже наполовину.

Захар устроился поудобнее на приступке, предназначенной для того, чтобы пассажир, сидящий в кресле, складывал на нее ноги, и продолжил:

— В те годы на рынке было два очень больших игрока — ЮАР и СССР. ЮАР продавал больше золота, но денег имел существенно меньше — потому что не мог противиться условиям покупателей — США и Англии. Если южноафриканцы продавали свои драгметаллы в Лондоне по фиксированным ценам, то советским трейдерам, научившимся пользоваться всеми преимуществами и инструментам трейдинга, удавалось получать большие деньги на существенно меньших объемах! Здесь нужно заметить, что советская экономика лучше всех научилась создавать искусственный дефицит. Казалось бы — сомнительное достижение. Но представь искусственный дефицит на международном рынке? Цены прут вверх, а ты потихоньку копишь и копишь актив, поступающий к тебе с магаданских приисков, потом сбрасываешь. Юрий Юрьевич — настоящий молодец: продавал небольшими партиями, откупал обратно при малейшей просадке, легко вступал в альянсы, если это было выгодно. В общем, торгуя свои ежегодные 300 тонн, он практически единолично определял цену на золото на всем мировом рынке! За десять лет он поднял цену на свой товар до 800 долларов — в двадцать три раза!

— Силен, дядька! — успехи советского банкира и в самом деле впечатлили меня. — Помнишь, кто-то, по-моему, Павлов, говорил нам, что есть и такие ребята, которые орудуют на биржах? Наверное, этого Карнауха и имел в виду. И что было дальше?

— Да уж. Авторитет у него был колоссальный. Алхимов — тогдашний председатель правления Госбанка, говорил, что из пяти булок хлеба в Советском Союзе три оплачивает Юрий Юрьевич. В семьдесят четвертом он едва не обанкротил ФРС. Ну, это я, конечно, привираю, но все-таки они были вынуждены окончательно отменить золотое обеспечение доллара, разрешить запрещенную внутри страны торговлю золотом частным лицам, начать аукционную торговлю — казначейство и МВФ открыли такие площадки, куда не пускали центробанки. Сделано это было, чтобы понизить цену на золото, так невыгодно растущую год от года. Но и здесь Карнаух выкрутился — он просто выкупал золото на этих торгах, не давая цене снизиться, и чуть выждав, тут же продавал своим швейцарцам по более высоким ценам. И вскоре американцы заголосили: «Зачем нам продавать золото, если его всегда выкупают русские?» Больше всего в те годы торговцы золотом боялись сговора ЮАР и СССР — тогда рынок драгметаллов стал бы монопольным, и не в пользу американцев с англичанами. Директор ЦРУ Кейси летал в ЮАР запрещать им контакты с русскими.

— Понятно, сплошная красота и благолепие. Что-то мне подсказывает, что кончилась история не очень хорошо, да?

— Конечно. Если бы она продолжалась, я не уверен, были бы мы с тобой сейчас в этом боинге. Карнаух развернулся так широко, что торговал не только советским золотом, но и вьетнамским и даже золотом Банка Австрии, которому вообще-то законодательно было запрещено вывозить металл из страны. Но что такое запрет перед лицом прибыли? Детская условность. И австрияки воспользовались случаем, а Юрий Юрьевич получил дополнительные объемы, чтобы влиять на рынок. Его услугами пользовались еще и немцы, и швейцарцы, и это сильно бесило тех, кто придумал этот рынок.

Захар посмотрел в иллюминатор:

— Красиво, черт ее дери! Иногда думаю: так и летал бы над землей — чтоб не видеть дерьма, что там — внизу. В общем, как говорится: когда правила не позволяют джентльменам выигрывать — они меняют правила. Так было и тогда. Поняв, что экономических рычагов против действий маленького банка «Восход» из Цюриха у джентльменов нет, они покинули поле честной конкуренции и стали действовать с другой стороны. Задница началась в восемьдесят третьем — сначала со своего поста по необъяснимым причинам слетел Шрайберг, который пробивал «золотой ОПЕК» Союза и ЮАР, и тема такого альянса заглохла. Потом, в восемьдесят четвертом, из Москвы нагрянула та самая комиссия во главе с Макеевым. Якобы на руководство банка «Восход» «поступил» сигнал. Восемьдесят четвертый год. Ты помнишь, что тогда было?

— Помню.

— Ничего этот Макеев не нашел, но сообщил в ЦК: «Чую что-то неладное». Наверное, наш Золль тоже что-то такое «чуял». И надо же такому случиться — умер! Макеев умер, — поправился Захар. — А когда труп был доставлен из Швейцарии в СССР, выяснилось, что мозга и некоторых органов у него нет!

— Инопланетянин, что ли?

— Тьфу, дурак, — сплюнул Захар. — Вырезали швейцарские патологоанатомы, устанавливая причину смерти! Слышал когда-нибудь о подобном?

— Отравили? И следы отравления удалили.

— Наверняка, — кивнул Майцев. — В восемьдесят пятом — уже у власти, Горби — на Карнауха и его зама завели уголовное дело! На человека, принесшего стране миллиарды, имеющего возможности сделать миллиарды себе лично, но не воспользовавшегося этим, заводят дело, вытаскивают в СССР и старательно мурыжат на следствии. Доказательств нет, от Юрия Юрьича «с подельниками» ждут признания хоть в чем-нибудь, но Карнаух посылает следователей в то место, откуда они на свет появились. Наверное, вызваны эти действия были тем, что цена на золотишко в те годы здорово просела. Дело постепенно разваливается, но пока оно длится, банк «Восход» теряет самостоятельность, становясь филиалом Внешторгбанка, торговля золотом прекращается в Швейцарии и переводится обратно в Лондон! А там заправляют американцы с англичанами. Все, финиш! Саудиты роняют цену на нефть, и Союзу вдруг требуется перестройка! И — тра-та-та-та! Оказывается, что за это время две тысячи тонн золотого запаса СССР растворяются в неизвестном направлении! Аллилуйя!

— Выглядит так, словно эти две тысячи тонн как раз и ушли на то, чтобы уронить рынок. Значит, правильно мы тогда сделали, что не полезли к официальным лицам. Нас бы урыли моментально. Лаборатория и жизнь подопытных кроликов — это еще очень божеский был вариант. Могло бы выйти гораздо жестче.

— Да уж, — Захар потряс над стаканом бутылку, но ничего не выдоил из нее. — Я тоже, когда даты сопоставил, трижды перекрестился, что тогда два резвых комсомольца не понеслись радовать родной горком КПСС. А то уже догнивали бы где-нибудь между пересылками. В общем, как бы мне ни хотелось это признавать, прав, наверное, Уолтер: заговор разведок, масонов, банкиров — уж не знаю кого еще — скорее всего, существует. И проник он и в верхушку ЦК тоже. Сам подумай: долгое время голосом социализма для англоговорящих стран был некий Владимир Познер. Где он сейчас? Где этот пропагандист социалистических ценностей? Разумеется, теперь он главный защитник демократии. Как можно было назначить этого человека без родины, с неясными жизненными ценностями «Голосом Москвы»? Кто это сделал? Я послушал пару его передач в записи. Он же тосковал по своей разлюбимой Америке — в каждой фразе, в каждом слове. Неудивительно, что те немногие сочувствующие пролетариату, что были в Штатах или Канаде, при посредничестве этого деятеля перестали восторженно думать о СССР. Это же он объяснил причины ввода войск в Афган, он неуклюже отбрехивался от сбитого боинга, он то ли оправдывал, то ли осуждал Сахарова. Если уж официальный пропагандист социализма — полное ничтожество без ясной точки зрения, то чего ожидать от остальных? Всех этих Познеров-Гордонов-Яковлевых нужно в тюрьмы сажать — за измену Родине, а они назначаются главными духовными и идеологическими учителями. То ли и в самом деле тупые идеалисты, то ли хорошо законспирированный враг. Вот и строй с такими БАМ!

Я воспринял его рассказ несколько иначе. С заговорами мы как-нибудь разберемся, а вот людьми разбрасываться нельзя. И без того работа с кадрами ведется как бог на душу положит. Почему-то наверх пролезают по большей части не умелые-достойные, а приспособившиеся.

— Ему ведь должно быть лет пятьдесят-шестьдесят? — спросил я, не обращая внимания на танцы Захара вокруг бутылки.

— Кому? Познеру? Ну да, около того должно быть.

— Нет, на твоего Познера мне наплевать. Пусть с ним товарищи из ТАСС, или где он там подвизается, разбираются. Юрию Юрьевичу Карнауху сколько?

— А! Наверное, я не уточнял. Если в конце шестидесятых он на такой должности, которая предполагает лет тридцать — тридцать пять, то сейчас ему должно быть около пятидесяти пяти. Наверное.

— Захар, он нам нужен. Если он жив, то он нам нужен.

— Зачем? Он же просто талантливый торговец. Он не сможет заработать больше, чем ты.

— Во-первых, сможет. При наличии должного ресурса он сможет заработать больше. Во-вторых, Карнаух — это наверняка имя. Немного подзабытое, но если он вернется на рынок — все, кто еще не лег под американцев, будут с ним, потому что… Черт, да при том, как работал этот человек — любой Баффет или Сорос должны тихо отойти в сторону и не отсвечивать! В-третьих, вот тебе легализация части валютных поступлений в Россию — чтобы народ не голодал, когда мы станем сажать своего президента. Есть еще и в-четвертых, и в-пятых, но это уже мелочи.

— Я как-то об этом не подумал, — рассеянно пробормотал Захар. — Мне все мнилось, что мы напали на хвост заговорщиков и нужно заняться их выведением на чистую воду…

— Зачем? Если они есть — пусть дальше друг другу мозг парят, мы займемся своими делами. Их и без развенчания заговорщиков по горло!

В дверь постучали, и на пороге снова появилась улыбчивая стюардесса. Она принесла еще одну бутылку — я даже не заметил, когда Майцев ее вызвал. А может быть, он заранее договорился.

Едва за ней закрылась дверца-шторка, как Захар сказал:

— Хорошо, я вытащу его из Союза, если он еще жив.

— Вот этих слов я от тебя и ждал. Займись этим завтра же. Это очень важно. Это — то самое звено, которого нам не хватало!

— Да понял я, — закрыл тему Захар. — Но это еще не все. Я встретился еще с одним французом. Кардиналом-расстригой, или как там это у них называется?

— Католик?

— Ага, — Майцев откупорил бутылку и плеснул в стаканы.

— У католиков нет лишения священного сана. Если ты священник — это навсегда. Могут только запретить священнослужение.

— Откуда ты это знаешь?

— Помнишь, я ездил в Чикаго и разговаривал там с симпатичной ирландкой? Оссия ее звали. О'Лири.

— Ну?

— У нее дядя священник, которому запретили служение из-за обвинения в педофилии.

— Знакомое обвинение, — рассмеялся Майцев. — У моего экс-кардинала такая же история. Но истинная причина в том, что он пытался выяснить направление финансовых потоков в Ватикане. И его тоже выкинули из церкви! С таким обвинением с ним даже родная сестра теперь не здоровается.

— Экс-кардинала? Высоко летаешь! — я поднял стакан, и мы снова чокнулись. — Так что он тебе рассказал?

— Отец Франсуа? В общем, он поссорился с кардиналом-камерленго его высокопреосвященством Паоло Бертоли. Знаешь, кто это?

— Главный финансист престола?

— Точно! И по совместительству замещает Папу Римского в период, когда выбирают нового. Не забавно ли, что главное лицо духовной организации в отсутствие ее главы — не библиотекарь, не идеолог, а финансист? Бухгалтер!

— Действительно, как-то некомильфотно.

— Отец Франсуа считает, что сила, которая рулит ныне в мире — это Ватикан.

— Что-о?! — такое «откровение» даже для меня стало новостью.

— Подумай сам. Организация, полторы тысячи лет собиравшая десятину со всей Европы. Контора, чьи финансовые манипуляции совершенно непрозрачны. Организация, члены которой есть в каждой стране мира, объединенные общими целями, клятвами и обязанностями. Обличенные властью узнавать все самые сокровенные тайны прихожан, а прихожане обязаны исповедоваться, чтобы не быть изгоями! Представляешь уровень инсайда? А имущество? В каждой стране — от Италии до Филиппин — дворцы, храмы, утварь, монастыри — голова кружится! И уж никак нельзя подумать, что эта организация, временный глава которой — всегда финансист, я так понимаю, чтобы не раскрывать бухгалтерию Престола перед непосвященными — никак не использует свои возможности для «утверждения веры»! Ватикан тысячу лет запрещал кому попало заниматься банковской деятельностью и позволял делать это «своим» карманным банкам. Как можно объяснить, что большинство старинных банков — католические, развившиеся здесь, под боком у главного противника ссудного процента — Папы Римского? А теперь он просто называет свой главный банк «Институтом по религиозным делам» и сам уже занимается ссужением денег. Правда, суммы, которые он показывает в отчетности — сущие крохи. Вот это я понимаю — центр силы. И статус соответствующий: представитель самого Бога! Какие вопросы и претензии?

— Занятно. Выглядит внушительно.

— В общем, отец Франсуа долго таскал меня по истории Европы. Ислам, а потом и протестантские церкви, по его мнению, были созданы как раз противниками централизации власти и доходов. У них ведь нет ничего похожего на Ватикан, и духовный глава государства чаще всего его же и светский глава. Как в английской церкви. В общем, он думает, что все эти силы — масоны всякие, церковники, банкиры — это проявление одного и того же феномена — хозяев мира. А главный в этой шобле — Папа Римский со своей идеей мирового правительства в своем Богом одобренном лице. Кажется, я напился, — признался вдруг Майцев. — Нужно выспаться до прилета. Пойду-ка я в свою каюту. И ты тоже спать ложись.

— Хорошо, спасибо, — я поблагодарил друга за дельный совет и уставился в окно.

Если все эти люди правы хотя бы на десять процентов и над Землей висит хотя бы тень той глобальной паутины, о которой мне рассказывали в последние дни — нам реально придется туго!

Глава 7

Наш рейс прибыл в международный аэропорт О'Хара с двадцатиминутным опозданием, и все это «лишнее» время Захар изводил меня ожиданием неминуемой катастрофы: ему казалось, что пилоты скрывают от пассажиров бедственное положение самолета, и многотонный «Джамбо» вот-вот грохнется о землю! Наверное, все-таки он больше пугал меня, чем серьезно чего-то боялся — с его-то налетом! У иного пилота стольких часов в воздухе нет, сколько у Майцева.

К моему удивлению, в зоне прибытия нас поджидала Марта. Как обычно — бесконечно деловая и собранная.

— Добрый день, — она сухо поприветствовала нас и сразу перешла к сути своего появления: — Спасибо, Зак, что догадался позвонить и сообщить о прилете. Но мы все равно опаздываем! Я вылетела вам навстречу и здесь заказала…

— Стой-стой-стой, — Захар выставил перед ее напором обе руки, — куда опаздываем, что случилось? Астероид падает?

И мне тоже представилась какая-то глобальная катастрофа.

— На свадьбу Эми! — она выбрала для этих слов такой тон, словно на это действо были завязаны все мировые события. — Мы же говорили с тобой, когда ты звонил?

— Ах, свадьба! — Захар почесал свою начинающую лысеть макушку. — Что-то мы забыли про нее совсем. Нельзя так много пить, Сардж! Помяни мое слово, не доведет нас эта пагубная привычка до добра! Больше никогда не соглашусь, как бы ты меня ни уговаривал. Веди нас, Марта.

Мы вышли из международного терминала, погрузились в машину, заранее заказанную Мартой, и, объехав огромнейший аэропорт кругом, остановились у невзрачных ворот из металлической сетки.

Марта передала водителю какую-то картонку, он предъявил ее охраннику, и мы въехали на бетонку, где нас уже давно ждал маленький самолетик. К моему удивлению у трапа обнаружилась Оссия О'Лири.

— Что она здесь делает? — спросил я Марту.

— Оссия? Она уже с полгода в подружках Эми числится, — ответила Марта, выходя из машины. — Мы же с ними работаем ежедневно. И Эми в постоянном контакте с Оссией. Вот, подружились по телефону. Эми ее тоже на свадьбу пригласила. Она собиралась уже вылетать, когда Зак позвонил мне и сказал, что вы прилетите в Чикаго из Рима. Я позвонила Оссии, а уже она заказала для нас самолет до Луисвилла, ну и сама решила лететь с нами.

— Интересно девки пляшут, — поделился со мной Захар, прислушавшийся к объяснениям Марты. — Ты знаешь эту рыженькую?

Я ничего не ответил и шагнул навстречу немного смущенной ирландке, понявшей, что обсуждаем мы именно ее.

— Здравствуйте, мисс О'Лири, — выпалил я, хватая ее тонкую руку. — Очень рад этой встрече! Несколько раз собирался заехать к вам в офис, да все как-то срывалось. Но видите, если что-то должно произойти, оно все равно произойдет! Это наш самолет?

— Да, мистер Саура, сэр, — отозвалась Оссия. — Марта позвонила мне и попросила помочь, и вот я…

— Замечательно, Оссия, замечательно! Только, если вы помните, то мы договорились называть друг друга по именам, как друзья.

— Разве? — Она этого не помнила, да и не могла помнить, потому что ничего подобного никогда не было.

— Конечно! Когда вы водили меня по набережной вашей зеленой реки! Правда тогда, вечером, она была серой. В этом году ее уже красили? Я вот все время жалею, что не удалось посмотреть на это чудо. Помните?

Ничто так не сбивает человека с толку, как масса бессмысленных подробностей, и мисс О'Лири не была исключением. Она похлопала своими оленьими ресницами, пытаясь припомнить события годичной давности, но кажется, ничего ей в голову не пришло, и она вынуждена была согласиться:

— Я совершенно этого не помню, мистер… Сардж. А реку в этом году еще не красили.

— Сардж, ты представишь меня? — из-за плеча выступил Захар.

Я оглянулся на компаньона:

— Конечно, Зак. Знакомьтесь! Эта замечательная девушка — мисс Оссия О'Лири из офиса Джейсона Старка. Наш менеджер.

— Из Office work and secrecy? — зачем-то уточнил Майцев.

— Ну, если у Джейсона появился еще какой-нибудь офис, то я не в курсе. А это, Оссия, мой друг и партнер, большой почитатель женской красоты, Закария Майнце. С Мартой, вы, наверное, знакомы…

— Да, Сардж, по телефону мы разговариваем частенько, — Марта приобняла ирландку и чмокнула ее в розовую щеку. — Оссия, твой голос совершенно не похож на тот, что я слышу в аппарате!

Марта отступила чуть в сторону, и я продолжил представление:

— А вот этот импозантный мужчина — глава нашей охраны Алекс Вязовски. — Алекс просто кивнул, а О'Лири растерянно улыбнулась в ответ. — Вот, всё вроде бы.

— Зовите меня просто Зак, — сразу же встрял Захар. — А то будет выглядеть странно, если Сарджа вы станете называть по имени, а меня величать мистером и сэром. Я ведь моложе его. На пару месяцев всего, но моложе. Договорились?

Оссия кивнула, и развернувшись на каблуках, сильно смутившись, что было заметно по быстро краснеющим щекам, взлетела по трапу в салон самолетика.

— Нам бы поторопиться, — посмотрев на часы, сказала Марта. — Церемония уже началась, а мы в полутысяче миль от неё.

Она процокала набойками мимо меня и тоже исчезла за дверью.

Я двинулся было следом, но почувствовал, как Захар положил мне на плечо руку и зашептал в самое ухо:

— Хорошенькая. Одобряю.

Я хмыкнул, но отвечать ничего не стал.

Взлетели мы быстро — от закрытия люка до отрыва от земли прошло всего минут пять. Всю дорогу Марта рассказывала, как они всем офисом переживали за пропавшего Майцева, как хотели обратиться в ФБР, и только Том Снайл смог отговорить их от этого шага, сказав, что мне такая самодеятельность не понравится. Еще он сказал, что если уж я в Италии, то все будет хорошо. Том всегда был молодчиной и схватывал суть на лету. Но наши девчонки все равно переживали, а Линда даже едва не упала в обморок, когда после разговора со мной по телефону поняла, что произошло. Еще они очень жалели мистера Блэка и этого… второго — она не смогла вспомнить ни имя, ни фамилию.

Захара немало позабавили эти подробности душевных терзаний, одолевших наш «курятник», он хорохорился и рассказывал ужасающие детали нахождения в плену у «безголовых коммунистов». Описывал свои страдания, голод и жажду — ведь злобные комми лишили его даже воды! И каждые пять минут грозились отрезать ухо и выслать по почте президенту Рейгану! Марта охала, к ней присоединилась Оссия, а Алекс просто отвернулся к окошку — ему были неприятны ложные воспоминания Захара, и я начал догадываться, что мне еще предстоит очень непростой разговор с Вязовски.

В самолете оказались заготовлены три строгих костюма с одинаковыми — пурпурными — галстуками. Такой выбор цвета соответствовал платью невесты и должен был сказать гостям, что мы приглашены с ее стороны. На Алекса едва налезла сорочка, а пока он переодевался под смущенными взглядами наших дам, я порадовался, что нет на нем наколок вроде «ВДВ-навсегда! 1965–1967».

Летели чуть больше часа и приземлились почему-то в Кларк Риджинал. Впрочем, причина выяснилась быстро: церемония проходила в Соллерсберге, индианском пригороде Луисвилла, и из этого маленького аэропорта добираться до места было гораздо удобнее и в десять раз ближе — Марта сэкономила нам час-полтора.

Мы появились уже после того, как невеста сказала «да». Народ, приглашенный на сочетание Эми, которую, как оказалось, полностью зовут теперь Эмилия Роза Дэйли, уже разбрелся по начинающей зеленеть лужайке, какие-то музыканты на сооруженной сцене настраивали инструменты, а молодожены принимали поздравления от запоздавших гостей. Мы стали последними, и я, ступая по дорожке к улыбавшейся Эми и ее жениху, вдруг понял, что подарка-то у меня никакого нет — то колье, что купила Марта, лежало в ящике стола в офисе! Мне стало неловко, и я спрятал руки за спину, понимая, что сейчас придется как-то выкручиваться.

И сразу в ладони ткнулась какая-то приятная на ощупь коробочка. Я оглянулся и увидел, как ободряюще мне улыбается Марта, идущая следом.

Эми стояла перед нами в пурпурном (вот зачем понадобились такие галстуки!) платье, радостная и с мокрыми дорожками на щеках. Если в тот миг она не была похожа на принцессу — значит, я ослеп и уже ничего не вижу!

Я протянул ей наш подарок, а она вдруг обняла меня и, захлюпав носом, разревелась — едва слышно для других, но прямо на моем плече, и поэтому я замер растерянно посреди праздника, ощущая на себе недоуменные взгляды гостей.

Её жених — смуглолицый блондин, чем-то похожий на Курта Рассела, протянул мне руку, и мне пришлось жать ее все время, пока Эми увлажняла мой пиджак.

— Майк Дейли, — представился мне ее избранник. — А вас я знаю, мне Эми уши прожужжала: Сардж то, Сардж се.

Он открыто улыбался, демонстрируя слегка тронутые табачным налетом крепкие зубы с небольшой щербиной между нижними резцами.

— Поздравляю, — я не нашел других, лучших, слов.

Эми тем временем немного успокоилась и отступила к Майку.

Затем наступила очередь Захара, и он, улыбаясь во всю возможную ширину, подарил им еще и карточку Visa: «На свадебное путешествие, если вы такое еще не планировали!»

Потом обнимались Марта и Эми, Марта и Майк, Майк и Эми, Оссия и Эми, Оссия и Майк и снова Майк и Эми. Алекс церемонно раскланялся с парочкой и вручил им конверт.

Захар начал болтать о какой-то ерунде вроде своих подвигов на Аппенинском полуострове, теперь пришла очередь мистера и миссис Дейли восторгаться его находчивостью и железной выдержкой.

Я отошел в сторону — к столу с закусками, потому что изрядно проголодался в дороге, и был сразу перехвачен седым господином с крепкими сухими руками. Правую он не церемонясь протянул мне:

— Эми вас очень ждала, мистер Саура, — сообщил мне дедок. — И мистера Майнце. Три последних дня только и было слышно: «приедут — не приедут!» Я отец невесты — Джордж Спротт. Называйте меня просто — Джордж. Вы так много сделали для моей девочки, что стали очень близки нашей семье — как еще один сын. Если не возражаете, я тоже буду называть вас Сарджем? Вот и хорошо, а теперь, думаю, нам стоит хорошенько выпить! Поверьте мне, когда станете отцом и будете выдавать свою единственную дочь замуж — вы прочувствуете всю полезность изобретения виски. Или джина — неважно!

Мистер Спротт рассмеялся, а мне оставалось только согласиться. Он слегка картавил, и иногда осмысление его быстрой скороговорки стоило некоторого напряжения: проглоченные им буквы коверкали слова, заставляя догадываться о сути по контексту.

— Мне Зои, это моя супруга, вон она ходит с племянницами, говорила в последнее время: «Джордж, то, что эти мальчики сделали для нашей семьи — больше, чем сделали все наши предки, работавшие без устали от рождения до смерти, но так и оставшиеся бедняками». — Он наполнил стаканы. — Ваше здоровье, Сардж!

Мы выпили по глотку, и к своему удивлению в жидкости я опознал водку — не такую противную, как доводилось мне пить в институте, гораздо мягче и без тошнотворного послевкусия, но все равно водку!

— Нравится «Столи»? — Джордж заметил движение моих бровей. — Вкусную дрянь сварили русские! Если не считать ракет и танков, то это единственное, что они умеют делать лучше всех!

Я посмотрел на бутылку — литровая «Столичная».

— Первый раз пьете такое? — не унимался Джордж. — Я специально заказал, чтобы всех удивить. У Эми по материнской линии русские корни, вот как бы символ. Дороговат, правда, целых пятнадцать долларов за бутылку, наш Smirnoff доступнее, но — экзотика! Из самой России.

— Замечательно! — я «оценил» вкус продукта. — Мы в свое время поучаствовали в становлении «Келлера-Коллинза», нужно было что-то подобное сварить. Пятнадцать долларов? С ума сойти!

— Эми говорила, что все, к чему вы прикасаетесь с мистером Майнце, сразу превращается в золото. Думаю, у вас был замечательный шанс показать русским, чья водка лучше! — рассмеялся Спротт. Он еще раз прихлебнул из стакана и неожиданно выдал: — Сардж, вот вы молодой, умный, успешный человек, скажите мне, куда катится Америка? Я двадцать пять лет отработал на местном заводе мистера Форда. От мальчика при конвейере я добрался до должности старшего мастера участка. Я начинал с заработка в четыре с четвертью доллара в час, теперь я зарабатываю почти двадцать долларов за тот же час, но у меня нет на счетах такого количества денег, как у моей сопливой Эми! Черт, она ведь колледж закончила только потому, что я ее заставлял учиться ежедневно! А сейчас у нее на счету почти четверть миллиона! Я ведь думал помочь ей со свадьбой, но она отказалась! Она знает, что у меня нет лишних денег!

Я заглянул в его внимательные глаза: он на самом деле ждал объяснений. Это была не зависть к благосостоянию дочери — это было искреннее недоумение! Ему всю жизнь внушали: работай-работай-работай — и будет тебе успех, но действительность опрокидывала все его жизненные постулаты. Джордж на самом деле не понимал — что такое делает его дочь, что ее доходы на порядок перекрывают его заработок? Разве она летает в космос? Нет. Может быть, она пишет романы или картины? Нет. Тогда, наверное, она ведет тяжелые юридические тяжбы? Тоже нет!

Это все читалось в его глазах, и он на самом деле ждал объяснений, потому что считал, что я, тот, кто превращает слова в деньги, знаю об этом больше всех.

— У вас, Сардж, нет ответа?

— Есть, Джордж, но боюсь, он вам не понравится.

— Но вы ведь не делаете ничего противозаконного?

— Что вы, Джордж! Мы всего лишь торгуем человеческой алчностью. Помогаем богатым стать еще богаче.

— Вот как? — Он снова приложился к стакану. — Видимо, прибыльное занятие. Стоит водке согреться, и она теряет свое очарование. Вы уже познакомились с Майком?

Я оглянулся на молодоженов, но на прежнем месте их уже не оказалось — вся молодежь большой группой проследовала к сцене, где уже слышались связные аккорды музыкантов.

— Да, с моим зятем, — уточнил Джордж. — Он с соседней улицы. Я хорошо знал его отца — он работал на том же участке, что и я. Только после развода со своей Мэри — лет восемь тому, он уехал в Шайенн. В Вайоминге. Слышали про такой? Сущая дыра, я там был как-то раз, еще когда служил в армии. Там ничего никогда не происходит. Луисвилл — город спокойный, а Шайенн — просто вселенская пустошь! Самая скучная столица штата из всех пятидесяти столиц. Даже скучнее нашего Франкфорта. Кроме военной базы, там вроде бы и нет ничего. А у Дейва — так зовут отца Майка, там небольшой участок земли возле Дэвилз-Тауэр. Слышали?

Я кивнул, хотя ничего не слышал ни о Вайоминге, ни о Шайенне, ни тем более о какой-то башне Дьявола.

— Майк похож на отца, он хороший парень. Звезд с неба не хватает, трудолюбивый и упрямый. Как я. Он будет упираться всю жизнь, но никогда не заработает столько, сколько Эми заработала за последние пару лет. Понимаете, Сардж?

— Кажется, да, — я и в самом деле вдруг сообразил, чего он боится.

— А нет ничего хуже, когда в доме верховодит баба. Жизнь такова, что кто приносит больше денег, тот и глава в семье. Они, конечно, сейчас счастливы, но это ненадолго. И мне делается от этого… нехорошо, Сардж. Понимаете?

Он налил в свой опустевший стакан еще водки.

— Очень скоро это поймет и Эми. И станет подыскивать себе более удачную партию. А ведь Майк ухаживал за ней лет десять — со школы.

— А что я могу сделать? — Я развел руками. — Уволить ее?

Джордж Спротт рассмеялся:

— Знаете, Сардж, если бы я был достойным своих пуританских предков, я бы сказал: да, Сардж, увольте ее! Бабье место — у плиты. Но беда в том, что я тоже желаю счастья своей дочери. Я знаю, что деньги его не дают, но и без денег оно непрочно. Я не знаю, как у них сложилось бы с Майком не будь вас, но вы-то есть! И поэтому у моей дочери есть приличный доход. Ей не придется считать центы, собирая на детские завтраки, как приходилось это делать Зои, но зато ей теперь придется работать над своим семейным счастьем в три раза больше, если, конечно, это для нее важно. Чтобы было у нее все хорошо! — Он поднял стакан и одним махом осушил его.

Я последовал его примеру.

Чуть позже, когда я рассказал ему, как работают на заводах в Италии и Германии, мы неспешно пошли к сцене, где уже гремела музыка кантри и суховатый баритон рассказывал собравшимся о том, что он «Никогда не прекратит любить тебя». Довольно популярная песенка Гари Морриса в этом исполнении звучала едва ли не лучше, чем в оригинале. Потом были «Лучший год в моей жизни» Эдди Рэббита, «Ты можешь мечтать обо мне» Стива Варинера, а потом пошло что-то незнакомое — видимо, самодельное. Веселое и однообразное.

Народ бросился танцевать, раздался молодецкий топот и громкие крики вроде тех, что должны издавать ковбои.

Захар скакал в толпе между Мартой, Линдой, Марией и смущающейся Джоан — весь наш небольшой коллектив присутствовал на площадке. Невеста сверкала своим нарядом в самом центре — перед беснующимися музыкантами, рядом размахивал руками Майк. Под деревом, чуть на отшибе, стоял Алекс и рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу — Оссия. Они не знали здесь практически никого, и поэтому держались вместе.

— Видите, Сардж, как немного нужно человеку для того, чтобы чувствовать себя счастливым? Музыка, друзья и немного алкоголя. — Джордж забрал из моей руки стакан. — Идите, Сардж, покажите этой шантрапе, как пляшут настоящие финансовые киты из Central Business Destrict^[117]!

Я посмотрел вверх, на начинающее темнеть небо — редкие облака обещали лунную ночь, легкий теплый южный ветер ерошил волосы, и почему-то очень хотелось совершить какой-нибудь подвиг.

Джордж ободрительно мне подмигнул и показал подбородком на парочку, замершую под дубом. Алекс все так же стоял неподвижным утесом, обозревая окрестности, а ирландка уже почти выплясывала джигу, но на площадку почему-то не шла.

Я раздумывал недолго: пригласил на танец раскрасневшуюся Оссию, и мы «им показали»!

А уже наутро «началось»!

— Как, мистер Саура, не зная ваших целей, я могу сказать вам, что лучше и проще купить — Forbes, Fortune или BusinessWeek? У Time Warner есть еще Time! А у МакГроу-Хилла кроме Бизнес-Уик есть и Standard&Poors! Почему бы не приобрести заодно Bloomberg и Reuters? Если вам нет разницы? И пяток британских газет вроде Guardian или Financial Times? — Бригли никак не желал поверить, что моя речь о покупке «нескольких финансовых изданий» — не шутка.

— Действительно, — я задумался. — Если кто-то один из этого строя начнет дудеть не в ту сторону, читатели решат, что речь идет просто о сумасшедшем редакторе. А если все вместе, то это, однако, тенденция будет.

В соседней комнате за полуприкрытой дверью сидели мои «спецы» — Гарри Зельц, оставшийся налаживать информационную безопасность, Саймон Белл, которого Захар решил на время оставить для изучения настоящей экономической безопасности, а не тех жалких специфических фокусов, к которым он привык в Союзе, и Вязовски — он теперь всюду сопровождал меня.

Ранним утром после свадьбы́ Захар вылетел в Москву — за Карнаухом и, возможно, Майцевым-старшим. Он забрал с собой Пике и Берри, имеющих в России массу официальных и не очень официальных контактов, рассчитывая этими знакомствами воспользоваться для быстрейшего исполнения своей миссии. Циммерман еще раньше отбыл в Канаду за физиком Берзыньшем, но что-то у него пока не склеивалось с вывозом ученого.

Все вроде бы шло хорошо.

— Сардж, — оборвал мои мечтания Бригли, — а что вы собираетесь проталкивать в этих изданиях?

Я задумался, потому что вопрос на самом деле был важен. Если напрямую начать проповедь о вселенском добре в лице изменившейся России, об открывающихся для энергичных людей возможностях, о передовой науке — моииздания просто никто не станет читать. Потому что «любовь» местных обывателей — от живущего под мостом бомжа до владельца особняка где-нибудь в Травиле, что в Мэриленде — к СССР со всей его перестройкой, гласностью и Горби была настороженной. Социализм с человеческим лицом пугал среднего американца не меньше, чем прежний — ощетинившийся ракетами. Стереотипы, искаженные факты и откровенное вранье настолько глубоко въелись в кору головного мозга Джонов и Мэри, что выбить их оттуда могло только время. Смена поколений, постоянный контакт, все такое… Да и тогда, скорее всего, в силу амбиций, давящих на отношения между людьми двух стран, не будет меж ними никакой дружбы.

— Вы же взрослый человек и должны понимать, что писать что попало вам не дадут? — продолжал сеять сомнения Бригли. — Засудят. За ложь, клевету, публикацию непроверенных данных — способов прекратить работу газеты сотни. Начиная с отказа типографий от договоренностей и остановки целлюлозно-бумажных комбинатов на переоснащение до банального подкупа журналистов и редакторов. Хотя могут не побрезговать и убийствами. Как бы газеты и журналы ни кичились своими свободами, они могут печатать только то, что разрешено. Немногие американцы вам это скажут, но я — скажу. Потому что от вашего успеха зависит мой. А я на этой кухне не первый год — знаю, из чего варят на ней супы.

— Но ведь бывают статьи, идущие вразрез с общепринятой точкой зрения?

— Конечно, бывают! Это и называется «свобода слова»! — Фрэнк рассмеялся, огляделся в поисках выпивки и, заметив на столике у окна коллекционный коньяк (Захар притащил из одной из своих поездок), показал мне глазами свое желание промочить горло.

— Тогда в чем дело? — я налил ему, себе не стал, опасаясь алкоголизма.

Он с видом истинного ценителя поболтал янтарную жидкость в круглом бокале, но не пригубил, видимо решил подогреть ладонью, как советовали редакторы Playboy.

— Все дело, Сардж, в статистике. Для того, чтобы в ложь поверили, она должна быть не только чудовищной, но и массовой. Когда раз в год в USA Today появляется призыв к социализации общества — это воспринимается как свобода выражения мыслей. Но когда таких статей станет по дюжине ежедневно — это будет доминирующая точка зрения, определяющая настроение читателей. Понимаете? А кому она нужна? — он все же глотнул коньяк и теперь стал разыскивать сигару.

Захар понавез множество подобной ерунды, поэтому я был во всеоружии. Где-то в ящике стола должны были быть деревянные ящички с Cohiba и Cuaba. Фрэнк в своем офисе курил доминиканские Carbonell или Montecristo, но таких у меня не было.

Я выудил коробочки и поставил их на стол, открыв крышки обеих. Глаза у Бригли разгорелись:

— Кубинские? Какая прелесть! Мне нужно бывать у вас почаще!

Он схватил сразу две… из каждой коробки и виновато посмотрел на меня.

— Не могу удержаться. Это страсть на всю жизнь, Сардж. Позволите?

— Угощайтесь, Фрэнк. Мы с Заком некурящие, нам это добро ни к чему. Только для добрых друзей держим.

— Спасибо. Зак часто бывает в Гаване?

— Я не очень отслеживаю его перемещения, но знаю, что иногда бывает. Редко. Знаете же все эти эмбарго, блокады…

Я понял его мысль, но ждал, когда он сам ее озвучит, чтобы это было не моим предложением, а его просьбой. И он знал, что именно этого я и жду, и потому не спешил.

— Так вот, Сардж, если вы начнете систематически проталкивать нечто отличное от того, что нужно господам из дома Гувера, Лэнгли, ребятам Абрамовича^[118], некоторых занятных департаментов Минфина вроде Управления финансовой разведки и изучения терроризма, и, конечно, Форт-Мида, то на вас скоро обратят внимание. При любом губернаторе есть целый отдел, который занимается перлюстрацией прессы, выявлением крамолы и системных нападок. Что уж говорить о таких монстрах, как Минфин? Если деньги — кровь экономики, то пресса — ее дух. Глупо оставлять этот дух бесконтрольным, не так ли?

Я задумался, потому что то, что было «гладким на бумаге» — «изменить общественное мнение, пользуясь возможностями прессы, телевидения, радио» — на самом деле выходило долгим и чреватым разоблачениями процессом, в котором стоило соблюдать предельную осторожность. Если деньги — инструмент обезличенный и обоюдоострый, то пресса — дело персонифицированное, и поэтому совершенно подконтрольное. «Кто написал статью? Первую, вторую, пятую, семнадцатую? Ляпкин-Тяпкин? А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Вы, Ляпкин, полный мудак, если позволяете себе такие мысли, а нашим читателям мудачьи мысли неинтересны. Вы уволены!» Вот и вся недолга.

Как переубедить людей, воспитанных на «Красном рассвете»? Я посмотрел недавно этот «шедевр» с Чарли Шином и Патриком Суэйзи, снятый режиссером, получившим известность после «Конана-варвара». Гнусную нелогичную поделку о том, как СССР с группой латиноамериканских прихлебателей — Кубой, Никарагуа — напали на несчастные США. Никого не трогало, что весь этот фильм был построен на вопиющем идиотизме. У Советского Союза не было никаких причин вторгаться в самую середину США, оставив противнику наиболее развитые районы, у реального СССР даже нет средств доставки своих дивизий на территорию США! А вот у «империи добра» их было хоть отбавляй! Главное — там мерзкие бородатые русские монстры убивали несчастных мирных американцев! И теперь зрителю, вкусившему этой дряни, хоть кол на голове теши: в его тупых мозгах сохранилась установка — русские убьют всех! Зато коммунистический Китай неожиданно стал в этой киновойне союзником США, и сделано это было не зря — общественность готовилась к тому, что с Китаем можно иметь дело!

Можно подумать, это русские заливали напалмом и отравляющей химией джунгли во Вьетнаме; можно представить, что это советские летчики сбросили атомные бомбы на тыловые города — и при всем этом оказались едва ли не библейскими агнцами — мирными, белоснежными кудрявыми овечками! Это русские подсадили сто лет назад весь Китай на опиум вопреки прямому запрету на торговлю наркотиками? И устроили две войны, чтобы наркоманами стала не десятая часть населения, а едва не половина? Это СССР снимал вот это гнусное дерьмо: «Красный рассвет», «Вторжение в США», «Красный лис», «Красный скорпион» и прочую «красную» дрянь? Это Абдулов, Калныньш и Басилашвили кривили злобные морды на экране, изображая конченых идиотов и садистов? Нет, это были Шон Коннери, Клинт Иствуд, Чарли Шин, Дольф Лундгрен, Патрик Суэйзи, Чак Норрис — очень уважаемые и богатые люди валяли ваньку на экране, показывая русских ублюдками, недостойными жить на одной планете с благословенной Америкой! Это Россия окружила США своими военными базами и ядерными боеголовками? Это СССР вводит торговые эмбарго по идиотским, высосанным из пальца поводам? В который раз я осознал, что советской пропаганде до американской еще расти и расти, а пока все эти идеологические отделы ЦК, цензура и КГБ — сплошная любительщина, годящаяся только для самоуспокоения. Подмена реальной работы ее имитацией.

И такая злость одолела меня в то мгновение, что я едва не скрутил в узел нож для вскрытия писем. Наверное, не стоило так проявлять свои эмоции, но сдержаться я не смог. Как же я ненавидел в тот момент это мерзкое, тупое, лживое племя кукловодов, измышляющих самую чудовищную ложь и заставляющих людей в нее верить!

Мне стоило большого усилия успокоиться и начать думать конструктивно.

Я отвернулся, отошел к приоткрытому окну, сделал вид, что задумался над словами Фрэнка.

— И как мне быть? — Я «вспомнил» одно из еще не сказанных поучений Стива Джобса: «Нет смысла нанимать толковых людей и заставлять их что-то делать. Мы нанимаем толковых людей, чтобы они говорили, что нужно делать нам». Ну или как-то так. Для себя этот принцип я формулировал вот как: не нужно своим руководством мешать людям работать.

— Это зависит от целей, — пыхнув дымом, сообщил мне очевидное Бригли.

— Цели просты, — я пожал плечами. — Деньги. Очень много денег. Вы же видите, что происходит в России?

— Признаться, не слежу. Мне хватает тех новостей, что приходят с Капитолийского холма.

— Россия отчаянно ищет деньги. Но я немножко знаю эту страну: каждый вложенный доллар вернется десятком! А ведь есть еще Китай, Индия…

— Так в чем же дело? Вкладывайте! — он то ли издевался, то ли на самом деле не понимал.

— Все просто, Фрэнк. Если я начну один вкладывать в русских или китайцев только свои доллары — их у меня просто отберут. Но если этим же займутся и другие, многие: от Рокфеллеров и Кеннеди до вас и Майкла Джексона — русские встанут перед лицом военного столкновения с США и вообще с НАТО в случае возникновения желания присвоить права собственности на эффект от наших инвестиций. Понимаете? Я просто желаю защитить свои миллионы. — Не говорить же ему, что защищать капиталы я собираюсь как раз от англо-саксов, а не от русских, относящихся со священным восторгом к любым иностранным вложениям в свою экономику. Арман Хаммер не даст соврать.

— Как это русские говорят? Kolchozz, да?

— Не очень понимаю, о чем вы, Фрэнк?

— У моей сестры муж из Северной Дакоты. А там живут в основном немцы и норвежцы. Дьявол! Да там любой — если не немец, то норвежец, редко швед. Шмидты и Олафсоны сплошные. Его отец был в числе тех парней, что выжили под Сталинградом. И имели наглость выжить и после восстановления хозяйства разрушенной России. Потом он перебрался сюда, его сын — Арнольд — женился на нашей Маргарэт. Он говорил, что русские фермеры, чтобы нести поменьше расходов, объединяют свои хозяйства в одно: у кого-то есть трактор, у кого-то молотилка, у третьего — мельница. И получают полный цикл обработки земли при меньших затратах. Kolchozz!

— Хорошая модель. Нужно дяде Сэму рассказать.

— Дяде Сэму?! — Бригли улыбался — непосредственно и открыто, как умеют только младенцы.

— Моему дяде Сэмюэлю Батту — он фермер и вечно мучается с наймом сезонных работников. А если бы он объединился с парой соседей — множество проблем оказалось бы снято.

— И как бы они делили выручку?

— Мне-то откуда знать, Фрэнк? Наверное, как акционеры…

— О'кей, Сардж, нет ничего плохого в том, чтобы развиваться. Пусть попробуют. Только думаю, все это уже было. Возвращаясь к нашей беседе… Мне нравится ваш идеализм и неискушенность. В конце концов, это дилетанты придумали атомную энергетику, а профессионалы построили «Титаник» и «Гинденбург». Допустим. Вот купил Серхио Саура самые влиятельные газеты и журналы, и решил изменить мир. Кто станет писать статьи? Те люди, те «акулы пера», что сделали себе имя на антисоветских статейках? Вы уверены, что они смогут сделать подобное? Я — нет! Вам придется их разогнать, и их с удовольствием примут издания второго эшелона. И очень быстро окажутся в первом, а ваши — напротив — спустятся во второй. Поймите, нельзя ломать об колено живой организм! Это только русские умеют. И китайцы, но тем, кажется, вообще все земное — до заднего места.

Он был прав.

Стоило подумать немного, прежде чем вкладываться в предприятие с неясными перспективами.

Мы еще недолго поболтали о предстоящей встрече с пулом пишущей братии — кого следовало затащить на скорую мою с ними встречу, а чьего внимания лучше избежать. Потом Бригли не вытерпел:

— Сардж, — проникновенным голосом сказал он, — если вдруг ваш приятель Зак окажется в окрестностях Гаваны, не могу ли я…

— Вам, Фрэнк, что больше нравится? Cohiba?

— Лучше La Gloria Cubana, но я не настаиваю.

— Хорошо, дружище! Он привезет, — пообещал я и выпроводил Фрэнка, вручив ему на прощанье коробку с Cuaba.

Мои гэбэшники выползли из своей берлоги, и первым на мой вопросительный взгляд отозвался Алан Пике:

— Не, ну а что, он прав кругом. Полезем в лоб — разделают как бог черепаху.

Зельц чвыркнул носом, а многоопытный Саймон Белл сказал:

— Все равно это нужно делать. Пусть не давить сразу из них сок, но за пять-десять-двадцать лет приучить этих людей к мысли, что мир не ограничивается восточным и западным берегом Америки.

В этот момент раздалась трель интеркома, и в помещении зазвенел голос Линды:

— Сардж, мне Зак поручил созвониться с Джейсоном Старком.

— И?.. — я знал, что она хотела мне сообщить, но еще не решил, как к этому отнестись.

— В общем, он с радостью согласился на то, чтобы Оссия работала в нашем офисе. Он приглашает вас в Чикаго, ну и все такое…

— Это вам Зак поручил?

— Ну да, — пробормотала Линда. — Я что-то не так сделала?

— А что говорит сама мисс О'Лири?

— Она улыбается и краснеет, Сардж. — Я прямо-таки видел эту ехидную ухмылку на том конце провода.

— Хорошо, Линда, — я на мгновение задумался, — зачислите ее в штат Снайла ассистентом.

— Но Сардж, — у Линды было свое мнение на трудоустройство Оссии, — мне мистер Майнце выдал четкие инструкции определить мисс О'Лири секретарем именно к вам!

— А я говорю — к Снайлу! И хватит об этом! — Я почему-то раздражался от ее упрямства.

— Хорошо, сэр, я сделаю, как вы сказали. — Она положила трубку.

— Тяжело с бабьем, да? — сочувственно вздохнул Зельц.

— Поубивал бы! — выдохнул я. — Выбешивают!

Самый пожилой среди нас — Теодор Берри — поднял распечатанную бутылку:

— Вот хорошая альтернатива бабам. Только убивает еще вернее. А это хлыщ прав. Это там, — он показал глазами куда-то в сторону, — у нас, все определяет генеральная линия партии. Если у власти конь педальный, то и журналюги будут конягами прикидываться. Не бывает, чтобы хвост махал собакой. Любой щелкопер, если желает добиться успеха, должен быть выгоден власти. Иначе он очень быстро станет пустотой.

И снова тренькнул интерком:

— Сардж, здесь Том, он очень хочет вас видеть, — Линда говорила сквозь зубы, словно я отобрал у нее любимую конфету.

— Хорошо, Линда, — ответил я. — Пусть выпьет кофе и познакомь его с его новым секретарем!

Я положил трубку и возопил вполголоса:

— Когда уже я смогу на чем-то сосредоточиться???

— Терпи, казак, — поднимаясь, посоветовал Теодор Берри. — Мы займемся концепцией информационного давления. Я с… Гарри. К концу недели представим что-то жизненное. А пока постарайся просто обаять этих борзописцев, что притащит к тебе Фрэнк. И обязательно — поддержать материально их таланты.

— Спасибо, Тео, что верите в меня. Спасибо, — Зальц и Берри вышли из кабинета, а Вязовски снова скрылся в подсобке.

Со Снайлом мы проговорили еще два часа, обсудив ближайшие перспективы рынков, и эта беседа натолкнула меня на мысль: если лет через пятнадцать вся мировая торговля ценными бумагами станет крутиться вокруг их производных, то не нужно ли мне встать у истоков этого процесса? Конечно, деривативы в их простейшем проявлении — опционах, форвардах, валютных свопах — присутствовали и сейчас, но нынешний их рынок и будущий — две очень большие разницы. Том оценил возможности хэджирования сделок через CDS, EDS^[119], рассказал о своем опыте работы с процентными свопами и бинарными опционами, которые продвигал на бирже в Чикаго до нашего появления. Мы остались довольны друг другом — Том получил новые идеи, сулящие хороший доход, а я в который раз убедился, что работаю с честным профессионалом.

Захар обещал мне представить по возвращении из Союза мистера Чоу из Сингапура, сэра Арчибальда, сведущего в тайных механизмах работы лондонского Сити, и Рейнхарда Волчека, орудующего на бирже Гамбурга — они должны были стать для нас региональными Снайлами. И если мы не обманывались в ожиданиях, то наш денежный насос должен был существенно набрать мощность.

— Линда сказала, что у меня теперь новая секретарша? — как бы невзначай поинтересовался Том. — Куда мне теперь девать старую?

— Том, ну хоть ты не морочь мне голову! Просто перспективная исполнительная девочка. Приставь ее куда-нибудь. Цветы поливать, не знаю…

— Ты ей доверяешь?

— Наверное, — я на самом деле не знал. Да и было мне это безразлично. Прежде доверял я только Захару, а остальных всего лишь использовал.

— Хорошо, пока я определю ее в помощники к Фишеру, а то он крайне негативно относится к бумажной работе, и она будет полезна.

— Как знаешь, Том, как знаешь. Можешь посадить ее здесь у себя, — Снайл, выкупивший здание, расположился со своими подручными на четвертом этаже, — главное, избавь меня от разговоров о ней, хорошо?

— Как скажешь, Сардж, как скажешь. — Том направился к двери, но на полпути оглянулся: — Что с ней не так, Сардж?

— Иди, Том, займись делом, — выдохнул я.

Глава 8

Через неделю Теодор и Гарри действительно представили концепцию мягкого информационного давления.

Состояла она из множества пунктов и была рассчитана на двадцать-тридцать лет. Они отказались от прямой пропаганды в «серьезных» изданиях и решили сосредоточить усилия на комиксах, детской литературе, познавательной и художественной — чтобы избавить еще только начинающее соображать население от навязываемых стереотипов. Никаких шапок-ушанок, водки, гармошек, медведей в городах и Распутиных! Все это нужно было ненавязчиво вытравить из представлений среднего американца от пятнадцати лет и младше. Того, кто сейчас ходит в школу или ползает в яслях. Их родители и деды, искалеченные холодной войной, пусть пребывают в своих фантазиях. Молодых всегда больше, чем старых.

Пусть герои Marvel спасают русских и армян от военной угрозы неведомых Коалиций и Альянсов, прибывающих порабощать несчастных на авианосцах. Непременно на авианосцах. А американские дети сочувствуют, сопереживают, чувствуют боль других народов.

Вместе с тем по их сценарию нужно было в каждом городе с населением в сто тысяч и выше открыть центр дружбы народов. Не обязательно русских — пусть будут хоть узбекские, хоть грузинские, можно и корейские и вьетнамские! Важно, чтобы эти центры могли предлагать реальные бесплатные услуги: заменить собою воскресные школы и детские сады — чтобы каждый родитель знал, что отдав в такое место свое чадо, он получит его обратно накормленным, веселым и здоровым — и абсолютно при этом бесплатно! Чтобы все эти центры предлагали каждому городу обмен студентами, языковую практику в контакте с носителями языка, поездки в разные страны — от Франции до Монголии.

Желаете глобализации? Будет вам глобализация, но не так, как она задумана вами! Будет не глобализация рынков, а глобализация сознания. И внушаемый звездно-полосатый патриотизм мы размоем миллионом соблазнов!

План Берри-Зальца также предусматривал создание нескольких научно-популярных изданий, способных на равных соревноваться с насквозь американизированными Popular Mechanics, Geo, SciAm и остальными подобными: что-то перекупить, что-то сделать заново, возродить давно забытые вроде «Science and Invention». Важно, чтобы читатель получал не однобокое представление о мире науки и техники в стиле «все открытия делаются в Америке и разворовываются всем остальным миром».

Была в их работе и альтернатива Нобелевской премии — имени «русского Моргана» Николая Второва. Её размер предполагался на уровне трех Нобелевских, а принципы награждения не сильно отличались от оригинала. Только что было номинаций побольше — у Второва нашлось место и для математиков, и для биологов, и для врачей, и даже для инженеров и архитекторов.

Премию должна была вручать какая-то из европейских академий наук — французская или немецкая, может быть австрийская, но при непременном участии в голосовании всех прошлогодних номинантов — русских, китайцев, американцев — без разницы. И это было самым узким местом пункта о премиях — убедить европейцев в необходимости введения такой альтернативы и отказаться от полного контроля над ее присуждением.

На мой взгляд, упущенной планом оказалась лишь музыка, но ни Берри, ни Зальц, ни я ничего предложить на этом поле не могли. Заменить или разбавить англоязычный поп было решительно нечем. Хотя, конечно, можно поездить по Латинской Америке и поискать несостоявшихся Мигелей Тело и Шакир… Но вложенные средства вряд ли дали бы какой-то сравнимый эффект. А музыка в современной культуре — это очень много. Это целый образ жизни, к которому тянется молодое поколение, это тот самый джинн, исполняющий желания владеющего лампой. Можно сто лет пропагандировать успехи ученых в квантовой физике, и никто этих успехов не оценит — потому что просто не поймут, о чем идет речь, в то время как поп-музыка проста и незатейлива, доступна абсолютному большинству и непропорционально великолепно вознаграждает занимающегося ею. Сколько математиков, писателей или художников могут похвастаться многомиллионными доходами? А среди музыкантов, написавших десяток простеньких, узнаваемых мелодий, такие удачливые отнюдь не редкость! И пока эта диспропорция сохраняется — быть третьим справа у KISS будет куда выгоднее, чем заниматься полезным для общества (и для себя) делом. Поп-музыка — это синоним успешности, популярности и счастья в нынешнем мире. И очень жалко, что никакой массовой альтернативы мы предложить не могли.

Я прикинул примерную смету реализации их проекта, и вышло у меня нечто запредельное, на что не хватило бы средств и у старика Рокфеллера. Если, конечно, делать дело, рассчитывая на успех, а не для галочки.

Но начать можно было уже сейчас.

Теперь я знал, чем следует нагрузить «нашего человека» с Кей-стрит в Вашингтоне — Бенджи Уилкокса! «Тексако»-тексакой, и бросать я ее и не подумаю — пусть Бен потешит свое самолюбие, но это всего лишь деньги, нам же следовало позаботиться о том, чтобы не испарился дружественный эффект горбачевской перестройки и американские политики не сильно вникали в то, что происходит в наших «Центрах дружбы». Вот это — на самом деле важная задача.

Инициатива наказуема исполнением, и это придумали не коммунисты. Поэтому воплощать идеи Зальца и Берри будут сами Гарри и Теодор — задача как раз по их силам и призванию. И множество эмигрантов из СССР, хлынувших в последние годы в Штаты, им в этом помогут — нужно же дать людям работу, достойную их вывезенного из Союза образования? Пусть станут вольными или невольными агитаторами за свою брошенную Родину. Им за это воздастся. Главное, чтобы русские начали присутствовать всюду — в бизнесе, искусстве, медицине, особенно в школах, где никому нет дела до их политических пристрастий.

Я очень люблю, когда сходятся ответы решенной задачи с теми, что размещены на последних страницах задачника.

Стараниями Снайла и европейско-азиатских управляющих нашими фондами, дела шли в гору: каждый день совокупность их опыта, моего дара и программ Бойда приносили нам по сотне-другой миллионов. Одна неделя — один миллиард, иногда полтора. В свободной, спокойной обстановке, без особых потрясений на рынке. Особенно радовал рост цен на токийскую землю — виртуальная прибыль от этого размещения фондов составляла до половины общей.

Снайл несколько раз пытался внушить мне мысль, что давным-давно пора размещать бумаги нашего фонда на рынке, но у меня было свое мнение на этот счет, и лишние акционеры мне пока были ни к чему. Конечно, узнав о прибылях «Gyperbore Trust», биржевой народ устроит замечательное ралли вокруг наших бумаг, но все это до поры до времени. Ни делиться с кем-то прибылями, ни отчитываться перед собранием акционеров я не собирался. Наш фонд владел многими публичными компаниями, сам оставаясь при этом частной, закрытой от публики структурой, и меня это устраивало как нельзя лучше. Даже не жалко было того десятка-другого миллиардов, что быстро нарисовались бы на наших счетах в случае моего согласия на IPO.

Но зато никто не запрещает нам завести несколько подобных фондов-пустышек, полностью публичных и «прозрачных» и поделиться с ними прибылью — вот в них пусть вкладываются биржевые спекулянты всех мастей.

Quantum, Madoff Investment Securities LLC, сотни других аферистов — всех героев котировок и валютных интервенций мы будем рады принять в свои объятия! Их раздутые капиталы очень нам пригодятся. Снайл согласился со мной и отбыл в Чикаго и Нью-Йорк учреждать еще десяток деньгососных организаций.

Нефть болталась где-то у нижней границы ценового диапазона, золото тоже упало с казавшихся уже недостижимыми 850 долларов к 350 и в ближайшие десять-пятнадцать лет упадет еще ниже — на сотню баксов. Все тихо, прогнозируемо, спокойно.

Вскоре должен был появиться Рони Маккой, завершивший слияние наших банков в Кливленде и желающий прикупить еще несколько подобных небольших заведений. Я хотел ему предложить Barings Bank — тот самый, бывший некогда конкурентом семейке Ротшильдов, а ныне хоть и всемирно известный, но влачащий жалкое существование. И господин Ник Лисон, который убьет этот банк через семь лет, уже приступил к работе в нем. Отдавать за 1 фунт голландской ING в 95-м году столь вкусный банк, славный едва ли не трехвековой историей, я не собирался. А Лисону найдется работа и у J. P. Morgan — там самое ему место. Пусть разоряет этот замечательный банк. От Моргана не убудет!

Никогда радость не бывает полной, и я уже привык к тому, что если все идет хорошо — готовься к удару.

Линда позвонила по интеркому перед самым обедом, когда я уже размышлял о том, какому блюду сегодня украсить мой стол, и сказала:

— Сардж, здесь какой-то господин. Итальянец. Он желает встретиться с тобой и Заком.

Я не ждал никаких итальянцев и в каждом из них подозревал тайного мафиози, поэтому мое хорошее настроение как ветром сдуло:

— Кто он, Линда?

Послышался ее вопрос, заданный посетителю, его неразборчивое бормотание и удивленные возгласы кого-то из девчонок.

— Их двое. Стэнли Гернсбек. Из ФБР. И с ним этот итальянец. Полицейский из Вероны, — ее голос дрогнул, потому что она вспомнила про наш «веронский банк» и историю с «похищением» Майцева. — Наверное, он хочет прояснить детали киднепинга, Сардж. Никколо Паццони. Так он представился.

Она-то принимала все это действо за правду. А мы доигрались…

Фамилия Гернсбек была мне смутно знакома. Не самая распространенная, но я точно ее где-то слышал.

— Пусть войдет, — разрешил я. — И Алекса позови тоже. И еще кого-нибудь со второго этажа.

На втором этаже Снайл разместил адвокатское бюро и велел мне разговаривать с официалами и всякими другими «умниками» только в присутствии кого-нибудь из этой сильно профессиональной братии.

Человек из ФБР был похож на сушеную рыбу — тощий, сморщенный и весь какой-то несчастный. И посмотрев на его лицо, я понял. Литературная премия «Хьюго»! Наверняка она была названа в честь его родственника Хьюго Гернсбека — такой же длинный мясистый нос выдавал фамильную принадлежность.

Итальянец оказался седоватым сеньором в дешевом, но опрятном костюме. Больше ничего примечательного, за исключением очень строгого и пронзительного взгляда, я в его облике не обнаружил.

— Здравствуйте, мистер Саура, — первым поздоровался американец и мельком показал мне свой жетон.

Всегда умиляло американское доверие своим полицейским, особенно в боевиках, которых насмотрелся я за несколько лет изрядно. Махнет агент жестянкой — и нате вам, преступники колются один за другим без всяких дополнительных усилий с его стороны.

На меня его значок не произвел впечатления. Таких можно было наделать в ближайшей автомастерской десятки по три доллара за штуку. Вместе с орлом и полировкой и с уникальным номером на каждом.

— Бонджорно, сеньор, — вслед за ним кивнул и итальянец. Его голос оказался неожиданно высоким.

— Чем обязан? — Я и на родине не очень любил представителей законности, а уж местные и подавно казались мне сплошь кровожадными упырями, явившимися вкусить моей крови. Но на лице держал дежурную гримасу нетерпения и легкой заинтересованности их визитом. — Присаживайтесь, сейчас подойдут мой адвокат и личный агент. Если курите, можете курить.

И я попросил Линду, мелькнувшую в проеме все еще открытой двери, принести пепельницу.

— Спасибо, мистер Саура, — поблагодарил вислоносый Гернсбек и достал из внутреннего кармана пиджака пачку Lucky Strike.

Пыхнув дымом, он уселся за мой стол:

— Мистер Саура, мой коллега вчера прибыл из Италии, чтобы поговорить с вами и вашим компаньоном… Мистером… э-э… Память ни к черту.

Я молчал. Как говорил наш сосед, вечный враг бабки Вали — непутевый Степка: «Чем меньше языком треплешь, тем короче срок. Быстрое признание удлиняет наказание». Не думаю, что из-за разницы в континентальной принадлежности местные блюстители правопорядка в этом чем-то отличаются от наших доморощенных Пинкертонов.

Гернсбек, не дождавшись от меня уточнения, достал из внутреннего кармана сначала очки, потом записную книжку, примостил оптику на свой выдающийся нос и прочел где-то в середине книжки, на постоянно выпадающем из переплета листке:

— Мистер… Закария Майнце. Так ведь зовут вашего партнера?

Дверь открылась, и вошли Вязовски и едва знакомый мне адвокат Милтон. То ли Джон, то ли Джим — я все время путался.

— Этим господам обязательно присутствовать при нашей беседе? — Гернсбек сложил очки и отправил их в недра своего костюма.

— Мистер Гернсбек, я совершенно не надеюсь на свою память, — я старался улыбаться дружелюбно, — все забываю. Такая беда. Поэтому эти господа помогут мне запомнить нашу беседу. Только и всего.

— Как пожелаете. Вы на своей территории и в своем праве.

Милтон с Алексом разместились на креслах у журнального столика — там, где мы с Захаром обычно дегустировали спиртное.

— Это все? — посмотрев на них, осведомился агент Гернсбек. — А где мистер Майнце?

— Зака сейчас нет, он где-то в Европе. Итак, мистер Гернсбек, сеньор Паццони, что вы хотели узнать?

— Как я уже говорил, мой коллега прибыл из Италии. Комиссар полиции, если вам это о чем-нибудь говорит. Он не очень хорошо владеет английским, даже, если это останется между нами, скажем точнее — едва-едва можно понять, о чем он говорит, если вдруг ему захочется заговорить самому. Но зато он может разобрать довольно беглый разговор на английском. Такое бывает с людьми — язык знают, а говорить не могут. Наверное, дело в языковой практике.

— Должно быть, важная птица этот комиссар полиции? Как Коррадо Катани? Мафия — наркотики — контрабанда бриллиантов? Должен вас разочаровать, мистер Гернсбек. Ничего этого у нас нет. Наверное, вам стоит объяснить вашему коллеге, что Аль Капоне уже сорок лет как умер. Да и жил он в последние годы где-то во Флориде, кажется?

— У вас слишком острый язык, мистер Саура. Не знаю, кто такой мистер Катани, но нет, перечисленные вами товары не интересуют комиссара. А вот взрыв в Hotel Porta Palio, что в Вероне, очень моего коллегу интересует.

— Итальянская полиция во всех взрывах на территории своей страны подозревает американских бизнесменов? — я впервые услышал голос Милтона.

— Это… — фэбээровец уставился на меня.

— Это мой адвокат — мистер Милтон.

— Нет, мистер Милтон, — развернулся к нему Гернсбек, — ни о каких подозрениях пока речи не идет. Все дело в том, что погибли два постояльца итальянского отеля. Как раз в их номерах и рвануло. Разумеется, сеньор Паццони первым делом установил личности погибших. И они оказались американцами, приехавшими в Верону на машине, взятой напрокат в миланском филиале Sixt. Мистеры Деннис Блэк и Уильям Донован. Вам о чем-то говорят их имена?

— Разве не «Красные бригады» взяли на себя ответственность за тот взрыв? — вяло поинтересовался Вязовски.

— Такой звонок был, — согласился Гернсбек. — Только сеньор Паццони не очень в этот звонок верит. Гораздо больше этот случай напоминает разборки между наркобаронами. Таких полно и в Италии, но там это решается чаще всего простым выстрелом в голову с проезжающего мимо мотоцикла — тихо, чисто, без ужасающих подробностей. И всем все сразу понятно. А вот так — с выгоревшими номерами в отеле, с кишками на стенах, с толпой зевак и срочными выпусками новостей на региональном ти-ви — так поступают только американские бандиты.

— И какие же подробности привели вас сюда?

— Итальянской полиции далеко до оснащенности нашего ведомства, — начал издалека Гернсбек, — но вот в том, что у них весьма светлые головы, сомневаться не приходится. Коллеги сеньора Паццони провели большую работу. Они составили фотороботы безвременно усопших постояльцев, добыли ксерокопии документов, оставленных в прокатном агентстве. Там же, в Sixt, один из сотрудников компании припомнил, что в разговоре эти господа упоминали Сан-Ремо. Его еще удивило, что собрались они туда уже после фестиваля. И он им на это указал, а они сказали, что достаточно пофестивалили на своем веку и теперь желают недолго побыть в покое. Дальше, как вы понимаете, наши итальянские коллеги прокатились до Сан-Ремо. Люблю Европу — там все рядом. Это у вас, чтобы из Луисвилла попасть в Даллас, к примеру, нужно долго готовиться, согласовывать визит с начальством обоих городов, рисовать себе командировочные предписания… Много мороки. А там — утром на одном конце страны, к вечеру — в противоположном, а к утру уже можно вернуться на работу. Вы позволите? — он достал еще одну сигарету.

— Конечно, и что же было дальше в вашей увлекательной истории?

— А дальше след почти оборвался. Потому что в отеле, где остановились Блэк и Донован, о них ничего сказать не могли. Но зато сказали в соседнем. Сеньор Паццони дотошный человек и своих подчиненных приучил к тому же. И один из них подумал — если бы я приехал в Сан-Ремо, я бы заехал в несколько отелей, прежде чем в каком-то остановиться. Он ошибся — покойные поехали сразу в Hotel Paradiso, — федеральный агент так бойко сыпал названиями, что я уже совсем не сомневался, что представление с очками и записной книжкой было не больше чем рассчитанным на что-то шоу. — Но зато их пару раз видели в Royal Hotel Sanremo. И оба раза приходили они к вам, мистер Саура! И были у вас подолгу. Их видели служащие отеля, официанты в ресторане отметили их скуповатые чаевые…

Он выпустил клуб дыма в потолок, зачем-то переложил с места на место перьевую ручку, лежавшую на столе, и добавил:

— А потом в одном из чемоданов, найденных на месте взрыва в Вероне, еще один дотошный сотрудник обнаружил вот это, — Гернсбек достал из внутреннего кармана бумагу, на которой я, к своему ужасу, увидел копию факса с Захаром с той самой дебильной картонкой на груди, в которой он требовал за себя выкуп. — Этот господин как раз и был нами идентифицирован как ваш компаньон и партнер Закария Майнце. Сразу напрашивался вывод, что Донован с Блэком и были неведомыми похитителями мистера Майнце. Но потом все же наши итальянские коллеги решили, что действия этих господ больше напоминают поиски похитителей, и предположили, что Донован и Блэк — сотрудники какого-то детективного агентства, занимающиеся розыском похищенного. Но тогда зачем их взрывать?

Он повернулся к Паццони и что-то быстро протараторил на итальянском.

— Си, Стэнли, все верно, — прозвенел комиссар. — Продолжай.

— Ну и последняя версия веронских полицейских, до которой они дошли своим умом, состояла в том, что это вы похитили своего компаньона и убили его, чтобы завладеть его долей в бизнесе.

Я рассмеялся, и вслед за мной расхохотались и оба полицейских.

— Точно! — тыча пальцем в своего смеющегося коллегу, сказал Гернсбек. — Точно так они и думали, пока не подняли документы авиакомпании, перевезших вас обоих в чикагский О'Хара! И теперь все стало совсем непонятно. Зачем вам нужно было убивать этих людей?

— Это официальное обвинение, агент Гернсбек? — поднялся со своего места Милтон.

— Что вы! Нет, конечно! Это рассуждение в порядке бреда на заданную тему. В общем, чем больше мои коллеги из Вероны узнавали о вас, мистер Саура, тем любопытнее им становилось. Согласитесь, в наши дни редко кто устраивает взрывы из любви к искусству. Любой взрыв должен быть чем-то оправдан, не так ли? Ну и уж коли все это крутится вокруг вас и вашего компаньона, то мы и хотели бы получить кое-какие ответы. Мне кажется, это разумно. Мы в любом случае откроем свое дело по этому взрыву — погибли американские граждане, и мы должны узнать причины их гибели и наказать виновных. Вы это понимаете?

Что-то еще там, в Италии, подсказывало мне, что нельзя вот так взять и взорвать гостиницу, рассчитывая, что все сойдет с рук.

— Так что скажете, мистер Саура? — давил агент. — Еще нам очень хотелось бы знать, где сейчас скрывается мистер Майнце. Жив ли он вообще?

Гернсбек снова рассмеялся — сухим дробным смешком.

— Если это официальный допрос, то… — Милтон подошел к столу, но закончить фразу не успел.

— Остыньте, Джим, — сказал я. — Все просто, агент. Погибшие действительно были нашими знакомыми, и если вы опросите персонал в офисе, людей с автостоянки, то установите это наверняка. Отказываться от этого знакомства я не стану. Все было почти так, как вы описали, за исключением нескольких деталей. Все дело в том, что мой друг Зак очень любит всякие веселые розыгрыши. Я даже пару раз выгонял его из офиса за особенно злые шутки. Вот и в этот раз он зачем-то решил меня разыграть. Зак сделал эту фотографию сам. И придумал целую пьесу, чтобы ввести в заблуждение меня и Донована с Блэком. Но мы же знаем, что нынешние террористы-коммунисты уже совсем не те, что еще пять лет назад, хотя должен признать, что сначала мы ему поверили. А когда примчались в Сан-Ремо, все это оказалось дурной шуткой. Все выяснилось достаточно быстро. Вот и все. А потом Уильям и Дени уехали в Верону. У них там были какие-то дела. Снимок Дени оставил себе на память, чтобы показать жене или подруге — он не уточнял — очередной розыгрыш Майнце.

— Джон, — поправил меня Милтон.

— Простите, Джон, теперь я запомню ваше имя наверняка. Вы удовлетворены, сеньор Паццони?

— А взрыв, — напомнил Гернсбек, — тоже часть розыгрыша?

— А взрыв, агент Гернсбек, сэр, — дело рук Красных бригад, — отрезал я. — Совпадение. Случайность. Так бывает. И мы…

— Почему-то не удивлены гибелью своих друзей, — настаивал носатый федерал. — Вы приняли эту новость как что-то совершенно тривиальное.

Я посмотрел на Алекса — выкручивайся!

— Это для вас новость, — отмахнулся Вязовски. — А мы, увидев в новостях репортаж о взрыве в гостинице, где Дэни и Билл бронировали себе номера, и откуда они нам звонили в Сан-Ремо, первым делом позвонили в Верону, а потом и приехали. Когда какой-то портье сказал, что погибли американцы и назвал номера — те самые, где должны были проживать наши друзья, сомнений не осталось.

Гернсбек снова что-то прочирикал итальянцу, и тот ответил. Пару минут они разливались соловьями на итальянском. Удобно, когда все вокруг все слышат, а ничего не понимают. Наверное, их всех кондрашка бы хватила, начни мы с Алексом объясняться вдруг на «великом, могучем».

— Что ж, благодарю за обстоятельное объяснение, — Гернсбек потер свой нос и поднялся. — А чем вы занимаетесь с мистером Майнце?

— Слияния, поглощения, биржевые операции, управление активами, банки, — доложил я. Не без некоторой гордости. — В наш век приходится крутиться.

— Если я правильно помню, мистер Саура, вам ведь еще и тридцати нет? Похвально-похвально, молодой человек, — одобрил наш бизнес Гернсбек и, взяв меня под руку, повел к двери. — Моей бы дочери такого мужа…

Он снова засмеялся, увидев мое перекосившееся лицо. И в самом деле — представьте себе девушку с таким шнобелем, как у папаши! Как говорит Хазанов: «Форточку откроешь — голову от ветра раз-во-ра-чивает!»

— Шучу, шучу я, мистер Саура. Она молоденькая еще совсем, пятнадцать только-только отметили. Но будь она чуть старше… Впрочем, у вас и без нее здесь целый цветник, — мы уже вышли из моего кабинета. — Думаю, очень скоро наше управление инициирует разбирательство по поводу гибели американских граждан, и к вам еще наведаются ребята из моего ведомства. А может быть, и я сам — как-никак вроде бы в курсе дела уже. Так что надолго прощаться не буду. А вашему другу, когда он вернется, передайте, что с его небезобидными розыгрышами пора заканчивать. Они к добру не приведут.

Они ушли, и для нас их короткое прощание сберегло кучу нервов.

— Мне готовить исковые документы к этим господам? — едва за ними закрылась дверь, спросил Милтон. — Я на всякий случай все записывал.

Он поставил на стол портфель, с которым пришел, и расстегнув его, извлек на свет портативный диктофон Sony — чудесный образчик миниатюризации от японского гения маркетинга — Акио Мориты.

— Перспективы серьезно засудить этого Гернсбека не очень сбыточные, но с работы его вышвырнут за лишнюю болтливость — точно. Это я вам гарантирую.

— Нет, Джон, не стоит. Пусть лучше нами занимается этот болтливый старикашка, более обеспокоенный беспорочностью службы, чем реальными расследованиями. Мало ли кто окажется вместо него? А то, что в случае судебного разбирательства кто-то нами займется — даже гадать не нужно, — возразил Алекс. — Это я тоже гарантирую.

Выпроводив Милтона — его время еще не наступило, мы с Алексом, уехав из офиса на берег реки, принялись за поминутное восстановление событий итальянской поездки. Мало ли что они еще могли нарыть?

Обязательно стоило в ближайшее время навестить дружков того самого Луиджи, который и готовил взрывы. Захар как-то обронил, что бомбы закладывали настоящие террористы, убежденные людьми Луиджи в том, что постояльцами станут два американских генерала, ездящих инкогнито по Европе с инспекцией натовских баз. Следовало сделать так, чтобы эти террористы не нашлись.

Захару следовало отнестись к делу тщательнее. Обойдись он без взрывов, и шумихи наверняка удалось бы избежать. Никогда ничего нельзя готовить впопыхах — ошибки, совершенные под влиянием момента, сведут к нулю весь успех мероприятия.

Он прилетел еще спустя неделю и еще через пару дней привез в офис отца, приехавшего «читать лекции» по приглашению Государственного университета Алкорна — небольшого заведения из числа «черных университетов Америки», изначально предназначенного для обучения негритянской части населения. Его руководство за небольшой спонсорский взнос в двести тысяч готово было пригласить в свои стены хоть лысого черта, хоть Пол Пота, хоть самого Карла Маркса. Они сами оформили документы, и Майцев-старший получил полугодовое разрешение на работу.

Сергей Михайлович выглядел немного потрясенным той скоростью изменений в жизни, что произошли за каких-то два месяца. Он со смехом рассказал, что в глазах коллег по работе он стал олицетворением удачи, каким-то небожителем, полубогом вроде Тесея, получившим приглашениепрямиком в рай. Ему завидовали все: от санитаров из числа студентов-третьекурсников до маститых работников облздрава, желавших поначалу направить в далекий миссисипский университет не указанного в запросе С. М. Майцева, а местного психиатрического гуру, избравшего однажды административную сторону медицинской карьеры и дослужившегося аж до должности зама главного медицинского функционера области. Все желали попасть в Америку, предполагая увидеть страну с молочными реками и кисельными берегами. Всем мнились небоскребы Манхэттена, и никто не желал открыть географический атлас и посмотреть — что это за дыра, где располагается учебное заведение со столь манящим названием.

Но упрямые негры из Алкорна были непреклонны — получив спонсорскую помощь за доктора Майцева, они не желали видеть в своих стенах никого другого — ни Иванова, ни Петрова, ни Сидорова, и согласовывать визу не стали. Пришлось неведомому гуру от облздрава ждать другую подходящую командировку.

Несколько напутственных бесед в самом любопытном ведомстве на свете — «ах, КГБ уже не тот!» — стали всего лишь формальностью — Сергея Михайловича даже не предупредили о необходимости сдать валютную выручку, видимо уже смирились с тем, что приглашение в США, как пели любимые в Союзе BoneyM — «One way ticket».

А в Штатах он сразу оказался в крепких руках Захаровых парней, практически мгновенно доставивших его из аэропорта JFK в Луисвилл.

В университет Алкорна можно было даже не ездить — все документы уже были сделаны: его имя попало в расписание занятий, в зарплатные ведомости и в списки проживающих в тамошнем кампусе. Захар сам позвонил и поблагодарил ректора этого замечательного заведения за оказанные услуги, пообещав, если все будет хорошо, помочь с финансированием и в следующем семестре. Закончил он разговор, если я правильно расслышал, намеками на «отличные ходовые и эксплуатационные качества немецких автомобилей».

Отрекомендовав Майцева-старшего «представителем зарождающегося советского бизнеса», мы поручили его заботам Фрэнка Бригли и Линды — пообтесаться. Бригли, помня наши беседы и желание «инвестировать свободные капиталы в Россию и Китай», не особенно удивился такой просьбе, но долго не мог понять, что ему делать с «этим русским». Только после продолжительной беседы с коньяком и клятвенного заверения Захара «помочь с поставками любых кубинских сигар», все вопросы отпали, и у Фрэнка появился новый стажер. Хотя поначалу возраст стажера и его дичайший акцент вкупе с небывало кривым построением фраз вызвал у сотрудников Бригли смешки, вскоре Сергею Михайловичу каким-то образом удалось завоевать их расположение и стать душой компании.

Линда даже рассказала как-то раз, что они впятером: она, Майцев, которого она трогательно звала Mychailytch, а также работники офиса Бригли — Шпильман, красуня Джилл и Полански — как-то в ночь с пятницы на субботу шлялись по ночному Луисвиллу, и по желанию «русского гостя» прошли насквозь всю Мэйн-стрит, заходя в каждый попадавшийся на четной стороне улицы кабачок, где пропускали по стаканчику виски, и затем шли в следующий. И заразительно при этом смеялась, комментируя поведение Майцева-старшего. А мне подумалось, что если так все пойдет дальше, то нужно будет завести частный медвытрезвитель. И выписать из Союза десяток сержантов милиции для комплектования его штата.

В общем, Сергей Михайлович успешно постигал азы американского делового этикета и вскоре должен был сдавать серьезный экзамен — ему следовало самостоятельно получить канадское гражданство. И не за три года, как предусматривал закон, а за пару недель — как требовалось нам. Потому что на территории нашей многострадальной родины как-то так сложилось, что у человека с паспортом иностранной державы, желательно из числа доминионов британской короны, был по умолчанию гораздо больший кредит доверия со стороны властей, чем у любого из отечественных предпринимателей. Это отношение тщательно культивировалось телевидением, прессой, эстрадой — видимо, стране очень была нужна валюта, и ради нее нынешние правители готовы были лечь под кого угодно.

Пике и Берри остались в Союзе — поднимать старые знакомства, выстраивать внутреннюю сеть сочувствующих и доверенных, которые в скором времени должны были стать основными проводниками наших нововведений на всех уровнях — от законодательства до прессы и кухонных разговоров. Важнейшим моментом была массовость — и эти два человека должны были ее обеспечить. Финансировать их предполагалось через несколько учрежденных ими же совместных предприятий и некоммерческих фондов — когда советская машина бывала как следует смазана и простимулирована, она работала быстро, четко, с перевыполнением любых планов.

С Карнаухом Захар встретился с помощью вездесущего и всезнающего Павлова, но Юрий Юрьевич, год назад оказавшийся на пенсии, куда он ушел с поста замправления Внешторгбанка, был невыездным — кому-то показалось, что он хранит слишком важные тайны. Да в общем-то так оно и было: любая власть тщательнее всего охраняет свои финансовые дела, которыми немножко порулил Карнаух. Болгария да Чехословакия — вот самые западные страны, куда он мог выехать, если бы очень сильно того пожелал.

— Я нашел людей, отвечающих за соблюдение Карнаухом режима, — похвалился Захар. — В общем, двадцать тысяч долларов обеспечили кому-то хорошее настроение и надежду на обеспеченную старость, а Юрия Юрьевича перевели в какую-то другую категорию «секретных» работников. В общем, он в следующий понедельник будет в Белграде, а там парни Луиджи вывезут его в Италию.

— Ты рассказал ему о нас?

Захар посмотрел на меня так, будто я был одним из пациентов его папаши:

— С ума сошел? Я не такой балаболка, как ты, разболтавший Блэку и его людям самую страшную тайну современности. — Майцев засмеялся довольно. — Нет, конечно! Павлов сплел для него какую-то убедительную историю и предложил работу в одном из полусекретных загранучреждений вроде любимого Карнаухом банка «Восток», только в Штатах. Они были шапочно знакомы раньше, а теперь сошлись на ненависти к нынешнему генсеку. В общем, Юрий Юрьевич очень хочет поработать в своем прежнем качестве биржевого дельца. Говорит, есть масса идей.

— А как он воспринял всю эту детективщину: взятки, побег из Белграда и вообще?

Захар беззвучно рассмеялся:

— Знаешь, он научился уже ничему в этом мире не удивляться. Его такими вещами не проймешь. Человек, возивший золото в пассажирском самолете… В общем, это ему глубоко безразлично: нужно — значит, нужно! Только еще настаивал на вывозе своей команды. Он ведь не один работал.

— И что ты ему предложил?

— Ну-у-у… — Захар протянул загадочно. — В общем, в течение нынешнего года все его люди будут здесь.

— Лучше в Англии.

— Как скажешь, — пожал плечами Майцев.

Неформальная встреча с журналистами, обещанная Фрэнком, все-таки состоялась. Собралась дюжина «золотых перьев» из Нью-Йорка, парочка залетных с Западного побережья, и последние двое представляли Чикаго. Все они были не из первого десятка пишущей братии, но «подавали большие надежды». Не как журналисты, «работающие в поле», а по большей части как администраторы от журналистики: редакторы отделов, выпускающие и даже один — главный редактор какого-то специализированного обозрения из Сан-Франциско. Конечно, время от времени они и сами пописывали, но важнее было другое — они должны были стать чрезвычайно полезны, полезнее самого талантливого писаки, потому что решали, какая статья появится в их изданиях, а какая будет положена в стол. Во всяком случае, Бригли думал так, и Уилкокс его в этом поддерживал.

Переговорная комната на шестнадцатом этаже, свежеотремонтированная, еще пахнущая всякой строительной химией — вездесущий Снайл успевал всюду: и перестраивать здание, и заниматься делами фонда, и контролировать биржевые операции — уже заполнилась гостями. После того как Фрэнк, Тим Ландри и Майцев-старший вошли в помещение, на этаже появились мы с Алексом, и я прочитал фамилии на визитках съехавшихся шелкоперов. В самом деле, по большей части их имена были незнакомы. Пара мне встречалась в финансовых еженедельниках — в нескольких разных, еще трое были из Fortune и Forbes, остальные, видать, и в самом деле были «подающими надежды». Кто они такие знали только Фрэнк и Бенджи. Но в любом случае встреча оказалась небесполезной. И одна из этих «темных лошадок» и объяснила мне кое-что, чего я раньше не понимал.

Наверное, стоит сказать пару слов о Тиме. Бывший школьный учитель истории, он стал первым из тех людей, что были подобраны и рекомендованы Золлем. До того, как попасться на глаза кому-то из наших неведомых предшественников в деле подрыва американской государственности, он лет пять старательно скрывал свои доходы от мелкой торговли наркотиками в своей школе. В случае, если бы эта история всплыла, по совокупности заслуг — наркоторговля, уклонение от уплаты налогов, подделка документов — он должен был получить лет десять-пятнадцать тюрьмы. А заключения он боялся больше, чем знаменитого Красного Карлика из Детройта. Кому-то из авторитетной тамошней братии, из числа отбывающих пожизненный срок, он сильно задолжал — не в деньгах, а в обещаниях, которые не выполнил, когда это было нужно. И теперь Тим резонно считал, что даже сутки в кутузке будут для него смертельной опасностью. И мы всячески поддерживали такое его мнение. Бухгалтер и охранник при нем, как и завещал Золль, были подобраны из числа полнейших антагонистов, и сговориться с ними он мог бы разве что в следующей жизни.

В общем, Тим Ландри был как раз тем парнем, который нипочем бы не стал подводить своих благодетелей. Да и не знал он нас. Я был представлен ему как один из таких же «счастливчиков», а Захар и вовсе был в его глазах «всего лишь курьером». Он искренне уверился, что за нашими спинами — за его, моей, Захаровой и еще десятка таких же «миллиардеров» стояли такие большие люди, что даже думать о них было неоправданным риском. Алекс уверил меня, что мы крепко держим его balls в своих крепких, не очень мозолистых руках.

Он был тщательно проинструктирован Фрэнком о том, что ему стоит говорить, а что нет, и куда он может засунуть свои личные соображения и предпочтения.

Мы с Алексом направились не в переговорную, а в соседнее помещение — в маленькую комнатку с кофейным аппаратом. Вся ее обстановка состояла из пары удобных кресел, столика с чайным сервизом и односторонней прозрачности зеркала, выходящего отражающей стороной в тот зал, где проходила встреча. И еще на стенах висели колонки, исправно доносящие до нас все, что происходило в соседней комнате.

Первые минуты разговор был достаточно скованным. Журналисты почти ничего не слышали о First Global Trust — первой нашей конторе для налаживания инвестиций в Россию, и поначалу восприняли собрание как место, где им раздадут приглашение на участие в какой-нибудь афере. Но Бригли показал себя замечательным оратором, и я в который раз порадовался своему выбору. За полчаса он сумел расположить к нам большую часть гостей, и когда выступил Тим со своей программной речью о поиске новых рынков и желании инвестировать в Россию и Китай, некоторые даже ему похлопали. В заключение своего спича Тим сказал, что если в серьезных изданиях появится некоторое количество статей, пропагандирующих перспективность вложений в эти страны, наш фонд не останется безучастным к их авторам. Потом объяснил, почему считает подобные вложения в чужую экономику невозможными для одной, даже очень богатой и влиятельной компании, какими бы капиталами она ни распоряжалась — здесь уже не хлопали, а просто согласно кивали.

А затем поднялся тот самый Кевин Менгер. Его фамилия показалась мне знакомой, еще когда я рассматривал визитки, однако вспомнить, кто это такой — я не смог, и решил обязательно о нем справиться позже.

— Все это очень замечательно, мистер Ландри, — начал он. — Но скажите мне, у вас есть газон перед домом? Наверное, нет. Иначе бы вы понимали, что такое наступать на грабли. Еще мой прадедушка, отчаянно споря с основателем большевизма товарищем Марксом, замечал, что идеология может быть любой, но экономика всегда и везде одинакова.

И я вспомнил фамилию Менгер! Австрийский экономист, вечный критик марксизма, доживший, в отличие от Маркса, до победы идей оппонента в одной «отдельно взятой стране» — Карл Менгер! Что-то в последнее время жизнь стала меня сводить с потомками великих людей. Наверное, меняется круг общения. Эдак скоро меня представят Ее Величеству, Королеве Британии!

— Против Китая лично я ничего не имею, — продолжал Кевин, — в конце концов, сейчас только ленивый и тупой не думают о перемещении производства подальше от дорогих рабочих рук. Не секрет, что нашей швее мы обязаны платить зарплату минимум четыре доллара в час, в то время как такая же таиландка обходится двумя долларами в день при сохранении качества прошиваемых футболок и сорочек. Разница в оплате — тридцать долларов в день. А если таких швей на фабрике Nike пара сотен в смену, то экономия только на зарплате для одной фабрики около двадцати тысяч долларов в сутки, и только на швеях. А если в такой же пропорции платить зарплаты мастерам, техникам, бухгалтерам, сторожам, то экономия составит еще двадцать тысяч в сутки. Итого — сорок тысяч экономии в сутки на маленькой фабрике. Существенный бонус, не так ли? Китайцы, малазийцы, филиппинцы трудолюбивы, легко управляемы, могут быть признательны благодетелю. Это все понятно, но зачем вам Россия, мистер Ландри? Разве будут русские за те же деньги работать, как таиландцы или китайцы? Нет! Скорее, они постараются вас облапошить и сопрут станки с вашего завода! Но ладно бы только это. Мы все, кто немножко знаком с историей, знаем, чем кончаются дела с русскими. В Первую мировую им была оказана колоссальная помощь, и что мы имеем на выходе? Они устроили революцию и поменяли власть, которая отказалась платить по долгам предыдущей! Помните этих несчастных французов, держателей царских облигаций? Если я ничего не путаю, им до сих пор никто не вернул вложенные в Россию деньги.

Он победно оглядел собравшихся. И никто не стал ему возражать, вспоминать золото Колчака, вывезенные бегущим нобилитетом богатства, присвоенные зарубежные российские активы — это все было не в счет. Важно было, что отобрали у них. Эта удивительная особенность англо-саксонского способа мышления: свои действия оценивать с точки зрения насквозь прагматической, а чужие только с позиций морали и нравственности, была совершенно непонятна для любого нормального русского, у которого главное жизненное устремление — справедливость. Только русский может почувствовать себя неправым и добровольно возместить причиненный постороннему ущерб, англо-сакс — никогда. Для этого его нужно вздернуть на дыбу и пригрозить расстрелом всей семьи. Впрочем, и даже это не гарантия. Он так и будет орать, что его незаслуженно притесняют.

— Дальше — больше, — вещал разошедшийся Менгер. — После того как все успокоилось, русские опять запросили инвестиций, стали разбрасывать оставшееся и отобранное у населения золото, строить в Швеции механические заводы, предоставлять концессии Рокфеллерам, Форду, Бектелу. Лене Голдфилд вернули разработки на русском Клондайке — Лене и Колыме. И многим показалось, что наконец-то в их мозги Господь вставил разум. Но все это было сделано только затем, чтобы в очередной раз обмануть доверчивых янки. Сталин выгнал из страны Троцкого, и вместе с ним были изгнаны все доверившиеся русским. Остался только Арман Хаммер, но у того был мандат от их недавно усопшего бога — Ленина, и поэтому имелись некоторые преференции. Однако кто такой Хаммер в начале тридцатых — и кто он в конце тридцатых? Это очень разные господа Хаммеры, мистер Ландри.

Он прихлебнул прямо из бутылки «Кока-Колу», упер кулаки в стол и продолжил:

— Потом была Вторая мировая. Воевали все. И мы, американцы, да и англичане тоже, слали-слали-слали в Россию помощь. Не бесплатную, конечно, но по ценам, позволяющим говорить о ленд-лизе именно как о помощи, а не о коммерческой операции. Мы сами воевали, сами отчаянно нуждались в технике, продовольствии, деньгах, но мы не бросали нашего союзника! И что мы получили в итоге, одолев военную машину Германии и Японии? А поимели мы спор о размере послевоенных выплат! И русские не признали большую часть долга! Сначала они вдвое скостили его размер, а потом отказались платить проценты по нему! Разве так ведут себя цивилизованные люди? Они украли у нас пол-Европы, отказались возвращать взятое взаймы и присвоили себе политические плоды победы над Гитлером. — Кевин прикрыл глаза, будто что-то вспоминая, и процитировал: — «Из того, что я видел во время войны в наших русских друзьях и соратниках, я заключаю, что ничем они не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость». А потом их вот этот жест, когда они кое-как отремонтировали все «Студебеккеры», «Доджи», «Матильды» и «Аэрокобры» и вернули нам весь этот устаревший хлам, зачтя его стоимость как часть выплаченного долга? Так только жулики действуют!

И вот здесь мне стала понятна речь Черчилля в Фултоне, которую этот писака, знал, кажется, наизусть. Понятны мотивы его звериной ненависти не только к коммунизму, но вообще — ко всему русскому. Так потерпевший орет в подворотне, лишившись кошелька — призывает внимание сограждан, требует карательных мер для преступников, надрывается о необходимости ужесточения законов. Ему нет дела до истинной сексуальной ориентации грабителя (в нашем случае ему безразличны внутренние конфликты власти и народа), но он обязательно обвинит виновника происшествия в педерастии, педофилии и скотоложестве.

Только разница с описанной ситуацией в том, что этот потерпевший и был главным гоп-стопщиком, обобранным компаньонами и предполагаемой жертвой. Как же, у прославленного рэкетира отобрали его ларьки — Польшу, Чехословакию, Румынию с ее нефтепромыслами, Балканы, на которых теперь не удастся начать никаких заварух — у коммуняк не забалуешь! Отказались вернуть кастеты и дубинки или заплатить за них. И прав был Иосиф Виссарионыч, моментально перевернувши смысл этой речи из русла безопасности в новом мире в сторону утверждения Черчиллем расового превосходства англо-саксов. «Единственным инструментом, способным в данный исторический момент предотвратить войну и оказать сопротивление тирании является „братская ассоциация англоговорящих народов“» — так, кажется, писал и говорил сэр Уинстон. И еще что-то о необходимости найти общий язык с Россией на основе вооруженных сил англоговорящих стран. Интересный способ установления взаимопонимания.

Прав был товарищ Сталин. Только нужно было тоже громко орать и обличать. Мы — политическая диктатура? Это неправда, у нас самая демократичная конституция, а вы — расистский режим! После того, что показал миру Адольф Алоизович, после Треблинки и Освенцима разглагольствования сэра Уинстона мир бы не понял и не принял, если бы у Сталина нашелся такой же умелый и громковопящий Геббельс, неустанно и громко расставляющий нужные акценты. Но таковых не нашлось.

— Поймите, мистер Ландри, русские — не китайцы, и рано или поздно вас обязательно обманут! Они будут вас использовать, пока вы будете им нужны, и выбросят вон при появлении малейших сомнений в вашей дальнейшей полезности! Но бог с этим. Почему вы думаете, что если самим русским не удалось наладить у себя прибыльное производство, то вам это удастся? Мы все здесь не чужды экономике и прекрасно понимаем, что в конкурентной борьбе побеждает не тот, кто производит товар лучше, а тот, кто производит этот товар дешевле. И в этом смысле мы говорим Китаю — да! А России — нет!

— Тебе бы с Буняковым Иваном Петровичем поговорить, — подумал я вслух, вспомнив своего преподавателя политэкономии. — Вот бы нашла коса на камень.

Я видел, как наливается кровью лицо Сергея Михайловича, но он себя сдерживал. Алексу все вообще было до фонаря, зато Фрэнк весь прямо-таки лучился осознанием своей правоты. Он сидел вполоборота ко мне, и весь его вид говорил: видишь, дружище, я же тебе говорил, что это никому не нужно!

— Кевин, — Ландри вдруг вышел из-за стола, и я внутренне напрягся. Хоть и проинструктирован был Тим, но все же это было его первое выступление. Однако здравый смысл не подвел нашего мелкого мошенника: — А почему вы думаете, что китайский коммунизм, гораздо более молодой и зубастый, чем советский, будет с вами честен?

Журналист снова приложился к коле, а потом усмехнулся и сказал:

— Я самый настоящий прагматик и циник, мистер Ландри. И прекрасно отдаю себе отчет в том, что все коммунисты одинаковы. Десять лет у нас будет в любом случае, но если, работая с русскими, вы за эти годы едва-едва начнете получать какую-то прибыль, то у китайцев свои вложения за десять лет вы окупите трижды. Разумеется, это без учета рыночной конъюнктуры. Если нефть вдруг подорожает до пятидесяти долларов, то у России тоже появятся шансы, даже при всех ее минусах. Здесь нет высшей математики. Все гораздо проще. При одинаковых рисках китайский проект принесет в три раза больше денег. Какой смысл вкладываться в Россию? Что там есть такого, что не смогут сделать для нас китайцы, но в пять раз дешевле? В чем бизнес?

— Ядерная энергетика, космос, медицина, авиация, оружие, — навскидку перечислил Ландри, и я удивился его познаниям, — горная техника, судостроение, трансконтинентальная железная дорога, агрохимия. Впрочем, мне бы не хотелось раскрывать всех подробностей. По большей части, это пока коммерческая тайна.

— Чернобыль, отсутствие приличных эффективных лекарств, шумные и неэкономичные двигатели, дилетантский уровень сервиса, частые поломки и никудышный дизайн, нежелание делиться с клиентами, — парировал Менгер. — Остается только космос, но русские и без вас прекрасно орудуют на этом очень ограниченном рынке, участников которого можно пересчитать по пальцам рук. И если вы решите вложиться в эту сферу, то просто останетесь без денег — космос в ближайшей перспективе не очень выгодное дело. Так что мой вам совет: не лезьте к медведям. Прав был герр Шмидт, назвавший их «Верхней Вольтой с ракетами». Экономически оправданной деятельностью в России занимаются всего лишь пятнадцать-двадцать миллионов человек: рубят лес, качают нефть, строят и обслуживают дороги и нефтепроводы. Остальные — просто нахлебники, висящие свинцовыми веригами на экономике государства. Двойной бюрократический аппарат — партия и чиновники! Вы желаете их всех кормить? И пока русские от них не избавятся, их содержание будет головной болью любого инвестора, рискнувшего влезть в эту страну. Каждый ваш доллар будет распределен между объектом вложения, сферой соцобеспечения и военно-промышленным комплексом русских. Зачем собственноручно ковать для них мечи?

Он победно посмотрел на нашего «миллиардера».

— Вы замечательно знаете эту страну, Кевин, — задумчиво ответил Ландри, обходя стол с журналистами по кругу. — Вы отлично заучили речь английского бульдога Уини, и мы все были рады послушать цитаты из нее. Но я хочу обратить ваше внимание и внимание ваших коллег вот на что: что бы ни делили между собой старый хрен Уини и дядюшка Джо, выиграл все равно дядюшка Сэм. Мы — американцы, и нас не волнуют проблемы англичан, австрийцев и прочих мелких народов Старого Света. Доктрина Монро, помните? Я не призываю вкладываться в развитие Китая, России или других азиатских стран, мне и моим инвесторам всего лишь нужно сделать деньги. Текущая ситуация на наших рынках — сплошная стагнация. Нет инвестиционных идей, все факторы роста исчерпаны. Мы определенно смотрим на Восток и говорим себе, своим партнерам и клиентам, говорим вам, Кевин! Мы говорим: вот они — новые рынки, новые идеи, новые прибыли! Россия и ее сателлиты, Китай и Индия — там будущее нашей цивилизации!

Он бесцеремонно придержал за плечо попытавшегося подняться и что-то сказать Менгера.

— Там не лежат деньги просто так. Их нужно добыть. С определенными усилиями, к которым мы готовы, и с рисками, которые обязательно присутствуют в любом начинании. Для того чтобы снизить риски в этом деле, нам нужно всего лишь увеличить число игроков. Конечно, чем больше игроков, тем меньше выигрыш каждого, но First Global строит бизнес не по наитию. Все просчитано. Помните, что те, кто рисковал чрезмерно, прогорели совсем недавно? Мы — против подобных неоправданных рисков. Но и оставаться без прибылей мы не можем!

Я повернулся к сидящему рядом Алексу — определенно его глаза столь же были похожими на совиные, как и мои. Ничего подобного от нашего зиц-председателя никто не ожидал.

— И тут Остапа понесло, — пробормотал Вязовски вполголоса.

А Тим и в самом деле не желал не успокаиваться:

— Поясню, Кевин. Мне без разницы, что там ваш дед не поделил с Марксом, мне без разницы какого цвета китайцы и что пьют русские. Деньги не пахнут. Делаются они на нефти, войне или любым другим разрешенным законом способом. Закон мы уважаем, если изменить его не в силах. Американцы сделали хорошие деньги на своих союзниках во Второй мировой. Еще большие — на своих противниках. И хочу напомнить еще раз: если все делать правильно, без ненужного альтруизма, но пользуясь расчетом и разумом, то сколько бы мы ни отправили денег в Россию, мы заберем еще больше — как снежный ком, брошенный в снежное поле увеличивается в размерах, так и наши капиталы мгновенно прирастут русскими ресурсами. Сделаем больше денег мы, финансисты — значит, получат больше денег парни в Капитолии, и уже тогда они будут решать, как им уменьшить наши риски в азиатских делах. Аппетит приходит во время еды, господа! Фрэнк, разве мы собрали здесь политиков, а не экономических аналитиков? Почему когда речь заходит о прибылях, мне тычут в нос «красной угрозой»? Когда речь идет о краткосрочных сверхприбыльных спекуляциях, Кевин, разве не нужно присоединяться к сильному движению? — закруглил свой пассаж Тим, и я проникся к нему невольным уважением, он играл свою роль лучше, чем это мог сделать Роберт Де Ниро. — С горизонтом вложений — год, два?

Кевин приложился к почти пустой бутылочке и, с сожалением отставив ее в сторону, кивнул:

— Какими суммами вы собираетесь оперировать на этих рынках?

— Десять-двенадцать миллиардов в Китае и не больше пяти в России.

— У вас в самом деле есть такие средства? — невинно улыбнулся представитель Forbes.

— У меня лично — конечно, нет, — сказал совершенную правду Ландри, даже не моргая. — Но наши инвесторы обладают таким совокупным капиталом.

— Вы нам сообщите их имена? — так же непосредственно полюбопытствовал человек из Fortune.

Теперь пришла очередь моего мошенника улыбаться и виновато тупить глазки.

— Возможно, намекнете? Нам бы было проще оперировать известными именами инвесторов, которые могли бы подтвердить свой интерес в отношении заявленных вами стран.

— Я поговорю о такой возможности с нашими клиентами, — туманно пообещал Ландри и внимательно посмотрел на Менгера, требуя прямого ответа на прямой вопрос.

— Если речь идет о коротких вложениях, да под гарантии правительства, то лучше места не найти, — ответил журналист. — Вот в таком ключе я вас поддержу даже в отношении России.

И его коллеги одобрительно загудели, найдя для себя приемлемое решение — очень хотелось им и содержание от нас поиметь, и не получить когнитивный диссонанс для себя и своих читателей, втюхивая им точку зрения, в которую и сам не веришь.

— Мне большего и не нужно от вас, мистер Менгер, — Ландри согласился с его тезисами. — Если в ваших статьях об инвестициях наряду со словом «Китай» будет мелькать слово «Россия» и названия компаний-инвесторов, уже вложившихся в эти географические понятия, этого будет больше чем достаточно. Остальное сделают наши квартальные отчеты для бирж. И помните — вам не нужно идти наперекор редакционной точке зрения или взглядам ваших работодателей, не нужно совершать подвиги, вам всего лишь нужно не высказываться об этих странах в негативном ключе, а при случае упомянуть, что есть и удачные инвесторы на этих рынках. И мистер Бригли по достоинству оценит ваши таланты.

Они еще с полчаса поговорили о всякой ерунде — торговались за каждую строчку и определяли будущие тарифы, и все это время я придумывал, как бы вывести на свет божий тех людей, что подготовил для нас Золль. Настала пора показать общественности будущих нуворишей, разбогатевших на инвестировании в предприятия и институты Советского Союза. Хорошо бы, чтоб и остальные оказались такими, как первенец — Ландри, тогда можно быть спокойным за эту часть предприятия. Золль, похоже, знал свое дело и напрасных людей в своем списке не держал. Конечно, рано делать выводы на основании одного-единственного эксперимента, но надеяться очень хотелось.

Самому Тиму я пока не стал ничего говорить чтоб не возгордился.

Я повесил эту заботу на отсутствовавшего на встрече Захара, чему он совсем не обрадовался — загрузка и без того у него была близка к стопроцентной, но некоторую ее часть должен был вот-вот подхватить Сергей Михайлович.

А через пару дней, ближе к полудню, Линда положила на мой стол присланную из офиса Бригли газету «Чикаго трибьюн», на развороте которой я увидел практически целиком перепечатанную речь Тима Ландри, оформленную в виде интервью. Видимо, журналисту хотелось показать, что он не только слушал, но и принимал в выдуманном диалоге посильное участие.

Я позвонил Фрэнку и поздравил его с важным начинанием. Очень сильно возбудили его энтузиазм сто тысяч, чек на которые я выписал и отправил с Джоан в его офис.

Еще через неделю Уилкокс попросил нас приехать в свой офис в Нью-Йорке, где он собрался отчитаться за потраченные шесть миллионов.

Никаких ожидаемых отчетов в традиционной для этого форме он не представил, но зато в его кабинете оказались четыре благообразных джентльмена — один сенатор и три конгрессмена, трое из них были демократами и один республиканец.

Главным образом этих бизнесменов от политики интересовали возможные доли в Texaco. В этом они все мастера — делить чужое и присваивать недобитое.

Перед самой встречей Уилкокс успел мне шепнуть, что сенатор в свое время проталкивал скандально знаменитый «Закон о чрезвычайном распределении нефти» — ЕРАА, регламентирующий внутренние цены на американскую нефть с 1973 по 1981 годы. Очень многие успели за восемь лет работы этого акта погреть на нем руки, и не в последнюю очередь тогдашний уважаемый заместитель главы экономического комитета Конгресса — сидящий передо мной «просто Мэтт» семидесяти годков от роду. Так что влиянием, и немалым, эти люди действительно обладали.

Разговор вышел длинным и тяжелым — и я, и они тщательно избегали прямых формулировок, пользовались эвфемизмами, и вообще вели себя, как первокурсницы на банкете по случаю зачисления в колледж.

Все, о чем удалось договориться в тот раз — согласие этих занятых господ ознакомиться с вопросом и выработать свои требования и пожелания. Но Бен сказал, что и это — большое достижение, потому что редко кто мог противиться притязаниям Рокфеллеров.

Следующую встречу назначили на конец апреля и довольные друг другом разъехались — они проверять возможность отжима Texaco и кредитоспособность Gyperbore Trust, а я «припомнил» еще одно важное дельце, связанное как раз с действием упомянутого ЕРАА — решил сделать доброе дело: сдать властям США их вечную головную боль Марка Рича. А его контору, которую позже назовут Glencore International AG, прибрать к рукам. Обычное рейдерство и заодно устранение человека, который через пару лет начнет учить русских чиновников разным «передовым схемам ведения бизнеса»: откатам, залоговым аукционам, лоббированию нужных им и невыгодных стране законов, таможенным заморочкам, оффшорному укрывательству капиталов и монополизации внешней торговли в своих шаловливых ручках.

Это его «легальную, оптимизированную схему снижения налогового бремени» будут использовать практически все будущие российские «олигархи» — от Гусинского до Прохорова: покупать у самих себя сырье — нефть, металлы, уголь — по внутренним ценам, а продавать через свои оффшорные предприятия по мировым и прятать прибыль в кипрские, швейцарские, английские банки. Абсолютно не облагаемую никакими налогами. Хотя, насчет «будущих олигархов» я погорячился. Не будет этих людей в истории моей страны. Пусть едут израильские нивы засеивать зеленым горошком и огурцами.

ЕРАА — вот первооснова подобных манипуляций, и Рич в своеобразном прочтении этого закона сильно преуспел. Мне такой «оптимизатор» в России не нужен был совершенно. Я и без «доброго» Марка мог поставлять зерно в СССР в обход любых «афганистанских» эмбарго. Да и прошли те времена уже давно.

Глава 9

К моей досаде итальянская история не закончилась для нас единственным визитом Гернсбека и Паццони. Во второй раз макаронник явился один, он пришел ко мне домой, и его английский оказался совсем не так плох, как представил его коллега из ФБР.

Я уже собирался ложиться спать, время приближалось к полуночи, когда в дверь постучал Алекс:

— Сардж, — не входя в комнату, сказал он из-за двери, — приперся этот итальянец. Настаивает на встрече.

Я как был — в полосатой пижаме и халате — спустился со второго этажа и вышел к гостю.

Сеньор Паццони стоял посреди гостиной, разглядывая обои на стенах и теребя в руках какой-то из журналов, что в были сложены на столе в высокую стопку. В легком светлом плаще и фетровой шляпе, он был похож на героя какого-то старинного черно-белого кино: ни дать ни взять, благородный полицейский явился в бандитское логово выводить погрязших в преступлениях злодеев на чистую воду.

— Бонанотте, сеньор Паццони. Чем обязан? — я старался быть вежливым, хоть мне и не нравилось, когда мешали спать.

— Завтра заканчивается моя командировка, и я улетаю, — сообщил мне итальянец таким тоном, словно ждал, что я начну его упрашивать остаться.

— Увидите родину, сеньор Паццони, и я вам даже немного завидую. У меня-то она всегда перед глазами, вспоминать нечего. Нет этого сладкого чувства вернувшейся потери. Оливки-маслины, моцарелла-тарантелла, пицца-лазанья-паста, темноглазые сеньориты. Я бы сам с вами поехал, мне Италия по душе. Но — дела, будь они неладны! Так чем обязан?

— Вы позволите? — он показал глазами на кресло.

— Конечно, комиссар. Чай? Может быть, немного виски?

Он молча уселся в облюбованное кресло и положил мой журнал себе на колени.

— Не нужно.

— Итак…

— Я знаю, что это вы устроили взрыв в отеле, мистер Саура. Вы и ваш друг Майнце.

Мне стало смешно: так глупо «на пушку» нас еще брать никто не пытался. Алекс, стоявший в дверном проеме, хмыкнул неопределенно.

— У вас есть доказательства? Может быть, мне прямо сейчас написать явку с повинной?

— Вы зря иронизируете. Я найду доказательства. И когда найду — вам будет не до шуток. — Он обхватил голову руками. — Тогда вы ответите за свое преступление.

Я все-таки плеснул в стаканы понемногу бурбона и поставил один перед итальянцем.

— Выпейте, мистер Паццони. Хуже не будет, но может быть, тогда немного спадет ваша необоснованная агрессия? Я не вызываю полицию только потому, что вы мне чем-то симпатичны, мистер Паццони. Может, на дядюшку похожи? Я не желаю вам неприятностей…

Черт! А неприятности-то уже произошли!

Сегодня умерла его приемная дочь. Глупая случайность — она проходила мимо злосчастного отеля в момент взрыва и получила два осколка стекла в горло и один в глаз. Одна из целой компании друзей и подружек. Месяц она пролежала в коме и сегодня, когда он звонил в больницу, ему сказали, что соболезнуют…

У меня затряслась рука со стаканом, я одним глотком осушил его. И беспомощно оглянулся на Алекса.

Паццони уныло посмотрел на меня:

— Я найду доказательства, — повторил он. — Ей ведь было всего девятнадцать, понимаешь ты это, сопляк? Всего девятнадцать. Чем она заслужила такое?

Не произнося ни звука, я сел в кресло напротив, хотел что-то сказать, но в горле одновременно и пересохло, и заворочался тугой комок.

— Кому, комиссар? О чем вы говорите? — вступил в разговор Вязовски, видя, что я слегка «поплыл» от своего прозрения.

— Моей Софии, — на его небритых щеках блеснули влажные дорожки. — Она умерла сегодня. Из-за устроенного вами «розыгрыша». Почему она, мистер Саура? Вы держали ее в своих планах? Почему взрыв произошел в тот миг, когда она проходила мимо?

— Случайность… — я прошептал в стакан, который так и держал у пересохших губ. — Красные бригады…

— Мне уже безразлично, кто это был, мистер Саура, — перебил меня комиссар, — вы, Красные бригады, рука Господа. Я знаю, что вы к этому были причастны, и вы за это ответите. Меня, скорее всего, отстранят от ведения этого дела. Но тем для вас хуже. Тем хуже. Мне уже пора на пенсию, и я уйду сам. Теперь я не буду связан условностями и процедурами. Я пришел объявить вам войну, мистер Саура. Либо вы сдадите мне исполнителей, либо остаток своей жизни я буду занят уничтожением вашей.

Он резким движением смахнул со столика стакан с виски, и тот, ударившись в стену книжного шкафа, раскололся на части с громким хлопком.

— Пошел вон, — спокойно произнес Вязовски. — В следующий раз, когда пожелаешь увидеть мистера Сауру, озаботься получением ордера от судьи. Проваливай, пока я не решил, что ты нарушил неприкосновенность частной собственности. Бегом.

В его руке, твердой и спокойной, уже обосновался «кирпич с курком» — Ruger Р85.

Паццони, к его чести, не испугался. Он встал, бросил на столик журнал, отряхнул плащ, поправил свою дурацкую шляпу и положил передо мной на столик фотографию:

— Это она, моя Софи. Запомни ее, говнюк.

С этими словами он пошел к двери. На пороге оглянулся и сказал в лучших традициях американского кино:

— Я вернусь.

— В добрый час, — пожелал ему Вязовски и закрыл за итальянцем дверь.

Он сел напротив меня, в то кресло, где только что сидел Паццони, и прямо из горла хлебнул несколько глотков.

— Что произошло? — вытерев рукой с пистолетом тонкий потек по подбородку, спросил Алекс.

В нескольких предложениях я рассказал ему историю комиссара. Вязовски выслушал не перебивая и продолжал молчать, когда я уже закончил.

— Наверное, нужно позвонить Заку? — невпопад спросил я.

— Зачем? Зак умеет воскрешать усопших девиц? Не думаю. Никто не застрахован от случайностей. А они будут всегда. И чем непрофессиональнее исполнители, тем больше таких случайностей.

— Ты бы сделал лучше?

— Я бы не взялся. У меня другой профиль — противоположный.

— Я больше не хочу таких случайностей, Алекс. — Мне стало так тоскливо, что захотелось напиться.

Я протянул руку, и Вязовски, понимающе хмыкнув, отдал мне бутылку, в которой еще оставалось чуть больше половины.

— Только сегодня, — чуть придержав ее, предупредил Алекс. — Если ты захочешь и завтра, я тебя отлуплю.

— Стоило бы, — согласился я и приложился к горлышку.

Бурбон вдруг стал на удивление безвкусен: не обжигал, не пьянил — вода водой.

— Таких засранцев, как мы с Заком — еще поискать. Стоило бы отлупить, чтобы думали мозгами, а не шапкой.

— Пей, моралист, — Алекс достал из бара еще одну бутылку. — Лучше было бы, когда бы Блэк тебя сдал своим хозяевам?

Я протянул ему свою — чтобы чокнуться, но Алекс отстранился.

— Не за здоровье пьем. Думай, вспоминай, командир, что там дальше в твоей пьесе? Сильно он нам напакостит?

Я задумался, не забывая иногда прихлебывать:

— Нет, как он сможет напакостить? Лет пять он будет ждать нашей промашки, собирать компромат, вынашивать свою месть. На этой почве несколько раз явится предъявлять улики и дважды спровоцирует расследования, которые кончатся извинениями. В девяносто четвертом решит, что мы ему не по зубам и начнет искать контакты в среде местной мафии. Найдет подходы к семье ДеКавалканте из Нью-Джерси и «сдаст» нас им. Вернее, «закажет»: Зака, меня и тебя. Отдаст все, что имеет, включая доставшийся от дяди участок земли на Сицилии. Но жадные мафиози придут сначала к Снайлу и предложат ему крышевание. И из кабинета Тома отправятся прямиком в Марион, или куда там положено здесь сажать особо буйных преступников? ФБР произведет облаву, прихватив помимо ДеКавалканте еще и кого-то из Дженовезе и Гамбино. Возьмут многих, но пара капо останется на свободе, и они-то и отомстят Паццони за подставу. Пока что так. Если мы не решим что-то изменить.

— Хороший сериал бы получился, — вздохнул Алекс. — Честный комиссар, продажные бизнесмены и полицейские, месть-кровь-перестрелки, все такое. Ладно, если ничего срочного не нужно делать, то заканчивай потихоньку свои рефлексии и спать ложись, я пойду, книжку почитаю. Марио Пьюзо. Как раз про всех твоих Дженовезе-Бонанно.

Он приглушил освещение, оставив мне горящий торшер.

Алекс протянул руку к так и лежащей на столе фотографии Софи, но я придержал его:

— Оставь, пусть полежит здесь.

Я остался один со своими мыслями, мертвой Софи, поздним раскаянием и надвигающейся ночью.

В одиночестве почему-то не пилось. Зато хорошо вспоминалось: Чарли Рассел, Дэни Блэк, Донован, теперь вот еще девочка София — сколько их еще будет? Тех, кто вольно или невольно окажется на моей дороге? Пять, десять, сто, тысяча? Я пытался заглянуть в будущее, но про себя, как обычно, все было непонятно, вернее — одновременно сбывалась уйма вариантов. Прав Вязовски — нечего разводить антимонии, ни к чему доброму это действо не приведет. Голова привычно закружилась, и будущее снова навалилось тяжелой горой на мою шею.

Я допил бутылку, положил фотографию в карман халата и отправился спать. Но ничего не вышло. Совершенно трезвый я таращился в потолок, и мириады мыслей терзали голову.

Все чаще мне казалось, что я просто брежу и вижу какую-то затянувшуюся иллюзию своего странного существования, доступную только мне. Честное слово, если бы вдруг выяснилось, что на самом деле я лежу на одной из коек в клинике Майцева-старшего и все, что со мной происходит — только лишь нестандартные электрохимические процессы в нейронах и всяких синапсах, что причиной всему разрушенные миелиновые оболочки нервных волокон — я бы возликовал от счастья, потому что тогда мне не пришлось бы хранить в памяти сотни вариантов уже произошедших и грядущих событий.

Я ведь еще мог даже в тот момент позвонить какому-нибудьшкольному приятелю и услышать в ответ:

— Привет, старик! Ты уже закончил институт? — Ведь он, мой приятель, все еще жил в том настоящем, которое уже не случилось. Он искренне полагал, что я стану инженером, и сильно удивился бы узнав, что того будущего, что было прочно впечатано в канву времен, уже никогда не будет. И его карьера, его семейные отношения, вся его жизнь уже необратимо изменилась моими усилиями. Но он жил в том времени, где еще «все шло по плану». И очень изумился бы, нарисуй кто-то перед ним две его разные жизни — случившуюся и предполагаемую. А виноват в этой двойственности только я. Но есть ли у меня такое право?

Все это очень странно и необычно.

Когда история наших приключений только начиналась — я думал, что все это ненадолго. Сделаем дело и станем радоваться. Действительность оказалась куда хуже, напряженней и продолжительней. Мы все время что-то начинали. И ничего не заканчивали. Мы начали зарабатывать деньги, и то, что мы делали сейчас — тоже было всего лишь началом. Мы начинали большую медиакомпанию, и она все еще была в зачаточном состоянии. Мы начинали, начинали, и конца этим начинаниям не проглядывалось. И стало невозможно оценить эффективность своих усилий — что мы делаем, как мы делаем. Да, можно было «заглянуть» в будущее и чужими глазами увидеть итоги своих усилий, но это становилось еще одним вариантом, которые и без того переполняли мою тяжелую голову. С каждым разом такое «заглядывание» тяжелее отражалось на моем состоянии.

Как-то один мой знакомый заметил:

— Вечный субботник невозможен. Если ты каждое утро просыпаешься и идешь убирать мусор на улице — ты должен иметь в этом какой-то интерес. — Он имел в виду деньги. — Если этого интереса нет, то через неделю ты бросишь это занятие, если, конечно, ты не сумасшедший вроде деда Акмала, живущего в третьем подъезде. Ему пофиг, у него свой интерес — не должно быть светлого мусора на темном асфальте.

Деньги уже давно перестали быть моим «интересом». Это только инструмент. Чем их больше — тем инструмент качественнее и универсальнее. И уже пора бы случиться тому ожидаемому переходу количества в качество, но что-то он никак не приходил.

К тому же я стал замечать, что рынки начинают вести себя немножко иначе, чем в «старом будущем». Едва не треть наших активов была вложена в японский «земляной» пузырь, который в прежней реальности должен был лопнуть через пару лет — 29 декабря восемьдесят девятого, а сейчас рос практически экспоненциально: земля под дворцом микадо стоила уже дороже, чем вся Калифорния. А если пересчитать в деньги стоимость всей японской земли, то выходила она чуть дешевле — на десять процентов — чем земля всего остального мира. Только вот, насколько я помнил, земля в квартале Гиндза должна была стоить 1 миллион долларов за квадратный метр в 1989 году, а в нынешней реальности она уже перешагнула этот рубеж. На год раньше. Потому что йена против доллара дорожала чуточку быстрее, и сама земля, номинированная в йенах, тоже оценивалась повыше.

Несчастной Японии уже никогда не выбраться из той ямы, что ей уготована — вечная стагнация станет бичом ее экономики. За последующие десять лет цены на коммерческую недвижимость упадут в сто раз, а на жилую — в десять. И все равно при этом будут дороже любой другой недвижимости на планете. Индекс японского рынка Nikkei 225 почти двадцать лет будет постоянно валиться — с подоблачных 39 тысяч пунктов к реальным 7 тысячам — как раз примерно так и стоит на самом деле японская экономика — в шесть раз дешевле, чем нынче оценена. Никому мало не покажется. И респектабельные «инвесторы» (на самом деле — биржевые спекулянты) побегут из страны, как испуганные тараканы.

Мне было наплевать на Японию — в конце концов, нужно быть настоящим идиотом, чтобы полагать, что твои достижения и твоя ценность действительно так высоки, как оцениваются, и не придумать защитных механизмов. Поделом. Я собирался вытащить из дальневосточного колосса все деньги, до которых смогу дотянуться.

Когда все обрушится (а теперь это должно было случиться на два дня раньше — не в «черную пятницу», а в «очень черную среду» следующего года), в наших руках окажется около трехсот миллиардов долларов — не связанных обязательствами, не обремененных долгами, совершенно свободных средств. И это уже очень серьезная заявка на глобальное доминирование на рынках. Вот тогда за нас и возьмутся всерьез.

Стоило за оставшееся время укрепить свои структуры. Но если цена этого укрепления — смерть вот таких софи… То я не знаю, как смогу и дальше спокойно спать. Видимо, не те книжки я в детстве читал.

Мысли скакали с пятого на десятое, совершив круг, непременно возвращались к мертвой девочке, фотография которой лежала в кармане теплого халата.

Но ничего конструктивного не придумывалось. Наверное, как раз по причине неустойчивых метаний возбужденного алкоголем и самобичеванием разума.

Утро я встретил совершенно разбитым и невыспавшимся.

Вязовски удрученно хмыкнул, посмотрев на мою перекошенную физиономию, притащил радиотелефон и набрал номер офиса:

— Скажи Линде, что будешь весь день болеть. Все равно сегодня пятница и вряд ли будет что-то важное. Возьми с собой свой мобильный телефон на всякий случай.

Я послушно исполнил его требование. Бессонная ночь, похмелье (вот, кстати, интересный эффект — опьянения нет, а похмелье есть) и разбегающиеся мысли в голове не способствуют проявлению волевых качеств.

Затем он заставил меня тепло одеться, спуститься вниз и сесть в машину. Безразличие потихоньку уступало место любопытству.

— Как ехать к твоему «старине Сэму»? — спросил Алекс, усаживаясь на водительское место.

— Он в полях сейчас. Табак, кукуруза, соя — самое время.

— Ну, значит, и нам нужно приложить силы к сбору урожая, — бесстрастно заявил Вязовски, заводя мотор.

Я рассмеялся:

— Какой урожай? Он еще даже посадить не успел ничего! Весна же!

— Да мне поровну, — отмахнулся телохранитель. — Садить-собирать… В чем разница для горожанина? И то и другое — праведный труд в чистом поле. То, что доктор прописал. Там и поговорим. Сейчас и здесь тебе в голову ничего не ляжет, потому что кажешься ты себе пупом мира. А нужно испачкаться в грязи и коровьем говне, чтобы нормально мысли улеглись. Понятно?

Я усмехнулся, но направление показал, и мы резво помчались в сторону Франкфорта — к Батту, которому я обещал приехать на Рождество, но обманул.

Его хозяйство за полгода моего отсутствия перекрасилось в небесно-голубой цвет, оставив в прошлом те изумрудные оттенки, что делали его едва различимым в густой листве посаженных вокруг дома вязов. Теперь в их проступившей свежей зелени проглядывалась голубизна, и подъезжающему гостю могло показаться, что дома нет вовсе. Но он был.

А на его крыльце обнаружилась моложавая незнакомая тетка. Сначала я подумал, что это, видимо, вернулась дочь Сэма, но потом сообразил, что этой тетке лет сорок пять и дочерью Батта она быть не может.

Сэмюэль частенько говорил, что «ноги этого дьявольского племени» в его доме не будет — и вот нате вам! Не одна нога, о которой он рассуждал, а сразу две — длинные, упакованные в джинсы от Levi Strauss. Лицо обладательницы этих конечностей оказалось невыразительным, блеклым и скучным — таким дамам требуется не меньше тонны косметики, чтобы окружающим стало понятно, какая из выступающих частей над плоскостью щек является носом, а какая подбородком. Но зато такая физиономия позволяла нарисовать на себе любое личико — от детской кукольной мордашки до законченной стервозности отпетой вамп. Светлые кудельки волос начинались темной полоской непрокрашенных корней, а на шее виднелись солидные морщины, выдававшие не только возраст, но и немалый жизненный опыт. В руке она держала сигарету в мундштуке.

— Добрый день, — приветствовал ее Вязовски, пока я увязывал в своем сознании ее существование с образом Сэма.

— Здравствуйте, молодые люди, — голос у дамы оказался неожиданно твердым и… насыщенным, что ли? — Вы к Сэму, наверное?

— Да, мэм, — откликнулся Алекс. — Как его найти?

Она посмотрела вверх — на редкие облака и яркое солнце, потом мельком глянула на простенькие часы на правой руке — наверное, была левшой.

— Заходите в дом, Сэм вернется к обеду, а обед через час. Вы, молодой человек, если я не ошибаюсь — Сардж?

Я кивнул, сообразив, что она могла видеть меня на нескольких фотографиях.

— Ну а вы никак не можете быть Заком, — утвердительно заявила она, показав мундштуком на грудь Вязовски. — Зак моложе и совсем на вас непохож.

— Вы правы, мэм, — согласился он. — Меня зовут Алекс. Я из новых друзей Зака и Сарджа.

— Я — Нэнси. Можно миссис Бриджпорт. Но лучше — Нэнси, так я кажусь себе моложе, — она дробно рассмеялась. — Приходит возраст, когда самообман становится привычкой. Проходите, молодые люди.

До приезда Сэма мы болтали обо всякой ерунде, попивая молочный чай с пышками, печь которые Нэнси любила без меры. Хотя сама не ела — берегла фигуру. Постепенно выяснился и ее статус в доме Батта.

Они встретились на ипподроме, куда привезли своих полуторалеток на пробы. Миссис Бриджпорт тоже оказалась страстной лошадницей, после смерти своего мужа тащившей немалое хозяйство, оставшееся ей в наследство. На ипподроме они и решили «объединить свои конюшни». Вот как, оказывается, это называлось у Сэма.

Ну, решили и решили. Нэнси показалась нам веселой хохотушкой без глубоких мыслей, вся погруженная в кухонно-полевые дела. Она беспрестанно курила Marlboro одну за другой. Прикуривая очередную, всегда вздыхала и пару минут мечтала о том, что если бы это была ее последняя сигарета, она на следующий день помолодела бы лет на тридцать.

Сэмюэль, ознаменовавший своим появлением начало обеда, выглядел довольным. Он степенно поздоровался с Алексом и долго тискал меня своими пухлыми лапами. Вроде бы даже прослезился немного на тему «не забываете старика»…

Пока мы втроем насыщались, вокруг квохтала Нэнси, осыпая нас сигаретным пеплом и щедро уставляя стол все новыми и новыми тарелками.

Пообедав, Сэм почесал свое обширное пузо, сунул в рот сигарету и принялся пространно рассуждать о возможностях применения двух человечьих — нет, не человечьих, а всего лишь маклерских — сил на его обширных пастбищах и полях.

— Нам что-нибудь погрязней. До чего руки не доходят, а нужно, — Алекс не отступился от желания смешать меня с навозом. — Чтобы без дрожи потом вспоминать не получалось. Найдется такая работа?

Сэм пожевал фильтр сигареты и отстраненно заметил:

— Найтись-то найдется, а вот заплатить мне вам нечем — не сезон. И без того мы с Нэнси задумываемся о кредите.

Довольный Вязовски оглянулся на меня и весело сказал:

— Да он вам сам еще приплатит за такую работу! Что делать нужно, босс?

— Прикупил я по осени у соседа участок земли и на нем ток молотильный. Вот туда все сбережения и ушли…

— И-и-и-и?

— Я не знаю, зачем вам это нужно, да и не мое это дело. Если просите — значит, есть необходимость. Ну, в общем, безрукий был сосед. Да и сын у него такой же. Да и дочь тоже. Сектанты. Они к нам из Кливленда приехали. Взяли землю, наняли в работники каких-то хиппи и стали по полям шастать, курильни свои всюду таскать. А ведь дело-то такое, что сколько ни молись, а если работать никто не будет, то ничего и не вырастет. За два года такого хозяйствования земля, конечно, отдохнула. Но, — Сэм изобразил поиск особенно умной мысли, — его семейку на себе не удержала. Банки, заклады — обычная история. Мне за полцены, считай, ферма досталась. Ну и умотали. В Кливленд, наверное. Но это неважно.

— Рожай уже, а? — даже Нэнси не выдержала его долгого вступления.

— Не учи меня, женщина! — Сэм пыхнул сигаретой. — Я и без того такой уже ученый…

— Не слушайте его, — миссис Бриджпорт была куда лаконичнее. — На молотильном току эти Коллинзы оставили забитый отходами бункер, а лопнувшая труба на треть залила его водой. Если эта каша высохнет и схватится, то потом его ничем не выковыряешь. Придется всю постройку разбирать и новый бункер ставить…

— Да, — поддакнул Сэмюэль Батт. — Нужно его почистить. Я два раза нанимал каких-то мексиканцев, но они как на это болото посмотрят — так сразу цену втрое поднимают. Так и не договорились. Возьметесь?

— Правда, там еще, кажется, крыса утонула. Наверное, даже не одна, — уточнила Нэнси. — Так что запашок стоит… потрясающий. Но ждать, пока высохнет, все равно нельзя — дорого очень.

Раньше у Сэма никакого молотильного тока не имелось. Табак не требует никакого обмолота: нанизывай листы на нитку, да вешай сушиться. И потому я понятия не имел — о чем он говорит.

— Глубокий? — Наверное, Алексу приходилось сталкиваться с чем-то подобным, потому что спросил он уверенно.

Сэм пожал плечами:

— Он же мусором забит и в землю вкопан. Откуда мне знать его глубину? На полу дырища пять на пять футов — это могу точно сказать. А какой она глубины — вы и измерите.

Глубиной бункер вышел почти шесть метров. Мы пластались два дня — остаток пятницы и всю субботу, вычерпывая из него двенадцать кубов мамалыгообразного дерьма вперемешку с полуразложившимся крысиным семейством, в котором насчитали под полсотни хвостов. Не знаю, как уж они не почувствовали скорой смерти, ведь, говорят, крысы — самый совершенный индикатор близкого конца.

От вони разлагающейся органики не спасали респираторы, глаза слезились даже в обязательных очках, а ноги отказывались спускаться вниз, но в конце концов мы сделали все и даже вымыли бункер изнутри.

Сэм приезжал на своей Мэг — так он звал пегую кобылку — несколько раз. Он вывозил трактором очередную порцию густой жижи, и на его толстом лице бродила довольная ухмылка. Видимо, мой «дядюшка» и в самом деле не рассчитывал так легко справиться с непростой задачей.

Когда последнее ведро буро-черной жижи моими трясущимися руками было загружено в кузов трактора, Алекс выбрался по лестнице наружу, снял мокрые перчатки, довольно потер руки и заявил:

— Если ты будешь рефлексовать по каждому поводу, то именно такой работой будут заниматься твои и мои потомки в обозримом будущем: месить говно для Сэмов и радоваться тому, что их кормят. Невозможно ковыряться в дерьме и ходить в белом фраке. Такое только английской королеве позволено: какими бы помоями не обливалась, а всегда в блеске славы и обожания. Но чтобы она этим пользовалась, ее предкам пришлось пройтись через такое же, — он кивнул подбородком на кузов трактора, — только еще с кровью. Которую они же сами и пустили. Предоставишь моим детям шанс стать ассенизаторами?

Не знаю, что освежило мою голову — слова Алекса, долгое копание в грязи или усталость, но сняв свои перчатки и бросив их в трясину зловонной грязи в кузове, я похлопал своего доморощенного психотерапевта по извозюканому в вязкой пульпе плечу и ответил:

— Нет. Никогда.

Он в ответ подмигнул мне:

— Так-то!

— Не знай я тебя, Сардж, как облупленного, — раздался за моей спиной голос Сэма, — я решил бы, что ты русский. Только эти ненормальные, а я был знаком с несколькими такими еще в Большом Яблоке, проковырявшись неделю в канализации, могли радоваться так, будто отыскали Клондайк.

— В яблочко! — рассмеялся Вязовски.

— Да и поляки недалеко ушли, — подозрительно посмотрел на него Сэм. — Такие же… безголовые.

— Ну вот вы и попался, товарищ Иванов, — с жутким акцентом по-русски по слогам проговорил Алекс. — Какие ваши доказательства!

Я едва не упал на землю — так смешно он изобразил англо-австрийское произношение Арни в «Красной жаре», еще не вышедшей на большие экраны, но трейлер которой уже крутили по множеству каналов.

— Надо бы позвонить в ФБР, — давясь смехом, вслух «подумал» Сэмюэль.

И это его заявление вызвало у нас настоящий приступ хохота. Мы размахивали руками, хватались за животы и разбрасывали вокруг брызги зловонной мути, а Сэм, закрыв лицо растопыренными пятернями попятился от нас к своей Мэг, меланхолично разглядывающей что-то на теплой земле.

Когда мы успокоились, Батт сунулся в бункер, изобразил пальцами «О'кей» и полез в трактор — вывозить последнюю порцию собранного нами мусора.

Вечером воскресенья, помытые и накормленные (Нэнси радовалась, что так дешево — еда и вода — ей никогда еще работники не обходились), мы тронулись в обратный путь. Не знаю, получился ли тот результат «лечения», на который рассчитывал Алекс, но мне и впрямь сильно полегчало.

Софи не жертва морей глупости и самонадеянности. Просто так и должно быть. А чтобы никто не мог упрекнуть меня в ненужных смертях, мне всего лишь ничего не нужно делать. Но тогда я сам съем себя еще быстрее, потому что тогда тысячи русских, ни в чем не виноватых девчонок разделят судьбу Софи уже точно по моей вине — в Чечне и Дагестане, Фергане. Наверное, она бы меня простила.

Глава 10

С самого раннего утра понедельника начал названивать Уилкокс. Он не хотел обсуждать причину своего беспокойства по телефону и желал увидеться с глазу на глаз на «каком-нибудь спокойном берегу, где можно порыбачить. Сегодня или завтра, потому что рыба ждать не захочет».

Я на секунду задумался, а Бен в Вашингтоне уже сам нашел подходящий вариант:

— У вас там где-то есть озерцо Кейв Ран. Говорят, там чудесно ловится щука. Ну, знаешь, затопленные сосны, коряги, скалистые берега и тысяча заливов. У меня где-то были подходящие воблеры, так что если ты нас там встретишь, то замечательный рыбий суп я тебе обеспечу.

Я понятия не имел, где расположено это озеро, но если Уилкоксу понадобилось оно, значит, так тому и быть.

— О'кей, Бен, приезжайте завтра. Я сделаю хорошие места.

Закончив разговор, я тут же перезвонил Бригли. Фрэнк, само собой, прекрасно знал это, оказывается, знаменитое на всю Америку озеро.

— Это недалеко от Морхеда, — уточнил он, назвав еще одно неизвестное мне место. — Там можно заказать отель. А в чем дело?

Когда я объяснил, он тоже загорелся идеей импровизированной рыбалки, но мне подумалось, что ему очень хотелось самому свести знакомство с теми людьми, которых привезет его приятель.

— Я все устрою, Сардж, — с энтузиазмом, когда он нужен, у Фрэнка все было в порядке. — С тобой кто будет? Зак? Алекс?

— Зака нет пока. В Европе. А Алекс будет.

— Тогда я возьму на себя организацию этого выезда. Вы же вроде не местные оба? Если остановимся в отеле в Морхеде, а к озеру возьмем трейлер, нормально будет?

Он еще сыпал какими-то названиями, уточнял массу деталей, но потом сообразил, что я в этой теме ни ухом ни рылом и закруглил разговор:

— Перезвони Бенджи, скажи ему, пусть завтра будут в Фармерсе, я их там встречу. За вами заеду вечером сегодня около пяти часов. Здесь по шестьдесят четвертой дороге полторы сотни миль, к ночи доберемся. Собирайтесь пока.

Услышав в трубке отбой, я повернулся к Вязовски:

— Никогда еще не был на рыбалке. Как бы не проколоться?

— Да чего там прокалываться? Наливай да пей. — Для этого человека решительно не было трудностей ни в чем.

Но он оказался прав, и самому мне рыбалить не пришлось.

После некоторого раздумья я решился предложить участие в этой рыбалке Снайлу: во-первых, ему было бы спокойнее, если бы он увидел реальных воротил, с которыми мы «работаем» — чтобы укрепилось доверие ко мне, а во-вторых, ему придется в будущем работать с этими людьми не меньше, чем нам с Захаром, так почему бы не свести их сейчас? Как говорят наши прибалтийские пока еще сограждане, «при-и-и-годытса».

Добрались мы до Кейв Ран даже быстрее, чем рассчитывали — солнце еще даже не зашло. Разместились в каком-то придорожном мотеле, и рано утром Фрэнк уехал встречать гостей.

Старший из трех джентельменов, которых Бенджи Уилкокс привез с собой, — «сенатор Тим, сэр» — таскал меня по узким тропинкам и долго убеждал, что моя идея с «Тексако» не очень продуктивна. И если мне хочется быть поближе к миру политики и очень больших денег, то можно с гораздо большей эффективностью вкладывать свои сбережения в «Нортроп», «Локхид», «Дженерал Дайнемикс», а «Тексако» — кусок старика Дейва, и вряд ли тот захочет с ним расстаться. Мне показалось, что эту лекцию он затеял с тем, чтобы проверить мою решимость, да и Уилкокс успел шепнуть на ухо, что «дедок будет брюзжать, но не иди у него на поводу. У него на Рокфеллеров старинный зуб величиной с Маунт Девилз, и ему нужны надежные и денежные союзники для большой игры. Это просто такая тупая проверка. Если он сочтет тебя достойным, можешь считать, что обзавелся мощным плечом на Капитолийском холме». Поэтому я соглашался с тем, что задача отторжения столь большого куска у Pennzoil даже в теории не выглядит легкой, но показывал решимость пройти этот путь до конца. И сэр Тим купился на мои посулы и рассуждения.

Я не сомневался, что если понадобится, то этот политикан сдаст меня и вообще кого угодно, лишь бы самому по-прежнему быть святее папы римского, но на нынешнем этапе мне нужна была его поддержка, и мы готовы были ее оплачивать.

Мы бродили по светлым солнечным зайчикам, пробивающимся сквозь сосновые кроны на глиняные дорожки, очень внимательно слушали друг друга и еще тщательнее подбирали слова. Вокруг пахло смолкой, свежей зеленью и тиной, наросшей на полузатопленных стволах. В общем, обстановка располагала к некоторой откровенности, и я решил форсировать события.

Я изложил ему идею «силового рейдерства», и она привела сенатора в восторг. Местные рейдеры, съевшие собаку на слияниях и поглощениях, предпочитали действовать сугубо экономическими и законными или не очень сильно наказуемыми способами: льготные цены, недобросовестная конкуренция, манипуляции с бумагами, последовательное гнобление объекта нападения в прессе и прочие младенческие игры, доведенные, правду сказать, до лунного блеска. Российское изобретение в виде дополнительного привлечения к действиям полиции, фискалов, таможни, любых силовиков вплоть до чрезвычайников — FEMA, поддельных печатей, заведения десятка уголовных дел (от изнасилования пациенток дома престарелых до шпионажа в пользу Венесуэлы) против каждого члена действующего руководства, перекупки или устрашения смежников и поставщиков, стало для сэра Тима настоящим откровением, и кажется, только сейчас он осознал, какой инструмент в виде места в Сенате США дала ему в руки судьба. Мне показалось, он даже недолго раздумывал — стоит ли сдать меня прямо сейчас, пока я не развернулся, или стоит немного подождать? Но все-таки решился посмотреть, как это будет выглядеть на практике.

Я не стал рассказывать о совсем уже откровенной уголовщине в виде незаконных действий реестродержателей, подкупов директоров, проведения неполномочных акционерных собраний, хотя, если бы понадобилось — можно было сделать и такое.

С «сенатором Тимом» после этого мы быстро договорились о согласованных действиях, и уже через неделю он обещал инициировать налоговую проверку последних отчетов Pennzoil и «Тексако». Затем должны были начаться нападки в прессе на качество их масел и топлива, на экологические проблемы, а за мной на этом этапе была атака на бумаги этих компаний. Pennzoil должно было стать просто не до новых приобретений. В итоге она должна была начать сама мечтать об избавлении от проблемного актива — «Тексако», и продать бедовую компанию первому, кто предложит за нее хоть какую-то цену.

К тому же младший из гостей оказался большим чином из министерства энергетики, занимавшим в недавнем прошлом одно из самых высоких кресел в правлении «Тексако». Он клятвенно обещал мне поддержку наемного менеджмента компании в обмен на небольшую долю ее активов в будущем. И я согласился. Потому что уже не хотел ждать полтора десятка лет, пока эта компания сама свалится мне в ладони. Да и трагедия на нефтяной платформе Piper Alpha в Северном море, принадлежащей Occidental Petroleum, должна была случиться через пару месяцев. Достаточно Арман Хаммер — лучший друг советских вождей от Ленина до Брежнева — побыл «благодетелем» для моей страны, пора отдавать то, что скопил на своем «бескорыстном служении». А нам пара нефтяных компаний — большая «Тексако» и «маленькая» ОР будут очень кстати уже в этом году.

Бригли, кажется, радовался событию больше меня самого! Еще бы — накормить сенатора собственноручно выловленной щукой удается не каждому американцу, пусть даже имеющему некоторые знакомства в Вашингтоне, округ Колумбия.

Снайл тоже лучился добродушием. Он оказался старинным фанатиком рыбной ловли: спиннинг, нахлыст, еще какие-то мудреные способы — для Тома не было тайн в охоте на рыбу. Собрав с Фрэнком, Вязовски и помощником сенатора мистером Маршаллом все снасти, они заплывали на арендованной лодке куда-то на середину озера и возвращались к обеду с десятком щучьих хвостов, не считая всякой мелочи.

В общем, два дня прошли успешно для всех, и расстались мы с гостями с самыми теплым чувством и горячими надеждами.

Вся неделя прошла в телефонных согласованиях, бесконечных уточнениях и разъяснениях, поэтому, когда заявился Захар, я не особенно обратил внимание на его довольную физиономию. Шел как раз тяжелый разговор с Кевином Менгером, который после разговора с Ландри хотел и из моих уст услышать подтверждение необходимости газетных нападок на нефтяные компании. Этот дотошный немец мог вывести из равновесия даже деревянную скамью — он не желал публиковать неподтвержденные документами сведения, и я временами готов был послать журналиста в дальний поход по местам боевой славы Казановы и Дона Жуана.

— Тяжела жизнь американского миллиардера? — невинно улыбаясь, спросил Майцев, когда я закончил утомительный диалог. — То ли еще будет!

— Привет, Зак, очень рад тебя видеть, — я шагнул ему навстречу и только сейчас разглядел его новый образ.

А метаморфозы произошли удивительные: костюм светлой шерсти тысячи за три долларов, ладный, словно журнальная картинка; запонки, блеснувшие мелкой россыпью «камушков»; бриллиантовая заколка в шелковом галстуке; туфли, которые моя мама непременно поставила бы на телевизор, как главное украшение дома; перстень на левой руке, тоже с камешками, Уж на что Снайл и Ландри любили «выглядеть», но рядом с Майцевым они бы сейчас показались бы пугалами, обряженными в дедушкины ремки.

— Зак, что это с тобой? — я не рискнул обнять столь разряженного господина и стоял перед ним как дурак, разведя руки в стороны. — Собрался отбить леди Диану у Чарли?

— Здорово, ага? — Майцев невозмутимо стряхнул с рукава пылинку. — Это я в Сити такое подцепил. Как болезнь. Теперь если не такой, то прям с души воротит. В зеркало противно смотреть.

— Думаю, если какой-нибудь «хайджекер»^[120] сейчас бы тебя увидел, он даже не стал бы требовать у тебя ключи от машины. Того, что сейчас на тебе надето, иному хватит на полжизни.

— Шестьдесят пять тысяч долларов, включая ручку с вечным золотым пером от Tibaldi, — рассмеялся Захар. — Впрочем, ручку мне подарили. Не завидуй. Это просто спецодежда, вроде гимнастерки. Для идентификации свой — чужой.

— Хорошее дело, — одобрил я такую «спецовку» и пощупал рукав, — что сказали девчонки, когда ты входил сюда?

Захар достал из бара бутылку, плеснул в стакан, и только взяв его в руки, ответил:

— Кажется, они до сих пор держат глаза обеими ладошками — чтоб не выпали. — Он отхлебнул. — Ничего вразумительного не сказали. Молчат. Как вы тут?

Он снял пиджак, ловко повесил его на спинку стула и плюхнулся в кресло:

— Рассказывай!

Мой доклад занял полчаса, я успел рассказать все: и про сенатора, и про журналистов, про «Тексако» и Софи.

— Жалко девчонку, — прокомментировал Майцев. — Может быть, зря мы так с Донованом и Блэком? Они ведь не были ничьими агентами.

— Если бы не мы их сейчас, они бы нас через пару лет. Триста миллиардов — слишком великое искушение, чтобы делить его с двумя молодыми щенками. Они бы не устояли. Все к тому шло. А были агентами, не были — неважно, главное, чтобы кроме нас с тобой никто не знал правды. И тогда подвернулся самый удобный момент. Позднее стало бы не в пример сложнее. Вязовски и остальные в это поверили — и уже хорошо. Мы не должны выглядеть в их глазах кончеными отморозками.

— Кем? — не понял Захар.

— Отморозками. Слэнг, понимаешь? Люди без головы.

— А, да, — он согласно кивнул, — не должны. И все-таки как-то неправильно это все. Еще и девчонка эта. Я вот не люблю, когда такие девчонки оказываются ответственными за то, чего не делали. Так и спиться недолго.

— Это мой грех, Зак, — ответил я. — Не твой.

— Какая разница, чей? — спросил Майцев. — По факту мы с тобой и есть отморозки.

— Не начинай. Зря я тебе это рассказал.

— Нет, не зря. Теперь, если что-то похожее будет, я просто стану готовиться тщательнее, чтобы исключить случайности. Я с тобой, Сардж, и ни на минуту не сомневаюсь, что все, что ты делаешь — нужно и правильно.

— Ну и хорошо, — я тоже плеснул себе чуть-чуть виски и бросил пару кубиков льда. — Что у тебя?

— Карнаух в деле, — Майцев чокнулся своим стаканом о мой. — Павлов каким-то образом подключил к созданию карнауховской конторы Международный инвестиционный банк. Его участие в капитале нашего лондонского Gold Investment Found, через который будет работать Юрий Юрьевич, составит четверть из ста миллионов, четверть — наша, и оставшаяся половина — сторонние инвесторы. А кредитоваться он станет немного в том же МИБ и по большей части у нас.

— Зачем этот банк?

Международный инвестиционный банк был учрежден странами СЭВ в начале семидесятых как аналог МВФ в рамках социалистической системы. Полезное начинание, но мы не обговаривали раньше его участие.

— Это сам Юрий Юрьевич предложил. Под имя Карнауха многие джентльмены готовы дать деньги, но все они думают, что он все еще в системе СССР, и никакие доводы не способны их в этом разубедить. Попытайся мы это сделать, они бы начали детальное расследование всех запутанных акционерных отношений и вышли бы на наши трасты. А теперь первая же проверка покажет участие коммунистического банка, и все всем станет понятно: Карнаух опять на рынке, работает от комми, и ему можно доверить свои капиталы. Логично?

— Что-то в том есть, — согласился я. — В то, что он сам по себе, я на их месте не поверил бы никогда. А с прибылью что?

— Ну, как я понял, он нам нужен больше как инструмент манипуляции рынком? Поэтому какая-то прибыль пойдет и через него, но основное все же осядет в наших трастах. Чем больше снежный ком, тем больше к нему прилипает, так ведь? Пусть несут свои деньги Карнауху, пользоваться ими будем мы. Австрияки уже его навестили, люди в Сити забегали, звонили немцы и почему-то еще из Сингапура — я не вникал в подробности. Да и зачем? Какая разница, у кого отбирать деньги?

— Господи, что за циничного дельца я взрастил!

— Поздно причитать. Что выросло, то выросло, — довольно ухмыльнулся Захар. — В общем, часть денег будет оседать на счетах МИБ, а потом выводиться в Союз — на закупку всякой фигни вроде станков, которые заржавеют, даже не доехав до заводов.

— Жалко.

— Крохи, забудь. Нормальная плата за спокойствие. Но это еще не все.

— Что еще? — его инициативы начинали меня пугать, они становились непредсказуемыми.

— Нам уже по двадцать пять. — Он замолчал. — А тебе скоро вообще двадцать шесть.

— О да, закат жизни, пора подумать о пенсии.

— Нет, нам нужно жениться. Тьфу, ну, то есть не нам, а мне и тебе, каждому по отдельности.

Я чуть не поперхнулся кусочком льда. Я ждал всего чего угодно, но только не этого. Чтобы Захар, редко пропускающий мимо любую слегка смазливую мордашку, по своей воле, находясь в здравом уме и светлой памяти, решил жениться? Должно быть, его пытали электрическим током!

— Заболел, что ли? Зачем это еще? Нам без женитьбы не хватает геморроя? — выпалил я, когда смог выплюнуть из горла льдинку.

— Помнишь, что ты говорил о банках? Что пока у тебя нет банка — ты неполноценный?

— Ну, помню, и что?

— Так вот. Это только половина правды. Вторая ее половина как раз и состоит в женитьбе.

— Поясни.

— Не стать нам своими среди них, пока нет родственных связей. Никогда. Я был в Сити — мне улыбаются, со мной обедают, но я постоянно чувствую себя гостем. Мне не рассказывают слухи, только газетные новости, со мной не обсуждают тайны, я чужой. Но невозможно долго оставаться в гостях — либо меня попросят убраться и приложат все силы к нашему выдворению, либо заставят слиться с собой. Почему бы не сделать это раньше них?

Я задумался. Часто приходится делать что-то, что может показаться необходимым, но в итоге оказывается лишним, избыточным. Все зависит от целей. Нет нужды покупать Porsche 911, если нужно всего лишь ездить к теще на дачу. Красиво, престижно, но это просто глупая растрата. Нет смысла приглашать в дворовую футбольную команду Марадону. Даже на финал турнира «Кожаный мяч» — потом вся команда всю жизнь будет отрабатывать его двухчасовой гонорар.

— А зачем, Зак? Зачем ты хочешь стать для них своим?

— Резонов много, — рассудительно сказал Майцев. — Безопасность, влияние, власть…

— Ерунда, — оборвал я его. — В первом поколении своим ты для них не станешь. Не тешь себя иллюзиями. И на самом деле мы всегда будем для них врагами. Либо мы, либо они. По другому и быть не может. Я каждый день начинаю с плохого предчувствия, что мы вот-вот засветимся перед этими людьми, и нам станет туго, а ты хочешь сам выползти из тени к ним навстречу: вот он я, берите меня! Нет, Зак, если бы мы работали на себя, я бы первым ухватился за твою мысль, хотя на самом деле она лежит на поверхности. Но дело в том, что все, что мы делаем, оно не наше. Вернее, не только наше. Понимаешь?

Он поднялся из кресла, прошелся до окна и замер перед ним.

— Если ты хочешь жениться, — продолжал я, — ради бога! Можешь даже поехать к какому-нибудь лорду и попросить у него руку внучки! Но не связывай с этой женитьбой каких-то особенных надежд. Ты будешь вечным приложением к имени жены. Даже со всеми твоими миллиардами. Есть один путь стать с ними вровень. Единственный. Нагнуть их раком и заставить с собой считаться. Этим мы и занимаемся. Все остальное — фантазии. Только с позиций силы. Они по-другому не понимают!

Я так возбудился, что налил себе больше половины стакана, забыв бросить в бурбон лед. В сердцах выругался.

— Ладно, забудь, — Захар, услышав, как я чертыхаюсь, повернулся. — Ты правее, чем я. Все это на самом деле временно. Долго, но временно. А коли так, то и смысла становиться постоянным во временном нет никакого.

— Временно — это очень хорошее и верное слово. Именно временно.

Я налил виски и в его стакан, и мы еще раз чокнулись стеклянными краями.

И проговорили до самого обеда, согласовывая свои дальнейшие действия. Я задумал выселить Захара в Европу — она должна была стать его основной ареной, местом, где он заработает авторитет и начнет им давить на определенных людей. И Майцев поддержал в этом.

— Я вот что думаю, — сказал он. — Горби уже пообещал вывести войска и из Германии, Восточной Европы и из Афгана. Только денег у него на это нет. Давай-ка создадим европейский частный консорциум, который по-тихому выкупит у него имущество уходящих частей, а потом перепродаст это все Коллю и прочим деятелям. Деньги хорошие. Отдадим Горби десять миллиардов марок за все, с исполнением после вывода войск, потом бундесам впарим за сто. Как думаешь, согласится?

— Зак, — я немного опешил от такой очевидной мысли. — Вот ты голова! А я-то думал, как мне к Михаилу Сергеевичу подкатить? Делай! Только перепродавать мы ничего не станем. Ни Коллю, ни всяким Валенсам. Пусть будут у нас земли в Германиях-Болгариях. А денег мы еще накосим.

Или он устал, или думал о чем-то своем, но привычного блеска в глазах я не увидел.

— Хорошо, — он снял пиджак со спинки стула, — тогда давай начнем для верности сразу с двух сторон эту тему давить. Отец пусть едет в Москву и ведет переговоры от лица фондов, а я начну подкапывать эту песчаную гору со стороны Германии. Восточной, разумеется. У моих итальянцев есть выходы на некоторых дельцов из ЗГВ, из Берлинской верхушки, должно получиться. В общем, я сейчас поеду домой отдохну после перелета, а вечером поговорим о текучке, да соберем меня в дорогу. Пора Японию почтить присутствием.

Майцев напоследок еще раз блеснул своими запонками, выпростав ладони из рукавов, и удалился со степенностью английского лорда.

Из приемной послышались какие-то невнятные визги девчонок, а потом в приоткрытую дверь заглянула Линда и стала выспрашивать — что это случилось с Захаром и почему он стал таким холодным.

Я отмахнулся от ее вопросов, сочтя их совершенно неуместными и ненужными. И, кажется, немного ее этим обидел.

А вечером Захар выложил на стол передо мной несколько прозрачных файлов — банковские выписки, протоколы собраний акционеров каких-то компаний. На французском, английском, немецком, итальянском, испанском, шведском языках.

— Что это? — я не понял смысла и десятой части этих документов.

— «Эрикссон», восемнадцать процентов, Nokia — девять, Siemens — двенадцать, Volkswagen — одиннадцать, Carrefour — семь, Nestle — восемь с половиной, VEBA, VIAG — по девять, Total, Eni — по четыре, Tesco, Deutsch Telecom, по три. Ну и по мелочи, где один, где полтора процента: металлы, автомобили, самолеты, фармакопея, банки, страховые компании, пара портов — Амстердам и Киль, судовладельцы, табачные компании, бельгийское, немецкое, итальянское оружие. В общем, стоимость пакета уже в районе сорока ярдов и места в советах директоров десятка европейских лидеров. Если посчитать это все твоей собственностью, то и без американских и японских активов ты уже самый богатый человек в мире. Хватит пока? А то на рынке нездоровый ажиотаж, цены как космический корабль «Восток» на орбиту рвутся. Нужно их как-то приземлить немного, а то встанет нам эта собственность в копеечку. Возьмешься?

— Как ты это сделал? — спросил я, перебирая бумаги. — Ведь в Европе у нас было всего миллиардов пять?

— Элементарно, Ватсон, — хихикнул Майцев. — Покупаем пакет, кладем его в банк как залог кредита, получаем деньги, на которые мы снова покупаем другой пакет, опять в банк, опять кредит… В конечном итоге все в залоге у итальянских банков. Через несколько ручных фондов. А поскольку наши бумаги все время дорожают, то кредитное плечо все время уменьшается. Словом, взяли пять, сварили сорок. Несложное дело, если знаешь, что ничего падать не будет. Безрисковое.

Я отложил файлы в сторону, долго смотрел на своего друга. Передо мной стоял циничный, практичный и успешный «делатель денег». Мастер построения прибыльных схем и настоящая акула финансовых течений. Нужен ли я ему?

— Знаешь, Зак, за будущее нашего начинания я теперь совершенно спокоен. Эти миллиарды в Европе — они твои. Делай с ними что хочешь. Их добыл ты, и это только твое право — распоряжаться ими.

Я должен был так сказать, потому что начинал физически ощущать сомнения, терзающие Майцева. Да любому нормальному человеку не захочется долгое время быть чьим-то придатком, исполнителем. Тем более что он давно перерос этот уровень, и я уже даже и не знаю, кто был более полезен для наших целей — я или он?

— Брось, Серый, — усмехнулся он после едва уловимой паузы. — Вместе это ярмо на себя надели, вместе и потянем. Сейчас Юрий Юрьевич еще развернется, Снайл твой тоже не пальцем деланный. Мы их научим «делать деньги из воздуха»! В любой продолжительной игре выигрывает тот, кто лучше знает правила. А мы скоро начнем их устанавливать.

С этими словами он бросил на стол маленький картонный листок размером с новогоднюю открытку.

Красивой готической вязью золотом на белой поверхности было выведено:

«Досточтимый Захария Майнце!

Лорд-мэр Лондона имеет честь пригласить вас на аудиенцию в стенах Лондонского городского университета мая второго дня текущего года ровно в три часа пополудни.

С уважением,

Достопочтенный Тревиль Спратт, сэр, Ironmonger.

04.12.1988».

— Что это, Зак? — я не понял значения этого приглашения. — Что за кузнец?

— Это нынешний глава лондонского Сити желает, чтоб я предстал пред его светлы очи. Не кузнец, а торговец скобяными изделиями — так называется один из цехов Лондонской городской корпорации. Традиция для граждан Сити — принадлежать к какому-то цеху. Они все давно торгуют только воздухом и бумагой с разноцветными картинками.

— Зачем? Что от тебя нужно чиновнику?

Захар засмеялся и, сделав значительный вид, пустился в пояснения:

— Это не чиновник. Это символ. Это олицетворенная традиция. Флаг, знамя, фетиш. Каким чиновником может быть человек, избираемый всего на год? Это «посол мира» от лица финансовых кругов Лондона, понимаешь? В его власти только лишь доносить до масс решения своих хозяев. И все. Ну, еще носить красивую мантию и шапку. В общем, то, как мы представляли себе права английской королевы. «Царствует, но не правит». Кстати, даже она не может соваться на территорию Сити без подобного приглашения. Финансы не любят символов власти, они сами власть посильней любых символов.

— И зачем он тебе? Вернее, ты — ему?

— Жители Сити желают лично свести знакомство с восходящей звездой рынка.

— Они отследили твои последние операции?

— Нет, вряд ли они смогли увидеть даже четверть, — скривился Захар. — Я как старая лиса следы путал. Если специально не искать по указке — никогда не найдешь концов. Но что-то, безусловно, они пронюхали.

Его настроение заметно приподнялось после того, как я «отдал» ему европейские капиталы. И, кажется, решение показать мне это приглашение возникло у него только что — после признания его очевидных заслуг. Потому что еще утром я не знал, что он собрался на эту аудиенцию. И в том будущем, что не началось, он мне о ней не рассказывал. Да и теперь — только в общих чертах: «встретились, поговорили, пустышка». Что там было на самом деле, я не знал.

— В общем, схожу, посмотрю, — продолжал Захар. — Вдруг чего полезное подвернется? Или кто-то полезный?

Ненавижу это чувство подозрительности, которое стало все чаще подниматься во мне. Раньше мне казалось, что достаточно «посмотреть в будущее» — и я все буду знать, но Захар знал о моей тайне и знал, что если мне о чем-то не рассказать спустя десять или двадцать лет, то я ничего и не узнаю. Он научился бороться с моим предвиденьем. И это меня беспокоило, потому что я печенкой чувствовал какую-тонедосказанность.

— Сходи, конечно, не стоит пренебрегать возможностями, — вслух я согласился с его желанием.

Оставшееся до его отъезда время мы проболтали о всякой ерунде вроде моего желания попробовать настоящих трюфелей, о которых столько слышал и никогда не видел. Захар пообещал мне и черных и белых, но после возвращения из Европы.

— Но лучше бы, — сказал он, — съездил туда сам. Хороший продукт испортить — большого ума не нужно. А здешние повара в сравнении с тамошними — как плотники супротив столяров. Так что подумай.

Мы посмеялись над моими гурманскими ожиданиями, и Захар стал собираться.

И, кажется, с этого вечера все пойдет по-другому. Не так, как мнилось мне еще сегодня утром. Захар стал способен противостоять моему всезнанию. И куда это умение могло его завести — мне оставалось только догадываться.

Дмитрий Бондарь Другой путь 3 Стычки локального значения

Глава 1

Некоторые после этого любят выкурить сигарету. Бывают и такие, которым становится совершенно необходимо выговориться. Иногда попадаются особенно отчаянные, начинающие с ходу планировать будущую семейную жизнь. Со всеми ними я прощаюсь. После сигареты, разговора или просмотра буклетов образовательных учреждений, «в которых будут учиться наши детки». Прощаюсь навсегда, без сожалений, покаяний и долгих рефлексий. И слушаю увертюру «Риенци» Вагнера — очень нравится и поднимает настроение. Любовь, политика, интриги — во времена противостояния Кола ди Риенцо и римских феодалов все это было наивным, чистым и прозрачным. Ну, мне так казалось.

Тем вечером я простился с Мириам — невысокой кареглазой брюнеткой с вьющимися волосами, которая успела и покурить и поговорить. А может быть, ее звали Лейла? Или Мадлен? Какая разница! Она ушла так же, как уходили многие до нее — с улыбкой и ожиданием продолжения романа. А его — романа — не было, и у того, чего не было не может случиться никаких продолжений. Обманул ли я ее? Нет. Она сама себе придумала действительность, в которой прожила целый день и немножко ночи. Своей вины в том, что их действительность — надуманная чепуха, я не усматривал.

Проводив взглядом мигнувшую огнями машину, что должна была довезти мою знакомую незнакомку (так и не вспомнил ее имени!), я отошел от распахнутого настежь окна, плеснул в стакан немного бурбона, бросил туда же пару кубиков льда и распечатал новую пластинку с «Риенци». Каждый раз, когда происходит такое романтичное прощание в тихой лондонской (или парижской, гамбургской, токийской — перечислять можно едва ли не бесконечно) ночи, я слушаю новую пластинку с одной и той же увертюрой к опере — такая дурацкая причуда. Мне кажется, что пробегая по дорожке, игла непременно оцарапает поверхность и, если слушать ее во второй раз — звук станет другим. Неправильным. А зачем слушать неправильный звук?

Размышляя о правильном и неправильном, я подошел к проигрывателю, включил питание, положил на опорный блин пластинку, поднял головку звукоснимателя и… очень неожиданно услышал совершенно неправильный звук. Даже вздрогнул. Вроде еле слышного хлопка с присвистом. Так в этом доме ничто звучать не могло. Да и не должно так звучать ничто в это время. Поставь я пластинку три минуты назад, этот «неправильный» хлопок наверняка затерялся бы в мощном потоке звука из флейт и гобоев. Наверное, я бы его все-таки услышал, но значения ему наверняка не придал, посчитав дефектом пластинки.

Теперь, заинтересовавшись необычностью, я решил проверить, что за ерунда творится в моем доме в третьем часу утра и едва я вышел из спальни, как звук повторился. Дважды. Где-то на первом этаже. И короткий металлический лязг.

Если бы я был любителем боевиков, или — хуже того, сам бы был боевиком какой-нибудь ИРА — опознать выстрел из пистолета с глушителем не составило бы больших трудностей. Однако в кино я не ходил, и по телевизору смотрел только новости. А там никто глушителями не пользовался. Даже если стреляли. И сам боевиком я не был.

Поэтому, когда увидел тени крадущихся людей на лестнице — между первым и вторым этажами моего трехэтажного домика, потерял пяток секунд, соображая, кто бы это мог быть. Едва не выронил конверт от пластинки, который все еще держал в руках.

Макс, Грегор и Саймон точно не стали бы красться. Прислуга разошлась по домам. Осталась только миссис Гарфилд, но по стене полз точно не ее силуэт. Я отступил в темноту кабинета, рядом со спальней, где все еще горел ночник и крутился диск проигрывателя. Прикрыл дверь и отметил, что не зря Гарфилд гоняла Николаса — петли оказались совершенно бесшумны.

Телефон, разумеется, не работал. Годился к использованию только как пресс-папье. Уже потом, положив трубку, я вдруг на секунду испугался, что раздайся в тишине гудки — их могли услышать.

Пришлых, судя по теням, было двое, может быть, трое, если кто-то остался на стреме. Грабители, воры, вымогатели, бандиты? Куда тогда смотрит моя охрана? Мысли путались и понимание не приходило. Не покушение же, в самом деле? Шли они очень осторожно, словно несли сырые куриные яйца на макушке.

Из кабинета по неудобной и узкой лестнице — Макс настоял, чтобы она появилась — я спустился, почти скатился, на кухню.

Тихо. По потолку и столам ползало световое пятно от проезжавшей мимо машины. Тускло блестели развешанные кастрюли и половники со сковородками, никаких странностей.

Почувствовав себя в относительной безопасности, я на пару секунд задумался: из дома выходить нельзя — есть вероятность нарваться на их подельника, в доме оставаться нельзя — рано или поздно они меня найдут и в этом лабиринте. Значит, следовало узнать, что там произошло с моей охраной, чтобы понять, что вообще происходит?

Сбросив тапки — чтоб не шоркнуть случайно по полу, я сунул их зачем-то под мышку и, согнувшись, чтобы быть незаметным, прокрался по темным, не очень хорошо знакомым коридорам (дом был куплен недавно у вдовы какого-то адмирала) в комнату охраны.

Еще на подходах завоняло какой-то знакомой гарью. Не проводка и не бумага. Я замер на мгновение, прижавшись к стенке, вспоминая ощущения при прежнем знакомстве с этим запахом. И почти сразу вспомнил тир, куда привел меня однажды Саймон, показать тренировку своих людей. Кислятина сгоревшего пороха — вот что за гарь щекотала мне ноздри!

Дверь поста была распахнута, что выглядело необычно. Еще необычнее было отсутствие освещения на посту. Я осторожно заглянул внутрь.

И здесь, несмотря на то, что свет был выключен, стало понятно, что Макс и Грег точно не могли быть теми, на лестнице, потому что развалились в своих креслах, и «рассматривали» аккуратные дырки в молочно-белых лбах друг друга. За Грегором на стене темнела огромная блестящая клякса с какими-то белесыми сгустками. Странно, что я не услышал удара его мозгов и костей черепа о стену.

Не было не только света — мониторы внешних камер тоже погасли, похоже, пришельцы обесточили охранный периметр. После того, как расправились с Максом и Грегом. Аварийный генератор не заработал, и вывод напрашивался единственно верный — кто-то не дал ему включиться. Значит, где-то там, на улице, точно был третий, который не желал светиться в камерах.

Я высунулся из охранки и огляделся. Вроде бы никого не заметил. Перебрался к окну: во дворе никого не видно, но это ровным счетом ничего не значит. Если к двум прибавить два всегда выйдет четыре, а не пять или шестнадцать. Факты говорили, что кто-то есть на улице, и, значит, он там есть. Те двое бродят по комнатам верхних этажей, благо комнат там двенадцать, да еще ванные, кладовки, подсобки. Жалко миссис Гарфилд, ведь если наткнутся на нее, а при последовательном тщательном осмотре непременно наткнутся, ей в живых не остаться.

В столе у охраны должен был лежать запасной мобильный телефон. Мой-то остался в спальне, а там сейчас эти… гости. И еще где-то здесь должно быть оружие. Меня устроит любое — больше для уверенности, чем для действия. Ultima ratio regum, как говорит один мой знакомый кардинал. Дальний потомок того кардинала, что сказал эти слова впервые.

И еще нужно было обязательно отыскать фонарик, потому что чуть позже он мне может сильно пригодиться.

Телефон нашелся в приставной тумбочке. Все верно, Саймон мне как-то показывал, куда положил это аварийное средство связи. Если парни соблюдали инструкцию, а у Луиджи не особенно забалуешь, то батарея у телефона должна быть свежая: она ставилась новая в начале дежурства. Макс со своей сменой заступил на вахту часов пять назад.

Оружие! С ним оказалось гораздо хуже: на трупах не нашлось, значит, осталось в сейфе. Код я не знаю. Вернее, он занесен в записную книжку того телефона, что остался наверху. Под именем «Мр. Арм» восьмизначный номер, вспомнить который я бы не смог и под угрозой немедленного Страшного Суда.

— Ладно, оружие дуракам ни к чему, — ободряюще прошептал я сам себе. — Еще подстрелю себя случайно, потом рассказывай всему миру, что метил в налетчиков.

И как-то отстраненно отметил, что чувство уверенности почему-то отступает, появляется неприятная мелкая дрожь в руках и ногах, и выступает испарина на спине, висках и ладонях. Неприятное чувство навалилось — словно стоишь голый в военкомате перед симпатичной докторшей. Понимаешь, что встреть она тебя через пять минут на улице — ни за что не вспомнит, но все равно стремаешься возможного узнавания и осмеяния. Заикаешься и потеешь.

Ладно, сантименты в сторону, не помогают они.

Фонарик нашелся в следующем ящике. Включать его я пока не стал — незачем выдавать свое местоположение. Благо, луна, выпрыгнувшая из облаков, здорово подсветила окружающую обстановку.

Теперь, отягощенный увесистым кирпичом Nokia, я должен был пробраться в подвал: он не так глубок, чтобы заглушить сотовую станцию, но в то же время достаточно крепок, закрывается изнутри и мои посетители не услышат мерзкого пиликанья набираемых девяток.

Подбадривая себя самыми добрыми словами: «живей, мудило, двигай булками, осторожно урод, за поворотом ваза китайская напольная династии Мин или Цин или Тзянь или Вэнь — не снеси ее, торопыга!» — я на цыпочках поспешил к подвальной двери.

Должно быть, выглядел со стороны я смешно: пригнувший голову тощий, лысый придурок в пижаме с зажатыми подмышкой тапками, с телефоном в руке, озирающийся по сторонам, спешащий и осторожничающий одновременно.

— Вовремя я выгнал эту Мариам! Задержись она со своими охами-вздохами еще на часок и уже бы беседовали с ней на райских облаках! Или, вернее, она бы беседовала с каким-нибудь шестикрылым прощелыгой с перьями. А нам-то, батенька, место в аду черти забронировали уже давненько. Так что если только по телефону: «Але, это рай? Из ада беспокоят! Кто? Черт в пальто! Дайте-ка мне Мариам. Еще Лейлу, Агнешку, Марту, Берту, Хелен, любую, давайте, а то что-то скучно стало! Здравствуй, милая! Помнишь меня? А не устроить ли нам с тобой такое же как в апреле? Только по телефону?» Секс по телефону в раю — должно быть забавно.

Я подбадривал себя подобными глупостями и упрямо продвигался короткими перебежками к тяжелой дубовой двери, ведущей в подземелье.

А когда крался через холл, сверху раздалось торопливое и удивленное:

— Вот он, я его вижу!

Этот тихий окрик придал мне такой прыти, что эту ночь стоило бы внести в «Книгу Гиннеса», как дату, когда человек совместил и победил время и пространство.

Шлепнувшая позади меня в стену пуля еще больше подстегнула организм и в подвал я ввалился очень неосмотрительно — едва не скатившись по уходящим вниз ступеням. Повис на дверной ручке и только этим удержался от падения. Громыхнув щеколдой, я выдохнул скопившийся в груди воздух, сполз спиной по крепкой двери и в ту же секунду над головой приглушенно щелкнуло-лязгнуло-шлепнуло и полетели щепки на мою лысину.

Дубовая дверь хоть и была толстой, но укрытием от пуль стать никак не могла. Следовало побыстрее убраться с линии огня, и я на четвереньках побежал вниз, чтобы спрятаться в глубине помещения. Последние две ступени я пересчитал лбом — запутался в собственных руках-ногах-тапочках. На щеке появилась ссадина и теплая липкая струйка потекла на воротник пижамы.

Следом приземлились выпущенные из рук тапочки.

— Надо же, почти в бою побывал, а щеку рассадил о шляпку вылезшего гвоздя! Что за лупень! Даже в бою умудрился получить небоевой шрам! Ладно, буду потом подружкам рассказывать, какой я геройский победитель ночных грабителей.

И тотчас пришло понимание, что наверху остались никакие не грабители. Они пришли убивать меня. И других причин появление этих ублюдков в моем доме нет! «Вот он, я его вижу!» — даже визитной карточки просить не нужно, чтобы понять, что орать такое может только нанятый ассасин.

Я включил фонарик и, пройдя через пару пыльных помещений, нашел какое-то древнее подобие верстака в закутке под узким оконцем. Устроившись на нем так, чтобы не быть видным снаружи, я нацепил на ноги тапки — каменный пол был ощутимо холодным и ходить по нему босыми ногами было некомфортно. Фонарь тоже отключил: кнопки на телефоне подсвечивались, а демаскировать себя из-за боязни темноты мне не хотелось. Да и боязни не было — темнота друг молодежи, а мне еще и тридцати нет!

Телефон, оживленный моим прикосновением, мигнул желтым. Я набрал три девятки — вызов экстренных служб и едва услышал ответ оператора, заговорил в трубку свистящим шепотом:

— Полиция, быстрее, нападение на частную собственность! Двое убитых!

Противный бабский голос — так и рисовалась воображением обесцвеченная грымза лет сорока пяти с мелкими кудряшками — осведомился о точном адресе.

— Паджитс Гроу, 5, кажется. Это на Камлет Уэй, мэм! Не могли бы вы побыстрее шевелиться? Меня здесь вообще-то убивать собираются!

— Никуда не уходите, сэр! — Интонация ее, привыкшей ко всякому, голоса не изменилась ни на йоту — такая же участливо-отстраненная. — Ближайшая машина будет у вас через шесть минут. Оставайтесь на линии.

Куда уж тут уходить?

— Сэр, не провоцируйте нападавших и постарайтесь выполнить их требования, — продолжала поучать меня полицейская грымза.

— Я спрятался в подвале. Сюда им не добраться. Но наверху пожилая женщина, я боюсь за нее!

Собеседница едва не фыркнула в трубку, так велико было ее ко мне презрение: к оставившему разбираться с бандитами миссис Гарфилд, а самому спрятавшемуся в подвале.

— Сэр, сколько нападавших в доме?

— Я видел двоих, мэм. Не исключено, что их больше. Вооружены огнестрельным оружием. В меня стреляли! Меня едва не убили!

— Как вас зовут, сэр?

— А?

— Как мне к вам обращаться, сэр?

— Так и обращайтесь — сэр, меня устраивает.

— Хорошо, сэр. К вам направляются четыре экипажа. Никуда не уходите. И не пытайтесь справиться с ситуацией самостоятельно!

— Я отключаюсь, мэм, мне срочно нужно в туалет!

Просто она мне надоела. Никакого больше проку в этом диалоге уже не было. Полицейские предупреждены, теперь нужно просто дождаться развязки. И еще Саймон говорил, что они могут подключиться для прослушивания телефона. А мне совсем ни к чему, чтобы этот номер стал известен посторонним. Потому что теперь нужно сделать один важный звонок и навсегда избавиться от этого телефона.

Я набрал номер — единственный, который помнил всегда и везде:

— Слушаю тебя Зак, — мой друг ответил мгновенно, без единого гудка в трубке, словно ждал моего звонка именно в эту секунду.

Хотя легко могло оказаться, что только моего звонка он и ждал. Он частенько делает такое, что недоступно обычному смертному вроде меня.

— Привет, Сардж, — и все равно я был рад слышать его голос. — На меня устроили покушение. Поостерегись сам на всякий случай.

— Хорошо, Зак. Спасибо, что предупредил. У тебя все хорошо?

— Отлично, Сардж! Сижу в подвале, жду полицию. В доме куча трупов и несколько чужих головорезов. Как в кино!

— У тебя все будет хорошо. Я знаю, — это уже что-то, можно расслабиться, Серега просто так мести языком не станет. — Разберешься — позвони.

— Договорились, Сардж. Пока!

Я отключился и сразу услышал шорох над головой: за узким подвальным оконцем кто-то продирался через заросли, ничуть не уступающих дикостью знаменитым садам Хелигана, разве что немного более ухоженным. Видимо, зарплату садовнику-бирманцу я платил не зря и кусты выросли что надо — даже в подвале слышались «развеселые» проклятья, щедро рассыпаемые во все стороны. Мне тоже досталось немного от «доброго» человека.

Окошко надо мной было невелико, взрослый человек, наверное, мог бы пролезть, но с большим трудом и обязательно открыв его; втиснуться в проем от разбитого стекла не смог бы и ребенок.

Я подобрал ноги, чтобы не дай бог мой новый приятель не увидел мои тощие бледные щиколотки, торчащие из темно-синей с корабликами пижамы.

Чертыхания стихли, на секунду зажегся фонарик, размытым лучом пробился через пыльное стекло. Если он что-то рассмотрел через эту грязь — рентген изобрели зря! Но хвала миссис Гарфилд — наконец-то я нашел за ней изрядное упущение по хозяйству — стекло оказалось абсолютно непрозрачным.

Недолгие раздумья наемника кончились брызнувшим во все стороны стеклом. Особенно много досталось моей лысеющей башке! Даже если зашьют аккуратно, успех у дам обеспечен стократный против прежнего, можно будет выдавать себя за героя французского Иностранного Легиона. Или за ветерана фолклендской заварушки! Тетки это любят. Особенно молоденькие дурочки. Хотя они все дурочки, пока молоденькие. Потом суками и стервами становятся. И это реальная научная загадка — почему так происходит? Нужно будет исследование какое-нибудь на эту тему в Кэмбридже заказать.

По затылку потекла тоненькая струйка, но трогать ее я не стал, потому что руки мне нужны были сухие — я уже понял, что произойдет в следующую секунду!

В дыру в стекле сунулась рука в черной перчатке, и стала шарить по переплету, пару раз наткнулась на торчащие осколки, за окном недовольно засопели, в очередной раз «факнули факнутых факеров» и новая порция битого стекла посыпалась мне за шиворот и вообще всюду. Я терпел, но там, наверху, в райских чертогах знают, чего мне стоило не сорваться с места!

Видимо, убийце наскучило возиться со стеклом: прямо надо мной возникла рукоять пистолета, которой он принялся выбивать стеклянные зубы из оконной пасти. Я ждал момента, когда он совершенно увлечется борьбой с неприветливым домом и допустит оплошность.

Скрипнула щеколда и окно распахнулось, вновь зажегся фонарик и его тонкий луч устремился в темноту подвала.

Я буквально вжался в стену. Если бы ему не нужно было стоять перекособочившись, извернувшись в немыслимой фигуре, он бы непременно меня заметил, но дом в этом сражении играл за меня — и когда в окне показалась рука с пистолетом, я своего шанса не упустил!

Я двумя руками схватил его за кулак, сжимавший рукоять оружия, потянул всем весом на себя — вниз и резко в сторону. Говорят, и на старуху бывает проруха. Вместо того, чтобы отпустить ствол или стукнуть меня по маковке фонарем, он вцепился в свой пистолет так, будто в нем было яйцо с кощеевой иглой.

Он был силен, невероятно силен. Мне, наверное, с моим советско-интеллигентским происхождением и телосложением под стать происхождению, никогда не стать таким здоровым и сильным, но даже если на том конце пистолета был бы Шварценеггер, ему нипочем не удержать беснующиеся семьдесят килограммов в одной кисти! Тем более, что встретившись с оконной рамой, запястье хрустнуло и увесистая железяка с глушителем свалилась на мой верстак. Я держал его за вывернутую кисть одной рукой, а второй подхватил осколок стекла и что было сил полоснул по связкам и венам — чтоб, сука, знал, как охотиться на подпольных советских миллиардеров! Кажется, я даже что-то проорал на дикой смеси английского и русского и сразу же отчитал себя за безголовость!

А у противника, кажется, наступил болевой шок. Мой папаня, конечно, рассказал бы гораздо больше о шоке, а на пару с Гансом Селье он мог говорить о шоке вечно, но, хвала небесам, его в этот момент здесь не было. Ни его, ни основоположника современного учения о причинах и функциях шока. А то бы посмотрел я на этих докторов и попросил бы объяснить — как эта конкретная реакция на внешний раздражитель — меня — в этом конкретном случае поможет конкретному организму выжить?

Вот он — стоит надо мной на коленях, держит в левой руке сломанную правую, рот открыт, глаза вытаращены как у вареного рака и такая в них задумчивость образовалась от созерцания черной дырищи в глушителе его собственного пистолета, глядящего на него из черного подвала, что без очков видно, как отнюдь не благотворно влияет на него шок.

Выстрелить я не смог. Хоть и хвастался Сереге иногда, что «всех порву, один останусь! Я — по всем морям и вся жопа в шрамах!», но на деле частенько пасовал. Как тогда — на площадке за дискотекой. Потом этот случай всегда подстегивал меня. Я даже поклялся себе, что больше никогда ничего не забоюсь. Но клятвы так непрочны, особенно данные себе. Я всегда был полон отчаянной решимости ровно до того момента, когда стоило ее проявить, но как только этот миг наступал, я начинал думать, что все можно исправить. И никуда не деться мне от этого воспитания, вдолбленного с самого детства: «не совершай необратимых поступков». Как глупо! Вся наша жизнь — один большой необратимый поступок, так чего бояться?

Спасла его от смерти, а меня от еще одного убийства, как ни странно, полиция.

Вой их сирен раздался в ночи внезапно, я едва от испуга не выронил пистолет! А моего противника этот звук наоборот — вернул в реальность и с настырностью носорога он бросился прочь, сквозь вязкие ветки кустов.

Вот если бы я был полицейским, я бы подкрадывался к преступникам в полной тишине — чтобы захватить их на месте преступления внезапно! И очень хорошо, что я не полицейский и мне не приходится так поступать! А они включают свои сирены и мигалки потому что боятся бандитов еще пуще моего (и уж конечно сильнее, чем бандиты их) и предупреждают: «разбегайтесь все под лавки, едем мы — страшные и ужасные!» А сами поступают как безобидные ящерицы, на которых напал гриф: раздувают на голове цветные капюшоны, чтобы быть побольше, шипят и разевают пасти! Очень страшно!

Как там у моего любимого писателя Ярмагаева?

— Вперед ребята, — орал капитан. — Не бойтесь противника, перед вами такие же презренные трусы, как вы и проклятая ваша родня!

Так, кажется.

В общем, когда прибыла «вся королевская конница, вся королевская рать», след преступников окончательно затерялся где-то на лужайках соседских домов.

Однако, следует признать, что на вызов явился не полудохлый «воронок», как случилось бы на родине, а полноценный полк полиции, рота пожарных, взвод докторов и десяток репортеров. Откуда последние — не знаю. Думаю, кто-то из дежурных в коммуникационном центре сливает информацию. А может быть, криминальные хроникеры ждут выезда всей этой братии одним отрядом и после этого присоединяются? Как пацанва к марширующей роте? Все здесь хотят кушать. И чем быстрее и качественнее ты выполняешь свою работу (какая бы из них бы тебе не досталось) — тем больше шансов уснуть сытым.

Выезжая с Серегой в далекие заграничные дали, я мечтал познакомиться с новейшими достижениями «мирового менеджмента», изощренными приемами управления людьми, но все оказалось гораздо прозаичнее. Нет никаких особенностей, за исключением того, что каждый здесь делает только одно порученное ему дело. Но зато делает очень хорошо. Ученый копает картошку только в том случае, если картошка — часть его работы, если он какой-нибудь селекционер-аграрий, а не оптик-точный механик или химик-металлург, как в России. А в остальном обычная потогонная система. Еще более безжалостная, чем где-либо. А все остальное — просто реклама. Которую тоже делают тщательно, качественно и вдумчиво.

Пока рассуждал и осматривался, на глаза попался телефон. Вот о нем-то я и позабыл некстати. Незачем светить свое близкое знакомство с Серым. Начнутся вопросы — «что? как? зачем?», а оно мне надо?

Но вот как от него избавиться? Здесь же все станут обыскивать как при самой генеральной уборке и даже круче. Если байки про дотошность и скрупулезность Скотленд-Ярда не врут, то стоит поостеречься. А случись это в моем основном жилище в Лондоне — возле Риджент-парка, даже задница не была бы в безопасности — заглянули бы и в нее.

Разговор с диспетчером наверняка записывался. По этой записи восстановят номер, проследят предыдущие звонки и последующие. Но раньше ни с него, ни на него никто не звонил. Полгода. А теперь вдруг — сразу два звонка. 999 и в Кентукки. Не оставят без внимания стопудняк стопудовый. Но номер ко мне не привязан. Если я его сейчас расколочу, скажу, что не знаю чей телефон — Макса или Грега или Саймона, а второй раз набрал номер случайно, из записной книжки, то может и прокатить. Только нужно будет предупредить Серегу, пусть придумает, как в телефоне Грега оказался его номер, и разбить сам аппарат — чтобы никаких записных книжек полиции восстановить не удалось.

Все-таки хорошо, что после посещения завода Nokia в моей голове остались не только коньячные пары, но и кой-какая информация! После сильного удара об пол телефон развалился, обнажив свое электронное нутро. Аккумулятор, динамик, клавиатуру, дисплей в сторону! По электронной схеме пройтись рукояткой пистолета — любо-дорого посмотреть. Красота! Если сумеют восстановить — куплю этого эксперта-восстановителя вместе со всем его отделом, пусть делом занимается за приличные деньги.

Вот теперь пора и на выход, заждались меня, наверное.

Пока я выбирался из подвала, во двор набилось столько полицейских и медицинских машин, что я подумал — не взять ли с этих досужих ребят плату за парковку? Все-таки частная собственность и все такое. Это было бы вполне по-американски. Десятка полтора их там точно скопилось. По два фунта за час — тридцаточка как с куста! Эх, мечты, мечты…

Собственного света в доме так и не появилось. Зато собравшиеся машины так удачно осветили интерьеры своими фарами, что при желании можно было бы читать книгу. Я выбрался за испещренную пулевыми отверстиями дверь и сел на ступеньку лестницы, ведущей на верхние этажи.

Слышались переговоры людей на улице, в окнах блестели мигалки, отражатели, фары — настоящее светопреставление в одном, отдельно взятом дворе.

— Сэр, — в лицо мне светили тактическим фонарем, закрепленным на стволе дробовика, — поднимите руки над головой! Ложитесь на пол!

— Это я звонил, на меня напали! — устало бросил я и наконец-то ощупал голову. — Нет здесь никого, ушли все.

Не сказать, что мне особенно досталось, так, пара порезов на черепе, на затылке лопнула и разошлась кожа — я нащупал кость — да левая рука, в которой я все еще сжимал осколок стекла, вся была измазана в крови. Моей или того бедняги со сломанной рукой — я не понял.

— Спасибо, сэр. Оставайтесь здесь, сэр, — смягчился неведомый полицейский. — Вам помогут!

За его спиной мелькнули еще несколько таких же громил в бронежилетах, над ухом простучали ботинки и вереница вооруженных близнецов устремилась наверх. Чего они там искали? От дохлого осла уши? Хотя… Могли ведь мои гости оставить где-нибудь здесь бомбу? Если их послали те, на кого я думаю, то…

Я даже не успел додумать до конца свою мысль, а ноги уже несли меня в спасительный подвал.

Бомба?! Да легко! Удивительно, почему они сразу не взорвали весь квартал!

— Сэр! — в спину мне что-то кричали, но я, отбросив приличия, не стал отзываться и изображать из себя джентельмена.

И остановился только у знакомого верстака. Не исключено, что никакой бомбы нет. Однако, береженого бог бережет. А я стал с некоторых пор набожным. Иногда. Если очень страшно.

— Сэр, — кто-то осторожно спускался ко мне, — сэр? Простите, могу я к вам подойти?

— Идите сюда! — я включил фонарик, забытый здесь после схватки.

— Спасибо, сэр. Сержант Томсон, сэр, — представился полицейский. — Почему вы сюда убежали? Чего вы боитесь?

— Закария Майнце, пострадавший. Хозяин дома.

Мне совсем не хотелось разговаривать, но от процедуры опроса свидетелей избавиться не удалось бы в любом случае. Протоколы-опознания-фотопортреты. Кстати, фотопортреты я б нарисовал довольно точно! Черные перчатки, черные куртки, черные шапки с прорезями на глазах, черные штаны — хоть и не умею рисовать совершенно, получилось бы довольно похоже на оригиналы и так же бесполезно. Отвертеться не выйдет. Если только умереть? Кстати, почему бы мне не умереть?

— Вы позволите, я закурю?

— Валяйте, офицер. Только имейте в виду, что это было не ограбление, а покушение и в здании может найтись установленная бомба.

Он моментально выдернул из кармана своей куртки… тьфу, бога душу! Чуть не обделался! Конечно, рацию! И торопливо заговорил:

— Сэр, это Томсон. Здесь хозяин в подвале, он говорит, что в доме ситуация десять-восемьдесят девять! Да, сэр, восемьдесят девять!

Motorolla что-то прошипела ему в ответ, я не разобрал.

— Да, сэр, здесь крепкие стены и безопасно. Я с мистером Майнце останусь здесь. Роджер.

Какой еще Роджер? Веселый с флага? К чему он его вспомнил?

Он выключил радиостанцию и небрежно сунул ее в карман. И только теперь закурил. Черный Бенсон — недешевое удовольствие. Саймон курил такие же и жаловался, что они дорожают быстрее чем золото на бирже. Должно быть, неплохо платят сержанту Томсону. Или для понтов? Англичане — те еще понторезы. «Понтов не жалеть, деньги не платить!» — стоило бы написать прямо подо львом и единорогом вместо «Бог и мое право».

— Благодарю вас, без сигареты не могу обходиться и часу. Что здесь произошло, мистер Майнце?

— Двойное убийство как минимум, покушение на меня и моих работников. Скажите своему начальнику, что скоро должен вернуться Саймон. Один из моих охранников. Отвозил домой мою… знакомую, да.

— Хорошо, сэр. Я включу диктофон, с вашего позволения? Позже, в присутствии адвоката, можно будет перенести его на бумагу.

— А разве так можно? — что-то сомняга меня взяла по поводу законности подобной процедуры.

Плечи Томсона опустились:

— Я не буду настаивать, сэр… Но просидеть час-полтора в молчании или в разговорах о погоде — просто потерять время. Если вас это устраивает, давайте говорить о погоде и всякой чепухе. Вы ведь американец?

Я кивнул.

— Ваши моряки на прошлой неделе здорово наваляли зарвавшимся персам!

Я недоуменно сморщился, мне показалось, что он в самом деле собирается поболтать часок-другой о «Молящемся богомоле». Меньше всего мне хотелось обсуждать очередной выверт «вельтполитик» оборзевшего Госдепа. Надо же — захватили нефтяную платформу у иранцев, а те вздумали ответить! Целыми двумя фрегатами, двумя штурмовиками, несколькими ракетными катерами! И стоит ли удивляться, что НИ ОДНА американская ракета «Гарпун» и «Стандарт», стоящая на вооружении Ирана, и выпущенная по американцам, не попала в корабли и самолеты US NAVY? Это говорит о качестве ракет или все гораздо проще? Если б я кому-то продавал оружие, я бы тоже озаботился, чтобы в меня из него выстрелить не смогли. Так что думаю — в этом немалый залог будущих американских побед по всему миру — от Ирака до Ливии. Но попробуй втолковать это англосаксу и тут же получишь вопли о честности, прозрачности и неподкупности. Увольте. Нечего мне обсуждать с Томсоном сомнительные победы «родных маринес».

— Томсон, бросьте. Это скучно. Задавайте свои вопросики.

— Спасибо, сэр!

Мы разговаривали с ним около часа, иногда он что-то запрашивал у своего босса, просил меня уточнить какие-то детали и каждые пять минут справлялся — не нужен ли мне врач. Врач нужен всем и всегда, как говорил мой папаня, но в те минуты я от медицинской помощи отказался. Не хотелось стать причиной чьей-либо безвинной смерти. У Серого вон итальянская девчонка Софи вместо иконки теперь, и мне совсем не светит поиметь свою жертву.

И еще он постоянно извинялся и сожалел о всем подряд: что не смогу быстро выйти на работу; что мне, наверное, очень больно; что, скорее всего, меня будут допрашивать еще не единожды; что в доме «такой разгром, просто невероятно»! Достали меня в Туманном Альбионе своей избыточной и показной вежливостью, а сержант Томсон вообще оказался эталоном в этих бестолковых реверансах.

Через час, когда кровь на голове совсем засохла, по телу разлилась боль, вызванная окончанием действия адреналина, в ладони появилось жжение — я все же поранил ее стеклом, Томсон заявил:

— Все, сэр, мы закончили: саперы осмотрели дом, бомбу действительно нашли. Спасибо, что предупредили, иначе могло бы быть очень много жертв. Вы еще расскажете нам, почему предполагали ее установку, а сейчас вам нужно к врачу. И еще говорят, что приехал ваш человек. У него есть, где переночевать в Лондоне? Дом придется опечатать.

— А я?

— А вас отвезут в больницу, сэр. Мне ужасно жаль. Так что с вашим человеком? Он спрашивает про распоряжения и…

— Перестаньте причитать, Томсон! Пусть едет на Риджент-канал, он знает где это. А завтра утром обязательно пусть вызовет Луиджи и я буду ждать их в больнице.

— Спасибо, сэр, я непременно передам, — кивнул исполнительный офицер.

— Миссис Гарфилд нашли?

— Вы про пожилую женщину на втором этаже?

— Да, офицер, что с нею?

— Сожалею, сэр, — он потупил глаза. — Мне очень жаль. Два огнестрельных ранения, оба с жизнью несовместимы. Коронер вас навестит в больнице, нужно готовить дело для суда.

— Понятно, — я вздохнул и напряжение ночного происшествия полностью отпустило меня. — У нее где-то был внук. Он архитектор или что-то вроде того. Найдите мне его, Томсон. Найдите и приведите. Пятьсот фунтов будут ваши.

— Хорошо, сэр, спасибо, — кивнул сообразительный сержант. — Это же не взятка?

— Нет, Томсон. Не думаю. Просто благодарность. Давайте уже пойдем к вашим эскулапам.

Вот теперь навалилась усталость и, попытавшись встать, я едва не шлепнулся на каменный пол. Спасибо Томсону, придержал. Отходняк знатный. Мутило, прослабило и вообще, казалось, что из меня вытекла вся кровь.

— Вам больно, сэр? Вы бледный, как смерть!

— Пустяки, офицер! Просто ночное освещение. Не берите в голову.

Потом появились медики, сложили меня на носилки, потащили в свой блестящий сотней огней «рафик», едва не на ходу вкалывая какую-то химическую муть в вену. И перед тем, как закрылась дверь машины, откуда-то сбоку вдруг вылезла кудрявая голова репортерши с микрофоном:

— Мистер Майнце, вы знаете, кто стоит за этим покушением?

Она показалась мне неприятной: лошадиное лицо, неправильный прикус и тонкие, выщипанные брови над белесо-голубыми глазами без единого проблеска разума. Я показал ей «фак» окровавленной рукой, и эта нехитрая фигура потом засветилась во всех новостных каналах.

Меня привезли на Ноттингем-плейс, в расположенный неподалеку от моего основного лондонского жилища госпиталь принцессы Грейс — новенький комплекс, открытый лет десять назад монакской принцессой очень даже американского происхождения, почти землячкой. В холле висел ее портрет в натуральную величину. Знаете, скажу я вам, не ошибся старый пенек Ренье III, выбрав этакую красотку в жены. Я лично влюбился в ангельский лик Грейс Келли сразу и бесповоротно. Какая там Мэрелин Монро? Рядом не стояло! Чем-то похожа на мою давнюю знакомую из прошлой жизни — Аньку Стрельцову, нашего комсомольского активиста и серегину старинную воздыхательницу. Если Нюрку привести в человеческий вид — косметикой, воспитанием, то сходство окажется поразительным, уж я-то знаю! Впрочем, все красивые женщины похожи одна на другую.

Окрыленный своей новой, совершенно платонической на этот раз, любовью, к утру я все-таки решил не «умирать». Очень уж много дел должен был сделать живой мистер Майнце, которые оказались бы не под силу провернуть ему же «мертвому». Да и хотелось еще посмотреть фильмы с «принцессой Грейс».

К тому же, дожидаясь в палате врача, я успел посмотреть новости, где черным по белому было объявлено, что «известный предприниматель из Америки» остался жив и его жизни ничто не угрожает. Стало быть, поживем, постаравшись извлечь из ситуации максимальную пользу. Измеренную в денежных знаках.

Как говорят мои практичные «земляки» с того берега Атлантики: о чем бы люди ни говорили, разговор всегда идет о деньгах! Правда, местную публику такая простота заставляет смущаться. Они придумали для простых слов — выгода, прибыль, интерес — сотню эвфемизмов, начинающихся, как правило, с безобидного «ветры злые сегодня….» или «это не дождь…». Мне нравилось шокировать местную публику простыми вопросами в ответ на какие-либо невнятные предложения о сотрудничестве: «а бизнес в чем?» или еще того проще: «а где здесь деньги?» Произнося это, я старался улыбаться как можно гадостнее.

Сначала мне зашили прореху в коже на черепе: инъекция обезболивающего, три минуты ожидания, промывание раны (хирург сказал, что длина ее около двух дюймов — «еще бы чуть-чуть и можно снимать скальп!» — шутка такая у него) мерзкий скрежет иглы по оголенной кости — и я как новенький.

Доктор, пожилой рыжий джентельмен с красными глазами и валлийской фамилией Робертс, осмотрел меня, поводил перед моим носом блестящим молоточком, постучал им же по коленке, посветил мне в глаза фонариком:

— Думаю, вы все же поживете еще, юноша. Хотя, может быть, это и напрасно. Полежите пару дней, понаблюдаем за вами, да и нервишки успокоятся, а потом лучше куда-нибудь в солнечное безопасное место на пару недель: Сидмут, Истборн, Пензас — на юге много хороших тихих городков. Станете новее прежнего!

Обнадежив меня, он удалился.

Через час появились люди, присланные Саймоном. Их было двое — из недавно набранных парней, с которыми я еще не успел как следует познакомиться. Парочка, сопровождаемая еще одним бодигардом — Томасом, которого я немного знал, заглянула ко мне в палату. Один представился Джоном, второй Риком. Пообещали «не смыкать глаз и все такое». Выглядели как пара спортсменов сразу после завершения карьеры — стройные, но уже не чемпионы, приветливые, но без особых ожиданий. Когда выходили, я услышал своим тренированным ухом, как Рик шепнул Джону: «экий мозгляк!».

Сказать честно, мне было небезразлично, что обо мне думает этот человек. В решающий момент ему в голову может прийти «трезвая» мысль — а зачем отдавать свою жизнь за этого «мозгляка»? И тогда я останусь без прикрытия. Хуже того — внезапно останусь без прикрытия. При всем моем человеколюбии, я с Риком не сработаюсь. Сегодня первый и последний день его работы на меня — решение пришло и отложилось в памяти в ожидании прибытия Луиджи.

Они где-то добыли кресла и устроились в коридоре, цепко осматривая любого, кто направлялся в мою палату.

К вечеру заявился Луиджи и, зная мою привычку говорить сразу и по делу, бросился с места в карьер:

— Привет, босс, — сказал он вместо длинного монолога о сочувствии, на которое так щедры местные обыватели. — Саймон мне все рассказал, уже ищем. Протокол твоего допроса я тоже получил, если что-то не попало в него, то я хотел бы знать сейчас.

— Уж постарайтесь. За Макса с Георгом и за старушку Гарфилд. Только вот что, Луиджи… Во-первых, копайте очень осторожно — за этими клоунами стоят очень серьезные люди, а во-вторых… Когда найдете заказчика, ничего не делать! Стоит подумать, как этот инцидент превратить во что-то весомее, чем просто месть. Ублюдки должны заплатить. Очень много. У меня из башки торчат нитки, Луиджи, и кто-то за это ответит! Понятно?

— Зак, я никогда не лез в твои денежные дела. С чего бы мне делать это теперь? Я в этом ничего не понимаю. — Он был ужасающе прагматичен. — Я дам тебе имена, а дальше — решай сам!

— О-кей, Луиджи, считай, мы договорились. Что по основному заданию?

— Человечка мы нашли. Второй там же, но месяц пробудет в России.

Человечком был Марк Рич — неуловимый для американского правосудия деляга, основатель одноименной компании, делающей миллиарды на обходе многочисленных американских эмбарго — в отношении СССР, Ирана, Ирака, ЮАР, Северной Кореи. Основоположник «российского способа ведения бизнеса», если верить Сереге. Вторым был Пинхус Грин, его бессменный партнер и подельник. Такой же умелый и столь же неуловимый. Хотя относительно последнего меня частенько одолевали сомнения. Не верю я в безнаказанность того, кто сильно мешает американскому бизнесу. Гораздо достовернее выглядит точка зрения, что Грин и Рич (смешно-то как — «зеленый» и «богатый») работают на тех же людей, которые объявили на них охоту. Только занимаются бизнесом там, где солидным людям пачкаться не с руки.

Ведь Америка со дня своего основания давала миру непревзойденные образчики «бизнесменов». И каждый новый становился эталоном для будущих. Взять хотя бы Уилла Твида. Помните такого? Человек, показавший всему миру, как много можно заработать, избравшись всего лишь в нью-йоркский сенат! Когда Серый рассказал мне о нем впервые, я не поверил, что такое возможно, а потом, ознакомившись с фактами, понял, что это система. Система, в которую пытаются затащить мою страну. Уилл Твид строил здание окружного суда для родного Нью-Йорка. И построил этот трехэтажный домик на Чамберс-стрит всего за двенадцать миллионов долларов. В 1881 году. Примерно в те же годы была продана Аляска за семь с половиной миллионов. Трехэтажный домик в два раза дороже субконтинента. Вот это размах коррупции, вот это масштаб! Сто лет назад мои нынешние «земляки» могли весь мир поучить как «делать деньги» — на укрывательстве от налогов, на должностях, на репутации. С тех пор мастерство только росло.

Я не хочу сказать, что весь американский бизнес — сплошное надувательство, вовсе нет! Эдисон, Форд, Кох — все эти господа работали как кони над совершенно реальными проектами и обогатились вполне заслуженно, но такими же были Нобели, Фуггеры, Круппы, Порше, может быть, Демидовы. А вот что касается того, чтобы надуть ближнего, впарить туземцам стеклянных бус и обменять на них немного землицы — здесь главные специалисты неоспоримы. Разве что англичане могут составить некоторую конкуренцию. Но последние этими вещами уже почти не занимаются — не их уровень, слишком мелко. Ричи, Милкены и Бойские — звезды совсем другого континента. И пусть за Милкеном стоит Декслер, а за Бойским — Фролов, это ничего не меняет.

И когда Серега заикнулся о том, что было бы неплохо привезти Грина и Рича американскому правосудию и посмотреть, что из этого выйдет, я сэнтузиазмом ухватился за его идею. Заодно можно было попытаться наложить лапу на фирму этих умельцев, пока они с Рудольфом Джулиани станут выяснять, кто из них правее и чистоплотнее.

О том, что эти господа обретаются в неподалеку от Женевы — в Цуге, не знали только бушмены в Калахари, но тем, кроме воды вообще все по барабану! Как их искала и не могла найти и вернуть на родину американская Фемида — международная загадка. Наверное, так «усердно» старалась. Как Испания дала свое гражданство «опасному преступнику», разыскиваемому Интерполом? Так просто не бывает.

Луиджи нашел обоих за три дня. Вместе с адресами вилл, больниц и прочих, публичных и не очень, мест, где появлялась эта парочка.

— Замечательно! Тогда ждем второго, и когда нарисуется — обоих упаковать и отправить на родину. Родные власти нужно будет известить о прибытии важных гостей. Обставь это как…

— Доставку опасного международного преступника из списка ФБР. Джулиани обещал за него два миллиона долларов. Обвинение МС-0013/1В.

— Хороший ход, — я одобрил его соображения.

— А ты знаешь, Зак, что охрана у этих людей — русские?

Вот это для меня была новость. С другой стороны, какую охрану должен был иметь человек, еще лет пять назад — до всех этих перестроек, еще при Андропове умудрившийся получить себе в зачет передовицу в «Известиях» — «Откровенный шантаж» с гневным окриком для всех империалистов-капиталистов: «руки прочь от Марка Рича!»? Новость, но новость неудивительная. Кто-то из верха ЦК или из самого Политбюро помогает «богатенькому Ричу» вывозить из моей страны ее достояние, золотишко и нефть в основном, оборачивать его в валюту и аккуратно складывать в той же Швейцарии до лучших времен — только и всего. И чтоб целее были денежки — еще и охрану в аренду приставили. За символическую плату. Молодцы. Я бы тоже так сделал.

— Это что-то меняет? — спросил я вслух.

— Без крови не обойдется.

— А вы, Луиджи, планируйте хорошо, а не так как всегда, и тогда обойдется. Да?

Он тяжело на меня посмотрел, тем взглядом, которым профессионалы одаривают туповатых дилетантов.

— Не нужно бурить меня насквозь, Лу! Я тоже так смотреть умею. У вас впереди еще целый месяц — готовьтесь! Если нужны будут деньги сверх бюджета — скажи.

— Это я и имел в виду, — угрюмо пробормотал мой главный «силовик».

— Тогда чего ты стесняешься? Ты же не на шлюх и граппу собираешься тратиться? Нет? А если нет, то тогда и вопросов — нет. Работай! И вот еще что: вот там в коридоре сидит новенький — Рик. Видел?

— Его Макс на работу брал.

— Макса больше нет. И этого Рика тоже убери от меня. Он свободен. И еще я подумал сейчас… Хочу знать ответ на один вопрос. Каким образом ночные гости проникли на территорию, охраняемую твоими людьми, Лу?

Такой постановки вопроса он ждал — это было видно по дрогнувшим на мгновение зрачкам. Надеялся не услышать, но все равно ждал. Я на несколько секунд задумался, но все равно получалась не очень красивая картинка:

— Прикинь сам, Лу, периметр охраняется, всюду камеры, электричество, датчики. Если я правильно помню, то стоило это что-то около ста пятидесяти тысяч фунтов. Оборудование и установка. На кой хрен оно нужно, если всякие уроды могут заходить и убивать моих людей когда им вздумается? Рассматривал варианты?

— Кто-то из наших слил?

Все-таки люди, привыкшие мыслить категориями прошлого века, трудно переходят к новым реалиям.

— Возможно, Лу, возможно! Но подумай еще вот о чем: если бы ты изготавливал и устанавливал сигнализацию и всю эту электронную фигню, неужели бы ты не оставил для себя маленькую лазейку? Универсальный ключ, отмычку, дырку в заборе? На всякий случай? Думаю, стоит проверить Саймона и установщиков. Так что работай.

— А Саймона почему?

— Саймон вывозил эту… девку. Ее тоже, кстати, проверь. Только для их машины охранный периметр раскрывался. А потом сразу нападение. Думаю — неслучайное совпадение. Если окажется, что записи с камеры над воротами нет, или там случайно сгорела лампочка — смело бери Саймона в оборот.

— Записи нет, — сказал Луиджи. — Ни с одной камеры. И лампочка сгорела.

— Бинго! Ату его, Лу! Даже если он напрямую не виноват, он что-то знает! Все, я устал. Скоро еще коронер должен появиться со своими допросами-протоколами. Вызови мне адвокатов, купи еще два телефона. У меня ни одного не осталось.

Глядя в его широкую спину, исчезающую за дверью, я подумал:

— У добри шлях, Лу, как сказала бы моя бабушка, урожденная леди Челобитько!

А мне предстояло озаботиться вопросом — как влезть в схему Рича-Пинкуса без потерь для своей репутации и кошелька, но без самих отцов-основателей?

Глава 2

К большому моему сожалению, у меня не нашлось двух недель для поездки в Пензас, как рекомендовал доктор. И хотя полиция не сильно докучала своими допросами (я рассказал практически все, что знал), дел скопилось столько, что бросить все невозможно было даже на один день: собственность СА СССР в Восточной Германии; обломки «коммунистического капитализма» — советские банки в Австрии, Англии и Швейцарии, Амторги и Станкоимпорты; появляющиеся пока еще тонким ручейком — скорее, как некая диковина, чем как устоявшееся явление — советские делегации инженеров и ученых в исследовательские центры корпораций. Все требовало постоянного присутствия.

Я все чаще напоминал себе того беднягу с коротким кафтаном — куда не тяни, какой-нибудь кусок шкуры окажется на морозе. И покушение, вышедшее так некстати.

После возвращения из Луисвилла, где у нас с Серегой состоялась, можно сказать, «историческая» беседа, я принялся за воплощение на европейской земле той самой схемы, что уже два года использовал в Америке один из наших «золотых мальчиков» — жадный и скрытный Айвэн Бойский. Еще долго общественность будет задаваться вопросами — «откуда Бойскому было знать, где и какие компании будут стремиться поглотить другие»? Разумеется, неоткуда. Вернее, легально — неоткуда. Он не состоял в близких отношениях с «Мерилл Линч», постоянно болтавшейся на другом конце кости, за которую хватался наш Gyperbore Trust. Он всего лишь следовал рекомендациям Серхио Сауры.

Суть бизнеса была проста: своим клиентам Ваня говорил, какую компанию в скором времени начнут дербанить злые рейдеры. Клиенты покупали акции этой компании и ждали, когда начнется схватка. Ведь в Америке она происходит по «цивилизованным» правилам: атакующий концерн начинал скупку акций поглощаемого концерна. Поглощаемый пытался не допустить к контрольному пакету своих бумаг атакующего и тоже влезал в скупку своих акций, цена на которые, разумеется, взлетала в подоблачные выси. Клиенты Бойского дожидались окончания схватки и сбрасывали свои бумаги победителю, легко наваривая за три-четыре месяца сам-пять. Бойский никогда не ошибался, как не ошибался и Фролов. Как не буду ошибаться и я в Европе.

Goodyear, Gulf Oil, Texaco — жертвы выбирались жирные, известные. Последние две — вообще из списка Семи Сестер — негласного альянса семи крупнейших мировых нефтедобывающих компаний, контролирующих рынок сырой нефти практически полностью. За исключением маленького кусочка, где хозяйничал мой подопечный Марк Рич со товарищем.

Но это был верхний этаж жульничества — недружественное поглощение с последующим разделом поглощенной компании на несколько частей: для продажи, перепрофилирования и оптимизации бизнеса. Реальность, как водится, была хорошо скрыта от глаз общественности, недоумевавшей — зачем «Дрексэл, Бернхэм и Лэмбиар» — компания, подарившая миру «гений» Майкла Милкена, вдруг влезла в эти странные игры и берет кредиты в банке под 6 % годовых, чтобы получить контроль над предприятием с доходностью в 3 % годовых? Действительно — экая нелепица! Если отождествить личные интересы владельцев фирмы и интересы их предприятия, такая операция — образец идиотизма! Но стоит понять, что эти интересы — не одно и то же, как все вставало на свои места: фирма, взявшая кредит в банке и влезшая в большую игру, должна была профукать этот кредит, обеспечив рост стоимости личных активов владельцев компании. Убытки вешаются на фирму, прибыль оседает на личных счетах ее владельца. Через некоторое время — фирма банкротится, а неутешный банкрот-хозяин едет на Багамы, чтобы начинать транжирить честно скопленные миллиарды и оплакивать со вдОвой мадам Клико судьбинушку «дитяти», загубленного коварным бизнесом и происками конкурентов.

Да, на самом деле и банкротство было необязательным условием. Это в прежние времена ценность акции определялась дивидендами по ней, а в век развитой информатики ценность бумаги определяется динамикой ее удорожания. А дивиденды — каменный век, крошки для птичек, интересные только нищему обывателю. Поэтому даже большой кредит, запущенный в скупку постоянно дорожающего актива, в расчете на средний показатель цены за период использования кредитного плеча, мог вполне обеспечить выплату процентов по кредиту просто за счет роста цены на актив.

Серега не прогадал, когда обратился к этим людям — они чуяли личную выгоду за сотню световых лет и отозвались на предложенную схему бешеным энтузиазмом.

А Бойский со своей клиентурой был нужен для создания массовки и ажиотажа. В конечном итоге все оказывались в выигрыше. Ну, кроме банков и поглощенных компаний. Но они не в счет. От банков не убудет, они свое возьмут в любом случае, а бедняжки поглощенные — просто славные имена в истории. И ничего больше.

Заодно жадный Айвэн обеспечивал неплохой приток комиссионных поступлений от удачных операций своих клиентов. Себе-то пару сотен миллионов он точно скопил. А сколько осело на серегиных счетах — даже боюсь представить. Мне еще расти и расти до таких масштабов.

Как сказал Серый — «экономика — это вовсе не наука, в приличном понимании этого слова. Наука — это способ обращения с физическими или математическими константами — числом пи, гравитационной постоянной, постоянной Больцмана или Планка, скоростью света… А наука, в которой константы задаются произвольно по щучьему хотению — никакая не данность свыше, а всего лишь игра с некоторыми гибкими правилами, которые, к тому же, можно менять в любой момент — как заблагорассудится и когда новые правила станут выгоднее старых». Из чего я сделал вывод, что бояться вообще нечего.

Но, кажется, наступили такие времена, когда не я один распробовал на вкус эту простую истину. Весь мир начал терять страх и ощущение реальности. Я имею в виду, конечно, финансовый мир — ту вселенную, где деньги создаются из ожиданий, ощущений, слов и намерений. Где не нужно стоять у станка, отмеряя количество бракованных деталей, где нет необходимости заниматься маркетингом и серьезными социологическими исследованиями — оплаченные агентства предоставят отчет на любую заданную тему с нужным результатом, где нет необходимости потакать клиентам и снижать себестоимость продукции. Рынок вернет все сторицей, если ты в обойме! Главное — поддерживать нужные контакты, держаться общего вектора и давать заработать другим, выпуская все новые и новые биржевые инструменты — и тогда, будь уверен, твои деньги тебя найдут!

Если бы Модильяни с Миллером^[121] взялись объяснять нормальному человеку, что использование заемных средств может быть выгоднее использования собственного капитала — он бы их не понял, и, скорее всего, долго крутил бы пальцем у виска, но финансистам все было ясно как божий день. Использование заемных средств, по которым нужно платить кредитный процент приносило большую прибыль, чем свои собственные средства, не обремененные долговым ярмом и точка! И, что характерно, так все и было.

Финансовые империи, выросшие и из оптовых торговцев капиталом и из тех небольших лавочек, которым щедрый Джон Пирпонт Морган обещал оставить розничную торговлю деньгами, занялись такими странными вещами, что не будь я лично знаком со многими из славной когорты финансовых воротил, я решил бы, что сумасшествие становится нормой жизни. Но, как назло, они все были людьми с кристально чистым рассудком. Кравис из ККR, уже десяток лет терроризировавший своими M&A^[122] всю Америку — образец прагматизма. Жан-Ив Аберер из Лионского Кредита, недавно заступивший на пост главы крупнейшего мирового банка с поста управляющего инвестиционной компанией Paribas, и занявшийся разбрасыванием бесчисленных филиалов государственного банка по всему миру, скупкой сталелитейных заводов и киностудий; казалось, он боится оставить без внимания своего банка даже самую заброшенную дыру и спешит потратить на скупку разноплановых активов все деньги, до которых может дотянуться — он был просто эталоном логичности в частной беседе. Шварцман и Петерсон из Blackstone, выкормыши Lehman, бросившие вызов здравому смыслу и научившие мир не бояться масштабов — абсолютно уравновешенные люди. Все эти изобретатели LBO^[123], RAMBO, BIMBO, MEBO, VIMBO^[124], показывали окружающим, что единственное, что удерживает людей от обретения богатства — отсутствие фантазии и шоры совести во взглядах на жизнь. Они еще не додумались до CDS^[125] или CLN^[126], но по обещаниям Сереги, до знаменательного события осталось не так уж долго — лет семь-восемь.

Особая любовь финансовых управленцев всех мастей — секьюритизация. Странное слово, смысл которого ускользает от сознания, а между тем экономическое его содержание достаточно простое — создание дополнительного дохода из того, что уже приносит доход. Как? Просто! Если у вас есть маленькая пивоварня, приносящая ежемесячно по десять тысяч долларов, нет нужды для получения миллиона долларов влезать в кредит на десять лет или продавать свою лавочку. Выпустите ценную бумагу, обеспеченную доходом со своей пивоварни в течение года — и миллион у вас в кармане! Обратите внимание — не пивоварней, а доходом от пивоварни! Это большая разница! И уже становится забавно. Но, как водится, пытливый мозг банкиров пошел дальше: а если в одной бумаге объединить доходы несколько заводиков? А если заводики объединить с кафе и прачечной? А если добавить к ним доходы от ипотечных поступлений? И все это в одном флаконе — на рынок? Работает! Покупают! И вот здесь-то, как говорил Василий Иванович Чапаев из анекдота про «Чапаева и Петьку», карта и поперла! Все дело в том, что активы, объединенные секьюритизацией, могут быть разного качества — надежные и безнадежные, доходные и не особенно. Но покупатель этого не знает, он покупает бумагу, в которой эмитентом декларируется стабильный доход. А вот как обстоит дело с доходом на самом деле — большой вопрос. Зато эмитент избавляется от «мусора», впарив его покупателю. Но и покупателю тоже хорошо, ведь бумагу можно продать, перепродать: рынок на взлете! Цена растет, доходность уменьшается и в дураках снова оказывается «последний» покупатель, купивший дерьмо по цене конфеты. И в балансах компании, проводившей эту чудодейственную операцию «пассив» чудесным образом становится «активом» — красота!

Мир еще не знал, к чему приведет эта самая секьюритизация, возведенная в абсолют, но трудолюбивые сотрудники ENRONа — финансист, придумавший схему, Андрюха Фастов (можете говорить что угодно, но я никогда не поверю, что этот «талант» с именем Эндрю Фастоу не был из числа потомков какой-нибудь волны русской эмиграции) и ее глава Кеннет Лей при деятельном участии аудиторов из Arthur Andersen вот-вот готовились ткнуть человечество носом в финансовое зазеркалье.

В солидных банках и брокерских конторах начали появляться обкокаиненные сопляки моего возраста, задвигавшие руководству столь математически сложные схемы моментального обогащения, что оценить их не бралось ни одно консалтинговое агентство, но к удивлению рискнувших боссов, приносившие необъяснимый с точки зрения логики профит из простой перетасовки денег между несколькими счетами.

Валютные, процентные, экзотические свопы перестали быть разовыми, просчитанными сделками и благодаря компьютерам приобретали лавинообразный характер — даже небольшой инвестиционный банк мог провести в день тысячи таких операций. И молодые «гении» начали зарабатывать совершенно необъяснимые состояния просто ковырянием пальцами в своих обсыпанных белым порошком носах. Премии исчислялись миллионами и десятками миллионов. Порой мне казалось, что иные из них, даже работающие на меня, зарабатывают больше и быстрее, чем я с Серегой.

Финансовый и фондовый рынки всегда были бесконечно далеки от реальной экономики, но если, как писалось в учебниках, раньше, во времена зарождения, фондовые биржи были призваны перераспределять свободные капиталы между доходными и не очень областями экономики, то ныне мир ценных бумаг и валют начинал жить в какой-то своей, совершенно виртуальной, реальности. На каждый доллар, вложенный в реальную экономику, приходилась сотня, запущенных в биржевой оборот. Денег было очень много, и с каждым годом становилось все больше — рынки безудержно росли, развивались и требовали наличных.

Серега давным-давно отсоветовал мне лезть в эти непролазные дебри, где для таких парней с улицы как мы, вход — рубль, выход — пять. Я разделял его точку зрения, представляя себе незабвенного О. Бендера, ознакомившегося с этими схемами. Нервное курение в сортире и комплекс неполноценности иконе советских аферистов обеспечены! Опционы, фьючерсы, и всякие деривативы хороши для тех, кто рулит рынком и хочет еще больше зеленых бумажек с ликами Бенджи Франклина, у нас же цель в ином. Акции помимо прибыли, дают права, ну, конечно, если они в достаточном количестве для обретения прав.

Поэтому я не стремился к получению ежедневной прибыли, предпочитая консервативный подход к своей деятельности. На простой торговле акциями можно заработать не меньше и надежнее, чем на всех этих головоломных хитромудростях, показывающих иногда в моменте сумасшедшую доходность, но, при рассмотрении сколько-нибудь длительных сроков проведения операций, приводящих к недвусмысленному выводу: от их существования богатеет в основном тот, кто их выпустил. Ну и немножко тот, кто разместил эти производные бумаги на рынке. А не тот терпила, кто их купил. И Уоррен Баффет со временем прекрасно этот тезис подтвердит. Правда, Серега был уверен, что за Оракулом из Омахи стоят еще несколько персон — гораздо более тяжеловесных, чем владелец Berkshire Hathaway.

На второй день пребывания в госпитале Принцессы Грейс я удостоился мимолетного внимания местного медицинского светила — какой-то шишки с кафедры психиатрии из Лондонского университета. Чем-то похожий на кошмар с улицы Вязов, молодой Найджел Ли, окруженный полудюжиной почтительно внимающих ему коллег, посветил мне фонариком в оба глаза по очереди, покрутил пальцами перед моим носом и, сочтя динамику выздоровления удовлетворительной, с легким сердцем выпнул меня домой. Скорее всего, причиной такого решения стало мое настойчивое желание притащить в палату факс, телетайп и посадить в соседнюю палату секретаря. Режим больницы таких вольностей не допускал и мне вынужденно пришлось стать жертвой врачебного произвола.

Впрочем, этому обстоятельству я был только рад — труба звала на подвиги и Луиджи возбужденно бил копытом, требуя подробностей о покушении, адрес моей ночной гостьи и немедленного раскаянья во всех злодеяниях, вызвавших подобный эксцесс.

Подробности я, конечно, рассказал. Адреса не знал. Какой адрес? Я даже имени ее не помнил! Темненькая, курит, болтлива, круглопопа (Венера Каллипига обзавидуется) и ненасытна — вот и все особые приметы. Саймон высадил ее на вокзале Ватерлоо — ищи теперь ветра в поле по всему юго-западу от Брайтона до Кармартена. Во всяком случае, он так говорил, и пока его слова проверить было трудно. Не пытать же беднягу? Хотя, если мне наскучит игра в цивилизованного буржуина, придется, наверное, показать лик озверевшего «комми».

— Но ты же понимаешь, Зак, что, скорее всего, она и есть та единственная, которая могла бы вывести нас на след? — в сотый, наверное, раз спросил Луиджи.

— Что толку, Лу? Если она перекрасилась, постриглась и пару раз побывала в солярии — я ее не узнаю, даже если снова затащу в койку!

Не то, чтобы я раздражался от его расспросов, но все-таки нужно понимать, что я не кадровый разведчик, слету запоминающий любые лица по сотне признаков и однозначно идентифицирующий каждого, кого хоть раз встретил на базаре.

— Отстань, Лу. Я рассказал тебе все, вплоть до поведения одного отдельно взятого самца в период брачных игрищ. Остальное — в полицейских протоколах и твоих руках. В конце концов, на Острове не так много должно быть людей, обратившихся к врачам с таким специфичным переломом запястья и вскрытыми венами на нем же. Примета верная. Ищи!

— Если они не идиоты, то к врачу они обратились на континенте. Франция, Бельгия, Голландия — для хорошей лодки часов пять ходу. А на вертушке и того меньше. А я ноги стопчу и ничего не найду, — посетовал мой главный охранник.

— Да мне, в общем-то, наплевать на твои ноги, Лу. Тем более, что бегать ты будешь не сам. Я же не жалуюсь тебе, что твои парни пожирают слишком много ресурсов? Ресурсы — моя забота. А обеспечение моего спокойствия — твоя. И очень прошу тебя, не нужно впятеро увеличивать количество личной охраны — я не запомню лица и буду шарахаться от своих же. Не то чтобы я этого боялся, но выглядеть смешным и трусливым не хочется, понимаешь? Так что — ищи. Установщиков сигнализации и камер проверил?

— Да, Зак. Не думаю, что они в этом замешаны. Зачем рушить основы своего бизнеса?

— Я тебе объясню, Лу, зачем это делать! — Иногда эти их рассуждения о честности по умолчанию просто изводили меня, заставляя срываться на хороших в общем-то людей! — Если стоимость дырки в одном месте моего забора выше, чем пяток годовых доходов их сраной компании — они с легкостью согласятся похоронить свою контору вместе с репутацией и перспективами! А иначе им нечего делать в бизнесе! Понятно?

— Хорошо, босс, — понурился Луиджи, — я понял.

— Отлично, сеньор! Замечательно! Узнай о них все — вплоть до бухгалтерских отчетов! И что там у нас с немцами?

— Мой контакт передал согласие. Через две недели в Потсдаме тебя встретит сам старый Эрих. Условия и точное место нам сообщат за два часа до встречи.

— Через две недели? Как я люблю коммунистов! Они в самом деле думают, что мир крутится вокруг них и у меня нет более забот, как угодить этим старым маразматикам?

Луиджи загадочно улыбнулся:

— Не стал бы я называть герра Мильке «старым маразматиком»…

Я бы тоже не стал, если бы товарищ Мильке не просрал бы вскоре свою страну, несмотря на все свои таланты. Немцы вообще странный народ — вроде бы всегда все делают правильно, но итогом верных действий чаще всего становится грандиозный провал — хоть Гитлер с его Барбароссой, хоть кайзер Вилли с запломбированным вагоном, хоть этот… немецкий резидент в САСШ, передавший со своим связным расписки агентов-американцев в получении вознаграждения от германских хозяев. Отчетность — дело хорошее во всех отношениях, но особенно она понравилась английским и американским контрразведчикам. Впрочем, поражение одних — всегда выигрыш других, и, может быть, я просто недостаточно осведомлен, чтобы судить о том, как, что и зачем делают абсолютно все немцы? Разумеется, вслух я этого не сказал.

— Не называй, — я занес дату встречи в Потсдаме в свой планировщик. — Займись визами, паспортами, ну, ты знаешь. В ГДР просто так не въедешь. А у тебя всего лишь две недели.

Луиджи что-то еще хотел сказать, но передумал. Видимо решил, что сумеет справиться без моих ценных указаний.

Он ушел, а я стал готовиться к знаменательной аудиенции.

Три дня прошли в какой-то нервной суете и беспрестанных метаниях — от адвокатов, ведущих мои дела в отношении Скотленд-Ярда до других, занятых несколькими слияниями: Parmalat я соединял с Nestle (не особенно рассчитывая на успех, просто устраивая газетную шумиху, играл на повышение), FIAT с SAAB — примерно с теми же намереньями, а SAP поглощал Danfoss — и эта сделка была серьезной.

Серому позвонил и доложился, что все в порядке, волноваться пока не о чем.

Первое мая отмечать не стал — не нашлось под рукой соответствующих транспарантов, чтобы достойно пройтись по Вестминстер Эбби, призывая пролетариев всех стран к объединению и размахивая красными флагами.

Но второго проснулся рано. И хотя встреча с лордом-мэром была назначена на три часа дня, готов к ней я был уже в десять утра. Помыт-побрит-напомажен.

Такому невеликому знатоку Лондона как я, никогда бы не найти дороги от Примроуз Хилл, где располагалось мое основное жилище, до Финсбери, где ждал меня достопочтенный сэр Гревиль Спратт, торговец скобяными изделиями. Всего лишь три с половиной километра по прямой, но в сплетении узких улочек Сомерс Тауна, Пентонвилла и Финсбери я рисковал как Тезей в своей увеселительной поездке на Крит.

В общем, повез меня в сердце империализма Томас Дашвуд, оставшийся старшим смены вместо Саймона, которого Лу плотно взял в оборот. Был мистер Дашвуд молод, кажется даже моложе меня, а потому чрезвычайно добросовестно отнесся к своим обязанностям: сам уселся справа, слева подсадил ко мне еще и Джона, а за рулём Bentley устроился третий телохранитель — Кристиан. Фамилии своей многочисленной охраны я уже перестал даже стараться запоминать. Тем более, что большинство из них останется здесь когда я отправлюсь в какой-нибудь Сингапур, Гамбург или Аделаиду, а там есть свои такие же парни — одинаковые с лица, и все с похожими именами. Редко когда Клаус или Пьер.

Мне нечасто доводилось ездить по Лондону, в основном от Хитроу до дома, вечером на Камлет Уэй, да в офис на пересечении Бонд-стрит и Оксфорд-стрит. Маршруты постоянные и порядком примелькавшиеся. Теперь же за окнами машины мелькали незнакомые районы, и я неосмотрительно попросил Дашвуда прокомментировать дорогу.

Том оказался большим патриотом своей столицы, рассказывал мне едва ли не о каждом доме, встреченном по дороге к Нортгэмптонскому скверу. Он сильно удивлялся, что полковник, сэр Спратт, встретится со мной не в Mansion House, где обычно принимает важных персон, а в здании городского университета, номинальным главой которого является. Томасу казалось это странным.

Едва мы проехали Юстен Тауэр, Дашвуд велел мне смотреть налево и ждать появления грандиозной стройки. Через пару кварталов я действительно увидел огороженную площадку. За забором высилось здание из красного кирпича: с башенками, с обилием стрельчатых и арочных окон, с обязательными часами под шпилем, с ломаной линией кровли — его четыре этажа выглядели очень внушительно и торжественно.

— Евростар! — торжествующе объявил Томас. — Станция Pancras. Представляете, скоро можно будет сесть здесь на поезд и через пару часов добраться до континента! Кале, Париж, всюду! Быстрее, чем на самолете! Под каналом!

— Под Ла-Маншем? — я что-то слышал об этой стройке века и периодически отбивался от предложений проинвестировать строительство какой-нибудь ее части. Серега предупреждал, что проект это странный, коммерчески практически бесполезный, неспособный в обозримом будущем вытащить себя даже на самоокупаемость, и я ему верил.

— Да, сэр, — согласился, скривившись, Том, — под каналом. Мой кузен работает в проектном бюро. Подумайте только, два десятка миль под водой! Фантастика. В славное время мы живем, мистер Майнце!

— Все б вам, европейцам, землю ковырять, — усмехнулся я. — Швейцарцы тоже собираются сквозь Альпы копать дыру. В Италию.

— Мы — англичане, сэр, — поправил меня Томас. — Простите. А этим, с континента, просто делать нечего. Кому нужны их горы? Мне очень жаль, но ерунда это все. Вот через канал нужна дорога, а то наша экономика задыхается. А там зачем? Кто поедет в Италию через тоннель, если есть самолеты и корабли? И строить они будут наверняка еще лет двадцать. У нас быстрее все построится!

— Японцы уже два месяца как под водой катаются. Про тоннель Сэйкан слышал?

— А, — отмахнулся Том, — простите меня, сэр, да только игрушки это все. Там у узкоглазых под водой всего-то десяток миль.

Такая точка зрения не была для меня внове, ведь всему миру известно, что Россия — родина слонов и всех изобретений: все, что придумали мы — эпохально и значимо, а то, до чего додумались другие — баловство одно.

Между тем мы уже оказались на Спенсер-стрит и до цели поездки оставались считанные минуты. И самую последнюю из них отсчитали часы над трехэтажным краснокирпичным зданием университета.

Едва я выбрался из машины и расправил брюки, как за спиной раздался спокойный негромкий голос:

— Мистер Майнце? Позвольте, я провожу вас к канцлеру. Вас ждут.

В паре метров позади меня на тротуаре стоял человек. Тощий как вешалка, из тех людей, что совсем недавно очень быстро потеряли половину своего привычного веса — опавшие щеки, свисавшие двумя мешками под нижнюю челюсть, простыня полощущейся на подбородке кожи… На секунду мне показалось, что смотрю я в глаза дракону с острова Комодо — таким невыразительным и бессмысленным было выражение взгляда белесых гляделок моего провожатого.

— Я могу взять с собой охрану? — не то, чтобы я боялся, но потом Луиджи обязательно на меня наорет.

— Это лишнее, здесь вам ничто не угрожает.

— Пошли, Томми, — я упрямо кивнул своему телохранителю.

«Ящер» поджал тонкие губы — будто я только что его смертельно чем-то обидел. Да и наплевать. Не английская королева этот сноб, переживем.

— Меня зовут Ллойд Снайдер, я секретарь полковника Спратта. Следуйте за мной, сэр, — Мистер «прямая спина» повел меня под широкую арку входа.

В вестибюле повернули направо и мимо отвернувшегося секьюрити прошли к лестнице в торце здания. Освещение не позволило рассмотреть интерьеры в подробностях, но и внимание мое было поглощено совсем иными размышлениями.

Предстоящая встреча с номинальным главой финансовой столицы мира будоражила воображение — какая разница, что он скажет, важно, что он меня знает! И это красноречиво доказывает, что я кое-что значу в этом мире и имею какой-никакой вес. И такое положение весьма льстило моему самолюбию. Мне двадцать шесть лет, а я уже вон где! Смог бы я добиться чего-либо подобного оставшись в Союзе? Да ни в жизнь! Серый рассказывал, что предел моей карьеры — место на кафедре родного института. И, скорее всего, так оно и было. Пока ясно не видишь цели — бесполезно стремление к ней. А что я мог увидеть из-за преподавательской стойки провинциального ВУЗа? Обком партии? Даже не смешно, там таких своих видящих — как грязи.

Серега раньше частенько говорил (сейчас-то он так уже не думает): кто владеет информацией, тот владеет миром. А не говорит больше так, потому что он теперь не владеет информацией — он ее создает, и только теперь приближается к овладению миром. И пусть абсолютному большинству это незаметно, но дело обстоит именно так. Я же пока только на стадии овладения. Но и не вечер еще!

Пока я упивался манией собственного величия, для которой, как известно, не нужно величия, достаточно просто мании, мы пришли к высоким — метра четыре — деревянным дверям, почти воротам, подобным тем, что можно найти в любой областной филармонии СССР: геометрический узор на полотне, латунные блестящие ручки и петли. Помпезно и… только лишь помпезно. Еще чуточку расточительно.

— Прошу вас, сэр. Вашему человеку лучше остаться здесь, — «Ящер» отворил левую створку, вошел и отступил от входа чуть вправо, давая мне проход. — Мистер Закария Майнце, господа!

В просторном зале — шагов сорок в длину и десяток в ширину, освещенном солнечными лучами, падающими сквозь пяток высоких окон, стоял замечательный Т-образный стол с дюжиной кресел за ним и троном с высокой спинкой во главе. Меня встречали три человека.

Самый старший был тем самым лордом-мэром, сэром Гревилем, я опознал его, запомнив по нескольким газетным публикациям. Где-то он был в странной шапке, мантии и со здоровенным медальоном на пузе — должно быть, ритуальное должностное облачение, где-то — в цивильном костюме, как в статье о встрече с парой беспризорников из нашего Мемфиса, где-то в рубашке-поло и традиционных бриджах. Но всегда с аккуратно уложенными слегка вьющимися седыми волосами, улыбкой на породистом лице, прямо-таки лучащимся дружелюбием и святостью. Идеальный образец мужа, облеченного народным доверием.

Вторым оказался невыразительного вида мужичок с прилизанной прической. В советских фильмах о гнусном царском режиме такими частенько изображали разнообразных приказчиков — даже тонкая щеточка усов была, что называется «в масть»! Сними с него костюмчик, изготовленный где-нибудь в районе Сэвил Роуд и стоящий как та машина, на которой я приехал, отбери лакированные штиблеты — и вот он, гольный типаж купеческого наймита!

Третий встречающий, кажется, был чьим-то секретарем — одежка поплоше, только галстук с заколкой на уровне, во взгляде одновременно достоинство и желание услужить.

— Здравствуйте, мистер Майнце! — обнажив улыбкой желтоватые зубы, воскликнул хозяин помещения. — Я так рад наконец-то с вами познакомиться! Как доехали?

Он сделал несколько энергичных шагов навстречу, протянул руку и потряс мою ладонь необыкновенно крепкой хваткой — даже у Луиджи лапа была помягче. Видимо, полковником он был без дураков — заслужил где-то.

— Спасибо, сэр, — я слегка поклонился, показывая свое почтение, — дорога к вам оказалась быстра и приятна.

— Это очень замечательно, — он приобнял меня за плечи, чему я очень удивился, помятуя о показной английской чопорности, но быстро сообразил, что передо мной разыгрывают «своего в доску парня». Позади еле слышно стукнула притворенная дверь. — А то я боялся, что какая-нибудь мелочь вроде дождливой тучи может помешать нашей встрече.

Англичане много говорят о своей отвратительной погоде, но они понятия не имеют о действительно плохой погоде. Следует понимать, что английская погода плоха только в сравнении с югом Франции — там, где Ницца и Монте-Карло. Здесь не бывает жары и холодов, снег выпадает максимум на неделю за весь год и сразу тает, туманы редки и случаются только зимой. Дождей меньше, чем в том же Риме или Гамбурге, не говоря уже о Ленинграде, где безоблачных дней за год едва наберется три-четыре десятка. Словом, даже обсуждая погоду — они врут. Вранье здесь — хороший тон, если оно убедительно и разделяется окружающими. Они врут, когда изображают вежливость и участие — на самом деле им плевать на вас с башни святого Стефана, что возвышается над Вестминстерским дворцом, врут, когда делают вид, что их не интересуют деньги — это единственное, что их по-настоящему интересует (ну, кроме футбола, конечно, и обсуждения налогов), врут, когда изображают сексуальную холодность — более похотливого народца в Европе не найти (разве только в Италии). Словом, когда англичанин тебя хвалит — бойся, ты где-то здорово лопухнулся.

— Я тоже этого боялся, но, поверьте, сэр, нет такой силы под этим небом, которая смогла бы меня отвратить от вашего общества, — обстановке приходится соответствовать, и по тому, как покруглели глаза сэра Спратта, я понял, что попал в точку.

— Вот как? Вы, американцы, не перестаете меня удивлять, мистер Майнце.

— Вы, англичане, делаете это со мной еще чаще! Зовите меня Заком, так мне привычнее, да и по возрасту так будет корректнее.

Он коротко рассмеялся, и сказал:

— Тогда и вы зовите меня по-простому: сэр Гревиль или еще лучше — полковник! Договорились? — Спратт заговорщицки мне подмигнул, продолжая ваньковаляние. — Представляю вам мистера Брауна, Зак. Это мой старинный друг и партнер.

«Приказчик» слегка приподнял свой тощий зад над креслом и кивнул головой.

— И еще один мой гость — мистер Герберт Джемисон. Это постоянный помощник мистера Брауна во всех начинаниях, насколько я знаю.

«Помощник мистера Брауна» поднялся на ноги и протянул мне руку. Вот у него она была влажная и холодная.

— Сигару, Зак? Чего-нибудь выпьете? — Пока я рукопожимался с мистером Джемисоном, полковник оказался у шкафа, за темными стеклянными дверцами которого угадывались контуры стеклотары.

— Спасибо, полковник, днем я предпочитаю соблюдать трезвость.

— Жалко, но должен сказать, что восхищен вашим похвальным самообладанием, молодой человек! Ставлю двойной соверен против шиллинга, что если бы мы все начинали день с пары глотков чего-нибудь бодрящего, мы бы никогда не оказались на тех местах, что занимаем сегодня! Не так ли, мистер Браун?

— Совершенно верно, полковник, — голос у «приказчика» оказался такой же бесцветный, как и внешность. — Но, вполне вероятно, были бы много счастливее.

Мы все почему-то дружно рассмеялись.

— Как вам Лондон, Зак? — Спратт, видимо, решил выдержать ритуальную часть встречи до последней запятой.

— Красивый старый город. Здесь время осязаемо. Все эти столетия имперской мощи, брусчатка под колесами кэбов, вязы… И, конечно, деньги, океан денег!

— Да вы поэт, Зак! С американской поправкой, но поэт, — развеселился полковник. — У нас не принято говорить о деньгах. Что такое деньги? Достоинство джентельмена измеряется не в деньгах…

— А в умении их тратить и быстренько находить новые, — продолжил я.

— Вам не откажешь в наблюдательности, мистер Майнце, — скрипнул мистер Браун.

— Итак, полковник, чем обязан вашему приглашению? — Мне уже изрядно надоели эти бесчисленные акты марлезонского балета, и я решил сразу перейти к сути дела.

— Сразу чувствуется деловая американская хватка, — обрадовался сэр Гревиль.

— Не думаю, что мистер Дрейк, перед тем как ограбить какого-нибудь неудачливого испанца, рассуждал бы с ним о видах на тюльпаны в Амстердаме.

— Сэр Френсис Дрейк преставился на полвека раньше, чем в Голландии началась тюльпаномания, — сэр Гревиль показал мне кресло, в которое можно было опуститься так, чтобы видеть всех собеседников.

— Это важно?

— Совершенно неважно! — усмехнулся полковник, присаживаясь на свой трон во главе стола. — Собственно, если вы настаиваете, то не будем тянуть. Вы богаты, Зак. Вы баснословно богаты! Но мало этого, вы еще и умны, — он внимательно наблюдал за моей реакцией. — И вы, конечно, понимаете, что любое крупное состояние в этом мире обязательно находится под пристальным вниманием заинтересованных людей? Деньги — это оружие, молодой человек, возможно, самое мощное оружие, какое изобрел человек. Глупо оставлять его без присмотра. И мы, те, кто обеспокоен судьбой цивилизации, просто не вправе относиться к нему легкомысленно. Разумно будет, если мы сможем хотя бы понимать — куда и зачем направлено это оружие?

— Я понимаю ваши устремления, сэр.

— Это славно, юноша. В ваших руках очень быстро собралось огромное количество денег. Динамика потрясающая. Я такого и не упомню за всю историю Британии, а ее я знаю очень хорошо. Подобное удавалось, наверное, только Вильгельму Завоевателю, но у него с самого начала было целое герцогство. Может быть, еще де Варенн и Фицалан. Но это фамилии, давшие миру королей! Пару лет назад немногие знатоки слышали ваше имя. О вас еще молчат газеты, но поверьте — это ненадолго. Повезло ли вам несказанно, имеется ли у вас какое-то сверхчутье, или вы гений бизнеса — неважно. Для нас неважно. Потому что, поверьте, удача приходит и уходит, и нет ничего более желанного, чем безопасность. Уж нам-то это известно на тысячах примеров. И вот теперь мы переходим к сути вопроса. Я хочу предложить вам покровительство какого-либо из цехов Сити.

— Это вроде масонской ложи?

— Что вы, Зак, ну какие масоны? Разве мы похожи на людей, играющих в эти бирюльки?

Я выразительно посмотрел на стену, где висел портрет Спратта в полном мэрском облачении — те самые мантия с короной и медальон на груди:

— Вообще-то — да.

Он проследил за моим взглядом и опять обнажил свои крепкие зубы, изображая смех:

— Бросьте, толпа любит традиции. Нет, Зак, я предлагаю вам по сути гражданство Сити, расположение властей Лондона, защиту ваших финансовых интересов в любой точке мира. Что-то вроде членства в самом элитарном клубе под этим солнцем.

Заманчиво. Еще красну девицу голубых кровей предложи, сэр Гревиль, и я — твой с потрохами! Ага, сейчас, только шнурки поглажу и сию секунду….

— И какова цена?

— Ваше участие — уже высокая честь нашему обществу.

— И все же? — смешно поддаваться на такую незамысловатую лесть.

— Ничего экстраординарного. Перемещение ваших капиталов в банки, фонды, предприятия, подконтрольные юрисдикции британской короны. Британия, Шотландия, Ирландия, Австралия, Канада, Бермуды, Кайманы. Можно в коронные земли — Джерси, Мэн. Можно в британские банки по всему миру — в Сингапуре, ЮАР, Чили — где захотите. Можно в американские или японские. Германские. Минимум налогов и максимум безопасности. Распоряжаться этими капиталами вы будете по-прежнему сами, мы не навязываемся. Но никаких Швейцарий, Андорр и Лихтенштейнов или Италий. Нам важна прозрачность дел и намерений.

— Если я правильно понимаю, то, в случае моих недружественных действий, арест на мои деньги наложится моментально?

— Вас обязательно предупредят заранее, чтобы не случилось опрометчивых поступков ни с вашей ни с нашей стороны. Зато взамен — бескрайние просторы возможностей, уважение, открытые двери лучших домов любой европейской или американской страны. Разве оно того не стоит? Играйте по правилам и вашей жизни позавидуют многие.

Я забарабанил пальцами по столу, чувствуя, как накатывается бешенство. Суки!

— А что, если я не соглашусь?

— Королева будет недовольна, — вякнул мистер Браун.

— Да уж, — покачал головой Спратт, — ваш отказ Ее Величество не обрадует. Но это полбеды. Вас ждет остракизм со стороны цивилизованных деловых кругов. Но даже с этим можно жить, забившись куда-нибудь в центральную Африку. С вашими миллиардами вы не пропадете. Но станете безвестны и никому не нужны. И все же гораздо хуже будет то, что любая ваша сделка на мировом рынке будет рассматриваться под микроскопом всеми заинтересованными ведомствами. И вас не спасет, что законодательство по фондовым рынкам в Европе еще только начинает возникать. Пример вашей родины, мистер Майнце, вдохновит нас на быстрое создание сдерживающих факторов. Вот здесь возможны аресты, отмены сделок и прочие прелести действия бюрократической машины. Административный рычаг очень важен в бизнесе, Зак,не так ли? Особенно в большом бизнесе. К чему от него отказываться и противодействовать?

Вот так — без лишних условностей: либо как все, либо против всех.

— Интересно, полковник, а почему вы решили, что я могу чем-то навредить?

— Лучше предохраниться, чем потом пожалеть.

— Еще хочу спросить. Прямо-таки язык чешется! Вы всем подряд делаете такие предложения?

— Что вы, Зак, это нереально. Кто-то богатеет, кто-то разоряется — разве за всеми уследишь? Вы из числа очень немногих счастливчиков. Которые держат свои капиталы не в самых подходящих местах. Нет ничего страшного, если сотню-другую ваших миллионов вы спрячете в каком-нибудь Цюрихе на черный день — такие слабости простительны любому. Но основную массу мы должны видеть.

— У меня есть время подумать? Я не привык соглашаться сразу, даже если мне приносят подарок. Мне нужно все проверить.

— Сколько вам потребуется времени? — теперь Спратт забарабанил по столу. И перестал улыбаться, видимо, решил, что пошла торговля.

— Полгода меня бы устроили.

Как говорил папаша — проси в три раза больше чем хочешь, получишь столько, сколько нужно.

— Это очень много, — прогнусил мистер Браун. — Мы готовы предоставить вам половину этого срока. И то только потому, что очень уважаем ваше умение делать деньги, мистер Майнце.

— Хорошо, пусть будет три месяца. Но до тех пор все останется как было?

— Разумеется.

Я поднялся, изобразив на лице тягучие раздумья:

— Очень рад знакомству, господа. Я найду способ уведомить вас о своем решении.

— До свидания, мистер Майнце, — сказал моей спине полковник Спратт.

Глава 3

Я вышел из здания, чувствуя, как под рубашкой течет липкий холодный пот — не от испуга, от злости. Я не знал, что им ответить! Не объявлять же войну? А давать даже малейшую возможность контроля над моими, нашими деньгами — просто похоронить все, ради чего мы четыре года суетимся.

Особенно бесило, что этот улыбчивый старикашка точно определил места залегания моих капиталов — Андорра, Лихтенштейн, Швейцария, Италия. Не назвал Монако и Люксембург — еще две налоговых гавани, где у приличных людей принято прятать сбережения. К чему бы? Знал, что там почти ничего нет или были еще какие-то причины?

Том, чувствуя, что я сильно не в духе, не лез ко мне со своими тоннелями и музеями, и всю обратную дорогу в машине стояла тишина, в которой слышно было только мое свирепое сопение.

Вечером я прилично напился — когда сняты тормоза в голову порой приходят замечательные идеи. В этот раз пришло сразу две. Первая возникла, когда я прочитал в The Guardian небольшую заметку о финансовых трудностях немецкой MВB-ERNO — потомка той самой компании герра Мессершмитта, что во многом создала Гитлеру его люфтваффе. Теперь она обросла строительным и судостроительными подразделениями: вертолеты, самолеты, здания, спутники, морские корабли — прямо-таки кладезь инженерной мысли. Лакомый кусок. Судостроение в этом конгломерате было представлено знаменитейшими верфями Blohm+Voss, строившими Третьему Рейху его «карманные линкоры» и «волчьи стаи», а ныне выводящими в моря сухогрузы, круизные лайнеры, миллиардерские яхты, фрегаты и эсминцы. Космос — корпорацией ERNO, составленной из осколков компании Фокке-Вульфа. Авиацию представляли дивизионы, разрабатывавшие гражданские, военные, грузовые и пассажирские аппараты. Одно из подразделений даже работало с Пентагоном над самолетом-«невидимкой», уж не знаю, что это за хрень, но выглядела она очень заманчиво. И стоила компания МВВ, обремененная долгами, совершенно смешные деньги. На нее точили зубы ребята из DASA — креатуры Даймлер-Бенца, но я собрался предложить больше. Серега как-то говорил, что в будущей России возникнут забавные экономические казусы, когда какая-нибудь компания будет цениться на рынке дешевле, чем имеется денег на ее счетах. Здесь имела место подобная ситуация — интеллектуальный и материальный багаж у немцев был гораздо выше, чем те три миллиарда марок, которых им недоставало для полного счастья. А мне эти миллиарды очень мешались. Я еще вволю повеселюсь, когда инженеры Мессершмитта и Туполева будут вместе проектировать конкурента для Боинга! Следующий стакан бурбона уверил меня в необходимости решить вопрос приобретения МВВ в самом ближайшем времени. И я бросился к телефону, чтобы отдать необходимые распоряжения. Не люблю решать дела в пьяном виде, но медлить было нельзя — парни из DASA ждать не станут.

Вторая идея возникла после телефонного разговора с управляющим андоррского Banca Privada D'Andorra, где находились счета Meinze AG — моего предприятия, которое должно было поглотить МВВ. Мсье Персен мимоходом, посмеиваясь, упомянул «русского царя Андорры» Бориса I, чем немало меня заинтересовал. Разумеется, я полез в Британику. И выяснил, что хоть и считается княжество Андорра самостоятельным и насквозь суверенным, но равноправными номинальными его главами являются президент Франции и епископ Урхельский Жоан Марти-и-Аланис — испанец, которые, впрочем, прямым управлением не занимаются, делегировав эти обязанности местным выборным органам. Чем и воспользовался некий Борис Скосырев — русский авантюрист из числа белоэмигрантов. Соблазнив своими речами в начале тридцатых немногочисленное население страны, провозгласил себя королем и даже несколько дней издавал указы, пока не был скинут с трона нарядом испанских жандармов, присланных офигевшим от наглости самозваного «короля» епископом. И андоррцы не встали на защиту своего монарха. Да и зачем, если был он нищим пустобрехом?

Забавная биография Скосырева навела меня на мысль, что в век тотальной демократизации всего и вся, в суровую годину обожествления капитала, мне стоит попытаться поиметь свое собственное королевство в самом сердце Европы. У Андорры нет еще даже Конституции! Бери страну и владей! И пусть потом попробуют всякие Спратты и Брауны упрекать европейского аристократа, что свои деньги он хранит не в английских банках! Послевоенный раздел Европы еще никто не отменял и, значит, прямая интервенция невозможна! Пока стоит Советский Союз. А потом возникнет традиция. Если мои подданные будут довольны королем — фигу меня с трона снимешь. А довольны они будут! Если это получилось у нищего дилетанта Скосырева — я сделаю это походя!

Идея показалась мне настолько увлекательной и многообещающей, что я достал вторую бутылку бурбона. Видимо, такая судьба у Андорры — иметь трон, а на нем русского царя!

Сереге о своей инициативе я решил пока не говорить — пусть будет сюрприз.

Две недели я дрался за МВВ-ERNO. Дело двигалось туго, потому что в Бонне у DASA все уже было на мази, вопрос о передаче ей МВВ был практически решен, и вдруг вылезла какая-то Meinze AG — никому не известная, сорящая деньгами и щедро раздающая обещания. О сохранении рабочих мест, об инвестициях в компанию, о выделении пакета акций депутатам федерального собрания и отдельных земель — мои доверенные обещали все подряд — бумага стерпит. Я вломился в тонкую паутину выстроенных связей и договоренностей как слон на выставку коллекционного фарфора. И, если за две недели мне не удалось подгрести под себя заветный актив, то уж тонкую интригу DASA я точно обломал. Не видать немцам объединенного аэрокосмического концерна.

Немцам не нравилось, что сама Meinze AG, подразделение Meinze Corp. была компанией совершенно непубличной. Мне же напротив, казалось, что только таким образом я могу обезопаситься от ответной контратаки противника. Если моей компании, в которую я с такой любовью собирал активы по всей Европе, нет на бирже, инструментарий оппонентов сильно беднеет. И я не обязан прислушиваться к своим акционерам, публиковать отчеты и балансы и всю эту бухгалтерскую тряхомундию, которая легко раскачивает курс акций предприятия. Публичными пусть будут те компании, смысл существования которых состоит в виртуальном увеличении капитализации — фонды, отчасти банки, нарождающиеся софтверные гиганты — этим без биржи никак. А производственные активы мы припасем для себя. И распоряжаться ими черт знает кому не позволим. Как-то так.

Акции господ Даймлера и Бенца медленно покатились вниз, и это не могло не радовать, потому что каждый пфенниг, взятый мной в игре на понижение их бумаг, приближал Meinze AG к контролю над МВВ.

Когда Лу сообщил мне, что визы готовы и герр Мильке будет ждать нас в Потсдаме уже завтра, я даже немного растерялся: мне все еще казалось, что назначенная встреча должна произойти в ближайшем будущем, но не сейчас, ведь драка за МВВ не закончена! Я едва не сорвался на него, как пару дней до того наорал на коронера, пришедшего выяснить еще какие-то непонятные детали покушения.

Всю дорогу до аэропорта я провел в напряжении, ерзая по кожаному сиденью, как на иголках — обкусывал ногти, сопел и думал-думал-думал.

Немного расслабился только в самолете — арендованном бизнес-джете с удивительно удобным салоном. Записал в свой ежедневник необходимость приобретения подобного самолетика.

Два часа пути пролетели, пока я читал в газетах длинную повесть своего исторического сражения за МВВ. Некоторые пассажи журналистской братии вызвали прилив хорошего настроения: «злонамеренный образчик хищника с Уолл-стрит» — это я, «когтистые лапы, гребущие под себя все, до чего могут дотянуться» — это обо мне, «американцы похоронят европейские надежды на самостоятельный выход в космос» — это тоже про меня! Разве подобное может не радовать?

В Западном Берлине шел дождь. Над Темпельхофом, где мы приземлились, висела туча и поливала асфальт тугими струями. Теплый, майский дождь, поднявший почему-то мое настроение к самым небесам.

Мне еще не приходилось бывать в этом городе, где закончил войну мой дед. Где и был похоронен перед самой Победой. Невозможная смесь легкой эйфории и ностальгии одолела меня, настраивая на романтический лад — такого не случалось даже в Париже.

Лу быстро протащил меня через здание аэровокзала, похожее на циклопическую разогнутую подкову, оснащенное здоровенным ажурным козырьком над центральной частью, через которую пассажиры попадали на огромнейшую бетонированную площадку, где их ждали десятки самолетов. Наш Learjet 55 просто потерялся среди них, и если бы вдруг нам приспичило вернуться — мы искали бы его долго. За этим «паркингом» виднелось огромное зеленое поле, пересеченное парой взлетно-посадочных полос. Темпельхоф отличался от всех виденных мною ранее аэропортов и своей монументальностью и невероятным дизайном. Расположенный едва ли не в самом центре города, он, к тому же, давал прибывающим прекрасную возможность осмотреть весь город сверху.

Пройдя сквозь здание, мы оказались на квадратной площади, заключенной внутри фасада пристройки аэропорта. В центре возвышалась какая-то уродливая скульптура, рассмотреть которую я не успел: Луиджи задал очень высокий темп движения.

Он посадил меня в припаркованный на левой стоянке BMW E32, сам уселся рядом и бросил водителю, даже не повернувшему головы на наше вторжение — словно так и полагалось:

— Берндт, давай в отель.

Наверное мне показалось, но в зеркале заднего вида я увидел дрогнувшие губы нашего шофера, едва не по слогам беззвучно изобразившего:

— Jawohl, mein fuhrer!

Машина плавно тронулась и в окнах замелькали дома. Ничего похожего ни на одну европейскую столицу — у Берлина свое, очень запоминающееся лицо. Воплощенный Ordnung. Здесь им, кажется, даже пахло. Это вам не легкомысленный Париж или древний Рим, совсем не жаркий Мадрид и, конечно, не меркантильный Лондон. Серый бы порадовался — он любит бывать в новых, необычных местах.

Полдня мы провели в отеле с непроизносимым немецким названием, и уж тем более — незапоминаемым.

За пару часов до времени встречи пронзительно зазвенел телефон, Берндт, оказавшийся рыжеватым, конопатым парнем, поднял трубку, что-то коротко в нее пролаял и повернулся к нам:

— Встреча перенесена в Шпандау. Время то же, место я знаю.

— Мы успеем? — мне не понравилось непостоянство герра Мильке, но что толку говорить об этом исполнителю?

— Да, должны. Это недалеко и даже не придется переезжать через границу.

— Зачем тогда мы делали визу? — спросил я Луиджи.

Он пожал плечами, кинул на согнутую руку плащ и изрек:

— Кто знает его резоны? Может быть, нас проверяли? За две недели можно многое сделать. К тому же это маячок — если виза выдана, то мы в дороге. Вроде подтверждения намерений?

— Если правда все то, что о нем говорят, Лу, то мы уже несколько месяцев для него прозрачны, как сломанные кости как на рентгеновском снимке.

— И все же тебе есть, что ему сказать?

— Поехали, — вздохнул я и похлопал себя ладонью по нарождающейся плеши: — Не первый снег на мою лысую голову.

Луиджи улыбнулся и ощупал свою голую как колено макушку.

Шпандау оказался то ли пригородом, то ли удаленным районом Берлина — где-то, насколько я понял, на северо-западе. Берндт по дороге называл памятные места, через которые мы проезжали, но я не запомнил, потому что запомнить все эти Кайзердаммы, Шпектебеккены и Теодор-Хойсс-Платцы неподготовленному разуму невозможно. А я еще утром не предполагал, что к вечеру окажусь в Германии.

Машина остановилась у старого трехэтажного дома и Берндт с Луиджи сбегали в кабачок, расположившийся в цокольном этаже — осмотреться. Затем Лу вернулся и провел меня вниз по узкой лестнице.

Берндт заказал нам какое-то местное разливное пиво с обильной пеной и насыщенным запахом, а я вспомнил Штирлица, что так трогательно сиживал в подобном заведении где-то совсем неподалеку. Вот уж вправду параллели — антураж вокруг практически тот же, только что нет за кадром песни про грибные дожди. Зато где-то под потолком что-то мурлычит главный немецкий романтик столетия — Томас Андерс. Что-то про «братца Луи».

Эрих Мильке зачем-то отрастил усы и нацепил на нос дымчатые очки. Годы немного согнули всесильного министра, на лице появились старческие пигментные пятна и он стал непохож на свои собственные фотографии, которые я успел отсмотреть, когда еще только задумывал эту встречу. Годы не щадят никого — сомнительной ценности истина, но даже произнесенная миллион раз она не станет ложью.

Серая шляпа на голове, простенький легкий костюм мышиного цвета, клетчатый жилет на светло-синей сорочке, шейный шелковый платок — такими я впервые увидел немецких туристов в Шереметьево и таким был стоящий передо мной старик. Забавно, что у себя дома они одевались много проще.

Его привел кто-то из доверенных людей — высокий мужчина лет сорока, в джинсовом костюме и с зонтом, владевший, как оказалось, безупречным английским.

— How do you do, mister Meinze? — поздоровался Мильке и протянул слабую, немного трясущуюся, ладонь. Его произношение было ужаснее того, которым я блистал в средней школе.

Я пожал его руку, но мне показалось, что я здорово ошибся, возлагая на эту встречу так много надежд — глава «Штази» был уже совсем не тот гроза западных разведок, обложивший всех и вся своими агентами.

Он что-то сказал на немецком, и переводчик вступил в разговор:

— Герр Эрих предупреждает, что времени на встречу у него не очень много и если нет на то какой-то особой необходимости, ему хотелось бы пренебречь официальной частью. Тем более, что о вас, герр Майнце, он немного знает — по земле уже ходит множество очень правдивых слухов.

Мильке кивнул и взялся за кружку, сказав еще одну трескучую фразу.

— Насколько оправдано присутствие этих двух уважаемых джентельменов? — перевел его спутник, показывая глазами на Луиджи и Берндта.

— Ни на сколько, — ответил я по-русски с самым сильным акцентом, на который был способен. — Если товарищу Эриху мешают эти люди, они уйдут. Только тогда нам обоим лучше отказаться от услуг перевода. Чтобы правильно понимать друг друга.

Переводчик изобразил на лице недоумение и для убедительности развел руками, показывая начальнику, что ничего не понял из моей речи.

Мильке снял очки и вынул из внутреннего кармана костюма клетчатый платок — в тон жилетке. Полминуты думал, протирая стекла, потом отрывисто что-то сказал спутнику. Немец поднялся, извинился почему-то на немецком — entsсhuldigen sie mir bitte — и вышел наружу.

— Лу, возьми с собой Берндта и покурите там вместе с этим…

— О-кей, Зак, я осмотрюсь, как там снаружи. — Луиджи почувствовал, что что-то пошло не по его сценарию, но сделал вид, что подобное ожидалось.

Едва за ними закрылась дверь, Мильке сказал на очень хорошем русском:

— Откуда вам известно, что мне знакомый этот язык?

— Пятьдесят лет назад Вы читали лекции в школе Коминтерна в Москве одному моему хорошему знакомому из числа американских коммунистов. Он о вас помнит и до сих пор тепло отзывается.

Мильке недовольно скривился, всего лишь на миг, но я заметил.

— Хорошо, допустим так. А откуда этот язык узнали вы?

— Это важно?

— Это важно, — отрезал министр безопасности.

— Бабушка с русскими корнями, колледж, Толстой, Достоевский…

— Я вам не верю, мистер Майнце. Вы говорите слишком правильно. Не как в школе правильно, а как говорят русские. И говорите вы на том русском, что был в ходу во времена Достоевского.

Старый шпион замечал все, и, наверное, на самом деле было глупо, неосмотрительно и самонадеянно решить, что смогу долго валять перед ним дурака. Однако ж, если он приехал и сидит передо мной, следует донести до него свою мысль.

— Давайте сделаем вот как, герр Эрих. Я вам расскажу о целях, которые надеюсь достичь этой аудиенцией, и если мы добьемся взаимопонимания, то с радостью поведаю вам о корнях своих филологических познаний. Ведь если мы не договоримся — мне нет никакого смысла открывать перед вами свои тайны. Не так ли?

— Резонно, — Мильке водрузил на переносицу свои тяжелые очки. — Итак?

— Итак. Безусловно, вы навели справки обо мне, иначе бы вас здесь не было. Вы знаете, что я кое-чего стою, и разговор для вас может быть интересным и полезным. Отталкиваясь от этих посылок, я задам вам вопрос… Вы, конечно, смотрите иногда телевизор?

— Я даже иногда там выступаю.

— Тогда вы видели сегодняшний репортаж из Афганистана о начале вывода советских войск?

— Ja.

— Две недели назад в Польше демонстрация «Солидарности»? И наш Конгресс официально выделил в помощь их лидерам миллион долларов. Месяц назад, нет, уже полтора, в Чехословакии массовая антикоммунистическая демонстрация? В Союзе официально основана еще одна партия — демократическая госпожи Новодворской? Зимой в Сибири студенческие забастовки против военизации университетов? Постоянные националистические выступления по всей территории Большого Брата. Вы понимаете, что это значит?

— Продолжайте, — Мильке демонстрировал абсолютную невозмутимость.

— Это значит только одно — запущен процесс демонтажа социалистической системы. Вы понимаете последствия этих событий? В той части, в которой они касаются Германии?

— Соединение с весси? Этого не будет. Мы уже слишком разные! Уже выросло два поколения…

— Будет, герр Эрих. Непременно будет. Наш старик Ронни год назад не зря призывал Горби разрушить вашу стену — он знал, что говорил, все просчитано. Хотя сказать честно, для наших политиков это самый большой кошмар — сильная Германия в центре Европы. Гораздо худший, чем две враждующие между собой Германии. Но объединение Германии на условиях упразднения социализма — это очень сильный символ, которым нельзя пренебрегать. Рейган знал, что Горби послушается, вернее, у него не будет выбора, не будет силы и возможности противодействовать. Посмотрите на Россию — они ищут расположения Запада изо всех сил, потому что уже очень скоро им не на что будет содержать свои танки и нечем кормить свой народ. Берлинская стена будет разрушена — слишком велик соблазн для толпы, для политиканов. Несмотря на все достижения СЕПГ вроде тотальной социальной справедливости и самых высоких в мире студенческих стипендий. Вам ли не знать, как просто управлять толпой? Ни вы, ни ваш друг и начальник Эрих не готовы залить кровью половину Берлина. И значит, вы проиграете. СССР падает, а ваша маленькая Германия не удержится одна в центре Европы. Вокруг NATO. И в отличие от стран Варшавского договора, тоже не ангелов, но…

— За подобные разговоры совсем недавно у нас посаживали в тюрьму. Надолго. А некоторым и рубили головы.

— Перестаньте, герр Эрих, уже лет двадцать никто никому не рубит головы. Мы с вами в Западном Берлине, не так ли? Это, скорее, моя территория, чем ваша. Странно слышать такие угрозы. Но даже встреться мы в Потсдаме, я сказал бы то же самое. Никто уже не рубит головы, особенно за такие разговоры. На любой кухне Берлина только об этом и говорят. Вы многое знаете о Западной Германии, об Америке, говорят, даже прослушиваете телефоны герра Коля, но о том, что происходит у вас под носом, вы просто не желаете знать. Остался год-два, потом станет поздно что-то делать! Очнитесь!

Мильке поднял кружку, стоявшую перед ним, отхлебнул, причмокнул губами и внимательно посмотрел на меня:

— Допустим так, что все обстоит так, как вы мне здесь обрисовали. Не хочется верить, но вы во многом правы. Я не пойму одного — какой есть ваш интерес в этих событиях? На что вы рассчитываете? Разве объединение Германии сможет вам дать больше, чем вы имеете уже? Вы же баснословно богаты уже сейчас? Кое-кто считает, что даже самый богатый человек на свете. И зачем вам я и моя бедная Германия? Купить меня не выйдет даже за все те деньги, которыми вы обладаете. Да и не стою я столько.

Кажется, до него все же что-то дошло. Хотя, откуда мне знать, что творится в его мозгах? Ведь вряд ли я открыл ему глаза на действительность? Каким бы фанатиком коммунизма он не был, но он не слепец. Та информация, что к нему стекается, дорогого стоит. Глава одной из сильнейших разведок не знает, что творится у него под носом? Не смешите меня. Так не бывает. Знает, только почему-то не хочет бороться. И не хочет уйти, оставив место тому, кто будет бороться. Нет никого в окружении достойного? Может быть. Вряд ли ему заплатили — Серый рассказывал, что восточно-немецких лидеров Объединенная Германия судила. Они позволили объединиться стране и их судили, а наши развалили империю — и никто против них даже не вякнул, будто так и должно быть. Наверное, немцы были честны со своим народом и неподкупны для внешних сил — потому и судили. Когда случается наоборот, главная сволочь обычно становится героем. Вроде «лучшего немца всех времен».

— Знаете, герр Эрих, мне кажется, вы уже наслушались подобных разговоров и успели устать от них. А мне очень нужно, чтобы вы мне поверили. Мне совсем не хочется, чтобы вы вышли из этого кабачка и забыли обо мне. Мне нужно ваше содействие. И для этого я дам вам кое-какие проверяемые факты, о которых вы пока не знаете. Но сможете проверить и понять, что со мной можно иметь дело и я не разбрасываюсь ерундой. Проверьте информацию и тогда поговорим на основах взаимного доверия. Договорились?

— Валяйте, мистер Майнце.

Я собрался с мыслями.

Ну что ж, герр Бальфингер, несложившийся Джеймс Бонд, выручай!

— Вы слышали об операции «Гладио»?

Мильке, не изменяя скучающего выражения на лице, снова стянул с носа очки и положил их перед собой:

— Говорите еще.

— Когда в Европе отгремела большая война, а Берлин еще не был поделен пополам, у господ Даллеса, Гелена и у некоторых других «патриотов» вроде Андреотти возникла замечательная идея о противодействии коммунистам. Коммунисты зализывали раны и пока что никуда не собирались, а по всей Европе начали формироваться тайные подпольные армии противодействия большевистскому вторжению. Во всех странах NATO. Закладывались склады с оружием, продовольствием, амуницией и радиостанциями. Пароли-явки, ну вы понимаете… Большевики еще даже не думали ни о каком «железном занавесе», а работа шла. Финансируется это мероприятие парнями из Лэнгли. В составе партизанских армий множество народу и готовы они сделать все, что угодно — вплоть до провокаций уровня захвата радиостанции в Глейвице или пуска торпед в Тонкинском заливе. В Греции эта тайная армия NATO называется LOK, в Дании Absalon, в Бельгии SDRA8, в Швейцарии Р26, в Италии — «Гладио», в Турции, Нидерландах, Финляндии, Норвегии, Португалии, Западной Германии, Франции, Испании — они есть повсюду. Они могут стать источником терроризма, напряженности, народных волнений. Взорвать бомбу на площади Барселоны и свалить ответственность на какие-нибудь «красные бригады» — плевое дело. В Италии, в начале пятидесятых и шестидесятых, когда страна была готова стать коммунистической безо всякого вторжения Советов, именно эти силы ввели дестабилизирующие факторы, позволившие балансирующим над пропастью властям прижать к стенке бунтующее население под видом заботы о нем же. Взрывы на площади в Милане, в Брешии, похищения людей — это все «Гладио». Если вам недостаточно этого, я готов поделиться сведениями об операции «Нордвудс» и…

Я замолчал, ожидая ответной реакции. Если тема ему неинтересна или он о ней знает — мне будет в сто раз труднее добиться от немца расположения. Не подкупать же его, в самом деле?

Мильке шмыгнул носом, еще раз прихлебнул из кружки и отчетливо произнес:

— Вы желаете меня убедить, что «холодную войну» начали не мы? Я это знаю. Мальчик, мне восемьдесят лет, я уже устал бороться с этой нечистью. Надоело. Я ничего не говорю Эриху, и он думает, что все происходящее в России и Польше — просто неурядицы. Мне бы его безмятежность. Он ездит на своей «Чайке» и счастлив наблюдать довольные лица немцев. А их так мало осталось — довольных. И очень много приходится работать, чтобы он были счастливыми. Но я все равно ничего ему не скажу. Хорошо, допустим, я вам поверил. Допустим так, ваши разговоры — не провокация. Что вы хотите от меня?

Я выдохнул воздух — это уже что-то, с чем можно работать.

— Я бизнесмен, герр Эрих, меня в первую очередь интересуют деньги и прибыль. И в этой связи у меня есть предложение. Герр Эрих, Горбачев обещал вывести войска из Афганистана к 15-му мая. Но, как обычно это делают русские — долго запрягал, пропустил все обещанные сроки и только начал вывод пятнадцатого. И вы наверняка очень хорошо осведомлены о том, как это происходит: бросается имущество, лагеря, дороги, заводы, городки, что понастроили в Афгане красные… Но Советы пробыли там всего-то восемь лет — немного успели сделать, больших потерь не будет. А вот здесь, в Восточной Германии, они успели настроить много. Целые города с нефтебазами, железными дорогами, аэродромами, складами, бункерами, полигонами. Все это будет брошено русскими так же как в Афганистане — потому что не будет возможности и средств содержать все это хозяйство, и планово вывозить в Россию. Имущество будет брошено, — повторил я, — и присвоено федеральным правительством. А у федерального министерства финансов ФРГ не сильно забалуешь.

— Возможно, так и будет, мистер Майнце, мне какое дело до вашего бизнеса?

Вот же упрямый гриб!

— Я хочу от вас хлопка дверью напоследок. Чтобы герра Эриха Германия запомнила не пускающим слюни стариком, а настоящим бойцом!

— Вы меня агитируете? — он даже не усмехнулся. — Бросьте. Так что вам нужно на самом деле? Вы все ходите кругами и мне трудно вас понять.

— Когда все рухнет, советские генералы начнут избавляться от ненужного, обменивая не принадлежащее им на доллары и марки. Я хочу забрать все и развернуть на месте прежних танковых полигонов современные предприятия. Это будет полезно для немцев. Сколько сейчас людей занято обслуживанием советской армии? А представьте, что им некого обслуживать? Это все — потенциально безработные, озлобленные люди. Я же дам им работу, хлеб, время привыкнуть к новой жизни. Но как бизнесмен я хочу снизить издержки. И думается мне, что иметь рычаги влияния на красных генералов будет не лишним. И поможет мне оптимизировать свои расходы на покупку. В общем, я уверен, что в вашем ведомстве скопилось достаточно материалов на всех армейских начальников, что прошли через советские войска в Германии. Мне они нужны. Может быть, я ошибаюсь, и это честнейшие люди, но я не могу пока в это поверить, потому что ничего подобного никогда не видел. Мысль проста: можно заплатить за все, что здесь останется пятьдесят миллиардов и все равно ничего не получить, а можно десять и забрать все. Понимаете?

Мильке хмыкнул и добро так улыбнулся:

— А почему бы вам не обратиться к советским спецслужбам напрямую? Если все обстоит таким образом, как вы мне тут описали, они с радостью продадут вам подобную информацию.

— Во-первых, есть люди, которые будут добиваться у русских эксклюзивных для меня прав на обслуживание вывода войск из ГДР. Они сейчас в Москве. Во-вторых, я не верю людям из КГБ. Я убежден, что за всеми этими перестройками и гласностями как раз и стоят люди из советских спецслужб. Они-то останутся на местах даже в самом крайнем случае и им эти бумаги сильно пригодятся в будущих карьерах. А вот вам после объединения страны ваши западные коллеги и доморощенные борцы за права человека припомнят все: «преследование инакомыслящих», возведение стены, тайные расстрелы, аресты, номенклатурные излишества…

— Они у себя делают ровно то же самое, — хмуро оборвал меня Мильке. — И даже больше.

— Никто не сомневается. Я слышал, последние бои с индейцами у наших ковбоев вообще закончились в начале семидесятых — пятнадцать лет назад, Пайн-Ридж, Вундед-Ни, 1973 год. Мне уже было десять лет! Кто об этом вспомнит? И кто в это поверит? Кто поверит, что с индейцами воевали танки и национальная гвардия? Что «охотники за скальпами» два месяца резали зеленых беретов и наоборот? Что зеленые береты испугались индейцев и отказались осаждать восставшую деревню? Никто. Потому что федералы обманули глупых индейцев и развешивали ярлыки после своей «победы» тоже они. Индейцам обещали пересмотреть столетней давности договоры и вернуть земли в Монтане, Небраске, Вайоминге, но кто-нибудь об этом задумался, когда все было кончено? Вас измажут дерьмом от макушки до пяток и вы не сможете ответить — потому что вас никто не станет слушать. Я же предлагаю вам стать моим компаньоном. Ваша информация и мои деньги! Да вас в Германии еще на руках будут носить!

— Я думаю, что вопросы продажи собственности уходящей армии Коль и Горбачев будут решать напрямую.

— Горбачев как обычно скажет: забирайте все! — ему нравится роль русского самодержца и мирового благодетеля, он от нее не отступит! Коль промолчит и поблагодарит «своего лучшего друга» — незачем ему настаивать на оплате подарков. Вот и все решение. Решать частности будут другие люди. И мы с вами можем либо оказаться в их числе, либо нет. Так что, по рукам?

— Как вы себе это представляете?

— Я еще не получил вашего принципиального согласия.

— Мне нужно кое-что проверить и выяснить, прежде чем я отдам вам материалы. Если вообще отдам. И что я получу взамен?

Ну ужели не найдется у меня, что дать тебе за эту добрую услугу, старый?

— Спокойствие, возможность дожить жизнь не в тюрьме, куда вас обязательно упрячут. Могу обещать вашему сыну место в хорошей клинике в какой-нибудь Канаде. Он же у вас психиатр? Внуку — работу и честные слова о работе деда.

Он недобро посмотрел на меня:

— Я всю жизнь делал свою работу в рамках закона! Это вам скажет любой немец. Даже те, что сбежали от нас!

— Верно. Но не совсем. Вам вспомнят все. И скажут. И если вы думаете, что убийство двух полицейских в тридцать первом году уже забыто, то сильно в этом ошибаетесь. Какая ирония — страна, отвергнувшая нацизм, будет судить вас за преступление, доказательная база по которому собрана нацистскими следователями.

— Прошло уже шестьдесят лет!

Мне в самом деле стало смешно. Нельзя быть таким высокопоставленным коммунистом, супершпионом и быть при этом настолько наивным человеком — образ искажается.

— Это что-то меняет? Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Или, как у русских говорится — был бы человек, а дело на него найдется!

Мильке задумался. И молчал почти минуту. Я не торопил. Конечно, он знал все, что я пытался ему рассказать. Знал, но был уверен, что это знание доступно немногим. А здесь вот так: приезжает какой-то мальчишка и вываливает запросто все политические расклады. Невольно задумаешься — а не пошел ли я на мизер, имея в прикупе пару тузов?

— Не будем спешиться, — наконец сказал герр Эрих. — Через месяц я буду готов обсудить вашу просьбу подробнее. А теперь, прошу меня извинить, мне пора. Я увлекся и потратил слишком много времени. Auf Wiedersehen, herr Meinze!

Эх, мне бы Серегины таланты — я б уже все знал наперед.

— Bis Bald, herr Erich, — все-таки иногда и разговорники оказываются полезными. — И вот еще что, пожалуй… Мне будут интересны и другие документы, имеющиеся в вашем архиве. В основном о людях, здешних, в бундесе, по всему миру. Гарантирую хорошую оплату и обещание, что ни один из ваших сотрудников не пострадает от моего распоряжения этими документами. А самых трудолюбивых я готов трудоустроить в своих организациях — от Японии до Майами. Подумайте!

Он уже ступил ногой на первую ступеньку, но оглянулся и устало кивнул:

— Я подумаю, подумаю.

За ним еще не закрылась дверь, как на пороге нарисовался Лу со своим помощником.

Теперь мне нужно было быстренько вернуться в Лондон — со дня на день ожидалось появление нашего дорогого Юрия Юрьевича. Да и папаша собирался навестить блудного сына, поделиться впечатлениями от общения с новыми правителями «империи зла».

Уже в самолете, глядя на горящие в ночи под крылом огни огромного города, Луиджи спросил:

— Зак, ты что-то от меня скрываешь?

— О чем ты, старина? — я перебирал в памяти состоявшийся разговор и не сразу сообразил, о чем задумался мой телохранитель.

— Откуда ты знаешь русский? Или это был польский? Или болгарский? Откуда?

— Грехи юности, Лу. Мы все учились понемногу. Стихи на нем я написать не смогу, но что-то сказать и понять собеседника — вполне. Для общения достаточно, а больше мне и не нужно. Разве есть грех в знании тысячи-другой иностранных слов?

— Но не русского же!

— Лучше бы это был китайский?

Он отвернулся к иллюминатору, пару минут молчал, потом, как будто переступая через что-то внутри себя, сказал:

— Знаешь, у меня ощущение такое, будто за нами приглядывали после встречи со стариком. Не стал говорить на земле, потому что не очень уверен.

— Забудь, Лу. Мы возвращаемся в Лондон, — ответил я. — Кстати, я подумал — а не купить ли нам такой самолетик? Вроде шустрая машинка и летает далеко. Узнай, пожалуйста, ситуацию по таким штучкам, ок?

— Хорошо, Зак, я узнаю, — пообещал мне Луиджи.

— Спасибо, Лу. Что бы я без тебя делал? — пробормотал я, откинул спинку кресла и моментально уснул, убаюканный ровным гулом пары Garrett'ов.

Глава 4

Папаня здорово подобрел и залоснился. Если раньше он выглядел образцовым кандидатом наук из провинции, то теперь через холл ко мне шел некто из высших кругов. Костюмчик от Вилли Фиораванти, туфли ручной работы Берлутти, бриллиантовая заколка в строгом синем галстуке, невесомая оправа Air Titanium от Lindberg — вроде в таких же щеголял весь королевский двор Дании — прямо ходячая выставка дорогих брэндов. В руке портфельчик Dunhill, на запястье часы — что-то космическое от RADO. Розовые щеки и пшеничные ухоженные усы — надо же, отрастил усы! Двадцать лет грозился и вот отрастил! — ни дать ни взять «чрезвычайный и полномочный»!

Про усы я, кажется, понял: единственный сдерживающий фактор их роста — мать — осталась где-то далеко, и теперь можно стало расслабиться. Но надо признать, отрастил он их не зря — солидности прибавилось. Или это все же Фиораванти с Линдбергом постарались?

— Здравствуйте, мистер Майнце, — сохраняя торжественное выражение на лице, папаня протянул мне руку.

— Очень рад вас видеть, доктор Майцев, — в тон ему ответил я и подумал, что хорошо, что уродился я больше похожим на мать, чем на него. Иначе вся наша конспирация летела бы сейчас в тартарары.

Мы прошли в мой кабинет и только там позволили себе обняться — от отца пахнуло каким-то легким парфюмом. Впрочем, продолжались эти объятия недолго — Майцев-старший отстранился, едва не оттолкнул меня и показательно-мелочно разгладил лацканы пиджака:

— Достаточно, Захарий! А то помнешь драпчик, — и рассмеялся счастливо, чего раньше за ним не водилось: всегда погруженный в работу, сосредоточенный, он и улыбался-то редко, а уж смех его я и не помнил вообще.

— Отец, что с тобой? — мне и в самом деле его новые манеры показались странными. — Что за легкомысленность?

— Эх, Захарка, Захарка, — он упал на кожаный диван, раскинул по его спинке руки, — я только теперь начинаю понимать, как нужно жить. Молодцы вы с Сергеем. Такое закрутили…

Он замолчал, закрыв глаза и мне показалось, что он засыпает.

— По существу-то что-нибудь скажете, доктор?

— Не бери в голову, парень, — встрепенулся папаня, — это просто довольство во мне колготится. Четверть века я просидел на одном месте и думал, что делаю что-то нужное…

— Оно и было нужное!

— Конечно, — он улыбнулся, — иначе бы я там не сидел. Но масштабы, Захарка, масштабы! Потрясающе! Когда я уезжал из… страны, я думал: поеду, осмотрюсь, может, пригожусь на что. И знаешь что? Это, оказывается, самое главное — быть кому-то нужным. Не родным и близким, хотя это тоже важно, нет, другим, кому нужны твои слова, твое мнение, твоя жизненная позиция. Ни деньги, ни слава, ни… ничто не заменит этой нужности, понимаешь?

— Как сказал кто-то из отечественных классиков практического коммунизма: «власть крепче водки, слаще бабы»?

Он снял свою бесценную оправу и внимательно посмотрел на меня:

— Такое кто-то говорил? Не слышал.

— Пап, не играй со мной в эти игры. Я не пациент, окей? Расскажи лучше, как поездка? Есть что-то полезное?

Сергей Михайлович Майцев с чувством потянулся, добыл из недр портфельчика сигару, виновато пожал плечами:

— Вот, пристрастился. Помогает думать. Не против?

Я молча достал из шкафа пепельницу, что была припасена для таких случаев. Поставил перед ним на низкий квадратный столик. Подкатил к дивану свое рабочее кресло:

— Виски, коньяк, ром, водку?

— Коньяка плесните, мистер Майнце. Немножко — сигару запить, — он растянул губы в самой обаятельной улыбке, на какую был способен.

Когда все требования были выполнены и под потолок вознеслось первое облако сожженного кубинского табака, отец наконец-то разродился:

— Помнишь, какими были раньше московские чиновники? Спесивые, важные, вечно занятые? Не поверишь — нынешние носятся как электровеники. Ты им еще ничего не сказал, а они уже полны энтузиазма и готовы отдаться. Конечно, если чувствуют, что за тобой стоят доллары. Красотища. Их бы энергию да в мирных целях… Чуют, суки, что времена настают интересные, мутные, самый срок для проявления деловых качеств. Такое бы настроение им лет двадцать назад — уже бы точно при коммунизме жили. В общем, приехали мы в Москву вдвоем с мистером Ландри…

— С Тимом? — так, кажется, звали одного из тех парней, что работали на Серегу.

— С ним, с родимым. Далеко пойдет красавец. Разместились в люксах в «Космосе». Ну, знаешь, которая как выгнутая стена? В первый же день ко мне явились ваши орлы — Коля Старый и Сашка Козлов, помнишь таких?

— Пике и Берри?

— Они, они, родимые. В общем, после их визита у нас с Тимом образовалась на руках целая колода визиток не самых последних людей в России. Минпромторги всякие, Госплан, МИД, много всего. И понеслось! Москва — город большой и в день мы встречались с парой, редко с тремя человечками — быстрее никак не успеть. Впечатлений море! Ландри просто ураган какой-то: ему говорят «нужно подумать, посчитать, давайте встретимся через полгода», а он достает из порфельчика папку — «вот, мистер Чуркин, здесь все расчеты, анализ затрат и доходов, завтра жду от вас окончательного решения. Если его не будет до полудня, этим вопросом займется товарищ Иванов». А у них, оказывается, тоже жутчайшая конкуренция — кто сядет на самый вкусный контракт! Завтра без десяти двенадцать звонок: «Я согласен с вашими расчетами, мистер Ландри, думаю, мы сможем составить вам протекцию в Совмине». Ни одной осечки! Представляешь? Ни одной!

— Все хотят кушать, — я плеснул коньяка и себе, — желательно хлеб с черной икоркой. В общем, впечатления самые благостные?

— По крайней мере, с ними можно работать. Жулье, конечно, но жулье, которое свою выгоду чует. Ну и пусть поживут какое-то время в достатке. Если станут много о себе мнить — найдутся другие. Козлов со Старым развернули деятельность! Регистрируют политическую партию — «Единая страна», представляешь? Планов громадье!

Я почувствовал себя немного в стороне от основной дороги современности. Сижу себе в Лондоне, коплю денежку. А действие все разворачивается совсем в другом месте. Досадно.

Видимо, моя ревность отразилась на лице, потому что отец вдруг замолчал и пристально на меня посмотрел:

— Захарий, ты чего нахмурился? Опять чужая песочница покоя не дает? Брось, всю работу одному не поднять, нужно немного делиться. Ты прямо как… Где-то читал, что какой-то американский президент, очень любивший бывать на разных праздниках, никогда не ходил на похороны и свадьбы. Знаешь почему?

— Не мог быть главным действующим лицом — невестой или мертвецом? Я тоже читал. Тедди Рузвельт это был.

— Ну вот, сын, не уподобляйся старине Теодору.

Я тяжело вздохнул, потому что отец был прав: мне всегда хотелось быть в центре любого действа. Не всегда получалось. И нечасто в подобном была реальная необходимость.

— Да я не претендую. Я же вырос, пап. Стал взрослым, серьезным бизнесменом…

Он опять расхохотался и я, грустно улыбаясь, смотрел на него — счастливого, довольного собой и тем делом, которое подбросила ему судьба. Все-таки «выглядеть на миллион долларов» — серьезный подарок своему самолюбию и успешности. Пусть так и будет. Только еще зубы керамические вставить нужно — чтобы уж совсем на рекламный плакат походить. Но людям такое нравится.

— А что по моему Ричу?

— С Ричем не просто все, — отец стремительно посерьезнел, — лобби мощное, не отнять. Но есть одно «но».

— Это, как водится.

— И на старуху бывает… да. В общем, господин Рич сам создал систему, которая в огромной мере выстроена на личных контактах и взаимозадолженностях. Убери из схемы одного физического участника и конструкция рассыплется, как карточный домик. А поскольку дела с ЦК онкрутит лично, то именно его исчезновение, хотя бы на два-три месяца, разрушит весь механизм. Штроттхотте, Дрейфус и Сильверберг — его штатные помощники — влезть оперативно не смогут. Так что, если у тебя все готово, пора его отдавать мистеру Джулиани. Ландри бьет копытом — так нетерпится подхватить эстафету. Он остался в Москве и будет ждать от тебя действий. Ты готов?

Готов ли я? Да я уже полгода готов влезть на поле Рича!

— Хоть завтра. Ждем прибытия Пинкуса Грина.

— Он уже неделю в Швейцарии. Мы с ним пересеклись пару раз на Старой площади, четыре.

— Ого! Это ЦК КПСС? Высоко летаете, папа.

— Коммунисты очень трепетно относятся к очень богатым людям и их представителям. Особенно нынешние коммунисты, у которых за душой нет ничего кроме алчности и амбиций.

— Ясно. Значит, как только, так сразу? Сделаем вот как: на этой неделе люди Лу спеленают наших конкурентов и отвезут их в Вашингтон. Когда будут на месте, я дам знать Серому — пусть напрягает своих «акул пера». Шумиха должна подняться до небес и Ричу нельзя позволить выскользнуть из страны. Нужен реальный срок и очень громкие следствие и суд. Вплоть до гражданских пикетов вокруг тюрьмы — чтобы даже шансов выбраться не было. Я потревожу здешних шелкоперов.

— Хороший план, — одобрил мои умопостроения папаня. — Вот еще что: Козлов и Старый создали фонд «Перестройка-контакт» с участием десятка иностранных партнеров, в основном американских, сережкиных. Это для организации альтернативного «обмена» технологиями. В общем, парни надеются, что на их письмо, — он вынул из портфеля конверт с надписью АВИА, — ты ответишь согласием и посодействуешь их фонду в размещении совспецов в исследовательских европейских центрах? Ну там стажировки, совместные проекты, понимаешь? То же самое, что делает твой «Центр некоммерческого партнерства в науке и искусстве».

— Серега все еще не хочет складывать все яйца в одну корзину? Для каждого инструмента должен быть параллельный? Разве моего канала ему мало? Через меня только в этом году полтысячи специалистов выехали из Союза! Конспиратор хренов.

— Зато ему не приходят письма от всяких лордов-мэров, — отбил мой наезд на Серегину паранойю отец. — Поделишься впечатлениями?

Я не ожидал от него такой осведомленности. Мне почему-то казалось, что сказанное между мной и Серым так и должно остаться между нами. И совсем недавно так оно и было. Или Серый в очередном параноидальном приступе решил затеять какую-то странную игру с «выведением» сподвижников на чистую воду? Ну-ну…

— Да, собственно, рассказывать-то не о чем. Так, познакомились. Должны же они знать, кто орудует на их поляне? Вот и позвали.

— Никаких предложений, угроз, намеков?

Я покачал головой, ничего не говоря вслух, потому что уж мое-то вранье папаня определил бы на счет «раз-два».

— Странно, — протянул он, что-то все же почувствовав.

— Что не так?

— Просто раньше, когда ты не желал врать напрямую, ты точно так же мотал своей головенкой. «Сын, чего такой хмурый, двойку получил?» и Захарий тресет бестолковкой. И можно даже в дневник не заглядывать — там наверняка пара нарисована. Что ты задумал, сын?

— Сложно все, пап. Нужно еще проверить и перепроверить, чтобы говорить что-то определенное. Понимаешь? Если я Серому сейчас расскажу свои домыслы и догадки, он станет неправильно «видеть», — выкрутился я. — Лучше уж я дождусь подтверждение и тогда… придумаем какую-нибудь комбинацию.

— Ну-ну, комбинатор, — хмыкнул отец и я понял, что Серый узнает мою позицию уже завтра — когда доктор Майцев вернется в Штаты. — Смотри, чтобы поздно не стало.

Ну и пусть, это ничего не меняет.

— Между прочим, пока ты у родных березок ностальгические слезы лил, папа, на меня совершили покушение. Видишь? — я показал ему уже заросший шрам на затылке.

— А охрана твоя? Где она была? — отец скользнул скучающим взглядом по моим боевым отметинам.

— Охрану перебили. До смерти. Двух человек за здорово живешь. Гримасы капитализма.

Я с максимальными подробностями передал ему события той ночи, свои ощущения и страхи. Пожалел в очередной раз миссис Гарфилд и припомнил, что мне так и не представили ее сына — заодно сделал запись в ежедневник. Потом рассказал о полицейских допросах, усилиях людей Луиджи в розыске заказчиков и исполнителей, и выжидательно уставился на отца, предвкушая шквал вопросов.

— Нужно быть осторожнее, сын, — заметил Сергей Михайлович. — Сережке сказал? Это может стать опасным для всей затеи.

— Да, конечно, — настроение разом опустилось: ему были не очень интересны мои дела. Только в комплексе нашего общего предприятия. — Первым делом ему.

Ну что ж, тогда о Мильке и упоминать не стоит — не в коня корм, не оценит.

— Маму видел? — спросил я.

— Нет. Не довелось. Занят был почти круглосуточно, а она дома застряла с переездом этим. Ну, чемоданы, контейнеры. Один переезд — как пять пожаров. Зато квартиру в Москве видел. Светленькая, просторная. Не сравнить, конечно, с твоими… — он обвел взглядом лепнину на потолке, полутораметровые китайские вазы, окна в два человеческих роста, — апартаментами. Но тоже вполне достойно. Трешка на Русаковской. В кооперативе.

— Не знаю, где это.

— Рядом с Сокольниками.

— Все равно не знаю, — я пожал плечами, — не москвич.

— Посмотришь как-нибудь, какие наши годы! Я по осени собираюсь в Москву в продолжительную командировку, можешь составить компанию, если будет желание.

Мы еще с часок поболтали о всяких мелочах, потом он стал собираться, сетуя на неудобную стыковку московского и чикагского рейсов — пять часов между прилетом и вылетом — ни выспаться, ни прогуляться.

Его визит оставил у меня двойственное впечатление. Вроде бы все у меня развивалось в нужном направлении, но в то же время как-то сбоку. Я не чувствовал себя более на передовом крае. Может быть, так и нужно и Серый сознательно отводит меня чуть в сторону? Мог бы и сказать — я бы понял. А может быть, это действительно моя дурацкая манера — лезть в главные зайчики на любом утреннике. Время определенно покажет.

Отец улетел, а я до самого вечера был выбит из колеи. Спасло только посещение недавно достроенного летнего театра оперы в Холланд-парке.

Не то, чтобы я стал каким-то фанатом подобного рода развлечений — кроме Вагнера ничего и не слушаю, но вот встретить на подобном мероприятии симпатичную ухоженную цыпу с приличным воспитанием — шансов гораздо больше, чем в каком-нибудь кабаке. А доступность и у хорошо воспитанных и у невоспитанных примерно одинаковая: навешаешь ей лапши на уши, той самой, что изобрел незабвенный мистик Агриппа Неттисгеймский на страницах своих «Речей о превосходстве женщин над мужчинами» — и любая тает и млеет, готовая на все, лишь бы и дальше слушать нескончаемый поток витиеватых комплиментов. И вообще, я подозревал, что этот мистификатор написал сей труд с единственной целью — создать первое в мире руководство по христианскому пикапу. Немного недописанное в части манипулятивных приемов и прикладной психологии, но все равно чертовски продуктивное.

«Только женщину Бог создал из живой плоти, а мужчину из праха… именно мужчине Бог запретил вкушать от древа познания, ничего не сказав о том женщине, которой еще не было и, следовательно, она безгрешна… женщина, наравне с ангелами, создана Богом в Раю, тогда как мужчина вместе с остальными животными — вне Рая, на пустоши…» и остальная очаровательная галиматья на заявленную тему. Ну разве это не термоядерное оружие для завоевания или пленения любой красотки? Современные манипуляторы и почитатели НЛП могут расслабиться — нет нужды дважды изобретать одно и то же.

Вот и в этот раз Корнелий не подвел — симпатичная журналистка Николь из Paris Match, приехавшая в Лондон для освещения самого большого собрания в палате пэров по поводу принятия подушного налога с избирателей, пала жертвой моих низменных устремлений и его средневекового обаяния. И настроение снова скакнуло на нужную для продуктивной работы высоту.

Правда, Николь оказалась немного… назойливой — после того как услышала небольшой отрывок моих телефонных разговоров о «тэтчеризации» Великобритании.

Уже несколько десятков лет страну сотрясали циклы «приватизация-национализация». Приходили к власти консерваторы и начинали приватизацию, их сменяли лейбористы и разворачивали национализацию приватизированного. Свистопляска продолжалась лет тридцать, пока у руля не оказалась мадам Тэтчер, «железной» рукой направившая британскую экономику в сторону либерализации. Серега утверждал, что вызваны эти меры нежеланием вкладывать государственные деньги в плохоуправляемое имущество и желанием переложить производственные и рыночные риски на плечи налогоплательщиков.

— Ты только подумай, Зак, — говорил он. — Вот есть предприятие, добывающее уголь. Как изменится его эффективность, если сменится форма собственности? Да никак. Если не вложить в него новых денег, если не привлечь лучших специалистов, если не придумать, как перестать платить налоги. Но посмотри на нытье «экономистов» — по их мнению, как только собственность окажется в руках частных лиц, работа сразу станет эффективней! По умолчанию. Мне такая позиция непонятна. Потому что помимо тех же налогов и инвестиционных расходов на предприятие дополнительно ложится необходимость выплаты дивидендов, и это тоже расходы. Завод убыточным делает не форма собственности, а люди, которые им управляют. Следи, чтобы в директорских креслах сидели работники, а не специалисты по глубокому носовому бурению, и все будет в порядке. Единственный плюс масштабной приватизации, на мой взгляд — единоразовое получение государством дополнительных денег. Но это очень сомнительный бонус, ведь та же английская приватизация добавила к доходам в бюджет всего один процент. Это много для частного лица и ничто в масштабах страны. Разве только для улучшения статистики. Вот и получается, что за теорией приватизации стоит просто желание финансовых кругов, обладающих виртуальными деньгами, конвертировать свой биржевой капитал в реальные активы. И ничего больше. Никакой реальной эффективности, исторической необходимости, экономической целесообразности нет.

В его словах были рациональные зерна и я отчасти разделял его взгляды. Но приватизация нужна была Британии, да и не только ей, как воздух — «гонка вооружений» требовала все новых и новых затрат, и взять деньги было негде, кроме как распродать часть госсобственности, ведь дельцы из Сити ни за что не стали бы тратить свои личные деньги на содержание армии.

Приватизация в восьмидесятых стала всемирным увлечением — от Аргентины до Японии все бросились приватизировать заводы, водопроводы, железные дороги, электростанции и шахты. У Сереги в Штатах на тот счет было спокойно — там только что начали подумывать о либерализации ценообразования в области энергоснабжения, в Европе же, особенно во Франции, Англии, Германии приватизаторы развернулись во всю возможную мощь. И мне на самом деле были безразличны причины модного увлечения, но пропустить мимо это важное мероприятие я не мог — алчность не позволяла. Поэтому понемногу начинал участвовать в европейской вакханалии раздела общих ресурсов.

Впрочем, противники продажи госпредприятий в частные руки иногда позволяли себе контрвыпады, раздувая в газетах скандалы о порочности и коррумпированности приватизационных процедур. Вот и в этот раз кто-то очень «умный» из профсоюзов пытался оспорить итоги первого этапа двухлетней давности приватизации British Telecom, Rolls Royce plc, Rover, British Airways, British Coal и British Gas, в каждой из которых у одного из наших фондов имелась небольшая доля — процентов по семь. Звонил юрист — спрашивал о нашей позиции, инструкции и рекомендации, а у меня кроме матерных слов и желания всех поубивать ничего продуктивного не нашлось. Пока я громко ругался, краем глаза заметил присутствие любопытной журналистки. И пришлось буквально выставить бедняжку в ночь. Чтобы не допустить влезания ее любопытного носика в серьезные дела. Мне еще не хватало газетных статей о скупке «английской собственности заокеанскими друзьями и убийствах конкурентов». Пусть лучше фантазирует, чем владеет фактами — так оно вернее.

И снова никаких угрызений совести — побродит чуток по ночному Лондону, не убудет от нее. Николь пыталась давить на мою жалость, но как-то неубедительно, я не поверил. После короткой и мокрой истерики обещала позвонить «на следующей неделе, когда станет посвободнее». Я пожелал ей трудовых успехов и отправился спать.

Через неделю наконец-то явился Карнаух. Как первый снег — ожидаемо, но все равно внезапно. И сразу взял быка за рога: «где офис? Почему нет сотрудников? Семь телефонных линий — это ничто! Факсы, телетайп, компьютеры, ксероксы — где все это? Мне нужны три машины. Две представительские и одна попроще. Где мое жилье? Скоро приедут два человека — их нужно разместить, без них работы не будет!»

В Москве Юрий Юрьевич производил совершенно иное впечатление: замкнутый, недоверчивый, даже немного озлобленный, лишенный желания делать даже самую малость. Что, в общем, и немудрено после той истории, что устроили ему проверяющие несколько лет назад.

Когда все устроилось, Карнаух снизошел до откровенной беседы, состоявшейя на поле для гольфа в Richmond Parck, куда он приволок меня буквально силком в последнее воскресенье мая.

У самого входа красовалась доска с Правилами клуба. Рядом стояла еще одна — с «Временными правилами клуба 1940 г.» В числе временных правил было и такое:

«При артобстреле или бомбежке во время игры игроки могут укрыться, и штрафной за прекращение игры не назначается. Положения известных бомб замедленного действия обозначаются красными флажками на разумном, но не гарантированном, безопасном расстоянии от них… Мяч, смещенный действиями врага, может быть заменен, в случае его потери или „разрушения“, на лужайку выносится новый мяч и устанавливается без штрафного удара на то же расстояние от лунки. Если на удар игрока повлиял одновременный взрыв бомбы, игрок может бить по другому мячу с того же положения. Один штрафной удар».

С ума сойти — насколько нужно быть чокнутым, чтобы играть на заминированном поле? Не понять мне англичан никогда.

Два часа я потратил на усвоение азов игры — вроде «не давай никому советов, кроме партнера, не принимай советов ни от кого, кроме партнера и кедди, патт не делается вудом, а для песка лучше веджи ничего не придумано». В общем-то ничего сложного, пока не начнешь бить клюшкой по мячу — сложности начинаются здесь: проклятый мяч летит куда угодно, но только не в том направлении, куда ты рассчитываешь его послать. Из газона выдираются целые куски, руки трясутся, а прицел сбивается в самый последний момент, но и это полбеды. Потом выясняется, что трава довольно скользкая, в ней иногда встречается собачье дерьмо, а номера айронов не бесконечны.

Юрий Юрьевич отверг штатного клубного тренера, взялся за меня сам.

— Определенный прогресс заметен, — заключил Карнаух после полутора часов измывательства над моим организмом. — Динамика положительная. Как говорил Фехтнер, теперь ты не попадаешь по мячу на гораздо меньших расстояниях, чем в начале.

Мы показали тренеру мои невеликие достижения и тот, изобразив самую унылую гримасу, на которую способны только истинные уроженцы Острова, разрешил выйти на ти.

— Насколько я понял, вам еще не приходилось работать на рынке драгметаллов? — начал Карнаух беседу. — Следовательно, о золоте, серебре и платине знаете не очень много?

— На уровне обывателя, плюс небольшой опыт работы на биржевых рынках. Принципы движения спроса-предложения мне понятны. Непонятно, почему это отдельный рынок.

— Знаете, Зак, — еще в нашу первую встречу я попросил его обращаться ко мне так, а не торжественно — «мистер Майнце», — я согласился на ваше предложение не только потому, что соскучился по настоящей работе. Сегодня в Москве Горбачев докладывает Рейгану о свершенном саботаже в отношении своей страны. Я не очень хорошо отношусь к коммунизму, особенно к тому, во что он выродился при нашем ставропольском комбайнере, но я патриот России и то, что сейчас делает Горбачев… Этому просто нет названия. В России в ближайшие годы никакой работы не будет, а будут одни только палки в колесах. Мне показалось, что вы желаете бросить вызов той системе международных денежных отношений, что вызрела после Бреттон-Вудса и Ямайки. Не бойтесь эту собаку, она видела вашу тренировку и знает, что самое безопасное место возле лунки. Стреляйте! М-дя-а-а… — мой мяч угодил точнехонько в куст, расположившийся на границе двух лунок. — Вам еще учиться и учиться. И практиковаться. Практика есть критерий истинности, как говорят убежденные марксисты вроде меня. Теперь моя очередь!

Его мяч упал ярдах в тридцати от лунки.

— Пойдемте, Зак. Я тоже немного авантюрист, хоть и не первой молодости. Может быть, я заблуждаюсь, но, мнится мне, что ключ к победе лежит в контроле над золотом и мировыми деньгами. Вернее даже — просто над золотом. Будет золото — будет возможность рисовать деньги. Все эти новомодные теории про обеспечение валюты товарами, услугами, номинирование различных ресурсов из категории самых нужных вроде нефти, металлов в долларах — это все словоблудие и попытка сделать хорошую мину при плохой игре. — Он кому-то помахал рукой и я с удивлением отметил, как люди, которым предназначалось его приветствие, быстро собрали снаряжение, и едва ли не бегом понеслись в сторону автостоянки, а ведь были уже где-то в районе десятой лунки!

— Смотри-ка, помнят еще меня. Заклятый мой дружище Томми, — прокомментировал их ретираду Юрий Юрьевич. — Поборник свободного рынка. Для англичан свободного, разумеется. Вечно придумывал всякие гадости, лишь бы ограничить мою торговлишку в Швейцарии. Разнесет сейчас новости по всему Лондону. Держу пари на сотню фунтов, что завтра золото подорожает на пару процентов. Ладно, вернемся к нашим баранам. Нет золота — очень быстро наступит коллапс системы. Можно какое-то время поддерживать ее стабильность плясками перед микрофонами на конференциях и самыми «передовыми» теориями, но итог будет один — рано или поздно валюта, не имеющая реального золотого наполнения, окажется обреченной. Эту простую истину любой древнеримский император объяснил бы на пальцах. Кто-то из них, не помню уж имени, как бы не тот самый Диоклетиан, что выращивал капусту? Или не он выращивал капусту? Неважно. В общем, устав бороться с постоянно обесценивающимися деньгами, этот умник решил обесценить золото. Мудрено?

— Непонятно. Как можно обесценить золото, если не вывалить на рынок его запредельное количество, как в свое время испанцы?

— Верно, Зак. Не было у нашего Диоклетиана «золотых галеонов». Но зато была убежденность, что он самый умный на этом свете. И делает он вот что: выпускает новую монету — естественно, золотую. Вроде бы ничего необычного — едва ли не каждый новый император стремился выпустить новые деньги, чтобы избавиться от вечного бича римской экономики — инфляции, но в этот раз это был особенный случай. Номинал монеты был ниже стоимости ее золотого содержания! Понимаешь всю хитромудрость древнего деятеля?

— Это тупость какая-то, — у меня, что называется, наступил ступор, я не мог понять смысла подобной реформы. — Если физически деньги дороже номинала, то они очень быстро исчезнут из обращения, став обычными слитками. Только и всего. Никто не станет ими расплачиваться. Это получается как с нынешними коллекционными монетами, что выпускаются к юбилейным датам. Номинал — один фунт, а рыночная стоимость, благодаря содержанию драгметаллов и нумизматической ценности, в десять раз выше. И зачем ими расплачиваться в магазинах? Дурь какая-то.

— Все верно. Так и произошло в самом начале четвертого века, и эта реформа вызвала очередной коллапс и без того на ладан дышащей римской денежной системы, дальнейшее ее увядание и единственную прижизненную отставку римского императора, ушедшего в затворники. Ваш удар. Возьмите айрон четверочку. Далековато стрелять.

Послушный кедди протянул мне клюшку и я, сгорая от стыда за свою неумелость, нанес удар.

— Неплохо, неплохо, — Карнаух проследил за полетом мяча, отправившегося не к лунке, а почти поперек поля — в противоположный куст, — видна рука будущего мастера.

— Издеваетесь?

— Ничуть, Зак. Если бы у тебя получился сильный прямой удар прямо в точку, ты бы совершил ошибку всех начинающих. Решил бы, что научился бить по мячу. А это далеко не так. Пошли.

И мы пошли к следующему кусту.

— Бреттон-Вудс стал возможен только по одной причине. В США ко второй половине Второй Мировой Войны оказалось собрано две трети мировых запасов золота. Конечно, без учета того, что находилось во владении физических лиц, но все равно это очень много — двадцать пять тысяч тонн металла. И все вокруг были им должны еще примерно столько же. Перед самой войной в чью-то «умную» голову пришла бесценная идея — обезопасить золотой запас своей страны от орд Гитлера. И европейские банки повезли свое золото в США. Прямиком в хранилища JP Morgan Chase. Там они и лежат до сих пор — золотые запасы большинства европейских и южноамериканских стран. И этот момент тоже был использован отцами Бреттон-Вудса. Тогда финансистам разных стран это показалось богатой идеей — расплачиваться со Штатами не золотом, а бумажками. И сами американцы считали, что обманули весь мир. Потому что очень рассчитывали на доход от сеньоража от выпуска фиатных денег, который, как известно во много раз выше, чем сеньораж от товарных денег, изготовленных непосредственно из серебра или золота и имеющих самостоятельную ценность. Но в системе были заложены несколько неприятных вещей, неочевидных с первого взгляда. Здесь возьми номер побольше. Семь-восемь, где-то так.

Кедди протянул «восьмерку» и отказываться я не стал. И наконец-то мяч полетел в нужном мне направлении, шлепнувшись в десятке ярдов от того места, где должен был лежать мяч Карнауха.

— Первый из подводных камней — парадокс Триффина, — невозмутимо продолжал оппонент. — Когда для поддержания статуса мировых денег Америка обязана сохранять отрицательный внешнеторговый баланс. Понимаешь?

— Чтобы обеспечить деньгами своих торговых партнеров, США должны у них покупать на большие суммы, чем продавать им? И получающаяся разница служит для взаиморасчетов между партнерами?

— Правильно. Потому что если этого не делать, то страны в своих экономических отношениях быстро найдут заменитель доллару — тот же бартер. А этого допустить нельзя. Если, конечно, желаешь сохранить звание основной резервной валюты и законно пользоваться сеньоражем. Но чем больше денег выпускается, тем, разумеется, меньше ценность каждой отдельной единицы. Так? Золотой-то запас даже в теории увеличивается гораздо меньшими темпами, чем бумажный, а на практике — уменьшается, потому что каждый финансист этот парадокс прекрасно понимает и желает обменять свои бумажные доллары на золото. Так, вот он мой мячик. Юноша, — Карнаух обратился к кедди, — дайте-ка мне девяточку.

Смотреть за его замахом — совершенно, казалось бы естественным, но в то же время абсолютно академическим — как на картинке в руководстве — было одно удовольствие. Такая «естественность» достигается многочасовыми тренировками и никак иначе. И мяч полетел точнехонько к лунке, упав всего лишь на пяток ярдов дальше.

— Мне так не суметь никогда, — я тяжело вздохнул.

— Зато вы выглядите потрясающе, — хохотнул Карнаух, — рубашка тонкой вязки, свитер из альпаки, слаксы ценой в сотню фунтов, сумка из шкуры питона. Хоть сейчас на обложку модного журнала.

— Тем и утешаюсь, — я вздохнул еще раз. — Так что там с золотом?

— Чтобы обеспечить своих торговых партнеров валютой для международной торговли, ваши соотечественники, Зак (кстати, всегда поражался их гениальной способности выдавать правое за левое, а высокое за низкое), разработали и сразу после войны привели в исполнение так называемый «План Маршалла» — мероприятие по подсаживанию Европы на иглу американского доллара. Чистая наркомания.

— Подождите-ка! Разве план Маршалла — это не меры по преодолению Германией послевоенной разрухи? — я даже остановился, потому что мне показалось, что Карнаух нес какую-то околесицу.

— Восстановление? Бог с вами, Зак! Нельзя быть таким богатым и таким наивным. Для Германии работал непринятый план Моргентау: децентрализация финансов, демонтаж производственных мощностей, запрет внешней торговли, вырубка германских лесов, ограничение импорта и разнообразные запреты в области сельского хозяйства и морских промыслов. Геббельс назвал этот план сорок четвертого года «планом еврея Моргентау превратить Германию в картофельное поле». И был очень недалек от истины. План Маршалла — просто меры по распространению доллара в мире. Наибольшую «помощь» получила Британия — четверть всех расходов по этому плану. Потом Франция, потом Италия и только потом Германия — меньше половины английской «помощи». Так что это было чем угодно, но только не «восстановлением Германии». Итогом процедуры стала всеобщая зависимость от вашей, Зак, печатной машинки. Американцы дали бы по этому плану и больше, тем более, что деньги из Америки никуда и не уходили, но европейцы быстро сообразили, что «восстанавливаясь» таким образом, они всего лишь попадают в долговую кабалу. А в Западной Германии от реализации планов Маршала и Моргентау наступил настоящий голод. Плюс еще контрибуции-репарации, которых никто и не думал прощать немцам.

— Не знал, — я уже перестал удивляться тому, что мир, оказывается, выглядит совсем не так, как его разрешают видеть абсолютному большинству.

— Ну а когда план Маршалла забуксовал, в Штатах начал проявляться парадокс Гриффина и появилось множество ничем не обеспеченных долларов, которые мир еще употреблял, но уже всерьез задумывался о том, чтобы их вернуть. Чтобы избежать чудовищной инфляции, американцы в конце шестидесятых были вынуждены придумать еще один инструмент безналичных расчетов. Пожалуй, первую валюту, не обеспеченную вообще ничем. Специальные права заимствования. SDR. Приходилось слышать?

Я кивнул.

— И когда она заработала в расчетах между государствами и региональными организациями, появилось понимание, что если уж резервная валюта имеет место быть, и отказаться от нее миру очень непросто, то, стало быть, золотое ее обеспечение — просто масло масляное. Закономерная эволюция Бреттон-Вудса — Ямайка. То есть для появления мировой валюты нужно золото, а вот для ее функционирования иметь его необязательно. Однако запас его нужен именно на случай дефолта по основной валюте, чтобы после сворачивания ее выпуска приступить к эмиссии новой. А поскольку мы видим постоянное ослабевание доллара, то близок тот час, когда его устойчивость окажется под вопросом.

— Ослабевание?

— Да, Зак. За прошедший десяток лет учетная ставка по доллару снизилась с восемнадцати процентов до четырех — Рейган раздает свои деньги практически бесплатно — это ли не слабость? Они говорят: рейганомика вернула Америке передовые позиции! Не понимают, что это временное улучшение перед длительной стагнацией. Скоро они исчерпают возможности снижения учетной ставки. Денег на рынке много, они дешевы и все постепенно уходят на рынок дорожающих акций, не в экономику. И придется придумывать что-то новое — новую валюту, для имитации рыночного курса доллара. Скорее всего, это будет что-то европейское, на основе экю. Но в любом случае, будет ли новая резервная валюта родом из Европы или Америки, за золото в ближайшие годы должна развернуться глобальная битва. И я хочу выразить вам, Зак, свою признательность за призыв принять в этих баталиях посильное участие. Хоть и под вывеской МИБ. Мы же с вами знаем, кто на самом деле будет рулить капиталом? — он подмигнул.

Лунку я осилил только с тройным богги — совершил на три удара больше, чем предполагал пар. Карнаух сделал «бёрди» — на удар меньше требуемого.

Первый пар я выполнил на двенадцатой лунке, но Юрий Юрьевич сказал, что она самая простая — от ти до самой лунки рукой подать. Ну и что, зато я, кажется, кое-что понял об этой игре. И даже кедди, уже долго уныло бредущий за нами с сумкой на горбушке, стал выглядеть поживее, сообразив, что теперь, возможно, ему придется торчать на поле не восемь часов, а только семь.

— Как мне этого не хватало в Москве, — Карнаух смотрел на мою радость и улыбался тонкими губами, — гольф, приятный собеседник, свободное время… В прошлом году как будто бы начали строительство первого московского клуба… вроде бы какой-то швед строит, но чем это начинание закончится — даже предположить боюсь. Ну что, молодой человек, я вижу, вы приноровились? Предлагаю теперь перейти к серьезной игре на ставки — по пяти фунтов за лунку?

— Вы, Юрий Юрьевич, в самом деле полагаете, что я могу составить вам конкуренцию? Или просто деньги нужны? Скажите — я с удовольствием ссужу вам сколько нужно.

— Ссуженное отдавать придется, — наигранно сварливо ответил Карнаух.

— Нет, в самом деле, Юрий Юрьевич, если требуются деньги — я стану просить вас о паре уроков игры в гольф. За каждый готов заплатить по тысяче фунтов. Возьметесь обучить невежду?

— Играть без интереса не очень занятно, Зак. Нет мандража перед каждым ударом, скучища. Это даже не спорт, а сплошная механика. А научу я вас совершенно бесплатно. Ну так как вы? Соглашайтесь. Почувствуете разницу.

В первый раз в жизни я согласился играть на деньги. Если не считать биржи. Но там не игра — там работа.

— Мир финансов — это сплошная легенда, — Карнаух приноравливался к выставленному мячику. — Нет ничего, кроме любви, разумеется, что было бы обставлено большим числом мифов, чем деньги и богатство. Взять хотя бы известную сказку о Мейере Ротшильде, разбогатевшем на том, что втерся в доверие к немецкому князю, использовав для этого свою коллекцию старинных монет. И никому в голову не придет поинтересоваться: а откуда у антиквара деньги на уникальную коллекцию монет? Ведь другой, не уникальной, князь Вильгельм вряд ли заинтересовался бы. Зайдите в любую антикварную лавку и посмотрите — много ли там уникальных артефактов? Единицы!

Он ударил по мячу и тот белой точкой взлетел в небо, устремляясь в сторону обвисшего флажка, отмечающего расположение тринадцатой лунки.

— Ваша очередь.

— Так что же там было у Мейера на самом деле? — спросил я, готовясь к удару.

— Ротшильд был антикваром. Специалистом по древностям. Знал, что такое оригинал и что такое подделка, знал монеты римских цезарей и персидских сатрапов. Имел некоторое количество золотишка и серебра — недостаточное для большого дела, но имел. Что бы сделали вы на его месте?

Я замахнулся, как учили и, расслабившись и отрешившись, отправил свой вуд на встречу с мячом. Даже глаза прикрыл, ожидая закономерного промаха, что случалось в тот день не единожды.

За спиной Карнаух похлопал в ладоши:

— Браво, Зак, хороший удар. Вы, кажется, местный катала, шулер? Вот же повезло мне, нарвался! Зачем вы притворялись, что не умеете играть? Так джентельмены не делают. Сказали бы сразу, я бы не стал предлагать игру на деньги!

Я смешался, потому что меньше всего ожидал услышать подобное. А Карнаух продолжал глумиться:

— Обдерете меня как липку, придется пешком домой возвращаться. Хорошо, что всего пять лунок осталось — много не проиграть не успею.

Заметив, что уже достаточно меня смутил, он потрепал мое плечо:

— Я шучу, я так шучу. Так что бы вы сделали на месте первого Ротшильда?

— Сделал бы поддельную коллекцию, лишенную признаков подделки. Выплавил бы из того хлама, что пылился на полках и в кассе. Только самые редкие и ценные монеты. Немного, но очень дорого и… престижно. Затратить сотню талеров, чтобы создать коллекцию ценой в пятьдесят тысяч? По-моему очевидный шаг. Глупо было бы рисковать реальной коллекцией — князь сам себе на уме. Заберет, скажет «спасибо» и все на этом закончится. Может такое быть? Да. Тогда зачем рисковать?

— И еще раз браво, — Карнаух остановился. — Я в вас не ошибся, Зак. Вот и вся загадка — незачем создавать реальную ценность, если можно создать поддельную и выдать ее за настоящую. Безопасно и надежно. Это и есть основной закон банковской деятельности. Когда отбросишь все невероятное и оставишь лишь самое простое — это и будет истина. Принцип Оккама. Мы с вами определенно сработаемся.

К восемнадцатой лунке я проигрывал двадцать фунтов, но каждый из них Карнаух получил не зря. На последнем этапе нашего противостояния из кустов к моему мячу выскочила та самая собака — черно-рыжая шелти, что наблюдала за моей тренировкой и после этого бесстаршно садилась у самой лунки в момент моих ударов. Мяч пропал в ее пасти бесследно, и Юрий Юрьевич не стал разорять меня штрафами. Со смехом он вкатил свой мяч в лунку и сказал, что возьмет пять фунтов с собаки, потому что ее заслуга в моем проигрыше неоценима.

Когда мы вышли на автостоянку, где в машине нас ждал Том с помощником, Карнаух придержал меня за локоть и сказал:

— Завтра я начинаю свой первый день свободной торговли. Пожелайте мне удачи.

— Ни пуха, ни пера, — мой тщательно тренированный акцент не должен был вызвать у него тревоги.

— К чьорту, — на таком же правильном русском ответил мне теперь уже компаньон.

Мы расстались, усевшись каждый в свою машину. И едва я устроился на заднем диване и вытянул ноги, Том сунул мне в руку звонящий телефон:

— Это Луиджи, босс. Он в Швейцарии. В Цуге. Какие-то хорошие новости, мне не рассказывает.

— Алло, Лу, я тебя слушаю!

— Зак, наши друзья, хорошо упакованные, возвращаются на историческую родину. Уже два часа летят. Нужно обеспечить торжественную встречу. Рейс EU5577, прибытие около половины шестого пополудни.

Вот иногда случаются удачные дни — все один к одному! Такое бы почаще.

— Понял тебя, Лу! Спасибо! Возвращайся, я найду способ оценить твою работу.

Марк Рич и Пинкус Грин отправились на свидание с американским правосудием и нужно предупредить Серого — о достойной встрече национальных героев. Чтобы с самого трапа самолета до самого острова Рикерс^[127] у них была хорошая компания. И в Рикерсе пусть наслаждаются подлинником Дали, нигде в другом месте такого не увидеть.

Я набрал знакомый номер, и снова трубка была снята еще до первого гудка.

— Привет, Зак.

— Знаешь, Сардж, не хотел бы я с тобой состязаться в старинной ковбойской игре — кто быстрее выдернет пушку.

— Бесполезно, — хохотнул он. — Чего звоним с самого утра, спать мешаем?

— Полдень — это совсем не утро, дружище! К тебе возвращаются наши швейцарские авантюристы. Нужно организовать комитет по встрече. Газеты, кино, радио — не забудь никого! И не забудь взять призовые миллионы! Да помни, что я тоже в доле! Рейс EU5577, прибытие около пяти вечера — уточнишь у диспетчеров в Кеннеди. Сопровождающих лучше не светить особо — договорись заранее.

— Вот это — отличная новость, Зак. А то я что-то заскучал уже. Если они едут, стало быть, у тебя все готово для бизнеса?

— Спрашиваешь! Конечно! Уже еду в офис, буду напрягать своих ребят. Думаю, завтра некоторых людей ждут непростые открытия. Обеспечь прессу, пожалуйста, очень тебя прошу!

— Окей, Зак, не волнуйся, у меня здесь масса специалистов. От Бригли и Снайла до Уилкокса, Маккоя и Менгера. Они все будут рады такому событию. И доктор Майцев завтра же отправится обратно, на помощь Ландри. Как договаривались — алюминий мой, нефть, зерно, химия — твои? Справишься?

— Да, Сардж, все так. Передавай привет всем, кого назвал. Отключаюсь.

Я выключил телефон и отдал его Тому, который уже ехал мимо Рохемптон Клаб — еще одного гольф-клуба, побогаче и ухоженней Ричмон Парк, куда мы с Карнаухом не попали из-за очереди, расписанной на пару месяцев вперед.

— Том, в офис едем!

— Я понял, босс. Через час будем.

Он действительно доехал меньше чем за час — наверное, потому что воскресенье отменило обычные для этого времени суток пробки.

Первый свой звонок я сделал Вилли Штроттхотту — финансовому директору хозяйства Рича.

— Здравствуйте, Вилли.

— Кто это? — он странно пыхтел — то ли упражнялся в спортзале, то ли… допустил в свою жизнь излишества разные.

— Вас беспокоит Закария Майнце, слышали о таком?

— О! Мистер Майнце! Конечно-конечно! Иди отсюда, проваливай, — шепотом в сторону. — Простите, это я не вам, — в трубку. — Очень рад вас слышать. Как поживаете?

— Благодарю, неплохо. Вас наверняка одолевает удивление — чем вызван мой звонок?

— Не то, чтобы это было удивлением, — он почти совсем отдышался. — Но вы меня интригуете. Итак?

— Я хочу предложить вам работу, мистер Штроттхотте.

— У меня уже есть работа. Я ею доволен. Мистер Рич неплохо ко мне…

— Дослушайте, Вилли. Господин Рич вместе со своим другом Грином именно в этот момент пересекают Атлантику. Этой новости еще нет в газетах, так что у вас эксклюзив. Встречать их будет прокурор Джулиани. Думаю, не нужно вам описывать бульдожью хватку Руди? Тот, кто рискнул бросить вызов Джозефу Бонанно, не испугавшись его мафиозной семейки, не остановится перед двумя беглыми евреями. На кону его карьера, а это вещь, от которой по доброй воле не отказываются. Вам описать дальнейшую судьбу вашей фирмы? Без контактов Марка?

Он сопел в трубку, видимо, новость трудно укладывалась в его голове.

— Я предлагаю вам работу. Вместе с господами Дрейфусом и Сильвербергом. Делать будете то же самое, только под другой вывеской. А с фирмой Марк Рич и Ко вас ничего хорошего уже не ждет.

— Я могу подумать? — конечно, ему требовалось все перепроверить и убедиться, что я звоню ему не с целью глупого розыгрыша. — Что будет, если я откажусь?

— Я предоставлю большевикам и персам кредиты миллиардов в пять. На десять лет под три процента. И размещу это предложение во всех газетах Европы, Америки и Азии. Как думаете, смогут ваши… люди в Кремле или в окружении Рахбара игнорировать такое предложение? Кроме того, следующий мой звонок будет совершен Бобу Финчу^[128] и я предложу ему неограниченное финансирование для экспансии на ваши рынки. В то же время я обещаю вам прекращение финансирования от любого банка, с которым вы работали прежде. Вы мне верите?

— Это будет трудно выполнить.

— Представляете, что начнется с банками после того как один единственный из них попросит свои деньги обратно, а в газетах появятся статейки об аресте вашего босса? Оставайтесь на линии.

Я взял второй телефон и набрал номер главы Banque Cantonale de Geneve:

— Добрый день, Пьер. Да, это Майнце. Хочу разместить в вашем банке три миллиарда долларов. На пару месяцев. Возможно на три. Что? Хоть завтра. Есть одно условие. Мне нужно, чтобы завтра вы отозвали все кредиты, выданные «Марк Рич и Ко». Потери я компенсирую. Не беспокойтесь о репутации, после новостей в завтрашних газетах ни у кого не будет к вам вопросов. Да. Потери возмещу из тех денег. Марк? О Марке не переживайте, ближайшие лет двадцать он проведет в очень теплой компании. Сделаете? Хорошо, Пьер, перезвоните, пожалуйста, сейчас Вилли Штроттхотту и сообщите ему печальную весть. Коньюнктура, рынки, он поймет.

Еще три минуты я слушал крики Вилли, адресованные Пьеру, что он «это вопиющее нарушение контракта просто так не оставит».

Видимо, Пьеру надоело его вой, и банкир благоразумно отключился, сообщив напоследок своему бывшему партнеру, что завтра с утра юристы банка навестят Штроттхотте в его офисе.

— Спасибо, Пьер, завтра деньги будут в вашем банке, — посулил я банкиру и вернулся к первому разговору:

— Вилли, теперь вы понимаете, что выбора у вас нет?

— Устав нашей компании не позволяет стороннего владения акциями, — буркнул Штроттхотте. — Или вы работаете вместе с нами или не владеете компанией.

— Вилли, вы меня не поняли, мне не нужны обломки конторы Рича. Как вы, вероятно, сообразили, ее торжественные похороны уже начались. Пусть остается как есть. А люди переходят на работу в… допустим Glencore. Так будет называться то, что останется от «Марк Рич и Ко». Вам нравится название? Условия для всех останутся прежними, кроме одного — компания будет принадлежать мне, работать на меня и торговать там и тем, чем я скажу. Иначе ни компании, ни работы в этом мире для этих людей больше не найдется. Мы договорились?

— Это шантаж, — недовольно скрипнул собеседник. — Вы выкручиваете мне руки. Я должен подумать.

— Шантаж, это когда вам предлагают ухудшение имеющегося состояния. Я предлагаю улучшение. Это просто деловая сделка, сулящая выгоду всем и не нужно рассматривать ее иначе.

— Если завтра я увижу в газетах обещанные статьи, я сообщу коллегам о вашем щедром предложении, — нехотя сдался Вилли. Все-таки кремень-человек.

— И постараетесь их убедить в необходимости его принять. О-кей, Вилли, считайте, что мы договорились. Завтра в полдень мои юристы подъедут к вам в офис для оформления наших отношений.

Я положил трубку и задумался — если мир завтра узнает об аресте Рича, цены на нефть должны немножко подняться. И глупо было бы этим не воспользоваться. И Карнаух со своим золотишком… Положительно, рынок перестает быть непрозрачным.

Наутро во всех газетах — от насквозь буржуазной японской Ёмиури Симбун до коммунистической португальской «Аванте!» — на первых страницах появилось заспанное лицо Рича, спускающегося по трапу небольшого самолетика. И довольная белозубая физиономия Джулиани в окружении полицейских чинов. Прямо сердце радовалось за те счастливые минуты, что выпали на долю американского прокурора. Есть, конечно, вероятность, что за Рича вступятся могущественные силы, что всегда незримо стояли за его спиной, но, скорее всего, какое-то время ему придется отсидеть — пока идет следствие и первые годы назначенного ему срока. А потом уже ничего не вернуть.

«Известия» отметились невнятным бубнежом о необходимости детального расследования всех предъявляемых обвинений и непременном оправдании действий Рича — лучшего друга всех пролетариев. Совсем не похоже на то энергичное «Руки прочь от Рича!», которым разразилась газета всего лишь пять лет назад на ордер Джулиани.

В полдень Вилли принял мое предложение и к вечеру мы осчастливили страну Андорру перенесением туда штаб-квартиры Glencore — одного из крупнейших в мире торговцев сырой нефтью. Я все еще хотелстать королем, и мне совершенно не хотелось царствовать в нищем королевстве.

Поскольку фирма Рича была построена по очень своеобразным принципам, где каждый трейдер был лично ответственным за сделки, имел право подписи и распоряжался достаточно большими капиталами без непременного участия главы всего предприятия, нам удалось перевести действующие контракты на новое юридическое лицо, взыскать долги по старым договорам и расплатиться по прежним обязательствам практически без потерь. Трудности были только с переоформлением акций, имевшихся у компании Рича. Я даже не стал за них бороться — юридически не имея на них никаких прав, глупо соревноваться с судебной машиной.

Попутно пришлось отбивать атаку Финча, решившего, что настал его звездный час и стоит попытаться перехватить самые лакомые куски на рынке. И если бы он был первым, Вилли пришлось бы сдаться на милость победителя. Но первым был я. И Финч убрался в свою голландскую нору не солоно хлебавши.

Спустя месяц название «Марк Рич и Ко» окончательно ушло в историю и упоминалось теперь только в связи с громким процессом в нью-йоркском суде. Империя Рича рухнула.

Глава 5

Говоря о Вене нельзя не оказаться банальным. Соборы, площади, Дунай и Моцарт на всем: афишах, футболках, кружках и значках — все воспето миллион раз с истинно немецкой дотошность и сентиментальностью. Ничего нового не добавить.

Меня в этот красивейший город Европы — куда там Парижу! — привела необходимость осмотреть одно из недавно приобретенных предприятий. Частично приватизированная OMV AG имела давние связи с Советским Союзом, едва не первая в Западной Европе — двадцать лет назад — притащила в Австрию трубу с российским газом и изначально выглядела как очень хорошая база для наведения сотрудничества в области энергоснабжения. Поэтому когда в конце прошлого года на рынок выбросили пакет ее акций — всего лишь пятнадцать процентов, но для начала и это неплохо — я не медлил ни секунды. Приобретя через несколько фирм шесть процентов, я постепенно слил эти бумаги в один пакет и стал таким образом очень уважаемым акционером, для которого руководство компании всегда шло навстречу, не позволяя, впрочем, сильно зарываться.

Полдня мы провели в офисе компании на Трабреннштрассе, распивая чаи, а на следующий день была рассчитана поездка в немецкий Бургхаузен, где находился крупный нефтехимический завод с одноименным названием, купленный год назад австрийской OMV.

Все протекало по плану посещения, согласованного с руководством компании неделю назад, и когда речь зашла о русских стажерах, один из вице-президентов компании предложил мне спуститься этажом ниже и посмотреть на нескольких русских, уже три месяца постигающих науку эффективного ведения коммерчески успешного бизнеса. Конечно, я не стал отказываться — хотелось посмотреть на лица соотечественников, которые вскоре встанут во главе российских флагманов производства.

Герр Шульц — вице-президент по кадрам — был настолько любезен, что лично повел меня в обитель советских инженеров. Его английский был страшен, но немецкого у меня не было вовсе и пришлось разговаривать с ним на странной смеси языков и жестов.

— Эти русские странные люди есть. Они много как дети спрашивать вокруг всех. Иногда такой глупость! Я их не осуждать. Им так много нужно учить! У них в России все не так быть, как нужно устраивать! Все есть неправильно!

— Они хорошо работают?

— Was? О, ja, работать хорошо. Не лениться никак! Только один вопрос у меня возникать: что Sie станете потом с ними делать? Зачем это нужда?

— О, герр Шульц, вы, как специалист по кадрам, должны меня понять! Если немецкого инженера отправить в Индонезию, ему придется платить три тысячи марок и обеспечить условия и карьеру! Русские будут работать и за шестьсот! Пусть Дитрих или Отто сидят в Вене, Мюнхене или Карлсруэ, придумывает всякие интересные штуки, а Иваны станут их воплощать в Малайзии и в Нигерии. И в России. Но чтобы ничего не испортить, нужно, чтобы красные понимали, что им предстоит делать — поэтому они здесь!

— Международный рынок труда есть? Я понимаю этот вопрос преотличненько! А вот и наши гости здесь имеют работу! — он показал мне рукой на обширный зал, где среди полутора десятков персональных компьютеров виднелись головы работающих людей. — Sehr geehrte Damen und Herren! Achtung!

Он еще что-то трещал на своем австрийском немецком, а я замер в ужасе — из третьего ряда на меня смотрели до боли знакомые глаза редкого голубого оттенка, и спутать их с чьими-то другими я бы не смог даже будучи в стельку пьяным!

— Захар?! — прошептали одни только губы — неслышно.

Анна-Анька-Нюрка Стрельцова. Живьем посреди Вены!

И, конечно, она меня узнала. Еще бы, ведь я дергал ее за тонкие косички лет с семи — с первого класса.

Она здорово похорошела за те несколько лет, что мы не виделись. Еще не исчезла свежесть юности, но уже появилось осознаваемое достоинство — именно то сочетание, что так нравится мне в женщинах. Оно проходит быстро — между двадцатью двумя и тридцатью оно еще есть, а в тридцать пять от юности уже ничего не остается.

Я улыбался, словно вдруг одолел меня синдром Ангельмана. И еле заметно качал головой справа налево: «не вздумай, дура, не вздумай!»

Анька все-таки умница, потупила глазки, закрыла рот обеими ладошками — видимо, для надежности.

— Вот здесь есть Михаэль, — герр Шульц кивнул приземистому белобрысому крепышу, — он нам штудирен автоматизированние ляйтунгсистем. Sie меня понять?

— Да, герр Шульц, я понял, — откуда мне знать, что такое эта его «ляйтунгсистем»?

— О-кей, о-кей, — он снова разлился немецкой тарабарщиной перед инженерами. Пару раз мелькнуло «герр Майнце», — я им сказаль, что наш есть инвестор из Америки. Они радоваль все. Этот еще зовут Спартак, — он подтолкнул ко мне смущенного очкарика, — этот человек считать системы стандартизация ISO, вот еще один хитрец имя Рим, он татар. И наш украшений всего офиса здесь фройляйн Анна Стрелцофф. Если фрау Шульц мне сказать, что больше меня не любить, я беантвортен «чао!» и пошель про Анна вздыхать!

Михаил и Рим засмеялись — кажется, поняли шутку герра Шульца. Если это была шутка.

Я пожал руки каждому из присутствующих, на пару секунд дольше положенного задержавшись на лапке Нюрки.

— О, герр Майнце тоже один раз полюбить фройляйн Анну? — мой провожатый замечал все. Кадровик. — Если Анна говорить Sie «да», я стал здесь один совсем грустный.

Михаил заржал в голос. Анька английского не знала — всегда учила немецкий и даже побеждала на каких-то районных олимпиадах — и хлопала глазами, силясь понять, что лопочет обаятельный австриец.

— Скажите господам, герр Шульц, что я очень рад видеть их здесь. И буду счастлив приветствовать на любом из моих предприятий от Финляндии до Сингапура. В наш век открывающихся границ и международной разрядки деловым людям очень нужно такое общение, оно обогащает обе стороны и снимает непонимание. А непонимание — это убытки, которые никому не нужны. Особенно я хочу выразить свое восхищение русской красавице Анне Стрелцофф. Мне говорили мои дед и бабка, что самые красивые женщины живут в России, но, кажется, мои предки заблуждались. В России живут ангелы. По крайней мере, они там точно есть, теперь я знаю. И тем ценнее подвиг товарища Горбачева, открывающего свою страну мировому сообществу. Еще скажите, что если у господ стажеров есть претензии, предложения, пожелания, они могут смело обратиться ко мне напрямую.

Герр Шульц разразился какой-то длинной речь, в которой я десяток раз услышал «Анна» и ни разу «Горбачев».

Скомкав окончание экскурсии, я кое-как умолил вице-президента вернуться — так ему не хотелось лишать Стрельцову своего общества.

Главное, что я вынес из этой нечаянной встречи — внешность нужно менять! Усы, очки, прибавить в весе фунтов шестьдесят, фарфоровые зубы — ничего не должно остаться во мне от Захара Майцева. Не хватало еще провалиться, если попадется кто-то не столь сильно подкованный в конспирации, как старинный комсомольский вожак Нюрка.

Вечером я сидел в своем номере Ring и тихонько напивался. Только сейчас мне пришло в голову ощущение, что Серый отобрал у меня какую-то очень важную часть моей настоящей жизни и заменил ее неправильным суррогатом. Безмерно интересным и насыщенным, но суррогатом — не жизнью. И хотя мой папа — психотерапевт — считает, что психологию изобрели бедные евреи, чтобы ничего не делая стать богатыми евреями, мои мозги определенно нуждались в ремонте. Но к последователям Фрейда или Юнга я не пойду.

В начале восьмого я не выдержал и позвонил Шульцу с требованием срочно выдать мне место, где остановились русские.

Наверное, рядом с ним присутствовала та самая «фрау Шульц», потому что оказался он необыкновенно сговорчив и уже через пару минут я бежал по ступенькам лестницы вниз — к паркингу, где машины, которые отвезут меня к Аньке. Зря, наверное, напился.

Для проживания русским стажеркам выделили какой-то домишко в Дёрлинге на Бёрнергассе: зелень, узенькая дорожка, метровой ширины тротуар и много припаркованных к обочине «Опелей».

Я попросил кого-то из своих бесчисленных Томов-Максов-Пьеров остановиться через три дома после нужного и вернулся к нему пешком.

Обычная белая кнопка электрического звонка, цветы в клумбе — ничего неожиданного и все равно как-то не по себе. Дома я нажал бы на это звонок не задумавшись ни на секунду.

Та, что вышла ко мне на крыльцо, была и Нюркой, и не была ею одновременно.

Кофта с высоким воротником, джинсы, туго обтягивающие ладные ноги — такой могла бы быть Стрельцова в своих грезах. И тем не менее именно такая стояла она передо мною.

— Все-таки это ты, — вместо «добрый вечер» сказала она. На чистейшем русском.

— Так получилось, Ань. И я тоже очень рад тебя видеть. Погуляем?

— Ностальжи мучает монгольского героя?

— Не представляешь как. Так ты пойдешь?

— Знаешь, Майцев, если бы это был не ты, а кто-то более серьезный, я бы плюнула в твои лживые глазенки! Но это ты — самый легкомысленный оболтус на курсе. На тебя что плюй, что по башке костылем бей — итог один.

— Ты забыла добавить «самый талантливый».

— Еще врун и фантазер.

— Талантливый, — настаивал я, сгребая ее в обьятия.

— И руки убери, Сухэ-Батор. Ты еще и напился, — она повела своим тонким носом.

— Так ты согласишься погулять по этим чудным аллеям с монгольским героем? — я спрятал руки за спину. — Или мне валить в сторону Сихотэ-Алиня?

— Это не в Монголии, умник, — Стрельцова насмешливо фыркнула. — Подожди.

Спустя четверть часа мы брели по узкой улочке, пропуская редких прохожих, и Анька рассказывала мне, как оказалась в Вене:

— Вы уехали зимой, а я уже совсем собиралась увольняться. Зарплаты нет, отпуск не дают, на работе вечно никого не найти — одни пиджаки висят. Уже даже обходной лист в руках держала. И вдруг закрутилось-понеслось… В марте приехали какие-то люди, стали искать достойных кандидатов на стажировку в Австрию. Ну, ты же знаешь, как у нас к загранкомандировкам относятся? Первый состав стажеров и набрали из директорского сына, директорского зама по научной части, пары начальников лабораторий, профорга и зама парторга. Еще кто-то там от комитета комсомола был. В общем, когда эти семеро стали готовить документы, выяснилось, что предварительно требуется сдать тесты, а проверять их станут москвичи из такого же НИИ автоматики. А наши завлабы — результаты московских тестов. Плюс обязательное условие — немецкий разговорный, а таких вообще на весь институт десятка полтора человек. У кого семья, у кого болезнь, в общем, реальных стажеров пять человек и вышло. Тест мой на «удовлетворительно» приняли. Сказали, что это самый нужный результат — еще не забита голова догмами и имею представление о предмете. Вот так я здесь и оказалась. Неожиданно, в общем. И мне здесь очень нравится. Зарплата, правда, не очень… Пять тысяч шиллингов. Не походишь по театрам. Зато красиво и тепло. И цветы всюду. Пока мама жива была, она о таком всегда мечтала — чтоб вокруг меня везде цветы были. Даже предлагала в универ поступать на факультет биологии. У нее там кто-то знакомый был. А я в системщики пошла. И теперь там, где всегда цветы.

И мы замолчали. Мне было просто хорошо идти в теплом вечере по тротуару австрийской столицы рядом с кем-то знакомым и почти близким. Анька, наверное, просто еще раз вспоминала события последнего времени.

За нами тихо крался мой «Мерседес» с Паулем — так его на самом деле звали — за рулем.

— Знаешь, когда этот Шульц увел тебя, мальчишки бросились выяснять, что за важная шишка их посетила? — хихикнула вдруг Нюрка. — Я даже сама засомневалась, что это ты был. Важный такой. Плешивый.

— Лысый, — поправил я. — Солидный.

— Во, точно — солидный! И плешивый.

— Выяснили?

— Оказывается, ты важная птица, Захарка. Американский инвестор из числа самых желанных для любого предприятия. Мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер миллионер, владелец заводов, газет, пароходов… Спартак с Мишкой даже поспорили — есть у тебя десять миллиардов или нет?

— Есть, Ань, больше есть. Миллиарды есть, счастья нет.

— Ну-ну, — хмыкнула Нюрка, не желая принимать намек. — Расскажешь, как докатился до жизни такой, комсомолец Майцев?

Я покачал головой, отказываясь свидетельствовать против себя самого.

— Я американский гражданин и не буду давать показаний без присутствия американского консула!

— Какой же ты американец?

— Обычный. Четырнадцатая поправка к Конституции США, раздел первый.

— Ну Захар, ну будь лапой, не умничай. Расскажи! — Стрельцова пыталась подлизаться и даже взяла меня под руку.

Раньше такого за ней не водилось. Все ее любопытство прежде ограничивалось передовицами в «Правде» и успехами институтского стройотряда. Мне так казалось? Или этому она уже здесь научилась?

— Ты могилу Чингис-хана нашел? — она заглядывала мне в глаза, и я чувствовал себя вознесшимся на седьмое небо.

— Я очень рад тебя видеть здесь, Ань. Очень неожиданно и почему-то приятно. Знаешь, пару месяцев назад я вспоминал о тебе, — о причине воспоминаний — Грейс Келли — я решил не говорить: мало ли как она отнесется к своей похожести. Ведь каждая женщина думает, что она исключительна и неповторима. Пусть и дальше пребывает в этом нелепом, но тешащем самолюбие, заблуждении.

— Правда? И что ты вспоминал?

— Лицо, нос, глаза, руки и… — держите мой язык, сейчас наговорю!

Она задумалась, будто что-то припоминая.

— Нет, я о тебе не вспоминала. Только когда вы приезжали домой по зиме. Неожиданно сегодня увидела, чуть не охнула.

— Да уж, ты молодец. Спасибо тебе, Ань, ты умница, все правильно поняла.

— Представляю глазищи этого австрияка — Шульца, если бы я завизжала, как делает Семенова Катька, да бросилась бы тебе на шею!

Я усмехнулся, потому что в тот момент я чего-то подобного и ждал.

— Ты голодна, Ань? Предлагаю перекусить немножко. Есть здесь какое-нибудь приличное заведение?

— Нет, что ты! Мы с девчонками уже поужинали, толстеть нельзя. А по ресторанам я не хожу — денежное довольствие не позволяет. Так что рекомендовать что-то — увы, это не ко мне.

— И не приглашает никто?

Она подозрительно на меня посмотрела, но уточнять ничего не стала:

— Приглашают, обязательно. Но если на каждое приглашение я стану отзываться, то быстренько растолстею и стану похожа на табуретку на кривых ножках — все женихи разбегутся!

— От тебя вряд ли кто-то согласится убежать по своей воле.

— Ух ты, какой вы галантный кавалер, комсомолец Майцев. Или правильнее будет — Майнце? Как мне к тебе обращаться?

— Зови меня Зак, — вздохнул я. — Привык уже.

— Так ты мне расскажешь, Зак, о своих приключениях?

— Очень бы хотел, но не могу, Ань. Не обессудь, это чужая тайна. Точнее, не только моя.

Не рассказывать же, в самом деле, ей правду? Да и трудно поверить в такое. Практически невозможно. Я сам-то совсем недавно поверил в то, что все происходящее вокруг — не сон.

— А кто может? Может быть, твой отец? Он, говорят, тоже исчез куда-то. И мама твоя в Москву засобиралась. Что происходит, Зак?

Я молчал. Мне нечего было ей ответить. Врать почему-то не хотелось — вдруг потом она посмотрит на меня своими глазищами и скажет: «ты мне врал, Майцев! Как тебе не стыдно?» — и я определенно расплачусь.

— Так кто мне расскажет?

— Не знаю, — я пожал плечами, — наверное, Серый мог бы сказать.

— Где он?! Ты знаешь? — с Анькой произошла моментальная метаморфоза: только что она была флиртующей лапонькой и вдруг стала совершенной фурией — даже в руку мне вцепилась своими когтями очень чувствительно. И снова вперилась в меня своими зрачками — хрен соврешь.

— Вообще-то знаю, — пробормотал я, соображая, что мои личные акции стремительно рухнули в бездну. Хоть в шорт становись. — Далеко отсюда.

— Значит так, миллиардер Майнце! Сегодня уже поздно, — она выпустила мою руку и посмотрела на маленькие часики «Заря». — Да, сегодня поздно. Но завтра с самого утра ты везешь меня к Фролову!

— Но…

— Знать ничего не хочу, — жестом светской львицы она распустила стянутые резинкой волосы — знала, стерва, что действует этот жест безотказно. — Или в восемь утра ты делаешь то, что я сказала, или в девять я стою на пороге какой-нибудь «Kronen Zeitung» и обстоятельно докладываю ее главному редактору о том, кто такой всемирно известный биржевой деятель Закария Майнце.

— Ань, так делать нельзя.

— Я знаю, Захарка. Он уехал зимой, и я полгода проревела в подушку. Даже не надейся, что я от тебя отвяжусь.

Я сделал вид, что задумался. На самом деле мне требовалось какое-то время, чтобы смириться с тем, что здесь мне ничего не светит. Лет пять назад, как настоящий бойцовый олень, я бы бросился доказывать свое исключительное право «танцевать барышню». Теперь нет. Досадно, но так бывает. На земле таких барышень — три миллиарда и если я начну каждой понравившейся красотке доказывать свою непомерную крутость — я просто очень быстро истощусь. Правда, Анька — совсем не «каждая». Жалко, очень жалко, но не смертельно.

— Тогда мне придется тебя убить, Ань.

— Убивай, — она согласно кивнула. — Но сначала я схожу в редакцию газеты.

— А что скажет твой куратор, когда поймет, что тебя нет в стране? У вас же есть какие-то кураторы?

— Захарка, ну неужели такой галантный кавалер спасует перед такой малостью? Думаю, ты решишь этот вопрос парой слов по телефону? А?

И я дал себе клятву больше никогда не знакомиться с русскими стажерами — чтобы не попадать в подобные глупые ситуации. И обязательно поработать над внешностью.

— Хорошо, Ань, только потому, что ты об этом просишь. Но у меня есть три условия.

— Угу, слушаю?

— Первое — мы с тобой все-таки сходим в ресторан. Сейчас. Я неожиданно проголодался и мне определенно нужно добавить спиртного. Непростой день сегодня выдался.

— Хорошо, — она легко согласилась.

Мне показалось, что предложи я ей сейчас переспать ради того, чтобы поутру увидеть Серого, и она так же легко согласится. Или выцарапает мне глаза и сдаст газетчикам без обещанного ожидания «завтра».

— Второе… Не знаю, как тебе это сказать…

— Говори как есть, постараюсь не обидеться.

— Ну смотри: ты обещала!

— Говори уже!

— В общем, я хочу, чтобы ты выглядела не как советская студентка за границей, а… В общем, нужно будет немножко поменять гардероб и заехать в Лондоне к моему парикмахеру. Только не подумай, что я намекаю, что ты плохо выглядишь! Ты — волшебна! Но так будет лучше. — Я не решился сказать, что было бы неплохо еще поменять зубы: на верхнем резце имелся небольшой скол.

— Вот же, — усмехнулась Нюрка. — А мне уж почудилось, что ты меня в койку потащишь! А ты всего лишь — красоту навести? Какой ты хороший, Захарка, — она чмокнула меня в щеку.

Каждой бабе природой дается это интуитивное умение манипулировать окружающими. Кто-то тратит его на дрязги с соседями, иные находят удовольствие в склоках на работе. Нюрка научилась подчинять себе людей одним обещанием благорасположения. Уверен, что герр Шульц за такой поцелуй был бы готов выпрыгнуть из штанов и лично притащить луну. Вкупе с имиджем неприступной твердыни — стопроцентная гарантия успеха. Откуда что берется? Ведь обычная девчонка из комитета комсомола — «подай-принеси»! А вот поди ж ты, выросло.

— И третье: я буду говорить по-русски со страшным акцентом — не пугайся и принимай это как должное.

— Договорились, Зак. Это настоящая ерунда, мог бы и не предупреждать.

— Лучше предупредить. Как говорил на военной кафедре майор Припоров: «если приказ может быть понят неправильно, он будет понят неправильно».

В ресторане я учил ее английскому, а она рассказывала подробности о частной жизни обывателей на родине. Мы танцевали танго под живой звук рояля. Вернее, я танцевал — брал как-то по случаю десяток уроков и немного умел — а Стрельцову мне пришлось таскать по залу на руках. Она громко хохотала и поцеловала меня еще пару раз в щеку, объяснив это словами: «ты такой милый».

Я острил, я блистал, я был неподражаем, и любая из моих лондонских пассий уже бы давно стала моей бесповоротно, но не Анька. Она умело держала дистанцию, впрочем, и я не горел теперь желанием сблизиться — скорее, его имитировал, и мне это почему-то нравилось. Такая «игра в любовь».

Пауль в машине восхищенно чмокал губами, оглядываясь на нас в зеркало заднего вида. Он думал, что я пьян и ничего не вижу.

Но я не стал ничего ему говорить — любому было бы трудно удержаться от проявления эмоций при виде хохочущей Нюрки. Какой же я был дурень тогда, в Союзе, пять лет назад — когда Анька всегда была где-то рядом и поэтому не особенно нужна. Судьба плетет свои чудные кружева очень странными затейливыми способами. За это и стоит любить жизнь: что бы ты себе не придумал о своем будущем, в итоге оно все равно окажется иным.

— Я даже не думала, что такие бывают, — сказала Анька утром, поглаживая желтую кожу кресла в очередном Learjet 55, - это твой самолет?

— Нет, арендованный. Луиджи обещал купить такой же и вроде бы даже заказал. Готов будет к осени. И экипаж к тому времени подберется.

— Кто такой Луиджи?

— Мой главный телохранитель. Луиджи Фаджиоли.

— Здорово. Ты прямо как Брежнев стал — самолеты личные, охрана. Наверное, еще полный гараж дорогих машин есть? И дворец?

Посмотрю я на тебя, красотка, когда ты станешь рассуждать о Серегиных достижениях.

— Есть немножко, — согласился я, отпаиваясь холодной канадской минералкой «10 Тausend BC».

Все-таки двести пятьдесят рома, нашедшегося ночью в номере, стали явно лишними.

Договориться с герром Шульцем о командировке русской стажерки в Лондон особого труда действительно не составило — я пообещал ему теплое местечко в Лондоне и небольшой опцион на бумаги германских самолетостроителей — и даже это было лишним. Он хоть и повздыхал немного, сетуя мне, что среди австрийских фройляйн уже не найти такой «чистоты», но документы выправил моментально. На мое заверение обязательно вернуть Анну через месяц он посмотрел на меня так, словно я пообещал ему место Федерального Канцлера — не поверил ни единому слову.

В Лондон я вернулся в дурном расположении духа — Нюрка всю дорогу выспрашивала у меня всякую чепуху и порядком утомила. Ее можно было понять, но не простить: нельзя трогать страдающего похмельем человека.

Нас встретил Том. Он улыбнулся мне, скользнул безразличным взглядом по фигуре Стрельцовой — уже привык к тому, что безымянные красотки появляются в моей жизни внезапно и так же скоропостижно исчезают. Одной больше, одной меньше — не причина для любопытства. К тому же, он о ней уже все, кажется знал — Пауль наверняка сообщил все: кто, когда, почему…

— Прекрасный сегодня день, сэр, — доложил он. — Домой?

— Нет, Том, сейчас мы отвезем Анну к Ники Кларку, пока он с ней будет работать, мы с тобой поедем в офис, мне нужно отдать несколько распоряжений на ближайшую неделю. Затем мы заберем Анну и поедем по магазинам, и только потом домой. И завтра полетим в Чикаго.

— Он в Чикаго? — вмешалась Стрельцова.

— Нет, не в Чикаго. Успокойся. Обещал, значит привезу. А пока подумай, что ты ему скажешь, чтобы он не наорал ни на меня, ни на тебя.

Том ничего не понял, но деликатно отошел в сторону.

— А он наорет? Почему?

— Потому что в Вене, если б ты не сообразила, как себя вести, наорал бы и я. И сказал бы всем, что знать тебя не знаю. Чокнутую русскую.

— А сам-то? Не чокнутый?

— Ань, не беси меня. Просто садись в машину и молчи, ладно? — я начинал раздражаться.

— Как скажешь, мистер Твистер.

Господь Всемогущий, за что мне это? Только почувствует баба хорошее к себе отношение — норовит влезть на шею: вози ее, утешай и ублажай. Вот надо оно мне? Положительно, нужно завязывать с вискарем — он делает меня слишком мягким и покладистым.

Всю дорогу Нюрка пялилась в окно на «двухэтажные автобусы», «красные телефонные будки», «лондонских дэнди», и без умолку вопрошала: «когда же будет Тауэр?», «а это Темза, да?», «а где жил Шерлок Холмс»? «а ты мне королеву покажешь?» Я даже пожалел, что Том — большой знаток достопримечательностей — не говорит по-русски, но играть в испорченный телефон не стал. Нечего ее баловать — пусть нормальный язык учит, а не этот «хенде хох, Гитлер капут, ви есть рюсски партизан и я буду вас веселить: виселица находица на другой конец деревня».

Ники, увидев клиентку, пару минут ходил вокруг нее, потом выдал:

— Зак, я с удовольствием возьмусь за нее. И сделаю это бесплатно. Наоборот, я готов сам потратиться. И мне нужно от тебя две вещи. Прости уж, но мне очень нужно.

Положительно, меня начинало заводить это всеобщее обожание товарища Стрельцовой. Она не червонец, в конце концов, чтобы каждому нравиться.

— Какие?

— Я хочу, с твоего позволения, сам выбрать ей одежду и в этой одежде отвезти к одному парню. Его зовут Джон Уоделл и он делает лучшие в этом городе снимки. Правда, в основном голых… Но я его уговорю на сессию в одежде. Я обещаю — никаких вольностей!

— Это еще зачем? — мысль о фотографировании Стрельцовой мне и самому приходила в голову. Но почему-то я больше концентрировался как раз на «ню».

— Мне нужен хороший рекламный проспект с новым лицом. Очень хороший и дорогой. Роскошный, понимаешь? А у меня нет денег на моделей из первой сотни. Я и без того по уши в долгах — кредиты на новый салон, машину. Мне очень жаль. Но вот твоя… знакомая — подойдет лучше любой из них. Она полька?

— Русская. Ее зовут Нюрка, — я мстительно улыбнулся ничего не понимавшей Стрельцовой, разглядывающей развешанные по стенам картинки с работами Ники, дипломы и свидетельства.

— Ньюр-ка? Это имя?

— Точно, Ники, в самое яблочко! Ньюр-ка!

— Это совсем хорошо, что она из России. Модно. Перестройка, Горбачев, — сказал он Нюрке и сжал свои ладони в приветственном жесте. — Так ты мне поможешь?

— Хорошо Ники, ты меня уговорил. Сейчас полдень. В шесть вечера я за ней заеду. Не разочаруй меня. Вот только что: никаких имен. Ей пока не нужна карьера. — Я повернулся к Тому: — Томми, пусть кто-нибудь из твоих людей останется с Анной. Желательно, чтобы парень знал немецкий или русский язык. И поехали скорей уже.

И, придав голосу строгость, сказал Аньке:

— Стрельцова, останешься с этим чуваком. Его зовут Ники, он приведет тебя в порядок. Если по поводу своей внешности у тебя будут какие-то свои взгляды — потом расскажешь их мне. А сейчас просто слушайся, и делай то, что тебе говорят. Скажут: подпрыгни — ты подпрыгиваешь, понятно? Чуть позже подъедет еще один человек — его зовут, — я посмотрел на Тома, — кто приедет сюда? Вот, Томми говорит, что это будет Боб. Так вот, Боб отвечает за твою безопасность. Не осложняй ему работу. Усекла?

— Усекла, шеф! — с папановской интонацией ответила Анька.

— Все, пока. Пошли Том, дел полно.

Достали со своими свинячьими восторгами. Жестче с нею нужно, жестче! А иначе она вас мигом в бараний рог скрутит! Та еще… зараза. Я это на своей шкуре вчера прочувствовал. Из-за нее я скоро привыкну на родном языке с акцентом говорить. Хорошо, что у меня ничего с ней не получилось. Избавляться нужно, пусть Серый сам с ней мучается.

Придумав себе такое оправдание, я повеселел.

А в офисе ждали дела. Едва успел появиться и сказать Мэгги, что если через три минуты не увижу кофе — самый черный, из тех, что есть в Лондоне — то через пять минут она станет безработной горемыкой, как меня разыскал Лу.

И то, что он мне сказал, мне очень понравилось, но случилось необыкновенно не вовремя:

— Зак, объясни мне: зачем тебе мобильный телефон, если ты его выключаешь? — он зашел издалека, и мне нечем было оправдаться.

Я промычал что-то невнятное в ответ — про женщин, про «забыл», про «ну что ты, в самом деле, Лу».

— Понятно. Тогда будь добр, отдавай его тем моим людям, что рядом с тобой. Договорились? А теперь слушай. Зак, наш человек в Западном Берлине говорит, что герр Эрих приглашает тебя на встречу. Сегодня в том же месте, в девять вечера. Если тебе это все еще нужно, конечно. В течение часа я должен подтвердить твое согласие.

Уже по дороге в аэропорт я вспомнил об Аньке и велел Тому заняться гостьей самому — разместить в какой-нибудь гостевой комнате, накормить, если я задержусь — сводить куда-нибудь, чтоб не скучала.

— Может быть, футбол? — спросил Том. — Чемпионат Европы. Сегодня во Франкфурте наши играют с русскими. Вашей гостье должно быть интересно. Да и я бы посмотрел. Русские фавориты. Но я поставил на банду Робсона пять фунтов! У них, конечно, нет шансов на выход из группы, но должны же они хлопнуть дверью напоследок? Линекер, возможно, начнет бегать и Ходдл может себя проявить. Так что надеюсь на хорошее.

Любой среднестатистический англичанин ставит футбол выше других развлечений. Я этого не понимаю. Мне тоже очень нравится футбол, и я люблю побегать по зеленой траве и попинать мячик — это полезно и весело. Но я не понимаю, почему пятьдесят тысяч человек заполняют трибуны, а пять миллионов прилипают к телевизорам? Из всех людей, занятых в этот момент футболом, самые богатые находятся на поле — у самого бездарного защитника доход многократно превышает заработок девяноста девяти процентов его поклонников. Платить деньги и тратить свое время на то, чтобы посмотреть, как двадцать два миллионера гоняют по полю мячик в свое удовольствие? Увольте, мне не понять сомнительной ценности этого времяпрепровождения. Лучше потрать эти деньги и время на свое здоровье и повышение самооценки — сходи в спортзал или, на худой конец, в библиотеку — толку будет больше. Здесь моя нелюбовь к футболу объяснялась для окружающих просто: глупый американец ничего не понимает в настоящем футболе и даже называет его дурацким соккером.

— Не думаю, Том, что ее интересуют потные мужики в гетрах, но, может быть, взыграет патриотизм? Предложи, не стесняйся.

Представляю Нюркину мордочку, когда ей предложат телек, футбол и три пинты эля — черного стаута или бронзового пайла. Посмотреть бы. Хотя могу и ошибаться — даже мой вечнозанятой папаша находил свободные полтора часа на игры сборной. Не товарищеские, само собой, потому что товарищеские сборная СССР всегда выигрывала.

Я второй раз оказался в Берлине, и второй раз здесь шел дождь. Положительно, он здесь бывает чаще, чем в Англии. Или я такой счастливый.

Берндт ждал меня на поле — в легком светлом плаще, роговой оправе на носу, с клетчатым зонтом, он был менее всего похож на телохранителя: так, инженеришка средней руки. Или преподаватель черчения — только тубуса не хватает.

— Герр Майнце, — он пожал мою протянутую руку, — Луиджи просил дождаться его. Он будет здесь через двадцать минут. Рейс из Бухареста.

— Что он там забыл? Сигуранце продался?

— Какие-то дела, — пожал плечами немец. — Расскажет сам. Румынская спецслужба называется «Секуритате». А Сигуранца она была во времена Великой Войны.

— Спасибо, Берни, я буду знать. Ты поправляй меня, не стесняйся, я же всего лишь босс.

— Прошу прощения, герр Майнце.

— Забыли, Берни. Пошли в машину. Незачем мокнуть под дождем — Луиджи такого подвига не оценит.

Лу появился в обещанный срок и первым делом озабоченно посмотрел на часы:

— Берни, мы успеем? Сорок минут осталось.

Правильно — если срываешь начальнику важную встречу, стоит выглядеть еще более озабоченным, чем хозяин.

— Да, Лу, — Берндт сорвал свой мерседес со стоянки так, словно надеялся за отпущенное время довезти меня обратно до Лондона.

Луиджи поднял стеклянную перегородку и Берндт перестал нас слышать.

— Что за бабу опять ты привел в дом, Зак? Тебе мало того, что случилось в мае? Мы ведь так и не нашли ту девицу! Ты уверен, что это не подстава?

— Том сказал?

— И Том тоже. Ты понимаешь, что делаешь?

Мне не понравилось, что Луиджи настолько в курсе моих дел. Нужно это как-то ограничить.

— Она из России, Лу, — нет, я не оправдывался, просто пытался его успокоить. Не знаю зачем, — она не может быть чьим-то человеком.

— Короче, Зак, вот что я тебе скажу! Мне очень дорога моя нынешняя работа. Второй такой у меня может и не быть. И я сделаю все, чтобы работать на тебя как можно дольше. А это значит — исключить ситуации, подобные состоявшемуся покушению. Понимаешь? Ты зарабатываешь деньги — у тебя это отлично получается, а я часть из них трачу на то, чтобы ты и дальше мог заниматься тем, что у тебя получается лучше всего. И это — не топтание молодых курочек. Я хочу знать все о твоих бабах. И я буду это знать, какие бы рожи передо мной ты сейчас не корчил. А еще лучше — женился бы и перестал изводить моих людей.

Наверное, мое недовольство его информированностью отразилось на моем лице. Ну и пусть. В конце концов, я тут хозяин! Но он, конечно, прав тысячу раз. Нужно как-то прекращать эту порочную практику. Вот сбагрю Серому эту чокнутую и вплотную займусь устройством своего семейного положения.

— Ладно, Лу, не нервничай. Я постараюсь не создавать аварийных ситуаций. Правда. И женюсь.

— Свежо предание, — вздохнул, успокаиваясь, мой телохранитель. — Леопарды не меняют свои пятна.

Он откинулся на спинку дивана и замолк.

Это вроде как «горбатого могила исправит»? Посмотрим. Мне же главное — озадачиться целью.

— Что с Мильке, Лу? Чего он засуетился?

— Думаю, что-то ему донесли о тайных договоренностях Горби и Рейгана на их встрече в начале июня в Москве. Что-то, что заставило его серьезно обеспокоиться. Через, — он бросил взгляд на свои простенькие часы, — двадцать минут спросишь.

Малознание — опасная вещь. Лучше уж вообще ничего не знать. А то столько домыслов голове роится, что поневоле становишься параноиком и шизофреником.

Помещение было тем же, но обстановка его изменилась до неузнаваемости: толпа лакающих пиво джерри, громкоголосый лающий комментатор в четырех телевизорах, выставленных на стол в центре зала, густой дым нервничающих болельщиков — футбольный карнавал не располагал к доверительной беседе. Странно, вроде бы русские с лимонниками играют — что здесь смотреть среднестатистическому немцу?

И понятно, что в назначенное время в кабачке Мильке не появился. Вместо того у Луиджи пиликнул телефон и после непонятного диалога с неведомым собеседником, он поднялся и сказал:

— Они нас вели от аэропорта. Встреча переносится в другое место. У нас двадцать минут.

Ох уж эти мне шпионские игры! Почему нельзя все делать по-простому? Зачем эта таинственность, секретность? Как в дешевом голливудском боевике. Хвосты-явки-провалы.

Мильке пришел с другим провожатым. Думаю, не хотел светить свой контакт перед одним и тем же человеком, каким бы доверенным он ни был.

Лу вместе с Берндтом в очередной раз отправились покурить. Оглядев забегаловку во всех углах и проверив туалет, за ними удалился и провожатый Мильке.

— Здравствуйте, — Мильке сразу начал говорить на русском. — Прошу простить мне мою подозрительность. Издержки профессии. Береженого бог бережет.

— Что заставило вас так спешить, герр Эрих? — я порядком устал за этот день, и на всякие политические реверансы мне хотелось наплевать с Эйфелевой башни.

— Вот это, — он вынул из внутреннего кармана фотографию и положил ее на стол передо мной.

Вот если бывают в мире слова грязнее матерных, то я очень расстроился в тот момент, что их не знаю. Первый курс, первый звонок и я на крыльце института рядом с Анькой! Еще не лысый, но узнаваемый. В югославской тройке серо-синего колера — мама ездила за ней в Москву. Не только за ней, конечно. Но привезла и костюм, пригодившийся мне сначала на выпускном, а потом и в институте. И говорить что-то о невероятном сходстве глупо: если они отследили мою встречу с Анькой в Вене, и за такой срок — за сутки — смогли добыть и переслать эту фотографию, тягаться в шпионском умении с ребятами Мильке мне бессмысленно.

— Откуда у вас это? — мой акцент стал совершенно не нужным.

— В свое время мое министерство добилось для коллег из КГБ таких же прав при работе на территории ГДР, как у нас. Мы стараемся этого не афишировать. И они стараются не сильно разглашать факт, что и нашим сотрудникам дарованы на территории СССР те же полномочия, что и коллегам из Комитета.

Вот это откровение! Хотя чего я удивляюсь? Примерно так же обстоят дела у МИ-5 и ЦРУ. Если ЦРУ закон запрещает работать на территории США, то про МИ-5 этот закон ничего не говорит.

— И что теперь?

— Если я правильно понимаю, Захар, то ваше нынешнее положение — результат какой-то игры ваших органов. Первого Управления. Думаю, что цель этой игры — сохранение потенциала СССР и его приумножение под прикрытием капитуляционистской деятельности вашего лидера. Возможно, с демонтажем социалистической системы.

Я не знал, что ему отвечать. Штирлиц бывал близок к провалу, а я только и делаю что проваливаюсь. И никаких отходных путей. Чертова Стрельцова, как дорого мне встало твое существование!

— Я не настаиваю на непременном раскрытии ваших планов, — продолжал Мильке. — Скажите мне, кто стоит за вами? Чебриков или Крючков?

— От этого что-то зависит?

— Всё.

Вот интересно — кто из них больше устроит Мильке? И почему только эти двое? Ну Чебриков — Председатель КГБ, это понятно, а кто такой Крючков? Кроме фамилии ничего не помню. Крючков-ГКЧП, но это будет еще нескоро. Кто он сейчас? И почему в вопросе слышится противопоставление этих двух людей? Разве не должны быть наши органы сплоченны и монолитны? Черт меня дернул лезть в рыцари плаща и кинжала! Раскрыли на раз-два. Прав был Серый — чем меньше отсвечиваешь, тем легче живется. Однако отвечать что-то нужно. Серый был не в восторге от обоих.

— Ни тот, ни другой, — кажется, мне удалось удивить герра Мильке.

— Третья сила? Кто же?

Была ни была! Не хочется, чтобы сорвалась такая рыба.

— Кручина. Но он все будет отрицать. И понятно почему.

Сказать, что дедушка Эрих удивился — не сказать ничего. Он едва со стула не упал.

— Кручина ведет самостоятельную игру? Так не бывает. Он просто бухгалтер.

Я развел руками: «больше мне сказать нечего».

— Тогда получается, что те деньги, что считаются казной партии и есть состояние Майнце?

И я повторил жест в значении: «ну если ты такой догадливый, то мне добавить нечего».

— Любители, — фыркнул Мильке. — Идиоты. Глупые головы. Или это отчаяние? Не могу понять, почему то, что можно сделать правильно, нужно делать через задницу? Тяжело с вами, русскими, работать. Но приходится. Потому что с теми, кто на другой стороне, работать вообще невозможно. Только подчиняться.

Он недолго помолчал, теребя край белой выглаженной салфетки.

— Я передам вам свои документы, Захар. И буду ждать от вас выполнения ваших обещаний.

Собственно, какой у него на самом деле выбор? Нет никакого. Лучше уж что-то, чем неизвестность.

— Мне нужно, чтобы в то время, когда все случится, ваши сотрудники имитировали уничтожение архива, — это была моя «домашняя заготовка». — Пусть жгут, рвут, режут и кромсают и занимаются только этим. Никто, кроме вас, не должен знать о сохранности переданных мне документов.

— Разумно, — согласился Мильке и потер свои скрюченные ладони. — Мы найдем, что уничтожить. Самое важное соберем — зарплатные ведомости, переписку с руководством пионерских лагерей и кляузы сограждан друг на друга — будем жечь с оркестром, чтоб запомнили навсегда. За них не беспокойтесь, никто не сможет сказать, сколько заплатила Штази герру Шмидту в апреле 1963 года.

В самом деле, у любого ведомства за сорок лет работы скапливается столько макулатуры, что для уничтожения ее потребуется привлечение тяжелой армейской техники. Между тем бумаг, реально чего-то стоящих, в этой горе — едва на три портфеля.

— И я хочу исчезнуть из Германии, когда все случится. — Слова дались ему непросто, и он сразу пояснил свое решение: — Мне не нужен суд надо мной в таком возрасте. Мне не нужна такая трибуна. Потомки все равно оценят по-своему.

— У вас есть время выбрать хорошее место. Можете взять с собой нескольких людей, из тех, кто вам дорог или может понадобиться. В разумных пределах. Полк гренадеров даже мне спрятать будет непросто.

— Я сообщу, — Мильке поднялся и потянулся к фотографии, так и лежавшей на столе. — Я сообщу, когда и где следует получить груз. И потом решим, как мне выбраться из Берлина.

Он демонстративно порвал снимок и высыпал обрывки в пепельницу.

— Сожгите, — сказал пока еще всесильный глава «Штази», тяжело развернулся и вышел наружу.

А я понял, что еще десяток снимков и вся моя подробная биография не войдут в те портфели, что мне обещаны. Главное, чтобы исполнитель на месте, тот, что добыл эти снимки, не вздумал копать глубже, выясняя, кто еще исчез вместе с Захаром Майцевым.

Этот длинный день, растянувшийся для меня в какое-то бесконечное заполярное утро, когда толком солнца не видно и постоянно висит над головой серая хмарь, подсвеченная рассеянным и тусклым светом, завершился далеко за полночь — когда я вернулся в свою холостяцкую халупу на Риджент-канал.

Даже неугомонная Стрельцова уже дрыхла без задних ног, а бедолага Том безрадостно досматривал, как методично голландцы раскатывают в тонкий блин ирландскую сборную.

— Что Том, наши выиграли? — спросил я, плюхаясь рядом с ним на диван и ослабляя галстук, изрядно мне надоевший.

— Мне жаль, сэр. Наши бездарно слили всю игру, теперь поедут домой, — пробормоталохранник. — Да и как бы они выиграли, если эти чертовы русские бегают по полю так, будто в задницы им залили по пинте скипидара? Наверное, каждого из них в номере ждет агент КГБ и они знают, что лучше бы им не проигрывать! А пасы? Восемьдесят пять процентов передач — точно в ноги! Это не у наших, сэр. Если бы вы посмотрели на их Ми-кай-ле-тенко, Беланофф, Рац, громилу Бубнофф, на эту ловкую обезьяну в воротах — Дасаефф, вы бы не спрашивали, кто победил. А у нас забивать вынуждены защитники! Адамс прибежал и чудом спас нас от позорного безответного проигрыша! Кажется, я два часа назад видел игру новых европейских чемпионов, сэр. И это не сборная Бобби Робсона. Зато мисс Анна радовалась и даже три раза поцеловала меня — по числу голов — в щеку. Она тоже поставила пять моих фунтов на свою сборную. И выиграла семь.

— Пропали твои пять фунтов, Том? — его печаль была искренна и глубока, настолько, что остаться безучастным я не смог.

— Как есть, сэр, пропали. Мне жаль. Придется отыгрываться на русских. Завтра поеду к букмекерам, поставлю десятку, что они станут чемпионами. Очень сильная команда.

— Знаешь, Томми, я тебе дам хороший совет. Не ставь на русских. Чемпионами будут голландцы. А русские только вторыми. Все уже решено, — я показал глазами на потолок.

Папаша спрашивал как-то Серого о том, будет ли сборная Союза чемпионом чего-нибудь. И Серый его не порадовал. Ближайшая Олимпиада в Сеуле — последнее чемпионство советской сборной. И все.

— Правда, сэр? — Том вскочил с дивана. — Я знал! Вот знал, что все подстроено против наших! Политкорректность, да? Датчи еще ни разу не были чемпионами? Поэтому? Чертовы букмекеры! Мне братец давно говорил, что нет честного спорта — все куплено! Так хотелось надеяться.

Вот что иногда заставляет меня разевать свой рот? Желание показаться самым умным и осведомленным? Тупой ишак!

Том схватил какую-то газету и стал просматривать букмекерские сводки:

— Так-так-так… Шансы русских расцениваются как один к трем, а у Гуллита и ван Бастена один к семи! А на то, что русские будут вторыми — один к двум! Спасибо, сэр! Если я выиграю — половина ваша!

— Го-о-ол! — донеслось из телевизора.

— Кто? Что? — Том встрепенулся и отложил газету.

— Голландцы забили, — сказал я. — Один-ноль. Как день прошел? Доложишь?

— Конечно, сэр! После того, как с мисс Анной поработал Кларк, он потащил ее по Оксфорд стрит, потом по Нью Бонд стрит, потом в «Хэрродс», потом на Парк Лейн в «Харви Николс», но и на этом они не остановились. Потом еще были Слоан стрит, опять вернулись на Оксфорд стрит, зашли в Lalique на Кондуит стрит. Как женщины и парикмахеры не устают бродить по всем этим магазинам, сэр? Боб еле приполз, а ведь он очень тренированный человек!

— Конечно устают, Том, но это их работа. Хорошо выглядеть.

— Они потратили четырнадцать тысяч восемьсот тридцать фунтов на одежду и бижутерию, сэр! И еще полторы на стеклянную птичку из Lalique. Еще триста ушло на всякие кофе-маникюры-косметику и солярий.

— Семнадцать тысяч за день? Хорошо развернулся Ники. Это называется: «сделаю это бесплатно»! Что было дальше?

— Дальше поехали к этому фотографу. Ждали час, пока он закончит с какой-то голой мисс. Потом он долго ходил вокруг мисс Анны, светил на нее фонарями с разных сторон. Потом два часа фотографировал.

— Где снимки?

— Нету еще, сэр. Их ведь нужно обработать — проявитель-закрепитель. Фотограф в студии не на Полароид снимал. Готовы будут через три дня.

— Она довольна?

— Она визжала, сэр! Как семилетняя девочка, которой подарили Барби, Кена и кукольный домик сразу!

Что ждет меня утром?

— А ты сам что думаешь о работе Ники?

— Это трудно описать, сэр. Я не художник. Мисс Анна и без забот мистера Кларка была прехорошенькая, а сейчас… Это нужно увидеть, сэр.

Утром посмотрим.

— Хорошо, Томми, развлекайся, мне пора, устал я сегодня.

— Да, сэр, приятных снов. Сэр? А точно победят ребята Гуллита?

— Точно, Томми. Как и то, что на стодолларовой купюре изображен Бенджи Франклин.

Так и закончился этот суматошный, наполненный беготней и неопределенностью, день.

Глава 6

Утром меня разбудила Стрельцова. Вернее будет сказать — та, что раньше была Стрельцовой. Потому что сейчас в ней ничего не осталось ни от комсомолки, ни от инженера-стажера. Она оказалась совсем не похожа в новом образе на принцессу Грейс, но и без ожидаемого мною сходства Кларк слепил из нее нечто невероятное!

Если бы она не была такой коротышкой — на любом подиуме ее ждала бы замечательная карьера. И это преображение добавило ей бесконечно много самоуверенности:

— Как я тебе?

— Будьте моею, мисс!

— Губенки закатай, мистер Твистер. Когда мы полетим в Чикаго? Уже девять утра!

Она была одета в легкое платье, из тех, что выглядят простенько, но стоят как популярная малолитражка. Заглянувшее в окно солнце проявило ее силуэт, и я почувствовал себя не очень комфортно.

— Шла бы ты отсюда, мисс Анна. Мне нужно умыться.

— Успеешь, засоня. Как я тебе? — Она зачем-то раскинула руки в стороны и несколько раз повернулась на каблуках. — Твой Ники вчера меня замучил: надень вот это, примерь вон то, повернись так, согнись эдак. А потом еще этот второй, неприятный мужик с фотоаппаратом. Зачем это все?

— А, по-твоему, раньше было лучше?

Она посмотрелась в мое зеркало, перед которым я наряжался на ответственные встречи:

— Не-а. Лучше сейчас.

— Тогда радуйся. Только где-нибудь далеко от моей кровати.

— Вот, кстати, что это за «Ньюр-ка»? — не к месту вспомнила Анька.

Я натянул на себя простынь и попытался отвертеться:

— Понятия не имею. Давай все потом, а? Я еще и не проснулся толком.

И она купилась!

А в полдень мы уже были в небе, прихватив с собой безотказного Тома и суховатого Боба, и еще через шесть часов приземлились в Цинцинатти.

— Зак, ты здесь бывал? — спросила Стрельцова. — Это уже Чикаго?

— Нет, — я тащил ее за руку через здание аэровокзала. — Это не Чикаго. Я передумал. Это Цинцинатти-Северный Кентукки. Здесь ехать в три раза ближе. Не задавай глупых вопросов и держи рукой платок — на тебя уже люди оглядываются. Таких дурех штат Кентукки еще не видел.

— А далеко ехать?

— Два часа. А сейчас помолчи, я возьму машину. Нам и Тому с Бобом.

В просторном салоне арендованного Lincoln Town Car — машины внушительной, удобной и не вызывающей ненужного любопытства в силу своей многочисленности на дорогах, было тихо. Стрельцова таращилась в окно на незнакомую Америку, а я вел машину. Позади нас в синем Cadillac Eldorado ехали охранники.

Через час Анька спросила:

— Это Америка?

Я кивнул.

— А где небоскребы?

— В Нью-Йорке и Чикаго.

— Странно, — сказала Стрельцова и замолчала еще на час.

I-71 — хорошая, быстрая дорога, по которой путешествие в сотню миль покажется любому легкой неутомительной прогулкой. Меньше чем через два часа мы въехали в Луисвилл, по которому я частенько скучал. Особенно по тому времени, что мы провели на ферме Сэма, осваиваясь и свыкаясь со своей новой американской жизнью.

Была середина рабочего дня, и я рассчитывал не попасть в пробки, которые, конечно, не сравнить с нью-йоркскими и лондонскими, но все равно они были бы неприятными, особенно после скоростного хайвэя.

Мне повезло, и мой расчет оправдался.

Припарковавшись на стоянке у офиса, я на минуту замер. Трудно предугадать реакцию Серого, когда я поставлю перед ним живого свидетеля его ранней биографии.

— Значит так, Ань. Серегу здесь зовут Сардж, Серхио Саура. Вокруг всегда крутится много народу. Не вздумай показать видом или словом, что вы хоть немного знакомы. Просто виси на моей руке, как испуганная собачка у модниц, и молчи. Улыбайся как можно больше — всем и по любому поводу. Если уж совсем захочется или будет нужно что-то сказать — лопочи на немецком. Русский пока забудь и ко мне на нем не обращайся. Тем более — к Серому. Я представлю тебя… Никак не буду представлять. Просто — мисс Анна из Вены. Пока что ты моя… спутница. Справишься?

— Попытаюсь, — Нюрка пожала плечами.

— Не нужно пытаться. Если не уверена, что справишься — поехали обратно.

— Нет уж, если привез на другой конец света, то обратно я не поеду. Справлюсь. И знаешь что? Спасибо, Захар. Не знаю, чем и как смогу с тобой расплатиться за все, но… — ее глаза заблестели, а мне сейчас только слез и не хватает!

— Так, все! Соберись, козябра! Пошли.

За два месяца, что я здесь не был, здание чудесным образом преобразилось. Новые неоновые рекламки, расширена автостоянка, двери на фотоэлементах — такие еще и в Лондоне не часто встретишь. На входе черномазый громила в ливрее — в первый раз вижу. Был он толст, могуч и распространял вокруг себя ароматы пота и дешевого дезодоранта.

Едва не скачками он бросился нам наперерез:

— Простите, сэр, вам назначено?

— Да, я к мистеру Сауре, — от моей простоты у негра едва глаза не выпали из черепа.

— Только по предварительному звонку, сэр. Мистер Саура очень занятой человек. Я сожалею, — и он стал смотреть поверх моей головы.

Я оглянулся на Стрельцову — она, как и было велено, глупо улыбалась.

— Послушайте, — я разглядел хитрую вязь на его бейджике, — Фил, я — Закария Майнце, у вас должны быть инструкции на мой счет.

Он посмотрел в список, лежавший на стойке за его спиной.

— Сожалею, сэр.

Думаю, даже назовись я Джорджем Бушем, он не утратил бы своей невозмутимости и так же вежливо послал бы меня к черту. Этому черному было поровну — кто я такой и чем знаменит по обе стороны Атлантики.

— Ваш босс, Фил, если я не ошибаюсь — Алекс Вязовски?

— Верно, сэр, — в его черных глазах не мелькнуло даже тени любопытства.

— Позвоните ему и скажите, что я жду его объяснений.

— Не думаю, сэр, что Алекс станет разбираться. Он тоже очень занятой человек. Будьте добры, не мешайте людям работать. Будете настаивать, мне придется выбросить вас из здания.

Его непрошибаемость начинала меня бесить. Он упивался дарованной ему властью и не соглашался уступить даже самую малость. Царь и бог — последняя инстанция.

Я оглянулся и догадливый Том протянул мне трубку AT&T с уже набранным номером.

— Привет, Алекс! Да, это Зак. Что за обезьяна стоит у вас на воротах? Нет, никакого расизма! Он обезьяна не из-за цвета кожи. Мы еще разберемся, почему обо мне он ничего не знает. Да, верно, я внизу. И твой Фил меня не пускает. Позвони ему, побеспокой красавца.

У негра пиликнула рация и шипящий голос Вязовски распорядился:

— Фил пропусти этого человека.

— Хорошо, босс, — негр надавил тангенту на рации.

— И всех, кто со мной, — успел вставить и я.

— И всех, кто с ним, — подтвердил Алекс. — И зайди ко мне вечером, есть разговор.

— Да, босс, — сказал негритос в замолчавшую рацию.

— Мы можем идти?

— Конечно, сэр. Шестой этаж…

— Я знаю! — эта обезьяна будет мне рассказывать, где находится офис, где я провел два года?!

Шестой этаж встретил нас академической тишиной. И здесь тоже все перестроил Снайл: деревянные панели на стенах, мягкие ковры, огромные люстры, картины на стенах с ликами каких-то почтенных джентельменов. Если бы я не знал, что здесь было полгода назад, я бы решил, что попал в заведение с трехсотлетней историей — вроде Barclays. Но это все еще был Gyperbore Trust, и логотип на ковре не оставлял места сомнениям.

Нас встретил сам Алекс.

— Привет, Зак! У тебя новая подружка?

— Вроде того, — посмотрю я на тебя, когда эта подружка повиснет на Сереге. — Где наш Сардж? Здесь все так изменилось.

— Идите за мной. Ребятки твои могут подождать здесь, — он на ходу открыл одну из дверей и я кивком головы отправил туда Тома и Боба. — А нам сюда.

Он распахнул тяжелые на вид створки и пропустил нас с Анькой в приемную Сереги.

— Зак! Как дела?! — сразу два секретаря — Линда и Марта обрадовано запищали приветствия. — Ты где был? Кто это с тобой?

Анька сняла с головы косынку и очки… и они обе замолчали растерянно. Особенно смешалась Линда. Ну да, старая любовь не ржавеет. Жаль, что у нас ничего не получилось.

— Здравствуйте, красотки! — я безжалостно прервал повисшую паузу. — Линда, ты все хорошеешь! Марта, как я рад тебя видеть! Без тебя как без рук — все теряю и ничего не нахожу! Вот знакомьтесь, это мисс Анна, моя… спутница, — представил я гостью.

— Guten Tag! — Стрельцова расплылась в самой солнечной улыбке, на которую была способна.

Справа хмыкнул невозмутимый Вязовски, ему все всегда было нипочем. И смутить его чем-то мог только корабль инопланетян, грохнувшийся посреди Четвертой стрит. Да и то им нужно было бы сильно постараться с пиротехническими эффектами.

— Пошли, Анна, — я потянул Стрельцову за руку по направлению к двери с простенькой медной табличкой «Mr. S. Saura».

— Там Том и Бригли, — успела вставить Марта.

— Не страшно, — я уже открывал дверь.

— … они делают это просто. Если нужно проголосовать за не очень популярный законопроект, он выносится на голосование за пару минут до обеденного перерыва, и предварительно не оглашается в повестке дня. Привет, Зак! — Фрэнк, как обычно, дымил сигарой и размахивал пузатым стаканом.

— Привет, Сардж, Том, Фрэнк!

— Кто это с тобой? — спросил Серый. — Зачем ты притащил сюда свою…

Он ее узнал. И замолчал, соображая что-то. Думаю — пытался заглянуть в будущее.

— Мисс, позвольте представиться, — Фрэнк не терялся, — я — хороший друг этих господ и вашего спутника — Фрэнк Бригли. Этот суровый мужчина — Том Снайл, вы наверняка читали о нем в газетах или журналах. А это — Серхио Саура, наш идейный вдохновитель на всякие проделки.

Нюрка смутилась, но лишь самую малость. А я обратил внимание, что в открытой двери видны внимательные глаза Линды и Марты.

— К сожалению, Фрэнк, мисс Анна не говорит пока на английском. Только немецкий. Приходится таскать с собой переводчика. Мы познакомились в Вене…

— Думаю, мисс Анне будут неинтересны мужские разговоры, да еще и на незнакомом языке, — сказал Серый, зачем-то переставив настольный календарь с места на место. — Зак, может быть, мисс желает осмотреть наш замечательный город?

В самом деле, черт дернул меня тащить сюда Стрельцову! Это все ее напор, а я поддался ему как пацан пятнадцатилетний.

— Ты прав, Сардж, Анне будет скучно. Пожалуй, я попрошу Линду или Марту составить ей компанию в экскурсии по городу?

— Конечно, Зак, — Серый был сама невозмутимость. — Так и сделай. И возвращайся к нам. Есть, что обсудить.

И я потащил Нюрку прочь из кабинета.

После коротких переговоров они с Мартой, немного знавшей немецкий, отправились «посмотреть на реку, ну и так, вообще — пройтись».

Пока в кабинете сидели Снайл с Бригли и обсуждали проталкивание какого-то мудреного законопроекта, частично устраняющего действие дискриминационной поправки Джексона-Вэника в отношении Китая, Вьетнама и России, Серега ни словом не обмолвился о Стрельцовой.

Зато когда Фрэнк и Том ушли, он выглянул в приемную, сказал Линде:

— Линда, на сегодня все. Идите домой. Да, прямо сейчас. Скажите там внизу, что я больше никого не принимаю сегодня. Даже если на Кентукки упадет метеорит — меня не беспокоить.

И, прикрыв дверь, развернулся ко мне:

— Теперь с тобой разберемся, бабник хренов. Ты зачем ее сюда приволок?

— Это кто кого приволок еще! Сардж, я все прекрасно понимаю. Но ты тоже пойми — я приезжаю в Вену, а том вот это!

— Непринципиально кто кого приволок. Ты вообще в своем уме? Что ты делаешь?! Как она оказалась здесь?! Впрочем, я знаю как. Что ты придумал, чтобы подобного больше не происходило?

— Не ори, а? Я сам уже не рад. Можно было бы сделать иначе — я бы сделал. Подумай сам: вернулась бы она в нашу Хацапетовку и стала бы всем подряд рассказывать, что видела международного дельца Закарию Майнце, как две капли воды похожего на Захара Майцева! Не думаю, что такое развитие событий тебя могло бы устроить. Не убивать же ее?

— Да уж. Вот что ты за человек-то такой, Закария Майнце? Одной рукой гладим, другой гадим?

— Сардж, ну хватит. Я сам себя уже сто раз наругал. Усы отращу, обрею окончательно лысину, очки сделаю, и пойду по стопам Арнольда в спортзал. Буду жрать протеин и всякую химию, чтоб прибавить фунтов сто.

— Пожалуй, это может сработать. Не откладывай. Я тоже так же сделаю. Лишним не будет.

— А как она тебе вообще?

Серый скорчил какую-то непонятную кислую мину, словно только что слопал десяток лимонов.

— Ты привез большую проблему, Зак. Разве она может мне нравиться? Даже если выглядит при этом как кинодива?

Чего-то такого я и ожидал. Не хотел верить, но в глубине души знал, что так и будет.

— Она ехала к тебе, Сардж. И я, между прочим, изрядно потратился, чтобы она стала похожа на женщину, а не на плакатный образ комсомолки-ударницы.

Серый подошел к стене, нажал на какую-то потаенную кнопку и открыл сверкающий стеклом бар.

— Бурбон от Джоша будешь?

— Буду. Как у него дела?

— Воюет с PepsiCo. За дистрибьюцию «столи». Сейчас в Москве с «Союзплодоимпортом» переговоры ведет. Сменил очки на линзы, завел постоянную подружку. Бывшую жену сплавил куда-то в Южную Америку командовать представительством. Детей оставил с собой.

— Ты о Джоше Келлере говоришь?

— Других Джошей с бурбонами у нас нет.

— Удивительно. Он же раздолбай и пьяница! И что на него так подействовало?

— Жизнь, Зак. Жизнь. Кого-то ломает, кого-то возносит. У Джоша теперь все хорошо.

— Тогда наливай.

Мы чокнулись и поставили стаканы на стол. Мне пить не хотелось, потому что много нужно было рассказать.

— Что у тебя новенького? — мы одновременно спросили друг друга и рассмеялись.

— Давай я первый на правах гостя?

— Годится, — Серый согласился и пригубил виски. — Начинай.

И первым делом я погрузился в подробный отчет о взаимоотношениях с Карнаухом. О его взглядах на золото и нынешнем положении дел в международной торговле. Серега несколько раз переспрашивал, дважды просил вернуться и повторить тезисы Юрия Юрьевича и в конце надолго задумался. Я собрался перейти к делу Мильке, но он жестом остановил меня, достал из холодильника еще льда, бросил по паре кубиков в наши стаканы и плеснул в них еще бурбона.

— Подожди. Значит, загадку Карнауха ты разгадал. Про Ротшильда. Тогда почему на этом и остановился? Какие ты сделал выводы из беседы?

— Ну, что на золоте можно хорошо подняться. И оно всем очень нужно. И чем больше его соберешь, тем больший вес будешь иметь.

— Н-дя… какие ограниченные люди нынешние богатеи.

— А что не так-то? Что я должен был понять?

Серый тяжело вздохнул, словно был я тем самым нерадивым учеником с картины Решетникова «Опять двойка».

— Ты вышел на Карнауха, ты с ним работаешь, но ты не видишь дальше собственного носа. А вывод простой: все, что мы с тобой здесь мудрим, без определенных шагов будет бесполезным! Да! И не делай такие страшные глаза. Все, что мы здесь намутили, можно будет вернуть обратно благодарному американскому народу по одной простой причине: мы не сможем вести самостоятельную денежную политику в России. А если этого не будет, то любые наши вложения станут просто системой перекачки денег из наших кубышек в подвалы Citicorp, JP Morgan Chase, Wachovia и The Firm. Тот, кто в стране будет контролировать выпуск денег, тот и будет рулить правилами инвестирования и развития. Большевики не зря захватывали вокзалы, телеграфы и банки. Транспорт, связь и деньги — вот составляющие реальной власти. Все остальное — дело наживное. А мы с тобой, горе-финансисты, решили ограничиться вокзалами и почтой. Твоему Карнауху нужно памятник во весь рост на площади Дзержинского поставить. Вместо Железного Феликса.

В самом деле, Карнаух к этому и вел мысль — у кого есть много золота, тот и царь горы. Тот и может выпускать любые деньги. Но пока большая часть золотишка не у нас, да бог с ней большей, просто значимая — мы всего лишь исполнители чужой воли и обладатели просто вороха условно ценных бумажек.

— Нужно озаботиться установлением контроля над Госбанком России, — продолжал Серый. — Ведь когда все случится, эмиссию рублей обязательно привяжут к золото-валютным запасам, в которых золота мало, а валюты много. То есть, по сути, поставят рубль в жесткую зависимость от количества имеющихся долларов. А значит, его курсом можно будет манипулировать по своему желанию.

— Ну не такие же они дураки, чтобы отдавать право на печатанье денег в чьи-то чужие руки? Госбанк он потому и Госбанк, что Государственный и работает в сотрудничестве с Правительством. Нужно Правительству больше денег — нарисуют больше, нужно уменьшить — изымут. Не думаю, что кто-то из тамошних государственных мужей решится на добровольную передачу такого инструмента в частные руки.

Серый подошел ко встроенному в стену шкафу и добыл из его недр старую газету.

The Washington Post от 24 декабря 1913 года.

— Прочти на развороте. Вот таким образом доллары стали не американскими, а ФРС — независимой от правительства и Капитолия структуры. Чтобы правительству нельзя было делать всяких глупостей, свой кошелек оно отдало в чужие руки. Вопрос: если от правительства система независима, то от кого зависима? Акционеры ФРС — американские банки. Но вот держи еще документ.

Он положил мне на колени картонную папку с тесемочками — точно такие были у мамы, когда она трудилась бухгалтером в ОРСе. Только там по-русски было написано «Дело N___», а здесь красивым шрифтом «RAND Corporation».

— Что это?

— Это отчет об исследовании рынка, заказанном Снайлом этой уважаемой корпорации год назад. Не слышал ее славного имени? Поинтересуйся как-нибудь. Интереснейшее прошлое. И еще более замечательное будущее. По большому счету мы с тобой сейчас играем против ее аналитиков. А цель у Тома была простой: он хотел выяснить конечных бенифициаров любых компаний — американских, японских, европейских, африканских. И вывод аналитиков очень интересный. Если отбросить коммунистическую часть мировой экономики, то можно сказать, что все в мире выпускается на заводах двух сотен корпораций. И ребята из RAND считают, что их количество постепенно будет сокращаться. Из списка будут выбывать слабейшие. Примерно одна компания в год. Иногда две. В кризисные годы — десяток. Но самое интересное, что в списке конечных владельцев большая часть — примерно две трети — банки. И вот кому принадлежат они — не смогли установить даже специалисты RAND. Или не захотели. Есть лишь неподтвержденные догадки. Кое-кто уверен, что вся экономическая мощь Америки сосредоточена в руках представителей трехсот фамилий. Они не все известны широкому кругу и не часто светятся в газетах. Часть из них орудует из тени, другие даже становятся президентами и вице-президентами. Но именно им в конечном итоге принадлежит ФРС и бесконтрольное право печатанья денег. Аудит ФРС не проводится с самого ее основания! Что там происходит внутри — не знает ни один правительственный чиновник.

— Да какая разница? Если правительство формирует этот твой комитет трехсот и он же владеет деньгами, то значит, правительство владеет ФРС.

— Возможно. Но разве ты хочешь, чтобы деньгами России владел этот «Комитет трехсот»?

— Как он сможет владеть? В России Центробанк принадлежит государству.

— Пока принадлежит, — Серый задумался. — Чтобы передать его в частные руки нужно совсем немного. Организовать несколько денежных реформ, начать выпускать деньги в необыкновенных количествах — чтобы страна захлебнулась в инфляции и потеряла доверие к деньгам и Правительству. Затем устраиваем газетную шумиху, что независимый Центробанк будет лучше справляться с возложенными на него обязанностями и вуаля! — народные массы желают именно этого. И знаешь что? Его даже передавать в частные руки не станут. Пока не выработаны способы контроля за оперативным управлением — он всецело будет в руках своего главы и его замов. А если еще в норме закона протащить мнимую подконтрольность…

— Как это? — мне показалось, что Серого совсем уже понесло в какие-то юридические дебри.

— Допустим, пропишем в законе пункт о том, что раз в полгода Председатель Центробанка отчитывается перед Верховным Советом. Но не указываем, каким образом Верховный Совет может воздействовать на этого человека по итогам отчета. И выходит, что ответственность как бы есть, но она не наступает, потому что неизвестна ее мера и орган, уполномоченный на взыскание. Я, к примеру, могу хоть ежедневно отчитываться перед Конгрессом, но сделать они со мной ничего не могут. Понимаешь? Ну еще разбавим закон всякой мелочевкой вроде того, что любые изменения в Законодательстве о Центральном банке могут производиться только с разрешения его главы или экспертного совета при банке — для пущей независимости. Все, круг замкнулся. И теперь нашим банком владеет тот, кто владеет его Председателем Правления. И это не обязательно Президент, Генсек или Предсовмина. А место такое, где отказаться от моментального личного обогащения очень сложно.

— Да ну, придумал ты, Сардж, ерунду какую-то. Так не бывает. Это нелогично и неумно.

Серый меня как будто не слышал, он в три прыжка переместился за стол и принялся изображать какие-то странные схемы со множеством аббревиатур, понятных только ему.

Через десять минут он оторвался от своего увлекательного занятия. Я успел бегло просмотреть старую газету, полистать отчет RAND и поковыряться в содержимом холодильника.

— Он прав, — Серый задумчиво смотрел в окошко и чесал висок. — Нам нужно золото. Много золота. И контроль над российским Центробанком, когда он появится. Иначе в кресло Председателя Правления Центробанка пролезет товарищ Геращенко. И сделает государственный банк своей кормушкой! Помнишь, я тебе рассказывал о русских олигархах? Они никто, мелочь пузатая по сравнению с «Гераклом» — так льстиво его будут называть сподвижники. Кто-то из русских нуворишей приватизирует нефть, кто-то уголь, кому-то даже достанется золото и уральские изумруды. А Геращенко приватизирует то, в чем считается лучшим профессионалом — русские деньги. Все. Лет на десять. И будет выдавать стране по своему усмотрению. Нам с тобой такие деятели не нужны. Лучше уж на берегу еще не раз крепко подумать — вопрос очень важный и его пускать на самотек нельзя ни в коем случае. Еще что-то интересное есть?

Я посмотрел на часы — Анька уже бродила где-то часа полтора. Еще столько же у меня наверняка есть.

— Я затеял игру с Эрихом Мильке. По совету Бельфингера.

— Рассказывай, — у Сереги лицо стало пепельно-серым.

И еще полчаса я распинался о подробностях своих встреч с немецким министром. О перспективах и надеждах.

— Зак, у меня такое ощущение, что в нашем плане самый непостоянный и неопределенный фактор — это ты, — сказал Фролов после того как я сообщил ему о своем шпионском фиаско. — Не какие-то зловредины из Вашингтона, а ты, Зак! Трудно было посоветоваться?

За последние годы мой друг испортился. Он превращался в какого-то вечно брюзжащего зануду. Поучения, наставления, откровения — надоело до невозможности. Все идет как нужно! Не без шероховатостей, но это и интересно!

— Разве плохо вышло, Сардж? Документы он отдаст, кидать его я изначально не собирался. А потом, когда вывезу его из Германии, он всецело будет в моей власти. Зато представляешь, какие бомбы могут оказаться в его документах? Разве плохо взять за тестикулы какого-нибудь голландского бонзу? Я уверен, там будет, чем поживиться!

— Смотри, Зак, не испорти задел. Второй раз начать будет практически невозможно. С покушением разобрался?

— Разбираемся. И разберемся. У тебя-то что?

Серый неопределенно хмыкнул.

— А у меня, Зак, моральные терзания. Помнишь Чернобыль? Я ведь знал о событии, но не сказал никому. Потому что не понимал как его предотвратить. По крайней мере, я себя этим успокаивал.

— Два года уже прошло. Мой фонд начал распределять путевки для участников ликвидации аварии на Кипр — терапия, восстановление. Уже сотни три отдохнули.

— Это все не то. Ведь знай я чуть лучше ситуацию, не испугайся раскрыться — и ничего не случилось бы. Наверняка.

— К чему ты это вспомнил, Сардж?

— Понимаешь, дружище, через месяц я планирую приобрести Occidental Petroleum. За половину цены. После большой аварии на нефтяной платформе Piper Alpha. Это там, в Северном море.

— И?

— Там погибнет больше полутора сотен человек. Но если они не погибнут — купить ее будет невозможно! И вот она дилемма: либо я пытаюсь предотвратить катастрофу и остаюсь с носом, либо равнодушно смотрю, как люди тонут и сгорают, и получаю хороший актив. Вот такой выбор. Пока событие было далеко, мне казалось, что я справлюсь каким-то образом, а сейчас… Не знаю, Зак. Не знаю, что делать. А получить хочется! Да и Хаммера немножко наказать за его «помощь» Советской России тоже хочется.

— Ты знаешь, что там стряслось?

— В общих чертах.

— Тогда как ты собираешься повлиять на событие?

— Можно по-всякому. Имитировать утечку нефти или газа с соседних платформ, чтобы успели их отключить, заслать какого-нибудь правительственного инспектора…

— Чтобы и его тоже взрывом накрыло? — такой способ убийства чиновника показался мне изысканно-изощренным. — Его-то ты за что невзлюбил?

— Не цепляйся. В общем, придумать можно. Но тогда можно сказать компании «бай-бай».

— А «Тексако»?

— Понимаешь, Зак… с «Тексако» еще года на три канитель. Такие дела быстро не делаются. Все потихоньку движется в заданном русле. И если бы у нас появилась небольшая нефтяная компания — стало бы немного проще и с «Тексако».

— Тогда я вообще не понимаю твоих терзаний, — я подошел к окну и посмотрел на стоянку. Мой «Линкольн» стоял, а «Кадиллак» Тома и Боба где-то все еще катал англичан и Стрельцову. — Делай, как собирался. Лес рубят — щепки летят. Ты не сможешь спасти всех. В Африке ежедневно от голода и всяких революций гибнет народу больше, чем на десятке таких платформ. Давай отправимся туда. И станем спасать голопузое население Намибии? Там алмазы — может быть что-то и нам перепадет за хлопоты?

— Если станем спасать нищих негров? Вряд ли.

— Ну вот, что и требовалось доказать. В общем, я так думаю: делай свое дело, в конечном итоге тем же африканцам полегче станет. Еще есть что-нибудь интересное?

— Интересное? — Серый подошел ко мне встал рядом. — Конечно! У нас все интересно. На днях Снайл встречался с Серхио де Кастро. Тезка. Слышал о таком?

— По-твоему я должен знать всех латиносов?

— Ну уж одного из «отцов» чилийского экономического чуда ты знать должен?

— Зачем это мне? — я на самом деле не понимал. — Знакомство с еще одним гением? Их и так в избытке.

— Возможно, возможно. Я здесь решил немножко просветиться на предмет «экономических чудес» разных времен и континентов. Этот де Кастро был министром финансов в начале восьмидесятых в Чили. Ты же читал наверняка в прессе их истерику о неимоверных успехах МВФ и «шоковой терапии» в пиночетовской Чили?

— Попадалось что-то.

На самом деле я уже давно ничего не читал — не было времени. Какой смысл что-то читать, если все напечатанное больше чем на половину ангажированные поделки для успокоения мятущейся общественности? А вторая половина — обычный новостной фон вроде землетрясений и наводнений.

— Он пребывает в святой уверенности, что их реформы открыли перед Чили широкую дорогу к вершинам мировой табели о рангах. Все заслоняют проценты роста ВВП. И то, что в стране чудовищная олигополия, и треть населения за чертой нищеты, разоренная инфраструктура, в которую уже пятнадцать лет никто не вкладывал ни цента, ни песо, или что там — в Чили? — ни в дороги, ни в больницы. Сеньора де Кастро волнуют только цифры в отчетности.

— Еще наверняка свой собственный кошелек, — добавил я.

— Само-собой. Уже сейчас известно, что они с братцем хорошо погрели ручонки на доброте Пиночета. Сам де Кастро прикупил по дешевке электростанцию (привет Чубайсу!), а братец его — национальную авиакомпанию. Молодцы. Загнал сеньор де Кастро свою страну в бесконечные долги. По его мнению, двадцать миллиардов долларов внешнего долга, разворованного, кстати, внутри страны его первейшими друзьями — сущая безделица. Схема «облагодетельствования» Родины проста как фигура из трех пальцев. И я имею в виду не фигу. Берется государственная компания и продается по дешевке сеньору Хулио — это такая приватизация. Я понимаю корейские чеболи отдали определенным семьям, но разница в том, что эти чеболи никогда государству не принадлежали и строились получившими их людьми с нуля. Им отдали не сами предприятия, а возможность приемлемо кредитоваться и добрую волю правительства. Однако, вернемся к нашему сеньору Хулио. Эксплуатирует этот «эффективный» сеньор бывшую государственную компанию в хвост и гриву, набирает под нее огромные кредиты, переводит прибыль и кредиты в свои оффшоры и вот готовый кандидат на банкротство: денег нет, рабочие бастуют, товарищ Пиночет бесится. Как решить головоломку? Как избавить страну от эпидемии банкротств? У наших «чикагских мальчиков» — последователей Фридмана готов рецепт! Национализация! Ты понял, да?! Берется предприятие, генерирующее прибыль и отдается частнику. Он благополучно проводит похоронный обряд над еще живым объектом и возвращает его обратно государству в виде мумии! Обвешанное долгами, как шарик блохами, предприятие выкупается у владельца за общественный счет! Дальше: на колу мочало, начинай сначала. Государство обновляет фонды, технологическую базу, расплачивается с долгами, и… новая приватизация! Красота! Плесни мне еще немножко, — Серега протянул мне пустой стакан. — Когда много размышляю — повышается температура мозга, влага из организма испаряется сильнее, в горле пересыхает, требуется восполнить ее недостаток. А поскольку спирт гигроскопичен, то количество требуемой выпивки растет с каждым новым глотком.

— Ты даже под бытовое пьянство норовишь теоретическую базу подвести, — мне стало смешно.

— Я даже график иссушения составил, — похвастался Фролов. — Шучу. В общем, выводы, к которым я пришел после этой беседы, еще сильнее укрепили меня во мнении, что рост ради роста — путь в никуда. Этот рост нужен только для отличной статистики под привлекаемые кредиты.

— Разве кредитование — это не важно?

— Разумеется, важно. Но еще важнее — на что ты берешь кредиты? Единственное, на что можно брать кредиты — на обновление технологической, производственной базы. Когда короткое использование чужих денег сулит тебе такой прирост прибыли, который покроет обслуживание кредита и превысит прибыль от использования изношенного оборудования. Любой другой способ «освоить» чужие деньги — путь в долговую яму. Правду сказать, последние разработки особо «одаренных» экономистов утверждают вот что: кредитоваться предприятию нужно всегда. И соблюдать некоторый баланс между своими и заемными средствами для уменьшения налогооблагаемой базы. Этот баланс зависит от законов страны, налогообложения, внутренних процессов на предприятии, коньюнктуры рынка. В таком положении есть некий потаенный смысл, и точное выдерживание баланса способно принести небольшой дополнительный доход в пару процентов годовых, но работает подобная схема только в отношении гигантов. Когда владелец прачечной пытается жить по этим рекомендациям — он быстро оказывается в заднице. Потому что сохранение оптимального баланса обходится ему дороже, чем приносимая выдерживаемым балансом прибыль. — Серый перевел дух, — такие дела.

— Альенде тоже не подарок, — заметил я. — Да бог с ними. Думаю, тебе эти беседы на пользу пойдут. Я в грандполитик ничего не понимаю — тебе и карты в руки. С Ричем все гладко прошло?

— Волшебно! — Серый закатил глаза под верхние веки. — Столько благодарностей пожелавшим остаться неизвестными патриотам Америки, столько разгневанных воплей в прессе, столько требований обуздать распоясавшихся финансистов — душа радуется. Те миллионы, что за поимку нам сулили, я отправил в Фонд больных СПИДом. За вычетом налогов, разумеется.

— Это еще зачем? А чего не в Фонд дикой природы?

— Этим отмывальщикам? Да никогда! — Серый едва не уронил принимаемый стакан с бурбоном. — Не может быть чистой организация, созданная штатным главой Бильдербергского клуба. Предложи уж сразу перевести на счета какой-нибудь масонской ложи. Наверняка у этой конторы есть двойное дно. Нет уж. Пусть они сами себе на подрывную деятельность зарабатывают. Я лучше Майка Дукакиса поддержу на выборах. Пока что у него есть шансы. Да и Уилкокс советует не отстранятся от политических гонок — важно, чтобы наши люди мелькали на вашингтонском Олимпе. Правда, победить должен Буш. Но чем черт не шутит? Бойский и Ландри поддержат Дукакиса, Снайл и Келлер — Буша. Выигрыш в любом случае будет больше, чем если пережидать в стороне. Бригли уже в контакте с обоими избирательными штабами. У Дукакиса его даже любят. За совет не лезть кандидату в танк, провоцируя поговорку «Дукакис на танке». Скажи — смешно звучит?

— Обхохочешься. Дукакис — это автор очередного «экономического чуда»? Напомни.

— «Массачусетское». Снижение безработицы до двух с половиной процентов с двенадцати, рост производительности, 128-шоссе — филиал Силиконовой долины. Экономическая надежда Америки. Рейгана им не хватает.

— Это бостонский губернатор?

— Ага, он. Никто, правда, не пишет, что достигнуто это за чужой счет и на самом деле весь успех Бостона — сплошной «гудвилл» в сухом остатке. Только деловая репутация и ничего больше. По-простому «пшик». И стоит автору «реформ» немного ослабить вожжи, вся тележка с грохотом рухнет в очередной обрыв. По облигациям штата уже едва ли не отрицательная доходность. Зато надежность три А.

На дороге показалась машина с Нюркой. Я решил закруглить разговор:

— Сардж, если я правильно понял, у тебя нет больших нареканий к тому, что происходит в Европе?

— Ты имеешь в виду свою деятельность? Перестань глупо рисковать своей головой и все станет идеально. Разберись с покушением, не обманись с Мильке, тяни тему с взаимопроникновением Европы и Союза — не нужно ждать государственных договоренностей, их может и не быть. И еще, мне кажется, ты совсем забил на Азию?

— Есть такой момент. Но там пока ничего не происходит. Потихоньку что-то копится.

— Начинай ковырять азиатов на ту же тему, что и в Европе, — положительно, этому человеку никогда не наскучит поучать. — Я же тебе рассказывал про Джобса?

— Это «Apple»?

— Да, верно. Джобс всегда хотел быть Sony. И, в конце концов — стал американским Sony.Даже больше, чем Sony. Промышленный дизайн, в котором азиаты необыкновенно сильны сейчас, еще сослужит нам хорошую службу. Так что придумывай — как наладить мосты и извлечь профит. Мацушита, Кубота, Сумитомо, Мицуи, Ямаха, Тойота, Камацу — их едва ли не больше, чем в Европе. Целый куст производителей электроники. Бытовой и промышленной. Массовой и штучной. Судостроение, первоклассная металлургия, автомобилестроение. И в клубе Енох азиатов хватает.

— В клубе кого?

— Не кого. В Клубе Енох. Неформальное объединение старейших фирм в мире — кому за двести лет. «Беретта» из европейских самая громкая, остальные — всякая мелочевка вроде мясников да стеклодувов. Ну и само собой, банки туда не входят, а то бы она только и состояла из итальянских и швейцарских банков. А самая старая компания — японская. Потому что со вниманием относятся к мелочам. И это действительно важно. Честно сказать, и японцы там представлены всякой ерундой вроде водкоделов да булочников, но это не важно. В общем — присмотрись к реальному производству в Азии. Скоро предстоит лезть в Китай, нужно разбираться в вопросе хоть немного. Чтобы дров не наломать. Опять же чеболи южно-корейские — интересный феномен и стоит прикинуть организацию чего-то подобного у нас. Пока просто оценить — годится или нет?

— А сам?

— Зак, мне здесь работы — выше крыши. Треть мирового капитала крутится в этой стране. Между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Сейчас Снайл крутит Fitch — если слияние выгорит, у нас будет свое рейтинговое агентство со стопроцентной надежностью. И здесь, в Америке, сидит наш главный оппонент…

У меня-то как раз сложилось иное мнение о местопребывании нашего противника. Мне казалось, что ходит этот невидимый обывателю парень по улицам лондонского Сити. Но скорее всего, это просто многоголовая гидра — несколько голов в Лондоне, по паре в Токио и Париже, и остальные в Нью-Йорке и Чикаго.

Но возразить я не успел, потому что в этот миг затрещал мой телефон.

— Сэр, — раздался в нем голос Боба. — Мы приехали. Что делать дальше?

Серега слышал всю фразу, поэтому молча подошел к встроенному в стену шкафу, извлек из него легкий пиджак и набросил его на плечи.

— Скажи своему человеку — пусть подождут на стоянке. Через десять минут мы спустимся.

Я передал Бобу его распоряжение.

— В общем, присмотрись к Азии, Зак. Сингапур, Гонконг, Токио, Сеул и Пусан — это очень важно. Позже добавятся Шанхай, Пекин, Манила, Джакарта. Протянешь резину — потом может оказаться поздно. И… мне одному точно не управиться. На тебя вся надежда. И не только это. Сергей Михайлович, конечно хорош, но мнится мне, что не помешали бы еще и сторонние контакты. С национальными республиками — понимаешь? Узбекистан — золото, уран, другие металлы, газ, хлопок. Мурунтау, Зарафшан — крупнейший в мире золотой карьер. Вокруг месторождения целый город выстроен в сорок тысяч человек жителей и все работают на добычу золота! Два миллиона унций в год — четыре девятки! Чистейшее! Это худо-бедно пятьдесят семь тонн ежегодно — треть от всего добываемого всем Советским Союзом. Туркмения — газ и нефть. Казахстан — тоже всего понемногу. И места везде более-менее обжитые. Если мне память не изменяет, то уже через пару месяцев в Союзе откроется первый кооперативный банк — где-то в Средней Азии. То ли в Намангане, то ли в Чимкенте. Нужно успеть втереться в доверие к нарождающемуся байству, пока оно не раздало свои копи всяким Spanish Mountain Gold да Newmont Maining с Barrick Gold.

— О-кей, Сардж, — а что мне еще оставалось делать, кроме как согласиться? — Закончу с Мильке и покушением, и уеду к Хироши и Катсуро. По пути заскочу в Ташкент и Ашхабад.

— Вот-вот, посмотри, чем там ребята занимаются. И Среднюю Азию подгребай под себя. Карнаух тебе наверняка подробнее о золотишке расскажет — должен знать своих поставщиков персонально. А может и присоветует что путнее.

— Хорошо, я поговорю с Юрием Юрьевичем.Сардж, едва не забыл! Дырявая моя голова.

— Говори уже. — Серега уже знал, конечно, что я ему скажу, но это было как акт доверия — произнести слова вслух.

— Я подумываю стать королем Андорры.

Он застыл у самой двери, оглянулся и, встретившись со мной взглядом, пробормотал:

— Yopta! Все бы тебе баловаться! — Он выглядел очень удивленным. — Вроде взрослый человек уже. Делай, как знаешь. На коронацию только позови. Я не поеду, но ты все равно позови.

Мы вышли из кабинета, и Серый сразу сменил тему разговора. Видимо опасался чужих внимательных ушей.

— В общем, думаю у Дукакиса неплохие шансы. Поддержим его… Представляешь, ко мне недавно пришел один забавный человечек. Так меня развеселил, что я целую неделю не мог успокоиться.

— Поделишься? — я поддержал его игру.

— Конечно. Назвался Кеном Бишопом. Черный, лет тридцати. Долго морочил мне голову рассказами о своих знакомствах со всеми небожителями с Уолл-стрит, потом выяснилось, что этот пройдоха — бизнес-консультант. Говорит: «я, говорит, изучу вашу организацию, составлю всесторонний отчет о деятельности вашей компании и предоставлю несколько рекомендаций, которые позволят вам эффективнее управлять вашим бизнесом»! Он практически гарантировал мне увеличение прибыли на десять процентов! Даже не заглядывая в годовой баланс ни одной из наших контор. И за эту услугу он попросил сущую безделицу — всего-то два процента годовой прибыли! Это по последнему году около… около… Много, короче. Ушлый пройдоха! А бизнес этот в самом деле должен быть прибыльным. Я имею в виду консалтинг. В мире много людей, которых вдруг вынесло на самую верхнюю видимую ступень богатства. Сто миллионов, миллиард, десять миллиардов — и человеку кажется, что все вокруг озабочены только тем, как бы у него эти деньги отнять. Хотя в этих миллиардах денег и живых материальных активов — кот наплакал. В его обостренной паранойе, естественно, есть рациональное зерно, но только лишь зерно. Однако пользуясь этой неуверенностью, на свет божий вылезают вот эти «гуру от бизнеса», которые сами ничего не сделали, но обладают «уникальными знаниями» по совершенствованию бизнес-деятельности. Энциклопедисты хреновы.

— Ну, чтобы воспитать олимпийского чемпиона не обязательно самому быть олимпийским чемпионом. Мне так кажется, — мы уже добрались до лифта и я пропустил Серого вперед.

— Точно. Но выиграть хотя бы раз в жизни областные соревнования — нужно. А здесь — только один апломб, ученая степень Гарварда или школы бизнеса Беркли и огромная практика в развеске лапши на уши. Так теперь делается бизнес. По-моему на его носу даже следы кокаина остались, купленного на халявные деньги, разумеется.

— Ты тоже заметил это увлечение?

— Увлечение? — Серый сделал круглые глаза. — Это какая-то эпидемия! Снайл выпер уже троих за употребление наркоты на рабочем месте. У Бригли, помнишь, был помощник с польской фамилией? А-а-а-а… забыл фамилию! Полански! Точно — мистер Полански. У того дочь и сын — оба в лечебнице. А ты говоришь — «увлечение». Взорвать косячок перед началом рабочего дня уже стало у наших «эффективных менеджеров» доброй традицией. Вечером, чтобы расслабиться — что-нибудь гораздо тяжелее. Они так устают, так устают, бедняжки.

— И что ты?

Серый непонимающе посмотрел на меня: «дескать, а чего я? Я еще ни разу!»

— С консультантом как поступил?

— А! Дал ему кейс с «Винокурнями Келлера». Знаешь, что он мне посоветовал?

— Откуда? Даже боюсь помыслить!

— Он предложил мне начать параллельно выпуск безалкогольных напитков на основе кукурузного сиропа! Потому что кукурузы производится с избытком и наши фермеры не успевают ее перерабатывать! Ты слышал когда-нибудь о кукурузном сиропе?

— Не-а! — я помотал головой как веселый пес.

— Вот и я не слышал. Мамалыга какая-то жидкая должна получиться. Бе-е-е-е…

— И что ты?

— Купил его хозяев — «Траут энд Партнерз», они, кстати, местные — из Олд Гринвича. И теперь эти парни работают на меня. В планах — выстроить самую большую консалтинговую сеть на Восточном побережье. Милтон из юридического там сейчас рулит. Бьется с бывшим хозяином — Джеком Траутом. Этот дядька выпустил пару книжонок и теперь считается говорящей иконой бизнеса. Хотя собственных достижений не очень много. Но все равно это будет получше какого-то неизвестного науке кукурузного сиропа.

Последнюю его фразу услышала Марта, стоявшая перед раскрывшимися дверями лифта.

— Из кукурузного сиропа производят конфеты, прохладительные напитки. Бывший мамин муж имел небольшое производство, — сказала она.

— Век живи, век учись, — наставительно заметил Фролов. — Как экскурсия?

— У твоей знакомой, Зак, очень странный выговор. Она из лужичан? Или из австрийцев?

— Даже не из Намибии, Марта! Не поверишь — она русская. Из Советского Союза. Из России.

Марта оглянулась и внимательно посмотрела куда-то вглубь паркинга.

— Серьезно? Видела я русских в Нью-Йорке. Угрюмые они. Анна не такая.

— Она из новых русских, — сообщил я, вспомнив серегины байки о красных клубных пиджаках.

— Есть и такие? — спросила Марта.

— Пока еще немного, но уже появляются.

При моем появлении в обществе Фролова, охранник Фил побледнел и постарался сделать вид, что очень-очень сильно занят разговором с мойщиком окон.

Из второго лифта вышел Алекс и присоединился к нам. Он стал настоящей серегиной тенью, иногда незаметной и почти бесплотной, но чаще всего — вполне себе материальной и внушительной. Он показал негру какой-то знак и тот сник окончательно. Мне даже стало жалко этого человека. Ведь он на самом деле думал, что его работа важна и кому-то нужна. Вместо того, чтобы крутить гайки на местном заводе Форда, он целый день слоняется по холлу здания и мешает людям работать своими идиотскими придирками. Вроде что-то охраняет. Думаю, он в большей степени предназначен для отпугивания неадекватных психов, чем для реальных злоумышленников. Но он-то думает как раз наоборот! Что именно на нем лежит последний рубеж обороны здания. Что зарплата, которая ему платится, очень мала по сравнению с той невообразимой важностью, что выделяет его функции из обязанностей сонма других столь же «бесценных» работников. Мухтар черномазый!

От этой мысли мне стало смешно и я решил не быть таким кровожадным, каким себе представил меня этот в общем-то несчастный человек. Пусть думает, что кому-то нужно его присутствие на первом этаже фроловского здания.

Мы попрощались с Мартой и длинной кавалькадой в четыре машины — Я с Томом, Боб с Анькой, Серый с Алексом и в последней, видимо, сидела еще пара парней из хозяйства Вязовски — поехали за реку. В Индиану. И это было необычно. Там я еще и не бывал толком.

Еще через полчаса мы выехали за Ланесвилл и вскоре свернули с дороги, ведущей к Корайдону, в поля. Попетляв немного по грунтовке, въехали на какую-то ферму. Очень похожую на ту, которой владел Батт. Двухэтажный коттедж, пара сараев, лохматый пес во дворе. Ничего похожего на обитель одного из богатейших людей на свете, по единственному чиху которого может запросто рухнуть какая-нибудь афинская биржа. Наверное, Серый решил Нюрку не пугать сразу масштабами своего грехопадения.

Том и Боб сразу поехали обратно — в Луисвилл, в отель. И должны были вернуться только на следующий день.

Стрельцова как наряженная кукла топталась посреди двора, в том месте, где ее высадил Боб. У ног стоял небольшой саквояж, прихваченный еще в Вене. И выглядела она в этом краю табака, лошадей и кукурузы сущей нелепицей, инопланетянкой.

— Ну здравствуй, Анька.

Серега оказался у нее за спиной и произнес слова на русском.

— Проходи в дом, буду угощать тебя холостяцкими разносолами.

Обещанный пир вылился в поедание полуфабрикатов. Которыми были забиты два огромных холодильника. Наверное, Серый к осаде готовился: котлеты, наггетсы, консервы, десяток сортов рыбы, пятнадцать бутылок лимонада и минералки, забитое лимонами овощное отделение — все сугубо полезное, утилитарное, без малейшего намека на поварские изыски. Вино хранилось в специальном погребке — за стеклом при положенной температуре и влажности. Но желания отметить встречу ни у кого не появилось.

Потом мы пили чай. С какими-то крендельками и плюшками из картонных коробок. Анька пыталась суетиться, показать, какая замечательная она хозяйка, но сумрачный Алекс пресекал все ее попытки быть полезной. Сам сервировал стол, сам разливал кипяток по чашкам, сам гремел нВ раковине посудой.

Некоторое время наблюдалась какая-то скованность, словно в одном помещении оказались плохознакомые люди, и единственное, чем они интересуются — виды на погоду и урожай озимых в Орловской области.

Потом Анька сказала:

— Ребят, а Глибина помните? Ваську? Ну он еще со шпаной водился?

Не знаю как Серый, а я помнил этого упыря всегда. За тот краткий миг своей беспомощности, когда меня собирались «поучить», а я ничего не мог сделать — не хватало ни сил, ни духа. Это было одно из самых кошмарных воспоминаний из юности: ватные ноги, осипший голос и мерзкий страх, которого так много, что, кажется, меня самого в тот миг уже и не осталось. Странное чувство — будто вот-вот все кончится, но оно продолжается-продолжается-продолжается. Как фильм ужасов. Ну дали бы пару раз по морде, поиздевались — не смертельно. Но почему-то так страшно! Я тогда признался отцу, вечером, когда мать нашептала ему, что вернулся я в рваной одежде, украшенный здоровенным фингалом на скуле, но вроде как победителем. Отец спросил, как было дело, и я рассказал все без утайки: о глупой курице, злом уркагане, ушедшем в армию, о его баламуте-брате, о своем страхе и о чудесном появлении Фролова на пустыре. О том, как шел он к скамейке и глаза его были оловянными, какие бывают у папиных пациентов, уверенных в том, что держат их в дурке напрасно. Как шел Серый меня спасать, и бил этих гопников, не разбирая способов и средств. Я ведь видел. По крайней мере, начало. И все ему было до фонаря. Потому что перед ним стояла цель и он знал, как ее достичь. В тот миг он показался мне едва ли не страшнее упыря-Глибина.

Отец недолго помолчал, осмысливая, и сказал, что самое главное — извлечь из ситуации уроки. Если Серый без раздумий вступился за меня, то, стало быть, у меня появился друг. И еще сказал, что самый главный урок в случившемся другой.

— Боли нет, — заявил мне отец. — Ее вообще нет.

Он вынул изо рта сигарету и не спеша затушил ее о свою мягкую, докторскую ладонь. Не поморщившись, не изменившись глазами, так, словно положил в руку шелуху от семечек.

— Это не феномен. Ожидание боли всегда страшнее самой боли. Боль можно перетерпеть, ее ожидание — нет. Если решил что-то делать — делай, не ожидая боли, не сожалея заранее о случившемся. И тогда ее не будет. Твой друг это знает и поэтому делает то, что считает нужным. И это тот способ, которым положено жить мужчине.

Потом, много позже, я, конечно, повторил то, что сделал тогда отец — отобрал бычок у Луиджи и воткнул его в руку. Действительно — вполне терпимо. И даже волдырь оказался каким-то игрушечным и быстро сошел.

Это воспоминание пронеслось в памяти мгновенно.

— И что там с Глибиным? — спросил Серый.

— Вернулся он из армии весной. Без левой руки. Вернее — без кисти. Протез такой черный носит. И еще ему дали Героя, — в голосе Нюрки слышались нотки искреннего восхищения. — Только злой он пришел. И тебя, Фролов, искал. У всех выспрашивал и, по-моему, даже в Монголию поехал.

Она задумчиво посмотрела на Серого, будто только что его увидела:

— А тебя ведь там и не было никогда, да?

Серега усмехнулся, и все-таки поставил на стол бутылку калифорнийского вина Opus One.

Алекс без слов принес нужную посуду, но сам не сел с нами, сказав:

— У вас сейчас лирика-ностальгия начнется, пойду я лучше посмотрю как там «Атланта Хоукс» разделается с «Вашингтон буллетс». Не «Селтикс» с «Лейкерс», конечно, но зато на арене весь вечер два коротышки: Тайрон Богс против Энтони Вэбба. Должно быть занятно.

И мы остались втроем.

— Рассказывайте, лоботрясы, как вы докатились до такой жизни, — наигранно вздохнула Анька.

— Мы много и упорно работали под руководством более опытных товарищей, — отрезал Серый, пресекая любые разговоры о нашей истинной деятельности. — Выполняем задание руководства. Стране нужна валюта. Вот мы ее и добываем, в меру умения.

— Что-то темнишь ты, Фролов, — Анька попыталась провернуть с ним тот же фокус, что и со мной — с заглядыванием в глубину зрачков, но не на того напала.

— Не спрашивай лишнего, если не хочешь, чтобы тебе соврали, — холодно сказал Серхио Саура. Теперь это был он, от Фролова в один миг не осталось ничего.

Анька вскочила из-за стола, перевернув свой фужер:

— Поехали отсюда, Захар, я ошиблась!

— Завтра поедете, — отметая тоном возможные возражения, ответил Серый.

Этому его умению я всегда завидовал черной завистью. Иногда он умел говорить так, что возражать абсолютно не хотелось. И действовало это не только на меня. И еще меня порадовала его железобетонная стойкость против попыток манипуляции. Нет, Нюрка, с этим чуваком твои бабские прихватки не пройдут. И не только потому, что он тебя видит на тридцать лет вперед.

Вот так чаще всего и происходит: она отвергла меня, готового для нее на все, и понеслась через океан к нему, который и в грош не ставит ее желания. Странные существа эти бабы. Ведь когда я сам веду себя подобным образом, они тоже норовят броситься на шею. Но, к сожалению, у меня такие фокусы с теми, кто мне по-настоящему дорог, не выходят — я сдаюсь быстрее.

— Вернулся Глибин? — спокойно, словно ничего и не произошло, спросил Фролов.

Анька поджала губы, поставила фужер на место, набросала салфеток на растекшуюся лужу, уселась на свое место и только после этого ответила:

— Не знаю. Я уехала в Вену.

Я чувствовал себя немного неуютно — как в туче с молниями — того и гляди стукнет в темечко, даже если просто сидишь и ничего не делаешь. Стукнет за безделье.

— Прости, — внезапно сказал Серый. — Просто наша работа — совсем не твое дело. И лучше тебе знать о том поменьше. Расскажи, что там в Городе?

У Стрельцовой едва глаза не выпали в вино, и, кажется, она сообразила, что столкнулась с гораздо более умелым манипулятором, чем была сама.

— Митингуют. Иван Петрович, — это она о нашем институтском политэкономе, — возглавил местное отделение Демократического Союза. Наш бывший директор института систем у него в заместителях. Ездит на черной «Волге» с охраной на «Ниве» — народ пугает. Всех обличает и выводит на чистую воду.

И эта ее простая фраза разрядила обстановку, вызвав улыбки на наших лицах.

Вспоминали всякую ерунду, мелочь, казалось бы, давно и прочно забытую, но на самом деле бережно хранимую, лелеемую с тайной надеждой вернуть все назад. Но так не бывает. Только у Фролова, да и то — сплошной суррогат и неправда. Вместо того, чтобы еще раз жить и радоваться каждому дню, он возомнил себя Атлантом, на плечи которого возложен весь мир. Но, может быть, только так и нужно было? Ему виднее. Да и мне ли судить…

Когда закончился баскетбол, Вязовски переключился на другой канал и из комнаты донесся бодренький голос Марти Бреннамана, объясняющего зрителям что-то про питчеров и прогулки. Мне никогда не нравился бейсбол, но в тот момент я решил, что самое время ознакомиться с его замысловатыми правилами и традициями, особенно в изложении такого знатока, каким слыл Марти.

Я прихватил с собой еще одну бутылку вина из погребка, на этот раз это оказалось почти черное «Кардинале», и отправился составить компанию Алексу.

Примерно через час, когда Анька шмыгнула «с дорожки» в ванну, Серый с Алексом насели на меня:

— Вы с Лу ее проверяли? Она сама по себе или за ней кто-то есть?

— Лу хотел этим заняться. Но я ему запретил. Не хватало еще, чтобы он докопался до меня и тебя, Сардж, — на самом деле я только собирался это сделать, потому что раньше подобная мысль мне в голову не приходила.

А в том, что Лу начнет выяснять Анькину биографию, я не сомневался ни на йоту. Если бы он не стал этого делать — Темза уже текла бы назад: из Северного моря на Котсуолд.

— Знаешь, Зак, без тебя было бы скучно, — сообщил мне Алекс очевидную истину. — Вопиющая безответственность и инфантильность! Я этим займусь. И если ты сам что-то узнаешь, сообщай мне сразу. Хорошо?

— Договорились, — а что еще я мог ответить? Рассказать еще раз, что это была имена та случайность, что иногда неотвратимо происходят? У Вязовски не бывает случайностей.

«Нет таких понятий — потерялось, украли. Есть понятие — просохатил» — так частенько говорил Алекс и был по-своему прав. Занимаясь серьезным делом, нельзя не уделять внимание мелочам, на них чаще всего и проваливаешься.

Серый ушел на кухню, а Алекс прибавил громкости в телевизоре, и мы снова попытались разобраться в причинах американской любви к бейсболу.

Пока Бреннаман озвучивал беготню парней из «Чикаго Уайт Сокс» и «Окленд Атлетикс», я успел допить смородиново-виноградное содержимое «Кардинале» и, не осилив сложные традиции бейсбола, уснуть, забыв обо всем на свете.

Проснулся от того, что Серый пихал меня в бок:

— Зак, Том за тобой приехал. Пора. У тебя встреча с каким-то Аланом Бондом через двенадцать часов. Он позвонил тебе еще вчера вечером. Я не стал тебя будить.

— Бонд. Джеймс Бонд? — пробормотал я.

— Нет, Алан. Я тоже переспросил у Тома.

— Алан Бонд… Алан Бонд… дьявол, это же у черта на рогах!

Я, толком не проснувшись, хлопнул себя по лбу — как можно было забыть об этом незаурядном человеке, начинавшем с театральных афиш и вывесок и ставшим недавно «Австралийцем года»?! Это не тот Алан Бонд, что на коленках собирает ракеты, это другой — его полный тезка из Австралии и грандиозный талант в умении обходить законы и сколачивать миллиарды на пустом месте. Непревзойденный умелец превращения слов в тугие пачки долларов. Правда, мне не нравилось его легкомысленное, практически наплевательское отношение к кредитам, но во всем остальном он был просто кладезем полезных навыков. О нем много писали в газетах последних лет, как о человеке, сколотившим миллиард за самый короткий срок. Перед моей поездкой в Вену мы с ним по телефону обсудили возможность объединения под одним брэндом его радиовещательной корпорации и сети британских радиостанций, которые искали в тот момент хозяина. Мои юристы столкнулись с его людьми, и нам пришлось познакомиться друг с другом. У Алана не хватало кэша и, после недолгих переговоров, я обещал ему помочь, как только он заручится поддержкой банков. Он запросил на это две недели, и мы условились встретиться в Мельбурне для подписания Протокола о намерениях в тот день, когда он получит из банка гарантийное письмо хотя бы на половину требуемой суммы. Видимо, такой момент настал.

— Спасибо, Сардж. Я уже встаю, — сбросив легкое покрывало, я побежал умываться и потом завтракать замечательной яичницей с беконом, сделанной Вязовски, запах которой уже плыл по всему первому этажу.

Когда я уже был готов к путешествию, вдруг вспомнилось, что вчера в этот дом я приехал не один.

— Где Анька? Буди ее, пусть собирается, времени нету, — сказал я Фролову.

— Она не поедет, Зак. Она останется здесь, — очень неожиданно заявил Серый.

— Тогда передавай привет, — я пожал ему руку и влез в машину, где сидели Том и Боб. — Не обижай ее без нужды, Сардж.

— Хорошо, Зак, — обещал Серега. — И… спасибо, что привез ее сюда. Ты поступил мудро. И правильно.

— Да ладно, Сардж, давай без соплей?

— Удачи, Зак.

— И тебе… удачи тоже, — я захлопнул дверцу и отвернулся в другую сторону. — Поехали, Томми.

Я ехал в аэропорт, чтобы лететь в далекую Австралию, где бывать раньше мне доводилось совсем нечасто, а в глубине души нарастало какое-то гадостное чувство, что я только что потерял нечто важное. За неделю я успел без памяти влюбиться и потерять свою любовь. Потерять то, без чего мне теперь будет плохо. С чего бы мне так плохо и тоскливо? Вроде бы полезное дело сделал. Но ощущение не отпускало. До самого самолета.

Глава 7

С Бондом ничего не вышло. Да и не могло выйти.

Гарантийное письмецо от какого-то местечкового австралийского банка из Кэрнса, что в Квинслэнде на триста миллионов выглядело настоящей глупостью. Впрочем, оно ею и было. Во всем Кэрнсе за всю его историю никогда не видели таких денег.

Австралия, всего пару лет назад получившая от Британской короны видимость независимости и самостоятельности, бросилась в океан глобального бизнеса, мало сообразуясь с реалиями. Может быть, мистеру Бонду казалось, что к северу от экватора живут исключительно идиоты и дебилы, но на самом деле все было далеко не так, как ему хотелось.

К тому же я искренне считаю, что если ты затеял слияние, то четко должен понимать, кто кого покупает. Нельзя приходить на переговоры к серьезным людям и говорить: «сэр, я хочу купить ваши станции. Но если у меня не хватит денег, то не купите ли вы мои?».

Но все же встреча не была совсем уж напрасна, потому что однофамилец знаменитого выдуманного разведчика несколько раз сослался на свои интересы в Южной Африке. И услышав мой отказ от участия в авантюре с радиостанциями, предложил выкупить у него долю алмазоносной трубки Као в Лесото. Я отказался, потому что после «гарантийного письма» не очень верил в подлинность документов от пронырливого австралийца. Но тем же вечером полез в атласы и справочники, выяснить, что такое Африка. И результаты удивили. Я знал о том, что где-то в ЮАР и Анголе добывают золото и алмазы, знал, что в Нигерии, Ливии и Алжире есть нефть и газ, что незабвенный Рич таскал бокситы на свои алюминиевые заводы, но там еще оказались медь, кобальт, уран, платина, фосфориты, марганец — практически неисчерпаемые запасы всего. В общем, мне показалось, что зря мы не уделили толику своего внимания «черному континенту», ставшему настоящей «кладовкой» «развитых стран». Даже Советский Союз в последние годы все чаще посматривал в сторону Килиманджаро и озера Виктория, надеясь поиметь не только политические профиты, а мы с Серым уперлись в биржи и игры с бумагою, отложив обретение контроля над реальными активами в долгий ящик. Положение нужно было исправлять.

Но чем больше я рассуждал и узнавал, тем чаще одолевали меня сомнения — делаем ли мы что-то нужное и важное или просто пытаемся побольнее тяпнуть за ногу проходящего мимо слона? Ведь сколько было и пало империй? Десять, двадцать, сотня? Персы, римляне, франки, германцы, бритты, испанцы, турки, русские, греки-византийцы, майя, японцы, инки, теперь американцы и новая историческая общность — советский народ делают из века в век одно и то же — распространяют свое влияние, обретают контроль над ресурсами сателлитов и лимитрофов и пожирают сами себя. И проповедуют подчас прямо противоположные взгляды на жизнь, философию и мироустройство. У индусов асуры — боги, у персов — черти. У финикиян Баал — святыня, у иудеев — квинтэссенция мерзости. Но какая разница нам, ныне живущим, от склок Ганнибала и Сципиона? Кто более прав из них? И сложись все по-другому, где был бы мир сейчас? Продлись на сотню лет дольше блеск Рима, что стало бы с миром ныне? И были бы мы довольны изменениями? После нас хоть потоп? Чего хотим достичь мы с Серегой? Продления сроков существования одной из империй? Зачем? Серега говорит — чтобы не допустить доминирования на планете одной доктрины, чтобы у людей был выбор. Чтобы будущее человека состояло не только в смене старой машины на новую. А в чем тогда? Не знает. «Не знаю как, но не так» — удобная позиция, но рождающая столько сомнений и опрометчивых шагов, что не выдерживает никакой критики в качестве основополагающей парадигмы.

Конечно, лестно прослыть, да даже просто осознавать себя «спасителем Отечества», но что потом? Как распорядится Отечество твоим даром?

В общем, все время, что летел я из Сиднея в Сингапур, меня мучили рефлексии. Хорошо быть токарем — есть заводской план, точи себе и точи детали; веселись на свадьбах друзей, мечтай увеличить жилплощадь и выучить сына на зубного техника; радуйся пробившимся по весне хвостикам морковки на дачной грядке и обсуждай соседку — потаскуху-Ленку, с которой бы «э-е-е-х! да Машуля не одобрит». Воистину — во многих знаниях многие печали.

А во всем виновата Стрельцова — змея подколодная!

От этой нехитрой мысли мне здорово полегчало.

И в Сингапуре — Мекке современного бизнеса, выросшему как гриб после дождя из отсталой деревни в ультрасовременный мегаполис усилиями одного человека — Ли Куан Ю — единоличного «демократического» диктатора на бесплодном острове, где даже пресная вода была предметом импорта — в Сингапуре, в Kent Ridge Park, на берегу мелкого озерца, меня окончательно отпустило.

Этого человека не терзали сомнения, когда он вводил телесные наказания за преступления вместо тюремных сроков. Ему было наплевать на социальное неравенство и справедливость — он видел в них только лишь мотивацию к энергичным действиям. Этот суровый китаец в гробу видел юридические «загогулины», права человека и гуманистическое мировоззрение, упростив законодательство до подобия воинского Устава. Ему были безразличны родственные связи и дружеские отношения: навредил стране и общему делу — отвечай! И многие проворовавшиеся друзья и «братья» вынуждены были бежать прочь или стреляться. Он разгромил местных коммунистов, но не стесняясь использовал их методы в подавлении инакомыслия, показательно содержа в парламенте одного единственного депутата-оппозиционера. Наверное для смеха. Вся разница между его правительством и индонезийским коммунизмом в риторике. И, разумеется, в распределении прибыли.

И ему удалось силой загнать благодарное сингапурское общество на самую вершину процветания. Ставка на новейшие технологии, финансовые операции с минимумом налогообложения и логистику мировой торговли вкупе с четкими правилами для всех игроков на рынке — от уборщика мусора до главы филиала RBS или HSBC — оправдала себя на сто процентов. «Двойной ирландский виски» и «голландский сэндвич»^[129] придумали в других местах, но в Сингапуре их поставили на промышленную основу. Любому инвестору лестно сознавать, что он не платит никаких налогов и под эту мульку он с радостью притащит к вам свои миллионы и миллиарды. Не платит? И не нужно! Возьмем их сами — в виде платы за свои труды и комфорт инвестора. Он сам построит себе штаб-квартиру, наймет наших людей на работу и высокой платой обеспечит их лояльность и высокую отдачу.

И никогда не нужно стесняться «архаичности» наказаний. Если прием работает, то его нужно применять и пусть глава международного банка трижды подумает: стоит ли давать ли ему взятку чиновнику под угрозой физической расправы? Для тюрем места на острове нет, а вот для показательной порки рецидивиста с отсечением чего-нибудь, мешающего ему жить как законопослушному гражданину — время и пара квадратных метров всегда найдется.

Методы, которые он использовал, до того напоминали рецепты, исповедуемые Серым, что мне стало очевидно, что нет ничего нового под луной. Как обеспечить безопасность Сингапура в окружении недружественных Малайзии, Индонезии и коммунистического Китая? Привлечением на территорию множества международных корпораций и любой агрессор трижды подумает, стоит ли ему ссориться с DuPont, the Firm и De Веегs. Но это самое собирался сделать и Серхио Саура, подыскивая компаньонов-соинвесторов для Ландри и меня. Нужны свежие идеи и неординарные личности? Ищи их по всему миру, а когда найдешь — сделай предложение, от которого невозможно отказаться! И привечая чужих, не забывай о своих, которые рядом. Но ровно то же самое советовал делать и Серый. Как распорядиться инвестициями? И Ли Куан Ю и Серый сходились во мнении, что сто тысяч долларов, вложенных в образование умного человека, дадут больший экономический эффект, чем они же, истраченные на покупку самого современного станка. И спорить с этим простым тезисом было глупо.

Хочешь победить в соревновании сильнейших? Соревнуйся по своим правилам. А не по тем, следования которым от тебя ожидают. Сделай свои правила интереснее для сильных и они перейдут на твою площадку. А себе оставь роль всего лишь судьи на «бровке» — и все равно будешь кататься в деньгах и всеобщем обожании как сыр в масле.

И результат действия этих вроде бы простых рецептов я видел вокруг себя — в огромнейшем порту, сравниться с которым могли немногие, в пятидесятиэтажных небоскребах, чистейших улицах и самолетах, садящихся каждые полторы минуты в лучшем аэропорте мира — Чанги. Здесь жизнь кипела и бурлила, ничем не напоминая российское захолустье, и каждый житель вносил посильную лепту в общее благополучие просто увеличивая свое благосостояние.

В общем, пример этого незаурядного китайца убедил меня, что минуты расслабленности и заумного философствования, вызванные временной неудачей на межполовом фронте, впрок ни мне, ни делу не пойдут.

Если за каких-то тридцать лет подобное «чудо» удалось сделать нищему — в начале шестидесятых — сингапурцу, то почему я сомневаюсь в нашем успехе? Несопоставимы масштабы, разные традиции и географические условия? Но у нас есть море денег и знание скрытого от большинства будущего. Дорогу осилит идущий.

Ради чего стоит это делать? Хотя бы ради того, чтобы мои внуки могли свободно говорить на русском языке, не вызывая злобных гримас, ради того, чтобы принадлежащее им, им бы и досталось, а не неизвестным Джонам и Мэри за тощую пачку резанной бумаги; чтобы у тех, кто будет жить через сто лет, была возможность сказать — я живу в великой и справедливой к своим гражданам стране!

Только ради вернувшегося чувства правильности своих идей и поступков и следовало навестить этот уникальный город, символ наступающей глобализации. Ну и между делом провести небольшую ревизию деятельности пары пока еще небольших фирмочек, открытых мною в преддверии «черного вторника» и разместившихся до времени в Первой башне DBS. Следовало придать ускорение их неторопливой деятельности, и директоров обеих — Джонни Манга — сорокалетнего китайца с Тайваня и Фредди Коулза, пузатенького американца, прежде трудившегося здесь же на UBS, я вызвал в Лондон на следующую неделю. На консультацию с Карнаухом и моими английскими управленцами.

И в Эр-Рияд, где особых дел пока не было, но самолету требовалась дозаправка, я отбыл в прекрасном расположении духа, переродившись подобно Фениксу из кучи пепла.

Мне случалось несколько раз видеть «арабских шейхов» в Лондоне и Нью-Йорке, да и в других городах они иногда попадались, но впечатления от тех встреч сложились странные: в своих традиционных нарядах, темных очках (даже зимой и под проливным дождем — приклеены к их носам эти очки, что ли?), в окружении постоянных толп обожателей, плывущие по мраморным полам какого-нибудь The Westin Excelsior с грацией акул, окруженных рыбами-прилипалами, они казались недалекими нуворишами, выигравшими джек-пот национальной лотереи — настолько показной и бездумной выглядела их страсть к незаслуженной роскоши. А если добавить к этому демонстративно-уничижительное отношение ко всем, кто не исповедует ислам, то картинка получалась и вовсе неприглядная. Видимо, Аллах и вправду неимоверно милосерден к своим самым истовым слугам — не зря же саудитам, построившим Мекку и Медину, но более ничем, кроме разбоя и исступленного обожания своего божества, себя не прославившим, он даровал нефть? Легкодоступную, самую востребованную промышленностью и поэтому дорогую, в количествах, не поддающихся никакой статистике: каждый год ее подтвержденные запасы увеличивались и увеличивались, приближаясь к половине общемировых. Им везло во всем: крупнейшую в мире сеть по добыче нефти на территории Аравийского полуострова обслуживали всего лишь двенадцать тысяч человек работников! Одна сплошная прибыль и никаких расходов.

Когда на рынке появлялись деньги «Семерки Судайри» мир вздрагивал, ожидая чего-то подобного эскападе короля Фейсала в 1973 году, лишившего мировую промышленность самого ценного топлива и вызвавшего подорожание своего национального ресурса вчетверо. Конечно, долго расслабляться ему не позволили, потому что подобная наглость, к тому же имеющая конкретный источник, должна была быть показательно наказана. В преемники ему подобрали более сговорчивого братца, а в убийцы назначили обиженного племянника. И, хотя все разрешилось благополучно, прецедент не давал покоя общественности. Совокупный капитал Саудов оценивался в полторы сотни миллиардов долларов и присутствовал не в виде ценных бумаг или американских облигаций, нет, это были деньги — тугие пачки долларов (и немножко записей на банковских серверах по всему миру), которые можно в одночасье сделать самым разрушительным оружием — и этой астрономической суммы как раз хватало, чтобы ввести в трепет любого противника. Шутки Сороса на рынках Европы и Америки показались бы любому детскими проделками по сравнению с тем, что могли натворить вчерашние пастухи верблюдов. К тому же времена Шахбут ибн-Султана, скупавшего по всему миру золото и наличные доллары, и складывающего свое получившее физическое воплощение богатство под собственную кровать на поживу мышам, давно миновали. Нынешние представители клана Судайри в смысле умения найти применение богатству были так же далеки от этого «скупого рыцаря», как развозящие их по Лондону «Пульманы» от отощавшего дромадера.

Они вложили накопленные деньги в обустройство своей земли. В долгосрочной перспективе инвестиции странные (кому нужны будут их пустынные дворцы, башни и бизнес-центры, по нескольку раз в год заносимые песком от пустынных бурь, лет через двести, когда нефть окончательно себя исчерпает?), но на столь долгий срок никто из них и не загадывал, резонно полагая, что если чем-то могут улучшить свою жизнь здесь и сейчас, это нужно делать, не откладывая в долгий ящик. И посреди желто-серой пустыни выросли кварталы новой столицы, а планы ее развития, периодически мелькавшие в прессе, просто взрывали воображение!

Пока еще этот город, разросшийся вокруг кишлака, где еще пятьдесят лет назад никто не думал над тем, как бы использовать в хозяйстве колесо, а рабство под давлением «цивилизованных стран» отменили всего-то четверть века назад, не выглядел чем-то выдающимся, но, как говорится — дорогу осилит идущий. Пока самолет садился, я видел широченные проспекты, кольцевую дорогу, все и всюду строилось: на каждой улице обязательно присутствовала строительная техника, беспрестанно что-то копавшая, тянувшая и возводящая.

И все же было что-то неправильное в политическом положении саудитов. Обладая колоссальными денежными ресурсами, причем совершенно свободными, они могли бы снимать все сливки с любой торговой площадки, но почему-то этого не делали. Что им мешало? Заветы Муххамеда? Вряд ли. Трудно представить более нетерпимую к иностранцам религию, чем саудовская трактовка Корана. Американская военная база в Омане? Возможно, но для функционирования любой базы нужна нефть, а она в руках у арабов. Прямая агрессия против страны, на территории которой расположены самые важные религиозные центры мусульман, должна была вызвать моментальную ответную реакцию, и Иран с Ираком, Ливией, Алжиром и остальными Турциями, Сириями, Пакистанами и Египтами сразу бы забыли свои внутренние противоречия, обрушив мировую экономику в считанные часы, ведь та нефть, что добывалась в России, Техасе и Северном море не смогла бы обеспечить нужды Третьей Мировой войны… Отсутствие должного образования? У самих верховных аксакалов — может быть (хотя здравого смысла у семерых братишек хватит на сотню европейских мудрецов), но всегда есть те, кто идет во втором эшелоне — сыновья Фейсала и внуки Абд аль-Азиза, «королевские технократы», обучившиеся в Принстоне и Йелле — те, кто сейчас возглавляет министерства и ведомства. Или же пример короля Фейсала ясно говорил его наследникам, что случается с теми, кто слишком много о себе мнит? Им просто позволили быть богатыми при условии, что лезть в игры больших дядек они не станут? Ведь при всем своем могуществе, королевская семья крайне уязвима — пяток «трагических случайностей» и никто не сможет удержать в узде местных князьков.

Мне казалось, что мусульманский Восток и христианский Запад, что называется «держали друг друга за яйца» без необходимости содержать огромные армии, как в случае с коммунистическим Варшавским блоком. Вернее, огромная армия НАТО, призванная противостоять «красной угрозе», с еще большим успехом служила инструментом сдерживания амбиций пустынных принцев. Но так долго продолжаться не может. Кто-то из троих соперников обязательно даст слабину. Жаль только, что это будет именно моя Родина.

Из самолета меня не выпустили, потому что арабы не очень жаловали гостей, прибывающих без приглашения, и здесь не работали принципы «свободных стран». Да впрочем-то, несильно и хотелось переться на сорокаградусную жару за солнечным ударом по лысеющей макушке.

Самолет заправили, принесли свежий выпуск «Аль Хайат» на английском языке, и уже через час под крылом снова замелькали полупрозрачные одинокие облака на фоне выжженной солнцем пустыни, прорезанной редкой сеткой извилистых дорог, соединяющих темнеющие среди песка геометрически выверенные пятна поселений.

Но не эта сомнительная красота в тот момент заняла все мое внимание. В газете «Аль Хайат — Жизнь», помимо местных новостей, небольшой заметки об итогах визита Рейгана в Москву и сообщения о военном перевороте на Гаити, нашлась огромная статья о проблемах развития Саудовской Аравии. О роли ислама в экономике и экономике ислама. И все, что там обсуждалось тройкой местных экспертов с незапоминаемыми именами вроде «Махмуд Абдель Азис ибн Фатх аль Мутасим» заставило меня забыть о пещерном уровне экономики мусульманских стран. Мне в трех словах объяснили, почему саудовские принцы держат свои капиталы в западных банках, работающих на принципе ссудного процента, осуждаемого исламом. Причина оказалась проста: в благословенной Аравии просто не было места для размещения этих средств. Несмотря на охвативший страну нефтяной и строительный бум, денег у ее хозяев было на много порядков больше, чем могла усвоить эта земля.

Думаю, это только одна, важная, но не достаточная причина. Вторая заключалась в том, что никто не позволил бы им держать свои деньги в своих банках — это была бы сущая глупость со стороны тех, кто снабдил их деньгами. Со мной встретился лорд-мэр, а с арабами кто-то другой, не менее представительный и убедительный. И вот так одна, действительно значимая, но субъективная причина, оказалась прикрыта в общественном сознании другой — не менее правдоподобной и к тому же объективной. Ловко!

Но вторая часть статьи была посвящена местным банковским реалиям: открытию очередного «женского банка», где клиентами и работниками в силу требований Шариата должны были быть только женщины; о возможностях открытия исламских банков в Западной Европе; и о спекуляциях с земельными участками членами королевской семьи. До занесенных песком строительных площадок мне не было никакого дела — и без них есть, где приложить свои силы, а вот мусульманские банки меня заинтересовали. Прежде мне не доводилось читать об этом региональном феномене, но подробнее ознакомившись со статьей, я сообразил, что братья-мусульмане подарили человечеству реальный инструмент преодоления тех противоречий, что нес миру ссудный процент. Исламский банк выдавал беспроцентные кредиты! Это звучало как сущий бред, но дело обстояло именно так!

Европейская школа банкинга придумывала себе множество оправданий для придания легитимности своей деятельности. Они де и «сердца экономики», перекачивающие ее «кровь» — деньги — из перенасыщенных отраслей в нуждающиеся. Они и регулятор и накопитель. Но реальность была такова, что любой европейский банк работал только для себя, используя и вкладчиков и ссудополучателей как дойных коров по принципу «ласковая телятя у двух маток сосет». А если еще добавить игру на бирже и операции с валютой и с государственными бумагами, то выходило никакое не «сердце экономики», а оседлавший ее спрут, вытягивающий из нее все соки. И хорошо, если этот банк «свой», кредитующий свою промышленность. Но ведь чаще случалось так, что посредством длинной цепочки перекредитовок последним бенефициаром генерируемой прибыли становился далекий заокеанский банк, держащий местную экономику за глотку своим дешевым кредитом. Без него она развиваться не может, потому что нет денег, но те деньги, которые он предоставляет — только лишь удавка на шее, принуждающая предприятие прыгнуть выше головы, проедая имеющиеся ресурсы, выплачивая ими свои долги.

Исламский банкинг не признает ссудного процента. В принципе не признает. Коран его запрещает. И поэтому кредитование банком предприятия происходит на принципе долевого участия. Это как если бы вы купили какой-то значимый пакет предприятия, но не с целью его последующей перепродажи или установления контроля над предприятием, а лишь только как средство инвестирования и получения прибыли посредством начисления дивидендов. Все риски банк разделяет со своим клиентом. Получили убыток — это такая же вина банка, как и прокредитованного предпринимателя. Потому что не посчитал, не сумел, не предусмотрел. Попробуйте обязать Bank of New-York нести риски наравне с клиентом? Да они скорее удавятся, чем пойдут на что-то подобное. Европейская традиция лишена возможности доверять свои капиталы в управление чужому дяде. Она сама и есть этот «чужой дядя», управляющий общественными деньгами. Монополизировавший это право.

Когда приходит срок расплаты по кредиту, исламский банк возвращает акции предприятия за ту же цену, что были за них уплачены год, два, или пять лет назад.

Исламский банк принимает вклады. Но не начисляет на них проценты. Он предлагает своим вкладчикам долевое участие в различных предприятиях, где уже имеет свое присутствие. И вкладчик несет те же риски, что и сам банк. Ну или как-то так. В договоре не называются процентные выплаты по вкладу, а оговаривается определенная сумма, причитающаяся к выплате в случае получения прибыли. И приведенные в статье цифры удивили меня: очень часто доходы по таким вкладам превышали среднеевропейские банковские ставки.

Такая модель банкинга упраздняет подчиненность реального сектора экономикиее финансовой надстройке, низводя банки до роли комиссионных агентств. В такой модели не деньги ищут себе применение, а имеющаяся действительность создает для себя потребные деньги.

Европейская банковская система — агрессивная модель, подминающая под себя все, до чего может дотянуться. Но один несомненный плюс у нее есть: она заставляет ссудополучателя работать. Не под страхом общественного остракизма, а под угрозой лишения имеющейся собственности, что гораздо чувствительнее для большинства людей. Когда нужно сделать рывок, европейский способ ведения бизнеса незаменим. А здесь, на Востоке, все происходит медленно, хотя, конечно, подобного не скажешь о том же Эр-Рияде, выросшем за сорок лет из небольшого городка со стотысячным населением в «арабский Лондон» с населением почти в три миллиона. Но все равно, исламский банкинг подходит для этого мира лучше, чем то, что может предложить самая передовая западная мысль.

Нужно было обсудить открывшуюся перспективу с Карнаухом и с Фроловым. Скорее всего, Юрий Юрьевич знает обо всем, но тем интереснее будет обсуждение — вдруг он видит что-то такое, что недоступно мне? А с Серым… С Серым сложно все.

Мне в последнее время все чаще мнилось, что мы с Серым немножко по-разному понимаем будущее нашей страны. Серега говорил, что свободное присутствие глобального рынка в России убьет ее экономику. Мне же давняя беседа с Изотовым об ограниченности ресурсов и необходимости их верного централизованного распределения в России все меньше казалась похожей на правду. Если глобальный рынок что-то и убьет — то только неэффективные отрасли. Энергетика, нефтянка, авиастроение, тяжмаш, легпром, строительство и услуги никуда не денутся. А при условии технического перевооружения «отсталых отраслей» и насыщения их подготовленным персоналом и их будущее выглядит не столь печальным. Все зависит от того, что мы ждем от открытия своих рынков и кому доверим ими распорядиться. В общем, сложно все с Серым. Но об исламском банке я с ним поговорю при случае обязательно!

Видимо, гул двигателей и однообразие заоконного пейзажа (перистые облака до горизонта и пронзительно-синее море в просветах) ввели меня в своеобразный транс, от которого я незаметно вырубился и уснул, потому что посадка мне совершенно не запомнилась. А вот пробуждение оказалось совсем не таким, на которое я надеялся.

— Зак, просыпайся! — В ухо простужено прогундосил Лу. — Вставай уже!

Я очнулся в полутьме: пока летели, нас догнал вечер.

— Где я?

— Лондон, Зак, всего лишь Лондон!

— Что-то разморило меня, — я поискал взглядом легкий пиджак, потому что в открытую дверь пахнуло вечерней прохладой.

— Оклемывайся быстрее, — посоветовал Луиджи. — Мы нашли их.

— Кого? — не понимаю, он в самом деле рассчитывал, что я моментально врублюсь в ситуацию?

— Твою черноокую подружку и ее сообщника со сломанной рукой, — Луиджи улыбался, довольный, как мультяшный медведь, объевшийся медом.

Я пару секунд соображал, одеваясь, что он имеет в виду, и не сразу до меня дошло, что он говорит о весеннем покушении на мою драгоценную тушку!

— Правда?

— Нет, Зак, я тебя решил разыграть! — Лу показал мне зачем-то свои открытые ладони. — Конечно, правда!

— И где они сейчас? Я хочу сам посмотреть на эту стерву!

Луиджи бросил в сиденье напротив зонтик, блестевший крупными каплями дождя, и сказал:

— Тогда скидывай пиджак. Летим в Керкуолл.

— Где это?

— Оркнейские острова, — сообщил мне Лу, как нечто само собой разумеющееся, хотя я понятия не имею, где это. — Они там неподалеку.

— До утра успеем вернуться? Мне нужно, наконец, заняться делами.

Да и постоянные перелеты основательно меня утомили. Хотелось в душ и посмотреть по телеку какую-нибудь глупость вроде «Шоу Бенни Хилла», которому дражайшая «железная леди» навесила над головой такую цензурную комиссию, какой не было ни у какого Солженицына в самые тяжелые годы разгула «коммунистического режима». Мне удалось добыть часов пятьдесят отснятого материала для его шоу, которые не попали и никогда уже не попадут на «голубые экраны», и в который раз я подивился своеобразности англо-саксонского понимания «свободы слова»: слово свободно до тех пор, пока это выгодно джентельменам, а в противном случае оно перестает быть словом и становится не пойми чем, которое и запретить не страшно. Что и было проделано с престарелым клоуном, несмотря на всю его популярность и «бенниманию», охватившую лет пять назад оба берега Атлантики. Но на худой конец сошли бы и «Люди Аткинсона». Однако ни старый комик, ни начинающий не могли бы мне рассказать об истоках неудавшегося покушения.

— Успеем, здесь недалеко — два часа туда, три там, два обратно. Как раз, чтобы успеть к завтраку, — обнадежил меня Лу.

— Командуй, дружище, — сказал я ему и на всякий случай — для бодрости — плеснул в стакан немного коньяка.

— Там холодно вообще-то, — осторожно сообщил Том, маячивший у выхода из салона и слышавший разговор. — А ночью особенно.

Мне ли, русскому, привыкать к холоду?

— До смерти не замерзнем?

Том пожал плечами.

— Я скажу, чтоб нас встретили с теплой одеждой, — принял решение Луиджи.

Говорят, на Оркнейских островах появились первые дикарские поселения древних британцев. Пиктов, каледонцев или кто они там были? Неважно. Другие ученые говорят другое.

Пока летели на север, Луиджи рассказывал мне о тонкостях проведенной операции по поимке подозреваемых. Барышню нашли в Белфасте на конспиративной квартирке с отчетливым запахом ИРА, а «однорукий бандит» прятался на ферме неподалеку от Криффа, что в Шотландии. Даму вычислили по изображению на видеозаписи охраны метрополитена, а юношу отыскали по своеобразной травме, просеяв полторы тысячи переломов рук по всей Англии и Бельгии. До Франции не добрались — оно и к лучшему.

Обоих доставили на арендованную ферму, уединенно стоявшую близ северного берега Майнлэнда. И туда же поехали и мы.

Мы выгрузились из самолета чуть южнее самого Керкуолла и легким бегом спустились к пляжу, до которого от взлетно-посадочной полосы всего-то и было метров триста. Под обрывистым берегом фонарь предусмотрительного Лу нашел лодку, с которой нам в ответ тоже посветили пронзительно-белой лампой.

Пока Лу высматривал спуск, я огляделся вокруг: низкие облака и наступившая ночь сильно осложнили мне процесс, но кое-что я увидел.

Никогда раньше не заносили меня дороги в такую глушь. Если не считать летних поездок на кордон к деду. Это так у нас в семье называлось «на кордон», а на самом деле — обычный хутор в тех местах, куда Макар подумывал гнать свое стадо, да махнул рукой: «ну, его в пень, этот забайкальский Краснокаменск!». Даже наше «луисвиллское сидение» протекало в местах, гораздо более обжитых, чем окрестности забытой людьми дыры с поэтичным названием Эви, в которую мы направлялись. Есть у здешних обывателей такая славная привычка — нарекать собственным именем каждый сарай. Стоит халупа какая-нибудь, а поди ж ты! — Висхолл Хилл! Не больше и не меньше. Видимо, недостаток земли и обилие слов в языке требовали окрестить все булыжники, столетиями валяющиеся в здешней слякоти.

Где-то здесь неподалеку, на севере Шотландии, состоялась последняя битва на земле Британии, когда двести пятьдесят лет назад верные королевской власти войска вырезали восставших якобитов — и больше никаких войн не знали эти пустоши. За такой срок, когда никто не грабит твою землю, можно построить империю, над которой никогда не заходит солнце. Можно и потерять. Но это не о Великобритании, которая никуда не терялась и не рассыпалась — просто переродилась, соединенная традицией и деньгами крепче, чем любыми законами.

Минут пятнадцать мы спускались в темноте, протискиваясь к залитому водой и пеной пляжу, и потом, ругаясь на английском и итальянском, утопая по щиколотку в размокшем песке, спешно грузились в катер. Встречали нас двое — с такими бандитскими рожами, что я бы им не то что лодку никогда не доверил, но даже постарался бы сигаретные бычки припрятать — если бы курил. И все же Луиджи поздоровался с каждым из них за руку, коротко скомандовал:

— Поехали! — тоже мне, Гагарин.

— Сегодня свежо, — пробасил ему встречающий из-под желтого капюшона.

— Поехали, — упрямо повторил Лу, совершая чудовищную ошибку.

Прав был Том, оставшийся в самолете. Если на территории аэродрома и на пляже мне было всего лишь зябко — хоть и лето, но места северные, то здесь, на проклятущем катере, стало просто откровенно холодно. На меня накинули какую-то прорезиненную одежку, призванную оградить колотящееся тельце от жесткого соприкосновения с дикой природой, но вопреки ожиданиям, мне не стало тепло, а стало совсем гадостно, потому что была она мокрой и холодной. В туфлях отвратно хлюпала ледяная вода, никак не желающая нагреваться моим теплом, и вообще сразу стало очень неуютно. Так же быстро, нелепо и неотвратимо я замерзал лишь однажды в жизни, когда поперся в школу утром при плюсовой температуре, а возвращался вечером при минус двадцати. В континентальной России такое бывает. Нечасто, однако, но случается.

Лу стучал зубами рядом, плотно прижавшись к моему плечу. Итальяшке-то вообще должно было быть нехорошо.

— Том — скотина и сукин сын! — сообщил он мне, перекрикивая шум двигателя. — Мог бы сказать, что здесь, на море, вообще не выжить!

Я похлопал его по желтому резиновому плечу, но отвечать не стал, побоявшись за целостность зубов, ведь помимо дрожи, сотрясающей нас обоих, мы еще находились на бешено несущейся по волнам посудине, то и дело прыгающей вверх-вниз.

Дернул же черт меня за язык, когда Лу сообщил, что поймал этих несостоявшихся убийц! А все опять из-за бабы! Очень хотелось мне вновь увидеть эту Мадлен, Мириам, Мойру? — по-прежнему не помню имени. Будто без моего участия у профессионалов не выйдет развязать ей язык?! Все-таки щенок я еще безголовый.

Хейердалу хорошо — он на своем Кон-Тики гораздо южнее выгребал, Сенкевичу на «Ра» тоже тепло, даже жарко, а вот каково было какому-нибудь Эрику-викингу, рассекающему здешние зыби в далеком октябре тысячного от Рождества Христова года — я даже представить не мог. Наверное, поэтому в общественном сознании о викингах и сложилось мнение, что были это вечно пьяные, агрессивные скоты, замотанные в вонючие шкуры. Не только скотом станешь при таком бытии, натурально в зверюгу морскую превратишься — здесь тебе не Ницца!

Если я еще когда-нибудь отважусь на морские путешествия, то точно будет это лодка не меньше, чем «Большой Ю»^[130].

Пока я давал себе клятвы, обеты и зароки, круиз закончился. Сколько времени мы бороздили пенные буруны, я себе не представлял, мне уже казалось, что я родился на этой чертовой байдарке! Мотор чихнул несколько раз напоследок и, тихонько заурчав, смолк.

Борт лодки очень громко стукнулся и проскрежетал по деревянному мостку; кто-то сильный сверху резко выдернул меня на сушу.

— Виски! — единственное слово, что удалось мне выплюнуть в лицо спасителю.

В губы ткнулась открытая фляжка, из которой в нос шибанул сильный запах полыни, а по горлу и пищеводу прокатился комок тепла, упавший в скукожившийся желудок и вызвавший резкий спазм дыхания. Я разевал рот, но выдохнуть воздух никак не получалось, пока по спине моей не прошлась частой дробью чья-то жесткая лапа.

Случись такое года три назад — я бы матерился на русском. Долго, витиевато и художественно, как научился у «кордонного» деда. Но теперь я стал сдержаннее, да и отвык от резких речевых оборотов, поэтому просто просипел короткую благодарность.

Рядом закашлял Лу.

Удивительным образом абсент вернул мне ощущение реальности — я почувствовал себя сносно. Вернулись слух и обоняние — отовсюду доносился запах гниющий растительности, выброшенной морем на берег. Одновременно — притягательный и мерзкий. Послышался характерный гул предштормового прибоя, еще не яростный, но уже неспокойный. На голову упали капли. Я подумал, что это брызги волн, но сразу понял, что это все-таки дождь. Какой-то ленивый и колючий.

— Хэм, Хью, Хэрри, в дом быстро! Пока мы окончательно не превратились в пьяных тюленей! — скомандовал Луиджи. — Чертова английская погода!

Погода как раз была совсем и не английской — никакие пасторальные овцы с показательно-аркадными пастушками, которыми так любят хвастать экскурсоводы близ Бриджнорта, на таком свинячьем холоде не выживут.

— Хорошая погода, Лу, — возразил ему кто-то из «трех Хэ», судя по басу — тот, кто был с нами в катере. — Здесь всегда так. Просто свежо сегодня. Ветреный день. Буря будет.

— Не хотел бы я вашей свежести в декабре хлебнуть, — я наконец-то обрел способность говорить и потянулся к блестящей фляге.

— Здесь и в декабре так же. Круглый год около сорока пяти градусов, — невозмутимо ответил мне другой голос. — И ветер. И каждый день — «завтра будет буря».

— Что это за господня задница?! — вопрос, долго мучивший меня, сорвался с языка. — Что, поближе нигде уединенных мест не нашлось? Как твои люди вообще здесь оказались, Лу? И почему?

Лу приложился к фляжке, а остальные промолчали.

Ответил он уже в доме, который толком и разглядеть-то я не успел:

— Мистер Саура дня три назад просил присмотреть для него здесь неприметную базу. Какие-то у него интересы в окрестностях. Что-то связанное с нефтью. Платформы какие-то в море, я не вникал. Вот, сняли для его людей домик, а здесь и эти подвернулись. Совпало. Я хотел тебе сообщить, но замотался, да и ты где-то в Австралии был. В общем, я не счел это настолько важным, чтобы оно не потерпело до твоего возвращения.

Такое объяснение показалось мне странным. Не потому что я был против содействия Серому в его играх с Occidental Petroleum, платформа которой… Я посмотрел на часы, выясняя число. Потому что с этими путешествиями вокруг Света окончательно запутался в датах. До взрыва, должного случиться шестого июля, оставалось меньше двух недель.

Я не против помощи Серому, но понять не могу — почему это делается в обход меня? Странно. С Лу я ругаться не стал, потому что ничего особенного предъявить ему не мог; сам когда-то говорил, что распоряжения Сауры должны выполняться как мои, а то и еще быстрее. Не стал ругаться, но, как говорится — осадочек остался.

Значит, когда я ночевал в его доме, он звонил Луиджи и отдавал распоряжения? И ничего мне не сказал? Ну-ну, занятно.

— Хорошо, Лу. Показывай своих узников замка Иф.

— Сам хочу увидеть, — заговорщицки подмигнул мой главный телохранитель.

А Хэрри, оказавшийся старшим в этой бригаде «трех Хэ», повел нас вниз по каменной лестнице.

Они сидели на двух крепких стульях, привязанные к высоким спинкам, соприкасаясь затылками. На головах темные мешки, руки связаны. В темном углу стоит еще один стул. Видимо, на нем сидел кто-то из людей Хэрри.

Я подошел к парочке и поочередно снял с обоих мешки.

Не знаю, тот ли это был человек, что стрелял в меня в Камлет Уэй, ведь тогда он был в маске, но девица определенно была той самой. Я почти не помнил ее лица, ведь все красивые женщины похожи друг на друга: красивые брюнетки похожи на среднюю красивую брюнетку, а блондинки — на некую статистически-красивую блондинку. Они будто стремятся к какому-то усредненному идеалу, гарантирующему востребованность у половозрелых мужских особей нашего племени. Разница лишь в габаритах, тембре голоса и длине волос. Но мне почему-то запомнилась одна приметная родинка у именно этой красотки, и, откинув с ее уха прядь влажных волос, я нашел за ним то, что надеялся увидеть. Пока я ее осматривал, она мычала и вертела головой, старательно мешая мне.

— Добрый вечер, Моника, — я снял с ее рта платок и вынул кляп.

На ее правой щеке и лбу кровоточили широкие ссадины — будто тащили ее в этот подвал за ноги, лицом по каменным ступеням. А в остальном она была той самой Лейлой, что уехала от меня за пять минут до покушения. Чуть подурневшей и утомленной, без боевой раскраски светской львицы, но это определенно была она.

— Меня зовут Мэри-Энн, — выдохнула пленница. Кажется, она еще пыталась кокетничать. Забавно.

— Я рад за тебя. И за себя. Наконец-то я запомню твое настоящее имя. Но ведь, давай будем честными, это ничего не меняет?

— Почему я здесь? — она передернула плечами и обвела взглядом тускло освещенные стены.

— Ты пыталась меня убить и помогала тому человеку, что сидит за твоей спиной. Я хочу знать, кто тебя к этому подвиг. Все просто.

— Я? Убить? Тебя?

Если она играла, то весьма талантливо. Но мне было безразлично: понимала она, что делает, использовалась ли кем-то втемную, или была вообще не при делах. Ей не повезло. Так бывает. Кого-то переезжает поезд, а на кого-то падает холодильник, выброшенный из окна доведенным до отчаяния банкротом. На всех моего сочувствия не хватит — я иссякну очень быстро.

— Вспомни, Мария, каким образом ты оказалась в моем доме.

— Мэри-Энн, — поправила девица. — Когда мой отец узнает, что со мной случилось, он тебя порвет!

— Мне страшно. Мне каждый день страшно. Сначала в меня стреляют, теперь обещают порвать. Сможет ли рассудок сохраниться под постоянным прессингом? Как ты оказалась в моем доме?

— Ты сам меня привез в него, недоумок! — взвизгнула моя несбывшаяся любовь.

Так все и было. Я сам ее привез. Она вполне могла оказаться со мной случайно. Но обстоятельства ее отъезда заставляли усомниться в подобной версии.

— Мэганн, я ведь пытаюсь с тобой найти общий язык, а ты обзываешься. Зачем? Ты чего-то боишься? Боишься, что я что-то узнал и пытаешься таким образом защититься?

Я погладил ее по волосам, взял в руку ее ладонь с тонкими пальцами, отдельно пожал каждый из них:

— У тебя шикарные волосы, Мэнди. И ресницы. Волшебные, мягкие. Жалко будет их жечь. Волосы, ресницы, глаза, твои чудесные зубы… Не останется ничего. А ведь если мы не договоримся, все этим и кончится. Мы же с тобой оба не желаем этого, верно? Но ты не хочешь договариваться, а я давно уже не верю в случайности. Их не бывает. И если что-то нам кажется случайным, это всего лишь значит, что мы просто не видим цепи событий. Но в моем положении оставаться слепцом нельзя. Мне очень нужно знать, как все произошло? Не упрямься, просто расскажи мне, как так получилось, что твоя дорога пересеклась с моей. Ну же, Мэнди?

— Меня зовут Мэри-Энн! — на ее щеках появились две влажные дорожки.

Я сел перед ней на корточки и принялся расстегивать пуговицы на блузе.

— Когда ты повторишь это в пятисотый раз, я, наверное, запомню. Но я не хочу запоминать твое имя, ведь если ты будешь упряма, тебе не выжить. А я не хочу помнить мертвых. Итак, Молли, пойми, я не хочу тебе зла. Но вот эти люди, — я кивнул головой за спину, где маячили Лу и все три «Хэ», — они очень упрямые и совершенно бесчувственные. И узнают у тебя все. У них такая работа. Они не садисты, они просто выполнят приказ.

Блуза распахнулась, обнажая тело.

— Чей? — она уже беззвучно ревела, ежась от каждого моего прикосновения, будто прикасался я к ее коже электрошокером.

А ведь совсем недавно это тело было таким близким и желанным… Ностальгия.

— Мой, — просто ответил я.

— Так отмени его!

— Не могу, Моника. Мне очень нужно знать правду. Ведь ты хочешь жить? Понимаешь? Кивни мне?

Она кивнула трижды.

— Видишь, это несложно — выполнять мои просьбы? — Я расстегнул ее юбку. — И я тоже очень хочу жить. Но если не узнаю у тебя правды, то проживу недолго. Я не маньяк. Мне твоя смерть ни к чему. Понимаешь?

С громким треском юбка порвалась по шву, и я выдернул теперь уже просто тряпку из-под Мэри-Энн. Все же запомнил! Черт, плохо-то как!

— Тебе заплатили? Скажи мне — я заплачу в десять раз больше, — я растянул указательным пальцем резинку от кружевных трусов. — И спрячу тебя на тропических островах. Хочешь? Бали, Мальдивы, Фиджи? Пляжи и услужливые мулаты. Выбирай!

Где-то я прочитал, что голый человек не способен адекватно воспринимать реальность. Он боится своей прилюдной наготы едва ли не больше воображаемых пыток.

Я стянул с нее последние детали гардероба, и даже сам содрогнулся, представив, насколько ей должно быть зябко.

— Мэри, если ты не станешь говорить, я велю для начала вырвать тебе пару зубов. Грязными пассатижами. Неужели твои зубы стоят этой тайны?

Ко мне подошел Лу, деловито сгреб ее лицо в свою лапу, сжал щеки, и рот пленницы невольно раскрылся, явив нам удивительно ровные зубы. Изнутри на них виднелся темный налет никотина, но снаружи они были просто стоматологическим феноменом. Всегда мечтал о подобных, но менять имеющиеся на фарфоровые пока не спешил.

— Видишь, Мэри, люди устали. Спешат. Я не могу их держать здесь всю ночь. Мне их жалко. Расскажешь мне, или?… Расскажешь им?

Она мелко-мелко закивала и, давясь слезами, зачастила:

— Я его не знаю. Он не назвался! Большой такой. Шесть футов и три дюйма. Или даже больше. Руки такие ухоженные. С маникюром.

— Стой! — прервал ее Лу. — Хэрри, уберите этого, — он пальцем показал на несостоявшегося убийцу, — наверх. И присмотрите там за ним, а мы пока поговорим с этой девочкой отдельно.

Когда мы остались втроем — я, Лу и ополоумевшая девица, решившая, что сейчас-то ее и начнут пытать по-настоящему, мой телохранитель сказал ей:

— Продолжайте, мэм, — он накинул ей на плечи свой пиджак. И протянул флягу с полынной дрянью.

Она посмотрела на меня затравленно, как зверушка, попавшаяся на тропе охотнику. Потом торопливо кивнула Луиджи, коротко хлебнула и закашлялась.

— Светлый он был. Блондин, — она вытерла связанными руками испарину на лбу. — Шрам у него над бровью. Нос такой… Лицо круглое, нос тонкий и острый. И уголки глаз… внешние… к низу опущены. Волосы короткие. Я не знаю, как такая прическа называется! — Она заревела в голос, — не знаю я больше ничего!

Я отвернулся от бедолаги и столкнулся взглядом с обалдевшим Луиджи.

Еще бы! Было от чего обалдеть. Если девчонка не врала, то нанял ее никто иной, как Алекс Вязовски.

— Чудны дела ваши, Господи Иисусе и Пресвятая Дева Мария! — пробормотал обычно не очень набожный Лу. — Что делать будем, Зак?

Первым моим порывом было яростное желание броситься к телефону и моментально выяснить у Фролова, что за ерунда происходит? Я не успел, передумал. Если я расскажу сейчас Серому все, что о нем думаю — я перестану быть самостоятельным. Просто потому, что он окажется ни при чем, а я обвиню его. Потом самому будет так стыдно, что постоянный комплекс вины заставит меня обращаться к Сереге по любому пустяку. Черт, да с учетом последних открытий, я, может быть, вообще перестану быть — в любой форме!

Вслух я сказал:

— Хорошо, что второго ты отсюда успел убрать, Лу. Я ей не очень-то верю. Еще не знаю в чем тут дело, но не верю. Поработайте с парнями над хроморуким, сверьте показания. А эту… уколите ее чем-нибудь, пусть отдохнет пару часов. Я тоже пока попробую поспать.

И придумать, что мне делать дальше? Но этого говорить я уже не стал, оставив сомнения себе.

Уснуть, когда над тобой нависла такая нерешаемая загадка, практически невозможно. Черт, да даже глаза не закрываются!

Я сидел на жесткой койке на втором этаже особнячка, иногда вставал и таращился в окно на белые полосы пенящегося прибоя, на тугие струи дождя и изнывал от обилия вариантов. Могло быть просто совпадение. Мало ли в мире верзилистых блондинов со шрамом над бровью? Это могла быть разводка какого-то неведомого общего врага. Того, кто знал о нашей связи. Что может быть лучше для нашего противника, чем поссорить меня с Серым? Даже не знаю. Только лишь убить самого Фролова. Но я оглядывался, вспоминал, считал и прикидывал, и не мог найти среди них никого постороннего, кого-то такого, кто был бы способен за последние год-два выявить нашу тесную связь. А уж додуматься до того, чтобы ударив по мне, ударить по Серому — это вообще что-то из области сверхчеловеческой экстрасенсорики. Получалось — только свои.

Но Вязовски тоже не идиот, чтобы так глупо подставляться: он не пошел бы сам вербовать эту потаскушку. А если бы пошел, то прожила бы она не дольше следующего за покушением утра. Что-то не сходилось. Да вообще! — любой вербовщик поступил бы с ней так же, как предполагаемый заказчик покушения — Вязовски.

Выходило, что бедолажку Мэри-Энн специально оставили живой, чтобы я услышал именно эту версию. Услышал, принял, сделал выводы и приступил к действию.

Важный вопрос — «кто»? Вариантов — как грязи: от выжившего во взрыве Чернова до какого-нибудь пьяницы Келлера, решившего с похмелья прибрать к ручкам мое или Серегино хозяйство. Улики? Шрам над бровью? Ерунда: подобрать человека, чей словесный портрет покажется похожим на Алекса, большого труда не составит, а если исполнитель в ладах с гримом — то задача упрощается до уровня типовой. Или это уже паранойя и галлюцинация? Думаю, Лу это постепенно выяснит.

И еще важнее вопрос — «что теперь»? Чего ждут от меня? Однозначно — немедленной ссоры с Серым. Такая реакция легко просчитывается, она для меня естественна и обычна: я порывист, часто введусь на первое впечатление. Если меня просчитали таким образом, то стоит ли подыграть? Или напротив — проигнорировать?

Голова пухла, но ответов не находилось: что бы я не придумал, все выглядело как-то неуклюже, притянутым за уши, ненадежным.

Лу появился спустя час.

Он сказал:

— Девку усыпили, обмазали свиной кровью, бросили в углу, вокруг стульев парни набросали муляжи пальцев. Клиент углядел и сразу потек. Послушай.

Он положил на стол миниатюрный диктофон Panasonicи вдавил клавишу воспроизведения:

— «… да, в Дандолке, недалеко от границы. Стиви ездил на встречу в Дромад, я прикрывал. Чтобы все гладко прошло. Англичашки горазды всякое выдумывать, чтобы Стиви или меня в оборот взять. Не хотелось бы попасть в МИ-6. Нам там делать нечего.

— С кем он встречался? — голос Луиджи.

— Я его не знаю. Аванс был выписан чеком в тот же день. На следующий мы его обналичили, я получил свою долю. А большее меня не интересует.

— Но человека ты видел?

— Издалека. До них было ярдов сто, не меньше.

— Опиши мне его, Энди.

— Высокий, плотный. Уверенный. Спина прямая, шаг ровный. Из военных, наверняка. Возраст… дьявол его разберет! Судя по походке — около сорока. Дикий гусь или кто-то вроде того. Часто оглядывался и помахал мне рукой. Может быть, даже кто-то из наших. Только мы уже давно не работаем на ИРА. Стиви потом называл его Эл.

— Эл? Потом? Они встречались еще раз?

— Нет, этот Эл звонил по телефону дважды — когда назначил примерную дату акции и за пару часов до начала, когда мы уже в Лондоне были.

— И он всегда знал, что происходит?

— Наверное. Мне не докладывали. Дайте сигарету, а?

Звучный хлесткий удар и протяжный стон.

— Не хами, Энди. Мы еще не закончили. Больше ты этого Эла не видел?

— Тьфу, — громкий плевок. — Нет.

— Если бы увидел его — узнал бы?

— Нет. Я видел его секунд десять с сотни ярдов. Если только в такой же плащ вырядить. Не знаю.

— А Энди сможет?

— А Энди уже неделю рыб кормит.

— Точно?

— Несчастный случай на дороге.

— Мы проверим.

— Да уж потрудитесь…»

— На этом все, — Луиджи выключил диктофон.

— Нет, Лу. Мне нужно знать цель акции. Дословно. И сумму.

Луиджи перемотал пленку, нажал кнопку, прислушался, перемотал еще, включил:

— «… мы должны были убить всех, кого застанем в доме.

— Там была пожилая женщина. Ее тоже?

— Всех, включая собак и котов. Ничего не брать, только убить…»

Еще короткий визг перемотки и:

— «… аванс Стиви затребовал в три четверти. Семьдесят пять тысяч фунтов. И согласился браться за дело только после обналички чека в банке.

— Какой банк?

— Irish Intercontinental. Отделение в Лимерике. Все прошло чисто — никто даже не поморщился. Отдали деньги, пожелали удачи и все.

— Остаток?

— Остаток перечислили на счет Стиви. За ними он и поехал в свой банк в Омет, когда попал под Peterbilt на дороге между Карлингфордом и Гринором, она там над самым морем висит. Сначала вылетел на встречку, а с нее и занырнул. Теперь нам этих денег не увидеть, пока мать Стиви в наследство не вступит. Да и не будем мы у нее эти деньги брать — нечестно это. Мне брат рассказал. Все точно…»

— Робин Гуд хренов, — от его избирательного «благородства» мне стало гадко. — Выключи этого ублюдка. Какие мысли?

— Девку припрятать, она лично видела эту странную личность, пригодится еще для опознания, — Лу распрямил мизинец, — парня — в море, толку от него больше не будет, — он разогнул безымянный. — В банк я пошлю человека, трансферт проследят, только думается, здесь копать бестолку после истории с грузовиком на дороге. Наверняка пустышка. — Луиджи выпрямил средний палец. — Что еще? Узнать о перемещениях Вязовски за последние три-четыре месяца, думаю, тоже не сложно…

— Все-таки, думаешь на него?

— Нельзя пока отбрасывать даже самое невероятное, Зак.

— Нельзя. Правда. Хорошо. Сделаем вот как: сейчас — в Лондон, я уже запустил все дела до невозможности. Пора заняться текучкой. А ты, Лу… А ты найди мне эту мразь. Очень тебя прошу.

Он неопределенно хмыкнул:

— О-кей, Зак. Мы постараемся.

— И что там с родственником миссис Гринфилд? Нашелся?

— Да, нашелся. Внучатый племянник. Не поверишь. Парень в Непале строил какую-то школу. И пока не достроил — с места не сдвинулся. Тетки, говорит, все равно уже нет, так хоть здесь дела закончу.

Англичане — народ чрезвычайно рациональный, нам до них далеко. Мы скованы сотнями предрассудков, выдуманных обязательств и несуществующих долгов. Отбрось большую часть из них, это будет безболезненно. Отбрось и живи счастливо — простой совет, но вряд ли кто-то станет следовать этому нехитрому совету. Наоборот, мы будем лелеять свою исключительность, жаловаться, что нас не понимают и смотреть на всех свысока — вместо того, чтобы совершить что-то действительно важное.

— Тогда я хочу его видеть, как только появится в Лондоне.

— О-кей, Зак. Девку куда прятать?

Я задумался, потому что легко сказать «беги», не зная направления.

— Я обещал ей тропики. Кокосы, фейхоа. Присмотри где-нибудь неприметный отель на острове, с которого невозможно выбраться.

Лу невесело рассмеялся:

— Зак, ты неисправим. Посиди здесь минут десять, я отдам распоряжения и поедем.

— Лу, вот еще что: добудь где-нибудь фотографию или видео Алекса и предъяви этой курице для опознания. Но только так, чтобы у нее был выбор, понимаешь?

Лу нахмурился:

— Зак, дружище, не нужно держать меня за идиота, хорошо?

— Прости, Лу, я просто нервничаю. Отдавай свои распоряжения, да поехали скорее. Мне уже в горле стоят эти Оркнейские острова.

Через четверть часа мы действительно тряслись в машине по многочисленным кочкам проселочной дороги, которая, если верить указателям, должна была вывести нас к цивилизации.

Вернулись мы вовремя — как раз чтобы стать участниками небольшого водевиля.

Глава 8

Если вам кажется, что все идет хорошо — осмотритесь вокруг, вы наверняка обманываетесь.

Эта простая аксиома почти всегда срабатывает, а если не срабатывает, значит, огляделись вы не очень тщательно.

С самого начала нашей деятельности общее собрание сотрудников было жестко затабуировано Серым из соображений элементарной конспирации. Незачем рядовым директорам международных корпораций знать о реальном положении вещей — частенько говорил он, и я всегда его в этом поддерживал. До того дня, когда мне вдруг позвонил один из таких директоров — Майкл Квон, Президент «Semiconductors Research and Manufacturing» — SRM — толстый улыбчивый кореец, носивший на носу очки в тонкой оправе из титана и платины (почему-то этот факт о нем запомнился лучше всего остального), и истерично завопил в трубку:

— Мистер Майнце, нас атакуют!!

Майкла я нашел пару лет назад, когда мотался по всему миру и учреждал бесчисленные конторы, вылезшие на фондовые рынки от Токио до Лос-Анджелеса. Фирму Квона, зарегистрированную в Гонконге, я купил, чтобы в будущем создать на ее базе инструмент экспансии на китайский рынок редкоземов. Ее прежний владелец стал младшим партнером и Президентом, получил солидный куш, выход на международный рынок, и бросился в большой бизнес с одержимостью религиозного фанатика. Он выстроил хитроумную цепочку связей с шанхайскими партийными бонзами, толкавшими его SRM в лидеры отрасли. Он скупал по всему миру патенты на изобретения, когда это не удавалось, мы целиком покупали владельцев патента. И очень скоро список изобретений, которыми мы овладели, просто список, даже без описаний, умещался только на сотне машинописных страниц — гибкие экраны, голографические интерфейсы, различные архитектуры процессоров, невероятные сплавы вроде «лилового золота», часто название технологии или предмета мне не говорило вообще ни о чем, но «эксперты» мечтательно закатывали глазки и я вынужденно с ними соглашался. Все чаще мне становилось дурно от осознания объемов информации.

Квон принял на работу тридцать человек с докторскими степенями в различных отраслях: китайцев, индусов, японцев, русских, немцев, американцев, был даже один филлипинец — настоящий интернационал, и для каждого из них был сформирован свой отдел, сотрудники которого рыскали по всему миру в поисках перспективных новинок, нуждающихся в финансировании. Я плавно подводил мистера Квона к необходимости плотного сотрудничества с НИИ в Союзе, но пока что ничего существенного в этом отношении сделано еще не было.

Одновременно строились заводы по переработке китайских богатств, продавались лицензии на патенты, сдавались в аренду уже построенные предприятия, словом, запущенный механизм превращался в настоящий насос по перекачке знаний и технологий в закрома SRM и превращению их в звонкую монету и новые знания. Майкл уже подумывал об открытии собственных исследовательских центров, и я готов был его в этом поддержать, тем более, что от меня никаких вложений уже не требовалось — собственные активы фирмы вполне позволяли начать построение новой Силиконовой долины где-нибудь в окрестностях Манилы.

Уже через год фирма Квона стала очень заметным игроком на рынке. Только в Европе одновременно велось три десятка патентных войн с нарушителями соглашений и законодательства. Бухгалтерские отчеты его деятельности радовали своим постоянством и перспективами. Объемы операций постоянно росли, котировки акций на бирже в Гонконге за год взлетели под облака, увеличившись вчетверо — все шло как нельзя лучше и вдруг его истеричный крик:

— Нас атакуют!!

Сначала я не понял о чем идет речь и только после сбивчивого объяснения сообразил, что некий британский фонд занялся скупкой тех акций компании, что свободно обращались на рынке. А это худо-бедно семьдесят пять процентов — доля, вполне позволяющая посадить несколько человек в Совет Директоров, выбрать нового Президента и отобрать у нас компанию.

Майкл, конечно, не знал, что из этих семидесяти пяти процентов больше половины контролируется моими и фроловскими фондами, но и тридцать-сорок процентов, консолидированные в недружественных руках, способны принести немало ущерба. Поэтому его звонок всполошил и меня. Но показывать это корейцу было никак нельзя, и я громко зевнув, сказал:

— Майкл, цифры уже есть какие-то или ты просто звонишь, чтобы показать, что сильно обеспокоен слухами?

— Цифры? Господи Иисусе, — Квон был из набожных корейцев, — конечно есть! Я все четырежды проверил! Скуплено уже четырнадцать миллионов бумаг! Котировки выросли на тридцать шесть процентов! За неделю, Зак! Я не знаю что делать! По этой цене мы не сможем выкупить на рынке большой пакет, просто не успеем, они все время дорожают! Кроме этого они выкупают бумаги SRM-Future! И там дела гораздо хуже — они контролируют уже не меньше тридцати процентов!

Вот так вот и происходит все на фондовом рынке — только отвернулся от площадки, уже кому-то должен.

— Майкл, а почему ты звонишь мне только сейчас? — Я на самом деле этого не понимал. — Если атака длится неделю? В чем дело?

Он задышал в трубку намного ровнее и нехотя из себя выдавил:

— Я сначала радовался такому росту, пока не понял, что кто-то готовит диверсию. Тогда я стал проверять и выяснил, что все не так радужно, как мне казалось поначалу. Если сейчас они сделают сброс, то акции упадут очень низко, и они смогут выкупить гораздо, гораздо больше. Ты же знаешь, рынки всегда падают активнее, чем растут! А если они станут котироваться хотя бы на двадцать процентов ниже цен недельной давности, банки начнут отзывать кредиты, понимаешь? И мне потребуется помощь! Это очень, очень много денег, Зак!

Ну да, перед тем, как сорвать куш, нужно немного раскачать лодку. Собираем хороший пакет акций, начинаем газетную компанию по дискредитации жертвы, параллельно сбрасываем ее бумаги, и сами же их нехотя выкупаем, вызывая беспрестанно снижающейся ценой панику у держателей и спекулянтов, котировки рушатся окончательно и мы подбираем «пайпер» на низах. Обычное дело. Мы с Серым так еще не делаем, потому что это больше спекулятивный прием, требующий много внимания, а у нас несколько иные цели, но ничего нового Майкл для меня не открыл.

— Майкл, успокойся и скажи мне вот что: кто играет против нас, ты выяснил?

— Здесь в Гонконге дела ведет брокерская контора Джонни Ли. Но не они конечный бенифициар, Зак. У них просто нет такого количества денег, понимаешь? Ходят слухи, что за их спиной стоит кто-то из Лондона. Я подумал, что, может быть, тебе легче будет установить этих негодяев?

Мне нравится доверие моих людей, но я все-таки не всемогущий. И вовсе не всезнающий. Можно, конечно, напрячь Серого, но в свете последних событий что-то подсказывает мне, что этого лучше не делать. Однако, успокоить мистера Квона нужно.

— Майкл, не беспокойся, если бумаги начнут сбрасывать, я распоряжусь, чтобы их сразу же выкупали. Прямо сейчас распоряжусь. Не беспокойся, работай, как работал. Если банки начнут забастовку — отсылай их ко мне, договорились?

— Хорошо. Но ты все равно поищи этих негодяев!

— Окей, Майкл, держи меня в курсе дел, — попросил я и положил трубку.

И сразу же поднял ее еще раз, чтобы позвонить в Bernshtein Capital, небольшое агентство, специализирующееся на собирании биржевых слухов и продаже их заинтересованным лицам… Не новостей, нет, на новостном фронте безраздельно царили Reuters и Bloomberg, именно слухов. На самом деле они же их частенько и запускали, провоцируя иногда достаточно сильные движения на рынках, но об этой их ипостаси знали очень немногие. Для большинства они были безобидными спекулянтами непроверенной информацией. Но порой их осведомленность поражала.

— Бернштайн кэпитал, чем мы можем вам помочь? — прощебетал в ухо знакомый голосок.

— Джоди? — я никогда не видел эту расторопную девчушку, но голос ее выучил уже достаточно хорошо. — Это Майнце, соедини меня, пожалуйста, с мистером Бернштайном. Привет, Берни! Как твоя яхта? — Это был сумасшедший еврей, двинувшийся на своей яхте. Яхта и слухи — вот все, что интересовало его в этой жизни. На слухах он зарабатывал, а на яхту он тратил.

— Зак! Я так рад тебя слышать! Яхту я в Гамбург отправил, нужно двигатели ремонтировать. Одно расстройство и расходы. Слышал, что учудил Билл Гросс?

— Из Pimco? Нет, не слышал. Что-то интересное?

— Да, он самый, Гросс-король облигаций! Ходят слухи, — Берни Бернштайн всегда начинал впаривать лежалый товар с этих слов и обязательно шепотом, — что он купил почтовую марку с «Перевернутой Дженни» за пятьсот тысяч фунтов! — И сразу перешел на возбужденные вопли: — Долбанную почтовую марку! Он сумасшедший! Моя яхта стоит всего лишь четыреста! Людям некуда деньги девать! Отдайте их старине Берни, он найдет им применение! Ты-то, Зак, не станешь делать таких глупостей?

Мне доводилось слышать о безрассудочной страсти коллекционеров к разным диковинам — кто-то сходил с ума по толедским шпагам или полотнам импрессионистов, другим нужны были головы львов и носорогов на стене загородного бунгало, третьи собирали нижнее белье каких-нибудь потаскушек от масс-культа. Мне все эти увлечения казались сущей нелепицей, которой деятельные люди занимали свой мозг, чтобы не думать о чем-то по-настоящему серьезном.

— Что ты, Берни, разве я похож на клиента Бедлама?

— Билл тоже не был похож, — с сомнением в голосе заметил Бернштайн, — и все же…

— Нет, Берни, за меня не беспокойся. Максимум — куплю себе футбольную команду.

— Святая корова! — Иногда, в минуты потрясений, правоверный иудей становился истинным буддистом. — Скажи, что ты шутишь! Зачем тебе это? Если все миллионеры станут вести себя подобным образом, мне просто некому будет продавать свой товар!

Я рассмеялся:

— Берни, представь, как приятно: выйти на зеленую травку и попинать мячик в одной команде с каким-нибудь Ван Бастеном или Линекером? Забить гол в ворота Пфаффа с подачи Гуллита?

— Я в этом ничего не понимаю, — сварливо сказал Бернштайн. — Глупая игра. Так чего ты хотел, Зак? Никто не звонит старому Берни просто так.

— Хотел помочь тебе в ремонте яхты. Наверняка ведь накладное дело?

— Вот ты, Зак, меня понимаешь! Я так люблю свою «Зарю», но она такая ветреная транжира, что иногда я думаю, что именно она меня разорит! Как хорошо, что у меня есть такие друзья! Чем мне отблагодарить тебя за такую помощь?

Именно так нужно было торговаться с Берни — не я у него покупал товар, а он благодарил меня за какую-нибудь пустяковую услугу стоимостью в пятьдесят тысяч фунтов.

— Есть такая компания Semiconductors Research and Manufacturing. Не слышал?

— Нет, подожди, сейчас запишу.

Послышались чертыхания, стук и шелест бумаги, клацанье клавиатуры компьютера, потом Бернштайн снова засопел в трубку:

— Так что с ней?

— Штаб-квартира компании в Гонконге.

— Я знаю уже, компьютер — великое изобретение, Зак! Продолжай.

— Кто-то играет на бирже против ее нынешнего руководства. Говорят, концы здесь — в Сити. Сможешь найти?

— Тебе же не нужны доказательства?

— Нет, Берни, я тебе доверяю.

— Перезвоню через час, — Бернштайн положил трубку.

Он всегда так делал, когда получал достаточно информации для поисков и не был занят — спешил отработать заказ, пока на него не свалился новый. Сейчас полная дюжина его сотрудников начала бешенный обзвон своих лондонских приятелей из разных банков, фондов, газет и можно ручаться, что очень скоро информация появится.

За этот час я успел выпить кофе,полистать Atlantic Economic Journal, статьи в котором никогда не дочитывал до конца, посмотреть за окно на легкий лондонский смог, поговорить о всякой текущей ерунде с Тери Филдманом из Slaughter and Maу, бывшей уже долгие годы лидером «магического круга» британских юридических компаний и вертевшей английским правосудием по своему усмотрению. Как говориться: либо ты обращаешься к «магическому кругу», либо проигрываешь дело. Я предпочел первое и еще ни разу не пожалел.

Звонок раздался через пятьдесят восемь минут, когда листок писчей бумаги наполовину покрылся чертячьими рожицами:

— Это я, Берни, — скрипнул Бернштайн. — Зак, у меня есть для тебя интересные новости. Только вот думаю, тариф будет повыше, чем обычно. Мне нужно в два раза больше помощи, понимаешь? Готов поставить свою «Зарю» против твоей старой шляпы, что ты правильно оценишь мои запросы.

— Хорошо, Берни, я знаю, что торговаться с тобой бесполезно. Выкладывай!

Он расхохотался в трубку так, будто перед ним сам Джон Джекки Райт (тот лысый старикан из «Шоу Бенни Хилла», которого толстяк Бенни обожал шлепать по лысине) собственноручно похлопал себя по обширной плеши.

Я не очень понял, чем было вызвано его веселье, пока Бернштайн не успокоился:

— Зак, против китайцев мутит Малкольм Шона. — И он снова задребезжал мне в ухо дурацким смехом.

И было отчего. Малкольм возглавлял хэдж-фонд из Бирмингема New Investment Technologies — достаточно крупный, очень прибыльный, временами безмерно агрессивный, не стеснявшийся в средствах, успевший навести шороху на локальных площадках по всему миру. Если он взялся за SRM — дела у Квона были плохи, компания обречена! И я бы не дал и десяти пенни, что Майкл удержится в кресле Президента до конца июля. Шона — мастер агрессивных поглощений. После того, как он выкинет на улицу Майкла, компанию по-мясницки разделают и продадут по частям, подняв на этой живодерской операции полсотни процентов прибыли.

— Спасибо, Берни, я тебе должен!

Из трубки, летящей к рычагу отбоя, донеслось:

— Не затягивай, «Заря» уже в Гамбурге…

Я набрал номер Малкольма:

— Привет, Джейн, — у него была совершенно потрясная секретарша, при виде которой любой импотент скакал вокруг этой рыжеволосой кобылки молодым петушком, — твой босс на месте?

— Здравствуйте, мистер Майнце! — Я пару раз пытался к ней подкатить, но девица держалась как настоящий шотландский замок. Однако узнавала меня теперь тоже с полуслова. — Мне очень жаль, у него совещание, но я сейчас спрошу!

Пару минут в трубке играла музыка, потом раздался голосок Джейн:

— Соединяю!

— Добрый день, Зак! Что-то случилось? — Жизнерадостный Малкольм Шона, видимо, прервал ради меня свои неотложные дела.

Я подавил в себе желание хорошенько обложить его матом.

— Здравствуй, Малкольм. Скажи, в Гонконге это ты воюешь с SRM?

— SRM?

— Semiconductors Research and Manufacturing.

— SRM! Да, Зак. Очень вкусная компания. Мне ее аналитики подкинули. Баланс — волшебный, перспективы — божественные! Бумаги растут как на дрожжах, дивиденды по прошлому году пятнадцать центов на доллар, в этом будут еще выше. Думаю, через пару лет она станет втрое дороже нынешнего…

— Оставь ее в покое, Малкольм!

В телефоне установилась тишина. Шона соображал, правильно ли понял мое неожиданное требование?

— Зак? Почему? У меня уже четырнадцать миллионов акций…

— Оставь ее в покое, понятно? Это моя компания! — я заорал в телефон.

— В самом деле? — Он, подобно Бернштайну, заржал. — Вот дерьмо! Четверть миллиарда, Зак! Я уже вложил четверть миллиарда! Ты раньше не мог сказать? Fuck!

— Распродай все потихоньку в течение года, Малкольм. Без ажиотажа. Считай это неоправдавшимися инвестициями. Процентов двадцать ты все равно на этой операции сделаешь. А я не стану обращать внимания на дырку в твоих отчетах. Пока.

Я положил многострадальную трубку.

Нажал на кнопку интеркома и попросил:

— Долли, меня ни с кем не соединять, я занят.

Действительно, им — Бернштайну и Шона — было от чего веселиться: мой фонд играет против моей компании! Рассказать кому — засмеют!

Фонд тратит мои деньги на приобретение того, что и так принадлежит мне! Вопиющая глупость. Моя. Как-то нужно было подумать над тем, чтобы в будущем избежать возникновения подобных ситуаций. Компаний много и если они начнут играть друг против друга — я просто увязну в этих тупейших разборках и согласованиях. И колоссальные суммы будут гоняться по банкам туда-сюда, создавая ветер и минимизируя возможный профит. Сейчас это первая ласточка, но по мере роста, я вскорости обязательно столкнусь еще и с Фроловым. А этого допускать нельзя никак!

Однако придумать сходу механизм, исключающий такие коллизии, не удавалось. Я ломал голову долго, прикидывая ситуацию так и эдак, но выходила какая-то неприятная абракадабра, не сулящая ничего, кроме новых заморочек.

Поручить людям Луиджи отслеживать подобные нестыковки я не мог — Лу и без того уже слишком много знал. Заводить специальный институт, занимающийся согласованием общих задач и целей — значило просто громогласно заявить о себе с самой высокой колокольни Лондона.

Задача не решалась без посвящения в подноготную новых доверенных людей. А где их взять? Карнаух, Мильке, мои итальянские друзья — никто не годился на эту роль.

В конце концов, после пары стаканов бурбона, я решил, что Banca Privada из Андорры во главе с Пьером Персеном подходит на роль координационного центра как нельзя лучше. Мелкий региональный банк, малозаметный за пределами Гаскони и Каталонии. Без особых амбиций и ложных надежд. Тот самый тихий омут, в котором я разведу чертей! Как только стану королем!

Месье Персену совсем необязательно знать расходную часть моего бизнеса, но если он займется доходной, то избавит меня от многих бессмысленных трат. Осталось найти только того, кто присмотрит за контактами Пьера, проследит, чтобы лишняя информация не покинула стены банка и задачу можно считать решенной!

Целую неделю я занимался делами в приподнятом настроении, а потом позвонил Лу:

— Я на Сен-Мартене, Зак.

— И что ты там делаешь? — я понятия не имел, где находится этот самый «Сен-Мартен».

— Выполняю твою просьбу. Я показал Мэри-Энн снимки Алекса, — сказал он.

— И что? — мне стало не по себе, на лбу почему-то выступил пот, а по позвоночнику пробежала волна холода.

— Ты не поверишь, Зак, — тускло промямлил Луиджи. — Это не он. Очень похож, но не он. Она сначала признала, а потом заупрямилась. В общем, не он это. И всплыла еще одна примета — на большом пальце левой руки у двойника Алекса нет ногтя. А у Вязовски, соответственно — есть.

С меня буквально свалилась гора — Фролов с командой не устраивали на меня покушения!

— Так чего ты такой хмурый, Лу? — самому-то мне хотелось запеть что-нибудь бравурное вроде «Башни, зубцами нам покоритесь! Гордые девы, нам улыбнитесь! Близится эра светлых годов, клич пионера „Всегда будь готов!“» — смешав в кучу и пионерский марш, и его первоисточник из «Фауста» Гуно.

— Опять искать нужно.

Кто о чем, а грязный — о бане! Экая лажа — найти настоящего заказчика! Главное — это не Серый! А все остальное переживем и распутаем!

— Лу, скажи мне — Сен-Мартен, это тропики, как я ей обещал?

— Более-менее, Зак. Тепло, море, мулаты, ром и насекомые не кусают.

— Тогда, Лу, сделай вот что: оттянись там хорошенько недельку! Напейся как свинья, утопи катер, сожги пару домов, только без жертв, отлупи полицейского, закрути роман! У тебя отпуск и хорошая премия. Если вернешься раньше, чем через неделю — я тебя уволю. И отключи телефоны! Том здесь за мной присмотрит!

— Но, Зак…

— Знать ничего не хочу! Пока!

Непередаваемое чувство, когда подозреваемый друг оказывается непричастным к происшествию.

— Ну, я же говорил! — кричало мне сознание, хотя, конечно, ничего подобного я не говорил. Наоборот, каждую мелочь, любое сомнение старался истолковать против Серого. Но так приятно осознавать, что ошибался. Ощущение, будто сам себе отпустил грехи навечно.

С другой стороны — Луиджи абсолютно прав: теперь все нужно начинать едва ли не сначала. Окажись все иначе, так как мы предполагали, и стало бы существенно проще строить прогнозы. А откуда впредь ждать чего-то подобного? Непонятно.

И зря я Луиджи в отпуск отправил. Нельзя принимать решения на эмоциях. Теперь неделю в расследовании можно считать потерянной. А враг не спит. Если он всерьез рассчитывал столкнуть меня с Фроловым лбами, то своих попыток он не оставит. Возможно, переведет в другую плоскость. Или нет.

В дешевых детективах говорят — чтобы понять мотивы преступника, поставьте себя на его место, оцените, кому выгодно преступление и считайте, что дело в шляпе. Я вот все больше думаю, что это никуда не годный совет, придуманный плохими писателями для придания текстам драматизма и вовлечению читателей на путь ложных мечтаний. И выглядит это безобразие сущей логической нелепицей. Чтобы поставить себя на место преступника, нужно знать образ его мыслей, жизненные ценности, расчеты и надежды. Но если ты все это знаешь, то уже не нужно ставить себя ни на чье место — преступник уже и без того точно идентифицирован. Не хвост вертит собакой, а вовсе наоборот.

Поэтому, исключив из расследования психологическую составляющую, на самом деле только приблизишься к разгадке — потому что умения думать за других бог людям не дал. Даже всемирно-знаменитые актеры вроде Джека Николса никогда не могут заставить себя думать как их персонажи. Они всего лишь типажи, единственное умение которых — в игнорировании публики и камер в момент своих кривляний. Они всего лишь качественно или не очень выполняют свою работу. И если актер в кадре смотрится неорганично — это, скорее всего, не его неумение, это неверный подбор текущего амплуа, ведь изображает он самого себя в предложенных обстоятельствах. И ни один из них — даже самый великий, не может с одинаковым блеском исполнять роль Гамлета и Квазимодо. Любой человек может быть Николсоном (разумеется, подходящий по типажу), необходимо всего лишь научиться достоверно изображать истерику во всех ее проявлениях — от большой и малой Шарко до инволюционной и травматической — публике почему-то кажется, что истеричность персонажа полнее раскрывает его характер. Бред свинячьей кобылы. Просто еще один манипулятивный прием. В отцовой клинике таких Николсонов было — как грязи. Насмотрелся. И мне такая истерика никак не поможет отыскать заказчика покушения.

Но коль бог не сподобил нас способностью думать и действовать за других, то уж умение складывать два и два — дал с избытком. Тогда давайте пользоваться тем, что у нас есть и забудем о том, чего у нас нет. А есть у нас улики.

И самая главная из них — это знание заказчиком о нашей с Серым тесной связи. Таких людей достаточно много — от Павлова и Воронова до Батта и Линды. Но если отбросить тех, кто явно не желает нам зла, то останется совсем мало. Мертвый Блэк, мертвый же Рассел и… очень даже живой…

Я даже растерялся от очевидности своей догадки! Как можно было выпустить этого человека из поля зрения?

Ведь мотив у него — есть! Пусть это не материальная выгода, но мотивация железная, не подкопаешься. О том, что мы с Сарджем связаны — он неплохо осведомлен. И, должно быть, ему доставил бы немало удовольствия телевизионный репортаж, в котором мы с Серым поубиваем друг друга. Именно так — не нас какие-то негодяи, а мы — друг друга! Значит, то покушение имело целью не мое устранение, а возбуждение моего любопытства, недоверия и самолюбия. Только лишь. И ничего больше! Они специально убили охрану, мисс Гарфилд и «промахнулись» по мне. Чтобы разбудить мою ярость и желание найти противника. Потом эта ловкая подстава с Вязовски! Психологически — безупречно. Мэри-Энн использовали втемную. Она всего лишь должна была вывести меня на след его двойника. Асассина, с ним встречавшегося, на всякий случай убрали. А того, что нам подкинули, как раз хватило на то, чтобы подтвердить навязываемую догадку о причастности к покушению Сереги и Алекса.

А я-то думал, что это я такой умный и бесстрашный, что с честью выпутываюсь из любых передряг.

Была ли у него возможность нанять этих парней? Черт! Да при желании он мог бы нанять сотню подобных! Деньги? Даже не смешно. На его должности деньги добываются на счет «раз-два» по единственному звонку «кому надо». Обширные знакомства в мире криминала — обязательно! Наверняка.

Я лихорадочно набрал номер телефона Луиджи, но он дисциплинированно трубку отключил. Ага! Конечно! Так просто от меня отделаться?

— Долли! — рявкнул я в интерком, — срочно найди мне какой-нибудь справочник по отелям на Сен-Мартене! Десять минут!

Чем хорош мир переразвитого капитализма — так это тем, что люди не упускают даже малейшую возможность превратить любую ерунду в товар, а товар в деньги. Попробуйте в какой-нибудь Тюмени добыть список отелей в Карловых Варах? Неподъемная задача, если вы не член Политбюро. Между тем здесь…

— Мистер Майнце, сэр, я подобрала вам два справочника. Парижское издание 1987 года и лондонское 1985. Новее, к сожалению, ничего нет. Я позвонила в местную редакцию, мне ответили, что новое будет только в декабре. Мне очень жаль, сэр, — в ее голосе пробилась такая искренняя скорбь, что я едва не всплакнул.

— Долли, спасибо, ты умница. Отыщи в тамошних отелях сеньора Луиджи Фаджиоли. И, когда найдешь, соедини нас!

Интерком тренькнул раньше, чем я рассчитывал.

— Да, Долли? Нашелся Лу?

— Нет, сэр. Вам звонит господин Майцев из Москвы. По личному номеру. Соединить?

Странно, что это папане от меня понадобилось? Вроде бы дел у него — громадье циклопское, чего дергать занятого человека?

— Соединяй, Долли.

— Здравствуйте, мистер Майнце, — в трубке был такой шум, словно говорил отец с космической станции «Мир», что висела над миром уже пару лет. — Как ваши дела?

— Здравствуйте, товарищ Майцев, — ответил я. — У меня все — окей! Надеюсь, у вас так же?

В трубке что-то заскрежетало и прорвался отцовский голос, глотающий слова наполовину, так, что о большей части мне пришлось догадываться.

— … прекрасно… незадача. Закрыли визу… в Шереметьево застрял. На чемодане.

Если я правильно понял, то папаня остался в Москве без американской визы. Действительно — незадача.

— Вы меня слышите? — вдруг отчетливо закричал он в мое ухо.

— Да-да, говорите!

— Мне нужна виза. Меня не выпускают. И дозвониться в Штаты не могу — нет связи почему-то.

— Вы, господин Майцев, поезжайте домой, я постараюсь решить проблему. Но, боюсь, за те пару часов, что остались до вашего вылета, я не управлюсь. Так что, поезжайте домой.

— Хорошо, я буду завтра звонить в посольство, — в трубке послышались гудки отбоя.

Не было печали — купила баба порося.

Насколько помню, у отца виза должна была кончиться еще не скоро. И если кто-то ее завернул обратно, то дело не в обычной бюрократической дурости. И не тот вызов в лорду-мэру был первой ласточкой в противодействии нашим с Серегой начинаниям, а вот оно — нашему агенту закрыли возможность перемещаться. Значит, кому-то он успел наступить на хвост. Хорошо бы вытащить его из Союза хоть в Югославию, да хорошенько выспросить обо всем.

Я позвонил Серому и поставил его в известность. Пусть думает, у него возможностей решить проблему не в пример больше моих. Серый недовольно скривился — я так и видел его недовольную рожу, но сказал, чтобы я перестал гнать волну и занялся своими делами. Полагаю, через недельку встретит Майцева-старшего город Нью-Йорк или Чикаго красной дорожкой на бетонной ВПП.

Вот чего никак не пойму — он же наверняка знал, что отца не выпустят из Союза? Тогда почему допустил ситуацию? Тоже в какие-то свои игры заигрался с выявлением противников? Или на подобные мелочи не обращает уже внимания?

Долли превзошла себя — выдернула Лу из душа, пообещав тамошнему служке персональный конец света, если не услышит в трубке голоса постояльца.

— Зак, какого черта?! Я тебе мальчишка маленький? То в отпуск отправляешь, то выдергиваешь чуть не с унитаза. Ты уже реши что-нибудь, а?

— Прости, Лу. Извини, нервничаю. Просто, кажется, я знаю, кто безобразничал в Камлет Уэй.

Я, сбиваясь и горячась, быстро проговорил ему свою версию. С сотней подробностей, которые приходили в голову по мере рассказа, и все выстраивалось так ладно и гладко, что лично у меня пропали последние сомнения.

— Интересная догадка, Зак. Мы проверим, — задумчиво пообещал Луиджи. — Завтра вылетаю в Европу. А сегодня я еще побуду в отпуске, босс.

Я положил трубку и посмотрел на большие часы, висевшие над входной дверью. Когда-нибудь они непременно свалятся на голову какого-нибудь гостя, но сейчас они исправно отсчитывали минуты, показывая мне, что уже давным-давно прошло время английского дневного чаепития. Но я американец — мне простительно.

Вот так, вроде бы ничего не делал, а день безвозвратно прошел. Хоть переселяйся в самолет и лети вслед за солнцем, удлиняя время работы.

Следующие четыре дня прошли в беспрерывных совещаниях. Первыми прибыли мои сингапурские «деловары» — Джонни Манг и Фред Коулз, рассказавшие много интересного о политике мистера Ли, о перспективах ведения бизнеса в этом районе. Особенно много места в их рекомендациях занял тамошний порт и группа логистических компаний, и Фред, брызжа слюной, доказывал мне, что сейчас самое время влезть в рынок. Он расстелил передо мной целую портянку, которую назвал SWOT-анализом будущего транспортного монстра вроде Maersk и сыпал цифрами — милями, брутто-тоннами, водоизмещением танкеров и горами прибылей, отобранных у конкурентов.

Мне нравилась его энергия, но подход к вопросу привел в бешенство.

— Фредди, — сказал я, — ответь мне, когда был последний большой кризис?

— Не понимаю, при чем здесь это? — он изобразил крайнюю степень недоумения и расстегнул верхнюю пуговицу под галстуком.

— А я тебе скажу и когда — в октябре восемьдесят седьмого. И при чем. Много тогда народу подсчитывали убытки? Да почти все. Скажи мне, Фредди, сильно помогли Президентам и директорам компаний их бизнес-степени? Школы MBA, SWOT, PEST, GAP-анализы, красивые послужные списки и виртуозное владение экономической терминологией? И опять я тебе отвечу — никак не помогли. А знаешь почему? Потому что все это туфта. Посмотри на бизнес, Фредди, кто нынче самый успешный? Тот ли, кто проводит маркетинговые исследования и анализы, кто выявляет свои конкурентные преимущества и строит прогнозы? Wal-Mart, Disney, Ford, Telefunken, Sony, Siemens, Nike, BAT — никогда их преимущества не укладывались в простые рамки конкурентных. Они всегда были исключительными, понимаешь? И как только они решат быть как все и начнут составлять SWOT-анализы, можешь считать, что их кончина не за горами. Если нет здравого смысла и видения своего положения — не помогут тебе анализы. Только еще больше запутают. И я тебе даже поясню почему. Ни один маркетинговый аналитик не может знать реального положения компании — потому что тогда непонятно, зачем нужно руководство? А коли так, то все, с чем работают такие аналитики — это условные модели. Один звонок Джека Уэлча^[131], сделанный кому нужно, значит для фирмы больше, чем тонны подобной макулатуры. Вся история бизнеса на этой планете — это непрекращающиеся попытки избежать борьбы на конкурентном поле. Выделиться и сообщить всем вокруг, что конкурентов у тебя нет. Как только у тебя появились конкуренты — считай дело проваленным. Прибыли падают, компания влезает в долги и ей не поможет твоя заумь. Никогда. Потому что, однажды сработав, этот прием остался в прошлом. Его знают все и все им пользуются. Это лежалый товар. Когда-то эта козырная двойка кому-то помогла, но она так и осталась двойкой. А партия уже новая и козыри — другие. И собирать в руке для победы нужно королей и тузов, а не двойки. И чтобы так случилось — меняй, меняй, меняй карты на руках, Фредди! Пока не окажешься с одними козырями. Нужно убрать конкурента — купи его, нужно ославить его товар — купи экспертов, газетчиков, но не вздумай лезть в чистую конкуренцию! Она только снижает прибыль и не дает никаких преимуществ, расстраивая акционеров. А я не хочу расстраиваться, мы ведь не за олимпийскую сборную болеем, в бизнесе нет места благородству. Благородство и деньги одновременно может позволить себе только милостью божьей королева Великобритании Елизавета II. А я — не она. Поэтому, Фредди, скажи просто — кого мы должны купить, а кого разорить, чтобы забрать столь выгодный бизнес под себя? Правильно я говорю, Джонни?

Манг согласно кивал головой, как китайский болванчик, и загадочно, по-восточному, улыбался.

— Верно, мистер Майнце. Если есть возможность обойтись без конкурентов — зачем они нужны? Но у мистера Ли так не получится. Он очень не любит складывать все яйца в одну корзину. Диверсификация — самое популярное в Сингапуре слово. Чем ее больше, тем лучше Сингапуру. Если мы завладеем всеми кораблями в порту — мистер Ли сам поедет в Европу и Америку, будет стоять на коленях перед кем нужно, чтобы призвать новых перевозчиков, а нас станет обижать и придумывать способы снизить нашу активность. Поэтому лучше равномерно влезть к тем, кто уже есть, чем делать что-то свое. Компаниям нужны прибыли, а Сингапуру нужна устойчивость, чтобы не было зависимости от одного, пусть даже очень большого и важного, человека. Мистер Ли очень не любит, когда ему выкручивают руки, боится этого и никогда не допустит. Но в том, что все эти хитрые штучки нам не помогут — здесь ты прав, Зак.

Давненько меня так не щелкали по носу. Мне-то казалось, что я, скопив кое-каких деньжат, могу наплевать на условности, но вот, пожалуйста — простой тезис о том, что я не один, есть и другие и не все, что хочется мне, хочется и им — возвращает мне ощущение реальности. Можно, конечно, спевшись с Серым, устроить мистеру Ли козью ногу, но ведь наша цель — не разорение Сингапура. Выстрел в молоко. Но если у Манга настолько чистый рассудок, то нечего ему быть на вторых ролях.

В общем, главным в сингапурских делах стал Джонни — потому что не питал глупых иллюзий. Я сообщил ему, что все свои большие сделки впредь он должен согласовывать с Пьером Персеном из Андорры. И только потом спохватился, что сам Пьер еще не в курсе своих новых полномочий. Он даже не имеет понятия, что работает на меня!

Велев Долли дозвониться до Персена и предупредить банкира о моем скором появлении, я бросил все дела (бедняга Квон пытался протестовать, но я велел ему ждать сутки) и отправился в Эскальдес-Энгордани убеждать Пьера в его исключительной необходимости для моей империи.

Эскальдес — маленький городишко, в пару перекрестков и десяток улиц, почти сросшийся с таким же крохотным Андорра-ла-Велья — самой высокой (в самом прямом смысле слова) европейской столицей суверенного княжества. Они оба утонули в крупных складках каталонских гор, отделяющих Пиренейский полуостров от континента. Поблизости спрятались еще полдюжины поселений — Ордино, Массана, Энкамп, каждое из которых древностью могло поспорить со многими, гораздо более известными, городами.

На самолете полтора часа до Каркасона — крохотной жемчужины южной Франции, и дальше на машине по самым что ни на есть историческим местам, овеянным легендами и подвигами, всякими Песнями о Роланде и Альбигойскими войнами.

Где-то в этих ущельях франки Карла Великого шли биться с сарацинами еще без всяких религиозных подоплек вроде крестовых походов — просто как с гнусными негодяями, посягнувшими на чужое, и возвращались несолоно хлебавши. Где-то рядом сложил свою глупую голову в стычке с хитрыми басками самый известный рыцарь не королевской крови всех времен и народов — Роланд. Не помог бретонскому графу ни рог Олифан, ни меч Дюрандаль. А был бы у него воз с золотишком — глядишь, и ушел бы живехонек.

Спустя четыреста лет эта земля породила ересь альбигойцев и утонула в крови и сгорела в пожарах, порожденных волей истового слуги божьего — Симона де Монфора и его доброго сподвижника — папского легата Арни Амальрика, советовавшего солдатам убивать всех, не обращая внимания на принадлежность к еретикам или к католикам — «Господь своих распознает». Реки крови, костры с несчастными катарами, инквизиторы — все видела эта земля.

Здесь неподалеку, буквально за горой, тот самый Монсегюр — ныне груда камней, оставшихся от старинной маленькой крепости, в которой то ли хранился Грааль, то ли она сама и была Граалем, как сообщил ничего не подозревавшему человечеству крестный папа Анненэрбе — Отто Ран. Сейчас это просто небольшой колхоз, вернее — коммуна, но имя известно каждому, кого будоражит романтический дух средневековых приключений.

Генрих Наваррский, ставший Генрихом IV в этих краях впервые задумался о том, что Париж стоит мессы. Здесь ковался его характер — рациональный и великий.

Столько истории в одном месте — просто удивительно, что здесь еще остались глухие уголки и луга не вытоптаны до базальта бесчисленными туристами. Смотришь и удивляешься — тишь, благодать, тепло и солнечно, будто и не было вокруг ничего такого, о чем говорят старинные летописи.

Мы с Томом проехали несколько городков с поэтичными названиями — Лиму, Куиза, Эспераза — всюду вдоль дороги зеленые поля с редкими французскими колхозниками, добрались до Акса и только теперь въехали в горы, которые все время маячили со всех сторон. Они были волшебны — здешние горы! Иногда исчезающие в низкой облачности, но чаще встающие во всей своей титанической красоте, они звали к себе, манили и требовали полного растворения в преклонении перед своим величием.

Чем глубже мы въезжали в эту славную страну, тем больше мне хотелось стать здешним королем. Пятьдесят тысяч подданных будут у меня как сыр в масле кататься — арабские шейхи обзавидуются!

Если смотреть по карте, то расстояние от Каркасона до Эскальдеса с трудом наберет всего лишь сотню километров, но в горах пути извилисты, подчас до невероятности, и легко могут удвоить, а то и утроить расчетное время. А если еще беспрестанно останавливаться и «дышать воздухом новой Отчизны», как делал я, то можно и забыть, куда ехал. Если бы не Том, короткое путешествие грозило бы затянуться больше чем на сутки. Но благодаря ему мы добрались таки до улицы Карла Великого в Эскальдесе, где расположился офис Banca Privada D'Andorra.

В Андорре все маленькое — домики, улочки, церкви, площади — все, кроме гор. Банки тоже маленькие.

Персен делил комнатку со своим секретарем. Он же помощник, он же казначей банка. Звали парнишку Хоакином, носил он чудесную фамилию Арзак, и был он чуть старше меня. Но очень гордился своим положением в городе — помощник главы одного из крупнейших андоррских банков — едва ли не эти слова были выбиты на его визитке, которую он вручил мне с самого начала.

— Буэнас тардес, сеньор, — секретарь Пьера вежливо привстал из-за своего стола и еще что-то длинно и трескуче пролопотал на испанском или каталанском — на слух и не разберешь.

Мы с Томом переглянулись и синхронно пожали плечами, объясняя друг другу, что ничего не поняли из услышанной скороговорки. Том немного понимал по-французски, но выступать парламентером не решился.

— Но энтиендо, — сказал Том и развел руками.

— Здравствуйте, сеньор Арзак, — решил попытать я свою удачу. — Мне нужен месье…

— А вот и я! — Пьер пухлой молнией влетел в кабинетик и стало в нем совсем тесно. — Закария, дорогой мой, я так заждался тебя, что успел немного проголодаться! Долли звонила еще пять часов назад! Простишь мне эту небольшую слабость?

Он по очереди пожал нам руки и цыкнул зубом на Хоакина.

Вслед за секретарем вышел Том.

— Итак, дорогой Закария, ты, наверное, приехал узнать, как движутся дела по референдуму? — Пьер достал из тумбы под столом бутылку красного вина, с широким горлышком, оплетенную виноградной лозой в виде легкой дырявой корзинки, и головку сыра. — Мой банк — еще и большой держатель здешних вин. Торгуем немного. «Риохо», красное, попробуешь?

— С удовольствием. Пока ехали, успели немного… подсохнуть!

Мы рассмеялись.

Вино оказалось неплохим, чем-то похожим на грузинские «Оджалеши» или «Сигнахи», только полегче.

Недолго, скорее, для соблюдения приличий, чем интересуясь на самом деле, мы поговорили о здоровье и домашних делах и перешли к работе:

— Демократы, через которых я действую, выбрали сегодня утром для голосования четвертое сентября. — Прихлебывая маленькими глотками вино, сообщил Персен. — Времени достаточно, чтобы принять кое-какие меры…

— Что нужно сделать, Пьер?

— Нужно обеспечить всех будущих подданных работой. Чтобы народ перестал смотреть в сторону Испании и Франции. Фабрику телевизоров, компьютеры, горноспасательное оборудование, связь — областей вложения капиталов множество. Не все они станут прибыльными, но ведь не прибыль важна? Потом перепродадим производство каким-нибудь американцам. Пара тоннелей сделает здешний народ гораздо счастливее. Неплохо было бы вложить немного денег в местный университет, построить для него небольшой кампус, возможно несколько ежегодных лекций профессоров из Сорбонны или Комплутенсе. Стань для них родным отцом и за те тысячу франков и пять сотен песет, что мы платим в Париж и Сео-де-Уржель^[132], твои подданные станут носить тебя на руках!

— Все так просто?

— Я вот прикинул примерную смету, — Пьер полез в свою всевмещающую тумбочку, — вот. Думаю, за пару сотен миллионов франков ты можешь стать не только князем или королем — это уж как с Папой договоришься, но и живым богом Ра или на местный манер — Егуцки, как захочешь!

— Мне нужно будет здесь бывать до референдума?

— Тебе нужно будет здесь жить, Захария! Носить на руках маленьких сопливых андоррцев, помогать старухам переходить через улицы и снимать кошек с деревьев. Пить только местные вина и есть только здешний сыр!

— Не царское это дело, — я представил себя карабкающимся по сосне за каким-нибудь полосатым «Базилем».

— Два-три месяца вполне можно потерпеть. Много ли в нынешнем мире монархов? Не считая туземных, конечно? И тех, которые в изгнании.

Я стал считать:

— Японский, испанский, бельгийский, голландский, английский, датский, норвежский, шведский, Люксембурги, Лихтенштейны, Гримальди, еще святоши из Ватикана и Мальтийского дворца. Еще немного арабов, азиатов, африканцев… Пальцев не хватит.

Пьер наполнил еще раз бокалы, протянул один мне:

— Это хорошее занятие — править своей собственной страной. Ты же не станешь обижать ее граждан?

— Зачем?

— Ну не знаю… Детские комплексы, желание объявить войну Советскому Союзу или Штатам?

Я едва не поперхнулся его фантазиями, уронил несколько капель вина на пол и на всякий случай сел.

— Нет? Ну тогда все замечательно. Программу развития страны я тебе составлю. Всех территорий. Ведь наша договоренность в силе — премьер-министром буду я?

— Верно. Только имей в виду, что воплощать эту программу тоже будешь ты.

— Я на это и намекаю. С МВВ все вышло отлично, я тебя не подвел! — напомнил мне Пьер о нашей первой крупной операции.

С «Мессершмиттом» и в самом деле вышло неплохо. Там все еще сидели в директорах прежние люди, но герр Шульц из венского офиса OMV уже искал новых. Не потому что я считал некомпетентными старых, они вполне еще могли сослужить службу, но все вместе они однажды уже завели фирму в тупик и давать им возможность сделать это еще раз я не собирался.

Комиссионные Персена составили достаточно круглую сумму, так что жаловался на недоверие он зря.

— Я верю тебе, Пьер. Продолжай в том же духе. Думаю, что через месяц я смогу переселиться сюда из Лондона. Завтра же пришлю своих людей для подготовки. И деньги тоже завтра получишь. Действуй, Пьер!

— Вот еще что! Есть некоторое количество бумаг по немецким делам, которые тебе нужно бы подписать, — вспомнил Пьер. — Доверенности, распоряжения, ну, ты понимаешь.

— Я подпишу, Пьер, но и у меня к тебе есть еще одно дело.

Мне пришлось рассказать историю Квона и Шона, вызвавшую у Персена взрыв смеха.

— Квон испугался, значит? А Малкольм месяц работал впустую, подготавливая «поглощение века»? Насмешил, Зак. Так насмешил, что… Слушай, давай напишем киносценарий? В главной роли бедняги Квона — Пьер Ришар, злой Депардье пытается его разорить, все эти переживания, метания, надежды! А в конце выскакивает Бельмондо и им обоим… Это ж надо такое!

Мне-то совсем было не весело. Я допил вино и поставил бокал на какие-то важные бумаги.

— Так вот, Пьер, я больше не хочу сталкиваться с таким идиотизмом, когда правая рука не знает, что делает левая. Понимаешь?

— Да уж, — пробормотал покрасневший Пьер.

— И вот что я придумал: координировать деятельность моих людей будешь ты и твой банк. Если я вскоре стану королем этой замечательной страны, то и дела мои вести должен андоррский банк, не так ли?

Персен задумался. Он прошелся по кабинету от окна до двери, потом обратно, покачался на носках туфель у вида на горы.

— Скажите, мистер Майнце, — очень вежливо начал толстяк, — ведь ваше состояние никак не меньше десяти миллиардов долларов. Так?

— Ну, около того. Не меньше.

— И вы, по сути, предлагаете мне и моему маленькому банку заняться управлением этими деньгами?

— Верно, Пьер.

Он опять надолго задумался и снова забегал по кабинету, как ходят тигры в зоопарках вдоль клеток: влево-вправо, влево-вправо, безостановочно, с настойчивостью упертого упрямца.

В конце концов его пухлые ножки не выдержали этой беготни, он плюхнулся на стул и выдохнул:

— Вынужден отказать вам, мистер Майнце. Нет-нет-нет! Не уговаривайте меня. Я прекрасно себя знаю. У нас просто не хватит квалификации — справиться с такими деньгами! Я боюсь все испортить. Одно дело — быть главным в этом андоррском болоте, и совершенно другое — то, что вы предлагаете, я не смогу, я не справлюсь!

Признаться, он смог меня удивить! Я видел, как сильно ему хочется — до слез, но в то же время он прекрасно соображал, что это необыкновенно серьезная ответственность и отказался! Теперь я точно знал, что именно Пьер мне нужен для этого дела.

— Старина, послушай меня! — я подошел к нему и положил на плечо руку. — Никто не собирается взвалить на тебя всю ответственность за эти деньги. Ты будешь следить только за тем, чтобы сделки не пересекались и мои компании не мешали друг другу. Контроль, понимаешь? Только и всего. Комиссионные будут очень хорошими.

В общем, мы договорились.

— Если речь идет о таких деньгах и таких задачах, ваши подданные будут любить вас, как родных родителей, сир, Ваше Величество! — видно было, что Пьер теряется в титуловании, желает и угодить и не обидеть.

— Брось, Пьер. Я еще не король и даже не князь. Да и потом тоже не нужно вот этого…

На самом деле такая неуклюжая и искренняя лесть была приятно и очень грела самолюбие.

Уже стоя в дверях я сказал:

— Пьер, и насчет капитала… Ты немного ошибся. Не десять миллиардов. Сорок. Готовь контракт. Завтра пришлю тебе основной список предприятий и персон. Будешь знакомиться со всеми. Тебе предстоит большое путешествие по миру. Готовься.

Садясь в машину, я услышал длиннейший спич Пьера на каком-то из местных языков, обращенный к Хоакину, Деве Марии и Иисусу Назареянину — во всяком случае, их имена звучали во фразе отчетливо.

Обратный путь до Лондона оказался почему-то вдвое короче.

А следующий день я встретил не только богатым, но и знаменитым.

Глава 9

Когда Серый решил разделить наши капиталы на условно-европейский — мой и американо-всемирный — свой, он рассчитывал таким образом спрятаться в моей тени. Я должен был вылезти наружу и стать тем флагманом, что потащит за собой его «золотых мальчиков». Привлечь к себе внимание общественности, показать миру, что уже наступили новые времена, в которых ему придется считаться с новыми нуворишами, с новыми традициями, с новыми состояниями в руках людей, живущих по новым правилам.

Я не решился тогда оспорить его выводы и планы — потому что решил, что «жираф большой, ему видней». Да и самому хотелось почитать о себе в газетах, посмотреть на себя в телевизоре. Когда еще придется?

Еще на подъезде к офису Том недоуменно протянул:

— Пит, притормози немного. Зак, что-то впереди неладно. Авария, что ли? Толпа целая.

Я высунулся с заднего сиденья, где привычно просматривал свежие газеты, посмотрел вперед и сказал:

— Вряд ли. Кажется, я знаю, что это. Давай-ка, Пит, рули к самому крыльцу. А ты, Том, вызови людей, чтобы эти акулы пера и каракатицы диктофонов меня не растерзали.

В The Times, которую я только что пролистал, была короткая статейка со ссылкой на Le Figaro, в которой сообщалось, что некий Закария Майнце, широко известный в узких кругах портфельный инвестор и, возможно, один из самых богатых людей мира, собрался заявить о себе как о будущем короле некоего европейского государства. После дословной перепечатки французского текста следовал довольно едкий комментарий самого Чарли Уилсона о том, что частенько свалившееся с неба богатство туманит людям рассудок и делает их похожими на дураков. Несколько примеров — от бедняги Рика Брэнсона с его блеющей «Черной овцой», добравшейся в хит-парадах до пятой десятки, до пинаемого всеми кому не лень Роберта Грэма, основавшего спермобанк и решившего выращивать с его помощью гениев из генетического материала нобелевских лауреатов — должны были показать читателям, что нынешнее поколение миллиардеров окончательно свихнулось. Где-то между этими достойными парнями Чарли отвел место и мне, пожелавшему стать андоррским князем или королем.

— Может быть, стоит вернуться домой? — спросил Том.

— Думаю, там такая же засада, — я вертел головой по сторонам, как заправский летчик-истребитель. — Нужно было к черному ходу ехать.

— Пит, сворачивай в переулок! Там развернешься и подъедем к зданию с тыла, — моментально сориентировался Том.

Но было поздно, едва Пит включил поворотник — нашу попытку избежать общения заметили и вся орава журналистов — теперь совсем стала заметна их цеховая принадлежность: камеры, микрофоны, магнитофоны на перевязях — бросилась наперегонки к машине.

— Стой, Пит, не будем играть с этой братией. Езжай прямо. Себе дороже. Понапишут потом всякого.

— Пит, подъедешь как можно ближе ко входу, так чтобы в два шага переступить в холл, — проинструктировал водителя Том. И сразу зачастил в телефон: — Сэмми, собери дежурную смену. Все к выходу. Ситуация десять-девяносто один. Мы подъезжаем, разберись с журналистами. И помни о Камлет Уэй, в толпе могут быть чужие. Только без крови.

И сразу мне:

— Мистер Майнце, не выходите из машины, пока люди Сэма не установят порядок. Пит, закрой все двери на замки! Мистер Майнце, меняемся местами!

Он ловко переместился на мое место, а мне пришлось протискиваться на его сиденье. В свое время Луиджи и подбирал Тома с таким намереньем, чтобы при случае он мог подменить меня в подобной ситуации — имелось некоторое внешнее сходство, хотя и был англичанин на двадцать фунтов тяжелее и на пару дюймов выше. Но такая же лысина, тот же цвет глаз, волос — издалека можно было принять за меня.

— Мистер Майнце, сэр, когда люди Сэмми расчистят путь, выходите и открывайте мне дверь. Я — вы, а вы — просто охранник. Если увидите угрозу — просто падаете на землю. Вот, держите, — в руках Тома показалась какая-то волосатая полоска, — это накладные усы, приклейте их! И не снимайте шляпу. Стекла пуленепробиваемые, ничего не бойтесь!

— Прекрасно, Том, я все понял. Не волнуйся. Справлюсь.

— Если они примут меня за вас в первую секунду, потом просто никто не станет разбираться в том, кто я такой на самом деле. Побольше уверенности, сэр.

Мне показалось, что он говорил эти слова прежде всего себе.

Машина мягко остановилась. Я сидел в салоне, как рыба в аквариуме. И, хотя был он прилично затемнен, многочисленные рожи — усатые, бородатые, милые мордашки с кудряшками и начесами бросились разглядывать Тома словно какую-то морскую диковину.

Мой телохранитель скорчил недовольную гримасу — словно изрядно опостылели ему репортерские расспросы, скривил лицо как от зубной боли и стал совсем похож на меня! Я даже не ожидал такого превращения. Видимо, у них с Лу давно были отработаны подобные ситуации.

Спустя минуту место у дверей стало светлеть — микрофоны и камеры подались в стороны, парни Сэма расчистили пятачок у дверей, я проворно выскочил из машины и открыл дверь перед Томом.

— Мистер Майнце! — заорал самый нетерпеливый жерналист. — Мистер Майнце, это правда, что вы собираетесь стать королем?

— Претендуете на подданство? — Том обаятельно осклабился. — Запишитесь к моему секретарю.

— Ответьте, мистер Майнце, как велико ваше состояние? — высокий женский голос перекричал жужжащую толпу.

— Давно не пересчитывал, мэм! — расплылся в добродушной улыбке Том. — Если вы согласитесь мне помочь в этом сегодня вечером…

Послышались понятливо-скабрезные смешки.

— На чем вы его сколотили? — еще какой-то очень любопытный торопыга.

— Я ничего еще не сколотил, я только работаю над этим, — Том старался быть честным.

Взрыв хохота и понятливые смешки как эхо.

— Мистер Майнце, когда нам ожидать вашей интронизации в Андорре?

— Коронации, мой друг, всего лишь коронации, — добродушно отмахнулся Том. — Я не претендую на духовную власть. Мне далеко до тэнно и Папы Римского.

Я во все глаза оглядывался вокруг, боясь увидеть направленный на себя пистолет или нож. Говорят, какого-то болгарского журналиста убили зонтиком или тростью с ядовитым жалом — мне совсем этого не хотелось. Было страшно. Очень. По позвоночнику потекло что-то холодное, лицо стало бледнеть, и в коленках появилась неприятная слабость. Меня не толкали в спину — охрана из офиса заключила нас с Томом в плотное кольцо, но все равно казалось, что ко мне прикасается холодными, липкими ладонями каждый из этих странных людей.

Постепенно мы оказались у самого лифта и здесь ребята Сэма смогли отгородить своими телами нас с Томом от распоясавшейся банды шелкоперов.

— Господа! — напоследок, уже стоя в лифте, громко сказал Том. — В ближайшее время я постараюсь дать развернутую пресс-конференцию, на которой подробно изложу свои планы и постараюсь ответить на все интересующие общественность вопросы. А сейчас простите, мне нужно работать!

Двери лифта закрылись и мы с Томом осталисьвдвоем.

— У-фф, — он вытер рукавом пот со лба. — Тяжело быть очень богатым. Будто на Уимблдоне сотню сетов отыграл.

— Спасибо, Том, — не знаю, нуждался ли он в моей благодарности. — Спасибо.

Пресс-конференцию назначили через три дня.

А за это время мне нужно было дать своим делам новый толчок.

Ведь скопилось много всего: хозяйство Рича требовало постоянного участия, пора было вторгаться в Китай, Квон, Мильке, Андорра, итальянские банки, немецкие, европейская энергетика, телекоммуникации (если прав Серый, то в Женеве, в CERN, вот-вот должен был родиться проект «Всемирная паутина», на который он возлагал огромные надежды) — я уже давно оставил попытки объять все, довольствуясь только редкими наскоками на ту или иную область деятельности. Контроль все ощутимее выскальзывал из рук. Деньги шли полноводной рекой, но вот каким-то образом управлять ее течением становилось невозможно. В смысле — вникнуть, подправить, оптимизировать. Понятно, что в руководстве каждой или почти каждой компании сидели люди, которым пальцы в рот складывать не стоит, но у меня-то был могучий бонус, использовать который по мере роста активов становилось все труднее и труднее. Не помогали ни секретари, ни органайзеры, которых скопилось уже штук пять: «самые важные дела», «срочнейшие дела», «личные безотлагательные дела», «пожар!!!» и так далее. Занявшись любым из имеющихся проектов, я мог бы, наверное, здорово его улучшить, но их было слишком много и все вместе они теперь сами управляли моей жизнью, превращая ее в какие-то слобосознаваемые метания из стороны в сторону.

Мне катастрофически не хватало времени — оно расползалось как тришкин кафтан, и я никуда не успевал. Вернее, не мог ухватиться за что-то одно, опасаясь упустить другое, более важное. Скакал по вершкам, не вникая в глубинные процессы, неосмотрительно доверяясь кому попало. Ведь наши цели не ограничивались, как у любого нормального капиталиста, зарабатыванием денег и благотворительностью — для рекламы и для самоуспокоения. Наши задачи стояли гораздо шире. Но всего стало так много, что требовался какой-то уникальный, исключительный инструмент, превосходящий эффективностью все, что было создано человечеством прежде. Выстраивая структуру капитала и власти параллельную по сути имеющейся в России, мы не располагали ресурсами для создания полноценного Совмина, Политбюро, и прочего-прочего-прочего.

Бюджет Советского Союза — всего СССР — на 1988 год составил что-то около 350 миллиардов рублей. Порядком обесценившихся, получивших презрительное прозвище «деревянных», в принципе мне непонятное. На любой купюре Госбанка образца 1961 года от червонца и выше было написано «Банковские билеты обеспечиваются золотом, драгметаллами и другими активами государственного банка»; казначейские билеты — до пяти рублей «обеспечивались всем достоянием Союза СССР». Понятно, что в большей степени это декларация и вряд ли какому-нибудь Чаушеску отсыпали бы золотого песка, предъяви он к оплате сотню миллионов таких рублей по установленному еще в 1960-м году курсу — рубль за грамм. Однако основная резервная валюта — доллар не была обеспечена ничем даже на уровне деклараций! Так кто из них — «деревянный»? В 1971 году Голль отвез в Нью-Йорк доллары по курсу что-то около 35$ за тройскую унцию — чуть ниже курса рубля в то же время. Примерно 1,3 доллара за грамм. Но с тех пор прошло достаточно времени, чтобы золото стоило и больше 20 долларов за грамм (стараниями, в том числе и дорогого Юрия Юрьевича) в конце семидесятых и успело опуститься к нынешним шестнадцати долларам.

На долларе не написано ничего. Но «деревянный» все-таки рубль. Вот и пойми после этого тонкую ранимую душу советского мещанина, желающего иметь вожделенные доллары, не обеспеченные ничем, кроме нескольких международных соглашений, и презрительно называющего свою, обеспеченную золотом валюту — «деревянными».

Но я не о том. Я о том, что мы с Серым вместе контролировали капитал уже давно превзошедший размерами всю доходную часть бюджета СССР. Но аппарата управления — даже отдаленно сравнимого — у нас еще не появилось. И мне такая ситуация казалась очень похожей на обычный тупик, из которого не было выхода. Если Фролов и видел перспективу, то делиться ею со мной пока не спешил.

Денег можно скопить сколько угодно, но вот управлять ими, и управлять эффективно — без соответствующего инструмента попросту невозможно.

Серый часто в последнее время, насмотревшись на «американский образ жизни», говорил, что самая большая разница между СССР и США не в способах организации экономики — здесь различия на самом деле невелики, а в том, что в Союзе у власти чаще всего оказываются дилетанты, не приспособленные к государственной деятельности ни образованием, ни опытом, ни личностными характеристиками, в то время как в США и Англии — странах, наименее пострадавших от двух мировых войн — народом правят профессионалы, прошедшие лучшие в мире университеты по праву рождения и способностей, получившие разнообразный опыт и умения от старших… товарищей. А чем профессионал отличается от любителя? Тем, что одну и ту же работу может сделать быстрее, дешевле и с лучшим качеством. И всегда знает, какие инструменты ему понадобятся. Вот и вся разница.

Правление же «любителей» — Хрущева, Брежнева и прочей камарильи было похоже на бесконечный субботник: а давайте вот то бревно погрузим в кузов! Нет, давайте вот это! А может, лучше спляшем для настроения? Или соседа зарежем? Бесконечные шараханья из стороны в сторону не сулили стране ничего хорошего и тот итог, что живо нарисовал однажды передо мною Серый, был во многом закономерен.

Революция не закончилась Гражданской войной. Она продолжается и сейчас.

Пока у государства не появилась новая элита, четко сознающая, что она и ее государство — одно и то же, революция не закончилась.

Тем же норманнам в Британии потребовалось триста лет, чтобы избавиться от старых претендентов на власть — саксонских кровей и вырастить несколько поколений новых легитимных правителей, не отделявших себя от своего сюзерена и страны. Говорят, идею национального государства придумал Ришелье. Думается мне, что англичане сообразили эту простую мысль гораздо раньше, лет на сто пятьдесят — когда лишились заморских владений в Аквитании. Все кто по эту сторону Канала — наши, а те, кто по ту — враги. Вот и вся парадигма формирования элиты. Война Роз еще разок проредила самых непонятливых, и после нее английское дворянство первым в мире осознало, что имеющаяся у них страна — единственное, что у них есть. Французский или испанский дворянин был прежде всего дворянин, и только потом — французом или испанцем, на Острове все было наоборот — сначала англичанин, потом дворянин. Среди дворян — англичанин, среди англичан — дворянин. И именно эта простая идея позволила начать формирование национальной элиты, создавшей страну для себя. Конечно, бывали и просчеты и ошибки, но не было метаний. Прагматизм, холодный расчет и профессионализм. И было понимание, что власть не должна находиться в руках негодных к управлению людей. Если король думал иначе — горе королю.

В Союзе я был знаком с парой «мальчиков-мажоров», как пел о них бородатый мужик из Башкирии. Спесь, почивание на папашиных лаврах и много любви к себе, единственному. При совершенной несостоятельности как самостоятельная мыслящая единица. Возможно, были и другие — «правильные мажоры», но мне такие не попадались. Я даже о них не слышал. Что ни «папин сын» — то мразь первостатейная.

Здесь все было иначе. Не то, чтобы не встречались подобные экземпляры — хватало и таких, но, выбрав легкий путь в жизни, они на нем и оставались. Власть и деньги родителей доставались тем, кто работал на износ — в школе, колледже, университете, тем, кто побеждал в гонке темно-синей^[133] и светло-синей^[134] восьмерок на Темзе и слышал звон колокольчика, непрерывно звонящего в Оксфорде уже полторы сотни лет, тем, кто истоптал плац в Сандхёрсте и не задумываясь отправился к далеким Фолклендам — потому что так пожелала страна. А для «кокаиновых носов» — в лучшем случае доходное место в Совете Директоров какой-нибудь стабильной компании, где и не требуется никакого умения управлять. Сиди, просиживай штаны, храни место для достойного.

И при таком отборе часто наверху оказывались не те люди, но процент их был неизмеримо низок по отношению к детям той кухарки, которая — то ли может, то ли не может управлять государством.

Но вполне может оказаться и так, что я ошибаюсь и лишь принимаю желаемое за действительное — ведь умыли же ту же Британию во Второй Мировой? Правда, умыли ее те, кто воспринял ее систему воспитания элиты еще жестче, чем она сама.

Когда я пару лет назад схлестнулся с Сэмюэлем Баттом в споре о том, кто выиграл прошедшую большую войну, я вдруг понял, что мы с ним оба правы. Нет противоречия, но есть разница. Вторую Мировую войну выиграли, бесспорно, американцы. Они, одни единственные и больше никто. И зря я орал на него о позднем открытии Второго Фронта, ведь я ничего не знал о Дьеппе, где в попытке десантироваться еще в 1942 году Союзники потеряли больше половины состава из шести тысяч человек. Имея такой урок, к операции «Оверлорд» они готовились долго, тщательно и без спешки. Я ничего не знал о Сен-Назерском рейде марта 1942 года, где ценою потери двух третей состава был выведен из строя крупнейший сухой док во Франции и проведена разведка немецкой обороны. Любой нормальный военачальник, дважды обжегшись на подобных операциях, трижды подумал бы — стоит ли ему в таких условиях открывать полноценный Второй Фронт? И постарался подготовиться так, чтобы не осталось никаких сомнений в том, кто возьмет верх.

А Россия выиграла Великую Отечественную — большой эпизод Второй Мировой, самый кровавый и страшный, но только лишь эпизод. Заслуга огромная, великая и бесспорная, но это всего лишь эпизод. Тактическая победа, которую так и не удалось превратить в стратегическую: тот обломок Европы, что достался Советскому Союзу, не мог компенсировать понесенных потерь. Да и отстраивать его нужно было заново.

Наверное, я слишком непоследовательный, мысли постоянно скачут с темы на тему, и никогда не перерасти мне уровень доцента из провинциального института, если не научусь правильно расставлять приоритеты и буду хвататься за все подряд, рассеивая внимание между общим и частным. Но не вспоминать я не могу. И мне кажется, что в мире все так переплелось: власть, деньги, политика и традиции, что помнить о чем-то одном и забыть о другом — значит упустить из виду вообще все. Не бывает эффективной нищей армии, не бывает стойкой экономики без действующей армии, не бывает политики без самостоятельной экономики, не зарождаются традции, если всего этого нет.

Квон с Шона уже успели спеться. Пока я совершал горную прогулку, они времени не теряли и Майкл даже успел рассказать Малькольму о некоторых очень интересных, пока еще небольших компаниях, собирающихся показать миру небывалые темпы развития. Квона, после недолгого обсуждения скучных мелочей, я отправил обратно, а Малькольма попросил найти еще десяток смышленых парней из однокашников для организации нормальной управляющей компании.

За ними пошли косяком другие — те, которых я вызывал для согласования планов и самым последним явился Карнаух, откуда-то прознавший, что в Австралии я встречался с Бондом.

— Ты, Зак, правильно делаешь, что ориентируешься на тех, кто по-новому смотрит на бизнес, — едва не с порога заявил Юрий Юрьевич. — Бонд — молодец, не останавливается на достигнутом. А те, кто делает дела по старинке — обречены. Я вот пять лет назад оставил здесь банк, но теперь вижу, что времена наступили совершенно другие! Все убыстрилось в разы! И эта тенденция будет только продолжаться. Но это еще не все! Еще когда я начинал, ходили слухи, что в Штатах кто-то пытается торговать золотыми фьючерсами. В Чикаго, если память не изменяет. Я приезжаю сюда сейчас, и что я вижу? Представляешь, основная торговля золотом переместилась из сектора торговли самим металлом в сектор торговли фьючерсами на него! Понимаешь, что это значит?

— Не очень, — я пожал плечами, потому что его энергичность сбивала с толку.

— А это значит, что уже очень скоро все золото будет торговаться исключительно во фьючерсах — потому что они не требуют реального перемещения золота. Теперь оно спокойно может лежать где-нибудь в Форт-Ноксе или на Либерти-стрит, тридцать три^[135] к Джерри Корригану. А торговля будет вестись бумажками — сколько захотим, столько и нарисуем. Не удивлюсь, если лет через десять на биржах будут торговать фьючерсами, объемом превосходящими мировой запас золота раз эдак в сто! Ежедневный фиксинг банда Ротшильда все еще проводит по старинке. Но здесь дело такое — либо своим фиксингом они будут…

— Какой еще фиксинг? — мир капитала постоянно открывал для меня свои новые грани и я уже давно перестал стесняться спрашивать у более знающих.

— О! Золотой фиксинг, мечта недостижимая! Ты, должно быть, не знаешь, что цену на золото во всем мире единолично назначает добрейшая семейка Ротшильд? Представь себе картинку: ранним утром, после прочтения передовиц «Таймс» и «Гардиан», сэр Джейкоб испивает чашку кофе и снисходит к своим помощникам из пяти компаний, аффилированых с его «Ротшильд и сыновья». Вволю поковыряв пальцем в своем фамильно-длинном носу, называет сэр Джейкоб им сегодняшнюю цену на золото, которая, по его мнению, адекватно отражает спрос и предложение. Помощники начинают звонить в свои банки, конторы, где другие помощники, рангом пониже, обзванивают своих постоянных клиентов и предлагают им рыжье по озвученной сэром Ротшильдом цене. Когда по этой цене находятся продавцы и покупатели — происходит фиксинг! Установление сегодняшней цены. Нет продавцов — сэр Джейкоб поднимает свою ставку, нет покупателей — опускает. Такая у человека работа. Разумеется, сам он не приобретает тоннами золото — его вполне устраивает комиссия с каждой сделки. В три часа пополудни сцена повторяется — происходит вечерний фиксинг.

— Один человек, не имея формально приисков, значимых запасов и… да вообще ничего! Назначает цену на золото для всего мира?

— Уже семьдесят лет. Забавно, правда? — Засмеялся Карнаух. — Традиция, освященная временем. И только о физическом золоте. Но я тебе не о прошлом, а о будущем. Фьючерсы — вот будущее. По сути, эти фьючерсы — новая мировая валюта. Мне так сейчас мнится. Здесь важно другое — если раньше мне для торговли нужно было золото в слитках и мне его привозили с Колымы и Узбекистана, то теперь для торговли золотом мне не нужно ничего, кроме долларов.

Насколько я понял Серого, он-то как раз рассчитывал на какую-то аккумуляцию золотишка.

— Нет, Юрий Юрьевич, так не пойдет! Мне нужно золото! Физическое золото. Чем больше — тем лучше!

— Какие объемы тебя интересуют, Зак? — Он не выглядел удивленным, но я уже готов был это упущение исправить:

— Тысяч пять-восемь тонн для начала.

Карнаух снял с носа солидные очки в тяжелой оправе, протер их бархоткой и просипел:

— Зачем тебе столько, Зак? Насмотрелся фильмов про Джеймса Бонда? Что это за история с Андоррой? Ты вообще, у врача давно был? Переутомился, молодой человек. Нужно тебе отдохнуть. Или… решил составить конкуренцию сэру Джейкобу?

Наверное, я сказал что-то лишнее.

— Запас карман не тянет. Просто все эти акции-облигации не выглядят очень-то надежными. За вчерашний день капитализация моих компаний в среднем упала на четверть процента. То есть теперь я стою не сорок миллиардов, а всего лишь тридцать девять миллиардов девятьсот миллионов.

— Зак-зак-зак, — снова засмеялся Юрий Юрьевич, — откуда столько двуличия в столь молодом возрасте? Ты же заработал на этом падении чистого профита двести пятьдесят миллионов, не меньше! Я не ошибаюсь?

— Двести сорок. Но это я. А в чем вина моих заводов и банков? В том, что у кого-то сдали нервы? В общем, мне и моим друзьям нужно физическое золото. Чем больше — тем лучше. В год по тысяче тонн было бы нормально.

— Один грамм сейчас стоит около десяти фунтов. Значит, тысяча тонн будет стоить около десяти миллиардов. Это очень большие деньги, Зак! Такой скупкой можно выдернуть рынок за год на уровень тринадцати-четырнадцати фунтов за грамм. Если не выше. Ты это понимаешь? Предлагаешь играть только вверх?

— Давайте потихоньку начнем, а там дальше видно будет. Подумайте, как это сделать подешевле. — Я на минуту задумался, соображая — говорить или нет, и все-таки решил использовать опыт и связи Карнауха полностью: — Ходят слухи, что из России вскоре пойдет дешевое золото — Горби собирается распродать золотой запас страны. Понимаете? Это пара тысяч тонн. У вас же там остались хорошие друзья? В Госбанке и Минфине? Предложите им сделку. Мы могли бы договориться с ними о небольшой премиальной скидке за всю партию. И эта скидка могла бы упасть на их счета. Миллиарда два-три. У меня есть покупатели на это золото и я готов рискнуть своими деньгами.

— Зак, что за игру вы затеваете? Что станет с Союзом?

— Не знаю, Юрий Юрьевич, не знаю, — развел я руками. — Посмотрим. Думаю, золото наоборот, начнет дешеветь, когда на рынке появятся такие предложения. Он все же не безграничен и лишней тысячей тонн просто подавится, ведь это практически объем ежегодной торговли, так?

— Около того, — нахмурился Карнаух. — Откуда дровишки?

— Что? — я сделал вид, что не понял, ведь не может знать американец о бессмертных стихах поэта Некрасова, который хоть и считается классическим, но только в самой России.

— Откуда информация? — перешел Юрий Юрьевич на понятный в любой точке мира канцелярит.

— Работаем. Не все миллиардеры — бездельники, товарищ Карнаух! Попробуете договориться с коллегами?

— У вас есть чем промочить горло? — видно было, что Юрий Юрьевич не в себе.

— Скотч, бурбон, водка, бренди?

— Водки. Льда не нужно.

Он плеснул в стакан добрых граммов двести.

— Не понимаю, почему вы, русские, обижаетесь, когда в кино вас показывают пьяницами, обнимающими медведей. Ведь вы такие и есть? — Я постарался придать своему лицу самый невинный вид.

— Зак, бросьте!

— Юрий Юрьевич, вы только что из России. Вы же видели сами, что происходит в стране? Очереди за колбасой, забастовки, национальные проблемы периферий, реклама нашего образа жизни, поиски виноватых и придумывание программ выхода из кризиса. Все эти Нины Андреевы, Рои Медведевы, Яковлевы, Невзоровы. Вы думаете, просто так ваше телевидение превратилось в рассадник порока? Убийства, обман, цеховики, откровенные воры, рвущиеся в истеблишмент; поймите — страну сознательно погружают в хаос! И уже ничего не исправить — ваш единственный ресурс, нефть, обходится вам вчетверо дороже, чем арабам и никому по таким ценам не нужен. Саудиты, я только что оттуда, еще легко продержатся с такой ценой на нефть лет пять — их завалят дешевыми кредитами, которые никогда не потребуют обратно. А России вашей — ничего не дадут. И объяснят это неэффективностью вашей экономики, ущемлением политических свобод избирателей. России просто не на что будет покупать канадский хлеб. Вы видите, что происходит в Восточной Европе — ее уже фактически продали. Валенса через пару лет станет «отцом нации» — вот увидите. Уже сейчас его популярность выше, чем у Ярузельского. Осталось договориться о цене. Следующий ресурс — золото. И вот его-то мы с вами и приберем к рукам.

— Я не хочу принимать участие в разграблении моей страны, — мотнул головой Карнаух.

— Тогда оно достанется по дешевке тем, кто заварил эту кашу. Вы этого хотите?

Он надолго задумался, а я стал листать газету, в которой на первой же странице обнаружил еще один пример миролюбия моих новых земляков — прошлым утром ракетный крейсер USS Vincennes сбил иранский «Боинг» с тремя сотнями пассажиров. 66 детей. Инцидент произошел в Персидском заливе, в десяти тысячах миль от территориальных вод США. Иран воюет с Ираком, США поддерживают Саддама и «случайно» сбивают иранский самолет! В коротком интервью адмирала Фогарти, помещенном после статьи, командир крейсера удостоился скупой похвалы — «за проявленную бдительность». Помнится мне, что корейский «Боинг», вторгшийся в пространство Советского Союза однозначно был признан невинной жертвой. А персидский, конечно, террорист!

— Нет, — неожиданно громко произнес Карнаух, я даже невольно вздрогнул. — Не хочу. Херка с бугорка им, а не нашего золота! Но почему вы думаете, Зак, что вы для меня предпочтительнее?

— Это просто, Юрий Юрьевич. Подумайте хорошенько и оглядитесь вокруг — мир уже совсем не тот, что был раньше. Знаете, какая проблема больше всего терзала, а потом и уничтожила Британскую Империю? Проблема коммуникаций. Трудно управлять половиной мира, если твои приказы идут порой в отдаленные области по полгода. Если где-то поднялось восстание, то оно тоже имеет хорошие шансы на успех — потому что полгода восставшие могут делать все, что им заблагорассудится: вырезать администрацию, полицию, жечь склады, разворовывать отделения банков. Англичане постепенно пришли к тому, что гораздо эффективнее, чем штык в таких условиях можно использовать золотую гинею. А мир подбросил им вдруг телефон, телетайп, самолеты, дизеля, реактивные двигатели и атомные реакторы. Продержись Империя еще лет сто и королеве не пришлось бы принимать парад суверенитетов. Понимаете? И в ближайшие годы коммуникации станут развиваться бешенными темпами. Осмотритесь вокруг: спутниковая телефония, телевидение, сотовая связь, мобильная связь, модемы, пейджеры — то, что прежде казалось недоступным далеком за семью морями, становится ближе! А это значит, что государственные границы в ближайшие двадцать-тридцать лет станут анахронизмом, условностью. Сначала для информации и денег, потом для людей и товаров. Но я капиталист. И я хочу заработать денег. Однако, если конечная цель — всего лишь деньги ради денег, то я не понимаю такой цели. Деньги всегда должны работать на идею. А я хочу на Марс, на Плутон, на пояс астероидов!

— Вы идеалист? Это пройдет вместе с молодостью. Но при чем здесь я и моя страна?

— Открытая и сытая Россия — это ресурсная кладовая для всего мира. — Затянул я монолог, к которому готовился уже давно. — И минеральных ископаемых, и металлов, и трудовых резервов. Немецкий инженер стоит пять тысяч марок, а русский, с той же подготовкой, но готовый к лишениям и штурмовщине — впятеро дешевле. Знаете, некоторое время назад я прочел мемуары одного американца. Он консультировал русских, когда те строили свой ДнепроГЭС. Тогда встала проблема — нужно было установить турбину, а в степи — ни подъемных кранов, ни толковых железных дорог. Ее привезли и собрали, и нужно было всего лишь воткнуть ее на место. Английские, американские и немецкие инженеры опустили руки, потому что не было стандартных решений. А русский предложил засыпать место установки льдом, а на него поставить эту злосчастную турбину: лед растает и турбина сама опустится куда нужно. Этот американец визжал от восторга. А потом я прочитал об измерении силы ударной волны при ядерном взрыве. Наши ученые подошли к вопросу глобально: провели серию малых испытаний, замерили показания, создали математическую модель, построили для нее компьютер, написали сложную программу и получили результат для очень большого взрыва. Затратив при этом около ста миллионов долларов. Вы, русские, получили такой же результат при затратах в миллион долларов — просто окружив эпицентр взрыва концентрическими окружностями из свободно стоящих кирпичей, как домино. Где-то кирпич отнесло на сто метров — и силу удара можно посчитать, где-то на пять, а где-то он еле шелохнулся. Как итог — пространственная картина, дополнительно дающая информацию о том, какие препятствия ударная волна преодолевает лучше: овраги, перелески, селения… Один и тот же результат при стократной разнице в затратах — на такое только русские и способны. Вы же знаете наверняка, что на многих моих предприятиях сейчас проходят стажировку русские инженеры? В этом году по плану нам предстоит заключить контракты на практику с пятьюдесятью тысячами таких стажеров. В следующем — сто пятьдесят. Дальше — больше. Зачем разбрасываться такими ресурсами и сводить все к тривиальным и дорогим решениям? Я, в отличие от тех, кто заварил кашу, готов делиться с русскими, мне не нужны все их деньги. Понимаете? Глобализация, но ресурсы в моей глобализации принадлежат не одному сэру Джейкобу. Если на Марс можно попасть за десять миллиардов долларов, то зачем тратить триста?

— Вы думаете, что сможете бороться со старой гвардией? Моя Родина пыталась — и вот к чему это привело. А вы, Зак, как бы ни были умны…

— Я не один. Нас много таких — не желающих воспринимать доктрину неоколониализма. Наш совокупный капитал уже сейчас почти полтриллиона долларов. Я считаю, что у нас есть отличные шансы. Вливайтесь в команду! Только естественный отбор — и пусть сильнейший и умнейший станет по праву хозяином. Это не романтизм. Это понимание, что управлять миром должно не по праву рождения в определенной семье или стране, а по праву способностей и достоинства. Но мне, нам, нужно золото. Вы же сами меня учили, что золото — это вечное богатство, единственная общечеловеческая ценность. Не душа, не философия, не религия и не модные пиджаки. Только ценность золота одинаково понятна арабам и французам, монголам и зуавам.

Карнаух долго молчал, потом согласно кивнул:

— Верно. Все верно. И если все так, как вы изобразили, то я с вами, Зак. Я ведь тоже, на самом деле, романтик и идеалист. Я займусь советским золотом, оно будет вашим. Только я не пойму — зачем вам это? Не только же Марс? Должна быть еще причина!

И мне пришлось присоединиться к его бутылке.

— Да, есть еще несколько причин. Об одной из них расскажу прямо сейчас. Понимаете, Юрий Юрьевич, дело в том, что я вижу, куда катится наш мир. Читал отчеты RAND, смотрел доступные прогнозы разных футурологов и сделал выводы. Сейчас в Америке на сто свадеб приходится восемьдесят разводов. Семья умирает. Прежние ценности сознательно убиваются. В вашей России, так же как и везде в цивилизованных странах, растет поколение инфантильных беспомощных уродов. При похожей статистике разводов вырастает целое поколение, воспитанное без отцов, беспомощных в большинстве слюнтяев, — «прости меня, Серый!» — это не вслух. — Большинство — потому что с каждым новым поколением удельный вес таких людей в обществе увеличивается. Куда это поколение людей, воспитанных бабами, приведет наш мир? К рюшечкам, губной помаде под усами и модным панталонам? А знаете, почему так получается? Почему пропагандируется некая абстрактная «любовь» как конечная ценность и напрочь выбрасываются из внимания такие семейные понятия как «верность, уважение, доверие»? Потому что корпорациям невыгодно сохранение семьи, как общественного института. На словах они — за семью, за помощь молодым родителям, но посмотрите, нужно ли им это? Одной семье нужен один холодильник и один дом. А разделив ее, мы приходим к тому, что ей понадобится два дома, два холодильника, двойной запас продуктов. Вот так просто рынок потребителей увеличивается разом вдвое! И прибыль тоже. Но конечный итог этой деятельности — деструктивный. Сейчас снимем пенки и получим цивилизацию инфантильных неврастеников? Я не хочу видеть своих потомков в числе этих уродцев. И это куда важнее полетов на Марс. Ваша, советская экономика, изначально построена по другому принципу — ее цель не получение прибыли, а удовлетворение спроса. То есть какие-то отдельные отрасли и предприятия могут быть некоторое время и убыточными — не страшно. Важно то, что при таком образе хозяйствования нет нужды в стремлении к искусственному увеличению рынка, и значит, семья останется в прежнем виде…

— Семья — ячейка общества, говорил Ленин, — перебил меня Карнаух.

— Я с ним не знаком настолько, — пожал я плечами. — Кто-то занимается благотворительностью, спасает тигров или учит писать негритосов в Ботсване и Лесото. Я же хочу сохранить такое явление как семья. И полететь к Марсу. Разве это плохо?

— Сумбурно все. Молодость, метания. Но направление верное, — вздохнул Карнаух и начал собираться: — Пора мне, Зак. Придумайте место, где станете хранить свое золото.

Расстались мы оба очень довольные состоявшимся разговором.

А на бирже разгоралась тихая атака на Occidental Petroleum: сотни мелких инвесторов принялись продавать бумаги компании, маленькими пакетами, все ниже и ниже опуская котировки акций. Серый как обычно разложил операцию на тысячу составляющих — чтоб не видно было, чьи уши торчат за атакой. Упавший в Персидском заливе самолет и последовавшая за тем обостренность и громкое бряцанье оружием способствовали, с одной стороны, некоторому росту цен на сырую нефть, а с другой — основательно подорвали стоимость акций компаний, имевших интересы в этом регионе. Под эту лавочку Серегин выпад в сторону небольшой американской компании выглядел безделицей и оставался незамеченным до самого взрыва на платформе Piper Alpha.

Мне пришлось отложить обещанную пресс-конференцию, потому что интерес к ней у прессы моментально испарился. Новости в этом мире вообще скоротечны, а новости, вызывающие коммерческий интерес — втройне. На фоне катастрофы с платформой, сбитого самолета и армянской забастовке в СССР мои заявления канули бы в Лету еще раньше, чем я успел бы произнести хотя бы что-то внятное.

Авария на нефтяной платформе произошла в среду, акции компании упали сразу на девять процентов, в четверг еще на четыре, и в пятницу — на семь. А уже в следующий понедельник Арманд Хаммер собрал конференцию и сообщил общественности, что контроль над компанией переходит в руки группы инвесторов, чей консолидированный пакет составил почти шестьдесят процентов голосующих акций. Господину Хаммеру была выплачена приличная премия. Его «золотой парашют» оценивался Forbes в шестьдесят миллионов долларов.

Выброс нефти в акваторию Северного моря каким-то образом свели к смешному минимуму — экспертная комиссия оценила размер страховых выплат всего лишь в триста миллионов долларов. Первоначальная оценка называла три миллиарда, но после пересчета и окончания истерии, выяснилось, что ущерб не так велик, как представлялось. Погибших тоже оказалось не полторы сотни, как «помнил» Фролов, а только семеро и двое из них были спасателями, случайно утонувшими в неспокойном море. Видимо не зря Луиджи арендовал домик близ Керкуолла — люди, там поселившиеся, свою задачу выполнили.

Я послал Серому поздравительную открытку с видом на норвежские фьорды.

А к пятнице обновленная Occidental Petroleum устами своего нового CEO — Джоша Келлера — объявила, что намерена принять участие в разделении «Тексако». Раненый головастик замахнулся на кита! Но мало того, новые инвесторы толкали руководство ОP к началу переговоров с советской «Вьетсовпетро» — чтобы диверсифицировать риски добычи. В нескольких газетных статьях появились путанные откровения людей, называющих себя стратегическими инвесторами, хитрыми логическими конструкциями объясняющие абсолютную необходимость более плотного вовлечения коммунистических фирм в общемировую торговлю. Признаться честно, я бы не смог притянуть за уши аргументы, которыми пестрели статьи — столь убедительные в своей эмоциональности и беспомощные при последовательном рассмотрении. Но как бы там ни было, вслед за статьями начались переговоры. И, учитывая старинные добрые отношения прежнего главы ОР — Хаммера, эти переговоры не вызвали ни в ком сильного протеста. Ну хочет небольшая фирмочка найти себе место под солнцем — пусть ищет — решила общественность.

Все это время я старательно набирал вес. Толстел. К четвертой неделе изнурительно питательной диеты лицо заметно округлилось, на боках появились мерзкие жировые складки, заметные даже через сорочку, а весы упрямо показывали прибавку в пятнадцать фунтов. Вместе с тем я стал «носить железо» — как говорил мне нанятый инструктор по бодибилдингу — Ленни. Еще он посоветовал мне заняться «пожиранием всякой специфической химоты», которая должна была ускорить наращивание мышечной массы и я последовал его совету. Разумеется, все это производилось под наблюдением целой банды квалифицированных эскулапов. Слепить из меня Криса Дикерсона или Фрэнка Зейна он не обещал, да я и не хотел ничего подобного, но прибавку за пару лет сотни фунтов к ста восьмидесяти имеющимся он гарантировал. Без существенного ухудшения здоровью.

Глава 10

Фотографии «Ньюр-ки» произвели на знающих людей впечатление. Вместе с пухлым альбомом, в котором я нашел сотню Анькиных портретов, Ники прислал десяток визитных карточек лондонских модельеров, парикмахеров, фотографов, желающих увидеть ее лицо в рекламе своего бизнеса. Еще в пухлом конверте лежал цветной проспект с ее ликами на фоне вывески Кларка и пространное письмо, подписанное «Джон Ранкин Уодделл». Имя показалось мне знакомым, но понимание о том, кто это такой, пришло только после прочтения. Английский фотограф в нескольких строчках восторгался предоставившейся возможностью поработать с таким «необыкновенно чистым лицом», на паре страниц, написанных быстрым отрывистым почерком, убеждал не бросать начатое дело, обещал сказочные перспективы и в самом конце звал Нюрку замуж.

Визитки и письмо я сжег, а проспект с альбомом вручил Долли и поручил отправить все в Луисвилл.

На следующий день позвонил Ники Кларк и еще раз попытался вернуть ускользнувшую модель.

— Зак, не ломай девчонке жизнь! — горячился он в трубку. — Ты не представляешь, какая популярность ее ждет!

— Она не любит быть популярной, — забавлялся я.

— Не говори чепухи! Все женщины любят быть популярными! Они же как цветы! Если на запах и вид не слетается тысяча шмелей, то они чувствует себя ненужными и чахнут! Засыхают! Дай ей шанс, Зак! Я тебе гарантирую, что в первой десятке она будет уже через полгода! Ранкин тоже так считает, а он в этом деле дока! Да и еще люди есть…

— А ты ее агентом будешь, да?

— Было бы неплохо, Зак. Хорошие деньги. Но я не потяну. Я никогда не работал на таком уровне. Пусть уж профессионалы этим занимаются. Ранкин обещал найти подходящих! Они готовы работать за десять процентов. Это очень хорошее предложение.

— Мне очень жаль, Ники. Пойми меня правильно, я не какой-нибудь Синяя борода или Отелло. Все эти разговоры про Перестройку, Гласность — пока что только разговоры. Мадемуазель уехала в свою снежную Россию за железный занавес и вряд ли сможет в скором времени оказаться снова в Лондоне. Коммунисты, что с них взять? У них иные ценности.

— Вообще никак? Ты пойми, Зак, возраст уходит! Молодость — очень скоропортящийся товар…

— Никак, — отрезал я. — Либо убрать железный занавес, либо забыть, либо ждать, пока русские образумятся.

— И все же, Зак, если вдруг…

— Я тебя понял, дружище! И если вдруг что-то, то я обязательно, и самым скорым образом, потому что никак иначе, да? Так и будет, но обещать не могу.

— Спасибо, Зак. Буду считать, что мы с тобой договорились. Заезжай как-нибудь, сделаю из тебя образцового джентельмена.

— О-кей, Ники, договорились!

Едва я нажал кнопку отбоя, как вошла Долли. Я называю ее Долли, но на самом деле она мне в матери годится. Я и брал ее на работу с тем расчетом, чтобы делалась работа, а не то, что обычно происходит вокруг нее. Она была исполнительна, скрупулезна, подчас занудна в требовании детализировать мои приказы и пожелания, но, в конечном итоге, эти ее качества шли только на пользу работе. И я очень быстро привык, что если Долли требует пояснений — они действительно нужны. Однако в последнее время я все чаще задумывался о смене секретаря, потому что у Долли обнаружилась незамужняя племянница, которую любящая тетя мечтала пристроить в хорошие руки.

— Мистер Майнце, пришло уведомление о поступлении груза на ваше имя в порту Уолленда. Груз оплачен, нужно просто получить. Но здесь есть пометка, что передача груза только лично в руки.

Я ничего ни от кого в ближайшем будущем не ждал, поэтому недоуменно почесал нос, соображая — что бы это могло быть?

— Отправитель указан? Откуда груз?

— Я звонила по указанному телефону, мне сказали, что груз состоит из двух двадцатифутовых морских контейнеров, отправлен из Фалмута, это на Западе, в Корнуэлле. Моя племянница в прошлом году там отдыхала. Очень теплый и приветливый городок…

— Долли, я знаю, где стоит город Фалмут. И избавьте меня от подробностей личной жизни вашей очаровательной племянницы. Кто отправитель груза?

Она нахмурилась, как делала каждый раз, когда я останавливал ее поползновения в сторону наложения на меня матримониальных уз.

— Мне сказали, что отправителем значится некий мистер Стирлиц…

Теперь мне стало смешно. Ни англичанам, ни американцам не понять моего веселья. Если бы вместо Штирлица был Супермен — они бы разделили мои восторги, а простая псевдопрусская фамилия могла вызвать у нормального янки только недоумение.

Кто-то балуется. А в свете всех этих шпионских страстей, в которые мне пришлось вляпаться в последние годы, в контейнерах могло оказаться что угодно — от тонны взрывчатки (ну, чтобы наверняка) до тугих пачек свежеотпечатанных фальшивых денег. Несчастного миллиардера любой норовит подставить.

Представляю заголовки в газетах:

«Известна тайна богатства Закарии Майнце! Серый кардинал кокаиновой империи!»

«Чтобы стать миллиардером, достаточно завести под кроватью небольшую типографию!»

«Огромные деньги не сделали миллиардера бессмертным. Взрыв в Уолленде!»

«Торговля людьми сулит быстрое обогащение! И долгие сроки».

И для завершенности образа — снимки моего перекошенного лица на фоне мешков с кокаином, корейскими долларами или еще каким криминалом, за который легко влепят пожизненное. Я, конечно, откуплюсь, адвокаты помогут, но не самые приятные в жизни месяцы мне обеспечены. Плюс подорванная деловая репутация. Какое уж здесь княжество, если будет дело о наркоте или фальшивых деньгах! Мистер Спратт начал действовать на опережение? Собирает компромат? Откуда бы ему знать о Штирлице? Но может же фамилия быть просто совпадением? М-да…

— Спасибо, Долли, — сказал я вслух. — Когда нужно получить?

— Три дня груз будет храниться бесплатно, потом они будут брать по обычной ставке. Страховая сумма груза — двести тысяч фунтов. Я могу узнать…

— Спасибо, Долли, этого достаточно, больше ничего не нужно, спасибо, — повторил я. — Позовите Тома.

Том появился через три минуты, когда я разговаривал по телефону с Луиджи. Я показал ему рукой на кресло и сказал Лу:

— Ты ведь понимаешь, что в двадцатифутовый контейнер можно запихать что угодно? Вплоть до сотни трупов несчастных проституток. Это требование личного принятия груза сильно меня настораживает.

— Ты точно не знаешь, кто мог послать тебе этот груз? — связь была не очень качественной и Лу иногда пропадал, поэтому он орал в трубку так громко, что я держал ее на вытянутой руке перед собой.

Я еще раз задумался. Приди эти чертовы контейнеры из Германии, из Союза, из Америки — у меня были бы предположения, но они — из Англии! А кто здесь может знать о Штирлице? Работники советского посольства, да советские же журналисты. Ну еще их коллеги из ГДР. Из ГДР? Если бы Мильке захотел отправить мне очень секретную почту, вряд ли он стал бы задействовать обычные каналы. Скорее — диппочта, без досмотра, под надзором доверенного человечка. А уже здесь, на территории страны будет гораздо проще переправить документы мне. Но почему два контейнера?! Он и сам решил переехать вместе с почтой?

— Зак, получи эти контейнеры, но не вскрывай их, — посоветовал Луиджи. — Посоветуйся с Томом. Черт, я здесь задерживаюсь на неделю, подумаю, как…

Связь все-таки оборвалась. Ну и ладно! Мы тоже не лаптем щи хлебать привыкли.

— Том, нужно найти парней, способных украсть и вывезти с площадки транспортной компании два морских контейнера. Если нужно чтобы кто-то отвернулся — скажи. Потом их нужно отвезти в какое-нибудь безлюдное место и аккуратно вскрыть. Если там не обнаружится ничего опасного, то вызвать меня, и я буду решать, что делать с ними дальше. Премия… пятьсот тысяч фунтов.

В самом деле — не банк же грабить? Хватит с них и этого.

— Возьмешься организовать? Только нужно все сделать так, чтобы никто никогда не нашел следов. Думаю, сильно искать не будут, потому что получатель не обратится в компанию за грузом. Если только страховая компания. Но им не нужно будет платить страховку, и думаю, они тоже спустят все на тормозах.

— Сэр, я бы привлек для этого дела Хэрри, Хью и Хэма, — разродился Том. — Помните, мы с ними на севере встречались?

— Суровые парни, — одобрил я его выбор. — Действуйте. Только без всей вот этой гангстерской бутафории! Чтобы про перестрелки и не дай бог трупы, я не слышал. Проявите свои способности. Сделаете быстро, за пару дней — удвою премию.

— Тогда я вызову их на встречу, — поделился началом своего плана Том.

— Избавь меня от подробностей, Томми, — я бесцеремонно оборвал его. — Вот тебе, — я выписал ему чек на пятьдесят тысяч фунтов, — для подготовки. Действуй!

Вечером, когда ехали домой, Том сказал, что парни согласились, разработали нормальный план и завтра обещают добыть контейнеры.

Он ошибся. Операция заняла у Трех Хэ двое суток и к их исходу они позвонили на телефон Тома.

По мере того, как он выслушивал их повествование, его глаза все больше становились похожими на совиные — круглели и выпучивались, норовя навсегда покинуть глазницы.

— Сэр, — сказал он, прижав трубку к животу, — Хэрри говорит, что внутри кто-то есть. Человек. Стали срывать пломбы, и кто-то за дверью сказал, что если сейчас же не услышит мистера Майнце, то взорвет к чертям содержимое обоих контейнеров. Там радиобомбы! Он говорит, что если они в него выстрелят через дверь, то бомбы тоже взорвутся. Хэрри спрашивает — что делать?

Теперь у меня отпали последние сомнения — груз был от Мильке. Непонятно, зачем два контейнера, но то, что это от него гостинчик — к гадалке не ходи! Вряд ли кто-то еще мог найти таких сорвиголов, которые могли несколько дней прожить в опломбированном контейнере. А если бы его в море смыло?

— Где они?

— В лесу, неподалеку от Ипсвича. У пруда Бэйлхем. Это миль восемьдесятотсюда. Человек дал им три часа.

— Мы успеем?

— С большим запасом, сэр, если поедем сейчас.

И мы поехали на северо-восток, через Челмсфорд, Колчестер, и десяток совсем мелких городишек, но которые так богат Эссекс.

Хэрри встретил нас на дороге у Клейдона, плюхнулся на переднее сиденье и велел съехать на грунтовку, ведущую через лес к какому-то карьеру.

— Здесь постоянно работает техника, — говорил он, — вечно все гремит, стучит. Никто не удивится ни контейнерам, ни шуму. Мы чуть в сторону отъехали, стали курочить замки, а изнутри голос! Хэм чуть не обделался!

Представляю себе их рожи…

Контейнеры стояли на двух грузовичках Isuzu, наводнивших в последнее время дороги Альбиона.

И в одном из них действительно кто-то был.

Харри подвел меня к нему и постучал в дверь:

— Эй, мистер Майнце здесь! Будешь говорить?

— Пусть что-нибудь скажет! — послышался голос, словно из преисподней.

— Что вы от меня хотите? — я не стал себя упрашивать.

— Вы были в Западном Берлине этой весной?

— Да!

— С кем вы встречались?

— С герром Эрихом, — я не стал бы называть фамилию даже будучи на сто процентов уверен, что внутри сидит сам «герр Эрих».

— Как называлась закусочная, где вы встретились?

— «Леденец», простите, не помню, как это по-немецки.

— Отойдите от двери, — попросил незнакомец.

Мы с Хэрри отступили на пару шагов и створки распахнулись, выпуская на волю изрядно заросшего щетиной немца — белокожего, рыжего, с ярко-голубыми глазами.

— Ханс, — он протянул мне руку.

— Зак, — представился и я.

— Принимайте свое сокровище, герр Майнце, — он протянул мне фонарь и связку ключей и отступил в сторону.

Архив Мильке был организован с немецкой пунктуальностью и основательностью — снизу до верху в каждом контейнере стояли стеллажи, ближний к выходу имел картотеку с делами, под каждое дело персональный металлический ящичек с замочком, ключи в отдельном ящике. Бери — пользуйся!

Когда я бегло ознакомился с персонами, на которых обрел компромат, я понял, что если кто-то узнает о таком моем богатстве, то долго я не проживу. Картотека разбивала архив на три больших части: важные немцы из ГДР; русские — военные, партийные и советские чиновники — практически все, кто когда-либо оказывался на территориях обеих Германий; и третья часть — дела европейской элиты — от Испании до Исландии. От громких фамилий едва не началось головокружение. Я сделался обладателем очень сомнительного сокровища. А рассчитывал на пару чемоданов. Н-да…

— Владейте, — сказал за спиной Ханс. — Герр Эрих обещал мне, что вы возьмете меня на работу и поможете перевезти сюда семью. Я ведь только из-за них согласился вот так из страны выехать.

До меня не сразу дошел смысл сказанного.

— Что? Семью? Конечно, Ханс, конечно, — я подумал, что крысы уже бегут с корабля, да и пусть! — Том, Хэрри, вот это вот, — я показал рукой на контейнеры, — опечатать сейчас же! И нужно найти место, где это можно разместить так, чтобы никто никогда не нашел! Желательно — под землей. На периметр датчик, кодовый электронный замок и тонну взрывчатки на каждый контейнер. Чтобы никто даже не пытался подумать о вскрытии без знания кода!

Три Хэ переглянулись с Томом и Хэрри выступил чуть вперед:

— У нас есть небольшая база рядом с Бирменгемом. Там есть охрана, да и мы могли бы остаться, если Луиджи будет не против.

— Лу против не будет, — я принял решение.

Мы приехали в Бирмингем под утро, а к полудню подарок Мильке был заминирован и надежно спрятан за приличным забором с колючей проволокой и солидной охраной в лице одной из принадлежавших Лу охранных контор, сформированной из ветеранов-отставников SAS. И даже такое убежище я считал мерой временной, собираясь скрыть имеющиеся документы еще надежнее, еще глубже, как только встречусь с сеньором Фаджиоли.

Глава 11

— Мистер Майнце, в определенных кругах ходят разговоры, что вы обладаете совершенным, безошибочным чутьем на прибыль и не ошибаетесь в своих инвестиционных прогнозах? Так ли это? — Лысый толстый коротышка из «Financial Times» задавал свой уже шестой вопрос, хотя обещал ограничиться тремя.

— Если бы это было так, мистер… э…

— Дикинсон, сэр.

— Простите, мистер Дикинсон, я слегка утомился. Так вот, если бы это было так, то мне не приходилось бы довольствоваться теми жалкими крохами, что осели на счетах моих компаний. — Смех в зале, щелчки фотовспышек. — Конечно, я ошибаюсь. Часто и больно. Взять хотя бы историю с Occidental Petroleum. Ведь накануне происшествия я вложил в эту компанию почти сто миллионов фунтов. А когда все произошло, мне вернулась лишь половина. Разве можно назвать это «безошибочным чутьем»? Но в том и состоит умение инвестора, чтобы большие убытки гасить еще большими прибылями. Простите, мистер Дикинсон, мне кажется, вам пора уступить меня вашим коллегам.

Общение с прессой мне всегда доставляет массу удовольствия. Если они не начинают копать слишком глубоко и не переходят границу между личным и общественным.

— Пенни Маккеннан, The Daily Mirror. Мистер Майнце, кто, по-вашему, победит на выборах в США? — журналистка из «Отражения», в прошлом году вернувшего себе добавку «Ежедневное», была хороша. Рыжая копна волос, точеный носик, ярко-голубые глаза. Очень заметный бюст. Чем-то похожа но Оссию О'Лири. Наверное, тоже ирландка. Или шотландских кровей. Но это ее не портит.

— Сложно сказать, мисс Маккеннан. Если бы мистер Рейган шел на третий срок, я бы отдал победу ему. Но такого не позволяет наша Конституция. Мистера Буша не очень хорошо знают в стране. Как у нас говорят: «в мире есть несколько людей, о которых все забыли навсегда. И самый главный из них — вице-президент США». Несмотря на то, что по Конституции этот человек возглавляет Сенат, о нем редко кто знает из рядовых американцев. В этом смысле лучше быть очень известным губернатором. К тому же у Дукакиса очень хороший послужной список. Он сделал свой штат прибыльным…

— За счет кредитов! — выкрикнул кто-то из зала.

— Почему бы нет? Главное — как он ими воспользовался. Кредит можно съесть, но можно с его помощью получить новые деньги. И все же в любом случае, я бы поставил на господина Буша. Он не первый день в политике, у него хорошие помощники и принадлежность к штабу победителей, а ведь администрацию Рейгана по-другому и не назовешь: у них на счету одни победы. Разрядка, фактическая победа в холодной войне, заметные успехи в экономике. Народ Штатов будет за продолжение курса. Дукакису нужно будет сильно постараться, чтобы составить мистеру Бушу хоть какую-то конкуренцию. К тому же, будем откровенны, связям господина Буша с большим бизнесом можно только позавидовать. На его фоне хоть я, хоть мистер Баффет — настоящие младенцы. Я поставил бы на Буша.

— Тогда я последую вашему совету и отнесу сто фунтов в Coral или Уильяму Хиллу, сделаю ставку на мистера Буша. Но если она не сработает, мне придется взыскать с вас убытки, — мисс Маккеннан одарила меня очаровательной улыбкой.

— О-кей, мисс Пенни, я буду с нетерпением ждать провала избирательной компании республиканцев.

А потом посыпались вопросы про Андорру — будто предыдущий час с начала пресс-конференции предназначался для разогрева.

— Скажите, мистер Майнце, в ответе предыдущему интервьюеру вы сказали, что намерены сами вмешиваться в управление страной в случае вашего избрания королем. Вы хотите установить в этой маленькой стране в середине Европы свою диктатуру? — вдруг вылез какой-то крендель из «The Observer», переговоры о покупке которой вел уже третий месяц Шона.

Газета периодически собиралась обанкротиться, но все еще оставалась значимым голосом в британской прессе. Ее еженедельные выпуски, выходящие каждое воскресенье уже двести с лишним лет, стали частью английской традиции и представляли немалый интерес для умелого пропагандиста.

— Я так должен понимать, что вы спрашиваете меня о том, будет ли иметь место демократия в моей стране? О-кей, я отвечу вам. Как заметили некоторые умные люди, демократия не может быть вечной, — я сделал паузу, ожидая возмущенных криков, и они последовали.

— Почему вы так считаете?

— Какие люди?

— Вы…

— Господа, подумайте вот о чем: демократия до тех пор остается властью и политической ценностью, пока народ, выбирающий себе правителей, вдруг не осознает простую вещь, что своим голосованием он сам может добыть себе благ из общей казны. Чем больше кандидат раздаст обещаний, тем больше у него шансов избраться. Большинство будет голосовать за того, кто наобещает им больше бонусов за счет государства. Выбранные президенты снижают налоги, раздают государственные субсидии и займы, прощают недоимки и в итоге распродают активы — чтобы не сводить отрицательных балансов. И демократия из эффективного и согласованного способа управления страной превращается в общественный институт разбазаривания накопленных ценностей. Постепенно страна идет к банкротству, но сделать ничего не может, потому что избиратели снова выбирают тех, кто обещает облегчить им жизнь. Но все однажды кончается и дальше следует период затягивания поясов и заводятся диктаторы. Это придумал не я, а ваш замечательный соотечественник Александр Тайтлер. Приведу, пожалуй, дословную цитату: «Государства развиваются в такой последовательности — от рабства к духовной вере, от веры к великому мужеству, от мужества к свободе, от свободы к изобилию, от изобилия к эгоизму, от эгоизма к самодовольству, от самодовольства к апатии, от апатии к зависимости, от зависимости обратно в рабство». Это обычный жизненный цикл государства — чем оно больше успело скопить денег в период жесткой диктатуры, тем больший разгул будет иметь демократия. Андорра — бедная страна, ей не по карману демократия в ее нынешнем понимании. Представительство народа — да, безусловно, но главным арбитром и бухгалтером будет король, князь…

В общем, язык мой — враг мой. Хоть я и пообещал, что счастливые андоррцы уже в ближайшие пять лет выйдут на первое место в Европе по уровню жизни, но впечатление о себе оставил в английской прессе не самое благостное. Да и трудно быть каркающей Кассандрой на волне всеобщего подъема. Они дружно празднуют победу демократии над коммунизмом, и вдруг вылезает оракул, обещающий им кару небесную. Никому не понравится.

— Мистер Майнце, вам не кажется, — поднял руку с визиткой тот самый толстяк из Financial Times, который успел изрядно меня достать своими вопросами еще в начале, — что ваше отношение…

Закончить он не успел.

Что-то громыхнуло, и Том свалил меня со стула на пол. Наверное, я сильно ударился, но особенно почувствовать этого не успел, потому что за секунду до падения меня что-то больно ударило под правую ключицу. И эта боль на некоторое время отключила все остальные чувства, я только и мог часто дышать и не понимал, что происходит. Лампы, висящие под потолком, закружились надо мной, я попытался потрясти головой, чтобы сбить наваждение и захотел встать, но Том плотно прижал меня к паркету.

Громко бухнули еще два выстрела, раздались крики — истошные и противные, и на меня свалилось понимание, что только что в меня стреляли. Почему-то боль ударила с новой силой, словно организм вдруг сообразил, что с ним случилось, и от этого испугался. Стало очень горячо, и совсем отнялась правая рука.

Мне стало страшно. Я смотрел в широко распахнутые глаза Томми и его зрачки почему-то отдалялись, оставаясь на месте. Я хотел что-нибудь сказать, но смог только всхлипнуть.

— Все будет хорошо, Зак, все хорошо. Его взяли, врачи уже рядом, не бойся, — бормотал он мне еле слышно с каким-то странным эхом. — Только не закрывай глаза! Не закрывай!

И я старался, я выпучивал свои глаза, будто это было самым важным, что возможно сделать. Все силы уходили на то, чтобы не моргнуть, потому что мне казалось, что стоит мне только захотеть это сделать и я умру. По рукам и ногам разлилась неприятная слабость и внезапно все кончилось.

— Видите, мэм, у него спокойное дыхание. Состояние стабильное. Сейчас он очнется. Наркоз некоторое время будет заметен, потом ему станет лучше.

Я открыл тяжелые веки.

Прямо надо мной висело чье-то смутно знакомое лицо. В памяти не нашлось имени, как я ни старался.

— Как ты? Больно? — спросил участливый голос. С каким-то жутким акцентом, я еле разобрал, что она говорит.

Мне захотелось зло крикнуть:

— Нет, елки зеленые, мне х-о-р-о-ш-о! Мне еще никогда не было так хорошо! Нирвана, ешкин кот!

Но язык не ворочался. Улыбка тоже не получилась. Да и пластиковая маска с кислородной трубкой в зубах вряд ли позволила бы это сделать.

— Ты не волнуйся, мне сказали, что через неделю ты уже будешь ходить. Я прилетела сразу, как только в новостях по ВВС увидела репортаж. А Сардж звонил тебе, чтобы предупредить, ему Алекс сказал, что на тебя готовится покушение, но тебя не позвали, потому что ты уже отвечал на вопросы…

Стрельцова. Я вспомнил это лицо.

Она прикоснулась губами к моему лбу.

— Выздоравливай, Захарка, — на каком-то другом языке, с трудом разобрал ее шепот.

Я еще раз хотел улыбнуться и опять отключился.

В следующее пробуждение я обнаружил перед собой Луиджи.

— Привет, босс, — сказал он. — Ты теперь телезвезда. В телевизоре только и разговоров, что о тебе.

— Нашли? — язык наконец-то согласился подчиниться.

— Мы с парнями потеряли его в Вероне. Ты был прав, всю эту историю с покушениями закрутил комиссар Паццони. А когда он понял, что мы его пасем, он исчез. И нашелся только здесь. А мы его там искали.

Приятно, когда догадки подтверждаются. Серегин крест — несчастная Софи — едва не стала причиной моей смерти. Но каков хитрец этот Никколо Паццони! Я ведь едва не поверил, что это Серый стоит за весенним покушением. Если бы не палец без ногтя…

— Его взяли?

— Застрелился, — Луиджи беспомощно пожал плечами. — Не успели ребята. Толпа журналистов, все кричат. Не успели.

— А где Том? Он меня спас.

— В соседней палате лежит, — показал подбородком Лу. — Еще две пули ему достались. Состояние тяжелое, но доктора обещали поднять.

Откуда-то послышался вежливый голос:

— Мистер Фаджиоли, вам пора. Он еще слаб для долгих бесед.

— Стой, Лу. Мне показалось, я видел Анну?

— Русскую? Да, была. Улетела вчера вечером, когда врачи сказали, что опасности нет.

Все-таки была.

На следующий день я получил пяток приглашений из разных университетов на встречу со слушателями; ознакомился с дюжиной статей, из которых понял, что слова мои, сказанные на пресс-конференции, могут быть поняты не только превратно, но и извращены до неузнаваемости; услышал мнение телекомментаторов, о том, что в мире появился еще один сумасшедший богатей, у которого высокие способности в профессиональной сфере компенсируются никудышным пониманием социальных процессов и в силу этой ограниченности несчастной Андорре может сильно непоздоровиться.

Мнения обнаружились разные — от восторженных воплей до презрительного цыканья.

И при этом они очень боялись, что слова мои могут оказаться правдой — ведь удалось же мне сколотить огромное состояние? А такого дуракам сделать не под силу, кричало общественное мнение.

Как они ошибались!

Еще много материалов было посвящено неожиданным выстрелам. Журналисты и Скотленд Ярд терялись в догадках о том, какая сила толкнула итальянского полицейского на преступление. Опять всплыла история в Камлет Уэй и я прослыл очень опасным человеком, вокруг которого постоянно убивают людей. Кто-то из писак сравнил меня с Пабло Эскобаром, который, по его собственному утверждению, был всего лишь «удачливым торговцем цветами». Так и я, по мнению газетных писак был не просто удачливым торговцем, а креатурой какой-нибудь разведки. Здесь предпочтения журналистской братии разнились, потому что с одинаковой вероятностью по их мнению я мог быть ширмой для грязных делишек ЦРУ, МИ-5, КГБ, Моссада, Штази и, по традиционной островной привычке винить в своих неудачах страну за Каналом — французских DST и RG.

Я становился популярным.

На четвертый день приехал отец.

При каждом своем появлении он умудрялся удивить меня. Не стало исключением и это его появление. Зубы он таки поменял. Все сразу.

— Гляжу, ты молодцом? — он взял обеими руками мою ладонь.

— Приходится, — простонал я, изображая крайнюю степень истощения. — Но недолго осталось.

— Дурак! Не говори больше такой ерунды. Врачи говорят, дня через три-четыре можно будет тебя выписать.

— В самом деле? Ну это понятно. Судя по тем счетам, что они мне выставляют, теперь они все, вплоть до дворника, очень обеспеченные люди.

— Жизнь дороже. Терпи, казак. Сардж просил извиниться, что не смог предупредить и еще за то, что не может приехать. Ну и за то, что все свалилось на тебя.

— Спасибо передай. Что там с твоими визами?

Он достал из пакета мандарин, принялся его чистить. Он всегда пытался чем-то занять руки, когда готовил непростой ответ.

— Ничего. Я попросил политического убежища во Франции. С визами не помогли даже связи Сарджа. Кто-то сопоставил исчезновение Рича и мое появление в качестве нового посредника. Конечно, если бы было настоящее расследование, то я бы вышел сухим. Но хозяева Рича бросились перекрывать все возможные пути утечки доходов. Понимаешь?

— Стоп-игра? Море, замри?

— Ну да, что-то вроде того.

Странно, Штротхотте мне ничего не докладывал. Хотя, если они надеются вернуть статус-кво, то лишней суеты не будет — Glencore никто трогать не станет. Зачем ломать отлаженный механизм? Просто попытаются отобрать целиком. Или купить.

— Понятно. Что супруга?

— Она пока там. Сардж говорит, что года через три можно будет легко ее перевезти куда угодно, но пока что большого выбора нет. Мне самому пришлось выбираться из страны в рефрижераторе через Финляндию.

— Какие-то шпионские страсти.

— Не говори. На старости лет такие приключения. Натерпелся. Зато теперь — Париж, Сена, виноградники Шампани. Приезжай, когда соскучишься. Я здесь сейчас не очень легально. Пока все не утрясется — мне нельзя покидать страну. Сардж позвонил твоему Лу, а тот вывез меня на частном самолете. Но лучше бы мне до утра вернуться — мало ли, кому понадоблюсь? А бюрократия везде одинакова и всюду мелкая сошка мнит себя пупом земли. Ни к чему их злить лишний раз.

Мы еще немного поговорили о его нынешних коньячных предпочтениях, о винах, стоимость которых легко достигала семи тысяч франков при том, что понять разницу со стофранковым вином мог только сомелье или какой иной профессиональный дегустатор. Потом отец простился, сказал, что все его координаты будут у Долли и Луиджи, и оставил меня одного.

Еще через два дня скучного лечения мне разрешили вставать. И, разумеется, первым делом я отправился в соседнюю палату, посмотреть на Тома.

Ему досталось гораздо сильнее: первая пуля пробила насквозь одно легкое, вторая, разбившись о ребро на несколько осколков, здорово искромсала его внутренности, задела позвоночник и почку. Потребовалось две операции. Сиделка, которую приставил к нему Лу, сокрушенно качала головой и говорила, что врачи не очень-то верят, что пациент после лечения сможет вести нормальную жизнь, какая была до ранения.

Я сел рядом с ним, и долго смотрел на то, как ровно и тяжело поднимается его грудь, наполняемая кислородом из какой-то машины с мехами — как у гармошки.

— Спасибо, Том, — сказал я, зная, что он меня не слышит. — Спасибо. Держись и приходи в себя. Я тебя не оставлю. И, надеюсь, эта история с Блэком наконец-то закончилась.

Лежа на койке, я часто стал ловить себя на том, что мне больше не хочется совершать подвиги. Мне больше не хочется ни быть, ни выглядеть Павкой Корчагиным. Я чертовски устал и только сейчас стало приходить понимание — насколько. Мне требовался какой-то продолжительный отдых, иначе — и это стало абсолютно ясно — я скоро кончусь. Исчерпаю себя окончательно.

И на следующий день, когда в палате появился сочувствующий лорд-мэр Сити со своими соболезнованиями, я сказал ему сразу после ритуальных расспросов о самочувствии:

— Да, сэр Гревиль, я согласен с тем предложением, что слышал от вас пару месяцев назад.

Конец.

Дмитрий Бондарь Другой путь 4 Операция «Немыслимое»

Глава 1

— …Прежде чем перейти к основной части доклада, я позволю себе небольшое вступительное слово. — Жидкие поощрительные аплодисменты. — Буквально на пять минут. Благодарю вас. Итак, господа, в основе моих расчетов лежит простая посылка: человек существо энергетически зависимое. Не верьте, когда всякие умники от науки врут вам, что человеческий мозг используется всего лишь на десять процентов — это ложь. Мозг у человека задействован полностью. На все сто процентов и даже больше. Другое дело, что в различных ситуациях активируются его разные области: когда вы едите пиццу — ее оценивает одна часть мозга, а когда рассматриваете хорошенькую женщину — другая, решаете логическую задачу — возбуждается третья, и в каждый конкретный момент работает действительно не больше десятой части его общей обрабатывающей события мощности. Каждый, наверное, замечал, что в момент решения сложной интересной задачи, увлекательной беседы, да просто в любой стрессовой ситуации часть информации, поступающей в мозг из внешнего мира, теряется! Мы не слышим звуки, мы не реагируем на запахи, когда наш мозг полностью сосредоточен на чем-то. Объяснение несложно — у мозга попросту нет лишних вычислительных мощностей для обработки текущей информации. Вот и все! И эти десять процентов работают всегда — днем, ночью, во сне и наяву. Но даже эта постоянно работающая десятая часть потребляет двадцать процентов всей энергии, что получает организм.

Такой режим работы мыслительного аппарата достался нам от далеких обезъяноподобных предков, — неодобрительный гул в зале. — Но даже если он действительно был создан Господом Богом — сути и размера проблемы Акт Творения не умаляет, немножко изменится риторика, вводные данные, но и только. Я продолжу, с вашего разрешения? Этого было вполне достаточно сто тысяч лет назад, когда формировался всеядный хищник. К чему ему огромный мозг в ущерб быстрым ногам и сильным рукам? Зачем эти избыточные вычислительные мощности? В запас. Ведь природа все делает с запасом, она не дает каждой своей твари такую толщину костей, которая делала бы возможной только лишь осторожное перемещение по ровным дорогам. Нет, природа щедра и всего отпускает нам с избытком. Поначалу. Для тех, давно прошедших условий. Если кости, то такие, которые позволят прыгать с высоты в два своих роста, если шерсть, то такую, которая согреет в самый лютый мороз, если мозг, то такой, который придумает, как выкрутиться из любой примитивной ситуации.

Легкое позвякивание стекла — видимо, докладчик решил промочить горло.

— Теперь условия существования существенно изменились, нам ни к чему охотиться на диких кабанов, но жизненно необходимо знать о квазарах и нейтрино; уже пришли времена, когда все, что было отложено природой или Богом про запас — задействовано. Любой выпускник университета знает сейчас едва ли не больше, чем все человечество две тысячи лет назад. И еще много сверх того. Не придирайтесь к частностям. Совершенно ни к чему ему знать особенности свадебных обрядов полинезийских папуасов. Я говорю лишь о том, что можно назвать чистым, объективным знанием, которое помогает человеку творить, рассуждать и видеть перспективу. И это действительно так: знаний в голове у современного образованного человека набито больше, чем содержалось во всех свитках Александрийской библиотеки, и больше он сам по себе запомнить, усвоить, увязать одно с другим и придумать что-то новое практически неспособен. Потому что в основной массе он исчерпал мощности по энергоснабжению, по скорости обработки данных, по тепловыделению, в конце концов! Мозг просто перегревается и отказывается функционировать! Потому что наш имеющийся мозг призван решать задачи, по большей части в режиме реального времени, а в нынешнюю секунду столь плотно упакованы информационные единицы, кванты событий, если хотите, что оценить правильно, выделить основное, расставить приоритеты не успевает никакой мозг. Прошли времена разносторонних ученых, первооткрывателей, гигантов мысли вроде Аристотеля, Ньютона и Максвелла. Мир расширился необыкновенно, и никто не в силах охватить его полностью. Нынешний разум понятие скорее коллективное, чем индивидуальное. С другой стороны, опять в силу тех же причин — физической ограниченности размеров мозга — коллективизация разумов носит специфический узкоспециальный характер. Потому что сотрудничать в сложных вопросах между собой могут только профессионалы. Бесполезно включать врача или журналиста в коллектив математиков — они банально не поймут, о чем идет речь. Точно то же самое произойдет, если какой-нибудь архитектор решит поработать генетиком. И здесь мы вплотную подбираемся к проблеме коммуникаций. Ведь чтобы общаться между собой, нам нужен какой-то язык. И язык очень профессиональный, учитывающий проблематику общения. Ведь глупо будет выглядеть лаборатория физиков, пытающаяся исследовать глубокий вакуум с помощью щелкающего языка бушменов? В нем просто нет понятийных единиц физических явлений и событий. Для описания своих опытов они должны будут освоить новый язык, универсальный для своей среды, который сам по себе — уже нагрузка на мозг не шуточная. Вы скажете — профессионал ее не замечает, а я отвечу, что это не значит, что ее нет! Уже сейчас среди носителей одного языка можно насчитать множество групп, использующих в своей работе словарь специфических терминов, что делает для них понятнее общение с такими же профессионалами другой национальной принадлежности, чем со своими соплеменниками других профессий. Математик-китаец быстрее поймет математика-турка, чем врача-китайца. Я немножко утрирую, но все идет именно к этому. Любой профессионал помимо традиционного национального языка должен знать профессиональный язык своей профессии, касты, если хотите!

Снова стеклянное звяканье и громкое журчание жидкости.

— Мозг конечен. И недостаток вычислительных, мыслительных мощностей нынешний исследователь компенсирует массовостью. Коллективизмом. Однако связи между разными мыслящими субъектами куда менее прочные и производительные, чем внутри одного. Хоть и говорят — одна голова хорошо, а две лучше, но на самом деле разница невелика именно из-за коммуникативных трудностей. Прежде чем прийти к какому-то правильному решению, две головы вынуждены договариваться об одинаковом понимании терминов, событий и опыта. Вы скажете — у каждого человека есть своя, индивидуальная точка зрения и обзор проблемы с разных сторон может здорово помочь в ее решении. Это так. Для простых задач. Бытовых. При решении простой задачи еще могут помочь разные подходы, но не тогда, когда речь идет о нынешней науке, где эффективность напрямую зависит от объема накопленных знаний и умения ими оперировать. Задачу, на которую не хватает мощности одной головы, решают не двое, а пятеро — срабатывает кумулятивный эффект, компенсирующий отвратительные внутригрупповые связи. Причем каждый из этих пятерых заставляет работать свой мыслительный аппарат на пределе возможностей, направляя в обеспечение деятельности мозга уже не двадцать процентов имеющихся энергетических мощностей, а тридцать-тридцать пять. Иначе результата не будет. Это безусловно так и я думаю, в этом зале нет сомневающихся? Я так и думал. Сумасшедшим и коммунистам на эту вечеринку билетов не посылали!

Приглушенный смех в зале.

— Что мы имеем в итоге? Дефицит энергии. Ее удельный дефицит. В пересчете на трудность решаемых задач, в пересчете на квант новой информации. Вывод прост — если не давать нормального энергетического снабжения этим пяти мудрецам, то для решения той же задачи потребуются десять человек. Пусть даже уровень потребления останется на привычном уровне в двадцать процентов! Но десять человек совокупно будут потреблять энергии больше, чем потребовалось бы пяти. Не перебивайте! Все вопросы после доклада. Я хочу этим сказать, что при нынешнем развитии общества кто-то обречен быть голодным. Логика понятна: проще пятерых обеспечить энергией полностью, а еще пятерых — частично, чем пытаться содержать в полуголодном состоянии всех десятерых, ведь общая продуктивность в первом случае будет существенно выше. Те пятеро, что думают, творят и выдают результат — они должны быть сыты. А те, кто обеспечивает их существование, вполне могут себе позволить снизить норму потребления на десять процентов — ведь их мыслительные мощности никак не задействованы. И значит, потребленная ими энергия сверх усредненного девяностопроцентного норматива — просто выброшенные на ветер ресурсы. Но если отдать эти пять раз по десять процентов тем, кто умеет правильно использовать свой мозг, то мы получим возможность содержать еще одного умника. А тем, кто трудится на полях и в шахте, дабы не перегружать бедолаг ненужной проблематикой, мы дадим средство, дешевое и надежное, отключающее потребность разума к осмыслению действительности: алкоголь, опиум, героин. Это будет справедливо и правильно — каждый в мире узкой специализации должен заниматься своим делом: кто-то изобретать средства выживания всей цивилизации, а кто-то обеспечивать существование изобретателей. И в этом смысле наше общество построено по единственно верному принципу: наверху те, кто эффективно работает мозгом, внизу те, чье интеллектуальное развитие не позволяет претендовать на место у вершины пищевой пирамиды.

Но здесь тоже не все так гладко. Ведь те, кто внизу, не всегда вырабатывают всю отпущенную на их содержание энергию. И тратят ее не на что-то разумное, а на преступления и размножение! Верхним, элите, на эти глупости не остается времени, да и постоянно работающий на пределе возможностей мозг не позволяет так бездарно расходовать энергию организма. Половые контакты в их среде носят в основном медицинский и редкий репродуктивный характер. — Опять смешки в зале, неразборчивый выкрик одного из слушателей. — Есть, конечно, и исключения, куда ж без них? Но, как правило, причиной подобного исключения чаще всего бывает элементарная успокоенность и фактическая интеллектуальная смерть мыслящей единицы. Либо ты творишь будущее, либо ты творишь детей!

И все обстоит ровно наоборот у тех, кто не имеет способностей и возможностей продуктивно мыслить. Чувственные наслаждения составляют огромную часть их, в общем-то, бессмысленного бытия! Им просто больше нечем заняться и некуда расходовать запасы энергии! А вкупе с наплевательским отношением к планированию семьи или элементарным незнанием методов контрацепции мы получаем бесконтрольное размножение низших слоев социальной пирамиды. Таким образом, уже сегодня мы имеем неправильную пирамиду, сильно разросшуюся за счет нижних уровней. Они уже заняты не обеспечением энергией интеллектуалов, а содержанием самих себя, используя плоды труда элиты. За последние сто лет, а наш институт располагает данными с тысяча восемьсот восемьдесят третьего года, коэффициент интеллекта, всем вам знакомый IQ упал у среднего британца на двенадцать пунктов! Правда, тогда он назывался иначе, но определялся похожими тестами, что и позволило нам конвертировать результаты в привычные значения. В среднем нация бесповоротно глупеет! И это происходит не только в Британии. Наблюдения ведутся повсеместно, и всюду средний уровень год от года становится ниже. Вы скажете: каждый имеет право на жизнь, но посмотрите вокруг — так ли это? Нас сейчас почти шесть миллиардов. И два из них постоянно голодают, а еще два перебиваются случайными доходами. И никто из них не занят чем-то действительно полезным обществу. В самом лучшем случае они живут для содержания своих столь же никчемных семей, у которых нет никаких шансов когда-то стать полезными. Все эти африканцы, азиаты, индейцы и грязные индусы — зачем они нужны цивилизации? То есть половина людей заняты черт те чем — просто прожиранием отпущенных человечеству ресурсов! Уничтожением минералов, запасов воды. Это неестественно — за общий счет содержать непроизводительных недоумков! Им самим будет лучше, если их станет меньше! Потому что финал развития социального общества — бессмысленное стадо человекообразных существ со средним IQ в полсотни пунктов, достаточных, чтобы не испражняться в штаны и выполнять при этом однообразную, бесполезную работу в тепличных условиях. Потому что любой раздражитель способен будет привести такого псевдочеловека в состояние буйного помешательства из-за перегрузки мозга.

Вы только подумайте: для того, чтобы обеспечить всему человечеству уровень жизни лондонцев или парижан столетней давности, нам следует опуститься в своих аппетитах до потребления на одного человека примерно двадцати пяти гигаджоулей. Это не моя цифра, кто-то в Массачусетском технологическом посчитал. Но двадцать пять гигаджоулей это всего лишь восемь процентов от потребляемого средним американцем, японцем или европейцем! Вы представляете, что будет с цивилизацией, если ограничить аппетиты ее самой созидающей части в двенадцать раз? Вы согласитесь, чтобы лампочка в вашем доме горела всего лишь два часа в сутки, а на стейк шла не мраморная говядина в фунт весом, а пара унций жирной свинины? Не думаю. Но если даже проявите глупое великодушие и начнете исповедовать марксизм — много ли вы наизобретаете с таким мизерным обеспечением? Поверьте мне — ничего!

Докладчик в третий раз наполнил свой стакан.

— Поэтому будущее человечества — в рациональном распределении ресурсов между думающими и обеспечивающими, в разумной дифференциации достатка. И распоряжаться общими ресурсами должны те, кто на вершине, те, кто поколениями доказывал свою состоятельность как созидающие элементы, а не всякие представители тех народов, для которых еще недавно высшей формой мыслительной деятельности было освоение нового приема в лазании по пальмам за бананами. По этой же причине оправдана аккумуляция богатства в руках элиты — ведь она делает запас на будущее. Это нормально. И вот здесь мы упираемся в противоборство имеющихся в действительности идеологий, выращенных из разных побегов учения Адама Смита или Дэвида Рикардо.

Ненормально, неосмотрительно и преступно по отношению к будущему человечества то, что делают русские! Если не прекратить существование Империи Зла, как метко назвал их государственное образование господин Президент, — короткие аплодисменты прервали на несколько секунд монолог неведомого мне оратора. — Если не уничтожить эту человеконенавистническую идеологию, то ни о каком рациональном распределении говорить не имеет смысла. А если нет распределения, то не будет и развития! Человечество пожрет само себя, поддавшись популистским лозунгам социалистов. Занятое обеспечением сверх всякой меры потребностей никчемного сброда — пролетариев, крестьян, мелких клерков — оно выбьет из-под своего основания те немногие подпорки, что успело создать наше общество! Перерубит сук, на котором сидит, а потом рухнет во времена вандализма и первобытной дикости. Потому что система товарищей социалистов неустойчива! Не бывает устойчивых пирамид, перевернутых вверх дном! А без пирамид не бывает общества. Без пирамиды оно превратится в анархический хаос, где каждый недоумок мнит себя Императором Вселенной. Поэтому выбор простой — либо пирамида власти, богатства, образования и потребления, либо коллапс и смерть систем. Социальное равенство и справедливость были хороши в каменном веке, когда не нужно было думать о ресурсах, когда вообще не нужно было думать! Вот здесь у меня расчеты, если кто-то желает ознакомиться с ними, прошу, господа! Хотелось бы добавить, что при условии сохранения социализма русского образца еще на тридцать-сорок лет мы получим настоящий конец света уже к середине двадцать первого века. Африка и Южная Америка, скорее всего, предпочтут советский вариант псевдоразвития общества. Провозглашенный Горбачевым «социализм с человеческим лицом» может очень многим показаться притягательным. И если его внутренняя политика в Советском Союзе увенчается хоть каким-то успехом, у него появятся силы внушить уверенность тем, кто еще сомневается! А это значит — бесконтрольное размножение непроизводящих сил, обязательная милитаризация государств, поголовная люмпенизация и возникновение еще нескольких неконтролируемых полюсов силы! Аргентина, Мексика, Ангола, Алжир, Индонезия с ее самой огромной в мире коммунистической партией — они уже созрели и готовы упасть в ноги к русским, если мы не станем активно этому противодействовать. А за этим последует быстрая закономерная гибель человеческой цивилизации либо от войны за ресурсы, либо от их быстрого истощения. Вам выбирать, господа!..

Сначала жидкие, но потом все более усиливающиеся аплодисменты заглушили последние слова.

Серый выключил диктофон и молча уставился на меня, ожидая комментария услышанному.

— Кто это? Сектанты какие-то? Похоже на мормонов: смешались в кучу кони, люди. Не хватает только гимнов хоровых.

— Почти в точку. Это мне привез Снайл с недавней конференции. Что-то о бизнесе в условиях тотального контроля со стороны государства. Но в том числе на одном из закрытых слушаний выступал и вот этот умник из Стэнфорда. Чеви Карсон. Не слышал?

— Не приходилось. Если он из Стэнфорда, то удивительно мне, почему все так открыто и категорично? Обычно тамошние яйцеголовые сидельцы предпочитают обтекаемые выражения. Но в некоторой логике ему не откажешь. Боливар двоих не вывезет.

— А еще в цинизме. Достойный суфлер для господина Бжезинского. У меня таких речей с этого сборища — десяток кассет. Но самое худшее в этом шабаше — не наукообразие мистера Карсона, — Фролов вынул из диктофона катушку с магнитной пленкой и вставил другую, а катушку передал мне: — послушай на досуге. Там много интересного. В самом конце интересный пассаж — чтоб средний «обеспечивающий», по его терминологии, индивидуум не отбросил копыта, ему достаточно тратить на себя три доллара в день — только в этом случае все его стремления будут направлены в нужное Карсону русло. Если платить больше — появится энергия, которую этот никчемный товарищ может задействовать в работе мозга. И додумается до всякого нехорошего. Вроде революций. А то еще начнет размножаться, производя на свет лишних иждивенцев. Поэтому лучше его кастрировать сразу после окончания начальной школы, появления вторичных половых признаков и сдачи теста на IQ. А потом платить три доллара в день. Но для нас с тобой все эти Карсоны — просто враги. Привычные и понятные. Пусть и с необычными теориями. Самое худшее вот что!

Он вдавил кнопку воспроизведения и после короткой паузы в динамиках послышались редкие хлопки приветствия. Кто-то откашлялся и на отвратительном английском — примерно такому нас учили в школе: архаичном, имитирующим лондонское произношение, но нисколько в реальности на него не похожем — заговорил:

— Дамы и джентльмены, здравствуйте! Мистер Джемисон представил меня, но я хотел бы немного подробнее рассказать о том, кто я такой и откуда здесь появился! О-кей? Я очень благодарен устроителям конференции за приглашение. Хотел бы еще выразить особую признательность мистеру Стюарту Батлеру, исключительно благодаря которому я оказался здесь, с вами. Меня зовут Аркадий Дворкин, я из Советского Союза. Мне сорок пять лет и всю сознательную жизнь я прожил именно в том тоталитарном обществе, которому посвящена текущая конференция. Вы меня понимаете, о-кей? Если я буду говорить неправильно, непонятно, не стесняйтесь меня поправлять. Я еще осваиваю язык. Я происхожу из старой семьи обычных московских аптекарей. Как всем вам известная писательница Айн Рэнд, чей «Атлант» однажды стал для нас всех путеводной звездой. Она тоже из России, правда из Ленинграда, и не исключено, что наши предки были хорошо знакомы. Профессиональные связи в прошлом были очень тесны и устойчивы. Мой отец был провизором, дед был фармацевтом и владел до семнадцатого года двумя аптеками, которые ему достались по наследству от его отца. Я и сам получил такое же образование в Ленинграде. Вся моя семья никогда не занималась политикой или большим бизнесом. Мы просто жили и помогали другим справляться с недугами. Потом произошла революция. Все так радовались. Страна ждала перемен, она устала жить при самодержавии, которое выпило из нее все соки своими глупыми войнами, чудовищными налогами, коррупцией и вседозволенностью для избранных. Нужны были перемены, и они наступили. На смену тоталитарному режиму Романовых, царей, пришел другой, незваный, еще более страшный — режим бюрократии и партократов, режим выскочек, крикунов и демагогов. Они умели только говорить лозунги и заставлять других отдавать плоды своих трудов им.

Моего деда ограбили! Забрали обе аптеки и заставили работать почти бесплатно под угрозой расправы. И он вынужден был заниматься любимой работой, ведь его беременной жене было бы трудно выехать из страны. Когда родился мой отец, коммунисты объявили новую экономическую политику, разрешив предприимчивым людям работать на себя. Нужно ли говорить, что как только поверившим в НЭП удалось немного разбогатеть, коммунисты прихлопнули лавочку, выявив всех, как они говорили «недобитых буржуев и кулаков». Разумеется, всех добили или отправили рыть каналы и строить железные дороги в Туркестане и Сибири. Так нашу семью ограбили во второй раз. В нашей квартире, поселились комиссары. Они оставили нам одну комнату. Потом забрали деда и дали ему десять лет лагерей. Где-то там, в лесах или пустынях, сгинул мой дед. Я до сих пор не могу понять — за что? За то, что лечил людей? Следом за ним во время сталинских репрессий забрали и бабку в тридцать седьмом, как и сотню миллионов других простых людей. Это настоящие людоеды, какими бы хорошими они сейчас не притворялись! Отец успел получить образование перед самой Великой войной и провел ее в составе одного из военных аптечных складов. Там его ранило и коммунистические врачи не стали возиться с его рукой. Просто отрезали — как кусок мяса!

Последние слова он прокричал так громко, что мне показалось, что вот-вот у него сядет голос. У бывшего советского человека Аркадия Дворкина обнаружилась та же способность, что отличала одну небезызвестнуюисторическую личность с усами: начиная вдумчиво и вяло, он сам себя распалял по мере выступления, сваливаясь в буйную истерику. Толпу такой прием отлично заводит, делая согласной с любым, самым бессмысленным заявлением оратора.

Обошлось, не сорвался голос и прокашлявшись, мистер Дворкин вернулся к ледяному спокойствию:

— Но и после этого его не демобилизовали. Он так и служил на складе однорукий до самого конца войн.

Когда дед вернулся домой, то оказался нищим: ведь он не был на передовой, ему не удалось подстрелить танк или сбить самолет, за который советская власть платила своим солдатам. Нет! Он всего лишь служил на складе! Ни одной медали, ни единой награды не дала Родина человеку, прошедшему войну от Подмосковья до Праги. Четыре года своей жизни, руку и здоровье отдал отец коммунистам и не получил ничего взамен. К тому времени русские люди уже привыкли, что Родина только требует и ничего не дает большинству. Но партийная верхушка имела все! Генералы, партийные бонзы и чекисты вывозили из Германии, Польши, Чехословакии, Румынии мебель, посуду, картины, одежду целыми вагонами! А рядового солдата за один единственный чемодан с часами могли отправить в Магадан! Это в Сибири, там добывают золото. Но у отца не было даже одного чемодана — ведь он просто заведовал складом, а не искал с оружием несчастных немок, которых можно изнасиловать и сорвать с них золотые серьги! Разве это справедливо? Разве это — социализм?

Но и в Москве работы в аптеке ему не нашлось! Его отправили в разрушенный Псков. И десять лет, все свое детство, я играл с другими детьми на развалинах этого городка. Потом нас направили в Ленинград и поселили в коммунальной шестикомнатной квартире, где, кроме нас, жили еще три семьи. А в школе у меня появился друг — мальчик Сашка. Его отец был партократом. Их семья жила в самом центре города в пятикомнатной квартире втроем. Они даже не стояли в очередях в магазине. Продукты им привозили домой! У них была большая загородная дача и машина ЗИМ. Уже тогда я понял, что отец Сашки живет очень хорошо за счет того, что заставляет нашу семью работать почти бесплатно и жить в… как это по-английски? Как дикари в резервациях. А ведь у него не было даже среднего законченного образования! Он был необразованный неуч, которого большевистская партия поставила над нами не из-за его выдающихся достижений, а потому что он был ей лоялен и ненавидел всех остальных! Это наблюдение открыло мне глаза на мир! Показало всю его несправедливость, я понял, что жить в обществе, которым заправляют кухаркины дети, не смогу! Я прозрел в пятнадцать лет и уже совсем не разделял того оптимизма, который навязывался советскими газетами.

Я понимал, что все это либо показуха, либо баснословное преувеличение значения коммунистической партии. Все силы режима были направлены только на поддержание имеющегося состояния. Подавлялось любое мнение, несогласное с Программой партии. Постепенно я познакомился и с другими молодыми людьми, столь же люто ненавидящими коммунизм. Желающих свободы и возможности делать то, что хочется нам, а не то, что заставляет нас выполнять коммунистическая партия. Я прочел привезенную мне из Финляндии книгу Айн Рэнд «Атлант расправляет плечи» и она перевернула мой мир. Я понял, к чему нужно стремиться! Затем последовали Оруэлл, Хаксли. И я увидел, что то, что делается в моей стране — ведет к ее гибели! Потом были Солженицын, Орлов, Бородин, Сахаров, Буковский, Алексеева. С кем-то из них я был знаком, книги других читал, третьими восхищался. Среди нас, были «истинные коммунисты» — глупое, юношеское заблуждении! Имелись националисты всех мастей — русские, украинские, эстонские. Были и либералы-западники. Но мы все боролись против античеловеческой, людоедской системы принуждения. «Московская Хельсинкская группа», СМОТ, «Выборы-79», «Комитет прав человека», «Русский общественный фонд помощи преследуемым» — все, созданные нами общественные организации не желали оставаться в социализме! Смешно сказать, но были даже такие странные образования как «Группа революционного коммунизма»! Они боролись вместе с нами. И история показывает, что все мы были правы! Так жить нельзя!

Фролов остановил воспроизведение и заметил:

— Даже основатели «революционного коммунизма» ныне обретаются в Нью-Йорке и Израиле. Удивительно, что понесло в мир капитала убежденных коммунистических революционеров? Но слушай дальше.

И он опять щелкнул кнопкой.

— Шесть лет назад мне удалось выехать из России. Они забрали у меня все: дом отцов, накопления — все пошло в оплату моего образования. Я и без того почти двадцать лет прожил на нищенской зарплате, позволявшей не умереть от голода. И они выпнули меня из страны, оставив на будущую жизнь двести долларов. Вот это награда коммунистов за двадцатилетний труд!

И теперь я должен предупредить общественность, весь Западный мир! То заигрывание с Советским Союзом, что в последнее время сопровождает все отношения свободного мира с коммунизмом, недопустимо! Большевики понимают и принимают только силу! Если им довериться — можно потерять все! И все, что накопила цивилизация, само упадет в их жадные руки!

Тоталитаризму нет дела до интересов отдельного человека, не имеющего отношения к власти. Вспомните Голодомор, вспомните ГУЛАГ, вспомните переселения невинных народов и людоедское отношение ко всем остальным! Вспомните кровавые чистки, дурацкие проекты поворота рек в Кызыл-Кумы! Это все — тоталитаризм! Он наплюет на все договоренности, если ему это будет выгодно. Он заберет у вас все, что вы сможете там построить и обвинит во всех грехах, как произошло с моими отцом, дедом и прадедом. Чтобы иметь нормальные отношения с Советами, нужно их уничтожить! Выбор стоит именно такой. Невозможно договариваться с диким, бесноватым зверем. И на том, что от них останется, вырастить то, что нужно нам. Только тогда, когда у власти в России окажется демократическое правительство, контролируемое вами, американским и европейским капиталом — только тогда можно надеяться на последовательное превращение этой страны в цивилизованное, демократическое государство! Потому что если этого не будет, то верх одержит старая глупая славянская идея о своей богоизбранности. Глупая идея о своей вселенской миссии покровительства над заблудшем в грехе миром. И вновь над Москвой, Киевом и Ленинградом воцарится какой-нибудь очередной Бонапарт, Ленин, Сталин!

Поэтому от лица всех русских патриотов я прошу вас, господа, уничтожьте эту страну! Иначе она, в очередной раз усилившись на вашем человеколюбии, возродившись как гидра, уничтожит весь мир! Только Америка, страна, созданная свободными людьми для свободных людей, способна отстоять демократические ценности и целостность мира! Спасибо, господа!

Серый не стал слушать аплодисменты и выключил диктофон.

— Что ты об этом думаешь?

Серьезно комментировать услышанный бред душевнобольного эмигранта я не мог, поэтому развел руками:

— Что можно думать о бесноватом? Если и не легион бесов в нем, то пол-легиона точно!

— Он русский, — увидев мою кривую усмешку, Серый поправился: — бывший советский. Он для них очевидец. И это в ближайшей перспективе куда хуже всех умопостроений Карсона. Весь этот бред, что собран Оруэллами, Замятиными и остальными инженерами человеческих душ, он весь превращается теперь для них в правду. И ты хоть нарядись в кокошник и корми буржуя расстегаями с осетриной — он будут думать, что за пазухой у тебя топор.

В самом деле, проблема. И что делать — непонятно. Не убивать же их всех? Тех, кто «сбежал от тоталитаризма»? Уроды. Тоталитаризм кончился сорок лет назад.

Серый уже убедил меня, что не бывает ничего ненужного. Если был тоталитаризм — то без него обойтись нельзя было никак. Потому что только он был в тот момент экономически выгоден государству. Это как с рабовладением — никогда не мог понять его истоки, ведь с самого детства нам внушили, что рабский труд непроизводителен, пока в какой-то книжке не наткнулся на простую мысль: когда много пригодной для обработки земли и мало людей, рабство выгоднее, чем необработанные пустыри. Дефицитом становятся рабочие руки, на которые идет охота. Дилемма проста: либо что-то, сделанное рабами — выращенное, построенное, собранное, либо ничего. Но все меняется, когда людей становится много, а земли мало — тогда любой хозяин относится к своему наделу трепетно и кого попало на него не пустит, станет обрабатывать сам, повышая удельную продуктивность с единицы площади. И не случайно в Швеции или Дании — странах с очень малыми аграрными площадями не сложилось даже крепостного права. Незачем было содержать рабов.

Тоталитаризм… Надоевшая байка, ярлык, навсегда окрашенный в черные цвета и презрительно навешиваемый теми, кто прошел через свой тоталитаризм, на всех остальных. Представляю, что было бы с моей страной, состоявшей после Гражданской войны на девяносто процентов из крестьян, получивших земельные наделы. Да их никакой силой не сдвинешь с места — на ДнепроГЭС и Магнитку. Так и будут сидеть, выращивая пшено с гречей. И какое еще может быть средство, кроме тоталитаризма, вырвать с грядок этот народ? Спрос на хлеб есть? Есть. И никак не объяснить крестьянину, что нужно бросить землю-кормилицу и ехать в город, жить в голодном бараке и строить электростанцию. Кому надо? — спросит он. Тот пусть и строит. Тому же Петру понадобились драконовские меры, чтобы хоть как-то укомплектовать свои литейные заводы, суконные мануфактуры, горные выработки и верфи. Приковывать мастеров к станкам, а забойщиков к кайлу.

Когда новый броненосец на самом передовом профильном предприятии — Галерных верфях в Петербурге строится четыре года, а то и пять, и комплектуется при этом наполовину тем, что закуплено за границей — турбинами, орудиями, системами прицеливания, не нужно даже вспоминать о такой промышленности. Она существует только для галочки в отчетах министра финансов. По сравнению с предприятиями господ Брауна или Викерса, где такой же броненосец строится вдвое быстрее и из всего своего, это не верфи — это убожество, как и вся дореволюционная императорская промышленность, включая РуссоБалты, «Дукаты» и «Ильи Муромцы». Без большой структурной перестройки — а это всегда кровь — ничего с таким положением вещей не сделать.

Точно такая же ситуация и в сельском хозяйстве — произведено вроде бы много, но только станешь считать, особенно в удельном, подушевом выражении — бросает в дрожь. Каждый второй-третий год в девятнадцатом веке — массовый голод вроде того Голодомора, которым пугают мировую общественность советские диссиденты. Не может страна с полуторапроцентной долей производства в мировом хозяйстве претендовать на звание державы. Это — колония, не больше, вся жизнь в которой теплится вокруг столицы и двух десятков губернских городков. И без рывка, без денег эту пропасть никак не перескочить. Хвала тем людям, которые не стали ждать закрепления статуса туземной колонии законодательно, и решились превратить «колосса на глиняных ногах», каким и была без сомнения царская Россия, в некое подобие промышленно-развитой страны. И у них получилось! Новой моделью общества, ГУЛАГами, расстрелами и подсмотренными у тех же царских властей продразверстками, начавшимися задолго до семнадцатого года. Им памятники нужно ставить на каждом перекрестке, а не помоями поливать.

Потому что Россия не Монголия и не Финляндия, и историей призвана быть одним из ключевых мировых игроков — хотя бы в силу своей протяженности и населенности. Отсидеться спокойно не дадут. Не те масштабы.

Тоталитаризм неоправдан, когда есть ему замена, когда развитие может совершиться без экстренных мер и нет внешних угроз. Тогда самое место для демократий, просвещенных и конституционных монархий и остальных прелестей развитого мира. И такой случай в мировой истории был всего лишь однажды — США, напитанные деньгами, опытом и умениями Старого Света, своими огромными природными ресурсами, землями истребленных индейцев, рабами Африки и нескончаемыми войнами европейцев. Это если считать историей США тот период времени, что последовал после принятия Конституции. Но если нет ничего — ни производящее экономики, ни ресурсов, ни накопленных богатств, то единственное решение для рывка — тот самый тоталитаризм. Чья-то несгибаемая разумная воля, пренебрегающая условностями и навязанными догмами. Или, как вариант, который устроил бы подобных Дворкину эмигрантов — судьба очень демократической колонии. Как, в лучшем случае Канада или Австралия — полностью лишенные политической воли лимитрофы, но хоть говорящие с Метрополией на одном языке. Однако вернее — как Африка. Пятьсот лет назад или сейчас — не изменилось для африканцев ничего. Их теперь убивают не на рабских плантациях, а прямо на месте — кредитами туземным правительствам и поддержкой демократической оппозиции. Их смертями оплачиваются бросовые цены на хром, молибден, вольфрам, золото и алмазы. А все потому, что не оказалось у негритосов в свое время такого диктатора, который нашелся у России, а зулус Чака не вытянул подброшенную ему судьбой роль. Зато сейчас практически в каждом государственном образовании — от Родезии до Туниса — истинная народная демократия. Перевороты, плюрализм мнений, тотальная нищета капитализм в самом первозданном состоянии — чистый естественный отбор, в котором выживает сильнейший. Правда, все остальные дохнут. К такому выбору нас толкает бывший товарищ Дворкин? Сидел бы он здесь, рядом — удавил бы его, гниду, не задумываясь.

В прошлом любой страны с историей есть период тоталитаризма — когда ее брали за шиворот и выдергивали из того болота, в котором она потихоньку тонула. И беда моей страны в том, что в силу множества причин — географических, экономических, политических — таких периодов в ее жизни было несколько, больше чем у остальных. И хорошо, что они были — от Ивана Калиты до товарища Сталина. Только благодаря этим рывкам страна все еще живет и все еще с ней считаются.

Но вот оборотная сторона развития — огромное количество «обиженных». Им нет дела до нужд страны, до ее возможностей и надобностей. Он понимает только одно: его обидели! И эта обида делает его бешеным псом, с пеной у пасти облаивающим любые начинания обидевшей его Родины. Их здесь, в Штатах с полмиллиона наберется — в разной степени течения заболевания. Это неопасно. Но в Союзе таких десятки миллионов — националистов, пацифистов, прочих — истов, которые, едва ослабь вожжи, разнесут государство на мелкие клочки! Каждый из них мнит себя политическим деятелем, будучи на самом деле мерзкой гнидой, не видящей ничего дальше собственного носа. Перетерпеть три-четыре поколения, лет еще сорок-пятьдесят и все уляжется-уложится, и станет Союз поистине самой демократичной страной в мире и сам начнет учить всех вокруг демократии. Но не дадут. Роль мессии для любого государства желанна и она уже занята.

По мне, так у тоталитаризма лишь один, но зато не компенсируемый ничем недостаток — он не гарантирует преемственности власти. Потому что после смерти единоличного лидера к власти всегда приходит тот, кого он заставлял что-то делать, чем-то обиженный подчиненный, у которого обязательно найдется счет к политике предшественника. После лидера у кормила оказывается исполнитель, обладающий желанием стать первым, но лишенный способностей таким быть. И этот новый, оказавшись у руля, переиначивает все по-своему, вызывая падение тоталитаризма не потому, что назрела историческая необходимость, а потому, что ему так хочется. Ведь на дворе пока что тоталитаризм и новый лидер в своей власти. И никакая партия не сможет этот недостаток устранить. Только воля божья, время и повсеместное убеждение, что иначе нельзя.

Не дождавшись от меня ответа, Серый с хрустом потянулся, встал, прошелся по комнате и неожиданно спросил:

— Сколько в Советском Союзе научных организаций, занимающихся изучением США?

Я ни разу о подобном не задумывался, пожал плечами, угадывая:

— Десять?

Серый рассмеялся:

— Одна! Институт США и Канады под руководством академика Арбатова. А если посмотреть на темы научных работ его сотрудников — кроме слез ничего они вызвать не могут. Институт давно стал легальным окном сюда, он выродился в некое учреждение для организации командировок нужным людям, которые здесь занимаются всем подряд, кроме изучения Америки, ее общественных институтов, экономики и общества.

— Так все запущено? А КГБ, военная разведка, Внешторг, аппарат ЦК? Там же наверняка есть всякие аналитики, специалисты?

Он рассмеялся, будто я как Александр Иванов прочел смешную пародию на неудачный стих:

— Что ты! Запущено? Хуже, конечно! Все гораздо хуже! Специалисты есть. Представь себе стройку без главного инженера, без планового отдела, без сметного — только те, кто работает на месте: каменщики, сантехники, плотники-бетонщики, крановщики и даже прорабы! Они ходят, надувают щеки и каждый из них действительно специалист в своей области. Но хороший дом они не построят никогда. Потому что каждый тянет одеяло в свою сторону. Так и наши военные, экономисты, чекисты — каждый изучает свою небольшую область. Это как муравьи, ползающие по слону — беготни много, но понимания того, что за существо под тобой — нет. Но вот тебе еще вопрос. Сколько в США научных организаций, изучающих Советский Союз?

Я ждал подвоха в вопросе и уже немного познакомился с англо-саксонской основательностью. Если в России такое заведение всего одно, то здесь их должно быть не меньше десятка. На всякий случай я удвоил цифру:

— Двадцать?

Серый снова ухмыльнулся, словно чего-то подобного и ожидал от меня:

— Нет, Зак. Не двадцать. Полторы сотни! Они изучают социализм под микроскопом, ищут меры противодействия, щупают болевые точки. От распространения песцов и влияния размеров их популяции на настроения чукчей и эвенков до меню в Кремле! Они засылают туристов, обрабатывают сбежавших, читают все газеты — вплоть до районных выпусков и заводских малотиражек. Поэтому то, что делает их пропаганда — действенно и эффективно, а то, что творит наша — смешно и дебильно. Старая проблема энтузиастов и профессионалов: системный подход не дает немедленного результата, но в длинной перспективе он гораздо эффективнее нахрапа. Работает не только чистая пропаганда вроде пресловутого «Голоса Америки», но и многое-многое другое. Чтобы свои не устроили кузькину мать, вот тебе и система здравоохранения и страхования и пенсионное обеспечение и социальное. Все, где Советский Союз мог бы смотреться выигрышней — все перенимается и обращается против него. Потому что системно работают над тем, чтобы у Советского Союза не осталось перед ними никаких достоинств, а выпячивались только недостатки. И поэтому они победят. Но как только победа станет бесповоротной — все эти социальные излишества канут в лету. Я вообще все чаще думаю, что тот средний класс, который мы с тобой знаем, и появился только потому, что однажды был создан Советский Союз — социально-ответственное государство. Эти лишние расходы устранят. Средний класс уже скоро станет тратить все свои доходы на выживание. Но произойдет это преображение без потрясений — медленно, чтобы привыкли и не бузили. Такая вот разница в подходе между здешними спецами и нашими доморощенными политтехнологами, рождающая разницу в эффекте и устойчивости влияния.

— Впечатляет, — признал я. — Думаю, что если бы товарищу Арбатову кто-нибудь отсюда мог подкинуть идеи и деньжат — он бы с радостью стал исповедовать любые предложенные ему идеи и ценности. Не знаю, было ли так. Незачем объяснять все происками, если есть место для обыкновенной глупости и самонадеянности. К чему ты мне это рассказал?

Серый шумно выдохнул, будто задерживал дыхание, почесал пятерней в затылке и ответил так:

— Когда мы влезли с тобой в это все, нам как раз и казалось: что там сложного? Нарубим долларов, обеспечим закупки хлеба, дадим Родине передохнуть и переждать момент, собраться с силами, а там — все покатится как нужно. Но беда в том, что мир гораздо запутаннее и многообразнее, чем нам мнилось пять лет назад. Я знал, что и когда случится, но убей меня — не понимал почему? Теперь я точно знаю, что поступи мы так, как рассчитывали сначала мы и Воронов с Павловым, начни таскать в страну станки и университетские степени Кэмбриджа и Йелля — все закрутится. Но очень быстро остановится. И знаешь почему? Потому что разница между социализмом и капитализмом не в способе производства и реализации его продуктов. Любая из капиталистических стран когда нужно использует плановую экономику. Да вот взять хотя бы местную энергетику. Совсем недавно здесь можно было увидеть и регулировку тарифов, и единые отпускные цены, и лимиты отпуска мощностей. Никакого простора для инвестиций и биржевых спекуляций. Важно отношение к собственности. Хозяин даже в плановой экономике будет стараться уменьшить издержки. Видел, что происходит в Союзе с введением Закона о кооперации?

Мне как-то уже рассказывал отец об открывающихся в Москве ресторанчиках с баснословно дорогими обедами, шашлычниках на Арбате, о выставке товаров для населения — желанная джинса, немножко мебели, вездесущие матрешки и медные браслеты от господина Гусинского, оздоравливающие организм необыкновенно, себестоимостью в три копейки и продажной розничной ценой в пять рублей.

— Немножко. Там все только начинается. Пока и игроков серьезных нет. Через год посмотрим, что они наваяют.

Серый покачал головой, осуждающе и строго на меня поглядел.

— Проблемы начались с первого дня. Кооператоров море, но, если исключить рестораторов, да сапожников, то абсолютное большинство этих предпринимателей — директорские конторки при заводах, уводящие прибыль с порученного такому директору предприятия. Объявить свободу предпринимательства мало. Нужно создать для нее условия. А в тотально-плановом нашем хозяйстве происходит что? А происходит элементарная нехватка ресурсов, потому что все они учтены и распределены Госпланом заранее. И взять где-то лишний куб ДСП для мебели можно только украв его с профильного госпредприятия. Потому что другой кооператор, на которого ты рассчитываешь повесить поставку своей фанеры, так же как ты отчаянно нуждается в древесине, клее, станках. А их нет. Они не учтены Госпланом. То же и с металлами, деревом, бензином, да с любым ресурсом! В масштабах одного кооператива — ерунда, но если их тысячи? И каждому нужно по сто кубов ДСП в год? По пятьдесят тонн металла? Где это все взять? Только из брака госпредприятий или сделать браком нормальную продукцию. Явление становится заметным. И вот тебе, пожалуйста: воровство, коррупция, приписки и провал деятельности Правительства, которое, не в силах справиться с ситуацией, отпустит вожжи окончательно.

Он повернул ко мне вопрос с кооперативами такой гранью, о какой я еще никогда не задумывался. А стоило бы.

— Знаешь, никогда об этом не думал, — пришлось сознаться. — Но и, признаться, не вижу, какая была альтернатива? Как еще разбудить частную инициативу и при этом соблюсти рамки существующей законности и идеологии? Разве у московских деятелей был выбор? Разве у них был хотя бы запас времени на принятие обдуманного и взвешенного решения? Еще пять лет назад, при Андропове, боролись с цеховиками, коррупцией и приписками. И доходы подпольных миллионеров шли мимо казны. Сейчас хоть налоги собирать будут и направлять их на что-то стоящее. И Госплан, по моему мнению, со временем учтет необходимость внесения поправок на дополнительные ресурсы.

Серый как-то безразлично покивал головой:

— Да-да-да… Почему же этот Госплан не справился с задачей прежде? Допустил дефицит товаров, услуг? Там засели враги? Или есть какая-то друга причина? Налог на кооперативы установлен в три процента. Ты в самом деле думаешь, что эти три процента могут компенсировать те негативные экономические факторы, которые принесут с собой кооперативы в плановое хозяйство? Знаешь, что сейчас будет самым удачным бизнесом в России? Закупать внутри страны товар по внутренним ценам — у предприятий, работающим по разнарядке Госплана. Удобрения, примитивную энергоемкую химию, металлы, все, в чем велика доля электроэнергии — и продавать его за рубеж уже по мировым ценам. Современная экономика любой развитой страны — это на восемьдесят процентов вопрос цены энергоресурсов. Цена киловатт-часа в Союзе для предприятий меньше полутора копеек, для граждан четыре копейки. И это сделано не по недомыслию, а потому что при большей стоимости электроэнергии для предприятий их продукция станет неподъемно дорогой. А здесь, в Штатах — восемь центов, то есть по рыночному курсу один к трем — около двадцати четырех копеек. В Англии — около двенадцати центов. То есть тридцать шесть копеек. В Германии шестнадцать с половиной, то есть почти полрубля! В Японии еще дороже. Вывозим энергоемкие товары, купленные за рубли, и получаем такое, что и не снилось здешним буржуям! Пятнадцати-, двадцати-, тридцатикратная разница на каждом киловатт-часе. Тысячи процентов прибыли. Но это только половина операции. Если здесь брать устаревающие компьютеры-персоналки по тысяче-полторы долларов за штуку и тащить их в Союз, то любое научное учреждение оторвет их с руками за тридцать-сорок тысяч рублей, потому что дефицит и всем нужно. Даже на очень коммерческой основе. Потому что деньги государство отпускает легко, а компьютеры — трудно. Потому что лучше заплатить сорок тысяч и получить компьютер сейчас, чем внести его в план закупок на следующий год и получить еще через два, когда он окончательно устареет, по цене в пять тысяч рублей. Или даже не его, а какой-нибудь болгарский клон шестилетней давности. При том же валютном рыночном курсе получаем еще почти десятикратный рост прибыльности вложения. В рублях, разумеется. Но, если их конвертировать в доллары, да еще по специальному указу от облеченных доверием товарищей, то много не потеряешь. Просто представь себе — вложив в операцию десять тысяч рублей, при некоторой расторопности и удаче через пару недель ты получишь полтора-два миллиона. И это не фантастика — это бизнес по-русски. А при том бардаке, что творится в советской таможне, все это более чем реально. Даже с оплатой пошлин, акцизов и сборов по максимуму. На самом деле об этом можно даже не думать — прибыль покроет все расходы тысячекратно. И многие кооператоры, занявшиеся такими гешефтами, искренне будут себя считать талантливыми предпринимателями. А по-моему, так это просто воровство у государства электроэнергии, зарплат трудящихся и общественных капиталов в особо крупных размерах. Ну, конечно, если не учитывать головотяпство и средневековые экономические взгляды верхушки отечественного партаппарата, люди в котором, мне кажется, просто не понимают, что такое деньги и зачем они нужны. А те, кто все-таки понимает их значение — те хранят тайну получше партизан, надеясь хорошо нагреть на этом понимании руки.

Я не поверил своим ушам — при курсе три к одному выходило, что, вложив в дело три-четыре тысячи долларов, через пару недель можно иметь полмиллиона? Остапушка Бендер исходит слюной от простоты и элегантности схемы вывода денег из государственного кармана в частный! Мне и на биржах такая доходность не снилась!

— Я мог бы тебе назвать этих махинаторов поименно, — неопределенно пообещал Фролов. — В ближайшем будущем они станут чертовски богаты. И если мы с тобой допустим существование этих негоциантов, распродающих то, что накоплено трудом нескольких поколений советских людей, в том числе и узников ГУЛАГа, на которых так любят ссылаться нынешние демократы, мечтающие присвоить плоды их труда… Странно да? Превратим этих мучеников в главный фетиш демократизации, но те общественные блага, которые они создавали, приватизируем себе под знаменем либерализации общества. Вот такое воздаяние. Если мы такое допустим, то очень скоро придется сводить с ними близкое знакомство и учитывать их влияние на страну.

— А чем плохо появление в стране очень богатых и знающих цену деньгам людей? Просто договариваться нам с тобой придется не только с чиновниками, но еще и с ними.

— Понимаешь, Зак, ничего плохого в богатых людях нет. Все просто отлично! Если все остальные не бедные. Но в Союзе будет не так. В Союзе будет девяносто процентов населения обычных советских людей, еще пять — советские и партийные чиновники районного уровня и выше. Разумеется, и члены их семей. И еще пять оставшихся процентов — вот такие «новые русские», в большинстве своем тоже бывшие или работающие чиновники, растаскивающие те крохи капитала, что еще есть в стране с позволения и одобрения тех пяти процентов, кто остался во власти. Пять процентов населения будут определять политику страны, внешнюю и внутреннюю, пять процентов будут рулить ее экономикой — внешней и внутренней, складывая теперь баснословную прибыль в свой карман. Раньше этого не делалось по той причине, что любому экономисту в Госплане была понятна цена этой прибыли — просто вывод из страны ресурсов в ущерб экономике страны, но теперь так будет, потому что прибыль получит конкретный частный интерес, которому наплевать на мнение Госплана, на общее состояние хозяйства и важна только сиюминутная выгода. И получится у нас мощное расслоение общества, которого не знала ни одна страна в мире уже лет триста: десяти процентам граждан будут принадлежать все активы страны, им же будет доставаться вся ее прибыль и сверхприбыль, и они же будут управлять ее политикой, как можно дольше поддерживая имеющуюся систему полусоциализма-полулиберализма. Социализм для себя, либерализм для всех остальных. А остальные окажутся в пожизненном рабстве у этих новых господ, благодаря благодетелей за любую брошенную с барского стола кость в виде копеечных прибавок к жалованию или пенсиям. Нынешние привилегии партийных бонз будут выглядеть невинными играми и вопиющим аскетизмом по сравнению с тем непотребством и вседозволенностью, что начнут претворять в жизнь советские нувориши.

Серый остановился и перевел дух, для чего понадобилось выпить целый стакан теплой минералки.

— Но давай подумаем дальше. Вот ты скопил себе сто миллионов рублей. И что? Что дальше? Какое ты найдешь им применение? Станешь ли ты строить электростанцию? Нет. Зачем, если цена на электричество и без того — полцента за киловатт-час? Станешь возводить тракторный завод, заморачиваться с рентабельностью, с производством, с исследованиями? Нет, ты так и останешься в сфере межгосударственного перераспределения ресурсов, которая позволит тебе исчислять прибыли тысячами процентов. А когда все кончится — а оно кончится, потому что раньше прибыль уходила на поддержание инфраструктуры, а теперь будет изыматься из общего хозяйства и лет за двадцать-тридцать все окончательно обветшает и придет в упадок… Так что ты станешь делать, когда все кончится? Строить новые заводы и электростанции? При том, что внутри страны ничего достойного для продажи не осталось, а самому вкладываться в электростанцию, а потом продавать электроэнергию по половине цента, растягивая срок ее окупаемости на столетия, или вовсе предполагая ее убыточность, будет только конченый дурень. Ты не такой. И никто из здравомыслящих людей не такой. Никто такого делать не станет. И энергия начнет дорожать, даже если не делать этого искусственно — потому что будут уменьшаться мощности. Как только исчезнет разница между внутренними ценами в России и внешними, развивать в ней массовое производство для капиталиста, заточенного на прибыль, станет невыгодно, о чем нам с тобой в свое время рассказал уважаемый Валентин Аркадьевич Изотов. Поэтому свои сто миллионов ты постараешься из страны вывести и припрятать. Ведь у подавляющего большинства населения просто нет денег, чтобы платить за твои товары и услуги по рыночным ценам. Поэтому внутреннего рынка просто нет — в понимании европейца или американца. А если обеспечить им доход, который позволит иметь такой рынок, то еще быстрее исчезнет разница между внутренними ценами и внешними, рыночными, исключая прибыльность твоего бизнеса — потому что твой «навар» будет уходить на поддержание покупательной способности создаваемого тобою рынка. Та самая разница, что позволяла тебе иметь сумасшедшую рентабельность бизнеса. А тебе это нужно? Делиться с народом своими деньгами, чтобы он просто обрел когда-то в будущем гипотетическую возможность покупать твои товары? Или товары твоего злейшего конкурента. Нет, вряд ли такое тебе нужно. И значит, капитал из страны придется выводить и пытаться его просто сохранить, пока обманутый народ вдруг однажды не решил взять обратно отданное тебе по недомыслию.

Что-то я запутался в этих размышлениях и у меня получился заколдованный круг: проводить либерализацию нельзя, потому что она грозит сосредоточением экономической и политической власти в руках частных структур и разорением всех остальных. И в то же время не проводить ее тоже нельзя, потому что невозможно бесконечно сохранять дисбаланс стоимостей между разными отраслями экономики, когда все сверхприбыли уходят на компенсацию сверхзатрат в инфраструктурных проектах, не оставляя ни копейки лишней для организации нормального быта граждан.

— В общем, Ландри с Сергеем Михайловичем сейчас работают над тем, чтобы получить эксклюзивные права на предоставление монополии на всю внешнюю торговлю СЭВ. Тим в Москве вместе с Козловым и Старым, а твой отец в Париже. С недавних пор Горбачев ищет расположения Камдессю^[136], потому что собственной безответственностью завел страну в тупик и отчаянно нуждается в деньгах. Этот наивный партократ серьезно думает, что от директора-распорядителя МВФ что-то зависит. Видимо, переносит опыт управления советской структурой на все остальные структуры. Хотя тоже непонятно, ведь кому как не ему знать, что у конкретного чиновника очень немного прав распоряжаться тем ресурсом, что ему доверен. Только в рамках уставов и уложений. Ну, как бы там ни было, он ищет выходы на кредитные организации, предполагая даже вступление и в МВФ и во Всемирный Банк. Когда эти движения станут заметны журналистам, те постараются выставить Горби в неприглядном свете, чтобы было понятно обывателю, что с русскими договариваться трудно, почти невозможно. Припомнят все — и централизацию внешней торговли, и идеологический догматизм, и, — Фролов взял какую-то бумагу со стола и зачитал: — «фундаментальную несовместимость советской экономической системы с институтами свободного мира»^[137]. Удивительно, что если эта фундаментальная несовместимость понятна составителям этого документа, то почему они настаивают на либерализации и реформировании внутреннего советского рынка? Потому что знают, что в случае реформ советская экономика будет окончательно разрушена именно в силу несовместимости. Фундаментальной. Но на самом деле хозяева МВФ^[138] не очень-то спешат кредитовать Советский Союз на его условиях, и тянут резину, дожидаясь, пока коммунисты будут готовы на все ради кредита. Вот и вся подоплека трудного переговорного процесса. И у них бы получилось, не будь нас с тобой.

Я постарался вспомнить, что мы такого сделали, чтобы поставить на место вашингтонских воротил, но ничего не вспоминалось особенного.

— И что же мы с тобой натворили?

Серый без слов протянул мне картонную папку с трогательными тесемочками. Не хватало только традиционной надписи «Дело N__». Она была уже развязана, но показалась мне очень легкой. Она и не могла быть тяжелой, потому что внутри нашелся одинокий листок с короткой — на полстраницы — записью. Я пробежал по ней глазами и удивился:

— Это серьезно? Кредитная линия на десять лет в тридцать миллиардов долларов?

— Серьезнее быть не может, — самодовольно ухмыльнулся Серый. — Связанный кредит. Обвешан обязательствами как собака блошками. Мы даем Горбачеву деньги, а нам за это обширные преференции во внешней торговле, в создании совместных предприятий, и много, много, много чего еще. Все будет делаться через Moskow Narodny Bank Limited.

— Это же у меня? В Лондоне? Та самая синекура в Мооргейте, куда так стремится попасть каждый банковский служащий из СССР?

— Он самый, — подтвердил Фролов. — Английский банк со стопроцентным советским участием — абсолютный уникум, с вековой историей и филиалами в Нью-Йорке, Берлине, Париже, Сингапуре и Шанхае. Он и выступит агентом в сделке. А с нашей стороны сделку обеспечит группа банков: крупнейшие кредиторы — Первый Республиканский из Далласа, Южный Банк, Мэрилендская Национальная Корпорация, ну и по мелочи несколько.

— А не опасно? Разведет потом Горбачев руками, скажет: ну, понимаете, товарищи, ну не смогла я! И плакали ваши договоренности?

— Шутишь? — Серый улыбнулся так широко, словно и в самом деле услышал нечто смешное. — Кредитный договор составлялся юристами Arthur Andersen, там нет места для подобных хитростей. Получит геморрой почище царских облигаций, выпущенных до семнадцатого года, которые, кстати, MNB только-только погасил. Главное, чтобы они наше соглашение в Кремле одобрили окончательно. Но, думаю, это все-таки случится. Потому что большого выбора у них нет, и если Михаил Сергеевич заупрямится — мы позаботимся, чтобы его отказ от денег подался в советской печати под правильным углом. У них же сейчас гласность, плюрализм — вот и пусть расхлебывает, пусть объясняет товарищам причины своего саботажа и отказа от кредита размером в весь внешний долг Советского Союза? Но если все же он примет условия и откажется от ползанья на брюхе перед МВФ и ВБ, то очень скоро товарищ Горбачев будет нашим лучшим другом. И проведет реформы так, как нужно, а не как у него получается обычно. А будет строить из себя подвижника — получит хрущевский сценарий. Желающие пересесть в его кресло уже есть. Как у Шекспира: «Отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства… Иль никакие».

Пока Серый говорил, у меня в мозгу вертелась неожиданная мысль, которую я не преминул озвучить:

— А размещу-ка я тоже часть своих накоплений на счетах MNB? Миллиардов пять-шесть? Бумаги, депозиты? Заодно буду держать этот банк за вымя — чтоб не начудили чего. Что скажешь?

— Я? Да я-то ладно, переживу. А вот что скажет сэр Спратт? — невинно поинтересовался Серый.

Я отвел взгляд, потому что всегда неприятно, когда тебя ловят за руку на месте… ну не преступления, а… ошибки, что ли? Видимо, в будущем я все-таки проболтался Фролову. Или он сам узнал о том ультиматуме?

Вот так обычно и случается: хранишь, холишь и бережешь какую-то тайну, известную только тебе, а потом вдруг оказывается, что не знали о ней только бедуины в Сахаре и то по причине полного равнодушия ко всему, что выходит за границы песков.

Карнаух частенько мне говорил — если чувствуешь, что тебя обошли, сделай хотя бы вид, что все идет по твоему плану, перспективы тебя полностью устраивают и ни на что другое ты не претендовал. Тогда с тобой будут считаться, даже в случае твоего локального проигрыша. Люди будут думать, что ты ведешь какую-то хитрую игру и, сами того не подозревая, станут противодействовать этому блефу, выступая на твоей стороне. Но если почувствуют фальшь — утопят в дерьме с троекратным усердием. Поэтому даже когда врешь и выкручиваешься — будь правдив и искренен.

Вспомнив этот урок, я ответил так, будто мы тысячу раз о том говорили:

— А что он может сказать? Формально я его просьб не нарушаю: деньги в английском банке на территории Британии. А там уже мое дело, в какую корзину мне складывать собранные яйца.

Серый выглядел немного… опешившим. Не знаю, чего он ждал — покаяний, истерик, заверений в вечной преданности? Но на такой ответ он точно не рассчитывал.

— Не нарушаешь, значит?

— Не-а. Ни в одном пункте. Ну заработают немного коммунисты на этих деньгах, ну и что? Мне нужно, чтобы мои сохранились и немного приросли. Чтобы я имел к ним постоянный доступ и чувствовал себя спокойно. Да и не подписывался я строить козни Москве!

— Крючкотвор, — засмеялся Фролов, но развивать тему не стал. — Держи для общего развития.

Он протянул мне еще две крохотных кассеты от диктофона:

— Послушай на досуге обязательно. Очень… бодрит.

— Что здесь?

— Выступление одного интересного норвежца, имени не помню, — он повернул кассету другой стороной и прочел: — А, вот — Эрик Рейнарт. Интересно рассуждает. О неолиберализме, неоколониализме, о причинах развития и бедности стран. И почему бедные обречены беднеть, а богатые — богатеть. Интересно. И еще полнее дает представления о вреде международного разделения труда.

Что-то новенькое. В последние годы только и слышны со всех сторон оды и гимны безграничной глобализации.

— А на второй выступление там же Иммануила Валлерстайна, социолога из университета Бинхемптона с его мир-системным анализом. Слышал о таком? Дальнейшее развитие теории зависимости. — Серый внимательно посмотрел, как я верчу в руках кассету. — Понятно, ни о чем подобном ты прежде не слышал. Послушай тем более. Тоже занимательно и прочищает мозг.

Я уже давно перестал себя считать подкованным в экономике человеком. Жизнь и бизнес — это жизнь и бизнес, а экономика — это всего лишь экономика. Прежде, в прошлой жизни, сдавая экзамены в институте, я мнил себя знатоком товарно-денежных отношений. Да и было от чего: прочитай «Капитал» герра Маркса, дополни его «Происхождением семьи, частной собственности и государства» герра Энгельса, разбавь прочитанное избранным из пятидесяти четырех томов Владимира Ильича и дело в шляпе — ты состоявшийся кухонный эксперт. А при определенной удаче (ведь большинство из руководителей страны, в которой я жил, не удосужилось прочесть даже основоположников продвигаемого учения — потому что некогда, нужно проводить партийные конференции и отчетно-выборные собрания партактива), если очень повезет, то и не только кухонным.

Теперь, пожив немного в другом мире, где главенствовали деньги, а не идеология, рожденная их неравномерным распределением, я только начал приближаться к пониманию того, насколько шире рамок ортодоксального марксизма развилась человеческая мысль. Десятки только основных научных экономических школ, каждая из которых давала свое собственное видение торговых и производственных процессов, каждая из которых могла объяснить все! Вместе с ними сосуществовали сотни более мелких течений, уцепившиеся за какие-то доселе необъясненные частности. И всеэто варилось, кипело, испытывалось и применялось! В большом отличии от той картины, что наблюдалась в марксистской теории — «единственно верном учении».

Ознакомившись с трудами небольшого числа современных рыночных пророков — от Хайека, убежденного либерала и главного апологета «невидимой руки свободного рынка», до Кейнса, заставившего «свободные» государства задуматься о той силе, что делегирована им населением в установлении справедливого распределения доходов и расходов, я решил, что с меня хватит! Прочитал и сообразил, что ничего не понимаю в экономике, кроме того, что все эти люди сделали ее кладовкой для своих заблуждений. И любое чистое учение способно привести своих адептов только к плачевным результатам, потому что изучает не действительность, а модель действительности, сложившуюся в голове у авторов, находящих для подтверждения своих взглядов любые годящиеся факты и с негодованием отвергающие все, что не укладывается в прокрустово ложе их умозрительных теорий.

Как только новоявленный гуру достигает, как ему кажется, понимания всех процессов — он попадает в ловушку собственных рассуждений. Мы говорим не то, что думаем; слышим не то, что говорим; и принимаем решения на основе синтеза неправильно понятого, сказанного, услышанного. Каждая хорошо сформулированная теория — всего лишь красиво упакованная ложь. Иногда подтверждаемая практикой и дающая некоторый результат, но лишь до тех пор, пока модель, на которой она базировалась, не изменяется воплощением самой теории. После этого наступает время другой модели, которой еще нет. И так по кругу без конца. Ценность любой теории не в соответствии истине, а в убедительности для той или иной общности людей.

Для себя я давно решил, что для правильного, приятного и результативного путешествия стоит придерживаться какого-то одного берега, иногда вглядываясь в изгибы противоположного — а метание между берегами только родит поперечную волну и не приведет ни к какому продвижению к пункту назначения.

Но в любом случае невозможно самому додуматься до всех частностей, а знать их побольше порой жизненно необходимо. Поэтому, как говориться — всякое лыко в строку. Послушаем, что нам скажут профессиональные исследователи чужих и собственных заблуждений.

Я бросил обе кассеты в кейс — к уже полученным раньше.

— Что-то Аньку не видно? — мне показалось, что теоретический разговор пора сворачивать — он меня изрядно утомил.

— В Москве Анька. Венчурный фонд учреждает. Будет раздавать на месте инвестиции и научные гранты за прикладные исследования.

Вот всегда все происходит не так, как предполагаешь?

— Разве вы не вместе? — Я не то, чтобы рассчитывал на Стрельцову, но почему-то мне стало приятно, что она не здесь, а где-то далеко и одна.

— Вместе, — не подтвердил мои ожидания Фролов. — Только я здесь, а она в Москве.

Он меня совсем запутал, а я желал получить исчерпывающий ответ.

— Подожди-ка, Сардж, — я начинал заводиться от неопределенности, — когда я ее сюда привез, я был твердо уверен, что у вас здесь будут… ну… шуры-муры, все такое. Я что-то неправильно понял?

— Правильно. Знаешь, дружище, все так запутано. Сложно все. Ты же помнишь Юленьку? Ну вот, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Посмотрим, что будет через год.

— А разве ты не знаешь?

— Знаю. С очень высокой вероятностью. Но мир меняется, Зак. Вроде бы и незначительно пока, но меняется. Я могу ошибиться в частностях. Знаешь, что недавно мне сказал Уилкокс по поводу антисоветских настроений в Сенате? Выступал какой-то ковбой из Техаса, но ему аплодировали очень активно. Дословно это звучало так: «…стоило показать русским, что мы не очень желаем видеть их в числе своих постоянных врагов, как они приняли эту вежливую фразу за приглашение! Есть ли сейчас в Соединенных Штатах хоть один университет, в котором не училось хотя бы десятка русских? Они наводнили мир, как тараканы, разбежавшиеся из-под московского тапка!» Он здорово преувеличил, но, поверь мне, в той действительности, где мы с тобой все-таки закончили наш институт, ничего подобного не было. Очень скоро они все посчитают и начнут соображать — откуда у коммунистов в России деньги на обучение своих студентов в Итоне, Йелле, Оксфорде, Кембридже, Гарварде и Сорбонне? А сколько стажеров на ведущих предприятиях? Кости могут лечь и так и так — все зависит от наших решений. Поэтому — посмотрим, что будет через год.

Таким объяснением он запутал все еще больше. Но настаивать я не стал, потому что получить еще одну порцию лапши на уши не хотел. Спрошу лучше при случае у самой Аньки, тем более, что путь мой лежал в Ташкент, а это совсем недалеко от Москвы. Ближе, чем Лондон или Луисвилл.

Глава 2

Кто-то из моих дедов гонял басмачей между Самаркандом и Кушкой в конце двадцатых годов. С тех пор изменилось мало. Если не считать дорог, заводов, фабрик, каналов, школ и отстроенных заново городов. Деды умерли, басмачи перекрасились и научились жить, не выставляя на обозрение союзной общественности отношения внутри народа «бай-батрак» — вот и все изменения для абсолютного большинства. Ну и появилась небольшая прослойка советских пролетариев, технарей и управленцев из национальных кадров, уже забывающая язык предков; еще через пень-колоду понимающая, что им говорят старшие, но уже не определяющая самостоятельно поэтическую ценность стихов Хамзы Ниязи.

Цель поездки состояла в установлении контактов с местными воротилами, потому что никто в этом мире еще не предполагал, что Советский Союз в той форме, к которой привыкли, обречен. И никто не рассчитывал, что решать вопросы концессий, совместных предприятий и производств придется не в Москве, а здесь, практически на месте. Никто, кроме Серхио Сауры, буквально заставившего меня бросить все дела и совершить небольшой вояж по среднеазиатским республикам. Предварительные договоренности с союзным начальством достигнуты Козловым и позвонившими «кому надо» Павловым, Вороновым и Кручиной в Москве, теперь же я прибыл на правах инвестора посмотреть на разработки, в которые собирался вложиться.

С самого начала меня не покидало странное чувство: я разговаривал с хозяевами актива еще и не подозревавшими о своем состоянии. Богатство свалится к ним только через два года, а пока что им распоряжаются совсем другие люди в Москве, но договариваться нужно с этими — чтобы, когда придет время, не случилось осечки.

Меня встречали у трапа на двух «Чайках» и дюжине «Волг», будто большого партийного функционера или зарубежную поп-звезду, вроде Джанни Моранди, посетившего Ташкент лет пять назад. Целая делегация облеченных народным доверием чиновников партийного и советского аппарата. Видимо, мои московские знакомцы сумели внушить по телефону почтение к моей скромной персоне. Было чертовски лестно, приятно и неудобно — когда взрослые мужики, годящиеся мне в отцы, прислушиваются к каждому слову переводчика, чтобы не дай бог, не пропустить какое-нибудь важное откровение столь значительного гостя.

В Узбекистане в это время у руля официально находились двое: советскими органами рулил Пулат Киргизбаевич Хабибуллаев — довольно известный ученый, работавший в созданной им самим научной отрасли — физике мягких сред, попавший в Председатели Верховного Совета наверное в виде какого-то демократического эксперимента с поста Президента Академии; и партию коммунистов представлял Рафик Нишанович Нишанов — очень умный узбек, сделавший неплохую карьеру на ниве международных отношений. Нишанов был в это время в Москве, Хабибуллаев не мог оторваться от прений в местном Парламенте, а главным среди встречающих оказался Владимир Петрович Анищев — Второй секретарь Компартии Узбекистана, курировавший, как мне шепнули на ушко, силовые структуры и метивший в Председатели Комитета Народного Контроля РСФСР. Вроде бы в свое время именно с этой должности «ушли» Воронова?

Издавна повелось в отношениях Москвы и республиканских столиц, что Первые секретари республиканских Комитетов КП представляли титульную нацию, Вторые почти всегда оказывались русскими назначенцами. Исключения случались, но были так редки, что хватило бы пальцев одной руки, чтобы перечислить все подобные случаи за всю историю Союза. Узбекистан не стал в этом отношении чем-то особенным: интернациональная дружба народов крепилась здесь как нигде еще.

Было Второму секретарю около пятидесяти лет, но в темных волосах еще не блестела седина. Выглядел он настоящем щеголем — в советских фильмах такие типажи чаще всего используют в ролях умных, вдумчивых и справедливых следователей-полковников, которые всегда ходят в строгом цивильном костюме. Актер Бурков в такой роли смотрелся бы комично, а товарищ Анищев — органично. Но был уже, конечно, не полковником, скорее, генерал-лейтенантом в чиновничьей иерархии. И больше ничего особенного в его облике я не обнаружил.

Меня провезли по городским улицам, широким и пустым: жидкую вереницу еле плетущихся легковых машин, длинных, с гармошкой, автобусов «Икарус», юрких РАФиков и редких грузовиков было трудно сравнить с бешеным трафиком большинства городов, где мне пришлось побывать в последние годы. Показали достопримечательности двухмиллионного города, с которыми оказалось негусто: телебашня, возведенная совсем недавно — в восемьдесят пятом, куцее метро, располагавшее двумя короткими линиями, гостиница «Москва», гостиница «Россия», гостиница «Узбекистан». Наверняка было что-то еще — стадионы, парки, мечети (куда же без них на Востоке!), но я предложил потихоньку сворачивать экскурсионный тур, сославшись на усталость после перелета. В окне машины мелькнули Выставочный зал союза художников Узбекистана, музей Ленина на проспекте Ленина и здание Совета Министров Узбекистана на площади опять же Ленина, украшенной огромным памятником Ленину и сотней водяных струй из помпезного фонтана. Видимо, добрые, улыбчивые узбеки очень любили Ленина и называли его именем все подряд: колхозы, заводы, школы, парки. Признаться, я уже от этого отвык, и подобное обожествление человека, даже не самого человека, а его имени, псевдонима, мне показалось какой-то азиатской дикостью. Культ Ее Величества был куда более распространен, ну куда менее навязчив. Королевские банки, королевские компании, королевские университеты и королевские парки — все это было куда значительней десятка памятников, но почему-то не так сильно давило на сознание, как разномастные бюсты и статуи Ильича. Не создавалось эффекта монументальности и физического присутствия. А раньше я этого и не замечал.

Все, что мне успели показать, кроме телебашни, располагалось очень компактно, неподалеку друг от друга. Рядом же высотка партийного издательства и еще какой-то параллелепипед из стекла и бетона.

У каждого города свое лицо, и каждый не похож на другой. Но Ташкент даже на фоне ожидаемой индивидуальности выглядел неповторимо! Я никогда прежде не бывал в Ташкенте и город сразу поразил меня новенькими домами, которых оказалось здесь очень много, гораздо больше, чем в большинстве советских городов. Да они почти все были новыми — недавней постройки, едва ли большинству исполнилось даже десять лет. С огромными открытыми лоджиями, галерейного типа, когда на сотню квартир в девятиэтажке приходился всего один подъезд, но зато у каждого этажа имелся один общий длинный балкон, на котором виднелись входные двери квартир. Все это выглядело так необычно и в то же время настолько по-южному, что ничто другое здесь и не могло быть.

Размазанный по огромной площади, город утопал в зелени, организованной не в парки, а разбросанной повсюду: в каждом дворе, на тротуарах — деревья, клумбы, кусты. Плоские крыши всюду, тюбетейки над загорелыми лицами, штаны из-под платьев у женщин, короткие рукава у рубашек в октябре, яркие цветы в клумбах, витающий в воздухе запах каких-то сладостей и сдобы, развешанные на домах и специальных стойках лозунги вроде «Вчера разработал новое — сегодня внедри — завтра передай опыт!» — все это придавало узбекской столице непередаваемый колорит, запоминающийся навечно любым его гостем.

У шестиэтажного здания ЦК КП Узбекистана закончилась импровизированная экскурсия хлебосольных хозяев. Прежде чем выйти из машины, Владимир Петрович спросил через переводчика:

— Скажите, вы на самом деле столь богаты, как сообщили нам из Москвы?

Я пожал плечами:

— Не произвожу нужного впечатления? Что ж делать, на себя миллиарды не повесишь — люди станут смеяться и пальцем тыкать.

Он засмеялся и вылез в открытую охранником дверь.

Мои бодигарды остались в обширной приемной. А все остальные встречающие пробрались сквозь высокие двойные двери в кабинет Второго секретаря.

В помещении было прохладно, ровно гудел кондиционер, на него лукаво смотрел повешенный над креслом хозяина портрет Ильича, а на длинном столе уже были расставлены традиционные фарфоровые пиалы, чайники и бутылки с минералкой «Боржоми».

И начались переговоры. Непонятно о чем. Среди руководителей нашлись замминистра топлива, министр горнодобывающей отрасли, замминистра финансов республики, но все они словно сговорились провести митинг, никого ни к чему не обязывающий.

Владимир Петрович просто отбывал номер. В мыслях, наверное, он был уже далеко отсюда — то ли на Старой площади, то ли на Лубянке, а может быть и в «Белом доме». Вместе с ним в кабинете оказалось еще человек шесть из руководства Узбекской КП и начался какой-то бесконечное партсобрание в обстановке «без галстуков». Мы порассуждали в горбачевском стиле о «новом мЫшлении», о «единстве многообразия и плюрализме в политике», потрепались о «консенсусе в обществе и перспективах рационального выбора», сошлись в оценке блестящих итогов международного сотрудничества на всех уровнях. Потом два часа пили зеленый чай с восточными сладостями под трепотню местного идеолога процессов «углубления, ускорения и переоснащения». Он пространно говорил о братской взаимовыручке великих русского, узбекского и английского народов в годы Второй Мировой Войны, о совместных предприятиях на базе советских индустриальных гигантов, о необходимости быстрейшей конверсии и разоружения во всем мире — в общем, плел узбек словесные кружева так умело, идеологически выдержано и немудрено, что я едва не уснул на каком-то особенно удачном пассаже о «внедрении передового опыта развитых стран и Советского Союза». Имени этого пламенного глашатая Перестройки я не запомнил, да и не смог бы при всем старании. Тюркоязычные народы будто издавна соревновались между собой в том, кто придумает наиболее непроизносимое имя. И язык сломаешь, вымучивая кокое-нибудь «Рахматулло Низаметдинович Ташмухамедов», и второй раз не произнесешь, даже обладая эйдетической памятью. Это так же сложно, как названия исландских вулканов и норвежских фьордов. Поэтому я пропустил его имя и должность мимо ушей.

Двое — узбек и колоритный украинец — пытались заговорить со мной напрямую на английском, но выходило у них это столь скверно и так похоже звучанием на голландский, что без переводчика понять их оказалось невозможно совсем. Да и Анищев глянул на обоих неодобрительно, не желая становиться пассивным слушателем непонятных переговоров своих подчиненных с заезжим иностранцем.

И только после этого, когда в окнах кабинета стало темно и появились первые звезды в небе, выяснилось, что официальная часть встречи закончилась. Товарищи коммунисты попрощались и мы остались вдвоем с Владимиром Петровичем. И переводчик, притулившийся в уголке, где отпивался после длиннейшего рабочего дня опостылевшим чаем.

Вот сколько знаю «Петровичей» — из них всегда получаются две категории людей: либо запойные алкаши, либо большие начальники. Анищев был, конечно, из вторых.

— Странно это, — сказал он, когда за последним из его коллег закрылась дверь. — Обычно такие визиты совершаются не только с согласия Москвы, но и в присутствии кого-то оттуда. А мне только позвонил Рябев Лев Дмитриевич^[139], да из ЦК звонок был. Странно. Полгода назад приезжали японцы из Mitsui. Большая делегация. Человек пятнадцать. И столько же москвичей с ними.

— КГБ? — я понимающе ухмыльнулся.

— Ну зачем КГБ? Почему сразу КГБ? Эти времена давно в прошлом. Просто профильные специалисты из центральных аппаратов. Местные руководители все равно сами ничего не решат, будут ждать распоряжений из Москвы.

— Как же они руководят? Если сами решений не принимают?

— Не скажите, — Анищев поднялся из-за массивного стола, подошел к окну, выключил кондиционер БК, послушал несколько секунд установившуюся тишину и открыл створку. — Свежеет. Чтобы руководить предприятием или областью не нужно принимать политических решений. А работа с иностранцами — всегда политика. И здесь лучше передать полномочия компетентным товарищам. Понимаете?

— Вы не знаете, что со мной делать?

— Почему же? Все цели вашего визита согласованы. Вот подробный план, — он показал мне пару сцепленных скрепкой листов. — Проблема в другом. У нас все сейчас так стремительно изменяется, что никогда не знаешь, на чьей стороне ты сейчас.

— Может быть, стоит играть просто за Россию?

— В том и проблема, что не понятно, кто за кого. У всех правильные слова, безупречные демагогические конструкции, но никто ничего не делает — только митингуют. Все эти кооперативы, совместные предприятия, Громыко отправлен на пенсию, Совет Министров сегодня с утра обязал предприятия выпустить акции. Я не понимаю! Кому акции, какие акции? Они сегодня его придумали, прислали, а я должен объяснить всему Узбекистану — что это за зверь такой акции? И на подготовку мне один день — завтра, воскресенье! Я не знаю, чего мне ждать в понедельник. А хочется какого-то постоянства. У меня сын почти взрослый, самолетами бредит. Ему учиться нужно, воспитание отцовское, а я целыми днями здесь пропадаю или по республике езжу или в Москве торчу. И ладно бы толк был! А то ведь как тот Сизиф — тянешь, тянешь камень в гору, а поутру — он опять у ее подножия.

Я уже слышал подобные размышления. Повсеместно — от Австралии до Норвегии. Чиновники везде одинаковы и лучше любой гончей держат нос по ветру. А сейчас для него запахло хорошими деньгами и возможностью обеспечить себя на много лет вперед. К тому же он на хозяйстве за старшего остался и может очень многое, хотя и прибедняется по привычке. Уж не специально ли он свое руководство в Москву спровадил? При большом желании мог. И понятно, почему он не боится прослушки и вообще — козней всяких ОБХСС и КГБ. Чего ему бояться, если он сам и есть главный в республике начальник всех этих структур? А если я начну изображать мать Терезу и жаловаться на него в ЦК, то он просто скажет, что испорченный капиталист переврал его слова, сошлется на трудности перевода и ничегошеньки с ним не случится. Занятная страна моя Родина.

А с акциями — интересно. И неожиданно. Нужно будет почитать «Известия». Хотя, какие в субботу «Известия»? Газета выйдет только в понедельник. Если правительство Рыжкова решило выпустить в обращение акции и поделиться собственностью, значит, дела совсем некудышные.

— Знаете, Владимир Петрович, во всем цивилизованном мире принято иметь посредников в таких делах. Таких, кто хорошо знает цели и задачи договаривающихся сторон и может представлять их интересы. Понимаете? В Москве мою сторону пока представляет сэр Френсис Фитцгерберт, советник-посланник британского посольства. Я не очень уверен в том, что он со всем справится, ведь на должности он совсем недавно. Ему потребуется хороший советник-консультант на месте. Я уведомлю его о вашем участии в… возможной сделке. Думаю, никто не останется обиженным. И в любом случае нам понадобятся серьезные партнеры, управленцы со связями и опытом. А с тем, чтобы понять, что такое акции — я вам легко помогу. Вас это устроит?

Начиная от границы социалистического лагеря и дальше на запад, никто никому не дает взяток, но оказывает «финансовые услуги» — например, можно организовать свадьбу сыну, похороны бабушке, выигрыш в лотерею, нечаянное наследство от далекого дядюшки из Мозамбика. Никто в «цивилизованном» мире не требует откатов, ведь это противозаконно, но многие получают вознаграждение за лоббирование. И, конечно, все чиновники однажды становятся вице-директорами корпораций, а множество Председателей Правлений разных уровней со временем оказываются в государственных креслах на министерских постах. Здесь это внове и эвфемизмы обычным бытовым процессам будут искаться долго. Поэтому пусть пока будет «консультант».

Вместо ответа он извлек из шкафа пузатенькую бутылку с надписью «Коньяк», но без единой звездочки. Зато число «50» над кавказской вязью, отпечатанное на простенькой этикетке без всяких изысков, красноречиво говорило о том, что передо мной необыкновенный раритет.

— Вы очень хорошо понимаете нашу действительность, мистер Манце.

— Зак, можно просто — Зак. Друзей у нас не принято называть «мистер».

— О-кей, — растянул губы в довольной улыбке Анищев. — Тогда и вы меня называйте просто Владимир. Никаких важных дел сегодня уже не случится, Зак. Предлагаю продегустировать этот чудесный напиток из Армении, который так понравился вашему знаменитому премьер-министру Черчиллю. Этому чуду пятьдесят лет. Ровесник! — его глаза блестели, мерцали, прямо-таки лучились расположением. И будь я проклят, если мне не был знаком этот блеск! — Вы только поймите, Зак, я ведь хочу, чтобы дело делалось, а не как обычно у нас бывает — поговорили и отложили в долгий ящик. Нам же не нужен такой итог? Вот японцы приезжали, побродили по заводу, предложили покупать у нас отвалы с металлургических заводов. За копейки! А там — вольфрам, рений, серебро, фосфориты, редкоземы! Вся таблица Менделеева! По их расценкам выходит, что вся наша прибыль уйдет на транспортировку этих «хвостов» на Дальний Восток и строительство специализированного насыпного терминала где-нибудь в Ванино или Находке! А делать перерабатывающее предприятие здесь, в Узбекистане, на передовых японских технологиях и вывозить готовые продукты они не хотят! Боятся, что мы все украдем! Так и не договорились. А ведь у нас дешевая рабочая сила, отлаженная инфраструктура, огромный энергетический потенциал! Могли бы такой бизнес закрутить!

— Пожалуй, Владимир, вы совершенно правы. И меня тоже больше интересует положительный результат, чем отрицательный. Если этому напитку и в самом деле пятьдесят лет, то я не откажусь. Но только продегустировать, — я согласился с ним, ведь давно известно, что в России без «обмывания» ничего не делается. — Я действительно сильно устал и завтра хотел бы осмотреть все, о чем есть упоминания в ваших инструкциях.

Янтарная жидкость плеснула в пузатенькие фужеры, маслянисто ополоснула брызгами их прозрачные стенки, по кабинету поплыл душистый аромат, и я услышал сдавленный глоток переводчика, который, наверное, и поверить не мог в свое счастье.

— Вы порекомендуете мне хороший отель на ночь? — спросил я перед тем как пригубить жидкое сокровище.

На самом деле номер люкс в «России» был заказан, и он тоже об этом знал, но хотелось прикоснуться к тем самым спецраспределителям, партийным льготам и остальным преференциям партноменклатуры. Чтобы знать, о чем идет речь.

— Отель? У вас же номер в «России»? Я не рекомендую вам останавливаться в гостинице, — просто заявил Анищев. — Вы же понимаете, наши отели не смогут предложить исключительный уровень комфорта. Я в прошлом году был во Франции две недели, и скажу вам, что даже в Москве и Ленинграде, в «Метрополе» и «Англетере» нет таких номеров, которые можно было бы назвать люксовыми. Чего же говорить о ташкентских? Нет, мы сделаем вот как: завтра воскресенье и всем нам стоило бы отдохнуть. Здесь неподалеку есть одно замечательное местечко. Называется Чимган. Не слышали?

Такое слово мне уже где-то попадалось, но вспомнить, что оно означает, я не смог. Поэтому изобразил непонимание.

— Это горнолыжный курорт. Горы, снег! Не знаю, похож ли он на Швейцарию, бывать не доводилось, но воздух там… Ножом можно резать! Мы могли бы там провести сегодняшнюю ночь и завтрашний день, все подробно обговорить, а к утру понедельника вернуться сюда и поехать непосредственно в Мурунтау. Как вам предложение?

— Далеко?

— Восемьдесят километров. Час езды. Не успеете заскучать. Заодно посмотрите на наши края.

— Что ж, я согласен. Но у меня тоже есть условие, Владимир. Вы расскажете мне подробно об этом постановлении вашего правительства об акционировании предприятий? Ведь, возможно, это будет иметь значение и для моего бизнеса?

— Акционирование? Запросто! — Анищев посмотрел на часы — что-то жутко японское, сурового стального цвета, вынул из шкафа свой пиджак и, перекинув его через руку, открыл широким жестом входную дверь: — Прошу вас!

В приемной он распорядился, чтобы сообщили домашним, что он отбыл в командировку и спустя десять минут мы уже катились по проспекту Ленина в какие-то неизвестные дали.

— С акционированием все просто, — едва уселись в машину и водитель получил указание куда ехать, сказал Владимир Петрович. — Правительство Постановлением «Одинадцать-девяносто пять» обязало и разрешило всем хозрасчетным организациям выпустить акции. Первый тип акций — для распределения внутри трудового коллектива предприятия за деньги трудящихся и второй тип — для продажи другим организациям. Идея хорошая. Если у кого-то из трудящихся есть свободные деньги — почему бы не дать ими пользоваться родному предприятию? А оно через некоторое время, в Постановлении написано — ежегодно, будет выплачивать доход по акциям…

— Дивиденды?

— Да, там так и написано. Полученные от трудовых коллективов средства будут направляться на расширение производства, внедрение достижений прогресса, на расширение капитальных вложений.

— Но предприятия так и останутся в государственной собственности?

Он молчал целую минуту.

— Да. О собственности в Постановлении нет ни слова. Значит, никаких изменений не планируется. Речь идет просто об оптимизации в распределении доходов, чтобы каждый работник на предприятии мог претендовать не только на зарплату, но и на некоторый ежегодный доход по акциям. Еще акции предприятий допускаются к свободной торговле между самими предприятиями, банками, кооперативами. Механизмы пока не прописаны, кроме того, что выпуском акций будут заниматься Госбанки республик и банки, в которых ведутся счета предприятий, но, думаю, вскоре они последуют в отдельных распоряжениях. Там еще о фондах для финансирования выпуска и начисления дивидендов по акциям, но думаю, это пока не существенно.

Анищев замолчал, сочтя объяснение состоявшимся.

Такая смесь ежа и носорога удивила меня необыкновенно. То, что задумал Рыжков, иначе как бредом отчаявшегося не назовешь. Не то привилегированная акция, не то облигация — не пойми что. Опять отечественные экономисты «впереди планеты всей!» И как это все будет работать? Что за свободные продажи на рынке? По номинальной цене? А если нет, то как она будет определяться? Договором между двумя директорами? Я даже не представляю глубину коррупционной составляющей при таком подходе! В чем смысл? Чтобы было? Привычная имитация «цивилизованности» в расчете на «авось»? Неужели в составе Правительства нет ни одного человека, который бы им объяснил природу ценных бумаг? Зачем они нужны хотя бы в теории?

Я не собирался и раньше помогать этим людям, но теперь, когда увидел, как они выпускают в мир такие сырые и бестолковые документы, мое мнение о них ухудшилось стократно. Так просто не должно быть! И если им помочь, то эти товарищи останутся на своих местах в ореоле народной славы спасителей. Но это было бы совсем неправильно! У них был шанс испортить жизнь целому Союзу народов — они им воспользовались. Это их выбор, недостойный никакого прощения.

В каждом государстве есть негласный договор между элитами и народом: вы правите нами до тех пор, пока ситуация всех устраивает. Где-то он навязан народу, где-то он рожден народом — это неважно, но такой договор обязательно присутствует. Элита, внешне ничего не производящая, реализует функцию управления финансовыми, производственными, политическими процессами — это важная работа и глупо говорить, что она ничего не стоит. Тысяча геройских военных или производственных подвигов простых людей могут быть перечеркнуты одним глупым решением представителя правящей элиты — ответственность велика и она требует соответствующего вознаграждения. Этот простой житейский закон действует везде. Но только в Советском Союзе образовавшаяся небольшая элита присвоила себе право решать все не советуясь ни с кем, а подчиняясь только неясной «партийной дисциплине». Нынешняя Компартия воплотила в жизнь принцип непогрешимости, доселе свойственный лишь Римскому Папе. Но при этом она отказывается принимать правильные, ответственные, обдуманные и взвешенные решения, всеми силами цепляясь за то болото, в котором так вольготно жить. На словах они провозглашают ускорение и перестройку, а на деле принимают настолько сырые и бестолковые, а подчас и откровенно вредительские законы, что становится страшно за состояние их душевного равновесия.

И только теперь я сообразил, почему Серый не хочет пальцем о палец ударить, чтобы хоть чуточку наставить их на путь истинный — не в коня корм. Они просто не хотят работать. Они желают решать! И думают, что подобны Хоттабычу: трах-тибидох! и все заработало! Но так не бывает. И тем более, так не может быть в Союзе, где не то что в Хоттабыча, здесь и в Бога-то не верят люди.

Радует только, что даже в их среде есть понимание, что как прежде жить уже не получится и что-то нужно менять. Дал бы Бог России еще немного хотя бы теоретически подкованных мозгов!

— Ничего! — вдруг жизнерадостно объявил Анищев. — Покончим с застойными явлениями, вовлечем граждан в прямое управление народным хозяйством. Люди-то у нас золотые! Стоит только человеку почувствовать, что он реальный хозяин чему-то, а не номинальный — тогда не будет никого трудолюбивее и ответственнее. А когда он это почувствует — мы еще всех научим работать! Ведь у нас самая большая страна. У нас почти триста миллионов населения. Огромное количество людей с высшим образованием! А какая у нас культура?! Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Ленин! Вся таблица Менделеева в земле, заводы, электростанции — все это только и ждет, когда мы придем в себя после застоя, засучим рукава и начнем работать! А какая у нас авиация? Полмира на наших «Ту» и «Илах» летает. Да, есть еще некоторые трудности, но они преодолимы! Михаил Сергеевич обещал каждому советскому гражданину квартиру к началу следующего века. И я уверен, я убежден, что слово свое сдержит обязательно! И когда новый, обновленный Союз выйдет на международный рынок, мы покажем всему миру, как нужно работать! Вот вы, Зак, разумный человек, вы должны понимать, что у социалистического способа производства множество несомненных преимуществ перед капиталистическим!

Я сидел, кивал, смотрел в окошко на пролетающую мимо машины степь, на опоры ЛЭП, на сетку грунтовых дорог вдоль основной и думал, что если в высшем руководстве страны засели такие мечтатели, то неудивительно, что чаще всего у моей Родины получается создавать не реальное производство, а его действующую полноразмерную модель. Каков поп — таков и приход. Когда из экономики делают служанку политики — получается, что страдают обе.

— У нас бесплатное образование, у нас низкие коммунальные платежи, у нас бесплатная медицина, у нас передовые достижения в социальной сфере! Осталось добавить к этому эффективную экономику, и уже никто не станет называть нас «Верхней Вольтой с ракетами». Все, что нам нужно — мир и немного времени! И вы правильно поступаете, Зак, когда ищите возможности присоединиться к нам. Никто не останется обиженным таким сотрудничеством.

Мне стало интересно — он на самом деле считает, как внушал нам политэконом, что «достаточно мировому капиталу пообещать хорошую прибыль, и он сам выроет себе могилу?» В каком вообще мире они жили, мои облеченные народным доверием соотечественники? Сущие инопланетяне! И я опять кивал, поражаясь тому, насколько своеобразная публика с детскими убеждениями оказалась у кормила власти.

— Не буду отрицать, в последнее время несколько обострились те противоречия, которые мы считали окончательно изжитыми. Однако, поверьте мне, Зак, мы не опускаем руки и скоро все эти национальные выступления, о которых так много пишут в западной прессе, будут окончательно изжиты. Ведь советский народ вместе, всем Союзом, победил в самой кровавой войне! Нам нечего делить. А политические игрища узких кругов со временем будут прекращены, потому что не добьются они никакого результата. Вы понимаете?

Я делал вид, что его речь произвела на меня неизгладимое впечатление, привычно улыбался и вставлял частое «Да, конечно».

— Мы уже сейчас готовы интегрироваться в мировую экономическую систему. На прошедшей партийной конференции приняты важные решения — о демократизации, по национальному вопросу, о правовой реформе, много всего. Со следующего года у нас появится свой Президент, избранный Съездом народных депутатов! Так что мы тоже стараемся идти в ногу со временем!

Вот в чем главный порок «тоталитаризма» — после смерти вождей он приводит к власти исполнителей, всего лишь имитирующих понимание исторических, экономических и политических процессов, и при этом не имеющих даже плохонькой, но четкой и понятной народу, программы действий хотя бы на пять лет вперед. Они же вообще ни черта не понимают, что происходит в мире! Спрятались за широкими спинами Маркса, Ленина и Госплана и думают, что выполнение криво составленного плана принесет им какие-то дивиденды? Стоит этим прекраснодушным мечтателям попасть в малейшую зависимость от трезвомыслящих прагматиков, как всем их построениям придет быстрый конец и, сами того не заметив, они начнут исполнять тот танец, что закажут их новые хозяева. Их самостоятельность сожрут так быстро, что они не заметят процесса поедания и будут до последнего мига пребывать в уверенности, что руководят процессом «интеграции в мировую экономику».

И если такое происходит на самом верху, то что творится ниже, на уровнях директоров предприятий, районных начальников? Должно быть, в головах у них полнейшая фрустрация. И разрыв между ожиданиями и действительностью становится все глубже с каждым новым вывертом центральных властей, превративших внутреннюю политику в нескончаемый балаган благоглупостей.

— А за последние годы мы изыскали резервы, отправили много наших самых лучших граждан обучаться за границу в лучших мировых университетах! Мой собственный сын нынче где-то в Гарварде грызет гранит науки! Когда приезжает, мы, бывает, спорим с ним до хрипоты! Мальчишка помешан на самолетах, но здоровья бог не дал, — в голосе Владимира Петровича не слышалось ни капли сожаления, — поэтому в авиацию путь ему заказан, а вот в управление авиабизнесом он влез уже основательно. Думаю, будет из парня толк!

Знал бы ты, Владимир Петрович, за чей счет учится твой сынулька на самом деле. И как долго после такого обучения он будет мириться с «руководящей и направляющей» ролью партии в своей жизни?

— Однако, удивляет, Зак, что с вами так немного людей. Обычно ваш брат-капиталист прибывает в сопровождении не менее чем дюжины юристов, бухгалтеров, советников и экспертов, — видя, что я не очень активно реагирую, вдруг сменил тему Владимир Петрович. — А вы вот так, запросто?

— Они слишком дорого мне обходятся. Когда следуешь их советам, потом непременно наступает расплата. Ведь ответственность за принятые решения лежит только на мне. И в дураках поэтому оказываюсь только я. Поэтому сначала я предпочитаю посмотреть на все своими глазами, без оглядки на мнение помощников, а вот уже потом, выработав отношение к предмету, натравлю на вас свою банду юристов, консультантов и экспертов, — я старался попадать в его тон, но не был уверен, что мы друг друга понимали. — Так что пока я здесь практически инкогнито.

В обещанный санаторий мы приехали уже глубокой ночью, когда высокое и прозрачное узбекское небо зажглось тысячами очень ярких звезд. Последний раз такое я видел на ферме Сэма, а потом бывал только там, где огни огромных городов прятали от людей в своем сиянии это бесконечное великолепие Вселенной.

Нас встретили две улыбчивые узбечки — дежурные, и чуть позже подошел солидный дядечка в костюме и галстуке — заведующий местным хозяйством. Вся троица отчаянно лебезила перед Вторым секретарем и все они из кожи вон лезли, чтобы быть заметно-полезными. Мне такое преувеличенное внимание показалось лживым и наигранным, унижающим, прежде всего, самих служащих. Впрочем, мне никогда не приходилось бывать в их шкуре — и я понятия не имел, как бы вел себя сам в подобных обстоятельствах. Если верить Серому, то примерно так же, как они. И это было самым противным — то, что я ничем от них не отличаюсь. Владимир Петрович снисходительно пожал заведующему руку и нас повели в отделанное мраморной плиткой здание. По красной ковровой дорожке (дожил-таки!) нас сопроводили прямо в трехкомнатный номер, несказанно удививший своим неожиданным убранством. Я едва показательно не перекрестился — совсем не ожидал увидеть в какой-то чимганской глуши такого показного модерна.

С Анищевым попрощались до утра, я пообещал ему лечь спать и выспаться, но занялся обследованием предоставленного жилища, которое и в самом деле разительно отличалось в лучшую сторону от того, что мог предложить любой люкс в советских гостиницах.

Огромный телевизор Sharp с диагональю дюймов в тридцать пять, с обязательным пультом дистанционного управления, похожим на миниатюрную командную панель знаменитого «Энтерпрайза» из Star track, внушал уважение. К нему прилагался видеомагнитофон — почему-то отечественный «Электроника ВМ-12». Здоровенный музыкальный центр Panasonic, оснащенный CD-проигрывателем, кондиционеры White Westinghaus в каждом окне, двухметровый холодильник Bosch с чешским пивом из Пльзеня, сауна в номере, бильярд (почему-то в предбаннике), бар с разными напитками и сигаретами Kent, велотренажер перед двуспальной кроватью, и зеркальный потолок над нею. Весь набор — просто недостижимая мечта рядового партийного функционера. Вот только музыкальный репертуар вызвал добрую усмешку: ни одного диска, но десяток кассет с Бисером Кировым, Карелом Готтом, Далидой, АББА и к ним в довесок какое-то убогое творение местных эстрадных дарований с попсовым названием «Ласковый май», криво выведенным на стикере под эмблемкой TDK. Разумеется, я сразу пожелал ознакомиться с новинкой, но услышав одну-единственную песню, поклялся себе более никогда не интересоваться творчеством этого славного коллектива. Потому что как любой капиталист, сильно переживал за состояние своего душевного равновесия.

Включил телевизор, где помимо двух общесоюзных каналов нашелся еще и местный, передающий, несмотря на ночное время, фильм-сказку «Буратино» на узбекском языке. Шел смешной диалог между лукавым деревянным мальчиком с длинным носом и главным злыднем кукольного мира:

— Буратын, Буратын, клучик борма?

— Клучик йок!

— И-э! Мана синга, мана синга! — Так темпераментно выражал Карабас-Барабас свое негодование по обсуждаемому поводу.

Дальше слушать я не смог, потому что стал ржать в голос. Никогда не думал, что простой перевод фильма на другой язык может быть настолько смешным!

Среди видеокассет нашелся брутальный Рэмбо в двух фильмах, он же, но в образе Рокки и опять он же, но в непереведенной на русский язык «Кобре». Клинт Иствуд угонял советский секретный истребитель в «Огненном лисе», а Шон Коннери боролся с «русской диктатурой» в очередном Джеймсе Бонде. Просто не представляю, каким нужно быть советским человеком, чтобы хранить откровенный антисоветский пасквиль? Я внутренне возмутился, но заодно внезапно понял, увидев все эти фильмы в одной куче, в чем разница между советской и американской пропагандой. Все для меня стало просто: советские режиссеры могли снимать фильмы о врагах своего государства ничуть не унижая их достоинства, изображая их такими, какими хотели бы быть сами — хитрыми, умными, не лишенными человечности. Буквально перед нашим отъездом из Союза вышел фильм «ТАСС уполномочен заявить», так сколько обаяния, ума и энергии было в американском резиденте Глэббе? Не человек, а икона, хотя и враг. Или боссы Жженова в «Резидентах»? Разве не были они достойными людьми? Черт! Да даже фашистов — настоящих варваров и троглодитов наши режиссеры умудрялись показывать живыми, чувствующими людьми, а не бездушными исполнителями маниакальных желаний Гитлера.

Но у американских режиссеров все обстояло иначе: русские (читай — советские, но на самом деле русские) почти всегда были для них зверями, лишенными морали, обиженные умом, наделенные только одной способностью — исполнять приказы своих еще более тупоголовых начальников. Никогда ни у одного зрителя не может родиться добрых чувств к носителям таких качеств. Чистой воды геббельсовщина. Иван Драго, полковник Подовский^[140] — это не люди, это бешенные животные, дикари, за малым не каннибалы. Даже писатели-генералы Гоголь с Пушкиным из «Бондианы» — всего лишь недалекие идиоты, пекущиеся только о своих задницах, желающие всех обмануть и поработить. Откровенная игра на самых низменных инстинктах и страхах — фирменное оружие американских киностудий.

И так будет всегда — независимо от того, кто будет сидеть в Кремле: коммунисты, демократы или вообще царь. Мы живем с другой стороны земного шарика и тоже, в силу своей истории и географии, претендуем на гегемонию в сильно сократившемся за последние сто лет мире. И поэтому всегда будем для англоязычного общества монстрами и чудовищами, поедающими детей. И построй мы даже совершенно бесплатно, а не за две трети стоимости тысячу Асуанских плотин и электростанций, помнить они будут не о них, а о тех гадостях, которые Голливуд распространит по всему миру.

Горбачев своими «прогрессивными» речами попал даже не в десятку, а в самую середину десятки! Для рядового американца он стал похож на внезапно заговоривший бульдозер! Или, вернее, на танк. Эффект был бы схожим: «Смотри-ка, Джонни, оно еще и разговаривает!». И его образ был столь необычен на фоне среднеамериканскогопредставления о русских, что его реально полюбили, полюбили на контрасте. Хотя ничего нового он собой не представлял. Разве только относительную молодость. Ведь не зря Рейган жаловался, что очень хочет о чем-нибудь договориться с коммунистическими вождями, но не может, потому что они все время умирают.

А, может, мы и были такими? Слепо голосующими за непонятно что на комсомольских и партийных собраниях, с пеной у рта отстаивающие линию партии, плюющие на любые ценности, кроме «всепобеждающего учения»?

Но я вспоминал своих однокашников, приятелей, знакомых, учителей, мастеров с производственной практики — нет! Я не находил среди них прототипы киношных антигероев, как не старался. Люди разных устремлений, судеб, знаний и темпераментов — не могли они все вместе составить ту армию душевнобольных придурков, что щедро рассыпал Голливуд по своим «шедеврам». И, значит, — все эти персонажи просто кому-то выгодны.

Меня всегда бесила способность некоторых людей иметь суждения о вещах и событиях, о которых у них нет понятия даже на уровне школяра. Однако для любого американца это было нормой, а если уж заходила речь о вещах совершенно незнакомых, то странным выглядел ты, знающий о них, а не он — не знающий ничего! Потому что по его, освещенному общественным мнением, прессой и воспитанием, разумению, такие вещи может знать только сумасшедший, а нормальный человек должен заниматься зарабатыванием денег и не лезть в вопросы, которые прекрасно обойдутся и без его участия.

К чему создавать образ врага, который может нравиться? Который может вызывать сочувствие? Зачем? Он же враг! Значит, должен быть самым гнусным ублюдком, которого возможно изобразить! И ни к чему соблюдать просветы и звезды на погонах киноперсонажей, незачем писать правильно слова на кириллице, это — ерунда, не значащие частности, ведущие только к раздуванию бюджета.

В общем, спать я лег злой. На весь мир. И особенно на свое бессилие, на невозможность все поменять одним точным действием.

А утром были чимганские горы. Разумеется, без обещанного снега, потому что летом и в начале осени даже здесь снега не бывает.

Анищев разводил руками, но видно было, что ничего другого он и не ждал и все его сожаления неискренни.

Я полагал, что вместо катания на лыжах мне будет предложена традиционная программа с обильным застольем, однако, ошибся и здесь: «сухой закон» никто не отменял и по уверениям Владимира Петровича некоторые за злоупотребления расстались уже с партбилетами, должностями и званиями. Себе такой судьбы он не хотел и долго не думая, предложил просто отдохнуть в узбекской манере — познакомиться немножко поближе, узнать друг друга и найти общий язык, пока еще не приняты большие решения.

Поэтому мы просто сидели на топчане перед арыком в густой тени чинаров, пили изрядно мне надоевший зеленый чай со сладостями и вели глубокомысленные беседы о поэзии. Навои, Хайям, Эдгар По, Байрон, Бродский и Рождественский с Маяковским — Анищеву нравились все они. И он горячо убеждал меня, что поэзия необыкновенно организует сознание, тренирует память и учит пониманию красоты мира.

Он не вел передо мной никакой агитации и это было странно. Наверное, очень хотел понравиться.

День получился длинным и ленивым, чего не происходило со мной уже очень давно. Даже недавнее лежание в больнице вышло более насыщенным, наполненным переживаниями и массой новой информации. Но здесь, недалеко от Ташкента, в полуденной жаре, разительно контрастирующей с микроклиматом под густой тенью деревьев, ничего делать не хотелось. Так бы и лежал до глубокого вечера, подобный какому-нибудь средневековому баю, дул бы свой чай, да слушал бы неторопливые побасенки Анищева о великой узбекской, да и вообще — восточной, литературе.

Потом были замечательный плов, шурпа, шашлык, лагман и домлама — хлебосольный хозяин дастархана хотел поразить меня изобилием в самое сердце. Ничего подобного прежде я не ел, а в последние годы окончательно привык к традиционно-нежирной английской кухне.

Но все когда-нибудь кончается, завершился и этот день.

А утром понедельника, стоя над циклопической дырой в земле возле промышленного объекта со странным названием Бесопан, я искренне недоумевал — какому сумасшедшему пришло в голову искать золото и уран посреди пустыни? Кто смог убедить советское руководство, что здесь огромные залежи золота? Кто додумался строить здесь гигантский карьер, с одного края которого едва виден другой, находящийся на расстоянии в четыре километра, а где-то по дну ползают желтые игрушечные экскаваторы и грузовички, оказывающиеся на поверхности БЕЛАЗами весом в сто восемьдесят тонн? Кто решился создавать в этой глуши, где и воды-то практически нет, целый город на пятьдесят тысяч населения, а вместе с ним и огромный обогатительный завод с десятитысячным персоналом? Кто принял решение тащить сюда от самой Аму-Дарьи — за без малого двести километров — нитку водопровода? И разве можно было бы устроить нечто подобное и за столь короткий срок в мире частной инициативы? Да никаких денег не хватит сделать такое!

Я впервые видел вот так перед собою действующий карьер и зрелище было потрясающим.

— Нравится? — спросил меня кто-то из сопровождавшего местного начальства.

Мне называли имена и фамилии, но я не старался запомнить.

Не дожидаясь перевода, а ответил:

— Фантастика! Похоже на Гранд-Каньон, но это сделано руками!

— В Якутии, в Мирном, поглубже будет, но наш гораздо шире и длиннее! — похвалился человек.

— Да нет, Николай Иванович, — вступил в разговор Анищев, и я вспомнил фамилию человека — Кучерский^[141]. — Был я недавно в Мирном, сравнивал. Уже не глубже. Уже догнали. По полкилометра и там и здесь. А само золотоносное тело уходит на два километра вниз. Так что здесь еще работать и работать! Думаю, к началу двадцать первого века выйдем на уровни девятиста-тысячи метров.

— Кто это все построил? — я не мог не задать вертящийся на языке вопрос.

Анищев посмотрел вокруг, будто только что все это увидел, и спросил еще одного, совсем рыжего, чем-то похожего на англичанина, грузного человека:

— Виталий Николаевич? Я правильно помню, что первым здесь был Зарапетян?

— Правильно, Владимир Петрович. Не переводите, пожалуйста, — это он к переводчику. — Владимир Петрович, разве можно эти фамилии иностранцам называть?

Анищев на пару секунд изобразил раздумья.

— Думаю, ничего страшного в этом нет, Виталий Николаевич. Нам нужны иностранные инвесторы, и мы не должны скрывать от них все подряд. К тому же Рябев Лев Дмитриевич рекомендовал господина Майнце лучшим образом. Иначе доверия не будет, а без доверия не будет и работы.

— Тогда переводите, — согласно кивнул переводчику Сигедин^[142]. — Мы с Николай Иванычем чуть позже приехали. А начинали Зарапетян со Славским^[143]. Меня в двадцать семь лет назначили директором этого, — он кивнул на карьер, — хозяйства.

— Мне скоро будет столько же, — сказал я, вызвав смешки у советских начальников. — Скажите, господин Сигедин, почему прежде Советский Союз мог себе позволить возведение вот таких масштабных проектов, а теперь страна рассуждает о необходимости передачи управления ими в частные руки? Почему вы считаете, что частный капитал способен сделать вот такое эффективнее? Вы прочитали об этом в журнале «Огонек»? Или в газете Moscow News? Или в учении Карла Маркса? Разве Зарапетян, Славский, вы, господа Кучерский и Сигедин, работали плохо? Или все же вы работали хорошо? Может быть, среди советских людей не осталось тех, кто хочет и может работать? Остались? Тогда почему сейчас все обстоит так плачевно? В чем здесь дело? Поймите меня правильно — если здесь есть какие-то объективные проблемы, я хочу о них знать до того, как вложу свои деньги. Я ведь капиталист и мне нужна прибыль, а не убытки.

Инициативу сразу перехватил Анищев:

— Я думаю, господин Майнце, это вам лучше объяснили бы в Москве. Мы работаем по-прежнему отлично и выработка золота и… остальных сопутствующих элементов с каждым годом только нарастает, но, к сожалению, мы не располагаем данными о том, как и на что расходуется добытое нами.

Я про себя усмехнулся: это вам Карнаух мог бы замечательно рассказать — как спекулировал вашим золотишком, как потом Внешторг менял заработанные им доллары на хлеб, стремясь выгадать побольше.

Пока Анищев неуклюже отговаривался, я видел, что областные, городские и заводские начальники воротят лица и даже расслышал брошенное кем-то в мой адрес тихое:

— Сопляк!

Мне подумалось, что больший сопляк не тот, кто молод, а тот, кто поступает по-соплячьи, отключив свой мозг и бредя в поводу у далекого кремлевского начальства, даже не представляя и отказываясь представлять, чем кончится эта дорога. Но вслух я ответил Анищеву:

— Наверное, господин Анищев, вы правы. Я все время забываю, что в Советском Союзе плановая экономика и все доходы идут в общий котел, который расходуется потом… не всегда так, как ожидают те, кто его пополняет.

Я ожидал увидеть здесь множество военных, берегущих закрома Родины от шпионов, но к моему удивлению, людей в погонах почти не наблюдалось. Если они и были, то, видимо, старались быть незаметными. Но военизированная охрана в темных форменных тужурках выглядела сурово. Знали, что берегут не верблюжью колючку и поэтому принюхивались ко всем тщательно.

Потом была короткая экскурсия по заводоуправлению и обязательному музею с газетными статьями, фотографиями, орденами и знаменами. А после ознакомления со славным прошлым комбината, мне немножко приоткрыли дверцу в его не менее славное будущее:

— А здесь, на базе нашего ГМЗ будет развернут ювелирный кооператив, — похвалился кто-то из местных начальников. — Мы рассчитываем за счет выпуска ювелирных изделий расширить возможности ОРСа на сто-сто пятьдесят процентов. Работники завода будут обеспечены товарами широкого потребления по доступным ценам.

— А как посмотрит Москва на то, что часть столь нужного стране золота будет выводиться в кооператив? — спросил я.

— О, не беспокойтесь! С Москвой все практически решено и выпуск ювелирки будет происходить из сверхплановой добычи…

— Я правильно понимаю, что это золото будущих периодов, принадлежащее Советскому Союзу, Москва согласна передать в частные руки и не претендует на соответствующую компенсацию? Как это согласуется с советской Конституцией?

— Давайте пройдем в кабинет директора и там детальнее все обсудим? — предложил Анищев и все согласно закивали головами.

В кабинете директора комбината опять предложили чай, а после того, как я отказался и попросил все же объяснить мне, как будет разрешено противоречие в правах собственности на золото, Кучерский вдруг пообещал отдать слиток золота, если я смогу поднять его со стеклянного стола одной рукой при условии, что узкой стороной пирамиды он будет лежать вверх. По лицам присутствующих я догадался, что речь идет о каком-то розыгрыше. Разумеется, я согласился.

Принесли слиток. Не думаю, что это было золото — не стали бы они шутить такими вещами, скорее вольфрам в позолоте с соответствующими клеймами, но вес у этих металлов одинаковый и отличить на глазок невозможно.

Даже на вид он смотрелся внушительно, хоть и был невелик по размерам, и заметно было усилие, с которым какой-то помощник положил слиток на стол.

Его гладкие края немного сужались к верху, выглядели гладкими и очень скользкими.

Я помнил еще по урокам химии в школе, что удельный вес золота больше чем у железа в два с лишним раза, поэтому даже не предпринимал серьезных попыток его поднять — поелозил пальцами по бокам и рассмеялся:

— Он весит тонну?

— Нет, — довольно сообщил Кучерский, — двенадцать килограммов.

— У меня не выйдет сегодня подзаработать, — пожаловался я, вызвав смех у Анищева с компанией.

После меня к слитку потянулся какой-то узбек, приехавший из областного центра, и над ним тоже весело посмеялись.

— Господа, — сказал я, когда снова установилась деловая атмосфера, — спасибо за оказанный прием, все было очень интересно, но пора подвести итог. В последние два года цена на золото на мировых рынках падает. Сейчас текущие котировки находятся недалеко от двухлетних минимумов. Многие связывают эти процессы с продажей Советским Союзом своего золота в… Европе. Я склонен видеть в этом просто работу рыночных механизмов. Золота слишком много, чтобы цена на него оставалась высокой.

Я не стал рассказывать советским руководителям о деятельности Карнауха в Лондоне, о том, что Юрий Юрьевич уже начал операцию по созданию моего «золотого запаса». Не стал упоминать о том, что двухлетний спад сменил почти четырехлетний рост, и что нынешняя цена существенно выше минимумов восемьдесят четвертого года. Это все — не их дело. Они лучше всего умеют выкапывать золото из земли, так пусть этим и занимаются. А с торговлей замечательно справится Карнаух.

— Я согласен вложить в ваш комбинат деньги и новейшие технологии для переработки отвалов. Размер моего участия будет пока невелик. Скажем, речь сейчас идет о пятидесяти-шестидесяти миллионах долларов в ближайший год. Поймите меня правильно — я коммерсант и не склонен дарить свои деньги. Посмотрим, как будут реализовываться договоренности, и через год решим, стоит ли нам продолжать взаимодействие. В случае благоприятного решения, мы расширим мои инвестиции до… ста-ста пятидесяти миллионов долларов. Но у меня есть одно условие.

— Мы вас слушаем? — Анищев произнес слова в полной тишине.

— Если вы желаете обеспечить своих работников ширпотребом, я помогу вам справиться с этой проблемой. Более того, давайте создадим коммерческое предприятие, которое займется реализацией этой задачи. Поверьте мне, ваши работники останутся довольными. Но на территории этого завода не должно быть никаких кооперативов! Ни одного! Тем более — ювелирных. Я выкуплю все ваше сверхплановое золото с небольшим дисконтом к рынку. Процентов в двадцать. Но не у кооператива, а у завода. Можете назначить себе хорошие премии, я думаю, вашего административного ресурса на это хватит. Объясню, почему я не желаю связываться с кооперативами. Завод — вот он, карьер — чуть дальше. Это реальные, физически существующие активы. Большие и надежные. И с ними можно иметь дело. Но что такое кооператив? Всего лишь запись в каком-нибудь реестре. Сегодня он есть, а завтра — нет. С кооперативом связано слишком много неоправданных рисков. Задумают товарищи в Кремле отменить внешнеторговую деятельность для кооперативов — и все! Я не желаю рисковать своими деньгами и оказаться в ситуации срыва поставок или, хуже того, исчезновения авансирования. Вот так. Решайте сейчас, господа.

Демонстративно отвернувшись от разинувших рты солидных дядек, я принялся читать принесенную с собой газету.

Анищев, уже получивший мои гарантии своего личного безбедного существования, настаивал на принятии моего предложения, а все остальное руководство завода привычно пошло у него на поводу, отвергнув слабые возражения кооперативного лобби в лице нескольких начальников второго эшелона.

Через пятнадцать минут активных прений я получил согласие.

— Что ж, господа, — я поднялся и по очереди пожал всем присутствующим руки. — Ваше решение верное и со временем вы это поймете. А в течении ближайшей недели к вам прибудут мои юристы для оформления нашей сделки.

Все, что хотел — я увидел, мне все очень понравилось, и теперь нужно было вернуться в Лондон, чтобы составить хороший план по переводу этого замечательного комбината в мои умелые руки. И только один момент оставался нерешенным и в самолете я попросил Анищева:

— Владимир, я думаю, будет не лишним включить в состав учредителей здешнего совместного предприятия некоторых из тех милых людей, с которыми мы встречались? Работа должна вознаграждаться, не так ли? Составьте список тех, кто может быть нам полезен и тех, кто может помешать — постараемся найти дело каждому, чтобы занявшись им, у них не осталось времени на глупости. Юридически наше взаимодействие мы оформим согласно тому самому закону об акционировании, мои юристы вам помогут привести нормы советского права к совместимости с международными. О-кей?

Анищев удивленно покивал головой и ответил:

— О-кей, Зак, у вас будет такой список.

— Хорошо, Владимир. И еще я думаю, будет не лишним оформить мои и ваши добрые отношения в юридическом поле. Я предлагаю вам пост советника-консультанта в лондонской компании «Carnauch Gold». Эта компания в моей структуре как раз занимается золотом. А возглавляет ее ваш соотечественник — Юрий Юрьевич Карнаух, большой специалист на рынке драгметаллов. Я предлагаю вам годовое содержание… для начала, скажем, сто тысяч фунтов в год. За вычетом налогов. С сегодняшнего дня. Это не противоречит советским законам?

Анищев подобного не ожидал, на его обычно добродушном лице появилось удивление, а в глазах включился счетчик, пересчитывающий фунты в рубли.

— Нет, Зак, не противоречит. Но это так неожиданно.

— Куй железо пока горячо — так говорят у вас в России? Так вы согласны?

— Что от меня понадобится?

— Оставаться пока здесь и следить за тем, чтобы все эти люди, с которыми вы меня сегодня познакомили, чтобы все они работали хорошо и не пытались что-то украсть. И все.

— Хорошо, я думаю, что справлюсь с такой задачей.

— И вот еще что. Вы как-то упоминали о своем сыне, помешанном на самолетах?

Анищев кивнул:

— Есть такое дело.

— В ближайшем будущем я планирую создать небольшую, но эффективную авиакомпанию, и если ему будет интересно, я мог бы предоставить ему место.

Анищев расплылся в доброй улыбке:

— Это было бы волшебно, Зак!

Мы скрепили уговор рукопожатием и парой фужеров дрянного местного шампанского.

Глава 3

Рынки весьма подвержены тому, что старожилы разных площадок называют Headline effect — «эффект газетного заголовка». Какое-нибудь интервью с Аланом Гринспеном^[144], ожидаемое с надеждой и страхом спекулянтами всего мира, способно существенно поколебать рынки, изменить настроения игроков и спровоцировать хоть разворот, хоть ускорение. А если он, или Николас Брейди, либо Джеймс Бейкер^[145] выступят с продолжительной речью перед Конгрессом, можно вживую наблюдать как колышутся котировки на бонды, фьючерсы, акции вслед за пассажами их замысловатых монологов. Эти трое влияют на мировую политику и экономику гораздо сильнее любого президента или премьер-министра, ведь они распоряжаются деньгами. Они владеют всей информацией о деньгах и они же дозировано раздают ее общественности. Если бы они не были политиками и жили на Марсе, неподкупные, отстраненные и абсолютно объективные, то, наверное, в таком их положении был бы какой-то смысл, но они всего лишь люди, которые тоже хотят жить богато и знают, что насколько рынки зависят от их решений, настолько же они сами и их будущие решения зависят от того, что происходит на рынках. Поэтому трудно ожидать от людей, занимающих высшие мировые финансовые должности того, что они однажды честно признаются: «Да, у нас все отвратительно!» Такого не будет никогда. Нам будут вешать на уши лапшу о том, что все замечательно, о том, что есть определенные, несомненно преодолимые, трудности, что рынок перегрет и требуется ненадолго сбавить обороты, но никто из них не скажет обывателю и рядовому спекулянту: «… сливай воду, парень, игры кончились!» — потому что такое заявление легко вызовет панику и может смести их самих с таких уютных кресел.

Однако, люди тоже не дураки и быстро понимают, что если начинается длинный разговор, больше похожий на оправдание, в ходе которого звучат малопонятные финансовые жаргонизмы — дела обстоят, скорее всего, не очень благополучно; и напротив — когда облеченное доверием лицо чувствует, что все идет замечательно, он не считает нужным вдаваться в глубокие объяснения. Оно просто сообщает: «парни, все идет как никогда хорошо!» — и весь мир верит этим трем людям, что все действительно идет хорошо.

В общем, вся система взаимосвязана, взаимозависима и вся построена на лжи. Воротилы лгут, что все хорошо, люди им верят и действительно изменяют обстоятельства к лучшему для воротил состоянию. Это и есть тонкое искусство управления рынками. А для того, чтобы ложь выглядела правдоподобно, для ее раскрашивания, приукрашивания и перекрашивания придуманы десятки и сотни инструментов: индексы, индикаторы, коэффициенты, рейтинги, экспертные оценки и мудреные методики расчета — от процентного роста Доу^[146], состояния запасов нефти и дистиллятов в нефтехранилищах до ставки LIBOR и стоимости Балтийского фрахта^[147]. И, разумеется, все эти индексы абсолютно независимы, беспристрастны, корректны и не подвержены подтасовкам. Но если выступают Бейкер, Броуди и Гринспен, то их простые слова легко ломают любую картину, нарисованную этими хитрыми инструментами, статистика обнуляется и «на колу мочало, начинай сначала». И это верно, ведь экономику делает не математика и не статистика, а люди — с их настроениями, ожиданиями, верой и сомнениями.

Никто другой, как эти трое, на всей планете не обладает такой властью над рынками, а значит и над экономикой, а, следовательно, и над политикой — ведь она всего лишь продолжение экономических отношений, способ окольными путями добиться того, чего не даст прямое столкновение или давление. Ни Президент, ни Королева, ни Генсек не способны вызвать своими словами потрясение на биржах. Во всяком случае, если говорят о чем-то ином, кроме объявления ядерной войны друг другу. Все остальные их слова — просто новостной фон для серьезного биржевика. Они могут клясться друг другу в вечной любви, прибегать к обоюдным обвинениям, грызться, целоваться, встречаться и прощаться — мир капитала останется глух к их пляскам. Так уж сложилось, что никакого влияния на мир финансов эти господа-товарищи не имеют — они всего лишь служат ему, добиваясь своими бесконечными переговорами путаницы в мозгу обывателя. Немножко поколебать региональные рынки способны представители крупнейших Центробанков — японского, немецкого, английского, но только лишь региональные и на совсем чуть-чуть. Зато те же региональные рынки после заявлений троицы тяжеловесов становятся тем, что на биржах называется across the board^[148].

Есть еще небольшая группа людей, зарекомендовавших себя отличными инвесторами — вроде Баффета. Они тоже способны вызвать некоторую активность, но как правило, всего лишь в одной бумаге, в самом значительном случае — в секторе бумаг: машиностроительном, банковском или медицинском, но только в одном.

Мне, по наивности и незнанию, тоже хотелось получить небольшой кусочек такой власти, и мое решение стать андоррским королем было вызвано не тщеславием, а именно желанием немножко самостоятельно поманипулировать рынками — пусть самыми незначительными, но опыт пригодился бы в дальнейшем. Хоть и предупреждал меня Серега, что это практически бесполезно. Ему, конечно, с его способностями, видней, но почему бы не попытаться? Когда я решил стать монархом маленькой европейской страны, я всерьез рассчитывал, что со мной начнут каким-то образом считаться, что передо мной откроется мир западно-европейского бомонда, но ничего подобного не случилось. Для них я остался чудаковатым нуворишем, мнение которого их интересует в последнюю очередь.

Как я не пытался раздуть газетную шумиху вокруг этого события, но осталось оно замеченным только во Франции и Испании, да еще сеньор Гримальди прислал соседское поздравление. Весь Высший Свет — все эти напыщенные корольки и королевы из Норвегии, Швеции, Нидерландов, Бельгии даже не ответили на мои приглашения на коронацию! Будто обращался к ним какой-то пройдоха. В общем, результаты вышли странные: я взвалил на себя ответственность за состояние пятидесяти тысяч своих ново-подданных, потратил на все мероприятие почти миллиард долларов, а в награду получил какие-то бумажки от Миттерана (которому, кстати, прилично помог с финансированием предвыборной компании) и от испанцев — с подписями епископа Урхельского Жоана Марти-и-Аланиса, короля Хуана-Карлоса и испанского же премьера Маркеса. И все. Если не считать короткой добавившейся строчки на визитной карточке, да нескольких десятков пышных статей в моих же газетах. Остальные предпочли не заметить этого знаменательного для всего мира события. Чуть позже вышли еще пара статей в Times и Forbes, которые ядовито прошлись по моему вануатскому происхождению и назвали, почти не стесняясь, международным авантюристом. В целом же мир остался глух к событию.

Однако Серега часто мне говорил, что вместе с остальными нашими задачами, нужно каким-то образом формировать местное общественное мнение, чтобы, по крайней мере, европейскому политическому бомонду стала безразлична судьба Союза — только тогда появится шанс сделать что-то так, как нужно Союзу, а не европейцам и американцам. И я старался, из кожи лез, чтобы ко мне начали прислушиваться.

Всего лишь сто с небольшим лет назад, во времена Ост-Индийской компании, Индией с ее двухсотмиллионным населением правили всего шесть тысяч англичан. Это все колонизаторы вместе — с семьями, детьми, гувернантками. Для управления теми, кто хочет иметь вожака, и не верит своим, не нужны большие ресурсы, да и с того времени были созданы солидные, передовые, прямо-таки новаторские механизмы управления массами людей. Международные банки, мировые валюты, сотни соглашений и теорий. Бешеное развитие коммуникаций позволило плотнее прижать к стенке колонии и высвободило массу ресурсов — ни к чему теперь контролировать тот же Суэцкий канал, чтобы выгадать три месяца на пересылке сообщений и полков. Достаточно закрыть строптивцам кредитную линию. Такое действие обязательно вызовет отток спекулятивных инвестиций и быстрый сброс этими спекулянтами государственных облигаций непокорной колонии, доходность по которым во многом гарантировалась отозванным кредитом. Далее последуют растущий дефицит бюджета, рост стоимости кредитов, инфляция, вывод капиталов — и все — послушание строптивых гарантировано. Больше никому не захочется идти наперекор «мировому сообществу».

Когда-то давно, во времена сипайских восстаний и опиумных войн, главенствующей мировой политикой (прикрытой, как всегда, фиговым листком заботы о благе и развитии отсталых народов) был, заклейменный ныне как античеловеческий, колониализм. Суть его заключалась в том, чтобы все из колонии вывозить, и ничего взамен, кроме похвалы, гарантий безопасности и некоторого снисхождения к туземным властям, не давать! Политика потерпела крах, несмотря на регулярные кровопускания аборигенам. На смену ей постепенно пришел обновленный колониализм, суть которого в том, чтобы опять вывозить из колоний ресурсы, но взамен везти из метрополии технологичные товары, которые не могли быть изготовлены в колониях в силу прямого запрета на любое производство. И это мошенничество постепенно было выведено на чистую воду. Но изощренный ум экономов на службе капитала не дремлет и появляется неоколониализм! Теперь у новых колоний, названных гордо «развивающимися странами», вывозят те же ресурсы, но в обмен на доллары, которыми правительства колоний вольно распоряжаться как хочет. Но если оно все же желает признания на международной арене и боится стать изгоем, то распоряжаться своими долларами оно будет как нужно!

Замечательная тенденция: сначала мы устраиваем вывоз ценностей, а расплачиваемся… ничем, кроме слов и дружеского похлопывания по плечу. Затем мы позволяем приобщиться к благам цивилизации, ввозя в колонию свои дерьмовые поделки по ценам в десяток раз выше тех, что есть в метрополии, но не забываем в разы увеличить вывоз ее ресурсов. Мы даже вкладываемся в инфраструктуру страны: строим железные дороги, порты, создаем университеты и лечебницы. Немного, ровно столько дорог, чтобы обеспечить работой порты, через которые повезем уже не сотни тонн, а миллионы; университетов и больниц столько, сколько должно быть местных квалифицированных и здоровых кадров на сырьевых предприятиях, обеспечивающих загрузку дорог и портов и заодно потребляющих те стеклянные бусы, что мы привезем для обмена. Но ничто не стоит на месте, проходит время и люди понимают, что в их экономике не все ладно. Тогда мы говорим черномазым парням: «ребятки, вы совершенно цивилизовались! Давайте-ка мы будем расплачиваться с вами резаной бумагой!» — и бокассы с мохатхирами модхаммадами радостно нам аплодируют! И объемы вывоза нефти и бокситов снова увеличиваются! Что будет дальше? Мы скажем этим славным парням — «вы уже совершенно белые люди! Вот вам заводы, фабрики, верфи! Только здесь дело такое: поскольку все это построено на наших достижениях, то за каждую кастрюлю, лодку или радиоприемник, сделанный по нашим технологиям (а других просто нет) вы будете платить нам немножко от прибылей предприятий! Чуть-чуть. Всего девяносто пять процентов. Остальное — ваше!» И выходит странная вещь — теперь мы даже не вывозим из колоний ресурсы для производства товаров — они сами их с радостью создают из своего алюминия-германия-кремния, но при этом всю прибыль несут нам. Ну разве не чудо? А дело всего лишь в одобренной высокими умами экономической теории, которая прекрасно объяснит папуасам — в какую сторону движется прогресс.

Поэтому когда представители тех же родов, что обдирали Индию, пожелают колонизировать Россию, им даже не придется напрягаться. Потому что они работали над совершенствованием своей системы подавления патриотизма всех мастей сотнями лет, умудряясь сидеть даже не на своих штыках, а на штыках самих туземных солдат — индусов, гуркхов, малазийцев, бедуинов, с радостью умиравших за хозяев, в то время как мои прекраснодушные соотечественники если в чем и преуспели — то только в кабинетных структурных играх и в стучании тапками по трибуне.

Того задела, который был сделан энтузиастами в тридцатые-сороковые, хватило по инерции на тридцать лет, но инерция не дает развития, она лишь позволяет отсрочить конец, окончательную остановку. Если философское учение не развивается, не совершенствуется, но остается закостенелой археологической древностью, оно быстро перестает быть похожим на правду и начинает врать — в каждом действии, в каждом слове. Если не ведется работа с кадрами, то и развивать учение некому. Сколько в Союзе было институтов марксизма-ленинизма? Хоть один из них родил какое-то развитие тех идей, которые устарели еще в начале века? Нет, мы так и продолжали учить три составных части марксизма, базисы и надстройки, ковырять в носу, рассуждая о классовой борьбе, и, подобно страусу, держать голову в куче песка, не желая оглядываться вокруг и понимать, что марксовских «классов» уже давно нет. Их демонтировали, чтобы не было угрозы.

У моей страны лишь один шанс сохранить возможность быть независимой — не оказаться в системе, придуманной для того, чтобы «цивилизованные» страны без всякого принуждения могли контролировать всех остальных, развивающихся и неприсоединившихся. Контролировать посредством доллара, индексов, рейтингов, фондовых рынков и валютных свопов. Как только «реформаторы» согласятся на участие в этих схемах — стране как суверенной единице настанет крышка.

Как говорят умные американцы: если делать то, что англичане делают сами и не следовать тому, к чему они призывают — вас ждет небывалый успех. Они воспользовались изобретенным рецептом и даже превзошли своих учителей.

Нет ни одной развитой страны, которая смогла бы развиться, открыв свои рынки для всех остальных. Протекционизм на этапе становления индустрии — отличительная черта любого развития. Так было с любой ныне эффективной экономикой — от той же Англии, запрещавшей вывоз необработанной шерсти и торговлю колоний между собой минуя метрополию, до Советского Союза, отказавшегося от Бреттон-Вудса и «Плана Маршалла» и США, провозгласивших доктрину Монро. Но когда, благодаря протекционизму, страна достигает приличных высот, ей становится необходимо открыться — чтобы увеличить рынки для своих изделий. Но еще больше ей нужно, чтобы сами эти рынки были открыты. Отсюда и начинаются все эти вопли о свободной торговле, которая выгодна лишь тем, кто продает готовую продукцию, а не полуфабрикаты или, упаси Господи, ресурсы — такие «открытые» экономики быстро становятся зависимыми от «благодетелей», склонивших недалеких бедолаг к «интеграции в мировое сообщество».

Требовать от страны соблюдения одной-единственной экономической политики, это значит — тащить ее из одного кризиса в другой. Не должно вообще стоять вопроса — открываться или закрываться навсегда? В любом случае «навсегда» — это путь в пропасть. Потому что мировая система экономических отношений — это динамика и никакой статики. Гораздо вернее будет поступать как боксер: закрываться, когда слаб, и идти в атаку открытым, когда силен. Так побеждают, по другому — проигрывают.

Однако, такое себе позволить могут только сами создатели экономических теорий, а любой другой, рискнувший воспользоваться их методикой, будет освистан и назван каким-нибудь «античеловеческим режимом, плюющим на мировые, общечеловеческие ценности».

Со всей этой кухней я познакомился более, чем близко.

К чему я это все рассказываю?

Дело в том, что вместе с некоторой (на мой взгляд, совершенно недостаточной) известностью я получил и некоторую общественную нагрузку. И, так сказать, по долгу службы оказался в Оксфорде, где среди научной братии живо обсуждался некий документ, подготовленный не очень известным экономистом то ли из МВФ то ли из ВБ — Джоном Уильямсоном. Его меморандум содержал десять пунктов и в целом был принят, что называется «на ура!»^[149]

Документ готовился для решения «проблемы латиноамериканских стран», которые не желали и дальше следовать откровенно пиратским рекомендациям Международного Валютного Фонда, которые зачастую были противоречивы и привели Латинскую Америку к закономерному кризису. Бразильцы и аргентинцы желали иметь четкий свод правил доступа к мировым финансовым ресурсам, чтобы залатать дыры в собственных экономиках. И постепенно такой документ был выработан мистером Уильямсоном. Он еще не получил международного одобрения, но горячо обсуждался в узкопрофессиональных кругах, в которые меня случайно и занесло.

Самого мистера Уильямсона не было — он безвылазно торчал в Вашингтоне на бесконечных консультациях с представителями Южной Америки, но его представлял некий Кевин Кросби, который, поднявшись на трибуну, промокнул роскошную лысину платком и заявил после недолгого вступления:

— Чтобы встать на твердый путь развития, получить устойчивое международное финансирование и одолеть, наконец, свои вековые пороки, этим странам, прежде всего, необходимо придерживаться простых и ясных правил. Первое из которых такое: следует поддерживать минимальный дефицит бюджета. Пояснять очевидность этого требования несложно даже далекому от экономики человеку — нужно жить по средствам! Второе правило — уменьшить предельные ставки налогов, чтобы дать гражданам возможность реинвестировать высвободившиеся средства в обновление производственной базы. Третье — отказаться от прямого регулирования экономики, волшебная рука рынка сама выберет самый оптимальный путь развития!

Про «волшебную руку» местная публика очень любит слушать, поэтому со всех сторон раздались аплодисменты, а докладчик получил минуту, чтобы перевести дух.

— Четвертое — сделать национальную валюту свободно конвертируемой. Чтобы кредиторы понимали, что все обстоит честно. Пятое — приоритетами в государственных расходах должны стать здравоохранение, образование, создание современной инфраструктуры! Думаю, здесь тоже ни у кого не возникнет сомнений, что требование закономерно и справедливо — ведь своему населению нужно предоставить возможность нормального существования и развития. Шестое — либерализация внешней торговли. Здесь тоже спорить не приходится, потому что любому здравомыслящему человеку это ясно. Седьмое — либерализация финансовых рынков. Конкуренция между банками приведет к снижению реальной процентной ставки по кредитам, что, несомненно, благотворно скажется для оживления экономики. Восьмое — законодательно утвердить высшим государственным приоритетом защиту прав собственности. Этот пункт напрямую пересекается со следующим и должен гарантировать иностранным и внутренним инвесторам возврат их вложений рыночными механизмами. Девятое — снижение ограничений на прямые иностранные инвестиции. Никто не должен указывать иностранным инвесторам, в какую отрасль экономики им следует вкладывать свои капиталы! Если у страны получается лучше всех выращивать бананы, то она и должна этим заниматься. И последнее — приватизация! Государству следует передать в частные руки эффективных собственников все предприятия, способные приносить доход. И там уже рынок и умение нового собственника решат вопрос выживаемости того или иного предприятия. Потому что нельзя назвать честной конкуренцию, когда частному гражданину приходится конкурировать с государством — при любом таланте он обречен на поражение в такой конкуренции просто потому, что ресурсов и рычагов давления у государства неизмеримо больше! Конкурентоспособность необходимо приводить к мировому уровню! Вот, собственно, и все, что требуется от властей любой страны, желающей получать финансовую помощь от международных институтов.

Среди слушателей раздались радостные крики — они будто только что стали свидетелями того, как сборная Англии по футболу стала второй раз чемпионами мира.

Кросби благосклонно кивал самым активным и улыбался так, будто он сам додумался до этой программы.

— Скорее всего, господа, эти требования уже в следующем году будут оформлены в виде отдельной программы и будут рекомендованы руководством МФВ и ВБ, а так же Парижским клубом и Вашингтоном всем развивающимся рынкам! Уже скоро мы сможем говорить о небывалом развитии мировой экономики и, прежде всего, Латинской Америки! — Кросби прямо-таки лучился счастьем и надеждой. — Я готов ответить на любые вопросы!

Мне казалось, что настолько шитое белыми нитками мошенничество — со всеми этими открытыми рынками, либерализациями, приватизациями; с приоритетами развития в здравоохранении и образовании — должно быть заметно любому государственному мужу. Если госпожа Тэтчер едва ли не ежедневно призывает страну и народ к тому, чтобы не экономить на вооружениях, но при этом готова подписаться под программой, где говорится о приоритете медицины для всех остальных — дело не чисто. Самая передовая медицина не в Боливии с Колумбией. И образование тоже. Это требование в переводе на доступный язык значит вот что: отдайте нам, развитым странам, возможность сбрасывать в ваши больницы наши лекарства и оборудование, присылайте к нам ваших студентов — для промывки мозгов по рекомендованному МВФ и ВБ образцу!

Видимо, я, хоть и был в меньшинстве, среди понимающих, о чем идет речь, но все же оказался здесь не один такой. В зале поднялся один из слушателей, бородатый очкарик не очень академического вида, задрал вверх руку, чтобы быть виднее, дождался, когда председательствующий успокоит публику и спросил:

— Скажите, Кевин, что вы вкладываете в термин «конкурентоспособность»?

Кросби изобразил перекошенным лицом приступ зубной боли, но ответил вежливо:

— Мистер Рейнарт, я вкладываю в это понятие тот же самый смысл, что и все цивилизованные люди.

Мне показалась знакомой произнесенная фамилия.

— И все же, я вас прошу уточнить, — попросил бородач.

— Не знаю, как у вас в Норвегии, мистер Рейнарт, а здесь это понимают как степень, при которой продукты и услуги страны могли бы конкурировать с внешними производителями, сохраняя при этом и увеличивая внутренний доход, — видно было, что Кросби ждет какой-то подковырки.

И она последовала:

— Благодарю вас, Кевин, — поклонился норвежец. — Цена на продукт является одним из определяющих факторов для его конкурентоспособности?

— Что? Цена? Конечно! Странно вам об этом спрашивать!

— Что поделать, Кевин, ничто нельзя принимать на веру, пока не договоришься о значении терминов. Я просто пытаюсь избежать разночтений. Итак, о цене… Тогда, полагаю, чем она ниже, тем товар более конкурентоспособен. Так?

— Верно.

— И значит, чтобы выиграть конкуренцию, правительство, допустим, Эквадора, должно будет снизить цену на бананы до приемлемого уровня, чтобы конкурировать с Гондурасом и Бразилией? Вопрос — как это сделать быстро, за счет каких ресурсов?

Кросби еще раз промокнул лысину и уверенно ответил:

— Уменьшением налогообложения, либерализацией, созданием оптимальной инфраструктуры, приватизацией и внутренней конкуренцией среди самых эффективных собственников.

— Благодарю вас, — бородач, судя по всему, только этого и ждал. — Но разве Бразилия и Гондурас не занимаются тем же самым? Они тоже снижают налоги, тоже проводят приватизацию и выводимые на бумаге конкурентные преимущества, которые, становясь общеупотребимыми, перестают быть преимуществами. Но я вам открою еще одну тайну: в конечном итоге все эти процедуры требуют времени. А конкурентоспособность любой стране нужна уже сейчас — чтобы получить кредиты, пополнять бюджеты и не портить внешнеторговые балансы. Так чем же ее добиться? Не знаете? Тогда я вам подскажу самый быстрый и практичный способ при соблюдении законных методов работы — снижением зарплат работников! Это за счет их обнищания будет достигнута или не достигнута внешняя конкурентоспособность. Но экономика — это система сообщающихся сосудов и вслед за снижением зарплат в одной отрасли последует снижение и в остальных отраслях. У населения будет меньше денег, оно станет меньше покупать, оно начнет избавляться от доставшегося ему приватизированного жилья, разменивая его на еду и лекарства… Но и это еще не все. Ведь нашему Эквадору, как экономике, приходится конкурировать на глобальном рынке с государствами, которые не заняты выращиванием бананов, а производят самолеты, компьютеры и те же лекарства. Спросите в чем здесь конкуренция? В лояльности граждан,которые всегда будут с восторгом смотреть на тех, кто производит микросхемы и томографы и ненавидеть свое правительство, заставляющее их ползать по пальмам. И вот вам перевороты, революции, жертвы. Такова цена следования вашим рекомендациям?

В зале засвистели, затопали, бородач смутился, махнул рукой и сел на место.

Все-таки большие мастера лжи мои дорогие англичане! Готовы расхваливать все, что им идет на пользу и ничтожить любое отклонение. А уж как они умеют приукрашивать! Разве есть на планете Земля человек, не знающий о Великом Лондонском Пожаре 1666 года? О божечки, какой ужас! Об этом событии знают все: сгорели каждые семь домов из десяти, большинство церквей, рынков — сущий кошмар! Однако при столь грандиозном пожаре погибших оказалось то ли три, то ли восемь человек, а может быть и вообще никто не пострадал — это из сильно скученного, почти полумиллионного населения дотла сгоревшего города?! И как-то сразу уменьшается масштаб бедствия. Больше похоже на запланированную масштабную расчистку.

— Мне кажется, здесь и объяснять нечего, — заявил Кросби. — Я жду настоящих вопросов, джентльмены!

Я вспомнил, где слышал фамилию Рейнарт — это Серый при нашей последней встрече передал мне кассету с его выступлением на какой-то конференции вроде нынешней. Но я так и не сподобился ее послушать. Зато теперь у меня появилась возможность пообщаться с ним живьем.

Сославшись попечителям, притащившим меня на этот шабаш, на разболевшуюся голову, я покинул собрание, успев попросить Тома, уже начавшего сопровождать меня всюду, передать мистеру Рейнарту мою визитку с приглашением звонить в любое время. Мне очень хотелось, чтобы этот молодой доктор экономики выступил бы с курсом лекций где-нибудь в МГУ, ЛГУ или Бауманке, чтобы избавить поколение молодых русских реформаторов от бесплодных мечтаний и верований в «волшебную руку рынка». Хотелось очень, но как ему об этом сообщить — я не имел представления. Глупо бы выглядело, когда бы известный спекулянт обратился к нему с предложением защитить экономику Советов от своего пагубного влияния. Ненатурально. Я бы на его месте не поверил в такие просьбы. Посчитал бы миллиардера ненастоящим, о чем раструбил бы повсюду, либо стал бы серьезно сомневаться в искренности его пожелания. Решил бы, что он хочет меня задвинуть в московские холода, чтобы не дать возможности выступать в Европе и Америке.

Поэтому я представился монархом маленькой Андорры, которого очень заинтересовало его выступление и который надеется с помощью нетрадиционного взгляда на развитие привести свой народ к процветанию. И это было едва ли не первым преимуществом, которое я получил от маленькой короны. Если мне что-то нужно будет сделать для России, я всегда смогу сослаться на политические интересы Андорры. Пока мне не укажут мое истинное место среди европейских монархов, я настоящий суверен моей маленькой страны.

Он позвонил следующим утром и во время ланча мы встретились.

Беседа, в которой с ролью не очень образованного нувориша я справился замечательно, выдалась длинной, очень содержательной и едва ли не впервые я услышал обоснованное и хорошо аргументированное мнение подготовленного экономиста, отличное от общего хора неолиберальной школы. Той священной ныне коровы, которая с успехами рейганомики и тэтчеризма обрела необыкновенную силу, задвинув все остальные течения в экономической мысли на самый задний план.

По этому поводу Эрих повторил слова Самюэльсона, сказанные полтора десятка лет назад:

— В современном мире экономисты работают только ради одобрения своих коллег. Получают премии за неосуществимые модели и награждают друг друга званиями за придуманные заслуги. При этом любого, не согласного с их взглядами, они объявляют сторонником плановой экономики! В чем меня только не подозревали! Был я и конспирологом, и коммунистом, и даже фашистом, и самой паршивой овцой, которая всегда во всем сомневается и портит стадо.

Сам он относился к тем профессионалам, которые строят свои теории только на том, чему имеется практическое подтверждение. Он мотался по всему миру — от северного норвежского Финнмарка до жаркой Лимы и высокогорного Мехико, изучал законы, экономические отношения, условия труда, балансы стран и много всего, что требовалось для написания давно задуманной книги.

— Между тем, посмотрите внимательно на действительность и вы поймете, что есть виды деятельности, позволяющие развитие и тупиковые, которые никакого развития не предполагают! Богатые страны желают разделить производства и рынки ровно по этому принципу — оставляя перспективы себе и навязывая с помощью убеждений и кредитов бессмысленную работу отставшим. Глупо рассчитывать, что сборка бананов даст такую же рентабельность, как сборка «Боингов»! Но стандартная теория либерализма от Смита и Рикардо прямо говорит — нет разницы в том, что производится! А дело только в «культуре предпринимательства» и «политическом выборе». Можно подумать, что Генри Форд разбогател бы так же стремительно, если бы пас овец в Монголии! Куда не посмотришь, только и слышно: кредиты-кредиты-кредиты! Будто бы количество денег решает все! Да можно сколько угодно ввалить миллиардов в выращивание бананов в Норвегии — мировым лидером она от этого не станет! Однажды она достигнет потолка выработки бананов и на этом все закончится! Но если эти же деньги направить в производственную и образовательную сферу — результат будет потрясающим! Однако, в производственную сферу направить эти кредиты не дадут. И объяснят это тем, что нужно повышать конкурентоспособность имеющейся экономики, встраиваться и интегрироваться в мировое сообщество, а не строить новую систему, до которой никому нет дела. Как итог — тотальная зависимость развивающихся рынков от развитых. Во всем: в удобрениях, технологиях, машинах и механизмах. А бананы можно купить и в Боливии и в Эквадоре. Без производственной базы любое суверенное государство обречено быть колонией своих кредиторов!

Мы проговорили добрых три часа и я был очарован его познаниями. Мало того, в большом отличии от своих коллег, он знал не только что не надо делать, но и что делать необходимо! пообещал Рейнарту финансирование его исследований — чисто из филантропии и научного интереса. Но едва он вышел за дверь, я созвонился с отцом в Париже и буквально заставил его выйти на связь с Рейнартом, чтобы предложить тому от лица советского истеблишмента прочитать несколько лекций в университетах Москвы и Ленинграда, не скупясь на гонорары и принимая любые условия. А там, возможно, и оставить его курс на постоянной основе, чтобы помимо взглядов неолиберальных экономистов и их прямых антагонистов из советской экономической школы у наших соотечественников была возможность принять во внимание и другие, более приближенные к реальной жизни, точки зрения.

К тому времени, когда страна избавится от иллюзий вроде «возвращения к ленинизму» и прочих демагогических штампов, щедро рассыпаемых с трибун разного уровня, нужно чтобы в ней образовалась активная прослойка трезвомыслящих, имеющих возможность отстаивать свои убеждения, людей. С деньгами, авторитетом и широким кругозором. Для этого мы устраивали выезды советских специалистов за рубеж на стажировки, ведь ездили не только технари, но и историки, экономисты, даже идеологи коммунизма оказывались в святая святых капитала — в белоботиночных колледжах, где вместе с будущими воротилами международных концернов слушали новейшие достижения западной философской мысли. Многие желали остаться здесь навсегда, но договора, разработанные американскими юристами под чутким руководством Серегиных ГБ-шников, жестко ограничивали их желания. Для отказников была единственная возможность остаться на Западе — выплатить все, что было затрачено на их обучение. Без рассрочек и поблажек. И такая постановка вопроса не очень возмущала международные политические круги, хотя на абсолютно такое же требование Советского Союза к своим евреям, получившим бесплатное образование, весь мир заходился в истерике о тоталитаризме и попрании свободы выбора человека. Вот и пойми этих буржуинов! Что позволено Юпитеру, не позволено быку.

Отец попросил дать ему возможность ознакомиться с творчеством норвежца, а после прослушивания кассеты заявил, что готов оплатить гонорар сумрачному скандинаву из своего кармана. Даже не потому, что тот претендует на божественное откровение — таких пророков в истории множество от Мальтуса и Смита до Маркса, Кейнса, Фридмана и Хайека, но потому что своими исследованиями и выводами он заставляет задуматься и не принимать на веру общепринятые лозунги.

— Это самое важное в нашей жизни, — сказал отец. — Научиться думать самому и не принимать чужие глупости на веру, какими бы притягательными эти умопостроения не выглядели.

К чести норвежца, он не стал темнить, пытаясь увязать вместе две противоречивые договоренности, а сразу же связался со мной и попросил отсрочить наше сотрудничество на год, потому что получил замечательное предложение от русских и ему не терпится им воспользоваться. Ему хотелось досконально изучить плановую экономику, над реставрацией которой сейчас как раз работает в Москве в составе авторитетной комиссии знаменитый русско-американский экономист, нобелевский лауреат, Василий Леонтьев.

— Может быть, мне удастся заметить нечто такое, что ускользнет от внимательных глаз уважаемого мэтра? — со смехом в голосе спросил Рейнарт. — Если рекомендации мистера Леонтьева и мои не сойдутся — то появится отличный повод проверить истинность моих умозаключений. И обсудить их с очень умным человеком. К тому же гонорар предложен очень солидный, если я откажусь, потом буду кусать себя за локти. А я очень хочу написать хорошую книгу и деньги не будут лишними. Я даже название придумал. Послушайте! «Как богатые страны стали богатыми и почему бедные страны остаются бедными»! Звучит?

— Удачи вам, Эрих, — пожелал я ему и добавил: — но если что-то не срастется, наша договоренность в силе. Как монарх Андорры, я не хочу плестись в хвосте прогресса. Мне нужен народ довольный, богатый и счастливый. Покажите этим русским, что им на самом деле стоит делать, а потом возвращайтесь. Я с удовольствием назначу вас своим советником.

Он отбыл в Москву, окрыленный и полный надежд, а я втайне в очередной раз поздравил себя с удачным приобретением, которое может однажды оказаться полезнее контрольного пакета NOKIA.

Глава 4

— Это довольно известная в наших кругах личность, с огромным опытом. Он точно работал в Лондоне, консультировал старую леди с Тредниддл^[150]. Если правильно помню, как раз он и занимался «вексельной горой»^[151].

Малкольм Шона вышагивал по своему кабинету, обставленному в викторианском стиле тяжеловатой по нынешним временам мебелью. Между высоченными окнами висели картины с собаками, написанные в манере Ландсира — предмет особой гордости Малкольма. Сам страстный собачатник, он готов был ехать даже в Шотландию, если до его слуха доходили сведения, что кто-то выставил на торги какую-нибудь из многочисленных собак Ландсира.

Шона остановился перед столом, покачался на каблуках и вновь пустился в путь, отмеряя его длинными ногами в полосатых штанах.

— Он здорово поднялся на размещении «бабушкиных облигаций»^[152]. Потом катался по всему миру, его видели повсюду — от Далал Стрит до Бай Стрит, он ввязывался во все подряд. Состоял в Правлении HSBC^[153]. Помнишь, пару лет назад все стремились накупить побольше мусора? Стэнли первым додумался, что если на эти бонды повесить рейтинг ААА, то они перестанут быть мусорными^[154]. Он организовал трастовый фонд с небольшим капиталом — миллионов в сорок фунтов, и принялся выпускать бумаги этого фонда, обеспеченные секьюритизированными активами из немецких облигаций федерального займа, бумаг Bundesbank'а и целым ворохом макулатуры с кредитным рейтингом ниже ССС. Объединение этих бумаг в одной дало ему возможность получить у Mudy's для облигаций своего фонда рейтинг от А1 до А3 — в зависимости выпуска. При том, что в общей структуре активов фонда бумаги неивестиционных рейтингов составляли три четверти.

— Ложка меда не сделает бочку дерьма хоть немного вкуснее, — успел вставить в паузу Луиджи, сидящий за столом напротив меня.

— Как видишь — делает. С таким рейтингом его обязательства расходились на рынке как горячие пирожки^[155]! За полгода фонд Стэнли продал этого дерьма миллионов на восемьсот. Стэнли называет это «завтрашним днем финансового рынка». И знаешь, он прав — очень скоро такими «инструментами» будут забиты все площадки. Хоть это мне и не по душе, но скоро нам придется делать что-то подобное.

Он говорил на том самом чистом «оксфордском» английском, которым так кичатся завсегдатаи театров Вест-Энда, досадливо морщащиеся при словах toilet или pardon. Для меня же его скороговорка, тяготеющая к проглатыванию гласных, была так же труднопонимаема, как говор констебля на Пикадилли, столь же старательно выбрасывающего из речи согласные. Даже не представляю, как в Парламенте умудряются понимать друг друга лорды и заднескамеечники? Ведь языки их разнятся как очень далекие друг от друга диалекты.

Малкольм снова оказался возле стола и остановился у высокого кресла.

— А зачем тебе этот пройдоха?

Стэнли Горобец стал для меня в последнюю неделю настоящим гвоздем в заднице. Его юристы вдруг пожелали оспорить несколько сделок по слиянию и поглощению, проведенных мною в прошлом году. Они подали против моих компаний сразу десяток исков, о которых раструбили повсюду с таким энтузиазмом, будто речь шла по меньшей мере о разоблачении нового Понци^[156].

— В трех моих компаниях его фонд, оказывается, миноритарный акционер. Он инициировал несколько судебных исков. Собирается оспорить мои прошлогодние сделки на основании какой-то ерунды вроде неисполнения инвестиционных обязательств. Может за ним стоять кто-то серьезный? Если это просто его инициатива, то мы, конечно, отобьемся и накажем, чтобы неповадно было. Но если за его спиной есть кто-то тяжелый, то знать об этом лучше бы сейчас. И рассчитывать свои действия, понимая, что Горобец — не главный на палубе.

Шона опустился в кресло. Молча. И мне это не понравилось.

Он покопался в бумагах, лежащих на деревянном лотке, достал проспект Mudy's, подчеркнул в нем что-то ручкой и протянул мне.

— Видишь, Зак, у его бумаг рейтинг такой же как у акций «Джонсон и Джонсон»? Станет ли агентство раскидываться такими рейтингами ради мусорщика Стэнли Горобца?

— Это не доказательство, Малкольм. Мало ли причин может быть у агентства?

— Не доказательство, согласен. Но остальное у меня только на грани слухов. Говорили, что он работает на Standard Chartered, — при этом вид у Шона стал такой, будто он только что прочитал мне приговор.

Название банка несколько раз попадалось мне в разных документах, я знал, что основа его деятельности — проводка международных платежей, арбитраж валют; штаб-квартира в Лондоне, а основной источник дохода — в Азии: в Сингапуре, Гонконге, Шанхае, но нужны были подробности, без которых мозаику не сложить. Поэтому удивление мое было неподдельным:

— И что для меня это должно значить?

— Если они навалятся на тебя всерьез — устоять будет трудно. Во всяком случае, с 1613 года^[157] этого не удавалось никому. Они не стали бы этого делать, если бы чувствовали малейшую неуверенность.

Наезды всегда случаются неожиданно. Хоть в юности на танцплощадках или темных подворотнях, хоть сейчас — в центре Бирменгема. Всегда ждешь и всегда это происходит внезапно.

— Лу, — попросил я, — съезди пока к Берни Бернштайну, поговори с другими людьми, выясни правдивость слухов о Стэнли и мне нужно знать все об этом чертовом банке!

Луиджи кивнул и безмолвно вышел из кабинета Шона, чтобы отправиться в Сити выяснять подробности.

— Зак, мне кажется, лучшим решением было бы для тебя увидеться с господами из Standard Chartered и…

— Сначала расскажи-ка мне Малкольм все, что ты о них знаешь? — я перебил партнера, потому что мне не хотелось слушать советы при полном отсутствии информации об объекте воздействия.

— Не очень понимаю, чем тебе это поможет, в конце концов, об этом можно прочесть в любом справочнике, я вряд ли знаю больше, но слушай, если хочется.

Он снова вылез из-за стола и начал ходить по ковру — видимо, так ему было проще сосредоточиться. Полосатые штаны мелькали передо мной, провоцируя эпилептический припадок, но останавливать его я не решился, и просто отвернулся в сторону.

— В общем, банку скоро будет четыреста лет. Большой, активный, интересы всюду: Африка, Азия, Южная Америка. Вместе с HSBC — основной эмитент гонконгского доллара. Размер капитала… Здесь тебе никто ничего точно не скажет. Может быть, и десять миллиардов, и сто и девятьсот. Ты же понимаешь, что определить это очень сложно, а официальные балансы — всего лишь официальные балансы, призванные больше скрыть, чем показать. Собственный капитал может быть и невелик, но вот при случае привлечь раз в сто больше для такого банка проблема не большая. К тому же этот банк — довольно закрытая организация, о которой не принято трепать языком на каждом углу. Прошлое у банка весьма насыщенное. Еще в начале века — основной оператор в торговле опиумом с Китаем. Пару лет назад, в восемьдесят шестом, Lloyd пытался поглотить их, но ничего у него не вышло. И вот уже год как страховщики барахтаются в убытках, списывая ежедневно по многу миллионов. У меня такое впечатление сложилось, что Lloyd'у этой попытки не простят — его каким-то образом переформатируют. Участники страхового рынка банкротятся один за другим на пустом месте.

Шона замолчал, ожидая моей реакции, но простояв в тишине полминуты, добавил:

— Это у них фирменный стиль такой — бить не по головной компании, а по филиалам и зависимым компаниям. Кажется, с тобой они пытаются провести тот же фокус.

Lloyd^[158] — это очень серьезно! Это сотни миллиардов фунтов, тысячи физических владельцев, это такой монстр, рядом с которым любой почувствует себя неуютно. И если у них не получилось одолеть Standard Chartered, то мне по-настоящему должно стать страшно связываться с этой мутной конторой. И уж точно никак не обойтись без фроловской помощи.

И нужно что-то делать сейчас.

— Бедняги из Lloyd только-только переехали в новое здание, — заметил Малкольм, — а теперь, того и гляди, придется его продавать.

Вечером, когда я успел вернуться в Лондон, Луиджи добавил масла в огонь.

— Я поговорил не только с Берни, — сказал он. — Я сам встретился с несколькими людьми, и сведения довольно любопытные. В общем, дела наши обстоят неважно. Противник сильный, связи на самом верху повсюду. В кабинете министров через одного — бывшие сотрудники этого банка, и уж точно у каждого в нем работали или работают родственники. Какую бы авантюру не затевал Альбион в последние двести лет, наши друзья обязательно принимали в ней участие — торговали опиумом в Китае, хлопком в Индии, алмазами в Южной Африке, это был первый иностранный банк, который получил лицензию в Штатах. Зак, это очень серьезная контора. Берни подтвердил, что за Стэнли могут торчать уши Standard Chartered. Но еще один человек напел мне, что, несмотря на то, что основным акционером группы официально выступает сингапурский правительственный валютный фонд Temasec Holdings, на самом деле через ряд подставных компаний им владеет семья Борухов. А это уже люди такого уровня, что…

Он замолчал, не в силах найти подходящее сравнение.

— Говорят, что колумбийские наркокартели, китайские триады — они все работают через Standard Chartered. В Индии идет расследование о неправомерном использовании банком денег вкладчиков в спекулятивно-инвестиционных сделках, в Шанхае и Гонконге едва не ежегодно разгораются и ничем не кончаются коррупционные скандалы. В общем, эти парни не носят белых перчаток и если нужно, не станут брезговать ничем.

Я не знал ни о каких Борухах, да и не в фамилиях дело. Не будь Борухов, нашлись бы Марухи. Но и сдаваться я вовсе не собирался. Не для того корячились четыре года, чтобы все накопленное вот так запросто отдать левому дяде.

Странно было бы, когда бы у нас с Серым получалось все что задумывается — без малейшего противодействия. Нет, не обязательно искать каких-то злоумышленников, раскусивших нашу авантюру и решивших помешать ее воплощению. Достаточно того, что мои компании показывают приличные результаты по доходности, чтобы они стали объектом претензий желающих поправить свое материальное положение за чужой счет. Здесь таких историй происходит по тысяче за год: все друг друга поглощают, объединяются и реструктурируются, чтобы продаться подороже. Прыгни выше среднего уровня — и ты непременно привлечешь внимание хищника, имеющего на тебя собственные виды, отличные от твоих. И никого не интересуют планы жертвы — они вообще ничего не значат, важно то, что она достаточно жирная для того, чтобы быть жертвой. Зря, наверное, мы решили засветить часть своих операций, но и без засветки никак не обойтись! Чем больше официальщины — тем громче можно будет при случае вопить «грабят!»

— И что делать? — спросил я Лу, не надеясь получить исчерпывающий ответ.

Он неопределенно хмыкнул, сел напротив меня и сложил на коленях свои лопатоподобные руки.

— Я не смогу тебе дать правильный совет, Зак. Я не знаю, как поступают в мире больших денег. Но у нас на Сицилии, если вдруг твою лавку обещают спалить, идти нужно не к тем, кто угрожает — это обычная шпана, договариваться нужно с padrino. На худой конец — с консильери^[159].

— Мне нужна встреча с кем-нибудь из Совета Lloyd^[160], — я решил, что перед тем, как идти на поклон, мне стоит узнать о враге как можно больше.

— Ты хочешь, чтобы эту встречу организовал я?

— Не знаю, Лу, не знаю. Думаю, лучше всех мне смог бы помочь сейчас мой добрый сосед барон Фитцгерберт? Он в этом городе каждую псину из высшего света в лицо знает.

— Только самого его нет, — развел руками Луиджи.

Верно, мой сосед как раз должен был устроиться на новой службе в Москве, вот заодно и повод с ним переговорить.

Я заказал у Долли разговор с английским посольством в Москве, нимало не заботясь о том, что кто-то может подслушать мою с сэром Фрэнсисом беседу. Ведь ничего криминального я обсуждать не собирался.

В какой-нибудь африканский Урюпинск дозвониться проще, чем в Белокаменную: пока ждешь соединения, можно поседеть! Отец говорил, не уточняя — шутит или нет, что с Лубянки прослушиваются все международные переговоры и именно поэтому соединение занимает так много времени: пока выяснят зону ответственности внутри своего ведомства по абоненту, пока найдут свободного англоговорящего слушальщика, пока перекоммутируют линию через его магнитофон — не один час пройдет.

Но даже в России почти всегда происходит соединение.

Жизнерадостный голос лорда Стаффорда, советника-посланника британского посольства в Союзе, обрадовал меня:

— Привет, Зак! Я уже собирался ложиться, здесь, знаешь ли, поздно уже! Кэтрин передает тебе привет. И сэр Джон тоже.

Меня забавляла эта его манера называть своего пятилетнего отпрыска «сэр Джон», но ему самому очень нравилось титуловать беззубого наследника «сэром».

— Я тоже желаю им всего хорошего, сэр Фрэнсис. Вы устроились?

— Конечно, Зак. Здесь работают такие милые люди. Представляете, в первый же день моего официального пребывания в этом городе мне напомнили о том, что у моей семьи прав на трон Британии едва ли не больше, чем у семейства Виндзоров! Русский профессор истории был на приеме в посольстве и, познакомившись со мной, тут же выдал короткую справку о славном прошлом моих предков! Об этом знают люди в Москве — неужели их так заботят дела о престолонаследии в Букингемском дворце?

— И это действительно так? О правах на престол?

— Ну в смысле древности и некоторой причастности — да. По женской линии наш род восходит к Маргарите де ла Поль, племяннице Эдуарда Четвертого, графа Марч, первого из Йорков, влезшего на престол. Так что в каком-то смысле ваш покорный слуга — один из последних Плантагенетов на этой земле.

— Почему же вы не сказали мне об этом раньше? Жить рядом с потомком Ричарда Львиное Сердце и не знать об этом? Я хочу упрекнуть вас в невнимательности к своему происхождению, сэр Френсис.

— Перестаньте, Зак. Вряд ли кого-то интересуют такие древности. Кроме того профессора. Здесь так интересно! У меня столько впечатлений, что пересказать их сейчас я не смогу при всем желании. Как-нибудь встретимся, расскажу подробнее. И, поверите ли, но я не встретил еще ни одного медведя на улицах Москвы! Мне прожужжали о них уши в Форейн-офисе, а их нету. Демонстрантов много, да. Побольше, чем в Гайд-парке или на Трафальгарской площади. Бурлит страна. Но медведей нету! Мы ездили даже в Подмосковье, — он ввернул русское слово в свой монолог, — видели брошенные деревни и самые отвратительные в мире дороги, но так и не встретили ни одного медведя! Сэр Джон из-за этого страшно расстраивается. Он собирался приручить и воспитать в лучших английских традициях хотя бы одного несовершеннолетнего русского медведя, но, видимо, ничего не получится. Однако я чувствую, что вы хотели поговорить о делах?

Я перестал улыбаться, представляя, как маленький сэр Джон «воспитывает» медведя.

— Мне очень жаль, сэр Френсис, что у маленького Джона не складываются планы. Если я могу чем-то помочь — купить ему медведя или, может быть, тигра — я весь к его услугам.

— Бросьте, Зак, сэру Джону пора взрослеть. Итак, что побудило вас совершить столь поздний звонок?

Он снова был образцом чопорности.

— Скажите, сэр Френсис, нет ли среди ваших добрых знакомых людей близких к Совету Ллойда?

Он на несколько секунд задумался.

— Что вы опять придумали, Зак? Хотите разорить несчастных страховщиков?

— Хочу перенять опыт обращения со Standard Chartered. Слышал, что несколько лет назад у них были… взаимное недопонимание… Теперь банк пытается искать прибыли среди моих активов.

— Недопонимание? Вы так это называете? Впрочем, неважно, как это назвать. Я понял, о чем вы говорите, Зак. Кстати, слышал, что вы все же смогли примерить на голову корону Андорры?

Значит, все-таки, все всё знают, а игнорирование моих успехов — что-то вроде саботажа.

— Да, сэр Френсис, мне это удалось, — ответил я вслух.

— Поздравляю… сир, — мне так и почудился поклон, которым Фитцгерберт сопроводил свое короткое поздравление.

— Перестаньте, сэр Фрэнсис, мы с вами добрые соседи, друзья. К тому же старинные принципы демократии, усвоенные мною еще в нежном возрасте, не позволяют относиться к событию серьезно. Это просто как олимпийская медаль. Только за неимением спортивных талантов она трансформировалась вот в это.

— Тогда я скажу вам вот что, как другу, деловому партнеру и монарху: вытаскивайте все что можете и бросьте добычу Standard Chartered. Мир большой, его хватит всем и стоит поискать что-то иное. Они не отвяжутся, если вцепились зубами в заинтересовавшее их предприятие. И мои друзья из Ллойд в этом деле не очень хорошие советчики — они сами не знают, как отвязаться от ополоумевшего бульдога. Того и гляди они лягут под банк.

— Вы считаете, что у меня нет шансов в этой борьбе?

— Зак, сир… Вы замечательный бизнесмен и отличный парень, но от этого банка так воняет разведкой, он так прочно врос в тело британской монархии, что все его интересы — это их интересы. И если на первых порах он может играть против вас из-за того, что ему просто понравились ваши активы, то в случае слишком выраженного сопротивления вы получите в противники поистине всемогущего врага. Это стоит тех денег, на которые они хотят наложить лапу? Или, быть может, у вас есть какая-нибудь андоррская спецслужба, сравнимая по мощности с разведслужбами Ее Величества?

— Я понял вас, сэр Фрэнсис. Спасибо за совет. Передавайте привет семье.

— Мне жаль, Зак. Но это будет лучший выход.

Я положил трубку и посмотрел на Луиджи, слушавшего весь разговор по параллельному телефону:

— Слышал?

Он кивнул, вздохнул и напомнил:

— Тогда напрямую нужно идти к padrino — пусть люди из банка скажут, чего хотят? Возможно, удастся откупиться?

Я уже почти был согласен с ним, когда вдруг тренькнул телефон.

По неуничтожимой советской привычке, он был, конечно, красного цвета и имел здоровенную электронную приставку, шифровавшую речь с полусекундной задержкой в мешанину волн, нечитаемую ничем, кроме такой же приставки на другом конце провода. Звонил Серый.

— Привет, старина, — далекий голос моего друга вызвал во мне прилив оптимизма. — Какие дела?

Я прикрыл трубку рукой и показал Луиджи глазами на дверь:

— Лу, принеси нам кофе и проследи, чтобы ближайшие десять минут Долли занималась работой, а не составлением нравоучений для своей непутевой племянницы.

Луиджи понимающе кивнул и вышел.

Я совсем не был уверен в том, что он не пишет все мои разговоры в этом кабинете, но я не имел пока ничего против такого положения вещей. Пишет и пишет. Тем более, что всей прослушкой ныне заведует Том, верный мне, а не Лу. И если мне понадобится, то почистить запись — проблема небольшая.

— Привет, Серый. Ты, конечно, все уже знаешь. Я тебе прямо завидую.

— Не шути так, Зак, — он хохотнул так, словно был изрядно нетрезв. А ведь в Луисвилле сейчас всего лишь чуть-чуть за полдень солнце перевалило. — Постоянное дежавю — не то удовольствие, которое я могу пожелать кому-то.

— И все же.

— Совет нужен?

— Я только собирался тебе позвонить.

— Я знаю. Отдай им все, что они хотят.

Такой совет от Серого был странен. Неужели даже он не видел путей, ведущих к выигрышу?

— Ты всерьез предлагаешь мне сдаться?

— У тебя нет выбора, — он помолчал, — только победить. А к победе ты придешь, сдавшись.

Не иначе, как мой друг начитался Лао Цзы на ночь и теперь решил со всеми говорить китайскими загадками вроде: «кто свободен от знаний, тот никогда не будет болеть».

— Мистер Сфинкс, перестаньте говорить загадками. Сдавшись, я всего лишь потеряю деньги!

— Зак, — он определенно был пьян, — если в твою кладовку пробралась крыса, разве ты не захочешь ее убить?

Кажется, я начал догадываться о сути его предложения.

— Отравить?

— Залей это все варфарином, кумарином, битым кирпичом со стеклами — всем, что подвернется под руку. Ты справишься. Используй их внутреннюю тяжелую бюрократию. А Снайл за тобой подчистит.

В трубке раздались гудки отбоя.

Как просто…

В первых числах ноября, пока специалисты Standard Chartered разбирались с хитромудрыми связями в перекрестном владении акциями, прошли внеочередные собрания акционеров в компаниях, подвергшихся атаке. И если до этого мне было безразлично, кто сидит в Советах Директоров, то теперь там уселись люди Тома — молодые талантливые менеджеры, умеющие выводить подписи на платежках и давить недовольных характером. Как назло оказалось, что все эти компании испытывают жуткие проблемы с «обороткой»^[161] и все они были вынуждены прибегнуть к масштабному кредитованию у совершенно не аффилированных^[162] с ними банков, большей частью итальянских и андоррских.

В декабре полученные кредиты — в общей сумме около девяти миллиардов — были брошены на обратный выкуп акций, котировки на которые резко рванули вверх, вызвав на биржах в Лондоне и Амстердаме небольшой ажиотаж. Капитализация компаний росла не по дням, а по часам и буквально через день, проводя payback^[163], они были вынуждены требовать увеличения кредитного плеча, что банки, обрадованные ростом актива, разумеется, им с восторгом представляли.

Standard Chartered бросилась в бой, потратив на выкуп пяти процентов бумаг столько же, сколько до того потратила на покупку десяти процентов. И котировки устремились еще выше, порождая в прессе многочисленные комментарии о «новом золотом веке».

Рос размер предоставленного кредита, росла цена бумаг, достигнув тройной величины, росла стоимость пакета, имевшегося у меня в руках. Параллельно компаниями были выпущены полугодовые облигации, и все полученные по закрытой подписке деньги опять брошены в скупку собственных бумаг на открытом рынке.

Когда Малкольм Шона прислал мне сводку, что Standard Chartered овладела сорока процентами бумаг, приобретенных за двадцать два миллиарда долларов, я выбросил на рынок свои бумаги и все, что удалось собрать в ходе «обратного выкупа». По инерции еще полдня их покупали, но потом предложение превысило спрос и все покатилось обратно. А на рынок сбрасывались все новые и новые их порции, жадно скупаемые Standard Chartered. К концу декабря, перед самым Рождеством, они получили вожделенные контрольные пакеты компаний, обошедшиеся им совокупно почти в сорок миллиардов. При начальной капитализации в семь. Но общий долг компаний по полученным у банков кредитам приблизился еще к тридцати миллиардам. Отношение «стоимость акций к прибыли» выросло до пятидесяти, гарантируя окупаемость вложенных средств ровно к тому времени, когда на горе начнут свистеть раки.

Несколько своевременных статей в профильных изданиях с полным анализом экономического состояния новоприобретенных Standard Chartered предприятий, десяток телевизионных репортажей ввергли рынки в уныние и обрушили рыночные оценки злополучных контор в преисподнюю. Банк попытался отыграть назад, но теперь за бумаги компаний, отягощенных сумасшедшими долгами, никто не желал выкладывать даже ржавый дайм^[164]. Он сбрасывал акции, и они дешевели еще больше, переводя фирмы, очень прибыльные еще три месяца назад в разряд аутсайдеров рынка.

Что ж, я не гордый, я был согласен взять и аутсайдеров.

И проблемы начались у Standard Chartered, обретшей внезапно не прибыльные заводы и фабрики, а огромные долги — оживились люди из Lloyd, к ним подключился Gyperbore Trust, зашевелились конкуренты из HSBC и Barings; на начавшуюся вакханалию слетелись падальщики из Quantum — Роджерс со своей обычной идиотской бабочкой и Сорос, трясущий перед телекамерами хищным носом.

К апрелю 1989 года с банком, насчитывавшим трехсотлетнюю историю, было покончено — большая часть его отделений и филиалов перешла в другие руки. Я стал богаче еще на двадцать миллиардов, Серый со Снайлом обзавелись банком, который выпускает гонконгские доллары, Barings достался сингапурский филиал SC, а Сорос и Роджерс, принявшие участие в вакханалии уже ближе к самому концу, поимели обширное паблисити и стали на время главными звездами телеэкранов.

Standard Chartered не исчез совершенно, он был только расчленен на части, отбросил, как ящерица хвост, чтобы сохранить основное, избавился от того, что не мог бы удержать ни при каких фокусах, но и этого оказалось достаточно, чтобы он оказался исключен из списка мировых титанов банкинга. Против неудавшихся жертв банком были поданы судебные иски, ведь оставить ситуацию просто так у него не было никакой возможности. Однако Тери Филдман из Slaughter and Maу^[165] заверил меня, что бояться нечего и наши позиции тверды и прочны как никогда. Этот рыжий пройдоха с годовым партнерским доходом в десяток миллионов фунтов знал о чем говорил и если бы не был уверен в своих словах, никогда бы не оказался среди сотрудников Slaughter and Maу.

Функции банка для межбанковских операций были перехвачены RBS^[166] с HSBC. Тери Филдман считал, что в случае серьезного судебного разбирательства они станут нашими союзниками — чтобы не отдавать завоеванное таким трудом. И я с ним был согласен.

А Стэнли Горобца, с которого и началась эта история, говорят, видели под мостом Кью, где, как известно любому кокни, кучкуются все представители лондонского отребья, исповедующие убеждения, близкие к социал-коммунистическим. Сообщали, что он известен среди маргинальной публики непримиримым отношением к биржевым спекулянтам и, благодаря своим пламенным речам, быстро стал у бездомных признанным лидером. Это позволило ему обзавестись личной картонной коробкой для укрытия в дождливые лондонские ночи. Такие люди нигде не пропадут и за него я не волновался.

Моя большая игра почти закончилась и мир стоял на пороге новых событий — теперь его будущее решалось на востоке, в России, где за время нашего сражения произошло немало нового. Да и весь мир стремительно менялся, утрачивая последние черты патриархальности, превращаясь из статически устойчивой системы в динамически-неравновесную.

Глава 5

На юге Африки, измученный прессой и забитый «мировым сообществом» режим апартеида провел первые выборы среди всех граждан ЮАР — белых, черных, желтых, оранжевых; в Польше, непрерывно бастующей, был закрыт Гданьский судостроительный завод, с которого распространялась по стране зараза «Солидарности», однако ни к чему доброму это запоздалое решение не привело и ничего не изменило; американцы показали миру свое угловатое детище — первый в истории самолет-невидимку и его появление вызвало бурный восторги по обе стороны Атлантики и глухую стену молчания за Железным занавесом; кубинцев выперли из Анголы и Намибии, положив конец «экспорту красных революций». В общем, начиналось победное шествие демократии и либерализма, так много давших Америке и насаждаемых теперь повсеместно.

В Южной Корее один из творцов «экономического чуда» — Президент Чон Ду Хван на собственном примере показал общественности, что коррупция и экономический рост государства никак не связаны. Для экономического роста всего лишь нужно было национализировать банки и упорядочить финансовые потоки в стране, перенаправив их с фондовых рынков в реальный сектор экспортоориентированной экономики. И полученные взятки для экономического роста страны нужно всего лишь размещать в национальных банках, не вывозя их в Швейцарию или Лондон. Кореец признался в том, что брал взятки, как сказали бы в Советском Союзе — в особо крупных размерах, вернул деньги и добровольно отправился в монастырь замаливать грехи. Кажется, у корейцев начинался период истории, когда глава государства из высокого кресла непременно отправлялся на скамью подсудимых.

Но значимее всего для нас было происходящее в Союзе, который уже давно перестал быть «тихой гаванью». В Баку состоялся очередной митинг с разгоном демонстрантов, жертвами и прочими прелестями позднесоветского стиля управления национальными окраинами. Вдруг откуда не возьмись, повылазила уйма советских доморощенных специалистов, говоривших много, долго и путано о вещах, в которых разбирались примерно как свиньи в апельсинах, но в силу личной убедительности и новизны для публики заслуживших славу непревзойденных экспертов, без сомнения, понимающих, куда следует вести страну. Но даже проведенное повышение пенсий аж на сорок процентов не принесло желаемого успокоения населения.

Горбачев в очередной раз поменял состав руководителей страны, и к удивлению многих, выкинул из Политбюро своего старинного приятеля Шеварднадзе, лишив его заодно и поста министра иностранных дел. Эдуард Амвросьевич отправился в Якутию, где возглавил местный исполком, а на его место был назначен бывший посол в США — Александр Александрович Бессмертных, с которым последние полгода достаточно плотно работали Серегины гб-шники под прикрытием визиток от Ландри и Снайла. Бывший среди советских министров первым выпускником МГИМО, он слыл в первую очередь просто хорошим дипломатом, и только потом партийным функционером. Теперь можно было надеяться, что грядущее соглашение по разграничению территорий в Беринговом море не будет подписано на американских условиях. Что уступки в сфере разоружения в одностороннем порядке и без обсуждения прекратятся. Бессмертных нашел время и снялся в длинной трехчасовой передаче перед советской общественностью с разъяснением международной ситуации. Запись производилась в том же формате, что и памятное интервью с Маргарет Тэтчер и показала миру, что и в России есть думающие люди с трезвым мышлением, ничем не уступающие Железной леди. Его выступление было фрагментами показано по всему миру, и мне запомнился необычный пассаж о том, что в США еще до сих пор рабство толком не отменено, что есть штаты, которые спустя сотню лет после принятия соответствующего закона, так его и не ратифицировали^[167]. Госдепартамент разразился в ответ уверениями, что это просто не соблюденные формальности, которые обязательно завершат в ближайшее время. Но слова уже были сказаны и услышаны. Новый советский министр прослыл человеком, абсолютно понимающим, что такое Америка.

Он не пользовался хитрыми словесными конструкциями как Тэтчер, отвечавшая на вопрос советского журналиста:

— Не представляет ли программа «Звездных войн» новую угрозу для человечества? Разве это не вывод ядерного оружия в космос?

Примерно следующее:

— Мы еще не знаем, насколько эффективна будет программа СОИ. Давайте сначала ее запустим, а потом будет судить об угрозах.

Кот Хамфри^[168], этот гений в секвестровании собственного бюджета, любимец баронессы Тэтчер, служащий мышеловом на Даунинг-стрит, 10, и тот ответил бы умнее.

Почему-то этот поистине дурацкий ответ показался зрителям логичным и умным, а по мне так ничем не отличался от слов той обезьяны, что стучала камнем по гранате: ну взорвется, ну и пусть, у меня еще есть! Признаюсь, я никогда не сильно прислушивался к болтовне госпожи Тэтчер, но если это был образец ее красноречия — то я ничего не потерял, потому что такую чушь можно послушать и в куда более искусном исполнении Фрая и Лори или Эддингтона и Хоторна^[169].

Если бы не знания от Сереги, на пальцах объяснившего мне, что вся эта программа СОИ — блеф и ничего больше, я бы, как и любой нормальный человек, испытывал некоторое неудобство от осознания того, что где-то высоко над головой висит спутник, оснащенный лазером с ядерной накачкой. Но госпожа Тэтчер — не участница скетч-шоу, и ее ответы при небольшом размышлении выглядели очень странно. Бессмертных же был последователен, логичен и не оставил никаких сомнений в своейполнейшей компетентности.

В общем, в России постепенно, но как мне казалось, очень уж медленно, создавался пул политиков, достаточно либерально настроенных по отношению к будущему Союза и в то же время прекрасно понимающих, куда может завести тупое следование предлагаемым из-за океана рецептам успеха.

Горбачев вновь навестил своего друга Миттерана, бывшего князя уже родной моему сердцу Андорры, с которым обсудил все, до чего смог додуматься изощренный разум Генсека, забитый массой «добрых» советов от помогальников. Они говорили о многом: от развития межпарламентских отношений и очередного сокращения наступательных вооружений до совместного полета на недавно опробованном «Буране» на Луну. Михаила Сергеевича несло, и он трепетал от восторга, что такие большие люди — Миттеран, Рейган, Тэтчер — обстоятельно слушают его полоумные бредни. Они одобрительно ему улыбались, хвалили и часто вместе фотографировались, но никто из них ни разу даже не задумался о возможных уступках этому никчемному человечку, делавшему одну глупость за другой.

Однако того административного ресурса, что находился в руках даже откровенного врага на посту Генсека, хватило бы на долгие годы правления. А Фролов ничего не делал для предотвращения этого, оставаясь пассивным наблюдателем и практически не занимаясь политикой. Он ждал, когда Горби до конца доведет свою затею — чтобы не осталось на шее у страны нахлебников, с удовольствием прожирающих ее ресурсы и при этом открыто называющих благодетелей оккупантами.

Серый говорил, что активно лезть в дело раньше лета девяносто первого года никакого смысла нет. Он говорил, что ничего нового к тому, что там происходит, мы добавить не сможем. Все наши потуги пропадут втуне, зарытые под ворохом перевранных исторических фактов из «Огонька». А до тех пор страну просто «плющит» и ее народу нужно свыкнуться с новыми знаниями о Родине, чтобы приобрести иммунитет к ним. Ведь без него население так и останется беззащитным перед профессиональной пропагандой последователей Эдварда Бернейса^[170].

— Чтобы можно было пену сдуть, она сначала должна всплыть, — частенько повторял Фролов.

На выданном Союзу кредите в тридцать миллиардов он и успокоился, просто поджидая, когда у Горби закончатся деньги и он снова бросится с протянутой рукой по миру. И тогда мы должны быть готовы к тому, чтобы жестко выкрутить ему руки: заставить провести общенародный референдум о сохранении Союза, а после этого навязать пакет необходимых для развития страны законов и проследить за их выполнением. А до того ничего серьезного в политике предпринимать нельзя, ведь и «друзья» совсем не дремлют и чем ближе решающая дата, тем меньше у них времени для маневра. Так что пока ограничимся возможностью практически монопольной торговли сырьем и ширпотребом с коммунистической Россией и созданием в ней коммерческих банков, где соучредителями выступят зависимые СП — примерно такой, в общих чертах, был план.

Так и должно было идти и так оно все и шло, пока однажды я не прочел свежий выпуск The Times, в котором черным по-английски было написано, что Парижский клуб^[171] занимается рассмотрением заявки Совета Министров Советского Союза о вступлении в эту мутную структуру и на предоставление консолидированного кредита в размере тридцати миллиардов долларов на пять лет.

Уже в полдень прилетел отец, свирепый как никогда.

— Ты не представляешь, что они там обсуждают! — горячился он, разбрызгивая минералку со людом из потного стакана. — Гостева^[172] за его антикооперативные выкрутасы Яковлев с Горбачевым отправили на пенсию, на его место прочат Орлова, а пока в Париже сидит сам Яковлев во главе капитуляционной комиссии и просится в Парижский клуб!

— Кто такой Орлов? Им мало того, что они уже получили? Как можно профукать тридцать миллиардов за полгода?

— Ты меня спрашиваешь? — вспылил отец. — Понятия не имею. Стрелять сук нужно через одного, а не возиться с ними как в песочнице! Орлов ходил замом у Гостева. Он всегда будет согласен с точкой зрения Михаила Сергеевича. Просто бухгалтер. Ты спрашиваешь, куда делись деньги? Не знаю! И никто ничего мне сказать не может. Точно знаю, что часть денег ушла «африканским друзьям» в виде поставок оружия. Еще на часть были закуплены станки у Siemens, еще где-то в Швеции, в Дании, в Гонконге — теперь нет денег на то, чтобы произвести перевооружение отраслей! Станки ржавеют, превращаются в металлолом! Все, финита! Где остальное — этого тебе и Рыжков не расскажет!

— Успокойся, — попросил я. — Вообще-то нужно Серому позвонить, но он еще наверняка спит. Через пару часов позвоню.

После схватки со Standard Chartered мне все казалось преодолимым. И мне казалось, что в этом и состоит задумка Серого — выдать кредит и никак не следить за тем, на что тратятся деньги растерянными аппаратчиками. Только допустить, чтобы Россия оказалась в Парижском клубе с прошением о кредитовании было никак не возможно. У них, как в хороших бандах — вход рубль, выход — пять!

— Давай сначала?

Отец упал в мягкое кресло, ослабил галстук и щелкнул пальцем по горлу:

— Давай, неси, разговор долгий. И без поллитры — никак не разобраться.

Увидев в моих руках традиционный бурбон Келлера, он сморщился и полез в принесенный с собою портфель, откуда извлек початую бутылку французского коньяка:

— Убери эту гадость, живешь в Европе, пей европейское!

Спустя час мне стали известны выверты и требования Парижского клуба^[173]. Суть состояла в следующем: Союзу, внешний долг которого превысил пятьдесят миллиардов, опять потребовались деньги. Но те двадцать миллиардов долгов, что накопились у страны еще до привлечения фроловских долларов, кредиторы потребовали вернуть, потому что засомневались в способности Союза обслуживать текущий долг. И ЦК КПСС отправил по совету кого-то из центробанковских деятелей делегацию в Париж — вымаливать реструктуризацию и, по возможности, увеличить размер займа. И здесь началось самое интересное!

— Им пообещали увеличить займ вдвое при условии вступления в Клуб, — торжествующе воздев палец ввысь, сообщил отец. — А вот условия вступления поставили такие, что если они согласятся — то я буду знать, что в ЦК сидят враги страны!

— Давай без патетики, — попросил я. — Расскажи мне в цифрах.

— Слушай, это интересно. Внешний долг Союза, как я уже сказал, около пятидесяти миллиардов. Но дело в том, что и ему должны немало. И здесь сумма втрое больше. Так вот, условием вступления в Парижский клуб выставлено требование списания долгов «слабым и развивающимся странам» за исключением короткого перечня тех, кому прощать нельзя: Вьетнама, Ливии, Ирака и Кубы, за которыми числится — держись за кресло крепче — всего восемь миллиардов. А остальные сто сорок, которые должны Мозамбик, Эфиопия, Йемен, Алжир и прочие Ботсваны, нужно списать! И тогда кредит реструктурируют!

Я выпучил глаза от наглости предъявляемых условий:

— Подожди-подожди-подожди! Ты хочешь сказать, что вот так, открытым текстом, предложено отказаться от африканских и азиатских рынков, общей стоимостью в сто сорок миллиардов в обмен на дополнительные двадцать в кредите? Они больные?

— Они? Больные? — удивился отец. — Не думаю. Думаю, их требование будет принято. В Африке все равно не удержаться — силенок не хватит…

— Не хватит сейчас, можно будет вернуться через тридцать лет! Я не понимаю — как это можно отказаться от своих денег?

— А будет ли через тридцать лет кому возвращаться?

Здесь он был прав: откуда дедам из ЦК знать, как все сложится хотя бы через пять лет? У них под ногами земля горит и небо в клочья расползается. Вполне возможно, что и не враги они, а просто честно пытаются спасти страну от самими же сделанного экономического кризиса. Деньги-то нужны сейчас. Но поскольку спасают ее те же люди, что устроили карачун, то эффект от спасения будет покруче самого глубокого кризиса.

— Но если Союз спишет чужие долги, то и ему должны списать его? Разве это не справедливо?

Отец рассмеялся:

— Нет, так не справедливо, так он избавится от удавки! Поэтому его долги никто списывать не собирается. Максимум, на что они согласны — конвертировать обязательства страны в обязательства ее Центробанка или продлить срок выплат, но ни одного доллара никто списывать не будет!

Мы оба понимали, что с первого раза стороны не смогут согласовать все условия и, скорее всего, переговоры будут иметь продолжение, но ключ, в котором они шли, не устраивал нас абсолютно. Хорошо еще, что Шеварднадзе убрали — у того бы хватило ума подписать все сразу, а потом брызгать слюной в Политбюро на соратников, обзывая их тупыми ретроградами, не понимающими своих обязанностей.

— И что делать? Есть мысли?

Мыслей, конечно, было множество. От тривиального «мочить козлов, пока ничего серьезного не натворили» до проведения первой в истории «цветной революции». Где-то между ними уместились Боб Денар^[174] и экономическая блокада Москвы. Все было признано негодным.

А Серый, когда я все-таки ему дозвонился, посоветовал не суетиться, потому что у него все под контролем. И то, как идет дело — нам на руку.

— Ни в какой клуб Горби вступить не успеет, — сказал он, протяжно зевая. — Да и не важно это. Переговоры идут, но мало ли о чем и с кем идут всякие переговоры? Вот Дукакис, например, в Мексику улетел договариваться с Карденасом^[175] об условиях работы Североамериканской зоны свободной торговли. Хотя, конечно, говорить будут о предоставлении Мексике новых кредитов и отказе Карденаса от объявления дефолта. Ну и о приватизации, конечно. Поговорят, ну и пусть, кому от этого хуже? Плохо не будет, если наши главные буржуины пребывают в уверенности, что Горби у них в руках и никуда уже не денется, а под шум от этих переговоров мы просто будем делать свое дело. Хуже было бы, если бы он перестал бродить по миру с протянутой рукой и начал всем подряд рассказывать, что у него все хорошо. Тогда у многих возникли бы ненужные вопросы. Впрочем, кое у кого они уже возникли. Если случится что-то, что потребует изменения планов — я обязательно сообщу. Привет отцу передавай.

Он положил трубку.

С тех пор, как на выборах в США избиратели с шумом прокатили Джорджа Буша и отдали свои голоса Майклу Дукакису, Серый, как мне казалось, сделался страшно самоуверен. Протащить в Президенты православного грека, выступающего поначалу за сокращение программы «звездных войн» и отмену смертной казни — на самом деле подвиг сродни геракловым. А параллельно с этим еще и в Мексике протолкнуть левака Карденаса — это уже вообще что-то совершенно запредельное.

— Наш пострел везде успел, — прокомментировал отец Серегины достижения. — Пока дела на Востоке отвлекали внимание общественности, провернул тихонько свои делишки.

Он потеребил выращенную в последнее время шкиперскую бородку и неожиданно заявил:

— Знаешь, в последнее время меня одолевают сомнения. Я больше не уверен в том, что то, что мы делаем — верно.

Я даже оторопел на несколько секунд.

— Как это? Ты вообще о чем?

— Подумай сам, Зак. А может быть так, что наш друг ошибается? Представляешь, какой итог может быть от нашей неосторожной «цивилизаторской» деятельности?

Но я все равно не понимал суть его сомнений и отец принялся пояснять:

— Ты знаешь, что такое «крысиный король»^[176]? — как обычно, сначала ему потребовалось уточнить терминологию.

— В «Щелкунчике»?

— Нет, не в «Щелкунчике». В жизни.

— Они еще и в жизни есть?

— Есть, — отец тяжело вздохнул. — Когда в хозяйстве заводится крысиная семья — как от нее избавиться?

— Кота-крысолова завести, все засыпать дустом, отравой какой-нибудь, много способов!

— Мне нравится твой оптимизм, Зак. Крысы — существа социальные, хитрые и быстро приспосабливаются к изменяющейся действительности. Коты и яды, это, конечно, хорошо, но с давних пор лучшие результаты показывает метод создания «крысиного короля». Стопроцентный результат.

Он сделал паузу, придавая значительность своим словам. Я внимательно слушал и вертел в руках перед носом пузатенький бокал, из которого доносились чудесные запахи — от сушеной сливы до цветов и дубовой коры.

— А делается это так: вылавливается крупная сильная крыса и садится в банку или клетку, из которой не может выбраться. Некоторое время ее морят голодом, и когда она уже готова издохнуть — к ней подбрасывают дохлого крысиного детеныша. А крысы, будучи существами, как я уже говорил, социальными, каннибализмом не занимаются никогда. И вот эта несчастная крыса, разрываясь между инстинктом стайным и инстинктом выживания, всегда отдает предпочтение последнему. Она пожирает труп мертвой крысы. Понимаешь?

— Не особенно пока.

— Дальше ее опять истязают голодом, но в последний момент бросают к ней полудохлую, раненую крысу, неспособную к самостоятельной защите. И создаваемый «крысиный король» пожирает еле живого собрата, в очередной раз предавая стайный инстинкт. В конце концов дело доходит до живой здоровой крысы, и когда она тоже оказывается сожрана — рождается «крысиный король», для которого больше нет никаких ограничений и свое стадо он воспринимает как еду, добычу, жертвы для собственного выживания. Его подкидывают в его семейку и начинается кровавая вакханалия, когда это существо — крысоед — начинает убивать себе подобных просто потому, что все его табу сняты. Но, если ты помнишь, я говорил, что крысы — существа социальные и заполучив себе такого «короля», они на месте не остаются, собираются и дружно уходят с его охотничьих угодий.

— Интересный способ. К чему ты все это говоришь?

— К тому, что отныне «крысиным королем» движет только рациональная логика собственного выживания. И все остальное — неважные частности. И вот как я отношу все сказанное к нам: мы вывезли из Союза на обучение сюда многие тысячи молодых людей. Они обладали определенной нравственностью. И пусть здешние моралисты считают, что она целиком искусственная, но она есть, и она помогает людям жить. Теперь, насмотревшись на то, что творится вокруг них здесь, они вполне могут стать теми самыми «крысиными королями» на Родине. Из мира коллективизма они попадают в мир индивидуализма, где каждый за себя, где нет высшей ценности, кроме «эго». Они набираются здесь этой заразы и потащут ее в Россию. Представляешь, что будет, когда такой молодой да ранний, облеченный доверием и властью, поймет, что именно он поставлен над послушными согражданами?

— Ты в самом деле этого боишься? Это уже давно произошло. — Я вспомнил Ваську Глибина со товарищи, многочисленное племя фарцовщиков, узбекских баев, ставших председателями колхозов, генералов, не стесняющихся загонять новобранцев на строительство своих дач. — По-моему, этих крыс в России и без нас было выше крыши — любой мелкий уголовник мнит себя вершителем судеб соседей. И наша задача только лишь дать возможность стать сильнее обычным неглупым людям, которые хотят что-то сделать не только для себя. Все, что не убивает нас, делает нас крепче. Не так ли?

— Наверное, я старею, — кивнул отец. — Боюсь любой длиной тени. Но ты все же подумай об этом. Просто пожив здесь немного — в жирной, самодовольной Европе, я вижу, что если моя страна придет к этому же, то мне будет безумно жаль того, что останется в прошлом. Дешевых авиаперелетов на черноморские курорты, бесплатных домов отдыха, тихих спокойных улиц и полных детьми дворов, которые не боятся незнакомых людей. Я буду скучать по умным книгам, видя в магазинах комиксы и порножурналы. Наши горлопаны кричат о том, что коммунисты ограничивают развитие людей, делая всех одинаковыми. Какая гнусная и какая трудноопровергаемая ложь! Этим крикунам — народным артистам, деятелям искусств, кооператорам и остальным, не отягощенным общественной моралью, тем, для кого она обуза, там, в России или Казахстане, действительно тесно и негде развернуться, но в свой индивидуальный рай они норовят затащить всех остальных — рабочих и крестьян, простых врачей и учителей, которых меж собой называют быдлом и которым там совсем не место. А им верят. Потому что уж очень красиво рассказывают о свободе, равенстве и братстве в мире загнивающего капитализма. Знаешь, одна моя хорошая знакомая из облздрава, ты должен ее помнить — тетя Вера, будучи в конце семидесятых вторым секретарем горкома комсомола, получила путевку на поездку в Лондон. На неделю. И в обмен ей дали двадцать рублей. Не знаю, сколько это фунтов по тому курсу, явно не много… Словно специально какая-то скотина таким образом устроила поездку — их водили мимо самых ярких магазинов вроде Harrods^[177], а в кармане у них, комсомольских вожаков, деньги были только на жвачку Wrigley. Ничего, кроме жажды попасть в этот магазин, они привезти с собой в Союз не могли. Это и были первые «крысиные короли», затаившие лютую злобу на вырастившую их страну^[178]. И я боюсь, что погнавшись за яркими витринами, мы потеряем то, что делает нас развитым обществом. Да, не все благополучно в отечестве, опять вводятся продуктовые карточки. Но это только потому, что руководители не умеют руководить! Это не народ все сожрал! Насмотрелся, знаешь, я на парижских клошаров, — он горько усмехнулся, — ничего подобного для Москвы не хочу. Но ведь к этому мы и придем.

Я помнил эту историю и даже во рту ощутил тот химический привкус впервые попробованной жвачки.

— Нет, отец. Мы здесь ровно для того и крутимся, чтобы то, что добыто кровью поколений, не ушло вместе с ними. Наши стажеры для того и живут здесь целый год, чтобы успели увидеть и клошаров и сквоттеров. Чтобы успели избавиться от иллюзий и научились ценить то, что есть, развивая его и вкладывая в развитие все силы и умения. Не думаю, что наши молодые специалисты станут деструктивным звеном в будущем. В любом стаде найдется паршивая овца, но большинство, я убежден, все поймет и оценит правильно.

После его отъезда я и в самом деле долго размышлял о необычной концепции, которая легко могла оказаться именно тем, что со временем оставит от «развитого социалистического общества» рожки да ножки — простой человеческий фактор, люди, обманутые огнями рекламы и иллюзией вседозволенности. Но как с ним бороться? Да и нужно ли? Если именно работы этого фактора мы и добиваемся? Но задача непростая, сродни удержанию ядерной реакции в ограниченном объеме.

В общем, изрядно поломав голову, взвесив все и запутавшись окончательно, я эту мысль отложил в долгий ящик, пообещав себе вернуться к ней в более спокойные времена. А пока ни к каким окончательным выводам я не пришел и продолжал привычно делать то, что в последние годы у меня выходило весьма неплохо: деньги.

Глава 6

Иногда на досуге Фролов погружался в умные философствования, основанные на теориях, которые еще толком не были разработаны, но позволявшие ему делать интересные выводы.

— Невозможно для всех делать только добро, — начинал Серый подобный разговор, как правило, издалека. — Добра и зла в мире, наверное, поровну, и если увеличивать количество добра, то значит, одновременно придется наращивать качество зла. Иначе оно само компенсирует свои потери.

Пока я пытался осмыслить нетривиальную истину, Серый мыслями был уже далеко впереди.

— Посмотри, — говорил он, — посмотри внимательно на историю развития человечества. Это, по большому счету, развитие производительных сил, развитие экономики. А что нужно экономике для развития? Всего лишь две вещи: свободные деньги и новые идеи. Ни то, ни другое по отдельности не способно дать развитие индустрии, но совокупно они родят небывалый синергетический эффект. Нынешнее поколение экономистов, хоть правоверных марксистов, хоть каких-нибудь, прости Господи, монетаристов, по сути исповедуют взгляды господ Смита и Рикардо лишь освещенные под разными углами. А эти отцы-основоположники свели всю теорию к деньгам, отложив новые идеи в сторону. Но сколько денег не вложи в производство брюквы, оно и останется производством брюквы и не способно обеспечить такую же прибыльность как, допустим, производство танкеров. На единицу энергозатрат у производителя брюквы всегда будет меньшая прибыль, чем на верфях… что ты там недавно прикупил?

— Blohm и Voss.

— Да, вот там. И, кроме того, в поле не вложишь в два-три-четыре раза больше энергии, чем оно может усвоить, а в производство — легко. Нарастив парк станков в четыре раза, ты получишь в четыре раза больше продукции.

Я помнил похожие сентенции еще из школьного курса экономической географии.

— Экстенсивный и интенсивный пути развития?

— Нет, Зак, я о другом, — отмахивался Серый. — Некоторые виды деятельности предполагают только интенсивный путь развития и дают большую норму прибыли, чем другие, предполагающие только лишь географическое расширение с небольшой, но предельно возможной для этой деятельности интенсификацией. В разных отраслях разные прибыли, разные зарплаты, разные энергозатраты. Никогда фермер или колхозник не будут зарабатывать так же много как какая-нибудь поп-звезда или специалист по микроэлектронике. На одном участке земли можно построить отличную ферму или автозавод. Но если в случае фермы ты очень скоро достигнешь предела выработки своей брюквы и последующие вложения в удобрения, семена от Monsanto и пестициды дадут тебе лишь малый прирост продукта при его огромном общем удорожании, то увеличить прибыльность на производстве машин, перейдя на новые технологии, можно очень серьезно. Когда страну хотят превратить в картофельное поле с редкими шахтами угля — это просто попытка лишить ее возможных прибылей и какого-то ни было развития. И значит, дело не только в деньгах. Верно?

— Не поспоришь, — что-то похожее я все-таки слышал от своего недавнего норвежского знакомца Рейнарта. Удивительным образом, его мысли совпадали с тем, о чем думал Фролов.

— Видишь, я опять прав. Денег у нас хватает, а новых идей в мире носится неисчислимое множество. Найди их в Союзе, найди, оплати и жди урожай! Связь, космонавтика, электроника — пока еще везде можно вырваться вперед и ничто не потеряно безвозвратно. А через три года станет поздно. Куй железо пока горячо.

И действительно — в Союзе, несмотря на все вопли о его отсталости, имелось огромное количество интересных для инвестиций предложений.

Мобильная связь в Советском Союзе была всегда — так мне показалось, когда я ознакомился с короткими брошюрами, посвященными системам «Алтай» и «Волемот».

Еще на московской Олимпиаде журналисты оснащались аппаратами «Алтая», бывших по тем временам просто образцом технологического прорыва — вес, функциональность, стоимость не оставляли для той же Nokia с ее Mobira Senator никаких вариантов для признания на территории СССР. Городов, оснащенных «Алтаем», в России было уже достаточно много — больше сотни, но технические проблемы не давали возможности создавать сколько-нибудь разветвленные сети, ограничивая число абонентов в районе трех сотен для региона. Пока потребности ограничивались спецслужбами и партийными чиновниками, не виделось необходимости усовершенствования созданной сети. Но с появлением кооператоров, введением самоокупаемости институтов и прочими последними веяниями эпохи, возник целый пласт людей, готовых платить деньги за возможность связаться из машины, с поля или со строительной площадки. И появившаяся уже после Олимпиады система «Волемот», избавленная от этого недостатка, должна была вывести страну в передовики оснащения населения мобильной связью в мировом масштабе.

Было лишь три основных и понятных проблемы, мешавших воплощению планов в жизнь: боязнь властей за бесконтрольные звонки своих граждан — обычное «как бы чего не вышло»; недостаточное финансирование для внедрения системы повсеместно в рамках существующей в стране экономической модели — ведь даже переведенные на самофинансирование институты не могли самостоятельно браться за столь масштабные проекты; и проблема сопряжения нового формата связи с имеющимися телефонными линиями.

И если последние две решались достаточно просто созданием столь модного в последнее время СП, которое и было зарегистрировано на паритетных началах моим фондом Royal Privada d'Andorra с ВНИИС^[179], Nokia и Ericsson, то первая проблема была способна довести любого нормального человека до белого каления! Согласование всего и вся со всеми подряд — от военкомата и милиции до местных ЦТУ^[180] — делали процедуру получения вожделенного телефона каким-нибудь председателем колхоза «Красные пироги» подвигом сродни хождению Афанасия Никитина за три моря.

Была еще и четвертая, самая для меня непонятная проблема всеобщей телефонизации — недостаточная емкость имеющихся станций городских сетей. Если в городе потенциально имелось десять тысяч абонентов, власть почему-то ограничивалась возведением АТС на пару тысяч номеров. Здоровенные залы с высокими шкафами, набитые релейной аппаратурой: доисторические декадно-шаговые станции, координатные и входящие в моду квазиэлектронные — всегда оказывались в недостаточном количестве. Может быть, это было связано с какой-нибудь плановой убыточностью городской связи? При стоимости для обывателя в три доллара в месяц? И при наращивании емкостей росли и убытки? Разбираться в вопросе было некогда, но я точно знал, что рынок связи нужно завоевывать сейчас, потому что потом, когда придут другие — нам ничего не останется и финальные потери окажутся гораздо выше.

Приходилось за свой счет, в расчете лишь на прибыли будущих периодов, наращивать мощности проводной телефонии в городах, продавать станции в рассрочку по лизинговым и факторинговым схемам, сдавать в аренду, с последующим выкупом и без него — условия приобщения к миру мобильных коммуникаций были в Союзе необыкновенно гибкими. В то же время у населения на руках к концу восьмидесятых оказались приличные суммы, заработанные честным трудом, которые тратить оказалось некуда. Складывать их на сберкнижки — не особенно перспективно, потому что накопленное богатство тоже тратить будет некуда, но получить вместо этого бессмысленного накопления востребованную услугу желали многие. И мы шли людям навстречу, насколько можно расширяя условия предоставления связи. Все это пожирало вкладываемые капиталы со скоростью уничтожения материи черной дырой, но размер рынка сулил со временем компенсировать любые расходы. Если бы только удавалось ежемесячно сколько-нибудь расширяться, не зарываясь в бюрократических склоках с начальниками всех уровней, боявшихся принять, как они говорили «политическое решение». Не знаю, в чем состоит политика при выдаче телефона леснику, но, видимо, есть что-то в высшей политэкономии, недоступное разумению обывателя.

Сильно помогла идея одного из инженеров ВНИИС, предложившего выдавать государственным структурам один аппарат с оплаченным на пару месяцев трафиком бесплатно на каждую коммерческую продажу. Ему самому было не очень понятно — за счет каких ресурсов это будет возможно, но перед ним стояла задача взрывного расширения сети и он предложил одно из решений, подхваченное руководством. И дело сдвинулось с мертвой точки — начальники всех мастей сами потащили клиентуру в наши салоны связи.

Вместе с тем, деньги и обещания денег творят чудеса и постепенно бюрократические препоны устранялись, делая связь доступной многим. Договариваясь с местными властями об открытии филиалов СП, мы обещали, что не менее половины прибыли не будет выводиться из областей и краев и предназначена для реинвестирования в новые проекты — для расширения самой сети «Волемот», а так же побочных и сопутствующих предприятий. И нам верили, не забывая навязывать в соучредители своих родственников и друзей.

Если у кого-то на Западе и была мысль проникнуть на советский рынок связи, то уже через год о ней стоило бы забыть. Я сам платил пять долларов за минуту разговора, а Иван Петрович Семенов укладывался в двадцать рублей в месяц за ничем нелимитированную связь.

Но этого было мало, потому что страна и без того варилась в собственном соку больше полста лет и к большому успеху это не привело. «Руководящая и направляющая» много раз пыталась наладить экспорт своих технологий, рекламируя по всему миру за бесценок поставленные арабам, пуштунам и индейцам электростанции, заводы и фабрики, но поскольку к коммерции руководящие работники последних десятилетий относились с презрением, то и результат был соответствующим. Пока станки, самолеты и автомобили предоставлялись «друзьям СССР» за полцены или вовсе бесплатно — они с удовольствием пользовались дарами, но стоило запросить полную цену и возможный клиент уходил, не чувствую себя ни в чем обязанным. Но если только отдавать, ничего не получая взамен — даже просто лояльности — то и итог будет ожидаемым. И все же выходить на мировой рынок следовало именно теперь, когда технологический задел был сравним с тем, что мог показать человечеству Запад, а кое в чем даже опережал. Еще года три-четыре демократических «преобразований» и не то что преимущества не останется — мы станем даже идеологически неотличимы от какой-нибудь Франции, но при этом не сможем предложить рынкам ничего, что не могла бы им дать та же Франция. И при этом в условиях тотальной свободы на перемещение капитала, труда и энергии наше предложение будет либо дороже французского, либо принесет ущерб советскому хозяйству в целом, как рассказывал незабвенный Валентин Аркадьевич Изотов.

Поэтому была разработана схема вовлечения ВНИИС в мировую экономику, которая позволяла получить доход, не особенно высвечивая выгодоприобретателей.

Новое СП — «Volemot Union», занимавшееся в России мобильной связью, доля ВНИИС в котором была была достаточно высока — почти половина, выступило одним из учредителей MobilNet — компании, зарегистрированной в Гонконге при участии Hutchinson Wampoa (Хэцзи Хуанпу) Ли Ка-шина и Semiconductors Research and Manufacturing, руководимой Майком Квоном^[181].

У Ли Ка-шина, богатейшего человека Азии, улыбчивого китайца, считавшего, что главное счастье человека состоит в том, чтобы«…трудиться и получать прибыль», Генеральным директором головной компании, купленной лет десять назад у вездесущего HSBC, состоял некий Саймон Мюррей, с которым Майк Квон свел близкое знакомство.

И если биография самого Ли Ка-шина была внешне прозрачна, обыденна и проста: ширпотреб, строительство, порты-причалы-поезда, то его директор оказался человеком, повидавшим многое. Это был совершенно замечательный типаж того самого «космополита», которыми пугали моих родителей их комсомольские вожаки: англичанин, отслуживший контрактный срок во французском Иностранном Легионе в Алжире в те самые годы, когда демократическая Франция во главе с Де Голлем душила алжирский «сепаратизм», топя северную Африку в реках крови^[182], потом торговавший всем подряд в таиландском представительстве французской фирмы и в конце концов спевшийся с Ротшильдами, на деньги которых он открыл свое первое самостоятельное предприятие, проданное чуть позже его нынешнему боссу.

— Знаете, Зак, — после двухдневного знакомства сказал мне Саймон на правах компаньона, старшего по возрасту и жизненному опыту. — Чем выше куча денег, которую вам удается под себя нагрести, тем шире ваш горизонт. Но тем труднее увидеть то, что твориться у ее подножия. Вы молоды, у вас впереди насыщенная жизнь, не забывайте о простых людях, руками которых создается ваше богатство. Однако при этом не позволяйте их интересам подняться над вашими, потому что на корабле не может быть двух, трех или десяти капитанов. Демократия хороша там, где от нее ничего не зависит и совершенно не приспособлена для принятия нужных и непопулярных решений. И все же ваше богатство создается людьми и нельзя относиться к ним как к бросовому товару.

Было странно слышать такое от одного из тех, кого называют «акулами империализма», но он был стопроцентно прав. Настораживало только его близкое сотрудничество с теми самыми господами, которых мы с Серым должны были бы сторониться всеми силами, ведь подразумевалось, что именно они будут играть против нас сейчас и в будущем. И если мистер Мюррей стопроцентно был человеком Ротшильдов, успевшим на них поработать официально, то и Ли Ка-шин, внешне совершенно независимый, наверняка был таким же — ведь выпуская пластиковые цветы и мыльницы с расческами редко кому удается скопить на покупку у HSBC одной из крупнейших в Гонконге компаний. Здесь мало просто денег, здесь нужно доверие главного акционера, что полученное вами не будет обращено ему во вред.

MobilNet, услуги которого были основаны на советских технологиях, очень быстро получил в Гонконге, Сингапуре, Сеуле и на Тайване хорошую известность. Чтобы не говорили досужие языки о маркетинге, а в отношении новых продуктов, характеристики которых не очень хорошо знакомы публике, эта наука работает отлично! Уже к сентябрю восемьдесят девятого компания контролировала практически весь рынок мобильной связи в этих регионах и планировала экспансию в Австралию, континентальный Китай, Филиппины и Таиланд — всюду должна была дотянуться «рука Москвы».

У Ли Ка-шина была и своя компания мобильной связи — Hutchinson Telecom, работающая в начинающих получать признание стандартах AMPS и TACS, но многоопытный китаец решил посмотреть — что может получиться из сотрудничества с русскими, чей авторитет гарантировал Майкл Квон, уже приобретший солидную известность от Токио до Сингапура. Сделка сулила приличные прибыли и улыбчивый китаец решился. А мне только и нужно было — дать хороший толчок детищу ВНИИС, а в том, что в дальнейшем они преуспеют, если не решат почивать на лаврах, я не сомневался.

Весной и летом восемьдесят девятого весь мир следил за тем, как Китай душит студенческие выступления на площади Тяньаньмэнь^[183], посвященные то ли недостаточности демократии в проводимых реформах, то ли наоборот — ее избыточности и, как следствие сопутствующего либерализма последовавшего расслоения китайского общества. А третьи утверждали, что студентов вообще не волновала степень демократизации страны, и выступали они совсем даже против надоевших всем чиновников-казнокрадов. Разве поймешь этих китайцев? На площади они собирались уже не впервой и реальные причины недовольства рядовых китайцев были недоступны пониманию «прогрессивного человечества». И значит, каждый был волен толковать причины событий на свой вкус.

Газеты всего мира кидались из крайности в крайность, придумывая бесчисленные версии причин демонстраций и, хотя на самом деле никто ничего не понимал, каждый мало-мальски заметный политик торопился выступить экспертом и заработать себе небольшой политический капитал на будущее.

Разумеется, не обошлось без вездесущего Михаила Сергеевича, который попытался наработать на этих выступлениях имидж прогрессивного демократизатора, бросившись в Пекин объяснять своему новому «другу» Дэн Сяопину необходимость «гласности, перестройки и ускорения». Если бы Генеральные секретари со времен Хрущева, рассорившегося с Председателем Мао, знали, что делается в Китае, Горби наверняка бы туда не поехал. Но вышло как вышло и со стороны он смотрелся яйцом, вздумавшим учить курицу. Китай реформировал свою экономику уже десять лет, постепенно превращая страну в подобие провинции Гуандун, которой в конце 70-х разрешено было стать рыночной, чтобы попробовать компенсировать ее отсталость. И, несмотря на все успехи, китайцы не спешили распространять опыт этой южной провинции на всю страну, проводя постепенные реформы и не выпуская вожжи из рук.

Фролов считал, что Дэн Сяопин никогда не был убежденным марксистом, а просто однажды понял (или ему помогли понять), что новая идеология может дать ему неограниченную власть и с удовольствием к ней примкнул. Пока было нужно — поднимался вверх по бюрократической лестнице, проводил «Культурную революцию» и поддерживал Мао, зарабатывая авторитет в партии и народе, но когда почувствовал в руководителе слабину, не замедлил с выступлением, да не однажды, для чего даже полгода ему пришлось прятаться за спиной своего приятеля-генерала, командовавшего войсками Гуаньчжоусского военного округа. Почему-то партийная верхушка, лишившая его всех постов, не рискнула связываться с военными. Так кто же на самом деле стоял за спиной товарища Дэна, что всемогущий Мао не рискнул связываться с этими силами? А военные не поспешили выполнять приказы из Пекина. К его счастью, престарелый Мао ранней осенью 76-го года испустил дух и путь к власти оказался открыт. Здесь и началась постепенная сдача завоеваний коммунизма в Поднебесной. Нужно отдать должное реформатору — он не пытался одним прыжком заскочить в общество развитых стран, не пытался в мгновение ока все приватизировать и распродать. Да и не вынес бы Китай, только что переживший сначала «Культурную революцию», а следом за ней — «Большой скачок» еще одного нечеловеческого напряжения сил. Сяопин начал с малого, но за десять лет ясно показал всему Китаю, что выбранный им путь ведет к процветанию.

— Но будь я проклят, если бы это вышло у него без доброй воли заинтересованных кругов на Западе. — Говорил по этому поводу Серый. — Мир вообще не такой, каким кажется при первом приближении. Парфюмерные изыски изобретают не Коко Шанель с Хьюго Боссом, а бородатый безымянный мужик в лаборатории DuPont или престарелая тетка из такой же лаборатории в Koch Industries, в штате Мэриленд национальный спорт — рыцарские турниры, а не американский футбол, лорд, просравший Британскую империю, объявляется ее величайшим правителем, кролики могут иногда победить самого Наполеона^[184], а в коммунистическом Китае не одна, а девять зарегистрированных партий.

Он замолкал, глядя, как я пытаюсь броситься проверить информацию, но останавливаюсь, понимая, что сделать это быстро не получится.

— Если бы западный бизнес в самом деле соблюдал свои бойкоты, — насладившись произведенным впечатлением, продолжал он, — никогда никакой Гуандун при самой разрыночной экономике не смог бы выбиться в лидеры экономического развития Китая. Как не может этого сделать какая-нибудь Сомали по отношению к Африке. Для этого нужны не десять лет, а пятьдесят — как у южных корейцев, и вооруженное присутствие заинтересованных стран, чтобы сохранить свою собственность — как в Японии, Германии и той же Южной Корее. Представляешь себе уровень гарантий сохранности собственности, предоставленных китайцами, в которые должны были поверить наши очень недоверчивые капиталисты с Уолл-стрит? Я — нет. После того, как их кидали много раз повсюду — от России до Кубы, поверить какому-то китайцу? Сомнительно. Только если знаешь его как облупленного и держишь за очень чувствительное место. Хотя… и товарищ Мао и товарищ Дэн очень любили поручкаться с американскими президентами. А тех не сильно напрягал китайский тоталитаризм, до которого русскому — расти и расти! И практически не расстроило приобретение Китаем ядерного оружия — удивительно! Посмотри, какова цена успеха «китайского экономического чуда» — весь континентальный Китай занимается созданием инфраструктуры, напрягается, строя железные дороги, электростанции, карьеры, шахты, а Гуандун ставит у себя заводы, которые это все перерабатывают, используют по дешевке — по внутренним китайским расценкам, а прибыль от торговли с внешними рынками складывает в свой карман. Здесь, конечно, вспомнить стоит об условии обязательного реинвестирования в китайскую экономику, но, поверь мне, оффшорами не пользуется на этой планете только самый ленивый или дурной, а проследить за перемещением денег пока еще невозможно — в силу неразвитости коммуникаций и «устаревшего» законодательства, не позволяющего некоторым институтам раскрывать имена вкладчиков или акционеров. Там, где китайская экономика получает доллар, тот же HSBC, а вернее всего японские Fuji Bank, Sumitomo Bank, Sanwa Bank и Bank of Tokyo^[185] имеют пять. Но за каждым японским банком, который способен поразить мир величиною активов — один лишь Bank of Tokyо распоряжается суммами превышающими в три раза годовой бюджет Советского Союза — за каждым из японских гигантов стоят Дядя Сэм и Джон Буль. И поверь мне, очень скоро это станет явно видно — когда упадет японский рынок недвижимости, деньги уйдут хозяевам и в модные китайские лавочки вроде Народного строительного банка Китая, а бедняги японцы уже лет через десять-двенадцать навсегда покинут мировые рейтинги крупнейших банков. Видимо, не зря родной сынок товарища Сяопина работает в США целым профессором университета^[186].

Пока я осмысливал, он уже успевал подумать о другом:

— В России сейчас тоже один молодой замминистра в нефтедобыче пишет диссертацию о том, что в условиях очень низких мировых цен на нефть стоит выделить из народного хозяйства самые доходные месторождения, самые высокорентабельные перерабатывающие заводы и объединить это все в одной структуре, которая будет генерировать для страны валюту. Разумеется, в руководители, а потом и в собственники этого «Лукойла»^[187] он прочит себя. Каково, а? Какой размах, какой полет мысли! Сказать честно, я могу рожать такие диссертации по десятку на день. Объединить самые прибыльные алюминиевые заводы и отдать мне, а остальные пусть висят ярмом на бюджете страны, или те, где льют цветмет и тоже отдать мне, или бумага, лес, хлопок — продолжать можно до бесконечности. Важно — выделить доходные и отдать мне, а с убыточными, устаревшими и всякими-остальными пусть государство мучается! Красавчик! Настоящий последователь английского либерализма, постигший самую суть основ приватизации!

Не знаю, был ли в его словах смысл, я уже привык к тому, что он такими недвусмысленными заявлениями просто провоцирует меня к осмыслению явления. Но по тому, как встретили в Пекине Михаила Сергеевича, не чувствовалось, что «братский» Китай нуждается в какой бы то ни было помощи со стороны Советского Союза. И так же не чувствовалось, что сам готов поделиться хоть чем-то, кроме своего бросового ширпотреба.

На государственном уровне Генерального секретаря опять ждала неудача —несмотря на все его личное обаяние.

У меня же, благодаря связям Квона и Ли Ка-шина наметились неплохие гешефты в области микроэлектроники, которая только-только начинала развиваться в китайских свободных экономических зонах.

— Незачем лезть напролом, и пытаться объяснить тем, кто не очень хочет тебя видеть, что ты хороший. Если тебе от них что-то нужно, договорись с теми, кто уже там присутствует, и постепенно все смирятся с тем, что придется считаться с твоими интересами, — слова Джонни Манга, моего сингапурского представителя, умудрившегося за неполный год влезть во многие компании своего города долевым участником, оказывались той универсальной истиной, которая давала наилучшие результаты.

Neptune Orient Lines, OSBC, Singapore Airlines, Keppel, всюду: от морских перевозчиков до банков и изготовителей буровых вышек Манг имел какое-то участие, постепенно расширяя его границы. Он даже умудрился просочиться в сингапурское отделение моего ныне злейшего противника — Standard Chartered. Mang Holding, управляемая Джонни, имела листинг на биржах в Гонконге, Маниле, Сингапуре, Токио и Дели. Собрав свое лоскутное хозяйство из всего подряд, он выпустил на рынок облигации холдинга, которые неплохо разошлись среди завсегдатаев фондовых площадок. Мне нравился его подход и в азиатских условиях, где не все всегда решает размер кошелька, он был очень полезным.

С самого начала нашей деятельности мы не старались приобретать полный контроль над крупными и очень крупными предприятиями. Это было чревато столкновением с теми силами, которые в принципе не могло контролировать ни одно правительство, а уж нам они пока были совсем не по зубам. В любой стране за самыми крупными и доходными предприятиями обязательно торчат уши крупнейших банков. Эти банки цементируют всю экономику страны, опутывают ее своими щупальцами, заставляют работать на себя и пухнут от доходов еще больше, подгребая под себя новые жертвы, едва выросшие до размеров, которые могли бы заинтересовать «больших братьев» с Уолл-стрит и ее региональных близнецов. И, как показывает практика, бороться с таким положением вещей практически бесполезно.

В послевоенной Германии союзниками было принято волевое решение и, чтобы избежать в будущем конкуренции с немецкими банками, три крупнейших банка — Deutsche Bank, Dresdner Bank, Commerzbank — оказались разделены на тридцать независимых контор, каждая из которых по замыслу англичан и американцев не могла так же сильно как прежде влиять на решения, принимаемые в Бонне. Но прошло всего пять лет и независимых банков осталось девять. А к концу пятидесятых их опять осталось только три под старыми названиями и все трое вновь набрали всю свою разделенную силу. И каждый из них стал контролировать примерно треть экономики страны. Если на рынок и попадало какое-нибудь предприятие вроде недавно доставшегося мне MBB-ERNO, то случалось это только потому, что никто из «большой банковской тройки» не видел в них близкой коммерческой выгоды.

То же самое происходило во Франции, где уже давно сложилась своя «тройка»: Банк де Пари, Банк де л'Эндошин и Креди эндюстриэль э коммерсиаль. А всего банков во Франции насчитывалось около сотни и с каждым годом становилось все меньше. И в Англии, где имелась своя, пока еще «большая четверка», делящая рынок с двумя сотнями мелких конкурентов ситуация была похожей. И в Италии, где почти две трети банковского сектора контролировалось банками с государственным участием, зато оставшаяся треть управляется практически всего лишь одним коммерческим, возводящим свою историю к Rolo Banca, основанному в середине пятнадцатого века — когда московские Великие князья еще толком от монгольского ига не избавились.

Кому-то может показаться, что в Штатах с их многотысячной группой банков дела обстоят иначе, но не нужно обманываться: наверху горы вся та же группа из трех-пяти банков-монстров, а под нею копошится сонм мелких банков-корреспондентов, выполняющая роль филиалов и создающая иллюзию большого количества независимых конкурентов. Все тоже самое, что и повсюду, но с дополнительным местным колоритом помешанных на конкуренции американцев из глубинки, которые лучше отнесут свои сбережения в банк, который, как они думают, принадлежит соседу, чем доверятся крупным банкстерам, но в итоге деньги все равно оказываются там, где надо.

Банки все время, всю свою историю сливались-сливались-сливались, концентрируя капиталы во все более малочисленных руках своих обезличенных владельцев. Если о некоторых из них вроде Chase Manhattan можно было с определенностью сказать, что это креатура Рокфеллеров, то о владельцах иных мегабанков, таких как Wells Fargo можно было только догадываться. Может быть, те же самые Рокфеллеры, а может быть их постоянные враги-партнеры Ротшильды? Варбурги, Оппенгеймеры? А может быть патриархи европейского бизнеса, те, кто стал безумно богатыми еще сотни лет назад: Фуггеры, одновременно кредитовавшие в свое время крупнейшую в мире империю — Испанскую, создавшие первую в мире глобальную компанию, имевшую интересы от Швеции до Чили в те времена, когда будущего Государя Всея Руси Иоанна Васильевича IV и в прокете не было? Или, быть может, Бэринги, две сотни лет возглавлявшие английский банкинг, но почему-то сильно сдавшие в последние пятьдесят лет без видимых причин, хотя успели замечательно нажиться на обеспечении ленд-лизовских операций, монопольно выступая агентом в американо-английских отношениях?

В прошлом году — в восемьдесят восьмом — много шума на рынке наделало недружественное поглощение, которое провел BoNY в отношении Irving Trust, тоже пытавшегося стать очень большим, но надорвавшимся в состоявшейся гонке. Бедняга Irving, известный широким массам тем, что выступил спонсором Олимпийских игр в Лейк-Плесиде, пытался избежать этой участи, слившись в объятиях братской любви с итальянским Banca Commerciale Italiana, но все было тщетно, потому что места в «большой пятерке» для него не нашлось бы никогда. «Пятерки» не становятся «шестерками» никогда. Только «четверками» или «тройками».

На рынке почти не бывает деления банков, только лишь слияния и поглощения. Только если кто-то становится слишком большим для рынка, тогда другие начинают давить на правительство и общественность, задействуют все свои ресурсы и иногда добиваются разделения разросшихся финансовых корпораций. Принимают законы вроде пресловутого акта Гласса-Стигола, запрещающего банкам заниматься всем подряд и без страхового покрытия. Только все это соломенные подпорки, установленные на пути катящихся валунов.

Когда некоторые умники размышляют об отдельном банковском секторе, отдельном индустриальном, отдельном аграрном — мне становится смешно. Потому что нет ни одной структуры, находящейся вне интересов банков. За любым значительным предприятием стоит крепкий банк. Так было всегда и везде и ничто не способно это положение вещей поколебать.

На банковских балансах не отражаются трастовые операции. Люди часто отдают банкам на хранение акции разных предприятий, доверяя управление этими бумагами и банки вволю пользуются чужим добром, протаскивая в правления подопытных компаний своих людей. А если в Правление компании попал кто-то один, и деятельность компании оказалась для банка интересной, то следом за ним там окажется и второй, и третий, и четвертый. И скоро все правление будет состоять из аффилированых с банком людей, диктующих остальным владельцам компании волю банка. Вместе с тем банк привлечет во всевозможные экспертные и наблюдательные советы при своих управляющих органах специалистов от промышленности, транспортных перевозок, сельского хозяйства из подчиненных корпораций и будет иметь полную и исчерпывающую информацию по любой интересующей его отрасли. Все это не отражается в бухгалтерских отчетах, но подчас приносит банку до половины его доходов: у Manhattan Chase трастовые активы, отданные ему в управление, по состоянию на конец прошлого года в четыре раза превышают его балансовую стоимость — есть, где разгуляться. У моего маленького андоррского банка под управлением месье Персена ситуация еще круче — он распоряжается активами, стоящими вдесятеро против его банка. Получает небольшой процент за участие, но основная прибыль реинвестируется, даже не проходя через его банк.

В прежние времена все эти операции были чрезвычайно затруднены невообразимой трудоемкостью расчетных процессов, но ныне, с появлением компьютеров и целых вычислительных сетей все становится проще и доступнее. Первейшие потребители этих новых технологий не научные центры, но, прежде всего, банки, которым теперь нет необходимости содержать целые армии медленно считающих экономистов. Каждый крупный банк обзавелся специализированной системой, учитывающей все нюансы его деятельности. У Bank of America это Бамтрак, у Morgan Guarantee Trust — Mars, и еще много-много других. И даже страшно представить, во что в конечном итоге выльется развитие вычислительных мощностей, которые вроде бы как должны удваиваться каждые два года. Живой пример такого симбиоза банков и новых технологий — Morgan Stanley, обломок империи Морганов, бывший в начале семидесятых мелкой лавочкой с численностью работников в сотню с небольшим человек и капиталом в сотню миллионов долларов — по миллиону на брата. За пятнадцать лет, сосредоточившись на обслуживании слияний и поглощений, следуя в числе пионеров применения технологических новшеств, мелкий инвестиционный банк превратился в транснационального монстра, равных которому в этом мире не много.

От предстоящей конкуренции с этими гигантскими структурами захватывало дух, но будущее настойчиво сулило необыкновенные приключения, выглядело завораживающим и многообещеющим, и я с радостью встречал каждый новый день, несущий мне неожиданные открытия.

Из сингапурско-гонконгского вояжа я вернулся в Лондон только ранней осенью и после продолжительной беседы с Тери Филдманом о судьбе поданных Standarted Chartered исков взялся за скопившуюся почту.

Глава 7

Не то, чтобы я совсем был за пределами досягаемости своих респондентов, я всегда носил с собой русско-сингапурский телефон и был на связи, но не все можно сказать по телефону или переслать по факсу. Телетайп и телеграф тоже не сильно располагают к передаче пространных рассуждений. К тому же, многие из написавших мне письма просто не смогли бы иначе до меня достучаться, остановившись навечно в очереди у многоопытной Долли. В общем, к моему появлению почтовая корзина под столом у спокойной англичанки распухла, наглядно демонстрируя миру, что информация может иметь очень даже материальную форму.

— Знаете, сэр, — после сдержанного приветствия заявила мне верная помощница, — пока вы исполняли на Востоке миссию белого человека, моя племянница вышла замуж и я больше не стану пытаться устроить вашу личную жизнь.

Наверное, я должен был расстроиться, но меня это только порадовало!

— Кто же этот счастливец? — мне и в самом деле было любопытно, кто же это посмел встать на пути у миссис Долли?

— Этот несносный мальчишка — Александэр Гринфилд, болтавшийся в офисе целыми днями! Моя дорогая девочка забегала ко мне иногда и несколько раз с ним встретилась. Когда он стал клеиться к Мэган, я думала, что она не примет его ухаживания, но она такая глупая! Теперь, когда он выпросил у Луиджи и получил назначение на строительство завода в этой ужасной Боливии, она должна ехать с ним! Только подумайте — моя девочка среди этих грязных горильерос! Сандинисты-коммунисты! Боже, они убьют Мэган. А еще говорят, что на том заводе будет очень много русских! Они наверняка научат ее пить водку и валяться пьяной в грязи! Я прошу вас, мистер Майнце, сделайте что-нибудь, чтобы они не уезжали из Лондона?

Гринфилд — это тот самый внучатый племянник убитой экономки, строивший в Непале какую-то школу. Значит, он все-таки выбрался из той дыры и принял предложение принять участие в строительстве большого горно-обогатительного комбината. Это хорошо, но как оставить сидеть на месте молодого парня, у которого свербит в заднице от предстоящего путешествия? Которому явно нравятся все эти Непалы, Боливии и Заиры?

Я развел руки:

— Увы, моя дорогая Долли, здесь я бессилен. Ведь он сам пожелал отправиться туда? Нельзя мешать мужчине исполнять его мечты — добром это не кончится. Но бояться нечего — я уверен, что Лу позаботился о надлежащей охране моего предприятия. Опасаться не стоит. Давай мне мои письма и приготовь, пожалуйста, крепкого кофе. Вот еще что — выпиши чек на имя Александэра Гринфилда на… три тысячи фунтов, я подпишу. Это будет мой свадебный подарок молодоженам.

И подумал про себя: «и моя благодарность за принятые на себя матримониальные устремления Долли».

Корзина вышла увесистой — килограммов на семь-восемь и своим весом гарантировала мне хорошее развлечение.

В основном это были странные предложения от черт знает кого о сотрудничестве, и такие письма я отбрасывал сразу, практически не читая. Далее шли приглашения благотворительных фондов и университетов на встречи попечительских советов, на презентации и тому подобные мероприятия, предваряющие обычно процедуру избавления моего кошелька от небольшой части содержащихся в нем денег. Несколько из таких приглашений — у которых не истек срок действия, и которые были отправлены известными заведениями — я отложил в сторону, чтобы принять по ним решение позже. Одно из просроченных — от виконта Элторпа из Спенсер-хауза — я повертел в руках и бросил в ящик стола. Приглашение от тестя наследника престола выбрасывать не стоило, даже если не удалось им воспользоваться. К тому же это хороший повод перезвонить, извиниться. Думаю, что то, что не простили бы англичанину, мне, уроженцу далекого Вануату, должно сойти с рук безболезненно — какой спрос с дикаря? Я разминулся с его дочерью и зятем, принцем Чарльзом, в Гонконге, да и не хотел с ними встречаться, понимая, что это декоративные фигуры возле трона, знакомство с которыми будет честью для любого британца, но для меня они были всего лишь двумя куклами в красивых обертках. Маркетинг и ничего больше. Еще нашлось несколько писем от представителей местного бомонда. В одном меня приглашали на охоту на лис, а еще в двух предлагали приобрести по сходной цене какие-то замки в Шотландии и Уэльсе.

Первым попавшимся мне интересным письмом оказалось приглашение от некоей кинокомпании Global Pictures на закрытый показ только что выпущенного фильма Dawns Here are Quiet^[188], снятого неким Вольфгангом Петерсеном.

В письмо был вложен маленький рекламный проспектик, на котором Мишель Пфайффер в защитного цвета пилотке с красной звездой, тонущая в болоте, тянула руки навстречу Шону Коннери, на чьей голове тоже весьма неожиданно для меня оказалась фуражка того образца, что был определен уставом РККА в Великую Отечественную.

Я целую минуту соображал, чтобы это значило, пока внимательно не вчитался в короткую аннотацию под картинкой.

А потом бросился звонить Фролову, потому ничьим еще этот фильм быть не мог.

Так и оказалось:

— А чего ты разволновался? — что-то жуя, спросил он. — Я же обещал правильную глобализацию. Глобализацию культуры. Вот, делаю. На очереди еще несколько проектов.

— Поделишься?

— Поделюсь. Из того, что сам знаю. Должен выйти «Экипаж» с Мэлом Гибсоном и Питером О'Тулом. Правда, от оригинального сценария там мало что осталось после адаптации под американского зрителя. Но, главное — никаких штампов и политики. Еще доделывается «Королева бензоколонки» с Николь Кидман, впрочем, ты ее, наверное, не знаешь, она еще не слишком известна. Это будет смешной мюзикл. На ближайший год, насколько я знаю планы Гарри Зельца — все. Следи за премьерами.

Гарри Зельц — это тот самый парень из павловского десанта, если правильно помню — Евгений Жуков, который занимался информационной безопасностью, бывший майор. Теперь, стало быть, переквалифицировался в смежники — в пропагандисты.

Но мне казалось, что всего лишь трех фильмов мало и я задал прямой вопрос:

— Подожди-ка! Разве трех фильмов достаточно? Разве мало у нас хорошего кино?

— Навалом, — ответил Серый.

— Так почему бы не сделать «Тихий дон», «Они сражались за Родину», «Хождение по мукам»? Хорошие, человечные фильмы.

— Не пойдет, — отрезал Серый. — Они все про войну. Ты хочешь, чтобы весь мир думал, что у русских кроме войны ничего не происходит и кроме смерти не о чем вспомнить? «Зорь» пока будет достаточно.

— Ну есть же масса невоенных картин. Комедии, драмы — на любой вкус. Хороший фильм «Девчата».

Серый поперхнулся своим куском:

— Эй, Зак! Ну-ка начинай головой думать! Что у рядового обывателя в Оклахоме может сложиться в голове, когда он осмыслит вводные данные: зима, тайга, лесорубы, Сибирь?

— ГУЛАГ, — при такой последовательности символов предположить что-то иное было невозможно.

— Верно. И никак иначе. А стоит это убрать — композиция рассыплется. Понимаешь, дружище, — усмехнулся Серый, — фильмов море, но у большинства есть некоторые неочевидные нам с первого взгляда недостатки, которые способны лишь утвердить местную публику в ее заблуждениях. Помнишь такого комедиографа — Рязанова?

— Ага. Что с ним не так?

— Ну вот возьми любой его фильм и ты поймешь, как много в нем советского, недоступного пониманию людей, проживающих западнее Эльбы. Верно?

Я немного подумал и был вынужден согласиться, что ни «Берегись автомобиля», ни «С легким паром!», ни «Старики-разбойники» нормально локализовать не выйдет. Не поймут основополагающих идей, потому что мир здешний — иной.

Я сам, даже после какой-никакой подготовки, оказавшись здесь, понял, что буду выглядеть белой вороной в глазах окружающих, пока не свыкнусь с их образом жизни. Думаю, это знал и Павлов, заставивший нас вживаться в американскую жизнь целый год на ферме Сэма Батта.

Точно так же выглядело бы большинство из того, что снималось в Союзе — глупо и нелепо.

Представив американизированные картины Гайдая, я вообще расстроился. Здесь они вполне могли бы сойти за сюр, вызванный употреблением тяжелых наркотиков и остались бы непонятыми никогда. Слишком эти фильмы были советскими, слишком много в них было из другой реальности. Получалось, что тотальная голливудизация советского кино не может пойти на пользу. И не грозит ему никогда.

— Вот видишь, — довольно хмыкнул Серый, правильно расценив мое молчание.

— «Пираты двадцатого века»?

— Ты хочешь, чтобы мастера из Голливуда, создатели концепции боевика, взяли в обработку третьесортный по местным меркам сценарий? Ну, не знаю. Может и возьмут, только смотреть его будут в том лишь случае, если герои будут американцами. Однако я платить за такое точно не стану. Не торопись, не нужно пытаться успеть все сразу. Я уверен, что Зельц свое дело знает. Он два месяца изводил меня своим видением и убедил, что сможет вытянуть проблему. Сейчас он создал четыре независимые продюсерские компании в Калифорнии и стал довольно известен среди киношников. Денег на это уходит без счету, но, думаю, оно того стоит. Кроме тех фильмов, что я назвал, он еще делает несколько по американским сценариям — вполне себе нейтральным. Про говорящую собаку, про каких-то зомби, ну и еще кое-что, я признаться не слежу пристально — у тех фильмов небольшие бюджеты в пределах пятнадцати миллионов, для массы, для галочки сойдет.

— А у «Зорь»?

— А у «Зорь» — девяносто. Хорошее кино получилось. Я смотрел смонтированный, но не озвученный вариант. Трогательно. Ты прилетай на премьеру в Нью-Йорк. Хочешь — по приглашению, а можешь ко мне приехать, будет копия и… насладишься.

— Обязательно буду, — пообещал я.

— И походи по Лондону пешком — за полгода, что ты торчал в Азии, многое поменялось.

Он положил трубку.

А я последовал совету, накинул макинтош и, прихватив Тома, пошел смотреть на обещанные изменения.

Я ожидал всего, чего угодно вплоть красных растяжек над Оксфорд-стрит, но ничего подобного не наблюдалось. Красными были только привычные телефонные будки, автобусы и здоровенные тумбы-почтовые ящики.

Изменения оказались на афишах.

Театральные труппы из Киева, Воронежа, Ленинграда, оркестры разных филармоний, балет, опера, цирк, оперетта — все более-менее значимые подмостки Лондона обязательно ждали в гости советских артистов. Но выглядело все это как-то не привычно, чего-то не хватало.

Я долго приглядывался и не мог понять — чего не хватает, пока Том не решил высказаться:

— В этом году в Англии и Франции прямо нашествие коммунистов. Они и раньше здесь бывали, но теперь их стало слишком много. Я понимаю — перестройка, мир, взаимопонимание, но еще больше я теперь понимаю, почему им там в России жрать нечего — ведь все только и делают что танцуют, да поют. Ну и танки красят в сибирских лагерях. Ни разу не видел ни одного русского бизнесмена, если не считать вашего Карнауха и его банду. Они там вообще, в своей Сибири, работают?

Я улыбнулся его простоте, а он, приняв эту улыбку за поощрение, продолжил:

— Только что-то бледно Иваны в этом году выступать собираются. Без национального колорита. Разве могут они показать еще что-то?

Я оглянулся на афишу и точно: ни одной балалайки-кокошника-гармошки-шаровар или, на худой конец, медведя! Все строго и академично, но и без погон, и это выглядело странно. Будто у кого-то в Союзконцерте- или как там называлась эта структура, организующая культурный обмен — включились мозги. Этнография это хорошо и замечательно, но всему должна быть какая-то мера. Ведь мир уже изрядно устал от стройных рядов советских военных, в стотысячный раз исполняющих что-то непередаваемо-патриотическое, от вертящихся юлой красоток в расшитых петухами рубахах, от бесноватых хлопцев, заходящихся в экстазе от доставшего их самих гопака.

— Мир меняется, Том, — ответил я. — Интересно только, покупают люди билеты на русских теноров?

— Джеймс говорил, что при цене на билет всего лишь в восемнадцать фунтов у них настоящий аншлаг. Итальянские тенора стоят втрое дороже. А поют так же.

Кто такой Джеймс, я понятия не имел, но если ему верил Том, то почему бы не поверить мне?

— Нужно будет как-то выбраться, — сказал я, останавливаясь у билборда с шестифутовым лицом Магомаева. — Закажи, Том, ложу в Ковент-Гардене, посмотрим, чем нас удивят русские.

Том пожал плечами:

— В театр набьется куча народа из предместий, многие хотят услышать оперу для бедных. Я слышал, в Лондоне скоро будут Каррерас и Доминго. Может быть, лучше…

— Я хочу послушать Атлантова, Том.

Том кивнул:

— Хорошо, я постараюсь. Прохладно сегодня, не находите, сэр?

Мне иногда кажется, англичане готовы говорить о погоде сутками. Я давно просек, что собственно погода их не интересует, потому что в Британии никогда не происходит ничего экстраординарного. Погода для англичанина это прежде всего ее ощущение и разговор о ней — только лишь метод определения настроения собеседника. Согласится он с твоим ощущением погоды и значит, все о'кей, вы на одной волне. Скажет, что все совсем наоборот, и можно сворачивать разговор — вы ни о чем нормально не поговорите. Причин несогласия может быть множество: от плохого самочувствия до выраженной антипатии, однако выяснять их — значит лезть в частную жизнь, а это самый тяжелый грех и никто во всем Альбионе не любит Ноузи Паркеров^[189]. Прямо об этом никто не скажет, ведь достаточно обсудить погоду, чтобы понять, насколько велико к вам расположение.

— Да, Том, я тоже озяб. Наверное, стоит вернуться.

Глава 8

За последние годы я налетал столько миль, что еще одна пара-другая тысяч практически никак не сказалась бы на общей статистике. И все равно последние три с небольшим тысячи от лондонского Нортхолта^[190] до Оттавы стали особенными, потому что впервые я летел на собственном самолете. Новенький Falcon 50, так долго ожидаемый, вызвавший множество споров с Луиджи, с первого взгляда показался мне воплощенной детской игрушкой. Маленький реактивный самолетик о трех двигателях, всего по семь иллюминаторов с каждого борта, с тесноватым салоном длиной в восемь ярдов, вместившим только четыре просторных кресла и широкий диван — все из светло-серой кожи в тон обивке, он не выглядел способным пролететь заявленные шесть с половиной тысяч километров. Но все равно он был настоящим чудом, обладание которым было бы несбыточной мечтой любого мальчишки от французского Бреста до советского Магадана.

Задержка покупки на почти год произошла по причине прозаической: немного подумав о налогообложении, оптимизации расходов и доходов, Луиджи посоветовал не мелочиться, а открыть нормальную авиакомпанию, которая целиком принадлежала бы мне. И после некоторого раздумья я с ним согласился. И открыл компанию-лоукостера, первую компанию такого рода в Европе, приписанную к барселонскому аэропорту El Prat и обслуживаемую русско-индийскими экипажами. Если бы в Андорре можно было найти какой-нибудь аэропорт, компания «Andorra Airlines» была бы зарегистрирована там, но Пиренеи не могут похвастаться ровным рельефом, располагающим к строительству подобных сооружений. Впрочем, дорога в Андорру-ла-Велла из Барселоны ощутимо сократилась: четыре французских вертолета превратили двухсоткилометровый извилистый горный серпантин в прямую дорогу длиной меньше чем в сотню миль.

Помимо этих вертолетов авиакомпания владела парком самолетов в двадцать штук, в основном турбовинтовых французских ATR и по паре Airbus 310 и Boeing 737. Из Барселоны планировались регулярные рейсы во все европейские столицы, но пока летали только в Париж, Мадрид и Рим. Экипажи набирались в Союзе, Индии и Бразилии и обходились гораздо дешевле местных даже с учетом обязательного переобучения. Наземная база тоже была укомплектована русскими, украинцами и молдаванами. При этом убивались два зайца: советские летчики практически знакомились с новейшими достижениями международной авиамысли, а обслуживающие самолеты механики, в числе которых оказались парни из контор Туполева и Ильюшина, получали возможность ощупать руками каждый винтик в самолете.

Помощником менеджера по перевозкам был поставлен Анищев-младший, и со временем я рассчитывал, что этот смышленый парень займет достойное его талантов место.

И только экипаж моего «Фалькона» состоял из двух французов — командира Жерара и второго пилота Реми и очаровательной испанки Исабель, умеющей быть одновременно услужливой и ненавязчивой.

Она поначалу немного смущалась, но довольно быстро освоилась и стала такой замечательной хозяйкой в салоне, лучше которой и сыскать было бы трудно.

За семь часов до Оттавы я успел поглазеть во все без исключения иллюминаторы, поговорить с Луиджи, ставшим уже практически моим младшим партнером, о всякой всячине, выспаться и обследовать все закоулки в самолете под чутким присмотром Исабель.

Я не рискнул только лезть в кабину пилотов — отмахнулся даже после приглашения, боялся помешать, хотя и выслушал пространные объяснения Жеррара, что самолет над океаном ведет автопилот. Мне было не важно, кто ведет, я просто не хотел набраться всех впечатлений сразу и быстро остыть к своей новой игрушке. Что-то нужно было оставить на потом.

В осенней Оттаве дождь — явление куда более частое, чем в Лондоне. Но никто не спешит называть этот отмытый ливнями город мокрым, туманным или сырым. И погода вокруг не имеет для канадцев большого значения. Они не причитают ежечасно:

— Кажется, вскоре будет дождь.

Или:

— Сегодня удивительно скверный ветер.

А то еще:

— Скоро нам понадобятся лодки, чтобы переплывать по городу с улицы на улицу.

Они так не говорят, и этим очень мне нравятся.

Занесло меня в самую северную из королевских «территорий» по дороге в Луисвилл в общем-то случайно — Серый попросил забрать своего ценного сотрудника, и я не стал отказывать, потому что мне самому очень нравилось бывать в Оттаве. Это был город, строящийся и перестраивающийся так активно, что запросто мог заткнуть за пояс хоть Гонконг, хоть Сингапур. Город пух, поглощая окружающие поселки и городки, с необыкновенной скоростью.

Оттава каждый год менялась, изумляя своих гостей непостоянством, и этой непревзойденной динамикой сильно мне импонировала. Только река Оттава, катившая свои воды к Святому Лаврентию, оставалась всегда одинаковой, воплощая собой ту постоянную особенность города, которая позволяла не спутать его с чем-то другим. Впрочем, местные краеведы говорят, что еще лет тридцать назад по реке сплавляли лес — точно как по какой-нибудь Лене, и, если верить их невероятным воспоминаниям, значит, что и река тоже менялась. Не так быстро как город.

Самолет едва успел заправиться и пройти регламентное обслуживание, как служащий аэропорта Гатино подвел к нам с Луиджи, допивающим остывший кофе, ожидаемого «сотрудника».

Я как-то раз видел прежде этого сотрудника — на свадьбе у Эми. Тогда маленькая, рыжая и хрупкая ирландка сторонилась всех и не показалась мне заслуживающей хоть какого-то интереса, но за прошедшие два года с ней произошли удивительные перемены: в глазах появились внимательность и цепкость, в походке — стремительность, а в манере держаться и говорить столько уверенности, что хватило бы и на роту маринес. Она сделала короткую стрижку, которая ей очень шла.

— Прошу прощения, что задержала, мистер Майнц. Я говорила Сарджу, что доберусь сама, но он не пожелал слушать.

Я совсем не помнил ее имени.

— Простите, мэм, так уж получилось, что лондонский воздух очень негативно действует на память, — я протянул ей руку и она пожала ее буквально тремя пальцами. — Совсем забыл ваше имя.

— Оссия, сэр. Оссия О'Лири, мы с вами встречались на свадьбе у…

— Да-да, я помню. На свадьбе у Эми. Вы из Чикаго, да?

— Зак, Жерар в окне маячит — пора, — Луиджи навис надо мной сбоку.

— Познакомьтесь Оссия, это Луиджи, мой добрый друг, телохранитель и компаньон. Луиджи, ты, наверное, помнишь мисс О'Лири? Я должен был тебе о ней рассказывать.

— Я рад, мисс, — учтиво склонил голову Луиджи.

— Мне тоже приятно, — столь же вежливо отозвалась мисс О'Лири.

— Тогда прошу всех на самолет. И называйте меня просто — Зак, мисс. Официальщины мне хватает на работе.

Она внимательно посмотрела на меня из-под рыжей челки и, склонив голову чуть вбок, ответила:

— Разве люди с личными самолетами работают не все возможное время?

Я понимающе усмехнулся и показал рукой на стеклянную дверь, за которой под дождем действительно болтался Жерар.

Почему-то весь полет мы говорили только об особенностях налогообложения финансовых институтов в Америке, Канаде, Японии и Германии. Будто и поговорить больше было не о чем. Но нет, мы спорили, объясняли друг другу в деталях то, что в объяснениях не нуждается, и когда колеса коснулись земли, вместе недоуменно посмотрели на Луиджи, словно он был виноват в том, что путешествие оказалось столь непродолжительным.

— Прилетели, — доложил очевидное Лу и отвернулся к пробегающему за иллюминатором полю для гольфа Hidden Creek.

Региональный аэропорт Кларксвилла, находившийся в шести милях северу от Луисвилла, но не в Кентукки, а в Индиане, на противоположном берегу реки Огайо, был гораздо меньше привычного аэродрома в Боумене. И принадлежал, как выяснилось, достопочтенным Джошуа Келлеру и Эндрю Бойду, насказано разбогатевшему в последние годы на своих игрушках и банковских программах. Я даже читал о нем статьи в The Times, Forbes и Observer. Корпорация Эндрю пустила щупальца по всему восточному побережью Штатов, пролезла во множество банков, в правительственные учреждения поставляла программы учета и базы данных, владела четвертью рынка операционных систем для настольных компьютеров и перспективы имела самые блестящие. По крайней мере — в журнальных статьях. И, разумеется, с большим энтузиазмом брала на работу индусов, китайцев и особенно русских специалистов.

Я даже немного позавидовал: пока я в Европе всякой ерундой занимаюсь, люди растут, обзаводятся собственностью, становятся настоящими магнатами. Конечно, аэродром с единственной взлетной полосой — не бог весть что, но у меня и такого пока нет. А пока я поддавался грехопадению — зависти и пересчету чужих денег, Оссия сделала мне ручкой и уселась в машину, присланную ее непосредственным боссом — Снайлом.

За нами должна была приехать другая, из моего здешнего офиса, в котором уже год околачивали груши шесть человек: водитель, три парня из хозяйства Луиджи, секретарь и обязательный бухгалтер. В мои редкие посещения они устраивали настоящие показательные выступления замученных колесом белок, но в остальное время их работа была, по моему мнению, истинной синекурой. Впрочем, Лу утверждал, что и в мое отсутствие работы у них полно — перлюстрация местной прессы о деятельности боссов занимала все их рабочее время.

— Хорошенькая девушка, — сказал Луиджи вслед «Кадиллаку-Эльдорадо», увозящему мисс О'Лири.

— И специалист отличный, — пробормотал я.

— У нас таких специалистов — как мух над пропавшим сыром, — заметил Лу. — Но девушка хорошая. Не пустая, как твои обычные курицы.

— Вы сеньор Фаджиоле, мне ее рекомендуете, что ли?

— Всем своим горячим сердцем, — осклабился Лу.

— Ну-ну, неожиданно, дружище. Оказывается, ты еще и в бабах эксперт?

— Мы все эксперты в трех вещах, — рассмеялся Луиджи. — В бабах, политике и футболе. Свою работу почти всегда кое-как делаем, а вот в этих вещах мы все умудренные высшим знанием профессионалы.

— Машина где, профессионал?

— Мы сели на десять минут раньше расчетного времени, а Герхард по-немецки пунктуален. Вот и он.

На поле выехал длинный серебристый рыдван с четырьмя фарами и помпезной решеткой радиатора — Lincoln Town Car, очень полюбившийся Лу с первого знакомства с машиной.

Шесть миль по широченной I-65^[191] на автомобиле с такой мягкой подвеской пролетают незаметно, и я даже не успел осмотреться, как мы выехали на мост посвященный памяти невинноубиенного Джона Кеннеди.

А сразу за мостом, по обе его стороны, высились грандиозные стройки, не виданные мною раньше. Луисвилл вообще город провинциальный и невысокий, редкие небоскребы таковыми могут посчитать только особенно упертые патриоты штата, но то, что возводилось, даже недостроенным выглядело достойным Чикаго и Нью-Йорка. Почти любой американский город может похвастать несколькими высокими или очень высокими зданиями, они есть в Далласе, Филадельфии, Сиэтле, Хьюстоне, Атланте, Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, но только не в Луисвилле, где и до полутора сотен метров не дотянет ни одно строение. Да хорошо, если метров сто наберется.

— Справа строят здание Финансового Центра Кентукки, а слева — Snail Building, — прокомментировал Герхард наш с Луиджи интерес. — У Центра высота будет двести тридцать метров, а у здания Снайла — двести семьдесят.

— А почему строят не на West Market где-нибудь между первой и восьмой улицами^[192]?

— Не знаю, — безразлично ответил Герхард, выворачивая руль вправо, к съезду с I65 на Западную Джефферсона.

Я оглянулся в заднее стекло, провожая удаляющуюся исполинскую стройку, и пообещал себе, что непременно построю нечто подобное где-нибудь в Москве, Ленинграде или Киеве.

Серега здорово раздобрел — видимо, в отличие от меня со всей серьезностью отнесся к необходимости поменять внешний вид. Он прибавил фунтов пятьдесят, отрастил бородку, подобную тем, что так любят мексиканские сутенеры в голливудских фильмах, обрился наголо и, похоже, принимал постоянные солнечные ванны — чтобы лысина не выглядела белее лица. Он стал необъяснимо походить на громилу Уилкокса, вернее, на его несколько уменьшенную копию.

Фролов критически посмотрел на мои тонкие руки, болтающиеся в коротких рукавах сорочки, на обещанные очки с простыми стеклами, крепко сжал протянутую ладонь, хмыкнул осуждающе:

— Нужно тебе, братец, толстеть. Несолидно выглядеть в твоем возрасте и с твоим капиталом восемнадцатилетним заучкой. Лу, ты бы ему сказал, что ли? Бизнес такого уровня во многом вопрос респектабельности.

Лу что-то ответил длинной итальянской скороговоркой, в которой я точно идентифицировал несколько senza testa и пару раз nessuno ascolta^[193]. Понятия не имею, что это означает, но слышал, как своих подчиненных Луиджи распекает такими словами.

— Кино приехал смотреть? — по-деловому спросил Серый, тоже ни слова не разобравший в оправданиях Луиджи.

— Раз приглашал, я решил воспользоваться.

— Оссия с тобой прилетела?

— Да, ее машина Снайла забрала.

— Отлично. Тогда Лу можно отпустить, пусть отдохнет, да своих подчиненных проверит, а мы с тобой поговорим. Есть интересные новости и соображения. А все вместе соберемся вечером на премьеру первой картины Зельца.

Очень быстро выяснилось, что Фролов завел себе еще один кабинет, лишенный, по его утверждению, малейшей вероятности прослушивания. В нем не было окон, в нем постоянно работали глушилки и детекторы электронных устройств, дверь была металлической с толщиной более уместной в сейфе Wells Fargo, чем в офисе. В общем, примерно так я себе представлял рабочее место Уильяма Кейси или его преемника Флойда Кларка^[194], которого Дукакис переместил из ФБР в ЦРУ нимало не заботясь о мнении сотрудников разведывательного ведомства. Разве только не просматривалось рабочего стола с обязательным в нынешние времена компьютером, но зато на журнальном столике вместо газет были свалены дискеты, а на тумбочке лежал Compaq LTE — симпатичный лэптоп. Я пользовался таким же.

А под ним виднелся сильно разрекламированный и совсем недавно выпущенный, буквально в конце сентября, Macintosh Portable от Apple — безумно дорогой лэптоп, собравший массу негативных отзывов от немногочисленных пока пользователей. Особенно раздражала людей система питания устройства, реализованная так криво, что полноценной работы гарантировать не могла. Сказать честно, я вообще не понимал, на что рассчитывали парни из Apple, устанавливая цену на свое изделие в шесть тысяч долларов? И почему Серый связывал с их конторой какие-то надежды? Десять лет назад они действительно были на переднем крае компьютеризации. Но теперь? Когда все старались сделать дешевле, эти «молодые гении» шли наперекор трэнду и лепили что-то запредельно дорогое при отнюдь не исключительных характеристиках. С таким «пониманием» рынка у них была, на мой взгляд, только одна дорога — в банкроты. Быстрая и бесповоротная. До каких-то пор им, конечно, будут помогать связи в правительстве и армии, согласные приобретать втридорога нечто непонятное, но даже эти «добрые феи» не вечны. Им следовало бы избавиться от нынешнего рулевого^[195] и всерьез задуматься о своем месте в бизнесе.

— Здесь можно говорить по-русски. И сюда никто не войдет без моего желания, — Серега расслабленно опустился в кресло. — Рассказывай, где был, что видел?

Мой монолог с обязательными подробностями о среднеазиатском золоте, о восточноазиатской и советской телефонии, об авиакомпаниях и энергетике затянулся на целый час. Когда я дошел до своей короны, Серый рассмеялся:

— Вот все-таки не переведутся никогда на этой земле Иосии Харланы^[196]! Когда ты начал эту авантюру, я думал, что скоро она тебе надоест и ты все бросишь. Но ты молодец, дожал тему. Андорра — отличная площадка для наших экспериментов. Я тебе аплодирую.

— Кто такой Иосия Харлан? — имя мне было незнакомым.

— Да такой же авантюрист как ты и твой предшественник Скосырев. Только тот себе корону то ли Афганистана, то ли Таджикистана добывал. Апологет просвещенного феодализма. Мутная история. Еще этот Иосия пытался пересадить американскую кавалерию на верблюдов. Мне про него Бригли рассказал — с ним был знаком его прадедушка и оставил семье записки. Думаю, если поищешь, то наверняка найдешь книги самого Харлана. Тебе полезно будет знать тонкости. Кстати, умер он, как и Скосырев, в безвестности. Так что, осторожнее.

— У меня есть ты и Луиджи.

— Да уж, таких козырей у Харлана не было, — ответил Серый.

А следующий час Серега рассказывал мне о том, в чем преуспел сам: о встрече Тома и Фрэнка с Президентом, о том, что Уилкокс получил место в энергетическом комитете Конгресса, а Ронни Маккой, наш первый консультант по банковскому делу, удостоился поста Управляющего Федерального Резервного банка Филадельфии.

Это были, безусловно, достижения, но акцентироваться на них Серый не стал, перейдя без перерыва к планам на будущее:

— Здесь одна идейка интересная нарисовалась. Подсмотренная в будущем, но мне почему-то даже не стыдно. Сулит очень неплохие перспективы.

— Выкладывай, — попросил я и огляделся вокруг в поисках спиртного, потому что новые идеи усваиваются лучше под градусом. По крайней мере не вызывают отторжения сразу.

Серый понятливо поднялся и достал из умело скрытого в стене бара бутылку бурбона:

— Ты же знаешь, что при большом желании всегда можно отследить того или иного приобретателя приличного пакета бумаг? Какими бы не были обезличенные счета и остальные уловки, но по брокеру всегда можно вычислить бенефициара.

Он налил в стаканы янтарную жидкость и накидал в них льда — он совсем становился американцем.

— Я сам так делал несколько раз, — согласился я. — И что?

— Вот что. У меня есть некоторое количество инвестиционных фондов, у тебя, у Снайла и Ландри. Каждый из них владеет какими-то бумагами. Наверняка часть этих бумаг пересекается. То есть, совокупно мы можем формировать достаточно увесистые пакеты. И продавать их с премией совершенно анонимному покупателю. Хоть монгольскому хурултаю. Мимо бирж, мимо банков. Мимо надзорных органов отдельных стран. При желании можно хоть послезавтра сделать Совмин СССР собственником GM. Если, конечно, у него найдутся для этого деньги.

— А если придет анонимный заказ на подобный пакет, мы можем собрать его по мелким частям и удовлетворить запрос? Без большой волны на рынке. Так, что никто не поймет, кому ушли активы? Мне нравится, — я едва не поперхнулся льдом от прилива энтузиазма. — Что от меня нужно?

— Мне тоже нравится схема, не дураки ее изобрели. Потребуется иметь десятки, лучше сотни небольших брокерских контор по всей Европе, и на Востоке. В Америке я сам этим займусь.

За успех начинания мы выпили еще по чуть-чуть.

— Ну и вот что еще скажу, —задумчиво проронил Фролов. — В Председателях ФРС нынче сидит господин Гринспен, имеющий задание всеми силами бороться с инфляцией. И, поверь мне, хоть и выглядит этот дядька сущим уродом, он ее победит. И Рони Маккой считает так же, потому что немного знаком с мистером Гринспеном.

— Избиратели Дукакиса должны быть довольны.

— Избиратели любят стабильность, это верно и ради стабильности пойдут на многие уступки власти. Но ты подумай, что придет в финансовый мир вместе с низкой инфляцией?

Я привычно сложил два и два и пришел к неутешительному выводу:

— Банковский кризис?

— Скорее, кризис банковской деятельности, — поправил Серый. — Грубо посчитаем. С высокой инфляцией мы имеем высокую учетную ставку ФРС — высокую оптовую цену денег для банков. Но с десятикратной нормой резервирования при учетной ставке в десять процентов банки зарабатывают на раздаче этих денег в розничные кредиты… теоретически до сотни процентов^[197]. Минус восемь-девять процентов на инфляцию (а учетная ставка всегда близка к показателю инфляции — чуть выше), на невозвраты и усушку-утряску, итого в сухом остатке при таком положении вещей — теоретически восемьдесят-девяносто процентов прибыли. При инфляции и учетной ставке в два процента доход банка будет не больше восемнадцати процентов. Опять же теоретически. Теперь понимаешь, кому прежде всего выгодна инфляция?

— Да в общем-то и раньше иллюзий не было. Низкая инфляция — плохо для банков, очень высокая не годится для производства. Непросто выдержать золотую середину, находящуюся, как мне кажется, в районе пяти-шести процентов в год. Да и нужна ли она? Если все будет развиваться равномерно, то, скорее всего, расти экономика будет черепашьими темпами. Гораздо удобнее манипулировать учетной ставкой, вызывая приливы ликвидности то в финансовый, то в производственный сектора. И поскольку инерционность систем никто не отменял, то в среднем эффект будет выше, чем при поддержании оптимальной инфляции.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Но продолжим. Получается, что при низкой инфляции банкам просто не выгодно заниматься своей основной деятельностью — раздавать кредиты реальному сектору экономики. Эта деятельность не покрывает даже содержания самих банков. Приносит убытки. И значит…

Серый изобразил бровями ожидание ответа на свой незаданный вопрос. И я его не подвел:

— И значит, что банки договорятся с правительствами и начнут заниматься всем подряд: торговать сырьем, лезть в прямое владение активами, расширять биржевой спекуляционный инструментарий, придумывать все новые деривативы и прочая, прочая, прочая.

— Сечешь, — похвалил меня Фролов. — И в этом деле лучше быть первым. Кроме того, как ты верно решил, помимо биржи многие банки станут искать выходы на зарубежные рынки кредитования, где сравнительно высокая инфляция позволит им иметь достаточно высокие прибыли в практически безрисковом традиционном секторе кредитования. Но основные деньги, конечно, поначалу хлынут на биржи. Я не призываю уже завтра выпускать на рынок тонны CDS, CDO, ADR, ABS^[198] и прочего хлама, мы еще недостаточно сильны для этого, но будь готов к подобному повороту.

— Всегда готов! — я дурашливо вскинул руку в пионерском приветствии.

— А поскольку банки со скрипом кредитуют клиентов, то клиенты вынуждены будут сами искать деньги помимо банков. Где?

— Невеликая загадка. Во-первых — за границей. Но всех заграничных свободных денег не хватит на то, чтобы прокормить американские аппетиты. Значит, понадобятся еще деньги. Тогда друг у друга. Покупать стороннюю свободную ликвидность под залог своих бумаг. Потом выкупать бумаги. Опционы-шмапционы. Рынки попрут вверх, банки с удовольствием присоединятся к движению. В итоге — никто ничего не выпускает, производство в упадке, но все купаются в деньгах.

— До поры, — согласился Серый. — Теперь вернемся к зарубежным вложениям: коли ФРС начнет раздавать дешевые деньги, а вкладывать их внутри страны будет особенно не во что, то корпорации начнут искать точки роста за рубежом. Тем более, что американское налогообложение практически беспомощно перед теми, кто проводит операции за границей. Итак, имеем две, нет, пожалуй, три точки приложения больших и дешевых американских денег — фондовый рынок внутри страны, сверхприбыльные, политические, социальные и военные проекты здесь же и кредитование зарубежного производства.

В последние годы у него появилась такая манера — не говорить, что будущее будет таким-то или эдаким, потому что таким оно ему привиделось, но логически подводить меня к неизбежности события. И я был благодарен ему за это, потому что только поначалу его способность прозревать мнилась настолько полезной, что обойтись без нее казалось немыслимым. Но постепенно я пришел к пониманию того, что его постоянные указания без объяснений рождают во мне тихий протест, вынуждающий идти наперекор. Это как с гороскопом, публикуемым в ежедневных газетках. Если написано «львам сегодня лучше заняться собой» — на весь день особо впечатлительным читателям задается установка, которой они слепо следуют и постепенно становятся зависимыми от нее, лишаются воли сделать что-либо отличное от рекомендаций гороскопа. В первое время это забавно, особенно когда предсказания в какой-то форме сбываются, но потом эта зависимость становится невыносимой. Теряется ощущения самостоятельности в принятии решений, а смириться с таким положением вещей выйдет не у каждого. У меня не вышло бы. Становиться винтиком в какой-то машине с неведомыми целями — не мое.

Кто-то скажет: подумаешь, гороскоп! Наплюй и забудь! Но как на него наплевать, если его предсказания сбываются всегда? Поэтому какое-то время после осознания его точности человек им будет пользоваться ежеминутно, но очень скоро любому надоест его безальтернативность. Уж лучше вообще ничего не знать о предстоящем, чем знать все. Поэтому мое решение вопроса — вообще не заглядывать в гороскоп!

Но Серый не был бы Серым, если бы сам не догадался об этом. Или увидел. Неважно. Но теперь свои пророчества он озвучивал только тогда, когда ситуация по его мнению становилась критической. В любом ином случае он предпочитал подводить меня к очевидному путем прозрачного анализа обстановки. Правда и поныне иногда срывался на фразы вроде «… и поверь мне, инфляцию он победит…», но это уже можно было терпеть.

— И значит, у нас с тобой появляется реальный шанс часть этих денег направить в нужное нам русло.

— Тебе мало тех денег, что уже есть?

Серый плеснул в стаканы еще немного бурбона, понюхал край своего и задумчиво ответил:

— Наш с тобой совокупный капитал меньше такового у одного единственного Bank of Tokyo. Не сочти меня жадным, хотя определенная правота в таком мнении будет, но на фоне имеющихся тяжеловесов мы с тобой как финансовая сила — никто. Начинать можно и с тем что есть, но если мы вызовем чей-то пристальный интерес, нас быстренько выкинут из игры.

Он увидел как я собрался протестовать и поднял руки:

— Если ты хочешь сослаться на свою победу в возне со Standard Chartered, то зря. Там просто удачно звезды сошлись. Они же параллельно пытались додавить Lloyd'а, ну и про поддержку Снайла не забывай. Зашортить^[199] бумаги этого банка в самый разгар вашей заварухи — дорогого стоит. Нет, ты конечно молодец, не отнять, но Зак, давай будем честны перед собой — смог бы ты так же успешно выкрутиться в стерильной обстановке? Один на один против этого банка?

Мне не хотелось этого говорить, но я был вынужден признать, что в одиночку мне ничего не светило. Сожрали бы с потрохами.

— Вот видишь, дружище. Мы сильны только при обоюдной поддержке. — Серый похлопал меня по плечу. — Поэтому начинай напрягать своих восточных людей, чтобы подыскивали перспективные для кредитования предприятия в Гонконге, на Тайване, везде по юго-восточной Азии. Денег будет много. Их будет так много, что в ближайшие годы мы увидим не одно экономическое чудо, а десяток таких чудес. И это не игра случая, это закономерность проводимой денежной политики. Деньги уйдут из производственного сектора в Штатах, но более-менее подходящая инфраструктура для их освоения помимо Советского Союза и Европы — старых соперников, усиливать которых за свой счет никто не станет, есть только в Юго-Восточной Азии. От Индии до Южной Кореи. Инфраструктура, построенная социалистами. К тому же там полно американских баз, способных при случае моментально указать нарушителям спокойствия их истинное место. И никто из них не обладает силой оказать хотя бы малейшее сопротивление. Идеальное место. Так что будь готов.

Наверное, этому разговору нужно было бы состояться пару лет назад, но тогда, думаю, его итоги не стали бы для меня столь очевидны.

— Как успехи у твоих подопечных стажеров? — Серый поднял новую большую тему.

— Избавляются от иллюзий. Ты же помнишь, как нам самим казалось, что в СССР центр мира?

— Это не только нам кажется, — засмеялся Серый. — Возьми карту любой страны и увидишь, что ее картографы помещают свою землю в центр, в какой бы заднице она на самом деле не находилась. Да ты сам это лучше меня знаешь.

Я вспомнил, как был удивлен, увидев в первый раз американскую карту, где в самой середине гордо торчала благословенная Америка, а Евразия оказалась разделенной пополам — где-то в районе Уральских гор. Но еще больший шок вызвала австралийская карта, нарисованная таким хитрым образом, что весь земной шарик вышел перевернутым вверх ногами, Евразия оказалась где-то внизу и здорово была искажена, зато чуть выше центра гордым пятном желтела посреди безбрежного океана опять же перевернутая и потому почти неузнаваемая Великая Австралия!

— И это тоже. Но я все же не забуду того странного ощущения от первых месяцев пребывания здесь. Мне ведь казалось, что все американцы только и заняты тем, что решают, как бы напакостить России, а на деле вышло, что до нее никому и дела нет. Ее боялись, когда о необходимости бояться напоминали газеты, но в остальное время она всем была глубоко безразлична. Примерно как нашествие инопланетян. И на вопрос о России восемь из десяти американцев сказали бы: «А где это?». Безусловно, в Пентагоне или в Конгрессе тебе расскажут о Советском Союзе такие подробности, каких и в Политбюро не знают, но наши стажеры работают пока на земле.

Захмелевший Серый кивнул:

— Да уж, форменный когнитивный диссонанс — понять, что твои, как ты считал враги, понятия не имеют о твоем существовании. Обидно. Но эту неприятность мы переживем, как говорил наш любимый мультик. Пусть лучше не знают о нас, чем ненавидят. Но лучше бы уважали.

— Я когда в Токио впервые оказался, думал, что в кинофильм о будущем человечества попал. Или с ума сошел. Тамошний даунтаун — Маруноути это что-то! А Риппонги? Синагава? Москва после этого великолепия — просто какой-то провинциальный кишлак с шестнадцатиэтажками.

— Вот для этого мы с тобой здесь. Чтобы и в Москве забурлила жизнь. Но не так, как хочется здешним «победителям», а так, как она того достойна. И знаешь что? Не рассказывай мне о Токио и всяких Сингапурах. Зверски завидую твоим путешествиям, но сам пока невыездной. Такой парадокс — выехал из-за «железного занавеса» и стал невыездным.

Мы замолчали, как будто оба разом утратили интерес к продолжению разговора. Вертели в руках стаканы и молчали, пока я не собрался с мыслями:

— Слушай, а вот эта мисс О'Лири — она как вообще?

Фролов допил остатки бурбона одним глотком, поставил посудину на столик, расслабленно откинулся в кресле:

— Умница, красавица, спортсменка, па-ачти камсамолка! — с кавказским акцентом закончил фразу Серый. — Сам бы сватов послал, но…

— У тебя Нюрка есть.

— Замуж Нюрка вышла, — буднично сообщил Серый, еще раз наполняя стаканы. — Приехала в Москву и через полгода взамуж пошла. Да и пора. Она ж баба — возраст уходит.

— А ты? — Я даже не успел полностью осознать новость и ее для меня значение. — И ты мне только сейчас об этом говоришь?

— А я? А я вот пью немножко, — он сделал глоток. — Она будет делать порученное дело и будет делать его хорошо. Это важно, а остальное — ерунда.

— И кто ее избранник?

Серый загадочно ухмыльнулся:

— Ты не поверишь! Помнишь нашу пьянку в МГУ у Леньки Попова, когда мы в первый раз приехали в Москву? Там был такой Васян — журналист и общественник?

— Да ладно! — я не мог представить нашу комсомолку Стрельцову вместе с этим волосатым алкашом.

— И я не поверил сначала. Он сейчас доцентом на кафедре журналистики состоит. Остепенился и посерьезнел. Разоблачает коррупцию. Какую-то партию учреждать собирается. Вязовски его проверил, говорит — чисто, никого серьезного за ним нет. А остальное мне безразлично.

— Да как они вообще сошлись-то? — меня охватило какое-то неописуемое бешенство.

Ведь у нее был мой телефон, но позвонить она даже не захотела!

— На презентации ее фонда, — Серый не забывал подливать спиртное. — Он был в числе приглашенных журналистов. А как он умеет мести языком, я тебе напоминать не буду, ты и сам должен помнить. Обаял нашу Нюрку.

— Это из-за тебя все! Это ведь назло тебе! — догадался я.

— Наверное. Ну и что с того?

В его голосе не было сожалений. Или хотел показать какой он сильный или в самом деле не желал никаких привязанностей?

— Все еще боишься женщин? И поэтому делаешь их несчастными?

— Я?! Зак, ты в своем уме? — вскинулся Серый. — Чего их бояться?

— Ну как… Юленька…

— Эй, Зак! Не забивай себе голову ерундой! Нельзя винить асфальт за то, что он твердый, а воду за то, что она мокрая. И тем более незачем асфальт бояться. Женщины — они просто такие. Как Юленька, как Нюрка, как Оссия. И все. Либо ты это принимаешь и живешь счастливо, либо начинаешь париться, комплексовать, пытаешься их изменить и постепенно превращаешь свою жизнь в помойку, а в больничной карте появляются записи о многочисленных инфарктах. Мне хватает поводов для переживаний и без них. И я давно забыл о Юленьке. На счету Изотова в Цюрихе лежит пять миллионов швейцарских франков — за путевку в жизнь и этого довольно его семье. Старик счастлив уже тем, что сыграл не последнюю скрипку в нашей с тобой истории. Перед ним у меня есть ответственность. А перед его внучкой — нет! У Стрельцовой все сложится хорошо! И не напоминай мне больше о том.

Обычно Фролов избегал любых разговоров о своей личной жизни, словно похоронил ее тогда — в восемьдесят третьем, но в сказанных им сейчас словах не было печали. Так говорят о прошлогоднем отпуске, который был точно таким же как и десять отпусков до него.

И все же было чертовски жалко, что у меня даже не было шанса сказать Стрельцовой нужные слова. Хотя… быть тем, кого используют «назло»? Незавидная участь. Что ж, остается утешиться, что у нее все будет хорошо.

— Ладно, — согласился я. — Не буду. Что ты за человек-то такой? А?

Они изобразил небольшое смущение, но не ответил.

— Оссия сейчас одна?

— Насколько я знаю — да. Работает как лошадь по четырнадцать часов в сутки. Носится по континенту с каким-то исступлением и берется за любую задачу. Правда, Снайл еще ни разу не ставил перед ней невыполнимых целей, но все равно — работоспособность потрясающая. Бойский говорил, что в самолетах она штудирует учебники, хочет получить степень магистра в Гарварде. Так что, если уверен в себе — в добрый путь! Отдохнуть от сложившегося ритма ей немного нужно. Только меня от сводничества избавь. Самое большое, что я могу для тебя сделать — Линда или Марта составят тебе расписание ее ближайших поездок. Но на этом все, остальное сам. И если ты ее обидишь, я буду немножко зол на тебя, потому что заменить ее мне пока некем.

И мне подумалось, что причина такого отношения мисс О'Лири к работе — стремление понравиться бесчувственному Фролову, которому ровным счетом наплевать на подвиги несчастной ирландки. Главное, что они идут на пользу его делу, а все остальное совсем не важно.

Вечером мы смотрели обещанное кино. Пфайффер все же утонула в болоте, а Коннери очень трогательно плакал над телом расстрелянной Джулианны Маргулис, снявшейся в своем первом фильме. Американский вариант «Зорь» снимался в Финляндии и Канаде, актеры старались соответствовать игрой силе сценария, он получился невероятно зрелищным и правдоподобным, но почему-то оказался лишенным того обаяния, что имелся у советского фильма. Наверное, так произошло потому, что снимал фильм немец и не смог поймать той щемящей боли, что стояла за каждым словом в каждой сцене. Но, может быть, мне, знакомому с оригиналом, просто так казалось?

За моей спиной сидела приглашенная Серым Оссия и тихонько рыдала в шелковый платок, порывалась несколько раз встать и уйти, и все же осталась до самого конца. Рядом с ней шептались Марта и Линда и все втроем они синхронно закрывали ладонями глаза, когда режиссура Петерсена выворачивала душу наизнанку даже у самого черствого человека.

Серый благоразумно еще до начала фильма распорядился не включать свет по его окончанию — чтобы зрители не увидели мокрые лица друг друга.

Мы так и сидели в темноте и тишине минут пять, пока кто-то не начал хлопать в ладоши. Только после этого я нашел в себе силы проглотить комок, прочно застрявший в горле, и сказать Серому:

— Если за это ему не дадут Оскара, то я не знаю, что за люди распоряжаются этой наградой!

Он расплылся в довольной усмешке:

— Это Зельцу скажи, вот кто поработал, чтобы оно случилось. Но у меня есть к тебе еще одно важное и серьезное дело. Сегодня давай расслабляться, а завтра поговорим.

Он молчал весь следующий день, но перед тем как я собрался в родные пенаты, Серый сподобился:

— Зак, — сказал он. — Ты же помнишь, что я все еще мучаюсь с «Тексако»?

— И-и?

— В общем, видна финишная прямая, но нужна помощь. — Фролов переложил с места на место стопку каких-то бланков и на чистом листе бумаги начал рисовать бессистемные загогулины. — Pennzoil, кажется, окончательно отвалилась или очень близка к этому, и теперь осталось лишь убрать претензии Chevron. Я рассчитываю на твою помощь.

Вот чего у моего друга не отнять — так это уверенности в своих силах. И умения манипулировать окружающими. Pennzoil у него отвалилась! Так, должно быть, какие-нибудь печенеги сговаривались о походе на Русь:

— Эй, Мирзо, пошли Киев воевать!

— Нет, Муса, я в прошлом году ходил, еле убежал от Илюши Муромца, Добрыни и гнусной собаки Алеши Поповича! До сих пор самая нижняя часть спины болит!

— Не бойся, Мирзо, в этом году Алешка Попович женился и уехал на Канары с молодой женой! Мы с тобой теперь быстро Киев на копье возьмем! Всего-то нужно Илюшке да Добрыньке вломить!

Но Серый не печенег и у него обязательно окажется, что у Илюшки радикулит, а Добрыне аппендикс вырезают. Я ведь уверен, что никакая помощь ему не нужна. Но он хочет сделать меня причастным, и отказаться от этого решительно невозможно.

— Что нужно сделать? — вздохнул я, раскусив его нехитрую игру.

— Через пару недель в некоторых экономических обозрениях начнут появляться статьи о недостаточных разведанных запасах у Chevron. Кроме того, непременно напомним публике о неэффективности нынешней энергетики вообще, о том, что нефтяные компании пользуются огромными льготами по налогам. Кстати, и о налогах напомним. Есть такой один парень, очень желающий прославиться, и он работает в Washington Post. Полгода назад ему слита информация о том, что Chevron Corporation с 1970 года использует различные схемы уклонения от налогов по операциям в Индонезии^[200], что позволило компании спрятать около трех миллиардов долларов. Статья написана и выйдет на днях. Думаю, будет хорошее разбирательство. В желтых газетах публика увидит статьи о том, какие вакханалии устраивают люди из высшего менеджмента компании. Там будет все: куртизанки, мальчики, кокс килограммами, шампанское в фарфоровых ванных…

— Еще мозги…

— Что — «мозги»?

— Мозги каких-нибудь обезьянок на завтрак от похмелья — публика будет морщить носики и плеваться.

Серый серьезно посмотрел на меня, словно впервые увидел:

— Ты жесток, Зак. Откуда в тебе вот это вот? Я тебя такому не учил!

Мы рассмеялись.

— И что дальше?

— И вот здесь ты начнешь вставать в жесткий шорт по бумагам Chevron. До кучи, чтобы сразу не разобрались, опускать будем немножко и Exxon, и Би-Пи, и RDS. По ним тоже нужно открыть короткие позиции. Важно, чтобы все началось в Азии, продолжилось в Европе, а здесь наступил закономерный апогей. Думаю, лимит с твоей стороны должен быть миллиардов в восемь — для запуска процесса этого будет достаточно. Через пару дней отобьешь.

Фролов собирался устроить очень большую игру, которая должна была обвалить капитализацию Chevron до неприемлемого для владельцев уровня. И если его попытка удастся, а сомнений в этом у меня уже не было, то в ближайшие годы господам Рокфеллерам будет не до несчастной «Тексако» — свое бы вернуть!

— Ты считал все или знаешь, как будет?

— Прикинули с парнями Бойда. Для обрушения капитализации на четверть нам всего лишь нужно продать пару процентов бумаг за одну-две торговых сессии. Дальше процесс покатится сам. Я могу на тебя рассчитывать?

Конечно, я согласился. Потому что и самому хотелось устроить «проклятым буржуинам» какую-нибудь «козью ногу» — для профилактики настроений. Тем более, что для меня и наших капиталов эта операция должна была обернуться новыми прибылями и расширением возможностей.

— И вот здесь очень важным становится подарок твоего друга Мильке, — напомнил мне Фролов о тщательно хранимой тайне, к которой я не возвращался уже очень давно. — Он в порядке?

Я пожал плечами:

— Сам Мильке, если верить газетам, ушел в отставку. Пока сидит на даче, потому что даже выехать из ГДР не привлекая внимания пока что сложно. Но если ты про бумаги, то да — они в порядке. Если бы что-то случилось, я бы знал. В шахтах под Бирмингемом вообще редко что-то происходит. Зачем нам понадобится архив? Кого будем уговаривать быть хорошим?

— Мне нужно, чтобы ни одна европейская собака не посмела гавкнуть в нашу сторону. Пусть делят Германию, пусть осваивают пустоши северной Финляндии, но в делах «Тексако» им делать нечего. И поступим мы вот как: на этой неделе к тебе приедут несколько человек из бригады Зельца. Разместишь их в своей Андорре и туда же перетащи архив — нечего ему делать в Британии. Устрой в горе… В общем, нужно организовать нечто вроде маленького «Международного республиканского института»^[201], который займется изучением западной и, прежде всего, европейской элиты. Изучением с точки зрения охотника — повадки зверя, что любит, что не любит, где пасется и чего боится. В общем, помогай в меру сил. И пользуйся, конечно, результатами исследований.

— Спасибо за доброту, белый сахиб!

— Это еще не все, Маугли. Такой же институт нужно создать в отношении США. Не какой-то Северной Америки, а именно США. Сейчас мы уже созрели для этого. Набери в Европе заинтересованных социологов, психологов, специализирующихся на настроениях масс, политологов, просто ловких и умелых парней для полевых операций — пусть займутся делом. Я уверен, что и сейчас у твоих любимых британцев есть нечто подобное, и у французов наверняка есть, но, боюсь, добыть из них хоть крупицу значимой информации будет чертовски сложно. Разве только те самые умелые парни помогут? Попробуй. Они не должны представлять Восточную Европу. Думаю, у твоего Луиджи достаточно знакомых сорвиголов из какой-нибудь Ндрангеты^[202], желающих жить более-менее честно. Но опять-таки осторожно! Можно еще нанять парней-отставников из французского Иностранного легиона. Многие из них болтаются без работы. И будут рады заняться тем, что умеют делать лучше многих других.

— Если бы знал, что ты так загрузишь меня работой — никогда бы к тебе не поехал!

— Тяжело в ученье, легко в бою, — отмахнулся Фролов. — И это тоже еще не все. Такие же исследовательские центры нужно сделать для трех Азий — мусульманской, индийской и условно — дальневосточной. Знание — сила, а незнание — разорение и нищета, что наглядно и показывает наша с тобой Родина, вооруженная самым правильным в мире учением, позволяющим наплевать на окружающий мир. Дающая великолепное среднее и высшее образование, но не дающая возможности его использовать для познания мира. Мы так делать не будем. Работать — так работать. И ты не гунди, у меня здесь то же самое будет происходить. Тоже создаются совершенно независимые и абсолютно некоммерческие: «Институт изучения культурного наследия» в Мехико — этот станет изучать страны романского мира, включая Латинскую Америку, «Американский институт религиозных дел» в Монреале — займется Ватиканом и остальными конфессиями, «Луисвилльский комитет защитников свободы» будет разбираться с правами переселенцев. В общей сложности таких структур создается около трех десятков. Вместе с твоими конторами они, надеюсь, смогут представить миру его более-менее честное лицо. Добавим к их результатам независимые исследования RAND и прочих подобных корпораций — и, считай, приблизились к реальности насколько это возможно.

— Африка? — мне показалось странным, что этот континент никак не интересовал Серого, ведь он был буквально набит всякими полезностями.

— Африка? — он вздохнул тяжело, — Африка слишком разная и изучать ее будет незачем еще очень долгие годы. Мы же с тобой не собираемся повторять ошибки Генсеков, на безвозмездной основе снабжающих тамошних царьков оружием, лекарствами, продовольствием? За красивые глаза и митинги на площади какой-нибудь Лхасы? Или это не в Африке? Неважно. Африка пока что не стоит тех денег, которые потребуются на ее изучение. А на работу впрок у нас нет времени и возможностей. Так что придется выживать пока без изучения бушменов и истоков культа Вуду. Если уж совсем прижмет — закажем исследование у профильных организаций, благо их и без нас с тобой развелось как собак нерезаных.

На этой веселой ноте мы простились, и я же через час вылетел в Лондон, чтобы встретиться с отцом, срочно добивающимся свидания.

Глава 9

Майцев-старший, конечно, не расстроил. Если папане что-то вынь да положи, то значит, причины это требовать у него веские настолько, что промедление невозможно.

Он остановился в отеле, но явился на мой порог сразу, едва я отзвонился, что прибыл. Еще по телефону он попросил убрать из дома посторонних людей, потому что предполагал очень конфиденциальный разговор. Это меня насторожило, но просьбу я выполнил, заодно прекратив постоянную видеозапись по всему дому.

Отец деловито вошел в кабинет, сухо поздоровался, остановился возле моего рабочего стола и высыпал на его поверхность несколько цветных журналов из недр своего кожаного портфеля.

Я поднял один из них, прочел название «Огонек» над фотографией с конкурса красоты и непонимающе посмотрел на отца:

— И что?

— Скажи мне, это правда? То, что там написано — правда?

— Понятия не имею. А что там написано?

— Подробности о Советском Союзе, — обычно спокойный, отец едва сдерживал негодование. — В основном исторического характера. В каждом номере по многу статей и всюду одно и то же: Советский Союз тюрьма народов, засилье партноменклатуры, наплевательское отношение к гражданам. Бухарин, Рыков, Радек, Зиновьев — жертвы сталинизма. Коллективизация унесла двадцать миллионов жизней! Разве можно так поступать со своим народом? А что сейчас в стране творится? В своей больнице я даже представить такого не мог! Расстрелы демонстраций, беспомощность властей в решении любой задачи! Разве мы это хотим сохранить? В чем смысл нашей деятельности?

Я открыл журнал, полистал его, в надежде найти разрекламированных на обложке красоток, но ничего похожего не обнаружил. Удивительная способность отечественных журналистов — фотографировать одно, писать другое. Какое-то особо взращенное искусство врать в каждом слове, в каждом снимке. На обложке — четыре симпатяжки в купальниках, а внутри — политические страсти.

Красоток не разместили, зато вместо них в изобилии по страницам журнала были рассыпаны фотографии каких-то демонстраций, каких-то митингов, совещаний. Все это было выполнено в черно-серо-белой гамме и вызывало в душе нешуточную депрессию. Несколько цветных снимков были посвящены заграничным прелестям — карнавал в Бразилии, какие-то леопарды, коровы, переплывающие Ганг. Большая часть номера отводилась под метания прозревшей интеллигенции, возомнившей себя элитой народа и решившей оспорить власть на ближайших выборах в депутаты Верховного Совета. Ближе к концу нашлась и статья с пространным интервью главы «Совкиноэкспорта» Руднева, ноющим о том, какие плохие советские зрители и какие прогрессивные американские. Еще несколько страниц были отданы под витиеватые рассуждения какого-то Костикова с мутным названием «Концерт для глухой вдовы» о кровожадном тиране Сталине, единолично загнавшем в тюрьму народов все население страны. Дальше я смотреть не стал, потому что все это было ожидаемо.

Общее впечатление сложилось мерзотным — словно вляпался в коровью лепешку. Что-то не слышал я от Newsweek столь же плаксивых сожалений о тюрьме народов в виде Британской империи или покаяния о развязанных войнах от Кореи до Гаити. Наоборот, любые недостатки — повод для оптимизма, потому что когда исправим, то станет лучше.

— Забавно. Пап, я понимаю, что образованный человек все время в чем-то сомневается, но нельзя же так реагировать на эту чернуху? Мы же с тобой в прошлый раз условились…

— Нет, ты скажи мне — это было или не было? Если все это правда, то зачем миру такая страна? С нечеловеческим режимом?

— С каким режимом? Отец, эта страна в начале века давала миру всего полтора процента производства, половина из которого приходилась на вооружения и развлечения знати. Сейчас — четверть мирового продукта дает СССР! Распоряжается с каждым годом своим богатством все хуже — вот этого не отнять! Эта страна без этого режима была обречена остаться той самой Верхней Вольтой, но без ракет! Было-не было… А что это поменяет? Ты решишь бросить свою страну или встанешь на сторону тех, кто ждет ее разрушения? Какой у тебя выбор? Разве не хотим мы сделать Россию богатым, сытым, авторитетным государством? А если так, то зачем обращать внимание на всяких шакалов, кусающих приболевшего льва?

Я вылез из-за стола, подошел к книжному шкафу, прошелся пальцем по корешкам:

— Вот тебе полный сборник всех этих глупостей, что еще будут печатать в «Огоньке». Товарищ Роберт Конквест, «Большой террор», части первая и вторая. Это с него началось обязательное привязывание репрессий к коммунистам. Отсюда растут ноги у статеек Коротича. Пойми простую вещь: «холодная война» — это не термин для чего-то труднообъяснимого. Это просто война без явного применения традиционного оружия. Но проигравшие точно так же останутся у разбитого корыта, с точно такими же последствиями. Вот здесь, в твоих журналах очень много написано о невинноубиенных «врагах народа». Цифры разные — от трехсот тысяч до двадцати-тридцати миллионов, здесь все зависит от фантазии автора статьи, но смысл один: их всех убили злобные коммуняки. Ты сейчас бываешь в Союзе?

— Часто, — отец немного начал успокаиваться.

— Тогда ты должен видеть как одни люди, условно «прозревшие», готовы посворачивать шеи другим — ортодоксальным коммунистам. Почему же ты думаешь, что в двадцатые-тридцатые годы все было иначе? Почему ты думаешь, что не было никаких «вредителей», саботажников и «врагов народа»? Вот тебе ситуация: советский человек, партийный чиновник, уполномочен закупить где-нибудь в Дании металлоконструкции. Он приезжает в Копенгаген, объявляет конкурс и получает несколько предложений от разных фирм. Большинство из них ставит цену на изделие в десять крон за килограмм, а одна — восемь. И этот чиновник отдает предпочтение ей. Вроде бы все честно и понятно. И он кругом прав и чист как младенец, если упустить из виду, что десять крон будут стоить стальные конструкции, а восемь — их чугунные имитации, весящие в полтора раза больше. Итог закономерен: государство из-за разницы в общей массе тратит на пятьдесят процентов больше валюты и приобретает никуда не годный товар. Но у нашего чиновника все чисто: он покупал самое дешевое предложение в пересчете на килограмм веса! Кто он? Друг народа? Или растратчик и его деятельность должна вызвать вопросы у компетентных органов? А, может быть, имел место сговор и работают коррупционные схемы? Есть вопросы и появляется их решение в виде соответствующей статьи в Уголовном Кодексе. Почему ты думаешь, что какой-нибудь кулак, лишенный своего поля, но хуже того — с организацией колхозов лишившийся возможности эксплуатации односельчан, будет спокойно воспринимать ситуацию и запишется в коммунисты? Нет! Он при первой же возможности сыпанет в коробку передач фордовского трактора, купленного за валюту, вернее — за золото, горсть песка! Он кто в таком случае? Передовик труда? Безвинная овечка? Если люди готовы поубивать друг друга сейчас, когда вроде бы общество достаточно однородно, то представь себе, что творилось тогда, и как было возможно примирить разные взгляды сограждан в рамках воцарившейся морали? Только строгостью. Даже всем известная история Павлика Морозова, уже переврана. Вот посмотри, труд некоего Юрия Дружникова, в девичестве — Юрия Израилевича Альперовича. «Доносчик ноль-ноль-один»! Даже в руки брать противно. Пропаганда и информационный хлам. Но очень многие примут эту дрянь за подлинное откровение. Так?

— Можно было отказаться от такой кровожадной морали! — не очень уверенно возразил отец.

— Отказаться? Отказ от этой идеологии превратил бы Советский Союз в ту бессмысленную политическую кашу, которая существовала в России периода правления господина Керенского. Кто бы пришел к власти? Говоруны и демагоги? Или те самые бомбисты из социал-демократов, что убивали царей? И что бы они сделали? Как подготовили бы они страну ко Второй Мировой? Никак. Прав был родственничек Николая Второго Кровавого — Великий князь Александр Михайлович, когда говорил, что только коммунисты могли избавить страну от участи стать сырьевой колонией Антанты. В общем, что было — то было и этим нужно гордиться. А то, что написано у всех этих дипломированных врунов Конквестов, Дружниковых и Коротичей — просто элементы информационной войны. Которую в Лондоне и Вашингтоне освоили в совершенстве. А в Москве вдруг впали в маразм и все принимают за чистую монету. Хлопают ресничками, как девственницы-первокурсницы на колхозном поле перед сельскими парубками. Ты пойми, что эта война происходит во всем, кроме традиционных для войны средств — в информационном поле, в статистических данных.

Я достал из шкафа один интересный доклад, полученный на какой-то конференции посвященной развитию бизнес-связей с Росиией.

— Вот посмотри, один американский институт опубликовал свою оценку производительности труда в России. По его расчетам это выходит треть от американской. Но делает ли американский рабочий в три раза больше тазиков? Нет. Может быть, производство одного тазика занимает втрое меньше времени? Тоже нет. Всего лишь на двадцать процентов за счет лучшей логистики производства. Может быть, он добывает в три раза больше нефти за один час? Тоже нет. Так в чем же дело? Вся хитрость в двух вещах. Первая заключается в том, что в нынешней Америке оставлены лишь самые фондоемкие производства, обеспечивающие весь мир высокотехнологичными товарами вроде компьютеров. Ведь нетрудно догадаться, что производительность труда, выраженная в долларах, всегда будет выше у того, кто выпускает более дорогую продукцию. Изготовление одной обыкновенной уздечки требует столько же человеко-часов, сколько изготовление пяти компьютеров Macintosh, но посмотри на итоговую цену того и другого товара. Триста долларов уздечка и двадцать тысяч компьютеры. При прибыли на уздечке в сто долларов, а у компьютеров — в десять тысяч. Вот и весь секрет высокой производительности труда.

— А у нас, выпускающих все подряд, фонды размазываются тонким слоем повсюду — от женских панталон до межконтинентальных ракет, вытягивая среднее значение вниз?

— Есть такой эффект. Но это только первая особенность подсчета производительности труда. А вторая заключается в том, что расчет производится в долларах по специальной методике. И она всегда даст преимущество американцу, у которого помимо производственного сектора и сельскохозяйственного есть банки, инвестиционные фонды, казино и огромный сектор бесполезных, но дорогих и удобных услуг. За счет их оборота растет статистическая производительность среднего американца и вуаля: капиталистическая система производства ставит рекорды производительности, а социалистическая плетется в хвосте прогресса. Хотя в реальности все может быть с точностью до наоборот. Это просто военная хитрость, а ты на нее введешься, как речной карась. Точно то же самое и с потреблением, которое, если верить исследованию, составляет в СССР всего лишь пятнадцать процентов от американского. А причины все те же. Не верь статистике, верь своим глазам.

Отец задумался ненадолго, поднял со стола журнал, полистал его рассеянно:

— Как ты все вывернул. Но если так, то зачем людям в России знать всю эту грязь? Почему мы никак ей не противодействуем в самой России? Ведь пока выходят такие журналы, никто в здравом уме не захочет сохранения этой системы и, значит, она обречена.

— Она в любом случае обречена, потому что склонна к вырождению. Она работает только тогда, когда проводится ежедневная, ежеминутная работа с кадрами, но если эта работа хоть в чем-то пускается на самотек, то к власти приходят ничтожества, что и показала нам наша недавняя история. И знаешь что? Ты читай всякого дерьма побольше. И тяжелые психические расстройства тебе будут гарантированы. Они скоро Куликовскую битву отменят!

— Как это? — оторопел отец. — Как можно отменить историческое событие?

— Легко. По рецепту французского весельчака Альфонса Алле. Напишут, что в то же время между теми же противниками в том же месте состоялась совершенно другая битва^[203]. Тоже Куликовская, но другая. И никто не освобождался от татарского ига, а наоборот — закабаляли несчастного Мамая, пришедшего из Крыма принести соседские дары Москве.

— Что?!

— Папа, помни про информационную войну и не задавай глупых вопросов.

Очень необычное чувство, когда приходится чему-то учить собственного родителя. Очень неглупого человека, но, к сожалению, так до конца и не избавившегося от того инфантилизма, что доставался к совершеннолетию каждому советскому человеку вкупе с аттестатом о зрелости. Того инфантилизма, который лелеяла и которым гордилась большая часть «новой исторической общности». У любого советского человека всегда имелось мнение, вернее, несколько чужих мнений. Одно — для начальников, другое — для себя и третье — для окружающих. Как не получить в таких условиях расстройство психики — непонятно.

— Пусть пишут. Даже такое. Это как с коровьим бешенством, пап. Серый говорит, что для выработки иммунитета нужна своевременная вакцинация. И я с ним полностью согласен. Если сейчас общественное сознание не получит эту прививку, оно не выработает иммунитет к пропаганде и тогда через пять, десять, двадцать лет нам придется иметь дело с рецидивом, но в более изощренной форме. К тому же там содержится немало правды. Только ее нужно уметь находить. Пусть развлекаются. На будущем Съезде народных депутатов мы рассчитываем получить треть голосов. Важно не допустить принятия некоторых особо вредных законов, а некоторые определенным образом переформатировать, но это все не сейчас. Те молодые специалисты, которым мы показываем реальную европейскую жизнь и учим, как добиться чего-то такого же для России при сохранении всех социальных достижений, себя еще покажут. Через год-другой они станут реальной силой, понимающей истинные движения отцов Перестройки. У нас в стране готовят неплохих инженеров и врачей с учителями, отличных военных, но отвратительных общественников — журналистов, экономистов, юристов, социологов и администраторов. Но, как мы видим, историю делают не инженеры. Знаешь, когда в последний раз пересчитывалась себестоимость перевозок по советским железным дорогам? И нужно ли тебе говорить о том, как важен этот показатель для экономики?

— Понятия не имею, — ответил Майцев-старший. — Ни о важности, ни о времени. Я ведь просто доктор, если ты еще не забыл.

— В одна тысяча девятьсот семьдесят третьем году^[204]! Прошло уже шестнадцать лет, все поменялось, а Советский Союз пользуется в своих расчетах безнадежно устаревшими цифрами. Нужно как-то расшевелить это болото.

Отец собрал со стола журналы, хотел положить их обратно в портфель, но в последний момент передумал и бросил всю пачку в камин.

— Верное решение, пап. И не истери, пожалуйста, больше. В Москве всегда любили убогих — пусть покрасуются. Пусть послушают Михаила Сергеевича, когда он путано соображает о «верховенстве общечеловеческой идеи». Скоро начнут понимать, что не все так радужно на самом деле.

— Над нами весь мир смеется, — буркнул отец. — Из крайности в крайность. Ни дня без открытий!

— Мир еще не знает о том, какой финт готовит мистер Саура. Знал бы — плакал. А на журнальчики эти наплюй. Они очень полезны на самом деле. Без розовых очков жизнь становится цветной.

— Все равно мне не нравится, что вся эта публика деятельно трудится, а мы молчим. Все эти Бухарины, Рыковы, Троцкие, Тухачевские — если они и в самом деле такие белые и пушистые, то зачем были убиты? И если нынешняя власть — наследники того режима, что убивал этих людей, то чем она лучше?

— Ничем не лучше. Хуже, потому что совершенно оторванные от реалий дилетанты, а лучше — нет. И мы не молчим. Мы взяли тактический перерыв. Представь себе способ, которым можно противодействовать этим глупостям из «Огонька»? Закрыть его? Он станет еще популярнее. Выпустить альтернативу, где будут четко разъяснены все благоглупости Костикова и Коротича? Кто ее станет читать? Ведь ничего разоблачительного там не будет. Вот и остается — показать тем, кто через пять-семь лет сможет уже рулить страной, каков мир на самом деле. Чем мы и занимаемся. Ты лучшерасскажи, что там с Парижским клубом?

— Согласовывают позиции. Совещаются, считают, советуются. Эта история надолго и наш Серега прав, заканчивать ее будут уже совершенно другие люди. И прерывать переговоры не следует, чтобы не насторожить противника. Пусть считают, что все идет как задумано. Хуже другое.

Отец опять полез в портфель.

— Вот короткая выжимка из того, что происходит сейчас по всей стране от Калининграда до Находки. Творится что-то страшное. Страна скатывается в откровенный бандитизм. Рэкет, спекуляции, мошенничество. Вот посмотри: директора обувной фабрики принудили взять в банке кредит, деньги обналичили, директора убили и все! На него списаны долги перед банком, государство возмещает коммерческому банку убытки, бандиты купаются в деньгах и доказать их вину невозможно. Милиция сидит на попе ровно и ничего не делает, запуганная постоянно меняющимися правилами. Это демократия? Это перестройка? Про кооперативы ты знаешь. Им ведь отдается государственное сырье, государственные основные фонды, на них работают специалисты, числящиеся в штатном расписании заводов, но прибыль не делится в должной пропорции. Прибыль, если она показывается, целиком оседает в карманах хозяев кооперативов. Это — бизнес? Вот справка от Козлова. Обеспеченность сырьем государственных предприятий легкой промышленности — двадцать пять процентов, в строительстве — тридцать! Все остальное — в кооперативах. А вы с Фроловым увлеклись здешними играми и вам решительно наплевать, что там происходит в Союзе! А там настоящее бедствие!

Отец перевел дух, достал из кармана сигарету без фильтра, понюхал ее, глубоко вдыхая запах, но прикуривать не стал — так он иногда успокаивался после того, как бросил курить.

— Горбачев со своей бандой разбудили такие силы, контролировать которые не в состоянии! Кооперативы, банки, внешняя торговля — все отдано случайным людям! Где здесь место государственному планированию? Неудивительно, что все идет в разнос! Когда к социалистической системе насильно прикручивают капиталистическую и велят содействовать последней, то неудивительно, что первой приходит каюк! Они думают, что сейчас в стране две системы — частная инициатива и государственное производство, но в реальности нет ни одной! И это еще не все. Видишь вот эту сигарету? Это «Ватра», старая, вонючая, отсыревшая «Ватра»! Я уже год вожу ее в кармане. Так вот — у меня она есть, а в Союзе их нет!

— В Союзе нет сигарет? Страна бросила курить?

— Ага, точно — бросила! Курить, пить водку и чай, есть хлеб и колбасу, размножаться, в конце-концов! Кто-то особенно одаренный своим гениальным умом постановил закрыть отрасль на ремонт и перевооружение — ходят такие слухи. Что там в реальности — понятия не имею, но думаю, и здесь работают кооперативы при табачных фабриках, решившие максимизировать прибыли. Потому что на рынках за пять-шесть цен все это есть.

Все, что он говорил, я уже слышал. Пять лет назад в Серегином изложении. Тогда это все выглядело невероятным ужасом и не верилось в то, что такое возможно. И все, что он предрекал, произошло. У меня не было никаких оснований думать, что последующие события не приведут нас к обещанному успеху.

— Знаешь, отец, я верю Серому. Верю в то, что сейчас не стоит вмешиваться. Как говорили большевики: «чем хуже — тем лучше». Все будет решаться на Съезде народных депутатов в следующем году. Пусть выберут себе нормального Президента, пусть до тех пор попробуют настоящей дикой демократии. Нужно избавить страну от одной партии, решающей все, в которой у руля давно уже не самые достойные люди, а полуобразованные аппаратчики, бюрократы и предатели. Как только власть хотя бы на бумаге окажется в руках народа, а не партийных бонз — только тогда можно будет что-то делать.

— Это не правильно, — грустно сказал отец. — Неправильно мочь и не делать ничего, чтобы людям стало легче. Когда он наступит, ваш час? Ты уверен, что уже не будет поздно? Если все такими же темпами будет двигаться дальше, то через пару лет спасать будет просто некого.

Вот же, гуманист. Он во многом прав, но лезть в Союз сейчас с политическими требованиями — это насторожить тех, кто играет против нас. И тогда то немногое, что удалось сделать, окончательно канет в лету.

— Я не пойму, что ты предлагаешь? Поехать в Москву, захватить Кремль и перестрелять плохих руководителей? Что я могу сделать? Серый выдал Горбачеву кредит. Послал добрых советников, которые убедят Михаила Сергеевича, Егора Кузьмича и Николая Ивановича^[205] взять еще, да побольше. И если никто не помешает, то уже к концу этого года товарищи из Политбюро будут так опутаны долгами, что не слушать своих кредиторов просто не смогут. Думаю, он уже держит его за какое-нибудь трепетное место. Егор Кузьмич вон мотается по Штатам от Западного побережья до Восточного, учит глупых американских студентов основам научного коммунизма^[206] и невдомек самому эффективному управленцу в истории Сибири, что на самом деле изучают его, а не какой-то коммунизм, теоретическим основам которого иные из слушателей способны сами поучить дорогого Егора Кузьмича. Он обзаводится друзьями, контактами. И ему добрые друзья, изучившие его повадки, грешки и предпочтения, будут давать «умные» советы в такой форме, что отказать он не сможет. Психологически не сможет. Да ты, пап, должен лучше меня знать, как это делается. Да и Михаилу Сергеевичу вряд ли будет позволено стать Президентом СССР. На этом посту слабым людям не место. Год-два, этот человек сделает свое мерзкое дело и все нормализуется. Я в это верю.

Отец долго смотрел на свои руки и молчал, потом поднял голову и заговорил:

— Ладно, забыли. Я просто расстроился после этих статей. Этот разговор был нужен. Ты говорил о вере. Вера — это отлично, Захар. Но не верой одной живем. Ты спрашиваешь, что ты можешь сделать? Я тебе скажу, Захар. Нужны деньги, Захар. У советских госбанков отобрали монополию на финансовые операции и теперь ими занимаются все кому не лень. Я видел один из таких банков при комитете комсомола: деньгами завалена целая комната с картонной дверью, инкассаторы ездят с мешками налички в троллейбусах, а кредитные договора пишутся на обрывках салфеток. А директор банка, бывший второй секретарь горкома комсомола, разъезжает по городу на трехлетнем «Мерседесе» и разбрасывается деньгами в ночных кабаках. И почти за каждым таким директором уже стоит какой-нибудь вор с тридцатилетним стажем отсидки. Таких банков еще немного, но нельзя дать им размножиться. Страна стремительно криминализируется. И если это не прекратить сейчас, в зародыше, то потом они вас или ваших людей просто перебьют, когда почувствуют с вашей стороны угрозу своим капиталам. Для них нет никаких запретов, пойми это. И нет времени ждать предстоящий Съезд, потому что все происходит уже сейчас.

— Понятно, — вздохнул я, потому что все это была правда. — Ты что-то придумал?

— Подумай сам, Захар. Вряд ли существование этих недобанков станет главной угрозой стране в ближайшие годы, но позволить им вырасти во что-то серьезное было бы, с нашей стороны, крайне неосмотрительно. Это сейчас они беспомощные, но если от них будет что-то зависеть, они выжмут страну досуха. За прошлый год таких банков открыто двадцать пять штук и как-то повлиять на финансы страны они еще не в силах. Это хорошо. Но они становятся рассадником дикого капитализма. И это отвратительно. А страна реально задыхается от недостаточного финансирования. Все настолько формализовано и бюрократизировано, что на местах у директоров госбанков нет никаких прав, кроме отправки запроса в Центральный офис Госбанка. Пятерка спецбанков обращается в Госбанк по любому поводу и получить у них кредит какому-нибудь честному ресторатору можно только через Москву. Чья-то голова придумала создать кооперативные, коммерческие банки. Мысль не самая плохая, но банки должны быть банками, а ссудо-сберегательные кассы — кассами. А нынешние советские коммерческие банки по своей сути и размерам — кассы взаимопомощи. У меня в клинике такая черная касса была. С каждой получки сбрасывались всем коллективом по двадцать рублей и отдавали банк двум очередникам пополам. Каждые два года кто-то получал однажды почти тысячу рублей сверх зарплаты и все были довольны. Так и в Союзе сейчас: масштабы мизерные, но все делают вид, что нашли способ реанимировать экономику. Первый коммерческий банк в Чимкенте — Союзбанк был создан всего за пятьсот тысяч рублей. Кооператоры продали три машины лука и сделали банк! Второй — в Ленинграде «Патент»^[207]. Но этот хоть специалистами зарегистрирован. Правда, специалистами советской школы, но хоть так. Сейчас полмиллиона рублей — пороговая сумма для открытия банка. Пятьдесят машин «Жигули» восьмой модели, если брать их с рук. Это — банк? Это просто финансовый кооператив. Представляешь, на каком уровне тамошний банкинг? Правил нет, инструкции написаны дилетантами, требования смешные.

С ума сойти, банк за пятьсот тысяч рублей, возможно ли это? Это уровень удачливых карточных шулеров, а не серьезных людей.

— Нет, — честно сознался я. — не представляю. Детский сад какой-то. И что они смогут прокредитовать с такими деньгами? Десяток кафе-мороженых?

— Не знаю. Самое важное для них — доступ к государственным деньгам. Банку с капиталом в пятьсот тысяч государство выдает кредит в пять миллионов запросто. Эти деньги от Госбанка или какого-нибудь Жилсоцбанка они получают под три процента! Максимум за пять. Хотя даже журнал «Вопросы экономики» оценивает имеющуюся инфляцию в восемь с половиной процентов^[208]! Это просто раскидывание денег в руки любого, кто согласен их взять. Один ловкий товарищ, некто Михаил Зотов, Председатель правления Промстройбанка, учредил сразу три таких заведения — два в Ленинграде и один в Москве! А регистрацию провел прямо на правлении своего Промстройбанка. В России сейчас создать банк — как высморкаться. Думаю, нужно поднять планку для новых коммерческих советских банков. Скажем, если Козлов со товарищи протащит через Совмин решение о стоимости банковской лицензии в десять миллионов долларов, не думаю, что найдется много такого уровня капиталистов в стране. СА если найдутся, то у ребят из ОБХСС появится полное право спросить — откуда деньги? С Егоровым^[209], я думаю, удастся договориться. Он хоть и завзятый рыночник на словах, но возиться со всякой мелочевкой вряд ли захочет. И прекрасно понимает, что за люди стоят за теми деньгами.

— Десять миллионов — слишком круто, — я стал привычно торговаться. — Одного будет достаточно. Там и столько денег ни у кого нет. Твоя идея состоит в том, чтобы создать сеть абсолютно независимых от меня нормальных банков с собственным капиталом? Сжить со свету тамошние самоделки и принести дикарям свет цивилизации? А потом, когда все устаканится, продать в честные руки?

— Ну да, что-то вроде того, — отец вытер белоснежной манжетой сорочки выступивший на лбу пот.

— Мне нравится идея. Но насколько я понимаю, иностранным банкам путь в Союз заказан?

— Учредителями могут выступить те же кооперативы, совместные предприятия, частные лица. Это не проблема. Верных людей всегда можно найти. Вопрос только в том, как и чем их контролировать. А вот это я умею делать лучше многих.

— Хорошо. Сотню миллионов наличкой я под это безобразие выделю. Сто банков на какое-то время закроют вопрос с финансированием частного сектора. Только у меня есть два условия: первое никакого кредитования околозаводским кооперативам и второе — работать честно и прозрачно. Тех возможностей, которые дает обычный банкинг, более чем достаточно для честного человека. Подбор людей, организация процесса и проталкивание решения Совмина — за тобой. Было бы отлично, если к Съезду в стране не осталось криминализированных банков. Но это как получится. Думаю, полезным будет содействие в этом процессе тех НИИ, которые принимают участие в наших программах. Лишним точно не будет. И тогда самодельным банкам быстро придет закономерный конец. Совсем изжить их со свету не выйдет, но если у них будет реальная сильная конкуренция, то останется таких немного. Да, сотня банков — это то, что надо!

Отец не очень-то обрадовался такому предложению, потому что хорошо понимал всю сложность задачи:

— Захар! — возмутился он. — Ты не слишком широко замахиваешься? Где я тебе найду там людей на организацию сотни банков? Там хорошо, если пятьсот человек во всей стране понимают, что такое кредитная карточка! И те, кто понимает, как раз сейчас на противоположной стороне.

Действительно, проблема.

— А ты хорошо поищи. И пусть Козлов со Старым пошустрят, поскребут по сусекам. Ты даже не представляешь, какие самородки водятся в России. Их всегда полно было. Чуть-чуть подучить, чтоб схватили самую суть, а дальше только успевай им задачки подкидывать! Я вот помню, прочел как-то историю основателя ГУЛАГА, некоего Френкеля. Имя у него еще такое смешное… Полюбопытствуй на досуге. Не слышал?

— Нет, композитора с такой фамилией знаю. Ян Френкель. Хорошие у него песни, — отец сделал вид, что копается в глубинах памяти. — Хотя, подожди-ка… Ты про Нафталия Френкеля, убийцу незаконно репрессированных? Я в «Огоньке» прочитал, что он ввел норматив на жизнь и работу человека в заключении в три месяца. А потом человек считался отработанным материалом и тихонько умирал от какой-нибудь цинги.

— Точно! Он, голубчик! Человек успел побывать миллионером и лесоторговым магнатом до революции, побандитствовать с Мишкой Япончиком, поработать скупщиком золота в мутное время для ОГПУ, эмигрировать из России и вернуться, посидеть в сталинских застенках, а потом и выслужиться до высоких чинов в НКВД. Если не ошибаюсь, он ушел в отставку генерал-лейтенантом. Это он ввел научную организацию труда заключенных и построил бесчисленное количество лагерей. Потому что не сидел сложа руки и не ныл, а видел задачу и решал ее по своему разумению с помощью доступных ресурсов. Или Карнаух вот еще недавно рассказывал про золотодобытчика Туманова, переквалифицировавшегося из морских штурманов в старатели. Не слышал?

— Нет. — Опять вздохнул отец. — Выясняется, что я всю жизнь прожил в какой-то другой стране, где была работа, семья, ежегодная поездка на Азовское или Каспийское море и как десерт — частые партийные собрания по бесконечно глупым поводам. На которых что-то обязательно постановляли, но решения всегда принимались не на них и не нами.

Я пропустил его брюзжание мимо ушей, потому что не хотел углубляться в тему.

— Тоже интересный дядька. Тоже сиделец в сталинских застенках, ставший организатором старательских артелей. Да так ловко он это сделал, что власть его в районе Колымы была едва ли не сильнее, чем у тамошнего краевого комитета партии. Настолько в силу вошел, что для его свержения понадобились личное участие члена Политбюро Лигачева и министра цветной металлургии… запамятовал фамилию. Не стесняйся, ищи! Как говорит Серый — лучше обмануться в десяти бестолочах, чем упустить один талант. Коммерческая империя Зака Майнце покроет большинство ошибок. Не бойся экспериментировать. Думаю, тебя ждет успех.

— Откуда вы такие взялись? Всезнающие, всеумеющие?

— Не комплексуй, пап, — я полез в ящик стола, где располагался небольшой сейф, за обещанными миллионами, каковые и извлек в виде векселей французских банков Credit Lyonnais, Credit Agricole и Societe Generale. После недолгого раздумья добавил к ним швейцарские SVB и Credit Suisse и бельгийский Credit Communal de Belgique. — И подожди немного, мне нужно посчитать кое-что.

Я старательно пересчитал на калькуляторе обещанные доллары в швейцарские и французские франки, отложил соответствующее число векселей в стопку на столе, остальные вернул в сейф.

— Вот, папаня, держите — на развитие банковского дела в обновленной России. Все они на предъявителя, но постарайся сам не обналичивать. Отправь кого-нибудь, кого с тобой трудно связать. Можешь нанять какое-нибудь детективное агентство, они все сделают в лучшем виде. Здесь чуть больше, чтобы была возможность выплатить комиссию и на организационные расходы по проталкиванию нужного закона. Деньги переправишь Старому и его команде, ну и за тобой — контроль, контроль, контроль. За расходованием, за результатом. Не так важны деньги, сколько отбор подходящих людей. А в том, что таковые найдутся, я не сомневаюсь.

Отец понятливо усмехнулся:

— Ко мне недавно заходил один усатый человек в гражданском. Интересовался источниками дохода, частыми поездками в Россию. Еще ему хотелось узнать мое мнение о горбачевской перестройке и о месте Франции в новом мировом порядке. Жиль Бейон. Из Генерального директората внешней безопасности.

— Разведка что ли?

— DGSE — самая что ни на есть внешняя французская разведка.

— Тебе нужно поостеречься. Давай-ка я подключу к тебе кого-нибудь из людей Луиджи? Чтобы научили тебя кое-чему. А то сгоришь на какой-нибудь ерунде, а потом будем локти кусать. Не нравится мне твой знакомец из DGSE. Лучше бы его не было.

Векселя отправились в портфель на место «Огоньков», а я набрал Лу и быстро договорился с ним о выделении знающего человека для обслуживания интересов моего русского партнера.

Мистер Майцев уже собрался уходить, когда я вспомнил об идее, подсмотренной где-то на Востоке. То ли в Эр-Рияде, то ли еще где. И мне загорелось — я целый час убеждал отца, что совершенно необходимо открыть в России мусульманские банки. Дать им поработать и посмотреть, что из этого выйдет. Договорились, что стоит открыть по одному в Москве, Ленинграде, Ташкенте, Казани, Новосибирске, Алма-Ате и Горьком. Конечно, важно было бы сначала получить правовое основание подобным организациям, но в Союзе сейчас по заявлению Горби — разрешено все, что не запрещено. И значит, стоило хотя бы попытаться.

Отец уехал, а я задумался о том, почему мы говорим обо всем подряд, кроме того, что для нас действительно важно?

Странные мы, советские люди. Англичане могут часами разговаривать о футболе, скачках или погоде, выясняя ничего не значащие подробности, и в этих бессмысленных беседах они находят свой интерес. Французы, самая наглая, по мнению англичан, нация, без умолку говорят обо всем подряд ни на чем не фиксируясь. Итальянцы всегда готовы продать вам все, что угодно, даже если слышат о предмете ваших потребностей впервые. Но если происходит разговор между двумя русскими, то обязательно он скатится к политике, в которой ни один, ни другой, как правило, не понимают ничего.

Это тем более странно, что именно русские — самая аполитичная нация на свете. Мы постоянно держим фигу в кармане для властей и тех, кто по нашему мнению, «слишком умный», но редко пытаемся что-то изменить. Ведь, как нам всем кажется, «наверху все решено и украдено еще до нас».

В тех же Соединенных Штатах в сенаторы, конгрессмены и прочие губернаторы идут представители всех народностей большой страны. Там хватает бывших кубинцев, афроамериканцев, индейцев, армян, евреев, этнических греков, немцев, китайцев, японцев, шведов. Американский Сенат — самое пестронациональное сборище на свете, уступающее в этом отношении только Ассамблее ООН. Но искать среди них русских совершенно бесполезно. Их там нет. Сенатор-русский или губернатор-русский — это такой же нонсенс, как чернокожая женщина-Президент.

Такая же история в Израиле, Германии, Франции, Турции — повсюду, где оказываются эмигранты из России. Во все времена. Они отстраняются от политики, словно хороня себя, но если кто-то полагает, что вне активной политической орбиты русские занимаются чем-то иным нежели политика, то он сильно заблуждается. Только направленность этой политики очень своеобразная. Ничто так не занимает среднего советского человека с активной жизненной позицией, как справедливость в отношении намибийских негров. Справедливость — это всеобщий советский фетиш, взращенный в пионерских дружинах и на комсомольских стройках, выпестованный на субботниках и в партийных ячейках. Она у каждого немножко разная, но в целом необыкновенно жертвенная. В отличие от английской справедливости.

Ведь англичане серьезно считают, что наибольшей тягой к справедливости страдают именно они. Это верно во многом: тяга сильна. Только справедливость у них странная: все, что идет на пользу Альбиону — праведно, все, что умаляет его силы — порочно. Это особенное отношение выработалось долгой историей, когда Британия была единственной по сути доминирующей силой в мире и как-то в общественном сознании сложилось тождество: что хорошо Британии, то хорошо и миру. Времена явного превосходства давно ушли, а взгляды сохранились.

Но сказать честно, мне и самому не хотелось бы становиться американским политиком. Очень неблагодарная это работа — врать на голубом глазу избирателям, коллегам, всем подряд и обо всем подряд, но при этом сохранять для окружающих иллюзию своей искренности и многозначительности.

Взять, к примеру, знаменитую Четырнадцатую поправку к Конституции США, изданную в далеком 1868 году. Весь мир знает, убежден и уверен, что ее первая статья и вся она целиком посвящена равноправию негров. Кое-кто вспомнит, что в первые сорок лет ее действия американскими судами были рассмотрены около трехсот исков, основанных на ее положениях. При этом только два десятка дел были связаны с неграми, а остальные двести восемьдесят разбирали непонимание между властями и американскими же корпорациями, юристы которых, очень широко трактуя эту поправку, добились расширения ее первого раздела и на американские компании. Для меня это невероятная загадка — как можно таким образом трактовать закон? Ведь там прямо сказано: «Все лица, родившиеся или натурализовавшиеся в Соединенных Штатах…. не могут быть лишены жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры…» Где здесь хоть слово о корпорациях?

Но дальше — хуже. Потому что всего разделов в этой наидемократичнейшей поправке ровно пять. Пятый — чисто организационный, поэтому действующих четыре. И если о первом с большой натяжкой можно сказать, что посвящен он несчастным чернокожим, их равным правам и сохранности имущества свободного человека, то уже второй прямо ограничивает бедолаг-индейцев в выборном процессе. А вся поправка в целом посвящена скорее мятежникам, желающим пробиться во власть, чем каким-то несчастным неграм. Но мы ее знаем именно как освободившую чернокожее население, потому что нам нет нужды читать ее самостоятельно, ведь нам все растолкуют юристы и сенаторы.

Хорошо, что хоть в своей стране у нас находятся смельчаки, решающие однажды сами заняться политикой, не доверяя более тем, кто вещает с высоких трибун. Дай бог, чтобы усилия этих смельчаков не пропали понапрасну.

Глава 10

Заниматься бизнесом и не быть при этом завсегдатаем светских вечеринок и собраний невозможно никак. Рано или поздно самый нелюдимый и поглощенный работой миллиардер будет вынужден выползти на какой-нибудь раут в виде скачек, балов и концертов, или, на худой конец, под софиты и телекамеры вездесущих журналистов.

Так положено в высшем свете — все должны знать всех, и если кто-то сторонится остальных, то общество способно устроить отступнику весьма чувственную обструкцию. На словах и внешне все останется так же как раньше: разговоры о дурной погоде и социальной безответственности правящего кабинета, но на деле никто не станет вести с вами никаких серьезных проектов, ведь мало кто любит ставить на темную лошадку. Поэтому необходимость регулярных посещений подобных мероприятий становится жизненно важной.

А если у вас в друзьях числится кто-то вроде современного представителя славного рода Йорков, то постепенно присутствие в обществе кружевных шляпок, шелковых и шерстяных галстуков, смокингов и камербандов^[210] становится святой обязанностью.

— Зак, — радостная Долли вошла в кабинет и положила передо мной конвертик от какого-то общества любителей гребли на байдарках из Уортинга, — вам пришло приглашение.

В здешнем истеблишменте все состоят в каком-нибудь обществе, а то и сразу в пяти. Здесь каждый подданный Ее Величества является согражданам непременным любителем чего-нибудь: техасских пчел, натуральных табуреток, пластронов^[211] (чего бы это не значило), бега по девонширским пустошам, английских скаковых лошадей или даже чистопородных шайров^[212]. Большинство, конечно, ограничиваются одним-двумя, в число которых в обязательном порядке входит «Клуб любителей выпить в ближайшем пабе», но встречаются и уникумы, известные всей Англии.

— Это важно? — я еще не научился определять достоинство приглашения по его конверту. — Я не умею грести на байдарках. Да что говорить о байдарках — я вообще грести не умею. Хоть на плотах, хоть на каноэ, хоть на шлюпках.

Я перевернул конверт, высыпал из него на стол картонку с приглашением.

Ничего особенного — Долли получала таких по пять штук ежедневно и ранее это ее так не возбуждало. Я совсем не понимал, в чем дело, что вызвало ее такую бурную реакцию?

— Не понимаю, — сказал я. — В этом обществе должны состоять все особы королевских кровей? Или что?

— Зак, вы так много ездите по миру, — соболезнующее произнесла Долли, сложив руки лодочкой на тощей груди, — что совершенно упускаете из виду происходящее дома. Посмотрите, кто подписал это приглашение.

Кривой автограф подписавшего был продублирован машинописной строчкой: сэр Хью Бидвелл, директор Riggs AP Bank Ltd, директор Allied Lyons Eastern ltd. Я не знал ни таких банков, ни фирм, ни людей с похожими фамилиями. Поэтому немножко вспылил, раздосадованный неузнаванием:

— Долли, если вы решили поиграть сегодня в день загадок, то выбрали не лучшее для этого время! Кто такой этот Бидвелл? И почему я должен радоваться этому приглашению? Я даже о банке таком никогда не слышал!

Секретарша поджала свои и без того тонкие губы, приняла вид статуи Георга IV, не его самого, а, скорее, его лошади, но все-таки разродилась:

— Сэр Хью Бидвелл, добрый католик и семьянин, избран в этом году на должность лорда-мэра Сити. И если он присылает свое…

— Можете не продолжать, Долли. Простите меня. В самом деле, я слишком редко бываю в Лондоне, чтобы знать всех персонально. Я встречался с сэром Гревиллом Спраттом в прошлом году и мне казалось, его срок еще не истек?

Отходчивая англичанка всплеснула руками:

— Что вы, Зак! Вы встречались с сэром Гревиллом на самом закате его пребывания в должности. После него уже избирался сэр Кристофер Коллет, а теперь в должность вступил сэр Хью. Я его хорошо знаю, мы вместе росли в Биллингсгейте, неподалеку от рыбного рынка, который лет пять тому назад перенесли через реку, на Собачий остров^[213]. И даже в церкви святого Джеймса часто сидели на одной скамейке.

Вспомнив о том, что я не местный уроженец, добавила:

— В Тауэр Хамлетс, там, где тоннель под Темзой соединяет Верхнюю и Нижнюю Темз-стрит.

— Это в Canary Wharf?

— Да, где были эти ужасные доки.

В районе Canary Whаrf властями города планировалось устроить второе сердце Лондона — дублера и конкурента основного лондонского Сити. Столице мира отчаянно не хватало современных видов и офисных площадей и в чью-то светлую голову пришла здравая мысль — устроить финансовый центр на месте закрытых доков Вест-Индской компании. Докеров должны были сменить банкиры и маклеры. Сейчас там был большой пустырь, где потихоньку копошились строители. Несколько больших банков, в основном американских и европейских, уже занялись финансированием подходящих проектов и первые небоскребы должны были вонзиться в лондонское небо уже через пару лет. Сезар Пелли разрабатывал постройку высочайшего здания в Великобритании в пятьдесят этажей, и иногда сообщения об этом проекте мелькали в газетах. Известное бюро Скидмора, Оуингса и Меррила, отметившееся небоскребами по всему миру — в Канаде, Южной Африке, США, Австралии — тоже что-то робко пыталось воткнуть в предоставленном месте. Еще что-то конструировала контора Джона МакАслана. И я — пока еще несерьезно — подумывал о постройке там пары-тройки приличных зданий в чикагском стиле.

Неподалеку от предполагаемых новостроек, буквально в шаговой доступности, имеется городской аэропорт Лондона. Не Хитроу, не те масштабы, но для бизнес-джетов очень подходящая площадка. Идеальное место для бизнеса. Со временем райончик должен был стать настоящей жемчужиной. И наверняка сэр Хью знает о новостройках побольше меня.

— Старая любовь, да? — спросил я вслух.

Долли смущенно хихикнула в кулак.

— Я бы не назвала это любовью. Но мы определенно знакомы. Сейчас…

Она ушла в приемную и вскоре вернулась, сжимая в руках номер Catholic Herald от шестого октября:

— Вот, посмотрите, здесь о нем статья.

Я пробежал глазами по газетным столбцам: Папа римский желает вещать по радио для русских, вдова Маркоса перевезет тело мужа на родину, Горбачев собирается посетить Иоанна-Павла Второго во время римского вояжа в ноябре, обсуждение в Парламенте билля о запрете исследований человеческих эмбрионов, анонс шоу «Бернадет» и коротенькая заметка о новом лорде-мэре, известном своей набожностью, добросердечием и тщательностью в ведомых делах.

— Ладно, Долли. Спасибо вам. Я обязательно съезжу приобщиться к трудностям гребли на байдарках. Тем более, что и мне эта встреча представляется полезной. Когда там?

— В субботу. В два часа пополудни. Я вставлю в ваше расписание?

— Да, Долли, и если на это время назначено еще что-то — перезвоните, извинитесь и назначьте новое время. Ну вы знаете.

— Конечно, сэр, — она послушно склонила голову и вышла.

В назначенное время я стоял на набережной в Уортинге, прямо напротив знаменитого «Мистера Тритона», позеленевшего от времени еще лет сто назад.

Том возился с картой, трепыхавшейся на свежем ветру, надувавшем на берег приличных размеров волны из Канала и тучи от Франции. Казалось, ветер задался целью заставить нас опоздать на встречу байдарочников и мешал как мог. Карта, во всем с ним согласная, не желала сдаваться и все норовила улететь куда-нибудь в сторону Финдона, который мы проехали совсем недавно.

— Ну и погодка, — бурчал Том. — И это всего лишь середина осени. Если так пойдет и дальше, то к Рождеству нас засыплет снегом выше головы. Не в добрый час мы поехали в этот чертов Уортинг.

Мне место нравилось: в меру пустынное, ухоженное, с большим количеством аккуратных домиков в английском стиле. Не хватало только леса мачт, каковые всегда грезятся при упоминании английских прибрежных городков, но это не здесь. Это западнее, в Портсмуте и еще дальше в Плимуте. А здесь курортные места. Тихо и покойно. Волны то плещут, то гремят. Простор бескрайний. Конечно летом здесь должно быть полно отдыхающих, на что указывал тщательно размеченный, но какой-то угрюмый и грязный — по случаю окончания сезона — пляж, тянущийся по всему побережью насколько хватало взгляда.

— Есть, сэр, — Том все-таки справился с диким норовом продукции английских топографов. — Нашел я эту чертову Сэндвич Роуд, можем ехать дальше.

Вообще-то я полагал, что всяким телохранителям важных персон положено заранее узнавать все предстоящие маршруты передвижения. Так оно в основном раньше и происходило, но в этот раз человек, которому было поручено это важное дело, сам уроженец близлежащего Стайнинга, отравился какой-то китайской дрянью и был не то что неработоспособен, а полностью нетранспортабелен. Том сказал, что его зеленое лицо могло бы послужить прекрасной натурой для скульптора, изваявшего «Мистера Тритона», но жаль, что тот не дождался и умер лет сто назад. Замечательный образчик английского юмора вроде того, что сказала королева Елизавета о своей единственной дочери, принцессе Анне, заядлой лошаднице и известной всему миру чемпионке по выездке, по случаю ее свадьбы с отставным кавалерийским капитаном: «Надо же, она смогла меня удивить. Я думала, она выйдет замуж за коня».

Его отсутствие Том решил компенсировать двумя машинами, в каждой из которых сидели подготовленные ко всякому люди, к сожалению, не знающие местности, но мне казалось, что его опасения беспочвенны: не стали бы устраивать засад на человека, едущего по приглашению сэра Хью — это хуже оставленного паспорта на месте преступления.

Мы еще немножко поплутали по этому прибрежному городку, проехали мимо дюжины церквей, построенных в самых разных стилях — от модерна до барокко, неоготики и черт знает чего еще и, в конце концов, с десятиминутным опозданием остановились у здания с нужным адресом.

Пока ехали — пошел дождь. Мелкая, с виду противная морось, создававшая ощущение, что воды Ла-Манша вдруг поднялись в небо и так и повисли: протяни руку и воду можно щупать. За все время, прожитое на Острове, я встречался с таким дождем всего пару раз, сейчас — третий. Англичан такой дождь раздражал и загонял в пабы, заставлял напиваться до состояния вешалок для пальто, но меня он приводил в восторг своей необычностью и если бы был чуть теплее, я бы сам специально искал с ним встречи, чтобы окунуться лицом в стоящую воду. Но он всегда был холодным и долго находиться под ним можно было только рискуя получить какую-нибудь затяжную простуду.

По старой островной традиции в машине нашлись обязательные темно-серые калоши из тонкой резины, предназначенные для того, чтобы натягивать их на ботинки. От тротуара, перед которым остановилась машина, до высокого крыльца едва бы набралось десяток ярдов, но все равно было приятно понимать, что обувь останется сухой и чистой.

В помещении, куда меня проводили под большим клетчатым зонтом, заботливо распахнутым встречающим распорядителем собрания, оказалось на удивление мило. Без особых излишеств, минимум зеркал, всего пара обычных картин с холмистыми пейзажами, но уютно. Слишком, на мой вкус, накурено, но пока терпимо.

Я стянул калоши, передал их распорядителю и проверил чистоту своей лысины перед зеркалом.

— Мистер Майнце? — мне протянул руку какой-то представительный дядечка в костюме из тонкой шерсти в мелкую синюю полоску. — А мы здесь уже делаем ставки на ваше присутствие.

В другой руке он держал тлеющую сигару, а бабочка на расстегнутом воротнике сорочки съехала немного вправо.

— Тогда позвольте и мне поставить несколько пенсов. Я бы поставил на то, что я все-таки сюда приеду.

Он улыбнулся загадочно, и сразу сменил тему:

— Прохладно сегодня, не находите?

Как хорошо, что мне не нужно быть англичанином и долго-долго выяснять нюансы здешней розы ветров.

— Разве это удивительно для середины октября? К тому же, я чувствую в воздухе запах глинтвейна?

Он оглянулся куда-то за спину и громко крикнул:

— Сэр Вильгельм, ваша ставка сыграла. Я вам должен два фунта.

Обернулся ко мне и путано пояснил:

— Не обращайте внимания, у нас здесь все время все со всеми спорят. Итак, вы приехали по приглашению сэра Хью?

— Надеюсь, оно не поддельное?

— У вас странный юмор, мистер Майнце. Еще не вполне английский, но уже совсем не континентальный. Я помощник сэра Хью. Можно сказать — жалкий секретаришка. И зовут меня Перкинс. Джордж Перкинс к вашим услугам.

Если бы он щелкнул каблуками — я бы не удивился. Звание у жалкого секретаришки было не меньше майорского, судя по возрасту и некоторым специфическим манерам. А майорское звание — это первое в табели о рангах, которое остается за человеком на всю жизнь. То, что делает простого офицера «белой костью». Чтобы с ним не случилось, для окружающих он будет теперь всегда «майор Перкинс». А может быть уже и полковник. Но не генерал — не хватает годков.

— Сэр Хью удостоен срочной аудиенции у Ее Величества и поэтому немного задерживается. Но я уполномочен принять вас и ввести в курс дела.

— Да, не хотелось бы терять времени, мне еще предстоит возвращение в Лондон.

— Тогда следуйте за мной.

Мы прошли сквозь пару комнат, напомнивших мне своим убранством и людьми, ведущими степенные разговоры, тот единственный аристократический клуб, в котором мне доводилось бывать — White's. Даже некоторые лица, убеленные сединами, показались знакомыми. Странно было видеть их среди любителей гребли на байдарках. Я считал, что этот спорт все-таки удел молодых, но здесь самым молодым был пока что я.

— Вы давно оставили военную службу? — спросил я у провожатого.

— Четыре года. Сильно заметно?

— Я сталкивался с несколькими бывшими военными. Вы очень на них похожи.

— Все военные разные, мистер Майнце. Кто-то полжизни носится по лесам и пустыням, кто-то проводит годы в тесных подводных лодках, а иные, как я — просиживают свои зады при теплых штабах.

— Видимо, я встречался только с теми, кто как и вы, имеют больше отношения к мозгам армии, чем к ее кулакам.

Он ничего не ответил, но остановился перед дверью из лакированного дерева. Совсем не разбираюсь в сортах древесины и орешник от тиса для меня неотличимы, но эта дверь выделялась прежде всего искусной резьбой, изображавшей бегущие по периметру четырехлепестковые листья клевера.

— Вот мы и пришли. Если нужны сигары, глинтвейн, еще что-то — скажите мне, я позабочусь. Или, если они понадобятся позже, то в комнате есть звонок и на него всегда отзовется кто-то из персонала.

Он постучал в дверь и открыл ее.

В зале с занавешенными окнами кроме нас с Перкинсом находились двенадцать человек и одного из них я немножко знал — того самого мистера Брауна, что присутствовал при разговоре со Спраттом полтора года назад. Остальные лица выглядели знакомыми, но сталкиваться с каждым из них лично мне еще не приходилось.

Меня усадили в глубокое кресло, никому не представляя, как будто специально для сохранения инкогнито перед остальными.

Перкинс бесшумно удалился, успев шепнуть напоследок:

— Никаких фамилий. Только имена и титулы.

За ним закрылась дверь и мистер Браун поднялся из своего кресла, проверил тщательность пробора, глубоко вздохнул и открыл рот:

— Джентльмены, кажется, собрались все, — проблеял он своим тонким голоском. — Сэра Хью мы ждать не будем. Приглашения вам рассылал я по просьбе… очень важной особы. Итак, я постараюсь в нескольких словах изложить вам суть проблемы, заставившей…

Пока он молол языком, я оглядел присутствующих. Среди них имелся европеизированный араб, фотографии которого я видел в каких-то журналах; пара благообразных седовласых старичков, толстый и тонкий, оба одинаково лохматые, и этих господ я нигде прежде не встречал; один основательный господин лет пятидесяти, стилем одежды больше похожий на американца; один рыжеволосый и бледнокожий человечек средних лет, напоминавший своим обликом банковского клерка. Еще двоих мне со своего места было не видно — из кресел торчали только длинные ноги в темно-серых брюках и итальянских ботинках: чуть светлее, десятого размера — у одного и потемнее, восьмого — у второго. Очень смуглый человек, видимо, имевший в предках индусов, а, может быть, и сам индус, разговаривал вполголоса с рыжим веснушчатым валлийцем и к их беседе внимательно прислушивался еще один гость, очень похожий на киношного итальянца в том возрасте, когда приходит пора задуматься о завещании. Напротив меня сидел еще один почтенный джентльмен со слегка сизоватым носом, выдающим своим видом пристрастие владельца к неразбавленному скотчу. И последним был выступающий перед собравшимися мистер Браун.

— … как оказалось — недостаточно. Она дала свой эффект, много собственности перешло в достойные руки, но по-прежнему не наблюдается ожидаемого рывка. Другими словами говоря, следует признать, что промежуточные итоги проводимой приватизации сильно хуже ожиданий. Цены на услуги в энергетике, водоснабжении постоянно растут, а качество с той же стремительностью падает. Ставка на эффективного частного собственника себя почти не оправдала. Мы пока что пытаемся сохранить лицо, но уже сейчас ясно, что одной приватизации и либерализации рынка недостаточно, чтобы успокоить население страны.

— Вы хотите сказать, что зря передали мне водопровод в Ливерпуле? — со стороны «итальянских ботинок» раздался хорошо поставленный голос. — Я вложил в эту чертову трубу уже двести миллионов фунтов, а цены повысил всего лишь на треть. И мои специалисты представили неделю назад отчет, что при нынешнем уровне платежей водопровод окупит мои вложения только лет через сорок. Я считаю, нет, я уверен и никто не сможет меня переубедить, что в этом году придется еще раз повышать цену. И если кто-то захочет меня упрекнуть моей алчностью — пусть лучше помолчит. Иначе я с удовольствием разделю эту неповоротливую структуру на десяток частей и распродам всем желающим.

— Нет, сэр Мортимер, конечно нет, — поспешил оправдаться мистер Браун. — Я искренне верю, что всем новым собственникам просто нужно немного больше времени, чтобы справиться с проблемами, присущими большим организациям. Мы понимаем, что в одночасье изменить неповоротливость закостенелых организаций чрезвычайно сложно. И пусть все идет своим чередом. Но вместе с тем, правительству и Ее Величеству очень хотелось бы порадовать своих подданных хорошими цифрами экономического роста страны. Все здесь собравшиеся, за исключением вас, господин Дональд, — он отметил кивком «американца», — и вас, Зак, — он кивнул и мне, — либо уроженцы Великобритании, либо избрали своим постоянным местом жительства нашу благословенную страну. Или же имеют с ней очень продолжительные бизнес-связи, как господин Кушал^[214]. И все вы очень обеспеченные люди, которым, думается, небезразлична судьба приютившей вас страны…

— Все это замечательно, мистер Браун, но нельзя ли покороче? — теперь возмутился араб.

— Не спешите, Моххамед. Вы получили от французов Орден Почетного Легиона^[215], теперь у вас есть возможность обзавестись Орденом Подвязки…

И я понял, что араб, которого я где-то мельком видел — хозяин сети магазинов Harrods, великий и ужасный аль-Файед, липовый фараон.

— Вас это интересует? — продолжал мистер Браун осаживать нетерпеливого араба. — Тогда послушайте меня. В кабинете министров созрела идея о создании чего-то подобного американской Силиконовой долине. Королева с большим одобрением отнеслась к ней. В скором времени будет опубликован соответствующий законопроект, который,будьте уверены, получит одобрение в обеих палатах Парламента. Организация проекта предполагает участие государственного и частного капитала на паритетных началах. Мы специально пригласили на эту встречу мистера Дональда Валентина, основателя известного большинству присутствующих венчурного фонда Sequoia Capital, стоявшего у истоков и финансировавшего начальные этапы развития таких всемирно известных компаний как Atari, Apple, Oracle, Cisco и многих других. Мы все знаем, чем стали эти компании в современном мире. Его часто называют «отцом Силиконовой долины» и этим не сильно грешат против истины.

Американец растянул дежурную улыбку от уха до уха и показал всем замечательный набор белых зубов.

— Мистер Валентин согласился помочь нам с развитием проекта, в котором и сам примет некоторое участие.

Сказать, что я удивился — это не сказать ничего. Оказывается не только мы с Серым думали о развитии и технологическом рывке. Выходит, весь мир надеялся вскочить в уходящий вперед поезд. Бывая в Америке и в Японии, я видел, что Великобритания от них безнадежно отстает, превращаясь потихоньку в провинциальное болото, но, кажется, не я один сумел разглядеть в происходящем упадок.

— Даже у русских в Москве создан подобный фонд, финансирующий научные исследования их многочисленных институтов. — Это он о Стрельцовой. — И только у нас все делается по старинке в ожидании мгновенных прибылей. А то, что сулит невероятные доходы через пять-десять лет — отдается в разработку умеющим работать на рынке венчурного финансирования американцам. Правительство желает запустить процесс модернизации нашей фундаментальной и прикладной науки и надеется на вашу помощь, господа. Мне нужно получить от вас принципиальное согласие на запуск проекта. Если в нем будут деньги от вас, то в него с удовольствием вложатся и менее значительные предприниматели.

— Мы должны гарантировать какие-то суммы? — это один из лохматых старичков.

— Да, Ваша Светлость, именно так, — кажется, этот старичок очень важная персона с герцогским титулом, не меньше. — Госпожа премьер-министр и ее кабинет планируют расходы на ближайшие пять лет из расчета по восемь миллиардов фунтов в год. Половину из которых возьмет на себя Правительство. От вас нам было бы достаточно получить гарантии еще на два миллиарда ежегодно и оставшиеся деньги мы доберем размещением акций венчурной компании на биржах. По окончании нашей беседы каждый из вас получит исчерпывающие материалы по теме. С предполагаемыми графиками платежей, с расчетом дивидендов, роста стоимости акций фонда и тому подобной математики. Нам нужен ответ в этом месяце.

Я быстро прикинул, что для двенадцати собравшихся здесь человек затраты каждого на год при условии равных долей не превысят двухсот миллионов фунтов. За пять лет — почти миллиард. Не так дорого, как могло бы показаться. Ведь вся программа на пять лет — сорок миллиардов! Большие деньги. И каждому за такое достанется по два процента. Впрочем, никто не запрещает прикупить акций на открытом рынке, повысив, таким образом, свой вклад и свои будущие дивиденды. Неплохие условия.

— Планируется взаимодействие с подобными центрами в Калифорнии, Москве, Токио, Сингапуре или это будет закрытый проект? — влез в дискуссию и я.

— Зак, мы все знаем вас как самого глобального из английских предпринимателей, самого разностороннего инвестора и отчаянного — назовем вещи своими именами — авантюриста, имеющего интересы повсюду — от Квебека до Йоханнесбурга. И мне понятен ваш вопрос, — задумчиво пропищал Браун. — У меня нет точного ответа. Но я убежден, что с нашими друзьями в Калифорнии и Сингапуре работа будет налажена. Что же касается русских и японцев — в этом уверенности нет. Что произойдет в Москве в ближайшее время — нам пока неясно и делать в таких условиях долгосрочные прогнозы просто глупо. В Москве пока что нет ничего подобного, они тоже в самом начале пути. А ставить на отстающую лошадь может оказаться накладно. Насколько я знаю, ваше участие в русских проектах тоже пока невелико? Миллионов сто и то, в основном, в русском золоте и связи? И это правильно — в России пока не так много мест, куда можно вложить капиталы.

Меня удивила его осведомленность. Но возражать я не стал — не хватало насторожить этого всезнайку, чтобы он выяснил еще и про банки и про много чего такого, о чем знать ему совсем не следовало.

— Вот видите, — продолжал Браун, — никто не хочет брать на себя все риски. А в нашем проекте предусмотрено большое участие государственных денег. И если случится утечка разработок или не дай бог капиталов в недружественную страну — полетят головы в кабинете. Лорд-казначей однозначно будет против всеобщей глобализации проекта. По крайней мере, на первых порах. Да и госпожа премьер-министр наверняка будет с ним согласна.

Ну, на первых порах и выход с вашей овечки будет — шерсти клок. Лет через пять, когда появятся результаты, можно будет вторично поднять вопрос. В любом случае, стоит поучаствовать в столь важном и полезном начинании — лишним не будет.

— Я согласен, — я поднял руку. — Мне не требуется время до конца месяца.

— Если в этом будет участвовать он, — из кресла, уместившего в себе обладателя итальянских туфель восьмого размера, в сторону араба вытянулась холеная рука, — я, пожалуй, постою в стороне.

— Сэр Роланд, — сморщился Браун, — вы не находите, что вашу вражду стоит оставить в прошлом?

— Я нахожу, что даже пребывание в одной комнате с этим господином вызывает у меня приступ астмы, — жестко ответил сэр Роланд.

Если я правильно сообразил, это был тот самый Роланд «Крошка» Роулинг, «хозяин Африки», подхвативший это звание из рук сэра Сесила Родса, многолетний глава Lonmin — горнодобывающей компании, специализирующейся на платине, золоте и палладии и всем остальном, что было в Африке, включая слоновую кость. А с недавних пор еще и хозяин авторитетного журнала The Observer. Лет пять назад он продал аль-Файеду и его братьям тридцать процентов огромного универмага Harrods, а шустрые египтяне быстренько выкупили оставшиеся семьдесят у других владельцев, хотя на эти акции имел давний прицел сам Роулинг. Там произошла какая-то мутная история, в которой каждый винил напарника-соперника, но сам желал предстать перед общественностью белым и пушистым. В общем, как цыгане уводят лошадей, так у бедолаги Роулинга увели из-под носа поставщика английской королевской семьи — самый дорогой в мире магазин, чему он был страшно не рад. И с тех пор между ними начались судебные тяжбы, не прекращавшиеся даже в Рождественские праздники. Рубились страшно и на свет вылезали очень неприглядные особенности их жизненных перипетий: «Крошка» Роулинг признался, что состоял недолго в «Гитлерюгенде», а чуть позже сожительствовал с женой делового партнера на протяжении девяти лет, но и Фаейд оказался не таким славным парнем, каким пытался выглядеть. Святоша-Муххамед несколько лет водил за нос правительство Гаити в лице диктатора Дювалье, вытягивая из него деньги на розыски нефти, и даже предъявлял ее своему «деловому партнеру», но чуть позже выяснилось, что эти пробы были обычной жженой патокой. В общем, грязи за обоими было безмерно. И кидались они ею друг в друга очень умело и расчетливо. Настоящая вендетта.

Араб недовольно сморщился, его лицо стало похожим на хорошо запеченное яблоко:

— Роланд, вы надоели всем хуже пронырливых газетчиков. У нас есть некоторый конфликт интересов, с ним разбираются наши адвокаты. Зачем нам самим портить нашу старую дружбу?

Друзья, надо же! Роулинг «по дружбе», предполагая будущие гешефты, протащил египтянина в Совет Директоров своей компании, ввел в английское общество, а тот вот так незатейливо «кинул» благодетеля.

Я осмотрелся внимательнее вокруг и подумал, что наверняка народ подобрался пестрый: у каждого было столько скелетов в бесчисленных шкафах, что любой английский обыватель был бы шокирован прошлым своих миллионеров. Но никто из присутствующих не удивился бы ни капли, узнав к примеру, что сидящий перед ними Закария Майнце в прошлом слыл весьма активным комсомольцем — здесь и не к такому привыкли. Разве что мистер Браун мог бы немного расстроиться.

— Я не стану ввязываться в дело, в котором воняет египтятиной! — известный своим вздорным нравом «Крошка» Роулинг вскочил на ноги, коротко кивнул мистеру Брауну и, уходя, громко хлопнул дверью.

— Жаль, — невозмутимо проблеял Браун. — Но отказ мистера Роулинга означает лишь, что ваши прибыли, джентльмены, окажутся выше ожидаемых. Ровно на его предполагаемую долю.

Это, надо полагать, «баба с возу — кобыле легче» в специфичных условиях.

Раздались сразу несколько голосов с малозначительными, на мой взгляд, вопросами, но мистер Браун очень внимательно отнесся к каждому из говоривших, посвятив целых полчаса ответам. Он объяснял обстоятельно, подробно и настолько непонятно, что у меня сложилось впечатление, что вся эта сцена — часть какого-то ритуала, вроде обмена верительными грамотами у дипломатов.

— Мистер Браун, — спросил его «индус», — скажите нам, какова в будущем проекте доля семьи, которую вы представляете?

— Вы, господин… э-е-е, Кушал, — вспомнил имя индуса Браун, — совершенно верно заметили, что интересы семьи, которую я здесь представляю, не могут быть отделены от этого проекта. Собственно, это ее проект и есть, ведь согласитесь, что очень немногие в этом мире обладают авторитетом, позволяющим собрать вас всех под одной крышей. Еще меньше людей могут позволить себе работать на перспективу с горизонтом в десять лет? Мои доверители вполне согласны ждать такой срок, как, думается, и вы. Что же касается доли, то она не будет меньшей, чем вклад самого крупного участника проекта из числа здесь собравшихся. Мы понимаем, что участие в проекте моих доверителей предоставляет остальным его участникам гарантии серьезности предприятия. Скорее всего, доля семьи будет выражена в предоставленной недвижимости, налоговых освобождениях и небольшая часть непосредственно деньгами. Предположительно личное участие сэра Чарльза составит от двух до пяти процентов. В первые пять лет. Потом все будет зависеть от результатов.

— А если я откажусь? — индиец хитро прищурился.

— Вы, господин Кушал, конечно, можете отказаться от предложения, ведь ваш строительный бизнес в Гургаоне^[216] сулит необыкновенные доходы уже в ближайшие пять лет? Я только прошу вас помнить о том, что те компании, которые вы планируете привлечь для поднятия престижа Гургаона, легко могут передумать и разместить офисы… например в Бомбее. Ведь там тоже есть достойные бизнесмены, желающие развития своему городу? Сколько времени после обнародования такого решения будут расти цены на землю в Гургаоне? Как долго кредитующие ваш холдинг банки будут ждать возврата взятых кредитов? В то же время, в случае вашего согласия, я гарантирую вам самое деятельное участие в ваших делах со стороны моих доверителей. Если нужны будут рекомендации мистеру Уэлчу^[217], вы их получите хоть завтра. И думаю, в этом случае ваши затраты окупятся гораздо быстрее.

Индиец сел на место с озадаченным видом, не находя аргументов для возражений. Его взяли за самое мягкое место и деликатно принудили к сотрудничеству. Я тоже так делаю, когда предоставляется возможность. А она появляется всегда, ведь бизнес — дело рисковое. И даже просчитанные риски достаточно просто превратить в неожиданную угрозу для любого, достаточно правильно их оценить и оплатить их появление.

Разговор продолжался еще около часа. Вслед за Роулингом еще один потенциальный кандидат на долю отказался от участия — один из чистокровных английских лордов заявил, что таких денег у него сроду не было, а если бы и были, он не стал бы вкладывать их в новомодные глупости, а прикупил бы земли где-нибудь в Сомерсете или Глостершире. После этого высказывания он вежливо со всеми попрощался и ушел вниз, присоединиться к старым партнерам по бриджу^[218].

Мистер Браун не стал его отговаривать — видимо, этот участник не был одним из ключевых.

После его ухода остальным стало легче договориться. Два потребных миллиарда ежегодных инвестиций разделили поровну.

И уже когда все начали расходиться, мистер Браун попросил меня ненадолго задержаться.

Сам он пошел распорядиться насчет «чего-нибудь согревающего», а меня оставил на некоторое время одного, предложив посмотреть на «чудесные картины» и «полистать отличный дайджест, посвященный будущим чемпионам королевского Аскота, славного Гудвуда, Эпсомского дерби и Национальным скачкам в Эйнтри»^[219].

Я небольшой любитель лошадиных бегов, и весь мой опыт исчерпывается наблюдением пары десятков заездов на «Черчилл-Даунс»^[220] в Луисвилле, куда нас с Серым иногда затаскивал Сэмюэль Батт. И все же мне всегда казалось, что ипподром — это что-то монументальное и похожее одно на другое как большинство стадионов. Мне казалось, что с тех пор, как древние римляне и греки придумали состязание колесниц, в каноне строительства ипподрома не могло измениться ничего. Так оно и было всюду в мире — от Москвы до Дели. Но сыны Альбиона и здесь смогли меня удивить: их ипподромы были треугольными, кривыми, какими угодно, но только не привычным почти овалом в плане. Один лишь Кэмптонский ипподром был немного похож на то, к чему я привык, но и у него была своя изюмина — двойной овал трассы.

— Я вижу, вам понравились картинки? Вот эту чудесную лошадку вывозили в Кот-д'Азур в Канье^[221], там она была хороша. У нее определенно есть шансы в следующем году.

Малошумный мистер Браун оказался у меня над плечом.

— Мистер Браун, скажите, почему ипподромы в Британии такие… кривые?

— Мы — англичане, Зак, — объяснил мне ситуацию собеседник, усаживаясь в кресло напротив. — У нас все не как у людей. Поставьте на этого коня в следующем сезоне пару фунтов, не прогадаете. Я слышал, что он происходит из той же линии, что и знаменитый Шергар. Я смотрел на него и на забеги Нэшвана, Олвосми и Гая Хэрвудса Эксбурна^[222] и я вам скажу, что хоть Нэшван и хорош до неприличия и господин аль-Мактум не зря им гордится, но этот конь обошел бы нынешнего чемпиона на пару корпусов даже не напрягаясь.

Наверное, каждый англичанин из «общества» — заядлый лошадник. Я не разделял их увлеченности, мне было жалко несчастных лошадок, которых заставляют бежать в упряжи или под седлом едва не до полусмерти, а все лавры достаются какому-нибудь толстосуму, содержащему конюшню. Как будто победа его лошадей что-то говорит о нем самом, кроме того, что у него есть сколько-то денег, чтобы обеспечить животных хорошими тренерами, врачами, крышей над головой и кормом.

— Ни слова не понял в том, о чем вы говорили, — я пожал плечами. — Я ничего не понимаю ни в скачках, ни в лошадях.

Мистер Браун понимающе хмыкнул:

— Не поверите, но я тоже! Просто выучил несколько фраз наизусть. А вот если нарвусь на настоящего лошадника — будет беда!

— Я уверен, у вас и на этот случай припасена домашняя заготовка.

— Вы опять-таки не поверите, но их целых девять, — подмигнул мне Браун и протянул стакан, источающий головокружительные ароматы. — Во время нашего затяжного дождя нет лучшего средства для поднятия настроения, чем чашка хорошо сваренного грога. А здесь его умеют делать очень прилично. Всего-то нужно добавить в ром хорошего чаю, сахара, немного корицы и щепоть тертой корки лимона. Угощайтесь.

Он сам сделал первый большой глоток и свободно расположился в своем кресле.

— Знаете, Зак, на Континенте предпочитают глинтвейн, но ведь они ничего не понимают в английской погоде? На этой стороне Канала нужно пить грог. Мой отец, водивший не один корабль Ее Величества, двадцать лет назад выступал против запрета на обязательное употребление грога на Флоте^[223]. Но что мог сделать один не очень известный моряк?

— Если он не Первый Лорд Адмиралтейства, то, пожалуй, ничего?

— Верно. Ничего. Такое емкое слово. Вы не находите, что оно гораздо более значимое, чем слово «все»? «Ничего»: так и мнится пустота на месте чего бы то ни было, а вот в слове «все» может быть тысяча значений и ни одно не раскроет его полностью. Ничего — слово с определенным и исчерпывающим смыслом, но его антоним — слово бессмысленное во всех отношениях.

— Вы, мистер Браун, в самом деле, желаете поболтать о филологических тонкостях английского языка?

Он отставил свой грог в сторону, добыл из стоящей на столе шкатулки сигару, прикурил и, выпустив густые клубы дыма, ответил:

— Конечно, нет. Мой папа, адмирал, учил меня, что если мне хочется достичь максимального эффекта от своих действий, я должен сотрудничать с самыми яркими профессионалами в своем деле. Из этого вытекает, что если бы мне захотелось получить справку о языковых нюансах, то самое правильное, что я мог бы сделать — это обратиться к моим старым профессорам из Гарварда. Но я разговариваю с вами. А поскольку вы не филолог, но настоящий эксперт в деньгах, то и говорить мы с вами будем о деньгах.

— С чего вы взяли, что я эксперт в деньгах? О деньгах вам гораздо лучше и больше расскажут господа Хаавельмо и Алле^[224].

Он сморщился так, будто наступил в коровью лепешку:

— Зак, ну что вы как ребенок? Что за ревность? Эти господа — теоретики. Я не знаком с трудами месье Алле, но вот статьи Хаавельмо я читал. Это не знания о деньгах. Это чистая математика и, если говорить еще более точно — статистика с теорией вероятности. А они имеют к деньгам такое же отношение, как компрессы из мышиного помета к излечению подагры. Вроде бы помогает, но никто не может сказать почему. Для практической экономики не нужны интегралы и логарифмы, достаточно простых арифметических действий. А эти господа ни одной мысли не родят, предварительно чего-нибудь не продифференцировав. Это теоретики. А меня жизнь научила тому, что верить теоретикам нельзя, ведь никто кроме них не склонен так настойчиво выдавать желаемое за действительное. И здесь нет никого лучше вас. Если отбросить подозрения в колдовстве и проданной дьяволу душе, то вы — лучший эксперт в области быстрейшего обогащения и распоряжения деньгами. Понимаете?

— Наверное. Думаю, что понимаю. Но тогда вам стоило бы обратиться к господину Лоусону^[225]? Вот уж кто дока в денежных делах.

— Нет, Зак, этот толстяк^[226] вам в подметки не годится. Ведь он не смог сколотить состояние за считанные годы? Все, чего он добился — небольшое улучшение статистики и распродажа государственной собственности всяким доброхотам вроде присутствовавшего здесь сэра Мортимера. Но безработица опять начинает расти, а инфляция становится неуправляемой. К тому же сэр Алан Уолтерс^[227], хоть и оказался уже на улице, но своего желания скинуть старину Найджела не утратил. Любезные враги до гробовой доски. Дни Лоусона в Казначействе сочтены. На замену ему поставят Мейджора, это вопрос решенный.

— Джона Мейджора? Министра иностранных дел?

— Верно. Я вам все это рассказываю, потому что через неделю оно перестанет быть тайной. Я не должен бы вам этого говорить, но у нас ведь доверительная беседа? Акции нашей Железной леди стремительно падают и в электорате и в партии. Требуется новая кровь и Мейджор хорошо подходит на эту роль. Из него получится хороший Премьер в будущем.

— Он же в должности главы Форейн-офиса всего лишь три месяца? Зачем дергать людей? Не понимаю.

— Вот и хорошо, — заключил мистер Браун, расстегивая верхнюю пуговицу на сорочке. — Оставьте политику политикам, а себе оставьте то, в чем вы разбираетесь лучше всех других. Итак, поговорим о том, в чем вы разбираетесь. Но прежде я хотел бы вас поздравить с успехом в вашей андоррской авантюре. Это большая удача и вы смогли нас всех удивить. Королева даже попросила провести оценку ее состояния, чтобы избежать глупого положения, когда, я цитирую: «мистер Майнце купит у Англии мой трон и корону и вышвырнет меня на улицу». Это шутка.

— Спасибо. Я тронут.

— Не принимайте близко к сердцу. Это действительно всего лишь шутка. Для полноправного присутствия в клубе европейских монархов вам нужно будет дождаться восхождения на престол как минимум своего правнука, ведь только поколения при власти делают из обычного человека настоящего лорда. Не обижайтесь. Но для африканских королей или ближневосточных шейхов вы теперь обладаете достаточным весом, чтобы с вами считаться и без ваших денег.

Я усмехнулся:

— Нужно будет воспользоваться. Как-то упустил я из виду настроения саудитов.

— Зато не упустили настроения в Москве.

— Что вы имеете в виду?

— Вашу повышенную активность в России. Что это? Бескорыстная помощь или вы надеетесь урвать кусок пирога побольше? Газеты, фонды, золото, платина — какова конечная цель ваших вложений?

— А почему вас беспокоят мои вложения?

— Королева недовольна. Мы прекрасно понимаем, что ваша Андорра не в состоянии проглотить денег больше чем пятьсот миллионов в год. Да и тех будет многовато. Вам приходится искать новые рынки. Но почему Россия? Зачем вы ограничиваете ее внешнюю торговлю? Ведь я прекрасно знаю, что это вы настояли на поставках южноамериканских продуктов в обмен на нефть и химическую продукцию через вашу же компанию Glencore. Вы ограничили выход на внешний рынок их хозяйствующих субъектов и закупаете их складские запасы вдвое дороже, чем они сами были готовы продавать. Зачем вам это? Почему бы вам не осчастливить инвестициями приютившую вас страну?

Меня начинал бесить этот разговор. Мне понятно его желание держать под контролем и в ближайшей доступности любое мало-мальски значимое состояние, но настолько сильно давить на меня? Да пошел ты, ублюдочный лорд! Но жестко я отвечать не стану.

— В структуре моих инвестиций английские составляют около сорока процентов. Это очень много. Это гораздо больше, чем вложил в вашу страну любой из присутствовавших здесь полчаса назад людей. В Германии, Франции, Италии, Австрии, Скандинавии и на Востоке — еще пятьдесят. На пороге двадцать первый век. Перестройка, гласность и открытые рынки. Оставшиеся десять процентов… неважно. В России моих денег сейчас так исчезающее мало, что я боюсь опоздать к разделу пирога.

— А вы уверены, что он будет? — мистер Браун весь подобрался.

Я взял паузу, сделав длинный глоток. Грог и в самом деле был вкусным — пряный, теплый, почти без алкогольного привкуса.

— Вероятность высока. Я готов рискнуть некоторым количеством средств и оказаться на старте раздела их леса, нефти и газа в числе первых. Но я не хочу пропустить эту возможность мимо себя. Их внутренние цены отличаются от мировых на порядки. Да, я играю на этом… Пытаюсь играть. И хочу выглядеть в глазах русских больше благодетелем, чем беспринципным дельцом, какими были все их собственные внешнеторговые агенты. Я не торгую оружием, наркотиками и военными технологиями…

— Да вы почти святой, Зак.

— Я даже в церковь не хожу. Но я никому не позволю лезть в мои коммерческие дела. Либо довольствуйтесь теми сорока процентами, что уже крутятся в вашей экономике, и не мешайте мне зарабатывать еще больше, либо я и эти деньги выведу.

— В Москву?

— Да хоть в Ташкент — это не ваше дело! Русские меня на руках до конца жизни носить будут. И никто не посмеет советовать или хуже того — указывать, как мне распоряжаться моими деньгами.

— Вы покраснели, — совершенно спокойно заметил мистер Браун. — Не нужно так горячиться.

Действительно, что-то я разволновался. Как бы по матери его не послать на великом и могучем.

— Мне понятно ваше недовольство, — продолжал Браун. — Но поймите и мое. Я не должен бы вам этого говорить, но ведь, как здравомыслящий человек, вы должны понимать, что сами по себе империи не разваливаются? Помимо внутренних противоречий для этого процесса нужны и внешние. Однако, те люди, которые еще двадцать лет назад начинали работать над созданием этих проблем для Москвы, теперь оказываются у разбитого корыта — у них просто нет такого количества денег, чтобы спорить с вами о приоритетах на равных.

— Россия большая страна, места хватит всем.

— Россия большая, — согласился Браун. — Только кроме металлов и нефти миру от нее ничего пока не нужно. Потом, лет через пятьдесят — может быть, но не сейчас. У нас и без того постоянный кризис перепроизводства, а с вступлением на рынок еще одного игрока с дешевой электроэнергией и рабочей силой он станет неконтролируемым. Пусть лучше мое пальто сошьет Мэри, чем какая-нибудь Оксана.

Видел я этих «игроков с дешевой рабочей силой» — миллионами муравьев, работающих до физического изнеможения за двадцать баксов в месяц и горсть риса на обед. Это не путь для советских граждан, как бы нам его не навязывали. При заработке меньше чем в двести долларов севернее Ставрополя проще протянуть ноги, чем ходить на работу. Да и прошли мы этот путь в двадцатых — начале тридцатых.

— А если речь идет только о дешевом сырье, то здесь нескольким серьезным игрокам не развернуться. — Новое сизое облако табачного дыма отправилось под потолок. — Нужно договариваться. Не вы первый влезли в Россию, но вы в числе первых оказались там с деньгами. Мы согласны считаться с вашими планами, но не нужно считать, что кроме вас она никому не интересна. В конце концов — каждому должно воздаться по заслугам.

Серый за океаном агитирует деловой мир Америки за интеграцию России в мировую экономическую систему на правах полноправного партнера, и тратит на это колоссальные деньги. А здесь, значит, без обиняков заявляют, что желают видеть Москву в роли дойной коровы и уже выстроилась очередь потомственных дояров, в которую мы с Серым случайно вломились, подделав удостоверения ветеранов.

Что ж, постараемся ответить развернуто, чтобы не думал, что на мне можно ездить, но и не придумывал никаких неожиданностей.

— Меня больше интересует машиностроение русских, связь, удобрения, энергетика и, не стану скрывать — золото. Нефть сейчас не в лучшем состоянии. А их нефть — откровенное дерьмо и даже цвет у нее зеленый. Ею приходится заниматься, потому что добывается ее много, а продавать они ее готовы себе в убыток. Сейчас цена на Brent около восемнадцати долларов. За последние пять лет ее цена изменяется незначительно и трудно ждать улучшений уже завтра. Urals из России идет еще дешевле. И они дают еще больший дисконт к рынку за заранее выкупленные объемы. Мне их зеленая нефть обходится в десять долларов. При себестоимости добычи часто в двенадцать-четырнадцать долларов. Технологии добычи, если верить моим специалистам — как в каменном веке, но улучшать их — значит серьезно вложится в инфраструктуру и, следовательно, поднять себестоимость добычи еще выше. По крайней мере, на первых порах — три, пять лет. А такого запаса времени у них нет. Деньги, которые они получают от меня, они тратят еще до того, как успевают добыть свою нефть. Сказать честно, торговля сибирской нефтью — не очень прибыльный бизнес. Но им нужна валюта, а мне — стабильность. Американцам хорошо на востоке — у них там целый Пятый флот и они могут гарантировать безопасность своим компаниям. В Кувейте лучшая нефть доставалась бы мне долларов по шесть. И продавалась бы по двадцать. В Северном море — соответственно по восемь и восемнадцать. Брать по десять худшего качества и продавать по четырнадцать… это знаете ли, тот еще бизнес. Логистика, инфраструктура, хранилища — это все тоже чего-то стоит. Так что, если появятся серьезные игроки — я не стану упорствовать, только намекните, с удовольствием сменяю холодную Сибирь на теплый Катар или Аравию.

А там посмотрим, как ваши «серьезные игроки» преодолеют сопротивление правительства и Парламента.

— Машиностроение? — Браун растянул рот в скептической улыбке. — Занятно. Ну какое может быть у них машиностроение? Мне недавно попадались исследования их потребительского рынка, и, знаете, эти материалы говорят о такой ущербности их промышленности, что мне странны ваши надежды. Валовой продукт — восемь тысяч долларов. Это треть от нашего. К примеру, каждая советская семья имеет возможность обновить свой автомобиль — если он есть — один раз в пятьдесят лет! Телевизор — в пятнадцать! Холодильник — раз в двадцать лет! Это уровень Нигерии!

— Это статистика, Браун. Вы не хуже меня знаете, как наши ястребы из года в год безоглядно завышают оценки советского военного бюджета, чтобы выбить из Парламента дополнительные расходы на оборону. Это просто статистика. Русские тоже считают, что производят в четыре раза больше тракторов, чем США, но это ни о чем не говорит.

— Подождите, Майнце! Вы сами только что рассказывали о древней технологии нефтедобычи! Но оставим это. Как вы правильно заметили — это всего лишь статистика, призвание которой — врать. Скажите мне вот что: насколько я знаком с вашим бизнесом — вы ведь чистый финансист, портфельный инвестор? Откуда такая активность на коммодити-рынках^[228]?

— Что вы ко мне привязались, Браун? В чем вы меня подозреваете? В работе на КГБ? Разве я пытаюсь влиять на вашу политику? Нет. Тогда почему вы лезете в мою коммерцию? Вы слышали такое слово — диверсификация? Вот это она и есть в чистом виде. Я вижу перед собой пустующий реальный рынок, пусть небольшой и рисковый, и пытаюсь его заполнить. Мне непросто достались мои деньги и терять их в каком-нибудь очередном глупом кризисе я совсем не хочу. Вместе с ворохом бумаги я желаю иметь что-то вещественное! Это понятно?

— Более чем, — Браун смотрел мне в глаза своими блеклыми гляделками и ожидал продолжения спича.

И я его не разочаровал:

— И больше оправдываться я не стану. Особенно перед вами. Я согласился принять участие в вашем проекте — этого довольно. Я и без вас мог бы открыть нечто подобное в своей маленькой Андорре и собрать под одной крышей всех хоть чуточку заметных ученых и инженеров. А знаете, что? Я ведь так и сделаю. Я предложу им работать на моих проектах. Химия, медицина, кибернетика — безразлично. Им даже не придется покидать своих лабораторий в Беркли, Цюрихе или Тавистокском институте.

Я замолчал, посчитав, что и без того наговорил очень много лишнего. Все-таки слабый из меня еще переговорщик. Ведь первейшее правило гласит: не лезь в тему, где чувствуешь свою слабую позицию. Отшутись, сошлись на головные боли, уйди от серьезного разговора, тяни резину, подготовься и только потом, когда будешь в себе уверен — лезь в спор. Но это для умных. Я не такой. Стоит попасть вожже под хвост — завожусь и начинаю молоть языком что попало. А он специально выводил меня из равновесия. Умеет ведь, сволочь.

— Мне казалось, — медленно проговорил Браун, — что вы уже поняли, как устроен мировой рынок? Но вы опять сумели меня удивить. Неужели вы в самом деле одиночка и за вами никого нет? Разве так бывает?

— Как видите, — я поднялся из кресла, развел руки в стороны. — Вот такой вот я. Удивительный. Документы по проекту пришлите в мой офис. В любой. Прощайте, Браун, спасибо за чудесный грог.

Спустя десять минут я ехал назад, в Лондон и мучительно соображал, чем мог себе навредить в состоявшемся разговоре? И чем ближе мы подъезжали к столице, тем становилось яснее, что ничем я себе не навредил, а только лишь набрал дополнительные очки — своей несговорчивостью, горячностью и нежеланием прислушиваться к признанным авторитетам. Чем они смогут мне навредить? Да ничем! Одним иском в суде больше или меньше — уже не важно, их и без того по десятку ежемесячно рассматривается. Мне еще здесь лет пять продержаться, а потом уже неважно будет кто там что обо мне станет думать. Завещание только нужно составить и в душеприказчики назначить… какой-нибудь благотворительный фонд с поэтическим названием вроде «Дружба народов». И создать его завтра же. А в управляющие назначить отца и кого-нибудь из Серегиных финансовых разбойников. С другой стороны, теперь у меня наверняка сложился имидж алчного буржуина, носом чувствующего малейшую прибыль, но избегающего открытой конкуренции.

И идея, пришедшая в голову в пылу спора, выглядела не такой уж никчемной. Ведь на самом деле ничего не стоит организовать в Андорре нечто вроде глобального исследовательского института, занятого всем подряд. От логистики океанских перевозок до спутниковой связи. Большинство работ отдавать сторонним лабораториям — самым передовым, самым оснащенным, а в Андорре держать штат профессиональных «придумывателей» и аналитиков, обрабатывающих результаты заказанных исследований. При нынешнем уровне развития коммуникаций и при небольшом понимании их ближайших перспектив, такое вполне можно воплотить уже сейчас! А если сделать для таких разработок существенные налоговые льготы в Андорре, а еще лучше — вместе с низкими налогами или вообще без них выдавать на первое время очень дешевые кредиты, то очень скоро мое маленькое княжество-королевство переплюнет и ЦЕРН. Какой там бюджет у ЦЕРНа? Триста-пятьсот миллионов швейцарских франков? Думаю, еще за пятьдесят они согласятся провести любое стороннее исследование. А за двести будут работать только над моими темами, пользуясь их результатами для своих текущих потребностей.

Но как обычно — кадры решают все. В Советском Союзе живут полтора миллиона человек, называющих себя «учеными», но только малая их часть, к сожалению, чего-то стоит. Полтора миллиона — это в пять раз больше, чем в Германии или Франции. Это почти в два раза больше, чем в Японии и гораздо больше, чем в США, но где патенты? Где достижения? Где открытия? Их поток настолько жидкий, что в пору ко всем обладателям ученых степеней применять статью 58 сталинского УК. За последние лет двадцать НИИ превратились в какую-то социальную программу поддержки люмпенов с высшим образованием. Образование бесплатно — и потому ничего не стоит. Если человек ничего не умеет и не хочет делать, он получает со скрипом высшее образование, затем идет в лаборанты, получает свои сто десять рублей, называется ученым, повторяет опыты, вычитанные начальником лаборатории в серьезных зарубежных журналах, если получает схожий результат — ездит на областные конференции встречаться с такими же бездарями. А потом вечером, в дружеской и непринужденной обстановке торжественно пропивает свою жизнь и вложенные в него средства. Как результат столь бурной научной деятельности приходится несчастной стране для содержания этих умников продавать станки и машины, ими же изобретенные, за полцены — чтобы хоть кто-то согласился их взять. А деньги идут на разработку новых, столь же коммерчески-эффективных станков, машин и двигателей. Я это знаю потому что сам едва не стал таким доцентом. И тогда, пять лет назад, это казалось достойным и полезным занятием.

Как так получилось, что образование, вещь, в общем, сугубо утилитарная, призванная служить улучшению ежедневной жизни, превратилась в какой-то фетиш, наличие которого стало оправдывать отсутствие результатов в работе? Непонятно и тягостно сознавать, что страна, умудрившаяся за тридцать лет пройти путь от всеобщей неграмотности до передовых позиций в образовании масс, остановилась на количественных показателях образования, упустив из виду его качество. И прежде всего, качество, как показатель последующих достижений выпускников ВУЗов.

Мне повторения такого сомнительного успеха не нужно. Лучше уж ничего вообще не делать. Но прелесть капиталистического общества в том, что для любой задачи можно найти специализирующихся на этом специалистов.

В Лондоне я первым делом позвонил Квону в Гонконг, выдернул его из постели на два часа раньше, чем он привык подниматься, и спешно рассказал свою мысль. Он не обещал завтра же представить мне подробный бизнес-план, но идеей заинтересовался, ведь она сулила очень высокий профит. Даже если не будет серьезных научных достижений — биржа проглотит акции с животным восторгом.

— Высокие технологии сейчас на подъеме, — зевая, пробормотал Квон. — Мы уже зарабатываем больше не на внедрении технологий, а на торговле своими собственными бумагами. Тебе ли этого не знать? В первые пару лет, пока ожидания на рынке будут высоки — главное поддерживать интерес и напряжение в прессе и профессиональных изданиях. А потом нужно будет только вовремя отскочить.

Он все больше становился администратором-финансистом от науки, чем ученым. Но это и к лучшему.

— То есть ты не видишь реальных перспектив у английского проекта?

— Да почему? Что-то они обязательно придумают. Но за нами и американцами им не угнаться. Пусть разрабатывают лучше то, что у них всегда замечательно получалось: двигатели для самолетов, станки, горно-шахтное оборудование, судовые установки… не знаю — что-то же они делают хорошо?

Лучше всего, по моему мнению, у них получается управлять другими, но если они сосредоточатся на этих своих умениях, то всем остальным придется тяжко.

— Я тебя понял, Майк, спасибо, — поблагодарил я младшего партнера. — Поищи информацию, подумай, чем нам может быть полезен этот проект. Я перезвоню через неделю, поговорим. Удачи.

— И тебе, Зак, — услышал я в трубке перед тем, как она оказалась на рычаге телефонного аппарата.

Глава 11

Я уже совсем намеревался погрузиться в пучину венчурного фондирования, когда звонок от Серого потребовал моего присутствия в Луисвилле.

— У нас очень мало времени, — спокойно сказал Фролов. — Через пару недель уже можно будет не суетиться. Так что жду тебя через восемь часов.

И мой новый самолет снова понес меня за океан.

— Помнишь, как я негодовал по поводу того, что Горби бесплатно отдаст имущество своей армии немцам? — спросил Серый после сухого приветствия.

— Ты говорил что-то о тридцати-сорока миллиардах марок?

— Ага, — хохотнул Фролов, — мелочевка, правда?

— Ну не знаю, — я мысленно пересчитал марки в доллары по текущему курсу, — по-моему, очень приличная сумма. Но у вас, богатых, свои причуды.

— Ну да, ну да, — рассеянно согласился Серый. — У нас свои. В последнее время у меня создается ощущение, что все эти Перестройки и потрясения вызваны чьим-то неуемным желанием приватизировать все, что создано человечеством. Начали с Западной Европы, Штатов и Японии, продолжили в Малайзии, Бразилии, Чили и Аргентине, сейчас добрались до Восточной Европы. Приватизации там мешает существующий политический порядок? В задницу этот порядок! Думаю, следующим за коммунистическим этапом будет приватизация западными компаниями госсобственности арабских режимов. Каддафи, Саддамы, Бхутто все они станут нищими или мертвыми благодаря крысам в окружении. Если не пойдут на поводу у своих «зарубежных партнеров». На, почитай. А я пока позвоню Снайлу. Мы договаривались о звонке в это время. Это касается того дела, по которому я тебя сюда выдернул.

Он протянул мне вчерашний номер Washington Post, а сам принялся что-то жестко выговаривать в свою «Мотороллу».

Вся первая страница была посвящена откровениям ветеранов корейской войны. Вспоминали по большей части бывшие рядовые Седьмого кавалерийского полка, но их слова могли бы вызвать у любого цивилизованного человека оторопь. У деревни Сансонг-донг в 1951 году американские солдаты устроили настоящую бойню, перебив массу мирного населения, бегущего на юг от наступающих северо-корейских войск. Событие описывалось в красках, с упоминанием имен, званий, приказов. Прежде в сознании обывателя американцы в Корее были едва ли не чище ангелов. Это во Вьетнаме, как убеждала пропаганда, они не очень церемонились с бешенными вьетконговцами. Это отвечая на их «дикость», белые господа распыляли над джунглями всякую дрянь и сжигали напалмом целые деревни. Но, по прочтении статьи выходило так, что и раньше, когда мир еще пытался вести войны цивилизованно — хотя после двух мировых войн это было весьма затруднительно — американская армия не стесняясь никого убивала хоть защищаемых, хоть вообще посторонних, если этого требовала «оперативная обстановка».

Я не заметил, как замолчал Серый, положивший на стол свой сотовый телефон — перед глазами как живые стояли несчастные крестьяне, прячущиеся от американских солдат Седьмого кавалерийского в придорожной канаве среди перебитых «союзниками» односельчан. Дети, старики, женщины не могли покинуть зону боевых действий, потому что какой-то ублюдок подумал, что среди них могут быть переодетые агенты коммунистов. И все — жизнь пяти сотен людей зависела от паранойи одного выпускника Вест-Пойнта.

— Нравится? — спросил Серый. — Уже начато расследование сенатской комиссией, а в Сеуле прошла демонстрация, пока ты летел. Разгоняли, между прочим, водометами. Видишь, не только в СССР власти творят что хотят. Я им покажу гласность и демократию. Они желают, чтобы Россия хлебала дерьмо ложкой? Пусть сначала свое черпаками отведают. Найдутся и здесь свои Рои Медведевы, Славики Костиковы, Коротичи и им подобные пииты «совести нации».

Он протянул мне свежий Newsweek с закладкой на статье, где пространно описывались похождения американских маринес во Франции сорок четвертого года. Вынужденная массовая проституция «освобожденных» француженок, подтверждаемая словами и солдат и пострадавших, выглядела необычно на фоне истеричных прежних заявлений о том, что Красная Армия в Польше и Пруссии изнасиловала всех подряд, включая куриц-наседок. Половину статьи заняла беседа журналиста с каким-то отставным полковником, цинично сообщившим миру, что даже и не подумал бы наказывать своего солдата за насилие в отношении немок или француженок, если бы только тот не был черным. И что когда такое случалось, а бывало это частенько, то максимум, грозивший насильнику — дисциплинарное взыскание.

— Америка первой должна показать всему миру, что ничего не скрывает и ничего не боится в своем прошлом, — прокомментировал мое впечатление Фролов. — И только после этого пенять остальным на закрытость информации. Только после этого учить жизни других. Впрочем, и остальные «цивилизаторы» ушли от нее недалеко.

— Как ты добился размещения этих материалов? И какой эффект в обществе от этих статей?

— Прелесть «свободы слова» как официальной доктрины в том, что никто не может запретить знание. Только отказаться платить за него. Но если гонорар достаточно велик, а скандальность репортажапозволит плюнуть работодателю в харю, то внутренние запреты шелкоперов мигом испаряются и просыпается совесть, требующая донести правду до читателей. Когда все это он осознает, нужно лишь легко намекнуть желающему сенсаций журналисту, что в таком-то месте его ждет очень горячий материал — и он сам кинется за славой и деньгами. А общество… местному обществу на все плевать, если это не касается их лично. Вот повышение налогов или изменение пенсионного законодательства способно всколыхнуть массы, а это, — Серый кивнул на журнал и газету, — вызывает лишь кратковременный интерес и вопли нескольких гражданских активистов.

— Тогда зачем?

— Это не для местных WASP^[229], у них патриотизма в сердце побольше, чем у самого правоверного комсомольца. Это в России слово «патриот» становится ругательством, а здесь патриотизм — образ жизни. Единственно возможный. Эти статьи для Европы. Чтобы неповадно было во всем виноватить своих политических оппонентов. Чтобы любой из несогласных с навязываемыми ценностями мог сказать: «А судьи кто?»

— Думаешь, сработает?

Серый кивнул:

— Если не остановиться на двух статьях, а постепенно, продолжительно и массово проталкивать эту идею, с конкретными событиями, со свидетелями — должно сработать. Даже не нужно искать секретных материалов, достаточно вытащить на божий свет неафишируемые. Думаю, это сильно осложнит Америке гегемонию в посткоммунистическом мире. А самому миру станет свободнее дышаться. И, поверь мне, терпения у меня на это хватит. Нужно всего-то лет пять. Американцев, да и всех остальных, еще ждут откровения о вмешательстве спецслужб в частную жизнь граждан, о кулуарных решениях политических вопросов, о тотальной коррупции, о реальных бюджетах спецслужб, о провокациях и вообще — много интересного. За психику бедолаг мне уже страшно.

— Хорошее дело. — Мне показалось, что Серый просто хочет выговориться и отомстить за все то будущее, которое он так желает предотвратить. Но я уже все знаю, я согласен и работаю над тем, чтобы оно никогда не настало. Поэтому меня больше интересуют аспекты именно моей работы: — А что с ГДР?

Фролов с сожалением отложил журнал в сторону. Он мог бы говорить на эту тему еще долго, но, видимо, ситуация в Европе и впрямь требовала быстрых решений.

— А в ГДР все очень серьезно. Готовится демонтаж берлинской стены. Уже завтра снимут все ограничения на перемещения из Восточного Берлина в Западный. Как думаешь, долго после этого продержится социализм в ГДР, если перед немцами во всю свою красивость развернется витрина капитализма? Им ведь не покажут цеха в Малайзии, где туземцы работают за двадцать долларов в месяц от рассвета до заката без выходных. Им не покажут африканские копи. Им не покажут латиноамериканские фавелы. Нет, им покажут неоновую рекламу, «Порши» и «Феррари», изобилие и великолепие! С тайным посланием, читающимся между строк: у вас будет все то же самое, если вы отдадите свою собственность в более умелые руки!

— Мне казалось, что у немцев есть здравый смысл?

— Он всегда отступает перед жадностью. Всегда и у всех. По крайней мере, у тех, кто добрался до иерархических должностей, позволяющих принимать самостоятельные решения. Человек — всеядный хищник и это накладывает определенные сложности на его жизнь. Но это все лирика и философия. Мы говорили о горбачевских миллиардах. Тридцать-сорок. Это, конечно, сумма. Но на фоне того, что будет происходить вокруг Берлина в ближайшие месяцы, эти миллиарды — лишь блестки над золотой кучей. Тебе интересно?

— Продолжай.

— Вице-председателем Госбанка ГДР или как он у них там называется? — Эдгаром Мостом готовится бесплатная приватизация этого солидного учреждения. В интересах западногерманского Deutsche Bank.

— А Камински^[230]? — О Президенте восточногерманского Госбанка я совсем недавно прочитал в каком-то журнале и запомнил весьма распространенную фамилию.

— А Камински практически живет в Бонне и пытается создать равноправный валютный союз с ФРГ. И в это время его непосредственный подчиненный желает продать их ведомство.

— Подожди, а Мильке? Вернее, тот, кто сейчас вместо него? Разве всесильная «Штази» не отслеживает чиновников столь высокого ранга?

— А вот это ты у Мильке и спросишь — ты же его добрый приятель? А меня интересует Мост. Если он желает продать свой банк, то я очень хочу купить. Забесплатно, конечно. На условиях, которые он хочет предложить западным немцам. Речь идет не о десятках, а о сотнях миллиардов марок и о предстоящей приватизации промышленности в Восточной Германии. Ты готов принять участие?

Я уже начал понимать, к чему он ведет разговор — Серому нужен был архив Мильке, его знания внутренних связей в правительстве ГДР и рычаги давления на Моста. И, наверняка, европейское прикрытие своей деятельности. Но сотни миллиардов марок — это много для меня. Это очень много.

— Ты же ведь все равно это сделаешь, даже если я откажусь?

— А ты хочешь отказаться? — Серый сделал брови «домиком».

— Приватизация центрального банка страны — это, по сути, приватизация всей страны. Пусть в случае с восточногерманским Госбанком это не совсем так, ведь в Бонне наверняка видят только свой Бундесбанк во главе банковской системы объединенной Германии. У страны не может быть двух центробанков — это глупо. Но все равно, Госбанк ГДР должен быть очень большим учреждением. Чертовски большим! Разве у Deutsche Bank хватит средств на его приватизацию? Я уж не говорю о себе.

Серый надул щеки и шумно выдохнул.

— Захарка, Захарка… что ты за человек? Почему ты думаешь, что за все отвечаешь один? Недавно Forbes оценивал активы Deutsche Bank в триста восемьдесят миллиардов марок. Бюджет ГДР — чуть больше, чем двести пятьдесят. Бюджет и активы совсем не одно и то же, но позволяют сделать определенные сравнения. И они не в пользу Восточной Германии. Ее проглотят. Но чем ты слушаешь? Я же сказал — бесплатная приватизация! Только за обещание некоторых инвестиций и хорошего местечка директора приватизированной конторы. Так что придумай, чем ты можешь соблазнить этого жирного борова? И делай это быстро, потому что он уже ищет выходы на Коппера^[231]. Я знаю ситуацию пока только в общих чертах, и требуется твое участие, чтобы я знал о ней больше. Понимаешь?

— Я полетел, — сказал я, вставая из кресла.

— Ну не так быстро! Кроме Моста поинтересуйся у своего друга еще двумя персонажами — некоей Вальтруд Лисовски и справься о нелегкой доле полковника Шалька из «КоКо». Тоже будет небезынтересно. Хорошо было бы перетащить их на нашу сторону.

Я записал фамилии на брошенной мне визитке и сунул ее в карман пиджака.

— Что такое «КоКо»^[232]?

Серый изобразил мучительные воспоминания, полминуты морщил лоб, потом махнул рукой:

— Коммерческий проект наших немецких друзей по добыче иностранной валюты. Когда-то давно, когда какая-то умная голова решила сделать из Восточной Германии образцового индустриального гиганта, никто не озаботился, что для его функционирования потребуются материалы, технологии и ресурсы, которых попросту нет в нужных количествах в странах соцлагеря. Ресурсов нет, а задача есть. И поскольку взялись за ее решение пламенные коммунисты, то трудностей они не заметили. Так появилась контора Шалька — «КоКо» — «Отдел коммерческой координации». Средство добычи валюты и приобретения на нее технологий и материалов в обход всяческих эмбарго, запретов и правил. Поначалу шефствовали над duty free, аккумулировали валюту, бродящую внутри страны, но постепенно доросли и до подпольной торговли оружием, медикаментами, химией. Консультации и помощь в уклонении от налогов в ФРГ, Австрии, Швейцарии. Обширная филиальная сеть подставных фирм и фондов по всей Европе, но, конечно, больше всего — в немецкоязычных странах и регионах. Только на счетах в виде денег структура имеет около четырех миллиардов западногерманских марок. Короче говоря — это «золото партии». А заправляют ею как раз полковник Шальк — по сути казначей партии немецких коммунистов — как руководитель и Лисовски — как его первый заместитель. Славные люди. Их контакты, умения и знания стоят очень дорого. Легальная сеть их предприятия — прямо готовая торговая сеть, которую хорошо знают все восточные немцы — что-то вроде наших «Березок». А про подпольную деятельность у меня еще нет мнения. Но, кажется, лучше бы ее прекратить — чтобы на засыпаться на какой-нибудь ерунде. Мильке обо всем тебе лучше расскажет.

— Однако. Чудны дела твои, Господи.

— И еще у меня есть к тебе еще одна просьба, Зак. Почти личная. Марта открыла ресторанчик здесь неподалеку. Она была бы рада видеть тебя в числе его посетителей. Я обещал, что ты придешь и оставишь автограф на стене. Здесь так многие делают. А ей — реклама. От двух часов мир не перевернется. Я тебе это обещаю.

Как в его голове уживались планы захвата едва ли не всего капитала в мире и забота о какой-то жалкой забегаловке? Я не понимал этого никогда. Ну хочешь осчастливить близкого человека, работающего на тебя — дай ему премию, ссуду, в конце концов! И живи счастливо. Но Серый говорил, что у людей всегда должен быть стимул к самостоятельному развитию и вот Марта открывает ресторан, а Вязовски руководит разросшимся на всю Америку детективным агентством! Исключительно на заработанные честным трудом деньги. А мою практику Фролов называл «откупом» и никогда не приветствовал. Но я не могу быть постоянно в курсе всего — я забуду в итоге все!

Впрочем, брюзжал я зря — кухня в заведении Марты оказалась чудесна.

В уютном зале на десяток столов было очень свежо и пахло цветами. Не тем химическим запахом, что вызывает чихание, а ненавязчивым живым ароматом, лишь слегка различаемым на фоне пробуждающих голод запахов кухни.

Марта сама составила мне компанию и детально объяснила за обедом тонкости ресторанного бизнеса, размеры арендных ставок и сложности в доставке лангустов с тихоокеанского побережья.

— Но главная идея моего ресторана состоит в том, — Марта попыталась интонацией создать интригу, — что никто из его посетителей не сможет сказать, что дважды съел здесь одно и то же! Каждый день блюда меняются на новые и никогда не будет повторений! Ну в ближайшие пять лет — точно, — добавила она чуть смутившись.

Я немного подумал и не нашел ничего хорошего в такой модели построения бизнеса — сплошные непредвиденные расходы, накладки и суета. Такое не по мне. Но девочка пусть поиграется.

— Чудесно, Марта! Сама придумала?

— Да! Я прочитала сотни поваренных книг разных народов, сама приготовила множество блюд и все они такие разные! Мне захотелось познакомить людей с кулинарными секретами. Каждый, заказавший здесь еду, получает программку на неделю, но если он придет через десять дней или месяц — его ждет сюрприз!

— Впечатляет. И как публика принимает твою идею?

— Мы работаем всего два месяца, но у нас уже есть завсегдатаи! — похвалилась Марта. — Столько хороших отзывов! И в ближайшем выпуске Красного гида Мишлен^[233] нам присвоят две звезды! Правда, это будет пока что в специальном дополнении к Нью-Йоркскому Мишлену, но я все равно так рада! Представляешь?

Я считал, что любые рейтинги и справочники — чей-то бизнес и верить им можно с большой натяжкой. Но если ты все же попал в такой рейтинг — это уже о многом говорит.

— Молодец, Марта. Только не связывайся с экзотикой вроде копченой саранчи или рыбы фугу — неумелый повар запросто убьет всех твоих клиентов.

— У нас вчера была рыба фугу! — радостно доложила Марта. — Приезжал мастер-японец из Йокосуки!

Я едва не подавился.

— Сколько же стоит здесь блюдо? Если для его приготовления прилетают повара с противоположного конца света?

— В последние три года Луисвилл здорово изменился, Зак. Здесь стало столько же богатых людей как в Лос-Анджелесе. И даже оттуда и из Нью-Йорка приезжают люди на обед или ужин в мой ресторан. Я не боюсь прогореть…

— Ты не хочешь говорить мне, что я разорен?

— Не шути так, Зак, — рассмеялась Марта. — Твой обед стоил бы обычному посетителю всего лишь сто два доллара.

— Дороговато.

— Зато разве не показалось тебе на минутку, что ты попал в самое сердце Анд?

— Не знаю, наверное. Если бы я когда-нибудь раньше побывал в сердце Анд — мне бы так и показалось, но, увы, Марта, я там никогда не был. И все равно твой обед был замечателен, я еще никогда такого не ел.

Она расплылась в смущенной улыбке, будто сама полдня простояла у плиты, резала овощи, мясо, делала муссы и пудинги. Очередная гримаса капитализма: работал безвестный повар и куча его помощников, но почти вся слава и деньги достаются ресторатору, тому, кто предоставил им место для работы и клиентуру, которая в большинстве своем такие же как он сам паразиты — ну разве не славно?

Обещанный автограф на обратной стороне еще влажной пластинки Polaroid с моей довольной мордой на моментальной фотографии стал платой для заведения Марты.

Из Луисвилла в Берлин ведут множество путей, но в этот раз на дороге обязательно должен был оказаться Бирмингем, неподалеку от которого хранилось «сокровище Мильке».

«Три Хэ» — Харри, Хэм и Хью стали «четырьмя Хэ» — к ним добавился Ханс, присланный внутри контейнера. Он так и остался при архиве выполнять обязанности архивариуса. И обеспечивать последний рубеж защиты бумаг.

Шахта, в которой расположился мой тайник, уже приобрела вид работающего предприятия: появились бытовки, шумели фальшивые охладители, по периметру забора с колючей проволокой прохаживалась охрана, по территории иногда бегали люди в шахтерских спецовках, измазанные в угле. Раз в сутки с территории выезжали набитые углем вагоны. И ночью приезжали обратно. Они возили один и тот же уголь, лежащий на надувной подушке. Днем ее надували и над вагоном появлялась видимая гора угля, а ночью воздух выпускался и уголь оказывался на дне вагона. Если не присматриваться сутками напролет, то вполне можно предположить, что шахта возобновила работу и ничего необычного вокруг нее не происходит. Не бог весть какая маскировка, но за все время существования тайника никто из местных контролеров не обратил на него внимания. Луиджи говорил, что так может длиться вечно. Во всяком случае, если ему верить, то в его родной Тоскане, где хватает таких фальшивых мраморных карьеров, отмывающих не очень чистые лиры, подобное «надувательство» слыло у знающих людей обычной практикой. Я даже усомнился сначала, что попал в то самое место, где оставил недавно посылку Мильке — настолько все вокруг было похоже на работу настоящего предприятия.

Сутки понадобились на подбор материалов по имеющимся фигурантам предстоящего дела. Все они были не очень чисты на руку и частенько норовили залезть в чужой карман, а уважаемый немецкий банкир Эдгар Мост, помимо обязательного членства в СЕПГ еще оказался и внештатным сотрудником — неофициальным информатором — «Штази» с оперативным псевдонимом «Генри», исправно стучавшим на друзей и коллег. Ничто не меняется в подлунном мире и успех чаще всего сопутствует тем, кто активно его ищет и легко способен поменять самоуважение на карьерный рост.

Ханс, не понаслышке знавший многих своих подопечных, посоветовал мне сначала наведаться к своему бывшему шефу, и только после консультации с герром Эрихом лезть в разборки с банкирами. По его словам старый хитрец Мильке самую важную информацию не доверял никому и хранил только в своей голове.

Из Бирмингема до Темпельхофа в Западном Берлине лететь меньше двух часов — планета давно перестала быть чем-то обширным, а Европа и вовсе сжалась как шагреневая кожа. Чем больше исполнялись желания ее управителей, тем меньше она становилась, угрожая или исчезнуть однажды окончательно как географическое понятие или превратиться во что-то новое, чего никогда еще не было раньше — в один большой разноязыкий город. Но даже два часа можно провести с большой пользой, если взять в дорогу нужные документы.

Всю дорогу я изучал монстра, которого создали восточные немцы — их Государственный банк, до возможностей которого советскому Госбанку не дорасти уже никогда. В ГДР банковская система была доведена до своего логического итога: вся банковская деятельность монопольно осуществлялась одним Госбанком. Кредитование частных лиц, фабрик и колхозов, эмиссия денег, выпуск облигаций госзайма, продажа ценных монет, выплата зарплат, пособий, стипендий, расчеты между предприятиями — все делал только Государственный банк. Немцы не стали заморачиваться с созданием каких-то специализированных заведений вроде Стройбанка или Сбербанка как в СССР, возложив все финансовые операции на один орган. И, значит, наследство после его смерти должно было получиться действительно колоссальным!

Я только не очень понимал — какое отношение я или Серый имеем к этому наследству, ведь по уму достаться оно должно было самим «осси», но за последние годы как-то незаметно выработалась привычка хватать все, до чего дотягиваются руки и потом уже думать о социальной справедливости. Которую мы с Фроловым в любом случае понимаем лучше, чем какой-нибудь наследник Круппов или Дюпонов.

Берлин бурлил. На каждом перекрестке собирались люди, что-то скандировали, таскали за собой транспаранты, флаги, картонки с лозунгами и радовались непонятно чему. Они сбросили власть политиканов и добровольно собирались подставить шеи под банкирское ярмо — ну разве не повод для ликования? Зато свобода! Энергия масс выплеснулась на улицы и ощутимо давила на немногочисленных случайных зрителей, увлекая их за собой в людской водоворот. Кажется, никто не понимал, что происходит, но всем хотелось принять в событии посильное участие. Всюду виднелись микроавтобусы с логотипами немецких, французских, итальянских телекомпаний. Они следовали за караванами строительной техники, кучковались возле немецких министерств, особенно много их собралось в центре — у Бранденбургских ворот, где образовался какой-то стихийный митинг.

— Так уже третий день, — прокомментировал Берндт, резко выкручивая руль вправо. — Никто не следит за порядком, все митингуют. Стену разломали. Это восемнадцатое ноября моя бедная Германия запомнит надолго!

Серый, помнится, еще в Москве говорил, что стену начнут разрушать девятого. Должно быть, с тех пор что-то изменилось.

На Норманненштрассе, у штаб-квартиры Штази творилось вообще что-то непотребное: словно кто-то неумелый пытался организовать штурм здания и направить толпу на разграбление ненавистного учреждения, но люди как будто все еще привычно боялись, что очень скоро власти опомнятся и накажут всех. Соглашаясь выкриками с самопровозглашенными лидерами, народ не спешил крушить двери, за которыми виднелись испуганные лица персонала, занявшего оборону.

— Мне утром позвонил Вальтер, это мой приятель еще по службе. Он внутри здания. Уже двое суток не может выйти к своей Магде без риска получить кирпичом в голову. Руководства внутри нет, все как крысы попрятались или сбежали, что делать — неясно. Полный крах! — комментировал вид за окном машины говорливый Берндт.

Можно было подумать, что к исходу года наступило всеобщее умопомешательство, и Европа бросилась в Берлин справлять День Республики, и почему-то опоздала на несколько недель, не успев к октябрю.

Мильке встретил меня в кресле-качалке перед трещащим динамиком телевизором. На старике была какая-то невообразимая меховая жилетка, на ногах нелепые дырявые тапочки, штаны, которые когда-то давно, в прошлой жизни, были брюками, до нынешних дней дожили, обзаведясь изрядными потертостями. В общем ничто в его облике не выдавало всесильного в прошлом министра государственной безопасности, дважды Героя ГДР и Героя Советского Союза. А торчащие в разные стороны уши придавали и вовсе комический вид. Такие деды в моем детстве ходили с авоськами за кефиром в ближайший универсам, собирались вечерами на скамейках и азартно резались в домино, навсегда забыв о любой политике.

В комнате было прохладно, даже холодно и поэтому тот кисловатый затхлый запах, который частенько окружает злоупотребляющих спиртным и сигаретами стариков, еле чувствовался.

— Зак, — сказал Мильке вместо приветствия, — вы предсказывали вот это?

Он вытянул согнутый и немного трясущийся палец в сторону идущего заметной рябью экрана Colormat, на котором крупным планом показывались поочередно ликующие лица немцев у берлинской стены.

— Да. Только не предполагал, что все будет настолько плохо.

— Кранцу^[234] не удержаться, — без сожаления заметил Мильке. — Почему русские ничего не делают? В Праге, Будапеште, да и здесь в пятьдесят третьем они сумели быстро овладеть ситуацией. Все, что нужно — вывести на улицы танки. Военные поддержат…

— Герр Эрих, разве не хочется вам объединения Германии? Я думал, это мечта любого здравомыслящего немца?

Он согнулся в своем кресле, блеснул исподлобья бесцветными глазами:

— Да, это мечта каждого немца! Но есть разница в том, под чьим флагом произойдет объединение. Если бы русским было нужно! Но, кажется, нас предали.

Наверное, так и нужно: утопая, хвататься за любую соломинку? Мне же всегда казалось, что честнее и правильнее будет дать дорогу победителю. И смотреть ему вслед, ожидая мгновения, когда он споткнется и сломает себе шею.

— Объединение Германии — это щелчок по носу американцам, англичанам и французам. Так что с этой точки зрения я приветствую процесс. А у русских, герр Эрих, сейчас дела обстоят ничуть не лучше здешних. Пора признать, что система обанкротилась, выучить этот урок и жить дальше.

— Что вы в этом понимаете! Если бы у русских в Политбюро сидел кто-то порешительнее… Но разложение уже всюду. Даже в Кремле! Они просто не станут слушать. В последние месяцы моей работы мы как будто говорили с ними на разных языках.

В его голосе чувствовалась неподдельная печаль. Наверное, любой бы запечалился, если бы вдруг осознал, что все, чему посвящена его жизнь — останется на обочине истории.

— Герр Эрих, сейчас не очень удачный момент рассуждать о том, почему это произошло и кто виноват. Никто сейчас не сможет оценить истинность того или иного фактора. Нужно время. Его пройдет совсем немного и эти люди, что сейчас беснуются перед камерами, одумаются. Только будет поздно — они вдруг окажутся никому не нужными. В том числе и любезным «западным братьям», которые с радостью возьмут под свой контроль фабрики, заводы и банки у своих дорогих, но очень глупых родственников. После чего с таким же удовольствием о «братьях» забудут, предоставив им священное право выкручиваться из трудностей самостоятельно.

— Они будут нам мстить. Мне, товарищам по партии, моим подчиненным. Мстить столь же сильно, как до этого боялись.

— И это будет. Но все мои обещания в силе. Вы можете в любой момент выехать из Берлина в любую точку мира, какую укажете. Вместе с дорогими вам людьми.

Он молчал несколько минут, просто глядя на мельтешащие кадры на телеэкране.

— Знаете, я много думал о ваших предложениях в последние месяцы, Зак. Еще один Сан-Карлос-де-Барилоче^[235] не нужен этому миру. В нем и без того уже достаточно унылых убежищ для немцев-неудачников. Мое место здесь, в Германии. Во времена побед и поражений. Для себя я не боюсь никакого судилища.

Я не знал ни о каком Сан-Карлосе, но смысл послания понял.

— Как пожелаете. Но если вы сдадитесь, то, значит, они победят окончательно и бесповоротно. И ваши сограждане останутся обманутыми глупыми «осси».

— Вы опять что-то задумали?

Он как-то весь подобрался, взгляд его перестал быть рассеянным и стало заметно, как напряглись желваки под дряблой кожей.

— Вы знаете такого замечательного человека, каким без сомнения является Эдгар Мост?

Мильке посмотрел куда-то в потолок, и уже через пару секунд переспросил:

— Банкир? Из Госбанка?

— Точно, он. Ханс называл его «Генри».

— Генри. Помню, конечно. Большой толстый человек. На Коля похож. Хороший специалист. На хорошем счету в партии был. Ничего особенного. Таких людей много. Так зачем он понадобился?

Я положил перед ним на стол распечатку телефонного разговора между Мостом и Алексом Озенбергом^[236]. Самого телефонного разговора никогда не происходило, но Луиджи посчитал, что мне легче будет уговорить Мильке на деятельное сотрудничество, если в его руках появится хоть какое-нибудь доказательство сговора банкиров. Важно лишь, чтобы оно выглядело так, как должно было бы выглядеть настоящее. И меня даже не мучила совесть — ведь этот еще несостоявшийся разговор, или очень похожий на него, обязательно произошел бы через неделю-другую.

Мильке быстро пробежал по тексту глазами, разгладил листок и уже внимательнее прочел еще раз. Поднял голову и спросил:

— Откуда это у вас? Вы прослушиваете этих людей?

— Конкурентные войны, герр Эрих, — ответил я. — У меня тоже есть маленькие тайны. Главное, что этот документ теперь у нас, и мы можем решить, что нам делать дальше.

— Гнида, — совершенно спокойно произнес Мильке. — Он хочет продать наш банк западным капиталистам! Пока Камински пытается выторговать приемлемые условия, этот жирный боров спешит все распродать!

В тексте ничего подобного не было. Там шла речь всего лишь о том, что Мост очень желает встретиться в приватной обстановке с герром Коппером по вопросам дальнейшего существования Госбанка ГДР и о предоставлении кредитной линии для первого коммерческого банка в обновленной Восточной Германии.

Кажется, Луиджи хорошо просчитал старика — не упомянув открыто в диалоге о цели планируемой встречи, сумел намеками подвести к единственно напрашивающемуся выводу. Наверное, я и сам бы легко поверил в истинность этой фальшивки, если бы достоверно не знал, что Лу с помощниками составили ее за пару часов.

— Рано я ушел в отставку! — пожаловался Мильке. — Смалодушничал. Нужно было не бояться, а как Войцех^[237] в восемьдесят первом объявить в стране военное положение и всех этих Мостов выкинуть за стену! Это все Горбачев со своей Перестройкой. Доигрался, мальчишка! Мы думали, что он знает, что делает!

Он начинал распаляться, на лице проявилась расчетливая жестокость, и в голосе сталь вперемешку с истеричной плаксивостью, он удивительно преобразился, но мне совсем не хотелось слушать очередную порцию его сожалений, лозунгов и угроз.

— Герр Эрих, когда я уйду, у вас будет достаточно времени для поисков ответов на все ваши вопросы, а сейчас мне очень хотелось бы вернуться к вашему банкиру. К Генри.

Мильке недобро посмотрел на меня, тяжело засопел, подавляя гнев, плечи его опустились и спустя десять секунд передо мной снова сидел уставший от жизни старик.

— Да-да, Генри, конечно, Генри. Что вы хотите с ним сделать?

— Я хочу принять его предложение вместо Deutsche Bank. Я хочу на основе Госбанка ГДР создать коммерческий банк, который станет одним из крупнейших в Европе, а года через три-четыре, когда страсти улягутся — потихоньку приватизировать его для граждан Германии. Проведем публичное размещение акций. Для ваших немцев — бесплатно, для остальных — за деньги. Шестнадцать миллионов восточных немцев будут вам благодарны.

— Нет, — возразил Мильке. — Никто не должен знать, что я помогал вам. Это непрофессионально.

— Хорошо, как пожелаете. Я профессионал немножко в другой области, но ваши резоны мне понятны. Однако, чтобы идея сработала, должен знать, чем можно заинтересовать этого господина. Чем на него надавить и как заставить принять мое решение. Понимаете?

Мильке почесал подбородок, встал из кресла, шаркая тапочками по дешевому линолеуму, подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, достал из ящика под ним блокнотс прицепленным на веревке коротким карандашом, написал на одной из страниц несколько цифр:

— По этому телефону вам ответит Пауль. Встретьтесь с ним, и он расскажет вам все гораздо подробнее — это он занимался банкирами. Я только помню, что Генри почему-то патологически боялся своего куратора. До дрожи, до нервной икоты. И если с вами на переговорах будет присутствовать этот человек — можете считать, что они пойдут так, как хочется вам. Но поговорите еще с Паулем.

— Спасибо, — я на самом деле был очень благодарен герру Эриху. — Надеюсь с вашей помощью справиться с этим делом. Но это еще не все.

Мильке склонил голову к левому плечу и приготовился слушать.

— В структуре вашего ведомства работал небезызвестный вам полковник Шальк из «КоКо». Мне нужны рекомендации для него и его помощницы Вальтруд Лисовски. Хочу предложить им поработать на меня. Три-четыре миллиарда марок на дороге не валяются. И, кроме того…

— Откуда вы знаете о Шальк-Голодковском? — перебил меня Мильке. — Это вообще-то государственная тайна. Тем более, суммы, находящиеся на счетах его фирм.

— Герр Эрих, поверьте мне, я не знаю больше, чем ходит о нем слухов. Там-сям, везде. Просто слухи. Всего лишь. Я даже имени его не знаю. И как выяснилось — только обрывок фамилии.

— И вы склонны верить слухам?

— Ну если мы с вами заодно, то сейчас вы меня просветите — стоит им верить или нет? Так ли хорош ваш Шальк, как о нем говорят или это просто миф, раздутый вашим ведомством?

— У меня складывается впечатление, что вы знаете все о работе моего ведомства? Или я ошибаюсь?

Он постоянно загонял меня в угол своими подозрениями и я уже порядком устал, отыскивая каждый раз убедительную лазейку для бегства.

— Меня интересуют деньги, герр Эрих. И о них я стараюсь знать как можно больше.

— А кроме денег вас что-нибудь интересует?

— Вы ждете от меня лозунгов или реальных дел? Если лозунгов, то вам лучше выйти на улицу к Бранденбургским воротам — там вы наслушаетесь их вдосталь. Если же реальных дел — то перестаньте подозревать меня во всех грехах и давайте работать!

На его лице мелькнула легкая тень удивления — видимо не часто приходилось слышать министру безопасности подобные отповеди.

Мильке отвернулся на мгновение, пошарил рукой по журнальному столику за креслом и протянул мне красную картонную папку.

— Читайте.

На первой странице было написано: «Analyse der?konomischen Lage der DDR mit Schlu?folgerungen»^[238] — какая-то тарабарщина, из которой я понял лишь, что это речь идет об анализе экономического состояния ГДР. На последующих страницах имелись какие-то таблицы, графики, формулы, но все было написано, разумеется, на немецком.

— Не понимаю ни слова, — я протянул Мильке всю папку.

— Этот документ называется «Анализ экономического состояния ГДР и выводы», — перевел Мильке. — Написан Александром Шальк-Голодковским в соавторстве с несколькими другими… товарищами. Я заказал это исследование сразу после первой встречи с вами. И все ваши прогнозы относительно дальнейшего развития событий мои эксперты подтвердили. Тогда я подумал, что вам можно верить. Так что во многом благодаря Шальку мы с вами сейчас разговариваем. Мы — банкроты и это никак не изменить в рамках действующей системы. Шальк замечательно это доказал. Документу уже почти год, но только две недели назад он попал на стол Кранцу. — Мильке усмехнулся: — Ему досталось никудышное наследство. Но все это не имеет уже никакого значения. На днях должна появиться статья в der Spiegel, основанная на этом исследовании — так что и оно уже не тайна государственной важности.

— Почему вы поверили Шальку?

— Потому что при нашей власти он имеет гораздо больше, чем ему позволят капиталисты. И если он говорит — «дело непоправимо», значит, обстоятельства сложились именно так.

Кажется, этот полковник был действительно незаменимым специалистом по экономике обеих Германий. И тем важнее становилась задача по принуждению его к сотрудничеству.

— Так вы порекомендуете ему меня? Чтобы у нас с ним не возникло взаимного недопонимания?

— Нет, — рассмеялся неизвестно чему Мильке. — Не порекомендую!

— Почему?

Мильке снова повернулся назад, к своему столику, взял с него пузырек с какой-то пахучей микстурой, старательно нацедил ее в чайную ложку, проглотил.

— Извините, Зак, нездоровится. Простудился, наверное. С Шальком вышла не очень приятная история. Мой сын приятельствовал с Александром, поэтому я в курсе событий. А не представлю я вас ему потому что у Александра Шальк-Голодковского не выдержали нервишки! Он испугался грядущих разоблачений. За ним много чего числится.

Мильке прокашлялся сухим, раздирающим горло кашлем.

— Очень много грехов у Алекса перед западниками. В том числе и помощь в уклонении от налогов для капиталистов в Бонне, Гамбурге и Мюнхене. И речь идет не о миллионах, а о десятках миллиардов! — Мильке торжествующе поднял палец вверх. — Поэтому последнее время он старался обелить себя в глазах людей. Сначала он суетился здесь: мелькал на телеэкранах, рассказывал всем какой он полезный и важный «технократ», но понял, что однажды все равно все откроется. Три дня назад, когда разрешили свободный проход на запад, он бросил все, что у него здесь было — дом в Оранкезее, дом Шорфхайде, собрал всю наличность, какую смог достать, и хотел уехать к своим партнерам в Западный Берлин. Или дальше — в Лугано к своему приятелю Оттокару, и там потеряться. Я бы так не стал делать, но его прекрасно понимаю.

Мильке замолк и принялся теребить мочку левого уха, будто позабыл окончание истории или пытается вспомнить нечто небывалое.

— И что, он уехал?

— Нет, — герр Эрих покачал головой. — Недалеко. Бдительные берлинцы, ломающие остатки стены, обратили внимание на его необычную и явно дорогую машину и обыскали. Нашли почти миллион марок в саквояже с бельем. Паспорта на разные имена, пластиковые карточки швейцарских банков… Ехал бы на «Трабанте» — уже бы пил коктейли на Багамах, но он поехал на «Чайке»! Я всегда говорил, что любой сотрудник министерства должен время от времени проходить практикум по оперативным мероприятиям, но руки никогда не доходили. Столько врагов!

— Я так понимаю, что если бы ваш Александр к вам прислушивался, то сейчас его можно было бы уже не искать?

— Да, наверное. Зато теперь он сидит в камере и придумывает оправдания. Пожадничал. Но этого мало — кто-то из доверенных людей сдал BND^[239] склады «КоКо» в Ростоке. А там полиция обнаружила оружие. И вот это — незаконная торговля оружием — очень серьезное обвинение. Если им удастся привязать Шалька к этому складу, очень длинный срок ему обеспечен.

Когда человек суетится, он непременно совершает ошибку. Одну, другую, потом они начинают сыпаться как из рога изобилия, и каждая следующая порождает десяток новых. Нельзя суетиться, нельзя бояться, нельзя ошибаться.

— Жаль. Очень жаль. Но если он в самом деле настолько замечательный профессионал, то я, пожалуй, предприму некоторые действия, чтобы вытащить его из истории.

— Не представляю — как это можно сделать? — на лице Мильке появилась рассеянная улыбка. — Вы, дилетанты, удивительно самонадеянны. Он в BND! А оттуда вытащить кого-то невозможно! Черт, да его даже поменять сейчас не на кого! Тидге^[240] уже в Москве три недели. Да и был Тидге только один, а в BND сейчас уже три десятка моих. В последние дни к ним попали очень многие и сейчас старательно поливают друг друга грязью. Не представляю, как можно вытащить оттуда человека!

Неужели он мог подумать, что я решусь на организацию побега или того хуже — попробую выкрасть полковника? Это нужно быть совершенно безумным и уж точно речь не обо мне. Я с некоторых пор совершенно законопослушен. Законопослушнее Президента США и самой английской королевы! Еще три года назад, отпуская меня в Европу, Серый говорил: «Никаких незаконных афер! Никакой торговли оружием, людьми, наркотиками! Никакого уклонения от налогов! Мы должны быть святее Папы Римского». И я соблюдал его предостережения. Да и без того мне до сих пор еще частенько снится Чарли Рассел — веселый, с сигаретой между белых зубов. Так что вся эта уголовщина — не для меня. Хотя вокруг я чаще всего видел другое: чем богаче корпорация, тем меньше она заморачивается соблюдением норм морали, правил уплаты налогов и законностью. Потому что высокие прибыли такой компании обеспечивают содержание самых лучших юристов, аудиторов, консультантов, бухгалтеров и специалистов по press relations, которые оправдают любое ее решение и придумывают тысячу способов выкрутиться из любой ситуации.

— Всюду демократизация, герр Эрих, торжество законности. Вряд ли ему будут вырывать ногти и бить палкой по пяткам, требуя признаний. Нет, они постараются соблюсти все процессуальные нормы, чтобы не выглядеть дикарями. С вашими бывшими работниками они будут предельно аккуратны — чтобы создать иллюзию контраста. И вот здесь разворачивается огромное поле для деятельности толковых юристов. Я все же попробую. Думаю, у меня есть неплохие шансы.

Мильке изобразил на лице крайнюю степень сомнения.

— Что ж, успехов, Зак. Если сможете вытащить Шалька, то Лисовски сама придет к вам. А от меня в этом деле толку сейчас немного. Прежние знакомцы и подчиненные не спешат показать окружающим, что когда-то имели со мной дела. Интересно — почему? Я ведь так их всех любил^[241]?

Мы тепло простились и я оставил старику банковскую пачку дойчмарок с «Портретами безбородого мужчины»^[242] — чтобы не чувствовал, что им только пользуются. Всякая работа должна оплачиваться, а хорошая — оплачиваться хорошо.

Перед звонком Паулю я набрал своего юридического советника — Тери Филдмана из Slaughter and Maу и попросил взять на себя задачу по вытаскиванию Шалька из застенков BND. Тери ответил, что сам за это дело не возьмется, потому что континентальное право очень далеко от английского, и что лучше, если кто-то в Берлине примет на себя мое поручение. Он с ходу назвал пять фамилий известных немецких юристов, а в конце добавил:

— Но если тебе нужен стопроцентный результат, то обратись к доктору Эгону Мюллеру^[243]. Этот человек и черта оправдал бы перед Богом, если бы ему представилась такая возможность. Но приготовься хорошо потратиться. Он стоит недешево.

— Ты его знаешь?

— Немножко.

— Он говорит по-английски?

— Не хуже нас с тобой, Зак, — хохотнул юрист. — И уж освобождение под залог организует в три счета.

— Позвони ему, Тери, и скажи, что я хочу воспользоваться его услугами. Или, знаешь что… лучше дай его телефон Долли, и объясни ей в общих чертах, что он мне нужен срочно, она все устроит.

— Договорились, Зак. Потом расскажешь подробности. Ты же знаешь, я пишу книгу по юриспруденции, этот случай довольно любопытен.

— Там видно будет, дружище. Я тебе крайне признателен. Удачи!

Затем я позвонил Долли, попросил ее быть убедительной в беседе с немецким юристом, а заодно поручил дозвониться до офиса Эдгара Моста и назначить на следующий день время аудиенции по вопросам кредитования его шатающегося банка. Для короля Андорры он бы нашел минутку — в этом я не сомневался.

Потом настала очередь Пауля.

Видимо, сам Мильке уже переговорил с ним и попросил о помощи, потому что этот немец оказался на удивление любезен и с радостью дал мне координаты куратора агента Генри, которого назвал Францем Дитлем. Его расположение обошлось мне всего лишь в тысячу марок, которые Берндт должен был передать ему на следующий день. Так пообещал Мильке и я не хотел на пустом месте подводить старика.

С Дитлем мы встретились на Инвалиденштрассе, в парке у невысокого, в три этажа, но очень помпезного здания старой прусской постройки конца прошлого века. Капал противный холодный дождь и, бредя по мокрым дорожкам парка, я очень боялся простудиться. Бедняга Берндт держал надо мной зонт, самоотверженно подставляя свою спину и задницу под мелкие капли и переводил наш разговор.

Франц Дитль оказался среднего роста человеком, на носу которого навсегда застыли два пятна от тяжелой оправы очков. Ничего страшного в нем не было, а простенький плащ и не первой свежести желтая сорочка, усыпанная дурацким красным горошком, выдавали внимательному наблюдателю не очень благополучное материальное положение служаки из тайной полиции. Удивительно — куратор одного из главных банкиров страны практически нищий. Неужели Мильке так выдрессировал своих сограждан, что даже мысли о небольшом гешефте для личной пользы у них не возникало? Это суметь нужно! Видимо, правду вещали западногерманские газеты, когда утверждали, что щупальца «Штази» проникли всюду.

Дитль наотрез отказался объяснять, чем вызван иррациональный страх Генри, он только часто моргал близорукими глазами и загадочно улыбался. Но мне на самом деле было глубоко плевать, что там произошло в далеком прошлом — главное, что сейчас то незабываемое событие могло сослужить мне хорошую службу.

Когда в общих чертах Франц уяснил свою задачу, он сообразил, что подобного шанса продать себя за дорого у него больше никогда не будет. Дитль легко просчитал, что его присутствие требуется для того, чтобы Мост не смог возражать. А Мост — это деньги, это очень большие деньги. Было видно, как отчаянно он пытается догадаться о том, какая сумма не спугнет меня. Сто тысяч марок, миллион, может быть, десять миллионов? Если бы я приехал на встречу на своей обычной машине — он бы назвал последнюю, но, помятуя о том, на чем погорел Шальк, я заставил Берндта найти неприметный Trabant и хоть и проклял его создателей за ненависть к человечеству, но в конечном итоге этот простой шаг сберег мне приличную сумму.

Судьбу Моста Дитль оценил в шестьсот тысяч дойчмарок. И затребовал аванс в сто тысяч.

— Шестьсот тысяч за получасовой разговор, в котором вы просто будете сидеть рядом и надувать щеки для важности?

— Герр Майнце, я ведь не дурак. Я понимаю, что с Генри вы будете встречаться не ради организации школьных утренников. Не верю, что сумма, о которой вы станете говорить, меньше, чем сто миллионов. Я хочу чуть больше, чем полпроцента — разве это много?

Мне стало весело, потому что знай этот Франц, о каких суммах пойдет речь на самом деле — его бы тут же хватила кондрашка.

— Хорошо, Франц, вы получите ваши деньги. Но в таком случае я хочу быть уверенным, что в будущем вы сможете явиться ко мне по моему первому требованию. Если мистер Мост вдруг закусит удила и начнетсамостоятельную игру, я хочу иметь под рукой человека, который напомнит ему, кто он такой на самом деле. Каждый ваш визит в будущем я оценю в сто тысяч долларов. Вас устроят такие условия?

Он не верил своему счастью и очень боялся его спугнуть, поэтому даже не напомнил мне, что требовал аванс. Но я и сам помнил об этом, потому что договор дороже денег.

— Берндт, завтра герр Дитль явится в твой офис и ты выдашь ему вексель Commerzbank на сто тысяч. Дай ему визитку, чтобы он не заблудился. Вечером мы позвоним, назначим точное время нашего мероприятия. Остальное — после встречи с Генри. Никаких расписок не нужно. Мы все прекрасно понимаем, что сотрудничать лучше, чем обманывать.

Мы как раз сделали полный круг по парку и оказались неподалеку от нашей кургузой таратайки. Неподалеку маячила машина с людьми Тома и с ним самим, но, видя, что все спокойно, высовываться они не стали. Я протянул Дитлю руку и удивился, что простым рукопожатием он смог выразить так много: благодарность, обещание быть верным, необыкновенные надежды на будущее. Не было произнесено ни одного слова, но все встало на свои места. Вероятно, этому умению нужно долго учиться.

Вечером позвонила Долли и сообщила, что герр Мюллер, прежде чем браться за не традиционное для себя дело, хотел бы встретиться со мной лично и просил назначить время. Она сама нашла в моем расписании на следующую неделю окно и вписала его туда, оплатив ему перелет из Берлина в Лондон. И второе ее сообщение было о том, что герр Мост будет счастлив принять меня завтра в шестнадцать часов в своем офисе на Французской улице.

Не знаю, волновался ли перед встречей со мной герр Эдгар, но сам я, собираясь выкрутить ему руки и выпотрошить его жирную тушку, был спокоен, даже немного весел. И никакого беспокойства.

Приемная вице-президента Staatsbank выглядела солидно. По-немецки основательно, массивно, с легким намеком на современность. Но до музейного облика головной конторы какого-нибудь BNP или Paribas, до великолепия швейцарских UBS или SBC немецкому банку было очень далеко. Не тот масштаб.

Сам Мост был похож на Коля, с которым его часто сравнивали, только очень издалека. Такой же толстый и степенный, но не столь высокий, он мог бы вполне послужить натурой Кукрыниксам, решившимся изобразить в своей карикатуре зажравшегося буржуина. Кудрявящиеся редкие волосы на лысеющей голове, кустистые брови, круглые щеки, модные очки на мясистом носу — идеальный типаж.

Он был шире меня втрое и во столько же раз опытнее, но не я должен был бояться его, а он — меня.

При герре Эдгаре имелся переводчик — несимпатичная юная немка, чем-то неуловимо похожая на того репортера Шрайбикуса, бывшего уже долгие годы главным героем школьных учебников немецкого языка в СССР. Краем глаза я отметил, как едва заметно сморщился Берндт, сопровождавший меня в качестве доверенного лица. Девочка ему не понравилась.

Ее присутствие меня насторожило. Мне совсем не хотелось светить нашу сделку перед переводчиками — хоть моим, хоть его. Тщательно подготовив встречу, я выпустил из виду одну немаловажную деталь: герр Мост не говорил по-английски, а я ни слова не понимал на немецком!

Пока я придумывал способ выкрутиться, немец радостно протянул мне свои клешни — каждая размером в три моих — сграбастал мою правую ладонь и осторожно потряс ее. Наверное, он был очень силен и поэтому крайне осторожен, но все равно впечатление это рукопожатие произвело самое тягостное — как будто я маленький ребенок, оказавшийся в пещере у великана.

Про себя я подумал, что такими руками, как у герра Моста, лучше всего в царских застенках ноздри бунтовщикам рвать, а не подписывать ведомости золотым пером. На такого борова давить — себе дороже. А коль этот улыбчивый Винни-Пух добрался до самого верха банковской иерархии и теперь собирается запродать свой банк идеологическим конкурентам, то свои пальцы в его пасть я бы не стал рисковать складывать никогда. И уверенность моя в успехе предприятия начала испаряться со стремительностью апрельского снега.

Он был в себе уверен, он находился на своей территории, говорил на своем языке, он диктовал правила. А мой Дитль сидел внизу, в машине, дожидаясь приглашения.

— Я представлял вас себе совершенно по-другому, — сказал я и ни капли не покривил душой.

Целую четверть часа мы говорили обо всякой ерунде: о Стене, ставшей в последние дни idea fix для всей Европы, о надвигающихся переменах, о свободе и демократизации общества, о важности банковской деятельности в регулировании экономических проблем. Затем разговор свернул на андоррские вина, и я пообещал прислать как-нибудь пару ящиков с виноградника моего министра финансов — месье Перрена, который был лучшим экспертом в этом вопросе. Я не знал, как заикнуться о главной теме разговора, а Мост тоже не спешил перейти к конкретике.

Что бы я сейчас ему не предложил — все выглядело бы жалким лепетом.

Но когда я, набравшись храбрости, все же заговорил об обещанном кредите, Мост бесцеремонно перебил меня:

— Мы еще успеем поговорить о коммерции, герр Майнце. Партнерам стоит узнать друг друга поближе, не так ли? Что толку в подписанных бумагах, если нет настоящего доверия? Я приглашаю вас сегодня вечером в одно замечательное местечко, где хорошие люди приготовят нам отличный стол и создадут наилучшие условия для продуктивной беседы.

Он протянул Берндту визитку какого-то ресторана. Сам того не осознавая он спасал меня от немедленного фиаско, давая время на более тщательную подготовку.

Но вместе с тем мне стало интересно — в самом ли деле он полагает, что король Андорры, известный инвестор и меценат, так легко распоряжается своим временем?

— Вы предложили мне выбрать для встречи сегодня любое время, я взял на себя смелость разбить нашу встречу на две части, — логично объяснил Мост свое предложение. — И вторую часть провести в менее формальной обстановке, чтобы получше узнать друг друга. Это, — он показал пальцем на визитку, все еще лежащую перед Берндтом, — адрес одного уютного заведения, где никто не станет нам мешать.

И мне пришлось согласиться, потому что еще одна вещь, которую я понял — ни о чем серьезном в стенах своего банка Мост говорить сейчас не станет. И причин тому две: первая — опасение обязательной прослушки от коллег Мильке, а вторая — элементарное желание поиметь хорошую премию от сделки.

И мне пришлось с ним согласиться, негодуя на себя за глупость и самонадеянность. Он переиграл меня психологически, хотя все козыри были в моих руках! Такое случалось — в самом начале моей карьеры миллиардера, но я уже забыл, когда это было в последний раз. И за последнее время я совсем отвык вести переговоры под давлением. Разучился. Все больше сам давил. Авторитетом, деньгами, наглостью. И вляпался. Слабая переговорная позиция, чем бы не была вызвана слабость — несомненный повод разорвать намечающийся клинч, взять тайм-аут и хорошенько подумать.

Вечером я решил не давать герру Эдгару ни одного шанса и запустил Дитля впереди себя. Контраст с дневной аудиенцией оказался разительным: Мост, едва увидел перед собой невзрачного отставного офицера, покраснел, рванул ворот рубахи, несколько раз глубоко вдохнул и непонимающе уставился на меня. Он что-то отрывисто пролаял на немецком и находившийся здесь же молодой человек перевел:

— Дядя спрашивает — что должно значить появление этого господина в вашем обществе?

— Это мой представитель, — я постарался изобразить самую обаятельную улыбку, на которую был способен. — Он будет вести мои с вами дела, если мы сейчас ни о чем не договоримся.

— Велите ему убраться! Пусть уйдет!

— Не раньше, чем мы придем к соглашению, герр Мост. Дитль, присаживайтесь, угощайтесь.

Мост сделал вялую попытку выпрыгнуть из-за стола, потом вдруг сел ровно, тяжело провел по лицу пятерней, спросил:

— Что вы хотите?

Почему-то все экономические теории предполагают, что экономические субъекты насквозь рациональны и практичны. Но вот передо мной возникло явное опровержение этих постулатов: человек, распоряжающийся деньгами целой страны, очень скоро совершит поступок выходящий за пределы ожидаемого и разумного. И мне это чертовски нравилось! Дитль оказался очень к месту. Не зря я навестил старого Мильке.

— Вы можете доверять полностью своему переводчику? Или мы положимся на моего? — спросил я. — У меня не очень много времени и мне не хотелось бы снова вальсировать вокруг берлинской стены.

Мост выслушал перевод, коротко кивнул своему помощнику, и тот попрощался:

— Дядя велит мне уйти. Но я буду неподалеку, у телефона и если что-то случиться — я обязательно успею вызвать полицию.

Мне его угроза показалась смешной, но я не стал ничего говорить храброму племяннику.

Когда он ушел, переводом занялся Берндт:

— Чего вы от меня хотите? — еще раз спросил Мост.

— Сущие пустяки, герр Эдгар, — ответил я. — Всего лишь очень хочу сделать вас богатым.

Не дураки придумали, что для того чтобы тебя искренне любили — отбери у человека все, создав видимость непреодолимой силы, а затем верни половину, но сделай это от своего имени — и лояльность будет обеспечена на долгие годы. Пока он не поймет, что все его перипетии управляемы вами. Но до этого пока далеко.

Мост непонимающе выпучил глаза: он ожидал, что сейчас его начнут принуждать, пытать, ломать, но мне всего лишь нужен был его подходящий настрой и внимание к моим пожеланиям.

— Да, герр Эдгар, вы знаете кто я, и знаете, что многие, кто связал свою судьбу со мною — от Штроттхотте до Перрена — не прогадали. Вливайтесь в команду!

— Не понимаю… — пробормотал Мост.

— Все вы понимаете. Это вы звонили Озенбергу, вы искали встречи с Коппером, вы желаете пристроить свой банк в хорошие руки. А я желаю его купить. Вместе с вами.

— Откуда вы знаете? — Мост подобрался и, кажется, совсем перестал обращать внимание на Дитля.

— Франц, — напомнил я банкиру о его присутствии, — вы не скромничайте, угощайтесь! Когда еще придется отведать таких чудных лобстеров? Хотя… кажется, они мороженые? Жаль. Но все равно, я думаю в вашей столовой таких зверей не подают.

Берндт быстро перевел, Дитль активнее заработал вилкой, а Мост нервно вздрогнул.

— Герр Эдгар, вы взрослый человек, повидавший в жизни всякое. Вам-то должно быть известно, что абсолютная секретность — это миф?

— И все же?

— Я скажу вам, но вы об этом — никому! Договорились? — Он кивнул. — В сферу моих интересов входит мобильная связь. В том числе и в Западном Берлине. А мобильная связь — штука еще более удобная для прослушивания, чем обычная, проводная. И если вдруг однажды я узнаю, что некто по фамилии Коппер становится абонентом моего оператора — я стану его слушать, чем бы мне не грозили законы. Понимаете?

Это не было правдой, но это было правдоподобно. И Мост, не очень хорошо знакомый с техникой, должен был в эту версию поверить.

— Так просто?

— А зачем что-то делать сложно, если оно делается просто? Теперь вернемся к нашему диалогу по основной теме. Дитль, вы покушали? Сходите покурить, самое время.

Мы втроем проводили сутулую спину Франца, скрывшуюся за закрытой дверью отдельного кабинета.

— Герр Эдгар, вы уверены, что здесь нет микрофонов? Впрочем, это уже не важно — даже если они есть, то сейчас уже некому заниматься анализом разговоров — все заняты демократизацией и борьбой с тоталитаризмом на митингах. Итак, насколько я понял, ваши предложения для Deutsche Bank еще не оформлены ни в какую систему. Вы просто желаете что-то продать, вам не принадлежащее, а они не против поговорить о том, чтобы это присвоить, так?

— Кто вы, мистер Майнце? Откуда?

— Вы просчитали, что дни ГДР сочтены. Вы как никто хорошо знаете экономическое состояние восточнонемецких предприятий и понимаете, что для выживания у них есть только один путь — банкротство и новые собственники. Оставим сейчас в стороне вопрос о том, кто довел Восточную Германию до такого состояния, в конце концов, на роль козла отпущения назначена СЕПГ, а профессионалы от экономики и производства здесь ни при чем — они всего лишь исполняли требования ЦК. Пусть будет так. Крах экономики — это крах восточногерманской государственности, потому что у всех возможных… кредиторов — от СССР до Монголии и Кубы — дела обстоят ничуть не лучше. Они на помощь не придут. И, вместе с тем, это отличный повод для объединения с Западной цивилизацией. И вы понимаете, что так и будет. И еще вы прекрасно понимаете, что Бундесбанку ваш банк не нужен в том виде, в каком он существует сейчас. Какую-то его часть, безусловно, Бундесбанк присвоит по праву правопреемника, и сделает своими местными представительствами. И вы не рассчитываете, что в этой структуре для вас найдется хорошее место, ведь для них вы только тень настоящего банкира, управляемая решениями товарищей Хоннекера или Кранца. Это так. Но зато другая часть Staatsbank — не менее половины — окажется Бундесбанку не нужна. Будет обидно, если эта часть окажется просто распроданной с молотка по цене складов и помоек. Куда лучше создать на ее основе новую, коммерческую структуру? И вот именно на эту часть вы ищите покупателя.

Даже если бы Дитль остался — его бы Мост теперь боялся гораздо меньше, чем меня.

— Откуда вы все это знаете? — готов поклясться, что в оригинальной фразе, прозвучавшей из уст банкира было что-то вроде «donnerwetter», но Берндт переводить это не стал.

— Анализ. Простой анализ ситуации, герр Эрих, сделанный хорошими специалистами своего дела. Вы же не мальчик, понимаете, что за каждым приличным состоянием на этой планете видны ослиные уши разведки? И за каждой разведкой имеются интересы обладателей приличных состояний. Симбиоз. Но хотите узнать, что будет дальше? Я вам расскажу. Коппер тоже не дурак и не хуже вас разбирается в вопросе. У вашего банка на счетах нет ничего, кроме долгов. Весь капитал вашего банка — люди, офисы, знание местного рынка. Это все здорово, но это не деньги! И Коппер это знает. Он не даст вам ни одного пфеннига! Потому что с недавнего времени вы находитесь в тяжелом цейтноте — каждый день нерешенный вопрос с… приватизацией вашего банка работает на него, а не на вас. Чем дальше тянется ситуация, тем меньше у вас шансов получить хоть что-то! Ваш банк просто отойдет в его хозяйство, а максимум, который вам светит — место почетного председателя-консультанта по Восточной Германии. И за это место вы отдадите ему все, над чем работали тридцать лет — ведь Staatsbank — это полностью ваше детище. Не жалко?

Мост трясущейся рукой налил в рюмку что-то бесцветное и залпом выпил, не пригласив меня присоединиться.

— А какой выбор? Какой у меня выбор? Разве он есть?

— Выбор всегда есть. Не всегда он приемлем, но это не наша ситуация. Я предлагаю вам сделать ход конем: в ближайшее время вы создадите совместное предприятие с любым моим банком — итальянским, андоррским, а можно и с несколькими сразу — совместное предприятие, коммерческий банк. Ведь Устав такое позволяет?

— Да.

— Вот и отлично! Госбанк ГДР передаст коммерческому банку половину своих отделений и имущества — под знаком оптимизации своей деятельности, а мои банки внесут в этот банк… Пять миллиардов дойчмарок. В течении трех лет. Это неплохие деньги на первое время. Вы становитесь Президентом и Председателем Совета Директоров нового банка и получаете опцион на выкуп пяти процентов его акций с дисконтом к рынку, скажем, в половину. Контрольный пакет останется у моих банков, а остальное мы выставим на свободный рынок. Я гарантирую вам отличную цену размещения и быстрый рост этих бумаг. По расчетам моих экономистов ваши пять процентов через пару лет будут стоить около трех миллиардов долларов.

— Но в таком случае Бундесбанк, получив контроль над Госбанком, обязательно оспорит сделку!

— С чего вы взяли? Если вы все проведете на основании законодательства и без явных нарушений — они проглотят, потому что закон обратной силы не имеет. А иначе я обещаю им кучу дерьма размером с Гималаи от всех ведущих газет Европы, Америки и Японии.

— Как у вас все просто, — едва разговор зашел о дележе шкуры неубитого медведя, Мост почувствовал себя гораздо лучше.

И здесь стоило вылить на него немного холодной воды:

— Но может быть и иначе. Например, вы отказываетесь от сотрудничества со мной и я довожу до товарищей из ЦК СЕПГ ваши намеренья. У меня есть способы убедить их в своей правоте. С толпой они справиться не могут, но вас легко выкинут из вашего нынешнего кресла. Хотя бы для того, чтобы самим реализовать предложенную вам схему. А потом я прослежу за тем, чтобы остаток вашего жизненного пути стал очень тесно переплетен с герром Дитлем. Каждый день вы будете с ним встречаться — на лестнице, в булочной, в очереди за сосисками. И не рассчитывайте, что господа из Западного Берлина найдут вам работу — там не любят неудачников.

— Вы не понимаете! Коппер не поймет, если я сейчас пойду на попятный! Он начнет выяснять, вставлять палки в колеса!

— Именно поэтому сделать все нужно очень быстро. Пока он не пронюхал, пока не засуетился Руди Пухта^[244] — он ведь тоже совсем не против получить частичку вашего банка. Ему тоже хочется вернуть свой банк на историческую родину — в Дрезден. А потом пусть спорят — у меня тоже отличные юристы. Выбирайте. Либо вы остаток жизни вы проводите пересчитывая скудную пенсию и вспоминая несостоявшуюся сделку с Коппером и Пухтой, либо работаете со мной и живете долго и счастливо. И да — в этом случае Дитля вы больше никогда не увидите и не услышите.

— Я могу подумать?

— Я забыл упомянуть о третьем варианте — вы со всем соглашаетесь, но вернувшись домой, передумываете и вешаетесь, — Мост снова резко покраснел. — В этом случае вы создадите мне некоторые неудобства, но и только. Я, возможно, останусь без всего, чего хотел от вас получить, но и у вас и ваших потомков не останется ничего. Думайте, я мы с Берндтом пока перекусим.

Соображал герр Мост недолго и к концу нашего ужина у меня появилось его твердое обещание с завтрашнего дня заняться только моим вопросом.

— Но мне нужен небольшой кредит. Хотя бы в двести-триста миллионов, чтобы закрыть самые большие дыры, — попросил он, когда мы уже прощались на крыльце.

— Завтра вам позвонит Перрен, согласуйте с ним все вопросы, в том числе и выделение кредита. И вот что: пока документы не подписаны, я попрошу Дитля побыть неподалеку от вас — для памяти.

— Это обязательно?

— Мне кажется, так дело пойдет быстрее. И не держите на меня зла — буквально через пару лет вы сможете оценить свое нынешнее верное решение. Но времени у вас очень немного — месяц. Если через месяц я пойму, что мы топчемся на месте и ничего не меняется, то не обессудьте — вице-президентом Staatsbank вы перестанете быть в три дня. Берндт, передайте герру Эдгару телефон.

Мой телохранитель-переводчик на секунду скрылся в машине и вернулся с плоским чемоданчиком, в котором был терминал спутниковой связи Inmarsat^[245].

— Was ist das? — Мост заинтересованно посмотрел со всех сторон на переданный ему предмет.

Берндт открыл крышку и стал бегло объяснять банкиру как пользоваться аппаратом: как разворачивать и настраивать антенну, как подключать блок шифрования, как вызывать абонентов и прочие мелочи.

Когда они закончили ознакомление с технической частью, состоявшее, главным образом, в том, что Берндт тыкал пальцем в инструкцию на ламинированной картонке и произносил длинную фразу на немецком, я тоже счел нужным вставить свои три копейки:

— Это, герр Эдгар, для оперативной связи со мной и Перреном, который будет заниматься вашим делом. Если вы будете пользоваться шифратором, то прослушать разговор невозможно. Нужные телефоны внесены в память аппарата. Мой под номером двадцать три, Перрен — под номером восемь. Под номером тридцать один — мобильный телефон Берндта. Остальные сорок три номера — пустышки, выводящие абонентов куда попало: от парижских сутенеров и лондонских букмекеров до конторы Lonmin на берегу Конго. После каждого разговора с нами набирайте кого-нибудь наугад и дышите в трубку хотя бы минуту. Услуга оплачена на год вперед, так что не экономьте время, безопасность дороже. Доклады о текущих делах должны быть ежедневными и детальными. Раз в неделю к вам будет наведываться Берндт для подстраховки и передавать деньги на текущие расходы — я допускаю, что они могут понадобиться.

Мне показалось, что появление этого чуда современной техники окончательно убедило немца, что сотрудничество будет плодотворным.

Глава 12

— Если человек богат и интересен публике — ему трудно будет не попасть под пристальный взгляд прессы, Зак. А вы за последний год так перебаламутили европейское болото, что остаться в безвестности не смогли бы ни при каких обстоятельствах. До Горбачева вам, конечно, далеко, но все же зрителям будет интересно.

— Надеюсь, что не зря займу их время.

— Я постараюсь сделать для этого все нужное. Вы только не зажимайтесь. Не нужно так же горячиться и размахивать руками. Постарайтесь отвечать на поставленный вопрос взвешенно и без суеты. Немного юмора не повредит. Не нужно бояться камеры и не стоит думать, что своими вопросами я пытаюсь загнать вас в угол. Старайтесь отвечать правдиво. Мы просто побеседуем о том, что занимает умы простых американцев, хорошо?

— Да, Ларри, я постараюсь. Только… откуда вы знаете, что интересно простым американцам? Неужели Ларри Кинг — простой американец?

Телеведущий растянул в улыбке свои тонкие губы, на его болезненном лице натянулась кожа, я даже подумал, что она вот-вот лопнет.

— Не простой, Зак. Но я тоже начинал с места обычного полотера в похожей на эту студии.

Он смотрел на меня сквозь очки очень внимательным взглядом, словно пытаясь предугадать — чем кончится разговор?

— Время, Ларри, — крикнул помощник режиссера и лик иконы американской журналистики приобрел официально-расслабленый вид. Он показал мне открытую ладонь и уставился в одну из камер.

— Приготовились, — произнес Кинг.

Прошло секунд пять, я не увидел никаких дополнительных знаков, но Ларри вдруг заговорил:

— Сегодня вместе с нами час своего времени потратит человек, наделавший много шума в деловом мире Европы. Он возник в среде европейских бизнесменов внезапно и успел за последний год сделать такое, что многим не удается и за двадцать лет. Говорят, что сам Уоррен Баффет собрался взять у него несколько уроков по разумному инвестированию. Встречайте — человек, заработавший за прошедший год больше, чем все жители штата Монтана вместе взятые, первый номер списка Forbes — Закария Майнце.

Я на всякий случай улыбнулся в объектив телекамеры:

— Здравствуйте.

— Итак, Зак, всем нам очень интересно — как можно заработать так много за столь короткий срок?

— Ну… это вопрос и сложный и легкий одновременно. Я занимаюсь рынками уже пять лет. Поначалу дела шли так же как у большинства тех, кто однажды решил купить акции какой-нибудь компании, поверив в их скорый рост. Ведь не секрет, что статистическое большинство участников на рынке — трейдеров, брокеров — просто теряют деньги…

— А кто же тогда зарабатывает?

— Я.

— И как вам это удается? — Ларри старался выглядеть доброжелательно.

— Об этом я и рассказываю. Дело в том, что все, почти все, большинство участников рынка торгуют по какой-нибудь придуманной системе. Кто-то считает волны Эллиота, кто-то надеется на другие индикаторы, часто люди просто следуют советам аналитиков, которые по сути — такие же люди как и все остальные, только сидят под табличкой «биржевой аналитик» и понимают в биржевых движениях не больше любого другого человека, исправно следящего за новостями.

— То есть вы услугами аналитиков не пользуетесь?

— Нет. В начале моей деятельности — нет. Чтобы не искать потом виноватых, я все решения принимал сам.

— Но как вам это удается, если, как вы сказали, никакой системы вы не используете?

Я поудобнее уселся в жестком кресле.

— Четыре года назад я провел эксперимент. Я открыл несколько десятков позиций по известным мне системам торговли и еще несколько — просто воспользовавшись генератором случайных чисел.

— То есть последние несколько были абсолютно случайны?

— Да, как в рулетке.

— И это работает? — Ларри изобразил недоверчивость.

— Не знаю, — честно ответил я. — Это был единственный эксперимент. Но итог его оказался забавен: бумаги, купленные согласно торговым системам, принесли мне в среднем от трех до девяти процентов годовой прибыли в годовом исчислении с поправкой на инфляцию.

— А случайные?

— Тринадцать.

— В самом деле? Интересно. Но вы сказали, что больше не торговали так никогда?

— Да. Потому что в моей жизни появился один интересный парень. Только не говорите ему об этом. Я согласился на эту передачу потому что знаю — он меня в ней не увидит. Он вас не любит и не смотрит.

Кинг рассмеялся:

— И чем замечателен этот человек?

— Когда я провел свой эксперимент, я подумал: какого черта, Зак? Если бессистемность дает больший доход, то зачем тебе нужны эти системы? И тогда появился… Джон. Это не его настоящее имя, но давайте назовем его Джон — а то вдруг он все же смотрит вашу передачу и узнает себя? Тогда мне придется делиться с ним своим состоянием.

— Пусть будет Джон.

— Вообще-то он вьетнамец. Мы познакомились на языковых курсах. Я изучал французский — мне хотелось тогда попасть в Париж, а он — английский, чтобы получить американское гражданство. В общем, история длинная, но важно в ней то, что я вдруг однажды попросил его прочитать рекламные вывески — чтобы помочь с произношением. У меня у самого отнюдь не оксфордский выговор, но там дела были совсем плохи.

— И он?

— И он стал читать названия фирм, а я просил его составить о них впечатления по одному лишь названию. Ну, знаете, просто такая игра. Ведь для вьетнамца сочетания слогов могут давать иную информацию? Понимете?

— Думаю, что да. И что было дальше?

— В бумагах тех фирм, о которых он отзывался хорошо, я вставал в длинную позицию, а в тех, о которых он отзывался плохо — в короткую.

— Вы шутите?

— Нет. Говорю сущую правду. Джон помог мне заработать мой первый миллион. И первую сотню миллионов. Только не говорите ему об этом.

— Думаю, Зак, ваш способ игры не подойдет нашим зрителям — ведь у них нет вашего Джона.

— Вероятно. Но везет не всем. Что здесь можно посоветовать?

— Ладно. Слышал бы вас Уоррен. Ничего нелепее просто и придумать невозможно. Но совсем недавно вы с честью справились с атакой английского банка на ваши активы? Расскажете, как вам удалось выкрутиться? Ведь с подобными атаками многие бизнесмены сталкиваются все чаще и многим было бы интересно узнать о рецептах верного средства.

— Это было непросто.

— Я почему-то в этом уверен.

— И история еще не закончена. Сейчас в лондонском суде рассматривается несколько исков, поданных юристами Standard Chartered против меня.

— В самом деле?

— Да. Мои юристы много работают и обязательно выиграют все суды, но все равно обидно — ведь не я начал эту войну?

— Но вы в ней победили?

— Если рассматривать текущую ситуацию как промежуточный итог. Все еще не закончено и мне не хотелось бы раскрывать свои карты перед столь широкой аудиторией. Через пару лет я с удовольствием расскажу обо всех нюансах. Простите.

— Мы вас понимаем и будем ждать окончания этой истории. Ловлю вас на слове.

— Я постараюсь его сдержать.

— Кроме того, что вы исключительно успешный бизнесмен, вы еще и король Андорры? Как так получилось?

— О! Это очень занятная история. У меня был, есть и сейчас партнер в Андорре. Иногда я заезжал к нему обсудить дела и выпить бокал-другой вина. И каждый раз, пересекая границу с Испанией или Францией, я понимал, что оказываюсь в очень уютном, тихом месте, в котором хотел бы остаться навсегда. Я спросил у своего друга Пьера о гражданстве, но оказалось, что процедура его получения достаточно сложная. После этого мне не оставалось никакого другого выбора кроме как стать королем этой страны.

— Расскажете об этом подробнее? Как вам пришла в голову такая мысль?

— Я прочитал в старой газете о русском авантюристе Борисе Скосыреве, который пятьдесят-шестьдесят лет назад провернул нечто подобное. Он даже просидел на троне какое-то время, пока не начал вести себя дурно. Но он был нищий, а у меня есть немножко денег. Я подумал, что это небольшое преимущество дает мне определенный шанс носить корону чуть дольше, чем моему предшественнику. К тому же моим знакомым дамам очень льстит, что у них есть в друзьях настоящий король. Так что выбора у меня по-настоящему и не было.

— Романтическая история. И что теперь ждет ваших подданных?

— Все будет хорошо. Мы намерены отойти от той единственной винодельческой практики, которая давно стала визитной карточкой маленькой горной страны. Мы открываем Европейский Университет, где будут читать лекции профессора Сорбонны, Оксфорда, Кельна и Мадрида. Мы строим скоростную платную дорогу сквозь горы, которая свяжет Испанию и юг Франции напрямую. Мы собираемся предоставить компаниям-резидентам большие послабления в части налогообложения. Планов много. Лет через пять Андорра станет европейским Сингапуром — на меньшее я не рассчитываю. У нас нет выхода к морю, но мы сможем удивить Европу.

— Замечательно. А теперь расскажите нам о сделке, которую уже вторую неделю мусолят все новостные каналы в Старом и Новом свете. Правда ли то, что о ней говорят?

— Что я застраховал Советский Союз от возможного распада? Так это называют в газетах? Да. Если использовать язык газетчиков, то да — я так и сделал!

— Не надейтесь, что я отпущу вас без подробностей. У меня ведь мама из Минска, так что в какой-то мере я тоже русский. И мне интересно — что там сейчас происходит?

— Я просто собираюсь с мыслями. Сначала я подумал о коммерческой тайне, но теперь понимаю, что лучше сообщить правду, чем держать людей в неведении. На самом деле я застраховал не Советский Союз, а свой бизнес в Советском Союзе. Знаете, обычная практика страхования контрактов от форс-мажоров, но газетчики все восприняли по-своему. Они почему-то поставили знак равенства между Советским Союзом и возможным банкротством тех его структур, с которыми у меня есть контракт. Но кто я такой, чтобы указывать газетчикам на ошибку? К тому же они обеспечили мне определенную популярность в некоторых кругах — и все это совершенно бесплатно!

— Как вы до этого додумались?

— У меня образовалось немного свободных денег и я подумал — Зак, тебе стоит обезопасить свой бизнес. Вы же знаете, что большая часть моего бизнеса замкнута на русских? Нефть, металлы, химия, телекоммуникации?

— Да, я где-то читал об этом.

— За прошедший год прибыль от этих операций после уплаты налогов составила два миллиарда фунтов. Было бы неправильно вдруг это все потерять. Мои агенты в России рассказывают, что в последнее время там очень сильны националистические настроения на окраинах. Да и в Москве тоже. Я застраховал своего партнера от банкротства, чтобы в случае прекращения своего бизнеса получить хоть что-то. Ведь понятно, что этот бизнес требует определенной логистики, огромных затрат, которые в случае его прекращения будет сложно одномоментно перенаправить в иное русло? Придется увольнять людей, закрывать предприятия. У меня есть небольшой подобный опыт и я не хочу его повторения.

— Во сколько обошелся вам полис?

— Газеты об этом писали. Почти в четыре миллиарда долларов, которые я должен буду выплатить за время его действия. В ближайшие пять лет.

— А если за это время страховой случай все же наступит?

— Если он наступит прямо сегодня — я получу почти двадцать шесть миллиардов. Но чем ближе к дате исполнения контракта, тем заметнее сумма будет уменьшаться. Через три года я смогу рассчитывать всего лишь на одиннадцать. Если через пять лет все останется как есть — я не получу ничего. Но этому обстоятельству я буду только рад — потому что оно откроет мне возможность продлить действующие договоренности еще на пять лет.

— И страховые компании пошли на это? Кто из них сможет выплатить такую колоссальную сумму? Они же рискуют обанкротиться.

— Не нужно думать, что там работают глупые люди. За всю свою историю они не давали повода для таких мыслей. Они ездили в Москву, разговаривали с русскими. Они довольно долго считали. Даже объединились, чтобы разделить риски. Сделка готовилась не один день и даже не один месяц. Они создали такой специальный пул под этот контракт. Там есть английский Lloyds в виде четырех своих компаньонов, есть итальянская Assicurazioni Generali, есть французская AXA, американские AIG и Allstate Corporation. Кто-то еще в числе перестраховщиков, я не помню. Четыре миллиарда долларов на дороге не валяются.

— Это так. И если Советский Союз, где у меня тоже есть немало хороших знакомых, завтра решит распасться, то вы сразу разбогатеете на двадцать…

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть миллиардов?

— Я бы не стал так явно увязывать одно с другим, ведь в соглашении речь идет о банкротстве некоторых органов внешней торговли. Но если такое событие случится — я имею в виду распад СССР — то, скорее всего, он вызовет и банкротство этих ведомств. В этом ключе можно воспринимать заявления газетчиков как правду. При таком развитии событий — да, теперь забота о целостности моего партнера лежит на страховых компаниях. Сейчас вероятность наступления этого события — не моя проблема. Если они не захотят такого развития событий, не пожелают расставаться со своими деньгами, то сделают все, чтобы этого не случилось. А я буду спокоен. За эти пять лет я заработал бы на русских контрактах пятнадцать-восемнадцать миллиардов долларов. Это не считая тех денег, что пошли бы на содержание обслуживающих бизнес людей. С четырьмя миллиардами из этих денег мне придется расстаться. Итог — мой кошелек пополнится на сумму чуть больше, чем десять миллиардов. Но зато я знаю, что мои риски приняли на себя очень солидные структуры. По-моему — неплохая сделка, не так ли? Я не смогу раскрыть перед вами всех тонкостей просто потому, что моя здесь была только идея, а дальше технической частью занимались юристы и агенты, но то, что из этого получилось — я рассказал.

— Что вы сделаете с этими деньгами, если Советский Союз все-таки распадется?

— Не знаю. Мне сказали, что в прошлом году вы открыли благотворительный фонд для нуждающихся в кардиологическом лечении?

— Да, Зак. После того как у меня был инфаркт, я учредил такой фонд для тех, кто сам не может оплатить операцию.

— Пожертвую в ваш фонд. Сто миллионов. Если Советский Союз перестанет существовать, в ближайшие пять лет — ваш фонд получит не менее ста миллионов. И десять из них он получит уже завтра.

— Я потрясен, это очень неожиданно. Насколько я знаю, букмекеры начали принимать ставки на это событие?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Я сам не азартный игрок и никому не советую играть на деньги.

Кинг улыбнулся и покивал головой:

— Хорошо, так мы и поступим. Вы знакомы с Горбачевым?

— Нет. Так высоко залетать мне еще не приходилось. Но я еще молод, и надеюсь, что у меня все впереди.

— Тяжело вести дела с коммунистами?

— Нет. Не сказал бы. С ними тяжело договариваться. Но если договорился — они стараются выполнять все точно. Но у меня пока еще не очень большой опыт работы с ними. Мне кажется, об этом вам лучше рассказал бы мистер Хаммер.

— Арман Хаммер?

— Да, Арман Хаммер. Его там помнят до сих пор. Он ведь едва не единственный человек из живущих сейчас и пребывающих в здравом уме современников их Ленина? Про него даже рассказывают анекдоты.

— Смешные?

— Что-то вроде того, что однажды ночью господин Хаммер решил посетить Мавзолей, в котором лежит тело их Ленина, а часовые — знаете, у русских перед Кремлем стоят часовые? Как в Лондоне гвардейцы? Часовые ему говорят, что ночью Мавзолей не работает. На что мистер Хаммер протягивает им пропуск, в котором написано: «предъявителя сего пропускать ко мне в любое время дня и ночи незамедлительно!». И подпись — «Ульянов-Ленин».

Кинг сдержанно засмеялся:

— Смешно. Расскажете нам о своих ближайших планах?

— Да, конечно. Здесь никакой тайны нет. Мой тайваньский партнер Ли Ка-шин на базе нашего совместного предприятия Volemot Union разработал систему электронных платежей с помощью мобильных телефонов. Любой обладатель такого телефона теперь сможет оплатить покупку, не выходя из дома. Охват рынка мобильной связи пока еще невысок по всему миру и полноценную замену карточкам наша система пока что составить не сможет, но я уверен — за ней будущее. Людям не нужны будут десятки этих карточек — их заменит уникальный телефонный номер и система индивидуальных паролей. Будем пытаться выйти на европейский и американский рынки. Вот, пожалуй, и все.

— Сдается мне, что вы лукавите?

— Нет, Ларри, я откровенен как на исповеди.

— Вы верите в Бога?

— Когда это выгодно. Ведь все мы все часто пытаемся заключить с ним сделку? Мы говорим: Господи, дай мне то и вот это и тогда я буду ревностным христианином? Не так ли?

— Это не вера.

— Конечно это вера. Ведь никто не говорит: Великий умывальник, пошли мне удачу! Потому что никто не верит в силу Великого умывальника, но все верят в силу Бога. И пытаются заключить с ним сделку. В этом смысле я верю в Бога со всей возможной ревностью!

Мой собеседник снял очки, некоторое время смотрел на них, а потом неожиданно произнес в камеру:

— Что ж, друзья, с вами были Закария Майнце и ваш Ларри Кинг. Всем — доброй ночи.

В студии погас основной свет и я расслабленно выдохнул: все-таки в формате один-на-один вести беседу с известной акулой пера перед многомиллионной аудиторией — та еще работка. По спине текла тонкая струйка пота и наступила необыкновенная слабость, будто перетаскал пять тонн цемента в мешках.

— Думаю, вы сумели понравится зрителям. Они любят все необычное. Не вызывающее, а просто необычное, что помогает добиться успеха. Понимаете? — Кинг уже освободился от микрофона и встал.

— Не знаю, Ларри, я в этом не разбираюсь. Но мне было приятно с вами поговорить. Вы хорошо спрашивали.

— Это моя работа, Зак. Надеюсь, мы еще увидимся?

— Если Forbes не выбросит меня из своего списка — обязательно.

— О десяти миллионах вы говорили…

— Завтра вы их получите. Пусть ваши распорядители свяжутся с моим Лондонским офисом и отправят реквизиты фонда.

На выходе из студии меня настиг звонок:

— Алле! Слушаю!

— Ты был неподражаем, — Серый давился от смеха. — «Я бы не стал увязывать так явно одно с другим», — процитировал он. — Я плачу! Скупые мужские слезы, каждая размером с полновесный дайм, текут по моим небритым щекам, я размазываю их кулачком по морде и снова плачу!

— Да ну тебя!

— Приезжай, есть что обсудить. В аэропорте тебя встретят. Только сообщи, в каком.

В каждое мое посещение Луисвилла в нем что-то менялось. И этот раз не стал исключением — Серый переехал из старого офиса в только что отстроенный Snail Building.

Об этом мне сообщила Оссия О'Лири, ожидавшая меня в присланной машине. Она выглядела несколько бледноватой на мой вкус, но, скорее всего, это так отражался тусклый свет от ее светлой ирландской кожи.

— Я видела вас в шоу Кинга, мистер Майнце! — заявила она, едва машина тронулась с места. — Это было необыкновенно. Мне всегда казалось, что в Европе у людей очень консервативный взгляд на мир. Оказывается, я ошибалась!

Ее глаза отражали летящие навстречу огни фонарей, стоящих вдоль дороги, а волосы, обрамлявшие ухоженное лицо, слегка дрожали под напором воздуха снаружи, пробившегося сквозь приоткрытую тонкую щель в окне.

— Мы, кажется, договаривались обращаться друг к другу по имени?

Она зачем-то открыла и закрыла сумочку, лежавшую на коленях.

— Разве? Я не помню.

— Я помню. Я настаиваю. Помню так ясно, словно произошло это вчера. Я вам предложил, а вы не стали отказываться.

— Хорошо… Зак, доверимся вашей памяти, — она смущенно улыбнулась.

Я взял ее за руку:

— Она не подведет. Помните наш полет из Оттавы в Кларксвилл? Вот тогда мы об этом и договорились.

— Да, я вспоминаю. С вами был ваш итальянец. Мы еще говорили о…

— О налогообложении. Всю дорогу, как дураки, мы с вами говорили о налогообложении. Знаете, я скучал по вам, по тому разговору. Я несколько раз хотел вам позвонить, но не решался. Сегодня для меня очень хороший день: сначала я стал популярным во всей Америке благодаря мистеру Кингу и СNN, а теперь — вы меня встречаете. Я счастлив.

Она молчала и улыбалась.

— Знаете, Оссия, я много раз в своей жизни разговаривал с разными людьми… Подчас с очень сложными. Они знаете, такие разные, каждый чего-то хочет, и не всегда того же самого, что нужно мне. Бывало трудно. Впрочем, что я вам рассказываю? Вы ведь тоже побывали в шкуре переговорщика? Вот и я. Но почему-то никогда еще я так не робел.

Мне самому было удивительно от того, какую чепуху я молол, но остановиться почему-то не мог. С прежними моими подружками все было ясно: у меня была цель, я делал предложение и чаще всего все срасталось. Но сейчас какой-то паралич сковал мой мозг и язык. Я нес какую-то околесицу, мне было за это стыдно и чтобы не выглядеть дурнем, я говорил еще больше, исторгая из себя образцы косноязычия, которым мог бы позавидовать и самый гнусный поэт всех времен и народов — Уильям Макгонаголл. Как там у этого «самородка»:

Еще немного и из меня посыплются такие же незатейливые перлы. Нужно было как-то прекращать поток этого мусора, и Оссия мне помогла:

— Наверное, вы просто устали от мистера Кинга?

— Да, наверное, — я решил не усугублять свое и без того безнадежное положение дальнейшими оправданиями, потянулся к ней губами и она не стала отстраняться.

Еще никогда дорога из аэропорта до офиса не была такой короткой. Она прекратилась внезапно, и, кажется, еще минут пять я не мог оторваться от Оссии, а водитель стоял у моей двери, но не спешил ее открывать и деликатно смотрел в противоположную сторону.

— Простите, Оссия, я пытался остановиться, но не справился, — ляпнул я очередную глупость, медленно приходяв сознание.

— Я понимаю… Зак. Стресс, усталость.

— Нет, Оссия. Стресс и усталость здесь ни при чем. Вы мне нужны. Если бы вы не возражали, я бы хотел забрать вас в Европу. Там много работы, много интересных вещей… Господи, что я плету? Оссия, давайте встретимся завтра и я постараюсь сделать все правильно, чтобы вам понравилось. Хорошо?

— Как скажете, Зак. С вами не соскучишься — это я уже поняла.

Я облегченно выдохнул — потому что не желал услышать отказа.

— Спасибо, Оссия, что встретили меня, — потихоньку я успокаивался. — Тогда — до завтра?

— До завтра, Зак.

Я неуклюже поцеловал ее в щеку и выскользнул из теплой машины на освещенную подземную стоянку.

Серый сидел перед огромным телевизором с полутораметровой диагональю и гонял туда-сюда видеозапись с моим выступлением в «Larry King Live».

— … особенно мне нравится вот этот момент, — сказал он мне, будто продолжал прерванный разговор, — где ты рассуждаешь о Боге. Это настоящий рок-н-ролл для местного болота.

Он поднялся из кожаного кресла и шагнул навстречу.

— Я тоже рад тебя видеть, Сардж.

Мы обнялись, чего никогда не делали прежде. Почему-то мне показалось, что так будет нужно и правильно.

— Тогда к делу, — сказал Серый, отпуская меня.

Я огляделся. Его нынешний кабинет, расположившийся где-то на верхних этажах небоскреба, был огромен. Одна из стен представляла собой окно, которое в Европе называют «французским», а как его называют в Америке — я никогда и не знал. Кажется, за ним был просторный балкон — рассмотреть его мешали полуопущенные жалюзи.

В отличие от привычных мне офисных помещений, это выглядело пустынным: всего несколько стульев, и два стола. Один — огромный стеклянный для Серого и второй, еще больший, человек на двенадцать, тоже стеклянный на гнутом блестящем каркасе, стоял чуть поодаль. Никаких стеллажей, тумбочек. На меньшем столе — телефонный аппарат с кучей приставок, компьютер и два открытых ноутбука. Огромный телевизор в углу и диван напротив. Больше ничего — даже обычного ведра под мусор. Торжество минимализма.

— Нравится?

— Интересное решение, — отозвался я.

— Если будешь много работать, сможешь и себе сделать такое же, — ухмыльнулся Серый. — Правда, не очень понимаю, на что можно смотреть в твоих Пиренеях, там ведь окрест — только горы?

— И небо.

— Небо — это здорово. И мы его обязательно посмотрим, но сейчас мы должны с тобой кое-что обсудить. У нас аврал.

— Разве? По-моему все идет хорошо?

— Слишком хорошо. Через три дня состоятся выборы в Верховный Совет. И уже сейчас можно сказать, что почти четверть в нем будет состоять из людей, которых продвигали твой отец, Козлов и Старый.

— Разве не этого мы с тобой добивались?

Серый пошлепал подушками пальцев по поверхности стола:

— Этого. Но мы немного переборщили. Я смотрю вперед и вижу лет через пятнадцать хорошую такую войну на Ближнем Востоке с участием всех основных игроков из НАТО, России, США. Мало никому не покажется. И выход есть только один — устроить сейчас большой экономический кризис. Чтобы немножко ослабить все противоборствующие стороны и заставить их смотреть не наружу, а внутрь. Понимаешь?

— Почему ты думаешь, что такое может сработать? Когда это внутренние кризисы мешали вести войны? И кому?

— Здесь ты прав. Но по-другому войны просто не избежать. Она возникает в любом случае, если все останется как есть. Слишком много в мире мест, будто специально для этого приготовленных.

— Рассказывай, — обреченно сказал я, опускаясь в кресло.

Конец четвертой части.

Дмитрий Бондарь Другой путь 5 У всех разные игрушки

Глава 1

Америка — очень богатая страна и вряд ли найдется такой человек, который пожелает оспорить это утверждение. Здесь живет каждый третий миллионер, здесь творит каждый второй нобелевский лауреат, здесь лучшие университеты, здесь крупнейшие в мире банки и фабрики. В Америке есть все! Но богатство ее заключается не только в зеленом долларе и кипучей энергии переселенцев со всего мира. Подлинное богатство Америки — в ее разнообразии, от которого порой в глазах рябит. Здесь нашлось место всему: крокодилам, морским львам и медведям; густым хвойным лесам и джунглям, пустыням, горам, озерам; китайцам, филиппинцам, индейцам-апачам, итальянцам, финнам и зулусам; и, конечно, рвущимся ввысь городам, изображения которых давно уже стали визитной карточкой страны. Подлинный Вавилон, раскинувшийся на половину континента.

И самый разнообразный из американских штатов — вытянувшаяся вдоль тихоокеанского побережья с юга на север (ну или с севера на юг — кому как удобнее) Калифорния, охватившая практически все климатические зоны, кроме, разве что тундры. Говорят, когда-то давно здесь, как в раю, жили индейцы. Десятки народов, без малого сотня разных языков — почти как на Кавказе, только вольготнее. На них с борта «Золотой антилопы» как-то раз имел удовольствие поглазеть любопытный сэр Френсис Дрейк. Тысячи лет здесь царила патриархальная пастораль и первобытная идиллия, и ничто, казалось бы, не предвещало последующих бурных событий. Как бедные индейцы ошибались! Потому что однажды пришли испанцы, в то время уже постепенно становившиеся мексиканцами, научили и заставили индейцев понимать испанский язык. Но и это еще можно было пережить. Дальше все было только хуже. Для индейцев и девственной природы Калифорнии. Вслед за испанцами здесь недолгим присутствием отметились русские, которым приглянулся сосновый край. И бобры со всякими ондатрами. Две дюжины бородатых мужиков основали на берегу небольшую крепостицу и занялись торговлей шерстью и пушниной с местными племенами. Сравнительно честной — потому что несчастные индейцы вокруг русских поселений не мерли как мухи, что частенько наблюдалось вокруг городков бывших европейцев. Суровые бородачи построили здесь первые ранчо, спустили на воду пяток шхун, наплодили русскоязычных креолов, но так и не смогли создать устойчиво-прибыльную коммерцию — бобры вскоре кончились, а все остальное требовало солидных вложений. Пришлось продавать неприбыльную колонию мексиканскому швейцарцу. Должно быть сильно потом об этом пожалели — потому что уже через несколько лет случилась калифорнийская «золотая лихорадка», впервые сообщившая миру, что есть такая славная земля Калифорния и благодаря этому исключительному событию вызвавшая наплыв в регион англоязычного сброда. И вот здесь, вслед за бобрами, кончились уже индейцы. Впрочем, в те времена в Калифорнии уже хватало и других народов, переселившихся в благословенный край со всех континентов — от гонористых поляков до китайцев, завозившихся сюда вместо дорогих негров для строительства железных дорог и промывки речного песка. Население всего за десять лет троекратно умножилось и совершенно поменялось: индейцев не осталось, их языки канули в Лету. К Гражданской войне население понимало всего лишь два языка и оба были принесены пришельцами: с юга пришел испанский, с востока — английский. На первом с каждым годом говорили меньше, на втором — больше.

Гражданская война, причина которой заключалась не столько в том, какую форму социального устройства принять молодой стране, но большей частью в простой идее: кто будет осваивать «Дикий Запад» — промышленники или плантаторы? — в Калифорнии протекала тоже не так, как в остальной Америке. Калифорния, как и положено этому теперь уже вечнокипящему котлу, была одновременно и за Юг и за Север, поэтому здесь грабить соседа можно было не из алчной корысти, а исключительно в силу политических убеждений, что, безусловно, оправдывало в глазах добропорядочных протестантов применение силы.

Постепенно этот благословенный край вырос в крупнейший штат сильнейшего в мире государства. Верфи, заводы, фабрики, банки, Голливуд — здесь было все, чем славилась Америка. Особенно пытливые экономисты давно подсчитали, что если бы калифорнийцам удалось отсоединиться от Америки, то их государство по степени богатства сразу бы прыгнуло на четвертую позицию мировой табели о рангах вслед за США, СССР и Японией. Впрочем, никто не удосужился посчитать, что сталось бы с США, если изъять у них самый богатый штат.

Здесь, в Калифорнии, немного севернее Сан-Франциско — примерно в тех местах, где русскими были заложены первые виноградники, в жутком захолустье округа Сонома, что поэтически переводится как «Лунная долина», уже больше полувека каждое лето на пару недель собираются те, кто считает себя и друг друга солью мира. Сюда, в Богемскую рощу, на берег речки Русской, бегущей к Тихому океану петляя вокруг поросших соснами холмов, круто огибающей песчаные пляжи маленького городка Монте Рио, приезжают владельцы несметных состояний, сидельцы из самых высоких кабинетов, распорядители судеб, чаяний и информации: банкиры, директора федеральных агентств, крупнейшие промышленники — от изготовителей кетчупа и мармелада до оружейных баронов, ученые, музыканты, избранные писатели и многие-многие другие. В это место невозможно попасть с улицы. Чтобы оказаться подле сильных мира, нужно, по крайней мере, получить от них приглашение. А лучше, конечно, стать членом этого закрытого клуба. Но с этим сложнее — очередь примерно как в советское Политбюро, растянулась на пятнадцать лет.

Здесь с 1923 года побывали все Президенты Штатов от республиканской партии и некоторые из демократов, здесь запросто и без телохранителей можно увидеть Рокфеллеров, Шиффов, Морганов, Кеннеди, всех, без исключения, Бушей — от Сэмюэля до Нила. Собрание это среди секвой и сосен носит неформальный характер и предназначено не для того, чтобы вести важные разговоры, нет — даже девиз этого скаутского лагеря звучит как «здесь пауки не плетут паутину», намекая на то, что все деловые споры должны остаться за пределами Богемской рощи. И чтобы выполнить этот девиз, устроители праздника не жалеют фейерверков и своей фантазии. На театрализованных представлениях можно запросто увидеть как какой-нибудь сенатор из энергетического комитета изображает похотливого фавна — дурно дудит на свирели, трясет голыми ягодицами и скачет по поляне в поисках нечаянной жертвы для своего восставшего фаллоса (впрочем, на самом деле он всего лишь снимает маску приличия и показывается друзьям таким, каков он есть). Здесь можно наблюдать кардинала из восточных епархий, бьющего поклоны перед деревянным идолом совы, здесь легко можно наткнуться на целующихся в кустах конгрессменов. В целом, все просто отдыхают — как кому захочется, не стесняясь никого и ничего — потому что осудить этих людей некому, ведь в своих пороках они все так однообразны.

Они приезжают сюда, расселяются по профильным лагерям: военные к военным, банкиры — к банкирам, юристы — к юристам, политики — к политикам, и проводят пару недель в самой дружественной обстановке, которую только можно найти для них на этой планете. Ведь все споры и разногласия остаются снаружи, а внутри царит настоящее братство, цементирующее эти сливки общества почище любых договоров и протоколов.

Но эти люди никогда бы не стали тем, кем они стали, если бы каждое мгновение не думали о деле. Вопреки провозглашенному девизу.

— Знаете, Зак, — ковыряясь щепкой в зубах после уничтожения мраморного стейка, сказал мне плохознакомый человек в клетчатых шортах, — все эти конспирологические россказни не стоят даже той бумаги, на которой печатаются. Посмотрите на этих людей?

Он показал толстым пальцем с рыжими волосками и ухоженным ногтем на группу людей, что-то живо обсуждавших неподалеку, но я еще раз посмотрел на генерала.

У Гарольда был тот чудовищный бруклинский выговор, по которому в нем со стопроцентной вероятностью можно было бы угадать внезапно разбогатевшего дельца. Но на самом деле был он какой-то шишкой из военных. То ли две, то ли три звезды на генеральских погонах и непыльная должность в кабинете с видом на Ground Zero^[247]. На вид ему было слегка за пятьдесят, но он ничем не походил на привычный образ генерала-ястреба — подтянутый, любознательный и открытый, он казался голливудским актером, не очень подходящим для своей роли. Если бы возникла необходимость, я не сомневаюсь, что он и сейчас легко пробежал бы под палящим солнцем миль десять, а потом бы еще и проплыл столько же — его физическая форма была превосходна.

Он заметил, что я на него глазею, подмигнул мне и снова показал на людей, сделал широкий охватывающий жест:

— Разве могут они работать в одной команде? Чтобы Стиви стал в чем-то потакать Полу нужно, по меньшей мере, случиться Армагеддону!

Он хохотнул.

— Другое дело, что есть объективные законы, если хотите, правила игры, заставляющие нас всех выступать единым фронтом против опасности или спешить всем в одной стае на потрошение какой-нибудь жертвы. Нет, вся эта белиберда о Трехсторонней комиссии, о Бильдерберге и прочих масонах — просто еще одна попытка создать социализированную «теорию всего», которая объяснила бы происходящее любому, кто не желает разобраться в реальности. Зачем нам узнавать механизмы движения денег, если достаточно сказать — всем правит старина Дэвид!

Он показал волосатым пальцем на седого старичка, бредущего по тропинке между лагерями Lost Angels и Hillside^[248]:

— Вот, кстати, и он. Семьдесят пять старикану, а все никак не успокоится.

— Это, по-моему, Рокфеллер?

— Он самый. Все неймется ему. Вот вам идеальный кандидат на место главы какого-нибудь международного заговора. Совет по международным делам, Трехсторонняя комиссия, Комитет трехсот — выбирайте. Рокфеллер, Морган, Ротшильд, Виндзоры, Оранские, Бернадоты — вечные козлы отпущения для ленивого обывателя или газетного пустозвона.

Я проводил взглядом старика, в прошлом году навестившего в Москве драгоценного Михаила Сергеевича в качестве главы и посланника как раз Трехсторонней комиссии. Они так ни о чем и не договорились, потому что товарищ Горбачев уже получил первый транш обещанного кредита от товарища Фролова.

— А вы, Гарольд, считаете, что никакого заговора нет?

Собеседник потянулся за еще одним стейком, качели, на которых мы расположились, опасно наклонились. Я едва не свалился.

— Простите, Зак, я не хотел, — Гарольд протянул мне тарелочку с мясом, — угощайтесь. Заговор, конечно, есть. Я вам даже скажу, что этих заговоров — многие десятки, если не сотни! Черт! Да загляните в любую палатку в любом лагере этой рощи и непременно обнаружите там десяток заговорщиков!

— Что же тогда?

— Да просто все. Заговорщики есть, а глобального заговора нет. Понимаете? Вы же европеец?

Я кивнул:

— Можно и так сказать.

— Тогда я подберу вам подходящую аналогию. Больше всего мировая политика похожа на чемпионат мира по футболу. Понимаете?

— Признаться, не очень.

— Сейчас поймете. Разница политики и футбола лишь в том, что все игры этого «политического» чемпионата проходят на одном поле при одновременном участии всех команд. Представьте себе огромное поле и на нем выступают сразу все команды. Есть команды сильные, есть слабые, есть имеющие влияние, есть новички. Есть команды, вышедшие на поле в полном составе, а есть и такие, у которых на воротах одиноко застыл растерянный вратарь и больше никого не видно! И все они выходят на одну единственную игру чемпионата. Кто-то контролирует большую территорию, кто-то меньшую, кто-то лучше играет головой, кто-то умеет долго бегать, а у иных вся надежда на пару костоломов во вратарской площадке. Иные умудряются договориться с судьей. На один тайм. Они все гоняются за мячиком и мечтают запинать его в ворота соперника. Но если между собой они никак не договорятся, не установят правила и приоритеты, то никакого результата не будет. Мало этого, на поле постоянно выходят новые команды, случайно выбирающие себе ворота, а игроки в старых командах время от времени берут взятки у букмекеров или получают гражданство у соперников. Еще и тренера регулярно переходят из одной команды в другую, сдавая все тактические наработки. Вот и весь заговор. Мир слишком сложен, чтобы свести его к какому-то дешевому заговору, какие бы силы в его основу не ставились. Слишком разные у всех интересы. И все постоянно меняется. Так что, Зак, не верьте шелкоперам, объявившим наши невинные забавы сборищем дьяволистов или еще каких-нибудь солнцепоклонников, грезящих о том, как поработить весь мир — это неправда. Вернее — полуправда.

Я обдумал его слова, пережевывая сочную телятину. Еще минут двадцать и бравый генерал легко убедит меня в том, что и меня тоже не существует. Силен!

— Нет единого координирующего центра, Зак, — улыбнулся мой новый приятель. — Вы-то должны понимать, что создание такой структуры потребует создания запредельной контролирующей бюрократии.

— Можно использовать уже имеющуюся.

— Можно, — согласился Гарольд. — Только ценой провала той задачи, которая возложена на структуру по ее основному роду деятельности. Вы, наверное, никогда не работали в бюрократических иерархиях? Я угадал?

— Да. Не сложилось.

— Это к лучшему. Не жалейте. Это не тот опыт, который может вам пригодиться. Поверьте мне, старому бюрократу от военщины, поверьте, что в любой бюрократизированной организации творится такая муть, что поручать нам что-то ответственное и хоть немного выходящее за рамки обычных обязанностей никак нельзя. Джон может прекрасно договориться с Томом о поставках нового фасона ботинок, но поставьте перед ним задачу обуть в эти ботинки армию Гондураса — и он спасует. Потому что этим занимается Гарри и появление на арене Джона только испортит бизнес обоим. Тысячи интересов, десятки тысяч людей, сотни команд, стремящихся влезть повыше — настоящее змеиное кубло, занятое обслуживанием в первую очередь своих интересов. Им просто некогда заниматься еще и поручениями заговорщиков. Времени нет, понимаете? Чуть зевнул — пожалуй на этаж ниже. Так что единственный полноценный заговор, Зак, который вы здесь сможете найти — это всеобщее согласие не выносить на публику все, что здесь может произойти. Так что я оцениваю возможность существования какого-либо глобального заговора как стремящуюся к нулю. Не нужно совпадающие временами интересы разных кругов называть заговором. И не нужно их путать.

На тропинке показался «сенатор Тим» — знакомец Серого, по приглашению которого я и оказался в Богемской роще. Под руку он вел какого-то ковбоя с нефтеносных пустошей Техаса.

Серый несколько раз упоминал о том, что в прошлом году при крушении First Republic Bank of Texas^[249], «наш друг Тим», предупрежденный за месяц до краха, прослыл в среде тамошних ковбоев настоящим ангелом-хранителем. Но мне кажется, что банк рухнул не в последнюю очередь благодаря тому, что напуганные сэром Тимом вкладчики позакрывали текущие счета. Но, как бы там ни было, а акции сэра Тима в среде посвященных техасских дельцов взлетели на необыкновенную высоту. К нему стали прислушиваться. И даже приняли в Богемский клуб. И он сразу пригласил на собрание «друга Сарджа» в качестве гостя. Но Серый почему-то отказался и порекомендовал сенатору меня или Снайла. А мне посоветовал побывать здесь и внимательно посмотреть на происходящее.

И пояснил свою настойчивость своей же глупостью. «Представь, — сказал он мне, — я имел однажды дурость учить этого человека приемам современного бизнеса. В то время, когда сам мог бы послушать его лекции. Сэр Тим тогда сделал вид, что поражен моими откровениями, но теперь-то я знаю, что переступил черту и наговорил много такого, о чем все участники игры прекрасно знают, но предпочитают не обсуждать при первой встрече. Так, что, друг мой Захар, съезди, проветрись и узнай, чем на самом деле дышит деловой мир Запада. Там, в Калифорнии, принято общаться без фиги в кармане».

И именно эту миссию я сейчас и выполнял — загружался впечатлениями и ощущениями, попутно знакомясь с весьма непростыми людьми.

— Гарольд! — Издалека закричал сэр Тим, — как я рад вас видеть! Как Мэг? Как ее чайный клуб?

Генерал изобразил пальцами «о-кей» и призывно махнул сенатору рукой:

— Давненько не виделись, Тим? Вроде как на разных планетах живем.

— Верно. Дела. Я чаще встречаюсь со славными техасскими парнями, чем со своими соседями в Вашингтоне. Хэл, Зак, вы знаете Остина?

Сэр Тим смотрел на своего ковбоя с тем выражением лица, которое чаще всего ожидают от любящих отцов по отношению к ненаглядным детенышам.

— Заочно, — генерал расплылся в белозубой улыбке, — наслышан.

Я развел руками.

— Остин имеет интересы в производстве говядины, птицы, владеет небольшой долей в Harken Energy^[250]. И рассматривает возможность вложения капитала в Enron.

Ковбой протянул мне жесткую руку.

— Это Зак, — представил меня сенатор. — Финансы, портфельное инвестирование, управление. В основном в Европе. Очень удачливый молодой человек и я иногда даже думаю, что он всегда на шаг впереди рынков. Кто-то стал бы говорить об инсайде, но я вас уверяю, речь идет всего лишь о необыкновенной прозорливости. На вашем месте, Остин, я бы обязательно прислушался к его мнению об Enron. Оно стоит дороже любых дивидендов.

— Сенатор преувеличивает, — я протестующе поднял руки.

— А Хэл протирает штаны в хозяйстве мистера Брауна^[251], после того как тот вернулся. — отрекомендовал генерала сэр Тим. — Что это вы здесь так глубокомысленно обсуждаете? Есть что-нибудь, чем можно промочить горло?

Сенатор оглянулся вокруг, обнаружил столик со спиртным и изобразил невероятное облегчение:

— Слава Иисусе! Алилуйя! Мне уж было показалось, что я опять пропустил принятие нового «сухого закона»! Но, видимо, мне это только снилось.

— Мы с Заком обсуждаем конспирологические теории и влияние их на мировую политику.

— Правда? Как неожиданно услышать такое здесь! Вы под кайфом, да? — Остин широко распахнул глаза, словно перед ним произошло что-то давно знакомое, но неожиданное. — Вы точно под кайфом!

Сказано это было с такой привычной простотой, что никто не смог остаться равнодушным.

— Нет, что ты! — засмеялся Гарольд. — Просто логическое упражнение.

— О, вот как! Это гораздо интереснее той занудной беседы на соседнем холме, где рассуждают о преимуществах охоты на марлина против чтения пасторальных стишков Уильяма Брайанта. Так что мы обсуждаем? Зеленые человечки, несчастный бедняга Кеннеди, масоны и розенкрейцеры? — ковбой огляделся, выудил из большой спортивной сумки стаканчик и налил в него минеральную воду.

— Нет, Остин, берите круче. Зака интересует — может ли быть в мире сила, незримо направляющая действия правительств, корпораций, народов? Сила, прямо не представленная в правительственных структурах, но имеющая подавляющее влияние на любую сферу экономики и политики?

— О! На ум приходит только Белый Дом! Сборище дилетантов, которому глупый народ разрешил порулить величайшей страной! — Остин опорожнил стаканчик и вытер губы тыльной стороной ладони. — История еще накажет нас за такую недальновидность.

— Зак считает, что вполне может быть некая скрытая структура, расставившая своих людей в нужных местах, дергающая за ниточки и заставляющая мир развиваться по предначертанному пути. Знаете, все эти книжки Саттона, Коулмана, легенды вроде Союза Девяти и прочих сказок.

— Ой, это так однообразно и скучно, — сморщился сенатор, наполняя стаканы янтарной жидкостью. — Как обычно — на один малозначащий факт нагромождение глупостей высотой с пик Вильсона. Я уже устал доказывать своим избирателям, что люди во власти, в Конгрессе и Сенате занимаются делом, а не плетут заговоры, на которые у них просто нет времени! Да вы сами подумайте — при том засилье бюрократии, что у нас есть, иметь еще одну подобную структуру для воплощения тайных планов просто не по карману никому! Разве только русские могли бы такое потянуть — они ведь все государственные доходы тратят на оружие и содержание бюрократии. Раньше они создавали Интернационалы, теперь наводнили мир своими шпионами! Но у нас в США такое нереально.

— Это интересно, — неожиданно сказал ковбой, принимая от сенатора стакан с виски. — Если бы я занялся созданием чего-то подобного, то для установления своего диктата над США мне хватило бы сотни неглупых парней на нужных местах. Разумеется, при условии, что никто мне не мешает на первых порах, что эти парни преданы мне или, по крайней мере, нашей общей идее, и никто из противников не знает о моих планах.

— Что вы имеете в виду? — сенатор расположился в матерчатом раскладном кресле напротив. — Каждый приходящий к власти Президент рассаживает на ключевые посты сотни человек. Мы уже много раз страдали от присутствия дилетантов на значимых постах! Сегодня ты — молочный король из Массачусетса, а завтра — председатель какого-нибудь военного или энергетического комитета! Или даже директор ЦРУ! Они заполняют иногда до семидесяти процентов административных должностей в правительстве. В министерстве иностранных дел — настоящая синекура для спонсоров выборов, в Пентагоне — раздолье для компаний-подрядчиков. От дилетантов всегда неисчислимые беды! Подумать только — месяц назад наш Конгресс потратил две недели на изучение вопроса применения анаболиков спортсменами! Больше важных дел у Конгресса не нашлось! И счастье демократии только в том, что проходит один-два президентских срока и все они возвращаются по домам.

— И приходят новые, такие же образованные и знающие, — хихикнул ковбой.

— Да, именно так, Остин! То есть, между двумя администрациями нет практически никакой преемственности! А без преемственности нет смысла в заговорах такого масштаба.

— Это потому что Президент связан Конституцией, нарушив которую, перестанет быть Президентом. Не будь Конституции — редкий Президент не постарался бы стать королем. Но я о другом, — ковбой глотнул напиток и поморщился, — ведь не все определяется высотой политических постов. Президент — отнюдь не Господь Бог и вынужден прислушиваться к советникам, консультантам и помощникам. А у тех — свой аппарат, работающий с информацией. Но информацию собирают от источников. Посадите нужных людей в начале цепочки и вам совсем не нужно будет контролировать ее конец. Да и обойдется дешевле. Разве не так работают все разведки? Так почему не допустить, что есть некие структуры, обладающие похожими ресурсами, но не имеющие политически и юридически оформленного вида? Бюджет ФБР, насколько я помню, что-то около трех миллиардов долларов. ЦРУ — вдвое больше. Какой-нибудь колумбийский наркобарон мог бы содержать обе эти организации годами. И получать от их работы хороший профит. Вот о чем я. При этом ему не нужно было бы иметь настолько раздутые штаты.

Сенатор рассмеялся:

— Остин — настоящий техасский республиканец и с неприязнью относится к федералам. Хотя и получил ученую степень не в Хьюстоне или Далласе, а в Колумбийском университете.

— Да, верно, — усмехнулся ковбой. — Не смотрите на мои шляпу и сапоги, надев их, я вовсе не оставил мозги в холодильнике.

— Я все же думаю, что это было бы слишком… заметно, — возразил Гарольд. — Такая структура не могла бы оставаться в подполье сколько-нибудь долго. Во всяком случае, во всей истории я не припоминаю ничего подобного. Исторически достоверного.

— Вы вспомнили о мифическом Союзе Девяти, но забыли о реальном Совете Десяти, — заметил Остин. — А ведь этот орган просуществовал в Венеции триста лет. Чем вам не заговор венецианцев против Европы?

— Совет Десяти? Что это?

— Это такой средневековый институт советников при венецианском правителе — доже. Возникнув как орган совещательный, со временем подмял под себя и дожа и Венецию, и половину Европы. Деньги, шпионы, торговые караваны. О них не знал никто, они знали все о всех и всех вокруг заставляли плясать под свою дудку — от турецкого султана до французского короля. Чем вам не прообраз того же Комитета трехсот?

— Трудно сказать, — пожал плечами генерал. — Я об этом ничего не слышал.

— Тогда я вам коротко расскажу — это интересно. При доже Пьетро Градениго, в самом начале четырнадцатого века, венецианская республика поссорилась с Римским папой. Последовало отлучение. Назревал и состоялся мятеж, торговля оказалась в упадке, и нужен был какой-то новый инструмент управления населением и внешней политикой. Большой совет при доже — бывший в те времена чем-то вроде парламента — неповоротливый и крикливый, периодически опаздывал с принятием мер и поэтому решил созвать из представителей самых влиятельных и богатых семей Совет Десяти. Для оперативного управления ситуацией. Сначала на временной основе — на два месяца, потом еще на два, потом еще и еще. Сроки продлевались, продлевались, продлевались почти четверть века. Потом Совет стал действовать на постоянной основе. Членов Совета избирали из знатных семей на год, через год меняли на других, и пока в Совете заседали новые — расследовались действия старых, всех без исключения. На предмет злоупотреблений. За коррупцию и предательство полагалась смерть. Совет просуществовал триста лет и прибрал к своим рукам войска, финансы, полицию — всю венецианскую власть, не будучи на то уполномоченным законодательно, и не отчитываясь в своих действиях ни перед кем. Совет правил городом до конца республики и был распущен только вместе с ее упразднением. С тех пор многое изменилось и современные последователи тех методов наверняка предпочли бы оставаться в неизвестности — чтобы не оказаться однажды ни с чем. Так что я не вижу ничего невозможного в существовании чего-то подобного. Даже надгосударственного.

— Но вы представляете нынешний объем связей, работы, информации? Это решительно невозможно, — Гарольд с сомнением покачал головой. — Чисто технически. Да и потом, насколько я понял, этот ваш Совет Десяти был вполне себе официальной структурой? По крайней мере на первых порах?

— Да, конечно, поначалу все невинно и даже забавно: масоны, «Череп и кости», розенкрейцеры, иезуиты — все это начиналось как чудачество, — Остин все больше распалялся, видимо, влез на любимого конька. — Только потом все почему-то вырождается в черт те что! Вспомните того же беднягу Джи-эФ-Кей! Зря он что ли произносил свою знаменитую речь перед нью-йоркскими газетчиками? Как там было, кто-нибудь помнит?

— А… секунду, — попросил сенатор, сморщил лоб и выдал: — «Мы противостоим по всему миру монолитному и беспощадному тайному заговору, где полагаются, прежде всего, на скрытые средства для расширения своей сферы влияния — на инфильтрацию вместо вторжения, на низвержение вместо выборов, на запугивание вместо свободного выбора, на террористов ночи вместо армии дня. Это система, которая задействовала громадное число людей и очень большие материальные ресурсы в строительстве тесно связанной, высоко эффективной машины, которая осуществляет военные, дипломатические, разведывательные, экономические, научные и политические операции». По-моему — сущая ерунда, сказанная под влиянием провала кубинской операции и отставания в космической гонке от русских.

— Даже если Кеннеди был прав, все равно это трудно себе представить, — генерал не собирался сдаваться. — Просто невозможно. Это очень большая и бестолковая работа — добиться тайного влияния при отнюдь не гарантированном исходе. Нужны огромные толпы адептов, чтобы убедить…

— Да почему? — перебил его ковбой. — Разве вам, чтобы управлять дивизией, нужна еще одна дивизия? Нет. Достаточно одного квалифицированного полковника, который будет понимать принципы функционирования вашей дивизии, станет работать только со значимой информацией и переложит обработку незначимой на плечи подчиненных. Разве редка ситуация, когда на главном посту сидит слабый человек, а за его плечом маячит кто-то сильный и умный? Вспомните большевистских комиссаров, постоянно контролирующих их военных? Что мешает заговорщикам поставить на это место своего человека? Другое дело, что таких современных Советов Десяти должно быть гораздо больше одного: свой наверняка есть у коммунистов, свой у арабов, свой у китайцев, свой у нас или европейцев. Кто-то более влиятелен и к нему прислушиваются, кто-то менее и вынужден подчиняться. Сейчас, мне кажется, как раз настал такой момент, когда два совета — американский и европейский, сговорившись, набрали такую силу, что имеют возможность управлять другими. Это ничего особенно не значит и лет через двадцать все легко может измениться. У всех бывают времена побед и у всех случаются поражения. Нельзя всегда быть успешным. Природа этого не потерпит.

— Господа, — сенатор Тим привлек общее внимание негромким похлопыванием в ладоши. — Послушайте меня. Мне кажется, мы все правы и говорим об одном и том же. Смысл разногласий сводится только лишь к оценке масштабности проекта. Мы с Хэлом считаем, что заговор, раскинувшийся на весь мир, или хотя бы имеющий целью контроль всего мира — невозможен чисто технически. Из-за необходимости вовлечения в процесс управления огромных масс людей. А у масс есть свои недостатки — они не станут долго работать просто за идею. Просто потому, что для существования масштабного заговора требуются постоянные победы, ведь глупо служить тем, кто часто ошибается? Люди не станут с работать с такими руководителями.

— Почему вы так думаете? — Остин, кажется, представлял собою тот типаж людей, которым спор нужен ради спора.

— Это просто, — я не сдержался. — Сенатор имеет в виду необходимость для любого человека работать ради конкретной цели. И если цель раз за разом ускользает, то не многие останутся за нею гоняться. Разве что идеалисты…

— Благодарю вас, Зак, — сказал сенатор. — И это тоже. И это значит, что руководство тайных орденов не имеет права на ошибку. Но мы все знаем, как много в мире зависит от исполнителей на местах. Самый гениальный план может разбиться о тупоголовость какой-нибудь посредственности, вознесенной наверх деньгами, древним родом или еще как. Говорят, что когда с этой стороны Атлантики решалась судьба Британской империи, лорд Сэндвич^[252] вместо того, чтобы заниматься делом, рыбачил в заливе Птомака в обществе тамошних проституток и нескольких бутылок вина. Вот так просто: кто-то строил планы, кто-то подставлял грудь под пули американских сквоттеров, а командующий операцией удил форель. Как бы это сказать…

— Я понял, — генерал хоть и ковырялся в своем стейке, но за разговором следил. — Вы говорите о необходимости четкого предвидения будущего, чтобы не совершить неоправданных ошибок. А этого в принципе быть не может — будущее непредсказуемо. Как говорят в нашей среде: «любой план летит к черту, едва сталкивается с противником».

— Спасибо, Хэл, — вежливый сенатор поблагодарил и генерала. — Примерно это я и хотел сказать.

— А теперь вернемся к масштабам, — Остин, кажется, и не собирался сдаваться. — Масштаб — это просто вопрос времени. Мы все прекрасно осведомлены, что нашими кузенами в Британии вот уже пятьсот лет правит не королева, не Парламент, не Кабинет, которые по сути не более, чем исполнители решений Тайного Совета королевы^[253] — господ, которых не выбирает народ, легитимность которого обеспечивается не Конституцией, а желанием монарха. И, тем не менее, этот Тайный Совет готовит, издает и контролирует выполнение государственных актов, часто ведает назначениями государственных чиновников, является высшей судебной инстанцией для всей Британской империи и многое-многое еще чего — то, что скрыто от обывателя. Господи Иисусе, я скажу больше — практически вся Европа погрязла в сетях разных Тайных Советов! И Канада! И Япония в недавнем прошлом. Только благодаря нам она смогла нормально демократизироваться. Россия — так та прямо так и называется: страна Советов. И хоть там они вполне официальны, они не подотчетны своим гражданам, что делает их абсолютно непрозрачными.

Остин остановился промочить пересохшее горло и его неожиданно поддержал сенатор:

— Единственная страна, избежавшая происков закулисных воротил — наша благословенная Америка, отвоевавшая это право в нескольких войнах за независимость. Америка, где все на виду, где журналисты повсюду суют свои длинные носы и общественность контролирует каждый чих в Конгрессе, Сенате и Белом доме. Америка в этом отношении куда прозрачнее любой другой страны. Здесь возникнуть какому-то заговору гораздо труднее, чем где-то еще. Тем более, заговора, ставящего своей целью контроль над миром. И это только справедливо, что нынешняя Америка стала тем, чем стала. Думаю, и Советы не станут рукоплескать таким заговорщикам. А, следовательно, шансов сделать что-то реальное у них не так уж много. Не так ли, Зак?

Мне показалось, что сенатор желает перевести разговор в привычное для себя русло восхваления «американской мечты», где он смог бы легко контролировать любые мнения, но мне не хотелось сворачивать с прежнего русла. Да и забавно было наблюдать за тем, как бывалые заговорщики убеждают друг друга в том, что их не существует.

— Меня радует, сенатор, ваш патриотизм. Так любить свою страну могут немногие. — Сенатор насмешливо смотрел на меня, не ожидая такой простой лести. — Ваши избиратели должны быть довольны. Но… Англия — особенная страна, сенатор. Нельзя отрицать, что именно она стала колыбелью современной демократии. В Англии, не в Америке, появился тот феномен, который принято называть «общественным мнением». Что плохого в том, что англичане предпочитают не отказываться от некоторых милых, сотню лет назад устаревших обычаев? Островитяне имеют право жить так, как им удобно. Оставим им этот забавный грешок. Если при этом они не станут поучать всех вокруг. А насчет прозрачности… Мы с Хэлом рассуждали именно о тайных заговорщиках. Которые не сидят в Конгрессе или Белом доме на публичных должностях, но о которых никто из журналистов и прочих активистов не знает. Догадывается — да, возможно, но не знает. О тех людях, которые в силу занимаемого в обществе положения и обладанию определенными ресурсами, могут по своему желанию направлять политику любой страны, не занимая при этом высоких административных постов. Для которых прозрачность — только лишь инструмент наведения тумана. Я вам так скажу — прозрачным становится только то, что может помочь одним заговорщикам свалить других. Уотергейт стоил Никсону места в Белом Доме, а недавняя история с полковником Нортом^[254] стоила президентского кресла мистеру Бушу.

«Иран-контрас» дорого обошлась республиканцам, а Серый постарался раздуть скандал гораздо шире, чем мог себе позволить избирательный штаб Джорджа Буша. Кандидату в Президенты от республиканской партии припомнили все: и недолгое нахождение на посту главы ЦРУ — как раз во время основных событий скандала, и откровенные провалы в борьбе с наркотиками, за которую он был ответственным перед страной и Президентом. Вспомнили даже темное прошлое его отца — Прескотта Буша, деятельно сотрудничавшего с Третьим Рейхом.

Ковбой громко засмеялся.

— Получили, сенатор?

— Я еще не закончил. Подскажите мне, чем закончилось дело BCCI, которое расследует мистер Керри^[255]? Ничем. Разве мог этот пакистанский банк создать сеть филиалов по всему миру без помощи определенных лиц? Я слышал, за спиной господина Абеди стоит саудовский принц, удивительным образом совмещающий банковскую деятельность с руководством разведкой. За какие-то пятнадцать лет этот банк расползся по полусотне стран. Если мне не изменяет память, то в прошлом году он был уже на седьмом месте в мире среди частных банков по размеру активов. И едва ли не открыто торгует наркотиками. Отмывание денег наркобаронов, финансирование Саддама, Норьеги, Доу, поддержка ближневосточных террористических организаций. Да тот же «Ирангейт» без него не обошелся. И все это происходило при прямом попустительстве Банка Англии, при снисходительном отношении американских властей и спецслужб. Меня не удивит, если однажды этот банк просто исчезнет, прихватив деньги вкладчиков^[256].

— У меня такое впечатление, Зак, что вы знаете гораздо больше, чем пишут о том в газетах?

— Мы все здесь не читаем газет, Остин. Мы их издаем, не так ли?

Ковбой снова захохотал.

— Верно. И если мы их пишем, тогда то, что в них написано и становится действительностью для рядового избирателя. А пока все привыкают к этой вымышленной действительности, мы можем спокойно делать свои дела. Обычное бытовое мошенничество, в цивилизованных кругах это называется — бизнес.

— Но вы же не станете отрицать, что в демократической стране глобальному заговору возникнуть труднее, Зак? — Сенатор Тим все еще не желал слезать с любимого конька. — И если весь мир придет к истинной демократии, то для заговорщиков просто не останется места.

— Когда мы с вами рассуждаем о тайных заговорщиках, мы почему-то всегда имеем в виду прямое управление, — возразил я. — Но ведь можно управлять и непрямо. Когда федеральному правительству требовалось наказать какого-нибудь налетчика на банковские дилижансы на Диком Западе, оно не отряжало на его поимку тысячу федеральных маршалов. Оно просто выпускало тысячу листовок с указанием суммы вознаграждения за его голову. И за пятьсот долларов за ним охотились все крестьяне, индейцы и мексиканские бандиты. Немножко развить эту идею — и управлять можно всем, прямо никому ничего не приказывая. Достаточно навязать свое мнение через газеты, учебники, телевизор, и остальное люди сделают сами. В демократическом обществе это делается тайно и без излишней помпы, в тоталитарном — это точка зрения всем известна, официальна и потому более уязвима. Не так ли?

Чем больше я смотрю на американские и европейские демократические завоевания, тем больше прихожу к выводу, что провозглашение демократии — самый действенный способ контролировать народ, обманывать его и наживаться на его доверии. Даже не всегда нужна демократия — достаточно лишь ее задекларировать, как это сделано в Британии или Голландии. В королевствах или диктатурах иногда происходят революции, но при развитых демократиях просто не может быть революционеров, потому что для всех есть легальный способ прихода к власти. И если кого-то это не устраивает, если кто-то понимает иллюзорность предлагаемого пути — онмигом становится преступником, террористом и врагом общества. А с такими персонажами во все времена у всех демократических режимов способ борьбы один единственный, правильный и неотвратимый.

Вслух, разумеется, я этого говорить не стал. Не хватало еще стать парией в тех кругах, куда с таким трудом удалось пролезть.

— Господь знает, что не все решается правильными законами, сенатор! — Я продолжал рассуждать на заданную тему. — Президент в любой момент способен издать исполнительный приказ, обязательный к исполнению всеми органами власти, пусть даже и немножко противоречащий действующим законам. Да что там указ! Вы не хуже меня знаете, как принимаются американские законы. Вам, должно быть, известно, что каждый закон, получивший одобрение Президента, сопровождается небольшим дополнением — президентским заявлением^[257], прямо указующим, как следует судам принимать и читать нормы нового закона, на что обратить внимание, а какие положения закона не использовать. Иногда такое заявление полностью переворачивает весь смысл новоиспеченной правовой нормы. Что это, как не способ преодоления законодательных препятствий? И что помешает заговорщикам протолкнуть своего человека в Овальный кабинет и издавать указы и заявления пачками? Я не вижу, чем ваше американское общество защищено от возможности быть использованным… энергичными людьми. Поэтому мне трудно судить, сенатор, о невозможности возникновения заговора в демократическом американском обществе. — Остин протянул мне стаканчик с холодным пивом и я быстро глотнул, пока кто-нибудь не перебил, но никто ничего не успел произнести. — Я еще не очень искушенный политик и знаток международных интриг, но уже вижу, что никаких препятствий кроме совести для заговорщиков не существует. Ни в Америке, ни в Англии. Возможно, в России всемогущий КГБ таких заговорщиков отлавливает и отправляет в сибирский ГУЛАГ, но и в этом я сомневаюсь — иначе мы бы никогда не услышали фамилию «Горбачев». Но вот ваше замечание о всемирной демократии абсолютно верно. Всемирной демократии незачем будет плодить заговорщиков. Ведь во главе нее они и встанут. Их главная и единственная цель — всемирная демократия.

Сенатор недовольно скривился, но в этом месте на берегу реки Русской было непринято поучать друг друга. Ведь все, кто здесь бывал — люди уже состоявшиеся, которым не требуются самозваные учителя.

— Здорово он вас уел, Тим, — хихикнул генерал. — Железный закон олигархии. Михельс еще восемьдесят лет назад сформулировал это правило о том, что любая форма социальной организации со временем вырождается в олигархию.

— Я бы дополнил его наблюдение тем, что происходит не вырождение, а, скорее, проявление олигархии, как на фотографии. Олигархия существует всегда, только на первых порах предпочитает действовать из тени, — добавил Остин. — Но, возвращаясь к нашим заговорщикам… мне вот подумалось, что в общем случае все зависит от того, какой смысл вкладывается в слово «заговор». Если речь идет о проталкивании закона, выгодного каким-нибудь определенным кругам вроде энергетических компаний или банков — разве это не заговор с целью надуть общественность? Им снижают налоги до символического уровня, дают послабления и отсрочки. Но разве общественность знает об этом? Разве Джейк из Юты, честно заплативший налоги, может подумать, что жирный кот с Уолл-стрит платит в десять раз меньше, потому что смог договориться с теми, кто составил с ним заговор? По-моему все, что делается без должного освещения перед общественностью, все, о чем гражданское общество узнает спустя годы — это все проявления каких-то заговоров. Но коль такие заговоры и сговоры есть среди энергетиков, производителей свинины и электроники, то почему бы не допустить существование чего-то большего, чего-то глобального, раскинувшегося на весь мир? И не обязательно всем заговорщикам знать, что они заговорщики. Любой из нас с вами может быть в числе используемых втемную. Все в рамках закона. Существующего и грядущего, который протолкнет другой человек, так же используемый втемную. Наверное, вообще стоит разграничить понятия «заговорщик» и «участник заговора».

— А в чем разница? — последнего пассажа не понял даже я.

— И тот и другой работают на реализацию каких-то целей, но первый знает о них, а второй нет. Если мой сосед по ранчо Макс предложит мне поучаствовать в каком-нибудь прибыльном бизнесе вроде поставок гуманитарки в Нигерию, я с радостью соглашусь, если увижу в нем живые деньги! Но знать не буду, что Макс использует мою курятину для вытеснения с рынка нигерийских производителей! Я просто поставляю его предприятию своих кур. А в глазах нигерийского негра я точно такой же негодяй как и Макс. Вот вы, Тим, к примеру, знаете цели деятельности председателя вашего сенатского комитета? Вы можете поручиться перед судом, что Сэм не является человеком Буша или Рокфеллера? И не занимается на своем посту проталкиванием законопроектов, выгодных только этим господам? Вряд ли. Но вы будете выполнять его поручения, искренне считая, что работаете на страну. И мало этого… Мне вдруг подумалось…

— Опять что-то заумное? — насмешливо поинтересовался Хэл.

— Нет, напротив, совершенно простое. То, что нет прямых улик о существовании глобального заговора, не позволяет говорить о его отсутствии. Это как… грибы. Если человек пошел в лес за ними и вернулся без грибов, он ответственно может заявить лишь о том, что не нашел грибов. Но ни в коем случае о том, что грибов нет.

— Сдаюсь! — сенатор поднял руки. — Вы меня убедили, что вокруг нас зреют десятки заговоров! Предлагаю не пускать дело на самотек, а пойти и сейчас же разоблачить всех негодяев! Кстати, о негодяях! Вы слышали, сегодня вечером на концертной площадке намечается отличный спектакль? Банкиры и дипломаты на Круглом поле^[258] ставят пьесу Олби. Режиссура — Збиг Бжезинский. В роли Марты — Джон Негропонте^[259]. Заявлены еще Бьюкеннен и Блумберг. Будет уморительно — вы же знаете Джона? Господи Иисусе, мне уже сейчас смешно!

Все, кроме меня — ведь я понятия не имел о том, кто такой мистер Негропонте, дружно закивали, и это было неудивительно. Почему-то так получалось, что во властных структурах оказывались люди, ходившие в одни и те же колледжи, читавшие лекции в одних и тех же университетах, знавшие друг друга еще по школьным проказам и почти всегда фамильярно называвшие друг друга по именам. Точно так же знали друг друга их отцы и деды. Кто-то гордился тем, что предки его прибыли в Америку на «Мэйфлауэр», кто-то присоединился позже. Семьи ветвились, множились, обзаводились новыми фамилиями, прирастали эмигрантами, но всегда оставались своеобразной кастой, члены которой стояли друг за друга несокрушимой скалой. И нет ничего удивительного в том, что Остин, Тим и Хэл знали Джона. Это я был здесь гостем, а они уже давно — одной большой сросшейся семьей.

— О! — воскликнул Хэл. — Тогда, должно быть, в роли мужа Марты — Кристофер Додд? Тогда и в самом деле должно быть очень весело.

— Вы читали программку? — подозрительно спросил сенатор. — Я думал, что это закрытая информация.

— Просто догадка. Я ведь аналитик, — оправдался генерал. — Мне по роду службы положено.

Я вертел головой от одного к другому и не мог понять, почему ожидается какое-то веселье?

— Наш европейский гость, кажется, не в курсе, — обратил на меня внимание Остин. — Ему трудно понять ваши надежды на веселый вечер.

— Правда? — просиял сенатор. — Зак, что же вы молчите? Я вам с радостью объясню, в чем соль затеи. Вы же знаете пьесу Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?».

Я изобразил задумчивость и потом покачал головой:

— Нет, я не очень интересуюсь драматургией.

— Зря, — вздохнул сенатор. — Тогда я вкратце расскажу. Суть пьесы в том, что некоторые семейные пары созданы для того, чтобы беспрестанно ругаться между собой. Они не могут без этого жить и не представляют, как может быть иначе. Эта постоянная ругань придает им сил. Человеку со стороны такой образ жизни может показаться странным, но они иначе существовать вместе они не могут. И все же, чтобы не поубивать друг друга в попытках довести свою половину до бешенства, они вынуждены придумывать некоторые границы своим словам и поступкам. Пьеса об этом. Так вот Джон и Крис как раз и будут играть такую пару! Пикантность ситуации создается их давними непростыми отношениями. Джон недавно вернулся из Гондураса, где, как вы, наверное, знаете, наши парни из ЦРУ и Пентагона отличились не в лучшую сторону? А руководил этим безобразием как раз посол в Гондурасе — Джон Негропонте. Всего было много, если верить газетам — убийства мирных жителей, незаконные аресты и пытки оппозиционеров, наркоторговля… Господи Иисусе, — сенатор перекрестился, еще раз демонстрируя нам свою набожность, — не допусти такого на земле Америки. Скандалу не дали разгореться, но сенатская комиссия все же была организована. И возглавлял ее как раз Крис Додд! Они с тех пор друг друга на дух не переносят! И все трое — Збиг, Джон и Крис в свое время учились у господина Йозефа Корбела — родного отца нынешнего представителя США в ООН миссис Олбрайт! Должно быть весело.

Он счастливо захохотал и остальные к нему присоединились.

— То есть ругаться они будут со всей возможной искренностью, часто выходя за рамки оригинального текста? — я попробовал догадаться.

— Не то слово!

Мне это было удивительно: что за сила заставляет людей, пламенно ненавидящих друг друга, делать общее дело? Пусть даже такое незначительное, как спектакль в курортном театре? И не сразу до меня дошло, что выговорившись на сцене в банальной постановке, они исчерпают и притушат свою ненависть, что позволит им сообща взяться за какой-то реальный проект.

И в который раз я удивился тому, как эти люди умудряются разводить конфликты. В России в подобной ситуации началась бы настоящая вендетта со взаимными подставами, обвинениями и нападками. Здесь же почему-то почти всегда находились способы бескровного разрешения любых противоречий. Это мы, русские, воспринимаем решение обратиться в суд как финал всех отношений, как окончательный перелом и новый этап в жизни. Здесь же все иначе и обращение в суд — чаще всего лишь констатация факта, что своими силами разрешить конфликт не удается и спорщикам требуется авторитет со стороны, арбитр, эксперт, чтобы уладить дело. Сегодня Джон судится с Дейвом, а завтра, глядишь, они вновь мирно играют в боулинг. Странные люди. Дикие.

— И кто это придумал? — мне хотелось посмотреть на этого тонкого инженера человеческих душ.

— Да Збиг и придумал, — со смехом отозвался сенатор. — Он мастер на такие штуки. Осенью он уезжает в Москву, читать лекции в их дипломатической академии — о геополитике, так скоро мы его не увидим. Да и вообще не знаю — увидим ли когда-нибудь? Кто знает, как оценят его творческие искания Советы? От них всего можно ожидать.

— Бросьте, сенатор. Горби совсем не похож на Бокассу. Не съедят Збига — точно, — ответил я. — Я бывал у них. Буденовки и дедовы шашки ныне пылятся в старинных сундуках и все, что нужно русским — деньги и новая идея для развития. Потому что старая завела их в тамошний вариант Великой Депрессии.

— Бог с ними, с русскими, пусть сами разбираются со своим дерьмом, — рыкнул генерал. — Вы, Зак, приходите на спектакль, будет весело.

И я последовал его совету.

Не знаю, как бы оценили эту постановку голливудские профессионалы, но на наш непритязательный вкус она удалась. Было смешно, отсебятина присутствовала в каждой фразе, главные герои друг друга подкалывали, обзывали, смешивали с грязью и этим вызывали необыкновенное веселье в среде зрителей, которым вскоре заразились и сами.

Со сцены Джон и Крис уходили обнявшись — если не как любящие супруги, то как добрые приятели — точно! И вновь были готовы вместе слаженно нести свет демократии всюду, куда дотягивались длинные руки американских корпораций.

Поездка, как и предсказывал Серый, и в самом деле оказалась чрезвычайно познавательной.

Глава 2

— В The Times пишут, что больше вам ничего не светит. Вам больше не подняться. Мне жаль.

— Что они понимают в этом The Times! Никто из них в жизни не сделал ничего серьезного. И что они понимают в недвижимости?

— Им незачем что-то понимать. И делать. То же самое пишут в Forbes, The Financial Times — всюду. Вам крышка, это нужно признать. Впрочем, это нужно было признать год, два назад, когда вам в голову пришла идея финансировать строительство чужими деньгами.

— Столько денег у меня не было. В банках кредиты дороги. А проект очень хорош. Недостроенное казино, я не мог упустить шанс! У меня просто не было выбора. И знаете что? Я гарантирую, что стоимость моих казино в ближайшие три года вырастет вдвое!

— Конечно, Дон, конечно. А год назад вы наверняка гарантировали свое банкротство?

— Нет! Год назад были трудности, но они были преодолимы! Если бы не японский кризис…

— Подождите, Дон, если вы не можете предсказывать верно на год вперед, то почему беретесь это делать на три года? Кто поручится, что через полгода не грянет какой-нибудь филиппинский кризис? Или малайский? Австралийский? Но вернемся к вашим методам. Потому что в банках кредиты дорогие, вы решили занять денег у частных инвесторов? Вы могли бы акционировать свою компанию — неплохой ход. Но вы решили, что вы самый умный и поэтому можете все сделать…

— О, нет! Не так. Если вы вспомните ситуацию двухлетней давности, то увидите, что все так делали. Все выпускали мусорные облигации под высокий процент, рынки росли, недвижимость дорожала. Мы посчитали, что такой вариант куда вернее банковского кредита. И если бы не…

— Да, я даже знаю нескольких человек, которые разбогатели на «розовых листках»^[260] NQB. В основном те, кто их продвигал. Думаю и ваш брокер не остался внакладе от торговли вашим мусором?

— Не вижу в этом чего-то предосудительного. У каждого свой бизнес.

— Верно. Но готов спорить, что идею с junk bonds^[261] они вам и подбросили? Не сообщив, что если рынок хоть чуть-чуть притормозится, вам все равно придется обеспечивать высокую доходность бумаг?

— Почему вы так думаете?

— О, Дон, перестаньте! Это классика жанра. Клиент горит желанием потратить деньги, которых у него нет. Зато есть имя и кое-какая собственность. Он не хочет акционироваться и обращаться в банки. Впрочем, я сейчас склонен думать, что это они и отсоветовали вам обращаться в банки и выпускать акции? Не так ли? Не отвечайте, это неважно. Важно то, что услуги андеррайтера по размещению мусора оплачиваются гораздо выше. И любой не очень добросовестный брокер с радостью за это возьмется, в ущерб другим возможным вариантам.

— Да, я все это знаю, — Дональд нетерпеливо мотнул головой. — Просто мне не хотелось иметь в своем бизнесе дополнительных советчиков, поэтому акционирование — не для меня.

— Но сейчас вы пришли ко мне и готовы на все. Ну или почти на все, что одно и то же. Вы обратились не к своему приятелю Гринбергу, а ко мне. Кстати, почему вы не обратились к Алану? Ведь, говорят, он настолько хорош, что ему завидует Баффет?

— Почему вы думаете, что он мой приятель?

— Потому что весь мир знает о ваших добрых отношениях.

— Мы просто работали одно время вместе над одним проектом. И… я обращался, — сознался Трамп. — Но вы же знаете этого упрямца! Если он не увидит за моей спиной денег, которые можно просто забрать, он не пошевелит и пальцем.

— В газетах пишут иное, — я отыскал среди бумаг статейку, посвященную Тузу с Уолл-стрит^[262]. — Здесь о нем говорится как о добром, отзывчивом человеке, осуществившем американскую мечту. Сорок лет работы в одной фирме, это, знаете по нынешним временам, показатель! Если он настолько лоялен Bear Stearns, то, думаю, и к своим друзьям он должен быть привязан.

На заре нашей с Серым карьеры — это было всего-то четыре года назад, а кажется, что это было так давно, что и память уже подводит, — мы держали некоторое количество номерных счетов в конторе Гринберга. С ним было удобно работать. Хриплый лысый грубиян обеспечивал абсолютную непрозрачность наших операций для сторонних взглядов. Алан контролировал почти восемь сотен брокерских контор по всей Америке и мог предложить своим клиентам абсолютную анонимность. Житель Оклахомы через Bear Stearns помещал свои капиталы где-нибудь в Сан-Франциско, и был спокоен за стабильный доход и свою невидимость для фискальных агентов и соседей. Должно быть, мистер Саура и по сию пору обеспечивает наличностью детище Гринберга и уж наверняка является акционером этой замечательной компании.

— В газетах много что напишут, — сморщился Трамп. — Что еще они могут написать, если статья проплачена самим Гринбергом. В общем, он посоветовал мне оглядеться вокруг, наняться к кому-нибудь на работу, и даже назвал ваше имя. Он считает, что мне не стоило оставаться в Нью-Йорке.

Еще бы он не назвал мое имя, когда такое пожелание было высказано ему прямым текстом!

— И вы воспользовались советом?

Беседа продолжалась уже три часа, и я не считал, что теряю время. Такие люди как Дональд Трамп на дороге не валяются — штучный товар. Теперь он переживал не лучшие времена и готов был вцепиться в любую руку, которая его поддержит.

— Да, но только потому, что и сам уважаю вас, — он обезоруживающе улыбнулся. — И знаю, что при вашем участии, Зак, никогда не попаду в подобную ситуацию. Мы были бы неплохими партнерами. Ваши деньги и чутье, мои идеи и энергия — мы перевернем этот мир!

Да уж, перевернуть — не проблема, проблема в том, что никогда заранее не знаешь, что станешь делать с ним после переворота.

Банда Сауры-Снайла целый год выбивала из-под Трампа одну подпорку за другой: выкупали его бонды у частных инвесторов, формируя рычаг для давления, устраивали протестные акции экологов и прочих «зеленых» перед строительными площадками, перекупали его доверенных чиновников и архитекторов, отвратили от бедняги все его прежние банковские знакомства, включая того же Гринберга, устраивали бесчисленные проверки его офисов и документов. Трудовые комиссии, профсоюзные, различные комитеты мэрии — все прошли через порог его офиса на Пятой Авеню. Самым трудным в этой эпопее было создать иллюзию действия многих сил, но, кажется, удалось и это. Все делалось для того, чтобы Трамп был сговорчивее. И после того, как он отчаялся найти помощь даже у черта, появился я — весь в белом. На коне и с мешком золота в кармане. Спаситель и благодетель.

— Мне нравится, Дон, как вы ведете свой бизнес. Ну, если не считать последнего эпизода с бондами. У вас хорошо получалось зарабатывать на налоговых послаблениях, на перекредитовке. Зачем вы полезли в бумаги? Не понимаю. Вы мне все равно нравитесь тем, что никогда не опускаете руки. И я бы подумал о партнерстве. Не стану скрывать — вы мне симпатичны, но бизнес — это бизнес. У меня есть условия, — сказал я. — Вы можете на них согласиться и получить все, что желаете, можете отказаться и… не думаю, что вам понравится жить в тоннелях нью-йоркского метро.

По возрасту он годился мне если не в отцы, то в очень старшие братья. По опыту и обилию нужных связей — в деды. Обратись я к нему год назад, без тщательной подготовки, он бы презрительно поджал губы и посоветовал бы записаться на прием к секретарю. Теперь же этот улыбчивый дядька был куда сговорчивее.

— Я слушаю вас, Зак.

— Мои люди проведут полную оценку вашего бизнеса. До последней машины.

— Хорошо, я согласен.

— Затем мы посчитаем все ваши долги.

— Это нужно было бы сделать в любом случае. Но я боюсь, что время уходит. Мне каждый день нужно платить…

— Все текущие финансовые операции буду вести я и мои люди. Это бесплатная услуга. Вы будете должны только за то, что мне придется выплатить по искам и иным неоспоримым претензиям. Когда все посчитаем, произведем слияние компаний. Вы войдете в мою группу на правах младшего партнера. Сорок девять на пятьдесят один. И обязуетесь в ближайшие десять лет не искать иного партнерства.

Это было наглое требование, но не в его положении стоило строить из себя девочку-комсомолку. Перед дверями офиса Трампа уже стояли несколько судебных чиновников с повестками, дожидаясь появления ответчика.

— А что делать мне сейчас, пока вы считаете? — он обиженно насупился.

Никому не нравится, когда из-под ног выбивают основу. Но у меня и кроме кнута было что предложить новому партнеру.

— А вы займётесь пока тем, что лучше всего умеете — достраивайте свой Тадж-Махал^[263]. И еще кажется мне, что вашей энергии хватит еще на десять таких объектов? И мы ведь уже почти партнеры? Пожалуй, я дам вам контракт без конкурса на постройку чего-нибудь в моей Андорре. Можете подключиться к пробивке тоннеля через горы, можете строить мой Европейский университет, можете предложить что-то свое — отели, аэропорты, да хоть королевский дворец! — мы обсудим все варианты. Поезжайте, осмотритесь, поговорите с месье Персеном, с мисс О'Лири. Контракт миллионов на триста-пятьсот я готов подписать с вами даже до выполнения вами всех моих требований. Потому что я верю в ваше слово, Дон. И вот еще что — в Trump Tower разместится мое представительство. Это станет показателем вашей финансовой стабильности, да и моим людям будет проще консультировать ваших. Согласны?

Он напряженно думал. Должно быть сама идея, что европейцы будут консультировать американцев, показалась ему абсурдной, ведь в последний раз такое было лет сто назад! Он что-то считал, шевелил губами, но быстро решился:

— Хорошо, я принимаю ваши условия.

Рецепт, придуманный каким-то гением на заре становления общественных отношений срабатывал всегда и везде — и в коммунистическом Союзе и в насквозь демократических Штатах. Если хочешь сделать человека счастливым — отбери у него все, что есть. А потом верни половину. И не будет у тебя сторонника вернее.

Я протянул своему новому партнеру руку:

— Добро пожаловать в большую семью, мистер Трамп! Буду рад встретить вас в Андорре.

Нельзя сказать, что мы простились добрыми приятелями, но главное — положить начало перспективному партнерству.

Едва за Трампом закрылась дверь, я позвонил Снайлу:

— Том, все отлично, он наш. Отзывайте иски, убирайте этих придурков с транспарантами, ну, ты знаешь. И передай отдельный реверанс Гринбергу — он все сделал замечательно!

— Поздравляю, — ответил Том через пару секунд, видимо, пересказывал кому-то мои слова. И мне послышался короткий смешок Серого на заднем плане. — Успехов!

Главный капитал любого бизнеса — люди. Не деньги делают деньги, их создают люди. Некоторые, как Снайл, или герр Мост — из воздуха, другие, как Трамп — из стекла и бетона, третьи, как герры Шульц из австрийской OMV и Штроттхотте из Glenсore — зарабатывали на самих людях. Но в основе всего — люди, которые умеют добиваться поставленных перед собой целей. И мне очень хотелось думать, что помимо того, что эти люди работают на меня, проявляя фантазию, профессионализм и необыкновенную энергию, я и сам смог многому и них научиться и стать на них похожим.

Следующим пунктом моей программы стояло близкое знакомство с мистером Брауном, которого я видел уже несколько раз и на которого очень рассчитывал. Впервые мы встретились с ним в обществе мэра лондонского Сити, во второй раз он сам призывал бизнес в моем лице вложиться в развитие инновационной экономики.

В организации кризиса, на котором так настаивал Фролов, мистер Браун должен был сыграть не последнюю роль. К тому же контора, вице-президентом которой он числился — Crown Estate, была организацией настолько интересной, что рано или поздно обязательно должна была привлечь мое внимание.

Англичан их политические недоброжелатели — в том числе и «отец народов» — частенько презрительно называли, называют и будут называть англо-саксами, удивительным образом наклеивая на волков овечьи шкуры. Это так же смешно, как если бы нынешних американцев называли апачами или ирокезами, а австралийцев — австралийскими бушменами.

Как известно даже младенцам, политика любого государства определяется теми людьми, которые контролируют его собственность. И нет большого секрета в том, что семьдесят процентов недвижимости в Британии принадлежит двум процентам ее населения. Штука в том, что почти полностью эти два процента состоят из потомков тех людей, кто пришел завоевывать англо-саксов в составе нормандского войска Вилли Бастарда почти тысячу лет назад. Но если кто и определяет политику «англо-саксонского» мира, то как раз вот эти два процента пришлых норманнов-нормандцев, находящихся между собой в очень близких родственных связях. И совершенно ни при делах здесь несчастные покоренные англо-саксы — они такие же жертвы, как и весь остальной мир.

Кто-то скажет: старое норманнское дворянство вырезало само себя во время войны Алой и Белой Роз. Плюньте ему в глаза — это вранье. Это такой же миф, как и все, связанное с английским нобилететом. Историками давно посчитано, что в общей сложности все сражения этой «кровопролитнейшей» гражданской войны, воспетой гением Шекспира, оплаканной сотней других, менее значительных пиитов доблести и славы, длились… четырнадцать дней. На территории всего Острова 14 дней боевых действий. За тридцать лет. В анналы истории попали даже «великие» сражения, в которых потери с обеих сторон составили двести — пятьсот человек. Солдат, конечно, не баронов. Поистине — «побоище». На этом фоне поход Ермака Тимофеевича за Иртыш выглядит мировой войной. Были, конечно, и большие битвы, где сталкивались в бою по тридцать-сорок тысяч человек, но их было очень немного и потери дворянства в них были минимальны. Гибли в основном простые солдаты, те самые англо-саксы. И что-то мне слабо верится, что за две недели можно вырезать все нормандское дворянство.

Как были норманны врунами и дикими викингами, плюющими на чужие интересы тысячу лет назад, такими они и остались поныне, изменившись лишь самую чуть и совсем не в лучшую сторону — стали еще жаднее, еще бессердечнее, еще лживее, еще упрямее. Поэтому, когда они слышат об очередных происках «англо-саксов», они даже не относят эти претензии на свой счет, полагая, что речь идет об их крестьянах, цирюльниках, портных и докерах, которые и в самом деле — то еще зло!

И мистер Браун — какой бы не была его настоящая фамилия — занимал в этой норманнской аристократии очень важное место, если уж ему доверили место вице-президента крупнейшей британской компании-владельца недвижимости, чьими хозяевами скромно числились неприметная семья Виндзоров.

Как и все, связанное с английской короной, история Crown Estate была очень мутной. Числясь ее номинальными владельцами, королевская семья по существующему закону не могла ни продать, ни заложить эту компанию. Общественность была убеждена, что компания принадлежит государству, государи считали ее своей частной компанией, доходы которой на время изъяты королевством. Из доходов компании оплачивались старинные долги королевской семьи, содержание правительственного аппарата, выплаты на содержание королевской семьи шли отсюда же. И едва ли не каждый год королевские советники поднимали в парламенте вопрос о полном возврате королевской семье контроля над компанией. Речи о том, чтобы эту жемчужину в британской короне приватизировать на общих основаниях не шло вообще никогда. Рано или поздно вся собственность должна была вернуться к Короне^[264]. Но и сейчас все руководство компанией назначалось Королевой, и не было подотчетно никому кроме нее. Не считать же отчетом представляемый Парламенту документ, который никак не мог повлиять на деятельность компании. Все, что мог Парламент — сердито надуть губы и посетовать Королеве на некомпетентность назначенных ею лиц. Немного.

Королевской компании, руководимой мистером Брауном, принадлежали: гольф-клубы, магазины, двадцать семь тысяч акров лесов, шахты, карьеры, монополия на вылов лосося в реках Шотландии, фермы. Офисов и жилых помещений почти на двести гектаров (и если кто-то подумал, что это где-то в глубинке, то сильно ошибся — Риджент-стрит посреди Лондона вся принадлежит этой компании). Но главное, что принадлежит семье Виндзоров через эту интересную компанию — вся береговая линия Острова, половина приливной полосы и весь морской шельф Великобритании.

Когда вы мочите ноги в теплой волне какого-нибудь пляжа острова Уайт — вы идете по королевской земле, по королевскому песку и королевским камням. Если вы решили поглядеть вдаль Северного моря с дюн близ Бернем Маркет — вы стоите на королевских дюнах.

Легко играть в демократию, владея всем. И поучать других о том, как правильно распоряжаться своим богатством — тоже легко.

Упустить мистера Брауна, знающего все о реальном положении вещей, я не мог при всей своей необъяснимой антипатии, сложившейся с первых минут знакомства. К тому же у нас было общее дело, небольшой бизнес в сфере венчурного инвестирования, и мне очень хотелось узнать о том, как идут дела, из первых рук.

Мистер Браун оказался личностью незаурядной и скрытной. Это стало ясно при детальном изучении наследства Мильке: мой новый знакомый отметился только на посту вице-президента уже упомянутой Crown Estate. А кем он был до того так и осталось большой загадкой. И если не считать его одноразового появления в качестве иностранного советника при правительстве Индиры Ганди в Дели, то в практическую политику он не сильно-то и лез. А до того он успел закончить Оксфорд и немножко поработать в Chatham House^[265] на должности очень младшего клерка.

В Индии, во время первого премьерства «самого гуманного человека на свете» — Индиры Ганди, мистер Браун занимался решением задачи перенаселенности субконтинента. Потому что страна и в самом деле столкнулась с таким уровнем рождаемости, что ни о каком развитии в рамках традиционных экономических решений и речи идти не могло — все уходило на поддержание скудного рациона огромного населения. Соответственно для преодоления этой проблемы была создана правительственная программа. И суть этой программы состояла вот в чем: населению была предложена недорогая операция по стерилизации мужчин — вазэктомия, хирургическое удаление фрагментов семявыводящих протоков. Была создана целая сеть клиник, хирургических кабинетов, предназначенных для этой несложной операции. Были вложены огромные деньги в выплату вознаграждения стерилизованным индусам. Каждому согласившемуся полагалось выдавать по тридцать долларов, но стерилизовать предполагалось не менее ста миллионов человек — поэтому общая сумма была отнюдь не малой. И у истоков этой «гуманной» программы как раз и стоял мистер Браун.

В первый год действия программы выяснилась неприятная для ее организаторов проблема: индусы с радостью шли на операцию, но только те, кто уже имел пять-шесть-восемь-десять детей. Только те, для кого рождение лишнего рта в семье становилось личной экономической катастрофой. Но другие, имеющие одного-двух детей или вовсе бездетные, совсем не спешили избавить мир от своего генофонда. Программа забуксовала, потому что оказалась лишена практического смысла — вместо борьбы с перенаселенностью, правительство совершенно бесплатно проводило операции для тех, кто их и так желал, да еще и приплачивало им по тридцатке.

И тогда мистером Брауном было предложено интересное решение: ввести вазэктомию в Уголовный Кодекс страны как наказание за незначительные правонарушения. И вот здесь-то началось! Любого гражданина могли насильно отправить (и отправляли) на оскопление. То, за что раньше полагалось пять ударов бамбуковой палкой, теперь каралось вазэктомией: проехал в автобусе без билета — простись с возможными детьми, украл морковку на базаре — расставайся с потомством. За пару лет было оскоплено почти восемьдесят миллионов мужчин. И никто из ООН или ПАСЕ даже не посчитал нужным раздувать из этого скандал.

Ни в одной стране мира принудительная кастрация не принимала таких поистине индустриальных масштабов. Разве только ее слабое подобие в гитлеровской Германии, где за двенадцать лет кастрации было подвергнуто «всего» полмиллиона человек. Из-за ненужных сложностей, наверное, ее не стали ставить на промышленную основу, ведь газовая камера стерилизует гораздо надежнее. Но кастрировать восемьдесят миллионов не мог мечтать и Гитлер — для этого нужно иметь по-настоящему извращенный ум.

Говорят, эта именно «гуманная» программа ограничения роста населения в числе других ошибок стоила доброй тетушке Индире ее премьерского поста, проигранного на выборах семьдесят седьмого года.

Этого короткого эпизода в Индии хватило бы любому деятелю, чтобы навсегда похоронить свою карьеру, однако мистеру Брауну та неудача придала только дополнительную силу. И уже в семьдесят девятом он обосновался в том кресле, которое занимал и поныне. Что входило в круг его обязанностей, выяснить людям Мильке не удалось. И парням Луиджи тоже. Мистер Браун был везде, всем что-то рекомендовал, с кем-то встречался, о чем-то договаривался, но никакого определенного вектора в приложении усилий не прослеживалось. Такой трудяжка-муравей.

Как водится, помимо основной работы, он состоял еще членом попечительских Советов полудюжины колледжей, числился в составе директоров нескольких региональных и одной международной корпорации, словом, был очень занятым и нужным обществу человеком.

Лу не удалось узнать о нем что-то важное, что позволило бы очернить этого джентльмена в глазах света, но зато получилось выполнить незаметную «подводку» — наша встреча с мистером Брауном в Альберт-холле на какой-то оперной постановке выглядела как случайность. После короткой беседы он даже согласился на короткий визит в мою маленькую Андорру, что и сделал буквально через один уик-энд. Ради этой встречи пришлось перенести заседание Совета Директоров в одном из инвестиционных фондов, чтобы успеть добраться до того места, в котором я сам предложил провести встречу.

Потом для Луиджи нашлось более подходящее дело — он надолго застрял в Риме, пытаясь реализовать еще одну, новую для европейцев, идею. Поэтому дальнейшее копание в прошлом мистера Брауна на время прекратилось, а наше с ним знакомство развивалось само собой — без задних мыслей с моей стороны.

— Мистер Майнце, сэр, — он сухо поклонился на пороге моего временного убежища в единственном отеле Энкампа. — В этих живописных горах найти вас было непросто. Так много потрясающих, удивительных видов! Все такое древнее! Все эти камни, крыши…

Его постное лицо не выражало тех эмоций, которые должны были сопровождать его слова.

— Дэвид, мы же условились, обращаться друг к другу по имени? Я обижусь, — изображать радушного хозяина мне было не впервой. — А древность — это единственное, чем пока может похвастать любое из здешних ущелий. Говорят, даже в Париже, если выйти за пределы Ситэ, не найти столь же старых домов. Взять, к примеру, церковь святых Мигеля и Иоанна Крестителя на соседней улице — она еще помнит бородатых вандалов и свирепых вестготов. Но вскоре здесь все изменится.

— Вы в это верите? — проходя в помещение, поинтересовался мистер Браун.

— Хуже, Дэвид, я над этим работаю!

— Тогда я не сомневаюсь в успехе. Люди говорят, что вы хотите здесь создать конкурента нашим Гибралтару, Джерси и Мэну?

— Да, посмотрим, что из этого выйдет. Нулевые налоги для технологичных компаний, дешевые кредиты, минимум документации, упрощенный регламент. Знаете, я хочу здесь сделать рай для финансистов и передовых компаний, для торговцев и ученых. Экотуризм, самый дешевый шопинг в Европе, соединение дремучего захолустья, древности и передовых технологий — вот будущее Андорры. Думаю, у нас есть шансы. Лет через десять вы не узнаете эти городки. Немецкая Италия с ее замками, дорогами и красотами будет завидовать здешним условиям.

— Посмотрим, посмотрим, — покивал мистер Браун. — Пока что у вас все получалось.

Мы еще полчаса разговаривали обо всякой ерунде вроде процедуры оформления гражданства Андорры и красоте местных прелестниц, в которой я вовсе не был уверен или о рыбе в местных прудах — и мне пришлось выдумывать бог весть что, ведь я совсем не рыбак. Потихоньку разговор сам собой перетек к нашим деловым отношениям.

— Погода сегодня прелестная, — мистер Браун закинул традиционную удочку, нащупывая мою готовность соглашаться с ним. — Тихо, безветренно. Последний раз я видел такую тишину недалеко от Женевы.

— Чудесная погода, — мне и в самом деле нравились такие спокойные вечера. — В этих запутанных ущельях такое не редкость. Желаете попробовать здешнего вина?

Он покрутил в руках оплетенную лозой бутылку, извлеченную мной из темного угла.

— Давайте, Зак. Из меня неважный сомелье, я больше ценю пиво и бренди, но глупо быть на юге и не вкусить вина.

Первичный контакт был установлен и теперь можно было говорить не прибегая к обязательным прежде иносказаниям.

— Ваш взнос в наше общее дело, — морщась от каждого маленького глотка «Виоха», мистер Браун посматривал на заходящее солнце, — начнет возвращаться к вам уже через пару лет. Есть определенные прорывы, не настолько значительные как у американцев, но очень неожиданные, что и позволяет нам надеяться на успех. Однако, нужно понимать, что время не стоит на месте и каждый новый день ставит нас перед новыми вызовами. И не всегда можно остановиться, передохнуть и посмотреть на уже сделанное. Гораздо важнее — не останавливаясь, двигаться вперед. Вы понимаете?

Он говорил так, словно вещал с трибуны Семнадцатой партийной конференции — расплывчато и глобально.

— Не очень, — я покачал головой и тоже прикоснулся губами к вину со льдом.

— Если вы запретесь в своей Андорре, то очень быстро окажетесь на обочине мировых процессов. Здесь, между Испанией и Францией — двумя самыми большими европейскими неудачниками — время умирает. И можно однажды проснуться и понять, что цивилизация ушла далеко вперед.

Я даже не понял, говорит ли он серьезно или просто ради того, чтобы что-то говорить?

— Вы что-то предлагаете?

Он почмокал губами, промокнул их салфеткой и спросил:

— Что вы думаете о нынешней России? Ведь у вас там какой-то бизнес?

— Вы желаете присоединиться ко мне?

— Нет, пока что мне интересно ваше мнение в целом.

Я задумался на несколько секунд, собираясь с мыслями. Без вопроса со стороны мне даже в голову не приходило представить ситуацию целиком. Все виделось как разрозненные элементы мозаики: Афганистан, Западная группа войск, Горбачев, сепаратисты в каждом кишлаке или ауле, начинающийся голод, «Демократический союз», вывоз поголовья свиней и коров из ГДР в Москву — для компенсации провалов Продовольственной программы, частные банки, создаваемые шарлатанами и откровенными бандитами. Как можно в целом охарактеризовать нынешнее положение?

— Армагеддон, отступление по всем фронтам и сдача позиций, — сказал я.

— Вы не задумывались о том, что будет после этого? Вы застраховали свой бизнес в России, но что будет, когда все развалится?

Мистер Браун облокотился на резной поручень балкончика, с которого открывались прекрасные виды на зеленое ущелье и добавил:

— Какой свежий воздух!

— Вот как? Вы уверены в том, что в России все развалится?

Он помолчал недолго и снова кивнул:

— Обязательно. Мы не позволим сохраниться этому монстру. Это просто вопрос безопасного ведения бизнеса и никакой идеологической или националистической подоплеки здесь нет. Нас устроит, если распад произойдет по их нынешнему республиканскому делению. Если распад произойдет глубже, то мы не сможем обеспечить топливную безопасность Европы. Потому что труба пройдет по множеству суверенных областей, и у каждого тамошнего царька появится соблазн надавить на нас просто перекрыв однажды вентиль. Тогда придется вводить войска, тратиться на их содержание. В итоге мы получим русскую нефть по цене золота. Это никого не устраивает — и больше всего, наверное, вас. Ведь лучше будет, когда сами туземцы отвечают за целостность трубы и бесперебойность поставок нефти и газа и борются за прибыль, оставаясь в рыночной цене. Их дело добыть, и предоставить нефть нам. Поэтому полная дезинтеграция России нам не выгодна — придется нести слишком высокие расходы для обеспечения транспортировки углеводородов или менять поставщика на кого-нибудь на Ближнем Востоке, чего делать тоже не хотелось бы — это усилит арабские режимы. Лучше каждому врагу дать по пенни, чем одному — фунт. Есть, конечно, в политике и экстремисты, требующие поставить Москву на колени. Но трезвые люди, и, слава Богу, что их большинство, понимают, что загонять крысу в угол не стоит. Однако это не снимает вопроса о том, что будет после кончины коммунизма и кто сумеет воспользоваться плодами?

Он сумел меня удивить. Мне почему-то всегда казалось, что если они собираются ослабить и разделить Союз, то непременно на тысячу частей — чтобы ни одна из них не могла угрожать гегемонии Запада. Но оказалось, что все просчитано. Им проще договориться с одним человеком в Москве, чем с десятком по пути от Тюмени до Бреста. И поэтому они никогда не допустят полного распада России на области. Разве только когда нефть кончится.

Зато уже сейчас были видны перспективы того политика, который после развала Союза начнет бороться за сохранение РСФСР. Народ его на руках носить будет, совсем не подозревая, что главная его забота — всего лишь обеспечение бесперебойной работы трубы силами туземного населения.

— И как вы это видите? Как нам с вами правильно воспользоваться плодами?

Мистер Браун посмотрел вдаль, собираясь с мыслями, и заявил:

— Английское и американское правительства солидарны в том, что опустевшие рынки должны занять те, кто вкладывался в создание ситуаций. Вы хорошо проявили себя в прошлом, поэтому я уполномочен сделать вам интересное предложение. Вы же не желаете останавливаться на достигнутом, не так ли?

— Вы хотите сказать, что на проведение там, — я показал головой на восток, — нужных решений кто-то уже инвестировал определенные деньги?

— Видите, Зак, в чем дело… Нет тайны в том, что политика — самый доходный из бизнесов. Поднимите из грязи бесполезного говоруна, проплатите его избрание в высокие кабинеты и все вернется вамсторицей. Политика выгоднее торговли наркотиками или оружием. Да, здесь высок входной порог, но результат того стоит. Вложив сто миллионов в человека или партию можно получить в свое распоряжение страну со стомиллиардным бюджетом. Вы понимаете? Тысяча процентов прибыли — это не фантазии. Так было всегда. Для тех, кто понял, что политика — это просто еще одна форма бизнеса.

Его слова заставили меня отставить вино в сторону — разговор становился все интереснее.

— И что вы предлагаете?

— Русские уйдут очень скоро. Из Германии, Венгрии, Польши, Румынии, Болгарии — отовсюду. Иначе им не видать кредитов. Иначе им не видать рынков для сбыта своей нефти, иначе занавес станет не просто железным, а… абсолютно герметичным и страна взорвется изнутри, из-за внутреннего давления.

— На место русских нужно попасть нам?

— Вы все еще гражданин Сити, Зак. И очень быстро соображаете. Идет крупная игра. Мы с союзниками действуем в общем русле, но каждый видит именно себя монополистом в той или иной отрасли хозяйства Восточной Европы. Трудность состоит в том, что денег всегда не хватает. На просветительскую работу, на создание демократических движений наши Правительства тратят очень большие деньги. Но это политика для политиков. Понимаете? Им важно показать избирателю свои успехи. Кто-то для этого продвигает пенсионную реформу, а кто-то победу демократии во всем мире.

— Кажется, я догадываюсь, о чем вы говорите. Но не буду спешить, продолжайте.

— Никакая политика не может быть четкой и бесповоротной, если на выигранных землях не укрепился наш бизнес. Экспансия нашего бизнеса — вот главная гарантия нашей безопасности. Не чьего-то там — югославского или чешского, а нашего бизнеса! Британского, американского, французского, итальянского и немецкого! Отчасти японского. Нам не нужны конкуренты, которые проведут у себя реструктуризацию, очистятся от долгов и станут вставлять нам палки в колеса. Нам нужны свинцовые рудники в Югославии, принадлежащие Rio Tinto, польский уголь должен стать собственностью Billiton, а чешское машиностроение — Siemens. Поэтому есть некоторый пул заинтересованных лиц, спонсирующих практическую сторону завоевания рынков. И пропаганду наших свобод и возможностей в среде туземцев, определяющих перспективы своих стран. Речь идет о тех деньгах, за которые иным партийным деятелям не придется отчитываться в Парламенте, Конгрессе или Бундестаге. Я уже слышал о вашей деятельности в Восточной Германии, вы молодец, успели раньше этих напыщенных болванов из Бонна, Гамбурга и Мюнхена. Так им и надо, нечего упиваться самодовольством! — он тоненько засмеялся. — Но я предлагаю вам не ограничиваться одной страной.

Если я правильно сообразил о его предложении, то он говорил о спонсировании антикоммунистических лидеров в Восточной Европе, о скупке новых парламентов, региональных вожаков и тех прекраснодушных идиотов, кто ждал освобождения с уходом коммунистов. Тех, кто верил, что диктатура идеологии хуже диктатуры денег. И готов был за деньги на все.

— На работу с каждым из тамошних царьков не хватит бюджетов никакого государства — они хоть и дешевы, но необыкновенно многочисленны, — развел руками мистер Браун. — Многочисленны, но все же конечны.

— И давно ведется такая работа?

— Активно — последние лет восемь-десять. До того — на уровне самодеятельности некоторых корпораций, людей, управлений в определенных ведомствах. Не системно. Но теперь настал финальный этап, когда нужно немного поднажать и плод упадет к нашим ногам. Мы будем откусывать рынки у русских один за другим, и на опустевших местах должны будут сразу появиться наши компании. А потом дойдет черед и до самих русских. Ведь оставшись без рынков сбыта для своей продукции, они просто вынуждены будут начать приватизацию своей промышленности. Чтобы снизить риски банкротства и свести их с уровня государства на уровень отдельных частных лиц.

— То есть моя страховка сработает?

— Да, — улыбнулся собеседник. — Поздравляю, вы вовремя сообразили так сделать. Те, кто сунулся вслед за вами, никаких контрактов уже не получили. И знаете почему? Они слишком много хотели. Гиффен даже всплакнул, когда узнал о вашей находчивости. Но сам уже не успел сделать то же самое. От вашего контракта страховые компании не останутся в убытке. Они будут только рады падению Москвы, ведь перед ними откроются обширные рынки с населением примерно в полмиллиарда человек с приличным уровнем жизни, несравнимым с Индией, Африкой или континентальным Китаем. Спишут вашу премию на убытки будущих периодов, а там погасят их прибылью от новых рынков. Не проблема. Зато какой мощный промоушн? Говорят, что когда о вашей страховке узнал Горбачев, он стал еще сговорчивее. Он окончательно поверил, что мы хотим равноправного партнерства.

Вот такого я точно не ожидал. Теперь Горби еще быстрее сольет доверенную ему страну. Но странно — почему Серый ни словечком об этом не обмолвился? Ему было на руку, что Михаил Сергеевич стал гораздо уступчивее перед своим «западными друзьями»? Я уже ничего не понимал: одной рукой мы с Фроловым поддерживали существующий режим, а ногами в это время делали ему подножки. Что за странная тактика? Я сделал себе пометку поговорить об этом с Серым — потому что уже совсем потерял ощущение правильности происходящего.

— Что от меня требуется? — спросил я у мистера Брауна.

— Вы понимаете, что сейчас я ничего не могу вам гарантировать — ни по срокам, ни по окупаемости ваших… инвестиций? Просто потому что сам еще ничего не знаю наверняка. Цифры настолько общие, что строить далеко идущие планы преждевременно. Единственное, в чем я твердо уверен — в том, что ваши интересы будут учтены в числе первых, когда речь зайдет о компенсации затрат и хлопот. Вот вам реквизиты двух, — он протянул мне визитные карточки, — благотворительных организаций. Перечислите сколько-нибудь, чего не пожалеете. И вы потом об этом не пожалеете.

И я подумал, что теперь не очень уверен в том, что это Лу «подвел» меня к мистеру Брауну. Выглядело все так, будто это я глупый карась, попавшийся в хитромудрый садок.

— Я рад, Зак, что нам удалось договориться. Надеюсь, встречаться мы станем чаще, — мистер Браун добродушно улыбался тонкими губами. Глаза оставались безучастны. — Завтра мне нужно быть в Милане на встрече с людьми из Хэмптона^[266]. Так что вынужден откланяться. Если потребуется что-то от меня — не стесняйтесь, звоните в любое время дня и ночи, я почти не сплю.

Я не стал уточнять, что за люди прибудут из Хэмптона. Это могли быть либо ЦРУ-шники, если речь шла о вирджинском Хэмптоне, либо кто-то из тамошних толстосумов-биржевиков, если имелся в виду Нью-Йоркский пригород — выбор на самом деле невелик.

Мы простились не добрыми друзьями, но очень хорошими знакомыми.

Глава 3

— Не люблю Нью-Йорк, — мотнул головой Серый. — Шумно, суматошно, мокро. И если есть телефон, то зачем мне быть в Нью-Йорке? Если есть компьютер — какой смысл в моем физическом там присутствии? Снайл, Ландри и Алекс за всем присмотрят. Здесь мне нравится гораздо больше. Здесь есть все: биржа, модемы, брокеры, банки — все тоже самое, что и в Нью-Йорке, но нет ощущения Вавилона.

Он открыл еще один офис в Чикаго и теперь частенько мотался сюда из Луисвилла.

— Семь миллионов и проблема потери времени на перемещение решена, — продолжал Серый. — Оказывается Иллинойс и Кентукки совершенно рядом. Всего лету — два часа. До Нью-Йорка вдвое дальше.

Понятно. Как у Крылова в басне о лисе и винограде. Шумный он и суматошный — потому что лететь четыре часа.

— Шестьсот пятьдесят миль — четыре часа? — удивился я. — Кукурузник из Рязани выписал? За семь миллионов? Тебя определенно нагрели. Эта фанера больше трехсот тысяч стоить не может.

— Не, что ты! Ну какой кукурузник? Просто кто-то покупает самолеты, а кто-то, победнее, вертолеты.

Вечная фроловская манера прикидываться бедным родственником почему-то не надоедала.

— Посмотрел бы я на себя, ковыляющем над Атлантикой в вертушке. Всего какие-то сутки, пять дозаправок, и я на месте, — хмыкнул я. — Покатаешь?

— Покатаю, — заржал Фролов. — Ты как ребенок. На лифте тебя не покатать? Или ты уже самостоятельный — сам лифты водить умеешь?

— Да уж, научили.

Серый набрал еще фунтов двадцать веса, стал похож на молодого Будулая.

— Рассказывай, чего примчался? Что опять у тебя не получается?

— С чего ты взял, что у меня что-то не получается?

— Ты же просто так, проведать старого друга, не заедешь, все какую-нибудь проблему норовишь привезти. Чтоб я ее решал. Заметь — бесплатно! Чистый альтруизм с моей стороны. А! — он махнул рукой, — Наверное, так и нужно поступать с друзьями? Ладно уж, пользуйся.

Настроен Фролов был неожиданно благодушно. Вопреки сложившемуся у меня образу современного Павки Корчагина.

— Поэтому и предел твой — вертолеты, — сказал я. — На большее тебе не скопить.

— Верно, всему виной моя доброта. Выкладывай.

И я стал в подробностях рассказывать ему о встрече с Брауном, о своих делах в Европе и Союзе. Монолог, иногда прерываемый уточняющими вопросами, затянулся на целый час.

— И вот скажи мне, Сардж, в чем смысл наших действий? Если я делаю нечто, что еще быстрее толкает Политбюро на разрушение страны, а ты мне в этом никак не противодействуешь?

Серый встал с дивана, подошел к огромному панорамному окну с видом на озеро Мичиган и Стритервилл.

— Видишь эти дома? — спросил он. — Знаешь, что это такое? Чья-то воплощенная мечта. И я хочу, чтобы мечта москвичей была чем-то похожа на Lake Point Tower, — он показал пальцем на одиноко стоящее у самого берега здание высотой этажей в пятьдесят-шестьдесят^[267], — это жилой дом с собственным парком. Или пусть эта мечта будет похожа на AON, — он топнул ногой по полу. — Но не на панельное девятиэтажное чудовище. Я хочу, чтобы где-нибудь в районе Новодевичьего монастыря в небо поднимались башни повыше, чем здешняя Sears. Кстати, не хочешь прикупить пару офисов? Дела у нынешнего владельца после того как съехал сам Sears, идут не лучшим образом. Нет?

— Ты — новый владелец?

— Не совсем, — покачал головой Серый. — Вернее, совсем «не». Еще вернее — никаким боком. Лично я — никаким боком.

— Не знаю, зачем мне здесь офисы?

— Дешево. Посмотри — вон с крыши спускается стекломойная машина. Разве не чудо?

— Все равно не хочу. Даже с машиной.

— Ну и ладно. Лучше купить такой же, но в Москве, да?

— Было бы неплохо.

— Было бы отлично! Но я не знаю, как это сделать, пока в Кремле сидят те люди, которые там сейчас сидят! Не знаю, как это возможно, пока есть идеологическая составляющая в экономических планах.

— Не понял. Чем мешает Советский Союз постройке таких зданий?

— Тем, что он их не строит! — засмеялся Серый. — И речь идет не о каких-то тридцати-сорока этажах одинокого здания вроде СЭВ в Москве. Пусть таких зданий будет сто-двести-триста! И в каждом по сто этажей! Как здесь. В этих муравейниках — жизнь. Люди заезжают, богатеют, разоряются, что-то делают, создают, живут в конце концов, совсем не надеясь, что им поможет партком или собес! Живут, а не отбывают трудовую повинность.

Он смотрел на меня взглядом школьного учителя, объясняющего двоечнику очевидные истины в пятый раз.

— Ладно, не бери в голову, это так, отступление лирическое и мозгоклюйство. Айн Рэнд на ночь перечитал, — Серый засмеялся. — На самом деле история у наших с тобой метаний другая. Наливай, насухую тебе не понять.

— А тебе?

— А как ты думаешь, почему я уже три года не просыхаю? — опять засмеялся Серый.

Он был непривычно возбужден.

Мы выпили залпом по пятьдесят граммов виски, совсем не по-американски, залпом.

— Я всегда говорил тебе, что знаю, что следует делать, — начал Серый, занюхав виски кулаком. — Мне самому хотелось так думать. Но чем больше я думал над этим, тем к более неутешительным выводам приходил. Знаешь, в чем основная проблема Нобелевского комитета, раздающего главные научные премии?

Я пожал плечами, изобразив полное неведение.

— Некачественная экспертиза, — сказал Серый так, будто все этим объяснил. Посмотрел на меня и подсказал: — Ты знаешь хоть одного шведа-академика с мировым именем?

— Нет, не слышал даже.

— Потому что их нет. Там сидят очень неглупые люди, но они ничего не понимают в тех вещах, о которых берутся судить. Им поручили это делать и они это делают. В силу своего разумения. Но не понимают, с чем имеют дело. Поэтому они вынуждены часто ждать, пока какое-нибудь открытие проявит себя на практике. Из-за неспособности оценить перспективы имеющихся открытий. И часто премии раздают не тем, кто их достоин, а тем, кому выгодно политически их дать — потому что так проще выглядеть компетентным. Я приведу тебе простой пример: через несколько лет весь финансовый мир будет рукоплескать двум парням, математически доказавшим корреляцию между ценой опционов на акции и ценой самих акций. А еще через пяток лет созданный ими хедж-фонд, работающий по их математическим моделям, благополучно накроется, забрав у вкладчиков почти пять миллиардов^[268]. Ровно на следующий год после вручения им Нобелевской премии. Все как у нас с тобой. Но разве мы хотим подобного?

— О чем это ты? — его аналогия была слишком неожиданна. Но исследование будущих гуру рынка показалось интереснее: — Это в самом деле так? Я про акции и опционы на них? Где можно прочесть об этом? Они же наверняка уже сейчас что-то публикуют?

— Что ты за человек?! — возмутился Серый. — Я ему — за философию и правду жизни говорю, а он опять о деньгах! Я тебе открытым текстом сообщаю: вредная дрянь эта теория, обманывающая доверившихся! Я говорю о том, что всю эту математизированную механику рынков так и будут преподавать в колледжах и университетах, даже после банкротства отцов-основателей, выдавая ее за новейшее достижение научной экономической мысли. Так и будут учить, считая, что такое, неверное, знание лучше, чем никакого. Мы, люди, склонны искать потерянное не там, где обронили, а там, где поверхность лучше освещена. И такая философия заводит нас в задницу.

— Все равно не понимаю, — я беспомощно пожал плечами.

Серый мелко засмеялся, провел ногтем по краю стакана, прислушался к звуку и покачал головой.

— Разве мы с тобой желаем создать модель сферического коня в вакууме, которая кое-как проработав несколько лет, благополучно накроется? Кто мы с тобой такие, чтобы определить, что нашему народу будет хорошо, а что — плохо? Ты имеешь ученую степень по экономике, истории, политике? Ты читал лекции в Итоне, Оксфорде, Гарварде? Да черт с ними, с чтениями! Ты их хотя бы слушал?

— Пожалуй, нет. Не системно.

— Ну вот видишь, мы с тобой всего лишь два недоучки, на которых свалилось слишком много. И я готов нести то, что можно нести. Но я не согласен надорваться и все равно ничего не сделать.

— Но ты ведь будущее видишь…

— На сколько-то лет. Да, вижу. А что потом? Может, я его дальше и не вижу — потому что его нет? В общем, я много думал об этом. И я не готов взять на себя ответственность за решения и поступки многих людей. Потому что не уверен в своей компетентности на этот счет. Черт! Да наоборот! Я уверен в своей полной некомпетентности! Все, что я могу обеспечить с твоим участием — дать им право свободного выбора своего будущего. Подставить плечо в трудное время, поддержать, но не решать за них, как они будут жить дальше. Скажи мне, ты стал англичанином?

— Нет, а нужно было?

— Не знаю. Ты не стал англичанином, я — американцем. Мы толком не столкнулись ни с их медициной, потому что быстро получили возможность иметь свои собственные клиники, ни с пенсионной системой — потому что нам наплевать на пенсии, ни с судебной системой, потому что на нас работают лучшие юристы этих стран. Мы не вкусили даже сотой части того дерьма, что творится там, внизу, на уровне первого этажа. Но мы оба перестали быть советскими людьми и понятия не имеем, чем они сейчас живут. Так какое у нас с тобой есть право советовать другим то, чего сами не знаем?

До меня стало доходить — о чем он говорит. И почему-то стало стыдно перед андоррцами.

— Но это еще не все, — сказал Серый, наполняя стаканы. — Подумай еще вот о чем… Твое здоровье! Подумай вот о чем: может ли знать человек со здоровыми зубами о том, что такое зубная боль? Можно ли ему это объяснить словами, образами?

— Попробовать можно, но…

— Именно, что «но»! Бесполезно. Для того, чтобы понять, что под красивой оберткой лежит кусок дерьма, нужно ее снять. Обертку. Это я к тому, что если сейчас два ангела-хранителя Серый да Захарий вздумают уберечь своих сограждан от опрометчивых шагов — их просто не поймут. Но давай на минуту представим, что нам удалось прекратить горбачевскую вакханалию, вернуть все в цивилизованное русло и поставить всех плохих в позу просящего рака? Кто-нибудь сообразит, от какого зла мы его уберегли?

— Вряд ли, — я со всей очевидностью осознал, что даже мы сами до конца никогда не будем уверены, что уберегли людей от чего-то дурного.

— Вот то-то! Пойми простую вещь — если у тебя закрыты глаза, то для того чтобы понять, что в рот тебе кладут кизяк — его надо надкусить. Твой отец тогда еще, давно, говорил, что стране нужно пройти очищение, иначе все повторится спустя три года, пять лет — неважно. Пропаганда отсюда всегда будет эффективна, пока мы там не наедимся ее вволю. Чтобы победить заразу, нужно привиться.

Беседы с Серым частенько заводили меня в тупик. Сейчас вот выходило, что все, что мы делали — бесполезно? Я не хотел с этим мириться!

— Так что нам делать? Оставить все как есть? Ты просто боишься!

— Да, боюсь! Да, я боюсь! — Громко повторил Серый. — Я не матрос Железняк, вооруженный самым верным в мире учением, я сам немножко думать научился! Я не хочу стать причиной какой-нибудь непрогнозируемой дряни!

Мы замолчали, каждый глядя в свой стакан. Без его участия я был бессилен, но как его убедить в том, что нельзя успокаиваться — я не знал. Не находил нужных слов и тяжело вздыхал.

Серый неожиданно толкнул меня плечом в бок и подмигнул мне:

— Запутал я тебя, да?

— Не без того.

— Не жалуйся. Назвался груздем — полезай в кузов. Никто и не обещал, что будет легко и понятно.

— Ты что-то придумал?

— Ну, можно и так сказать, — Серегино лицо стало мечтательным и хитрым одновременно.

— Так говори уже! — я стукнул стаканом по столу.

— У нас с тобой несколько целей. Первая и самая важная, которую мы с тобой не первый год толкаем — лишить монополии на знание тех козлов, которые сидят в ЦК и Политбюро и потихоньку разбазаривают доверенное. Если наши с тобой стажеры начнут четко понимать эти процессы и громко о них говорить — банде Горби придется с ними считаться. А потом, когда Михаил Сергеевич уйдет на покой, нашим умникам придется самим решать — что делать со своей страной?

— И все? А самого Горбачева ты намерен отпустить вот так, за здорово живешь?

— Для него у меня есть сюрприз, но говорить об этом преждевременно. Ведь пока что ничего непоправимого не случилось. Да черт с ним, с Горбачевым! Послушай о второй цели!

— Не допустить большой войны? Ты об этом тоже как-то говорил.

И все в моем детстве и юности говорили: «лишь бы не было войны».

— Да, именно так. И чтобы этого не случилось войска, выведенные из Афганистана и Германии, не будут сокращаться. Их передислоцируют в самые напряженные точки Союза — чтобы не позволить сепаратистам устроить бойню. Отделяться — только мирно, политическим переговорным процессом. Кредитами на содержание этих армий мы с тобой обеспечим. И они же проконтролируют проведение республиканских референдумов об отделении от Союза.

— Не общесоюзный референдум?

Простая, и в принципе давно усвоенная мысль разделить «нерушимый» на какие-то обособленные республики показалась мне сейчас запредельной крамолой. Мы много говорили о предстоящем развале Союза, но впервые речь об этом зашла не как об отдаленной перспективе, а как о событии завтрашнего дня. И Серого это ничуть не смущало, видимо, в его видении будущего и впрямь ничего изменить было нельзя. Или вредно.

— Общесоюзный станет фикцией. В такой форме он лишен любого смысла. Подумай сам: если население какой-нибудь Грузии выскажется за отделение — что будет значить голос этой маленькой республики в общесоюзном референдуме? Ничего. И тогда она захочет выйти иначе. Или в составе большой страны затаится маленький враг. Прибалтика вся на Запад смотрит, считает себя Европой, а не ровней «грязным русским свиньям» — пусть валят! Без нашей нефти. Посмотрим кому они нужны со своими древними радиоприемниками и кривобокими телевизорами. Все равно всем Союзом их кормят — так зачем они нужны? Балласт. Грузия, Азербайджан — скатертью дорога! Кто-то уйдет, но большинство останется. Согласен?

— Наверное, — сказал я, но представить этого не смог. Он так легко говорил об этом, словно ничего изменить было нельзя. — Но разве это не есть «навязывание своих взглядов»? И почему Союз должен отдавать российские территории непонятно за что? И черт те кому?

Мне было удивительно, что еще четверть часа назад он убеждал меня, что не может принимать решения за всех, а теперь ратует за сепаратистский референдум. Я был против любого раздела своей страны.

— Нет, это никакое не навязывание, это — здравый смысл, — возразил Серый. — Потом объясню, в чем разница. А про российские территории я тебе так скажу… Представь, что одна из твоих корпораций производит очень важный продукт для рынка или для других твоих компаний, но катастрофически убыточна? Что ты будешь делать?

— Уменьшать издержки…

— Вот! — Серый радостно перебил меня, выставил к потолку указательный палец и потряс им. — Вот! Ты избавишься от непрофильных активов в этой корпорации, оптимизируешь поставки, проведешь реструктуризацию кредитов, выведешь что-то на аутсорсинг, воспользуешься офшором и прочая, прочая, прочая! Так почему же в этом простом приеме ты отказываешь своей стране, несущейся к банкротству семимильными шагами? Тот же Туркестан в составе России, а потом и СССР всего лишь сто лет. Там еще живы байские династии, они в быту живут совсем не по советским законам — так зачем нам их поддерживать? В чем смысл?

— Безопасность границ? — предположил я.

— Что? Как граница протяженностью в три тысячи километров по горам и долам может быть безопаснее двухтысячекилометровой границы, протянутой через казахскую степь? Это нонсенс. Царской России они нужны были по нескольким причинам: избавиться от набегов всяких кокандских ханов, взять Британию за гланды угрозой выхода к Индии и прирастить территорию, просто потому что империя иначе не может — ей нужно постоянно расширяться, просто чтобы жить. Как только прекращается расширение — случается быстрая крышка. Сасаниды, Рим, Византия, Наполеоновская Франция, Британия, СССР — все прошли через это. Но зачем они — убыточные окраины — нам теперь? Я не ратую за то, чтобы взять и отдать их третьей стороне, отнюдь! Они должны остаться под нашим политическим и экономическим влиянием, но вот нести ответственность перед их гражданами нам совсем не нужно — для этого есть региональные элиты, пусть они и работают! Пусть они дают своим гражданам социальные гарантии, определяют нормы законодательства, проводят фестивали и конкурсы — это целиком их внутреннее дело. Пусть помимо наших денег притащут к себе чужие инвестиции, я не против. Я против того, чтобы взваливать ответственность за эти страны на Москву. Ты думаешь, США не могли бы присоединить к себе половину Латинской Америки? Могли бы, но им это не нужно! Содержание этих территорий обойдется гораздо дороже, если подтягивать уровень жизни их населения к уровню жизни в метрополии. И неизбежно просядет экономика самой метрополии, а это вообще уже ни в какие ворота не лезет. Невозможно организовать рай повсюду.

— Россия не может не быть империей — для этого она слишком большая, — засомневался я. — Австралия, Канада — это все части империи, пусть и с очень широкой автономией в теории. А если она не может не быть империей, то ей в любом случае нужно расширяться.

— Не обязательно делать это экстенсивными способами, — пожал плечами Серый. — Разве в школе тебя не учили, что интенсификация дает куда более надежные плоды, чем географическое расширение? Разве не о том же ты разговаривал со своим норвежцем… как его?

— Райнерт?

— Да. И его теория о необходимости индустриализации для оптимизации экономики. Но подумай сам: если ты начал эти процессы интенсификации в Москве и Ленинграде, Ташкент и Ашхабад не смогут остаться в стороне и ты вынужден будешь делать что-то и там. Но ни один тяжелоатлет не может выжать полтонны за один подход. Просто умрет под тяжестью. И выбор у тебя прост: либо развивать какие-то части империи, но тогда стоит забыть о всеобщем социальном равенстве, что чревато бунтами, либо избавиться от балласта и толкать дальше то, что тебе по силам.

Серый демонстративно почесал затылок и не дождавшись моих вопросов, продолжил:

— Даже понятно, зачем они были нужны коммунистам в двадцатых — распространить идею как можно шире, а на тех территориях никакой власти после крушения империи по сути не было. Грех не воспользоваться моментом. Если же отбросить в сторону «единственно верное учение» о непременной и всемирной победе коммунизма — зачем они нам? Пусть выращивают свой хлопок, копают золото и вольфрам, производят химию и строят каналы — мы с удовольствием их поддержим, защитим от захватчиков, и даже что-то купим у них, но зачем нам содержать их баев? Западная Украина в составе Союза — всего-то сорок лет, они смотрят на Австрию, из которой выросли и желают жить «как в Европе», а не работать на Москву. Зачем они нам? Все это, конечно, пьяные разговоры, но ухвати суть — наша страна скроена из таких разных кусков, что разваливаться начала еще задолго до нашего с тобой рождения. Вспомни Калифорнию, Аляску, Польшу, Финляндию… что еще, напомни?

— Гавайи, — добавил я, — Монголия, наверное…

— Вот! Разве не стоило в свое время избавиться от них, чтобы сохранить остальное? Нет выбора, пойми! Бывают времена слияний и поглощений, бывают времена банкротств — не нужно делать из этого трагедию! Как я уже говорил сто раз: сильному в рот будут заглядывать и красную дорожку под ноги стелить, а слабого — топтать. Останемся большими и слабыми попрошайками под постоянной угрозой банкротства или умерим свои амбиции и начнем думать головой о том, как нам стать сильными?

Все это я слышал от него неоднократно, но никогда еще эти его слова не должны воплотиться «прямо сейчас». Отчего-то стало тоскливо.

— Ладно, не грусти, — махнул рукой Серый. — Послушай лучше про нашу третью задачку… Только сначала еще выпьем.

И мы еще выпили, после чего Фролов продолжил:

— Нам нужен жесткий клинч с западной экономической и бытовой системами. Клинч, но не растворение в них. Понимаешь, в чем разница?

— Им должно быть очень тяжело от нас избавиться?

— Ты не дурак, — пьяно хихикнул Серый. — Тогда зачем так часто пытаешься им выглядеть? Не обижайся. Им должно быть невозможно от нас избавиться. Никак. Их концерны должны зависеть от нас, их банки — зарабатывать на нас, их дети — слушать русские, украинские, узбекские сказки на ночь…

— Зачем?

— Затем, что только такое положение вещей может дать нам хоть какую-то гарантию безопасности. Разумеется, не стоит отказываться и от ядерной дубины — чтобы никто не считал нас добродушными плюшевыми мишками. Мы прокатим любого в космос, мы построим электростанцию в Индонезии, мы проведем торговый караван через арктические льды. Мы должны быть везде, никому при этом не навязываясь.

— Сложно это…

— Сложно? Не думаю. Просто это не задача трех дней, это задача на пару-тройку десятилетий. Но если не бросать и быть упорными — все можно сделать. И мы с тобой уже это делаем. И не только мы, — он непонятно ухмыльнулся.

— Я чего-то не знаю?

— Ты слышал о Джеймсе Гиффене? О нем сейчас много говорят в Америке.

— Гиффен, Гиффен… Недавно мистер Браун о нем упоминал, но я как-то не заострял… Кто это?

Серый поднялся, подошел к полке, где были навалены стопкой журналы, пошелестел бумагой и вернулся ко мне с раскрытым Forbes:

— Оцени, — на меня с фотографии смотрел сорокалетний мужик с честными глазами на открытом и даже добродушном лице, — Джеймс Гиффен.

— Чем он замечателен, что о нем так много говорят?

Серый расхохотался так, что я даже испугался за его душевное здоровье.

— Ты не поверишь! — прохрипел он сквозь смех. — Не поверишь!

— Да что такое не так с твоим Гиффеном?

— Когда мы с тобой начинали нашу американскую эпопею, — сказал, отсмеявшись Серый, — этот парень уже был на пару шагов впереди. Не мы одни пытаемся соединить разные экономики, но он это делает по здешним правилам.

— Чего? — я не то чтобы не поверил, я просто не понял, о чем он говорит. — Как?

— У него был небольшой банк Mercator^[269]. В восемьдесят четвертом ему отчего-то пришла в голову идея начать очень близкие отношения с Россией. В восемьдесят четвертом! С Империей зла! Каково, а?

— Но это не все?

— Это только начало. Гиффен в восемьдесят четвертом создает Американо-Советский торгово-экономический Совет, — Серый протянул мне первый том справочника Who is Who in America за 1988–1989 годы, — в который сразу вступают триста! Триста американских компаний. И не какие-нибудь карлики, а вполне себе состоявшиеся корпорации вроде Intel или Union Carbide! И начинают бешенную деятельность по наведению мостов с Советским Союзом. Под аккомпанемент враждебной риторики Рейгана. Понимаешь, в чем дело?

— В восемьдесят четвертом? За год до Горбачева?!

— Именно! Но мало этого — мистер Джеймс Генри Гиффен отметился членством в рокфеллеровском Совете по международным отношениям. И первые масштабные торговые отношения начались до Перестройки! Американцы учетверили свою активность в экономических контактах с отдельными предприятиями Союза. Да ты и сам наверняка сталкивался, с тем, что то там, то там тебе говорили, что к ним приезжали «американцы, японцы, англичане»?

— Бывало, — согласился я, припоминая подробности своих посещений Союза в последние два года.

— Но ты же понимаешь, что никто просто так рисковать деньгами не будет?

— Они все знали? Знали, что Горби сдаст страну?

— Да я в этом уверен как в том, что у меня есть пуп! Я поинтересовался будущим мистера Гиффена и знаешь что? Коррупция, связи с ЦРУ, подкуп чиновников — от Москвы до Алма-Аты — вот лицо этого «честного и частного» американского бизнесмена. Взятки на десятки миллионов долларов, устранение неугодных, все, за что здесь он получил бы пожизненное, там делалось с легкостью необыкновенной.

— Арманд Хаммер дубль два?

— Точно! Только мистер Хаммер осуществлял связь здешних господ со своими холопами там, а когда ему там сказали, что холопов больше нет, он остался не у дел и использовался от случая к случаю. Однако сейчас появились новые люди, готовые накинуть на шею долларовую удавку — и возник мистер Гиффен для связи с ними.

Информация была интересная и немного неожиданная.

— И как это относится к нам? — спросил я.

— Элементарно, дружище! Я присоединился к «доброму» начинанию. Теперь половина моих здешних компаний работает под крылом организации Гиффена, а, значит, и ЦРУ! Мы теперь как жена Цезаря — вне подозрений! И делаю я теперь там все, что захочу, потому что у меня есть мандат на это от Гиффена и Лэнгли! И пусть только попробуют, суки, вякнуть! Я им устрою судебный Армагеддон!

В этом был весь Серый. Для него безопасность была всегда важнее прибыли, а действовать чужими руками — самой желанной мечтой. Но, может быть, только благодаря этому мы еще не в каком-нибудь Алкатрасе?

— Мы теперь на вполне законных основаниях, с одобрения Конгресса и Сената, везем сюда врачей и инженеров, представляешь?

— Не рой яму другому, ага? — хмыкнул я, наполняя стаканы. — За такую находку не грех выпить.

Мне было даже завидно, что он сумел найти такой чудесный инструмент влияния, а я даже не пытался искать что-то подобное, всюду пытаясь все сделать сам.

— Но не напиваться, — уточнил Серый. — Напиваться нам нельзя. Твое здоровье!

— Я так понял, что это еще не все? — довольное лицо Фролова обещало мне сегодня еще немало откровений.

— Шутишь? Это только начало, — сказал он, отправляя в рот кусочек лимона. — Помнишь, как в высшей математике теоремы доказывали? Какого-нибудь Остроградского? Что нужно для доказательства?

— Исполнение условий необходимости и достаточности? Ты об этом?

— Помнишь еще! Надо же, а я думал, ты совсем уже забизнесменился!

— Такое не забудешь. Так что там дальше?

— То, что мы с тобой обсудили — лишь часть головоломки, немаловажная, но часть. Необходимая часть, которая не позволит свести Россию до уровня какой-нибудь, прости Господи, Папуасии, но и не даст возможности влиять на процессы в мире. Для того, чтобы остаться державой, нужно иметь реальную силу для оперативного влияния на оппонентов. До сих пор мы полагались на ядерное оружие, но это глупо, как если бы в дедовой деревне при каждой угрозе за околицей вытаскивать из подпола зенитную пушку. И против волков и против мышей и против оккупантов. Нужен пистолет.

— От твоих метафор голова кругом идет, — пожаловался я. — О чем ты опять?

— У США есть сколько-то флотов, каждый из которых в одиночку может без ядерного оружия одолеть практически любого противника. Эти флоты оплачены чужими деньгами и России в нынешних условиях такое не потянуть. Да и глупо это — каждый раз противопоставлять военной силе военную силу — так и до реальной войны недалеко. К тому же наши вооруженные силы совсем не заточены для автономных действий вдали от своей земли. И тогда остается лишь две компоненты влияния — идеология и деньги. С деньгами у нас всегда было не очень хорошо, а благодаря идеологии Союз пять лет назад контролировал в той или иной степени почти семьдесят процентов земной территории.

— А населения?

— Тоже примерно столько же. Беда лишь в том, что это были беднейшие земли с нищим населением. Африка, Латинская Америка, Азия. Именно для них была приемлема продвигаемая идеология как часть маркетинга. Для населения. Но мы с тобой уже знаем, что население — оно как женщина: толпа падка на обещания и способна поверить отъявленным мерзавцам, лишь бы они говорили то, что ласкает ее слух. Важно, что на самом деле местные царьки клали большой прибор на весь социализм: как только появлялся рядом кейс с долларами, идеология уходила на пятый план.

— Доллары? Твоя цель — доллары?

— Да! — осклабился Серый. — Америка держится на трех китах: монополия на знания, оружие, деньги. Оставим ей оружие — у нас и свое не хуже, но выбьем из-под ее задницы остальные подпорки!

— Ты же говорил, что нельзя делать здесь плохо?

— Я и сейчас так говорю. И делать плохо Америке я не собираюсь. Я хочу сделать хорошо, настолько хорошо, что она задохнется от удовольствия! Помнишь, мы договаривались о кризисе? Нынешний мы сделаем маленьким и незначительным — по старой схеме.

— Кассовый разрыв?

— Да, старый добрый кассовый разрыв где-нибудь на Филлиппинах и Тайване, в Мексике или Венесуэле — туда сейчас активно МВФ лезет, вот и повод щелкнуть его по носу. С обязательными маржинколами у десятка международных корпораций и истерикой в прессе. И знаешь, что будет после этого?

— Нас вычислят.

— Даже не сомневайся в этом. Если не лично нас, то Ландри, Снайла, Уилкокса, Персена, Штроттхотте. А без них мы с тобой — никто, два возомнивших о себе щенка. Но нас вычислят, здесь ты прав. И я хочу к тому времени лишить их рычагов влияния на нас. И дать другим рычаг для влияния на них.

— Лишить их долларов? Робин Гуд, да?

Мне показалось, что Серый стал заговариваться. Спьяну ли, а быть может, от нервного напряжения, но нес он что-то вообще непонятное.

— Нет! Послушай меня! В Европе обсуждается идея экю или евро, здесь — идея панамериканской валюты. Ерунда вся в том, что все предполагаемые валюты по умолчанию будут ставиться в зависимость от доллара или от доли участия в МВФ, неважно. Суть в том, что рулевым при любом раскладе остается Америка, благослови ее Господь! А мне этого совсем не нужно. Если ты держишь свой кошелек в чужой валюте — будь готов к тому, что однажды он окажется пуст. Мы с тобой выпустим на рынок первые полностью частные деньги, обеспеченные нашими физическими активами! Твоим и карнауховским золотом, заводами и электростанциями, моими корпорациями, акциями, землей! Мы все просчитали! Сейчас я расскажу подробнее.

Он бросился к стеллажу с рулонами бумаги. А я расстегнул пуговицы на сорочке, ослабил подтяжки и быстренько опрокинул в себя остатки из стакана.

И на целый час я погрузился в длинный путаный монолог Фролова о финансовых перспективах мировой экономики — с таблицами, графиками, диаграммами. Не сказал бы, что у Серого был готовый план, скорее, это была куча неоформленных мыслей, нуждавшихся в систематизации и шлифовке, но, несомненно, идея была стоящая. Его фраза «мы все просчитали» была чистой воды враньем и при ближайшем рассмотрении обнаружилась целая куча прорех в сыром проекте, но все они были преодолимы. Мы даже позабыли о виски, потому что Серому хотелось выговориться, а мне всегда нравились новые головоломки. Такая уж черта характера — не способен к долгой планомерной работе. Загораюсь мгновенно, выплескиваю энергию и надеюсь на результат, а долго тянуть одну и ту же лямку для меня смерти подобно. Поэтому при первой же возможности я предпочитаю сбросить надоевшую рутину на толкового помощника, изредка возвращаясь к проверке текущего состояния.

— Смотри, — горячился Серый, — мы не начнем с первых же шагов объявлять новую мировую валюту. Это было бы сверхглупостью. Очень небезопасной глупостью. Да и не нужно такое никому. Мы сделаем вот как: создадим глобальный фонд, сольем в него какое-то количество реальных активов. Никаких долларов, марок и фунтов, никаких облигаций, никаких «гудвиллов», страховщиков, брокеров — только реальные акции промышленных, транспортных, торговых компаний, которые мы полностью контролируем, за которыми стоят карьеры, заводы, торговые сети, аэропорты, электросети, здания, железные дороги, корабли. И каждая акция которых может быть измерена конкретным имуществом. А потом…

— Секьюритизация? — перебил я, потому что и сам подумывал о чем-то похожем.

— Да! Проведем секьюритизацию и выпустим бумаги, объединяющие все эти активы. Облигации фонда и станут нашими деньгами, свободно ходящими в расчетах между контролируемыми компаниями. По крайней мере — поначалу. Неподверженные инфляции, дефляции, бифляции, прочим фляциям, которым еще и названия не придумали! Зависимые только от того имущества, которое имеется на балансах компаний! От выпущенных машин, выработанных киловатт-часов, перевезенных тонн и нарубленного угля!

Его глаза сверкали, он очень гордился своей идеей.

Мне же мысль показалась не очень здоровой:

— Даже самые удачливые компании, бывает, банкротятся. В индексе Доу из сотни компаний начала века сейчас присутствует едва ли десяток. И никто не даст гарантий, что через пять, десять, двадцать лет останутся и они. Компании — это слишком виртуальный актив. Как учесть поглощения, слияния? Было две компании с имуществом на сто миллионов, после слияния стала одна с имуществом на те же сто миллионов, но с обязательствами перед акционерами. Ее доля на рынке увеличилась, возможности выросли, но твоя схема этого не отразит. Если держаться только за оценку материальных активов. Что делает одну компанию успешной, а другую, с таким же капиталом — лузером? Удача, разница в управленческих подходах? Как это оценить по твоей системе?

Серый почесал в затылке и заметил:

— А ты вырос, ага?

— Наверное, — ответил я. — Никогда об этом не задумывался. Наверное, я вырос. Фондовый рынок оценивает эти изменения колебанием курса акций. Но ты предполагаешь создать систему, неподверженную изменениям? Опыт Москвы тебя ничему не научил, да?

Серый похлопал меня жесткой ладонью по плечу, заглянул в глаза и проникновенно сказал:

— Да-да-да, я все понимаю, неустойчивая экономика, никуда не годные обратные связи, ведомственные помехи в прочтении сигналов. Но я не собираюсь создавать новый Госплан. Я так же далек от этого как Хайек! Зак, ты же сам понимаешь, что все твои вопросы решаемы в рамках рыночной экономики. Очень хотелось бы создать систему, стопроцентно отражающую реальность, но это невозможно. А возможно лишь какое-то к ней приближение с той или иной точностью. Наш будущий фонд — это не просто мешок денег. Это люди, специалисты, эксперты, проводящие ежедневно тысячу оценок. Это рейтинговое агентство, супербанк, клиринговый центр, платежная система, аналитическое бюро в одном лице. Согласись, если бы тебе в начале века рассказали бы о ФРС, которая будет контролировать деньги сильнейшей страны и всего мира, ты бы тоже нашел тысячи слабых мест?

— Возможно, — согласился я. — Но это ведь ничего не доказывает? Это не довод.

— Это, конечно, довод, — хмыкнул Серый. — Ты забываешь, что если ничего не делать, то ничего и не сделается! Сама идея частных денег, регулируемых эмитентом в зависимости от текущего состояния рынка и его возможностей, не так уж плоха. Можно выпускать вообще ничем не обеспеченные деньги — и никто не скажет ни одного слова, если рынок готов это принять и ты убедишь его, что ему это нужно. Подумай вот о чем: мы добываем медь в Чили, везем полуфабрикат в Японию, там перерабатываем ее в провода и развозим их по половине мира. Сколько встречных обменов валюты совершается в этом процессе? Пять? Десять? Сколько на конвертации теряется денег? Сколько специалистов-оптимизаторов сидят в штаб-квартирах корпораций и занимаются только лишь пересчетом и сравнением текущих курсов? А ведь мы можем свести эти операции к одной-двум, если внутри корпораций взаиморасчеты будут проводиться в наших дублонах! И горнодобытчики из Чили всегда смогут их продать нам по устраивающему их курсу. Удобнее сегодня — пусть продадут сегодня, удобнее завтра — мы не обидимся и на это. И им будет ровным счетом начхать на политический кризис в Чили или в Боливии — потому что наши деньги никак не связаны сполитическим состоянием государств. Наши деньги формируются золотом из Узбекистана, машинами из Германии, сталью из Японии, оружием из России, компьютерами из США, самолетами из Бразилии или Франции, кораблями из Южной Кореи и телефонами из Финляндии и Швеции, но никто из них не имеет решающего влияния на дублоны! Представь себе инвестиционный проект, который мало зависит от валютного курса! Разве это не мечта любого инвестбанкира?

В этом было рациональное зерно — новые всемирные деньги, не контролируемые выборными правителями, а выпускаемые только из соображений экономической потребности и целесообразности. С точки зрения минимизации рисков — дело хорошее, да и вообще, выпускать свои собственные деньги — разве не голубая мечта любого финансиста?

— Здорово, — пробормотал я, полностью поверив в идею Серого. — И с чего начнем?

— Я уже начал! — он вытер пот со лба. — Один из моих парней покупает Урал!

Мне показалось, что я ослышался. Как можно купить Урал?

Заметив мое недоумение, Серый поправился:

— Тьфу, дурак! Что говорю? Подумаешь еще, что у меня окончательно крыша съехала. Маккой поехал в Москву и покупает у Горбачева специальный корабль «Урал». Это такое… судно для электронного шпионажа. Насквозь секретное, но от Jane's^[270] ни у кого секретов нет. Сейчас… Вот, смотри: Большой разведывательный корабль, Kapusta^[271]. Самый большой в мире, самый мощный корабль для электронного шпионажа. Мне когда показали и объяснили его характеристики — я заболел этой лодкой! Сейчас где-то во Владивостоке болтается и оттуда, не сходя с якоря, накрывает электронным глазом весь Тихий океан! В следующем году купим маленький советский авианосец и пару ракетных фрегатов — безопасность превыше всего! Представь себе: наш «Урал» — кстати, с ядерной силовой установкой — в сопровождении авианосца и пары крейсеров УРО носится по морям и проводит через свои антенны тысячи платежей в секунду!

Он выглядел в этот момент как Веллингтон после Ватерлоо, а я не мог понять, о чем он толкует.

— Зачем тебе этот «Урал»?

Серый посмотрел на меня как на ненормального:

— А ты думаешь, тебе позволят создать новую мировую валюту на какой-то территории? Только не предлагай свою Андорру — она слишком мала для этого. Да и жалко ее, разбомбят. Или задушат санкциями. Запретят продавать твоим подданным морковку с брюквой — завоешь!

— Ну… можно поговорить с египтянами и Суданом о Халаибском треугольнике? Сделаем там современный Вавилон вроде Сингапура?

Первый раз в жизни я наблюдал в глазах Серого растерянность.

— О чем поговорить с египтянами?

— Между Суданом и Египтом в Африке есть огромный кусок ничьей земли размером с Израиль — они ее уже лет сто поделить не могут. На побережье Красного моря, кстати. Тепло, песочек, рыбы подводные.

— И люди там живут?

— Конечно. Какие-то негритосы с арабами. Мало, правда. Маленький городок какой-то имеется. Вроде бы там даже нефть на шельфе искали, только вот не знаю, нашли или нет. Можно выкупить землю, устроить там эмират, за десяток лет раскрутить несколько фондов, банков вроде приснопамятного BCCI, запустить слух про найденную нефть, а саму, если ее нет на шельфе, брать в Иране или Ираке. У нас с тобой все для этого есть. Лет через десять никто не удивится «золотому динару».

Серый надолго задумался. Он даже полез за атласом, потребовал точно показать ему этот треугольник. Когда рядом обнаружился еще один кусок «ничьей земли» — Бир-Тавиль, он отложил книгу в сторону.

— Треугольник Халаиб, — пробормотал Фролов, — Треугольник Халаиб?

— Ага.

— Вот за это точно нужно выпить! — провозгласил он. — Только знаешь что? Это никак не отменяет моих планов по мобильному банковскому центру. Пусть будет и то и другое! Пусть их будет десять или двадцать! За спорные территории! — Он налил остатки виски в стаканы. — Устроим из них финансовые центры. Чтобы каждый мог дублировать общие функции и ни один не был критически уязвим для всей системы.

— Чем сложнее система, тем более она уязвима, — сказал я в ответ.

— Ерунда, — возразил Фролов. — Все зависит от функций, заложенных в систему. Невозможно из простых деревянных кубиков собрать шаттл. Сложные задачи не приемлют простых решений. Помнишь, с чего все началось?

— С обнаружения твоего дара?

— С Изотова и его теории о неблагоприятной геоэкономической зоне. Я много об этом думал. Каждый день…

— Я тоже.

— И пришел к выводу, что все совсем не так просто. В жизни есть место и его теории, и меркантилизму, и кейнсинианству, и теориям заговоров, и лжи и правде. Нет только места такой теории, которая объяснит все. Жизнь слишком многофакторна, чтобы одна теория могла учесть все векторы ее движения. Как только появляется такая теория и ты в нее поверишь — можешь считать, что тебя обманули. Это и произошло с нашей страной, в которой юристы и журналисты взяли на вооружение механистическую теорию герра Маркса. Они превратили теорему, пусть и очень красивую, но все-таки только лишь теорему, в непреложную истину, в аксиому и тем самым обманулись сами и смогли обмануть миллионы сограждан.

Я был практически уверен, что то, что произошло в октябре 1917 в Петрограде, не было делом кучки революционеров, но было тщательно рассчитанным проектом финансовых кругов в Лондоне и Париже. И все-таки не стал возражать Серому, понимая, что он имеет в виду. Многие искренне верили в марксизм и именно эти люди толкали страну вперед, к пропасти, заботливо подготовленной для них заокеанскими хозяевами. Мне даже было понятно, почему в этой роли оказалась Россия, не очень-то приспособленная для пролетарского движения. В меру большая и сильная держава, не из числа тех, кем нельзя было рисковать, нищая и разоренная, но все-таки достаточно самообеспеченная, чтобы выжить в продолжительном социальном эксперименте. У них просто не было выбора — Россия словно предназначена для проведения всяких научных опытов. И никого не жалко.

Но теперь мы собирались это изменить.

— А нам теперь разгребать, — закончил Фролов.

Мы выпили и замолчали, подумывая каждый о своем, пока Серый не заявил:

— Знаешь, нам нужно чаще встречаться. А сейчас поступим так: то, что мы с тобой здесь напридумывали, я передам аналитикам Снайла и Маккоя — пусть все пересчитывают и готовят реальную программу создания первых в новейшей истории частных денег. Встретимся… месяца через три, думаю, к тому времени какие-то результаты появятся, и нам будет о чем поговорить уже предметно.

Глава 4

День рождения монарха — это всегда праздник для подданных, будь то дремучие крестьяне или высокообразованные профессора университетов. Частенько праздник не совпадает с датой дня рождения реального человека — царя, короля или королевы. Где-то эту дату привязывают к субботнему погожему деньку как в летнем Лондоне, где-то жестко фиксируют за каким-нибудь «первым понедельником в июне», как в Австралии и Новой Зеландии, где-то просто закрепляют за определенным числом в календаре — как это сделали голландцы. Иногда все же государственные институты, как в Швеции и Таиланде, решают, что День Рождения должен быть настоящим днем рождения и привязывают национальный праздник к дате появления на свет царствующего монарха.

Мы, в Андорре, остановились на последнем варианте, просто потому, что никаких других традиций у нас еще не появилось. С чего-то требовалось начать, а там — как карта ляжет.

До праздника оставалось еще два месяца, но меня уже почему-то колотила нервная дрожь, какой не было ни в день коронации, ни в день крещения по католическому обряду, который потребовался для вступления на андоррский трон. Наверное, это происходило потому, что настала, наконец, пора громко о себе заявить, а встретиться со всей сиятельной Европой нос к носу было боязно? Я ел лошадиные дозы успокоительных таблеток, плохо спал и постоянно дергался в стороны, стараясь избежать хлопот по организации праздника. Но не бывает свадьбы без невесты и похорон без покойника и поэтому мне приходилось тащить свою ношу, забыв о бизнесе, посвящая привычным делам не более получаса в день.

По настоянию месье Персена мы должны были разослать пригласительные открытки во все царствующие дома Европы, некоторым африканским и ближневосточным царькам, и еще сотне каких-то людей со всей Европы, о которых я никогда не слышал.

После пятидесятой открытки, подписанной своей рукой — Персен настоял на этом, объяснив, что уже вскоре эти открытки станут редкостью и будет некрасиво, если на них окажется факсимильная подпись сеньора Майнце, а не самолично выведенные каракули, — у меня свело пальцы, я отложил авторучку и принялся перебирать оставшиеся двести.

— Зачем нам эти люди, Пьер? Их так много, от них не протолкнуться будет! Моим бедным андоррцам придется забираться на горы, чтобы посмотреть на карету собственного короля! — сказал я, рассматривая очередную открытку с какой-то итальянской фамилией. — Я еще понимаю короли, князья… Но у нас даже на Гримальди^[272] приглашение еще не написано, а вот эти уже готовы! Почему?

Я и в самом деле не понимал, чем вызвана необходимость приглашать абсолютно неизвестных мне людей, но у Пьера при упоминании фамилий Маврокордато, Ралли, Сутцу, Каэтани или Одалески закатывались глаза и начиналось обильное слюноотделение. А когда я поинтересовался столь необычной реакцией, волнующийся Пьер прочел мне небольшую лекцию на жуткой смеси французского, испанского и английского, — он всегда смешивал языки, когда нешуточно волновался — которую начал с вопроса:

— Зак, вы же знаете, как влиятельны в Англии старинные баронские роды?

— Примерно, — я пожал плечами и покрутил в воздухе правой кистью. — Догадываюсь. Я даже знаком кое с кем из них.

— Поверьте мне, Зак, они лишь бледные тени того могущества, которым обладали и обладают представители фанариотских фамилий — Маврокордато, Кантакузины или Ралли или потомки «черной знати» — Одалески, Киджи и остальные^[273]. У нас на слуху фамилии Ротшильдов, Рокфеллеров, Оппенгеймеров, Дюпонов, Морганов. Теперь вот еще Майнце, — Персен подмигнул мне и продолжил: — И это правильно, в каждом времени должны быть свои герои, но все дело в том, что когда Майер Ротшильд еще только задумывался о спекуляциях мясом своих соотечественников, а Генри Морган потрошил корабли несчастных испанцев, названные мною семьи уже многие сотни лет были баснословно богаты! Последние семьсот-пятьсот лет они своими капиталами принимают участие во всех коммерчески-значимых предприятиях…

— Безымянные портфельные инвесторы? — усмехнулся я.

— Не вы первым, Зак, догадались размыть капитал между сотней компаний для придания ему большей устойчивости и непрозрачности, — кивнул Персен. — Мне рассказывать дальше?

— Конечно! Вы же знаете, Пьер, как интересны мне истории об истоках богатства! Я даже собираюсь написать об этом книгу.

— Сто величайших капиталистов? — хмыкнул Персен, подписывая очередную открытку. — И издать у «Саймона и Шустера»^[274] многомиллионным тиражом?

— Нет, что вы! — возмутился я. — Девяносто девять из них должны будут быть известными всем — чтобы публика раскупала. Нет, меня интересуют истинные владельцы богатства. И тираж будет экземпляров пятьсот — по одному каждому из фигурантов и мне десяток — на память. Такое знание убьет наивность провинциальной публики, а это чревато убытками. Рассказывайте, не томите!

— Как скажете, Зак. Эти люди не очень знакомы широкой публике. Газеты нам покажут Фордов и Аньели, но ни в одном списке Forbes вы не найдете действительно богатых людей, чье богатство освящено не мимолетной удачей, а столетиями владения всем миром! Им принадлежит нынешняя европейская цивилизация. Нынешнее поколение миллиардеров — только лишь тонкий налет пыли на настоящих сокровищах. Все итальянские, французские, испанские, немецкие банки, страховые компании, корпорации по большей части принадлежат этим фамилиям, в роду которых были византийские императоры и римские папы, итальянские князья и молдавские господари. Перекрестные схемы владения, доверительное управление, косвенное влияние — используются все инструменты, чтобы быть незаметными и не делить свое могущество с толпой. Эти люди олицетворяют власть и деньги, Зак! Это такие огромные деньги, перед которыми меркнет могущество новейших набобов. Они ссужали выскочек Фуггеров и честолюбцев Медичи, они возводили на престолы и свергали королей и императоров от Мехико до Москвы. Они сами легко становились князьями, королями и божьими голосами — если того требовал бизнес. Им принадлежит мир!

— Это было так давно! Они давно промотали свои состояния! Ватикан тоже все считают богатым, но каждый приходящий Папа Римский первым делом считал необходимым обеспечить своих родственников — и поэтому раздавал все направо и налево, разоряя Священный Престол…

Я заткнулся, пораженный догадкой и увидел веселые огоньки в глазах месье Персена.

— Эврика! — воскликнул он, откладывая пишущую ручку в сторону. — Вы догадались, Зак, куда ушли эти несметные сокровища! Кому раздавали их Папы! Это элементарно!

У меня иногда складывалось впечатление, что я живу в окружении каких-то непрекращающихся заговоров, и о них знают все вокруг, за исключением меня и моих соотечественников за «железным занавесом», искренне верящих в «классовую борьбу» и победу коммунизма. И разница лишь в том, что у каждого, кто пытался «открыть мне глаза», козлами отпущения были назначены разные люди. Кто-то винил во всех произошедших с миром бедах Рокфеллеров и Ротшильдов, кто-то — непоименованных масонов и несчастных жидов, но за спинами и тех и других всегда стояли неназываемые «инвесторы», с легкостью перемещающие многомиллиардные капиталы из Макао в Нью-Йорк или Рио-де-Жанейро, определяющие направление развития цивилизации уже очень долгое время. Селекционеры, отбирающие в толпе полезных для себя людей и возносящие их на вершину могущества и популярности только для того, чтобы спустя какое-то время убрать со сцены за ненадобностью. Точно, как мы с Серым.

Я и прежде слышал о купцах, которые легко заставляли просить пощады иных государей. Да взять хотя бы того же торговца пряностями и капера Жана Анго, принудившего португальского короля просить пощады, но раньше мне казалось, что это скорее исключение из правил, чем закономерность. Теперь же все чаще я сталкивался с иным: не короли управляли своими странами, а стоявшие в их тени банкиры и торгаши, образовавшие со временем целые династии, как спруты опутавшие весь мир.

— Но сильны они даже не неизмеримым количеством денег и тайной власти, — продолжил Персен. — Представьте себе семьи, в памяти которых хранятся неопубликованные ни одним писателем предания об истинных причинах восстаний ипподромских болельщиков в имперском Константинополе, о том, кто финансировал завоевания Сулеймана Великолепного и Крестовые Походы, кто возил золотые слитки для организации французских революций. Представьте себе семьи, в которых живы подробности о борьбе «тощего народа» с «жирным народом» в итальянских городах времен татаро-монгольского нашествия! Представьте себе массив этих полутайных знаний, недоступных ни одному историку! То, что нынешние экономисты открывают как «новое знание», им известно из личного опыта предков на уровне азбуки.

Я на минуту задумался, представив себе семью банкиров, орудующих в Московском царстве со времен Дмитрия Донского, и мне стало дурно и завидно. Одни только легенды такой семьи должны были бы стоить всех сокровищ мира. Сделки, статистика, связи… Сказка. Впрочем, в те времена, когда в Венеции уже построили первый в мире конвейер, изобретенный вовсе не гением Генри Форда — Арсенал, когда Данте написал свою «Комедию», а Филипп Красивый уже уничтожил первую всемирную банковскую корпорацию — Орден Храма Соломона, в те далекие времена в маленькой деревянной Москве никому бы и в голову не пришло учреждать даже меняльную лавку. Сама география распорядилась против того, чтобы в России жили банкиры. И, наверное, здесь как раз был прав Изотов — природных ресурсов в те времена только и хватало, чтобы прокормить крестьян и князя с его дружиной. Не до менял, толку от которых не было бы никакого — просто нет предмета для финансирования. Нет торговли, налоговая система, которую можно было бы взять на откуп — никакая, сплошной оброк да барщина, деньги в стране почти не ходят — еще при Петре Первом пользовались голландскими «ефимками». Разве только ссудить Симеона Гордого на войну с конкурентом — Новгородом? А брать профит потом беличьими шкурками? Несерьезно.

— Но и этого мало, — продолжал изливать на меня свои восторги Персен. — Гораздо сильнее их связи между собой. Они знают, что вся их власть держится только на взаимной сплоченности и стоит нарушиться балансу — контролировать общество станет невозможно, как это произошло в России или в Китае. Но будьте уверены, со временем и в этих странах все вернется на круги своя.

Мне, кажется, становилось понятно, зачем мне нужны представители этих фамилий на моем втором, после коронации, празднике.

— Это будут смотрины? — прямо спросил я Персена.

— Да, — подтвердил он. — Я предпочту не позвать кого-то из царствующих особ второго эшелона вроде Бернадотов или даже отказать этой датской костюмерше Маргрете^[275], чем выказать небрежение этим семьям. Поэтому…

— Ралли Лукас, — перебил я его, прочитав в открытке знакомую фамилию приглашаемого человека, — это из G&L Ralli Investment?

— Вы слышали о них? — просиял Персен.

— О братьях Ралли? О крупнейших в нынешней Англии торговцах с Индией?! Современной Ост-Индской компании? Шутите? Как я мог о них не слышать? Почти весь индийский хлопок и чай через них идет. У меня даже где-то завалялось сколько-то их акций…

— Остальные, поверьте мне, ничуть не хуже, — Пьер озарился самой довольной улыбкой. — Только не так известны. Им это просто не нужно. Они не женятся на вдовах американских президентов как старый хрыч Онассис, но, поверьте мне, он перед ними — нищий клошар.

— Еще что-нибудь расскажете? Подробности? — мне становилось интересно.

— Пожалуйста! Вот взять, к примеру… Нет, этого я не очень хорошо знаю, этого тоже. Вот! — Пьер выудил из стопки приглашение, — Константинос Сутцу. Фрукты, банки, сеть отелей. Слышали когда-нибудь эту фамилию?

— Не-а, — я покачал головой, изобразив крайнюю степень сожаления.

— Зато вы слышали о Медичи, бывших финансистами испанской короны, слышали о Фуггерах, занимавшихся тем же и погоревших на этом, когда Карл Первый четырежды за тридцать лет объявлял дефолт. Вы понимаете, что ни одна империя не может расширяться без должного финансирования? Но кто же финансировал расширение Османской империи?

— Венецианцы? Если я правильно помню, они были на ножах с Византией со времен одноглазого дожа Дондоло?

— Отчасти, поначалу, — согласился Персен. — Но после взятия Константинополя Мехмедом Вторым прежние союзники стали врагами. А османы продвинулись почти до Вены. Так кто же финансировал империю?

Я не хотел сдаваться, и предпринял еще одну попытку:

— Сама финансировалась за счет налогов и…

Персен скривился:

— Не говорите глупостей, Зак! Саморасширяющиеся империи долго не живут и разваливаются при первом слабом ветре — возьмите хоть империю македонцев, хоть монголов. Если нет нормальной налоговой системы, чиновников и финансистов — нет скрепляющего империю раствора и она обречена. Расширение османов финансировали предки Константиноса Сутцу. Они были фуггерами и медичи в одном лице для Баязетов и Сулейманов. Они брали на откуп целые провинции и ссужали деньгами всех турецких султанов — от Мехмеда Второго до Мехмеда Четвертого.

— А Россия? — спросил я.

— Что — Россия? — не понял Персен.

— Она тоже была империя. Кто финансировал ее расширение?

— Не знаю, — Пьер потер ладонями свои круглые щеки. — Никогда об этом не задумывался, но если покопаться, наверняка найдутся следы какого-нибудь фанариотского семейства — просто из-за географической близости они не могли не отметиться. Какие-нибудь Кантакузины, Гики или Кантемиры^[276].

— Кто такие — фанариоты?

— Придворные византийцы, перешедшие на службу к османам, — пояснил Персен. — Они подмяли под себя финансовую отрасль Османской империи, позже кое-кто из них перебрались на остров Хиос и некоторые живут там и поныне, управляя своими торговыми империями от Токио до Торонто. Поищите среди контактов русских императоров их фамилии и наверняка увидите, что они там отметились.

— Хорошо, — вздохнул я. — Приглашайте своих серых кардиналов. Мне будет интересно посмотреть на это сборище. И, кстати, откуда вы все это знаете, Пьер?

Персен загадочно улыбнулся, прикрыл глаза и произнес:

— Когда-то мы все были молодыми, Зак.

— И что?

— Я ведь не родился банкиром. Я тоже ходил в школу, потом поступил в Центральный университет в Мадриде… сейчас его называют Комплутенсе, но тогда, при каудильо^[277], он был просто Центральным. Я учился на историческом факультете. Знаете, вся эта юношеская романтика в шестидесятых — революция, Че Гевара, свободная любовь, The Beatles… Славные деньки! Я специализировался на позднеримской Империи. О! Гесперия^[278]! Что это было за государство! С его смертью на Европу обрушились темные века, викинги, Аттила, авары, все эти грязные франки Хлодвига. Частенько мы ездили на раскопки, как правило, летом. За шесть лет я объездил всю Южную Европу и Малую Азию, в Испании я облазил все руины вандальских, вестготских, свевских крепостей и церквей! Рекополис, Иданья-а-Велья! Я видел Трою, да не одну — все, сколько их раскопали, видел плиты Баальбека, поднимался на стены Крак-де-Шевалье, украл камень из Колизея и исповедовался бенедектинцам в Монтекассино…

Персен пустил слезу и замолчал, размазывая ее по щеке. Я ждал продолжения — все основные вехи жизненного пути Пьера я знал и без него — спасибо Лу, тщательно выполнявшему свою работу, но в исполнении самого Пьера его история звучала как-то… трогательнее, живее, что ли?

— Золотые были дни, — заключил Пьер. — А потом я влюбился. Как Клод, Феб и Квазимодо вместе взятые. Как она была прекрасна! Как звучал ее голос! Низкий, густой контральто, которым она пела веселые итальянские песенки. Ее звали Жюстин. Жюстин из семьи Боргезе. Черная знать, хоть и не самых древних родов. Ее рассказы были невероятны! Половина событий мировой истории, которые казались нам всем бесконечно далекими, для нее были свежими, словно произошедшими вчера. Но каждый ее рассказ открывал передо мной новую грань, неизвестную широкой публике. Я слушал ее семейные истории и мой мир переворачивался, я начинал понимать, какие все это детские игрушки — Че Гевара, Красные Бригады… Все это глупые дурачки, выполняющие чей-то хитрый замысел, орудия, инструменты, не больше того.

Он замолчал, прервавшись на полуслове.

— И что было дальше? — не выдержал я через пару минут.

— Дальше? Дальше была настоящая драма. Она забеременела, но, не сказав мне ничего, уехала в Швецию делать аборт, ведь в католической Испании ей бы этого не позволили. Я ничего не знал. Потом она вернулась, но уже вместе с женихом, с которым была обручена с детских лет. Она с самого начала играла со мной, зная, что замуж пойдет за другого. И я решил стать банкиром, как Морган, как… семья Жюстин. Я перевелся на другой факультет, потом учился в Сорбонне. Теперь вот учусь у вас вашим милым американским штучкам. Пять лет назад Европа даже не знала, что можно такое делать с деньгами! Умопомрачительно! И знаете, что, Зак? За эти годы, что я вожусь с деньгами, я понимаю, что все, рассказанное мне тогда Жюстин, похоже на правду больше, чем изыскания самых знаменитых историков вроде Хейзинги или Лебона.

— Расскажете мне что-нибудь? Что-нибудь таинственное, далекое, неожиданное?

Персен кивнул, но сначала вышел из кабинета, нашел где-то бутыль красного вина, сыр, яблоки, кубики льда, все это водрузил на стол между нашими креслами и, разлив благоухающую жидкость по фужерам, спросил:

— Вы слышали о тамплиерах?

— Не больше любого обывателя. Крестоносцы. Воинственный монашеский рыцарский орден, не чуравшийся некоторых финансовых операций…

— Понятно, — прервал меня Персен. — Давайте я расскажу вам общеупотребимую версию существования Ордена Храма Соломона, потом мы сфокусируемся на загадках, а затем я вам поведаю, что об этом думали и знали предки Жюстин?

— Отличный план, Персен. А мы успеем подписать открытки?

— Нам придется это сделать, — усмехнулся Пьер. — Но слушайте, вы же просили?

— Да-да! Я весь — одно большое ухо!

— Итак, общеизвестная история Тамплиеров начинается в Иерусалиме через двадцать лет после успеха Первого Крестового похода. Гуго де Пейн, или, если желаете на английский манер — Хью де Пейн, первый магистр ордена, основывает его в 1119 году с целью защитить пилигримов из Европы, следующих в Святую землю на поклонение отвоеванным святыням. Благородная и нужная цель. Поначалу в Ордене помимо самого сира Хью присутствуют его восемь родственников-собратьев. И в первые годы своего существования они не занимаются ничем, кроме раскапывания фундамента Иерусалимского храма, в котором их поселили вожди крестоносцев. Они упрямо что-то копают целых восемь лет, наплевав на свои прямые обязанности! Кто-то считает, что они ищут сокровища Соломона, кто-то решает, что они сошли с ума, но работы ведутся, кто-то их финансирует. Спустя десять лет после основания Орден получает признание церковных властей на Соборе в Труа. А еще десятью годами позже Римский Папа Иннокентий, порядкового номера, увы, не помню, издает знаменитую буллу, разрешающую тамплиерам свободно пересекать любые границы христианского мира! А если вспомнить, что в те времена любой барон был вправе требовать пошлину за пересечение границ своих владений, то приходит понимание, что папской милости нет пределов. Этой же буллой Папа снял с Ордена необходимость платить любые налоги и поставил Орден в прямое подчинение себе. И с этого момента, собственно, начинается славная и зловещая история тамплиеров! Впрочем, еще стоит отметить одну странность: в братья Ордена в первые же годы его возникновения были приняты Фульк Анжуйский, будущий король Иерусалима, граф Шампанский Хью Первый и еще пара человек того же уровня благородства. Чтобы было понятнее, кем были эти господа, я приведу для вас такую аналогию: представьте себе, что в испанской второй футбольной лиге вдруг появляется новая команда. И к ее основному составу деревенских футболистов в первый же год существования добавляются Марадона, Гаскойн и какой-нибудь Скилаччи?

— Вы хотите сказать, что Фульк и Шампанский граф были настолько влиятельными вельможами, что вступление в только что созданный Орден для них было необыкновенным снисхождением? Несмотря на заявленные благородные цели? Несмотря на религиозный экстаз?

— Фульк, граф Анжуйский и Гуго Первый, граф Шампанский, только назывались графами. Реально это были настоящие самовластные монархи европейских держав первого эшелона, практически равными по влиянию герцогу Бретонскому или королю Англии. Об Ордене же говорили, что в первые годы своего существования он был настолько беден, что рыцари ездили вдвоем на одной лошади. Представляете себе Президентов Франции и Италии, едущих на одной лошади? Да еще сопровождающих и охраняющих при этом немытых паломников? И все это происходит когда будущее Ордена совсем еще непонятно — то ли поддержит его Папа, то ли нет…

Персен на минуту отвлекся, нарезая яблоко.

— Но все это в прошлом. И вот Орден получает благословение Папы и начинает свою работу. Водит ли он паломников? Безусловно! Орден собирает под свои знамена целые караваны и сопровождает их из Парижа, Вены и Милана до Константинополя и Иерусалима. Но главная его деятельность в другом! Орден получает от Папы право брать ссудный процент — что по тем временам было делом неслыханным! Такое прежде дозволялось лишь иудеям ввиду их очевидной ущербности. За что, впрочем, они неоднократно бывали биты. Взять хотя бы события при коронации Ричарда Львиное Сердце — ведь это не немцы изобрели Холокост во времена Гитлера. Холокостом впервые отметились англичане двенадцатого века. Но, тем не менее, разрешение на ведение ростовщической деятельности получено и наши рыцари пускаются в бурные воды бизнес-процессов. Банковская ставка у наших тамплиеров — десять процентов годовых. В то время как самые добрые иудеи дерут с должников не меньше сорока!

— Ну, это понятно, — сообразил я. — Если они предоставляют охрану на всем пути, то риск существенно снижается.

— Правильно, Зак, вы быстро соображаете.

— Только за охрану, как я понимаю, нужно было платить отдельно?

— Разумеется, но за нее в любом случае надо было платить.

— Понятно, продолжайте.

— Очень быстро они практически вытесняют с рынка других частных кредиторов на пространстве от Лондона до Иерусалима. Вместе с тем в Орден вербуется огромное количество братьев и послушников, которые отдают Ордену свои земли и богатства, вместе с тем Папы и короли спешат наперебой высказать Ордену свое уважение, жалуют землями, замками, целыми городками! Орден пухнет от богатства как на дрожжах, становясь не просто военизированной организацией, но самым коммерчески успешным проектом за последние две тысячи лет. Это Дрезденер банк, Морган, Сосьете Женераль, UBS и еще десяток банков в одном лице! О! Это была первая в мире транснациональная корпорация и второе — после Папского престола — наднациональное образование, объединившее всю Европу! Рыцари Храма уже в двенадцатом веке знают двойную бухгалтерию, что остальной Европе стало доступно только после трудов Луки Пачолли в пятнадцатом веке — через полтораста лет после упразднения Ордена. Рыцари начисляют сложные проценты, походя обналичивают чеки, которые, кстати, идентифицируются по… отпечатку пальцев! Понимают разницу между фиатными и товарными деньгами, выполняют функции Центробанка для всей Франции и Иерусалимского королевства. Двадцать тысяч сотрудников! И это во времена, когда все население Европы не превышало пятидесяти миллионов человек!

— Хороший размах, завидую, — пробормотал я. — И это в двенадцатом веке?

— И в тринадцатом. Все завидовали. Только представьте себе какого-нибудь короля, на территории государства которого обретается неподчиняющаяся ему военная сила, во сто крат богаче его и в тысячу раз святее! И однажды, спустя две сотни лет после основания Ордена, он настолько опутал всех своими кредитами, что никто не мог уже чувствовать себя свободным. Тамплиерам должны были все — от крестьян и ремесленников до королей и самого Папы. А мы с вами знаем, что должника принято убивать, когда он должен немного — чтобы финансовые потери компенсировались репутационными приобретениями, но если должник должен много, то убивают чаще всего кредитора — потому что проще пойти на грех, чем возвращать деньги. Ровно так и произошло с тамплиерами — однажды, в пятницу, тринадцатого числа месяца октября 1307 года по всей Франции прошли аресты тамплиеров. Оставим в стороне технические подробности и бредовость выставленных тамплиерам обвинений в отречении от веры и поклонении дьяволу, сосредоточимся на главном: никаких ценностей в парижском Тампле не нашли! Денег не было! Ничего, достойного упоминания! Не нашли никаких сокровищ и в других штаб-квартирах Ордена. Ничего, о чем можно было бы говорить. Тамплиеров упразднили, а верхушку просто сожгли. Вот вкратце, история Ордена. Вы заметили несуразности, Зак?

— Кое-что, — ответил я. — Я понял, что тамплиеры — первая транснациональная корпорация-монополист, размах которой и не снился никому из нынешних банкиров. Это страховая компания, транспортная, охранная, банковская, землевладельческая и религиозная структура в одном лице, обиравшая всю Европу и Малую Азию. Я даже понял, почему не нашли никаких сокровищ — все было роздано заемщикам, которые совсем не спешили возвращать долги. Я не понял, откуда взялся первоначальный капитал, как Ордену удалось столь быстро нарастить обороты, что уже через два-три десятка лет он стал заметной силой в Европе? На десять процентов годового дохода невозможно содержать сколько-нибудь серьезную структуру. Впрочем, если они пользовались чеками, то, скорее всего, они уже понимали, что такое норма резервирования и выдавали безналичные кредиты на суммы раз в десять большие, чем имели. Почему в Орден вступили столь знатные особы, как Ордену позволили разрастись до таких чудовищных размеров, откуда у Ордена знания о ведении банковского бизнеса на уровне почти современном? Это же двенадцатый век — немытые головы, религиозные проповедники, кровь и низкая продолжительность жизни! Откуда?

— Начну с конца, — хитро усмехнулся Пьер. — Вы верно догадались, что наличных денег в достойных упоминания количествах и не должно было быть в сокровищницах при таком развитии безналичного оборота. Деньги были в бумагах, расписках и векселях, которые утратили силу вместе с упразднением самого Ордена. Жюстин и ее предки считали, что операция против тамплиеров была инициирована не одним только французским королем, который был повязан кредитами тамплиеров по самое горло. В это же время в Италии, в Венеции, Флоренции, Пизе, Болонье, Милане начинают возникать первые банковские дома, которым никак нельзя было развиться, если бы тамплиеры оставались живы. Все эти банковские дома сами были должны тамплиерам больше, чем могли выплатить. Эти народившиеся банкиры — предки Жюстин, без всяких сомнений перенявшие некоторые методы храмовников, но не всё, совсем не всё, — Пьер тяжело вздохнул, выражая разочарование действиями далеких предков своей подружки, — они убедили Филиппа Красивого и Папу Клемента упразднить монополию храмовников. Но обвинять в финансовых махинациях тамплиеров было невозможно — такие обвинения бросили бы тень на самого Папу, разрешившего и поощрявшего такую деятельность и на банковские дома Северной Италии, которые планировали такую деятельность продолжать. Поэтому обвинения высосали из пальца: поклонение сатане, идолам, волшебство, мужеложество и прочее, прочее-прочее, что опровергнуть было попросту невозможно. Как и невозможно доказать при действии презумпции невиновности, не распространяющейся, правда, на церковные дела. По этой причине дело тамплиеров свели к церковному суду. И вели его доминиканцы — верные псы римского престола, к тому времени уже больше ста лет проводившие инвизиционные процессы по всей Европе. Они могли доказать что угодно и кому угодно. Впрочем, там, где пытками не злоупотребляли — в Германии, Португалии, в Ломбардии, не удалось добыть ни единого признания или доказательства в совершении богопротивных дел братьями Ордена. Таким образом, обычную финансовую операцию, впрочем, не удавшуюся, ведь рассчитывали получить горы золота, а поимели кучу бумаги сомнительного качества, свели к искоренению ереси — хороший ход.

Он отпил из стакана, покатал вино языком во рту, прокашлялся и продолжил:

— Теперь, что касается сокровищ, выкопанных в Храме Соломона. Сразу отбросим глупейшее утверждение, что они нашли там материальное богатство — потому что о таком знал бы весь мир, и хоть что-то, но осталось бы в описаниях, а то и в натуре. Старинные монеты, предметы искусства — что-то должно было бы сохраниться, но нет ничего. И это оставляет единственный способ истолковать ценность найденного сокровища: оно было нематериальным. Бытует версия, что Гуго де Пейн со товарищи нашли там некие документы, компрометирующие церковь и этим церковь шантажирующие…

— Вот как? — я удивился, потому что мне показалось странным для крестоносцев такое действие. Скорее уж они бы пошли за разъяснениями к Папе Иннокентию и непременно их получили, чем стали бы требовать от него денег и привилегий за сокрытие тайны. Такое совершенно не в духе религиозных фанатиков, истово верующих в слово Божие. — Вряд ли церковь позволила бы себя шантажировать. На этих десятерых братьев натравили бы остальных крестоносцев, обвинив в поклонении Магомету — и все! Альбигойцев примучили совсем не считаясь с их христианскими убеждениями.

— «Убивайте всех, Бог узнает своих», — процитировал Пьер слова одного из участников альбигойского крестового похода. — Да, Зак, я сам хотел привести вам подобные доводы, но, коль уж вы догадались сами, перейдем сразу к версии Жюстин. Рыцари копали не просто фундамент храма, но действительно — его сокровищницу. В которой нашли не деньги, а древнеримские наставления по банковскому делу, неизвестные в Европе после крушения Западной Римской империи, а в Византии прямо запрещенные церковью и императором после очередного большого финансового кризиса. До тамплиеров мы видим банковскую деятельность в Европе на уровне меняльных лавок даже в просвещенной маврской Испании, даже в свободолюбивой Италии, а сразу после учреждения Ордена — буквально взрыв финансовой мысли! Безналичные расчеты, векселя, налоги на откуп — все появилось в одночасье! Вот такое сокровище они нашли, мой король. Трактат, где описывались древнеримские методы работы с финансами.

— Ничто не ново под луной, да, Пьер? И что же они делали целых восемь или десять лет, прежде чем получили благословение Папы?

— Копали, восстанавливали тексты, переводили с какого-нибудь арамейского, осмысливали, искали союзников, писали уставы и письма Папе, с помощью своих покровителей — Фулька Анжуйского и Гуго Шампанского сколачивали первоначальный капитал, испытывали на практике изученные методы — работы было много. И только когда все было готово, они решились обратиться к религиозным иерархам за благословением. Сопровождение паломников — очень удобная ширма для банковской деятельности в те времена, не так ли? Глупо было искать золото в подвалах Тампля — его там не было, оно работало!

История Пьера — или Жюстин — удивила меня и в который раз убедила, что за любыми романтическими картинками, нарисованными для нас идеалистами-историками, всегда стоят только деньги, жажда наживы, кровь и вранье.

Я уже слышал версию, что и сталинская чистка в тридцать седьмом была, прежде всего, не поиском инакомыслящих, а раскулачиванием партийных функционеров, здорово погревших руки в первые годы победившей Революции. К ним просто применили их же принцип: «грабь награбленное». И главной задачей следователей было не выбивание признаний в создании внутрипартийных фракций и в сотрудничестве с венгерской разведкой — это любой следователь потом мог написать сам, а показания о том, где зарыты червонцы царской чеканки, яйца Фаберже с подсвечниками Аарне и портсигарами Перхина, где в Швейцарии открыты валютные счета на предъявителя и прочее-прочее-прочее, что никак не касалось идеологической борьбы, но стало бы существенным подспорьем в выплате долгов за инвестиции и кредиты Уолл-стрит в первые пятилетки. Мой добрый знакомый из Тироло Уолт Бильфингер даже решился написать по этой теме пару книг, но дело застопорилось на пятой главе первого тома из-за недостатка документов, а выдавать свои домыслы, не подкрепленные железной документацией, за имевшую место реальность бывший разведчик не желал, считая это неприличным. Впрочем, он не терял надежды однажды попасть в нужные архивы.

Забавнее было то, что «кровавые гебэ-шники» Сталина использовали абсолютно тот же прием, что предполагала Жюстин в отношении доминиканских следователей процесса тамплиеров: замена финансовых претензий на идеологические. И, кажется, итог был тем же — огромный общественный резонанс, который помнят вот уже почти семьсот лет, при очень незначительном материальном результате.

— Знаете, Зак, вся наша рукописная история вообще одна большая куча лжи, — пьяновато подмигнул мне Персен, слишком злоупотребивший своим вином. — Вы же читали Библию?

— Да, падре Антуан заставил меня это сделать перед коронацией. А что, там тоже все замешано на деньгах?

— На деньгах? — Пьер на секунду задумался. — Нет, не думаю. Никогда не думал об этом в подобном ракурсе. Богу ни к чему деньги. Они нужны церкви. Нет, я не о деньгах. Я о десяти заповедях. Помните их?

— Нет Бога, кроме меня; Не твори для себя идолов; не поминай имени Божьего всуе; чти отца и мать; не прелюбодействуй; не кради; не убивай; не лжесведетельствуй… а-а-а, не помню что-то еще было.

— Не пожелай жены ближнего и чти субботу, — добавил Персен. — Но к чему это я?

— Действительно — к чему?

— А вот к чему, — вспомнил Пьер. — К истории появления этих заповедей. Вы помните, откуда они взялись?

— Их дал Моисею Бог на горе Синай?

— Вы не помните, — заключил мой министр. — Что ж, этот эпизод редко кто помнит точно.

Он подошел к книжному шкафу, достал из него Библию, полистал и прочел:

— Пятикнижие Моисея, Исход, главы тридцать первая — тридцать четвертая. Здесь много, на досуге прочтете, я перескажу сейчас вкратце суть. Моисей поднимается на гору, усердно молится и получает от Господа две каменные скрижали, исписанные с обеих сторон заповедями. Он спускается с горы к своему народу, который меж тем, согласившись с глупыми речами Аарона, начинает пить, петь и веселиться и поклоняться золотому тельцу, празднуя избавление от египетского плена. Разумеется, патриарху сцена не нравится, ибо израильтяне сотворили не что иное как идола, прямо запрещенного заповедями. Но что делает наш Моисей в ответ на этакое богохульство?

— Что же он делает?

— Этот вопрос мне не дает покоя с того времени, когда внизу живота у меня начали расти волосы. Моисей разбивает данные ему Богом скрижали!

— Эмоциональный дядька, — я не помнил этого фрагмента, но реакция патриарха и мне показалась странной. — Мой папа-психиатр, наверное, смог бы это объяснить его поступки, я не могу.

— Не очень логичный поступок, не правда ли? — усмехнулся Пьер. — Затем он долго гоняет своих соплеменников, убивает тысячи родственников, уничтожает тельца, в общем, ведет себя как конченый психопат. Сорок лет мурыжил людей в пустыне, а когда они наконец избавились от его опеки и чуть-чуть отметили свое освобождение от власти фараона, он ихвсех просто перебил с помощью подручных из левитов. Странное дело — злоумышленник Аарон, склонивший израильтян к этакому непотребству, совсем не пострадал.

— Милосердие со справедливостью так и плещут!

— Но я не об этом. Ведь в дохристианские времена наш Бог вообще не отличался человеколюбием, без меры награждая безумно преданных фанатиков и так же безмерно наказывая оступившихся. Никакого прощения. Это потом он здорово помягчел. Но вернемся к Моисею и его заповедям. Что делает патриарх, стоя на развалинах лагеря израильтян? Он понимает, что остался без дарованных ему Богом скрижалей! Вот мне интересно — уничтожение слова божьего — это не грех?

— Наверное — нет, — я пожал плечами, уже сообразив, к чему ведет свою историю Персен.

— Моисей снова поднимается на гору Синай, снова говорит с Богом, просит продублировать утерянные заповеди. И следующая пара скрижалей, принесенных им с горы своим собратьям через сорок дней, существенно отличается от первой. Знаете чем? — и, не дожидаясь ответа, Персен победно заявил: — Они сделаны Моисеем, написаны Моисеем и нигде в Библии более не сказано, что именно этот текст освящен божественной десницей! Бог обещает их освятить, но нигде не сказано, что он это делает. Это подделка!

— И никто, кроме Моисея, не знает о том, что было начертано на оригинальных камнях?

— Ни одна собака! — радостно закричал Пьер. — Он так же легко, как это делает ловкий юрист с Пятой авеню, так же виртуозно одурачил соплеменников, заменив божественные заповеди своими!

Его щеки стали розовыми, в глазах замерцал блеск, какой можно наблюдать у хорошо выпивших людей, а в движениях появилась несвойственная этому расчетливому человеку порывистость.

— Ни одна собака не знает доподлинно, — повторил он. — Кто сейчас скажет, было ли заповедей на самом деле десять? Может, их было семь? Или двенадцать? Кто знает — зачем понадобилось разбивать оригинальный экземпляр, ведь любому нормальному человеку понятно, что карнавал израильтян — просто отличный повод это сделать? Нет ответов. Только вера.

— Знаете, Персен, я уже боюсь находиться в вашем обществе. С такими аргументами вы вскоре склоните меня к дьяволопоклонству и мне не миновать папского интердикта. Перестаньте подрывать мою веру в святость и правдивость библейских сказаний. Как добрый католик, чтящий Престол и Священное Писание, я прошу вас дозировать подобную информацию, чтобы я не счел ее за проповедь сатанизма или еще какого-нибудь сектантского учения. Мне нельзя такое слушать без ограничений!

После этой речи я изобразил пальцем появившийся над головой нимб и отпил половину вина из бокала.

— Я не настаиваю, — засмеялся Персен. — Просто это одна из многочисленных библейских загадок, никак не объясняемых церковью. А у меня иногда зудит вот здесь, — он прижал пухлый кулачок к груди. — Наверное, осталось от юности. Мы же в молодости все — бунтари и правдоискатели. По крайней мере, в моей молодости все так и было. Но простите, если я задел ваши религиозные чувства. Я сожалею об этом.

Он поклонился, вернулся к подписыванию открыток, а вскоре ушел по каким-то неотложным делам. Мне же подумалось, что если подойти к любым историческим делам с позиции трезвой критики, то на божий свет повылезает такое, что о человеколюбии людских предводителей придется надолго забыть. Хорошо ли это — твердо знать, что обществом управляют вруны, изменники, сребролюбцы и сладострастцы — все до одного, без исключений? Или все же лучше верить, что власть дается Богом достойным? Что в Парламенте заседают народные избранники, а не демагоги на зарплате от банков и корпораций? Что принимаются законы в интересах избирателей, а не тех, кто может проплатить услуги лоббистов?

Глава 5

Выборы народных депутатов в стремительно «демократизирующейся» России прошли не совсем так, как мне хотелось и представлялось. То ли наши «засланные казачки» перемудрили с желанием представить в новом Парламенте, где должны были выбрать Президента СССР, все имеющиеся слои населения, то ли я что-то неправильно понял во фроловских идеях, но выглядел этот Съезд не группой сплоченных умных и образованных реформаторов, а сборищем маргиналов, не очень-то понимающих свои задачи.

Съезд еще совсем не окончился, он едва добрался до середины, но уже становилось ясно, что ничего подобного в новейшей истории в Советском Союзе еще не происходило. Отец прислал мне десяток видеокассет, записанных на Съезде, и теперь мы с Лу, Томом, Пьером и приехавшим от Серого Тимом Ландри, наслаждались многочасовыми парламентскими баталиями между сторонниками разных политических курсов. К моему удивлению, их — курсов — оказалось довольно много, что могло говорить о двух вещах: либо никто не знает, что можно предложить дельного, либо противоречия между различными группами населения столь глубоки, что в единый вектор никак не складываются. И это открытие немного удручало, поневоле заставляя жалеть о недавних временах, когда решения принимались большинством в девяносто девять процентов. С теми, старыми, составами Съездов дела было бы вести не в пример легче. И все нужные решения стали бы простой формальностью.

Предложенную на Девятнадцатой партийной конференции Горбачевым форму выборов по принципу «всякой твари по паре», где состав депутатов должен был формироваться на основании совершенно недемократических процедур и пропорций, преодолеть до конца не удалось и среди народных избранников были и представители территориальных образований, и политических течений, и общественных организаций вроде «Общество „Знание“». Присутствовало сколько-то обязательных писателей, журналистов, киношников, музыкантов, ученых, представителей каких-то мутных общественных фондов… Эти люди попали в состав депутатского корпуса не по народному решению, а по квоте, предложенной Генеральным секретарем.

Впрочем, по первоначальной схеме выборов депутатский корпус вообще планировалось разделить на три равных части, где первая состояла из депутатов, выбранных по территориальному принципу, еще одна — из депутатов национально-территориальных образований. В чем разница между этими двумя принципами для меня было загадкой. Если там, в СССР, единая историческая общность — советский народ, то о каких национально-территориальных образованиях шла речь? Третья часть депутатов вообще должна была стать таковыми в результате назначений. Таким образом, изначально предполагалось иметь треть голосов на Съезде абсолютно подконтрольными.

Потребовался лишний год работы, предоставление правительству Горбачева еще одного кредита, созыв еще одной партийной конференции и выпуск новой редакции резолюции «О демократизации советского общества…», нового решения Верховного Совета о переносе Выборов и изменения принципа формирования Съезда, но цель так и не была достигнута. Теперь вместо первоначального принципа разделения депутатов 750:750:750 Горбачев пошел на выборы по формуле 1200:550:500, и даже это было какой-никакой победой. Такой способ выборов был лишь самую малость хуже, чем институт американских выборщиков.

— Этот лысый реформатор надоел мне хуже горькой редьки, — жаловался не единожды Серый. — И, кажется, на него давлю не только я, а он очень хочет нравиться всем. Мнит себя червонцем. Или гением, который может развести любую проблему своим пустословием. Постоянно выпрашивает деньги и все время норовит соскочить с крючка, выдумывая какие-то несуществующие сложности вроде оппозиции в КПСС или невозможности повлиять на национальные окраины. Пора ему на пенсию. Ему практически нечем компенсировать мои деньги, кроме разве что лояльности. Но лояльность — продукт скоропортящийся, а деньги — это всегда деньги. И если я их на него трачу, то хочу иметь что-то весомее подписанных банкротом договоров и добрых улыбок. Он уйдет.

И мы заключили пари на то, кто станет первым президентом СССР. Серый честно признался, что пока Горбачевым рассматриваются три кандидатуры: сам Михаил Сергеевич, его верный консультант-секретарь-соратник товарищ Бакатин, и премьер Рыжков — тоже ярый «рыночник», совершенно не понимающий механизмов работы рынка. И это было очень заметно по идиотским решениям всей троицы в сфере банковского регулирования, обращения акций, разрешения на внешнеэкономическую деятельность частникам, использующим разницу между внутренними и внешними ценами. И по многому другому. Да практически любой шаг правительства Рыжкова при Генсеке Горбачеве на пути к «рыночной экономике» приносил больше вреда, чем пользы.

— Они не будут избраны, — сказал Серый. — Даже не заглядывая вперед, я тебе скажу, что сделаю все, чтобы этого не случилось. И причин тому несколько: во-первых, эти выборы очень важны, во-вторых, они все-таки должны быть демократическими, а в-третьих, эти парни уже успели так накуролесить, что разгребать за ними лет тридцать придется.

— И кого же ты видишь на посту Президента?

— Да хоть Рафика Нишанова, — смеялся Серый. — Только не тех, кто уже успел показать свое полное неумение и бестолковость. Нужны действия, а не слова. Надеюсь, однако, на Ельцина.

Он иногда умел завести своими рассуждениями в настоящий тупик. Все, что я слышал от него о Ельцине прежде, легко укладывалось в простую формулу «некомпетентный властолюбивый алкоголик».

— Как у Достоевского — «чем хуже, тем лучше», — объяснил Фролов. — Ельцин популярен и, что гораздо важнее, внушаем. Очень надеюсь составить его окружение из вменяемых людей, которые будут советовать дельные вещи. А он, если во что-то уверует — будет поддерживать их начинания во всем.

— А что будет с теми, кто в прошлой истории… рулил?

— Посмотришь, — подмигнув, загадочно ответил Серый.

И теперь мы впятером следили за перипетиями парламентской борьбы за высший государственный пост в СССР, дублированные торопливым переводчиком, едва-едва успевающим транслировать сложные мысли народных избранников. Помимо перевода каждую кассету сопровождал пространный папин комментарий, объясняющий who is who из людей, мелькавших на трибуне. Ландри, лично знакомый с огромным количеством народных избранников, иногда давал краткие характеристики и пояснял происходящее.

— Этого депутата назначили коммунисты? — спрашивал Том у Тима.

— Да, — важно кивал тот головой. — Это директор крупного завода, очень богатый человек. Он не прошел на территориальных выборах и попал на Съезд через Союз научных и инженерных обществ СССР. Для человека, которому нужно оказаться на Съезде, есть много путей. Общество художников или дизайнеров тоже прислали своих делегатов.

— А кто здесь от филателистов и нумизматов^[279]? — лениво интересовался Луиджи. — Кто представляет интересы футболистов?

— Понятия не имею, — улыбался в ответ Тим, и сразу же тыкал пальцем в растянутый на стене экран: — Но вот эта чопорная дама — представитель Общества борьбы за трезвость.

— У нее же на лице написан постоянный запой!

— Потому и борется теперь, — острил Ландри. — Знает не по-наслышке.

— Это никакой не парламент, — безапелляционно заявил Том после трех часов просмотра. — Это сборище разных людей, совершенно не понимающих, что им следует делать. Ни у одного из них нет ни программы, ни единомышленников. Они понятия не имеют зачем собрались — то ли найти виноватых, то ли героев. Бедлам на выезде^[280]. Ничего они не сделают.

Из того, что я успел отсмотреть, мне становилось ясно, что Горбачев полностью управляет процессом и депутаты предпочитают искать виноватых в нынешних неудачах больше в глубоком прошлом, чем среди своих соратников. Даже коммунисты выглядели растерянными — они не понимали, что происходит, что должны решить и кого назначить ответственным. Все были за перемены, но о самих переменах говорили невнятно, обходясь дежурными лозунгами.

На последней кассете помощник Горбачева Бакатин взял ожидаемый самоотвод. Ряды кандидатов в Президенты становились все жиже.

— Послезавтра Горби останется единственным участником выборного процесса, — пророчески заявил Ландри. — Рыжков ему не конкурент. Да и Вадим был не конкурент, но так была хоть какая-то видимость выбора. Сарж этого не хотел, но, кажется, комми опять нас обманули.

Действительно, все шло к тому.

Пока в кинозал не вошел отлучавшийся на минутку Лу.

Он держал в руках несколько газет и выглядел ошарашенным.

— Посылка на здешний адрес и на мое имя, Зак. Но почему-то здесь газеты на русском и еще на каких-то непонятных языках. И все они датированы завтрашним числом. Я ничего не понимаю!

Первая газета, судя по непроизносимому и нечитаемому названию Nepszabadsag — была венгерской. На первой полосе большая фотография Горби и поменьше — какой-то пухленькой симпатичной негритянки, текст под фотографиями я прочесть не смог, но дата, по крайней мере число, и в самом деле было завтрашним. Вторая газета, с такими же фотографиями, с чуть более произносимым названием Iltalehti, кажется, была скандинавской. Еще одна — шведская Dagens Nyheter — была мне знакома и предлагала читателю уже четыре фотографии — Горбачев на самолетном трапе, улыбающийся Горбачев на приеме у Франсуа Миттерана, Горбачев крупным планом, и опять симпатичная негритянка.

— Что это? — спросил я, а Луиджи протянул мне следующие несколько газет.

В «Правде» на первой полосе был напечатан большой заголовок «Великая ложь». С теми же двумя фотографиями. У меня возник великий соблазн броситься читать статью, но вокруг меня были люди и я отложил ее в сторону, отметив про себя завтрашнее число под орденами.

Следующей шла какая-то французская газета второго эшелона с теми же фотоснимками, и последними были четыре англоязычные: одна индийская Hindustan Times, одна тайваньская Taipei times, и две американских — Chicago Tribune и Newsday.

— Генеральный секретарь… подозревается… в изнасиловании горничной Летиции Форталез, — прочел Луиджи. — Во время весеннего визита в Париж и Страсбург, бла-бла-бла… вот! По словам мадам Форталез, она пришла убираться в номер, когда супруги Горбачевы поехали на осмотр собора. Но вскоре господин Горбачев вернулся и накинулся на несчастную горничную.

В прошлом году Горби с Раисой Максимовной действительно приезжал к «другу Франсуа», но визит прошел гладко, в «теплой и дружественной обстановке». И тут вот такое!

— Чего же она целый год молчала? — спросил Том.

— Здесь написано, что… «боялась, что ее убьют коммунисты». Но теперь у нее родился ребенок, похожий на Misha, она требует признания отцовства и содержание! Потому что из отеля ее уволили и новую работу она найти не может, — Лу держал в руках французскую Liberation, специализирующуюся иногда на душещипательных историях о том, как обижают низшие слои общества. — Вот здесь еще фотография ребенка с родимым пятном на половину головы.

Если даже это была абсолютная ложь, осадок от нее должен был бы остаться надолго. И как теперь Михаилу Сергеевичу оправдаться перед своей дражайшей половиной — я просто не представлял. Михаилу Сергеевичу было наплевать на вверенную ему страну и ее народ, но ему было совсем не безразлично, что думает о нем его обожаемая Раечка, к которой он, кажется, до сих пор сохранил весьма нежные чувства.

Это был удар в пах. Прием совсем бесчестный, но очень действенный даже если совсем слабый.

— Ерунда! — сказал Том. — Стал бы абсолютный тиран России кидаться на толстозадую негритянку? Ему в Москве своих женщин не хватает? Ерунда!

— Не знаю, — хмыкнул Пьер. — В России негритянок нет. Мог и возжелать. Хотя, конечно, такой товар в любом приличном городе западнее Берлина и Вены стоит триста франков, редко дороже.

— Если б он отметился у проституток — его бы вообще не поняли, — возразил Лу. — У коммунистов с этим… сложно.

— Если тема продержится в топах хотя бы неделю — весь мир будет уверен, что он это сделал, — сказал Тим. — А потом уже будет неважно. Кажется, русские остались без Президента.

— Провокация, конечно, — махнул рукой Пьер. — Но если обыватель в России об этом узнает, политической карьере Горби настанет быстрый конец.

Мог или не мог — уже не важно. Даже в Советском Союзе человек, над которым висит подкрепленное показаниями потерпевшей обвинение в моральной неустойчивости, не мог бы претендовать на высший государственный пост. И статья в «Правде», где с гневом были отвергнуты возможности любых подозрений, еще больше разжигала интерес к теме. Можно было не сомневаться, что на два ближайших месяца бывший Генеральный секретарь КПСС будет вне игры. Но что теперь? Кто займет его место? После того, как он расширил Политбюро и провел на большинство мест своих людей, можно было предположить, что кто-то из его политических союзников и займет его казалось бы незыблемый трон. Или же поднимут головы удаленные от власти старперы? Варианты крутились в голове, но ни во что логичное не складывались.

Тим, Том и Пьер читали газеты, шурша страницами передавали их друг другу. Лу прочно прицепился к французской тридцатишестистраничной Liberation — в ней была самая длинная статья с наибольшими подробностями.

Раздавшийся телефонный звонок оторвал меня от раздумий.

— Получил уже? — раздался в динамике голос Серого.

— Ты про газеты?

— Угу. Нравится?

— Неожиданно, — ответил я. — Твоя работа?

— Скажем так, я одобрил.

— Послушай, о таких вещах предупреждать нужно! Ты представляешь, что там сейчас начнется? Я даже молчу о своих контрактах. Новый человек с новой командой, пересмотр всех соглашений, бардак и неразбериха!

— Брось, Зак. Если б ты знал об этом заранее, ты бы уже подсуетился и навел мосты к новым возможным хозяевам Кремля. А Михаил Сергеевич, единственное в чем совсем не дурак — в аппаратных игрищах и все эти движения срисовал бы на раз.

— Разве нет в международной дипломатии правила не пользоваться таким откровенным враньем?

Серый рассмеялся в голос:

— Наверное, есть, но я ничего не подписывал и, честно сказать, мне это неинтересно. К тому же ты сам прекрасно знаешь, сколько вранья в этих газетенках о чем угодно и о СССР больше, чем о чем-то еще. Одной уткой больше, одной меньше — ерунда!

— Исков не боишься?

— Нет, наплевать.

— И что теперь?

— Теперь они выберут нового Президента. В меру либерального, в меру патриотичного. Фамилию пока не скажу. Но поверь, тебе от этого хуже не будет. Или ты про Михаила Сергеевича? С ним все просто. Завтра Горбачева отправят в отпуск, потом — на пенсию, потом — под суд.

— И все вернется? Развитой социализм, железный занавес…

— Не-е-ет, — протянул Серый и коротко хохотнул, — ничего уже не вернется. Все, наоборот, покатится с ускорением. Но скажи — хорошо придумано?

— В это никто не поверит, — произнес я с сомнением.

— Брось, Зак! Мы же не теорему у доски доказываем. Это в математике важны логические последовательности, причинно-следственные связи и прочая заумь. А в нашей жизни все вопросы веры решает только степень убедительности, с которой ты несешь откровенную ахинею с высокой трибуны. Будут и свидетели по делу и экспертизы, все будет как надо. И не горюй сильно по этому козлу, он того не заслуживает. Когда что-то хорошее пытаются сделать через задницу, то по заднице и должны получать. Передавай привет Оссии. Чао!

Он повесил трубку, прекратив разговор.

— Сардж? — спросил Лу.

Я неопределенно кивнул в ответ, погруженный в бешено скачущие мысли. Постепенно успокаиваясь, пришел к выводу, что если Серый так уверен, что хуже не будет, то и мне истерить незачем. Посмотрим, как все обернется.

Наутро к газетам добавились телевизионные новостные сюжеты на ту же тему, радио захлебывалось сенсацией. Под моросящим дождиком перед посольством СССР в Париже на Бульваре Маршалов собралась приличных размеров толпа человек в двести, в основном сенегальские горластые толстые тетки, опекаемые десятком черномордых сутенеров. Вокруг сновали журналисты, что-то выспрашивали у демонстрантов, тараторили французские скороговорки перед камерами и скрывались в микроавтобусах — обогреться и хлебнуть кофейку.

В вечерних газетах появились новые подробности — про первые шаги маленького Misha, о нелегком жизненном пути его несчастной мамочки и о бесчувственности русского секретаря.

Я позвонил сэру Френсису, чтобы быть в курсе происходящего — в его задачи по линии посольства с недавних пор входил контакт с советской партийной верхушкой и он должен был быть немного в курсе происходящего.

После обычных приветствий и долгой жалобы на отвратительную русскую весну, когда машину приходится мыть дважды, а то и трижды в день, барон перешел к сути вопроса:

— Трудно сказать, Зак. Здесь все в растерянности. Они просто не знают, как реагировать на очередную русскую забаву. Я встречался с кое-какими людьми, и знаешь… трудно сказать. Никто ничего не знает. Или делают такой вид. Мне нужно написать отчет для Форин-офиса, а я сижу и считаю мух на стекле, потому что не знаю, что писать.

Точно как во время похорон очередного Генсека — «Лебединое озеро» круглые сутки, и всеобщее недоумение.

— Горби удержится?

— Не знаю, Зак. Правда — не знаю. Думаю, что нет. Он не очень-то популярен в своей стране. Большинство населения ненавидят его реформы, его стиль жизни, его супругу. Они называют ее Райкой.

Он замолчал на полуслове, ожидая от меня какой-то реакции, но я только сопел в трубку.

— Ах, да, ты же не понимаешь по-русски! Это такая тонкая игра слов. По-русски часть ее имени означает рай, небеса, понимаешь? Они ее так называют, намекая, что Горби живет как полубог почти в раю.

Мне бы никогда в голову не пришло такое толкование имени мадам Горбачевой, но, кажется, сэр Френсис был убежден в этом так же твердо как в безупречности своей родословной.

— Я скоро буду в Лондоне, Зак, мы могли бы встретиться и я расскажу все, что здесь на самом деле происходит. Мне уже звонили наши узбекские друзья, задавали вопросы, я обнадежил их, что с нашей стороны никаких изменений не будет. Но все равно нужно многое обсудить. И понять, как это может повлиять на наши с тобой интересы. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, Френсис, я понял. Хорошо, дружище, был очень рад тебя услышать, — ответил я. — Передавай привет леди Фитцгерберт, детям… До встречи.

Потом был разговор с обеспокоенным Штроттхотте, решившим, что над нашими контрактами нависла нешуточная угроза:

— Зак, сэр, — говорил он, — у меня есть твердая убежденность, что если к власти вернутся ортодоксы, нам следует серьезно подкорректировать наши планы.

— Не нужно суетиться, Вилли. Мы заключали контракты не с Горбачевым.

— Сэр, вы не знаете этих русских! — кажется, у моего Вилли начиналась истерика, он горячился и лицо его стало красным. — Вы так молоды, что иногда это становится недостатком. Поймите — для них личные договоренности значат куда больше печатей на бумаге! Нет, не так! На самом деле и то и другое для них не значит ничего! Уйдет Горбачев, уйдут его люди, придет кто-то другой, потребует своей доли от наших контрактов, вы понимаете это? Снова нужно передоговариваться по каждой цифре!

Такая опасность действительно существовала. Я просмотрел однажды протоколы и стенограммы переговоров советских министров с бывшим боссом Вилли и пришел к выводу, что каждый раз, когда в Кремле появлялся новый хозяин, одной из первых его задач становилось выяснение полноты валютных потоков и перенаправление их в новые русла. Так было после Брежнева, после Андропова, после Черненко. Цены при этом, однако, почти не изменялись, но вот что касается способов оплаты… Одному нужны только деньги, другому — деньги и технологии, третьему наплевать на все, кроме польской ветчины.

— Вилли, я все равно не понимаю вашего беспокойства. Русские склонны к длительным контрактам. Это известно всем здесь. Чего вы так волнуетесь? Это просто работа, которую время от времени приходится выполнять. Желаете безрисковых операций? Так не бывает, и я даже не знаю, что вам предложить? Просто поезжайте в Москву, возьмите с собой толковых юристов и выясните все, что внушает вам беспокойство. Не думаю, что может возникнуть ситуация, с которой мы не справимся. С которой вы не справитесь. Во всяком случае, подобного провала за вами и не упомню. Вы лучший, Вилли! Пусть они вас боятся.

Кое-как мне удалось его успокоить и уговорить на поездку в Москву.

Еще через день Горбачев не появился в Президиуме Съезда, а в кулуарах поползли слухи, что он заболел.

И — неслыханное дело — Съезд объявил перерыв в работе на две недели. Депутаты разъехались по своим городам и весям, Горбачев затаился, как делал всегда в трудные для решений моменты, между Парижем и Москвой наладилась эмиссарская тропа, по которой облеченные доверием мужи сновали с настойчивостью муравьев.

Горбачев набрался смелости и дал несколько пространных интервью советским и западным журналистам. Каждый раз он лопотал одно и то же и с каждым разом все больше терял в своей убедительности:

— Это, товарищи, понимаете, непонятно что! Если каждая вот такая гражданка начнет обвинять своих… да и чужих тоже руководителей в непонятных инсинуациях, мы никогда не достигнем согласия и консенсуса! Вместо того, чтобы нормально во всем разобраться, эти товарищи, понимаете, пытаются нагнетать обстановку и придумывают абсолютно невероятные фантазии! Сколько ж можно уже говорить о том, что это даже не похоже на то, что могло бы быть. Мы с товарищами подумали и даже не находим слов, чтобы прокомментировать вот это заявление французской гражданки… Так нельзя, товарищи, это уже ни в какие ворота не годится! Конечно, я не буду давать показания и не стану предоставлять анализы для проведения экспертизы! Если бы я на такое согласился, вот даже товарищи меня бы не поддержали и кризис только бы углУбился. Поэтому даже не спрашивайте!

На несколько дней установилась необъяснимая тишина, никто не желал педалировать ситуацию, и казалось уже, что беда прошла стороной, пока вдруг опять не взорвалось!

Снова выступила пышнотелая негритянка и заявила, что люди Горбачева предлагали ей миллион франков за молчание и угрожали быстрой расправой, если она не угомонится. Она сообщила общественности, что боится за жизнь свою и своего «беленького mioche»^[281]. Бедная, но гордая женщина пожаловалась на негодяев в полицию, вездесущие адвокаты накатали иски во все возможные инстанции — от московских районных судов до ЕСПЧ, юрисдикция которого на Советский Союз вообще не распространялась. Политические аналитики начали выступать с громкими заявлениями, требуя немедленной отставки «кровожадного коммуниста, насилующего свободных французских женщин», кое-кто даже потребовал от Вашингтона немедленно объявить войну России — недостатка в идиотизме у телевизионных шаманов никогда не наблюдалось. Особую пикантность находили в том, что насилие над несчастной горничной совершил самый главный защитник пролетариев и крестьян, нагло поправ свои собственные декларируемые принципы.

Горбачев вообще перестал показываться перед телекамерами со своими пространными монологами, от которых все устали. Потом сообщили, что у него случился инсульт.

На вновь собравшемся Съезде на пост Президента претендовали снова три кандидата: уральский мужик Борис Ельцин, кажется, сильно удивляющийся своему стремительному возвышению; один из прежних кандидатов, взявших самоотвод — премьер Рыжков; и последним в списке значился изгнанный прошлым летом из Правительства Юрий Баталин, умелый управленец, перебывавший послуживший стране на разных должностях — от прораба до замминистра, возглавлявший в последние годы Госстрой, а до того — нефтяник и газовик непосредственно в тайге и на болотах, один из главных создателей советского ТЭК. Буквально полгода назад Баталин был непосредственным шефом Ельцина, и, говорят, с тех пор терпеть не мог своего зама, превратившего офис Госстроя в свой избирательный штаб. И, кажется, я догадывался, кого из этих троих намерился посадить в президенты Союза Фролов.

В Америке слабый Майк Дукакис, объявляющий национальными героинями ярмарочных ведьм^[282], в России — властный технократ Баталин, четко знающий цену каждому добытому баррелю, они определенно должны были сработаться. Сам я Баталина впервые видел, но Штроттхотте, торгующий с Москвой нефтью, весьма уважительно о нем пару раз отзывался.

О предполагаемом Президенте я наводил справки везде, где можно, но мало кто из европейцев знал этого человека — Баталин был больше ориентирован на деятельность внутри Союза и не успел сильно засветиться на Западе. Кое-кто его, конечно, знал, но ни один из моих знакомцев не смог дать исчерпывающей справки об этом человеке. «Умен, обаятелен, быстро соображает» — это не характеристика для чиновника такого уровня. Они по долгу службы должны быть на таком посту «умными и сообразительными».

Больше всего мне рассказал о нем отец, оказывается уже больше года числящийся у Юрия Петровича в советниках. Он даже не поленился приехать ко мне в Андорру, благо что ехать было недалеко.

— Знаешь, — сказал он, когда разговор стал серьезным, — Полтора-два года назад, после той истории, когда мне запретили выезд из Москвы, Сардж посоветовал внимательнее посмотреть на этого человека и мы с Козловым прислушались. Глыба-человек, как говорили в моей молодости — человечище! Если кто-то и может что-то полезное сделать в Москве, то это, несомненно, Юрий Петрович. И если Баталин воплотит в жизнь все, что придумал он сам и его аналитики-экономисты… Грядет что-то большое, сын. Мне трудно судить об этом, я хоть и натаскался в последнее время во всех этих дебетах-кредитах, свопах и фьючерсах, но это знание дилетанта — поверхностные и обрывочные, копни чуть глубже текущей ситуации и я буду наматывать сопли на кулак. А у Баталина есть готовая программа действий, и ответ на любой вопрос. И знаешь, когда Саура с компанией подробно ознакомились с ней, решено было двигать Юрия Петровича вперед, исключив из его команды некоторых откровенных пройдох и жуликов. Так что весь последний год, когда он сам ушел со всех государственных постов, госпожа Стрельцова финансировала создание Института стратегических инициатив под его руководством, который занялся проработкой имеющихся данных и выработкой новой программы, учитывающей не только внутренние нужды страны, но и внешний фактор.

— И меня? — спросил я, немного бесясь оттого, что никто не посчитал нужным ввести меня в курс дела.

— И тебя, и много кого еще. Подкинули нормальных советников из американских, европейских институтов, тех, за спинами которых нет никого из спецслужб. Свели его с Бэем и людьми, работавшими над созданием БЭР, познакомили с Гиффеном… Так что, дорогой мой королек, в Москве появился человек, обладающий определенным авторитетом, программой действий, солидными связями на Западе, огромным финансовым плечом и большим опытом работы в среде промышленников и чиновников. И если не случится что-то совсем уж нехорошее вроде удавшегося покушения, то скоро курс страны существенно изменится.

— Что он будет делать?

— Ну… я не все помню, не та уже память. Так, навскидку: монополизация внешней торговли в руках нескольких государственных компаний, трехуровневая экономика…

— Что? Это как?

— Первый уровень — плановая экономика, в которой стратегические отрасли вроде нефтедобычи, транспорта, ВПК. Второй — нормированная экономика. Это когда какому-нибудь заводу поставят государственное задание на выпуск миллиона тонн стали по госрасценкам, а все что сверх — он может либо реализовать на свободном рынке, либо заключить договор с внешнеторговыми компаниями на экспорт. И третий уровень — общепит, легпром, сельское хозяйство — частично. Здесь будет царство свободного рынка с полностью свободным ценообразованием. Второй и третий уровень — акционирование или аренда госсобственности.

— Еще что?

— Слушай, сын, — сморщив лоб, сказал отец. — Я, можно сказать, советник по персоналу и доверенное лицо при переговорах. Я не экономист. Нужны подробности — закажи в Москве Программу Баталина, она уже должна быть отпечатана в типографии. Почитай. Твой дружок Саура от ее первого варианта был в восторге.

Мне было немного неприятно, что отец больше работает с Фроловым, а я отошел на второй план и едва вообще не выпал из их теплой компании, но дело — прежде всего. Если меня не пытаются направить в какое-то определенное русло, значит, я все делаю правильно.

— Как там вообще, в Москве?

— Бурлит страна, — с каким-то непонятным восхищением сказал отец. — Настоящий Вавилон. Помнишь, раньше капиталисты-иностранцы бывали в Москве только во время фестивалей да киноконкурсов? Теперь не протолкнуться от англоговорящей публики. Все гостиницы забиты — даже мне места не нашлось. Кого только не встретишь! В Госплане спускаюсь по лестнице, а навстречу мне знаешь кто идет?

— Санта Клаус?

— Точно, в самое яблочко! Самый настоящий Санта Клаус! — рассмеялся отец. — Алан Гринспен^[283]! Живой и здоровый. Ну вокруг, конечно, помощники всякие. Рядом Мэтлок вышагивает. А следом за ними — Абалкин под ручку с Бальцеровичем.

— Бальцеровичем? — фамилия польского министра финансов была мне знакома, но его появление в Москве выглядело странным.

— Он, он, — подтвердил отец. — Ему в Варшаве с последствиями «большого взрыва»^[284] разбираться бы, а он в Москве — Абалкина лапает!

Пока я метался в поисках крупиц информации, в Москве действие развивалось как в хорошо отрепетированном спектакле. Депутатский корпус, две недели назад проявивший себя как беспокойный улей, повинующийся, однако, любой команде Президиума, склонный к полному соглашательству с «линией партии и Михаила Сергеевича», вдруг заартачился и отказался следовать предложениям Политбюро. Зашел пространный разговор разговор об отмене конституционного положения о «направляющей роли компартии», о лишении привилегий партийных и советских чиновников, о передачи власти Советам. На трибуне мелькали люди из каких-то новомодных фракций, течений, зачатков партий. Многие всерьез полагали, что если опять все отнять у коммунистов и поделить между гражданами — все разом станет волшебно. Другие, напротив, предлагали начать закручивание гаек, побольше судить и расстреливать — цеховиков, коррумпированных чиновников, воров и «вредителей». Спектр мнений о том «как обустроить Россию» оказался очень широким.

Однажды на трибуну выбралась какая-то старая перечница, принявшаяся вещать какую-то кровожадную ахинею о том, что «всех коммуняк» нужно вывести в чистое поле, поставить к стенке и расстрелять, а потом повесить — дама была освистана из зала и едва увернулась от тяжелого ботинка, прилетевшего с первых рядов заседающих депутатов.

Кто-то зачитывал в микрофон «Обращение Александра Исаевича Солженицина» и хлопали ему народные избранники ничуть не жиже, чем две недели назад товарищу Горбачеву, кто-то поднимал вопрос о российской самобытности, кто-то настаивал на самоопределении всех наций, вплоть до малых народностей, в принципе не имеющих возможности обладать хоть какой-то государственностью. Киношники клянчили деньги, плакались о неблагодарном зрителе, бюрократизированной системе Госкино и жаловались на жизнь вообще, ученые просили просто не мешать и расширить финансирование, партийные бонзы желали придержать коней, всесторонне обсудить происходящие в обществе процессы и на следующем Пленуме ЦК принять проработанную со всех сторон программу. Молодежь требовала жилья, а заслуженные пенсионеры — приличных пенсий, в том числе и для колхозников, чья базовая пенсия в двадцать три рубля могла помочь только дешево удавиться. Западники-либералы кивали на опыт «развитых стран», упуская из виду трехсотлетнюю историю колоний, а представители патриотических направлений требовали вспомнить деяния Столыпина, Витте и Канкрина. Смешнее выглядели западники: не зная ничего о предмете, который они рекомендовали как образец для подражания, видя только поверхностные признаки сытости, они с пеной у рта отстаивали чужие ценности. Я представил себе, как бы это выглядело в реальной жизни.

Приходит колхозник домой и заявляет жене:

— Маруська, с этого дня будем жить как городские! У них знаешь как хорошо в городе? О-го-го! Квартиры чистенькие, водопровод, отхожее место в тепле. Все друг другу говорят «будьте любезны, пожалуйста, всего доброго». А у нас? Тьфу! Надоело! Сейчас ты пойдешь у Глафиры кудри сделаешь и ногти длинные, а я стану сигары курить, в кресле-качалке качаться и газеты читать. Заживем!

— А как же я стану корову доить с длинными ногтями?

— А корову забьем — ни к чему она нам, городским! Мы ж теперь городские! Мясо продадим и купим прицеп к мотоциклу «Урал» — будем оказывать селу транспортные услуги.

Глупая баба тотчас понеслась бы к Глафире, а умная взяла бы грабли, да треснула разлюбезного промеж бровей — для вразумления.

Но на Съезде с трезвым мнением столкнуться было непросто: половина депутатов не могла толком понять куда попала, а вторая самозабвенно токовала, как глухарь в брачный период.

Все одновременно были правы и все так же чудовищно заблуждались. Прежде всего потому, что никто не мог предложить объемной программы реформ. Каждый считал самым главным вопрос, тревожащий либо лично его, либо его избирателей и всем было наплевать на мнение своих оппонентов.

Я смотрел на это безобразие, регулярно пересылаемое мне на кассетах, и не мог понять — зачем организован подобный цирк? Чтобы внушить обывателю-избирателю презрение к такому демократическому институту как Съезд? Не понимал, пока не вспомнил слова Уилкокса, сказанные им однажды после особенно бурных дебатов в Конгрессе: «конгрессмены могут говорить о чем угодно и как угодно — это показывает, что у электората есть выбор, но голосовать они должны так, как нужно».

На фоне всех этих разговоров потихоньку проходила странная и короткая избирательная компания в среде депутатов, напрочь лишенная даже малейших признаков демократического выбора. Хотя, конечно, это в Европах демократическое голосование ничего не значит и кто бы не пришел к власти, политика будет проводиться такая, какая нужна Вашингтону и Лондону, а в Москве нынешний выбор был очень важным, возможно даже самым важным за последние лет семьдесят. И оставлять его на усмотрение толпы, обозленной карточной системой, пустыми магазинами, обкомовскими лимузинами и прочими прелестями горбачевской Перестройки, было бы верхом неосмотрительности. В таких случаях при демократическом выборе к власти приходят краснобаи-демагоги, обещающие манну небесную, но в реальности приносящие еще более эпические трудности.

Для внимательного зрителя было заметно, что кто-то умело рулит почтенным собранием, постепенно сводя разнонаправленные векторы к единому. Кто-то умелый и искушенный, в большом отличии от собравшихся на Съезд людей. Каждое выступление Баталина или кого-то из его лагеря встречали и провожали шумными овациями, а у его конкурентов с каждым днем все становилось еще безнадежнее.

Программу кандидата в Президенты мне переслали по факсу из фонда Стрельцовой, куда обратился с запросом Пьер. Часом позже прилетел на вертолете второй экземпляр, пересланный мне с дипломатической почтой от Штроттхотте, работающего в Москве.

Этот второй экземпляр был весь перечеркан пометками Вилли — он был в ужасе от предложений Баталина, ведь отныне наша торговая лавочка с Россией должна была если не закрыться, то существенно измениться и уж определенно ужаться.

К вечеру того же дня доставили переведенный на английский язык экземпляр от Серого — с целой кучей восклицательных знаков после особенно новаторских предложений Баталина.

Мне не хватило квалификации для определения ближайших перспектив слету, и я передал копии этой программы с тщательно вымаранными отметками Фролова на экспертизу в аналитические управления своих банков — от Лондона и Берлина до Тайбэя и Сиднея. Мне пообещали подготовить детальные прогнозы за неделю-другую. Мне было интересно, что может произойти с нашими совместными предприятиями на базе советских НИИ, что станет с моими банками в свете новых веяний в Москве, что произойдет с теми десятками тысяч людей, которые проходили сейчас стажировку в различных фирмах по всему миру — я пытался сообразить сам, но ответа в программе Баталина не нашел. Приходилось положиться на профессионализм имеющихся аналитиков и консультантов, ведь не зря их зарплаты исчислялись подчас шестизначными числами, а в багаже некоторых имелись докторские диссертации и обширные связи — пусть напрягутся. А до тех пор нужно было просто ждать и смотреть на происходящее в Москве шоу.

На следующий день в советской прессе всплыла годичной давности история с ельцинским заплывом по речке с мешком на голове. Нашлись свидетели, утверждавшие, что столь экзотическим способом с ним пытался расправиться обманутый муж-рогоносец, выловивший свою жену в бане ельцинских знакомцев в подмосковной дачной деревне в обществе будущего кандидата в Президенты. Чуть меньше года назад историю удалось замять — и немалую роль в этом сыграл будущий кандидат в Президенты, а в то время министр внутренних дел Вадим Бакатин, но теперь она снова всплыла с новыми животрепещущими подробностями. Центральное место в ней уже занимали голые комсомольские активистки, наркотики, азартные игры, связи с чеченскими и грузинскими мафиози и все остальные возможные грехи правоверного партийца.

Странным образом второе подряд обвинение — после Горбачева — еще одного партийного функционера было замешано на сексе. Помолодел Центральный Комитет со времен Леонида Ильича, помолодел. Лет пять назад никому бы и в голову не пришло придумывать «аморалку» в отношении особ подобной высоты полета просто из-за возрастных причин.

Баталина выбрали со второй попытки простым большинством голосов. Рыжков, в числе первых поздравивший с избранием первого Президента СССР, выглядел удрученным и слегка опешившим от подобной развязки. Даже ему было понятно, что теперь он лишился надежд не только стать первым лицом в государстве, но и остаться премьер-министром. У Баталина была своя команда, на которую им возлагались большие надежды.

События понеслись вскачь, и, кажется, уже вообще никто неуправлял процессом. Так часто бывает, когда на одном поле сталкиваются несколько противоборствующих сил, у каждой из которых нет откровенного перевеса. Побеждает в таком случае обычно та сторона, которая вступает в дело последней — она может выступить и как примиритель и как судья. Все козырные тузы команды Горбачева сыграли, когда на арене появились новые, отнюдь ей не принадлежавшие. Но теперь началась подковерная возня, отзвуки которой иногда мелькали в передовицах «Правды» и «Известий». А уж «Московский комсомолец» вообще не стеснялся в выражениях, публикуя новые фантазии своих журналистов, предсказывавших все сразу: от Третьей Мировой Войны до присоединения обновленного СССР к НАТО.

Сразу по окончании Съезда народных депутатов планировался внеочередной пленум ЦК КПСС, на котором должны были рассмотреть отставку Горбачева и выбрать нового Генсека, обновить состав Политбюро и Секретариат ЦК КПСС. Некоторые народные депутаты даже не стали уезжать из Москвы.

Газеты от Москвы до Вашингтона и Токио захлебывались воем всех демократических глашатаев о том, что в России вновь победили силы темной реакции, к власти вернулись коммунисты и все демократические преобразования почти святого Горби будут свернуты в ближайшее время.

Однако Баталин в своем первом же публичном выступлении вдруг заявил о своем выходе из КПСС. Для прессы всего цивилизованного мира это заявление прозвучало как удар пыльным мешком по голове: по инерции они еще что-то продолжали печатать, но хор обличающих голосов определенно расстроился и выглядел растерянным.

Надвигались новые времена, к которым никто ни на Западе, ни в доживающем последние дни лагере СЭВ не готовился.

Глава 6

— Зак, — сказала Осси, — я беременна. Шестая неделя.

У нее был невероятно печальный вид, такой, словно она только что узнала о смерти горячо любимой бабушки.

Но я и сам не знал, как к этому отнестись. Мы по-прежнему не были женаты и увлеченные своими делами, виделись от силы раз в неделю. Она полностью взвалила на себя все заботы по строительству в Андорре самого просвещенного абсолютизма, какой только может быть, возглавила сразу несколько фондов и сейчас вела переговоры с французами и испанцами об учреждении в Андорре самостоятельного Центробанка.

Я же, занятый подчас по восемнадцать часов в сутки, проводящий совещания с некоторыми директорами прямо на борту самолета где-нибудь между Римом и Лондоном, а то и над Индийским океаном, тоже как-то выпустил из вида, что мы пытались быть семьей.

— Не знаю, что делать, — она хлюпнула носом. — Но на аборт я не пойду. Я добрая католичка и Бог мне этого не простит.

Это такое странное чувство — вдруг неизвестно откуда появившаяся ответственность за того, кого еще нет. Я не обрадовался, ничуть, но все же что-то неожиданно изменилось, в жизни появилось еще что-то, что нужно учитывать.

— Никто и не говорил об аборте, Осси, — я обнял ее и поцеловал поочередно в мокрые глаза. — Не понимаю, почему ты расстроилась, разве не об этом мечтает каждая женщина? Неужели ты боишься, что мы не сможем его вырастить?

— Столько дел, — она повернула голову и теперь я видел перед собою только ее рыжеволосую макушку. — Университет, банк, мистер Трамп в Мадриде, дороги, мадам Перишон согласилась открыть у нас частную школу для девочек, театр, фонды, Пьер просил меня поработать с…

— Брось, Осси, неужели ты думаешь, что мы позволим тебе надорваться и заставим теперь все это делать? Найдутся другие люди, маленькая, не реви…

Я хотел сказать, что попытаюсь оградить ее от посторонних забот, но вышло то, что вышло — она разревелась еще сильнее:

— Я так и знала, что ты без меня легко обойдешься, — в голосе не было упрека, только простая констатация и какое-то едва выраженное сожаление, — что ж…

— Дура, — я прижал ее голову к груди, — обошелся бы — тебя бы здесь не было…

И снова я ляпнул что-то не то, потому что поток жидкости из глаз существенно усилился, так, что говорить она уже не могла и только вздрагивала.

Я присутствовал пару раз на ее переговорах со сторонними партнерами и был тогда приятно удивлен смесью разумности, воли, обаяния и жесткости, которые она проявляла в нужные моменты. И тогда я никак не мог себе представить, что однажды увижу ее такой — будто разобранной на части. Видимо и вправду, гормональный шторм творит с женщиной чудеса.

Я не знал, вернее сказать, боялся произнести еще что-то, что могло бы вызвать новый водопад слез и поэтому просто гладил ее по голове до тех пор пока она не засопела, заснув у меня на руках.

Еще какое-то время я сидел рядом с ней, потом переложил Осси на кровать, а сам отправился к секретарю Гвидо, подававшего мне мигающим зеленым фонариком над дверью сигналы о необходимости моего срочного присутствия в приемной.

У меня так и не появилось никакого дворца, но мы выкупили небольшую гостиницу, немного ее перестроили и теперь второй этаж был отведен под личные покои короля карликового королевства, а на первом расположилась канцелярия и кабинет. Каждый раз подъезжая к своему новому жилищу я вспоминал сказки немецких сказочников, писавших о маленьких немецких королевствах, где дворцы монархов располагались так недалеко друг от друга, что они запросто могли пожелать друг другу «доброго утра», даже не повышая голоса.

Так пока было и у меня: маленькое королевство с очень маленьким дворцом, в котором даже не было помещения для охраны — бодигарды жили в доме напротив. Все так лубочно и патриархально — словно и нет в мире врагов у андоррского короля. Люди Тома, конечно, присутствовали в здании постоянно, но были так незаметны, что иногда мне казалось, что мою драгоценную тушку никто не охраняет.

Гвидо даже притоптывал от нетерпения, когда я показался на пороге:

— Ваше Величество, — выдохнул темпераментный баск, — срочный звонок!

Его выбрал для меня Пьер из пары сотен кандидатов с хорошими рекомендациями. Гвидо совсем не был похож на английских камердинеров и его горячность, энергия и говорливость выдавали в нем местного уроженца. Однако, к двадцати шести годам парень владел шестью европейскими языками, включая венгерский и польский, имел степень бакалавра испанского права и успел недолго поработать в MAE^[285], что на площади Санта-Крус. Магистратуру по романской филологии он собирался окончить в новом андоррском университете, который мы хотели открыть уже в следующем году.

Гвидо Эчеберрия оказался одним из немногих среди двухсот кандидатов, чья возможная связь с какой-либо разведкой не была выявлена. Ни с испанской СЕСИД^[286] генерала Манглано, подслушивающей на досуге своего короля и торгующего этими записями и даже предложивши как-то раз их мне, ни с французской DGSE, где директором последний год досиживал бывший директор парижского аэропорта — Стон Марион. Две отдельные проверки, проведенные людьми Луиджи и парнями Тома не дали никаких положительных результатов.

Мы с Пьером доверяли Гвидо текущую техническую работу, но ни к каким секретам пока его не допускали. А ему очень хотелось быть в самой гуще европейских событий. Не знаю зачем — то ли парень желал политической карьеры, то ли рассчитывал обогатиться на мемуарах, думаю, что бывают такие люди, млеющие от одного слова «интрига» и в каждом властьимущем человеке видящие только лишь носителя непубличной информации, будоражащей иные умы не хуже кокаина. Сам он говорил, что ему просто интересно.

Срочный звонок оказался из Лондона — от моего давнего знакомца-покровителя, каким он себя считал — мистера Брауна. Этот вездесущий человек сказал Гвидо, что ему нужен срочный разговор со мной и я не стал отказывать.

— Доброе утро, Дэвид, — поздоровался я первым, — мне сказали, что вы…

— Да-да, — перебил он меня, что было совершенно немыслимым для настоящего англичанина, — Зак, как хорошо, что вы позвонили! Вы слышали, что творится в Москве?

— Дэвид, у меня там едва ли не половина бизнеса, как бы я мог не слышать?

— Что вы об этом думаете?

— Я еще не пришел ни к какому выводу. Мои аналитики готовят справки, но они будут готовы не раньше чем через три дня.

— Вы знаете что-нибудь об этом Баталине? — мистер Браун ощутимо нервничал.

— Один из моих людей был с ним поверхностно знаком, но достоверных сведений крайне мало. Я отправил своих агентов в Москву, чтобы узнать подробности, но…

— В Букингемском дворце недовольны, — вновь перебил меня мистер Браун. — Все должно было идти совсем не так. С русскими всегда происходят какие-то накладки: стоит о чем-то договориться и можно сразу забыть о договоренностях!

Даже по телефону чувствовалось, что доверенное лицо Королевы немного не в себе.

— Были какие-то договоренности? — спросил я.

— Были! Что теперь о них говорить! Послушайте, Зак, еще не все потеряно и если мы согласованно надавим на русских, они могут отступить, понимаете?

Я не ожидал такого приглашения и не знал, что мне нужно ответить, поэтому поступил так, как не полагалось бы поступать в обществе приличных людей — ответил вопросом на вопрос:

— Что вы предлагаете, Дэвид?

— Завтра утром к вам прилетит один интересный человек. Он представляет очень высокие деловые круги и мы ему полностью доверяем. Он американец. Но в последние годы перебрался в Лондон. Князь Никита Лобанов-Ростовский. Я очень прошу вас — выслушайте его и договоритесь о согласованных действиях. Это будет полезно нам всем. Большевиков нельзя оставлять безнаказанными.

Фамилия посланца в сочетании с княжеским титулом, американским гражданством и выполняемой функцией звучала интригующе.

— Он точно американец? Фамилия звучит так, будто он русский. Или поляк, — усомнился я в предложенной мне легенде.

— Зак, просто поверьте этому человеку и постарайтесь договориться. Я на вас очень надеюсь, — Браун положил трубку, не дожидаясь моего согласия.

Я повернулся к секретарю и попросил:

— Гвидо, в моем завтрашнем расписании найдите окно в первой половине дня. Это очень важно.

Мне и самому стало интересно, что это за князь с русским именем, облеченный доверием самого мистера Брауна, который, кажется, и собственной маме не доверил бы ничего.

— И вот еще что: найдите Тома, скажите, что мне срочно нужна информация на некоего князя Никиту Лобанова-Ростовского. Срочно. Это, кстати, не поляк?

— Нет, монсеньор, — покачал головой секретарь. — Судя по фамилии и имени, он русский.

— Хорошо, Гвидо, хорошо, — пробормотал я, — созвонитесь с Томом. Информация мне нужна до завтрашнего утра.

Удивляясь тому, как странно переплетаются судьбы соотечественников — один сейчас собирается лететь над Атлантикой, чтобы убедить другого навредить Родине — я пошел обратно, но по дороге вдруг понял, что совсем не желаю разговора с Оссией, который обязательно состоится, стоит мне появиться на пороге спальни.

Я развернулся на пятках, вернулся в приемную и сказал:

— Гвидо, я поеду к Пьеру на совещание, буду к утру, подготовьте с Томом все, о чем я просил. И вызовите дежурных с машиной, до Пьера пешком далековато.

Спустя полчаса я сидел в плетеном кресле на балконе Пьера и расспрашивал его о том, каково это — быть отцом?

Пьер долго загадочно закатывал глаза под лоб, цокал языком, острил, но не спешил приобщить меня к таинству. А потом, когда я уже не выдержал и попросил его не морочить мне голову, он виновато улыбнулся и произнес длинную фразу, в которой было столько горечи, что сразу стало понятно, почему он не хотел об этом говорить прямо.

— Зак, — сказал мой премьер-министр и банкир, — я бы с удовольствием поведал вам обо всех тайнах, но штука в том, что я сам не был хорошим отцом. Вы же помните историю о Жюстин? Возможно, не уедь она тогда в Швецию, все сложилось бы иначе… У меня было два сына, но ни с одним из них я не был близок. Первый — от малышки Мари, остался где-то в Париже и я даже ни разу его не видел. Я отправлял им деньги, но съездить не решился, ведь мне нечего им сказать. Второй, здоровяк Жан, родился в браке и теперь служит первый пятилетний контракт где-то в Иностранном Легионе. Мне нечего вам посоветовать, Зак. Это у каждого происходит по-своему. Но я точно знаю одно — не обижайте мать своего ребенка и не дайте ей почувствовать себя брошенной. Это чертовски важно!

Мы пили какое-то вино, а потом я, немножко пьяный, вернулся к себе и предложил растерянной Оссии выйти за меня замуж — чтобы все было как надо. По дороге домой я успел проститься с мечтой войти в европейской аристократии на правах равного, женившись однажды на какой-нибудь княжне из славного, но обедневшего рода — вечная проблема Журденов^[287] всех времен и народов. Впрочем, мисс О'Лири я говорить об этом не стал, хотя и хотелось сказать что-то такое, чтобы она поняла, чем я жертвую. Я сразу лег спать, сделав вид, что устал и не имею больше сил развивать тему скорого замужества.

Князь Лобанов-Ростовский оказался очень представительным мужчиной около пятидесяти лет с жесткой хваткой сильных рук и умным открытым лицом, в котором за внешней доброжелательностью пряталась железная воля, появляющаяся иногда в стальном блеске внимательных глаз. И не мудрено — в молодости князю пришлось несладко, в ней нашлось место всему, что делает жизнь насыщенной: уголовной тюрьме в Болгарии, спорту, побегу за границу, геологическим командировкам и головокружительной карьере. Впрочем все эти приключения пошли на пользу и лишь выработали в нем очень нужное умение нравиться людям с первого взгляда.

Том переслал мне собранные на князя материалы и никаких двусмысленностей у меня не осталось: передо мной сейчас сидел человек, верой и правдой служивший игрокам высшей бизнес-лиги.

Одет он был в легкий шерстяной костюм, весьма франтоватого вида, темный с редкой бежевой полоской, идеально сидевший на подтянутой фигуре князя. В кармашке, как у заправского денди, виднелся искусно сложенный платок. Вокруг ворота белоснежной сорочки вился модный шелковый галстук, манжеты были украшены запонками белого золота с блестящими зеленоватыми камешками. Он выглядел так, словно пришел фотографироваться на обложку The Time.

За его плечами был Оксфорд, куда несчастного юношу, беженца из социалистической Болгарии, пристроил добрый дядя, затем был геологический факультет Колумбийского университета — того самого, где образовывалась идеологическая команда Горбачева — Яковлев, Калугин. Получив между делом степень магистра в банкинге и американское гражданство, несчастный сирота уже через год, который он провел в поездках по всему миру с какими-то мутными геологическими партиями, женился на дочери французского представителя при ООН и плотно связался с банками из числа самых-самых. Chemical Bank^[288] — третий по величине в США, Bache & Co — известный инвестиционный банк с интересами повсюду, Wells Fargo — об этих и говорить не стоит, они известны даже папуасам в Гвинее, лондонский IRF Bank — Лобанов-Ростовский работал во всех — где-то вице-президентом, где-то главой филиала, — и устанавливал стандарты американского банкинга по всему миру: от Палестины до России, где еще в середине семидесятых открывал представительства американских корпораций. В последние годы он прибился под крыло к Оппенгеймерам и работал на «Де Бирс», и снова летал в Москву и Якутск, наводя мосты с обновившейся советской алмазной номенклатурой и вырабатывал новые правила торговли бриллиантами для всего мира. Весь путь к успеху занял у князя чуть больше двадцати лет. Неплохая карьера для отпрыска знатной фамилии, вырвавшегося из социалистической Болгарии лишь с чемоданчиком для белья?

Параллельно основной своей деятельности князюшко собирал умопомрачительную коллекцию произведений искусства, был консультантом всех известных аукционных домов, и слыл знатоком, каких мало даже в самом известном музее. Он состоял в добром десятке обществ по продвижению русской культуры в западные массы, числился в попечителях, меценатах и спонсорах в эмигрантских кругах.

Общее впечатление складывалось однозначное: за спиной этого улыбчивого дядьки торчали уши сразу нескольких разведок, он имел связи с самой верхушкой делового мира планеты и обладал серьезным весом в любой мировой столице: Париж, Нью-Йорк, Лондон, Москва, Токио, Пекин, Бонн — князя Лобанова-Ростовского знали везде и всюду относились к нему с необыкновенным уважением.

Джеймс Бонд со своими суперподвигами смотрелся бы рядом с этим человеком как безродный пес, покусившийся на пару даймов в тарелке нищего попрошайки. Князь Лобанов работал только по-крупному и, если уж вам посчастливилось попасть в сферу интересов этого незаурядного человека, то можете считать, что жизнь удалась.

Я бы предпочел иметь его на своей стороне, но даже представить не мог, как мне подступиться к этому многоопытному человеку, знавшему гораздо больше меня и Сарджа, вместе взятых. Те тайные пружины, приводящие в движение мировое хозяйство, о которых мы только догадывались, для него были открытой книгой, местами скучной, местами увлекательной, но изученной вдоль и поперек. Стараниями князя Лобанова и ему подобных людей наша планета постепенно съеживалась до размера чековой книжки.

— Вы значительно моложе, сэр, чем я себе представлял, — добро улыбаясь, сказал князь, потряс мою руку и окинул взором окружавшие нас горы. — У вас здесь довольно мило.

— Спасибо, мистер Лобанов, если пожелаете, можно будет устроить экскурсию по живописным местам, — я старался быть гостеприимным.

— О! Я с превеликой радостью! Чистый воздух, горные родники, простая крестьянская пища — это место словно создано для того, чтобы уединиться от мира! Как только выдастся свободный месяц в моем расписании, я непременно напомню вам о вашем обещании.

Оссия ждала нас внутри дома. Она изрядно переволновалась, когда я сообщил ей, кто к нам едет — где-то она уже пересекалась с этим симпатичным господином по делам Снайла.

— Оссия! Как я рад вас видеть! Никак не ожидал подобной встречи! — в голосе князя не чувствовалось ни грана фальши, будто он заехал к нам совершенно не готовясь. — Вы здесь по делам или…

— Мистер Лобанов, — Осси подала ему руку для короткого рукопожатия. — Я здесь живу с недавних пор.

— Вы с каждой нашей встречей выглядите все лучше. Если б я не был столь стар и не имел бы любимую жену, то, клянусь, прямо сейчас сделал бы вам предложение! Если вы, конечно, еще не получили его от кого-то другого, — князь хитро посмотрел на меня.

С полчаса мы разговаривали о парижских модах, о лондонских туманах и моих андоррских прожектах, — князь живо интересовался всем сразу и везде показал себя подкованным знатоком, способным вести беседу на любую тему. При этом он ни о чем не судил со строгих позиций, везде находил нужные слова, чтобы выглядеть гибким и всепонимающим.

Комплименты его были тонки и ненавязчивы, участие выглядело неподдельным, интерес — искренним, а уважение к чужому мнению — абсолютным. Словом, он обаял нас совершенно, как много тысяч людей раньше. И уже казалось, что полжизни прожито впустую — ведь тогда мы не были знакомы со столь замечательным человеком!

Затем Оссию отвлекли текущие дела — ей нужно было ехать в Мадрид на встречу с Трампом, формирующим пул испанских инвесторов для андоррского проекта.

— Не давай ему никаких обещаний, — шепнула она напоследок. — Это самый лучший из известных мне мастеров по выкручиванию рук. Лучше меня, лучше тебя, лучше всех, кого я встречала. Даже лучше Сарджа. Намного. Ляпнешь что-нибудь сгоряча, потом жалеть до смерти будешь.

— Я постараюсь, Осси, — пообещал я и она уехала.

А мы с князем переместились на открытую веранду для делового разговора.

— У вас серьезные интересы в Москве, — утвердительно сказал Никита Дмитриевич, едва только мы остались одни. — Банки, нефть, коммуникации…

— Образовательные проекты, совместные предприятия… — в тон ему продолжил я.

— И это тоже. Знаете, мы ведь с вами немножко знакомы заочно. Я в Москве имел удовольствие в последние годы плотно общаться с Валерием Рудаковым из «Главалмаззолота» — он очень хорошо о вас отзывался. Если не ошибаюсь, вы выкупаете у Союза до сорока-пятидесяти процентов добываемого золота? Но почему-то не захотели связываться с их алмазами. Почему?

Рудакова я знал только по телефонному разговору, произошедшему в прошлом году, сразу по моему возвращению из Узбекистана. Этот чиновник искал альтернативные пути продажи якутских алмазов и предложил мне принять участие в опрокидывании «Де Бирс». Но тогда его предложение мне показалось неинтересным. Я не понимал работы бриллиантового рынка, не видел больших перспектив в его развитии, равно как и сколько-нибудь значимых прибылей. По словам Рудакова «Де Бирс» выкупала у него алмазов в размере одного миллиарда долларов, в которых прибылью были максимум сто-сто пятьдесят миллионов. Одни только операции на Гамбургской бирже приносили мне вдвое больше — без всякой озлобленности со стороны богатой традициями и связями всемирной корпорации.

— Да, я разговаривал с ним. И обещал подумать на досуге над его предложением, но…

Мне не очень-то хотелось рассказывать о своих взаимоотношениях с советским министром, а Лобанов-Ростовский очень хотел о них услышать.

— Но?

— Князь, мы ведь с вами инвестиционные банкиры. Соль этого мира! — Я никогда не боялся пафоса, — мы и только мы решаем, в каком направлении он будет развиваться. И если мы в чем-то не видим прибыли — то, следовательно, мы лишаем такое направление своего финансирования. Если мы не видим необходимости создания транснациональных корпораций в России, они не будут созданы. Не так ли? Рудаков предложил мне ежегодную партию в миллиард долларов. И, по его мнению, я мог бы рассчитывать на десять-пятнадцать процентов прибыли.

— Почему же вы отказались?

— Этот миллиард — примерно четверть всего мирового рынка бриллиантов. То есть, получая эту четверть, я обзавожусь большой проблемой в лице конкурента, контролирующего оставшиеся три четверти. Кроме того, я где-то слышал, что у «Де Бирс» есть огромные запасы алмазов, которые она не выставляет на аукционы уже лет сто. И им ничего не стоит одномоментно обрушить цены настолько, что мы с Рудаковым были бы просто вынуждены уйти с рынка. Его бы сняли партийные товарищи, а я… я считал бы убытки. Все закончилось бы за год, толком не начавшись.

— Такое хранилище есть и у Советов, — уточнил князь. — Гохран называется.

— Возможно, но Рудакову оно недоступно. Так что начинать ценовую войну в той ситуации было бессмысленно. Но хуже всего, что рынок алмазов ограничен и если желаешь получить хорошие прибыли, нет никакого смысла его рушить. Если бриллианты не станут покупать в Америке и Европе — их не удастся продать в соизмеримых количествах в Африке и Азии. Разве не так?

Я действительно не стал связываться с Рудаковым и его «Главалмаззолотом», но подкинул ему неплохую идею — сообщить партнерам из «Де Бирс» о том, что такие переговоры идут. Филипп Оппенгеймер, видимо, почувствовавший, что пахнет жаренным и сразу же примчавшийся в Москву, предложил пересмотреть действующий договор в сторону улучшения его условий для Советов. Рудаков был счастлив — простым блефом ему удалось выгадать примерно семьдесят миллионов долларов в год. Его позиции в советской номенклатуре существенно упрочились и теперь он сидел в своем кресле полновластного властелина советских алмазов как бронзовый памятник.

И, кажется, Лобанов это хорошо понимал — что их просто обманули.

— Знаете, Филипп еще тогда хотел послать к вам Николаса, но мы посчитали, что это никогда не будет поздно сделать. А действующие контракты иногда даже стоит пересмотреть. Я вас еще немножко поспрашиваю, хорошо?

Я пожал плечами:

— Спрашивайте, князь. Когда что-то рассказываешь внимательному собеседнику, часто самому ситуация становится понятнее. Спрашивайте.

— Вы застраховали свой основной контракт на запредельную сумму. Почему?

— Предосторожность. Не хотелось бы потерять деньги просто потому, что какой-нибудь их новый Генсек вдруг решит изменить правила.

— Мудрый шаг. Особенно, если опасения верны. Вы слышали, что там сейчас происходит?

— Вы про их Президента?

— Да, я говорю о товарище Баталине. Вы поддерживаете его избрание?

— А у меня есть альтернатива поддержке? Разве я могу поехать к большевикам и сказать им: «ваш выбор недействителен, давайте проведем процедуру снова»?

— Есть много способов повлиять на действительность.

— Вас чем-то не устраивает господин Баталин? Горбачев был бы лучше?

— Горбачев был наш. Наш с потрохами. Вы знакомы с программой Баталина?

Смотревший до того отрешенно на горы, князь с этим вопросом повернулся ко мне.

— Да, я ее читал.

— И что вы о ней думаете?

— Будут небольшие трудности. Думаю, легко преодолимые.

— Вы, кажется, не понимаете всей глубины угрозы для свободного мира. Позвольте говорить с вами начистоту? Сколько времени вы работаете с большевиками?

— Года три-четыре.

— Немного. Я знаком с ними с самого рождения. А бизнес с ними веду уже пятнадцать лет. Поэтому кое-что знаю совершенно точно. И правда состоит в том, что моих соотечественников, тех, кто сейчас правит в Москве, нельзя выпускать на открытый рынок на их условиях. Ведь это послужит укреплению власти коммунистов. Они сейчас сговорчивые, потому что нищие — им не дают кредитов, им не продают технологии, они вынуждены догонять и маневрировать. Но что будет, если они получат за свою нефть, за свои алмазы, за свой лес и электроэнергию настоящую цену? В такой ситуации вы вечно будете беднеть, а они — богатеть. Единственный вариант взаимодействия с ними — игра на разнице внутренних, большевистских, от внешних, мировых цен. Чем вы успешно занимаетесь. Если же они решат сами торговать по мировым ценам, что предусматривает программа Баталина, — можете закрывать свой бизнес.

— Им все равно понадобятся кредиты. Им понадобятся гарантии, им нужны будут агенты. Ваш «Де Бирс» торгует с Москвой уже…

— Тридцать лет и именно на разнице между внутренними и внешними ценами. Отнюдь не на паритетных началах. И вы не представляете, чего нам стоило загнать большевиков в отведенные им пределы. Они ведь пытались выйти на рынок самостоятельно еще задолго до вашего разговора с Рудаковым. Но представьте, что стало бы с рынком, если бы предложение вдруг поднялось процентов на тридцать в одночасье? И не только в ювелирной промышленности, но и в создании режущих инструментов, абразивов — всюду, где могли использоваться алмазы? Рынок просто бы рухнул!

— И как же вы поступили?

Князь сделал ладонью неопределенный жест и все так же добродушно улыбаясь, ответил:

— Маркетинг, сэр, старый добрый маркетинг, в котором большевики не очень-то сильны, потому что их идеология отрицает его как явление. Если внушить публике, что якутские алмазы дрянь и вредны для здоровья — лавочку с такими алмазами добропорядочный буржуа будет обходить стороной.

— Невероятно. И это сработало?

— Не только это. Но определенно большевики стали сговорчивее. К тому же они изначально допустили существенный промах — построили за Полярным кругом приличных размеров город и обеспечили его инфраструктурой и только для того, чтобы добраться до алмазов. Если бы они работали нормальным вахтовым методом, все обошлось бы втрое дешевле в пересчете на единицу добытых камней. Но большевики чихать хотели на законы рынка, на себестоимость и экономику — их интересовал только размах, только весь рынок сразу, которым они хотели начать манипулировать. Они изначально желали слишком много — и поплатились за это. С таким способом ведения бизнеса их алмазы сразу стали недопустимо дороги, а уж если их еще и не покупают, то вопрос решается сам собой — они были вынуждены идти договариваться к нам.

— Вы всегда говорите «большевики, коммунисты…» и никогда — «русские», как сказал бы любой добропорядочный янки…

— Это потому, что я сам русский. Я знаю этот великий народ — я сам его плоть и кровь. И именно поэтому я не хочу, чтобы мой народ тащил на шее удавку, наброшенную коммунистами.

— Понятно. Так чего же вы с Оппенгеймером хотите от меня?

— Законы бизнеса везде одинаковы, сэр, — князь старательно избегал называть меня по имени или титулу, твердо остановившись на вполне нейтральном «сэр». — Нефть, алмазы, золото… Тонкости кроются только в деталях и для общего понимания не слишком важны. Но если вы контролируете какой-то рынок полностью, а «Де Бирс» контролирует алмазы на девяносто пять процентов, то вы понимаете о рынках больше, чем любой высоколобый профессор из Стенфорда. Верно?

— Мне трудно спорить — вряд ли кто-то из уважаемой профессуры так же безошибочно разбирается в реальных, а не академических законах рынков. Соглашусь.

— Ну а раз так, то вы согласитесь, что лучше, если контролировать рынки будем мы, а не наши конкуренты?

С такой очевидностью спорить было трудно, я пожал плечами:

— Иное я бы принял за страшный сон.

— Поэтому, если вы знакомы с программой Баталина, вы должны всего лишь объяснить своим советским партнерам, что их нефть никому не нужна, что она радиоактивна и плохо горит, что содержание серы в ней делает ее непригодной для европейских нефтеперерабатывающих заводов, и что без вашего посредничества они никогда не получат за нее настоящую цену. Если мы выступим единым фронтом, коммунистам придется умерить свои аппетиты. Нам, мне и тем кого я представляю, почти нечего делить с вами, наши интересы проходят в параллельных плоскостях, но нам не хотелось бы, чтобы однажды через вас они стали бы продавать алмазы, занимать деньги и сбывать свое узбекское золото в ущерб нашим интересам. Любой ответственный хозяин встанет на защиту своего дела и будет прав. Согласны?

— Нынешние девять долларов за баррель вряд ли можно назвать настоящей ценой, — пробормотал я. — Они продают нефть только потому, что у них ничего больше не покупают. Но стоит она им самим в среднем двенадцать, если не брать в расчет околокаспийские скважины.

— Это не продлится вечно, — сказал князь. — К тому же кое-какие меры уже принимаются, чтобы эту цену поднять. Важно только, чтобы маржа, которая появится у русской нефти, оставалась здесь, а не попадала в Москву — так они будут посговорчивее в вопросах приватизации и демократизации общества.

Его намек на некие «меры» по повышению цены на нефть показался мне занятным, но я постарался не выдать своего интереса — просто чтобы не дать ему небольшого преимущества. К тому же после затяжного трехгодичного «флэта», когда котировки фьючерсов и контрактов болтались в узком диапазоне 12–14 долларов на легкую нефть и 9-12 на Urals, пророчество князя о скором росте цен выглядело несколько самонадеянным. Всему миру уже казалось, что нефть будет стоить столько всегда. Заключались контракты и на три и на пять лет на поставку по таким ценам. Это все было крайне интересно, но у меня имелся источник информации куда надежнее, чем князь-переговорщик. Я спросил его о другом:

— Почему вы думаете, что русские проведут приватизацию?

— Посмотрите на ваших любимых немцев — первым, за что они взялись по освобождению от надзора коммунистов, это приватизация. Законы рынков везде одинаковы, их можно какое-то время не замечать, но игнорировать всегда — не получится. Советам чем-то нужно кормить своих граждан, учить и лечить. А для всего этого денег нет. Выход один — приватизация госактивов с участием западных компаний, у которых деньги есть.

— Как все просто, — разочарованно протянул я.

— В мире вообще нет ничего сложного, сэр, — невесело рассмеялся князь. — Ну если не считать теорию струн мистера Грина.

— Хорошо, князь. Положим, я согласился с вашими рекомендациями. Что получу я взамен?

— Наше доброе расположение. Место в Трехсторонней комиссии. Признание вашего избрания в США, Японии, ЮАР, Германии, в ряде других стран, кто пока этого не сделал.

С признанием он в точку попал. Пока что никто, кроме Испании, Франции, Британии и десятка-другого игроков третьего эшелона моего королевского титула официально не признал. В переписке обращались «Ваше величество», но официально не признавали. Для большинства официальных властей в мире я все еще был удачливым пройдохой, немножко узурпатором, самую малость тираном, но больше всего — клоуном, поставщиком занятных новостей для газет и TV.

— Это достойное предложение, — заключил я. — Своевременное. А какие гарантии?

— Сэр, ну какие еще нужны гарантии? Так будет.

— Я могу подумать?

— Нет. Я очень сожалею, но — нет. Времени немного и если Баталин сможет утвердиться в Кремле, сковырнуть его будет очень непросто. Ответ нужен сейчас, решайтесь, сэр.

Я уже был не рад, что по юношеской глупости связался с этой чертовой Андоррой. Тогда это казалось забавным, но стало тем крючком, на который я попался, и соскочить теперь было непросто.

— Как вы проконтролируете мои обещания, и что будет, если я не смогу их выполнить?

— Проконтролировать большой проблемы нет. Вы же понимаете, что настоящих тайн в этом мире не бывает? Стоит заняться чем-то чуть серьезнее, чем обыкновенная любительщина, и результат обязательно будет. Всегда найдется кто-то, желающий поделиться секретами с друзьями, подругами, коллегами. Поэтому о контроле пусть у вас голова не болит. Если же вы не принимаете предложение и продолжаете сотрудничество с московским режимом на прежних условиях, вы получите пропорциональные санкции вот по этому списку.

Он вынул из внутреннего кармана своего модного пиджака лист бумаги и передал мне.

На листе в два столбика были напечатаны названия четырех десятков компаний — почти трети всего числа, что я так или иначе контролировал. Но без этой трети все остальное превращалось просто в несвязный пакет активов с обязательным падением капитализации — как только рынку станет известно о проблемах в головных компаниях. Здесь были тайваньские, сингапурские, итальянские, английские, немецкие компании: фонды, банки, производственные фирмы, добывающие предприятия, энергоснабжающие. Они, безвестные составители, неплохо поработали, выясняя запутанный клубок имущественных отношений.

— В случае вашего отказа у этих компаний начнутся проблемы с отчетностью, с профильными госструктурами, налоговые и патентные скандалы — вы разоритесь на юристах. Но если вы согласитесь и не станете выполнять договоренности, все будет еще хуже. Мои покровители не терпят измены. Думаю, организовать революцию в маленькой горной стране с показательным повешеньем узурпатора будет нетрудной задачей для подготовленных людей. Выбирайте.

Так открыто, прямо и недвусмысленно мне угрожали впервые — видимо, времени на самом деле у них оставалось немного и они были вынуждены торопиться, принимая жесткие решения, на которые обычно шли с неохотой.

— Выбор на вас пал по простой причине, — откровенничал князь, — вы обеспечиваете почти четверть валютных поступлений в Москву и ваша правильная позиция станет для команды Баталина тем рифом, о который разобьются их планы.

— Но как я могу быть уверен, что это не просто чья-то хитрая операция по вытеснению меня с рынка? Стоит мне озвучить перед Москвой свои новые требования и они тотчас начнут искать нового трейдера. В Европе, Азии — неважно. Ничего не стоит энергичным людям в этот момент занять мое место. Мне нужны гарантии. Какие-то обязательства на бумаге. И уже сейчас.

— Я понимаю ваши опасения, — кивнул князь. — Понимаю. Но здесь вам придется мне поверить. Те, по чьей просьбе я здесь оказался, не очень-то доверяют бумаге.

Я рассмеялся, потому что это в самом деле было смешно — приезжает уполномоченный человек с высокими верительными грамотами и предлагает мне своими руками удавиться. Такое разве что в Средневековой Японии могло произойти.

— Я перестал верить людям на слово еще в школе, мистер Лобанов. Мне нужны твердые гарантии, что никто не окажется на моем месте, пока я…

— Я вас понял, — перебил меня князь. — Никому не нужны неприятности. Если к вам в гости приедут Николас Оппенгеймер, Джон Рокфеллер, сенатор, и… допустим, Чарли Морган и скажут слово в слово то же самое — вы примете такие гарантии?

— Чарли Морган — исполнительный директор Morgan Stanley?

— Конечно.

— Да, такие гарантии я приму. Безусловно.

— Вот и замечательно. Тогда, с вашего позволения, я откланяюсь, а названные мною персоны прибудут к вам на днях.

Я провожал его и думал о двух вещах: несмотря на высокопарный слог и кажущуюся исключительность ситуации — ведь разговаривали очень богатые люди — разговор свелся к тривиальному пацанскому «а кто за тебя ответит?». И второе, что пришло мне в голову — социализм, это очень дорогостоящая игрушка, на которую еще никто в этом мире толком не заработал. Кроме, пожалуй, Швейцарии.

— Приятно было познакомиться, — протянул мне свою крепкую руку князь, стоя у своей машины.

— Мне тоже, — я не лицемерил, мне в самом деле понравился этот человек и очень хотелось, чтобы и у меня были такого рода доверенные лица.

Лу до этого уровня не дотягивал. Он был хорош в другом, но рядом с князем смотрелся бы облезшим помойным котом перед породистым мейн-куном.

— Через пару дней увидимся, — посулил Лобанов-Ростовский.

— Очень на это надеюсь, — я приветливо помахал ему вослед.

Мне в общем-то большего и не надо — главное успеть созвониться с Серым, он обязательно что-нибудь придумает!

И едва осела пыль на дороге, поднятая отъезжающим Bentley князя, как я бросился к телефонной трубке.

Он еще спал — в Луисвилле еще не было и шести утра. Попросил не частить, а рассказать подробно, припомнив все детали.

Мой рассказ занял минут пятнадцать, после чего Серый покряхтел в трубку и выдал:

— Понятия не имею, что нам делать. Этого я не видел, этого не должно было случиться. Но теперь обязательно посмотрю. Ты, Зак, не волнуйся, как-нибудь выкрутимся.

— Вот еще что, — вспомнил я, — этот князь что-то намекал о скором повышении нефтяных котировок. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Да, — сказал Фролов. — Если бы ты был внимателен к Персидскому заливу, то понял бы, что там вскоре — точнее, через две недели, начнется война между Ираком и ворующим у него нефть Кувейтом. За Кувейт вступятся вашингтонские ястребы, цены поднимутся на двести процентов. Все уже договорено и решено. Уилкокс видел план вторжения сил союзников и даже обещался привезти мне копию, но пока что-то тянет. Нефть подорожает ненадолго, примерно на месяц, где-то до тридцати пяти долларов, пользуйся. Если успеешь — скупай опционы, фьючерсы, покупай бумаги нефтяных компаний. Ну, ты знаешь. Только не вздумай связываться с живой нефтью — через месяц все вернется обратно.

— Почему ты не сказал об этом раньше? — мне в самом деле было непонятно, почему он утаил столь важную информацию.

— Собирался. Но ты подкинул задачку помудренее. Я даже думаю — не накрыть ли все ваше сборище маленькой тактической ракеткой? Представляешь: Морган, Рокфеллер, Оппенгеймер, Майнце — все народные кровопийцы соберутся в одном месте и… Еще парочки славных фамилий не хватает, а то бы я даже не раздумывал.

Он шутил, но как-то вымученно. То ли толком не проснулся, а то ли и в самом деле не увидел выхода из сложившейся ситуации.

— Я подумаю до полудня, что нам можно сделать, — сказал он. — Перезвоню.

В трубке раздались короткие гудки, и мне оставалось только ждать его решения. Наверное, это неправильно — полностью полагаться на чужое мнение, но мне очень не хотелось ошибиться с выбором. И пока этот существенный вопрос не разрешен, я не смогу ничего сделать. Он будет сидеть в моей голове, требуя ответов.

К счастью, Серый думал не долго. Я не успел прочесть свежий номер Forbes, а он уже перезвонил и коротко бросил:

— Соглашайся на все. Но торгуйся за каждый пенни. Увидимся — объясню.

Поэтому, когда через день над городком появилась пара вертолетов, я был уверен в своих силах, ждал предстоящей схватки и притопывал как нетерпеливый жеребец на старте ипподрома.

Первый вертолет опустился на небольшую площадку, и места для второго на ней уже не оказалось. Поэтому второй машине пришлось висеть метрах в ста над землей, в ожидании разгрузки первой.

Прибывших оказалось пятеро: первым из вертолета выбрался и, придерживая рукой легкую шляпу, похожую на артековскую панаму, побрел ко мне сквозь поднятый лопастями вихрь полноватый мужик лет сорока-сорока пяти, с одутловатым лицом, наполовину скрытым густой бородой — Николас Оппенгеймер, наследник алмазной империи «Де Бирс», банкир и просто хороший человек. Я видел его издалека во время своего посещения Богемской рощи, но представлен ему не был. Следующим из машины показался невзрачный среднестатистический человечек без особых примет — исполнительный глава Morgan Stanley Чарльз Ф. Морган. Третьим на площадке появился улыбчивый князь Лобанов-Ростовский. Вертолет поднялся вверх, его место занял второй и вскоре из него легко выпрыгнул бывший губернатор, а ныне сенатор от Западной Вирджинии Джон «Джей» Рокфеллер — большелобый очкарик с обаятельной улыбкой, единственный демократ в семье потомственных республиканцев. Его я тоже видел раньше — несколько раз по телевизору и однажды на какой-то правительственной конференции, куда притащил меня Уилкокс. И последним на земле оказался встреченный отцом в Москве восходящая звезда финансовых рынков, повелитель доллара — Алан Гринспен.

Визит последнего был для меня необъясним — его-то какое дело? Сидит там у себя в Вашингтоне, мотается по Америке, удерживая инфляцию и последовательно снижая ставки федеральных фондов — что ему делать здесь, в Европе? Зачем здесь человек, устроивший тот пресловутый «черный вторник» в 1987 году, который позволил нам начать свою эпопею? Странно переплетаются жизненные дорожки. Знал бы он, чем я ему обязан…

— Зак, здравствуйте! — Еще в прошлый визит князя мы как-то научились обходиться без чинов. — Вот, привез вам гарантии.

— Доброе утро, — пробормотал скороговорку Оппенгеймер, сграбастывая в свою медвежью лапу мою узкую ладонь. — Далеко же вы забрались. Чем-то здесь пахнет…

— Это пахнет кошеной травой, Ник, — мне протянул руку Морган, — рад вас видеть, Зак. Мне очень приятно. Я — Чарли.

— Мне тоже, — сказал я в ответ и мы всеповернулись к немного оторопевшему Пьеру.

В андоррскую глушь никогда прежде не являлись столь известные персоны.

— Это мой хороший друг и помощник Пьер Персен, — отрекомендовал я своего премьер-министра.

С ним тоже вежливо поздоровались.

Стоявшие поодаль Гвидо с вызванным из Лондона Лу не рискнули приблизиться к столь заметным гостям и просто глазели во все глаза, запоминая каждый миг присутствия небожителей.

К этому моменту подоспели сенатор и самый значимый для любых бирж и рынков человек — Алан Гринспен. Одно его неосторожное брошенное слово могло повернуть вспять любые тенденции, сломать тренды, обогатить одних и совершенно разорить других.

На длинном мясистом носу Алана прочно угнездились очки в тяжелой роговой оправе, растрепанные волосы совсем не закрывали намечающуюся лысину, а на подвижном лице с проницательными, но постоянно бегающими глазками, сменялись одно за другим множество выражений крайней усталости. Он оказался довольно высоким, хотя мне почему-то всегда представлялся карликом-гномом, стерегущим сокровища нибелунгов. Или дракона? Не важно, в общем — карликом, который сидит на сокровищах.

— Необыкновенно рад вас видеть, — сказал действующий Председатель ФРС. — О ваших спекуляциях ходят необыкновенные слухи. Надеюсь, вы не пойдете по пути Китинга? Мне он дорого обошелся.

Гринспен намекал на разгорающийся на Капитолии многомиллиардный скандал с участием дельца с Уолл-стрит Чарльза Китинга.

— О, да! — поддержал его подошедший Рокфеллер. — Чарли очень сильно подгадил моим коллегам. Не хотелось бы повторения. Я — Джон, но зовите меня Джей. Чтобы не путать с моим великим прадедом. Да и привычнее так.

Афера Чарли Китинга, достойного искателя «американской мечты», едва не переплюнувшего масштабами эталонного мошенника — Джея Гулда, в последние дни раскручивалась с необыкновенной силой. Его фотографии не сходили с первых полос американских газет, и лицо его, худое, злое, морщинистое и остроносое, стало для многих узнаваемее ликов Дукакиса, Горби и миссис Тэтчер. Он стал первопроходцем очередного разрастающегося кризиса на базе американской недвижимости.

Предшественник Гринспена — Пол Волкер снижал процентные ставки, пытаясь разогнать темпы кредитования и строительства, и американские дельцы, почувствовав дешевые деньги, клюнули на приманку. По всей стране развернулась сеть кредитных товариществ, бравших у вкладчиков деньги под три процента годовых, а выдававших ипотечные кредиты под шесть со сроком до тридцати лет. Общая сумма заимствований на этом рынке достигла полутора триллионов долларов — сумма заоблачная. В схему вкладывались все — от почтовых клерков до супруг высших чиновников из того же Минфина. И все было нормально, даже отлично, пока пришедший на смену Волкеру мистер Гринспен не начал поднимать учетную ставку для борьбы с начинающейся инфляцией. И быстро стало понятно, что вернуть вкладчикам деньги умники вроде Китинга не могут — не из чего!

Ведь он только что вложился в постройку суперотеля и даже целого «города будущего» с предполагаемым населением в двести тысяч человек! Деньги потрачены, свежих займов на старых условиях не привлечь, а на новых условиях они чертовски не выгодны для производства чего бы то ни было!

Народ кинулся забирать деньги из ипотечных контор и конторок, которых к тому времени образовалось по всей стране больше трех тысяч. Должен был разразиться новый кризис, но в Вашингтоне решили до этого не доводить. Решение было парадоксальным — этим, балансирующим на тонкой грани между жизнью и смертью ипотечным конторам, в число которых входила и китинговская Lincoln Savings & Loan — один из флагманов отрасли, разрешили ограниченные операции на некоторых рынках. Банкротов пустили в казино! Чем думал Гринспен, входящий во все профильные комитеты — я не знаю. Надеялся на «волшебную руку рынка», легенды о которой впитал, общаясь со своей доброй наставницей — Айн Рэнд, к которой до сих пор питал самые нежные чувства? Не знаю. Но решение было принято и кризис вместо того, чтобы затухнуть, принял новые обороты.

Китинг не придумал ничего лучше как вложиться в мусорные облигации Милкена и в бумаги с «розовых страниц» бюллетеня Бюро национальных котировок. Того самого, где печатались брокерские котировки, адреса и телефоны непубличных фирм, мелких однодневок, не имеющих листинга ни на одной нормальной бирже и всякого прочего сброда — от откровенных мошенников до наивных мечтателей. Так сделали многие, не один Китинг, но только у Китинга была ипотечная контора с активами в несколько миллиардов долларов — он был очень крупной рыбой. Кому-то везло и он и в самом деле натыкался среди «розовых листов» на золотую жилу, но таких было немного, чаще люди просто теряли деньги, обогащая брокеров-мошенников.

Китингу не повезло, он терял по миллиону долларов ежедневно. Но этого было мало, ведь беда никогда не приходит одна, и потому свой пристальный взор на контору Китинга обратили внимание сразу несколько федеральных агентств, ответственных за состояние рынков. Начались проверки, аудит, запреты… В поисках немедленного выхода из ситуации он бросился за заступничеством к знакомым сенаторам, которых в прессе позже прозвали «пятерка Китинга». Я даже не могу себе представить, что бы я делал в подобной ситуации, когда любое твое решение только ухудшает ситуацию.

Словом, сенаторы начали давить на соответствующие комитеты, стали требовать от федеральных агентств отстать от конторы Китинга, дать ему еще немного денег для расшивки платежей, снизить налоговые требования. Деньги исправно выделялись, налоговые послабления устанавливались, проверки прекращались. Все это подавалось под соусом заботы о несчастном пострадавшем населении — вкладчиках, но все было тщетно — Китинг отправился на дно сам и потянул за собой сенаторов, устроив самый громкий коррупционный скандал со времен «банды Твида».

Кроме объективных рыночных причин падению Lincoln Savings заметно поспособствовали миллионные хищения, сомнительные сделки и необъяснимые пропажи средств со счетов. Китинг пытался выкрутиться, но увязал все глубже — не помогли и миллиардные вложения государства.

Все это я слышал со слов Серого, который почему-то особенно радовался, когда в газетных статьях разоблачали одного из сенаторов, работавших на Китинга — аризонского представителя Джона Маккейна, седовласого ветерана-коротышку с глупым лицом. Фролов едва не пел, когда выходила новая статья, в которой какой-нибудь резгневанный журналист требовал немедленной расправы над коррупционером.

Карьера мистера Маккейна была безвозвратно загублена и, более того, ему светил немалый срок. Но перед тем он успел сообщить сенатской комиссии, что продвигал компанию Китинга потому, что тот предъявил ему подписанный Гринспеном отчет о хорошем положении дел в компании. Отчет был написан несколькими годами раньше, когда компания еще не прибегла к сомнительным операциям, но это не помешало Маккейну на него ссылаться.

Вся эта история мне вспомнилась потому, что главный ее виновник стоял сейчас передо мной, а рядом с ним топтался один из тех демократов, кто гневно осудил с высокой трибуны пройдоху-Китинга и его подручного-республиканца Джона Маккейна. И я все еще рассеянно тряс руку последнего.

— О чем задумались, Зак? — участливо поинтересовался Джей.

— Не обращайте внимания, — отмахнулся я. — Прошу вас, господа, пройти за мной в дом.

Сотню шагов до дома я шел рядом с Аланом и думал, что дороги, которыми ходят люди, странны и извилисты. Несколько недель назад этот носатый финансист учил в Москве советских деятелей тонкостям рыночных отношений, изучал методы Госплана в обществе Маслюкова, советовал как обустроить жизнь Явлинскому и Ельцину, а теперь идет рядом со мной и будет пытаться уговорить не иметь отношений с теми людьми, которые ему искренне верили.

— Суховато здесь у вас, — пожаловался тучный Николас, едва мы разместились за столом. — И жарко.

Он расстегнул ворот сорочки и снял влажный шейный платок.

— Ну, я бывал в местах и похуже, — рассмеялся князь Лобанов. — Где-нибудь в Намибии гораздо суше и сильно жарче.

— Не люблю Намибию, — скрипнул Оппенгеймер. — Даже не вспоминайте, Никита.

— Итак, господа, насколько я понял нашу беседу с князем, для мирового сообщества будет лучше, если я ужесточу условия сделки с новым правительством большевиков? Кстати, Баталин уже, кажется, не большевик?

— Зато все его подручные — завзятые комми, — заявил Джей, тыкая вилкой в тарелку с тушеной уткой. — Короля делает свита.

— Да-да, — поддакнул Гринспен. — Я видел этих людей. Да мы все, за исключением разве что… Чарли?

— Я бывал в Москве, — отозвался Морган.

— Ну вот видите, мы все бывали в Москве, — продолжил Гринспен. — И должны понимать, что от реставрации прежнего режима нам ничего хорошего ждать не приходится.

— Но вы хотите, чтобы я, по сути, свернул свою деятельность. Это существенные потери.

— Если вы продолжите свою деятельность, потери будут гораздо выше. Кроме того, мы не просим вас совершенно закрыть свой бизнес. Более того, мы даже готовы компенсировать вам… издержки. Участием в некоторых общественных структурах. Тройственная комиссия. Европейский круглый стол промышленников. Это очень хорошие места для завязывания новых продуктивных отношений.

— Немного в обмен на десять миллиардов ежегодного оборота, — сказал я.

— Перестаньте, Зак. Вас, наверное, мучает вопрос — почему я здесь?

Меня и в самом деле мучил этот вопрос — какого черта происходит и почему этот хитрый перец ведет переговоры от лица всех остальных.

— Не ожидал вас увидеть, это правда.

— Алан никогда лишним не бывает, — хохотнул Чарли, запивая местным вином кусок утки. — Кислятина!

— Вы видите, что происходит в Америке? В Лондоне?

— Как обычно — то кризис, то скандал, то глупости?

— Какая точная характеристика вашей деятельности, Джей, — рассмеялся Алан.

— Можно подумать, вы здесь ни при чем, — картинно обиделся сенатор. — Скандалы и кризисы больше по вашей части.

— Зато глупости по вашей, — продолжал веселиться банкир.

Они оба весело рассмеялись.

— Зак, не стану скрывать, — повернулся ко мне Алан, — что для развития наших рынков нужен какой-то толчок. Мы практически исчерпали возможности понижения ставки федеральных фондов. Мы не можем сокращать расходы бюджета и нам неоткуда взять дополнительные доходы — налоги и так повышены против предвыборных обещаний Президента. А ВНП не растет, вернее, растет еле-еле, несмотря на все наши усилия. Мы будто идем вперед против сильного ветра. Очередной ипотечный кризис вот-вот свалит нас. Нам катастрофически нужны новые рынки! Восточная Европа — это хорошо, но катастрофически мало. Небольшое бедное население с минимальным спросом нам не поможет. По нашим подсчетам, нам нужно по меньшей мере триста миллионов человек со спросом вполовину от среднего западнонемецкого, чтобы запустить маховик наших экономик. Понимаете?

— Вам нечем стимулировать спрос, кроме расширения рынков? Или раздутия пузыря?

— Верно. Нечем, — просто согласился финансовый гуру. — Совершенно нечем. Пузырь — дело очень неустойчивое. Контролировать его трудно и я бы предпочел появление нового рынка. Помните, на рубеже веков мировую экономику спасли Форд с Бенцем. До того были железные дороги. В последние тридцать лет много надежд связывалось с космосом… Помните все эти города на Марсе, добычу полезных ископаемых в астероидном поясе? Проекты один грандиознее другого. Все они оказались просто словами.

— Разве нынешний рост американской экономики кого-то не устраивает?

— Никого не устраивает, — пробормотал сенатор Джей. — Это не рост, а раздутие бюджетов. Манипуляции цифрами в годовых отчетах. Нам это все еще аукнется. Мы боремся с инфляцией и вызываем безработицу, давим безработицу и получаем инфляцию. Мы манипулируем ставками, мы занимаем, занимаем, занимаем деньги! И становимся должны с каждым годом еще больше. Уже почти четверть федерального бюджета уходит на выплаты по имеющимся долгам! Вдумайтесь — четверть! Течет изо всех щелей!

— В последние годы были надежды на Китай, — как будто не слыша компаньона, продолжил Гринспен — главный ответственный за безработицу и инфляцию. — Больше миллиарда потенциальных потребителей, удобное положение, трудолюбивый и дисциплинированный народ — чего еще желать для хорошего бизнеса? Кстати, вы знаете, что в треугольнике Китай-Индия-Индонезия живет столько же людей, сколько на всей остальной суше?

— В самом деле?

— Да, представьте себе. И во всех этих странах у власти социалисты! Но после того, как они устроили бойню посреди Пекина, никто не спешит размещать там капиталы. А многие так и вообще уходят.

— У моей семьи богатая история взаимоотношений с комми, — вставил Николас Оппенгеймер. — Если у них начинаются сложности, они их всегда перекладывают на нас, честных капиталистов.

— Вот видите, Зак? — участливо спросил Алан. — К чему этот ненужный риск? Проще безболезненно заработать свои четыре-восемь процентов на французских бондах, чем лезть в сомнительные авантюры в Китае. Бизнес не любит рисковать.

— Без риска нет прибыли, — возразил я, хотя прекрасно знал, что времена безрисковых операций для больших капиталов уже на подходе.

Мы с Серым и компанией пытались использовать всеобщий исход европейского и американского бизнеса из Шанхая и Гуанчжоу, едва ли не силой затаскивая туда советские НИИ с их наработками, но катастрофически не успевали занять все вакантные места. К тому же выяснилось, что на замену уходящим с рынка американским и европейским компаниям спешат другие, такие же американские и европейские. И все же определенный успех был — вместе с англоговорящей публикой в Китае стали появляться большие кластеры русскоязычных компаний.

— Верно, — согласился мистер Гринспен. — Но с чрезмерным риском пропадают деньги. Итак, мы пришли к простому выводу — нам нужны подконтрольные рынки, работающие по нашим правилам. Иначе людям некуда вкладывать деньги. И если в такой обстановке еще и русские закроются, отгородят свои рынки — поляки с румынами нам не помогут. Вы знаете, насколько рынки взаимозависимы. Если в Нью-Йорке из-за невозможности кредитовать большие рынки начнется рецессия, в Лондоне она отзовется огромными потерями. А у вас просто исчезнет спрос на вашу русскую нефть. Вы же понимаете — это как в теореме Архимеда — если мы не сможем продавать им наши товары, то нам совершенно незачем покупать у них нефть. И в этом случае вы не сможете ее продавать в Европу. Но если в случае принятия нашего предложения, озвученного князем, вы сами будете контролировать объем своих отношений с русскими, то во втором случае мы все столкнемся со стихией. С неуправляемой паникой. А что может быть хуже этого?

Отказать ему в логике было трудно. Впрочем, двадцать лет назад мистер Гринспен былстоль же логичен, будучи ярым сторонником «золотого» доллара и даже писал книги о необходимости иметь реальное покрытие для мировой валюты. С тех пор его взгляды изменились на прямо противоположные — тоже строго логичные. Он готов был засыпать весь мир долларами, если бы эта мера могла хоть как-то подстегнуть американскую экономику. Должно быть, «черный вторник» изрядно напугал финансиста, и необеспеченность валюты в его глазах стала меньшим злом, чем недостаток денежной массы. С другой стороны, обеспечение золотом ничуть не лучше, чем нынешнее обеспечение нефтью, пусть и чужой. Так что логика, самый главный конек этого специалиста, была безупречной. Правда, я так и не понял, при чем здесь Архимед.

— Не знаю, — ответил я. — Ситуация с ваших слов видится мне вот как: я сейчас контролирую какое-то количество советской нефти. Если я продолжаю ее покупать, а русские закрывают свой рынок для импорта, то пропорционально росту производства внутри России должно упасть производство в Европе и Америке. Следовательно, им уже не нужно столько русской нефти, сколько они покупают сейчас? Тогда у русских падают объемы экспорта, они получают валютный дефицит, и все оказываются в убытках?

— Все правильно, — кивнул Чарльз. — У вас удивительно светлая голова. На самом деле вы понимаете, что наша встреча и все эти долгие разговоры — просто формальность и наше обоюдное желание познакомиться поближе, прежде чем начать полноценное сотрудничество?

— На самом деле реальность такова, что отказаться вы не можете, — заключил Морган. — И весь вопрос только в том, сколько стоит ваша лояльность?

— Членство в Тройственной комиссии?

— Все, что обещал вам князь — реально, — посулил Чарльз. — Тройственная комиссия, Бильдерберг, Круглый стол европейских промышленников — что захотите. Вам везде будут рады, потому что вы сумели доказать свою состоятельность. Но взамен мы просим следовать нашим правилам, ведь анархия ни к чему доброму никогда не приводила. Джек может ненавидеть Джона, но когда Иван решит захватить их земли, они встанут в одном окопе плечом к плечу. И на этом держится наш мир.

— Неплохо сказано, — одобрил Моргана сенатор Джей. — Если позволите, я использую этот образ в какой-нибудь из речей в Вашингтоне?

— Хотите предложить мне ставку спичрайтера? — подмигнул Морган Рокфеллеру. — Я недешево стою.

— А я не стану мелочиться, — пообещал Джей. — Хорошее не может дешево стоить.

— Так что вы об этом думаете? — прервал их любезности Гринспен.

— Что я могу об этом думать? — я пожал плечами. — Когда мне говорят «дважды два — четыре», я не стану размахивать кулаками и настаивать на том, что «дважды два — девять». Я и в первую встречу с князем был не против этого решения, мне просто хотелось получить подтверждение серьезности предложения в лице… широкоизвестных особ. Знаете, все эти нигерийские письма счастья, потомки германских императоров. Я получил достаточное подтверждение, у меня нет причин сомневаться в ваших словах. Я только не понимаю вот чего: почему бы Большой Семерке просто не признать итогов советских выборов?

— Этого русские от нас и ждут! — воскликнул сенатор Джей. — Им наплевать на наше признание, как раз напротив, непризнание станет поводом к закрытию рынка! А еще ничего не решено безвозвратно — они могут вернуться в Румынию, Восточную Германию, Польшу. Вы же знаете русских! Им очень хочется опять закрыться, опять совершить большой рывок — как в тридцатых и снова угрожать безопасности всего мира. Представляете ассигнования, которые мы уже вложили в «русский проект»? Если они закроются полностью, все можно считать потерянным. Их ядерный потенциал позволяет плевать на наши требования, сырьевая база позволит прожить еще лет пятьдесят вне орбиты наших интересов. Если у них к власти придут более-менее разумные люди, мы можем оказаться и проигравшей стороной в холодной войне. И что в этом случае будет с нами — вам очень красочно описал Алан.

— И вы хотите, чтобы я угрожал русским, желающим закрыться от нас, угрозой закрыться от них?

— Парадоксально, — хихикнул Алан, — но это сработает. Потому что мы примерно представляем силу их экономики, а они имеют о ней весьма смутное представление. Знаете, я ведь для кабинета Рейгана в начале восьмидесятых готовил секретное экспертное заключение о состоянии советской экономики. И знаете, что?

— Что?

— Никто не знает, на что способна экономика русских! Их статистика настолько плоха и запутана, насколько и представить себе нельзя. Я так и сказал мистеру Рейгану, что не могу оценить русских, несмотря на все свои ученые степени. Они врут сами себе, врут нам, врут своим сателлитам. Не думаю, что это делается целенаправленно, хотя и этого исключить нельзя. Но скорее это сродни желанию некоторых наших исполнительных директоров выглядеть хорошо перед акционерами. Только у русских вместо акционеров — Политбюро.

Я в душе улыбнулся. Потому что в то же время, когда мистер Гринспен пытался понять особенности народного хозяйства советских республик, мы с Серым тоже сидели в библиотеках и сходили с ума от того, что ни одна цифра не сходилась с другой, ни одному показателю нельзя было верить, ни один справочник не был верным.

— Ну, у них все всегда делается формально, официально и, я думаю, это все происходит специально — чтобы нам с вами создать трудности, — прокомментировал я разочарование Гринспена русской экономикой. — Мне тоже непросто вести с ними дела. Но эти дела приносят доллары и я готов мириться с некоторыми трудностями.

— Пока обслуживание трудностей не станет дороже прибыли…, — буркнул Николас, разрезая красное яблоко.

— Именно поэтому я не пытаюсь вам возражать, — сказал я. — Я понимаю, что поодиночке мы слабы перед Советами, но вместе можем согнуть в бараний рог кого угодно.

— Интересная метафора, — заметил Джей. — Но вот мне иногда кажется, что все эти разговоры о сотрудничестве, о взаимосвязи, о том, что с большевиками можно уживаться мирно — просто глупая болтовня бесхребетных политиканов. Нужно просто ударить по русским, пока в их эшелонах власти царят анархия и глупость! Все зло на свете от красных! Нам нужно просто ударить!

Гринспен недовольно поморщился, Оппенгеймер засмотрелся на пролетавшую мимо муху, а Лобанов-Ростовский потупил взор, Морган заинтересовался столовыми приборами.

— В самом деле! — воскликнул сенатор. — Мы уже достаточно с ними возились — сорок пять лет! Пора заканчивать игру. Вся их хваленая военная мощь — фикция, миф, иллюзия. Это показал Афганистан, это было видно всюду, где большевики не смогли успокоить национальные окраины. Если американским интересам что-то угрожает — мы отправляем туда маринес и вопрос решается сам собой! Так было в Гренаде, так было полгода назад в Панаме. Так же нужно поступить с Москвой! Русские сейчас контролируют три четверти черного населения Земли! Стоит им захотеть…

Судя по тому часу, что мы общались с сенатором, он отнюдь не был тем ястребом, каким пытался теперь выглядеть. Если эта была разведка моей политической платформы, то выполнена она была достаточно грубо, даже провокационно.

— Россия — не Панама, Джей, — сказал я. — Россия — не Вьетнам и не Корея. Даже если они и не окажут вам такого мощного сопротивления, на которое рассчитывают аналитики в Пентагоне, то мало все равно не покажется. Да и зачем нужно пачкаться в крови русских крестьян и ваших солдат, если все то же самое вполне достигается обычной коммерцией? МВФ будет посильнее Шестого флота.

— Приятно иметь дело со столь молодым и разумным человеком, — похвалил меня Морган. — Значит, мы договорились?

Я кивнул, но говорить ничего не стал. Повисла короткая неловкая пауза — уточнять о чем мы договорились никто не спешил.

— Говорят, у вас вскоре намечается небольшой праздник? — поинтересовался Морган.

— Да! — Воскликнул князь. — У народа Андорры новый праздник — день рождения короля!

— Как в доброй старой Англии? — уточнил Оппенгеймер.

— Примерно, но не столь пышно, — у меня почему-то покраснели щеки, хотя я уже давно разучился стесняться. — Знаете, все это впервые. Поэтому не знаю еще как получится.

— Режиссер есть?

— Режиссер? Я не знаю. Честное слово, я как-то не думал об этом. Делами занимается Пьер и ему…

— Я пришлю вам кого-нибудь с Бродвея, — пообещал Чарльз. — Только там умеют ставить порядочные шоу. Европейцы вечно норовят сэкономить там, где экономить нельзя. И ваш Пьер наверняка нанял кого-то из Парижа. Будет красиво, скучно и… э-э…

— Провинциально, — подобрал нужное слово Николас.

— Верно, Ники, будет провинциально. Пусть у филателиста^[289] с его дочками-потаскухами будет лицемерная европейская скучища, а вы, Зак, человек молодой. Я видел ваши проекты, немножко знаком с вашим стилем ведения бизнеса и считаю, что торжественная помпезность — не для вас. Удивите старуху Европу, пусть вас запомнят и говорят о вас! А для этого нужен американский режиссер. Лучше, если с Бродвея. Мошенники из «Большой пятерки»^[290] возьмут втридорога, но сделают наполовину.

После провала в прокате американской версии «А зори здесь тихие» я был склонен поверить мистеру Моргану. Не сказать, что Серый по поводу низких кассовых сборов особенно переживал, скорее, он даже был готов к определенным потерям. К тому же его, да и меня тоже, больше заботил пропагандистский эффект от кино, чем реальный денежный доход. Фильм сразу же выпустили на видеокассетах, дисках, продали телевизионным сетям за копейки, надеялись этими продажами постепенно возместить убытки, однако дело продвигалось туго, хотя и сулило определенные перспективы. Было немножко досадно, что не случилось всемирного бестселлера с первого раза и поэтому впредь Серый и его главный специалист в этом вопросе — Гарри Зельц, собирались быть осторожнее в выборе прокатчика, режиссера, исполнителей и сценаристов.

— Вы считаете, что бродвейские мастера лучше?

— На сто порядков! — присоединился к обсуждению Гринспен. — Вы видели «Кошек»? «Вестсайдскую историю»? «Чикаго»?

— А «Сорок вторая улица»?! — напомнил князь Лобанов. — Чудесно!

— Недавно был в Париже на премьере французской «Легенды о Джимми», — поморщился Джей. — Такая муть. Европейские режиссеры годятся только на то, чтобы быть подмастерьями у мастеров. Они ничего не понимают в настоящих шоу. Либо перебор, либо недобор и никогда в яблочко!

Все стали бурно обсуждать новости бродвейских подмостков, а мне стало скучно — я не любил мюзиклы. Меня тошнило от слащавой My Fair Lady, бесила непроходимой тупизной Funny Girl и раздражала дебиловатая наивность оперного призрака. Впрочем, советские аналог — водевили и оперетки раздражали не меньше. Все это мне казалось каким-то дурным китчем, непроходимой глупостью и насмешкой над музыкой и танцем. Наверное, я вообще не приспособлен для понимания половинчатости: певцы в мюзиклах поют хуже, чем в опере, танцуют хуже, чем танцоры, играют проще чем драматические актеры — сплошной майонез, который любому вкусному продукту придает вкус майонеза. В общем для меня любой мюзикл находился в категории «не верю». Осси считала, что я слишком много требую от популярного развлечения и даже иногда напевала что-то из тех же чокнутых Сats. Я затыкал уши или уходил «по делам».

Между тем обсуждение продолжалось и мои новые приятели сошлись во мнении, что акой-то Робин Филлипс будет как нельзя кстати.

— Мы все приедем на ваш праздник, Зак, — заверил меня Алан. — Если, конечно, не случится какого-нибудь «черного четверга».

— Разве у нас что-то такое запланировано? — поднял бровь Джей.

— Вы же со мной не всегда откровенны, — пожаловался Алан. — Иногда я узнаю о ваших планах последним. Это… заставляет меня держаться в тонусе.

Мы проговорили еще несколько часов, полюбовались резким горным закатом, и вскоре все они улетели на вернувшихся вертолетах в Барселону.

Напоследок мистер Гринспен придержал меня за локоть и скороговоркой прошептал в ухо:

— Было бы неплохо, сэр, если бы в знак нашего обоюдного согласия вы приобрели бы наши десятилетние бонды. Если есть необходимость, мы даже готовы прокредитовать эту операцию. Миллиарда полтора-два будут приемлемым знаком. Соберетесь, позвоните мне, нас соединят в течении получаса, — он сунул мне в карман пиджака свою визитку.

Мне пришлось рассеянно кивнуть, потому что он уже бежал к вертолету и, часто оглядываясь, махал мне рукой.

Я остался с Пьером, просидевшим все время в зале вместе со всеми, но так и не решившимся вставить даже единое слово.

— Что вы об этом думаете, Пьер? — спросил я, когда мы в одиночестве стали пить вино.

— Вы держались достойно, сэр.

— И это все?

— Не знаю, мой король. Эти игры, в которые вы собираетесь играть — выше моей компетенции. Я вас об этом предупреждал. Я могу контролировать денежные потоки, я могу быть премьером в такой маленькой стране, где всего министров — шесть человек, но я не могу мыслить так глобально, как это умеют делать побывавшие здесь господа.

Я усмехнулся, показывая свое безусловное превосходство, но беда была в том, что я, как и Пьер, тоже не мог мыслить так глобально как «господа» — не хватало образования, умения, воспитания, связей, понимания ситуации. Я был той пеной, которую вытолкнула вверх штормовая волна, и должен был исчезнуть, когда она разобьется о берег.

Глава 7

Когда я вижу перед собой классический средневековый замок, я всегда почему-то испытываю необъяснимый трепет и почти священный восторг. Как правило, это доминирующая над местностью точка где-нибудь на одинокой скале, как нормандский Mont Saint-Michel, баварский Neuschwanstein, многочисленные испанские Алькасары. Или как несчетные итальянские замки на холмах, окруженные виноградниками — всюду замок сеньора на высоте, а под ним, где-то внизу копошатся трудолюбивые вилланы.

Вся композиция — от рассыпанных по округе наделов арендаторов до замковой часовни и донжона — все стремится вверх, ввысь, к облакам, к Богу, в небо. И где-то там, неподалеку от ангелов, в представлении каждого крестьянина живет их лорд, сеньор, пан, герр — хозяин. Ведь он же не может жить у подножья? Для чего тогда все эти шпили, остроконечные крыши? Нет, сеньор — где-то там, рядом с ангелами!

Многие из этих замков построены тысячу лет назад, но с тех пор ничего не изменилось. Если посмотреть издалека на любой центр силы — Гамбург, Лондон, Нью-Йорк, Чикаго, Токио, Нью-Дели — всюду мы увидим те же самые очертания египетских пирамид. Где в центре панорамы окажется самая высокая точка с очень значимым хозяином, а вокруг — вассальные владения поменьше. Или же независимые барончики от коммерции воздвигли рядом свои башенки. Это не важно. Важно, что это по-прежнему замки и по-прежнему с их высоты хозяева наблюдают за своими вассалами.

Когда-то прежде замки населяла родовая аристократия, землевладельцы и их прислуга. Потребовалась целая Первая мировая война, чтобы стереть такой миропорядок и поставить на вершину мировой иерархии не князей с баронами, но владельцев промышленных предприятий и управляющих банками. Где-то нобилитету удалось трансформироваться в собственников денег и производственных мощностей — как в Британии, в Италии, частично во Франции, совсем мало — в Германии, Австро-Венгрии, где старые хозяева стран не поняли направления развития цивилизации с первого раза и пытались взять реванш во Второй мировой. Где-то — как в России правящие круги были пущены под нож почти в полном составе. Наверное, российские землевладельцы упорствовали намечающимся переменам более всех остальных. Формацию хозяев мира — аристократов-землевладельцев повсюду сменила новая. И с тем же упорством бросилась строить все те же замки, еще более отчетливо показывающие разницу между народными массами и новыми небожителями.

Поначалу новые башни заселялись промышленниками, сталелитейщиками, нефтяниками, железнодорожниками, банкирами, тоговцами, страховщиками, кораблевладельцами — всеми поровну и все были чем-то вроде равных баронов новой экономики, нового мироустройства. Рядом, в башнях пониже, располагалась новая прислуга: радиокомпании, газеты, консалтинговые и юридические компании, брокеры, издательства, именные институты вроде Смитсонианского. Но постепенно из среды равных выделились самые достойные — финансисты, инвестиционные банкиры, страховщики, ставшие герцогами и графами новой феодальной эпохи.

Теперь у них не было земли как основного носителя богатства, но зато они научились «делать» деньги, на которые могли купить все, что может быть создано. Вместо фригольда — появилась норма резервирования, вместо копигольда — рыночная капитализация, а на смену вилланскому держанию земли пришли проценты по кредиту^[291]. Казалось бы — изменилось все! Это так и не так: все, кто добывал себе хлеб руками, профессией, службой по-прежнему вынуждены были работать на новый класс народившихся феодалов, научившихся выжимать деньги не только из земли, но даже из жизни своих должников.

Когда герр Миллер рассказал мне, что все работники на наших австрийских предприятиях застрахованы на кругленькие суммы за счет фирм — я порадовался за то, что их родные в случае чего получат приличные компенсации. Но герр Миллер рассмеялся и сообщил, что получателем выплаты в этих страховках значится не жена, сын или брат, а фирма-страхователь, то есть я и остальные совладельцы. И еще герр Миллер цинично сообщил мне, что некоторых из работников лучше бы прибить сразу после найма на работу, потому что те три миллиона шиллингов, на которые застрахована жизнь среднего клерка, он не отработает и за двадцать лет.

Я проверил его слова для французских, немецких, английских предприятий — везде было одно и то же. А на одной шахте в Бирменгеме, все еще окончательно не закрытой, выяснилось и вовсе замечательная вещь: если бы шахта обрушилась, похоронив под собою всех работников, управляющая компания по страховым выплатам получила бы вдвое больше, чем можно было выручить, продав эту шахту.

Я даже иногда задумывался — не уходит ли корнями нынешний мировой порядок к своим рабовладельческим истокам? В этом не было бы ничего странного, ведь нас от рабовладения отделяют не тысячи лет, оно не закончилось Древним Римом. Прошла всего сотня лет с тех пор как в благословенной Америке, где оно приняло самые мерзкие формы, с ним было покончено. А в кое-каких африканских странах его запретили всего-то лет десять назад. В европейских зоопарках негров-бушменов держали в клетках с макаками и гамадрилами до середины тридцатых годов двадцатого века — для ознакомления почтенной публики с нравами диких людей. Говорят, что просвещеннейший муж, герр Бисмарк, создатель Германии, однажды увидевший в одной клетке негра и гориллу, просил объяснить смотрителя — кто есть кто в этой экспозиции. Я даже понимаю отчасти удивление баварских бюргеров на Мюнхенской Олимпиаде, когда чернокожие люди, еще совсем недавно сидевшие в зверинцах, вдруг начинали побеждать в забегах, прыжках или боксе — для тех времен это было бы так же невероятно, как если бы сейчас начали говорить домашние кошки.

И все же рабовладение не нуждается в замках — они ему почему-то не очень нужны. Рабовладельческому хозяйству почему-то не нужны центры, в которых аккумулируется богатство, власть, сила. Латифундия обходится без этого.

Впрочем, можно заметить, что аналог давнишних латифундий — нынешнее массовое производство, где рядовой работник находится на положении той же бессловесной скотины, что и дядя Том полторы сотни лет назад. И в этом смысле установившийся мировой порядок, закрепившийся на большей части земного шара — симбиоз двух систем: смягченное рабовладение на производстве и просвещенный феодализм в сфере финансов. И в этом нет ничего странного: кто может больше заработать — тот и командует парадом.

Кто-то, как несчастные акционеры какой-нибудь General Electric, довольствуется шестью-восемью процентами годовых — в удачный год, кто-то же, как владельцы паев инвестиционной корпорации Morgan Stanley, или фонда Pimco, зарабатывают на порядок больше. В хороший год инвестиционный банк или фонд может похвастать и сорока-пятьюдесятью процентам распределенной прибыли, заработанных на всяких хитрых инструментах, не имеющих самостоятельного экономического смысла: на быстрой перепродаже акций, на манипуляциях с опционами, на андеррайтинге — в любой из его ипостасей, на секьюритизации и выпуске деривативов, на слияниях и поглощениях, словом, на всем том, что не добавляло миру ничего, кроме необходимости платить деньги новым феодалам и снижать их финансовые риски.

И на полученные деньги строились новые замки в новых, доселе неосвоенных землях: в китайском Шанхае, в Куала-Лумпуре, в Маниле, Токио, Сингапуре и с каждым новым небоскребом новый миропорядок еще сильнее упрочнялся в сознании обывателя как единственно возможный способ ведения хозяйства.

Это даже стало отличительным признаком: если город начинает приобретать черты американского мегаполиса, где в деловом центре один за другим вырастают тридцати-пятидесяти-семидесятиэтажные здания страховых компаний, банков, инвестиционных фондов — город полностью принял новый мировой порядок и идет в ногу со всем человечеством.

У нынешних финансистов теперь нет права первой ночи, как у какого-нибудь средневекового лорда, но зато есть ипотека — когда банк выдает клиентам деньги на длительный срок под очень низкий, практически нерыночный процент. Нам кажется, что для нас сделано благо, но на самом деле нас поимели, как в ту самую «первую ночь», ведь мы сами оплатили свою кабалу. Главное условие ипотечного кредита — совместное участие в его оплате банком и клиентом. Но если немножко вдуматься в имеющийся порядок, то начинают вылезать странности. Человек вносит первоначальный взнос от четверти до половины стоимости жилья настоящими деньгами, банк, как и полагается ему инструкциями надзорных органов, треть этих денег заносит в резерв и выдает вам красивую бумажку, что нами получен кредит. Он не дает вам свои деньги — он создает новые под обеспечение вашего долга. И ему даже не приходиться отчислять сколько-нибудь в резервы, потому что эти резервы, и даже гораздо больше, оплатите вы своим первоначальным взносом. Далее банк начинает принимать от нас ежемесячные взносы, не рискуя при этом ни единой копейкой своих средств — ведь мы сами оплачиваем обязательный резерв, страховку, услуги риэлтера! В итоге мы переплачиваем за несчастную квартиру или дом втрое-вчетверо, деньги получает банк и на этот раз это настоящие деньги, обеспеченные нашим потом, нашим трудом и нашими стрессами.

У нас теперь нет барщины или оброка, ее заменили налоги и сборы. Но чем подоходный налог хуже оброка? Если посмотреть на его физический смысл, то заключается он в том, что налог — суть работа на государство определенное число часов в год. В некоторых странах это один-два месяца труда, а кое-где и все десять. И кому же в итоге достанутся эти деньги? Надсмотрщикам — чиновникам, на которых уходит половина бюджета, на их зарплаты и премии, на компенсацию их ошибочных управленческих решений, еще часть — попросту разворовывается. Остаток достается тем же корпорациям — в виде оплаты за взятые раньше кредиты государством у банков, на производство оружия, на оплату инфраструктурных проектов, которые выполнят те же корпорации — новые феодалы.

Мне иногда даже казалось, что у обывателя, даже у состоятельного обывателя, вообще нет своих денег — ему дают деньги в аренду, попользоваться, а на самом деле они принадлежат совсем другим людям, которые за эту услугу имеют свой неплохой профит.

Но зато у нас остались институты герольдов и глашатаев. Более того, теперь они не назначаются господами из замков-небоскребов, а мы сами можем выбрать себе тех, чьи голоса нам кажутся наиболее сладкими: президентов, сенаторов, губернаторов. Тех, кто озвучит перед нами политику, разработанную корпорациями. Им дозволено только говорить и принимать незначительные оперативные решения. И давать всенародное одобрение на постройку новых замков в центре своих столиц.

Добавить к этому необходимость хоть какого-то выполнения предвыборных обещаний, чтобы не разочаровывать обманутый электорат, и появляется дефицит бюджета, обесценивающий накопления рядовых избирателей — ведь правительство должно его покрыть выпуском долговых бумаг, которые с радостью выкупят инвестиционные корпорации — ведь выплаты по этим бумагам обеспечиваются доходами населения всей страны. Практически безрисковая операция: расходы вешаются на всех, прибыль изымается в пользу избранных.

Если кому-то думается, что законы пишут парламентарии, а утверждают президенты, то он сильно ошибается. Законы пишут корпорации, проталкивают через своих парламентариев и потом стригут с них купоны.

Не знаю, почему Серому нравилась эта мошенническая, абсолютно несправедливая схема мироустройства. Мне в социалистической Москве при среднем достатке жилось бы куда уютнее, чем в Лондоне при доходах существенно выше среднего, ведь я всегда бы знал, что если я добросовестно выполняю свою работу, мне не могут помешать жить счастливо никакие рынки, никакие коньюнктуры. Здесь же мне приходилось встречать вчерашних миллионеров, бродящих по помойкам. И никогда не видел я тех, кто смог самостоятельно подняться после такого падения — о них ходили слухи, но сам я никогда таких не встречал. Загнанных лошадей здесь пристреливают, несмотря на прошлые чемпионские заслуги. И это… так по-феодальному.

Обо всем этом я думал, сидя на первом в моей жизни заседании Европейского круглого стола промышленников. Европа сильно отставала в развитии от Америки — если за океаном единственная значимая сила сосредоточилась в руках владельцев денег, постепенно ставших и владельцами промышленных предприятий, то в Европе по старинке еще что-то значили промышленники. Здесь, в Дублине, собрались многие, большинство из тех, кто управлял индустриальной мощью европейского запада — почти полсотни убеленных сединами мужей, среди которых я смотрелся как вчерашний школьник.

FIAT, BP, Unilever, Volvo, Nestle, Philips, RD/Shell, Siemens, Bosсh, Daimler, Austrian Industries, Man, British Steel, Solvay, Olivetti и еще многие, многие другие — все флагманы европейской промышленности были представлены своими руководителями. С некоторыми я был знаком, остальных видел впервые, но мне сразу стало понятно, что все они — единомышленники, сговаривающиеся только о частностях и абсолютно согласные друг с другом в целом.

Мне вежливо кивали, улыбались, но узнать мое мнение никто не спешил. Впрочем, своего они не скрывали и мне было важно только это.

Докладчик выступал за докладчиком, мелькали цифры, графики, в руках появлялись и исчезали толстые проспекты презентаций, и я постепенно понимал, что каждый из них настаивает на необходимости скорейшего объединения Европы в некое общее экономическое пространство на основе Брюссельского договора, единой валюты, единого таможенного пространства и единого правительства. В прессе мне уже приходилось видеть пространные статьи на эту тему, но только здесь я понял, что о будущем объединении говорят как о деле уже решенном. Более того, каждый второй из выступавших считал неизбежностью включение в этот Союз тех стран, что еще были в сфере влияния Москвы — Польши, Румынии, Чехословакии, Венгрии,Болгарии.

— Вы же здесь впервые? Что вы обо всем этом думаете? — наклонился ко мне сосед, представительный щекастый и лысый очкарик, выступавший утром с речью о необходимости создания Пиренейского коридора.

Его звали Висс Деккер и возглавлял он голландскую Phillips. А на коленях у него лежала толстая брошюра его доклада с говорящим названием «European Round». Говорил на английском он не очень чисто, но компенсировал это быстротой и активной жестикуляцией.

— Что об этом говорят политики? — не очень-то любезно я ответил вопросом на вопрос. — Ведь это им предстоит ставить подписи на договорах?

— А что они могут говорить? Разве у них есть выбор? Они хотят снова быть избранными, а для этого они должны показать людям, что реально работают. Нужен какой-то успех. И объединение Европы в общий рынок — от Португалии и Исландии до Кипра и Финляндии сулит неплохие прибыли.

— Кому? Разве государства что-то получат от беспошлинного перемещения товаров и капиталов через границы?

— Нам, сэр Майнце! Нам! — у голландца было отличное настроение. — Мы сможем разделить труд между всеми странами-участницами. В Польше будут выращивать картошку, а в Италии машины. В Париже — создавать парфюм и строить самолеты, а в Цюрихе шоколад! Повсюду одна цена и повсюду одни правила! А если это хорошо для нас, то это хорошо для государств. Они получат увеличившиеся налоги, новые рабочие места, ускорение обращения товаров и денег. Нам нужно перезапустить европейскую экономику, пока она не захлебнулась. Разве это не достойная цель?

В последние годы таких разговоров ходило много — в газетах, с трибун на собраниях партий, с университетских кафедр звучали похожие речи, но я не думал, что вопрос уже настолько глубоко проработан и имеет такое количество поклонников.

— Не разделяю вашего оптимизма, — сказал я. — Это только у мистера Рикардо в книжке существуют страны, где выгодно производить бананы, и другие, которым выгоднее производить трактора. Только в теории, обмениваясь этими товарами, обе страны богатеют. В реальности все иначе. В реальности одни богатеют быстрее и постепенно разоряют других. И я вижу уже сейчас трудности вашей европейской интеграции. Сильные государства через какое-то время полностью подчинят себе слабые и на этом все закончится. В ближайшей перспективе вы получите больную Европу, с очень неравномерным распределением доходов. Будут очень богатые страны и очень бедные, причем у вторых не будет даже призрачного шанса выбраться из перманентного банкротства. И когда завершиться последний цикл приватизации в обнищавших странах, когда они продадут последний клочок земли чтобы расплатиться по долгам, начнется обратный процесс — раскол единой Европы. Только он будет совсем нецивилизованным — кровавым и грязным. Браки заключаются по любви, разводы случаются от ненависти.

Голландец меня внимательно слушал и не спешил вставлять свое слово. Я набрал в грудь побольше воздуха и продолжил:

— У меня есть маленькая Андорра, не очень-то предназначенная для свободной конкуренции, практически лишенная полезных ископаемых и не обладающая никаким производственным ресурсом. В горах трудно строить дороги и тянуть линии электропередач. У нас в избытке только камни и небо. А всего остального — мало. А вы предлагаете мне поучаствовать в конкурентной борьбе с Рурской областью? Лет через десять после начала такой конкуренции у меня в стране останутся всего лишь два человека — я и мой премьер-министр. Даже жена меня бросит, потому что мне нечем будет заплатить за ее булавки. И не помогут никакие представители в Брюсселе, потому что никому и в голову не придет реально помогать слабому. Рынки так не работают.

— Выживает сильнейший, не так ли? — мистер Деккер постучал ногтем по брошюре. — Но вы слишком много думаете о маленькой Андорре. А правда состоит в том, что если мы не научимся жить в Европе вместе, не сумеем наладить внутреннюю кооперацию, то лет через двадцать нас сожрут внешние силы. И от этого никуда не деться. И выбор прост — либо мы начинаем конкурировать с остальным миром, по мере сил помогая друг другу, либо делаем это каждый в одиночку. Но в таком случае наши шансы для выживания значительно ниже. И… могу вас заверить, что умереть мы никому не позволим. Вот здесь у меня приведены расчеты, — голландец быстро нашел нужную страницу в своем докладе, — и они упрямо говорят, что только на одной конвертации валюты мы теряем около полутора процентов прибыли каждый год. Переводя марки в лиры, а фунты во франки, мы теряем деньги. Их зарабатывают банки и распределяют между своими акционерами в Лондоне, Нью-Йорке, Сингапуре. И так происходит со многим, не только с валютой. Старые границы мешают Европе развиваться. Это понятно уже всем, кто здесь находится.

Мистер Деккер сделал широкий жест рукой, охватывая всю аудиторию.

— Нам нужно мобилизоваться, чтобы успевать за Америкой и азиатскими тиграми, иначе мы останемся на задворках цивилизации. Чтобы конкурировать с SONY, моей компании нужен дешевый доступ ко всем ресурсам Европы и тогда мне не придется принимать тяжелых решений о закрытии заводов в Германии или Франции. Все просто: наши компании созданы для того, чтобы получать прибыль. Но нынешние правила, сложившиеся на европейском рынке, не позволяют нам этого делать. Пошлины, страховки, налоги — мы едва сводим концы с концами. На вложенный в производство фунт мы имеем два пенса прибыли. Японцы с того же фунта имеют пятнадцать пенсов. Если политики в ближайшие годы не пойдут по предложенному нами пути объединения, мы просто будем вынуждены перенести свои мощности из Европы в Азию и Южную Америку, чтобы снизить текущие издержки. Альтернатива — разорение.

С такой точки зрения на проблему я еще не смотрел. Мне казалось, что европейская промышленность достаточно крепко стоит на ногах и не нуждается в каких-то специальных мерах. Но вот передо мной сидел один из столпов этой промышленности и он был убежден, что внутренние европейские границы мешают бизнесу. А вокруг нас с ним находилось еще с полсотни человек, руководящих восемьюдесятью процентами промышленного производства Европы, и все они считали, что мистер Деккер прав.

— Знаете, — продолжал голландец, — в этой ситуации нам нужно использовать любой доступный ресурс, чтобы стать победителем в гонке. В Америке сложился постоянный институт общения власти и бизнеса — лобби, но нам в Европе такой институт пока что просто не по карману. Даже такие большие фирмы как моя, не могут себе позволить услуги разных лоббистов отдельно в каждой европейской столице. Вот если бы у нас был общеевропейский центр принятия решений, где-нибудь в Брюсселе, то, думаю, власть лучше бы понимала, что нужно бизнесу, а бизнес мог бы успешнее помогать власти.

— Вы желаете узаконить коррупцию? — для законопослушного европейца его пассаж о необходимости создания лобби выглядел странным.

— Что вы говорите?! При чем здесь коррупция? Просто и нам и правительству нужна обратная связь, и нужно, чтобы она работала хорошо. Нам нужен инструмент влияния на избранных электоратом краснобаев-бюрократов, профессиональных политиков, всяких социалистов-зеленых-консерваторов, иногда всерьез считающих, что только на них держится благополучие Европы. Понимаете?

Я пожал плечами, уходя от точного ответа. Потому что еще не успел обдумать все открывающиеся возможности. В самом деле, в Европе среди правящих классов сложилось какое-то условное разделение на политиков и бизнесменов. И эти два крыла реальной власти редко пересекались. Это в Штатах человек мог быть сегодня вице-президентом банка, а завтра возглавить министерство здравоохранения, чтобы через год прыгнуть в кресло Председателя Совета Директоров нефтяной компании и еще через год избраться в Конгресс от Небраски. Здесь же все еще происходило достаточно патриархально: у политиков были свои круги, у бизнесменов свои. И редко кому удавалось, как в Штатах быть одновременно и политиком и бизнесменом.

— А наших европейских лобби можно сделать совершенно прозрачными, обязать, заставить, предписать им работу определенным образом, чтобы не возникло даже мыслей о коррупции! Это решаемый вопрос.

— Только ли нужно вам его решение? Думаю, что очень скоро все навязанные правила окажутся отброшенными. В Вашингтоне так и не нашли управу на своих лоббистов. Я слышал реальный рынок их услуг втрое превосходит то, что они указывают в налоговых декларациях. Вы уверены, что сможете держать все под контролем?

— Вы же видите, как развиваются технологии. В Лондоне на улицах развешивают видеокамеры, а вскоре это будут делать повсюду. Любые телефоны могут быть прослушаны. Не думаю, что это проблема. Во всяком случае, мы знаем, что нужно делать, чтобы она не начала мешать развитию. Весь мир постепенно интегрируется. Американцы скоро договорятся о едином рынке с канадцами и мексиканцами. И нам нельзя отставать. Чем больше рынок, тем больше его возможности. А мы создаем самый большой рынок в мире! И самый богатый. Полмиллиарда человек, четверть мировых производственных мощностей…

— Все давно уже обдумано и решено, верно?

— Осталось согласовать частности, — кивнул Деккер. — У всех есть свои маленькие интересы. Думаю, за год-другой мы с основными трудностями справимся. И… мне хотелось бы видеть вас в числе наших друзей. В моем докладе предполагается, что Испанию и Францию должен соединить туннель. И я слышал, что вы уже ведете разведку в этом направлении. Кажется, этим занимается мистер Трамп?

— Да, верно. Все так и есть, — я не стал отрицать то, о чем писали все европейские газеты.

— Мы могли бы согласовать наши усилия. Я уверен, что дело пошло бы быстрее и вам не нужно было бы нести единоличные риски. Мы можем встретиться еще с кое-кем, кто очень рассчитывает на этот туннель и мы готовы взять на себя его частичное финансирование.

Предложение было неожиданным и очень своевременным. По подсчетам Трампа стоимость прокладки двухуровневого туннеля должна была вылиться в совершенно неподъемную сумму и я уже всерьез подумывал о приостановке работ до лучших времен. Взять и просто так выбросить восемь-десять миллиардов долларов на непонятную затею с весьма мутной перспективой даже для меня было бы слишком. Пока не появился Деккер со своим предложением.

— Туннель будет строиться в любом случае, сэр, — не останавливал напор Деккер, — но раньше предполагалось, что он пройдет западнее Андорры. И будет строиться по окончанию работ над Евротуннелем. Но ведь мы можем начать прямо сейчас, если объединим свои усилия?

— Мне нужно подумать, сэр, — сказал я. — Не люблю давать обещаний, если не знаю точно, во что мне это выльется. Давайте вернемся к вопросу через месяц? — я протянул ему одно из приглашений на празднование Дня Рождения короля. — Приезжайте, буду рад вас видеть.

Он пожал мне руку и отошел к группе громко смеющихся людей.

— Очень энергичный человек, — произнес Николас Оппенгеймер над головой. — И совсем не дурак.

— Что вы здесь делаете? — я несколько удивился потому что не ожидал его увидеть. — Разве вы европейский промышленник?

— Американо-африканский, — хихикнул Оппенгеймер, усаживаясь в освободившееся кресло. — Принимаю посильное участие в работе по объединению Европы. Благородное и нужное дело.

— Выращиваете себе конкурента?

— Ну… что вы! Это они так думают. Они уже лет пять собираются по нескольку раз в год и согласовывают, согласовывают, уточняют… Все происходит так медленно, что порой кажется, что никогда не произойдет. Какой же это нам конкурент? Они серьезно обсуждают вопрос возрождения Ганзы — разве не смешно?

— И все же дело движется?

— Конечно.

— Тогда зачем?

— Подумайте сами. Мы сейчас контролируем европейский бизнес процентов на семьдесят — через кредиты, фонды, международные договора и организации. Мы контролируем их валюту, их производственные мощности, их правительства. И они правы — здешний бизнес сильно социализирован, слишком зависит от политиков и нуждается в реформе. Объединение нескольких пока еще богатых стран в один большой рынок, выступающий единым согласованным фронтом и находящийся полностью под нашим контролем — прекрасный инструмент для глобального влияния. Это кто угодно, только не конкурент. Пусть играются в независимость, пусть обретут иллюзию силы — нам не жалко, пока под Франкфуртом стоит американская военная база. Если это нужно для их хорошего самочувствия — пусть думают, что независимы и сильны. Главное, чтобы вырос спрос, а он вырастет на какое-то время. За последние десять лет Америка исчерпала возможности роста, мы катастрофически замедляемся. Рейганомика помогла высвободить кое-какие резервы, но этого мало. Алан вам все это рассказывал, да вы и сами наверняка читали в газетах об очередном снижении ставок. Экономика буксует. Нам нужны не многие отдельные рынки, но один большой. Глобальный. И объединение Европы — неплохой шаг в этом направлении. Потом мы объединим Южную Америку, Африку, Океанию. Лет через пятьдесят вы бы не узнали этот мир! Жалко, я этого уже точно не увижу.

— Почему бы вам не подумать о России? Почти триста миллионов человек, ВВП лишь вдвое меньше американского. Отличный рынок. Есть Китай… правда там людей на площадях стреляют…

— Вы о прошлогодних событиях? — поднял бровь Оппенгеймер. — Тяньаньмэнь? Перестаньте. Открою вам страшную тайну — не было в Пекине никакого погрома. Вернее был, но не в тех масштабах, как описала The Guardian. Все эти тысячи убитых… Это был продукт работы наших СМИ. Нам нужно было объяснить старине Дэну, что не он, а мы решаем когда и на каких условиях нашему бизнесу заходить в Шанхай или Гуанчжоу. Он понял. Даже уже не пытается в своих газетах писать опровержения на статьи в наших газетах. Отныне китайские краснозадые будут делать вид, что что-то контролируют, мы — что принимаем их беспокойство. Но править в Китае будем мы. Мы его перекричали. И перекричим любого. А лет через десять все вообще будут свято уверены, что китайцы расстреляли на площади тысячи несчастных студентов. В общем, не берите в голову. У вас другая задача. Россия пока еще мнит себя большим игроком и нужно сбить с них эту спесь. В чем вы нам и поможете, раз уж оказались на острие атаки.

Не услышав от меня комментария, он участливо заглянул мне в глаза:

— Вы чем-то расстроены? Бросьте, дружище! Добро пожаловать в высшую лигу!

— Не знаю, хотел ли я этого? — пробормотал я.

— Вы серьезно? — Николас выпучил и без того круглые, хотя и маленькие, глазки. — Сотни миллионов людей спят и видят себя на вашем месте, а вы сомневаетесь? За русских не беспокойтесь, мы уже их победили. На самом деле не очень важно, кого они выбрали себе в Президенты — Баталина, Горбачева или еще кого-нибудь — не имеет значения. Все сделано уже давно и вся разница заключается лишь в дате их окончательной капитуляции. Если, конечно, вы и подобные вам, будете на нашей стороне — на стороне свободы, честных отношений между людьми и…

— А если они продержаться еще лет десять? — я не стал дожидаться окончания спича и перебил его.

— Русские? Лучше об этом не думать, Зак. Здесь не может быть двух победителей — либо они, либо мы. Русские — это не только Москва, это половина арабского мира, это семьдесят процентов Африки, огромная часть Индо-Китая. И если мы не получим этого всего, то… хуже может быть только, если русские преодолеют свой кризис и сумеют подружиться с Пекином. Тогда придется воевать.

— У вас… у нас нет никаких иных вариантов, кроме как свалить Москву и отобрать их рынки? Поймите меня правильно, я, конечно, люблю риски, но не хочу рисковать сверх меры. А война с Москвой меньше всего входила в мои планы, равно как и отказ от возможных доходов.

— У нас нет выбора, — отрезал Оппенгеймер. — Вы же понимаете, что такое современная экономика? Мы должны постоянно расти. Нет роста — нет прибыли, нет инвестиций, нет развития. Вы когда-нибудь задумывались, на чем зарабатывает Голливуд?

Я покачал головой:

— Признаться, никогда не интересовался этим бизнесом.

— А между тем это крайне интересно, — Николас закинул ногу на ногу и удобнее устроился в кресле. — Кстати, на сцене сейчас Гилленхаммер из Volvo — обязательно попросите потом стенограмму выступления, у него свой, весьма интересный взгляд на будущее Европы. Но мы с вами рассуждали о кино?

— Так на чем же зарабатывает Голливуд?

— На государственных субсидиях, например. Та же Германия возмещает едва не половину съемочного бюджета, если в титрах указывается она как страна происхождения фильма. То же самое во Франции, Дании. Киношники зарабатывают на долгосрочных договорах с прокатчиками, на инвесторах, на продаже сопутствующих товаров, на отчислениях с каждой проданной копии. На производстве кино, как это было в шестидесятые, сейчас много не заработаешь. Зрителей в кинотеатрах стало меньше и билеты подешевели. Если в справочнике вам напишут, что бюджет фильма десять миллионов, а доход — пять, не думайте, что кино убыточное, наоборот, свою долю пирога получили все: кинокомпания, ассоциированный с ней дистрибьютер, сеть кинопроката, критики. Без денег остались только те, кто допустил в контракте глупость и согласился работать из будущей прибыли — ее-то в отчете как раз не будет.

— Половина моих банков делает так же, — сказал я, — прибыль — акционерам, убытки — государству.

— Ну, что здесь сказать? — скривил лицо Оппенгемер. — Я вас поздравляю, это значит, что у вас работают хорошие специалисты. Я иногда даже думаю, что государство для того и создано, чтобы компенсировать нам убытки от ошибок. Если ваши люди еще и не подворовывают, то было бы просто великолепно.

Вот здесь похвастаться мне было нечем. По независимым изысканиям Тома и Лу воровали все, независимо от страны, где располагался банк. Воровали наемные директора, Председатели правления из числа акционеров, начальники отделов — все, у кого был доступ к деньгам. Приемы использовались самые разные и подчас человеческая фантазия вызывала невольное восхищение. Валютный отдел мог купить «ориентируясь на рыночную коньюнктуру» какую-нибудь региональную валюту вроде боливийских песо по завышенной втрое цене, и сразу же ее продать, зафиксировав убыток, проверить сделку удавалось только через полгода, не раньше — когда формировались отчеты. Штука была в том, что покупались эти деньги у своей карманной компании, которая, получив маржу, тотчас банкротилась, а деньги отправлялись на нейтральные счета на Кайманах. Работники из высшего руководства запросто выдавали связанные кредиты на постройку целых городских районов, а штука была в том, что строительство вели они же. Как говорил мне однажды Серый — «банк это такая структура, которая с радостью ссудит деньгами того, кому они не нужны — кого-то вроде большой транснациональной корпорации, и никогда не доверит денег тем, кто по-настоящему в них нуждается и может показать результат».

Людей снимали с должностей, разоблачали, судились с ними, выколачивали долги, но, видимо, такова уж природа человека — сидя рядом с деньгами, очень трудно отказаться от желания прибрать их к рукам.

Когда я вспоминал о тех «детских» способах увода денег, что практиковались в Советском Союзе, на моем лице появлялась мечтательная ностальгическая улыбка — я словно вспоминал начальные классы школы, где все было прекрасно, а любые трудности были по-настоящему мелкие.

Том даже составил небольшое руководство с описанием самых часто встречающихся афер и способами противодействия. На полутораста страницах уместилось почти две сотни «сравнительно честных способов отъема денег», и по его словам это был совсем не исчерпывающий список.

Поначалу меня это тотальное воровство напрягало и я пытался найти способ борьбы с ним, но чем больше знакомился с бизнесом, тем больше понимал, что это неизбежность, которую изжить невозможно и которую нужно просто закладывать в имеющиеся риски. Лучше иметь в Правлении умеющего зарабатывать воришку, чем десять бесполезных праведников. Но еще лучше уметь держать его под контролем, не давая украсть больше, чем можно.

— Это ерунда, — ответил я Оппенгеймеру. — Господин Гринспен одним смещением своей ставки на полпроцента способен принести любому из нас гораздо больше вреда, чем все воры.

— Поэтому он делает такое только согласованно, — сказал Николас.

— В самом деле? И как?

— На заседаниях руководства ФРС сидит не он один. И перед заседаниями у всех, кто принимает участие в решении, одна и та же информация, одни и те же знания, одни и те же друзья, одни и те же слухи.

— Но ведь это откровенный инсайд?

— Но ведь они не совершают сделок сами, — улыбнулся Николас. — На даже не это главное. Вы, Зак, по-моему, еще не поняли, куда вас привела судьба. Мы не реагируем на эти ставки, на изменения, на принятие законов, на назначения политиков. Мы озвучиваем ставки, мы проводим изменения, мы разрабатываем законы, мы приводим удобных людей в Конгресс, Сенат Франции или во дворец Монтечиторио. Собравшиеся здесь вертят европейскими правительствами, и не зря они собираются накануне европейских саммитов, на которых потом озвучивают решения принятые здесь. А мы, такие как мы с вами, вертим ими — в любое время. И мы протягиваем вам руку, приглашая в свои ряды.

— Вы сейчас не о масонах говорите, Ник?

— Масоны? — хмыкнул Оппенгеймер. — Масоны, хм… надо же! Ну да, есть и масоны. Есть среди нас и те, кто не наигрался в эту ерунду. Некоторые даже в нее всерьез верят. Да вы же видели Джея? Вот он свято убежден, что поросшие мхом бредни средневековых идиотов способны принести миру процветание. Что, впрочем, не мешает ему честно работать с нами. Не думаю, что вам это придется по вкусу. Вы ведь жадный реалист, Зак? Акула!

— Спасибо, Никки, за вашу в меня веру.

— Пустяки, я сам такой же, а рыбак рыбака…

— Да-да…

— Ладно, Зак, не буду вам мешать слушать этих достойных людей, ведь говорят они вполне разумные вещи. А мне пора поговорить с мистером Китом Ричардсоном, — Николас протянул мне руку, и пару раз ее вяло тряхнув, отправился в соседний ряд, где присел рядом с пятидесятилетним худощавым невысоким мужчиной, внимательно слушавшим очередного докладчика.

Когда я впервые услышал об этом мистере Ричардсоне, то не мог взять в толк, что делает в этом обществе гитарист Rolling Stones, но действительность все расставила по своим местам. Созвучность имен сыграла со мной злую шутку — это был совсем не клоун с гитарой, скачущий по сцене, а один из подлинных архитекторов объединяющейся Европы. Современный мир устроен удивительно — о волосатом придурке, обдолбанном кокаином, будут помнить еще долгие годы, а вот о том, кто запрограммировал определенным образом жизнь полумиллиарда человек на многие годы вперед будут знать только специалисты.

Оппенгеймер прокрался к мистеру Ричардсону, тепло с ним поздоровался, склонился к уху и стал что-то вещать. Ричардсон иногда согласно кивал, но, кажется, сам не спешил ответить. А я смотрел на эту идиллию и думал, что в том как ведет себя Николас за версту видно американское воспитание: когда у нормального образованного американца спросишь, что происходило в мире в… например в 1812 году, в ответ вы обязательно услышите — «война Америки с Британией!» Для них не существует полумиллионной Великой Армии Наполеона, поработившей всю Европу, нет! Если кто-то об этом и вспомнит, то как о чем-то полумифическом, случайно оставленном на периферии памяти. Но они помнят каждую мелочь, произошедшую с ними. Сожжение британцами Белого Дома и Конгресса для них события сопоставимые с Аустерлицем, Ватерлоо или Бородино. Хотя что такое Бородино не знает вообще никто. Им просто на это наплевать. Американцев интересует только Америка, только ее история, в которой каждая потасовка в кабаке — великое и значимое событие, повлиявшее на судьбу всего мира. А все остальное — придумали глупые европейцы, но оно все равно ничего не значит. Если что-то в мире происходит не по-американски — это нужно срочно исправлять. Впрочем, мои наиболее политически подкованные соотечественники вроде комсомольского вожака Дынькина считали примерно так же и понятия не имели ни о каком Геттисберге.

— Если наши правительства не объединятся в ближайшие два года, — громко произнес со сцены глава Volvo заключительные слова, — мы должны будем на это отреагировать и прекратить всякое производство!

Аплодисменты не были бурными, скорее, этот легкий шелест мягких ладоней выглядел как аккуратное признание со стороны согласных с высказанной позицией людей.

Американцам в последние десятилетия удавалось очень удачно рекламировать свое понятие свободы. Если кто-то думает, что они говорят о личной свободе человека, то он почти не ошибается, следует лишь сделать небольшое уточнение: речь идет о личной свободе обеспеченного средствами человека от опеки государства. И только лишь от него. Исключая, разумеется, налоговую составляющую, являющуюся для благовоспитанного гражданина США неподдельной священной коровой. Можно убивать соседей, можно воровать у нищих, можно создавать лжецеркви, но никогда нельзя не платить налоги! Это и есть квинтэссенция американской свободы. От всего, но не от корпораций. Только корпорации, в американском понимании, имеют право выжимать человека досуха, но никак не государство. Не может быть у одного раба двух господ — работодателя и государства. Чьим-то придуманным правом на эксплуатацию «свободного» человека придется поступиться. И, согласно догмам, одинаково правильно трактуемым и имеющими право голоса республиканцами и демократами, освещенное природой право эксплуатации человека принадлежит не обществу ему подобных, но только лишь работодателю — корпорации, которой наплевать на любые свободы, прописанные во всяких глупых Конституциях, если они мешают ей получать прибыль.

Кто не оставался работать до полуночи, желая продвинуться по служебной лестнице? Кто не шел на должностные преступления, втайне лелея мечту подняться чуть выше или получить премию? Кто не соглашался на очень низкую начальную зарплату, рассчитывая стать полезным, выслужиться и «получить свое»? Кто не отказывался от нужного отпуска просто потому, что «ты нужен корпорации»? Список актов самоотречения во имя фирмы можно продолжать до бесконечности. Но везет очень немногим. И еще меньшему количеству людей в цивилизованном мире вообще ничего не нужно делать, чтобы быть полностью свободными от всего — от корпораций, общества, любых обязательств, навязанных извне. В благословенной Америке таких побольше — они владеют собственными корпорациями, но в Европе таких очень немного.

И все же американским коммивояжерам высшего ранга удалось продать эту новую идею в старушку-Европу. Глупые европейцы, давно уже ждавшие чего-то подобного, сожрали эту поделку даже не поморщившись. И запросили добавки. И она, конечно, была предоставлена.

Каждый новый проект объединения рынков, стран или регионов корпорациям давал все больше прав, отбирая их у государств. Пошлины при каждом новом объединении отменялись, акцизы снижались, протекционистские законы упразднялись — все это отбирало у государства старинные инструменты влияния на своих граждан и их доходы. И наделяло корпорации новыми возможностями проникновения на новые рынки.

На таких полутайных форумах, где не бывает журналистов, на таких сборищах, о которых извещают только тех, чье присутствие обязательно, решаются большинство вопросов в Америке, а теперь и в Европе. Но как дань традиции поклонения отцам-основателям, на них обязательно присутствует несколько эмиссаров от заокеанских бизнес-кругов. В качестве заезжих «гуру из Бобруйска». Они что-то говорят, их слушают, разинув рты, и удивляются, как столь простых вещей не замечалось раньше? И эти новомодные истины очень быстро приобретают неофитов с упертостью фанатиков толкающих свои «свежие» взгляды в массы. Сегодня это невнятное изложение позиции на таком вот междусобойчике, через полгода — проект закона, обсуждаемый в Париже, Брюсселе и Риме, а еще через год это работающий закон.

В самом деле, никто ведь не думает, что у какого-нибудь депутата из сельской глубинки есть заслуживающее внимания мнение о будущем космической отрасли или здравоохранения? Дело депутата — нажимать на красную кнопку со своим голосом, подтверждая правильность работы профильного комитета, где тоже никто не разрабатывает никаких законов. Разве можно представить какого-нибудь Генсека, Премьера или Президента, легко понимающего разницу интересов банковского капитала и промышленного, справедливо решающего, что в данный момент стране нужнее — военные расходы или траты на образование? Таких людей нет. Но есть американские коммивояжеры от идеологии, у которых есть ответ на любой вопрос и желание помочь всем и каждому — точно как у приснопамятных сотрудников похороненных большевиками многочисленных Коминтернов. Не удивлюсь, если забытые коммунистами технологии распространения своего учения нынче успешно используются какими-нибудь «чикагскими мальчиками» повсюду от Чили до Японии.

Демократическая действительность так же далека от теории, как и коммунистическая. Да и верно все — нельзя давать реальную власть в руки кому попало, ничего из этого хорошего, как правило, не выходит, а только одни кровавые термидоры, да убийственные октябри. Куда лучше будет, по мнению неолибералов, если власть в любой ее форме сосредоточится в руках доказавших свое право ею распоряжаться — у Председателей Советов Директоров транснациональных корпораций, у Президентов банков, у Генеральных директоров, словом, у тех, кто доказал историей своего успеха, что может работать с любыми людьми, с любой информацией и в любое время!

Круглый стол закончился около пяти часов вечера, под начавшимся холодным и унылым дублинским дождем я добрался до машины — рядом Гвидо нес зонт, пытаясь держать его над моей головой, но, кажется, катастрофически за мной не успевал — и потому я успел изрядно вымокнуть.

Потом был короткий перелет в Лондон, где уже были приготовлены для примерки праздничные костюмы и куда уже прибыл Персен со своим кабинетом с самым неофициальным визитом из всех возможных.

Когда говорят, что Париж — столица моды, городу желают польстить. Подлинная столица моды — Лондон. Черт, о чем бы я не начинал говорить, я постепенно обязательно скатываюсь к Лондону — так велика моя к нему любовь и так же глубока ненависть. Но все же здесь я прав — столица моды именно он. Здесь шьют безукоризненные костюмы, раскупаемые по пять тысяч фунтов со скоростью продажи горячих пирожков, здесь создают самые интересные женские туалеты ценою в десятки тысяч, а Париж… Париж — он для публики попроще, для перьев и блесток, для цивилизованного карнавала, место, где женщины под белыми блузками носят черные бюстгальтеры, а мужчины бывают в туфлях на босу ногу.

Но то, что я увидел, никак не укладывалось в моей голове! Наши праздничные одеяния по замыслу бродвейского режиссера должны были явить толпе десяток уродов в буклях и кафтанах времен Карла V, в расшитых едва ли не бисером туфлях. Еще хуже дело обстояло с эскортом — Томовы молодцы должны были облачиться в какую-то жуткую помесь одежды шотландских стрелков и папской гвардии. Вместо оружия предполагались невообразимые декоративные алебарды, делающие охранников очень похожими на карточных валетов.

Пьеру нравилось, это было видно по его довольной физиономии, а меня едва не хватил апоплексический удар. Ну или что-то такое же серьезное.

— Я это на себя не надену. Пьер! Даже если мне пообещают личное присутствие Елизаветы Второй со всем ее выводком, я этого не надену!

Все присутствующие министры кабинета месье Персена, кроме Пьера и Гвидо, понимавших английский, продолжали улыбаться, разглядывая себя в пышных нарядах.

— Гвидо, скажите всем здесь, что я это не только на себя не надену, но и им не позволю и… платить за это отказываюсь! У нас не опера на открытом воздухе! И я не желаю перед всей Европой выглядеть ряженным шутом, — меня так трясло, что я расплескал виски, наполняя себе стакан. — Уберите это! Уберите это к чертям и больше никогда мне не показывайте. Пьер, я доверил вам подготовку, а вы не согласовали эскизы! Пьер, я не понимаю?!

— Сир, — пролепетал мой добрый толстячок, — мы показывали эскизы мисс О'Лири, ее все устроило, мы посчитали…

Оссия, ну конечно! Я что-то такое ожидал — недаром она так по-доброму улыбалась, когда я спрашивал ее о том, как идет подготовка. Кажется, когда-то давно, она упоминала о своих детских мечтах стать принцессой и еще несла какую-то ерунду о белом коне.

Нарисовавшаяся дилемма — согласиться ли на день позора в виде ряженного чучела и доставить радость Осси, или же плюнуть на намеченную ею церемонию и сделать все по-своему — успокоила меня. Когда нужно что-то быстро и правильно решить, я всегда успокаиваюсь. Наверное, если б я играл в шахматы, я бы был самым спокойным шахматистом и не бегал бы как господа Карпов с Каспаровым вокруг стола с доской и часами.

Вполне в европейской традиции напоказ выставлять свою национальную принадлежность: здесь немецкий турист вполне мог бродить по Елисейским полям в тирольских штанишках и шляпе с пером, итальянка нарядиться по случаю какой-нибудь Коломбиной, а галисиец подпоясываться шарфом. Это, может быть, и забавно, но мне отчего-то не нравилось. И я не чувствовал на себе обязанности следовать этим странным установкам.

— Нет, Пьер, простите мне мою вспышку, — сказал я, — но вы должны были согласовать это и со мной. Это по-настоящему важно. Послезавтра мы будем перед всей Европой, и если они увидят нас вот такими, мы так и останемся в их глазах сворой самозванцев-паяцев. Нет, все должно быть строго, монументально, как… чтобы видели в нас серьезных людей, понимаете? Гвидо?

— Да, сир!

— Гвидо, займитесь этим, у месье Персена и без того слишком много забот. Простите меня, Пьер, что позволил свалить на вас еще и это. И, надеюсь, вы не обидитесь на меня, если это поручение, не слишком вам свойственное, я передам нашему секретарю?

— Нет, сир, я не обижусь, — ответил Пьер, но взгляд его сказал другое.

Глава 8

Сколько раз уже замечал, что когда долго и тщательно к чему-то готовишься, выкладываясь из последних сил, желая создать нечто, невиданное никем прежде, само событие потом совсем не замечается. Оно становится не кратким мигом триумфа, радости, эйфории, а проходит мимо, едва оставив в памяти след — что-то вроде галочки в журнале «вот это — сделано». Запоминается подготовка, бессонные ночи, переживания, метания между разными вариантами, а потом, когда все это кончается и остается лишь одна-единственная возможность реализовать задуманное — тысячу раз отрепетированная, выверенная, и все равно таящая в себе тысячи случайностей, то будто переключается какое-то реле: вот ты участник и главное действующее лицо, всемогущий демиург, творящий и продумывающий все-все-все, щелк! и вот ты уже просто уставший зритель, знающий, чем все должно закончиться, но не имеющий никакого желания смотреть спектакль до последних аплодисментов. Наваливается безразличие, становятся заметны все шероховатости, не выявленные в ходе подготовки, все выглядит по-дилетантски убого и начинает казаться, что можно было бы сделать в сто раз лучше…

И от этого тоска нарастает, появляется недовольство и желание не видеть творящегося перед глазами безобразия. Но пуще того, появляется твердая убежденность, что никогда нельзя подобное повторять. Становится стыдно за сделанное, ведь все могло и должно было быть идеально — как на московских военных парадах, однако все происходит совсем не так, как представлялось.

В общем, новый национальный андоррский праздник больше всего не понравился тому, кому он был посвящен — королю.

Мимо меня мелькали какие-то лица, я кому-то махал рукой, громко орали зеваки, усыпавшие балконы домов, их крыши и даже склоны окрестных гор, создавших природное подобие амфитеатра вокруг Андорра-ла — Велья. Не представляю, что они рассчитывали увидеть с заросших лесом склонов, ведь от горы до улиц Carrer Prat de la Creu и Avenguida Esteve Albert, где проезжал королевский кортеж, расстояние изрядное, но, видимо, что-то все же видели — до нас иногда доносились их приветственные крики. Какой-то вертолет газетчиков опустился слишком низко, посрывал с людей шляпы, растрепал прически дамам и скрылся в ущелье, ведущем к Массане.

Потом была раздача подарков. По нововведенной традиции не королю дарили подношения, а сам монарх одаривал своих приближенных и награждал особенно отличившихся подданных. Затем был бал, где блистала уже Оссия, а я в основном улыбался визитерам со всей Европы. Отвечал на дежурные вопросы о самочувствии и планах, смеялся смешным и несмешным историям из прошлого европейских королевских домов, выслушивал похвалы наших парламентариев и наставления заслуженных стариков (оказавшихся непререкаемыми авторитетами для каждого Педро и Хуана на сотню верст окрест). Я разговаривал с людьми, чьи предки были Римскими Папами, европейскими князьями и королями, кардиналами, банкирами, инквизиторами (некоторые особо талантливые умудрялись все это совмещать в одной жизни).

Пару раз ко мне подходил князь Лобанов-Ростовский, ставший уже при мне кем-то вроде агента по введению моей скромной персоны в самый высший свет. Он порекомендовал мне двух улыбчивых джентльменов с ослепительно-белыми зубами и скромными визитками, исполненными на дорогой бумаге очень простыми шрифтами. Один оказался представителем знаменитой итальянской фамилии Аньелли, владельцев FIAT — тем самым Джанни Аньели, что двадцать с небольшим лет назад подписал с Советами договор о создании Волжского автозавода. Я видел этого господина в Дублине — он тоже желал объединения Европы, но в тот раз я не был ему представлен.

А второй мой новый знакомый оказался тоже итальянцем весьма преклонных лет и на его визитке было написано простенькое: Enrico Cuccia, Financier. Когда несколько лет назад я мотался по Италии, скупая мелкие туземные банки, этот сеньор уже многие годы был на самой вершине финансового Олимпа. Тогда он казался мне небожителем, в кабинет которого можно войти только очистившись от всего человеческого, теперь же он стоял напротив меня, дряблым старческим голосом смеялся и что-то лопотал на итальянском. Сеньор Энрико долгие годы возглавлял очень хищный и агрессивный Mediobanca из Милана — один из первых инвестиционных банков послевоенной Европы, заработавший огромное состояние на перераспределении заводов фашистской Италии в руки новых собственников. Деньги, предоставленные по плану Маршалла, тоже шли в Рим через его банк. Кроме того, у сеньора Энрике в доверительном управлении находился крупнейший пакет — то ли тринадцать, то ли пятнадцать процентов — страховой компании Assicurazioni Generali, считавшейся флагманом отрасли, превосходившей по размеру капитала, дохода и ежегодной прибыли немецкую Allianz или французскую АХА. Этот человек знал гораздо больше господ Маркса или Хайека о том, что такое деньги, как они влияют на мир и чем могут быть полезны. И я бы с удовольствием побеседовал с ним часок-другой, но князь Лобанов успел мне шепнуть, что лучше это сделать в другой раз, потому что старик себя не очень хорошо чувствует после недавних переживаний по поводу ссоры с коллегой из государственного холдинга Istituto per la Ricostruzione industriale — Романо Проди. Конфликт вроде бы удалось уладить, но сеньор Энрико в каждой беседе все непременно сводил к вероломству Проди, вышвырнувшему старика из банка, в котором тот провел сорок лет жизни.

Остальные гости были не столь знамениты. Попадались среди них журналисты со всемирной известностью, встречались ученые европейских и американских университетов, приехавшие посмотреть на страну, в которую их звали на работу. Было множество нужных и полезных людей, но они не дотягивали до уровня сеньоров Аньелли и Куччиа.

Необыкновенно эклектичная постановка, соединившая в себе древние патриархальные традиции этой забытой богом страны и новые надежды на будущее, закончилась грандиозным фейерверком, раскрасившим многозвездное горное небо во все цвета радуги. Ничего подобного эти горы не видели никогда. Да и не слышали тоже.

Народ ликовал и об этом сообщили утренние газеты в Париже, Барселоне, Мадриде и Марселе. Для всего остального мира, для большинства непосвященных этот скромный праздник остался почти незамеченным — если не считать поздравительных открыток от семейств Виндзоров, Бернадотов и Глюксбургов.

А уже к полудню я вылетел в Москву на переговоры с советскими партнерами Вилли Штроттхотте. Новым министром объединенного нефте-газового министерства был назначен какой-то Васильев, Александр Михайлович — в прошлом многолетний заместитель самого Баталина на разных постах, но широкой публике абсолютно неизвестный.

Штроттхотте зашел в переговорах в тупик. Едва ли не впервые в жизни. Он как никто другой умел отыскивать и расширять окна возможностей, но здесь зашел в тупик, потому что Васильев уперся рогом: вынь ему и положь на стол в виде контракта соглашение о поставках минимум половины советских углеводородов по рыночным ценам, а не по долгосрочным, которые были уже серьезно ниже рынка. Вилли отчаянно отбивался, боясь потерять почти сорок процентов прибыли Glencore, и при этом позиции переговорщиков не сходились постепенно, как и положено при долгом переговорном процессе, а расходились. Русским нужны были деньги и они готовы были сменить агента даже ценой краткосрочных убытков, а Вилли не желал оставлять свою прибыль в московском кармане, но не видел, как это можно сделать.

С другой стороны у меня имелось пожелание от недавно посетивших андоррскую глушь господ Рокфеллера и Оппенгеймера ограничить валютный доход Москвы, чтобы не допустить ее излишней самостоятельности. И было обещание, что никто серьезный в Европе не станет приобретать сибирскую нефть помимо Glencore. Вилли об этом еще не знал, а я рассчитывал его удивить.

Была еще и третья сторона — уже очень скорое вторжение Саддама в Кувейт, способное серьезно поколебать текущие нефтяные котировки. В том, что оно будет, у меня не осталось никаких сомнений: накануне проведения андоррского торжества все европейские газеты напечатали гневное обращение Саддама к своему соседу — шейху Джаберу из славной семейки Ас-Сабахов. Уже давно ходили слухи, что американские компании, добывающие нефть на территориималенького арабского государства, используют новомодную технологию горизонтального бурения для воровства нефти из иракских месторождений. Располагая вышки на самой границе с Ираком, они забуривались на несколько километров вглубь иракской территории и качали, качали, качали нефть. Теперь слухи обрели официальный статус. Саддам потребовал списать иракские долги, заплатить штраф и впредь не использовать подобных технологий. Заносчивый Ас-Сабах послал коллегу в далекое путешествие, удивившись непомерным требованиям, основанным на бездоказательных утверждениях.

Но о том, что война неизбежна, догадывались всего несколько человек. И только трое точно знали, что она обязательно будет — я, Серый и добряга Саддам. Ну, возможно, еще кто-то в ЦРУ и МИ-6, но одно дело быть уверенным в чем-то, а другое — точно знать.

В Москве было жарко. Гораздо теплее, чем в Дублине или в моих Пиренеях. Даже поздним вечером ощущался жар, исходивший от раскаленного за день асфальта.

Меня встретили в Шереметьево стразу на трех машинах: Штроттхотте приехал сразу на двух представительских пятисотых мерседесах, а отец, который в телефонном разговоре сказал, что может не успеть, но тоже оказавшийся здесь, потрясал воображение москвичей только что появившимся на рынке Gelandewagen'ом в новом кузове. Черный, с обилием блестящих деталей, с непривычно-угловатыми формами джип был хорош. Немногочисленные работники аэропорта, оказавшиеся неподалеку, привыкли к виду лимузинов, но еще никогда не сталкивались с единственным немецким джипом и поэтому, ничего не стесняясь, показывали друг другу на него пальцами. Красных дорожек, оркестров и прочего официоза не было.

Я тепло поздоровался с Вилли, но сел в машину к отцу, попросив охрану и Гвидо разместиться в мерседесах швейцарца. Штроттхотте сделал удивленное лицо — он никогда не видел Майцева-старшего и понятия не имел, что это за человек, но возражать не стал.

— Как ты? — спросил отец, выруливая на московскую дорогу.

Он спросил на русском, и я целых пять секунд подбирал слова для ответа. Но уже через десять минут разговора все вернулось — я вспомнил язык, на котором уже даже разучился думать.

— Спасибо, твоими молитвами жив. Как тут все?

— Кипит! — хохотнул отец. — Баталин разворачивается, страна стонет. Уже смещена половина областных и республиканских деятелей, кадровые перестановки в министерствах, уголовные дела, почетные пенсии. Ну, знаешь, как это у нас водится при смене власти…

— Понятия не имею, — пожал я плечами, — При мне все происходило тихо, да и помню я хорошо только дорогого Леонида Ильича. Это где-то там, в эмпиреях свара шла…

— Сейчас везде. «Врагов народа» еще не расстреливают, но, думаю, после нескольких показательных процессов, и это будет.

Мне была удивительна и непонятна его радость, сквозившая в словах.

— Это хорошо?

— Нет, сын, — ответил он. — Это плохо, но совершенно необходимо для склейки разболтавшегося общества. Немного крови, под полным контролем государства, отнюдь не повредит.

— Я против крови, — сказал я, вспомнив бедолагу Чарли, двух ГБ-шников в итальянском отеле, несчастную девчонку, погибшую при взрыве, ее застреленного отца и полуживого Тома.

Я старался не вспоминать о людях, умерших при моем участии, я даже стремился забыть их лица, имена, и отчасти мне это удавалось. Тогда я делал так потому что не знал, как можно иначе, потому что пытался доказать в первую очередь себе, что я готов на все. Но время не принесло облегчения и иногда, напиваясь, я вспоминал обо всем, не желая помнить даже самой малости.

— Потому что ты понятия не имеешь, что здесь происходит, — хмыкнул отец. — Из сотни наших банков только в два не пришли еще дюжие молодцы с требованием «платить за защиту». Они лезут отовсюду: спортсмены, афганцы, уголовники, все, кто считает, что судьба не дала им шанса жить хорошо. Правда, ничего полезного они делать тоже не желают из принципиальных соображений.

— И что?

— Ты о чем?

— О банках? Платим?

— С ума сошел? — отец оторвался от баранки и недоуменно посмотрел на меня. — За что мы должны платить этим уголовникам? Все, кто к нам приходили, надежно упакованы и изолированы от общества. Лет через шесть-восемь они, конечно, снова окажутся на свободе и снова придут со своими глупостями, ну а мы их снова упакуем.

— И так до бесконечности?

— Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!

Это правда. У приличного рецидивиста на моей Родине могло быть и пять-шесть ходок за плечами. Зато в благословенной Америке, кажется, уже нашли способ борьбы с рецидивами — на телевидении в многочисленных ток-шоу всерьез обсуждается необходимость давать третий срок всегда пожизненно. Даже если в третий раз ты попал в тюрьму из-за кражи трусов в универмаге. И, как положено в демократической стране, предмет обсуждения уже рассматривался в Сенате. Вот такое вот человеколюбие и гуманизм, избавляющее общество от бунтующих изгоев.

— Помощь нужна?

— Справляемся пока. Сейчас еще всенародно избранный порядок наведет за год-другой и вообще все отлично станет.

— Было бы славно. Куда ты меня везешь?

— Посмотришь, — загадочно ответил отец.

— Что мама?

— Живет. У нее все хорошо. Захар, ты же знаешь, я не люблю об этом говорить.

— Как хочешь. Просто если уж я сам не могу открыто ей помогать, то просто хотел бы знать, что она ни в чем не нуждается.

— Так и есть. И давай, не будем об этом?

— Хорошо, как скажешь, — мне захотелось надуться, как в детстве, но я сразу же отбросил эту глупость в сторону. — Еще что-то интересное есть вне работы?

Отец некоторое время молчал, сосредоточенно вертя баранку, обгоняя еле ползущие по дороге «Жигули» и «Москвичи». В зеркало заднего вида я заметил, как послушной змейкой за нами следуют два мерседеса с охраной и компаньонами. Скорость выросла уже до ста тридцати, но они не отставали. Попутные машины советских автолюбителей испуганно шарахались в стороны.

— ГАИ не боишься? — спросил я. — Или ограничения отменили?

— Десять долларов решают здесь любую проблему, кроме наезда на пешехода на «зебре». В этом случае нужна сотня, — зло ответил отец. — Довели страну горбачевские перестройки до… — он произнес что-то длинное на французском, но я четко расслышал только уже знакомые мне раньше la verge, encule и enfant de pute. — Прости мне мой французский.

— У тебя уже получается лопотать как у заправского лягушатника, — изумился я.

— Учимся, дружище, учимся, — рассмеялся отец. — Хороший преподаватель и должная мотивация любого заставят стараться. Соседи в Париже утверждают, что у меня эталонное валлонское произношение.

— Здорово.

— Врут, наверное, из вежливости. Ты про новости спрашивал, а я совсем забыл. Мать твоего дружка Фролова в депутаты подалась.

— Да ладно!

— Точно-точно! На последнем Съезде встретил. Поговорить не вышло, но это точно она. Я ее по родительским собраниям помню.

— Неожиданно. Нужно Серому сказать — пусть порадуется.

— А ты думаешь, он не знает?

— Н-дя… что это я?

Мы не поехали в саму Москву, а свернули куда-то на запад.

— Так куда ты меня везешь?

— Ну вообще-то это должен был быть сюрприз. Просто есть несколько человек, очень хотевшие тебя увидеть…

— Кто?

— Павлов, Изотов.

— Отец, в машинах сзади сидят мои охранники и Вилли с Гвидо. Не думаю, что они должны встречаться с Павловым.

— Отправь их в гостиницу, это не проблема.

— И что они потом расскажут другим? Что какой-то русский бандит встретил меня в Шереметьево и…

— Все продумано, Захарка. Твои люди останутся ночевать в гостевых домиках, Вилли может ехать в Москву, если пожелает. Встретишься со стариками, они расскажут, что на самом деле происходит в высших партийных кругах — знакомые у обоих еще остались при должностях. Лишним не будет. Если ты собрался общаться с назначенцами Баталина, такой разговор будет кстати. Послушай их. После хитромудрых парижан и лондонцев беседа с такими дедами — как глоток свежего воздуха. Я тут недавно подумал…

— О чем?

— О разнице в том, как думают советские люди и их западные визави. Здесь все как-то честнее, проще, понятнее. Парижанин ведь слова в простоте не скажет. Конечно, можно объяснить мою мысль воспитанием, для всех у нас одинаковым, но я думаю, что разница все же в том, что в нашем детстве не было такого количества обезболивающих настоек на основе опия и морфия, чем очень злоупотребляли в Европе и Америке. Это шутка. А со стариками поговори — это нужно всем.

В его словах имелся определенный резон и более возражать я не стал. Еще пятнадцать минут машина колыхалась по дорожным ухабам, потом справа появился высокий забор, над которым шелестели листвой тополя, и вскоре машина остановилась перед металлическими воротами с красной звездой.

— Где это мы? — спросил я, глядя, как раскрываются ворота, разделяя звезду пополам.

— Какой-то правительственный объект, — расплывчато ответил отец. — Не заморачивайся.

Мы въехали на бетонированную площадку во дворе.

— С прибытием, Захар Сергеич! — отец подмигнул мне, заглушил двигатель и выпрыгнул наружу. — Чувствуешь, какой здесь воздух?

— Русский? — предположил я.

— Нет, просто чистый. Просто вечерний чистый воздух. Комаринного звона не хватает.

За нашими спинами припарковались мерседесы Штроттхотте.

Неподалеку выстроилась встречающая делегация человек в пять. Они все были мужчинами примерно одного возраста — сорока-сорока пяти лет, подтянутые, в двубортных костюмах и блестящих лаком туфлях.

За десять минут нас разместили в близлежащих коттеджах, дали время устроиться, и уже через час — после душа и небольшого перекуса — в дверь постучался отец:

— Пошли, парень. Они уже приехали.

Павлов по-прежнему выглядел несгибаемым стариком, знающем об этом мире все-все-все, его рукопожатие было крепким, а шаги, хоть и неспешными, но твердыми. Изотов же сильно сдал: под глазами чудовищные мешки, серая кожа, левая рука заметно дрожит, шаркающая походка — он производил впечатление полной развалины. И, должно быть, заметил изменившееся выражение моего лица:

— Чего скукожился, Захар? Плохо выгляжу? Инсульты никому еще на пользу не шли. Да ты не бойся, я уже выкарабкиваюсь.

Мы с ним обнялись и на меня пахнуло той кислой волной, которая сопровождает давно нестиранные вещи стариков.

— Что ж вы себя не бережете… Валентин Аркадьевич? — я с трудом вспомнил его имя среди десятка тысяч имен разных людей, встретившихся мне за последние годы.

— Так тебе спасибо, работы теперь столько, что болеть некогда.

— Валентин Аркадьевич нынче консультирует кабинет министров, — шепнул мне на ухо отец. — По вопросам отношений с западными партнерами.

— Лучше, когда работа есть, чем когда ее нет, — ляпнул я первое, что пришло в голову.

Павлов уже добрался до накрытого стола, уселся во главе его и принялся изучать спиртное.

— Это верно, Захар, — мелко закивал Изотов. — По телевизору мне показывают всяких актеров, балерин. В последние годы стало модным брать у них интервью… И ты знаешь, что?

Он взял меня под руку, я повел его к столу.

— Они все как один жалуются на свою жизнь, — дребезжал голос Изотова под ухом, — съемки, спектакли, репетиции, переезды, концерты, — ах, мы так устаем, так много трудимся! Ну не придурки ли? Судьба дала им возможность заниматься самым любимым делом, быть востребованными, дала известность, и эти клоуны еще имеют наглость плакаться, что слишком много работы? Десятки тысяч других людей вынуждены заниматься черт те чем — без всяких надежд на удовлетворение от работы, на признание, на мало-мальскую благодарность! И никто слезы по телевизору не размазывает! На днях слушаю одного деятеля — ему в октябре пришлось перед камерой в море нырять. Несколько дублей. Он искренне считает это подвигом! Помню на строительстве «Уренгой-Помары-Ужгород» мой сын трое суток в болоте провел, по грудь в жиже, тоже в октябре. Этого бы актеришку туда, да чтобы знал, что ни одна собака его «подвига» в жизни не вспомнит! Посмотрел бы я на этого шута.

— Ну, Валентин Аркадьевич… такой вот мы создали мир. Лицемерие в основе всего, — сказал я, усаживая его на стул. — Мы можем с экранов телевизоров обличать грязных наркоторговцев и спонсировать опыты по созданию анаболиков. Это просто бизнес. Торговля лицом, торговля интересной жизнью. Америка тратит на лекарства ровно столько же денег, сколько весь остальной мир, но разве американцы самые больные люди? Может быть, они живут дольше всех? Нет. Просто бизнес — чтобы что-то продать дорого, нужно объяснить людям, что оно дорого стоит. Лжец и лицемер получают все! И ваши балерины с актерами это понимают лучше многих ваших экономистов…

— Ваших? — переспросил Павлов. — Совсем капиталистом стал, да?

— Не без того, — согласился я. — Бытие определяет сознание.

— За встречу? — предложил отец, покачивая в руке бутылку армянского коньяка.

Стол был небогат. Никакой тебе дичи или севрюги. Все простенько. И только одна бутылка коньяка.

— Мне нельзя, — накрыл ладонью рюмку Изотов. — Доктора запретили.

— А я махну чуток, — сказал Павлов. — Когда еще придется с живым мультимиллиардером за одним столом сидеть?

Мы выпили, Георгий Сергеевич промокнул салфеткой губы и улыбнулся мне:

— Ну, как дела твои, Захар?

— Спасибо, дела неплохо. Жениться вот собираюсь…

Так бывает, что иногда с первых слов становится понятно, что серьезный разговор не склеится — каждый занят своими мыслями, найти что-то общее для невероятно далеких друг от друга людей, хотя и знакомых по прошлой жизни, невыразимо сложно. Один желает похвалиться детьми и внуками, а второму они совершенно безразличны, первый рассказывает о необыкновенной рыбалке на тайменя где-нибудь на Лене, а его собеседник начинает трястись только от одного упоминания о москитах и, живо представив берега таежной реки, падает в обморок.

Видимо, Павлов тоже это понял, потому что без слов взял из хлебницы кусочек хлеба, намазал его маслом и отправил в рот. Взял паузу.

— Женитьба — это хорошо, — громко сказал Изотов. — Моя Юлька-то уже второй раз замуж выскочила. Что за дура?

— И внуки есть? — спросил отец.

— А как же? — улыбнулся Валентин Аркадьевич. — Ванька-поросенок. Три года скоро будет.

Я вспомнил рассказ Серого о его несостоявшейся семейной жизни, в которой тоже был Ванька.

— Схватит кота за хвост и тянет за собой через весь двор, — продолжал хвалиться, а может быть, жаловаться Изотов. — А тому и трепыхаться нельзя, потому что знает, мохнорылый, что за Ваньку его прибьют там же. Терпит животное. Когтями по земле борозды оставляет, но даже не вякает. И правильно — сам дурак, расслабился, дал Ваньке близко подобраться!

Я очень давно уже не слышал таких простых бытовых разговоров, мне даже на секунду показалось, что я попал в какое-то несбыточное далекое прошлое, в какую-то параллельную реальность, закрытую от существующего мира. В место, где нет места международным договорам, где нет необходимости обдумывать каждое слово, знать все наперед и действовать быстрее, чем все остальные. В этом месте жизнь текла неспешно, всегда светило солнце, внуки таскали котов за хвосты, а старики никогда не помнили плохого.

— Спасибо вам, Захар, — вдруг сказал Павлов.

— За что?

— За то, что не обманули. Когда нужна была помощь — помогли, не забыли. И мне теперь, кажется, не нужно будет… того, с балкона шагать.

— Да мы… мы же договаривались.

— Мы много с кем договаривались, — кивнул Павлов, — что толку-то? Немногие блюдут договоренности, а вы с твоим другом пока что все делаете так, как и должно быть.

Этим простым «спасибо» он совершенно растопил мое сердце. Знал старый хитрец, чем меня можно взять. Неожиданное напоминание о несостоявшемся падении с балкона, благодарность — и я поплыл. Дальше было просто дело техники — через полчаса он получил развернутый отчет о всех моих делах.

— Вы много успели. Очень много, — заявил Изотов, дослушав меня. — Я и на десятую часть не рассчитывал, когда потащил вас к Воронову.

— А что с ним? Я ожидал, что он тоже будет.

— Старый совсем Геннадий Иванович стал, больше в больницах времени проводит, чем дома.

Мы выпили за здоровье Воронова, хотя все знали, что уже ничто ему не поможет.

Потом два часа меня просвещали о том, кто есть кто в современном СССР, и выяснилось множество интересных подробностей. По всей стране действительно прокатилась волна отставок, перемещений, назначений — к власти приходили дотоле безвестные люди и исчезали в небытие личности, снискавшие себе определенную репутацию. Рассказали о том, что национальные элиты многих республик очень желали самостоятельности, но Баталин повсюду ввел войска в республиканские столицы, собрал в Москве региональное начальство и объявил, что сначала будет проведена общенародная приватизация госсобственности и только после этого возможен раздел страны по национально-географическому признаку. Начальники собрались было разъехаться по своим улусам, но Баталин их всех задержал в столице на полгода — официально для подготовки необходимых реформ, а фактически взял в заложники, чтобы окраины не бузили. Власть потихоньку переходила к новым людям и не зря западная пресса верещала о реставрации коммунизма — страна действительно начала возрождаться, но уже без довлеющей идеологической надстройки.

Снаружи — из Бонна и Лондона — происходящее в России выглядело как монолитное движение новой власти и соскучившегося по порядку народа, но здесь, внутри страны, все было не так однозначно. Те, кто остался без власти, но обладал определенным ресурсом — деньгами, связями на телевидении и радио, развернули масштабную компанию по возвращению государства на курс «интеграции в мировое сообщество», пугали сограждан «нарождающейся диктатурой», требовали проведения «настоящих, демократических выборов» высшего руководства страны. На митингах были замечены Шеварднадзе, Адамишин, Бакатин, Тарасов, каждый из которых основал свою собственную партию и теперь с пеной у рта доказывал, что только ему одному принадлежит право верного толкования исторических процессов. Особенно настаивал на этом бывший министр иностранных дел, весьма посредственно владевший не только иностранными языками, но даже русским — несмотря на то, что его отец был преподавателем именно русского языка. Министр, чье образование исчерпывалось медицинским техникумом и заочным курсом в очень провинциальном пединституте, считал, что он единственный оставшийся в стране подлинный демократ. Воистину, было поразительно, какие дегенераты вылезли во власть вместе со «ставропольским комбайнером». Сам Горбачев почти не проявлял активности и ходили слухи, что он переселился в Германию — в какой-то тихий городок вроде Дуйсбурга, где всем бюргерам было глубоко наплевать на все, что происходит за границами муниципалитета.

Нужно отдать должное Баталину — он не стал разгонять митинги оппозиции войсками, порождая институт мучеников «за демократию и народ». Новый президент запустил на телевидение сразу несколько политических ток-шоу, где последовательно и просто объяснял свои шаги, объявлял — едва ли не ежедневно, — о предстоящих переменах: приватизации, возвращении границ, закрепленных для европейских стран решениями многочисленных послевоенных конференций победителей, о новом порядке проведения следующих выборов — на этот раз всеобщих и еще много-много о чем. И с каждым новым днем поток протестующих становился все жиже и тоньше.

— В общем, идем в правильном направлении, но наверху какая-то идеологическая безыдейщина, — заключил Павлов.

— И вот это хуже всего, — подключился Изотов. — Такая большая страна без какой-нибудь идеологии жить не может. У Рима была цивилизаторская идея, у Британии — бремя белого человека, у Японии и России — служение императору и стране, немножко по-разному, но и во многом похоже, у Америки — американская мечта, у нацистской Германии — расовое превосходство и восстановление исторической несправедливости, у Союза — самое справедливое общество. Какую империю не возьми — у всех была объединяющая общество идея. А у нас сейчас кроме необъявленной войны с врагами народа, ничего нет. И взять, как выясняется, негде. Но вот победим мы всех этих засланных казачков вроде Яковлева, Шеварднадзе и прочих Новодворских-Алексеевых, одолеем доморощенных коррупционеров, пересажаем воров и казнокрадов и что дальше? Куда двигаться?

— А в чем трудность? — опрометчиво удивился я. — Разве это важно — иметь идею? Почему нельзя просто жить?

— Просто жить можно Финляндии и Уругваю — они не на что не претендуют, — осадил меня Павлов. — Но если ты выглядишь как Империя, имеешь имперские амбиции и не желаешь скатиться к уровню третьеразрядной страны — идея должна быть. Причем не чья-то перенятая чужая, а своя собственная. Когда общество принимает чужую идею, оно вскоре становится похожим на общество-донора и постепенно становится ведомым, зависимым.

— Мы думали, что с теми деньгами, что мы заработали, — неуверенно сказал я, — можно решить…

— Нельзя все решить деньгами, — оборвал меня Павлов. — Все это в истории уже было. Была Испанская Империя, обеспечивавшая деньгами всю Европу — что с ней произошло, напоминать не надо? Деньги в кармане дурака — всего лишь цветные фантики и тяжелые кругляши. Мы должны четко понимать, на что нам нужно тратить имеющееся, чтобы не разобщить народ, а сплотить его.

Мне почему-то казалось, что партийный казначей, пусть даже в отставке, должен думать только о деньгах, только о депозитах, облигациях… но Павлов сумел меня удивить в очередной раз, преподнеся проблему, которую мы с Серым даже никогда не предполагали.

— Я давно говорил своим соратникам по… партии, что мы слишком замкнулись в своем мирке и не видим реальных процессов, происходящих в мире, — продолжал Павлов. — Мы научились жить в своем маленьком аквариуме и совсем забыли, что вокруг нас большой, полный опасностей мир, и противостоять ему нам нечем — он сумел преодолеть влияние марксизма, осмеял его и выбросил на свалку истории, а мы все еще пользуемся продуктом столетней давности.

— Старое — не значит плохое, — буркнул Изотов. — Проверенное временем, можно сказать.

— Проверенное, — согласился Павлов. — Не бухти, Валентин. Я говорю не о том, что оно неверно, а о том, что в изменившемся мире появляются новые методы, знания, теории, но мы упрямо держимся за догмы вековой давности, черт их возьми! — для убедительности Георгий Сергеевич стукнул ладонью по столу.

— Тойнби писал, что Россия постоянно, всю свою историю, находится под внешним давлением, но всегда умеет обратить его в свою пользу, — вспомнилось мне. — Россия — единственная страна, победившая в вечном противостоянии кочевников и земледельцев, сумевшая не только победить дикарей, но даже отвоевавшая у них территории, преобразовавшая вечную угрозу миру — бескрайние пастбища скотоводов в пашни. Он даже напророчил, что в следующем веке определяющей силой в мире станут вновь обретенная русская идеология, вставший с колен Китай и исламские пассионарии.

— Пассионарии?

— Ну, пассионарии в интерпретации Гумилева, насколько я понял, — пояснил Изотов.

Мы все задумались о месте пассионариев в истории. Слышно было, как хлюпает горячим чаем Валентин Аркадьевич.

— Знаете, на Востоке в мусульманских странах кое-где бытует такой обычай: когда сын хозяина дома решает жениться, для новой семьи делают надстройку на имеющемся доме. Без всяких правил и геодезических изысканий они порой возводят пятиэтажки. Чем не метод? — вставил отец. — Надстраивай и надстраивай поверху, зачем старое-то ломать?

— Так можно построить пять этажей, но не тридцать пять, — возразил Павлов. — А нам нужен крепкий многоэтажный дом на зависть всему миру! И значит, нужна теория этого строительства, план, если хотите. Так-то!

Все замолчали, стало слышно, как бубнит телевизор где-то возле консьержа.

— Ладно, товарищи, славно поболтали, — тяжело вздохнул Павлов. — Я понимаю, что мы с вами сейчас никакой полезной идеи не родим, но думать об этом стоит. И ты, Захар Сергеевич, переговори с товарищем Фроловым об этом деле — вдруг в его светлой голове найдется заслуживающая внимания мысль?

Я согласно кивнул, пока еще не очень разумея, о чем говорить с Серым.

— И у меня есть одна просьба от товарища Баталина, — словно вспомнив что-то прочно забытое, просветлел Павлов. — Юрий Петрович на днях пошлет людей в Лондон к товарищу Карнауху. Я уж попрошу вас, Захар, не препятствовать их переговорам.

— На какую тему? Поймите меня правильно — Юрий Юрьевич проводит для меня огромную работу и мне не хотелось бы лишиться столь ценного…

— Именно об этом они и станут говорить. Ему предложат пост Председателя Госбанка СССР.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Но с другой стороны, мне почему-то было радостно за то, что кто-то кроме нас с Серым смог оценить этого незаурядного человека и найти ему достойное его талантов место. В Лондоне, я знал, у него уже состоялась отличная команда, и имелись даже двое расторопных парней, выполнявших время от времени его функции — во время его отсутствия.

— А Геращенко?

— А Геращенко поедет в Лондон, руководить тамошними загранбанками, — улыбнулся Павлов. — Специалист он хороший, грамотный. Справится.

Я не имел ничего против, а, наоборот, был рад такому кадровому решению. Помимо того, что во главе Госбанка встанет очень квалифицированный человек, знающий все об обеих банковских системах — советской и западной, теперь и у меня появлялась своя «мохнатая» лапа на самом верху, что существенно расширяло возможности для манипуляций рынками. Все-таки, как не крути, а Советский Союз все еще в числе мощнейших экономик мира. И иметь его Госбанк за спиной в виде неофициальной поддержки — дорогого стоит.

— Славно! — сказал я вслух. — Я не буду препятствовать. Если предложение придется ему по душе — я только «за»!

— Ну вот и замечательно, — Павлов протянул мне на прощанье руку. — Я знал, что мы договоримся.

По его глазам было понятно, что он заранее просчитал все мои резоны и не ждал особых протестов. Возможно, рассчитывал, что я немного поторгуюсь, но знал, что соглашусь непременно. И он не стал скрываться:

— Вот теперь-то вы поторгуете, да?

— Да уж, Георгий Сергеевич, это царский подарок, — я не стал возражать. — Если Госбанк к тому же выйдет из-под прямого контроля Правительства, то виды открываются… аж дух захватывает!

— Проект закона уже готов, — объявил Изотов. — Госбанк будет подотчетен только Съезду нардепов. Ко времени приезда в Москву Карнауха закон будет принят.

И только теперь до меня дошло, зачем мне организовали эту встречу.

А на утро Гвидо с Вилли укатили с каким-то неулыбчивым товарищем из Администрации Президента — для организации предстоящей встречи с нефтяным министром. Мне же предстояло встретить Луиджи, который последние полгода провел на родине, практически не вылезая из кабинетов итальянских парламентариев, подкупая депутатов от всех партий сразу.

За ним отправили машину и к одиннадцати утра он уже сидел напротив меня, пил «Боржоми», чесал заросшую щетиной щеку и удовлетворенно улыбался.

— Ты не представляешь, Зак, чего мне стоило протащить это через социалистов. Уперлись как деревенские дураки и даже от денег отказывались! Амато^[292] только что персональную травлю против меня не организовал.

— Но дело сделано?

— Это было непросто. Если бы не твои новые друзья — Аньелли и Куччиа, мне пришлось бы сложнее. Сегодня закон должен подписать сеньор Коссига^[293], и можно считать, что дело сделано! Завтра юристы подадут документы на регистрацию и у тебя появится своя собственная армия!

Луиджи занимался организацией первой итальянской частной военной компании. Подобные образования в англо-саксонском мире были не в новинку, но в Италии подобного еще не знали. Более того, год назад Италия присоединилась к конвенции ООН, направленной против наемничества в любых формах. И все же Италия была признана нашими юристами как страна с наиболее поддающимся влиянию извне законодательством. И решено было пролоббировать соответствующие законодательные нормы, чем и занялся Лу.

Можно было бы, конечно, организовать частную армию на территории США — там юридические нормы по этому вопросу были проработаны больше и тщательнее всего, даже выпускался очень популярный профильный журнал, но там уже работал Вязовски со своей охранной фирмой, со штатом в двадцать пять тысяч человек. Не совсем то, что нужно, но при желании переориентировать его контору на смежные задачи — дело пары недель. В Англии, несмотря на то, что впервые, четверть века назад, подобные военные фирмы появились именно там, в законодательстве на их счет до сих пор царила полная анархия, и приводить закон в порядок никто не спешил из-за опасений — как бы чего не вышло. Англичане предпочитали посмотреть на свое изобретение издалека, прежде чем самим его безоговорочно принять. Немцам любая милитаризация могла дорого аукнуться в плане международных отношений, а во Франции все еще свежа была память по Бобу Денару и его подвигах, чтобы хоть кто-то мог серьезно воспринять идею частной армии.

В предполагавшейся итальянской фирме, издевательски названной Лу «Iniziative di Pace», предполагался штат в десять тысяч человек из военных профессионалов высшей пробы. Я готов был платить хорошие деньги за безопасность своих вложений.

— У нас, Лу, у нас, — уточнил я. — Нужно проработать вопросы технического оснащения и подбора кадров. Займись этим. Обрати внимание на русских отставников — сейчас, после Афганистана, во всем мире у них едва ли не наилучший опыт. Французы из Легиона хороши, если верить газетам. Ну, ты в этом лучше разбираешься — тебе и карты в руки. Но самое главное, нужно наладить контакт с Брюсселем. Это важнее всего. Нам нужны общеевропейские контракты на охрану всяких делегаций, на сопровождение грузов в местах работы «голубых касок»… Ну ты понимаешь. Держать армию головорезов без реальной работы, без того, чтобы она приносила деньги, я не стану. Так что теперь твоя главная задача — выйти на окупаемость. Нанимай каких хочешь специалистов, поговори с Вязовски — он что-нибудь наверняка подскажет, но за два года нужно научиться зарабатывать.

— Зак, мы все это не единожды обсуждали, я не забыл, — кивнул мой бывший телохранитель, сморщившись как от надоевшей головной боли.

— Да, верно. Прости, я просто не думал, что все выйдет так быстро. Тогда вот еще что. Треть этой компании будет твоя — готовь документы.

Лу не повел и бровью, но по тому, как блеснула искра в его глазах, я понял, что угодил в яблочко — ему очень хотелось быть партнером.

Когда все складывается удачно, хочется делать еще и еще что-нибудь, не останавливаться, чтобы не спугнуть Фортуну, не прерываться, не оглядываться. Успешный бизнес — он как наркотик, он гораздо сильнее любого наркотика, ведь зелья дают только временное удовольствие, но если человек поймал удачу за хвост, и задумки исполняются словно по щучьему желанию, когда кажется, что ты не приложил и десятой части потребных усилий — постоянная эйфория обеспечена. Это как постоянный джек-пот в лотерее, который достается только тебе!

Лу ушел бриться и вообще — приводить себя в божеский вид, а я принялся изучать «свежие» газеты двухдневной давности.

Вскоре вернулся Гвидо с советским чиновником и объявил, что через два часа нас ждут представители Москвы. Встреча была предварительной, полуофициальной, и должна была произойти не в министерстве, а в новенькой гостинице «Космос», отстроенной французами всего лишь десять лет назад.

Нас — меня, Вилли, Лу, Гвидо — проводили на второй этаж, в конференц-зал с названием какой-то планеты, маленький, с низким потолком, где уже находилась советская делегация с двумя переводчиками.

Во главе шестерки русских был министр Васильев, сухой мужчина лет около пятидесяти, с очень морщинистым лбом и потухшим взглядом. Он не спешил произносить длинные речи, больше отмалчивался. Зато за троих говорил его референт Андрей Васильевич Замков — лощеный дипломат, слегка пухловатый, рыхлый, в костюме от Кардена, идеально подогнанном к нестандартной фигуре, и в лакированных туфлях. На его пальцах кроме обручального кольца блестели камешками еще пара массивных печаток. Вилли говорил мне, что среди советских чиновников появился подобный тип полукоммерсантов, не стесняющихся своего достатка, но живьем я видел такого впервые. Он иногда переходил на довольно хороший английский, демонстрируя жесткие ирландские «р» и «х», перебивал и поправлял переводчика и произвел впечатление бесцеремонного и не очень компетентного человека, изо всех сил тщащегося доказать свою полезность и важность. При этом от него ощутимо несло потом — как от алкоголика в завязке в первый месяц.

Нас приветствовали настороженно, словно в каждом сказанном слове мог таиться подвох. Несмотря на все демократические преобразования Горби, к иностранцам по-прежнему относились с опаской. Во всяком случае те, кто еще не успел к ним привыкнуть. И спустя даже после часа напряженного, но ни к чему не обязывающего разговора, в котором стороны выражали удовлетворение предыдущей работой и восхищение друг другом, лед не растаял. Как не улыбался Вилли, как не пытался проявить дружелюбие я — лед не топился.

Чирикал референт, он то упрекал нас в жадности, то требовал поделиться прибылями, то признавал, что без нас советскому нефте-газовому комплексу было бы не в пример труднее выйти на европейские рынки — я не понимал к чему он клонит. Вилли рассыпался в благодарностях, но в глазах министра я читал все ту же безнадегу. Пару раз он обратился к своему помощнику, попросив не переводить свои слова:

— Уймитесь, Андрей Васильевич, или мы никогда не перейдем к сути вопроса.

Референт кивал, но затыкаться не спешил.

«Он хочет замкнуть все контакты с нами на себя» — Вилли подсунул мне записку, и я исчеркал ее чертячьими рожицами.

— Достаточно, — сказал я, поднимаясь из-за стола. — Мистер Васильев, вы решите, с кем нам вести переговоры — с вами или с господином Замковым, а потом я с удовольствием выслушаю ваши предложения. Вилли, нам пора.

— Андрей, у тебя дела в министерстве, — неожиданно жестко приказал Васильев. — Не торопитесь, господин Майнце, я уверен, что мы найдем общие точки.

Референт спохватился, засобирался и как ошпаренный выскочил за дверь.

Вместе с Замковым из зала вышел еще один переговорщик, а спустя две минуты зашли двое других: собственной персоной Президент всея Руси товарищ Баталин Юрий Петрович и его советник — доктор Майцев, Сергей Михайлович.

— Господин Президент! — вскочил Вилли, сориентировавшись первым.

И по его мгновенному узнавающему взгляду на того, кто сопровождал Баталина, а потом быстро переметнувшемуся на меня, я догадался, что мои личные акции в глазах Штроттхотте существенно выросли в цене, ведь не каждого прибывающего в Москву бизнесмена встречает доверенное лицо Президента.

— Здравствуйте, господа! — поприветствовал нас новый советский лидер.

Он поочередно пожал наши руки, участливо улыбнувшись мигом вспотевшему Гвидо, никогда прежде не встречавшегося со столь важными персонами.

— Переговоры, как я слышал, зашли в тупик?

Если я правильно догадался, то все это время он сидел где-то по соседству, наблюдал через какое-нибудь прозрачное зеркало нашу встречу и слушал нашептывания отца о психологическом портрете каждого из участников, о желаниях сторон и о возможном компромиссе. Фролов иногда поступал так же, только в самом крайнем случае появляясь перед переговорщиками. Наверное, не самый глупый ход, если все хочешь сделать чужими руками. Сам я, впрочем, всегда предпочитал лично присутствовать за переговорным столом — мне казалось, что без меня все нарешают неправильно.

— Мы еще даже не начинали, Юрий Петрович, — ответил за всех Васильев. — Так, Андрей Васильевич развлек нас немного.

— Значит, я вовремя? И вы меня не погоните?

— Ну что вы, Юрий Петрович! Располагайтесь! — жестом радушного хозяина Васильев предложил выбрать место за столом.

По едва различимому знаку один из переводчиков бесшумно вышел из зала и вернулся спустя минуту с парой бутылок минералки и чистыми стаканами для новых участников встречи.

— Признаться, не ожидал вас увидеть здесь, господин Президент, — наконец нашелся Вилли. — Встреча неформальная, мы думали…

— Ну и я — видите, без галстука, — Баталин распустил узел и сунул дешевый красный галстук в карман пиджака.

Присутствующие тоже потянулись к галстукам. Мне было проще — Осси считала, что мне больше идет шейный платок и быстро приучила меня к нему.

Следующую четверть часа мы потратили во взаимных выражениях удовольствия: московской погодой, русскими женщинами, благотворной торговлей, налаживающимся диалогом и прочей ничего не значащей ерундой.

Работая с англичанами, я уже привык тому, что подобный разговор может продолжаться часами, прежде чем стороны перейдут к сути, но Баталину с Васильевым подобное было в новинку — большая часть их профессиональной деятельности прошла внутри России и опыт пустопорожней болтовни, когда подбираются ключики к характеру партнера, был, кажется, невелик. Они привыкли требовать от коллег, подчиненных и начальников моментального понимания ситуации, но бесконечный треп с совершенно незнакомыми людьми, не друзьями, не партнерами, видимо, сводил их с ума: на лицах появилась усталость, на лбах выступила легкая испарина, они начинали тяжело вздыхать, сопеть, ответы становились короче, а вопросы начинали повторяться.

Обычная болезнь выдвиженца: на своем посту он привык играть по определенным правилам, но стоит ему оказаться на другом месте, имеющим мало отношения к его предыдущему занятию, и выясняется, что он не настолько хорош, как можно было бы подумать. Я наблюдал такое едва ли не ежедневно — разных людей, попавших в непривычные для себя ситуации. Самые худшие директора получаются из бывших бухгалтеров, а самые никчемные правители — из юристов. Потому что первые вместо зарабатывания прибылей стараются экономить, а вторые думают, что все подчиняется писанным законам, кодексам и уложениям. А теперь, на примере Баталина, я увидел, что и технари не очень-то универсальны: они понимают только слова, понятия, конкретные предложения и не придают никакого значения психологии, умению нравиться — хотя у некоторых из них этот дар есть от природы. Длинные и, по их мнению, беспредметные разговоры, технарей утомляют.

Мы уже звали друг друга по именам, я пригласил Президента с супругой в гости, а мне было рассказано, как хороши вечера на Волге, Вилли пообещал Васильеву рыбалку на черного марлина у берегов Кении и сафари в Танзании. Мы успели обсудить перспективы развития мобильной связи в России, трудности оформления документации — ведь всемогущий КГБ просто не мог допустить, чтобы граждане вели разговоры без проводов, к которым можно подключиться. Даже обычному потребителю услуги за каким-то чертом требовалось получить специальное разрешение на работу в определенном частотном диапазоне и обладателей первых сотовых телефонов государство приравнивало к радиолюбителям, каждый из которых был на особом учете. Баталин пообещал упростить процедуры, но, кажется, сам в такое не верил.

И только отец выглядел вполне себе довольным — он-то как раз был абсолютно в своей тарелке: изучал присутствующих.

Первым не выдержал Баталин:

— Я очень рад, что взаимопонимание между нами устанавливается так быстро, но все же хотелось бы внести ясность по нескольким вопросам наших коммерческих отношений.

— Мы вас слушаем, — я положил ладонь на руку Вилли, зачем-то полезшего в карман, где, как я знал, у него лежит портативный диктофон.

— Мне неприятно это говорить, — медленно произнес Баталин, выделяя «неприятно», переводчик усилил эту неприятность словом «тяжело», — но мои люди сообщают мне, что господин Штроттхотте, пытаясь получить наилучшие условия для контракта, предлагал нашим ответственным лицам… подарки. В разной форме.

Вилли разом побелел, трудно сглотнул слюну, но промолчал.

— Я хотел бы сказать, что впредь не намерен мириться с развращением своего аппарата, — продолжал давить Баталин. — Если вам хочется чем-то понравиться СССР, то, настоятельно прошу вас, делать все дары официально. Я не имею ничего против, если вы, Вилли, подарите автобус какому-нибудь тюменскому детскому дому или лодку в ленинградский яхтклуб. Но я против того, чтобы вы из своего кармана оплачивали обучение старшего сына главы департамента нашего Внешторга. Или покупали квартиру в Лондоне для дочери другого чиновника. И в дальнейшем такие вещи будут расцениваться как недружественный акт.

— Это обычная практика по всему миру, — залепетал Вилли. — Просто благодарность и инвестиции в многообещающих молодых людей. Разве я не могу оплатить учебу тому, кто потом будет работать в моей компании?

— Можете, — кивнул Баталин. — Но он не должен быть сыном того человека, который лоббирует ваш контракт в Правительстве СССР. У нас много достойных молодых людей, у которых нет таких замечательных отцов. Из миллиона выпускников советских школ вы вполне можете найти столько одаренных людей, сколько вам нужно. То, что вы делаете, в нашем Уголовном Кодексе однозначно классифицируется как взятка, а я не намерен терять толковых исполнителей из-за того, что они не могут совладать со своей жадностью. Не могут сами — я им помогу одолеть недуг, но не дам вводить в грех своих людей.

Мне показалось, что первый Президент СССР немного излишне жестковат. С другой стороны, в тех авгиевых конюшнях, что достались ему от предшественников, без жесткости не разберешься. А папаша довольно щурился.

— Полагаю, мы договорились, господин Штроттхотте?

— Да, Юрий, Вилли больше не станет так поступать, — пообещал я за компаньона. — Просто поймите, что предыдущие правила игры это вполне допускали, а новые еще толком не озвучены. Но мы в любом случае рады, что больше нам не придется прибегать к столь… некрасивому способу благодарности.

— Я понимаю и поэтому не настаиваю ни на каких особых мерах. Думаю, для умных людейдостаточно сказанных слов.

— Достаточно, — я улыбнулся самой обаятельной улыбкой, на которую был способен: мы с Лу как-то убили на нее несколько недель перед зеркалом и в кабинете стоматолога, прежде чем стало получаться так как нужно. — Но вы говорили о двух моментах.

Баталин снял с минералки крышку, набулькал в стакан шипящей жидкости, немного отпил. Васильев тоже промочил горло — они словно готовились к трудной схватке.

Юрий Петрович кивнул своему министру, предложив тому начать самому.

— Да, вы правы, второй вопрос заключается вот в чем, — произнес Васильев. — С каждой тонны добытой нефти мы получаем, дай бог, восемь-десять долларов прибыли. В то же время вы, не неся никаких капитальных расходов, имеете с той же тонны вдвое больше. Мы считаем такое распределение прибылей несправедливым.

Я бросил быстрый взгляд на Вилли. Он был непроницаем, как хороший игрок в покер.

— Мы хотим пересмотреть распределение прибыли от торговли нашей нефтью, — Васильев вцепился в мои глаза своими зрачками, будто пытался вывернуть меня наизнанку.

Знал бы он, сколько за последние годы я встретил таких желающих…

— Это невозможно, — сказал я и снова улыбнулся.

— Почему вы так думаете?

— Начну издалека, если вы позволите. Это поначалу покажется не очень уместным, но очень упростит понимание ситуации, — начал я. — Когда в какой-нибудь из моих корпораций появляются убытки, мы не идем на рынок оглашать свои требования к нему. Это капиталистический способ мышления. Когда появляются убытки, мы говорим себе: первое, что я должен сделать — уменьшить издержки, оптимизировать свои расходы. Вы же думаете иначе: пусть расходы остаются расходами, попробую переложить свои проблемы на капиталиста-потребителя. Но так не пойдет. Я не могу отдавать вам свою прибыль только потому, что вы не умеете оптимизировать свои издержки. Разве все испробовано? Разве собираемость налогов с кооперативов уже стопроцентная? Может быть, в России покончено с теневым производством? Нет, ничего этого не сделано, но зато вы решились озвучить свои претензии к партнерам. Я примерно представляю себе, как в вашем аппарате ваши люди обсуждали между собой этот вопрос и, если хотите, расскажу вам сейчас в подробностях.

— В самом деле? — Баталин внимательно прислушивался к каждому слову переводчика, а под тонкой кожей на щеках ходуном ходили желваки.

— Здесь нет ничего сложного, — я старался не замечать его раздражения. — Какой-нибудь ваш Госплан выдал по запросу клерка средней руки справку о себестоимости нефти, Внешторг — другую, о текущих котировках на мировых биржах, еще один умелец пересчитал формулу оценки вашей нефти в зависимости от цены фьючерсов на американскую легкую или английский Brent, и кто-то в Правительстве решил сделать себе на этом паблисити. Цифры оформили в виде докладной записки и направили в ваш аппарат, предложив повысить приток валюты по контракту в полтора раза. Вы увидели, что с барреля имеете полтора-два доллара, а мы с Вилли, жадные буржуи, целых три, а то и четыре. А иногда эта прибыль может составить и пять долларов. Я все верно рассказываю?

— Близко, — усмехнулся Баталин. — Продолжайте.

— А дальше все просто: вы решили наполнить бюджет, ведь платить за полученные кредиты чем-то нужно и вот мы с Вилли здесь. Какого размера у вас внешний долг? Миллиардов под шестьдесят-восемьдесят? И ежегодные платы по нему примерно на уровне трех-четырех миллиардов, верно?

— Близко.

— Заметьте, при этом вам не выставили практически никаких политических требований, что обязательно случилось бы, обратись правительство Горбачева в МВФ.

— Мы должны быть за это благодарны?

— Не знаю, это ваше внутреннее дело. Я же вижу, что оборот торговли с членами СЭВ стремительно падает, валюты нет, станки нужно обновлять, отставание от Европы и Америки становится все заметнее. А новые локомотивы советской индустрии — НИИ, кооперативы, заводы переоборудуемые по программе конверсии и все остальное не столько пока наполняют бюджет — ведь у многих из них имеются солидные налоговые преференции, освобождения на период становления, — сколько прожирают накопленное, налоги собираются из рук вон плохо, и денег, в общем, взять неоткуда. А здесь такая очевидная несправедливость: простые торгаши имеют вдвое против вас, владельцев товара — не так ли?

— Разве это не справедливо, если основную прибыль будет получать тот, кто производит товар, а не торговцы им?

— В трудах Карла Маркса — безусловно. Но мир совсем не таков, каким его видел ваш идейный вдохновитель. Что он там писал? Капитал пойдет на любое преступление ради трехсот процентов прибыли?

— Вы читали Маркса? — удивился Васильев.

— Господин Маркс весьма небрежно управлялся с рисками. Если капиталист идет на преступление ради трехсот процентов прибыли, он очень скоро перестанет быть капиталистом. Капитал не терпит авантюр, как бы вам не хотелось в это верить. Капитал — это не рулетка. Скорее уж отчаявшийся люмпен, маргинал или пролетарий заложит последнее в надежде провернуть ненадежную операцию и разбогатеть, чем так поступит настоящий капиталист. Десять процентов без риска всегда предпочтительнее, чем пятьдесят с малейшим риском. Но еще лучше — управлять рисками. Если в безрисковые десять процентов вложить четыре пятых капитала, а в рисковые пятьдесят — одну пятую, то общая прибыль составит… э-э? я повернулся к Вилли, известному всем тем, что моментально умел просчитывать подобные расклады.

— Восемнадцать процентов в случае успеха и восемь в случае провала по рисковой операции, — отозвался он. — Против десяти процентов прибыли, если вложить деньги в безрисковую операцию и против возможности потерять все, если вложиться в рисковую сделку.

— Вот, видите, Юрий, все просто. Абсолютные цифры прибылей в расчетах — хороши, но если бизнес-план не включает в себя расчет рисков, то нет никакой разницы, кому будет принадлежать добавленная стоимость, потому что ни капиталист, ни пролетарий ее не увидят.

Баталин с Васильевым переглянулись:

— К чему вы это ведете? — спросил Васильев.

— Все просто: вы продаете мне нефть, получаете свои два доллара с барреля и у вас не болит голова ни о чем. Схема оплаты через аккредитив и вы в любом случае получаете свои деньги. Ваш риск только в том, что однажды я могу не рассчитать силы и разориться. Но именно поэтому вы работаете со мной, а не с Джоном Доу…

— Джон Доу? — переспросил Баталин. — Кто такой Джон Доу?

— Иван Иванычем Ивановым, — перевел переводчик.

— Ивановым? — теперь спросил Васильев. — Причем здесь Доу?

— С кем-то другим, неизвестным лицом, — переводчик стушевался.

— С Васей Пупкиным, — верно перевел отец.

Министр с Президентом хмыкнули.

— Продолжайте.

— В то же время мои риски гораздо больше ваших. Вам не нужно распределять лоты в розницу, вам не нужно заботиться о танкерах и нефтехранилищах, вам не нужно опасаться резкого скачка цены. Поэтому те четыре доллара, что я имею с вашего барреля — всего лишь компенсация рисков. И это справедливо. Думаю даже, что если мы не договоримся, то вам не найти вообще ни одного оптового покупателя на вашу нефть.

— Вы угрожаете?

— Нет, трезво оцениваю риски. С барреля саудитской нефти Exxon имеет прибыль в восемь. Похожие цифры у всех остальных флагманов — в Нигерии, Северном море. Зачем им ваша нефть? Соблазнятся разве что бразильцы…

— Мы могли бы сами предложить ее рынку.

— Полноте, Юрий! Как только ОПЕК узнает, что наши с вами отношения зашли в тупик, они нарастят свою добычу как раз на размер ваших поставок в Европу — не рассчитывайте на политическое влияние. И я буду рад выкупить у них эту нефть, потому что получу на ней не четыре доллара за баррель, а шесть. Вы останетесь с нефтью, но даже без бензина, потому что химия для НПЗ закупается вами в Европе. А нет валюты — нет химии. Как в Иране.

— То есть, делиться вы не хотите?

— Нечем, Юрий Петрович! Нечем делиться! Но я человек осторожный и не люблю ссориться. Поэтому кое-чем могу помочь. Во-первых, добрым советом. Не считайте, что ваша нефтяная прибыль составляет два доллара, ведь те восемь-девять долларов, которые вы получаете от ее продажи, целиком идут в ваш бюджет, а вы расплачиваетесь рублями со своим персоналом. Ну уж рублей-то вы можете нарисовать сколько потребуется! Поэтому вся валюта от продажи нефти в принципе должна быть зачислена в строку «прибыль».

— Я поговорю со своими экономистами об этом.

— Поговорите, — легко согласился я. — И поговорите еще вот о чем: я не согласен делиться своей прибылью с вами, но я согласен вкладывать часть этой прибыли в экономику вашей страны. Скажем, один доллар с барреля или четверть от моей доли. И вы будете вкладывать в наш общий инвестиционный фонд четверть вашей прибыли от нашей сделки — полдоллара. На каждый мой доллар ваше участие будет вдвое меньшим — чтобы я видел ваше участие, а вы контролировали мое. Инвестировать будем в… допустим в автопроизводство.

— В ВАЗ? — в глазах Васильева читалось сомнение.

— Можно и в ВАЗ, — кивнул я, — но я слышал, у вас есть талантливые одиночки, раз за разом придумывающие новый дизайн, концепцию автомобиля будущего и раз за разом остающиеся не у дел. Гвидо, где твои документы?

— МАЗ «Перестройка», — откликнулся мой помощник, положив на стол прозрачную пластиковую папку, — НАМИ Компакт, НАМИ Охта, электромобили и гибридные машины. Так же у господина Майнце вызвали интерес работы Юрия Долматовского по созданию компактных однообъемников.

Баталин вынул из файла несколько газетных вырезок, фотографий, недолго изучал их, потом передал Васильеву:

— Это у нас сделано?

— Вы же видите на капоте тягача надпись МАЗ? Не сомневайтесь. Я готов проинвестировать строительство завода на паритетных с вами началах и заняться дистрибуцией его продукции в Западной Европе. Мои деньги и специалисты в области маркетинга — ваши люди, земля, энергетика, технические идеи. Я готов даже отдать вам контрольный пакет акций этого завода. Мне будет достаточно пятидесяти процентов без одной акции. Подумайте: это тысячи новых рабочих мест, выход на новые рынки, валютные поступления…

Над столом повисла тишина, только слышно было, как передаются из рук в руки бумаги Гвидо, как шелестят страницы газет.

— Что скажешь, Александр Михайлович? — спросил наконец Баталин.

— Нужно хорошо подумать, Юрий Петрович, — отозвался министр. — Неожиданно это все.

— Сколько времени ваше предложение будет в силе? — обратился ко мне Баталин.

— Месяц, — я посмотрел на Лу, рисующему ручкой на бумаге своих обычных чертиков. — Пока у меня нет никаких других инвестиционных проектов, я готов подождать. Но через полгода, боюсь, они появятся, и мои деньги окажутся занятыми.

— Хорошо, — кивнул Баталин. — До тех пор все останется как есть. И… мне хотелось бы узнать один ответ.

— На незаданный вопрос?

— Я его сейчас задам. Скажите, это правда, что маршал Мобуту держит свои деньги в ваших фондах?

Я даже заерзал на стуле — очень уж не ждал чего-то подобного. Сидевший рядом Луиджи начал писать под чертями итальянские ругательства, злясь на себя, что допустил утечку. Папа сделал очень круглые глаза — для него это тоже оказалось неожиданностью.

— Откуда вам это известно, Юрий?

— У меня есть немножко осведомленных подчиненных.

— КГБ?

— И они тоже.

— Ну что ж, не стану отрицать. Значительная часть из пяти миллиардов господина Мобуту остается в принадлежащих мне фондах.

Год назад, когда Заир объявил дефолт, к Пьеру Персену наведались эмиссары чернокожего диктатора, почуявшего, что под его капитал в швейцарских банках активно копают американцы, очень желающие прибрать деньги к своим рукам. В чем была бы определенная историческая справедливость, ведь деньги эти были частью выданных Заиру кредитов и выкупленных облигаций. Четверо здоровенных негров в костюмах от парижских портных блестели зубами, пучили глаза, громко верещали что-то на своем диалекте французского и требовали принять от них деньги в доверительное управление, чем очень испугали моего финансиста. Пьер не хотел связываться с деньгами сомнительного происхождения, но я посчитал, что смогу на них хорошо заработать. И вот теперь советская разведка, кажется, что-то пронюхала.

— А вы знаете, что он сделал со своей страной? — в Баталине зачем-то вдруг прорезался комсомольский политинформатор. — Вы понимаете, что все его деньги — кровавые и грязные? Я хочу понимать — будут ли ваши проекты в СССР финансироваться этими деньгами? Мне меньше всего нужны международные скандалы.

— Нет, господин Президент, эти деньги — просто гора долларов, — я постарался вложить в голос всю возможную убедительность. — Грязными или чистыми их делает наше к ним отношение. Ни Франция, ни Бельгия, ни Китай не считают господина Мобуту преступником. Но если вас это в самом деле беспокоит, то маршала больше интересуют вложения в недвижимость, чем в промышленные предприятия. Можете не волноваться, никто не скажет, что новая индустриализация России проводится на деньги, отобранные у обездоленных африканцев. И господин Мобуту никогда не придет к вам требовать дивидендов.

Я никому не собирался говорить, что своих денег африканский людоед больше не увидит. Никогда. Мне дешевле будет отправить в Киншасу пару десятков головорезов Лу, чтобы они проводили маршала Мобуту в последний путь, чем отдавать ему наворованные им у своего народа деньги. И вот уж эта операция не вызовет во мне никаких угрызений совести — бешеной собаке лучше сдохнуть.

Спустя месяц мои предложения были приняты. Особенно удовлетворены были хозяева князя Лобанова-Ростовского, ведь мне удалось на целых полдоллара с барреля уменьшить поступления в советский бюджет! Я не стал рассказывать о создании общего с Правительством Баталина фонда. Одним закрытым фондом больше или меньше — кто кроме его хозяев это может это реально отследить?

Глава 9

У всех исторических событий имеются определяющие корни, о которых отчего-то не принято помнить. Однако, ничего важного не происходит без долгой предварительной подготовки. Она не всегда проводится теми, кто задумал провести в жизнь свои планы, чаще всего они используют удачное стечение обстоятельств, присовокупляя к ним свои небольшие поправки. Но никогда ничего не происходит на пустом месте. Взять хотя бы знаменитую, практически хрестоматийную спекуляцию Натана Ротшильда на итогах сражения при Ватерлоо. Говорят, что после этого знаменательного события половина английского бизнеса стала принадлежать представителю славной банкирской семьи. Однако мало кто задается вопросом — почему добропорядочные джентльмены начали быстренько избавляться от бумаг? Ведь где Ватерлоо, а где Лондон? У Наполеона нет флота, чтобы угрожать Британии, да у него даже Франции нет! И, тем не менее — такая паника! Почему?

Хотелось бы сказать, что все просто, но все совсем непросто. За предыдущие двадцать лет до знаменитой ротшильдовской аферы лондонскую биржу, где к тому времени вращались бумаги почти всего английского серьезного бизнеса, лихорадило несколько раз. И каждый раз это было связано с Францией и Наполеоном.

Впервые тряхнуло в 1796 году, когда французы собрали огромный флот и решили высадиться в католической Ирландии. Соберись они это сделать летом — у них могло и получиться, но самонадеянные пожиратели лягушек поперлись в зиму. А зимой штормит. Итогом операции стал полный провал, потеря дюжины кораблей и позорное отступление. Биржевой курс в Лондоне менялся в зависимости от успехов или неудач французов, но не столь значительно, чтобы вызвать реальный интерес профессионального спекулянта.

Следующий шаг был сделан уже в следующем году, буквально через два месяца после неудачного вторжения в Ирландию. Американский полковник Тейт, готовивший отвлекающий маневр для провалившейся ирландской операции, но не успевший ко времени, несмотря на провал, решился рискнуть! Полковник собрал во Франции полторы тысячи каторжников и во главе их в феврале 1797 года, точнехонько на День Советской Армии и ВМФ, вторгся в Уэльс неподалеку от Кардигана. Французские уголовники, громко названные «Черным легионом», захватили пару деревень, устроили погромы, занялись мародерством и бесчинствами. Всем тем, что умели делать весьма неплохо. И вот здесь Лондонскую биржу тряхнуло основательно, ведь враг впервые за многие века на самом деле высадился на английской земле! Паника охватила английских джентльменов, были заброшены посиделки в клубах, все кинулись обращать свои активы в звонкую монету. По некоторым бумагам снижение было катастрофическим — тридцать, сорок, шестьдесят процентов! Слухи наполнили Сити: Наполеон ворвался в Британию! Тогда еще не существовало правил о прекращении торгов при мощных колебаниях, все было честно и открыто — акции падали в цене так быстро, что отреагировать адекватно не было никакой возможности. Нормальный спекулянт должен был пристально присмотреться к ситуации.

Ничего страшного, конечно, на самом деле не произошло — уголовники, они и есть уголовники и не могут тягаться не только с регулярной армией, но даже с наспех собранным ополчением. И воевать умеют гораздо хуже, чем грабить и пьянствовать. Какой-то доселе безвестный английский береговой лорд, безусловно гордящийся славным родовым именем Коудор, собрал под своим знаменем потомков славных йоменов и диких кельтов и пустился освобождать страну от захватчиков! Уже на следующий день с бандой Тейта было покончено, но память о печальной высадке у некоторых людей осталась. Самые страшные потрясения испытала даже не уэльская глубинка, а лондонская биржа — кто-то разорился, кто-то обогатился за считанные часы. Однако увидеть в этом занятном происшествии руку злонамеренного семейства масонов из Франкфурта-на-Майне весьма затруднительно. В этих событиях никакого участия третьего сына Амшеля Ротшильда доказать не удастся: он прибыл в Англию для организации в Манчестере торговой компании годом позже.

В следующем году, когда Ротшильд ступил на английскую землю, состоялась высадка Наполеона в Египте — и снова биржу в Лондоне изрядно тряхнуло! И это уже не могло остаться незамеченным, ведь в газетах за исключением местечковых новостей о том, как мистер Биггинз женился на мисс Бакстерз, а преподобный отец Себастьян отдал Богу душу, было всего две новости: Наполеон и биржа.

В последующие годы курс английских бумаг плавно следовал за вестями с полей сражений. Победил Нельсон при Абукире и курс поднимался, профукал Неаполь — и курс падал. Напал славный адмирал на мирный Копенгаген, вынудил датчан отказаться от нейтрального союза с Российской империей — котировки взмывали вверх, захватил Первый Консул^[294] Ганновер — и цены летели вниз.

Следующее серьезное вторжение на Британские острова французы предполагали совершить в 1805 году. Была подготовлена двухсоттысячная армия вторжения, собрано две с половиной тысячи судов, все выглядело чрезвычайно серьезно. Оставим в стороне подвиги английского флота, сорвавшего план французского Генштаба, нас ведь интересует другое.

Котировки!

Они продолжали следовать за сводками. Все было настолько очевидно, что мистер Ротшильд — тогда еще мистер, сэром станет только его внук — бросает чрезвычайно выгодную торговлю английским текстилем и целиком посвящает себя банкингу и биржевому трейдингу. Переезжает в Лондон и учреждает банк имени себя. Благодаря имеющимся связям с банками братьев на континенте, новоиспеченный банкир приобретает солидное конкурентное преимущество — через сеть семейных банков он может снабжать деньгами континентальные силы англичан.

Никто никогда не расскажет, каких откатов, взяток, обещаний и услуг стоило Натану М. Ротшильду получить чрезвычайно выгодный контракт на финансирование армии Веллингтона. Мы не услышим имен английской знати, с которой вступил в альянс расторопный малый с немецким акцентом. Но подумать только! Правительство страны, известной всему миру своими надежными, богатейшими банками — Barings, Royal Bank (нынешний RBS), Gurney's Bank, BBB&T (нынешний Barclays Bank) (что за имена!!!) — отдает право на перевод одиннадцати миллионов фунтов в год никому неизвестному мануфактурщику из семейства немецких евреев! На пятый год существования его банка! Для финансирования единственной надежды на победу над злобными французскими республиканцами — союзнической армией, возглавляемой Веллингтоном! В нынешних ценах это чуть меньше полумиллиарда фунтов стерлингов в год — неплохо для галантерейщика, правда? Это ли не явленное Господом чудо? Одна только комиссия с трансфертов разом выводила неприметного банкира в число самых состоятельных граждан Империи. А ведь была еще возможность манипуляции этими деньгами. Какая разница, придет золотишко в воюющую армию месяцем раньше или позже? Война ведь, доставка совсем не проста!

Честь и хвала предприимчивости. Но Ротшильд никогда бы не стал Ротшильдом, если бы занимался тем, чего от него ожидали добропорядочные джентльмены. И меньше всего они ждали, что их обманут. Ведь испокон веков известно, что есть те, кого обманывать можно и нужно — континентальные недоумки, и есть те, кого обижать нельзя, ибо чревато — островные аристократы. А Натан Майер Ротшильд, получив право на распоряжение определенными суммами, разумеется, обратился к фондовой бирже, ведь теперь в его руках были несколько потребных для аферы инструментов: историческая память игроков, помнивших отчетливо, будто это случилось только вчера, все удачи и неудачи трейдеров, связанные с наполеоновскими войнами; возможность косвенно, посредством доверенных денег, влиять на ход боевых действий; информация о текущем состоянии войск и их перемещениях — тройка, семерка, туз!

За год до решающего сражения на фондовой бирже, известного любому экономисту, состоялась генеральная репетиция: в Лондоне появился какой-то неопознанный британский офицер и сообщил деловому миру, что на Наполеона совершено удачное покушение! Или что Наполеон был захвачен в плен русскими казаками и предан мучительной смерти — здесь разные источники говорят по-разному, но не в подробностях этих слухов суть. Новость была великолепной, но заслуживала ли она доверия? Джентльмены пожали плечами и стали ждать подтверждения. И оно воспоследовало! Очень быстро появились некие «французские офицеры»-роялисты, распространившие по Лондону листовки о гибели Наполеона и реставрации династии Бурбонов!

Этой новости биржа игнорировать уже никак не могла. Котировки понеслись в заоблачные выси. Кто-то на радостях спешил обзавестись акциями, кто-то скупал бумаги военных займов, кто-то спешил выйти в кэш. Кое-кто, на кого стоило бы показывать пальцем, но мы и без того все знаем его фамилию, продал в тот день бумаг на миллион фунтов. И оказался одним из очень немногих выигравших, потому что к вечеру историческая справедливость была восстановлена: Наполеон еще не собирался умирать, о чем и были извещены английские джентльмены в Сити. Котировки вернулись к утреннему уровню, а разорившаяся публика заламывала руки в горестных стенаниях.

Конечно, случилось расследование, потому что денег лишились столь знатные господа, что отставить в сторону их требования покарать жуликов не было никакой возможности. Виновным был назначен граф Дандональд, Томас Кокрейн. Его лишили всех титулов, званий и орденов, герб опозорили на ступенях Вестминстерского аббатства, наложили штраф, посадили на год в тюрьму — так велико было негодование благородной публики. Все это время несчастный повторял, что ни в чем не виновен, но ему никто не верил, ведь все представленные суду улики указывали на него.

Спустя месяц после приговора, когда страсти немного улеглись, а общественное мнение в поддержку аристократа подняло голову, его выпустили, извинились, вернули на службу, повысили в звании до контр-адмирала и скандал был замят.

А мозговой трест удачливого банкира приступил к следующей фазе операции по мгновенному обогащению, о которой можно прочесть в любой статье или книге, посвященной славной семье международных банкиров.

Вся подготовка — общественное мнение, выработка соответствующего рефлекса у публики, подбор инструментов — заняла чуть менее двадцати лет, первую половину из которых наш гениальный банкир не имел к событиям никакого отношения. Зато вторую он использовал на полную катушку, каждый раз оказываясь на целый корпус впереди соперников. Прыгнуть из заурядных мануфактурщиков в богатейшие люди мира всего за каких-то пять лет — это на самом деле нужно иметь непревзойденный талант и энергию… и нужные связи. Был ли у английского бомонда шанс отказаться следовать за дудочкой поводыря-Ротшильда? Ни малейшего! Их так долго готовили к этому уроку, так долго приучали действовать на внешние раздражители определенным образом, что никому и в голову не пришло, что их к чему-то ведут.

То, что делается на скорую руку, обречено на провал. И наоборот — невозможно разрушить тщательно продуманную, подкрепленную ресурсами, скоординированную и спланированную операцию, происходи она на фондовой площадке или на поле боя.

Слова папаши Ротшильда «кто владеет информацией — тот владеет миром», талантливый сынок творчески переработал в «тот, кто создает информацию — имеет весь мир» и сорвал заслуженный «джек-пот»!

Я бывал на его могиле — первого представителя английской линии Ротшильдов. Не знаю, о чем он думал, располагая свой саркофаг из серого гранита на Бреди-стрит, почти в Уайтчапеле — месте традиционного проживания лондонской бедноты. Я постоял, посмотрел на холодный камень, и мысль в голове возникла только одна: «зачем он делал то, что делал? Какая сила заставляла его выдумывать аферы, что гнало вперед? Азарт, ярость, жадность?». Я не нашел ответа.

Без понимания мотивов, без обозрения использованных приемов, мы всегда будем считать, что на некоторых удача просыпается с неба благословением Господним и искренне верить, что так и должно быть.

Если вспомнить все предыдущие события, происходившие перед тем, что нам тычут в лицо газеты, радио и телевидение, то иногда становятся понятны мотивы всех действующих сторон, несмотря на придуманные маркетологами легенды. Конечно, во многом это будет восстановленный нарратив, имеющий мало отношения к реальности, преувеличивающий одно и скрывающий другое, но все же это будет хоть какое-то объяснение происходящему — не та легенда о чудесах.

Мифы в бизнесе создаются буквально из ничего. Взять хотя бы ту замечательную историю о Генри Форде и его необыкновенной предпринимательской прозорливости, известную любому слушателю бизнес-школ, о том как-то раз доброжелатели посетовали Генри Форду на то, что его автохит — Ford-T выпускается только в одном цвете. И посоветовали или попросили разнообразить цветовую гамму, на что папа американского автопрома заявил что-то вроде:

— Цвет автомобиля может быть любым, при условии, что он черный.

И публика рассыпается в дифирамбах: ах, какой тонкий юмор, какая находчивость, какая устойчивость собственного мнения.

Правда, как всегда, лежит в другой плоскости. В те седые времена единственная краска, которая позволяла Форду сохранить скорость производства на конвейере — черная. Она просто сохла вдвое быстрее всех других и пожелай старина Генри покрасить машины в красный или зеленый цвета, ему бы пришлось либо здорово увеличивать склад, где сохли бы эти разноцветные машинки, что означало бы увеличение затрат, либо тормозить конвейер, что означало бы снижение прибыли. Вот и вся разгадка черного цвета. Сплошной прагматизм и расчет и никакого остроумия.

В той же знаменитой легенде об «удвоении зарплат» Фордом для своих работников тоже есть двойное дно. Когда работники отрасли получали два с половиной доллара за час работы, Форд стал платить пять! Пишут, что таким образом он пытался повысить спрос на свои автомобили. Реальность, конечно, иная. Рабочие как получали два с половиной доллара, так и продолжали их получать, а вторая часть «удвоения» заносилась на некий виртуальный счет, где росла до шестисот долларов — до стоимости «Жестянки Лиззи», после чего виртуальный счет обнулялся, а работнику выдавалась новенькая машинка! По рыночной, разумеется, цене. Кто-то хотел машину, а кто-то мечтал прикупить участок земли или дом, кто-то рассчитывал устроить свадьбу или оплатить обучение детей, иные собирались скопить деньжат и открыть собственное дело, но все получали машину. И становились потребителями запчастей. И никаких затрат для папы-Генри! Только лишь на металл для машины — баксов сто. Ведь, по сути, работник сам собирал себе машину и работал все это время бесплатно. А затраты в сто долларов окупались в первый же год расходами на обслуживание новоприобретенной радости.

И уже потом мудрые маркетологи придумали «песнь песней» о заботящемся о своих рабочих мистере Форде.

Не меньше мифов и в политике.

Откройте любую газету, изданную западнее Праги, и вы обязательно увидите хотя бы одну статью, посвященную описанию ужасов коммунистического мира. В солидных еженедельниках респектабельные колумнисты частенько любят порассуждать, например, о том, какой зверь и палач был вождь народов товарищ Сталин. И каждый второй непременно вспоминает эпизод с насильным переселением народов. Бедные крымские татары, несчастные поволжские немцы никак не дают спокойно жить апологету «западного образа жизни»! Они готовы рыдать над судьбой каждого из переселенных, оплакивать их разрушенные судьбы и негодовать по поводу беспочвенных подозрений палачей из НКВД! Да, это непереносимо для нормального либерального журналиста — знать о том, что где-то на другом конце света злые коммунисты заставляют народы переезжать с обжитых мест! Но ему же совершенно наплевать на то, что творилось в начале семидесятых — не во время войны, а в совершенно мирном Британском Содружестве — на острове Диего-Гарсия! Он не помнит, как британская корона заключила договор с Пентагоном на предоставление этого райского местечка под военную базу для снабжения американского флота. Он забыл о том, как с острова насильно было изгнано все туземное население. Без всякой компенсации. Ведь это вспоминать невыгодно, за такую память редакторы солидных изданий не платят.

Весь наш мир, все больше становящийся некоей информационной матрицей, в которой не столько важно само событие, сколько то, как его подадут публике вездесущие газетчики, состоял из легенд, откровенного вранья, передергиваний и неувязок.

В Африке начиналась какая-нибудь очередная гражданская война и общественность осуждала одну сторону и поддерживала другую, не мало не заботясь о том, кто там на самом деле прав, а кто виноват. Как однажды избиратели делегировали свои гражданские и политические права неким депутатам, так и ныне, право истинного знания было передано газетчикам — им слепо доверяли, отбрасывая в сторону здравый смысл и любопытство.

Пока я жил в Лондоне, мне доводилось встречаться с семьями, целыми поколениями читающими одну и ту же газету. Прадед, дед, отец, сын, внук каждое утро намазывали традиционный тост джемом, открывали Daily Mail и впитывали мировоззрение правых тори, совсем не заботясь об объективной оценке происходящего. Потом они отправлялись на работу, а газетную мудрость впитывали их женушки и передавали ее детям. Если вы разговариваете с консервативным англичанином, будьте уверены, что с вами через него говорит редакция Daily Mail!

И так обстоит дело со всем, чего ни коснись: вместо знаний — обрывки криво поданных событий, искусственно привитая память о том, чего на самом деле не было и напрочь вымаранные из сознания реальные происшествия. Если о чем-то не напоминать ежедневно, то вскоре оно забудется, растворится в прошлом, утратит малейшее значение. И уже не восстановить реальности в одной отдельно взятой голове, потому что память фрагментируется в соответствии с газетными статьями и телевизионными ток-шоу.

А для меня жизнь давно уже перестала быть плавно текущей рекой и преобразилась в какую-то рваную цепочку стоп-кадров из разных фильмов, в каждом из которых я в главной роли. Сегодня бравый ковбой, завтра — Донжуан, затем — монах, а позже — пират, в зависимости от того, какую роль нужно исполнять.

В быстро меняющихся картинках окружающего мира почти не прослеживалось взаимосвязей: обед в честь создания благотворительного фонда в помощь борцам со СПИДом, кинофестиваль, сбор пожертвований в пользу австралийских аборигенов, участие в политической конференции, посвященной грядущему объединению Европы, посещение автомобильной выставки или авиасалона в Фарнборо — события, не имеющие для меня никакого смысла, следовали одно за другим, и отказаться не было никакой возможности. Но самое удивительное оказалось вот что: на всех этих площадках мелькали одни и те же лица! Инвестиционные банкиры, министры, депутаты разных парламентов, вездесущие агенты вроде Лобанова-Ростовского, они все кочевали словно гигантский табор с одного публичного мероприятия на другое. И где бы не пришлось оказаться — в Брюсселе, Лондоне, Париже, Гамбурге, Копенгагене, Токио, Сингапуре — непременно встретишь десяток-другой весьма знакомых персон. Потомки европейской торговой и дворянской аристократии, известные ученые от социологии, экономики, политологии, европейские и американские бюрократы всех уровней, правозащитники, экологи наследники арабских шейхов, луноликие китайцы с Тайваня — все рыщут по миру как акулы в поисках добычи, признания, новых перспективных контактов.

И всюду рядом с ними я. Не очень-то понимающий — зачем я здесь? Что мне нужно от этих людей? События множились, утрачивали взаимосвязь, затапливали память и частенько мне начинало казаться, что я смотрю какую-то абсурдную театральную постановку, иногда лично оказываясь на сцене, совершенно не зная пьесы и своей в ней роли.

Кое о чем я помнил, но все остальное оставалось на совести помощников, главнейшим из которых стал Гвидо. Большинство из того, о чем мне сообщал расторопный секретарь, и что я непременно должен был осчастливить своим участием, звучало для меня настоящим откровением. Если я давал кому-то какие-то обещания — Гвидо следил за их исполнением в пять раз ревностнее меня самого. Я забывал обо всем, сосредотачиваясь на сиюминутных задачах. Гвидо же не упускал ничего. За полгода он сделался настолько незаменим, что я уже и не помнил, как обходился без него. Он во всем был лучше меня: быстрее соображал, лучше играл в шахматы и карты, знал множество языков, он был педантичен как немец и настойчив как англичанин. Он никогда не уставал, не жаловался и ежеминутно доказывал свою предельную полезность. Единственное, чего ему не хватало — так это наглости. Родись парень в Америке, наберись ее духа, и в Европе ему вообще не было бы равных, но, слава Богу, жизнь распорядилась иначе и теперь мне было на кого опереться, не особенно заботясь о том, что личный интерес Гвидо однажды возобладает над обязанностью служить.

Начинался новый день, в половине седьмого утра появлялся Гвидо и заводил свою бесконечную шарманку: нам нужно поехать туда, позвонить этому, представить документы другому, ознакомиться с отчетом от третьего, принять решение по представлению четвертого… И не было никакой силы, которая могла бы его остановить.

— Что у нас сегодня? — спросил я, стоя на веранде, размешивая сахар в кофейной чашке, ежась под холодным утренним ветром.

— Первая половина дня зарезервирована за месье Персеном. Он желает обсудить бюджет страны на следующий год и что-то еще о Халаибском треугольнике, в подробности меня не посвящал. Вторая встреча в час пополудни, — зачитал Гвидо из блокнота. — От мистера Гринберга приедет Роберт Штейнберг по поводу арбитража^[295]. Затем, в три часа, обед с мадам Бетанкур. В пять телефонная консультация с Тери Филдманом из Slaughter and Maу по иску HM Revenue & Customs^[296] против New Investment Technologies…

— Напомни мне, в чем там дело?

— Мистер Шона сообщал, что разногласия с фискалами возникли по вопросу корректности начисления гербового сбора два года назад, — как хорошо отлаженный компьютер выдал Гвидо. — Если вам угодно, я подготовлю к разговору документацию и постараюсь выкроить четверть часа для ознакомления.

На самом деле как раз об этом я помнил неплохо. Малькольм Шона, активно пиратствующий на рынке поглощений, что-то намудрил с отчетностью, стараясь уменьшить налогооблагаемую базу. В случае успеха он рассчитывал спрятать от фискального ока три миллиона фунтов, но не срослось. Манипуляции вскрылись, налоговики полезли в бутылку и теперь дело дошло до суда.

— Да, подготовь, Гвидо. Что дальше?

— После Тери полчаса придется посвятить обществу пчеловодов.

— Кому?! — я едва не поперхнулся, кофе выплеснулся на руку. Мое удивление и в самом деле было велико: где я и где пчелы??

— Нашему обществу пчеловодов, — спокойно ответил секретарь, протягивая мне полотенце, — они записывались на аудиенцию два месяца назад.

— И что желают пчеловоды?

— Объединения и некоторых привилегий.

— Хорошо, пусть будут пчеловоды. Дальше?

— В шесть вечера вертолет до Барселоны, там самолет в Гамбург на заседание Совета директоров…

— Это я помню, — запланированные перелеты я очень полюбил в последнее время. Только там, в небе, можно быть уверенным, что тебя не достанут с какой-нибудь очередной ерундой. Можно почитать полезную книгу или статью в журнале. — Потом что?

Я вернулся с балкона в кабинет, Гвидо тенью проследовал за мной.

— Заседание продлится до десяти, затем перелет в Лондон, в одиннадцать с половиной ужин с сэром Фрэнсисом. На этом все, — Гвидо закрыл блокнот.

— Насыщенный денек, верно?

— Даже не представляю, сир, как вы с этим справляетесь!

Я недоуменно посмотрел на него, потому что знал, что он проснулся раньше меня, а уснет позже и весь день будет на ногах с блокнотом в одной руке и авторучкой в другой. А на завтра будет снова выглядеть свежим огурцом, а не загнанной лошадью, как я. Если уж чему и стоило удивляться — то это его стойкости и работоспособности.

— Зови Пьера, если он уже здесь. Кажется, я слышу за дверью его пыхтение. И подготовь документы для беседы со Штейнбергом.

Секретарь сделал быструю пометку в блокноте и исчез за дверью.

А я влез на велотренажер и начал крутить педали, ожидая появления своего премьер-министра.

— Зак! — Вместо приветствия проорал Пьер. — Это совершенно нереально и ненормально!

— Что?

Всем от меня что-то нужно, каждый гнет свою линию и требует решений в свою пользу — от их требований можно чокнуться. У меня иногда такое впечатление создается, что я никакой не человек, а какое-то переходящее знамя: у кого оно в руках, тот и царь горы, тот и поворачивает всю мою финансовую империю в нужную ему сторону.

— О чем вы говорите, Пьер? — я «проехал» первые сто метров и мне уже надоело.

— Два года назад вы доверили мне присматривать за вашими финансами и я не понимаю!

— Успокойтесь, Пьер, — посоветовал я. — Налейте себе минералки и успокойтесь.

Когда на табло высветилось сообщение, что преодолен первый километр, Пьер вернулся к разговору:

— Три года назад вы наняли исполнительным директором в Semiconductors Research and Manufacturing к мистеру Квону некоего Роберта Бредли. С годовым окладом в два миллиона долларов до налогообложения…

— Да, это я помню. Хороший специалист с замечательным послужным списком. Он вытащил свою предыдущую компанию из банкротства. Что вас не устраивает?

— Сегодня его оклад шесть миллионов без учета полученных им опционов на акции Semiconductors Research and Manufacturing!

— Видимо, он стоит этих денег, — я пожал плечами, — если мистер Квон не выступает против.

— Кстати, о мистере Квоне! Его доход за то же время утроился и составляет девять миллионов долларов. Два этих человека своими зарплатами исчерпывают двадцать три процента всего зарплатного фонда SRM!

— Чем вы недовольны, Пьер? Вам не нравится, что люди хорошо зарабатывают? Посмотрите на мир, Пьер! Доходы уникальных людей растут ежегодно. Где-то удваиваются, а где-то учетверяются! В начале восьмидесятых у английских футболистов средняя зарплата всего лишь в четыре раза превышала оклад докера. Сто, сто пятьдесят тысяч фунтов в год. О трансферте ценой в миллион фунтов разговаривали годами! А сегодня? Посмотрите в газеты — счет идет на многие миллионы! Никого не удивишь ценой трансферта в три-пять-семь миллионов. Это просто тенденция и мы либо следуем за ней, либо эти уникальные люди начинают работать на других. Посмотрите на последние перемещения в среде топ-менеджеров. Отступные в пять-восемь миллионов никого не удивляют. Это в порядке вещей. Люди хотят зарабатывать и зарабатывают. Это немножко не по-европейски, но в Америке это происходит повсеместно. И мы придем к тому же.

— Мне очень нравится, когда люди хорошо зарабатывают, — возразил Пьер. — Но дело в том, что за эти три года прибыль компании упала на шесть процентов, при росте выручки на четыре процента. Это разве заслуги? За что вы платите деньги людям, которые ничего не делают?! Дивиденды лишь вдвое превысили их совокупный доход. Акции потеряли в цене с начала года шесть процентов. Основной доход от компании получают не ее владельцы, а те, кто ею управляет — наемные люди! Причем управляет в последнее время абсолютно бездарно! Это вообще слыханное ли где-нибудь дело?

— О! В самом деле? — мой финансист сумел меня удивить, я даже перестал крутить педали. — Все так плохо? Признаться, я не смотрел отчетность за последние… несколько кварталов.

— Именно, — обрадовано подтвердил Пьер. — Вы не читали отчетность, а это стоило бы сделать!

— Ну, старина, у меня же есть ты. Ты прочел, вывел их на чистую воду. Теперь мне стоит поговорить с ними обоими. Я уверен, что у них есть, чем оправдать свои цифры. Но даже если они ничего не скажут, боюсь мы будем стоять перед выбором — либо продолжать оплачивать их услуги, либо они уйдут к… тому же Ли Кашину. В том, что наемный персонал начинает хорошо зарабатывать нет ничего плохого, бизнес разрастается, владельцу уследить за ним все труднее. Да и все меньше становится нас, владельцев. Поэтому если часть полномочий и часть прибыли перенаправляется к тем, кто реально зарабатывает, то я только приветствую этотпроцесс. А вообще, знаешь, что?

— Что?

— У меня появилась неплохая мысль. Нам стоит учредить фирму, которая займется выявлением по всему миру таких «золотых голов». Нужен некий резерв талантливых кадров. Если некто заработает мне сто миллионов, и заберет себе десять — черт возьми! Я хочу видеть такого человека в своей команде! И мне наплевать, на каком языке он говорит, какого цвета у него кожа и какой разрез глаз. Наплевать! Гвидо!

Секретарь показался на пороге через три секунды, словно стоял все время рядом с закрытой дверью.

— Запиши в свой магический блокнот: в вертолете подумать о том, кому поручить «охотников за головами»?!

— Охотников за головами, сир? — секретарь изобразил бровями непонимание.

— Да, именно так! Тому или Луиджи?

— Хорошо, сир! — Гвидо что-то черкнул в блокноте и скрылся за дверью.

— Я бы не стал поручать это дело Тому или Лу, — осторожно произнес Пьер.

— Почему?

— В последнее время между ними есть какая-то напряженность. Вроде ревности что-то, понимаете? И если вы поручите это одному из них, второй будет вставлять палки в колеса и мешаться изо всех сил.

Это было для меня новостью. Мне по-прежнему казалось, что моя команда работает слаженно, как часы.

— Вот как?

— Вы бы поговорили с ними, Зак?

— Гвидо!

На этот раз дверь открылась сразу.

— Найди завтра время для телефонной конференции с Томом и Луиджи. Полчаса, не больше. И уведоми их, чтобы у обоих не оказалось неотложных дел, согласуй все. Спасибо.

— Что вы им скажете, Зак? — спросил Персен, когда мы вновь остались одни.

— Я скажу, что в моей машине по зарабатыванию денег нет места взаимной неприязни и либо они за полчаса в моем присутствии решают все свои претензии, либо пусть оба проваливают к чертям! Что там с бюджетом?

Мне изрядно надоела тема и я был рад переключиться на другую.

Мы с Пьером обсудили бюджет, который он должен был представить на рассмотрение Совету Андорры — недавно учрежденному органу из двадцати трех депутатов от разных коммун и городов, подправили пару статей и внесли предложение о выпуске государственных пятилетних облигаций на пятьдесят миллионов франков.

— Теперь остался Халаиб, — тяжело вздохнул Пьер, закрывая папку с проектом бюджета.

— Нашли?

— Да, нефть там точно есть. Вот только… известно это не только нам. В Халаибе и Хартуме были замечены парни из канадской International Petroleum Corporation. Вряд ли они оказались в такой дыре просто так.

— IPC? Даже не слышал о таких. Нужно озадачить Тома — пусть выяснит о них все! Хотя… это неважно. Если в Хартуме и Каире прознали о нефти — территорий нам не видать. Информация достоверная? Вы проверяли?

— Конечно. Вот подтверждения из независимых источников, — Пьер положил передо мной две газетные вырезки и листок с переводом.

Я пробежал глазами по тексту.

— Это не дезинформация?

— Нет, Зак, я так не думаю. Слишком все официально. Если вы посмотрите на фотографию, то увидите, что Судан на встрече представлял сам Омар аль-Башир. Мы подбирали к нему ходы, но… канадцы оказались быстрее.

— Понятно. Что ж, жаль. Нужно закрыть проект «Халаиб». — Я немножко еще подумал, барабаня подушками пальцев по столу. — Да, Пьер, закрывайте всю деятельность в Судане и Египте.

— Мы отступим? — Персен выглядел очень удивленным, ведь, кажется, ему еще ни разу не приходилось видеть, как мы что-то бросаем. — А нефть?

— Мне не нужна была нефть, Пьер. Мне хватит русской нефти. Мне нужна была земля с нищим населением неподалеку от Персидского залива, чтобы контролировать морской путь в Европу через Суэцкий канал. Понимаете? Сколько там той нефти? А представляете, сколько можно заработать всего лишь на однопроцентном движении рынка на биржах? Если в том районе появится что-то вроде пиратской республики — это здорово помогло бы нам манипулировать ценами на биржах. Появись они возле танкеров в нужное время, и можно было бы толкать котировки фьючерсов в нужную сторону. А ответственность — на Египте и Судане. Халаиб был просто создан для такой операции! Земля с неопределенным территориальным статусом, полуголодные аборигены, масса оружия. Помните, как сказал аль Башир по поводу военного захвата власти?

— Он что-то говорил? Диктаторы объясняют свои поступки?

— Иногда. Но подождите, Пьер, я вспомню, мне очень понравилась фраза. Что-то вроде «демократия, не способная прокормить свой народ, не имеет права на существование». Золотые слова! Нефть — это была только причина для разговора с суданцами и египтянами. Только она имела смысл, если бы о ней знали только мы и они. Но теперь, когда туда засунули свое жало канадцы, нужно уходить. Жаль, — еще раз повторил я. — Но работать спокойно они нам не дадут.

Пьер оставался сидеть на месте, хотя, кажется, мы обсудили все. Он сидел и молчал.

— В чем дело, Пьер?

— Мне не нравятся такие методы, — сказал банкир. — Это нецивилизованно. Средневековье какое-то!

— Вот как? И в чем же оно средневековье? Посмотрите на эти полки, — я показал пальцем на книжный шкаф. — Видите? Они все забиты мемуарами о точно таких методах. И ничего!

— И все-таки я не одобряю.

— Бросьте, Пьер! — Я выбрался из-за стола и сжал его плечи. — Вы же видите: единственный раз, когда мы попытались воспользоваться опытом предыдущих поколений, у нас ничего не вышло! Наверное, вы правы, это не наша стезя… Но так было соблазнительно и красиво! Лу уже набрал полторы сотни чернокожих головорезов. Эх… жаль. Но мы больше не станем испытывать судьбу. Ступайте, Пьер, впереди еще много работы. И забудьте о Халаибе, будто его и не было.

С мадам Бетанкур, оказавшейся очень болтливой теткой преклонных лет, унаследовавшей косметическую империю много лет назад от отца, разговор вышел поверхностным — я предложил инвестиции, она, улыбаясь, обещала на досуге поразмыслить над этим; мы обсудили веяния парижской моды, поморщились, ругая американское кино — в общем, познакомились. Признаться, мне бы больше понравилось знакомство с какой-нибудь наследницей папиных капиталов втрое моложе, чем эта интересная бабуся, но таковых на горизонте не просматривалось, да и Оссия вряд ли бы поняла мои устремления.

А вечером, в Барселоне, перед трапом самолета меня ждал сюрприз. Князь Лобанов-Ростовский, как всегда элегантный, словно фотомодель, улыбчивый — как претендент на пост Президента Франции, умный, будто Верховный Совет последнего созыва. В одной руке он держал саквояж, в другой — тонкую трость. Стоило мне появиться на поле, как он поспешил мне навстречу, придерживая норовящую слететь с головы шляпу.

— Здравствуйте, Зак, на вас одна надежда. Подбросите? — протягивая руку, спросил он.

— А вам куда, Ник?

— В Бремен. Там проходит чудесная выставка картин и есть пара полотен, которые я очень хотел бы видеть в своей коллекции. Пропускать такое — грех.

— Я лечу в Гамбург, — я ни на секунду не поверил в его незамысловатую легенду.

— Это рядом. Полсотни миль. Я возьму машину. Знаете, эти немецкие автобаны — по ним ездить одно сплошное удовольствие!

— Поднимайтесь, Ник, составьте мне компанию, — я бы с большим удовольствием послал бы его туда, куда Макар со своими телятами так и не добрался, но мне было интересно, зачем он появился.

Пока Жерар с Реми выводили Falcon на взлетно-посадочную полосу, князь деловито осматривал салон, ощупывал обивку, выглянул в каждый из четырнадцати иллюминаторов, когда взлетали, он попросил виски.

— Итак? — спросил я, наблюдая, как проворная стюардесса Исабель, обворожительно улыбаясь князю, сервирует стол.

— Хороший джет, — одобрил князь самолет. — Дорого обошелся?

— Своих денег он стоит.

— О! Я вас чем-то… расстроил?

— Нет, что вы, князь. Я просто не помню, сколько он стоил.

— Ну-да, ну-да, простите.

— Так все же, что заставило вас искать моего общества в Барселоне? Про пейзажи и портреты даже не говорите — не поверю.

— Не стану, — растянув губы в улыбке, князь показал ровные верхние зубы с небольшим табачным налетом.

— Итак?

— Мои друзья умеют быть благодарными. Вы забрали деньги у русских и я привез вам подтверждение данных обещаний, — он щелкнул замками саквояжа и вынул наружу пластиковый файл с документами. — Почитайте на досуге. Ваше участие в проекте не обязательно, но будет приветствоваться.

— Что это? В двух словах?

— Это проекты дополнительных эмиссий нескольких компаний. В течение полугода, что осталось до размещения акций на бирже, их бумаги существенно вырастут в цене. Подумайте, как вам этим воспользоваться.

— Вот так просто? В чем подвох?

— Благодарность не бывает с подвохами, Зак. Вы выполнили свою часть сделки, мы свою. Мы должны быть взаимополезны.

— Хорошо, — я спрятал папку в сейф.

— Ну вот и славно, — сказал почему-то на русском князь.

— Что?

— Это русское выражение, что-то вроде выражения удовлетворения, — пояснил Лобанов-Ростовский.

— Ник, давно хотел у вас спросить.

— Спрашивайте! — князь щедро плеснул себе в бокал янтарной жидкости.

— Вот вы русский. Я много работаю с русскими, но редко когда понимаю их мотивы. Как к вам относятся ваши… наниматели? К вам и к русским вообще?

Целую минуту Никита Дмитриевич крутил в руках бокал и позвякивал льдом.

— Нас не очень-то любят, — в конце концов произнес он. — Вернее, нас совсем не любят. Вы молодой, без особых традиций и вам кажется, что все в мире просто и понятно. Но это не так. Нас не любят, — повторил князь. — И, знаете, я понимаю — почему.

— Объясните?

— Да, пожалуй. Я расскажу вам свою точку зрения на этот непростой вопрос. Вам это будет полезно в вашем бизнесе с большевиками. С чего бы начать? Знаете, этому вопросу посвящено множество книг, статей, усилий моих соотечественников. Философы, писатели, просто неглупые люди часто задавались этим вопросом — почему нас не любят на Западе? Что только не придумывали для оправдания этой нелюбви: религиозные разногласия, менталитет, русский характер, угрюмость, невоспитанность, зависть к богатствам земли, комплекс неполноценности русского народа, — я всего и не упомню!

Князь расслабленно устроился в кресле, расслабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу безупречно-белой сорочки.

— А на самом деле?

— А на самом деле никто не обязан нас любить. Евреев тоже мало кто любит. Но это не мешает им неплохо жить. И все же у русского народа есть одна черта, которая приводит в бешенство практически любого цивилизованного человека. И более всего — англичан. Это наше русское наплевательское отношения к праву частной собственности. Я неплохо учил историю своего народа и нашел одну интересную деталь. Сейчас уже не вспомню подробностей, имен и названий, но каждый раз, когда западным купцам удавалось пробиться на московский рынок — их жестоко обманывали. В той же Англии или Франции, в Германии, Японии, Италии и Голландии легко можно найти семьи, уже почти тысячу лет сидящие на своей земле. Да даже в Чехии или в Польше, которая так и не стала социалистической по-настоящему! Пивоварне может быть пятьсот лет и все эти годы она в собственности одной семьи. В России такого нет сейчас, не было двести лет назад и никогда не было — со времен первой централизации власти в руках последних Рюриковичей. Все временное, ненадежное, зыбкое, против постоянного здесь. Здесь если что-то и переходит из одних рук в другие, то бывший владелец обязательно получает какую-нибудь компенсацию — деньгами, другой собственностью. Все эти французские революции на самом деле ничего не поменяли. Если кого-то и казнили, то земля отошла их родственникам, оставшись во владении одной фамилии. Исключение — преступники. Но в России любой, владеющий собственностью всегда может стать преступником, собственность там — будто Каинова печать! Здесь если и случаются какие-то нарушения священного принципа права на частную собственность — то это немногочисленные исключения из системы. В России же все не так, в России противоположная система! Вы можете построить там огромный завод, вложить в него всю душу и полжизни, но если он понадобится моим соотечественникам, — вас просто вышвырнут вон. В России работать небезопасно — в этом корень «нелюбви» цивилизованного мира, а от него уже и все остальные претензии, рожденные пропагандой обиженных: угрюмый характер, подозрительность, ненадежность. И это ничем не изменить!

— И как же вам живется с таким «знанием»?

— Мне? Я в порядке, Зак! Как только поймешь в чем дело — половина задачи решена. Я остаюсь русским, читаю Толстого и Тургенева, обожаю оперу Бородина и балет Чайковского, но я принял принцип частной собственности за абсолютную истину и с тех пор у меня нет никаких разногласий с моими партнерами. Боюсь только, что массовое понимание этой аксиомы для русского народа абсолютно невозможно. И если бы вы были знакомы с моими соплеменниками чуточку дольше, чем предполагает ваш возраст, вы бы со мной согласились.

— И почему же так происходит?

— Полагаю, от бедности. Когда голодных гораздо больше, чем имущих и последним просто нечем защитить свои права.

— Но все-таки, вы думаете, что если ваши соплеменники все как один примут ваши взгляды, Запад с радостью заключит их в свои объятия?

Князь весело рассмеялся, едва не расплескав виски.

— Нет, Зак, о чем вы говорит! Кто в такое поверит? Тысячу лет вырабатывать определенное отношение к стране, а потом вдруг сказать: все, мы принимаем ваши правила! И надеяться, что кто в это поверит? Никогда! Разве что следующую тысячу лет, если она есть у человечества, скрупулезно соблюдать свое слово… Это невозможно. Русских не переделать никому!

Он заметно захмелел, заговорщицки подмигнул мне и добавил:

— Но это только половина правды. Вы ведь не европеец?

— Нет, я с Вануату — это такой маленький остров…

— Я знаю, знаю, — оборвал меня князь. — Я все-таки по профессии геолог, должен знать географию. Так вот вторая половина европейской нелюбви к нам заключается в том, что Москву в Европе патологически боятся. На уровне подсознания. Эта боязнь вдолблена на генетическом уровне. Как американцы боятся пауков, змей, темноты, одиночества, так европейцы боятся русских, побывавших когда-то и в Париже, и в Берлине — не единожды. Ну и третье, не столь значительное, появившееся в последнюю сотню лет — идеология, очень привлекательная для народных масс. Которую очень трудно было дискредитировать в должной мере.

— Кажется, вы этим гордитесь, князь?

— Чуть-чуть, совсем немножко, — он снова счастливо засмеялся. — Но важнее все-таки отношение к собственности. И оно вырабатывается только жестокостью наказания и временем. Говорят, что во времена графа Дракулы в Трансильвании можно было посреди рынка положить золотую монету, а на следующий день вернуться и забрать ее — никто бы не позарился, устрашенный возможным наказанием. В Германии уважение к чужой собственности насаждали теми же способами. Знаете, я учился в Англии. Вы любите Англию?

— Я еще не встречал людей, которые не влюбились бы в Англию.

— Пасторальные луга, овечки, древние развалины, римские дороги, соборы, порты… В это трудно не влюбиться. Но вот, во время моей учебы в Оксфорде мне соседи по кампусу — юристы — рассказывали страшные вещи о недавнем прошлом своей страны. Вы знаете, к примеру, что такое «Кровавый кодекс»?

— Признаться, не очень.

— Может быть, помните, что пишут о русском царе Грозном?

— Еще меньше, — я виновато пожал плечами.

— Его не любят! — захохотал князь. — За кровожадность, представляете! Это такой правитель в Москве, за тридцать лет своего царствования в конце шестнадцатого века казнивший то ли четыре, то ли пять тысяч человек.

— О! В самом деле? И как же его не придушили благодарные подданные?

— Ерунда! Тогда подобное было в порядке вещей по всей Европе. В Варфоломеевскую ночь перерезали больше гугенотов, чем успел сделать Иван Грозный за всю жизнь. Но я не о нем, а о «Кровавом кодексе» — совершенно цивилизованном своде законов в доброй старой Англии начала девятнадцатого века, в котором смертью карались больше двухсот преступлений^[297]!

— Больше двухсот? Я… я бы даже просто столько придумать и перечислить не смог.

— Да! И это не дремучие кровавые времена Ивана Грозного или Карла Девятого — это времена Байрона, Вальтера Скотта и Гёте! В моей сатрапской России за многие годы в то время повесили пятерых заговорщиков, покусившихся на верховную власть, устроивших бойню на главной площади страны, а в Лондоне вешали семилетних детей, укравших тухлую рыбу с прилавка и считали это нормальным, не желая изменять законы! А Иван Грозный — кровавый тиран!

— Чудовищно!

Я и в самом деле впервые слышал о подобном, англичане не очень-то любили рассказывать о темных местах в своей истории.

— Но зато законодательство соблюдалось неукоснительно. Наверное, так и нужно — вдолбить в граждан уважение к закону? У вас очень неплохой виски. Я себе еще налью?

— Конечно, угощайтесь, князь!

— Я вам расскажу один удивительный случай из практики английского судопроизводства во время действия «Кровавого кодекса». Вы не против? История не очень длинная, но поучительная.

— Рассказывайте, князь, вы отличный и неожиданный рассказчик.

— Спасибо, сир. Итак, однажды в один из английских судов пришел истец с иском на своего компаньона. Он указал в заявлении, что сам был замечательным знатоком в некоторых категориях товара — в столовом серебре, перстнях, ювелирных украшениях и тому подобных предметах. И что с ответчиком они учредили партнерство, в котором условились нести расходы пополам и точно так же делить доходы. И принялись за работу — заключали с некими неназванными джентльменами торговые сделки, получая от них перстни, часы, трости, шляпы, лошадей. Компаньоны колесили по всей стране, заключая подобные сделки, неизменно получая прибыль в виде колец, плащей, седел, шпаг и прочей, присущей путешественникам, утвари. Но, когда пришла пора делить доходы, ответчик отказался выплатить истцу половину полученной прибыли, в связи с чем и был подан иск в английский суд^[298]!!!

Князь загадочно прищурился и вопросительно посмотрел на меня, словно загадал загадку и ждал от меня верного ответа.

— Подождите, князь, я не понимаю. Они что, грабили людей!

Никита Дмитриевич опять расхохотался, но в этот раз успел поставить бокал на столик.

— Точно, Зак! Именно так! Грабитель обратился в английский суд с пожеланием, чтобы судья помог справедливо разделить награбленное между участниками банды!

— Так сильно верил в справедливость суда?

— Видимо. Возможно, не знаю. Мои знакомые студенты-юристы путались в подробностях, да и, честно сказать, давно это было — многое из памяти выветрилось.

— И чем закончилась история?

— Вот здесь мнения источников расходятся. Кто-то говорит о том, что джентльмены были отправлены тотчас на эшафот, кто-то настаивает на том, что казнили их позже и за другие преступления. Точно известно об адвокатах истца — вот они, их было двое, — они отделались огромными штрафами «за оскорбление суда» и небольшими тюремными сроками — до выплаты штрафов. А в английском суде появился новый принцип правосудия: «У того, кто обращается в суд справедливости, должны быть чистые руки». Ну, а теперь скажите мне, хоть в одной еще стране мира могло произойти нечто подобное?

— Пожалуй, мне трудно назвать такое место.

Подобное разбирательство никак не укладывалось в моей голове — я просто не мог понять мотивов, заставивших преступника пойти за правдой в суд! Глупость? Ох уж, эти англичане.

— Потрясающая история.

— У моих друзей такими историями были забиты вот такой толщины тома! — ладонями Лобанов-Ростовский показал размер увесистого кирпича.

— А почему вы, князь, считаете, что у человечества может не быть следующей тысячи лет?

— А вы думаете, она есть?

— Не пойму, чем вызваны ваши опасения?

— Вы верите, что я многое повидал в этой жизни?

— Догадываюсь.

— У меня есть маленькая теория. Если она вам интересна — я с удовольствием поделюсь.

— Лететь еще полчаса, делать все равно нечего, рассказывайте.

Князь отхлебнул из стакана пару глотков, поморщился.

— Опущу подробности, детали, имена и даты. Вкратце это будет звучать примерно так. За последние сто лет в мире произошло два события, полностью перекроивших мировые карты и социальные отношения. Первая мировая война перераспределила главенство в обществе, отобрав его у родовой аристократии и передав власть аристократии торгово-промышленной. Согласны?

— Может быть, я не сильно силен в истории. Продолжайте.

— Я проиллюстрирую. До первой мировой войны большинство мест в Парламентах и Правительствах всей полусотни имеющихся стран, за исключением Америки, занимала придворная знать. Такие как я, как вы — князья, бароны, графы. После Великой Войны эти места им пришлось разделить с торговцами, потому что первые обнищали, а вторые обогатились и усилились. Вторая Мировая Война закрепила этот порядок, еще более отодвинув знать от власти, практически удалив ее от решений. Мир стал принадлежать торговцам. Но в то же время в большой части света — главным образом, на моей Родине, силу обрело следующее поколение хозяев мира.

— Пролетарии?

— Нет, Зак, что вы, какие пролетарии! — Князь весело рассмеялся, словно я рассказал смешной анекдот. — Новые хозяева — неподотчетная никому бюрократия! Российская бюрократия, конечно, мало что значит в историческом смысле, но она показала, что достаточно эффективно может контролировать общество, нивелируя социальные конфликты. И для этого не нужны поколения специально подготовленной элиты. Посмотрите, что делается сейчас в Европе, Америке, повсюду! Бюрократия все выше поднимает голову, всячески ограничивая права владельцев собственности, навязывая им правила и законы.

— Вы прогнозируете следующую войну, в которой эти бюрократы окончательно одолеют нынешние торгово-банковские элиты?

— Все к тому идет, Зак. Вы же сами видели эту европейскую говорильню, — открытое, дружелюбное лицо князя перекосилось, будто он съел лимон. — И я говорю не столько о чиновничьей бюрократии, сколько о корпоративной. Знаете, все эти наемные менеджеры… Пока что наши с вами партнеры крепко держат эту публику за горло, но они, к сожалению, не очень-то хорошо понимают, что за сила народилась в обществе, кого они выпестовали. Они держат за горло очень голодного льва, который однажды осознает, что он все-таки лев, а не пушистая и покладистая кошка. И вот тогда резня будет такая, что мало никому не покажется. Потому что бюрократу нечего жалеть и нечего терять. Только бюджет государства или корпорации — чем он больше, тем лучше. Уже сейчас больше половины всех бюджетных расходов в любой европейской стране уходит на содержание и обслуживание интересов бюрократов. И эта доля со временем будет только расти. Потому что как бы много собственности не было, владеют ею не многие и должны просто в силу своей малочисленности делегировать свои права каким-то наемным работникам — бюрократам от бизнеса или политики. Они просто однажды задавят нынешних хозяев своей серой массой. Каждый год появляются новые наднациональные образования — ОПЕК, ГАТТ, ОБСЕ, НАФТА — и всюду сидят бюрократы, подгребающие под себя власть, рычаги влияния, чужие капиталы. Пока что они все под надзором, но прав с каждым днем у них все больше, а обязанностей все меньше. И чем больше их становится, тем труднее за ними контроль. Они не остановятся. А сейчас, с появлением всей этой кибернетики им не составит никакого труда самим контролировать все сферы жизни. Мир на краю гибели, Ваше Величество.

— Печальная теория. И сколько нам осталось? — я намеренно не обратил внимания на иронию в его голосе, когда он титуловал меня.

— Лет тридцать-сорок, пока установятся институты, пока бюрократия не начнет пробуксовывать, реализовывая запросы торговой и финансовой элиты. Пока не поймет, что вся власть уже в ее руках.

Мы оба расстроено замолчали, а вскоре самолет начал снижаться, и стало не до разговоров — у меня заболели уши, что иногда случалось, на посадках и взлетах.

— Прощайте, Зак, — сказал снова абсолютно трезвый князь Лобанов-Ростовский, едва ступил на твердую землю аэропорта Финкенвердер. — Спасибо за беседу, за быструю дорогу. Меня ждет машина. Всего хорошего!

Он махнул тростью куда-то за спину, протянул большую сухую ладонь, пожал мою руку и быстрым шагом скрылся за крылом самолета.

А я целую минуту смотрел в удаляющуюся прямую спину и смеялся над собой, над тем, каким дурнем я был, пытаясь узнать у этого господина еще одну грань правды. У Никиты Дмитриевича есть задание — отвадить мой капитал от СССР и он делает все как надо: влезает в доверие, ведет задушевные беседы, убеждает и «раскрывает глаза на мир» с высоты своих седин, а я, балбес, уши развесил!

Цивилизованное отношение к частной собственности! Надо же! Видимо именно это трепетное чувство позволило уроженцам Туманного Альбиона ограбить полмира, выжать досуха и выбросить на помойку, словно банановую кожуру. Что я ждал от Иуды? Раскаяния? Правды? Единственная иудина правда — пеньковая веревка на фиговом дереве. Но пока он до нее не добрался, он будет убежден сам и продолжит убеждать других, что все им сделанное будет только во благо всем вокруг. Но, может быть, все гораздо проще и нелюбовь эта вызвана нашим категорическим отказом колонизироваться? Как в той басне про лису и виноград: «если мне тебя не достать, то каким бы хорошим ты не выглядел, ты зеленый, гадкий, ядовитый и мерзкий!». Вот и вся истина.

А если к этому добавить периодические прозрения российских самодержцев… Это как когда садишься играть с шулером в карты, выигрываешь пяток партий, а потом, согласившись на шестую, остаешься без штанов. Бывало в нашей истории разное, но иногда случалось так, что прозревший игрок, понявший, с кем имеет дело, вдруг выходил из игры ровно после пятой, и отказывался быть пострадавшим — понятно, что шулер не может относиться к такому «партнеру» с любовью. Тот же Иван Грозный, отбиравший монополию на торговлю у «аглицких немцев», Петр, обещавший многое, но выполнивший только то, что было выгодно ему, «красный монарх» Сталин со своей «темнейшей историей» индустриализации… Теперь Баталин. Эдак скоро нам перестанут подавать руку в «приличном» обществе.

Хотя, конечно, про грядущую войну князь имел небезынтересное мнение. Навязать он мне его пытался или и в самом деле так думал — большая загадка.

Глава 10

В Гамбурге мои славные немцы, пунктуальные и до отвращения исполнительные, должны были разбираться с несколькими важными вопросами. По большей части они были производственниками, людьми старой закалки, некоторые из них еще помнили выступления бесноватого фюрера живьем.

Мы встречались с ними в таком составе третий раз и я каждый из этих Советов вспоминал с тяжелым предчувствием: дискуссия всегда тонула в каких-то производственных показателях, инженерных тонкостях, технических подробностях, обсуждении происков конкурентов — такая мутная тоска! Я бы с радостью обменял эти трехчасовые посиделки на десять таких же, но в обществе обкокаиненных инвестиционных банкиров, обкурившихся бизнес-консультантов и прочих компанейских парней, которые рулили рынками капиталов — с ними гораздо веселее.

Я опоздал к началу заседания из-за длинной пробки, но и спустя час в среде моих коллег-партнеров так и не возникло единого мнения.

— Прошу простить мое опоздание, господа. Продолжайте, — попросил я, появившись в кабинете. — Я послушаю.

Расположившись в удобном кресле, я обратился в слух. На совете должны были разбираться несколько вопросов, повестка была разослана и согласована заранее, но до какого они добрались, я еще не знал.

— Я все равно не понимаю, что это значит, — пуская табачные кольца к потолку, тяжело вздыхал герр Штойбле. — И как нам быть, тоже не понимаю. И упустить деньги не хочется и оказаться в дураках хочется еще меньше. Но убивайте меня, я не понимаю пока, в чем наш бизнес?

Он был финансовым директором в паре трастов и одном хэдж-фонде, особыми способностями не блистал, но обладал громадным опытом и обширными связями, и если уж он, прошедший на пути к своему месту через огонь, воду и медные трубы, чего-то не понимал, то можно было быть уверенным, что большинство из остальных господ, присутствующих на совете, своим умом никогда до этого не дойдут.

Разговор шел на английском, поскольку среди присутствующих были не только немцы.

Том Дашвуд сидел на подоконнике и тоскливо смотрел на огни ночного города, на Эльбу, по которой ползли освещенные фонарями посудины — баржи, буксиры, какие-то лодки.

— Ну как же, Герхард! Вроде бы все ясно — нам сделано предложение и мы должны дать ответ. Конечно, по твоему обычаю, проще всего сказать нет! — председательствующий Генрих Визенбергер глотал дым, морщился, но терпеливо сносил выходки Штойбле. — Только подумай вот о чем: американцы опять что-то задумали и предлагают нам в этом поучаствовать. Том, вы же проверили?

— Да, — кивнул Том. — Все верно. Предложение серьезное и в случае его принятия…

— Мы будем первыми! — перебил его Визенбергер. — А если не выйдет, то и не выйдет — чем мы рискуем?

— Общественное мнение, боюсь, нас не поймет, — вставил Персен, прибывший чуть раньше меня, но успевший разобраться в теме разговора. — На рынках и без того огромное количество инструментов, если им еще предложить какую-то частную валюту, боюсь, спрос на нее будет невелик.

— Ерунда! — вставил свое веское слово Малькольм Шона. — Рынок способен усвоить все, что поможет избежать рисков. Предложение американцев, думаю, нужно принимать. Вы помните, чем были банки в Германии десять-пятнадцать лет назад? Большие ссудо-сберегательные кассы! Кредиты, хранение ценностей, транзакции — и все! Те, кто первыми принял методы работы американцев, те сейчас и впереди! Нам нельзя отказываться.

— Я все равно не понимаю выгод! — Штойбле, упрямый боров, стоял на своем.

— Это потому, Герхард, что свои дела вы ведете по рецептам каменного века. Вы, господа, вообще, понимаете, как устроен современный бизнес? — Шона поочередно заглянул в глаза каждому из присутствовавших, что в повисшей тишине выглядело несколько зловеще. Гости проявили скромность: никто не рискнул назвать себя докой в бизнесе. — Кажется — нет, — заключил Шона. — Мир изменился, господа! Для того, чтобы радовать акционеров, теперь вовсе ни к чему потрясать их воображение наращиванием производства и расширением сбыта.

— Что?! — возмутился Штойбле и взревел раненным кабаном: — Что вы несете, молодой человек?!

Они были ровесниками, но щуплый франтоватый Шона, следивший за кожей лица, посещавший трижды в неделю спортзал и выходные проводящий в Шотландии на рыбалке, и в самом деле выглядел гораздо моложе, чем тучный немец со своим мучнистым цветом лица, блеклыми глазами и громкой одышкой.

— О-у! — ухмыльнулся Малькольм. — Старая гвардия себя еще покажет, да, Герхард?

— Не ссорьтесь, — вставил Визенбергер.

— Как только эта куча сала осознает, что мир изменился — я тотчас предложу ему вечную дружбу, — посулил Шона.

Штойбле налился красным и зарычал.

— Господа, — я вскочил из кресла и похлопал в ладоши. — Угомонитесь! Как дети в песочнице. Если бы Малькольм подробнее рассказал о своем видении современного бизнеса, мы бы, пожалуй, быстрее подошли к полному взаимопониманию! Мистер Шона?

— Как пожелаете, — пожал плечами англичанин. — Итак, господа, все начинается с идеи. Для запуска бизнеса нужна идея, не так ли?

— Верно… а как иначе… какая… лучше бы ее иметь в начале, — раздались голоса.

— Так вот, господа, у вас есть такие идеи? — Шона скептически посмотрел на Штойбле. — Не торопитесь отвечать. Я знаю, что у вас их нет и более всего вы заняты вопросами сохранения текущего положения, чем какими-то идеями. Но, допустим, она у вас есть. Что дальше?

— Нужен капитал, — подал голос Том Дешвуд.

— Верно, Томми, — подмигнул ему Шона. — И вот здесь возникает вопрос — где его взять? Ответ тоже традиционен — в банке. Или в венчурном фонде. Даже если своих денег у вас достаточно, лучше взять кредит. Чтобы рисковать чужими деньгами, не своими. Это понятно? Хорошо, продолжим. Итак, вам удалось заразить своей идеей пару человек, они подтвердили свои надежды обещанием работать с вами, вы все вместе составляете бизнес-план и идете в банк за деньгами. Разумеется, вы идете не в абы какой банк, а в тот, где вам доверяют и с удовольствием прокредитуют. А лучше всего в свой собственный банк. Или в фонд. Но это уж как получится. Допустим, вам дали миллион фунтов. Что дальше, господа?

— Покупать станки, арендовать или купить производственные площади, набирать людей, выходить на рынок… — пробормотал Штойбле.

— Так делали двести, сто, тридцать лет назад, герр Герхард, — язвительно оборвал его Малькольм. — Это очень медленно и ненадежно. Идея может устареть, ее могут перехватить, она может оказаться никуда не годной. Вы останетесь без денег, с долгами, отягощенный пониманием своей неудачи. Нет, если вам нужно заработать, если вам нужен успех, вы поступите иначе.

— И как же?

— Вы раструбите в бизнес-изданиях о начале выпуска своих…

— Штучек, — подсказал я.

— Штучек, — согласился Шона. — Или услуг. Вы посетите все ближайшие выставки, напишите несколько статей о совершенной необходимости каждому обывателю иметь эту… штучку. И потом… Нет, Герхард, даже не рассчитывайте, вы не станете возиться со станками и арендой! Потом вы пойдете на биржу. И договоритесь с подходящим брокером о размещении акций своей компании. Поначалу — для внебиржевой торговли, на розовых листках, за комиссию в сорок процентов. Брокер, если вы нашли настоящего профессионала, разместит половину ваших бумаг среди своих клиентов в пару месяцев. И вы получите три миллиона. И немедленно начнете выкуп своих акций.

— И в чем здесь бизнес? — Штойбле был похож на обманутого вкладчика.

— В росте цены. Стоит вам чуть-чуть ее приподнять, сопроводив повышения парой газетных статей и промежуточным отчетом, в котором нужно показать хорошую прибыль, как обрадованные клиенты вашего брокера начнут скупать перспективные бумаги. Это обычная человеческая жадность и ничего иного. Вы отдадите банку занятые деньги, распродадите оставшиеся акции и… в принципе, можно закрываться.

— Это мошенничество! — воскликнул немец.

— Верно, если остановиться на этом этапе, то это чистой воды мошенничество. Но вы ведь не дурак и не преступник? Поэтому вы пойдете к своему конкуренту и на его производстве разместите заказ на выпуск тысячи своих штучек — с оригинальным дизайном и парочкой никому не нужных опций, которые сделают ваш товар уникальным. Дальше — как положено: реклама, продажи, квартальные отчеты с постоянно растущими дивидендами, и выход на биржевую площадку, дополнительная эмиссия, IPO, первая сотня заработанных миллионов. Парадокс: вы выпустили тысячу… штучек по тысяче долларов и заработали сто миллионов! Ну мыслимо ли было такое прежде? Но это еще не все, господа. Для настоящего успеха вам стоило бы зарегистрировать свою компанию в глубинке, где не так много производств и каждое вновь созданное рабочее место в глазах властей штата или графства выглядит как божья милость. Снимаете ангар, вешаете вывеску своей сверхуспешной компании, впрочем, это можно было бы сделать и на первом этапе. Нанимаете сотню местных пьяниц и приступаете к работе: переупаковываете поступающие от конкурента штучки. Теперь настает этап, когда вам, как важному налогоплательщику, потребуются государственные субсидии, налоговые льготы и вычеты, оффшоры и хорошие адвокаты. И только получив все это и убедившись, что ваши штучки действительно кому-то нужны, стоит переходить к этапу массового производства. Через пять-семь лет вы при должной сноровке попадаете на нижние строчки Forbes. Вот, господа, в общих чертах рецепт современного успешного бизнеса. Впрочем, я не исключаю, что есть и другие способы! Но все это долго, ненадежно и не столь доходно, как то, о чем я здесь перед вами распинался…

Мои основательные немцы сидели понурые и даже упрямый Штойбле не нашелся чем ответить. Они все и в самом деле выглядели рядом с Шона как замшелые мастодонты. Герхард глотнул минералки, откашлялся и членораздельно сказал:

— И все равно я не понимаю, чем наша выгода от участия в авантюре с частными деньгами?

Шона только развел руками, шлепнулся на свой стул и тяжело вздохнул.

— Вы отличный бухгалтер, Штойбле, — устало произнес он, — и никудышный коммерсант. Насколько хорошо вы считаете деньги, настолько же плохо вы умеете их тратить и еще хуже — зарабатывать.

— Выгода в отсутствии валютных рисков, глупая голова! — рыкнул Визенбергер. — В том, что тебе не придется платить сеньораж нынешним эмитентам валют — ты сам станешь таким эмитентом! Твоему производству не нужно будет реагировать на инфляционные изменения внутри системы. Твоим финансистам не нужно будет пересчитывать десятки валют и терять на конвертации по три процента на изделие…

За дальним концом стола откашлялся доктор Шольц, представлявший на совете юристов.

— Простите, господа. Все это очень хорошо… Спасибо, мистер Шона, за познавательную лекцию. Возвращаясь к предложению американцев — я не очень понял, каким образом это может быть реализовано на практике. У нас нет законодательной базы, чтобы участвовать в подобном эксперименте. Как мы будем платить налоги с виртуальной валюты? Думаю, стоило бы плотнее проработать вопрос, и если он окажется в рамках действующего законодательства, или его каким-то образом удастся его туда втиснуть, то…

Доктор права замолчал, многозначительно поглядывая на Штойбле.

— Что «то»? — не выдержал финансист.

— То я не вижу препятствий, — юрист снял круглый очки с тонкого носа и принялся их протирать. — Все решаемо и если в деле действительно есть коммерческая выгода, которой я, признаться, пока не вижу, то мы готовы приложить все силы, чтобы отстоять ваше решение, господа, перед законом.

— Господа, — я вмешался, потому что совсем перестал понимать разговор. — Какую аферу вы придумали на этот раз?

Все шестнадцать человек возмущенно переглянулись, а Том передал мне письмо.

— Нам предлагается наднациональная организация бизнеса, основанная не на долларе, а на том, чем мы и так владеем, — прокомментировал пространное обращение к группе европейских компаний Визенбергер. — Старая идея герра Хаейка о частных деньгах. У кого-то в Нью-Йорке хватило духу взяться за нее.

Я вчитывался в длинные строчки письма, подписанного десятком американских банкиров и финансистов второго эшелона и до меня постепенно доходило, что Серый не ограничился предложением только мне лично, но и разослал подобные письма всем, кто заслуживал внимания.

— Мне нравится, — сказал я, складывая листок пополам. — Нужно хорошенько проработать вопрос и определиться с нашими условиями участия. У меня нет никакого желания быть на вторых ролях, как это происходит сейчас в том же МВФ, где все решают американцы. В то же время, я не хочу потерять возможность хорошо заработать. И имена подписавшихся внушают мне некоторое сомнение. Здесь нет никого из Citi, JPM, Wachovia. Это либо восстание пигмеев против гигантов, либо последние не желают светиться на начальном этапе. Том, вы не могли бы узнать подробности?

— Я же говорил, что мистер Майнце будет не против, — расплылся в довольной улыбке Визенбергер.

— Спасибо, Генрих, за веру в меня.

— Я все равно не понимаю, в чем здесь бизнес! — Штойбле затушил сигару в серебряную пепельницу. — Скажите мне?

— Да это же просто, Герхард! Это как акции, только на них можно покупать все подряд: руду, фрахт, другие акции, — ответил я.

— И чем это лучше имеющихся марок, долларов и фунтов?

— Тем, что не будет зависеть от правительств, от их долбанной инфляции, от популистских решений, от курса валют с обнаглевшими спекулянтами. Сколько мы заработали — на столько и выпустили денег, — присоединился ко мне Визенбергер, имевший приличных размеров зуб на спекулянтов, обманувших его ожидания несколько лет назад. — И посмотрите, как удачно выбран момент! Золотая голова у того, кто на это решился! Нужно позвонить герру Хайеку во Фрайбург, обрадовать его, что нашелся тот, кто взялся воплотить его мечту. Или даже съездить. Его поддержка не будет лишней.

— Это верно, момент выбран замечательно, — подтвердил его слова Франк Шольц. — В Европе после объединения Германий и всех этих событий на востоке настоящий бардак, в Берлине бесконечный карнавал вперемешку с похоронами, политикам не до нас. Если нечто подобное и делать, то только сейчас, пока никто не обращает на нас внимания.

— Тогда предлагаю отправить вопрос на проработку специалистам из разных областей, — подытожил я. — Герр Шольц, возьметесь исследовать правовую базу?

— Да, конечно!

— Замечательно. Герр Штойбле, мистер Шона, на вас финансовая часть и постарайтесь учесть все риски. Том, на вас ложится проработка будущей модели нашей работы в новых условиях, согласуйте с Малькольмом и Герхардом. Пьер, вы свяжитесь с американскими партнерами, попросите деталей. Да, вот еще что, Том — нужна будет информационная поддержка в прессе, на телевиденье. Проработайте вопрос о том, как наше начинание подать в самом выгодном свете. Если понадобится — привлекайте хоть герра Хаейка, хоть мистеров Стиглера с Бьюккененом, хоть месье Алле^[299]. Думаю, что если ведущие страны не увидят в нашей кооперации политических мотивов, то все у нас получится. Ну и все остальные, господа, если у кого-то есть дельные соображения, я прошу помочь. Если все пойдет нормально и не выявится подводных камней, вскоре мы сможем избавиться от солидной части накладных расходов. Думаю, через год все будет ясно. Идея или проявит себя или тихо умрет. Что у нас дальше, Генрих?

Визенбергер поднял со стола к подслеповатым глазам бумажку — он всегда неважно видел, но очки не носил из-за нежелания показаться старым — и зачитал:

— Мистер Шона по вопросу о внесудебной сделке со Standard Chartered.

— Да, верно, — над столом поднялся Малькольм. — Если позволите, джентльмены, то я вам напомню суть. История вкратце выглядит так. Пару лет назад однаиз подконтрольных SC структур предприняла атаку на…

— Мы все помним, Малькольм, — перебил я. — Давай к делу! Зачем ты нас собрал?

— Тогда вы, должно быть, помните, что между нами по предмету спора было заключено соглашение на условиях Texas shoot-out^[300]?

— Не томите, Малькольм! Сколько они предлагают?

— Девяносто шесть долларов за акцию!

— Год назад эта бумага стоила сто тридцать! — возмутился жадный Штойбле.

— А три года назад едва дотягивала до семидесяти. Год назад между нами шла война и спекулянты задирали котировки вверх, надеясь сбыть бумаги подороже либо нам либо Standard Chartered. Мы с ними сидели на своих пакетах, подавали друг против друга иски и дорог был каждый лишний процент, чем спекулянты и воспользовались, загнав цены в небеса. Если помните, с тех пор рынок ходил уже к восьмидесяти пяти, — терпеливо объяснил Шона.

— Сколько они стоят сейчас?

— Девяносто три.

— Что вы думаете, господа?

Я, в общем, представлял, что большинство выскажется за продажу Standard Chartered нашего пакета. Я пишу «нашего», потому что хоть я и был всюду главным акционером, с моими партнерами у нас тоже было соглашение на правах tag-along: если я продавал акции, они имели право «сесть на хвост» и потребовать, чтобы их бумаги были куплены на тех же условиях. Цена предлагалась действительно неплохая, концерн уже полтора года трясло как в лихорадке, что всегда бывает, когда два крупных акционера не могут поделить власть. В общем, перспективы предприятия выглядели не очень радужными — за время противостояния конкуренты солидно вырвались вперед, порадовав акционеров хорошими дивидендами, а рынки — новыми товарами. Но на заводах было полным-полно тех самых «стажеров» из Союза, которых дельцы из Standard Chartered постараются выбросить прочь, как только приобретут полный контроль над фирмой.

Так и вышло: двенадцать против четырех проголосовали за продажу, но последнее слово оставалось за мной.

— Малькольм, — сказал я, — мы же можем выставить встречное предложение?

— Они только этого и ждут, Зак, — ответил он.

— Откуда информация?

— От Берни Бернштайна, — Шона напомнил мне о хитром лондонском еврее, свихнутом на своих яхтах и зарабатывавшем поиске неофициальной информации.

— Сколько раз Берни ошибался?

— Случалось, — пожал плечами Шона. — Я не считал.

— Предложи им девяносто девять с половиной, Малькольм. Либо мы выкупим их пакет по этой цене, либо уступим свой. На меньшее я не согласен!

— Но! — вскричали сразу несколько голосов. — Мистер Майнце!

— Успокойтесь все! — попросил я, поднимаясь из кресла.

Встав за спиной Визенбергера, я положил ему на плечо руку и спросил:

— Господа, я вам обещал хорошо заработать на нефти? И я выполнил свое обещание — войска Саддама в Кувейте, Вашингтон готовит освободительную акцию, нефть стоит втрое против цен полугодичной давности. Я обещал вам, что русская нефть не подорожает для ваших заводов ни на пфенниг? Так оно и есть. Я обещал вам участие в наших проектах американцев? И, насколько я знаю, наши облигации едва не на треть выкупаются Биллом Гроссом и Марком Мебиусом^[301]? Сейчас я вам говорю — Standard Chartered могут заплатить больше! А если могут — пусть платят! В прошлом году они пытались скупать бумаги по сто тридцать, с какой стати сейчас мы должны уступать по девяносто шесть?

Я так себя расхвалил, что вдруг невольно вспомнил гашековского немецкого графа или барона^[302], который внушал своим крестьянам что-то вроде: «Я буду вас картошить! Ви, детка, должен молийтс Богу об майне!» Мне стало смешно, я едва не хрюкнул, пришлось отвернуться и сделать вид, что пересохло в горле.

— Хорошо, — заключил Шона. — Видимо, реалии рынка нам не стоит брать в расчет?

— Какие реалии, Малькольм? Я не прошу от них сто тридцать. Мне нужно девяносто девять с половиной! И не стоит афишировать сделку по продаже четырех заводов, ведь без них эти бумаги не стоят и цента. А ты, Малькольм, приобретешь соответствующие опционы на акции, чтобы, когда все вскроется, мы могли хорошо заработать на падении котировок. Пусть подавятся!

Весь концерн, по сути, состоял из десятка заводов в разных частях света. Четыре из них — совершенно новенькие, дающие две трети выпуска продукции и мы тихонько продавали их в розницу сингапурским и тайваньским компаниям, в которых имели долю. Оставшиеся полдюжины едва-едва могли выпускать треть при гораздо худшем качестве товара. По завершении обеих сделок у Standard Chartered должны были появиться серьезные проблемы: потеря рынков, падение котировок, отягощение кредитами. Конечно, все происходило не так гладко, как хотелось бы, пришлось изрядно вычистить менеджмент компании от тех, кто работал на SC и обеспечивал инсайд (ведь по-другому, по-честному, такие сделки не совершаются — никому не нужен кот в мешке). Спасибо Тому и Лу, их люди вычислили двурушников достаточно быстро. Шестерых, которых оказалось легко заменить, просто уволили, последовательно, вместе с проводимым плановым сокращением, двоих повысили в должности и стали кормить дезой, а одного — совершенно незаменимого инженера — пришлось до времени отправить в длительную командировку в Среднюю Азию, где для него нашлось очень важное дело, но где он оказался полностью отрезан от информационных потоков и никак не мог навредить. Другая, чуть менее самонадеянная компания, давно бы отступила, но кто-то важный в SC закусил удила или просто уже не мог сдать назад, чтобы не испортить свое реноме. К тому же два наших ренегата-вице-президента исправно скармливали ему тщательно подготовленную дезинформацию, что еще сильнее утверждала нашего пока безымянного противника в своем превосходстве. Он самонадеянно думал, что видит мой концерн словно на выставке под стеклом, но очень сильно ошибался в том, что кому-то нравятся недружественные поглощения.

— Нас засудят, — покачал головой Шона.

— Мы тоже кое-что можем, — отозвался Шольц.

— Это неоправданный риск, — упрямствовал англичанин.

— Странно это слышать от вас, Малькольм. То вы всем объясняете, как нам следует вести дела, то вдруг прячете голову в кусты. Это война, Малькольм. И не мы ее начали. Кто на войне соблюдает правила — тот становится жертвой. Не бойся, адвокаты нас защитят. Уж тебе-то лично ничего не грозит. В Британии даже толкового закона об инсайде нет. Так что…

— Хорошо, Зак, — кивнул Шона, — я сделаю, как ты хочешь.

— Ну и замечательно! Что у нас дальше?

А дальше наступила та самая производственная рутина: запуск в серию какого-то нового карусельного станка, серьезное превышение сметы при строительстве нового цеха в Бремене, подъемники-экскаваторы-бюджет — я не помнил и десятой части поднимаемых проблем.

Через полчаса от их сорочьей трещетки у меня заболела голова и я вдруг сообразил, что не понимаю ни слова из того, о чем здесь так горячо дискутируют.

— Пьер, — шепнул я на ухо Персену, — закончите здесь все, ради всех святых. Я заранее согласен с любыми вашими решениями, будут артачиться — у вас есть доверенность. Я больше не могу и мне пора в Лондон.

— Езжайте, Зак, — разрешил Пьер. — Мы здесь управимся и без вас.

Целый час в самолете я спал. И потом еще час в машине, пока мы добирались до Риджент-стрит.

— О, Зак! Вы вовремя! — обрадовался моему появлению сэр Френсис. — Виски, пиво? Виски и пиво?

Виски с пивом здесь пили все — даже женщины. Мы в своей снежной России считали, что являемся эксклюзивными изобретателями «ерша», но мы всего лишь шли по чужим стопам. Пара стопок виски в пабе, запитых парой пинт охлажденного пивка — едва ли не стандартная вечерняя доза. Для разнообразия — эль, но всегда виски. По ту сторону Атлантики дело обстояло точно так же. По крайней мере, в больших городах. Виски маленькими глотками запивается пивом и наступает релакс для измученного работой клерка. Отнюдь не русский рецепт.

Но предложение виски от сэра Френсиса выглядело необычным — в прежние времена он относился к напитку без восторга.

— Пива не нужно, — поморщился я. — Меня с него пучит. А виски выпью с удовольствием. Но Френсис, где ваш обычный «Маркиз Монтескьё» или «Делор»?

— В Москве и виски — большая проблема, — поморщился барон. — А вам стоит показаться врачу, если от доброго эля пучит желудок. Знаете, у русских есть такой отвратительный напиток — квас? Меня с него так пучит, что даже перед собой стыдно.

Френсис немного изменился. Осунулся, на щеках появились морщины, губы вроде как стали тоньше, а взгляд — ярче. Глаза его нездорово блестели и мне даже показалось, что мой лорд слегка не в себе. Если б я не знал, что сэр Френсис последовательный борец с наркоманией (наверное, мучает совесть за прадеда, сколотившего на опиумной торговле с Китаем весьма немалых размеров состояние, которое, впрочем, наследники едва не промотали), я бы решил, что он принял дозу.

Видимо, он заметил мой оценивающий взгляд, потому что сказал:

— Что, дружище, неважно выгляжу?

— Необычно, — кивнул я.

— Чертова Москва, — выругался барон. — Дрянная вода, от которой разрушаются зубы, смог, никуда не годные дороги, серость, чертовы отравленные дожди. Зак, вы не поверите, но дождей там гораздо больше, чем в Лондоне! Разве что в каком-нибудь Осло их столько же. А снег? Я раньше думал, что меня обманывают, что человек не может жить там, где полгода лежит снег. Я ошибался! И знаете, что я сейчас думаю? Что же такое — Сибирь, куда русские ссылают своих преступников, если даже в Москве жить невозможно? Как я понимаю теперь несчастных немцев и Наполеона! Но хуже всего сами русские!

Он налил виски, щедро бросил в стаканы по пригоршне льда, которую взял из вазы ладонью (чего никогда не случилось бы в прежней жизни). Кажется, его душевное спокойствие и в самом деле было серьезно нарушено.

— Чем они вам не угодили, Френсис? Мне казалось, что вы неплохо заработали на них за последние годы?

Мне никогда не нравился виски со льдом, я никогда не понимал этой необходимости разбавлять пахучий алкоголь, делая его еще отвратнее, но особого выбора никогда не было: хочешь нравиться людям, делай то, что они от тебя ожидают. Не в ущерб себе, конечно.

— Никакие деньги, Зак, не заменят мне моего поместья в Северном Эршире^[303] и потерянных зубов.

— Поместье?

— Да, леди Фитцгерберт купила в прошлом году, но я так и не могу туда попасть! — Френсис залпом выпил содержимое стакана, только слышно было как ледышки стукнулись друг о друга и о зубы. Он недовольно поморщился. — Да черт с ним, с поместьем! Русские начали какую-то малопонятную игру в демократию. Люди, с которыми у нас были установлены контакты, вдруг оказываются на улице — без власти, без поддержки населения. Мы-то еще как-то перебиваемся, а вот кузены^[304] волками воют: рушатся многолетние операции, все усилия тонут, словно в знаменитом русском болоте. Вы бывали между Дартмуром и Тавистоком?

— Нет, не приходилось.

— Там гниют знаменитые девонские болота. Торф, холмы и все такое. Так вот, Зак, эти знаменитые английские болота — просто ухоженный парк развлечений по сравнению с русскими болотами где-нибудь в Белоруссии или Карелии. Заведите туда дивизию — и она исчезнет бесследно вместе с пушками и танками! И точно так же обстоит дело с русскими политиками: о чем бы ты не договорился, завтра все будет по-другому!

Мне показалось, что он не набивает себе цену, не пытается рассказать мне о том, как важна и трудна его часть нашей работы, нет, он выглядел действительно уставшим, почти опустошенным.

Он снова наполнил свой стакан, собирался плеснуть и мне, но я показал, что еще не допил.

— Тяжело, Зак, там очень тяжело работать. Глупые янки при Горби уже начинали делить советские заводы. Подбирали людей, вели разговоры о приватизации. Да что я вам рассказываю — вы сами там были, знаете…

— И что с ними сталось?

— Ничего! — пьяно рассмеялся Френсис и налил третий стакан. — Ничего! Русские все перевернули с ног на голову! Что за племя! Знаете, со мной в колледже учился один славный парень, у него была замечательная особенность — в любом анекдоте он находил какой-то иной повод для смеха, чем предполагалось рассказчиком. Сейчас я думаю — не был ли он русским? Они все так делают, любой полезный совет переворачивают, изворачивают и переиначивают так, что вроде бы формально сделано все как предполагалось, но на поверку смысл действия прямо противоположный хорошему совету! Представьте, они собрались проводить приватизацию, но в проекте закона прямо указали верхний порог владения акциями — пять процентов!!

— Вот как?

Наверное, в Москве у кого-то включились мозги?

— Да! Вместо того, чтобы провести быструю приватизацию и передать собственность тем, кто может заплатить, как советовали мы и американцы, они растягивают приватизационный процесс на пятьдесят лет! Они сознательно отказываются от возможной элиты! Формально они проведут приватизацию, но реально собственность так и останется у государства из-за невозможности управлять ею в частном порядке!

— Значит, богатым людям стоит создавать совместные доверительные фонды, которые будут согласовывать позиции крупных владельцев, — сказал я. — Передавать им в управление свои акции и влиять на руководство заводов через фонд-прокладку.

— Фонды? — задумчиво переспросил барон. — Я не думал о фондах. Да и какие в России фонды? Там нет даже примитивного законодательства о фондах, и комми в любой момент могут все поменять. Даже не знаю…

Френсис всегда казался мне излишне прямолинейным. У него было все: родословная, какой позавидуют иные короли вроде меня, деньги, образование, положение в обществе, но при всем этом он никогда не проявлял чудес сообразительности. Будь сэр Френсис основателем славного рода Фицгербертов, долго бы род не прожил. И как любой прямолинейный и не очень изворотливый человек, он совершал ту же ошибку, которая случается с каждым, кто берется за изучение иностранных языков: поначалу кажется, что весь язык состоит из противоречий, исключений, невнятных правил. И в иных незрелых мозгах зреет протест: ну как же можно разговаривать на языке, который так плохо подчиняется правилам?! Он же нелогичен, непоследователен, бессистемен, невозможен к усвоению и запоминанию! Жалующемуся трудно понять, что сначала появился язык, развивался и изменялся и только гораздо позже были кем-то сформулированы правила, кое-как объясняющие уже имеющуюся структуру. Так же дело обстояло и с любыми фондами: сначала появляются они, и только потом система обрастает соответствующими институтами вроде законов, уложений и правил, но не наоборот. Френсис же почему-то полагал, что сначала нужно написать законы, а потом под них устраивать свою жизнь. Впрочем, задай ему прямой вопрос: где ставить телегу — перед лошадью или позади, он ответит верно, но и дальше будет продолжать рассуждать о жизни в ключе лошади, толкающей телегу.

— Ну да, а как еще влиять на менеджмент предприятия? — Сказал я вслух. — Если фонд объединит десяток крупных акционеров — он будет обладать серьезным пакетом. А законы со временем появятся, уж за это не беспокойтесь.

— Они никогда между собой не договорятся. Я говорю о крупных акционерах.

— Если будут дураками — никогда, — согласился я. — Думаю, на любой хитрый ход красных всегда найдется противодействие. Джон Буль с Дядей Сэмом между собой не всегда могут договориться, но если им противостоит Иван или Ганс — они быстро находят верное решение.

— У меня уже руки опускались, — пожаловался барон. — И не только у меня. Но хуже всего другое.

— Что же?

— Русские где-то берут деньги! Когда уже кажется, что они вот-вот пойдут побираться и дело в шляпе — они обязательно находят где-то очередной миллиард долларов. Появляется какой-нибудь контракт с авансом, они продают кому-нибудь в Гонконг секретную технологию, которой на самом деле цена — десять пенни, но китайцы платят сто миллионов! Мир сошел с ума!

— Хитрецы!

— Знаете, Зак, цивилизованным людям вроде меня или вас вообще нечего делать в России. Ничто не способно воздействовать на меня столь же деструктивно, как еще один год проживания в Москве. Все эти их Толстые, Достоевские, Чеховы, Пастернаки и Набоковы… они все появились не просто так!

— Вы их читали?

— В колледже, в оригинале. Знаете, почти не запомнилось, наверное, тогда я был больше сосредоточен на самом языке, чем на смысле романов. А теперь меня заставил перечитать все этот несносный выскочка — Брейтвейт. И еще что-то из Шолохова, Шукшина…

— Как вы это выговариваете, Френсис? Все вот эти «ш-ш-ш»?

— Это совсем непросто, Зак, нужна определенная сноровка. Но слышали бы вы поляков!

— Там еще больше «ш»?

— О! — лорд Стаффорд сделал круглые глаза. — «Ш, ч, ж, щ» — в самых безумных комбинациях!

— Сочувствую вам, Френсис, тяжелый у вас хлеб. Однако, вы обещали рассказать мне о том, как продвигается в Москве наш бизнес?

— А почему я по-вашему, сижу здесь и напиваюсь как докер вечером в пятницу?

— Все так плохо?

— Не знаю, Зак… не знаю, — барон одарил меня самым честным взглядом, на какой был способен. — Представьте себя за огромным столом, на котором выстроились паштеты, супы, ломти пармской ветчины и пекинская утка. Все такое вкусное, все так рядом, вы чувствуете запах, аромат кружит голову, руку протяни — и оно твое, любое, до чего дотянешься. Представили?

— И?

— Вам даже дают попробовать по кусочку.

— Но? Когда все так хорошо, не может не быть «но».

— Верно, всегда есть это чертово «но»! — пьяно хихикнул лорд Стаффорд и принялся рассматривать свои безупречные ногти. — Но стоит вам протянуть руку к любой тарелке, как она куда-то отодвигается, и вы хватаете пустоту!

В его голосе чувствовалась неподдельная обида, но кажется, сказанным она не исчерпывалась.

— Сэр Родрик говорит, что русские отказались следовать Вашингтонскому консенсусу, — пробормотал лорд Стаффорд. — Информация пока неофициальная. Сейчас идут предварительные переговоры между МВФ, Парижским клубом и Москвой, но уже точно известно, что русские не полезут в долги на наших условиях. Они согласны даже на повышенные ставки, но решительных политических шагов делать не станут. Тем более, под давлением со стороны. Мне кажется, что и деньги им нужны от нас только для того, чтобы мы оставили их в покое, опасаясь за сохранность капиталов. Вашингтон давит на своих в Москве и на нас с Геншером^[305], Париж, как обычно, пытается быть слугой у двух господ…

Он вскочил на ноги, шагнул ко мне и затараторил:

— Я не знаю, чем все кончится, Зак. Год назад перспективы были ясны и понятны. Нам казалось, что комми решились последовать своей теории конвергенции, и вот-вот лягут под нас, но теперь, с приходом Баталина… Ни у кого уже нет сомнений, что они играют в какую-то свою игру.

Френсис тяжело вздохнул, поморщился, отступил к своему креслу и тяжело в него опустился. Я чувствовал, что он хочет еще что-то сказать и поэтому молчал.

— Знаете, это выходит за круг моих должностных обязанностей, — заговорил лорд Стаффорд, — но кое-какая информация до меня добирается. В регионах России начались чистки. Пока что без особой крови, но они уже идут. Но этого следовало ждать от красных, хуже, что вместе со всяким националистическим сбродом под метлу попадают и наши люди. Власть и влияние будто вода утекают из наших рук. А теперь, когда в их Госбанке уселся ваш Карнаух, все совсем стало тусклым. Он обеспечит большевиков деньгами! И не спасут никакие доступные нам санкции. Американцы все это проходили. Зачем вы отпустили Карнауха, Зак?

— Он меня не спрашивал, Френсис, — ответил я. — Но я не очень понимаю ваших переживаний. Разве Баталин не вышел из КПСС, разве не объявил он свободу от идеологии? Мне кажется, вы чересчур сгущаете краски?

— Я? Сгущаю? — лорд рассмеялся. — Я не рассказываю вам и десятой части своих трудностей! В Москве закрывают наши благотворительные организации! Под разными надуманными предлогами ставят их финансовые потоки под контроль минфина. Это совершенно мешает нашей работе. Снова наложены ограничения на наличную валюту — мы элементарно не можем отблагодарить нужных людей! Черт, они словно читают наши секретные инструкции!

Сэр Френсис внезапно швырнул полупустой стакан в стену, проследил за появлением мокрого пятна на шелковых обоях, резко крикнул:

— Пенни! — в комнату вошла симпатичная рыжая девочка в переднике. — Уберите осколки, — он показал пальцем на пол. — И принесите мне еще виски и посуду.

— Вы не в себе, Френсис, — заметил я. — Вам не стоит все принимать так близко к сердцу.

— А как еще мне это принимать? — уныло спросил барон. — Брейтвейтом очень недовольны в Форин-офисе. Его считают ответственным за провал десятилетней работы. На следующей неделе его отзовут и некоторое время — месяца три-четыре — мне придется выполнять функции посла, понимаете?

Я кивнул, рассеянно наблюдая за тем, как сноровисто Пенни собирает осколки.

— Ничего вы не понимаете, Зак, — лорд Стаффорд закрыл глаза и обхватил ладонями лобастую голову. — Ничего! Это конец моей дипломатической карьеры. Вам проще, ведь никто не давит на вас, не заставляет делать глупости. Я даже вам завидую. Чуть-чуть. Поймите, Зак, если уж чертов хитрец Брейтвейт упустил ситуацию из рук, то я… Я прекрасно понимаю, что не стою и четверти Брейтвейта. Это пока не мой уровень. Я не могу больше быть в Москве! Возьмете меня на работу, Зак? Если у нас толком не состоялось продолжительное партнерство, то, может быть, под вашим прямым руководством моя деятельность будет успешнее?

Пенни вышла, барон вместе с креслом придвинулся ближе, схватил меня за руку, сжал ладонь и громко зашептал:

— Я хоть и вылечу с треском после такого провала, и в Уайтхолл мне уже никогда не попасть^[306], но связи в России у меня останутся! Не те, старые, которых русские вскоре пересажают по тюрьмам, а новые, из тех, кто пришел с Баталиным! Я смогу быть полезным, Зак!

Мне было удивительно и неприятно видеть его таким — совершенно расклеившимся, боящимся завтрашнего дня, едва не размазывающего сопли по щекам. Однако его чиновничья интуиция была великолепна, он загодя принялся искать теплое место. Весьма полезное качество в некоторых ситуациях.

— Там такие деньги! — продолжал расхваливать ненавистную страну сэр Френсис и понемногу заводился сам. — Да что я вам рассказываю, вы же все видели сами — золото, нефть, газ. Можно добиться участия в их больших газовых проектах, Зак! Я видел их проекты развития «Газпрома» — это что-то невероятное! Недооцененность этой новой компании по сравнению с каким-нибудь BP колоссальная! Можно за пару пенсов купить достаточное количество его бумаг. Сейчас он ничего не стоит, но вот увидите, вскоре Баталин вышвырнет Черномырдина из директоров. И тогда у нас появится шанс снабжать пол-Европы русским газом!

Я слушал его и думал, что лорд Стаффорд вполне может быть мне полезен, выполняя те же функции, что и князь Лобанов-Ростовский для людей из противоположного лагеря. В этом была даже какая-то забавная ирония: английский лорд и русский князь словно бы поменялись местами, отведенными им историей.

— И в Лондоне! — горячился барон. — Я знаю здесь всех, кто что-то может решать! Я бы и сам взялся за какой-нибудь бизнес, но беда в том, что я безынициативный. Понимаете, Зак? Я безынициативный! Мне нужно ставить задачу и тогда я могу свернуть горы, но сам я себе ее не поставлю никогда!

Такая честность показалась мне заслуживающей поощрения.

— Я возьму вас, Френсис, — сказал я. — Возьму, если вы порекомендуете Родрику Брейтвейту тоже обратиться ко мне за работой. Вы так его разрекламировали, что я полагаю, он может оказаться полезным.

Мне хотелось услышать самого бывшего посла — в чем он прокололся, работая в Москве. Впрочем, и любой другой прокололся бы, играя в карты с шулером. Ведь если Серый регулярно сливал информацию окружению Баталина, то соревноваться в стратегии с командой нового советского президента не смог бы никто. Но информация — это одно, а умение ею правильно распорядиться — совсем другое, и, кажется, в Москве нашлись-таки умельцы.

Сэр Френсис разочарованно хмыкнул:

— Брейтвейта? Этого неудачника? Господь всемогущий, Зак! Да хоть саму леди Тэтчер! Только… я не хотел бы возвращаться в Москву. На меня каждый раз нападает нервная икота, когда я вижу эти чертовы кремлевские башни! Я могу работать с русскими, но издалека, понимаете?

— Что ж, Френсис, я думаю, это можно устроить, — я обнадеживающе улыбнулся. — А для вас у меня есть один проект…

Целый час я рассказывал ему о частных деньгах. Он даже порылся в шкафу и отыскал пару монографий Хайека, ни разу, впрочем, не открывавшихся с момента их появления в этом доме. Поначалу сэр Френсис воспринял идею несколько… скептически, но чем больше мы рассуждали, тем скорее он превращался в прежнего лорда — самоуверенного, довольного жизнью, даже одухотворенного — едва не засветился от счастья: снова в жизни появилось Большое Дело, которому можно посвятить многие годы.

Расставались мы в дверях его особняка, барон сам помог мне надеть плащ, отодвинув в сторону дворецкого, сам под зонтом проводил меня до машины и напоследок сказал:

— Спасибо, дружище, за надежду! Теперь я снова могу вернуться в Москву, а потом…

— А потом приезжайте ко мне в Андорру, Френсис, я познакомлю вас с теми, кто уже работает над проектом и думаю, что мы еще сможем удивить этот мир.

Дверь машины захлопнулась, но барон стоял под дождем и смотрел за огнями машины, пока мы не скрылись за поворотом.

Я ехал в аэропорт и думал о том, что люди создали для себя очень странную цивилизацию. Построенную на слепой вере в правоту ближнего и в собственную бездарность.

Не умея объяснить природные явления, изобрели себе богов. Часть явлений со временем объяснили, но боги-бог остались. Превратились в неумирающую традицию-концепцию, помогающую выживать слабым и сдерживающую сильных. Со временем прямого личного общения с Богом человеку почему-то оказалось мало (наверное, Бог не всегда отвечал человеку той любовью, которой от него ждали, обращаясь напрямую) и он завел себе посредников — священников, на которых добровольно возложил тонкости своих отношений с непознаваемым. Как будто сосед может знать о непознаваемом больше, чем любой из нас? Оно же непознаваемое! Ну разве не забавно? Но нет, нам всегда проще верить, что кто-то знает больше. Конечно, возможно так, что ушлые люди просто присвоили себе монопольное право говорить от лица божества, но ведь произошло это с молчаливого согласия остальных? Значит, всех все устраивало.

Мы построили демократию — самый смешной инструмент власти из всех возможных — в невообразимо разнообразных формах и гордимся этим достижением изо всех сил. Мы считаем, что сами выбираем себе правителей. Господи, люди! Посмотрите на рожи своих избранников! Этим жуликам нельзя доверить сторожить старого издыхающего осла в солнечный день посреди бесплодной пустыни — продадут, а деньги присвоят, но мы с удовольствием вверяем этим абсолютно незнакомым нам прохиндеям свое будущее, жизнь своих детей, свои надежды и устремления. И умудряемся при этом выживать, вопреки тем законам, что для нашего блага принимают наши избранники. Какая-то дьявольски изощренная игра, маскирующая полное сумасшествие поверхностным здравым смыслом. Который вовсе не здравый и даже не смысл, но выглядит вполне привлекательно.

Мы из века в век производим-торгуем-выращиваем-обмениваемся всем подряд и называем этот процесс экономикой, искренне полагая, что если что-то обзавелось ярлыком, то стало понятнее. Как бы не так! Чем больше ярлыков мы навесим на явление, тем вернее ускользнет от нас его суть, оно разделится на много частей, в каждой из которых появятся свои непререкаемые авторитеты, и не очень четкая общая картинка и вовсе распадется на сотню калейдоскопичных узоров. Каждый из которых будет необыкновенно красивым, но по нему ни за что не определишь общий вид. Кому-то в глубинке, может быть, и кажется, что академики в великих столицах знают все, но истина состоит в том, что эти заслуженные мужи в отличие от необразованного обывателя просто усвоили и развивают одно из заблуждений, бытующих в мире. Коммунисты, либералы, монетаристы — у каждого из них своя истина, иногда похожая на правду, но чаще выглядящая как бред душевнобольного. Никто из них и им подобных совершенно не понимает происходящих процессов и каждое новое неописанное прежде явление становится настоящим откровением для этих людей, заблудившихся в собственноручно развешанных ярлыках. Говорят, что последний советский «настоящий» Генсек Андропов, открывая какой-то очередной Съезд, сообщил удивленным депутатам, что«…следует признать, что мы ничего не знаем о том обществе, в котором живем» — или что-то очень похожее. И был необыкновенно прав. Даже больше, чем себе представлял. Потому что и здешняя власть ничего не знает о своем обществе и точно так же блуждает в трех соснах, выспрашивая у нобелевских лауреатов: «куда нам идти?». Если бы они знали!

Мы создаем себе кумиров на ровном месте! Вчерашний шут, милостью толпы вознесенный к самому верху социальной пирамиды, получивший возможность здороваться за руку с сильными мира, и сам в глазах толпы вскоре становится кем-то, чьи слова заслуживают самого пристального внимания. Просто вчерашний шут, скоморох, паяц, а сегодня — настоящая звезда галактического масштаба важно надувает щеки и серьезно рассуждает о судьбах мира! Как будто его образование, жизненный опыт, умения позволяют делать хоть какие-то выводы, идущие чуть дальше, чем выпуск новой пластинки! Его глупые песенки в мозгах почитателей вдруг обзаводятся глубинным смыслом, которого в них отродясь не было — и вот вам новый гуру, сэр, кавалер ордена Подвязки, лауреат, номинант и прочая, прочая, прочая. Неважно, что со сцены он несет инфантильную чепуху или откровенный бред, мы будем с обожанием внимать ему, принимая пустопорожний треп за философию.

Мы слушаем финансовых аналитиков, которые способны трижды в день менять свое мнение и каждый раз выстраивать вокруг него железную аргументацию, точно указывая будущие движения рынка. С таким же успехом можно гадать на кофейной гуще или строить планы развития корпорации, наблюдая за полетом стрижа. Но мы им верим, потому что искренне считаем, что они знают больше нашего.

Вместо того, чтобы немножко подумать, мы предпочитаем оперировать чужими словами, идеями, находками. Мы говорим фразами телевизионных просветителей, думаем газетными штампами, рассуждаем о будущем в рамках чужих, но прочно усвоенных учений и всерьез считаем себя при этом неглупыми людьми, способными самостоятельно что-то осмыслить. Какая наивность! Отнимите у человека все чужое и у абсолютного большинства не останется ничего: никаких ориентиров, никаких желаний, никакого будущего. Просто потому, что в сухом остатке у большинства нет ничего своего. Ведь никому никогда в голову не приходило его иметь.

Никто из нас, за одним необыкновенным исключением, не способен предсказать будущее даже на десять лет вперед. Можно попытаться сделать это в той или иной области, но сколько раз даже на нашей памяти ошибались предсказатели? Мы не построили космические базы на Луне, не живем при победившем коммунизме, не стали телепатами, и о справедливом обществе можем только мечтать, а ведь все это было предсказано. Такими людьми, которым когда-то хотелось безгранично верить.

Мы верим во что попало и, как ни странно это звучит, эта нелогичная, почти безумная вера здорово помогает нам выживать, хотя не стоит и ломаного гроша.

Я даже не предполагаю, что в своих видениях наблюдал Серый, какую лапшу он повесил на мои уши, были ли вообще возможны те события, которых он заставил меня бояться? Но зато теперь точно могу быть уверен, что большей части тех ужасов, о которых он рассказывал мне несколько лет назад, — если, конечно, они должны были произойти, с моей Родиной уже не случится. Случатся какие-то другие, но ведь мы хотели как лучше?

Конец.

Николай Липницкий Город. Билет в один конец

1

Шуруп сидел на шатком рассохшемся столе и грустно ковырял столешницу щербатым, сточенным до состояния пики ножом. Рядом Мышка плела замысловатое украшение из кожаных ремешков и мелких крысиных косточек. Было холодно. В соседней комнате заброшенной квартиры, жарко горел костёр, доносились женские визгливые и мужские низкие голоса, но к огню допускались только авторитетные члены племени, а таким, как Шуруп приходилось довольствоваться крохами тепла, которые доходили до них через дверной проём. Мышка могла время от времени приобщаться к теплу общинного огня. Всё-таки дочь погибшего охотника. Да и молодые бабы всегда в цене. Даже такие невзрачные, как она. По крайней мере на продажу колхозникам сгодится. Им всегда в хозяйстве бабских рук не хватает. А товаром не разбрасываются. Но девушка предпочитала оставаться рядом с Шурупом из чувства солидарности с другом детства. Отблески пламени бегали по щербатым стенам со следами пуль, ободранных выцветших обоев и разводов сырости. Положенная на сегодня тушка крысы была уже съедена, но кушать всё равно хотелось. В племени парень уже лет десять, после того, как уроды вырезали его семью, но так и не стал своим. Сколько тогда прошёл чудом уцелевший мальчишка по враждебному городу, не помнит даже сам Шуруп, пока не прибился к этому племени. Видно сберёг его кто-то на небесах, раз ни в аномалию не вляпался, ни звери не загрызли. Тогда вожак осмотрел тщедушную фигурку восьмилетнего мальчишки и задумчиво сказал: «И зачем ты нам такой? Как воин ты ценности не представляешь. А лишний рот нам сейчас не нужен. Ну, хорошо. Сможешь быть полезным племени, будешь жить с нами. Окажешься бесполезным — выгоню». И с тех пор Шуруп из кожи вон лез на крысиных облавах, на мародёрке по городским развалинам, на сборе дров для костра, везде, где могли понадобиться не такие уж и большие его силы. На свои восемнадцать Шуруп не выглядел. Худой от постоянного недоедания, с затравленным взглядом, реденькой жиденькой бородёнкой и усиками он тянул максимум на шестнадцать. При таких данных авторитетом не стать, поэтому доводилось довольствоваться объедками и выполнять самую тяжёлую работу.

За окнами в темноте ночи ворочался, дышал и жил своей пугающей и малопонятной жизнью город. Сколько себя помнил Шуруп, город всегда был таким. Целые, полуразрушенные и разрушенные дома, завалы на улицах, стёртые в щебень районы и нетронутые кварталы. Своры слепых псов, большие, по колено взрослому человеку шипохвостые кошки, аномалии, странники, уроды, колхозники и прочая нечисть. Всё это сливалось в огромный организм, хоть и опасный, но привычный для человека. Да, впрочем, люди тоже были частью этого организма, как и всё, несущее свою, только ей присущую функцию.

Раньше всё было по-другому. Улицы были чистые, люди свободно гуляли, не прячась и не оглядываясь в постоянном ожидании нападения. Крыс никто не ел, потому что было много других вкусных продуктов. По этим ржавым трубам текла чистая вода, причём по желанию горячая или холодная. Наверное, сказки. Как можно пожелать, и потекла горячая, передумал — и течёт холодная. И не надо собирать дождевую или фильтровать грязную из луж, или таскать вонючую из реки. Костров тоже никто не разводил, разве только для забавы. Огонь каким-то образом горел из вон тех странных железных квадратных тумб. Шуруп долго искал, что там может гореть, но так и не нашёл. Сплошное железо. Но, ведь, железо не горит! По улицам ездили машины. Те ржавые железяки, густо разбросанные по улицам. Тоже непонятно, как может сама двигаться такая гора металла. А потом была война, изменившая весь уклад людей. И стало вот так. Об этом рассказывал им Профессор, старый, больной человек, вечно кашляющий, всё время кутавшийся в ветхое пальто и подслеповато глядящий на мир добрыми глазами. Жалко Профессора. Однажды утром он так и не проснулся. Парень иногда садился где-нибудь в углу, закрывал глаза и пытался представить, как это было. Но ничего не выходило. Не верилось как-то, что может быть по-другому. Как можно спокойно ходить по открытой местности? Тогда что, слепые псы не нападали на людей? А шипохвостые кошки? И что, тогда аномалии человека не трогали? А уроды? Они тоже были тихие и мирные? Правда, тогда у людей было больше огнестрельного оружия. Это сейчас в племени всего два Калаша, у вожака и его ближайшего подручного, да горстка патронов, штук тридцать, древних, позеленевших и, уже, наверное, негодных. Да это и неважно. Калаш был, скорее, статусной вещью. Как раньше, давным-давно корона у королей. Об этом тоже рассказывал Профессор. Он даже рисовал им палкой на земле что-то круглое с зубцами поверху. Её на голову надевали. Да сказки, наверное. Из Калаша можно стрелять. А как можно стрелять из короны?

— Шуруп! — донеслось из соседней комнаты, — Сюда иди!

— Иду, — парень соскочил со стола и поплёлся к костру.

— Когда Пахан зовёт, быстрее копытами шевелить надо, — ощерился Корень, ближайший подручный вожака, обнимая свою подругу, костлявую и высокую Мариху.

— Ладно, Корень, не шуми, — Пахан подвинулся у костра и одним жестом отогнал Ручку, льнувшую к нему, освобождая место. — Садись, Шуруп. Дело у меня к тебе. Пойдёшь с Зубом. Задание ответственное и опасное. Ты парень шустрый, старательный. Такой помощник Зубу в самый раз будет. Себя хорошо проявишь, заслужишь своё место у костра. Мышку себе заберёшь. Я смотрю, ты к ней не ровно дышишь. Что скажешь?

— Когда идти?

— Завтра с утра и пойдёте. С рассветом.

— А куда идти надо?

— Ну, это, пока не твоего ума дело. Не дорос ещё до подробностей. Всё, иди, готовься.

Парень с сожалением поднялся от такого уютного и тёплого огня, пошёл в стылую соседнюю комнату и направился к своей лежанке на старой, разбухшей двери, уложенной на четыре кирпича. Там было всё его богатство, накопленное за годы жизни в племени. Мятая алюминиевая чашка, алюминиевая же ложка, выщербленная эмалированная кружка, пластиковая бутыль для воды, старый самострел, сделанный из автомобильной рессоры и доставшийся ему по наследству от наставника Штыря, погибшего от ядовитого шипа шипохвостой кошки, десять заточенных арматурин, выполнявших роль арбалетных болтов, ну и по мелочи кое-что из вещей, вот и все пожитки за десять лет. Это не Зуб, у которого сабля, нож, самострел, мотки драгоценной верёвки и проволоки, куча разных приспособ, назначение которых известно только профессиональным охотникам. Один бронежилет из лобных костей слепых псов, которые не пробивал ни один самострел, на мягком подбое из крысиной кожи чего стоил! Конечно, Зуб охотник, каких поискать. Ростом ненамного выше Шурупа, он был значительно шире в плечах, и вся фигура прямо дышала этакой мужской основательностью. Широкая густая борода, которую охотник расчёсывал пятернёй в минуты задумчивости. А вот с шевелюрой Зубу не повезло. Реденькие волосы с явной лысиной на темени. Зуб в отличии от остальных охотников племени был ещё и ходок, то есть по заданию вожака мог уходить на много кварталов в глубину враждебного города, мог отсутствовать несколько дней, но неизменно возвращался, прихватив для себя по пути ещё какую-нибудь добычу. Собираться-то времени много не надо. Ну, проверил тетиву самострела, подточил нож, нарезал от куска кожи новых шнурков на ботинки. Эх, где бы поновей обувку найти? На этой того и гляди подошва отвалится. А Профессор говорил, что когда-то любой человек мог пойти в специальное здание, которое называлось магазин и обменять какие-то бумажки, деньги, на новую одежду и обувь. Смешно. Обычную бумагу на такую драгоценность менять. Правда, бумажки были не простые. За них нужно было работать. Как-то непонятно люди до войны жили. Зачем менять на бумажки, когда можно поменять, например, на еду, или металл? Да мало ли чего нужно тому, кто шьёт и продаёт обувь? А с бумажками что делать? Нет, горят они, конечно, хорошо, и ими удобно разжигать костёр. Но, всё-таки, ценность такого приобретения невелика.

Мышка подошла к парню и положила на его запястье свою худенькую, тоненькую, как крысиная лапка, руку.

— Что, уходишь завтра? — этот тихий мелодичный голос Шуруп слушал бы бесконечно.

— Да.

— А куда?

— Не знаю. С Зубом иду.

— Не нравится мне это. Зуб — ходок хороший. Тем более одиночка. А тут тебя берёт. Как бы чего худого не задумал Пахан.

— Да не бойся. Нормально всё будет. Сама говоришь, что Зуб ходок хороший. Значит, куда попало, не полезет. Нет, точно всё нормально будет. Вот если бы с Хоботом, там точно мандражировать надо. Он без башни. И сам вляпается, и тебя подставит. А Зуб мужик серьёзный. Зато вернусь, место у костра заслужу. Пахан обещал. И ты со мной.

— Это было бы хорошо. Но что-то неспокойно мне.

Разобравшись с пожитками и увязав всё в компактный узел, Шуруп вытянулся на своей лежанке и быстро уснул.

Толстая гермодверь тяжело отвалилась в сторону, открывая выход из убежища. Выпускающий хлопнул Шустова по плечу, желая удачи. Васька ответно ткнул кулаком в грудь дежурного и, махнув команде, шагнул через высокий порог. Бетонная лестница выводила в подвал жилого дома. Пробравшись через захламленные пыльные коридоры, группа поднялась в подъезд и вышла на улицу. Василий помнил, какое впечатление оказал на них город, когда они, год назад, вышли из убежища впервые. Мёртвые строения совсем не напоминали тот красивый мегаполис, который они оставили, по тревоге спускаясь в защитное сооружение. И спустились очень даже вовремя. Их военный городок, в котором компактно располагались казармы воинской части по охране особо важных объектов и дома офицерского состава, однозначно были у противника в списках особо важных целей. Спасибо противнику. Ударили не сразу. Времени, для того, чтобы всем укрыться, хватило. Зато потом был такой удар, что городок был стёрт с лица земли и основной выход прочно завалило. Остался только этот, запасной, выводящий в подвал дома далеко от военного городка. Ох, и досталось им тогда, в первые выходы! Столько бойцов потеряли! Не были готовы к суровым реалиям нового времени. Пока разобрались, что к чему, люди гибли в электрах, моментально осыпаясь горсткой пепла в высоковольтной дуге, превращаясь в фарш, скрученные страшной силой мясорубки, распадались надве половинки под воздействием бритвы… А сколько погибло ребят при нападении слепых псов, или от удара ядовитым шипом шипохвостой кошки! Да и расслабились они за пятнадцать лет сидения под землёй. Это сейчас, за год, они приобрели необходимый опыт и могли передвигаться по городу сравнительно безопасно. С новой опасной фауной научились справляться при помощи огнестрельного оружия, а на аномалии хорошо реагируют компактные китайские радиоприёмники, издающие треск помех при приближении. Ну и дозиметры вовремя предупреждали о радиоактивных зонах, не давая вляпаться в горячие пятна.

Задача, стоящая перед пятёркой Шустова, была предельно проста. Пробиться к зданию штаба округа и найти универсальный электронный ключ от бункера командующего. Во-первых, запасы еды, имеющиеся в убежище, уже подходили к концу, а в бункере были огромные закладки, которые могли позволить протянуть ещё не один год, пока не решится вопрос с продовольствием. А во-вторых, там был пункт управления, мощный узел связи и, самое главное, боевая техника и запасы ГСМ. Сложность состояла в том, что штаб был буквально обложен аномалиями, рядом находилось радиоактивное пятно и крупный лагерь уродов, полулюдей-полумутантов, обитающих на границе чистой и заражённой зоны. Да и до штаба ещё нужно было добраться через этот город, напичканный аномалиями, со сбесившейся флорой и фауной. Несколько групп, посланных раньше, понесли потери и вернулись ни с чем. Теперь предстоит попытать счастья группе «Призрак», которой командовал Василий.

Вышли из дома осторожно, осмотревшись на предмет агрессивной фауны. Вокруг было спокойно, если не считать шипохвостой кошки, умывающейся в окне третьего этажа напротив. Вдоль стены прошли тихо, удерживая на прицеле животное. Кошара презрительно глянула на насторожившихся людей, лениво мявкнула и спрыгнула с подоконника внутрь комнаты. Тут же затрещал радиоприёмник на поясе, и пахнуло озоном. Ага, электра. Шаман, штатный проводник группы, быстро обкидал аномалию камешками, обозначив границы, заодно и проверив немного дальше на наличие двойника. Так бывает иногда, когда одна аномалия прячется под другой, более активной в радиодиапазоне. Тогда человек, успокоенный тем, что определил опасность, обходит проверенную зону и влетает в смертельную ловушку. Здесь двойника не было. Обойдя опасную зону по дуге, группа перелезла через завал, перегораживающий улицу, и двинулась вдоль дома, прижимаясь ближе к стене. Где-то вдали раздался лай слепых псов, и Шустов скомандовал всем забраться в дом. Бойцы, подсаживая друг друга, ввалились в выбитое окно первого этажа и едва успели отойти вглубь комнаты, когда по улице пронеслась стая собак во главе с альфачом. Вот повезло, так повезло! Слепыши сами по себе различают жертву на небольшом расстоянии. А вот альфа-собака чует всё живое гораздо дальше. И, при этом, держит под ментальным контролем всю стаю, умело планируя схватку. Были бы бойцы на пару метров ближе к окнам, сейчас бы уже дом находился в плотной осаде, которая может длиться не один день. Но бог миловал.

Лейтенант Грэг Виннер, командир взвода английских коммандос, смотрел на карту мира, висевшую в кабинете у начальника объединённого штаба. Карта завораживала и пугала своей откровенной безысходностью. Широкая полоса захватывающая почти все страны Европы и Россию почти до Уральских гор, была заштрихована чёрным цветом, что означало, что по этой территории были нанесены удары тактическими и стратегическими ракетами как с ядерными, так и с обычными боеголовками. Ну и химии с биологией накидано тоже немало. Незаштрихованными оставались Ирландия, часть Великобритании, Норвегия, часть Швеции, прибрежные районы Франции и Испании, Португалия. Больше всего обидно было за Нидерланды, которые старались тихо отсидеться, не влезая в заваруху, но чья-то боеголовка, скорее всего по ошибке, ударила по дамбе, отделяющей страну от моря. И Нидерланды банально смыло. С восточной стороны Евразии тоже не было ничего хорошего. Обе Кореи, Япония, Приморье, часть Монголии, половина Китая, Аляска и вся западная часть США и Канады были стёрты с лица земли. Невесёлая участь постигла и Ближний Восток, где Израиль в этот раз не по-детски схлестнулся с Арабским миром не на жизнь, а на смерть. Таких жертв человечество ещё не знало.

— Я надеюсь, что вы уяснили оперативную обстановку на сегодняшний момент, — дав время вдоволь налюбоваться картой, произнёс четырёхзвёздочный генерал Принстон. — На сегодняшний момент мы с Россией находимся в патовом положении. Война формально не закончена и цели, которые мы ставили перед собой, так и не достигнуты.

— Простите, сэр, что же это за такая цель, ради которой нужно было уничтожить половину мира?

— Сибирь, лейтенант, благословенная Сайберия! — генерал сладострастно закатил глаза, словно в предвкушении невиданного лакомства. — Воистину природная кладовая богатств, огромный сундук с долларами, нет, с полновесными золотыми слитками, который незаслуженно достался этим грязным русским. Как я уже говорил, мы оказались в патовой ситуации. С обеих сторон уже выложены и использованы все козыри, приготовленные для этой игры. Больше козырей нет. Сил, которыми мы располагаем, не достаточно для вторжения на территорию России и оккупации нужной территорией, равно, как и у русских нет сил для оккупации США. Зато сил для обороны предостаточно. Мы находимся в положении двух боксёров, застывших в клинче.

— И что же делать? Неужели всё зря?

— А вот в этом и состоит смысл операции, в которой вашему взводу коммандос отводится ключевая роль. Ваша цель — вот этот мегаполис, — генерал ткнул указкой в точку на карте. — Там находится штаб командующего округом. В этом штабе, согласно утверждению одного из перешедших на нашу сторону русских высокопоставленных военных, хранится универсальный ключ от заглубленного пункта управления стратегическими силами на территории округа. Согласно данным разведки, в бункер так никто и не спустился, значит, ключ всё ещё лежит на своём месте.

— Сэр, а что это нам даст, если все козыри, как вы говорили, уже пущены в дело? Зачем нам пульт управления пустыми шахтами?

— Согласно выводам наших аналитиков около пятидесяти процентов всего стратегического потенциала округа так и не было использовано и теперь дожидается новых хозяев. Ваша задача раздобыть ключ, проникнуть на командный пункт, обезвредив системы охраны и обеспечить прибытие специалистов, которые перепрограммируют системы наведения, загрузив в электронные мозги новые цели. Уж такого удара русские точно не выдержат. Кроме того, вряд ли за последнее время изменились коды распознавания «свой — чужой», поэтому Российские системы ПРО беспрепятственно пропустят ракеты на свою территорию. После чего остатки Тихоокеанского флота, которые уже сейчас пересекают радиоактивные воды Берингова пролива, и в течении недели войдут в акватории ВосточноСибирского моря и моря Лаптевых, по сигналу произведут высадку морского десанта, что и положит начало оккупации региона. После удара, который мы нанесём по ним их же ракетами, у России уже не будет сил оказать нам достойное сопротивление.

— А почему нужно было ждать пятнадцать лет? Почему нельзя было всё это сделать раньше?

— Когда мы получили данные по пункту управления, то не придали этому большого значения. Больший интерес тогда представляли координаты пусковых установок. Только спустя годы, анализируя ответный удар русских, мы пришли к выводу, что имели сведения далеко не о всех шахтах на этой территории. Ну и, проанализировав все эти допущения, сделали выводы. Вот тогда мы и вспомнили про этот бункер. До вас туда уже посылали четыре группы, но безрезультатно. Как это ни прискорбно, ни зелёные береты, ни морские котики, ни рейнджеры не смогли справиться с поставленной задачей. Поэтому и решили обратиться к её Величеству, понадеявшись на подготовку английского спецназа. А, как я слышал, ваш взвод лучший.

— Так точно, сэр. Разрешите вопрос? Что стало с предыдущими группами?

— Почти все погибли. Со слов выживших, там очень агрессивная флора и фауна, кроме того имеют место опасные аномалии, да и местное население дружелюбием не отличается. Вот все материалы по этому вопросу. Изучайте. Завтра с утра вылет. На Украине, в районе Харькова, мы оборудовали базу подскока. Вас доставят туда, а уже от туда «Чинуком» до точки.

— А долетит?

— С двумя подвесными баками туда и обратно. Всё, вас больше не задерживаю. Идите, готовьтесь.

С первыми лучами солнца Зуб поднял Шурупа чувствительным пинком по рёбрам.

— Вставай! Что разлёгся? Выходить пора, — и бросил протирающему глаза парню половину тушки крысы. — На, поешь в дорогу. И не рассиживайся.

Шуруп быстро доел плохо прожаренное мясо, закинул за спину котомку и, взяв в руки самострел, пошёл на выход. Мышка молча смотрела вслед, беззвучно, одними губами шепча слова только ей ведомой молитвы. В подъезде Зуб получал последние инструкции у вожака. При появлении парня Пахан замолчал, недовольно глянул по сторонам и махнул рукой:

— Короче, сам не ребёнок. Не первый раз выходишь. Надеюсь, что всё получится.

Было раннее утро, и солнце слабо ещё освещало улицу. А это уже опасно. В тёмных местах, куда пока не доставали солнечные лучи, могло прятаться всё, что угодно. Сам бы парень ещё с полчасика подождал бы. Но со старшими не поспоришь. Первым пошёл Зуб, приказав Шурупу двигаться след в след. Ну, парень не первый год шарится по улицам. Правила знает. Пошли по улице влево, миновав заросли ядовитого плюща, споро потянувшего к людям свои усики. Зуб не глядя, рубанул по плющу саблей, сделанной из железной полосы с деревянными накладками на рукояти. Растение мгновенно отпрянуло, испуганно втянув в себя усики. Сабля вообще была предметом зависти многих соплеменников. Хорошего железа сейчас днём с огнём не найти, а из того, что есть, хорошее оружие не сделаешь. Да и самострел у Зуба тоже не простой. Сделанный неведомым мастером, он не в пример быстрее заряжался, стрелял дальше, да и болт посылал с большей силой. Привычно обкидав камешками молодую мясорубку, маленькая группа поднялась по насыпи из остатков внешней стены здания, и углубились в переплетения комнат, проходя дом насквозь. Места пока были знакомые. Здесь Шуруп неоднократно участвовал в крысиной охоте, загоняя крупных, в четверть кошки, грызунов. Заготовкой еды занимались периодически, раз в два или три дня, благо крысы плодились быстро и обильно. Вышли из подъезда и направились через детскую площадку к видневшейся впереди арке. Скрученная спиралью горка однозначно указывала на большую мясорубку, ожидающую свои жертвы. Аккуратно обходя аномалию, Зуб вдруг оттолкнул Шурупа назад, понял самострел и выстрелил в заросли кустов в дальнем углу двора. Раздался визг, и из кустов вывалился шипохвост, пронзённыйнасквозь.

— На нас охотилась, тварь, — сквозь зубы прошипел Зуб, вытаскивая из тушки стрелу. — Что расслабился? Кто прикрывать будет?

Действительно, отвлёкся непозволительно. Кошки, конечно, животные не компанейские, но ради охоты могут иногда объединиться. Вторую кошку Шуруп действительно обнаружил, но она уже скрылась в окне второго этажа, и достать её не было никакой возможности. Да и терять стрелу не хотелось. Лишних стрел не бывает, а подходящую арматуру сейчас трудно найти. В арку заходили с опаской, но ничего, грозящего жизни и здоровью там не оказалось. Выйдя из арки, свернули направо, и пошли вдоль улицы, внимательно сканируя пространство вокруг себя. Именно эта настороженная внимательность и заставила вовремя заметить мелко подпрыгивающие камешки на дороге. Зуб взмахом руки остановил Шурупа, нагнулся, подобрал с земли обломок бетона и кинул в подозрительный участок. Камень упал на землю и вдруг резко выстрелил высоко в небо. Трамплин. В такой влетишь, костей не соберёшь. Аномалия раскинулась вольготно, перекрыв собой всю улицу. Пришлось опять лезть в окно, чтобы обойти опасный участок через дом. Уже пройдя через весь дом и приблизившись к окну, Шуруп увидел свору слепышей, деловито шнырявших по улице. Собаки что-то чуяли, какую-то добычу, но явно не их. Резкий рывок за плечо отшвырнул парня в сторону и над своим ухом он услышал злобный шёпот:

— Ты что, щенок, под монастырь хочешь нас подвести? Какого ты встал в окне, как святой на иконе? Твоё счастье, что альфача нет. А то мало бы нам не показалось.

Зуб был зол, и Шуруп предпочёл заткнуться и опустить глаза, украдкой вытирая слюни со щеки и уха. Получив затрещину, он покорно сел в уголке. Его напарник прошёлся по комнатам и вернулся назад.

— Будем ждать здесь, пока собаки не уйдут. Во двор дороги нет. На весь двор одна большая электра. Назад возвращаться тоже бессмысленно. Обходить слишком далеко, да и кто знает, что там ещё нас ждать может.

Они удалились в одну из внутренних комнат и уселись на продавленном диване, бесстыдно выставившем напоказ пружины и синтепоновую подкладку. Зуб достал свою саблю и стал небольшим оселком править и так идеальную заточку.

Собаки пробежали мимо. Сквозь лай послышался шорох осыпающегося гравия, видимо стая полезла на завал. Потом раздался треск сработавшей электры и отчаянный скулёж. Точно, какая-то особь влетела в аномалию. Ну, ничего, это не жалко. Выбрались опять на улицу и двинули по ней дальше. Изредка потрескивающий радиоприёмник показывал зародыши аномалий, ещё не внушающих опасений, фауна тоже пока не беспокоила, поэтому два квартала прошли быстро. А потом дело застопорилось. Улицу перегородили заросли ядовитого плюща, и нужно было искать пути обхода. В правое здание залезать смысла не было, так как дозиметр ясно указывал на повышенный фон. Пришлось лезть в окно левого. Пройдя через квартиру, вышли в подъезд и, уже во дворе, наткнулись на уродов. Группа из десяти оборванных, заросших человек бросилась на отряд, потрясая дубинками, сделанными из водопроводных труб и копьями из заточенной арматуры. Над головой Василия в стену ударился арматурный болт, выпущенный из самодельного арбалета, ещё один такой же чувствительно приложил по грудной бронепластине Савченко.

— Все в подъезд! — скомандовал Шустов, полоснув по противнику очередью из автомата.

Отступали организованно, заскочив в квартиры на первом этаже и заняв позиции возле окон. Двоих Василий отправил контролировать окна, выходящие на улицу. Скорее всего, дом напротив уроды приспособили под склад, куда таскали всё добро, добытое в заражённых участках. От того и фонило там. Уроды уходить не собирались, но и штурмовать, тоже не спешили.

— И чего они ждут? — сквозь зубы процедил Кузьмин.

— Скорее всего, подкрепления, — ответил Василий. — Уж больно вкусная мы добыча. В наше время шесть автоматов, да ещё и боеприпасы. Это дорогого стоит.

— Ну и вляпались мы!

— Отставить панику. Отобьёмся. Мы же спецназ. Что, мы, с кучкой дикарей справиться не сможем?

Уроды кучковались в глубине двора вне досягаемости стрельбы из автоматов. А поголовье их явно увеличилось. Василий зарядил подствольный гранатомёт и, выстрелив из него, положил гранату аккурат за бетонный блок, где проявлялась наибольшая активность. Не обращая внимания на крики и стоны, положил туда же ещё одну. Из-за блока как тараканы брызнули в разные стороны дикари, сразу попав под автоматные очереди. Из дальних комнат тоже раздалась стрельба. Шустов кинулся на звуки:

— Что там?

— С улицы хотели залезть к нам.

— Помощь требуется?

— Да нет, это не основные силы. Вдвоём справимся.

— Отлично. Смотрите внимательней. Если что, зовите на помощь.

— Окей.

Стрельба со стороны двора стихла. Василий вернулся на свою позицию и глянул во двор. А дикарей, похоже, на треть сократили. И это хорошо. Очередной арматурный болт влетел в окно и, чиркнув по стене, загремел по бетонному полу. Странно, куда делся весь линолеум из квартир? Во всех помещениях, где удалось побывать, был только голый бетон. Только кое-где из-под плинтусов торчали линолеумные лохмотья. Сухо щёлкнул одиночный выстрел, и ещё один урод покатился по земле, оглушительно вереща и зажимая обильно кровоточащую рану на шее. Затишье продолжалось где-то полчаса, после чего по окнам ударил массированный залп из арбалетов и дикари, рывком преодолев большую половину двора, пошли на штурм. Атака была настолько внезапной, что огонь открыли не сразу. И вот тут завертелось. Автоматные очереди вырывали из толпы одного урода за другим, но на их место тут же вставали новые. Двор заполнился трупами, но дикари, несмотря на потери, уже прорвались вплотную к окнам и, подсаживая друг друга, ввалились в помещения. Закипела рукопашная схватка, где каждый сам за себя. Шустов крутился в толпе, работая как мельница, сразу двумя десантными ножами. Кровь залила лицевой щиток шлема, и Василий возблагодарил Бога за то, что во время долгого сидения под землёй увлёкся восточными техниками и долго отрабатывал бой в слепую, устраивая спарринги в кромешной темноте. Рядом Коваленко орудовал автоматом как дубиной, с молодецким хеканьем раскалывая прикладом головы врагов. Что с остальными, Василий не видел, но был уверен, что ребята держатся.

Военно-транспортный вертолёт «Чинук» военно-морских сил США завис над плоским зданием сравнительно хорошо сохранившейся девятиэтажки, и взвод коммандос скользнул вниз на тросах. Коснувшись рубероида кровли, бойцы быстро отбегали в стороны и занимали круговую оборону, принимая положение для стрельбы с колена. Последним борт покинул лейтенант Виннер, который, только коснувшись рубчатыми подошвами десантных ботинок крыши, сразу дал отмашку лётчикам и скомандовал спуск. Лестница стандартной девятиэтажки была захламлена различным мусором, среди которого белели кости каких-то животных. По пути обследовали квартиры, но кроме обычной обстановки, состоящей из рассохшейся мебели из дешёвого ламината, груд бытовых вещей, давно уже вываленных из шкафов мародёрами и вездесущей грязи, и пыли, ничего интересного не нашли. Где-то вдали раздались звуки боя. Стреляли из автоматического оружия явно русского производства. Грэг сделал для себя зарубку в уме: «А в данных, представленных генералом об огнестрельном оружии ничего не говорилось. Там, наоборот, утверждалось, что аборигены давно перешли на луки, стрелы, копья и арбалеты». На шестом этаже, шедший впереди передовой дозор, состоящий из двух человек, вдруг скрылся в огромной электрической дуге, возникшей ниоткуда и протянувшейся от стены к стене. Секунда, и от здоровых, подготовленных бойцов, прошедших не одну горячую точку, осталось две кучки пепла.

— Все назад! — истошным голосом заорал Виннер.

Коммандос заставлять два раза повторять не пришлось. Испуганной кучкой, словно не воинское подразделение элитного спецназа королевских вооружённых сил, а стайка мальчишек сорванцов, они взлетели на девятый этаж и, толкаясь друг с другом, вывалились на крышу. Да. Неизвестность всегда пугает гораздо больше, чем реальная видимая опасность.

— Это аномалия электрического происхождения, — отдышавшись, пояснил лейтенант. — Мы же с вами изучали материалы по этому городу. Обидно, только высадились и уже потеряли двоих. Впредь нужно быть более внимательными и осторожными. Спускаемся через другой подъезд.

Лестница следующего подъезда была точной копией предыдущего. Такой же хлам, те же кости, среди которых явно проглядывались и человеческие. Головной дозор проверял путь выставленной впереди себя шваброй, найденной в одной из квартир девятого этажа. Группа осторожно спускалась по бетонным ступенькам, оглядывая помойку под ногами и лоскуты краски, свисающие со стен. На втором этаже, практически из-под ног головного дозора, с недовольным мявканьем выскочил огромный кот, ростом со среднюю собаку и скрылся в соседней квартире.

— Видал, у него, кажется какой-то шип на хвосте, — удивлённо проговорил О,Нейл, дюжий рыжий ирландец с голубыми глазами.

— Да нет, показалось, — недоверчиво протянул Абдул, британец иранского происхождения. — Где ты видел котов с шипами?

— Прекратить разговоры! — шикнул на них Грэг.

Разговоры тут же смолкли и взвод, переведя дух, продолжил своё движение.

Собаки не ушли до самой темноты, поэтому заночевать решили тут же. Зуб обустроился в бывшей спальной, по-хозяйски развалившись на двуспальной кровати. Шуруп улёгся на диване, с трудом разместившись на торчащих пружинах. Спали оба вполглаза, сжимая в руках самострелы. Ночью что-то разбудило парня. Он сел на протяжно скрипнувшем диване и огляделся. В полуметре от пола у дальней стены висело три бесплотных светящихся силуэта. Шуруп замер и кажется, даже перестал дышать. Волосы на голове зашевелились и по спине потянуло холодом. Странники. Их часто видят в необитаемых помещениях. Пока, вроде, вреда от них не было никакого, но всё равно сталкиваться с ними никто не горел желанием. Странники повисели ещё немного и так же бесшумно исчезли. Чувствуя, что задыхается, Шуруп, наконец, вздохнул полной грудью и вытер испарину со лба. Рубашка на спине пропиталась потом насквозь. Ну и приключение! Не к добру всё это. Ох, не к добру. И почему Пахан выбрал именно его? Что, мало шестёрок в племени?

— Что полуночничаешь? — почесываясь, вышел из спальной Зуб.

— Странники.

— А тебе не приснилось?

— Нет. Меня как кто толкнул. Я проснулся и стал смотреть, кто меня разбудил. А тут они.

— В штаны не наложил, молокосос? — немного нервно рассмеялся Зуб.

— Струхнул конкретно.

— Бывает. Ладно, давай поедим, пока есть время. Скоро рассвет. Собаки ушли, поэтому с первыми лучами двигаем дальше.

Напарники уселись на колченогих стульях за обеденным столом. Зуб достал подкопченную тушку крысы и своим широким большим ножом быстро разделил её на две части. Ели не торопясь, благо, благодаря странникам времени было достаточно. Где-то далеко заорал шипохвост, неподалёку в кустах возились мыши, и с треском срабатывала время от времени за окном электра. Как только темнота за окном сменилась серыми сумерками, спутники перемахнули через окно и осторожно двинулись вперёд вдоль стены дома. Свежая куча костей говорила о том, что слепыши всё-таки дождались свою жертву и ушли от сюда сытыми. Тем не менее, это место нужно было покидать быстрее.

— Валим быстро! — проговорил Зуб. — Часто слепые псы припрятывают часть добычи, потом возвращаются, чтобы ещё раз перекусить.

Шуруп сразу ускорил движение, с опаской оглядываясь на место ночного пиршества собак. Спустя квартал охотник насторожился, замерев за густым кустом, растущим возле трансформаторной будки. Парень подобрался поближе и попытался сквозь ветки рассмотреть, что же так насторожило его спутника.

— Что там? — ничего не поняв, спросил Шуруп.

— Что, глаза повылазили? Не видишь, колхозники впереди?

— Ну и что? Чего их бояться? Мы сколько караваном к таким же ходили.

Действительно, раз в месяц племя собирало караван, и парень неоднократно сопровождал его, с интересом глядя на быт этого странного племени. Колхозники — оседлые племена, выбирали дома, стоящие колодцем с общим двором, закрывали проходы между зданиями, создавая этакую мини крепость, и занимались сельским хозяйством. Поскольку крестьянская работа требует большого количество рабочих рук, общины колхозников были многочисленными и, следовательно, сильными. Просто так наехать на такую общину могли разве что уроды, да и те в очень редких случаях. По крайней мере, Шуруп не слышал ни одного случая, когда такую общину бы захватывали штурмом. Хотя добыча была вкусная. Всё пространство двора обычно занимали посевы сельскохозяйственных культур. В домах занимались разведением свиней, крыс, выращиванием грибов и съедобного мха. Там же находились мастерские по изготовлению обуви, одежды, оружия и предметов снаряжения. Те же сабля и бронежилет Зуба — продукт производства общины колхозников, находящейся по соседству с их племенем. Племя поставляло общинникам крысиные и собачьи шкуры, шипы котов и передние кости черепа слепышей, волокна ядовитого плюща, остатки резины с колёс машин, стоящих на дорогах, железо и многое другое, чем может порадовать город. Ну а взамен получали одежду, обувь, оружие, еду и снаряжение. И ни разу парень не замечал даже признаков агрессии.

— Не равняй торговлю с охотой, — прошипел Зуб. — Когда мы к ним с караваном приходим, мы — партнёры, нас нельзя трогать. А вот так, два человека, это корм для их свиней. Свиньям нужно мясо и крысы, выращиваемые на фермах, плохая замена человечине. Быстро туда!

Они осторожно, перебежками, стали пробираться к углу дома, когда за спиной раздались крики и какая-то суета. Шуруп непроизвольно съёжился, ожидая стрелу из самострела себе в спину. Неужели заметили? Однако резко затормозивший Зуб, схватил парня за плечо и направил его в направлении здания длинного магазина, тянущегося выбитыми витринами аж целый квартал.

— Давай внутрь быстрее, — рявкнул охотник, спеша следом. — Быстрее, тебе говорю! Вороны!

Вороны. Это страшное слово придало Шурупу сил, и он с удвоенной энергией понёсся к тёмным провалам витрин. Им повезло. Стая приближалась с противоположной стороны и колхозники уже открыли огонь из самострелов и луков по птицам, отвлекая их внимание на себя. Заполошно дыша, спутники ввалились в торговый зал и тут же забились под обломки витрин и стеллажей. Вороны, это сёрьёзно. Настолько серьёзно, что завидев стаю, даже слепые псы стараются забиться в любые щели как можно глубже. Шуруп помнил, как во время облавы на крыс они так же попали под такую стаю, но, вовремя предупреждённые, успели укрыться. И вот тогда, в дырку заложенного камнями окна, он наблюдал, как вороны буквально за минуту превратили зазевавшегося слепыша в голый скелет.

Ждать пришлось долго. Спутники, сквозь обломки витрин и стеллажей наблюдали за стаей, кружившей над общиной. Вороны улетели ни с чем, потеряв половину своих сородичей. Потом нужно было ждать, когда успокоятся колхозники и соберут тушки ворон на корм своим свиньям. Только часа через два появилась возможность идти дальше. Осторожно прошли через весь торговый зал, стараясь не шуметь стеклянной крошкой витринных стёкол, усыпающих пол, и вышли через дверь подсобки во внутренний двор.

2

Шустов прошёл на ватных ногах к тумбочке, стоящей в углу и присел на неё. Вокруг навалами валялись трупы, а в воздухе стоял пряный, душный запах бойни на мясокомбинате. К нему, оскальзываясь на окровавленных телах, стягивались его бойцы. Протерев лицевой щиток шлема, Василий смотрел сквозь разводы крови на своих бойцов. Все живы. И это радует. Только Валиуллин хромает.

— Что с ногой? — Поинтересовался Васька.

— Да трубой по колену заехали, — боец поморщился, сгибая и разгибая на весу ногу, — хорошо, что по щитку попали. Не было бы щитка, свернули бы мениск напрочь. А так, ушиб, пройдёт.

— Нам бы сейчас душ не помешал, — оглядывая всех, произнёс Шаман. — Красавцы.

Действительно, видок у всех был ещё тот. Такое впечатление, что команда принимала только что кровавые ванны.

— Быстро собираем манатки и снимаемся отсюда, — спохватился Василий. — Сейчас на запах крови столько зверья набежит, не отмахаемся. Как чиститься будем, решим позднее.

Группа выпрыгнула во внутренний двор и понеслась к просвету между домами, спотыкаясь о трупы, валяющиеся на земле. Вломившись в кусты, повернули за угол дома, и, сбросив скорость, быстрым шагом пошли вниз по улице. Слава богу, что на пути не попалось ни одной аномалии, а то группа, в таком возбуждённом состоянии, влетела бы в неё в полном составе. Котлован с зелёной болотной водой нашёлся на месте дома, разрушенного прямым попаданием. Не обращая внимания на вонь, Василий проверил воду дозиметром и дал команду к коллективным гигиеническим процедурам. Все дружно полезли в воронку, отмывая бронекостюмы от крови. Вода моментально из зелёного приобрела красный оттенок. Спустя пятнадцать минут бойцы стояли в отмытом мокром обмундировании, сравнительно чистом и, по крайней мере, не привлекающем местную фауну запахом крови. Спустя квартал, вышли к площади на пересечении двух улиц. Ничего, вроде, особенного. Обычная кольцевая со столбом в середине, поддерживавшем когда-то провода электропередач, лучами сходящемуся к нему со всех сторон. Провода уже давно ушли вместе с мародёрами, а столб так и рос из центра бывшей большой круглой клумбы, а сейчас просто участка земли, бурно заросшей ядовитым плюющем. Площадь, как площадь. Ничего особенного. Но что-то Василию не понравилось. И, самое удивительное, Вася и сам не мог понять, что же его так насторожило. Укрывшись в густом кустарнике, Шустов внимательно вглядывался в этот элемент городского пейзажа, сантиметр, за сантиметром исследуя пространство. Что-то здесь не то, но вот что?

— Командир, может, уже пойдём? — Раздался над левым плечом голос Валиуллина.

— Пойдём, когда я скажу, — недовольно огрызнулся Василий, — а пока, Татарин, дыши ровно и массируй своё колено.

— Командир, уже полтора часа сидим. Пошли, а? — спустя время раздался голос Коваленко, самого молодого члена группы, последнего набора из детей членов семей военнослужащих, выросших в убежище.

— Пасть закрой и не отсвечивай! — вызверился Шустов.

Что же всё-таки не так? Ну не позволяет шестое чувство отдать команду «Вперёд».

Дальше по улице раздался шум гомонящей толпы и скрип колёс и на кольцевую вывалила толпа кочевников, толкая перед собой тележки со своим скарбом. Странные и непонятные племена, просто не желающие жить на одном месте. Так и кочуют по городу. Все мужчины — прирождённые воины, умеющие махать своими серповидными саблями так, что любая мельница позавидует. Даже слепые псы обходят их стороной. Да самые лучшие проводники, сверхъестественным образом, чувствующие аномалии на расстоянии, именно из кочевников. Эта толпа в полном составе выползает на площадь, двигается по кольцу и, вдруг, в полном составе, проваливается под землю в вырвавшееся из-под асфальта пламя. Несколько секунд, и с табором всё было покончено. Пламя било из-под земли ещё минут пятнадцать, потом стало меньше и, наконец, опять спряталось под землёй. И тут случилось невероятное: асфальт над местом провала стал затягиваться и, вскоре, ничего не напоминало о случившейся здесь трагедии. Над площадью повисла звенящая тишина. Бойцы ошалело смотрели на своего командира.

— Ну, ты даёшь! — выдавил из себя Шаман. — Приёмник не хрипнул даже, кочевники не почуяли, а ты…

И тут до Василия дошло, что же насторожило его и не дало двигаться дальше. Если смотреть на площадь слегка расфокусированными глазами, можно заметить лёгкое дрожание воздуха над асфальтом. Вот это, замеченное краем глаза, и насторожило командира.

— Группа, отходим назад, — скомандовал Шустов, — будем искать пути обхода.

Скорость движения была низкой, потому, что напуганные электрой, бойцы периодически водили перед собой шваброй, но аномалий, пока не попадалось. Такими низкими темпами вышли на перекрёсток, когда впереди и справа раздался собачий лай. Что-то такое Грэг читал про местных собак, но что могут какие-то псы против вооружённых до зубов спецназовцев. Это мнение пришлось резко изменить, когда две лавины слепых собак захлестнули группу под прямым углом, при этом отрезая им путь к отступлению по улице, по которой они пришли сюда. Коммандос ощетинились стволами и, пока ещё держа на расстоянии стаю, принялись отступать по левой улице. Слепыши теснили, и времени, выбирать маршрут, не было. То, что что-то не так, Виннер понял, когда увидел, как самый задний боец вдруг развалился на две половинки и выскочившие откуда-то из-под стены два пса подхватили ещё дымящиеся куски плоти и утащили назад. Тут же развалилось ещё два бойца, останки которых постигла та же участь.

— Всем стоп! — заорал лейтенант. — Они нас на аномалию гонят! О,Нейл! Вперёд!

Ирландец вышел в первый ряд и, направив на стаю раструб ранцевого огнемёта, выпустил длинный язык пламени. Стая шарахнулась от огня. С десяток слепышей огненными шарами влетели в гущу своих собратьев, внося ещё большую сумятицу. Пользуясь паникой, коммандос опять открыли огонь и, прорубившись сквозь собак, прорвались через перекрёсток и свернули во двор многоэтажки. Псам, по-видимому, было не до преследования таких опасных людей. Да и еды было уже вдоволь, учитывая подстреленных и поджаренных людьми сородичей и шесть кусков вкусной человечины, утащенных из аномалии.

— Что это было? — отдуваясь пробормотал сержант Гарриман.

— Они же организовали натуральную загонную охоту! — Подхватил Сперроу. — Они что, разумные?

— Да, нас действительно осознанно гнали на аномалию, — подтвердил Грэг, — даже организовали вынос того, что осталось от наших бойцов. Специальная эвакуационная группа скрывалась прямо возле аномалии и в бой не вступала. Но это не значит, что они разумны. Такое действие говорит о том, что вся стая находилась под управлением альфа собаки, действительно умной и злобной твари. Нам ещё повезло, что удалось отбиться. Да и броня хорошо защитила от их клыков. Были бы в простой одежде, все там и остались бы. Дай, Господь здоровья тем, кто разработал такую хорошую амуницию!

Проходя через двор, группа чуть не вляпалась в очередную электру, сработавшую от сунутой в нёё швабры. В глаза полыхнуло электрической вспышкой, часть черенка моментально обуглилась, и в воздухе остро запахло озоном. Представив, что могло случиться с ними, бойцы поёжились и стали нервно крутить головой. Прошло всего полдня в этом проклятом городе, а Грэг потерял уже пятерых человек из шестнадцати и сильно, до слёз, жалел, что влез в эту авантюру. Надо было отказаться. Пусть даже это и грозило увольнением из армии. Правда, в такое время работу найти очень даже непросто. Экономика в упадке. Но лучше голодать живым, чем ни в чём не нуждаться мёртвым. Да и в условиях этого проклятого города гуманная и лёгкая смерть никому не грозит.

Электру обошли по большой дуге и зашли в подъезд жилого дома. В нос шибануло вонью кошачьей мочи и экскрементов. С лестницы неожиданно выскочила огромная кошка и, вцепившись в грудные пластины бронекостюма шедшего впереди Вильсона, мощными когтями, стала молотить его по правому боку своим хвостом. Абдул, шедший вторым номером в головном дозоре, одним ударом снёс своим, устрашающего вида, ножом голову зверю и нагнулся над мёртвым животным.

— А, ведь, действительно, у неё на хвосте шип!

— И, судя по всему, ядовитый, — подтвердил Оллридж — штатный медик взвода, — видите каплю кончике?

Действительно, шип был ой какой непростой! И опять лейтенант возблагодарил Господа и пожелал всех благ создателям бронекостюма. Взвод поднялся по лестнице на девятый этаж и расположился на крыше. Солдаты улеглись на мягком рубероиде, которым была покрыта крыша и, чувствуя на такой высоте себя в безопасности, расслабились. Ларкинс, радист взвода, принялся, по приказу Виннера, разворачивать антенну дальней связи, с завистью поглядывая на расслабляющихся сослуживцев. Полковник Бенсон, координатор группы, вышел на связь практически мгновенно. Но разговор как-то не заладился с самого начала.

— Сэр! — убеждал его лейтенант, — я ожидал, что будет сложно, но не настолько! За полдня я потерял пятерых хороших солдат. В этом городе невозможно выполнить боевую задачу. Слишком много иррационального, не поддающегося логике! Сэр! Я прошу у вас решения на эвакуацию группы!

— Утрите сопли, лейтенант, и не позорьте высокое звание коммандос! — голос полковника был резким, и в нём прослушивались неприязненные нотки. — Эвакуации не будет до выполнения задания. Поэтому, или вы его выполняете, или можете переквалифицироваться в местных дикарей, по их примеру делать себе копья, дубинки и луки и начинать охоту на крыс. Я всё сказал. Отбой связи.

Связь уже прекратилась, а Грэг всё недоумённо смотрел на микрофон рации в своей руке и никак не мог поверить в произошедшее. Такого ещё не было в истории коммандос. Никогда ещё подразделения глубокого поиска не бросали в беде. Сам принцип специальных подразделений строился на непреложном законе: тебя постараются вытащить из любой, даже самой глубокой задницы. А то, что их взвод попал в задницу, было видно невооружённым взглядом. Потери в тридцать процентов на первом этапе операции считаются недопустимыми и уже говорят о срыве задания. В таких случаях эвакуация считается единственно верным решением. Тем более такой штучный товар, как коммандос. Слишком много сил и средств ушло на подготовку таких элитных бойцов, чтобы класть их без разбору.

Зуб вёл Шурупа по сравнительно хорошо сохранившемуся кварталу. Дома стояли целые, только в одной из шестнадцатиэтажек на последнем этаже зияла в стене огромная пробоина. Не слабый заряд залетел, видать. Зацепившись ножкой, из дыры свесилась двуспальная кровать без матраса. Истлевшие остатки матраса валялись на земле прямо под домом. Шурупа всегда удивляло, зачем было людям до войны строить такие высокие дома. Это же сколько времени и сил надо, чтобы подниматься на верхние этажи! Да и спускаться оттуда тоже не сахар. Пока пробежишь все шестнадцать этажей по лестнице, голова закружится. А если шипохвосты нападут? Или уроды? В окно не выскочишь. На третьем этаже ближнего дома вдруг неожиданно громко сработала электра, хлестанув своим разрядом неосторожного кота, крадущегося по балкону, но, видимо, не особо и попала. Зверюга заорала благим матом, сорвалась вниз и, распространяя вокруг себя запах палёной шерсти, как ошпаренная побежала прочь, чуть не сбив с ног путников. Зуб нервно выругался, переложил самострел на сгиб локтя и вытер мгновенно вспотевшие руки о штаны. К длинному, как огромная змея, зигзагообразному дому подошли с торца.

— Вот ведь незадача-то! — выругался охотник.

— А что случилось?

— У тебя что, повылазило? Сам не видишь? Вон какая стая слепышей на отдых расположилась. И, похоже, уходить не собираются.

— А с другой стороны дома?

— Туда соваться тоже дураков нет. Сплошное поле аномалий. Придётся через подвал идти. И осторожно, чтобы собак не привлечь. Альфача, вроде нет, можно рискнуть.

Зуб пригнулся и, укрываясь за буйно разросшимися кустами, осторожно пошёл к крайнему подъезду. Шуруп так же, старательно копируя движения напарника, двинулся следом. Перевели дух только тогда, когда оказались внутри загаженного подъезда. Охотник принюхался.

— Кошачьей вони не слышно. Значит в там безопасно. Пошли.

Они спустились по короткой лестнице и вошли в полутёмный подвал. Сквозь небольшие окошки в помещение прорывались лучи света, частично рассеивая темноту. Подвал был длинный, под всем зданием, и дальняя часть совсем не просматривалась. Зуб кивнул Шурупу и пошёл вперёд. Парень подался следом, с интересом оглядываясь вокруг и спотыкаясь о хлам, щедро разбросанный по полу. Пройдя примерно половину пути, охотник внезапно остановился и, к чему-то прислушиваясь, обернулся. Изменившееся моментально лицо Зуба напугало Шурупа. Такого страха на лице своего напарника он ещё не видел. Взгляд, брошенный назад, сразу всё прояснил. Темнота там, где они были совсем недавно, сгустилась до состояния черноты, в которой мелкими искорками поблёскивали маленькие глазки. Ну а писк, раздающийся оттуда, вообще не оставлял никаких сомнений.

— Крысы! — заорал Зуб и рванул вперёд.

Шурупа уговаривать не надо было, и он помчался вслед за напарником, перепрыгивая через хлам. Мерзкий пищащий крысиный вал приближался. Зуб, резко повернув, бросился к выходу из подвала. Пулей взлетев на первый этаж, напарники юркнули в ближайшую квартиру и закрыли за собой дверь. Привлечённые шумом слепыши сунулись к подъезду, а навстречу им хлынула река голодных грызунов. Шуруп, открыв рот, наблюдал за жестокой схваткой, развернувшейся под окном. А посмотреть действительно было на что. На одного слепого пса приходилось не меньше десяти крысюков. В стороны летели разорванные тушки грызунов. Раздавался визг погибающих собак, в воздухе повис тяжёлый пряный запах крови. Начавшийся внезапно дождь немного сбил вонь, но не остудил боевой пыл схватки. Слепыши явно проигрывали в этой битве, поэтому в какой-то момент резко отпрянули назад, разрывая дистанцию, и бросились наутёк. Крысы, оставшись без противника, как ни в чём не бывало, рассосались по двору, объедая свежие трупы.

— Придётся ждать, пока они не насытятся, — буркнул Зуб, устраиваясь в облезлом кресле.

— Наверное, — согласился Шуруп, усаживаясь на диван.

Крысы ели не торопясь, явно смакуя, и ждать пришлось часа полтора.

Отошли на квартал назад и, повернув направо, сразу углубились во дворы. Продираясь через заросшую кустарником площадку, Василий обратил внимание на слабо светящуюся электру, красиво расположившуюся на шведской лестнице. Искрящиеся перекладины выглядели действительно прекрасно и, одновременно, пугающе. Сгустившиеся уже давно облака наконец разродились дождём. Идти дальше не представлялось возможным. Конечно, под дождём практически все аномалии видны невооружённым взглядом. Однако дождевых червей тоже никто ещё не отменял. А эта нечисть похлеще шипохвостов будет. Группа укрылась в ближайшем доме, выбрав квартиру с окнами, выходящими на вход в подъезд. Рассевшись на мягкой мебели, ребята решили не терять даром времени и пообедать.

— А что, командир, какие прогнозы на выполнение задания? — поинтересовался Савченко, жуя бутерброд с сыром.

— Должны выполнить.

— А другие не смогли.

— Это другие не смогли. А мы просто обязаны. Мы, всё-таки «Призрак», лучшая группа.

— Так аномалиям или зверью всякому всё равно, лучшие мы или худшие.

— Зато нам не всё равно. Мы лучшие.

— А мне вот интересно, кроме нас вообще кто-нибудь выжил? — спросил Кузьмин.

— Вон, мародёры вполне себе живут. И уроды тоже, — ответил Василий.

— Да я не про это. Вообще, страна хоть сохранилась?

— Вряд ли. Такой силы удары нанесены. Да и противнику вряд ли мало показалось. Вот так и выживают, наверное, по всему миру, как у нас здесь.

— А аномалии и зверьё всякое? Всего пятнадцать лет прошло, а бывшие друзья человека превратились в жестоких и кровожадных слепых псов. Да милые симпатичные котики превратились в это отродье с шипом на хвосте.

— Скорее всего всему виной радиация, хотя, в Чернобыле таких мутаций не было. Да и на развалинах Хиросимы и Нагасаки тоже коты так и остались обычными котами. Может какое-то биологическое оружие применили, влияющее на генетику?

— Кстати, вы заметили, что птиц нет? — вставил Шаман. — Кроме ворон. Да и те плотоядные.

— Да. Но это-то как раз легко объяснимо. Вороны ещё до войны выделялись своим умом в животном мире. Практически на одной ступеньке с дельфинами и обезьянами. Ну и в условиях изменившейся действительности смогли адаптироваться, в отличие от других пернатых и выжить.

— А всё-таки хотелось бы узнать, что там за пределами города делается.

— Узнаем. Но сначала надо выполнить задание. Кстати, дождь кончился. Группа, на выход.

Бойцы поднялись, поправили амуницию и потянулись на улицу вслед за Шаманом. Первым ворон увидел Коваленко, когда группа как раз пересекала широкий перекрёсток. Вокруг стояли разрушенные почти до основания дома и с укрытием явно появились проблемы.

— Сюда! — закричал Шаман, бросаясь к одной из развалин. Бойцы побежали за ним и увидели среди обломков бетона сравнительно свободный спуск в подвал. Стуча ботинками по бетону скатились по ступенькам вниз и вломились в тёмное помещение. Дверей на входе не было, поэтому сидеть было необходимо тихо, не привлекая внимания стаи, кружившей неподалёку.

— Вроде псиной пахнет, — отдуваясь от быстрого бега, проговорил Савченко.

— Ну да, — подтвердил Василий. — Шаман, зажги фонарь.

Фонарь загорелся, осветив пространство и всем дружно стало нехорошо. В дальнем конце подвала, сгрудившись вокруг альфача, сидела стая слепышей, так же как и бойцы, прятавшаяся от ворон. Около двадцати особей повернули головы в сторону людей. Альфач низко, еле слышно рыкнул и отвернулся.

— Только не стрелять, — скомандовал Василий, понявший, что только что они с альфачом заключили соглашение о ненападении.

И действительно, стоило им начать стрельбу, вся стая ворон была бы уже здесь. Судя по всему, альфач понял то же самое, поэтому и запретил своим подчинённым атаковать людей. А собачкам явно хотелось человечинки. Вон как с клыков слюна бежит. Сидеть в таком малоприятном обществе пришлось около часа. После того, как вороны наконец улетели, альфач рыкнул ещё раз, и вся свора покинула подвал через дальний выход. Бойцы, проводив взглядом собак, облегчённо перевели дух.

— Что это было? — проговорил дрожащим голосом Коваленко.

— Это было негласное соглашение, — ответил Василий. — Мы со слепышами в одной ситуации оказались и, вступив в схватку, обозначили бы себя. Поэтому и было заключено перемирие, которое закончилось, когда опасность миновала.

— А почему тогда они на нас сейчас не напали?

— Видимо таким образом альфач показал своё благородство. Всё, кончай базар. На выход.

Первыми подъезд покинул головной дозор, оба бойца, выскочив на улицу, тутже рассредоточились вправо-влево и заняли оборону, держа под прицелом каждый свой сектор. Потом уже вышли все остальные. Лейтенант сориентировался по карте на экране планшета и, выбрав маршрут и заменив людей в головном дозоре, дал команду на выдвижение. Шли молча, переваривая в уме гибель своих сослуживцев. Вообще, в этом городе творится что-то невообразимое. Из за кучи щебня с шипением выскочил огромный кот, видимо спугнутый коммандос, и помчался прочь вдоль по улице. Салливан свистнул вслед, тут же получив замечание от Грэга. Кот улепётывал во весь опор, как вдруг неведомая сила подняла животное и стало перекручивать так, словно хотела вышать его до суха, как мокрую тряпку. Взвод встал посреди улицы как вкопанный, со страхом наблюдая эту кошмарную картину.

— Назад, — скомандовал лейтенант, приводя в чувство подчинённых.

Коммандос свернули во двор и пошли вдоль бывшей спортивной площадки. Где-то впереди раздался шум, который может издавать большое количество людей. Встречаться с местными жителями в планы Виннера не входило и он приказал срочно укрыться в ближайшем подъезде. Из окна третьего этажа солдаты с ужасом наблюдали за необычной процессией, двигающейся через двор. Около пятидесяти человек, отличающихся необыкновенным уродством, продирались через заросли кустарника. И ещё долго после того, как аборигены ушли, никто не мог выдавить из себя ни слова. Первым пришёл в себя О,Нейл.

— Как такое возможно?

— Радиация, — ответил Оллридж. — = Обыкновенная радиация. Такое бывает, когда женщина во время беременности находится под воздействием радиоактивного излучения.

— Весёленькое дельце. И что, они в этом городе все такие?

— Не знаю. Но приятного мало.

По команде лейтенанта коммандос вышли на улицу и пошли через двор. С затянутого тучами неба сорвались первые капли. Потом полило уже достаточно сильно.

— Смотрите! — протянул руку вперёд Абдул.

Все посмотрели в указанном направлении и увидели, как искрит в дождевых каплях электрическая аномалия.

— Так это же подарок небес! — воскликнул Виннер. — Под дождём аномалии видать! Нужно постараться пройти побольше, пока дождь не кончился.

Взвод ускорил движение. Солдаты выглядели уже повеселее. Выбрались на улицу и увидели впечатляющее зрелище. Такое ощущение, что над тротуаром кто-то раскрыл невидимый зонтик и дождевые капли куполом обтекали сухой пятачок на асфальте.

— И что это такое? — поинтересовался Вильсон.

— Что-то гравитационное, — проговорил Виннер и, подняв с земли камешек, кинул его в аномалию. Камень внезапно резко выстрелил высоко в небо. — Всё ясно. Обходим и пошли дальше.

Коммандос, со страхом косясь на ловушку, обошли её по дуге и пошди через пустырь, начинающийся сразу за дорогой. Что случилось дальше, стало огромной неожиданностью для всех. Почва по ногами стала проседать а из земли полезли огромные черви толщиной с руку и длиной метра по полтора. Черви беззвучно набрасывались на солдат, вцепляясь в ноги. Ошалевшие от ужаса коммандос стали отбиваться ножами, стараясь вырваться назад, на спасительный асфальт. Наконец, измотанные, мокрые, в зелёных ошмётках и слизи, взвод вывалился на проезжую часть.

— А это что? — отдуваясь проговорил Гаррисон.

— Черви. — ответил Оллридж.

— Черви?

— Да, дождевые черви, только слегка подросшие и ставшие хищниками.

— Да с таким червяком на рыбалку пойдёшь, он всю рыбу сожрёт. И рыбаком закусит.

— Интересно, что ещё приготовил нам этот чёртов город?

— Успокоились? — спросил солдат Виннер. — Тогда вперёд.

Зуб сосредоточенно рисовал палкой на земле какие-то схемы, по привычке расчёсывая пятернёй бороду.

— А что это ты делаешь? — полюбопытствовал Шуруп.

— Мы сильно отклонились от маршрута. Вот, решаю, как нам выйти на нужную точку как можно безопаснее.

— И что, придумал?

— Придумал. Пойдём к зданию аптекоуправления. Правда, там нужно будет посидеть несколько часов, пока проход откроется, но к вечеру по любому успеем выйти к автохозяйству. Там и заночуем.

— А почему ждать надо будет?

— Если идти по этому пути, в районе универсама будет вывертыш.

— А что это такое?

— Вывертыш-то? Аномалия такая. Реагирует только на органику. Камнями сколько угодно обкидывай, никакой реакции. А что живое попадёт, выворачивает наизнанку, как ты свою куртку.

— А как мы пройдём?

— Она не постоянная. Час-два держится, потом на пятнадцать минут пропадает. И опять также. Нужно наблюдать за ней и установить периодичность. Эта — старая. Не знаю, сколько держаться будет, час или два, да и период затишья может быть меньше. В районе дамбы есть вывертыш, который пять часов держит и только на минуту пропадает. Но он там самый старый в городе.

— А как определить, что она отключилась?

— Увидишь. Пошли.

Спутники прошли через скверик с поломанными скамейками, переждали небольшую стайку слепышей, устремившихся вслед за сукой, и вышли к небольшой полянке. Зуб насторожился и знаком приказал Шурупу спрятаться в кустах. Сам, немного помедлив, тоже присоединился к парню.

— Что случилось?

— Не нравится мне эта поляна.

— Обычная поляна, ничего страшного не вижу.

— А ты оглянись по сторонам и сравни.

Шуруп недоумённо осмотрел местность вокруг себя и непонимающе опять уставился на старшего товарища.

— Если ты хочешь стать охотником или ходоком, ты должен примечать всё. А то так и будешь до старости крыс загонять, как Пёс. Уже совсем старик, за сороковник ему, а у костра не сидел ни разу. Всю жизнь шестёрка. Вот, смотри. Вокруг мусора и хлама полно, а полянка чистенькая. Да и трава, видишь, какая? Быстрогон. Вырастает в течении нескольких минут.

Только сейчас Шуруп действительно заметил несоответствие, которое приметил сразу Зуб. Лужайка была чистенькой, словно только что с неё убрали весь мусор, которого было полно вокруг. Да и трава действительно была не совсем обычной. Стебли напоминали тонкие иглы, растущие из земли.

— Так давай обойдём её.

— Нельзя. Услышит. Мы вовремя остановились.

— Кто услышит?

— Смотри.

На поляну выскочил одинокий шипохвост, видимо охотящийся за какой-то живностью, покрутил головой, определяя направление, и тут под ним начала проседать земля. кот забился, пытаясь выскочить из всё углубляющейся воронки, но из земли высунулась огромная зубастая пасть, ухватившая животное поперёк туловища и увлекшая его под землю. Тут же земля толчками стала подниматься, пока опять не образовала ровную поляну.

— А теперь пошли. Он сыт и, пока не кошака не переварит, ему не до нас.

— Кто это был? — спросил Шуруп, приноравливаясь к быстрому темпу Зуба.

— Кротожор. Тварь ещё та. Живёт под землёй и караулит свою жертву. Любит на полянах, где быстрогон растёт, охотиться. Эта трава делает его ловушки многоразовыми, быстро маскирует место нападения.

— А почему нельзя было обойти поляну?

— Он шаги на расстоянии чует. А под землёй передвигается быстрее, чем ты бегаешь. В принципе, большой разницы для него нет, где из земли выскочить и жертву сцапать. Если бы он наши шаги услышал, у нас шансов бы не было.

— А как он выглядит?

— Да кто его знает? Даже так, как сейчас, мало кто его видел. Обычно, те кто с ним сталкиваются, уже ничего никому рассказать не могут. Ладно, хватит болтать, больше по сторонам гляди.

Обойдя поляну, они углубились в жилой массив. Такое впечатление, что здесь порезвился какой-то великан. Частично разрушенные дома обломанными зубьями царапали хмурое небо. Улицу то и дело преграждали завалы бетонного щебня. Обрушенные плиты перекрытия домиками возвышались по сторонам, вызывая оправданную тревогу. Поди угадай, кто в таком домике прячется. Шуруп нервно сжимал вспотевшими руками самострел, водя им из стороны в сторону. Наконец, впереди показалось здание аптекоуправления. Зуб поднялся по куче щебня и, подпрыгнув, ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы.

— Давай за мной, — пропыхтел он, подтягиваясь.

Шуруп послушно полез следом.

— Шаман, вперёд, — скомандовал Василий, осматривая окна домов, — остальныё, внимание на окна, готовность полная!

Шаман двинулся в начало боевого построения и пошёл, внимательно глядя перед собой. Шли тихо и осторожно, замирая от каждого шороха. Шустов в голове прокручивал карту города, понимая, как далеко они уже отклонились от маршрута. Да и связаться с бункером надо. В конце концов, Васька пришёл к выводу, что нужно где-то остановиться, наладить связь и дать передохнуть группе. Для стоянки выбрали свечку — девятиэтажное одноподъездное здание, немного обособленно стоящее в глубине двора. Поднялись на девятый этаж и оказались в некогда роскошном пентхаусе, когда-то принадлежащему достаточно состоятельному человеку. Ребята развалились на диванах и креслах, расставленных по огромной комнате-студии, и сразу, не сговариваясь, достали из рейдовых ранцев энергетические батончики и принялись перекусывать. Шустов, выведя на тактический планшет карту города и сориентировавшись, стал прикидывать дальнейший маршрут. А так гораздо лучше, чем в уме. Наглядно видны переплетения улиц и пятна площадей и скверов. Красными маркерами обозначены выявленные аномалии, известные лагеря уродов и базы колхозников. Даже вероятные маршруты миграции слепых псов были нанесены красными пунктирными линиями. Ага. Если сейчас пройти до магазина «Океан», потом свернуть к ледовому дворцу и, через здание разрушенного театра аккурат можно выйти к штабу.

— Кузьма! — обратился он к Кузьмину, — хорош жрать. Давай, настраивай свою шарманку.

Радист, целиком засунув в рот остаток батончика и торопливо его прожёвывая, достал радиостанцию Р-168-1КЕ и стал налаживать связь. Спустя три минуты рация была готова к работе. Быстро доложившись и указав свои координаты и дальнейший маршрут, Василий оглядел своё войско.

— Что, бойцы, отдохнули? Тогда вперёд.

Вздохнув, «Призраки», поднялись с мягкой мебели и принялись поправлять свою амуницию. Спускаться — не подниматься. Тем более отдохнули немного. Шустро сбежали с девятого этажа и, выйдя из подъезда, пошли дальше прежним порядком. Шаман вёл группу замысловатым зигзагом, обходя какие-то, только ему понятные опасные места. До магазина «Океан» добрались сравнительно быстро и, забравшись внутрь, решили устроиться на обед. Времени хватало, а ночёвку можно оборудовать в ледовом дворце. Как раз на утро можно будет сделать завершающий рывок к штабу. Бойцы достали свои индивидуальные рационы питания, сокращённо ИРП, и захрустели обёртками. Татарин, стоящий на фишке, завистливо смотрел, как его сослуживцы активно двигают челюстями, однако службу нёс добросовестно и сразу, дождавшись, когда его сменили, бросился к своему ранцу.

— Проголодался, сил нет, — проворчал он, разрывая упаковку и вгрызаясь зубами в сэндвич с сыром, — а эти жуют и жуют. Командир, может, костерок разведём, чайку сварганим?

— Потерпи с чаем. Некогда. В ледовом на ночёвку встанем, там и попьёшь.

Дав группе передохнуть полчаса, Василий скомандовал на выход. Сразу повернули налево, прошли через заросли кустов, спугнув выслеживающего кого-то шипохвостого кота, и вышли к развалинам. Пробираться через завалы было нудно и тяжело, однако всё когда-нибудь заканчивается, и группа вышла к ледовому дворцу. На ночлег устроились, привычно обустроив бивак в одной из раздевалок. В санузле развели костёр и вскипятили воду. Дождавшись, когда ребята поужинают, Василий разогнал ребят спать, напомнив, что завтра с утра будет решающий рывок. Бойцы, недовольно ворча, разбрелись по своим пенопропиленовым коврикам, постеленным для сна.

Снова идти куда-то не хотелось. Необходимо было отдохнуть, привести в порядок нервы и подумать, что делать дальше. Грэг скомандовал приём пищи, и солдаты занялись своими рационами. Салливан спустился на техэтаж и приволок несколько деревянных ящиков. Наскоро очистили от рубероида до голого бетона часть крыши и развели костёр, поставив греться для растворимого кофе котелок с водой. Ели молча, подавленно оглядывая панораму этого страшного русского города.

— Похоже, наши задницы в полном дерьме, — пережёвывая бутерброд с паштетом, сказал Вильсон.

— Это точно, — подтвердил О,Нейл, — о, птицы!

Над дальними крышами действительно показалась большая стая пернатых.

— Ага, птицы, — согласился Брикман, — да так много! Странно, за весь день в городе я ни разу не видел птиц. Это первые.

Стая приближалась. Птиц действительно было много. Вскоре расстояние позволило разглядеть в плотной туче отдельные особи.

— Кажется, это вороны, — попытался определить породу Брикман.

— Скорее всего, — подтвердил Грэг, — считается, что вороны за счёт свое сообразительности могут выжить в любых условиях.

— И что, они действительно такие умные? — усомнился О,Нейл.

— Да. Зафиксированы случаи, когда они использовали палочки для того, чтобы достать еду из узких щелей. Да и орехи раскалывают, бросая их с высоты на асфальт. До этого больше никто не додумался из птиц. Да и среди животных тоже мало кто бы догадался.

Пока разговаривали, стая приблизилась, и коммандос с интересом разглядывали натуральный водоворот, который устроили птицы над крышей. Зрелище завораживало своей величественностью, поэтому момент, когда птицы перешли из горизонтального полёта в резкое пике, пропустили все. И тут начался кошмар. Эти пернатые твари вцеплялись своими мощными клювами в незащищённые места, били крепкими крыльями по головам и рвали плоть острыми когтями. Положение усугублялось тем, что, отдыхая, солдаты поснимали шлемы, расстегнули до пояса бронекостюмы и сняли тактические перчатки. Бросая всё, коммандос кинулись к спуску с крыши, ввалились на девятый этаж. Вороны влетали в разбитые окна квартир и продолжали преследовать обезумевший от страха взвод. Наконец, общими усилиями, удалось забаррикадировать все окна и двери и отстрелить влетевших в помещение птиц. В тишине, нарушаемой хриплым дыханием, было слышно, как бьётся за окнами это порождение ада. Лейтенант оглядел подразделение. На солдат без содрогания смотреть было нельзя. Глубокие рваные раны и порезы покрывали все открытые участки кожи. Виннер понимал, что и сам выглядит не лучше. Проклятый город! Сколько ещё дерьма он приготовил для них?

— Всем умыться и обработать раны, — скомандовал он, потом ещё раз оглядел взвод, — постой, а где Абдул?

Абдула не было. Его нашли позже, когда чёртова стая улетела и они смогли выбраться на крышу. По всей видимости, ему сразу выклевали глаза. Другого объяснения, почему он со всеми не ушёл с крыши, не было. Тело выглядело ужасающе. Всюду, где вороны смогли дотянуться до плоти, мясо было выклевано до костей. Голый череп укоризненно глядел своими глазницами на сослуживцев.

— Всем вниз, в ту квартиру. Остаемся на ночёвку в этом доме. До утра больше никуда не идём, — принял решение Грэг. Как командир, он понимал, что психологическое состояние взвода на нуле, поэтому ни о каком продолжении операции и речи быть не может. Привести бы их в чувство до утра. Да и самому не мешало бы успокоиться.

3

Вслед за Зубом Шуруп поднялся по железной пожарной лестнице на крышу. Они пролезли через слуховое окно в грязный пыльный чердак, весь прошитый лучами света, проникающими через, пробитый во многих местах, шифер кровли и спустились на верхний, третий этаж аптекоуправления. Парень огляделся. Обычный полутёмный коридор с окнами с одной стороны и сплошным рядом дверей с другой. Захотелось пошарить по кабинетам. И не столько из стремления что-нибудь найти, а сколько из желания посмотреть на те крохи, что остались от прежней жизни. Той, что была до войны. От чего-то казалось, что стоит только посидеть за столами, полистать разбросанные мародёрами тут и там бумаги, потрогать те штуки, которые старые люди называли смешным словом «Телефон», и он сможет, наконец, представить тот счастливый мир, в котором жили люди до войны и о котором часами мог рассказывать Профессор. Но Зуб потащил Шурупа на первый этаж, где уселся возле окна на один из валявшихся тут-же колченогих стульев.

— Вон, смотри туда, — показал за окно охотник, — если смотреть под углом вдоль улицы, можно увидеть как бы прозрачную стену, чуть желтее обычного. Видишь?

Парень присмотрелся и действительно увидел дальше по улице едва заметный желтоватый оттенок. Как будто кто-то перегородил улицу желтоватым стеклом невероятной прозрачности. Так вот как выглядит этот вывертыш!

— А почему мы по пожарной лестнице сюда забрались? Через дверь нельзя было, что ли?

— Там наискосок община колхозников. Заметили бы, точно бы сюда припёрлись. И бежать некуда. Мы, считай, в тупике, пока вывертыш не откроется.

— Но ведь, когда он откроется, нам нужно будет выйти на улицу, и нас увидят.

— Включи мозги, щенок! За пятнадцать минут, пока аномалия перезаряжается, они подскочить не успеют. А потом, за час или два мы успеем далеко уйти. А колхозники далеко от общины не ходят. Зачем, если всё что нужно им прямо в общину приносят?

Зуб достал механические наручные часы — большая редкость и предмет гордости — и засёк время.

— Умный ты, — польстил Шуруп охотнику, — Знаешь много, и умеешь. Поэтому и в авторитете.

— Дело не в этом. Всё с мелочей начинается. Вот ты посмотри на свой самострел.

— Ну, самострел, как самострел.

— Да ты глянь: плечи разболтаны, в ложе жёстко не фиксируются, ложе треснуто. Что думаешь, кожаными хомутами стянул и стрелять хорошо будет? Тетиву когда последний раз подтягивал? Вон, провисла. Стрелы не заточены, как положено. Вот эта после удара об стену вообще тупая. А эта кривая. Что, выровнять трудно? Вроде бы мелочь, а из них складывается большая проблема. В случае необходимости ты не сможешь выстрелить метко и далеко. Научишься в себе мелочи подмечать, будет легче мелочи вокруг себя фиксировать вроде чистой поляны у кротожора, или вот этой желтизны. А, значит, дольше живым останешься и больше племени пользы принесёшь. Вот тогда и удача и авторитет появятся. А с ним и блага разные, вроде амуниции и хорошего оружия. Здесь, как в цепи. Одно звено за другое цепляется.

Времени было достаточно, и Зуб не торопясь поучал салагу, навязанного ему в спутники. Так, за неспешным разговором, прошло около получаса, когда охотник встрепенулся и опять глянул на часы.

— Стоп! Отключился! Теперь засекаем период перезарядки.

— А, может, проскочим сейчас?

— Тебе что, жить надоело? Кто знает, сколько он перезаряжаться будет? А если он включится в тот момент, когда ты проходить будешь? Хочешь посмотреть на свои кишки? Уверяю, ты их не увидишь, потому, что глаза твои внутри окажутся.

Аномалия включилась ровно через десять минут. Зуб утвердительно кивнул и, усевшись поудобнее, достал из мешка нарезанную соломкой вяленную крысятину и протянул половину Шурупу. Парень принял мясо, достал свою флягу и принялся жевать, запивая еду тепловатой водой. Ждать пришлось два часа, после чего жёлтое свечение исчезло, и спутники, выскочив из окна, бросились вдоль по улице. Пробегая мимо того места, где только минуту назад была страшная аномалия, Шуруп испытал животный ужас, представив, что вывертыш сейчас включится. Но всё обошлось. Они бежали вдоль мёртвых домов, слыша за спиной разочарованные крики колхозников. Пару раз над головой пролетели стрелы, выпущенные из самострелов. Таким добром не разбрасываются, поэтому парень на бегу подобрал их и сунул в чехол к своим. А стрелы были хорошие, идеально ровные и заточенные до остроты шипа кошки. Пробежав пару кварталов, наконец, перешли на шаг и свернули во дворы. Пробираясь кустами, они миновали несколько дворов, проскочили через пустырь и стали карабкаться по грудам переломанного бетона и щебня, оставшегося после целого квартала пятиэтажек. Возле одного из разрушенных строений, от которого осталась только часть первого этажа, Зуб нырнул под наклонно застрявшую плиту перекрытия и поманил за собой Шурупа. Под плитой оказался спуск в подвал. Охотник достал из какой-то ниши палку с намотанной на неё тряпкой, чиркнул кремнем по ножу, раздул трут и поджёг тряпку. Факел вспыхнул, осветив лестницу, ведущую вниз. Они спустились в подвал и, пройдя метров десять, остановились возле небольшой дверки. Зуб повозился с замком и распахнул дверь.

— Заходи, — произнёс он, — это один из моих схронов. Переночуем здесь. И упаси тебя Бог что-нибудь стащить.

— Да я никогда чужого не брал! — оскорбился парень.

— Вот и продолжай в том же духе.

— Зуб, а ты говорил, что в автохозяйстве заночуем.

— И что?

— А мы здесь.

— А это и есть автохозяйство. Здесь недалеко крупный военный штаб был. Вот по этому району и обработали, не жалея боеприпасов. Здесь сплошь развалины. А до войны было крупное автохозяйственное предприятие. И, самое интересное, штаб-то сам целым оказался.

— А что такое штаб?

— Штаб? Ну, как тебе объяснить? Это место, где сидит самый главный воин?

— Как Пахан?

— Таких, как Пахан, у него в подчинении столько было, сколько людей и уродов в городе не наберётся.

Парень удивлённо покачал головой и робко присел на одну из двух широких лавок, стоящих возле обычного обеденного стола. Зуб полез в угол, покопался там, и стены схрона осветились неровным, дрожащим пламенем масляной лампы. Шуруп оглянулся вокруг. А посмотреть было на что: на стене висело два самострела, не хуже, чем тот, что был в руках у охотника. На полках стопками лежали стрелы, стояли несколько пар ботинок, сшитых колхозниками из хорошо выделанной свиной кожи, с подошвой из резины покрышек. Парень давно с завистью смотрел на такие, но возможности приобрести не было. Сам Шуруп носил ботинки из собачьей кожи на подошве из нескольких слоёв линолеума, более неудобных и ненадёжных. На самой высокой полке стояли стопки консервов. Да-да, именно консервов, которые кушать даже вожаку доводилось не часто.

— Даже не думай, — произнёс Зуб, проследив за его взглядом. На, вот, ешь крысятину. Сейчас кипяточку соображу.

Охотник ушёл в глубину подвала и развёл небольшой костерок из приготовленных заранее дров. Дым, поднявшийся от костра, потянулся куда-то в щель между плитами.

— Не бойся. Там из камней выложен лабиринт, по которому дым, постепенно остывая, выходит незаметно. Здесь всё продуманно.

Дождавшись, когда вода закипит, Зуб кинул в котелок жменю каких-то крупинок тёмного цвета, которые, попав воду, стали выделять муть коричневого цвета. Прошло пару минут, и весь кипяток приобрёл насыщенный красно-коричневый оттенок, распространяя вокруг себя незнакомый, волнующий аромат.

— Чай, — ответил охотник на невысказанный вопрос, наливая парню в кружку. — хоть попробуешь, что до войны пили.

Шуруп осторожно пригубил обжигающий напиток. Вкус был странный, терпкий, непривычный. Немного горчил, но, в целом, понравился. Закончив с ужином, Зуб задул огонь лампы и скомандовал отбой. Парень улёгся на неудобную лежанку и тут же уснул. Ночью ему захотелось в туалет. Он поднялся и, выйдя из схрона, побрёл в самую глубину подвала. Облегчившись и поправляя одежду, он поднял голову и обомлел. В двух метрах перед ним опять висело три светящихся полупрозрачных силуэта.

— Странники, — подумалось Шурупу. — Опять они. Да что им от меня нужно?

— Будь осторожен, — вдруг прошелестело у него в голове. И странники растаяли в воздухе. На трясущихся ногах парень вернулся в схрон и улёгся на лежанку. Его колотило и уже было неясно, на самом ли деле всё это только что приключилось с ним.

— Что ходишь туда-сюда? — сонным голосом недовольно спросил Зуб.

— В туалет ходил.

— Надеюсь, подальше отошёл.

— Да, в самый дальний угол.

— Спи, давай. Завтра рано выходим.

Утром Зуб, как всегда бесцеремонно, разбудил парня, просто сбросив его с лежанки. Наскоро позавтракав, сразу двинулись в путь. На удивление Шурупа, пошли не на выход, а в другую сторону. В той части подвала одна из стен обвалилась, обнажив квадратный в сечении ход с бетонными стенами и с тянущимися по полу четырьмя толстыми трубами.

— Лоток теплотрассы, — непонятно пояснил охотник. — По нему пройдём почти до цели.

Идти по ходу было сравнительно комфортно, если не считать передвижения в полусогнутом состоянии. Из головы не шли странники и их слова, то ли прозвучавшие у него в мозгу, то ли показавшиеся с испугу. Внезапно Зуб остановился и опустил факел ниже к земле.

— А вот здесь осторожнее. Видишь?

Шуруп действительно увидел сантиметрах в десяти над землёй протянутые поперёк коридора серебристые в свете факелов нити.

— Не дай бог тебе задеть хоть одну из них.

— Почему?

— Смотри туда, — факел опять переместился, теперь уже в сторону.

Немного впереди виднелось ответвление от основного хода, частично затянутое паутиной. И то, что Шуруп увидел там, ему совсем не понравилось. Волосы зашевелились на голове, ноги стали ватными, а спина — мокрой от липкого холодного пота. Там, в этом ответвлении, сидели, положив передние мохнатые лапы с когтем на конце на паутину, большие, размером с шипохвоста, пауки с брюшками, похожими на огромные бурдюки, наполненные нефтью. Свет факела отражался на многочисленных глазах, разбросанный по головам чудовищ.

— Если заденешь хоть одну — сожрут и не подавятся. Не заденешь — пройдёшь спокойно.

Зуб пошёл первым, аккуратно переступая через нити. Следом — Шуруп, внутренне содрогаясь всем организмом. Проходя мимо ответвления, он, превозмогая страх, глянул внутрь. Там, в глубине, висели огромные коконы, заплетённые паутиной. Видимо, те жертвы, которые всё-таки задели сигнальные нити. Дальше дорога была безопасной, но парня ещё долго трясло при одном воспоминании о пауках.

Подземный путь закончился в круглом колодце, по стене которого тянулись скобы наверх. Выбирались на белый свет под оглушительный шум электры, хлеставшей своими разрядами одинокую кирпичную будку. Прямо перед ними возвышалось четырёхэтажное здание, огороженное поваленным во многих местах решётчатым забором. Зуб махнул Шурупу рукой и направился к одному из окон. Парень удивился тому, что нужно лезть через окно, когда имеется достаточно хороший центральный вход, но потом решил, что охотник зря ничего не делает, и направился следом. Проникнув через окно в коридор, спутники пошли к лестнице, ведущей наверх. Однако, не доходя до ступенек, Зуб остановился и, подумав немного, повернул назад.

— Пойдём по дальней лестнице.

— Почему?

— А ты глянь повнимательней.

Шуруп присмотрелся и увидел парящую прямо над ступеньками пелену пыли и бурые пятна на потолке. Как будто кто-то давил здесь огромных комаров. Эдак, размером с человека.

— Трамплин?

— Он самый.

Опять приходится удивляться мастерству охотника. Дальняя лестница оказалась безопасной и, вскоре, спутники стояли возле оббитой жестью дверью на втором этаже. Прямо по жести красной краской было выведено: «Секретная часть». Спасибо Профессору, в своё время обучавшего детвору чтению и числам, к сильному неудовольствию Пахана. Помнится, Профессор даже пару раз был бит за свою инициативу. Шуруп помнил, какие, по-детски обиженные, были глаза старика после экзекуции. А им, детям, было смешно тогда. Дверь оказалось незапертой, как и решётка, находящаяся сразу за дверью. Кабинет был перегорожен высокой стойкой пополам. С этой стороны стойки стояли стулья вдоль стены и стол с какими-то бумагами и непонятной штукой, которую Шуруп видел не раз на мародёрках. Старшие называли её компьютер. Сложное слово, которое почему-то крепко засело у Шурупа в голове.

За стойкой так же был стол с компьютером и ещё одним столом поменьше, а за столом — ещё одна, открытая настежь, дверь. Зуб покрутился, что-то разглядывая за перегородкой, потом уселся на стул:

— Вот и пришли. Теперь иди в ту дверь. Там будет комната с шкафами. Поройся там, найди большой конверт из серо-жёлтой плотной бумаги и принеси его сюда.

Парень удивился такому раскладу. Если Зуб знает, как выглядит искомое, почему бы ему самому не пойти туда и не поискать? Но, как говорится, старшим виднее. Он прошёл на вторую половину, обошёл стол и остолбенел. Вспомнились слова призраков: «Будь осторожен». Так вот о чём они его предупреждали! У порога яркими точками были рассыпаны золотистые искорки. Хорошо, что в комнате царил полумрак. При дневном свете икорки было бы рассмотреть почти невозможно. Хлопушка. Очень и очень редкая аномалия, которую Шурупу удалось увидеть на одной из мародёрок. Коварная, срабатывающая только на вход. С обратной стороны она совершенно безвредна. Разрывает попавшего в неё на мельчайшие кусочки, а потом перезаряжается около пяти минут, чтобы потом опять стать опасной. Но если смог пройти через неё, выходить можешь спокойно. Не тронет. И вот сейчас в неё предлагается шагнуть ему. Шуруп беспомощно оглянулся на спутника.

— Да-да. Ты всё правильно понял. Не было бы аномалии, на хрен бы ты мне здесь сдался. Я бы и сам сходил бы и принёс Пахану этот конверт. Не велика наука. Правда, я до самого конца надеялся на то, что она уже рассосалась. Понравился ты мне. Хороший парень. И охотник получился бы хороший, да и ходок тоже. Но, ничего не поделаешь. Иди.

— Я не пойду, — попятился от двери Шуруп.

— Пойдёшь, — с угрозой в голосе произнёс Зуб, надвигаясь на парня.

Видя безысходность ситуации, парень попытался прорваться через охотника на выход, но тот схватил его за шиворот и потащил к двери. И вот тут бедная подмётка ботинка, давно грозившая отвалиться, наконец, наполовину отслоилась от ботинка, показав грязную ступню, и зацепилась за ножку стола. Шуруп, подталкиваемый сзади Зубом, полетел носом в пол, а охотник, не ожидав, что сопротивления парня так резко прекратилось, кубарем перелетел через парня и влетел в аномалию. Наверное, он и сам не понял что произошло. Тем не менее, на ту сторону после оглушительного хлопка хлопушки влетели ошмётки бронежилета, оружие и ботинки — всё, что осталось от Зуба. Стены и потолок вокруг покрылись кровавыми брызгами. Ошарашенный Шуруп шагнул следом и застыл перед рядом шкафов. Ступня, оставшаяся без подмётки, стала подмерзать на голом полу, поэтому парень решил сначала переобуться и, подобрав добротные ботинки охотника, вытряхнул из них остатки плоти.

Конверт нашёлся уже во втором шкафу. Действительно, большой, склеенный из грубой серо-жёлтой бумаги. На ощупьконверт был плотно забит какими-то документами. Кроме того, там прощупывался ещё и какой-то небольшой предмет продолговатой формы. Шуруп бездумно сунул конверт за пазуху, подобрал оружие Зуба и пошёл на выход. И что теперь делать? Назад идти? Может и дойдёт без охотника, хотя это не факт. А дальше? Если он вернётся без Зуба, ему не жить. Тогда куда? И там Мышка. Наверное, нужно вернуться в схрон, а там уже всё обдумать основательно. Ну да, это верное решение, хотя при мысли о пауках становилось страшно и неуютно.

Утром, позавтракав, группа вышла из ледового дворца. Последняя часть маршрута была самой тяжёлой. Предстояло пройти по узкому проходу между стоянкой уродов и полем аномалий, которое раскинулось на большой площади. Был ещё один путь, через двор штаба к задней двери, но с той стороны простиралось огромное радиоактивное пятно и соваться в него как-то не хотелось. Василий сидел на груде щебня, укрываясь за крупным бетонным обломком и в бинокль наблюдал за лагерем уродов. Стойбище жило своей жизнью. Мутанты сновали по лагерю, о чём-то разговаривая, ссорясь, занимаясь по хозяйству. В одном из уголков лагеря уроды свежевали труп человека. Где-то вспыхнула обычная бытовая драка, короткая и беззлобная. Шустов всматривался в мутантов и удивлялся тому, как радиация изуродовала тех, кто когда-то были людьми. Действительно уродливые рожи, тем не менее отличались разнообразием. У одного из мутантов голова была скошена на бок так, что лицо напоминала прямоугольный треугольник, гипотенуза которого проходил от макушки к правой челюсти. Другой был одноглазым, причём глаз располагался посередине лба. Наиболее колоритным выглядел крупный урод с двумя костистыми наростами на лбу. Ну, прямо Халк! Тела тоже отличались завидным разнообразием. Встречались с отростками вместо конечностей, с двумя локтями на одной руке, с рудиментарными хвостами и коленями назад, как у кузнечика. Даже парочку чешуйчатых заметил. И все были покрыты отвратительными язвами. Уродов было много, несколько тысяч, и встречаться с ними желания не возникало. Сверившись с планшетом, Василий наметил путь прохода группы так, чтобы между ими и лагерем всегда было укрытие. Конечно, маршрут будет проходить в опасной близости к аномалиям, но тут вся надежда на Шамана. Он спустился в воронку, в которой, пользуясь случаем, предавались безделью бойцы, и, подозвав Шамана, обсудил с ним намеченную дорогу. Поднялись, попрыгали, проверяя, не гремит ли чего и пошли. Часть пути проходила по глубокой траншее, тянущейся в нужном направлении и была относительно комфортной. Потом траншея резко уходила в сторону, группа вылезла и укрываясь фронтоном разрушенного здания, осторожно пошла дальше. Сразу после фронтона по правую сторону потянулось поле аномалий. Трещали радиоприёмники на поясе, постоянно тянуло вправо, указывая на наличие мясорубки, потом маленькие электрические заряды стали пощипывать кожу и, в ответ на бросок камешка, оглушительно хлестнула электра, опять мясорубка, трамплин, бритва… Всё это изобилие выматывало силы и нервы, поэтому, когда группа приблизилась к поваленной ограде штаба, все вздохнули спокойно и чуть не поплатились за это, сунувшись в центральный вход. Спасла только реакция Шамана, вовремя заметившего слегка преломлявшую лучи света бритву. Пришлось лезть в окно.

— А тут кто-то прошёл совсем недавно, — задумчиво произнёс Шаман, разглядывая пыльный пол. — Двое. Сначала прошли туда, направо, а потом назад, к дальней лестнице.

— А почему по ближней не поднялись?

— Видимо, что-то не дало. Скорее всего аномалия.

— Ну, значит, и мы по дальней пойдём.

Поднимались осторожно, помня о том, что впереди чужаки. Осторожно приподнимая голову над уровнем второго этажа, Василий увидел, как из двери вышел молоденький парень, из мародёрских племён, судя по одежде, и быстрым шагом направился к лестнице. Бойцы быстро спустились назад и, дождавшись, когда парень достигнет первого этажа, аккуратно скрутили, зажав ему рот, и затащили в ближайший кабинет.

— И кто ты такой? — спросил Вася, глядя на испуганно вращающего глазами пленника.

— Шуруп.

— Что ты там делал, Шуруп?

— Пахан приказал достать оттуда одну вещь и принести ему. Мы с Зубом шли. А потом Зуб влетел в хлопушку, а я прошёл и нашёл конверт.

— Кто такой пахан?

— Вожак нашего племени.

— Ему нужен был именно конверт?

— Да. Именно он.

— А зачем?

— Не знаю. Мне не говорили. Может, Зуб знал?

— Конверт где?

— Вот, — парень достал из-за пазухи и протянул Василию то, зачем они сюда шли. В этом Шустов убедился мгновенно, только глянув на маркировку конверта.

Задание, практически выполнено. Осталось доложить руководству и двигаться в обратный путь. Пацана можно отпустить. Невелика птица, да и опасности не представляет. Пока допрашивали парня, Кузьмин настроил рацию и теперь переминался с ноги на ногу, ожидая, когда командир освободится. Василий подошёл к рации и доложил о выполнении задания.

— Молодцы, — похвалил их полковник Степанов, — теперь слушай следующую задачу. У командного бункера несколько входов. Основной, у штаба, находится в центре радиоактивного пятна и поэтому недоступен. Что с остальными, неизвестно. Вам необходимо найти доступный вход, через который можно проникнуть внутрь. Схема бункера с обозначением всех коммуникаций должна быть в конверте вместе с ключом. Выполняйте.

Сказать, что это задание не вдохновило Шустова, это ничего не сказать. Надежды на скорое возвращение домой и нормальный отдых улетучивались со второй космической скоростью. Он вскрыл пакет и среди бумаг действительно нашёл карту города, на которую была наложена схема бункера. Василий поразился размерами этого подземного сооружения, раскинувшегося под городом. Бункер воистину был исполинским. Он поднял голову, собираясь отдать команду, и тут где-то неподалёку раздалась стрельба.

— Что там? — выскочил из кабинета Шустов.

— НАТОвцы! Прошли со стороны радиоактивной зоны!

Этого ещё не хватало! Зачем они сунулись сюда, даже и гадать не надо было. Ясно, за чем они пришли. Интересно, сколько ещё желающих завладеть ключом встретится на пути?

Утром, подняв взвод, Грэг занялся гигиеническими процедурами. Боевой выход не отменял банального стремления к чистоте. Уже стирая пену со щёк после бритья, лейтенант услышал какие-то крики из соседней комнаты.

— Что случилось? — спросил Виннер, входя в помещение.

— Сэр, сами гляньте, — дрожащим голосом произнёс Вильсон, показывая на маленькую комнатку, видимо детскую.

Эту комнату предлагал Грэгу в качестве ночлега сержант Гаррисон. Лейтенант отказался, увидев маленькую, не по росту, кроватку и предпочёл спать в общей комнате. А сержант остался ночевать там. И вот сейчас на кроватке лежал скелет, одетый в бронекостюм коммандос. Скелет был старый, обработанный временем до состояния белизны, и только нашивка на левом кармане указывала на то, что это не глупый розыгрыш.

— Чертовщина какая-то, — прошептал за спиной Вильсон.

— Не чертовщина, — задумчиво проговорил Грэг, отодвигаясь к двери. — Это, скорее всего, хроноаномалия. Зона ускоренного времени. Кто знает, сколько пронеслось лет в районе этой кроватки за ночь? Сто, а может больше. Гаррисон успел во сне прожить долгую жизнь, состариться, умереть и разложиться до состояния скелета. Всё. Разошлись. Гаррисону не поможешь, а нам надо выполнять боевую задачу. Через полчаса выходим, а сейчас завтракать.

Быстро перекусив, Виннер сел за отработку маршрута. Впереди была территория радиоактивного заражения и обходить её было слишком далеко, да и, как показал вчерашний день, совсем не безопасно. Решено. Пойдём напрямик. Дождавшись, когда взвод позавтракает, он приказал всем принять по двойной дозе антирада и переключить шлемы на замкнутый цикл дыхания. В конце концов, пройти было можно. Бронекостюмы коммандос обладали антирадиационной защитой. Вопрос только во времени прохождения горячего пятна. Костюмы рассчитаны на четыре часа. Антирад тоже не помешает. Главное, пройти пятно побыстрее. Вышли через час, перед выходом досконально проверив снаряжение, а главное, герметичность соединения шлема с костюмом. На лицевом щитке шлема навигатор старательно отображал проложенный маршрут. Только углубились в развалины, как по ушам ударил стрёкот счётчика Гейгера, извещая о заражённой зоне. Все, как один, испуганно дёрнулись, подчиняясь вбитому с рождения страху перед радиацией. Разум понимал, что пока они находятся под защитой тяжёлых бронекостюмов, обладающих антирадиационной защитой, но тело не хотело заходить в этот адский мир взбесившихся нейтронов и протонов, альфа, бета и гамма частиц. Звук стрекотания счётчиков пришлось уменьшить до минимума. Шли трудно, постоянно съезжая по осыпи битого железобетона и натыкаясь на штыри арматуры, но, всё же помаленьку продвигались вперёд. Постепенно горы щебня стали сменяться частичным остеклением, а, вскоре, перед взводом предстал пейзаж, полностью залитый слоем расплавленного стекла. Картина, представшая глазам коммандос, подавляла своей иррациональностью. Каждый из них побывал в командировках не в одном из военных конфликтов, на раздираемой вот уже пятнадцать лет войной, планете. Но там было как-то по обыденному просто: грязь, кровь, трупы… А здесь стерильная чистота операционной на залитой расплавленным стеклом местности. Так и с ума сойти недолго.Словно в подтверждение этих мыслей, в ложбинке между стеклянных холмов вдруг раскинулось изумрудно-зелёное поле, на котором девочка в ярком ситцевом платьице собирала алые маки. Салливан и Брикман, шедшие в головном дозоре устремились к девочке, недоумённо глядевшей на слоноподобные фигуры в тяжёлых бронекостюмах, приближающиеся к ней. Никто не успел ничего даже сообразить, когда над приблизившимся к девочке солдатам вдруг ниоткуда возникла на высоте метров трёх тёмная туча, из которой пошёл проливной дождь. Девочка замерцала и пропала, а фигуры солдат стали оплывать, словно восковые свечи. В наушниках внутренней связи раздались душераздирающие крики, которые вскоре прекратились.

— Что это было? — спросил О,Нейл.

— Кислота. Аномалия, привлекающая миражом и убивающая кислотой, — мрачно ответил лейтенант.

— Но, сэр, неужели они разумны?

— Кто знает, мой дорогой ирландец! — больше всего лейтенанту сейчас хотелось оказаться в поместье графства Йоркшир, в своей постели, укрытым, как в детстве, с головой одеялом из шерсти прекрасных йоркширских овец. Но реальность подсовывала один сюрприз за другим. После того, как очередная аномалия вырвала из рук О,Брайенна верную швабру и закинула её куда-то далеко за оплывшие стеклом холмы, пришлось двигаться гораздо медленнее, постоянно оскальзываясь на стеклянной поверхности. Пару раз возникавшие на пути миражи уже не привлекали, а, скорее пугали, заставляя обходить такие места по широкой дуге. Когда, наконец, стеклянная поверхность вновь сменилась бетонным крошевом, все вздохнули свободнее и чуть не поплатились за свою расслабленность. Оллридж поскользнулся на щебёнке и загрохотал вниз, цепляясь за любые попавшиеся на пути выступы. Ларкинс вовремя схватил его за ремень штурмовой винтовки, затормозив падение. И тут вся осыпь, вызванная падением штатного медика группы, вдруг выстрелила вверх пулемётным залпом.

— Спасибо, друг, — прохрипел Оллридж, — вот так влетел бы в аномалию, и так же стартовал бы сейчас к небесам.

— Не стоит, — вымученно улыбнулся радист.

Впереди наконец-то показалось четырёхэтажное здание. Неужели их мучениям пришёл конец? Грэг прямо представил, как на площадке перед русским штабом приземляется «Чинук», лейтенант передаёт полковнику Бенсону ненавистный ключ и улетает в благословенную Англию. И всё! Больше никакой службы! Сразу рапорт на стол и на гражданку! Поредевший взвод стягивался на площадке внутреннего двора штаба, готовясь к последнему рывку, когда по ним ударила очередь из русского автомата. И вновь хвала создателям бронекостюмов. Несколько человек кубарем покатились по выщербленному асфальту, сбитые пулями, но никто не пострадал. Бронепластины выдержали. А вот тут коммандос оказались в своей стихии. Им противостояли не малопонятные ужасы взбесившегося города, а вполне обычные люди. А воевать с людьми коммандос учили хорошо. Солдаты рассредоточились по укрытиям, моментально открыв ответный огонь. Лейтенант привычно стал отдавать команды, мимоходом сожалея, что потерял часть бойцов, так нужных сейчас. Взвод охватил позиции противника полукольцом и стал неумолимо приближаться к заветной цели. Краем глаза Виннер отмечал, как вражеские пули сбивали с ног то одного его солдата, то другого, но броня выполняла свою функцию, и бойцы опять вставали и вступали в бой.

Василий видел, что их пули не приносят вреда НАТОвским солдатам. Что ещё противопоставить этим подготовленным воякам, да ещё и с такой бронёй? Эх! Был бы Корд. От этой хвалёной брони только ошмётки бы летели! Но Корда не было. Скоро дойдёт и до рукопашной схватки, в исходе которой Шустов иллюзий не питал. НАТОвцев было больше и подготовкой они вряд ли уступали его бойцам. Необходимо было отходить. Он уже открыл рот, когда Кузьмин прокричал от окна, выходящего на фронтон?

— Командир! Уроды идут! Толпа не меньше тысячи!

«Вот и приплыли. Скорее всего, мутанты услышали звуки выстрелов», — подумалось Василию. Группа, оказавшаяся между молотом и наковальней, была обречена.

— Дяденька! — сквозь шум боя он услышал несмелый голос, — дяденька, уходить надо.

За спиной стоял давешний пацан, несмело переступавший с ноги на ногу и мявший в руках нелепую треугольную шапку из кошачьего меха.

— Спасибо, что подсказал, а то я сам не знаю, — язвительно ответил Васька. — Вот только летать мы не умеем.

— Я знаю, как можно уйти.

Что заставило сразу поверить парню, Васька так и не понял. Но поверил сразу и безоговорочно.

— Говори! — подскочил он к парню.

— Тут рядом колодец. А там подземный ход.

Вот оно, спасение! Конечно, если парень не врёт. А с другой стороны, зачем ему врать? Шустов скомандовал общий сбор и, не теряя времени вместе с группой устремился за Шурупом. Выскочив из окна вне видимости со стороны уродов, они преодолели около двадцати метров. Парень бросился на землю и, срывая ногти, попытался приподнять тяжёлую чугунную крышку. Дюжий Савченко просто отодвинул Шурупа в сторону, достал десантный нож и, подковырнув, легко отбросил люк в сторону. Взорам открылся колодец с лестницей из железных скоб, вбитых в бетон. Один за одним группа нырнула в колодец вслед за проводником, а Савченко, спускающийся последним, задвинул за собой крышку. В темноте, резко наступившей после яркого солнечного дня, ярко засветил мощный аккумуляторный фонарь в руках Василия, заставив присесть от неожиданности копошащегося у входа в горизонтальный вход Шурупа.

— Ты что задумал, парень? — насторожился Вася.

— Факел искал, — ответил Шуруп, недоумённо глядя на такой яркий источник света в руках главного.

— Не нужен факел. Веди.

Они пошли вслед за проводником по тоннелю, причём, если тщедушному Шурупу было достаточно только пригибаться, то дюжим спецназовцам отряда «Призрак» приходилось идти чуть ли не на четвереньках. Но, как говорится, лучше плохо идти, чем хорошо лежать. В сырой земле, разумеется. Спустя время Шуруп остановился, со страхом глядя вперёд.

— А сейчас осторожнее. Свети на землю перед нами.

— Что, растяжки? — попытался пошутить Шустов.

— Я не знаю, что такое растяжки, но вот эти нити лучше не задевать.

Василий посветил немного вперёд и увидел серебристые сигнальные нити паутины, тянущиеся в боковое ответвление, где на страже, как часовые, замерли огромные пауки. Коваленко вскинул автомат, но командир жестом остановил его.

— А теперь поподробнее об этом месте, — попросил он Шурупа.

— Да что поподробнее? Если не заденете нити, вас не тронут. А заденете — всё.

— Командир, дай я всю эту нечисть перестреляю! — взмолился Коваленко. — С детства эту пакость ненавижу.

— Отставить. Идём, как на минном поле. Растяжки не задеваем. И пауков не стреляем. Во-первых, кто его знает, сколько их в этом тоннеле прячется. Не буди, как говориться, лихо. Может, у нас на них и патронов не хватит. А во-вторых, эти растяжки нам добрую службу сослужить могут, если противник колодец найдёт.

Бойцы молча кивнули и, осторожно переступая через нити, прошли опасное место. Под стоянку решили определить место схрона. Василий прошёлся по каморке, рассматривая примитивные арбалеты, повешенные на стену, полки с заточенной арматурой, убогие ботинки, подбитые резиной автомобильных шин. Потянулся и достал с верхней полки консервную банку, что-то на ней прочитал и отбросил в сторону.

— Просрочена, дальше некуда. Осталось только съесть и помереть.

— Это же консерва! — возмутился Шуруп, — знаешь, сколько всего нужного за неё можно у колхозников выменять? У нас вожак и то, нечасто такое ест!

— Потому и живой, — заржал Коваленко. — Командир, давай мы его нормальным продуктом покормим?

— Покормим. Всем отдыхать. На пост возле хода Татарин. Меняет Шаман.

Когда взвод ворвался в здание, противник как сквозь землю провалился. Но, скорее всего, поднялся наверх. Грэг разделил подразделение на две группы и отправил по обеим лестницам, надеясь зажать русских в районе четвёртого этажа. Сам остался с правой группой. Вильсон первый двинулся к лестнице, занёс ногу на первую ступеньку и, вдруг, стремительно взмыл вверх, ударился о потолок и превратился в кровавую лепёшку, разбрызгав вокруг ошмётки.

— Назад! — срывая голос заорал Грэг.

Группа шарахнулась назад, ошарашенно тыкая стволами штурмовых винтовок в ловушку, как будто пытаясь напугать сбесившиеся сил природы.

— Сэр! — закричал Ларкинс, — посмотрите в окно!

Лейтенант бросил взгляд в сторону окна и ему стало плохо. К зданию штаба подходила огромная толпа мутантов, страшных, уродливых чудищ, вооружённых самодельными арбалетами, копьями и шипастыми дубинками.

— Отступаем в радиоактивную зону! — заорал Грэг, прекрасно понимая, что обратного пути им не выдержать. Костюмы своё дело сделали, и антирадиационная защита свой ресурс выработала. Но страх погибнуть от рук этих мутантов перевешивал.

Солдаты выпрыгивали из окон, удаляясь в горячее пятно. Краем глаза Виннер видел, как двоих его бойцов всё же схватили и, облепив со всех сторон, как гусеницу муравьи, потащили в глубь здания. Они уходили всё дальше к эпицентру ядерного взрыва. Затеявшие было преследование мутанты отстали. Даже для их, истерзанных радиацией тел, уровень излучения был запредельный. Грэг смотрел перед собой, видя, как ландшафт распадается на точки. Потом всё вокруг покрылось дымкой, и он снял шлем, показавшийся ему невозможно тесным. Его вырвало. Последнее, о чём успел подумать Виннер, было: «Надо же, я умираю от радиации, вызванной нашей же бомбой. Пути Господни неисповедимы».

4

Шуруп блаженно жмурился, откусывая кусочек настоящего хлеба с намазанным на нём чем-то блестящим, тёмно-бардовым и невыразимо вкусным. Эти люди с Калашами называли эту вкуснотищу «Джем». Да он бы и просто хлеб ел бы и ел. Настоящий хлеб был доступен только Пахану и Корню, да и то был не такой. А тут ещё и джем! И как им не жалко делиться таким сокровищем? Наверное, в благодарность за то, что он их спас. Да ещё и чай налили. Что такое чай, парень уже знал, благодаря Зубу. Но охотник расходовал эти крупицы экономно и скупо, заваривая вчера напиток. А эти мужики щедро сыпанули горсть в котелок с кипятком, да ещё и поставили на стол настоящий сахар! Но сахар, наверное, нельзя. Это они для себя достали.

— А ты что сахар в чай не кладёшь? — удивился один из них.

— А что, можно?

— Для кого тогда поставили? Можно всё, что на столе. Это для всех. Вот в ранцы лазить не рекомендую. Можно и по зубам схлопотать. А если выложили на стол, то это общее.

Шуруп взял один из кусочков и положил в рот. Кусочек моментально рассыпался на языке и стал таять, наполняя рот сладостью.

— У нас не так, — наконец проговорил он.

— А как?

Размякший парень благодарно посмотрел на этих больших мужчин и начал рассказывать, прихлёбывая чай, в который уже кто-то подкинул несколько кусочков рафинада. Он говорил о том, как уроды вырезали его семью и как сам он, восьмилетний мальчишка, прятался под бетонной плитой, по которой хлестала жгутами разрядов электра, словно чуя добычу и досадуя на то, что не может его достать. О том, как прибился к племени мародёров и все десять лет лазил по завалам то загонщиком на крысиных охотах, то в поисках чего-нибудь полезного для племени. О праве посидеть у костра, о Мышке, ждущей его из этого дальнего похода. О караванах к колхозникам и стычках с соседними племенами за район мародёрки. Рассказ получился сумбурным сбивчивым и длинным. Бойцы сидели вокруг парня с суровыми лицами и внимательно слушали.

— Вот, значит, как выживали жители города, когда мы отсиживались в тепле и безопасности под землёй, — горько произнёс Василий.

— Даа, врагу не пожелаешь. А где твоё племя находится?

— На Рассвете.

— Где? Микрорайон Рассвет? И вы оттуда дошли сюда?

— Да.

— Как вам удалось вдвоём, с этими кустарными арбалетами преодолеть такое расстояние?

— Сам бы я не дошёл. Я так далеко никогда не ходил. Это Зуб. Он ходок опытный. Это, кстати, его схрон.

— А как тогда такой опытный ходок мог под аномалию сунуться?

— Случайно. Он хотел, чтобы я первый пошёл. А после срабатывания хлопушки уже сам бы сунулся. Аномалия редкая. Даже не каждый охотник о ней знает. Он и рассчитывал, что я её не замечу. А я как-то на мародёрке видел, как она работает. Там один из наших влетел в неё, а потом Зуб прошёл спокойно. Он потом Пахану рассказывал про неё. А я подслушал. Вот и тут я её сразу заметил и идти отказался. Ну, он меня туда силой стал заталкивать, а получилось, что через меня перелетел и сам в неё вляпался. Повезло мне.

— Да уж. Ну и порядки у вас! Что дальше делать думаешь?

— Не знаю. Мне в племя ходу нет. Без Зуба бы просто вернулся, и то мало бы не показалось. А уж без вашего конверта мне вообще не жить. Мышку бы оттуда вытащить. Мы бы здесь поселились и жить стали отдельно. А что, я охотиться умею, аномалии знаю. Прожили бы.

Василий смотрел на парня и прикидывал, какую выгоду можно извлечь из этой ситуации. А что, парень, пусть и не сам, но прошёл такой путь от микрорайона Рассвет до штаба. Да и восемнадцать лет жизни в таких условиях, это бешенный опыт сам по себе. Такой человек в помощь Шаману увеличит шансы группы во много раз.

— С нами не хочешь пойти?

— С вами? — изумлённо вскинулся Шуруп, — с вами хочу, вот только мне бы Мышку из племени забрать.

— Нам поможешь, вместе пойдём за Мышкой. Обещаю. Тем более очень мне хочется узнать, откуда ваш Пахан про этот конверт знает.

Шустов решил остаться в схроне до утра. Группе просто необходим отдых. Бункер никуда не денется. Стоял пятнадцать лет. И ещё постоит. А бойцы явно нашли себе новую игрушку в лице парня. Постоянно возле него, угощают, рассказывают что-то. Вон, Татарин уже нож ему подарил. А пацан счастливый! Он, наверное, с этим ножом в обнимку и спать будет. Васька поймал себя на том, что и сам почувствовал желание позаботиться о Шурупе, как о младшем братишке. Он подошёл поближе, чтобы послушать разговор парня с бойцами.

— А у нас в племени тоже такой Калаш есть, даже два, — гордо проговорил пацан, явно пытаясь добавить себе значимости.

— Да? И вы с ними на охоту ходите?

— Нее, они уже не стреляют, наверное. Да и патроны старые. Калаш имеет право иметь только вожак и его ближайший подручный.

— Вообще-то правильно говорить не Калаш, а автомат системы Калашникова. Был такой изобретатель. Калашников Михаил Тимофеевич. Самый лучший в мире автомат создал. Он бы на тебя обиделся, если бы услышал, как ты его Калашом обзываешь. Сокращённо этот автомат называется АК-12.

— А подержать можно?

— Держи.

Глаза парня разгорелись с такой силой, что все дружно засмеялись. Шаман, которого сменил Савченко, уже поел, и Василий подозвал его к карте, выведенной на тактический планшет. Рядом лежала карта из конверта. Смотри, мы здесь, на территории автохозяйства. Ближайший вход в бункер в подвале средней школы номер 26. Это на Соколе. Как думаешь, как лучше пройти.

— Подожди, командир. Парень, вроде, с Рассвета?

— Да.

— А это в той же стороне, только дальше. Надо его подтянуть.

— Шуруп! — крикнул Василий, — иди сюда.

Парень с сожалением вернул бойцам автомат и подошёл к столу.

— Расскажи-ка нам, как вы с этим, Клыком, сюда добирались.

— С Зубом. Клыка ещё в прошлом году слепые собаки съели.

— Ну с Зубом.

Шуруп вздохнул, покосился на автомат, который только что держал в руках и обстоятельно рассказал о приключениях, которые пришлось испытать вместе с охотником.

— И как вы все аномалии проходили без всяких приборов? — восхитился Шаман.

— Ну, аномалии не самое страшное. Их видно.

— Как же видно-то?

— Видно. Надо только внимательным быть. И на дорогу впереди себя по-особенному смотреть. Слегка исподлобья и искоса. Тогда видно всё. Бритва свет преломляет, мясорубка маревом себя выдаёт, хлопушка — искорки золотистые по земле, трамплин — пыль или камешки прямо над землёй слегка приплясывают, там, где вывертыш, воздух слегка желтее обычного, над адским котлом всегда лёгкое дрожание воздуха.

— Это какой ещё адский котёл? — заинтересовался Василий, вспомнив кочевников, провалившихся под землю.

— Аномалия такая. Всегда на определённый вес настроена. Лежит и ничем себя не выдаёт, пока жертв соберётся не меньше определённой массы. Вот тогда земля расступается, поглощая жертвы, а оттуда огонь вырывается. Ну а потом всё опять становится как было. — подтвердил его догадку Шуруп. — Страшнее животные. Вот от них подальше держаться надо. Стая слепышей во главе с альфачом пострашнее десяти адских котлов будет. Ну а про ворон я вообще молчу. А самое страшное, это проклятые места. Туда только уроды могут спокойно ходить. У нас несколько раз охотники попадали. Их же не видно. Потом мучились, пока не умирали. И язвы по всему телу, и волосы выпадали, и зубы. Страх, короче.

— Ну, от проклятых мест, как ты говоришь, у нас дозиметры есть. С животными как-нибудь огнестрелом спасаемся, а вот про аномалии ты много интересного рассказал. Спасибо. Всё, иди к ребятам. Вижу же, что тебе не терпится.

Шуруп обрадованно вскочил и уже через минуту уже слышался его ломкий голос, что-то рассказывающий под весёлый смех бойцов.

Вышли из схрона рано утром. Пока пробирались по горам щебня, Шуруп вспоминал, как проснулся этой ночью от неудержимого желания выйти в подвал. В дальнем углу опять висели в воздухе три странника.

— Да что вам от меня надо! — Взмолился про себя парень, — почему вы меня преследуете? Что я вам сделал?

— Твои эмоции зашкаливают, человек, — прозвучало в голове.

— Зашкалит тут! — подумал Шуруп, — тут не только зашкалит, тут и обделаться недолго.

— Не бойся нас. Мы не причиним тебе вреда, — ответили странники. — Ты должен помочь нам.

— Как? И почему я?

— Потом. Всё потом. А пока знай, в Доме быта на чердак не лезьте.

Странники растаяли, а Шуруп сел на землю и перевёл дух. Вот что может означать это предупреждение? И чем он может помочь этим светящимся силуэтам? Одни вопросы и ни одного ответа. Постепенно развалины сменились целыми зданиями. Впереди шли Шуруп с Шаманом. Было видно, как более старший Шаман уважительно-внимательно относится к тщедушному парню. Оно и понятно. Пацан держался не в пример уверенней, хотя и чувствовалось напряжение. Обстановка не давала возможности для расслабухи.

— Прямо не пойдём, — вдруг заявил Шуруп, останавливаясь посреди улицы.

— Почему? — возмутился Василий, — Это оптимальный путь!

— Смотрите: улица не настораживает?

— Да нет. Улица, как улица.

— А вы присмотритесь.

Васька осмотрел улицу внимательней и, наконец, до него дошло. Таких улиц в этом городе просто не могло быть. Чистый, целый асфальт, дома, радующие глаз свежей штукатуркой, целые стёкла окон, пускающие солнечные зайчики и машины на новеньких резиновых колёсах. Ну, хоть сейчас садись, заводи и езжай. Таким Василий запомнил город, когда пятнадцать лет назад мчался ещё зелёным сержантом, заместителем командира взвода спецназа, в убежище по сигналу тревоги. А парень прав.

— Обходим дворами! — скомандовал он бойцам, — веди, Сусанин.

— Что обзываешься! — обиделся Шуруп. — Скажи, что не прав?

— Прав, прав. Потом расскажу, кто такой Сусанин. А сейчас веди нас.

Парень присел, покрутил головой, к чему-то прислушался и уверенно показал:

— Идём туда. Только осторожно. Возле детской площадки даже отсюда видно — мясорубка.

— Как это ты заметил? — профессионально заинтересовался Шаман.

— Видишь, конструкция из труб? Как её в спираль-то закрутило?

— Ну, мало ли кто решил позабавиться.

— Если бы аномалии не было, эту конструкцию давно бы колхозникам оттащили. Металл нынче в цене. А раз стоит, значит добраться до неё нельзя. А в каких случаях нельзя? Вот то-то и оно. По любому аномалия.

Шаман пристыженно замолчал, признавая правоту парня. Шли дворами долго, опять обойдя очередную детскую площадку, где, усевшись на карусели, в разные стороны била жгутами высоковольтных разрядов мощная электра. Воздух был наполнен озоном, а кожу на щеках ощутимо покалывало электрическими разрядами.

— Буйная, это хорошо, — проговорил Шуруп.

— Как понять — буйная? — опять вцепился в кладезь знаний Шаман.

— Электры бывают двух видов. Буйные — молодые. Их всегда видно, потому, что они беспрестанно бьют по всем местным предметам, да и перезаряжаются мгновенно. Сил полно по молодости-то. Это хорошие аномалии, потому, что ты сдуру в неё не влезешь. А хуже всего тихие. Это старые аномалии, которые свою энергию на абы что не расходуют. Они тихо лежат и ждут. Узнать её можно только по лёгкому покалыванию. Как почувствуешь такое, сразу назад. И перезаряжаются сравнительно долго. В течении минуты. Вот они коварные. Да и бьют помощнее. Как говорится, всю душу в свой удар вкладывают.

— Понятно.

Путь через дворы вывел на проспект Челюскинцев, где Шуруп присел на корточки и начал чертил схемы по примеру Зуба.

— И что ты там решаешь такое? — спросил у него Василий.

— Прикидываю. Здесь у нас два пути. Один через вывертыш, а другой между двумя хозяйствами колхозников.

— А поподробнее?

— Вывертыш какое-то время стоит, потом на несколько минут выключается, а потом включается снова. Нужно сидеть, и наблюдать эту периодичность. И только после этого пытаться пройти. В прошлый раз он был активен два часа, а период отключения составлял пятнадцать мину. А как у него с этими выключениями и включениями сейчас, я не знаю. Нужно смотреть.

— Погоди, а разве вывертыш проходим? — удивился Шаман.

— А о чём я тебе толкую?

— Вот те на! Век живи — век учись.

— Так вот, следующий путь проходит между двумя колхозными общинами.

— И что в этом такого?

— А то, что колхозники отлавливают чужаков, зашедших в их владения, и скармливают их своим свиньям.

— Ого! Жестоко.

— Как есть. На нас точно нападут. Общины у колхозников большие. А нас всего семь человек. Обязательно нападут. Я бы через вывертыш бы пошёл.

— Нет, пойдём через колхозников. Живой человек гораздо понятнее, чем все эти аномалии. А от колхозников отобьёмся. За год мы их уже научили от нас подальше держаться. Только ты внутри строя находись. Мы, как-никак, в бронекостюмах. Стрелой не пробьёшь.

Хозяин, как говорится, барин. Бойцы обступили Шурупа со всех сторон, прикрывая своими телами и двинулись по улице. Вскоре показались два колхозных хозяйства, разделяемые широким проспектом. С появлением группы, в окнах домов замелькали стрелки с луками и арбалетами, но, видя автоматы и военную форму, стрелять не пытались. Со скрежетом металлических дисков, оставшихся без резины, откатился автобус, играющий роль ворот в левое колхозное хозяйство. Из-за автобуса высыпал отряд стрелков, взявший на прицел арбалетов всю улицу. Группа напряглась. Из-за спин стрелков вышел пузатенький мужичок с хитрым взглядом и, постоянно раскланиваясь и улыбаясь, пошёл в их сторону.

— Здравствуйте! — Уже издалека начал он. — Рады приветствовать наших доблестных воинов!

— Тебе что надо, мужик? — поинтересовался Василий, ловя мужичка в прицел коллиматора.

— Просим вас посетить нашу общину. Для нас огромная цель принимать таких высоких гостей.

Обилие сладости в речах новоявленного парламентёра Шустову уж очень не понравилось, поэтому он, выразительно качнув стволом, отрицательно помахал головой:

— Вынужден ответить отказом. Нет времени на реверансы. Поэтому убирай своих арбалетчиков и освобождай путь.

Парламентёр растерялся. За всю его жизнь он не встречал человека, способного отказаться от халявы. А тут действительно была халява: богатый, роскошный стол и красивые женщины. Никто бы не устоял. А этот военный с лёгкостью отметает такое предложение. Но делать нечего. Видя, как нервничают бойцы, как поглаживают пальцы солдат спусковые крючки, он, от греха подальше скомандовал своим стрелкам команду на отход. А жаль. Шесть новеньких автоматов с боеприпасами совсем бы не помешали общине. Да и свинки бы порадовались такому количеству человечинки.

Как только автобус скрежеща колёсными дисками, опять встал на место, группа продолжила свой путь, всё так же ощетинившись стволами автоматов.

— Я так боялся, что вы примете их предложение, — проговорил Шуруп.

— Так ты с самого начала видел подвох? — удивился Василий.

— Да.

— А что не подсказал?

— У нас не принято лезть к вожаку. Вожак сам принимает решение. Если бы я сунулся со своим мнением к Пахану, он бы меня убил на месте.

— Запомни, в группе каждый имеет право на своё мнение и право на то, чтобы предупредить своих сослуживцев об опасности. Часто бывает так, что кто-то один видит то, что другие не замечают. В следующий раз, если случится что-нибудь подобное, сразу подходи и тихонько сообщай о своих наблюдениях. Понял?

— Понял.

— Слушай, а что там, на той улице было? Которую мы обошли.

— Не знаю. Но выглядела она необычно. А первое правило, если хочешь выжить: видишь что-то необычное или непонятное, старайся держаться от этого подальше.

— Хорошее правило. Надо запомнить.

Здание Дома быта стояло к путникам торцевой частью и выглядело этаким вытянутым вверх прямоугольником с треугольной крышей наверху. Справа и слева от него бушевала огромная электра. Но сам Дом быта представлял собой оазис среди буйства стихии. Влезли в него в единственное окно первого этажа и оказались в длинном как тоннель коридоре.

— Придётся идти через здание, — сказал Шаман.

— Не придётся, — возразил Шуруп.

— Почему?

— Отойди к стене и посмотри вперёд под углом. Видишь?

— Воздух, как будто пожелтел. Это что, вывертыш?

— Он самый.

— Значит, пойдём через второй этаж, — оптимистично заключил Василий.

Лестница была чистая, и поднялись без проблем. Однако примерно в том же месте коридор опять перегораживал вывертыш. На третьем этаже было то же самое.

— Да что это такое! — в сердцах воскликнул Шустов.

— Можно через чердак попробовать, — предложил шаман, — смотрите, здесь желтизна до потолка не достаёт. Вполне может быть, что на чердаке вывертыша нет.

— Точно, — с энтузиазмом подхватил Василий. Все на чердак!

«А пока знай, в Доме быта на чердак не лезьте», пронеслось в голове Шурупа, и он заорал не своим голосом:

— Стой! Никому не идти на чердак! Ни в коем случае!

Бойцы, напуганные такой выходкой пацана, сгрудились вокруг него, нервно пересмеиваясь.

— Ты что, пацан, сбесился, что ли? Или приснилось что?

— Нельзя туда, — упёрся Шуруп.

— А ну-ка, парень, давай-ка поподробнее. Почему нельзя и откуда знаешь? — обратился к нему Василий.

Шуруп, запинаясь, выложил всё, что приключилось с ним вовремя и после встреч со странниками. И про предупреждение именно про чердак в Доме быта.

— А не пытаешься ли ты нам свои сны впарить? Мало ли что присниться может.

— Не. Это мне не приснилось.

— Тогда обоснуй.

— Сейчас. Только осмотрюсь.

Парень стал осматривать пространство третьего этажа. Ничего, вроде, примечательного. Обычный пыльный, грязный коридор, перегороженный примерно посередине желтоватой стеной вывертыша. Бойцы, затаив дыхание, следили за манипуляциями Шурупа. В коридоре повисла мёртвая тишина, в которой вдруг отчётливо прозвучало короткое шипение. Спустя секунд десть — второе. Потом — третье. Шуруп встрепенулся и пошёл на звук. В самом углу на потолке вяло набухала капля. Достигнув определённого размера, она срывалась с потолка и падала на деревянный пол. В месте падения слышалось лёгкое шипение и воздух поднимался прозрачный, еле заметный дымок. От воздействия капель в половой доске уже образовалась обугленная воронка пяти сантиметров в диаметре.

— Всё ясно, — выпрямился Шуруп, — солянка. Вот почему ни в коем случае нельзя лезть на чердак.

— Что ещё за солянка?

— Аномалия такая. На чердаке в данный момент плещется озеро кислоты. Если бы мы открыли люк, вся эта кислота вылилась бы на нас.

Группа ошарашенно смотрела на парня. Такой смерти никто бы себе не мог бы пожелать.

— И что теперь делать? — Озадаченно спросил Василий. Как ни странно, но он чувствовал себя виноватым перед этим мальчишкой, только что спасшим жизнь его группе. И, причём не в первый раз.

— Два варианта: или наблюдать за вывертышем, устанавливать периодичность и проходить, или искать другие пути.

— Значит наблюдаем за вывертышем.

— Я бы не стал возлагать большие надежды на это.

— Как? Ты же сам рассказывал, что вы прошли вывертыш возле аптекоуправления.

— Там была молодая аномалия. А эта постарше будет. Вон какая! Почти на три этажа ростом. Сколько она активна и сколько перезаряжается, кто знает? Зуб рассказывал, что видел вывертыш, который пять часов активен, а перезаряжается всего минуту.

— Всё равно попытаться стоит. Вот тебе часы, Савченко тебе в помощь. Наблюдай.

— А я чем помогу? — удивился Савченко.

— Ассистентом побудешь. Чайку сваргань, бутербродом угости парня, анекдот расскажи.

— Тоже нашли ассистента, — обиженно пробурчал бугай.

— Командир, давай я поассистирую, — вызвался Шаман.

— С чего бы это?

— Да я за один день с ним столько узнал! Интересно.

— Ну, давай.

Обрадованный Шаман бросился разогревать на спиртовке воду и готовить бутерброды с сырокопчёной колбасой. Шуруп с интересом смотрел, как на жестяной конструкции бледным, почти невидимым огнём разгораются белые кругляшки. Интересно. Никаких дров не надо. Вот так положил несколько таких, и вот тебе костёр. Вода в котелке закипела сравнительно быстро, и Шаман принялся колдовать над кипятком. И тут жёлтый цвет в коридоре разом пропал. Парень вскрикнул и глянул на часы, отмечая время.

— Что там? — подбежал к нему проводник.

— Вывертыш отключился. Теперь засекаем время перезарядки.

Шуруп напряжённо сидел с часами в руке, бросая попеременно взгляды на циферблат и вперёд по коридору. Всё вокруг перестало существовать. Всё, кроме вот этих часов и вот этого коридора. Аномалия включилась ровно через семь минут. Парень расслабленно откинулся на стенку и тут в нос ударил запах чего-то горелого.

— Что горит? — подскочил он.

— Где? — поднял голову от котелка Шаман.

— Да тут. Что, запах не слышите?

— Ах, это? — засмеялся проводник. — Это кофе. Напиток такой. Вот, решил тебя угостить. В довоенное время многие любили себя побаловать чашечкой-другой. Правда это растворимый. Где же сейчас натуральный-то взять? Но, хоть что-то. Ну, что там с аномалией?

— Период перезарядки семь минут. Вполне успеем проскочить. Осталось выставить наблюдателя и, как только она опять отключится, можно будет идти.

Так и сделали. Василий установил наблюдательный пост, а Шуруп стал угощаться деликатесами. Кофе ему не понравился однозначно. Горький, да ещё и горелым пахнет. А вот колбаса оказалась на высоте. Парень перекатывал во рту вкусные солоноватые кусочки, совсем не похожие на ту вяленную крысятину, которую доводилось ему кушать.

Аномалия отключилась через три часа и группа, успешно пройдя коридор, спустилась на первый этаж и вышла через торцевое окно, с другой стороны.

Школа показалась внезапно, когда группа, преодолев завал из обрушившейся девятиэтажки, скатилась по щебёнке вниз. Четырёхэтажное кирпичное здание с разрушенным крылом спортзала и большими брешами в стенах стояло мрачным обелиском утраченным мирным временам. Когда-то здесь раздавались детские голоса, звенел последний звонок и тоненький девичий голосок выводил на линейке: «Школьные годы чудесные». Хорошо ещё основное здание сохранилось. Ведь там подвал, в котором находится запасной вход в бункер. Группа направилась к школе, когда насторожившийся Шуруп остановил бойцов, показывая что-то впереди себя.

— Что ещё? — недовольно спросил Василий, досадуя на задержку. Делов-то осталось, найти вход, сообщить на базу и домой, по душ и в мягкую постель.

— Трамплин.

— Где?

— Вон, — парень поднял с земли камень и бросил вперёд. Камень ударился о землю, прокатился немного и, вдруг, резко, как из катапульты, выстрелил в небо.

— Вот это ас! Приёмник и не хрипнул ещё, а пацан с ходу разглядел! — восхитился Кузьмин.

— А что ты хочешь? — Ответил Шаман. — Мы после выхода месяц в тепле да безопасности отсиживаемся, а он двадцать четыре часа в сутки в этом проклятом мире обитает.

Аномалию обошли, конечно. Уже в школьном дворе группу ждал очередной удар. Бойцы молча стояли посреди площадки, которая, скорее всего выполняла роль места, где проводились линейки, и расширенными от ужаса глазами смотрели на обилие костей, усыпающих двор школы. Судя по маленьким черепам, это были останки детей, пятнадцать лет назад пришедших в школу на свой последний урок. Какими нелюдями нужно быть, чтобы стрелять по детям? На глаза наворачивались слёзы, а руки невольно сжимались в кулаки. В вестибюле школы спугнули семейку шипохвостых котов и сразу направились к месту предполагаемого спуска в подвал. Подвал был на месте, как и вход в бункер. Только вход этот перекрывала бритва. И так, сволочь, стояла, что не подойти и не обойти. Ну нет, чтобы на метр левее или правее. Нет. На самом входе.

— Может, что-то можно сделать? — с надеждой спросил Василий у Шурупа.

— Да что тут сделаешь? Это что, шкаф, который можно отодвинуть? Вход недоступен однозначно.

Поднявшись на первый этаж, группа расположилась во одной из классных комнат. Судя по низеньким партам, здесь учились дети младших классов. Василий опять углубился в карту, пока Кузьмин колдовал с рацией. Следующая точка — здание управления местнойполиции.

— Ох, не люблю я ментов, — поморщился Шаман.

— Это с какого бодуна-то? — удивился Васька. — Когда война началась, тебе лет десять было. А в убежище я что-то ментов не наблюдал.

— Да я по детству зимой как-то снежком в автобус залепил. Меня поймали и к ментам. Вот страху от них натерпелся!

— Ну, сейчас в этом управлении ты ментов разве что в виде скелетов увидишь. Кончились давно менты. Давай думать, как пройти туда.

Оба склонились над картой, выбирая маршрут.

— Лучше всего по берегу канала, потом через здание СЭС, сквер и к ЦУМу., — заключил Шаман.

— Да. Наверное, ты прав. Кузьма! Как там связь?

— Да давно всё готово.

Шустов быстро доложил о результатах поиска и дальнейших планах, прослушал положенные в таких случаях ценные указания и напутствия. Двигаться дальше на сегодня смысла не было, поэтому он дал команду на развёртывание лагеря. На ночёвку устроились на втором этаже, в кабинете географии. И не первый этаж, на который могут заскочить нежелательные представители местной фауны, и можно выскочить в окно в случае необходимости.

— Шуруп! — балагурил дюжий Савченко, — что за имена у вас?

— Обычные имена.

— Да какие же это обычные имена. Клички какие-то. Как у собак.

— У слепышей кличек не бывает.

— Да ты не понял. Раньше, до войны, у людей были домашние животные. Коты, собаки.

— Как можно жить в одном доме со слепым псом или шипохвостом? До войны люди что, совсем дураки были?

— Опять двадцать пять! Собаки были другие. С глазами. И служили человеку верой и правдой. Самый преданный друг человека был, между прочим.

— Опять шутишь?

— Нет. Это правда. Спроси у кого хочешь. И коты были меньше и ласковые такие. Без шипа на хвосте.

— А разве так бывает?

— Бывает. Вот тогда и давали клички своим питомцам. А у людей имена должны быть. Вот, например, я Савченко Игорь Дмитриевич.

— Ого, как длинно! И к чему так сложно?

— Савченко, это фамилия. Ну, как принадлежность определённому племени, что ли. Мой отец был Савченко. Я — Савченко, и мои дети тоже будут Савченко. Понял?

— Понял.

— Имя моё — Игорь. Ну, как тебя Шуруп зовут. А отчество Дмитриевич, то есть я сын своего отца Дмитрия.

— Сложно как-то у вас.

— Зато по-человечески. А то Шуруп! Шуриком будешь, Сашкой. А что, Александр — звучит гордо. Был такой великий полководец — Александр Македонский. Пол мира завоевал. Решено. Эй! Мужики! Наш Шуруп теперь не Шуруп. Шуриком он теперь будет. Сашкой! А если так жалко с Шурупом расставаться, пусть у тебя фамилия будет Шурупов.

— Давно пора, — одобрительно загудели бойцы, с крещением тебя.

Шуруп ошалело крутил головой, принимая поздравления. Ничего не понимая, он всё равно чувствовал, что становится своим этим малопонятным, но всё равно хорошим людям.

5

Утром сразу спустились к руслу канала, тянувшегося через весь город. Раньше берега этого канала были облицованы гранитными плитами, а по сторонам разбиты парковые зоны. Сейчас плиты сползли в воду, устраивая заторы и водопады, берега оплыли, а парковые зоны превратились в заросли. Тяжёлая, тёмная вода медленно несла свои воды источая вокруг резкий неприятный запах. Шли осторожно. Шаман, признав авторитет Шурупа, полностью отдал ему право проверять дорогу. Парень не возражал, понимая, что никто лучше его не определит безопасный путь. Шли по тонкой кромке оплывшего берега, оставляя слева переплетения ядовитого плюща, колючей сирени и хищного тополя. Большая мухоловка склонила свои зубастые листья к самой воде, карауля зазевавшуюся рыбу. Услышав шаги людей, стебли приняли вертикальное положение и раскрывшиеся листья приготовились к броску. Группа замедлила шаг, и бойцы приготовили свои автоматы. Шуруп жестом остановил приготовившихся к бою товарищей, вытащил знаменитую саблю Зуба и шагнул вперёд. Первый удар, и вот уже в воду летит первый плотоядный лист, второй — и ещё один стебель лишился своего зубастого навершия. А потом парень врубился в самые заросли и выкосил плантацию мухоловок не хуже газонокосилки.

— Давно хотел попробовать эту саблю в деле, — невозмутимо проговорил он бойцам, изумлённо смотрящим на него с открытыми ртами. — Ну что, пошли?

Дальше шли без приключений до самого здания СЭС. Лезть опять пришлось через окно, так как на самом входе раскинулся трамплин. Да что ж они входы-то так любят? Но в здании было безопасно, что не могло не радовать. Коридоры СЭС были завалены бумагами, в кабинетах тоже царил бедлам, в лабораториях стояли штативы с пробирками и ретортами, на дне которых высохли остатки каких-то реактивов. В другое время Шуруп с удовольствием полазил бы во всём этом великолепии и, наверное, смог бы отыскать что-нибудь ценное. Но сейчас на это времени не было совсем. А вот с другой стороны здания творился сущий ад. Даже Шурупу такого видеть не приходилось. Электра переплелась с трамплином и жёстко хлестала своими разрядами взмывающие в небо камни. А камней было много, да и отправляемые в полёт, под действием силы тяжести рано или поздно возвращались на землю. Полюбовавшись на такой фейерверк, группа отошла назад и, выбравшись из здания, свернула налево во дворы. Дворами двигаться было не в пример труднее. Заросшие кустами, высокой травой и ядовитым плющом пространства, где когда-то мирно сидели на лавочках старушки, бегали с мячом мальчишки и катались на каруселях девчонки, сейчас таили смертельную опасность. В любом месте могла притаиться аномалия или ожидать свою жертву какой-нибудь хищник.

— Слушай, Шурик, а вот что, в городе кроме слепышей, ворон и шипохвостов, больше нет животных? — спросил Савченко.

— Почему нет? Полно. Крысы, например. — Шуруп поймал себя на мысли, что ему приятно, когда его называют человеческим именем. Шурик, Саша, Александр. Красиво звучит. Это тебе не Шуруп!

— Я имею ввиду опасных, — не унимался Савченко.

— А ты думаешь, крысы не опасные. Как собираются в стаю особей в сто, так мы всем племенем на верхних этажах отсиживаемся. Ждём, когда они схлынут. Для этого на чердаке всегда запас воды держим. И обязательно нескольких человек теряем.

— Ну а кроме крыс.

— Кротожор.

— А это что за зверь такой?

— Страшный зверь. Мы его с Зубом по дороге к штабу как раз видели. Не советую с ним сталкиваться.

— Савченко! Не отвлекай проводника, — оборвал их разговор Шустов, чем порадовал парня. Действительно, разговор отвлекал, а самому прекратить разговор было как-то неудобно.

Место Савченко рядом с Шурупом занял опять Шаман, внимательно наблюдающий за действиями Шурупа.

— А почему мы прямо не пошли? Так же удобнее было бы.

— Там у плюща охотничьи угодья. Видишь, на полянке прямо по земле свои лианы раскинул. Думает, что никто его не заметит. А как выйдет кто на полянку, так сразу усики вверх и обовьёт жертву. Мы бы, конечно, отмахались бы. Но зачем эти сложности. Мы ему не мешаем. Он нам.

— Ты говоришь о нём, как о разумном существе.

— А он и есть, ну, может и не разумный, но полу разумный точно. Это тебе не тупая мухоловка. Плющ опасность понимает. Получил по усикам ножом, или вот саблей, тут же съёживается, усики убирает и не отсвечивает.

— Ну надо же! Сколько всего мы ещё не знаем!

Впереди в кустах раздался шорох и навстречу группе из зарослей выполз шипохвост. Бойцы вскинули автоматы, но Шуруп взмахом руки остановил их и выстрелил в зверя из своего самострела. Заточенная арматура пробила тело кота насквозь и животное, дёрнувшись, испустило дух.

— Здесь нельзя шуметь, — пояснил парень Василию.

— Почему?

— В той стороне, недалеко, есть проклятое место. А это значит, что поблизости могут шнырять уроды.

— Вообще-то ты прав, — согласился Шустов, вспомнив, что на карте действительно отмечено радиоактивное пятно неподалёку.

— Сейчас пойдём очень осторожно. Видите? — Шуруп показал на спину мёртвого шипохвоста.

Бойцы склонились над тушкой и увидели маленький зелёный росток, пробивающийся из шерсти.

— Что за хрень? — удивился Кузьмин.

— Росток хищного тополя. Когда он чувствует приближение кого-то живого, он выпускает пух, который летит к жертве и облепляет её. А потом пух проникает в тело животного и пускает росток. Вот так и развивается в теле, пока не убивает своего носителя, и только тогда пускает корни в землю. Где-то здесь тополь растёт.

— Помнится, когда-то тополя тоже распространяли свои семена посредством пуха, — проговорил Василий. — Только тогда им не нужны были промежуточные носители. Они сразу падали на землю и пускали корни. А сейчас, на стадии созревания зерна, наверное, им требуется органика. Брр, мерзость какая.

— Этот шипохвост сам вышел к нам, чтобы мы его убили. Устал, наверное, мучиться.

Группа двинулась дальше вслед за Шурупом, который шёл осторожно, постоянно вглядываясь в переплетения растений впереди. Время отвремени по пути попадались молодые побеги тополя, прораставшие через скелеты шипохвостов, слепышей и крыс. Неожиданно парень замер и поднял руку.

— Что там? — спросил подкравшийся сзади Василий.

— Тополь. Вон там. Обходим через подъезд.

Группа отошла к дому, тянущемуся справа и вошли через покорёженную железную дверь в захламленный подъезд. Спёртый воздух, наполненный запахом кошачьих экскрементов, заставил всех поморщиться. Шуруп быстро вскинул самострел и выстрелил в тёмный провал подвала. Оттуда раздался короткий кошачий мяв, сразу же перешедший в скуление, длившееся, впрочем, недолго.

— Кошак в засаде сидел, — пояснил парень. Второй в подвал убежал. У них лёжка тут, а лёжку свою они всегда защищают.

Бойцы прошли через квартиру и вылезли из окна с другой стороны дома. В окне дома напротив мелькнули какие-то силуэты. Группа моментально рассредоточилась, взяв дом на прицел. Однако Шуруп, присмотревшись повнимательней, приподнялся и замахал руками. В ответ, из окна второго этажа высунулся бородатый мужик в такой же, как и у парня, мародёрской одежде. Шуруп подошёл поближе к дому и о чём-то заговорил с мародёром. Было видно, как разговор перешёл в спор, то один собеседник, то другой с чем-то не соглашались и горячо старались убедить визави. Наконец, стороны перешли к какому-то согласию и Шуруп вернулся к бойцам.

— Это район обитания племени. Я с подручным вожака разговаривал. Они согласны пропустить нас через свою территорию.

— А о чём ты так с ним спорил?

— Да гонору выше крыши. Требовали за проход десять патронов. Но я сказал ему, что наша группа по любому пройдёт через них. Вот только тогда численность племени убавится. Шансов против шести автоматов у них нет. Просто, мол, правила знаем и уважаем. Поэтому и хотим миром пройти.

— А что, есть такие правила?

— Конечно! Постоянно воевать никто не хочет. И терпеть кого-то на своей территории тоже желания нет. Поэтому, если заходишь в район другого племени, всегда нужно договариваться и уважать их обычаи.

— А что смотришь, как пёс побитый? Давай, говори.

— Ну, я, это…

— Не мнись, рассказывай.

— Я на себя смелость взял пообещать, что мы вожака и его приближённых чаем угостим.

— И что в этом такого?

— Как? Это же чай!

— Ну чай и чай. Время всё равно обеденное. Пообедаем у них. Заодно и чаем угостим. Место-то безопасное?

— Племена всегда в безопасных местах селятся.

— Ну и пошли тогда.

Группа во главе с Шурупом пошла к дому, всё равно настороженно оглядываясь по сторонам.

Вожаком оказался здоровый мужик, назвавшийся Буром. Пригласив гостей к костру, он постоянно искоса поглядывал на Шурупа, явно не понимая, что тот делает среди этих солдат. Буру было далеко за тридцать, что по местным меркам делало его глубоким стариком. Но отменные физические данные, полученные от природы, позволяли ему не давать спуску более молодым членам племени. Бур отлично помнил довоенные времена и угощение в виде чая принял с благодарностью. Положив на колени старый полицейский укорот АКСУ-74 с треснувшим цевьём и отломанной рамкой приклада, он поднёс сою кружку к лицу, вдохнул аромат напитка и расплылся в блаженной улыбке.

— Я уже думал, что никогда больше не попробую его, — произнёс вожак.

— Ну, тогда попробуй и это, — протянул ему бутерброд с бужениной Василий.

Бур с горящими глазами посмотрел на лакомство, принял его осторожно, как святыню и стал кушать, откусывая маленькие кусочки, явно смакуя. После обеда заговорили о делах.

— Нам нужно попасть к управлению полиции, — деловито произнёс Шустов. — Как бы нам дорожку побезопасней найти?

— Это вам к ЦУМу выходить надо. Другого пути нет. Справа радиоактивное пятно большое. Несколько дней обходить надо. Левее — к каналу выйдете, а там канал петлю делает и опять к ЦУМу. Кому охота такой крюк делать? По своей территории я помогу пройти. Дам в проводники охотника. Есть у меня хороший, Ломом кличут. А дальше сами. Вон, у вас проводник есть, выведет, надеюсь. Правда он молодой какой-то. Хочешь, за рожок патронов я тебе своего дам? До самого конца доведёт.

— Наш тоже хороший, — не согласился Василий, взглядом успокоив напрягшегося было Шурупа. — Сюда довёл, и дальше доведёт.

— Ну, как знаете.

Дальше говорили ни о чём. Вожак всё пытался выяснить, где находится база военных, наверное, надеясь завязать с ними торговлю. Василий отшучивался, уходя от ответа, и переводил разговор на особенности быта племени. Обсудили виды на охоту и мародёрку, согласились с тем, что мародёрка уже не та, повздыхали о довоенных временах. Наконец, Шустов, глянув на часы, скомандовал выход. Лом, местный проводник, длинный и мосластый, ревниво оглядел Шурупа, усмотрев в нём соперника, и кивнул головой, давая знак к движению. Дворы прошли быстро, постоянно лавируя между наиболее опасными с точки зрения проводника, местами. Потом прошли развалины какой-то организации, протиснулись через затор из автомобилей на перекрёстке и вышли к торговому центру.

— Всё. Здесь наш район заканчивается. Привёл, как договаривались. Дальше сами. Только в автопарк соваться не советую. Там чертовщина какая-то. Машины уже колёсами в землю вросли, а каждый раз по-разному стоят. Как будто их двигает кто-то.

— Поняли. Спасибо. — попрощался с ним Василий.

Лом кивнул и, не говоря ни слова, повернулся и зашагал назад. К ЦУМу вышли уже ближе к вечеру. Из окна второго этажа АТС долго изучали широкий перекрёсток, образованный пресекающимися двумя проспектами с обязательным на перекрёстке затором из машин. На той стороне серой громадой возвышалось здание ЦУМа. По проспекту, играясь, бегали слепыши и уходить от сюда явно не собирались. Собаки устраивали догонялки, грызлись меду собой, залезали мордами в салоны брошенных автомобилей, прыгали по крышам машин. Ржавая крыша одного из автомобилей не выдержала, и слепой пёс провалился в салон, застряв в дырке крыши. Скулёж, издаваемый тварью слышен был даже здесь, в здании АТС. Слепыш бился, зажатый рваными краями дыры, но выбраться не получалось. Стая пару минут заинтересованно глядела за потугами своего сородича, потом, потеряв к нему интерес, вдруг резко снялась с места и помчалась в низ по проспекту.

Перекрёсток переходили под жалобное скуление зажатого в машине слепыша. В ЦУМ заходили осторожно, ни кошаков, ни мародёров, ни, какой-нибудь другой пакости не было. Правда в баре на первом этаже порезвилась мясорубка, перекрутив всё, до чего могла дотянуться. Но спутникам она не мешала, и группа прошла мимо, особо ей внимания не уделяя. Поднялись на второй этаж, где, как помнил Василий, был в своё время оружейный магазин «Арсенал». Хорошо укреплённый бутик с решёткой, дополнявшей мощную входную дверь, оказался на месте. Правда основательно разграбленный за эти пятнадцать лет, он ассортиментом не баловал. Но группа пришла не за покупками, а надёжность магазина давала возможность спокойно провести ночь. Под широкой передней лестницей нашелся декоративный бассейн с фонтаном, в который натекло достаточно много дождевой воды. Кузьмин принялся опять настраивать рацию, а Савченко с Татарином, скрутив с потолка чудом сохранившиеся ведёрные плафоны, отправились за водой. Коваленко достал из ранца походный набор и быстро собрал фильтровальную установку. Пока Василий разговаривал с бункером, бойцы успели отфильтровать около двадцати литров воды, разлили часть по фляжкам, часть в резиновый походный бурдюк, и отправились за следующей порцией.

— Что застыл? — спросил Василий Шурупа, удивлённо наблюдающего за манипуляциями бойцов.

— Неужели так просто? Раз, и у тебя столько чистой воды, сколько захочешь?

— Ну, не всё так просто. Фильтры имеют обыкновение заканчиваться, а обеззараживающие таблетки тоже не бесконечны. А как вы воду добываете?

— Мы ночь отстаиваем, чтобы вся грязь осела. Потом делаем фильтр из гравия и песка, перегоняем через него, а потом опять ставим отстаиваться. И всё равно она вонючая. А у вас чистая.

— Что ж ты хочешь, технологии, — непонятно проговорил Василий, хлопнул парня по плечу и пошёл к бойцам.

— Валиуллин! Давай, сегодня шурпичку сваргань. Такую, как ты умеешь. А то который день на сухомятке сидим.

— Есть, сэр! — шутливо вытянулся татарин и, схватив котелок, ушёл в торговый зал.

Костёр развели в мебельном отделе возле выбитого окна. Тяжёлый обеденный стол, когда-то продававшийся, наверное, за немалые деньги, горел хорошо, и вскоре по залу распространился волшебный мясной аромат, от которого у всей группы началось усиленное слюноотделение. Ужинать уселись тут-же, за столом попроще, счастливо избежавшим костра. Когда перед Шурупом оказался котелок с одурительно пахнущим варевом, он, тем не менее ощутил некоторое разочарование. Конечно, пахло всё это восхитительно. Но что за еда — вода, пусть и вкусно пахнущая? Еда должна быть внушительной. Например, зажаренная крыса, или наструганная вяленная крысятина с луковицей вприкуску. А тут водичка какая-то. Однако, видя, как орудуют ложками бойцы, тоже зачерпнул из котелка и понёс в рот. Хлебанул, прожевал, проглотил и очнулся только тогда, когда ложка заскребла по дну котелка. Бойцы смотрели на него с доброй усмешкой.

— Ну ты, брат, даёшь. Ложкой, как пропеллером махал. Я думал, нас сдует всех, — смеялся Савченко.

— Добавки будешь? — поинтересовался Татарин.

Шуруп прислушался к себе. Несмотря на жидкую консистенцию, пища оказалась очень сытной, было хорошо и в желудке ощущалась приятная наполненность.

— Нет. Не буду. Наелся.

— Ну, смотри. А то потом поздно будет. Савченко всё сожрёт.

— У меня тело большое, мне много надо, — пробасил боец.

Перед отбоем закрыли и дверь, и решётку, но всё же Василий расписал смены. Группа легла спать и моментально со всех сторон донеслось сопение и всхрапывание. Вымотались за день сильно и уснули, только коснувшись подушки. Только Кузьмин в карауле у двери с завистью поглядывал на отдыхающую группу.

Василия ночью разбудил Савченко, сменивший на посту Кузьмина. В тусклом свете небольшого фонарика лицо здоровяка было мертвенно бледным.

— Что случилось? — тихо спросил Шустов, стараясь не разбудить спящих ребят.

— Ты послушай, командир.

Васька прислушался и тут-же ощутил вибрацию пола. Из-за двери раздавались тяжёлые равномерные шаги. Такое впечатление, что какое-то существо размером не меньше слона ходит в мягких тапочках по торговому залу.

— И давно так?

— Где-то с полчаса. Командир, что это?

— Не знаю и, кажется, даже не хочу узнавать.

— Может, сходим, посмотрим?

— Он в дверь ломился?

— Нет.

— Тогда и не стоит выходить.

Словно услышав разговор, неведомое существо подошло к двери с той стороны, и затихло. Савченко с Василием испуганно замерли, направив на дверь автоматы. Несколько минут ничего не происходило, потом за дверью что-то шумно вздохнуло и так же размеренно, тяжёлым шагом ушло куда-то в глубину зала. Шаги стихли и больше не возобновлялись.

С первыми лучами утреннего солнца Шустов скомандовал «подъём» и, не дав бойцам даже умыться, организовал прочёсывание ЦУМа. Облазили всё здание, заглянули в самые укромные уголки, но так никого и не обнаружили. В дневном свете произошедшее ночью казалось уже не таким страшным и правдоподобным. Тем более, что благополучно проспавшие произошедшее сослуживцы скептически отнеслись к рассказанному, превратив командира и Савченко в предмет беззлобных насмешек. Во время умывания Савченко подошёл к Шурупу.

— На, держи, — протянул он парню одноразовый бритвенный станок. — Сбрей эту свою козлиную бороду.

— Что это?

— Это то, чем мужчины бреются. Вон, видишь, что Кузьмин делает. Давай так же.

— Но борода — это гордость мужчины!

— Кто тебе сказал? Лень вашим мужикам за собой следить, вот и придумали оправдание. Гордость мужчины чистота и здоровье. А борода — это негигиенично. Если ты попал в приличное общество, то соответствуй. И брось эти свои первобытнообщинные замашки.

— Это ты, что ли приличное общество? — засмеялся Кузьмин.

— А что, не видно? Ты, вместо того, чтобы зубы скалить, научил бы бриться пацана.

— Ладно, приличный ты наш. Научу. Иди сюда, Саш, покажу, как это делается.

Науку бритья Шуруп освоил быстро и уже на завтраке сверкал чисто выбритыми щеками. Воздух холодил голые щёки и было как-то непривычно без бороды. Как юбку женскую одел. А с другой стороны в группе ни одного бородатого, а мужики такие, что всё его племя при желании одной левой сделают. Василий сидел над картой и прикидывал дальнейший маршрут. Здание управления полиции находилось недалеко и при хорошем раскладе ближе к обеду они должны уже быть на месте. Только бы всё получилось! Шуруп привычно занял место впереди боевого построения, рядом тенью пристроился Шаман, и группа двинулась в путь. Шли по широкому проспекту вниз, прижимаясь к правой стороне. Где-то впереди в кустарнике шумно дрались шипохвосты, ядовитый плющ потянул к ним свои усики, но, осознав, что не дотягивается, обречённо их опустил. Тихая, спокойная дорога, привычные мелкие пакости, вроде небольшого трамплина, успешно обнаруженного проводником, успокаивали и настраивали на лирический лад. Василий уже совсем было поверил, что до ментовки доберутся без проблем и с опережением графика, когда внезапно Шуруп встрепенулся и заорал не своим голосом: «Вороны!» Опешивший Шустов вскинул голову и действительно увидел вдалеке огромную, чёрную как туча, птичью стаю, явно направляющуюся к ним. Группа не сговариваясь бросилась в здание общественной бани, мимо которой как раз проходили. Миновав вестибюль, проскочили через раздевалку и вломились в помывочную, закрыв дверь прямо перед клювом самой расторопной вороны.

— Все здесь? — спросил Василий. — Никого не забыли.

— Все, — дружно ответили ребята.

— Командир, — давясь от смеха спросил Савченко, — ты специально выбирал, куда спрятаться?

— Ну да, — не понимая в чём подвох, ответил Шустов. — В помывочном зале окон нет. Вот и бежал сюда.

— Так это женское отделение, — под общий хохот продолжил здоровяк. — Мужское правее.

— Я что, голубой, чтобы в мужское идти? — бородатой шуткой отмахнулся Васька, про себя отмечая, что настрой у группы хороший и трудности все переносят достойно.

В бане сидели часа два, после чего Шаман осторожно приоткрыл дверь и вышел наружу. В тишине гулко прокатилась короткая очередь, после чего раздался голос Шамана:

— Кто помылся, выходи строиться!

— А чего стрелял-то? — поинтересовался Васька, выходя в раздевалку.

— Одна птичка заблудилась, под потолком летала. Остальные улетели уже.

Дальше неожиданностей особо не было. Электру обошли привычно, пару шипохвостов шуганули тоже особо не напрягаясь. «Что-то часто мы котов по двое встречаем. Брачные игры у них, что ли?» — подумалось Василию. Вскоре группа стояла перед полуразрушенным зданием управления полиции. Зашли внутрь через пролом, оставленный мощным боеприпасом и, пройдя по коридору, спустились в подвал. И опять облом. Шустов стоял перед многотонной железобетонной плитой перекрытия, навалившейся на бронированную дверь входа в бункер. А сверху, словно одной плиты недостаточно, крест-накрест лежали стеновые панели. Всё это в свете столба солнечного света, падающего в пролом, выглядело издевательски безнадёжно. Обидно. До слёз обидно.

— Командир, вдруг позвал Шаман из темноты подвала. — Что это?

Васька направился на голос и увидел в свете фонаря бронированную дверь, оснащённую электронным замком. Ещё не веря себе, он достал электронный ключ и вставил в считывающее устройство. Секунд двадцать ничего не происходило, потом раздалось жужжание сервоприводов внутри двери, что-то щёлкнуло и дверь медленно начала открываться.

Неужели нашли? Василий первым шагнул через высокий порог и оказался в тесном тамбуре. Над следующей дверью висела табличка «Тамбур дезактивационной очистки», из которого вели две двери. На одной из них было написано «Накопитель грязной одежды», а на другой вход. Шустову, да и другим бойцам, проведшим пятнадцать лет под землёй, стало ясно, что это защитное сооружение по своим размерам никак не может быть бункером командующего.

— Доска документации начальника караула — прочитал Савченко на щите, висящем на стене за столом, стоящим у входа. — Всё ясно. Это помещение подразделение охраны входа. Вон, у него мониторы. Сто процентов, по всему подвалу были камеры развешаны. Ну да! Караулка это! Вон, на телефоне написано: «Связь с бункером».

— А откуда здесь электричество? — поинтересовался Кузьмин.

— Эта караулка, скорее всего к бункеру запитана, — пояснил Шустов. — А там, как и у нас, атомная электростанция. Лет сто ещё будет ток выдавать. Расходимся по помещениям. Кто знает, может, есть от сюда вход в бункер.

Бойцы разошлись по убежищу и через пятнадцать минут опять собрались у стола дежурного.

— Хода нет никакого, — за всех доложил Шаман. — Зато можно отдохнуть. Бункер полностью подготовлен к работе.

Действительно. Бойлерная оказалась исправной. В оружейке стояли в ряд девять автоматов АКС-74 и одна снайперка СВУ, патронные ящики, железный ящик с двадцатью гранатами РГН и десятью РГО. В складских помещениях нашлись форма и амуниция, а в кладовой возле камбуза — запас продуктов. Да уж. Только заселяйся и неси службу. Группа смотрела на командира щенячьими глазами так, что Василий не выдержал и, махнув рукой, скомандовал:

— Группе, заняться гигиеническими процедурами и отдыхать. Выход утром, — и добавил, глядя на радостные рожи, — и не скальтесь здесь. Завтра будете в поте лица этот день отрабатывать.

Савченко с радостным воплем бросился в бойлерную запускать нагрев воды, а остальные тут же принялись снимать с себя тяжёлые бронекостюмы и готовиться к принятию душа. Бойлерная оказалось мощной, и вскоре горячая вода была готова. Бойцы с полотенцами наперевес устремились в душевую, попутно прихватив с собой и Шурупа. Парень обалдело крутил головой, не понимая, снится ему это всё или нет. Вот то самое, о чём говорил Профессор. Хочешь — горячая вода, хочешь — холодная. А они не верили и посмеивались над стариком, считая его сказочником. В душе Шурупа отмыли, как говорится, до скрипа и, не взирая на его сопротивление, обрили голову на лысо.

— Нам ещё здесь твоих вшей не хватало, — говорил Савченко, водя станком по пенной голове парня. — И вообще, солдат должен быть опрятным, коротко подстриженным и чисто выбритым. Вот это — солдат. А у тебя? Еле заставили бородёнку козлиную сбрить. И волосы ниже плеч, как у бабы. Ничего, сделаем из тебя бойца.

В предбаннике Шуруп долго искал свою одежду сверкая голым задом, потом повернулся к бойцам и недоумённо посмотрел на них:

— Это вы так пошутили?

— Как?

— Мою одежду спрятали.

— Это убожество? Мы не спрятали, мы выкинули.

— А как же я?

— Разберёмся. Вот, надевай казённые трусы и майку, влезай в тапочки и пошли, — скомандовал ему Шаман.

Ничего не понимая, парень поплёлся за бойцом, шлёпая по полу резиновыми щлёпанцами. Они зашли в складское помещение, где Шаман сразу направился к стопкам вещей, разложенных на полках.

— Так, что тут у нас? — принялся он рыться в вещах. — Какой у тебя, примерно, размер? Ага. На вот, одевай пока нательное бельё. Как? Угадал с размером? У меня глаз алмаз! Дальше, на, носки одевай, и пять пар про запас. Отложи в сторону. Бронекостюм. Маловат ты парень. О! вот этот вроде подойдёт. Ну-ка, одень. Нда. Великоват. Но меньше нету. Пусть будет на вырост. Здесь подтянем, здесь затянем. Пойдёт. Теперь ботинки. О! есть твой размер! Правда не десантные, тут уж извини, придётся в общевойсковых походить. Ну-ка? Совсем другое дело. Сейчас тебе шлем подберём и рейдовый рюкзак. Эй! Шурик! Что с тобой? Ты в порядке?

Шуруп стоял в каком-то ступоре от неожиданно свалившегося на него ТАКОГО богатства и не мог поверить, что это наяву. Так просто не бывает. Не может такого быть.

— Это что, всё мне?

— Ну а кому ещё? Конечно. Ты же член группы. Значит и экипирован должен быть соответственно. Сейчас в оружейку пойдём автомат тебе выбирать.

— Мне? Автомат? — казалось, что Шурупа сейчас хватит удар.

— Конечно. Не будешь же ты вечно с этой деревяшкой бегать. Эй! Парень! В себя приди!

Когда вся группа собралась в столовой на обед, вошедший последним Шаман торжественно провозгласил:

— Господа, позвольте представить вам рядового Александра Шурупова! Шурик, заходи.

И тут перед изумлёнными взглядами бойцов предстал Шуруп. Конечно, необмятая форма была слегка великовато парню и сидела с непривычки мешком, да и тоненькая шейка над воротником бронекостюма выглядела скорее жалко, но парень преобразился. Уже не было того затравленного дикаря, которого они повязали в штабе. Перед ними стоял молоденький боец с сияющими от счастья глазами.

— От души, — произнёс Василий, — ничего не скажешь. А сейчас давай, раздевайся и к столу.

— Бесполезно, — огорчённо произнёс Шаман. — Как влез в бронекостюм, так и вылезать не хочет. И ботинки не стянешь. Хорошо, хоть автомат еле заставил в оружейке оставить.

— Видишь, мы все в нательном ходим? — сквозь смех сказал парню Шустов. — Броню ещё натаскаешься.

— Нет. Мне и так удобно.

— Ну, как хочешь. А сейчас давай к столу.

Во время обеда взгляды бойцов нет-нет, да и останавливались на важном Шурупе. А тот прямо раздувался от осознания собственной значимости. Ещё бы! Ведь его приняли как равного! Нет, конечно он не станет никогда таким как они. Эти люди всегда будут для него идеалом. Но всё-таки он сидит с ними за одним столом, ест одну с ними пищу, они дали ему настоящую одежду и обувь и даже, страшно подумать, автомат с настоящими патронами! Завтра Шаман обещал научить его стрелять, а сегодня вечером с ним будут проводиться занятия по какой-то разборке и сборке. Мог ли он мечтать о таком повороте судьбы, сидя в холодном доме и ловя крохи тепла от костра в соседней комнате? Или чиня ботинки собачьей кожи, пытаясь заставить линолиумную подошву послужить ещё немного? Или на крысиной охоте, прыгая по завалам и выгоняя крыс из полуобваленных подвалов? Шуруп поймал себя на том, что ему постоянно хочется побольнее ущипнуть себя за руку, чтобы в очередной раз убедиться, что это не сон.

Вечером Василий уединился в комнате отдыха дежурного, вновь и вновь изучая карту. Из общего помещения раздавались голоса бойцов, стук металлических деталей автомата друг о друга, звуки передёргиваемого затвора и щелчки контрольного спуска. Ребята гоняют Шурупа по автомату Калашникова. Час назад они тренировали его принимать положение для стрельбы стоя, лёжа, с колена, переползаниям и правильному занятию позиции. Тоже, нашли игрушку. Замотают парня. Ладно. Пусть поиграют в крутых инструкторов. Сейчас надо продумать дальнейший маршрут. Через час сеанс связи с убежищем. Нужно будет что-то докладывать. Василий опять уставился на карту. Следующий вход находится прямо под зданием НИИ Радиоэлектроники. В принципе, не так и далеко, но необходимо преодолеть канал. А те мосты, которые Шустову довелось увидеть, были обвалены наглухо. В воду соваться тоже не вариант. Кто знает, какие мутировавшие формы жизни обитают сейчас в этой тяжёлой чёрной воде. Значит, надо искать мосты. Пусть и не в полной сохранности. Лишь бы была возможность по ним перейти на другую сторону. Василий глянул на часы. Время сеанса связи. Придётся выбираться из бункера. Железобетонные стены убежища не пропускают радиоволны.

— Кузьма! Бери свою шарманку! Время с домом говорить.

Кузьмин подхватил рацию, и они вышли из бункера в подвал. Связь была установлена быстро. В убежище ждали результатов, и полковник Степанов буквально забросал вопросами Шустова. Василий подробно доложил о всех перипетиях и изложил дальнейший маршрут.

— Я думаю, не стоит сейчас зацикливаться на этом институте, — проговорил полковник. — Считаю целесообразным поискать под зданием администрации города. Оно, хоть и находится дальше, но зато на этой стороне канала. Не надо заморачиваться с переправой. Продумай маршрут и утром доложи. Всё, отбой связи.

Вернувшись в бункер, Василий задумался. Здание администрации находится не так близко. По любому путь пройдёт мимо нескольких радиоактивных пятен. А там уроды. Но зато действительно не надо ломать голову над переправой через канал. Наверное, это действительно лучший вариант. Можно выйти на торговый центр, а оттуда через стадион к ресторану «Моццарелла» и уже напрямую к администрации. Решено.

6

Утром Шурупа познакомили с зубной щёткой. Зубы чистить было непривычно, паста была невкусной, но парень упорно водил щёткой по зубам, копируя движения Шамана. Перед выходом Галиуллин лично уложил рейдовый ранец Шурупу, показывая, как правильно делать укладку. Потом заставил попрыгать и подтянул недостаточно затянутые ремешки. Шустов с Кузьминым уже ждали наверху, не захотев лишний раз спускаться после сеанса связи. Шуруп с сожалением оглянулся на сказочный мир убежища, в котором провёл такие счастливые часы, и пошёл, привычно заняв место во главе колонны. Уже переходя дорогу, услышали вдали собачий лай и поспешили укрыться в жилом доме напротив управления. Из окна второго этажа было видно, как большая стая слепышей весело мчала по дороге. Бежавший в середине альфач замедлил бег, остановился и завертел своей большой лобастой головой. Группа тут-же отпрянула от внешней стены. Не дай бог почует. Уж очень большая стая. Не отобьёшься. И патронов не хватит. Но альфач басовито гавкнул, и стая устремилась куда-то в развалины управления полиции. Бойцы перевели дух. Вышли с другой стороны дома и пару кварталов шли, от греха подальше, дворами. Шуруп вёл группу, внимательно смотря перед собой. Идти было непривычно. Тяжеловатый бронекостюм стеснял движения, в шлеме было неудобно, да и ходить в этих ботинках тоже нужно ещё привыкнуть. Но это дело времени. Вон, ребята, носят всё так, будто родились в этой экипировке. Зато у него на плече висит настоящий автомат, а нагрудных карманах настоящие магазины, полные новеньких блестящих, покрытых матовой зелёной краской патронов. Да и на спине не грязная унылая котомочка, а настоящий рейдовый ранец, в котором лежат запасной комплект белья, пять! пар запасных носков, коробочки патронов, личный бритвенный станок, зубная паста, мыло, индивидуальный рацион питания, в котором хлеб, джем, колбаса. А под ранцем приторочен свёрнутый валиком личный пенопропиленовый коврик! Шуруп шёл, ощущая, как в душе разливается тепло, и чуть не влетел в трамплин, который раньше мог бы разглядеть ещё за десять шагов. На поясе у Шамана затрещал радиоприёмник, и боец схватил парня за плечо.

— Шурик, что с тобой? — обеспокоенно спросил проводник.

— Ничего, нормально. Задумался, — начал оправдываться Шуруп.

Действительно непозволительно расслабился. Надо встряхнуться и перестать думать о глупостях. Он выкинул из головы все мысли о постороннем и сосредоточился на маршруте. Трамплин обошли быстро, шуганули стайку крыс и вышли опять на улицу. По улице идти было не в пример удобнее, чем через заросшие дворы, поэтому к перекрёстку вышли быстро. На той стороне, где раньше был базар, раскинулся табор кочевников. Шатры, сшитые из собачьих шкур, возвышались на базарной площади, дети лазили по перевёрнутым прилавкам, мужчины занимались ремонтом тележек, выделкой шкур, или просто лежали на каких-то подстилках, подставляя лица солнцу. Женщины сновали между шатров или сидели у костров, занимаясь какой-то своей женской работой. Появление вооружённой группы привлекло внимание всего табора. Мужчины похватали оружие, а женщины быстро собрали детей в кучу и потащили за дальний шатёр. Из толпы кочевников вышел старик лет сорока с длинной бородой, в которой седых волос было гораздо больше, чем чёрных, с заплетёнными в две косы волосами под широким головным убором, сшитым из трёх кусков кошачьей шкуры.

— Я вожак племени. Что привело вас к нам? — спросил он неожиданно глубоким низким голосом.

— К вам ничего, — ответил Василий. — Мы просто шли мимо и не собирались нарушать ваш покой.

— Может, вы захотите присесть к нашему костру? Мы могли бы обсудить вопросы торговли, да и просто на будущее обсудить наше сотрудничество, — продолжил вожак, присматриваясь к автомату.

— У нас нет ничего на продажу. А вопросы сотрудничества я обсуждать не уполномочен. Для этого есть более важные люди в нашем племени. Мы идём к торговому центру.

— Что ж. Наше племя свободное. Поэтому мы уважаем свободу других людей. Но знайте, мы всегда рады гостям. Особенно, если эти гости могут принести нам пользу. На взаимовыгодной основе, разумеется, — хитро улыбнулся старик.

— Мы учтём ваши пожелания, — улыбнулся в ответ Васька.

— Да, в районе торгового центра мои люди видели уродов. Так что будьте осторожны.

— Спасибо за предупреждение.

Стороны раскланялись, и группа пошла дальше. Немного отойдя от табора, Шустов решил устроить привал в здании бывшего кафе-мороженое и приказал Татарину позаниматься с Шурупом практической стрельбой. Стрелять решили вдоль по улице по остаткам фар стоящей метрах в ста машины. Шуруп уже видел, как стреляют бойцы и считал, что ничего сложного в этой науке нет. Подумаешь, нажимай на спусковой крючок и всё. Это тебе не из самострела бить, где надо каждый раз взводить тетиву, укладывать стрелу на ложе, а потом наводиться по стреле в цель. И так после каждого выстрела. Об этом он безапелляционно заявил Татарину. Однако в действительности всё оказалось гораздо сложнее. Вначале он безуспешно жал на спусковой. Автомат не стрелял. Татарин стоял рядом и с усмешкой наблюдал за манипуляциями парня. Наконец до парня дошло, что нужно передёрнуть затвор. Но затвор передёргиваться не хотел. Вспомнив про предохранитель, он перекинул переводчик огня вниз, наконец передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок. Автомат с грохотом судорожно забился в руках. Испуганный Шуруп выронил оружие на землю и смотрел на него круглыми глазами.

— Ну как? — с усмешкой спросил Татарин. — Дошло? А вот сейчас и начнётся настоящее обучение.

Всё-таки Шуруп всю свою жизнь провёл в охотах, загонах и в борьбе за выживание, и обладал цепким умом, жадным до новых знаний. Поэтому науку стрельбы из автомата освоил за каких-то полчаса. Конечно, мастером снайперской стрельбы он не стал, но быстро принимать положение для стрельбы и уверенно наведя на цель открывать сравнительно точный огонь уже мог. Видя, как парень всё увереннее обращается с оружием, Василий завершил привал, и группа двинулась дальше. В Васькиной голове всё крутились слова вожака кочевников о том, что в районе торгового центра видели уродов. Что им там делать? До ближайшего радиоактивного пятна в районе стадиона далековато. Может сбрехал? Кто его знает? Не доходя до цели засели в жилом доме.

— И что теперь делать? — спросил группу Василий. — А если там действительно уроды. Не хотелось бы опять с ними сцепиться.

— Да. Нет такого желания. — подтвердил Кузьмин. Как вспомню тот рукопашный бой, так вздрогну.

— Так надо слазить и разведать, — предложил Шуруп.

— Легко сказать. Тут не знаешь куда смотреть, на аномалии, на зверей или на уродов. Да ещё плющи и тополя разные, — проворчал Коваленко, — а ты: «Слазить».

— Давайте я разведаю, — загорелся парень. — Мне привычно по завалам да по кустам лазить.

— Хорошо, — подумав, принял решение Шустов, — иди. Только осторожнее.

Шуруп снял с плеча автомат и отдал его вместе со шлемом, ранцем и магазинами Шаману. Жалко, конечно, но с таким грузом по кустам неудобно будет шариться. Сжав в руке нож, подарок Татарина, он совершенно по-детски шмыгнул носом, выпрыгнул из окна и скрылся в зарослях кустарника.

Сразу за домом начинались развалины. Шуруп переползал по обрушенным плитам перекрытия, забирался на кучи щебня и пробегал по полуподвальным помещениям. Впереди возвышался торговый центр, точнее то, что от него осталось, потому, что стекло всё уже давно осыпалось вниз осколками. А стекла в этом здании было много, судя по тому, что оставшаяся конструкция больше напоминала скелет какого-то невиданного животного. Шуруп до боли в глазах всматривался в уровни этажей, просматриваемые насквозь. Не было видно ничего. Ни шевеления, ни, какой другой активности. Уже успокоенный, парень поднялся, чтобы идти назад, когда голова взорвалась болью и наступила темнота.

Шуруп медленно, словно со дна реки, всплывал к реальности. Голова болела, вокруг слышались какие-то сдавленные голоса, а вдали слышались хлопки время от времени срабатывающей электры. «Ого, как меня приложило-то? Я что, неудачно упал во время крысиной облавы?» — подумалось парню. И тут он со всей ясностью осознал, что же произошло с ним. Он вспомнил группу, Василия, Шамана, Татарина, Кузьмина, Коваленко и Савченко. Вспомнил, как сам вызвался идти в разведку и этот коварный удар по голове. Вокруг топтались какие-то люди. Шуруп огляделся. В загончике за трибуной стадиона скопилось около десяти человек. В основном мародёры, хотя и парочка кочевников тоже присутствовало. С той стороны забора пленных охраняли четыре дюжих урода с шипастыми дубинками в руках. Всё ясно. Это плен. Парень потрогал рукой саднящий затылок и нащупал там спёкшуюся корку засохшей крови. Знатно приложили. От движения головой корка лопнула и за шиворот потекла клейкая струйка сукровицы. И стало невыносимо обидно. Как же так? Только он встретил настоящих людей, с которыми и сам чёрт не брат. Только н него свалились все мыслимые и немыслимые богатства. Только он почувствовал себя не мальчиком на побегушках, а полноправным человеком, и всё это вдруг рухнуло куда-то в низ, оставив вместо себя перспективу стать обедом для уродов. Или ужином. Тут как очередь дойдёт, учитывая количество пленных в загончике. И не убежишь. А группа пойдёт дальше и вряд ли вспомнит о нём. Дураков нет, рисковать собой. Вонь стояла изрядная. Отхожих мест предусмотрено не было и нужду справляли тут же. Подошёл хромой урод с заячьей губой и швырнул в толпу из корзины плохо прожаренные крысиные тушки. Моментально возникла давка, местами переходившая в драку. Еда досталась самым сильным, и слабаки отползли к заборчику, с завистью наблюдая, как везунчики рвут зубами крысиные тушки. Спустя некоторое время опять подошёл тот же урод с заячьей губой в сопровождении двоих крепких мутантов. У одного из них на месте левого глаза красовался уродливый нарост. Другой был покрыт чешуёй, а сзади болтался рудиментарный хвост, повиливающий время от времени. Хромой посмотрел на людей в загоне, подумал немного и уверенно ткнул пальцем в молоденького парня из кочевников, сидевшего под бетонной стеной трибуны. Уроды зашли внутрь и, отгоняя пинками не в меру расторопных пленников, приблизились к парню. Кочевник попытался вырваться, тоненько заскулил, забился в крепких руках, но уроды подняли его на руки и потащили прочь. Парень заорал, смотря вокруг побелевшими от страха глазами, но остальные пленники проводили его равнодушными взглядами. Крик удалялся, потом перешёл на хрип и бульканье и, наконец, прекратился.

— Всё, отмучился бедняга, — проговорил сидевший рядом мародёр. — Надеюсь, им его на ужин хватит, и они не придут за добавкой.

С тяжёлыми мыслями Шуруп поднялся и прошёл по загончику, разминая затёкшие ноги. Пользуясь случаем, огляделся. Их держали за трибунами с торцевой части стадиона. Из-за бетонной конструкции было видно плохо, но парень рассмотрел, что уроды обосновались прямо на поле. Племя было небольшое. Особей пятнадцать-двадцать, что говорило или о том, что это недавно организованное племя, или это часть племени, отправленная на заготовку. Еды. Скорее второе, учитывая количество пленников в загоне. Значит скоро им предстоит переход к месту основного обитания племени. Темнело и Шуруп, поёрзав на жёстком бетоне попытался уснуть. В голову всё лезли и лезли безрадостные мысли. Где сейчас группа? Встали, наверное, на ночёвку в каком-то доме. Сейчас татарин опять приготовил свою вкусную шурпу, и они стучат ложками по котелкам, поглощая эту вкуснятину. А потом пьют ароматный чай или это горькое кофе закусывая хлебом с колбасой или джемом. И не вспоминают о бедном Шурупе. А что вспоминать? Ну был такой человек. Пропал сейчас. Так чего о нём лишний раз думать. И без этого забот хватает. Так все делают, сколько себя Шуруп помнит. Недолго побыл он Шуриком. Постепенно мысли стали расползаться, как ветхая тряпка и парень провалился в беспокойный сон.

Среди ночи Шурупа опять словно кто-то толкнул в бок. Парень поднялся с бетона и опять увидел перед собой три светящихся силуэта.

— Давненько не виделись, — с сарказмом подумал он.

— Мы старались не беспокоить тебя без надобности, — прошелестело в голове.

— Ну а сейчас какая надобность? Всё, я попал и помочь вам уже не смогу.

— Мы пришли тебя подбодрить. Ты сможешь нам помочь. Не падай духом. Верь.

Силуэты растаяли, оставив Шурупа в недоумении. Ага. Верь. Во что верить? В то, что из него получится отличное блюдо? Шуруп жаренный с луком и грибами? Или они намекали на то, что можно попытаться отсюда убежать? Шуруп огляделся. В лунном свете видно было вокруг очень хорошо. Уроды, стоящие на охране, не спали и, стоило парню сделать пару шагов, насторожились и нацелили на него свои самострелы. Нет. Отсюда не убежишь. Шуруп опять улёгся на холодный, жёсткий бетон и уснул. А под утро его и других пленников разбудили выстрелы.

Шуруп не пришёл ни через час, ни через два и даже через три часа. По любому с ним что-то случилось. Кляня себя за решение отправить парня в разведку без прикрытия, он дал команду выходить к торговому центру Шаману, а основной группе двигаться следом, не упуская проводника из поля зрения. И почему не сделать так с Шурупом? Вот что теперь с пацаном? Шаман покрутился на месте, несколько раз припадал к земле, куда-то выглядывал, потом вернулся к подразделению.

— Нашёл я его место наблюдения. Он там долго сидел, наблюдал за торговым центром. Судя по следам, к нему подкрались сзади.

— Он жив?

— Не знаю. На камнях кровь, но немного. Если бы убили на месте, крови по любому больше было бы. Скорее всего вырубили ударом по голове и утащили.

— Куда? В торговый центр?

— Нет. Там делать нечего. Ты же помнишь, он весь стеклянный был. Во время ударов там всё стекло вынесло. Сейчас голый скелет. Следы волочения ведут дальше. В направлении стадиона.

— Хорошо. Идём в прежнем порядке. Не потеряй следы.

Они двинулись дальше, стараясь скрываться за ржавыми автомобилями, обломками зданий и другими местными предметами. Несколько раз спугивали с насиженных мест шипохвостых котов, предпочитающих уйти с пути такого количества людей. Ближе к вечеру группа вышла к стадиону и устроила пункт наблюдения на последнем этаже отдельно стоящей девятиэтажки. А стадион был обитаем. Снующие туда-сюда уроды не позволяли в этом сомневаться. Стемнело и на бывшем футбольном поле зажглись костры. Василий сантиметр за сантиметром изучал стадион в бинокль. Судя по всему, племя небольшое и можно было бы попытаться. Но где они держат парня? Трое уродов прошли куда-то под торцевую трибуну и какое-то время спустя вынесли оттуда какого-то человека, который бился и извивался в их руках. Сердце Василия похолодело, но, наведя туда бинокль, он успокоился. Это не Шуруп. Человека притащили поближе к костру, быстро и умело отрезали голову и стали свежевать. Шустову даже дурно сделалось от обыденности, с которой всё это происходило. Но, к чёрту эмоции. Надо спасать парня. Если человека зарезали на ужин, значит он был пленником. Вряд ли уроды режут на мясо своих соплеменников. Следовательно, можно предположить, что и Шуруп, как пленник, содержится там.

— Группа, слушай мою команду. Сейчас Шаман с Татарином походят аккуратно вокруг стадиона. Главное, понять, где у них расположены посты. Остальным отдыхать. Выходим перед рассветом, снимаем часовых и уничтожаем всё племя. Их около пятнадцати человек. Думаю, справимся.

Шаман с Татарином вернулись, когда уже совсем стемнело. Ничего нового они не принесли, кроме того, что срисовали пару постов наверху. Но что творится внутри стадиона, какая там схема охраны, где находятся пленные и где для сна расположились уроды, узнать не смогли. Неужели придётся идти вслепую? Не хотелось бы. Бойцы давно уже уснули, в прихожей на своём посту зевал Савченко, а Василий сидел за столом и, нарисовав в блокноте схему стадиона, мучительно пытался угадать, где что находится. И вдруг в комнате что-то разительно изменилось. Шустов поднял голову и увидел в двух метрах от себя три полупрозрачных силуэта, парящих в воздухе. Совсем так, как рассказывал Шуруп.

— Странники? Не ожидал, — подумал Васька.

— Мы хотим предложить свою помощь, — прошелестело в голове Шустова.

— И как? Принесёте Шурупа сейчас ко мне?

— Мы не можем ничего переносить и даже передвигать с места на место.

— Чем же вы тогда сможете помочь?

— Мы не можем воздействовать на физические предметы, но мы можем видеть.

— Вот как? И что вы увидели?

— Всё, что творится на стадионе.

— Ага. Осталось вам нарисовать мне схему, но рисовать вы не можете. Пришли к тому, с чего начали.

— Если ты расслабишься, мы сможем транслировать всю картинку прямо тебе в мозг.

— А если ещё что-нибудь закачаете туда? Например, команду на самоуничтожение?

— Мы не имеем права причинять вред ничему живому. И, потом, вы нужны нам. Вы должны будете нам помочь.

— Ладно, валяй, транслируй.

Василий расслабился, прикрыл глаза и тут же перед его внутренним зрением предстал весь стадион с загоном для пленных, которых оказалось неожиданно много, с кострами, у которых сидели уроды и поедали то, что ещё совсем недавно было человеком, охрана пленных и два секретных поста на дальней трибуне.

— Вот за это спасибо! Царский подарок! А мы-то чем помочь можем? — подумал он, открывая глаза, но странников уже не было. И только где-то на задворках сознания еле слышно прошелестело: «Потом. Всё потом».

Шустов быстро, словно боясь, что забудет, принялся набрасывать на схему стадиона показанные странниками данные. Схема штурма уже сформировалась в голове и Васька ни капельки не сомневался, что всё выйдет как надо.

Даже если светит полная луна и ночью светло, то под утро тени всё равно становятся непроницаемо чёрными. Василий давно заметил такую странность и в случае необходимости обязательно этим пользовался. Группа кралась в тени стеныстадиона, приближаясь к задней невысокой стене с грузовыми воротами. Повинуясь знаку, Шаман и Татарин бесшумно взмыли по воротам вверх и, вскоре сверху раздался тихий, на грани слышимости, свист. Ага. Часовой с этой стороны снят. Группа преодолела ворота и, дождавшись, когда Татарин и Шаман уничтожат секреты, пошла вдоль поля в тени трибун. Татарин и Шаман по верху преодолели расстояние до середины трибун и сняли клюющих носом часовых справа и слева от поля. Остались часовые, охраняющие пленных. Группа разбилась на две части. Первая, Шаман и татарин, брали на себя охрану пленных, а вторая, основная часть группы уничтожала уродов на поле. Сработали как по писанному. Сонные уроды пытались вяло сопротивляться, но против автоматического оружия не попрёшь. Пять минут, и ни одного урода в живых не осталось. Шаман бросился к загородке загона для пленных и заорал:

— Шурик! Шурик! Ты где?

— Я здесь, — раздался из толпы голос Шурупа.

Выстрелы, прозвучавшие на поле, показались Шурупу райской музыкой. А когда к загородке подскочил Шаман и стал звать его, парень не смог удержать слёз, хлынувших из глаз. Остальные пленники с удивлением смотрели на него, недоумевая, каким большим человеком в своём племени мог быть этот мальчишка, если племя пришло и за него уничтожило уродов. Такое просто не укладывалось в голове.

— Быстро уходим, — проговорил Шаман, беря Шурупа под руку.

Парню сильно досталось, и он был слаб. Группа снялась с места и вернулась в девятиэтажку. Коваленко сразу начал заниматься раной на затылке, а Шаман притащил и вывалил перед парнем автомат, ранец, боеприпасы и шлем.

— Держи. Сдаю всё в целости и сохранности. Ничего не сломал и не украл.

— Вы что, за мной пришли? — не верил своему счастью парень.

— А за кем ещё? Мы, брат, своих не бросаем.

— Но как можно рисковать всеми ради одного? Ни одно племя не пойдёт вот так вытаскивать своего члена. Если такое с кем-то случается, о нём просто забывают.

— Запомни, есть очень хорошая пословица: сам погибай, а товарища выручай. В группе каждый знает, что, если что-то с кем-то случится, группа всегда придёт на помощь.

Шуруп слушал, в его сознании словно бушевал смерч. Рваные мысли носились бурным водоворотом. Устои, которые складывались все эти пятнадцать лет, рушились, как домик из веточек под напором сильного ветра.

— И что, люди так раньше и жили?

— Да. До войны помочь другому было нормой. Да мы так и живём в своём убежище. Даже то, что мы тут рысачим по всему городу, подвергая себя опасности, мы делаем не для себя, а для сотен людей, которые сейчас сидят в убежище и надеются на нас.

— Ну, мы тоже с Зубом пошли в штаб не для себя, а по заданию Пахана.

— Не путай. Пахану это нужно было для себя, ну, может, для небольшой группы прихлебателей. А на остальном племени находка ключа вряд ли отразилась бы в лучшую сторону. А мы это делаем для всех.

— Хватит парню политинформацию читать, — влез в разговор Василий. — Накормили бы лучше. Пацан голодный, а ты ему басни читаешь.

Только сейчас Шуруп заметил, что действительно голоден. Ведь он вчера вечером даже не пытался вступить в борьбу за обладание тушкой крысы. Бойцы захлопотали, и вскоре Шурик с удовольствием уплетал за обе щёки бутерброд с сыром, запивая его сладким чаем. На коленях, грея своей надёжной тяжестью сердце, лежал автомат, с которым парень решил не расставаться никогда-никогда.

Вышли примерно через час, когда покушавший и умывшийся Шуруп был готов опять взять на себя функции проводника. Шлось легко. Выскочивший из подворотни одинокий слепой пёс, гавкнувший от неожиданности и снова слинявший в подворотню, не напугал, а, скорее, рассмешил. Одинокая бритва грустно преломляла солнечные лучи у входа в подъезд обгорелого дома. Дальше попался ещё один дом со следами пожара, а потом потянулся целый квартал выгоревших домов.

— Похоже, сюда долбанули чем-то зажигательным, — проговорил Савченко.

— Да, скорее всего, — согласился Татарин.

— Страшная смерть — вот так, в огне, — пробормотал Коваленко.

— А в наше время все смерти страшные, — влез в разговор Василий. — От старости мало кто умирает. Всё, отставить разговоры. Внимательнее по сторонам глядите.

Разговоры в группе смолкли, и бойцы стали демонстративно-внимательно крутить вокруг головами. Маршрут пролегал через перекрёсток и поляну, наверное, когда-то красивую, перед бывшим рестораном «Моццарелла». И тут Шуруп внезапно остановился и стал отходить назад. Группа под прикрытием затора машин отошла к домам на своей стороне перекрёстка и залегла между обугленными бетонными обломками.

— Что там? — поинтересовался Василий, улегшись рядом с проводником.

— Кротожор.

— А это что за хрень?

— Зверюга такой. Под землёй живёт, охотится на тех, кто проходит мимо. Под землёй передвигается очень быстро и, если нас услышит, и сюда за нами придёт.

На лужайку перед рестораном выскочили несколько слепышей, увлечённо играющих друг с другом. Шуруп уже без той оторопи, которая была у него в первый раз, смотрел, как земля под псами стала проседать, превращаясь в воронку. Из воронки, как и в прошлый раз, высунулась зубастая морда, ухватила одного из слепышей и скрылась в земле. Потом почва опять толчками пошла вверх, погребая заодно пытающихся выскочить из воронки собак и, спустя пару минут на поляне ничего не напоминало о разыгравшейся трагедии.

— Всё. Теперь можно идти. — скомандовал Шуруп и группа, перейдя перекрёсток, устремилась в проход между рестораном и шестнадцатиэтажным элитным домом.

— Что это было? — со страхом в голосе спросил Шаман, когда они расположились в стеклянной будочке консъержа.

— Я же говорю, кротожор.

— А как он выглядит?

— Да кто его знает? Так как сейчас, мало кто его видел. А многие уже и рассказать не могут, — вспомнил Шуруп Зуба.

— И как ты догадался, что он здесь сидит?

— Полянка чистая, как будто на ней кто-то только что убрался. Это первый признак. А дополнительно — трава там растёт. Как иголки из земли. Быстрогон называется. Вырастает в течении нескольких минут. Излюбленное место охоты кротожора. Отлично маскирует.

— Ну, дела! Чего только природа не придумает.

— Это не природа. Это насилие над природой. Плоды воздействия радиации. А, может, и не только радиации. Кто знает, какой ещё гадостью по городу отработали, — вмешался в разговор Василий. — Ладно. Немного осталось. Пошли.

Прошли через двор, на удивление чистый от аномалий и вредных растений, перелезли через забор и вышли на пересечении улиц Ломоносова и Шмидта. До здания администрации идти осталось совсем немного.

Они стояли перед огромной кучей щебня, бывшей когда-то пятнадцатиэтажным зданием администрации города. О том, чтобы прокопаться к входу в бункер, лечи не могла быть.

— Ну, что, — подытожил Василий, — остаётся только НИИ. Будем двигаться туда. Сейчас уходим в кафе «Тюльпан», устраиваем небольшой отдых и думаем над дальнейшим маршрутом.

Кафе «Тюльпан» — в простонародье «Стекляшка», встретила группу выбитыми стёклами витрин. Пришлось углубиться в более капитальные подсобные помещения, чтобы чувствовать себя более спокойными. Пока ребята расслаблялись на бетонном полу подсобки, Шустов опять углубился в изучение надоевшей до чёртиков карты. По любому нужно выйти к каналу, а уж там, двигаясь вдоль русла, попытаться найти мост. Наикратчайший путь вёл через заброшенную стройку, этакий долгострой, который и до войны не могли никак завершить, а уж война вообще поставила на строительстве точку. Улица постепенно опускалась вниз, помогая идти не напрягаясь. Выскочили на перегруженный свалкой ржавых машин перекрёсток, когда от затора раздался скрежет металла. Бойцы, моментально рассредоточившись, направили оружие на источник звука. Открывшаяся взору картина заставила подняться дыбом волосы под шлемом. Стоящая с самого края затора машина вдруг откатилась на помятых колёсных дисках в сторону и с силой врезалась в кучу, подняв облако ржавой пыли над перекрёстком. Потом машина из центра поднялась в воздух и, плавно переместившись, улеглась в кузов древнего грузовика. Две машины, сцепившиеся бамперами, вдруг разъехались в стороны и перестроились одна за другой.

— Бежим! — выдохнул Шуруп, рванувший прочь от перекрёстка.

Уговаривать не пришлось никого. Группа, словно стадо слонопотамов, вломилась во двор стандартной пятиэтажки и заскочила в подъезд.

— Что это было? — Отдуваясь спросил Кузьмин.

— Не знаю, — пожал плечами Шуруп. — Наши старые говорят, что это дух машин играется. А что на самом деле, никто не знает. Только соваться туда не советую.

— Да это и без тебя ясно. Обходить придётся.

Пройдя пару кварталов влево, перешли дорогу и, постепенно забирая вправо, стали корректировать маршрут. Вышли к гостинице «Виктория», слегка потревожив нынешних постояльцев: двух шипохвостов. Ну точно брачный период у них. Сплошные парочки. В усыпанном мусором и стёклами витрин вестибюле немного передохнули, подкрепившись энергетическими батончиками. Причём Шуруп гордо достал из своего ранца личный рацион питания и извлёк из него личный батончик. Не кто-то угощал его по доброте душевной, а он сам ел своё! Да ещё и запивал не из мятой пластиковой бутылки сомнительного качества водой, а нормальной водой из гидратора! Дальше вышли на большой пустырь с видневшейся вдали стройкой. Оглядевшись и не увидев опасности, пошли по пустырю. Ох, как не любит Шуруп открытых пространств! Гораздо лучше чувствуешь себя в плотной застройке города. В любую минуту можно нырнуть в ближайшее окно или подъезд, пробежать через подвал или залезть на чердак. Но деваться некуда.

Пустырь почти прошли. Было на удивление чисто и даже вшивой электры на пути не попадалось. Стройка уже радовала глаз своим поваленным бетонным забором, когда со стороны города раздался многоголосый лай. Василий обернулся и увидел, как от крайних домов к ним устремилась довольно большая стая слепых псов голов в пятьдесят, во главе с альфачом. Стая сразу на ходу стала перестраиваться полукругом, пытаясь предотвратить бегство жертвы. Блин! Была бы стройка хотя бы в стадии коробки, можно было бы укрыться наверху и попытаться снять альфача. Потом уже перестрелять остальную стаю представлялось вполне выполнимым. Но что делать на объекте, где строительная активность замерла на стадии котлована? Группа бежала вдоль гор песка и штабелей бетонных блоков, спрыгнула в какую-то глубокую траншею, вырытую в песчаном грунте и помчалась по её дну. Бежавший впереди Шуруп вдруг резко затормозил, выставив перед собой руки.

— Что тормозишь? — зло спросил его Василий.

— Пауки, — ответил парень, показывая на что-то впереди себя.

И только тут Шустов разглядел на земле серебристые нити, уходящие в многочисленные норы, буквально усыпавшие стены траншеи. И из каждой сверкали на солнце многочисленные глаза и торчали мохнатые передние лапы, заканчивающиеся острым когтем.

— Всем внимание! — скомандовал Васька, — идём, как по минному полю! И не дай вам Бог потревожить хоть одну паутину!

Бойцы сбросили темп и, хотя за спиной слышался приближающийся лай, шли тихо и осторожно. От своеобразного природного минного поля удалось отойти метров на десять, когда первый слепыш влетел в паутину. И тут началось! Изо всех нор сплошной рекой на собак ринулись пауки. Скулёж смешался со стуком хелицер пауков, усиленно перемалывающих добычу. Оглянувшийся назад Василий увидел, как чёрная паучья река захлестнула собачью стаю и поглотила под собой. Нескольких собак, чудом прорвавшихся, застрелил Татарин.

7

До набережной добрались через полчаса, изрядно пропетляв по зарослям и чуть не потревожив хищный тополь. Там всё так же нёс свои тяжёлые чёрные воды канал, а над слегка рябящей поверхностью застыли в охотничьей стойке мухоловки. При появлении группы растения тут же переключились на сухопутную дичь. Шуруп сразу пожалел о сабле Зуба, которую он оставил в убежище под управлением полиции. Однако выяснилось, что устрашающего вида нож Савченко тоже прекрасно справляется с функцией борца против мухоловок. Дорога шла по самой кромке канала между сползших в воду бетонных плит с одной стороны и зарослей бывшего парка с другой. В воде время от времени плюхалось что-то большоё и внушающее серьёзные опасения. Время от времени на набережной попадались мокрые следы чего-то монстроподобного, вылезавшего на берег. Что это было и зачем покидало канал, узнавать даже не хотелось. Небольшая электра, преградившая путь заставила группу углубиться в заросли, где сразу чуть не влетели в объятия ядовитого плюща. Коварная лиана обрадовано потянула навстречу свои усики. Пришлось ножу Савченко поработать ещё. Плющу два раза объяснять не надо было. Потеряв пару усиков, он испуганно съёжился и беспрепятственно пропустил мимо себя группу. Обойдя электру, опять вернулись к кромке канала, когда влажная почва под ногой Коваленко поехала, и боец с испуганным выражением лица стал съезжать к воде. Татарин подхватил Коваленко за шиворот и буквально выдернул на себя, и тут из воды взметнулось длинное тёмно-бурое тело, и огромная зубастая пасть щёлкнула в паре сантиметрах от ноги.

— А откуда здесь крокодилы? — ошалело спросил Татарин, сбрасывая с себя тело товарища.

— Какие крокодилы? — спросил Коваленко, в полёте пропустивший самое интересное.

— Которые тебе ногу чуть не откусили.

— Это не крокодилы, — пояснил Шуруп, — это тритоны.

— Тритоны? — удивился Кузьмин. — Ты знаешь, что такое тритоны? Это маленькие такие амфибии в виде ящерок, живущие в воде. Я в учебнике биологии видел.

— Не знаю, какие там у вас тритоны, а у нас такие, — обиделся парень. — Мы из-за них за водой по четверо ходим. Двое воду набирают, а двое с самострелами страхуют. И то, бывает, что и утаскивает кого-нибудь.

— Ого! Это как же надо мутировать, чтобы из безобидной ящерки превратиться в крокодила?

— Чудны дела твои, Господи, — вздохнул Шаман.

— Это дела не Господа, а человека, — подытожил Василий. — Заканчивай болтовню и все удвоить бдительность. Не хватало нам ещё тритонов.

Группа пошла дольше по набережной, осторожно ступая и внимательно осматривая окрестности. Где-то через час такого пути впереди показались остатки моста через канал. Часть пролёта рухнула в воду, и вода закручивалась маленькими водоворотами вокруг обломков перил.

— Обидно, — произнёс Шаман. — а могли бы уже по той стороне топать.

— Да уж, — ответил Василий. — Но ничего, топаем дальше по этой.

Следующий мост, показавшийся через пару километров, порадовал своей относительной целостностью. Однако, подойдя ближе, Шуруп остановил группу.

— Что ещё? — раздражённо спросил Шустов, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу.

— Мост непроходим.

— Это как непроходим? Он же почти целый.

— Присмотрись. Видишь серую массу на мосту и бурые наросты на перилах.

— Ну есть что-то.

— Это что-то называется слизняки. Всё живое, попадающее на мост, они обволакивают и медленно переваривают.

— А если их из автоматов расстрелять?

— Бесполезно. Пробовали из самострелов. Стрелы просто вязнут у них в теле и никакой реакции. Думаю, с пулями будет то же самое.

— А мы попробуем, — проговорил Савченко и вскинул автомат. Очередь прошла сквозь тело слизняка, лежавшего на перилах, но тот эмоций не проявил, продолжая терпеливо ждать свою жертву. Зато тот, что лежал на самом мосту, пришёл в движение и пополз, плавно перетекая, на эту сторону.

— Отступаем! — скомандовал Василий, и группа отошла подальше от моста.

Дома в этом месте подходили близко к каналу, и бойцы углубились в ближайший двор. Посреди двора возвышалось бетонное кольцо коллектора, а дальше, в глубине заросшего кустарником двора притаился хищный тополь. Осторожно, не привлекая внимания дерева, прошли к арке, когда в неё ввалилась толпа уродов. Встреча была неожиданной для обеих сторон, но бойцы пришли в себя быстрее. Очередь из семи стволов сократила численность уродов, но толпа в арке всё прибывала.

— Назад! — скомандовал Василий.

— Куда? Там же слизень! — прокричал Кузьмин, уворачиваясь от стрелы, выпущенной из самострела.

— В коллектор.

Савченко запрыгнул и, подковырнув ножом, откинул чугунную крышку в сторону. Краем глаза он заметил, как от хищного тополя, потревоженного звуками выстрелов, отделилось облачко пуха и поплыло в их сторону.

— Все сюда! — проорал он, долбя по уродам экономными очередями с высоты бетонного кольца.

Группа, не теряя времени, нырнула в колодец. Савченко метнул в приближающуюся толпу гранату и сам прыгнул в прохладную темень коллектора. Времени, закрывать крышку, не было, да и не имело смысла. Слетев по скобам не хуже заправского моряка, он быстро установил растяжку и присоединился к группе, старающейся уйти как можно дальше по горизонтальной трубе, тянущейся под землёй. Пробежать удалось достаточно много, когда за спиной раздался сдвоенный взрыв.

— Ты что, аж две гранаты на растяжку извёл? — спросил Василий.

— Да. И, надеюсь, это охладит пыл наших преследователей.

Действительно, погони не было. Видимо, мощный взрыв двух оборонительных гранат в замкнутом помещении и столб осколков, вырвавшихся наружу из колодца сильно напугали уродов. Да и пух, подлетевший к тому времени, наверняка нашёл свои жертвы. Мутантам стало явно не до преследования.

— Ну и куда теперь? — поинтересовался Татарин.

— Идём прямо, — ответил Василий, сверяясь с компасом и картой. — Шурик, что можешь сказать об этих ходах? Ты же всё-таки местный житель.

— Мы под землю никогда не лезли. Здесь опасно.

— Ну, про пауков мы уже в курсе. Будем осторожны.

Мощные аккумуляторные фонари хорошо освещали пространство впереди группы, и риск влететь в паутину был минимальным. Вышли в круглое помещение, из которого вело три хода перпендикулярных друг другу.

— Командир, а ведь один из этих ходов по любому должен вести под канал, — произнёс Шаман.

— Судя по карте и компасу, нужно идти в правый ход. Ладно. Попробуем.

Группа свернула направо. И действительно, ход из горизонтально перешёл в наклонный, и воздух вокруг стал более влажным. Бойцы повеселели и зашагали бодрее. Ход стал плавно изгибаться и, вдруг, впереди что-то замерцало. В свете фонаря вдали забликовала вода, слегка заливавшая пол.

— Точно мы уже под каналом, — довольно проговорил Савченко.

— Подождите, — насторожился вдруг Шуруп. — Фонари выключите на время.

После яркого света фонарей темнота показалась почти физически ощутимой. И в этой темноте впереди явно стало видно мерцание, отражающееся в воде.

— Что это? — пробормотал Шаман.

— Так выглядит электра в темноте — ответил парень. — нам повезло, что мы не вошли в воду. Она бы по поверхности и на этом расстоянии достала.

— Все назад, — принял решение Василий. — Возвращаемся.

Группа вернулась в круглое помещение и пошла по трубе, ведущей параллельно каналу. До следующего такого же разветвления шли полтора часа, и Василий дал команду на привал. Люди вымотались и просто нуждались в отдыхе. Бойцы облегчённо повалились на бетонный пол, со стоном наслаждения вытягивая натруженные ноги.

— А что, Саша, вы под землю только из-за пауков не лезли? — поинтересовался Татарин.

— А мы про пауков и не знали. Мне пауков Зуб показал прямо перед встречей с вами.

— А чего же вы тогда боялись?

— Не знаю. Есть тут что-то опасное. По крайней мере, мало кто из тех, кто под землю совался, назад возвращались. А один поседевшим вернулся и с ума сошёл. Так и не добились ничего от него.

— И что потом с этим сумасшедшим было?

— Да что было? Продал его Пахан колхозникам на мясо свиньям.

— Ого! Что же вы там за звери такие?

— Обычные люди, — вмешался Василий, отрываясь от карты.

— Да какие же обычные? Как можно человека на мясо продавать.

— Ты, Татарин, по себе не суди. Мы, практически, в тепличных условиях жили. А на поверхности люди все эти пятнадцать лет за свою жизнь боролись. И на сантименты размениваться возможности у них не было. Сбивались вот так, в племена, и всё было нацелено на выживание. Рациональность превыше всего. Каждый член племени должен приносить пользу. Дармоедов не терпят. Лишний рот — угроза для всех. Вот так.

— Но всё равно жестоко.

— А кто спорит? Ладно, привал закончен, выдвигаемся.

Группа поднялась и опять свернула направо. Как и в прошлый раз, ход пошёл наклонно вниз, воздух стал более влажным. Впереди сверкнула вода. Выключив фонарь и убедившись в отсутствии электры, пошли дальше. По мере продвижения уровень воды стал повышаться и вскоре поднялся выше щиколоток. Метров через тридцать ход стал горизонтальным, а потом начал подниматься. Вода закончилась, и группа вышла на сухой бетон.

— Похоже, канал мы прошли, — проговорил Савченко. — А что это?

— Что?

— А ты прислушайся.

Группа остановилась, и Василий ощутил через подошвы ботинок мелкую вибрацию. Шустов приложил руку к бетону, и вибрация стала чувствоваться ощутимей.

— Идём быстрее, — сказал Васька, и бойцы зашагали быстрее. В стенах слева и справа стали появляться проломленные в бетоне отверстия диаметром метра в полтора. Заглянув в один из проломов, Шуруп увидел ход в земле, уводящий куда-то в темноту. Бойцы напряглись, нервно водя стволами автоматов из стороны в сторону. Вибрация увеличилась и, вскоре всех ощутимо стало потряхивать.

— Быстрее, быстрее, — почти взмолился Шуруп, буквально физически ощущая, как на них надвигается что-то страшное.

Группа прибавила шаг, и тут впереди с шумом лопнул бетон. В образовавшийся пролом высунулось что-то бревноподобное, вгрызлось в бетон напротив, прогрызло дыру и нырнуло туда. Бойцы ошарашенно смотрели на длинное тело, двигающееся поперёк коридора.

— Это кольчатый червь! — воскликнул Шаман.

— Ага, червь, — нервно хохотнул Савченко, — полтора метра в диаметре и длиной около тридцати метров. Не хочешь с ним на рыбалку сходить?

— Отставить разговоры, — оборвал их Шустов, — ходу от сюда!

Группа перешла на бег, со страхом оглядываясь на дыру, только что проделанную монстром. Спустя минут десять такого бега Татарин, следовавший последним, почувствовал как бы толчок воздуха в спину и оглянулся. Вдали, по их следам, неслась червеобразная тварь, с оскаленной круглой пастью, усеянной несколькими рядами зубов.

— Огонь! — закричал боец, выпуская в цель длинную, на расплав ствола, очередь.

Группа присоединилась к нему, и, вскоре, пули семи автоматов рвали тело гигантского червя. Стрельба замедлила продвижение твари, но не остановила. Огромная круглая пасть неумолимо надвигалась на бойцов.

— Ааа, сволочь! — зарычал Савченко и, одну за другой, отправил в пасть две наступательные гранаты.

Взрыв размочалил зубастую голову, разметав вокруг ошмётки плоти и слизи, тело червя изогнулось и быстро сокращаясь, поползло назад, оставляя за собой лужицы чего-то зелёного и мерзко воняющего.

— Мы что, его не убили? — удивился Шуруп.

— Кольчатых червей сложно убить, — пояснил Василий. — Даже таких больших. Его на две части разрежь, и через некоторое время будешь иметь двух червяков.

Дальнейший путь под землёй прошёл без приключений, и вскоре группа стояла перед скобами, ведущими наверх. После сырой, спёртой атмосферы подземелья свежий воздух поверхности пьянил. Бойцы осторожно обошли трамплин, задумчивая поигрывающий камешками у самой поверхности, прошли мимо трансформаторной будки и залезли в здание аптеки, удачно расположенной на углу дома, на перекрёстке. Сквозь разбитые витрины прекрасно просматривались все четыре направления, а, следовательно, можно было избежать внезапного нападения. Шустов вывел на планшет карту и стал думать над дальнейшим маршрутом. До темноты можно ещё пройти до здания военкомата и встать там на ночёвку. С утра, через частный сектор до базара, а оттуда напрямую, через автовокзал выйти к НИИ.

Перекрёсток перешли осторожно, укрываясь за брошенными автомобилями. Дальше по улице вдоль домов тянулся ядовитый плющ, поэтому пришлось идти по проезжей части, лавируя между ржавыми машинами. Из одной выскочил кот, недовольно мяукая и яростно виляя хвостом со смертоносным шипом на конце. Огромные когти рвали подгнившее железо автомобильного капота, а крохотные уши были прижаты к голове. Кузьмин вскинул автомат и кот, оценив расклад сил, спрыгнул с машины и, юркнув под днище, ретировался.

— Почему не стрелял? — спросил Савченко.

— А чего зря шум поднимать? Обошлись без стрельбы и, слава Богу.

До военкомата добрались без проблем. Расположились в кабинете военкома, где стояли диван и кресла и диван в комнате отдыха. Да и длинный стол для совещаний мог послужить неплохой лежанкой. Василий расписал смены, а Татарин, разведя костёр во дворе, организовал кипяток. Быстро поужинав, группа стала укладываться спать. А ночью Шурупа опять разбудили странники. Три полупрозрачных силуэта молча парили в воздухе.

— Что ещё надо? — мысленно спросил парень, недовольный тем, что его вырвали из объятий сна.

— Скоро, — прошелестело у него в голове, — очень скоро ты нам поможешь.

— Да чем помочь-то?

— Скоро узнаешь.

Странники исчезли, оставив Шурупа в недоумении.

Утром, сразу после завтрака, группа вышла в путь. Дорога пролегала через частный сектор вдоль заборов, заросших ядовитым плющом и хмурых насупленных домов с давно уже выбитыми стёклами. Через пару кварталов наткнулись на ровный ряд хищных тополей и, не теряя времени, развернулись и ушли через переулок. Грохот, раздавшийся сзади, заставил всех подпрыгнуть от неожиданности. Бойцы обернулись и увидели, как внешне крепкий полутораэтажный дом, мимо которого они прошли совсем недавно, вдруг как в замедленной съёмке стал проминаться и разваливаться, скрываясь в облаке пыли.

— И что это может быть? — озадаченно проговорил Кузьмин.

— Не знаю, но это мне не нравится, ответил Василий, показывая на другой дом, уже ближе к группе, тоже с грохотом начинающий рушится. — Бежим!

Бойцы сорвались с места и помчались вслед за Васькой под аккомпанемент уже третьего обрушивающего дома. Передвижение с такой скоростью по улицам города — дело небезопасное, поэтому Шуруп вырвался вперёд, внимательно, насколько возможно, всматриваясь вперёд. И вовремя. Пробежав перекрёсток, группа чуть в полном составе не влетела вы бритву, коварно притаившуюся на тенистой улице. Каким шестым чувством парень её распознал, он сам не понял, но, резко затормозив, раскинул руки в стороны, останавливая остальных:

— Бритва! — заорал он срывающимся голосом, — бритва впереди! Все налево!

Тяжело дыша, бойцы ввалились в левый переулок и, прислонившись к забору, стали переводить дух. Грохот прекратился и воздухе повисла тишина, прерываемая только хриплым дыханием семи человек.

— Идём осторожно, здесь какая-то чертовщина творится, — скомандовал Василий.

Группа медленно двинула вперёд. Через несколько кварталов вдали раздался собачий лай, и бойцам пришлось ломиться в ближайший дом. Через окно с выбитыми стёклами было видно, как по улице лая, рыча и грызясь друг с другом, несётся свора обычных собак. Не слепышей, простых, от здоровых волкодавов ростом с телёнка, до маленьких шавок, оглашающих окрестности заливистым лаем.

— Я уже отвык от вида обычных псов, — произнёс Савченко. — Думал, что их уже не осталось.

— Оказывается, остались ещё обычные, — ответил Татарин. — Но если бы мы попались им на пути, разницы бы не заметили.

— Нда. На безобидных друзей человека они не похожи.

Собаки забежали во двор именно того дома, где пряталась группа и разлеглись на солнышке. Пришлось Василию, выставив наблюдение в виде Шамана, остальных увести в дальнюю комнату. Ещё не хватало, чтобы свора услышала, что в доме кто-то есть. Собаки проторчали во дворе до вечера и только в лучах заходящего солнца умчались дальше. Смысла идти уже не было, и Василий, кляня друзей человека последними словами в душе, дал команду на ночёвку. Стемнело быстро и тут в доме напротив загорелся свет. Это был не дрожащий, как от керосиновой или масляной лампы, и не резкий, с чёткой границей освещённой зоны, какой бывает если в темноте зажечь фонарь. Свет был яркий, равномерный, как от горевшей в комнате люстры.

— Ого! — удивился Коваленко. — А электричество там откуда?

— Да нет. Не может быть здесь электричества, — проговорил Шаман. — Все столбы бетонные без проводов. Их друзья Шурика давно поснимали. А деревянные тоже на дрова уши. Правильно, Саша?

— Правильно, — согласился парень. — Это что-то другое. Мы такое видели неоднократно. В квартирах тоже бывает. Пустые дома, стёкла выбиты, квартиры давно разграблены, и вдруг среди ночи в одной из квартир вот так загорается свет, в окнах вдруг появляются стёкла, занавески. Иногда даже видны силуэты, как будто там, в квартирах, живёт кто-то. Даже время от времени музыка слышна.

Как будто в подтверждение его слов, за окном возник силуэт женщины, полилась тихая музыка, потом возник силуэт мужчины, они обнялись, показательно поцеловались и отошли от окна. Моментально стало неуютно, как будто ледяной сквозняк пронёсся по комнате.

— И что тогда всё это значит? — спросил Татарин.

— Я думаю, что это такая блуждающая хроноаномалия, — задумчиво проговорил Василий.

— Это как?

— Ну, аномалия не привязана к определённому месту, как трамплин там, или бритва.

— Это понятно. Что за хроноаномалия?

— Это такая, как бы тебе сказать, временная капсула, что ли. Возникает в каком-то месте и показывает картинки из прошлого.

— Так что, ничего опасного?

— А кто его знает? Шутки со временем ни к чему хорошему привести не могут. Так что лучше держаться от таких мест на расстоянии.

Спали тревожно. Свет, в окне напротив, нервировал и не давал расслабиться. Примерно за час до рассвета свет погас, и дом принял свой прежний заброшенный вид. Завтракали в молчании, подавленные ночным происшествием. У всех на душе было тоскливо и муторно. Василий, видя такое психологическое состояние группы, решил с выходом не спешить. Не спеша позавтракали и стали заниматься своей амуницией. Часам к десяти ребята, наконец, раскачались. Настроение поднялось и даже в разговорах стали проскальзывать шуточки. Подкрепив боевой дух солёным анекдотом, Шустов дал команду на выход. Из частного сектора нужно было выбираться как можно скорее. Уж очень неуютным оказался этот район. По пути сюрпризов больше не попадалось, и вскоре группа вышла к базару. Огромная территория с разломанными прилавками и горами мусора подавляла. Забравшись в здание администрации базара, группа прошла вдоль по коридору и подошла к окну, чтобы осмотреться. Движение между ржавыми контейнерами насторожило, и Василий дал команду подняться на верхний, третий этаж. Из окна какого-то кабинета, оставаясь в тени, чтобы не рисоваться лишний раз в окне, Шустов стал изучать территорию в бинокль. Ага! Вот оно! В дальнем конце базарной территории между контейнеров обосновались уроды. Племя было достаточно крупным, особей сто, точно. Связываться с таким количеством уродов никто желанием не горел, поэтому было решено вернуться опять в негостеприимный частный сектор и обходить базар. И опять потянулись хмурые дома и унылые заборы, увитые ядовитым плющом. Опять впереди раздался собачий лай и группа, кляня друзей человека, как и вчера, полезла в угловой дом, выходящий двумя сторонами на обе стороны перекрёстка.

— Отойди от окна! — позвал Шурупа Василий. — Что ты там застрял?

— А на перекрёстке адский котёл! — произнёс парень. — Вон как воздух дрожит над дорогой.

Стая выскочила на перекрёсток и, увидев в окне Шурупа, сбилась в кучу, подняв разноголосый лай. И тут земля под собаками расступилась, и вся свора скрылась в языках пламени.

— Ну, вот и избавились от надоедливых собак, — произнёс Шустов. — Группа, на выход!

Осторожно обходя коварный перекрёсток, бойцы пошли дальше по улице. По пути забрались в довольно приличный по нынешним меркам дом и остановились на обед. На очаге, сооружённом во дворе, вскипятили воду и организовали чай. Отдохнув и подкрепившись, снова вышли на улицу.

К автовокзалу подошли ближе к вечеру, понаблюдали издалека за зданием и, не увидев ничего опасного, прошли в зал ожидания.

— Ночевать придётся здесь, — определился Василий. — Завтра остаётся последний бросок к НИИ. Надеюсь, больше ничто нас не задержит.

В дальнем углу тихо потрескивала электра, а два игровых автомата валялись на земле, расплющенные трамплином. Обосновались подальше от аномалий и принялись готовиться ко сну. Татарин опять принялся кашеварить, разведя костёр возле разбитого окна. Василий смотрел на своих бойцов и видел, насколько их измотал этот боевой выход. Ребята осунулись, движения стали более замедленными и тяжеловесными. Надо бы поскорее заканчивать это задание, а то так и до беды далеко. Всё имеет свой предел прочности. И какой бы лучшей ни была группа «Призрак», ребята устали. Татарин притащил котелок ароматной каши с тушенкой, и бойцы оживились, доставая свои ложки. Настроение поднялось. Татарин опять стал подшучивать над Савченко по поводу его аппетита, а Шуруп заразительно смеялся, видя, как пыхтит Савченко. После ужина Шаман стал травить байки, а команда, сгрудившись вокруг него, слушала рассказы с весёлыми замечаниями по ходу сюжета. Василий, дав ребятам время поболтать, разогнал всех спать и, проверив, как несёт службу на посту Кузьмин, тоже растянулся на пенополиуретановом коврике.

Шуруп проснулся от внутреннего толчка и уже привычно сел и посмотрел на парящих в воздухе странников.

— Что ещё? — спросил парень.

— Завтра всё решится.

— Что?

— Разбуди Василия.

Шуруп растолкал Шустова, быстро, в двух словах, объяснил ему суть дела и всколе они уже вдвоём сидели перед полупрозрачными силуэтами.

— В институте радиоэлектроники, на третьем этаже, есть лаборатория. В ней изучали влияние высоких частот на пространственно-временной континуум. Во время удара по городу там проводился очередной эксперимент. Не будем рассказывать, каким образом, но от воздействия электромагнитных импульсов ядерных взрывов, генератор высоких частот вошёл в резонанс с пространством-временем и замкнулся на темпоральное поле. Результат вы видите вокруг себя. Все эти аномалии и большинство мутантов, это работа генератора. Вам нужно отключить его.

— Как может работать генератор, если нет электричества, — усомнился Василий.

— Контур замкнулся сам на себя и качает энергию из межпространственной зоны.

— И что, если мы отключим генератор, всё прекратиться?

— Нет. Пространственно-временной континуум уже деформирован. Единственное, чего вы добьётесь, это остановите генерацию новых аномалий. А они развиваются и становятся всё более коварными и опасными.

— А в чём ваш интерес?

— Мы — раса, достигшая полного совершенства. Но нам скучно. Мы гуляем между мирами и развлекаемся тем, что наблюдаем за жизнью других рас. Когда мы наблюдали за вами, у вас началась война. По городу были нанесены удары, в том числе и ядерными зарядами. Генератор пошёл вразнос и запер нас в вашем мире. Пока вы не отключите генератор, мы не сможем вернуться домой.

— А нам-то что?

— К входу в бункер вы не подойдёте. Там сплошное поле аномалий, а генератор формирует всё новые и новые. Отключив его, вы откроете себе дорогу.

— Вы же сами сказали, что после отключения генератора аномалии не пропадут.

— Да, но это касается только аномалий в самом городе. Те, что возникают в самом институте, крайне неустойчивы и зависят только от энергии генератора. Слишком сложно сейчас объяснять весь механизм. У вас даже нет такого понятийного аппарата. Просто сделайте так, как мы просим.

— Мы не знаем ни расположения помещений в НИИ, ни расположения аномалий. Вы можете помочь?

— Как?

— Ну, как на стадионе. Закачайте мне в голову всё это.

— Мы не можем, потому что сами не знаем. И посмотреть не можем. Пока работает генератор, нам туда хода нет. Придётся вам самим.

— Хорошо. Мы постараемся, — пообещал Василий.

— Мы надеемся на вас, — напоследок прошелестело в голове и силуэты растаяли в воздухе.

НИИ Радиоэлектроники даже издалека выглядел пугающим. Стая слепых псов носилась по площадке перед центральным входом. Мощные жгуты огромных электр хлестали по стенам института, доставая до третьего этажа, стекая ветвистыми разрядами к земле. В окнах второго этажа блуждали шарообразные субстанции, время от времени вылетая из здания и разрываясь ослепительными фейерверками. Над крышей разливалось сияние, уходя вверх мириадами искр.

— Это даже не филиал, это прямо штаб-квартира ада, — пробормотал Коваленко.

— Ну, что? — спросил Савченко, — обходим с тыла?

— С тыла нельзя, — ответил Василий, — с тыла сплошное радиоактивное пятно. Остаётся только в лоб штурмовать.

— Это как? Через собачек и электру?

— Ну, положим, собачек я на себя могу взять, — осматриваясь по сторонам, проговорил Татарин. — А вот с электрой что делать?

— Аномалии мощные, — задумчиво проговорил Шаман. — Можно попробовать замкнуть их на себя. Короткое замыкание может сработать. Если не взаимоуничтожатся, то перезаряжаться должны долго.

— И как их замкнуть?

— Вон там между двумя электрами есть зазор. Если предположить, что они с одинаковым потенциалом, поэтому и держатся отдельно.

— Это как? — не понял Коваленко.

— Ну, обе, например плюсы. Если соединить плюс с минусом, ток плавно потечёт по проводнику. А вот если соединить одноимённые заряды, случится авария. Если спровоцировать их соприкосновение, будет короткое замыкание.

— И как?

— Аномалии, прежде всего, хищники и бросаются на жертву, не задумываясь. Если попробовать положить пару гранат из гранатомёта аккурат по центру зазора, они должны среагировать на взрывную волну.

— Можно попробовать. Татарин, что надумал?

— Собаки на мне. Как только увожу их, начинайте.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Галиуллин выскочил из окна их наблюдательного пункта, отбежал на середину улицы и открыл огонь, стараясь зацепить мелькающего в стае альфача. Вожак такой наглости никогда не прощал и сейчас прощать не собирался. Над площадкой пронёсся устрашающий рык, на секунду перекрывший даже шум электр. Стая, словно единый организм, устремилась в сторону обидчика. Площадка опустела, а автоматные очереди и лай слепышей стали отдалятся. Группа подошла поближе к зданию института, и Шаман с Кузминым дали залп, целясь точно между двумя аномалиями. Хищные жгуты бросились к месту разрывов. Результат превзошёл все ожидания. Детонация была такой силы, что разнесла часть передней стены. В районе пролома электрическая активность прекратилась, и группа устремилась в образовавшийся проход. Первый этаж был сравнительно спокойным, только перед входом в подвал раскинулась большая бритва, в которой преломлялись отсветы электры, поигрывающей своими разрядами ниже по лестнице. А странники не обманули. Вход в бункер перекрыт напрочь. Группа пробежала по этажу, шарахнувшись от трамплина, притаившегося у входа в один из кабинетов. Интересно, что все аномалии в этом здании были как-то ярче, свежее, что ли и были легко узнаваемы. Ближайшая лестница была занята хлопушкой, щедро рассыпавшей свои искорки по ступенькам, но дальняя оказалась вполне проходимой. Очередная головная боль появилась, когда группа поднялась на уровень второго этажа. Те самые шары, которые ранее вылетали из окон и разрывались красивым фейерверком, дружной стаей устремились к бойцам. Савченко выстрелил в ближайший и он разорвался, обдав всех жаром даже на таком расстоянии.

— Огонь по шарам! — скомандовал Василий. — Савченко, Коваленко, остаётесь здесь и прикрываете лестницу. Шурик, Кузьмин и Шаман — за мной!

Группа бросилась по лестнице дальше, оставляя за спиной треск автоматных очередей и грохот разрывающихся шаров. Первое, что увидели бойцы, поднявшись на третий этаж, это несущуюся на них свору слепых псов. Группа рефлекторно открыла огонь. Пули проходили сквозь тела тварей, а слепыши исчезали в тусклых вспышках.

— Это фантомы! — воскликнул Шаман. — И генерируются они вон за той дверью.

Действительно, фантомы внезапно возникали у входа, обозначенного табличкой: «Лаборатория № 4».

— Кажется, это и есть наша цель, — проговорил Василий. — Туда!

Обращать внимания на крайне реалистичные копии слепышей и, время от времени постреливая по ним из чувства самосохранения, бойцы направились к нужной двери, когда со стороны дальней лестницы показались шары, видимо привлечённые звуками выстрелов.

— Шаман, Кузьмин, в прикрытии, — скомандовал Шустов. — Шурик, за мной!

Они заскочили в лабораторию, оставив за дверью звуки автоматной стрельбы, и остолбенели от неожиданности. Посередине огромного зала стояла поистине исполинская конструкция, опутанная проводами, с торчащими шляпками изоляторов и закрученными спиралью оборванными высоковольтными шинами. Конструкция была окутана голубоватым свечением и тихонько жужжала, издавая вокруг себя еле ощутимую вибрацию. А вокруг этой конструкции разворачивалось настоящее кино, от которого волосы шевелились под шлемом. Вот прошёл плотный мужичок в роговых очках и бородкой клинышком, держа в руках длинную ленту распечатки какого-то графика. Обернувшись назад, он беззвучно зашевелил губами, что-то, наверное, говоря невидимому собеседнику, и скрылся в стене. Вот группа молодых учёных в белых халатах что-то беззвучно увлечённо обсуждают, размахивая руками. А тут мужик, дёргая за рукав собеседника, тыкал пальцем в показания приборов. Шуруп удивлённо открыл рот, узнав в человеке, который сидел за столом и теребил руками свою шевелюру, Профессора, только не такого измождённого и более молодого.

— Не бойся, — проговорил сдавленным голосом Василий. — Это кино из прошлого. Видимо, это и есть наша цель. Теперь как его остановить? Был бы простой генератор, рубильник бы вырубили и всё. Ну, посмотрим.

Василий опрометчиво шагнул вперёд и тут же был наказан за самодеятельность. Неведомая сила сдавила Ваську под рёбра и мягко швырнула в стену.

— Ого! — прохрипел Шустов, поднимаясь на ноги. — А генератор не так и прост! Защищается. И что теперь делать? А если так?

Василий вскинул автомат и дал очередь погенератору. Свечение вокруг конструкции пошло волнами, жужжание усилилось, а вибрации стали доставлять дискомфорт. Стрельба за дверью участилась.

— Да откуда их столько! — послышался голос Шамана.

— По-моему я своей стрельбой только активизировал его работу, — в отчаянии проговорил Васька, — неужели всё зря?

Повинуясь внезапному порыву, Шуруп наклонился, поднял лом, неизвестно как попавший в лабораторию и, размахнувшись, швырнул как копьё в голубоватый кокон. Стальной стержень нырнул в свечение до половины, потом упруго вынырнул на манер поплавка, и улёгся на поверхности кокона, как соломинка на воде. Покрутившись, словно стрелка компаса, он занял определённое положение и стал наливаться ослепительно белым сиянием, всё больше становясь похожим на веретено. Вибрация усилилась и стала практически невыносимой. Из концов этого веретена выстрелили белые лучи, с грохотом пробившие стены и ушедшие в бесконечность. Вибрация стала меньше и уже терпимее. Жужжание потихоньку прекращалось, а голубой кокон сдулся и опал. Лом упал и со звоном покатился по кафельному полу. Ещё пара минут, и генератор совсем замолчал. Кино прекратилось, а за дверью раздались удивлённые голоса.

— Слышишь? — спросил Василий Шурупа?

— Что?

— Тишина. Ни стрельбы, ни шума электры.

И точно. В здании воцарилась полная тишина, прерываемая только матом Шамана.

— Что там у вас? — поинтересовался Шустов, выходя из лаборатории.

— О ствол автомата обжёгся. Слушай, командир, а шары и фантомы вдруг разом раз, и исчезли.

— Это мы генератор вырубили. То есть Шурик вырубил. А, кстати, Саша, как ты догадался, что нужно его ломом?

— Не знаю. Такая обида взяла, что все усилия даром, что схватил и кинул.

— Хорошая обида. Чаще бы так.

— А что за лом? — спросил Кузьмин.

— Потом расскажу. Сейчас надо проверить, как там остальные.

Савченко и Коваленко сидели на ступеньках усталые и довольные. Вокруг них на ступеньках валялись кучи расстрелянных гильз.

— Как тут у вас?

— Держали, как могли. Уже и боезапас на исходе был. А тут вдруг пропали, как и не было.

— Пошли вниз. Посмотрим на аномалии.

Первый этаж был свободен. Хлопушка на лестнице испарилась, как и бритва с электрой на входе в подвал.

— А странники, похоже, не соврали. Здание от аномалий очищено.

— Шаман, сходи, посмотри, как там вход в бункер, и идём искать Татарина.

Проводник спустился вниз и, время спустя, вернулся с довольным видом.

— Есть вход. И свободный.

— Туда пойдём, когда Татарина найдём. А сейчас на выход.

Тишина на улице ласкала слух. Здание института теперь никак не отличалось от других стоящих неподалёку. Ни тебе огромных мощных электр, бьющихся в стены, ни свечения над крышей, ни шаров, вылетающих из окон. Татарина нашли по трупам слепышей, валяющихся вдоль улицы. Возле трансформаторной будки тушек слепых псов было особенно много, как и живых особей, возбуждённо лающих, рычащих и бросающихся на строение, на плоской крыше которого, сложив ноги по-турецки, спокойно сидел Галиуллин. Группа открыла огонь по тварям с ходу, не давая собакам времени опомниться. Минуты за три всё было кончено.

— И что сидел-то? — проворчал Савченко, помогая Татарину слезть. — Чего не стрелял?

— Патроны кончились, — невозмутимо ответил Галиуллин, поправляя амуницию. — Поделитесь рожком кто-нибудь. А то как голый.

— Держи, — протянул полный магазин Василий.

— Вот спасибо!

— А сейчас пойдём и посмотрим бункер. Стоила ли овчинка выделки?

8

Группа спустилась в подвал и подошла к огромной бронированной двери. Замок, повинуясь команде электронного ключа щёлкнул, зажужжал и открылся, дверь поехала в сторону, запуская группу в тамбур, из которого длинный коридор вывел в просторное помещение с лифтовой шахтой. Размеры бункера впечатляли подавляли. В полумраке, создаваемым тусклым светом аварийных фонарей в воздухе проявились три светящихся силуэта. Привычные к такому зрелищу Василий и Шуруп, отреагировали вполне спокойно, чего не скажешь о других членах группы. Пять стволов автоматов нацелились на странников.

— Отставить! — скомандовал Шустов. — Они не опасны.

— А смотрятся жутко, — прокомментировал свои ощущения Савченко. — Аж мороз по коже.

— Мы выполнили вашу просьбу, — произнёс про себя Василий.

— Спасибо. Теперь мы сможем попасть домой. Чем мы можем отблагодарить вас?

— Скажите, как избавиться от аномалий?

— Никак. Мы уже говорили, что пространственно-временной континуум в районе вашего города сильно деформирован. И времени понадобится не один десяток лет, чтобы деформация сгладилась. Пусть ваши учёные поработают в той лаборатории. Работа генератора до последнего фиксировалась на контрольных приборах. При достаточной квалификации из этих данных можно извлечь много нужного. В том числе и принцип работы приборов, распознающих аномалии на расстоянии. Ну а, зная принцип, изготовить прибор труда не составит. А пока, мы сбросим на карту, что на твоём планшете, координаты всех аномалий, существующих в городе. Мы думаем, что это тоже будет существенной помощью вам.

Планшет пискнул, и по экрану побежала дорожка загрузки. Василий дождался окончания и вывел карту на экран. Изображение запестрило яркими точками разных цветов.

— Голубые — электры, красные — трамплины, зелёные — хлопушки, синие — бритвы, коричневые — адский котёл, фиолетовые — временные аномалии, а чёрные — полтергейст.

— Полтергейст это как?

— А кто, по-вашему машины передвигал или дома рушил?

— Ясно. Спасибо. Такая карта действительно дорогого стоит.

— Рады, что смогли вас отблагодарить. До свидания.

Силуэты стали бледнеть и, наконец, растаяли в воздухе. Бойцы облегчённо перевели дух.

— Кузьма, бери шарманку и на улицу, — скомандовал Васька. — Савченко с Коваленко в прикрытии. Будем устанавливать связь.

Кузьмин быстро установил связь с убежищем и доложил о выполнении задания.

— Молодцы, ребята! — воскликнул полковник Степанов. — Вы даже не представляете, что вы сделали для всех нас. А эта карта вообще бесценна. Тем более, что учёных у нас как раз и нет и некому будет разбираться с показаниями приборов и изготавливать датчики аномалий. Сейчас отдыхать. Этот день ваш. Потом найдите боксы с боевой техникой, снимите с консервации что-нибудь не очень большое и возвращайтесь в убежище. Уж извините, ребята, но придётся вам прокатиться по городу. Без карты движение колонны по городу будет опасным. Вам нужно будет привезти карту сюда.

Для отдыха расположились в отсеке командующего. А что, командующему уже всё равно, а в комфорте и отдыхать приятнее. На камбузе нашлись запасы пищи, видимо приготовленной специально, чтобы командующий мог насытить свой генеральский организм сразу после спуска в бункер. Нашлась даже бутылка коньяка, не говоря уже о сёмге и чёрной икре. Галиуллин приготовил настоящий азу по-татарски, который команда ела так, что за ушами трещало. Короче, отдохнули на славу. А с утра, вооружившись схемой подземного сооружения, отыскали боксы с боевой техникой, и стали выбирать себе машину.

— Командир, а давай БМП возьмём, ну или БТР на худой конец, — разохотился Савченко.

— Берём вон ту БМП. Гусеницы, плюс автоматическая пушка, спаренная с пулемётом. Ну и мощь, чтобы заторы на перекрёстках раздвигать.

Работы предстояло много, но команда, отдохнувшая хорошо накануне, засучила рукава и с энтузиазмом принялась за дело.

— А что ты, Шурик, на меня такими бараньими глазами смотришь? — поинтересовался Василий, копаясь в двигателе.

— Мне за Мышкой надо.

— За Мышкой по пути заедем. Я своё обещание помню.

Ближе к обеду работы были закончены. Огромный пандус, выводящий технику наружу, открывался прямо на площадку перед автотехникумом.

— А почему мы не могли войти в бункер с этой стороны? — удивился Кузьмин.

— Потому, что этот выход открывается только изнутри, как и в нашем убежище.

Вскрыли арсенал, пополнили боекомплект, не забыв и про пушку с пулемётом БМП и, наскоро пообедав, выехали. Перед выездом Шустов посидел над картой, прикидывая маршрут и, наконец, вывел замысловатую кривую с учётом аномалий. БМП, лязгая гусеницами, нёсся по улицам города. Шуруп сидел в десантном отсеке, через бойницы разглядывая мелькающие мимо дома. Так комфортно по городу он ещё не передвигался. Заторы из машин боевая машина раздвигала легко, а стаю слепышей, отважно бросившихся навстречу, просто размазала по асфальту. Вот и знакомая насыпь из остатков обрушившейся стены здания, знакомый трамплин, так же поигрывающий щебнем, заросли ядовитого плюща, который тут же скукожился от дыма, вылетающего из выхлопных труб. Возле подъезда остановились лихо и сразу же десантировались из машины, рассредоточившись и взяв под прицел сектора. Шуруп с удовольствием действовал в составе группы, присев на одно колено и водя стволом автомата из стороны в сторону.

— Саша! — позвал его Василий, — давай, веди.

Они вошли в загаженный подъезд и вошли в квартиру, где в комнате вокруг костра, замерев от страха, сидел Пахан со своими приближёнными. Шуруп подошёл к вожаку и, наведя ствол ему в лицо, проговорил:

— Мышку зови.

— Шуруп? Ты как здесь? — удивился Пахан. — А Зуб где?

— Удивлён? Ты же ожидал не меня.

— Да. Тебе был выписан билет в один конец. Я ждал Зуба.

— Зуб погиб в аномалии, которую приготовил для меня. И ты знал об этом.

— А для чего бы тебя посылать надо было? Не ожидал, что ты вернёшься.

— А я и не вернулся. Шуруп погиб вместе с Зубом. Перед тобой, тварь, боец отряда специального назначения «Призрак» Александр Шурупов. Где Мышка? Или тебе пальцы по одному отстреливать?

Корень внезапно вскочил и попытался ударить Шурупа ножом в грудь. Лезвие скользнуло по бронепластине, прозвучала очередь, выпущенная из автомата Василия, и Корень покатился по полу с прострелянной грудью.

— Твоя очередь, — проговорил парень, сверля Пахана взглядом.

— Её здесь нет, — дрожащим голосом проговорил вожак, поняв, что шутки кончились.

— Где она! — Шуруп с неожиданной силой рванул мужика за шиворот и толкнул к стене.

Пахан понял, что его сейчас будут банально убивать и, наплевав на свой авторитет в племени, бухнулся на колени. Соплеменники вокруг костра заволновались. Кто-то порывался вскочить, кто-то наоборот старался сделаться поменьше и незаметнее.

— Вам помочь? — сунулся с улицы в окно Савченко и обводя мародёров стволом автомата и широко, от души, улыбаясь. — Я могу. Мне для хороших людей патронов не жалко.

Сидящие вокруг костра сразу присмирели. Пахан, стоя на коленях, плакал, размазывая по грязным щекам слёзы.

— Где Мышка! — проорал прямо ему в лицо Шуруп.

— Мы же не знали, что ты вернёшься. Зачем она нам такая. Заморыш какой-то.

— Где она! Последний раз спрашиваю!

— Мы её колхозникам продали. Им рабочие руки на свиноферме нужны были.

— Какой общине?

— Которая за школой.

— Ах ты ж! — заскрипел зубами Шуруп и передёрнул затвор.

— Погоди, не спеши, — положил руку на ствол Василий.

Шуруп опустил автомат, недоумённо глядя на командира.

— А скажи-ка мне, откуда тебе стало известно про ключ в штабе?

— Я сам в штабе служил в то время. Прапорщиком в секретке. Потому и знал, что у меня там хранится. Просто, когда выживали, не до путешествий по городу было. Потом аномалии, да зверьё всякое. А когда Зуб начал по городу, как у себя дома, ходить, я и вспомнил. Зуб сходил по моей наводке, но взять не смог. Хлопушка прямо на входе. Короче, ни с чем он тогда пришёл. Но мысль, что где-то там, под землёй, несметные запасы оружия и продовольствия, покоя не давала. Вот мы с Зубом и придумали, найти лошка какого-нибудь и отправить впереди охотника. Выбор пал на Шурупа. Всё равно он не наш. Когда-то прибился к племени. Не жалко. Кто же знал, что он таким ушлым окажется.

— Ладно, живи пока. Но если выяснится, что с девочкой что-то случилось или её на мясо там пустили, вы все у меня на мясо пойдёте. Сидите и молитесь, если есть кому.

БМП остановилась возле основных ворот колхозной общины. За боевой машиной напряжённо наблюдали десятка два арбалетчиков в окнах своеобразной крепости. Василий вылез из командирского люка и дал очередь в воздух, привлекая внимание.

— Что надо? — раздался голос и ближайшего к воротам окна.

— Вожака позови!

— Ну я вожак. Что хотел?

— Вы недавно девочку купили у мародёров.

— Мало ли что у кого мы купили. Тебе-то что?

— Это девушка наша и мы приехали её забрать.

— Меня мало интересует, чья это девушка. За неё племя заплатило немалую цену, и мы не намерены её никому отдавать.

— Ну, насчёт цены это ты с мародёрами разбирайся. А девушку придётся вернуть.

— Обойдёшься. Хотя, за один автомат продать можем.

Василий влез в БМП и повернулся к группе.

— Что делать будем?

— Да что тут думать? — закипел Савченко. — Отработать из пушки по окнам, вынести ворота и забрать девчонку.

— А если за это время её грохнут? — охладил его пыл Шустов.

— Зачем?

— А по принципу: не доставайся ты никому.

— Остаётся тихий захват, — произнёс Татарин.

— Что ты задумал?

— Отгоняем БМП квартала два назад и идём пешком. Командир, увеличь ка на карте изображение этого района. Вот, смотрите. С этой стороны к колхозникам примыкает улица, на которой два трамплина и хлопушка. На первый взгляд улица непроходима, поэтому вряд ли с этой стороны серьёзная охрана.

— А на самом деле?

— Увеличь ка сильнее. Видите? Аномалии расположены в шахматном порядке, но проход есть. А Шурик у нас аномалии хорошо видит. Проведёшь, Саша?

— Проведу.

— Вот. Проникаем внутрь с этой стороны, а там дело техники. Посты поснимаем и вперёд.

— Что вперёд?

— Ну, по ходу разберёмся. Бой, как говорится, покажет.

— Ладно. Саша, ты у колхозников бывал?

— Да, с караваном приходил много раз. Мы с этой общиной торгуем.

— А ну-ка нарисуй мне схему: что там да как.

Шуруп взял протянутую ему бумагу и стал старательно рисовать схему общины.

— Вот, как-то так. Нарисовал, что знаю. Внутрь помещений нас особо не пускали.

— А где главарь у них сидит.

— Вот тут. На первом этаже.

— Командир, а ведь он сидит как раз в этом здании, со стороны аномалий.

— Это естественно. Самое безопасное, по их мнению, направление. Значит, берём вожака. За свою жизнь он твою Мышку не просто отдаст, а ещё и ленточкой перевяжет. Красиво так, бантиком.

Машину загнали внутрь полуразрушенного здания за заросли ядовитого плюща, явно необрадованного соседством с вонючей машиной. Обойдя район, вышли к улице с аномалиями. Шуруп пошёл первым, внимательно глядя перед собой. Первый трамплин нашёлся быстро. Осторожно обкидав его камешками, он обнаружил узкий, буквально в полметра проход вдоль стены. Дальше была хлопушка, которую видно было очень хорошо. Проход между двумя аномалиями поворачивал под прямым углом и был сравнительно широким. А вот второй трамплин видно не было. Камешки спокойно падали на землю, не делая даже попытки взмыть в воздух. Что такое? На карте ясно обозначен трамплин. Или рассосался? Шуруп в отчаянии поднял крупный бетонный обломок и швырнул вперёд. И случилось невероятное — обломок с силой выстрелил высоко в небо.

— Всё ясно, — проговорил парень, — аномалия старая и мощная. На мелочь не реагирует.

Пришлось применять более тяжёлые камни. Наконец, опасный участок был пройден. Группа подобралась к стене дома, окна первого этажа которого были заложены камнем. В окне второго этажа показалась скучающая физиономия часового, сплюнула вниз и, не заметив бойцов, скрылась. Савченко присел под стеной, сложив перед собой руки лодочкой и, дождавшись, когда Татарин, разбежавшись, запрыгнул одной ногой ему в руки, подкинул Галиуллина высоко вверх. Татарин зацепился за окно второго этажа, подтянулся и скрылся в проёме. Спустя минуту оттуда раздался стук и лёгкий стон. После чего Галиуллин высунулся, сделал рукой знак, что всё хорошо и скинул вниз верёвку. Залезть было делом пяти минут.

Второй этаж в этом дома был переделан в сплошную галерею. Межквартирные стены были пробиты, и дом можно было пройти из конца в конец. Василий выглянул во внутренний двор и увидел аккуратно возделанные грядки и людей, работающих на плантациях. Вдоль дома сновали работники, кто с инвентарём, кто с тачками, полными навозом. Один из колхозников, важный и пузатый, что-то орал, размахивая руками.

— Это вожак общины, — сказал подошедший Шуруп.

— Значит, его и будем брать.

Группа прошла через квартиру и вышла к лестнице. На верхней площадке стоял, сжимая самострел, ещё один охранник.

— Татарин, чисто снимешь? — спросил Василий.

— Без проблем.

— Только по возможности без жертв.

— Сделаем.

Галиуллин присел возле косяка и, дождавшись, когда часовой отвлёкся на что-то в глубине двора, не хуже шипохвоста взметнулся по ступенькам и аккуратно вырубил колхозника. Так же мягко он поднялся выше и, спустя минуту, вернулся назад.

— Наверху чисто.

— Вожак продолжал что-то орать на улице и группа, спустившись во двор, броском преодолела расстояние и, спеленав колхозника и ощетинившись стволами, потащила его в подъезд. Ближайшая квартира на первом этаже оказалась чьим-то жилищем.

— Опять вы? — удивился Вожак.

— Мы, мы, — подтвердил Васька. — Девушка где?

— Я предложил вам цену за неё. А вам лучше меня отпустить. Сейчас сюда сбежится вся община и вас тут же похоронят.

— А это мы посмотрим. — ответил Шустов.

— На лестнице раздался топот множества ног, и Кузьмин метнул вверх и вниз по гранате и закрыл дверь, пережидая взрыв. Рвануло знатно. За дверью раздались стоны и крики. В окно влетело несколько стрел, и Коваленко открыл ответный огонь из автомата.

— Сейчас мы твою общину переполовиним, и это как минимум. А хотели же как лучше, без жертв.

— Хорошо. Ваша цена.

— Твоя жизнь, за девушку. Я думаю, обмен очень даже неплохой.

— Да что его уговаривать? Грохнем его, а потом всё племя вырежем! — прорычал Савченко, надвигаясь на вожака со своим огромным ножом. — Зато другие колхозники будут знать, что с нами связываться себе дороже. Такие слухи быстро разносятся.

— Я думаю, показательная казнь не помешает, — с деланным задумчивым видом сказал Василий.

— Хорошо, хорошо! — Затрясся колхозник. — Согласен. Только никого больше не убивайте.

— А это как вести себя будете.

— Мне надо к окну подойти.

— Иди. И без глупостей. Запомни, пуля быстрее.

Вожак на ватных трясущихся ногах подошёл к оконному проёму и прокричал, чтобы привели девушку. Потянулись минуты томительного ожидания. Шурупу не сиделось и он, словно загнанный зверь, метался по комнате. Наконец с улицы раздался крик. Парень бросился к окну, но на половине пути его перехватил Шаман.

— Куда?

— Мышку привели.

— А если там не Мышка, а стрелок с арбалетом? Стрелу в глаз захотел? Эй, старшой! Подойди к окну и глянь, что там.

Вожак глянул в окно.

— Да. Девушку привели.

— Пусть кто-то один приведёт девушку. Но только один.

Девушку завёл маленький смешной колхозник с испуганными глазами. Мышка бросилась к Шурупу и зарыдала.

— Они тебя обижали? — спросил парень, гневно посмотрев на съёжившегося вожака.

— Нет. Работы много, конечно, но так все работают.

— Что же ты плачешь?

— Мне сказали, что ты больше не вернёшься. Что ты погиб.

— Наврали. Живой я.

— Так, старшой, — проговорил Василий. — Сейчас ты выводишь нас из своего гадюшника и, как только мы садимся в машину, ты свободен. Всё понял?

— Понял.

— Ну, тогда пошли.

К убежищу подъехали уже ближе к вечеру. Зайдя внутрь и доложив о прибытии, Василий представил Степанову Шурупа и Мышку.

— Что, говоришь, заслужил место в группе? — Спросил полковник Василия.

— Задание выполнено только благодаря бойцу Шурупову. Если бы не он, группа полегла бы вся ещё в штабе.

— Ну, тогда я разрешаю обосноваться ему в убежище. А девушка?

— Его невеста.

— Отведи её к председателю нашего женсовета. Пусть Анна Ивановна займётся девушкой. Надо её в божеский вид привести. А ты, после этого, зайди ко мне с полным описанием своих приключений.

В кабинете Степанова Василий провёл до позднего вечера. Вначале они обсудили все перипетии, которым подвергнулась группа. Полковник слушал внимательно, постоянно делая пометки в своём блокноте. Особенно его интересовали племена, обитающие в городе.

— А вот скажи мне, Василий, в перспективе с кем из них можно наладить сотрудничество?

— В каком смысле?

— Ну, кто может пойти с нами на контакт?

— Мародёры могут. За эти годы они большинство материальных ценностей из завалов уже перетаскали. Сейчас для них тяжёлые времена. Слишком скудная добыча на руинах. Колхозники тоже. Им всё равно с кем торговать. А вот уроды вряд ли. Злобные, агрессивные племена, с мутировавшими мозгами. А что?

— Понимаешь, не век же нам под землёй сидеть. Пора бы уже и на поверхность выбираться. Да и запасы в бункере, вход в который вы нашли, тоже не бесконечны. Надо как-то натурализоваться в этом городе. В первую очередь необходимо найти район, сравнительно целый, с наименьшим количеством аномалий. Хочу мародёров привлечь к работам. Надо будет возвести вокруг этого района стену, обозначить и огородить аномалии, привести в порядок дома. Ну и пора переходить на местный рацион питания. Не кривись. Крыс не будем использовать в качестве мяса. Что производят колхозники?

— Ну, у них посадки какие-то. Об этом лучше у Шурупова спросить. Он лучше знает.

— На Шурупова у нас большие планы. Я включаю его в состав твоей группы. Ты не против?

— Конечно нет! Шурик себя отлично проявил. Да и ребята к нему привязались. Носились с ним как с писанной торбой.

— Вот и хорошо. Завтра с первой колонной идёте к убежищу, кстати пусть вся группа сразу переселяется туда. И Шурупов твой тоже. Да, а почему Шурупов? Что это за фамилия такая?

— Его Шурупом звали, когда мы с ним встретились. У них у всех имена такие дебильные. Зуб, Клык, Корень, Пахан. И у женщин тоже: Мариха, Ручка, Ветка. Вон, невесту Шурика Мышкой зовут.

— Интересно. За пятнадцать лет так деградировали?

— Так они выживали всё это время. В таких страшных условиях двадцать четыре часа в сутки в течении пятнадцати лет. Вот и скатились до первобытнообщинного строя. Нам Шурик рассказывал, каково им приходится.

— Вообще-то ты прав. Ладно. Завтра доставите первую колонну до места, И обживайтесь там. Размести ребят компактно, чтобы все были рядом. День вам на отдых, а послезавтра выходите на поиск подходящего района.

Женщины утащили Мышку с собой, заставив Шурупа волноваться, и за два часа привели в порядок. Когда Шуруп увидел её, просто обалдел. Худенькая как тростиночка девушка с большими глазами, с длинными волосами, собранными в хвост, была красива. Женщины постарались на славу, подобрав ей и нормальную одежду вместо того мародёрского рванья, в котором она прибыла в убежище.

А назавтра они в составе первых переселенцев переехали в бункер. Правда не в апартаменты командующего, а в скромную комнату, которая всё равно показалась молодым роскошными хоромами. День, выделенный для отдыха, молодая семья провела с максимальной пользой. Мышка ходила по убежищу с удивлёнными глазами, а Шуруп проводил для неё экскурсию с важным видом старожила. Девушку удивляло всё, начиная с душа, с которым познакомилась ещё вчера, заканчивая электрическим освещением.

— Неужели мы будем здесь жить? — восторженно проговорила Мышка.

— Конечно. Мы теперь не мародёры.

— А кто?

— Обычные люди. Я — боец отряда «Призрак», а ты — моя жена.

— Но я тоже должна тогда чем-нибудь заниматься. Я могу на свинарнике или на огороде работать. Только у них нет ни того, ни другого.

— Ничего. Было бы желание. Подберут тебе какую-нибудь работу.

— А ты изменился!

— С чего бы это? Вроде такой же. Только одежда другая.

— Нет. Ты стал более взрослый, уверенный в себе. И совсем не похож на того забитого паренька, каким был в племени. Да ты вообще на мародёра не похож. И рассуждаешь по другому, и смотришь не так. Сейчас одень тебя в твою старую одежду и помести назад в племя, ты же будешь там смотреться как шипохвост в стае слепышей.

— Да ладно тебе, — засмущался Шуруп.

— А меня теперь Машей зовут, — похвасталась Мышка. — Так что не только у тебя теперь человеческое имя.

— Вот и хорошо.

Выехали рано утром. Ещё с вечера Василий наметил маршрут движения с учётом известных на данный момент общин колхозников и мародёрских племён. Кататься на БМП было не в пример комфортнее, чем передвигаться по городу пешком. По крайней мере не надо было опасаться мутировавшего зверья. Да и вороны за бронёй были совсем не опасны. Ближайшую общину мародёров нашли быстро, благодаря Шурупу, который мог определить их по едва заметным признакам.

— Ну что, эксперт по аборигенам, пошли, — сказал Василий, вылезая с командирского сиденья.

Шуруп спрыгнул с брони и, перехватив поудобнее автомат, шагнул в дом. На лестнице их ожидал один из мародёров, направив на вход свой арбалет.

— Ты самострел-то опусти, — направив на мародёра автомат, проговорил Шуруп.

— Почему я должен тебя слушать? — ответил абориген.

— Потому что если ты этого не сделаешь, мы тебя пристрелим. И не надейся на тех, кого ты послал напасть на нас со спины. Их уже повязали.

— Ладно, — подумав, согласился мародёр. — Что от нас хотели?

— Поговорить.

— Ну, заходите.

Василий с Шурупом прошли в комнату и уселись возле костра.

— Как дела? Как жизнь мародёрская? — спросил у вожака Васька.

— Тяжеловато нынче стало. Металла нормального не найти, резины тоже. На обмен колхозникам мало чего находится.

— А образ жизни вы никогда не хотели сменить?

— Каким же образом, интересно.

— Мы можем предложить вам работу. И вам больше не придётся лазить по завалам в поисках товара для колхозников.

— А что делать?

— Город восстанавливать. Один из районов города огородим стеной и будем ремонтировать дома, приспосабливая их опять к нормальной жизни. Нам нужны будут рабочие руки.

— Надо подумать, с племенем посоветоваться.

— Посоветуйся, подумай. Пока мы только присматриваемся, прощупываем почву. Нужно ещё район подобрать.

БМП фыркнула чёрным дымом из выхлопной трубы и покатила прочь от подъезда. Весь день мотались по городу, объезжая общины и племена. В принципе, мародёры не против были и поработать. Сказались голодные и скудные времена. Да и перспектива заиметь в соседях такое сильное поселение, тоже привлекала. Колхозники тоже с ходу уловили неплохие перспективы в сотрудничестве. Оставалась одна загвоздка — район, который нужно будет восстанавливать. Всё, что смогли осмотреть за день совсем не подходило. То слишком разрушенные коммуникации, то слишком много аномалий, то фон радиоактивный был повышен. Короче, всё не то. Вечером группа сидела над картой в комнате Василия, как-то само собой выбранной в качестве штаба.

— Всё не то, — расстроено проговорил Савченко.

— А почему бы вам в частном секторе не поискать? — вдруг спросила Мышка, тихонько сидевшая в углу и осваивающая искусство вязания на спицах. — Почему вам именно многоэтажки нужны?

— А ведь точно! — воскликнул Шустов. — Частный сектор это же колодцы с водой, печное отопление и удобства во дворе. Минимальная зависимость от городских коммуникаций! Пойду ка я с полковником пообщаюсь.

Степанов принял Василия в тех самых апартаментах командующего, в которых он с группой расслаблялся в прошлый раз.

— Что, Вась, надумал что-то?

— Надумал. А что если нам сосредоточиться на частном секторе? Почему мы на многоэтажках зациклились?

— А ведь точно! Завтра давайте по частным секторам.

— А что вы такой весёлый?

— Сегодня сканировали радиочастоты на узле связи.

— И что? Нашли кого-нибудь?

— Нашли. Васька, Россия жива!

— Как?

— Конечно, европейская часть лежит в руинах, но за Уралом власть сохранилась. Страна живёт и залечивает раны. Они не ожидали, что мы здесь выжили, а когда узнали про аномалии и мутантов, дав ещё и про генератор этот, вообще заинтересовались. Скоро будем принимать гостей с большой земли!

— Вот это новость! Прямо аж дух захватило. Ну, спасибо, товарищ полковник, за такую весть! Пойду ребят обрадую.

Два года спустя

Город оказался уникальным. Нет, на широкой полосе от Западной Европы до Урала хватало разрушенных городов, да и мутировавших форм жизни в результате воздействия химического и биологического оружия хватало. Но настолько мутировавших! Да ещё и аномалии в придачу, которых больше нигде не обнаружили. Ну и плюс эта таинственная история с генератором, замкнувшимся на пространственно-временной континуум. Естественно, ничего удивительного, что с первым бортом с Большой земли высадился целый десант учёных от явных ботаников в мешковато сидящих бронекостюмах, до щегольских мачо в идеально подобранных по фигуре комбинезонах и модных защитных очках со сменными светофильтрами. Ну и девчонок лаборанток, оглядывающихся вокруг испуганно-любопытными глазами, тоже хватало. В течении месяца НИИ был отреставрирован и приступил к работе. Данные с приборов, фиксирующих работу генератора, вызвали такой восторг научной братии, что те чуть не устроили в той лаборатории коллективные пляски с бубнами. За два года было сделано научных открытий не на одну Нобелевскую премию. Ну и в первую очередь были разработаны и сделаны детекторы аномалий. Сначала стационарные, устанавливаемые на технику, а потом и переносные, с которыми теперь выходила в город каждая группа.

Проблемы с переселением тоже решились достаточно хорошо. Группа Василия, отыскала, наконец, сравнительно безопасный район частной застройки. При помощи местного населения, привлечённого для работы, быстро возвели защитную стену и отреставрировали сами дома. Переезд из убежища вылился в грандиозный праздник. Люди, уставшие жить под землёй, наконец получали дома, да ещё с приусадебным участком! А то, что нет тёплого туалета и горячего душа, совсем не пугало. Удобства во дворе вполне устраивали, а баня успешно решала вопрос гигиены. Вокруг городка плотным кольцом разместились аборигены, стянувшиеся со всего города. Во-первых, всё-таки находиться под защитой такого сильного гарнизона. Ну а во-вторых заработки в городке были гораздо больше того, что можно было выручить на мародёрке. Ну и близость к цивилизации благотворительно сказывалась на бывших мародёрах. Постепенно поселения, образовавшиеся вокруг городка, стали принимать вид эдаких старательских посёлков во времена золотой лихорадки на Аляске. Толчком к этому стало и то, что выяснилась очень любопытная вещь. Если раньше, когда генератор был замкнут на пространственно-временной континуум, излишки энергии, возникавшие при срабатывании аномалий, сбрасывались в межпространственную зону, то после отключения аномалии стали перерабатывать эти излишки в загадочные образования с необычными свойствами, которые с лёгкой руки профессора Губанова, в молодости увлекавшегося компьютерной игрой «Сталкер», стали называть артефактами. А это вам не железо с резиной по развалинам собирать. Государство за артефакты немалую цену давало. Дело это было, конечно, опасное, но овчинка выделки стоило. Были случаи, когда даже колхозники бросали свои общины и начинали шариться по аномалиям. С лёгкой руки того же Губанова таких охотников за аномалиями прозвали сталкерами и, как ни странно, название прижилось.

Появление лаборанток оживило контингент убежища, в котором наблюдался уж очень сильный гендерный перекос в мужскую сторону. В городке стали играть свадьбы. Весь персонал убежища зачислили в штат на большой земле и назначили достаточно большие зарплаты. А кроме того, раз в год каждый человек мог отправиться в отпуск на большую землю и целый месяц наслаждаться покоем, безопасностью и комфортом. Васька из такого отпуска привёз себе жену, а Савченко и Ковалёв, после поездки на Большую Землю подозрительно бросались к каждому почтовому борту, что-то выискивая для себя в поступившей корреспонденции.

Шуруп с Мышкой сидели на мягком диване в своей комнате, наблюдая, как их годовалый сын Матвей возится в манеже.

— А, знаешь, — проговорила вдруг девушка, — все изменения в нашей жизни, как ни странно, произошли, благодаря Пахану.

— Да. Когда мы говорили с ним в последний раз, он сказал, что выписал мне билет в один конец.

— И, к счастью, ошибся.

— Нет. Не ошибся. Это и был билет в один конец. Только конец оказался счастливым, — засмеялся Шуруп и поцеловал Мышку.

Конец.

Май 2018 года

Николай Липницкий Город. Опасный контракт

1

— Нет, ну что бы ты ни говорил, а свинина с большой земли вкуснее, чем от колхозников, — Хром сидел, развалившись, на шатком стуле и ковырял в зубах спичкой.

— Это как посмотреть, — не соглашался с ним Сержант, с сожалением оглядывая остатки пива в своей кружке. — Зато местная — дешевле.

— Вот потому и дешевле, что хуже.

— Ну и не ел бы.

— Ага! Разбежался! Чтобы ты обе порции в одну харю стрескал?

В баре было шумно. В противоположном углу, сдвинув сразу три столика, гуляла шумная компания. Даже отсюда было видно, как пиво лилось рекой, водка на столе не задерживалась и пустые бутылки то и дело исчезали под столом. Алик, помощник бармена Ашота, практически без остановок курсировал между барной стойкой и шумной компанией, постоянно поднося полные кружки пива. До остальных клиентов и дела не было. Хочешь выпить или закусить — обслужи себя сам. Кинет Ашот между делом тебе тарелку жаренной картошки со свининой или кружку пива, бери и иди на своё место. Не до тебя сейчас. Уж слишком жирный клиент гуляет. Вот ему почёт и уважуха.

— Везучий этот Сынок, — с завистью в голосе проговорил Сержант, — что ни ходка, хабара полные контейнеры тащит. И где только находит?

— Он не везучий. Он рисковый. Под самым носом у уродов попробуй полазь.

— Э-э, нет. Мне ещё жить охота.

— А вот он оттуда и таскает. И вечно при деньгах.

— Ну, с другой стороны, у него команда большая. Если что, и отбиться смогут. Это не нам вдвоём.

— От уродов отбиться, никакой команды не хватит.

— Может, завтра с утра пошаримся? Глядишь, хоть что-то найдём.

— Куда без патронов-то? До ближайшего слепыша?

— Раньше жили как-то. Вон, рассказывают, с самострелами через весь город ходили. А тогда аномалии нестабильные были.

— Так это раньше было. За двадцать лет всё умение растеряли.

Последние слова Хрома потонули в очередном взрыве хохота. Эх, хорошо Сынок со своей командой гуляет! Аж завидно. А тут на последние деньги поели и по кружке пива выпили и всё. Никаких перспектив на ближайшее время. Патроны кончились, а купить не на что. Поблизости все аномалии вычистили. Ни одного арта. Даже дешёвой лозы не найдёшь. А куда подальше страшно идти. Сержанту ещё проще. Он из вояк с большой земли. Отслужил свой контракт и подался в Город счастья попытать. Если уж совсем туго станет, в любой момент может назад усвистать. А что делать Хрому? Он же местный. Из мародёров. Правда, мародёрское прошлое и не помнит. Двадцать лет назад, когда первый сталкер Шуруп дошёл до Института и остановил генератор, ему едва три года исполнилось. Он больше помнит себя в этом посёлке, одном из тех, что как грибы после дождя выросли вокруг поселения военных. Или военного городка, как называют его вояки.

Под крылом у вояк всяко безопасней. Да и от щедрот перепадало. Доступнее стал огнестрел. Правда только для тех, кто лицензию сталкера получал. А диким разжиться огнестрелом посложнее. Разве только с трупа снять. Даже у бармена не купишь, потому что диким в посёлки ход заказан. Хром диким не был, поэтому свой АКМ получил вместе с лицензией. А вот патроны изволь за свои покупать. А если денег нет? И Ашот, сволочь, в долг не даёт.

— Не помешаю? — присел за стол пижон в новенькой горке.

— Что надо? — набычился Хром.

— Могу угостить.

— Это с чего же такая щедрость? — подозрительно прищурился Сержант.

— Давайте сначала выпьем, ну и поговорим не торопясь.

Хром с Сержантом медлили с ответом, разглядывая незваного гостя. Очень уж не понравилась щедрость этого щёголя. Бесплатный сыр известно где бывает. А на лоха он не похож, хоть и новичок в Городе, к бабке не ходи.

— Так, надо-то что? — неуверенно переспросил Сержант.

— А вот сейчас и поговорим, — ответил незнакомец и взмахом руки попытался привлечь проносящегося мимо Алика.

— Бесполезно, — просветил его Хром, — когда Сынок гуляет, для остальных самообслуживание.

— Ну, раз самообслуживание, значит пойду сам принесу, — и направился в сторону бара.

— И что ты на это думаешь? — повернулся Хром к Сержанту.

— А что думать? Ему что-то от нас надо.

— Это ясно. Только вот что? Артефакт какой? Так это к Сынку. Ну, на худой конец к Бухгалтеру или Лому.

— Ну, так ему и скажем. А угощение будет вознаграждением за ценную информацию.

— Какую это информацию?

— Кому заказ на артефакт сделать. По любому хоть выпьем нормально. А что, мы его на выпивку не раскручивали. Он сам предложил. Какие к нам могут быть претензии?

— Никаких, — раздалось за спиной.

Сталкеры вздрогнули и обернулись. Незнакомец, широко улыбаясь, стоял прямо за их спинами с запотевшим графином водки, зелёными стопками толстого стекла и тарелкой салата из свежих огурцов и помидоров.

— И давно ты за нашими спинами стоял?

— Только подошёл.

— Ты так больше не делай. Так, ведь, и пулю словить можно.

— Здесь? Вряд ли, — засмеялся щёголь. — За стрельбу в населённом пункте сразу лицензию сталкера отбирают вместе с оружием.

— Ну, значит, по зубам.

— По зубам не смертельно, — опять широко улыбнулся незваный гость. — Сейчас мяса принесу.

Хром с Сержантом снова озадаченно посмотрели вслед незнакомцу, убегающему к стойке бара. Такая щедрость настораживала, но вид запотевшего графина, да ещё и на халяву, напрочь отбивал критическое мышление.

— Давайте знакомиться, — жизнерадостно произнёс щёголь, ставя на стол тарелку с жареной свининой, — меня зовут Пингвин.

— А мы…

— Вы Хром и Сержант. Я знаю.

— Интересно. С чего бы такая осведомлённость?

— Ну, я же должен знать, кого хочу нанять.

— То есть ты хочешь предложить нам дело.

— Да.

— И какое? Учти, мы на что попало не подписываемся, — постарался придать солидности Хром.

— Нормальное дело, — ухмыльнулся Пингвин. — В принципе, не сложное. Нужно провести меня в район аптекоуправления. Точнее на месте скажу.

— А что сам не сходишь?

— У меня нет опыта передвижения по Городу. Это вы умеете. А о цене договоримся.

— И патроны с тебя, как и сухпай на всю дорогу туда и обратно.

— Договорились.

— Ну, тогда наливай. О цене будем говорить.

Посидели душевно. И о цене договорились и за жизнь посудачили. Под водочку Пингвин оказался совсем даже ничего. Приятный парень. Да и компания Сынка уже не раздражала. Даже когда сцепилась с какими-то чужаками и в стороны полетели стулья, кружки и бутылки. Всё было как-то по-доброму, по-соседски. Решили весь завтрашний день заниматься провиантом и вооружением, а послезавтра рано утром выходить. Распрощались, как родные. Хром с Сержантом шли по посёлку, полные любви ко всему человечеству. Дома, наспех отреставрированные, кое-где ещё с забитыми окнами по причине отсутствия стёкол, редкие заборы, ещё не растащенные на дрова, всё выглядело таким уютным и родным, что хотелось признаваться в любви всем подряд, и людям, и редким, обратно прирученным собакам, и домам.

Проплутав переулками, вышли к дому матери Хрома, где и снимал комнатку Сержант. Дружба дружбой, а денежки отдельно, как говорится. Мать вышла, кутаясь в плед, неодобрительно посмотрела на пьяных подельников и, не говоря ни слова, опять скрылась в своей спальне.

Утро добрым не бывает. Именно так думал Хром, выползая утром на крыльцо и стараясь не расплескать головную боль. Тяжело отдуваясь, достал из колодца ведро воды и вылил на себя. Немного попустило. На крыльцо кряхтя выполз Сержант.

— Да уж, — скептически проговорил Хром, оглядывая товарища. — Краше в гроб кладут.

— На себя посмотри, — огрызнулся Сержант, с надеждой заглядывая в ведро.

Увы, в ведре воды не осталось. Пришлось тоже добывать её из колодца, морщась от головной боли при каждом обороте скрипучего ворота. Достав ведро, он припал к воде и пил, пил, пил, не смотря на сводящую зубы и перехватывающую горло стылость. Наконец, напившись, он оторвался от края и вылил остаток на себя.

— Уф! Полегче, вроде, — отфыркиваясь, словно лось, проговорил Сержант. — Может, опохмелимся? Пингвин нам на патроны вчера отсыпал. Подумаешь, на обойму меньше возьмём.

— Никаких опохмелов. Сегодня к выходу готовимся. Завтра должны быть как огурчики. Мы так далеко с тобой ещё не ходили. Поэтому голова должна быть ясной. Да и лишняя обойма лишней не будет.

— А ты уверен, что дойдём? Мы же вообще только недалеко от посёлка шарились. А до аптекоуправления путь не близкий.

— Дойдём. Заодно и по аномалиям пошарим. Договор был Пингвина довести до места. А что мы по пути не будем арты собирать, такого разговора не было. Да и опыт приобретём. Тоже не лишним будет. Ладно. Давай позавтракаем и проведём ревизию. Надо конкретно к выходу подготовиться.

На кухне уже ждала сковородка яичницы с салом и серый хлеб грубого помола. Сержант откусил кусочек и поморщился. Да, это не хлеб на большой земле. И у вояк тоже хлеб не в пример вкуснее. А что делать? Нормальный хлеб дорогой. У колхозников, хоть такой, но, по доступной цене. Мать поставила на стол чайник и бесплотной тенью удалилась.

— Совсем мать обиделась, — проговорил Хром, зачёрпывая вилкой из сковородки.

— А чего бы ей не обижаться? — Ответил Сержант. — Последние деньги пробухиваем. Кому понравится?

— Ничего. Сейчас ей наш гонорар отдам. Пусть за печкой припрячет. Там у неё тайник от меня оборудован. С этой ходки вернёмся, арты принесём, денег ещё больше будет. Что-нибудь у вояк ей прикуплю. Поел? Тогда пошли, снарягу проверим.

Снаряга много времени не заняла. Проверили камуфляж, укрепили пуговицы, поменяли накладки из брезента на колени и локти взаменуже изрядно поизносившихся, обновили заточку ножей и мачете, зашили прорехи на разгрузках. Хром повздыхал над своими видавшими виды берцами, с завистью поглядывая на десантные ботинки Сержанта. Это на большой земле они ещё доступны. А здесь огромных деньжищ стоят. Эх, бронекостюмы бы, как у вояк, сколько дел можно было бы наворотить!

Перебрали смазали автоматы, подготовили пистолеты, перепроверили магазины. В двух ослабла пружина, и Хром положил их в карман. Алик у Ашота ещё и мелкой починкой оружия занимается. Вот как раз и заменит. Всё дешевле, чем новый магазин покупать. Сержант покрутил в руках каску, махнул рукой и решил обойтись банданой, как Хром. Перестрелки, вроде, не намечается. А каска тяжёлая и неудобная. Вот, вроде и всё. Осталось пойти в бар и взять у Ашота патронов. Гранат бы. По стае слепышей самое то. Но цена кусается. Значит, придётся обойтись без них.

Сегодня в баре было тихо. Алик стучал молотком в углу, ремонтируя поломанную вчера мебель, Ашот меланхолично курил за стойкой, созерцая разводы плесени на противоположной стене. Вошедших сталкеров он заметил сразу, но позы не изменил. Было бы из-за кого. Это Сынку всегда здесь рады. Даже несмотря на периодические драки с ломанием мебели и разбиванием посуды, навар от его посещений очень приличный. А эти сявки еле на пиво наскребают. Какой от них навар?

— Привет, Ашот, — После того, как дал два магазина на починку Алику, подошёл к стойке Хром.

— Привет, — не поворачивая головы, сквозь зубы процедил бармен. — Что хотел? Учти, в долг не наливаю.

— Нам бы патронов.

— В долг не даю.

— Я не в долг. Я куплю.

— Купишь? — Ашот даже оторвался от созерцания стены. — А деньги есть у тебя?

— Есть.

— Так это другой разговор! Сколько и каких?

— Десять пачек 5,45 и четыре пачки 9 мм ПМ.

— Ого! Ограбили кого?

— Заказ подвернулся.

— Вам?! Заказ?!

— А что? — обиделся Хром. — Нам что, и заказ уже сделать нельзя?

— Да вы сами на себя посмотрите! Кто из серьёзных людей может к вам обратиться?

— Нашлись такие.

— Это, случайно, не тот хлыщ, который вчера вас угощал?

— Он.

— Мой вам совет, ребята, держались бы вы от него подальше.

— Это почему?

— Поверь моему опыту, от него гнилью за километр несёт. И почему он именно вас выбрал? Не задумывались?

— Ну, нас, вроде как ему порекомендовали.

— Как кого? Как неудачников? Не кипятись. Просто посмотри правде в глаза. Вы дальше этого района и носа не кажете. И кто в здравом уме и твёрдой памяти мог вас порекомендовать, как серьёзных профессионалов?

— А мы, всё-таки попытаемся.

— Я вас предупредил. И ещё, слыхал я, в других посёлках сталкеры пропадать стали. Так что смотрите.

— Сталкеры всегда пропадают. Кто на диких наткнётся, кто на уродов или мародёров. Да и аномалии и зверьё всякое никто не отменял.

— Ну-ну. Потом не говорите, что не предупреждал.

Алик подошёл, протянул починенные магазины и молча вернулся к прерванному ремонту мебели. В это время Ашот удалился в подсобку и вынес оттуда патроны.

— Держите. Надеюсь, ещё увидимся.

— До встречи. Вернёмся, гульнём у тебя по-взрослому.

Вышли на рассвете. Пингвин ждал у крайнего дома. Всё в той же крутой горке, натовской разгрузке, на плече автомат АК-12 с коллиматорным прицелом, а за спиной крутой рейдовый пятилитровый ранец с гидратором и ковриком-пенкой. На поясе щегольская финка НКВД-38, в разгрузке НР-2, а в нагрудной кобуре пистолет «Беретта». Ну и до кучи, в набедренной кобуре «Дезерт Иггл». Этакий супермен. И, самое главное, что эта амуниция не создавала впечатления безвкусной декорации. Встречались уже в посёлке пижоны с большой земли, так же обвешенные цацками по самое не балуй. От больших денег обвешаются, как новогодняя ёлка и вперёд, до первой аномалии. А этот нет. В движениях чувствовалась грация бывалого воина. И верилось, что всем этим арсеналом он умеет владеть неплохо. В душе Хрома зародилось сомнение. И зачем нужны проводники, если сам он профессионал.

— Ну что? Пошли? — поинтересовался Пингвин.

— Слышь, а зачем мы тебе? — решил на всякий случай уточнить Хром.

— А что-то не так?

— Да ты и сам мужик не промах. Сразу видно, профи, каких поискать. И зачем тебе мы?

— Так я профессионал в другом деле. Повоевать пришлось, не отрицаю. Но реалий Города не знаю. Люди — это еще, куда ни шло. А аномалии? А мутанты? Здесь я ни разу не профи. Так что мне без вас никуда.

— Ну, тогда ясно, — успокоился Хром. — Пошли. Идёшь в середине. Впереди или я, или Сержант. И слушаться безоговорочно. Сказали стоять, стоишь, даже если очень бежать хочется. Сказали бежать — бежишь. Скажут упасть, падаешь, если даже придётся падать в дерьмо.

— Договорились.

Вышли из посёлка и сразу повернули направо. Прямо-то оно покороче было бы, но в этом районе частенько полтергейст шалит. А оно им надо, под полтергейста угодить. Вон, даже отсюда видно, дома раздавленные и пирамиды из ржавых машин. Так что крюк по любому для здоровья полезнее. Прошлись по заброшенной улице между полуразвалившихся одноэтажных домов, автоматически отмахиваясь от ядовитого плюща, радостно протягивающего навстречу свои усики. В этом районе можно было ходить сравнительно безопасно. Аномалии известны, а слепыши и шипохвосты сюда редко забегают. Сталкеры обычно этим путём и выходят в Город, так что нарваться на пулю мутантам не улыбалось. По пути обошли электру, провешенную ленточками для того, чтобы кто-нибудь по глупости не угодил в неё. А вот вешки вокруг трамплина кто-то оборвал.

— Вот сволочи! — выругался Сержант. — И кому это надо было? Люди старались ради других, провешивали. А какой-то козёл пришёл и нагадил.

— Дикие, наверное, — предположил Хром.

— Наверное.

Частный сектор закончился и пошли многоэтажки.

— А вот здесь расслабуха закончилась, — проговорил Хром, цепляя на предплечье детектор аномалий. — Сержант, ты свой настроил?

— Обижаешь. Работает как часы.

— Ну и ладушки. Пошли.

По улице идти не стали, а сразу направились через дворы. Когда-то уютные, они представляли сейчас из себя этакие джунгли в миниатюре, заросшие кустарником и затянутые ядовитым плющом. Настоящее раздолье для шипохвостых котов и крыс. Так что оружие держали наготове, во избежание разных неожиданностей. А неожиданности не заставили себя ждать. Первого шипохвоста сняли ещё в окне третьего этажа, а второго Пингвин уже в полёте.

— Круто у тебя получилось, — одобрительно хмыкнул Сержант. — Я бы не попал.

— Дурное дело не хитрое, — отмахнулся пижон.

— Куда пошёл! — прикрикнул на него Хром.

— Туда. А что?

— Мы договаривались, что ты шага без команды не сделаешь?

— Ну, было дело. Но ведь здесь безопасно.

— Уверен?

— Да, а что?

— Смотри.

Хром наклонился, поднял кусок щебня и кинул вперёд. Тут же из ниоткуда возникла мощная электрическая дуга, начавшая хлестать разрядами в разные стороны. Буйство стихии продолжалось минуты три, после чего всё успокоилось, и вновь воцарившаяся идиллия уже ничем не напоминала о таящейся здесь смертельной опасности.

— Откуда она взялась? — спросил ошарашенный Пингвин.

— Она здесь и была.

— Но её не было видно. Я слышал, что они искрятся и их легко заметить.

— Это молодые искрятся. А старые прячутся и ничем себя не выдают. Ну, разве только небольшой, еле уловимый запах озона и лёгкое покалывание электрических разрядов. Теперь понял, почему я сказал тебе полностью нас слушаться?

— Понял.

Прошли через двор и, повернув за угол, чуть не наткнулись на хищный тополь, скромно стоящий в уголке и поджидающий свою жертву. Хром вовремя отпрянул назад, а в воздухе уже запорхали хищные зонтики тополиного пуха.

— Обходим с другой стороны, — сдавленным голосом скомандовал сталкер. — Сержант, веди.

— Принял.

С другой стороны дома было поспокойнее. Аккуратно обошли ядовитый плющ, вольготно разлёгшийся в траве. В его зарослях даже рассмотрели пару мышиных тушек, уже полуразложившихся. Растение, видать, было сыто и, даже, ни одним усиком не отреагировало на проходящий мимо небольшой отряд. С обратной стороны дома раздался визг слепышей. Ага! Бежали собачки, никого не трогали и вот так внезапно влетели в тополиный пух. Сержант представил себе, как хищные пушинки вгрызаются в плоть и прорастают в ней своими корнями, и его передёрнуло. Хорошо, что вовремя заметили опасность. А то на месте слепышей сами бы оказались. Однако, из-за этого тополя пришлось существенно отклониться от маршрута.

Дальше путь лежал через улицу, как бы ни хотелось сталкерам не высовываться на открытое пространство. Однако, километра три шли без происшествий. Не считать же таковыми пару мясорубок. Дальше дорогу преградила огромная куча щебня, оставшаяся от здания, разрушенного прямым попаданием. Рентгенометр тут же заверещал, вынуждая быстро отойти.

— Дальше не пойдём. Там радиоактивное поле. Будем обходить, — проговорил Хром. — И внимательно. Если есть горячее пятно, могут быть неподалёку и уроды. Для них самое хорошее место.

Уродов действительно вскоре увидели, когда, взобравшись в окно, решили пройти здание насквозь. Во дворе вольготно расположился целый табор. Никто из группы уродов вживую ещё не видел. Так, понаслышке, конечно, имели представление. Но, оказалось, что все описания меркнут перед тем, что пришлось лицезреть. Треугольные одноглазые лица, чудовищно вывернутые конечности, руки с двумя или тремя локтями, коленки назад, как у кузнечика, рудиментарные хвосты, чешуя или мех, повеселилась мать-природа, или, скорее всего, мачеха-радиация. Особей, а назвать их людьми уже язык не поворачивался, было около сотни, поэтому группа осторожно вернулась назад, вылезла в окно и стала искать пути отхода. Вернуться пришлось аж на два квартала назад, потом свернули налево, и пошли по улице. Время уже близилось к вечеру, и было необходимо найти место, где встать на ночёвку.

Для ночлега выбрали небольшой офис какой-то конторы, пристроенный к стандартной пятиэтажке. Здание небольшое и обзор из него хороший. А, в случае опасности, можно было выйти через внутреннюю дверь в квартиру на первом этаже, а оттуда в подъезд и во двор. Ну, или через окно. Там как захочется, или как обстоятельства сложатся. Проверили внутренний двор и убедились, что там всё чисто. В ванной комнате развели небольшой костерок и приготовили кипяток. Пока Сержант настаивал сублимированный куриный суп, залитый кипятком, Хром заварил чай. Пингвин задумчиво наблюдал за сталкерами, ковыряясь финкой в ногтях.

— Хром, а откуда у тебя такое прозвище? — вдруг спросил он.

— В смысле?

— Ну, Сержант, понятно. Скорее всего, служил и звание воинское имел соответствующее. А у тебя? Хром. Это или химический элемент, или кожа есть такая, хромовая. Ни с одной стороны с тобой не вяжется.

— Вот ты про что. Меня лет пять назад слепыши порвали. Так-то ничего, но ногу повредили. Хромал конкретно. За это меня Хромым и прозвали. А потом как-то укоротилось до Хрома. А я и не в обиде. Всё лучше, чем Хромой.

— А сейчас почему не хромаешь?

— Меня колдун слизняком вылечил. Правда, пришлось самому в трамплин за артефактом лезть. Чуть не размазало меня там. Но оно того стоило. Видишь, не хромаю теперь.

— А колдуны эти что, реально существуют?

— Один, по крайней мере, точно. Который меня вылечил. Ну и про других слышал. Только их найти сложно. Обычно они сами приходят, если считают нужным.

— Это как?

— Ну, ты его ищешь, спрашиваешь у всех, как его найти. До него доходит по тряпочному телефону. Он узнаёт, что у тебя за проблема и, если считает нужным, приходит.

— И что, они реально колдуны?

— Да кто их знает? Но артами пользуются, как боги. Они специально свойства артефактов изучают: какой как работает, какой эффект во взаимодействии друг с другом. Такие связки из артов делают, закачаешься. Хочешь, взрывчатку сделает, хочешь, через горячее поле пройдёшь и ни грамма рентген не подхватишь, а хочешь, мимо слепышей во главе с альфачом спокойненько продефилируешь, как по бульвару, да ещё альфача за ушком почешешь.

— Алхимики, типа.

— Ну, типа того.

— Вообще, странный этот Город. Я во многих местах бывал. Как по эту сторону Уральских гор, так и по ту. И города видел разной степени разрушения. И банды всякие. Но вот этот Город, это что-то. Откуда всё это?

— Да тут история мутная. Говорят, в Институте опыты какие-то проводили. А тут ядерным зарядом неподалёку ударили. Ну и наложилось как-то. Короче с этого вся свистопляска и началась. Говорят, творилось такое, то, что сейчас, это просто детский сад. Там какой-то генератор вразнос пошёл. Вот первый сталкер Шуруп прошёл туда и остановил его. После этого всё стабилизировалось и стали появляться артефакты в аномалиях.

— Ну, положим, Шуруп не сам туда дошёл, — вмешался в разговор Сержант. — Это просто сталкерская байка. Легенда, которую бывшие мародёры выдумали. Шуруп сам из них. Поэтому и воспевают его. А так, он прибился к группе спецназа, которая искала вход в секретный бункер.

— Но ведь группу по Городу он вёл. Ведь вёл же?

— Ну, вёл.

— А ведь тогда никаких детекторов аномалий и в помине не было. И генератор ломом он отключил. Так?

— Так.

— И в чём тогда байки? Я же говорю: первый сталкер.

— Ладно, ладно, успокойся.

— Успокоился. А сейчас ужинаем и отбой. Первым дежурит Сержант. Потом Пингвин, а под утро уже я.

— А что, я тоже буду дежурить?

— Да. Несмотря на то, что ты заказчик, сейчас ты член команды. И поэтому работаешь с нами на равных.

— Ладно. Проехали.

Поужинали молча и стали устраиваться на ночлег. Сталкеры с завистью наблюдали за пижоном, который с деловитым видом раскладывал свою пенку. Сами они довольствовались остатками мебели, найденной тут же.

Хром разбудил свою команду рано утром и, пока на скорую руку позавтракали, солнце уже поднялось и достаточно осветило улицы. Выходить решили через подъезд, и опять пошли дворами.

— Хром, объясни мне, почему мы вынуждены пробираться через эти дебри? — прохрипел Пингвин, отбиваясь от очередного ядовитого плюща.

— На открытом месте тяжелее скрыться в случае опасности.

Привычно обошли электру, в которой Сержант заприметил розового ежа. Пришлось подождать, наблюдая, как он скачет вокруг аномалии, пытаясь палкой выкатить его на безопасное пространство.

— И что, оно того стоило? — спросил Пингвин, наблюдая за тем, как Сержант, надев на руку брезентовую перчатку, берёт ежа и укладывает его в контейнер.

— Спрашиваешь? Да это мы сейчас все боеприпасы отбили! — ответил Хром. — Не скажу, что артефакт редкий, но и часто встречающимся его не назовёшь.

В гаражный кооператив, попавшийся по пути, решили не заходить. Уж больно вольготно там расположилась молодая электра, да и детекторы показали ещё парочку трамплинов. Конечно, можно было полазить, арты посмотреть. Но ладно. Себе дороже может выйти. Дальше опять пошёл двор и узкая дорожка, ведущая к школе. Вдали раздался многоголосый собачий лай.

— Слепыши, — простонал Хром, — давайте по-быстрому в окно.

Уговаривать никого не нужно было. Страх перед стаей придал ускорение, и все трое шумно ввалились в комнату на первом этаже и тут же отошли от окон. Вовремя, надо сказать. Слепые собаки показались из-за гаражей, сопровождаемые хлёстким ударом электры и оглушительным визгом. Видать, угодил кто-то из них в аномалию. Ну, хоть на одну особь меньше станет. Стая промчалась мимо и устремилась на школьный двор. Хром проводил её неприязненным взглядом и пошёл в глубь квартиры.

— Что там? — поинтересовался Сержант.

— Да вот, смотрю, можно ли с той стороны из окна выбраться. Чего дом обходить, если уже сюда залезли.

— И как?

— Облом. Будем обходить. Прямо под окнами мясорубка.

— А если из другой квартиры попробовать?

— Не стоит. Лучше обойти. Рисковать не будем.

Убедившись, что собаки не задержались на школьном дворе, а скрылись за углом, опять вылезли из окна и стали обходить дом с дальнего от школы угла. Пришлось отмахиваться от ядовитого плюща, густо разросшегося в бывшем палисаднике. Плюща здесь действительно много было. Почти весь двор был увит его побегами. Для прохода оставалась только небольшая тропинка, ведущая через середину двора. Пришлось идти по ней. Благо плющ уже с четвёртого удара мачете по усикам стал вести себя тихо и прилично. Зато на тропинку выскочил шипохвостый кот. А матёрый зверюга. Необычно большой, он вздыбил шерсть на холке, прижал и без того маленькие ушки к голове и утробно заорал, оскалив пасть с устрашающими клыками. Острые когти на мощных лапах рвали дёрн, а длинный хвост с опасным шипом угрожающе ходил из стороны в сторону. Сержант вскинул автомат и дал очередь, но не попал. Кот метнулся в сторону, нырнул в заросли ядовитого плюща, с которым у него, видимо, были какие-то свои договорённости, и стал орать уже оттуда. Хром добавил уже на звук, но опять мимо. Пришлось идти пятясь, постоянно держа на прицеле место, откуда доносились кошачьи вопли.

— Плохо, что не попал, — сокрушался Сержант.

— Подумаешь, — беспечно проговорил Пингвин. — Зато шуганули.

— Такого просто так не запугаешь. Хорошо, если у него там логово и он просто его защищал. Тогда дальше не пойдёт. А если он охотился? Тогда может и за нами пойти. Дождётся, когда расслабимся и прыгнет.

— И что делать теперь? — не на шутку встревожился Пингвин.

— Сейчас таким вот образом дойдём до того дома, а там через подвал в крайний подъезд и через окно на той стороне на улицу, — пояснил Хром. — Попробуем с толку сбить его.

Так же пятясь и внимательно смотря по сторонам, дошли до здания и вошли в загаженный крайний правый подъезд. Преодолев шесть ступенек, проникли в полутёмный подвал.

— Сержант, спину страхуй, — скомандовал Хром, всматриваясь в полумрак. — Крыс, вроде, нет. Пошли.

Подвал тянулся под всем домом и был завален всяким хламом. То и дело нужно было переступать через обломки мебели, старые прохудившиеся вёдра, велосипедную раму и прочую дребедень.

— Хорошо ещё, что крыс нет, — пропыхтел Сержант, — а то, как бы мы от них здесь убегали бы.

— Не накаркай! — оборвал его Хром. — Смотри, вон, как бы кот за нами сюда не забрался.

— Да смотрю я, смотрю.

— Вот и смотри.

2

Наконец добрались до последнего подъезда и поднялись на первый этаж. После полутёмного пыльного захламленного подвала даже на душе легче стало. Двери уже давно приказали долго жить, так что все четыре квартиры гостеприимно зияли пустыми дверными проёмами. Вошли во вторую слева.

— Ого! — удивился Сержант, глядя на остатки костра посреди комнаты и разбросанный тут и там мусор, — а здесь недавно мародёры жили.

— Ага. Меня тоже это напрягает, — согласился Хром.

— Почему? — удивился Пингвин.

— Мародёры так и остались такими, какими были до Шурупа. Не захотели цивилизацию принять. Так и живут племенами. Поэтому тёплых чувств к нам не питают. Ну и за то, что на их территорию зашёл, тоже напасть могут.

— Так у нас целых три автомата! Это же какая огневая мощь!

— Вот то-то и оно, что три автомата. Завидная добыча. Представь, заиметь в племя аж три автомата, да ещё и с боекомплектом. Ну и снаряга наша тоже им в тему будет.

— Это всё ещё надо у нас отнять.

— Мародёры обычно свою территорию как пять пальцев знают. Да и передвигаться или засаду делать умеют. И самострелами пользуются очень даже хорошо. Что-то не очень хочется арматурину в брюхо получить. Так что двигаем быстро отсюда. И внимательно по сторонам.

— Поздно, — сокрушённо проговорил Сержант и махнул рукой за окно, — смотрите туда.

И действительно в доме напротив замелькали остроконечные треугольные шапки мародёров, сшитые из кошачьих шкур. Остро заточенная арматура влетела в окно и, отрикошетив от стены, загремела по бетону.

— Вот влипли! — воскликнул Хром. — И не прячутся же. Уверены в победе.

— А это мы сейчас посмотрим, — внезапно изменившимся голосом проговорил Пингвин.

Напарники оглянулись на него и поразились, как мгновенно изменился их заказчик. Показное добродушие в глазах сменилось стальным безжалостным блеском, ноздри хищно затрепетали, а движения сделались расчётливыми. Всё в облике Пингвина прямо кричало о неимоверной опасности этого человека. Хром тут же поймал себя на мысли, что не хотелось бы ему иметь такого врага. Рассыпались по квартире, занимая позиции у окон.

— Эй! Сталкеры! — донеслось от мародёров, — может, поговорим?

— О чём? — спросил Хром.

— О жизни, например. Жить хотите?

— Хотим.

— Предлагаю обмен.

— Что-то новое. Сначала стреляют, а потом меняться предлагают.

— Это ещё не стреляют. Так, одна стрела в качестве предупреждения.

— И что на что менять предлагаешь?

— Ваши жизни на ваши шмотки, снаряжение и оружие.

— А если мы против?

— У нас стрел много. На всех хватит.

— Так и у нас патронов много. Мало вам тоже не покажется. Переполовиним твоё племя.

— Бабы ещё нарожают.

— Прямо сейчас? Приступай.

— Это ваш шанс. Начнём штурмовать, за вашу жизнь я даже крысиной шкурки не дам.

На той стороне опять задвигались, подбираясь поближе.

— Что делать будем? — спросил Сержант.

— Драться. Что ещё? — ответил Хром. Пингвин утвердительно кивнул.

— Их действительно много.

— А что ты предлагаешь? Сдаться? Даже если отпустят, далеко ты без оружия и одежды уйдёшь? Шансов никаких. А здесь есть шанс отбиться.

— Судя по всему, их человек двадцать, — проговорил Пингвин, — не так уж и много.

— Двадцать не много! — удивился Сержант.

— Да. Бывало и хуже.

— Эй! Что надумали? — донеслось с той стороны.

— Да пошёл ты! — ответил Хром.

— Ну, как знаете.

В окна влетел целый рой стрел, сделанных из арматуры.

— Огонь! — заорал Пингвин и, выпрямившись, первый дал очередь по двигающимся фигуркам.

Напарники поддержали. Среди нападающих возникла небольшая заминка, кто-то закричал от боли. Сталкеры, прикинув примерное время перезарядки самострелов, вновь присели под подоконники и переждали очередной залп. Потом опять выпрямились и снова ударили из автоматов. Сержант видел, как покатились по куче щебня убитые мародёры. Запоздалая стрела пролетела рядом с головой и сталкер отшатнулся от неожиданности. Пингвин резко перенёс огонь и снял незадачливого стрелка. А хорошо стреляет. Конечно, у него коллиматорный прицел. Это тебе не с открытого шмалять. Но всё равно.

Мародёры залегли и стали отползать под защиту стен. Что-то яростно орал тот же голос. Видимо, вожак. Опять в окна полетели стрелы. Хром, сменив позицию, присел у соседнего окна и опять выстрелил. Очередной мародёр полетел на землю с простреленной грудью. Краем глаза заметил, как Сержант отходит в глубину комнаты.

— Куда?

— Со стороны подъезда гляну. Как бы нам в спину не ударили. Вроде, как группа за угол сквозанула.

— Глянь. Действительно, что-то про выход мы и забыли.

Сержант вышел в коридор и почти сразу оттуда раздалась заполошная стрельба. Вовремя, значит, он выглянул.

— Держи этих, я сейчас, — прокричал Пингвин и метнулся к Сержанту. — Что там?

— Двоих с ходу завалил. Вон лежат. А остальные на лестнице прячутся. Четверо.

— Иди к Хрому. С этими я сам разберусь.

Он вытащил из карманчика разгрузки ребристый мячик оборонительной гранаты и, сорвав чеку, выбросил её на лестницу. Там раздались удивлённые вскрики, потом громыхнуло так, что сразу заложило уши и с потолка посыпалась штукатурка. Не теряя времени, Пингвин выскочил из двери и добил двоих, ползающих в собственной крови и внутренностях. Остальные были мертвы. Стрельба у окон усилилась. Мародёры подходили всё ближе, умело используя укрытия, хоть и несли потери.

— У тебя ещё есть гранаты? — прокричал Пингвину Сержант.

— Что? — не расслышал тот, — уши после взрыва заложило!

— Гранаты, говорю, есть ещё?

— Нет. Одна всего была.

— Жаль. Сюда бы парочку.

В какофонию боя, состоящую из выстрелов, криков и стона раненных, матов и проклятий, внезапно вплёлся ещё один звук. Хром прислушался. Лай. Собачий лай. Слепыши, что ли? Они. Слепые псы, ведомые альфачом, влетели прямо на поле боя и с ходу стали теснить мародёров. Сталкеры прекратили стрельбу, отошли вглубь комнаты и вообще старались не отсвечивать. Однако слепышам было явно не до них. Столько вкусной человечинки металось сейчас между домами. Осталось только догнать. Ну или приниматься за тех, кто уже не бегает, а валяется то тут, то там на земле. Но бегающие вкуснее. Там, если вцепиться в горло, в пасть брызнет фонтан пьянящей горячей крови. А у мёртвых кровь не вкусная. Остывшая.

Мародёрам стало совсем не до сталкеров. Кто успел добежать до противоположного дома, ещё спаслись. А вот те, кто не успел, достали свои ножи и сабли, приготовили дубинки из водопроводных труб и приняли свой последний бой. Зрелище того, как собаки рвут мародёров, было неприятным, уж очень смерть страшная. Хотя, жалости особой к ним ни у кого не возникало.

Стараясь не испытывать судьбу, Хром увёл группу на третий этаж.

— Пересидим здесь от греха подальше. Всё равно, пока собачки не уйдут, выйти мы не сможем.

— Удачно слепыши подвернулись, — проговорил Сержант, — откуда они взялись?

— Это, скорее всего та стая, что к школе пробежала. Видимо, недалеко были, вот выстрелы и услышали. У них слух очень острый.

— Да уж, — покачал головой Пингвин, — вовремя эта стая прибежала. Я уж думал, не сдюжим.

— Ты зря гранату в подъезде использовал, — сказал ему Сержант, — лучше было бы её на наступающих потратить. Эффекта больше было бы.

Мгновенно что-то в комнате изменилось. Как облачко набежало на солнце. Щёголь неуловимым движением перетёк за спину сталкера и приставил финку к его горлу.

— Никогда не ставь мои действия под сомнение, — прошипел он, — понял?

— Понял, — проблеял ошарашенный Сержант.

— Вот то-то.

— Ты это, — обратился к заказчику Хром, направив на него ствол автомата, — палку-то не перегибай.

— В следующий раз, вот так на меня автомат направишь, я тебе его в задницу затолкаю, — огрызнулся Пингвин, убирая финку в ножны.

— Ну ты и ненормальный!

— Какой есть.

В воздухе повисло напряжение. Казалось, что вот чуть и сверкнёт искра. Помолчали минут пять, сверля друг друга взглядами.

— Так дело не пойдёт, — проговорил Хром. — Ты, конечно, парень крутой. Но мы тоже к себе уважение имеем. И не надо нас носом, как кутят слепых, тыкать.

— Никто вас не тычет. Просто я всегда всё делаю правильно. И не терплю в свой адрес никаких замечаний.

— Не до такой же степени.

— Тут уж как пойдёт, — и, внезапно рассмеявшись, добавил, — да ладно вам! Что вы кукситесь? Всё, проехали.

Напарники с удивлением смотрели на это опять улыбчивое и добродушное лицо. Будто и не было этой злобной гримасы ещё минуту назад.

— Что молчим? Лучше про Город расскажите побольше. Всё равно сидеть здесь.

— Да что рассказывать? — нехотя ответил Хром. — Город как Город.

— Не скажи. Вот, полтергейст, например. Что это такое?

— Да кто ж его знает? Там, где он обитает, никто не ходит.

— Он что, опасный такой?

— Ну, чтобы он человека убил, я такого не слышал. Но это ничего не значит. Может, это потому, что люди к нему не суются. А сунется кто, так и всё. Нет человека. Кто знает?

— Так с чего вы считаете его опасным?

— А в Городе любая непонятка может быть опасной.

— А как он хоть выглядит?

— Никто его ни разу не видел.

— Ну, хотя бы, в чём он проявляется?

— Возле нашего посёлка видел район частного сектора, который мы обошли?

— Ну.

— Вот там он резвится иногда. Смотришь, дома сминаются, как спичечные коробки. Такое впечатление, что кто-то огромный и невидимый наступает на дом и он в лепёшку. Бывает, на перекрёстках шалит. Машины переставляет. То с одного конца на другой переносит, то пирамиду из них делает. Ну, это буйный полтергейст.

— А что, бывают тихие?

— Бывают. Вот на территории автохозяйства машины стоят. Старые, ржавые, без резины уже. Колёсные диски наполовину в землю ушли. А каждый раз по-другому стоят. И никто не видел, как их передвигают. Да и следов волочения нет. Или улицы вдруг возникают в городе. Чистенькие такие, дома в свежей побелке, во всех окнах стёкла целые. Машины на обочинах — хоть сейчас садись и езжай.

— И что?

— А ничего. Дураков нет на такую улицу соваться.

— Почему?

— Потому, что так не может быть. А если есть, то это может быть смертельно опасно.

— Может, это просто хроноаномалия?

— Может быть. Только на своей шкуре проверять пока охотников нет.

Слепыши резвились до самого вечера, не собираясь никуда уходить. А куда торопиться, когда здесь настоящий рай. Пищи вдоволь. Чего ещё желать? Сталкеры сидели в квартире, наблюдая, как на Город ложатся сумерки и на чём свет костерили слепышей. По темноте идти было нельзя и, хочешь, не хочешь, пришлось организовывать ночёвку здесь. В дальней комнате развели небольшой костерок, подогрели консервные банки с кашей и сели ужинать под грызню слепышей за окном.

Утром, проснувшись, Пингвин увидел Хрома, что-то внимательно рассматривающего на карте.

— Доброе утро, — поздоровался щёголь.

— И тебе не хворать, — буркнул в ответ сталкер, не отрываясь от карты.

— А где Сержант?

— На разведку пошёл. Сейчас проверит, далеко ли слепые псы убежали, или где-то поблизости крутятся. Они обыкновение имеют часть пищи прятать. А потом возвращаются, чтобы ещё подкрепиться. Если всё нормально, пойдём. Так что давай быстрее завтракай и готовься.

— Как пойдём сегодня?

— Да вот, сижу, маршрут прикидываю. Там впереди детский сад будет. Если справа обходить, там прямой путь к перекрёстку. Не нравятся мне эти перекрёстки.

— А если слева?

— А слева мы через суд пройдём и мимо РОВД. А там, под крышей любят вороны сидеть.

— Да. Дилемма. И что решил?

— Слева обходим.

— А вороны?

— Они не всегда там. Это просто одно из их излюбленных мест. Может, повезёт.

— Ты там ходил уже?

— Нет. Отметки на карте. Она, правда, давно не обновлялась, но, в целом, неплохо информирует. Да ещё и по пути возле суда парочка старых аномалий. Может, ещё и арты обломятся.

В комнату ввалился довольный Сержант.

— Всё, убежали собачки. Путь свободен.

— Сейчас, позавтракает Пингвин и пойдём.

Вышли где-то через полчаса и Хром сразу задал довольно высокий темп передвижения. Прошли через двор, обошли детскую шведскую стенку, перекрученную мясорубкой, свернули за угол и упёрлись в детский сад. Забор, когда-то огораживающий территорию, почти весь растащили. Только неподалёку виднелась одна секция, на которой искрилась электра. Сержант проверил аномалию, но артефакта там не оказалось.

— А почему напрямую через детсад нельзя? — поинтересовался Пингвин.

— Дурное место. Говорят, во время войны по нему какой-то химией долбанули. Детей погибло много. С тех пор там детские голоса слышны. Я о нём давно уже слышал. Не ходит туда никто. Нам налево.

Вскоре показалось здание суда, прямо перед входом, в который, мелко над самой землёй подрагивала пыль. Хром сверился с детектором аномалий и осторожным шагом направился к ловушке.

— Заметил что-нибудь? — поинтересовался Сержант.

— Ага. Вон, в правом углу. Видишь?

— Ух ты! Ракушка! Живём!

— Подожди радоваться. Её ещё вытащить надо.

— Вытащим.

Хром подобрал палку и стал осторожно, сбоку, тянуться к артефакту.

— Эх! Неудобно. И не зайти отсюда.

— Дай я, у меня руки подлиннее.

— Держи. И осторожней.

Сержант уже почти добрался до арта, когда рука его слегка дрогнула, и мощный гравитационный удар вырвал из руки палку и зашвырнул её далеко в небо.

— Растяпа! Говорил же, осторожнее. Иди теперь, ищи новую палку.

Недовольно бурча что-то под нос, Сержант отошёл и вернулся с двумя палками. Отложив одну, он принялся второй тянуться к артефакту. На этот раз всё получилось и из аномалии выкатился пёстрый камешек, причудливо перекрученный на манер раковины моллюска.

— И что, хороший артефакт? — поинтересовался Пингвин.

— А то! — довольно сообщил Сержант, укладывая арт в контейнер.

— Что в нём такого?

— При активации создаёт гравитационные поля. Короче мини трамплин переносный. Повесишь у себя на поясе и ничто тебя коснуться не может. Ни нож, ни пуля, ни кулак. Всё на манер трамплина назад отбрасывает.

— Ого! Прямо бронежилет.

— Лучше. В бронике пулю словишь, всё тело болит. Синяк на половину груди или спины. Можно и перелом рёбер схлопотать. А здесь ты даже не почувствуешь.

— Вещь. А как активизируется?

— Лоза нужна. Арт бросовый, копеечный. А вот ракушку активирует.

— Что за лоза?

— Усик ядовитого плюща, долго находящийся в поле электры.

— А…

— Хватит время терять. Стоим тут как прыщи на заднице. Потом утолю твоё любопытство. Сержант, там за углом ещё одна аномалия. Тоже трамплин, только помоложе. Сходи глянь, может, слизняк будет.

— Погоди, так что же выдаёт трамплин, ракушку или слизняка?

— Молодая слизняка, а старая ракушку.

Сержант пошёл за угол, но вскоре вернулся с разочарованным видом и развёл руками. Ну, и то хлеб, как говорится. Хром опять встал в начало построения и зашагал к РОВД, держась поближе к забору и внимательно вглядываясь в очертания крыши. Вроде, ворон нет. По крайней мере, на коньке не сидит обычный в таких случаях наблюдатель. А наблюдателей вороны всегда выставляют.

Где сидел этот наблюдатель, Хром так и не понял. Но то, что он был, к бабке не ходи. Иначе как объяснить, что в какую-то минуту вдруг в до того чистое синее небо вдруг одновременно взмывает чёрная туча, оглашая воздух хриплым карканьем. Беспорядочные маневры птиц стали упорядочиваться, полёт стал более согласованным, постепенно переходя в огромную вращающуюся воронку. Мысли судорожно заметались в пустой до звона голове. Бежать. Куда? От здания суда отошло прилично. Не успеть. Развалины спортзала бывшей спортшколы тоже не вариант. Думай, думай! Наискосок через дорогу стоит древней постройки кирпичный трёхэтажный дом. А, в принципе, чем не укрытие!

— За мной! — проорал Хром и рванул через дорогу.

Следом за ним рванули остальные. Забежали во двор стоящего углом дома и заскочили в подъезд, спугнув шипохвоста, вальяжно развалившегося на широченных перилах. Кот, недовольно воя, помчался вверх по лестнице и выскочил в разбитое окно лестничной клетки. Ну и сразу же попал в цепкие лапы и клювы ворон. Уже закрывая дверь квартиры первого этажа, в которую ввалились вообще только на морально-волевых, как говорится, остатках сил, слышали вой и скуление кота, терзаемого пернатыми хищниками. В дверь снаружи тоже несколько раз ткнулись своими тушками вороны, но безрезультатно. Хоть двери были и на том спасибо.

— Окна баррикадируйте! — проорал Хром и потащил к окну журнальный столик.

Сержант с Пингвином поднатужились и подволокли ко второму здоровенный шифоньер. А за окном творился сущий ад. Почувствовав себя в безопасности, сели где стояли, прямо на пол, глядя друг на друга круглыми от страха глазами.

— Не, мужики, я много чего видел за свою жизнь, — наконец заговорил Пингвин, — но такого! И, подумать только! Не львы, не носороги или крокодилы какие-нибудь. Птицы! Ну, пусть и не очень приятные, но какая-то пернатая тварь. И я бегу от них, как никогда не бегал от медведя на Дальнем Востоке.

— Успокойся, — проговорил Хром, — не ты один от них бегаешь. Сейчас улетят, посмотришь, что от шипохвоста осталось.

Сидеть пришлось часа два. Потом шум птиц за окном стих и Сержант, слегка отодвинув журнальный столик, выглянул в окно и убедился, что вороны улетели. Просидев для надёжности ещё полчаса, всё-таки выбрались на улицу и Хром кивнул Пингвину на останки кота. Заказчик глянул и вздрогнул. На земле валялся совершенно голый скелет, на котором не осталось ни кусочка мяса. Обработан дочиста.

— Вот поэтому и бегут все, только стоит воронам на горизонте появиться.

— Жёстко. И человека вот так?

— А какая разница? Для них мы все мясо. Налетают и раздирают на куски. Только костяк остаётся. Ладно. Обходим дом с другой стороны. И так задержались.

Дом обошли со стороны, противоположной РОВД и перешли дорогу, прячась за корпусами ржавых машин. Дальше потянулся частный сектор. Сразу на повороте обозначилась бритва, слегка преломляя лучи света. Сержант сунулся к ней, осмотрел и сокрушённо покачал головой.

— Что, нет ничего? — переспросил Хром.

— Пусто.

— А что там может быть? — уточнил Пингвин.

— Артефакт, что ещё? Хрустальный шар. Очень редкий и дорогой.

— А что в нём такого?

— От всех болезней помогает. Если слизень только кости и связки восстанавливает, хрустальный шар и мёртвого с могилы поднимет. Нет, я, конечно, немного утрирую. Но на самых последних стадиях рака в полный рост людей поднимает. Онкология без следа рассасывается. Мы бы на одном шаре так бы озолотились, что на большой земле год бы спокойно кайфовали. Ладно, давайте вперёд. Нам ещё до девятиэтажки топать и топать.

Вдали, куда он махнул рукой, действительно возвышалась над прохудившимися крышами частного сектора свечка высотки.

— А зачем она нам? — спросил Пингвин, отмахиваясь от я довитого плюща.

— Заночуем там.

— Так до неё же рукой подать. А до ночи ещё пол дня.

— Ты в Городе. Это по прямой рукой подать. А здесь прямых путей нет. Вон, смотри, хищный тополь прямо по курсу. Значит, сворачивать надо. Вот так к вечеру бы до неё дотопать. А то, как бы нам в каком-то из здешних домов ночевать не пришлось.

— А что с ними не так?

— Частный сектор очень полтергейст любит. Поэтому, по возможности только в этажных домах ночуем.

На перекрёстке свернули налево и пошли по параллельной улице. Улица была чистая. Редкие заросли плюща неудобств особо не создавали. Да и шипохвосты старались обходить стороной, уже наученные горьким опытом. За двадцать лет уже, наверное, им вбито на уровне рефлексов, что, если от этих двуногих пахнет ружейной смазкой, связываться с ними не надо. Даже как-то расслабились, как вдруг вдали опять раздался собачий лай.

— Опять слепыши! — проговорил Хром. — Давай в тот дом. Быстрее!

Группа вломилась в просторный одноэтажный дом и засела напротив окна. Лай приближался. Стая оказалась небольшой, видимо недавно организованной, судя по-молодому альфачу, но, если бы они не успели укрыться, то мало бы им всё равно не показалось. Пришлось сидеть около получаса, ожидая, чтобы собаки убежали как можно дальше.

— Интересно, — проговорил Пингвин, — глаз нет, а бегают уверенно, как зрячие. Как они ориентируются?

— У них нет глаз в нашем понимании, — отозвался Хром. — На самом деле они всё видят. Только в инфракрасном диапазоне. Роль глаз у них играет какой-то орган в лобной части, улавливающий инфракрасные волны. Это, кстати, у них самый защищённый орган в организме слепышей. Там лобная кость как броня.

— Идти пора, влез в разговор Сержант. Собаки уже далеко убежали.

— Да, пожалуй, — согласился Хром.

Пингвин только пожал плечами, мол, вы проводники, вам виднее. Вышли из дома и сразу повернули за угол. Хром решил идти через дворы, благо штакетник заборов давно растащили на дрова и путь был свободным. Это, конечно, если не считать вездесущего ядовитого плюща. Путь был относительно комфортным и пройти удалось аж три квартала, когда впереди показался хищный тополь. Первым его обнаружил, как ни странно, Пингвин, а уже потом и Сержант с Хромом рассмотрели притаившееся возле полуразвалившегося сарая дерево. Пришлось опять выходить на дорогу. Хром почти инстинктивно всё равно прижимался к домам, не рискуя выходить на середину проезжей части, поэтому, когда в небе показалась стая ворон, они быстро опять забежали в ближайший дом. Стёкла в окнах отсутствовали как класс, как и в других домах частного сектора, поэтому сразу полезли в подпол. Опять пришлось сидеть и ждать.

— Похоже, ты прав, — проговорил Хрому Пингвин. — В этом Городе нельзя даже предположить, сколько времени уйдёт на преодоление даже ста метров.

— Это Город, — философски заметил Сержант.

— Да, — согласился Хром, — Город непредсказуем. Это огромный организм, который живёт своей жизнью. А мы — просто букашки, которые ползают по его телу. Паразиты.

— Ну ты и загнул, — хохотнул Сержант, — я, например, паразитом себя не чувствую.

— Это ещё не значит, что ты не паразит. Вот, зачем ты приехал сюда с большой земли?

— Ну, как это зачем? Артефакты собирать.

— А зачем тебе арты?

— Продать. Заработать хочу.

— Вот именно. Вот, например, вши. Они тоже вряд ли считают себя паразитами. Живут себе в волосах человека и питаются чешуйками отмершей кожи. И ничего не дают человеку взамен, кроме неудобств, а иногда и болезней. Тифа, например. Так и мы. Собираем артефакты, которые производит Город. А что мы ему даём кроме неудобства?

— Ты о Городе как о живом говоришь, — влез в разговор Пингвин.

— А он и есть живой.

— Живой? Как каменюка может быть живой?

— Город, ведь, это не только камень. Город это и вороны, и слепыши, и шипохвосты, и ядовитый плющ… Да, в конце концов и я тоже город.

— А я?

— Ты — нет.

— Почему?

— Потому что ты не родился здесь. Ты не являешься частью этого организма. Чужак.

— А Сержант?

— И Сержант чужак, хоть и успел уже освоиться здесь.

— Непонятно.

— А и не надо понимать. Тут целая философия. Без ста грамм не разберёшься. Не забивай себе голову. Пора идти.

Они вылезли из подпола и, убедившись, что вороны улетели, опять пошли дворами. У собачьей будки ветвилась по земле молодая электра, в которой сталкеры нашли ещё одного розового ежа.

— А что, вот так и неплохой хабар попутно насобираем, — довольно проговорил Сержант, укладывая артефакт в контейнер.

— Да уж, полезная получается ходка, — согласился с ним Хром.

Людей они заметили дома через два. Поначалу напряглись, конечно, но потом, осознав, что это кочевники, расслабились. Эти странные племена как раз не представляли опасности для тех, кто передвигается по Городу. Себя-то, конечно, они всегда сумеют защитить. Каждый мужчина племени владел техникой боя двумя серповидными саблями одновременно, поэтому даже стаи слепых псов обходили кочевников стороной. А вот агрессивными они не были, всегда предпочитая не воевать, а торговать.

Сталкеры пошли к табору,демонстративно показывая пустые руки. Охранники, стоящие по углу табора, разглядев, что гости опасности не представляют, опустили свои самострелы.

— Что привело вас к нам? — поинтересовался вышедший к ним мужчина средних лет с АК-74 за спиной.

— Мимо шли просто, — ответил за всех Хром.

— Проходите к нашему костру. Я вижу, вы из сталкерского поселения будете, а вот этот человек вообще с большой земли. Поговорим, новостями обменяемся. А то мы редко к посёлкам выходим. Интересно, что на свете делается.

Сталкеры переглянулись и согласились. Уселись возле костра. Им тут же подали какой-то отвар с непривычным вкусом.

— Пейте, угощайтесь, — Проговорил невысокий кочевник, заросший чёрной бородой до самых глаз. — Отвар хороший и сил придаёт. Я вожак этого племени. Зовут меня Ворон.

— Очень приятно. Я — Хром, это Сержант и Пингвин.

— Что же привело вас в эти края? Артефакты?

— Нет. Хотя и от артефактов мы не отмахиваемся. Нас нанял Пингвин, чтобы мы его провели к определённому месту.

— И куда, если не секрет?

— К аптекоуправлению, — ответил Хром, предварительно дождавшись согласного кивка Пингвина.

— К аптекоуправлению? — уточнил Ворон, странно глянув на щёголя.

— Да. А что?

— Да нет. Ничего.

Подошедшая девочка лет десяти что-то прошептала вожаку на ухо и встала, вопросительно на него глядя. Вожак кивнул и обратился к Хрому. Наш колдун просит, чтобы ты с ним поговорил.

— У вас есть колдун? — удивились все трое.

— Да. Нашему племени повезло. У нас есть колдун.

— Хорошо. Я поговорю с ним, — поднялся Хром. — Куда идти?

— Кнопка проводит тебя, — кивнул на девочку Ворон. — Она ученица колдуна.

Девочка провела сталкера в один из шатров, махнула рукой на вход, а сама осталась на улице. Войдя внутрь, Хром задержался на пороге, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку. Наконец, различив колдуна, он подошёл к нему. Колдун был стар. Сморщенное лицо, длинные седые волосы, заплетённые во множество косичек с вплетёнными туда крысиными черепами, в тунике, сшитой из крысиных шкур и с висящими на шее хвостом шипохвоста и вороньей лапкой.

— Ты звал меня?

— Да. Садись.

— В чём дело? — спросил Хром, усаживаясь на коврик, сшитый из собачьих шкур.

— У вас есть ракушка. Она мне нужна.

— Но это дорогой артефакт!

— Не дороже жизни.

— Ты нам угрожаешь?

— Нет. Мне нужен артефакт, а взамен я предлагаю тебе жизнь.

— Недавно я уже это слышал от мародёров.

— Ты не так меня понял. Я не стремлюсь нанести тебе вред. Вас ждёт опасность и тогда только я смогу тебе помочь.

— Но я не один. У меня есть напарник и весь хабар мы делим пополам. Я не могу решать этот вопрос единолично.

— Я не могу обещать ему жизнь. Только тебе.

— Почему?

— Ты родился здесь, а он чужой.

— Тогда ничем не могу помочь.

— Хорошо. Две жизни за один артефакт. И учти. Ты сможешь сэкономить одну жизнь, если не потребуешь спасти своего напарника. Тогда я смогу спасти тебя дважды.

— Посмотрим.

— Хорошо. Иди. Передай артефакт с Кнопкой. Она принесёт его мне.

3

Хром вышел из шатра, подошёл к костру и, не говоря ни слова, под изумлённым взглядом Сержанта извлёк из контейнера ракушку и отдал её девочке. Та сверкнула чёрными как угольки глазами и умчалась.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — поинтересовался Сержант.

— О чём?

— А не о чём? Только что ты отдал наш арт, который стоит немалые деньги этой девчонке и не о чём?

— Артефакт попросил колдун.

— И что?

— Колдунам не принято отказывать. Я и так для приличия покочевряжился. Но отдать пришлось.

— А посоветоваться хотя бы, тоже для приличия?

— Времени не было. Да и смысл, если бы всё равно пришлось ракушку отдать.

— Но мы же напарники!

— Да, извини.

Сержант обиделся и надулся. Хром и сам не понимал, почему он не рассказал всего ему. То ли от того, что Сержант, как ни крути, чужой в этом Городе и всё, что Хром воспринимал серьёзно, он воспринимал со скептицизмом. А, может, зацепили за живое слова колдуна, что в минуту принятия решения, можно спасти себя и ещё один шанс оставить на потом. Кто его знает, как поведёт себя напарник в минуты реальной опасности. Ведь, хоть и знали они друг друга достаточно давно, в настоящих передрягах ещё не бывали. Так, про мелочи шерстили возле посёлка, далеко не отходя.

Уже прощаясь с кочевниками, Ворон улучил момент, когда Пингвин отошёл в сторону и тихо, чтобы не слышал заказчик проговорил:

— Гнилое дело вы затеяли, ребята.

— Это почему?

— От этого вашего Пингвина тухляком на километр несёт. Уж мне поверьте. Мне в людях разбираться по должности положено. Валите вы от него, пока не поздно. А ещё лучше, ненароком столкните в какую-нибудь аномалию и вся недолга.

— Нет. Не получится, — набычился Хром. — Это наш первый заказ. Если его выполним, к нам ещё обращаться будут. А если не убережём клиента, вся репутация насмарку.

— Ну, как хотите. Но я вас предупредил. Да и пункт назначения очень нехороший. В районе аптекоуправления в последнее время часто люди стали пропадать.

Пингвин стал настороженно оглядываться, и сталкеры поспешили откланяться.

— Что там так долго? — недовольно спросил заказчик.

— Дорогу уточняли, — буркнул Хром и зашагал вперёд.

К девятиэтажке подошли, когда на землю уже легли первые сумерки. Устроились на ночёвку на втором этаже. Хром расписал смены, оставив себе первую, остальных отправил спать. День выдался тяжёлым, поэтому спустя десять минут в тишине раздалось умиротворённое сопение, изредка прерываемое всхрапом. Хром с завистью посмотрел на спящих, и сел над картой, планируя дальнейший маршрут. Карту он купил ещё давно и за немалые для него деньги, всё надеясь, что когда-то он уйдёт далеко от родного посёлка. И, вот, пригодилась. Хотя, этот выход для Хрома уже стал представляться авантюрой. В конце концов, какого рожна они попёрлись в самый центр Города, не имея достаточных знаний и опыта? Ладно Бухгалтер. Или Сынок. Да и те, наверное, так далеко не заходили. Деньги, что ли, разум затмили, когда они подписывались на этот безумный контракт? Вот уже второй человек говорит, что Пингвин слишком мутный тип и связываться с ним не стоило. Сначала Ашот, а потом и Ворон. Но деваться некуда. Задаток получен и уже лежит в надёжном месте у матери за печкой. Надо выполнять. Ну, да Бог не выдаст, как говорится, свинья не съест. Может, пронесёт. Жалко, что карта морально устарела. Сколько изменений прошло за это время. Новую бы сюда. Частный сектор закончился и пошли сплошь многоэтажки. Ну, это легче. Хоть не надо бояться полтергейста. Хром внезапно понял, что устал очень сильно. Именно мозгами устал. Ведь всё то, что он неоднократно слышал в баре от других, более удачливых сталкеров, приходилось реализовывать на месте. Но одно дело слышать, другое пытаться рассмотреть. Это как учиться заочно, а потом пытаться всё это использовать на практике. И то, наверное, сравнение неудачное. Там-то хоть учили, а здесь сам слушай, запоминай, да ещё и на пять дели, отсеивая пьяный трёп. Вроде получается. Но, Хром не льстил себе. Реально он не готов к такому выходу и, если бы не Пингвин, подпоивший их, точно бы отказался. Вот только сейчас отказаться — это поставить на себе крест. Никто больше не захочет иметь с ними дело. Правда, и раньше желающих не находилось. Но это, ведь вопрос времени. Вот за этот выход наберутся опыта и тогда всё станет по-другому. А что, как через аномалии проходить, Хром знает, а вот от нехороших людей отбиться с таким как Пингвин гораздо легче. В этих делах он профи. Сразу видно. Только мутный какой-то.

Глаза стали слипаться и Хром, чтобы не уснуть, поднялся и прошёлся по комнате. Из окна потянуло холодом. Стало зябко. Жаль, костра не разожжёшь. Хоть погреться бы. Во-первых, дров нет. Откуда они в здесь? Всё деревянное дано уже растащили. Да и внимание привлекать нельзя. На огонёк много кто пожаловать может. Дикие или мародёры. Да и уроды не откажутся. Приятного мало. Откуда-то донеслась тихая музыка. Даже, как будто, поёт кто-то. Красиво. Стоп! Музыка? В Городе? Хром аж подскочил на месте и бросился к окну. В одном из зданий через дорогу ярко светилось одно из окон. Явно видна была красивая ажурная тюль и несколько теней перемещались в освещённом прямоугольнике окна. Музыка точно доносилась оттуда. Хрому стало страшно, и он нервно стиснул цевьё автомата. Нет, он, конечно, слышал о таких вещах. Сталкеры часто рассказывали о подобном. Но Хром всегда считал это просто досужими байками. И вот сейчас он сам воочию наблюдает действие хроноаномалии. А жутко! Несмотря на страх, Хром не мог оторвать глаз от этого окна. Кусочек красивой, лёгкой, беззаботной жизни, о которой он только слышал предания и рассказы стариков. Как хочется сейчас пройти в тот дом, подняться на третий этаж и окунуться в ту довоенную обстановку, посмотреть на тех беззаботных людей, не имеющих совсем никакого представления о том, каково это жить и выживать в этом Городе сейчас.

Подошло время смены и Хром растолкал Пингвина. Щёголь сел на своей пенке и широко зевнул.

— Что, пора уже?

— Да. Твоя очередь.

— Жаль. Хороший сон снился. А откуда музыка?

— Хроноаномалия включилась через дорогу.

— Да ну! Где?

— Вон, в окно глянь. Видишь, окно светится?

— Ага. А, может, сходить туда?

— Жить надоело?

— Она что, так опасна?

— Первое правило в Городе: не лезь туда, где непонятно. Всё непонятное может быть смертельно опасным.

— Ладно. Ложись спать.

Хром улёгся на остатки полусгнившего дивана, стараясь не скрипеть пружинами и закрыл глаза. Сон, ещё недавно наваливающийся на него, вдруг прошёл. Спать расхотелось. Тогда сталкер просто стал представлять себе картинки из довоенного быта, слушая доносившуюся из окна музыку и сам не заметил, как всё-таки уснул.

С утра их разбудил Сержант, приплясывая на одном месте от нетерпения.

— Вставайте быстрее.

— Что это ты? — не понял Хром.

— В туалет придавило, сил нет. Еле до подъёма дотянул. Короче, поднимайтесь, а я побежал.

— Наверх поднимись подальше, чтобы у нас под носом не гадить, — уже в след умчавшемуся Сержанту пробурчал Пингвин.

Хром, наскоро обтершись влажной салфеткой, стал колдовать над спиртовкой. Пока закипала вода, он достал сублимированный суп из курицы с вермишелью и разложил в три котелка. Уже заливая всё это кипятком, он услышал шаги, а потом в комнату влетел испуганный Сержант.

— Что летишь как ошпаренный? — спросил его Пингвин.

— Там это, это, короче, сами посмотрите.

— Что там такое может быть? — удивился Хром, поднимаясь на ноги.

Напарника своего он знал хорошо, поэтому понимал, что тот по пустякам пугаться не будет. Они проследовали за сталкером на третий этаж и, пройдя через сквозную большую комнату, вошли в небольшую спальную. Там, на ржавой железной кровати лежал скелет, одетый в камуфляж. Ну скелет и скелет. Вот только выглядел он так, будто пролежал тут лет двести. А камуфляж выглядел, хоть и потасканным, но достаточно крепким. Так не бывает.

— И кому это надо было скелет одевать в камок? — удивился Пингвин.

— Никому. Это был сталкер. Вон, под кроватью его автомат валяется.

— Так, забрать надо, — тоже увидел оружие Сержант.

— Стоять! — остановил его окриком Хром. — Это разновидность хроноаномалии.

— Как ночью? — поинтересовался Пингвин.

— Нет. Там была временная капсула. А здесь зона ускоренного течения времени. Именно в районе кровати. Там время может течь в тысячу раз быстрее, чем у нас. Сталкер зашёл, прилёг и за минуту прожил жизнь, состарился, умер и разложился.

— Бррр! Гадость какая! — поёжился Пингвин.

— Так что, от греха, давайте-ка уйдём от сюда.

Быстро спустились к себе на второй этаж и приступили к завтраку.

— Блин! Расскажи кому, не поверят! — возбуждённо говорил Сержант. — Две хроноаномалии подряд! Я про ночную только слышал и то не верил. Жутковато было.

— Я тоже не верил, — согласился Хром.

— А про эту вообще даже не знал. А ты откуда знаешь?

— Рассказывали мне как-то научники, когда артефакты сдавал. Просили, если найду такую, координаты им дать. Уж больно они всеми этими хроночудесами интересуются. И, если временные капсулы нестабильны и появиться могут где угодно, то вот такие ловушки имеют чёткую привязку.

— Надо бы, как вернёмся, обязательно эту инфу скинуть им. Глядишь, может и отстегнут сколько-нибудь от щедрот своих.

— Скинем. Давай доедай. Идти пора.

— Как пойдём?

— Тут два квартала до гостиницы, а там через сквер.

— А что не прямо?

— Прямо колхозники на колхозниках. Там же сплошные дворы-колодцы. Лучше обойти.

— Это да. В три ствола не отмахаемся.

— А что колхозники? Опасные, что ли? — влез в разговор Пингвин. — Я слышал, что они продукты поставляют, торгуют.

— Когда торгуют, не опасные. А вот одиноких путников схватить никогда не откажутся. Им человеческое мясо нужно.

— Они что, каннибалы?

— Нет. Просто на человечинке их свиньи лучше в весе прибавляют. На крысах не так. Правда, запрещено им сейчас трупами животину кормить. Но, не пойман — не вор, как говорится.

— Ого!

— Вот тебе и ого. Всё. Выходим.

Они вышли и зашагали по проспекту, стараясь особо не отсвечивать. Возле полусгнившего газетного киоска сверкнула бритва, хищно преломляя лучи света. Сержант подошёл поближе, пару минут всматривался, а потом догнал своих, сокрушённо вздыхая.

— Что, пусто?

— Ага. А я так надеялся хрустальный шар найти.

— Будут они тебе под каждой бритвой валяться. Это вещь редкая.

— А я всё-таки надеюсь найти.

— Надейся.

Гостиница встретила группу выбитыми окнами и зияющими пробоинами в стенах. По фасаду до третьего этажа ветвился ядовитый плющ, а в окне пятого орали два шипохвоста, видимо готовясь к схватке.

— Кошку не поделили, — успокоил дёрнувшегося Пингвина Сержант. — Как проспект переходить будем?

— Между машинами, осторожно. И за воздухом смотри. Проспект широкий. Как бы вороны не налетели. Там и бежать некуда будет.

Вышли на проезжую часть, забитую ржавыми машинами и перешли её, укрываясь за полусгнившими корпусами. Сквер когда-то был очень уютным и романтическим местом, о чём говорили ещё сохранившиеся дорожки, выложенные щербатой от времени плиткой и изредка попадающиеся чугунные остатки скамеек. Было время, когда здесь прохаживались влюблённые парочки и старушки выгуливали своих внуков. Однако, сейчас это был лабиринт густо разросшейся растительности. Ну и куда же без ядовитого плюща? В зарослях активно копошились мыши, изредка попискивая. Спугнули охотящегося шипохвоста. Кот неприязненно мявкнул в их сторону и шустро рванул в гущу зелени.

Остро заточенная арматурина, вонзившаяся в дерево на уровне головы Хрома, вогнала всех в ступор, однако, через секунду, ошеломление прошло и сталкеры рассредоточились за деревьями, высматривая противника.

— Откуда стреляли? — спросил Хром, передёргивая затвор.

— Вон оттуда, где остатки карусели, — ответил Сержант, что-то выцеливая.

Вдали замелькали фигурки в разномастной одежде. Вот кто-то пробежал в камуфляже и тут же другой, в мародёрской одежде, сшитой из шкур, стреляет из самодельного арбалета.

— Мародёры, что ли? — удивился Сержант.

— Нет. Скорее дикие, — ответил Хром. — А где Пингвин?

— Только что тут был. Смотри справа!

— Вижу, — Хром очередью снял слишком близко подобравшегося дикого, — куда делся?

— Неужели сбежал? — проговорил Сержант, уворачиваясь от стрелы и одной очередью перечеркнув сразу две фигуры.

— Куда? Он без нас и шагу по Городу не сделает. Да откуда вы лезете, твари! — Хром снял одного, подбирающегося слева, а потом второго, бежавшего на него с дубинкой, сделанной из водопроводной трубы.

И тут в районе карусели вдруг возникло замешательство. Нападающие заметались, закричали, раздались автоматные очереди, а потом всё закончилось.

— Всё! Вылезайте! — донёсся до сталкеров голос Пингвина. — Кончились злодеи.

Хром, ещё не веря, осторожно выглянул из-за дерева. Возле полуразрушенного аттракциона стоял Пингвин, закинув автомат на плечо, а вокруг него валялось около шести трупов.

— Это как тебе удалось? — спросил Сержант, подойдя поближе.

— Я же говорил, что воевать умею. Это моя профессия. Обошёл с тыла, а там уже дело техники.

— Ну, хоть никуда не вляпался. А так, круто.

— Что есть, то есть. Кстати, а что это за типы такие странные?

— Эти-то? Дикие.

— Что это за дикие?

— Племена мародёров, которые решили стать сталкерами, то есть кормиться не мародёркой, которой стало уже не так много, а собирать артефакты. Под военных они не пошли, поэтому оружия законным путём им никак не получить. Вот и нападают на законных сталкеров в надежде забрать автомат и боеприпасы. В посёлки ход им заказан.

— А куда тогда они артефакты сбывают?

— Есть у них какие-то скупки. Я сам точно не знаю. Но кто-то у них товар приобретает.

Времени терять не стали и пошли дальше по скверу. Эта полянка сразу не понравилась Хрому, как только он увидел её в разрыве между деревьями. Ещё не разобравшись в себе, замер и, приказав всем не шевелиться, попытался разобраться, что же так его насторожило. Ну, точно. Слишком чистая и ухоженная полянка. Ни тебе постоянного мусора, ни вездесущего плюща. И трава какая-то особая, словно тонкие зелёные иглы, торчащие из земли. И тут он вспомнил. Гоблин как-то в баре, набравшись изрядно Ашотовой чачи рассказывал именно про такие места. И траву называл. Быстрогон. Да, кажется быстрогон.

— Что там? — подобрался к нему Сержант.

— Сидим тихо и не отсвечиваем. Минимум движения и минимум звука.

— Что случилось? — поинтересовался ничего не понимающий Пингвин.

— Тихо, я сказал. Всем полная тишина.

Сидеть вот так пришлось часа два. Тело затекало и хотелось хоть немного подвигаться. Да ещё и на Сержанта по закону подлости напал кашель, и он, под свирепыми взглядами Хрома, тихо бухыкал в кулак. Наконец на полянку выскочил шипохвост. А вот тут случилось то, чего никто, кроме, пожалуй, Хрома, ожидать не мог. Земля под котом стала проседать воронкой. Кошак забился в попытках вырваться, но из земли показалась страшная зубастая пасть, схватила шипохвоста поперёк туловища и увлекла его под землю. Земля опять стала выравниваться, а из почвы начали опять пробиваться ростки этой удивительной травы.

— А теперь в обход и бежим! — скомандовал Хром и первым же стартанул. Попутчики не заставили себя упрашивать и устремились следом.

— Что это было, — кашляя и отдуваясь спросил Сержант.

— Да, чёрт возьми, что это за зверюга была? — вторил ему Пингвин.

— Кротожор, — тяжело дыша ответил Хром.

— Что за хрень?

— А кто его знает. На сколько я в курсе, его никто никогда не видел. Разве только как мы сейчас. И то мало кто. Живёт под землёй, устраивает такие засады и нападает из-под земли. Если услышит тебя, всё. Ты пропал. Он под землёй передвигается быстрее, чем ты бегаешь. Уйти нереально.

— А как ты догадался, что там засада?

— Да пьяный Гоблин как-то в баре хвастал, что видел такое. Я тогда значения не придал, а, видишь, в голове засело. Поэтому, как только увидел неправильную полянку, сразу насторожился.

— Это чем неправильную?

— Чистенькая, как будто там прибирают два раза в день. Ни тебе мусора, ни увядшей листвы. Да и трава особенная там. Тонкая, как иголки из земли. Быстрогон называется. Вырастает в течение минуты. Излюбленное место охоты кротожора. Прекрасно его засады маскирует. Я, как эту траву увидел, сразу вспомнил, как Гоблин про такую же засаду рассказывал.

— Круто. А так бы пошли прямо в пасть к этому чудищу, — восхитился Сержант.

— А я что говорю, — ответил Хром. — В баре не только водку хлестать надо, а ещё и слушать. Ну и на ус мотать.

После сквера на площадь выходить не рискнули, а пошли дворами мимо очередного гаражного кооператива.

— Что это? — вдруг остановился Пингвин, уставившись на светопреставление впереди себя.

А посмотреть действительно было на что. Металлическая решётчатая ограда детского сада искрилась и переливалась всеми цветами радуги. Зрелище было неимоверной красоты и в то же время от него веяло смертельной опасностью.

— О! — ответил Сержант, — про это даже я знаю. Это легенда, про которую во всех барах рассказывают. Этот забор железный сплошным контуром вокруг всего детского сада идёт. Ну и возникшая на одной из секций электра замкнулась сама на себя. Как это и что, не знаю, но в результате, возникла территория, на которой уже много лет неизвестно что творится. Многие мечтают туда попасть, а всё без толку.

— Ну, на самом деле, если бы вот так, как говорил Сержант, она сама на себя замкнулась, был бы просто взрыв, — поправил Хром. — Электра постепенно росла, сначала маленькая, величиной с секцию забора, потом больше. В результате этого постепенного роста так и получилось. И действительно, ходят слухи, что за всё время существования вот этой аномальной зоны там столько артефактов накопилось, что за раз и не вынести. И половина из них редкие, а то и ещё неизвестные.

— Круто. А как-то можно туда попасть? — удивился Пингвин.

— Не знаю. Да и это всё местные легенды. Может, там и нет ничего — ответил Сержант.

— Может и подземный червь легенда? — обиделся Хром.

— Так его и не видел никто! — встал в позу Сержант.

— Шуруп видел. А остальные, кто видел, уже не могут ничего рассказать. Съел их червь.

— Про Шурупа очередная байка, типа он с червём справился!

— Ничего не байка! Спецназовцы свидетелями были!

— И кому это они свидетельствовали? Уж не тебе ли?

— Кому надо! Народ зря говорить не будет!

— Эй! Эй! А ну брек! Разошлись тут! — вмешался, и, надо сказать, вовремя Пингвин. — Вы, согласно условиям контракта, меня до места довести должны, а не перестрелять друг дружку посреди этого Города.

Сталкеры осеклись и пристыженно оглянулись. Действительно, как два малолетних пацана, затеяли разборки посреди кишащего опасностями Города.

— Ладно, проехали, — буркнул Хром.

— И я о том же, — согласился Сержант.

Пошли вокруг садика, поминутно оглядываясь на сияющую ограду и тут же чуть не вляпались в трамплин. Лишь лёгкая вибрация детектора аномалий на предплечье привела Хрома в чувство.

— Стоять! — скомандовал он. — Впереди трамплин.

— И там слизняк! — обрадованно воскликнул Сержант, уже забывший о стычке, произошедшей пару минут назад.

Вооружившись веткой, сталкер шустро вытолкнул из аномалии сгусток какого-то малоприятного вещества и затолкал его в контейнер.

— Ну, не ракушка, конечно, — укоризненно глянул он на напарника, — но хоть что-то.

Хром сделал вид что это его не касается и повёл группу дальше. Мимо ателье прошли спокойно, а потом на пути встала траншея с оплывшими краями, выкопанная, видимо, ещё в довоенные годы, и две огромный электры, разлёгшиеся по краям. Пошли в траншею, однако, пройдя метров десять, разглядели перед собой на пути серебристые нити, неожиданно сверкнувшие в лучах вынырнувшего так кстати из-за облачка солнца.

— Это что, аномалия какая-то? — неожиданно севшим голосом поинтересовался Пингвин.

— Не знаю. Что-то знакомое. Вроде, слышал о чём-то таком. Но никак не вспомню.

— Пойдём дальше?

— Какой пойдём? — влез Сержант. — Вы туда посмотрите!

Повинуясь жесту, все посмотрели вперёд и увидели норы в откосах траншеи, в которых, удерживая в своих передних лапах края нитей, сидели огромные пауки. Страшные чёрные насекомые величиной с шипохвоста, изредка пощёлкивали своими хелитцерами, терпеливо дожидались свою добычу.

— Уходим назад, — сдавленно произнёс Хром. — Будем искать пути обхода.

Они выбрались из траншеи и обошли ателье, с другой стороны. Там была когда-то автошкола, которую прошли почти беспрепятственно, только слегка обратив внимание на хитрую мясорубку, улёгшуюся в тени.

— Что это было? — уже в который раз произнёс Пингвин.

— Пуки, не видел, что ли? =— ответил Хром.

— А почему они на нас не напали? Они же нас видели?

— Говорили знающие люди, что это что-то вроде растяжек. Можно пройти мимо пауков и, если не заденешь ни одну из паутин, лежащих на земле, то они тебя не тронут. А, вот, если заденешь, ни каких патронов не хватит отбиться.

— Тогда почему мы там не прошли?

— Я же говорю, говорили люди. А я сам не знаю. Мало ли брешут под сто грамм в баре? Лучше обойти от греха, — ответил Хром и углубился в карту.

— А почему мы идём таким извилистым путём? — спросил Пингвин, заглядывая в карту поверх плеча Хрома.

— Если прямо пойдём, там аж четыре вывертыша подряд. А каждый вывертыш, это существенная потеря времени. И так у нас на завершающей стадии будет один. Сколько возле него просидим, никто не знает.

— Это почему там сидеть надо?

— Вывертыш держится какое-то время. Может, час, может пять. Это индивидуально. А потом разряжается на какое-то время. Какой-то на пять минут, какой-то на десять, а какой-то и на минуту всего. А потом опять в боевое положение. Так вот, надо выявить время его перезарядки и только потом опять дождаться его отключения и проходить. Раньше вообще считалось, что вывертыш непроходим.

— И что это за гадость такая?

— Вывертыш-то? Аномалия. Попадёшь в неё, все внутренности наружу будут. И, самое главное, реагирует только на органику.

— Да уж. Приятного мало. Так. И куда дальше?

— А дальше мимо вон тех двух офисов и к салону красоты. До аптекоуправления мало уже осталось. Будем надеяться, что сегодня уже дойдём.

— Так пошли уже! Чего сидим?

— Спешка нужна только при ловле блох. А в Городе она смертельно опасна. Здесь ничего нельзя заранее загадывать.

К аптекоуправлению они вышли достаточно быстро. Однако, вывертыш, желтоватой стеной вставший на пути, затормозил движение аж на четыре часа.

— И что мы сидим? — нетерпеливо проговорил Пингвин.

— Видишь, желтеется вдоль по улице, если искоса глянуть? — ответил Хром.

— Вижу.

— Если хочешь свой ливер увидеть, милости просим.

— И что же делать?

— Ждать.

— Чего?

— Когда разрядится, желтизна исчезнет.

— И что, можно будет идти?

— Нет. Нужно будет засечь время перезарядки. потом подождать полный цикл времени работы вывертыша, а потом уже идти.

— А разве нельзя сразу пройти во время перезарядки?

— Нет. Мы не знаем, сколько он перезаряжается. Ты же не хочешь во время прохода аномалии увидеть свои кишки от того, что вывертыш опять включился?

— Нет. Не хочу.

— Вот поэтому торопиться не стоит. Засечём время, а потом пойдём.

Ждать пришлось полчаса, после чего желтоватая стена пропала, и Хром впился взглядом в большие наручные часы, отсчитывая время перезарядки. Аномалия перезаряжалась ровно семь минут.

— Ну, вот и определились, — откинулся нба неудобном шатком стуле Хром. — Время перезарядки семь минут. Теперь, Сержант, на пост. Смотри, пока не пропадёт желтизна. Через два часа тебя меняет Пингвин.

— Есть! — по-военному ответил Сержант и занял позицию возле окна.

Отключение аномалии увидел Пингвин, заступивший на пост после Сержанта, после чего группа, дружно выпрыгнув из окна аптекоуправления, шмыгнула в освободившийся проход.

— Теперь куда? — поинтересовался Хром. — мы тебя до места довели. Дальше ты сказал, что укажешь на месте.

— Сейчас, — ответил Пингвин, копаясь в своём планшете. — Вот, сюда, метров двадцать и налево.

— Так там же колхозники!

— Не бойтесь. Эти колхозники свои, вас не тронут.

Группа прошла по указанному маршруту и упёрлась в массивные ворота, закрывающие вход во двор-колодец общины колхозников. В окнах тут-же замелькали фигурки с арбалетами. Секунда, и в сталкеров было нацелено около двадцати стрел. «Достаточно, чтобы почувствовать себя ёжиком» — Подумалось Хрому.

— Эй! — закричал Пингвин. — Я к Тарану!

В окнах по сторонам ворот возникло замешательство, потом ворота отодвинулись и из них кто-то вышел.

— Пиня, братан! — заорал вышедший из ворот человек в таком же пижонском прикиде. — И что ты не сообщил, что уже здесь? Мы бы тебе сопровождение выслали.

— Да я со своим прибыл, — улыбнулся Пингвин, обнимая встречающего. — Слыхал, вы здесь неплохо раскрутились.

— Да есть малёха. Вы проходите.

Группа прошла через ворота и оказалась во дворе. Колхозники, отвлекшись от работы, со всех сторон с любопытством уставились на них.

— Вы проходите сюда, сейчас мужиков позову, — суетился встречающий. — Я же, типа, дежурный по КПП. Остальные зависают.

Группа прошла в небольшую комнату одной из квартир бывшего дома. Покидали свои сидоры и расселись на убитых, ещё довоенных, диванах. В комнату стремительным шагом вошёл высокий мужчина в странном камуфляже грязно-серой расцветки.

— Пиня! А мы тебя и не ждали так рано! Как ты?

— Да нормально всё. Видишь, сам к вам дошёл. Зато много чего нового о Городе узнал.

— Ну, пошли, поболтаем.

— Идём, — и, уже к сталкерам, — сидите здесь. Я сейчас.

Они вышли в соседнюю комнату, не в пример более богато убранную. Мягкая мебель, сравнительно хорошо сохранённая, журнальный столик, на который молодая колхозница уже выставляла какую-то зелень и мясную нарезку.

— Ну, что, давай выпьем за твоё возвращение, Пингвин.

— Давай, Таран, давно не виделись.

Они подняли хрустальные стопки, полные местного самогона и выпили. Потом молча, не закусывая, поставили стопки на стол и обнялись.

— Ты что не сообщил, что в Городе? — поинтересовался Таран.

— Да, решил сам к вам добраться.

— И зачем рисковать так?

— Особо ничем не рисковал. Ты же знаешь, я воевать умею.

— Это ты на большой земле воевать умеешь. А здесь всё по-другому.

— Да я уже понял.

— Сообщил бы нам, мы бы тебя уже в посёлке встретили и до базы бы довезли. На броне оно побыстрее, да и безопасней.

— Хотелось, понимаешь, не просто так приехать. У вас рудники, которые вы сами организовали, а я, что, на готовенькое?

— Братан! О чём ты говоришь? Всё же наше. И ты тут полноправный хозяин!

— И всё-таки я не привык на готовенькое. Вон там, в соседней комнате я привёл к вам мясо.

— Брат, а ты уверен, что их не хватятся? Хорошие проводники — только головная боль.

— Это не хорошие проводники. Это — неудачники.

— И, тем не менее, они смогли провести тебя к центру Города!

— Ну, может, это чистая случайность? Поверь, я отобрал самых никчёмных сталкеров. По крайней мере, я всегда держал рядом с собой кнопку экстренного вызова, которую ты мне дал в Екатеринбурге. Помнишь?

— Помню. Я ждал, что ты её активируешь, как только прибудешь в Город.

— Мне захотелось развлечься. И, кстати, что это за рудники?

— Ну, не совсем рудники. Это я по аналогии с Уральскими горами назвал. Помнишь, как там на подпольных рудниках рабы малахит добывали?

— Помню. Забавное было зрелище.

— Так и здесь. Выкрадываем безвестных сталкеров. И они нам с аномальных полей таскают артефакты.

— Так моё мясо в самую тему?

— Конечно!

— А почему колхозники?

— Так это самое прекрасное прикрытие. И кто чего заподозрит? А выгода обоюдная.

— Наливай. Давай за встречу.

4

Хром с Сержантом с изумлением наблюдали, как из соседней двери вышли трое вооружённых мужчин и, направив на них автоматы, приказали сложить оружие.

— Вы что, ребята? Мы же свои! — попытался их урезонить Сержант. — Мы же с Пингвином пришли.

— Да, да, — донеслось из двери, напротив. — Именно со мной вы и пришли.

В дверях стоял Пингвин в сопровождении того мужчины в странном камуфляже. Они переглянулись друг с другом и захохотали.

— Рекомендую выполнить команду этих мальчиков, — продолжил Пингвин, — так сказать, во избежание.

— Что это значит? — спросил Сержант.

— Это значит, что вы теперь никто и зовут вас никак. С этой минуты вы переходите в собственность вот этого молодого человека, — Пингвин кивнул на Тарана.

— Но ведь мы заключили с тобой договор!

— Да. И договор выполнен. Я заплатил вам, а вы меня довели до места. В договоре ведь не было сказано, что после этого я вас отпущу?

— Не было. Это, само собой разумеется.

— Кем разумеется? — откровенно веселился Пингвин. — Неужели вы всерьёз могли подумать, что вас мне рекомендовали, как серьёзных сталкеров-проводников? Да я искал именно никчёмных сталкеришек, которых, если что, даже и не хватятся, а через неделю вообще забудут, что такие были. И именно в этом качестве мне вас и порекомендовали.

— Ах ты ж… — зарычал Хром и попытался броситься на Пингвина.

Один из вооружённых людей резко ударил прикладом автомата сталкера в район печени.

— Ничего, — поднимаясь с пола, морщился от боли Хром, — ты ещё пожалеешь. Город тебе этого не простит. Он всё видит. А ты чужак. Не боишься умереть мучительной смертью?

— Пиня, брат, они меня уже утомили. А там стол накрыт. Пошли посидим, как раньше, прошлое вспомним.

— И действительно, чего я перед этим мясом распинаюсь. Они, может, завтра в ближайшей аномалии сдохнут. Пошли.

Они опять скрылись в другой комнате, а один из тех, кто держал сталкеров на мушке, подошёл и бесцеремонно вывернул сидоры и обыскал напарников.

— Это вам уже не понадобится, — проговорил он, складывая в кучу ножи, мачете, сухой паёк, пистолеты, боеприпасы и детекторы аномалий. — Вроде всё. Пошли.

Хрома и Сержанта повели на выход. Прошли опять через двор и зашли в подъезд здания напротив. Там поднялись на третий этаж, и один из конвоиров открыл ключом железную дверь. Из-за двери сразу пахнуло смрадом нечистот и вонью немытого тела. В полутёмном помещении ворочалась человеческая масса. Сталкеров втолкнули внутрь.

— Располагайтесь там. Староста вас введёт в курс дела, — проговорил конвоир, закрывая за ними дверь.

Напарники остановились у порога, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. В комнате вдоль стен стояли двухэтажные нары, на которых сидели и лежали мрачные небритые личности.

— Вот попали! — сокрушённо произнёс Сержант.

— Правильно Ворон говорил. Нужно было действительно ненароком столкнуть этого Пингвина в какую-нибудь аномалию, — ответил Хром.

— Да кто же знал?

— Нас аж два раза предупреждали, что Пингвин гнилой. Сначала Ашот, потом Ворон. Да и подумать трезво нужно было, с какого он к нам подкатил именно. Нет, возомнили себя крутыми сталкерами.

— Привет, — подошёл к ним высокий худой человек в очках, перевязанных верёвочкой. — Новенькие?

— Ага, — буркнул Сержант.

— Ну, с новосельем, тогда. Я — Крот, староста. Пойдём, я покажу вам пустое место на нарах. В этой комнате всё занято.

Он повёл друзей в соседнюю комнату и показал на верхний ярус.

— Вон там есть три свободных места. Будете спать здесь. Бросайте туда свои шмотки. Скоро принесут ужин. Рекомендую не медлить, а сразу же бежать на раздачу. А то может не достаться. Здесь культурой и вежливостью никто не обременён. В туалет если захотите, параша вон там, в углу. Видите, бидон двадцатилитровый? Это она и есть. Вода в том бидоне, который на тумбочке стоит. После ужина рекомендую сразу ложиться спать. Подъём у нас ранний.

— Слушай, а что тут вообще происходит? — прервал инструктаж старосты Хром. — Куда мы попали? Это что, тюрьма?

— Это хуже, — вздохнул Крот. — Из тюрьмы есть шанс когда-нибудь выйти. А здесь ты пожизненно. Да и жизнь у всех здесь короткая.

— Это как?

— Нас с самого утра выгоняют на одно из аномальных полей, где мы ищем артефакты для своих хозяев.

— И вы что, добровольно под это подписались?

— А вы добровольно сюда попали?

— Ну, пришли-то сюда добровольно, а вот в камере, нет, конечно!

— Вот и мы так. Кого в баре напоили сюда притащили, кого в Городе отловили, а кого и обманом сюда заманили. О как! Я уже в рифму заговорил.

— А если отказаться на них работать?

— Были уже такие ухари. Руки-ноги переломают и на крышу, воронам на угощение. Врагу такой смерти не пожелаешь. Уж лучше пулю промеж глаз.

— А бежать не пробовали?

— Как? Посмотри вокруг. Отсюда нереально выбраться.

— А с аномального поля? Во время сбора артефактов. Я сомневаюсь, что за каждым охранник с автоматом между аномалий ходит.

— А им этого и не надо. Два охранника на краю поля в укреплённом месте и всё. Только никуда ты не сбежишь. Перед выходом на шею каждому одевают ошейник с взрывчатым веществом. А у охранников пульт. И если ты выйдешь за пределы радиуса пульта, ошейник автоматически взрывается. То же самое, если попытаешься его снять. Он снимается только с пульта. Ну и при желании охранник сам может нажать на кнопку и ошейник взорвётся.

— А что, было и такое?

— Было как-то. Но это не приветствуется хозяевами. Просто так разбрасываться работниками никто не будет.

— А что за поля такие?

— Огромная территория, буквально напичканная аномалиями. Там постоянно генерируются артефакты. Чаще всего нас гоняют на поле возле штаба, рядом с лагерем уродов.

— И что, уроды спокойно дают лазить у своего лагеря?

— У хозяев с ними какая-то договорённость. Ну и минное поле со стороны их лагеря, на всякий случай. Уроды и есть уроды. От них можно ждать чего угодно.

— А если вороны налетят?

— А вороны к полям близко не подлетают. Умные.

— Ясно. А что за хозяева такие?

— Наёмники из какой-то частной военной компании. «Дикие гуси». Так, кажется, их в своё время называли. За деньги по всему миру воевали. Без разницы, за кого и против кого. Лишь бы деньги платили. А сейчас решили на вольные хлеба податься. Услышали про Город с артефактами, ну и тему просекли, что арты бешенных денег на большой земле стоят. Тема-то интересная, только вот самим по аномалиям лазить как-то не комильфо. Вот и додумались до того, чтобы им другие арты искали. А как заставить вольного сталкера за бесплатно в аномалиях жизнью рисковать? Правильно, сделать его рабом. Мы все здесь рабы. И вы уже тоже. Без права на надежду. Ладно. Сами всё увидите. Сейчас уже ужин принесут. Давайте готовьтесь, а то без еды останетесь.

Сталкеры достали из своих сидоров котелки, кружки и ложки и, видя, как остальные с такими же наборами потянулись в первую комнату, устремились за ними следом. Народ тесно сгрудился возле входа с нетерпением поглядывая на дверь. Хром тоже почувствовал сильный голод. Сержанту так же очень хотелось есть. Вокруг толпились грязные заросшие люди в обносках. Хром заметил несколько упрямых непокорных взглядов, но в основном, натыкался на потухшие глаза. Сломались люди. Да и как не сломаться, когда нет ни малейшей надежды вырваться отсюда. Наконец, дверь открылась и несколько таких же зачуханных узника внесли в комнату большой армейский термос и термос поменьше. Староста встал возле термосов, открыл их и стал разливать непонятное варево в протянутые котелки. Чай, вернее слабое подобие чая, каждый набирал своей кружкой из малого термоса сам. Очередь дошла и до друзей. Сталкеры присели на нижние нары, отодвинув чьи-то вещи и принялись за ужин.

— Что это за бурда, — фыркнул Сержант, закинув ложку с варевом в рот.

— Да уж, гадость редкая, — согласился Хром. — И соль пожалели.

— Да, хоть бы хлеб дали!

— Это суп из ботвы, картофельной шелухи и крысятины, — просветил напарников крепко сбитый мужичок в замызганном камуфляже.

— Лучше бы не говорил, — сморщил нос Сержант.

— Что, аппетит перебил? — развеселился мужик. — Сразу видно, что новички. Ничего, послезавтра будешь трескать за милую душу, ещё и добавку попросишь.

— Что, всегда так кормят? — поинтересовался Хром.

— Это ещё не самое худшее. Бывает, что и с голодухи еле глотаешь. Такую мерзость иногда приготовят, что хоть стой, хоть падай. Меня, кстати Глебом кличут.

— Понятно. Я — Хром, это Сержант. Давно ты здесь?

— Вторая неделя пошла.

— И как здесь?

— Человек ко всему привыкает.

— А в поле?

— Там опасно. Аномалия на аномалии. И детекторы не дают. Сколько уже наших там полегло.

— А почему детекторы не дают? Здесь же все сталкеры. У каждого с собой свой был.

— А ты думаешь, откуда в аномалии артефакт появляется? От святого духа, что ли? Артефакт, это производная от тех, кто туда попал?

— Так они что, все из людей?

— Не обязательно. Мало ли кто туда попадает. Слепыши могут быть, шипохвосты, вороны, наконец. Да любое живое существо. А вот в аномальном поле откуда живому существу взяться? Так там аномалии нами и питаются. Этакая плантация. А мы и сборщики, и удобрение. Безотходное производство.

— Круто.

— Ладно, мужики, я — спать. Завтра вставать рано. Спокойной ночи.

Сталкеры попрощались и полезли на второй ярус. Действительно, пора бы и поспать, а то ещё неизвестно, что там ждёт завтра.

Наутро всех разбудила команда «Подъём», раздавшаяся со стороны входа. Потом староста назначил троих идти за завтраком, а остальные вяло стали собираться. Хром с напарником пошли к фляге с водой и стали наскоро умываться.

— Смотри, Сержант, почти никто не умывается.

И точно, утренними гигиеническими процедурами озаботились только ещё несколько человек. Остальные, вяло почёсываясь и протирая заспанные глаза, доставали котелки и брели в первую комнату в ожидании пищи.

— Сломались люди, — ответил Сержант. — Первый признак слома, это когда человек на себя рукой махнёт.

— Ага. Точно. Давай быстро. А то уже сейчас еду принесут.

Завтрак состоял из зеленоватой кашицы и кипятка, слегка подкрашенного крупинками чая.

— И что это за гадость? — разглядывал зелёную массу в ложке Сержант.

— Перемолотая ботва, заправленная крысиным жиром, — пояснил подошедший Глеб. — Гадость редкостная, но энергетическая ценность высокая. Вы не морщитесь. Ешьте. До ужина больше ничем кормить не будут. Обеда здесь не бывает.

Хром закрыл глаза и впихнул ложку в рот. Да уж. Вкусовые качества этого блюда оставляли желать лучшего. И это мягко сказано. Пресновато-горькая кашица и вкус прогорклого жира. Да и воняет эти жиром отвратительно. Но есть надо. Не хватало ещё от голода упасть в какую-нибудь аномалию. Рядом так же давился кашей Сержант. После завтрака пошли мыть котелки и опять заметили, что основной массе народу было наплевать на чистоту посуды. Просто закинули грязные котелки в сидоры и всё.

— Я это ещё на ужине вчера заметил, — тихо проговорил Сержант. — Плевать им уже и на гигиену, и на здоровье.

— Самим бы так не опуститься, — ответил ему Хром.

Послезавтрака один из охранников заглянул в комнату и скомандовал выходить по десять человек. Люди зашевелились и потянулись к выходу. Когда первая десятка вышла, дверь закрылась и открылась снова минуты через три.

— Следующая десятка! — проорал охранник.

Дождавшись своей очереди, из помещения вышли и Хром с Сержантом. Их тут же вместе во всеми ткнули лбом к стене коридора и стали цеплять на шею ошейники, судя по ощущениям, сделанные из какого-то металла. Ошейник состоял из двух половинок, которые соединялись на шее с сухим щелчком. Хром покрутил головой, подвигал шеей, то опуская, то поднимая голову. Ошейник сидел не туго, шею не сдавливал, не натирал и не приносил особо неудобств. Однако само знание того, что на шее сейчас находится заряд взрывчатого вещества и одно движение пальца охранника на пульте и мощный взрыв оторвёт тебе голову, сильно пугало. Но деваться некуда. Потом им раздали пояса с контейнерами и повели под конвоем на выход с территории колхозников.

Аномальное поле хлестало зарядами электр, переливалось лезвиями бритв, гудело закрученными мясорубками, мягко шептало трамплинами и искрилось россыпью хлопушек. Хром ошалело смотрел на развернувшееся перед ним буйство стихии и не понимал, как можно выжить в этом аду.

Охранник подошёл к краю поля, сверился с детектором аномалий и, отыскав свободный проход, запустил туда первую десятку. Следующую он отправил в другой проход, который отыскался чуть дальше. И далее по накатанной. Хром стоял рядом с Сержантом, наблюдая, как расходятся остальные из его десятки. Осторожно, вытягивая вперёд руки и внимательно глядя перед собой люди веером расходились от входа.

— Что встали! — закричал на них охранник. — Давно не видели, как голова отлетает? Сейчас сделаю. Бездельники! Вперёд!

Стараясь не злить охранника, Хром пересилил страх и сделал первый шаг. Следом за ним пошёл и Сержант.

— Ты далеко не отходи, — сказал напарнику Хром, — вместе держаться будем.

— Ага, — буркнул Сержант, нервно сжимая в руках выданную палку.

Сталкер внимательно осмотрел пространство перед собой. Вон, вроде, свободное пространство. Надо бы туда пройти. Однако уже на подходе в нос ударил запах озона, а тело стали покалывать невидимые иголочки.

— Блин! Электра тихая. Чуть не вляпались.

— Осторожнее надо быть. Давай левее.

— Левее нельзя. Там трамплин. Видишь, пылинки дрожат.

— Погоди. Там, кажется, ракушка есть.

— Точно! Маленькая, правда.

— А тебе какая разница? Не себе же. Подстрахуй. Я достать попробую.

Сержант потянулся палкой к аномалии и со второй попытки выкатил артефакт.

— Ну, с почином, что ли?

— Ага. Начало есть, конец будет.

— Типун тебе на язык.

Так, переговариваясь, прошли мимо мясорубки, когда в электре, буйно бросающейся из стороны в сторону, увидели розового ежа. Дождавшись, когда разряды ушли в противоположную сторону, подтащили артефакт к себе.

— И как его брать? Брезентовых рукавиц-то нам не дали, — озадачился сержант. — А рукой не возьмёшь его.

— Ты палкой его в контейнер закати.

— Точно. Подставляй контейнер, сейчас подтолкну.

Ёж нехотя закатился в ёмкость. Хром закрутил крышку и огляделся. Повсюду бродили узники, изредка нагибаясь и что-то доставая с земли. Внезапно одна из фигур вздрогнула и беззвучно развалилась на две части.

— Вон, один уже в бритву угодил, — меланхолично прокомментировал Сержант.

— Да, очередное удобрение для поля.

Так проходили до вечера, больше ничего не найдя. Да и, особо не расстраивались. Главное, живы остались. Вечером, по отработанной схеме, охранник вывел всех с поля. Выяснилось, что в этот день были потеряны два человека. Одного, как он угодил в бритву, сталкеры видели, а вот второй работал с другой стороны и угодил в электру.

— Хоть отмучились, — произнёс доходяга в мародёрском рванье.

Охранник злобно зыркнул на него, но ничего не сказал. На сдаче хабара в сторону сразу отвели тех, кто собрал мало или вообще не собрал. Старший охраны по имени Хлыст подошёл к неровному строю, съёжившемуся от страха, и надменно его осмотрел.

— Вы! — обратился он к Сержанту и Хрому, — на сегодня прощены. Первый день, как никак. Но завтра никакого снисхождения не будет. Идите к остальным.

Дважды не надо было говорить. Сталкеры, вздохнув с облегчением поспешили к тем, кто сегодня неплохо поработал. А дальше началась экзекуция. Хлыст вытащил большой кнут. Провинившихся по одному привязывали раздетыми до пояса к столбу и хлыст отвешивал каждому по пять ударов. Хром смотрел, как под ударами кнута расползается кожа на спине, моментально заливаясь кровью, и невольно передёрнулся.

— Завтра мы можем на их месте оказаться, — сказал он напарнику.

— Да уж не хотелось бы, — поёжился Сержант.

Умаялись за день так, что еле дождались ужина. Рот раздирала зевота, глаза слипались, а движения были вялыми. Ели, даже не обращая внимание на то, что им принесли, а после ужина, превозмогая себя, помыли котелки и тут-же завалились спать.

Утро началось, как и вчера, с подъёма. Умывшись, так же взяли котелки и поплелись в первую комнату, ожидая завтрака. На завтрак опять была зелёная каша, правда на этот раз в неё добавили немного крысятины. Ну, хоть какое-то мясо. После завтрака уже знакомая процедура надевания ошейников и снова в поле. Сегодня напарникам достался вход со стороны истёртого в крошку здания. Уже поднимаясь на гору щебня, Хром обратил внимание на завёрнутый в штопор кусочек перил.

— Там, по ходу, мясорубка, — проговорил он Сержанту, показывая на изуродованный кусок металла.

— Ага, надо бы там посмотреть, может, найдём что-нибудь.

— Глянь, а я пойду под бритвой гляну.

Под бритвой было пусто. Хром разочарованно вернулся к Сержанту и увидел, как тот палкой ковыряется возле мясорубки.

— Нашёл что-то?

— Да, штопор. И большой какой! Только сопротивляется, гад.

— Ну, находка не крутая.

— Как не крутая? Если обычный штопор дыры в бетоне делает, то этот точно броню танка как фольгу проткнёт. Смотри, какой большой!

Артефакт действительно был большой, около пятнадцати сантиметров в длину, сильно похожий на обычный штопор для открывания вина. Дождавшись, когда Сержант уложит добычу в контейнер, осторожно пошли дальше. До обеда ничего больше найти не удалось. Хром уступил сержанту место впереди, следуя за напарником и внимательно глядя по сторонам. Громкий, полный отчаяния крик, потом хлопок раздались неподалёку справа. Напарники оглянулись на шум и успели увидеть фонтан человеческих ошмётков, разлетающихся в стороны. Один из узников, не обращая внимания на то, что заляпан кровью с ног до головы, спокойно прошёл вперёд и поднял что-то с земли.

— Смотри! — воскликнул Сержант, — он же нарочно его в хлопушку толкнул. Ради артефакта. Ты видел?

— Видел, — мрачно ответил Хром. — За это, вообще-то убивают.

— Вечером надо с ним разобраться.

— А стоит ли. Ты посмотри на них. Здесь каждый способен на такую подлость. Каждый сам за себя. Облегчить положение себе за счёт других, даже пусть всего на один день.

— Наверное ты и прав. Смотри, вон там, где трамплин.

— Где? Точно! Ну ты и глазастый! Слизняк собственной персоной. Подержи-ка контейнеры. Я его сейчас достану.

Дальше осторожное блуждание между аномалий ничего не дало кроме нескольких веточек лозы. Хром опять занял своё место впереди и, вдруг, опять почувствовал резкий запах озона. Как и вчера, в тело впились мелкие иголочки. Ага. Ещё одна тихая электра. Уже собираясь осторожно отойти, чтобы ненароком не спровоцировать разряд, вдруг увидел совсем с краю слегка подрагивающего ежа. Да какого! Не того, в принципе, бросового розового, а самого настоящего чёрного! Такого Хром видел только один раз, когда кто-то, кажется Сынок, сдавал его учёным. Яйцеголовые тогда аж запрыгали от радости. И не мудрено. Если мощности розового ежа хватит только на то, чтобы обеспечить электроэнергией один средний дом, то чёрный ёж — это практически миниэлектростанция.

И что так не везло, пока на воле был?

— Сержант, подпрыгивая от нетерпения, принялся выкатывать артефакт из аномалии. Разбуженная электра внезапно хлестанула своим страшным жгутом, и Сержант отскочил в сторону.

— Хром, давай вытаскивай скорее! — вскрикнул сталкер. — Как раз она перезаряжается.

— А ты что?

— Да по глазам сверканула. Не вижу ничего. Сейчас проморгаюсь.

Хром, не ожидая, пока аномалия опять накопит силы, подскочил к артефакту и выкатил его на безопасное место. Ну а закатить его в контейнер труда особо уже не представляло. Дождавшись пока Сержант проморгается и зрение восстановится, пошли дальше. Ничего больше существенного найти до конца дня так и не удалось. Так, парочка слюды и несколько батареек. Арты, конечно, грошовые. Не дороже лозы. Но всё же не с пустыми руками. Уже под конец, выходя из поля, Сержант вдруг нагнулся и поднял с земли продолговатый бугристый камень чёрного цвета.

— О! Зажигалка! Прямо под ногами валяется.

Благодаря находкам, в штрафниках они сегодня не были, поэтому с лёгким сердцем сдав хабар, прошли процедуру снятия ошейников, посмотрели на экзекуцию и отправились готовиться к ужину. Ноги гудели от напряжённого движения в течении всего дня, когда даже нет возможности присесть хоть на пять минут, а в глаза как кто песок насыпал. И неудивительно. Внимательно всматриваться в пространство перед собой не просто. Да ещё и электры сверкают так, что глазам больно.

Наскоро поужинав, улеглись на нары и расслабились. Вот прошёл второй день плена. Плена, в котором каждый день может быть последним. Похоже, все эти события превращаются уже в рутину. Нет. Так нельзя. Нельзя привыкать к этому сумасшествию. Так недолго и действительно умом тронуться. Или сломаться, как многие здесь. Надо что-то делать. Не может быть, чтобы совсем не было выхода. Выход есть всегда. Надо только его найти. Эх! Где тот колдун, который жизнь обещал? Неужели это были просто слова? Ну а как бы он смог помочь? Колдун он конечно колдун. Но не настолько же. С такими мыслями Хром провалился в тяжёлый сон без сновидений.

Утро началось уже обыденно. Всё шло по давно заведённому порядку. Завтрак, одевание ошейников, получение контейнеров, построение и выход. Когда шли через колхозный двор, Хром затылком почувствовал чей-то взгляд и обернулся. В окне первого этажа стоял с бокалом вина Пингвин и улыбался. Заметив взгляд Хрома, щёголь приподнял бокал, словно приветствуя, и заулыбался ещё сильнее. Вне себя от злости сталкер большим пальцем правой руки провёл у себя под горлом и указательным ткнул в Пингвина. Уже отворачиваясь, Хром успел заметить, что бывший заказчик хохочет.

В этот раз они вошли в поле со стороны лагеря уродов. Даже отсюда, несмотря на то, что видимость загораживал фронтон разрушенного здания, было видно огромное море уродов. Лагерь жил своей жизнью, где было место дракам, ссорам, бытовым мелочам, радости и ещё много чему. Вдали виднелось здание штаба, места где первый сталкер Шуруп повстречал своих друзей. Эх! Хорошо было Шурупу! Свобода и поддержка друзей-спецназовцев. Были бы у Хрома с Сержантом такие друзья, Пингвина с его компанией в блин бы раскатали. Увы. Спецназовцев под рукой не было. Значит, надо искать артефакты. Не хочется вечером у столба корчиться под ударами кнута.

Повезло с ходу. Под ближайшей же бритвой оказался хрустальный шар. Вот это находка! Это же мечта! И почему он не попался тогда, когда сталкеры были свободны? А сейчас придётся отдавать это сокровище новоявленным хозяевам. Как жалко! Дальше набрели на слюду, потом ещё одну, потом лоза… Вроде и находки небольшие, а азарт вдруг открылся такой, что хотелось ещё и ещё.

Первым в себя пришёл Сержант. Он внезапно остановился и осмотрелся.

— Хром! Слышь?

— Чего? — ещё находясь под действием азарта недовольно откликнулся напарник.

— Куда это мы забрели?

— Как куда? О чёрт!

Как они попали сюда, непонятно, но то, что вряд ли смогут отсюда вырваться, это точно. Вокруг бушевали аномалии. От остальных их отделяла бушующая электра, сквозь которую тяжело было хоть что-то рассмотреть. Еле слышно гудящая мясорубка ощутимо тянула к себе, а мелкие камешки под воздействием трамплина подрагивали возле самой ступни хрома. Прямо по курсу посверкивала своими смертельными лезвиями бритва.

— Похоже, хана, — резюмировал Хром.

— Я бы не спешил с выводами, — раздалось сзади.

От неожиданности Хром подпрыгнул, едва не угодив всё-таки ногой в трамплин. Сзади стоял собственной персоной колдун.

— Ты?! Откуда ты взялся?

— Я же задолжал тебе жизни. Вчера ты незаслуженно упрекнул меня в пустых обещаниях. А я всегда держу своё слово.

— Жизни? О каких жизнях он говорит? — спросил не менее поражённый Сержант.

— Я тебя обманул. Я не отдал ему ракушку. Я её ему продал. За две жизни.

— Одна жизнь так и так принадлежит тебе, Хром. А вот вторую ты волен или подарить, или оставить себе про запас. Так какое ты принял решение.

— Погоди, так ты можешь нам помочь?

— Тебе.

— Ладно, подробности потом. Как ты можешь помочь? Этот ошейник снять невозможно.

— Ты уверен? — колдун вытащил из складок своего балахона связку каких-то артефактов, среди которых Хром успел узнать только хрустальный шар и слюду, и поднёс её к замку. Ошейник спокойно распался на две части и упал к ногам.

— Так что ты решил со второй жизнью?

— Я дарю её Сержанту.

— Дело твоё. Тогда обязанности я свои перед тобой выполнил и больше ничего не должен.

— Эй, погоди! — остановил Хром колдуна, когда половинки ошейника слетели с шеи Сержанта.

— Что ещё?

— Это ты называешь спас нам жизнь?

— Да. А что?

— Вот так, оставив в кольце аномалий под носом у уродов без шанса выбраться от сюда?

— Ах да! Забыл совсем. Что поделаешь. Старый я стал. Всё путаю, всё забываю, — в глазах колдуна промелькнула хитринка. — Вон проход в аномальном поле. Прямо идите. Там, за полем, найдёте вход в канализационный коллектор. Поднимите крышку и спуститесь вниз. Уйдёте под землёй. Только крышку на место не забудьте поставить. Держи зажигалку, — он протянул Хрому артефакт. — Там, внизу, найдёте факел. Подожжёте его и идите по ходу.

— Что-то не так в твоём плане? — подозрительно прищурившись, поинтересовался Хром. — Уж больно подозрительно ты глазами сверкаешь.

— Да всё так. Просто там будет участок с пауками. Там, главное, на их сигнальные нити не наступить. Наступите, хана. Но другого выхода нет.

— А ты как?

— Я колдун. У меня другие пути, простым людям недоступные. Ладно. Идите. И, удачи вам.

Сталкеры, ещё не веря, сделали шаг, ещё один в указанном направлении. Потом пошли уверенней и, вскоре, кольцо аномалий осталось позади. Дальше уже шли привычно, выискивая аномалии всеми органами чувств, как это было вчера и позавчера. По пути нашли аж две ракушки, одного слизняка и ещё одного чёрного ежа.

— Интересно, это случайность или подарок колдуна в дорожку? — поинтересовался Хром чисто риторически.

— Кто его знает? Слушай, а что там этот колдун насчёт второй жизни говорил?

— Потом расскажу. Сейчас не до разговоров. Внимательней смотри.

— Ты прав. Обидно будет сейчас куда-нибудь вляпаться.

Поле закончилось неожиданно. Впереди метрах в ста возвышалась громада штаба. Даже отсюда была видна бритва, расположившаяся у парадного входа.

— По-моему, люк вон там, — указал рукой Сержант.

— Ага. Вроде, он. Пошли.

Это был действительно люк. Срывая ногти, удалось приподнять тяжёлую чугунную крышку. Вдоль вертикальной стены вниз тянулись скобы, выполняющие роль лестницы. Первым в темноту полез Хром. Сержант задержался на верхних ступеньках, придерживая крышку и давая возможность напарнику отыскать внизу факел и зажечь его. Потом Сержант закрыл за собой люк и тоже спустился.

— Ну, что, пошли? — немного нервно спросил Хром, освещая факелом горизонтальный подземный ход.

— Пошли. Чего время тянуть.

Они нырнули в чёрный зев тоннеля. Тоннель был низкий. Видимо служил для каких-то технических целей. Приходилось постоянно пригибаться. Да ещё и слова колдуна о пауках тоже спокойствия не прибавляло. Хром старался держать факел ближе к земле, чтобы не пропустить проклятую паутину. Наконец, в свете факела на полу замерцали серебристые нити. Хром поднял факел повыше и содрогнулся. Да уж. Зрелище не для слабонервных. От основного тоннеля под прямым углом шло ответвление, в котором сидело несколько пауков, ростом с крупного шипохвоста, положив свои мохнатые передние лапы, заканчивающиеся когтем, на сигнальные нити. Неровный свет бликовал на многочисленных глазах, разбросанных по головогруди. Огромные чёрные брюшки слабо пульсировали. Устрашающие хелитцеры медленно сдвигались и раздвигались.

— И что делать будем? — дрожащим голосом поинтересовался Хром.

— А что тут думать? Идти надо.

— А если набросятся?

— Колдун же сказал, что не набросятся. Главное, на нити не наступать. Ну, что, кто первый?

— Я пойду.

Хром поднял факел повыше и шагнул, словно в бездну. Сердце бешено колотилось. На пауков старался не смотреть, хотя взгляд как магнитом постоянно притягивало в ту сторону. Сколько он шёл этот участок, Хром не помнил. По ощущениям: год или два. Следующим пошёл Сержант. Аккуратно переставляя ноги, он так же удачно прошёл опасный отрезок.

— Я думал, что у меня там сердце от страха остановится, — отдувался сталкер. — Вроде, больше сюрпризов быть не должно.

— По крайней мере, колдун больше ни о чём не предупреждал.

Они пошли дальше и вскоре вышли в какое-то большое тёмное помещение.

— Похоже, подвал какого-то дома, — проговорил, оглядываясь, Сержант.

— Ага. А там комнатка, что ли. Видишь, дверь прикрыта. Заглянем?

За дверью действительно была небольшая комнатка, приспособленная для жилья. Посредине стоял стол с лавками, а у стены выстроились шкафы, на которых ровными стопками лежали стрелы для самострелов, сделанные из арматуры, стояло несколько пар убогих мародёрских ботинок из свиной шкуры с подошвой из автомобильных шин. А вот и сами самострелы. Два самодельных самострела висели тут же на стенах. Рядом в ножнах с лямками для ношения за спиной висели две примитивные сабли. Факел догорал и остро встал вопрос освещения.

— Сержант, покопайся в вещах. Должен здесь быть какой-то светильник.

Сержант полез куда-то в угол, пару раз что-то уронил и извлёк масляный светильник и бутыль с маслом.

— Живём! — воскликнул он, поджигая фитиль.

— Жить-то живём, — скептически ответил Хром. — Только это сейчас. А как дальше? Еды нет. Оружия тоже нет. Даже воды нет.

— Придумаем что-нибудь. Я тут консервы видел.

Сержант потянулся на верхнюю полку и достал банку.

— Ты срок годности посмотри. А то тут, судя по всему, лет десять никого не было. Смотри пылищи сколько.

— Точно, — проговорил Сержант, приблизив банку к огню и читая надписи на этикетке. — Древняя, аж не могу. Даже я её кушать не рискну. Не самый гуманный способ самоубийства. Значит, придётся охотиться. На крыс.

— Чем?

— А вон, самострелами. Стрел полно.

— А ты с него стрелять умеешь?

— Научимся. Не думаю, что такая уж сложная наука. И с водой что-нибудь придумаем.

— Ладно. Чего отчаиваться? Нам же не век здесь сидеть. Немного пересидим на всякий случай и будем домой пробиваться. Да и властям про беспредел этот надо сообщить. Не дело вот так сталкеров в рабство забирать. Эх! Карту мою отобрали.

— И детекторы аномалий. С ними всяко легче.

— Давай-ка осмотримся здесь. Похоже, это схрон какого-то из сталкеров ещё начала сталкерства. Иначе, как объяснить эти самострелы и самодельные ботинки? Или мародёр какой его обустроил.

— Наверное. Ну, раз есть схрон, должно быть что-нибудь, позволяющее здесь отсиживаться какое-то время.

Напарники разошлись по подвалу. Хром почти сразу нашёл в дальнем конце оборудованный очаг под трещиной в потолке и запас дров, а, чуть позже и Сержант наткнулся на резервуар для сбора дождевой воды, устроенный почти у входа в подвал. Резервуар был наполовину полон. Правда, вода там была не ахти, но, если её прокипятить, то использовать можно.

— Закипяти-ка немного воды для питья, а я займусь самострелами, — сказал Хром.

— Ты думаешь, из них выйдет толк? Или из нас получатся стрелки?

— Не знаю. С виду самострелы достаточно крепкие. Да и по рассказам матери, мародёры самострелы по наследству передавали. Так что запас прочности у них большой. Ну а стрелки из нас отменные, конечно, не получатся, но, может, хоть как-то сможем стрелять. Нужно потренироваться.

Хром взял оба самострела и осмотрел их. В принципе, сделаны на совесть. Плечи из автомобильной рессоры до сих пор сидели в грубом деревянном ложе, как влитые. Конечно, это не автомат, но всё же оружие. И достаточно грозное, если уметь им пользоваться. Осталось только подтянуть провисшую тетиву. Он отодрал от стеллажа кусок широкой доски и прислонил её к стене. Метров двадцать — дистанция в самый раз. На эту пистолетную дистанцию те же крысы подпускают. Прицелился. Стрела ударилась в стену в десяти сантиметрах от доски.

— Ну, как? — поинтересовался Сержант, возясь у костра.

— Нормально. Думал, хуже будет.

Уже четвёртая стрела чиркнула по краю доски, уронив её. А с восьмой стала уверенно втыкаться в мишень.

— Ставь воду остывать и айда тренироваться.

5

После двух часов тренировки стали пользоваться новым оружием достаточно уверенно и решили выбраться на разведку. В комнатке нашли перемётную сумку, сшитую из кошачьей шкуры и два специальных поясных чехла из собачьей шкуры для стрел. В перемётную сумку положили две пластиковые бутылки с кипячённой водой и щербатый нож, найденный тут же, набили стрелами чехлы.

Глянув друг на друга и набравшись решимости, вышли к лестнице, ведущей и подвала и осторожно выбрались наверх. Время уже близилось к вечеру. Вокруг были развалины. Этот квартал города когда-то подвергся довольно интенсивной бомбардировке. Ни одного целого дома. Кое-где обломанными гнилыми зубами какого-то великана, возвышались не до конца разрушенные фасады. Но большинство зданий были разбиты в щебень. Не избежало печальной участи и здание, под которым находился их схрон. Остатки первого этажа — это всё, что осталось от многоэтажного дома. Несколько плит перекрытия удачно сложились над входом в подвал, оставляя достаточно места для того, чтобы пролезть и, в то же время, надёжно маскируя вход.

— Похоже, это район автохозяйства, — проговорил Хром, вспоминая карту. — На карте этот район обозначен, ка зона полного разрушения.

— Одно радует. Смотри, сколько крыс шныряет.

— Да. Судя по всему, это единственная дичь, которая нас сегодня ждёт. Если сумеем подбить.

Подбить сумели с трудом, но зато целых три тушки. С таким трофеем, довольные, вернулись в подвал.

— Давай-ка займёмся едой, — предложил Сержант, — а о том, что делать дальше, будем думать потом. Всё равно нам пару дней пересидеть здесь надо будет.

Пингвин сидел в мягком кресле, задумчиво глядя на бутыль с колхозным самогоном.

— О чём задумался, брат? — спросил его изрядно набравшийся Таран.

— Да вот, думаю, как там то мясо, которое я к вам привёл.

— Они сегодня в аномалии сгинули. Отвратительное мясо, если сумели продержаться только два дня. И как только сюда сумели дойти, да ещё и тебя провести?

— Да, вроде, обычные сталкеры. А аномалии, сам знаешь, что это лотерея. Тем более, если их столько в одном месте.

— И что тебя тревожит?

— Один из них сегодня утром увидел меня в окне и показал мне знак: рукой по горлу.

— И ты испугался? — захохотал Таран. — Не смеши меня. Чтобы Пингвин испугался какого-то оборванца? Я тебя не первый год знаю. Тем более, что он уже стал пищей для аномалий.

— Нет. Не то. Мне показалось, что это не он мне показал. Что это Город через него весточку мне передал.

— Ты не перепил, часом? Город, это простое нагромождение камней.

— Мне, всё-таки кажется, что это не так. Местные говорили мне, что Город — это единый организм, живущий по своим законам. Всё в нём взаимосвязано и подчинено единой цели. А мы — просто паразиты, ползающие по его телу.

— С каких пор ты стал философом, Пиня? Ты посмотри, как мы живём! Нам служат порождения этого Города — колхозники и уроды, нам таскают ценные артефакты сталкеры. На нашем счету уже сейчас столько денег, что мы можем купить себе остров или небольшое государство. Паразиты не бывают такими. Отбрось свои мрачные мысли и давай выпьем за наше удачное предприятие.

Они сдвинули рюмки и выпили. Действительно. Чего ещё желать? Разве могли они вот так радоваться жизни, пробираясь по степям Манчжурии в поисках разбитого правительственными войсками Китая мятежного генерала Си, или воюя в рядах вооружённых сил Северного Казахстана против танковых армад войск Центрально-Казахстанской республики? И совсем не такие деньги он зарабатывал, когда на стороне Ташкентского султана штурмовал Бухару. А здесь сиди себе за богато накрытым столом, или кувыркайся в постели с более-менее симпатичной аборигенкой, а денежки капают на твой счёт. Город с этой стороны совсем не пугал, а казался очень даже ничего. Прямо золотое дно какое-то. Да и ехать по улицам на бронированном «Тигре» это совсем не то, что пробираться через кишащие опасностью дворы и улицы пешком. Вчера они выезжали к Институту сдавать артефакты, и Пингвин получил огромное удовольствие от такой поездки.

Да, жизнь удалась. И не надо больше рисковать, влезая в различные авантюры за деньги. Только вот почему в душе что-то гложет? И что за тучка набежала сегодня утром, когда Хром показал ему этот жест? Наверное, глупости. И Город этот действительно всего лишь нагромождение камней и сборище дикарей, бродяг и мутантов. Просто за время путешествия сюда он успел наслушаться разглагольствований Хрома. Что с него взять? Такой же дикарь, как и остальные. А дикари жить не могут без тотемов и фетишей.

Пингвин прошёлся по комнате. А умеет Таран устраиваться! Обстановка была роскошной. Мягкая мебель, красивые картины на стенах, хрустальная люстра под потолком и ковры, ковры, ковры. Каждый шаг заглушался пушистым ворсом полностью, поэтому передвижение по комнате было абсолютно бесшумным.

— Что, никак ещё не привыкнешь? — улыбнулся Таран.

— Да. Вся эта роскошь… Мы же к другому привыкли. Помнишь, Тарик, блиндажи, землянки, походные палатки, сборно-щитовые казармы с щелями в ладонь, через которые свищет ледяной ветер? А ночлеги в полуразрушенных зданиях на линии фронта?

— Было всё это, Пиня, было. Но не хватит ли? Пора привыкать к другой жизни. Мы уже миллионеры. А что ещё будет? Этот Город настоящее золотое дно, — повторил Таран недавние мысли Пингвина.

— Как бы это золотое дно не обернулось для нас дубовой крышкой.

— Ты сегодня слишком мрачно настроен. Неужели какой-то нищеброд сумел тебя выбить из колеи? Я тебя не узнаю.

— А ты уверен, что он погиб?

— Конечно! Они оба не вышли из аномального поля, а это означает только одно — мертвы.

— Они могли спрятаться и переждать, когда все уйдут, а потом потихоньку смыться.

— Исключено. Как только ошейник теряет сигнал от пульта, он взрывается и отрывает рабу голову. Даже если они решили спрятаться и пересидеть, всё равно их безголовые трупы сейчас потихоньку превращаются в артефакт в одной из аномалий.

— Не знаю. У меня такое чувство, что они оба живы.

— Мой тебе совет: напейся. И тогда вся эта ерунда вылетит из головы.

— Идёт. Наливай.

В этот день Пингвин действительно напился. И напился так, как не напивался, наверное, никогда в жизни. Таран, глядя на бесчувственное тело друга, вызвал прислугу и приказал отнести его в спальную.

Проснувшись утром, Сержант Хрома на соседней лавке не обнаружил. Ничего не понимая, он сер и стал протирать глаза, недоумевая, куда бы мог пропасть напарник. Наконец, в подвале раздались шаги, дверь открылась и в комнатку ввалился Хром.

— Вот, сходил на охоту, — кинул он на пол две крысиные тушки.

— У нас же со вчера ещё осталось.

— Эти зажарим на огне в дорогу.

— Мы куда-то идём? Домой?

— Нет. Домой не пойдём. Без карты, без детектора аномалий и нормального оружия почти через весь город идти — изощрённая разновидность самоубийства.

— А куда, тогда?

— На север пойдём. Тут недалеко.

— И что там?

— Вояки. К ним выйдем. Мы, всё же сталкеры. Раз есть лицензия, то вполне себе официальные лица. Попросим помощи. Должны помочь. Да и весь этот беспредел с рабами воякам, чувствую, совсем не понравится. Нужно гадюшник этот зачищать.

— А что там вояки делают?

— Да кто его знает? Объект какой-то секретный охраняют. Байки разные про те места ходят. Нам, главное, что они есть там.

— Что-то я про эти края ничего не слышал.

— А там никто и не бывал. На сталкерских картах ни одной отметки про этот район.

— Думаешь, стоит туда идти?

— А у нас есть выбор? Говорю же, что домой мы не пройдём. И так чудом сюда дошли. А у нас три ствола было. А сейчас? Два самострела и две кустарные сабли?

— Когда выходим?

— А чего тянуть? Поедим, мясо зажарим, чтобы не испортилось и в путь. С водой как у нас? — На две пластиковые бутылки кипячёной воды хватит.

— Тогда давай время не будем тянуть.

Спустя часа полтора, основательно подготовившись, сталкеры вышли из подвала. Как обычно, сначала слегка высунувшись, проверили пространство вокруг и не найдя ничего опасного, выбрались полностью. По горам щебня идти было неудобно, но делать было нечего. Чистой и ровной дороги для них никто не приготовил. В промежутке между двумя чудом уцелевшими стеновыми панелями задумчиво поигрывал кусочками бетона трамплин. Сержант привычно сунулся к аномалии, потом побегал по развалинам, нашёл кусок проволоки и опять сунулся туда.

— Что там? — недовольный задержкой спросил Хром.

— Ракушка. И смотри какая!

Ракушка действительно была большая, размером с кулачок ребёнка и обладала красивым жёлто-зелёным окрасом.

— И охота тебе сейчас в аномалии нырять? Нам дойти живыми, а ты всё по артефактам.

— Так, если дойдём, то хоть с хабаром. Нам же как-то автоматы нужно будет покупать. Повторно нам их бесплатно никто не даст. Да и остальную амуницию тоже.

Постепенно кучи щебня сменились сравнительно целыми домами. Хром присел на бетонный блок и задумался.

— Эй! Что с тобой? — позвал его Сержант.

— Да вот, карту вспоминаю. Нам отсюда, вообще-то, налево строго под прямым углом.

— Ну, так пошли!

— Там радиоактивное пятно большое, помнится. Туда тактическим зарядом сверхмалой мощности долбанули. Хотели по штабу попасть, да промахнулись, вроде как. Говорят, там в центре бетон так оплавился, что в стекло превратился. Обходить нужно. Вот я и вспоминаю, по какой дуге лучше обойти, чтобы радиации не хватануть.

— И что, вспомнил?

— Примерно. Пойдём туда.

Хром поднялся и уверенно зашагал в сторону двора, увитого ядовитым плющом. Сержант вздохнул и отправился следом. Двор прошли сравнительно спокойно. Пару раз махнули саблями и всё. Плющу этого оказалось достаточно. А вот шипохвостов не оказалось, что не могло расстраивать. Следующий двор сразу же встретил хищным тополем. Хорошо, что путники были настороже, поэтому, разглядев угрозу, сразу же стали искать пути обхода. Однако, это оказалось не так и просто. Слева разлеглась огромная электра, а справа, поигрывая кустиком колючей сирени, приглашала в свои объятия не менее большая мясорубка.

— Идём через подвал, — бросил через плечо Хром и устремился к ближайшему подъезду.

Подвал представлял собой классический предмет подобного сооружения. В меру пыльный, в меру загаженный, в меру захламленный. Прошли через него насквозь и вышли через последний подъезд. Там, на входе, искрилась молодая электра, но проход вдоль здания был, поэтому, они скользнули вдоль стены и выскочили за угол. За углом было почти безопасно. Это если не считать парочки шипохвостых котов, греющихся на солнышке. Хром вскинул самострел и выстрелил. Стрела пролетела мимо, только насторожив кошаков. Сержант, вынырнув из-за угла так же выстрелил в шипохвостов, но только заставил их ретироваться.

— Похоже, нам ещё учиться и учиться, — проговорил Хром, натягивая тетиву.

— Это точно. На твоих предков мы не тянем.

— Прекрати говорить о моих предках в таком тоне, — вдруг обиделся Хром. — Мой дедушка ничем не отличался от твоего. А то, что мой папа научился выживать даже с помощью вот такого примитивного оружия, так это только заслуга, а никак не повод над ним прикалываться.

— Да кто прикалывается? — примирительно вытянул перед собой руки Сержант. — Наоборот, я преклоняюсь перед твоим папой. В таких условиях выжить далеко не каждый сможет.

Инцидент, вроде бы, был исчерпан, однако Хром в душе попенял себя за подобную раздражительность. Сколько уже вместе испытали, из такого плена вырвались, а чуть не сорвался. Сдают нервы-то. Надо бы последить за собой. Не хватало ещё перессориться, а, того хуже, и перестрелять друг друга.

Необходимо было озаботиться о ночлеге. Хром уже прикидывал, в каком из домов поискать квартиру для ночёвки, когда вдали раздался разноголосый лай. И лай этот приближался. Напарники рванули к ближайшему окну и, помогая друг другу, ввалились внутрь. Место для ночлега хуже не придумаешь. Мусор и кошачья вонь. Точно тут любят шипохвосты тусоваться. Надо бы срочно поискать что-то получше. Но, хоть от слепышей скрылись. Из глубины комнаты глянули в окно. Ого! А это и не слепые псы совсем. Стая обычных собак, когда-то называющихся друзьями человека. Разнопородная и разноразмерная свора выскочила во двор и заклубилась прямо перед окнами, за которыми спрятались сталкеры. Большой лобастый пёс склонил свою голову к земле и явно что-то вынюхивал.

— Давай-ка поднимемся повыше, — скрипя пересохшим внезапно голосом, сказал Сержант.

— Я тоже так думаю, — согласился с ним Хром. — Как бы это они не нас вынюхивают.

Осторожно, стараясь не скрипеть бетонной крошкой, они вышли из комнаты на лестничную клетку и тихонько поднялись на третий этаж.

— Глянь-ка, что эти псины делают, — попросил Хром Сержанта, закладывая дверной проём остатками кресел.

— Улеглись прямо под домом.

— Вот гады! Ладно, ночуем здесь, а завтра через подвал уходить будем.

— А воды закипятить?

— В ванную иди. Там костёр разведёшь.

С ужином разобрались быстро. Да и что там было разбираться? Разогрели на огне жаренную крысятину, запили кипяточком и спать. В первую смену дежурил Сержант, а Хром улёгся на разложенные куски пластика, неведомо откуда оказавшиеся тут же и сразу уснул.

Утром, доев остатки крысятины, вышли в путь. Стая собак за ночь куда-то рассосалась, но ухо по любому нужно было держать востро. Из подъезда сразу подались вправо. Прямо пути не было. Молодая мясорубка, аж гудя от энтузиазма, приглашала к себе в объятия. Однако идти к ней желания не возникало. Пройдя по отмостке, вышли к проходу между домами. А там было уж очень интересно. Прямо по курсу переливалась в лучах утреннего солнца бритва, слева искрила электра, а справа поигрывал пылью у самой земли трамплин. Хром уже хотел было скомандовать отход, как сзади, на пределе слышимости донёсся постылый собачий лай. Ну что им не бегается где-нибудь в другом месте? Почему обязательно здесь. И узнавать как-то не хочется, кто это: слепыши или вчерашние друзья человека. Хрен, как говориться, редьки не слаще. Хром зачерпнул с земли горсть бетонного крошева и стал методично обкидывать аномалии в надежде найти проход. Лай стал гораздо громче. Успеть бы. Однако нервничать и торопиться тоже нельзя. Хром заставил себя отгородиться от звуков и сосредоточиться только на провешивании прохода.

— Быстрее, — поторапливал сзади приплясывающий от нетерпения Сержант.

— Ещё раз вякнешь под руку, я тобой проход провешаю, — огрызнулся сквозь зубы Хром.

Лай приближался. В разноголосом гаме вдруг послышались радостные и азартные нотки. Точно. Свора увидела свою жертву и уже на всех парах мчит сюда. Страшно-то как! Но вот он, готов проход. Узенький, но такой желанный. Между электрой и мясорубкой. Стараясь не обращать внимания на приближающиеся за спиной лай и рычание, сталкеры осторожно преодолели проход. Шедший последним Сержант, поднял с земли увесистый кусок бетона и запустил его в электру.

Ветвистые щупальца электрических разрядов взвились в воздух, а потом, подобно внезапно возникшей светящейся паутине внезапно окутала подоспевших к аномалии собак. Именно собак. Тех самых друзей человека. Раздался оглушительный визг и несколько мохнатых тушек обугленными комками упали на землю. Свора шарахнулась в сторону, и вот уже ещё несколько тушек разлетаются кровавыми ошмётками в мясорубке. Одна из шавок вообще умудрилась вляпаться в трамплин и сейчас красовалась грохнулись где-то с высоты в виде небольшой кровавой кляксы.

Хром посмотрел на то, что осталось от стаи. Разномастные собаки метались в панике, только один вожак, тот самый лобастый кобель, пристально смотрел на сталкеров сквозь уже успокаивающиеся разряды электры.

— Извини, братан, — развёл руки Хром, — тут кто кого. Сегодня нам повезло.

Кобель громко рыкнул, приводя в чувство паникующую стаю и потрусил назад, ни разу не оглянувшись.

— Видал, какой? — удивился Сержант.

— Серьёзный, — подтвердил Хром. — Не даром вожак.

Дальше путь проходил через частный сектор. Постоянно приходилось забирать влево, чтобы обойти зону радиоактивного заражения. Правда не всегда это получалось. На очередном перекрёстке наткнулись на настоящее поле аномалий и, почти синхронно передёрнули плечами. Слишком свежи были воспоминания о днях, прожитых в рабстве. Прямо на пересечении улиц разместился адский котёл, выдавший себя лёгким маревом. Во дворе рядом бросала жгуты разрядов из стороны в сторону молодая электра, сбоку развлекалась мясорубка, а дальше явно притаился трамплин. В доме по соседству тоже искрила электра.

— Прикинь, — проговорил Сержант, — сколько там сейчас артов!

— Хочешь слазить? Без меня, как-нибудь.

— Да нет. Это я так, риторически.

Обходили это аномальное скопление по соседним улицам, сильно отклонившись от маршрута. Пришлось корректировать направление, выходя опять на нужную улицу. Ворон первым заметил Сержант. Ну, тут уже привычно. Вломились в ближайший дом, молясь, чтобы на пути не было аномалии, суматошно отыскали подпол и нырнули туда.

— А помнишь, как мы втроём так же прятались от ворон? — проговорил в темноте Сержант, устраиваясь поудобнее на полусгнившем коробе для овощей. — Вроде недавно было, а кажется, что давно уже.

— Не напоминай мне про этого козла.

— Про Пингвина-то? Действительно козёл.

— Да и мы не лучше. Как лоханулись-то! Крутыми сталкерами себя возомнили. Заказы принимаем. Смешно.

— Да, если бы он тогда нас не подпоил, может, и не повелись бы.

— Кто его знает. Ну что, улетели вороны или нет?

— Сейчас гляну. — Сержант приподнял крышку люка, огляделся, потом осторожно вылез и подполз к окну. — Улетели, вроде. Они, если добычи нет, надолго не задерживается.

— Ну, тогда пошли. И по сторонам смотри. Нам крыс надо на ужин подстрелить. Последнюю крысятину на завтрак съели.

— Ага. А в посёлке мясо перебирали. Свинину. Какая лучше: колхозная или с большой земли.

— Это мы зажрались с тобой, — хохотнул Хром.

Выбрались из подпола и пошли по хозпостройкам, которых в частном секторе было достаточно. Крысы любят эти места. Даже спустя столько лет, генетическая память гонит их туда, где содержался скот, хранилось зерно или когда-то были свалены кучи навоза для удобрения огородов. До вечера удалось подстрелить четыре грызуна и, устроившись на ночлег в неплохо сохранившемся доме, принялись свежевать добычу. Недалеко, в железной бочке, чудом не развалившейся от ржавчины, нашлась и дождевая вода. В дальней комнате на найденном в сарае куске кровельного железа развели костёр, в котором обжарили тушки и принялись кипятить воду. Сержант, пошарив в подполе, нашёл большую десятилитровую кастрюлю и двухлитровый чайник без ручки. Решили закипятить воды побольше, чтобы хватило на ужин, завтрак, в дорогу и помыться. Вода была с сильным привкусом железа, но, как говориться, от добра добра не ищут.

Утром, с удовольствием умывшись заранее приготовленной водой, позавтракали и вышли из дома. Уже привычно обошли два трамплина, почти сросшихся между собой, гравием обкидали мясорубку, причём Сержант выкатил из-под неё небольшого слизня, и пошли дальше дворами. Вездесущий ядовитый плющ особо не досаждал, успокаиваясь после первого же удара саблей. Вышли к небольшому прудику, густо заросшему камышом, рогозом и мухоловками. Рогоз тут же напрягся, коричневые навершия на стеблях распушились, приготовившись стрелять своими остро заточенными пушинками по движущимся целям. Даже мухоловки встали в стойку.

— Ого, какой фурор мы произвели своим появлением, — проговорил Сержант.

— Я бы лучше обошёлся без помпы, — ответил Хром. — Отходим назад и ищем другой путь. Не люблю оваций, особенно в исполнении таких вот поклонников.

Обходить опять пришлось через соседнюю улицу, уже привычно отклоняясь от маршрута. Уже подходя к бывшему небольшому магазинчику в стиле «Сельпо», опять услышали собачий лай.

— Да достали уже эти собаки! — пробурчал Хром, влезая в разбитую витрину.

— Какие именно?

— Любые. Хоть нормальные, хоть слепые, всё едино.

Сержант подтащил к витрине стеллаж, подпёр его прилавком и отошёл вглубь комнаты, из темноты помещения вместе с Хромом наблюдая за происходящим на улице. Лай приближался. Наконец перед магазином появились первые собаки. А среди них тот самый лобастый вожак. Спокойно остановившись, он склонил голову, что-то понюхал и, оскалив клыки, глянул через полки стеллажа, кажется, прямо в глаза Хрому. Они так и стояли какое-то время: Хром, сжимающий самострел, посреди загаженного и захламленного помещения, когда-то бывшего торговым залом, и вожак, словно утёс возвышающийся среди лающего, рычащего, грызущегося собачьего моря. Потом вожак рыкнул, и вся стая устремилась к магазину, бросаясь на стеллаж, закрывающий витринный проём.

— Стрелы не тратим, — скомандовал Хром, — работаем только саблями. Сбивай колющими ударами особо ретивых.

— Ага, — ответил Сержант, вбивая остриё в пасть какого-то кобеля сомнительной породы, пытающегося с наскокусдвинуть стеллаж. — Похоже, застряли мы здесь надолго.

— Да уж. Этот кобель третий день нас преследует. И на черта мы ему сдались?

Поняв, что с наскока людей не взять, стая приступила к долговременной осаде. Собаки разлеглись на площадке перед магазином и, выставив наблюдателей, занялась своими собачьими делами. Кто лежал, подставляя солнцу мохнатые бока, кто выяснял друг с другом отношения, кто просто бегал по округе, облаивая ближайшие аномалии. Хром подошёл поближе к витрине, чтобы осмотреть как можно больше пространства. Два дежурных пса тут же насторожили уши и приподнялись, обнажив клыки. Вот гады! Каждое движение отслеживают. Сержант пошёл в подсобку, проверяя задний выход. Бесполезно. Задняя дверь отсутствовала, как класс, однако в дверном проёме расположилась бритва, лишая даже малейшей надежды на спасение. Утешительный приз в виде хрустального шара, найденного тут же, настроения так и не поднял. Оба понимали, что положение — хуже некуда. Практически безвыходное. Хром вспомнил, что точно так же думал там, в рабстве у наёмников, когда тоже казалось, что выхода нет. Так же безнадёжно было на душе. Но вырвались же! Ему в голову закралась предательская мысль о том, что зря он отдал вторую жизнь сержанту. Вот сейчас бы опять вызвал колдуна, тот бы при помощи каких-нибудь артефактов отогнал бы стаю. Хотя, вряд ли без Сержанта он добрался бы хотя бы сюда. Да и как было бросить друга и напарника последи аномального поля и самому спастись. Нет. Хром бы ни за что не пошёл на это. А тут тоже как-нибудь выберутся. Город поможет.

И Город помог. Уже после того, как сталкеры пообедали холодной крысятиной и успели отразить ещё пару отчаянных собачьих атак, вдали опять раздался лай. Вожак вскочил на ноги и тревожно завертел своей лобастой головой.

— Это что, подмога, что ли? — удивился Хром.

— Не знаю. Нам и этих с запасом хватает. Куда ещё?

А дальше всё завертелось с сумасшедшей скоростью. В осаждавшую магазин свору на полном ходу влетела стая слепышей во главе с альфачом. Два вожака сцепились между собой сразу, не уступая по силам друг-другу. Они дрались страшно, свирепо, не обращая внимания на дерущихся рядом сородичей, как два исполина посреди пигмеев. Вокруг стоял рёв, лай, рычание и визг, клочья шерсти, вырванные зубами, летали над схваткой. Фонтаны крови из располосованных артерий били фонтанами в разные стороны. Наконец оба вожака, страшно израненные встали друг против друга на подгибающихся от слабости лапах, когда буро-серая грызущаяся масса вдруг хлынула на них и захлестнула собой.

Сколько длилась эта схватка, ни Хром, ни Сержант сказать не могли. Десять минут? Час? Два? Всё когда-нибудь кончается. Кончился и этот бой. Над площадкой стоял острый пряный запах крови. Повсюду валялись истерзанные трупы собак и слепышей. Несколько слепых псов, всё, что осталось от двух стай, поскуливая зализывали свои раны.

— Добьём? — поинтересовался Сержант, целясь из самострела.

— Не надо. Вольно или невольно, но они нам помогли. Спасибо Городу. Пошли.

— А эти? — Сержант кивнул на оставшихся в живых слепышей.

— Я думаю, им сейчас не до нас. А если попробуют напасть, с таким количеством мы справимся. Тем более, они ослабли от ран и устали от боя.

Слепыши на людей не среагировали. Действительно, им сейчас не до загонной охоты. Устали, да ещё и раны серьёзные. Ну, и еды и без человечинки хватает. Вон её сколько. Ешь — не хочу. Конечно, был бы альфач живой, попытались бы атаковать, наверное. А так, дураков нет. Даже среди слепых собак.

Частный сектор постепенно сменился пятиэтажками и нужно было выбирать место для ночёвки. Прошлись по одному из подъездов, осмотрели квартиры на первом и втором этажах, но ни одна из них не понравилась. Дверей нет, внутри загажено. Выше решили не смотреть. Второй этаж самое то. И зверью не так просто добраться, и человеку только по лестнице дотопать, и выпрыгнуть из окна в случае чего можно. Только в третьем подъезде нашлась неплохая квартира. Второй этаж, с чудом сохранившейся железной дверью, с остатками мебели, в том числе и мягкой, да ещё и сравнительно чистая. В ванной развели костерок, подогрели крысятину и кипяток и, наконец, поужинали.

Сержант из остатков мягкой мебели стал готовить себе лежанку, а Хром проверив, надёжно ли застопорена железная входная дверь, стал выбирать себе окно для наблюдательного пункта. И вот тут случилось. Доселе тёмная комната вдруг стала светлой. Проморгавшись от яркого света, сталкеры ошеломлённо огляделись. А квартира изменилась. На стенах появились весёленькие, в цветочек, обои, несколько картин и пара полок с какими-то книгами, появились у стены диван и два кресла, в углу что-то бубнил так же внезапно появившийся телевизор, а на потолке заливала комнату мягким тёплым светом хрустальная люстра. На диване сидели парень и две девчонки, что-то увлечённо рассматривающие на планшете. Симпатичная девушка, весело переговариваясь с длинноволосым кавалером, расставляла на столе закуски. С кухни потянуло волшебными ароматами. И никто, совершенно никто не обращал внимания на двух грязных заросших сталкеров, сжимающих в руках нелепые самострелы.

В дверь кто-то позвонил. Соловьиные трели звонка разнеслись по всей квартире, заставив троицу на диване отвлечься от планшета.

— Это, наверное, Смирнов с подругой пришёл, — предположил парень.

— Или Алка со своим, — предположила девчонка, направляясь в прихожую.

— Что за хрень? — неожиданно охрипшим голосом спросил Сержант.

— Это мы, похоже, в хронокапсулу попали, — ответил Хром.

— И они что, нас не видят типа?

— Нет. Перед нами сейчас прокручивается сцена из прошлой жизни. Как кино.

— Жутко-то как!

— Ага.

— Смотри, ёлка! — показал Сержант на наряженную ёлочку в углу.

— Точно! Это что, у них сейчас новый Год?

— Похоже на то. Молодёжь собирается праздник отмечать. Наверное, последняя новогодняя ночь перед войной.

В прихожей раздался щелчок замка, и тут же кто-то пришедший радостно загомонил.

— С Новым Годом!

— Ура! — отозвалась девчонка, по-видимому, хозяйка этой квартиры. — Алла, представь уже мне своего бойфренда.

— Сейчас я его вам всем представлю.

Компания ввалилась в комнату. Хозяйка квартиры, молодая девушка, слегка полноватая, но достаточно миловидная, с раскрасневшимися от мороза щеками и парень лет двадцати с бутылкой шампанского и коробкой торта в руках.

— О! Алка, привет! — раздались приветственные восклицания с дивана.

— Друзья! — провозгласила Алла, — разрешите мне представить вам моего друга. Это Игорь. Игорь, вон там на диване Сергей, Ирка и Люська. Вот Наташка, мы все у неё в гостях, а это Глеб, друг Наташки. Игорь, ты посиди, а я помогу хозяйке на стол накрыть.

Хром подошёл к окну и глянул на улицу. Яркие фонари на проезжей части разгоняли темноту. Крупными хлопьями шёл снег и снежинки искрились, попадая на свету. Редкие машины, юза на накатанной до состояния катка дороге, проехали мимо. У сугроба играла в снежки весёлая компания, попутно периодически прикладываясь к бутылке шампанского. В воздухе расцвёл цветок салюта, запущенный кем-то нетерпеливым. И во всех окнах горел свет. За спиной уже заканчивали сервировку стола и стали рассаживаться.

— Серёга, давай, наливай уже, — подгонял парня Глеб.

— Подождите, — возразила Наташка, — сейчас горячее уже будет готово. Через пять минут гуся из духовки достану.

— Под горячее успеем, — возразил Сергей, распечатывая бутылку водки. — Давайте пока под салаты. Кто водку пить будет?

— Девочкам вино! — пискнула то ли Люська, то ли Ирка.

— Глеб, открывай вино. Пока я мужикам наливаю, обслужи девчонок.

— А что, Смирнова ждать не будем? — поинтересовалась Алла.

— Он позвонил недавно. Не придёт. С родителями подруги будут отмечать.

— Ну, давайте с наступающим! — провозгласил Глеб, и все дружно выпили.

— Пьют, заразы, — сглотнул слюну Сержант.

— Я бы тоже сейчас хлопнул бы рюмашечку, — ответил Хром. — И вон тем салатиком закусил.

— Губа не дура, это же сельдь по шубой!

— Правда? Ни разу не ел. А выглядит красиво.

— И вкусно. Жаль только нельзя взять. Я тут попробовал бутылку цапнуть, так рука сквозь неё прошла.

— Я же говорю, это кино. Смотри, любуйся.

Неожиданно стало грустно. Рядом радуется жизни и празднует молодёжь, стол ломится от закусок и спиртное льётся рекой. А запахи такие, что желудок просто сводит судорогой. Хорошая, весёлая и беззаботная жизнь. Такой она и была. Какой же сволочью надо было быть, чтобы одни нажатием кнопки разрушить всё это великолепие? Чего ещё не хватало правителям того мира? Ради каких идеалов или целей они ввергнули такой красивый мир в пучину разрухи?

По телевизору забубнил какие-то поздравительные слова мужик на фоне заснеженной площади и высоких башен на заднем плане. Потом на весь экран показались часы и в динамиках стал раздаваться басовитый «Бом».

— Девять, десять, — хором отсчитывали «бомы» за столом, приготовив бокалы и рюмки, — одиннадцать, двенадцать! Ура! С Новым Годом! Все дружно чокнулись, выпили и стали обниматься. За окном что-то взорвалось и ослепительно вспыхнуло. Раздалась канонада и сталкеры на рефлексах нырнули под подоконник.

— Салют! — раздалось из-за стола, и все дружно бросились к окнам.

Напарники тоже выпрямились и посмотрели на улицу. О там… Такую красоту Хром не видел никогда. Да и Сержант, скорее всего, тоже. Всё небо было расцвечено яркими разноцветными цветами салютов. Они, то взмывали в небо наподобие ярких раскрывющихся соцветий, то распухали красивыми огненными шарами, то обрушивались на землю огненным водопадом или сыпались золотым дождём под оглушительные хлопки, треск, свист и завывания. Не успевал ещё один из салютов погаснуть, как на смену ему расцветали в небе сразу два или три. Такая феерия продолжалась минуты три, а потом уже постепенно пошла на убыль. Молодёжь вернулась за праздничный стол. Игорь достал откуда-то длинную плоскую пачку и стал раздавать всем какие-то серые палочки. Серёга вытащил зажигалку и стал их поджигать. Палочки вдруг загорелись ослепительным искристым пламенем, девчонки завизжали от восторга и засмеялись.

До самого утра сталкеры не сомкнули глаз, наблюдая за этим праздником жизни. И только под самое утро всё вдруг пропало, как мираж, и вокруг опять были унылые ободранные стены, пустая оконная рама без стекла, загаженный пол да обломки мягкой мебели, из которой вчера вечером Сержант соорудил себе лежанку.

Сталкеры смотрели друг на друга обалдевшими глазами. Внутри чувствовалось какое-то опустошение. Хотелось выть и биться головой об стенку. Немного успокоившись, решили всё-таки пару часов поспать. Бессонная ночь и пережитое сказались, поэтому завалились спать, даже не озаботившись охраной. Проснулись ближе к обеду и, наскоро перекусив, отправились дальше. Дворами вышли к большому гастроному, прошли насквозь торговый зал и чуть не вляпались в трамплин, коварно расположившийся прямо на входе. Заметили только в последний момент и то, только потому, что Хром, поскользнувшись на стеклянном крошеве витрин, ненароком ногой пнул вперёд попавшийся под ногами мусор. И вот тут этот мусор с неожиданной силой стартанул куда-то в небеса.

— Ого! — нервно сглотнул слюну Хром. — Вот так бы и мы с тобой слетали на околоземную орбиту.

— Не, не долетели бы.

— Нам бы мало всё равно не показалось.

— И что это аномалии так входы любят? Нет, чтобы где-то сбоку улечься и хорошим людям не мешать.

— Ладно, хорош трындеть. Через витрину выходим.

— А ты уверен, что правильно идём?

— Да. Вон сейчас прямо пройдём пару кварталов и налево. Как раз огибаем зону радиоактивную. А там уже строго на север.

— И как ты здесь ориентируешься?

— Я здесь родился, поэтому Город чувствую. Как и он меня.

6

После гастронома пошли дворами, где опять пришлось отмахиваться от ядовитого плюща. Правду говорят, что в городе нет прямых путей. В следующем дворе наткнулись на хищный тополь, росший прямо из зарослей колючей сирени. Пришлось возвращаться почти до самого гастронома и обходить через трансформаторную подстанцию. У подстанции весело искрилась молодая электра.

— Гляди, чёрный ёж! — воскликнул Сержант, указывая на аномалию.

— Доставай. Лишним не будет.

Ёж засел в аномалии очень неудобно и пришлось полчаса скакать вокруг аномалии с палками наперевес, пока не смогли его выкатить оттуда. Дальше путь был свободный вплоть до магазина автозапчастей, где пришлось попотеть, выискивая путь между двумя электрами.

— Может, всё-таки поищем обходной путь? — нудел над ухом Сержант. — Там, наверное, и нет никакого прохода.

— Есть, — сжав зубы, пыхтел Хром, обкидывая аномалии бетонными обломками.

— С чего такая уверенность?

— Электра — аномалия электрического происхождения. Значит, если бы не было прохода, они бы уже или слились в одну, или бы взаимоуничтожились в результате короткого замыкания. А раз мы видим две аномалии, то что-то их разделяет. И это что-то — проход.

Наконец, проход был найден. Неширокий, но пройти было можно. Первым пошёл Хром. А страшно, когда совсем рядом с ногой змеится этакая паутина вольт в тысячу, если не больше, напряжением. Аж волосы на голове дыбом стоят и всё тело колют тонкие иголочки статических разрядов. Только на той стороне Хром заметил, что не дышит. Вдохнул воздух, пропахший озоном и дал отмашку на проход Сержанту. Напарник так же прошёл без происшествий, хоть и шёл на трясущихся ногах.

Время клонилось к вечеру, поэтому необходимо было найти место для ночлега. Такое место нашлось в ближайшей девятиэтажке, стоящей довольно удачно, между пятиэтажных домов, обеспечивая обзор далеко вокруг. Решили подняться повыше, этаж на восьмой, чтобы видеть всё, что твориться вокруг. Подъезд встретил запахом кошатины, поэтому напряглись сразу. И вовремя. Из подвала выскочил шипохвост и уже в прыжке был сражён выстрелом Хрома.

— А работает генетическая память! — подколол напарника Сержант.

— Скорее с испуга, отмахнулся сталкер. Хотя, приятно, что получилось.

Между седьмым и восьмым этажами сталкеров встретила электра, расположившаяся на лестнице. И интересная такая электра. Чуть ниже её валялся обугленный тактический шлем, с конструкцией которого даже Сержанту сталкиваться не приходилось. Кроме того, в ней находился артефакт чёрный ёж. А, вот это уже подарок! Сержант сноровисто выкатил ежа и затолкал его в контейнер.

— Ну, что, на седьмом встанем? — закручивая крышку, спросил Сержант.

— Нет, нам надо на восьмой. Да и девятый уж очень меня интересует.

— С чего бы это?

— Посмотреть на Город. Карты нет, так с высоты хоть что-то увидеть.

— Ну, значит, придётся через следующий подъезд лезть.

— Завтра полазаем. А сейчас поднимаемся через соседний подъезд на восьмой этаж и, если всё нормально, останавливаемся на ночлег.

Следующий подъезд был нормальным. По крайней мере до восьмого этажа точно. Хром, оставив Сержанта на посту, улёгся спать, сразу же провалившись в тёмную пучину сна.

Пингвин сидел на подоконнике и наблюдал за колхозниками, копошащимися на грядках. Откуда-то доносился визг забиваемой на мясо свиньи, где-то деловито кудахтали куры и время от времени заливисто голосил петух. Идиллия, мать её. Аж скулы сводит от скуки. И развлечься нечем. Остаётся только пить и с бабами кувыркаться. Бабы здесь доступные. Опять скука. На днях проехался к учёным в составе конвоя. Хабар сдавали. Хоть какое-то развлечение. Но адреналина маловато.

— Что киснешь? — вошёл в комнату пружинистой походкой Таран.

— Скучно.

— Собирайся. Будем скуку твою разгонять.

— Куда ещё? Опять хабар сдавать?

— Нет. К уродам поедем.

— Это зачем?

— Я же говорю — тоску разгонять.

— Как?

— Бои у них сегодня. Развлекуха ещё та.

— Какие бои?

— Гладиаторские. Ну что, едешь со мной?

— Погоди. А ты не боишься прямо туда, в лагерь к уродам? Это же всё равно, что голову льву в пасть совать.

— У нас их вожак прикормлен. Так что всё нормально. Уж больно эта скотина любит виски под сигару. Сел на это удовольствие, как наркоман на иглу. А откуда он это всё возьмёт? Правильно, только у меня.

— Ну, тогда поехали.

Лагерь уродов действительно был огромный. И уродов там было несколько тысяч. Пингвин ехал на переднем сиденье «Тигра», с интересом разглядывая картинки из жизни лагеря. Вот загон, где томятся несколько пленных мародёров. Вон свежуют чью-то безголовую тушу. Оппа! Это же они человека свежуют! Вот, значит, зачем им пленные в загоне! Мясо на потом. Вон на кольях развешены на кольях для просушки человеческие черепа. А вон уродка с одним глазом посреди лба дубасит палкой своего хвостатого детёныша. Детёныш орёт и пытается убежать. А вон два уродца, у одного из которых колени назад, что-то квасят из пластиковой бутылки. И это что-то явно алкогольное. Эк как их разобрало то!

Машина подъехала полуразрушенному дому, от которого остался только первый этаж.

— Вылезай, приехали, — весело произнёс Таран, выбираясь из-за руля. — Пойдём к вожаку, посидим, пока собираются.

Штырь, один из наёмников, которого Пингвин помнил ещё по Узбекистану, достал из багажника коробку виски и небольшую упаковку сигар.

— Пошли, Пиня, навестим вожака. Не обращай внимание на вонь, а то обидишь хозяина.

Они вошли в вонючий подъезд и прошли в одну из уцелевших квартир. И вот тут-то Пингвин понял, что подъезд совсем не вонючий. Он даже благоухающий по сравнению с той вонью, что стояла в квартире. Повсюду, на полу, на стенах и даже на потолке были старые ветхие вытертые ковры. По углам тут и там валялись гниющие остатки пищи, среди которых белели кости. В одном из углов Пингвин усмотрел даже человеческий череп. Небольшой журнальный столик посредине комнаты тоже был накрыт ковром как скатертью. На небольшом возвышении за столиком, поджав под себя по-турецки ноги сидел урод. Да уж. Это был всем уродам урод! Огромное волосатое тело, крупная бугристая голова без малейших признаков растительности, крепкая обезьянья челюсть с двумя выдающимися нижними клыками, мощные руки, или, скорее лапы с острыми когтями и поджатые под себя мускулистые ноги с такими же когтями. Да уж. С таким лицом к лицу в бою никому не пожелаешь встретиться. Рядом с чудовищем на ковре лежал автомат АК-74, который урод время от времени нежно поглаживал.

— Познакомься, Грах, это мой друг, почти брат, Пингвин.

Грах окинул наёмника заинтересованным взглядом с ног до головы и благосклонно кивнул.

— Он, хоть говорить умеет? — шепнул Пингвин Тарану.

— Умею, — рычащим голосом, в котором были слышны клокочущие нотки, ответил вожак. — у нас очень острый слух, поэтому не советую шептаться за моей спиной.

— Прошу простить моего друга, уважаемый Грах, — учтиво склонил голову Таран, — мой друг только недавно с большой земли и ещё не знает местных реалий.

— Ничего, — милостиво махнул рукой вожак.

Вошедшая в комнату хвостатая уродка расставила стаканы на столике. Грах потянулся к коробке, достал оттуда бутылку «Джек Дэниэлс» и, не мудрствуя лукаво, откусил горлышко своими мощными зубами.

— Ну что, за знакомство? — прорычал он, разливая виски по стаканам.

После того, как выпили, вожак сразу же разлил по новой.

— А сейчас за предстоящий бой. Пусть он будет красивым.

Пришлось выпить снова. В комнату зашёл один из уродов и просигнализировал что-то, не отходя от порога.

— Мне тут говорят, что к бою уже всё готово, — поднимаясь на свои мощные ноги, проговорил Грах. — Пойдём, посмотрим, что нам приготовили на этот раз.

Пингвин с видимым облегчением последовал за вожаком и с наслаждением вдохнул воздух, выйдя на улицу. Они направились к площадке недалеко от дома вожака, где уже клубилась возбуждённая толпа. При виде вожака соплеменники раздвинулись и пропустили его и его гостей. Оставшаяся от здания плита перекрытия на краю площадки была покрыта ковром. Грах направился именно туда. Ага, это и есть, судя по всему, трибуна для почётных зрителей. Они подошли к плите и уселись на ковёр. Вокруг шумели, кричали, спорили уроды в предвкушении зрелища. Пингвин поймал себя на мысли, что ему хочется тряхнуть головой или ущипнуть себя побольнее. Всё это слишком напоминала сюрреалистический сон. Вот сидит он на ковре, постеленном на бетонной плите. Рядом, довольно улыбаясь, курит сигарету Таран, прихлёбывая из стакана виски, тут же огромный урод по имени Грах раскуривает сигару, зажав её в обезьяньих зубах, а вокруг сотни уродов готовятся посмотреть шоу. Так и свихнуться недолго.

Вскоре шум стал утихать, хотя и не стих совсем. То тут, то там раздавались приглушённые голоса и отдельные выкрики. На площадку, ставшую ареной, вышли два двухметровых урода в каких-то костяных доспехах. У одного из них в руках было по серповидной сабле, точно такой, какие были у кочевников, когда они втроём с Хромом и Сержантом заходили по пути в табор. На хищно извивающемся хвосте была насадка, из которой торчали шипы шипохвоста. Другой был вооружён настоящей кувалдой. Обычной кувалдой килограмм на двадцать, только на очень длинной ручке, а за поясом был кинжал, размерами ненамного уступающий сабле.

Грах выстрелил в воздух, и схватка началась. Оба бойца не стремились атаковать с ходу, а пошли по кругу по часовой стрелке, присматриваясь друг к другу. То один, то другой делали короткие выпады, имеющие целью не поразить соперника, а посмотреть на его реакцию. Внезапно, саблист, закружив свои лезвия до состояния радужных кругов, стремительно сократил дистанцию и обрушил на молотобойца серию ударов, Молотобоец извернулся непостижимым образом и нанёс один единственный удар саблисту в корпус. Удар получился не в полную силу, без замаха, да ещё и по горизонтали. Саблист отлетел в сторону и закопошился, пытаясь встать. Наконец, подняться ему всё же удалось. Они опять стояли друг против друга, однако уже не было той лёгкости в движениях. Саблист стоял, скособочившись, и было видно, что вся правая сторона его тела двигается с большим трудом и каждое движение отдаётся нестерпимой болью. Молотобоец тоже пострадал серьёзно. Левая рука была практически отрублена, серьёзные раны на правом плече и левой ноге. Уроды вокруг бесновались в экстазе. На арену полетели камни, стимулируя бойцов к действиям. Бойцы медленно стали сходиться, потом вдруг, саблист усилием воли, резко опять сократил дистанцию и саблей в левой руке снёс голову молотобойцу. На трибунах аж завизжали от восторга. Саблист повернулся лицом к вожаку, попытался что-то проговорить, но хлынувшая изо рта кровь не дала ему сказать ни слова и он, закатив глаза, рухнул на землю. Урод, играющий роль распорядителя, подбежал к нему, осмотрел и, выпрямившись, развёл руками. Мёртв. Да уж. Пингвину понравилось. Адреналин буквально зашкаливал. Он понимал теперь древних Римлян, так обожающих гладиаторские бои.

— Тарик, — наклонился он к другу, — а что это за такие костяные доспехи?

— Эти? Из лобных костей слепых псов. Очень крепкая кость. Пистолетная пуля не пробивает. Колхозники делают.

Следующими на арену вышли два небольших уродика, вооружённых ножами. Схватка, в принципе, была неинтересно. Так, валяли друг друга по арене, как щенята. И даже финал в виде фонтана крови из жертвы как-то не взбодрил. А вот схватка четыре на четыре оказалась захватывающей, особенно в конце, когда урод с саблей отбивался от двух уцелевших уродов с пикой и дубиной, оскальзываясь на крови и спотыкаясь о трупы. Адреналин хлестал как из ведра. Пингвин не заметил, как нажрался. Он уснул ещё в дороге под мерное покачивание «Тигра» на ухабах.

С утра Хром разбудил Сержанта, дежурившего первую половину ночи и удивился бодрости, исходящей от напарника. Сам он, под давлением все перипетий их путешествия, был очень подавленным.

— И с чего весь этот душевный подъём? — криво усмехнулся Хром.

— Ты что, дружище, не осознаёшь? Мы просыпаемся опять на свободе. Не надо идти на аномальное поле и собирать арты для этих негодяев. Не нужно жрать эту зелёную кашицу, пропахшую крысиным жиром. И, наконец, не надо наблюдать эти унылые сломанные физиономии.

— Ну да. Вместо этого мы неизвестно где, у нас нет оружия и амуниции и до дома добраться никаких шансов.

— Не создавай проблемы на ровном месте. Мы свободны и на наших шеях не болтается этот чёртов ошейник. А, значит, жизнь прекрасна и всё остальное решаемо. Слушай, а что там про вторую жизнь этот шаман буровил?

— Не бери в голову.

— А всё же?

— Понимаешь, когда он просил у меня ракушку, то пообещал взамен спасти меня один раз. Я, как чувствовал, потребовал жизнь и для тебя. Шаман забастовал. Мол, ты не часть Города и тебе такая роскошь не полагается. Тогда я упёрся, и он согласился. Но, обговорил со мной один вопрос. Обе жизни мои, и я сам в праве решать, оставить запасную жизнь себе или подарить кому бы то ни было. И не обязательно тебе.

— И ты тогда потратил дополнительную жизнь на меня?

— Да.

— Ну, братан! Во век тебе этого не забуду!

— Перестань. Вдвоём всяко выживать легче. Так что не обнадёживайся на свой счёт, — проговорил Хром, пряча внезапно заблестевшие глаза. — Пойдём-ка, посмотрим сверху. Да и девятый этаж пошарить тоже не мешало бы.

— Что ты там забыл?

— Не знаю. Хочется.

— Ну, пошли.

Вышли на плоскую крышу и огляделись вокруг. Учитывая то, что многоэтажка находилась посреди пятиэтажек, видимость была отличная. Хром стоял на краю крыши, намечая дальнейший маршрут, когда Сержант позвал его.

— И что ты так раскудахтался? — недовольно спросил Хром.

— Сам посмотри.

— Что там? — Хром подошёл поближе и ойкнул от удивления. Между стойками антенны лежал мумифицированный труп неизвестного военного, одетый, между прочим, в крутейший бронекостюм неизвестной марки. Даже шевроны и опознавательные знаки на рукаве и груди ни о чём не говорили. Голый, скорее всего обглоданный воронами череп издевательски скалился. В разгрузке торчали непривычного вида магазины неизвестно для какого оружия.

— Я не знаю, что это за солдат был, но, я думаю, он простит нас за то, что мы воспользуемся его амуницией, — проговорил Сержант, проворно стаскивая бронекостюм с трупа.

— Снимай. Пусть, хоть один будет, — подтвердил Хром. — Ещё бы огнестрел.

Больше на крыше ничего интересного не было. Отметив для себя с высоты маршрут, сталкеры спустились с крыши и зашли в одну из квартир на девятом этаже, чтобы разобраться с бронекостюмом.

— Смотри, Сержант, здесь когда-то кто-то останавливался, — проговорил Хром, указывая на целлофановые обёртки, почти скрытые под слоем пыли. Возле тумбочки валялся рейдовый ранец непривычной камуфляжной расцветки. Уже интересно.

— Ну да. Кстати, а это что за автомат? — поднял Сержант из-за тумбочки оружие неизвестной конструкции.

— Я думаю, стоит осмотреть эту квартиру повнимательнее.

Осмотр квартиры дал такую находку, какую сталкеры не ожидали. В маленькой комнате на детской кровати лежал, скорчившись, скелет в точно таком бронекостюме. Рядом валялся такой же автомат неизвестной конструкции. Сержант тут же, издав победный вопль, ринулся к скелету, но был остановлен Хромом.

— Не спеши. Это хроноаномалия.

— С чего ты взял?

— Череп. Посмотри на него. Он весь белый, как будто сотни лет пролежал в земле.

— Точно. И что же делать?

— Главное, не спешить.

Хром вышел и стал шарить по комнатам.

— И что ты ищешь? — недовольно поинтересовался Сержант.

— О! Нашёл! — появился Хром, неся в руках кусок тонкой арматуры. — Теперь ещё и верёвку бы найти.

— Есть у меня. Не знаю, из чего сплетена, но, вроде, мощная. В схроне нашёл.

Хром привязал арматуру к верёвке и, сделав из арматуры крюк, закину3л его к трупу. С третьего раза труп удалось зацепить. Хром упёрся и с трудом подтащил тру к себе.

— И зачем все эти сложности? — поинтересовался Сержант.

— Включи мозги. У нас сейчас два бронекостюма. Не круто ли это?

— Не боишься костюм после хроноаномалии надевать? Я бы ни за что не одел.

— Не боюсь. Пока я с ним разберусь, этим же крюком вытащи-ка его автомат и ранец. Видишь, под кроватью стоит.

Автомат был точно таким же, как и подобранный в соседней комнате. Непривычная конструкция, к которой, однако, идеально подходили магазины с разгрузки. Сами костюмы были немного великоваты, однако, путём подтягивания различных лямок, удалось привести его в божеский вид. Хуже всего было с электроникой, которая присутствовала в костюме. Аккумуляторы сдохли без вариантов.

— Может, к ежу его подключить, озадаченно предложил Сержант.

— Сожжёшь всё к чертям. С ума сошёл? Пока так пойдёт, а потом батарейки поищем. Не такой уж и редкий артефакт. Если найдём — оживим. А пока и так походим. Защита неплохая. Давай с огнестрелом разберёмся.

Автоматы были непривычной конструкции. В первую очередь удручало то, что отсутствовала рукоятка затвора, как на Калашникове. Наконец, методом, как говорится, научного тыка, разобрались, что рукоятка, если её можно так назвать, находится сзади ствольной коробки. Наконец, разобрались и со всем остальным. Всё оказалось не так уж и сложно. По крайней мере стрелять можно. Правда, боеприпасы необычного калибра, но, как говорится, даренной лошади в зубы не смотрят. Да и пистолеты неплохие достались. И, главное, что вся амуниция присутствует и не надо пользоваться примитивным оружием. Правда, отсутствовал детектор аномалий, но тут уж не до жиру. Спасибо и на том, что есть. В ранцах нашлось тоже много интересного от смены белья до упаковок сухого пайка и принадлежностей для чистки оружия. Гидраторы, правда были совершенно пустые, но это ничего. Запас воды есть. Можно залить. Ну и сухой паёк большей частью уже был непригоден, за исключением сублимированных продуктов. Те как раз были в порядке и только ждали своего часа. Когда их зальют кипятком. И везде надписи на незнакомом языке.

— И что это за буквы такие? — озадачился Хром.

— Это английский язык, — ответил Сержант. — И, похоже, эти бронекостюмы английские.

— А это что за чудо?

— Страна была такая. Может и сейчас есть. Не знаю. Одна из тех, кто эту войну и развязали.

— Странно, как сюда эти, как ты говоришь, иностранцы попали?

— Ума не приложу. Но, судя по всему, им здесь не особо понравилось. Один на крышу вылез и под ворон попал, другой в хроноаномалию спать улёгся. Придурки. Но снаряга хорошая. Давай облачаться. Только вот это всё нужно посрывать.

Сержант быстро сполол какие-то нашивки с груди и рукавов комбинезонов. Синюю нашивку с сине-белой четырёхлучевой звездой как бы в белой мишени он спорол с особой тщательностью, плюнул на неё, бросил на пол и с удовольствием раздавил ботинком.

— Жаль, — произнёс, глядя на его манипуляции Хром, — красивая была тряпочка.

— Эта, как ты говоришь, тряпочка — флаг, под которым эти сволочи начали ту страшную войну.

— Ну, тогда ладно.

Наконец, оба бронекостюма были очищены от всех нашивок. Сталкеры одели их и, взяв автоматы, подошли к окну.

— Ну, что, попробуем? — спросил Хром, передёрнул затвор и выстрелил в окно дома напротив.

Автомат мягко толкнулся в плечо, а звук выстрела был непривычным и немного тише, чем у Калашникова. Сержант тоже прицелился в только ему одному ведомую мишень и нажал на спуск. Ничего не произошло.

— Что за ерунда?

— Его разобрать и почистить надо. Неизвестно, сколько он здесь провалялся.

— Твой-то стреляет.

— Мой в хроноаномалии лежал. А там всё живое быстро стареет, а неживое капсулируется. Вон, у меня и сухпаёк больше сохранился, чем твой.

Сержант, недовольно бурча, принялся за чистку своего автомата. Через час усилия увенчались успехом и он, сделав выстрел, с довольным видом повесил автомат на плечо.

Дальше пошли уже веселее. Ну, а что ещё надо, когда на тебе крутая снаряга и огнестрел в руках? Жизнь, как говорится, удалась. Хром привычно пошёл чуть вперёд, а Сержант пристроился в кильватер, примеряясь к своей новой снаряге. А неплохо живут американцы! Броня, чувствуется, что серьёзная, хоть и лёгкая, не в пример той, что пришлось потаскать во время службы. Тактический шлем однозначно многофункциональный. Жаль только аккумуляторы сдохли. Надо бы действительно батарейки поискать. Артефакт часто встречающийся и копеечный. Да и заряд выдаёт небольшой. Хорошо, что Хром вовремя остановил. Подключил бы чёрного ежа и спалил бы всю электронику. А там приблуд должно быть много. Автомат, правда, доверия особо не внушал. Лёгкий, деталей пластиковых полно. Игрушка, прямо. Не то, что Калашников. Там моща чувствуется, как только в руки возьмёшь. Хоть воюй им, хоть гвозди забивай. Что-то такое им в армии рассказывали про американцев. В голове всплыло наименование «М-16». Хотя, нет. Похоже, конечно. Но та длиннее. Да и ладно. В нынешнем положении не до претензий. Лишь бы стреляла. А эта, судя по пробному выстрелу после чистки, стреляет. А остальное — не до жиру.

Хром напрягся и притормозил. Сержант заглянул через плечо и увидел, как метрах в тридцати мясорубка увлечённо перемалывает шипохвоста.

— Чего тормознул-то? Спасибо коту. Знаем теперь, что впереди аномалия. Обходить надо.

— Не спеши. Чего-то ты размечтался не к месту. Ничего не чувствуешь?

Сержант прислушался к своим ощущениям и тут же почувствовал, как тысячи иголочек покалывают голое запястье руки в тактической перчатке, да и запах озона неожиданно шибанул в нос. И как раньше не замечал? А с другой стороны, как кто-то так ненавязчиво слегка тянет за рукав. И не сильно, вроде, так, чтобы напомнить, мол тебе бы туда завернуть. Так не побрезгуй, братец, загляни на огонёк.

— Так мы что, в аномальное поле вляпались? — неожиданно осипшим голосом спросил Сержант.

— Именно. И сейчас я думаю, как нам отсюда выйти.

— Назад?

— Нет. Там трамплин нас пропустил, но мы его потревожили. Как бы не вляпаться. Попробуем вправо, мимо электры.

Хром зачерпнул полную пригоршню гравия, которого полно в этом Городе, благодаря разрушенным тут и там зданиям, и стал провешивать дорогу. Ожидая результата Сержант оглянулся, присматриваясь к аномалиям. Не похоже, чтобы здесь кто-то ходил. Следовательно, и арты должны быть. Ага, вон там, метрах в десяти лежит хрустальный шар и как бы зовёт к себе. Заманчивая игрушка, но дураков нет. Эти десять метров по аномальному полю ещё пройти суметь надо. Хром, похоже, провесил дорожку до угла дома. Машет рукой, пошли, мол. Ну пошли.

7

Уже у самого угла Сержант заметил четыре батарейки, которые, как молодые щенята кувыркаются друг через дружку в поле трамплина. Странно, батарейки обычно недалеко от электр находят. И то, если электра старая, спокойная. Видимо, кто-то активировал аномалию, и она своим мощным разрядом швырнула артефакты в объятия своего соседа. А тот поигрался, поигрался, да и уложил подарочек себе под ноги. Или что там у аномалии? Палкой, которая уже давно стала частью экипировки Сержанта, он аккуратно, одну за одной выудил батарейки из аномалии и уложил в контейнер. Сейчас бы сразу к костюму подключить, а нельзя. Не время игрушками играться. По большому счёту, из аномального поля ещё не вышли. Надо как-то торец дома обойти и завернуть. Вот тогда можно было бы костюмами заняться, поднявшись этаж на второй.

Хром аккуратно двигался вперёд. Периодически проверяя маршрут гравием. Сержант шёл за напарником след в след, посматривая, от греха, назад. Всяко в жизни бывает. Как бы не кинулся кто на спину. Оно-то понятно, что аномалии, но если люди прошли, где вероятность того, что какое-нибудь порождение Города не пройдёт тем же маршрутом?

Между торцом дома и электрой нашли, наконец, узкую тропиночку, по которой без ущерба для здоровья можно было пройти. Хром осторожно добрался до конца стены и заглянул за угол.

— Что там? — нетерпеливо поинтересовался Сержант.

— Приплыли, называется. Как ты там говорил? Картина Репина?

— Так в чём дело, можешь сказать?

— Это видеть надо. Сбрось ранец и осторожно обойди меня. Сам посмотришь.

Сержант освободился от тактического ранца и, обойдя вплотную Хрома, заглянул за угол. Точно приплыли. Двор того дома, который они так старательно обходили, превратился в поле боя. Видимо совсем недавно тут сцепились между собой свора слепышей и стая ворон. И сейчас всё пространство было усеяно полуобглоданными собачьими телами и тушками пернатых. Густо так. И на всём этом великолепии пировали крысы. Полчища крупных, величиной с обычную кошку крыс ползали по трупам, выедая наиболее вкусные части тел. Да уж. Дорвались до бесплатного. И места в этом ресторане для двух сталкеров точно нет. Разве только в качестве дессерта.

— И что делать будем? — поинтересовался Сержант.

— Не знаю. Назад точно хода нет.

— Вперёд тоже. Что, сидеть здесь и ждать, пока они наедятся?

— Тоже не вариант. Они тут пировать несколько суток могут.

— Но, когда-нибудь они должны наесться!

— По идее должны, но тогда придут другие. Думается, что уже все окрестные крысы оповещены об этом общепите.

— Вот попали.

— Есть один вариант. Шансы небольшие, но они есть.

— Слушаю.

— Видишь, они отожрались. Ползают как тяжело. Можно попробовать пройти вдоль дома до ближайшего подъезда и нырнуть внутрь. За кустами можно попробовать пробраться незаметно. А если заметят, могут на нас не среагировать. И так жратвы полно легкодоступной. Зачем за этими двуногими на полный желудок бегать? Даже если побегут, быстро они сейчас передвигаться не могут. Главное в таком случае, чтобы в подъезде хоть одна квартира с дверью была. Тогда закроемся, отсидимся.

— Ага. И если не нарвёмся на какую-нибудь аномалию в подъезде. Особенно бритва обожает в дверях сидеть.

— Ну, почему обязательно бритва. Изредка и хлопушки.

— Спасибо. Успокоил.

— Ну, что, готов?

— А есть варианты? Готов, конечно!

— Тогда пошли.

Они осторожно выбрались из-за угла и пошли вдоль дома, укрываясь бурно разросшимися кустами. Уже в пяти метрах от подъезда Сержант почувствовал боковым зрением уловил какое-то движение сзади, а потом кто-то ненавязчиво подёргал его за тактический ранец. Что за ерунда? Он обернулся и увидел усик ядовитого плюща, прочно вцепившийся в одну из лямок и пытающийся подтащить сталкера к себе. Блин, и отмахнуться саблей нельзя. Так недолго и крысам себя выдать. Сержант осторожно вытянул тяжёлый десантный нож, входящий в американскую амуницию и тихонько резанул по усику. Растение дёрнулось, но расставаться с ранцем не захотело. Пришлось резануть уже посильнее. А вот тут уже до плюща дошло. Словно бы извиняясь за недопустимую наглость, усик раскрутился с лямки и осторожно убрался назад.

— Так-то лучше, — пробормотал Сержант, убирая нож обратно в ножны.

— Что там застрял? — обернулся Хром.

Он уже сидел у крайнего куста, готовясь к рывку через небольшое открытое пространство прямо в подъезд.

— Плющ прицепился. Объяснял ему, кто в доме хозяин.

— Давай быстрее. Сейчас одним рывком прямо в подъезд и сразу на второй этаж.

— А ты уверен, что на входе аномалий нет?

— Уверен. Я пару камешков осторожненько катнул. Нормально всё.

— Тогда давай.

— Собирайся, — коротко бросил Таран, входя в комнату.

— Куда? — удивился пингвин, отставив стакан виски в сторону.

— Поедем. Дело есть. Подробности потом. Через пятнадцать минут сбор возле «Тигров».

— Сухпай брать?

— Возьми, на всякий случай на два дня. Поездка-то недолгая намечается, но от этого проклятого Города много чего можно ожидать.

Наёмнику собраться, как два пальца. Тренированными движениями одел камуфляж, сверху броник, совмещённый с разгрузкой, по карманам магазины, в рейдовый пятилитровый рюкзак ещё патронов докинул, проверил оружие, заточку обоих ножей и на выход. Уже на ходу включил на левом предплечье детектор аномалий, удовлетворённо услышал писк загружаемого прибора и подошёл к стоянке бронемашин. А там уже собиралась толпа. Штырь, присев на корточки, смолил свой любимый «Мальборо», попутно рассказывая что-то Винту и Сэму. Хорошие парни. Крепко они его поддержали, когда под Аркалыком их зажала разведгруппа Центрально-Казахстанской республики. Думал тогда, что всё, хана. Ни одного бойца североказахстанцев рядом. Слиняли, гады. А казахи так и прут. И тут с тыла удал из двух подствольников, потом очередь на расплав ствола и голос:

— Чё разлёгся? Давай сюда, пока они переваривают что к чему.

Выручили тогда его крепко. А вот и Краб, невысокий квадратный мужик, который когда-то в Маньчжурских степях их прикрывал из «Корда», держа его на весу. Если бы не видел, ни за что не поверил бы, что такое возможно. А про Глюка вообще много чего можно сказать. Этот высокий жилистый мужик умеет исчезать и появляться в совершенно неожиданных местах. Прирождённый разведчик и диверсант. Ну, Глюк он и есть Глюк. И дружок его рядом, Змей. Неразлучная пара. И вдвоём столько могут замутить, что противнику долго ещё икаться будет.

— Что, все собрались? — появился Таран. — Тогда по машинам. Я — в головной. Со мной Пингвин и Краб. Штырь за руль. Остальные во второй машине. Вопросы?

— Таран, а что за спешка, — своим обычным ленивым голосом поинтересовался Глюк.

— Уроды двоих сталкеров поймали. Передали нам, как обычно. Только вот рассказали сталкеры эти историю интересную. Оказывается, туда дальше на север, по разговорам, целый Клондайк артефактов. И есть такие, которые больше нигде не попадаются.

— С чего бы это?

— А туда никто не ходил. Тяжело, понимаешь, через лагерь уродов пройти. И обходить его сложно. А с другой стороны радиоактивная зона огромная. Вот эти рискнули и попались. А вообще, даже на самых подробных сталкерских картах север — сплошное белое пятно.

— Нам что, наших аномальных полей мало?

— Основное количество артов оттуда уже повытаскивали. Хабар всё скудней и скудней. Надо новые места осваивать. А представьте себе, если там действительно есть арты, которые ещё неизвестны? Да тут озолотиться можно!

— Да что там! — загомонили наёмники. — Прокатимся. Всё ж развлечение. А то засиделись тут.

Толпа быстро расселась по двум машинам, и «Тигры» выехали со двора. Пингвин смотрел на развалины домов, проплывающие за окном.

— И что, Тарик, так вот так сразу поверил в очередную сталкерскую байку? Зная тебя, ни за что не поверю.

— Правильно. Просто это уже не первые сталкеры, которых приводят вот так уроды. И все талдычат одно и то же.Там, дальше на севере есть база вояк. Охраняют они там что-то серьёзное. Ну, воякам пробиться на их технике, да ещё и с мощным вооружением — раз плюнуть. Тут и уроды, если что, не преграда. Это тебе не на своих двоих через аномалии чапать. Так вот, недавно утечка информации произошла от военных, что там на севере. Не подробная, конечно, так, моментами. Типа кто-то в баре, что ли, по пьяному делу проболтался. Вояки-то арты вообще не собирают. Им запрещено. Они за колючкой сидят и объект стерегут. Но про арты инфа всё же прошла. Вот и рванули мужички на север. А, прикинь, если кто-то из них тропочку пробьёт всё же? Да начнёт оттуда уникальные артефакты таскать? Тогда они в цене быстро упадут. Кто первый туда пройдёт, тот все сливки и снимет. А у нас шанс не только сливки снять, а вообще лапу на всё это наложить. Вояки вряд ли вмешиваться будут. А сталкерам мы не по зубам.

— Вот за что люблю я тебя, Таран, так за стратегическое мышление. Умеешь ты далеко заглядывать и выгоду из этого извлекать.

— А то! Цени!

Напарники осторожно, стараясь не шуметь, пересекли открытое пространство, заскочили в полутёмный подъезд и по захламленной лестнице быстро поднялись на второй этаж.

— Вроде, тишина. Что дальше? — поинтересовался Сержант.

— Блин! Ни одной двери. Вот невезуха!

— Может, на третьем? Или через подвал в соседний подъезд пройдём?

— В подвал нельзя соваться. Сто процентов, что эти крысы, нажравшись, туда жирок завязать уходят. Пошли на третий.

На третьем этаже оказалось две квартиры с дверями. Хром выбрал ту, что справа, так как она имела окна, выходящие во двор.

— Вот здесь и пересидим. Конечно, фишку сечь со второго этажа было бы удобнее, но здесь хоть двери есть. Всё безопаснее.

— Хром, а на первом этаже тоже двери были.

— На первом нельзя. Захотели бы, через окна достали бы.

— Как? Они, конечно, здоровые. Но не настолько, чтобы в окно запрыгнуть.

— Крысы — животные умные. Спокойно двух-трёх ярусную пирамиду бы сделали и принимай в гости. Без всяких прыжков, пешком бы в окно зашли. Да и по стенам бегать умеют. Невысоко, правда, но до первого этажа точно бы добежали.

— И сколько здесь сидеть будем?

— Пока эти грызуны не уйдут. Другого варианта нет. Кстати, смотри, их, как будто, больше стало.

Сержант глянул в окно и обомлел. Всё вокруг было покрыто сплошным ковром крыс. Этаким мерзким, шевелящимся, пищащим и рычащим ковром, от одного вида которого становилось тошно и страшно.

— Мама дорогая! — прошептал сталкер. — По-моему, тут со всего Города сбежались.

— Да нет. С района только. Но это хорошо.

— Чего ж хорошего?

— Быстрее сожрут все трупы. Меньше сидеть. Всё равно, пока последнюю косточку не обглодают, никуда не уйдут.

— Тогда я батарейками займусь.

— Ты осторожнее. Не сожги электронику.

— Не боись. Батарейки в отличие от ежей, выдают столько электроэнергии, сколько надо и ни вольтом больше. Не зря их куда только не ставят от плейеров до сотовых телефонов и ноутбуков. В детекторах аномалий, кстати, тоже стараются батарейки применять. Только их не так много, как хочется. Вещь безопасная.

— Ну, вам там на большой земле виднее. Тогда занимайся, а я присмотрю за этим пиршеством.

Сержант уселся на пол и стал возиться с аккумуляторным блоком. В первую очередь, достал и выкинул окисленные до невозможности аккумуляторы. Потом ножом старательно зачистил клеммы. Скотч нашёлся в тактическом ранце, а провода он просто выдрал из стены в том месте, где когда-то располагалась радиоточка. Возни, конечно, было предостаточно, но, когда батарейка была уложена в блок и кнопка на крышке блока была нажата, раздался негромкий писк, и на прозрачном щитке тактического шлема отобразились какие-то латинские буквы и цифры, которые стали меняться с бешенной скоростью. Совсем как на экране компьютера при загрузке.

— Ну что? — подал от окна голос Хром.

— Загрузилось. Жаль, что всё на английском. Не понятно ничего. Будем осваивать меню методом научного тыка.

На левом предплечье находилось что-то вроде пульта управления. Сержант принялся нажимать кнопки, вращать колёсико сбоку, при этом пытаясь понять, что за надписи возникают на экране щитка. Наконец, движения стали более уверенными.

— Вроде, как, разобрался. Куча функций, конечно, не понятна. Но то, что понял, это температура окружающей среды, радиоактивный фон, химическое заражение, карта местности с прокладываемым маршрутом, тепловизор и прибор ночного видения. Остальное я так и не понял.

— Ну, хоть что-то. Мой сделаешь?

— Сейчас.

Подключение батарейки к бронекостюму Хрома прошло гораздо быстрее. Всё-таки уже сообразил, как это делать. Подождали, пока загрузится бортовой компьютер, и Сержант провёл краткий курс по обращению с пультом. Больше всего Хром обрадовался карте. Всё-таки это не в слепую переть по городу. Правда, аномалии и маршруты передвижения зверей не были указаны, как и места вероятного столкновения с дикими, уродами и мародёрами. Но и это уже подарок судьбы.

— Как там крысы? — поинтересовался Хром, играясь с пультом управления.

— Пируют. Их, похоже, ещё больше стало. Уже друг с другом за мясо грызутся.

— Это хорошо. Быстрее съедят.

Ближе к вечеру стало ясно, что в этой квартире придётся оставаться на ночёвку. Уже привычно развели в ванной костерок, подогрели кипяток и крысятину. В американском сухпайке нашлось кофе, так что запить надоевшее мясо грызуна было чем.

— Хром, а что мы сублиматы из сухпая не едим. Надоела уже эта крысятина.

— А ты знаешь, сколько ещё нам по этому Городу скитаться?

— Нет. Это один Город знает.

— Вот и я про это. Пока мясо есть, сублимированные продукты поберечь надо.

— Просто дико как-то. Сидят два чувака в супернавороченных бронекостюмах, при нехилой такой снаряге и, как два мародёра, крысу жаренную едят.

— А ты ешь и не заморачивайся. Кстати, тебе первую половину ночи дежурить. Определись с наблюдательным пунктом возле окна. А я сейчас кофе допью и на боковую.

«Тигры» проехали лагерь уродов насквозь и выехали к большому полуразрушенному ангару, вдоль которого шла дорога. В развалинах метались слепые псы, гоняя шипохвоста по стропилам. Один из слепышей вдруг влетел в трамплин и с громким визгом воспарил на огромной скорости к небесам.

— Приземлится всмятку, — прокомментировал этот случай Таран. — Трамплин, видать, старый, мощный.

— Да уж. В такой лучше не попадать, — согласился Пингвин.

— В любую аномалию лучше не попадать. Для здоровья полезнее.

Ангар закончился. Справа, сразу после ангара потянулось большое поле, на котором раскинулась огромная электра, выдававшая себя редкими искрами. Детектор, кстати, определил её с ходу. Хороший прибор. Слева промелькнули аж четыре недостроенных здания. Когда-то, видимо, это были новостройки. Вон, стопки плит до сих пор ждут, когда их уложат на положенное место. Да, видать, уже никогда. Бульдозер, словно выжатый, как бельё старательной хозяйкой. Так и стоит, бедолага, перекрученный в штопор мясорубкой. Это же какую силищу нужно иметь, чтобы так перекрутить многотонную машину. Мощная аномалия. Здесь поосторожнее надо. Не приведи Господь, въедешь в такую. Не посмотрит, что броневик, скрутит в штопор и пиши пропало. Хорошо, на приборной доске закреплён мощный стационарный детектор. Интересно, сколько Таран отвалил за такую приблуду? Впереди показалось какое-то буйство зелени. Целое море растений раскинулось на несколько квадратных километров.

— А что это там? — поинтересовался Пингвин.

— Судя по карте, здесь когда-то был дендропарк. Вот за столько времени и разросся до неприличия. Окна проверьте. Чтобы ни одной щели не было. Если есть столько растений, то уж без хищного тополя не обойдётся.

И точно, уже проехав половину этого зелёного моря, оба «Тигра» оказались буквально в облаке смертельных пушинок.

— Сворачивай направо, — скомандовал Штырю Таран. — там как раз новостройки начинаются и трасса широкая. Проедем с ветерком, сдуем эту пакость.

Заработали дворники, сметая с лобового стекла пушинки, и Штырь послушно повернул направо. Трасса была действительно широкой и сравнительно неплохой. Редкие автомобили, много лет назад брошенные тут и там, не создавали особых помех движению. Полчаса движения на скорости сделали своё дело. Встречный ветер качественно очистил обе машины от смертельных семян хищного тополя.

— Теперь давай налево и в районе прокуратуры выезжай опять на прежнюю дорогу. Краб, в пулемётную башенку! — скомандовал Таран, и Краб послушно встал за пулемёт.

— Что там ещё? — поинтересовался Пингвин.

— Скоро зоопарк будет. Кто его знает, что мутация со зверями сделала? Если милые котики превратились в здоровых шипохвостов, боюсь представить, во что превратиться может, к примеру, лев. Лучше быть готовым.

А аномалий здесь действительно было очень много. И довольно часто глаз выхватывал в них какие-то предметы, вполне могущие быть артефактами.

— А что там за постройки какие-то на холме? — указал вдаль прямо по курсу Пингвин.

— Это как раз и есть военный объект. Штырь, притормози-ка. Думаю, дальше ехать не надо. И так посмотрели достаточно. Поворачивай назад. Надо как-то дендропарк объехать. Может, по этой улице? Попробуй, — и уже Пингвину, — мы сюда пробную партию сталкеров пригоним и посмотрим, стоит ли их в такую даль гонять или нет. А вообще, надо бы автобус прикупить. Тогда проще будет их сюда привозить.

Штырь вывернул на боковую улицу, и углубился в частную застройку. Сравнительно богатые двухэтажные дома мелькали за окнами машины, изредка в окнах провожали взглядом проезжающую технику шипохвосты. Идиллия, короче. Всё закончилось в один миг, когда машина влетела в огромную электру, почему-то не замеченную детектором. Мощный жгут энергии ударил по корпусу «Тигра», расколов его пополам. Раздался сильный взрыв, выбросивший Пингвина наружу. В ослепительно яркой вспышке на мгновение наёмнику показалось, что он видит перед собой старика в балахоне, сшитом и звериных шкур, с длинными седыми волосами, заплетёнными в мелкие косички с вплетёнными в них черепами крыс и с хвостом шипохвоста и вороньей лапкой на шее. Старик стоял посреди аномалии прямо перед машиной и смеялся, отчего его сморщенное, словно запечённое яблоко, лицо, кривилось в безобразной мимике. Старческие сморщенные руки с длинными кривыми ногтями тянулись к нему. А дальше — темнота.

Очнулся Пингвин у каменного столба освещения, который, как и многие другие, когда-то освещал эту улицу. В голове плескалась, словно расплавленный свинец, боль. Боль вообще была всюду, в руках, ногах, в спине и груди. Нет. Не так. Его тело — это была одна большая боль. Превозмогая тошноту, он всё-таки нашел в себе силы подтянуться и сел, упираясь спиной в столб. Неподалёку дымились оба «Тигра» и, сквозь расколотые скорлупки брони ясно были видны обугленные тела его товарищей. И вот тут до наёмника стала доходить простая и страшная истина: он один. Он остался один в Городе, на который уже привык смотреть свысока из окна бронемашины. Не защитила, выходит, броня.

Боль стала отпускать, и Пингвин попробовал встать. С трудом ему это удалось. Он осмотрелся. Автомата не было, видимо остался в машине. Так что же произошло? Ага. Машины влетели в огромную электру. А почему на неё не среагировал детектор? Уж такую большую аномалию прибор должен был зафиксировать ещё издалека. Наёмник посмотрел на свой детектор, закреплённый на предплечье. И этот прибор молчит. Может, сломался при падении? Нет. Работает. Но, согласно ему, впереди нет никакой аномалии. Но он же ясно помнит яркую вспышку и тот толстенный жгут, хлестанувший машину так, что броня раскололась. И почему тогда все погибли, а он живой? И что за старик стоял посреди аномалии, протягивая к нему свои руки? Или всё это ему показалось?

Борясь с тошнотой, Пингвин нагнулся, поднял горсть камешков и бросил рядом с машинами. Ничего не произошло. Аномалия исчезла. А была ли? Если нет, тогда что это было? Сплошные загадки. Кряхтя, как старик, наёмник подошёл к машине и заглянул внутрь. Обшивка ещё тлела, но он не обратил на это внимания. Вот Штырь, так и приварился к обгорелому рулевому колесу, составляя с ним одно целое. Вот скрюченный труп Тарана, обугленный до неузнаваемости. А вот и Краб, обгорелой глыбой свисающий с пулемётной башенки. Похоже он тоже приварился к пулемёту.

Пингвин поискал автомат, но бесполезно. Всё оружие под воздействием аномалии пришло в полную непригодность. Обидно. Хотя, оружие же есть! Как он мог забыть про Беретту в разгрузке и Дезерт Иггл в набедренной кобуре. Пусть не автоматы, а, всего лищь, пистолеты, но всё же огнестрел. Особенно Деззерт Иггл. Ооо! Это мощная пушка. Ну и два ножа тоже со счетов списывать не надо. Рюкзак так и остался за спиной. Короче, живём. Вот только сейчас надо заползти в один из ближайших домов и прийти в себя. Желательно поспать. Сила во время сна восстанавливаются гораздо быстрее. Проверено и не раз.

Наёмник направился к ближайшему дому, держа наготове свою верную Беретту. Осторожно ногой толкнул входную дверь и проконтролировал стволом прихожую. Как-то неуклюже получилось. Ну да, попробуй с такой головной болью быстро подвигайся! Обошёл все комнаты. Дом был пуст. И прилечь есть на чём. Остатки дивана ещё вполне могут принять в свои объятья истерзанную тушку гостя. Однако, в последнюю минуту Пингвин отверг гостеприимство мягкой мебели, ненароком вспомнив шипохвостов, мелькавших в окнах во время поездки сюда. Ещё не хватало заснуть и стать жертвой этой твари. Что же делать?

В памяти всплыло, как они с Сержантом и Хромом прятались от ворон в частном доме. Точно! Подпол! Люк нашёлся быстро. Он был, как и положено, в кухне. Откинув его, наёмник фонариком осветил все углы и, убедившись, что там никто не прячется, забрался внутрь, застопорил люк и сложив из гнилых досок короба для картошки нечто, напоминающее лежанку, улёгся и сразу отрубился.

Ночь прошла спокойно. Когда первые лучи встающего солнца робко заглянули в комнату и осветили обшарпанные стены, Хром подошёл к окну и выглянул наружу. По двору тут и там были разбросаны обглоданные до чистоты кости и черепа. А вот крыс не было. Возня и писк стихли ещё часа в три, когда сталкер только заступил на пост. Видимо, тогда крысы и ушли. Ну а что им здесь ещё делать, если халява закончилась? Значит, путь свободен и можно продолжать идти дальше.

К подъёму Сержанта кипяток уже был готов и, даже, были подогреты остатки крысятины. Напарник глянул на мясо и передёрнул плечами, однако, не сказав ни слова, умчался из квартиры отправлять естественные, как говорили в армии, надобности.

— На, вот, оботрись мокрой тряпкой и садись кушать. Путь свободен. И так сколько времени из-за этих крыс потеряли.

— Может, всё-таки, сублимат заварим? — неприязненно косясь на крысятину, попросил Сержант.

— Эта последняя. Доедать надо. Вечером, обещаю, будем сублимат кушать.

Сержант вздохнул и вгрызся зубами в плохо прожаренное мясо.

— Ты на это с другой стороны посмотри, — продолжил Хром. — Вспомни, какую кашу у колхозников давали?

— Брр! — передёрнуло Сержанта.

— Вот то-то и оно. Сейчас по любому лучше.

— Да ем я её, ем.

— Вот и ешь. И побыстрее. Выходить надо.

Пока ели, Хром вывел на лицевой щиток карту и прикинул маршрут. В принципе, если сейчас перейти двухполосную дорогу, то ли проспект, то ли магистраль, то можно по частному сектору спуститься в низ и, через микрорайон, который закончили строить прямо перед войной, как раз выйти на прямой маршрут к воякам. Конечно, не так всё и просто выйдет на деле. Но, всё же с картой однозначно лучше.

Вышли из дома и, пройдя пару дворов, оказались на перекрёстке. Слева было в целом сохранившееся здание какого-то учебного заведения, справа бывшая кулинария или что-то вроде того, судя по, до сих пор целому, бетонному фонтану в виде трёхъярусного торта, а наискосок ощетинился поломанными и перекрученными прилавками базар. Давно бы уже его растащили на металл, только вот некому, видать, в этих краях. Не ступала сюда нога человека.

Сержант заглянул в фонтан и выразительно глянул на Хрома.

— Что там?

— Вода. Дождевая. Половина бассейна. Я что, Хром, предлагаю. Потеряем немного времени, но накипятим воды побольше. Я в наших ранцах такую полезную вещь нашёл, как резиновые бурдюки. Кто его знает, будет ещё возможность впереди водой разжиться.

— А в чём кипятить собираешься?

— Да вот в этом здании точно можно какую-нибудь ёмкость найти. Там и перекипятим.

Забрались в здание кулинарии. Действительно, в этих местах людей не было. Даже некоторые стёкла в витринах были целые. Прошли через торговый зал или, может, зал кафе, судя по столикам, и прошли внутрь. На кухне нашлись несколько больших алюминиевых кастрюль.

— Вот одну из них и используем! — обрадованно воскликнул Сержант. — Ты пока костерок сообрази, а я воду принесу.

— Хорошо. Только осторожнее. По сторонам смотри.

Пока Сержант ходил за водой, Хром наломал деревянную мебель и, разобрав большую плиту, стоящую посередине кухни, устроил в ней костёр. А что, удобно. И огня не видать, и кастрюлю сверху установить можно. Правда, дым всё равно демаскирует, но от этого никуда не деться. С улицы раздалось несколько экономных очередей. Хром, схватив автомат, выскочил в торговый зал и столкнулся там с пыхтящим Сержантом.

— Тяжёлая, зараза! — отдувался сталкер, — литров двадцать точно. Слушай, а, может, и небольшую баньку устроим? А то грязные, как свиньи.

— Где ты грязную свинью видел? У колхозников они чище, чем сами свинари. Что за стрельба?

— А, это? Шипохвост решил за мной поохотиться. А автомат хороший. Я этого котяру влёт срезал. С Калашникова одной очередью не обошёлся бы.

Хром поглядел на небо, потом прикинул время и согласился. Давай помоемся. Действительно, воняем так, что странно, как это шипохвост на тебя вонючего позарился.

Сержант поставил кастрюлю на огонь и обрадованно убежал к фонтану со второй кастрюлей. Хром вышел следом на улицу, чтобы подстраховать, однако больше никто на напарника не покушался. Деревянной мебели в кафе оказалось достаточно, поэтому сразу разогрели воду в двух ёмкостях. Отлив литров десять, поставили остывать, а остальное пустили на мытьё. Помылись знатно. Даже настроение улучшилось. Как раз и вода остыла. Разлили воду по гидраторам, а оставшейся наполнили резиновые бурдюки.

Вышли из кулинарии довольные. Всё-таки приятно, когда тело чистое, в гидраторах есть вода, а в ранцах за спиной булькает ещё запас воды. Впереди ещё полдня, за которые можно пройти немало, если позволит Город. Перешли перекрёсток в темпе и очень вовремя. Вдали, над пятиэтажками, Хром вдруг заметил крупную стаю ворон.

— Бежим! — заорал он и что есть силы рванул к зданию почтамта, о чём говорила сохранившаяся до сих пор вывеска рядом с дверью.

Сержант, ничего не спрашивая, побежал следом. Ворвались в операционный зал, скакнули через высокую стойку и вломились в хранилище посылок, успев закрыть дверь прямо перед клювом самой расторопной вороны. А помещение прямо создано, чтобы в нём укрывались от ворон. Узкие маленькие окна под потолком, да ещё и забранные мелкой решёткой, скорее всего были предназначены для того, чтобы уберечь посылки от воров, но и с нынешней напастью справлялись тоже неплохо.

— Укрылись, — отдувался Сержант, садясь на одну из посылок, оставшихся здесь ещё с мирных довоенных времён.

Бедный ящик хрустнул и рассыпался в труху вместе с содержимым. Хром глянул на лицо напарника, растянувшегося на полу и никак не ожидавшего такой подлости от посылки, и расхохотался. Сержант, недоумённо наблюдал за развеселившимся Хромом и, внезапно, сам заржал во весь голос. Они смеялись и не могли остановиться. За окном бесновались вороны, а они стояли, как два дурака, и хохотали. Напряжение всех этих дней требовало выхода, и выходом этим стал вот этот смех.

Ожидать улёта ворон пришлось часа два. Наконец небо очистилось и можно было идти дальше. Пошли по улице между, на удивление целыми, четырёхэтажными домами, пока дорогу не преградил вывертыш. Прозрачная стена желтоватого цвета издевательски раскинулась между домами, перегородив улицу полностью. Возиться с ним не стали, а свернули во двор. Электру скорее почувствовали, чем увидели. Старая аномалия улеглась между скамеечками, где в довоенное время скорее всего бабушки грели свои старые кости на солнышке, коротая время за неспешной беседой о повышении пенсии и несносной современной молодёжи. Выдала себя электра в первую очередь запахом озона, заставившим сталкеров сразу напрячься. Щёки под забралом тактического шлема ощутимо закололо, особенно нос и подбородок. Хром стал камешками обкидывать аномалию, определяя её границы. И уже в тот момент, когда вроде бы уже всё стало ясно, один из камней вдруг резко изменил траекторию и, буквально вонзился в землю, уйдя в грунт полностью.

— Ого! — удивился Хром. — А это что-то новенькое. Смотри.

Он кидает ещё один камень, и тот таким же образом впечатывается в землю.

— А если это? — заинтересованно произнёс Сержант и, подобрав валяющееся неподалёку ржавое прохудившееся ведро, кинул его туда же.

Раздался негромкий звук, как будто что-то схлопнулось, и ведро мгновенно превратилось в плоскую лепёшку, идеально повторяющую неровности местности.

— И что это может быть? — озадаченно спросил Сержант.

— Аномалия неизвестная, что ещё.

— Ну, теперь известная. Как назовём, на правах первооткрывателей?

— Я думаю, магнит.

— Нет. Магнит не подойдёт. Не раскрывает всей сущности аномалии. Предлагаю назвать пресс.

— Ну, пресс, так пресс. Давай думать, как обходить его.

— Провешивай. Я смотрю, за эти дни ты неплохо научился проходы в аномалиях провешивать.

— И ты учись.

— Да я умею, но не так хорошо, как ты. У тебя талант к этому, наверное. А интересно, какие артефакты выдаёт эта аномалия?

— А вон, с краю валяется. Сейчас провесим проход, подойдём и посмотрим.

Немного сбоку действительно находился какой-то плоский предмет, бледно, еле заметно переливающийся в свете дня.

— Смотри, в руки не бери. Кто его знает, что у него в свойствах. Может, пакость какая.

— Это ты вовремя мне подсказал, — произнёс Сержант и сбросил с плеч ранец.

Немного покопавшись, он извлёк оттуда комплекты нательного белья и, вытряхнув артефакты из контейнера, стал заворачивать в бельё ежей, батарейки, хрустальный шар и ещё что-то по мелочи.

— На следующей ночёвке нужно поискать стеклянные банки. Эх, двух контейнеров маловато будет.

— Спасибо, что наёмники хоть по одному выдали, ответил Хром, заканчивая провешивать дорогу. — а что ты полностью контейнер освобождаешь? Там же в ячейках можно все разместить.

— Ага? Кто его знает, как этот артефакт с другими взаимодействует. Между ячейками стеночки тонкие. Как рванёт, не дай Бог. Останутся от нас с тобой ножки да рожки. Лучше поберегусь.

Хром прошёл по провешенной дороге и остановился возле артефакта.

— Вроде, не фонит, — сообщил он, сверившись с данными на лицевом щитке.

— Это ещё ни о чём не говорит, — проворчал Сержант, осторожно вкатывая палкой артефакт из аномалии и закатывая его в освободившийся контейнер.

Артефакт представлял собой идеально круглый диск непонятного металла серого цвета миллиметра три толщиной и около пяти сантиметров в диаметре. По краю диска проходила волнистая полоса, как будто выгравированная в материале арта. И он, как будто слегка светился изнутри.

— Забрал? Теперь можно идти. Время к вечеру, а мы толком и не прошли ничего. Надо же уже место для ночлега выбирать.

После того, как прошли через двор, полный аномалий, дальше дорога оказалась свободной. Из множества в принципе, хорошо сохранившихся четырёхэтажных домов выбрали угловой, смотрящий своими окнами сразу на две улицы перекрёстка. И квартиру выбрали в центральном подъезде на втором этаже такую, чтобы находилась прямо в углу. Планировка квартиры оказалась удачной, так что из неё можно было наблюдать из окон как в обе стороны перекрёстка, так и за двором. Сержант тут же бросился на кухню, долго гремел там посудой, а потом появился с несколькими полулитровыми банками.

— Вот это пойдёт. Только осторожнее надо будет, чтобы не побить стекло.

— Переложи часть артов ко мне в контейнер. Всё меньше банок в ранце таскать.

Они занялись перекладкой артефактов и только потом взялись за приготовление ужина. Дождавшись, когда сублимированный суп из говядины наконец напитается, Сержант зачерпнул ложкой из котелка, глотнул и расплылся в блаженной улыбке.

8

Пингвин проснулся от того, что над ним в кухне кто-то ходил. И этот кто-то был очень тяжёлый. Наёмник быстро сел, отстранённо отметив, что тело ещё болит, и, выхватив Беретту, направил её на люк. Однако никто не пытался открыть люк и залезть в подпол. Не было слышно разговоров. Наверху просто ходили из угла в угол, ненадолго останавливались и шумно вздыхали. Половицы сгибались и скрипели под ногами неизвестного. Пингвин прислушался к себе. Судя по биологическим часам, которые его никогда не обманывали, уже была полночь. Голова почти перестала болеть, чего не скажешь о теле. Особенно болели рёбра. Похоже, что парочка, всё-таки сломана.

Незнакомец наверху, судя по тому, как жалобно заскрипели половицы над головой, встал на колени и приблизился к люку. Сквозь щели между люком и полом явно слышалось его шумное дыхание. Пингвин подумал и, убрав Беретту, достал Дезерт Иггл. Эта штука помощнее будет. Однако ночной гость не стал ломиться в люк, а, поднялся и опять стал ходить по комнате. Волосы у наёмника давно уже жили своей жизнью, то шевелясь, то просто замирая в положении «Дыбом» от страха, то опять приходили в движение. Такого ужаса он давно уже не испытывал. Да и испытывал ли когда-нибудь?

Шаги стихли часам к трём, когда Пингвин думал, что уже сходит от ужаса с ума. Но шаги прекратились и наступила полная тишина. Ещё не веря, что ночной гость ушёл, наёмник просидел с пистолетом в руке до самого рассвета и, только тогда, когда сквозь рассохшиеся половицы стал пробиваться дневной свет, немного успокоился. Подобрав с пола свой рюкзак, он осторожно поднялся по лестнице, приподнял буквально на пару сантиметров люк и постарался оглядеться. Никого не было. Собрав всё своё мужество в кулак, он откинул люк и, рывком выбросив своё тело, перекатился по полу, контролируя пространство вокруг стволом. Никого не было. Совсем никого. Пингвин поднялся на ноги и, держа пистолет перед собой, обошёл весь дом. Было пусто. Тогда наёмник решил проверить следы, который по любому в заброшенном доме должен был оставить ночной гость. И тут его ждало разочарование. На грязном, пыльном полу были только отпечатки ботинок Пингвина и следы перекатывания его тела. Ни одного чужого отпечатка. Но так не бывает! Или бывает? Вспомнились слова Хрома: «Это Город». А потом неожиданно: «Город тебя накажет». Чёрт возьми. Неужели Хром был прав и этот Город совсем не бездушное нагромождение камней? Нет. Шалишь. Пингвина голыми руками никто не возьмёт. И не такое видали. «А вот такого, как раз и не видали» — где-то на задворках сознания пронеслась подленькая мысль. И опять стало страшно.

И что теперь делать? Как бы то ни было, но здесь Пингвин не останется. Хватит с него и одной ночи. И угораздило же так вляпаться! Лёгких денег захотелось? Уж лучше бы он с автоматом по горам да степям бегал. Сейчас времена смутные. Заработок таким профессионалам всегда найдётся. Новообразованные республики очень нуждаются в услугах наёмников. Ничего, что опасно. Зато опасность понятная. Люди и пули — это так понятно и предсказуемо. И привычно, наконец.

Пингвин закинул Рюкзак на плечи, спрятал Дезерт Иггл в набедренную кобуру и, вытащив из разгрузки Беретту, вышел из дома. На улице всё так же уныло чернели два «Тигра» с обугленными товарищами внутри. Окинув их прощальным взглядом, наёмник пошёл вверх по улице. Где-то здесь нужно было повернуть. Необходимо вернуться на базу. Утренние сопли можно забыть. Там, у колхозников, ещё остались наёмники из братства. Раз Таран погиб, управление базой переходит Пингвину. Это никогда не обсуждалось. Конвейер зарабатывания денег должен работать. А остальное — глупости. До базы по прямой рукой подать. Всего полдня пути. Максимум, к вечеру дойдёт.

Внезапно запищал детектор, извещая о том, что впереди аномалия. Что это там за значок? Ух ты! Адский котёл! Нам это не надо. Осторожно пятясь, наёмник отошёл до ближайшего поворота и пошёл по соседней улице. Правильно говорил Хром, нет в Городе прямых путей. Лай собак услышал ещё издалека и сразу же нырнул в первый попавшийся дом. Стая слепышей промчалась мимо, потом вернулась и встала прямо под окнами, оглушительно лая. Да что это такое! Неужели его учуяли? Сверху, с чердака, раздался издевательский мяв. Шипохвост! Так вот кого облаивают слепые собаки. А кот явно наслаждается произведённым фурором и, то мяукает, то воет, то фырчит, то шипит. Ну и собаки беснуются не по-детски. Весело тут у них.

Это всё, конечно, хорошо. Но что теперь делать? Видимо, придётся ждать, когда кому-то из них надоест. Пингвин уселся на пол и, достав сухой паёк из рюкзака, принялся за завтрак. Концерт за окном продолжался ещё часа три, после чего, видимо, шипохвосту надоело, и он каким-то образом слинял. Стая слепышей, подвывая от азарта, бросились следом. Что ж, пора идти дальше. Около квартала шлось легко, как по бульвару, после чего детектор предупредил о вывертыше, расположившемся прямо посреди дороги. Хорошо путешествовать с прибором. Всё расскажет, всё покажет.

Вот только ка выбраться из тупика, в котором наёмник вдруг оказался, детектор как-то не показал. Просто внезапно на экранчике высветилось несколько красных точек, обозначенных разными значками вокруг одной зелёной, которой был он сам. Был бы экран, например, как у планшета, там было бы проще. Масштаб, как-никак. А здесь одна точка налезает на другую и совсем не понятно, есть ли проход между ними. А вот тут Пингвину резко поплохело. Судя по показаниям детектора, впереди у него тихая электра, сбоку трамплин, с другого боку опять электра, а сзади мясорубка. Как говорится, очень приятно. И что теперь делать? Вспомнил, как Хром обкидывал аномалии камушками и, зачерпнув горсть, стал бросать вокруг. Поначалу не получалось, да и особо смысла в этом бросании камней не понимал. А потом ничего, втянулся. Стало доходить, что таким образом ищется свободный от аномалий путь и обнаруживаются границы аномалий. Выход нашел уже вечером, когда стало смеркаться и ни о каком движении вперёд речи быть не могло. Пришлось опять искать ночлег в ближайшем доме. Так же нашёл подпол, залез в него и плотно заклинил ножом крышку. Ну, вот и всё. Теперь можно и поспать. Ужинать не стал. Судя по всему, не врал Хром. По Городу и сто метров можно идти несколько дней. Так что поест лучше утром. Не привыкать питаться один раз в сутки. Бывало и хуже.

Всю свою часть ночного дежурства Хром думал над дальнейшим маршрутом. Судя по карте, впереди ждёт частный сектор, который никак не обойти, а потом плотная застройка многоэтажек. Причём, встречаются, как пятиэтажные дома, так и девятиэтажные. Немного левее проходит дорога, за которой обозначена какая-то большая парковая зона. Ну, эту зону по любому обходить нужно. Если во дворах всякой гадости вроде ядовитого плюща и хищного тополя полно, то уж в парковой зоне, да ещё такой большой площади, можно ожидать пакость и похуже. Значит, надо идти через многоэтажки и ни в коем случае не приближаться к дороге. А вот дальше, бабушка надвое сказала. С одной стороны, зоопарк, а с другой стороны опять огромный частный сектор. Ну а чего? Окраина Города, как-никак. И частный сектор дремучий-дремучий, о чём говорит хаотичное переплетение хиленьких кривых улочек на карте. Тут и не поймёшь, что лучше, зоопарк, где велика вероятность нарваться на толпы экзотического, да ещё и мутировавшего зверья, или дремучий частный сектор, где может быть что угодно от полтергейста, до того же зверья, за столько лет разбежавшегося по окрестностям. Ладно, до зоопарка ещё дойти надо. Проблемы нужно решать по мере поступления.

Сразу после завтрака вышли из здания и, обойдя его справа, пошли дальше по улице. Внезапно Хром остановился и схватил Сержанта за плечо так, что сталкер чуть не подпрыгнул на месте.

— Стоп! Видишь, впереди все камни в землю вдавлены?

— Что за хрень? — выдохнул Сержант.

— Ага, — согласился Хром, отправляя вперёд камешек, который резко рванул вниз и, пробив асфальт, скрылся в земле. — Похоже, вчерашний наш крестник. Пресс.

— Внимательней надо быть. А то расслабились, идём, как по Арбату.

— Что ещё за Арбат? — спросил Хром, обкидывая аномалию гравием.

— Улица такая, по которой машины не ездят.

— Так у нас весь Город — Арбат.

— Нет. Ты не путай. На большой земле в каждом городе есть улица, на которой закрыто автомобильное движение и полно мест для развлечений. Вот люди там толпами и гуляют. Уличных музыкантов слушают, мороженое едят, в кафешках зависают, в магазинах покупки делают. Отдыхают, короче. Вот эти улицы почему-то Арбатом и называют, хотя у нашего, вообще-то другое название есть. Улица Пушкина. А все всё равно её Арбатом кличут.

— Много ты, друг, непонятного наговорил. Одно ясно. Арбат — это улица для отдыха. Я правильно понял?

— Вообще-то, если коротко, то да.

— Так бы и сказал, а то наговорил кучу непонятных вещей. Готово. Есть проход. Только осторожнее.

— Я — сама осторожность. Вот вернёмся, свожу тебя на большую землю.

— И что я там забыл, — утирая пот после прохождения пресса спросил Хром, — кстати, ещё один диск.

— Точно, — загорелся Сержант и потянулся за палкой. — На Арбат тебя свожу. Хоть посмотришь, что это такое.

Диск оказался чуть больше предыдущего, а в целом — один к одному. Сталкер аккуратно закатил артефакт в контейнер к своему брату-близнецу и закрутил крышку.

— Если донесём арты, тут не только на Арбат хватит, — и довольно потряс контейнером.

— Ты не тряси без дела. Кто его знает его свойства. Может, он при тряске взрывается.

— Ладно, не мандражируй. Куда дальше?

— Прямо. Видишь, многоэтажки впереди. Нам туда.

Вдали действительно показались многоэтажные дома с остатками какого-то граффити на торцевых стенах. Что хотели изобразить там неизвестные художники довоенного прошлого, уже не разобрать. Видны только особо стойкие фрагменты, из которых мозаику не сложить даже при большом желании. Дорога стала забирать вверх. И достаточно круто. Впереди на перекрёсток с примыкающей улицы выскочил шипохвост, оглушительно воя и, увидев людей, от неожиданности скакнул в бок. Тут же раздался противный чмок, и от кота осталась красная тонкая лепёшка. Даже брызги далеко не улетели, а легли совсем рядом, образовав кляксу неправильной формы.

— А вот опять наш пресс. Хоть посмотрели, как с живым материалом работает, — проговорил Сержант, пряча за бравадой свой испуг.

— Да уж. Не хотелось бы на месте кота оказаться.

— А ты обратил внимание, что растительность здесь изменилась?

Хром огляделся и только сейчас понял, что его напрягало в последнее время. Не было такой буйной растительности, какую он привык наблюдать в городе. Исчез ядовитый плющ, заросли колючей сирени сбивались в большие группы, но не тянулись сплошной чащобой. Даже трава здесь росла какими-то чахлыми клочками, обнажая непривычно ржавую почву. На всякий случай глянул на лицевой щиток, где отображаются показатели радиоактивного фона. Нет. Фон в порядке. Допустимый.

И тут с той стороны, откуда выскочил несчастный шипохвост, раздалось заполошное тявканье. Собаки? Почему тогда не лай? И так близко подобрались! Уже понимая, что не успевают укрыться в ближайшем доме, отработанным движением сталкеры вскинули автоматы в направлении звука.

— Что за чёрт! — вырвалось у Хрома.

— Обезьяны? — недоумённо проговорил Сержант. — Я таких в зоопарке видел. Павианы, кажется. Только те поменьше были.

И действительно, к сталкерам бежали два существа, в целом напоминающие обезьян. По крайней мере, все четыре лапы каждого из них заканчивались ладонями, как и положено у порядочных приматов. Вот только не бывает у обезьян такого вытянутого, гибкого, как у слепыша, тела. Да и вытянутые вперёд челюсти напоминали больше собачьи. Ну и размерчик. Хром, конечно, слышал про обезьян. Читал. Да и телевизор, который ловит программы с военного городка, смотрел периодически. Там и про обезьян показывали. Вроде, подобные тоже были, с вытянутыми мордами. Но не настолько же! Да и клыки, любой альфач позавидует.

Обезьяны разделились и стали обходить сталкеров с двух сторон.

— Что делать будем? — спросил Хром.

— Стрелять. Вплотную их подпускать нельзя. В рукопашной мы им не соперники. Уделают на раз.

— Ну, тогда, огонь!

Твари точно никогда не сталкивались с огнестрельным оружием, поэтому позволили людям хорошо прицелиться. Это не слепыши и не шипохвосты, которые сразу просекают, что человек готовится к стрельбе. Эти же спокойно приближались к своим жертвам, видимо принимая автоматы за какие-то дубинки. Ну и получили, конечно. Левая обезьяна, получив очередь прямо в морду, рухнула сразу, а вот вторая, с пулями в правой стороне груди, попыталась скрыться и полезла по стене стоящего неподалёку одноэтажного дома. Хром успокоил её только второй очередью.

— Точно! Павианы! — провозгласил Сержант, осматривая тушку. — Эк как тебя мутацией-то раздуло. А были такие смешные обезьянки размером с шипохвоста.

— Ты по сторонам смотри, а то опять чего бы не прилетело. Да и пошли уже.

Перешагнув через тушу твари, сталкеры опять пошли по улице вверх. Раздался лай, на этот раз точно собачий. Стоящий радом дом доверия не внушил, так как в окнах что-то мерцало, поэтому дружно побежали к следующему строению. Успели как раз вовремя и, упав под подоконник на деревянный пол, долго отдувались. Поднятая пыль забилась в нос и мучительно захотелось чихнуть. Вот где чих может быть ценою в жизнь! Сталкеры сидели с глупым выражением лица, зажав носы и стараясь не дышать. Прямо под окнами началась возня, чьё-то рычание, потом заливистый лай и свора убежала дальше по своим делам. Вот тут-то сталкеры и прочихались.

— Ух! — откинулся спиной на стенку Сержант, — как приятно иногда от души чихнуть.

— Слепыши убежали. Надо дальше идти, — оборвал игривое настроение напарника Хром.

— Ну идти, так идти.

Сразу за домом притаилась электра, которую распознал первым Хром. Сержант осмотрел аномалию, но артефакта так и не нашёл. Заборы в этой части города были целыми, поэтому дворами двигаться было проблематично. Пришлось опять пилить по улице, чувствуя себя немного неуютно.

— Нам бы только частный сектор проскочить, — проговорил Хром, всматриваясь в карту. — В многоэтажках полегче станет.

— Посмотри туда, — вдруг показал в сторону перекрёстка Сержант.

— Ну, перекрёсток, ну и что?

— Обрати внимание, три угловых дома по сторонам перекрёстка нормальные, а от этого один дальний угол остался.

— Ну, развалился, наверное.

— А где развалины? Там же чисто, как будто и не было никакого строения.

Хром и сам уже заметил эту нестыковку, а препирался так, для самоудовлетворения. Между тем он отклонил голову немного в сторону и посмотрел на перекрёсток расфокусированным зрением.

— Ох ты ж! — воскликнул сталкер. — Мы же с тобой чуть прямиком в адский котёл не вляпались. Молодец, не только болтать умеешь.

— Не ты один у нас такой, прямо, проводник, — обиделся Сержант.

— Да ладно, успокойся. Шучу я.

Пришлось возвращаться и опять уходить на параллельную улицу. Небо над головами стало покрываться тучами. На улице ощутимо стемнело и начал накрапывать первый, пока ещё несмелый дождик.

— Смотри, первый дождь за весь наш выход! — удивился Сержант.

— Ты что в романтику ударился? — прикрикнул на него Хром. — Ждёшь, когда ливанёт? Давно с червями не братался? А ну давай в дом!

Опять пришлось забегать в пыльное заброшенное строение, много лет не слышавшее человеческие голоса. А за окном вдруг полило. Да ещё и с громом! Такое впечатление, что небеса прохудились, и вся, накопленная за всё это время влага устремилась сейчас к земле. Почва вокруг зашевелилась и наружу полезли дождевые черви толщиной с руку, а то и с ногу взрослого человека. Откуда-то донесся истошный визг слепыша, потом лай и ещё один визг. Точно стая не успела вовремя укрыться.

Дождь продолжался до самого вечера, поэтому на ночлег пришлось устраиваться в этом же доме. Наскоро перекусили и, отыскав небольшой чулан без окон, забаррикадировались там и улеглись спать. А спалось под мерный перестук дождя по крыше чудо, как хорошо.

Пингвин с утра выбрался из погреба и, достав свой сухой паёк, приступил к завтраку. Еды осталось совсем немного, да и воды тоже мало, поэтому нужно, всё-таки, побыстрее выйти хотя бы к уродам. А там Грах живо переправит его к своим. И только тут наёмник вдруг понял, что совершенно не представляет себе, в какую сторону идти. Он попытался мысленно построить маршрут своего движения после того, как машины влетели в аномалию, но ничего не получилось. Такого у него ещё не было. Везде, будь то в горах Урала или отрогах Тянь-Шаня, в Маньчжурских или Казахстанских степях, в Узбекских Кызылкумах или в Приуральской лесостепи, он всегда безошибочно находил нужное направление. А тут, как внутренний компас сломался. Взобравшись по шаткой подгнившей лестнице на крышу, он огляделся. Вон там, вроде, многоэтажки виднеются. Значит, Город в той стороне. Надо идти туда. Опять спустился вниз, рискуя навернуться на какой-нибудь наиболее трухлявой ступеньке. Но, ничего. Обошлось.

Странно, в этом районе что, людей вообще нет? Заборы все целые. Никто на дрова не растащил. Даже столбы деревянные с проводами. В Городе такого добра днём с огнём не сыщешь. Да и стёкла в окнах в большинстве домов целые. А куда тогда люди делись? Закинув на спину рюкзак, Пингвин пошёл по улице, взяв направление на увиденные многоэтажки.

Детектор запищал буквально метров через двадцать. Только потом в нос ударил резкий запах озона и щёки противно закололо. В голове заметались панические мысли и ноги мелко-мелко затряслись. Да что же это такое? Неужели та самая авария так сильно ударила по психике и зародила в нём самую настоящую фобию к электрам? Раньше же не боялся. Опасался, да. Но не было такого панического страха. Пингвин вошёл во двор стоящего рядомдома и перелез через забор, разделяющий два участка. Надо что-то с собой делать. Так не пойдёт. Если он постоянно будет обходить все, встречающиеся по пути электры, скача через заборы, долго же придётся ему пробираться на базу. Надо взять себя в руки.

Краем глаза он уловил какое-то движение и отработанным движением выхватил Беретту. Уже выстрелив практически навскидку, он рассмотрел летящего на него шипохвоста. Слава Богу, уже мёртвого. Не пряча пистолет, настороженно огляделся. Никого. Значит, кошак был здесь один. Повнимательней надо быть. В этом Городе не только аномалии опасны. Сверившись с детектором и определив, что электра осталась за спиной, опять вышел на улицу и зашагал в нужном направлении.

За Тарана на базе остался Клёст. Интересно, как он воспримет возвращение Пингвина? Уступит ли добровольно руководство базой, или придётся устанавливать своё главенство силой? Нет, в своих возможностях наёмник не сомневался. Того же Клёста он неоднократно бивал на спаррингах. Да и в бою он намного слабее. Вот только не хотелось бы свары, а потом и тайной оппозиции. Лучше уж, чтобюы было всё полюбовно. Тем более Пингвин в наёмнических кругах фигура авторитетная.

Детектор слабо пискнул и по подошвам словно кто-то со всей дури ударил доской. Да какой доской? Шпалой целой. Тело взмыло вверх, крутанулось вокруг своей оси и рухнуло в заросли колючей сирени, основательно приложив о деревянный столбик ограды, вышибая дух. В рёбрах опять что-то больно треснуло, а отбытые пятки заныли тупой, нестерпимой, ноющей болью. Да что же это рёбрам не везёт в последнее время! Пингвин попытался встать, но зашипел от прострела в ступнях. Похоже отбиты напрочь. Хорошо, что ещё целы. Он глянул на экран детектора. Ага. Трамплин. Совсем небольшой, слабенький. Поэтому прибор и зафиксировал его с таким запозданием. Слабенький? Можно себе представить, что было бы, если бы трамплин был хотя бы средненьким. Ему и слабенького хватило.

Кряхтя и матерясь, Пингвин ползком выполз из колючих кустов и, не обращая внимания на царапины, заполз в стоящий рядом сарай, закрыл за собой скрипучую дверь и подпёр её валяющейся рядом лопатой. Вот так. А теперь необходимо отлежаться. Хотя бы пока не притупится боль в ногах и опять можно будет ходить. Пингвин никогда не сдаётся. Пока есть хоть один шанс из миллиона, он будет бороться за свою жизнь и цепляться за неё зубами. С такими мыслями он откинулся на спину и забылся тяжёлым сном.

Очнулся от забытья, когда по внутреннему ощущению было далеко за полдень. Где-то часа три или четыре. Попытался подняться на ноги. Боль ещё отдавала в пятки, но идти было уже можно. Откинул лопату и, открыв противно заскрипевшую дверь, вышел из сарая. На небе стали собираться облака, но это наёмника как-то не расстраивало. Даже если пойдёт дождь, нужно всё равно идти. И так сильно задержался в этом проклятом месте. Вскоре действительно закапало, потом пошёл лёгкий моросящий дождь, который неожиданно перешёл в сильный ливень. Над головой гулко прокатился гром, однако молния так и не сверкнула.

Под ногами что-то зашевелилось, и Пингвин отпрыгнул в сторону, выхватывая Беретту. И вот тут у него буквально глаза полезли на лоб. Повсюду, куда ни кинь взгляд, из земли полезли противные мерзкие черви толщиной сантиметров двадцать, а то и тридцать. Круглые ротовые отверстия на торцах этих шлангов-переростков, усеянные мелкими зубами, повернулись, как один в сторону наёмника. Пингвин заорал от ужаса и помчался в ближайший двор, паля перед собой из пистолета. Верхние части червей с круглой пастью разлетались от попадания пуль зелёной вонючей жижей, однако червей меньше не становилось. Рванув на себя калитку, наёмник ворвался во двор, но там тоже всюду были черви. Инстинктивно он перескочил на какой-то железный бак, отстреливаясь от стремящихся к нему кошмарных порождений города. Достреляв последнюю обойму он, не помня себя от страха, выбросил свою верную Беретту и выхватил Дезерт Иггл. На голову посыпалась какая-то труха, и Пингвин инстинктивно посмотрел наверх. Над головой раскинул свои ветви хищный тополь, щедро осыпая наёмника размокшими от дождя пушинками. Плечо в районе шеи обожгла нестерпимая боль, как будто кто-то прижёг калёным железом. Такая же боль возникла в руке в районе бицепса, где была широкая прореха после встречи с колючей сиренью. Заорав ещё больше, он рванул к дому, выпуская по мерзким червям последние патроны.

Уже закрыв за собой дверь, он долго стоял на трясущихся ногах, заполошно дыша и сжимая в руках уже совершенно бесполезный пистолет. Рюкзака не было, и Пингвин не помнил, где потерял его. Ладно, сейчас нужно с насущными проблемами разобраться, а потом можно будет и Беретту найти, и рюкзак. В рюкзаке, помнится, ещё были патроны к пистолету россыпью. Прямо на плите русской печки разжёг небольшой костёр и, раскалив добела финку, стал прижигать те места, куда ввинтились эти проклятые семена хищного тополя. Было больно, но наёмник терпел. Уж больно не хотелось ему разгуливать этаким ходячим деревцем. А против калёного железа ни одна органика не устоит. Ещё посмотрим, кто кого.

Утро встретило напарников свежестью. Выйдя из чулана, они аж сощурились от бьющего через окно в глаза солнечного света. Зелень за окном радовала взгляд своей чистотой. Да. Умылась природа вчерашним дождиком. Умылась и посвежела. Сержант выглянул в окно. От червей, которыми вчера буквально кишела земля, не осталось и следа. Уползли назад в своё подземное царство. Ну, туда им и дорога.

— А на улице красиво-то как! — сладко потягиваясь и отходя от окна проговорил сталкер.

— Красотой сыт не будешь, — хмуро ответил Хром, оглядывая остатки провианта. — Как бы опять на крыс не перейти. Да и крыс я здесь не встречал в последнее время.

— Ничего. Разберёмся.

— Может и разберёмся. Вот только надо сейчас водой озаботиться. Когда в дом забегали, я под крышей бочку видел. Как раз для дождевой воды. Надо бы накипятить побольше. Бери, вон, ведро, и шуруй. А я пока огнём займусь.

Сержант убежал с ведром, а Хром подошёл к большой русской печи, занимавшей половину кухни. Печь была знакомая. В доме, где он жил с матерью, стояла такая же. И там, кроме основной топки сбоку находилась небольшая такая плитка, чтобы не тратить много дров для быстрого разогрева. Сложив в маленькую топку дрова, он развёл огонь и, приоткрыв заслонку, убедился, что в трубе тяга есть. Огонь ровно загудел, требуя добавки, и Хром подбросил ещё дровишек, сложенных неизвестно когда бывшими хозяевами прямо возле печки. Поленья были пересушены до звона и загорались охотно, жадно впитывая в себя огонь. Появился Сержант с полным ведром и сразу бухнул его на плиту.

— Хорошо горит. Быстро разогреется.

— Значит, меньше времени потеряем. Если бы не черви, ещё с вечера можно было это сделать.

Оба замолчали, уставившись в огонь. Стало как-то тепло и уютно, и Хром вдруг с неожиданной теплотой подумал о матери. Как она там? Переживает, наверное. Сколько же он ей горя принёс своей беспутной жизнью. Вон, многие его сверстники устроились в военном городке на работу. Кто сантехником работает, кто кухрабочим, а кто и дворником. А что, и заработок стабильный, и никакого риска, да и ништяки разные время от времени перепадают. Мусорщики, например. Сколько всего хорошего на свалке находят. Военные ещё хорошие вещи выбрасывают не задумываясь. А ему, видите ли романтики не хватало. В сталкеры пошёл. А толку? Дальше одного-двух кварталов от посёлка не заходил. Ни опыта, ни снаряги нормальной. Скудный хабар, какой попадался, тут же и пропивал. А мать молчала. Обижалась, но молчала. Но ничего. Вот вернётся он домой, всё будет по-другому. Сталкерить, конечно, он не бросит. Кто хоть раз в Город за хабаром сходил, сталкером на всю жизнь стал. Город не отпустит. Вот только пить поменьше станет, а зарабатывать побольше. А что? За время этого выхода Хром и сам почувствовал, как вырос в этой профессии. Да и шутка ли, забраться туда, куда даже Сынок не забирался.

— Хром! Уснул что ли?

— Нет. А что?

— Да я зову, зову, а ты не откликаешься.

— Задумался.

— Давай разливать кипяток по маленьким кастрюлям. Быстрее остынет. И осторожно, муть со дна не подними. Вот так. А пока остывать будет, я ещё одно ведро закипячу. Помоемся.

Пока вода остывала, действительно успели слегка обмыться. Остывшую воду залили в гидраторы и наполнили резиновые бурдюки, после чего собрались и вышли из дома. Дорога, как и прежде, шла в гору. Многоэтажки стали ближе и, среди них просматривались несколько вычурных зданий, то ли рестораны, то ли концертные залы. Высоко над другими взмыла вверх одинокая шестнадцатиэтажка, воткнутая сюда по странной прихоти неведомого архитектора. И вот тут, с вершины этого несуразного шестнадцатиэтажного здания вдруг сорвалась чёрная туча.

— Блин! Опять вороны! — простонал Сержант, бросаясь вслед за убегающим Хромом. — Куда?

— Здесь калитка закрыта! Давай в следующий двор!

— Некогда! — Сержант со всей дури впечатался в забор из проржавевшего профнастила и прорвал его. — Давай сюда!

Напарники перебрались через образовавшуюся брешь в заборе и ворвались в дом.

— Ищи подсобку! — проорал Хром под аккомпанемент бьющегося стекла.

— Нашёл! Сюда!

Хром дал очередь по ворвавшимся в комнату воронам и бросился на голос. Возле открытой настежь двери стоял на одном колене Сержант, приложив автомат к плечу.

— Давай быстрее, я прикрываю, — проорал он.

Напарник заскочил в кладовку и уже оттуда взял на прицел входную дверь. Сержант скользнул внутрь и, дождавшись, когда Хром срежет очередью особо шуструю ворону, захлопнул за собой дверь.

— Вот достали пернатые! — отдувался он. — Никакой жизни от них нет. Интересно, есть переносные глушилки для ворон? Ну, типа тех, что вояки применяют в городке, только поменьше и покомпактнее. Штука-то надёжная. Вон, в нашем районе вороны вообще не появляются.

— Наверное, нет. Если бы такие были, все сталкеры ими давно уже бы обзавелись.

— А жаль. Классно было бы. Идёшь вот так по Городу, а вороны тебя стороной облетают. Красота!

— Ну, следуя твоей логике, нужны ещё глушилки от слепышей, от шипохвостов, вот ещё от павианов бы не помешало, ну а в идеале ещё и от хищного тополя.

— Тебе бы только поржать. Уж и помечтать нельзя.

— Ты, лучше, помечтай, где мы еду брать будем. Скоро харч закончится.

— Крыс будем бить.

— Ты здесь хоть одну крысу видел?

— Здесь — нет. А вот дойдём до многоэтажек, там должны быть— Что-то идём, идём, а никак дойти не можем.

Утром Пингвин почувствовал себя хуже. Голова раскалывалось, а всё тело, словно опустили в чан с кипящей смолой. По всему телу разлился нестерпимый жар. Да ещё и болели плечо и рука в тех местах, где вчера он прижигал калёным железом. Мучительно не хотелось вставать, но наёмник пересилил себя и поднялся. Есть не хотелось совсем. Да и, в принципе, еды-то не было. Всё осталось в рюкзаке, который ещё предстояло найти. Как и Беретту.

Во дворе под навесом нашлась железная бочка, полная дождевой воды. Не раздеваясь, прямо в обуви, Пингвин влез в бочку и погрузился в приятную, успокаивающую прохладу. Вот так бы и сидел. Тело пронзила острая боль, которая скрутила наёмника в бараний рог, но неожиданно сразу прошла. Почувствовав себя лучше, пингвин перевалился через край бочки и выбрался наружу. Не обращая внимания на льющуюся с одежды воду и чавкающие ботинки, он пошёл по двору, отыскивая потерянные вещи. Рюкзак нашёлся возле сарая. Он так и висел, зацепившись за торчащую жердину. Видимо, вчера, почувствовав, что его что-то держит, он автоматически скинул рюкзак и побежал дальше. А вот пистолет достать не удалось. Он так и лежал в углу двора в тени хищного тополя. Ладно, спасибо, хоть за рюкзак. Покопавшись в нём, он нашёл патроны к Беретте. А вот к Дезерт Игглу патронов не было. Ну, это естественно. Слишком экзотический для этих мест боеприпас. Этот пистолет, благодаря очень мощному патрону, имелся в качестве своеобразной карманной артиллерии на коротких дистанциях, пробивающий всё, вплоть до средних бронежилетов. А тяжёлый сносит так. Что костей не соберёшь. Мощная убойная вещь. Вот только подразумевалось, что стрелять из него придётся очень редко, поэтому и патронов особо не требовалось. И надо же так получиться, есть и пистолет, и патроны, а толку? Калибры то разные!

Пингвин вздохнул, сунул бесполезный пистолет обратно в набедренную кобуру и пошёл на непослушных ногах к виднеющимся вдали многоэтажкам. В голове мутилось. То, внезапно возникали картины далёкой юности, когда он, ещё романтичный мальчишка, совершал свой первый прыжок с парашютом, то, когда принимал присягу, гордо подняв голову в голубом берете. Внезапно ему показалось, что бредёт он по Маньчжурской степи в атаку на роту танков под голубым Казахстанским знаменем, а рядом вислоусый султан Ташкента Сариходжа что-то пытается сказать на ухо.

Острая боль, опять пронзившая всё тело, разогнала туман в голове, и Пингвин увидел, что всё ещё идёт по дороге, а вдали всё так же недоступные, виднеются многоэтажки. Сзади что-то оглушительно хлопнуло, и наёмник, рефлекторно обернувшись на звук, запутался в ногах и чуть не упал. Буквально в метре бушевала и била в разные стороны молниями электра. Это как он умудрился пройти мимо аномалии и не заметить её? Да ещё и такую буйную? И как не вляпался в неё? Чудеса.

В ухо опять кто-то зашептал. Пингвин скосил глаза и увидел пробивающийся над плечом росток. Ещё не веря своим глазам, он глянул на бицепс и увидел точно такую-же зелень. В ярости он схватился за молодой побег и рванул. Тут же его накрыла такая боль, что любая боль, испытываемая им за всю свою жизнь, показалась детским лепетом. Боль швырнула его на землю, и он завозился, словно перевёрнутая черепаха. Попал. И на этот раз окончательно.

Пингвин опять поднялся на ноги и зашагал к виднеющимся вдали домам. Смысл? Да не было никакого смысла. Смысл был в движении. Пока человек двигается — он живёт. Мысли опять стали крутиться вокруг Города. Выходит, Город всё-таки живой. И вот сейчас он мстит? Опять вспомнились слова Хрома: «Город тебе этого не простит». Неужели правда? За всю свою наёмническую жизнь Пингвин повидал немало городов, как раскатанных в щебёнку, так и полуразрушенных, как выжженных боевой химией, так и превращённых в радиоактивную пустыню. Но ни разу он не видел живых городов. И не знал, что такое возможно. А, может всё это бред, легенда, придуманная дикарями? Что же тогда случилось с ним? Неужели просто цепь трагических случайностей? В голове орпять помутилось.

Из забытья его вывел кошачий рёв. Прямо перед ним крупный шипохвост, попав в трамплин, взмыл высоко в небо. Опять он не попал в аномалию, хотя был от неё в двух шагах. А, может, шагнуть туда и уже сразу отмучаться? Нет. Духу не хватает. На деревянных ногах Пингвин обогнул трамплин и поковылял дальше по дороге, которая стала напоминать ему путь на Голгофу. Сильная боль опять швырнула его на землю. Но, в отличие от предыдущих, она не спешила покидать его измученное тело, продолжая ковыряться в нервных окончаниях.

Не в силах уже подняться на ноги, превозмогая боль, наёмник дополз до забора и уселся в тени колючей сирени, привалившись спиной к штакетнику. Легче не становилось. Боль сверлила изнутри, казалось, выворачивая всё тело наизнанку. И вот тут, Пингвин услышал голоса. Нормальные человеческие голоса.

— Вот интересно, — разглагольствовал Сержант, — эти бронекостюмы такие крутые, а детектора аномалий нет. Как такое может быть?

— Может, ты не всё меню разобрал? Всё-таки на незнакомом языке написано. Просто мы не знаем, как эта опция включается.

— Может и так. Хотя куда там! Я же это меню вдоль и поперёк уже излазил.

— И многое понял?

— Ну, не многое. Вот вернёмся домой, я найду переводчика и переведу всё меню, чтобы знать, чего ещё это чудо умеет. А ещё лучше, найду спецов в электронике на большой земле. Пусть они всю программу русифицируют.

— На это я тебе вот что скажу: ни хрена я не понял из того, что ты тут пробормотал. А вообще, смотри под ноги. Не одному мне аномалии искать.

— Смотрю. Кстати вон, прямо по курсу, бритва. И хрустальный шар под ней. Ого! Смотри! Синий!

— И что это значит?

— А кто его знает? Может, не только рак лечит, а ещё и мёртвых поднимает. От куда я знаю? Но то, что я ещё не слышал про синие шары, это точно. Значит, дорогой.

— Осторожнее. В бритву не влети.

— Обижаешь. Вот так, осторожненько. Дайка мне свой контейнер. Вот и всё, — довольно пыхтел Сержант, закручивая контейнер.

— Ну ты и маньяк по артефактам! — засмеялся Хром, глядя на счастливое лицо Сержанта.

— Да я столько артов со времён своего прибытия сюда не видел! А тут вообще, идёшь и как в лесу грибы собираешь.

— В аномалию не влети, грибник.

— Точно! Чуть в мясорубку не вляпался.

— Так, давай посерьёзнее. А то действительно, развеселились тут, как два дурачка.

Осторожно обкидав камнями мясорубку, обошли её и уже собрались уйти дальше, как услышали неподалёку слабый человеческий голос.

— Показалось, что ли? — потряс головой Хром.

— Нет. Я тоже слышал.

— Эй! Помогите! — раздалось из-за куста колючей сирени.

— Прикрой! — бросил Хром Сержанту, — пойду гляну.

— Сержант приложил автомат к плечу и стал контролировать сектора, давая напарнику возможность посмотреть, кому понадобилась помощь.

За кустом сидел оборванный, грязный измождённый мужик. Невидящими глазами он шарил вокруг и шептал пересохшими губами только одно слово: «Помогите». Что-то в облике незнакомца показалось знакомым и сталкер пригляделся повнимательнее.

— Сержант! Глянь, какой сюрприз нам Город подсунул! — позвал он напарника.

— Что там? — высунулся Сержант.

— А ты посмотри. Неужели не узнаёшь?

— Погоди. Что-то знакомое. Ух ты ж! Неужели Пингвин!

— Собственной персоной.

Пингвин, услышав своё имя, пришёл в себя и глянул на сталкеров более осмысленными глазами. Перед ним стояли двое в крутейшей натовской броне. На какой-то миг ему показалось, что он опять лежит раненный на берегу Баренцева моря. А на берег высаживается точно в такой же броне американский десант. Вот только лица у этих американцев больно знакомые.

— Вы! — округлив от удивления глаза, наконец узнал сталкеров он. — Но как? Вы же погибли там, в поле аномалий.

— Мы не погибли, — ответил Хром, глядя на эти жалкие остатки когда-то грозного и самоуверенного Пингвина. — Нас спас Город.

— А меня он убил. — наёмник показал на молодые ростки тополя на своём теле. — Хищный тополь. Вляпался. Ты оказался прав. Город живой. И он наказал меня. Только одного не могу понять, почему так! Почему Тарана, Штыря, Краба, Глюка, Винта, Сэма, Змея просто зажарили, а меня вот так? Раньше я считал, что смерть в огне самая мучительная. А теперь я о ней мечтаю. И пусть меня зажарят. Лишь бы вот так не мучиться.

Хром смотрел на наёмника. А тому было больно. Очень больно. Тело, конвульсивно трясущееся при очередном приступе, бледное лицо, испарина на лбу и глаза. В его глазах просто плескалась мука.

— Знаешь, Пингвин, я не знаю, как умерли твои друзья, но подозреваю, что их смерть была, хоть и мучительной, но достаточно быстрой. Город наказал их за то, что они подонки. За это он их убил. А ты — хуже. Ты не просто подонок. Ты предатель. Ты предал тех, с кем делил кусок хлеба, тех, кто прикрывал тебе спину и кому прикрывал спину ты, тех, с кем плечом к плечу ты прошёл через половину города. И ты предал, не моргнув глазом. Так, походя, словно окурок выкинул. Поэтому Город тебя наказал таким образом.

— А ты изменился, Хром. Стал другим. И ты, Сержант.

— Меня изменил Город.

— Слушай, Хром, — задыхаясь от боли проговорил Пингвин, — между нами было всякое. Но, прошу, выполни одну мою просьбу.

— Какую?

— Убей меня. Не могу больше терпеть. Убей. Один единственный выстрел. Умоляю.

Хром поднял автомат, прицелился в голову наёмнику и, вдруг, опустил оружие.

— Нет, я не убью тебя. Город избрал тебе наказание, а я не могу пойти против его воли.

— Убей! Умоляю! Жалко тебе патрона? Убей ножом. Но только убей!

— Нет. Желаю тебе в аду расторопных кочегаров, Пингвин, — Хром отвернулся и зашагал прочь.

— Сержант, ты же не веришь во всю эту хрень! Ты же цивилизованный человек! Убей хоть ты!

— Прости, Пингвин. Я верю Хрому. Раз он говорит, что нельзя, значит нельзя. И ещё, тебе это не понадобиться, — сталкер сноровисто снял с руки наёмника детектор аномалий. — Прощай.

Сержант повернулся и стал догонять напарника, цепляя на ходу детектор аномалий себе на предплечье рядом с пультом управления. А вслед им неслись мольбы и проклятья, пока не затихли, заглушаемые расстоянием.

До многоэтажек добрались ближе к вечеру и сразу принялись искать место для ночлега. Внимание привлекла пятиэтажка, стоящая немного особняком. Неплохое место, да и простор для наблюдения. Двери в подъезде все присутствовали, так что с этих проблем не возникло. Заняли одну из квартир на втором этаже. В комнатах царил относительный порядок. Конечно, чувствовалось, что здесь не один десяток лет никто не живёт. Но не было следов спешных, панических сборов. Казалось, что хозяева просто вышли когда-то, да так и забыли вернуться. Заклинили дверь, поужинали и Сержант отправился на боковую, а Хром остался на посту. В темноте, в здании напротив вдруг загорелось одно из окон. Задвигались в освещённом прямоугольнике окна тени. Наверное, если бы здание стояло ближе, можно было бы услышать музыку, или голоса. Тени явно ругались. Бурная семейная ссора. Вон, кажется, женщина. Что-то кричит, размахивает руками. А та тень, наверное, мужчина. Что-то пытается сказать, успокаивает. Вот протянул руки, прижал её к себе. Гладит по волосам и обнимает. Вроде, помирились. Свет в окне погас. Спать пошли, наверное. После того, как они с Сержантом попали вот так на празднование Нового Года, такие хронокапсулы уже не внушают иррациональный ужас, а, скорее навевают лёгкую ностальгию. Вроде, как тоску по той жизни, жизни, которой никогда не жил.

9

Утром быстро добили оставшуюся еду и вопрос провианта встал в полный рост.

— Сержант! — позвал напарника Хром, — что ты там возишься? Выходить надо. И ты обещал крыс. Где же они?

— Сейчас! — донеслось со стороны кухни, где сталкер хлопал дверками шкафов.

— Что ты там хочешь найти? Еда столько не живёт.

— А эта? — из кухни, потрясая каким-то пакетиком, вышел довольный Сержант.

— Что это?

— Суп. Если верить написанному, то это куриный суп.

— И ты думаешь, что его ещё можно есть?

— Да. Хотя, там есть кое-какие добавки, которые всё же стоит выбросить. Но это в отдельном пакетике. Там жиры всякие. Вот это точно испортилось. А остальное может храниться веками.

— Что-то я не слышал про это чудо.

— Откуда тебе об этом слышать? Это у нас в армии давали со складов длительного хранения. И рассказывали, что была такая страна. Китай, называется. Это там, за Уралом. Очень далеко. Сейчас там много разных республик. И Синьцзян, и Уйгурский каганат и много ещё чего, но это не суть важно. Рассказывали, что в этом Китае делали почти всё, до чего можно додуматься. Вот они первыми и применили технологию сублимирования в гражданских целях. Стали вот такие наборы выпускать. И не только супы. И каши, и картофельное и пюре… Много чего. Места занимают мало, весят вообще крохи, зато залил кипятком и кушай себе. Правда, химии полно. По факту, конечно, сущая дрянь. Но кушать можно.

— И что ты предлагаешь? Растянуть этот пакетик на несколько дней?

— Нет. Здесь я нашёл только один. Но, ведь в этом доме много квартир. Да ещё и есть магазины, в которых этого добра должно быть полно. Обрати внимание, этот район совсем не тронут. Здесь ни разу не было мародёров. Такое впечатление, что отсюда разом изъяли всех жителей и всё законсервировали.

— Ну, тогда смысла лазить по квартирам я не вижу. Вон, в доме напротив вывеска: магазин «Весна». Туда и пойдём.

Вышли из подъезда и пошли вдоль дома. Конечно, напрямик через большую площадку с детским городком, лавочками для отдыха и дорожками из щербатой бетонной плитки было бы куда, как ближе. Однако это Город. А в Городе прямой путь самый опасный. И действительно. Детектор пискнул, сообщая о трамплине, засевшем в песочнице. А это только рядом. Радиус действия у портативных детекторов аномалий очень небольшой. Не больше пятнадцати метров. Так что кто знает, что там дальше, например, вон на той детской горке. Что-то подозрительно она подрагивает. Как на сильном ветру парусит. А ветерок-то совсем небольшой.

Дверь в магазин оказалась незапертой, что Хрома обрадовало. Бить стекло витрины не желательно. Шум, как никак. А шуметь в этом вымершем районе ой как не хотелось. Было что-то зловещее в этом безлюдье. Даже лая слепышей не было слышно. И ни одного шипохвоста. Не с проста всё это. В магазине тоже всё так и лежало на своих местах. Мумии сыров и колбас, запыленные коробки с конфетами, ссохшиеся плитки печений, бурые комки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся бывшими булками хлеба, какие-то бутылки на полках и в стеклянных шкафах…

— Вон, видишь? — указал на коробку с подобными виденному утром пакетиками Сержант. — Забираем. Можно ещё и вон те взять, но они много места занимать будут.

На полке, на которую указал напарник, стояли пирамиды запечатанных квадратных и круглых чашек. Хром стал набивать ранец действительно невесомыми пакетиками с цветными этикетками.

— Может, печенья возьмём? — поинтересовался Хром.

— Нельзя. Они изготавливаются с добавлением жира или масла. Отравимся.

— А вода? — сталкер указал на большие пятилитровые пластиковые бутыли с прозрачным содержимым.

— Не знаю. Давай-ка одну откроем. Если за это время не протухла, можно брать. В такой таре вода, вообще-то хранится очень долго. Но не настолько же.

Откупорили один из бутылей и, уловив запах тухлой воды, сразу же закрутили крышку обратно. Набив полные рюкзаки пакетами, напарники присели тут же на прилавок.

— Как пойдём? — поинтересовался Сержант.

— Сворачиваем за угол и идём по дороге к вот этому комплексу. Потом, через школу выходим к зданию прокуратуры. Пока всё. Дальше рано планировать.

За углом ожидал небольшой трамплин, который заметили загодя, благодаря прибору. А вот метров через сто пришлось повозиться, пресс вместе с трамплином наглухо заблокировали улицу. Нужно было сворачивать, вот только Хрому почему-то совсем не хотелось обходить через территорию больницы. И больница-то небольшая. Трёхэтажный основной корпус, составляющий букву Н, если смотреть сверху, длинный двухэтажный у основания буквы и несколько одноэтажных подсобных строений, разбросанных по территории. На автостоянке догнивали автомобили, а по территории лёгкий ветерок гонял какой-то мусор.

— Ну, что? — нетерпеливо поинтересовался Сержант. — Пойдём через территорию?

— Что-то не хочется мне туда.

— А варианты?

— Можно слева дом обойти.

Они вернулись назад и попробовали пройти через двор. Детектор словно сбесился. Двор оказался непроходим. Экран прибора стал светиться как фонарик, показывая одну сплошную аномалию. Не веря своим глазам, Сержант выключил умную машинку и снова включил. Экран матово засиял, загружаясь и вновь вспыхнул одним большим сплошным пятном. Прибор опять заверещал не переставая.

— Это что, такая большая аномалия? Так же не бывает, — удивился сталкер.

— Нет. Это аномальное поле высокой плотности. Вон, видишь, искрит электра? А вон мясорубка столб для белья в штопор закрутила.

— Мы здесь не пройдём.

— И, даже, рисковать не будем.

— Тогда путь один: через больницу.

Он сидел у окна в приёмном покое и смотрел на этих смешных двуногих, нерешительно топтавшихся у ворот. Глупые. Они уверены в своей неуязвимости? Ничего. Недолго им тешится свей самоуверенностью. Он покажет им, чего стоит вся их сила, заключённая в железных палках, которые они держат в руках. Ага. О чём-то спорят, изредка кивая то в его сторону, то куда-то назад. Ушли. Жаль. А нет. Снова вернулись. Ну идите же сюда. Я вас жду.

Себя Он осознал как-то совсем неожиданно. Раз, и вот Он, стоит посреди этих высоких каменных гор с многочисленными норами. Дома, мелькнуло в глубине сознания, а норы — это окна. Откуда Он знает, как всё это называется? Горб на спине не даёт разогнуться полностью, от чего мощные руки с длинными острыми когтями свисают до колен. А там, на высоком холме сияет в лучах светила Божество. Огромная статуя на коне с мечом в вытянутой руке. И волны, исходящие от острия этого меча такие ласковые, такие приятные. Он буквально купался в этих живительных лучах, пока в его мозгу происходила загрузка информации. Странно. Откуда ему известно это понятие? Не проще бы было сказать: просыпается память или разум? Нет, именно загрузка и именно информации.

Что было до того, как Он пришёл в себя на улицах этого жилого массива? Кем Он был до этого? Не мог же Он родиться сразу таким большим и сильный. Ведь откуда-то Он знал, что все существа приходят на свет маленькими и беспомощными, и потребуется время, чтобы вырасти и обрести силу. Но ничего не вспоминалось. Все попытки заглянуть в память дальше этих улиц заканчивались страшной головной болью.

Вообще-то пища ему была не нужна. Ему вполне хватало той живительной энергии, которое дарило Божество на холме. Но эти двуногие вторглись в его владения и должны быть за это наказаны. Да и при взгляде на них Он вдруг почувствовал, что и от простой пищи бы не отказался.

Долго Он скитался по району, влезая в квартиры, исследуя подъезды, пока не осел здесь, в этой больнице. Сравнительно большая территория, огороженная забором, очень ему понравилась. А многочисленные палаты, процедурные кабинеты со стеклянными шкафами и блестящими металлическими инструментами приводили его в полный восторг. Он даже вспоминал названия некоторых инструментов. Вот это, например, зажим, это скальпель, это ланцет, вон ножницы. А вон там кювета. Даже названия некоторых аппаратов удалось недавно вспомнить. Например, томограф или рентгеновский аппарат. Может, он раньше был врачом и лечил всем этим своих пациентов? До чего, тогда, скучной была его жизнь. Жизнь без силы и без этих волшебных волн, которыми одаривало его Божество.

Эти людишки уже входят в ворота. Ну, что же. Охота начинается. Конечно, он мог бы выскочить и двумя ударами переломать им позвоночники, а потом затащить в операционную и, уложив их на операционный стол, вспарывать их тонкую кожу своими когтями, как скальпелем и лакомиться их внутренностями. Но это неинтересно. Лучше поиграть в кошки-мышки. А для начала нужно приглушить свет. Божество научило его, как сделать ясный день вечерними сумерками, погружая определённую территорию в энергетический кокон, плохо пропускающий солнечный свет. Ну вот, так уже комфортнее.

Сталкеры вошли на территорию больницы и огляделись. От чего-то стало совсем неуютно.

— В корпуса заходить не будем, — немного нервно проговорил Хром.

— Да, проскочим по краешку территорию и всё.

И тут вдруг стемнело. Словно кто-то могущественный прикрутил настольную лампу и яркий солнечный день внезапно сменился поздним вечером.

— Что за хрень? — удивился Сержант. — Дождь собирается, что ли?

— Да нет. Небо чистое, — ответил Хром, глядя вверх, — но мне всё это не нравится.

Взяв автоматы наизготовку, они осторожно пошли мимо корпусов. Тишина вокруг стояла абсолютная. Казалось, даже лёгкий ветерок улёгся. Ни листика не шелохнётся на зарослях колючей сирени. И ни одной аномалии. Хром поёжился, почувствовал на затылке чей-то тяжёлый взгляд и обернулся. Сзади, у самого угла здания, которое они только что прошли, стояла массивная, больше двух метров высоту, фигура, в сумерках казавшаяся абсолютно чёрной. Закричав больше от неожиданности, чем от испуга, сталкер выстрелил в существо и бросился вперёд. Сержант не отставал. Внезапно, на пути сталкеров вспыхнула молодая электра, жизнерадостно потянувшая к ним свои жгуты-молнии.

— В здание! — прокричал Хром и первым, рванув дверь, ввалился в больничный корпус.

— Что это было? — ошалело вращая глазами, спросил Сержант.

— А я знаю? Идём по коридору. Только быстро.

— Откуда электра возникла? Её же не было там?

— Мне это сразу не понравилось. Вот тут поворачиваем и через торцевое окно прыгаем прямо к забору. А там уйдём. Думаю, дальше забора оно нас преследовать не будет.

Они пробежали до поворота, завернули в коридор, идущий под прямым углом и почти сразу увидели впереди ту же самую чёрную фигуру. Оно двинулась на них, выставив немного вбок руку (или лапу?), отчего когти заскребли по стене сдирая краску и оставляя глубокие борозды. Напарники сделали несколько прицельных очередей. Фигура покачнулась, постояла немного и опять двинулась на них. Сталкеры развернулись и, выскочив в коридор, по которому пришли, повернули налево и устремились вперёд. Мысли скакали с места на место, отказываясь собраться в кучу и коллегиально родить что-то здравомыслящее. Происходящее было настолько иррациональным, что просто отказывалось укладываться в голове.

— По лестнице наверх! — скомандовал Сержант.

Они взлетели на второй этаж и притаились возле верхних ступенек.

— Только не на третий, — произнёс Хром, отдуваясь. — Там мы будем, как в ловушке.

— Ага. Здесь, вообще-то ещё лестница должна быть. Больница всё же. По всем правилам, как минимум две лестницы.

— Вот чёрт, — спохватился Хром и повернулся в сторону коридора.

И, надо сказать, вовремя. В полумраке коридора явно было видно это существо, неслышно, несмотря на свои огромные размеры, приближавшаяся к сталкерам со спины. Хром опять выпустил по фигуре длинную очередь, целясь в голову и, боковым зрением отмечая, что вреда это существу не принесло, вслед за Сержантом бросился по ступенькам вниз.

Широкий коридор первого этажа опять принял сталкеров, однако, метров через десять раздался отчаянный писк детектора аномалий, извещающий о том, что прямо по курсу притаился трамплин, особо опасный в таких помещениях. Зазеваешься, и только красная клякса на потолке будет напоминать о тебе. Хром рванул одну из дверей по бокам коридора. Заперто. Рванул вторую. Тоже. Третья — облом. Наконец, одна из дверей подалась, и они влетели в процедурный кабинет.

— Чем дверь забаррикадируем? — поинтересовался Сержант, оглядывая хлипкую мебель, стеклянные шкафы и лёгкую кушетку.

— Нечем. Давай в окно!

Сержант рванул на себя ручку окна, и рассохшаяся рама с треском распахнулась. Выпрыгнув на улицу, они рванули в сторону ближайшего забора и опять остановились, увидев впереди всё ту же чёрную фигуру.

— Да что же ты к нам привязался, — злобно сквозь зубы выдохнул Хром, выпуская очередную очередь в назойливое существо. — Давай назад в окно.

Они бросились к окну, но оттуда уже выплёскивала свой заряд электра.

— Да что ж такое! — простонал Сержант, — вдоль корпуса!

Они бросились бежать вдоль стены, уже не тратя боеприпасы. Бесполезность огнестрельного оружия была очевидной. Завернув за угол, уже проскочили мимо крыльца, по которому когда-то к приёмному покою подъезжали машины скорой помощи, когда из-за дальнего угла навстречу шагнула всё та же фигура.

— Я не понял, он один так быстро передвигается, или их несколько? — вваливаясь в широкие двустворчатые двери вслед за Хромом, прохрипел Сержант. — И не разглядишь толком, что за чудище.

— Тебе что, легче станет, если разглядишь? — отдувался Хром, осматривая на ходу кабинеты.

— Может и не станет, а всё же любопытно, от кого мы так увлекательно бегаем.

— Давай сюда! — показал напарник на кабинет, на двери которого красовалась надпись «Сестра-хозяйка».

— Почему сюда?

— Там много чего хозяйственного должно быть. Может, что подходящее найдём.

Они заскочили в кабинет и огляделись. В углу стояли швабры, на которых белой краской были написаны названия: туалет, процедурная, рентген кабинет, приёмное отделение и ещё много чего. Вдоль ближней стены тянулись стеллажи, на которых стопками лежали белые халаты, постельное бельё, одеяла, отдельно рулонами лежали матрасы, а вот у дальней стены стояли шкафы с медикаментами. Сержант бросился к этим шкафам и почти сразу наткнулся на большую бутыль, на боку которого был приклеен кусочек лейкопластыря с выцветшей надписью шариковой ручкой: спирт медицинский С2Н5ОН.

— Попробуем, — пробормотал он, — хватай халаты, штук пять.

— Зачем?

— Бери. Времени нет. Бросай перед дверью.

Хром схватил халаты с полки и бросил ворохом перед входом, уже начиная догадываться, что задумал напарник. Сержант, не теряя времени опрокинул бутыль и вылил на них половину. Остальным заполнил две литровые клизмы, найденные тут же.

— Окно подготовь, чтобы быстро открылось!

Хром повернул ручки и потянул окно на себя, не открывая полностью. Дверь распахнулась и в комнату ввалилось чудовище, сразу запутавшись ногами в валяющихся на полу халатах. Сержант активировал артефакт зажигалка и швырнул ему под ноги. Взметнувшееся пламя совсем не понравилось монстру, о чём он сообщил сталкерам громоподобным рёвом.

— Окно! — проорал Сержант, поливая горящее нечто спиртом из клизмы.

Хром настежь открыл окно, и сквозняк ещё больше раскочегарил пламя. Сержант подбросил к ногам твари ещё халатов, стопку каких-то медицинских журналов, добил клизму и, кинув в пламя вторую, полную, вывалился в окно вслед за хромом. Вой и рёв из объятого пламенем кабинета не стихал. Потом раздался хлопок и пламя, загудев, вспыхнуло ещё сильнее.

— Смотри, светлее стало, — заметил Хром, когда они уже подбегали к забору.

И действительно, небо посветлело и вокруг опять стоял ясный день.

— Что за хрень была? — вопрошал Сержант, следуя за Хромом.

— Кто его знает? Давай быстрее. Подальше отойдём.

Быстрым шагом они шли, всё дальше удаляясь от забора. Опять появились аномалии. В ближайшей электре Сержант выудил очередного розового ежа и теперь с довольным видом поглядывал вокруг.

— А, прикинь, Хром, — довольно поглаживая контейнер, говорил он, — как мы домой заявимся? Все такие крутые, да и ещё с таким набором артов, что и Сынку со всей его командой не снилось.

— Ты с начала вернись, — остудил его энтузиазм напарник. — Вон, вывертыш дорогу перегородил. Как обходить будем?

— А давай через школу?

— Я после больницы на огороженную территорию ни ногой. Вдруг там очередной монстр засел.

— Ну, тогда возвращаемся и через ресторан на другую сторону дороги.

— Далековато. Столько времени потеряем.

— А с вывертышем ты быстрее управишься?

— Вообще-то ты прав. Пошли через ресторан.

Ресторан обошли справа, потому что слева лежала огромная электра, поигрывая мячиками шаровых молний. Сержант аж рот раскрыл. Такого ещё никто не видел, чтобы шаровые молнии в электре кувыркались. Хром даже был вынужден дёрнуть напарника за руку, приводя в себя.

— Что встал? Хочешь, чтобы этот мячик к тебе прилетел?

— Не, ну ты видел? Расскажи кому, засмеют. Скажут, что с перепоя привиделось.

— А ты не рассказывай. Вообще-то это плохая новость, такие шаровые молнии.

— Это почему?

— Электра — аномалия статичная. Лежит себе, никого не трогает, если, конечно в неё не вляпаешься. А тут этими своими шариками она и на расстоянии достать может. Запустит в тебя этот мячик и пишите письма мелким почерком. Вот сейчас хорошо, что она буйная, издалека видать. А если бы тихая была? Пока разглядишь, тут тебе мячик и прилетел.

— Это да. Надо будет всё-таки мужикам в баре рассказать.

— Где этот бар? До него ещё добраться надо.

— Да немного уже осталось. Вон, на холме уже от сюда видать военный объект. Видишь, рядом с памятником?

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Не мне тебе рассказывать, что такое Город.

— Ну да. Блин, и помечтать нельзя.

— Вот выберемся, мечтай, сколько хочешь. А сейчас повнимательней. Вот чего у тебя детектор пищит?

— Пресс разглядел. Я фишку пасу. Не бойся. О, кстати, очередной диск.

Сержант присел перед аномалией и стал вытаскивать из неё артефакт.

— Прикинь, про эти диски никто не знает. Уникальный артефакт. А мы аж три штуки притащим. Озолотимся.

— Оптимист.

К вечеру уже вышли к зданию прокуратуры. Перед парадным входом ожидаемо засела бритва. Любит она парадные входы. Решили влезть в окно и чуть не вляпались в мясорубку. Спасибо, детектор предупредил вовремя. Пришлось возвращаться назад и искать место для ночлега в здании по соседству. Попутно вспомнили, что зажигалку оставили монстру в больнице, поэтому пришлось ещё слазить в соседний магазин за спичками.

— Ну, давай попробуем этот твой суп из сублиматов, — довольно проговорил Хром, снимая с огня, который традиционно развели в ванной, котелок с кипятком.

— Всё уже готово, — кивнул на тарелки, в которых уже лежали комки сухой лапши, присыпанные какой-то трухой, Сержант. — заливай.

Хром залил всё это кипятком, и по комнате распространился одурительно вкусный запах. Аж слюна стала во рту вырабатываться литрами.

— Обалдеть! — восхитился сталкер.

— Вот так китайцы всех и дурили, — авторитетно заметил Сержант. — Запах приятный, вкус вообще выше всяких похвал, а на деле сплошная химия. Подожди, не спеши. Дай минут пять настояться.

Хром еле дождался, пока пройдут эти пять минут, а потом, обжигаясь, набросился на еду. Действительно, было очень вкусно. И пахло курочкой и ещё чем-то. Какими-то специями. Внезапно Сержант изменился в лице и бросился к своему автомату.

— Что случилось? — спросил Хром, так же вцепившись в оружие и переводя ствол с окон на дверь.

— В окно кто-то смотрел.

— Кто?

— Не знаю. Но лицо было не человеческое.

— А тебе не показалось?

— Нет. Точно кто-то был.

Они ещё посидели немного, не сводя глаз с окна и нервно сжимая в руках автоматы. Но больше никто не показывался.

— Ладно, — наконец проговорил Хром. — Ложись спать. Первую смену дежурю я. Всё равно отдохнуть надо. День уж очень нервный был.

— Хорошо. Только ты не расслабляйся. Там точно кто-то есть.

Ночью их так больше никто не потревожил. С утра позавтракав всё той-же китайской лапшой, только теперь с грибным вкусом, сели планировать дальнейший маршрут.

— Что-то боюсь я мимо зоопарка идти, — с сомнением в голосе проговорил Сержант. — Там за это время каких только мутантов не наплодилось. Да и так зверюшки опасные, без всяких мутаций.

— А через частный сектор, думаешь, безопасней будет? Вон улочкикакие кривые. Чего там только нет. И полтергейст может быть. Да и где вероятность того, что эти твои зверюшки из зоопарка по этим улочкам не разбежались?

— Так там хоть домов полно. Если что, есть где укрыться.

— Обложат тебя в этом доме и выковыряют, как тушёнку из банки.

— Всё одно безопасней, чем по открытой дороге переться.

— Давай так, ни тебе, ни мне. Пойдем мимо зоопарка, но прижимаясь к домам с этой стороны. Если что, будет время в какой-нибудь заскочить.

— Хорошо. Эх! Столько спирта извели на этого монстра! Я бы сейчас выпил.

— Вот домой вернёмся, выпьешь. А сейчас пошли. Немного осталось.

Вышли из дома и, обогнув негостеприимную прокуратуру, направились к дороге. Аномалий было мало, так что путь показался достаточно комфортным, пока возле Здания СТО путь не преградил огромный пресс. Пришлось обходить по обочине, при этом влезая в кювет, что тянулся вдоль дороги.

— А ну, стой! — тормознул Сержанта Хром.

— Что стой? Сейчас обойдём по-быстрому. Совсем чуть-чуть осталось. Вон, вояки на холме. Отсюда видать.

— Стой, я сказал. Нити не видишь?

Действительно, кювет буквально был заплетён тонкими сигнальными паутинками.

— Вот зараза! Чуть не вляпался. А где сами пауки?

— Сидят где-то. Пройдем, или нет?

— Да что-то густо заплетено. Лучше не рисковать.

— Ну, тогда назад. Попробуем через кафешку.

— Через кафешку далеко.

— А есть варианты?

— Пожалуй, нет.

Вернулись назад и, перебравшись через летнюю веранду кафе, пошли в обход. Небольшая электра, разлёгшаяся на пути не только не затормозила сталкеров, а ещё и подарила две свежих батарейки. Не Бог весть что, но всё равно приятно. Опять пришлось выходить на дорогу, потому что по бокам, в кюветах, разлеглась солянка. И откуда столько кислоты, спрашивается. Почерневшие кустики колючей сирени, уже мёртвые, разъеденные кислотой, уныло торчали среди луж.

Ограда зоопарка с выцветшими рисунками экзотических животных потянулась слева. Стояла тишина и ничто не нарушало покоя. Только топот дых пар ботинок по асфальту.

— Может, они там все вымерли? — с надеждой поинтересовался Сержант.

— А те павианы откуда, думаешь?

— Значит и остальные разбежались. И теперь не знаешь, откуда их ждать.

— Ага. Так что заканчивай болтать и смотри в оба.

Они уже прошли территорию зоопарка, когда наперерез им на дорогу вышел медведь. Огромный Топтыгин, ни разу не мутировавший, встал на асфальте во весь свой рост и незлобиво рыкнул.

— Вот незадача, — вскинув автомат, пробормотал Хром. — А я уже думал, что пронесло.

— Да уж. Как думаешь, сможем его завалить в два ствола? — ответил Сержант, тоже беря косолапого на прицел.

— Да тут, в принципе, калибр побольше нужен. Но можно попробовать. Не сдаваться же без боя.

— И сзади подпёрли, — оглянулся назад сержант. — Это, кажется, пантеры.

Действительно, сзади уселись на асфальт две пантеры, с интересом оглядывая трепыхающихся двуногих.

— Ну, что? — проговорил Сержант. — Дадим им своё последний и решительный?

— Ну не сдаваться же. Хоть посопротивляемся напоследок.

— Не надо сопротивляться. Вам не сделают ничего плохого, — голос, донёсшийся сзади, заставил присесть от неожиданности.

К сталкерам вышел седой, очень старый мужчина с неожиданно молодыми живыми глазами.

— Не пугайтесь, вам не причинят вреда.

— Зачем тогда нам перекрыли дорогу? Могли бы просто пропустить.

— Давно я людей в этих краях не видал. Захотелось пообщаться.

— Это можно было сделать не столь радикальными способами, — проворчал Сержант.

— Простите. Я совсем упустил из виду, что мои питомцы пугают людей. Для меня-то совсем естественно находиться рядом с ними. Разрешите представиться. Я Сергей Петрович. До войны был младшим научным сотрудником в этом зоопарке.

— Я Сержант, а это Хром.

— Может, пройдём ко мне? Посидим, пообщаемся. Я давно с людьми не разговаривал. Мои питомцы мне, конечно, скучат не дают. Но слова от них точно не дождешься.

Старик привел их в небольшой флигель на территории зоопарка, усадил за стол и стал угощать ароматным травяным настоем. На стол он подал самую настоящую яичницу и с удовольствием смотрел, как сталкеры уплетают её за обе щёки.

— Откуда у вас эта роскошь? — изумился Хром.

— Так ведь зоопарк. Здесь много чего было. Оставалось только сберечь, что я и сделал.

— А где остальные люди?

— Я и сам бы хотел это знать, молодые люди. Когда, тридцать пять лет назад, по городу нанесли удар, я находился в террариуме. Этот район вообще война как4-то обошла стороной. Но даже отсюда было видно, какое зарево встаёт над центром. Грохот стоял просто невыносимый. А потом внезапно на холме, вон там, где памятник, словно солнце зажглось. Ослепительный огонь, от которого волнами пошло сияние. Волны постепенно дошли до зоопарка, захлестнули его и пошли дальше. Когда сияние утихло, никого из моих коллег рядом не оказалось. Исчезли все, кроме меня. Зато я научился слышать зверей, а они стали мне подчиняться. Вот такая история.

— Так вот почему этот микрорайон полностью нетронутый. Люди пропали.

— Вы там были?

— Были.

— Но там живёт страшное существо. Звери, что ходили туда, мне рассказывали, что это существо охраняет свои границы.

— Мы сталкивались с ним.

— И как? Вы до сих пор живы. Оно вас не тронуло?

— Скажем так, оно не смогло нас тронуть. Мы не дались.

— Вы убили его?

— Не знаем. По крайней мере пытались. А погибло оно или выжило, этого с уверенностью мы вам не скажем.

Старик смотрел на них удивлёнными глазами и недоверчиво качал головой. А Сержанту, в принципе, было глубоко наплевать, верит он им или нет. После такой вкусной яичницы клонило в сон и совсем никуда не хотелось идти.

— Хром, может, отдохнём здесь, а к воякам завтра пойдём? — с надеждой спросил он.

— Да, конечно, — засуетился старик, — куда торопиться. Отдохните. Здесь вас никто не тронет.

— Нет. Надо идти. Осталось немного. Да и не забывай про тех сталкеров, что в рабстве у наёмников. Им каждая лишняя минута годом кажется. Быстрее дойдём, быстрее меры будут приниматься по их спасению.

— Тогда да, ты прав, — с сожалением согласился Сержант. — Пойдём.

10

Распрощавшись со стариком, опять вышли на дорогу. Путь стал резко забирать вверх, и идти стало тяжелее. Памятник на холме действительно выглядел как-то зловеще. Всадник словно глядел на напарников исподлобья грозя занесённой саблей или мечом. Несколько небольших аномалий прошли без особого труда. Детектор справлялся со своей работой. Уже, вроде, расслабились, когда из озерца, что тянулось слева, вдруг выпрыгнуло что-то бревноподобное и клацнуло челюстями в метре от сталкеров.

— Ух ты! — воскликнул испуганно Хром и выпустил по чудищу очередь.

— Тритон, что ли? — удивился Сержант, тоже стреляя. — Никогда не видел. Только слышал.

Тритон изогнулся буквой S, потом упруго разогнулся и одним прыжком преодолел расстояние до сталкеров и, если бы Хром с Сержантом не разошлись в разные стороны, точно бы достал кого-то из них.

— Да успокойся уже, — процедил Хром сквозь зубы, добивая тварь.

— А живучая! — ткнул уже мёртвое земноводное стволом Сержант. — И прыгает как!

— А ну, стоять! — молоденький сержантик на вышке грозно щёлкнул затвором. — Куда прётесь? Не видите, военный объект?

— Старшего позови! — попросил Сержант.

— А ещё тебе кого позвать? А ну пошли вон!

— Слышишь, салага! Убери пукалку и вызови начальника караула.

— Что здесь происходит? — раздался за воротами строгий голос. — Иващенко, что у тебя за бардак?

— Да припёрлись какие-то, товарищ капитан! Я им говорю, мол, объект военный, а они прут.

— Кто такие? — из ворот вышел мужик лет тридцати в камуфляже с капитанскими погонами и изучающе посмотрел на напарников. — Ух ты! Натовцы, что ли? Лазутчики?

— Да какие к чертям натовцы? — взвился Сержант. — Сталкеры мы.

— Тогда свои идентификационные номера назовите.

Достав свой тактический планшет, капитан быстро вбил в базу названные номера и ещё раз окинул сталкеров взглядом.

— Сержант и Хром?

— Они самые.

— А что вы здесь потеряли. Как вообще сюда попали?

— Вот об этом мы и хотели поговорить с вашим командиром.

— Командир здесь я, пока моя рота осуществляет здесь охрану. Сменимся, тогда другой офицер будет командовать.

— Ну, тогда с тобой, капитан, нам нужно поговорить.

— Ладно. Заходите. Только оружие сразу сдать. И где только такого добра надыбали? Настоящая М-4!

— Ого! — удивился Сержант. — То-то я думаю, вроде на М-16 похожа, но не та.

— Америкосы давно уже с М-16 на М-4 перешли. Понадёжнее будет, а всё равно ерунда. И капризная такая же.

Они прошли на территорию объекта, в сопровождении капитана пересекли небольшой плац, миновали несколько приземистых сборно-щитовых коттеджей и вошли в подъезд двухэтажного кирпичного домика. Хром с интересом разглядывал помещение, в которое их завёл офицер. Узкая солдатская кровать, заправленная синим казённым одеялом, тумбочка, однотумбовый стол с раскрытым ноутбуком, стул, карта Города на стене и гантели с гирями в углу. Спартанская обстановка. Капитан хлопнул по кнопке электрического чайника.

— Сейчас чай будем пить. Мне с большой земли отличный чаёк прислали. Ещё из старых запасов. Со складов госрезерва. Ну и печенья. А вот спиртного я вам не предложу. У нас на боевых дежурствах сухой закон.

— Андрей Ильич, что же вы не сказали, что у нас гости? — неожиданно высоким голосом запричитал ворвавшийся в комнату мужчина лет пятидесяти в белом халате и в очках с тонкой металлической оправой.

— Да я хотел было за вами отправить, но, вижу, это уже не потребуется. Познакомьтесь, это руководитель лаборатории профессор Гришин Андрей Сергеевич. А это сталкеры Хром и Сержант.

— Очень приятно, молодые люди. Но это просто невероятно. В этих краях нет никого. Сюда ещё никто не проходил. Мы-то на тяжёлой боевой технике пробились. А вот пешком… Это нереально. Я настоятельно прошу вас рассказать всё. Это очень интересно.

Хром откусил кусочек печенья, пригубил действительно неплохой чай и начал рассказ. Капитан слушал внимательно, время от времени отходя к окну и выкуривая сигарету, а вот профессор всплёскивал руками, ахал, вскакивал с места и вновь садился, срывал с носа очки и начинал нервно их протирать мягкой тряпицей. Наконец, рассказ о злоключениях был закончен.

— Так вы говорите, что в районе аптекоуправления некими наёмниками организован целый концлагерь. Похищаются люди, которые потом содержатся под замком в общине колхозников и используются для добывания артефактов в аномальных полях.

— Да. Если вкратце, то всё верно.

— Слухи о пропаже людей ходят, конечно. Но это всё списывали на Город. Аномалии там, или зверьё. А раз так, как вы говорите, то это меняет дело. Я сообщу командованию. Вы готовы быть проводниками до самой общины.

— Конечно!

— Вот и славно. Кстати, к вопросу об артефактах. Андрей Сергеевич уполномочен принимать артефакты по установленному прейскуранту. Так что можете сдать арты прямо сейчас.

— Сдать то мы сдадим. Только по какой цене вы, профессор, примете неизвестные доселе?

— Это какие? — насторожился учёный.

— Что вам известно об аномалии пресс?

— Аномалия, имеющая эффект, обратный трамплину, — пояснил Сержант. — На наших глазах шипохвост, влетевший туда моментально превратился в кляксу.

— Я о такой аномалии впервые слышу. Разве такие бывают?

— В этой части города бывают. А вот порождение этой аномалии, — Сержант достал из контейнера диск.

— Очень интересно, молодой человек, очень интересно, — у профессора аж руки затряслись.

— Видели такой? А у нас их аж три штуки.

— Я думаю, вопрос о цене решим. Не обидим. И ещё, это правда, что в зоопарке живёт человек?

— Да. Мы заходили к нему по пути сюда. Он рассказывал про какое-то излучение, под которое он попал и теперь может понимать язык зверей.

— Мы как раз и занимаемся здесь этим излучением. Во время удара по Городу генератор в НИИ связи пошёл в разнос. Это известно, в принципе всем. А вот меч вот этого памятника явился как раз ретранслятором волн, вырабатываемых генератором. Уникальное явление. В считанные секунды он выдернул всех людей, находящихся в этом районе из этого пространства. Куда он их дел — непонятно. Но то, что виновато именно излучение, это точно.

В комнату стремительным шагом ворвался капитан.

— Я доложил о вас в центр. Скоро прибудет вертолёт и вас заберут.

— А сталкеры? Их так никто и не будет спасать?

— Вот поэтому вас и забирают. Спецназ пойдёт с основной базы. Вместе с ними пойдёте.

Вертолёт прилетел часа через два и сел прямо на плац. Хром с Сержантом подхватили ранцы и поспешили на улицу.

— Куда собрались? — остановил их капитан.

— Так вертушка же прилетела.

— Не спешите. Пока его разгрузят, время ещё есть. Нечего там под ногами путаться.

— Чего разгрузят? — не понял Хром.

— А вы что, думали, что за вами двумя будут вертушку гонять? Это плановый прилёт. Сейчас продукты разгрузят, боеприпасы, топливо для генераторов, почту. Потом и погрузитесь.

Ждать пришлось ещё около часа, потом сталкеры влезли в грузовой отсек МИ-6, лопасти завертелись, и машина оторвалась от земли. Хром приник к иллюминатору. Никогда ещё он не летал. Город с высоты показался огромной свалкой с торчащими гнилыми зубами неразрушенных зданий и горами щебня. Кое где сверкала электра, от сюда выглядевшая особенно красиво. Полёт не занял много времени и вот они уже садятся на вертолётную площадку военного городка. Тут же к вертушке подлетела БМПешка, с которой спрыгнул дюжий спецназовец в бронекостюме.

— Вы, что ли те самые сталкеры?

— Мы.

— Прыгайте в десантный отсек. Только вас ждём.

Напарники запрыгнули в чрево бронированной машины и БМП, словно застоявшийся рысак, резво помчалась вперёд.

— Классный прикид, — оценил экипировку вояка, — меня Денис зовут. Старлей. Командир взвода спецназа. Давайте, на карте показывайте, где эти упыри окопались.

Сержант подтянул карту к себе, всмотрелся в переплетения улиц и квадраты кварталов и уверенно ткнул пальцем.

— Вот здесь. У колхозников сидят.

— Много их?

— Было около тридцати. А сейчас не знаю. Пингвин перечислял человек пять, которые погибли.

— Понятно. А теперь, пока едем, рассказывайте всё, что знаете о том месте, что видели хотя бы краем глаза или от кого-то слышали. А я буду решать, что важно, а что нет.

Сержант наморщил лоб и стал говорить. Хром старательно добавлял то, что, по его мнению, Сержант упускал. Так, за разговорами и доехали до аптекоуправления. Ну надо же, как хорошо на бронетехнике ездить. Пешком сколько дней чапали. Старлей бросил в микрофон рации «К машине!» и полез наружу. Сталкеры тоже вышли вслед за бойцами. Рядом стояли ещё две такие же боевые машины, у которых уже стояли бойцы. Денис поманил сталкеров за собой, и они вошли в полуразрушенное здание, стоявшее рядом.

— Вон та община? — спросил он, махнув за окно.

— Они, гады, — борясь с неожиданно нахлынувшей злостью, проговорил Хром.

— На территории аномалий нет?

— Нет. Там чисто.

— Вот, смотрите, — спецназовец присел и стал чертить по грязному бетону ножом. — Вот двор, вот ворота, вот так здания стоят. Где пленные?

— Вот в этом подъезде на третьем этаже.

— Хорошо. А где наёмники живут?

— Вот в этом здании. Весь первый этаж их.

— Понятно. Ладно. Пошли.

Они вернулись к машинам и старлей собрал командиров отделений. Пока они собирались, опять ножом начертил на земле схему.

— Слушаем сюда. Влетаем на территорию колхозников на БМП. Моя первая таранит ворота. Там спешиваемся. Первое отделение вот в этот подъезд. На третьем этаже пленные. Занять оборону, чтобы ни одна падла до пленных не добралась. Всё-таки улика. Могут попытаться уничтожить, чтобы свидетелей не было. Второе отделение со мной — вот этот дом. Весь первый этаж. Там наёмники. Третье отделение страхует со двора, чтобы нам в спину не ударили. Машины — огневое прикрытие. И смотреть в оба. Наёмники парни ушлые. Не одну войну прошли. Воевать умеют. Так что стрелять не задумываясь.

— Даже в колхозников? — переспросил командир второго отделения.

— Если будут помехой, даже в них.

— Но это же гражданские!

— Там невиновных нет. Приютили подонков, поощряли рабовладение, пусть теперь на себя пеняют.

— А мы? — влез Хром.

— А вы в боевой машине сидите. Нечего под ногами путаться.

— Но как же так?

— Я же сказал, в машине. Мне ещё не хватало, чтобы гражданские под ногами мешались. Вы своё дело сделали. Дальше наше дело.

Тяжёлая бронированная машина с грохотом протаранила ворота и, волоча смятые створки перед собой, влетела на территорию колхозников и остановилась посреди двора. Следом во двор заскочили ещё две машины и встали справа и слева. Из десантного отделения горохом высыпались бойцы. Старлей с группой солдат тут же бросился к дому, где жили наёмники. Рывок получился удачным. К тому времени, как наёмники опомнились и открыли из окон огонь, группа оказалась уже в мёртвом пространстве. Тонкие стволы тридцатимиллиметровых пушек синхронно повернулись и изрыгнули по окнам смертельный огонь. Стоял грохот, бетон разлетался на куски, в стенах появились джыры размером с кулак. В наушниках на общей волне прозвучала команда «Коробочки, прекратить огонь. Мы внутри». Пушки замолчали и, во внезапно наступившей тишине стали слышны стоны, маты, чей-то хрип и вой. Ухнула в глубине здания граната, вторая, потом вспыхнула перестрелка. Опять граната, стрельба и тишина.

— Внимание на улице, — опять донеслось на общей волне, — мы выходим.

В клубах поднятой взрывами пыли и пороховой гари спецназовцы показались в проёме подъезда. Кого-то из них ранило и ему помогали идти. Вроде, других потерь не было.

— Всех, кто там был, на ноль помножили, — проговорил Денис. — Они решили в плен не сдаваться. Правильно поняли, что ничего хорошего им не светит. Третье отделение, прочесать здесь всё. Только осторожнее, не нарвитесь. Мало ли, может где-то ещё наёмники прячутся, — и уже в рацию, — первое отделение, как там пленные?

— Нормально. Все на месте.

— Куда ж они из запертого помещения денутся? Я имею в виду помощь требуется медицинская?

— Нет. Все на ногах.

— Сколько их?

— Двадцать три человека. Вчера, говорят, больше было. Сегодня на новом аномальном поле около десяти человек погибло.

— Выводи.

Хром вглядывался в выходящих оборванных, измождённых пленников и никого не узнавал. Неужели состав полностью обновился за эти несколько дней? Да уж. Высокая смертность, ничего не скажешь. А, нет, вон Крот, а вон ещё пара знакомых лиц. И всё. Остальные точно попали сюда уже после их побега.

— Пленных грузим в десантные отсеки, — принял решение Денис. — Личный состав поедет на броне. Тут недалеко. С ветерком доедем.

— Командир! — позвал офицера один из сержантов, — тут к тебе хмырь один ломится.

— Кто такой?

— Вожак общины.

— А вот про него я и забыл. А ну давай его сейчас!

Через толпу пленных пробился невысокий толстенький мужик с жиденькими волосами, равномерно распределёнными по всей голове. Куда ни глянь, чахлая тусклая поросль с проглядывающей розовой кожей черепа. Вожак прямо извергал негодование, а брыли на его щеках тряслись от праведного гнева. Глаза пытались метать молнии, но всё равно где-то в глубине в них плескался страх.

— Это что такое?! — разорялся вожак. — По какому праву вы здесь устроили погром?

— А ну-ка иди сюда, сморчок недоделанный! — старлей схватил своей огромной лапищей за шкирку и потянул на себя.

— Да как вы…

— Пасть закрой, собака бешенная! Что это? — он развернул колхозника лицом к бывшим пленникам. — Как это называется?

— Это не мы. Мы мирные колхозники. Просто мы поделились территорией с группой Тарана. А что они там делают, нас не касается. Мы в чужие дела не лезем. Мы мирные люди.

— Моя хата с краю? Волошин!

— Я! — ответил командир первого отделения.

— А ну-ка сгоняй с людьми в свинарник и посмотри, что там.

— Есть!

Первое отделение убежало, а старлей продолжил трепать вожака за ворот.

— Только за одно это я уже имею право здесь всё по брёвнышку раскатать. А если покопаться, много ещё чего накопать можно.

Со стороны свинарника раздался шум, крики, и показались бойцы, которые на пинках гнали перед собой двух колхозников с каким-то тюком в руках.

— Смотри, командир! — проговорил Волошин и заставил мужичков развернуть тюк. — Кости человеческие. Они опять человечиной своих свиней кормят!

— Это не мы! — завизжал от страха вожак. — Они сами умерли. Естественной смертью. Не выкидывать же тела.

— Тебе, падла, указ командования не закон? — угрожающе зашипел спецназовец. — Напомнить параграф четырнадцать, запрещающий использовать человеческие тела для подкормки животных? К стене его.

Дрожащего и белого от ужаса колхозника прислонили к стене и Денис походя перечеркнул его тело очередью.

— Где его заместитель? — заорал старлей. — Быстро показался, пока я всех здесь не перестрелял!

Откуда-то из-за хозяйственного строения высунулся белый от страха худой мужик с густой чёрной бородой, особенно контрастирующей с его бледным лицом.

— Сюда иди! Видишь? — офицер показал на расстрелянного вожака. — Понял, за что?

— Да, — еле слышно проблеял бородач.

— За что?

— За то, что свиньям трупы скармливали.

— А ещё за что?

— За то, что Тарану предоставили территорию.

— Правильно. Сейчас ты остаёшься за старшего. Не дай Бог повторится что-нибудь подобное, одним тобой не обойдётся. Буду расстреливать каждого десятого. Понял?

— Понял.

— И ещё, вашу общину мы из списка вычёркиваем. Отныне вам запрещено торговать с нами.

— Но как…

— Я всё сказал, — старлей повернулся и пошел к БМП. — по машинам!

Пленники уселись внутрь, а бойцы расселись на броне. Развернувшись и при этом смяв все грядки, засаженные какой-то зеленью, боевые машины выехали со двора и направились в сторону военного городка.

— Вы куда сейчас? — перекрикивая шум двигателя, спросил Хрома старлей.

— Домой желательно. В посёлок. А этих?

— Мы пленников в городок отвезём. Там их осмотрят врачи, дознаватели опросят, а потом отпустят по домам. Вас бы тоже опросить желательно. Но ладно. Завтра в штаб зайдёте с утра, показания дадите. А сейчас отдыхайте.

Гордо, на глазах почти у всего посёлка сталкеры слезли с брони, небрежно махнули бойцам, получили свою порцию салютов от спецназовцев и, закинув ранцы за спину и повесив М-4 на плечо, с чувством собственного достоинства пошли к дому.

Хром важно смотрел по сторонам, скользя по знакомым и соседям, высыпавшим на улицу и, вдруг, словно споткнулся. На пороге дома стояла мать. Неожиданно маленькая, худенькая, с растрёпанными седыми волосами, она стояла и молча смотрела на сына красными от слёз глазами.

— Мама! — бросился к ней сталкер, — мама! Я вернулся!

— Живой! — шептала она и крупный слёзы катились по её морщинистому лицу.

— Живой я, живой! И мы теперь богаты!

— Живой, — не слыша ничего больше всё повторяла она. — Мне все говорили, что ты погиб, а я не верила. Живой!

Утром, повалявшись в постели до девяти часов, всё же позавтракали и отправились в штаб, прихватив с собой и натовские винтовки.

— Попробуем поменять на автоматы, — пояснил Сержант. — Не нравится что-то мне эта машинка. Вроде и лёгкая, и ухватистая, и стреляет точнее, а вот не лежит душа.

— Если поменяют, хорошо будет. А то свои автоматы профукали, а на эти боеприпасы не найти, — согласился Хром.

На КПП военного городка их долго не задержали. Дежурный связался со штабом и, как только назвал их имена, сразу получил приказ сопроводить их в штаб. Сталкеры шли по городку и Хром с любопытством оглядывался, удивляясь чистоте и порядку. Ну, конечно, ведь он здесь только второй раз. Первый был, когда он оформлял сталкерскую лицензию. Это Сержанту всё было привычно. Он в таком же три года по контракту оттрубил. В штабе столкнулись с Денисом.

— О! Привет, бродяги! — широко заулыбался старлей. — Пришли к дознавателю?

— Ага. Как ты и сказал.

— Идите. Вон в тот кабинет. Я только оттуда.

— Слушай Денис, — понизив голос проговорил Сержант. — Ты, если что, скажи. Может, о чём-то умолчать надо? Мало ли что?

— Да нет, — рассмеялся офицер. — Говорите, как есть. Ничего противозаконного мы не делали. Всё по букве закона. Но за предложение спасибо. Сочтёмся.

Спецназовец ушёл уверенной походкой, а сталкеры осторожно поскреблись в дверь кабинета.

— Входите! — раздалось оттуда.

Хром, а следом за ним и Сержант, неуверенно перешагнули порог и застыли в нерешительности перед столом, за которым сидел осунувшийся капитан.

— Я так понял, вы Хром и Сержант.

— Да, я Хром, а Сержант он.

— А я дознаватель, капитан Бойко. Ну, рассказывайте, не торопясь, подробно, с самого начала, а я буду вас записывать, — проговорил он и включил диктофон на запись.

Дознаватель промурыжил их часа три. После того, как они закончили, Хром робко поинтересовался насчёт обмена своих М-4 на Калашниковы.

— Это какие ещё М-4? Натовские?

— Да.

— И где они?

— Дежурному по штабу сдали. У вас же нельзя с оружием.

— Ну да, правильно. А откуда они у вас?

— Мы, уже после побега наткнулись на два трупа в натовской экипировке и с этим оружием.

— Что же вы мне об этом не рассказали?

— Думали, что не существенно.

— Кто знает, что существенно, а что нет? А натовцы эти, понятно откуда. Было дела, забросили амеры к нам в Город диверсионную группу. Вся тут и полегла. Вот на двоих из них вы и наткнулись. А насчёт автоматов сейчас посмотрю, что можно сделать.

Он снял трубку и сделал пару звонков. Спустя пять минут к ним зашёл толстый майор, оглядел их и пробасил?

— Пошли, покажете мне свои винтовки.

Дежурный по штабу открыл решётчатую дверь оружейки и вынес оттуда обе М-4.

— Ну, в принципе, состояние не идеально. И, хоть бы почистили, что ли. Что за них хотите?

— Два Калашникова, — ответил Хром.

— С небольшой доплатой могу устроить два АКС-74, — согласился майор.

— А если АК -12 с колиматорным прицелом? — вдруг поинтересовался Сержант.

— А губа не дура! У тебя денег-то хватит?

— Хватит.

— Ты что? — удивился Хром. — Нам и АКС-74 за глаза.

— К таким бронекостюмам, как у нас, не меньше чем АК-12. А то прикид крутой, а оружие старое. Да и денег сейчас полно. Ещё бы нам два пистолета Ярыгина.

— Ну ты и пижон, — подколол напарника Хром. Ладно, давай АК-12. И этого твоего Ярыгина. Доплатим.

— Круто замахнулись, — хмыкнул майор. — Ладно. Пошли писать акт утери предыдущего имущества. Я думаю, дознаватель подмахнёт, что утеряно не по вашей вине. Потом оформим новое приобретение. Терминал у меня в кабинете. Там и доплатите.

Денег, конечно, отстегнули немало. Но на благосостоянии это особо не сказалось. Примерно один хрустальный шар отбили. Так что вышли от вояк довольные. Хром ещё умудрился заскочить в магазин на территории городка, где накупил для матери много чего. Там и красивый цветастый платок, и жакет крупной вязки, и шёлковый чёрный халат с большой вышитой розой на спине и много чего ещё. Не забыли и о продуктах. И хлеб. Конечно же хлеб! У вояк он пушистый, ароматный, ноздреватый и вкусный. Не то что у колхозников. Забежали домой, оставили оружие, порадовали мать и, конечно же в бар.

В баре они сели на самые крутые места, там, где обычно гулял Сынок. А тот и не возражал. Со вчерашнего дня освобождение из рабства сталкеров обросло уже такими подробностями, что в бар вошли уже не просто Хром и Сержант. В бар вошли две легенды. Да и путешествие их в закрытые районы Города, тоже просочилось откуда-то в широкие народные массы. А уж эффектное их появление в посёлке на броне со взводом спецназовцев вообще вышло эффектным.

— Привет, Ашот! — проговорил Хром. Я же говорил, что вернёмся, ещё погуляем!

— И кто мог подумать, что два неудачника станут матёрыми сталкерами? — ответил, широко улыбаясь, бармен.

— Скажешь тоже, матёрыми, — засмущался Хром. — Хотя, опыта поднабрались.

— Я людей насквозь вижу, работа у меня такая. Здесь, в баре, без этого нельзя. Ладно. Садитесь за стол. Сегодня Алик обслуживает только вас.

Полгода спустя.

— А что, может в этот раз к зоопарку не пойдём? — спросил Сержант, старательно вычищая гарь из пазов затвора.

— Надо. — Ответил Хром. — Заказ от учёных на диски. Пока хорошо платят, надо сходить.

— Куда тебе столько денег?

— Матери на большую землю отправлю. Писала, что хочет корову прикупить, своим хозяйством заняться. А что, дом я ей хороший прикупил. Деревня зажиточная. Почему бы и нет? Надо будет ещё раз съездить, скважину возле дома пробурить, насос поставить и водопровод провести в дом. Нечего ей с вёдрами к колодцу бегать. Чай не молодая. А это опять деньги.

— Смотри, какой хозяйственный стал.

— Надо. Не всю же жизнь по аномалиям шарить. А тут крепкий тыл, как-никак. Вот надоест всё, поедем фермерским хозяйством заниматься.

— Слушай, Хром, а почему ты ей дом в деревне купил. Можно же было в любом городе квартиру отхватить. Деньги-то есть.

— Ей те места понравились. И ей захотелось именно в деревне. Да и хорошо там. Ты зря тогда с нами не поехал дом выбирать. Места красивые. Лес, речка, поля.

— У меня тогда свидание было. Не до того. И, пока вы по деревням ездили, я классно время провёл.

— Ничего. Ещё пара ходок и отпуск себе устроим. Махнём к матери, отдохнём, на рыбалку сходим, по грибы в лес. Меня в прошлый раз научили грибы собирать. Увлекательное занятие, скажу я тебе. Совсем как артефакты, только аномалий нет.

— Да знаю я. Собирал когда-то. А в отпуск я хочу. Там на большой земле много красивых девушек. Так что сам в своей деревне зависай. А я к девчонкам.

Конец

Николай Липницкий Город. Никогда не убивайте колдунов

1

Человек в Городе. Единственное звено, которое не являлось его производной изначально. Всё остальное — его порождение. Только людям, оказавшимся на этой территории, пришлось учиться выживать. Ценой своей жизни пришлось учиться сосуществовать с хищной растительностью, бороться с мутировавшим зверьём и обходить аномалии. Сколько жертв принесли люди, пока не сумели встроиться в эту систему? Наверное, много. Система изменила Город, а Город изменил людей. Изменил их образ жизни и мышление.

— Брат! Привет! — услышал Хром, как только зашёл в бар к Ашоту. — Проходи сразу к нам.

Из дальнего угла ему махал рукой Сынок. Вокруг него толпились различные люди. И не только из его окружения. Вон, Гоблин с кружкой пива, Лом с неизменной сигаретой в уголке рта, братья Сухарики…

— Привет, Сынок. Что за сборище?

— Да тут решаем кое-что. Давно приехал?

— С утра сегодня. У матери гостил на большой земле.

— Слыхал. Ты что, решил фермером заделаться? Даже до сюда слухи дошли, как ты корову искал.

— Да уж. Увлекательное дело. Матери, видишь ли, абы какую корову не надо. Именно голландскую подавай. Ох и намучался!

— Сержант тоже приехал?

— Нет. У него там «лямур» какой-то. Встретил бывшую сослуживицу и завис. По крайней мере с его слов. Попозже приедет.

— Жаль. Нам бы ещё один опытный сталкер не помешал.

— Так что случилось-то?

— Вояки предложили поучаствовать в зачистке территории штаба от уродов.

— Ого! Их же там несколько тысяч!

— От вояк один мотострелковый батальон на бронетехнике, взвод спецназа и усиление в виде пары танков. Вояки уже в районе сосредоточения где-то возле гастронома сидят. Ну и от нас уже около сотни сталкеров набирается со всех посёлков. Мы со спецназовцами пойдём. Они на броне, а мы на КамАЗах. Вон, Ашот всем желающим сразу по два бесплатных магазина патронов даёт за счёт вояк.

— И что вояки там забыли?

— Уроды плотно запечатали проход на северо-запад города. А там промзона. Говорят, что там какой-то локальный район с особыми свойствами. Типа, в своё время излучение генератора замкнулось там между какими-то опорами. Короче, новый неизведанный мир.

— А, наш-то в чём интерес?

— Как в чём? Там же целые поля артефактов! Ходи и собирай, как грибы!

— Да ты сам-то в это веришь?

— А чем чёрт не шутит? Короче, ты с нами?

— Да куда я от вас денусь?

— Ну, тогда давай получай патроны у Ашота и к нам. Выпьем за успех предприятия.

В этот вечер Хром решил не напиваться. Особо и желания не было, да и не хотелось с утра выходить с больной головой. Выпил немного, ровно настолько, чтобы не обидеть друзей-сталкеров, в меру потрепаться и, дождавшись, когда общение собравшихся мужиков разбилось на отдельные группы, чувствуя лёгкое опьянение, пошёл домой.

Старый дом встретил своего хозяина сыростью нежилого помещения и затхлым запахом. Оно и неудивительно. Две недели его не было в посёлке. У матери было хорошо и спокойно. Жаль, так и не удалось вытянуть Сержанта из города, полного соблазнов и пороков. Ну, никак напарник не вёлся на деревенскую романтику. Прогулки по лесу, рыбалка с удочкой у вечерней реки, парное молоко по утрам, Чем не идиллия. Даже закрадывалась мысль совсем забросить это опасное занятие и насовсем переехать к матери в деревню. Однако к исходу второй недели жизнь стала казаться слишком пресной и постоянно чего-то не хватало. Да и понятно, чего. Города. Именно Города со всеми его опасностями и перипетиями. В конце концов мать покачала головой, погладила его по коротким, стриженным ёжиком волосам:

— Да езжай уже. Вижу же, что места себе не находишь. Чего маешься? Я не обижусь. Только весточки почаще шли. А то волноваться буду.

Сержант долго не снимал трубку сотового телефона, потом ответил сонным голосом и, услышав, что напарник уже возвращается, пообещал подъехать тоже на днях. Ну, на днях у этого кота блудливого — понятие растяжимое. Поэтому Хром особо на быстрый приезд его не рассчитывал.

Надо бы амуницией заняться. Это, кстати, ещё одна причина, по которой Хром не стал напиваться. Сынок-то с компанией из рейда в рейд. А он только с большой земли прилетел. Достал натовский бронекостюм, доставшийся в своё время трофеем и стал гонять системы жизнеобеспечения, калибруя их. В этот отпуск Сержант всё-таки отыскал умельца, который русифицировал бортовой компьютер, да ещё и интегрировал в программу детектор аномалий. Теперь данные с детектора отображались не только на экранчике, но и на лицевом щитке. Кроме того, в компьютере отыскалась функция электронного прицела с выведением на забрало прицельной сетки. Сержант тут же озаботился и через пару дней где-то достал и приволок специальный датчик, устанавливаемый на цевьё и совместимый с электронным прицелом. Теперь можно было стрелять эффективно даже от бедра. Но это в теории, конечно. А на практике нужно было ещё и пристрелять систему, чтобы работала нормально.

Проверив ещё раз укладку в тактическом ранце, одел бронекостюм и вышел за посёлок пристрелять автомат. Ну, как сказать. Может, кто-то, кто уже натренировался с таким электронным прицелом, сможет его оценить. А по мнению Хрома, проще уж приклад к плечу и по старинке. Тем более есть коллиматорный прицел. Всяко быстрее, чем в прицельную сетку цель ловить. Но это, наверное, дело привычки.

Вернулся домой, разделся и, повздыхав над тем, что дом с отъездом матери опустел, улёгся спать. Вставать завтра рано. Надо ещё к Ашоту забежать, сухпай на дорогу прикупить. Гранат, наверное, не мешало бы штуки три. Для спокойствия. Выход, вроде, небольшой. Туда-сюда на машинах, да и там немного повоевать. Но Город есть Город. Тут на час выходишь, бери еды на сутки. Кто его знает, как обернётся. Да и насчёт повоевать немного, он, конечно, погорячился. Уроды — противник серьёзный. Даром что огнестрельного оружия хорошо, если штук десять на всё племя получится. Воевать они могут. Ичувство страха, и инстинкт самосохранения у них, кажется радиацией выжгло окончательно. Ну и несколько тысяч бойцов тоже не шутки. Было бы так просто, вояки бы их бронетехникой на раз раскатали бы не напрягаясь, а потом по разбежавшимся сафари бы с вертолёта устроили. Об этом Хром думал уже засыпая. Ещё пару минут и он провалился в спокойный глубокий сон.

Ночь легла на Город. Но Город не спит. Под бездонным чёрным небом, усеянным необычно крупными звёздами и щербатой луной, такой яркой, что можно было бы иголку найти на земле. Однако вряд ли кто-то в здравом уме и твёрдой памяти станет искать посреди ночи иголки в этом Городе. Да и днём тоже.

Город ночью затихает. Тихо шурша, занимаются в зарослях кустов какими-то своими делами мыши, злобно пищат крысы, копошась в мусоре заброшенных комнат, тихо сидят в засаде шипохвосты и хищные тополя приготовили свои смертоносные семена зонтики в ожидании зазевавшейся жертвы.

Спят на своих лежанках мародёры, дикие и уроды, курит на крыльце сталкер полуночник, глядя на огоньки, блуждающие в темноте. Смотрит покрасневшими от недосыпа глазами на показания приборами фанатик учёный, стремящийся открыть тайну Города, зевает на посту солдатик, несущий охрану периметра военного городка, осоловело таращится в темноту сталкер, охраняющий покой группы на ночёвке где-то в районе Ледового дворца, сонно гавкает слепыш спросонья и угрюмо бродит по заброшенному частному сектору полтергейст.

Весело играет разрядами молодая электра, разбрасывая электрическую паутину, словно ловчую сеть, а старая, умудрённая жизнью, тихо затаилась, не разбрасываясь силами попусту. Словно сжатая тугая пружина, сидит трамплин, дожидаясь только случая, чтобы с невероятной силой распрямиться. Ярко зажжется электрический свет в одной из заброшенных квартир и будет крутиться в ней кино из далёкой довоенной жизни. Опять люди, которые давно уже погибли в пламени далёкой страшной войны, будут влюбляться, ссориться и мириться, отдыхать за накрытым столом или просто стоять у окна и глядеть в никуда.

Город затихает по ночам. Но наступит утро, и с первыми лучами солнца побегут по улицам стаи слепых собак, взлетят чёрной тучей над Городом вороны, оглушительно лая и грызясь между собой, выйдут, зевая ранние сталкеры в надежде на богатый хабар, полезут по брошенным квартирам мародёры, завозятся в своих лагерях уроды и покатят по улицам свои тележки кочевники. И только фанатик-учёный не закричит эврика, а просто дотянется до своей постели и уснёт, разочарованно вздохнув. Потому, что это Город. Город, который невозможно понять. В нём можно только жить. Нет. С ним можно жить. И, желательно, в гармонии. Потому, что иначе в нём не выжить. Город — единый организм. Город живой и у него есть душа.

С утра все собирались перед КПП военного городка. Хром подоспел туда одним из последних, задержавшись у Ашота. Среди сталкеров постоянно попадались знакомые лица. Даже незнакомые приветствовали его, уважительно пожимая руки, а знакомые обнимались и радостно стучали ладонями по спине. Как-никак легенда. Спаситель сталкеров и первооткрыватель новых территорий. Хром про себя иронично усмехнулся. Да уж. Прославился. Ещё бы район зоопарка его именем назвали. А тот район, где они в больнице с монстром сцепились именем Сержанта. Слава начала напрягать. Ну не был публичным человеком Хром. Не был.

Ворота КПП раздвинулись и оттуда выехали три БМП и три тентованных КамАЗа. С передней боевой машины вылез Стас Боренко, спецназовец с позывным Борода и, кивнул приветливо Хрому.

— Все собрались, бродяги? Давай в машины. Придётся уплотниться. Начальство только три КамАЗа выделило.

Пока сталкеры, весело гомоня, влезали в кузова, Стас подошёл к Хрому и поздоровался. Они не раз пересекались, как в Городе, так и в баре. Борода был другом Дениса, командира спецназа, с которым сталкер как-то штурмовал общину колхозников. На этой почве они подружились и не раз зависали у Ашота. Там и со Стасом познакомились. Тот оказался командиром соседнего взвода.

— Что, тебя послали? — поинтересовался Хром.

— Ага. Не пойму, для чего ваших привлекают. Когда гражданские под ногами путаются — хуже нет.

— Ну, не совсем уж мы гражданские. Всё-таки ежедневно также жизнью рискуем и с оружием управляться умеем.

— Вы одиночки. В крайнем случае можете работать малыми группами. А здесь войсковая операция. Тут на вас мало надежды. Только мешаться будете. Одна надежда: у пехоты комбат опытный — майор Крутиков. Может, найдёт вам занятие, чтобы без ущерба для всей операции.

— Нас туда подписали, наверное, чтобы эти территории нам на халяву не достались. Типа, хотите поля, полные хабара, заработайте.

— Может быть. Вполне.

— А что Денис?

— После рейда отсыпается.

— Блин! Я тут с тобой разговорился, а как сейчас в кузов залезть? Вон, набились, как сельди в бочку. На колесе, что ли, ехать?

— Не боись. Со мной в БМП поедешь. С комфортом, как и полагается легенде Города, — подколол Стас.

Хром досадливо поморщился. Ещё один. Достали его уже со всей этой легендой. Быстро залез в чрево боевой машины. Следом втиснулся Стас и дал команду механику-водителю двигаться. В машине продолжили обычный трёп, перекрикивая шум двигателя. Ехать было хорошо и легко. Пехота удобную тропинку протоптала. Танки, временами, пробивали дорогу через полуразрушенные здания, объезжая аномалии, не утруждаясь объездом по другим улицам.

В район сосредоточения прибыли быстро. Там спешились стали оглядываться. Стас сразу побежал к комбату, который уже собрал вокруг себя командиров рот. Минут пятнадцать они там что-то обсуждали, сверяясь по картам в планшетах, потом один из офицеров подошёл к сталкерам и пригласил наиболее авторитетных к командиру. К майору подошли Сынок, Хром и ещё пара сталкеров из других посёлков.

— Смотрите, братья-сталкеры, — начал комбат, показывая карту, — вот лагерь уродов, а вот где мы сейчас. Выдвигаемся в этом направлении. Сначала наносим удар по лагерю из ротных миномётов. Спецназ с приданным им пулемётным взводом под прикрытием огня «Васильков» прорывается по узкому перешейку между лагерем уродов и аномальным полем к штабу и, закрепившись там, отсекает отход уродов на север. Мои подразделения охватывают лагерь с юга и с юго-запада и, при поддержке боевых машин, начинают сжимать клещи сразу после прекращения артподготовки. Ваша задача перекрыть перешеекв нашу сторону и не дать уродам пройти по этому перешейку к нам в тыл. Держите его изо всех сил. Спецназу будет не до этого направления. Сразу, как только люди Бороды проскочат, разворачивайте оборону. Помните, сомнут вас, сомнут и нас. Всё понятно?

— Да куда уж понятнее, — хмуро проговорили сталкеры.

Только теперь до них стало доходить, что ввязались они не в лёгкую прогулку с приключениями, а в очень опасное дело. Сафари отменяется, короче.

— А что, вертушек не будет для прикрытия? — с надеждой поинтересовался сталкер с соседнего посёлка, кажется, Щерба.

— У вертушек другая задача. Они будут барражировать над западными и северо-западными территориями, не давая уродам отступить в том направлении. Там по-другому нельзя. Отсюда не прорвёшься, большой десант высадить — слишком авиационная группировка маловата, а небольшой десант они сомнут.

— Понятно, — ответил Щерба. — Сигнал к началу операции какой?

— Красная ракета.

— Можно идти?

— Да. Идите. Пока со своими людьми разбирайтесь. Время готовности один час.

Сталкеры отошли к своим и стали держать свой совет.

— Как будем действовать, мужики? — проговорил Гном, невысокий кряжистый мужик из северного посёлка, заросший бородой по самые глаза.

— Щерба, ты, вроде, в своё время офицером был? — вдруг спросил Сынок, прикуривая сигарету.

— Офицеров бывших не бывает, — авторитетно заметил сталкер, — ну, был. Мотострелковой ротой командовал.

— Так тебе и карты в руки! Чем мы не рота? Я прав, мужики?

Со всех сторон одобрительно загудели.

— А оно мне надо? Это сейчас вы дружненько на меня всю ответственность перекладываете. А потом начнётся: ты кто такой, я тебе не нанимался, иди других поучи и чего ты тут раскомандовался. Я нашу братию знаю.

— Не, Щерба. Тут такое не пойдёт. Обещаю лично и от всех авторитетных сталкеров: кто только вякнет чего против, лично башку отстрелю. Правда, Хром?

— Согласен. На войне, как на войне. Один командир должен быть. А не выполняющих приказ — к стенке. По законам военного времени.

— Все слышали? Кому не нравится, пусть прямо сейчас назад топают. И пусть не забудут Ашоту патроны халявные назад сдать. Ну? Кто уходит?

Ответом было угрюмое молчание. Сталкеры, конечно, все в душе анархисты, но вот трусов среди них точно нет. Трусам не место в Городе, где на каждом шагу смертельная опасность поджидает.

— Видал? Давай, Щерба, принимай командование. У тебя всё одно опыта в военном деле поболее нашего будет.

— Ну, тогда потом не жалуйтесь.

Новоизбранный командир разбил всю толпу по подразделениям, как говорится, по территориальному признаку и назначил командиров. Люди, конечно, распределились неравномерно. От какого-то посёлка пришло больше народу, от какого-то — меньше. Но всё равно это было меньшее из зол, так как сталкеры из одного посёлка хорошо знали друг друга, и условная иерархия уже давно была определена. Поэтому исключались всякие нежелательные трения внутри подразделений. Хром без возражений уступил командование Сынку, видя, что тот серьёзно опасается конкуренции со стороны легендарного сталкера. А что? У Сынка своя группа немаленькая. Он привык руководить. А у Хрома всего опыта только совместная работа с Сержантом. Ни разу он не руководитель.

Щерба пробежался по району предстоящего боя и расставил всех на позициях, определив каждому подразделению сектора огня, сигналы взаимодействия и к отходу на запасные позиции и ориентиры для целеуказания. Эх. Где Сержант? Всё кувыркается со своей сослуживицей. Как сейчас его не хватает! Хотя, конечно, пускай отдыхает. Уж в слишком опасное дело они влезли.

Артобстрел начался неожиданно. Вот, только что вокруг царила привычная суета. Мужики оборудовали себе позиции среди разрушенных зданий, кто, зарываясь в щебень, а кто, припадая к щели среди обрушенных стен. И тут вдруг засвистело, загрохотало, в районе лагеря уродов в небо взметнулисьчёрные кусты разрывов. Поднялось огромное облако пыли, застилая видимость. Сквозь канонаду пробился звук моторов и мимо сталкеров проскочили боевые машины, петляя по узкому перешейку в опасной близости к аномальному полю.

Внезапно звуки разрывов стихли, в небо взлетела красная ракета, и тут же раздалась трескотня автоматных выстрелов и гулкий звук разрывающихся гранат. Стали слышны крики, до этого заглушаемые канонадой. Там, в лагере, разгорался жестокий бой. Сталкеры приподнимались на своих позициях, пытаясь рассмотреть то, что сейчас делается там, в гуще боя, но отсюда мало, что было видно. Внезапно заработали тридцатимиллиметровые автоматические пушки БМП со стороны штаба, потом к ним присоединилось и лёгкое стрелковое вооружение.

— Жарко там, — проговорил Сынок, всматриваясь в сторону штаба.

— Не сахар, это точно, — согласился Лом.

— Погоди, — мрачно произнёс Хром, — сейчас на нас попрут. Нам тоже мало не покажется.

И, как сглазил. Волна уродов под давлением вояк рванула к штабу, а там, напоровшись на кинжальный огонь пулемётов отхлынула и попыталась прорваться в Город через позиции сталкеров. Мужики огрызнулись огнём и в их сторону тут же полетели остро заточенные стрелы, сделанные из прутьев арматуры. А стреляли уроды отлично. Вон, покатился по щебню сталкер со стрелой в левом плече, вон ещё один бьётся в агонии с пробитым горлом. Стоны раздались откуда-то слева, но времени на то, чтобы посмотреть не было. Отвлекаться было нельзя.

Понимая, что против огнестрела самострелы не пляшут, по большому счёту, уроды стремились сократить дистанцию и сцепиться с противником в рукопашную. А вот этого допускать никак было нельзя. Уроды и так рукопашники неслабые, да ещё и холодным оружием владеют загляденье. Ну и много их. Очень много. Захлестнут и похоронят под собой не хуже стаи крыс. Хром, потеряв счёт времени, долбил по уродам, выцеливая всё новые и новые цели. В ход пошёл уже третий магазин, одна граната была израсходована, ствол автомата раскалился и буквально обдавал жаром при малейшем дуновении ветерка, а дистанция до уродов всё сокращалась.

— Борода! Ответь Бате! — вдруг услышал он в гарнитуре шлема на общей волне.

— Борода на связи.

— Что там у вас?

— Нормально. Противника отсекли. Сейчас перемалываем.

— Двумя машинами ударь уродам в тыл в районе перешейка. Там сталкерам совсем кисло. Как бы к нам в тыл не прорвались.

— Понял. Атаку возглавлю сам.

Вот уже и вторая граната пошла в ход. Хорошо, патронами затарился с запасом, а то уже четвёртый магазин к концу подходит. Вон уже справа сталкер из пистолета отстреливается. Патроны, видать, кончились к автомату. Ага. Вон и ещё один. А это плохо. Плотность огня падает всё больше и больше. Эх! Если Борода не успеет, не удержать позиции.

Позади уродов двумя монстрами вдруг выскочили БМП, поливая нападающих огнём из автоматических пушек и спаренных с ними пулемётов. Противник заметался. Кто-то в панике влетел в поле аномалий, сразу же раздался треск сработавшей электры. Огромный язык разряда слизал ещё несколько уродов, стоящих неподалёку. Дорвалась электра до бесплатного. И тут, посреди панически мечущейся толпы вдруг появилась фигура в балахоне.

— Это что, у уродов есть свой колдун?! — удивлённо воскликнул Сынок.

— Ой, не нравится мне всё это, — согласился с ним Хром.

И правда. Колдун раскинул руки и мощная электра, возникшая ниоткуда, расколола одну из БМП вдоль корпуса. Оттуда сразу же повалил дым. Вторая боевая машина стала отползать назад. Башня закрутилась, видимо выискивая гранатомётчика. Ну не могли вояки поверить, что можно вот так уничтожить БМП без гранатомёта. Хром в отчаянии выцелил колдуна и нажал на спусковой крючок. А в голове крутилась одна мысль: «Колдунов убивать нельзя!». В последний момент колдун вдруг повернул голову в сторону Хрома и, казалось, заглянул ему прямо в глаза. Как это могло получиться на таком расстоянии, сталкер не знал, но был уверен, что старик так и сделал. А потом голова колдуна разорвалась от попадания пули. Хром приподнялся и тут вокруг всё исчезло за ослепительным сиянием. Пропало всё, дома, уроды, сталкеры… Даже звуки исчезли. Словно в огромный бурт ваты завернули, да ещё и подвесили.

Сержант в обществе достаточно симпатичной высокой девушки в камуфляже вошёл в бар и, словно споткнулся, сразу же почувствовав гнетущую траурную обстановку. За выстроенными в одну линию столами сидели молча или потихоньку переговариваясь, сталкеры. Обычного в таком месте веселья или безудержного пьянства не наблюдалось. Даже Ашот, покинув свой постоянный пост за барной стойкой, сидел там же, плечом к плечу с остальными. В душе зародились нехорошие предчувствия и Сержант, оставив подругу, сразу же направился к столам.

— А, Сержант, — подняв на него осоловелые глаза, проговорил Сынок. — Приехал, значит.

— Что случилось? — срываясь на крик, спросил сталкер.

— Вот, поминаем братьев наших, — заплетающимся языком ответил Лом, пытаясь поднять уснувшего лицом в тарелке Бухгалтера.

— Где Хром! Где Хром, я спрашиваю! — Сержант попытался схватить Сынка за шиворот и основательно потрясти.

— Успокойся, — раздался трезвый голос Ашота и на плечо легла тяжёлая рука бармена. — Пошли в сторону, там и поговорим. А то здесь разговора не получится. Набрались все основательно.

Они отошли к барной стойке и Ашот, опять заняв свой пост, налил три стопки, выставив для закуски тарелку с квашенной капустой.

— Давай выпьем за помин души сталкеров. И барышню свою зови, а то она посреди зала потерялась.

Сержант махнул рукой, и девушка подошла. Махнули не чокаясь, захрустели капустой и Ашот стал рассказывать об эпическом походе против лагеря уродов. Сталкер слушал, не перебивая и только упорно смотрел в одну точку.

— Ты мне так и не сказал, что с Хромом, — произнёс он, дождавшись конца рассказа.

— А вот этого никто не знает, — ответил Ашот. — после боя, когда собирали убитых и раненных, не нашли двух человек: Хрома и Бороды. Ну, ты помнишь, спецназовец из вояк.

— Помню. Так что с ними стало?

— А этого никто не знает. И, кстати, ты так и не представил свою даму.

— Да, конечно, — автоматически проговорил Сержант, думая о своём, — познакомьтесь, это Ашот, бармен, а это Семёрка, моя подруга. Мы ещё раньше в армии в одном подразделении служили.

— Странный позывной, «Семёрка».

— Это у меня в армии такой позывной был, четыреста семь. Ну в отделении до «Семёрки» и сократили для удобства, — улыбнулась девушка.

— Давай, Ашот, ещё налей для прояснения мозгов, и мы пойдём. В другой раз посидим, — нетерпеливо проговорил Сержант и кинул на стол купюру.

— Эй, дорогой, обидеть хочешь? Я с тобой друзей поминаю, а ты мне деньги суёшь. Или ты хочешь сказать, что если я с вами за хабаром не хожу, меня другом назвать нельзя?

— Успокойся, Ашот, — выставил перед собой руки сталкер, чувствуя, как тёплая волна признательности к бармену поднимается в душе, — конечно друг! Извини, если обидел.

— Вот то-то. Давай выпьем.

Они опрокинули ещё по одной и Сержант, наскоро попрощавшись с барменом, потащил подругу прочь.

— Куда ты бежишь? — спросила Семёрка, когда они выскочили из бара.

— Домой. Срочно надо домой!

— И что там?

— Я, когда модернизировал наши бронекостюмы, специально попросил, чтобы в них встроили мощный маячок. Он регистрирует тепло человеческого тела и, как только человек погибает, сразу посылает мощный сигнал о смерти. Хочу проверить. Даже после смерти по маячку можно отследить место нахождения костюма. А там и тела.

— Но, расстояние, плюс здания экранируют сигнал, да ещё и аномалии, я слышала, тоже могут серьёзно искажать радиоволны.

— Маячок работает напрямую на спутник. Тут здания не помеха.

Сержант влетел в дом, достал бронекостюм и активировал систему жизнеобеспечения. Дождавшись загрузки, он стал возиться с пультом и, наконец, выпрямился, довольно потирая руки.

— Живой! Правда, сигнал слабый и неустойчивый, но примерный район поиска можно определить.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Сейчас. Подай мою сотку.

Сталкер принялся набирать номер на мобильном телефоне, благодаря Бога за то, что совсем недавно в районе военного годка военные наладили сотовую связь. В динамике раздались гудки, искажаемые помехами. Тут уж ничего не поделаешь. Аномалии влияют на качество связи.

— Алло! Сержант! Ты? Откуда звонишь?

— Привет, Денис, я уже приехал.

— Слышал последние новости?

— Поэтому и звоню. Слышал, что кроме Хрома ещё и твой друг Стас пропал.

— Да. Пропал. И не знаем, где искать.

— Я, когда наши костюмы наворачивал, в них маячки встроил. Так вот, маячок Хрома работает. Значит, он жив. Кто знает, может и Стас где-то там рядом с ним.

— Давай через полчаса в баре.

— Туда не стоит. Там сейчас нарезаются за помин души погибших сталкеров. Давай к Хрому домой. Знаешь же, где это?

— Знаю. Жди.

Денис примчался даже раньше, минут через двадцать. С ходу, познакомившись с Семёркой, вывалил ей в руки пакеты с выпивкой и закуской, прошёл в комнату и ожидающе уставился на Сержанта.

— Вот, смотри, видишь на экране сигнал? Правда слабенький, но есть.

— Вижу. Это где?

— Накладываю на карту города. Как раз тот район, за который ваши вместе с нашими дрались. Северо-запад. Там сейчас есть ваши?

— Есть, но весь район не контролируют. Там промзона. Множество заводов. Куча цехов. Наши за заводоуправление зацепились, лабораторию оборудовали, ну и охрану наладили. Там нормально. Здание трёхэтажное. Куча кабинетов. Только дооборудовать. Да и площадь перед ним как раз под вертолётную площадку подходит. А вот что дальше там делается, никто не знает. Как думаешь, что с ними могло случиться?

— Да кто ж его знает? Нашёл, что у меня спросить. Я здесь первый день. Ты больше меня в курсе должен быть. Может, там какая-то группировка засела и наши сейчас у них в плену?

— В плен взяли, а костюм не отобрали?

— Может и отобрали. Может, сейчас в нём главарь какой-нибудь банды типа тех наёмников рассекает. И не знает, что в костюме маяк есть. В любом случае, найдём костюм, узнаем про наших.

— А, может сработать! Я завтра с утра к командованию. Жди здесь. Даже, если командование не даст добро, пойдём вдвоём.

— Втроём, — донеслось от стола, где Семёрка расставляла закуски.

— Ещё женщины нам в Городе не хватало! — вскинулся Денис.

— Я не просто женщина. Я бывший военнослужащий. И, между прочим, снайпер. Да ещё и курсы санинструкторов прошла.

Денис повернулся к Сержанту за помощью, но увидел, как тот беспомощно разводит руками.

— Бесполезно. Раз вбила себе в голову, хоть привязывай к кровати, с кроватью пойдёт. Я её ещё со времён службы знаю. И, кстати, боец она неплохой.

— Наливай, — махнул рукой спецназовец. — Всё равно с вами на трезвую голову сложно говорить. Ну ты ж видел? Женщина в Городе. Сталкерша, блин.

За столом Денис, наконец, обратил внимание на спутницу Сержанта. А ничего девчонка. Правильные черты лица, большие голубые глаза с весёлыми искорками. Смешливая, но не от глупости, как большинство женщин её возраста, а от неунывающего характера. Таких Дэн сёк сразу, потому что нравились ему такие люди, умеющие видеть во всём положительные стороны. И камуфляж сидит на ней не мешком, чего стоило бы ожидать, а правильно так, как положено. Где надо подогнан, где надо обмят, чтобы удобно было двигаться в боевой обстановке. Ах, да. Она же служила. И, видать не просто за компьютером в штабе, а там, где стреляют. И оттопыривается спереди этот камуфляж уж очень соблазнительно. Интересно, какой размер? Неплохую девчонку Сержант отхватил. Очень неплохую. Только вот в Город её тащить — плохая идея.

Хром пришёл в себя в полутёмном, грязном запыленном помещении. Он сидел, прислонившись спиной к станине какого-то ржавого станка, а косые лучи солнца, пробивающиеся сквозь прорехи в дырявой крыше, расчерчивали пространство пыльными яркими столбами. В голове было до звона пусто и в этой пустоте испуганным мотыльком билась одна единственная мысль: где все? Куда делись сталкеры, вояки, да, наконец те же уроды где? Почему так тихо?

Раздался шорох и метрах в двадцати перед сталкером спрыгнул с заросшего пылью стеллажа просто невероятно большой шипохвост. Тварь осторожно кралась к нему, внимательно отслеживая движения. И что теперь делать? Вскинуть автомат не успеть, это однозначно. При любом резком движении кошак бросится вперёд. Хром слегка сдвинул автомат, лежащий на коленях, и на лицевом щитке дрогнула прицельная сетка. Вот и пригодился электронный прицел. Осторожно, не делая резких движений, сталкер совместил перекрестия с хищной мордой шипохвоста и, молясь, чтобы в магазине ещё оставались патроны, нажал на спусковой крючок. Автомат забился на коленях, выплюнул три пули и заглох. Кончился магазин. Но этих трёх пуль оказалось достаточно. Кот с развороченной головой отлетел к стеллажу, дёрнул пару раз задними лапами и затих.

Хром пошарил по разгрузке, отыскал последний полный магазин и быстро присоединил к автомату. В тактическом ранце ещё должны быть патроны. Перед выходом он затарился основательно, справедливо полагая, что до места довезут, а там, в бою, патроны лишними не будут. Всё равно на себе через Город не тащить. Хорошо ещё, что, как бы ни было жарко в бою, он рачительно назад прятал опустевшие магазины в карманы разгрузки. Ну не имел Хром привычки бросать их на землю при перезарядке. Вот и пригодилось.

Однако, один вопрос остался открытым: где он? Совсем это место не походило на то, где они воевали с уродами. И тут в памяти всплыла внезапно возникшая на пустом месте электра, раскалывающая жгутом разряда боевую машину, вторая БМП, беспомощно пятящаяся назад, колдун, стоящий с раскинутыми руками, его выстрел и взгляд колдуна, пробирающий до печёнок за мгновенье до того, как разлетелась его голова. А потом ослепительное сияние. Понятно. Колдунов нельзя убивать. И не потому, что Город не велит. Город наоборот говорит: защищай свою жизнь. После смерти высвобождаемая энергия, которой колдун напитан, как губка, всегда выплёскивается на того, кто его убил. Никогда смерть колдуна не остаётся безнаказанной.

Задумавшись, Хром не сразу понял, что кто-то кричит. Ага. Уже минуты три кто-то разоряется за высокими дощатыми воротами в помещение.

— … мать твою! А ну выходи с поднятыми руками! И оружие впереди себя выкидывай! Пристрелю!

А голос-то знакомый! Неужели?

— Борода! Это ты там разоряешься, что ли?

— Я. А ты чьих будешь? Откуда меня знаешь?

— Да я же Хром!

— Хром? Тогда ответь: на чём ты к штабу от военного городка приехал?

— Да вместе с тобой в БМП и прибыли.

— Вот бродяга! Выходи. Нечего тебе в этой норе сидеть. Кто ещё с тобой?

— Шипохвост дохлый, — проговорил Хром, пытаясь открыть рассохшуюся калитку в воротине.

Калитка посопротивлялась немного и подалась. Яркий солнечный свет ослепил сталкера, и он остановился, чтобы проморгаться. Чьи-то сильные руки схватили его и сдавили в удушающих объятиях.

— Хром, чертяка! Рад тебя видеть.

— И я тебя был бы рад видеть, если бы ты немного ослабил хватку, — трепыхался сталкер в руках Стаса.

— Ох, извини, — спецназовец поставил Хрома на место и, шутя, одёрнул на нём бронекостюм и поправил тактический шлем на голове. — Слушай, а где мы?

— Сейчас посмотрю по геолокации. Знаешь, как-то не до этого было. То шипохвост, то ты за воротами орёшь.

— А я, после того, как здесь оказался, сижу, ничего понять не могу. И тут слышу: выстрелы. Ну и подорвался на звук.

Хром поколдовал с пультом и вывел на забрало карту города.

— Ого! Мы с тобой сейчас в том районе, ради которого так увлекательно дрались с уродами. Это промзона.

— А как мы сюда попали?

— Не знаю. Последнее, что я помню, это ослепительное сияние.

— А я помню, как гранатомётом уничтожило БМП. Я приказал нашей машине отходить, а сам вылез из-под брони и стал выцеливать гранатомётчика. Так и не понял где этот гад сидел. И откуда у них противотанковые гранатомёты? Тут, вдруг, вижу? Ты приподнялся и целишься куда-то. Потом как ярко-белый кокон вокруг тебя и луч от тебя ко мне. Потом — всё. Очнулся уже здесь. И что это всё значит?

— Не было никакого гранатомётчика.

— Как не было? Так боевую машину только из РПГ уделать можно. Ну, или фугасом. Но взрыва не было, точно. Значит гранатомёт.

— Это колдун. Оказалось, у уродов есть колдун.

— Ну, колдун и что? Что могут эти колдуны? Выжившие из ума старики, играющиеся в алхимию с артефактами.

— Они умеют генерировать временную аномалию в любом месте. В данном случае, перед БМП. Разряд электры уничтожил боевую машину. А я, чтобы он не перебил остальные, вынужден был убить колдуна. Вот в него я тогда и целился.

— Погоди. Ты говоришь, вынужден был. А что, в другой ситуации ты бы в него не выстрелил?

— Нет. Колдунов убивать нельзя. Слишком много энергии они накапливают для работы с аномальными явлениями зоны. И если колдуна убить, произойдёт серьёзный откат. Вот под него я и попал. Ну а ты — прицепом. Только я не пойму, почему ты? Почему не Сынок, который был рядом? Ты же был достаточно далеко от меня. И не такие сильные у нас ментальные связи.

— Может, потому, что в этот момент я подумал о тебе? Мол, надо же, вроде далековато и сталкеров полно, а я именно тебя вижу и так хорошо вижу, как в фокусе.

— Вполне может быть. Что делать будем?

— Выбираться отсюда. Не сидеть же здесь всю жизнь. Пробей маршрут на своём бортовом компьютере. Вот классная броня! Нам бы в войска такую!

— А что, Российской такой нет?

— Да есть, только не про нашу честь. Не выдают нам такие.

Между цехами что-то мелькнуло. Среагировали оба. Хром засел за катушкой кабеля, а Борода, за бетонным постаментом ржавого раздолбанного трансформатора. Там, в углу, между стеной цеха и бетонным забором была густая тень. И в этой тени явно что-то было. Или кто-то. Вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая далёким воем неведомой твари. Прошло минут пять, и тень возле забора стала, как будто, менее плотной. И уже не чувствовалось чьё-то присутствие. Кто-то или что-то ушло. Хром опустил автомат и быстро переместился за трансформатор к Бороде.

— Что-то мы разболтались на открытом пространстве. Бери — не хочу.

— Кто бы это мог быть?

— Не знаю. Может, кто-то из уродов. А, может, зверьё какое-нибудь. Нам по любому нужно укрытие искать. У меня, вон, всего один магазин полный. Остальные набить надо. Да и в себя прийти немного.

— Идёт. Пошли вон, надстройка за цехом на втором этаже. Там, кажется, даже окна ещё целые.

Они поднялись по гулкой железной лестнице и забрались в небольшую застеклённую будочку. Борода занял позицию у окна и стал наблюдать за подступами, а Хром уселся на пол и стал снаряжать магазины.

2

Денис примчался на следующий день прямо с утра, взмыленный, будто ломовая лошадь.

— Всё. Договорился. Если бы вы знали, чего мне стоило уломать командира.

— Да не тяни ты! — оборвал его Сержант. — К чему пришли?

— Отпустил под свою ответственность. Со мной идут два сержанта. Тоже спецура. Надёжные ребята. Ком и Сланец.

— Когда выходим?

— Сегодня занимаемся подготовкой к выходу, а завтра вертушкой нас забросят в лабораторию на промзоне. А там уже ножками.

— Хоть какая-то хорошая новость! Не надо будет время терять, через Город пробиваясь.

— Ты с каким оружием в Город идёшь?

— АК-12 и пистолет Ярыгина. Гранат ещё хочу прикупить у Ашота.

— Гранаты не надо у него брать. Наши ему списанные РГД и Ф-1 спихивают. Я возьму на всех РГО и РГН. Ты у него лучше возьми ВОГ-25ПМ для подствольника. На, держи. Там у тебя крепления должны быть на цевье.

Денис протянул Сержанту подствольный гранатомёт ГП-30. Сталкер взял его, покрутил в руках и тут же пристегнул к автомату.

— Так, теперь к тебе, красавица, — спецназовец повернулся к Семёрке, — ну и имечко у тебя. Ничего получше не нашлось?

— Откуда другое у неё? — обиделся за подругу Сержант. — Она в Городе первый день. Ни одного выхода.

— Ничего, Город тебе своё имя даст, получше. Так, что у тебя с оружием?

— ВСС «Винторез» девять миллиметров.

— Хм. Редкость в наших краях. Мы тут больше Калашниковыми, да СВД пробавляемся. Но, нет худа без добра. Я хочу на группу три ОЦ-14 «Гроза» взять. Неплохой стрелковый комплекс. Трансформер. Тоже калибр девять миллиметров. Хоть какая-то унификация боеприпаса будет.

— Мне СП-5 снайперские нужны, а вам на «Грозу» — простые СПешки.

— Закончатся снайперские, простыми будешь стрелять, как миленькая. Главное, не три типа боеприпасов таскать. Мы запас патронов побольше возьмём.

— А не перегружаемся ли? — с сомнением проговорил Сержант.

— Там промзона. Бегать по открытому пространству не надо будет. Сплошные цеха, да заборы. Нормально. А боеприпас лишним не бывает. Сам знаешь. Ну, всё. Я побежал готовиться. Завтра к восьми утра на КПП. Я там вас заберу.

Денис умчался в военный городок, а Сержант стал собирать тактический ранец.

— А ты что стоишь? — обратился он к подруге. — Давай тоже экипируйся.

— Зачем?

— Пойдём за пределы посёлка. Хоть какие-то реалии Города покажу. Завтра на всё это великолепие некогда будет любоваться.

— Как собираться?

— По полной программе. Боекомплект, сухпай на сутки.

— Это что, мы надолго идём? А к восьми утра на КПП успеем?

— Это Город, Семёрка. Здесь на час выходишь, на сутки бери всего.

Семёрка вслед за Сержантом одела армейский бронекостюм, проверила свою винтовку и закинула за спину рейдовый ранец. Сержант прогнал бортовой компьютер по тестовым программам, остался доволен и махнул рукой на выход. Вышли недалеко, так, пару кварталов за посёлок. Девушка смотрела на Город, а Город, казалось смотрел на неё. Тысячи пустых окон, как глазницы уставились со всех сторон. Щербатые стены дышали угрозой, заросли ядовитого плюща тянули к ней словно руки свои усики, а небо, тяжёлое, свинцовое, словно крышка гроба, давило сверху. Сержант внезапно вскинул автомат и дал очередь. Семёрка сдёрнула с плеча свой винторез и стала настороженно оглядываться вокруг, ничего не понимая.

— Смотри, — проговорил сталкер, показывая девушке на труп подстреленного животного. — Это шипохвостый кот. Опасная тварь. Не знаю, на нас он охотился, или на другую дичь, но в таких случаях превентивная мера никогда не помешает. Видишь, шип на хвосте?

Семёрка подошла поближе к огромной, ростом со среднюю собаку, кошке. На хвосте действительно торчал острый шип, с которого стекала капля прозрачной маслянистой жидкости.

— Это яд. И, практически, опасный для человека. Так что при движении по Городу нужно глядеть в оба. Шипохвосты обычно охотятся по одиночке, но иногда объединяются по две, а то и три особи. Поэтому, подстрелила одного, не расслабляешься ни в коем случае. А теперь смотри сюда. Видишь эти лианы? Вон как усики к тебе тянут. Это ядовитый плющ. Полуразумное растение. Для человека практически безопасное, если человек в защите. Но, если коснётся усиками незащищённой кожи, парализует её стрекательными клетками, а потом обвивает, не хуже, чем паук паутиной и утаскивает себе под корни. А там уже питается гниющей органикой. Зато понимает с первого раза, кого можно трогать, а кого нельзя. Смотри.

Сержант ударил тяжёлым десантным ножом по тянущимся к ним усикам. Усики тут же отпрянули и поджались поближе к основной лиане.

— Видишь? До него дошло, и он уже старается не отсвечивать. А вот аномалии.

Они подошли к провешенной ленточками группе аномалий.

— Это трамплин. Видишь, пыль у самой земли подпрыгивает, как кипит мелко-мелко?

— Вижу.

— Это основной признак трамплина. А вот тут электра. Подойди поближе. Что чувствуешь?

— Запах озона. И кожу на лице покалывает.

— Правильно. Это электрические разряды. Перед тобой тихая электра. Самая опасная. Её не видно, пока не влетишь. Смотри, что бывает с теми, кто попадает в эту аномалию.

Сержант вернулся к тушке шипохвоста, подтащил её к аномалии и, поднатужившись, кинул. До этого совершенно пустое место вдруг разорвалось мириадами молний, с пушечным звуком хлестануло толстым жгутом электрического разряда по летящей тушке, и вот уже не труп кота, а обугленный комок приземляется внутри аномалии.

— Вот так. Ещё и доброе дело сделали.

— То, что кота убили? — спросила девушка, всё ещё не отошедшая от эффекта электры.

— Нет. Пройдёт немного времени, и вместо этого обугленного комка появится какой-нибудь артефакт: ёж, например, или батарейка. Всё неудачникам хабар.

— Почему неудачникам?

— А кто ещё в такой близости от посёлка шарит? Только неудачники и начинающие. Они каждому артефакту рады, хоть лоза, хоть батарейка. Вс можно хоть немного патронов прикупить и покушать у Ашота. Ну, что, прониклась атмосферой Города?

— Прониклась.

— По-хорошему, тебя бы неделю по простым выходам поднатаскать, а не сразу вот так в сложную экспедицию. Но времени нет, а ты ведь от меня не отстанешь. Ведь так?

— Не отстану. Нечего мне здесь в этом доме без тебя делать. Я такой же воин, как и ты. И боевого опыта у меня не меньше.

— Да здесь не столько боевой опыт нужен, сколько опыт выживания в Городе. Я же тебе это уже показал. Хотя, сейчас были только цветочки. Это даже не ликбез. Мы же почти и в Город-то не вышли. Так, постояли с краю. Только, чтобы ты прониклась, что это не так как в Уссурийске мы из строительного техникума банду Конюха выкуривали. Там, конечно, тоже было не сахар. Но, хоть знаешь, чего бояться и примерно прикидываешь, гд мог снайпер лёжку сделать, а где тропка минирована. А тут всё опасно. Совершенно всё.

Так переговариваясь, они вошли в дом. Семёрка, сбросив экипировку и оставшись в простом камуфляже, захлопотала на кухне, а Сержант занялся снарягой.

Хром раскидал полные магазины по разгрузке и поднялся на ноги. Борода хмыкнул и, не спрашивая ничего, направился к двери.

— Погоди, увидал что-то?

— Особо ничего, но тени, мелькающие между цехами настораживают. Нужно уходить с этого района.

— Рассмотрел хоть что-нибудь?

— Нет. Только тени.

Хром осмотрел панораму, открывшуюся за пыльным, полупрозрачным от грязи окном с трещиной через левый угол. Унылые серые здания цехов, бесконечные нитки трубопроводов на приземистых бетонных опорах, короба конвейеров, тянущиеся наклонно от одного цеха к другому, брошенная техника, сиротливо ржавеющая то тут, то там, бледные всполохи каких-то аномалий. И над всем этим ощущение заброшенности и безысходности. И в городе-то ощущается гнетущее такое состояние. А здесь и подавно.

Судя по геолокации, им предстоит пойти туда, на восток. А это километры вот этого переплетения камня и железа. И ещё неизвестно сколько аномалий и зверья. Неблизкий путь. И вряд ли он будет лёгким. Бортовой компьютер с готовностью проложил по виртуальной карте наиболее оптимальный маршрут. Красная пунктирная линия получилась извилистой. Ну, что ж, сколько ни тяни, а идти придётся. Хром повернулся к двери и вслед за бородой стал спускаться по лестнице.

Бетонное покрытие дорог, соединяющих между собой цеха сохранилось сравнительно неплохо. Только местами оно было проломлено проросшими сквазь бетон деревьями и кустарниками. Природа брала своё, как она делала всегда, стоило человечеству хоть на немного ослабить технологическую хватку. Древний ЗиЛ-130 уныло провожал запыленным до состояния полной непрозрачности лобовым стеклом, пялясь на них слепыми бельмами фар. Полусгнившие шины давно уже не держали машину, и она упёрлась в дорожное покрытие колёсными дисками, словно стальными уродливыми протезами. Сквозь решётку радиатора проросли кусты, а сквозь кабину, взломав проржавевшую крышу, росло дерево. Ну, хоть не хищный тополь. И везде была пыль.

Дорога шла между цехом и бытовым корпусом, когда незнакомый гул заставил насторожиться. Прикрываясь кустами, Хром пробрался немного вперёд и выглянул из-за бетонной опоры.

— Что там? — поинтересовался Борода.

— Аномалия. Только я такой никогда не видел.

Стас подошёл поближе. Действительно. Прямо среди бетонной дорожки с бешенной скоростью крутилась воронка, похожая на небольшой смерч.

— Это что, ветер так закручивает здесь? Вроде не чувствуется встречных потоков. Небольшой ветерок не в счёт.

— А мы сейчас посмотрим, — проговорил Хром и кинул в середину воронки камешек.

Аномалия взвыла и, бешено раскрутив кусочек гравия, зашвырнула его обратно. Хорошо, что вовремя пригнулись. Борода разглядывал место попадания в стену, больше напоминающее след от крупнокалиберной пули и только удивлённо качал головой.

— Надо бы поосторожнее с такими экспериментами, — проговорил, наконец, он. — Если бы не пригнулись, кому-то из нас пришлось бы идти дальше без головы.

— Да уж, — согласился Хром. — Мощная штука. Интересно, она артефакты даёт какие-нибудь?

— Не знаю. Я бы не рискнул туда лезть.

— Это потому, что ты не сталкер. Для сталкера в аномалию за артом лезть — обычное дело. Другие аномалии тоже смертельно опасны.

Он присел на корточки и в таком положении стал осторожно подбираться к основанию смерча, туда, где он своим остриём словно ввинчивался в бетон. Тело аномалии качнулось, словно аномалия почувствовала жертву и склонилась над ней в хищном стремлении заполучить добычу. Гудение над головой превратилось в вой, вверх ощутимо потянуло и Хрому пришлось лечь. Тяга уменьшилась, но не пропала. У основания смерча валялись две дохлые вороны, расплющенные и почти без перьев и небольшая серебристая спираль, слабо мерцающая при дневном свете.

— Борода, подай-ка мне палку какую-нибудь, — попросил он напарника.

— Что, есть что-то? — спросил Стас, протягивая ветку, обломанную от сухого дерева неподалёку.

— Ага. Не знаю, что это, но то, что это артефакт, однозначно.

— Ну, вы сталкеры и безбашенный народ! — с восхищением проговорил Борода, наблюдая за тем, как Хром с довольным видом прячет спираль в контейнер.

— А ты думал, что арты нам сами из аномалий в руки прыгают?

Прошли через эстакаду, на которой повис, зацепившись задними колёсам за проломленное ограждение, автокар. На дороге под ним валялся рассыпавшийся от падения с высоты деревянный контейнер. Между полусгнивших переломанных досок, временами сгнивших до состояния трухи, валялись какие-то запчасти, покрытые бурой ржавчиной, словно коралловыми наростами. Тишина, стоящая вокруг, давила на мозги, и только звук двух пар ботинок о бетон эхом рикошетил от стен. Постоянно казалось, что кто-то смотрит в спину, и это серьёзно нервировало.

Писк детектора вернул к действительности, и хром ясно увидел на экране забрала два сросшихся трамплина, совершенно перегородившего дорогу. Неподалёку у забора валялся труп слепыша, видимо угодившего в аномалию. Бурые подсохшие брызги на ограде ясно говорили о том, что голова твари не перенесла полёт.

— Обходить надо, — сосредоточенно проговорил Хром.

— Через цех пойдём?

— Нет. Через цех нельзя. Там электра расположилась, и ещё какая-то гадость двигается. Обходим за бытовым корпусом, там проход есть.

— Хром, дело к вечеру. Может, поищем, где на ночёвку встанем?

— Да. Ты прав. Да и сегодня тяжёлый день был. Не мешало бы отдохнуть. Давай бытовку себе выберем. Там и окна маленькие, и санузел есть.

— А санузел зачем? В туалет ходить?

— В душевой будешь отправлять естественные надобности. А в туалете вентиляция лучше. Там костёр разведём. Надо вон то сухое дерево на дрова прихватить. Вряд ли внутри найдется что-нибудь деревянное в достаточном количестве.

Долго решили не искать, а выбрали первую попавшуюся бытовку на первом этаже. Закрыли за собой дверь, подпёрли остатками металлических скамеек и огляделись. Просторное помещение с рядами металлических шкафов, двери в душевую и туалет. То, что надо. Хром скинул с плеч рейдовый ранец и, оглядевшись, пошёл разводить костёр прихваченными с улицы дровами.

Поели молча, думая каждый о своём. Потом расстелили пенки и улеглись спать. Устали обо, причём, как физически, так и морально, поэтому не стали расписывать смены, а понадеялись на крепость железной двери.

Профессор Берестнев возбуждённо ходил из угла в угол, изредка бросая взгляд на прибор, установленный посреди кабинета.

— Да присядьте вы уже, Михаил Олегович! — попросил его Сергей, доцент лаборатории исследования аномальной энергии. — Согласен, данные выдаёт удивительные. Такого просто не может быть. Но, ведь, не может быть на большой земле. А мы в Городе. Здесь всё не может быть, но всё же существует.

— Я уже вторую неделю в этом Городе и всё никак не могу привыкнуть. Ведь всё, что мы знали, всё чему учили нас и чему учим мы, здесь поставлено с ног на голову! По сути дела, все мои знания бесполезны!

— Ну не надо так категорично, профессор! Хотя, когда я год назад прилетел сюда, я тоже был в полной растерянности. Так же, как и Вы, пережил полный шок. Но, как видите, ничего страшного не случилось, и мы все здесь работаем. И познаём много такого, о чём на большой земле страшно было подумать.

— Ну да, ну да. Просто всё это никак не укладывается в голове. Например, вот это, — Берестнев сделал круговое движение рукой. — Этот район. Пространство со свойствами, которых нет даже не только на большой земле, но и в самом Городе! Замкнутый энергетический контур, внутри которого творится чёрт знает, что! Ведь прибор сейчас показывает, как минимум восемь пробоев в пространственно-временном континууме! Вы понимаете, что это значит?

— Понимаю, конечно. Теоретически, это окна в другие измерения.

— Так и я про это. Если бы кто-нибудь у меня на кафедре только заикнулся бы о том, что такое может быть, я бы с позором изгнал бы его. А тут сам наблюдаю подобное. Надо срочно отыскать место нахождения хотя бы одного пробоя и запустить туда зонд!

— Профессор, торопиться не надо. Мы только разворачиваем эту лабораторию. Без надёжного сопровождения на территорию промзоны соваться нельзя. А у нас военных только — только на охрану этого здания. Потерпите немного. Как только лаборатория заработает в штатном режиме, мы обязательно исследуем все пробои.

Действительно, лаборатория, которую разместили в здании заводоуправления одного из нескольких заводов на территории промзоны, только начала разворачиваться. Ежедневно прилетавшие вертолёты везли и везли необходимое оборудование. Даже штат был ещё не полным. А работы предстояло много. Аномальная энергия, выплеснувшаяся из НИИ связи больше тридцати пяти лет назад, невероятным образом замкнула энергетический контур по точкам: электроподстанция, заводская труба, подъёмный кран, линия электропередач вдоль железнодорожного пути, по сути превратив всю промзону в совершенно уникальный район со своими свойствами пространства-времени.

Промзона. Инородное вещество, заноза в теле Города. Территория, где небо, кажется, не такое яркое и воздух буквально звенит от смертельной опасности, поджидающей на каждом шагу. Если Город живой, состоящий из множества организмов, мутировавшего зверья, хищной флоры, диких, мародёров, уродов, сталкеров, военных, аномалий, живущий в какой-то дикой, но всё же гармонии, то промзона представляет собой просто набор агрессивной флоры, фауны и аномалий. Души, имеющейся у Города, здесь нет и в помине.

Промзона. Территория, разделённая бетонными заборами, опутанная стальными нитками трубопроводов и застроенная серыми коробками цехов и складских помещений. По этой территории носятся стаи слепых псов, без промедления атакующих всё живое, а аномалии подстерегают на каждом шагу. А ещё, множества миров через червоточины в пространстве-времени питают промзону аномальной энергией, впуская сюда чудища, которые разве только в кошмарном сне можно увидеть.

Ночью промзона не засыпает. Она ждёт. Тишины здесь не бывает никогда. Возятся в кустах мыши, воют шипохвосты сцепившись друг с другом за обладание самкой, поскуливают и дёргаются во сне слепыши, гудят, закручивая со страшной силой воздух смерчи, хлещут жгутами электрических разрядов по стенам цехов электры и ждут свою жертву, затаившись на бетонке, трамплины, мясорубки и прессы.

И везде одна сплошная опасность. Потому что это промзона.

Ночью никто их так и не побеспокоил. Выспались на удивление хорошо и, позавтракав на скорую руку, отправились дальше. За бытовым корпусом между стеной здания и трамплином был достаточно широкий проход и удалось пройти без проблем. Дальше путь лежал через забор, так как электра перекрыла промежуток между зданиями. Перелезли через ограду и, оказавшись на территории уже другого предприятия, сразу наткнулись на небольшую стаю слепых псов. Слепыши и сами не ожидали, что почти на их головы свалятся два вооружённых человека, поэтому испуганно шарахнулись в сторону, сбившись вокруг молодого, ещё не опытного альфача.

Первым опомнился Хром, швырнувший прямо в середину стаи последнюю гранату и буквально снёсший Бороду за постамент с огромными облупившимися буквами, складывающимися в фразу: «Слава Советским химикам!»

— Это сколько же здесь эти буквы стоят? — удивлённо произнёс он, выныривая из-за постамента и добивая уцелевших псов.

— Ещё с Союза стоят. — ответил Стас, присоединившись к добиванию стаи. — И никто же не демонтировал.

— Наверное, этот завод при развале Союза перестал работать. Вот и стоит всё, — предположил Хром. — Ладно, пошли вон там назад перелезем. А то нашумели мы здесь. Как бы кто посерьёзней не припёрся. Да и отклонились мы от маршрута.

Опять перелезли назад, однако, пройдя цех опять упёрлись в карман из аномалий. Буйная электра свирепо бросалась из стороны в сторону, времена схлёстываясь со смерчем и далеко разбрасывая искры электрических разрядов.

— Может, сходишь, артефакты поищешь? — не удержался от сарказма Борода.

— Ну нет. Дураки все в посёлке остались. Или по аномалиям потихоньку в арты превращаются. А я ещё жить хочу.

— Куда теперь?

— Назад. Через ту территорию обходить будем. Далековато, конечно, а что поделаешь?

Действительно, пришлось вернуться назад и опять лезть через забор. Хорошо ещё, что на той стороне их никто не ждал. Однако метров через двадцать детектор опять запищал. Впереди по забору густо разросся ядовитый плющ, по ветвям которого, словно водопад, струились вниз волны видимой даже при дневном свете фиолетовой субстанции. Возникая ниоткуда, она плавно стекала по лианам и пропадала бесследно, не долетев до земли каких-то десятьсантиметров.

— Что-то новенькое, — озадаченно пробормотал Хром.

— Интересно, опасна она или нет?

— В Городе всё непонятное опасно. По крайней мере, я даже проверять это не хочу. Тем более на себе. Обойдём от греха.

— И что, даже артефактов не посмотришь? — опять съехидничал Борода.

— Не посмотрю. Пошли.

Обходить пришлось за зданием бойлерной. Пробираясь через кучу шлака, Хром огляделся с высоты вокруг. Ага. Вон там буянит очередная электра, а вон шипохвост трусит по своим делам, не обращая внимания на далёких двуногих. Что-то резануло глаз. Сталкер остановился и постарался сосредоточиться. За время своей жизни в Городе он привык доверять таким внезапным звоночкам. Еще раз, успокоившись, он принялся внимательно оглядывать территорию вокруг себя, то пристально разглядывая особо подозрительные участки, то наоборот, расфокусируя зрение. Вот оно! В промежутке внутри П-образной опоры, удерживающей трубопровод, тускло переливалась разными цветами радужная плёнка. Как кто надул там огромный мыльный пузырь. При свете дня эту плёнку трудно было рассмотреть, и только старая сталкерская привычка одновременно смотреть вперёд и пользоваться боковым зрением, позволила вовремя заметить это непонятное явление. Хром остановил Стаса и показал ему на опору.

— Видишь?

— Нет. А что?

— А ты приглядись повнимательней.

— Точно! Вижу! Как маслянистая плёнка на поверхности воды. Что это?

— Не знаю. Но нам придётся пройти мимо неё.

— Это обязательно?

— По-другому никак. Или нужно будет отходить к бойлерной, а потом через градирню влево. Это не менее одного лишнего дня пути.

— Тогда пойдём прямо. Посмотрим, что там за плёнка такая.

Взведя оружие, они осторожно спустились с кучи шлака и пошли по направлению к опоре. Когда до неё осталось метров двадцать, Хром поднял с земли небольшой кусок бетона, открошившегося от дорожного покрытия и швырнул прямо в середину маслянистой поверхности. Камень канул туда, как в воду. Сталкер готов был дать руку на отсечение, что с той стороны пузыря камень не вылетел. Не было слышно удара о бетон и звуков качения. Да что же это такое? Стас досадливо опустил автомат и шагнул вперёд. И тут поверхность плёнки заколебалась, пошла рябью, потом волнами, и, из неё выпрыгнула собака.

Нет, это не был слепой пёс. Да и к обычным привычным собакам эта тварь отношение точно не имела. Ростом с телёнка, с широкой грудью, мощными лапами, огромной лобастой головой она напоминала бы бульдога, не будь она такой огромной, и не будь у неё в пасти нескольких рядов огромных клыков. Собака тряхнула головой, сфокусировала свой взгляд на людях и прыгнула вперёд, неуловимым образом раздвоившись в прыжке. Секунда, и вот уже две собаки расходятся по сторонам жертвы, намереваясь взять её в клещи.

Хром заорал от страха и выпустил очередь прямо в голову левой твари. Спасибо коллиматорному прицелу, первые пули попали точно в голову. Да и сложно промахнуться по такой большой башке, да ещё и с такого расстояния. Голова собаки взорвалась, а через мгновенье, вся туша лопнула и улетела в небо облачком чёрного дыма. Борода запоздало выстрелил в правую за секунду до того, как она опять раздвоилась и только Хром, вовремя перенесший свой огонь в помощь спецназовцу, положил конец этому природному ксероксу.

— Что это было? — никак не мог отдышаться Борода.

— Однозначно не живое существо. Какая-то энергетическая сущность.

— Но зубки, скажу я тебе, совсем не энергетические. Такими перекусит и фамилии не спросит.

— Пошли быстрее, пока ещё какая гадость не выскочила.

Они, не опуская автоматов, обошли опасное явление и поспешили дальше. Дорога вывела к железнодорожным путям. Рельсы едва виднелись в зарослях ядовитого плюща. То и дело среди лиан попадались полуразложившиеся трупы крыс, а то и шипохвостов, так что сытый плющ вёл себя вполне благоразумно. Следуя вдоль путей пару раз обходили трамплины, в этих местах довольно заметные, благодаря тому, что постоянно жонглировали гравием, в своё время являвшимся присыпкой железнодорожного полотна.

Уже ближе к вечеру вышли к складам, тянущимися вдоль грузовых перронов. Мощная электра игралась в фермах мостового крана. Тепловоз на путях стоял под парами и, если бы не ржавчина на корпусе, выбитые фары и деревце. Проросшее сквозь отбойник, можно было подумать, что он вот-вот отправится по своему маршруту. Остановиться решили в офисе одной из фирм, обосновавшихся тут же задолго до Великой войны. Крепкие решётки на окнах и железная дверь с глазком явились решающим фактором.

Уже в пол восьмого утра пританцовывающий от нетерпения Сержант с подругой стоял у КПП военного городка. Денис на «Тигре» подкатил ровно в восемь, как и договаривались.

— Привет! — поздоровался спецназовец, — давно ждёте?

— Полчаса уже.

— Так на восемь договаривались. Ладно. Садитесь.

Они запрыгнули в машину.

— Держите, по две РГН и две РГО каждому — Денис протянул им гранаты, а потом уже пять пачек патронов Семёрке, — и тебе СП-5 снайперские.

— Спасибо. Лишними не будут.

— А где твои бойцы? — поинтересовался Сержант.

— Ком и Сланец уже на вертолётной площадке ждут. Там пока погрузка идёт. Приборы какие-то для лаборатории. Хорошо попали. Сейчас туда вертушка каждый день летает. А как развернут полностью лабораторию, только раз в неделю продукты да смену охраны возить будет.

— Да лучше вообще не попадать.

Машина выехала на вертолётную площадку. Несколько вертолётов стояли уснувшими стрекозами, и ветер гудел в стальных растяжках, удерживающих лопасти. Только возле самой крайней кипела работа. Солдаты таскали в грузовой отсек какие-то тюки и ящики, пилоты с технарями что-то обсуждали у откинутого технологического лючка в фюзеляже, а рядом спокойно сидели на своих рейдовых рюкзаках два дюжих бойца. Увидев командира, они поднялись и с удивлением уставились на Семёрку.

— Всё, Дэн, погрузка заканчивается, можно уже занимать места согласно купленным билетам.

— Хорошо, Сланец. Познакомьтесь, кстати. Они с нами пойдут.

— И девушка?

— И девушка.

— А у вас что, какие-то предубеждения против женского пола? — с улыбкой поинтересовалась Семёрка.

— Ну, как это сказать… — замялся Сланец, — вроде как не женское это дело, воевать.

— А это кто-то на законодательном уровне определил?

— Э-э, нет, конечно.

— А раз нет, то вопрос, я думаю, можно считать закрытым, — усмехнулась девушка и нарочитой походкой от бедра направилась к вертолёту.

Вертушка резко, по-боевому, набрала высоту и в ушах заложило. Сержант сглотнул ком в горле и поморщился, ощутив во рту противный алюминиевый привкус. Судя по кислым лицам товарищей, они ощущали то же самое. Полёт не занял много времени, и вскоре винтокрылая машина уже садилась на площадку перед зданием заводоуправления. Группа выпрыгнула из салона и пошла к зданию, пропуская мимо строй солдат, спешащих на разгрузку.

— Подождите здесь, попросил Денис, — сейчас, отмечусь у начальника охраны.

— Оно нам надо? — нетерпеливо спросил Сержант. — Только время терять.

— Надо. Во-первых, так положено. А во-вторых, в этом случае есть надежда, случись что, помощь вышлют. А если не отметились, то нас здесь и не было. Значит, и помогать некому. Я быстро.

Спецназовец умчался в заводоуправление, а остальные уселись на рюкзаки и принялись ждать. А вокруг высились серыми громадами заводские цеха, трубы смотрели на людей с высоты, словно древние великаны, щербатые бетонные заборы прятали за собой неизвестные опасности. Даже Сержанту, давно уже считавшему Город своим, было не по себе. Всё здесь было как-то не так. Непривычно и пугающе. Семерка обняла себя руками и передёрнулась. Обстановочка действительно мрачноватая. Не так себе она представляла Город. Конечно, она много слышала про нелёгкий бизнес сталкеров, но всё равно, рассказы не могли передать гнетущей атмосферы, которой здесь пропитано буквально всё. Девушка посмотрела на Сержанта. Во многом решение поехать сюда сформировалось благодаря желанию быть поближе к этому неразговорчивому, но такому надёжному и любимому человеку. Они ни о чём серьёзном не говорили, да и никаких планов на дальнейшие отношения не строили, но всё равно онга надеялась, что и он чувствует к ней примерно тоже.

Денис примчался минут через пятнадцать и был явно не в духе. Молча одел свой ранец, закинул на плечо «Грозу» и дал сигнал на выдвижение.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовался у старлея Сержант.

— Да слишком много начальников развелось! — возмущённо ответил Дэн. — Какой-то майоришко из пехоты решил меня, спецназовца, построить. Я, говорит, запрещаю вам выход в промзону. Раз прибыли, мол, привлекаю для охраны лаборатории. Пришлось послать по известному адресу.

— Это значит, что помощи, случись что, не будет, как я понял? — уточнил Сержант.

— Правильно понял. Но мужики сказали, что недалеко отсюда вольные сталкеры какие-то в автохозяйстве сели. Пойдём туда. Попробуем заручиться поддержкой. Ну, или, хотя бы, о местных реалиях побольше узнаем.

На территории автохозяйства действительно кипела работа по обустройству. Небольшое здание управления приспособили под бар и гостиницу, в боксах, где когда-то стояла техника, устраивались открытые места для временного ночлега тех, кто не хочет платить за номер. По периметру уже прохаживалось несколько сталкеров, неся дежурство по охране территории.

Увидев вооружённую группу, охрана сразу же вскинула свои автоматы, но узнав в прибывших вояк, сразу же пропустила. С вояками связываться себе дороже. Да и вреда от них не было, а вот польза очень даже могла быть. Всё-таки от знакомых с территории военного городка никто в здравом уме не отказывается. Денис сразу направился к зданию управления. Сразу же за входными дверями открывался довольно просторный холл, который сейчас приспособили под бар. Большое квадратное помещение с проёмами в правое и левое крыло, где в бывших кабинетах были оборудованы гостиничные номера, а так же лестница на второй этаж в дальнем конце. Под лестницей вход в подвальное помещение, которое бармен отвёл под свои нужды. На обшарпанных стенах в качестве украшений уже висели самодельные самострелы и сабли мародёров. Ремонтом помещения или хотя бы покраской стен, будущий бармен, видимо, решил не заморачиваться. Внутри несколько человек из числа мародёров сбивали из досок нехитрую мебель. За барной стойкой плотный мужик с жёстким ёжиком чёрных с проседью волос расставлял на только что сделанных стеллажах бутылки. Увидев гостей, бармен заулыбался и широко развёл руки.

— Всегда рад военным! — приветливо заговорил он, осматривая цепким взглядом экипировку и прикидывая в уме, что он может поиметь. — Вот только рановато вы пришли. Мы до конца ещё не открылись. Нет, конечно выпить я вам налью. Да и сублимат какой-нибудь разведу. Ну, или колбаски или огурчиков нарежу.

— Не надо нам алкоголя. Мы в промзону идём. Поэтому хотим узнать, что, да как.

— В промзону? Наши далеко не заходили. Полка с краю шерстят. Одно могу сказать с уверенностью, всё здесь новое. И аномалии, и артефакты. Всё как в первый раз.

— А вы все откуда здесь? — сделал неопределённое движение Сержант.

— Сержант? Ты? Не узнал меня?

— Что-то знакомое.

— Так я же Бармалей!

— Вспомнил! Это же ты полгода назад ногой в пресс попал возле зоопарка.

— Ага. Видишь, теперь в Город никак. Барменом заделался. После того боя решили мы поближе к новым местам переселиться. Не насовсем, конечно. Постоянно здесь только я буду и несколько человек охраны. А остальные — переменный состав, так сказать. Сам понимаешь, через весь Город топать, да потом ещё и по промзоне без передышки лазать — тяжеловато. А вот так, дошёл, здесь отдохнул, сходил, артефактами затарился и сюда. Переночевал, горяченького поел, хабар сдал, патронов прикупил и опять за артами. Я и арты приму согласно прейскуранта, и патроны продам, если что. С вояками и учёными в заводоуправлении договорённость уже имеется. Всё равно к ним вертушка летает.

— А неплохо ты здесь устроился!

— Ну, ещё не устроился. Только устраиваемся. Но, надеюсь, что действительно неплохо.

В помещение вошли несколько сталкеров, решивших пропустить рюмочку под солёный огурчик. Сержанта они узнали сразу, во многом благодаря его необычному бронекостюму.

— Рады видеть тебя, Сержант, — проговорил один из них. — Слышали про Хрома. Прими наши соболезнования. Хороший был сталкер.

— Рано его хоронишь, — прорычал Сержант, мгновенно зверея. — Хром жив, и я сюда пришёл, чтобы его найти.

— Здесь? Что ему здесь делать? Он же возле штаба пропал.

— В его костюме маячок. И этот маячок показывает, что он где-то на промзоне.

— Ну, это не легче. Мы этот район только с краю немного пощипали и то, могу сказать, что это не Город. Это гораздо страшнее и опаснее. Дальше соваться, всё равно что в пасть слепой собаке голову совать. Если он там, вряд ли долго продержится. Да и вы далеко не уйдёте. Новые аномалии, не каждыую из которых детектор видит. Кто-то даже какое-то зверьё новое видел. Пара дней прошло, а уже несколько сталкеров пропало.

— А мы попробуем.

— Ты, Сержант, конечно, легенда. Да только промзона даже тебе вряд ли по зубам будет.

— А мы всё же попробуем, — сжав зубы, опять повторил сталкер.

Пообщались ещё минут пятнадцать. Единственным выводом из этих разговоров стало то, что территория промзоны очень опасна и мало изучена. Так что никто выручать группу не пойдёт ни при каких условиях. Да и реалии этого места пока далеко не ясны. Какая-то смесь сталкерских баек и откровенной мистики. Ну, это всегда так. Дай только сталкеру волю, он такого понарассказывает, особенно за рюмочкой.

3

Распрощавшись, группа вышла из бара и направилась в сторону решётчатых ворот, ведущих на территорию завода. Пройти предстояло немало. Судя по сигналу маячка, Хром и Борода находились на самом краю промзоны, недалеко от железнодорожных путей и складов готовой продукции. Радовало одно: сигнал немного переместился. Значит тот, на ком этот бронекостюм, в состоянии двигаться.

За всю ночь так и не уснули. За окном двигались электрокары, стоял звон сцепок и бодрый гудок тепловоза, отправляющегося в путь. Шум погрузки, грохот падающих ящиков, звон битого стекла, всё это не стихало до самого рассвета. И только с первыми лучами солнца над складами опять повисла сонная тишина.

Осунувшиеся после бессонной ночи, друзья вылезли из офиса, ощетинившись оружием и застали ту же картину, что и вчера. Так же урчал тепловоз, выбрасывая из трубы в небо клубы солярного дыма. Так же росло деревце сквозь отбойник на его морде. Так же почти не видны ржавые рельсы под зарослями ядовитого плюща. И ржавый автопогрузчик всё так же удерживает на своих вилках неопределимый комок чего-то бесформенного и грязного. Ржавый бульдозер по-прежнему сдерживает своим ножом буйную электру, а мясорубка всё так же скрутила и удерживает в этом шатком положении опору линии электропередач.

— И как всё это понимать? — озадаченно спросил Борода.

— А я знаю? — ощетинился Хром. — Полтергейст или ещё какая чертовщина.

Пережитая ночь давала о себе знать. Надо было найти надёжное убежище, чтобы успокоиться и привести нервы в порядок. Ну и поспать, наконец. И, конечно, подальше от железной дороги. Пробежались вдоль путей и, завернув в грузовые ворота, выскочили на дорогу, проходящую между двумя заборами. За одним из них высились кучи какой-то гадости. На вершине одной из них что-то сияло и переливалось. Хром, заинтересовавшись, подобрался поближе к забору и уже собрался лезть на ту сторону, когда от этого сияния оторвалось два ярких шара и поплыли в сторону людей. Сталкер присел за забором и, дождавшись, когда шар пролетел над ним, выстрелил в один из них. Шар разорвался с грохотом и ослепительным светом. Тут же раздалась очередь со стороны Бороды и новый грохот, сопровождающийся очередной вспышкой.

— Ты, сталкер, ещё раз полезешь в какую-нибудь ерунду, я тебя сам лично пристрелю! — неожиданно зло процедил Стас.

— Да ладно тебе, что ты взъелся?

— Взъешься тут! Ты же нас чуть не угробил!

— Ну, извини. Сталкерский инстинкт. Так и тянет посмотреть, когда что-нибудь необычное вижу.

— Сам же говорил, что всё необычное и непонятное может быть смертельным.

— Говорил. Но тебе денюжку государство отстёгивает, а мне, чтобы заработать, приходится свою голову совать куда попало.

— Давай, сначала, выберемся отсюда, а потом суй свою голову куда хочешь.

— Договорились.

Показались распахнутые ворота с левой стороны, и друзья, не сговариваясь, повернули туда и вошли на территорию предприятия. В будке охранника было пусто. Только пыльные стёкла вяло бликовали на солнце.

— Надо бы вздремнуть немного, — проговорил Хром, — а то так от недосыпа недолго и что-нибудь опасное проглядеть.

— Согласен, — ответил Борода и широко зевнул. — Как тебе вот это здание?

Здание действительно было неплохим. Двухэтажное, оно, видимо выполняло функцию насосной. На первом этаже в ряд стояли огромные насосы с не менее огромными электродвигателями в паре. Наверх вела лесенка, сваренная из двух швеллеров, со ступеньками из арматуры. Железная дверь была не заперта. Пыльный коридор упирался в помещение щитовой, а две боковые двери вели в пульт управления и комнату отдыха дежурного машиниста. Толстый слой пыли и мусора лежал везде, на полу и на всех поверхностях.

— Вот здесь и отдохнём, — удовлетворённо констатировал Стас, пытаясь сряхнуть мусор с широкого двухтумбового стола. — Дверь заблокировал?

— Да. Заклинил надёжно.

— Тогда ложись, тоже отдохни. Твоя — кушетка.

— Хорошо. Долго не разлёживаемся. Отдыхаем до обеда, а потом опять в дорогу.

Уснули быстро, что и не мудрено, учитывая бессонную ночь. Ровно в час сигнал с бортового компьютера разбудил Хрома. Растолкав Бороду, сталкер быстро развёл в щитовой костёр и закипятил воду. Поели бутербродов из сухого пайка, быстренько запили всё это чаем и, распрощавшись с гостеприимной насосной, отправились дальше.

Этот пресс был нереально большой. Хром вначале даже не поверил своим глазам и ещё раз перепроверил на своём детекторе. Действительно. Если бы это были две или три сросшиеся аномалии, то на экране отобразилось бы несколько ядер. А тут ясно видно было одно большое пульсирующее ядро. Это какой артефакт там должен быть?

— Извини, брат, — произнёс Хром, — но сюда я полезу обязательно. Такой силы аномалия просто не может родить слабенький арт.

— Смотри сам. Хочешь головой своей рисковать — рискуй.

Сталкер подобрал палку и, улёгшись на землю, пополз к прессу. Аномалия действительно была настолько мощной, что, казалось, воздух гудел от напряжения, как под высоковольтными проводами. Было очень страшно, но дело того стоило. С края лежал ОН. Таких артефактов Хром ещё не видел. Бриллиант тонкой огранки величиной с детский кулачок. Повозиться, конечно, пришлось. Пару раз неверное движение заканчивалось размочаленной в труху палкой. Когда, наконец, удалось вытолкнуть артефакт, у Хрома тряслись руки от напряжения, а нижнее бельё под бронёй костюма буквально пропиталось потом.

— Вот теперь мы просто обязаны вернуться, — осипшим голосом довольно проговорил сталкер, укладывая арт в контейнер.

— Ты точно маньяк, — восхитился Борода. — Классная вещь, конечно. Но вот так рисковать?

Шипохвост из-за угла цеха выскочил настолько неожиданно, что среагировать просто не успели. С душераздирающим воем кошак прыгнул вперёд, вцепился когтями Бороде в грудные бронепластины, перепрыгнул на плечо, пронося хвост с опасным шипом в опасной близости от лица, соскочил на землю и дал дёру. Ошарашенный спецназовец только открыл рот, чтобы выматериться, когда следом из-за того же угла выскочила счтая слепых псов. Хром вскинул автомат, дал очередь и дёрнул Бороду за плечо.

— В цех! Быстро!

Стас очнулся от шока, тоже полоснул из автомата по стае и вслед за Хромом заскочил в гостеприимно распахнутые ворота. Хром уже вцепился в створку, стремясь побыстрее её закрыть, когда заметил над асфальтом лёгкое марево, которого до этого не было. Да и псы повели себя по меньшей мере странно. До этого стремительная, атака вдруг захлебнулась, слепыши смешались в кучу и вдруг рванули назад и скрылись из виду.

— Неужели ушли? — удивился Борода, — ну, что, пошли?

— Не спеши. Видишь, марево над бетоном?

— И?

— Как бы не аномалия. Проверить надо.

— Детектор молчит.

— Ладно. Пошли.

Они вышли из цеха, но пройдя всего пару шагов, вдруг ощутили сильный жар, идущий от земли, а сквозь толстые подошвы ботинок обожгло ступни.

— У ё! — заскочив назад в помещение, приплясывал, пытаясь остудить подошвы Борода.

— А-а! — вторил ему Хром, сбрасывая дымящиеся ботинки. — Чуть не поджарились, блин.

— Что это было?

— Аномалия.

— Но детектор же ничего не показал.

— Значит, на аномалии такого типа он не реагирует.

— Но адский котёл он видит!

— Видать, механизм работы у них отличаются. Ладно, гадать можно бесконечно. Надо думать, как отсюда выбираться.

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю понаблюдать. Она, скорее всего, работает по принципу хлопушки, только в обратную сторону.

— Это как?

— Хлопушка не пропускает. Но, если пройдёшь, выйти можешь спокойно. Она не тронет. А здесь пропустила спокойно, да вот назад не выпускает. Осталось надеяться, что она работает не постоянно. При таком количестве выделяемой энергии ей почти наверняка потребуется перезарядка.

— Ну, тогда заодно и перекусим. Чего без толку сидеть?

Хром набрал воды в котелок и поставил его на раскалённый бетон.

— Хоть какая-то польза, — проворчал он, — не надо дрова собирать.

Борода уселся на пол цеха и стал доставать из вакуумных упаковок сухого пайка сэндвичи с сыром. Вода закипела и сталкер направился к аномалии за кипятком и неожиданно отпрыгнул назад.

— А она двигается! — воскликнул он.

— Кто?

— Аномалия! Я три минуты назад ставил котелок нормально, а сейчас даже дотянуться до него не могу.

— Ого! И насколько это опасно?

— А та не понимаешь? Она двигается за нами. Загнала нас в замкнутое пространство и зажимает. Так и будет двигаться, пока не зажарит.

— Что же делать?

— Искать выход. Завари пока чай. Думать будем.

— Жарит-то как! Полкотелка выкипело.

— Смотри! Видишь кладку?

— Точно! Там, скорее всего, был проход в соседнее помещение. А если его заложили, значит, там есть и дверь на улицу! Хорошо, что ещё не заштукатурили, а то не заметили бы. Только чем бы проломит эту кладку?

— Расходимся по цеху и ищем подручные инструменты. Если найдём лом или кувалду, вообще будет идеально. Поедим на ходу. Некогда рассиживаться.

Хром взял сэндвич, откусил кусок и пошёл вдоль правой стены цеха против часовой стрелки. Борода, так же прихватив свой бутерброд, пошёл вдоль левой. Общими усилиями удалось найти двухметровый отрезок толстой ребристой арматуры. Не Бог весть что, но ничего лучше не нашлось. Спецназовец взял инструмент в руки, примерился и нанёс первый удар.

— Ну, как-то так, — резюмировал он и обрушился на кирпичи.

А кладку кто-то выложил на совесть, да ещё и в два кирпича. Кому было надо так качественно заделывать проход — неизвестно, но попотеть пришлось изрядно. Дыру, позволяющую протиснуться, пробили уже тогда, когда аномалия подобралась уже почти вплотную. Подошвы ощутимо припекало и дышать было нечем. Друзья пролезли в небольшую пристройку, приспособленную когда-то под складское помещение, пробрались между стеллажей с какими-то железяками и ткнулись в дверь. Дверь не поддалась. Чувствовалось, что она закрыта снаружи на навесной замок, который сейчас брякал при каждом толчке. Пришлось выбить окно и выдрать решётку. Только оказавшись на улице, они вздохнули полной грудью, буквально пьянея от свежего воздуха.

Хром снял тактический шлем и вытер мокрое от пота лицо. Пот, скатываясь по спине, щекотал между лопаток, руки гудели от монотонного долбления арматурой, а ноги мелко подрагивали. Борода выглядел не лучше. Они посмотрели друг на друга и захохотали.

Ближе к вечеру остановились в небольшой кочегарке, заблокировали дверь и грузовой люк, поужинали и улеглись спать.

Стая слепышей выскочила из-за цеха неожиданно и, словно лавина, помчалась на группу. Первым среагировал Сержант, срезав бегущего впереди кобеля с подпалиной на боку.

— Не иначе, как с электрой поздоровался, — некстати подумалось сталкеру.

— Отходим в ворота цеха! — скомандовал Денис, открывая огонь.

Ком и Сланец уже стояли на одном колене возле ворот и методично долбили по стае. В цеху недалеко от ворот застыл на вечном приколе электрокар, и Семёрка, забравшись на крышу погрузчика, так же подключилась к обороне.

— Видишь того здорового, который сзади держится? — крикнул ей Сержант.

— Вижу.

— Сними его. Только с одного выстрела. Второго шанса он тебе не даст. Это вожак.

— Поняла, — ответила девушка и припала к прицелу.

Сухо и приглушённо щёлкнул выстрел, лязгнул затвор, и альфач покатился по бетону с прострелянной головой. Напор стаи сразу спал, и чётко спланированная атака превратилась в беспорядочную свалку.

— Граната! — предупредил группу Денис и, убедившись, что все укрылись в цеху, швырнул в гущу псов РГО.

Взрыв мощной гранаты, рассчитанной на метание из укрытия и имеющей разлёт осколков свыше двухсот метров, разметал стаю. Несколько уцелевших слепышей, поскуливая, пытались убежать, но были уничтожены в четыре ствола.

— Неприятные создания, — проговорила Семёрка, добивая скулящего пса с перерубленным осколком позвоночником.

— Приятного мало, — согласился Сержант, меняя магазин в автомате. — Надо идти дальше, итак задержались.

Группа вышла из цеха и двинула дальше по дороге. Семёрка опасливо покосилась на разбросанных взрывом слепышей. Кошмарные создания Города, уродливые тела с гипертрофированными мышцами, сильно вытянутые головы с наростами вместо глаз и страшные пасти, полные зубов. Девушка передёрнула от омерзения плечами и поспешила за бойцами. Сколько ещё мерзкого скрывает этот город?

Электру улёгшуюся возле здания бытового корпуса, обошли спокойно и тут же чуть не вляпались в небольшой трамплин, удачно спрятавшийся за аномалией. Заметили его уже в последний момент.

— Давненько я таких хитрых аномалий не встречал, — проговорил Сержант, ещё раз сверяясь с показаниями детектора.

— А я вообще о таком только слышал, — согласился с ним Ком.

— Да уж, чуть не вляпались, — выдохнул Денис, нервно поправляя автомат на плече.

Возле градирни пришлось обойти огромные заросли ядовитого плюща. Можно было бы, конечно, шугануть его парой ударов ножом, но золотистые искорки пробегающие в побегах уж очень не понравились.

— Посмотреть бы там, — мечтательно произнёс Сержант. — Аномалия неизвестная. Может, какой артефакт новый. Жаль, некогда. И так, сколько времени убили из-за слепых псов.

— Ты внимательней на дорогу смотри, — ответил Денис. — На тебе аномалии, как-никак.

— Да смотрю я. Вон, кстати, любопытная вещь, — сталкер показал рукой вперёд, туда, где метрах в ста что-то белело.

— А что там? — подошла поближе Семёрка.

— Пока не знаю. Всё равно в ту сторону идём, вот и посмотрим. В Городе такого не было.

Благополучно миновав два трамплина, группа, наконец, приблизилась к непонятному явлению.

— Ох, ты ж ничего себе! — удивлённо воскликнул Сержант.

— Это как понимать? — присвистнул Денис.

Действительно, аномалия, представшая перед ними, ошеломляла. Круг, радиусом около десяти метров, был покрыт толстым слоем снега. Явно несло холодом, а в воздухе порхали крупные снежинки, как во время снегопада. И ещё в снегу лежали два странных артефакта, похожие на снежки.

— А вот их я, пожалуй, прихвачу, — довольно проговорил Сержант, выкатывая артефакты палкой из снежного плена.

— Что это? — спросила Семёрка.

— Я такую аномалию впервые вижу. Да и артов таких ещё не встречал. Пусть учёные посмотрят. Там видно будет.

— Не хочу вас расстраивать, но дальше мы не пройдём, — вдруг влез Ком, внимательно изучая показания детектора.

— Что там? — недовольно спросил Денис.

— Электра. Тихая и очень большая.

— А ну-ка? — Сержант вывел на забрало тактического шлема показания прибора. — Действительно. Нам один путь: через забор.

— Тогда полезли.

Шуганув плющ, перелезли через бетонную ограду и огляделись. Длинные, словно бараки, складские помещения тянулись вдоль бетонных подъездных путей. На эстакаде возле одного из складов крутился небольшой смерч.

— Странно, ветра нет, а смерч вон как мусор закручивает, удивился Сланец. — Всё вокруг себя подмёл.

— А это не смерч, — пояснил Сержант. — Это аномалия. Видишь, на детекторе отображается.

— А она опасная, — добавила Семёрка. Вон, смотрите, что она со слепым псом сделала.

Только по голове можно было определить, что эти куски мяса были когда-то слепышом. Части тела валялись вокруг аномалии на равном расстоянии от центра. Выбравшись на площадку со стоящим КамАЗом — длинномером, медленно догнивающим в плену у ядовитого плюща, огляделись.

— Я думаю, надо на ночёвку вставать, — неохотно предложил Сержант.

— Где обоснуемся?

— А вон, удачное место, — сталкер указал на ворота с грузовыми весами. — помещение оператора весов — идеальный вариант.

Большая арка с металлической платформой и большой будкой находилась неподалёку. Окна с трёх сторон и с крепкими решётками давали неплохой обзор. Да и помещение внутри было достаточно просторное для размещения пяти человек. Тут же отломали несколько досок от борта КамАЗа и, заблокировав надёжно дверь, принялись разводить костёр у разбитого окна.

— Завтра как идти будем? — прожевывая бутерброд, спросил Денис.

— Пойдём в сторону ЖБК. Так короче будет. Если ничто не задержит, завтра должны их найти.

Непонятная возня за стеной, разбудили напарников не хуже ледяной воды. Борода, на ходу передёргивая затвор, бросился к грузовому люку, а Хром занял позицию возле двери. В слабом свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь щели в заколоченных досками окнах, сталкер увидел, как Стас возится со стопором.

— Не надо. Лучше через дверь. Мало ли что оттуда на голову свалится.

Спецназовец задумался и согласно махнул рукой.

— Давай. Я страхую, а ты осторожно приоткрывай, — и взял дверь на прицел.

Дверь коротко скрипнула, приоткрылась, впуская в помещение ещё один луч света. Никого не увидев, Борода дал знак Хрому открыть дверь пошире и приставным шагом вышел из кочегарки. Следом выскользнул сталкер, прикрывая Стасу спину.

— Ну, что, обходим кочегарку слева? — спросил, не оборачиваясь спецназовец.

— Лучше справа. Там кусты. За ними и зайдём.

Они двинулись вперёд, и тут вдруг кусты, медленно переваливаясь на своих корнях, пошли к ним навстречу, ветки, задевая за стену и создавали тот шорох, который разбудил друзей. От неожиданности Борода выпустил неоправданно длинную очередь в это ходячее недоразумение. Раздался сдавленный писк, и куст завалился на бок. Второе растение стало поспешно отступать, путаясь в узловатых корнях. Борода выстрелил в переплетение веток, и второй куст завалился на землю.

— Что за хрень? — ошарашено пробормотал Стас. — Всё видел, но вот кусты ходячие, это слишком.

— А это не кусты, — ответил Хром, присев над поверженным противником. Точнее, не совсем кусты.

— Это как? — переспросил Борода, подходя ближе.

— Симбиоз. Какое-то животное, судя по зубам, плотоядное, позволяющее расти в своём теле растениям. Я видал, как хищный тополь прорастает на живом теле. Но он таким образом убивает и потом питается гниющей органикой, пока не пустит корни в землю. А тут полноценный симбиоз. Животное чувствует себя вполне прекрасно с этими ветками, растущими из него.

Стас присел и разглядел тварь поближе. Ростом с большую крысу, с кривыми узловатыми лапами, действительно похожими на корни, с приплюснутой мордой, усеянной острыми и тонкими как иглы зубами, оно внушало отвращение. Из тела там и тут действительно росли ветки, густо покрытые мелкими листочками, источающими тошнотворный трупный запах.

— Вот жизнь! — вдруг в сердцах воскликнул Борода, — мало нам зверья и аномалий. Теперь ещё и кустов опасаться надо.

— И не говори! — поддержал друга Хром. — Пошли, хоть, перекусим, раз всё равно встали, и в дорогу.

— Пошли.

Завтрак много времени не занял. Костёр разводить не стали, а просто поели бутерброды с ветчиной из сухпайка и запили водой. Хотелось уже хоть какой-то определённости, а ещё больше, вырваться из этого малоприятного места, не хуже пресса давящего на мозги. На ближайшем повороте повернули направо и пошли по дороге между автостоянкой, забитой грузовыми машинами и бетонным забором с тянущейся вдоль него теплотрассой. Утеплитель, которым когда-то были обмотаны трубы, давно отвалился и лишь кое-где болтался неряшливыми грязными ошмётками. Местами вездесущий ядовитый плющ настолько густо обвивал теплотрассу, что трубы полностью скрывались в ядовитой зелени. Одинокий шипохвост шмыгнул через дорогу, с ходу влетел в смерч и, коротко мявкнув, разлетелся в гудящей воронке кровавыми брызгами.

— Видал? — кивнул Борода.

— Ага. Крутая аномалия. Лучше не попадать.

— Да в любую аномалию лучше не попадать. Слушай, Хром, я что-то тут крыс не вижу. В Городе они на каждом шагу, а тут их нет.

— Я тоже это заметил. Вообще это место странное.

— У нас с водой напряги. Что-то решать надо.

— Вон там градирня. Дождевая вода должна быть. У меня бурдюк уже пустой. В него и наберём. На ночёвке отфильтруем, прокипятим, да ещё и таблетками обработаем.

Градирня стояла несколько обособленно и с одной стороны прочно заплетена ядовитым плющом. Друзья подошли к свободному краю, Хром достал бурдюк и, пока Борода прикрывал его с тыла, стал набирать мутную застоялую воду. Шум, раздавшийся за дальним цехом, заставил вздрогнуть обоих. Слышались явно человеческие крики, чьё-то свирепое рычание и топот множества ног.

Ощетинившись стволами, друзья осторожно стали приближаться к строению. Когда человек в мародёрской одежде выскочил из-за угла, Борода чуть инстинктивно не нажал спусковой крючок. Человек был явно напуган, с ужасом косился назад и размахивал разряженным самострелом. Следов выскочило ещё несколько человек, пробежали метров десять и вдруг встали как вкопанные, наткнувшись на два автомата, направленные на них.

— Там, — дрожащим голосом проблеял, задыхаясь один из них, — там они!

— Кто? — спросил Борода, и тут из-за угла появилось нечто, а потом второе нечто.

Два огромных, выше двух метров, гориллоподобных существа в шкурах неизвестных животных, с дубинками, густо усеянными шипами из зубов какого-то хищника, злобно зыркнули на друзей глубоко посаженными глазами из-под низких покатых лбов.

— Ого, какие уроды! — воскликнул Борода, обрадованный тем, что придётся сражаться с понятным противником, а не с коварными аномалиями и не менее коварным зверьём.

Монстры переглянулись и синхронно бросились вперёд. Друзья разошлись в стороны и открыли огонь из автомата. Хром попал удачно и первой же очередью снёс пол черепа одному из монстров. Второй же, несмотря на развороченную очередью Бороды грудь, пёр вперёд как танк, хотя движения его замедлились и стали неуверенными. Однако время было упущено и спецназовец уже не мог стрелять, не рискуя задеть Хрома. В точно таком же положении оказался и сталкер. Тогда Стас крутанулся на левой пятке и правой ногой подсёк монстра. Тот упал и тут же Борода подскочил и вонзил свой НР-2 ему в грудь под самую рукоятку. Горилла дёрнулась в агонии и отбросила спецназовца далеко в сторону. Хром подскочил и направил свой автомат монстру в голову, однако стрелять больше не потребовалось.

— Я такого ещё не встречал, — прохрипел подошедший Стас, потирая отбитую грудную клетку.

— Одно успокаивает: хоть умирают, как все остальные.

— Откуда взялся этот кошмар?

— Не знаю. Может, у вон тех джентльменов спросим? — Хром показал на кучку мародёров, жмущуюся неподалёку. — Эй! Сюда идите!

Опасливо косясь на автоматы, мародёры приблизились.

— Вы откуда здесь?

— Мы здесь живём.

— Здесь?! Разве здесь можно жить? Как вы здесь оказались?

— Всегда жили. Наши родители работали на ТЭЦ, когда случилась война.

— Аборигены, значит. И где же стоянка вашего племени?

— Там же, на ТЭЦ. — А это что за чудища? — поинтересовался Борода, кивнув на трупы монстров.

— Они не здешние. Сюда охотиться приходят.

— Из-за города, что ли?

— Нет. Вообще не из этого мира.

— Это как?

— Здесь, на промзоне, есть проходы в чужие миры. Их можно опознать по радужной плёнке, натянутой в каком-нибудь походе или проёме.

— Видали мы такой один. Оттуда такие собаки здоровые выскакивали, которые после смерти в чёрные облачка превращаются.

— Да. Это и есть проход.

— Ну, что, пошли к вам, пообщаемся, посмотрим на ваше жильё, — предложил Хром, — да и отдохнуть не мешает.

— Пойдём. Мы ведь так и поблагодарили вас за наше спасение.

База местных мародёров действительно находилась на территории бывшей ТЭЦ. Серое здание главного корпуса с возвышающейся над ним давно мёртвой трубой, обветшавшие здания маслохозяйства, хозяйственные корпуса, градирни, всё дышало безысходностью и запущенностью. Единственным, более-менее обжитым был корпус управления, в окнах которого сейчас мелькали встревоженные и любопытные лица.

Старостой племени оказался благообразный старичок, цепко глядящий из-подгустых седых бровей. Сдержанно поздоровавшись, он выслушал рассказ своих соплеменников и пригласил зайти внутрь. С изумлением друзья смотрели на поставленные перед ними тарелки со шкворчащими кусками нежнейшей телятины.

— Откуда? — восхитился Борода, — я забыл, когда ел свежее мясо. Обычно размороженное в лучшем случае!

— А вообще никогда не ел свеженины, — добавил Хром, — у вас что, здесь стада где-то пасутся?

— Это продукты не нашего мира. Как и вода. А за чай спасибо, — староста, блаженно щурясь, прихлёбывал из выщербленной чашки. — Вот чая у нас не было.

— Это как вы в другие миры ходите? Не боитесь?

— Верхние миры опасны. Те, в которые ведут проходы с уровня земли. Туда мы не суёмся. А вот нижний совсем безопасен.

— Есть ещё и нижний?

— Да. Вход в нашем подвале. Я вам потом покажу. Именно благодаря этому миру мы и выжили. Свежее мясо, зелень, хорошая вода. Остальное пришлось добывать здесь, обшаривая корпуса и здания с риском для жизни.

Ход в другой мир действительно находился там, где когда-то был вход в подвал. Сейчас этот дверной проём был затянут радужной плёнкой, переливающийся в свете фонариков.

— Идём, не бойтесь, — проговорил староста и первым шагнул к плёнке.

Под напором его тела плёнка прогнулась и плавно расступилась, пропуская старика внутрь. Следом пошёл Хром. Перед самой плёнкой он закрыл глаза, вдохнул, словно ныряя в воду, и шагнул вперёд. Что-то холодное коснулось лица и тут же пропало. Сталкер открыл глаза и увидел, что находится в пещере. Сзади, слегка подтолкнув стоящего на пути Хрома, вывалился из плёнки Борода.

— Это где мы? — стал озираться по сторонам спецназовец.

— В другом мире, — ответил староста. — Вход в этот мир находится в гроте. Идите за мной.

Грот был небольшим. Шагов десять. Когда они вышли наружу, то даже глаза зажмурили от непривычно яркого света. Под серо-синим небом куда хватало глаз простиралось поле с изумрудно-зелёной травой. На небе было два солнца: одно едва над горизонтом, а второе почти в зените, от чего каждый предмет отбрасывал по две тени. Одна длинная, а вторая очень короткая. Тут и там валялись какие-то брёвна, а неподалёку с весёлым журчанием протекала чистая до прозрачности река. В воздухе пересвистывались незнакомые птицы, звенели в траве какие-то насекомые. Одурительно пахло цветами и травами.

— Ну и где ваши стада? — поинтересовался Борода.

— А вон они, — показал староста на разбросанные тут и там брёвна.

— Не понял.

— А что тут понимать? Пошли ближе.

Вблизи брёвна оказались огромными червями, меланхолично поедавшими траву вокруг себя. Черви очень медленно, еле заметно передвигались по поверхности, подтягиваясь от одной травинки до другой.

— Мясные черви. Что, поплохело? Мы тоже вначале морщились, пока не распробовали. Смотрите, — староста вынул большой нож и стал уверенно отрезать кусок, толщиной с ладонь.

Друзья неприязненно смотрели на то, как нож погружается в плоть. На удивление, червю эта процедура неудобства не доставила. Не обращая внимания на то, что его режут, он спокойно поглощал траву.

— Видали? — староста подбросил на руке большой шмат мяса, истекающего кровью.

Хром удивлённо присвистнул. Если бы он только что не видел, откуда отрезали этот кусок, он бы ни за что не поверил, что это не телятина.

— Нас эти черви от голодной смерти спасли, — пояснил старик, укладывая мясо в заплечный мешок. — Ну, что, пошли назад?

— А продукты вы как храните? — поинтересовался Борода. — Или каждый день за куском мяса ныряете?

— Нет. Обычно мы по половине червя за раз берём. Да и за мясом не я хожу. Это я с вами просто пошёл, чтобы показать. А храним мы с помощью очень интересного предмета. Мы его называем снежок. Есть такие места на промзоне, где постоянно зима. Небольшое пространство, где всё время лежит снег и настоящий снегопад. Вот там и находятся белые комки, похожие на снежки. Кладёшь такой комок рядом с продуктами, и там постоянная минусовая температура.

Вернувшись на ТЭЦ, Хром настоял на том, чтобы посмотреть на этот снежок, а потом долго катал в руках обжигающе холодный шарик.

— Увидите такой, берите сразу, не пожалеете.

— А сама аномалия? Она чем опасна?

— Какая ещё аномалия?

— Ну, снегопад?

— А-а, ты про это? Да безвредный он. Только холодно там. А так, ничего. Ладно, пойдём, вас на ночлег устрою.

Эту ночь друзья впервые спали спокойно и в относительном комфорте. В выделенной комнате было чисто, что само по себе уже по меркам последнего времени было большой роскошью. Ну а топчаны, застеленные тюфяками, набитыми свежей соломой, так это вообще вершина комфорта.

Весовую покинули раноутром, наскоро перекусив сэндвичами с ветчиной. Дальше пошли полуразрушенные здания и, чем дальше они шли, тем больше были разрушения.

— Похоже, к эпицентру взрыва какой-то бомбы приближаемся, — проговорил, тяжело пыхтя, Сержант. — Как бы не ядерный заряд какой-нибудь сверхмалый. Таких несколько и по Городу прилетело.

— Да нет, — ответил Денис, перелезая через бетонный блок, — фон в норме. Обычный заряд. Но, всё-таки, может, обойдём?

— Тяжеловато вот так по развалинам скакать, — вставил своё Ком.

— Далеко обходить. Крюк на несколько дней получится. Нельзя время терять.

— Вообще-то Сержант прав, — поддержала друга Семёрка. — Чем быстрее найдём парней, тем лучше.

4

Разрушений становилось всё больше и, наконец, вокруг не оказалось ни одного целого здания. Сплошные руины и горы щебня, сквозь которые несмело пробивались хилые деревца и буйно разрослись кусты. Идти стало тяжелее. Ноги ехали на щебёнке, кусты путались под ногами, а вездесущие электры тянули свои жадные щупальца. Семёрка поскользнулась на одной из куч и чуть не поехала вниз. Струйка щебня маленьким водопадиком потекла к подножью и тут же выстрелила в небо пулемётной очередью.

— Уж ты! Трамплин! — удивился Сланец, — чуть, было, не проглядели.

— Чуть Семёрку не потеряли! — поправил его Сержант.

— Я, что-то не понял! — вдруг остановился Ком.

— Что?

— Смотрите, — он махнул вперёд, по направлению движения. — Я такого не видел. Где воронка?

Действительно, завалы заканчивались, и впереди, в радиусе пятисот метров простиралась чистая площадь с квадратным фундаментом бывшей трубы теплообменника посередине.

— Высотный взрыв был. Прямо над этой трубой, — пояснил Денис. — трубу разрушило, а всё остальное сдуло.

— Ну, пошли, хоть ноги отдохнут, — проговорил Сержант, ступая на ровную поверхность.

Действительно, ступать по ровной поверхности было комфортно, оставалось только следить за показаниями детектора и вовремя обходить аномалии. До фундамента оставалось метров сто, когда на границе развалин и чистого пространства замелькали какие-то существа.

— Внимание! — крикнул Сержант, первым заметив неладное, — бежим к фундаменту!

— Что это? — удивлённо вскрикнул Сланец.

— Какие-то крысы, что ли, — ответила Семёрка, отрываясь от оптического прицела.

— Крыс нам только не хватало! — выругался Сержант, — быстро! Может, там ход вниз не заваленный есть. Всё-таки шанс.

Они бросились к фундаменту, заскочили, помогая друг другу, наверх и остановились возле шахты, заваленной крупными обломками.

— Хода нет, в отчаянии проговорил Денис, — занимаем круговую оборону!

Со всех сторон к ним стекались сотни животных, отдалённо напоминавших крыс. Вот только ростом они были с небольшого шипохвоста, бегали на задних лапах, прижимая передние к груди, да и пасти у них были с устрашающими клыками.

— Гранатами! — скомандовал Денис, заряжая свой подствольник. — Залпом!

Выстрелили одновременно. В четырёх местах раздались взрывы, разметавшие тушки. Всё-таки хорошая вещь граната ВОГ-25 ПМ. Мощная. В отличие от других боеприпасов подобного типа, она имеет свойство подпрыгивать на 60–70 сантиметров и взрываться, обдавая всё вокруг в радиусе семи метров смертельным дождём осколков. Укрыться от такой просто невозможно.

Пока твари подбежали на дистанцию броска гранаты, их стало уже меньше половины. Дальше пошли в ход уже РГН, обладающие более мощным зарядом, а остатки добивали уже из автоматов.

— У них вообще инстинкт самосохранения есть? — уселся на крупный бетонный обломок Сланец.

— Наверное, нет, — Ком пристроился рядом, поставив «Грозу» между колен. — Пёрли до последнего.

— Хоть отбились, — заметил Денис, — ВОГи хорошо помогли.

— Да уж, прыгающие взять была хорошая идея, — согласился Сержант. — Ладно, идти надо. Сидим на как мишени на открытом месте.

— Опять по развалинам лезть, — поморщилась Семёрка.

Щебёнку прошли достаточно легко. Проблемы начались, когда пошли обломки побольше, а потом и полуразрушенные здания. Сплошной лабиринт аномалий. Два трамплина, сросшиеся между собой, обошли впритирку с тихой электрой, почёсываясь от уколов электрических разрядов. Потом пришлось протискиваться между двумя смерчами, угрожающе гудящими над головой и обходить мясорубку. А дальше пошла целая цепочка молодых буйных электр, пытающихся дотянуться до них своими жгутами. Дальше опять трамплин по соседству с мясорубкой. Одно успокаивало, что пока тварей не встречали. Видать, не хочется тем же слепышам лапы по таким завалам ломать.

Пока выбрались к целым территориям, вымотались очень сильно, поэтому решили передохнуть в административном здании механического цеха. Выбрали просторный кабинет начальника и, пока Семёрка устраивала на бывшем начальническом столе немудрёный перекус, занялись чисткой оружия. Всё-таки пострелять пришлось немало, а оружие, оно чистоту любит. Сержант, закончив со своим АК-12, принялся за Семёркин «Винторез».

— Семёрка, а почему такой выбор? — поинтересовался Ком.

— Ты о чём?

— Ну, почему ВСС, а не, например, СВД?

— Думать надо, — влез в разговор Денис, — у СВД прицельная дальность свыше восьмисот метров. А где ты такие расстояния здесь видел? Патрон у неё избыточно мощный, да и громкая она. А «Винторез» — до четырёхсот, самое то. А боеприпас экспансивный, дозвуковой. По здешним тварям самое то. Ну и один тихарь никогда не помешает. Винтовочка-то бесшумная.

Перекусив, уже хотели выходить, когда вдали раздался лай. Присев за окнами, затаились. Мимо здания с лаем промчалась внушительная стая слепых псов с матёрым альфа во главе. Альфач, словно почуяв что-то, притормозил возле входа и внимательно посмотрел на окна. Эти полминуты никто не дышал. Выдохнули только тогда, когда стая помчалась дальше. Потом ещё около получаса высиживали, давая псам убежать подальше.

Вышли из здания, осмотрелись и пошли вдоль грузового терминала. Ржавые козловые краны мерно покачивали обрывками тросов. На одном из них поселилась электра и теперь красиво искрилась не высоте четырёх метров. Сгнившие машины, подогнанные когда-то под погрузку, так и стояли нестройной вереницей. Один из ЗИЛов, видать, попал в пресс и теперь красовался раздавленной в лепёшку кабиной. Скрежещущий звук заставил напрячься. Вскинув автоматы, пошли на звук, обошли машину и вздохнули облегчённо. Это деревце, проросшее сквозь прогнивший кузов, царапало своими ветвями ржавую кабину.

— Зараза! — выругался Ком, — напугала как!

— Мужики! — вдруг позвала Семёрка, — вы туда гляньте.

Все обернулись и посмотрели в указанном направлении. Между опор дальнего козлового крана что-то маслянисто мерцало. И сейчас из этого чего-то выходил монстр двухметрового роста с шипастой дубинкой наперевес. Следом показался ещё один, ежё более высокий и мощный, а потом ещё.

— А это что ещё за горилла-переросток? — прорычал Денис, вскидывая «Грозу».

— Не знаю, но вон ещё двое вылезло, — ответил Сержант, — Семёрка! Давай на кабину, и держи эту маслянистую дрянь. А мы с этими пятью тварями разберёмся.

— Приняла! — ответила девушка и ловко взобралась наверх.

Мир моментально сузился до размеров окуляра с галочкой прицельной сетки. Что там происходило вокруг, уже не имело значения. Значение имело только то, что было по ту сторону оптического прицела. Вот в прицеле появилась очередная оскаленная морда. Почти неслышимый выстрел, лязг затвора, толчок приклада в плечо и мода, плеснув мозгами, исчезает за маслянистой преградой. Ещё одна морда, ещё один выстрел, потом ещё и ещё. Где-то далеко, как за бетонной стеной стучат автоматы, слышатся азартные крики и забористый мат, а потом всё вдруг неожиданно затихает. И морд больше не видно в прицеле. Кончились, что ли?

Девушка оторвалась от оптики и оглянулась. Четыре мужика смотрели на неё с немым изумлением.

— Ребята, вы чего? — спросила бойцов Семёрка.

— Ну, у тебя и нервы! — выдохнул, наконец, Ком. — Этот монстр прямо возле тебя дубинкой махал, а ты хоть бы дёрнулась, что ли.

— Я реально ничего не видела.

— И даже когда один из них в тебя дубинкой запустил? — спросил Сланец.

— Дубинкой?

— Ну, ты даёшь! Она же в десяти сантиметрах от твоей головы пролетела!

— Вы шутите?

— Да если бы ты мужиком была, тебя бы с ходу Счастливчиком прозвали! — воскликнул Сержант. — А так, Счастливица, как-то не звучит.

— Лаки, — вдруг проговорил Денис.

— Это что ещё за хрень?

— Когда я учился на офицерских курсах, мы изучали язык вероятного противника. Так вот, Лаки в переводе с английского, счастливый человек независимо от пола.

— А, что, Лаки — звучит. Всё получше, чем Семёрка.

— А мне и Семёрка нравилось, — задумчиво проговорила девушка, — но Лаки — тоже ничего.

— Ну, тогда пошли, Лаки? — хлопнул подругу по плечу Сержант.

— Пошли.

Мимо крана с маслянистой плёнкой между опор проходили осторожно, направив на неё стволы, но из неё так никто и не вылез. Дальше пошли мимо штабелей досок, уже основательно сгнивших, ржавых листов железа и бетонных плит, щербатых от времени. На одном из штабелей намывался шипохвост, обдавший проходящую группу презрительным взглядом.

— Совсем обнаглели коты, уже и не боятся, — удивился Сланец.

— Шугануть, что ли? — спросил Ком.

— Не надо, — попросил Сержант, — он не нападает. Чего тварь без причины убивать. Город этого не любит.

— Здесь не Город, здесь промзона, — возразил Ком.

— Зато тварь — порождение Города.

После штабелей опять потянулись склады. К некоторым были пристроены офисы и на некоторых ещё сохранились нечитаемые от времени вывески.

— Вот здесь и заночуем, — указал на один из них Сержант. — Место неплохое. Из окон местность хорошо просматривается.

С мародёрами распрощались достаточно тепло.

— Пойдёте вдоль теплотрассы ровно до короба транспортёра, не дальше. Потом под трубопровод сворачиваете, обходите бойлерную и по дороге до одинокой цистерны на путях. Это безопасный путь. А дальше мы не заходили.

— И на том спасибо. Вы уверены, что не хотите выходить отсюда?

— Уверен. Мы вчера обсуждали этот вопрос в племени. Люди не хотят ничего менять.

— Зря. В обмен на ваши знания о промзоне, а особенно о других мирах, учёные вас закидают привилегиями и благами.

— Нет. Нам этого не надо.

— Ну, а если к вам учёные напросятся? Прогоните?

— Почему прогоним? Мы племя мирное. Если нам не будут мешать, без проблем. Вон сколько зданий брошенных. Пусть селятся.

— Я, почему-то, думаю, что уж поселиться здесь они не откажутся. По-моему, вся учёная братия в экстазе биться будет.

— Лишь бы нам не мешали. Ладно, идите. Только дальше короба не суйтесь. Там опасно.

Вышли с территории ТЭЦ и пошли туда, куда посоветовал старик. Идти было легко. Сказывался хороший отдых. Да и в ранцах были куски мяса, упакованные со снежком и полные бурдюки воды из другого мира, необычайно вкусной. Теплотрасса тянулась слева двумя неопрятными ржавыми трубами с ошмётками чудом сохранившейся стекловаты, висящей грязными колтунами. Староста оказался прав. Дорога была безопасной. Не считать же опасностью две хорошо заметные электры и один смерч, которые легко обошли по обочине. До короба транспортёра тянущегося над дорогой от одного цеха к другому дошли быстро.

— Интересно, а почему дальше нельзя? — поинтересовался Борода. — Может, посмотрим?

— Не буди лихо! — пресёк побуждения напарника Хром. — Зачем на своей шее испытывать то, что другие уже испытали? Может, кто-то своей жизнью расплатился. Хочешь последовать его примеру?

— Что? Всё так критично?

— Это тебе не на большой земле. В Городе всегда такие правила, а уж здесь и подавно.

— Тогда поворачиваем.

Свернули под трубопровод, который в этом месте был приподнят на опорах этакой буквой «П». Здесь не было сплошной бетонки. Просто небольшая дорожка, выложенная бетонной плиткой. Плитка от времени пострадала сильно. Щербатая, треснутая, временами напоминавшая о себе только несколькими фрагментами. Ядовитый плющ, густо разросшийся по сторонам дорожки, радостно потянул навстречу усики, но был огорчён неласковым приёмом в виде ножа бороды. Обиженно поджавшись, он пропустил друзей мимо себя. Дорожка вывела к бойлерной, от которой в разные стороны тянулись трубы теплотрассы. Внутри здания что-то отчаянно искрило, и уже Бороде пришлось обуздывать сталкерский инстинкт Хрома.

За бойлерной обнаружилась небольшая тропинка, которой, судя по тому, что ей не дали зарасти, активно пользуются местные мародёры. Тропинка вела к пролому в бетонном заборе. Выбравшись через пролом, оказались на Т-образном перекрёстке. Бетонка уходила направо, налево и прямо. Судя по маршруту, описанному старостой, дальше нужно было двигаться вперёд, туда, где на пересекавшей дорогу узкоколейке застыла одинокая ржавая цистерна.

— А вот и граница безопасной зоны, — проговорил Борода, поправляя автомат.

— Да. Удваиваем бдительность.

Возле цистерны присели ненадолго, Хром вывел на экран план промзоны и проложил новый маршрут.

— Пойдём в сторону подстанции, а оттуда уже повернём и через завод химических пластмасс выйдем к шиномонтажу, а там, по подъездным путям — к терминалу.

— А дальше? — поинтересовался Борода.

— Нам бы за сегодня хоть это пройти. Как бы не пришлось маршрут на ходу перекраивать.

От цистерны пошли прямо до ближайшего поворота, а потом повернули направо. Проваленная крыша сборочного цеха обросла какими-то лохмотьями, на которые детектор среагировал, как на аномалию. Хром опять рванулся выяснять, что там такое, но опять был остановлен Бородой.

— Что тебе неймётся? — ворчал Стас. — У нас сейчас одна задача: выбраться отсюда.

— Но я ведь сюда собираюсь с Сержантом вернуться. Надо же знать, что тут такого есть.

— Вот вернёшься, исследуй тут всё как хочешь. А сейчас избавь меня, пожалуйста, от ненужного риска.

Сталкер неохотно пошёл дальше, но все же не удержался и кинул взгляд в открытые ворота цеха. В самом центре гудел смерч, а с замершего на полпути тельфера прямо в бетонный пол била разрядами электра. Борода тоже глянул и поёжился. После цеха пошло какое-то сумасшедшее переплетение труб, потом трансформаторная подстанция с вполне ожидаемой электрой, и несколько, неожиданно целых, фонарей освещения с горящими лампочками. Под фонарями приткнулась к обочине полицейская машина удивительной сохранности, да ещё и с включёнными проблесковыми маячками на крыше.

— Стой, — неожиданно хриплым голосом проговорил Хром, — назад.

— Что такое?

— Видишь? Это ненормально.

— Опасно?

— Не знаю. Если это просто временная капсула, то нет. Мы с Сержантом как-то оказались в такой. Ничего, как видишь. Но, насколько я знаю, такие капсулы появляются только ночью. По крайней мере я о дневных ничего не знаю. А вот подобная чертовщина в виде идеально чистых улиц с совершенно целыми стёклами на окнах и новенькими машинами на идеальной резине в Городе попадается. И в неё в здравом уме никто не суётся. Нам лучше обойти.

Пришлось возвращаться назад и сворачивать за ремонтный цех. Повернули за угол, опасливо косясь на непонятную аномалию на проваленной крыше, и наткнулись на несколько ходячих кустов. Кусты атаковали, не задумавшись, но, нарвавшись на автоматные очереди, попытались скрыться.

— Вот ведь твари какие! — возмущался Борода. — Так и норовят напасть.

— Скажи спасибо, что у них мозгов нет. Были бы мозги, они бы раз в десять опаснее были бы. Их же с ходу от обычного куста не отличишь. Сидели бы спокойно и не отсвечивали, пока жертва к ним вплотную не подойдёт. Вот тогда мало бы не показалось.

Два смерча раскидали по кирпичам небольшую пристройку и теперь беснуются на остатках фундамента. Их обошли без проблем, а вот с трамплином пришлось повозиться. Он перекрыл почти весь единственный проход между зарослями колючей сирени и стеной инструменталки. Хром поднял с земли горсть щебня и стал обкидывать границу аномалии.

— Блин! Проход узкий. Не протиснемся. Неужели назад придётся возвращаться?

— Не придётся. Судя по детектору, эти заросли чистые.

— Ну и что?

— Опускаем забрала, ножи в руки и вперёд, проход очищать. Пару кустов вырубим, можно будет пройти.

— А ведь точно! Привык только проходы в аномалиях искать, а вот самому проделать, как-то в голову не пришло.

Пока прорубали проход, намучались изрядно. Правда, благодаря бронекостюмам, получили всего по паре царапин. Потом обошли фуру с лохмотьями брезентового тента, болтающихся на дугах кузова и, почти сразу, наткнулись на снегопад. А аномалия была красива. Всё, в радиусе десяти метров было засыпано полуметровым слоем снега. В воздухе порхали снежинки, а от аномалии веяло холодом с бодрящим морозным запахом.

— Старик говорил, что эта аномалия безвредна, — проговорил Хром, примеряясь к снегопаду.

— А, может, не стоит?

— Стоит. Вон, аж три снежка лежат. Как мимо пройти?

Хром всё-таки решился и шагнул внутрь, постоял, прислушался к своим ощущениям. Ничего не произошло. Уже осмелев, шагнул дальше, поднял артевакт, ещё сделал пару шагов и поднял ещё два.

— А здесь прохладно! — вышел из аномалии сталкер, стряхивая с себя маленькие сугробики снега. — Как в январе побывал где-нибудь на большой земле.

— Давай, укладывай свои артефакты в контейнер и пошли уже.

— Всё, я быстро!

Хром закрыл контейнер, кинул его в ранец и выпрямился, всем своим видом показывая, что готов к движению дальше. Перелезли через забор и на дороге, идущей между двумя заводами. Слева, в конце пути была видна электрическая подстанция, один из пунктов выбранного маршрута. Огромная территория, густо утыканная металлическими опорами, с целой паутиной проводов, громадными шкафами трансформаторов. Эта подстанция когда-то питала электроэнергией всю промзону. Но сейчас туда идти как-то не хотелось. Паутина проводов над всей территорией была охвачена неземным сиянием. Водопады огня стекали по опорам на землю, а там волнами растекались по земле. На шкафах трансформаторов бушевали электры, а между ними завывали смерчи.

— Какой-то филиал ада на земле, — озадаченно проговорил Хром.

— Я так понимаю, что нам там делать нечего, — ответил Хром и полез через забор.

— Что здесь? — поинтересовался Борода, перелезая вслед за сталкером.

— Судя по карте это лаборатория.

— А местечко уютное.

Действительно, небольшая территория, окружённая забором, решётчатые ворота для транспорта и небольшая проходная со стеклянным стаканом охраны, бывшие клумбы, сейчас заросшие ядовитым плющом, кустами колючей сирени и уродливыми мутировавшими ёлочками. А посреди всего этого великолепия — небольшое двухэтажное строение.

— Вот здесь и заночуем, — проговорил Хром, направляясь к крыльцу. — В мясорубку не вляпайся, вон, прямо возле крыльца сидит.

— Да вижу я, — отмахнулся я Борода. — Вон, перила перекручены.

Для ночёвки выбрали небольшой кабинет на втором этаже, с железной дверью и надписью бухгалтерия.

— Я же говорил, что выбранный маршрут не факт, что осилим, — устало произнёс сталкер, бросая ранец на пол возле рассохшихся шкафов с разбухшими картонными папками.

С утра всю группу поднял Ком, дежуривший последним. Лаки привычно занялась завтраком, а Сержант с Денисом вывели на экран планшета карту промзоны и стали планировать дальнейший маршрут.

— Маячок двигается, — проговорил Сержант, указывая на зелёную точку, — И двигается нам навстречу.

— Это радует, — ответил Денис.

— Радует, если это Хром. А если нет?

— Значит, выясним, откуда он взял этот костюм.

— Можно пойти через растворобетонный узел, потом через завод металлоконструкций выйти к грузовому терминалу, оттуда по путепроводу над железной дорогой прямо к складам деревообрабатывающего комбината. Надеюсь, за сегодня мы этот маршрут осилим, а, может, даже пересечёмся с владельцем этой точки, кто бы то ни был. Как такой план тебе?

— План, в принципе, ничего. Всё равно планируем вслепую. А как там на самом деле повернётся на самом деле, одному Богу известно. Да и маячок куда угодно может сместиться. Тогда уже точно нужно будет корректировать маршрут.

— Ничего себе утречко начинается! — сквозь зубы цедил Денис, отступая в ворота первого попавшегося цеха вслед за Лаки и огрызаясь огнём.

Справа и слева от ворот, присев на одно колено, методично короткими очередями отстреливались Ком и Сланец, обеспечивая отступление группы. Лаки, взобравшись на токарный станок, припала к прицелу.

А начиналось всё чинно и благородно. Группа шла уже часа два по бетонке между двумя бетонными заборами. Зелёный маячок на карте сдвинулся в сторону, и пришлось изменять маршрут на ходу. Зашли в ворота автотранспортного предприятия, прошли стоянку техники, сварочный пост под навесом, какие-то склады, вышли между двумя зданиями мастерских к забору и, перебравшись через него, попали на территорию арматурного завода. И вот тут навстречу выскочили слепые псы. Крупная стая голов в пятьдесят с ходу атаковали группу, разворачиваясь полукругом. Две гранаты РГН, брошенные в середину стаи, немного притормозили напор и дали время опомниться и организованно отступить.

— Лаки! — прокричал Денис, — альфача сними!

— Стараюсь! — ответила девушка. — Только он умный гад, не подставляется.

— Попытайся подловить.

— Отходим вглубь цеха! — вынырнул откуда-то сзади Сержант, там проход есть, и лестница наверх.

— И что мы наверху делать будем? — спросил Денис.

— Там выход на чердак. Выйдем на крышу и уйдём по пожарной лестнице.

— Отходим организованно! Сержант, Лаки, первая пара, потом я, следующие: Ком и Сланец. Первый пошёл!

Сержант и Лаки отбежали до середины цеха и заняли позиции возле станков. Следующим отбежал Денис и, приняв положение для стрельбы стоя, устроился чуть позади первой пары. Ком и Сланец катнули по гранате РГО под ноги наседающей стае, метнулись под защиту стен и, дождавшись взрыва, побежали до выхода на второй этаж, где опять, присев на одно колено справа и слева от дверного проёма, приготовились к стрельбе.

Мощные гранаты оборонительного действия с разлётом осколков до двухсот метров основательно проредили стаю. Напор ослаб, псы заметались, погибая под кинжальным огнём, и появилась надежда на то, что альфача убило осколком. Однако, спустя время, порядок в изрядно поредевшей стае был восстановлен, и псы ворвались в цех. Скорее всего альфа был контужен взрывом, поэтому и упустил на время руководство нападением. Но сейчас он всё-таки пришёл в себя и опять восстановил управление. Укрываясь за станками, какими-то металлоконструкциями, ящиками, слепыши всё уверенней прорывались вперёд.

Группа рванула по лестнице на второй этаж, где уже возился с выходом на чердак Сержант. Последними, метнув ещё по одной наступательной гранате, выскочили на лестницу Сланец и Ком. Гранаты в помещении, где всё заставлено оборудованием, вреда собакам особого не принесли, однако взрыв в замкнутом пространстве сильно дезориентировал нападающих и дал возможность группе выбраться на чердак. Захлопнув за собой люк, Денис выпрямился и включил подствольный фонарь. Света от лучей, пробивающихся сквозь прорехи в крыше, было явно не достаточно, а в полутьме ожидать можно было чего угодно.

Луч фонаря скользнул по дырявому шиферу, прошёлся по стропилам и упёрся в что-то большое, бесформенное, зависшее в дальнем конце крыши. И сразу стало жутко, потому что там, замотанные в коконы, висели тушки каких-то животных, а между ними, уцепившись в ажурные переплетения паутины, сидели огромные, размером с шипохвоста, пауки. Много пауков.

— Из огня, да в полымя, — пробормотал Денис.

— Всем включить фонари! — первым опомнился Сержант. — Смотреть под ноги и вокруг себя! Искать нити паутины! Не дай Бог нам потревожить хоть одну!

Нитей было немного. В электрическом свете фонарей они весело засверкали серебристым светом. Осторожно ступая, группа гуськом пробралась к слуховому окошку и спустилась на землю.

— А теперь через забор — и уходим, — скомандовал Денис.

Первым через забор полез Сержант. Взобравшись наверх, он проверил пространство на той стороне, образумил ядовитый плющ и дал остальным отмашку. Так быстро через забор никто из группы ещё не перелезал. Все рекорды были побиты. Только оказавшись на той стороне, наконец, вздохнули с облегчением.

— Так никаких нервных клеток не хватит, — пожаловался Сланец.

— Да уж, — согласился с ним Ком, — думал — всё, хана.

— Некогда вздыхать, пошли, — оборвал их диалог Сержант. — И так от маршрута из-за этих собачек отклонились.

— Зато маячок приблизился и движется нам навстречу, — проговорил Денис, разглядывая выведенную на экран планшета карту.

— Точно! Значит обходим справа растворобетонный узел и держим направление на подстанцию.

Проходя мимо забора, за которым находился РБУ, увидели фантастическое зрелище. На высокой куче гравия поселились трамплин и молодая электра. Им точно не было скучно вместе. Трамплин подбрасывал гравий вверх, а электра била по ним зарядами. Увлекательное развлечение. И, судя по большой плоской площадке на вершине кучи, потеха эта длилась достаточно долго.

Завод металлоконструкций зацепили краешком, полюбовавшись из-за угла склада готовой продукции на брачные игры слепых псов. На удивление, эта часть пути была спокойной. Зверьё не досаждало, а аномалии, попадающиеся на пути, были заметны и предсказуемы. Путепровод оказался далеко слева, так что железнодорожные пути перешли прямо по рельсам. Узкоколейка была заброшенной и заросшей кустами. Шпалы местами были густо заплетены ядовитым плющом, а рельсы густо покрыты ржавчиной.

Поднявшись по откосу наверх, Сержант ещё раз сверился с картой. Зелёная точка оказалась совсем недалеко. Оставалось пройти площадку для хранения древесины, и выйти к одинокому зданию, окружённому забором. Судя по карте, это была химическая лаборатория. Вот оттуда и подавал свой сигнал маячок. Оставалось решить, идти иуда сейчас или подобрать место для ночёвки, а навстречу отправиться уже утром.

— Так что решаем? — спросил Денис.

— Время к вечеру. По-хорошему надо бы уже вставать на ночёвку.

— Но, ведь, осталось совсем немного! Только эту площадку пересечь!

— Площадка большая, штабеля на ней густо стоят. Сколько мы будем пробиваться через этот лабиринт — одному Богу известно. А ночь не за горами. Скоро уже темнеть начнёт. Я думаю, надо искать место для стоянки. Завтра пойдём.

— Обидно! Совсем немного осталось!

— В Городе торопиться нельзя. Ты знаешь, сколько сталкеров в подобной ситуации погибли! Сам бы, сейчас не раздумывая вперёд побежал. Ведь только площадку пересечь! Но нельзя.

— Да, жаль. И по рации не вызовешь, помехи страшные, сигнал вообще не проходит.

— Спасибо, что хоть на спутник сигнал с маячка идёт и то неустойчивый.

Для ночёвки выбрали небольшое кирпичное строение, приспособленное для хранения инструментов и прочего инвентаря. Оно находилось с краю, имело узкие окна прямо под потолком, из которых можно было бы вести круговое наблюдение, а дверь была достаточно крепкой. Первым делом озаботились наблюдательным постом, для чего из ящиков со стальными тросами, гвоздями и прочим железным хламом, возвели небольшую пирамиду посреди помещения. Сидя на ней можно было бы без проблем смотреть на улицу через любое из восьми окон. Потом распределили смены и приступили к ужину.

5

Дежурить Хрому выпалу во вторую половину ночи. С завистью поглядывая на мирно сопевшего на своей пенке Бороду, сталкер прогулялся по комнате из угла в угол, разгоняя дремотное состояние, подошёл к окну, вгляделся в ночную промзону, даже отсюда дышащую опасностью, вернулся назад и уселся за стол, за которым когда-то неизвестный бухгалтер начислял работникам лаборатории зарплату.

Борода всхрапнул и перевернулся на другой бок. Спать захотелось с новой силой и Хром, чтобы не заснуть, опять прошёлся по комнате, остановился возле своего ранца и энергично потёр ладонями уши. Столько дней постоянного напряжения на этой промзоне давали о себе знать. Усталость чувствовалась очень сильно. Даже вчера, к концу дня внимание притупилось, а ноги уже еле донесли до этого кабинета. Быстрее бы уже выйти отсюда. Сержант, наверное, уже приехал и горюет там, в посёлке, в одиночестве. А может, уже успел помянуть друга раз несколько. И весточку не передашь.

Но, ничего. Только бы выбраться отсюда, уж гульнут они там по-взрослому. Тем более хабар Хром попутно неплохой собрал. Чего стоят одни только снежки. А про бриллиант вообще говорить не стоит. За него можно будет такие деньги выручить, что больше в Город и не выходить. Купить себе на большой земле дворец с одалисками и жизнью наслаждаться. Правда, что такое одалиски, сталкер представлял смутно, но само слово нравилось. Что-то этакое, от чего веяло фонтанами, низкими диванами, столами, уставленными восточными яствами, гаремами и чернокожими слугами, машущими над тобой большими красивыми опахалами.

Хром задумчиво достал контейнер, открыл его и вынул бриллиант. Идеальная огранка и крупный размер. Даже в комнате, освещаемой только лунным светом, он был прекрасен. Без сомнения, дорогая вещь. Сталкер прошёлся с камнем по комнате, подошёл к решётке, закрывающей балконную дверь. Здесь было значительно светлее. Хром подставил бриллиант под широкий луч, пробивающийся через грязное запыленное стекло и ахнул от неожиданности.

Лунный свет, попав на одну из граней, не разбился на множество лучиков, как ожидалось, а, словно, стал заполнять пространство внутри кристалла чем-то молочным, и, только заполнив его до отказа, вдруг вспыхнул мягким, но мощным сиянием. Даже Борода, всхрапнув очередной раз, вдруг проснулся и уселся на своей пенке, ничего не понимая.

— Что, пожар? — вдруг спохватился он.

— Нет. Это артефакт.

— Какой ещё артефакт?

— Бриллиант. Помнишь, я из огромного пресса достал?

— Нашёл время артефактами баловаться. И вообще, прекращай это дело. Так и до беды недалеко. Вон, всей промзоне обозначил, что мы здесь. Спрячь его в контейнер от греха.

После того, как Хром убрал бриллиант из луча лунного света, сияние прекратилось, но бриллиант продолжал светиться изнутри тёплым матовым светом. Сталкер убрал артефакт в контейнер и уселся опять за стол. Интересно повёл себя бриллиант. Очень интересно. И что бы это значило? Не активировал ли он артефакт? И тогда чего ждать от него дальше? Сплошные вопросы и ни одного ответа. Тем не менее, сонливость прошла и дежурство до конца Хром простоял без проблем.

С утра, растолкав Бороду, сталкер выбрался на балкончик и принялся разжигать небольшой костерок. Движение за забором он заметил сразу. Группа вооружённых людей целенаправленно двигалась к расчищенному от ядовитого плюща участку стены. Наскоро затоптав уже разведённый огонь, он метнулся в комнату, чуть не сбив вскрывающего консервную банку Бороду.

— Ты что, малахольный? То ночью спать не даёт, то утром на людей бросается.

— Там вооружённый отряд.

— Где? Здесь?! Тебе с недосыпу не показалось?

— Сам глянь.

Борода подскочил к окну, осторожно, прикрываясь откосом оконного проёма выглянул на улицу и присвистнул.

— Четверо вояк. Однозначно. А у пятого комбез, как у тебя. Слушай, а не Сержант ли это?

— Откуда здесь Сержант?

— А у кого ещё натовский бронекостюм есть? Весь Город знает, что только у тебя и у Сержанта.

— Да Сержант, может, всё ещё на большой земле с подругой кувыркается.

Хром тоже подошёл к окну и выглянул наружу. Группа грамотно рассредоточилась по территории, взяв на прицел окна. Двое, один в натовской форме, другой в армейском комбинезоне, осторожно подходили к входу в здание. Натовец грамотно обошёл мясорубку на крыльце и, дождавшись, когда второй открыл дверь, нырнул в здание с автоматом наперевес.

— Нас здесь заперли основательно. Что делаем? — поинтересовался Хром.

— Оружие к бою. Без команды не стрелять. Сначала поговорим.

Борода придвинул стол к двери и опрокинул его на бок. Потом взялся за сейф. Хром подскочил с другого краю и помог завалить сейф на пол. В дверь ткнулись. Сначала осторожно, потом, понимая, что дверь чем-то подпёрта, уже сильнее.

— Эй! Открывай! Разговор есть! — раздался из коридора смутно знакомый голос.

— А кто ты такой? — ответил Борода.

— Сталкер.

— Сталкеров много. Да и промзона большая. Что здесь надо?

— Всего пара вопросов.

— Подожди, — влез Хром, — Сержант, ты?

— Хром! Живой!

Вдвоём быстро растащили баррикаду, дверь распахнулась, и в комнату влетели Денис и Сержант.

— Вот так встреча! — удивился Хром, — вы откуда здесь?

— За вами пришли, — ответил Сержант.

— А откуда узнали, что мы здесь?

— А маячок на что?

— Какой маячок?

— Ну, ты даёшь! Я же тебе говорил про него, когда про русификацию компьютера рассказывал.

— Да? Не помню.

— Ну конечно, ты тогда так увлечён был изучением свойств меню, что ничего больше не слышал. А я тогда тебе говорил, что у нас в бронекостюмы встроили маячки, чтобы вот так друг друга не терять. Я, когда в Город вернулся и узнал, что ты пропал, в первую очередь настроился на твой сигнал. Конечно, удивился я сильно, что ты на промзоне, и не совсем был уверен, что в бронекостюме ты, но всё равно решил сходить и узнать.

— А кто ещё может в нём быть?

— Ну, мало ли. Не помнишь, что ли, как нас Пингвин обул? Может очередной Таран в твоем костюме рассекает. Кстати, познакомься, — Сержант повернулся к входящей в кабинет группе, — это та моя подруга, про которую я тебе говорил. Лаки, в недавнем прошлом Семёрка.

Лаки сделала шутливый книксен и улыбнулась. В комнате сразу стало тесно от прибывших, все гомонили, обнимались, радовались встрече.

— Не знаю, как вы, а нам, всё-таки, позавтракать не мешает, — проговорил Хром.

— Так мы и сами не завтракали, — ответил Денис. — С утра пораньше Сержант чуть не пинками нас погнал к вам.

— Ну, так рядом совсем было, чего тянуть? И так ночь ждать пришлось.

— Хром, а давай мы гостей мясцом побалуем, — хитро прищурился Борода.

— Легко!

Сталкер бросился к ранцу и извлёк шмат мяса, в который был завёрнут снежок.

— О! Снежок! Вы тоже эту аномалию видели? — удивился Сержант.

— Можно подумать, мы по другой промзоне ходили.

— А, ну да. Мясо-то откуда? Телятина!

— Промзона принесла. Потом расскажу.

Минут через пять с балкона потянуло ароматами жареного мяса и все синхронно сглотнули набежавшую слюну. Завтрак пошёл на «Ура».

— Слушай, давно я такой телятины не ел! — ковыряя спичкой в зубах, проговорил Денис, — и, самое главное, свежак, хоть и примороженное слегка. Колитесь: откуда дровишки?

Хром начал рассказывать, с удовольствием наблюдая за меняющимися лицами друзей.

— Это ты хочешь сказать, что мы сейчас червяка съели? — недобро прищурившись, спросил зловеще Денис.

— Эй! Эй! Полегче! — поняв, что его сейчас будут бить, вытянул перед собой руки Хром. — Не червяка, а мясного червя. Этакое мясное бревно. Разницу чуешь?

— Всё равно противно.

— А ел — нахваливал.

— Ладно, — остывая, произнёс Денис, — давайте думать, как выходить будем.

— А что тут думать? — фыркнул Хром, выводя на экран карту. — Через химический завод пойдём. Самый короткий путь. А там, как промзона распорядится.

Идти решили через ворота. Дошли до забора, огораживающего химический завод, и перелезли через него. Здание насосной было почти развалено. Только одна стена торчала над грудой кирпича сломанным зубом. Хиленькая электра притаилась под стеной, ожидая, что кто-то с дурру вляпается в неё. Рядом сидел ободранный шипохвост, выслеживающий копошащихся в груде кирпича мышей. Возле цеха стирально-моющих средств обошли небольшую мясорубку и тут услышали какой-то шипящий звук. Настороженно озираясь, вскинули автоматы и обомлели от необычного зрелища.

По трубопроводу, по бетонке, вдоль стены азотно-кислородного цеха между кустов не бежали даже, а словно стелились серые существа. Безликие, словно сделанные из резины, с длинными руками и ногами, с вытянутыми черепами, на которых отсутствовали носы, рты, глаза, волосы, они напоминали заготовки человека, которые какой-то сумасшедший мастер не стал доделывать до конца и, даже, не одел в какую-никакую одежду. Несколько существ запрыгнули на стену и побежали по ней с такой же лёгкостью, как и по земле.

— Бежим! — скомандовал Денис, выпуская очередь, — сталкеры, вперёд! Путь прокладывайте, чтобы мы в аномалию не вляпались.

— Принял, — ответил Хром и занял место в голове отряда.

— Выведи сигнал детектора на лицевой щиток, — посоветовал Сержант, занимая место рядом.

— Уже. Смотри, впереди пресс. Обходим справа.

— Там же мясорубка!

— Проход есть. Скажи остальным, чтобы след в след за нами шли. Зато хоть кто-нибудь из этих тварей в аномалии влетит.

Группа, огрызаясь огнём, преодолела проход и опять рассыпалась для обороны. Твари наседали. В принципе, устойчивостью к огнестрелу они не обладали. При попадании пули в любую часть тела, они взрывались, словно наполненные кровью бурдюки. Однако их было нереально много, и в качестве оружия они использовали прозрачные шары, в каждом из которых змеилась небольшая электра. Правда, метали они их крайне не прицельно и пока ни в кого не попали.

— Дальше прохода нет! — вдруг проговорил Сержант, сверяясь с показаниями детектора. — Там два пресса и мясорубка. И по краям два смерча.

— Что делать? — обернулся к нему Борода.

— Судя по схеме, здесь бомбоубежище, — проговорил Хром. — давайте туда.

Он метнулся к небольшому строению с наклонной крышей, возвышающемуся справа от бетонки. Дальше были видны грибки вентиляционных шахт торчащие из невысокого продолговатого холма. Хром подскочил к решётке, закрывающей вход, двумя ударами приклада сбил проржавевший насквозь замок, открыл её ужасающим скрипом и бросился в низ по ступенькам.

— Спускайтесь? — прокричал Ком, — я прикрою!

Присев на одно колено, он стал методично отстреливать наседающих существ. Один из шаров попал в Дениса. Возникший в месте попадания электрический разряд моментально вырубил спецназовца, зацепив дугой руку Лаки. Девушка вскрикнула от удара электрическим током и схватилась за мгновенно онемевшую руку.

— Идти можешь? — прокричал Лаки Борода, хватая Дениса за транспортировочную петлю комбинезона и таща его к бомбоубежищу.

— Могу. Только рука не слушается.

— Потом разберёмся. Забери у него «Грозу», пока не потеряли.

Сланец бросился было на помощь Бороде, но тут увидел, как Кома почти уже окружили твари.

— Спускайтесь! — крикнул он Бороде и бросился на помощь другу.

— Стой! — заорал Стас! — Назад! Ты ему уже не поможешь?

— Хотя бы задержу, — ответил Сланец, — меня не ждите.

Уже спускаясь по ступенькам, Борода видел, как от прикосновения существ будто воздушный шарик, сдулся Ком и упал на землю высушенной мумией, а потом серая волна захлестнула Сланца.

Задыхаясь от напряжения, Борода втащил в бомбоубежище Дениса.

— Где пацаны? — спросил Хром, приготовившись закрывать тяжёлую бронедверь.

— Закрывай! Их уже нет. — прохрипел спецназовец.

— Земля им пухом, — севшим голосом пробормотал сталкер и, поднатужившись, закрыл дверь и повернул кремальеру. — Как так случилось?

— Они тварей задержали. Дали нам время, чтобы уйти.

— Так, может, они ещё живы!

— Нет. Я видел. Кома высосали до состояния мумии, а у Сланца шансов уже не оставалось.

— Хорошие пацаны были. Что с Денисом?

— Живой. Надеюсь, отойдёт. Там Лаки зацепило.

Хром включил фонарь, переделанный из туристического, переключил его на режим лампы дневного света элементом питания из артефакта батарейка и подвесил его на выступающую из стены арматуру. Помещение осветилось и стало видно, как Сержант возится с рукой Лаки.

— И что мы здесь делать будем? — озадаченно пробормотал Борода. — Сами себя в ловушку загнали.

— Ну, во-первых, если бы мы сюда не заскочили, легли бы там, как Ком и Сланец. А во-вторых, любое бомбоубежище имеет хотя бы один запасной выход. Подождём, пока Денис очнётся, отдохнём и будем искать выход.

— Жаль, костёр нельзя развести. — вздохнул Сержант, отрываясь от руки Лаки, — Горяченьким побаловались бы.

— Почему нельзя? — Удивился Борода. — Вон сколько плакатов по гражданской обороне висит. Там рейки неплохие. Ломай и зажигай.

— Вытяжка слабая. Задохнёмся или угорим.

— Темнота! Идём. Видишь, вентиляционная камера. Здесь разжигай, а я вручную пока принудительную вентиляцию погоняю. Устану, Хром сменит.

Сержант обрадовано стал снимать со стен плакаты и ломать их на дрова. Уложив их шалашиком, он быстро разжёг костёр, а Борода взялся за ручку и стал крутить. Раздалось жужжание редуктора, и дым устойчиво потянуло в вентиляционный короб. Дров вполне хватило, чтобы разогреть консервированную кашу и закипятить воду для чая. Денис к этому времени очнулся, но чувствовал себя ещё неважно. Да и у Лаки рука ещё плохо слушалась. Так что пришлось задержаться. Пока отдыхали, Хром прошёлся по бомбоубежищу и отыскал-таки запасной выход. Длинный коридор уходил вглубь и заканчивался неожиданно маслянистой плёнкой.

— Там проход в другой мир, — сообщил он, вернувшись к группе.

— Не понял, — переспросил Денис, приподнимаясь с нар.

— Маслянистая плёнка. Может, видели.

— Ага. Там такие гориллы из неё лезли! — забеспокоился спецназовец. — Как бы и сюда не полезли.

— Не полезут.

— С чего бы такая уверенность?

— Местные мародёры говорили, что нижние проходы безопасны. Твари появляются только из тех, что на поверхности земли и выше. Те серые, которые нас сюда загнали, видать тоже из другого мира пришли.

— Раз, как ты говоришь, аварийный выход плёнка перекрыла, придётся поверху пробиваться, — кряхтя, встал с лежанки Денис. — Надеюсь, эти твари ушли уже.

— Давай поробуем, — согласился Хром. — Ты сиди, пока. Я разведаю.

Он подошёл к двери и потянулся к кремальере. И тут за дверью раздался хлопок и по металлу двери зазмеилась паутина электрического разряда.

— Фу, ты, чёрт! — отдёрнул руку сталкер. — Обложили. Здесь сидеть можно вечность. Нужно пробовать через другой мир.

— Естьшанс?

— Не знаю. У мародёров мы видели один вход. Если это тот же мир, то уже есть два входа. Кто знает, может и другие найдутся?

— Ну, что ж, попытка, как говорится, не пытка. Пойдём.

Маслянистая плёнка пропустила без проблем. Как и в прошлый раз, они оказались в скальном гроте, который вывел на плоскую равнину, на которой паслись животные, похожие на жирафов с коротенькими ножками и ветвистыми рогами. Время от времени, жирафы сцеплялись между собой, нанося рогами уколы друг другу. Остальные всё так же продолжали мирно щипать изумрудно-зелёную траву и такую же яркую листву с развесистых деревьев с широкими кронами, разбросанных по степи, не обращая никакого внимания на драчунов. Два солнца низко висели над горизонтом — одно справа, другое слева. Денис неуютно поёжился, глядя, как две тени потянулись от него в разные стороны.

— Прямо идиллия, — проговорил, оглядываясь, Сержант, — и что дальше?

— А дальше идём примерно в том же направлении, что и раньше. Что с картой?

— Отображается только видимая нам территория, ответил Борода, возясь с планшетом, — Я нанёс отметку входа. Можно будет вернуться в любой момент.

Путь пришлось прокладывать через высокую, по колено, траву. Из под ног то и дело взлетали птицы с ярким оперением, похожие на маленьких сов. Оглушительно звенели в траве какие-то насекомые. Ароматы, витающие в воздухе, кружили голову, а попавшаяся на пути небольшая речушка так и манила своей прохладой. А припекало основательно. Трава стала выше, жирафы остались далеко позади, а в траве стали попадаться мясные черви, лежащие тут и там этакими толстыми брёвнами.

— А вот это кстати! — обрадовался Хром, доставая нож. — Заготовим на дорожку мясца.

— И ты собрался вот так его резать? — ужаснулась Лаки.

— Да. Самое удивительное, что они не обращают совершенно никакого внимания на то, что от них отрезают кусок. Смотрите.

Сталкер сноровисто отхватил кусок. Червь невозмутимо продолжил щипать траву, как будто никто не отрезал только что от него кусок толщиной с ладонь.

— Сержант, давай снежок, в мясо завернём.

— Держи.

Хром завернул снежок в кусок мяса и бросил в ранец.

— Такое впечатление, что в этом мире хищников нет, — проговорил Денис.

— Так и есть, скорее всего. По крайней мере, здесь. Иначе, всех червей давно бы уже поели. Да и жирафам на своих ножках проблематично было бы убежать от хищника.

— Что-то идём, идём, а выхода всё нет.

— Оба раза мы заходили через грот. Значит, нужно искать скальные выходы на поверхность, а потом обследовать пещеры. Ну а не найдём, назад вернёмся.

Дорогу преградила река, достаточно широкая, чтобы её перепрыгнуть. Денис озадаченно уставился на воду.

— Похоже, придётся переплывать.

— Придётся, согласился Сержант, — кстати, на том берегу в склоне какие-то пещеры.

Хром присмотрелся к достаточно крутому противоположному берегу. Действительно, в нескольких местах виднелись несколько то ли пещер, то ли промоин.

— Ещё один стимул переплыть речку, — произнёс сталкер. — Как переплывать будем?

— На бурдюках, — предложил Денис. — Выливаем воду и надуваем их. Должны выдержать вес человека.

Раздевшись, сложили одежду в ранцы и надули бурдюки. Лаки, нимало не смущаясь, тоже скинула бронекостюм и, оставшись только в нижнем белье, смело шагнула в воду.

— Не пялься, — прошипел сквозь зубы Сержант другу.

— А что, фигурка — загляденье, — подмигнул Хром, — одобряю.

— Перестань пялиться.

— Да не смотрю я, не смотрю.

— Вот и не смотри.

— А что ты ко мне прицепился. Смотри, Борода, вон, уже слюной изошёл.

— Да пошли вы! — Сержант махнул рукой и полез в воду вслед за Лаки.

Переправа прошла успешно, и вскоре вся группа сидела на противоположном берегу, отдыхая.

— Ну, хоть помылись, — проговорил Борода, подставляя бока карабкающемуся в зенит солнцу.

Второе уже скрылась за горизонтом и все предметы стали отбрасывать по одной, привычной, тени.

— А водичка неплохая, — блаженно растянувшись на песке, промурлыкала Лаки.

— Оденься, — хмуро проговорил Сержант.

— Обсохну — оденусь.

— Сейчас оденься. Нечего здесь своими прелестями сверкать.

— Можно подумать, что здесь никто женского тела не видел, — обиженно проворчала Лаки, всё же одеваясь. — Удивила я кого-то лифчиком и трусиками.

— Ладно, не ворчи, — проговорил Хром. — Нам бы тоже пора одеваться. Надо пещеры обследовать.

Первая пещера оказалась действительно промоиной и ничего, кроме свисающих с потолка корней, в которых копошились какие-то насекомые, в ней не было. А во второй действительно была маслянистая плёнка, натянутая в глубине.

— Ну, что, пошли? — спросил Хром.

— Боязно как-то, — нерешительно проговорил Сержант. Кто его знает, куда нас выкинет.

— Эти проходы двухсторонние. Не туда попадём, назад всегда вернуться можно.

Затаив дыхание, Хром первым шагнул в плёнку. И сразу понял, что попал не туда. Серая дымка, сквозь которую проглядывали голые скальные уступы, чахлые деревца, скрюченные в немыслимые сюрреалистические фигуры и свинцово-серое небо без малейших признаком солнца. И тишина.

— Это куда мы попали? — пропыхтел над самым ухом Сержант.

— Не знаю.

— То что не туда, это точно, — донёсся из дымки голос Дениса.

И вот тут вдруг накрыло. Оба сталкера очутились в звенящей темноте, из которой на них глянули пустые холодные глаза. Стало жутко, а от отсутствия опоры под ногами засосало под ложечкой и большой тошнотворный ком подкатил к горлу.

— Приветствую вас в межпространстве, — раздался у обоих в головах мёртвый механический голос. — Я ждал вас.

— Ты, это кто? — поинтересовался Хром, борясь с тошнотой.

— Я — разум. Просто разум, контролирующий равновесие во вселенной.

— И что тебе надо от нас?

— Вы должны отключить подстанцию.

— Какую подстанцию? Чего ты гонишь? Там же ад сплошной!

— Что за подстанция? — поинтересовался у Хрома Сержант.

— Да ужас! Кошмар наяву. Одна сплошная аномалия.

— Подстанцию нужно отключить. Замкнутый контур создаёт червоточины в пространственно-временном континууме, из-за чего в ваше измерение проникает энергия других миров. Страшная энергия. Губительная для вашего измерения. Нарушено равновесие. Чужие миры уже захватили территорию промзоны и расширяются дальше. Настанет время и весь Город будет в червоточинах. И через каждую полезут враждебные создания, будут создаваться всё новые аномальные зоны. Если всё это не остановить, чужие миры захватят всю землю.

— Весёленькую перспективу ты нам обрисовал. А мы-то чем помочь сможем. Мы ни разу не супермены, чтобы справиться с этим филиалом ада на земле. Тут даже и подступиться никак.

— Вы сможете. У вас есть ключ.

— Какой ещё ключ?

— Бриллиант. Ты его недавно зарядил.

— Это в лунном свете, что ли?

— Да. До этого он был в спящем состоянии, а после помещения в лунный свет, он зарядился и сейчас активен.

— Это что, у нас выбора нет?

— Есть. Вы можете не браться за это дело. Но тогда ваш мир погибнет.

— Мы подумаем.

Ноги опять обрели твердь и темнота отступила.

— Эй! Куда вы пропали? — Донёсся из дымки голос Бороды, — вас пару минут здесь вообще не было.

— Уходим назад. Ищем другой проход, — ответил Сержант.

Выйдя из пещеры, Хром сел на песок и уставился в лазурное небо. Рядом плюхнулся Сержант, всё ещё ощущая комок в горле.

— Что с вами? — забеспокоилась Лаки.

— Потом, — оборвал её Сержант. — Сколько там пещер ещё осталось?

— Четыре в обозримом пространстве, — ответил Денис, — а там, кто его знает, сколько за поворотом.

— Будем нырять в каждый.

Проход нашёлся в предпоследней пещере. Такая же маслянистая плёнка перегораживала всё пространство от стены и до стены.

— Ну, что решаем? — поинтересовался Борода.

— А что тут решать? — ответил Сержант. — Идти надо.

— А если опять не туда зайдём?

— Выйдем и опять искать будем.

— Так чего тянуть тогда? Пошли.

— Пошли.

Первым, как водится, шагнул Хром, потом Сержант, а там и все остальные. Огляделись. Полутёмное грязное помещение, голые кирпичные стены, хлам на бетонном полу и чуть слышимые звуки гитары.

— А сейчас, похоже, мы, куда надо попали, — заметил Сержант.

— Погодите, там гитара, что ли, играет? — удивилась Лаки.

— Похоже на то, — прислушавшись, ответил Денис.

— Но откуда?

— Может, аномалия какая музыкальная? — предположил Хром.

— Да где ты такую видел? — не согласился Сержант.

— А смерчей ты до промзоны много видел?

— Ну, смерч не музыка.

— Тихо! Вроде голоса, — шикнул Борода.

Все притихли и завертели головами, прислушиваясь.

— Да нет, показалось, — усомнился Денис.

— Что мы тут стоим и гадаем? — наконец не выдержал Хром. — Пошли, посмотрим.

— Точно! — согласился Сержант. — А то стоим тут, гадаем.

Они вышли из здания, оказавшегося трансформаторной будкой, и остановились возле бетонного забора. Отсюда уже ясно было слышно, как где-то там, за забором переговариваются люди, и бренчит расстроенная гитара. Не видный отсюда костёр бросал на бетонные плиты красноватые отблески.

— Похоже, на стоянку сталкеров набрели, — озадаченно проговорил Сержант.

— Это куда нас выбросило? — изумился Борода. — В город куда-то?

— Какой сумасшедший сталкер в Город за хабаром с гитарой попрётся? — не согласился Хром. — Я даже не припомню такой стоянки.

— А я, кажется припоминаю, — задумчиво проговорил Денис.

— Что ты имеешь в виду?

— Стоянка в автохозяйстве. Помнишь, Денис, мы от неё в промзону выходили? Там ещё Бармалей барменом.

— Подожди, это какой Бармалей? — не понял Хром. — Которому прессом на зоопарке ногу отдавило?

— Ему. Он на краю промзоны в автохозяйстве стоянку организовал с баром и гостиницей.

— А ну-ка пошли посмотрим.

Забор преодолели быстро и сразу наткнулись на часового. Парень оказался нервным и с испугу чуть не стал палить из своего потёртого Калашникова. Пришлось Денису продемонстрировать свои спецназовские навыки и отобрать у него оружие.

— Кто вы такие? — испуганно вращал глазами часовой.

— Свои мы, — успокоил парня Борода. — Держи автомат и больше не балуй.

Хром огляделся. Старая техника была стащена в дальний угол. Под навесами горели костры, вокруг котороых кучками сидели сталкеры. Слышен был перезвон гитары и кое-где раздавались пьяные голоса. Что ж, сталкеры отдыхают. А как отдыхать — представление у каждого своё.

— Это что они здесь сидят? — поинтересовался Борода. — Романтика, что ли?

— Денег на гостиницу нет, или тратиться не хотят, — пояснил Сержант. — Пошли в бар.

Бар уже работал в полную силу. В помещении было накурено и шумно. Над барной стойкой большой экран показывал какие-то музыкальные клипы, чрезвычайно пёстрые и громкие. Под ним, за высокой стойкой бара, грубо сколоченной из досок, важно восседал Бармалей, краем глаза следя за метавшимся между столиками молоденьким официантом. В дальнем углу шумно гуляла какая-то компания. Пара сталкеров, успевших уже основательно набраться, выясняла между собой, кто из них круче. Один так и уснул за столиком. Короче, гуляние было в самом разгаре. На вошедшую группу внимания толком никто не обратил. Только Бармалей уставился на них, словно увидел привидения.

— Подбери челюсть! — смеясь проговорил Сержант. — Что вылупился?

— Ну, Хрома мы давно похоронили, а вот вас я тоже не ожидал уже живыми увидеть. Погодите, вас же больше было.

— Двоих мы потеряли, — упавшим голосом ответил Денис. — хорошие были пацаны.

Бармалей выставил на стойку рюмки и сноровисто их налил.

— Помянем.

— Помянем.

Выпили не чокаясь, помолчали, а потом пошли к столикам.

— Организуй нам по высшему разряду, — бросил Хром.

— Сделаем. Муха! — позвал Бармалей официанта. — Обслужи гостей.

Денис осмотрел грубо сколоченный табурет, хмыкнул и уселся на него за круглый стол, сделанный из поставленной на попа катушки для кабеля. Следом вокруг стола расселись и остальные.

— Братья-сталкеры, а куда вы всё-таки пропали там, в той пещере, когда мы не туда зашли? И что это за место было? — спросил Борода. — Тогда вы отмахнулись, мол, потом расскажете. Не пора ли уже?

— Да я и сам не понял, честно говоря, — ответил Хром. — Как туда зашли, нас с Сержантом темнотой накрыло. Как выпали мы с ним из реальности. Словно в невесомости. Темнота и висим в воздухе. И эта темнота на нас смотрит таким немигающим взглядом. А потом в голове голос.

— Во-во, точно так и было! — подтвердил Сержант. — Висишь в темноте, взгляд и голос. Аж до сих пор мурашки по коже, как вспомню.

— И кто это был? — поинтересовалась Лаки.

— Я так понял, что это сверхразум, типа смотрящий за мирами. Типа он следит за равновесием и давно ждёт нас, — ответил Сержант.

— Да, — подтвердил Хром. — Он так и сказал.

— И чего хочет, этот ваш смотрящий? — поинтересовался Денис, с интересом рассматривая тарелки, расставляемые официантом на столе.

— Он хочет, чтобы мы вернулись в промзону и отключили подстанцию. Типа из-за неё и открылись проходы в чужие миры. Вот через эти проходы сюда проникает враждебная энергия других миров. Если не отключить подстанцию, со временем вся земля превратится в одну большую промзону.

— Он что, с ума сошёл, этот ваш сверхразум? — возмутился Борода. — Я видел эту подстанцию! Там такое, что и в кошмарном сне не присниться! Да и до неё ещё добраться надо. А там эти серые ещё. Двух пацанов хороших потеряли!

— В любом случае, задерживаться мы здесь не можем, — поддержал друга Денис. — Мы, всё-таки, люди служивые. Переночуем и с первым же вертолётом — в часть. А вы как? Может, с нами?

— Я ещё ничего не решил, но в любом случае хочу на этой стоянке на пару дней хочу задержаться, — проговорил Хром.

— Погоди, Хром, ты что задумал? — подозрительно прищурился Борода.

— Ещё сам не решил. Может, и сунусь на подстанцию.

— Лаки в вертушку захватите? — поинтересовался Сержант.

— И ты туда же? Ну ладно Хром сбрендил, но ту куда?

— Я с Хромом до конца. Решит он вернуться в промзону, я с ним пойду.

— Эй! А меня никто спросить не хочет? — взвилась Лаки. — Я вам что, вещь? Захотели — взяли с собой, захотели — назад сплавили!

— Ты что, не насмотрелась на чудеса промзоны? Не поняла, что здесь слишком опасно?

— Я. Остаюсь. Здесь, С вами! — раздельно проговорила Лаки и, сложив на груди руки, демонстративно надулась.

6

Переночевали в номерах, предоставленных Бармалеем. Не за бесплатно, конечно. Одна ночь на продавленных сетках старых солдатских кроватей обошлась в кругленькую сумму. Наутро попрощались с Денисом и Бородой, продали учёным артефакты и вернулись в номера и занялись чисткой оружия.

— Эти учёные, как дети, — вдруг рассмеялся Хром, — вокруг снежков прямо хоровод устроили.

— Надо бы патронов у Бармалея прикупить, — проговорил Сержант, — интересно, у него есть снайперские СП-5 для Лаки?

— Поинтересуйся. Всё равно в бар идём. Лаки, ты с нами?

— А куда ты от меня денешься? Конечно, иду!

— Хром, так что ты всё-таки с подстанцией решил?

— Сам ещё не знаю. Я видел, что там творится. Давно бы отказался бы. Не нашего уровня задача. Тут бы войсковую операцию замутить. Но вот свербит что-то. Сам не пойму. Никак эта подстанция из головы не выходит.

— Ну, думай. В любом случае я с тобой.

— И я, — по школьному подняла руку Лаки.

— Тебе там точно делать нечего.

— Есть чего. Я с вами.

— Опять она за своё! — всплеснул руками Сержант. — Вот что с ней делать?

— Сам её сюда привёз. Небось, не для того, чтобы она пирожки дома пекла.

— Ну и не для этого же!

— Она взрослая девочка. Не привяжешь же её к батарее.

— Кстати, почему ты учёным про проходы в другие миры не сказал?

— Пока им про это знать не обязательно. Я ещё не решил про подстанцию. Если пойдём туда, да ещё и всё выгорит, проходы всё равно закроются. Так зачем хороших людей обнадёживать? Ладно. С оружием закончили?

— Да.

— Тогда пошли. Посмотрим, чем нас Бармалей сегодня кормить будет.

— Чем-чем? Полуфабрикаты, как и вчера, в микроволновке разогреет.

В баре пока ещё было спокойно и сравнительно тихо. За угловым столиком три сталкера о чём-то тихонько разговаривали, водя пальцем по карте. Видать, планируют выход. Далеко никто ещё в промзону не заходил, но с краю уже щипали основательно. Чуть дальше угрюмый мужик упорно и целенаправленно напивался в одиночестве. Посередине зала развернулось соревнование по армрестлингу и толпа шумно болела за соревнующихся. Муха, официант Бармалея, быстро подскочил к столику в ожидании заказа.

— Что там у вас сегодня? — поинтересовался Хром.

— Как обычно: свинина жаренная и варёная, картошка жаренная и пюре, котлеты, каши с мясом консервированные, салат из огурцов и помидоров, квашеная капуста и бочковые огурцы солёные.

— Небогатый ассортимент.

— Какой есть. Никто не жаловался.

— Ну, неси пюре с котлетами, салат из огурцов с помидорами и водки.

— Бутылку?

— Пока да.

Муха убежал, а сталкеры приготовились дожидаться заказа.

— Не помешаю? — вдруг раздался за спиной голос.

Хром вздрогнул и обернулся. Высокий крепкий мужчина средних лет улыбнулся спокойно и, подвинув табурет, присел за столик.

Что надо? — невежливо поинтересовался Хром.

— Поговорить.

— О чём?

— Кто ты такой? — спросил Сержант. — Что-то я тебя не знаю.

— Я Физик. Недавно в сталкеры подался. А поговорить хочу о подстанции.

— О чём?! — не поверил своим ушам Хром.

— О подстанции. Её отключить надо.

— Откуда о ней знаешь?

— Сегодня ночью меня накрыло. Со мной разговаривал голос. Сверхразум, следящий за равновесием во вселенной. Он объяснил мне ситуацию и сказал, чтобы я к вам подошёл.

— Блин! Да что ему неймётся! Слышь, мужик, а тебе это спьяну не привиделось?

— А откуда я тогда про подстанцию узнал и почему именно к вам подошёл?

— Допустим. А почему тебя этот голос посетил? Почему, например, не его? — Сержант кивнул на уже изрядно набравшегося мужика.

— Я действительно физик. И очень неплохой. Просто во время экспериментов с аномальной энергией я разнёс свою лабораторию. Ну и, естественно, меня попёрли. Я тогда и решил податься в Город и продолжить изучать аномалии в естественной, так сказать, среде. Вот и стал сталкером.

— Бывший учёный вдруг стал сталкером? — усомнился Хром. — Научники же кроме ручки ничего в руках держать не могут!

— Ну, учёные не всегда только наукой занимались. Я вот, например, в молодости служил в армии и даже участвовал в отражении американского десанта на побережье Баренцева моря. Так что не только ручку в руках могу держать.

— Ты понимаешь, что мы ещё ничего не решили?

— Так надо решать! Иначе катастрофа!

— Да пойми ты, учёная твоя голова! — взвился Хром. — Ты не понимаешь, на что нас блатуешь! Я видел эту подстанцию вот этими глазами! Там подступиться невозможно! Думаешь что, пришёл, рубильник повернул и всё?

— Я видел подстанцию.

— Откуда?

— Мне её показал сверхразум. И ещё он примерно объяснил, как её можно отключить.

— И как?

— У вас есть ключ. И он уже активирован. Необходимо поместить его в переплетение силовых линий в середине подстанции. Под воздействием аномальной энергии ключ выдаст мощный импульс, который разорвёт контур.

— И как определить это место? Может там будет табличка типа «Класть здесь» или стрелка-указатель?

— Вот для этого я и нужен. Вы обеспечите силовую часть операции, а я уже займусь вычислением на месте.

— Мы подумаем.

— Хорошо. Я жду вашего решения. Меня можно найти под вторым отсюда навесом. Мы там с мужиками ночуем.

— Перекусишь с нами? — вдруг предложил Сержант.

— Да я на мели сейчас, — Физик неожиданно засмущался.

— Зато мы прибарахлились. Эй, Муха! Ещё одну порцию и рюмку сюда!

Физик посмотрел на накрытый стол и сглотнул. Видать, несладко мужику на сталкерских хлебах. Сразу видно. Ну, угостить — не жалко. Заодно и присмотреться к человеку. Посмотреть, как за столом вести себя будет, о чём разговаривать, как слушать других, ну и в подпитии как себя поведёт. Водочка-то за столом не хуже лакмусовой бумажки срабатывает. Хром понял намерения Сержанта сразу, а вот для Лаки подобное хлебосольство стало полной неожиданностью. Она недоумённо посмотрела на друга и поджала губы. Муха быстро принёс ещё порцию и дополнительную стопку.

— Ну, что, за знакомство? — поднял свою рюмку Сержант.

— Поддерживаю, — согласился Физик.

Остальные тоже поддержали без разговоров. Выпив, быстренько закусили салатиком, и Сержант сразу налил по второй.

— Между первой и второй пуля не должна просвистеть, — резюмировал он.

— За что пьём?

— За благосклонность Города и за сталкерскую удачу, — предложил Хром.

— Ну, за это сам Бог велел, — засмеялся Сержант и, опрокинул водку в себя.

Сидели допоздна. Бутылка давно сменилась другой, потом третьей. Физик вёл себя достойно. Много не говорил, пил наравне со всеми, ел степенно, хотя было видно, что в последнее время обилием еды он себя не баловал.

— Что скажешь? — поинтересовался Сержант у Хрома с утра, когда они лечили свои больные головы баночным пивом. Лаки вообще ещё не показывалась из своей комнаты.

— Ты о чём? О подстанции или о Физике?

— И о том и об этом.

— Физик, по-моему, мужик неплохой. Правда, не знаю, какой он боец. А насчёт подстанции… Идти вообще-то надо. Вот только стрёмно как-то.

— Хром, что ты финтишь? Ты с самого начала знал, что мы поёдём назад. Иначе мы бы улетели отсюда на вертушке вместе с Бородой и Денисом. А надраться мы бы и у Ашота смогли. Там даже веселее. Всё-таки там вокруг рожи свои.

— Привет, мальчики! — вошла в комнату на удивление свежая Лаки. — Я ничего не пропустила?

— Ты как это делаешь? — удивлённо посмотрел на неё Хром.

— Что делаю?

— Пили вчера одинаково. Только вот мы тут умирающих лебедей изображаем, а ты как огурчик.

— Ты про это? У меня метаболизм хороший.

— Мета… что?

— Обмен веществ, — пояснил Сержант. — Да и мухлевала она неплохо. Хорошо, если она половину из того, что мы, выпила. В этом деле она мастер.

— Да уж. Профи прямо.

— Ты, Хром с темы не съезжай. Говори, что решил.

— Пойдём. Надо сейчас Физика найти. Обсудим подготовку к выходу, маршрут движения. Сегодня не пьём. Не хватало ещё с больной головой в промзону идти.

Физик нашёлся там же, где и говорил, под навесом. Тихонько лежал на соломенном тюфяке и, борясь с тошнотой, пил воду из мутной от времени пластиковой бутылки.

— Что, совсем плохо? — поинтересовался Сержант, бросая на тюфяк запотевшую банку.

Физик застонал, схватил банку и приложил её ко лбу.

— Вот не пойму я тебя, — присел рядом Сержант. — Что ты здесь забыл? Судя по всему, сталкер ты никакой. Вон, сидишь без хабара, без денег. Ну, лазил бы в Городе, лозу да батарейки бы таскал. Нет же, сюда припёрся. Переоценил ты себя, Физик. Переоценил. Мотал бы на большую землю и наукой занимался бы. Пусть не начальником лаборатории, но всё же в тепле и уюте. А ты в сталкеры.

— Не знаю. Меня как толкал кто-то. Сначала в Город, потом на войну с уродами. А после боя как кто в ухо шепнул, мол, не надо назад в Город идти. Оставайся здесь.

— Мистика, короче. Ладно, полегчало?

— Полегчало, — ответил Физик, допивая пиво и сминая банку.

— Ну, тогда пошли. Разговор есть.

— Насчёт подстанции?

— Насчёт неё.

— Да я всегда пожалуйста! — обрадовался сталкер и быстро поспешил за Сержантом.

Собраться решили в баре у Бармалея. По случаю раннего времени бар был пустой, только в углу досыпал за столом, видимо со вчерашнего дня, одинокий сталкер.

— Думаю, пива мы себе позволить можем, — усаживаясь за стол, проговорил Сержант.

— Но не более, — согласился Хром. — Никакой водки.

— По патронам пройдёмся. Что с пятёркой у нас?

— Прикупить не мешало бы пачек десять. Известно, куда идём. Там патроны лишними не бывают.

— Мне бы СП-5 снайперских пару пачек, — проговорила Лаки.

— Принял. У Бармалея есть. Он вчера заказал по моей просьбе. Утром уже с первым вертолётом доставили.

— Отлично. Физик, а ты что молчишь?

— Винтовочных семёрки пару пачек не помешало бы.

— А что несмело так? Что у тебя за оружие?

— СКС.

— Ого! Тебе что, автоматов не хватило?

— Да нет. В Городе много стрелять не надо. А у автомата скорострельность высокая. Столько патронов зазря уходит там, где я одним-двумя выстрелами обхожусь. И дешевле и патронов меньше нужно с собой носить..

— Но с такой палкой по аномалиям таскаться!

— Ничего. Я привык.

— Ладно. Три пачки семёрки винтпатрон. Сержант, ты записываешь?

— Пишу.

— По патронам определились. Гранат по паре штук ещё. РГД. Запиши. Теперь по продовольствию. Есть мысли?

— Это зависит от маршрута, — заметил Сержант. — Как пойдём?

— Есть предложение туда через нижний мир идти.

— А если те серые до сих пор возле бомбоубежища крутятся?

— Я предлагаю через бомбоубежище не идти.

— А как тогда?

— Мы от входа в бомбоубежище азимут на мародёров возьмём. У них на ТЭЦ и выйдем. А там и до подстанции рукой подать.

— Что-то не так?

— Да жалко мне их. Мы же, если подстанцию отключим, их без еды оставим. Практически на голодную смерть обрекаем.

— На месте разберёмся.

— В конце концов, у нас более глобальные цели, — вскинулся Физик. — Мы весь мир спасаем.

— Весь мир — слишком общее понятие. А вот целое племя людей, и, причём хороших людей, это для меня более конкретно.

— Там решим, — проговорил Сержант. — На крайняк, поможем им выйти из промзоны.

— Они в прошлый раз отказались.

— Это они тогда в шоколаде были. Еда и вода — не напрягаясь. Мародёрка — так, по бытовухе. Чего бы не жить? А прижмёт — как миленькие к воякам под крылышко бросятся.

— Так как с едой решим?

— Думаю, сухпай надо суток на пять брать. Туда и мясными червями перебьёмся. А вот назад по верху пойдём. Там неизвестно, сколько петлять будем.

— Так что, завтра выходим?

— Завтра. Решено. Я позавчера Бармалею резиновую лодку заказал, нужно забрать.

— Так ты с самого начала всё решил! Я правильно догадался?

— Правильно. Но одно дело решить, другое — решиться. Так вот, решился я только сегодня утром.

Вышли спозаранку, когда солнце только поднялось над краем горизонта. Густые тени ещё хозяйничали между строениями и путались в густых зарослях колючей сирени. Сонный плющ вяло прореагировал на сталкеров, перелезающих через забор. Трансформаторная будка встретила всё той же грязью, хламом и пылью. Ну и плёнка была на том же месте. Физик изумлённо разглядывал маслянистую поверхность, радужно переливающуюся в робких лучах солнца, пробивающихся через маленькое окошко над самым потолком.

— Хватит любоваться, — проговорил Хром и шагнул в плёнку.

— Давай, не тормози, — подтолкнул вперёд Физика Сержант. — Лаки, не отставай.

Речка всё так же несла свои воды по чужому миру. Небо было затянуто низкими облаками, и порывистый ветер норовил вырвать из рук чехол от лодки.

— А погода портится, — пропыхтел Сержант, ножным насосом накачивая лодку. — Может и дождь пойти.

— Не сахарные, не растаем, — буркнул Хром, возясь с картой. — Быстрее качай.

— Да устал я уже. Физик, смени.

Речку переплыли быстро, выпустили воздух из лодки и, сложив её, оставили у берега. Дождь обрушился с яростью тропического ливня, когда речка уже скрылась из вида. Тугие струи дождя хлестали по комбинезонам, заливали лицевые щитки, мешая разглядеть дорогу. Хуже всего пришлось Физику, которого защищал от ливня только брезентовый дождевик с капюшоном. Однако бывший учёный стоически переносил неудобства и терпеливо шагал по мокрой траве.

Мясные черви всё так же меланхолично продолжали жевать, не обращая никакого внимания на льющуюся с неба воду. Хром уже привычно откромсал два хороших куска и, завернув в них снежки, уложил в ранец.

Ливень прошёл, но мокрая трава путалась под ногами и мешала движению. Спасибо ещё, что многолетняя корневая система не давала земле размякнуть, и ноги не вязли в грязи. Оба солнца, как дорвались до бесплатного. Сразу стало припекать. Мокрая земля запарила, и моментально стало душно. Куча насекомых, похожих на мух дрозофил, поднялась в воздух и облепила группу.

— Вот, чёрт! — отмахиваясь от гнуса, ругался Сержант, — и не поймёшь, что лучше: ливень или эта мошкара.

— В прошлый раз этот мир нас встречал поласковей, — активно разгоняя мошек, пробурчала Лаки. — Хоть бы ветерок поднялся и сдул этих кровопийц.

Ветер возник, как по заказу, минут через пять, и идти стало не в пример комфортнее. Ещё бы испарений поменьше, было бы вообще хорошо. До скального выступа с проходом добрались часов через шесть, проверили грот и, убедившись в том, что плёнка на месте, вышли назад на поверхность.

— Куда дальше? — поинтересовалась Лаки.

— Сейчас сориентируюсь, — ответил Хром и вывел на экран карту промзоны.

Совместить эту карту со схемой маршрута, по которому шли совсем недавно, было делом одной минуты, направление движения и примерное местоположение следующего прохода было вычислено быстро и маршрут проложен и выведен на лицевой щиток.

— Перекусим и снова пойдём, — сообщил Хром, — пока пользуйтесь возможностью и отдыхайте.

Наломали веток, устроили костерок и, дождавшись углей, закопали туда завёрнутое в фольгу мясо. Пока оно доходило до кондиции, разлеглись на траве и просто тупо отдыхали. В воздухе порхали разноцветные птицы, и какое-то насекомое в траве звонко выводило свои рулады.

— Хром, — лениво проговорил Сержант, — ты точно уверен, что мы найдём проход?

— В таком месте нельзя быть ни в чём уверенным. Но попытаться стоит. От ТЭЦ до подстанции рукой подать.

— Ну, значит, будем пытаться. Эй, бродяги! Подъём! Мясо уже готово.

Мясо действительно уже приготовились, и источало умопомрачительный аромат. После долгого времени на ногах аппетит был зверский и на еду набросились с большим энтузиазмом.

— Если бы не знал, ни за что бы не поверил, что это не телятина, — сыто отвалился Физик.

— Сам в шоке был, — подтвердил Хром, — в первый раз аж нехорошо стало.

— Пора идти уже. Доедаем и вперёд, — скомандовал Сержант, вытирая руки полотенцем.

Деревья с рогатыми жирафами остались далеко позади, и опять потянулась степь с высокой травой и валяющимися тут и там брёвнами мясных червей. Скальный выступ, словно нос дредноута, возвышался посреди равнины, выделяясь серой чужеродной громадой посреди буйства изумрудной зелени. Грот отыскался практически сразу. Присели возле входа, поглядывая друг на друга.

— Уже несколько раз из мира в мир ходил, а всё никак привыкнуть не могу, — пробормотал Хром. — Каждый раз жутковато как-то на душе.

— Это точно, — согласился Сержант. — Как ты думаешь, что нас там ждёт?

— Ну, если ничего не изменилось, то мародёры. Неплохие люди, кстати.

— А что может измениться?

— Это промзона. От неё никогда не знаешь, чего ожидать. Так что оружие лучше к бою приготовить.

Ощетинившись стволами, группа направилась к гроту, но, вдруг Хром насторожился и дал знак остановки.

— Что там? — шёпотом спросил Сержант.

— Звуки какие-то из пещеры. Не слышишь?

Сержант прислушался и действительно услышал шипение, потом звек осыпающихся камней и скрежет чего-то твёрдого о камень. Сталкеры рассыпались, охватывая грот полукругом. Шум приблизился и уже стал отчётливо слышим. Несколько обломков скальной породы выкатилось из зева пещеры и, наконец, оттуда показался динозавр. По крайней мере так показалось с первого взгляда. Длинное гибкое тело на толстенных, как тумбы ногах, змеиная шея, увенчанная треугольной головой с маленькими, ничего не выражающими глазками, широкая пасть, полная устрашающего размера зубов, длинный хвост с большим, словно сабля, шипом на конце. И через всё тело от головы до шипа шла гряда зазубренных пластин, с противным скрежетом царапающих стены грота.

— Динозавр? — удивился Физик.

— Похож, — ответил Сержант. — И откуда он тут взялся?

— Вряд ли местный житель, — вставил Хром, — видать из верхнего мира забрался.

Динозавр постоял немного, переводя взгляд с одного сталкера на другого, и внезапно бросился вперёд.

— Вот гад! — вскрикнул Сержант, отпрыгивая в сторону и выпуская очередь в оскаленную морду.

Монстр проскочил мимо, но и пули только чиркнули по пластинам и срикошетировали в сторону. Сержант вскинул автомат и выстрелил в корпус. Ровная строчка прошла от основания шеи до самого хвоста, но на прыткость динозавра никак не повлияла. Махнув хвостом, при этом, едва не снеся шипом голову Хрому, чудище резко развернулось и бросилось на Сержанта. Сталкер безуспешно ловил в прицел оскаленную пасть несущегося на него монстра, но никак не попадал и понимал, что увернуться уже не успевает. Динозавр летел на него с неотвратимостью бронепоезда, но вдруг споткнулся и упал всего в метре.

Сержант недоумённо смотрел на размочаленную выстрелом страшную голову, не понимая ничего, потом посмотрел по сторонам и увидел поднимающегося с колена Физика, опускающего свой карабин.

— Вот и мой СКС пригодился, — удовлетворённо проговорил бывший учёный.

Из грота донёсся пронзительный визг, и оттуда выскочило несколько динозавриков поменьше. Маленькие уродливые создания ростом с собаку, с непропорционально большими зубастыми пастями, нереально быстро передвигались на мощных мускулистых задних лапах. Оглушительно завизжав, твари ринулись на сталкеров. Тут же из травы вынырнули ещё двое таких же и атаковали группу с тыла. Опять заработали автоматы, и сизый дым сгоревшего пороха пеленой повис над землёй.

— Насилу отбились, — выдохнул Физик, когда последний динозаврик упал под градом пуль.

— И откуда они взялись только? — покачал головой Сержант.

— С ТЭЦ через проход вышли, к бабке не ходи, — ответил Хром.

— А те, что из травы выскочили? Может, всё-таки местные?

— Хотелось бы верить. Но, скорее всего, они раньше сюда прорвались, вот и оказались сзади нас. Интересно, община выжила или нет? Так что не расслабляться! — одёрнул Хром, не сводя взгляда с грота.

Ждали ещё около получаса, но больше из недр пещеры никто не вышел. Хром переглянулся с Сержантом, поднялся с колена и приставными шагами направился к входу в пещеру, не опуская автомата. Следом пошёл напарник, потом Лаки, и последним — Физик. Плёнка была на месте и всё так же отсвечивала маслянистыми отблесками.

Плёнка пропустила как обычно, и полумрак грота сменился полумраком подвальной лестницы. Наверху мелькнула чья-то тень, и по ушам опять ударил душераздирающий визг.

— Опять эти, — подумалось Хрому, а руки уже вскинули автомат.

Три твари, мешая друг другу, бросились вниз по ступенькам. Появившийся из плёнки Сержант, сориентировался мгновенно. В два ствола быстро перебили динозавриков и, дождавшись Лаки с Физиком, осторожно поднялись в здание. Худшие ожидания сбылись. Тут и там валялись обглоданные кости — всё, что осталось от общины мародёров, а по территории ТЭЦ ходили крупные динозавры типа того, что напал на них в нижнем мире, бегали те мелкие, да и ещё несколько видов, не менее противных и жутких на вид паслись между корпусами. Попадались даже похожие на птеродактилей, которые переползали по земле, цепляясь за почву острыми коготками на концах кожистых крыльев. Один из них попытался взлететь, но, после невысокого прыжка опять беспомощно забился на земле.

— А чего они не летают? — удивился Сержант, разглядывая территорию из окна первого этажа.

— Видимо, в их мире или сила тяготения ниже, или атмосфера плотнее, — Пояснил Физик. — Они в проход влетели, а тут уже упали и теперь только ползком.

— И откуда они только взялись здесь? — спросила Лаки.

— Вон, видишь, ворота маслохозяйства? — показал Сержант.

— А точно! В прошлый раз там ничего не было! — воскликнул Хром.

В больших, распахнутых воротах маслохозяйства маслянисто переливалась плёнка, через которую как раз в это время пролезало очередное отвратительное существо.

— А проходы умножаются, — задумчиво проговорил Хром. — Выходит, сверхразум не врал, чужая энергия влияет на наш мир.

— Сверхразум по определению не может врать, — пояснил Физик. — Ему чужды эмоции. Он оперирует только категориями: правильно— неправильно, чёрное — белое, тяжёлое — лёгкое и так далее.

— Бог с ними, с этими категориями, надо думать, как отсюда выходить будем, — раздражённо отмахнулся Хром.

— Есть идеи? — спросил Сержант.

— Пока нет. А у тебя?

— Можно попробовать через окна на той стороне здания. Там забор близко. Перелезем и обойдём ТЭЦ сзади. С той стороны грузовые ворота, но они вряд ли открыты. А динозавры эти расползтись сильно с территории не успели. Проход недавно открылся.

— Давай попробуем.

Забор оказался действительно недалеко от тыльной стороны здания, вот только возле него стоял здоровенный динозавр, задумчиво помахивая шипастым хвостом.

— Блин! — выругался Сержант, и нашёл где встать!

— Стрелять начнём, всё стадо сбежится, — поддержал его Хром.

— Попробую снять его, — пристроилась у окна Лаки. — У меня всё-таки «Винторез». Стреляет шёпотом, как говорится.

— Лишь бы череп пробила.

Лаки прильнула к оптическому прицелу и выстрелила. Негромко лязгнул затвор, и тварь упала на землю с прострелянной головой.

— Ну, как-то так, — удовлетворённо заключила девушка.

— Молодца! — чмокнул её в щёчку Сержант. — Всё! Ходу!

Они выскочили из окна и, пробежав небольшое расстояние, полезли через забор. На той стороне было чисто и тварей в обозримом пространстве не наблюдалось. Обошли ТЭЦ сзади и повернули направо. Аномалий новых не возникло, а старые попадались редко, так что идти было легко. Теплотрасса так же, как и в прошлый раз тянулась слева и всё так же бесстыдно выставляла напоказ ошмётки чудом сохранившейся стекловаты, свисающей неряшливыми клочьями. До короба транспортёра тянущегося над дорогой от одного цеха к другому дошли без проблем.

— Дальше нельзя, — авторитетно заявил Хром. — Там опасно.

— А что может быть опасного? — с сомнением протянул Сержант.

— Я на такой же вопрос Бороде ответил: не буди лихо! Зачем на своей шее испытывать то, что другие уже испытали? Может, кто-то своей жизнью расплатился.

Свернули так же, как и в прошлый раз, под трубопровод стоящий буквой «П», по дорожке, выложенной щербатой, временами полностью раскрошенной плиткой к бойлерной. Как и в прошлый раз, внутри здания что-то отчаянно искрило. В этот раз Хром решил осмотреть аномалию.

— Прикрой-ка меня, — бросил он Сержанту и осторожно стал подбираться к открытым воротам.

Небольшие деревянные ворота, основательно подгнившие, были распахнуты, а сверху выступала ржавая балка тельфера. Сам подъёмный механизм висел на этой балке в середине помещения. Прямо под ним на бетонном полу находилась поставленная на попа катушка электрического кабеля, над которой спиралью закручивалось электрическое поле. В месте, где поле упиралось в поперечную балку, создавая постоянный электрический разряд, напоминающий сварку, и искры сплошным веером разлетались по всему помещению.

— Что там? — заглядывая через плечо, спросил Сержант.

— Новая аномалия. Я таких ещё не видел. Электрического типа.

— Арты есть?

— Вон парочка лежит. Пока меня с тыла страхуйте, а я попробую вытащить.

Хром уселся на пол и принялся свинчивать палку, состоящую из эбонитовых трубок и крюка на конце, которую он приобрёл у Бармалея перед выходом. Удобная вещь, которая в разобранном виде много места не занимала, появилась в ассортименте недавно и сразу завоевала популярность у сталкеров. Свинтив приспособу, он присел на корточки и, аккуратно подобравшись поближе, подцепил плоское кольцо лежащее на торце катушки. Кольцо оказалось неожиданно холодным и блестящим, словно и не лежало столько времени в заброшенной бойлерной. Следом он подтащил к себе диск матово-чёрного цвета, диаметром чуть больше, чем кольцо. По поверхности диска время от времени пробегали искорки, словно возникающие в матовой глубине.

— И что это? — спросил Сержант.

— Артефакты, что ещё?

— Да это понятно, но толк-то от них какой?

— Не знаю. Пусть с этим научники разбираются. — доставай контейнер.

Хром бросил на бетон перед Сержантом диск, а сверху кольцо. И тут случилось невероятное. Кольцо приподнялось над диском, и из его середины вверх ударил небольшой столб огня. Сталкеры отшатнулись в сторону, потом, справившись с первым испугом, подошли поближе и Хром подцепил диск крюком. Артефакт легко отлетел в сторону, и пламя сразу же пропало.

— Это как? — удивился Сержант.

— Парный артефакт. Работает во взаимодействии друг с другом, — пояснил Физик, заглядывая в помещение. — Может, и по отдельности какие-то свойства имеет, но в сборке получается этакая переносная плитка. Можно теперь с костром не заморачиваться.

— Полезная вещь, — хмыкнул Сержант.

— А они совсем не нагрелись, — потрогал артефакты Хром. — Давай, Сержант, клади их в контейнер и пошли уже.

7

За бойлерной, по небольшой тропинке, вышли к пролому в бетонном заборе, пролезли через него и оказались на Т-образном перекрёстке. Оглядевшись, Хром повёл группу вперёд к пересекавшей дорогу узкоколейке где застыла одинокая ржавая цистерна. Железные колёса были почти не видны из-за кустов, густо разросшихся между рельсами.

— Это граница безопасной зоны, — проговорил Хром. — Так что не расслабляемся. Сейчас немного передохнём и дальше в путь.

— Может, перекусим, пока на безопасной территории находимся? — предложил Сержант. — Заодно и новый артефакт в деле попробуем?

— Давай.

Усевшись тут же на бетонке, достали артефакт и снова собрали. Пламя с готовностью взметнулось вверх. На плоскость кольца по кругу выставили банки с кашей и, дождавшись, когда еда подогреется, спокойно поели. Вместе с сытостью навалилась усталость, и идти никуда не хотелось. Поднялись нехотя, закинули за спину ранцы, взяли в руки оружие и побрели дальше..

От цистерны пошли прямо до ближайшего поворота, а потом повернули направо. Проваленная крыша сборочного цеха всётак же красовалась лохмотьями. Сержант глянул в открытые ворота цеха и отшатнулся. В самом центре гудел смерч, а с замершего на полпути тельфера прямо в бетонный пол била разрядами электра.

— Вот-вот, — подтвердил Хром, — я в прошлый раз тоже впечатлился. Даже за артефактами лезть не хочется.

— Это точно. Дураков нет, жизнью рисковать. Сейчас цех повернём, там осторожней.

— А что случилось?

— Тут водятся твари такие мерзкие. Гибрид куста и крысы. Сразу и не заметишь. Небольшие такие, но зубки у них будь здоров.

Ходячих кустов не было и группа беспрепятственно пошла дальше, всё равно опасливо косясь на каждый кустик. Прошли мимо двух смерчей, беснующихся на остатках фундамента и вышли к проходу между зарослями колючей сирени и стеной инструменталки, перекрытому трамплином. Хром повёл группу к просеке в кустах, которую они в своё время проделали с Бородой. Колючая сирень росла быстро и просека уже начала зарастать молодыми побегами. Потом на пути попалась медленно догнивающая фура, за которой ожидаемо красовался снегопад. Снежный покров искрился на солнце, а снежинки красиво танцевали в воздухе. Да, аномалия была красива. Всё так же от аномалии веяло холодом с бодрящим морозным запахом. Сразу вспомнился Новый Год и снежная горка, по которой с весёлыми криками съезжают на салазках дети. Хром шагнул внутрь, постоял, вдыхая вкусный аромат мороза, подобрал два снежка и вышел обратно.

Перелезли через забор и оказались на дороге, идущей между двумя заводами. Слева, в конце пути была видна электрическая подстанция — пункт назначения. Ошарашенные увиденным, сталкеры смотрели открыв рты на это буйство стихии. Густой лес металлических опор, паутина проводов, громадные шкафы трансформаторов. Когда-то эта подстанция работала на всю промзону. Но сейчас туда идти было страшно. Неземное сияние словно запуталось в паутине проводов, а водопады огня стекали по опорам на землю, и там волнами растекались по земле. На шкафах трансформаторов бушевали электры, а между ними завывали смерчи.

— Вот это и есть подстанция, — зловеще проговорил Хром. — Сюда вы все и рвались.

— Физик! — позвал Сержант, — и как ты планировал туда попасть?

— Ещё не знаю. Надо думать.

— Вот и думай. А нам пора бы на ночёвку вставать.

— Согласен, — подтвердил Хром. — Заночуем в лаборатории. Местечко неплохое.

— Да, — согласилась Лаки. — Хорошее место. Мне в прошлый раз понравилось.

По старой памяти Хром провёл группу прямо, потом перелезли через забор, вошли в лабораторию и поднялись на второй этаж.

— Как и не уходил никуда, — бросил ранец в угол Хром.

— Вот тут в уюте и переночуем, — согласился Сержант, — Физик, что такой задумчивый?

— Думаю, как на станцию попасть.

— Есть какие-нибудь мысли?

— Есть. Но надо ещё всё взвесить. Ну, и приборы подготовить.

— Какие ещё приборы?

— Да я с собой принёс кое-что.

Он полез в свой видавший виды рюкзак и стал доставать футляры, коробки и коробочки. Всё это он выкладывал прямо на пол и, вскоре, заставил весь свой угол. Сержант споткнулся раз, споткнулся два, а на третий не выдержал:

— Ты достал уже своими железками! Места другого не нашёл?

— Я сейчас откалибрую и сразу всё уберу.

— Да отстань ты от него, — вступилась за бывшего учёного Лаки, — тебе что, места мало? Ходи с этой стороны. И вообще, что ты мечешься из угла в угол?

— Не понимаю, как я вообще подписался под этой затеей!

— А я предупреждал, что тут не сахар, — хмыкнул Хром. — Я, всё-таки, всё это уже видел.

— Ладно, не психуй! — попыталась успокоить друга девушка. — Вон, Физик придумает что-нибудь.

— Да что он может придумать? Он в Городе без году неделя! Из него сталкер, как из ядовитого плюща шипохвост!

— Но ведь ты сталкер? — вдруг жёстко проговорил Хром.

— Я — сталкер!

— И неплохой сталкер. И я — сталкер. И тоже неплохой. Поэтому завтра будем пытаться. Я из-за твоих страхов несолоно хлебавши возвращаться не намерен.

— Это кто испугался? — взвился Сержант. — Я испугался?

— А если не испугался, то что мечешься, как крыса в подвале?

— Да в последнее время нервы ни к чёрту.

— На, подлечи свои нервы, — Хром кинул другу фляжку. — Только немного, чтобы завтра в норме был. Мне твоя помощь на подстанции очень понадобится.

Сержант поймал фляжку, отвинтил колпачок, принюхался и, удовлетворённо кивнув, припал к горлышку.

Утром наскоро позавтракали сэндвичами из сухого пайка, запивая чаем, приготовленным на артефакте, который называли с лёгкой руки Физика «Плитка» и вышли на крыльцо лаборатории.

— Что-то сегодня погодка не очень, — хмуро проговорил Сержант, глядя в низкое свинцовое небо.

Погода действительно не радовала. Низкие тучи нависли над промзоной, чуть не цепляясь за опоры электропередач. Промозглый порывистый ветер умудрялся залезть даже под комбинезоны. Хром посмотрел на Физика и даже пожалел его. Потёртый камуфляж с поддетым под него вытянутым свитером не спасал от ветра, даже, несмотря на накинутый сверху брезентовый дождевик. Нос его покраснел от холода, а глаза слезились от ветра. Но Физик держался стойко и почти не дрожал. Рюкзак с аппаратурой он так никому и не доверил и тащил сам, постоянно шмыгая носом, но решительно ступая стоптанными кирзовыми сапогами.

Подстанция показалась из-за поворота, а, когда подошли, вблизи была ещё страшнее. К калитке из сетки рабицы, натянутой на стальную раму из уголка, подходили осторожно. Физик замерил что-то на одном из приборов, вытащенных из рюкзака и сообщил всем, что вход безопасен. Сержант осмотрел калитку и скрутил проволоку, выполнявшую роль замка. Калитка с противным скрипом несмазанных петель открылась.

С опаской зашли внутрь. Прямо над головой с гудением раскручивал воздух смерч. Воздух настолько был пропитан электричеством, что волосы постоянно стояли дыбом. Острые иголочки электрических разрядов неприятно кололи открытые участки кожи. Зашли в комнату дежурного по подстанции и отыскали схему.

— Ага, смотрите, — проговорил Физик. — Вот здание аппаратной. Потом идёт два ряда П-образных опор, между которыми находятся силовые трансформаторы. Дальше идут трансформаторы напряжения, запитанные к гибкой ошиновке, потом шинные опоры (ну надо же: оказывается, все эти провода над подстанцией называются гибкой ошиновкой! Никогда бы не подумал), следом масляные выключатели, трансформаторы тока и разъединители. Ну и ячейковые порталы. Где-то здесь, — он показал на переплетения гибкой ошиновки на схеме, — и находится точка, куда надо доставить ключ.

— Легко сказать, — буркнул Сержант. — Там же не протиснуться.

— Сверхразум считает, что задача выполнима.

— Вот пусть этот твой сверхразум сам и прётся туда!

— Всё! — влез в спор Хром. — Хватит собачиться! Раз пришли сюда, будем пытаться.

Мимо кирпичного здания аппаратной пришлось пробираться, прижимаясь к стене, так как совсем рядом находился трамплин, а дальше — пресс. Протиснулись еле-еле, но расслабиться после такого напряжения не получилось.

— Блин! — выругался Сержант, — детектор как сбесился. Показывает вместо подстанции просто одну аномалию. Тут он бессилен.

— Да, — подтвердил Хром. — И на лицевом щитке одна сплошная засветка. Я его отключил. Мешает только.

— Я тоже. Короче, все набираем полные карманы гравия. Тут надежда только на него. А возле забора его полно. Там, внутри, искать его некогда будет.

Дальше в ряд располагались силовые трансформаторы, с которых на землю стекала субстанция, похожая на жидкую энергию, растекающаяся по земле паутиной молний. Пришлось Хрому провешивать дорожку к забору между двух прессов, а потом проползать под смерчем, устроившимся возле одной из опор. Широкие электрические шины, протянутые на высоте двух с половиной метров, буквально взрывались искрами от переполнявшего их электричества. Ели бы излишки напряжения не стекали вниз по шинным опорам, шины разлетелись бы на куски, наверное. Прижавшись к бетонной плите забора, Хром сполз по ней на землю и шумно выдохнул.

— Передохнуть надо, — устало проговорил он. — Вымотался окончательно. А ведь только начали. Сержант, дальше меня сменишь. Потом опять я.

— Хорошо, — ответил Сержант, разглядывая территорию подстанции и прикидывая дальнейший маршрут.

— Может, я попробую? — робко предложил свою помощь Физик.

— Сиди уже, сталкер. Вон, в свои приборы смотри и прикидывай, куда бриллиант положить.

— Какой бриллиант?

— Да ключ этот долбанный!

— Что думаешь? — поинтересовался Хром.

— Можно пройти между силовыми трансформаторами и опорами первого ряда. Там, вроде, поменьше буянит. Но, прежде всего, нужно знать, куда ключ этот вставлять.

— Физик, когда сможешь дать ответ на этот вопрос?

— Отсюда никак. Мне нужны силовые линии. Хотя бы одна. Тогда я смогу хотя бы в первом приближении вычислить векторы.

— Тогда веди, Сержант, как предложил.

Спасительный и такой надёжный в этом бушующем мире бетонный забор пришлось оставить. Оставляя силовые трансформаторы с раскинутой по земле паутиной молний справа, прошли под кабелями и вышли к первой П-образной металлической опоре, стойко сопротивляющейся напору поселившейся на ней мясорубки… Три ряда шин били разрядами в разные стороны, но до людей не доставали. Однако было неуютно. Да и волосы стали не только шевелиться, но и искрить.

— Физик, достаточно для первых замеров? — чертыхаясь, прокричал сквозь гул и треск электрических разрядов Хром.

Физик кивнул и принялся за свои приборы. Возился долго, несмотря на то, что остальные, буквально, приплясывали от нетерпения. Затем, оторвавшись от приборов, махнул рукой вперёд.

— Куда? — не понял Сержант.

— Между трансформаторами напряжения. Там первое пересечение силовых линий.

— Легко сказать! Там же гибкая ошиновка как сеть всё небо закрыла!

— Сержант, — проговорил Хром, — дальше ещё гуще будет. Давай попробуем между двух П-образных опор пройти. Как раз выйдем на равное расстояние между двух трансформаторов. Если можно пройти, то именно там. Под опорами нельзя. Там прессы сидят. Видишь, как горизонтальные фермы прогнулись.

— Поведёшь? — спросил Сержант.

— Да. Я уже отдохнул.

Нервное напряжение зашкаливало. У Хрома и Сержанта пот заливал глаза, и мелко тряслись коленки. Лаки вообще находилась в полуобморочном состоянии, нервно тиская в руке ремень своего «Винтореза». И только Физик был совершенно спокоен, шёл, уставившись в свои приборы и совершенно не обращал внимания на смертельную пляску аномалий вокруг. Некоторые приборы так и остались на земле. Сержант указал на них, но Физик отмахнулся: мол, дальше не пригодятся. Ну, хозяин, как говорится, барин. Всё равно в них кроме Физика никто не понимает.

Хром подошёл к пространству между опорами и обкидал его камешками. Справа притаился трамплин, закинувший камешек прямо в ворох электрических искр. Наверху рвануло, и на группу посыпалась окалина.

— Ты поосторожнее там, — проворчал Сержант, — а то уронишь нам на голову что-нибудь тяжёлое.

Хром промолчал, не отвлекаясь на такие мелочи, и продолжил провешивание. Дальше было чисто, а у следующей опоры спряталась электра, шарахнувшая по камешку жгутом разряда. Только мелкие кусочки полетели в разные стороны.

— Вот только электры нам до кучи не хватало, — продолжал ворчать Сержант. — Мало тут электричества.

— Не болтай под руку, — наконец не выдержал Хром.

Проход между аномалиями был, но сталкер не спешил идти через него. Что-то смущало. Но, вот, что? Он прокрутил, головой, попробовал расфокусировать глаза и, наконец, боковым зрением заметил. Вывертыш! Вот что смущало и не давало принять решение и двигаться дальше. Еле заметная желтоватая стена перегораживала проход, коварно поджидая свою жертву.

— Прямо не пойдём, — сообщил Хром группе. — Там вывертыш сидит. Идём вдоль опор к складским помещениям, только так можно будет их обойти.

— Не устал?

— До складов доведу, а дальше ты.

— Там можно будет передохнуть.

— Если будет чисто.

Хром повернул направо и швырнул веером сразу горсть гравия. Электра возле опоры, словно игривая собачонка, бросилась к своим камешкам, а вот слева обнаружился мощный пресс. Сразу вспомнился Бармалей со своим протезом правой ноги. Бррр! Провесив проход между аномалиями, сталкер прошёл вперёд, ведя группу, потом свернул немного влево, обходя смерч, и, наконец, вышел к двум одноэтажным строениям барачного типа, приспособленным под склады. По крайней мере, на зданиях до сих пор висели выцветшие, но вполне читаемые таблички: «Склад № 1» и «Склад № 2».

Склад № 1 был занят. Там поселилась электра и делиться своей жилплощадью отказывалась наотрез. А вот склад № 2 гостеприимно принял сталкеров на постой. После буйства аномальной стихии пыльное, захламленное помещение показалось необычайно уютным и тихим, хотя в маленькие узкие окна под потолком залетал шум, стоящий на подстанции. Все обессилено повалились на грязный бетонный пол, вздохнув с облегчением, и только один Физик, казалось, был расстроен перерывом в движении. Он уселся в углу и опять уткнулся в свои приборы.

— Я переживаю, — нарушил всеобщее молчание Сержант, — как бы дождь не пошёл. Погодка-то с утра портится.

— Дождь для нас — катастрофа, — согласился Хром, подойдя к окну и пытаясь разглядеть небо в пыльное грязное стекло.

Так ничего и не разглядев, он подошёл к двери и выглянул на улицу.

— А дождь, похоже, сейчас ливанёт, — заключил сталкер и, прикрыв дверь, вернулся на своё место.

— И что делать? — забеспокоилась Лаки.

— Оставаться здесь. Это единственный правильный вариант. Под дождём нам шагу не ступить. С любой точки дугой достанет. И останутся от нас только рожки да ножки. И то обугленные.

— Но, ведь, это потеря времени! — вскинулся Физик.

— Лучше потерять время, чем жизнь, — авторитетно заявил Сержант.

— Я же уже почти вычислил место расположения ключа! Всего метров шестьдесят отсюда.

— Физик, иди сюда, — позвал бывшего учёного Хром, подойдя к двери.

— Ну? — буркнул Физик, приближаясь.

— Смотри, отсюда до входа на подстанцию метров тридцать по прямой. Видишь?

— Вижу.

— А мы эти тридцать метров полдня проходили. Вопрос: сколько нам ещё до твоей точки топать? А если под дождь попадём?

— Что же тогда делать?

— Остаёмся здесь и ждём. Судя по всему, дождь будет. Вон тучи, какие. Сколько он будет идти — одному Богу известно. Потом нужно будет дожидаться, когда всё здесь подсохнет. Решено. Ночуем здесь. До утра никаких выходов.

Дождь пошёл буквально через полчаса, окончательно поставив крест на дальнейшем выходе. Потоки воды, обрушившиеся с неба, словно взорвали всю подстанцию. Треск разрядов перемежался взрывами, огромные огненные шары разлетались ослепительными фейерверками. Канонада за окнами оглушала, а ослепительные вспышки врывались сквозь запыленные до матового состояния стёкла всполохами сварки.

— А представь, Физик, если бы мы там сейчас были, — укоризненно произнёс Сержант.

— Да я же, как лучше хотел, — оправдывался Физик. — Быстрее с этим делом закончить.

— Вот и закончили бы. На всю жизнь.

Остаток дня провели в праздном отдыхе. Если бы ещё не шум за окном, да не светопреставление, вообще бы курорт был. Дождь прекратился где-то после обеда, но была сильная сырость. Оставалось надеяться, что поднявшийся ветер подсушит хоть немного, и к утру можно будет идти. Воспользовавшись плиткой, поджарили остатки мяса, поели и улеглись спать. Всю ночь дул шквалистый сильный ветер, толкаясь в дверь, дребезжа стёклами окон и добавляя свою заунывную песню в общую какофонию. Стих он только под утро, когда первые лучи солнца с трудом пробились сквозь пыльные окошки.

Утро оказалось солнечным и ясным. Ветер основательно подсушил территорию и о дожде напоминали только несколько небольших луж.

— Будем надеяться, что нам через эти лужи идти не придётся, — произнёс Хром и, достав из кармана горсть гравия, двинулся вперёд.

— Хром, — позвал его Сержант, — давай сразу и второй ряд П-образных опор обойдём. Не нравятся мне они.

— Хорошо. Тогда сразу выходим к трансформаторам напряжения.

Хром взял направление чуть наискосок, обогнул смерч, провесил проход между двумя прессами и, оставив за спиной П-образные опоры, вышел к первому трансформатору. Установка гудела, словно рассерженный улей и светилась изнутри неровным светом. Словно почувствовав приближение людей, свет скрутился в яркий жгутик, пронизанный электрическими разрядами, потянулся к застывшей группе, но потом провис и опять распался на рассеянный свет. Хром облегчённо выдохнул и пошёл дальше. Шины наверху искрили и трещали. Волосы опять зашевелились от стоящего в воздухе статического электричества.

Между трансформаторами было чисто, аномалии в этом месте почему-то селиться не стали, поэтому до шинных опор дошли беспрепятственно. А здесь уже остановились в нерешительности. Один Физик спокойно уселся на одно колено и опять уткнулся в свои приборы.

— Да туда заходить страшно, — пробормотал Сержант, оглядывая сплошное переплетение гибкой ошиновки, буквально залитое красноватым сиянием. Тонкие жгутики электрических разрядов тут и там упирались в землю. Между шинных опор с гудением закручивали воздух в кошмарные воронки смерчи.

— Готово! — воскликнул Физик, совершенно не обращая внимания на царившую вокруг вакханалию. — Нам туда, к масляным выключателям.

— Ого! — только и смог сказать Сержант.

И действительно, путь к этим выключателям лежал через лес шинных опор под сплошной сетью гибкой ошиновки. То есть через ад.

— Там мы не пройдём, — принял решение Хром. — Сплошные аномалии и электрические разряды.

— А как быть теперь? — расстроено поднял на сталкера глаза Физик.

— Идём вдоль ряда трансформаторов к забору. Там посмотрим.

Шли примерно по центру, на равных расстояниях от П-образных опор и трансформаторов напряжения. Несколько раз приходилось проползать под зонтиками смерчей а, уже пройдя опоры, искать проход между двумя прессами. Возле забора обнаружилась небольшая, но длинная лужа, к которой близко подходить не рискнули. Уж больно ярко бликовала она, находясь при этом в тени. Так не бывает.

Дальше Хром стал прокладывать маршрут, оставляя по левую сторону бетонный забор, а по правую шинные опоры. Сержант обратил внимание на то, что Физик оставил свои приборы на месте последней остановки и больше не занят расчётами.

— Что, Физик, приборы не нужны больше?

— Да. Теперь это бесполезный груз. Я вычислил точку.

— И где она?

— Поближе подойдём — покажу.

Из-за электры, словно пытающейся убежать от своих сестёр, активно беснующихся возле трансформатора, пришлось опять прижиматься к забору. Хорошо ещё, что проход был достаточно широкий и давал возможность для маневра. Возле очередного пресса Хром остановился и потёр пальцами глаза.

— Всё. Устал. В глазах всё плывёт. Сержант, смени меня.

— Хорошо. Давай в конец построения.

Хром переместился в арьегард маленького отряда, а Сержант повёл дальше. С шинных порталов, тянущихся параллельно, водопадом стекала аномальная энергия, моментально впитываясь в бетон. Столб неподвижного огня встал на пути и сталкер насторожился. Не приближаясь, он кинул камешек в пламя. Камешек покувыркался с минуту и был выплюнут оттуда в виде небольшой капли кипящей магмы.

— Это какая температура там, — удивился Сержант, — если камень плавит?

— От пятисот до тысяча двухсот градусов, — ответил, как по писаному, Физик. — По Цельсию, конечно.

— Ого! Нам мало не покажется! Лишь бы на нас не среагировало.

Он подошёл поближе и опять кинул камешек. Результат оказался тем же, но, самое главное, столб остался на месте и, даже, не отклонился от вертикали ни на один градус. Сержант прикинул расстояние и понял, что уже можно обойти аномалию ближе к забору, больше к ней не приближаясь. Трамплин прошли достаточно бодро и, оставив в стороне очередной водопад, низвергающийся с шинного портала, вышли к масляным выключателям.

Пять достаточно больших тумб стояли в ряд, поперёк территории подстанции, призывно гудя и разбрасывая искры. А вот за этим рядом творилось что-то неописуемое. Трансформаторы тока были обёрнуты коконами радужной субстанции, соединённой постоянной электрической дугой с разъединителями. От них то и дело шли волны к масляным выключателям, разбиваясь о бетонные опоры и вставая полупрозрачным навесом, удерживающимся секунд тридцать, а потом пропадающим до следующей волны.

— Вот блин! — выругался Сержант. — Надо было оттуда заходить. Как раз бы к месту вышли.

И действительно, в противоположном заборе, почти напротив, качались на ветру распахнутые ворота.

— Не прошли бы, — авторитетно заключил Хром. — Вон там электра раскинулась у входа. Это, во-первых. А во-вторых, когда мы заходили, мы не знали точку, куда нужно поместить ключ. Так что нечего голову забивать всякими глупостями. Физик, куда бриллиант класть?

— Средний, третий выключатель. Прямо на корпус. Там немного вправо-влево значения не имеет. Я это сам сделаю.

— Сиди уже, сам! До туда ещё дойти надо. Я сам пойду. Остальные на месте.

— Хром, может я? — попросил Сержант.

— Нет. Ты группу до места довёл. А я отдохнул. Я пойду.

Хром снял с себя ранец, оставил автомат и шагнул вперёд. На пути оказался один из жгутиков электрического разряда, свисающий с гибкой ошиновки. Сталкер обошёл его, потом, провесив границы трамплина, протиснулся между ним и первым выключателем. Неожиданно обдало электрическими искрами, и Хром, отшатнувшись, чуть не влетел в воронку. Присел под гудящей аномалией и перевёл дух.

— Вот ведь чуть не попал, — проговорил он вслух, пытаясь приободрить себя, — повнимательнее надо быть.

Между первым и вторым выключателем раскинулась электра, поэтому пришлось опять уходить к шинным опорам, со страхом проходя между двумя жгутиками. Дальше пришлось проползать под двумя смерчами, почти сросшимися своими широкими горловинами. Второй выключатель наконец удалось пройти, но это не радовало. Хром стоял и смотрел на огромную электру, перегородившую проход к цели. Аномалия раскинулась от бетонного основания выключателя до второго от сюда ряда шинных опор. Для того, чтобы дойти до места, нужно углубиться под паутину мягкой ошиновки под красноватое сияние, пролезая между этими страшными жгутиками.

Немного постояв, сталкер вздохнул, оглянулся на друзей и, решившись, шагнул под сень красноватого сияния. Волосы под тактическим шлемом уже начали трещать от электрических разрядов. Кожу на голове противно закололо. Не к месту вспомнилось где-то вычитанное, что по санитарным нормам нельзя находиться под высоковольтной линией электропередач. Мол, электрическое поле губительно действует на человеческий организм. Ага. Самое время озаботиться о здоровье.

8

Электру всё-таки удалось обойти. Приблизившись к огромной тумбе масляного выключателя Хром остановился и примерился. Выключатель был достаточно высокий, но в прыжке можно достать до верха. Вот только нужно угадать между двумя волнами. Он замерил периодичность. Две минуты. Дождавшись, когда пропадёт очередной навес, он быстро подбежал к выключателю, подпрыгнул, положил бриллиант на плоскую поверхность и тут же отбежал назад. С этого расстояния артефакт был хорошо виден.

Поначалу ничего не происходило. Хром уже подумал, что это была глупая затея, или Физик ошибся с точкой, когда бриллиант вдруг стал наливаться ярким светом, потом вспыхнул не хуже сверхновой. Дымчатый кокон возник вокруг сталкера, и всё пропало из виду.

Сержант, сжав кулаки, наблюдал за другом. Рядом, почти не дыша, стояла Лаки, вцепившись руками в локоть сталкера. Рядом невозмутимо уселся Физик, углубившись в блокнот с какими-то записями и что-то бормоча себе под нос.

— Да что ты там бормочешь? — взорвался Сержант.

— Ещё раз перепроверяю свои расчёты.

— Раньше нужно было перепроверять! Сейчас-то что толку?

— Смотри! Он под сияние лезет! — оторвала его от спора с Физиком Лаки.

— Чёрт! Что он туда полез? Самоубийца!

Хром, словно водолаз на огромной глубине, медленно продирался вперёд через лес смертоносных жгутиков. Было ясно видно, каких усилий, моральных и физических, стоил для него каждый шаг. Наконец, он приблизился к цели, достал из контейнера артефакт, постоял несколько минут, выждав промежуток между волнами, потом подбежал к выключателю, подпрыгнув, положил его наверх и отбежал назад.

С такого расстояния артефакт было не видать. Зато ясно была видна фигура Хрома, застывшего в напряжённом ожидании. Затем на крыше выключателя стала разгораться вначале, маленькая искорка. Потом свечение стало больше и, наконец, вспыхнуло с такой силой, что моментально ослепило.

Хром в оцепенении смотрел на дымчатую стену прямо перед носом и мучительно гадал: куда же выбросит его в этот раз. Помня о том, как его переместило после смерти колдуна, он не сомневался, что и сейчас окажется в другом месте. Пелена потихоньку рассеялась, но пейзаж вокруг почти не изменился. Всё тот же масляный выключатель, большая электра слева, а за спиной всё тот же лес шинных опор. А вдали матерящиеся друзья, усиленно трущие глаза. Что-то изменилось. Но что? Странно. Раньше за какофонией аномальной энергии себя-то сложно было услышать, а тут мат на всю округу. Точно! Шума не слышно. Только гудят смерчи и потрескивают, изредка взрываясь электры.

Хром огляделся. Красноватое сияние, смертоносные жгутики электрических разрядов, водопады аномальной энергии — всё пропало. Обычный объект, которых хватает на промзоне. Привычные аномалии казались безобидными и мирными после того буйства, что было совсем недавно. Попытался включить детектор аномалий. Прибор работал как часы, исправно выводя на лицевой щиток данные об аномалиях, расположенных поблизости. Уже спокойно обойдя электру, он прошёл между прессом и смерчем и вышел к группе.

Сержант только-только проморгался, когда перед ним возник напарник, живой и здоровый.

— Вы что тут материтесь, как сапожники?

— Хром! Чертяка! Живой!

— Да что со мной сделается? — нарочито бодро ответил сталкер, с трудом выдерживая напор пытающейся раздавить его в своих объятиях Лаки.

Даже Физик, махнув рукой на свой возраст, молодым жеребцом радостно скакал вокруг.

— Получилось! — словно блаженный орал он, — мы это сделали! Хром! Ты смог! Ура!

Усталость сказывалась. Хотелось прямо здесь улечься на бетонке, закрыть глаза и немного поспать.

— Пойдём-ка, друг Сержант, в нашу лабораторию. До неё точно дойду. Но на последних морально-волевых. А там — меня не кантовать. Пока не отдохну, ни-ку-да.

— Ты, Хром, приляг пока здесь. Глупо по этой территории не пошариться. Чую, богатый хабар тут собрать можно. Сколько времени здесь целое аномальное поле было. Да ещё и аномалии неизвестные. Арты должны тоже быть такие, что после них учёных нужно будет валерьянкой отпаивать.

— Ладно, здесь полежу. Ты ранец мне подложи под голову.

— Хорошо. Физик, заступаешь на пост. Хрома охранять, как зеницу ока.

— Будет сделано, — выпрямился Физик.

— Лаки, со мной. Будешь мне тылы прикрывать, ну и, заодно, учиться.

Сержант закинул автомат на плечо и направился к ближайшей электре.

— Смотри, Лаки, с краю кувыркается. Видишь?

— Такой шарик шипастый?

— Да. Чёрный ёж. Классная штука. Мощная и редкая.

— А в чём его сила?

— Миниэлектростанция. Вот этот небольшой город может осветить. А розовые есть ещё. Они послабее. Многоэтажку разве что осветят. Но не больше.

Сержант достал приспособу, быстренько её свинтил и аккуратно выкатил из электры артефакт.

— Видишь, как это делается?

— Вижу.

— Пошли к прессу. Посмотрим, чем он нас порадует.

Пресс порадовал аж двумя крупными дисками. Потом трамплин подарил две увесистые ракушки.

— Сержант, а что это? — Лаки показала на странные пружинки, разбросанные на открытом пространстве под мягкой ошиновкой.

— Пружины, что ещё?

— Откуда здесь взяться пружинам?

— Действительно. Туплю что-то.

Сержант поднял одну и рассмотрел поближе. Упругие, как и положено, тёмного металла и ни крапинки ржавчины. Действительно что-то аномальное. В местах, где с шинных порталов низвергались водопады энергии, на земле валялись стеклянные сюрреалистические фигурки, а под масляными выключателями — костяные гребни с тремя зубцами. Ну а там, где совсем недавно возвышался столб пламени, обнаружился огненный шар. По-другому этот артефакт и не назвать. Комок пламени величиной с яблоко. Пламя пульсировало и оказалось ледяным на ощупь. Действительно, место оказалось уж очень урожайным. Сержант провозился на территории подстанции часа три и был доволен, как слон. Хром за это время успел поспать под бдительным надзором Физика, и выглядел отдохнувшим.

День катился к вечеру, и времени до темноты оставалось как раз, чтобы дойти до лаборатории. Разогрели на плитке консервы и, определившись со сменами, улеглись спать.

Утром Хром засел над картой, продумывая дальнейший маршрут.

— И что надумал? — принёс другу разогретую банку каши Сержант.

— Да вот, хотелось бы побыстрее с этой промзоны выбраться, но как вспомню про этих серых, так плохо становится.

— А есть ещё варианты?

— Можно было бы химический завод обойти. Только вот мы точки выхода этих серых в наш мир не знаем. Так что встретить их можем в любой момент и в любом месте.

— А с чего ты уверен, что мы их встретим? Может, они уже давно в свой мир ушли.

— Прямо по приказу? Мол всем в свои миры, проходы закрываются через полчаса? Все эти монстры через проходы туда-сюда постоянно ходили. Так что кто-то должен и не успеть к закрытию.

— Ладно, давай доедай и выходить надо.

Вышли вскоре после того, как позавтракали. Идти решили всё же, по кратчайшему пути. Дошли до забора, огораживающего химический завод, перелезли через него и вышли разваленному зданию насосной. Под стеной, торчащей над грудой кирпича сломанным зубом в слабенькой электре подобрали розового ежа. И сразу услышали рычание и лай слепых псов, явно загоняющих какую-то добычу. Подошли к бытовому корпусу и осторожно заглянули за угол. А зрелище оказалось презабавным. Два гориллоподобных существа вяло отбивались от наседавших на них слепышей своими шипастыми дубинками. Прежней прыти у них уже не наблюдалось и все попытки хоть как-то достать своих зубастых оппонентов были тщетны. Третье существо, выронив своё оружие, упёрлось в стену корпуса и продолжало вяло перебирать ногами, не замечая преграды. Два слепыша повисли у него на боках, а один, наиболее прыткий, каким-то образом вцепился в его загривок. Остальные псы окружили всё это безобразие и азартно лаяли.

— Круто, — восхитился Сержант, — а что же они этих собачек не раскидают? Судя по опыту прошлой нашей встречи, они должны были всю стаю втроём порвать, как шипохвост мышку.

— Скорее всего, с закрытием проходов они лишились подпитки аномальной энергии их мира. Вот они ходят полудохлые. Так и перемрут скоро.

— Похоже на то, — согласился Сержант. — Ну, не будем им мешать, нам в другую сторону.

Возле цеха стирально-моющих средств обошли небольшую мясорубку и подобрали под ней стеклянный шар. Дальше пошли вдоль трубопровода, прошли мимо азотно-кислородного цеха и там, между кустами, наткнулись на серого. Вяло шевелящаяся тварь явно издыхала.

— Может, пристрелить? — предложил Физик.

— Не надо. Сама сдохнет. Ещё патроны тратить. Да и слепыши недалеко. Могут на звук выстрела прибежать.

Обошли пресс, подняв диск, протиснулись мимо мясорубки и упёрлись в стену аномалий, состоящей из двух прессов, мясорубки и двух смерчей по краям.

— Как пойдём? — поинтересовался Сержант.

— Думаю, надо мимо бомбоубежища и через забор. Обойдём с той стороны.

— А почему бы нам с той стороны азотно-кислородного не обойти?

— Не вариант. Там будем между двумя цехами зажаты. Манёвра никакого. Если аномалии дорогу перекроют, нужно будет ещё дальше обходить или назад возвращаться.

Поднялись на холм над бомбоубежищем и, взобравшись на трубы теплотрассы, перелезли на ту сторону забора. Колючие кусты сирени радостно приняли сталкеров в свои объятия. Физику в своём потасканном камуфляже пришлось хуже всего, поэтому вытаскивали его общими усилиями. Вдоль забора тянулась полоса заросшей травой и кустарниками земли, потом шла дорога, выложенная из бетонных плит, а за ней стояло пожарное депо с одинокой каланчой. Даже отсюда были видны две пожарные машины, радующие глаз новенькой ярко красной краской и сверкающими на солнце хромированными деталями.

— От этой пожарки подальше держаться надо, — кивнул в ту сторону Сержант.

— А нам туда и не нужно, — ответил Хром. — Сейчас немного прямо проскочим и опять на завод полезем.

Вернулись назад сразу же, как только нашли место, свободное от кустов. Лезть в колючки ещё раз как-то не хотелось. Опять вышли на бетонку и двинули вдоль бытовых корпусов. Ещё четыре серых вяло шевелились на трубопроводе. Под ними прошли осторожно, опасаясь того, чтобы никто из них не свалился на голову. Однако серым было сейчас не до охоты. Чуть дальше пришлось пролезать под двумя смерчами и обходить большую электру по теплотрассе. Хорошо ещё, что детектор работал отлично и обходить аномалии удавалось сравнительно легко. Группу вели Сержант и Хром попеременно. Всё-таки сталкеры опытные, да и показания детектора, выведенные на лицевые щитки, легче читались. Не приходилось постоянно держать перед собой руку с прибором на запястье, то и дело останавливаясь.

На ночёвку решили встать в одном из бытовых корпусов, выбрав для этого небольшую бытовку. Подпёрли дверь металлическими шкафами, спокойно, не торопясь поужинали и занялись чисткой оружия.

— Что, Лаки, не передумала ещё сталкером становиться? — поинтересовался Хром, протирая тряпкой затвор.

— Не передумала. Хотя, я, конечно, такого не ожидала. Слухи разные ходили, но чтобы настолько!

— Так, может, стоит передумать, пока не затянуло?

— И что? Дома сидеть и пироги печь?

— А что? — влез в разговор Сержант. — Я бы не отказался. Прикинь, возвращаешься из ходки, а на столе борщ наваристый, пироги да блинчики. И жена в фартуке вся такая домашняя.

— Не дождёшься. И, кстати, мне ещё никто предложения руки и сердца не делал и я ещё никому согласием не отвечала.

— Я думал, что у нас всё уже решено. К чему все эти условности?

— С девушками так нельзя. Это, может, у вас, у мужиков, всё просто. А нам, девушкам, условности очень важны.

— Ну, хорошо, вернёмся, сделаю тебе официальное предложение.

— А вот одолжений мне делать не надо! — взвилась Лаки. — Вернёмся, одна работать буду.

— Ну, вот что ты надулась? Не поймёшь вас, женщин.

— Я так понял, что это первая семейная ссора? — засмеялся Хром. — Перестаньте ругаться. Ещё не хватало, чтобы разбежались. Я же, как-никак, лицо заинтересованное.

— Это, каким образом?

— Ну, жить-то будем в одном доме. Я уже губу раскатал на пироги и блинчики.

— И этот туда же! — закатила глаза Лаки.

— Ладно, нам ещё выбраться надо из этой промзоны. Потом будем жениться, ссориться и пироги печь. А сейчас отбой.

С утра сразу направились мимо котельной в сторону транспортного терминала завода. Горы отработанной породы были видны задолго до путей. На одной из вершин что-то заманчиво сияло.

— Даже не думай, — поймав взгляд Хрома, предостерёг Сержант. — Пусть и дальше сияет.

— Но вдруг там что-то ценное?

— А вдруг опасное? Метров десять высотой гора сыпучего материала. А если поедет. И вот эта сверкающая хрень свалится прямо тебе на голову.

Хром ещё раз жалобно посмотрел на верхушку горы, вздохнул и пошёл дальше. Возле длинных складов готовой продукции наткнулись на трупики ходячих кустов. Потом, в прессе подобрали парочку дисков, и вышли на грузовой перрон. Ветер гонял по перрону мусор, пути, заросшие кустарником и затянутые ядовитым плющом, выглядели жутковато. На соседних путях ржавел состав из десяти цистерн, грузовые вагоны догнивали неподалёку, а прицепленный к ним маневровый тепловоз просто поражал своей новизной. Чистенький, сверкающий начищенными поручнями и стёклами кабины, он словно только что вышел из депо и сейчас потащит вереницу вагонов по назначению. Внезапно двигатель локомотива зафырчал, выпустил из выхлопной трубы облачко дыма и мерно заурчал. Сталкеры испуганно шарахнулись в сторону и взяли тепловоз на прицел. Не обращая ни на кого внимания, тепловоз немного поработал на холостом ходу и так же невозмутимо заглох. Сразу, как будто пелена упала с глаз, и перед группой предстал уже старый ржавый локомотив, не имеющий ничего общего с той новенькой машиной, что была здесь секунду назад.

— Мистика какая-то, — ошарашено пробормотала Лаки.

— Тут, даже невозможно объяснить с научной точки зрения.

— В Городе всё нельзя объяснить с точки зрения науки, — парировал Хром.

— Э нет. Квантовая физика вскоре многие явления объяснит. Нужно только время.

— Разрешите прервать ваш высоконаучный спор, — язвительно проговорил Сержант, — но нам не стоило бы здесь задерживаться.

— Вообще-то ты прав, — согласился Хром. — Пошли.

Через пути перебрались, выбрав участок, где поменьше кустов и плюща, потом пролезли через колючую проволоку и вышли на трассу. Прямо по курсу находилось транспортное кольцо, за которым возвышался нефтеперерабатывающий завод.

— На завод не пойдём, — заявил Хром.

— Почему? — удивился Физик. — Ведь так короче.

— Короче не значит быстрее. Запаримся через препятствия скакать.

— Точно! — подтвердил Сержант. — Обычно такие заводы внутри разделены на зоны. Помнишь, Лаки, как мы англичан в Уфе с такого же завода выбивали.

— Помню. Там такие лабиринты были, запарились через заборы скакать.

— Так что пойдём по объездной.

Транспортное кольцо пришлось обходить, так как там расположился огромный адский котёл. Вокруг тоже было не совсем безопасно, пришлось маневрировать между аномалиями, но это всё же, намного безопасней. Да ещё по пути подобрали парочку стеклянных шаров, несколько ракушек, один диск, ну и по мелочи всяких батареек. А уже на объездной наткнулись на большой снегопад, метров сорока в диаметре, и от души порезвились, обкидываясь снегом. Даже снежки нашли. Целых четыре штуки.

На автотранспортном предприятии наткнулись на полтергейста, и Лаки с ужасом наблюдали за тем, как неведомая сила увлечённо городила пирамиду из грузовых машин.

— Что это? — внезапно севшим голосом поинтересовалась девушка.

— Полтергейст, — коротко пояснил Сержант. — Обходить надо.

— Он опасен?

— Скорее всего. Лучше не рисковать.

Обходить пришлось через территорию нефтехранилища, где долго блуждали между больших ёмкостей с нефтью. Опять перелезли через забор и вышли к территории ЖБК. Огромные кучи гравия и песка, склады цемента, растворобетонный узел и штабеля бетонных плит — вся эта огромная территория густо заросла чахлыми деревцами и ядовитым плющом. Тут и там шныряли шипохвосты, издалека фыркая на сталкеров. В плитах шуршали мыши, заставляя Лаки серьёзно волноваться.

— Ты только палить не начни, если какая-нибудь мышка выскочит, — предупредил девушку Сержант.

— Уж постараюсь, — ответила она напряжённым голосом.

Прямо под забором притаился небольшой пресс, в котором Сержант нашёл ещё один диск. Следующий заводик был сравнительно чист от аномалий, однако возле механического цеха столкнулись со стаей слепышей. Первым среагировал Сержант, выпустив по передним рядам длинную очередь.

— В цех! Быстро! — прокричал он, отступая.

Лаки отскочила к воротам и присела на колено, выцеливая альфача. Хром, дождавшись, когда Физик заскочит внутрь, швырнул, одну за другой, две РГД в середину стаи. Сдвоенный взрыв уполовинил количество наседающих псов и притормозил атаку.

— Наверх! — прокричал Сержант, показывая на лестницу мостового крана. — Быстрее! Я прикрываю.

Хром быстро взлетел наверх и пристроился на балке.

— Лезь наверх, — прокричал он, — я прикрою отсюда!

Дождавшись, когда очереди сверху прижали слепышей, сталкер тоже полез наверх.

— Ну и что дальше? — язвительно спросила Лаки, разглядывая беснующихся по цеху слепых псов. — Так и будем сидеть, как курицы на жёрдочке?

— Зачем сидеть? Сидеть не надо, — Сержант прошёлся по рельсе, по которой двигался в своё время мостовой кран, прикладом выбил окно и, выбравшись на улицу, подтянулся и вылез на крышу.

— Долго вы там сидеть собрались? — поинтересовался он, свесив вниз голову. — Давайте по одному. Я помогу.

Следующей пошла Лаки, за ней Физик, а последним на крышу выбрался Хром. С крыши уже было видно автохозяйство, где расположился бар Бармалея. Сталкеры прошли по крыше, по трубопроводу перебрались на другой цех и по пожарной лестнице спустились на землю. Трансформаторная будка, через которую они проходили в нижний мир, всё так же стояла рядом с забором. Хром направился к будке и скрылся внутри.

— Хром! Куда опять полез? — воскликнул Сержант.

— Проверить кое-что хотел, — показалось из двери довольное лицо Хрома.

— Проход, что ли? Так закрылись они все.

— Проходы-то закрылись. Но вот подумалось мне, что проход ведь тоже аномальный. А, значит, мог после себя и артефакт оставить.

— И что?

— Смотри, — Хром протянул ладонь, на котором лежал тёмно-синий круглый голыш, из глубины которого пробивалось загадочное мерцание.

— Ого! А что же мы остальные проходы по пути не проверили? Ведь как минимум местонахождения двух мы знаем. Хоть назад возвращайся.

— Не жадничай. Нам и этого за глаза хватит. Пошли уже к Бармалею.

Вечером в баре было, как обычно, шумно. Пьяные компании весело праздновали успешную ходку, одинокие мрачные сталкеры заливали водкой неудачные выходы, а перебравшие — мирно спали лицом в закуске. Сержант подошёл к столику и раздал пачки купюр товарищам.

— Вот на мелкие расходы. Всё поровну. Хватит и в баре посидеть, и за номер с Бармалеем рассчитаться, да и на первое время в посёлке перекантоваться. А остальные деньги уже на счетах у вас.

— Обалдеть! — только и смог сказать Физик, проверяя состояние своего счёта на смартфоне. — Я таких денег и не видел никогда. Можно неплохой снарягойразжиться.

— Ты, Физик, лучше шуруй на большую землю и продолжай заниматься наукой.

— Это почему?

— Мужик ты башковитый. А вот сталкер из тебя никакой. Жаль будет, если ты свою умную голову в какой-нибудь аномалии сложишь. Или зверьё загрызёт. Практики у тебя уже достаточно, пора и за теорию взяться. И денег за эту ходку ты столько заработал, что можешь вообще свою лабораторию основать.

— Так это не я. Это вы заработали. Просто на четверых весь доход с хабара разделили. Я признаться, даже и не надеялся.

— Закон такой: сколько человек в группе, на стольких и делится. Но сам ты столько бы точно не заработал. Так что вали из Города. Миссию ты свою выполнил и перед Городом, и перед человечеством. Так что можешь спать спокойно.

— А вы?

— А мы уже без Города никак. Затянуло. Вроде и с деньгами неплохо. Вон, Хром себе на большой земле целую ферму забабахал на заработанное.

— Скажешь тоже — ферму. Дом неплохой в деревне да корова.

— А также водопровод, канализация и газовое отопление. Да и домик сам по себе недешёвый.

— А ты мои деньги не считай! Сам тоже мог такой же купить.

— Куплю. Обязательно куплю. Трёхэтажный особняк. Только я сейчас не об этом. Завтра нас вертушка от лаборатории заберёт. Я договорился. Сразу же и улетай, Физик, на большую землю. Задержишься — передумаешь. А там завязнешь и сгинешь за здорово живёшь. Помни — Город это не твоё. Ты же, наверное, учёную степень имеешь?

— Кандидат наук. Да, ты прав. Улечу. И миссию свою я точно выполнил. Я тут столько материала собрал, на пять диссертаций хватит.

— Как там говорилось? — довольно проговорил Хром, разливая водку, — каждому своё? Вот и выпьем за удачу на том поприще, которое ближе к сердцу.

Посидели хорошо, сбрасывая напряжение, но особо не напиваясь, а потом разбрелись по номерам. Наутро, глядя через стекло иллюминатора на удаляющуюся промзону, Хром ощутил лёгкую грусть, смешанную с радостью. Вот и закончен ещё один этап. И опять их приключения обрастут легендами. Кто бы мог знать, что два неудачника вдруг станут такими известными и удачливыми, а их выходы в Город будут пересказываться в барах и на сталкерских ночёвках у костра.

С Физиком попрощались тепло. Бывший учёный жал руки и всё лез обниматься, пряча внезапно повлажневшие глаза. Потом подобрал с бетонки свой видавший виды рюкзак и побрёл на посадку к самолёту, ссутулившись и внезапно став маленьким и беззащитным.

— Ничего, — задумчиво проговорил Сержант, — ему здесь делать нечего. Зато улетает обеспеченным человеком.

Послесловие

Когда Хром, Лаки и Сержант перешагнули порог бара, в помещении повисла гробовая тишина. Только было слышно, как муха бьётся в грязное оконное стекло. Все головы были повёрнуты в сторону входа, а в глазах читалось неимоверное удивление, смешанное с суеверным ужасом. Ашот, бледный, как полотенце, которым он протирал стакан, разевал рот, словно рыба, выброшенная из воды, и не мог произнести ни звука.

— Хром! — наконец пришёл в себя Сынок, — живой! А мы тебя уже помянули несколько раз. Да и Сержанта тоже.

— А меня с какой радости? — удивился Сержант.

— Так ты же за Хромом ушёл и тоже пропал.

— Живые мы.

Тут же, словно включившись, все загомонили, полезли обниматься, а Ашот кивнул Алику и стал метать на стойку рюмки, водку, закуску. Алик всё это хватал и быстро сервировал столик.

— Что так мало? — возмутился Хром. — давай побольше. Угощаем всех.

Толпа одобрительно заревела. Сталкеры с энтузиазмом стали сдвигать столики. Ну а что, халява всегда приветствуется в сталкерской среде.

— Сержант, познакомь нас со своей подругой, — пропыхтел Бухгалтер, неся сразу четыре стула в руках.

— Познакомьтесь, это Лаки.

— Так её, вроде, Семёркой звали, — усомнился Ашот, ставя на стол бутылки с водкой.

— Звали. А теперь её Город перекрестил. Лаки она.

Сталкеры одобрительно загудели и стали пробираться к девушке, чтобы представиться. Возникла весёлая суета, правда быстро прервавшаяся бульканьем водки по рюмкам. Все сразу разбежались по своим местам, подняли рюмки и веселье началось.

Хром блаженно жмурился, наслаждаясь обстановкой. Вокруг были друзья, с которыми было хорошо. Наконец он вернулся домой, туда, откуда не так давно уходил на войну с уродами.

— Хорошо всё, что хорошо кончается, — подумал он, — но колдунов, всё-таки, я больше убивать не буду. Слишком дорого это обходится.

Конец.

20.08.2018 года.

Николай Липницкий Город. Территория

1

Эх! Хорошо иногда ничего не делать! Когда Хром с Сержантом намылились за дисками к дендропарку, Лаки с удовольствием осталась дома на хозяйстве. Последние две ходки в Город и на Промзону вымотали сильно, и хотелось чисто по-человечески отдохнуть. Парни ускакали, а девушка затопила баньку, от души попарилась и улеглась на диване с книжкой и кружкой чая. Можно было бы и в бар сходить, но без ребят не хотелось. Да и видик уже наскучил. Новых фильмов не было, а старые уже засмотрены, как говорится, до дыр.

К вечеру появился Физик, похожий на сумасшедшего учёного из какого-то фильма. Волосы всклокочены, глаза горят безумным фанатичным огнём, а в руках, словно икона, прибор, который он привёз с большой земли. Прилип, хуже банного листа: сходи, да сходи. Вроде и дело выеденного яйца не стоит, а не хочется и всё тут. Не лежит душа. А этот всё нудит и нудит. Достал уже. Вот и согласилась она потому, что достал.

Вышли прямо с утра. Физик еле дотерпел, пока она умылась и позавтракала. А уж когда она ещё раз перепроверяла укладку рейдового ранца, он буквально взвыл.

— Да зачем он тебе нужен? Тут делов то, зайти, поставить зонд и выйти.

— Физик, ты, как в Город никогда не выходил. Не знаешь, что ли, что на час выходишь, собирайся, как на сутки?

— Да какой час? Тут минутное дело!

— Отстань. Будешь под руку лезть, вообще никуда не пойду.

— Да что я? Я — ничего. Просто раньше сделаем, потом весь день свободна будешь.

— Физик!

— Всё. Молчу.

Далеко решили не отходить. Просто вышли за посёлок и встали возле одного из заброшенных домов. Физик раскрыл свой прибор, повозился с ним, и в проёме ворот возникла знакомая плёнка.

— Всё, — провозгласил учёный, — можно идти. Помнишь, как зонд активировать?

— Да всё я помню, — отмахнулась Лаки и шагнула в плёнку.

Равнина, открывшаяся перед ней, подавляла своей унылостью. Серое низкое небо, холодный порывистый ветер, волнами колыхающаяся трава, словно море в штормовую погоду. Лаки огляделась, выбирая, куда бы установить зонд. Склон оврага, куда она вышла, для установки прибора совсем не подходил. Более-менее ровное место находилось метрах в двадцати, за оврагом. Девушка спустилась вниз и перебралась на другую сторону. Рык, раздавшийся справа, заставил её напрячься. Бросив на землю зонд, она сорвала с плеча «Винторез» и повернулась, отработанным движением вскидывая винтовку к плечу. Огромный пёс, больше похожий на бульдога, мягким шагом подбирался к ней. Красные глаза, широкая мощная грудь и слюна, длинной тягучей нитью, стекающая с устрашающих клыков. Второй рык раздался слева. Лаки оглянулась и похолодела. Ещё пять таких же кошмарных созданий обходили её, стараясь окружить.

Дорога к масляной плёнке была отрезана напрочь. И никаких строений вокруг. Хорошо было в Городе. При любой опасности можно было укрыться в одном из домов, залезть в одну из квартир и попытаться отбиться. А в чистом поле воевать сложнее. Лаки одним выстрелом снесла пол черепа правой псине и бросилась в образовавшуюся брешь, разрывая дистанцию. Впервые в жизни она пожалела о том, что у неё тихий «Винторез» а не грохочущий Калашников. Звук выстрелов психологически бы воздействовал на зверей, заставляя их лишний раз подумать, прежде чем продолжить нападение на человека с такой шумной смертоносной палкой, изрыгающей огонь. А тут, ни грохота, ни пламени. Просто упал один из собратьев. А чего он упал? Да кто его знает?

Псы наступали на Лаки широким полумесяцем. Она выстрелила в того, кто подобрался ближе, потом ещё в одного. Псы заволновались. Даже до их тупых мозгов стало доходить, что неспроста, вдруг, сдохло уже трое. В злобных красных глазах отразилось недоумение и нерешительность. Они притормозили, но отпускать жертву тоже явно не собирались. Пользуясь замешательством противника, Лаки бросилась вперёд на пригорок и сняла ещё одного пса. Двое оставшихся остановились, сели, свесив длинные чёрные языки и уставились немигающим взглядом на девушку.

— Что, блохастые, съели?

Проблема, в принципе, была решена. Осталось добить этих и вернуться к проходу. Ну, и зонд включить попутно. А то Физик всю плешь проест. Фанатик. И тут накатило. Мозг сдавило с такой силой, что Лаки упала на колени. Казалось, сейчас глаза вылезут из орбит от огромного давления в мозгу. Захотелось лечь на землю, обхватить голову руками и завыть. Превозмогая себя, Лаки подняла свой «Винторез» и выстрелила. Пуля ударила в землю между лапами левого пса. Зверь дёрнулся, и давление на мозг ослабло.

— Так это ваши проделки? — сквозь зубы задала риторический вопрос девушка и выстрелила уже точнее.

Пёс покатился по земле с дыркой в мощной груди. Стало ещё легче. И последняя собака получила пулю прямо в оскаленную пасть. И сразу давление на мозг прекратилось. Голова ещё побаливала, но по сравнению с тем, что было пару минут назад, на такую боль внимания можно не обращать. Лаки встала с колен, посмотрела в сторону прохода и тихо выматерилась. Масляная плёнка исчезла. И что теперь делать? Куда идти? Или ждать здесь, когда Физик откроет проход? А если не откроет? Если у него прибор полетел? Торчать посреди этой унылой равнины, гадая, кто раньше успеет: Физик со своим прибором или очередная стая таких вот милых собачек, которые ещё и на мозги давят? Девушка огляделась вокруг. С высоты пригорка вдали Лаки разглядела небольшую деревушку. А что, неплохо. Можно и там пересидеть. Сержант с Хромом вернутся, с этого Физика не слезут, пока он не починит свою бандуру. А там, по маячку и её найдут.

Лаки закинула винтовку за спину и стала спускаться с пригорка вниз. Трава, заплетённая в косицы, путалась в ногах, ветер толкал в спину, а серое небо всё так же висело почти над самой головой. Неприветливое местечко.

— Физик, тварь, я тебя грохну! — разорялся Сержант, пытаясь отобрать у Хрома свой автомат, — выведу за посёлок и к первой стенке прислоню! Или, даже, патроны тратить не буду, а первой аномалии скормлю!

— Да успокойся ты! — увещевал его друг. — Сядь! И, вон, стакан накати, чтобы адекватно мыслить.

— Да о каком спокойствии ты говоришь? Пусть он скажет, куда Лаки дел! Говори, падла!

— Я не знаю, — шмыгал носом Физик, отсвечивая свеженьким фингалом и потирая красное ухо, — не знаю. Сам ничего понять не могу.

— А кто может? Ты у меня с пулей в голове быстро мозгами раскинешь!

— А ну успокоились! — не выдержав, заорал Хром.

Как ни странно, окрик подействовал, и оппоненты расселись по разным углам, глядя друг на друга: Физик — виновато и жалобно, а Сержант — злобно.

— Сможешь ещё раз туда проход открыть? — спросил Хром.

— Смогу, конечно, — проблеял Физик.

— У Лаки в комбезе точно маяк работает?

— Работает, пропыхтел Сержант. — Я же две недели назад все наши маяки наворотил. Ты что, не знаешь?

— Знаю. Хватит горло попусту драть, готовимся к выходу.

А начиналось всё чинно и благородно. Четыре дня назад в Город приехал Физик. За год на большой земле он реально приподнялся. Чего стоит созданная им лаборатория по изучению свойств аномальной энергии. И довольно успешная лаборатория. А постоянные гранты, заказы министерства Обороны, несколько уже внедрённых в войска изобретений и несколько перспективных для народного хозяйства направлений. Мужиком, Физик, действительно оказался головастым, да и опыт того времени, когда он сталкером по Городу лазил, тоже очень полезным оказался.

Всё бы хорошо, вот только зациклился учёный на иных мирах, по одному из которых они год назад путешествовали. Сильно зациклился. После отключения подстанции все проходы закрылись, а тоска осталась. А если проходы были, значит можно их реально ещё раз открыть. Вот только как? И ведь нашёл как! Создал установку для прокола пространственно-временного континуума! Небольшую, компактную, размером с ноутбук, но, правда, потолще раза в два. Только, без энергии Города эта установка, ну никак не хотела что-либо прокалывать. Вот и пришлось Физику ехать сюда.

Два дня на калибровку и настройку оборудования, а так же на уговоры сталкеров поучаствовать в эксперименте. А тут работка подвернулась непыльная. Учёным диски срочно понадобились. Ну и сбегали к дендропарку. За пару дней обернулись. Лаки брать не стали, а оставили её на хозяйстве. Физику бы эти два дня потерпеть, да терпелки уже и не было. Ну и уговорил он девушку только на минутку шагнуть в прокол, оставить там зонд и вернуться обратно.

Далеко идти не стали, вышли за посёлок, развернули аппаратуру, Физик пощёлкал тумблерами и покрутил верньеры. Прибор мягко загудел, и в арке ворот ближайшего дома возникла до боли знакомая маслянистая плёнка. Лаки подхватила зонд под мышку, поправила свой «Винторез» и шагнула в плёнку. Учёный ждал часа два, но Лаки так и не вернулась. Только после того, как прибор начал перегреваться и сбоить, а маслянистая плёнка пошла рябью, он свернулся и пошёл в дом Хрома дожидаться сталкеров, ругая себя за самодеятельность.

Само собой, ничего хорошего он не ждал от их возвращения. Но чтобы так! Сержант, только услышав о происшедшем, с ходу засветил Физику в глаз. Он вообще мог убить учёного, если бы не Хром. Оттащив Сержанта, он отобрал у него автомат и попытался успокоить друга. И то верно. Нечего попусту рефлексировать. Раз Лаки не вернулась, надо идти за ней. И везёт же им на приключения!

— Сначала надо патронов у Ашота прикупить, — мрачно проговорил Сержант.

— Ага. И сухпая армейского взять, — согласился Хром. — Он хвастался, что у вояк новые ИРП отхватил. Объём меньше занимают, вес ниже, а калорийность выше.

— Физик, ты идёшь с нами.

— Я?

— Ты. Что вылупился? Ты кашу эту заварил, вот с нами и расхлебаешь.

— Но, я же не могу. Я уже год, как в Город не выходил. Да и аппаратура у меня. Я сюда приехал исследованиями заниматься.

— Ещё одно слово, и я тебя прямо здесь пристрелю, а голову твою на исследования отдам. Сказал, что с нами пойдёшь, значит — пойдёшь.

Физик покорно вздохнул и опустил голову.

— Ты не вздыхай, — рявкнул на него Сержант. — Лучше аппаратуру свою готовь. Мы к Ашоту и обратно. Есть что надеть?

— Тогда я к воякам за бронекостюмом. Деньги есть. Куплю.

— Дуй. — Разрешил Хром. — И только попробуй смыться. Мы тебя и на большой земле достанем. Встречаемся здесь же через два часа.

Девушка спустилась в очередной овраг и уже стала перебираться на другую сторону, когда где-то впереди раздались выстрелы. Лаки не была бы Лаки, если бы не среагировала моментально. Взяв свой верный «Винторез» наизготовку, она прильнула к склону оврага и почти ползком выбралась наверх. Укрываясь в высокой траве, она двинулась на звук выстрелов. Стрельба доносилась со стороны деревни. В другой раз Лаки, может быть, постаралась держаться от места перестрелки подальше. Но в нынешней ситуации деревня была единственным местом для укрытия. И то, что в ней сейчас кто-то стреляет, было не хорошо. Следовало узнать об этом месте поподробнее и максимально обезопасить своё пребывание здесь.

Подобравшись к деревне почти вплотную, она засекла троих вооружённых человек, преследующих четверых безоружных людей, одетых несколько необычно. То, что вооружённые стреляют в безоружных, Лаки сразу не понравилось. Нехорошо людей обижать. Да и вооружённые эти были уж совершенно бандитского вида. Ну и жаргон, которым они переговаривались, тоже явно показывал их социальный статус. Правда, присмотревшись, девушка поняла, что преследуемые тоже не совсем безоружны. Один из них вскинул руку, и вырвавшийся вперёд бандит, отлетел назад, нелепо взмахнув руками. Помотав ошалело головой, он вскочил на ноги, подобрал упавший автомат и опять бросился вперёд. Тут же отлетел ещё один, а потом на пути бандитов взметнулось пламя. Однако и обороняющимся пришлось несладко. Бандиты загнали их в небольшой распадок, в котором они оказались, как в ловушке. Деваться дальше было некуда.

Решение Лаки приняла, как всегда быстро. Заняв позицию за одним из холмиков, она прильнула к оптическому прицелу и сразу навела галочку прицельной сетки на одного из нападавших. Лязг затвора, негромкое фырканье выстрела, и первый бандит полетел на землю с пробитой грудью. Потом и второй поймал пулю в голову. До третьего, наконец, дошло, что не просто так его подельники падают на землю, то с пробитой грудью, то с простреленной головой. Испуганно оглядевшись, он вдруг резво рванул прочь, петляя, заяц. Страх придал ему и сил, и он улепётывал с неожиданной скоростью. Лаки достала его уже на пределе, метрах в четырёхстах, и, положа руку на сердце, не была уверена, что уничтожила. Однако, из травы, куда он упал, тот больше не показывался. Помня о необычных способностях обороняющихся, она осторожно подобралась к распадку и высунула голову.

— Эй! Вы живы там? — спросила она у испуганных, жмущихся друг к другу людей, одетых в сшитые из шкур одежды.

— Живы, — ответил один из них, бородатый мужик с низко надвинутой на глаза меховой шапке. — А ты кто?

— Прохожая. Выстрелы услышала, вот и прибежала.

— А корсары где?

— Какие корсары? Моря, вроде нет здесь, да и корабля поблизости тоже не наблюдается.

— Эти, которые нас преследовали.

— Бандиты, что ли? Нет их уже. Я их уничтожила.

— Убила?

— Перестреляла. Вот из этого, — она потрясла своим «Винторезом». — Чего они от вас хотели?

— Понятно, что, — пропыхтел мужик, выбираясь наверх. — Стекляшки они хотели. Возле этой деревни они часто на нас засады делают.

— Что за стекляшка?

— Вот, — бородатый развернул тряпицу и показал горку стеклянной крошки.

— Обычное битое стекло?

— Не обычное. Очень ценный артефакт. А ты что, не знаешь?

— Я не местная.

— Из аномалии стекляшку можем достать только мы. Остальным это не под силу. А стоит она в людском мире очень дорого. Вот и устраивают тут засады на нас. Дождутся, когда мы стекляшку достанем, а потом нападают.

— Что же вы их тут прикормили? Если здесь так опасно, добывайте в другом месте.

— Это место уникальное. Только в этой деревне есть аномалия, которая и рождает этот артефакт. Больше нигде нету.

— А что же вы без оружия, если про засады заранее знаете? Ведь, если бы я вовремя не подоспела, всех бы вас тут положили.

— Нет у нас оружия. Ножи есть. Луки есть на дичь охотиться. А другого не имеем.

— Что же вы за такие странные. В таком опасном месте без огнестрела никак.

— У нас свои способы, чтобы защититься.

— Да видала я эти ваши способы. Толку-то от них? Они же нелетальны.

— Мы стараемся без особой надобности людей не убивать.

— А тут что, особой надобности не было? Они же вас в этом распадке зажали. Ещё пара минут и всё.

— Ну, кое-что мы для них приготовили. Может, и отбились бы.

— Понятно. И что дальше?

— Уходить надо отсюда. Нам вообще здесь нельзя долго задерживаться. А ты как?

— Да я хотела в деревне этой перекантоваться.

— Ты что? Здесь нельзя. Мало того, что в ней аномалия на аномалии, так ещё и сама аура у деревни губительная. Гниёт в ней всё. Даже если ночь в подполе пересидишь, к утру тело всё язвами да нарывами покроется. За неделю до костей сгниёшь. Не зря её Гнилой называют.

— Что тут вообще происходит?

— Знаешь что, пошли-ка с нами. Здесь ты всё равно даже первой ночи не переживёшь.

— Но меня будут искать.

— А в деревне как бы тебя нашли?

— По маячку. У меня в комбинезоне маячок есть.

— Значит, найдут. А здесь тебе оставаться по любому нельзя. Как зовут то тебя?

— Лаки. А вас?

— Меня Григорий. А вот это Игорь, Сергей и Лена.

— Вот так просто?

— А как ещё? Нормальные имена.

— Да нет. Всё нормально. Просто отвыкла я от настоящих имён. У нас всё прозвищами пользуются.

— Ладно, хватит время терять. Лена, давай.

Молодая девушка с длинной русой косой и бездонными чёрными глазами кивнула, выставила перед собой руки, потом слегка прикрыла глаза и с усилием, словно раздвигая тугие створки, развела их в стороны. Пространство впереди заклубилось, пошло рябью и, наконец, превратилось в тёмный провал.

— Пошли, — произнёс Григорий и первым шагнул в темноту.

Следом шагнула Лаки, а за ней и все остальные.

Физик вывел сталкеров в то же место, откуда в иной мир ушла Лаки. Сержант про себя чертыхнулся: надо же, слова какие. Как об умершей. Тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо. Учёный прошёл к воротам и разместил на верхней балке небольшой цилиндр.

— Что это ты там цепляешь?

— Ретранслятор. Будет удерживать портал во время нашего перехода, пока прибор не отключу. Да и при возвращении назад поможет. Мы же приход будем с той стороны открывать. А кто его знает, как там с аномальной энергией.

— Не тяни, включай уже свою шарманку.

Физик повозился с прибором, и в створе ворот опять появилась маслянистая плёнка. Хром поправил автомат и шагнул в проход. Следом, сопровождаемый лёгким пинком Сержанта, в проход влетел учёный.

Хмурое свинцовое небо низко нависло над головой. Порывистый ветер упруго толкал в грудь, хлестал по щекам и гонял по широкому полю волны густо росших стеблей какого-то растения, похожего на ковыль. Вдали, тёмно-зелёной зловещей полосой виднелся лес, а справа на горизонте возвышались скалистые горы. Густо пахло чем-то терпким, смешанным с запахом гари. Метрах в двадцати на земле валялся зонд, который должна была установить Лаки. Зонд именно валялся, а не стоял в нужном положении. Физик осмотрел его и понял, что прибор даже не пытались включить, хотя чего там пытаться? Кнопку нажал и всё. Сержант запеленговал сигнал маяка с бронекостюма Лаки и вывел его на лицевой щиток.

— Нам туда, — коротко бросил он, махнув рукой в сторону гор.

Физик упаковал свой прибор в ранец и двинулся следом. Высокая трава путалась под ногами и идти было тяжело. Стая чёрных птиц внезапно взлетела из зарослей и взмыла в воздух, заставляя напрячься.

— Вороны, что ли? — пробормотал Хром, вскидывая автомат.

— Не похоже, — ответил Сержант, провожая улетающую стаю. — Были бы вороны, нам бы тут конец и настал бы. Ни одного укрытия. Стоим посреди поля. Случись что, и юркнуть некуда.

— А вон, что-то похожее на строение, — вставил Физик, из-под руки вглядываясь вдаль.

— Где?

— Да вон там.

— Надо было бинокль прихватить, — буркнул Сержант.

— Да кто ж знал-то? — сокрушился Хром. — В городе расстояния такие, что бинокль и не нужен. А тут вон какие дали!

— Ну, подойдём поближе — увидим. Всё равно по ходу движения.

Это действительно оказалось строение. Точнее, одинокий деревянный дом, почерневший от времени и основательно просевший с одного угла. Сержант первым вошёл внутрь и поморщился от запаха гнили и прели. Гнилые доски опасно прогнулись, и под ними что-то омерзительно чавкнуло.

— Не стоит заходить сюда. Всё прогнило. Во дворе посмотрим.

Двор тоже не радовал. Из травы торчали обломки забора, груда брёвен, по всей видимости, когда-то была сараем, а за этой грудой еле угадывались два холмика с покосившимися крестами.

— Физик, может, мы не в иной мир попали, а, просто, переместились в пространстве? — поинтересовался Сержант.

— Я сам ничего не понимаю. Судя по показаниям прибора, это точно иной мир.

— Тогда откуда здесь чисто земная изба, да ещё христианские кресты на могилах?

— Ну, здесь мы точно ответа не узнаем, — проговорил Хром. — Дальше надо идти. Раз есть изба, значит, её кто-то построил. То есть люди в этом мире есть точно.

— Ага. А если есть могилы, значит, эти кто-то умерли.

— Если есть могилы, значит, их кто-то похоронил. Идём дальше.

Сразу за поваленной оградой почва стала сыреть, постепенно переходя в болото. Пришлось обходить, выбирая места посуше. Впереди показался небольшой лесочек, состоящий из уродливых чахлых деревьев, искривленных в немыслимых сюрреалистических фигурах. Вырвавшийся вперёд Хром вдруг остановился и сделал шаг назад.

— Что там? — взволнованно поинтересовался Сержант.

— Я детектор забыл отключить.

— И что?

— Сейчас он показывает на лес. Там аномалия.

— Какая?

— Непонятно. Да что я тебе рассказываю? Сам включи детектор и увидишь.

Сержант включил детектор, который до этого выключил за ненадобностью, и тут же на лицевом щитке, на месте леса, отобразилось пятно аномалии.

— Ничего не пойму, — удивился Физик, достав небольшой прибор, похожий на круглую шкатулку, и сверяясь с его показаниями. — Показывает аномалию. Но ни гравитационного, ни электрического следа нет. Вообще нет искажения.

— Пойдём, поближе посмотрим, — буркнул Хром, подняв с земли несколько комьев глины.

Осторожно приближаясь к деревьям, сталкер швырнул один комок и прислушался. Ничего не произошло. Сделал ещё шажок и кинул ещё один комок. Опять ничего. Третий комок полетел прямо в корни. И тут случилось то, чего никто из них не ожидал. Кривые корявые деревья внезапно ожили и потянули свои сучковатые ветви навстречу группе.

— Ох, ё! — заорал от неожиданности Хром и веером выпустил по лесочку очередь.

— Что палишь зазря? — остановил его сам ещё не опомнившийся Сержант. — Этим деревьям твои пули, как слону дробина. Тут топор нужен. Или бензопила. Обходим его. Благо, небольшой.

Лес обошли по узкой полосе возле болота и, перебравшись через ствол поваленного дерева, пошли дальше по чавкающей заболоченной низине.

— Слышишь, Сержант, тут когда-то ходили, — вдруг произнёс Хром. — Тропка просматривается.

— Да, только она уже давно не используется. Но по ней пройти стоит. Всё равно, примерно, в нашем направлении.

Заросшая, почти невидимая в траве тропинка вывела к густому кустарнику, в котором была проделана просека, ведущая куда-то вглубь. По мере продвижения кусты становились выше и, наконец, оказались выше человеческого роста. Сталкеры шли через этот своеобразный тоннель, тревожно озираясь и не опуская оружия.

Кабан выскочил из кустов на тропинку внезапно, моментально, одним прыжком повернулся и уставился маленькими злобными глазками.

— А вот так мы не договаривались, — неожиданно хриплым голосом проговорил Сержант, направляя на зверя автомат.

Кабан, словно в ответ, фыркнул и рванул вперёд. Два ствола заговорили практически одновременно, чуть с опозданием к ним присоединился и автомат физика. Пули впивались в загривок, рикошетировали о лоб, но зверюга продолжала переть с неумолимостью танка. Наконец, одна из пуль попала в сустав, затем вторая перебила другую ногу, и кабан, хрюкнув, полетел рылом в траву. Противно визжа, он пытался подняться, но перебитые конечности подламывались. Суча задними, он старался хотя бы подползти к обидчикам и достать их устрашающими клыками.

— А здоровая тварь, — восхитился Хром. — Ростом с корову будет.

— Ты же у нас знаток коров, — подколол его Сержант. — Лучше скажи, как мы через него проходить будем.

— Добить его надо.

— Как?

— Вот так попробуем.

Хром разбежался, перепрыгнул через устрашающую морду зверя, оттолкнулся ещё раз о его холку и приземлился уже с той стороны. Кабан, не ожидавший подобной наглости, мотнул головой, пытаясь схватить страшными зубами за ботинок, промахнулся и брыкнул задними ногами, но опять не достал. Сталкер, встав в безопасной от копыт, зоне, прицелился и стал методично садить короткими очередями под левую лопатку. Зверюга забилась, завизжала ещё громче, потом дёрнулась пару раз и сдохла.

— Вот как-то так, — пробормотал Хром и сменил магазин. — Переходите прямо по нему. Уже не тронет.

— Ну, ты и экстремал! — восхитился Сержант.

— А что, был другой выход?

— Наверное, нет. Но я бы не рискнул.

— Ладно, надо дальше идти.

Дальше дорога стала резко забирать вверх, кусты кончились, и сталкеры выбрались на возвышенность. Впереди в траве просматривались остатки заграждения из колючей проволоки, валялающейся на земле, бессильно выставив свои ржавые шипы, вправо и влево тянулся ряд покосившихся бетонных столбов, когда-то поддерживающих колючку, а немного поодаль накренилась повреждённая сторожевая вышка с остатками прожектора наверху.

— А по прожектору точно стреляли, — присмотревшись, вынес вердикт Сержант. — Вон, как решето.

— Да Бог с нм, с прожектором! — оборвал его Хром. — Ты туда посмотри.

Сержант глянул в сторону, указанную другом и увидел на холмике, уж очень похожем на заросший травой капонир, сидящую в позе лотоса фигуру.

— Подойдём?

— Давай рискнём. Нам необходимо узнать местные реалии. Так почему бы не у него?

Физик, уже привыкший, что его мнения здесь не спрашивают, покорно поплёлся вслед за друзьями. Человек, сидевший на холмике, не обращая внимания на приблизившейся к нему группе вооружённых людей, всё так же продолжал любоваться открывающимися с небольшой высоты унылыми далями. Коренастый, среднего роста, в порыжевших от времени ботинках, поношенном, но опрятном камуфляже непривычной, пятнами а не цифровым рисунком, расцветки, старой кожаной лётной куртке на меху и бандане из такого же камуфляжного материала, он словно дышал спокойствием и уверенностью.

— Уважаемый, — откашлялся, привлекая внимание Сержант, — мы можем задать вам несколько вопросов?

— Задавайте, — снизошёл, наконец, незнакомец. — Отвечу, что знаю. Тем более, что я, наверное, вас здесь и жду.

— Нас? Тебя прислала Лаки?

— Я не знаю никакую Лаки. Просто сегодня утром меня потянуло сюда неведомая сила. Появилось такое желание, что не было никаких сил сопротивляться. Я пришёл сюда и стал размышлять над тем, почему я здесь. И вот появляетесь вы. Наверное, я здесь, чтобы вам помочь. Другого объяснения не нахожу.

— Странные вещи ты говоришь. И так, будто тебя это совсем не удивляет.

— Мы находимся на Территории. А здесь ничему удивляться не надо.

— Что ещё за территория?

— Видать, уж очень издалека вы прибыли, раз не знаете то, что знает каждый ребёнок.

— Ты, даже, не представляешь, насколько издалека.

— Это не просто территория, а Территория с большой буквы. Конгломерат людей, аномалий и монстров. Живой организм. Территория Аномального Выброса. Сокращённо ТАВ.

— Что ещё за выброс?

— Около сорока лет назад в этом районе произошёл внезапный выброс аномальной энергии. Он был такой мощный, что практически уничтожил всё живое в радиусе двадцати километров. Это пятно назвали очагом. Огородили, конечно, войск нагнали. Что там творилось, никому неизвестно, но года через два Территория стала расползаться в разные стороны. Всё дальше и дальше от очага стали появляться аномалии и прорываться мутирующее зверьё. Огородили ещё большую территорию, но всё повторилось. Вот это — предпоследний периметр, которого уже тоже не существует.

— А ты кто такой?

— Я — Философ. Можно просто — Фил. Искатель.

— Сержант, Хром, Физик. А почему искатель? Что ты ищешь?

— Когда периметр был прорван в первый раз, выяснилось, что аномалии, которыми кишел очаг, порождают необычные образования с уникальными свойствами. Артефакты. Ну и хлынул сюда поток авантюристов со всего света в надежде подзаработать и готовых ради этого рисковать жизнью. Их даже охрана периметра остановить не может, хоть и старается не пускать на эту сторону.

— И ты тоже авантюрист?

— Я-то? Нет, — засмеялся Фил. — Я — философ. Здесь прекрасно думается. Территория качественно обеспечивает пищей для размышлений. А искательство — так, для поддержки штанов, как говориться. Надо же чем-то питаться. Да и боеприпасы бесплатно никто не даёт.

— Ну а расклад сил здесь можешь нам описать?

— Обычный расклад. Есть искатели, барыги, которые артефакты скупают, сектанты, уверенные, что Территория, это послание Бога и нужно только правильно его расшифровать. Корсары есть ещё — бандиты, которые не утруждают себя ползаньем в аномалиях, а предпочитают отнять артефакты у искателей. Часто вместе с жизнью. Они ходят по два-три человека, но иногда сбиваются в стаи не хуже диких животных. Ну и тёмные. Эти вообще загадочные.

— Почему?

— Они появились здесь во время образования Территории. Вместе с выбросом. Говорили, что пришли из другого мира. Не знаю, как насчёт их иномирного происхождения, но то, что выброс наделил их аномальными свойствами, это точно. Некоторые вообще людьми перестали быть.

— Это как?

— Потом объясню. А теперь ответьте, для чего вы здесь?

— Мы ищем нашу подругу. Лаки её зовут. Одета в такой же комбез, как у него, — Сержант показал на Физика. Она вчера где-то здесь пропала.

— Не слышал. И как искать собираетесь? Территория радиусом более пятидесяти километров. Тут человека найти, всё равно что иголку в стоге сена.

— Мы её запеленговали. Судя по всему, она где-то в районе гор.

— Ого! Там же, как раз, тёмные! Это же очаг!

— Опасно?

— Ещё как!

— А мы, всё же, пойдём. Спасибо за информацию.

— Я с вами.

— Но ведь ты сам сказал, что там очень опасно. Охота тебе туда голову совать?

— Значит, так захотела Территория. Не зря она меня сюда погнала.

— Не боишься?

— Я философ.

— Ну, веди, философ.

Фил закинул за плечо карабин, поправил на старой, потрескавшейся портупее брезентовую патронную сумку и внушительный тесак, надел поверх банданы брезентовый головной убор, больше похожий на малахай монголов, с широкими спусками на спину и плечи, и спустился с холма.

— Что встали? Пошли уже.

2

Темнота расступилась, и Лаки увидела перед собой чёрный зев тоннеля, пробитого в скале.

— Ого! — удивилась девушка. — Это мы где?

— Тоннель, — пояснил Григорий. — Надёжная, кстати, защита от незваных гостей.

— Почему?

— Тоннель условно непроходим.

— Это как?

— Ну, считается, что его пройти нельзя. Но тропочка есть. Просто никто, кроме наших не знает про неё.

— А что, нельзя дальше вот так, — Лаки изобразила движение, которым Лена открыла проход в пространстве.

— Нельзя. Там дальше очаг. Только ножками. Прыгать слишком опасно. Ладно. Идёшь за мной след в след.

Григорий направился в темноту тоннеля, и Лаки ничего не оставалось, как последовать за ним. Вопреки ожиданиям, в тоннеле темно не было. Бетонные стены, высокий сводчатый потолок, ряд колонн, поддерживающих свод посередине, всё было покрыто каким-то налётом, издающим слабое сияние, которого вполне хватало, чтобы видеть всё вокруг себя.

— У тебя прибор какой-то включён? — неожиданно повернулся к Лаки Григорий.

— Маячок работает. Ну и детектор аномалий.

— Маячок ладно, а этот свой детектор отключи. Мешает только. Да и толку от него вряд ли много будет.

Девушка бросила взгляд на экран детектора и убедилась в правоте бородатого. На экране, была одна большая засветка. Досадливо закусив губу, она выключила прибор и сунула его в карман комбинезона. Григорий вытянул вперёд руку и повёл группу вглубь тоннеля. Почти сразу он повернул направо, потом, обойдя что-то, видимое только ему, вернулся немного назад и опять свернул направо. Аномалию, дрожавшую, словно мыльный пузырь, Лаки увидела и сама, как и электру, змеящуюся рядом.

— А вот здесь вплотную, — произнёс Григорий и, прижавшись спиной к стене, стал осторожно продвигаться вперёд приставными шагами.

Для того, чтобы пройти следом, Лаки пришлось снять свой ранец и нести его в руке. Вначале всё шло хорошо, но потом девушка почувствовала, как неведомая сила пытается оторвать её от стены. Ага. Пресс или ещё какая подобная гадость. Почуял жертву и тянет к себе. А вот обойдётся. Преодолевая эту силу, она ещё плотнее вжалась в шершавый бетон и сделала ещё несколько шагов. Тяга ослабла, а потом вообще прекратилась. Наконец, Григорий отлепился от стены и остановился.

— Что случилось? — заволновалась девушка.

— Ничего. Дай отдохнуть, — по лицу мужика крупными каплями катился пот, лицо осунулось, нос заострился, а глаза ввалились.

Похоже, тоннель действительно был уж очень сложен в прохождении. Дальше, куда ни глянь, тоже виднелись мерцающие пятна мыльных пузырей и паутина электр. И это не считая тех аномалий, которых не видно невооружённым глазом.

— Сейчас ещё немного пройдём и на ночёвку встанем, — тяжело дыша, проговорил Григорий. — Скоро техническое помещение будет. Вот там и отдохнём до завтра.

Где-то через полчаса продирания через переплетения аномалий, наконец, в стене тоннеля показалась дверь, оббитая жестью. Мужик толкнул её, и первый вошёл внутрь. Всё тот же светящийся налёт освещал помещение. Вдоль одной из стен стояли железные шкафы с электрооборудованием, давно уже не работающие. У другой стены притулился стол, а на полу были оборудованы лежанки.

— Вот здесь и переночуем, — бросил свой вещмешок возле одной из лежанок Григорий. — Лена, организуй поужинать.

Девушка присела возле своего сидора и стала выкладывать на столешницу какие-то свёртки. Пара минут, и на столе уже были бутерброды с салом, зелёный лук, редиска и варёные яйца.

— Вот теперь можно и перекусить, — довольно произнёс Григорий.

Группа столпилась вокруг стола и налетела на еду. Лаки стало неудобно, что замешкалась и не предложила в общий котёл свой сухпай, и она скромно осталась в сторонке.

— А ты что стоишь, как не родная? — удивился Григорий. — Налетай, давай.

— Да я вот… — пробормотала девушка, вдруг смутившись, и выложила на стол ИРП.

— А это что за диковина? — заинтересовался мужик.

— Это сухой паёк. Индивидуальный рацион питания.

— Убери-ка свой этот, как его, паёк. Нам такой гадости не надо. Вот, бери нормальную еду.

— А эта чем не нормальная?

— Да ешь ты! А нормальная еда, как нам наши родители завещали, это та, которая портится быстро. А твоя, наверное, неделю может лежать и с ней ничего не случится.

— Но сало-то ведь не портится.

— Оно нами же засоленное. А соль это жизнь. И оно от неправильного хранения может пожелтеть и прогоркнуть. Да ешь ты, не стесняйся.

Девушка быстро упрятала свой ИРП назад в ранец, и, с неожиданным аппетитом, набросилась на простую, но очень вкусную еду.

— Ну, теперь можно и поговорить, — вытерев тряпицей руки и усаживаясь на лежанку, промолвил Григорий. — Расскажи, каким ветром тебя сюда забросило? Сама же говоришь, что не местная. А в наших краях не местному без знающего человека — верная смерть.

— Да вот не знаю с чего начать.

— С чего-нибудь начни уж. Сильно ты отличаешься от тех, кого здесь видывать приходилось. И одеждой, и оружием, и поведением. Да и аура у тебя точно чужая для этих мест. Сильно чужая.

— Не знаю, что там с аурой, но я, действительно, очень сильно не от сюда. Вы мне, наверное, не поверите, но я вообще не из вашего мира.

— Почему не поверим? Поверим. Наших родителей тоже много лет назад из другого мира вырвало и первым выбросом в этот мир забросило. В самый очаг.

— Да? Ну, меня ничто не вырывало. Есть у нас там такой учёный. Физик называется. Причём это и прозвище, и профессия. Так вот, нашёл он способ, как проход в другой мир открыть.

— Это, типа, как Лена?

— Почти. Только он прибором открывал, а не как Лена, руками. Да и Лена в пространстве открывает, а Физик между пространствами. Вот и уговорил он меня зайти в этот проход и поставить один прибор. Я должна была тут же вернуться, но на меня напали собаки.

— Это, какие?

— А у вас что, много всяких?

— Да разные встречаются.

— Эти были здоровые такие, тёмно-коричневые, морды приплюснутые, а языки чёрные. И на мозги давили сильно.

— Ясно. Это мозгодавы. Сколько их было?

— Шесть.

— И ты с ними справилась? Они втроём могут человека разума лишить.

— Не знаю. Они эту свою давилку мозговую включили, когда вдвоём остались.

— Наверное, они в тебе противника не увидели. Решили, что и так справятся.

— Может быть. У меня же винтовка тихая. Ни звука выстрела, ни пламени. Они и не поняли, что я стреляла. Думали, наверное, что у меня простая палка. А опомнились только тогда, когда я почти всех перебила.

— Ну, с двумя справиться тоже нужно суметь.

— Тяжело было. Чуть мозги из ушей не вытекли и глаза не выскочили из орбит. Потом выстрелы услышала. Ну а остальное вы знаете.

— Ну а дальше как? Что думаешь насчёт возвращения?

— Мои друзья должны из выхода в Город вернуться. Они из этого Физика всё вытрясут, заставят проход открыть и сюда за мной по любому придут. Вот только как они тоннель этот пройдут?

— Когда они сюда попадут, мы почувствуем. Я вот, когда ты сюда прошла, тоже засёк. Только не понял, что это за возмущение пространства. А теперь дошло. Ну и маячок, я думаю, не только у тебя.

— У всех троих.

— Значит, отследишь перемещение. А там, или тебя выведем, или их в очаг проведём. А что за Город, про который ты говорила?

— Около сорока лет назад у нас война страшная случилась. Вот в результате этой войны и образовался Город. Тоже аномалии, мутировавшее зверьё, растительность. Почти как у вас.

— Наши родители тоже про страшную войну рассказывали. Вот во время этой войны, когда их город подвергся бомбардировке каким-то ужасным оружием, их и выбросило сюда. Прямо из домов.

— Может, вы из нашего мира?

— Может. Ладно. Спать пора. Нам завтра нужно будет этот тоннель пройти. А это дело нелёгкое. Сама видела.

— А почему ты разговариваешь, а остальные молчат. Они что, немые?

— У нас принято, что при встрече с чужими, в разговор может вступать только старший. Остальные рта не открывают. Это специально ещё нашими родителями введено, чтобы лишнего не сболтнуть. А старший — всегда опытный, знает, о чём говорить, а о чём молчать.

Шли по пустоши, петляя причудливой змейкой, продираясь через заплетённую ветром траву. Философ выбирал дорогу по одному ему известным ориентирам, делая немыслимые петли там, где можно было бы пройти прямо. Однако сталкеры, помня о реалиях Города, в действия проводника не вмешивались и чётко выполняли все инструкции.

Впереди показался небольшой посёлок, состоящий, как из кирпичных, так и из бревенчатых домов, изрядно потрёпанных временем. Покосившиеся заборы, выщербленный кирпич ипотемневшие гнилые брёвна. И улицы, заросшие кустарником и травой, из которых, то там, то здесь торчали обломки и остатки мебели и домашнего скарба.

— Вон, возле того дома перекантуйтесь, а я, пока, пройдусь и осмотрюсь, — сказал Философ и нырнул за угол.

— И что вы думаете обо всём этом? — спросил Хром, когда они остались одни.

— Да голова уже пухнет от непоняток, — ответил Сержант. — Совсем не похоже на тот мир, в котором мы побывали.

— Сдаётся мне, что это не иной мир, — задумчиво проговорил Физик. — Похоже, что это другое измерение.

— Что в лоб, что по лбу, — проворчал Сержант. — Какая разница?

— Иной мир — это совершенно другой мир. На другой планете в другой галактике и иной солнечной системе. Как тогда, помните: двойное солнце? А иное измерение — это отражение нашего мира. Есть такая теория струн. Сложная, скажу вам, вещь, так что её я вам объяснять не буду. Просто скажу, что, согласно этой теории, наш мир не единственный. Наиболее радикальные версии позволяют существование бесконечного числа вселенных, некоторые из которых содержат точные копии нашей. Отражения или тени друг друга, короче. Вот в одну из них мы и попали. Пусть и не точную копию, но всё равно похожую. И что-то мне подсказывает, что образовалась вся эта территория тогда же, когда и Город. Тогда не только у нас возникла аномальная зона, но и сюда пробой получился. Поэтому и прокол сюда вывел. Всё-таки целостность континуума была нарушена, а, значит, уже нестабильна.

— Но ведь здесь территория растёт, — усомнился Хром. — А Город у нас совсем не расширяется. Так и находится в своих границах.

— А ты про промзону забыл? Помнишь, как она расширялась? Для чего мы подстанцию отключали? Правильно, чтобы не допустить разрастания аномальной энергии по всему миру. Вот здесь, наверное, что-то похожее.

— Так, получается, здесь и своя подстанция есть, которая генерирует всё это?

— Ну, не совсем подстанция. Там ведь мощь какая была, даже проходы в другие миры открывала. А здесь что-то попроще. Какой то совсем небольшой контур, которому сил хватает только качать аномальную энергию из межпространства. Но тоже желательно отключить. А то червоточинка к нам по любому точится, раз перемычка между нашими измерениями нестабильна. Как бы не прорвало. Опять скакать придётся.

— Да что же это, только нам всю жизнь мир спасать? — возмутился Сержант. — Может, в этот раз кто-нибудь другой?

— Кто? Кто ещё есть в этом мире, кто способен это сделать? Если бы и был кто-то, наверное уже отключили бы. А так, или не знают, или не могут. Мы-то тоже сами не знали, пока нам сверхразум не подсказал.

— Ну и тут бы этот смотрящий за мирами бы нарисовался, — проворчал Хром. — Что ему стоит? Подсказал бы, что, да как.

— Ладно, — оборвал разговор Сержант. — По ходу разберёмся. Самое главное — Лаки.

— Ну, вы что там? — Появился из-за угла Философ. — Пошли. Я машину нашёл. Доедем с ветерком.

Сталкеры пошли вслед за Филом, свернули за угол и, пройдя через пару дворов, вышли на параллельную улицу. Там стояла бортовая машина с уже включенным двигателем, поблёскивающая новенькой краской. Обрадовано загалдев, группа направилась к грузовику, когда голова проводника вдруг взорвалась кровавым фонтаном. Ещё ничего не понимая, на одних рефлексах, Сержант толкнул растерявшегося Физика за сарай и сам прыгнул следом, отметив краем глаза, как Хром занимает позицию за колодцем.

— Да успокойтесь уже! — раздался вдруг из-за угла голос Философа, — раньше бояться надо было. А сейчас уже поздно.

— Ты кто? — настороженно спросил Хром, выглядывая из-за колодца.

— Да Философ я. Стрелять не будете? Я выйду.

— Мы своими глазами видели, как тебя убили. Прямо в голову.

— Это я стрелял. Всё объясню. Я выхожу?

— Выходи. Только не балуй. Ты на мушке.

Из-за угла сначала показался карабин на вытянутой руке, а затем и сам Фил. Проводник осторожно вышел из-за дома и подошёл к машине.

— Вы сюда посмотрите, — показал он.

Только тут сталкеры заметили, что, вместо новенькой машины, на улице стоит старый ржавый грузовик, давно вросший колёсными дисками в землю. В кузове этой рухляди что-то опасно мерцало. На земле валялось уродливое тощее тело, мало походящее по комплекции на фигуру Философа.

— Ну, убедились?

— Что это было? — ошарашено спросил Сержант.

— Ментал. Помните, я говорил вам, что тёмные не все людьми остались. Вот один из них. Берёт людей под ментальный контроль. Может внушить всё что угодно.

— А от нас он чего хотел?

— Видите, в кузове, мерцает?

— Ну?

— Это гриль. Такая аномалия термального свойства. Менталы — гурманы. Просто сырое мясо есть не хотят. Любят прожаренное до хрустящей корочки. Если бы не я, вы бы сами бы залезли в кузов и дружненько бы прожарились до нужной кондиции. Они всегда недалеко от гриля тусуются.

— Круто. Вот и верь после этого глазам. Это что, мы для них еда, которую нужно приготовить по собственному рецепту?

— Да. Так и есть. Опасные твари. И бить их всегда в голову надо. Не попал с первого раза, он тебя и раненный под контроль возьмёт. И будешь ты его, как отца родного перевязывать, ухаживать не хуже сестры милосердия и лечить. А потом всё равно в гриль шагнёшь и поджаришься.

— А куда ты отходил-то?

— Время к вечеру. Ночью на Территории опасно. Проверял место для ночлега.

— Да что тут проверять? Выбирай любой дом и всё.

— Нет, ребята, вы точно странные. Дома не подойдут. Тут есть у меня одно местечко. Там и перекантуемся.

Погреб в одном из дворов встретил группу рассохшейся деревянной дверью и полуразрушенными ступеньками. Внутри было темно, и Философ, включив фонарь, покопался в углу и достал оттуда керосиновую лампу. Фитиль занялся дрожащим слабеньким пламенем, потом разгорелся и осветил пространство погреба. Оббитые досками стены со следами относительно недавнего ремонта, дощатые пол и потолок, тоже покрытые заплатками поверх подгнивших досок, лежанки вдоль стен и тёмное отверстие в дальней стене.

— Запасной выход, — пояснил Фил, поймав взгляд Хрома. — Располагайтесь. Вот только без горячего придётся обойтись. Костёр здесь разжигать нельзя.

— Это как раз не проблема, — поговорил Сержант, доставая артефакт «Плитка» из контейнера и собирая его. — Ты лучше объясни, почему ночью в домах нельзя находиться.

— По ночам идёт выброс аномальной энергии. За счёт её Территория, кстати, и расширяется. Ненамного, конечно, за один раз. Всего на несколько сантиметров. Но, как говорится, курочка по зёрнышку клюёт.

— И чем опасна эта энергия?

— Мозги напрочь выжигает. Хорошо, если сразу кровоизлияние в мозг и смерть. А, то и годами могут, такие безмозглые, по Территории ходить. И ведь надо же! Мозгов нет, а все аномалии обходят. И зверьё их не трогает.

— Хорошо, что тебя встретили, — облегчённо проговорил Физик. — А то в первую же ночь в безмозглых бы превратились. А мне мои мозги дороги.

— Это точно, — поддержал Хром, — я, хоть и не знаю столько, сколько Физик, но своими мозгами тоже дорожу.

— А где сталкеры тогда живут? Всё время под землёй, что ли?

— Какие сталкеры?

— Ну, искатели эти ваши. У нас сталкерами называются.

— Так за периметром. Сюда только за артефактами ходят. Есть через периметр ходы. Где под землёй ход прорыт, где между минными полями дорожка протоптана, и колючка подрезана аккуратно, а где и охрана на периметре прикуплена. У каждого своё. А постоянно на Территории живут только тёмные. Но про них вообще мало что известно. А почему сталкеры? Слово-то какое чудное. И непонятное. Искатели — понятно. Ищёт артефакты, вот и искатели. Но сталкеры?

— Вообще-то, слово, конечно, не отражает суть, — сел на своего любимого конька Физик, обожающий читать лекции. — В переводе с английского это преследователь. Просто, очень давно, ещё в прошлом веке два писателя-фантаста, братья Борис и Аркадий Стругацкие, создали книгу, в которой описали Зону, похожую на вашу Территорию. Там тоже были аномалии, зверьё и артефакты. И ходили в Зону именно Сталкеры. Так они придумали их назвать. Ну и пошло как-то по аналогии. Чего лишнее название придумывать, когда уже есть?

— Еда стынет, — оборвал лекцию Хром.

— Ладно, — завершил разговор Философ, — давайте поедим и спать. Завтра переход тяжёлый.

Утром опять потянулся тот же тоннель. Опять Григорий принялся выписывать немыслимые пируэты, обходя аномалии. В одном месте вообще пришлось проползать под двумя сросшимися смерчами. Лаки ползла, ощущая мощные потоки воздуха, закручивающиеся над головой с противным гудением. А в замкнутом пространстве тоннеля это было вдвое жутко и страшно. Однако впереди полз Григорий, совершенно целый, значит, ползти можно.

Когда Лаки начало казаться, что тоннель бесконечный и уже никогда не кончится, впереди забрезжило светлое пятно, которое, по мере приближения, оказалось выходом. Наконец, пройдя по узкой тропочке между двумя электрами, они вышли на открытое место. Девушка огляделась и сразу схватилась за винтовку, наведя её на двух приближающихся огромных то ли тигров, то ли ещё каких диких кошек.

— Не надо, — положил руку на ствол Григорий. — Мы и так справимся.

И действительно. Игорь вскинул вверх руку, и одна из кошек кубарем полетела по земле. Второй повторять уже не надо было. Испуганно прянув ушами, она скакнула вбок и скрылась в густых зарослях чего-то, похожего на папоротник. Поднявшаяся на подгибающиеся лапы первая последовала за своей напарницей.

— Барсы это, — пояснил Григорий. — Дурной зверь. Пока по ушам не получит, не понимает, что соваться нельзя.

— Я, как-то, барсов по-другому представляла. Поменьше. А это тигры какие-то.

— Может быть. Тут очаг как-никак. Под воздействием аномальной энергии многое изменилось. Да и мы сами уже не совсем люди. Сама видела наши возможности.

— Так это что, я тоже так?

— Нет, — засмеялся мужик. — Наши родители вместе в первым выбросом сюда попали. Пока их перебрасывало, они успели аномальной энергией выше крыши напитаться. А мы уже второе поколение. Способности нам от них передались по праву рождения. А та энергия, которая каждую ночь выбрасывается, для всех губительна, поэтому всё живое от неё под землю на ночь прячется или как мы, по пещерам.

— А откуда она берётся?

— Да кто ж её знает? Но под неё попадать никому не советую. Мозги выжигает напрочь. Часто со смертельным исходом. Да и, если выживешь, хорошего мало по окрестностям тупой куклой шарахаться.

Григорий пошёл дальше, прокладывая путь среди аномалий, которых тут хоть и стало меньше, однако всё равно было много. Постепенно, продвигаясь по территории, буйно заросшей растительностью, вышли к скале, густо истыканной пещерами. Между пещерами были сооружены переходы, а наверх, к ярусам вели мостки и лестницы. Мужик кивком отпустил своих людей и повёл Лаки к одной из пещер.

— Дед, можно к тебе? — прокашлялся у входа Григорий.

— Заходи, — раздался голос из глубины, — пришли уже, Гриша?

— Да, пришли, — ответил мужик, пропуская вперёд себя девушку, — и не одни.

Лаки прошла в пещеру и осмотрелась. Ну, в принципе, жить можно. Грубо сколоченная кровать у стены, такой же кустарный стол, лавки и, даже, какое-то подобие шкафа. За столом сидел совершенно седой старик, с негодованием глядя из под кустистых бровей на нежданную гостью.

— Это кого ты сюда привёл, поганец? — дребезжащим голосом возмутился седой. — Тебе кто давал право в долину людей из внешнего мира приводить? Я ещё издалека чуял что-то неладное с вашей группой. Но то, что ты чужака приведёшь, это вообще немыслимо!

— Не ругайся, дед. Она не из этого мира.

— Как это?

— А как ты в своё время здесь оказался? Так и она.

— Не может быть.

— А ты сам поговори с ней. Да и приглядись повнимательней. Ничего не замечаешь?

Старик вперился в Лаки слезящимися глазами, подслеповато моргая.

— Не может быть! — опять повторил он. — Иди-ка сюда, девонька. Меня дед Семён кличут. А чаще просто дедом.

— А меня Лаки.

— Садись и рассказывай, как здесь очутилась?

Лаки присела за стол напротив деда и рассказала свою немудрёную историю. Дед качал головой и вздыхал, подливая девушке травяной настой, неожиданно вкусный и бодрящий.

— Значит, говоришь, дорожка назад есть? — наконец произнёс он.

— Что значит назад?

— А ты не поняла? Я же из твоего мира. Один и остался. Больше никто не дожил до этого дня. Тут уже второе поколение живёт и третье подрастает. Того мира никто и не знает, или не помнит. Те, кто постарше, маленькие были, когда нас сюда забросило. Как сейчас помню: сигнал воздушной тревоги, налёт на город, разрывы… Кошмар, одним словом. Неизвестно, куда бежать. Грибы ядерные над центром города, и вдруг вспышка. В себя пришёл уже здесь. По телу, как разряд электричества кто пропускает. Корёжило сильно. А рядом соседи мои в конвульсии бьются, все в пене. Как попустило, встал на ноги, а меня качает. Вокруг тоже люди поднимаются на ноги, и понять ничего не могут. Сунулись туда, сюда, ни улиц, ни домов. Что многоэтажки, что частный сектор — всё, как корова языком слизала. Как в страшном сне. Ну, выживать пришлось. Хорошо, много людей из частного сектора было. Мы более приспособлены к жизни, чем те, кто в многоэтажных скворечниках живут. Сорганизовались, нашли эту скалу с пещерами, стали размещаться. Нашлись те, кто носами начал крутить. Типа в пещерах воняет, насекомые всякие. Они себе шалаши смастерили. Ну и в первую же ночь выброс мозги этим шалашникам и выжег. Большинство к утру уже холодные были. А часть из них, как зомби ходят между шалашами. Без мозгов. Вот и дошло, что ночью лучше в пещерах прятаться надо. А потом уже стали замечать способности разные. Опять же, аномалии чувствуем. Потом вообще генерировать даже научились. Дети наши уже посильнее стали. Только, чувствую, что мы уже не люди. Или не совсем люди. Это вот и пугает. Нас ведь, знаешь, как называют во внешнем мире? Тёмные. Во как!

— А вы сами как себя называете?

— Просветлённые. Мы же живём, никого не трогаем. Даже стараемся не убивать без надобности. Мы ценность жизни понимаем лучше, чем другие люди, потому, что душу видим человеческую.

— Это как?

— Ты не поймёшь. Нужно хоть раз увидеть ауру человека, тускнеющую, съёживающуюся, когда он умирает, чтобы понять, насколько хрупка человеческая жизнь. Мы более одухотворённые. Что, думаешь, мы себе оружие раздобыть не можем? Вполне себе легко. Да только не надо нам это. Мне, вот, на твоё ружьё и смотреть неприятно.

— Это винтовка, — автоматически поправила Лаки.

— Да хоть пушка. Неприятен сам вид. Да и запах. Смертью пахнет.

— Ну, вам легко говорить, отгородившись от остального мира горами, да аномалиями. А во внешнем, как вы говорите, мире, давно бы уже за оружие схватились. Видела я, как ваши люди от бандитов отбивались. Если бы не помогла, все бы там легли.

— Хватит философию разводить, — неожиданно рассердился старик. — Иди, отдыхай. Сейчас тебе место определят. Кстати, твои друзья уже в нашем мире.

— Та вы что? — удивилась Лаки.

— Уже полдня как здесь. Я почувствовал такое же возмущение пространства, как тогда, когда ты сюда попала. Только твоё было не таким сильным, зато более длительным по времени. А сейчас короткое, но более сильное. Такое впечатление, что человека два или три прошли.

— Ну, точно мои друзья за мной пришли. Сержант и Хром.

Лаки вывела на планшет координатную сетку, практически белую, за отсутствием местной карты, если не считать участка в районе Гнилой деревни, и действительно увидела две зелёные точки, двигающиеся в направлении долины. Судя по расстоянию, им ещё идти и идти.

— Так, что же я у вас здесь нахожусь? — забеспокоилась девушка. — Мне же к ним навстречу надо! Вот дура! Попёрлась сюда! Послушала Григория!

— Не надо никуда ходить. Пусть они сами сюда придут.

— Но как они через тоннель проберутся? Я же видела. Там же сущий ад!

— Возле тоннеля их встретят наши. Они и проведут.

— Как же они до тоннеля дойдут без знания местных особенностей? Они же в первую ночь погибнут.

— Не погибнут. С ними местный. Я чувствую.

— Но зачем вам это надо?

— Старый я. Что мне делать долгими ночами, кроме как не сидеть и линии вероятностей перебирать?

— Какие линии? Вы что, будущее видите?

— Я же говорю, просветлённые мы. А будущее в твоём понимании увидеть нельзя. Слишком много вероятностей открывается от каждой точки. И весь этот клубок — это и есть будущее. Вот и потянул я одну ниточку. И интересной она мне показалась. Очень интересной. Чувствую, будет польза от твоих друзей для нашего мира. Огромная польза.

— Странные вещи вы говорите.

— Ничего странного. Галя!

— Что, дед Семён? — выскочила откуда-то из закоулков пещеры молодая женщина.

— Проводи Лаки. Размести её с удобствами. Она поживёт у нас какое-то время.

3

С утра на скорую руку перекусили сэндвичами из армейских ИРП, запивая чаем, разогретым на плитке. Философ с завистью смотрел, как Хром положил на пол диск, разместил над ним кольцо, и из центра кольца поднялось пламя.

— Круто, — восхитился Фил. — И дров не надо.

— Ага, — подтвердил Хром. — Удобная штука.

— И где такие артефакты водятся?

— Он один такой. По крайней мере, других ещё не находили. Даже учёные долго у нас его пытались выпросить. Деньги большие предлагали.

— И что?

— Дали им его на недельку поизучать, не бесплатно, конечно, а потом назад забрали.

— А какие учёные?

— Наши. С большой земли.

— Что-то вы загадками говорите.

— Долго объяснять. Просто прими к сведению, что есть ещё одно такое же место. Ну, не совсем похожее, но подобное. Город называется. Мы оттуда. Там целые институты над проблемами аномальной энергии работают. И частники тоже. Вот, кстати, Физик, хозяин такой лаборатории.

— Дела. Ладно. Доедаем и выходим.

Вышли из погреба и глянули на небо. Всё та же унылая свинцовая муть и, ни намёка на солнце.

— Философ, — поинтересовался Сержант, — а у вас вообще солнце есть?

— Здесь всегда так. Ни солнца, ни тепла, ни холодов серьёзных. Всё время одна, примерно, температура и одно время года.

Фил опять повёл группу по равнине, сверяясь со своими ориентирами.

— Погоди, — вдруг окрикнул Сержант проводника, сверяясь с показаниями детектора. — Впереди аномалия.

— Ты про сеть, что ли? Мы туда не пойдём.

— Что за сеть?

— А вон, на опоре электропередач. Видишь?

Сержант присмотрелся и действительно увидел электру, змеящуюся по фермам высоковольтной линии.

— Нам она не опасна. Мы рядом с ней проходить не будем. Нам следует вот этих двух столбов опасаться.

— А чего их опасаться?

— Два одинаковых объекта на Территории, стоящих недалеко друг от друга, с вероятностью в семьдесят процентов являются контактной парой.

— Контактной, чего? — не понял Хром.

— Парой. Аномалия тут генерируется. Дуга называется. Электрическая дуга огромной мощности бьёт всё, что между этими предметами находится.

— Сложно как-то у вас.

— А у вас не так, что ли?

— У нас это всё электрой называется. Просто есть молодые, да буйные, которых видно, а есть тихие, старые, которые сил понапрасну не тратят.

— Нет, — поправил Хрома Сержант. — Наши электры по контактным парам не селятся. Тут другое. Так, как пойдём, Философ?

— Вдоль столбов. Там, километра через три, одного столба нет. Там и проход будет.

Пошли вдоль линии и действительно нашли щербинку в ровном ряду столбов. Кто-то когда-то стащил одну из опор, поэтому в этом месте образовался безопасный проход. Через него и прошли. Дальше опять вернулись вдоль линии на маршрут, и пошли через небольшой лес. Внезапно Философ поднял ладонь вверх, и все остановились.

— Что там? — почти одними губами спросил Сержант.

— Там поляна, — так же тихо ответил проводник, — а на ней волки.

— Где?

— Вон там, смотри. Видишь? Самец, самка, и двое детёнышей.

Таких волков Сержант ещё не видел. Огромные монстры, с длинной шерстью, свалянной в безобразные колтуны, мощными загривками, сильными лапами, увитыми жгутами мышц с громадными острыми когтями на необычно длинных пальцах и уродливо вывернутыми мордами с торчащими в разные стороны здоровенными зубами и слезящимися и гноящимися глазами, они совсем не походили на тех волков, которых он видел в зоопарке на большой земле. Эти больше походили на выходцев из самых страшных кошмаров извращённого сознания. Один, видимо самец, словно почуяв что-то, поднялся вертикально на задних лапах и стал оглядываться. Казалось, что сейчас он перекувыркнётся через голову и превратится в огромного голого мужика с всклокоченной головой и горящими красными глазами. Прямо не волк, а волколак, оборотень какой-то.

— Обходим?

— Нет. Нам повезло, что ветер в нашу сторону. А так бы учуяли. У них нюх очень острый. Обходить будем — себя обозначим. Надо отходить назад.

Осторожно, чтобы ненароком не наступить на какой-нибудь сучок, группа сдала назад и вышла из леса. Надо сказать, что даже Физик вспомнил свой опыт ходок по городу и двигался вполне профессионально. Решили лес обходить со стороны остатков животноводческой фермы, виднеющихся неподалёку. Смерч увидели издалека, когда ещё детектор ничего не засёк.

— О! — как родной, обрадовался аномалии Хром, — смерч!

— Это вы про воронку, что ли? Сталкивались?

— У нас, такие, водятся.

— А муравейник?

— Какой ещё муравейник?

— А вон, видите, куча лежит?

Сбоку от смерча действительно над землёй возвышалось нечто, отдалённо напоминающее жилище муравьёв. И выглядело довольно безобидно.

— И что это?

— Да гадость редкостная. Как только что-нибудь живое попадает в зону его действия, он начинает испускать виброволны такой частоты, что земля вокруг буквально вскипает и становится похожей на зыбь. Ну, знаете, как зыбучий песок. Попадаешь туда, проваливаешься, и, чем больше дёргаешься, тем больше увязаешь. А потом всё прекращается, и ты оказываешься зарытым в земле, практически вмурованным в утрамбованную почву, в зависимости от силы муравейника: когда по щиколотки, когда по колени, а когда и по пояс.

— Ого! И что потом?

— А этого мало? Торчишь из земли, как морковка, выбраться не можешь и не знаешь, какая зверюга сожрёт.

— А аномалии-то что? У нас все аномалии не просто так свои жертвы ловят. Они ими питаются, а взамен артефакты выдают.

— Ну и здесь так же. Только чем именно муравейник питается, не знаю. Может, кровью жертв?

— У этой, конкретно, какая зона действия?

— Метров двадцать, судя по высоте.

— Значит, ближе двадцати метров к ней приближаться нельзя?

— Точно. Так что обходим.

— Подожди, — вмешался Хром, — а артефакты она выдаёт?

— Вон лежит, — показал Фил на странное образование величиной с монету и похожее на мокрицу. — Личинка называется.

— Так давай возьмём.

— Оно тебе надо, возиться-то? Где ты сейчас палку такой длины найдёшь? Да и артефакт бросовый, копеечный.

— Это у вас копеечный, а у нас из-за своей уникальности может бешеных денег стоить. Свойства какие у него?

— Греет, — пояснил Фил, с интересом наблюдая, как Хром свинчивает из отдельных трубок приспособу. — Когда холодно, в перчатку положи, и рука мёрзнуть не будет.

— Вот и всё, — довольно проговорил сталкер, укладывая личинку в контейнер. — Сейчас смерч проверим, и дальше можно будет идти.

— В воронку нет ничего, — успокоил Философ. — Я на пути сюда её почистил. Так что не задерживаемся.

Для того, чтобы обойти и смерч, и муравейник, пришлось зайти на территорию животноводческой фермы. Старый, полуразобранный трактор одиноко ржавел под дырявым навесом в глубине двора. Вездесущие мыши копались в старой навозной куче, пища и грызясь между собой. Сразу нахлынуло ощущение заброшенности и опустошённости. Захотелось прямо здесь усесться на землю и заплакать от одиночества и безысходности. Философ забеспокоился и, метнувшись к каким-то переломанным коробам, выпустил куда-то несколько пуль одну за другой. Подавленное состояние отхлынуло и сталкеры, вытирая слёзы, недоумённо посмотрели друг на друга.

— Что это было? — всё ещё всхлипывая, спросил Физик.

— Сам не пойму, — судорожно втянул в себя воздух Сержант.

— Ещё чуть-чуть, и я бы застрелился от безысходности, — вставил своё веское слово Хром.

— Нюня это, — подошёл к ним Философ. — Обыкновенная нюня.

— Что ещё за хрень?

— А вон она лежит, — Фил показал рукой на труп животного, похожего на обычную крысу. — Сама по себе зверюшка безобидная. Зубки мелкие, когти мягкие. Так она ментально внушает такое состояние, что хоть в петлю. Вон, видите пятна на стенах? И как я их сразу не заметил? Кабаны, да и другие животные, голову об стенку расшибают. А люди здесь сплошь с оружием ходят. Стреляются. Вот и питается потом трупами. Нас бы тоже могла до самоубийства довести. И я хорош. Как не разглядел пятна на стенах? Расслабился.

— Мне срочно нужен отдых! — вдруг заявил Физик. — После всего пережитого у меня ноги подгибаются. Я же всю свою жизнь пересмотрел с самого начала и пришёл к выводу, что я никчёмная жалкая тварь!

— Вообще-то отдых не помешал, бы, — неожиданно согласился Сержант. — Я тоже весь выжат как лимон.

— И я тоже, — поддержал Хром.

— Что с вами делать? — развёл руками Фил. — Вон там подсобка для скотников пристроена. Там и отдохнём. Заодно и пообедаем.

— Да мы как-то не привыкли на выходах обедать.

— Я тоже. Но, раз всё равно сидим, почему бы, хотя бы чаю не попить?

Пока разогревали воду на плитке, пока чай пили, успокоились. Вышли дальше на бывшую асфальтированную дорогу, напоминавшей о своём покрытии только отдельными кусками асфальта, попадающимися на пути. Ландшафт потихоньку стал меняться. Всё чаще попадались выступы скальной породы, возвышающиеся по сторонам дороги. Да огромные валуны, много веков назад притащенные сюда ледником. Философ свернул с асфальта, обходя мощный пресс и, дождавшись, пока Хром вытащит оттуда диск, повёл группу по траве.

— А это что? — показал Сержант на выжженное пятно. — Детектор показывает, что это аномалия. Только вот какая?

— Эта, что ли? Крематорий. Смотрите, — Философ достал из кармана горсть гаек и кинул одну из них в центр пятна.

Гайка ещё не успела долететь до земли, как пятно взорвалось гудящим пламенем, пышущим нестерпимым жаром.

— И что с гайкой? — ошалело спросил Хром.

— Испарилась. Температура выше, чем в домне.

— Ого! Круто тут у вас.

Дорога вела под железнодорожную эстакаду, на которой застыл пассажирский состав. Рыжие от ржавчины вагоны и локомотив густо заросли какими-то водорослями, иссиня чёрными клочками свисающими и с самой эстакады.

— Мочало, — пояснил Философ, видя интерес сталкеров к необычному явлению. — Аномалия растительного происхождения.

— И что она делает? — заинтересовался Физик.

— Жжётся. Такие ожоги оставляет, что от болевого шока и ласты откинуть можно. А пыльца токсична. Но мы под эстакадой не пойдём.

Они свернули с дороги и, пройдя вдоль путей, поднялись на склон и преодолели насыпь. Сверху панорама открылась на много километров вперёд. Ясно видны были электры, запутавшиеся в проводах и металлических фермах линии электропередач, зонтики смерчей, раскручивающих свои смертоносные воронки возле автотранспортного предприятия и всполохи неизвестной аномалии у автобусной остановки. Слева от дороги тянулся редкий лесок, совершенно прозрачный из-за отсутствия листвы на деревьях, а справа — холмистая местность с далёким населённым пунктом.

— Идти по любому через Голый лес придётся, — проговорил Философ, — по путям назад возвращаться, в мочало вляпаемся. Так что приготовьте своё оружие. Может, пострелять придётся.

— А что здесь? И почему лес голый?

— Лес аномальный, поэтому и без листвы. Его Голым прозвали из-за этого. А генерирует этот лес особый тип аномальных монстров. Собаки такие здоровые с пастью полной зубов в несколько рядов. По сути, это даже не животные. Сгустки энергии. Но вот если до тебя доберутся, разорвут, как настоящие.

— Похоже, я с такими на промзоне сталкивался, когда с Бородой к вам пробивался. Если это то, что я думаю, то им, самое главное, не надо дать разделиться. Гасить сразу.

— Точно! Главное — не тупить.

— Погоди, как это разделиться? — не понял Сержант.

— Ну, идёт собака, и тут, раз, и две уже. А потом раз, и четыре. Вот так и умножаются в геометрической прогрессии.

— Идём. Раз из вас хоть один с таким сталкивался, уже легче.

Группа спустилась с насыпи и углубилась в лес. Голые ветви деревьев производили гнетущее впечатление, а редкие прессы и трамплины только нагнетали тревожное чувство. Собака, выскочившая из необычно густого подлеска, неожиданностью не стала. По крайней мере для Хрома. Ну а Философ вообще привычно вскинул карабин и выстрелил в неё. Буквально за долю секунды до того, чтобы превратиться в клуб чёрного дыма, от неё отделилась ещё одна такая же, которую сразу же срезал Хром.

— Ну и страшилища! — восхитился Сержант.

— Да и зубки зачётные, — согласился Физик.

— Не расслабляемся! — оборвал обмен впечатлениями Философ, — мы внутри аномалии. Тут с любой стороны выскочить могут. Так что внимание на все триста шестьдесят.

Следующая собака выскочила слева, и моментально раздвоилась. Сержант ударил по одной и тут же перенёс огонь на вторую, третью, успевшую отпочковаться от второй, достал уже Физик. Уже на выходе из леса группу атаковали ещё две собаки. И атаковали неожиданно, сзади. С ними пришлось повозиться, но больше восьми особей они сгенерировать не успели.

— Жарковато было, — отдувался Сержант.

— Это мы ещё краешком прошлись, — засмеялся Философ. — Представьте, что в самом центре творится!

— И представлять не хочу.

Вышли к остановке и обошли странную аномалию, представляющую собой образование, похожее на мыльный пузырь неправильной формы, переливающийся всеми цветами радуги. Хром с удивлением рассматривал непривычную аномалию, и уже было сунулся, чтобы разглядеть её поближе, но Сержант дёрнул его за руку и потащил вслед за проводником.

— Сначала Лаки, — сквозь зубы процедил он. — Всё остальное потом.

Оставили справа автотранспортное предприятиес гниющими машинами во дворе и смерчами, обосновавшимися на развалинах какого-то длинного здания, и вышли к провалу. Большой кусок дороги оползнем сполз в глубокий кювет и оттуда поднимался жёлтый туман.

— Пробегаем вот здесь, — показал Философ на узкую полосу оставшейся дороги. — Только дыхание задержите. Туман галлюциногенный. Вон, видите, сколько народу тут друг друга перестреляло.

Вокруг действительно валялось много человеческих костей, как целых скелетов, так и по отдельности. Задержав дыхание, быстро перебежали по кромке, стараясь отбежать как можно дальше от провала. Впереди показался населённый пункт, который увидели ещё с высоты насыпи. Вблизи это оказалась небольшая деревня, состоящая из хорошо сохранившихся деревянных домов на бетонных фундаментах. Даже заборы в целом находились в относительной сохранности.

— Вот здесь и заночуем, — констатировал Философ, направляясь к одному из домов.

— Ты же говорил, что в домах ночевать опасно, — спросил его Сержант.

— А мы в доме и не будем. Там погреб хороший. Просторный. Искатели его и оборудовали для стоянки. Здесь все останавливаются, кого в этих краях ночь застаёт.

— Там, за домом, вроде как костёр горит, — насторожился Хром.

— Проверим, — перехватывая карабин на изготовку, проговорил Философ.

Осторожно приблизившись к дому, он аккуратно выглянул за угол, а потом расслабился и уже спокойно шагнул на ту сторону. Сталкеры подались за ним и оказались у костра, возле которого сидели двое искателей.

— Философ! Ты, что ли? — воскликнул один из них, в камуфляже такой же, как у хрома расцветки, камуфляжном бушлате, поверх которого бронежилет с интегрированной разгрузкой поверх и на коленях автомат, очертаниями очень сильно похожий на АКМ.

— Я, Клиф.

— А это кто с тобой?

— Гости. Физик, Хром и Сержант. Они здесь подругу потеряли.

— Подругу? — удивился второй, битый жизнью мужик средних лет в зелёном брезентовом костюме, под которым был виден серый свитер крупной вязки, а на поясе был патронташ, набитый патронами двенадцатого калибра, а за спиной охотничья двустволка вертикалка. — Баба на Территории? Такого ещё не было. Я, кстати, Лесник.

— Вы присаживайтесь к костру, — предложил Клиф. — Под землю ещё успеем. Вся ночь впереди. А горяченького поесть не помешает. Сейчас я перекушу и ещё одного нашего сменю.

— То-то я думаю, — засмеялся Фил, — куда это вы Кролика дели? Всегда ведь втроём работали.

— Кролик на посту сейчас. Искательская почта передала, что сейчас в этих краях корсары шалят. Банда человек десять. Уже нескольких искателей завалили. Так мы пост и выставили, чтобы нас у костра тёпленькими не взяли.

— Это что за искательская почта? — не понял Сержант.

— Философ, ты откуда их взял, если они даже простейших вещей не знают?

— Я же говорю — гости. Они не отсюда.

— А по виду бывалые. И навороченные круто. Я такой снаряги даже у вояк не видел.

— У них там своя такая же Территория. Город называется.

— Ну, тогда ясно. Искательская почта, это слухи. Но слухи достоверные, передающиеся из уст в уста.

— Так, если они в этих краях озоруют, — усомнился Философ, — где же они ночуют?

— Да хоть в автотранспортном предприятии. Там же ямы досмотровые есть. Чего стоит их перекрыть сверху надёжно? Ну и туда дальше овощехранилище. Там тоже есть заглубленные склады.

— Я предлагаю спуститься нам всем вниз, и там уже не отвлекаясь приготовить ужин общими усилиями, — предложил Хром.

— Угорим от костра внизу, — возмутился Клиф. — Ты что, не знаешь?

— У них есть на чём приготовить, — хитро прищурился Философ. — Увидишь — обалдеешь. Действительно, зовите своего Кролика и вниз. Нечего здесь лишний раз маячить.

Кролик и в правду оказался похожим на Кролика из мультфильма про Винипуха. Такой же высокий, нескладный и мосластый, в джинсах, туристических ботинках, куртке-ветровке, темно-зелёной кепи с каким-то замысловатым логотипом, и пистолетом-пулемётом неизвестной конструкции на плече. Узкое лицо с заметными крупными двумя передними верхними зубами, словно так и ждущими, чтобы вонзиться в сочную морковку. Вот добавить ему круглые очки на нос и вылитый Кролик из мультика.

В подполе искатели с благоговейным изумлением наблюдали за тем, как Сержант собирает плитку, а потом с непроницаемым лицом устанавливает на гудящее пламя котелок.

— Вот только жаль, что пламя нельзя регулировать, — как само собой разумеющееся, заключил сталкер.

— Да за такой артефакт любой искатель не знаю, что отдаст! — наконец пришёл в себя Лесник.

— Увы, — развёл руками Хром. — Пока он один в природе.

— Жаль. На выходах самое милое дело. И дров не надо и продуктов горения не выделяет.

— Прямо переносная аномалия Гриль, — подтвердил Кролик.

— Ну что, кушать будем, или плиткой любоваться? — поинтересовался Хром, снимая с огня котелок.

С утра, пока разогревали завтрак, Сержант осмотрел автомат и пистолет-пулемёт искателей. Автомат был почти точной копией АКМа, тот же калибр 7,62, такой же механизм, только затвор был с левой стороны, там же и переводчик огня, непривычно короткий, под большой палец, а предохранитель кнопочный, справа, под указательный палец. Пистолет-пулемёт оказался неизвестной конструкции, под пистолетный патрон девять миллиметров, более длинный, чем для ПМ или Ярыгина и с заострённой пулей. Искатели, в свою очередь, ахали над автоматами сталкеров, а в особенности над колиматорными прицелами, достоинства которых оценили, как профессионалы.

Уже собравшись, стали готовиться к выходу, когда над головами раздались шаги и в люк сверху постучали, видимо прикладом.

— Эй, искатели! — раздался грубый голос с приблатнёнными интонациями, — давай, выходи по одному! Будете себя хорошо вести, может, и не тронем. Находочками своими поделитесь и всё.

— Бог велел делиться с ближним, — добавил фальцетом кто-то второй под глумливое ржание нескольких глоток, — а ближние, в настоящий момент, мы.

Все в подполе тревожно посмотрели друг на друга.

— И что делать? — поинтересовался Хром. — Здесь что, запасного выхода не предусмотрено?

— Есть. Но он в соседний дом прорыт. Там такой же погреб. Далеко всё равно не уйдём. Их там, говорят, человек десять.

— Чего молчим, терпилы? — опять поинтересовался тот же грубый голос. — Или ждёте, когда я вам через отдушину гранату спущу?

— Погоди! Дай собраться! Это тебе не спиться, а мы спали. Разбудил ты нас, — нарочито сонным голосом прокричал в ответ Сержант. — Хром, придумал что-то?

— Ага. Наши бронекостюмы и пули и осколки на раз держат. А колиматорный прицел позволяет не тратить время на прицеливание. Так?

— Так. И что?

— Мы с тобой идём через запасной выход и вступаем с этими корсарами долбанными в бой. Максимально их оттянем на себя. А Физик с искателями после выходят отсюда и бьют им в спину. Должно сработать.

— Ну, если так, то сработать точно должно, — подумав, согласился Клиф. — Давайте попробуем. Тем более, что с вашей бронёй риск действительно меньше.

— Физик, помнится, ты говорил, что в молодости американский десант отбивал? — поинтересовался Сержант.

— Было дело.

— Как сейчас? Есть порох в пороховницах?

— Есть. Опыт не пропьёшь.

— Значит, отсюда пойдёшь первым. Ты, хоть и в армейском, но всё же, бронекостюме.

— Замётано.

— Ну, тогда мы пошли.

Кролик оттащил лист фанеры, прикрывающий запасной ход, и сталкеры, взяв автоматы наизготовку, двинулись по узкому лазу. Лаз вывел к дощатой перегородке, которую удалось легко отодвинуть в сторону. Соседний погреб оказался чуть поменьше, но такой же сухой и надёжный. Строили, видать, здесь дома на века, не халтурили. Хром тихонько поднялся по приставной лестнице наверх и осторожно приподнял крышку. Никого рядом не было. Аккуратно придерживая, чтобы не стукнуть, он откинул люк и выкатился на пол. Следом, таким же образом, вылез Сержант. Они подползли к окну веранды и выглянули наружу.

Возле того дома, куда они вчера заходили, толпилось человек шесть личностей откровенно бандитского вида в разномастной одежде и с различным оружием. Сержант рассмотрел два таких же пистолета-пулемёта, как у Кролика, один АКМ местного производства, один обрез и два охотничьих ружья: одно — горизонталка, другое — вертикалка. Осмотревшись повнимательней вокруг, в окнах дома напротив он увидел ещё двоих, с автоматами. Ага! Это они, типа, секрет выставили. Ну и лохи! Стоят в окнах, словно иконы, и глазеют, что там делается. У одного АКМ, а у другого что-то укороченное до безобразия, но явно производное от Калашникова. Ну и двое, скорее всего, у люка искателей развлекают.

— Хром, — позвал друга Сержант, — вон, в доме напротив двое в окнах. Видишь?

— Вижу.

— На тебе они, — достал он из разгрузки гранату и принялся разгибать усики чеки. — Снимай вон того, слева, с полноценным автоматом. Потом вторым занимайся. А остальных я на себя беру. Начинаем сразу, как только ты снимаешь своего.

Хром кивнул, прильнул к прицелу, навёл на бандита жёлтую точку коллиматора и выстрелил, отмечая краем глазом бросок Сержанта. Неудачливый грабитель в окне нелепо взмахнул руками и отлетел куда-то вглубь комнаты. Практически сразу раздался взрыв во дворе. Не обращая внимания на разрыв и очереди Сержанта, Хром перевёл прицел на второе окно, но бандита с укоротом там уже не оказалось. Тогда сталкер зарядил в подствольник ВОГ-25ПМ и запулил гранату в окно. Взрыв, раздавшийся в доме, вынес все окна. Ну, да. Прыгающая подствольная граната, это вам не шутки. Жаль ещё, что стены деревянные, а то бы рикошетирующими осколками там бы всё живое в фаршмак превратило бы. Что такое фаршмак конкретно, Хром не знал, но слышал краем уха об этом блюде на большой земле.

— Я туда, — прокричал он Сержанту и бросился через двор.

Пара пуль просвистела в безопасной близости. Стреляли явно не прицельно. Видать, хорошо их Сержант прижал. Да вот магазин у него не резиновый. Как бы патроны не закончились не вовремя. Хром перепрыгнул через низкий штакетник, юркнул за угол, заскочил на крыльцо, ворвался в дом и быстро огляделся, контролируя пространство вокруг стволом автомата. Одного взгляда, в принципе, хватило. Всё вокруг было посечено осколками: и старый, облезлый диван с ржавыми пружинами, бесстыдно выставленными на показ, и буфет, в котором, видать, ещё сохранялась кое какая посуда, сейчас валявшаяся на полках фарфоровыми черепками, и большая русская печь, давно не беленная и от того грязно-серая, с чёрными разводами. У дальнего окна лежал труп бандита с развороченной грудной клеткой. Это первый, которого Хром из автомата срезал. А где второй? Второй лежал у печки с пробитой осколком трахеей и медленно доходил. Явно не жилец. А молодой. Что ж его на кривую дорожку-то потянуло? Хотя, путь в криминал обычно с младых ногтей и начинают.

Стоп, а что это за шевеление за перевёрнутым столом? Ага! Так вот же второй! Тот, молодой, шестёрка, который тут на побегушках сидел. А вот второй, когда граната влетела в окно, успел опрокинуть стол и спрятаться за ним. И спрятался бы, не будь это ВОГ прыгающей. Она же не просто прилетела и взорвалась. Нет, братцы, она падает, потом подскакивает сантиметров на семьдесят вверх, а уж после этого, взрывается. От такого смертельного душа из осколков за перевёрнутым столом не спрячешься. Вот и лежит, болезный, сейчас между столешницей и стеной, суча ногами и хватая воздух ртом в предсмертной агонии. А нечего было наезжать.

Всё это за секунду пролетело в голове у Хрома, пока он, быстро проверив помещения, занял позицию у окна. И вовремя. Огонь со стороны Сержанта прекратился. Видимо, он присел, чтобы сменить магазин. Из дома, где в подполе укрывались искатели, выскочили трое и, под прикрытием четвёртого, ведущего огонь из окна, устремились к веранде, где сидел Сержант. Наивные. А обстановка во дворе радикально изменилась. У дома появились дополнительные украшения в виде пятерых трупов. Троих, точно, гранатой упокоило. А двоих однозначно Сержант снял.

Три корсара целенаправленно двигались вперёд, старательно обходя трупы. Четвёртый из окна садил по веранде, как говорится, на расплав ствола, не давая Сержантувысунуться. По сути, он рассчитал правильно. Дом стоит так, что сталкеру позиция только здесь. Из самого дома и половина двора, где сидят бандиты, не простреливается. А прижим его, и втроём бери тёпленьким. Это если бы Сержант был один. Поэтому, когда Хром открыл огонь, для бандитов это явилось полной неожиданностью. Одной короткой очередью он снял ближайшего к себе и сразу перенёс огонь на окно, откуда стрелял четвёртый. Двое оставшихся во дворе заметались. Четвёртому стало явно не до поддержки корешей. Самому бы пулю не схлопотать. К Хрому присоединился Сержант, и оставшиеся двое быстро закончились. В доме поднялась заполошная стрельба, которая, впрочем, быстро прекратилась.

— Всё! — раздался из окна голос Физика. — Кончились супостаты!

Хром осторожно, удерживая на прицеле вход в дом, выпрыгнул из окна и пошёл на голос. Из двери вышел сияющий Философ, потом Клиф тащил за собой что-то окровавленное и сильно верещащее, а потом уже все остальные.

— А это что такое? — удивился подошедший Сержант.

— А это, похоже, тот фальцет, который ближний и с которым делиться надо, — ответил Философ.

— Я специально попросил ребят его по возможности живым взять, — пояснил Физик.

— Зачем?

— Про Лаки расспросить. Может и знает что. Могли же её корсары захватить.

— Типун тебе на язык. Но, раз он живой, можно и поспрошать.

Бандит катался на траве, зажимая перебитую в голени ногу и крича от боли.

— Чем это его? — поинтересовался Хром.

— А это я, — приосанился Лесник. — Картечь. Двенадцатый калибр. Физик ему поверх головы очередь дал, чтобы заставить лечь, а он прыткий оказался, хотел вглубь дома рвануть, чтобы через задние окна уйти. Вот и пришлось по ногам. Просили же живым взять. Это, похоже, главный у них. По крайней мере, боем он руководил.

Сержант присел возле бандита и посмотрел на него. Наглости и чувства вседозволенности, которая сквозила в голосе совсем недавно, уже не было. Жалкое существо, катающееся по земле, то визжащее, то жалобно скулящее и выплёвывающее из щербатого рта проклятия вперемежку с причитаниями о маме и жалобами на боль. Изрытое оспинами лицо было бледным как мел, а глаза испуганно шарили вокруг.

— Ну, что? — спросил бандита Сержант. — Выяснилось, что терпила — ты, а не мы.

— Да пошли вы!

— А так? — Сержант пнул по перебитой голени носком ботинка, отчего бедолага взвыл с новой силой. — Поговорим?

— Что надо?

— Два дня назад на бывшем предпоследнем периметре пропала девушка. Моя подруга. Что ты об этом знаешь?

— Ничего не знаю! Ни о какой бабе не слышал.

— А что-то необычное? Может между собой о чём-то говорили ваши?

— Штырь говорил, что они втроём пару дней назад пытались прижать двух тёмных. Загнали их в овраг и уже в расстрелять их хотели с расстояния. Близко-то подходить к этим мутикам дураков нет. Туткто-то умудрился им в тыл зайти и из какого-то бесшумного оружия двоих положил. Штырь раненный еле ушёл. Говорит, что когда Вол упал, они даже не поняли, что по ним стреляют. А когда уже Торчок мозгами раскинул, до Штыря дошло, что по ним стреляют. Вот он ноги и сделал. Ну и вдогон пулю в руку получил. Там рана — мама не горюй.

— Лаки! — бросил Сержант, коротко взглянув на Хрома. — И куда потом они ушли?

— Да откуда ж я знаю? Штырь пришёл, трясётся весь, кровью исходит. Ему не до слежки было.

— Где это было?

— Возле гнилой деревни.

— Где это? — спросил Сержант у искателей.

— На предпоследнем периметре как раз, — пояснил Кролик.

— Где нам этого Штыря искать?

— Подох он. От потери крови.

— Ну, передавай ему привет, — процедил Сержант и выстрелил бандиту в голову.

Физик быстро вернулся в погреб и притащил оттуда ранцы. Сталкеры разобрали имущество и присели тут же на крыльцо доснаряжать магазины.

— Ну, что, — проговорил Клиф. — Идти надо. Мы к периметру. Вы с нами?

— Нет. Нам дальше, — ответил Философ.

— Куда?

— Судя по всему, их подруга ушла с тёмными, Нам в долину.

— Вы что, с ума сошли? Вы же дальше тоннеля не пройдёте.

— А мы попробуем, — буркнул Сержант, вставляя полный магазин в карман разгрузки и вставая.

— Ну, точно безбашенные.

— Какие есть.

— Тем не менее, спасибо вам. Без вас мы бы не отбились. Крупная слишком банда была.

Искатели закинули за спины свои сидоры, взяли оружие и, наскоро попрощавшись, ушли в сторону железнодорожной эстакады. Сталкеры тоже, особо не задерживаясь, пошли дальше.

4

— Философ, а что они там про тоннель говорили?

— Туда дальше, сквозь горную гряду, тоннель есть. Километров пять длиной, судя по карте. Говорят, непроходимый. Но тёмные как-то проходят. Но до него ещё далеко.

— Кстати, Фил, что ты там про карту говорил? — заинтересовался вдруг Сержант.

— Что по карте если смотреть, тоннель…

— Нет, не это. У тебя что, карта есть?

— Есть. А что?

— Доставай.

— Зачем? Я эти места и без карты знаю.

— Доставай, говорю.

Философ скинул из-за спины рюкзак и достал оттуда свёрнутую вчетверо карту. Сержант быстро развернул её, прямо на камеру тактического шлема сделал несколько скриншотов и отправил в бортовой компьютер на обработку.

— Лови, — наконец сказал он другу, возвращая карту проводнику. — Я тебе скинул уже. Совмести с нашим маршрутом. Уже, хоть, не вслепую пойдём.

Философ смотрел на манипуляции сталкеров, ничего не понимая. Потом хмыкнул и уложил карту назад в рюкзак.

— Что удивляешься? — спросил его Хром.

— Да всё никак к вашим прибамбасам привыкнуть не могу. У нас всё по-простому. Без всей этой вашей электроники. Военные, и то о таком только мечтать могут.

— Ну, у нас тоже не у каждого такая снаряга. Но у вояк есть. Не такие, правда, как у нас. Вот, как у Физика. Но стоят очень дорого. Мало, кто из сталкеров может себе это позволить.

— А Физик, значит, может?

— Физик не сталкер. Он, когда сталкерил, не хуже Лесника в одном камуфляже, стоптанных кирзачах и брезентовом дождевике. Это он сейчас человек богатый. Хозяин лаборатории, как-никак. Вот и прикупил для того, чтобы сюда сходить.

— А ваши? Наверное, ещё дороже будут.

— Наши, вообще для спецопераций. Натовские. Просто по случаю достались. Такие захочешь — не купишь.

— А почему так? Вот у вас и оружие круче, и снаряга. А у нас даже в армии солдатики камуфляжи штопают, потому, что нового нет, а офицеры себе ботинки на свои деньги покупают.

— Стимула, наверное, у ваших не было, — влез в разговор Физик. — Вот и не озаботились созданием более совершенных образцов.

— У вас война была?

— Была. Давно, правда. Великая отечественная. В сорок шестом закончилась.

— Ну, у нас такая тоже была. Правда в сорок пятом в мае победили, а не в сорок шестом. Но это не существенно. Я про другую. У нас почти сорок лет назад третья мировая грохнула. Да так грохнула, что мало не показалось. Какой только гадостью не пулялись. Там тебе и ядерное оружие, и химическое, и биология разная. Полмира в порошок. Вот и потребовалось и оружие помощней, и приборы поточней, и снаряга понадёжней. И, причём, для каждого солдата. Стимул — великая вещь.

— Физик, ты мне всё это рассказываешь, как будто про другую планету. У вас полмира стёрло, а у нас ни слуху, ни духу.

— Не про другую планету, а про другое измерение. Мы от туда.

— Физик, я, конечно, философ, но не настолько. Такой ахинеи даже я не слышал.

— Это правда, — подтвердил Сержант. — Наш умник в своей лаборатории, которую открыть мы ему помогли на свою голову, придумал, как прокол в пространстве сделать. И отправил сюда, к вам, мою подругу с аппаратурой. Она в прокол шагнула, а назад не вернулась. Поэтому и мы здесь. Кстати, ваша эта Территория, как раз и возникла в результате ядерных бомбардировок у нас. В Городе какой-то генератор пошёл в разнос. Что-то там замкнулось, и образовалась этакая аномальная зона. Получилось, что и к вам пробой был. А результат пробоя ты видишь.

— Ну, примерно так, если популярным и доступным языком, — согласился Физик.

Философ ошалело покрутил головой, пытаясь уложить всё услышанное в свою стройную философскую систему.

— Про Территорию всё настолько просто? А у нас голову ломают. Даже секты есть. А тут просто в вашем мире громыхнуло, а у нас отдалось. Ну а про остальное, я пока даже осознать не берусь. Подумаю на досуге..

Дорога вела по холмистой местности, густо изрезанной оврагами. Проводник напрягся, шикнул остальным и стал внимательно оглядывать окрестности.

— Нам бы этот участок поскорее проскочить, — негромко сообщил он.

— Что случилось? — встревожился Хром.

— Участок опасный. Здесь заячьих нор, как дерьма в коровнике.

— И что? Настреляем зайцев на ужин.

— Как бы они тебя на ужин не пустили. Вы что, не знаете, насколько опасны зайцы?

— Наверное, мы про разных зайцев говорим, — озадачился сталкер.

— Наверное.

Участок почти прошли, когда на дорогу из ближайшего оврага медленно, словно нехотя, выбрался заяц. Нет, не так. ЗАЯЦ. Существо на крепких задних лапах, ростом с хорошего слепыша, с непропорционально маленькими ушами и большими острыми клыками, выступающими не хуже бивней у моржей, только отдалённо напоминали тех милых ушастых зверьков, которых видел Сержант. А Хром даже успел на них поохотиться в лесу у деревни, где живёт его мама. Передние, более короткие лапы заканчивались мощными когтями, которыми впору консервы вскрывать. Заяц посмотрел своими косыми глазами на сталкеров, и вдруг оглушительно заверещал, стуча своими когтистыми передними лапами по земле. В ответ на это, на дорогу вылезло ещё шесть таких же тварей.

— Что стоим? — заорал Философ и выстрелил в первого.

Сталкеры вскинули автоматы и присоединились к проводнику, однако зайцы ждать и изображать из себя мишени не стали. Не обращая внимания на покатившуюся по дороге тушку первого, они внезапно, словно распрямлённая пружина, взмыли в воздух и мгновенно вдвое сократили расстояние и, увернувшись от пуль, опять взмыли в воздух. Ещё двоих удалось снять уже в полёте. А потом завертелось. Один из зверьков ударил своими мощными задними лапами в грудь Хрома, и тот полетелна землю, чуть не выпустив из рук оружие. Борясь с болью в отбитой груди, он поднял автомат и выпустил очередь в летящего на него зайца. Рядом Сержант, потеряв свой АК, ножом отбивался от косого, подбиравшегося своими мощными клыками к его горлу. Философ прикладом карабина добивал своего противника, а вот Физику явно было тяжело. Автомат валялся далеко, про пистолет и нож учёный благополучно забыл, а сам он, сжавшись в комок, тихонько подвывал от страха. От окончательного фиаско его спасал только бронекостюм, который заяц безуспешно старался прокусить. Хром вытащил нож и бросился на помощь Физику.

— Ну, что, Хром, — спросил Философ, когда они, отбившись от зайцев, отошли от опасного места подальше, — ещё зайчатинки хочешь?

— Да, как-то наелся, — под общий хохот ответил сталкер.

Дальше пошли мимо развалин какого-то конного клуба с двумя длинными конюшнями, складскими помещениями, административным зданием и открытым манежем. Строения сохранились относительно хорошо, только ограждение вокруг манежа основательно подгнило, и теперь валялось по периметру.

— Философ, а лошади у вас не мутировали в какую-нибудь кракозябру? — поинтересовался Сержант.

— Нет. Лошади просто все вымерли здесь после первого выброса. А вот крупный рогатый скот переродился. Особенно быки. С ними вообще лучше не сталкиваться. Да и коровы не лучше. Плотоядные.

— А мы их тут не встретим, случайно?

— Нет. Здесь нормально. Коровники дальше будут.

— Обрадовал. Умеешь ты настроение поднять.

— Ты что думаешь, что они в стойлах стоят и ждут, когда мимо них искатели пройдёт? Или рядом с дорогой на лужку пасутся? Они давно уже не стадные животные, а одиночки. Просто в районе скотного двора шансы повстречать их гораздо больше. Тянет их туда. Генетическая память, наверное. Но, будем надеяться, что пройдём спокойно.

— Хотелось бы, — проворчал Хром. — А то мне зайцев хватило.

— Привыкайте к реалиям Территории. Хорошо ещё, что здесь аномалий мало. Дальше хуже будет.

— Я же говорил, что Философ душевный человек. И дух поднимет, и повеселит.

Дальше опять потянулись поля, заросшие сорняком, редкие рощицы с искривленными чахлыми деревьями. Потом дорога внезапно оборвалась, и группа оказалась посреди чистого поля.

— А вот здесь повнимательней, — предупредил Философ. — Здесь аномалий полно.

И действительно, детектор услужливо показал два пресса прямо по курсу, немного в стороне — мощный трамплин.

— Фил, вон там прибор крематорий показывает, — спросил Сержант. — Почему пожара нет? Тут же всё полыхать должно.

— От крематория никогда пожара не бывает. Не знаю почему. Даже трава не загорается. Только так, желтеет немного.

— Ну, судя по показаниям прибора, — сказал Хром, — нам попетлять придётся изрядно.

— Не то слово. Жаль, конечно, время терять, но никуда не денешься.

— Вот ты скажи мне, — всё любопытствовал Сержант. — Мы уже третий день идём, а Лаки за день, если не меньше в очаге оказалась. Как такое возможно?

— У тёмных свои пути. Никто их не знает. Я же говорил, что они при выбросе обрели аномальные способности. Если она с тёмными, то удивляться нечему.

— А что они у этой Гнилой деревни делали?

— Видать, за стекляшкой приходили. Она только в этой деревне попадается.

— Что за стекляшка?

— Крошка такая. На битое стекло похожа. С её помощью тёмные аномалии генерируют. Причём любые. А так, она вес раз в сто уменьшает. В перчатку себе зашей, и сможешь бетонный блок одной рукой поднять. Но дорогая, зараза. Достать её нельзя никак. Она прямо в середине аномалии сидит. Её только тёмные могут достать. А корсары на них и охотятся, чтобы стекляшку достать.

Аномалий опять стало поменьше, и шли, почти не петляя. Внезапно Философ насторожился и поднял руку, призывая к тишине. Проводник присел на одно колено, прислушался, посмотрел куда-то вдаль и стал медленно отходить.

— Что там? — тихо спросил Сержант, тоже отходя назад.

— Пасека. Мы на время роения попали. Не пройти.

— Что за пасека? Вы что, ещё и медком аномальным балуетесь?

— Потом. Сейчас нужно отойти незаметно. Эх, заболтался я с вами! Мог бы и раньше заметить.

Тихо, стараясь не отсвечивать, они отошли где-то на километр. Потом Философ выпрямился, наконец, в полный рост и пошёл в сторону от предыдущего маршрута.

— Куда?

— На овощехранилище. Там подождём.

Вскоре вышли на небольшую грунтовую дорогу, на удивление не заросшую вездесущей травой, и пошли по ней, петляя между аномалиями. Когда уже обветшавшие строения овощехранилища были видны, дорогу преградила сплошная стена электры.

— Назад надо возвращаться и обходить, — мрачно заявил Философ.

— Так чего возвращаться-то? — удивился Хром. — по траве обойдём.

— Стой, дурак! — схватил сталкера за рукав проводник. — Куда попёр?

— На траву. Детектор показывает, что здесь чисто всё.

— На траву глянь! Чисто ему.

Хром глянул на траву и мысленно отвесил себе здоровенный подзатыльник. Сталкер называется! А то, что трава необычно сочного ярко зелёного цвета, не увидел. Действительно, такое не спроста. И то, что детектор ничего не показывает, ничего не значит. Такие вещи сразу надо замечать. Пришлось вернуться назад и обходить изумрудное пятно по нормальной бурой траве.

В первую очередь Философ проверил двор овощехранилища на наличие нюни и, только убедившись, что зловредного зверька нет, дал отмашку. Во двор всё равно входили осторожно, держа автоматы по штурмовому, у плеча. От бывшей навозной кучи на них кинулись несколько крупных крыс, которых срезал Хром при поддержке Сержанта. Залезли в небольшую конторку, прилепленную к стене одного из складов, и расселись прямо на полу.

— Что-то тут не прибрано, — отфыркиваясь от пыли, проворчал Сержант. — А говорил, что здесь эти твои искатели останавливаются.

— Так они же не здесь останавливаются. Они там, в заглубленных складах на ночёвку встают. А сюда мы залезли, чтобы пересидеть. Ночевать не будем.

— Да, а что за пасека? Почему мы вынуждены были уходить с маршрута?

— Там действительно пасека всегда была. Заимка небольшая, да ульи. Вот только пчёлы все вымерли. Сейчас там трутни живут. Величиной с кулак. В ульи через леток не влезают, так они заимку облюбовали. Улей там устроили. Мы как раз на роение попали.

— Что за роение?

— Они спят обычно. Но где-то часа на два вылетают из своего улья и роятся, отыскивая жертву. Теперь ждать надо, пока опять в спячку не впадут. Часа полтора посидим здесь и дальше пойдём.

Через полтора часа опять вышли на улицу и, обойдя изумрудное пятно, вновь направились по дороге. Дорога вскоре кончилась и опять потянулась унылая равнина заросшая травой. Вскоре показалась и пасека. Покосившийся дощатый домик, почерневший от времени, уныло стоящие ульи, заброшенные и поломанные, и еле слышное гудение, доносящееся из домика.

— Философ, а ты уверен, что они спят? — опасливо поинтересовался Хром.

— Раз не летают, то спят.

— А чего же они жужжат тогда?

— Вентилируют помещение, наверное. Не знаю. Но пройти можно. Главное не шуметь.

— Понятно.

Мимо пасеки шли осторожно. Чуть ли не ползком. Хрому казалось, что идёт он по дну океана, преодолевая сопротивление многокилометровой толщи воды. Рядом шёл Хром с потным бледным лицом, кося белым от страха глазом на гудящий домик. Нормально смогли разогнуться и вздохнуть спокойно только через полчаса, когда пасека осталась далеко позади.

— Ужас! — пробормотал Физик, вытирая пот с мокрого лба. — Я и обычных пчёл боюсь. А тут с кулак величиной.

— Не пчёлы, а трутни, — поправил его Сержант.

— Хрен редьки не слаще. Я мёд у них пробовать не собираюсь. Как их жало представлю, так в пот бросает.

— Ну да. Жало у них знатное, — согласился Философ. — Укус смертелен.

— Хорошо, что у нас в Городе таких нет.

— У нас и без них только ходи, да оглядывайся, — отмахнулся Хром. — Одни слепые псы чего стоят. Здесь хоть собак нет. Ну, за исключением Голого леса, конечно.

— Почему нет? — напряжённым голосом проговорил Философ. — Есть. Вон, к нам бегут.

И действительно, по траве, умело обходя аномалии, к группе спешила стая собак, неуловимо похожих на бульдогов, только размером раза в три больше.

— Хром! — простонал Сержант, — накаркал, зараза!

— Да что я-то? — возмутился Хром, вскидывая автомат.

— Это мозгодавы, — процедил Философ. — Бейте их на пределе дальности, а то мало нам не покажется. Подойдут поближе, начнут ментально на мозг воздействовать, подавляя волю к сопротивлению.

— И где наша Лаки со своей снайперкой? — пробормотал Сержант, выцеливая противника.

Хром навел жёлтую точку коллиматорного прицела на широкую грудь передней собаки и нажал на спусковой крючок. Автомат дёрнулся, выпуская очередь, и перед собакой взметнулся фонтанчик пыли. Не попал, что и не мудрено. До цели было около трёхсот метров. Над ухом бабахнул карабин Философа, и собака, наконец, кубарем полетела на землю. Ну да. У карабина прицельная дальность повыше будет. Сообразив, что по ним стреляют, мозгодавы на ходу стали разворачиваться широким полумесяцем, охватывая группу с флангов. До цели оставалось метров двести, и огонь стал более эффективным. Вот ещё две собаки бесславно закончили своё существование. Остальные, рывком сократив расстояние до ста пятидесяти метров, перешли на лёгкую трусцу, старательно уворачиваясь от летящих в них пуль.

Сержант почувствовал, как в ушах появился лёгкий писк, потом на мозг навалилось что-то тяжёлое, давящее изнутри. Подняв, ставшее вдруг неподъёмным, оружие, он выстрелил в, оказавшегося неожиданно близко, пса. Рядом громыхнул выстрел карабина Философа и заполошная очередь Физика. Голове полегчало. Сталкер оглянулся и увидел Хрома, присевшего на одно колено и от этого почти не видимого из травы. Экономными очередями он выкашивал одного пса за другим. Стало ещё легче, и давление на мозг почти ушло. Сержант вскинул опять автомат и присоединился к другу. Собаки закончились внезапно. Вот только что они наседали с разных сторон и вот их нет. Только тёмно коричневые туши виднеются тут и там из высокой травы.

Физик повалился на землю, сдавив руками голову. Философ, пошатываясь, подошёл к нему и протянул флягу с водой.

— Хром, как ты догадался, что присесть надо? — прохрипел Сержант, массируя виски.

— Да, как Философ сказал, что это мозгодавы, я подумал, что давить они будут тех, кого видят. А трава тут высокая. Я и присел на коленку. Точно. Смотрю, вас корёжит, а мне нормально.

— Да уж. Если бы не ты, не знаю, отбились бы, или нет. Но ты так больше не каркай.

— Договорились.

Лес, по которому они шли уже полчаса, был достаточно редким, больше напоминавшим парк, но с необычно густым подлеском. В зарослях кустов шныряли какие-то зверьки, больше похожие на крыс. В кронах деревьев хрипела, словно жаловалась на жизнь, какая-то птица. И так жалобно хрипела, что даже пожалеть её хотелось.

— Сойка, — пояснил Философ. — Тоже ментал. Только слабенький. На мелких грызунов действует. Для нас безопасна.

— Фил, — поинтересовался Хром, — куда мы в лес намылились? День-то к вечеру уже. Нам бы ночлег найти. Где ты в лесу спрячешься?

— Вот в лесу-то и спрячемся. Тут два варианта. Если успеем, то в сторожке лесника заночуем. Там погреб комфортный. Ну а если не успеем, то в землянке. Скоро овраг будет. Там в склоне землянка неплохая. За это, как раз, переживать не надо.

— А за что надо? — с подозрением спросил Хром, всегда чувствующий подвох.

— Тут недалеко коровники. Высокая вероятность на коров напороться.

— Обрадовал.

— Ага. Поэтому идём очень осторожно.

Впереди показался просвет, означающий, что, или лес закончился или поляна достаточно большая. Оказалось — поляна. И, даже, с сюрпризом в виде огромного рогатого монстра.

— Бык, — со страхом в голосе прошептал Философ. — А теперь очень тихо и осторожно отходим. И не дай бог хотя бы сучок хрустнет.

То, что стояло на поляне, конечно, можно было бы принять за быка, если обладать известной долей фантазии. Монстр, метра два с половиной в холке, весь покрытый бронёй из костяных пластин, словно броненосец, на конце хвоста красовалась большая шипастая булава, которой впору стены ломать. Мощные витые рога закручивались как у архара назад и выступали вперёд под нижней челюстью на манер бивней у слона. Зверь стоял посередине поляны и задумчиво разглядывал что-то в глубине леса.

Под ногой Физика предательски хрустнул сучок, и бык встрепенулся, обернулся на звук, оскалив устрашающие клыки.

— Ну, всё, — упавшим голосом констатировал Философ. — Теперь побегаем. Дай только Бог в живых остаться.

Треск кустов с противоположной стороны поляны отвлёк монстра. Мощным прыжком он повернулся в сторону звуков, сразу забыв про одинокий хрустнувший сучок. На поляну, нимало ни таясь, вывалились несколько людей и пошли странными деревянными шагами мимо монстра, глядя сквозь него пустыми глазами. Сталкеры с удивлением наблюдали, как огромный зверюга, способный одной только когтистой лапой разорвать надвое любого из проходящих мимо, спокойным взглядом проводил компанию и опять уставился в глубь леса.

Только удалившись подальше от страшной поляны, могли спокойно перевести дух.

— Что это было? — дрожащим голосом поинтересовался Физик.

— Шатуны. То, что осталось от человека после того, как он переночевал на поверхности. Помните, я рассказывал, что они все аномалии обходят и их зверьё не трогает. Так вот это они самые. Никогда не думал, что им спасибо скажу.

— Жуткое зрелище, — проговорил Сержант, передёрнув плечами. — Страшно подумать, что и мы могли так же ходить, не встреть мы тебя.

— Да и бычок впечатляющий, — добавил Хром.

— Ага. Не хочешь своей маме в пару к голландской корове приобрести? — вдруг хохотнул Сержант.

— А что, представь, какие телята пойдут, — поддержал его Физик.

Нервное напряжение требовало разрядки, поэтому через минуту все четверо валялись на земле, хохоча до слёз. Смех прервал треск в густом подлеске, и всем моментально стало не до веселья. Группа моментально рассредоточилась, ощетинившись автоматами. Философ всмотрелся в заросли и досадливо сплюнул, опуская карабин. Через лес напролом пёрли те же самые шатуны. Зрелище действительно было жутким. Тогда, на поляне, рассматривать эти пустые человеческие оболочки времени не было. Зато сейчас посмотреть представилась возможность. Оборванные, заросшие, с выпученными пустыми глазами, покрытые гниющими язвами, они шаткой механической походкой шли к какой-то неведомой цели, а, скорее всего, просто в никуда.

Дождавшись, когда необычная процессия продефилирует мимо, Философ махнул рукой и повёл группу, обходя страшную поляну по широкой дуге. На опушке наткнулись на группу деревьев, основательно заплетённую мочалом, и опять изменили маршрут. К сторожке лесника вышли уже тогда, когда солнце начало садиться и на лес упали сумерки. Погреб действительно был хорошо приспособлен для стоянки, поэтому разместились в нём с относительными удобствами.

Вдоль стен тянулись нары, видимо приспособленные из полок, на которых когда-то лесник расставлял запасы на зиму. В углу даже оборудована была печка-буржуйка и её труба выходила в пробитую дыру в потолке на улицу. Возле печи даже был приготовлен небольшой запас дров. Действительно, погреб оборудован хорошо. Видать, долго не простаивает и пользуется у местных искателей популярностью. Дрова решили не трогать, а воспользовались артефактом плиткой для подогрева пищи. Ну и заодно немного прогрели помещение.

С утра, сразу после того, как вышли из гостеприимного погреба, завязли в аномалиях. Философ петлял по лесу, закладывая немыслимые виражи и почти непрерывно матерясь. Выйти из леса получилось только в непосредственной близости от коровника, когда-то огороженного оградой из длинных жердей, сейчас медленно догнивающих в траве. В открытых воротах одного из трёх длинных, стоящих параллельно друг другу зданий торчала балка транспортёра с лохмотьями транспортерной ленты, когда-то остановленного на веки вечные. Рядом уныло ржавел трактор без стёкол в кабине, с прицепленной грузовой тележкой, наполовину полной ссохшейся чёрной субстанцией, бывшей когда-то навозом. На открытое место решили не выходить, а обошли за крайним коровником по крапиве, справедливо полагая, что обжечься крапивой — это меньшее из зол, которые могут ожидать здесь. Благо, что крапива была вполне обычная, без всяких мутаций.

Дальше пошли по открытому полю. Причём Философ старался выбирать путь по низинам, где трава погуще и повыше. Аномалию, похожую на мыльный пузырь, заметили ещё издалека. Хром, обходя её, внимательно всматривался в радужные разводы на поверхности.

— Что, интересно? — через плечо бросил Философ. — Это пузырь. При касании лопается, вызывая моментальный скачок давления до критических величин. В результате — кровоизлияние в мозг и смерть. Или паралич, что, по сути, тоже смерть в этих условиях.

— Да я больше вон туда смотрю, — Хром показал на землю прямо возле пузыря, где валялось что-то скользкое неправильной формы.

— Ого! Глазастый. Это обмылок. Лечебный артефакт. Давление стабилизирует.

— Так я его заберу тогда, — довольно проговорил сталкер, свинчивая приспособу.

— Ты её подлиннее свинти, близко к пузырю не стоит приближаться. Вдруг заденешь его ненароком.

— Не учи сталкера артефакты доставать, — буркнул Хром, доставая обмылок и укладывая его в контейнер.

Корова выскочила на них совершенно неожиданно. Коровник остался далеко позади и, уже, казалось, что можно перевести дух. Так же, как и бык, покрытая панцирем из костяных пластин, с такой же, как и у быка, только меньшего размера, булавой на хвосте и длинными рогами, выставленными вперёд, словно пики, она глянула своими большими глазами с широкими надбровными дугами на людей, коротко рыкнула и, оскалив клыки, бросилась в атаку.

— Рассыпаемся! — скомандовал Философ, прыгая в сторону. — Отвлекайте её! Пусть она бросается из стороны в сторону. Я попробую её достать.

Сталкеры разбежались в разные стороны и вскинули автоматы. Хром, оказавшись в стороне от разъярённого животного, выпустил в костяной бок очередь и с изумлением смотрел на рикошетирующие от пластин пули. Парочка, видимо попав в наиболее уязвимые места, проломили панцирь и застряли в нём. Корова дёрнулась и развернулась к Хрому. Сбоку выстрелил Сержант, заставив зверюгу повернуться к нему. Очередь Физика пришлась прямо по морде, от чего корова открыла свою страшную пасть и заревела, взрывая землю мощными когтями. Хром выстрелил прямо в эту раскрытую пасть и успел заметить, как несколько клыков превратились в крошево от попавших в них пуль. Наконец, раздался одиночный хлёсткий выстрел из карабина, и в левом боку монстра появилась маленькая дырочка. Корова взрыкнула ещё раз и завалилась на бок, судорожно дёргая задней лапой.

— Готова, — довольно произнёс Философ, вешая карабин на плечо и доставая нож. — Сейчас срежу брыли и пойдём.

— Какие ещё брыли, — не понял Сержант, мечтающий оказаться от этого места как можно дальше.

— А вон, видишь? — проводник показал на два мешочка, свисающие под нижней челюстью убитого монстра. — Ценная вещь. Из неё какое-то лекарство делают. Говорят, даже от рака помогает.

Философ ловко срезал брыли и уложил их в целлофановый пакет, завернув его в нечто блестящее.

— Термоткань, — пояснил он. — Держит нужную температуру несколько дней.

— Ну и зверюга! — восхитился Физик, оглядывая корову.

— Повезло, что корова. От быка бы так легко не отбились.

— Легко? Это ты называешь легко?

— Ну да. Костяные пластины тоньше. Пробить легче. Не вашими калибрами, конечно. Но мой винтпатрон 7,62 в самый раз. А быка даже из моего карабина проблематично завалить.

Следующую корову удалось разглядеть издалека. Зверюга, ещё крупнее прежней, рвала клыками свою добычу, прижимая тушу к земле мощной когтистой лапой. Увидев людей, она вытянула свою кошмарную морду и устрашающе зарычала.

— Да не тронем мы твою еду, — примирительно пробормотал Философ, отступая. — Обходим. Пока у неё есть еда — не бросится.

— Надеюсь, — ответил Хром. — Ну, что, обходим?

— Обходим.

Корова действительно не бросилась, а, изредка порыкивая и бросая злобные подозрительные взгляды на проходящих поодаль людей, продолжала свою кровавую трапезу. Дальше опять пошла рутина. Электры сменялись трамплинами, трамплины — смерчами, а смерчи прессами. Философ привычно петлял, выбирая наиболее безопасный маршрут, пока не остановился.

— Болото, — коротко бросил он, показывая на простирающуюся перед ним местность с редко разбросанными то тут, то там, кустами и стеной высокой, похожей на камыш, травы метрах в двадцати.

— Где?

— Вон, видишь трава высокая. Вот тут оно и начинается. И обойти никак.

— И что?

— А вот что, — Философ достал из своего сидора бумажную упаковку одноразовых медицинских масок и бросил её сталкерам. Одевайте.

— А зачем это?

— Если не хотите загнуться, пока не пройдём болото, маски не снимать ни при каких условиях.

— Да объясни, наконец, в чём дело? — взорвался Хром. — Нахрена нам эти маски? Мы что, в больницу идём.

— Здесь мошкара вредная водится. Если в рот или в нос попадёт, обязательно внутрь заберётся и личинки отложит.

— Мне уже дурно, — позеленел Физик.

— Вот-вот. Личинки, развиваясь, выедают организм изнутри.

— Ого! — удивился Сержант. — Нам-то эти марлечки ни к чему. Хром, герметизируем бронекостюм и переводим режим дыхания на внешние фильтры. А ты, Физик, одевай. Не хочется потерять, из-за какой-то мошкары, такую светлую голову.

— Ага, — согласился Хром. — Оторвать бы её ему, чтобы вредные приборы не придумывал.

— Да что вы меня грызёте всё! — возмутился учёный. — Ну получилось так. Я же и сам сколько раз себя ругал за спешку. Но прибор-то гениальный!

— Лучше, Физик, мы тебя грызть будем, чем мошкара изнутри. Так что одевай. И лучше двойную.

5

Унылое болото тянулось и тянулось. Под ногами противно чавкало. Редкие деревянные мостки, переброшенные через затопленные водой места, гнулись под ногами, пуская по воде пузыри. Тучи зловредной мошкары вились над головой и облепляли лицевые щитки. Хуже всего приходилось Философу, у которого всё пространство между медицинской маской и тактическими очками было буквально засижено этими зловредными насекомыми и было бордовым от укусов. Физику, всё же было легче. Большую часть лица закрывало забрало, а остальное — маска.

Воды становилось всё больше, как и мостков, переброшенных с одного сухого участка к другому.

— Здесь осторожнее, — предупредил Философ, — с мостков не упадите. Глубина порядочная.

Небольшой дом на сваях, весь позеленевший от болотной плесени, показался в туманной дымке. Мостки как раз вели к нему. Философ уже поднялся на крытую галерею, Хром с сержантом ещё ступали по подгибающимся ступеням крыльца, а Физик только заканчивал свой проход по мостам, когда по воде пошла цепочка крупных пузырей, приближающаяся к домику.

— Физик, быстрее, — заорал Философ, срывая с плеча карабин и стреляя в воду.

Учёный присел от неожиданности, а потом со скоростью спринтера рванул на крыльцо. Уже заскочив сразу на третью ступеньку, он обернулся назад и увидел широкую пасть, усеянную острыми зубами в несколько рядов. Чудище щёлкнуло зубами в нескольких сантиметрах от ноги Физика, хлопнуло по воде хвостом и ушло в глубину, совершенно не обращая внимания на град пуль и кипящую от них воду. Хром и Сержант садили длинными очередями, пытаясь достать под водой монстра.

— Да всё уже. Перестаньте, — остановил их Философ. — Ушёл он.

— Кто это был? — Физик уселся на перила и поджал от страха ноги.

— Сом. Кто ещё? Физик, ты слезь с перил-то. Не ровен час, обломаются, в воду полетишь. Здесь же гнилое всё.

Учёный побледнел и спрыгнул на дощатый настил.

— Это сом был? — удивился Хром.

— Да.

— Мутировавший?

— Может, совсем немного. Сомы и во внешнем мире достигают огромных размеров. Так что, это, скорее всего обычная рыба. Правда, если бы он Физика схватил, его бы это мало утешило.

— Это точно. Но теперь как нам дальше идти? Он ведь караулить может.

— Вряд ли. Выстрелы, скорее всего, его напугали. Он сейчас лёг на глубину и выжидает. Пойдём.

Опять пошли по шатким мосткам, причём сталкеры не опускали оружие, настороженно целясь в чёрную вонючую воду.

— Да всё, расслабьтесь, — наконец успокоил их проводник. — Здесь уже мелко. Сом не доберётся.

— Так что, дальше безопасно? — с надеждой спросил Хром.

— Вы на Территории. Здесь никогда не бывает безопасно. Как и, наверное, в вашем Городе.

— В Городе — да.

— Ну, тогда вы меня удивляете. Здесь везде опасно. А на болоте там более. Вон, смотрите.

Сталкеры глянули туда, куда показал Философ и сразу схватились за оружие. На тропинку выползало нечто буро зелёное, бородавчатое, больше похожее на неряшливую кучу высотой по колено. Поперёк этой кучи, словно уродливый разрез, то открывался, то закрывался широкий рот, из которого высовывался чёрный раздвоенный язык.

— Жаба это, — пояснил проводник, стреляя в монстра из своего карабина, — опасная тварь. Кислотой плюётся. Так что желательно её первыми замечать. Любит подкрадываться. Правда, из-за её комплекции, это далеко не всегда удаётся. Но всё равно, смотрите по сторонам внимательно. Тут ещё и змеи водятся.

Физик, услышав про змей, опять позеленел. Да и Сержант с Хромом принялись с преувеличенным вниманием вглядываться в заросли камыша. Постепенно становилось суше и, наконец, болото закончилось. Сталкеры со стоном повалились на сухую траву.

— Эй! — позвал Философ, — не время рассиживаться. Скоро вечер, а до Кривого оврага ещё километра два.

Дальше пошли быстрым шагом и чуть не поплатились за это. В последний момент проводник отшатнулся назад, широко раскинув руки.

— А ну, назад, быстро! — не своим голосом заорал он.

Два раза повторять было не нужно. Наученные ещё Городом, сталкеры живо отбежали и, вскинув оружие, стали контролировать окрестности.

— Да опустите оружие! — досадливо сказал Фил. — Нет здесь никого.

— Так чего орал-то, как резаный? — удивился Сержант.

— Чуть в растворитель не влетели.

— Что за растворитель?

— Вон там. Чуть не залезли в него. Вовремя заметил.

— Болотце какое-то, — с сомнением произнёс Физик.

— Вот попадёшь в это болотце, сразу по колени проваливаешься, а оно твои ноги будет медленно переваривать. И не отпустит. Ноги переварит, за туловище возьмется. И всё это время ты будешь в полном сознании.

— Так это аномалия? — удивился Хром, всматриваясь в показания детектора. — Прибор молчит.

— Непонятно что. Может, монстр какой-то. Артефактов не производит, но умеет перемещаться. Медленно, но вполне целенаправленно. Если бы мы не отбежали, он бы потихоньку к нам бы подобрался. Он так и делает обычно. Стоит жертва, ничего не подозревает, а он тихой сапой потихоньку подбирается. И вот уже под ногами сухая земля сыреет, сыреет, а потом — хлоп, и по колено.

Хром ещё раз издали глянул на растворитель и, передёрнув плечами, поспешил вслед за группой. Муравейник заметили издалека, обошли его по дуге и вышли к оврагу, который длинным извилистым шрамом рассекал долину. Философ прошёл вдоль склона, нашёл более-менее пологий спуск и повёл группу на дно. Пройдя немного вперёд, они нашли достаточно просторную землянку, оборудованную в сухом песчаном склоне, и устроились на ночёвку.

— Ну, что, остался последний переход и мы дойдём до тоннеля, — произнёс Философ после того, как группа, позавтракала и стала готовиться к выходу.

— А дальше? — спросил Сержант.

— А дальше — не знаю. Через тоннель ещё никто не ходил. Только тёмные.

— Ну, доберёмся — посмотрим. Там будет видно. Может и пройдём.

— Пока пойдём по дну оврага. Тут аномалий не встречается. Только наверх поглядывайте. Мало ли кто сверху свалиться может.

— Обрадовал, — проворчал Хром, беря на прицел левый склон.

— Я всегда говорил, что умеет Фил настроение поднять, — согласился с ним Сержант и направил свой автомат направо.

Философ хмыкнул и пошёл вперёд. Физик сразу же пристроился следом, с опаской шаря автоматом то вправо, то влево по склонам. По оврагу удалось пройти километров шесть, следуя его причудливым изгибом. Потом овраг резко повернул в сторону, и пришлось вылезать наверх. Горы, ещё недавно казавшиеся такими далёкими, сейчас нависали почти над головой. Скалистые вершины, обрывистые склоны и тёмное пятно входа в тоннель — конец первого этапа их опасного путешествия по этому миру. Неподалёку раскручивали свои страшные зонтики смерчи, пара пузырей дрожали прямо по курсу, а слева змеилась по земле электра. Философ провёл сталкеров извилистой тропой между аномалиями, обогнул трамплин и прошёл в опасной близости к крематорию. Чёрный зев тоннеля становился всё ближе. Аномалии уже практически закончились, когда в где-то недалеко прогремела автоматная очередь, и Сержант покатился по земле. Моментально рассредоточившись группа заняла позиции, высматривая стрелка. Ещё несколько очередей справа и слева, заставили вжаться в землю.

— Сержант, ты как? — прокричал Хром.

— Нормально. Броня выдержала. Только гематома, наверное, на всю грудь будет. Кто это такой резкий по нам стреляет?

— Короче, лохи! — раздалось с той стороны, — бросаем свои пукалки и грабки в гору!

— Ты кто такой? — прокричал в ответ Хром.

— Я — Кабан. Ты про меня по любому слышал. Так вот, вам деваться по любому некуда. Смысла сопротивляться нет. Сдавайтесь и вас никто не тронет.

— Кто это? — спросил Хром у Философа, заметив, как тот побледнел.

— Самый отмороженный корсар. И у него банда человек девять, что для Территории редкость. Они же обычно по двое-трое ходят. Видимо, они здесь ждали тёмных, возвращающихся из Гнилой деревни, а тут мы. Наверное, ему снаряга ваша приглянулась.

— Понятно. Сержант!

— Что?

— Двигаться можешь?

— Могу, если надо надрать этим сволочам задницу. За мою отбитую грудную клетку точно нужно поквитаться.

— На тебе левый фланг, а на мне правый. Они сейчас будут позиции менять. У нас коллиматоры. Можно будет попробовать подстрелить хоть кого-то. Всё поменьше их останется. Потом резко сокращаем дистанцию и бьём уже навскидку. Философ!

— Что?

— С Физиком удерживаете противника перед собой. Ни одна тварь подойти не должна. С флангами разберёмся, вам поможем.

— Понял, — ответил Философ и куда-то выстрелил.

— Эй, вы там! — опять донеслось со стороны бандитов. — Жить не хотите, что ли?

— Наверное, это ты не хочешь, — ответил Хром, готовясь сменить позицию. — Позавчера мы одних таких же, как и ты на ноль помножили. Вам бы, ребятки, уйти по-хорошему. Живее будете.

Позицию он сменил вовремя. На то место, откуда он только что разговаривал с Кабаном, обрушился шквал автоматных очередей. Со своей новой позиции Хром ясно увидел, как под прикрытием огня с его фланга группу пытаются обойти три человека. Поймав одного из них в прицел, сталкер дал короткую очередь и тут же перевёл огонь на второго, успев отметить краем глаза, как первый, взмахнув руками, полетел ничком в траву. Второй тоже, схлопотав пулю, мешком осел на землю, а вот третий успел спрятаться за пригорок и сейчас крутил головой, пытаясь засечь позицию Хрома. Не дожидаясь, когда его заметят, Хром опять перебежал, стараясь приблизиться к противнику, перекатился и вскинул снова автомат. В конце концов, рисковал он мало, благодаря надёжному натовскому бронекостюму, а вот бандиту в его обычном камуфляже каждая пуля могла быть фатальной.

Сержант бросился вперёд и, почти сразу, увидел небольшой, всего по пояс, овражек, как специально созданный природой для обороны. Возблагодарив небеса за столь своевременный подарок, он спрыгнул на дно и, пробежав немного влево, припал к краю. Здесь как раз был небольшой пригорок, на котором рос вполне себе пышный куст. Лучшей позиции нельзя было бы придумать. В который раз уже, мысленно пожалев, что нет рядом Лаки с её тихим «Винторезом», Сержант немного приподнялся, прикрываясь кустом, и оглядел поле боя. С его стороны ясно быловидно, как четыре корсара примеряются для броска. Ага. Думали зайти со спины. Ну, тогда получайте. Наведя жёлтую точку колиматора на дальнего, наполовину прикрытого пеньком и от этого самого опасного, он плавно нажал на спусковой крючок, молясь, чтобы не промахнуться. Действительно, если дать этому бандиту сейчас возможность спрятаться, он стал бы для обороняющихся большой головной болью. Уж слишком хороша позиция. Короткая очередь, выпущенная Сержантом, достала корсара, правда не совсем. Долину огласили крики и стоны вперемежку с матами и причитаниями на блатном жаргоне. Ну, всё равно не боец. Остальные, поняв, что их видят, тут же упали на землю и распластались на ней так, чтобы максимально стать невидимыми. Опять прикрываясь кустом, Сержант приподнялся и увидел в траве чью-то руку, осторожно за ремень подтягивающую автомат. Ещё одна очередь, и вот уже очередной бандит покатился по земле, оглушительно вереща и прижимая к себе простреленную руку и забыв о желании стать невидимым. Ну, его-то Сержант добил быстро.

Место, откуда он стрелял, всё же засекли, и ему пришлось уйти по овражку правее. Осторожно приподнявшись над густой травой, Сержант увидел чью-то задницу, слегка возвышающуюся над травой и быстро двигающуюся подальше от недружелюбного сталкера. Ну, от такой мишени грех отказываться. Короткая очередь стеганула по филейной части тела корсара, и она пропала. Тут же перенёс огонь на последнего, четвёртого бандита, с упоением стригущего своим автоматом ветки куста, где недавно прятался Сержант. И этот готов. Осторожно, перекатами, он двинулся вперёд, на вопли раненного бандита, добрался до пенька и заглянул за него. А позиция действительно была шикарная. С другой стороны пенька была неширокая, но вполне себе удобная промоина, превращавшая это место в комфортабельный одиночный окоп. Да уж. Не стрельни тогда сержант первым именно этого бандюка, запарился бы потом его отсюда выковыривать.

Сержант нырнул в промоину, добил ножом катающегося по земле и воющего от боли бандита и осмотрелся. Похоже, у Хрома дела нормально идут. По крайней мере сейчас он вступил в перестрелку с одним противником, а других на его фланге не наблюдается. Ну, его Хром рано или поздно добьёт. Всё-таки бронекостюм позволяет не тратить время и не отвлекать внимания на излишнюю осторожность, а АК-12, это не те раздолбанные Калашниковы, с которыми здесь все бегают. Значит, можно, не отвлекаясь на друга, попробовать зайти Кабану в спину. Там, похоже, с главарём человека два. Вон как увлекательно они перестреливаются с Философом и Физиком.

Сержант ползком преодолел половину расстояния до противника, когда наткнулся на труп бандита, которому стрелял в задницу. Надо же, думал, что его ранил, а, оказывается, завалил наглухо. Ну да, поза то у него была такая, что пуля не осталась в мягких тканях, прошла вдоль всего тела. Удачный выстрел получился. Со стороны Хрома раздались выстрелы, и Кабан с подручными задёргался. Ага. Хром, видать, завалил, наконец, своего бандита и теперь переключил своё внимание на оставшихся. Ну и, скорее всего, отвлекает их от Сержанта. Им теперь не до левого фланга, когда с двух сторон обстреливают.

— Эй! — донеслось от противника, — всё! Мы поняли свой косяк. Дайте нам просто уйти.

— Такая возможность у тебя была, — ответил Хром. — Но ты не воспользовался ею.

— Я же говорю, косяк спороли. Мы готовы выкупить свои жизни. Отдаю схрон, полный артефактов. Только уйти дайте.

Хром явно отвлекает Кабана, вступив в диалог. Однако, схрон, полный артефактов, это интересно. Стоит пообщаться с этим отморозком поближе, когда всё закончится. Сержант подобрался уже практически вплотную. Со своей позиции он хорошо видел троицу бандитов, встревожено крутивших головами и нервно сжимавших в руках оружие. Оно и понятно. Впервые что-то пошло не так, и хищник, привыкший, что все вокруг цепенеют от страха при его появлении, вдруг сам превратился в жертву. Непривычное ощущение напрягало и бесило.

Самый здоровый из бандитов, внешне действительно напоминающий кабана, вдруг сорвался и ударил ближайшего к нему подручного. Однако спектакль затянулся. Пора ставить точку. Сержант вскинул автомат, одной очередью прострелил ногу Кабана выше колена, а двумя другими убрал подручных. Не ожидающий огня с этой стороны, главарь стонал, зажимая простреленную ногу, тихо матерился сквозь зубы и пытался дотянуться до выроненного автомата. Не испытывая ни капли жалости, Сержант очередной очередью перебил руку, уже нащупавшую оружие и, уже не таясь, выпрямился в полный рост и подошёл к бандиту.

Кабан бешеными глазами посмотрел на подошедшего сталкера, скрипнул зубами, пытаясь сдержать стон, но не сумел и протяжно застонал.

— Кто вы такие, мать вашу? — еле слышно, прерывающимся от боли голосом проговорил он. — Снаряга крутая, ничего не боитесь и стреляете хорошо. Я таких не видал здесь.

— И не увидишь, — заверил его подошедший Хром. — Мы не местные. Тебе не повезло, что с нами сцепился. Нужно было просто нас пропустить.

— Я уже понял, — простонал Кабан. — Все имеют свойство ошибаться.

— Согласен, — кивнул головой, появившийся тут же Философ. — Вот только твоя нынешняя ошибка — благо для всех искателей. Уверен, что многие ещё не один раз скажут нам спасибо.

— Философ? — удивился бандит. — Кто бы сомневался, что в составе этой странной группы будет блаженный?

— Да, — подтвердил Хром. — Это наш проводник. Так что ты там говорил про схрон, полный артефактов?

— Хрен вам по всей морде! Я предлагал его в обмен на мою жизнь.

— А тебя никто и не собирается убивать. Ползи себе на все четыре стороны.

— Я за себя целого предлагал. Да ещё за своих людей. А сейчас, даже если расстреляете, всё лучше, чем вот так подыхать от зверья, привлечённого запахом крови.

— Ну, тогда меняю твой схрон на пулю, — предложил Сержант. — Облегчу тебе смерть.

— Я же сказал: хрен вам.

— А так? — Сержант выстрелил Кабану в колено правой ноги.

Крик боли, больше похожий на вой, огласил окрестности. Похоже, это действительно было больно. И даже очень.

— Ну что? — невинно поинтересовался Сержант. У тебя ещё одно колено остаётся и два локтя. Продолжим?

Кабан решил не продолжать. Пересыпая свою речь матами и проклятиями, он достаточно подробно описал место неподалёку, где у его банды была лёжка, потом место на этой лёжке, где надо искать и, наконец, заслужил милосердную пулю в голову.

— Думаю, стоит прогуляться туда, — предложил Хром, которого уже начал одолевать сталкерский зуд.

— Ну, вообще-то тут недалеко, — согласился Философ. — время есть, давайте прогуляемся. Тем более, что нужно знать наверняка, где можно укрыться на ночь, если мы за сегодня не сможем войти в тоннель.

Свою лёжку корсары устроили неподалёку от тоннеля в естественной пещере, так хитро расположенной под нависшим камнем в склоне горы. Росшие густо кусты настолько удачно маскировали вход, что, даже имея подробные инструкции от покойного Кабана, пещеру нашли далеко не сразу. Несколько раз проходили буквально рядом и, если бы оступившийся на скользком камне Физик не схватился рукой за куст, ходили бы кругами и дальше. За кустом оказался узкий извилистый ход, который метров через десять оканчивался просторной пещерой с оборудованными лежанками, грубо сколоченным деревянным столом и, даже, очагом, расположенным под трещиной в своде.

Хром прошёл в дальний конец пещеры, отыскал описанный Кабаном небольшой лаз, больше похожий на нору какого-то грызуна и, потыкав там своей приспособой, наконец, вытащил наружу брезентовую сумку.

— Философ, подойди, глянь. Ты в местных артах получше нас разбираешься.

Фил подошёл к сумке, открыл её и стал выкладывать на камни содержимое. По мере того, как сумка пустела, руки проводника начинали дрожать всё сильнее, а в глазах появился суеверный ужас.

— Эй! Фил! Что с тобой? — обеспокоенно окликнул проводника Хром. — Что-то не так с артефактами?

— Всё так. Просто за те деньги, которые дадут за эти арты, можно купить небольшую страну вместе с её жителями. Вы не представляете, какие это деньжищи.

— А я-то думал, что философам чужды меркантильные чувства, — подначил его Сержант.

— Вообще-то чужды. Но как подумаю, сколько здесь денег, аж дурно делается.

— Надеюсь, ты не станешь пытаться нас убить, чтобы одному завладеть этими богатствами? — смеясь, спросил проводника Хром.

— Конечно! — совершенно искренне заверил его Философ.

— Вот и ладно. Пока всё назад уложи и тащи с собой. Потом подумаем, как поделить. А сейчас нам пора к тоннелю.

До тоннеля шли вдоль горы. Дорога была непростая, достаточно часто попадавшиеся на пути скальные выступы приходилось обходить, или карабкаться выше, чтобы пройти наиболее трудные участки. Однако чуть дальше от гор лежала сплошная полоса аномалий, так что препятствия в виде камней представлялись более привлекательными. Когда до зева тоннеля оставалось всего метров пять, из-за камней вышли два человека без оружия, одетых так, как в своё время одевались в Городе мародёры. Та же одежда из шкур зверей, такие же меховые шапки и самодельная обувь. Дай им в руки самострелы — и перед тобой вылитый мародёр времён Шурупа. Сталкеры дружно вскинули оружие, но один из чужаков поднял руку в миролюбивом жесте.

— Не надо стрелять, — неожиданно глубоким голосом произнёс он. — Мы пришли, чтобы помочь вам пройти через тоннель.

— С чего такая забота? — подозрительно прищурился Сержант.

— Вы же пришли за Лаки?

— Что ты о ней знаешь?

— Она у нас. И ждёт вас. Мы не сделаем вам ничего плохого.

— Почему мы должны вам верить? Кто вы вообще такие?

— Это тёмные, — наклонившись к уху Сержанта, подсказал Философ.

— Да, мы тёмные, как называют нас люди, — услышал слова Фила незнакомец. — Только мы называем себя просветлёнными. Лаки ждёт своих друзей: Сержанта и Хрома. А попала она сюда из-за прибора, который придумал один ваш знакомый по имени Физик. Всё верно?

— Верно, — согласился Сержант и больно ткнул локтем Физика в бок. — Только почему она не встречает нас сама?

— Она ждёт вас у нас. Нам нужно, чтобы вы прошли в долину. Мы надеемся, что вы нам поможете.

— Господи! — взмолился Хром. — Ну почему нельзя, чтобы было всё просто и незатейливо? Почему нельзя просто забрать Лаки и уйти?

— Глава нашего племени смотрел переплетения линий вероятности и увидел, что этому миру поможете только вы.

— Так я про это и говорю. Как хочется просто жить, а не играть в очередной раз в спасателей мира.

— Так вы идёте, или попытаетесь сами?

— Идём. Куда от вас деться?

— Кстати, меня зовут Григорий, а это Олег.

— Странно. Совсем отвык от нормальных имён. Я — Сержант, это Хром, Философ и тот самый Физик.

— Лаки тоже удивилась тому, что у нас нет прозвищ. Хотя, более естественно, когда человека называют нормальным человеческим именем.

— Наверное ты прав. Ну, что ж, веди нас, Григорий.

— Философ должен остаться. Он местный, а местным нет хода в нашу долину.

— Ну, тогда мы никуда не пойдём, — оглянулся на Фила Сержант.

Проводник спокойно, словно разговор его не касается ни каким боком, уселся на валун и стал невозмутимо разглядывать горные вершины.

— Но это невозможно. У нас правила, установленные ещё нашими родителями.

— А у нас правило, установленное ещё нашими далёкими предками и, судя по всему, вашими тоже.

— Какое?

— Друзей не бросают. Он с нами до тоннеля дошёл, в каких только переделках не бывал, а теперь что, нам больше не нужен? Мы себе других друзей нашли? Не пойдёт. Он с нами пришёл и с нами уйдёт.

Григорий замялся в нерешительности, не зная, что предпринять.

— Выводите сюда Лаки и мы пойдём.

— Ладно, — махнул рукой тёмный. — Пойдём все.

Сказать, что тоннель непроходим, это не сказать ничего. Детектор сразу пришлось отключить за ненадобностью. На экране одна сплошная засветка аномалий. Ни прохода, ни лазейки какой маломальской. Пока добрались до технического помещения, вымотался даже Григорий, ходивший здесь, судя по всему, неоднократно. В техническом помещении устроились на ночёвку. Оборудовано оно было совсем неплохо по местным меркам, так что устроились с относительным комфортом. Григорий сразу отмёл сухие пайки, которыми сталкеры решили поделиться с аборигеном и накрыл стол тем, что принёс с собой. Хром оглядел всё это великолепие из нежного розового сала с мясными прожилками, варёных яиц, свежего хлеба, зелёного лука и варёной картошки, и, быстро спрятав свой ИРП далеко на дно ранца, потянулся к еде.

— А неплохо, видать, вы там устроились, — проговорил он с набитым ртом, спешно прожёвывая.

— Мы не сидим на одном месте просто так. Ещё наши родители, попав в этот мир, принялись активно обустраиваться. Тем более, что до первого выброса, здесь уже были поля, засеянные разными культурами. Осталось только за ними ухаживать.

— И свинки были?

— Свинок пришлось одомашнивать. Вы, наверное, уже успели познакомиться с местным животным миром.

— Успели, и, кстати, очень впечатлились.

— Вот-вот. Коров так и не приручили, а вот свиньи вполне себе быстро стали домашними животными.

— Слабо представляю ту свинку, которую мы в самом начале завалили, в домашнем загоне.

— Но сало-то ты уминаешь за милую душу.

— Ну да, если не видеть, от кого оно, то очень даже ничего.

— Дело в том, что свиньи мутировали не очень сильно. Ну, стали больше, ну клыки появились. Так это можно посчитать за откат к своим диким собратьям. А вот крупный рогатый скот, это да. Мутации очень сильные. Приручению вообще не поддаются. С курицами та же история. Не видели?

— Мутировавших куриц?

— Ага.

— Не довелось как-то.

— Ну, немного потеряли. Чистые динозавры. Вместо перьев чешуя, раза в полтора больше, когти такие, что страшно делается. Мы голубей приручили.

— Так что, мы голубиные яйца ели?

— Конечно. Голубей мутация только в плане размера затронула. Каждый с курицу ростом. Вот и яйца такие. Но жить, вообще-то, можно.

— Слушай, Гриша, а что за проблема у вас? Зачем мы понадобились?

— Это к старшему. Я таких разговоров вести не уполномочен.

Наутро опять вышли в тоннель. Такое скопление аномалий сталкеры видели только раз, когда в плену у наёмников собирали артефакты на аномальном поле. Но тогда направление можно было выбирать произвольно, а сейчас необходимо двигаться в определённом направлении, продираясь сквозь переплетения аномалий. Сержант с Хромом не переставали удивляться мастерству Григория, без всякого прибора, с одной вытянутой рукой, умеющего найти проходы в этом кошмаре.

Свет в конце тоннеля был воспринят, как манна небесная. Все в поту, на подгибающихся ногах, они выбрались на свежий воздух и вдохнули полной грудью. Долина, лежащая перед ними, была большой. Окружённая со всех сторон горами, у подножья которых густо росли кустарники, невысокие деревья и высокая трава, отдалённо напоминающая папоротники, она была расчерчена, как шахматная доска, полями, засеянными какими-то культурами. На левом склоне вилась серпантином куда-то наверх дорога. И там, наверху, были видны тревожные всполохи.

— Что там? — поинтересовался Хром, кивая на вершину.

— Родители говорили, что там гидрометеостанция. Но никто из нас туда ни разу не ходил. Во-первых, далеко. За один день до туда не доберёшься, а в пути укрытия найдутся или нет — неизвестно. А во-вторых, там опасно.

— Что там такого опасного? Аномалии?

— Нет. Там какие-то опасные сущности.

— Ого! Что-то новенькое. Видели там кого-то, что ли?

— Нам не надо видеть. Мы чувствуем. Всё-таки, мы не совсем люди и обладаем кое-какими способностями.

— А не оттуда ли все эти выбросы идут? — задумчиво проговорил Физик, тоже поглядывая на вершину.

— Если и оттуда, что толку? — оборвал его Сержант. — Всё равно туда не добраться.

— Надо кое-какие замеры сделать. Определить центр очага.

— Ты уже сделал кое-какие замеры. Поэтому мы и здесь. Может, хватит играться в науку.

— Ты ничего не понимаешь!

— Да что тут понимать? Сколько дней уже здесь кувыркаемся по твоей милости.

— Пойдёмте к старшему, — влез в разговор Григорий. — Вас ждут.

Тёмный провёл их в пещеру, где за грубо сколоченным столом сидел довольно старый, заросший седой бородой человек, умным взглядом смотревший на гостей.

— Ну, здравствуйте, что ли, — произнёс он дребезжащим старческим голосом. — Я — старший этой общины. Зовут меня дед Семён. Это я попросил вас прийти сюда.

— Где Лаки?

— Она сейчас придёт. Я понимаю вашу подозрительность, но, поверьте, никто её силой не удерживает. Ей предоставлены все условия, какие только можно было.

— Что вы хотите от нас?

— Так и будем разговаривать стоя на пороге? Вы присядьте за стол. Сейчас Галя соберёт что-нибудь перекусить, и мы с вами спокойно поговорим.

Молодая женщина быстро поставила на стол мятый алюминиевый чайник, разнокалиберные чашки и кружки и тарелку с какой-то выпечкой. Шустро разлила ароматный травяной отвар и незаметно удалилась. Сталкеры присели за стол, попробовали отвар, откусили по кусочку булочки и ожидающе уставились на старика.

— Видите ли, — деликатно откашлялся дед Семён, — вы, наверное, уже в курсе, что по ночам происходят выбросы, попадать под которые смертельно, практически.

— Да. В курсе.

— При каждом выбросе Территория всё увеличивается. Идёт интенсивная накачка аномальной, чуждой даже нам, энергии. Долина переполнена. Даже мы ощущаем огромное давление. Если оно превысит пороговый уровень, мы начнём изменяться. Мы и сейчас уже не совсем люди с нашими паранормальными возможностями. Но, всё же, мы живём, как люди и чувствуем, как люди. А если дело пойдёт дальше так же, то мы изменимся и перестанем быть людьми окончательно. Превратимся в тех же сущностей, что обитают наверху, на гидрометеостанции.

— А что за сущности? — поинтересовался Сержант. — Григорий говорил, что их никто никогда не видел, а вы так уверенно о них рассуждаете.

— Мне не надо их видеть. Я же говорил, что мы уже не совсем люди. Энергия выброса, которая перекинула нас сюда, напитала нас и наделила сверхспособностями. Я их чувствую.

— И что же это за сущности?

— Это бывшие люди. Видимо обслуга метеостанции. Но сейчас это цепные псы чего-то тёмного, которое рвётся в этот мир и день ото дня всё больше здесь укореняется. Это уже не совсем люди. В них нет ничего человеческого. Это злобные сущности, совершенно не нуждающиеся в пище и обладающие просто огромными возможностями. Страшные создания. Наверное, самые страшные из всех созданий этой территории.

— Всё это хорошо. Только от нас вы чего хотите?

— Я хочу, чтобы вы устранили источник выбросов.

— Всего-то? — поперхнулся отваром Хром. — Делов-то, сходить и — щёлк выключателем! Подумаешь? Ты, дед, понимаешь, что говоришь? Один такой выключатель мы уже отключили. Чуть не сдохли!

— Подожди, Хром, — прервал возмущения друга Сержант. — С чего вы решили, что устранить источник можем именно вы, если даже вы со своими паранормальными возможностями этого не можете сделать?

— У меня бессонница. Долгими бессонными ночами я рассматриваю линии вероятностей, пытаясь распутать сложный клубок будущего. И только одна линия вызывает оптимизм. Это ваше вмешательство. Остальные заканчиваются мрачно. Вся земля превратится в одну аномальную территорию. Я понимаю, что это не ваш мир. Но перемычка между нашими мирами очень тонкая и частично пробита тем выбросом, который забросил нас сюда. Где вероятность, что аномальная энергия не устремится потом и к вам?

— А где же этот источник? Откуда идут все эти выбросы?

— Не знаем. Откуда-то с гор.

— Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что, — опять завёлся Хром.

— Не заводись, Хром. Хотя бы знать, откуда эта гадость лезет. Физик, что можно сделать?

— Думаю. В любом случае, у меня нет необходимых приборов.

— И что ты предлагаешь?

— Вернуться в наш мир, взять оборудование и провести полное обследование.

— Сержант! — вихрем ворвалась в пещеру Лаки. — Я была уверена, что ты за мной придёшь!

— Лаки! С тобой всё нормально? — схватил Сержант девушку в объятья.

— Конечно, — проворчал Хром, — все лавры Сержанту. А то, что Хром, как верный Санчо Панса, тоже через половину Территории пёрся, это ничего.

— И тебе привет, Хромик, — чмокнула его в щёку Лаки. Как я рада вас видеть. А где Физик?

— Вот он, — Хром вытолкнул прячущегося за спинами учёного.

— Физик! Как я рада тебя видеть, — проговорила девушка и нанесла достаточно сильный для такой хрупкой девушки удар в челюсть.

Учёный взбрыкнул ногами и отлетел к стенке пещеры. Сержант перехватил Лаки, рванувшейся добивать его.

— Это я на радостях, — прорычала она, пытаясь достать беднягу ногой. — Такая увлекательная экскурсия получилась по этому миру. А скромничал: всего на пару минут!

— Всё! Брек! — продолжил удерживать Лаки Сержант. — Успокойся! Что сделано, то сделано. Тем более, что он уже от меня получил.

— Да перестанете вы меня, наконец, бить! — возмутился Физик, поднимаясь на ноги и придерживая рукой скулу.

Несчастный вид учёного остудил женское сердце и Лаки успокоилась. Она освободилась от захвата Сержанта и уже спокойным шагом прошлась по пещере.

Хром поднялся из-за стола и вышел из пещеры. Философ сидел на большом камне, по-турецки поджав ноги, и смотрел на разворачивающийся перед ним ландшафт.

— О чём задумался?

— Да вот, думаю, что мы для Территории, и что Территория для нас. Откуда все эти аномалии и зверьё? Почему они такие опасные?

— И что надумал?

— Думаю, что все эти аномалии опасны только у нас.

— Это как?

— Аномалии — порождение энергии другого мира. Мира, где физические законы отличаются от привычных нам. И вот, попав в наш мир и вступая во взаимодействие с нашими законами физики, они приобретают такие причудливые формы. Это как при встрече тёплого и холодного воздушных фронтов возникает циклон или антициклон, зона низкого и высокого давления. В отдельности они не опасны. Подумаешь, тёплый ветер, или холодный. А встречаются — вот тебе и катаклизм. Как-то так.

— Интересно. А мутанты?

— Думаю, аномальная энергия другого мира стремится к преобразованию животного и растительного мира в привычные ей формы. Там такие животные, скорее всего, обычное явление. Как для нас волки, например, или тигры. Опасные, но привычные.

— Побывали мы как-то в одном из миров.

— Да? И что?

— Представляешь, там абсолютно нет хищников.

— Не может быть. Может, вы просто их не встретили?

— Нет. Если бы там были хищники, то огромные малоподвижные мясные черви и жирафоподобные млекопитающие на коротеньких ножках просто не могли бы там существовать. Их бы всех давно уже съели.

— Значит, для них вы были теми самыми коровами или волками, как они для нас на Территории.

— Надо же! Я об этом даже не задумывался. Выходит, для других мы тоже представляемся монстрами?

— Или легкодоступными жертвами. Всё зависит от ракурса.

— Хром! — окликнул друга вышедший из пещеры Сержант. — Я наложил карту нашего мира на наш маршрут.

— И что?

— Мы находимся возле лаборатории, что у памятника за зоопарком. Помнишь, мы как-то туда заходили, когда от наёмников убежали?

— Помню.

— Физик может сделать прокол в пространстве прямо отсюда. Тогда мы выйдем к лаборатории. А там и вертушка и оборудование. Наш умник клянётся, что с учёными договориться — раз плюнуть.

— А потом что?

— Потом пусть Физик вычисляет место, откуда энергия качается в этот мир. И дальше думать будем. А пока, хоть пару дней, но нам нужен отдых в нормальных условиях. Да и боеприпасами затариться не мешает.

— Физик там, хоть, живой?

— Живой. Что ему будет?

— Надо бы с ним полегче. Голова у него действительно светлая. Мозги ему так отобьёте, невосполнимая потеря для науки будет.

Хром оглядел ещё раз окрестности, следуя примеру Философа, задержал взгляд на всполохах и повернулся к Философу.

— Фил, ты с нами?

— Нет. Я вас здесь подожду. Здесь тихо и очень хорошо думается.

— Ну, как знаешь. Мы бы тебе свой мир показали бы.

— Да что я там не видел? Такие же аномалии, да зверьё всякое. Если бы тёплое море и пляж с красотками, я бы ещё подумал.

— Ну, ты и губу раскатал! — засмеялся Хром и хлопнул его по плечу.

— Даже философам ничто человеческое не чуждо.

6

Поделив на троих артефакты, добытые из схрона Кабана, они попрощались и направились к Физику, уже колдовавшему над своим прибором.

Когда-то он был начальником гидрометеостанции. Но это было очень давно. Настолько давно, что уже стало потихоньку забываться. Не то, чтобы совсем, но с памяти стираются конкретные детали, оставляя только общую картинку, больше похожую на старинный чёрно-белый снимок из бабушкиного альбома. Почему ему в голову пришла именно эта ассоциация, он не знал. Что такое фото, тем более чёрно-белое, помнил смутно, а что такое альбом, а, тем более бабушка, забыл напрочь. Но, вот, гляди ты, ассоциация выплыла откуда-то из глубинных слоёв памяти. Да, он был начальником. А Самка, Малой, Рослый и Комп были его подчинёнными. И звали их тогда по-другому, как и его. Скучное, наверное, было дело. Правда, они и сейчас у него в подчинении. Но, это уже скорее рабы, чем коллеги. А как иначе? Ведь он — Великий Исполнитель воли Самого! А они счастливы служить Исполнителю воли. Ведь Сам выбрал именно его, а не их.

Сколько времени прошло с того момента, когда мрак, пронизываемый молниями, накрыл их станцию, Исполнитель не помнил. Не было в его обязанностях такой функции, как отсчёт времени. Да и забыли они уже, как это делается. С благоговением и страхом наблюдали они, как на верхушках мачт с датчиками разгорается огонь, который перекинулся на фонари освещения и стойки флюгеров, прошёл через стойку аэрологического теодолита и, наконец, замкнулся на штыре громоотвода. И тут их тряхануло. Да так, что искры полетели из глаз, а суставы вывернуло от невыносимой боли. А потом они все отключились. Первым очнулся Исполнитель. Не сосчитать то количество раз, сколько он приносил благодарность Самому за то, что позволил прийти в себя первым. Иначе, быть ему рабом. Ведь Исполнителем мог стать только тот, кто первым предстанет перед Самым.

Неведомая сила потянула его в машинный зал, где стояли серверные шкафы и ещё совсем недавно гудели системные блоки мощной вычислительной машины, моментально обрабатывающей все данные с многочисленных датчиков и приборов, формируя из них изменяющийся в режиме реального времени прогноз. Помещение было не узнать. Оплавленные процессорные шкафы стояли неправильными оплывшими громадами, в помещении чувствовался тонкий запах сгоревшей изоляции, а все мониторы полопались, словно какой-то вандал прошёлся по ним ломом и кувалдой. Исполнитель стоял посреди всего этого хаоса, не понимая, что он здесь забыл.

— Кто ты? — неожиданно раздался голос в его голове.

— Я начальник станции.

— Начальник? — в голосе послышалась ирония. — Бывший начальник, ты хотел сказать?

— Почему бывший?

— Я отменяю всех начальников, ибо здесь, в этом мире, может быть только один Господин. И это я.

— Кто ты?

— Можешь называть меня Сам. Я пришёл в этот мир, чтобы править и принёс с собой живительную энергию. Пока она заполняет чашу долины, что лежит внизу. Но скоро эта энергия выплеснется наружу и заполнит весь ваш мир. Она пропитает собой каждую клеточку, каждый атом вашей планеты. И наступит моё время. Эта планета будет моей. А ты будешь мне служить.

— Но что я буду делать?

— Те трое, что сейчас приходят в себя и поднимаются на ноги там, на площадке. Они станут твоими рабами. А ты станешь исполнителем моей воли. Для начала, приведи их сюда. Вы присягнёте на верность мне.

Исполнитель вышел на улицу и увидел своих подчинённых, поднимающихся на нетвёрдые ноги и непонимающе крутящих головами по сторонам. Не терпящим возражений тоном, которого от себя никогда не ожидал, он приказал им следовать в машинный зал. Комп, тогда его звали как-то по-другому, попытался возмутиться и встать в позу, не понимая, что отныне обязан повиноваться беспрекословно. Исполнитель посмотрел на строптивца тяжёлым взглядом и, неожиданно, сам удивился тому, что выражение «Тяжёлый взгляд», оказалось совсем не иносказательным. Неизвестная сила придавила Компа к земле, заставила встать на колени, стала давить дальше, наконец, уложила его на землю плашмя, прижимая всё больше и больше. Парень стал задыхаться, лицо его посинело, и он захрипел. Исполнитель интуитивно ослабил нажим и опять приказал идти в машинный зал, внутренне изумляясь внезапно приобретённой силой.

Еще одну странность он отметил, пока шли в помещение. С тел его будущих рабов при каждом движении, словно срывалась мельчайшая угольная пыль, оставляя за ними черный дымчатый след, быстро таящий на воздухе. Исполнитель поднял руку и увидел точно такое же облачко, сорвавшееся и растаявшее в воздухе. Видать, это признак, или плата за новые способности. В том, что у других они тоже проявятся, Исполнитель не сомневался.

Все четверо выстроились на одной линии в разгромленном помещении машинного зала.

— Я приветствую своих подданных, — раздалось у каждого в голове. — С этого момента вы становитесь рабами Исполнителя.

— Исполнитель, это я, — самодовольно пояснил бывший начальник, и тут же с силой впечатался в стенку, чуть не сломав позвоночник о письменный стол.

— Меня никто не имеет права перебивать.

— Простите меня, Господин, — униженно пробормотал Исполнитель, вставая на ноги.

— Так вот, — словно ничего не произошло, продолжил голос. — Только что я наблюдал за попыткой сопротивления со стороны одного из вас. Вы видели, с какой лёгкостью Исполнитель подавил бунт. Этой силой я наделю и вас. Как и многим другим. Ваша задача сохранять в целости и сохранности металлические конструкции, удерживающие контур. Ну и защищать станцию от всех, кто захочет сюда попасть.

— Сколько нам здесь находиться? — пискнула Самка. Как же её тогда звали?

— Долго. По вашим меркам очень долго. Не один десяток лет. Процесс накачки энергии достаточно продолжителен по времени.

— А что мы будем кушать?

— Вы не нуждаетесь больше в еде. Вам достаточно той энергии, что проходит через вас, чтобы поддерживать жизнедеятельность организмов. И приятный бонус — вы больше не будете стареть.

Да. Это было так. С тех пор они ухаживали за станцией, как за родным дитём, поддерживая целостность конструкций. А силой Сам наделил их немалой. Достаточно сказать, что лопнувшую ферму мачты Малой сварил одними руками, не применяя никаких сварочных аппаратов. Ну и защищать станцию приходилось неоднократно. Правда, не от людей. Желающих подняться сюда у тех, кто появился на дне долины, не возникало. Но зверьё поначалу лезло, как будто здесь мёдом намазано. Однако, отучили. Всех, кроме куриц. В последний раз целое стадо этих нахальных чешуйчатых созданий Рослый выжег одним движением большого пальца. Даже костей не осталось. И вот теперь опять. Самка ударила гравитационной волной. Только перья полетели. А толку. Скоро опять полезут. Как были безмозглыми, так и остались. Даже мутация ничего не изменила.

А Господин требует повышенного внимания. Он чувствует опасность, исходящую из внешнего мира. А опасность для него, это опасность и для них. Да и Исполнитель чувствует нездоровую суету в долине. Сила какая-то появилась. Непонятная и от этого ещё более опасная.

Вышли из прокола действительно практически рядом с базой. Молоденький солдатик, несущий службу на воротах, круглыми глазами смотрел на появившуюся ниоткуда маслянистую плёнку, из которой вышли четыре человека.

— Стой, кто идёт! — запоздало выкрикнул он, передёрнув затвор.

— Старшего позови, — солидно рявкнул Физик, несказанно удивив своим тоном сталкеров.

Тон пронял солдатика, и он, не тратя времени на пререкания, бросился вызывать старшего по рации. К воротам вышел незнакомый старлей и, с преувеличенной строгостью, поинтересовался причиной посещения секретной закрытой лаборатории. К удивлению друзей, имя Физика оказалось достаточно известным в научном мире, поэтому, как только об их прибытии доложили начальнику лаборатории, их пропустили внутрь беспрепятственно. Навстречу выскочил представительный господин в очках с золотой оправой и, раскинув руки, ринулся навстречу Физику.

— Сергей Александрович, дорогой! Какими судьбами?

— Я по делу.

— Пойдёмте, дорогой, ко мне в кабинет. Там и обсудим. А друзья ваши пока пусть отдохнут. Сержант!

— Я, Леонид Юрьевич! — выскочил как чёртик из табакерки сержантик.

— Отведи господ сталкеров в комнату отдыха, напои их чаем и чего-нибудь к чаю сообрази.

— Есть! Следуйте за мной.

Сталкеры потянулись за сержантом, и зашли в просторную светлую комнату с диваном, креслами и журнальным столиком. В углу стоял домашний кинотеатр, на стенах в кашпо висели растения, а у стены стоял сервант с чайным сервизом и ещё какой-то посудой. Сержант поставил на столик электрический самовар и, долив туда воды, включил его в сеть. Пока самовар закипал, он споро расставил чашки и приготовил заварочный чайник. Не прошло и пяти минут, как сталкеры наслаждались довольно неплохим ароматным чаем.

— Ого! — удивился Сержант. — А наш Физик, оказывается, пользуется популярностью в научных кругах.

— Точно, — согласилась Лаки. — А мы его по мордасам.

— А я говорил, — злорадно припомнил Хром, — не бейте его. Лишите науку гения.

Спокойная умиротворяющая обстановка расслабила и всех потянуло в сон. Дремотное состояние прервал Физик, шумным вихрем влетевший в комнату. Следом бежал давешний господин в золотых очках с ворохом бумаг в руках.

— Сергей Александрович! Я готов подписать контракт, в котором ни грамма не претендую на ваше открытие. Но исследовать другое измерение мы должны вместе. Вы просто обязаны допустить меня до ваших экспериментов.

— Исследование другого измерения пока может и подождать. Мне важнее сейчас установить источник аномального излучения.

— Но одно другому не мешает. Я готов предоставить в ваше распоряжение любую аппаратуру!

— Хорошо. Но при условии, что моих друзей вертолётом вы отправляете в военный городок, а мы идём назад с вашей охраной.

— Согласен!

— Давайте свои бумаги.

Начальник лаборатории быстро подсунул бумаги, которые Физик подписал, внимательно изучив.

— Потом договор другой составим, более развёрнутый, — ворчливо заявил он. — А то этот на коленке сляпан. Завтра надуете меня по полной программе.

— Да что вы говорите! Мы же интеллигентные люди!

— В нашей среде все интеллигентные. А изобретения воруют друг у друга без зазрения совести.

— Ну не преувеличивайте вы так. Пойду, распоряжусь насчёт вертолёта. Он должен прилететь скоро. Я как раз кое-какие приборы заказал.

Довольный начальник лаборатории удалился степенным шагом, а Физик присел к столику и налил себе чаю.

— Физик, мне кажется, или от тебя коньячком попахивает, — потянул носом Сержант.

— Ну, приняли по пятьдесят за встречу.

— А мы?

— Да зачем тебе этот коньяк? — удивился Хром. — Скоро домой прилетим. Там баньку затопим, попаримся, а потом к Ашоту. Вот там и дорвёмся. А то нас даже с чая разморило. Куда ещё коньяк?

— Вообще-то ты прав.

Вертолёт прилетел часа через два. Ещё час на разгрузку, и сталкеры, наконец, уселись в салон и наблюдали в иллюминаторы за проносившимся за бортом Городом. Дорога много времени не заняла, растопка бани тоже, а вечером уже была «культурная программа» в баре у Ашота.

— А всё-таки хорошо дома, — довольно потягиваясь, промурлыкал Хром, оглядывая накуренное помещение бара.

— Не знаю, как ты, а мне по темноте как-то неуютно было идти, — перекрикивая вечный гомон голосов, проговорил Сержант.

— Мне тоже, — согласилась Лаки. — Всё время ожидала выброса.

— Вот и ходи после этого по чужим мирам, — засмеялся Хром. — Где этот Алик!

— Я здесь, подскочил Алик с бутылкой водки и закуской.

— Давай быстрее ставь. Люди с ходки вернулись.

Алик быстренько сервировал стол, и Хром сразу же разлил по стопкам.

— Ну, что, за путешественников по другим мирам? — поднял свою стопку Сержант.

— Давай, — согласилась Лаки.

Друзья со звоном сдвинули рюмки и залпом выпили.

Физик ворвался в дом к Хрому дня через два.

— Физик! — аж подпрыгнула на месте, стоящая у плиты Лаки, — напугал меня.

— Где парни?

— В посёлок по делам пошли.

— Срочно нужно собираться!

— И куда в этот раз ты собрался нас запулить? — поинтересовался вошедший в дом Сержант.

— О! Вот и вы. Нам срочно нужно в другой мир. Я вычислил точку вброса аномальной энергии.

— И где она?

— На метеостанции.

— Ого! И что ты предлагаешь?

— Надо подниматься туда.

— Какой ты быстрый! Ты вообще понимаешь, что до неё за один день не добраться. И где ты предлагаешь ночевать? А сущности, про которых говорил дед? Как с ними предлагаешь бороться?

— Я как то об этом не подумал.

— Значит, садись и будем думать.

Сержант с Физиком прошли в большую комнату, где за столом уже устроился Хром. Лаки принесла туда же чай и уселась рядом. Хром вывел на планшет карту долины.

— Вот стоянка общины, — проговорил Сержант. — Как там Философ, кстати?

— Нормально. Целыми днями сидит и размышляет. С нашими учёными умные разговоры разговаривает. Там сейчас полевую лабораторию развернули. Палатки поставили, аппаратуры уйму натаскали. Выяснилось, что базовая аномальная энергия, которой заполнена вся Территория, схожа с той, что в Городе. Однако там присутствует и совершенно другая составляющая, в целом, губительная для нашего мира. Ну и, соответственно, для того мира тоже. И концентрация этой составляющей с каждым днём всё выше.

— Ага. Понятно. Вернёмся к нашему делу. Вот серпантин до станции. Расстояние приличное. Пешком не дойдём за день. А там ещё неизвестно, сколько провозимся.

— И что делать?

— Если бы можно было бы перекинуть туда машину, не пришлось бы тратить время на дорогу, — предложил Хром. — Доехали бы с ветерком.

— А это идея! — загорелся Физик. — Только нужен прибор помощнее. Чтобы мог перебросить на ту сторону тонны четыре.

— Почему четыре? — удивилась Лаки.

— Вес машины с экипажем. Ну и запас на всякий случай.

— Ты что, собрался нас туда на простой машине отправлять?

— Да. А что?

— А те сущности, о которых нас предупреждал дед? Опять про них забыл? Как минимум на «Тигре» ехать нужно. А то и БТР. А это тонн двадцать. Ну, пятнадцать, как минимум.

— Прибор такой мощности собрать, это дело не одного дня. Да и источник питания нужен мощный.

— Ты прибор создавай. А подключить его к розовому ежу можно. Тут проблема у вояк бронемашину выбить.

— Я поговорю с командованием. Заодно Дениса или Стаса возьмём.

— А мы пока в Город за розовым ежом прогуляемся.

Физик убежал, окрылённый новыми идеями, а друзья стали готовиться к выходу. Снаряга, в принципе, была в порядке. Так, для порядка, протестировали системы бортового компьютера и всё. Боеприпасов тоже хватало для небольшого выхода. Хром вспомнил, как раньше, перед любым выходом, им приходилось штопать ветхие камуфляжи и нашивать очередные брезентовые накладки на локти и колени. Помниться, он сильно завидовал ботинкам Сержанта, добротным, десантным, которым ботинки Хрома проигрывали по всем статьям. Да уж. Были времена, когда они ходили в неудачниках и иной раз не могли выйти в Город из-за элементарного отсутствия боеприпасов. Такого уже, наверное, никто не помнит. Для всех трио Сержант — Лаки — Хром — образец успешности. А ведь началось всё с контракта, который должен был поставить точку не только на их карьере, как сталкеров, но и на их жизнях. Правда, тогда Лаки ещё не было. Она потом приехала, но сразу влилась в сталкерский мир. Наверное, потому, что, не смотря на её хрупкую внешность, успела не один год повоевать на равных с крепкими мужиками, выбивая натовцев из оккупированных ими городов.

Лаки с собой решили не брать. Выход планировался рядовой, нечего было огород городить. Ей поставили задачу сходить к Ашоту и пополнить боекомплект группы. Лаки пофыркала для приличия, но особо возражать не стала. Хотелось побыть немного одной.

Вышли в сторону здания Главпочтамта, буквального кишащего электрами. То, что надо. С ходу напоролись на слепых псов и пришлось лезть в окно ближайшего здания и ждать, пока стая не пробежит мимо.

— Блин! Я как-то уже отвык от наших реалий, — пробурчал Хром, усаживаясь на пол возле дальней стены.

— На фоне монстров Территории, наши слепыши щенятами милыми выглядят.

— Ну, даже таким милым щенятам тоже в зубки попадать не хочется.

— Может, с той стороны здания выйти попробуем. А то эти милые собачки далеко убегать не собираются. Вон, слышишь, грызутся неподалёку.

— Пошли, глянем.

С той стороны были заросли ядовитого плюща и парочка небольших трамплинов. Через подъезд выйти не получилось, потому что на лестнице вольготно разлеглась мясорубка. Осторожно вылезли из окна и, пройдя между аномалиями, пошли через двор. В одном из трамплинов даже удалось подобрать небольшую ракушку. Со двора вышли через арку, быстро пересекли улицу, и стали забираться на кучу битого кирпича, бывшего когда-то трёхэтажным зданием сталинской постройки. Шипохвостый кот бросился из под обломка уцелевшей стены так неожиданно, что никто и среагировать не успел. Истошно воя, он вцепился острыми когтями в бронекостюм Хрома и стал молотить по нему хвостом, пытаясь пробить ядовитым шипом броневые пластины. Сержант сбросил его одним ударом десантного ножа, но, для того, чтобы успокоить нервы, пришлось забраться под уцелевший лестничный пролёт и немного отдохнуть.

— Это, конечно, не бык, и, даже, не корова, но приятного всё равно мало, — выдохнул, наконец, Хром.

— Расслабились мы, — ответил Сержант. — Внимательней надо.

Дальше пошли мимо стоматологии, на вывеске которой до сих пор сохранился большой пластиковый зуб, сейчас уже не белого, а блёклого серого цвета. Витрины густо заросли ядовитым плющом, поэтому пришлось удвоить внимание. В таких заросших зданиях очень любят селиться шипохвосты. Да и крысам там сплошное раздолье. А они могут и броситься, если их больше десяти.

Табор кочевников открылся неожиданно.На небольшой площадке перед постаментом, на котором всё ещё сохранились ноги памятника какому-то великому человеку прошлого, стояли шатры, сшитые из шкур слепышей, между ними притулились тележки, а перед шатрами горели костры, на которых женщины готовили какое-то варево. Один из кочевников, стоящих на охране стойбища, выбрался из кустов, направив автомат на сталкеров. Хром выставил перед собой руки, показывая своё миролюбие.

— Мы не собираемся вторгаться к вам, — произнёс он. — Мы просто проходим мимо.

— Так проходите, — грубовато ответил часовой. — Что тогда напрямую прётесь.

— Куман! — окликнули парня от костра, — пригласи наших гостей к очагу.

— Они идут мимо, — ответил часовой.

— Всё равно пригласи. Хороший путник приносит удачу в шатёр.

— Вас приглашает наш вожак. Пройдите.

Сержант пожал плечами и пошёл к костру. Хром направился следом. Им навстречу поднялся мужчина средних лет, густо заросший чёрной бородой до самых глаз.

— Ого! Старые знакомые! — обрадовался он. — Хром и Сержант!

— Ворон? — удивился Сержант. — Неожиданная встреча.

— А я знал, что мы когда-нибудь встретимся. Присядьте к нашему очагу, расскажите, как вам удалось выпутаться из той гнилой истории.

— Откуда ты знаешь, что история всё-таки случилась? — спросил Хром.

— Слишком сильно от вашего спутника тогда гнилью смердело. Много ума не надо, чтобы догадаться, что ничем хорошим всё не закончится.

— Так и оказалось. Он привёл нас прямиком в рабство. Спасибо вашему колдуну, выбрались с его помощью.

— Колдун всегда вовремя. И, кстати, вот и привет от него. Не узнаёшь?

Хром поднял голову и увидел перед собой высокую нескладную девушку-подростка с необычно глубокими чёрными глазами.

— Нет. Не узнаю.

— Это же Кнопка, ученица колдуна.

— Кнопка? Так выросла?

— Время не стоит на месте.

— Колдун тебя зовёт, — обратилась к Хрому девочка.

— Раз зовёт, надо идти.

Сталкер поднялся и пошёл за Кнопкой. Шатёр колдуна совсем не изменился, как и сам колдун. Казалось, время над ним не властно. Хотя, стареть уже было, наверное, некуда. Всё то же сморщенное лицо, те же длинные седые волосы, заплетённые во множество косичек с вплетёнными туда крысиными черепами, в тунике из крысиных шкур и с теми же хвостом шипохвоста и вороньей лапкой, висящими на шее.

— Здравствуй, колдун. Звал?

— Садись.

Хром присел и выжидающе уставился на старика. Колдун, вдруг, принюхался, поёрзал и, склонив голову набок, искоса, по-птичьи, посмотрел на сталкера.

— Ты колдуна убил.

— Было дело. Но так было надо.

— Я не в претензии. Чувствую, что выхода другого у тебя не было. Только метка теперь на тебе. Теперь каждый колдун видит, кто перед ним.

— Какая метка? — забеспокоился Хром.

— Обычная. Откатом после его смерти она на тебе образовалась.

— Сильно вредно?

— Ничего не вредно. Просто каждый колдун будет знать, что ты убил одного из нас.

— И что?

— Да ничего. Кстати, вижу, что ты недавно побывал далеко отсюда. И опять отправляешься туда же.

— Да. От тебя ничего не скроешь. Так чего звал-то?

— Там будет опасно. Вам противостоит противник, которого обычным способом не возьмёшь. И сколько бы ни было у вас сил, эти силы ничто против чуждого разума.

— Что-то ты загадками говоришь.

— Смотри.

Колдун откинул край шкуры слепыша, обнажив сухую каменистую землю, взял палочку и нарисовал на земле спираль с маленьким, размером с пятак, кружком в центре. Потом взял горсть пыли и присыпал центр спирали, полностью скрыв под слоем пыли кружок.

— Смотри внимательно.

Достав нож, он стал вести его остриём по спирали. Хром внимательно наблюдал за движением ножа, ничего не понимая. Дождь был уже давно, и земля была плотная, сухая и каменистая. Остриё с трудом шло по земле, постоянно натыкаясь на камешки, подпрыгивая и сбиваясь с линии.

— Трудно? — поинтересовался колдун.

— Конечно. Земля-то каменистая.

— А так? — колдун вонзил нож примерно в центр спирали, но нож попал в камень и отскочил.

— И так не особо.

— А вот так? — старик, неожиданно для его тщедушного тела, сильно дунул, сразу разметав пыль и обнажив нарисованный кружок, тут же вонзил нож в центр, не задев ни одного камешка.

— А так нормально. И что? Я ничего не понял.

— Потом поймёшь. Подумай над этим. Всё. Я устал. Кнопка!

— Что? — сунулась в шатёр девочка.

— Проводи сталкера.

Хром, поняв, что аудиенция закончилась, поднялся, вышел из шатра и пошёл к костру. Голос Сержанта, живописавшего их приключения с наёмниками, был слышен издалека, как и хохот нескольких кочевников, вместе с Вороном слушавших сталкера.

— Всё, хватит болтать, — прервал разговор Хром. — Идти надо.

С кочевниками распрощались достаточно тепло, и пошли дальше.

— Что колдун хотел?

— Да я и сам не понял. Круги какие-то рисовал.

— И что это значит?

— Сам не знаю. Он сказал, что я потом пойму.

Здание Главпочтамта было просто опутано сетью электр. Мощные разряды змеились паутиной по выщербленному асфальту, ползли по стенам и хлестали смертоносными жгутами по окнам. Сталкеры стояли перед эти буйным великолепием и решали откуда начать поиски.

— Так, Хром, — наконец решил Сержант, — давай у входа пошарь, а я пройдусь вдоль левого крыла.

Час поиска не дал ничего. То ли сработал пресловутый закон подлости, то ли перед ними прошёлся какой-то сталкер, но даже паршивой батарейки не нашлось. Уже совсем отчаявшись, Хром завернул за угол, прошёл через небольшую калитку в ограждении и попал в хозяйственный дворик. Неширокая бетонная дорожка была перекрыта трамплином, однако небольшой проход у стены оставался. В курилке, оборудованной в беседке, густо заросшей ядовитым плющом, вольготно расположилась тихая электра, которую было видно только на экране детектора.

Уже не веря в удачное завершение, Хром раздвинул ветви плюща, предварительно настучав тому ножом по усикам, и не поверил своим глазам. Розовый ёж собственной персоной лежал на подгнившем настиле беседки. Ликуя в душе, Хром собрал приспособу и выкатил ежа из аномалии. Довольный, он не торопясь выбрался из дворика и увидел расстроенного Сержанта, вертящего в руках хиленькую батарейку.

— Слушай, Хром, а что мы вообще сюда попёрлись? Купили бы у Ашота и всё. Что, денег у нас мало, что ли?

— Дело не в деньгах. Просто покупать артефакты у бармена ниже сталкерского достоинства.

— Достоинство! Сколько нам ещё здесь ковыряться из-за достоинства?

— Не надо ковыряться. Домой пошли.

— Не понял.

— А что тут понимать? Нашёл я артефакт. Вон, в контейнере лежит.

— И ты молчал!

— А ты мне слово сказать дал? Я же только вышел, так ты мне сразу про Ашота втирать начал.

— Ну, что, пошли домой?

— Пошли.

Обратный путь прошёл сравнительно гладко. Пару раз разминулись со слепышами, пересидели в аптеке налёт ворон, да подстрелили одного шипохвоста. Кочевников на месте уже не оказалось. Снялись, видать. Ничего удивительного. Вся их жизнь одно сплошное путешествие по Городу. Всё-таки загадочное племя.

— Вас Денис уже обыскался, — встретила сталкеров Лаки. — Позвоните ему.

— А что он хотел-то? — поинтересовался Сержант, сбрасывая рейдовый ранец.

— По-моему, его с нами отправляют.

— Хром, набери его.

— Уже набираю.

Дениса действительно придали к сталкерам для броска в другое измерение. Уж очень большим авторитетом, оказывается, обладал Физик у начальства. Вряд ли кому другому удалось бы выбить целый взвод спецназа на боевых машинах для сомнительного путешествия в другой мир. И даже ещё бредовей: для спасения другого мира.

— Хром, объясни мне, наконец, что значит: нас, вместе с бронетехникой переместят в иное измерение? Что ещё этот Физик придумал? Я этого выжившего из ума учёного голыми руками порву!

— Не шуми, Дэн. Это правда. Мы сами недавно оттуда.

— Да? Вы что, вместе с Физиком грибов каких-то обкурились? Что за бред?

— Не больший бред, чем наше путешествие по миру с мясными червями. Помнишь? Я думаю, нам стоит встретиться и поговорить. Чего эфир по сотовому телефону сотрясать?

— Хорошо. Скоро подъеду. А когда входим-то?

— Как только Физик свою шайтан-машину соберёт.

— Что за машину?

— Приедешь, всё расскажем.

Физик закончил свой прибор на следующий день. Довольный, он вломился в дом к Хрому прямо с утра.

— Всё, как вы пожелали, — весело сообщил он. — Прибор рассчитан на перемещение двадцати тонн за один раз. И розовый ёж подошёл, как для прибора был создан. Можно отправляться.

— Не спеши, — остудил его энтузиазм Сержант. — С нами будет взвод спецназа.

— Ну и что?

— А то, что это три боевые машины по восемнадцать тонн весом. Как перемещать их будем?

— Ну, это не проблема, — немного подумав, заявил учёный. — Мы с прибором поедем на головной машине, а на остальные я навешу ретрансляторы. Прокол будет держаться, пока последняя машина не преодолеет межпространственный переход.

— А они есть?

— Один с прошлого раза остался, а второй я соберу за пару часов.

— Ну, значит, выдвигаемся после обеда. До вечера будем в лаборатории у твоего друга, а завтра с утра пораньше прыгаем в то измерение. Беги, гений, ваяй. А я пока Дениса порадую.

Дениса долго ждать не пришлось. Они уже со вчерашнего дня сидели, как говорится, на чемоданах. Машины заправлены, боеприпасы и сухие пайки получены, бойцы замотивированы. В общем, всё, как в армии. К обеду опять пришёл Физик, притащив с собой два достаточно тяжёлых термоса. Экипирован был он уже для выхода, в бронекостюм, с автоматом и увесистым рейдовым ранцем.

— Физик, ты что, решил чаем запастись? Или там кофе? — удивился Хром.

— Это ретрансляторы. Просто подходящего корпуса не нашлось, вот и пришлось упаковать в термосы. А что, они пластмассовые, а колбы я повынимал. Чем не корпус для прибора?

— Ясно. Скоро Денис подъедет, и сразу двигаем.

Сразу после обеда за окном раздался рокот мощных двигателей, и под окнами остановилось три БМП. С передней спрыгнул Дэн и забежал в дом.

— Ну, что, готовы?

— Готовы. Вон, Физик приборы приволок.

— Тогда давайте грузитесь. На месте будем устанавливать.

7

В боевую машину забрались быстро и поехали по Городу, сверяясь с картой и показаниями детекторов аномалий. Езда по Городу на БМП, это совсем не то, что пробираться по улицам пешком. Даже слепые псы старались спрятаться, заслышав рык мощных моторов. Хром смотрел в боковой триплекс как проносятся мимо то место, где они когда то бились с уродами, то частный сектор, через который они с Сержантом как-то пробирались и встретили Пингвина, пожираемого семенами хищного тополя, то зоопарк, в котором Андрей Ильич всё так же жил со своими зверями.

Наконец, дорога пошла вверх, над машинами проплыла статуя с поднятой вверх то ли саблей, то ли мечом, и, впереди, показались ворота лаборатории. Очередной постовой солдатик суетливо открыл ворота, и машины вкатились на территорию. На крыльце трёхэтажного здания бывшей гостиницы, ныне приспособленной под лабораторию, процессию встречал то самый господин в очках с позолоченной оправой. Точнее, он встречал лишь Физика, остальных одарив только беглым взглядом.

— Сергей Александрович! — заблеял он, заламывая руки, — ну нельзя же так! Два дня простоя! Вы пропали, прибор, открывающий проход, увезли вместе с собой, а наши изыскания остановились! Наука вам этого не простит!

Начальник охраны, появившийся тут же, шумно стал заниматься размещением прибывших, так и не дав дослушать, что ответил Физик. Однако, Физик, судя по всему, раскаянием особо не страдал. Оно и понятно. Оставь только этой интеллигентной научной братии прибор. Ведь по винтикам разберут и скопируют один к одному. А потом сиди и удивляйся, когда кто-то получает лавры за твоё изобретение.

— Сдаётся мне, что сегодня Физика мы больше не увидим, проговорил Хром.

— Это почему? — не понял Денис.

— Этот хлыщ в золотых очках опять его потащит коньяк пить.

— Неплохо физики живут, — присвистнул спецназовец. — Я бы тоже не отказался.

— А мы рылом не вышли, — хлопнул друга по плечу Сержант. — Но ты не расстраивайся. Мы тоже не только сухой паёк с боеприпасами у Ашота прикупили.

— Ну, тогда вечерком посидим, — обрадовался Денис. — Я пошёл к солдатам. Вечером заскочу.

Физик всё же появился часа через полтора, опять благоухая коньяком, как и предполагал Хром. Тут же вызвонили Дениса и отправились на стоянку боевой техники устанавливать приборы. Сталкеры никогда не думали, что учёный может быть таким нудным. Он облазил всю БМП, примерял свой термос то там, то там и, наконец, доведя друзей до белого каления, нашёл точку установки прямо над местом механика-водителя. С установкой прибора на второй машине уже проблем не возникло, и Физик установил термос на то же место. Довольный, он вылез из БМП и радостно потёр руки.

— Ну, всё. Завтра с утра можно прыгать.

— А в первую машину? — ещё не веря тому, что пытка с установкой закончилась, спросил Денис.

— В первой машине я прибор на коленях держать буду. Там заморачиваться не надо.

— Ну, тогда мы пойдём. Сержант, ты, вроде говорил, что у тебя есть что-то.

— Есть. Пошли.

— А я? — удивлённо воскликнул Физик.

— А ты иди коньячок пей.

— Какой коньячок? У этого жмота больше пятидесяти грамм не дождёшься. Налил по одной и бутылку в сейф. Я лучше с вами.

— Пошли тогда. Куда от тебя денешься, дармоед?

— Чего это дармоед? У меня тоже есть.

— Так это другой разговор! Мы сразу срочно тебя опять полюбили!

— Эй! — охладил пыл друзей Хром. — Надеюсь, никто не забыл, что мы рано утром выезжаем?

— Помним, — упавшим голосом заверил Сержант, уже понимая, что за этим последует.

— Значит, сильно не разгоняемся. Дело сделаем, потом уже напьёмся.

— Ну, ты и зануда! Хуже Физика.

— С чего это я зануда? — возмутился учёный.

— Да молчи уже! — махнул рукой Сержант и первый направился в здание.

Посидели неплохо, хоть и, по мнению подавляющего большинства, мало. Только Лаки с чистой совестью поддержала Хрома, когда он в десять часов закрыл веселье и разогнал всех по кроватям. Но, деваться было некуда. По сути, Хром всё же прав, поэтому все подчинились, хоть и бурчали что-то нехорошее в адрес сталкера.

Физик, зевая, повозился со своим прибором, и перед передней БМП возникла плёнка. Боевая машина взрыкнула мотором и поползла через маслянистые разводы. Механик-водитель оторопело смотрел, как разительно изменился пейзаж в триплексе, только что степной, а сейчас горный.

— Плёнка на месте, — прокричал Хром, глядя в триплекс заднего обзора, — вторая машина проходит!

— Я же говорил, что ретрансляторы будут держать проход, — ответил Физик, не отрываясь от своего прибора.

После того, как последняя БМП прошла в этот мир, учёный отключил прибор и плёнка пропала. Денис скомандовал машинам остановку и все вылезли наружу. Солдаты с удивлением оглядывались вокруг, а из находящихся поблизости пещер стали показываться просветлённые, с любопытством разглядывая боевые машины. Философ, подошедший первым, с радостью поздоровался со сталкерами.

— Всё-таки появились! А я уже начал думать, что вы с концами пропали.

— Мы же пообещали, что займёмся вашей проблемой, — ответил Хром.

— Ну, мало ли что вы обещали, пока здесь были. А домой вернулись, свои дела затянули.

— Да нет. Всё в Физика упиралось. Пока он источник выбросов нашёл, пока свой прибор конструировал. На всё время нужно было. А ты бы у деда поинтересовался, вернёмся мы или нет. Он же видит будущее.

— Спрашивал.

— И что?

— Только голову мне запудрил своими линиями вероятностей. Я, хоть и философ, но до такого бреда не додумывался ни разу. Да вот он, кстати.

— Что-то многовато вас прибыло, — подошёл к ним дед Семён.

— Ну, вы же сами напугали нас сущностями всякими, — засмеялся Сержант.

— Я не пугал, я предупреждал.

— Вот мы и подготовились.

— Ну, что я могу сказать? Не к тому вы готовились. Не понимаете всей сложности и опасности.

— Это почему?

— Вы готовы вести бой с любым порождением этого мира. А там, на станции, чуждый разум. И сила у него другая.

— Что-то про чуждый разум я где-то уже слышал, — пробормотал Хром.

— Что есть, тем и долбить будем, — заверил Сержант. — Мало никому не покажется.

— Что ж, удачи вам. Когда приступаете?

— Проведём рекогносцировку, разведку и рванём, — пояснил Денис. — Тянуть, смысла нет. Вон, сейчас сверху глянем.

Возле одной из БМП два солдата готовили к запуску беспилотник. Денис подошёл к ним и стал о чём-то тихо переговариваться. Сталкеры тоже приблизились и стали наблюдать за подготовкой дрона. Наконец, всё было готово. Аппарат взлетел в воздух, сделал пару виражей над машинами и набрал высоту. Друзья сгрудились за спиной у оператора, вглядываясь в монитор, на который передавалось изображение. По экрану поползла панорама местности, острые выступы скал, петляющая серпантином дорога и, наконец, метеостанция. Сверху станция выглядела, как квадратная площадка, где-то тридцать на тридцать метров, с установленными на них мачтами, будками, какими-то стойками, площадками. Стоящий на краю площадки домик сравнительно хорошо сохранился и, даже, имел среды ремонта. Между мачтами и столбами освещения, словно электрическая дуга, горело неровное пламя, озаряя окрестности всполохами.

Дрон опустился ниже и по периметру площадки стали видны четыре человека, стоящих неподвижно, словно столбики. Трое мужчин и одна женщина. Внезапно они синхронно подняли головы вверх и так же синхронно вскинули вверх руки. Изображение заметалось и пропало.

— Мы потеряли аппарат, — доложил оператор.

— Как потеряли? — всполошился Денис. — Сбили? Я не видел инверсионного следа! Откуда там ПЗРК?

— Они сбили его без всякого оружия, — пояснил подошедший дед.

— Это как? — не понял спецназовец. — Камнем, что ли?

— Нет. Я ощутил сильное возмущение гравитационного поля. У них сверхспособности, я же говорил. Им не нужно оружие. Оружие они сами.

— Так кто же они?

— Сущности. Это были именно они.

— А по виду обычные люди.

— Они когда-то и были людьми.

Денис прошёлся вокруг столика оператора, сворачивающего свою аппаратуру, и задумчиво потёр подбородок.

— Дрон потерян, но картинку он передать успел, — задумчиво произнёс, наконец, спецназовец. — Примерно ситуация ясная. Расстановка сил тоже. Будем штурмовать. Командиры отделений ко мне!

Сержанты подбежали к командиру и получили указание на штурм.

— По машинам! — скомандовал Денис. — Что стоим, господа сталкеры? В головную БМП! Быстро! Физик, а ты куда собрался?

— Я с вами.

— Тебя только здесь не хватало! Случись что с тобой, кто нас назад перебросит?

— Не случится.

— Да делайте, что хотите! — махнул рукой спецназовец и полез в боевую машину.

— Эй, Физик! Возмутился Сержант, — а ну из машины!

— Но я должен!

— Ты должен нас здесь ждать. Я ещё хочу по родному измерению погулять. А если эти сущности тебя грохнут, или ты сам по своей глупости не туда голову засунешь, нам что, в этом мире до конца своих дней оставаться? Разговор закончен.

Все три БМП с рёвом понеслись в сторону серпантина, оставляя в клубах солярного дыма понурую фигуру Физика.

Сам был в бешенстве. Исполнитель стоял на коленях в том же машинном зале и глухо стонал от накатывающейся волнами в его голове боли. Так было всегда, когда Сам негодовал. Был бы Исполнитель человеком, давно бы сошёл с ума от этих невыносимых страданий. Наконец, Сам решил, что выданной порции негодования достаточно и приступил к практической части.

— Нам грозит серьёзная опасность. Возмущения пространства-времени говорит о том, что здесь появились опасная сила. И, судя по тому, насколько мощно было это возмущение, этой силы очень много. Ты готов встать на защиту своего Господина?

— Готов, Всегда готов! — вспомнил известную откуда-то фразу Исполнитель.

— Бери рабов, и займите оборону. И чтобы защищали меня до конца. Не зря я вам дал такую мощь, какой на этой планете не обладает никто.

— Слушаюсь, мой Господин.

— Иди.

Обрадованный тем, что его отпустили, Исполнитель бросился из помещения и призвал рабов. Рабы явились быстро и, как обычно, не задавали вопросов, а просто, молча, смотрели на хозяина. А он прошёлся по площадке, осмотрел сетчатый забор и принялся расставлять подчинённых. Самку он поставил у северного края, Малого — у западного, Рослого — у южного, а Компа — у восточного. Сам же Исполнитель занял позицию под навесом у крыльца домика администрации и стал терпеливо ждать.

Жужжание высоко в небе Исполнитель услышал давно, и никак не мог понять, что же издаёт такой звук. Стараясь не высовываться сильно из-под навеса, он глянул в небо и увидел светлую точку, которая снижалась прямо над станцией. По мере снижения пятно превратилось в странный аппарат, силуэт которого что-то ему напоминал. «Самолёт», всплыло откуда-то из дальних уголков памяти. И это воспоминание Исполнителю уж очень не понравилось. Откуда здесь самолёт? И, самое главное, зачем он здесь, именно над ними? Решение пришло мгновенно. Самолёт нужно уничтожить. Мысленная команда рабам, и все четверо посмотрели наверх, вскинули руки и нанесли счетверённый гравитационный удар по летающей машине. Самолёт закрутился в воздухе и разлетелся на части, которые упали где-то за станцией. Угроза миновала, но что-то подсказывало, что расслабляться рано. Основная угроза впереди.

Исполнитель сел на ступеньки крыльца, закрыл глаза и стал сканировать окрестности. Какое-то время ничего не происходило. Он уже хотел открыть глаза и встать, когда на границе его восприятия появилось смутное пятно. Пятно тревожило и двигалось в их сторону. Следом появилось ещё одно пятно, потом третье. И эти пятна прямо дышали опасностью. Исполнитель напрягся и стал всматриваться пристальней. Пятна стали увеличиваться и, наконец, выросли в громадных пятнистых чудищ, которые, угрожающе рыча, ползли наверх по дороге. Вот она, угроза, о которой говорил Сам. Исполнитель мысленно скомандовал рабам, и они все переместились к воротам, в которые упиралась поднимающаяся снизу дорога, и сам занял место в середине построения. Вот сейчас всё свершится. Они уничтожат этих монстров и Господин будет доволен.

БМП бодро шли по поднимающейся к станции дороге. Дорога петляла, загибалась серпантином и разглядеть, что там дальше, удавалось только до поворота. Обстановка и общее настроение в боевых машинах были тревожными. Уничтожение дрона показало, что противник, с которым предстоит встретиться, был очень серьёзным. Люди готовы были вступить в бой. А как же иначе. Очень многие прошли через горнило вяло затухающей, а, местами, и вспыхивающей с новой силой третьей мировой войны. Да и Город не располагал к малодушию. Но здесь было совсем другое.

Солдаты сжимали в потных от нервного напряжения руках автоматы, наводчики-операторы прильнули к прицелам, внимательно контролируя местность тонкими стволами тридцати миллиметровых пушек, до боли в руках сжимали штурвалы механики-водители. Но боевые машины поворот за поворотом всё ползли и ползли вверх. Напряжение зашкаливало. Денис, закусив до крови губу, всматривался вперёд. Уж скорее бы враг. Ожидание хуже самого боя. Это было всегда.

Когда передняя машина преодолела последний поворот, впереди показалось сетчатое ограждение метеостанции и хиленькая цепочка из пяти человек, выстроившихся перед воротами. Люди были безоружны и спокойно стояли, глядя на бронированного монстра, направляющегося к ним. Именно эта внешняя хрупкость и безмятежность обитателей станции помешала Денису сразу дать команду оператору-наводчику стрелять на поражение. А потом время было безвозвратно упущено.

Мощный удар сотряс корпус БМП, второй удар подбросил её вверх, и только запас прочности, который придали машине конструкторы в своё время, не позволил корпусу развалиться. Удар молнии полоснул по башне, запахло гарью, и тонко завыл наводчик-оператор, сползая в десантный отсек из башни. Двигатель заглох, а по дороге вниз от ворот пошла стена огня, полыхающая, словно магма, извергающаяся из жерла вулкана.

— К машине! — истошным голосом заорал Денис и уже в рацию, — всем машинам — назад. За поворот не высовываться. Быть в готовности подобрать экипаж головной коробки. У нас трёхсотый!

Бойцы уже шустро покидали погибающую БМП, отходя назад. Двое на руках тащили наводчика оператора, продолжающего выть от боли. Сталкеры тоже выпрыгнули из машины и, подождав, когда Дэн присоединится к ним, рванули за поворот. От двух оставшихся БМП к ним уже бежали люди. Кто-то подхватил раненного и потащил в десантный отсек второй машины. Остальные бойцы запрыгнули на броню, и Денис дал команду на отход.

Дорога была достаточно широкой, поэтому развернулись без проблем. Дэн стукнул прикладом по башне.

— Держи поворот на прицеле! — проорал он наводчику-оператору. — Кто бы ни показался, открывай огонь сразу!

— Понял! — ответили из башни, она стала поворачиваться, и ствол пушки уставился на удаляющийся поворот.

Однако, их никто не преследовал. Проделав обратный путь, две оставшиеся машины вернулись на место недавней стоянки.

— Физик, — закричал спрыгивающий с брони Дэн, — делай срочно проход назад! У нас раненный! Срочно нужна медицинская помощь!

— Не спеши, — остановил его неизвестно откуда появившийся дед. — Несите его ко мне в пещеру. Мы поможем ему.

— Как?

— У нас много способностей, о которых обычный человек может только мечтать. Твой солдат обожжён. Что ваша медицина может ему дать в этом случае? Сколько он будет мучиться от боли, а потом до конца жизни ходить со страшными шрамами от ожогов? И спасут ли ему глаза ваши врачи? В конце концов, он пострадал за нас. Несите.

Денис сверкнул белками глаз, дал своим бойцам отмашку. Раненного потащили в пещеру, куда тут же поспешил дед Семён и ещё несколько просветлённых.

— Что случилось? — почти в один голос спросили Физик и Философ.

— Да мы и сами ничего не поняли, — оправдывался Сержант. — Они чем-то ударили по передней БМП. Да так, что корпус перекосило. А потом, словно на мощный трамплин наехали. Машина метра на полтора вверх подпрыгнула! Дальше, как электрой долбануло. Движок сразу сдох. Ну, а когда на нас волна огня пошла, тут уж мы ждать не стали. Все из машины и ходу. Страшно подумать, что сейчас от той Бэхи осталось.

— И что же теперь делать? — приуныл Физик.

— Думать надо. В лоб эту крепость не взять.

Хром отошёл в сторону и присел на валун. В голове крутилось что-то важное, но разговоры и возбужденные выкрики бойцов, только что вырвавшихся из ада отвлекали. Вернулся Денис, уже без того бешеного блеска в глазах, что был накануне.

— Как там солдат? — поинтересовался у него Хром.

— Уже легче. Эти аборигены над ним колдуют. Хоть выть перестал.

— Отключился?

— Нет. В сознании. Они ему как-то боль сняли. Обещают за пару дней полностью на ноги поставить. Ему глаза сильно повредило. Но, говорят, что и это не проблема.

— С этим понятно. Что со станцией делать будем? Всё? Обломали нас?

— Э нет! — скрипнул зубами спецназовец. — Теперь у меня с этими защитниками личные счёты. Я так просто не отступлюсь. Старик прав был. Мы поступили самонадеянно, посчитав, что с нашим оружием нам море по колено. А, ведь, он предупреждал.

— Я, мужики, вот что думаю, — присел рядом Философ, — их оружие для вас было сокрушительным почему? А потому, что у вас нет защиты от их оружия. Но, ведь и у них нет защиты от вашего оружия. Судя по вашим рассказам, эти сущности бьют аномалиями. Не так, как наши тём…, тьфу, просветлённые, конечно, а покруче. Нашим нужно время, для того, чтобы создать, например, воронку, или пузырь отодвинуть, как они, например, в Гнилой деревне делают. А эти сразу, с ходу. Только глянул — и трамплин, руку вскинул — гравитационный удар.

— Просветлённые тоже так могут, — вмешалась в спор, подошедшая Лаки. — Я видела.

— Да что они могут? Слегка толкнуть сгустком энергии? Кто из них может так долбануть по вот этому броневику, чтобы корпус повело?

— Нет, — подтвердил Георгий, слушавший лекцию Философа с открытым ртом, — мы так не можем.

— А я что говорю? То есть силы у этих сущностей, как мошкары на болоте. И скорость воспроизведения аномалий высокая. Так?

— Так, — согласился Денис. — Но я всё равно не пойму, куда ты клонишь.

— Я к тому клоню, что надо заставить их замешкаться, отвлечься, что ли. Чтобы они не сразу применили свою силу. Тогда их перестрелять обычными пулями и все дела.

— Тьфу, — плюнул от досады спецназовец, — сижу здесь, уши развесил. Думал, что дельное что-то скажет. А это обычный дилетантский трёп. Мне что, прикажешь перед ними кадриль танцевать или карточные фокусы показывать, пока кто-то не подойдёт сзади и их не перестреляет?

— Подожди, Денис, — вдруг осенило Хрома, — а ведь Философ дело говорит.

— И этот туда же!

— Не горячись. Перед тем, как нам прыгнуть сюда, мы с Сержантом за розовым ежом в город ходили. Помнишь?

— Ну, помню. Я вас тогда обыскался.

— Там в городе мы наткнулся на стойбище кочевников, где я и встретил старого знакомца, колдуна. Вот этот колдун загадал мне интересную загадку. И сказал, что я пойму её потом, но над ней стоит подумать. Похоже, я понял, что имел в виду этот старик.

Хром схватил палочку, нарисовал спираль с кружком по центру и произвёл с ножом и пылью те же манипуляции, как колдун.

— Ничего не поняли?

— Движение ножа по спирали, это ваша попытка попасть на станцию по дороге, — предположил Философ.

— Пусть так, — с сомнением произнёс Денис. — А что тогда означают эти удары ножом?

— Я думаю, — проговорил Хром, — он нам подсказывал, что надо проникнуть сразу на станцию.

— Как?

— А как мы оказались сразу в этой долине? Через проход из нашего измерения. Только проход нужно делать именно на подстанцию. Точку входа в нашем измерении отыскать не сложно. Наложим две карты друг на друга и все дела.

— Ну и что? Появимся мы посреди станции. Что, ошеломим их этим? Сомневаюсь. Сожгут на месте. И кучки пепла не останется.

— Вот это и есть первый удар ножом. Сунемся сразу, напоремся. А вот вторым ударом он подсказывает нам, что нужно сначала через этот проход их ошеломить.

— Но как? Тот про ошеломить говорит, теперь этот. Как ошеломить?

— Нужно впереди себя отправить боеприпас. Да такой, чтобы, если не поубивает там их всех, то точно лишит боеспособности минут на пять. Нам этих пяти минут за глаза хватит, чтобы их там всех перестрелять.

— Мощный фугас отправлять не позволю, — вскинулся Физик. Он там всё разнесёт. А мне понять нужно, что там за зверь такой, про которого дед говорил, и для которого эти сущности просто цепные псы.

— Термобарический! — просветлел лицом Денис. — Именно термобарический боеприпас. Этот, если не повыжигает их всех, так точно заставит забыть и о суперсиле, и о каком либо сопротивлении.

— Что за хрень? — не понял Философ.

— Боеприпас объёмного взрыва, грубо говоря. После взрыва образуется огненное облако, которое надежно выжигает все живое в радиусе нескольких десятков метров. Взрывная волна термобарического боеприпаса стелется по земле, затекает в каждое углубление и укрытие. От нее невозможно спрятаться в блиндаже или окопе. Ну а потом кислород в облаке выгорает и происходит схлопывание. Даже тем, кто в огненное облако не попал, мало не покажется. При резком скачке давления контузия качественная обеспечена, даже барабанные перепонки лопаются. Тут не повоюешь.

— А у нас есть такой боеприпас?

— Возвращаться надо. Поищем. На складах наших, если порыться хорошо, ещё и не то можно найти. Прапора — хомяки знатные.

Настроение сразу поднялось. Всё же хорошо, когда найдено решение. Правда, с таким сильным противником, каким оказались эти сущности, ни в чём нельзя быть уверенным. Но всё же это лучше, чем та безысходность, что витала здесь полчаса назад. Опять появились улыбки, зазвучали шутки, смех. Денис принял решение оставить солдата в этом измерении, раз просветлённые так хорошо справляются с его ранением, а остальным возвращаться домой. Вышедший из пещеры дед Семён заверил, что с бойцом будет всё хорошо и проводил взвод до самого прохода, шустро открытого Физиком.

8

Дома отдохнуть так и не получилось. Физик усвистал вместе с взводом Дениса в гарнизон, откуда отзвонился и предупредил, что выезд назад через два часа. Только и успели, что подогреть в баньке воды и немного помыться. Хотели оставить Лаки дома, мотивируя тем, что негоже бросать дом без присмотра. Уж слишком опасной представлялась предстоящая экспедиция, и не хотелось подвергать риску жизнь девушки. Однако Лаки на увещевания не повелась и категорически отказалась оставаться дома. Когда подъехали обе БМП, она подхватила свой верный «Винторез» и демонстративно хлопнула дверью у самого носа Сержанта. Сержант хмыкнул, опять открыл дверь и вышел следом. У передней машины курил Денис, разглядывая недавно починенную Хромом крышу.

— Что такой задумчивый? — поинтересовался у него Сержант.

— Получил по полной программе за потерянную Бэху. А за солдата, если не предъявлю его живым и относительно здоровым, вообще обещали три шкуры спустить. Спасибо Физику, отбил меня у командира.

Учёный скромно потупил глазки и вернулся к своему ноутбуку.

— Что с боеприпасом? — спросил Хром, сразу переходя к делу.

— Отыскались такие. Аж два. Ещё украинского производства. РПО-16. Мощная штука. Вот Физик и вычисляет сейчас углы стрельбы, как горизонтальные, так и вертикальные.

— И что, получается?

— Получится, никуда не денется, — отозвался учёный. — Здесь главное, синхронность и слаженность действий. Сначала стрельба одновременно из обоих гранатомётов, потом сразу закрытие прохода. А то и нам достанется. Боеприпасы должны рвануть метрах в пяти от прохода.

— Это не гранатомёт, — поправил его Денис, — а реактивный огнемёт.

— Один хрен, — огрызнулся Физик. — Труба, гранату заряжаешь, она летит и взрывается. Какая разница, что в ней: фугасная начинка или огнесмесь?

— Да что с вами, ботаниками, разговаривать? — махнул рукой Денис.

— Я не ботаник, я — физик.

Спецназовец закатил глаза, вздохнул и полез в десантный отсек.

— Умник, ты едешь, или здесь остаёшься? — спросил он оттуда.

— Еду, конечно.

— Тогда садись.

Физик засуетился, сложил свой ноутбук и полез в чрево боевой машины. Следом, смеясь и подшучивая, полезли и сталкеры. Поехали уже привычной дорогой, притормозили у лаборатории и опять выслушали жалобы её начальника на то, что исследования другого измерения приостановлены из-за того, что Физик не открывает им проход.

— Мне сейчас совсем не до этих исследований, Леонид Юрьевич, — отбивался от него учёный.

— Неужели вы не понимаете, как это важно?

— Сейчас приоритетной является та задача, которой занимаюсь я.

— Но мы бы могли изучить и эту, чуждую нам энергию. Зачем торопиться устранять причины её появления?

— Вы понимаете, что она губительна для того мира? Тем более, есть предпосылки для проникновения её и в наше измерение.

— Господи! Неужели трудно подождать пару недель? Мы бы за это время получили хоть какие-то результаты!

— Ваши датчики вот уже несколько суток фиксируют данные с каждого ночного выброса. С местным населением я договорился, чтобы их не трогали. Снимете с них показания и работайте с ними, сколько вам заблагорассудится. А сейчас не отвлекайте меня.

— Я определил точку перехода, — оторвался от планшета Хром. — Она вот здесь.

— По машинам! — скомандовал Денис и обе машины двинулись в указанном направлении.

— Хром, а ты уверен, что это именно это место? — в который раз уже спрашивал Денис.

— Уверен. До этого все координаты нашего измерения совпадали с координатами того. Почему сейчас должно быть по-другому?

— Учти, мы нашли только два боеприпаса, — вставил своё слово Физик, — и те чудом оказались на складах. Если потратим их впустую, брать больше неоткуда будет. А заказывать с большой земли, да ещё и объяснять, зачем они нам нужны — та ещё морока.

— А ты вообще молчи! На кнопке сиди и вовремя включай, а, самое главное, вовремя выключай, чтобы нас не поджарило.

— Да сижу я, сижу. Денис, у бойцов положения огнемётов проверь. Чтобы углы были такие, как я рассчитал. И стреляли, чтобы, залпом.

— Проверяю уже.

Нервное напряжение росло. Все прекрасно понимали, что от этой части операции зависит очень многое. И если они ошиблись, то могут пострадать или от собственного оружия, или на той стороне от сущностей, которые, если будут в полном здравии, с ними церемониться, точно не станут. Наконец, всё было готово. Бойцы застыли в метре друг от друга, удерживая в нужном положении тяжёлые трубы реактивных огнемётов. Денис дал обратный отсчёт. На счёт «Один» Физик нажал на кнопку, и появилась маслянистая плёнка. Тут же последовал «Пуск» и оба огнемёта, выпустив из раструба длинный огненный след, выбросили из себя реактивные снаряды. Физик тут же отключил прибор и плёнка пропала.

Денис, выждав двадцать секунд, махнул учёному, плёнка опять замерцала масляными разводами, и обе бронированные машины со спецназовцами на броне рванули на ту сторону. Оказавшись на территории станции, все десантировались на ещё дымящуюся, горячую землю, зразу рассредоточиваясь. Первым нашли обугленный труп высокого тощего человека. Ну, или бывшего человека, если верить деду. Полуобгорелая девушка лежала возле оплывшей от жара мачты. Невысокий парень изломанной куклой валялся у дымящихся остатков сгоревшей дощатой будки. Ещё один парень мотал головой, стоя не четвереньках, глядя невидящими глазами и не обращая внимания на льющуюся из ушей и носа кровь. Мужчина постарше пытался влезть на крыльцо, оставляя за собой кровавый след. Рисковать не стали, поэтому выживших добили, не дожидаясь, когда они оклемаются.

Только проконтролировав всю территорию, наконец, позволили себе осмотреться. Ландшафт сейчас совсем не походил на тот, который видели на изображении с беспилотника Покореженные и обрушенные мачты, дымящиеся остатки чего-то деревянного, обугленная земля и опалённая стена домика администрации. Всполохи, которые раньше здесь наблюдали, исчезли. Бойцы, прикрывая друг друга, ворвались внутрь и рассредоточились по комнатам. То и дело доносились доклады: «Чисто!». Последними вошли сталкеры.

— Ну, что там, Денис? — поинтересовался Сержант у встречающего их в коридоре спецназовца.

— Пусто. Всё запущено, давно не убиралось. Относительно чистые только комната, которую они себе отвели для отдыха, видать, — Ден кивнул на комнату справа, в раскрытую дверь которой были видны пять замызганных матрасов, лежащих на дощатом полу, — да машинный зал с покорёженными серверами и разбитыми мониторами. Не пойму, зачем там чистоту поддерживать?

— Где, говоришь, машинный зал? — встрепенулся Физик.

— Пойдём, покажу.

От нечего делать, неразлучная троица сталкеров тоже подалась вслед за учёным. Они вошли в достаточно большое помещение, заставленное оплывшими покорёженными серверными шкафами и действительно разбитыми мониторами компьютеров. Физик огляделся, весь подобрался и, словно ищейка, прошёлся по комнате, что-то вынюхивая. Вот он осмотрел проводку, которая здесь не была утоплена в стене, а тянулась прямо поверху, крепясь на маленьких изоляторах, потом заглянул в серверные шкафы, долго там копался, вылез оттуда и стал изучать процессорные блоки. Друзья с интересом наблюдали за манипуляциями своего товарища, ничего не понимая.

— Физик, — наконец не выдержал Денис, — что ты там пытаешься узнать? Мне что с бойцами делать?

— Бойцам скомандуй привал, или как там у вас называется. Пусть отдыхают. А тут весьма интересные вещи творятся.

— Подожди. Не рассказывай. Сейчас отдам людям команду и вернусь, — заинтересовался Денис.

Сам редко бывал доволен, но сейчас был именно такой случай. В его голосе слышались облегчение и радость. Похоже, он сильно испугался. Исполнитель впервые усомнился в всесильности Господина. Крамольная мысль скользнула в его голове, сильно, до паники напугав, и тут же пропала.

— Ты хорошо поработал, — довольно вещал голос в его голове. — Правильно оценил противника, удачно расставил своих рабов, чётко спланировал оборону. А то, что не успокоился, когда уничтожили беспилотник, вообще молодец. Беспилотник — это была разведка. Конечно, нападающих нужно было уничтожить всех, но они слишком быстро отступили, а оставлять станцию без присмотра нельзя. Хочется надеяться, что ты их напугал достаточно сильно. Но всё равно, нужно удвоить бдительность. Расставь рабов и постоянно сканируй окрестности. Всё. Иди.

Исполнитель вышел из машинного зала и направился на площадку. Рабы привычно встали перед ним, ожидая приказов. Он огляделся и прикинул ситуацию. Дорога к станции всего одна и, теоретически, добраться до неё можно было только по дороге. Однако, исключать вариант проникновения со скал сверху тоже не стоит. В памяти всплыло новое слово: «Альпинизм». Следовательно, рабов нужно расставить так же, как и в случае с тем самолётом, которого Сам назвал беспилотником.

Повинуясь мысленному приказу, рабы молча разошлись по своим местам, а Исполнитель опять присел на крыльце и, прикрыв глаза, снова принялся сканировать окрестности. Ничего не происходило. В пределах восприятия было тихо и спокойно. Так и стоял сгоревший бронированный монстр на дороге, мёртвый и, теперь, безопасный. Вот только на душе было тревожно. В то время, когда эти монстры ползли ползли вверх, Исполнитель ощутил огромную мощь и силу в тех людях, укрывающихся под их бронированными шкурами. Слишком легко далась эта победа. Он чувствовал, что эти люди не остановятся. Это не было бегство, это было отступление. Они ушли, чтобы вернуться. Странно, но Исполнитель не чувствовал этих людей сейчас. Те людишки, что копошились сейчас на дне долины, обладали совсем другой аурой, совершенно безобидной и безопасной. Правда, на самой границе восприятия, имелся слабый тревожный отзвук. Но этот отзвук был безопасен. Скорее всего, это один из нападавших, который пострадал от них. Но, где же остальные?

Исполнитель настолько сильно сканировал окрестности, обострив до предела свои чувства, чтовнезапное появление мощного скопления враждебных аур всего в нескольких метрах буквально оглушило его. Он открыл глаза, ничего не понимая, и не увидел перед собой ничего, кроме маслянистой плёнки. Так же неожиданно, как и появились, ауры пропали, внеся ещё большую сумятицу в мозг Исполнителя. А потом разверзся ад.

Сначала был взрыв. Взрыв, в принципе, был небольшой, но после него взметнулось пламя. Нет. Не так. Облако пламени возникло ниоткуда, и было таким жарким, что, стоящий на расстоянии Исполнитель, услышал, как на его голове затрещали волосы. Пламя сразу поглотило Рослого. Кажется, он даже не понял, что умер и просто упал на землю обугленной головёшкой. Зато истошно закричала Самка, бьющаяся в огне под оплывающей мачтой. А потом пламя пропало и воздух схлопнулся с такой силой, что от потемнело в глазах. Страшная боль в ушах скрутила его, а крик разочарования и страдания Самого в голове вообще лишила его способности думать. Всё, что он смог, это стать на четвереньки и поползти в дом, туда, к своему Господину. А потом раздались выстрелы, и Исполнитель понял, что это всё.

Чувствуя, что это надолго, сталкеры скинули на пол рейдовые ранцы и уселись на пол, с наслаждением вытянув ноги. В комнату опять забежал Дэн и, усевшись рядом, выжидательно уставился на учёного.

— Всё, Я пришёл. Рассказывай.

— Если я правильно понял, — менторским тоном начал Физик, — мы имеем дело с тем случайным стечением обстоятельств, про которые говорят: «Один раз на миллиард» Да что там миллиард? Сто тысяч миллиардов!

— Ты ближе к делу, — прервал его красноречие Хром.

— Так и говорю по делу. Куда уж ближе? Дело в том, что здесь произошло просто невероятное наложение случайностей. Ядерный взрыв в Городе спровоцировал разрыв пространственно-временного континуума и забросил сюда людей, будущих просветлённых.

— Это мы и без тебя знаем.

— Не перебивай! Одновременно, тот импульс, который проделал дыру между измерениями, повредил вот это оборудование и замкнул контур между металлическими мачтами, столбами освещения и другими предметами, находящимися на возвышении. В нашем мире пробой затянулся, а в этом — нет.

— И так что? — не понял Сержант. У нас на подстанции было то же самое. Вот только никаких сущностей там не было.

— В том и дело! В нашем случае, энергия просто заходила в дыру, как в потерпевший бедствие корабль через пробоину затекает вода. Вся. И грязная, и чистая, и с рыбами, и с водорослями. Вся вода, которая в данный момент была в районе пробоины. Так и у нас было. Энергия в дыру, образованную контуром подстанции заходила любая, без разбора. А вот тут в пробоине был своеобразный фильтр, который накачивал в этот мир только энергию, обладающую определёнными свойствами, губительными для всего живого. Видимо, эта энергия хорошо фильтровалась только в ночные часы. Иначе как объяснить, что выбросы происходили только ночью?

— Выходит, что, если эта энергия заполнила бы всю землю, всё живое погибло бы?

— Нет. Просто во время закачки, концентрация энергии была высока и, следовательно, смертельна для живого существа. А так она бы равномерно распределилась бы на всей земле и всё живое бы мутировало. А вот мыслящие существа, сиречь люди, превратились бы в страшных монстров и одновременно марионеток в чужих руках. Ну, примерно в таких же, как и бывшая обслуга этой станции.

— И кто же этот умник, раз обслуга только марионетки?

— А вот это самое интересное.

— Да не томи уже! — взорвался Хром. — Сколько можно ходить вокруг да около?

— Грубые вы всё-таки люди, — сокрушился Физик. — Не понимаете вы всю прелесть открытия нового, неизведанного. Ладно, продолжим. Этим умником, как вы говорите, было вот это.

— Что вот это?

— Вот это, — Физик обвёл рукой комнату. Помните, я говорил вам, что импульсом повредило оборудование? Так вот, именно повредило, а не уничтожило. Много объяснять не буду, всё равно не поймёте, но в результате импульса что-то перемкнуло, что-то спаялось, что-то наоборот разомкнулось и создалось то, над чем безуспешно бились всю кибернетическую эпоху величайшие умы. Появился искусственный интеллект. Этакий сверхразум. Вот он-то в доли миллисекунды оценил ситуацию, взял под контроль фильтрацию энергии, обеспечил ускоренную мутацию обслуги метеостанции и заставил их работать на него. Работёнка несложная с их-то приобретёнными сверхспособностями: ремонтировать станцию, обеспечивать её работоспособность и защиту.

— А ты не выдаёшь свои сумасшедшие фантазии за действительность? — усомнилась Лаки. — Ведь это чистой воды бред!

— Я, конечно, не во всём до конца уверен. Но в целом картина ясная. Вот, хочу сейчас кое что ещё проверить.

— Подожди-ка, — насторожился Сержант, — как бы нам твои проверки боком не вышли.

— После того, как мы разрушили контур, этот сверхразум лишился питания и отключился. Я хочу его запитать.

— Чем?

— Розовым ежом из моего прибора.

— Э нет, дорогой наш учёный. Я, конечно, понимаю, что ты фанатик от науки, но рисковать прибором, при помощи которого мы должны вернуться в наш мир, я тебе не дам.

— Но я же должен проверить свою гипотезу!

— Присылай сюда грузовик, грузи всё это оборудование, увози в свою лабораторию и изучай себе на здоровье.

— Это всё нельзя разбирать, пока мы полностью не срисуем всю схему, вплоть до диаметра проводов и маркировки шин! А это не один месяц работы.

— Вот и езжай сюда, рисуй себе. А нами рисковать не позволю. И, потом, вдруг он тебя под контроль возьмёт, а то и всех нас. Круто же, заполучить себе в охранники два отделения спецназа во главе с офицером и троих сталкеров в придачу, а для обслуги — крутого учёного.

— За крутого учёного спасибо, конечно, но риск минимален.

— Я сказал нет!

Физик обиженно помолчал, горестно качая головой.

— Денис, — наконец принял он решение, — опечатай комнату, дай команду заколотить окна и выставь охрану. Чтобы ничего даже на микрон не сдвинулось.

— Ого! — удивились Хром и Сталкер.

— Что делать? — развёл руками спецназовец. — Меня к нему приставили. Он, типа, сейчас моё начальство.

— Слышь, начальство, — обратился к Физику Хром, — мы домой-то поедем? Давай сворачивайся быстрее.

— Да-да, я сейчас.

Дверь в машинный зал закрыли, опечатали, Денис выставил караул, оставив на станции одну БМП, на второй спустились вниз. Возле палаток лаборатории бурлил народ. Казалось, все просветлённые побросали свои дела и собрались здесь. Дед Семён подошёл к боевой машине и пожал руки всем.

— Я знал, что именно эта линия вероятности окажется верной. Спасибо вам. Вы сами не знаете, что для нас сделали. Теперь можно жить в полную силу и не бояться ночей. И, посмотрите на небо.

Все дружно задрали головы и так же дружно удивились. Серая хмарь, постоянно затягивающая небо, вдруг стала расходиться, и в образовавшуюся прореху выглянуло солнце.

— Ну, лишь бы на здоровье, — смутился Денис. — Как там мой солдат?

— Уже лучше. Начал немного видеть. С ним работает наш целитель, Игнат. Послезавтра можете забирать.

— Ну, что ж. Тогда мы поехали.

С просветлёнными попрощались довольно тепло. Хром с Сержантом отыскали Философа, опять медитирующего на валуне, подставляя лицо солнцу.

— Фил, — позвал его Хром.

— О! Ребята! — спрыгнул с валуна искатель. — Я думал, что вы уже уехали.

— Уезжаем.

— Было очень приятно познакомиться с вами. Вы классные ребята.

— А ты куда?

— Поживу немного здесь. Местные, вроде, не против. А потом за периметр. Отдохну и опять на Территорию.

— Как же ты один до периметра доберёшься?

— Через тоннель местные проведут. А дальше сам. Мне не впервой. Я же всегда один по Территории хожу. А с теми артефактами, что остались от Кабана, я во внешнем мире по-взрослому оттянусь. Ведь философам тоже ничто человеческое не чуждо.

— Ну, тогда бывай.

— И вам не хворать. Они обнялись и сталкеры поспешили к БМП, с которой им уже активно семафорил Денис.

В баре, как обычно, было шумно и накурено. Сынок только вернулся с удачной ходки и весело праздновал свой богатый хабар. В другом углу так же буйно гулял бухгалтер, хвастаясь тем, что на промзоне наткнулся на цех, полный артефактов. Бедный Алик с ног сбился, пытаясь угодить сразу двум таким хлопотным компаниям. Поняв, что бедному официанту точно не до них, друзья сами подошли к стойке, получили свой заказ у Ашота и скромно присели за свободный столик.

— Надеюсь, — проговорил Хром после того, как опрокинул первую рюмку, — нам больше никого не надо спасать.

— А мне понравилось, — усмехнулась Лаки. — Пришли, посмотрели и спасли.

— Ага. Прямо так всё просто и было, — хохотнул Сержант. — Если так легко, чего мы каждый день мир не спасаем?

— Хватит с меня миссий по спасению, — проворчал Хром. — Хочу жить спокойно. Всё, ухожу в отпуск. На днях улечу к маме и в лес за грибами.

— Мы, тогда, тоже в отпуск, — переглянувшись с Лаки, заявил Сержант.

— А что, давайте со мной. На рыбалку сходим, по грибы, поохотимся, наконец.

— Я уже наохотился на Территории. Как вспомню ту коровку, до сих пор волосы шевелятся. Мы уж лучше по ночным клубам.

— Ну что, тогда за отпуск?

— За отпуск.

Конец.

5 сентября 2018 года.

Николай Липницкий Кастрофа. Хроники выживания

Пролог

Яркое весеннее солнце озаряло зеленеющие ещё изумрудной зеленью луга. У самого подножья горы, скрытая за высоким забором, стояла роскошная вилла. Установленные на крыше панели солнечных батарей бросали слепящие блики. Густая зелень южных деревьев клубилась над оградой. По склонам то там, то здесь разбросаны точки овец, пасущихся на свежей весенней траве… Пастух Хамид, тяжело вздыхая, точил на оселке нож.

— Не понимаю, чем я навлёк на себя гнев Аллаха, вторая овца за сегодня, шестая за неделю.

— На всё воля Всевышнего, — провёл ладонью по бороде дед Ахмад, отставив пиалу в сторону. — Что дохтур говорит?

— Да что он сказать может? Посмотрел первых двух, анализы взял. Сказал, что ничего серьёзного. Резать разрешил. И потом по телефону сказал, режь, мол. Не заразно. А как не заразно, если уже столько овец заболело? Двух не успел, сами сдохли. Столько мяса пропало. Да и у других не лучше.

— Ладно, пошли эту резать, а то тоже сама сдохнет.

Они пошли к больной овце, которая лежала возле ограды кошары. Тяжело дыша вздутыми боками, она мутными глазами обводила окрестности. Сотворив краткую молитву, Хамид придавил коленом животное и быстро, привычным движением, разрезал ему горло. Вдвоём с дедом Ахмадом они подвесили тушу и принялись сноровисто свежевать. Внезапно вынырнув из-за склона, почти над самыми головами пролетел вертолёт, хлестнув чабанов тугими струями из-под винтов. Хамид, подрезая мездру, от неожиданности чиркнул остро наточенным ножом по пальцу. Выругавшись вполголоса, наскоро перевязал рану, благо несерьёзная, и продолжил прерванное дело.

— Неспокойно мне, что-то, Ахмад баба, — произнёс Хамид.

— Что тебя тревожит?

— Чужаки из большого дома странно себя вести начали. Уже дней десять там суета какая-то. Раньше и не слыхать их было. Как и не жил никто там. Только охрану видели, да машины изредка ездили. А сейчас мотаются туда-сюда, вертолёт вон, летает.

— Да. Мечутся, как крысы в бочке. Но это нас никак не касается. Они нас не трогают, и мы их не трогаем.

— А что там вообще такое? Сколько времени этот дом здесь стоит, а что там — неизвестно.

— Да больница может, какая — то. Для богатых, наверное.

— С чего это вы взяли, Ахмад-баба?

— Несколько раз видел там людей в белых халатах, когда ворота открывали.

— А я видел, как туда животных завозили. Один раз лошадь, корову вот тоже в прошлом месяце.

— Да кто этих чужаков разберёт! — проворчал дед Ахмад, почёсывая за ухом огромного алабая, с вожделением поглядывающего на таз с внутренностями.

Доктор Саулис налил себе в стакан «Джек Дэниельс» на два пальца и залпом выпил. Руки тряслись, а в глаза, словно кто-то песка насыпал. От тихого уюта лаборатории не осталось и следа. Суета и нервозность передались даже подопытным образцам. Крысы, кролики, собаки и даже коза метались по клеткам, издавая режущие уши звуки. В стороне рыдала Ингеборга, размазывая тушь по лицу. Стивенсон, куратор проекта, нависая всей тушей над девушкой, громко орал:

— Как! Я спрашиваю, как! Как эта крыса могла сбежать?!

— Это не крыса, это мышь, — сквозь рыдания выдавила из себя Ингеборга.

— Да мне плевать! Как единственный носитель наиболее удачного штамма мог покинуть клетку и сбежать?!

— Не знаааю! — вновь зашлась в рыданиях девушка.

Саулис вышел из помещения и пошёл к выходу. Захотелось вдохнуть свежего горного воздуха и немного взбодриться. Он прошёл в беседку и закурил. Глаза стали слипаться, в голове шумело. Уже которую ночь доктор Саулис не спал. Да и как тут уснёшь, когда такое творится. Эту лабораторию специально построили вдали от лишних глаз, высоко в горах. То, чем они здесь занимались, никак не должно было стать достоянием широкой общественности. Слишком специфические требования к разрабатываему вирусу выдвинули заказчики. И вот, когда работа была почти закончена, осталось только выделить из крови подопытной мыши нужный штамм и получить очень приличное вознаграждение, эта тварь сбежала. И сбежала, судя по всему окончательно. Оптимизма не добавляли ещё и слухи о странных болезнях овец на соседних пастбищах. Если выяснится, что это вирус вырвался на свободу, последствия могут быть мрачными.

Гора родила мышь. Обычно так говорят, когда титанические усилия выдают мелкий и несущественный результат. В данном случае мышь родила гору. Ночью Хамиду стало плохо. Если бы дед Ахмад догадался отвести его в тот странный особняк, для всего человечества это было бы благом. Но дед Ахмад повёз Хамида в город. По дороге ему стало ещё хуже, а в приёмном покое врач диагностировал смерть. А ночью Хамид поднялся с железного прозекторского стола и загрыз дежурного патологоанатома. Потом они вдвоём выбрались из морга, который был при больнице, и загрызли дежурную смену приёмного покоя. К утру больница кишела восставшими мертвецами, и зараза поползла дальше. Вирус, мутируя, попал в питьевую воду, в воздух… И обрёк человечество на незавидную участь.

День первый

Утро добрым не бывает. Особенно утро понедельника. В субботу хорошо посидели с другом, уговорив под застольную беседу сначала водочки, а потом и домашнее винцо из его «подвалов». Домой пришёл «на рогах», благо, что жил на соседней улице. Ну и, соответственно, наутро душа требовала одного — опохмела. Вообще-то такие загулы для меня редкость. Тем более тяжело для «нетренированного» организма. С утречка помаялся часов до двенадцати, ну и двинул в кафешку на пивасик. После второй кружки меня осенила «гениальная» идея зайти в супермаркет и прикупить ещё бутылку водки. А что? Воскресенье, выходной, как-никак. Полную гениальность этой идеи я и ощущал этим утром, собираясь на работу. Жена, демонстративно молча, плюхнула перед моим носом бутерброды и кружку кофе, однако спустя пару минут всё-таки проворчала:

— Всю ночь не спала.

— Из-за меня?

— Ну и из-за тебя тоже. Храпел, как паровоз. Да и на улице всю ночь крики какие-то, шум, беготня, сирены, то ли полицейские, то ли пожарные. Даже стреляли, вроде. А тебе хоть бы хны. Спал как сурок.

— Да, вижу — пробормотал я, борясь с головной болью и пролистывая страницы новостных сайтов в смартфоне, — по всему городу вспышки немотивированного насилия, случаи буйного помешательства, полиция и скорая «на ушах», несколько пожаров в разных концах города… О, глянь, и в соседних областях то же самое. Да по всему миру то же самое! Похоже на какую-то массовую эпидемию! У тебя сегодня уроки есть в школе?

— Да нет. По расписанию ничего. Сегодня я планировала документацией заняться. — Похоже, обиды были задвинуты далеко под давлением таких новостей. Ну и ладно, мне проще.

— Давай, ты никуда сегодня не пойдёшь. Позвони на работу, скажи, что заболела.

— Зачем? До школы два шага. Добегу, а там охрана. Ну и домой так же.

— Нет, ты, всё-таки, останься дома. Я смотаюсь на работу, покручусь среди людей, послушаю, что в городе творится. Может и брехня всё это. А ты будь на телефоне и никуда не выходи. Что надо, я по пути сам куплю.

— По-моему ты перечитал «Эпоху мёртвых» Круза.

— Ну, Круз-не Круз… А перебдеть все лучше, чем недобдеть.

Честно говоря, я действительно был очень увлечён серией книг про зомби-апокалипсис, ну и про «большой песец» регулярно почитывал. Поэтому и насторожился. Уж больно всё как пописанному развивается. Хотя… Скорее всего я ещё не протрезвел. А на похмельную голову и не такое подумается.

Повинуясь внезапной мысли, я набрал номер телефона дочери и долго ждал, пока не услышал в трубке её заспанный голос:

— Алё, пап, что так рано?

— Катюш, как там у вас?

— Да нормально всё, а что?

— Ночью ничего не происходило?

— Ну, на улице всю ночь то скорые, то полиция ездила. Где-то недалеко горело что-то. Пожарные мотались. Орал кто-то. А что?

— Да что-то нездоровое в городе происходит. Уж поверь мне. Ты сегодня никуда не выходи с внуком. И мужа никуда не пускай. Он всё равно на себя работает. За один день не обеднеет. А там видно будет. Договорились?

— Пап, скажи честно, что-то серьёзное?

— Пока не знаю. Но ты меня знаешь. Я по пустякам паниковать не буду. Закройтесь и никуда не выходите. Дай как мне своего мужа.

— Алло! Папа, я слушаю. — Зять взял трубку, словно всё это время был рядом.

— Сегодня из дома ни ногой. Дома сидите. И смотри, Илья, ты мне за дочь и внука головой отвечаешь. Понял?

— А работа как же?

— Работа один день и подождать может. Дома сидите. Договорились?

— Хорошо.

Спускаясь по лестнице, услышал, как на третьем этаже то ли ссорятся, то ли дерутся соседи. Ещё один пунктик в мою паранойю. Утро встретило меня свежестью и пасмурной погодой. На остановке оказалось слишком мало народу, все настороженно друг на друга поглядывали, ожидая маршрутки. Мимо с пугающей регулярностью проносились скорые и полиция. И все с включёнными «люстрами» и спецсигналами, оглушительно воющими и крякающими на всю округу и отдающимися болью в моей больной голове. Пару раз даже пожарные машины проехали. Моя маршрутка подошла минут через двадцать. Хмурый, невыспавшийся кондуктор, вяло пробормотал направление маршрута и захлопнул за мной дверь. На остановке «Новинка» через мутное окно я разглядел толпу людей, обступивших упавшего пешехода. «Вот, кому-то хуже даже, чем мне. Понедельник» — подумалось как-то вяло мне. На повороте к базарчику, на той стороне дороги упёрлась смятым капотом машина «Скорой помощи». К месту аварии спешили люди, а из дверей скорой неуверенно выбирался весь в крови какой-то мужчина. У небольшого базара кондуктор, как обычно, выскочил, чтобы купить пирожков, а мы остались ждать продолжения поездки и глазея от нечего делать в окно. Мимо пирожковых и чебуречных, в сторону мясных рядов шёл нетвёрдой походкой мужчина, достаточно хорошо и дорого одетый. На фоне шаурмы и куриц гриль такой персонаж явно выглядел чужеродным. Таких, обычно, чаще видишь в окнах проезжающих дорогих автомобилей.

«Надо же» — подумалось мне: «Водка демократизирует. Трезвым и близко бы не подошёл. Проезжая мимо, нос бы морщил. А выпил — и к народу потянуло. Только вот что это он с утра пораньше то? Или всю ночь не просыхая? Что поделаешь? Сливки общества. Им всё можно». И тут, поравнявшись с явно спешащей на работу женщиной, этот, конкретно взятый, «сливок» вдруг вцепился в отворот лёгкой курточки женщины и, не обращая внимания на её испуганные крики, удары довольно увесистой сумкой по голове и возмущённые реплики прохожих, потащил к себе. Досмотреть эту сцену не дал кондуктор, вернувшийся со свёртком, одурительно на весь салон пахнувшим свежеиспечёнными пирожками. Маршрутка поехала, оставляя за собой, начинающий развиваться, скандал. Через туннель под железной дорогой проехали с трудом: две машины, столкнувшись, закрыли проезд, оставив небольшое расстояние у самой стенки. На противоположном направлении тоже, какая-то суета. Выходя на своей остановке, я обратил внимание на зарево пожара вдали, за бугром, примерно там, где должен быть авторынок. Да что же за день сегодня такой? Конечно, понятно, что понедельник. Но не настолько же!! На душе отчего то стало неспокойно, и по сердцу когтями прошла тревога за семью. Охрана на проходной находилась во взвинченном состоянии, нервно сжимая резиновые дубинки и единственное помповое ружьё на всех.

— Привет, Никита! — начальник ремонтного цеха Димка хлопнул меня по плечу, — Что тут вообще творится? Всю ночь в городе неизвестно что, у меня половина цеха на работу не вышла, все нервные какие-то. Сегодня рядом с моим домом какой-то псих на мою машину бросился. Еле вывернул, чтоб не сбить.

— Да я сам ничего не знаю. Но, чувствую, какая-то нездоровая фигня.

— Дмитрий Ильич! Дмитрий Ильич! — тяжело переваливаясь грузным телом подбежала к нам нормировщица Мария Сергеевна, — там Володя упал.

— Как упал? Откуда?

— Так шёл и упал. Тяжело дышит. Глаза не открывает и весь в поту, аж мокрый. Надо скорую вызывать.

— Так вызывайте. Что, сотки с собой нет?

— Туда дозвониться невозможно. Занято всё время.

— Тащите его в медпункт. Может, Сабрина разберётся. Всё-таки фельдшер.

На планёрку зашли не в полном составе. Не хватало зама технического и начальника автослужбы. Пока решали насущные вопросы, в окна долетел душераздирающий крик. Мы все бросились к окнам и увидели, как из подъезда здания, где располагались службы АХО, связи, ну и медпункт, выбегают напуганные люди, а следам за ними на негнущихся ногах нетвёрдой, заплетающейся походкой выходит давешний Володя, щедро забрызганный чем-то красным.

— Дима, это твой, кажется, Володя? — проговорил технический, наливаясь праведным гневом, — С каких это пор у тебя люди с утра пьяные по территории ходят?

Технический, по причине больного сердца, уже лет пять, как не пил, и даже запах перегара воспринимал, как тяжкое преступление. Все знали, что за нетрезвое состояние можно было вылететь с работы как пробка, не взирая ни на какие заслуги.

— Так он не был пьяный, Александр Николаевич! Ему плохо стало в цеху, сознание потерял. Я дал команду, чтобы его в медпункт отнесли. Давление, наверное.

— Ага, давление. Такое давление, что на ногах еле стоит и томатным соком рыгает!

Слушая этот диалог, мы отвлеклись от происходящего на улице, поэтому вздрогнули, когда оттуда опять раздался крик, полный боли и ужаса. Картина, представшая нашим глазам, повергла всех в шок: Володя, завалив на землю уборщицу Катерину, буквально рвал зубами её горло. Со второго этажа кабинета технического был хорошо виден фонтан крови, бьющий из разорванной артерии жертвы. Ого! Кое кто из наших, не хуже «морских волков», «травил» прямо из окна кабинета. Кого-то пробил нервный смешок, однако, когда Володя оторвался от жертвы и, среагировав на звук, посмотрел на нас, волосы, наверное, у всех, на голове зашевелились. Он бросил тело и всё той же нетвердой походкой направился в нашу сторону, не отрывая глаз от нас. Мы, как один, в ужасе отшатнулись от окон. Технический нервно схватил трубку телефона и стал названивать в службу охраны.

— Алло! Алло! Охрана! Что там у вас происходит, мать вашу! Куда смотрите, дармоеды Сумасшедшие по территории бегают! Где… Что?! Ё… — он бросил трубку и растерянно посмотрел на нас: — там ничего не понятно, что-то мычит в трубке, а на заднем фоне выстрелы…

В этот момент откуда-то из глубины здания раздались крики, что— то с грохотом упало, и раздался топот. Мы высыпали в предбанник и в коридоре увидели бледных, трясущихся женщин из коммерческого отдела. Они, словно позабыв о былом почтении к начальству, оттолкнули технического и, протиснувшись в его кабинет, сбились в испуганную кучку в самом дальнем углу. Из сбивчивого рассказа выяснилось, что Светочка из их отдела во время традиционного утреннего чаепития вдруг упала на пол. Глаза закатились, дыхание тало хриплым и слабым. Девчонки принялись названивать в скорую, но дозвониться не получалось. Они сгрудились вокруг телефона и совсем упустили из виду свою умирающую коллегу. Потому для них полной неожиданностью стал вид поднимающейся на колени Светочки. Окончательно их добил нечеловеческий взгляд ожившей покойницы, которым она одарила своих подруг. Ну и уговаривать их уже не было нужды. Стартанули так, что даже шкаф уронили. Слушая перепуганных женщин, я не мог отделаться от проклятого ощущения дежавю. Что-то это всё мне напоминает. Только вот что? Казалось, вот-вот я ухвачу нужную мысль, однако мозг, размягчённый двухдневным злоупотреблением алкоголя, каждый раз неуклюже её упускал.

Тем временем здание управления опять заполнили крики. Кричали на третьем этаже, однако причины этого узнать желания ни у кого не возникло. Я всё это время находился в каком-то ирреальном состоянии, не в состоянии поверить в то, что происходит. Такое впечатление, что я нахожусь на съемках какого-то фильма по мотивам зомби-апокаликпсиса. Отдельные фрагменты давно встали в общую картину, однако мозг отказывался воспринимать эту мозаику целиком. Слишком невозможное объяснение было всему происходящему. Ну, Круз, ну накаркал, зараза! Эпоха мёртвых в реальной жизни! Пока всё идёт прямо по Крузу. Как с нас писал. И как теперь донести это до остальных?

— Так, мужики, я понимаю, что звучит странно, но, по ходу, это эпидемия. И страшная эпидемия. Я такое только в фантастике читал, но всё сходится. Если это то, что я думаю, то человек под действием этого вируса вроде как умирает, а потом приходит в себя уже в таком изменённом виде. Это уже не человек. Он становится агрессивным и вечно голодным. Вирус передаётся при укусах или других повреждениях кожи при попадании слизистой заражённого в кровь жертвы. Короче, настал полный песец.

— Ну ты гонишь! — нервно хохотнул Алик, — вчера не пил, часом? Сейчас менты приедут и во всём разберутся.

— До ментов не дозвониться, занято — мрачно произнёс технический.

— В городе целая бригада ВВ квартирует. Это если не считать ещё и мотострелковой бригады. — Алик старался держаться уверенно, — скоро наведут порядок.

— Ну, твоими бы устами мёд пить — протянул Димка.

Технический молча прошёл вдоль кабинета к стеклянному шкафу, достал оттуда поднос с рюмками, и бутылку водки. Технический! Бутылку! Водки!

— Иногда такие гости приходят, что хочешь — не хочешь, а в кабинете накрывать надо — пояснил он, глядя на наши ошарашенные морды, — Сергей, наливай, давай. Тут, похоже, без ста грамм не разберёшься. Вон фрукты порежьте. И дайте мне кто ни будь закурить.

— Так вы же не курите! Вам же вредно! Сердце и всё такое.

— Вредно жить — от этого умирают. Хватит болтать. Ну, по маленькой. А то от всего этого уже крыша едет.

Мы выпили, и за столом повисла тишина. Только хруст яблок на зубах.

— Ну всё, мозги прочистили и хватит, — технический убрал бутылку в шкаф. — Надо думать, что делать дальше.

Я выскочил из кабинета. В двери юридического отдела кто-то толкался и скулил. В ПТО слышалось рычание и чавканье. Короче, веселуха началась. Жена сняла трубку сразу же после первого гудка.

— Алло! Никита! Что там у вас? Как ты?

— Света, тут если не большой песец, то полный Круз точно! Слушай меня внимательно и запоминай. На улицу не суйся. Вообще за дверь лучше не выходи. Что покушать — есть, воды набери во все ёмкости, ванную полную набери для технических нужд. Если до темноты не прорвусь к тебе, свет не зажигай. Свечкой пользуйся только в зале. Там не так видно: на балконе стёкла тонированные. Дверь никому не открывай. Дверь железная, засов хороший. Не сломают. Не шуми и не показывай, что дома кто-то есть. И жди меня. Я приду обязательно. Жди.

— Я боюсь, Никит…

— Я понимаю. Я постараюсь прийти. Жди.

Телефон отключился, оставив меня наедине с мрачными мыслями. Обещать-то хорошо, а вот как выполнять? Рабочий день, я думаю, закончился. Пора и домой.

Я спустился по лестнице на первый этаж и попал из огня, да в полымя. Два охранника отбивались резиновыми дубинками от зомбей, в которых я с трудом узнал женщин и отдела кадров. Зрелище жуткое. Что же в городе творится? Думаю, ещё и похуже будет. А там мои… Оскальзываясь на осколках от выбитых стеклянных дверей, в вестибюль влетел третий, размахивая помповым ружьём. Выход отрезан. Так, успокоимся. Решаем проблемы по мере их поступления. Что мы имеем? В здании однозначно есть заражённые. И то, что они ещё не ходят по коридору, ещё ничего не значит. В кабинете технического оставаться нельзя. Выход один из него — значит, в любой момент может превратиться в ловушку. Где искать более подходящее укрытие? В идеале бы, конечно, в бомбоубежище пробраться. Там двери бронированные, да и запасной выход есть. Да и зачищать его не надо. Пустое стоит. Вот только до него добираться через всю территорию, да и сидеть там вечно не будешь. А выбираться назад необходимо в сторону проходной. А это опять через всю территорию. В другую сторону нельзя. Там за забором частный сектор и одному богу известно, сколько там зомби сейчас ошивается. Актовый зал, тоже вариант неплохой, там выход через конфененц-зал второй есть. Но тоже не вариант. Во-первых, те крики, которые до сих пор оттуда доносятся оптимизма не вызывают, во-вторых второй выход ведёт во внутренний двор, где приснопамятный Володя где-то затаился. Мой взгляд как бы невзначай упал на технического директора. Господи! Решение лежало на поверхности. Тут рядом, на этом же этаже по пути к актовому залу, находится помещение центральной диспетчерской службы, а там выход на балкончик с пожарной лестницей. Туда наш технический бегал курить, пока ему врачи не запретили. А лестница-то выходит как раз в нужную сторону — к забору со стороны трассы. Так, с помещением определились. Осталось донести эту мысль до остальных, всё ещё ожидающих чего-то в кабинете технического. Да, ещё проблема. А если в диспетчерской уже полно заражённых? У нас есть три охранника, судя по всему ещё держащих оборону на первом этаже. Ну и надежда, что там пока всё нормально — есть. Там кодовый замок, никто не может туда зайти просто так. Помещение полностью автономное, даже со своим туалетом, так как во время дежурства диспетчерам запрещено покидать помещение. И, будем надеяться, что во время вчерашней вечерней пересменки на дежурство не заступил никто из покусанных.

Быстро забежав к коллегам, я вкратце описал ситуацию. Моё предложение было встречено с некоторым скепсисом.

— А почему бы нам не пересидеть здесь? — с сомнением произнёс Толик.

— Да потому, что здесь единственный выход, и мы окажемся в ловушке.

— Скоро к нам прибудут милиция, или войска, и нас спасут. — произнёс технический.

— Они не приедут. У них у самих такая же петрушка. Им не до нас. Там такие же зомби по части бегают.

— Да что ты всё со своими зомби носишься. Голливуд прямо какой-то! — вскинулся Алик, — Никуда я не пойду. Здесь останусь.

— Хозяин — барин. Кто со мной? Нужно найти пустой кабинет и шкафом из него завалить лестницу на первый этаж. Там трое охранников заражённых удерживают. Надо их поднять сюда. У них помповик. Пригодится на случай, если диспетчерскую зачищать придётся. А завал этих задержит.

— Ну пошли что ли — произнёс технический, направляясь к выходу. Остальные потянулись за ним. Даже Алик, что-то ворча, потянулся за всеми.

Осторожно двигаясь по этажу, мы подошли к кабинету начальника ПТО. Дрожащими руками начальник отдела открыл дверь и мы, дружно навалившись, вынесли оба шкафа. Я спустился на пролёт вниз. Бой продолжался уже, практически, возле ступенек.

— Мужики! — крикнул я им, — быстро наверх!

Уговаривать два раза не пришлось. Охранники, рывком разорвав дистанцию, бросились вверх по ступенькам. Выскочив на второй этаж, они присоединились к нам и, общими усилиями, мы с грохотом опрокинули оба шкафа на лестницу.

— А теперь — ходу! — прокричал я. — Ты, с помпой, со мной впереди, дай дубинку — она тебе по любому мешает только. Сергей — рядом. Код в свою диспетчерскую помнишь?

— Помню. — Начальник ЦДС торопливо закивал головой.

— Открываешь и сразу в сторону. Мы заходим. Остальные по команде.

Оглядываясь на шум, создаваемый зомби с первого этажа, мы прошли по коридору и, завернув за угол, приблизились к двери ЦДС. Приложив ухо к двери, я прислушался, пытаясь разобраться в обстановке. Звуки за дверью немного успокоили. Раздавались отголоски разговоров, телефонные звонки. Вроде всё нормально. Сергей набрал код и отошёл в сторону. Мы с охранником рывком открыли дверь, заскочили в помещение и… натолкнулись на испуганные взгляды диспетчеров.

— Всё нормально. Вы все в порядке? — взяв всё в свои начальственные руки, произнёс Александр Николаевич.

— Д-да — заикаясь, произнёс старший диспетчер, — а что вообще происходит?

Наш рассказ выбил из колеи всю смену, и все судорожно стали названивать по домам. Тем временем мы с техническим прошли к двери на балкончик и заглянули через балконную дверь. Лишний раз лучше не высовываться и не привлекать внимание заражённых.

— Что дальше, как думаешь? — произнёс Александр Николаевич.

— Да что тут думать? В город надо прорываться. К своим. Им там тяжелее.

— Я тоже так думаю. А как? — Он кивнул в сторону балконной двери.

С этой позиции хорошо был виден выход в тоннель, плотно забитый стоящими машинами. Между машин топтались нелепые фигуры зомби.

— Оружие бы, а то один помповик на всю компанию, это несерьёзно.

— Это да.

Я призадумался. В диспетчерской было спокойно и, по нынешним временам, даже уютно. Однако, надо бы что-то делать. Да ещё и за своих сердце гложет. Ладно, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Оружие бы где-то раздобыть.

— Схожу-ка на разведку. Вспомню армейское прошлое. — Я вздохнул, с сожалением оглядываясь на такую безопасную диспетчерскую, и окликнул охранника — помпу дай: в разведку прогуляюсь.

— Держи. Только к ней всего четыре патрона осталось.

Как бы то ни было, а тяжесть оружия придала уверенности.

— Рацию возьми, — протянул мне Сергей «Мотороллу», какие выдают оперативно-выездным бригадам — Мы на связи будем.

Я приоткрыл балконную дверь и, стараясь не шуметь, спустился по пожарной лестнице. С этой стороны здания никого не было. Я пробрался к забору из блоков и перелез на ту сторону. И в этот момент со стороны заправки, которая находилась неподалёку, раздались выстрелы. Явно слышались звуки очередей из АК-74 и хлёсткие одиночные — СВД. Признаюсь, я подумал, что стреляют по мне и сразу рухнул на землю. Оглянулся по сторонам: фонтанчики вокруг от пуль не взлетают, свиста в воздухе не слышно. Осторожно выглянул из кустов, и на душе стало как-то легче. Даже надежда на что-то хорошее затеплилась. На заправке стояло два военных КАМАЗа, несколько топливозаправщиков и, чуть поодаль, БМП-2. Несколько солдат и снайпер на крыше кунга отстреливали заражённых — бывших таксистов и жителей частного сектора, подтянувшихся на шум.

— Никита! Никита! Что там за выстрелы? — тут же захрипела рация голосом Сергея.

— Военные на заправке.

— За нами приехали? — буквально полыхнуло надеждой из «Мотороллы».

— Да нет. Они топливом затариваются. Это, кажется из мотострелковой бригады. Попробую контакт установить.

— Ты поосторожней там.

Я осторожно вышел на открытое пространство, на вытянутой в сторону руке удерживая помповик и демонстрируя своё миролюбие.

— Ты кто такой? — донеслось от заправки.

— Я отсюда. — кивнул я в сторону забора. — Мы там в диспетчерской закрылись, помощи ждём.

— Иди сюда, только с оружием не балуй. Сейчас времена такие, предупредительный в воздух никто делать не будет.

— Да понял я. Иду.

Я подошёл к машинам и огляделся. Группа солдат сноровисто заполняли топливом пригнанные заправщики. Остальные, рассредоточившись на территории, наблюдали за местностью. То с одной, то с другой стороны раздавались выстрелы и довольные возгласы попавших. Достаточно молодой парень в камуфляже с капитанскими погонами подошёл ко мне и протянул руку.

— Капитан Мурашов. Евгений.

— Никита. Здесь вот работаю. Нас группа из двенадцати человек. От этих психов отбились и в диспетчерской закрылись. Может и ещё кто-то выжил — я не знаю.

— Мы сами пока разобрались что к чему, половину личного состава потеряли. Мы же их связывать пытались, а они нас зубами. Потом, кто покусан был, тоже обратились. И так по нарастающей. Оружие только у дежурной смены. Остальное в оружейках. А до них ещё добраться надо. Там такое было! Не ночь, а сущий ад. Выбираться вам надо.

— А вы нам не поможете?

— Мы вообще-то за топливом приехали. Но, если хотите, могу вас в гарнизон доставить. Там под охраной всё безопасней будет. Командир приказал местных принимать. Места в казармах есть… уже. Выжившие уплотнились.

— Сейчас уточню. — Я поднёс рацию к губам — Серега! Приём!

— На связи.

— Тут военные предлагают к себе в гарнизон вывезти. Кто-нибудь есть желающий?

— Сейчас посоветуемся.

— Ладно, жду.

Справа опять раздались выстрелы. Зачастили автоматы, опять хлёстко защёлкала СВД.

— Да сколько их там! — возмущённо воскликнул капитан. — Прут и прут.

— Полный частный сектор. Их тут полно. У вас патронов не хватит всех перестрелять. Здесь плотность населения была очень высокой.

— Никита! Приём!

— На связи.

— Девчонки согласны ехать, а мужикам в город надо.

— Понял. Подожди. — И уже капитану: — слышь, капитан, девчонки с вами поедут. А мужикам в город надо. Не поможешь?

— Девчонок возьму, а в город… Извини, Никита, никак не могу. Задача другая стоит. Мне топлива как можно больше в гарнизон доставить надо. Не сегодня-завтра свет медным тазом накроется. Генераторы чем-то надо заправлять. Да и техника боевая это тебе не малолитражка. Кушает, будь здоров. С другой стороны, туннель, видишь, как забит. Тут и танком не пробьёшь. Без обид, ладно?

— Проехали. А, может, оружием пособишь, а? А то у нас на всю команду вот этот помповик и четыре патрона.

— Нет. Оружие давать не имею права. Да и лишнего с собой нет.

— Жаль. Даже и не знаю где взять то его сейчас. А в городе бы не помешал хоть пистолет какой.

— Ладно. Как девчонок доставать будем?

— Ты Бэхой вот эту секцию забора завали и КАМАЗ прямо к пожарной лестнице подгони. Они спустятся.

Операцию по извлечению девушек из диспетчерской прошла успешно. Погрузка топлива тоже подошла к концу. Вроде, как и настала пора прощаться. Капитан подошёл ко мне и, помявшись, отвёл в сторону.

— Слушай, Никита, ты вроде как офицер?

— Да, майор запаса.

— Свой, значит. У нас своих не принято бросать. Так что идейку я тебе подскажу одну. Там на повороте к полигону ВВшному, колонна их КАМАЗов разбитая. На стрельбы ехали. Видать кто-то обратился, ну и понеслось. Кто выжил — разбежались. Мы по пути сюда зачистили там. Есть шанс, что оружием и боеприпасом можно будет разжиться. Ты как?

— Я — за. Только на чём я до туда доберусь-то?

— А вон сколько машин такси на пятаке стоит. Их хозяевам уже пофиг. Ключи поищи у них, да и вперёд за нами. Там на месте прикроем. А назад уже сам.

— Вот за это спасибо. Только я ещё двоих прихвачу — и, уже в рацию — Серега! Нужно кое куда смотаться. Есть шанс разжиться оружием. Двое кто со мной поедет?

— Сейчас спустятся. А что там?

— Потом скажу. Есть дело. Нам всё равно надо как-то в город выбираться.

Сверху спустились Дима и Женька. Ключи пришлось искать по карманам упокоенных зомби. Димка морщился, но выворачивал карманы, а Женька наотрез отказался приближаться к трупам.

Взрыкнув моторами, КАМАЗы, вслед за БМП, медленно двинули к эстакаде. За ними и мы на трёх такси. На повороте к полигону действительно стояли, уткнувшись друг в дружку, четыре тентованных КАМАЗа и УАЗ-таблетка медицинской службы. Вокруг валялись упокоенные зомби.

— Ну что, майор, вы давайте по кузовам пошарьте, а мы здесь прикроем. И поосторожнее там. Аверченко! — Это уже снайперу. — На фишку!

Мы с надеждой двинули к разбитой колонне. Оружия вокруг было полно. Солдаты ехали на стрельбы, и у каждого был с собой автомат. А вот боеприпасов им никто не выдавал. Оставалась надежда, что патроны могли быть в одной из машин, если их заранее не завезли на стрельбище. Облом, в принципе, был предсказуем. Но всё равно обидно. Оружия — роту вооружить можно, а патронов нет. Ни одного. Ну, автоматы то мы собрали — штук двадцать. Больше то и не надо как бы. Разгрузки пришлось снимать с трупов, при этом выбирая не слишком испачканные кровью и без пулевых пробоин. А патронами я надеялся разжиться у капитана. Хоть по минимуму. Всё не безоружному в город соваться. Уже собираясь попрощаться с вояками и обратиться с просьбой к капитану, я, глянув на «таблетку», вдруг подумал о том, что нам медикаменты не помешают. Те же бинты, обезболивающие… Да тот же аспирин, к примеру. УАЗик ехал последним и от столкновения практически не пострадал. Интересно: заведётся? УАЗ завёлся и ровно затарахтел двигателем на холостых оборотах.

— Мужики! — крикнул я своим, — бросайте свои такси, перетаскивайте оружие сюда. Поедем на этой машине.

Пока Дима с Женькой тащили автоматы, я раскрыл дверь в пассажирский отсек и обомлел: на полу в салоне стояли два армейских ящика, выкрашенных зелёной краской. Ещё не веря своему счастью, я дрожащими руками открыл ближайший и увидел цинки патронов, аккуратно уложенные ровными рядами. Вот это подарок судьбы! Я издал вопль, напугавший всех, и радостно заорал: «Нашёл! Нашёл!» Подскочившие ребята, увидев, что же меня так обрадовало, исполнили африканский танец вокруг машины. Да уж. Такая находка существенно увеличивала наши шансы. Ну и попроще будет к семье пробиться. Подарок небес! Нашли там, где и не думали искать. Хотя, ничего удивительного, если разобраться. Оружие с боеприпасами вместе не перевозится. Это вам не война. А лишнюю машину из-за двух ящиков гонять — бензин жалко. «Санитарка» по любому на полигон едет стрельбы обеспечивать, так почему не совместить приятное сполезным? Интересно, это я по жизни такой тормоз, или только с похмела?

— Ну что, майор, поехали мы. Жаль, что с нами не хотите, но, понимаю. Семьи в городе. Сам бы остался на вашем месте. — Он помолчал немного. — Только с кондачка не суйтесь. Подготовьтесь хорошо, продумайте всё до мелочей. И вот что ещё. Мы оттуда не всё топливо выкачали. Там и в подземных резервуарах полно ещё. Так что колонны сюда ещё пойдут. Я так понял, у вас коллектив в основном женский здесь работает. Если ещё кого живого найдёте, пусть ждут, и в окно какую-нибудь тряпку яркую вывесят. Я своих предупрежу. Они смотреть будут. Если кто-то будет — вывезут. Лады?

— Лады. И спасибо тебе, капитан!

— Лишь бы на здоровье. Ну, удачи вам в городе.

Попрощавшись с капитаном, я посадил за руль Димку, а сам залез в салон и принялся вскрывать цинк. Наши защитники поехали дальше, и теперь нам придётся рассчитывать только на свои силы. За то время, пока ехали назад, мы с Женькой успели набить восемь магазинов и к пролому в заборе подъехали уже во всеоружии. Зомби, успокоенные тишиной, успели разбрестись, и мы, прихватив оружие и боеприпасы, поднялись наверх. Сказать, что встречали нас, как героев — это ничего не сказать. Нас чуть не качали на руках, и то, наверное, потолок помешал. Все дружно принялись разбирать автоматы и снаряжать магазины патронами. Люди были большей частью старшего поколения и, большинство служившие в вооружённых силах. Поэтому особо чему-то учить их не нужно было. Правда пришлось вспомнить офицерское прошлое и провести инструктаж по технике безопасности при обращении с оружием. Не хватало ещё друг друга перестрелять, пока в город пробираемся. Пока все радовались новым игрушкам, я попытался дозвониться до жены, но сотовая связь уже пропала. Из уныния меня вывел звонок телефона диспетчерской. У меня аж щёки загорелись. Вот дурак! Зациклился на сотке и забыл, что есть обычный стационарный телефон! Я бросился к телефону и еле дождался, когда он освободится.

— Алло! Светик!

— Да, Никита. — Её голос был слабым и каким-то потерянным.

— Что случилось? Почему такой голос?

— Ничего. Просто мне страшно, и я очень боюсь за тебя. И ещё в подъезде кто-то ходит.

— Не переживай, милая. Всё будет хорошо. Я уже всё делаю для того, чтобы добраться к тебе. — на душе стало теплее. — Вопрос решается.

— Тебе так надо было бросать меня одну и переться на эту свою работу?

— Тогда ещё ничего не было ясно. Ладно, жди меня. Пока.

Следующий звонок дочери:

— Катюш! Как там у вас?

— Пап, тут что-то непонятное. На улице какой-то мужик женщину загрыз, а потом кучу людей покусал. Менты в кого-то стреляли. Крики…

— Слушай меня внимательно: наберите воды во все ёмкости. Полную ванну тоже не забудь. На улицу не выходить, двери никому не открывать. Ждите меня. Как только смогу, приеду. Да, и не шумите там, свет не зажигайте. Квартира со стороны должна выглядеть пустой. Всё поняла?

— Да.

— Ну, всё. Я к вам обязательно пробьюсь. Только глупостей не наделайте.

Я положил трубку и только тут увидел, что мужчины собрались в кучку и что-то обсуждают.

— Какие-то проблемы?

— С третьего этажа звонили, с планового. Там женщины в кабинете закрылись, а к ним кто-то ломится. Просят помочь.

— Что делать будем?

— Надо бы выручить, раз мы уже оружием разжились.

— Надо бы. А кто из вас стрелять умеет.

— Гы, — засмеялся Алик, — кто ж не умеет. Это же Калашников! Тут и уметь не надо особо.

— Я имею ввиду реально стрелять, прицельно, а не веером от бедра.

— А разница какая? Расстояния небольшие, промахнуться невозможно. А пуля и есть пуля.

— Этих зомби только в голову упокоить можно. Это значит, прицельно стрелять надо. Да и в коридоре ненароком рикошетом можно и своих зацепить.

Идти со мной вызвались Толик и трое охранников.

— Кто из вас в армии служил?

— Я в артиллерии, но это давно было — отозвался Толик.

— Мы с братом в пехоте. — Произнёс один из охранников, указывая на второго, чем-то на него похожего.

— А я в ДШБ. — О! А это уже интереснее!

— Воинская специальность?

— Разведчик.

Мысленно я поблагодарил Бога за такой щедрый подарок. Всё не одному на острие атаки. Взяв автоматы наизготовку, мы аккуратно приоткрыли дверь и выскользнули в коридор. Повернув за поворот, увидели в районе лестницы несколько перетаптывающихся силуэтов. Притормозив остальных, я присел на колено. Расстояние небольшое, да и ситуация позволяла спокойно прицелиться. Не торопясь, одиночными я снял обратившихся, и мы двинули дальше. С лестницы донеслось копошение. Это заражённые из отдела кадров никак не могли преодолеть сделанную нами баррикаду из шкафов. Честно говоря, я надеялся только, что она их немного задержит и даст нам выигрыш во времени для того, чтобы добраться до диспетчерской. «А они тупее, чем я думал» — мелькнуло в голове: «Дай то бог, чтобы Круз дальше не угадал. Пусть такими и остаются. Морфов нам здесь не хватало».

Оставив Толика контролировать спуск на первый этаж, мы, с охранниками осторожно стали подниматься на третий. Толку то от Толика немного, но хоть предупредит, если заражённым всё-таки удастся преодолеть баррикаду. Пройдя один пролёт, я остановился, для того, чтобы собраться. Наверху послышались неровные шаги и в проёме между лестничными маршами показались мужские ноги размера эдак сорок пятого. Ну, такой размер мог быть только у Жорика из финансового отдела, парня двух метров роста. Но, судя по походке, это уже далеко не Жорик. Мы с десантником поняли друг друга почти без слов. После трёхсекундного отсчёта десантник перебил очередью зомби ноги, а я, шагнув в проём лестничной клетки, разнёс ему голову. Зрелище не из приятных, ощущения тоже могли бы быть и получше. Но времени рефлексировать не было. Наверху стоял весь финансовый отдел в полном составе. Судя по всему, их привлекли выстрелы. Вот тут-то мне совсем поплохело. И, скажу я вам, совсем не от перепоя. Под влиянием стресса мой организм давно уже забыл эту двухдневную встряску алкоголем. Рядом, таким же офигевшим столбиком стоял десантник.

— Не стой, давай по ногам, а то они, если сейчас попрут, не удержим, — толкнул его я.

— Ага, — буркнул он и дал прицельную очередь. Мне осталось только добавит в шевелящуюся массу. Очереди получились паническими и бестолковыми, но цели своей достигли. Кому-то из заражённых перебило ноги, кто-то споткнулся об упавших… Дальше мы стреляли уже более спокойно и расчётливо. В течении пяти минут проблема для выхода на третий этаж, в принципе, была решена.

— Смотри! — Десантник что-то рассматривал в куче трупов. — А ведь не обязательно им в голову целиться! Вон, видишь у этого пулевые в грудь, и лежит, как миленький. И вот эта тоже.

И точно, парочка упокоенных были убиты, хотя ни одна пуля в голову не попала. Это что ж, получается, они такие же уязвимые, как и обычный человек? Стоит подумать над этим. Шум снизу усилился.

— Толик! Что там!

— Да эти, внизу, стрельбу услышали и активизировались. Вон как на баррикаду кидаются. Я, пожалуй, ещё стол туда сброшу.

— Не стоит. Ты фишку держи. — Я вспомнил давешнего капитана. — Ты главное бди. Если увидишь, что баррикада их не удержит, предупреди нас и уходи в диспетчерскую. Один не геройствуй.

— Сделаем! А как же вы?

— Нас трое. Отобьёмся.

Двух братьев пехотинцев я оставил слева от лестницы, наказав прикрывать тыл, следить за спуском и держать связь с Толиком. Мы с десантником двинули вправо, туда, где в конце коридора находился плановый отдел.

— Тебя как зовут, десантник?

— Игорем, Никита Иванович.

— А лет то тебе сколько?

— Двадцать четыре.

— Ладно, Игорь, идём уступом. Я впереди. Контролирую прямо по курсу и двери с правой стороны. Ты, естественно лево и тыл. Понял? Ну и двинули. Только аккуратно. Могут быть выжившие. Выстрелы по любому в помещении громко звучат. Услышат, в коридор выскочат. Главное их с зомби не перепутать. Но и не тормози. Работать придётся на коротких дистанциях. Время думать не будет.

Шли осторожно, буквально сканируя взглядом каждую, попадающуюся по пути, дверь. Совсем как в молодости, там, в горах Кавказа. Только там мы отнюдь не по коридорам шастали. Но ощущения те же. Особенно меня настораживал поворот в конце коридора. Там, за поворотом, был небольшой, на две ступеньки, спуск и тамбур перед дверью в архив. Тамбур не освещался и, в той темноте, мерещилось черт те что. Что-то фантазия у меня разыгралась. Да и память колыхнулась ощущениями боевой молодости. Неожиданно, боковым зрением, я уловил некое движение. Обернувшись, увидел, как медленно поворачивается ручка двери в приёмную генерального директора. Волосы на голове встали дыбом. Прямо фильм ужасов какой-то. Ручка опустилась до упора, и дверь медленно стала открываться. От нервного напряжения я чуть не выстрелил, когда услышал жалобный голос:

— Вы за мной пришли? Вы меня спасёте? — Из-за двери сначала показались огромные от испуга глаза, а потом и вся секретарша генерального, бледная, растрёпанная, с размазанной косметикой под заплаканными глазами.

— Игорь! Что рот раскрыл? Контроль на триста шестьдесят. Здесь я разберусь. Это мой сектор!

— Принял! — отозвался тоже изрядно струхнувший десантник.

Я вытащил девушку из приёмной, проконтролировал помещение, закрыл дверь и, проверив по-быстрому на предмет укусов, направил её к братьям-пехотинцам. Убедившись, что меня правильно поняли, и глупостей не будет, опять занял своё место в боевом построении. Ну надо же, как быстро с меня слетела гражданская шелуха! Казалось бы, почти тридцать лет, как погоны снял. А только жаренным запахло, так даже думать военными словами стал. С такими мыслями я и подошёл к дверям планового отдела. За дверями слышались женский плач и всхлипы.

— Игорь, контроль! Особое внимание на вход в архив. Что-то он мне не нравится.

— Есть. — Игорь присел на одно колено, настороженно водя стволом автомата по сторонам. Деликатно постучав, я осторожно приоткрыл дверь и с опаской просочился в кабинет, проконтролировав автоматом всё помещение. За дальним столом, сбившись в кучу, сидели шесть испуганных женщин. При моём появлении они вскинулись и выражение их глаз из обречённого, постепенно становилось более осмысленным, пока не озарилось радостью и надеждой. Надо отдать им должное: паники не было. Они внимательно выслушали мои инструкции и следом за мной безропотно пошли к дверям. И тут в коридоре за дверями прогрохотала автоматная очередь. Выскочив за дверь, я увидел Игоря, целящегося из автомата в тамбур архива.

— Что тут?

— Шевеление было там, потом этот зомби вылез.

— Он что, прятался там?

— Мне так показалось.

Час от часу не легче. Зомби не тупо пёр на выбранную жертву, а прятался! Что, и тут Круз прав оказался? Ну накаркал! Мы перебежками, прикрывая друг друга, приблизились к архиву. На ступеньках лежал зомбак, бывший некогда финансовым директором — крупный мужчина с широкими, лопатообразными ладонями и плечами портового грузчика.

— Кучно стреляешь. Всё в голову.

— Как учили — буркнул Игорь, стараясь не смотреть на результат своего «труда».

Женщин вывели к лестнице, на которой уже ожидали нас четыре парня и две женщины из коммерческого отдела. Они самостоятельно вышли к братьям-пехотинцам из правого крыла, услышав звуки выстрелов. Обратный путь не занял много времени. Женщин разместили в диспетчерской и стали отпаивать водой. Вот тут-то я и возблагодарил господа за то, что уберёг меня на третьем этаже от бабской истерики. Глядя на рыдающих и кричащих женщин, я просто не понимал, что бы я с ними там делал. Успокоив женщин, мы собрались за столом старшего диспетчера и стали решать нашу дальнейшую судьбу. Всех женщин решено было отправить в воинскую часть со следующей колонной. С ними вызвались поехать двое парне из коммерческого отдела, которые проживали примерно в той стороне.

— Мужики, — постучал подвернувшимся под руку карандашом по столу технический, — я понимаю, что у каждого в городе есть семьи. Понимаю, как вы беспокоитесь за них и стремитесь поскорее туда попасть. Но вы посмотрите, сколько выживших мы нашли только в этом здании. А сколько их ещё может быть на территории, испуганных, не понимающих ничего и надеющихся на спасение? В наших силах помочь им. В прочем, я никого не держу. Но надеюсь, что команда добровольцев всё-таки соберётся. Что скажете?

Он посмотрел нам в глаза. Кто-то отводил взгляд, кто-то призадумался… Внезапно накатило. Вдруг вспомнилось, как там, в горах, комбат точно так же обращался к дембелям. Спецназ тогда духи крепко зажали. А вытащить некому. В батальоне только молодёжь без опыта боевых выходов и дембеля на чемоданах. Тогда дембеля все в бой пошли. Да не все живыми из того боя вернулись. Чего-то я не к месту в воспоминания ударился.

— Я думаю, надо бы помочь людям, — сказал Женька, нервно теребя цевьё автомата. — Правильно, мужики? — Ответом на его вопрос стало угрюмое молчание. Пауза затягивалась, и я решил её прервать:

— Домой всем хочется. И меня жена ждёт одна в пустой квартире. О дочери надо бы позаботиться. Вот только повоевать с этими зомби реально пришлось только мне и Игорю. Как вы себя поведёте при встрече с этой жутью? Поможет вам ваш автомат, если вы в него выстрелить даже не сможете, или будете палить на расплав ствола в белый свет, как в копеечку?

Мужики сдержанно загалдели. Общий смысл свёлся к тому, что проблем никаких и только подай сюда любого зомби, и от него только клочки полетят по закоулочкам.

— Вот давайте и проверим это в совместной операции по зачистке территории. А потом и в одиночное плаванье разбежимся. Опыта наберёмся, заодно и людям поможем, если кто выжил.

У меня на флэшке было схематичное изображение территории нашей организации. Просил как-то начальник охраны на компьютере схему патрулирования изобразить. А у меня золотое правило: ничего не удалять. Вот и пригодилось. Вывели схему на экран компьютера и стали планировать. Слегка поспорили, елозя пальцами по монитору, но вскоре пришли к единому мнению. Выходить решили по пожарной лестнице. Здание обходить по левой стороне, через АХО. Проход узкий, за угол, а там и на «оперативный простор». Там дальше прямо от забора идёт крытый бассейн и спортзал, а параллельно им мастерские и склады. Всё это делит территорию как бы на три части. Ну как зубчики расчёски, своими концами упираясь в площадку перед ремонтным цехом и проходной. Покоя не давал первый этаж, который мы так и не зачистили. Однако на фоне эйфории, типа «порвём всех», эту мысль отмели, как незаслуживающую внимания. Определились с построением: на первом этапе идём двумя колоннами. Я с Игорем впереди, за нами остальные. Во внутреннем дворике делимся на три группы. Первая — я старший — чистим вдоль стены бассейна и спортзала. Вторая — старший технический — контролирует выходы из корпуса. Третья — старший Игорь — чистит вдоль административного здания. Ну и дальше по ситуации. С женщинами оставили двух парней из коммерческого. Они всё равно в часть едут. Им, вроде как опыт войны с заражёнными не к спеху.

Погода испортилась, не по-весеннему холодный ветер пробирался под одежду и заставлял нас ёжиться. Тихо спустились по пожарной лестнице и двинули вдоль стены. На углу притормозили, собрались. Я выглянул из-за угла. В курилке топталось не меньше десятка зомби, бывших АХОшников, ожидавших начальника с планёрки, ну и тут же и обратившихся.

— Стоят кучно, работаем в два ствола. Я начинаю с левого, ты — с правого, ну и к середине по ситуации. — Сказал я Игорю. И уже остальным. — Никто пока не стреляет. Мы на линии огня, как бы от вас нам не прилетело. Сейчас выход зачистим, а там уже порезвитесь.

Стрельба началась как на стрельбище, мишени ростовые, классические, дистанция смешная — двадцать метров. Я даже успел пожалеть о том, что взял всё на себя и не дал пострелять остальным. Практика была бы без всякого риска. Но жизнь в очередной раз доказала, что расслабляться не стоит. В самый разгар стрельбы вдруг из-за угла вывернулся зомби, вцепился одной рукой в автомат Игоря, а второй пытаясь дотянуться до него. Игорь от неожиданности взвизгнул и отскочил назад, выпустив оружие. Зомби тут же уронил автомат и шагнул следом. Остальная толпа, даже не пытаясь стрелять, прыснула в стороны. Я тоже сначала остолбенел от неожиданности и упустил момент, когда можно было открыть огонь. Пока я пришёл в себя, стрелять было уже поздно. Из любой позиции на линии огня оказывался кто-то из коллег. Я только сопровождал заражённого стволом, заметив боковым зрением, как недостреленные из курилки, тоже двинули в нашу сторону. Положение спас Шурик, наш завхоз, взяв за ствол автомат и как дубиной врезав зомби по голове. Удар пришёлся вскользь, но заражённого отбросило к стене и появилась возможность стрелять. Я очередью разнёс зомби голову, а Игорь, подняв автомат, добил «курильщиков», которые уже приблизились на опасное расстояние. Дальше двигаться пока было нельзя. От случившегося руки ходили ходуном, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Мы оттянулись назад так, чтобы нас не было видно с территории. Я окинул взглядом своё воинство. Видок был ещё тот.

— Ну, что? Желание воевать не пропало? — Спросил я. Ответом было угрюмое молчание. — Ладно, нужно собраться и идти дальше. С повадками зомби вы уже познакомились. Теперь нарабатываем опыт борьбы. Откуда этот сволочь вывернулся?

— От крыльца. Это водитель. Они же с утра за допуском в медпункт ходят. Там они все должны быть. На крыльце курят, точнее курили.

Словно в подтверждение его слов, из-за угла вышел заражённый, за ним ещё один…

— Ого! — воскликнул Сергей, — тут, по ходу, весь автопарк!

— Разрываем дистанцию! — прокричал Игорь и выстрелил в первого. Проход был нешироким. Максимум для троих. Отойдя на безопасную дистанцию, можно было уничтожать зомби без особого риска. Поэтому я не стал стрелять, предоставив набираться опыту коллегам. Игорь тоже отошел сторону, только страхуя остальных. Мужики открыли беспорядочную пальбу. Зомби всё прибывали, коллеги втянулись, и стрельба стала более упорядоченной. С противоположного угла здания вышел ещё один заражённый, бывший начальник столовой. Это уже не есть гут. Не хватало, чтобы нас с двух сторон зажали. Я срезал его очередью. Тут же из-за того же угла потянулись вереницей повара и кухрабочие. Работы прибавилось. Блин! Не успели выйти, а патронов сколько извели! Что-то мне эта идея с зачисткой начинает не нравится. Со стороны АХО выстрелы прекратились.

— Что, зомби закончились?

— Да вроде того.

— Тогда этих работников общепита добиваем, чтобы спину обезопасить и — вперёд. Игорь! Этот угол на контроле. В пролом местное население подтянуться может.

— Принял!

В двенадцать стволов мы быстро помножили общепит на ноль и в прежнем порядке двинулись дальше. Пространство между административным корпусом и спортзалом было практически зачищено. Почти всех зомби удалось выманить к углу АХО. Только вдали топтались несколько оживших покойников, которые увидев нас, потянулись в нашу сторону. Ну с этими-то разобрались быстро. Территория между спортзалом и складами тоже многолюдностью не отличалась и хлопот не доставила. А вот территория автохозяйства встретила нас большим количеством заражённых. Из окна мастерских кто-то активно махал руками. Сразу из трёх окон здания, пристроенного к ремонтному цеху, тоже раздались крики о помощи. Значит нужно работать. Людей-то как-то надо вытаскивать. Первая группа со мной отправилась зачищать территорию возле мастерских. Вторая — с техническим — занялась автохозяйством, а третья — с Игорем во главе, осталась в прикрытии. Всё шло по плану. Мужики втянулись и уже не паниковали. Каждый знал, что делать и спокойно, без суеты, выполнял свою работу. И ват тут нам вдруг резко поплохело. Из раскрытых ворот ремонтного цеха повалили зомби. Нас зажали со всех сторон. Со стороны мастерских зомби было меньше и мы, не сговариваясь, стали прорываться к мастерским. Был шанс укрыться в здании. Хотя и сидеть в осаде как то не улыбалось. Заражённые напирали, мы пятились, огрызаясь огнём, а на проходной вдруг часто-часто зазвучали автоматные очереди. На территорию, сбив шлагбаум, влетела БМПешка, прореживая очередями из пулемёта толпу зомбаков. Следом за ней вбежало около взвода солдат и теперь уже зомбакам стало кисло.

Спустя полчаса всё было закончено. Из мастерской вытащили двух перепуганных механиков, а из здания четырёх ТБшников и двух женщин из метрологии. Больше выживших не осталось.

— Старший лейтенант Коробов. Сергей. — подошёл к нам молоденький офицер, — как вы?

— Уже лучше, — отозвался технический. — Вовремя вы. Спасибо. А как здесь оказались?

— За горючкой на заправку приехали. Меня капитан Мурашов о вас предупредил. Правда, не ожидал я, что у вас так весело. Хорошо усиление взял на всякий случай.

— Да уж. Весело. Наших с собой заберёте?

— Заберём. Все поедете?

— Нет. Некоторым в город надо.

— Ну, вы определяйтесь пока, а мы, всё-таки, горючкой займёмся. Маякнёте, как готовы будете.

Мы поднялись в диспетчерскую к оставленным женщинам и занялись сборами. Обсудили, кому куда, потом крикнули воякам. Те, по уже наработанной схеме, подогнали КАМАЗ, и женщины, и часть мужчин, наскоро попрощавшись, спустились вниз. Мы помахали им рукой, дождались, когда колонна потянется к эстакаде, и вернулись к насущным вопросам. Необходимо было снарядить магазины, разделить между собой запас боеприпасов, ну и, конечно, наметить дальнейший план.

— Так, — произнёс технический, неуклюже впихивая в магазин патроны, — от балласта мы избавились. Остались только те, кто стремится попасть в город. Осталось только решить — как. Есть предложения?

— Ну, в город от сюда можно попасть только четырьмя путями. — вклинился в разговор Сергей. — через тоннель, который сейчас забит, пешком через железнодорожные пути, по объездной через скотный рынок и через частный сектор, масложиркомбинат и мост.

— Через пути нереально — это уже Женька, — пешком сейчас передвигаться не айс, а там, на Громова, ещё вопрос — сможем ли быстро машину найти.

— Точно. Тем более, что здесь машин, как собак нерезаных. Выбирай любую. — Серик кивнул в сторону стоянки.

— Я-то поеду на своём Лендкрузере, — вставил своё технический.

— Мужики, — вклинился я в разговор, — Там на стоянке, конечно, много «вкусных» машин. В другое время я бы от половины не отказался. Но, рекомендую, всё-таки обратить внимание на УАЗики-технички. Благо, с утра никто не успел выехать на линию. А машины неубитые. Полгода только, как получили. Проходимость отличная, ремонтопригодность бешенная, да и в них стационарные рации установлены. Всё же лучше, чем карманные мыльницы. Я, лично, свою таблетку ни на какой «Крузак» не поменяю. Вот только медикаменты на всех поделить надо.

— Это сделаем, конечно, — произнёс технический. — Как ехать будем?

— По одному в город прорываться опасно, особенно через частный сектор. Улицы узкие — встрять можно, мама не горюй.

— Понятно, что мы все живём в разных концах города. Раз у нас два варианта, значит выезжаем двумя группами. Осталось определиться, кому какой вариант удобнее.

Да, стоит определиться. Если сразу ехать домой, то лучше через скотный рынок. Но дочь живёт в районе МЖК, а это уже другой маршрут. Да и с базой ещё не решил. Смешно устраивать базу на пятом этаже хрущёвки. Дилемма, однако.

— Блин, через пути вообще было бы в самый раз! — вдруг произнёс рядом Игорь, обращаясь к братьям-пехотинцам. — Может, рискнуть втроём, а?

— А почему именно здесь? — Вскинулся я. Мне ведь тоже этот путь самый близкий.

— Да соседи мы. Живём на одной улице в частном секторе за Громова.

— А я недалеко: возле Крытого рынка. — Обрадовано сообщил я.

— А я чуть дальше, на «Радуге», — подключился Егор — дежурный диспетчер.

— Ну вот и группа организовалась! Значит вместе пойдём. — Обрадовался я.

Похоже, судьба сама решила эту дилемму за меня. Вторая группа тоже образовалась достаточно быстро. И, словно что-то произошло между нами. Как будто не было этих тревожных и опасных часов. Как будто это не мы всего час назад отбивались от зомби на пятачке перед автопарком и радовались внезапному появлению вояк. Просто две чужих друг другу группы. Ну, судьба, значит, такая. Пока ребята отправились за машинами, я опять стал прорабатывать свой план. В принципе, можно пробиться домой, экипироваться должным образом, вместе с женой прорваться к тёще, забрать её, выскочить на МЖК через мост, забрать дочь с внуком, мужем и свекровью, а потом, через нашу контору выскочить на эстакаду и поехать в воинскую часть. План скользкий. Целых четыре этапа, и на каждом из них может быть прокол. А прокол в таком деле чреват… Вот только напрягает меня жизнь в воинской части. Нет, конечно дочь с ребёнком, её свекровь, и моя тёща однозначно должны быть в гарнизоне под охраной военных. Ну и зять до кучи. Это не обсуждается. А я бы лучше чувствовал себя на вольных хлебах. Думаю, жена меня поддержит. Необходимо будет продумать, где можно образовать удобную базу. Конечно, в идеале — Крытый рынок возле дома. Территория огороженная, да и продуктов там полно, даже если не учитывать скоропортящиеся. Однако, такую большую территорию малыми силами не зачистить, да и потом не удержать. Здесь большая группа нужна. Нужно будет осмотреться. Может что-то подходящее появится. Да и друзей подтянуть надо будет. Вот из дома и свяжусь с ними.

На улице раздались выстрелы. Мы ломанулись к балконной двери, передёргивая затворы. Внизу, глядя на наши испуганные рожи, улыбался Игорь.

— Зомбаки забрели через пролом в заборе. Пришлось подчистить. Ну что, кто-то ещё пойдёт за машинами?

За машинами пошли все, кроме технического, Толика и пары диспетчеров. Их вполне устраивали свои машины. Ну, как говорится, хозяин — барин. Было бы предложено. Вскоре под балконом заурчала подгоняемая техника, и опять раздались выстрелы. Шум привлекал заражённых. Зачистив за собой, все поднялись назад и стали прощаться. Разделив между собой медикаменты и патроны, я попридержал своих и, проводив вторую группу предложил:

— Есть идея: немного отклониться от маршрута и проехать к повороту на полигон.

— А зачем? — Поинтересовался Егор.

— Поднабрать ещё автоматов. Кто знает, что нас в городе ждёт и как оно повернётся. Я, например, собираюсь друзей подтянуть. А им оружие тоже понадобится.

— Ну, идея то неплохая. — Произнёс Игорь. — Я тоже прихвачу парочку.

— Значит, идея принимается. Теперь другой вопрос: что дальше делать думаете?

— Да как-то дальше и не думали. — Протянул один из братьев. Кстати, нужно было бы познакомиться с ними поближе. — Думали, к своим пробьёмся, а там всё само решится.

— Само не решится. Лично я собираюсь собрать группу и основать базу. Только родных отправлю к воякам. И, братья-пехотинцы, пора бы уже и познакомиться. Меня Никита зовут.

— Вас мы знаем. Меня Саша зовут, а брата — Дима.

— Вот и познакомились.

— Мы бы тоже мать отправили к воякам.

— Да и я тоже бы жену с дочкой отправил. — добавил Игорь.

— А сам к воякам?

— Неее. Я бы с вами остался. А как основались бы надёжно, забрал бы.

— А я свою семью заберу и к воякам поеду. — Отозвался Егор. — Что-то навоевался я уже. Хочется найти место поспокойнее.

— Ладно. Двинули. Время не терпит. И так на душе кошки скребут.

Мы выехали из пролома в заборе и направились за оружием. До поворота к полигону доехали сравнительно спокойно. Ну разве что пару раз под колёса полезли заражённые, а один раз напугал довольно резвый зомбак, заставив лишний раз задуматься о том, как быстро они эволюционируют. На месте побоища бродили зомби. Мы остановились возле КАМАЗов и принялись их отстреливать. Опять напрягло то, что два заражённых при первых выстрелах вскинулись и побежали прочь, скрываясь в складках местности. Чёрт! Они действительно умнеют!

— Егор, Залезь на кунг и контролируй территорию. Очень мне не нравятся шустрые зомбаки.

Пока собирали автоматы и разгрузки, Егору несколько раз пришлось отгонять шустриков выстрелами. Правда, он не попал ни разу. Я ещё и пару раций снял с офицеров. Тоже «Мотроллы», но не чета нашим мыльницам — мощные, цифровые. Пригодятся. У охранников были свои рации, а Егор прихватил свою из диспетчерской. Потом я собрал всех возле своей таблетки.

— Так, мужики. Едем колонной, не отрываясь друг от друга. Я первый, дальше Игорь, потом братья, замыкающий Егор. Не останавливаться ни по какой причине. Ждать никого не будем. Связь по рации. На Гагарина разбегаемся. Там по обстановке. На месте осмотритесь и примете решение. Может, идеи какие появятся. Всё ясно? Ну тогда по машинам. Да, по позывным определимся: я — Ник, Игорь — Десантура, братья — Пехота 1 и Пехота 2, Егор так и остаётся Егором. А что, имя короткое — чем не позывной? Все согласны? Ну и лады. — И, оговорив волну для переговоров, мы, попрыгав каждый в свою машину, двинулись в путь.

На объездную свернули без проблем. Проблемы начались позже, когда проезжали мимо какого-то недостроенного двухэтажного здания. Из-за шлакоблочной коробки недостроя наперерез нам внезапно выехал междугородный автобус «Вольво», в салоне которого, размахивая ружьями, свистела и улюлюкала откровенная гопота. Человек двадцать. Ничего не попишешь. Пришлось тормозить, предварительно маякнув в рацию:

— Веером и страхуйте. — Была ещё надежда решить всё миром. Ну не верилось мне, как среди всего этого «песца» ещё люди друг с другом воевать будут.

В боковые зеркала я ещё успел увидеть, как Игорь поставил свою машину прямо позади моей уступом вправо. Дальше, уступом влево— братья на своей техничке и Егор. Я открыл дверь и наполовину высунулся из салона. Двери автобуса зашипели, открываясь, и наружу вылезла толпа молодых парней самого противного возраста — лет по 18–20. Ненавижу этот возраст. Парни в этих годах приобретают взрослое тело, оставаясь при всё тех же детских мозгах и абсолютной отмороженности. Вот и сейчас вся эта мразь развинченной походкой, будучи совершенно уверенными в том, что вот уж сейчас весь мир перед ними на коленях, двинулась к нам.

— Эй! А ну вылезай из машин! Они теперь наши! Что там везёте?

— Мужики, — попробовал я решить вопрос миром, — мы мирные люди, едем в город к семьям. Пропустите нас, и мы уедем.

— Мужики в поле хлеб сеют, и землю пашут, падла! — крикнул самый борзый и, по-видимому старший и выстрелил дуплетом из своей двустволки в воздух. Выстрел явился очень весомым подтверждением того, что миром мы не разъедемся. Я нырнул в машину и, пока дотягивался до своего автомата, сзади раздались очереди из автоматов. Гопники явно не ожидали, что нарвутся на вооружённых, да ещё автоматическим оружием. Жертва выпустила когти и, вдруг, сама превратилась в хищника. Моего участия в принципе, не понадобилось. Ребята в три ствола помножили всю эту сволочь на ноль.

— Вот ведь суки! — сплюнул Егор. — Тут и так вон, что твориться. Радоваться каждому выжившему надо, а они охоту устроили.

— Туда им и дорога — отозвался Игорь, контролируя пространство вокруг нас. Молодец, не расслабляется. Но меня сейчас интересовало немного другое: все предыдущие события только подтверждали провидческий талант Андрея Круза. Поэтому я подсознательно ожидал, когда же убитые ребятами гопники обратятся и, поднявшись с земли, потянутся к нам в предвкушении человечинки. Но трупы, как и положено им, спокойно лежали, не подавая признаков зомбячества. Уже легче. Хоть в чём-то Круз ошибся. Трупы оттащили с дороги, а ружья и боеприпасы собрали. Пригодятся. Поехали дальше, аккуратно объезжая столкнувшиеся или брошенные машины и бродящих между ними зомби. С высоты объездной трассы открылась панорама города, которая мне, кстати, совсем не понравилась. Город как вымер. В тёплом безветренном апрельском воздухе то тут, то там поднимались в верх столбы чёрного дыма. Уже начались пожары, которые и тушить некому. «А быстро этот вирус распространяется!» — подумалось мне: «Всего полдня, а весь город уже инфицирован. Странно всё это». Больше, слава Богу, приключений не было. Ехали, обозревая гуляющих по обочинам заражённых. Между ними бегали собаки, бросаясь на зомби, облаивая их, но не приближаясь. Собак сегодня я уже повидал. Даже на работе бегала по территории небольшая стайка, уже давно прижившаяся здесь. И только сейчас до меня дошло, что ни одной заражённой животины не наблюдал. Получается, что вирус действует только на людей. Странно избирательный такой вирус. Всё страньше и страньше, как говорила одна девочка Алиса из известной книжки. Но как версию можно взять за основу и присмотреться повнимательнее. На скотном рынке несколько зомбаков вгрызались в жалобно мычащую корову. В общем идиллия по нынешним временам. Странно, прошло чуть больше половины дня, а как будто вечность протянулась с неприветливого понедельничьего утра.

На Гагарина было оживлённо, если так можно сказать. Прямо на повороте из витрин кафе торчала задняя часть рейсового автобуса «МАН». В окнах бестолково тыкались заражённые, пытаясь выбраться наружу. Рядом столбиком стояли зомби в форме официантов. На улице тоже то тут, то там брели заплетающимся шагом нелепые фигуры. Клубы дыма впереди привлекли моё внимание. Горела небольшая одноэтажная школа. Странно. А в школе-то с чего пожар? Ну жилые дома — понятно. Утюг, там, или на плите что-нибудь оставили перед тем, как обратиться. Ну или окурок. А в школе?

— Вот поганцы! Посмотри, что творят! — донеслось из динамиков рации.

— Кто?

— Да вон, за школой.

И точно. За зданием стояла небольшая группа подростков на скутерах. Мальчишки, попивая баночное пиво, развлекались, стреляя из рогаток по зомби и кидая бутылки с какой-то горючей смесью в окна школы.

— Дима, пугани этих придурков очередью в воздух. — произнёс я. — Нам пожаров здесь ещё не хватает.

Дима стеганул очередью над головами у этих охламонов, и они, испугавшись, попрыгали на скутеры и рванули прочь. Ну вот, пожалуй, и ещё одна банда беспредельщиков нарисовалась. Осталось им оружие раздобыть, и кому-то здесь жарко будет.

Четыре столкнувшиеся машины на перекрёстке напоминали инсталляцию сумасшедшего дизайнера. Это напрягало. Не хватало ещё встретить на пути серьёзный затор. Возле магазина «Радуга» Егор, мигнув фарами, отвалил налево.

— Ну всё, мужики, если что, на связи. — Донеслось из рации.

— Удачи.

Возле ПТУ собралась приличная толпа зомбаков из числа бывших ПТУшников и перекрыла всю улицу.

— Что делать будем? — Это Игорь.

— Может на таран? Пробьём и проскочим. — Прорезался Сашин голос.

— Нет. Рисковать не будем. — Ответил я. — Был бы КАМАЗ — без проблем. А УАЗик слишком лёгкий. Влетим в толпу и завязнем. А там уже дело времени, как нас из этих консервных банок достать. Лучше объехать.

— Как? Через Ильича на Кремлёвскую, или через частный сектор?

— Через Ильича можно было бы. Там, хоть и художественное училище, но мы его краем захватываем, а Кремлёвская, хоть и узкая, а по понедельникам с утра там народу мало будет. А вот через частный сектор дорогу нужно по минимуму сократить.

— Согласны.

Мы повернули налево и двинули по парковой к пересечению с Ильича. Возле художественного училища действительно стояла толпа бывших студентов-художников, но основная масса осталась слева и мы, повернув направо, проскочили через редких заражённых. На Кремлёвской тоже ожидаемо было спокойно. Не доезжая до перекрёстка с улицей Гагарина, я стал поворачивать к себе во двор.

— Всё, я почти дома. Давайте, удачи вам! Если что надумаете — я на связи. — Крикнул я в микрофон рации. Уже почти повернув, я ощутил какое-то лёгкое беспокойство. Глаз буквально краешком царапнул что-то важное. Я притормозил и постарался сосредоточиться на своих ощущениях. Что же меня напрягло? Оглянулся по сторонам. Вот оно! На той стороне Гагарина стояло кафе «Сильвия», которое открылось совсем недавно. Высокий забор ограждал территорию кафе. На въезде прочные ворота, в настоящее время открытые. На территории топтались несколько заражённых. Два этажа на высоком фундаменте, сравнительно небольшие окна и балкон, опоясывающий второй этаж по периметру. По нему как раз совершала свой променад зомбачка в вечернем платье. Чем не наблюдательный пункт! Ну, прямо крепость!

— Мужики! Я, кажется, нашёл место для базы!

— Где?

— А ты вперёд посмотри. Кафе «Сильвия» видишь?

— О! — Сразу въехал в тем Игорь. — Не база, а сказка! Там же все коммуникации! Да и набеги на Крытый рынок делать можно за продуктами. Тут наискосок не больше ста метров.

— Ну что, может, сразу и зачистим, не отходя от кассы?

— Давайте. А потом ворота закроем и будет, куда домашних привезти.

— С ходу влетаем на территорию: я слева, Игорь справа от здания. Братья — по центру, блокируют заезд. Зачищаем территорию. Потом мы с Игорем контролируем вход в кафе, а братья закрывают ворота. После этого заходим в помещение. Чёрт! Плана помещения не знаем. И что мне мешало туда хоть раз сходить с женой! Ведь рядом с домом же! Ладно, бой, как говорится, покажет. Работаем двойками: первая — братья, вторая — мы с Игорем.

Мы влетели на территорию кафе, как договаривались, тормознули, каждый в намеченном месте и выскочили из машин. Тупые, неуклюжие зомби (слава Богу, что не было живчиков) шансов не имели. В четыре ствола отработали быстро. Из-за угла, где стоял древний, но как видно, ещё живой, Москвич-пирожковоз, вывернули ещё двое и тут же подставились под мои очереди. Братья сноровисто закрыли ворота, отсекая нас от нескольких заражённых, устремившихся на звук выстрела через проезжую часть. В замкнутом пространстве стало как-то поспокойнее. Идиллию даже не нарушало бормотание зомбачки на балконе второго этажа. Дверь в кафе была приоткрыта. Первыми пошли мы с Игорем. Сразу за дверью располагался довольно просторный тамбур, в котором стояли мягкие кушетки и пепельницы на высоких подставках. Видимо сюда входили покурить посетители кафе. Прямо, за стеклянными дверями, сразу начинался зал, слева две двери туалетов, а направо — лестница на второй этаж. В двери мужского туалета изнутри кто-то ощутимо толкнулся. Знаками указав братьям контроль за выходом в зал, а Игорю — приготовиться, я рванул дверь. Из туалета вывалился крупного телосложения заражённый, путаясь в полуспущенных штанах. Игорь снёс ему полголовы одиночным выстрелом. В глубине зала что-то громыхнуло. Моментально все четыре ствола вскинулись по направлению звука. Дааа. Нервы ни к чёрту. Надо бы успокоиться.

— Так. Всем вдохнуть, выдохнуть. Успокоились? Браться, ваш второй этаж. Мы с Игорем чистим на первом. Пойдём, Игорь, посмотрим, кто там вещи роняет.

— Пошли. А женский туалет проверять будем?

— На обратном пути. Было бы что опасное, давно бы уже выскочило.

Войдя в зал, я тут же шагнул влево, освобождая проход и контролируя пространство перед собой. Игорь шагнул вправо и тоже обвёл створом автомата зал. Никого не было. В дальней стене находился выход на кухню. Мы осторожно приблизились и заскочили внутрь. Полутёмное помещение было заставлено жарочными шкафами, плитами, стеллажами с посудой. У правой стены стояли два больших промышленных холодильника между которых виднелся проход. На противоположной стене оказалась дверь, подпёртая стулом. Именно оттуда доносились скребущиеся звуки и время от времени что-то гулко перекатывалось.

— Что-то мне стрёмно. — пробормотал я, стирая тыльной стороной ладони пот со лба.

— Ага. — Отозвался Игорь, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Наверху раздались выстрелы, заставив нас нервно дёрнуться. Это братья-пехотинцы в поте лица выполняют свою задачу. Пора бы и нам приступить к делу. Игорь пинком отбросил стул в сторону, распахнул дверь, и я, по штурмовому держа автомат у плеча, заглянул в комнату. Это была разделочная. Вдоль стен стояли столы, по центру стояла колода для рубки мяса, а на полу, с перебитыми ногами, елозил зомби в белом, поварском пиджачке, задевая изредка, валяющийся рядом огнетушитель. Вот что так гулко перекатывалось по выложенному керамической плиткой полу.

— Видимо, он обратился первый, набросился на остальных. Успел перекусать всех, пока ему не перебили ноги, видимо тем же огнетушителем и заперли. Ну а потом обратились остальные и вышли погулять на свежий воздух.

— Или сначала вышли на свежий воздух, а потом обратились.

— Да. Так скорее всего. Стало страшно находиться в одном здании с сумасшедшим, вышли на улицу, а там укусы и сработали. Ладно. Добивай этого и пошли дальше. У нас ещё одна комната.

Игорь одиночным выстрелил в голову зомбака и мы направились к последней двери. Там оказалась посудомоечная. Ровными рядами стояли глубокие раковины, шкафы для чистой посуды и тележки для грязной. И никого, что не могла не радовать. Неожиданно зашипела рация на поясе:

— Кто меня слышит, приём! Никита, Игорь! Мужики, Вы меня слышите? — Судя по всему это был Егор.

— Да, Егор. Принимаем чётко. Что у тебя?

— Вы где сейчас?

— По Гагарина. Район Крытого рынка.

— Я к вам.

— С семьёй?

— Нету больше семьи.

— Нам жаль. Подъезжай прямо сейчас. Рядом с Крытым рынком кафе «Сильвия». Справа сразу за перекрёстком. Ты увидишь. Только езжай через Ильича по Кремлёвской. По Гагарина не проедешь. Там возле ПТУ затор.

— Понял, спасибо. Еду.

Мы ошарашено посмотрели друг на друга. Только сейчас до нас стал доходить весь трагизм положения. Только сейчас стало очевидным, что среди тупо слоняющихся зомби мы можем увидеть тех, кто раньше был нашими родными, близкими, да и просто друзьями. Мы вышли в курительную комнату. Сверху спустились братья.

— Что это у вас лица такие пришибленные?

— Только что Егор на связь выходил. У него вся семья того…

— Обратились?

— Или обратились, или погибли. Не знаю. Он сюда едет. Приедет, расскажет, если захочет.

Вот тут и их накрыло. На лица братьев страшно было смотреть. Да них похоже тоже стало доходить то же самое. В воздухе почти ощутимо повисло напряжение. Каждый стремился домой, одновременно боясь там увидеть то же, что увидел Егор.

— Егор сейчас подъедет. Чистим подвал вместе. Потом оставляем ему для охраны нашу крепость и за своими. Встречаемся здесь. И, мужики, экипируйтесь максимально удобно, с учётом защиты от укусов. И жратву из дома всю забирайте. Да, кого выживших найдёте, тоже по возможности с собой берите. Если захотят, конечно. Только, желательно, адекватных.

— Ясно.

В подвале заражённых неоказалось, однако сам подвал внушал уважение. Большие кладовые, пара промышленных холодильников, какие-то подсобки, которые проверяли братья. Даже, кажется, какой-то санузел. Неплохо. Егор подъехал минут через пять, когда мы уже совсем извелись, сидя на одном месте. Мысли о своих родных одна чернее другой посещали наши головы. Запустив машину во двор, мы вытащили трупы на улицу.

— Грузите в пирожковоз, мы с братом отвезём их чуть подальше и выкинем.

Так и сделали. Ребята проехали наискосок улицы метров двести и выгрузили упокоенных недалеко от полицейской будки. Оппа! Будка! Как я про неё забыл! Конечно, шансы невелики, но прошманать её стоило.

— Егор, соболезнуем, конечно, но потом поговорим, извини. Сейчас — дело. Оставляем тебя на охране. Будь на связи.

Выехали на улицу, и Егор закрыл за нами ворота. Ребята на всех парах рванули домой, а я с замирающим сердцем подъехал к небольшому строению с окнами по кругу, в котором в спокойные времена круглосуточно дежурили полицейские. Сквозь стекло было видно, как один полицейский бестолково тычется в закрытую дверь. Второй пытался подняться со стула, но, прижатый с одной стороны, столом, а с другой — тычущимся в дверь напарником, никак не мог встать. Вдали перемещались несколько заражённых, но поблизости никого не было. Поэтому я и решился немного пошуметь. Сквозь стекло, несколькими выстрелами я упокоил обоих. И, почистив прикладом раму от осколков стёкол, проник внутрь. Добычей мне стало два пистолета Макарова и один АКСУ. «Ксюха» — достойный трофей. Жене легче будет с этим укоротом управляться, чем с полновесным АК-74. Да и пистолеты тоже не помешают. Мне ещё на пятый этаж подниматься. А на лестнице с пистолетом удобнее будет. От остановки потянулись на звук выстрелов заражённые. С другой стороны, тоже появились любители человечинки. Не ожидая аншлага, я сгрузил оружие в свою таблетку и, наконец, поехал в свой двор.

Во дворе было отнюдь не пустынно. Несколько зомби топтались среди детских качелей. Ещё трое забрели на спортивную площадку, обнесённую сеткой-рабицей, да так и не смогли найти выход. Четыре инфицированные старушки толпились у соседнего подъезда, а у самой мусорки кого-то доедал бывший местный алкаш. У моего подъезда на удивление было чисто. Я положил ствол автомата на сгиб левого локтя и магнитным ключом отпер замок. Дверь подалась и стала открываться, а в проёме вдруг возник зомбак, бывший совсем недавно соседом, таксистом, работающим на рыночном пятаке. От неожиданности я заорал, отскочил в сторону и всадил в соседа неоправданно щедрую очередь. Следом показалась бабка с первого этажа. Эту я снял уже одиночным, придя в себя и успокоившись. Перед дверью, вроде, больше никого не было. Проскользнув в подъезд, дождавшись, когда доводчик закроет до конца дверь, я закинул автомат на плечо и взял в руку пистолет. «Ксюха» болталась за спиной, немного стесняя движения. Аккуратно, приставными шагами, выставив перед собой пистолет, я стал подниматься по лестнице, на ходу проверяя двери, попадавшиеся по пути. Открытая дверь была на первом этаже, и мне пришлось там упокоить бабкину дочку. На третьем этаже из однокомнатной квартиры вывалилась заражённая соседка и сразу нарвалась на выстрел из пистолета. Но в целом, подъезд был достаточно спокойным. А ведь, если верить Крузу, он должен быть забит зомбаками. Ну хоть в чём-то ошибся. Мелочь, а приятно. В дверь пришлось постучать достаточно долго и, пока я не догадался прокричать, что это именно я, жена мне не открыла. Закрыв за собой железную дверь, я, наконец, почувствовал себя спокойно, прижимая к себе обрадованную, плачущую жену. Наконец то я дома. Жена поставила на плиту чайник, а я взялся за телефон. Сотовая сеть упала практически сразу, а вот телефонные линии, хвала АТС, работали до сих пор. Необходимо связаться с друзьями. Их у меня всего двое, но зато настоящие.

Первому позвонил Вите, другу с самого безоблачного детства, который, кстати проживал недалеко, примерно там же, где и братья-пехотинцы. Выяснилось, что на работу ему не надо было сегодня, жена, тоже учительница, работает со второй смены, да и дочка тоже со второй смены учится. Так что им, практически, повезло. И сидят они в своём доме, не зная, что делать дальше. По рации я связался с братьями и попросил их по пути забрать Витька с семьёй. Ребята пообещали выполнить мою просьбу. С Шуриком тоже всё вроде бы решилось. Он был, конечно, на работе, но сумел пробиться домой к семье на своей машине. Кроме того, совсем рядом с его домом как раз находился охотничий магазин. Вместе с какими-то мужиками, так же отчаянно нуждавшимися в оружии, они умудрились взломать дверь и даже при помощи удачно подвернувшегося КАМАЗа-мусоровоза, выдернули решётки. Короче, Шурику удалось раздобыть аж целых две двустволки двенадцатого калибра и россыпью какое-то количество патронов. Жена его была домохозяйкой, а сын с дочерью, как и все нормальные студенты, ночью тусовались в клубе и благополучно проспали институт. Получив адрес, Шурик заверил меня, что сумеет прорваться с семьёй. Тем более, что он вооружён. Пока я звонил, чайник успел закипеть, и жена собрала на стол. Только сейчас почувствовал, как я голоден. С аппетитом поглощая еду, я внимательно слушал последние новости жены. С тёщей она держит постоянный контакт по телефону, та сидит дома и не выходит на улицу. И здесь повезло. Она вообще-то ходит плохо и обычно сидит дома, но по утрам всё равно спускается во двор купить свежего молока. Каким чудом этим утром она не вышла из квартиры, даже и узнавать не хочется. Жива и ладно. Обсудили с женой дальнейшую стратегию и приступили к сборам. С антресолей достали мой трёхдневный тридцати пятилитровый тактический рюкзак и армейский спальный мешок, доставшийся мне по случаю. Света достала огромную сумку на колёсиках, и мы приступили к сборам. Выгребли все консервы, распотрошили холодильник, бросили в рюкзак два комплекта камуфляжа, шмотки по минимуму… Достал с балкона походный набор, состоящий из мачете, ножовки, большого и малого ножа. Вещь хорошая. Вытащил завалявшиеся с незапамятных времён котелок и фляжку. Собирались с учетом того, что весна в разгаре, впереди лето, то есть зимних вещей не надо пока. Вроде и по минимуму взяли, а вещей всё равно и мой рюкзак, и сумка, да ещё и небольшой рюкзачок жене получился. Сам оделся в горку, обул хорошие спецназовские берцы — предмет моей гордости, а на голову — любимую панаму. Застегнул поверх разгрузку и вышел в комнату. Там Света в камуфляже уже заканчивала шнуровать свои высокие ботинки, которые, несмотря на коричневый цвет, вполне можно было бы принять за берцы. Только полегче и поизящнее. Мы время от времени, по возможности, играли в пейнтбол, да и иногда получалось договориться с друзьями из ВВшной части и выезжать на стрельбы. Там жена отрывалась, с удовольствием отстреливая казённые патроны по мишеням. Вот и приобрели ей соответствующую одежду, чтобы на стрельбище среди вояк не отсвечивала. Меньше вопросов.

— Ну, что, пошли? — подогнала она меня, повязывая на голову бандану.

— Не забыла, как обращаться? — спросил её я, протягивая «укорот».

— Разберусь, — обрадовалась она, отбрасывая приклад и вешая автомат на плечо.

— Надеюсь, технику безопасности напоминать не надо?

— Не надо.

— Это хорошо, но патрон в патронник всё же загони. Хоть и не по правилам, а всё меньше времени, чтобы к стрельбе приготовиться.

Как бы глупо это не выглядело, но я закрыл за собой дверь, и ключ положил в карман. Может, на удачу? Спускались по лестнице осторожно, но неожиданностей не случилось. До выхода из подъезда добрались спокойно, но дверь на улицу открывать я не спешил. Неизвестно, какая ещё пакость ожидает на улице.

— Нажимай на кнопку и отходи в сторону. И, извини, но сумку придётся тащить тебе. Мне нужно быть в готовности стрелять в любой момент.

Магнитный замок запищал, отмыкаясь, я толкнул ногой дверь, дошагнул за порог и проконтролировал стволом пространство перед входом. Бабульки с соседнего подъезда на заплетающихся ногах потянулись в нашу сторону. Несколько выстрелов успокоили их, но от детских качелей потянулись другие заражённые. Даже на спортивной площадке активировались зомбаки, что-то мыча и тыкаясь в сетку-рабицу.

— Надо бы поторопиться, боезапас не резиновый, — пробурчал я. — Вон, видишь, военную «таблетку»?

— Вижу. — Проворчала жена, сгибаясь под тяжестью сумки.

— Двигай туда, я прикрываю.

Пока добрались до машины, пришлось стрелять ещё пару раз. Я, велев жене прикрывать, уложил сумку в салон, проконтролировал подходы, пока садилась она, а потом и сам прыгнул за руль. Первым делом решил связаться с базой.

— Егор, это Ник, приём.

— Егор на связи.

— Как обстановка?

— Нормально. Народ начал подтягиваться.

— Я тоже сейчас подъеду. Там перед воротами как?

— Бродят пара психов.

— Отстрелить можешь?

— Попробую.

— Попытайся. У меня всё. Отбой связи.

Вывернув из двора, мы пересекли перекрёсток и подъехали к воротам. Сигналить я не стал: и без сигнала зомбаки на остановке среагировали и заволновались, поворачиваясь в нашу сторону. Хорошо ещё, что до неё метров двести было. А то бы они все уже здесь были. У ворот появилось несколько трупов: Егор поработал. Нас впустили внутрь. Во дворе стало тесновато. Стоял УАЗик кого-то из наших, УАЗик Егора и пара легковых машин. Да уж. Пожалуй, надо машины перед воротами всё-таки оставлять, кроме наших УАЗиков. Из здания кафешки вышел Витёк, и мы обнялись. Рядом радостно скакала его кавказская овчарка Джессика.

— Рад, что живой!

— Спасибо, что вытащил. А то сидели там, как в мышеловке. И ведь оружия никакого, кроме воздушки.

— Ничего. Ладно, нам надо здесь обустроиться. Ещё пообщаемся.

Мы забрали из машины свои вещи и прошли в здание. В помещении царила деловая суета. Егор вполне себе вжился в роль коменданта базы и мотался из помещения в помещение, отдавал какие — то распоряжения, говорил с кем-то на ходу, кому — то что — то показывал…

— На втором этаже кабинеты с диванами. — Подскочил он к нам. — занимайте один. Там достаточно уютно. Братья с семьями себе аж три отхватили. Поторопитесь, а то народ прибывает, как бы вам в общем зале не оказаться. Братья кроме твоего Вити ещё четыре семьи привезли, несколько человек сами добрались, когда выстрелы услышали. Игорь тоже не один едет.

— Отлично. Пойдём тоже себе один кабинетик подберём.

Мы поднялись по лестнице, прошли по коридору и ткнулись в самый крайний кабинет. Достаточно уютная обстановка, вешалка у двери, неброские обои, длинный стол и диван буквой П, оббитый велюром.

— Вот здесь мы и остановимся, — сказал я, бросая у порога сумку.

— А как же мама?

— Подожди, Свет, дело к вечеру, скоро темнеть начнёт. Опасно в город выезжать. Там, внизу я телефон городской видел, должен работать. Свяжись с мамой. Пусть ещё ночь потерпит. А завтра с утра за ней и заедем. И я Катюше позвоню, чтобы сидели до утра.

Пока звонили, приехал Игорь с семьёй. С ним ещё три машины.

— Вот, по пути встретились, можно сказать. Еду, а они из-за забора простынёй машут. Захотели к нам присоединиться.

— Вот и хорошо. Людей, сейчас чем больше, тем лучше. Есть у меня мыслишка одна. Но это потом.

Чуть позже подъехал Шурик на своей верной «Митсубиси спейсвагон». Из окон грозно торчали стволы ружей. Одно из ружей с грозным видом держала его жена Аня, а другое было у сына Руслана. В руках у Регины, дочери Шурика, был пистолет какой-то неизвестной мне марки.

— Ого! Прямо-таки не семья, а воинское подразделение. — Встретил я друга. — А пистолет где раздобыл?

— Да это резинострел. Там же в оружейном магазине прихватил с витрины на всякий случай. Толку от него никакого, а уверенности прибавляет. Вот и дал дочери, чтобы не так страшно было.

— Как доехали?

— Ну, страху натерпелись. Но ничего. На моей старушке прорвались.

— Ладно, заходите внутрь, размещайтесь. Успеем ещё пообщаться.

Они пошли в здание, а я направился к своей машине. Дело в том, что мне в голову пришла неожиданная мысль: если вояки за городом сумели отбиться от зомби и организоваться, да ещё и гражданских под свою защиту принимают, то почему бы и ВВешникам не сделать то же самое. Правда, они в городе находятся, где и понаселённей, следовательно, и обращённых будет на порядок больше. Но они-то как раз и натасканы на гражданские беспорядки. Значит и шансов больше. А у меня машина то ВВешная. То есть там и рация их, значит и волну их найти можно будет. А попробую-ка я с ними связаться. Я включил рацию и поставил на сканирование. Минут пять не происходило ничего. Ну, там, отдельные, ничего не значащие разговоры между какими-то мародёрами, тихо звучащие из динамика — видать пользуются слабенькими уоки-токи. Кажется, ювелирный грабят. Кому что. И вдруг мощный сигнал стационарной станции:

— Сто двадцать третий, ответь сто двенадцатому!

— Сто двадцать третий на связи!

— Что у вас?

— Помещение комендатуры зачистили, приступаем к зачистке гауптвахты.

— Потери есть?

— Двоих потеряли на территории.

— Принял. До темноты управитесь?

— Так точно.

— Осторожнее там. Отбой связи.

— Отбой.

— Сто двенадцатый, ответь Нику! — Обрадовано заорал я.

— Здесь сто двенадцатый. Кому понадобился?

— Здесь Ник. Мы основали базу в районе крытого рынка. Собираем выживших. Хотелось бы узнать, что в других районах делается.

— Да, наверное, так же как у вас. Масса заражённых, мало выживших. Кто хочет — собираем у себя. Вот сейчас комендатуру чистим. Хотим там гражданских размещать. Вы то как справились?

— Да нам вояки помогли. Показали место, где ваша рота погибла, которая на стрельбище ехала. Вот, благодаря вашему оружию и смогли организоваться.

— Вот они где. А мы то всё гадаем, куда могли пропасть. И на связь не выходят.

— Это я их рации собрал и отключил, чтобы батарейки не сажать. А на автомобильной сразу на свою волну перескочил. Я, кстати, на вашей санитарке рассекаю.

— Пользуйся. Что, наши все погибли?

— Все.

— Жаль. Хорошие были ребята.

— Мне тоже жаль.

Говорить больше особо не о чём, и, чтобы не забивать эфир, мы обменялись нашими каналами и завершили разговор. Когда стемнело, мы спустились в нижний зал. Из Егора, положительно, получится прекрасный комендант. Из кухни раздавался запах приготовленной пищи, звенела посуда и раздавались женские голоса. На составленных вместе столах стояли корзинки с хлебом. Народ толпился неподалёку в предвкушении ужина.

— Господа! — Появился перед толпой Егор. — сегодня первый ужин нашей общины. Надеюсь, вы позволите нас так называть. Наша новообразованная служба питания достаточно небольшая, поэтому у нас самообслуживание. Питание будет по принципу советской столовой. Короче, самообслуживание. И ещё, места здесь хватит на всех, поэтому после еды просьба не расходиться. Проведём что-то вроде нашего первого учредительного собрания.

Из дверей столовой вынесли стол, на него поставили кастрюли со вторым блюдом и чаем, а рядом — лоток с ложками и вилками и стопки тарелок. Народ дружно потянулся за пищей. Через минуту зал заполнился стуком ложек о тарелки. Проголодались все, что и немудрено. Спустя полчаса, когда все, уже насытившись, расслабленно попивали чай, Егор снова поднялся из-за стола.

— Господа, разрешите начать наше учредительное собрание. В свете существующих событий, я думаю, все со мной согласятся, выжить поодиночке крайне проблематично. Поэтому мы выбрали это кафе для организации базы и оказания помощи выжившим. Раз уж судьба свела нас вместе, первым делом необходимо разобраться с руководством. На роль руководителя я предлагаю Никиту.

— А почему именно его? — Агрессивно выкрикнул лысоватый полный мужчина. — Почему не меня, например?

— Это он раздобыл оружие, нашёл эту базу и организовал эту общину. Кстати это его идея: свозить сюда всех выживших. А ваших достоинств пока мы не рассмотрели.

— Да что тут спорить? Согласны. — Донеслось со всех сторон.

— Ну, раз согласны, давайте послушаем теперь Никиту.

Неожиданно. Хоть бы предупредил, что ли. Одарив Егора выразительным взглядом, я поднялся и оглядел присутствующих. Около сорока пар глаз с надеждой глядели на меня. Люди разного возраста и социального положения. Объединяло их одно: растерянность, страх и тревога за будущее.

— События последнего времени поставили нас в положение, когда только сильные общины имеют возможность выжить. И то, при условии жёсткой иерархии и строгой дисциплины. Необходимо продумать структуру и распределить обязанности. Но прежде всего нужно определиться с тем, кто остаётся здесь.

— А что, есть альтернатива?

— Да. Есть. В городе ВВешная часть принимает людей, а за городом вояки тоже гражданских под свою защиту берут. Так что можно попытаться пробиться или к тем, или к этим. Вам ночь на раздумье и, у кого будет желание, держать не будем. Следующий вопрос: структура нашей общины. Ну, служба питания, благодаря нашему коменданту, — я кивнул в сторону Егора — есть. Дальше я предлагаю такой вариант: нам необходимы служба охраны, которая будет охранять нашу базу по периметру, хозяйственная служба, которая будет заниматься всеми хозяйственными делами на территории базы, ну и поисковая служба. Бездельников нам здесь не нужно, поэтому каждый, кто решил остаться, должен для себя определить: в какой службе он себя видит. Завтра утром вы подойдёте к коменданту и запишитесь на выбранное для себя направление. Если вопросов нет, я больше вас не задерживаю.

— Саша, Дима, задержитесь. — Позвал я братьев.

— Да, Никит. Что случилось?

— Да ничего особенного. Хочу на вас возложить организацию охраны объекта. Справитесь? Уже сейчас надо посты выставлять. Время смутное. Не знаешь откуда пакости ждать. Или от зомби, или от отморозков всяких.

— Да что там сложного? — Усмехнулся Дима. — Я старшим сержантом уволился, а Саша — сержантом. В караулы ходили. Систему знаю. Сейчас опросим мужиков и из служивших организуем. Посты будут.

— Ну и отлично.

Люди, вполголоса переговариваясь, группами стали расходиться из-за стола. Ко мне подошли Витёк и Шурик.

— Никит, только без обид, я к ВВешникам поеду завтра. Там мать недалеко живёт. Надо будет забрать. Да и дочь маленькая. Под охраной военных будет понадёжнее.

— Ну конечно, Витёк. Какие обиды.

— Ладно. Пойду к своим.

— Окей.

— Шурик, а ты как?

— Мы остаёмся. Не хочется под военных ложиться. Попробуем сами выжить. Какие мысли?

— Завтра с утра тёщу и дочку с семьёй к воякам отвезу. А потом решать будем. Есть мысль Крытый рынок занять. Посуди сам: ограждение есть, помещений полно, где жить можно, кормовая база хорошая — там продуктов немеряно, да и на второй половине вещи продавались и всякая хозяйственная хрень, вплоть до инструментов. Смекаешь?

— Да уж! Планы наполеоновские. Только вот как это всё провернут?

— Пока никак. Силёнок маловато. Люди нужны. Да и с патронами что-то решать надо. С такой интенсивной стрельбой их ненадолго хватит.

— Там я набрал каких-то. Посмотри.

— Ну, картечь и пуля в самый раз. Особенно картечь. А дробь против зомбаков бесполезна, но для людей пойдёт. — Я вспомнил ту гопоту в автобусе, с которой пришлось повоевать.

— Против каких людей? — Ошарашенно спросил Шурик.

— А что ты думаешь, раз такой «большой песец» наступил, сразу среди людей мир, дружба, жвачка наступит? Вся мразь повылазит. А сейчас ни закона, ни полиции. Мы с такими уже столкнуться успели.

— Нда. Дела творятся. А, кстати, что ты об этом всём думаешь? — Он неопределённо покрутил кистью.

— Да кто ж его знает! Но кое-что это мне напоминает. Увлекался я как-то серией книг «Эпоха мёртвых» Андрея Круза. Там почти один в один наша ситуация. Только там заражённый умирает, а потом воскресает уже зомбаком. А у нас умершие не обращаются, остаются приличными трупами. Получается зомби их звать некорректно. Это не мёртвые, а просто люди, мозг которых под воздействием вируса изменился, может частично разрушился, что ли. Я не медик, поэтому судить не могу. Но от чего-то они стали такими тупыми и агрессивными. И ещё, животных этот вирус не трогает.

— А почему ты думаешь, что это именно вирус?

— Ну, в книжке так написано было. А так, кто знает? Вирус там, излучение, или микроб какой. Я же говорю, не специалист. Только действует он на человека гораздо быстрее, чем в книге. Минут пять после укуса, и обратился. Даже на укусы проверять не надо никого.

— Ну укусы, это понятно. А как первоначально то эти зомби появились?

— Первоначально, я думаю, эта гадость в воздухе распылена была.

— Но мы-то не мутировали.

— Значит иммунитет какой-то у нас. Не знаю. И ещё, в книгах, чтобы зомбака упокоить, надо ему в голову попасть. А у нас они мрут так же, как и люди, если повреждены жизненно важные органы. То есть убить их можно, как и обычных людей. Одно отличие: они боли не чувствуют. Ладно. Заболтал я тебя. Иди отдыхай.

— Спокойной ночи.

Шурик ушёл, а я зашёл на кухню и присел за небольшой столик в углу и попросил чаю. «На огонёк» подтянулись Игорь, братья и Егор.

— Ну что, начнём совет в Филях? — спросил Егор.

— Давай начнём.

— Какие планы на будущее?

— Ну, пока мы не избавились от балласта в виде желающих уехать, что-то делать преждевременно. Поэтому завтра первым делом занимаемся уезжающими. Нам бы транспорт побольше. На УАЗиках много человек не перевезёшь.

— На параллельной улице стоит Урал-вахтовка. — Подскочил буквально на своём стуле Дима. — Там мужик в автоколонне на ней вахтовиков возил. По-моему, это то, что нам надо.

— Да ты гений! — Восхитился я. — Значит завтра с утра первым делом — этот Урал. Только бы заправленный был.

— Да вон же заправка, прямо за рынком. Если что — зальёмся там.

— Вот ещё проблема: надо бы запасами горючего озаботиться. Егор, подумай над этим. Потом вместе обсудим варианты. Завтра, пока нас не будет, прикинь, как нам базу укрепить. Шурика возьми в помощь. Он инженер-строитель. Многое знает. А сейчас спать.

Вот так и прошёл самый, наверное, длинный в моей жизни первый день. День, который перевернул не только мою жизнь, но и жизнь всего человечества.

День второй

Ночь была беспокойной. Где-то то и дело срабатывала автомобильная сигнализация, за забором кто — то постоянно шатался, скрёбся в створки ворот, заставляя Витькину Джессику нервно лаять. Где-то выла собака, добавляя драматизма к создавшейся ситуации. Утром поднялись все невыспавшимися и хмурыми. В туалеты стояла длиннющая очередь, причём желающих умыться было гораздо больше, чем спешащих к унитазу. Рядом в дверь женского туалета тоже толпилось немало женщин. Надо бы озаботиться местом для умывания попросторнее и отдельно от туалета. Вот ещё одна головная боль для Егора. Кухня уже работала, так что народ уже приступил к завтраку.

— Доброе утро, Никита. — Подошёл ко мне Игорь. Ну что, готов за вахтовкой идти?

— Сейчас позавтракаем и пойдём. Ты братьев не видел?

— Да вон они, завтракают. А что?

— Хочу и их взять с собой.

— А зачем? И вдвоём справимся.

— Я потом хочу на заправку заскочить, осмотреться. А там нас двоих мало будет.

— Тогда да.

Позавтракали на скорую руку. Братья были не против прокатиться с нами. Жена тоже стала проситься, я отказывал, но потом, подумав, согласился. Поездка не слишком опасная, а опыт боевых выходов ей не помешает. Дай Бог, не последний день живём. Всякое может быть. Ехать решили на двух машинах: на моей я со Светой и Игорь, а на второй — братья. Чистить возле ворот пришлось основательно. Зомбаков набежало как мух на мёд. С остановки все за ночь к нам подтянулись. Да и с крытого рынка, по-моему, тоже набежали. Отстреливали с балкона второго этажа. И всё равно, когда открыли ворота, в проём полезли несколько отвратительных существ с белесыми буркалами вместо глаз и перекошенными мордами.

— Эти-то откуда взялись? — Пробормотал я, выпуская очередь прямо в оскаленные рожи.

— Прямо за забором соседним прятались. — Ответил Игорь. — Там как раз мёртвое пространство. С балкона не просматривается и не простреливается.

— С этим надо что-то делать. Опасно слишком.

— Ага.

Зомбаков добили не напрягаясь. По-моему, это уже превращается в рутину. Кто бы сказал мне об этом дня два назад. До вахтовки добрались быстро. Делов-то, на параллельную улицу выскочить. Урал стоял там же.

— Ну, вахтовка на месте. — Проговорил я. — Как заводить будем?

— Заведём. — Ответил Игорь. — У нас Саша автомеханик от Бога. Разберётся. Я бы и сам справился, но раз братьев привлекли, Сашка это быстрее сделает.

— Ну что, мне идти? — Спросила рация голосом Саши.

— Да, давай ты. — Согласился Игорь.

Мы, не глуша двигатели, выскочили из машин и заняли круговую оборону. Саша скрылся в кабине и принялся там возиться. Заражённых было на удивление мало, сильно можно было не напрягаться. И тут, между редкими выстрелами я услышал шорох, доносящийся из будки машины. Напрягшись, я дал знак Свете и Димой прикрывать нас, а Игорю — взять дверь на прицел, а сам потянулся к ручке. Ох и страшно! Аж жуть. Слишком тихо сидел этот кто-то. Зомби положено что-то ворчать и тыкаться в двери с явно слышимым стуком. А тут еле слышимый шорох. Я открыл дверь и отскочил в сторону. И очень вовремя, надо сказать. Мимо меня из будки выскочила уж очень быстрая фигура. Ого, какой живчик! Зомби, бывший когда-то мужиком средней комплекции счастливо миновал очередь, выпущенную Игорем, тут же без разбега запрыгнул на крышу вахтовки и сиганул через забор в ближайший дом. И только тут я понял, что всё это время не дышал. Сердце гулко билось в грудную клетку. Рядом, вытирая пот со лба, тихо матерился Игорь. И тут внезапно заревел двигатель Урала, заставив нас нервно вздрогнуть. Ну никаких нервов не хватит с такой жизнью.

— Во какую тварь чуть на базу не привезли. — Проговорил Дима.

— Да уж. Впредь поаккуратнее и повнимательнее надо. Ну ладно. По машинам! Пора на заправку. Саша! Как там с горючкой?

— Половина!

— Вот и заправим по полной. Да и самим тоже не помешает. Саша, первый езжай. Там может затор быть, так ты своим Уралом его и растащишь. Дальше я. Игорь, прыгай к Диме. Пойдёте замыкающими.

Как в воду глядел: заправка была забита машинами. Саша аккуратно подъехал к крайней машине и стальным бампером Урала, на пониженной, аккуратно сдвинул всю кучу. Зомби потянулись к нам от колонок и из здания заправки. Опять пришлось чистить. Что-то это уже в привычку входит. От окрестных дворов на звуки выстрелов потянулись зараженные. Эх, сейчас бы сюда что-нибудь потише. Уж слишком сильно шумит «товарищ Калашников». «Вал» бы, или «Винторез» не помешали бы. Оставив братьев и Свету заканчивать зачистку площадки, мы с Игорем пошли внутрь. Кстати, новое наблюдение: никаким ацетоном, как у Круза, от зомбаков не несло. Скорее они воняли грязным, немытым телом и нечистотами. Вот в эту вонь мы и окунулись, переступив порог помещения заправки. За кассой заворошилась толстая тётка, пытаясь достать меня вытянутыми руками из-за прилавка. Достреливая её одиночным, я краем глаза уловил какое-то движение в глубине помещения. И тут же прямо над ухом загрохотал автомат Игоря, а по залу, опрокидывая стеллажи, метался живчик. Недолго, правда. В два автомата мы его достали. Они точно умнеют. Хорошую засаду устроил и, был бы я один, отбиться бы не успел.

— Что у вас? — Спросила взволнованным голосом по рации Света.

— Ничего. Помещение чистим. Вы не отвлекайтесь. За подступами смотрите.

Ещё одного живчика мы нашли в подсобных помещениях. Эта сволочь пряталась за коробками с каким-то товаром. Зомби прятался! Не пёр тупа на звуки выстрелов, прятался! Тревожный факт. Братья быстро разобрались с заправочной аппаратурой и заправили Урал и оба наших УАЗика. На обратной дороге я постарался рассмотреть, что делается на территории Крытого рынка. Видно было плохо, но то, что там полно заражённых, я разглядел. Да, задачка непростая будет, но уж больно цель лакомая. Только людей мало пока. На базе нас уже ждали. Отъезжающие сидели во дворе на вещах и, стоило нам только заехать, потянулись к Уралу. Пока грузились, я отвёл Игоря в сторону.

— Игорь, ты же своих тоже повезёшь?

— Да. Им у вояк безопаснее будет. А сам я вернусь.

— Ну хорошо. Тогда старшим поедешь.

— Я на своей хотел.

— На своей и поедешь. Всё равно ещё кого-то придётся к тебе подсадить. Не все в вахтовку влезут. А на Урале Дима поедет.

— А ты?

— А я в другую сторону. Мне ещё тёщу и дочь с семьёй забирать. А оттуда проще через Масложиркомбинат выскочить.

— Ты там поосторожнее. Может, Сашу возьмешь?

— А ты прав. В подъезде лучше с подстраховкой. А тёщу с пятого этажа доставать. Хоть дочь на втором живёт.

Я подозвал Сашу и объяснил, чего я хочу от него.

— Да без проблем. — Пожал плечами Саша. — Только я на своей поеду.

— А что так?

— Кто его знает, сколько выживших там будет. Не одна же твоя тёща на весь дом живой осталась. А две таблетки больше людей заберут.

— Точно! Ну, давай, готовь свою машину.

— А что её готовить? Она всегда готова.

Подошёл Витька. На плече у него красовался презентованный мной автомат.

— Ну мы поехали уже. Ждать не будем. С нами ещё одна семья едет. Так что не так страшно.

— У них есть оружие?

— Егор двустволку выдал.

— Пусть картечью зарядят. Так надёжнее.

— Окей. Ну ладно. Пока.

— До свидания. И, поосторожнее там. Особенно, когда маму будешь вытаскивать. В подъезде на коротких дистанциях работать придётся. Не зевай там.

Витёк уехал, оставив в душе лёгкую грусть. Уехал друг. И увидимся ли ещё, кто знает? Урал, рыкнув двигателем, тоже пополз из ворот. Следом на своей таблетке поехал Игорь, махнув мне на прощанье. Ну что ж, пора и нам. Света уже давно сидела в кабине, сжимая в руках «Ксюху». А как же по-другому. Маму едет выручать. Дай ей волю, она бы уже вчера туда помчалась. Кивнув Саше, я сел за руль и выехал со двора. Следом пристроился на своей машине Саша. Поехали по Гагарина до пересечения с Республики. В районе новинки нас неожиданно обстреляли. Разбираться некогда было, да и не хотелось. Притопили по газам и проскочили на скорости опасный участок. Звоночек тревожный. Недалеко от нашей базы всё-таки.

— Егор, здесь Никита. — проговорил я в рацию.

— Здесь Егор. Слышал выстрелы. Это не вы?

— Нет. Нас обстрелял кто-то. Стреляли, правда, неприцельно. Потерь нет. Но будьте осторожны. Кто-то совсем рядом шалит.

— Принял. Усилим бдительность.

— Пост с балкона убери от греха. Пусть со второго этажа из окна наблюдают.

— Окей. Отбой связи.

— Отбой.

На перекрёстке оказался затор. Пришлось выскочить по встречке. Хотя, какая разница, когда и движения то никакого нет. Проспект Республики был затянут дымом от пожаров, бушевавших в домах вдоль дороги. Скорость пришлось сбросить, чтобы не вписаться в какую-нибудь брошенную машину, которых на проезжей части было полно. Возле входа в супермаркет проводили нас хмурыми взглядами несколько вооружённых мужиков, один из них даже бывший инкассатор в броннике и каске. Рядом стоял инкассаторский броневичок марки «Форд». Моё сердце пронзил острый приступ зависти. Мне бы такой, учитывая то, что нас только что обстреляли. Надо бы поискать такой. Не один же он в городе. А молодцы мужики, сориентировались. Супермаркет тоже неплохая кормовая база. Правда витрины огромные, ну да что-нибудь придумают. Попавшаяся на глаза аптека навела на мысль о том, что надо выпотрошить те, что находятся в нашем районе. На Ильича свернули без проблем: перекрёсток оказался на удивление без заторов, но в районе банка еле протиснулись. В банке держали оборону охранники. Изредка оттуда доносились выстрелы, на звук которых неспешно подтягивались всё новые и новые зомбаки. Улица то узкая, а магазинов и кафешек на ней — пруд-пруди. Вот и заражённых на квадратный метр тоже немало оказалось. Вот придурки! Базу основали в банке. Конечно, укреплён то он хорошо. Не здание, а крепость. Но вот кушать то что они собираются? Деньги? Обилие кафешек вокруг жизнь вряд ли облегчат. Насколько мне известно, в кафе закуп обычно каждый день делается и много продуктов не хранится. Ну, хозяин — барин, как говорится. Тут бы со своей головной болью разобраться. Свернули во двор и подкатили к тёщиной пятиэтажке. По двору прохаживалось достаточно много заражённых. У самого подъезда топталась молочница, спотыкаясь о опрокинутый бидон с молоком. В кабине пирожковоза, который это молоко привёз, тыкался в лобовое стекло бывший водитель, видимо напарник молочницы. Из окна второго этажа крайнего подъезда валил дым. И здесь без пожара не обошлось. У небольшого магазинчика три зомби неторопливо доедали кого-то. Картина маслом, короче. Тёща, увидев нас, замахала какой-то пёстрой тряпкой с лоджии.

— Мама! — вскрикнула жена.

— Подожди с мамой. — Оборвал её я. — Тут сначала зачистить надо. А работы выше крыши. Саша, что делать будем? — Это уже в рацию.

— Да мы тут все патроны оставим!

Да уж. Боезапас не резиновый. В два ствола зачистить двор просто нереально. В подъезде полегче будет, там зомби немного, надеюсь. Но к подъезду ещё подойти надо. Да и выйти вместе с тёщей. А она уже плохо ходит. Вот ведь засада! А если… В этом что-то есть!

— Саша!

— На приёме.

— Саш, займи позицию на въезде во двор, вон там, на пригорке. Там зомбаки не пасутся и сектор огня удачный. Будь готов нас прикрыть, но без надобности огня не открывай и вообще из машины не показывайся. Мотор заглуши и жди. Незачем к твоей позиции заражённых приманивать.

— Никита, ты что задумал?

— Сейчас увидишь. Долго рассказывать. Не зевай, главное, и будь на стрёме. И рацию далеко не выбирай.

— Принял.

Я подъехал к подъезду, развернулся и стал задом сдавать к подъездной двери. Не доезжая, остановился.

— Теперь тебе. — Повернулся я к Свете. — Меняемся местами.

— Ты что? Я с роду не водила машину!

— Ничего. Главное, запоминай, что я покажу. Без тебя мы не справимся. Смотри: это тормоз, это газ, а это сцепление. Делаешь вот так, вот так и вот так. Это рычаг переключения скоростей. Сцепление выжимаешь и вот в это положение. Это вперёд. А в этом положении — задняя скорость. Больше тебе пока ничего знать не надо. Давай потихоньку, сначала вперёд, а потом назад.

Жена тронулась и двигатель после рывка заглох.

— Помягче сцепление отжимай. Сейчас рычаг в нейтральное положение, заводи и опять. Только побыстрее, а то мы сейчас всех зомбаков сюда соберём. Вон как активизировались.

Зомби, действительно, потянулись на звук двигателя. Правду говорят, что при правильной мотивации человек способен на чудеса. Уже вторая попытка оказалась сравнительно удачной.

— Теперь слушай сюда: сейчас подгоняешь прямо к подъездной двери. Я забираюсь на козырёк и через окно проникаю в подъезд. Придётся одному зачищать, тут уж никуда не денешься. Потом по рации я тебе даю сигнал. Ты отъезжаешь немного. Я открываю подъезд, задние двери машины и ты сразу же опять подгоняешь таблетку вплотную к входу. Поняла?

— Но это же опасно!

— Опасно. Сам боюсь. А что делать? Да, я твой укорот возьму. С ним в подъезде удобнее будет.

— Что там у вас за странные движения? — Прохрипела рация голосом Сашки. — У вас всё в порядке?

— В порядке. Ты не отвлекайся там.

— Я весь внимание и бдительность. Кстати, в вашем же подъезде на третьем этаже кто-то руками машет. И в первом тоже кто-то есть.

— Понял. Постараемся всех вытащить.

Жена подогнала машину к подъезду. Я откинул люк, который был прямо над передними сиденьями и полез наружу. Этот люк точно проектировал враг народа. Кое как пролез через это узкое недоразумение. Ободрался весь. На крыше вздохнул свободно. Прикладом автомата выбить подъездное окно минутное дело. Тут же в проём просунулась рука. Я от неожиданности чуть с козырька не упал. Уняв трясучку в руках, я, выстрелив зомби, пытающегося пролезть ко мне, ногой оттолкнул его и тут же стрельнул в другу рожу, тут же появившуюся в проёме. Подождал немного, больше пытаясь перебороть страх, чем из разумной осторожности. Не наблюдая опасности в прямой видимости, я пролез в подъезд и прислушался. Сверху доносились неровные шаркающие шаги. Внизу, в районе подъездной двери тоже кто-то возился. Я спустился на уровень первого этажа, расстрелял двоих заражённых, тыкающихся в подъездную дверь и буквально подпрыгнул от стука изнутри в дверь слева. Даже мысль появилась, в эту дверь стрельнуть. Но стук был, можно сказать, даже осмысленным.

— Кто там?

Дверь открылась и на пороге показалась женщина, можно сказать, бальзаковского возраста, с бледным от страха и напряжения лицом.

— Помогите, пожалуйста! Мы здесь второй день сидим. На улице неизвестно что творится, ни до полиции, ни до МЧС не дозвониться.

— Вас сколько?

— Двое. Я и дочь. Муж вчера ушёл на работу и так и не вернулся. На сотовый ему звонила, он не отвечал. А потом и сотовая связь пропала.

Шаги сверху стали ближе. Судя по всему, там далеко не один заражённый. Пора действовать.

— Вы сейчас закройтесь и соберите вещи. Я вас заберу чуть попозже. Только умоляю, берите самое необходимое. Места и так мало. Я постучу вам.

Дождавшись, когда дверь закроется, я осторожно двинулся наверх. К месту вспомнился опыт зачистки лестницы на работе вчера. В пролёте лестницы показались две пары ног. Я полоснул по ним очередью и, поднявшись выше, добил упавших зомбаков. На четвёртом этаже меня дожидался живчик. Он прыгнул на меня прямо через перила, ударив своей лапой (а по-другому и не скажешь) по стволу автомата. Вот так близко я их ещё не видел. На меня пахнуло смрадом разлагающейся плоти, немытого тела и экскрементов. Был бы мой автомат, тут бы я и остался. Коротким стволом «ксюхи» я смог протиснуться между нашими телами и дать очередь живчику в живот. Заражённый откинулся на спину и судорожно заскрёб руками и ногами по бетону лестницы. Панический страх перерос в гнев, и я со злостью выпустил половину магазина в ненавистную рожу. Ну, вроде всё. На подгибающихся ногах я проконтролировал пятый этаж и сел на ступеньки. От пережитого страха всё тело сотрясала мелкая дрожь и противный липкий пот стекал по спине, заливал глаза и буквально капал с ладоней.

— Никита! С тобой всё в порядке? — Это жена забеспокоилась. Уж больно паническими были последние мои выстрелы.

— Да. Всё хорошо. Подъезд зачистил. Сейчас в себя приду и за мамой.

Я поднялся на пятый этаж и позвонил в дверь. Тёща открыла сразу, видно стояла за дверью. Велев ей быть готовой к выходу, я пробежался по подъезду, стуча в каждую дверь. Открыли в двух. Группа спасаемых набралась аж в восемь человек. Оставив их на площадке первого этажа, рядом с открытой дверью.

— Сейчас я спущусь вниз и подготовлю всё для вашей эвакуации. Запомните, если что-то пойдёт не так, при любой опасности, забегаете в эту квартиру и закрываетесь там. Все поняли?

— Поняли.

— Надеюсь на это.

Я спустился к выходу из подъезда.

— Света!

— Да, Никита.

— Приготовься: я открываю двери. По моей команде отъедешь, где-то на метр.

— Жду.

Я отсоединил от двери доводчик и нажал на кнопку магнитного замка и крикнув рацию: «Вперёд!». Почти одновременно с писком отпираемой двери раздался шум мотора отъезжающей машины. Дверь распахнулась непривычно легко, не удерживаемая доводчиком. Выскочив из подъезда, я полоснул двумя очередями направо и налево, отбрасывая нескольких заражённых, топтавшихся возле машины, ударил по дверной ручке, рывком открыл дверцу машины и заскочил внутрь. Без промедления Света сдала назад, притерев машину вплотную к выходу. Посадка много времени не заняла. Из первого подъезда семью в полном составе эвакуировали по той же схеме. Благо живчиков на лестнице не оказалось, а с тупыми справился быстро. В машине стало очень тесно и мы, заехав за гаражи и найдя место по тише, распределили пассажиров по двум машинам. Ещё одну семью мы высадили возле их «Пажерика» и наша колонна увеличилась на одну машину.

— Теперь куда? — Спросил Саша.

— Теперь на Текстиль. Там дочь с семьёй забрать, а потом к воякам.

— Ну, тогда поехали.

Оговорив маршрут движения, мы выехали со двора. Улица дальше была забита машинами, на перекрёстке, что виднелся отсюда, вообще свалка металлолома. Пришлось ехать дворами, протискиваясь между зомби и припаркованными автомобилями. В одном месте мусоровоз преградил дорогу, и пришлось опять сдавать назад и вновь петлять по дворам. Выскочив к школе, я ошарашено ударил по тормозам. Открывшаяся картина внушала ужас и заставляла шевелиться волосы на голове. На площадке перед школой стояло голов триста зомби. Но не просто зомби, а зомби-детей. Триста заражённых детей в компании со своими учителями переминались с ноги на ногу, тупо сталкиваясь друг с другом.

— А ты на работу собиралась. — Не удержался я от подколки.

— Ужас! Поехали уже.

— Да, поехали.

По дороге всё чаще стали попадаться зомбаки. Но они уже стали частью ландшафта и на них не обращали особого внимания. Хуже с машинами, брошенными там и сям, а, порой, создававшими целые заторы. Автовокзал ярко горел. Огромные языки пламени весело плясали на всём здании, выбрасывая вверх чёрные клубы дыма. Вокруг пожара жутким полукольцом выстроились зомбаки, неподвижно глядя на буйство стихии. Возле заправки дорогу преградил огромный междугородний «Неоплан». Пришлось опять искать объездные пути. Уже рядом с домом дочери, на конечной остановке автобуса, мы увидели целую толпу заражённых. Общественный транспорт приказал долго жить, а они всё ждут свой маршрут.

— Саша, проедься рядом с ними и постарайся увести за собой подальше. Всё меньше их возле дома останется. Только поосторожнее. Не встрянь там, где-нибудь.

— А кто прикрывать тебя будет? Давай лучше пусть «Пажерик» их отвлекает.

— «Пажерик» не пойдёт. Он с зомбаками дела не имел, опыта нет. Да и машина без рации. Пусть будет в зоне визуального контроля.

— Ладно. Тем более, что я этот район хорошо знаю. У меня здесь бабка жила. Уведу качественно.

Ну, от основной толпы, считай, избавились. А как дальше? Девятиэтажка, всё-таки. Квартир немеряно. Кто его знает, сколько там этих зомби на лестнице ошивается. Саша даже перевыполнил свою задачу. Он заскочил во двор Катюшкиного дома, посигналил там и на небольшой скорости выехал по направлению к остановке. Следом потянулась вереница заражённых. Несмотря на всю мрачность обстановки, меня пробило на смех. Ну прямо, какГамельнский крысолов из сказки братьев Гримм, только дудочки не хватает, зомбакам — крысиных хвостов. На звук клаксона на лоджию выскочила дочь. Я помахал ей из окна и знаком велел ждать. Думать нечего. Надо идти чистить. Тем более, что двор практически опустел. Дочь на втором этаже живёт. Было бы не так уж и сложно, в принципе, её достать. Вот только с восьмого этажа кто-то тоже активно привлекает наше внимание и взывает о помощи. А это весь колодец чистить. Но делать нечего. Дочь скинула мне ключ от магнитного замка и мы, заехав на парапет, притёрли машину к подъезду.

— Я с тобой пойду. — Сказала Света. — Хоть подстрахую.

Я уже хотел категорически отказаться, но потом опять подумал, что времена нынче изменились и ей по любому нужно набираться боевого опыта.

— Ладно. Пойдём вместе. Идёшь сзади меня, уступом вправо. Контролируешь двери в квартиры. Я контролирую лестницу. Помогаешь мне только после команды. И смотри, меня не подстрели. Автомат по штурмовому, у плеча. Помнишь, как я учил?

— Помню. — Жена была очень сосредоточена и, похоже, очень боялась. Не мудрено. У самого поджилки трясутся.

С протяжным писком дверь впустила нас в душное нутро подъезда. Сразу повеяло зомбячьим смрадом, как от выгребной ямы. У дверей нас никто не встречал, что отнюдь нас не расстроило. Аккуратно, заранее выбранным построением, мы поднялись на первый этаж. Тишина. Но вонь то откуда-то появилась. Где-то они здесь находятся. Как в фильме: если не видишь суслика, то это не значит, что его нет. Что-то я расшутился. Наверное, нервное. Вспомнишь чёрта, он и появится. Так и тут. Стоило нам повернуть, как на площадке между вторым и третьим этажом, там, где в таких домах обычно делают подсобки, стоял зомби, бывший ранее молодым парнем лет двадцати. Жалко парня, но нам тоже жить хочется. Одиночный в голову расчистил нам путь. Возле дверей дочери тоже топтался заражённый. Нууу… По одному, это как в тире. Даже скучно. Зря я так подумал. Сверху раздалось мычание и на лестничной клетке, ведущей с третьего этажа, показалось штук десять заражённых.

— Бей по ногам! — Крикнул я жене, выкашивая первый ряд.

Жена стеганула сквозь прутья перил, перебивая ноги очередью, и на лестнице образовалась куча-мала. Уже начиная добивать копошащихся тварей, я краем глаза уловил смазанное движение выше по лестнице. Понимая, что не успеваю перевести огонь, я инстинктивно отскочил в сторону. Рядом, в гулко загудевшую дверь дочкиной квартиры, влетела тяжёлая, массивная туша живчика. Меня спасло только то, что он и сам не ожидал, что промахнётся. От удара головой о железо он на пару мгновений завис, и этого времени хватило Свете, чтобы перечеркнуть ему грудь очередью. Ух ты! Так у меня последние волосы поседеют! Вторая за один день нервная встряска точно не добавит здоровья моей психике. Добив кучу-малу, я стукнул в дверь. В приоткрывшуюся щель высунулась голова зятя.

— Помочь?

— Да чем ты поможешь? Собирайте вещи. Только самое необходимое, а мы пошли ваших соседей с восьмого этажа вытаскивать. Будьте готовы сразу выходить.

Во время всего разговора жена, бледная, с прикушенной до крови губой, контролировала лестницу. В дрожащих руках автомат ходил ходуном.

— Спасибо. — Поблагодарил я её. — Ну что, пошли дальше?

— Пошли.

Через завал перебрались с трудом, брезгливо перешагивая через трупы и подстраховывая друг друга. На пятом этаже из распахнутой настежь квартиры выползла бабка, сфокусировала на нас свои белесые глаза и, замычав, вытянула руки и поплелась к нам. На такую и патрона жалко было тратить. Я пинком отправил её вглубь прихожей и захлопнул дверь. На шестом мы нашли ещё одну уцелевшую семью. Больше зомбаков не было и мы, забрав семью с восьмого, принялись спускаться. Эти, с шестого, ждать долго не заставили. Вытащили из дома две большие спортивные сумки и присоединились к нам. Дочка с семьёй уже стояли за дверью. По первому стуку они выбрались из квартиры и последовали за нами. Внук, несмотря на тревожную обстановку, не хныкал и не капризничал, а только спокойно сидел на руках у зятя, глядя вокруг огромными испуганными глазами. Правду говорят, что дети всё чувствуют. Больше шуму издавали взрослые женщины, судорожно всхлипывая в скомканные носовые платки. На первом этаже я достал рацию.

— Саша, приём.

— На связи.

— Ты далеко?

— Да уже во дворе. Зомбаков отвёл подальше и вернулся.

— Ну тогда прикрывай. Выходим.

— Подожди, подчищу немного.

— Хорошо, чисти. Сообщишь, когда готово будет.

— Окей.

На улице раздались выстрелы. Спустя минут пять в рации раздался довольный Санин голос:

— Всё, выходите. Только побыстрее. А то ещё подтягиваются.

— Мы пошли. Встречай.

— Я на контроле.

Мы вышли из подъезда и расселись по машинам. Семья с шестого этажа села к Саше. Остальные ко мне. Выехали со двора и повернули в сторону МЖК. Дорога была неширокой, но, на удивление, пустой. Даже брошенных машин немного было. Спокойной поездка была аж до небольшого мостика через узкую речушку. А дальше начинался частный сектор. Уже съехав с мостика, сразу пришлось заворачивать направо, потому что улица прямо была забита заражёнными. Узкие улочки с бродящими зомби, объеденные туши домашних животных и трупы людей, недоеденные тварями… И опять петляние из улицы в переулок, из переулка на улицу… Мрачная обстановка и постоянное чувство опасности давили на нервы. Казалось, даже солнце уменьшило свою весеннюю яркость, и небо из голубого стало серым. На одном из поворотов мы увидели аварийный УАЗик, один из тех, на которых мы разъезжались вчера с работы. Интересно, кому это не повезло? Казалось, этому кошмару не будет конца. И даже теплее на сердце стало, когда впереди показался забор моей любимой работы с дырой, пробитой БМПешкой. Только вчера это было, а кажется — так давно! Заправка пустовала. Видимо, вояки всю горючку уже выкачали. Мы поднялись на эстакаду и свернули к военной части. У тоннеля всё ещё бродили зомби между брошенными автомобилями. Затор также оставался на месте. Ну, военным рано или поздно всё равно придётся его растаскивать. Выход в город им по любому понадобится. Мародёрку ещё никто не отменял. А это самый прямой путь. Наверное, танками будут пробивать.

Перед воинской частью стоял хорошо укреплённый блокпост, подъезды к которому преграждали бетонные блоки, выложенные в шахматном порядке. У шлагбаума изнывал от жары боец в бушлате, бронежилете и каске. Сопровождаемые тонким стволом пушки БМП, вкопанной тут же, мы подъехали к бойцу.

— Я надеюсь, вы резких движений делать не будете? — Спросил лейтенант, вышедший из караулки.

— Конечно — конечно, поспешил я его заверить.

— И оружие в машину убери. Мы здесь все нервные. Неровен час, пальнём и фамилию не спросим.

— А с чего нервные-то? Мы, вроде, на заражённых не очень похожи.

— Да зомби-то бог с ним, тут вчера поздно вечером какие-то придурки часть штурмовали. С ружьями, с укоротами полицейскими, на инкассаторских автобусах. Бой был — мама не горюй.

— И как?

— Да вон они все. — Он кивнул в сторону, туда, где метрах в двухстах, экскаватор и бульдозер занимались какими-то земляными работами. — закопают сейчас и вся недолга.

— Сурово. Только мы не по этой части.

— А по какой?

— Гражданских к вам привёз. Вы ещё принимаете?

— Принимаем. Мы там в военном городке, где ДОСы, забор начали строить. Как закончим, туда расселять будем. А пока в казармах…Часа два назад одни тоже приехали. УАЗ-таблетка и вахтовка.

— Так это наши! Они здесь ещё?

— Да. Мимо меня, по крайней мере, не выезжали.

— Ясно. Ну, давай, звони своему начальству. Нам ещё назад ехать.

— А ты не останешься, что ли?

— Нет. У нас база в городе. Там будем пока. А прижмёт — куда ж мы денемся? К вам и приедем. А чего это боец в бушлате? Вроде не по погоде как-то.

— Не захочешь быть укушенным — ещё и не то оденешь. Ну ладно, жди здесь. Сейчас начальству сообщу.

Минут через десять к шлагбауму со стороны ворот части подкатил армейский УАЗ 469, из которого вылез усталый, замотанный майор.

— Вы гражданских привезли?

— Да. Вон, в машинах сидят.

— И как вы из города то вырвались? Там, говорят, полный кошмар.

— А они, товарищ майор, не только вырвались. Они назад собираются.

— Как назад? — Майор посмотрел на нас, как на полных идиотов.

— Да. Поедем. Там мы базу основали. Вот, решили попробовать сами.

— Ну вы даёте.

— Ну что, давайте решать скорее. Люди устали. Слишком много им пережить пришлось.

— Да — да. Конечно. Езжайте за мной.

Следуя за УАЗиком, мы заехали на обширный плац воинской части, проехали к одной из казарм и остановились. Сразу бросилась в глаза наша вахтовка. Припарковав машины в указанном месте, мы все вместе вошли в помещение. Ну, условия не ах, конечно, но, по крайней мере, безопасно. Пространство было разделено на кубрики верёвками с висящими на них простынями. Из-за одной из таких ширм выглянул Игорь и махнул нам рукой. Сашка сразу побежал искать брата.

— Вы размещайтесь по кубрикам. — Сказал майор. — Если чай захотите, вон там, по коридору, бывшая комната отдыха. Там самовар и печенья. А обед скоро. Вам сообщат. В столовую вместе со всеми пойдёте, не заблудитесь.

— Слушай, майор. — Отвёл я его в сторону. — Как бы мне у вас патронами разжиться?

— Ты всерьёз думаешь, что мы будем выдавать боеприпасы гражданскому населению?

— Ну не совсем гражданскому. Мы, можно сказать, ополчение. Вот, пользу приносим. Я этих выживших по всему городу собирал. Половина с Ильича, половина с Текстиля. И, поверь, их эвакуация не была лёгкой прогулкой. Я думаю, что мы ещё не раз будем находить людей в городе. И будет обидно, если из-за экономии патронов я буду бросать их на произвол судьбы.

— Ничего не могу обещать. Я доложу начальнику штаба. Тут уж как он решит. Дай свою волну. — Кивнул он на мою рацию. — Кстати, навороченная рация. Да и оружием серьёзным обзавелись. Где взяли?

— Да тут недалеко колонна ВВешников вся обратилась. Там и насобирали.

— Повезло. Ладно, пойду к начальнику штаба. Если что — вызову по рации.

— Буду ждать.

Майор ушёл, а мы, забрав своих, пошли в комнату отдыха чай пить. Там стояли столы, действительно был электрический самовар, кружки на подносе и тарелки с печеньями. Мы присели за стол, и дочка принесла чай. Странно, скоро расставаться неизвестно на какое время, а говорить, вроде, и не о чём. Молчание затянулось. Внук, немного посидев у меня на коленях, слез и пошёл к матери. Ну да, запашок, конечно, от меня ещё тот. Запах сгоревшего пороха и ружейного масла — ещё тот парфюм. Но, похоже, в ближайшее время другого не предвидится. Тёща начала всхлипывать, вытирая платком заплаканные глаза.

— Ты бы осталась здесь. — Обратилась она к Свете. — Что тебе там делать?

— Нет, мама, я с мужем.

— А как же я здесь одна?

— Бабуля, как же ты одна? А мы? — Вмешалась дочь. — Мы то вас не бросим. Правда, Илья?

— Не бросим, конечно. Вы с моей мамой в одном кубрике поселитесь. А в соседнем мы. — ответил зять, обиженно взглянув на меня. И ему было на что обижаться. Уж как он со мной просился, не хотел у вояк оставаться. Но я отказал. Должен же кто-то присмотреть за родными. Тут на связь вышел майор, сказал, что начальник штаба хочет меня видеть и попросил пройти в штаб. Надеюсь, что это хороший знак. Патроны всё-таки нужны. В штабе меня встретил дежурный и проводил в кабинет.

— Полковник Семёнов, Пётр Алексеевич — протянул мне руку начальник штаба, колоритный мужик лет пятидесяти, ростом, где-то метр шестьдесят пять, и столько же в ширину. Голос, вроде обычный, не бас шаляпинский, а говорит так, что руки по швам вытянуть хочется.

— Майор запаса Фролов. Никита. — ответил я на его рукопожатие.

— Ну, расскажи мне, майор, что там в городе творится?

— Да там кошмар. Полный город заражённых. Появились даже быстрые. Не так уж легко таких завалить.

— А люди?

— А что люди? Стараются объединиться. Я, по крайней мере, две такие общины видел. Одна в супермаркете, на въезде возле тоннеля, другая в банке засела. Сам видел, как охранники там зомбаков отстреливали. Вот только и всякая шушера голову подняла. Нас пару раз обстреливали, а на объездной мы одну банду на ноль помножили.

— Сурово. У нас тоже такие отморозки отметились. А вы где сели?

— А мы на Гагарина, возле Крытого рынка.

— А что к нам не хотите? Ты вон, офицер запаса. Призовём, должность достойную подберём. Нам офицеры нужны.

— Да на вольных хлебах поспокойнее. Свой-то долг Родине я сполна отдал.

— Я так понял, что и в горячих точках тоже.

— Было дело.

— Слышал, ты патроны просил?

— Просил. Нам патроны очень нужны.

— Как ты понимаешь, давать боеприпасы гражданскому населению мы не вправе.

— Так это по мирному времени. А сейчас вроде как особые обстоятельства. Война, можно сказать. А мы, типа, ополчение.

— Ну ладно, обоснуешь мне необходимость, патроны дам. Не убедишь — не обессудь.

— Мы вам гражданских привезли?

— Привезли.

— А знаете, сколько ещё там по квартирам, да домам сидят? Вы в город не суётесь, ВВешники далеко, менты кончились. А мы всё равно там, так и людей вытаскивать будем. Нам Крытый рынок бы зачистить, вот база будет! А там патронов немеряно надо.

— Ну и зачем вам этот рынок?

— Вы-то не резиновые. Да и продукты у вас не бесконечные. А мы часть людей на себя возьмём. Территория-то большая. Сколько людей принять можно. Ну и вам опорный пункт. Вы ведь всё равно когда-нибудь в город сунетесь. А если дружить будем, милости просим.

— Ну, ты и шантажист! Убедил. Сколько патронов нужно?

— Ну, ящика два, хотя бы.

— Ладно. Будут тебе патроны. По коридору направо, четвёртая дверь. Там начальник службы РАВ. Ты к нему иди, а я ему сейчас позвоню.

— Спасибо. Ну, я пошёл.

— Пока. Будешь у нас — заходи. И, кстати, я твои координаты ВВешникам дам. Попрошу помочь, если обращаться будешь.

— Вот за это спасибо, Пётр Алексеевич.

— Ладно тебе, иди.

Начальник штаба расщедрился. Патронов дали аж три ящика, и братья сноровисто закидали их в вахтовку. Прощание было недолгим, и мы, колонной в четыре машины, поехали назад. Урал пустили вперёд, а сами пристроились в кильватер. На объездной, вроде как, заражённых прибавилось. Возле автобуса, где мы гопоту постреляли, отъедались на трупах зомбаки.

— Прямо пикник на обочине. — Пробормотала Света, настороженно баюкая в руках свой укорот.

— Неприятное зрелище. — Отозвался я. — Но всё же лучше, чем если бы мы тут лежали.

— Это точно. Ой! Смотри какая собака!

Вдоль дороги оббегая зомби, сновала огромная кавказская овчарка. Увидев нас, она, буквально, бросилась нам под колёса. Я затормозил, не зная, чего ожидать от такой зверюги. Собака передними лапами уперлась о капот и заглянула в салон. Такого выражения глаз я не то что у собак, у людей не видел. В глазах собаки плескались, боль, отчаяние и надежда. Мы были сражены. Жена перелезла в салон и открыла боковую дверь. Уговаривать никого не пришлось. В салоне моментально стало тесно. Овчарка повозилась, устраиваясь и довольно разлеглась на полу, преданно пожирая глазами Свету.

— А это кобель. — Потрепала жена собаку по лохматой голове. — Как звать то тебя? Графом будешь? — Собака согласно лизнула руку жены.

— Что, Никита, животиной разжился? — раздался из рации голос Игоря.

— Да уж. Устоять не смогли.

— А вообще-то собака нам пригодится. — Влез в разговор Дима.

— Это чем же?

— Они зомби на расстоянии чуют. Надо бы ещё пару найти. Лучшая охрана.

— Это точно.

За разговорами не заметили, как заехали в город. Школа уже догорела, только в глубине частной застройки продолжало что-то дымиться. Откуда-то донеслись звуки выстрелов. Похоже, кто-то воюет, не жалея патронов. Раздалась длинная, на расплав ствола, очередь. Ого! Весело там у них.

— Никит, как к базе подъезжать будем? Опять через Кремлёвскую?

— Да вот я подумал, раз у нас Урал вместо тарана, может толпу возле ПТУ проредим?

— А это идея! Слышь, Дим?

— Понял. Машина мощная, три моста. Пробьем, как в кегельбане.

Урал действительно прошёл через толпу, как нож сквозь масло. Только зомбаки по сторонам летели. Мы благополучно проехали следом. Подъезжая к базе обозначились по рации. А Егор молодец! Прирождённый комендант. За время нашего отсутствия он приспособил под гараж построенные, но ещё не оштукатуренные боксы по соседству, с помощью брошенного неподалёку ГАИшного эвакуатора натаскал с перекрёстка машин и устроил из них что-то вроде баррикады перед воротами. Решётчатые ворота и забор были закрыты щитами с прорезанными в них бойницами. Внутри базы тоже кипела работа. Мужики сбивали из досок щиты и забивали ими окна первого этажа. На крыльцо выбегали женщины, выливая грязную воду из вёдер. Видимо, в здании шла грандиозная уборка. У дома был оборудован умывальник на десять кранов. Чувствуется рука Шурика. Из дома выведена водопроводная труба, в которую врезаны десять кранов. А под ними закреплён водосточный желоб. Воистину всё гениальное просто! Граф выскочил из машины. Все во дворе испуганно напряглись. Не обращая внимание на такой настороженный приём, пёс обнюхал всех и улёгся на солнышке, довольно вывалив красный язык.

— Это что за чудо? — Удивлённо поднял брови Егор.

— Да вот, с нами попросился. Графом кличут.

— Ну, сразу и зачислим его в подразделение охраны.

— А что сразу в охрану? Он и в поисковой группе неплохо пригодится.

— Разберёмся.

— А ты молодец, Егор. Вон, какую бурную деятельность развил.

— Это мне Шурик помогает. Вот светлая голова!

— Слушай, вроде как народу прибавилось. Мы, как и не увозили никого.

— Да подходят люди, кто прорваться сумел. Скоро расширяться придётся.

— Это как расширяться? Пристройку, что ли делать?

— Да нет. По соседству участок неплохой. Забор хороший и дом большой в глубине. Нужно будет объединить.

— Точно! Молодец. Стратегически мыслишь.

— А то! Ладно, скоро обед, а потом тоже подключитесь.

— Да нет. Я после обеда хочу по Гагарина прошвырнуться. К аптекам присмотреться. Ты, кстати, пробил бы, какие профессии у нас тут есть. Может, доктора найдутся.

— Уже. У нас аж два врача: стоматолог и терапевт.

— Ну, значит, надо медпункт оборудовать. Да и хирург бы не помешал. Образ жизни у нас сейчас активный. Всякое может быть.

— Тьфу-тьфу. — Постучал Егор по голове. — Не дай Бог. Ладно, идите, мойтесь, обед скоро.

— Да, какой-нибудь душ надо бы оборудовать.

— Да есть у нас уже такое дело. В подвальном помещении, оказывается, оборудована неплохая душевая. Шурик сейчас там колдует. Думает, как его расширить, хоть на несколько человек.

— Ну, тогда вообще хорошо. Ладно, я пошёл.

— Давай.

Пока умывались, как раз и обед подоспел. Взяв свою порцию, я подсел к Игорю.

— Как, не устал?

— Нет, а что?

— Да хотел по Гагарина пройтись, к аптекам присмотреться.

— Мысль хорошая. Кого возьмём?

— Конечно, меня. — Вмешалась в разговор Света.

— Тебе что, не живётся спокойно? — Повернулся я к жене. — Вон, другие женщины вполне себе довольны за крепким забором и под охраной.

— А мне не нравится так. Я в поисковую группу хочу.

— Опасно.

— А другим не опасно?

— Другие — мужики.

— Я так же стрелять умею, как и они. Да и их ещё натаскивать придётся, а я уже повоевать успела. Короче, ничего не знаю, а с вами я после обеда поеду.

Ну что тут поделать? Упёрлась, как… И не сдвинешь с места. Я только рукой махнул. Не затевать же скандал на потеху публике.

— Так кого ещё берёшь? — повернулся я опять к Игорю.

— Ну, Диму с Сашей ты ведь мне не дашь?

— Не дам. На них охрана.

— Тогда возьму Сергея, вон, видишь, сидит слева, Сёмку вон того, ну и Тимура. Пока, я думаю, хватит. Я присмотрелся к ребятам. Сергей — здоровый парень, наверное, качок. Вон как бицепсы под одеждой играют. Сёмка — по ходу, бывший мент. Среднего роста крепыш с коротко, под ёжик, стриженными волосами и цепким, чисто ментовским взглядом. Ну и Тимур — худощавый жилистый чернявый парнишка. Вёрткий, весь как на шарнирах. На татарина похож. Что ж, подбор неплохой. В поиске может пригодиться и грубая физическая сила Сергея, и цепкость и внимательность Сёмы, и шустрость Тимура. А если Сёма действительно мент, так ещё и своя контрразведка, что тоже нелишне. — Народу больше будет, и группу расширим. — Продолжил Игорь. — С учётом твоей жены пять человек. Вполне себе группа.

— Эй-эй! Ты Светку мою не считай. Она сегодня с нами сходит и всё, хватит.

— Не дождёшься. — Фыркнула Света. Вот как с ней? Никаких слов не хватает!

Пообедав, стали готовиться к выезду. Чистка оружия, доснаряжение магазинов… Ехать решили на моей таблетке, которую сейчас осматривают двое механиков. И здесь Егор подсуетился: организовал ремонтную службу.

— Кстати, Никита, присматривайте по ходу бензовозы какие-нибудь. — Подошёл ко мне Егор. — Нам запас топлива надо делать.

— Это мысль. А я голову ломаю, как нам хранилище ГСМ сделать. Молодец. Только где его искать? Ладно. Может где и встречу.

В поездку с нами напросился и Граф. Он вообще признал в Свете хозяйку и только на неё глядел преданными глазами. Остальных он просто терпел, благосклонно принимал ласки и угощения. К аптеке возле Крытого рынка решили не соваться пока. Слишком много там было заражённых. Поехали по Гагарина в другую сторону. К первой аптеке подъехали почти вплотную. Граф оскалил зубы и глухо зарычал. Шерсть на холке поднялась дыбом. Ого! Похоже, нас там ожидают. Осторожно вышли из машины и, толкнув дверь, шагнули внутрь. Отработанно шагнули сразу в сторону и проконтролировали зал. Из дальнего угла к нам обрадовано потянулся зомби. Обращённая аптекарша активно забилась в стойку, пытаясь добраться до нас. Обоих отработали уже привычно. Граф тут же, определив для себя задачу, рванул во внутренние помещения аптеки. Обшарив там, он вышел с довольной мордой и ткнулся носом в коленку Светы. Мол, чисто всё, я проверил, можете спокойно работать. А что, ведь это идея! Реакция у собаки не чета человеческой, нюх острый, да и схватить её сложнее с высоты зомбячьего роста. Ну, молодец Граф! Уже себе обязанности в группе придумал. Проверив ещё раз, на всякий случай, помещение, достали список первоочередных медикаментов, составленный нашими врачами.

— Игорь, давай, командуй. Я здесь за простого бойца. Это твоя епархия.

— Есть! Света — со списком на склад, Никита — контроль входа, Сёма и Тимур с Серёгой — на погрузку.

Медикаменты отобрали и загрузили где-то за полчаса. Забили всю машину. Пришлось возвращаться назад и выгружать всё на базе. Уже отъезжая от базы, я хлопнул сидевшего за рулём Тимура:

— А ну-ка притормози.

— Что там? — Тут же напрягся Игорь.

— А вон, посмотри сюда.

Между стандартными пятиэтажными хрущёвками упёрся в дерево грузовой тентованный ЗИЛок.

— И что?

— Да я, Игорёк, вот что подумал. Нашими УАЗиками много не навозишь. А если вот с этим ЗИЛком, да народу побольше, тут можно за раз по одной аптеке вывозить. А у нас только на нашем участке аптеки три, если не считать ту, что на Крытом рынке. Там у нас ещё руки коротки.

— Четыре.

— Нет три. Я «Фарму» не считаю. Там, скорее всего, мужики с супермаркета уже сидят. Да нам и этих хватит. Так что берём ЗИЛка. Тимур, давай самый малый до него.

— Сделаем.

При нашем приближении в кабине активизировался зомби, зашевелился и потянулся к нам, тыкаясь в боковое стекло. Оглядевшись по сторонам, убедившись, что явной опасности нет, мы подошли к кабине. Я быстро открыл дверь и отскочил в сторону. Заражённый кулем вывалился из машины, и ребята быстро с ним разделались. Игорь залез за руль и осмотрелся.

— Машина в порядке. Он на малой скорости ехал, когда обратился. Машина ткнулась в дерево и заглохла. Повреждений нет. Сейчас заведу и поедем.

Под удивлённые взгляды Егора мы своей маленькой колонной подъехали к базе.

— Ого! Где надыбал?

— Да тут недалеко. Я думаю так: группу Игоря делим на две части. Первую, во главе с Игорем, усиливаем ребятами из охраны, придаём к ним твоих мужиков в качестве грузчиков и отправляем чистить аптеки. А я беру вторую группу, Урал, и еду искать бензовоз. Автопарк увеличивается, вопрос с горючим решать как-то надо.

— Это было бы неплохо. Ещё бы с электричеством решить что-то. Свет пока есть, но отключиться может в любую минуту.

— Вот что мне покоя не давало! Ты гений! Я у аптеки генератор выдел в решётчатом кожухе, чтобы не украли, да значения не придал. Они же у каждой аптеки должны быть. Есть такие лекарства, которые в холодильнике должны быть, чтобы не испортились. Вот генераторы и стоят на случай отключения электричества. Надо дать команду, чтобы все встреченные генераторы забирать.

— Ну, значит, потребности в топливе увеличиваются. Тут тебе и карты в руки. Но всё же нужны генрики и помощнее. Эти тарахтелки так, несерьёзно.

— Посмотрим.

Я подошёл к Игорю обрисовал ему своё предложение. Решили так: с Игорем едут Серёга с Тимуром, а со мной Света и Сёма, ну и Саша, как техническая поддержка. Команду Игоря усилили ещё тремя Сашкиными ребятами. Ну и Егор выделил грузчиков человек пять.

— Игорь! — Окликнул я его прямо перед выездом. — Вы, там, в районе «Новинки» осторожнее. Там нас сегодня утром обстреляли.

— Кто?

— Не знаю. Выяснять не стали, по газам и проскочили. Но стреляли из ружей.

— Спасибо, что предупредил. Будем смотреть по сторонам. Ну, бывай. Поехали мы. И ты там тоже на рожон не лезь.

Мы пожали друг другу руки, Игорь прыгнул в машину, и колонна из двух таблеток и одного ЗИЛка тронулась в путь. Ну, значит, пора и нам. Саша со Светой сели в будку, а мы с Сёмой в кабину вахтовки. Ехать решили налево, к выезду из города и объезжать город по окраине. Кроме как на заправках, искать бензовоз больше и в голову не приходит. А на окраинах их побольше. Авось, где и остался на момент, когда всё это безобразие случилось. Сидеть в кабине мощной машины, сыто порыкивающей дизелем, было приятно. Видно далеко с высока, да и чувство безопасности грело душу. Редких зомби, попадавшихся навстречу, стальной бампер отбрасывал далеко в сторону. Лепота. Вот только автомат мешает. Надо бы какое-нибудь крепление продумать, да и рацию стационарную установить не помешало бы. Умельцев себе Егор неплохих подобрал. Сделают.

Первая заправка ничем не порадовала. Одинокие зомбаки топтались там и сям, брошенные машины одиноко стояли возле колонок, а боковая дверь в подсобку хлопала на ветру. Грустное зрелище. Не останавливаясь, проехали мимо. Погода стала портиться, небо понемногу стало затягиваться дождевыми тучами. Так может скоро и дождь пойти. Интересно, а как заражённые на дождь отреагируют? Посмотрим. Следующая заправка вообще встретила нас дымящимися руинами, среди которых ещё дымились сгоревшие остовы автомобилей. Ловить здесь нечего. Миновав пожарище, мы свернули мимо строящегося здания, то ли будущего ресторана, то ли ещё какого увеселительного заведения, и я вдруг увидел на строительной площадке ЕГО. Между куч песка и гравия и штабелей досок скромно притулился мощный генератор жёлтого цвета, киловатт эдак на двести. Вот это подарок!

— А ну-ка притормози, Тимур.

— Что случилось?

— Видишь, генератор стоит?

— Ну, вижу.

— Нам он нужен.

— Что, ты его прямо сейчас забрать хочешь?

— Конечно. Ещё не хватало, чтобы кто-то другой его забрал. Скоро свет отрубится, а мне в каменном веке с лучиной как-то жить не хочется.

— С такой дурой на прицепе, мы маневренность потеряем. Где-то встрянем — мало не покажется.

— Рискнуть придётся. Давай туда задом сдавай, за фаркоп зацепим.

На звук мотора из недостроенной коробки потянулись обращённые гастарбайтеры.

— Что там у вас? — По рации поинтересовалась жена.

— Генератор нашли. Большой. Сейчас зачистим и цеплять будем.

— Помощь нужна? А то Граф тут аж беснуется.

— Саша, ты из окна на крышу сможешь выбраться?

— Да легко.

— Тогда лезь. Тут гастарбайтеров обращённых штук десять. В два ствола сверху отстреляем.

— Уже лезу.

В зеркало заднего вида было видно, как откинулось окно будки, и из него показалась всклокоченная Сашкина голова. Я тоже открыл свою дверь и полез на капот, а оттуда на крышу кабины. Тимура оставил за рулём, а то мало ли что. Помнится, как-то на охоте кабан нас загнал на крышу кунга сто тридцать первого, а за рулём никого. Был бы кто, потихоньку бы и уехали от греха подальше. Так три часа и просидели, пока кабану не надоело. А этим уж точно не надоест. С высоты кабины вся стройплощадка была, как на ладони. В кунге так злобно рычал Граф, что слышно было даже здесь. Зомби лезли тупо напролом, и отстреливать их большого труда не доставляло. Однако, и про живчиков не стоило забывать. Как показала практика, уж эти твари то, достаточно хитрые и опасные. Ну вспомни чёрта, как говорится. Между стропилами мелькнула быстрая тень.

— Саша, зомбаков на себя бери. У меня живчик нарисовался.

— Понял. Я сейчас, этих добью и помогу.

Эта тварь ну точно учёная. На выстрел не лезла. Пряталась в глубине крыши. Я уже думал, обойдётся, когда живчик перепрыгнул за дымоходную трубу, оттуда на стропила и приземлился на капот Урала. Я от неожиданности чуть с крыши не упал. Первая заполошная очередь прошла над головой, никакого вреда живчику не доставив, напугав его. Тварь прыгнула на козырёк над входом в строение и, как паук, поползла по стене на крышу. Вот тут-то я его и достал.

— Классно. — Услышал я за спиной голос Сашки. — Я со своими тоже уже разобрался. Давай цеплять скорее. А то уже вон, другие подтягиваются.

И, правда, из-за ближайшего поворота уже показались первые фигуры. Цеплять генератор пришлось в режиме полного цейтнота. Но успели. Выехали из ворот уже через начинающую густеть толпу зомби. Упали первые капли дождя, взбив пыль на дороге и оставляя грязные дорожки на ветровом стекле. А потом полило.

— Смотри, а им не нравится! — Обрадовался Тимур.

И точно, зомбаки забеспокоились, нервно засуетились и стали искать укрытие от дождя. Такая реакция не может не радовать. Хоть во время дождя поспокойнее будет. Оставив за собой ещё штук шесть заправок и, уже разуверившись в успехе нашего безнадёжного предприятия, посреди дороги мы увидели долгожданный топливозаправщик. Мне показалось даже, что вокруг него аж сияние разливается. Стоит такой красивый, оранжевый, на базе КАМАЗа, да ещё и цистерна на прицепе. А под ним, в комбинезоне с логотипом «Лукойл», прятался от дождя зомби. Избавившись от нежелательного соседа, мы бросились к желанной цели. Благо дождь распугал всех заражённых. Топливозаправщик был под горлышко залит соляркой. А в прицепной цистерне — бензин. Ну, прямо день подарков! На базу поехали победителями. Однако, заехав на территорию и, весело переговариваясь, выйдя из машин, мы наткнулись на угрюмые взгляды.

— Что произошло? — Спросил я у Димы, встречающего нас у ворот.

— У нас потери.

— Кто?

— Ребята из охраны, из тех, кто с нами поехал.

— Зомбаки?

— Нет. Нарвались на бандосов. Ну, там, где ты предупреждал. По дождю зомбаки разбежались, ну мы бдительность то и потеряли. Там рядом как раз небольшой магазинчик. Ты знаешь. Пока наши аптеку выносили, я решил, что и продукты лишними не будут. И послал туда ребят из охраны. А они там под обстрел и попали. Двоих наповал, а третий лёгким ранением отделался. Он ползком — ползком и к нам. Я его за шкварник и за угол.

— Ну хоть что-то ты видел?

— Пока раненного тащил, краем глаза засёк человек десять мужиков. Все вооружены. В основном ружья, и, вроде, пару автоматов видел. Но мы туда сами не стали соваться. Быстро по машинам и на базу.

— Ну, хоть молодцы, что дальше не полезли. Дима! Усиль охрану базы. Никому на открытых местах не появляться. Без надобности на улицу не выходить. Понял?

— Понял.

— Егор, сегодня отбой для всех выездов. Усилить бдительность. И думать будем.

— Сделаю. Но, Никита, неужели мы ничего делать не будем. Ведь такое спускать нельзя. Да и то, что возле базы бандиты ошиваются, не есть гут.

— Будем, Егор, будем. Только это тебе не зомби расстреливать. Мы имеем дело с людьми. С хитрыми, беспринципными и вооружёнными людьми. Это война. А такие дела с кондачка не делаются. Будем думать. Здесь подготовка нужна. Сейчас укрепляем базу. Они и сюда наведаться могут. После ужина собираемся в столовой всем активом. Думать будем. И, надо бы с раненным пообщаться. Может, что новое вспомнит. Как он, кстати?

— Да ничего. Ранение сквозное. Перевязали, стакан вискаря налили, спит сейчас, как сурок.

— Ну, это нормальная реакция после пережитого. Видел, какие подарочки мы из рейда притащили?

— Даа. Подарочки выше крыши. Я о таком и мечтать не мог. Сейчас мой генрик устанавливают и к сети подключают. Так что, если свет отрубят, будет чем освещаться.

— Ну, это не панацея. Всё равно нужно будет по магазинам свечи поискать. Если керосиновые лампы попадутся, вообще будет хорошо.

— Чем хорошо? Где керосин-то взять?

— Егор! Есть прекрасный фронтовой рецепт: щепоть соли в бензин и всё. Будет светить и взрыва паров можно не опасаться. Ладно, пора к ужину готовиться.

Когда спустились к ужину, я обратил внимание на слишком наэлектризованную обстановку в столовой. Люди кучковались, о чём-то возбуждённо переговаривались, но с моим появлением замолкли, косо поглядывая на меня. Среди них выделялся лысоватый плотненький мужичок в очёчках, который, возбуждённо поблёскивая линзами, перемещался от одной кучки к другой. Тревожный звоночек. И чего ждать дальше? Второй день только, и столько разных проблем. Может, зря всё это? Вот так подставлять людей за мои идеи. Вывезти всех в воинскую часть и всё. А как же те люди, которые до сих пор сидят в запертых квартирах и ждут помощи? Да и под военных идти всё-таки не хочется. Ну, война, как говорится, план покажет. Ужин прошёл в тревожной тишине. Только слышны были разговоры вполголоса за столом, да стук ложек.

— Мне кажется, нам давно нужно поговорить. — Поднялся из-за стола давешний мужичок. — Почему нас заставляют работать? Мы добропорядочные граждане и имеем право на защиту и нормальные условия. Почему я, государственный служащий, начальник отдела, должен таскать какие-то доски?

— Да, точно! И кормёжка могла бы быть и получше. Мы знаем, что продукты есть, а нас кашей какой-то кормят. — Раздался нестройный хор голосов.

Ого! Вот и бунт на корабле! Конечно, можно было бы провести разъяснительную работу, поуговаривать. Но обстановка как-то не располагает к переговорам. Да и злость, вдруг, горячей волной ударила в голову.

— Я вас услышал. Поднимите руки, кто ещё так думает.

Подняли руки человек пятнадцать. По радостному блеску в их глазах было видно, что они уже готовы праздновать победу. Грустно. Успокаивало то, что остальным жтот демарш явно не понравился.

— Так вот, слушайте меня внимательно. Обстановка вокруг нас сложилась непростая. Мы прикладываем все усилия для того, чтобы выжить самим и помочь выжить другим. И в этой обстановке каждый из нас должен внести свою лепту в общее дело. Да и продукты не бесконечны. А дальнейшая их добыча сопряжена с большим риском. Так что тут не до разносолов.

— Не надо нас агитировать! Ты нам мозги не запудришь! — Выкрикнул кто-то из-за стола.

— А я и не агитирую. Мне здесь такие разговоры не нужны. Я думаю, и абсолютному большинству присутствующих здесь, тоже. Можно было бы вас отвезти в воинскую часть, но, боюсь, в ближайшее время этого мы сделать не можем. Каждый день к воякам не наездишься, да и там вам разносолов никто не предложит, и работать там тоже заставят по любому. Бездельники и там не нужны. Поэтому даю вам ночь на раздумье. Кто не передумает, даём паёк на сутки и за ворота. Кто останется, будет выполнять все требования администрации, по крайней мере, до следующего рейса в воинскую часть.

— А оружие?

— А оружие вам не обломится. Мы его сами добыли. Вот и вы добывайте.

— Как же без оружия то?

— Не мои проблемы. И запомните, этот разговор был в первый и последний раз. Больше никаких разговоров. Услышу что-нибудь подобное — сразу за ворота. Всё. Разговор закончен.

Люди быстро поели и освободили столовую. Ой, что-то мне всё это не нравится. В быстро опустевшем помещении остался только актив.

— Ну что, мужики, слышали, что творится?

— Слышали. Жёстко ты с ними.

— А что ещё делать было? Так и будем делать. Недоволен — паёк в зубы и за ворота. Нам ещё здесь пятой колонны не хватает. По ходу нам здесь нужен особист.

— Кто?

— Особист. Ну, или кто-то в этом роде. Обозвать можно по-разному, шериф, участковый, опер… Не суть важно. Нужен человек, умеющий копать, знающий психологию человека, умеющий выявлять тревожные звоночки. Желательно бывший полицейский. Игорь, Сёма ведь бывший мент?

— Да. Только он в ППС служил.

— Ну, на безрыбье, как говорится…

— Подожди, Никита. — Влез Егор. — Я же список веду, кто кем работал до всего этого. Есть у нас один бывший опер. Руслан Галиуллин. Вроде толковый. У Сашки в охране числится.

— Надо бы с ним пообщаться. Саш, ты его после нашего совещания пришли ко мне.

— Никита! У меня так и людей не останется! — Взвился Саня. — Двое погибли, один ранен. И этого тоже забирают.

— Пока никто никого не забирает. Я просто поговорить хочу. А если действительно толковый, так лучше его по назначению использовать, чем потом вот такие эскапады, как за ужином, выслушивать.

— Хорошо, пришлю. — Буркнул Саша.

— Теперь следующий вопрос: бандосы. Где наш раненный?

— Здесь. Сейчас войдёт.

— Игорь, вместе с раненным набросайте схемку боя на листочке. Особенно уделите внимание уделите противнику. Кто где находился, по возможности, у кого какое оружие.

— Саша с Димой, обсудите с Егором, сколько штыков мы можем выставить в случае заварухи. Пройдитесь по списку нашей общины. Особое внимание имеющим хоть какой-то армейский опыт и спортсменам.

Я налил себе чаю и потянулся за печеньками. Прикинул на листочке по памяти схему района, где состоялась перестрелка. Что там у нас есть? Так, по Гагарина магазинчики, аптека… Всё хлипкое. Под базу не приспособишь. Значит, искать бандитов надо в глубине дворов. К магазинам они, скорее всего, на мародёрку ходили. Во дворах у нас вот здесь игротека отдельной постройкой. Могли они там засесть? Если бы пацаны малолетние были, могли бы. Но Игорь говорил, что мужики взрослые были. Значит, нет. Гаражи капитальные. Тоже не вариант. Хрущёвки пятиэтажные, уже теплее. Могли столько вооружённых человек зачистить подъезд, например? Могли. Условия для проживания есть. А для мародёрки вон, сколько магазинчиков вокруг. Ещё я там видел пристройку одноэтажную к дому. Склад какой-то, что ли. Сколько раз мимо проходил, а так и не удосужился узнать, что там. Стоит там пошарится. Подошёл Игорь и протянул мне листок бумаги, на котором коряво, квадратиками, кружочками и стрелочками была изображена схема боя. Ну, боем то это назвать можно с большой натяжкой. Почти все кружки сбились в кучу, только три были рассредоточены на местности. Над одним было написано АКСУ, над другим АК, а над остальными — ружьё. Всего их нарисовано было десять штук. Бестолковый какой-то бой получился. Обычно, при встрече с противником учат рассредоточиваться на местности. А тут сбились в кучу и давай палить из всех стволов. Такое впечатление, что какие-то дебилы набрали оружия, почувствовали себя крутыми, а о тактике никаких знаний. Если это так, уже легче. Но расслабляться не стоит. Что же делать то? Люди без боевого опыта. Как их под пули гнать. Да и зомби шарятся. Пешком не подойдёшь по-тихому. А машины издалека слышно. Встретят из всех стволов, и только дуршлаги от машин останутся. Эх! Был бы у меня броневичок инкассаторский! Мечтать не вредно. Стрёмно как-то.

— Никита, человек пятнадцать можем выставить, если базу не оголять. — Обратился ко мне Саша. — Здесь — то тоже охранять надо.

— Мужики, я вот что подумал. — Отозвался я. — С этими бандюками мы пока притормозим. Поисковики с утра — обычная мародёрка. Только подальше от того района. А с остальными, Саша, займитесь-ка боевой подготовкой.

— А как же с бандюками? Так и будем терпеть их под боком?

— Рано нам ещё идти воевать. Всё понимаю, но необученных людей под пули подставлять не хочу. Усилим охрану, пару дней людей поднатаскаем, потом можно и попробовать.

— Как же так, Никита! — Вскинулся Егор. — От них же любой пакости ожидать надо!

— Вот и усильте охрану. Без особой надобности за пределы базы ни ногой. Был бы ещё броневичок какой, можно было бы попробовать. А наши машины ещё на дальних подступах в дуршлаг превратят. С фаршем из нас внутри.

— Ого, замахнулся. — Заржал Дима. — Это с которого Ленин выступал?

— Да нет. Инкассаторский бронированный микроавтобус в самый раз пойдёт. Вот на нём в самый раз было бы.

— Где же его взять?

— Вот и я не знаю. Только людьми зря рисковать не хочу. Они нам жизни свои доверили. Лучше пока своими делами займёмся. Слушайте план работы на завтра. Егор, территорию необходимо расширять. Тесновато у нас тут стало. Были у тебя на этот счёт, помнится, задумки.

— Были. За счёт соседнего участка.

— Вот и лады. Только забор там тоже укрепить надо. Через дом магазин строительный. Там можно пошуршать.

— А из чего, ты думаешь, умывальник сделали? Всё оттуда.

— Оттуда всё нужно забрать. Но это потом, с нашими поисковиками вместе. Дима, на тебе охрана и боевая подготовка. Людей натаскивайте и в обращении с оружием и в тактике боя. По крайней мере научите их рассыпаться при первом выстреле грамотно укрываться. Жаль, боезапас не резиновый. Стрельбы бы устроить. Игорь, до обеда со своей командой проедься по частному сектору. Там могут быть выжившие. Посмотри. Осторожно, не подставляясь, нужно людей вытаскивать. А у меня идейка возникла.

— Что за идейка?

— Хочу прощупать тех, кто сел в супермаркете.

— Ну сидят мужики там. И что?

— Да то, что если не они беспределят, то уж точно знают, где эти беспредельщики находятся. Наверняка даже успели с ними столкнуться. Нас-то именно в этом района два раза обстреляли. Пообщаюсь, посмотрю. Поеду через Ильича, заодно посмотрю, что в РОВД, в Суворовском училище творится. Территории-то закрытые. Может кто и занял там оборону. Надо с другими общинами связь устанавливать.

— А если это супермаркетовские беспредельничают?

— Вот и посмотрим. Кстати, когда я их видел в первый день, вроде адекватные мужики. Нас же до того нас кто-то обстрелял, аони только настороженно взглядом проводили. Выстрелить и не пытались даже. Так что надеюсь, что пообщаться удастся. А после обеда, Игорь, на тебе продукты. Ниже крытого рынка там пара магазинов и кондитерская. Там, помнится, прямо на месте пекли. Должна быть мука, там, яйца, сахар. Всё это не лишним будет. Пойдёшь в том же составе, как и сегодня. Только смотри поосторожнее.

— Да виноват я, расслабился! У меня у самого из-за этих двух погибших душа болит!

— Успокойся. Не винит тебя никто. Просто повнимательнее там. А мы тем же составом наведаемся-ка на работу ко мне.

— А что ты там забыл?

— Вспомнил я, что в нашем автохозяйстве я пару автоцистерн видел. Надо бы забрать.

— А зачем они?

— Топливо хранить. Пора бы уже заправки чистить, пока кто-то другой нас не опередил. Топливо всегда нужно. Вон, машины кушать хотят, да один дизель больше восьми литров в час употребляет. Нам горючки много надо будет, и бензина и соляры. Ладно, пора спать. Саша, Дима посты проверьте. Света, Графа сориентируй тоже на охрану. Кстати, его хоть покормили?

— Про него забудешь! Конечно покормили.

— Ну, тогда всем спокойной ночи. А мне Руслана найдите. Пообщаюсь.

— Да что его искать? — Ответил Игорь. — Я, когда за раненным ходил, его тормознул. Вон он ждёт.

— О, Руслан, подходи! Разговор у меня к тебе.

— Слушаю тебя.

— Ты, говорят, опером работал.

— Да. В РОВД уже лет семь землю топчу.

— Опыт большой. Хочу я тебе дело по твоему профилю поручить.

— Это опером что ли? И как ты себе это представляешь?

— Да нет, не совсем. Вот ты в армии служил?

— Служил.

— Помнишь, там особисты есть?

— Ну. Помню. Так вот я тебе именно такую работу предлагаю. Ходить, смотреть, с людьми разговаривать, ненадёжных и подозрительных выявлять. Вот сегодня видел, что за ужином было? Вот такие настроения вовремя выявлять. К нам люди прибывать будут, тоже среди них разные могут быть. А уж про осведомителей из какой нибудь банды я вообще молчу.

— Ну ты сказал!

— А что? База у нас хорошая. Богатая. Горючки сколько. Техники. Продуктов. Медикаментов только вон с трёх аптек натаскали. Чем не лакомое местечко?

— Вообще-то ты прав. А что, дело интересное. Почему бы не заняться?

— Вот и славно. Вот и приступай. А я спать. Спокойной ночи.

С чувством выполненного долга мы с женой поднялись в свои апартаменты. Вот и закончился второй день, принёсший нам первые жертвы.

День третий

Утро началось обычно. Ставший уже привычным завтрак с уточнением планов на день, и каждый стал собираться по своим делам. Я в ожидании своей команды вышел во двор и, ёжась под порывами прохладного утреннего ветра, прошёлся вокруг своей таблетки. Да уж. Машина сама по себе, конечно, неплохая. Вездеход как-никак. Но защиты никакой. Не мешало бы какой-никакой защиты навесить. Где бы металла найти? Листового железа кровельного конечно, если поискать, много где есть. Только толку от него. Проще фольгой обернуться. Эффект тот же. Да и вахтовку тоже укрепить не помешало бы. Удобная вещь для рейдов, оказывается. Вот и сейчас на ней в рейд по частному сектору Игорь собирается. Машина удобная, а простреливается навылет. Особенно будка. Даже и не знаю, где нормальное железо искать. Может на строительном рынке? Не вариант. Там продавцы обычно и ночуют, особенно где товар габаритный типа штабелей досок или стопок того же железа или шифера. Так что там зомби на зомби сейчас. А где ещё? Ладно. Будем думать. Блин, головы не хватает думать обо всём. Ладно, озадачу актив, пусть думают. Может, идеи светлые у кого появятся. А у меня, пока, другая работа имеется.

Выехали не спеша, проехали по Кремлёвской и выскочили на Ильича. Возле РОВД притормозили. В окнах ни огонька, а по территории беспрепятственно прогуливались зомби. Вымерло РОВД. Да это и не удивительно. Менты, как и скорая, первыми среагировали на беспорядки. Мало того, что на улицах под заражённых подставились, их же ещё в ментовку возили, как буйных. Там бы пошариться на предмет оружия. В оружейке наверняка стволы остались. Жалко, если каким отморозкам попадут в руки. Ну и патроны должны быть. А их, как известно, много не бывает. Короткостволом бы разжиться. Пусть у каждого будет, как носимое повседневное оружие. Но соваться сейчас туда себе дороже. Силёнок маловато. Поехали дальше. В Суворовском училище та же ситуация. На перекрёстке, наискосок, в кафе «Барс», увидели какое-то шевеление. Вроде как народ там. Решили подъехать. А неплохо народ устроился! Летняя площадка под навесом огорожена аккуратным, но очень практичным для нынешних времён забором. Помещение кафе пристроено к жилому дому так, что кухня, сан узел и два зала были обустроены уже в жилой квартире. Ну и выход в подъезд с той стороны. При условии, что подъезд зачищен, прямо рай, а не база. Вокруг местность была сравнительно очищена от заражённых. К нам вышел крупный мужчина лет пятидесяти с короткой стрижкой на седеющей голове. Военная кость видна сразу.

— Полковник Соболев, Сергей. — Представился он по-военному кратко. — С кем имею честь?

— Майор Фролов, Никита. Представляю общину с Крытого рынка. Заехали познакомиться, установить связь.

— Рады, что ещё живые есть. Проходите внутрь, нечего тут стоять на открытом месте.

Он махнул рукой, и с той стороны забора из зарослей искусственного плюща вышли двое с охотничьими ружьями. Я ещё, когда мы подъезжали, их срисовал. Как они позиции занимали. Ну, вообще-то грамотно. Полковник без прикрытия наобум не сунулся. Люди разные бывают. В этом кафе я бывал неоднократно до катастрофы. Изменений особых не произошло, разве, что народ в большинстве своём вооружённый. Но это как раз и нормально по нынешним временам. Даже АКСУ кое у кого увидел. Рассказ полковника оригинальностью не отличался. Как военный пенсионер, в день катастрофы он оставался дома. Ещё с ночи заметив странное, он утром созвонился с со своими друзьями, с которыми любил выезжать на охоту. В окно увидел, как психи гоняются за редкими прохожими. Обсудив произошедшее, они решили собраться у Сергея. Несмотря на военное прошлое, чуть не блеванул, когда двое из них стали рвать зубами какую-то девушку. Не выдержал, достал свою помпу и стал палить в окно. Потом во двор ворвалась полицейская машина, двое ментов с ходу открыли огонь по ненормальным. В азарте они выскочили из машины и бросились в глубину двора, поливая с бедра из автоматов, как из садовых шлангов. Тут из-за угла метнулась тень, сбила с ног одного из ментов, полоснула зубами по шее и, не обращая внимания на ударивший из шеи фонтан крови, бросилась на второго. Минута и с ментами было покончено. Вот, когда полковник раскаялся, что пожалел денег на полуавтоматический карабин «Тигр» — почти точную копию СВД. Пока ждал друзей, вышел в подъезд и пострелял зомбаков, шарахающихся по лестнице, и приготовился прикрывать друзей. Друзья подъехали, обозначившись по сотовому. Быстрый зомбак к этому времени куда-то слинял. В шесть стволов они быстро отстреляли тупых зомби, подобрали автоматы и подогнали полицейский УАЗ поближе к подъезду. Потом повытаскивали из квартир уцелевших соседей, вскрыли из подъезда дверь в кафе и основали там базу. Мы тоже рассказали им свою историю. Обменявшись волной, благо в полицейской машине была рация, мы тронулись в дальнейший путь. К супермаркету подъезжали осторожно, ожидая в любую минуту выстрела по машине. Магазин за два дня изменился. Стёкла были побиты, повсюду виднелись следы от пуль и картечи, витрины были забиты какими-то щитами с проделанными в них бойницами. На подъезде нас остановил ствол ружья, выставленный из-за двери и направленный в нашу сторону. Мы остановили машину, я, оглядевшись, и не увидев поблизости зомби, осторожно вылез из кабины и сделал несколько шагов к входу.

— Стой, где стоишь! — Донеслось из-за двери.

— Стою. Ты только не нервничай.

— Чо припёрлись?

— Да так, познакомиться, пообщаться. Может, внутрь пустите? А то стою здесь, как тополь на плющихе.

— Ладно, заходи. Только без оружия.

Что-то проскрипело по полу, и дверь приоткрылась. Я шагнул в полутёмное помещение и огляделся. Меня обступило несколько вооружённых мужчин. Сердце упало в пятки. Всё. Сам к отморозкам пришёл. Как бы своих предупредить, чтобы сваливали? Однако явной агрессии никто не проявлял, все стояли спокойно, с тревогой глядя на меня.

— Ты военный? — Спросил меня один из них, видимо старший, сбитый с толку моей горкой и разгрузкой армейского образца. Да и таблетка у меня как-никак армейская, хоть и ВВешная.

— Бывший.

— А я уж думал, что к нам армия на помощь пришла.

— Ну, армия до нас ещё не скоро доберётся. А пока, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Сами организовываемся, как и вы. А что вы такие нервные?

— Станешь тут нервным. Вчера еле отбились.

— От заражённых?

— Да с заражёнными мы, слава Богу, справляемся. Бандюки вчера на нас наехали.

— Вот здесь, если можно, поподробнее.

Рассказ тоже оригинальностью не отличался. После катастрофы местные мужики довольно быстро организовались. Нашлись среди них и охотники. Сообразили, что супермаркет под базу приспособить. Залезли в магазин, стали чистить от зомбаков. Нашли там двоих инкассаторов, которые на момент катастрофы как раз заехали деньги в банкомат загрузить и, увидев, что творится, не решившись стрелять, спрятались в подсобке. Третьего они потеряли при отступлении. Очистили магазин, сели там со своими семьями. Ещё кто-то к ним прибился. На второй день к ним внаглую, на двух БМВ икс пятых прикатили наглые полупьяные вооружённые мужики. Безапеляционно потребовали освободить помещение, а женщин, какие помоложе, им оставить. Их, как водится, послали по известному адресу. Они изо всех стволов как жахнули, аж все витрины посыпались. Никто же не ожидал, что воевать придётся. От зомбаков толстое витринное стекло должно было защитить, а от пули это не преграда. Не бронированное же. Ну и начали по залу метаться, искать укрытие. В ответку, конечно, тоже отстреливались. На шум зомби начали стекаться. Бандиты отступили, но пообещали ещё вернуться.

— Вот и ждём сейчас. — закончил разговор старший, которого звали Валентин.

— Ну нас они тоже обстреляли пару раз, двоих наших убили. Откуда взялись то? Где-то же сидят они.

— Да тут неподалёку. Пристройку к дому знаешь вон там?

— Знаю.

— Вот там они и сидят.

— Вот за эту информацию спасибо!

— Рация есть?

— Есть. С инкассаторской машины сняли.

— Ну, тогда пиши волну. И, вот что, не мешало бы вам понаблюдать за ними. Особенно их количество и вооружение.

— А зачем?

— В ближайшее время хочу извести всю эту шушеру под корень. Ну, а если с вашей помощью, то ещё лучше.

— Пост у нас постоянный в подсобном помещении. Как раз туда. Сразу после нападения и выставили. Но, я думаю, до дождя они точно не сунутся. Зомбаки помешают штурмовать. Мы заметили, что больно уж эти психи дождя не любят. А уж в дождь должны полезть.

— Броневичёк бы ваш использовать. Милое дело.

— Подумаем. Ладно, на связи, если что.

— Ага. И держите меня в курсе.

Ну что, задача выполнена и, даже, перевыполнена. Можно ехать назад со спокойным сердцем. До базы добирались тем же маршрутом. По дороге, на повороте на Кремлёвскую, чуть не влетели в стаю мотоциклистов, что весело, с гиком, гоняли зомбаков. Похоже, обдолбаные напрочь. На нас они внимания вообще не обратили и дружно газанули дальше. Мы только головами покрутили. Похоже в такие времена и не такое можно увидеть. У ворот базы нас облаили две шавки. Похоже база обзавелась и четвероногими охранниками. Вылезший из машины Граф одним рыком пояснил кабыздохам, кто здесь главный. Собачонки, поджав хвосты, забились под ближайшую машину. Оглядев территорию победным взглядом, Граф улёгся на своём любимом месте. На базе народу ощутимо прибавилось. Похоже, рейд удался и у Игоря. Забор, смежный с соседним участком, был разобран, и Егор руководил укреплением внешней ограды. Увидев меня, он подошел и поздоровался.

— Ну как съездил?

— Нормально. На Республике в кафе «Барс» общину нашли. Нормальные люди, только маловато их. С супермаркетовскими законтачили. Они с теми отморозками уже успели столкнуться.

— И как?

— Отбились на первый раз. Зато выяснили, где эти бандюки сидят.

— Где?

— Там недалеко оптовый склад был. Вот они там и засели. Договорились с ребятами о взаимодействии. Надо эту проблему решать как-то.

— Надо.

— Ты, кстати, тоже животиной обзавёлся.

— Какой животиной? А-а, эти? Игорь из рейда привёз. Вы же своего Графа не даёте. Вот и пришлось этими шавками службу охраны усиливать.

— Что же делать, если этот Граф никого, кроме Светы не признаёт. Да и польза от него в рейдах большая. Надо бы и Игорю тоже какую-нибудь собаку отыскать. Раз мы уже приноровились двумя группами работать.

— Да я понимаю. Чего там.

— Ты новеньких переписал?

— Переписал.

— Есть желающие остаться, или все в воинскую часть хотят?

— Желающие есть. Но в основном люди хотят в спокойное место.

— Да это и понятно. Сколько человек на отъезд?

— Шестнадцать. Ещё пятеро из наших бузотёров во главе с этим очкастым.

— Пусть готовятся на после обеда.

— Ты что, решил их сегодня отвезти?

— Да. Всё равно в ту сторону еду. Отвезу в часть, а на обратной дороге за автоцистернами.

— Хорошо. Пойду, предупрежу. Ладно, давайте мойтесь уже. Сейчас обед будет.

После обеда ещё около часа пришлось ждать, пока собирались желающие уехать. Вроде, чего там собираться то? А пока собрались, пока погрузились в вахтовку… А мечутся как угорелые, суетятся чего-то. Все нервы вымотали, пока тронулись. Увязались с нами и Сашка с Димкой. Родных решили проведать. Игорь тоже хотел, но у него рейд по магазинам. По городу проехали без происшествий. Зомбаков возле ПТУ поменьше стало, в автобусе, что в кафешку влетел, заражённых кто-то пострелял. С ветерком выскочили на объездную. В районе скотного рынка увидели непонятную картину: человек тридцать оборванных и избитых под охраной каких-то вооружённых людей вкапывали в землю столбы и натягивали колючую проволоку. Мы проехали мимо под настороженными взглядами охранников. Что бы это значило? Надо бы себе зарубочку на память сделать. Потом посмотрим. У сгоревшего авторынка неприкаянно бродили зомби, а на повороте к ВВешному полигону уже и трупов не осталось. Всех подъели. Очень шустрый зомби пытался нас догнать вдоль дороги, но его отпугнул Саша из окна вахтовки. На блокпосту нас встречал давешний лейтенант. Узнав нас, он быстро связался со штабом и нас сопроводили на территорию. Припарковав машину на уже привычное место и передав наших пассажиров военным, мы зашли в здание казармы. На месте была только тёща. Её, как пожилого человека, к делу не приставили, и она сидела с внуком. Дочка работала на продуктовок складе учётчицей, свекровь её — в хозбригаде, а зять проходил военную подготовку. Жена с тёщей отправились чаёвничать, а я пошёл к начальнику штаба.

Полковник Семёнов встретил меня радушно, усадил на диванчик и налил стакан кофе.

— Ну, рассказывай, майор, что нового?

— Да вот, ещё вам гражданских привезли. Мы свою часть договора выполняем.

— Я не понял, это ты мне что, на патроны намекаешь?

— Не отказался бы.

— Ну ты и жук! — Расхохотался полковник. — Ладно, дам немного. Ящика два. Но не наглей.

— Да я и не наглею. Нужное дело делаем. Город чистим, людей спасаем.

— Да это я так. Люди есть ещё в городе?

— Есть. Вытаскиваем помаленьку. Я там вам человек пять проблемных привёз.

— Это как?

— Чиновники бывшие. Работать не хотят. Считают, что все им обязаны, а они только право имеют.

— Ну, таких мы быстро перевоспитываем. Это не страшно. Что ещё?

— С двумя общинами законтачили. Нормальные люди. К войне, вот, готовимся.

— Это к какой войне?

— Да в нашем районе отморозки выявились. Наших двоих завалили. На супермаркетовскую общину напали. Те насилу отбились.

— Вы бы там с войной притормозили. Вот мы в город войдём, сами с ними разберёмся. Не ваше дело воевать.

— Сам не хочу, а, чувствую, придётся. Не дадут они нам спокойно жить.

— Ну, смотрите сами. Но всё же постарайтесь осторожнее там.

— Постараемся. Да, ещё на объездной в районе скотного рынка дела непонятные происходят. Какие-то люди территорию колючкой обносят под вооружённой охраной.

— Да может община какая-то сельским хозяйством решила заняться. А без вооружённой охраны сейчас никуда. А на открытой местности тем более.

— Так-то оно так. Только всё равно не понравились они мне.

— Ну, на основе эмоций выводы не делаются. Но вы понаблюдайте при случае.

— Попробуем.

— Ладно. Иди в службу РАФ. Будут тебе патроны. А с отморозками не торопитесь всё таки. Вот свои дела разгребём немного, пришлю к вам взвод на БМП. Они там этих бандитов по брёвнышку раскатают.

— Было бы хорошо. Ладно, я пошёл. До свидания.

Два ящика патронов я забрал и сразу теплее на душе стало. Всё-таки патронов много не бывает. Да и обещание полковника разобраться с бандитами грело душу. Ну не лежит у меня душа воевать с ними. Есть обученные вояки, у них бронетехника. И никакой самодеятельности. Лишь бы успели. Моя бывшая работа встретила нас редкими зомби, столбиками, стоявшими то там, то сям. Не останавливаясь, сразу проехали к автохозяйству. Оставив Сашу с Димой заводить автоцистерны, мы всей поисковой группой двинули к складам. Идущий впереди Граф настороженно водил носом, изредка важно посматривая на нас, как бы говоря, мол, куда вы без меня денетесь. У дверей складского помещения Граф насторожился, прижал уши и зарычал. Молодец. Знает службу. Мы взяли вход на прицел, а Сёма рванул на себя дверь. Недалеко от входа топталась зомбачка, бывшая кладовщица Рая. Увидев нас, она что-то забормотала и потянулась к нам. Пришлось упокоить уже привычным одиночным выстрелом. Зато, как в награду за пережитую нервную встряску, нашим взорам предстали четыре канистры прекрасного моторного масла. Ну и по запчастям кое-что нашлось. Резина там всякая тоже лишней не будет.

— А не прогуляться ли нам в мастерские? — Осенила меня новая мысль при взгляде на пачку электродов.

— А нам оно надо?

— Надо. Хочу сварочный аппарат прихватить. Пригодится. Забирайте все электроды, грузите всё в вахтовку и пошли. В мастерских ещё и газосварку прихватили. Баллоны грузить нам помогали и Саша с Димой, уже подготовившие свои автоцистерны к выезду.

— Никита, я там, за цехом, ещё один бензовоз видел. Правда старый, списанный. Но, может, на жёсткой сцепке дотащим. Как думаешь?

— А что, это идея. Давай попробуем. — Только сейчас я вспомнил, что недавно с районов притащили списанную технику, чтобы на металл порезать. Да вот не успели.

Мы подогнали одну из машин к списанному бензовозу и прицепили его найденной тут же жёсткой сцепкой. Вот так и выехали из ворот: впереди Урал-вахтовка, следом автоцистерна с прицепом, следом ещё одна. На обратной дороге мы повнимательнее присмотрелись к странному строительству. Увиденное мне всё больше не нравилось. Особенно отношение охранников к рабочим. Пинки, тычки и крики как-то не располагали к позитивному восприятию. По пути решили сделать крюк и заехать на заправку, чтобы не тащить цистерны пустыми, поэтому не стали заворачивать, а направились дальше. Уже подъезжая к ней, мы увидели стоящих возле колонок вооружённых людей. Ну, вооружённые люди в наше время не редкость. Заодно и пообщаемся. Новостями обменяемся. Такие благодушные мысли вдруг прервал внезапный выстрел. Мы резко остановились и, выскочив из машин, рассыпались по укрытиям. Положение идиотское. Зомби на звук потянулись, а впереди какие-то идиоты в нас стреляют.

— Все целы? — Прокричал я своим.

— Целы. Они в воздух стреляли. — Ответил мне Игорь из-за кирпичной трансформаторной будки.

— Вы кто такие? — Крикнули нам с заправки.

— Обычные люди. — Ответил я. — Заправиться хотели.

— Заправка наша. Валите отсюда.

Вот ненормальные. Из-за какого-то бензина воевать хотят. Нет, конечно бензин нынче вещь нужная. Но не настолько же.

— Всё! Мы поняли. Уехать спокойно дадите?

— Валите по-быстрому.

— По машинам! — Крикнул я своим. Мы сноровисто расселись по кабинам и, от греха подальше быстро покинули территорию. Свободную заправку нашли дальше по маршруту, залили одну цистерну бензином, а вторую и списанный бензовоз — солярой. Ну, теперь можно и домой. До базы добрались без приключений. А уж Егор как обрадовался нашим трофеям! Аж целоваться ко мне полез.

— Ну, молодцы! Вот это улов!

— А Игорь тоже, вижу, с неплохими трофеями вернулся. — Показал я туда, где мужики из хозяйственной службы разгружали ГАЗон.

— Да уж. Одной муки шесть мешков. На ноги становимся.

— Это радует. Ладно. Там вашим механикам нужно ещё кое-что выгрузить.

— Что?

— Да мы масло моторное привезли, запчасти кое-какие, резину. Ну и сварку прихватили.

— Сварку? Да у нас тут полноценная автослужба получается!

— Надо бы её расширить. Техники прибавляется.

— Я туда ещё четверых ребят из новеньких приспособил уже. Один из них хороший моторист, оказывается. К стати, помнишь, утром мы про железо говорили?

— Помню.

— Так вот, мне ребята подсказали, что по Нариманова есть металлоцех с гильотиной. Можно там пошарить.

— А это мысль! Надо туда прокатиться. Вот только надо дать команде отдохнуть немного. Да и сам устал что-то.

— Может, хватит геройствовать? Пусть сами в рейды ходят. Ты, как-никак, руководитель общины.

— Какой из меня руководитель! Ты и сам здесь неплохо справляешься. А я на одном месте засохну. Мне движение нужно.

— Да, я в доме вам с женой комнату приготовил. Переезжайте туда. Нечего в тесной кабинке ютиться.

— Вот за это спасибо. Пойду жену обрадую. Да, ещё одно, всех новоприбывших принимать только через Руслана. Пусть с ними беседует. Он теперь наш особист.

Я распорядился Тимуру отогнать вахтовку к механикам в боксы, разрешил команде отдыхать полтора часа, а сам с женой принялся за переезд. Дом оказался неплохим, двухэтажным. В пристройке даже нашлась банька, что не могло не радовать. Разместившись в уютной спальне, мы обошли весь дом. Видно до катастрофы он принадлежал достаточно зажиточному человеку. Обстановка была шикарной, даже несколько помпезной. На первом этаже даже нашлась неплохая кухня. Из отведённого команде времени на отдых оставалось ещё полчаса и я, поставив на плиту чайник, вызвал по рации всю поисковую команду. Первым на кухню вбежал Игорь.

— Никита! Что стряслось?

— Ничего.

— А что за сбор?

— Просто. Думал чай с командой попить, за дела наши скорбные покалякать.

— Ну, напугал! А давай почаёвничаем. Обстановка неплохая. Располагает.

Подтянулись и остальные. Чайник закипел и Света, заварив чай, разлила его по чашкам. Мы помолчали, вдыхая аромат и потянулись к кексикам, выложенным на блюде.

— Как мародёрка? — Спросил я Игоря.

— Нормально. В общем, спокойно. Только в кондитерской попотеть пришлось. Там же ПТУ рядом. Зомбаков много возле него оказалось. Но зато и куш солидный сорвали. Классную наводку ты нам дал.

— Ещё есть что на примете?

— Ну, магазинов-то полно. Только успевай шмонать. А у тебя что, есть что предложить?

— Надо бы один металлоцех навестить. Там железо поискать. Наши машина надо бронировать как-то. А то никакой защиты.

— Всем составом поедем?

— Думаю, да. Район ещё не проверенный. Кто его знает, что нас там ждёт?

— Тогда пойдём готовиться к выходу. — Игорь отставил свою чашку и поднялся. Ребята потянулись за ним.

Выехали двумя машинами: вахтовкой и ЗИЛком. На «Радуге» повернули направо. Металлоцех опознали по огромной вывеске: «Гильотина. Часы работы с 9.00 до 18.00. Выходной — воскресенье». Подъезжали осторожно и сразу возле въезда наткнулись на толпу заражённых. Расшвыряв их бампером Урала, въехали на территорию и сразу приступили к зачистке. Граф со свирепым рыком рванул вперёд и с громким лаем стал носиться вокруг, отвлекая зомби на себя. Ну, умная собака! Вытянула зомбаков в линеечку. Прямо как в тире. В таких курортных условиях мы зачистили территорию минут за десять. После грохота автоматных выстрелов повисшая тишина буквально давила на уши. В воздухе ощутимо запахло сгоревшим порохом. Двор перед цехом был сравнительно небольшой, захламленный по углам различным железным ломом. Граф без напоминаний проинспектировал все завалы и сел посреди двора с чувством выполненного долга.

— Эй! Боец! А цех кто проверять будет? — Окликнул я собаку.

Граф недовольно вильнул обрубком хвоста и направился к воротам. Однако, чем ближе он подходил, тем более напряжённой становилась его поза и всё ниже к земле пригибалась голова. Из оскаленной пасти раздался утробный рык.

— Вот это другое дело. А то взял моду от службы косить.

Соблюдая все меры предосторожности, мы аккуратно вошли в цех. Цех был пуст, только под потолком на крюке тельфера, что-то мыча и дёргаясь, висел связанный зомби. Похоже та же картина, как и на базе, когда мы её зачищали. Один, видимо, обратился. Остальные его пытались образумить и подставились под укусы. Поймали, связали, подвесили, а потом и сами обратились. Граф успокоился, уселся посреди цеха рядом с трубогибом и посмотрел на меня, словно говоря, мол, и что было паниковать? Что, с таким пустяком сами справиться не могли? Всё за них Граф должен делать. Ну наглая морда! Посреди цеха стояла гильотина, а рядом с ней аж четыре стопки пятимиллиметровой листовой стали.

— Классно! Вот только как его грузить? — Призадумался я.

— А вон погрузчик стоит. — Отозвался Сёма. — Я на таком работал. Было дело. Подгоняйте пока машину.

Пока Тимур задним ходом загонял в цех ГАЗон, Сёма подъехал на стоявшем неподалёку электрокаре и вилкой подцепил ближайший поддон. Ну, механизация труда великое дело. За пятнадцать минут загрузили всё. Выезжая со двора, шибанули нескольких зомби, неосторожно попавшихся на пути. Пустынный город навевал тоску и уныние. Хоть пожары уже прекратились. Даже не верилось, что ещё три дня назад на этих улицах бурлила жизнь, люди жили, влюблялись, ссорились, женились, разводились. Вот по этой улице спешили на работу и сидели в тех кафешках после рабочего дня. А сейчас полное запустение и уныние, да ещё и толпы зомби по улицам. Из попавшейся на пути автомойки кто-то махал чем-то ярким. Классическая такая автомойка: внизу боксы для мытья машин, наверху кафе и биллиардная. О! Ещё одни выжившие. Их оказалось пятеро. Мужчина, возрастом около сорока лет, клиент и молодые ребята лет по двадцать, мойщики. Когда всё это началось, они сумели отбиться от заражённых с помощью бейсбольных бит, припрятанных на всякий случай. А как же? Клиенты разные бывают. Ди и иногда гопота наезжает. Укрылись на втором этаже. Даже умудрялись на мародёрку за продуктами выезжать на «Лексусе», который как раз и загнал перед этим на мойку мужчина. В одну из поездок наткнулись на машину ГАИ с двумя обращёнными гаишниками и разжились одним АКСУ и двумя пистолетами ПМ. О нас они узнали, когда услышали выстрелы в районе металлоцеха и решили привлечь наше внимание. Ребятам, конечно, досталось. И понятно: впятером среди толп зомби, не имея оружия, выжить, да ещё и суметь вооружиться. Молодцы ребята. Услышав нашу историю, они сразу попросились к нам. Да без проблем! Нам такие боевые нужны. А если какие тараканы в голове, так на то у нас Руслан имеется. Вот только Виктор, хозяин «Лексуса», что-то мялся и вздыхал. Явно что-то сказать хотел. Я не торопил его. Захочет, скажет.

— Слышь, старшой. — Наконец созрел он. — У меня в соседнем доме семья осталась.

— Живые? Точно?

— Да живые, живые! Мы на моей машине по нашим адресам проехались. Ребята-то ведь тоже местные. У них никого не осталось, а мои там, в квартире сидят. Они мне с балкона крикнули, что всё в порядке мол, продукты есть. Но я же вижу, как им страшно там. Если поможете их вытащить, с вами поеду. А не поможете, я здесь останусь, буду думатькак их выручать.

— Ну, ты и отчаянный! Не бросим мы твою семью.

— Да конечно поможем! — подтвердил Игорь. — Показывай, куда ехать.

Он со мной уселся на пассажирское сиденье Урала, а остальные залезли в будку вахтовки. Сёмка завёл мотор и тронул машину. Тимур остался за рулём грузовика. Оставив ГАЗон с железом на улице, мы заехали во двор сталинской трёхэтажной застройки. По двору привычно слонялись зомби.

— Показывай, какой балкон?

— Вон тот, на втором этаже. Видите, там с окна машут?

— Видим. А кто там в квартире то?

— Жена с детьми, да отец мой.

— Отец крепкий, хоть?

— Крепкий. Он по утрам в парке бегает.

— Значит, будем экономить патроны. Зомбаков полный двор.

— Что, бросить предлагаешь?

— Зачем бросать? По уму делать будем. Второй этаж — не третий и не пятый. Урал подгоним и твоих прямо с балкона на крышу будки и примем. Высоты хватит.

— А ведь точно. Я им тогда маякну, чтобы пожитки на балкон вытаскивали.

Виктор вылез на капот и стал изображать пантомиму для своих домочадцев. Те согласно закивали и бросились собирать вещи.

— Ты, Виктор, на крышу перебирайся и держись там покрепче. Сёма, сдавай под балкон.

Сёма аккуратно сдал задом и остановился. Виктор перебрался на балкон и скрылся в квартире. Спустя время он вынес наружу несколько сумок. Следом показались молодая женщина с ребёнком на руках, девочка лет десяти и крепкий мужик лет шестидесяти. Мы быстро приняли их на крышу вахтовки, а затем, предварительно немного почистив вокруг машины, затолкали их в будку. И поехали со двора. Подъезжая к базе, уже издалека мы увидели отсверки электросварки. Ого! Наше автохозяйство уже заработало на всю катушку! Молодец Егор. Я же говорил, что он прирождённый комендант. Сдав на руки Руслану новичков, мы принялись разгружать грузовик.

— Нашли железо? — Подошёл Егор.

— Да, нашли. Пять миллиметров.

— Ты всерьёз все машины собрался этим железом обваривать?

— Да нет. Куда на УАЗик такое вешать. Урал-вахтовку хочу укрепить. Особенно будку. Броня, конечно слабенькая выйдет, но, если досками, четвёркой, проложить, уже, хоть что-то будет. А на смену УАЗикам нужно будет всё же инкассаторскую машину искать. Без них никак.

— Слушай, ты говорил, что в супермаркете два инкассатора сидят.

— Ну.

— Так и поспрашивал бы, где их контора находится. Там, наверное, не одна машина имеется.

— А ведь точно! Ну, это, если никто ещё на их гараж лапу не наложил. Но всё равно, стоит подумать. Кто там, у механиков сейчас старший?

— А я Сашку сагитировал. Он же механик от бога, что ему в охране делать? Руки золотые не должны простаивать.

— Тогда зови его. Будем думать, как вахтовку бронировать.

Саша подошёл минут через пять, вытирая замасленные руки какой-то тряпкой.

— Что звал?

— Железо видел?

— Это, которое вы привезли?

— Да.

— Видел. Неплохое.

— Пошли к вахтовке. Будем думать, как её бронировать.

— Ну, это ты сильно сказал, бронировать. Это тебе не титановые пластины. Пять миллиметров пулю не удержат.

— Можно доской проложить. Четвёркой, например. А на кабину в два слоя наварить. Хоть какая-то защита.

— Что ж. Будем думать.

С разгрузкой провозились почти до ужина. Пока помылись, пока переодевались, как раз к ужину успели. После ужина меня задержал Саша. Мы уселись за стол и Саша развернул передо мной листок бумаги, на котором схематично был изображен вариант бронирования Урала. Мы склонились над планом и стали увлечённо его обсуждать. Девчонки из кухни заварили нам чай. На «огонёк» подошли Егор с Шуриком, потом подтянулись Игорь с Тимуром и остальные ребята из поисковой группы. Народу прибавилось. Советчиков стало выше крыши, и мы решили свернуть наше обсуждение от греха подальше. Разговор пошёл о нашей жизни и о насущных проблемах.

— Вот скажи, Никита. — Вдруг произнёс Дима. — Зачем мы здесь? Для чего вся эта база, весь этот риск каждодневный. Я бы даже сказал, ежечасный. Особенно у вас, поисковиков. Не проще ли просто воякам съехать? Голова не будет болеть о хозяйстве, охране, пропитании, горючке. Вообще думать не надо. Делай, что скажут и живи под охраной. А ты ведь вообще расширяться хочешь. Вон, народ собираешь. На Крытый рынок сесть мечтаешь.

— А я, Дима, никого здесь насильно не удерживаю. Ты сам видел, всех желающих лично к воякам отвожу. И тебя могу, если желаешь.

— Да я не об этом. Что ты сразу в бутылку лезешь? Я просто хочу выяснить, для чего мы здесь. Город умер. А мы здесь копошимся на его трупе, как могильные черви. Агонию продляем только. В чём смысл?

Народ вокруг притих, прислушиваясь к нашему разговору. Видно, что эта тема больная для всех, но только Дима отважился её озвучить.

— Да нет, город не умер. Он тяжело боле, если оперировать твоими понятиями. Но в городе есть ещё люди. И не только те, кто окопался на своих базах, а ещё и те, кто нуждается в нашей помощи. А для того, чтобы помочь другим, мы сами должны быть сильными. Вон, те, с «Барса», или с супермаркета. Им же силёнок хватает только себя худо-бедно защитить. Куда им людей спасать! Разве что кто-то сам к ним пробьется. А люди надеются. И, потом, зомби не вечные. Мрут не хуже обычных людей. Когда-нибудь мы этот город зачистим. Не сами, конечно. Военные в город по любому войдут. И вот тогда, для возрождения города, да и, как бы это пафосно не звучит, возрождения всего человечества, каждый человек будет на вес золота. Так что миссия наша, мужики, самая, что ни на есть важная.

В столовой повисла тишина. Каждый обдумывал мои слова, а в их глазах я заметил уверенность и надежда. И я их понимал. Люди впервые за время катастрофы обрели смысл. До этого они воспринимали всё происходящее вокруг них, как простое барахтанье для сохранение своей жизни. И вот перед ними появилась цель. Мотивация великая сила. А мне минус за то, что такой разговор не произошёл раньше. И тут свет мигнул и погас. Народ вокруг зашумел, задвигался.

— Всё. Халява кончилась. — Раздался в темноте голос Тимура.

— Да я удивляюсь, как это ещё три дня электричество было. — Отозвался Руслан.

— Так, спокойно! — Выкрикнул Егор. — Мы давно генератор подключили. Сейчас техники заведут его и свет буде.

За окном затрещал пускатель, а потом, басовито рыкнув, ровно заработал дизель. Опять загорелись лампочки, и вновь уют вернулся в столовую.

— Егор. — Позвал я. — Это он с таким грохотом всю ночь молотить будет? Да и соляра не бесконечна.

— Нет, конечно. Полчаса на приготовление ко сну. Потом генрик выключаю. Да, кстати, всем получить у Михалыча свечи. И поосторожнее с огнём. Ещё здесь пожара не хватало.

— Подожди, Егор. — Не понял я. — Ты что, территорию решил без освещения оставить?

— Я этого не говорил. У нас уличное освещение запитано на маленький движок. Который мы у аптеки сняли. Он тихий и его вполне для освещения хватит. А для этого генератора мы сарайчик шумоизолируем. Вон, Шурик занимается. Завтра уже его туда перекатим и шума будет значительно меньше.

— Тогда ладно.

Через полчаса свет погас. Спать ложились уже при свете свечи. Вот и прошёл уже третий день. А кажется, что прошла вечность.

День четвёртый

Утро встретило нас проливным затяжным дождём. Небо заволокло тяжёлыми чёрными тучами, и не по-весеннему промозглый ветер швырялся холодными каплями. Генератор с утра не заводили из экономии топлива, поэтому завтракали в полутёмной столовой, что тоже оптимизма не добавило. Я уже допивал свой чай, когда прибежал дежурный и позвал меня к рации. Вызывал меня Валентин из супермаркета.

— Валентин! Здесь Никита.

— Никита! С поста сообщили, что к нам бандюки собрались к нам. Четырнадцать человек. Вооружены ружьями. Есть один АКСУ и один, вроде АК. По случаю дождя пешком прут.

— Валентин, без паники. Займите оборону. Броневичок к нам отправь. Держитесь, мы сейчас приедем.

— Понял. Встречайте машину.

Бросив микрофон рации, я объявил общую тревогу. Пока собирались, продумал диспозицию. Света и Тимур поедут на броневичке и будут нам огневой поддержкой с колёс. Остальные на УАЗиках: на моей таблетке остальная поисковая группа, на двух других машинах — пятнадцать человек, те, кого отобрал ещё Саша и сегодня весь день натаскивал. Выскакиваем на подъезде к супермаркету, спешиваемся и, под прикрытием огня с броневичка, охватываем бандитов с тыла и уничтожаем. Тут и броневичок подкатил. Люди рассаживались по машинам молча. По сосредоточенным лицам и тревожным взглядам я видел, как даётся людям осознание того, что они идут воевать. Мирные люди, ещё вчера ходившие на работу, отмечавшие праздники с друзьями, копившие деньги на какую-то покупку или выплачивающие кредит за машину или квартиру, сегодня вынужденно становились воинами. Как я не хотел ввязываться в это дело, а пришлось. Звуки боя услышали издалека. Заполошная перестрелка. Буханье охотничьих ружей перемежалось сухим щёлканьем карабинов и трескотнёй автоматных очередей. Жарко там у них. Первую группу высадили, не доезжая до перекрёстка. Они должны пройти дворами и ударить в левый фланг противника. Вторую уже после поворота, не доезжая супермаркета. А мы, проскочив буквально за спинами нападавших, высадились на правом фланге. Бандиты, уверенные в своей безнаказанности, перемещаясь среди брошенных машин и поливая супермаркертовцев из всех четырнадцати стволов, медленно, но неотвратимо приближались к входу в магазин. Из-за заколоченных щитами витрин жидким огнём огрызались защитники.

Первыми ударили мы. Огнём из пяти стволов мы заставили отморозков занервничать и заметаться между машин. Ну, ещё бы! Схема боя поменялась, и теперь им пришлось вести бой на две стороны. А уж когда в бой вступила вторая группа при поддержке броневичка, бандосам стало не до боя. Огрызаясь огнём, они перегруппировались и стали прорываться в сторону своей базы. В принципе, правильное решение. Пристройка кирпичная, капитальная. Окна небольшие, да и на них решетки. Выход в подъезд жилого дома имеется. Сквозанут туда и ищи-свищи. Но, видать, не судьба им. Уже пробившись к углу супермаркета, и, наверное, уже обрадовавшись, что прорвались, они внезапно напоролись на кинжальный огонь первой группы, как раз подошедшей дворами. Бандиты рванулись назад и запаниковали. Бой вступил в завершающую фазу. Психологически, отморозки сломались. Уже почти не отстреливаясь, уже действуя по принципу, каждый сам за себя, они скрывались за машинами, залезали под днища, прячась от пуль, бросали оружие, сдаваясь на милость победителя. Практически, это было уже избиение, а не бой. Ещё немного, и всё прекратилось. Из дверей магазина высыпали защитники.

— Всех сдавшихся в кучу и под охрану! — Крикнул я им. — Все по машинам!

На трёх машинах под прикрытием броневичка мы подъехали к бандитской базы. Зарешечённые окна были тёмными, и за ними не угадывалось никаких признаков жизни. Отправив броневичок контролировать выход из подъезда, мы приблизились к дверям пристройки. Дверь была заперта. Саша притащил из машины монтировку и сноровисто вскрыл дверь. Мы с Игорем шагнули внутрь. Перед нами оказалось складское помещение, и проход между какими-то коробками и ящиками вёл к проделанному в стене входа в жилую квартиру. На складе никого не оказалось и мы, не останавливаясь и держа автомату по штурмовому у плеча, поднялись по ступенькам и вошли в сильно закуренную комнату. На диване, у стола, заваленного объедками, пустыми пачками из-под сигарет и пустыми бутылками сидел парень с перевязанным предплечьем правой руки сидел бледный от страха парень. При нашем появлении он поднял руки ещё больше побледнел.

— Кто ещё здесь?

— Б-бабы только.

— Какие бабы?

— Н-ну, так развлекуха наша.

— А ну-ка поподробнее!

Выяснилось, что это оптовый склад продуктов. Отсюда в магазины окрестные всё развозилось. А эти пришли, всё под себя подмяли. Девчонок по району отлавливали. Они сейчас все в соседней квартире сидят. А так, они, обычно, после пьянки девчонок беру и по квартирам растаскивают развлекаться. Они подъезд от ненормальных почистили и каждый себе квартиру отхватил. Вообще, прямо, эстеты. Брошенные крутые машины типа икс пятых приватизировали. А здесь у них типа штаба. Пили здесь и дела свои обсуждали. А что, склад рядом, водки навалом. Чего далеко ходить? Про нас они знали, но соваться пока не решались. Видели, что община сильная. Но все магазины по кругу считали своими. Поэтому и обстреляли наших тогда. Ну и по пьяни для забавы по нашим машинам палили. А вот соседнюю общину в супермаркете решили под себя подмять. Сунулись туда буром и ответку получили. Ну и разозлились. Давай стрелять. Если бы не зомбаки, всех бы там положили. А так постреляли, да и уехали от греха подальше. Там его и ранили. А сегодня из-за проливного дождя все зомби попрятались, вот старшой и решил поквитаться, раз никто не мешает. Ну, его, как раненного на хозяйстве и оставили. А все остальные пошли.

— Ну, всё ясно. — Подытожил я. — Тимур, Сергей, к машине. Поедете на базу, там людей возьмите для погрузки и ЗИЛок. Будем этот клад к себе вывозить. Света, ты с девушками. Я, Игорь и Сёма пойдём подъезд проверим.

Мы вышли в подъезд через внутренние двери, привычно проконтролировав стволами автоматов лестничную клетку. В следующей квартире, сбившись в кучу, сидели шесть перепуганных девушек. В соседней, трёхкомнатной, ещё восемь. Все в синяках, от одежды рваньё какое-то осталось. Взгляд затравленный. В остальных действительно оказались лежбища бандюков, которые им уже не понадобятся. А неплохо отморозки устроились!

— Так, Дима, остаетесь здесь и вывозите добро со склада на базу. И нашим союзником где-то четвёртую часть оставь. С девчонками разберитесь, успокойте их, забирайте к нам. Если захотят, потом к воякам отвезём.

— С девчонками решим, Никита. А со склада четвёртая часть не мало ли? Может напополам?

— Дима, времена альтруистов и меценатов закончились. Почти всю работу сделали мы. И из задницы их тоже мы вытащили. Да и община эта всё одно не жизнеспособна. Настанет время, к нам вольются.

— Понял.

— А мы пока с поисковой группой к супермаркету прокатимся. Хочется мне тоже таким броневичком обзавестись. Да и с пленными что-то решать надо.

— А с этим что делать?

— Грохнуть бы его, да рука не поднимется на безоружного. Руслану его отдай. Пусть вытрясет, что можно. А потом, пусть сам смотрит. Но, скорее всего сухой паёк в зубы и без оружия на улицу. Выживет, его счастье.

— Ну, если так, то ладно.

Подъезжая к магазину, сквозь шум дождямы услышали автоматные очереди и напряглись. Я вызвал Валентина по рации.

— Валентин! Здесь Никита.

— Валентин на связи.

— Что за выстрелы? Помощь нужна?

— Да нет. Мы бандюков приговорили.

— Сурово. Полностью на ноль помножили?

— Полностью. Всё по правилам. Суд устроили и приговорили. А на складе у них что?

— Подъеду, поговорим.

— Хорошо. Жду.

Чай под сникерсы мы сели пить в подсобке кондитерского отдела. Валентин обрадовался тому, что хоть что-то перепало из склада. Он на это даже не надеялся. Определились по трофейному оружию. В основном были ружья. Попался один АКСУ и карабин «Сайга», который все ошибочно принимали за автомат. Вот «Сайгу» то я себе и забрал. Остальное тоже отдал супермаркетовцам. Радости было через край. Ну и нам хорошо. Мне это ничего не стоило, а мы приобрели благодарных союзников. А это всё же больше, чем просто союзники.

— Слушай, Валентин, а как бы мне с вашими инкассаторами поговорить?

— Да без проблем. — И повернулся к своему помощнику. — Вась, позови Влада с Артёмом.

Вася вышел из подсобки вскоре вернулся с одним из инкассаторов.

— Артём, а где Влад?

— Влад ранен. Его сейчас перевязывают.

— Сильно?

— В бедро. Пуля там осталась.

— Серьёзно. Вот, Никита с тобой побеседовать хочет.

— Я слушаю.

— Артём, ты в какой фирме работал?

— Инкассервис. А что?

— Да вот хочу такой же, как у вас броневичок взять. Как ты думаешь, у вас там могут ещё такие оставаться?

— Вполне. Понедельник. Заявок мало. Это не пятница, когда столько заявок, что даже экипажей не хватает.

— А где ваша фирма находится?

— На выезде из города в сторону аэропорта. Я схемку нарисую.

— Нарисуй.

— Игорь! — Прокричал я в рацию. — Готовь машину. У нас рейд.

— А обед? — Отозвался Игорь.

— Возьмём суйпайком с бандитской базы.

— Понял.

Ну не терпелось мне завладеть вожделённым броневичком! Все мысли только об этом. Наскоро попрощавшись с супермаркетовцами, мы подъехали к складу. Там работа кипела вовсю. Мужики из хозслужбы грузили в кузов ЗИЛка ящики и коробки. Шурик где-то раздобыл брезент и заботливо укрывал продукты от дождя. Мы прихватили консервов и минералки, сунули в карманы по шоколадному батончику и выехали в рейд. С Республики свернули на Ильича. Возле РОВД всё так же топтались зомби. Возле художественного училища толпа уже рассосалась. Скорее всего в парке разбрелись. Вон столбиком стоят между аттракционами. Один вообще в фонтан залез. Благо ещё пустой. Не успели включить. После китайского ресторана пошёл частный сектор. Скорость пришлось снизить. Мало ли какая пакость может быть. Как практика показывает, не только зомби опасаться нужно. Повернули к военторгу, и тут меня осенила мысль. Нет. Не так. МЫСЛЬ! Как я мог забыть? Конвойная часть предстала передо мной во всей красе. По личному составу и территории небольшая, да и основной контингент или на зоне дежурит, или после дежурства отсыпается. Ну штабные там, подразделения обеспечения. Конечно, и этого нам выше крыши. Но, помнится, у них были несколько бронированных «Тигров». А это получше, чем инкассаторский броневик. Если в самою гущу не лезть, а аккуратно, чисто по автопарку отработать, может получиться.

— А ну-ка, Тимур, притрись-ка к забору. Посмотрим, что там.

Тимур аккуратно подъехал к воинской части. Я залез на крышу таблетки и заглянул на территорию, осторожно раздвинув в стороны витки «Егозы». Ага. Вон здание штаба, там казармы, плац. Да. Часть погибла. Вон по плацу зомби гуляют. Почему не строевым шагом? Шутка. А где автопарк? Надо бы с другой стороны посмотреть. Пока объезжали, дождь прекратился. С другой стороны части я, отстреляв парочку особо настырных зомбаков, опять полез на крышу таблетки. А это мы удачно зашли! Прямо за забором начинался автопарк. Справа и слева тянулись длинные боксы, а напротив — открытая стоянка. А на стоянке… На стоянке рядом с боксами стоял ни много, ни мало, бронированный «Тайфун» на базе КАМАЗа! Вот это свезло! Теперь надо его как-то умыкнуть.

— Игорь! — Позвал я. — Помнится, ты говорил, что машину завести можешь.

— Да без проблем!

— Ладно. На территории зомбаков немного, ворота автопарка закрыты. Есть вариант почистить и ещё по боксам пошариться. Может, что и ещё надыбаем.

Графа, к его неудовольствию, пришлось оставить в машине. Мы выбрались на крышу бокса и спустились на стоянку. К нам сразу потянулись зомбаки, явно возмущённые вторжением на их территорию. Веселуха началась. Мы разбились на двойки и двинулись в разные стороны. Мы со Светой прошли вдоль забора и увидели за остовом полуразобранной машины прячущегося зомби. Мы переместилась влево, чтобы иметь за спиной забор и осторожно, приставными шагами стали обходить эту груду металла. Заражённый неожиданно запрыгнул на ржавую кабину и упёр в меня свой взгляд. В который раз уже приходится глядеть в такие белесые буркала, а всё равно мороз по коже и волосы дыбом. Света успела быстрее. Шустрик уже был практически на половине пути ко мне, когда очередь из её автомата заставила его споткнуться и свалиться вниз. Там-то мы его и добили. С разных сторон автопарка тоже раздавались выстрелы. Ребята работают. На нашем направлении ничего опасного больше не встретилось. Дождавшись остальных, мы начали проверять боксы. Пока проверяли, достреляли ещё двоих. Проверяли бокс за боксом, но ничего интересного пока не попадалось. Автозаки нам уж точно не нужны. Да и прочий хлам тоже. Я уже хотел махнуть на всё рукой. Судьбе и за «Тайфун» низкий поклон и большое спасибо. Остался один, даже не бокс, а гараж, стоящий немного поодаль.

— Ну что, посмотрим там? — Спросил Игорь.

— А смысл? Отдельный гараж. Явно не для простой машины. Скорее всего для командирской тачки. И там ли она — вопрос. — Обычно командиры на гражданских моделях ездят. Командирские задницы любят мягкие сиденья и комфортабельные салоны.

— Ну, попробовать то стоит.

— Давай попробуем. Только, Игорь, снаряд в одну воронку два раза не падает. Нам и так несказанно повезло: такой «Тайфун» нам обломился.

Там действительно была командирская машина. Точнее командирский «Тигр». Да-да, именно «Тигр». Ну, удивил меня командир этой части. Правда, без тюнинга не обошлось. Но, в общем, всё функционально. А, оказывается, падает снаряд два раза иногда. Падает.

— Как выезжать то будем? Через часть — не вариант.

— Да я сейчас вон тот бульдозер заведу. — Пробасил Серёга. — Секцию забора опрокину и выскочим.

— Давай, Серёга. Дерзай.

А какие таланты, оказывается, у нас пропадают! Серёга быстро завёл ДТ-75, поднял ковш и опрокинул забор. Обалдевшие от таких находок, мы, небольшой колонной в три автомобиля, двинулись в сторону базы. Игорь с Серёгой на «Тайфуне» — первый, я с женой на «Тигре» и Тимур с Сёмкой на моей таблетке.

— Игорь! — Позвал я по рации. — Давай по параллельной улице пройдём.

— Так крюк же получается.

— Ничего. Зато может кого выжившего найдём. И вообще круг поисков надо расширять.

— Принято.

КАМАЗ фыркнул выхлопной трубой и повернул. Ехали медленно, периодически останавливаясь и прислушиваясь. Очень хотелось найти хоть кого-то. Однако, кроме инфицированных, слоняющихся в сени начинающих зеленеть деревьев, никто так и не встретился.

База была похожа на развороченный муравейник. Народ бегал с коробками и ящиками от ГАЗона к складу, оборудованному в кафе, Егор стоял посреди двора, довольно потирая руки.

— Вот это улов! А вы нашли что-нибудь?

— Пошли, покажу.

Егор долго стоял, как рыба, хватая воздух ртом и выпученными глазами глядя на наши бронированные машины.

— Вот это да! Да сегодня не день, а прямо Новый Год какой-то. День, когда сбываются мечты! Ущипните меня. Я сплю, или в сказку попал?

— Наверное. — Засмеялся я. — Я сам только недавно отошёл от такого везения. Жизнь налаживается.

— Это да. Что планируешь дальше?

— Да вот, остаток дня хочу посвятить поискам выживших. Проедусь по району. Не терпится мне технику новую испытать.

— Ну, езжай. Только на завтра хочу тебя попросить ещё поискать топливозаправщик. Солярки много не бывает. Генератор жрёт, как слон. Да и ваши монстры тоже не вегетарианцы.

— Завтра посмотрим. Будет день — будет пища. И надо бы ещё один небольшой генератор поискать.

— Зачем?

— Электричество кончилось. На заправках насосы не работают. А тут напрямую насос подключил к генератору и качай на здоровье.

— Тогда да. А то у меня-то свободных нет. На холодильники, вон, один пашет, на освещение территории ещё один. Мы прожекторы устанавливаем. А они мощные, много электроэнергии потребляют. Прачку, вон, оборудуем. Стиральных машин натаскали, установили. Теперь каждый может постираться без проблем. Насос на скважине запитали. Водопровод-то накрылся.

— Так я тебя ни о чём не прошу. Сам раздобуду. К стати, что с тем бандюком?

— Да что с ним делать-то? Расстрелять рука не поднялась. Девчонки, которых мы освободили, правда, фейс ему хорошо подпортили. Ну, Руслан допросил его, да и отправили его в одиночное плаванье с сухпайком на сутки. Он плакал, конечно, на колени падал, просил оставить его. Но, сам понимаешь, доверия такие не внушают.

— Это ты прав. А к воякам отвезти, так они его там тоже к стенке поставят по законам военного времени. Только место будет занимать в машине зря. А так, как фишка ляжет. Выживет, значит повезло.

В боксах, приспособленных под гаражи, Игорь буквально облизывал «Тайфун», на который уже положил глаз. А что не положить-то? Бронированная кабина, пуленепробиваемое стекло, целиком бронированный кузов, анатомические пассажирские кресла в кунге — чем не мечта поисковика?

— Никита, мне что, вахтовку не переделывать? — Подошёл ко мне Саша.

— Конечно переделывать.

— Так у вас, вроде вон какой динозавр появился.

— «Тайфуна» будем использовать. А Урал пусть стоит. Запас карман не тянет. Кто его знает, как там оно обернётся. Может и пригодится.

— Ну и хорошо. А то мы уже сталь порезали на заготовки. Думал, может зря я хороший металл испортил.

— Нет. Не зря. Продолжай смело.

— Игорь! Не хочешь прокатиться?

— На этом КАМАЗе? Да с удовольствием! А куда?

— Проедем по району. Может кого ещё найдём.

— Поехали.

— Давай. С тобой Серёга. Остальные со мной в «Тигре». Тимур за руль.

Шерстить начали с пятиэтажек слева от рынка. Мой двор ничего, кроме зомби не дал. Шибанули тех, кто попался под колёса и, не тратя патроны, проехали дальше. Следующее здание тоже ничего нам не принесло. А вот дом индивидуальной постройки, стоящий перпендикулярно, порадовал. Сразу из четырёх окон нам махали и кричали, привлекая внимание.

— Всем внимание! — Произнёс я одновременно в рацию и команде в салоне. — Начинаем с правого крайнего подъезда. Игорь, «Тайфун» ставишь метров за двадцать. Серёга, через верхний люк чистишь возле входа. После этого, Тимур, машину к подъезду. Десантируемся и сразу в подъезд. «Тигр» отъезжает в сторону и контролирует подходы. На его место встаёт КАМАЗ в готовности принять спасённых. Серёга, обеспечиваешь погрузку. После этого отъезжаете и «Тигр» забирает нас. Все поняли? Тогда вперёд.

Мы зашли в подъезд и проконтролировали лестницу. Тишина. Нам на пятый этаж. Там сразу в двух квартирах заперты семьи. Странно, что всё тихо. Они нам с балкона кричали, что кто-то в подъезде есть. Даже к ним в квартиры ломился. Шли осторожно, приставным шагом, автоматы у плеча, поэтому среагировали сразу, когда на повороте лестницы показались заражённые. Встретили со Светой мы их огнём, из двух стволов. Тут же сзади тоже загрохотали автоматы.

— Что там? — Не отрываясь от стрельбы, спросил я.

— Зомбаки снизу прут.

— Откуда они взялись?

— Не знаю. Как чёртики из табакерки.

Вот это подстава! Классическая засада. И, главное, кто её организовал! Зомби! Такого не бывает. Однако вот они, прут и сверху, и снизу, и вот мы, запертые в ловушке. Грохот автоматов в замкнутом пространстве лестничной клетки больно был по ушам, гильзы сыпались под ноги, а пороховые газы ели глаза. Давление сверху ослабло. Там, видать, зомбаки заканчивались. Оставив этот фланг на жену, я переключился на нижних. Сёмке одному тяжеловато было.

— Там внизу, вроде, живчика видел. — Прокричал Сёмка.

— Точно видел?

— Вон там смотри.

И точно, за спинами тупых зомбаков, кажется, ставших ещё более медлительными от грохота, бьющего по ушам, точно мелькал живчик. И, чего просто не может быть, явно руководил боем. Ну, дела! Его надо брать по любому. Я перенёс огонь вглубь, пытаясь достать этого главнокомандующего, но он, выбив головой подъездное окно, выскочил наружу и скрылся. Зомбаки сразу сдулись, и добить их не составило труда. Выживших вытащили, как говорится, согласно утверждённому плану. Пока вытаскивали, меня всё мучал вопрос: откуда взялись нижние зомбаки, если мы поднимались с самого низу и проконтролировали лестницу и вход в подвал? Стоп, вход в подвал мы, как раз просмотрели небрежно. Был ли замок на решётке? Не помню. Привык, что априори все подвалы заперты. На выходе специально осмотрел решётку. Замка не было. Спустился по ступенькам немного вниз и сразу в нос ударил стойкий зомбячий запах. Это, получается, они нас пропустили наверх, дождались, когда мы пройдём выше и ударили одновременно с теми, кто ждал нас на пятом этаже. Ого! В остальные подъезды пошли уже вчетвером и с Графом, но живчик больше не показывался и зомбаки по подвалам не прятались. Ну, а тех, кто на лестнице, отстреляли без проблем. Но наука нам, однако. Теперь в подъезд без Графа никак.

На базу привезли шестнадцать человек. Испуганные, натерпевшиеся за это время, они высаживались из тайфуна во дворе базы и ошалело вертели головами. Да уж. Контраст был ощутимый. После замкнутого пространства квартиры, когда за дверью слышится шарканье ног и бормотанье зомби, увидеть достаточно большую безопасную территорию, на которой обитают, пусть и вооружённые, но нормальные люди. Женщины ударились в слёзы, мужчины бросились их утешать, а дети, быстро успокоившись, бросились к нашим шавкам. Граф тоже снисходительно позволил себя немного погладить, но потом важно отошёл в сторону и улёгся на своё любимое место. Шавки слинять не успели и теперь стоически терпели тисканье и усюсюканье детворы. От детей их спасли родители, которые потянули своих детей устраиваться на новое место.

— Ого, сколько человек привезли! — Подошёл Егор.

— Да. Поработали хорошо. Знаешь, сегодня кое-что странное случилось.

— Что?

— Мы в засаду попали.

— Что, новые бандюки появились?

— В том-то и дело, что нет. Зомбаки на нас засаду устроили.

— Да не может быть! Они же тупые!

— Видать не совсем тупые. Живчик ими руководил.

— Час от часу не легче! Да что же делается-то такое!

— Умнеют они, и это не может не волновать. Нужно будет охрану усиливать и поисковую группу увеличивать. Мы сегодня в засаду втроём попали. Еле отбились. Руслан где?

— С новенькими беседует.

— Это правильно. Ты, Егор, с людьми пообщайся, кто куда планирует. Подбери кандидатов в охрану и поисковики. Выясни, кто к воякам. Надо же знать, когда выезд к воякам планировать. После ужина мне весь расклад дашь. Потом собеседование устроим. Сколько человек сейчас на базе?

— Семьдесят шесть. Из них восемнадцать детей и тридцать две женщины.

— Женщин с детьми вывозим однозначно, без учёта их желания. Пацанов от шестнадцати и старше оставляем, если захотят. Будем считать, что они уже призывного возраста.

— Так шестнадцать — это же совсем дети ещё!

— Во время Великой Отечественной войны призывали с шестнадцати лет, между прочим. Оружие держать уже смогут. На охране справятся.

— Хорошо. Я просмотрю списки. Кстати, я начал расширяться вглубь. Ещё один двор присоединяю.

— Это, какой?

— Да за нашим. Там тоже дом большой.

— Ну, молодец. Народу прибывает. Как девчонки, которых мы освободили?

— Плохо. Затравленные сильно. От каждого шороха вздрагивают, ни с кем не общаются.

— Значит, их первыми на выезд к воякам. Там народу побольше, врачи там разные. Может и психотерапевты, какие найдутся.

Народу действительно прибавилось, и ужин прошёл в две смены. После ужина, по уже сложившейся традиции, собрались за чаем в столовой.

— Так, определимся вначале по людям. Егор, что у тебя?

— Как я уже докладывал, на базе сейчас семьдесят шесть человек. Из них восемнадцать детей и тридцать две женщины. Девятнадцать женщин, двенадцать детей и три мужика хотят к воякам. И того у нас на базе остаются двадцать три мужика, тринадцать женщин и шесть пацанов от шестнадцати до восемнадцати лет. Всего сорок два человека. Да, хирурга нашли!

— Да, ну! Вот это подарок!

— Женщина из сегодняшнего пополнения. Она остаётся. Короче, тридцать четыре человека к эвакуации. Короче, Никита, завтра с утра в воинскую часть.

— Принял. Везти придётся на двух машинах. Саша, как там вахтовка?

— Будку забронировали. А на кабине только двери успели.

— Для начала пойдёт. Заодно и испытаем.

— Только скрипеть она у вас будет!

— С чего бы?

— Да каркас будки на такой вес не рассчитан. Надо бы изнутри укрепить ещё.

— Завтра не развалится?

— Нет. За это отвечаю.

— Ну, тогда скрип потерпим. По патронам что, Дима?

— С патронами пока нормально. Три с половиной ящика на складе. И у всех полные боекомплекты. Патроны же в основном вы тратите.

— Хорошо. По горючему что?

— Топливозаправщик располовинили. Но пока ещё есть. Тут другая проблемка нарисовалась.

— Какая?

— Плиты у нас в столовой-то на газе. Газопровод уже два дня, как отключился. Мы по соседним домам пару баллонов нашли. Пока на них готовим. Но они не вечные. А кушать все хотят.

— Ясно. После вояк порыщем. Может и найдём. Что-то у меня в голове крутится. Пока не могу вспомнить. Надо подумать. С продуктами определились?

— Да. Всё рассортировали, переписали. Запас хороший. Надолго хватит.

— Я принял решение увеличить поисковую группу до восьми человек. Егор, есть предложения?

— Есть. Вот список. Там и по охране тоже.

— Отлично. Охрану тоже усиливаем. Игорь, на тебе собеседование с кандидатами в поиск, Дима — на тебе кандидаты в охрану. Завтра со мной поедет вся поисковая группа. Ещё «Тигр» возьмём. Егор, водителя дашь на вахтовку. Дима, человека два из охраны выдели. На обратном пути Урал отпустим на базу, а сами поедем в поиск. «Тайфун» — Игорь с Серёгой, остальные в «Тигр». Тимур за руль. Есть ещё вопросы? Ну, если нет, всем спокойной ночи.

— Да, через полчаса выключаем генератор. Ладно, через час с учётом собеседований.

— О! Точно! А что тарахтения не слышно? Вчера же грохот стоял, говорить невозможно было.

— Так мы генератор в сарайчик спрятали, а стены звукоизолировали. Так что теперь всё нормально. Никаких неудобств.

— Вот за это спасибо! Ладно, всем спокойной ночи.

Мы уже стали расходиться, когда в столовую влетела как фурия смутнол знакомая разъярённая девушка. Судя по синякам на разбитом лице, я понял, что это одна из освобождённых женщин.

— Я здесь что, уже и голоса не имею!

— Успокойся, имеешь. Что случилось?

— Почему меня заставляют уехать?

— А что тебе здесь делать. Вон, отсюда даже мужики бегут. А вам после пережитого нужно в нормальные условия, где народу побольше и безопасно.

— Я лучше знаю, что мне нужно.

— Ну и что тебе нужно?

— Я хочу здесь остаться. У меня разряд по стрельбе. Я лишней не буду.

— Уверена? Просто ты столько пережила.

— Уверена.

— Ну, тогда вон к Егору. На хозяйстве работа всегда найдётся.

— Вы не слышали? Я кандидат в мастера спорта по стрельбе.

— Хорошо. Вон, с Димой поговори. Он у нас охраной заведует.

— Я слышала, что у вас какие-то поисковики есть.

— Есть, конечно. — Засмеялся я. — Только нам туда мужики нужны. Это дело очень опасное.

— Свою жену, значит, в поисковики взял без проблем. А я, что, рылом не вышла?

Во, припёрла! И что с ней делать? Бабский батальон набирать? Ситуация щекотливая. А куда деться?

— Игорь! Пообщайся с человеком. — Скинул я с себя бремя выяснения. — И, помните, скоро генератор выключается.

Вот и закончился ещё один день. День, за который опять было сделано немало и, самое главное, были спасены ещё люди. А, значит, этот день был прожит не зря.

День пятый

Новый день нас встретил ярким солнечным светом. Будто бы и не было вчера проливного, по-осеннему холодного дождя. Народ без суеты позавтракал и начал расходиться по своим делам. Мужики из хозяйственной службы принялись убирать остатки забора, сломанного вчера. Женщины принялись за уборку. Дима с новобранцами из охраны начал проводить занятия по материальной части оружия. Переселенцы собрались во дворе с вещами. Я заглянул в боксы и подошёл к вахтовке. Н-да. Уродец получился знатный. Будку раздуло, как на дрожжах. Окна тоже закрыты листами стали с прорезанными в них бойницами. Уродливые стальные нашлёпки на дверях тоже не добавляли изысканности дизайну.

— Ну, как? — Подошёл ко мне Саша.

— Креативненько, скажем. — Отозвался я.

— На будке варить не стали. Сначала обшили доской-четвёркой. А потом сталью в один слой на саморезы. А на дверях в два слоя наварили. Дальше, извини, не успели. Там фигурно вырезать заготовки, да щели резать. Возни много, особенно на радиатор. Там же вообще надо жалюзи мастерить.

— Ну, пока и так сойдёт. Технику всю заправили?

— Да. И обслужили по-быстрому.

— За это отдельное спасибо. Не хватало ещё где-нибудь встать.

Машины подали на посадку, а подошёл к «Тигру», возле которого уже крутились поисковики. Среди них я сразу увидел новые лица.

— Никита, вот, познакомься. — Подошел ко мне Игорь. — Влад, Костя и Ира.

— Дожала тебя, всё-таки? — Кивнул я на девушку.

— Дожала. Сам вчера видел, какая настойчивая. Посмотрим, как в деле себя покажет.

— Посмотрим.

Я оглядел пополнение. Влад — парень лет тридцати, плотно сбитый, коротко стриженный, с нагловатым взглядом. Было бы это лет на двадцать раньше, сказал бы, что это типичный «браток». Костя высокий мужчина около сорока пяти лет возрастом, с крупными мозолистыми руками, явно работяга. Ну, а Иру я успел разглядеть ещё вчера. Невысокая русоволосая худенькая девушка, в меру фигуристая, в меру симпатичная, с упрямым взглядом.

— Ладно. Как вчера договаривались. Игорь с Серёгой в «Тайфун», Остальные в «Тигр». Ну скрипит Урал, конечно, знатно. Пока ехали до воинской части, наверное, всех зомби разбудили. На объездной опять присмотрелись к непонятной деятельности в районе скотного рынка. Колючку там уже натянули и сейчас оборванные рабочие под охраной вооружённых мордоворотов сооружали что-то вроде сараев. Что-то мне это всё сильнее не нравится. У вояк потетёшкались немного с внуком, даже с дочкой удалось увидеться, она со склада прибежала минут на пятнадцать. Тут на меня по рации вышел дежурный по штабу и сообщил, что со мной хочет пообщаться полковник Семёнов.

— Здравствуйте, Пётр Алексеевич. — Поприветствовал его я, входя в кабинет.

— Привет, Никита. Что же это ты. Мне доложили, что ты приехал, а ко мне не заходишь.

— Да я как раз хотел к вам зайти. Пока людей передал, пока со своими повидался, ну и напоследок к вам планировал.

— Ладно. Шучу. То, что людей привёз, доложили уже. Молодцы. Кстати и про технику вашу доложили. «Тайфун», «Тигр» … Прямо частная военная компания, а не ополченцы.

— Конвойную часть распотрошили. Мы за «Тигром» полезли, а там вот этот «Тайфун» в автопарке стоит. Я там вообще подумал, что у меня галлюцинации. Об инкассаторском броневичке мечтал, а тут такой подарок!

— Понятно. А так, что нового?

— Разобрались мы с бандой наконец.

— Даже так? А что нас не дождались?

— Сами не хотели в эти дела ввязываться. Да только по вчерашнему дождю эти отморозки решили с супермаркетовскими рассчитаться. Ну, пока те оборону держали, мы в тыл и ударили. На ноль помножили. Заодно продуктами разжились, да ещё и девчонок освободили. Эти бандюки себе персональный гарем завели. Кстати, у вас есть специалисты по мозгам?

— Психиатры, что ли?

— Да тут больше психотерапевты нужны.

— Есть. Они нам давно уже по штату положены. А что?

— Надо бы, чтобы они с этими девчонками поработали. А то натерпелись они.

— Понимаю. Поработают. У них, правда, сейчас работы полно. Сам понимаешь, времена какие. Но тут случай особый. Лично прослежу. Что ещё?

— Зомби меняются.

— Как это?

— Вчера мы попали в засаду, которую организовали зомби.

— Подожди, ты ничего не путаешь?

— Нет. Засада классическая была. Они в незапертом подвале прятались и вышли только тогда, когда мы на второй этаж поднялись. И ударили-то одновременно с теми, кто наверху прятался. Насилу отбились. Зажали нас на третьем этаже качественно.

— Ты мне здесь какую-то фантастику рассказываешь.

— А сами зомби не фантастика? Там среди них живчик был. Мне показалось, что это он остальными руководил, потому, что как только мы его шуганули, зомби сразу свой напор сбавили. Вроде как стимул пропал.

— Ну, хорошего мало. Спасибо, что предупредил.

— И ещё, там, на объездной, помните я говорил, что какие-то работы ведутся.

— Да, помню.

— Так вот, мне это всё больше и больше концлагерь напоминает.

— Мне тоже это не нравится. Я вчера после тебя разведчиков туда отправлял. Они мне тоже докладывали, что там что-то странное. Но пока только одни подозрения. Пока не суёмся.

— Ну, моё дело доложить.

— Просьбы есть какие-нибудь?

— Да. Снайперку, хоть одну бы нам.

— Ну у тебя и запросы! Как я могу оружие давать посторонним!

— Ну так мы то уже вам не посторонние, вроде бы. Вон сколько людей уже привезли. Да и сведения по зомби не лишние.

— Что же с вами делать-то? — забарабанил он пальцами по столу. — А-а ладно. Иди к начальнику службы РАВ. Я сейчас ему позвоню. Пусть одну СВД выдаст.

— И патронов к ней.

— Ладно. Двести штук дам на первое время.

— Пулемёт бы ещё. Я ни «Корд», ни «Печенег» не прошу. Хотя бы какой-нибудь ПКМ занюханный.

— А пулемёта я тебе не дам. Понял?

— Ну, хотя бы короткоствол, хоть сколько-нибудь. ПМ, или, может, ТТ с длительного хранения.

— Никита, не наглей. Всё. Иди.

Мы попрощались и я, довольный, выскочил в коридор. На востоке говорят, проси верблюда, овцу получишь. Вот я и побежал в службу РАВ получать свою овцу. Начальник, конечно, поморщился, покряхтел, но выписал мне накладную.

— Стоп! — Ознакомился я с содержанием написанного. — А где прицел?

— А мне никто про прицел не говорил! Бери, что дают. Некогда мне.

— Ну, я тогда опять к начальнику штаба пойду. Мне СВД с прицелом нужна.

— Ладно. Подожди. Давай накладную. — Он забрал у меня бланк и дописал ещё строчку.

— А что ПСО-1? Хоть бы ночник НСПУ.

— И ПСО хватит. Итак, должен спасибо сказать.

— Спасибо. — Засмеялся я и побежал на склад. Пока получал винтовку и боеприпасы, наши у собрались возле техники.

— На, держи. — Протянул я Ире оружие, две пачки патронов и брезентовый чехол с прицелом. — Справишься?

— Справлюсь. Стреляла из такой.

— Это когда же это спортсмены из армейской СВД стреляли? У вас, вроде, принято мелкашками пользоваться.

— А нас тренер на армейское стрельбище возил. Типа для расширения кругозора. Ну и стреляли там с инструктором.

— Патроны обычные. 7,62х54, Б-30 бронебойный. В пачке 25 штук. Патронов мало. Нужно расходовать экономно.

— Поняла.

— Ого! — Воскликнул Игорь, заглянув в чехол. — ПСО-1! Я с таким дело имел в армии. На досуге научу нескольким хитростям.

— Ну, вот и разобрались. Ира, теперь твоя позиция чаще всего люк на крыше. Независимо от того, «Тигр» это или «Тайфун».

— Есть. — Ответила Ира, уже полностью погружённая в изучение СВД. Маньячка, прямо.

Ну, первую часть отработали, теперь газовые баллоны. Где же я их мог видеть? Пока ехали, я всё ломал голову над этой проблемой. На память пришли времена перестройки, когда неожиданно мы оказались внезапно без света, газа и тепла, запертые в своих квартирах, как в пещерах первобытные люди. По первой вообще горячую пищу на улицах на кострах готовили. Потом, правда примусами всякими разжились, а потом и газовые баллоны стали в квартирах ставить, наплевав на пожарные нормы. А вот это уже теплее. Вспомнил! Я же ездил на точку, где можно было пустой баллон на полный поменять! Это где-то на полпути между железнодорожным и автовокзалом. Зря мы усиление на вахтовку брали. Всё равно ехать через базу. По пути вскрыли небольшую аптеку, скромно стоящую на пересечении улиц. Закидали в будку «Урала» коробки с лекарствами, пока Граф возле машины, а Ира из люка «Тайфуна» прикрывали погрузку. Заодно и генератор свинтили, который стоял прямо тут, под стеночкой, в решётчатом кожухе. Егор встречал нас у ворот и, пока вахтовку загоняли в бокс, отвёл меня в сторону.

— Никита, тут такое дело…

— Да что ты мнёшься? Говори, как есть.

— Да в районе тоннеля движуха какая-то. Стрельба была слышна. Не знаю, может посмотреть там. Лучше знать заранее, чего бояться.

— А примерно где?

— По-моему, где-то в районе базарчика на тоннеле.

— Нам как раз по пути. Обязательно глянем.

С Гагарина свернули на Павлова, а там налево через мостик и подъехали к базарчику сзади. Нас остановил предупредительный выстрел вверх из-за заложенного каким-то барахлом окна павильона.

— Эй, там! Что, пострелять захотелось? — Прокричал я.

— Кто такие? — Донеслось в ответ.

— Соседи ваши. С Гагарина.

— Что хотели?

— Поговорить, познакомиться.

— Один пусть зайдёт. И без оружия. — Прямо дежавю какое-то. Помнится, я так же в супермаркет заходил в первый раз.

— А шалить не будете? А то я зайду к вам, а вы меня и грохнете.

— Не боись. Если адекватный, может, и подружимся. А если из тех, кто полтора часа назад тут рысачил, то уже другое дело.

— Ладно, захожу. — И уже нашим. — Прикройте меня, а то, как бы какой зомбак из кустов не выскочил.

Я протянул жене свой автомат и подставил щёку для поцелуя.

— Ты поосторожнее там. — Сказала Света.

— Сам боюсь. А надо.

— Ты, Никит, если что, кричи погромче. Придём на помощь. — Влез Сёмка. — Сейчас Ира свой пост в люке займёт.

— А вот этого не надо. Мы тут, как тополь на Плющихе. С базарчика на раз снимут. Вы через стрелковые бойницы контролируйте.

Я вышел из машины и направился к только что открывшемуся проходу. Там меня встретили несколько вооружённых ружьями людей и провели в бывшую контору базаркома.

— Проходи, присаживайся. — Поднялся мне навстречу полный мужчина лет сорока азиатской наружности. — Сейчас чай будем пить. С финиками.

— Ну, давай, попьём.

— С кем имею, так сказать, честь? — Иронично улыбнулся он.

— Руководитель общины на Гагарина. Никита.

— А я уж думал военные наконец пожаловали. Форма, вон, техника крутая.

— Ну, военным, пока, не до нас. А камуфляж в наше время более практичен, чем гражданская одежда. Да и технику приобрели, потому, что на месте не сидели. Сейчас вы городе при желании, наверное, и танк найти можно.

— Вообще-то правильно. Я — Ринат. Так сказать, демократически признанный президент нашего государства. — Засмеялся Ринат. Весёлый человек. — А что хотели-то?

— В вашей стороне стрельба была. Вот решили заскочить, посмотреть, что к чему. Горький опыт уже имеется.

— А что за опыт?

— Да на Гагарина завелись одни отморозки. Бепределили не по-детски. Наших двоих завалили, супрмаркет пытались штурмом брать.

— И что?

— На ноль помножили.

— Молодцы. На нас тоже какие-то отморозки наехали. На мотоциклах. С пистолетами, обрезами, на мотоциклах. Обдолбаные в ноль. Да там они почти все валяются. Со стороны Республики. Придурки.

Принесли чай, действительно с финиками и я, предупредив своих по рации, что волноваться не стоит, потянулся к чашке. Разговорились о том, как выживали в этом, ставшем вдруг враждебным и смертельно опасным, мире. Ринат слушал меня, цокая языком.

— Ай, молодцы. Но, согласись, повезло вам с оружием.

— Да. Воякам спасибо. Показали, где оружие взять.

— Это как в мирной жизни. Бизнес тем крепче, чем больше начальный капитал.

— Ты прав. Оружие и стало нашим капиталом для начала.

— А мы все тут и были, как раз на работу на базар пришли. А тут такое… У меня в сейфе двустволка на всякий случай стояла, да мужики под прилавком имели, кто палки, кто биты. На базаре-то всякое бывает. Отбились, как смогли. Кого-то и потеряли. Но территорию базарчика зачистили. Благо территория небольшая. Решили здесь и засесть. А что, продукты есть. Территория закрытая со всех сторон. Помещений полно. Мы все рядом жили. Кто квартиры купил, а кто и снимает. Удобно, знаешь. Скооперировались, пошли семьи вытаскивать. Кто-то вспомнил про соседей охотников. Кого-то из охотников и с собой прихватили. Так и вооружились. Туда дальше в переулке у зомби машину полицейскую отбили, двумя АКСУ и тремя пистолетами разжились. Вот так и выжили. Тоже транспортом обзавелись. «Делика» там, УАЗ «Хантер», ещё пара внедорожников ну и грузовые ГАЗели для мародёрки.

— Да-а. Вам потруднее пришлось. Но молодцы. Справились. Рация есть?

— С полицейской машины сняли. Есть у нас умелец. В рациях шарит.

— Давай свою волну. И мою запиши. На связи будем. Мы со всеми общинами стараемся связь держать.

— А с Химфармзаводом тоже связь имеете?

— Нет. А разве там кто-то есть?

— А как ты думал? Объект режимный. Территория закрытая. Пропускной режим строгий. И охрана, военизированная с боевым оружием. Там по любому выжившие есть. Да и ночью даже отсюда прожектора видны. И выстрелы иногда раздаются.

— Ну надо же! Надо обязательно туда визит вежливости нанести.

— Это если они разговаривать захотят. Они и в мирное время не больно дружелюбными были.

— Ну, попытка не пытка. Ладно. Ехать пора.

— Тогда удачи. Будем на связи. Ну и дружить будем, конечно.

Отъезжая от базарчика, я крепко призадумался. Ведь действительно. На химфарме должна быть мощная группировка. А если они ещё и специалистов сохранить сумели, там по любому идёт изучение феномена зомби. Должны же там быть микробиологи. Но с наскока туда не сунешься. Посмотрим. Если у вояк есть связь с ними, можно будет заручиться рекомендациями. Всё же хотелось бы пообщаться с учёными, побольше узнать про зомбаков. Выехали на дорогу над тоннелем, ведущую параллельно железной дороге. Сверху хорошо был виден затор и толпы зомби, слоняющихся между помятыми автомобилями. На той стороне железнодорожного пути потянулись цеха Химфарма. Я присмотрелся и, кажется, увидел какое-то шевеление на вышках. По ходу точно кто-то есть. Выскочили мимо сгоревшего автовокзала, свернули к вокзалу и по левой стороне показался торговый центр «Магнум». Огромное такое здание, битком набитое продуктами и другими товарами. Вкусное место. Мы свернули на стоянку и уже хотели высадиться, когда в нашу сторону прозвучало несколько выстрелов. Хорошо хоть в воздух. Следом раздалась автоматная очередь.

— Эй, эй! Что за стрельба! — закричал я.

— Валите отсюда!

— Может, поговорим?

— Нечего нам с вами разговаривать! Отваливайте.

Делать. Нечего. Не воевать же с ними. Уехали не солоно хлебавши. Конечно, обидно было, как будто попрошаек каких за порог выставили, да ещё и пинка напоследок дали. Но насильно мил не будешь. Люди сели на хорошую продуктовую базу, где-то раздобыли оружие и решили, что им никто не нужен. Этакая политика самоизоляции. Ну и ладно. Точку нашли быстро. Не подвела меня память. Мало того, она работала до самой катастрофы. А я уже переживал, что времени много прошло, могла и закрыться или переехать. Заехав во двор, мы увидели привычный по нашим временам пейзаж, состоящий из трупов и зомби, топтавшихся по двору. Вдоль стены одноэтажного строения выстроились пустая тара, а посреди двора стоял ЗИЛ, оборудованный для перевозки газовых баллонов. И, что не могло не радовать, все ячейки были полными. Это мы хорошо зашли!

— Никита! — Вышел на связь Игорь. — Тару возле стены проверять будем? Вон та кучка отдельно, может и полной быть.

— Не стоит здесь пальбу устраивать без необходимости. Кто за рулём там у вас?

— Я.

— Поменяйся с Серёгой. От тебя сейчас твоё искусство потребуется — машину без ключа завести. Правым бортом притирайся. От ЗИЛка зомбаков оттесняем, ты прыгаешь в кабину, заводишь и забираем машину с собой. Газовоз в середину. Я замыкающий.

— Принял. Я сейчас.

Изъятие прошло без проблем и вскоре мы уже двигались по направлению к своей базе. В более-менее спокойном месте я пересадил в «Тайфун» Сёмку, Иру и Тимура, сам сев за руль «Тигра». Вообще надо бы по возможности постоянно Иру в КАМАЗе держать. Оттуда позиция для снайпера лучше. Повыше всё-таки. Основную опасность представлял отрезок пути мимо «Магнума». Кто их знает, этих неадекватных. Могут и стрельнуть. Поэтому поехали в объезд через Старый город. Вообще это историческое место представляет собой переплетение узеньких улочек и подслеповатых домов. Но с недавних пор особо предприимчивые богатенькие граждане начали скупать там участки и строить свои домины. Исторический центр города как-никак. Ну и дорогу хорошую пробили, хоть и инее широкую. Можно и проскочить. А там опять к железке на Громова и домой. Зомбаков было прилично. Хорошо мы вперёд «Тайфун» пустили. Он пробивал дорогу не хуже ледокола, расшвыривая в стороны зазевавшихся зомби и брошенные легковушки. Возле одного из двухэтажных особняков КАМАЗ стал притормаживать и остановился.

— Серёга, что там? — Поинтересовался я по рации.

— Кто-то на втором этаже сигнал подаёт. Простыней с балкончика машет. Сейчас пообщаюсь.

Мне за широким кузовом «Тайфуна», да решётчатой конструкцией газовоза видно ничего не было. Только невнятно раздавались голоса переговаривающихся. Наконец Серёга снова вышел на связь.

— Там две семьи окопались. Просят забрать с собой. Продукты, говорят, к концу подходят, а вода уже закончилась.

— Сами сможете вытащить?

— Сможем. Ира спереди со снайперкой прикроет. Вы тылы контролируйте.

— Принято. Действуйте.

Костя выбрался высунулся в люк «Тигра» и стал контролировать заднюю полусферу, а Влад со Светой заняли свои позиции по бортам у бойниц. Время тянулось медленно. Раздалась заполошная стрельба, но быстро прекратилась, и Тимур по рации успокоил нас, сказав, что зачистили возле ворот. Потом несколько раз щёлкнула винтовка Иры, дал короткую очередь Костя. Я уже начал нервничать, как рация опять заработала.

— Всё нормально. Люди эвакуировано. Спасено восемь человек. Можно выдвигаться.

— Понял. Давай уже поехали. А то сзади на звук подтягиваться стали.

— Впереди тоже. — Отозвался Сергей. — Не отставайте. Я пробью, а вы следом. Главное не тормозить.

Мы тронулись и, потихоньку разгоняясь, поспешили покинуть эту улицу и выскочить на более широкую магистраль. Проскочили вдоль железной дороги, и я опять бросил взгляд в сторону цехов Химфарма. Очень уж интересно мне туда смотаться. Ладно. Потерпим до следующего рейса к воякам. К базе подъехали, когда обед уже прошёл. Егор выплясывал африканский танец вокруг газовоза, а Игорь пошёл сдавать спасённых на руки Руслану.

— Ну, удружил! — Подскочил ко мне Егор.

— Ты этот ЗИЛ загони подальше за здание кафе и огороди так, чтобы даже шальная пуля случайно не попала.

— Да я, вроде, слышал, что они в этом плане безопасны. И пулей просто так не пробьёшь.

— Я тоже много чего слышал. А до конца не уверен. Поэтому, укрой всё-таки.

— Хорошо. Сделаю. А где нашли-то?

— Да вспомнил я одну точку. Правда, не уверен был, что она на месте до сих пор. Повезло, вот. Ты забор у нового участка укрепил?

— Первым делом. Сейчас вышки делаем по углам.

— Это хорошо. Газу у нас теперь много. На всё же озаботься очаг на улице соорудить. И дров заготовить. Всё равно экономит надо.

— Это ты правильно придумал.

— А что там за стрельба была, ты выяснил?

— Выяснил. Там возле туннеля на базарчике неплохая община сидит. Ну наехали на них какие-то обдолбаные отморозки на мотоциклах. Так все там и легли. Ребята базарные, суровые, ко всему привычные. Церемоний разводить нбе стали. Встретили изо всех стволов.

— Ну и хорошо. Ещё на одну банду меньше. Ого! — Воскликнул Егор, увидев вруках у Ирины СВД. — Где такое сокровище взяли?

— У вояк выпросили.

— Нам бы тоже в охрану не помешало.

— Извини. Тут одну с кровью выдирать пришлось. Но если винторез раздобудем. СВД в охрану уйдёт однозначно.

— Дима обзавидуется. Одного с такой винтовочкой на крышу посадить и вся округа как на ладони.

— Это да. Но она и нам в поиске лишней не будет.

— Насчёт поиска, кстати. Ты, когда на базе сидеть будешь? Сколько можно, как юный пионер, по зомбакам бегать? Ты же руководитель общины.

— Да не моё это! Бери руководство на себя. А я в поиске поработаю.

— Ну уж нет. У тебя нормально получается. Вон, какую общину подняли. А всё твои идеи.

— Ладно, проехали. Я вот что подумал: у нас люди, кто в чём ходят. Да и одежда не вечная. Треплется. Хочу в центр проехать, на Мельничную. Мы, когда через старый город пробивались, у меня эта мысль мелькнула. Недалеко, ведь было. Чуть не свернул. Газовоз помешал. Нужно было срочно от него отделаться от греха.

— А что там?

— Да там только на одной улице штук пять магазинов спецодежды! И военная, и рабочая, и полицейская. Обувь разная, даже каски есть.

Значит надо ехать. — Заинтересовался Егор. — Когда планируешь?

— Да вот пообедаем и поедем. Надеюсь, всё не съели. Нам оставили?

— Обижаешь.

— Ну, тогда готовь ГАЗон и бригаду грузчиков на таблетке. А мы пока перекусим.

В столовую зашли как раз тогда, когда вновь прибывшие уже успели поесть. Уселись дружной компанией, причём я заметил, что Влад сел поближе к Ире и явно оказывает ей знаки внимания. Ире эти знаки удовольствия не доставляли и онеа хмурилась и старалась отстраниться. Я встретился взглядом с Владом и сделал страшные глаза. Парень вздёрнул брови, но поползновения прекратил. За обедом мы обсудили дальнейшие планы.

— Игорь, бери Тимура, Влада и Сёму. Поедете на «Тигре». Егор даёт ГАЗон грузовой и бригаду грузчиков на таблетке. Поедете на Мельничную. Знаешь, там, возле швейной фабрики магазины спецодежды?

— Знаю.

— Выгребайте всё. По нашим временам это золотое дно.

— Понял. А вы?

— А мы на «Тайфуне» добьём вчерашний квадрат. Там могут быть выжившие. Людейвытаскивать надо. Тут счёт уже, как бы, не на часы идёт. Вон сегодняшние спасённые, уже без воды сидели.

— Ясно.

— Ну, готовность тридцать минут.

— Есть.

После обеда я отвёл Влада в сторону.

— Слушай, Влад, поговорить с тобой хотел.

— О чём? Не об Ире ли? — Влад повёл себя агрессивно.

— О ней тоже.

— Никита, ты, конечно, тут главный. Никто не спорит. Только в мои личные дела я никому лезть не позволяю.

— А ты успокойся и обороты сбавь. В твои личные дела никто не лезет. А Ирина наш боевой товарищ. Мы недавно вместе от зомбаков отстреливались. А сейчас опять к ним полезем. Поэтому и вмешиваюсь. Не знаю, что у тебя на уме, но историю её ты знаешь. Да эта история у неё до сих пор на лице синяками расписана во всех красках. Непросто ей. Если ты решил, что, раз она в сексуальном рабстве была, то теперь её пользовать можно без проблем, то лучше сразу отвали. Она, может, завтра спину твою прикроет и от тебя того же ожидать в праве, раз вы в одной команде. А поиграешься и бросишь — неизвестно чего ждать от оскорблённой женщины, да ещё с таким за плечами. Мне такие взаимоотношения не нужны. Я лучше тебя отвезу вон в супермаркет или в «Барс». Да не вскидывайся ты! Говорю прямо. Времена такие. А если действительно что-то к ней имеешь, потерпи. Дай ей отойти. Ей сейчас любое мужское внимание неприятно. А уж прикосновение вообще, как током. Я надеюсь, ты понял меня правильно.

— Понял. — Сник Влад.

— Ну и ладно. Подумай над моими словами. Не нравится, что мешаю развлечься, езжай к воякам. Сам видел, сколько там женщин. Выбирай любую.

— Да что ты меня всё прогнать хочешь?! Понял я всё, понял!

— Ну, если понял, думай.

Может и резко, только мне шекспировских страстей здесь не доставало. Да и времена экивоков действительно прошли, хорошо это или плохо. Дождавшись, когда Игорь со своей партией уедет, тоже скомандовал погрузку и на «Тайфуне» выехал на поиски. В проверенные дворы соваться смысла не было, поэтому проехали глубже по Кремлёвской и врубились в толпу зомби у магазина. А нечего здесь стоять. Магазин закрыт и больше не откроется. Похмеляйтесь, господа заражённые, в другом месте. Сразу услышали выстрел. Немного погодя ещё один. Стреляли явно из охотничьего ружья. Мы напряглись и сбросили скорость. Явно стреляли не в нас. Да и что толку по нашему монстру стрелять? Как слону дробина. Тогда в кого? И, самое главное, кто? У одной из стандартных хрущовок возбуждённо топтались зомби, спотыкаясь о трупы. Вот опять выстрел, и ещё один, нелепо взмахнув руками, провалился на газон. Интересно! Это кто у нас такой снайпер-любитель? А вот и он. В окне третьего этажа на подоконнике, свесив ноги вниз, сидел молодой парень лет восемнадцати и, прикладываясь к банке пива, весело отстреливал зомбаков. Вот в толпу полетела смятая банка, вызвав нездоровый ажиотаж среди заражённых и опять выстрел.

— Эй! Прокричал я ему. — Привет!

— Хелло! — Донеслось в ответ. — Как жизнь, пиплы?

— Да у нас нормально. Как у тебя?

— Да тоже неплохо. Вот, развлекаюсь.

За его спиной появилась тоненькая девичья фигурка, закутанная в простыни. Девушка с любопытством выглянула в окно и тоже радостно замахала нам.

— Помощь нужна?

— Не-е. Нам и здесь хорошо.

— Не голодаете?

— Да тут в доме магазин был. Мы его подломили и сейчас жируем. Жратвы во! Бухла тоже. Подъезд мы почистили. Где хотим, там и живём. Что хотим то и делаем.

— А ружьё где взял?

— А у меня батя охотник был.

— Ладно. Если не хотите с нами, оставайтесь. Мы тут недалеко. В бывшем кафе «Севилья» на Гагарина. Если что, прорывайтесь к нам.

— Хорошо. Мы с Наташкой подумаем. — Несерьёзно отмахнулся от нас парень.

Ну, вольному воля, как говорится. Мы не настаиваем. Следующий двор тоже ничем нас не порадовал. Поодиночке и группами бродящие зомби и тишина. Прямо как на кладбище.

— Давай дальше езжай. — Сказал я Серёге. — Здесь по ходу ловить нечего.

— Погоди. Смотри, вон та группа странная какая-то.

И действительно, у дальнего угла дома группа заражённых двигалась уж юольно синхронно, охватывая полукругом что-то, нам отсюда невидимое.

— А ну-ка, потихоньку поближе подкати. Главное не спугни.

— Постараюсь. Я по большой дуге за дом заеду.

Наш «Тайфун» на минимальной скорости сдал влево и проехал вперёд так, чтобы просматривалась обратная сторона дома. И увиденное нам вообще не понравилось. С той стороны такая же группа зомби шла так же полукругом навстречу первой. Немного сзади двигался живчик, явно координируя действия обеих групп. А в центре всей этой композиции в качестве загоняемых была группа из четырёх мужиков, двух женщин и шести детей. Мужики были вооружены какими-то металлическими трубами, а у одного вообще, палка, видимо от швабры, с примотанным к ней ножом. У женщин на руках были сумки и узлы. Даже дети несли на плечах рюкзачки. Мужикам пока удавалось удерживать зомби на расстоянии, однако было видно, что долго они не продержатся. Наша помощь явилась как раз вовремя. Первым делом, Ира сняла живчика, который не ожидал такого подлого выстрела и обиженно ткнулся простреленной головой в асфальт. Уже во второй раз наблюдаю, как зомбаки, потеряв управление живчика, теряются. Так и здесь. Такая стройная и спланированная атака сразу сломалась. Словно опомнившись от наваждения, заражённые закрутили головами и, увидев нас, попытались скрыться. Ох умнеют они. Умнеют. Уже не прут бездумно на жертву, а начинают понимать, есть опасность или нет. И если понимают, что опасность есть, пытаются спрятаться или уйти. Хоть бегать не умеют, в отличие от живчиков. Вот кто заставляет беспокоиться по серьёзному. Мало того, что они быстрые и сообразительные. Они ещё и каким-то образом научились управлять тупыми зомби. Вот как сейчас: он умудрился координировать действия аж двух групп по восемь человек.

Спасённых загрузили в машину и тронулись дальше. На выезде со двора дорогу преградил шлагбаум, который в своё время установили жильцы дома для того, чтобы чужие машины не заезжали. Ну его мы снесли без проблем. Дальше выскочили в проулок, ведущий мимо районного суда прямо к РОВД.

— А ну-ка, Серёга, припаркуй где-нибудь. Пойдём, с новенькими пообщаемся.

Мы перебрались через внутреннюю переборку в десантный отсек, где Света с Ирой хлопотали вокруг детей. Дети сверкали вокруг напуганными глазами и уплетали шоколадные батончики из нашего сухпайка.

— Ну, давайте знакомиться. — Уселся я в анатомическое кресло напротив. — Я — Никита. Это Сергей, Костя, Света и Ира. Мы представляем общину с Гагарина. А вы кто?

— Мы с вон того дома. Меня, кстати, Ильёй зовут. — Ответил старший по возрасту мужчина лет пятидесяти. — Как вся эта байда началась, мы в одном подъезде собрались, кто выжил. Продукты объединили и сидели, ждали помощи. А помощи всё не было. Сегодня продукты закончились, и мы решили выбираться. Тем более недалеко выстрелы постоянно слышались. Ну и пошли на звуки. А тут эти. И так грамотно зажимать стали. Прямо загоняли, как волков на красные флажки. Спасибо, вы подоспели.

— Это стрелял паренёк из того дома. Он там с подружкой засел, ну и из отцовского ружья по зомбакам развлекается под пивко. А мы в этих краях только сейчас оказались. Ладно. Давайте приходите в себя. Перекусите там. Отдохните. А мы делами займёмся. Скоро уже на базу поедем. Там хорошо. Спокойно. А там уже сами определитесь.

— Хорошо. Спасибо.

— Так, команда, есть предложение. А не посетить ли нам РОВД?

— Зачем? Там полный двор зомбаков. — Удивилась Света. — Мы же в прошлый раз смотрели.

— А мы с краю. Потихоньку. Хочу короткостволом разжиться. Пистолеты как носимое оружие не помешают. Да и в замкнутом пространстве с коротким стволом сподручнее. У них оружейка в левом крыле. Место удачное. Там аппендикс такой. Когда-то миграция там сидела. А сейчас, по-моему, детская комната. Там кабинетов шесть всего по коридорчику слева. А прямо от входа как раз вход в оружейку. Самое главное, что это крыло изолировано как от всего здания, так и от второго этажа. Крыльцо высокое. Притираем машину прямо к крыльцу, чистим на входе, заходим внутрь. Чистим предбанник и заклиниваем дверь в левый коридор. Потом занимаемся оружейкой. Графа оставляем в машине. Ира, ты в люке с винтовкой. Контролируешь ситуацию и прикрываешь. Со мной Костя и Света. Илья, с этой бандурой разберёшься? — Достал из рундука «Сайгу», которую в своё время приватизировал у бандюков.

— Ну, от автомата не сильно отличается. Справлюсь.

— Ну, тогда прикрываешь нам спину и обеспечиваешь наш отход. Смотри, чтобы ни одна тварь на крыльцо не залезла. Всё, Серёга, давай за руль.

Во внутренний двор РОВД заехали, сшибая заражённых, как кегли. Серёга развернулся и сдал назад. Выходить решили по аппарели, которую Сергей аккуратно опустил на крыльцо. Илья пересел поближе к выходу, а мы выскочили на улицу. Двери были открыты и мы, не теряя времени в пару очередей расчистили предбанник, ворвались в помещение м сразу закрыли двери в коридорчик. Костя подтащил к дверям клубные тройные стулья, стоящие тут же, которыми мы быстро заблокировали створки. Из комнаты для разряжания и заряжания оружия вывалился заражённый в форме капитана полиции. Даже фуражка на месте была. Его успокоила Света, и мы заскочили внутрь. Помещение было пустым, если не считать упокоенного Светой капитана. На стенах были развешаны плакаты по разборке оружия технике безопасности. В окошке выдачи бесновался зомбак, бывший сержант, тянущий к нам свои руки. Костя ткнул в него стволом и одиночным выстрелом разнёс ему голову. Я зашёл в оружейку и открыл железный шкаф. Это я удачно зашёл! Половина ячеек была заполнена пистолетами.

— Костя, таскаем вон те железные ящики. И думаем, в чём пистолеты вытаскивать.

Мы вдвоём схватили один ящик за железные ручки и потащили к машине. Бросив его на пол салона. Тут мой взгляд упал на вещи наших спасённых.

— А ну-ка, граждане, освобождайте свои сумки.

— Это зачем? — Вскинулась одна из женщин.

— Сумки нужны. Надо в чём-то пистолеты выносить.

— А вещи куда?

— На пол. Некогда рассусоливать.

Я схватил одну из сумок и вывалил из неё содержимое. Схватил вторую, протянутую мне, и рванул за Костей назад. Там я кинул сумки Свете, чтобы выгребала туда пистолеты и запасные магазины и схватился за ручку второго ящика. Костя подскочил с другой стороны, и мы опять помчались в машину. В таком темпе мы перекидали все пять ящиков, последним рейсом захватили тяжеленные сумки с пистолетами, заскочили в салон, Серёга поднял аппарель и тронулся с места.

— Всё, Серёга, домой давай. — Прокричал я из салона. — а мы пока посмотрим, что в этих ящиках кроме патронов есть.

Мы быстро посбивали навесные замки и открыли крышки. А вот это уже радует. Собственно, с патронами было только три ящика. В остальных двух лежали картонные трубки сигнальных ракет и гранаты. Штук десять со слезоточивым газом, а остальные штук тридцать светошумовых. Ну, с газом я пока не придумал, как использовать, а вотсветошумовые очень даже пригодятся при зачистке помещений. На базе полным ходом шла разгрузка ГАЗона. Ребята из хозяйственной службы выгружали из кузова тюки с камуфляжем и связки ботинок.

— Смотри, Никит, как разжились! — Подошёл ко мне Игорь.

— Нормально. Только там магазинов пять. Маловато что-то привезли.

— Да там большая община в пожарке сидит. Мы с ними законтачили неплохо. Пожарники молодцы. Быстро сорганизовались. Вокруг от зомбаков зачистили, людей, кого нашли в округе, к себе перетащили. Прикинь, они этих заражённых из брандспойта мочили! Ну и спецовки у них, сам знаешь, брезентуха. Не прокусишь. Топорами, баграми ловко управлялись. Короче, на эти магазины они лапу давно наложили. Разрешили нам в одном помародёрить, и на том спасибо.

— Ну, хоть так. Нашу команду в первую очередь переодень.

— Так уже отложил!

— Давай, тогда, переодевай, а я к Егору.

Егора я нашёл в глубине двора. Они с Шуриком о чём-то возбуждённо спорили, периодически тыкая пальцами в какой-то чертёж.

— Что за шум, а драки нет?

— О, Никит! Приехали уже?

— Да. Двенадцать человек привезли. Из них шесть детей. Ещё в РОВД залезли.

— Ого! А там что забыли?

— Пистолетов штук двадцать, около тридцати светошумовых гранат и штук десять со слезоточивым газом.

— Неплохо поработали.

— А то! Кстати, а что это у вас здесь?

— Да здесь от старых хозяев банька была. Мы к ней душевую пристроили. Парная-то небольшая. А вот душевая на десять человек. Вот доделываем. Скоро можно будет запускать.

— Это очень хорошо! Ну, порадовали! Молодцы! Пошли, Егор, по участку пройдёмся. А то за этими делами всё никак твоё хозяйство не посмотрю.

— Ну пошли, проведу экскурсию.

Мы пошли по большой территории, образованной тремя дворами. А неплохо Егор размахнулся! Оба дома уже были заселены. Посреди территории под навесом уже вовсю дымила печь, в углу двора виднелась теплица, накрытая плёнкой. Про баню я вообще молчу. Большой участок двора был перекопан. Видимо, там что-то посадили. В большом сарае лязгало железо, слышались звуки сварки, визжала болгарка. Везде сновали люди по своим делам и заботам. Все были при деле и праздношатающихся не было видно. Молодец Егор. Хорошо работу свою поставил.

— Наверное, стоит ещё один двор присоединить. Как раз к строительному магазину выход нарисуется. А там на складе куча строительного материала. Ну и много ещё всякого интересного. Людей из кабинок в кафе расселим в более человеческие условия. Хорошо хоть богатенькие здесь жили. Дома сплошь большие и двухэтажные. Да и механиков пора из боксов переносить. Тесновато им там.

— Да я и сам об этом думаю. Вот с баней разделаемся и начнём.

— А в кафе нужно медпункт оборудовать. Врачи есть. Стоматологий вокруг не меряно. Оборудование перетащить можно. Вон, дальше по Гагарина медицинский центр. Оттуда тоже можно много чего притащить. Конечно, УЗИ какой-нибудь или рентгеновский аппарат не попрём. Но там же много чего по мелочи. Врачей возьмём с собой, они и покажут, что взять надо.

— А что? Идея неплохая. Кстати, можно и двор строительного магазина тоже присоединить. Там мало того, что склады, ещё и дом хороший.

— Ну, вот и займись.

Пока занимались экскурсией, поисковая группа собралась в полном составе у «Тайфуна». Красавцы. В новенькой камуфляжной форме, берцах банданах с оружием за спиной все смотрелись достаточно внушительно. Даже топорщащаяся в некоторых местах необмятая форма не умаляла впечатления. Я в своей горке и панаме явно выбивался из общей картины.

— А что банданы-то? Кепок не хватило?

— Нет. Мы решили, что банданы будут отличительным признаком нашего подразделения. Охрана пусть в кепках козыряет.

— А чего собрались-то?

— Ждём дальнейших указаний. Куда дальше?

— Что, не терпится поработать?

— Да время есть ещё. Можно было бы покататься куда-нибудь.

— Ну, если не хотите отдыхать, давайте пору дворов проедьте, посмотрите. Может кого выжившего найдёте. Только поосторожнее. Езжайте на двух машинах. «Тигр» пусть всегда в прикрытии будет.

— Хорошо.

Я проводил ребят и опять направился к Егору. Нужно было ещё обсудить планы расширения территории на месте. Я собрался лично слазить и осмотреть дворы строительного магазина и соседнего дома. Да и по кафе пройтись не мешало бы, присмотреть место под медпункт. Заняла меня эта идея. Так и провозился до ужина. Ребята уже подъехали и привезли ещё четыре семьи. Похоже, завтра опять мне к воякам ехать. После ужина собрались на планёрку.

— Егор, как с продуктами?

— Продуктов где-то на недели две при таком потреблении. Но если количество постоянных членов общины увеличится, потребление тоже возрастёт.

— Значит, нужно опять на мародёрку ехать. Запасы пополнять.

— Да, надо. Дальше, газ экономим. Готовим в основном во дворе на дровах. Дрова нужны.

— Дима, на тебе один отряд человек из четырёх-пяти. Пройдитесь по ближайшим дворам. Зачистите там. Егор, команду выдели для заготовки. Пусть собирают всё, что в качестве дров пойдёт. По горючке что?

— Соляры бы ещё. Уходит со страшной силой.

— Блин, поисковиков надо расширять. Ещё двоих, до десяти. Игорь, слышал?

— Есть. Подберу.

— У нас на вывоз к воякам сколько человек?

— Девять детей, четыре женщины и два мужика. Постоянного состава на базе пятьдесят один человек.

— Отлично. Завтра поисковики со мной в полном составе на «Тайфуне» и «Тигре» вывозим людей к воякам. После этого разделяемся. Игорь, Влад и два новеньких, которых Игорь подберёт, едут на поиски топливозаправщика. Остальные со мной на мародёрку. Будем продовольственные магазины шмонать. Егор, занимаешься расширением базы. И там с Димой про дрова не забывайте. Ещё вопросы есть? Нет? Тогда отбой. Вот и закончился пятый день нашей новой жизни. Жизни, посвящённой борьбе и выживанию, тяжёлой, но интересной и нужной.

День шестой

Утро началось как обычно. Водные процедуры, завтрак, сборы. Всё это уже стало рутиной. Даже удивительно, что каждый из нас ещё неделю назад просыпался каждый в своей квартире, шёл умываться в персональную ванную и не выстаивал очереди возле туалета. Серёга занял место за рулём «Тайфуна». Я сел рядом. В десантный отсек загрузились переселяемые и Ира с винтовкой. Остальная команда расселась в «Тигре». Поехали прежней дорогой. На объездной опять присмотрелись к странному лагерю возле скотного рынка. За колючей проволокой в ряд стояли три сарая, уж очень сильно напоминающие бараки. Толпы измождённых оборванных людей вскапывали землю, явно готовя её под посадку. Группа крепких вооружённых парней явно выпивали, скучковавшись на краю поля. За ними с тоской наблюдал часовой на одинокой вышке, тоже появившейся недавно. Нас они проводили настороженными взглядами и опять вернулись к своей бутылке. На КПП воинской части нас встречали уже как старых знакомых и пропустили без проблем. Народу на территории части прибавилось. Мы сдали людей на руки давешнему майору и пошли к своим родным. Немного пообщался с тёщей, с дочерью, поигрался с внуком и пошёл к полковнику Семёнову. Начальник штаба встретил меня не очень приветливо. Измотанный вид и тёмные круги под глазами говорили о том, что спать полковнику сегодня не пришлось.

— Привет, Никита. Заходи.

— Здравствуйте, Пётр Алексеевич. Что-то неважно выглядите.

— Будешь тут неважно выглядеть! Ночью крупную банду с нефтебазы выбили! Тортугу натуральную там устроили. Ну надо же! Всего пять дней прошло, а вся пена со дна поднялась. Откуда столько грязи? Вроде жили нормально. Все в основном законопослушные. А тут… — Он раздражённо махнул рукой.

— Насколько я помню, Тортуга была пиратской столицей, остров в Карибском море у берегов Гаити. А у нас, вроде, ни моря, ни пиратов не наблюдается.

— Да я в переносном смысле. Устроили там притон с рынком рабов, казино, публичный дом. Чем не Тортуга?

— Ого!

— Вот-вот. И армию сколотили себе. Настоящую войну сегодня ночью устроили. Как у вас?

— Ещё три общины нашли. На въезде в город на базарчике сидят. Хорошая община. Крепкая. На них вчера какая-то банда на мотоциклах наехала. Наркоши. Отбились. Да ещё и всех уничтожили. Вторая непонятная. В «Магнуме» сидят. Нас близко не подпустили. Третья в районе швейной фабрики, в пожарке. Её пожарники основали. Там вообще оригинально. Они брандспойтами отбились. Как-то так.

— Молодцы. Я так понял, ещё патроны просить будешь.

— Буду. Патроны лишними не бывают.

— Ладно. Хорошее дело вы делаете. Дам ящик.

— Ещё. Раз вы на нефтебазе сели, может, одним топливозаправщиком соляры поделитесь?

— Ну, наглая морда! У вас что, в городе соляра закончилась?

— Тары нет.

— В следующий раз поговорим. Пока сами ищите.

— Да, ещё такой вопрос. У вас есть контакт с химфармом?

— Есть. А что?

— Да хотелось бы пообщаться с ними. У них же должны были остаться микробиологи.

— Да, есть у них лаборатория.

— Они зомбаками занимаются?

— Конечно. Это, наверное, единственные в этом городе, кто в наше время в состоянии это делать.

— Вот и хочу на эту тему поговорить.

— А что говорить? Что они узнали, мне сказали. Большего, чем знаю я, тебе не скажут.

— И что они сказали?

— Да в общем-то ничего особенно нового. Это вирус. Предположительно искусственного происхождения. Нацелен именно на человека. Действует на мозг. При воздействии вируса в мозгу возникают необратимые изменения. Нарушаются какие-то нейронные связи, возникают новые. Короче, это уже не человек в обычном понимании. Организм перестраивается. Для перестройки нужно очень много энергии. Ну, там, белки, жиры, углеводы… Зомбак ощущает постоянный голод. Причём живые люди предпочтительнее. Он может, конечно, и своими питаться, но только в крайнем случае. Свои для него не вкусные.

— Это, получается, живчики — это отожравшиеся зомбаки?

— Получается так.

— А мы почему не обратились?

— У всех выживших — иммунитет к вирусу. Но при укусе в организм попадает слишком большая концентрация, с которой иммунная система уже не справляется. Вот сейчас они и бьются над антивирусом.

— Ясно. Хорошего мало. А с другой стороны, стреляешь их и думаешь, а если они временно такие. Может, завтра они проснутся нормальными людьми, или вылечить их можно. А тут я с автоматом. Хоть с этой стороны легче.

— Да они уже людьми не станут. Одно успокаивает. Мрут, как обычные люди.

— Ладно. А ещё одну СВД дадите?

— Дам. И, помнится, ты пулемёт просил?

— Ого! Откуда такая щедрость?

— Ну, я всё же не своё даю. Это трофеи с нефтебазы. Там много чего взяли. Одну СВД и один ПКМ дать смогу, и даже запасной ствол к пулемёту.

— А патроны? 7,62х54?

— Ладно, заберёшь два ящика. Только не снайперские. Что смотришь так жалобно? Блин, что с тобой делать. Десять пачек к СВД дам. Раскулачил по полной. Всё, иди, пока не передумал.

— Бегу — бегу. Спасибо.

Вот это повезло! Пулемёт я отдал Владу, который вцепился в него, как в родного.

— Давно о такой машинке мечтал.

— А справишься?

— Я в армии с таким бегал.

— Ну тогда твоё рабочее место в люке «Тигра». Обживайся.

Выезжали с гарнизона в приподнятом настроении. Быстро проскочили поворот на полигон, свернули на объездную. И тут, не доезжая до скотного рынка, мы увидели цементовоз, стоящий поперёк движения и перекрывший нам дорогу. Что за чёрт? Туда ехали, не было ничего такого. Нечистые дела творятся. Слева по ходу движения частные дома и пара недостроев. Справа вниз аж до самого этого странного лагеря и речки чистое поле. Благо, что кювета нет.

— Всем внимание! — Сказал я в рацию. — Творится что-то непонятное. Как бы не засада. Сбрасываем скорость и съезжаем с трассы налево. У нас вездеходы, так что по полю пройдут. И удвоить внимание. Никому не высовываться без надобности. Пройдём, значит нормально. А если засада, тогда отбиваться будем. Ира, Влад, ваши места в случае боя — люки. Снайперу выбор цели произвольно. Пулемёт — особо опасные групповые цели. Остальным — раскупорить бойницы для стрельбы.

И тут началось. Со стороны домов ударили автоматные очереди. По кузову сыпануло часто и дробно, как крупным горохом. Передний цементовоз расцвёл огромным алым цветком пламени. Слева по полю, как козлы, запрыгали на кочках два джипа, из окон которых автоматные стволы выбрасывали вспышки очередей. Они что, дураки. Моих бронированных монстров автоматом не взять.

— Никита, нас сзади подпёрли каким-то уродцем! — Прокричал Игорь в рацию.

— Что за уродец?

— Да то ли КАМАЗ, то ли МАЗ, толи ещё хрень какая. Не разберёшь. Весь досками обшит. И из него тоже стреляют.

— Уходим влево, к реке. Как оторвёмся, пулемётчик и снайпер на позиции. А пока не высовывайтесь. Расстояние маленькое. На таких дистанциях с люка на раз снимут. — И тут же переключился на волну вояк. — Сто второй! Здесь Никита.

Повторить пришлось несколько раз, пока отозвались.

— Никита, сто второй на связи!

— В районе скотного рынка попали в засаду. Принимаем бой. Есть чем помочь?

— Не далеко от вас на оптовом рынке работает наш взвод на бронетехнике. Направляю к вам. Ждите.

— Ждём. Но, желательно побыстрее.

— Как смогут. Держитесь.

А события, тем временем, развивались всё стремительнее. Наши машины, свернув с дороги, помчались по полю. Мы стреляли изо всех стволов в круглые бойницы под бронестёклами окон. Следом, прыгали на кочках джипы. Чуть отстав от них, нас преследовал тот самый уродец, про которого говорил Игорь. Уродец, конечно знатный. Этакое сплошь деревянное чудище. Только щепки летят от наших очередей. Один из джипов, продырявленный, словно сито, вильнул в сторону и перевернулся. В другом из окон стрелял только один, остальные мёртво свесились из окон. Деревянный броневик огрызался огнём, стараясь нагнать нас. В десантном отсеке громко выл от страха Граф. Наперерез нам выскочили ещё два таких же уродца, слева, подняв ковш на уровень кабины, на нас надвигался огромный грейдер. Ну, это ясно, к реке прижимают. Поняли, что стрелковкой нас не взять, решили зажать у реки, а потом выкуривать, как из консервных банок. Сверху хлёстко защёлкала СВД. Швейной машинкой застрекотал ПКМ Влада сзади. Задний деревянный монстр сверкнул крошевом лобового стекла из передней бойницы, резко вильнул в сторону, чуть не перевернувшись, и остановился. Молодец Ира! На ходу в бойницу попасть. Остановился и, словно нехотя, загорелся второй джип. Мы свернули к лагерю вдоль реки, оставляя позади двух уродцев и справа грейдер. Навстречу, лязгая гусеницами, из ворот лагеря попёр на нас бульдозер ДТ-75. Тесно зажали. И тут всё изменилось. Звук тридцатимиллиметрового автоматического орудия БМП-2 не спутаешь ни с чем. Доски на самодельных броневиках разлетались в щепки. Сначала один, а потом и второй окутались дымом и загорелись. Трактористы, что с грейдера, что с бульдозера, бросили технику и подались в бега. Да только недалеко. Ира не дремала. Одна БМП разбирала на кирпичи построек вдоль дороги, а вторая ворвалась в лагерь. Мы заскочили следом. Охрану смяли с ходу. Больше обороняться было некому. Мы десантировались из машин и, под аккомпанемент автоматных выстрелов пехоты, зачищавших частный сектор, начали прочёсывать лагерь. Граф, уже оправившийся от страха рванул в первых рядах. Ко мне подошёл молодой старлей и отдал честь, представившись.

— Старший лейтенант Ивашов. Сергей. Вы Никита?

— Да. Как догадался?

— Я вас в гарнизоне видел. Нехилую на вас охоту организовали.

— Это да. Вовремя вы. Знать бы ещё, что им нужно было.

— Техника ваша, скорее всего, приглянулась. Вы же мимо них мотаетесь. Глаза мозолите. Ну и захотели лапу наложить.

Между тем из сараев стали выходить люди и привычно строиться на площадке. Всё же это бараки. Ну, прям концлагерь какой-то. В частном секторе стрелять перестали, оттуда к нам подъехала вторая БМП и тентованый КАМАЗ вояк. Из него стали высаживать пленных. Толпа на площади заволновалась. Раздались выкрики, люди просили отдать пленных им.

— Что дальше? Этих им отдадим?

— Нет. Из части дознаватель едет. Будем разбираться.

Из толпы узников, а по-другому не скажешь, к нам подошёл оборванный мужчина неопределённого возраста с синяками на пол лица.

— Господа, я так понял, вы здесь старшие?

— Ну, пока начальство не подъедет, мы. — Ответил старлей.

— Может, скажете, что с нами дальше будет? Хозяева старые, как я понял, спеклись. Нового пришлёте?

— А кто был старый?

— Вон тот, с ногой перевязанной. Видите, стоит, зыркает по сторонам. Ох и зверь!

— Я так думаю, хозяев в этом смысле больше не будет. А как дальше — начальство решит. Но по любому не так как раньше. Концлагерь кончился.

На территорию лагеря заехал УАЗ «Хантер» в сопровождении БРДМ. Из УАЗа вылез болезненно худой майор с полевой сумкой через плечо и направился к нам. Его сопровождал капитан в полевой полицейской форме.

— Майор Витебский. Дознаватель. — Представился он. — А это капитан Игнатьев. В прошлом следователь прокуратуры.

— Майор запаса Фролов. Можно проще, Никита.

— Это на вас они охотились?

— Да. Вашим спасибо. Если бы не они, кто знает, может бы и броня наша не спасла.

— Пойдёмте, покажете на месте как было дело.

Мы вышли за колючку, и я рассказал весь ход нашего боя. По полю дымными кострами чадили машины. Бывшие узники давно уже сломали строй и что-то обсуждали, разбившись на группы.

— Ну что, Никита? — Подошёл ко мне Игорь. — Поедем?

— Подожди. Посмотрим, послушаем. Лишняя информация не помешает. Пусть ребята пока отдохнут. Машины проветрили?

— Конечно. Там же от пороховых газов дышать нечем было. Даже вентиляция не справлялась.

— Пойдём, по лагерю прогуляемся.

В бараки из-за вони зайти было невозможно. Условия содержания, конечно, были ужасные. На трёхэтажных нарах кое где ещё лежали люди, видимо больные. К задней стенке бараке было прибито гвоздями несколько трупов. Судя по искажённым болью и мукой лицам, прибивали их ещё живыми. Недалеко был построен загончик, в котором топтались два зомби, спотыкаясь об обглоданные, явно человеческие кости. За бараками тянулись возделанные поля. Размах впечатляющий. Немного поодаль оказался скотный двор. Мы насчитали двенадцать коров, восемнадцать свиней и хорошее такое стадо баранов. По осени могли бы чуть ли не монополистами стать по продуктам. Вдоль Экскурсия длилась около часа. Когда мы вернулись к машинам, дознаватель уже заканчивал свою работу. Увидев меня, он оторвался от беседы с обитателями бараков и подошёл ко мне.

— Скажите, майор, вы же каждый день проезжали мимо. Неужели не видели, что здесь творится?

— Ну как сказать? Видел, что работы ведутся. Что охранники отъетые, а работники оборванные, тоже видели. Но откровенного беспредела не наблюдал. Настораживало, конечно. Но сейчас такое время, что каждая община своим умом живёт. Кто знает, может договор какой, типа одни работают, другие безопасность обеспечивают. Но об этом лагере я вашему начальнику штаба маякнул. Сюда даже, вроде, ваша разведка ходила.

— Да. Было дело. Ну, в принципе, обстановка ясна. Показаний куча. По законам военного времени сейчас этих к стеночке прислоним. — Он кивнул на связанных пленных, сидевших и стоявших возле БМП, — Больных в часть отвезём. Остальные решили остаться.

— А что тут было-то?

— Вон того, с простреленной ногой, видишь? Это преступный авторитет Зубатый. В миру Зубатов Константин Георгиевич. Ходок по местам, не столь отдалённым, куча. Когда началось всё это, он собрал возле себя группу таких же отморозков, Оружие у него имелось. Кое-что ещё с местных ментов собрал. Людей из частного сектора, кто выжил, согнали сюда и заставили работать. Беспределили по чёрному. Не хуже Освенцима. Только что печей и газовых камер не построили. Аж зло берёт.

— Что с людьми делать будете?

— Мы его под себя берём. Избрали местное самоуправление. Будут здесь жить и работать.

— В этих бараках?

— Нет, конечно. Они в частном секторе поселятся. Базу обоснуют. Сюда на работу на машинах ездить будут. Там у них несколько грузовиков есть. А из бараков коровники сделают. Скотный двор попросторнее станет.

— Ну и хорошо. Пусть живут. На душе легче, когда базы выживших видишь. Понимаешь, что ещё не всё потеряно.

Выезжали через подъездную дорогу скотного рынка. На въезде в город разделились. Игорь на «Тигре» поехал дальше, а мы свернули под эстакаду и двинули по улице в поисках магазинов. На большие торговые точки мы и не рассчитывали. Они все уже кем-нибудь подмяты, скорее всего. Но маленьких магазинчиков в этом районе должно было пруд пруди. Ещё бы этот район города знать получше. Наматывая круги по улицам и переулочкам, сшибая попутных зомбаков, мы наконец наткнулись на небольшое одноэтажное здание магазина. Отстреляв нежелательных соседей в виде заражённых, мы подогнали «Тайфун» задом прямо к двери и, контролируя пространство перед входом, пустили вперёд Графа. Пёс напрягся, вздыбил шерсть на загривке, обнажил клыки и глухо зарычал. Костя зацепил трос одним концом к двери, другим к машине. Сергей газанул и вырвал дверь с мясом. В глубине дверного проёма трепыхался зомби. Тимур снёс его экономной очередью и вместе с Сёмой заскочил внутрь. Из торгового зала раздалось ещё несколько очередей и тишина.

— У нас чисто! — Прокричал Сёмка. — Запускайте Графа! Пусть подсобки проверит.

Света хлопнула Графа по холке, и собака рванула в помещение. Спустя минуту опять мы услышали рычание Графа, а следом стрельбу.

— Ну всё. — Вышел на крыльцо Тимур. — Можно грузить.

С виду небольшой магазин оказался неожиданно удачным уловом. Видимо, только накануне катастрофы был завоз. Загрузили полный десантный отсек. Даже ребятам пришлось потесниться. Надо бы и на базу ехать. С этой войной на объездной весь день убили. Хоть помародёрить успели немного. На базе ребята долго ходили вокруг наших машин и, цокая языками, разглядывали пулевые отметины.

— Встряли не по-детски. — Произнес, наконец, Дима.

— И не говори. Могли там и остаться.

— Да вы же на броне всё-таки. Сам же говоришь, у них только стрелковое оружие было.

— Зажали бы, да и выкурили как-нибудь. Если бы не смогли, подожгли бы и всё. Да, Дима, я тебе подарочек привёз.

— Вот это подарок! — Восхитился Димка, принимая из моих рук СВД. — Ну спасибо! А патроны?

— Пачку на двадцать пять штук дам на самый крайний. А так, пускай пулемётными пользуется. Они такие же 7,62х54. Правда, баллистика не та, но по зомбакам пойдёт. Пользуйся. Обеспечивай безопасность нашего поселения. Слушай, мне это кажется, или действительно народу прибавилось?

— Прибавилось. Пока дрова заготавливали, людей понаходили. Одну даже общину небольшую обнаружили. Несколько семей собрались. Они, прикинь, арбалеты из рессорных пластин сделали. И довольно успешно от зомбаков отбивались.

— Ого! А болты арбалетные из чего делали?

— Из электродов. У них там до катастрофы автомастерская на дому была.

— Электродами это расточительно.

— Жизнь дороже.

— Никита! — Выскочил из здания кафе Егор. — По рации супермаркетовкие вышли. Помощи просят.

— А что там ещё у них?

— Зомби напали. Навалились толпой.

— Что, они сами отбиться не могут?

— Да там что-то странное. Короче, супермаркет уже потеряли. Зомбаки в торговом зале уже.

— Выезжаем. Скажи им, пусть будут готовы через задние двери эвакуироваться. Это на случай, если торговый зал не зачистим. Следом пару таблеток пускай. Людей на чём-0то вывозить надо.

Рванули на полной скорости. К супермаркету подлетели за три минуты. В разбитых витринах были видны заражённые, активно передвигающиеся по торговому залу. Часть зомби слаженно повернулась в нашу сторону и пошла, полумесяцем охватывая нашу машину. Между стеллажей мелькнул живчик, явно руководя этой группой.

— Ира, на тебе живчик за стеллажом с соками. Видишь?

— Вижу.

— У тебя один выстрел. Другого не будет. Промахнёшься, скроется. Остальные, не выходя из машины, отстреливаем зомбаков, отвлекаем внимание на себя.

В какофонии автоматных очередей хлёстко прозвучал выстрел СВД. Голова живчика взорвалась фонтаном брызг. Зомби моментально потеряли свой боевой задор.

— Класс! Серёга, теперь задом к магазину. Десантируемся и в торговый зал.

Мы высадились из машины и, держа автоматы по штурмовому, у плеча, рассыпались по залу. Рядом держалась Света, а впереди лохматым серым ужасом среди зомби метался Граф. Один заражённый пытался спрятаться за холодильником с колбасными изделиями, не отрываясь от поедания батона колбасы. Надо же! Ничто человеческое им не чуждо! Хороший сорт сырокопчёной выбрал! Дорогой. Я пристрелил этого гурмана и переключился на второго, сбитого с ног Графом. Рядом Света разнесла витрину с пирожными, достав укрывающегося за ней зомби. То там, то здесь по обширному магазину раздавались выстрелы и перекличка наших бойцов. Зал зачистили за полчаса, и из подсобок стали показываться бедолаги. Тут же и таблетки подкатили.

— Что, крепко вас прижали? — Спросил я у Валентина.

— Да уж. Думал, не выберемся. Спасибо, что откликнулись. Да лишь бы на здоровье. Чувствую, базу вашу уже не восстановить. Что дальше делать думаете?

— Ну, здесь уже ловить нечего. Только сейчас дошло, что слабенькая защита была. Но как они чётко спланировали нападение! Действовали слаженно. Прямо и не зомбаки.

— Ими живчик руководил. Они научились в команде работать. Один живчик и группа тупых. Как только живчика убираешь, они опять в тупых превращаются.

— Ну, дела! Никита, а не возьмёшь ли меня к себе?

— Если кто хочет, милости просим.

— Да куда нам ещё деваться? Я к тебе под начало пойду, без проблем. А другим тоже без разницы, под чьим началом ходить. Лишь бы беспредела не было. А вы же не беспредельщики.

— Да вроде нет. — Засмеялся я. — Кстати, сейчас грузовик вызову с базы. Будем продукты перегружать. А то у вас уже зомби сырокопчёную колбасу трескают.

— Да ты что? Правда, что ли?

— Сам видел. Короче, женщин забираем сразу. А вот мужикам придётся поработать грузчиками.

— Ну, это конечно. Сейчас скажу ребятам.

Я вызвал по рации Егора и попросил его выслать ГАЗон с ребятами из охраны нам на смену. Ну а пока смена едет, мы решили немного перекусить в колбасном отделе. У больно вкусно тот зомбак сырокопченую ел. Машины подъехали минут через пятнадцать, мы сдали пост и вернулись домой. Ну надо же, это уже даже на подсознательном уровне воспринимается как дом. На базу заехали вместе с «Тигром», с Игорем за рулём и, о чудо, с топливозаправщиком. Круто!

— Игорь, где вы эту бочку на колёсах надыбали?

— Не доезжая аэропорта знаешь заправку возле автоцентра?

— Знаю.

— Вот там она и стояла тихо и мирно. Видать, нас дожидалась.

На базе стояла суета. Ребята из хозяйственной службы разгружали с ГАЗона первую партию товара из супермаркета, а мы, с чувством выполненного долга, направились в столовую пить чай. Однако чаю попить нам так и не удалось, так как мы были с позором изгнаны начальником столовой тётей Валей.

— Нечего здесь чаевничать. — Разорялась на нас дородная тётка. — Через полчаса ужин будет. Потерпите.

Спорить никто не стал. Да и смысла не было. Тётя Валя, завладев кухней, установила там драконовские порядки. Но качество пищи значительно улучшилось, да и чистота на кухне и в столовой была почти как в операционной.

— Ну что же. — Чувствуя себя, как нашкодивший школьник, сказал я. — Тогда умываемся и готовимся к приёму пищи.

Мы разбрелись по базе в ожидании ужина. Света потащила Графа отмывать какую-то гадость, в которую он умудрился вляпаться в супермаркете. Я, поймав взглядом Егора, опять что-то бурно обсуждавшего с Шуриком, подошёл к нему.

— Что опять задумали?

— Да вот, обсуждаем, как лучше забор укрепить. Если зомбаки способны на организованный штурм, следует забор покрепче и повыше сделать.

— Правильно. Ещё, Егор, у нас пополнение из супермаркета. Надо думать, как людей расселять.

— Да думаю я над этим. Надо ещё ужин в супермаркет отвезти. Я принял решение перевозку продуктов приостановить. Скоро ночь. Они там переночуют и завтра с утра с новыми силами за работу.

— Согласен. Их там, хоть, предупредили?

— Конечно. Радости было мало, но куда деваться?

— Ладно. Скоро ужинать уже. Пойду, помоюсь.

Ужинать опять пришлось в две смены. Надо что-то думать. Столовой не хватает. Да где же помещение побольше найти? После ужина по уже укоренившейся привычке собрались на планёрку.

— Сегодня я разговаривал с вояками. У них очень хороший контакт с химфармом. Выяснилось, что там работают над проблемой зомби. Ну вояки и поделились кое-какой информацией. Короче, всему виной вирус. При его воздействии в мозгу возникают необратимые изменения. Зомби мутирует. Для мутации ему нужно жрать. Чем больше ест, тем быстрее перестраивается. Он ощущает постоянный голод. Причём живые люди предпочтительнее. Он может, конечно, и своими питаться, но только в крайнем случае. Свои для него не вкусные. Самое главное, что вирус действует только на человека. Те, кто выжил, обладают иммунитетом. Но при укусе иммунная система не справляется. Они сейчас над антивирусом работают.

— Ну хоть что-то ясно стало.

— Ага. А теперь давайте по хозяйству пройдёмся. Дима, ты подготовил пост для снайпера?

— Пост готов. Отобраны несколько хорошо стреляющих ребят. Проведён инструктаж. Пост уже выставлен. Составлен график дежурств.

— Отлично. Егор, с горючим что у нас?

— С сегодняшним пополнением норма.

— Как только освободим первый топливозаправщик, нужно будет ехать за топливом.

— Да. Это я держу на контроле. Солярка уходит быстро.

— Патроны?

— Патроны есть. С учётом того, что привезли сегодня, хватает.

— Что с баней?

— Баня готова.

— Завтра сможем провести помывочный день?

— Вполне. С утра займёмся растопкой. Часа через два можно будет приступать.

— Тогда завтра объявляем выходной, за исключением тех, кто занят на перевозке продуктов из супермаркета. За полдня справятся, я думаю. Им потом полдня отдыха предоставишь. Составь график помывки. Меня, Игоря, Тимура и Влада поставь в самый конец. Хочу с утра проехаться по общинам. Переговорить с людьми. Пора что-то с Крытым рынком делать. Район практически зачистили. Можно осваивать понемногу.

— И как ты себе это представляешь?

— Ну, для начала на рынок сесть. А там, кремлёвскую перегородим, Гагарина с двух сторон, там двор тоже надо загородить. И селиться уже основательно. Люди своими делами займутся. Введём рыночные отношения. Сколько можно первобытнообщинным строем жить. Правда это не скоро получится, но, самое главное, есть цель.

— Ну ты и загнул! Наполеон прямо!

— А тебе вот сейчас сильно комфортно по звонку на приём пищи, по звонку в баню? Не соскучился по индивидуальности?

— Вообще-то соскучился.

— Вот и народ тоже. Естественно, сохраним хозяйственную службу. Из службы охраны сделаем ополчение. Введём воинскую повинность. Особый отдел расширить надо. Руслан уже сейчас зашивается. С поисковиками пока не ясно, как быть. Может, как разведку оставить. А остальных на вольные хлеба. Продумаем товарно-денежные отношения. Зарплату установим. Кто хочет, пусть на окладе сидит. Уверен, найдутся те, кто захочет и кафе открыть, и сельским хозяйством заняться. И портные найдутся, и сапожники. И, увидите, какой стимул у людей появится. Народ поймёт, что жизнь налаживается. Надежда в глазах вернётся.

— Если получится, это будет здорово.

— Да. Но до этого ещё попотеть придётся. И думать, как это всё провернуть лучше. Ладно, пора и на боковую. День сегодня тяжёлый выдался.

— Точно. — Вскинулся Егор и по привычке добавил: — через полчаса генрик вырубаем.

В полчаса мы с женой не уложились. Дочищали оружие и расправляли постель уже при свечке. Уже проваливаясь в сон успел подумать: вот и прошёл шестой день нашей новой жизни.

День седьмой

Ночь прошла беспокойно. Лаяли шавки, грозно по собачьи матерился Граф, постреливала охрана. Зомбаки явно активизировались. С утра пришлось помогать охране зачищать пространство за ограждением. Причём по всему периметру. Снайпера изрядно патронов потратили, пока двух живчиков не упокоили. Хорошо, что я снайперские запретил использовать. Смывать с себя пороховую гарь, а заодно умываться, пошли уже позже. Хмуро поели остывающую кашу, попили чай и собрались на военный совет. Ничего себе выходной день начинается!

— Что-то странное творится, а, Никита? — Задумчиво произнёс Егор.

— Вчера нападение на супермаркет, сегодня пытались нас штурмовать… — Добавил Димка.

— Ситуация тревожная. — Ответил я. — Тем более, что вчера нападением на супермаркет руководил один живчик. А сегодня штурмом — уже двое. А это сложнее: одновременно управлять своей группой и координировать действия между собой.

— И какие выводы?

— Выводы? А выводы простые. Они мутируют, умнеют и развиваются. Помните, полковник говорил, что они уже не люди. Вот и умнеют не по-человечески, а как-то по-своему. Так что не ждите контакта с ними, как с неземным разумом. Контакт будет один — огневой. А базу нашу в покое они не оставят. Тем более, что под боком целый заповедник непуганых зомби в виде Крытого рынка.

— И что делать?

— Надо думать. Но по любому, от этого заповедника нужно избавляться.

— Как?

— Зачищать. Разве есть другие варианты?

— А сил хватит? Там территория большая. Плюс основное здание, плюс строения и павильоны.

— Сил у нас маловато. Но тянуть нет времени. Как я уже говорил, они мутируют, развиваются. Чем дальше, тем больше живчиков появляется. А тупой-то силы у них выше крыши.

— Так выход-то какой?

— Сделаем так: охрану усильте, для всех выходной и банный день. Перевозка грузов из супермаркета под усиленной охраной. Обязательно Урал задействуй те. А мы с поисковой группой проедем по базам. Авось помогут.

— Это с какой стати в наше время кто-то помогать будет?

— Ну мы же помогли супермаркетовцам. И потом, думаете, сладко им там в замкнутом пространстве сидеть? Да и с продуктами там не очень. Места не шибко хлебные. Магазинов в округе мало. В кафешках закуп обычно на день-два максимум делают. Так что они там особо не жируют. А перспектива на рынок переселиться может и привлечь. Есть у меня идея пожарных к этому делу привлечь с их брандспойтами. С их помощью будет гораздо легче открытую территорию зачистить.

Действительно, появилась у меня идейка. Крытый рынок представляет собой огромную территорию, посередине которой стоит двухэтажное здание в виде квадрата с большим закрытым двором внутри. В здании куча бутиков, склады, холодильники, а во внутреннем дворе стоят прилавки, с которых продаётся всякая зелень. Перед зданием открытый двор, на котором находятся стоянка и различные павильоны. Задний двор вмещает в себя барахолку, вещевой и строительный рынки. Так вот, надо сначала заблокировать въезд на территорию рынка и зачистить открытое пространство. Вот в этом нам и должны помочь пожарники. Ну а внутреннее пространство здания уж как-нибудь сами. Выехали как обычно, на двух машинах. Впереди «Тайфун», «Тигр» следом. К «Барсу» подъехали быстро. Сергей Соболев встретил нас радостно. Видно, что соскучился по новым лицам.

— Привет затворникам! — Поздоровался я.

— Привет, привет, партизаны. — Засмеялся он в ответ. — Всё катаетесь?

— А вы всё сидите?

— Сидим. Надоело всё хуже горькой редьки. Не представляешь, как хочется выйти из этих четырёх стен, по улице прогуляться. Сидим, как в тюрьме. Даже вот, прогулочный дворик имеется. И с продуктами напряг появляется.

— Я, собственно, по этому поводу и приехал.

— Может чаю?

— Некогда. Потом чаи распивать будем, если дело выгорит.

— Внимательно слушаю.

— Понимаешь, есть у нас под боком Крытый рынок.

— Ну кто Крытый не знает! Ты дело говори.

— Сам понимаешь, продуктов валом, территория закрытая. Осталось от тудазомбаков выбить. А силёнок у нас не хватает. Нам поможете, а потом там и сядете. Всё же лучше, чем здесь.

— Идея заманчивая. Сроки какие?

— Завтра с утра хочу начинать.

— До вечера по рации ответ дам. Сам понимаешь, дело опасное. Со своими посоветоваться надо, подумать.

— Думай. Кстати, вы с теми, кто в банке сидит, не законтачили?

— Есть контакт. Нормальные ребята. Адекватные. А что?

— Да я и их хочу подписать.

— А что, ребята боевые. Там с охраны много кто. И сидеть в банке им, похоже, тоже надоело. Могут и подписаться.

— Связь есть с ними?

— Есть.

— Тогда сообщи им обо мне. А я сейчас к ним подскочу. Пообщаемся.

— Хорошо.

На скорую руку попрощались. К банку подъезжали осторожно, помятуя о слишком нервных придурках из «Магнума». Однако Сергей их предупредил и меня встречали достаточно радушно. Даже пистолет не отобрали, хотя автомат пришлось оставить в машине. Мы прошли через операционный зал, поднялись на третий этаж по лестнице и, пройдя по ковровой дорожке, попали в кабинет директора банка. Да-а. Когда-то это был этаж для избранных. Абы кто сюда не попадал. Кулеры, кофе-машины на каждом углу, картины по стенам, пальмы на каждом саду, даже небольшой фонтан в маленьком вестибюле. Круто. Только за неделю катастрофы вся эта роскошь изрядно поизносилась. Сразу видно, что пользовались этим все и без должного пиетета. В кабинете директора, превращённом в подобие штаба, меня встретил интеллигентного вида мужчина средних лет в тонких золотых очках.

— Здравствуйте. Я Лыков Геннадий Ильич. Хотя, такие времена, что лучше просто Гена. Старший менеджер в прошлом. В этом банке работал.

— Никита. Руководитель общины на Гагарина. Вопрос можно?

— Задавайте.

— Здесь у вас, как я заметил, ребята крепкие. Судя по повадкам, есть и с боевым опытом. Вон, оборона грамотно поставлена. И вдруг все они признали вас старшим над собой?

— Я понимаю ваше удивление. Сам не ожидал, что они мне предложат руководство. Но, видимо, оценили ребята мои организаторские способности. Говорю вам без ложной скромности. Мне сказали, что вы хотите нам что-то предложить.

— Да. И, можно на «Ты»? Так проще.

— Конечно. Сам хотел предложить.

— Вот скажи, Гена, не надоело сидеть в этой коробке?

— Ну, крепость, конечно, знатная. Только с продуктами заморочки. Паёк пришлось урезать. Да и по простору соскучились.

— Есть предложение переехать на Крытый рынок. Там и простор, и с продуктами полегче.

— Предложение заманчивое. А в чём подвох? Вы же сами там можете неплохо жить и ни с кем не делиться. В бескорыстные предложения я за двадцать лет работы в банке верить разучился.

— Подвох есть. Надо сначала зомби оттуда выбить. А у нас силёнок маловато. Вот и предлагаю объединить усилия.

— Подождите. — И уже в сторону двери. — Коля!

— Да, дядя Гена. — Сунулась в проём вихрастая голова мальчишки лет пятнадцати.

— Олега позови.

— Я быстро. — Голова исчезла и буквально через полминуты появилась снова. — Он сейчас будет.

В двери не вошёл, а проскользнул с мягкой кошачьей грацией высокий, крепко сложенный парень.

— Звали?

— Вот, Никита, познакомься. Это Олег, наш главный боевик.

— Никита. — Мы пожали друг другу руки. Рукопожатие было крепким, уверенным. — Спецназ?

— СОБР.

— Повоевать успел?

— Было дело. Под это дела по ранению и списали. Вот, пришлось здесь начальником охраны перебиваться.

— Олег, у Никиты предложение к нам. Мне кажется, что интересное, но хочу услышать твоё мнение, как специалиста.

— Ну, давай послушаем, что у тебя.

Мы подошли к столу, и я коротко изложил суть операции, помогая себе маленькой схемкой, тут же рисуемой на листке бумаги.

— В принципе, заманчиво. А кто ещё будет?

— Кроме моих, надеюсь, что «Барс» подтянется. Они тоже на Крытом сесть хотят. Ну и хочу помощи у пожарных попросить. Они в районе швейной фабрики в пожарной части базу организовали. Вот только пока не знаю, чем их заинтересовать.

— А они тебе зачем понадобились? Так далеко от нас.

— У них опыт классный наработан: зомби из брандспойтов глушить.

— Интересно. — Встрял в наш разговор Гена. — Ну, что скажешь, Олег? Мы в деле?

— Я думаю, в деле. Время готовности? — Это уже ко мне.

— Часам к девяти утра. Если вы вписываетесь, начнём, даже если ни «Барс», ни пожарники не надумают. Тяжелее, конечно, придётся, но, думаю, справимся.

— Договорились.

Мы ещё немного уточнили насчёт количества бойцов и расстановки сил, тепло попрощались и поехали. Выскочили по Республике мимо «Барса» и поехали по вымершей улице. Спустя квартал, вдруг услышали выстрелы. Стреляли откуда-то со двора.

— Игорь! — Отжал я тангенту рации. — На «Тигре» смотайся, посмотри, что там.

— Принял. — Отозвался он и в зеркало заднего вида я увидел, как наш броневичок юркнул в проезд между домами. Почти сразу я услышал, как заработал пулемёт Влада.

— Что там?

— Какие-то ребята в магазинчик, видать, на мародёрку залезли, а их со всех сторон зомбаки обложили. Классическая ловушка.

— Наша помощь нужна?

— Желательно. Тут их много. И живчики есть.

— Едем. — И уже Серёге. — Давай во двор. Ира! В люк!

Наша тяжёлая каракатица, переваливаясь на бордюре, завернула в проезд. Действительно, в глубине двора стоял небольшой магазинчик, из которого доносились редкие выстрелы. На него с трёх сторон, соблюдая подобие боевого построения, напирала толпа зомби. И, я даже глаза протёр, у некоторых в руках были палки! А некоторые бросались в сторону обороняющихся камнями! Ну точно умнеют. Сбоку от магазина на некотором удалении стоял «Тигр», и Влад из люка отсекал их от входа экономными очередями. Мы подъехали вовремя. Ещё одна группа зомбаков, прикрываясь мусорными баками, как раз обходили к «Тигру» сзади. И у них тоже в руках были палки и камни. С машиной, может, и ничего не смогли бы сделать. А вот каменюкой по затылку увлечённо стреляющего Влада — вполне реально. Поодаль мелькали двое живчиков, явно прячась от нас, но и не отвлекаясь от руководства боем.

— Ира!

— Вижу! Сейчас сниму.

Наверху хлёстко защёлкала СВД. Эти живчики точно со снайперами не сталкивались и прятаться старались от выстрелов из магазина и от пулемёта Влада. Мы представлялись им совсем не опасными, так как стояли достаточно далеко и не стреляли. Поэтому с пяти выстрелов оба живчика успокоились и больше нам не мешали. После этого заражённые стушевались, боевое построение смешалось и мы, спешившись, быстро рассеяли эту недоармию. Причём, некоторым удалось уйти. Расскажи об этом в первые дни катастрофы, не поверили бы. Из магазина, настороженно озираясь, вышли три парня в возрасте от двадцати до тридцати лет и мужчина около пятидесяти. У мужчины было ружьё двустволка, у старшего парня «Сайга», а у остальных двоих — пистолеты. Недоверчиво поглядывая на нас, они всё же осторожно приблизились.

— Я Володя. А это мои сыновья Стас, Слава и Сергей. Вы военные?

— Нет. Меня Никита зовут. С остальными успеете ещё познакомиться. Мы такие же выжившие, как вы. Что вы здесь делаете?

— За продуктами полезли. Кушать-то что-то надо. У нас семьи. А тут эти. И надо же какие настырные. Обычно легче было отбиться.

— Да. Они умнеют. И научились действовать сообща. Так у вас здесь община?

— Ну какая община? Четыре семьи.

— И дети есть?

— Да. Пятеро. Один грудной. Девочки пяти и двенадцати лет, мальчики семи и десяти.

— Как же вы здесь, да ещё и с детьми?

— А куда деваться? Вокруг никого. Жить надо как-то. Помощи ждали. Ну там, МЧС или военных. Но спасать нас так никто и не приехал.

— Можем забрать с собой, если хотите.

— Да с удовольствием! Собраться дадите?

— Собирайтесь. Только покататься с нами по городу придётся. Мы кое-какие дела сделаем, а потом уже на базу.

— Да покатаемся. Чего уж. Зато в безопасности.

— Ну, в наше время стопроцентную безопасность обеспечить никто не сможет. Но что сможем, то сделаем. Показывай, где вы окопались.

А окопались они на территории детского сада в выгородке, которую арендовала детская стоматология. А что, неплохо. Отдельный дворик, отгороженный забором от остальной территории, четыре кабинета, изолированных от основного здания. Грамотно. За полчаса закидали в десантный отсек «Тайфуна» вещи, усадили не верящих своему счастью детей, женщин и их мужей и поехали дальше. По пути несколько раз видели мародёров, дербанящих магазины. Но, завидев нас, они спешили скрыться, а мы и не настаивали. На подъезде Игорь вышел на связь с пожарниками и обозначился, поэтому нас встретили без эксцессов. Сразу же провели к майору-пожарнику, который по возрасту больше тянул на полковника.

— Майор противопожарной службы Демидов.

— Майор запаса Фролов. Но, лучше проще, Никита.

— Проще лучше, конечно. — Засмеялся майор. — Меня Женей зовут. Ну, чем обязаны?

— Да есть тут одно дело.

— Давай-ка присядем, чай попьём и поговорим тихо, спокойно и без официоза.

Мы присели на диванчик возле журнального столика и я, потягивая неожиданно ароматный чай, принялся излагать свою идею. Странно, но моё предложение майора заинтересовало.

— Идея неплохая. Но, Никита, мы поможем только при одном условии.

— При каком же?

— Если мы тоже переедем к вам на рынок.

— Неожиданно. А что вам здесь не сидится.

— Как и у всех. Продукты заканчиваются. Магазинов мало. Рядом целый рассадник зомби — областная больница. Это вам не Крытый рынок. Тут зомбаков на порядок больше. В последнее время уж сильно они активировались. А мы вам пригодимся. Шмотки с магазина наш взнос. Да и пожарные машины по периметру поставить, все подходы можно не тратя боеприпасы контролировать.

— Убедил. — Засмеялся я. — Что ж, берём не глядя. Завтра к девяти часам.

На базу вернулись с чувством выполненного долга. Приятно, когда всё идёт как надо. Народ вовсю наслаждался прелестями выходного дня. Откуда-то раздавалось хоровое пение под гитару. В глубине двора раздавался стук по мячу, там играли в волейбол. На натянутых верёвках полоскалось свежепостиранное бельё. У склада их ГАЗона разгружали продукты.

— Ну как смотались? — Подошёл ко мне Егор.

— Отлично. Не знаю, помогут ли барсовцы, но пожарники и банкиры обеими руками за.

— А что «Барс» менжуется?

— Попросили время подумать. До вечера должны дать ответ. К стати, пожарники тоже решили переехать. И шмотьё своё обещали привезти. Помнишь, они не дали магазины спецодежды шмонать?

— Помню.

— Вот как раз это.

— Отлично. Вещей и обуви много не бывает.

— Как выходной?

— Люди довольны. Вон в баньку сходили. Давайте и вы готовьтесь. Как раз последняя партия заканчивает.

— Давай-ка мы небольшой праздник народу устроим. Согласуй с тётей Валей меню праздничного меню. Выдели спиртное. Только не напиваться. Каждый руководитель отвечает за своё подразделение. И ещё, в баньку пивка зашли. Хочу, как человек попариться.

— Сделаем. Я к вам присоединюсь.

— Не спеши. У меня идея получше. Пусть Света с Ирой сходят. Потом ребята из поисковой группы. А после них все руководители служб. Посидим, попаримся. А сейчас доведи до всей добрую весть о праздничном ужине. И подходи потом. Есть что обсудить. Егор отдал распоряжения своим помощникам и вернулся ко мне. Мы зашли в столовую. Егор отошёл на кухню, переговорил с тётей Валей и вернулся с чайником и двумя кружками.

— Тётя Валя заказ получила.

— Небось как всегда недовольна?

— Зря ты так. Она вообще хорошая. Только строгая. Дисциплину, видишь какую, навела. Чистота и порядок. А насчёт праздничного ужина аж воодушевилась. Вон как засуетились все.

— Что хоть будет на ужин?

— Не знаю. Я сказал, мол, на её усмотрение.

— Было бы с мясом полегче, шашлык можно было бы организовать.

— Увы. Мясо пока придётся экономить.

— Да. Кстати, нужно будет по пригородам проехать. Скотину одичалую поискать. Подумаю над этим.

— Подумай. Ты насчёт завтра не мандражируешь?

— Есть немного. Нужно думать, что мы потом делать будем, когда рынок зачистим.

— А что тут думать? Переселимся туда и всё.

— А не жалко такую базу бросать? Сколько сил вложено.

— Жалко вообще-то. Душу в неё вложил. Но там лучше будет. И развернуться есть где.

— Я так думаю. В банке человек тридцать. В пожарке ещё около сорока. Ну и «Барс», если с нами подпишутся, тоже около двадцати человек. Итого где-то девяносто. Внутренние помещения рынка даже без павильона смогут принять не меньше двухсот человек. И там две большие столовые и кафешка. Мы можем вполне разгрузить эту базу, оставив желающих, штаб и оборудовать медпункт. Автопарк тоже можно на заднем дворе организовать. Там же и топливохранилище. Я, это так, навскидку сказал. А ты подумай, что реально оставить здесь, а что организовать на новом месте.

— Подумаю. И я хочу туда переехать. Ну, тебе там точно сподручнее будет. Внутри всё обустраивать, снаружи периметр укреплять. Да и мои планы потом претворять надо будет. И списки набросаешь, как посвободнее будешь, желающих на переселение.

— Никита, если бы я всё сам делал, мне бы и двадцати пяти часов в сутках не хватило бы. У меня помощники есть. Сейчас дам команду, пройдутся по территории, опросят всех. И ещё, у нас опять дети появились. Нужно к воякам вывозить вместе с матерями.

— Это потом. Когда с рынком решим. Ладно. Пойду к баньке готовиться.

— Иди. Я сейчас тоже дела порешаю и в баню. Как готово будет, я тебя по рации вызову.

Когда распаренная Света зашла в комнату, я как раз дочищал свой автомат.

— О-о! — Расстроено воскликнула жена. — Хитренький. Сначала почистишь, а потом в баню. А меня сразу отправил. Как я теперь чистая с грязным оружием возиться буду?

— Не переживай. Я и твой почищу. Всё равно ждать, пока ребята помоются. А ты к празднику готовься.

— К какому празднику?

— А ты что, не знаешь?

— Откуда мне знать? Я же в бане была.

— Ужин сегодня праздничный. Я распорядился. Пусть народ отдохнёт. Особенно перед завтрашней операцией.

Я так понял, что занятие жене нашлось аж до самого ужина. С горящими глазами она кинулась к нашим баулам, долго рылась там, потом разогнулась, упёрла руки в бока и буквально вогнала меня в ступор своим заявлением.

— Мне нужно попасть в нашу квартиру.

— Ты с ума сошла?

— Нет. Просто на вечер мне нужно надеть то красненькое платье, в котором была на корпоративе.

— А за каким-нибудь синеньким для Ани Шурик должен к себе домой ехать?

— Но у нас же рядом квартира.

— Не выдумывай. Что есть, то и надевай.

Жена замолчала, обиженно надув губы. Женщины. Я как раз заканчивал собирать автомат Светы после чистки, когда на связь вышел Егор и сообщил, что баня готова. Вот и здорово. Давно пора. Да и пока попаримся, жена отойдёт. Егор расстарался на славу. Стол в предбаннике был заставлен банками пива, чипсами и пакетиками с мясом жёлтого полосатика, если верить этикетке.

— Это ты где такие закуски к пиву раздобыл? — Удивлённо спросил я у Егора.

— С бандюковского склада всё подряд гребли. Вот и эти «деликатесы» затесались. Видишь, пригодилось.

Давненько я не сидел вот так, в дружной мужской компании, потягивая пиво и расслабляясь. О завтрашнем и думать не хотелось. Хотелось вообще ни о чём не думать.

Попарились отлично. Когда я размякший и счастливый зашёл в комнату, Света была уже почти готова. Правда, это почти ещё на полчаса растянулось. Но на ужин пришли вовремя. Ужин накрыли на улице. Люди Егора натаскали столы с соседних домов, и места хватило всем. Если мужики были в обычной одежде, чаще камуфляжной, то женщины превзошли самих себя. За неделю я как-то отвык от женских нарядов. Привык видеть их в спортивных костюмах, джинсах или в мешковатой рабочей одежде. А тут нарядные платья, вечерний макияж. Вот мне, например, и в голову не пришло брать с собой туалетную воду или лосьон для бритья. А эти, не смотря на катастрофу, свои наборы для боевой раскраски в первую очередь упаковали. В который раз убеждаюсь, что мужчины и женщины с разных планет. Утолили первый голод и уже расслабленно попивать чай и соки, расставленные на столе.

— А где же спиртное? — Наклонился я к Егору.

— Сейчас всё увидишь.

И действительно, открылись в двери кафе и девушки из столовой стали выносить и расставлять по столам бутылки с водкой и вином. В народе прокатился одобрительный гул.

— Минуточку внимания! — Прокричал Егор. — Пожалуйста наполняйте свои бокалы и про дам не забывайте. Первое слово я предлагаю предоставить нашему руководителю Никите.

Я налил себе водки, Свете вина, поднялся из-за стола и обвёл всех присутствующих взглядом.

— Прошла неделя с момента начала катастрофы. Наверное, самая тяжёлая неделя, когда мы все преодолели растерянность первых часов, взяли себя в руки и стали строить новую жизнь на руинах старой. Нас вместе свела судьба и мы, помогая друг другу, смогли создать вот эту базу, обеспечивать себя самым необходимым, да и просто чувствовать себя безопасно. Но это только начало. Завтра мы приступаем к операции по зачистке Крытого рынка. Мы расширяем свою территорию и постепенно снова отвоёвываем город у страшного врага — зомби. И мы отвоюем наш город. Мы вернём его к жизни. Давайте поднимем наши бокалы за успех наших усилий и за наши планы.

Народ одобрительно зашумел, чокаясь и выпивая. Вечер начался. Из установленного тут же музыкального центра заиграла музыка. Кто-то пошёл танцевать. Праздничный вечер начался. Мы ещё выпили немного. Настроение было приподнятым, и я уже почти растворился в ощущении праздники, когда ко мне подошёл дежурный и сказал, что меня вызывает по рации «Барс». Я вышел в дежурное помещение.

— Никита на связи.

— Никита! Здесь «Барс».

— Слушаю вас.

— Я только хотел сообщить вам, что мы вписываемся. Когда сбор?

— Завтра в девять возле нашей базы.

— Мы будем.

— Понял вас. Отбой связи.

— Отбой.

Это хорошо. В таком деле люди лишними не бывают. Я немного посидел, подумал, опять потянулся к рации и вызвал вояк.

— Сто второй! Здесь Никита. Сто второй!

— Здесь сто второй. Что кричишь? — Раздался недовольный голос Семёнова.

— Что, разбудил, товарищ полковник?

— Поспишь тут. Только что мелькомбинат у зомби отбили. Теперь мы с мукой.

— Рад за вас.

— Не за вас, а за нас всех. Скоро в город пойдём. Сейчас с ВВешниками сроки согласовываем. С двух сторон штурмовать будем. Окраины практически зачистили. Будем город оживлять.

— Это радует.

— Что хотел? Давай быстрее, а то не до тебя немного.

— Один вопрос: химфармовские не говорили, с чем связана водобоязнь зомбаков?

— Я выяснял у учёных. Ничего критичного. Просто отрицательные эмоции и всё. Жаль, конечно. Если бы они мёрли от воды, проще было бы.

— Жаль.

— Да, ещё. Учёные подтвердили твои сведения о том, что заражённые объединяются в группы под началом этих, как ты говоришь, шустриков.

— Живчиков.

— Ну да, Живчиков. Хотя какая разница, живчик, шустрик… Короче, создаются этакие кластеры на ментальном уровне. И чем этот шустрик сильнее, тем больше ментально он может подчинить себе заражённых. И ещё, они предупреждают, что могут появиться и супершустрики.

— Это как?

— А это такие шустрики, которые других шустриков себе подчинять смогут. Так что осторожнее там.

— Спасибо за информацию. Вовремя.

— А что такое? Задумал что-то?

— На завтра штурм Крытого рынка наметили.

— Ну, смотрите осторожнее. А то дождались бы нас. Не рисковали бы.

— Нет времени. Они умнеют. Сегодня ночью организованно базу нашу штурмовали. А под боком рынок этот. Там этих зомбаков дофига. Ждать, когда они тараном начнут ворота вышибать и с приставными лестницами на штурм забора бросаться? Я сегодня их уже с палками и камнями видел.

— Ого! Полезная инфа. Закину учёным. Они, кстати тебе спасибо за сообщение о том, что зомби группами начали действовать под началом шустриков, передавали.

— Живчиков. — Машинально поправил я. — Всегда пожалуйста.

— Отбой связи.

— Отбой.

Вот и поговорил! Ну и новости! Завтра надо будет довести до людей. Не хватало ещё на этого супершустрика или суперживчика нарваться. Ладно, пойду к людям. Завтра ранний подъём. И день трудный предстоит. Надо посиделки сворачивать. Оттянулись, отдохнули и хватит. Я вышел на улицу, подошёл к народу и, дождавшись, когда музыкальная композиция закончится, выключил музыкальный центр.

— Внимание! Завтра ранний подъём и тяжёлый день. Поэтому всем просьба — расходимся и готовимся ко сну.

Люди разочарованно заворчали и стали расходиться. Девчонки со столовой пошли собирать грязную посуду, и вдруг в дальнем конце стола возникла какая-то заминка и разговор на повышенных тонах. Я подошёл поближе.

— А я не хочу идти спать! Мне и здесь хорошо! — Мужик среднего возраста, успевший неплохо набраться, препирался с Егором.

— Пойми, Сергеич, праздник закончен. Через час отбой. Всё, хватит. Спать пора.

— А ты мне не указывай! Я сам себе хозяин. Развелось начальства!

— Что здесь происходит? — Поинтересовался я.

— Во! Ещё один Горбачёв! Сухой закон они объявили! Рабочему человеку выпить нельзя!

— Слушай, мужик, дали вам расслабиться, так расслабляйся в меру. — Начал заводиться я. — И нечего здесь буровить. Марш в люлю. Чтобы я тебя через пять минут здесь не видел.

— А кто ты такой? Что ты сделал, чтобы здесь из себя начальника корчить? Я тут целыми днями, то мешки таскаю, то лопатой машу, а он прокатился по городу со своими дружками и кум королю. Да ещё жёнушку свою с собой таскает.

— Егор. — Обратился я к Егору, поняв, что дальнейший диалог бессмыслен. — Завтра ему суточный паёк и за ворота. Разговор закончен.

Мои слова немного отрезвили бузотёра. Он замолчал, прямо из горла допил и бутылку и, не закусывая, ушёл от стола. Блин, и так на душе кошки скребут, так ещё этот добавил. А вечер так хорошо начинался.

— Никита, что задумался? — Позвал меня Егор. — Пошли в столовую. Люди уже подходят.

— Да. Иду. — Только сейчас я вспомнил про нашу ежевечернюю планёрку. — Совсем меня этот козёл из колеи выбил.

— Может, зря ты так с ним? Мужик, вроде, неплохой. Ну напился. С кем не бывает.

— Во время этого инцидента народу вокруг было немало. Как всегда, зеваки на жаренное слетелись. А я предупреждал, что любое недовольство и неподчинение наказывается. Не то время, чтобы либерализм разводить. Даже в мирное время состояние опьянения считалось не оправданием, а отягчающим обстоятельством. А уж в такое время это преступление. Другим урок будет. У нас планов громадьё, а тут такое. Не накажешь — завтра работать не захотят. Помнишь того очкарика? Типа, работать не буду, меня обязаны кормить и охранять и так далее?

— Помню. Как не помнить.

— А помнишь, что я тогда всем сказал?

— Конечно, помню.

— Так эти мои слова Руслан на собеседовании каждому новенькому повторяет. Выучил уже наизусть, наверное. То есть этот дебошир не мог не знать о последствиях своего демарша. Значит, не верил, что применим. А если он не верил, то есть и другие, кто надеется, что им всё с рук сойдёт. Не отреагируем — всё развалится.

— Понял. Просто мужика жалко.

— Жалко у пчёлки. Мне тоже много кого жалко. Мне и тебя жалко, что сутками, как белка в колесе крутишься. Мне ребят жалко, что каждый день рискуют с зомбаками чуть ли не в рукопашную. И жену свою жалко, которая рядом со мной плечом к плечу. Вон, охрану жалко, которая через день на ремень, когда мы по ночам дрыхнем. Людей, наконец, жалко, которые до сих пор в городе по квартирам сидят и не знают откуда спасения ждать.

— Да понял я всё! Что ты разошёлся!

— Извини. И так голова завтрашним забита, а тут ещё этот.

Народ на планёрку уже собрался. Все были под впечатлением праздника, оживлённо и весело переговаривались, пикировались между собой. Шутки сыпались, как из ведра. Шурик завёл какой-то бородатый анекдот, встреченный с одобрением.

— Так, мужики, к делу. — Прервал я всеобщее веселье. — Егор, по хозяйству у нас есть насущные вопросы?

— Пока всё не критично.

— Тогда сегодня останавливаться на этом не будем. Решайте в рабочем порядке. Главное, завтрашняя операция. Дима, сколько штыков ты можешь завтра поставить?

— Двадцать, если базу не оголять.

— Базу оголять не надо. Не хватало ещё, если во время штурма рынка очередная группа зомби ворвалась сюда.

— Ну, ты совсем параноик! — Воскликнул Руслан. — Что за фантастика?

— Я бы и сам подумал, что фантастика. Только сегодня вечером, пока вы веселились, я имел разговор по рации с полковником Семёновым, начальником штаба мотострелковой бригады. У него связь с микробиологами с химфарма. Семёнов как-то им инфу мою подкинул о том, что живчики научились тупыми управлять. Они проверили. И подтвердили, что это так. Управление происходит на ментальном уровне и, чем живчик сильнее, тем больше тупых он может одновременно держать под контролем. И ещё. Не исключено появление суперживчика, то есть такого, который живчиков под контролем держит. Я думаю, вы представляете, что может натворить такой монстр.

— Мда… — Призадумались мои товарищи.

— Вот и я про это. Дальше. Егор. Из хозслужбы сколько человек выставляешь?

— Шесть.

— Мне нужны те, кто реально стрелять умеет.

— Все шесть служили в армии. Автомат знают. Двое вообще охотники.

— Годится. Поисковики десять человек плюс Граф. Итого тридцать шесть человек и одна собака. Ну и помощь. Особенно банк. Там ребята боевые. Я думаю справимся. Егор, что у нас с патронами?

— Три ящика полных и цинк начатый. — Ответил Егор, сверившись со своими записями. — Ну и полтора ящика к пулемёту.

— Завтра берёшь одну таблетку и организуешь службу боепитания. Пусть двигает во второй волне зачистки. Посадишь людей, чтобы набивали магазины. На ленты к пулемёту отдельного человека поставь. Эх, не догадался у полковника машинку для снаряжения лент выпросить! Придётся вручную. На санитарной таблетке пусть рядом врачи дежурят. Медпункт будет на всякий пожарный, как говорится. Дима, у тебя кто снайпер?

— Лучший из моих Ганс.

— Что за Ганс? Немец что ли?

— Да нет. Фамилия у него Ганцев. Вот и повелось Ганс и Ганс. Уже даже имени его никто не вспомнит.

— Хорошо. Ира на «Тайфуне», Ганс на вахтовке. Работают сверху. Саша, что с техникой?

— Все машины на ходу.

— Отлично. Выезжаем на машинах. «Тигр», «Тайфун», вахтовка в первую очередь. «Тигр» — мой командный пункт. Кому места не хватит — на таблетках.

— Да чего технику гонять? Тут через перекрёсток метров сто. Таким шалманом ни один зомбак не сунется.

— Я сказал на машинах. Нечего распыляться без дела и раньше времени. Твоих не привлекаю. Пусть за ночь все машины ещё раз буквально оближут. Не хватало ещё, чтобы они встали в самый ответственный момент.

— Никита, я с вами иду. — Поднялся Саша.

— Саш, я же сказал, что вас я не привлекаю. Занимайтесь машинами.

— Это не обсуждается. Я с вами. Как тогда, на работе.

— Я тоже иду. — поднялся Шурик.

— И я. — Это уже Егор.

— Да делайте, что хотите! — Махнул я рукой, поняв, что спорить бессмысленно. Хоть всех за ворота с суточным пайком! — Всё. Подъём завтра в пять тридцать. Завтрак сразу. Проследите, чтобы оружие все подготовили. Экипировку проверьте, чтобы движения не стесняла, не цеплялась нигде. Подсумки, разгрузки чтобы у всех были. А то начнут по карманам рассуют, потом или потеряют, или в нужный момент вытащить не смогут. А теперь отбой. Всем спокойной ночи.

В комнату вошёл, когда Света уже спала. Тоже разделся и лёг, но сон не шёл. В который раз уже мысленно прокручивал схему боя. В принципе, должно получиться. Усталость и некоторое количество выпитого взяло своё и постепенно веки налились свинцом, и я стал проваливаться в сон, успев напоследок подумать традиционное: вот прошёл ещё один день.

День восьмой

Утро началось суматошно. Позавтракав на скорую руку, я занялся подготовкой к предстоящей операции. Проверил оружие, магазины. Прошёлся по базе, похожей на разворошённый муравейник, поговорил с людьми, проконтролировал экипировку, снаряжение и вооружение. Выскочил дежурный и доложил, что обозначились по рации банкиры и барсовцы. Подъезжают вместе. Хорошо. Осталось пожарников дождаться. Я прошёл в столовую, в которой уже убрались, и на чистом столе была расстелена схема Крытого рынка, нарисованная четырёх листах бумаги, склеенных между собой.

— Уже подготовился? — Поздоровался со мной Серёга.

— Да тут целая карта нарисована! — Шутливо восхитился Олег.

— Гена, а ты чего приехал? — Удивился я, увидев Гену, с любопытством, оглядывающимся вокруг.

— С вами хочу. Мужик я или не мужик?

— Мужик, Гена, мужик. Но тебе там делать нечего. Ты хоть раз стрелял?

— Ну, давно как-то. Из ружья по бутылкам. С друзьями на отдыхе.

— Нам, Гена, твоя светлая голова для другого нужна. У нас на твою голову большие планы имеются.

— Уже все в сборе? — В столовую энергичным шагом вошёл Демидов.

— А что это ты так вырядился? — Удивился я, увидев пожарника в брезентовой робе и каске.

— Боевая экипировка. Проверено. Ни один зомбак не прокусит. На этом вот рукаве две штуки висело. — Засмеялся он.

— Давайте познакомьтесь друг с другом и прошу к схеме.

— Вот, смотрите. Территория рынка. Передний двор. Туда ведут калитка со стороны рыбного отдела, основные ворота с калиткой со стороны перекрёстка и ворота со стороны остановки. Задний двор — одни грузовые ворота. Предлагаю: одна группа в сопровождении пожарной машины подъезжает к грузовым воротам заднего двора, брандспойтом отбрасывает заражённых во двор и запирают ворота. Женя, машину назначаешь сам. Сергей, на твоих ворота.

— Есть.

— Есть.

— Вот и ладушки. С задним двором пока всё. Дальше передний двор. По такой же схеме блокируем калитку, где рыба и ворота со стороны остановки. Исполнители те же. Потом заезжаем в ворота со стороны перекрёстка и начинаем чистить передний двор. В здание не суёмся, пока не убедимся, что ни одного зомбака не осталось за спиной. Потом блокируем выходы из здания и чистим внутренний двор, потом задний. Ну и напоследок самое сложное — само здание. Здесь разбиваемся на пятёрки и работаем по следующей схеме. — я выложил перед нами два новых листа бумаги, на которых было изображено схематически внутреннее устройство первого и второго этажа. По этой схеме красными стрелками были нанесены маршруты движения боевых пятёрок. Все склонились над схемами и ненадолго замолчали.

— У меня есть предложение. — Подал голос Женя. — После удара брандспойтом зомбаки на какое-то время теряют ориентацию в пространстве. Хоть голыми руками бери. Мои люди пришли в бойцовках, ну, таких, как у меня. — Пояснил он, видя моё недоумение. — С инвентарём. Так вот впереди идут мои. Каждого страхуют три-четыре автоматчика. После удара брандспойтом мои начинают добивать заражённых, автоматчики на подхвате. Потом опять удар, работа. И экономия боеприпасов хорошая будет.

— Ну, на открытом пространстве эта тактика сработает. Но там много различных павильонов. — Вмешался Олег. — Я со своими тогда по павильонам пойду.

— Идёт. Ну, всё. С Богом!

Мы вышли на улицу и окунулись в самую гущу подготовки. Шел предбоевой инструктаж, проверка оружия, нервные смешки. Чуть в стороне человек пятнадцать пожарников в брезентухах и касках поигрывали в руках топорами и битами.

— А биты откуда? — Спросил я Женю.

— Так там рядом магазин спорттоваров есть. Оттуда и взяли. Вещь хорошая. На практике опробовали.

— Справятся твои ребята? Как думаешь?

— Справятся. Не впервой.

— Никита! — подошёл ко мне Егор. — Там к тебе Сергеич рвётся. Хочет поговорить.

— Какой ещё Сергеич?

— Ну, вчерашний. Который напился вчера.

— Он ещё здесь? Я же сказал, за ворота.

— Мне сейчас некогда с ним разговаривать. Да и смысла не вижу.

— Я тебя прошу, поговори.

— Только ради тебя. И недолго.

Егор отошёл и вернулся с давешним бузотёром. Бледное лицо, взгляд побитой собаки, в дрожащих руках пакеты и банки сухого пайка.

— П-прости меня. — Дрожащим голосом еле слышно произнёс страдалец.

— Проспался, что ли?

— Не выгоняйте меня. Я всё понял.

— Ничего ты не понял. Ты боишься на улице оказаться один и без оружия. А вчера ты сказал то, что думаешь. По твоему мнению только ты здесь, бедный, пашешь. А мы, бездельники, на тебе ездим. Вот пойди, прогуляйся там, где мы каждый день гуляем. Туда, где моя жена гуляет. Ты же считаешь, что я её на тёпленькое местечко пристроил. А то, что она, женщина, с автоматом бегает, жизнью рискует, а ты под охраной, в безопасности, по хозяйству работаешь, это нормально?

Я специально выбирал наиболее обидные и хлёсткие слова, так как заметил, что вокруг нас собирается всё больше народа. Пусть будет хорошим уроком для остальных. Сергеич задрожал всем телом и неожиданно бухнулся на колени.

— Не губи, Никита. Оставь меня. Что хочешь, сделаю, только не выгоняй.

А вот это запрещённый приём. Я такого не ожидал. И что теперь делать?

— Встань. Вину искупишь. Женя, у тебя брезентуха есть свободная?

— Найдём.

— Найди. — И уже Сергеичу. — Если не хочешь за ворота, пойдёшь с пожарниками в первых рядах. Из оружия только бита. Но учти, на базе я тебя всё равно не оставлю. С первым рейсом к воякам. Ну? Что выбрал.

— Пойду с пожарниками.

— Женя, забирай его.

Демидов повёл косячника с собой, и спустя некоторое время он, уже в робе, повторял за, что-то объясняющим ему пожарниками, удары битой. Такой мощи от водяной пушки я не ожидал. Один залп и зомбаков как метлой смело метров на двадцать, если не больше. Ребята Сергея выскочили из полицейской «Нивы» и споро закрыли ворота. Калитку на рыбе и ворота со стороны остановки постигла та же участь. Сразу, по моей отмашке, в основные ворота влетел заряд воды, подметя заражённых у входа, и в освободившийся проём въехали сразу две пожарки и встали, развернувшись веером. Следом забежали, сразу разворачиваясь цепью, пожарные с топорами и битами наперевес. В брезентовых робах и рукавицах, в касках с опущенным забралом они походили на одинаковых оловянных солдатиков. Второй волной развернулись в цепь базовские ребята. Ещё один залп из двух стволов, зомбаки летят, словно кегли, ломая руки и ноги. Следом, словно коршуны на добычу, налетают пожарные, круша битами и топорами кости и черепа. Зомбаки вдруг оттянулись в глубину двора и стали сосредотачиваться в проходах между павильонами. Открытое пространство двора оказалось свободным, однако возникла угроза удара по пожарникам с флангов. Точно живчик где-то окопался.

— Дима! — Позвал я по рации. — Бери своих десять человек и на правый фланг. Видишь, где они укрываются? Игорь! На тебе левый фланг. Ира! Ганс! Ищете живчиков. На бой не отвлекаетесь. Вот хоть один точно есть.

Треск выстрелов справа и слева показал, что хитрость зомбаков не удалась. Зомби стали отступать, пытаясь раствориться в проходах между павильонами, однако навтречу им попёрли заражённые, теснимые пожарными по центру. Ну, дальше уже был детский сад. Переиграл сам себя живчик. Ребята блокировали вход во внутренний двор и заперли обе двери в здание.

— Олег! Твой выход!

— Понял.

На территорию въехали два инкассаторских «Форда», из которых высыпали ребята Олега в чёрной ОМОНовской экипировке и стали сноровисто зачищать павильоны. Аж загляделся, как красиво это у них получилось.

— Никита! — Вскоре вышел Олег на связь. — У меня чисто.

— Понял! Всем внимание! Заходим во двор.

Пожарники оттянулись назад и в первую линию выдвинулись автоматчики. Теперь пожарники прикрывали тылы. Открытые прилавки во внутреннем дворе оказались слабым укрытием, и зомби больше играли роли мишеней в тире.

— Есть живчик! — Отметилась Ира. — На втором этаже на галерее скакал. Сняла.

— Не расслабляйтесь. Должен ещё один быть, как минимум.

Действительно, буквально на секунду замешкавшись, зомбаки опять стали организованно отступать, что им не помогло особо, так как прятаться там было негде. Да выхода во внутренний двор тоже заперли и взяли на прицел оба тоннеля, выводящие на задний двор. В этих тоннелях были павильоны, поэтому я опять пустил вперёд ребят Олега. Вот работают ребята! Куда нам до них! Оба тоннеля зачистили чуть ли не мгновенно.

— Женя! Твой выход. С грузовых ворот пожарки загоняй. Мы с тоннелей зайдём. «Тайфун» и Урал тоже с грузовых. Снайпера, не расслабляемся.

— Поняли.

Выждав пару минут, я дал команду на выдвижение через тоннели. Ребята выскочили на задний двор к самому веселью. Отброшенные мощными струями из брандспойтов, зомби летели прямо под ноги бойцам, где оглушённые попадали прямо под пули и удары бит и топоров. Влад, из люка «Тигра», словно косой, выкашивал из ПКМа целые ряды. Горячие гильзы сыпались чуть ли не мне за шиворот. Открытое пространство зачистили быстро, а вот между контейнерами строительного рынка завязли. Зомби прятались в неожиданных местах, неожиданно наносили слаженные удары и снова отступали. Появились первые потери. Бой переходил в затяжную фазу.

— Ира! Ганс! Что спите?

— Не спим мы!

— Живчика срочно снимать надо, а то он здесь нам дел наворотит.

— Да ищем! Никита! За вещевым рынком их толпа рыл в двадцать!

— Принял!

Ох ты! Прямо засадный полк воеводы Боброка! Это же они сейчас нашим в тыл ударят!

— Олег!

— На связи.

— Срочно своих за вещевые ряды. Там рыл двадцать затарились. Готовят удар в тыл.

— Принял.

Олег не мелочился. Прямо на своих «Фордах» залетел за павильоны с вещами и олт туда раздались автоматные очереди.

— Нашёл! — Раздался голос Ганса. — Вот он, чертила, на контейнере залёг!

— Снимешь?

— Сейчас. — И через секунду. — Готов!

Вот теперь видно, что живчики кончились. Зомбаки замешкались и стали тыкаться из стороны в сторону. Бой закончился быстро. Остаётся только здание. Но с ходу штурмовать егосмысла не было. Людям надо прийти в себя, отдохнуть. Всё равно все выходы из него заблокированы, а на территории уже безопасно.

— Все частный отбой. Командирам подразделений ко мне. — Скомандовал я.

Люди попадали на землю там, где стояли. Чувствовалось напряжение и усталость. Значит, правильно я решил не торопиться. Сейчас бы наделали ошибок сгоряча. А здесь ошибка — это чья-то жизнь. Командиры собрались возле меня, тоже взмыленные, как ездовые лошади.

— Доложите о потерях.

— У меня двое покусанных. — доложил Сергей.

— Мои все в норме. — Это Женя. Ну кто бы сомневался при их экипировке.

— Мои тоже. — Это Олег.

— Моим четырём головы разбили. Кому камнем, кому арматурой. Но жить будут. Они сейчас в медпункте.

— У меня все в порядке. — Доложил Олег.

— Хорошо. Жаль ребят твоих, Сергей. Но это война. Ничего не поделаешь. Сейчас организуем охрану периметра. Егор, обеспечь подвоз чая и печенья какого-нибудь с базы. Вахтовку возьми. Пусть люди отдохнут. Придут в себя. Никуда эти зомбаки из здания не денутся. И ещё, обед твои пусть на всех готовят и по первой команде везите его сюда. Здесь будем обедать.

— Так мы что, до обеда не управимся?

— Не управимся. Пока зачистим. Пока приберём здесь. Работы много. Трупы куда-то вывозить надо. Пусть ГАЗон готовят.

— Понял.

— Да, Олег, круто твои работают. Я, прямо засмотрелся.

— А у меня бойцы в основном СОБРовцы бывшие. Сам собирал.

— Ясно. Ну, всё. Давайте к людям.

Мужики разошлись, а я подошёл к одиноко стоящей неподалёку жене.

— Устала? — Спросил я, глядя на осунувшееся лицо с тёмными кругами под глазами.

— Есть немного.

— Я за тебя переживал. В какой-то момент совсем потерял тебя из виду и жутко испугался.

— Я сама испугалась. Особенно когда эти из-за контейнеров попёрли. Вот жутко было.

— Может, в здание не пойдёшь?

— Как это не пойду? Я в команде. Куда команда, туда и я.

— Вот упрямая! Тогда со мной пойдёшь.

— А ты тоже с нами?

— Конечно. Это здесь я был должен больше за боем следить, чем стрелять. А там так не получится. Ладно, пошли, присядем где-нибудь. Отдохнём, что ли. Я и сам устал, как собака.

Вскоре привезли чай. Мы со Светой присели на бухты кабеля, приготовленного, видимо, для продажи и стали прихлёбывать горячий напиток из пластиковых одноразовых стаканчиков. Хорошо. Солнце стало припекать вполне по-весеннему. Даже жарковато становится. Взгляд упал на пожарных. Вот кому не позавидуешь! Парятся, небось, в своих брезентухах. Ну да они люди привычные. Они в этих робах в огонь лезут. Далее мой взгляд переместился на банковских. Вот крутые ребята! Как они лихо павильоны чистили. Ну да. Все, практически СОБРовцы. Их там учат, как помещения захватывать. Стоп! А это мысль!

— Игорь! — Крикнул я. — Подойди, пожалуйста!

— Чего хотел?

— Мысль одна в голову пришла. Понимаешь, второй этаж — это сплошные бутики. Масса стеклянных перегородок и ни одной более-менее капитальной стенки. Сейчас, если толпой пойдём, перестреляем друг друга. Да ещё и пятёрка патрон рикошетный. Потери, чувствую, большие будут. И в основном от своих.

— Ну, я понял. И что дальше?

— Катастрофа случилась в понедельник утром. Ну, здесь на территории понятно. Товар открыто лежит. Люди здесь же и ночуют, чтобы товар стеречь. А внутри что, бутик закрыл и домой. А утром кто пришёл, а кто и поспать подольше решил. День-то не базарный. Там и в такие дни покупателей не много было. А уж с утра в понедельник… Короче, внутри здания зомбаков не может быть много. Твои люди, подготовленные в помещениях работать. Вон как лихо павильоны зачистили. Моё предложение такое: я со своими ребятами при поддержке пожарных заходим на первый этаж, пробиваем вам дорогу к обеим лестницам, запускаем вас туда и держим оборону, стягивая на себя тех, кто на первом шарахается. Ты со своими ребятами поднимаетесь и чистите второй этаж. Как только там зачистите, мы дочищаем первый. Как тебе?

— Согласен. Там много людей не нужно. Только мешаться будут. Поддерживаю.

— Ну, тогда готовность полчаса.

— Принял. — Олег шутливо отдал честь и направился к своим.

Через полчаса я собрал всех командиров. Люди собрались быстро, столпились вокруг меня, с тревогой глядя в глаза. Отдых расслабил и воевать уже никому особо не хотелось. А кому охота? Я бы тоже сейчас в шезлонге на пляжике с книжкой повалялся.

— Слушай моё решение. — Произнёс я, обведя всех взглядом. — На зачистку идут подразделения Игоря, Жени и Олега. После совещания задержитесь. Старший на всё время проведения операции я. Остальные — наведение порядка на территории. Все трупы убрать. Приступить к разборке павильонов на переднем дворе обязательно. Задний двор — на усмотрение Егора. Старший Егор. Задержись тоже. Все свободны. Когда остались только те, кого назвал, я повернулся к Егору.

— Егор, сразу планируй территорию. Где склад ГСМ, где автопарк, где механики. Ну, сам разберёшься. По ходу с павильонами на заднем дворе тоже разберёшься. Передний двор чисти полностью. Чтобы просматривалось всё. И, я понимаю, что ломать не строить, но разбирайте павильоны аккуратно. Там на втором этаже все перегородки стеклянные. При зачистке побиться могут. Вот там стены от этих павильонов и пригодятся.

— Понял.

Егор повернулся и пошёл к толпе, ожидающей, что будет дальше. Остальные уставились на меня. Олег-то в пояснениях не нуждался. А вот остальные были явно в непонятках. Не отвлекаясь на то, чтобы забрать схемы из тигра, я стал чертить план здания ножом прямо на грязном асфальте.

— Вот, смотрите. Заходим отсюда. Первыми идут Игорь, Влад, Сёма и двое твоих, Игорь, новеньких. С вами пять пожарников. Влад, пулемёт оставь, автомат возьми. Следующие ребята Олега. Замыкающие я, Света, Тимур, Костя и Серёга. С нами тоже пять пожарников. Прорываемся к первой лестнице. Половина твоих, Олег, поднимаются наверх. Моя группа с пожарниками остаётся на прикрытии лестницы. Игорь, твоя группа вместе с приданными пожарными прорывается ко второй лестнице, запускаете вторую группу Олега и держитесь там.

— А как первый этаж? — Удивился Игорь.

— Первый этаж всего одно крыло занимает. Пока лестницы держать будем, на нас большая часть зомбаков и так выползет. А когда Олег второй этаж зачистит. Потом общими усилиями и на первом порядок наведём. Всем всё ясно?

— Так точно.

— Ну, тогда готовность пятнадцать минут. Сбор у входа в здание у обувного павильона.

Эх, жаль Графа оставили на базе. Конечно, на территории он бы только мешал. Но в замкнутом пространстве основного здания в лабиринте бутиков его помощь была бы очень кстати. Вошли сразу со стрельбой. Похоже, у них здесь образовался целый клуб одиноких сердец. Или любителей подглядывания. Как бы то ни было, желающих поглядеть, что там за дверями происходит, было много. Они бы, наверное, были бы не прочь и к веселью присоединиться, но двери закрыты были. Оставалось только подглядывать. Ну за подглядывание наказывают. Ещё в детстве учат, что это нехорошее занятие. Коридорчик зачистили быстро, пробились к первой лестнице и, пожелав остальным удачи, заняли оборону. Первая группа банковцев быстро поднялась по лестнице и почти сразу наверху загремели выстрелы. У второй лестницы тоже было весело, да и нам тоже не давали скучать. Из-за поворота нарисовался зомби, за ним ещё один, и ещё. Ну, с этими более-менее было ясно. Товарищ Калашников решал проблемы быстро, а ват группа заражённых, появившихся вдруг из коридора напротив, создавала некоторые сложности. Стрелять было нежелательно, так как на линии огня оказывалась группа Игоря. Вот такие сложности я и предвидел, когда привлёк в усиление пожарных. Ребята в робах встретили зомби дружными ударами бит с молодецким хеканьем. Среди пожарников под прозрачным забралом я разглядел лицо давешнего косячника. А неплохо мужик работает. Бита в его руках так и летает. Долго любоваться его работой некогда было. Опять из-за поворота повалили зомби и пришлось заниматься ими. В общем, обычная работа. Выстрелы наверху стихли. Хорошо работают ребята. За всё время зачистки только раз я слышал звон разбитого стекла. А у нас тут стекло дождём сыпется. Будет теперь работа у Егора: пустые проёмы щитами заколачивать. Сверху спустились Ребята Олега.

— Никита, здесь сами справитесь? — Подошёл ко мне СОБРовец.

— Справимся. А что?

— Там во внутреннем дворе четыре магазина, складские помещения, туалеты и душевые. Мы тогда их просто закрыли. А сейчас неплохо бы их зачистить.

— Хорошо. Занимайся. А мы здесь сами.

Ребята в чёрном, повинуясь безмолвной команде Олега, слаженно перетекли во внутренний двор. Да-а. Нам до них далеко.

— Игорь! — Вызвал я по рации. — Двоих оставляешь у лестницы. Пусть под лестницей затарятся, чтобы под пули не попасть, и держат под контролем выходы из коридоров. Остальные по правому коридору. Работайте осторожнее, чтобы нас не зацепить. В бутиках пусть пожарные помашут своими битами.

— Понял.

— Света, Сёма, тоже под лестницу и тоже контролируйте с этой стороны. А мы по крайнему с этой стороны пойдём.

В принципе, коридоры были чистые. Все, кто там был, давно вышли на наши выстрелы и упокоены. Оставалось чистить только бутики, с чем успешно справлялись пожарные. Вскоре всё было закончено. Мы вышли во внутренний двор, где весело перекусывали ребята Олега, нарезая широкими десантными ножами шматки копчёного сала.

— Откуда такая роскошь? — Я подошёл к с удовольствием уплетавшему бутерброд Олегу.

— Так вон там мясные ряды были. Ну и рядом склады. Мясо в холодильниках, конечно, пропало. Мы один открыли, чуть не проблевались. Надо будет в противогазах там обработку проводить. А вот в холодном складе всё солёное и копчёное сохранилось. А там этого копчения завались.

— Ну тогда угощай давай своими трофеями.

— Держи. — Он протянул и мне сложную конструкцию из хлеба, сыра и сала.

— Спасибо. А хорошо поработали.

— Отлично. Такую территорию зачистили. И база будет что надо.

— Я об этой базе с самого начала мечтал. Да руки были коротки.

— Ну, колхозом и батьку бить легче.

Мы перекусили и вышли на задний двор. Работа кипела вовсю. Люди перетаскивали прилавки, разбирали павильоны. Небольшой юркий погрузчик сгребал трупы в кучу и грузил в ГАЗон.

— Сергеич! — Позвал я бывшего дебошира, стоявшего неподалёку.

— Да, Никита. — Подошёл он ко мне, весь внутренне напрягшись.

Люди, помня о нашем конфликте, подошли поближе и явно ожидали продолжения.

— Ну, что? Как тебе прогулочка? Получше, чем на хозяйстве работать?

— Да нет. Лучше уж лопатой махать, чем так. Я чуть в штаны не наложил.

— А ты нам завидовал.

— Я ещё раз прошу прощения. Был не прав. Не прогоняй меня.

— Показал ты себя хорошо. Сам видел, как ты воевал. К воякам хочешь? Я завтра детей и женщин повезу. Только учти, там тоже никто не даст отдыхать.

— Нет. Я хочу здесь остаться.

— Ладно. Свой позор ты, считай, кровью искупил. Оставайся.

Как раз настало время обеда. Во двор заехала вахтовка, из которой стали выгружать кастрюли с едой, стопки посуды и картонные коробки с хлебом. Мы здесь обедать не захотели и поехали на базу. Поедим в цивилизованных условиях, заодно и помоемся. Есть у меня ещё одно дело. Девчонки сноровисто накрыли на стол, и мы уселись обедать.

— Никита, а что дальше? — Спросил меня Игорь, увлечённо хлебая рассольник.

— В смысле? — Не понял я.

— Ну, зачистили мы Крытый, теперь туда все переезжаем?

— Знаешь, Игорь, не хочу я эту базу оставлять. Слишком много труда в неё вложено. Основная масса людей туда уйдёт. Здесь попросторнее будет. Заживём.

— А дальше?

— А дальше видно будет. Мы сейчас не одни. Вон сколько общин. И в каждой свой руководителей. И каждый имеет право голоса. Теперь у нас, вроде как коллегиальный орган управления. Если мою идею поддержат, изберём президента, или как там его обзовём, введё1 м товарно-денежные отношения и будем жить. Люди, как и раньше, будут сами зарабатывать свою зарплату, сами строить свою жизнь. Кончится эта коммуна. Меня, лично, это отсутствие индивидуальности отвлекает.

— Сам-то в президенты метишь?

— Как раз нет. — Засмеялся я. — Я на вольные хлеба.

— И чем заняться думаешь?

— А тем же, что и сейчас.

— А нас берёшь?

— Насильно никого не тащу. А кто в команде останется, только рад буду. Так что думайте.

— А что думать? Я с тобой.

— Так, мужики, не будем пока торопиться с решениями. Ещё ничего не изменилось. Как встанет такой вопрос, тогда и будете решать. А сейчас на двух машинах проедемся за город.

— А что там?

— Будем искать строительные материалы, бетонные плиты и так далее. Сидеть, когда другие на рынке впахивают, нельзя. Работать там есть кому. А вот строительные материалы понадобятся по любому. Так что доедаем и готовимся к рейду.

— Да мы, как юные пионеры, всегда готовы.

Выезжая, по пути заглянули на рынок. Там работа буквально кипела. Задний, по крайней мере, двор от трупов был уже очищен. Ребята из хозслужбы мастерили какую-то выгородку в глубине двора.

— Егор! А что ты там задумал?

— Склад ГСМ там будет. Вот сейчас огородим и вышку поставим для охраны. А ты куда собрался?

— Стройматериалы поищу. Думаю, от бетонных плит ты бы не отказался.

— Это точно.

— О! Никита! — Подошёл к нам Олег. — Классное дело сегодня провернули. Может, вечерком отметим новоселье?

— Нечего ещё отмечать. На том, что зомби с рынка выбили, дело не закончилось. Нужно в здании оборудовать жилые помещения, наладить быт, оборудовать территорию. Вот когда своих всех сюда перевезёте, и здесь жизнь закипит, вот тогда и отметим. А сейчас есть дельный совет. Вот этот дом стоит совсем рядом. Подгоняйте к ближайшему подъезду пожарку. Брандспойтом пусть удерживают заражённых на расстоянии. Твои, Олег, бойцы пусть подъезд зачистят, и таскайте из квартир мебель. Потом так же следующий подъезд. Только мою квартиру не трогайте. Она как раз в том подъезде. Вот и обеспечите людям нормальные бытовые условия. Только всякие там кресла и журнальные столики не берите. Не до них пока. Кровати, там, диваны. На чём спать можно, короче. Ну и шифоньеры не забудьте. Хватит народу по сумкам вещи держать.

— Как только с перегородками закончим, займёмся.

— И ещё. Там на втором этаже административный блок. Там штаб оборудуйте. Вечерняя планёрка там сегодня. Ладно, поехали мы.

— Удачи.

Первым делом я решил наведаться на ту стройку, где мы генератор нашли. Много там было стройматериала. Поехали через негостеприимную заправку. Хотел я посмотреть ради интереса, что там сейчас. Заправка ничем хорошим не порадовала. На площадке валялись ружья вперемежку с полуобглоданными костями, а один из заражённых задумчиво волочил за ремень по земле «Сайгу», бродя между колонок. Вообще зомбаком было неприлично много для какой-то заштатной автозаправки. Видимо их штаты пополнились бывшими хозяевами. В окнах конторы мелькнул живчик и зомби активизировались. Они вдруг довольно слаженно повернулись в нашу сторону и, под прикрытием колонок уверенно двинулись к нам. Ну, особо нам на этой заправке ничего не надо было, поэтому, не тратя без толку патроны, мы поехали дальше. На стройплощадке нас встречали, как обычно, заражённые, бесцельно бродящие по кучам строительного мусора. Заскучали, наверное, без нас. Трупы гастарбайтеров уже растащили по косточкам, а на стреле автокрана грелись на весеннем солнышке два живчика. Увидев нас, они напряглись и попрыгали вниз, стараясь укрыться в недрах недостроенного здания. Сверху защёлкала СВД Иры, с «Тигра» её подхватил пулемёт Влада. Зомби слаженно кинулись к нам, прикрывая своими телами убегающих. Однако, если с низкого «Тигра» живчиков уже было не достать за телами тупых, то Ире с высоты «Тайфуна» подобная преграда помехой не была. Короче, добежать живчикам не удалось. Второго Ира достала уже в дверном проёме. Выпав из-под влияния, зомбаки попытались искать убежище, но было уже поздно. Защищая себя, живчики невольно оказали нам услугу, собрав всех заражённых на небольшом пространстве. Влад разобрался с ними в один ствол. Нам даже патронов тратить не пришлось. Закрыв ворота, мы спешились и стали изучать объект. Ну, в принципе, неплохо. Прямо за домом стоял КАМАЗ — шаланда, гружённый бетонными плитами перекрытия. Под навесом высились стопки досок, а в стоящем рядом сарайчике нашлись мешки с цементом и пачки фанеры. Ну, про кучи песка и гравия и говорить не надо. Таскать, не перетаскать. Ну, КАМАЗ с плитами мы сразу забираем. А остальное пусть хозяйственники вывозят.

— Игорь! Надо КАМАЗ и автокран завести. Справишься?

— Как два пальца!

— Мужики, кто КАМАЗ поведёт?

— Давайте я. — вызвался Сёмка.

— А я тогда на автокран. — Отозвался Костик.

Машины завелись быстро и мы, прикрыв ворота и замотав ушки проволокой, поехали на базу. Крытый рынок изменился. Задний двор разгородили прилавками, и теперь уже было видно, где стоянка техники, где механические мастерские, а где хозяйственная зона. На складе ГСМ уже стояли автоцистерны. Из здания раздавался стук молотков и весёлый мат. Егор выскочил из дверей и обрадовано уставился на наши трофеи.

— Это ещё не всё. — Отвлёк я Егора от созерцания автокрана. — Там ещё полный склад цемента, доски, фанера, песок, гравий, ну и по мелочи там. Нужно будет экспедицию организовать и вывозить всё оттуда.

— Конечно. Машин бы ещё.

— Я думал над этим. Поблизости я автохозяйств не знаю. Разве что на работу к себе заскочить. Там бортовые машины есть. А вот где самосвалы взять — ума не приложу. Завтра к воякам поеду, на обратном пути заскочим.

Вечером собрались уже в новом штабе. Просторное помещение было до катастрофы кабинетом начальника рынка. Солидный письменный стол с большим кожаным начальническим креслом, ноутбуком, всякими органайзерами и приставным столиком, сбоку длинный стол для совещаний со стульями по кругу и таким же кожаным креслом во главе. Неплохо жил начальник рынка! Неплохо. Когда я вошёл, все уже сидели вокруг стола. Свободным было только кресло во главе. Я откатил кресло в сторону, взял стул от приставного столика и уселся на него.

— Ты чего, Никита? Вполне заслуженное кресло руководителя.

— Ну, мы все здесь руководители. Каждый из нас смог организовать людей и приложил все силы к их выживанию. Даже то, что мы вместе приняли участие в операции по захвату рынка, говорит о том, что вы тоже думаете о будущем людей, которые доверили нам свои жизни. Вот организуем полноценную жизнь на этой базе, тогда и решим, кто будет всем этим руководить.

— Выборы, что ли проведём? — Со смешком спросил Женя.

— А там и решим, всеобщие выборы, или между собой договоримся. Ладно, сейчас к насущным вопросам. Егор, как дела обстоят с обустройством базы?

— Территорию расчистили, задний двор практически обустроен. Оборудовали склад ГСМ, стоянку автотранспорта, выделили место под механические мастерские. Сейчас там Саша возится. Завели генератор.

— Да. Повезло нам, что здесь стационарный генератор был. Не пришлось со старой базы тащить.

— Точно. Внутренние помещения практически готовы. Завтра с утра будем делать вылазки за мебелью, как ты сказал. Готовим экспедицию на стройку за стройматериалами.

— Когда заселять людей планируете?

— Думаю, послезавтра уже.

— Хорошо. Что с продуктами?

— Спасибо рынку, хорошо. Сегодня не успели закончить опись продуктов. Завтра продолжим.

— По строительному рынку как?

— Проинспектировали и переписали. Всё в дело пойдёт.

— Дима, что с мехмастерскими?

— Пока готовим. Со старой базы рано переводить. Когда будет готово?

— Завтра закончим.

— Постарайся. А то на старом месте тесновато.

— Сделаем.

— Саша, что с охраной?

— Сегодня заступают люди Сергея. Мои на старой базе пока.

— Тогда вопрос к Сергею.

— Посты выставлены. Караульная служба налажена. Даже прожектора успели установить.

— Хорошо. Теперь на перспективу. Создаётся просто огромная база. Если ещё Гагарина и Кремлёвскую перегородим, вообще территория будет ого-го. Я думаю, надо отпускать людей на вольные хлеба.

— Это как? — Не понял Сергей.

— А как до катастрофы было? Было государство, и был частный сектор. Государство обеспечивало функционирование армии, полиции и жизненно важных объектов. Все работающие в вышеназванных структурах получали зарплату у государства. Частный сектор трудился на себя и зарабатывал сам свои деньги. Вот я и предлагаю вернуться к этой системе. Люди устали уже от коммуны.

— Неплохо. — Удивился Гена. — И как ты планируешь это сделать в нашем государстве??

— Продукты питания остаются в собственности государства. Возможности самим готовить еду пока ни у кого нет, поэтому организуем работу обеих столовых за чисто символическую плату. То есть работники столовых однозначно сидят на зарплате. Дальше. На базе Димкиной службы охраны организуется армия. Тоже на зарплате. Руслан организует полицию. Их работу тоже оплачивает государство. У Егора хозслужба тоже. Егор, штат сам обмозгуешь. Что-то, может я упустил, ну так, одна голова хорошо, а несколько лучше. Если мой план будет принят, добавите. Остальных отпускаем на вольные хлеба. Кто чем захочет, тем пусть и занимается. Кроме криминала, естественно.

Все загалдели, шумно обсуждая между собой моё предложение.

— Интересная тема. — Опять подал голос Гена. — А что использовать в качестве валюты?

— Помнишь, перед операцией по освобождению от зомбаков рынка я тебе говорил, что твоя голова нам ещё пригодится?

— Помню.

— Вот сейчас она и нужна. Думай, Гена, думай. Можно использовать взаимозачёты. Каждому за работу начисляются баллы. И все услуги имеют цену в баллах. Человек пользуется определённой услугой и с его счёта списывается нужное количество. Может, как-то так?

— Слишком сложно. В банке, где наша база, есть какое-то количество денег. Достаточно большое, скажу я тебе. Наверное, надо их использовать. Завтра с утра мы их вывезем сюда.

— Прекрасно. Деньги привычные для народа. Да и подделать их, по крайней мере в наших условиях нереально. Тогда вот вам ещё одна структура государственная — банк. Гена, всё это на тебе тогда. Продумай ценовую политику, зарплату там, ну и всё такое.

— Инициатива имеет инициатора. — Засмеялся Сергей. Все дружно его поддержали.

— Я так понял, мой план принимается? Ну тогда работаем в этом направлении. Дима, продумай, сколько тебе нужно людей для того, чтобы организовать охрану обеих баз и пехоты на выезды. Завтра уже пехота потребуется для вывоза стройматериалов.

— Понял.

— Вот тебе и армия. Кстати, нужно будет ввести всеобщую воинскую подготовку. Дима, на тебе подготовленные инструктора. Ладно. Пора спать. День тяжёлый был. Отдыхайте. Всем спокойной ночи. Да, и ещё, опросите своих, кто захочет в гарнизон. Я завтра к воякам поеду. Завтра жду желающих с утра.

Когда я зашёл в наш дом, на кухне пили чай Игорь, Света, Серёга, Сёма, Тимур, Влад, Костя и Ира.

— Ого! Что за посиделки, полуночники?

— Тебя ждём.

— С чего это вдруг?

— Мы решили остаться в поисковой группе.

— А кто вас гонит?

— Да ты не понял! Ты же говорил, что община перейдёт на товарно-денежные отношения. Вот мы и решили организовать этакий поисковый кооперативчик.

— А-а. Вот вы о чём. Фирма «Рога и копыта»?

— Да хоть и так. Как говорится, хоть горшком назови, только в печь не сажай. Ты с нами?

— Посмотрим, ребята. Очень бы хотелось, но пока мы всё задуманное не раскрутим, не смогу. Всё-таки это мой план. А потом кину эту госслужбу к чертям и к вам. Возьмёте?

— О чём речь. — Заулыбались вокруг. Всё-таки приятно после тяжёлого дня оказаться в кругу проверенных друзей, которые рады твоему обществу.

— Нальёт мне кто-нибудь чая или нет?

Мы почаёвничали ещё полчаса и разошлись по комнатам. Всё-таки устал я за сегодня. Раздевался уже засыпая. Вот и прошёл ещё один день. День, в котором был сделан огромный шаг к возвращению в нормальную жизнь.

День девятый

Утро началось как-то суматошно. В предвкушении переезда люди возбуждённо собирались на работу. Даже места в столовой освобождались достаточно резво. Надоело, видать, людям жить в замкнутом пространстве. На рынке-то по любому простору больше.

Стали подъезжать наши новые члены. Привезли несколько кандидатов на переселение в гарнизон. Мы погрузили всех в «Тайфун» и на двух машинах выехали к воякам. На объездной, после кладбища дорога пошла вверх и с высоты дорожного полотна я увидел вдали кое-что, заинтересовавшее меня.

— Игорь! Здесь Никита.

— Игорь на связи.

— А ну-ка глянь направо. Во-он туда, вдаль. Что видишь?

— Строения какие-то. Ого! Кажется, бараны пасутся.

— Угадал. Кошары это. Что, смотаемся?

— Давай.

— Серёга, крути руль по курсу.

— Есть.

Мы съехали с дороги на разбитую грунтовку и, спустя минут пятнадцать подъехали к кошаре. По загону слонялись несколько зомби, а по полю тут и там паслись на молодой весенней травке штук двадцать баранов. И, как подарок судьбы, рядом с кошарой стоял убитый, но ещё на ходу, скотовоз.

— А ну-ка, мужики, давайте зачистим эту кошару и баранов в скотовоз. Игорь, давай на машине по кругу. Сгоняй баранов в кучу.

— Ты что, Никита, решил скотоводством заняться?

— Да не мешало бы. Только не потянем мы ещё и это. Хочу их той общине возле скотного рынка отвезти. Ну и на долю по мясу договориться. Мясо-то свеженькое не мешает. Я по любому планировал к ним заехать, взаимовыгодные отношения наладить.

— А это идея!

Игорь на «Тигре» поехал вокруг баранов по спирали, постепенно сбивая пугливых овец в одну кучу, пока мы освобождали кошару от заражённых. Граф активно ему помогал, тоже носясь по степи с громким лаем, как оглашенный. Откуда-то из-за кошары выскочила ещё одна кавказская овчарка и помчалась к Графу. Тот вдруг застыл, уставившись на псину. Овчарка подскочила к нему и попыталась с ходу вцепиться Графу в горло. Не на того напала. Наш боец легко уклонился от страшных зубов, сбил её широко грудью и уже сам слегка сдавил своими клыками горло соперника. По-моему, они там немного пообщались на своём, на собачьем, и Граф сопернику что-то доходчиво объяснил. Как бы то ни было, когда Он разжал зубы, чужак больше не возникал, всем своим видом признавая свою неправоту и главенство Графа. Хорошо, что на момент катастрофы зомби были внутри кошары, а бараны снаружи. Так бы они за неделю всё стадо съели. Изначально, видимо, животных было больше, но до кого-то зомбаки всё-таки добрались, ну а основная масса уже разбрелась далеко по степи и сейчас гоняться за ними себе дороже. Ну, хоть что-то. За час управились и покидали баранов в скотовоз. Тесновато получилось, но ничего, ехать недалеко. Пока возились, Игорь подружился с чужаком и, похоже, тоже стал собачником. Ну, по крайней мере, собаковладельцем.

— Сука! — Крикнул он нам. — Вот и нашлась Графу подруга.

Граф с гордым видом стоял возле Светы помахивая хвостом и как бы говоря, мол, куда вы без меня? Одно слово, люди. Собаку забрали с собой, и Игорь успел даже дать ей имя Герда, на которое изголодавшаяся без человеческой ласки животина отзывалась с готовностью. Так и поехали дальше. А ребята развернулись неплохо. Вот что значит свободный труд ради своей пользы. Времена рабства не прошли даром, поэтому нас встретили достаточно нервно. Однако, опознав нашу технику, недоразумение быстро уладилось. Ну ещё бы! Как никак мы тоже типа поучаствовали в их освобождении. По крайней мере у них сложилось такое мнение. Ну а мы что? Мы не против. Пусть думают так, если им хочется. Мы вышли из машин, причём Граф демонстративно держался возле Светы, а Герда, демонстративно не замечая Графа — возле Игоря. Нас обступили обитатели базы. Прошло всего пару дней, а во внешности людей что-то неуловимо изменилось. Конечно, они сменили своё рваньё на более нормальные одежды, а синяки и ссадины, полученные от их бывших хозяев, стали подживать. Но дело не в этом. Они изменились внутренне. Исчез тот затравленный взгляд, суетливые движения, внутреннее напряжение ссутуленных тел. Передо мной стояли крестьяне. Крестьяне, работающие на себя и на своей земле. В их взглядах читалась уверенность, а в движениях и позах — хозяйственная рациональность.

— Бог в помощь, селяне! — Шутливо поприветствовал их я. — Как жизнь вольная?

— И тебе не хворать, мил человек. — Поддержал мой шутливый тон достаточно пожилой мужик, которому точно бы подошла борода деда Щукаря из «Поднятой целины» Шолохова. — Вашими молитвами на хлеб да соль пробавляемся.

— А кто старший у вас?

— Да вон, пылит по дороге.

Действительно, по дороге от частного сектора к нам ехал, подскакивая на ухабах УАЗик. Из него вышел мужчина неопределённого возраста. Где-то между тридцати и пятидесяти лет. Бывает такое у людей, занимающихся тяжёлым физическим трудом на открытом воздухе. С ранних лет грубеет кожа и появляются морщины, глаза привыкают смотреть с постоянным прищуром, а спина сутулится от постоянных физических нагрузок.

— Я глава этого поселения. Григорий Родин. Чем обязаны нашим спасителям? — Поздоровался он с нами.

— Никита. Заехали посмотреть, как обустроились, ну и прикинуть, чем друг другу полезны можем быть.

— Да чем вы нам помочь то сможете? — Хитро сверкнув глазами ответил он. — Пахать землю за нас не станете небось?

Ох уж эта лукавая крестьянская порода! Он ведь, жук этакий, уже в голове калькулятор включил, прикидывая, что с нас поиметь может.

— Ну, такую работу кроме вас никто лучше не сделает. Хотим договор с вами заключить. У вас вон поля засеяны. Урожай будет. А у нас городские товары, которые вы на своих полях не вырастите. Меновую торговлю хотим заключить. Меновую, это можно. Только когда он, этот урожай ещё будет? Что ж шкуру неубитого медведя делить?

— Можно и по мясу договориться.

— О мясе тоже пока рано говорить. Поголовье небольшое. Пока приплод даст.

— А я сейчас у вас и не прошу. Есть такое предложение. Видишь, скотовоз стоит?

— Вижу.

— Там двадцать баранов. — Видя, как радостно разгорелись глаза Григория, я осадил. — Не спеши, Гриша. Это наши бараны. Мы их даём тебе, чтобы твои люди их растили их так же, как и своих. За это ваша доля в них, ну, допустим, пять процентов.

— Какие пять процентов? — Он аж подпрыгнул от возмущения. — Вы их привезли, на нас скинули, мол возитесь с ними. И за это всего пять процентов? Пятнадцать. Не меньше.

— Гриша, если бы мы их не привезли вам, у тебя этих семи процентов не было бы.

— Их кормить надо, смотреть за ними. За скотом уход, как за малыми детьми нужен. Тринадцать процентов.

— Ну сам посуди, тринадцать — цифра несчастливая. И не забывай, мы, всё же вас из рабства вытащили. А ты своих спасителей грабишь? Восемь процентов.

— Добро мы всегда помним. Только крестьянский труд тяжелый. Знаешь, сколько воды из речки надо натаскать, чтобы твои бараны от жажды не страдали. И за это тебе двенадцати процентов жалко?

В конце концов, сторговались на десяти. В принципе, это было ясно с самого начала, но Грише сам процесс торга доставлял огромное удовольствие. Так почему не подыграть?

— Игорь! Дай команду мужикам, пусть выгружают баранов.

— Так бросай машину здесь. — Опять хитро сверкнул глазами Григорий. — Мои сами и отгонят, и выгрузят. Что вам возиться?

— В принципе, ты прав. Оставим машину здесь. На обратном пути заберём.

— Так-вам-то зачем он? А нам в хозяйстве пригодится.

— Э нет! Скотовоз я тебе не дам. — Засмеялся я. Вот жучара! Уже и на скотовоз губу раскатал. С таким ухо востро держать надо. — Будем ещё скот искать. Что найдём вам свозить будем. Если вы не против, конечно. Ну а если вам в напряг, других найдём. Небось не одни вы агрокомплекс затеяли.

— Не в напряг. Ты что? Нам вези!

— Ну, воду таскать тяжело, возни много, кормить опять же. Сам говорил. — Уже я хитро поглядывал на Григория.

— Мало ли что говорил. — Буркнул тот, встревоженно глядя на меня. — труд крестьянский вообще тяжёлый. Так что, не трудиться теперь? Ты, главное, вези. Не переломимся.

— А ты откуда приехал-то?

— С базы нашей. Мы же там живём, а сюда людей на работу возим. Поехали, покажу, как устроились. Чаю попьём.

— Как устроились, посмотрю. А чай не будем. Некогда. И так задержались. Нам ещё к военным надо.

Устроились, конечно, неплохо. Взяли себе сразу почти квартал, внешний забор укрепили, внутренний снесли. Получился один большой двор.

— Молодцы. И зомбаков зачистили.

— Да где уж нам. Мы же не вояки. Обороняемся, это да. — Он показал на, серьёзного вида, мужиков с ружьями и автоматами, несущих свою службу в разных концах ограды. — Это военные зачистили, когда тех отморозков добивали. А сами мы не умеем. Да и боимся этих психов.

— Учитесь. Воевать с психами может и придётся. Умнеют они. Настороже будьте. Нас недавно в городе штурмовать пытались. Отбились, конечно, а вот супермаркет чуть не потеряли.

— Да ты что?

— Вот-вот.

— Слушай, Никит, раз уж мы взаимовыгодный договор заключили, может поможешь по дружбе. — Ох и лукавый же селянин мне попался! Так и не хочет нас отпускать, ничего не поимев.

— Что ещё?

— Магазин у нас есть. Ну типа сельпо. Помоги нам туда пробиться. Там много чего есть, а мы боимся соваться. Уж больно много этих ненормальных там.

— Извини, Гриша. Сегодня не помогу. Некогда нам. У нас в машине женщины с детьми. Надо их в гарнизон отвезти.

— А на обратном пути?

— Гриша, Вы жили без этого магазина столько времени, ещё немного потерпите. В следующий раз. А ты подумай, чем расплачиваться будешь. Всё-таки не прогулка. Дело серьёзное. — И видя, как погрустнел мой собеседник при слове расплачиваться, добавил. — Любая работа должна быть оплачена соответственно. Особенно опасная работа наёмника. Ну или вояк попроси. Они тебе бесплатно зачистят. Вы ведь под ними ходите? И патроны у них дармовые, и техника крутая. Ладно, не грусти. Поехали мы.

В часть заехали уже, как себе домой. Дежурный на блокпосту только наскоро глянул в салоны машин, не везём ли диверсантов, и махнул рукой. Проезжай, мол, не задерживай. Припарковались уже в привычном месте возле казармы и я, отправив Свету к маме и возложив на Игоря хлопоты по передаче людей, сразу поспешил к начальнику штаба. Полковник Семёнов был на месте. Дуя на горячий кофе в кружке, он водил своим толстым пальцем по карте города, лежащей на столе и что-то быстро чиркал в своём блокноте. Увидев меня, обрадовался.

— Привет, партизан! Как дела? Мне доложили, что ты приехал, ноя не ожидал, что ты так быстро явишься пред мои светлые очи. Думал, что как всегда, особого приглашения ждёшь.

— Обижаете, Пётр Алексеевич. Ну было пару раз, каюсь. А так я к вам со всем уважением и нижайшим поклоном. — Засмеялся я.

— Ладно, политесы закончим. Рассказывай, что нового. Два дня ни слуху, ни духу. Как там ваша операция?

— Отлично. Справились на отлично. Сейчас обустраиваемся. Народу-то уже больше ста человек набирается. И ещё расти будем. Есть куда.

— Давай по карте поясни, что и как. — Он кивнул мне на карту на столе.

Я подошел поближе, склонился, всматриваясь в переплетения улиц и прямоугольники домов. Сориентировавшись, стал показывать, какие общины и откуда влились к нам, как действовали и что планируем предпринять дальше. Семёнов слушал внимательно, изредка кивая своей лобастой головой.

— Молодцы. — Наконец подытожил он. — Будете перекрывать улицы, сделайте баррикады разборными, или ворота какие придумайте. В город войдём, там в горячке никто смотреть не будет. Снесут мои орлы ваши заборы боевой техникой к едрёне фене. Потом обижаться будете. А замысел с переходом на модель государства одобряю. Слишком инфантильна эта идея коммун. Конечно, на первых порах это было необходимо. Люди были растеряны и подавлены. Но ты прав. Пора людям возвращаться к нормальной, насколько это возможно, жизни. Только учти. Зачистим город, восстановим общее управление. Вот тогда такие минигосударства, как ваши, не потерпим.

— Это как? Мы там выживаем, своим потом и кровью строим свою жизнь и ни к кому на шею не просимся. А придёте вы такие красивые и что, пожалте бриться?

— Не утрируй. Работу вы, конечно, провели огромную. Но много вы без моих патронов бы навоевали? И с тем балластом, извини за грубое сравнение, который вы нам скинули, чтобы не мешал. Времена отдельных княжеств прошли уже очень давно. И возвращаться к этой практике опять считаю нецелесообразным и даже вредным. Естественно, вас задвигать в дальний угол никто не собирается. Представители от таких сильных общин, как ваша, будут в городском совете. Но в первую очередь вы должны понять, что наша основная задача — восстановление государства. Я на связи со многими гарнизонами. И везде тоже ведётся такая работа. Так что морду не криви.

Да уж! Как холодной водой из ведра окатил. Хотя, а чего я хотел? К этому всё и должно было прийти. Самая большая сила в наши времена — это военные. Только они сохранили свою структуру и организованность. Только они могут окончательно зачистить город от заражённых и вернуть выживших к нормальной жизни. Это вам не наша партизанщина. У них для этого есть всё, и сила, и инструмент: оружие, боеприпасы и боевая техника. И порядок на улицах только они смогут обеспечить, истребив под корень банды отморозков, почувствовавших свою безнаказанность в таких непростых условиях.

— Патроны, то небось все расстреляли? — Хитро спросил полковник, глядя на то, как я приуныл.

— Да потратились неслабо. — Хмуро кивнул я.

— Может, ещё подкинуть. — Подсластил он свою пилюлю.

— Конечно! И побольше!

— А таблеток от жадности?

— Так нас сколько сейчас человек!

— Ладно, пять ящиков пятёрок устроит?

— Устроит! И 7,62х54 снайперских и простых?

— У тебя в роду евреев не было? Тебе палец дай, ты руку откусишь!

— Ну Пётр Алексеевич! Что вам, жалко, что ли? Не для себя прошу. Для дела. Вон колхозник со Скотного рынка ваши, между прочим, просят их сельпо зачистить. А это опять трата патронов.

— Ладно. Ты мёртвого уговоришь. — Засмеялся начальник штаба. — Получишь два ящика простых и цинк снайперских.

— И на этом спасибо.

— Ладно, иди давай.

— Когда вас в городе ждать?

— Не раньше, чем через неделю. Пока в пригороде частный сектор чистим. Да и ВВешники пока не готовы. Им там потруднее. Они всё же в городе квартируют.

— Ясно. Ну, до свидания.

— Пока.

Я выскочил из кабинета начальника штаба и понёсся к начальнику службы РАВ. Увидев меня, он поморщился, как от зубной боли.

— А-а, попрошайка пришёл.

— Не попрошайка, а вполне на законных основаниях. Давай выписывай быстрее. Некогда мне с тобой здесь разговоры разговаривать.

— Наглеешь.

— А ты не жадничай. Я не у тебя беру, а у Министерства Обороны. И начальники твои лучше знают, кому давать, а кому не давать. Твоё дело приказы выполнять. Не для того тебе голова дадена, чтобы думать, а для того, чтобы фуражку носить.

— Вот нахал! — Засмеялся начальник. — Ладно, бери накладную, беги на склад.

Я взял, но на всякий случай, перепроверил, что в этой бумажке написано. Вроде всё верно. Пять ящиков пятёрки, два семёрки винт патрон и цинк снайперских. Ну и пошёл. Мы люди не гордые: дают — берём, бьют — бежим. Как все.

Когда вошёл в казарму, то увидел только голые панцирные кровати без матрасов и ни одного человека. Не понял. Вызвал Свету по рации. Оказалось, что гражданских недавно переселили в дома офицерского состава, после того, как полностью зачистили военный городок от зомби и возвели вокруг него стену из бетонных плит с «Егозой» по верху. Своих я нашёл в небольшой двухкомнатной квартире. Дом вообще найти не составило труда. Издалека я увидел грустного Графа, привязанного к дереву возле подъезда. Герду, похоже, ограничение свободы совсем не беспокоило. Их поселили вместе, как одну семью. Тесновато, конечно, но уютненько. Посидели, попили чай. Ради такого случая даже дочь отпросилась со склада и, захватив из садика внука прибежала к нам. А зять как раз отсыпался после караула. Посидели, попили чай, поболтали, пока с улицы не раздался громоподобный гав. Именно гав — один раз и возмущённо. Мы подошли к окну и выглянули на улицу. Грустному Графу надоело сидеть и он, безошибочно найдя взглядом нужные окна, увидев нас, опять гавкнул, на этот раз повысив градус возмущения в голосе. Нам вдруг стало стыдно перед своим боевым товарищем, и мы засобирались. Я по рации объявил общий сбор возле машин и мы, наскоро попрощавшись, спустились вниз. Родных Игоря, оказывается, тоже поселили в этом подъезде и он, к радости Герды быстро её отвязал. А Граф на нас обиделся. Снисходительно позволив себя отвязать, он, демонстративно не глядя на нас и даже ни разу не вильнув обрубком хвоста, оскорблённой походкой пошёл впереди нас. Блин, извиняться надо. Где бы что ни будь вкусненькое раздобыть и подлизаться. Собрались у машины быстро и, заехав на склады и загрузившись патронами, поехали назад.

Заехали на мою бывшую работу. Пришлось немного пострелять, распугивая не к месту забредших сюда на свою голову зомби. Живчиков видно не было и, судя по поведению зомбаков, их в наличии здесь не имелось. Ну мы и не расстроились. В автопарке стояли два бортовых ЗИЛа, которые мы быстренько приватизировали. Ещё бы самосвал где ни будь найти. У скотного рынка стоял одинокий УАЗик, и Гриша из окна активно замахал руками при нашем появлении.

— Что хотел, Гриша?

— Предлагаю бартер.

— Это что на что?

— Вы помогаете нам с магазином, а мы с этих двадцати баранов берём пять процентов вместо десяти. Но это касается только этих баранов. Остальной скот, который привезёшь, только десять.

— Гриш, у тебя в роду евреев не было? — Спросил я, вдруг вспомнив начальника штаба.

— Нет. А что? — Не понял он.

— Да так, ничего. Не бери в голову. Ладно, показывай, где там твой магазин. — И уже по рации. — Группа, к бою!

— Что случилось? — Раздался из рации удивлённый голос Игоря.

— Надо помочь аборигенам. А то они сами зомбаков боятся.

— Если надо — поможем. О чём речь?

— Так, Гриша, собирай своих.

— Зачем?

— Ну, во-первых, мы вас каждый поход в магазин прикрывать не будем. Этих зомби выбьем, другие подтянутся. Значит, за один раз всё вывозить надо. Готовь грузовики и грузчиков. Вон, мои два ЗИЛа тоже арендовать можешь. А во-вторых, проведём для твоих людей бесплатный курс обучения борьбы с заражёнными. Ключевое слово здесь бесплатный. Цени мою доброту.Мне тоже не улыбается в один прекрасный день вместо вашего колхоза здесь зомби шоу увидеть. Вы нам в человеческом облике нужны. А для этого учитесь сами воевать. Понял? Поэтому давай своё ополчение под команду Игоря. И ещё, у вас сахарной косточки не завалялось нигде?

— Поищем. — Ошалело посмотрел он на меня.

— Тогда давай быстрее. Срочно надо.

Граф подношение принял с достоинством, но всё же соблаговолил повилять обрубком хвоста. Вроде миримся. Люди подъехали в кузовах трёх потрёпанных ЗИЛов. В двух сидели явные работяги, явно бригада грузчиков, а в третьем, видимо, бойцы, судя по их испуганным лицам и дрожащим рукам, нервно тискавшим оружие. Двинулись по улице частного сектора, миновали два перекрёстка и свернули направо, почти сразу упёршись в одноэтажный сельский магазин с аляповатой вывеской. Вокруг него ходило, стояло, сидело достаточно много заражённых. Кто-то ещё маячил внутри за выбитой витриной. И да, живчик здесь был. Это мы ощутили сразу, как только зомби вдруг слаженно повернулись к нам и стали перестраиваться в боевой порядок. Одна группа целенаправленно устремилась к грузовикам с людьми. В кузовах кто-то истерически вскрикнул. С третьего грузовика начали вразнобой палить. Вторая группа стала обтекать слева наши машины, а третья попыталась зайти с тыла.

— Ира! Живчика ищи. Влад, прикрой грузовики с людьми. Это слабое место. Сейчас живчик поймёт, что наши машины ему на по зубам, займётся ЗИЛами. Не подпускай их близко к грузовикам. Пока живчика не вычислим, пусть привыкают и учатся стрелять на поражение. Только живчика завалим, спешиваемся и приступаем к зачистке. И заткните кто-нибудь Графа! Достал своим лаем.

В грузовике постепенно стали приходить в себя и, видя, что прикрыты пулемётчиком, стрелять стали более адекватно и даже попадать. Мы через бойницы тоже прореживали толпу, целенаправленно пробивающуюся к нам.

— Есть! — Раздался Ирин голос. — Сняла его. Он в магазине прятался.

Зомбаки сразу потерялись и стали искать укрытие от пуль.

— К машине! — Скомандовал я.

Мы десантировались и с ходу развернулись цепью. Вперёд рванули два серых силуэта и понеслась работа. Краем глаза я видел, как Игорь пинками выгоняет из кузова перепуганных бойцов Гриши, потом за шиворот вталкивает в цепь и заставляет стрелять. Лишь бы наших собачек не подстрелили. Граф, как обычно, вытягивал заражённых в одну нитку, предоставляя нам заниматься чуть ли не стендовой стрельбой. Герда быстро разобралась что к чему и бросилась помогать Графу. Минут десять оглушительной пальбы, и на площадке перед магазином не осталось ни одного не упокоенного зомби. Я обратил внимание, на то, что к концу боя Гришино ополчение действовало уже гораздо уверенней. Быстро учатся. Может и толк выйдет. После последнего выстрела на нас обрушилась оглушительная тишина, прерываемая только низким рыком Графа. Пёс, угрожающе нагнув голову и обнажив устрашающие клыки, глухо рычал, глядя куда-то в глубь магазина. К нему присоединилась Герда.

— Что это с ними? — Удивлённо спросил Григорий.

— Зомбаков внутри чуют.

— Классные собаки! Нам бы таких.

— Зомбаков все собаки чуют. У нас по базе несколько шавок бегают, так ни один заражённый незамеченным к забору близко не подойдёт.

— Правда? Спасибо за идею.

— Кушай на здоровье. Ладно, не мешай. Пойдём магазин чистить.

По уже наработанной схеме мы тросом сорвали дверь, Граф рванул вперёд, следом Герда, потом уже мы. Тимур чуть не упал, споткнувшись о тело живчика. В тёмном, со света, чреве магазина зомбачка, бывший когда-то продавщицей, пытался поймать лающих на него собак. Ну её то быстро упокоили. Граф опять зарычал, теперь уже в направлении подсобки. Там оказался бывший грузчик, попытавшийся сделать нам засаду между коробок. Но Герда оказалась хитрее, разоблачив его коварный замысел. Врезавшись в него всеми четырьмя лапами, она вынесла бедолагу в проход между стеллажами прямо под наши пули.

— Всё, Гриша. — Сказал я. — Магазин зачищен. Приступайте к погрузке. Мы прикроем.

Колхозники посыпались из кузовов и стали сноровисто дербанить магазинчик. Ну, работать не воевать. Это дело они умели. Пару минут суматохи, и уже выстроена цепочка из человеческих рук, по которой, как по конвейеру, потекли тюки и коробки. Ловко это у них получается!

— Никита, хочу тебе спасибо сказать. — Подошёл ко мне Григорий.

— За что?

— Действительно, мастер-класс ты нам преподал отменный.

— Ну, главное, защититься, хотя бы, сумеете. Уже легче.

Закидали се пять грузовиков под завязку. Люди набились в наши машины, в УАЗик Гриши, а кому не хватило места, забрались на кучу добра в кузовах грузовиков, удерживаясь каким-то чудом. Благо, ехать было не долго. Освободили наши грузовики в первую очередь и ы, заехав на ферму за скотовозом, поехали дальше.

— Игорь! — Позвал я его по рации.

— На связи.

— Поворачиваем к кошаре.

— Что-то забыли там?

— Нет. Там грунтовка дальше идёт. Хочу по ней проехать.

— Принял. Сворачивай. Еду за тобой.

Мы свернули на грунтовку. Наши бронированные монстры не так восприимчивы к ухабам, как Гришин УАЗик, поэтому мы поехали важно, переваливаясь, как океанский лайнер на слабой волне. Мимо проплыла кошара, совсем осиротевшая после нашего набега, дорога нырнула в распадок между холмами, где мы увидели ещё двух овец, мирно щипавших травку на склоне. Я уже хотел остановиться, что бы поймать их для пополнения котла на нашей базе свежим мясом, когда сидевшая в верхнем люке Ира вдруг вскрикнула.

— Ира, что с тобой?

— Там впереди какие-то строения. И скот.

— Где?

— Да прямо по курсу!

— Уже и я стал различать впереди какие-то постройки и точки овец, разбросанных по склонам.

Мы прибавили скорость и минут через двадцать уже подъезжали к одинокому чабанскому стойбищу. В загонах мычали коровы, несколько собак гоняли овец по пастбищу, над небольшим летним домиком из трубы вился дым, почти тут-же развеиваемый резким свежим ветерком. К покосившемуся плетню вышел старик, опираясь на кривую узловатую палку и глядя на нас подслеповатыми блеклыми глазами. Мы вышли из машины.

— Здравствуйте. Я Никита, это мои друзья. Вы один здесь?

— Здравствуйте, молодые люди. Проходите в дом, не стесняйтесь. Давно я уже с людьми не виделся. Неделя, как не с кем и словом перекинуться.

С пастбища примчались собаки и сразу повели себя враждебно, по отношению к Графу и Герде. Наши тоже не оставались в стороне, и конфликт грозил перейти в хорошую драку. Однако вопрос решился быстро. Дед молодецки свистнул и собаки присмирели. Намного потоптавшись и присматриваясь друг к другу, они всё же стали обнюхиваться. Вроде как контакт налаживается. Ну и нам тоже пора законтачить.

— Как вас зовут, дедушка?

— А дедом Мазаем кличут.

— А зайцы где? — Вырвалось у меня от удивления.

— Нет зайцев. — Засмеялся старик. — Мазаев моя фамилия. Павел Кузьмич. Да только сколько себя помню, все Мазаем называли. Ну а как старый стал, то уж хочешь не хочешь, а дед Мазай и всё тут.

— Как же вы здесь одни то?

— А я и не один.

— А с кем? С собаками?

— Пошли, покажу.

Мы вышли из дома и переместились на задний двор. Там, за сараем, была просторная выгородка, может и для овец. Но сейчас там квартировали отнюдь не овцы. В этом загоне толпились зомби, которые, увидев нас направились в нашу сторону и упёршись в забор из горизонтальных жердей, потянули к нам свои руки. Мужчина, две женщины, одна молодая, другая примерно ровесница старика и двое детишек, мальчик лет двенадцати и девочка лет восьми. Мы инстинктивно схватились за оружие, но дед нас остановил.

— Не надо. Они отсюда не выберутся. Это семья моя. Вон жена, бабка Марина, сын Василий, невестка Настя, внучата Ярик и Танюшка. С ними я. Когда тоскливо, прихожу, разговариваю. Жаль не отвечают. Но прислушиваются.

— Как же так получилось?

— Где-то неделю назад подобрал я вот здесь недалеко человека. Откуда и куда он шёл, как здесь оказался, не помню. Принёс домой. Жене сказал, чтобы присмотрела, пока я лошадь запрягу, чтобы в больницу отвезти. Пока запрягал, пока то да сё… Короче, пришёл я в дом, а там все они такие. Ну ружьишко то у меня всегда под рукой. Вишь как, вдали от людей живём. Мало ли что. Того-то я одним выстрелом на небеса отправил, а на своих рука не поднялась. Вилами согнал в эту загородку. Вот теперь смотрю за ними. Подкармливаю.

Не знаю, как у кого, а у меня волосы дыбом. Вернулись в дом, и дед стал угощать нас ароматным травяным чаем. Разговорились. Выяснилось, что они всей семьёй занимались разведением скота. Даже сейчас у него двадцать пять голов крупного рогатого скота и около ста голов овец. Одному тяжело стало. Он уже потерялся, не зная, что и делать. Да и что происходит, понимал не совсем, ловя скупые новости, когда ещё было возможно, по старенькому радио. Припасы ещё были, но и они не бесконечны и вскоре нужно было выходить к людям. Этого старик ждал и, одновременно, боялся. Мы рассказали ему о том, что творится в мире, и то, что людей почти не осталось, его сильно поразило. Выслушал дед Мазай и нашу эпопею. Поахал, как водится. Я задумался. Дед-то один это хозяйство долго не потянет. А там народу много. Да и деду веселее будет. Только вот семейка его на заднем дворе… Колхозникам такой хорор ни во что не упёрся. А захочет ли дед с ними расставаться? Может он уже умом тихонько повредился и сейчас как жахнет по нам из своей берданки в ответ на предложение бросить здесь этих зомбаков.

— Дед, ну а дальше как жить планируешь? — Осторожно начал я.

— А вот не знаю. Веришь, нет, всю жизнь знал, а сейчас не знаю.

— Не так далеко отсюда есть община крестьянская. Я хочу предложить тебе переселиться туда со всем твоим хозяйством. Они там только рады будут. Особенно такому количеству скотины.

— Ну а что, я не против. С людьми всё полегче и повеселее. Я ещё крепкий, к работе привыкший. Обузой не буду.

— Вот только семье твоей они рады точно не будут.

— А я вот и хотел вас, сынки, попросить. Упокойте их, Христа ради. У самого рука не поднимается. А в таком виде жить не дай бог. А так, хоть похороним по-христиански.

Вот это поворот! Молодец дед! Кремень. Я кивнул Владу, и он вышел во двор. Вскоре раздалось несколько очередей и всё стихло. Могилы мы выкопали здесь же, недалеко от изгороди. Пока копали, дед возился под навесом и вскоре притащил оттудаи сложил у могилок пять свежесколоченных крестов с табличками, на которых шариковой ручкой были написаны положенные в таких случаях данные. Похоронили достойно и отошли в сторону, дав старику возможность посидеть на могилах. Перевозили на скотовозе по три коровы, а потом по двадцать овец в сопровождении «Тигра». Пока занимались перевозкой, смотались на ЗИЛе к тем двум баранам, и старик умело их зарезал и освежевал. Побалуем нашу базу свежей шурпичкой. На всех, конечно, жиденькая выйдет, но всё равно, свежатина, а не тушёнка какая-то. Последний рейс поехали всем кагалом и были удостоены удовольствия лицезреть вытянутые лица и расширенные от удивления глаза колхозников. Гриша, по-моему, заикаться стал.

— От-куда всё это богатство?

— Кто ищет, тот всегда найдёт, Гриша. И помни, десять процентов.

— Я помню.

— Молоко с удоя отправляй пока в часть. Там детей много. Скотовоз оставляю тоже здесь. В ближайшее время по скоту пока работать не буду. Не наложи на него лапу.

— Конечно-конечно!

— И старика не обижай. Он сегодня семьи лишился. И для нас это богатство сберёг. Ладно, поехали мы. До свидания.

Наконец то мы всё-таки выехали домой. День уже клонился к завершению. Никогда ещё так долго мы не задерживались в рейдах. Зато сколько дел сделали! Удачный день. К базе подъехали, когда уже начало смеркаться. Отправил ребят приводить себя в порядок и отдыхать, а сам вместе с Игорем, заехал на рынок. Даа. Егор развернулся во всю мощь своего хозяйственного таланта. Люди уже переехали и обживали свои новые квартиры, переделанные из бутиков. В комнатах стояли кровати и шкафы, вытащенные из соседнего дома, по иронии судьбы именно того, где была моя квартира. Территория тоже изменилась. В полную силу работали механические мастерские на заднем дворе. И ещё мне понравились глаза членов общины. Практически в каждой паре глаз я видел надежду и радость. Жизнь налаживается, господа. Жизнь налаживается. Я устало отмахнулся от вопросов Егора, будет время на вечерней планёрке, и передал ему освежёванные туши баранов. Надо помыться, поужинать и ещё успеть отдохнуть перед планёркой. На ужин мы, естественно, опоздали, но тётя Валя нас не забыла и быстренько собрала на стол. Ужинали молча. Усталость навалилась на всех пудовой ношей. Да и дед Мазай не выходил из головы. И, похоже, не у меня одного. Собираясь на планёрку, я даже позавидовал ребятам, которым никуда не надо идти. Но делать нечего. В штабе было оживлённо. Гена о чём-то увлечённо спорил с Егором, Олег травил анекдоты, а Женя и Сергей громко хохотали. Я тоже присоединился к компании и от души посмеялся над концовкой последнего анекдота. Но потехе, как говориться, час, а делу время. Люди успокоились, посерьёзнели и уставились на меня, всем своим видом показывая, что готовы к совещанию.

— Всем, кого не видел сегодня, привет. Начнём, пожалуй. Егор, что сделано за сегодня?

— База практически готова. Люди переехали и уже обживаются. Удалось разгрузить и старую базу. Половина тоже перебралась сюда. Для тебя тоже приготовили комнату.

— Мне не надо. Я на старой базе остаюсь. Что с внутренним двориком?

— Пока не знаем, что с ним делать. Был бы не бетонирован, можно было бы что-нибудь посадить там. А так… Совершенно бесполезная территория.

— Не бесполезная. Я вот что придумал. Гена, у вас в банке я видел пальмы в кадках. Они, надеюсь, не пластмассовые?

— Живые.

— Перевезите их сюда. Недалеко парк Металлургов. Доставьте оттуда скамейки. Вот вам и зона отдыха, вполне безопасная. Пусть люди там отдыхают, прогуливаются, не боясь нападения зомби.

— А ведь это идея! — Загорелся Егор.

— Вот и выполняйте. Дальше. Сколько можно тянуть с медициной. Завтра же оборудуйте медицинский блок. Врачи есть, так чего тянуть? Стоматологий вокруг полно, два медицинских центра неподалёку, а мы тормозим. Счастье, что ещё никто не заболел и не травмировался. Олег, берёшь бригаду грузчиков, грузовик и врачей. Завтра работаешь по медицине.

— Сделаем.

— Егор, пройдись по спискам людей. Не может быть, чтобы среди них ещё медиков не было. Хоть медсёстры. Нам все нужны. Гена, что у тебя?

— Деньги из банка перевезли все. Завтра заканчиваем перевозку сейфов. Оборудуем банк. Проработал схему денежного обращения. Для ценовой политики не хватает структуры нашего, так сказать, государства.

— Хотя бы возьми за основу те намётки, которые я вам вчера накидал. Думаю, изменений особых не будет. Банк, управление, хозяйственный сектор, армия, разведка, полиция. Все здесь. Штаты у каждого возьми и делай. Разведка — Олег.

— А почему не Игорь?

— Во-первых, ребята Олега гораздо лучше подготовлены. Ну а во-вторых, команда Игоря хочет на вольные хлеба.

— Никита, говорят, ты сегодня баранину привёз. — Поинтересовался Женя. — Откуда дровишки?

— А я с колхозниками договор заключил о взаимовыгодном сотрудничестве.

— Где это ты колхозников нашёл?

— А помните, на днях мы поучаствовали в спасении людей из концлагеря?

— Это где вас чуть не грохнули?

— Ну нас грохнуть ещё постараться надо. Короче, они там целый агрокомплекс организовали. И земледелие, и скотоводство. А мы скот нашли и им привезли. Договорились, что они за ним ухаживают за десять процентов. Так что, теперь у нас будет свой источник сельхозпродукции. Правда, надо думать, чем ещё их заинтересовать. Ну, у нас есть свой финансовый гений. — Я кивнул в сторону Гены. — У него голова большая, вот пусть он и думает. Саша, технику принял?

— Да. Два бортовых ЗИЛа.

— Обслужите их, чтобы не встали где ни будь и можно использовать. Что ещё?

— Да, вроде всё. Насущные вопросы обсудили. — Произнёс Егор. — А по мелочи решается в рабочем порядке.

— Ну и ладушки. Завтра я выезжаю с командой Игоря в город. Нужно поискать ещё общины и установить с ними связь. Недалёк тот день, когда военные войдут в город. Не исключено, что вояки попытаются нас подгрести под себя. Конечно, порядок в городе не помешает, но кто знает, что за порядок в их понимании. Они обещали, что в городской совет войдут представители общин. Нужно разработать единую политику заранее. А для этого, чем нас больше, тем лучше. Всё. Пора и отдыхать. Всем спокойной ночи.

Дома уже все спали. И тихонько разделся и юркнул под одеяло. Всё-таки какой кайф вытянуть ноги и отдаться на волю накатывающего волнами сна. Внутри шевельнулось радостное чувство того, что всё идет как надо. Прошёл ещё один день, день прогресса и возрождения. Перед глазами проплывали лица людей, и в их глазах читались не тоска и уныние, а вера в будущее, будущее, которое они строят своими руками. Так незаметно я и уснул.

День десятый

Выехали, наскоро позавтракав, спозаранку. День предстоял быть тяжёлый. Как-никак в центр города намылились. Это вам не по окраинам ездить. Пока доехали до пересечения Республики и Коммунистической, пришлось пострелять. С ходу наткнулись на общину в гостинице «Южная». Встретили нас радушно. А развернулись, я вам скажу, неплохо. Отжали у зомбаков не только здание гостиницы, но и прилегающую территорию, огороженную забором. Меня встречал достаточно пожилой мужчина с бородкой, а ля Николай второй.

— Здравствуйте, здравствуйте! Приятно встретить адекватных людей в наше непростое время.

— Мы тоже рады, что встретили вас. Меня зовут Никита. Я руководитель общины на Крытом рынке.

— Александр Григорьевич, к вашим услугам. Чем обязаны?

— Вот, устанавливаем связи, знакомимся.

История этой общины оригинальностью не отличалась. Александр Григорьевич прибыл в наш город по делам и, на момент катастрофы оказался в гостинице. Видать, не так прост был этот дядя, что, в первые же минуты смог сориентироваться и взять всё управление на себя. Как бы то ни было, но он сумел организовать здесь общину, вытащить людей из близ лежащих домов и наладить быт. В огороженном дворике были видны аккуратные грядки, из вполне себе работающего кафе во внутреннем дворике разносился запах шашлыка. Ох не прост этот дядя, не прост. А кто сейчас прост? Мы обсудили положение вещей на сегодняшний момент. Весть о нашем контакте с военными его обрадовала, но мои прогнозы относительно установления в городе военной диктатуры, конечно, омрачили эту радость.

— Ну, что же, Никита, будем думать. Нашу волну вы записали. Будем на связи. Вы, если что, заезжайте. Всегда будем рады. А над этим стоит подумать.

— Александр Григорьевич, я за эти дни собираюсь как можно больше объехать по городу. Хочу отыскать те общины, которые сейчас выжили и успешно функционируют. А потом, думаю, надо собраться и выработать общую политику.

— Я, Никита, полностью согласен. У самого была мысль проехаться по городу. Но, увы… — Он завистливым взглядом окинул мою технику. — Не у каждого есть такие возможности.

— Вот — вот. — Согласился я. — Ладно. Время не терпит. Поехали мы.

Проехали мимо Мега центра, сиротливо провожавшего нас своими выбитыми стёклами в огромных витринах. Центральный универмаг тоже не радовал обилием выживших. Запустение и стада зомби, которые паслись по тротуарам. Унылое зрелище. Повернули на Центральном парке и, сделав вираж, выскочили на параллельную улицу. И тут, в районе итальянского ресторана «Моццарелла» мы уткнулись в настоящую баррикаду. Серёга притормозил и посмотрел на меня.

— И что дальше, командир?

— Пока подождём. — И уже в рацию. — Всем внимание. Готовность номер один!

Ждать пришлось недолго. К баррикаде подошёл мужчина лет тридцати в полицейском городском камуфляже и замахал автоматом.

— И что машешь? — Спросил я его, опустив боковое стекло.

— Подождите минуту. Сейчас старший будет.

Ну, подождать дело нехитрое. За своей спиной я услышал нездоровую возню.

— Что у вас там? — Спросил я, протиснувшись в десантный отсек.

— Да вот, Ирка чем-то траванулась. — Виновата, как будто сама отравила Иру, ответила Света.

— Дайте ей попить побольше. Чая с базы захватили?

— Конечно. Полный термос.

— Вот им отпаивайте. И уложите здесь, за переборкой. А то, смотрю, вообще ей плохо стало.

Пока разбирался со свалившейся на меня проблемой, подъехал чёрный «Ленд Круизер», с заднего сиденья которого важно вылез полицейский полковник. Ну, хозяев заставлять ждать невежливо, поэтому я тоже резво выпрыгнул из кабины и направился к баррикаде.

— День добрый, молодые люди! — Полицейский полковник буквально лучился радушием. — Полковник полиции Силивёрстов.

— Майор запаса Фролов. Очень рад знакомству.

— Я Андрей Ильич. Чем обязан в такое суровое время?

— Да так, ищу общины, устанавливаю связи. Вижу вы здесь по-взрослому расположились.

— А как ты думал? Весь квартал под нашим контролем. Мы время зря не теряем. Давайте, спешивайтесь, пойдём в ресторан, пообщаемся в спокойной обстановке. Думаю, и твоим людям не мешкало бы расслабиться за рюмочкой чая?

— Ну, рюмочку пока рано, а чашечку, думаю, выпить им не повредит.

— Тогда давай, зови своих спутников в ресторан. Там сейчас накроют столик, а за технику не бойся. За ней присмотрят.

Я махнул своим, и ребята высыпали из машин, разминая затёкшие ноги.

— А что Иры не вижу? — Спросил я у Светы.

— Да совсем плохо ей стало. Полоскает и полоскает. И с чего бы это? Ела то же, что и остальные. Осталась в машине.

Между тем поведение хозяев вдруг круто изменилось. От радушия не осталось и следа. В нашу сторону направились автоматы, а полковник, ещё недавно казавшийся добрым дядюшкой, вдруг оскалился и подленько так засмеялся.

— Попались, голуби сизокрылые. Мало того, что такие рабы, так и ещё с приданным. — Он любовно оглядел нашу бронетехнику.

— Ты что творишь? — Возмутился я и, вдруг, задохнувшись, упал на колени после мощного удара прикладом в солнечное сплетение. Стоящий рядом мент довольно осклабился, снова закидывая автомат за спину. У всей команды тут же забрали оружие и согнали в кучу. И тут, вдруг зарычав и выплюнув из выхлопной трубы облако дыма, «Тайфун» дёрнулся, сдал задом, неаккуратно развернулся и уехал, петляя по улице как пьяный. Менты забеспокоились, забегали, пробовали стрелять вслед, но машина, свернув на перекрёстке пропала из виду. За ней рванул ментовской УАЗик, но вскоре вернулся. Мент вышел из машины и развёл руками.

— Жаль, конечно. Но мне и эта подойдёт. — Полковник с довольным видом подошёл к «Тигру». — Пожалуй, по нынешним временам покруче гелика будет. Этих увести.

Нас потащили в сторону, а мент сел в наш «Тигр» и уехал, бросив свой крузак на обочине. Да. Так я ещё не попадал. Развели, как лохов последних. Нас пригнали в барак, стоящий на бывшем футбольном поле стадиона «Динамо». Вообще эти менты неплохую базу для себя выбрали. Спортивный комплекс «Динамо» состоял из нескольких зданий, спортзала, тира, спортивной площадки и пожарной вышки на полосе препятствий. И весь этот комплекс был огорожен кованным ажурным забором. На вышке постоянно дежурил часовой. Возле барака был привязан к столбу сильно избитый мужчина. Когда нас проводили мимо, он поднял голову и посмотрел на нас мутными глазами. Разбитые в кровь губы шевельнулись, обнажая пеньки выбитых зубов, но из горла донёсся только натужный мучительный хрип.

— Сразу смотрите, что бывает с любителями убежать. — Произнёс один из конвоиров.

В бараке нас встретил смотрящий, который сразу потребовал, чтобы мы его называли Капо. Ну, прямо Освенцим какой-то. Не вступая в полемику, он сразу нам обозначил место в настоящем мире. Да какое там место? По его словам, мы никто и звать нас никак. Мы нужны лишь как рабочая сила, которой всегда не хватает, потому что убыль всегда превышает прибыль. Довольно оптимистично. Не находите? Работать нам предстоит по магазинчикам и квартирам, отыскивая ценности, пищу и спиртное.

— Короче, ваши нары вон там. Размещайтесь. Скоро обед. А после обеда я определю вас в бригаду и за работу. — Подытожил капо.

Ну мы и разместились. Вонь в бараке стояла изрядная. Я видел, как побледнела Света, по жизни достаточно брезгливая. Представляю, каково ей сейчас. Обидно, как глупо попались. Ведь знал, что ментам верить нельзя. Но, чтобы настолько? Ребятам в глаза смотреть стыдно. А жене тем более. Одна надежда на Иру. И то слабенькая. Захотят ли воевать за нас? Вопрос, однако. На обед была неудобоваримая бурда, которая в основе своей состояла, скорее всего из картофельных очисток. Не к месту вспомнилось, что на базе сегодня на обед должна была быть шурпа из свежей баранины. На сердце стало тоскливо. Вот попали! После обеда нас погнали в квартал за ювелирным магазином, приказав шмонать все квартиры. В качестве инструмента для вскрывания квартир, а также оружия от неожиданных зомби нем выдали заточенные куски арматуры. Вот так. Просто и без изысков. Старший с погонами сержанта полиции расположился во дворе на детских качелях, положив на колени свой укорот и потягивая пиво из банки. Неплохо устроились, сволочи. Мы шерстили одну квартиру за другой, но, то ли район был небогатым, то ли прятать бывшие жители умели хорошо, улов был небогатым. Кое где в квартирах попадались зомби, с которыми приходилось воевать при помощи выданной арматуры. Охранник срывал злость на нас, щедро раздавая пинки и зуботычины. Ну, сволочь. Отольются кошке мышкины слёзы. Так и прошёл день. Вечером нас опять загнали в барак и капо накормил нас отвратительным ужином. Такие помои в другой ситуации я и Графу бы не дал. Кстати, а где Граф?

— Света! — Позвал я жену, брезгливо отодвинувшую свою миску. — А где собачка наша?

— Так в машине осталась. У них с Гердой любовь намечалась.

Ну и слава Богу. Хоть кто-то спасся. Разместились по нарам. Менты, похоже, гендерной проблемой не заморачивались, поэтому мужчины и женщины жили в одном бараке. Вымотались за день мы прилично, поэтому, стоило мне улечься на соломенный тюфяк, сразу глаза закрылись и навалился тяжёлый сон. Проснулся я от толчка, открыл глаза и вскрикнул бы от неожиданности, если бы рука в перчатке не заткнула мне рот. Надо мной нависал Олег собственной персоной. В своей чёрной СОБРовской форме он казался ангелом мести, прилетевшим на пир справедливости.

— Тихо! Молчи! — Произнёс он свистящим шёпотом. — Пока не надо шума. Рассказывай, что и как?

Я постарался максимально сжато описать ситуацию, случившуюся с нами и обстановку вокруг.

— Ну, что? — Подвёл итог моему рассказу Олег. — Будем наказывать?

— Обязательно будем! Тем более они мой любимый «Тигр» забрали. А вы каким судьбами здесь оказались?

— Ирка на вашем «Тайфуне» примчалась. Орёт, типа вас всех тут поубивали. Ну мы и подорвались.

— Я на это и рассчитывал. Давай, СОБР, работай.

— С вашей помощью, сударь. Нас не так и много. Конечно, мы тут на мягких лапках прошлись слегка. Вон, часового на вышке упокоили. Но основное здание вместе штурмовать будем.

— Оружие?

— Вон сумки у нар стоит. Давай, буди наших. Мои все на позициях.

— Ну, значит, понеслась.

Мы разобрали оружие и пошли на выход. Кое кто из узников тоже проснулся, но к нам не примкнул. Всего неделя в рабстве, а уже рабская психология в душу въелась. Типа моя хата с краю. Освободят — спасибо. Не освободят, дольше будут сидеть, но ни малейшего усилия не приложат к своему освобождению. Мы осторожно выбрались из барака и потихоньку двинули через двор. Часовой у входа в основное здание что-то заподозрил, соскочил с насиженного места и стал вглядываться в темноту, сжимая автомат. Тетёха, боец Олега, призраком вынырнул из темноты и, сдавив горло часового, успокоил его. Стараясь не производить шума, мы проникли в здание. Дежурный, сидя у входа за обычным ученическим столом, поставленным поперек, даже вякнуть не успел, схлопотав прикладом промеж глаз. Особо стрелять не пришлось. Ментов выгоняли на улицу прямо в трусах, не заботясь об их оскорблённом достоинстве. Трясясь на ветру при отнюдь не летней температуре, они со страхом смотрели на нас. Полковника буквально сняли с женщины. Бедный, он даже уписался, когда мы волокли его по коридору. Сбившись в одну кучу, они жалко что-то бормотали в своё оправдание. Полковник бросился целовать нам руки, но не преуспел в этом, отброшенный кованным ботинком Олега.

— И что нам с ними делать теперь? — Поинтересовался у меня Олег.

— А я знаю? Столько произошло, а я никак не окостенею душой. Отдать приказ на расстрел не могу. Делайте, что хотите. Можете безоружных отправить в свободное плаванье. Выживут, их счастье.

— Добрый ты, Никита. Но я злой в отличие от тебя. К стенке сволочей, и все разговоры.

— Как знаешь.

— Ну, спасибо, хоть под ногами не мешаешься.

Ментов отвели в ближайший двор и, раздались мольбы и стенания, уверения, что они все чистые и пушистые, все в белом, потом выстрелы и наступила тишина. Бараки давно не спали, и толпа высыпала на улицу. Неподалёку по стенке увлечённо размазывали капо. Ну и поделом ему. Игорь бросился к «Тигру».

— Не сломал, козёл! — Радостно закричал он.

— Ну, хоть, машинку вернули. — Обрадовался я.

Даа, потеря «Тигра» была бы большой утратой. Ну, своё при нас, чем бы ещё поживиться? Из толпы рабов подошёл Андрей, с которым мы дербанили один из подъездов за ювелирным магазином.

— Никита, я так понял, ребята за тобой приехали.

— Не только за мной. За всей командой.

— Неплохо у вас. Даже завидно.

— Так давай к нам.

— Нет, Никита. Если позволите, мы здесь останемся. Место неплохое. Оружие оставите, выживем сами.

— Да мы, в принципе, не против. Только, вот как эти не бурейте.

— Не дождёшься. Мы рабство на своей спине испытали. Свободную общину строить будем. Да, мужики?

Вокруг сдержанно зашумели, поддерживая слова Андрея.

— Ну что? — Подошёл к нам Олег. — На базу я сообщил. Там все рады, что всё благополучно закончилось. «Тайфун» вызвать?

— Не надо. В «Тигре» все поместимся.

Мы попрощались с мужиками, утрамбовались в «Тигр» и поехали домой в сопровождении двух инкассаторских «Фордов». Добрались до базы без приключений, сразу полезли в душ, чтобы смыть с себя всю вонь и грязь концлагерную. Кушать уже не стали, хоть хотелось, но усталость взяла своё. Спать и только спать. Ну и денёк выдался! Врагу не пожелаешь. Надеюсь, завтра будет получше.

День одиннадцатый

Встали поздно. Слишком тяжёлая ночь была. Пока умылись, поели, раскачались, уже двенадцать часов стукнуло.

— Никита! — Подошёл ко мне Игорь. — На сегодня какие планы?

— Отгоните машины Саше. Пусть посмотрят. Может, чего подтянуть надо. А я на рынок схожу. После обеда поедем.

— А куда?

— Так же. По вчерашнему плану.

Заехали на машинах к механикам. Я оставил ребят у Саши, а сам поднялся на второй этаж. Гена что-то увлечённо стучал на компьютере, но, увидев меня, поднялся из-за стола.

— Привет, Никита! Рад, что всё обошлось и вы все целы и здоровы.

— Добрый день. Чем занят?

— Вот, полностью структуру товарно-денежных отношений в общине разработал. По ценам определился. По зарплатам. Уже можно запускать.

— Вот и хорошо. Сегодня вечером организуйте с Егором общее собрание общины. Доведём до всех. Да, а как с налогами.

— А я думал, что ты про эту статью финансовой политики не вспомнишь. — Засмеялся Гена.

— Как тут про это забудешь! Это же статья доходов как-никак.

— И достаточно важная. — Уточнил он. — Особенно в наших условиях.

— Ну, давай, показывай, что надумал.

Мы уставились на экран, и Гена стал объяснять свои наработки. В принципе, придумано было достаточно толково. База менялась на глазах. Во внутреннем дворике оборудован уютный скверик, который уже облюбовали свободные от работы члены общины. Кремлёвская уже была почти перекрыта с двух сторон, осталась Гагарина, но там уже вовсю рычала строительная техника. Шурик, судя по рассказам Егора, вплотную занялся восстановление общественной бани, тут же, на перекрёстке, которая была закрыта на ремонт незадолго до катастрофы. Ну, если он этот банно-прачечный комбинат, жизнь точно налаживается. Провозились до обеда, вытащили руководителей общин, влившихся в наш рынок. Вместе ещё раз прошлись по всем расчётам Гены и, на наш дилетантский взгляд, не нашли в нём никакого изъяна. Короче, вечером общее собрание и вперёд, в новую, товарно-денежную жизнь. После того, как поели, сразу выехали в город. Вчера, глядя на базу в спорткомплексе «Динамо», у меня возникла мысль. Если уж здесь люди обосновались, то на центральном стадионе сам бог велел. Вот я и захотел туда смотаться. С Республики повернули к огромному канцелярскому супермаркету, который я хотел посмотреть на предмет сохранности. Не то, чтобы нам всякие фломастеры и органайзеры нужны были. Да и глобусы сейчас, мягко говоря, не особо нужны. Просто, прицелом на будущее. Мало ли, что в жизни понадобится. Супермаркет радовал глаз целыми витринами и закрытыми дверями. Оставим зарубочку на память. Дальше, проскочив перекрёсток, поехали мимо городского парка, в котором раскинулся огромный ресторанный комплекс, парочка маленьких музейчиков и здание цирка. А вот цирк оказался обитаемым. Нам наперерез от здания выехал весело разрисованный цирковой фургончик. Ну, мы уже учёные и в добрых и бескорыстных ангелов, хоть на цирковой машине, хоть на ментовской, уже не верим. Влад тут же чертиком вынырнул из люка «Тигра» и взял на прицел приближающуюся технику.

— Держу его! — Крикнула сверху Ира, тоже проявившая бдительность.

Ребята в фургончике несколько обалдели от нашего гостеприимства, тормознули, хотели сдать назад, но не рискнули делать резких движений. — Влад, подчисти вокруг, чтобы ребята смогли выйти из машины.

— Принял.

Влад несколькими очередями особо наглых, или ещё не наученных зомби, остальные предпочли держаться подальше, укрываясь за зелёной изгородью. Ну, раз не борзеют, пусть пока поживут. Всё равно, скоро военные придут. У них патронов немеряно, они и подчистят. С пассажирского места вышел подтянутый мужчина лет сорока пяти, явно со спортивным прошлым.

— Остальные тоже из машины! — Крикнул я в окно. — И руки на виду!

Мужики явно пожалели о том, что выехали к нам. По крайней мере, лица их были не весёлые.

— Кто такие? — Убедившись, что люди без оружия, я вышел из машины.

— Да циркачи мы! Простые артисты. Сидим мирно, никого не трогаем. Мужики, может разойдёмся мирно? И так вон сколько жертв по всему городу. Да и по всему миру, наверное.

— Ладно, вижу, что плохого не задумали. Извини за грубость, но время нынче такое. Не знаешь, на кого напорешься. Давно сидите?

— С самого начала. Пришли на работу, а тут и началось.

— Я Никита, руководитель общины с Гагарина.

— А я Вальдемар. Володя. — Поправился он, увидев мой недоверчивый взгляд. — Вальдемар — Это имя сценическое. Ну, так у нас принято, чем ярче и необычнее имя, тем лучше.

— Ну, с этим понятно. В гости пригласишь?

— Поехали. — Немного помявшись, согласился Володя.

— Да ладно, не бойся. Мы адекватные. Просто вчера нас кое-чему научили. А вы тоже поосторожнее. Так с кондачка не выскакивайте. Мало ли на кого нарвётесь. Ладно, по машинам. Вези нас, Сусанин.

Мы подъехали к грузовым воротам, и попали на хозяйственный двор цирка. Несколько цирковых встречали у задних дверей, а здоровый мужик закрыл за нами ворота. В недрах цирка я оказался впервые. Мрачные переходы, какие-то складские помещения, куча декораций и инвентаря. А вонь! Я такой вони на скотных дворах не слышал. Да уж! Это не парадный вход с вестибюля. Мы прошли через весь этот кошмар и поднялись по лестнице на второй этаж. Там уже было не в пример цивильнее. Навстречу попадались большей частью молодые парни и девушки, все сплошь фигуристые и спортивные. Кабинет начальника цирка копировался, наверное, с кабинета Юрия Никулина, так широко растиражированный, благодаря телевидению.

— Милости просим. — Вальдемар картинным жестом показал мне на одно из кресел рядом с журнальным столиком. — Сейчас девчонки кофе сделают.

— Так ты, что, директором здесь?

— Нет. Я художественный руководитель. Директор в одного из этих ненормальных превратился. Так что я руководство взял на себя.

Вошла довольно миловидная девушка в спортивном костюме и поставила на журнальный столик поднос с кофе, сахаром и печеньем. Мы подсели поближе и потянулись за чашками. Аромат был неплохим, да и само кофе — недурственным. Всё это действовало умиротворяющее и я, забравшись поглубже в кресло и устроившись поудобнее, стал слушать Володю. Началось всё у них вполне стандартно, так же, как и у других. Однако, цирковые — ребята не среднестатистические, к тому же не робкого десятка. Сориентировались быстро, паники никто разводить не стал. У них, на случай внезапного побега хищников давно инструкция была разработана и тренировки регулярно проводились. Дело-то серьёзное. С хищниками не шутят. Ну и дрессировщики на высоте оказались. Внутри здания разобрались быстро. Потом и думать стали. В цирке оказалось кое-какое оружие. Пара дробовиков, пистолет, это у дрессировщиков, помповик у сторожей, но и ещё там оружие у любителей поохотиться. Прошлись немного по округе. Вытащили поваров и другой выживший персонал из ресторанного комплекса. Ещё кого-то по району спасли. Заодно и продуктов из ресторанов натаскали. Вот и сидят пока здесь, помощи ждут. Про нас послушали с вежливым вниманием, но желание переехать к нам не высказали. Ну, честно говоря, и мы не предлагали. Но если бы попросились — не отказали бы. Рации у них не было, поэтому я, обнадёжив скорым приездом военных, распрощался с Володей и вышел во двор. Мои успели подружиться с цирковыми и активно общались, сбившись в весёлую кучу.

— Перезнакомились? Молодцы. Ладно, прощайтесь и по машинам.

Мои наскоро попрощались с новыми знакомыми и расселись по местам. Дальше проехали мимо крытых кортов, свернули мимо школы и, вырвавшись на прямую, упёрлись в баррикаду.

На баррикаде стояли несколько вооружённых людей, половина в кожаных куртках и джинсах, половина в полицейском камуфляже. Они ненадолго останавливали машины, заезжающие по одной за баррикаду, о чем-то говорили с пассажирами, и пропускали внутрь. Выезжающие машина вообще не подвергались остановкам. Да и место было довольно напряжённое. Увидев нас, люди на баррикаде быстро попрятались и заняли позиции. Баррикада мгновенно ощетинилась десятком стволов.

— Что делаем? — Вышел на меня по рации Игорь.

— Пока не знаю. Снайпер и пулемётчик на позиции. Остальным не высовываемся. Потихоньку сдаём назад.

— Никита, смотри. — Серёга указал на большой фанерный щит, закреплённый на столбе освещения рядом с баррикадой. Там красной масляной краской большими кривыми буквами было намалёвано: Свободная экономическая зона «Стадион». Пользование оружием на территории запрещено. Вход — 30 патронов 7,62 или 45 патронов 5,45 с машины. И ниже волна, по которой можно связаться с администрацией. Ну, значит, будем говорить. Не мудрствуя лукаво решил обозначиться по названию своей машины.

— Здесь тайфун. Вызываю администрацию.

— Администрация на связи. Это ты на броневиках приехал?

— Я. Встречаете неласково.

— А мы вояк не звали.

— А мы и не вояки.

— А что на военной технике?

— Так сейчас время такое. Что нашёл, на том и езди.

— Это точно. Не продашь?

— Не продаётся. А забирать не советую. Вчера одни забрали.

— Так это про вас с утра весь базар гудит? Крутые, если свой спецназ есть.

— Ну, что у нас есть, то наше. Вот только песню любим сильно одну. Знаешь: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути»?

— Знаю я эту песню. — Засмеялись на том конце. — Заезжайте. Никто вам слова не скажет. Пообщаемся.

Ну, всем вместе туда соваться не стоит. Я посадил за руль Игоря, оставил Влада с пулемётом, а остальных пересадил в «Тайфун», который оставили для прикрытия. В случае чего, поможет через баррикаду прорваться. Да и вчерашний вариант никто не исключал. Проехали через проход в баррикаде вслед за автобусом «ПАЗ», увешанным стальными листами и заваренными решётками окнами. На той стороне нас уже встречала «Нива Шевроле», которая мигнула фарами, мол, следуй за мной, развернулась и поехала к стадиону. Внешний двор перед стадионом, огороженный забором, был превращён в огромный базар. С земли продавалось буквально всё от книг, одежды и обуви, до оружия, еды и патронов. Я столько людей уже дней десять не видал. Надо же, сколько выжило. Ну, это радует. Народ ходил вдоль рядов, что — то покупал, приценивался, азартно торговался. Прямо, как в старые добрые времена. Мы проехали по коридору, специально оставленному для служебного транспорта, и проехали к зданию стадиона. А я и не думал, что ВИП ложа такая крутая! Пальмы по углам, велюровые диваны возле стеклянных журнальных столиков и мягкие уютные кресла у большого панорамного окна. Посреди ложи стоял со стаканом виски в руке высокий представительный мужчина в полевой форме майора полиции. На угловом диване развалился толстый мужик хамоватого типа с толстенной золотой цепью на бычьей шее и массивной золотой печаткой с бриллиантовыми вставками на сарделькообразном пальце. Этот стаканом не заморачивался, а пил виски прямо из горла.

— Ну, привет, боевики. — Поздоровался с нами майор. — Познакомимся. Я Стас. Бывший начальник местного РОВД. Это Гарик, бывший местный авторитет.

Бычара молча отсалютовал нам бутылкой.

— Никита, руководитель общины. Игорь — командир поисковой группы. Я так понял, вы здесь начальники. Крутой микст. Мент и деловой.

— Ну, полиция и криминал всегда рядом ходили. — Засмеялся Стас. — Ты прав. Мы вдвоём всё это подняли. А круто получилось, не находишь? Пока другие по норам прятались, мы, считай, жизнь возродили. Правда, в отдельно взятом районе. Но всё равно. Сюда на базар общины со всего города стекаются. Излишки продают, что надо, покупают. Товары на любой вкус.

— И рабы есть?

— Нее. Вот этого нет. Пробовали, но ВВешники приехали, пальцем погрозили. А они ребята серьезные. На трёх БТРах прикатили, шмон тут устроили, рабовладельцев, не отходя от кассы к стенке прислонили и уехали. Так что ни наркоты, ни рабов не держим. Зато, вон несколько кафешек работают, даже бордель есть для желающих. Но, исключительно на добровольнойоснове.

А неплохо устроился здесь союз криминала с правоохранительными органами. И, главное, как ладят между собой! В панорамное окно было видно, что футбольное поле посреди огромной чаши стадиона было перепахано, и несмелые ростки какой-то сельскохозяйственной культуры. Молодцы. И зеленью хотят себя обеспечивать. Мы уселись вокруг столика, и я обрисовал им ситуацию с военными. Над нашими головами повисла тишина. Гарик опять присосался к бутылке, видимо, предоставив вести разговор Стасу.

— Если это всё так, то нужно готовится к осложнениям. Прижмут нас. Как пить дать, прижмут.

— Зачем же вас прижимать, если у вас ничего криминального?

— Ну, скажешь, тоже. — Засмеялся Стас. — Там, где есть торговля, криминал всегда найдётся.

— Ну, тогда придётся поосторожнее. Вояки хотят власть под себя подмять. И у них получится. А они шутить не любят. Полковник говорил, что будут создавать городской совет, в который войдут представители общин. Нам надо будет там в одну дудку дуть и друг друга поддерживать. Хоть какие-то права и свободы нужно будет за собой кровь из носу выбивать. А то зажмут, строевым ходить в туалет будем.

— Это точно.

— Я вояк никогда не любил. — Наконец то подал голос Гарик, оторвавшись от бутылки.

— Ну, они не девушки, чтобы их любили. — Заступился за военных Стас.

Я, наконец, пригубил виски со своего стакана, потянувшись за долькой яблока. Игорь пить не стал. Мы ещё поговорили о жизни, о будущем, о военных, и принялись прощаться. Ещё немного потолкались на базаре, общаясь с людьми. Общин, выживших оказалось на удивление много. Люди осели в детских садиках, торговых комплексах и ресторанах. Голь, как говорится, на выдумки хитра, а спасение утопающих дело рук самих утопающих. Вот люди и спасались, кто как мог. Мы шли с Игорем по рядам, рассматривая товар и, для порядка, прицениваясь. Поразило оружие. Охотничьего было полно, всяких разных марок и фирм. Попадались даже чуть ли не коллекционные. А вот боевого выбор был ограничен. В основном полицейские Ксюхи и Макаровы. Изредка встречались полноценные Калашниковы, как под пятёрку, так и под семёрку. Но встречались и вполне интересные экземпляры вроде Вальтеров и ТТ времён войны, Мосинки и, даже, одна системы Бердана. С удивлением наткнулся на немецкий МП-38. Интересно, откуда он здесь? Это в тех краях, где шли бои во Вторую Мировую войну, можно было накопать много всякого добра. А здесь в те времена был глубокий-преглубокий тыл. С радостью приобрёл себе настоящий нож «Ка бар», выщелкнув из магазина продавцу пятнадцать патронов. Под ехидные ухмылки Игоря, тут же разместил его на разгрузке. Ну да, такой нож скорее понты. Дрова рубить нам точно не понадобиться. Но нравится мне эта брутальная железка. Давно уже нравится. А то, что это не Китай, видно было сразу. Ну и пускай ехидничает. Зато мне приятно. Ребята в «Тайфуне» уже извелись, дожидаясь нас.

— Где вы пропадали? — Накинулась на меня жена. — Мы уже не знали, что и думать.

— Всё нормально. Познакомились, связь установили.

— Тут же менты с бандюками. Смесь взрывоопасная. — Вставил Серёга.

— Торговать лучше, чем бандитствовать. Тем более им уже это ВВешники доступно объяснили. Ладно. Поехали домой.

До базы добрались без приключений, поставили машины и пошли мыться. Егор предупредил, что ужин сегодня будет пораньше. Понятно, на вечер собрание намечено. Наши хозяйственники расстарались, и ужинала община в полном комфорте сразу в двух столовых на рынке, поэтому поели быстро. Народ начал стягиваться во внутренний дворик, где и наметили сход. Посреди дворика соорудили небольшой постамент, на котором и должны были ораторствовать мы. Известие о новом этапе жизни общины было встречено с радостью. Сразу пошли обсуждения, люди стали делиться между собой своими планами.

— По-моему пора заканчивать. — Наклонился к моему уху Сергей. — Надо дать людям обдумать всё.

— Согласен. Егор, с утра надо открывать биржу труда.

— Да, по-моему, её уже сейчас открывать надо.

— Сейчас планёрка. Пусть переночуют со своими мыслями.

Мы сошли с возвышения и, пройдя через возбуждённую толпу, поднялись в штаб. По пути кто-то то и дело хватал нас за рукава и требовал, чтобы ему уже выдали лицензию на своё дело, или взяли в штат какой-то службы. Мы отмахивались, отшучивались, ссылались на завтрашний день и, наконец, вырвались из толпы. На второй этаж в штаб поднялись тоже возбуждённые, совсем не ожидавшие такой бурной реакции.

— Вот народ завёлся! — Вытер со лба пот Гена.

— То ли ещё будет. — Подхватил Егор. — Чувствую, завтра весёлый денёк предстоит.

— Да. — Согласился я. — Истосковался народ по нормальной жизни. За эти дни им наш военный коммунизм поднадоел. Ну, хорошо. Теперь наши дела. Егор, какие структуры ты оставляешь в наше управление?

— Обе столовые, однозначно. Завтра запускаем банно-прачечный комбинат. Там тоже за оплату услуги предоставляться будут. Механические мастерские обслуживать будут только служебные машины. В переднем дворе заканчиваем навесы. Пусть люди, если хотят, обзаводятся своим автотранспортом и ставят туда. Вот вам и новое направление бизнеса: кто-то ведь должен эти машины ремонтировать. Хозяйственная служба, продовольствие и ГСМ тоже под нашим началом. Ну и банк. Армия, полиция и разведка, само собой. Руслан, ты штат себе наметил?

— Да. Ребят подобрал. Все в прошлом сотрудники.

— Помещение?

— Выделено. Оборудуем.

— Хорошо. Кстати, а что с медициной?

— Ааа. Ты же ещё не заходил в нашу поликлинику! — Оживился Егор. — Оборудовали как смогли. Смотровая, сестринская, пара палат, амбулатория, перевязочный кабинет и даже стоматология!

— Вот и хорошо. Медицина ведь тоже у нас на зарплате сидит? Не думаю, что надо будет платную медицину внедрять.

— Да. Конечно.

— Раз с этим решили, давайте перейдём к вопросу самоуправления.

— А что тут думать, Никита? — Поднялся Гена. — Ты это дело замутил, тебе и дальше двигать.

Народ одобрительно зашумел и проголосовал единогласно.

— Тогда предлагаю утвердить состав правления.

— Вопрос можно? — По школьному поднял руку Дима.

— Задавай.

— А можно самоотвод взять?

— С чего это вдруг?

— Нас здесь много. А я к брату в механики хочу. Куда мне с армией возиться.

— А людей на кого?

— Да вот Сергей пусть и берётся. Как-никак бывший военный. Офицер.

— У нас никого насильно не держат. Если решил, никаких обид. Ещё будут самоотводы?

— Будут. — Подал голос Женя. — Я хочу на вольные хлеба уйти. Я же не только пожарник. Тоже люблю в машинах ковыряться. Вот и замучу частную автомастерскую.

— Добро. Принимается. Тогда организуемся так: финансовая служба — Гена, хозяйственная служба — Егор, механики — Саша, армия — Сергей, разведка — Олег, полиция — Руслан, и медицина… Егор, кого на медицину поставим?

— Галю. Она опытный хирург. Заведующей отделением в больнице работала.

— Ну, значит, Галю. Егор, тебе не слишком тяжело? Всё-таки зозяйственный сектор огромный получился.

— Да нет. Нормально. Я его на службы разбил: служба питания, служба ГСМ, строительная служба, вещевая служба. Всё же лучше, чтобы они все на меня замыкались. А в каждой службе свой начальник.

— Ну и хорошо. Тогда голосуем. Кто за такой состав правления? Кто против? Воздержались? Принято единогласно. Всё. Никого больше не задерживаю. Сегодня день был непростой. А завтра ещё тяжелее будет на завтрашней планёрке быть утверждённым составом. Всем спокойной ночи.

Мы вышли из здания и опять попали в водоворот возбуждённой толпы. Люди никак не хотели расходиться, обсуждая перемены, наступившие в их жизни. В нашем доме тоже никто не спал. Все опять собрались на кухне за чаем и явно ждали меня.

— Кто ни будь меня чаем напоит? — Присел я за стол.

— Да. Конечно. — Мне налили чашку и подвинулись.

— О чём совет держим?

— Да вот, в свете новых событий решаем, как быть дальше. — Ответил Игорь.

— И что надумали?

— Решили остаться поисковиками и работать на себя.

— И ты тоже решила? — Спросил я жену.

— И я тоже. — С вызовом ответила она. — Мне что, в хозяйственную службу полы мыть?

— Ну почему же полы мыть? Вон, в правлении должности и почище есть. Я как раз думаю, может тебя в банк к Гене пристроить?

— Не надо.

— Почему это?

— Я там жена Никиты всё время буду. А здесь я боец Светлана, полноправный член команды. С правом, между прочим, ношения банданы. В отличие от тебя. — Ехидно добавила Света.

Ну вот что ты с ней делать будешь? Как всегда. Если что в голову втемяшит, не переспоришь.

— Ну а меня в рейды время от времени будете брать?

— А это как вести себя будешь.

— Понятно. Стоило вожжи отпустить, сразу распустились.

— Сами капитализм объявили.

— Чую, что-то вам от меня надо. Без очереди завтра зарегистрироваться?

— Ну это-то мы без тебя сделаем. Ты нам вот что скажи: машины наши нам оставите, или конфискуете?

— И оружие? — Вставил Влад, любовно поглаживая по ствольной коробке свой пулемёт, с которым он не расставался никогда.

— Я думаю, оставим. Ведь всё это вы добыли в бою. Правда, не без моего участия. — Вернул я команде ехидный комментарий.

По комнате пронёсся вздох облегчения. Люди я вно были не готовы потерять всё то, что было нажито с таким трудом и риском.

— Ещё есть вопросы? Ну, если нет, всем отбой.

Мы разошлись по комнатам, и я ещё долго не мог уснуть, прокручивая в голове наши замыслы, ища слабые места и недочёты. Ох, тяжёлую задачу мы на себя взвалили! Не надорваться бы. Получится ли? Столько нюансов! А мы и опыта управления никакого не имеем. Даже Гена, самый подкованный из нас, отнюдь не финансовый гений. Дааа. Помучаемся, чувствую. Вот и закончился ещё один день, день, который явился границей между старой и новой жизнью. Завтра будет новый этап.

День пятнадцатый

Эти три дня стоили нам, наверное, трёх лет жизни. До этого сравнительно спокойная и размеренная жизнь, вдруг понеслась вскачь и закрутила нас в круговерти проблем. Мы точно не предполагали, что это будет так сложно. Например, совсем забыли про тех, кто решил заниматься сельским хозяйством. Когда ещё их работа даст плоды? А на что сейчас жить? Пришлось и их ставить на наше довольствие. Типа в кредит. И таких косяков полно выявилось. Пришлось на ходу перепланировать, перекраивать. Но пока, вроде, справляемся. Но оживление на базе ощущается во всём. Кое кто, особенно те, кто решил работать на земле, переселились в пустующие дома в пределах контролируемой нами территории. Машин на частной автостоянке в переднем дворе прибавилось. Постоянно кто-то выезжал и заезжал в ворота рынка. Люди стали мотаться в город. И не боятся же! Откуда-то в хозяйствах появились бараны и даже куры. А сегодня вообще, меня разбудил крик петуха. В недавно возведённых боксах несколько пожарников во главе с Женей заканчивали доводить да ума автомастерскую. Люди перебирали в руках денежные купюры, рассматривая их так, будто всего две недели назад эти деньги не были для них привычным средством платежа. Открылись магазинчики, в которых можно было купить самое необходимое от чая с печеньем, до одежды и обуви. При чём добывали всё сами в разных магазинчиках по городу. В принципе, зомбаков в городе стало гораздо меньше. Тут и мы постарались, и другие выжившие, ну и естественная убыль в результате различных ситуаций. Уязвимы-то они так же, как и обычные люди. Конечно, никто в большие магазины и супермаркеты не совался. Там и сейчас было небезопасно, но маленькие магазинчики, коих в городе было немало, оказались нашим доморощенных бизнесменам по зубам. Я шёл по территории рынка, и мои ноздри щекотал запах ароматного шашлыка из ближайшей частной кафешки. А жизнь налаживается. Я чуть ли не бегом, рискуя захлебнуться слюной, проскочил мимо и поднялся в штаб. Там меня уже ждали Руслан, Олег и Сергей. Причина была серьёзная. Полчаса назад на меня по рации вышел Ринат, руководитель общины с туннеля и сообщил, что в их краях появилась какая-то банда. Наглые и безжалостные отморозки. Несколько раз пытались штурмовать базу, но пока обошлось. Однако две поисковые группы, отправленные по окрестностям на мародёрку, оказались вырезаны. Их нашли после, со следами жесточайших пыток. Особых военных тайн погибшие знать не могли, поэтому пытки представлялись бессмысленными. Скорее пытали для удовлетворения садистских потребностей. А это уже тревожный звонок. Их база не так далеко от нас, значит и угроза для нас нешуточная. Эта банда может и к нам заглянуть. Да и помочь соседям святое дело. В двух словах я изложил всё, что знал по этому делу.

— Вооружение банды известно? — Спросил Олег.

— Сплошь автоматическое оружие. Полноценные АК-74. Ну и плюс короткоствол.

— А каких-нибудь примочек типа гранат или Мухи у них не завалялось? — Подал голос Сергей.

— Пока не было замечено. При штурме наших друзей ничего подобного они не применяли.

— Уже легче. — Ну конечно, его такие вещи интересуют в первую очередь. Ведь он отвечает за охрану и оборону базы.

— Какие есть предложения?

— Я усиливаю охрану базу и исключаю выезды за пределы территории.

— Ох, и достанется нам от общины! У людей бизнес только начинается, а тут снова всех в жёсткие рамки.

— Ничего. Объясним людям, что это всё в интересах их же безопасности. Думаю, поймут.

— Ладно. В принципе, правильное решение. Руслан?

— Я со своими ребятами займусь оперативной работой. Мне бы прокатиться на места, где их группы погибли. Осмотреться бы надо.

— Хорошо. Я свяжусь с Ринатом. Они вам покажут эти места. Поедете в сопровождении ребят Олега. Теперь Олег?

— Предприму глубокий поиск вокруг базы двумя группами. Пойдём двумя группами на мягких лапках. Может, где и наткнёмся на них. Или, хотя бы на их след выйдем.

— Принято. Действуйте, как договорились. Олег, выдели охрану ребятам Руслана. Пусть скатаются. Сам выйдешь в поиск после обеда. Всё, идите.

— Что случилось? — Ворвался в кабинет Егор.

— Не дают нам, Егорка, нормально пожить. Только, вроде, вздохнули спокойно, а тут новая напасть. Банда появилась. Туннелевским уже досталось. Две группы у них вырезали, на базу несколько раз нападали.

— Ого! И что делать теперь?

— Ну, во-первых, объявляем карантин. Никого из базы не выпускать. Сергей усилил охрану, а Олег с Русланом взялись за розыскную деятельность.

— Сейчас начнётся! Народ взбунтуется.

— Надо объяснить народу. Пусть потерпят. В конце концов, это делается в целях обеспечения их безопасности. Так что, встречай недовольных своей героической грудью и постарайся их убедить.

— Постараюсь. — Со вздохом ответил Егор.

— А где Гена?

— Сейчас подойдёт.

— А вот и я! — Жизнерадостно ворвался в кабинет Гена. А что такие серьёзные? Может совещание в шашлычную перенесём. Давненько мясца свежего не ел.

— Не до мяса сейчас. Садись. Сейчас введём тебя в курс новых проблем, чисто для информации. Чтобы в курсе был. Ну и займёмся делами нашими насущными.

От наших новостей Гене сразу взгрустнулось. Так оно и понятно. Самого, как пыльным мешком по голове стукнули. Только жизнь налаживаться стала, и тут новые отморозки. Когда уже вздохнём спокойно? За нашими делами провозились до обеда. На обед спустились в столовку, которая была прямо возле лестницы. Чистенькие столики, застеленные клеёнкой, немудрёные приборы с соль. И перцем, салфеточки. Девушки в передничках, снующие между столами. Заказ приняли быстро. И бегом бросились исполнять. Ну а как же. Целый Егор на обед пришёл. Работодатель, как ни как. Только меню разнообразием не отличалось. На первое — рассольник, на второе — картофельное пюре с сосиской. Ну, не до жиру. Спасибо и на этом.

— Егор, а почему ты самообслуживание не ввёл?

— Так, народу работу давать надо. Далеко не все себя в бизнесе видят. Да и в наших условиях особо не размахнёшься и выбора маловато.

— Тогда понятно. Приятного аппетита.

Уже заканчивали кушать, когда в столовую вошли Руслан с Олегом. Встретившись со мной глазами, они жестами мне показали, что сейчас поедят и поднимутся ко мне. Видимо что-то накопали. Ну, пусть поедят. Потом узнаем. Ребята поели быстро и уже минут через пятнадцать были у меня.

— Ну, давайте, докладывайте.

— Осмотрели оба места происшествия. Захватывали их в других местах, а потом привозили на место, где их пытали, а потом ножом по горлу. Привозили их на джипах. Иномарки. Марку машин не назову. Не уверен. Судя по следам, их человек десять. Жестокие. Есть боевые навыки. То есть не простые гопники. Одеты, скорее всего, в военную форму. И, скорее всего, камуфляж-флору. Я нитки на арматуре нашёл. Видимо кто-то из них зацепился. Обуты в военные ботинки с высокими берцами. Среди них есть курящие, как минимум трое. Я нашёл окурки от сигарет «Мальборо» и «ЛД». Некоторые фильтры на окурках закушены особым образом. Остальные нормальные. Есть среди них и сладкоежка. Нашли обёртку от «Сникерса». Мне кажется, что они где-то недалеко квартируют.

— С чего такие мысли?

— Они район хорошо знают: где засаду сделать, куда проехать, куда жертву затащить. Конечно, это может быть и не так, но вот чуйка у меня такая.

— У тебя всё? Тогда Олег?

— Поддерживаю Руслана, что они местные. Сейчас уходим в поиск. Ребята уже готовы.

— «Тигр» Дать? Я могу у ребят попросить. Думаю, не откажут.

— Нет. Рычит сильно. Наши «Форды» гораздо тише.

— Отлично. И поосторожнее. И держите меня в курсе. Я постоянно на связи.

Ребята ушли. В окно я увидел, как через ворота выехали инкассаторские «Форды». Ну, успехов вам, ребята. А потом разразился сущий ад. Толпы разгневанных общинников штурмовали наш штаб, требуя снять карантин. Держали оборону втроём: я, Гена и Егор. Потом примчался Руслан со своими ребятами. Короче, решили собрать экстренный сход. На сходе я в общем предоставил информацию, а потом выступил Руслан и в красках расписал то, что случилось с туннельскими. Толпа притихла. Мы уже вздохнули свободно, когда нас захлестнула вторая волна. Теперь люди требовали разрешить выезд только им в порядке исключения. Здесь недалеко, мы по-быстрому, да у меня автомат есть, бизнес горит и так далее. Короче, работать всю вторую половину дня нам толком и не дали. Вечером, уже после ужина, прибыли ребята Олега. Олег усталой походкой вошёл в кабинет, прервав своим появлением планёрку, грузно сел, стянул с головы свою чёрную шапочку и вытер ею со лба пот.

— Не нашли никого. Полная тишина. — Сказал он в ответ на наши вопрошающие взгляды. — Весь район базарчика на туннеле прочесали. Уже на Громова перекинулись. Нет ни единого следа. Был бы кто живой, нашли бы.

— А, может, ошибся Руслан? Не местные они?

— Да здесь они где-то. Нутром чую. Завтра с утра опять пойдём. Можно было бы и ночью, но ребята устали. А с усталости можно многое прошляпить. И жизнь свою в том числе.

— Ладно, давайте идите ужинать и отдыхать.

— Егор, ты распорядись, чтобы моих пораньше завтраком накормили. — Попросил Олег.

— Хорошо. На какое время?

— На шесть утра.

— Будет сделано. — Егор сделал пометку в своём блокноте. — Покормят.

Олег ушёл, а мы опять вернулись к насущным делам. Всё вроде, идёт в плановом режиме. Люди успокоились после введения карантина и уже спокойно принялись ждать послабления режима.

— Никита, хочу кое-что сказать. — Совсем по школьному поднял руку Руслан.

— Да, Руслан, говори.

— Сегодня, во время всех этих шумных событий, ты ничего не заметил?

— Да нет. Ну, шумит толпа. Не понравилось им ограничение свободы. А ты это к чему?

— И вы ничего не заметили? — Обратился он к остальным.

— Да нет. Говори, в чём дело то? — Заволновалось правление.

— Да вот с первого взгляда вроде просто толпа. Каждый со своими проблемами, неприятностями. А вот, я, когда присмотрелся, увидел, что всё крутится вокруг одной группки. Этакий неприметный мужичок, лысенький, с брюшком. А возле него довольно сплочённая группа крикунов. И ещё несколько таких же неприметных челноками к нему, получил указания и в толпу. Понимаете, о чём я говорю?

— Тебе не показалось? — Не поверил я.

— Уж поверь старому оперу. Я такие вещи на раз секу.

— Ну, тогда это действительно заслуживает внимание. Всю гоп-компанию под колпак. Присмотритесь там к ним. И постарайся составить максимальное досье, особенно на этого лысого.

— Уже делаем.

— Держи меня в курсе. Как только будут первые результаты, сразу оповести меня. Ещё вопросы? Ну, тогда всем спокойной ночи.

Утомлённый тяжёлым днём, уснул, наверное, ещё в полёте, даже не успев подумать традиционное: ну вот прошёл ещё один день.

День восемнадцатый

Эти два дня были, наверное, самыми тяжёлыми. Олег гонялся за бандитами, но не мог найти даже самой маленькой зацепочки. Как сквозь землю провалились. Они как из параллельной вселенной выныривали из ниоткуда и пропадали бесследно в никуда. Но, тем не менее, они умудрились пару раз обстрелять туннельских и один раз, даже, попытаться наехать на наш пост. А вчерашней ночью они вырезали семью наших фермеров, которые заняли крайний дом и занялись сельским хозяйством. Я не находил себе места. Сразу после случившегося я собрал правление в штабе.

— Сергей! Как получилось, что ни один пост их не заметил, а они, практически, прорвались на территорию базы?

— Никита, ты же сам военный. Должен понимать, что периметр сильно большой и, в особенности, в частном секторе. Могли ребята и не уследить, как кто-то через забор нырнул.

— Кто-то? Этот кто-то — десять человек. Спокойно зашли, натворили делов и вышли. И нахрена тогда вся твоя служба? Периметр сложный? Ты это людям расскажи! Тем людям, кто тебе доверился. Вон, в скверике уже зреет очередное волнение. И я их понимаю. Олег! Ты опытный боевик. СОБР, горячие точки… Неужели нельзя никак вычислить, где окопались эти отморозки?

— Делаем всё, что можем.

— Не всё. Вы мне землю ройте, на достаньте этих. Нескольких можно живыми. Суд народный устроим. Егор, сожмите периметр. Фермеров из домов переселить в пределы рынка. Сергей, уплотнить охрану. Кстати, давно уже нужно было заняться ополчением. Сейчас бы призвали ещё человек двадцать заранее подготовленных в ряды охраны. Серёга, тебе на будущее. Кончатся эти неприятности, займись. Будет резервом на подобные случаи. А сейчас временно призывай всех пожарников. Хоть и не вояки, но службу знают и дисциплинированы. Каждый метр периметра на контроль.

— Есть.

— Олег, пришла мне в голову одна мысль. Прямо сейчас отправляй к туннельским несколько своих ребят. Сам определишь, сколько потребуется. Но самых подготовленных и толковых.

— Есть у меня пара краповиков. А для чего.

— Обратили внимание, что уж очень пристальное внимание бандиты к тому базарчику уделяют?

— Ну, так оно и понятно. — Удивился Олег. — Территория небольшая, а община богатая. Да и огневая мощь не особо. В основном охотничье оружие. Автоматического раз два и обчёлся. К нам сунулись, такую плотность огня огребли, что сразу и смотались от греха.

— Шаришь. Значит, скоро опять туда сунутся. У них это уже в привычку вошло. Видимо слабое место нащупывают. Как нащупают — ударят по-взрослому. Пусть твои ребята посидят у Рината, подождут. При нападении помогут отбиться, а потом аккуратно сядут им на хвост. Если отморозки местные, далеко они уходить не будут. Ну а как проследить за ними незаметно, пусть сами думают. На то они и спецназ.

— Хм. А стоит попробовать.

— Всё. Беги. И держи меня в курсе.

Сегодня с утра мы опять собрались в штабе. Дела шли хуже некуда. Люди высказывали нам своё недовольство, и их можно было понять. Людям дали свободу и надежду на хорошее будущее. А тут опять в жёсткие рамки. Да ещё и страх, который буквально висел над всей нашей базой, липкими щупальцами залезал в души и в холодных тисках сжимал сердца, заставляя их биться с пугающей частотой, как у пойманной птицы.

— Никита! — В кабинет быстрой походкой вошёл Руслан. — Опять буча назревает.

— Где?

— Да там внизу. Дело пахнет стихийным митингом.

— Ого! И что хотят требовать?

— Скорее всего смены власти.

— Так я и не держусь за власть. Нахрен мне такой геморрой?

— Да не в тебе дело! — Вскинулся Егор. — Мы дали людям нормальную жизнь. Они только вздохнули свободно. И сейчас уйти, и дать всё развалить?

— Кто там бучу мутит?

— Дак всё тот же лысый. — Ответил Руслан.

— Ты узнал что-нибудь про него?

— Да. Гаврилюк Виктор Анатольевич. Адвокат. В своё время пытался баллотироваться, уж не знаю в какие, депутаты. Мужичок хитрый, изворотливый.

— Как он здесь оказался? Почему в гарнизон не уехал?

— Да не знаю. Вел себя тихо. Проморгали мы его.

— Вот точно проморгали. И моменты, гад, выбирает. Вот сейчас только его не хватало!

Мы вышли в коридор и через большую витрину глянули вниз, на внутренний дворик. Народ прибывал. Сверху было видно, как это броуновское движение постепенно упорядочивается и начинает водоворотом закручиваться вокруг небольшой группки людей. А в центре этой группы суетился, что-то кому-то говорил, отдавал какие-то распоряжение плюгавенький лысенький мужичок. Даже от сюда было видно — мразь отменная. А люди подходили, прислушивались, начали разговаривать между собой. Градус накала поднимался.

— Так, идём всем правлением к толпе. А то этот адвокат скоро на броневик полезет и апрельские тезисы двигать начнёт. Тут уж недалеко и до Великой Октябрьской.

Мы вышли во внутренний двор. Люди расступились перед нами. Под недобрыми взглядами стало уж совсем неуютно.

— Что за митинг? — Спросил я, пытаясь перекричать толпу. Получилось не очень.

— Тихо! Тихо! — Вдруг раздалось из разных мест в толпе.

Толпа неохотно замолчала, а из самой гущи вышел давешний адвокат, явно рисуясь перед людьми.

— А это не митинг, господин хороший. Народ просто собрался, чтобы спросить у вас, сколько можно терпеть ваше бездарное руководство?

— Ого, какие предъявы!

— Вот, граждане, посмотрите! Руководитель нашей общины на фене разговаривает. И после этого как можно ему доверять? Может он с теми бандитами заодно, раз с ними на одном языке говорит.

— Что ты мелешь, урод!

— Вот, слыхали! И ЭТО руководит нами!

В голове помутилось, и я непроизвольно сжал кулаки. Наверное, я бы его ударил, если бы Олег, так кстати вернувшийся, не положил мне руку на плечо.

— А откуда, позвольте полюбопытствовать, такие сведения у вас? — Вежливо, незаметно сжав моё плечо, спросил Олег. — даже мы не знаем, на фене они говорят или высоким штилем. А может вы и есть информатор этих бандитов?

— Ну, я просто предположил, что если они бандиты, то так разговаривать должны. — Потерялся на мгновение адвокат, но быстро нашёлся. — Вам нас не сбить! Господа! Все наши беды именно из-за них! Именно благодаря их бездарному руководству мы не можем отвязаться от этих бандитов! Они спокойно сидят на казённых харчах, пока нас режут, как кроликов! Конечно, ведь это не их жизни в опасности! Там у них на складах и деликатесы, и коньяки. Они, небось, в столовках наших не питаются!

Народ глухо зароптал, постепенно заводясь. Ну, никакой благодарности! Что за люди! Правильно говорил кто-то из великих, что у народа память короткая.

— Граждане! Потише, пожалуйста. — Обратился я к толпе, немного успокоившись. Спасибо Олегу. Дал передышку. — А вы, Виктор Анатольевич, я надеюсь, правильно вас назвал?

— Видали? Он уже пробил про меня всё! Не удивлюсь, если меня захотят сегодня убить! Правда глаза колет!

— Да успокойтесь вы! Насчёт питания, я думаю, многие видели всех нас в столовой. И кушали мы то же, что и вы. И никаких разносолов. Здесь, я думаю, есть люди с продуктовых складов? Пусть скажут, сколько деликатесов мы со склада таскаем.

— Знаю я, что они скажут! Места свои терять не захотят.

— А насчёт руководства, что, самому в начальники захотелось?

— Да вы же бездарные. Что говорить, если у вас достойные люди грузчиками работают! Своих дружков во власть, а остальных за быдло держат!

— Ну, раз ты такой уж умный, скажи нам всем, как нам от бандитов избавится?

— Да очень просто! Пойти и поймать их.

— Гениально! Значит так, сейчас ты берёшь своих бойцов. — Я кивнул на активно крутящихся в толпе серых личностей. — Оружие вам дадим. Идёте в город, ловите бандитов и приводите их сюда. Мы сразу уступаем вам место в правлении и пристыженные уходим.

— Погодите! — Растерялся адвокат. — Каждый должен заниматься своим делом! У вас же есть обученные люди!

— Но они бездари! — Возмутился я. — Никто лучше вас не знает, как справиться с бандитами. Что они могут? Они же даже не догадались пойти и поймать их. Я даже свой автомат вам дам.

Этот клоун даже отскочил от протянутого мной автомата. Народ стал отходить от тумана, напущенного на их головы ушлым адвокатом. В толпе раздались смешки, кто-то засвистел, заулюлюкал. Люди стали расходиться, мимоходом посылая в пеший эротический маршрут подручных Виктора Анатольевича. Ну, что ж, первый раунд выигран. Но, судя по всему, этот ушлый адвокат на этом не остановится. Ладно, будем думать, как парировать эту угрозу. Но убирать его к воякам нельзя. Народ не поймёт. Раньше нужно было убирать.

— Руслан, думай, как нам этого клоуна нейтрализовать. — Высказал я свою тревогу, как только мы поднялись в штаб.

— Думаю я, думаю.

— Быстрее думай, пока он нам тут революцию не устроить. Если он такой же руководитель, как ловец бандитов, людей жалко. Доведёт он общину до ручки.

— Никита! — В дверь влетел Олег. — Перестрелка у туннельских. Эти отморозки нарисовались.

— Всю команду в ружьё! Я подключаю группу Игоря. Выезжаем к ним.

На сборы ушло десять минут, после чего мы на четырёх машинах уже направлялись в сторону базарчика. Уже проезжая по Павлова, мы услышали звуки выстрелов.

— Сбрасываем скорость. Снайпер и пулемёт на позиции. — Скомандовал я по рации. — Игорь, со своими тихо-тихо вперёд. Мы в прикрытии.

— Принял. — Ответил Игорь, и я увидел, как они на своих «Фордах» проскочили мимо нас.

Выстрелы впереди смолкли.

— Игорь, «Засада» на связи. — Раздалось из динамиков.

— Здесь Игорь. Докладывайте. — Это уже Игорёк откликнулся.

— Засекли злодеев. По ходу, дизертиры это. Очень похоже. Двигаются в сторону Громова. Сейчас на эстакаду над туннелем поднимутся, станет ясно, куда поедут: направо или налево.

— Принял. Двигаем к Громова, не сворачивая к базарчику. — Вмешался я в разговор. — А вы ведите.

— Повернули налево. Мы срезаем перед туннелем и через дворы.

— Только не упустите.

— Постараемся.

Так же, колонной из четырёх машин мы на полной скорости выскочили на Громова и повернули налево. Бандитских машин не было видно, улица просматривалась только до эстакады над тоннелем, а бандиты, видимо, эстакаду уже перевалили. Оставалось надеяться, что ребята Олега их не упустят.

— Видим их. — Как бальзамом по сердцу. — Свернули во двор за магазином «Кристалл».

— Вас не заметили?

— Нет. Спокойно припарковали машины и заходят в подъезд.

А это уже не есть гут. В подъезде двадцать квартир. И как узнать, в какой из них засели бандиты? Ждать в засаде, когда они оттуда выберутся и брать на выходе? Не вариант. Может, они до завтра оттуда носа не высунут. А зомбаки тут непуганые. Начнём стрелять, себя обнаружим. Эх! Как не хватает «Винтореза»! Ну, хоть подъезд известен. Значит, вот почему мы их найти не смогли. Мы ведь думали, что они в частном секторе засели. Это ведь логично. Если нет света и воды, канализация не работает, в многоэтажке и делать то нечего. А они именно здесь окопались.

— Продолжайте наблюдение. Без команды ничего не предпринимать. — И уже Игорю. — Олег, Игорь, перебирайтесь ко мне в «Тайфун». Будем думу думать и разговоры разговаривать.

— Принял.

Минута, и в десантный отсек протиснулись улыбающийся СОБРовец и Игорёк.

— Что довольные такие? — Ворчливо спросил я.

— А почему бы не радоваться? — Удивился Олег. — Нашлись, соколики.

— А я бы не спешил радоваться.

— Почему?

— Подъезд мы, конечно знаем. А квартира? Здесь их по двадцать штук на подъезд. Ты в каждую стучаться будешь и спрашивать, не здесь ли бандиты живут?

Улыбки медленно сползли с лиц ребят. Слишком велика была радость от того, что нашли, наконец этих упырей, что до такой простой вещи додуматься не смогли.

— Даа. — Протянул Игорь. — Проблема.

— Я так думаю. — Сказал Олег после продолжительного раздумья. — нужно понаблюдать за окнами. Может кто-то из них к окну подойдёт, или свет зажжёт. Что-то из окна выкинет, в крайнем случае.

— Точно! — Вскинулся Олег. — Руслан говорил, что там как минимум трое курящих. Не будут же они в закрытом помещении курить.

— Ага. — Засмеялся я. — На балкон выходить покурить будут.

— Да нет. Или окно, или форточку по любому откроют. А оттуда дым будет выходить. Если присмотреться, можно разглядеть.

— Лады. Наблюдаем.

Наблюдать пришлось недолго. На третьем этаже открылось окно и чья-то рука в камуфляже, высунувшись по локоть, опустошила вниз полную окурков пепельницу.

— Вот они, голубчики! — Обрадовано вскрикнул по рации Олег. — Ну, теперь очередь моих ребят. Прикройте подходы к подъезду.

— Погоди, Олег. Заскочи-ка ко мне в кунг. Я кое-что вспомнил.

Я действительно вспомнил, как мы забирали железные ящики из оружейной комнаты РОВД. В них были патроны, а в одном из них оказались спецсредства: гранаты светошумовые и со слезоточивым газом. Как раз для этого случая.

— Что ещё? — Недовольно пропыхтел Олег, протискиваясь в десантный отсек. В его глазах прямо полыхал огонь нетерпения.

— А ты посмотри. — Показал я на содержимое ящика. — Думаю, эти игрушки тебе лишними не будут.

— Ух ты! — Недоверчиво посмотрел на меня СОБРовец. — Это то, что я думаю?

— Да, если ты не о голой бабе думаешь.

— Откуда дровишки?

— Из лесу вестимо. Там, где взяли, уже нет. Штуки четыре хватит?

— За глаза.

Олег убежал счастливый, а мы стали наблюдать за разворачивающейся картиной. «Форды» подкатили к углу, чуть слышно урча двигателями. Ребята в чёрной спецназовской форме высадились и, держа автоматы по штурмовому у плеча, змейкой пройдя вдоль стены дома, проникли в подъезд. Что было дальше, оставалось только догадываться, только вдруг в подъезде и в окнах третьего этажа засвистело, бахнуло и полыхнуло так, что и на расстоянии глазам стало некомфортно. Следом раздались выстрелы, крики, потом что-то ещё раз ухнуло и наступила тишина.

— Никита! Здесь Олег.

— Никита на связи. Как там у вас?

— Всё в порядке. С нашей стороны потерь нет. У противника четыре двухсотых, два трёхсотых лёгких и шесть сдались в плен.

— Отлично. Как везти собираешься? Всё-таки восемь человек.

— В свои фургоны в отсек для перевозки денег засуну. Им теперь комфорт не понадобится.

— Добро. Прикрываем ваш выход. А то нашумели вы сильно. Зомбаки, по-моему, со всего района собираются.

— Принято.

Мы подчистили территорию вокруг дома, и ребята Олега по моему сигналу стали выводить пленных. Я так только в кино видел. С заломленной за спину рукой, почти царапая носом землю, вряд ли задумаешься о побеге. С раненым в руку тоже никто не церемонился. Только раненного в ногу поддерживал под руку его товарищ. Но и тут, под стволами двух автоматов не особо в побег ударишься. Выглядели дезертиры жалко. Жалобные взгляды, расквашенные носы, камуфляж весь в штукатурке. Ага. Не нравится. А как мирных людей резать, видок был, наверное, геройский. Такие даже капли жалости не вызывают.

— Никита, сюда надо бы наведаться потом. — Связался со мной Олег.

— А зачем?

— У них награбленным добром одна комната полностью забита. Правда и вонь там у них! Особенно в подъезде. Похоже, они в туалет в соседние квартиры ходили, чтобы у себя не гадить.

— Ну значит Егору скажем. Он экспедицию нарисует. Погрузились? Поехали домой.

— Никита! Ответь Ринату! — Раздался в динамиках возбуждённый голос.

— Никита на связи. Что хотел, Ринат?

— Вы этих бандитов взяли?

— Взяли. Восемь человек живыми. Везём к себе.

— Зачем они вам?

— Судить хотим. Пусть люди видят, что зло безнаказанным не бывает.

— Отдай их мне.

— С чего бы это? Это наш трофей.

— Я всё понимаю. Только они за эти дни столько нам принесли горя!

— Ринат, нам они тоже беды наделали. И взяли их наши ребята.

— Хорошо. Тогда предлагаю: давай их судить на моей базе. Пусть будут представители от вас. Сколько хотите. Но только у нас судить. Здесь вдовы до сих пор плачут. И дети без отцов остались. Пусть хоть это утешением станет.

— Олег! Разговор слышал?

— Слышал, Никита.

— Что скажешь?

— Ты начальник, тебе и решать.

— Э нет. Твои ребята их выследили, твои ребята их брали. Тебе и решать.

— Тогда почему бы и не уступить. Людей к ним привезём. Вахтовка вон есть, грузовики. Ехать недолго, в кузовах потерпят. Кого-то и в «Тайфун» посадить можно. Думаю, желающим место найдётся. А народ здесь действительно натерпелся. Почему бы не уважить.

— Слышал, Ринат, какие у меня ребята благородные?

— Слышал. Спасибо, Олег.

— Ну, тогда встречай. И камеру с охраной готовь. Кстати, постарайся, чтобы они до суда дожили. А то, если у твоих на них зуб такой большой, могут и удавить ненароком. Или разорвать на кусочки. А нам именно суд нужен.

— Обещаю. До суда доживут.

Пленных сдали быстро. Разместили их в крепком помещении без окон, несущим, наверное, какую-то функцию в базарной системе. Заперли основательно железные двери, воле которых тут же заступили на пост два крепких мужика азиатской наружности с устрашающими бородами. Ну, прямо двое из ларца одинаковы с лица. Отказавшись о т чая и ещё чего крепче за победу, мы попрощались с Ринатом и поехали домой. Суд договорились проводить после обеда, чтобы долго не тянуть. Хорошо утро началось. И, главное весело. То митинг этот, будь он неладен, то бандиты. Ну, хоть одной головной болью меньше. На базе нас уже ждали, народ вес был в приподнятом настроении, люди, впервые за эти дни, улыбались. Отовсюду доносились смех, шуточки и громкие весёлые разговоры. Мы быстро собрали людей в, уже ставшем традиционном месте сбора, во внутреннем дворике и объявили о поимке банды и предстоящем суде. Ну и объявили о наборе добровольцев для поездки к туннельским. Хоть народ и знал уже эту новость, но всё равно, моё объявление было встречено громогласным «Ура». Я даже всерьёз испугался, как бы крыша не обвалилась. Желающих присутствовать на суде набралось много. Люди набились в кузова сразу трёх грузовиков. Ну и в вахтовку, как сельди в бочке уплотнились. На туннеле весь базарчик гудел, как разворошённый улей. Толпа разъярённых общинников пыталась штурмом взять временную тюрьму, где сидели бандиты. Народ жаждал крови. Бородатым охранникам приходилось ой как несладко. Между орущими людьми метался раскрасневшийся потный Ринат, что-то пытаясь доказать осипшим от натуги голосом. Нашему приезду он обрадовался так, как не радовался, наверное, приезду самых ближних родственников.

— Ну наконец-то! — Бросился он к нам. — Я уж думал, не удержим людей. Разорвать этих сволочей хотят. А я же вам обещал, что они до суда доживут. Думал, не удастся сдержать своё слово.

— Где судить будем?

— А вон там, где овощные ряды были. Мы место уже расчистили и всё приготовили.

Мы прошли туда, куда указал Ринат. Действительно, место было просторное. Много человек поместится. В дальнем конце из прилавков была составлена импровизированная сцена, на которой был установлен стол с несколькими стульями, а слева — две лавки, составленные так, что все восемь бандитов поместятся. Люди уже стали заполнять помещения, толкаясь и ссорясь за места поближе к сцене. Появился и Ринат. За ним несколько вооружённых бойцов завели и бандитов, усадили их на лавки и встали по бокам и сзади. Толпа загудела. Из неё донеслись угрозы, проклятья и матерная брань. Бандиты ёжились и старались не смотреть по сторонам. Откуда-то прилетело несколько камней и нам пришлось успокаивать людей. Пора было приступать. Судейского опыта не было ни у кого. Да мы и не собирались устраивать что-то похожее на классический государственный суд. Чисто так, судилище. Просто, чтобы возродить у людей веру в закон и справедливость. Слишком много за время катастрофы пришлось им пережить. И больнее всего оказалось именно потеря государственной структуры. Анархия вгоняла людей в панику и ступор. Бандиты добавляли страха в этот коктейль бессилия и безысходности. Руслан зачитал протоколы допросов. Ну надо же! Интересный такой начальник рынка! Я-то и не догадался допросить этих дезертиров. А он вон, мало того, что допросил, ещё и под протокол. В принципе, ничего нового мы не узнали. Двенадцать вояк сбежали из гарнизона. Один из них был местный. Он привёл всех в свою квартиру, где они и залегли. Поначалу просто выбирались на мародёрку. Раздобыли крутые джипы. Натаскали халявного спиртного. Потом наткнулись на выжившую семью. На свою беду в этой семье были три дочери в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет. Взыграла молодая кровь и долгое воздержание. Стариков убили сразу, а дочерей приволокли к себе в квартиру и пользовали несколько дней, пока те не сошли с ума. Ну и этих тоже пристрелили. Посидели пару дней, не высовывая носа и ожидая, не будет ли им что-нибудь за содеянное. Ус сколько дней катастрофа, а в то, что закон окончательно приказал долго жить, верилось с трудом. Но не пришла к ним опергруппа, не выли сирены полицейских машин и не врывался никто в квартиру с криками «Всем лежат! Работает ОМОН!». Значит можно всё! И, опьянев от безнаказанности, уже внаглую пустились во все тяжкие. Стандартная модель становления очередной мрази. Но зачитка протоколов допроса придала нашему судилищу этакий налёт официальности. Потом представили слово всем желающим. Желающих оказалось много. Выступали долго и горячо. И каждый в конце своего выступления требовал смертной казни. По ходу заседания поведение дезертиров потихоньку менялось. Вначале кое-кто из них даже позволял себе ухмылки между собой, особенно в особо смешных, по их мнению, местах протоколов. А один, самый наглый, вообще заявил, что они не в нашей юрисдикции и мы обязаны их передать армейскому командованию, а уже там пусть принимают решение.

— Дальше дисбата не пошлют. — Уверенно поддержал его второй, тоже хамоватого вида.

Однако накал заседания рос. До бандитов постепенно, кому быстрее, а кому медленнее, чтоздесь что-то не так. Слишком серьёзно проходило мероприятие и слишком настойчиво люди требовали их смерти. И вот тут им поплохело. Время от времени процесс стал прерываться от того, что один бандит падал в обморок. Приходилось его приводить в себя, а потом опять продолжать процесс. В конце дали слово подсудимым. Двое решили воспользоваться и дрожащим голосом просили прощения. Один вообще зарыдал. Тем не менее эти их телодвижения не вызвали ни у кого никакой жалости. Глаза у всех горели праведным огнём и наш приговор в заключении: «Расстрел» вызвал оглушительные овации и крики ликования. Приговор тут же привели в исполнение, отведя осужденных за площадку к реке. Долго задерживаться не стали. Хлопнули по рюмашке с Ринатом то ли за помин души убиенных, то ли за победу, и поехали домой. Пока ехали, я подумал о том, что день сегодня, как ни как особенный. С бандой разделались. Людям облегчение какое. А не замутить ли нам праздник. Тем более, что и новоселье мы людям зажали. А ведь обещали.

— Егор! Ответь Никите! — Вызвал я его по рации.

— На связи Егор.

— А не закатить ли нам праздничный ужин? Вроде повод есть. Да и людям нужно сбросить моральное напряжение.

— Я за. Только как это сделать?

— Пока подумай. Я тоже. Приеду, сравним наши предложения и придём к консенсусу.

— Хорошо. Понял.

Приехали на базу. Люди разошлись по территории, моментально собирая вокруг себя кучки любопытных пересказывая в лицах ход суда. Отовсюду раздавались одобрительные выкрики и смех. Я пошёл по базе к лестнице на второй этаж и вдруг явно ощутил на своей спине между лопаток злобный взгляд. Всегда думал, читая про такие случаи, что это литературное клише. А вот на себе ощутил. Как клинком между лопаток провели. Я резко обернулся и увидел, как из-за пальмы на меня с ненавистью смотрит давешний адвокат. Ого, как всё запущено-то! Вот не живётся человеку спокойно. Или думает, что руководство общиной это синекура сплошная? Ну, для таких, наверное, синекура и есть. Он-то не на благо общины работать собирается. Таким, как он, на народ плевать с высокой колокольни. Им тёпленькое место подавай. Как он там говорил: «Там у них на складах и деликатесы, и коньяки. Они, небось, в столовках наших не питаются!» Ага вот чего хочется! Сладко есть, крепко спать и ничего не делать. Ну так не бывает. Дорвётся до власти, всю нашу работу загубит. А он рвётся. И прихлебателей себе завёл. Вон кучкуются. С такими невесёлыми мыслями я поднялся в штаб и застал там Егора.

— Ну, что? Надумал чего? — Спросил я его с ходу.

— Ну, ужин поразнообразнее сделать, бесплатный. Спиртное выставлю со складов.

— Со спиртным не переборщи. Выпить не значит напиваться. Лимонад со складов поставь. Этого не жалей. Кончится, никто плакать не будет. Сухофруктов много мы здесь на базаре нашли. Будем потом компот варить. Всё полезней этой химии. Музыку приготовь, танцы и гуляния устроим во внутреннем дворике в сквере. И пригласи-ка ко мне владельцев кафешек. Обоих. Гена где?

— Шашлык кушать ушёл. Говорит, по шашлыку соскучился.

— Пусть потом тоже зайдёт ко мне.

— Хорошо. Пойду насчёт музыки распоряжусь.

— Да, Егор, завтра с утра к воякам собираюсь. Пробей среди народа, может есть желающие туда перебраться.

— Узнаю.

Егор убежал, а я сел за бумаги. Дел накопилось предостаточно, и их все нужно было делать. И, если мы хотим, чтобы наша община развивалась, то никакая банда или всякие бывшие адвокаты не должны нас отвлекать от работы. Чуть попозже пришёл гена, источас при каждом выдохе запах жаренного мяса и лука. Лицо довольное. А ж светится. Мне тоже жутко захотелось шашлычку.

— Что звал? — Поинтересовался он, вытирая салфеткой жирные губы.

— Как шашлычок-то?

— Неплохой. Только с шашлык сегодня пока они заканчивают делать.

— А что так?

— С мясом напряги. Эти дни карантин был. Никуда не выезжали. А запасы к концу подходят. Завтра хотят ехать на закупки.

— Понятно. Я решил устроить людям праздник.

— Праздник — это хорошо. А от меня что нужно?

— Ужин я решил сделать бесплатным. На столы с нашего склада поставить спиртное и лимонад. Как наша казна? Потянет?

— Вполне. Цены в столовках всё равно чисто символические.

— Давай-ка прикинем с тобой, можем ли мы оплатить ещё два казана плова нашим рестораторам?

— Это сложнее, задумался Гена.

— А если я им пообещаю завтра два барана привезти?

— Ну, это совсем другое дело! Тогда да. Без особого напряга обойдёмся.

Как раз пришли хозяева двух кафешек, работающих на территории рынка. Моё предложение было встречено с пониманием. Договорились, что они приготовят по большому казану плова в счёт будущих баранов. Ну и разницу Гена тут же выдал им наличными. Ну а что им расстраиваться? Плов, считай, полностью оплачен. Риска нет, что не всё продать смогут. Да и на халяву сметут до самого дна. Ну и под это дело спиртное пойдёт хорошо. Плов то надо чем-то запивать. Вот и заработок хороший сегодня светит. Рестораторы ушли довольные. Я спустился вниз и прошёл в полицейский участок, оборудованный на первом этаже в углу за лестницей. Там была небольшая подсобка, которую приспособили под камеру временно задержанных. Правда они так ни разу не использовалась по назначению, и хранили там всякий хлам. Руслан был там и, как раз, заканчивал подшивать какие-то бумаги.

— Руслан, как дела?

— Всё тихо пока. А что такое?

— Да пару часов назад столкнулся с тем адвокатом. Видел бы ты, с какой ненавистью он смотрел на меня.

— Да, мужичок не простой. Чую, попьёт он нашей кровушки. Я присматриваю за ним. Деятельность он развил нешуточную. Всё агитирует за демократию.

— Что, у нас демократии мало? Думаю, в нынешних условиях демократии выше крыши.

— Он всем говорит, что все мы, а особенно ты, у власти незаконно. Тебя никто, типа, не выбирал. Надо, мол, организовать выборы и, как он считает, выбрать его.

— Губа не дурра. Ты там повнимательней смотри за ним. Может где-то что-то и нарушит. Кстати, сегодня я объявил праздничный вечер. Ужин бесплатно и плов будет в кафешках на халяву. Спиртное тоже буде. Так что твоим людям не до праздника сегодня будет. Я ещё Сергея попрошу, чтобы бойцов вам в помощь выделил. Кто-то может и перепьёт, буянить будет. Как бы хотелось, чтобы этот кто-то оказался адвокатом.

— Это будет слишком легко. Как в сказке. Не надейся. Эта тварь очень осторожна.

— Да уж. Ладно, пойду к поисковикам. Завтра хочу к воякам вместе с ними смотаться. Заодно и жену насчёт праздника обрадую.

— А что с Олегом не смотаешься? Поисковики сейчас частники. Их просить надо. Ещё и платить за услуги.

— Ну, у них родственники в гарнизоне. Поэтому не откажутся и бесплатно прокатиться. А от одной заправки машины не обеднеем.

Жена известие о предстоящем празднике приняла с радостью и тут же бросилась подбирать себе наряды и готовиться. Я присел к ребятам за стол, мне налили растворимого кофе и подвинули тарелку с кексами.

— Как жизнь на вольных хлебах? — Поинтересовался я, отхлёбывая из чашки.

— Да со скуки сдыхаем с этим вашим карантином. — Недовольно пробурчал Игорь, закидывая себе в рот кусочек кекса. — Нас то он каким боком касается? Ребята обстрелянные, машины бронированные. Что нам было бы?

— Игорь, я всё понимаю. Но по-другому нельзя было. Знаешь, сколько горячих голов просили отпустить их в порядке исключения? Если бы мы выпустили вас, тут бы такое началось!

— Ладно. Проехали. Надеюсь, уже можно!

— Конечно. Карантин снят. И я завтра планирую поездку и хочу попросить вас составить мне компанию.

— Это куда? — Напрягся Игорь.

— А что, есть другие планы?

— Да заказы поступили от магазинов. Вещи нужны и обувь. Да и с кафе просят спиртное поискать.

— Понятно. — Разочарованно протянул я. — Жаль. Я хотел к воякам смотаться.

— К воякам? — Уже более заинтересованно спросил Игорь. — Это интересно. Народ нужно везти?

— Пока не планировал. Но если будут желающие, повезу.

— Если не будет желающих, можно будет одной группой смотаться на «Тигре». А вторую группу на «Тайфуне» отправим на мародёрку. Заправите «Тигр»?

— Заправим.

— Когда будет известно, есть желающие или нет?

— Думаю, после праздника уже будет ясно.

— Ну, вот тогда и посмотрим.

Вечер прошёл очень хорошо. Оправившиеся от страха люди веселились от души. Было, правда пара инцидентов с перепившими гражданами, но ребята Руслана сработали быстро и вечера это не испортило. Кое кому придётся эту ночь переночевать в камере временно задержанных, наконец-то используемой по назначению. Гуляли допоздна. Я тоже позволил себе расслабиться и домой шёл слегка покачиваясь, поддерживаемый женой. Сразу поднялись к себе в комнату и улеглись спать, утомлённые, но довольные. Вот и закончился такой тяжёлый день. Каким длинным он мне показался!

День девятнадцатый

С утра, наскоро перекусив, выехали на «Тигре» с территории базы. В машине кроме меня ехали только Света, Игорь, напросившиеся с нами Сашка с Димой и Влад в качестве пулемётчика. Остальные поехали на «Тайфуне» в город на мародёрку. Собак отправили с ними. Что Граф, что Герда, давно уже прониклись требованиями службы и без проблем могли выезжать без своих хозяев и работать с другими членами команды. Вообще, мне порой казалось, что соображают они не меньше нашего. Разве, что, говорить не умеют. Двигались уже по привычному маршруту. По пути заехали к колхозникам. Гриша встречал нас, как дорогих гостей, накрыв стол и выставив бутылку мутноватого самогона. Пришлось немного охладить его пыл.

— Ты, Гриша, особо не старайся. И бутылочку спрячь пока.

— Так что, и не выпьете за встречу?

— Не до того. Потом, специально к тебе в гости заеду. А сейчас мы по пути заскочили. Как дела у вас?

— Да всё тихо и богобоязненно. Зомбаков меньше стало. Да и научились мы, благодаря вам, с ними справляться худо-бедно. Работаем. Хочешь на животину свою посмотреть? Вся справная. Смотрим за ней, пылинки сдуваем.

— Дед Мазай как?

— Отлично дед. Шустрый какой! Не все молодые за ним поспевают. Золото, а не человек. Столько мы от него нового узнали по уходу за скотиной!

— Ну, привет ему передавай. И приготовь двух овец. На обратном пути заберу.

— Овцам, конечно, ты хозяин, но, по моему мнению, рано скот резать. Пусть приплод дадут.

— Да я понимаю всё. Только это случай отдельный.

— Хорошо. Приготовлю.

— Тогда ладно. Поехали мы.

К воякам проехали без проблем. На посту, увидев наш «Тигр», заранее открыли шлагбаум, и старый знакомый лейтенант помахал рукой из дверей караулки. Меня высадили у крыльца штаба, а сами поехали к родным. Полковник Семёнов принял меня быстро и радостно протянул руку для приветствия.

— Здорово, здорово. Совсем забыл нас.

— Да не забыл я, Пётр Алексеевич. Просто много чего было за это время.

— Ну, рассказывай.

Я рассказал ему о базе на «Динамо», и о тех приключениях, что там с нами случились. Потом шёл рассказ о цирке и базаре на стадионе. Полковник удивлённо хмыкал и делал какие-то свои пометки у себя в блокноте. В завершение своего рассказа я выложил перед начальником штаба стопку военных билетов.

— Ваши?

— Мои. — Ответил полковник, удивлённо листая документы. — Откуда это у вас?

— Это дезертиры.

— Сейчас. — Он порылся у себя на столе, достал какую-то бумагу и стал сверять фамилии из военных билетов со списком. — Да. Эта группа дезертировала дней десять назад из расположения. Ушли с оружием.

— Эти отморозки беспредельничали в нашем районе. Базу на туннеле раз шесть пытались штурмом взять. Да вот протоколы допросов. Сами почитайте.

Пока полковник читал, я пил растворимый кофе и отдыхал на диване.

— Дела. — Протянул Пётр Алексеевич, откладывая протоколы в сторону. — Натворили мерзавцы.

— Да. Шороху они устроили будь здоров. И неуловимые какие были!

— Как же вы их поймали?

— Ну, попотеть пришлось. Я ребят определил на базу к туннельским, ну они и после очередного нападения им на хвост и сели. Так и вычислили.

— Я так думаю, об их здоровье интересоваться не стоит.

— Правильно думаете. Таким мразям одна дорога. Правда не просто расстреляли. Судили их.

— Даже так?

— Ага. Могу протокол суда дать почитать. Всё чин по чину.

— Интересно было бы почитать. Но молодцы. Хоть видимость законности соблюли.

— Так для этого и делали. Народ должен видеть, что анархия и беззакония закончились. Жизнь потихоньку входит в колею.

— Вот именно. Ну, что, Никита, за этих я на тебя не в обиде. Туда им и дорога. Нам бы в руки попали, без суда бы к ближайшей стенке поставил бы и шлёпнул. А ты, вишь, целое воспитательное мероприятие провёл. Случайно не замполитом в армии служил?

— Нет. Всё время на командных должностях.

— Понятно. Молодцы. Большую работу в городе делаете. Всё нам легче будет, куак в город войдём. И есть на кого опереться.

— Да, кстати, а когда уже войдёте-то?

— Да мы хоть завтра. ВВешники тормозят. Что-то у них там не срастается.

— А без них что, слабо?

— Не слабо. Тут, понимаешь, политика. Они тоже надеются, что сейчас пересидят, а мы своими силами город зачистят. Если без них войдём, они вообще дальше своего района не высунутся. Ну а у нас не так много сил, чтобы весь город зачищать. Да и с двух сторон ударить сподручнее. Неизвестно что там в городе ещё творится, кто ещё чем там занимается, кроме зомби. Чувствую, пострелять придётся.

— Политика, это понятно, конечно. Но люди в городе ждут армию. Скольких мы так и нге нашли. Вот так сидят по норам, трясутся и ждут.

— Да понимаю я всё. Но ничего не могу поделать.

— Патронов дадите?

— Дам. Четыре ящика пятёрки заберёте, два ящика семёрки для пулемёта и цинк для СВД. Зайдёшь в службу РАВ, получишь. Сам знаешь. И будь на связи. В город пойдём, сообщу. С этой стороны туннеля прикроешь.

— Договорились.

— И ещё. В обязательном порядке всех энергетиков, специалистов газового, водного и теплового хозяйства доставить сюда. В город войдём, некогда будет их искать. Восстанавливать надо будет коммуникации.

— Хорошо. Я проверю, кто у меня есть.

— Проверь. И знай, это не обсуждается.

— Да понял я.

С родными посидели немного. Света умудрилась припрятать кое-что из деликатесов и сладостей с последней мародёрки и наши были очень рады подарку. Посидели немного за наскоро накрытым столом, пообщались и поехали назад.

— Игорь, а давай мы на полигон ВВешный заедем.

— Что ты там забыл? Автоматы все оттуда забрали. КАМАЗы понадобились?

— Нет. Мы на полигон ни разу не заезжали. КАМАЗы на повороте стояли. Пошаримся. Может, что полезное найдём.

— А давай. Точно. А у меня в голове, что были там. Точно же только до поворота доезжали.

На памятном повороте мы свернули, проехали мимо брошенных машин, уныло и укоризненно уставившихся на нас своими фарами и выскочили к КПП полигона. Ворота были распахнуты, а на самом полигоне царило запустение. Только зомби в военной форме обрадовано заспешили нам навстречу. Непуганые. Влад, высунувшись из люка, быстро при помощи пулемёта объяснил, кто в доме хозяин. Две казармы, столовая, ряды палаток, сиротливо хлопающие на ветру откинутыми пологами, всё это навевало уныние, и я уже начинал жалеть о своём решении заехать сюда. Только время зря потеряли. Но, раз заехали, надо дальше смотреть. Поехали по аллее вдоль стрельбища и притормозили возле пункта выдачи боеприпасов. А вот и первая находка. На пункте мы нашли два ящика патронов 5,45 для АК-74. Неплохой улов. Загрузились и поехали дальше. Свернув по аллее к зданию штаба возле пустого бассейна, мы обалдели от представшей перед глазами картины. На площадке у крыльца стояли аж два «Тигра» в окружении зомби званием от лейтенанта до капитана. Классный приз! Олег давно на машины Игоря засматривается завистливыми глазами.

— И как община будет рассчитываться с нами за эти конфетки? — Алчно поинтересовался Игорь.

— Рассчитаемся. Не боись. — Засмеялся я.

Места за рулём вновь приобретённых машин заняли Саша и Дима. Напоследок пошалили в столовой и стали обладателями круп, макаронных изделий и консервов. Роту таким количеством можно неделю кормить. Так что набили все машины под завязку. Кстати, оба «Тигра» были заправлены, что не могла не радовать. Ну и на закуску, на некотором подобии автопарка обнаружилась прицеп-цистерна с соляркой. Забрали и её, прицепив к Сашкиной машине. А что, неплохо так завернули. Выезжали с полигона с чувством победителей. Даже проявили великодушие и не стали давить зомби у ворот, просто объехав их. Заехали к Грише, обалдело глядевшему на нашу увеличившуюся колонну.

— Да вас одних ни на минуту нельзя оставлять! — Воскликнул он. — Обязательно какую-нибудь пакость подберёте.

— Точно. — Со смехом ему ответил я. — Баранов приготовил?

— Приготовил. На скотный двор езжайте. Там они.

Он сам прыгнул в УАЗик и поехал впереди. На скотном дворе мы встретили деда Мазая и тепло с ним обнялись. Старик был слегка навеселе, и от него за версту несло сивухой. Он сноровисто связал ноги двум баранам и закинул их к нам в машину. Попрощались накоротке и поехали на базу. Ради таких огромных удивлённых глаз можно добывать хоть по «Тигру» каждый день. Егор, Олег и Сергей стояли с выпученными глазами. Олег что-то пытался сказать, но из его горла доносился только сип.

— Саша, с Димой отгоните эти машине к себе и хорошо их обслужите. Скомандовал я, вылезая из машины. — Егор, прими продукты под опись. Гена, пошли думать, как рассчитываться будем. И, мужики, хватит стоять столбами. Пошли в штаб.

Мы поднялись в кабинет и только там все более-менее пришли в себя. Олег налил стакан минералки и залпом выпил.

— Откуда такое богатство? — Наконец спросил Олег.

— На полигон ВВешный заехали, а там такое. Ну, мы и не стали морды воротить. Взяли, что валялось.

— Почаще бы так валялось.

На улице раздался звук мотора заезжающей машины и скрип тормозов. Я выглянул в окно и увидел, как из бывшего моего УАЗа-санитарки лихо выскочила Галя, наш начальник медицинской службы. Я заметил, что она плотно наложила лапу на мою таблетку. Ну да ладно. Всё-таки по назначению используется. Пока я рассказывал о том, как смотался к воякам, вернулся Егор со списком привезённых нами товаров. С довольным видом он протянул листок Гене, который тут же сел за расчёты. В кабинет фурией ворвалась Галя.

— Сидите, отдыхаете, языки всё точите? — С порога завелась она. — А до медицины и дела нету. Это счастье ещё, что никто не заболел сильно.

— Подожди, Галина. — Опешил от такого напора я. — С чего такой шум?

— Сколько поисковые группы в город мотались. Всякую ерунду везут. А хоть бы один бинтик кто ни будь догадался привезти? Думаете, что лекарства бесконечные? Вот сейчас, слыхала, опять продукты привезли. А в аптеку когда поисковиков пошлёте?

— Ладно, Галя. Я тебя понял. Сейчас специально в поиск никто не ездил. Это по пути случайно получилось. Обещаю, что ближайший рейд пойдут исключительно по аптекам.

— Вот то-то же. Пока не наорёшь, ничего не делается.

— Никита, я вот тут схему расчёта с командой Игоря накидал. Посмотри. — Подошёл ко мне Гена.

— А что смотреть? Думаешь, я в этом больше тебя понимаю? Это ты у нас финансовый бог. Я Игоря вызову, с ним и обсудишь. И учти, он парень ушлый. Спуску ему тоже не давай.

— Договорились.

На обед в столовую решил не идти. Настроение хорошее. Столько всего за одну поездку раздобыли! Душа требовала праздника, поэтому, позвав по рации жену, пошли на шашлык. Позвал-то я только жену свою, но не учёл, что канал общий. Поэтому, когда мы с женой уже сидели за столиком и ждали, когда нам принесут свежеприготовленное блюдо из привезённого нами барана, к нам подтянулась вся группа, а также Егор, Олег, Руслан и Гена. Посидели вдвоём с женой, называется. За столом потянулась неспешная беседа. Вначале как бы и ни о чём. Потом разговор постепенно перешёл к адвокату. Оказывается, всё это время он развернул на базе достаточно широкую пропаганду и агитацию. То здесь, то там его прихлебатели заводили разговоры с людьми, умело используя достаточно тяжёлый и стеснённый нынешний быт.

— Никита, а ведь он интересные идеи толкает. — Прожевав кусок мяса, сказал Игорь. — Народ к нему прислушивается потихоньку.

— И что же он такого вещает?

— Обвиняет тебя в тяжёлой жизни базы.

— Ну, это не новость. Пока мы только выживаем и нет такой волшебной палочки, чтобы одним взмахом вернуть всё, что мы потеряли во время катастрофы.

— Но он говорит, что может облегчить жизнь людей.

— Это каким же образом?

— Обещает бесплатную кормёжку и одежду, работу по специальности. Говорит, что зомби уже практически нет в нашем районе, банды все уничтожены, поэтому армию содержать не имеет смысла, полицию тоже обещает распустить. Всем выдать оружие и всё.

— Бред какой-то.

— Бред, не бред. А люди ведутся.

— Ещё какой бред! — Взвился Гена. — С экономической точки зрения полная бессмыслица.

— Ну почему бессмыслица? Что-то в этом есть. — Протянул Влад.

Так, лениво споря мы и закончили обедать. День прошёл в административных хлопотах. Домой пришёл поздно вечером. Ребята уже разошлись по комнатам, а в кухне сидела только жена.

— Никита, я всё думаю об этом адвокате. — Сказала жена, наливая мне чай. — Может, стоит прислушаться?

— Да что там прислушиваться? Кто этого адвокатишку всерьёз воспринимает? Крикун обыкновенный.

— Зря ты его всёрьёз не воспринимаешь. Народ к нему начинает прислушиваться. Может, сыграть на опережение?

— Убить его, что ли? — Засмеялся я.

— Я серьёзно. — Обиделась Света. — А ты всё шутки шутишь.

— Зачем мне все эти закулисные игры? Я не держусь за своё место. Простым бойцом в вашей группе я чувствовал бы себя гораздо лучше.

— А база? Ты столько сил отдал на её развитие. И что, отдать всё жто в руки этого кликуши?

— Ну, я надеюсь, что народ помнит добро. Ну и не дураки же вокруг нас. Видят, наверное, чего этот ухарь стоит со всеми его обещаниями.

— А, может, тебе самому что-нибудь из его заявлений выполнить? Глядишь, и перестанет дёргаться.

— Да пойми ты, бесплатная еда была тогда, когда база была небольшой и мы жили, так сказать, в условиях военного коммунизма. Это когда каждый был обязан работать. Ну и еда каждому, само собой. А теперь мы перешли к товарно-денежным отношениям. Мы возвращаемся к нормальной жизни. Никто никого не заставляет работать. Но, чтобы иметь возможность регулярно питаться три раза в день и иметь одежду и обувь, надо работать и зарабатывать себе средства к существованию. И без разницы, как ты работаешь, в штате базы или на себя. А если ввести бесплатное питание и одежду, часть народа работать просто не захочет. Зачем, если всё это можно получить даром. Да, они не смогут поесть шашлык, и не будут иметь лишних ботинок. Но их и это устроит. Мы расплодим тунеядцев. А ещё, безделье является благодатной почвой для всяких правонарушений. Как говорят в армии: солдат без работы — потенциальный преступник. Это к слову о роспуске полиции. Спиртного, в принципе, раздобыть, большой проблемы нет. Вот тебе и пьянство. А там и до мордобоя и поножовщины недалеко. Люди-то живут тесно. Всякие конфликты бывают. Зомбаков ещё полно, просто они умнее стали и знают, что здесь стреляют. А если охрану снять, придёт время, когда до заражённых дойдёт, что здесь уже нет охраны. Обязательно найдётся живчик, который соберёт себе бригаду зомби и такое устроит, что мало не покажется. Вот тебе и ответ, почему сентенции этого адвоката полный бред. Ладно, пошли спать.

Мы поднялись в свою комнату и стали готовиться ко сну. Вот и ещё один день подошёл к концу. Много уже сделано. А сколько ещё предстоит? И зачем я в этот хомут влез? Аж самому страшно. А куда деваться?

День двадцать третий

А всё-таки глупость народа бывает безмерной. Впрочем, как и неблагодарность. С утра из столовых все потянулись во внутренний дворик. Прибежал взъерошенный Руслан, на ходу по-боцмански матерясь.

— Что случилось, Руслан?

— Там митинг начинается.

— Какой ещё митинг?

— Этот адвокат народ собирает.

Мы с женой вышли во дворик. Там уже собралась вся база. Я нашёл глазами членов правления, стоявших у самой трибуны, и стал протискиваться к ним.

— Что происходит? — Спросил я у Егора.

— А ты сам послушай.

Я поднял голову и стал внимательно вслушиваться в слова самозабвенно вещающего адвоката. Рядом с ним стояли его верные помощники.

— И вот эти люди имеют наглость руководить нами! — Неслось с трибуны. — В своё время каждый из вас получил образование и имел работу по душе и способностям. А эти, смешно сказать, руководители, пользуясь хаосом, который воцарился после катастрофы, захватили власть и загнали нас в кабалу. Достойные люди вынуждены трудиться на чёрной работе, не имея возможность применить свои знания и талант.

Со всех сторон донеслись крики одобрения. Толпа зашумела, задвигалась, бурно обсуждая между собой сказанное и бросая на нас недружественные, прямо скажем, взгляды. Становилось неуютно.

— Я хочу каждому предоставить работу по специальности и по способностям. Мы цивилизованные люди, в конце концов. — Продолжал адвокат. — И ещё, почему мы должны кормить бездельников? Почему мы должны содержать за наш счёт людей, труд которых заключается лишь в том, чтобы постоять определённое время на посту с автоматом, ходить по базе с умным видом, изображая надзор за порядком или кататься по городу с ветерком? Я обещаю распустить всех этих бездельников. Не будет больше ни, так называемой, армии, ни полиции, ни разведки. Не от кого уже охранять нас. Я каждому раздам оружие, и мы сами сможем постоять за себя. И полиция не нужна нам. Здесь преступников нет. Мы все законопослушные граждане и не надо оскорблять нас недоверием. Я правильно говорю?

Толпа взорвалась одобрительными криками. Бушующее море народа, увлечённое словами оратора, грозило выплеснуться из берегов. Глаза горели надеждой и радостью. Я просто не верил своим глазам. Повестись на такой откровенный бред!

— Почему мы должны питаться за деньги? Почему мы должны покупать себе одежду и обувь, когда наши склады ломятся от товаров. Я сам работаю грузчиком на вещевом складе и знаю, что говорю. Народ должен питаться и одеваться бесплатно.

— Да! — Неслось ото всюду. Народ буквально бесновался. — Да! Согласны!

— А кто, скажите мне, вообще выбирал наших нынешних руководителей? Вон они стоят, в кучку сбились. Чувствуют, что проходит их время. Мы живём в демократической стране. И руководить нами должны только те, кого выбрал народ. Я предлагаю сместить этих самозванцев с их насиженных мест и провести всеобщие демократические выборы.

— А каким образом, позвольте вас перебить, вы собрались их проводить? — Спросил я, поднимаясь на трибуну. — Урночки поставим, кабинки? Бюллетени напечатаем?

— А мы прямо сейчас проведём, как в древнем Новгороде на вече. Вот пусть народ сам скажет, кого он видеть хочет во главе нашей общины.

— Товарищи! — Обратился я к толпе. — Кого вы слушаете! Поймите, нельзя пока отменять ни армии, ни разведки, ни полиции. Есть ещё зомби. И если они ворвутся на базу, ничего вы в этой тесноте не сможете сделать, даже если каждый будет вооружён. Да и гарантии, что не появится новая банда, вам никто не даст. Вырежут, как овец.

— Да что вы его слушаете! — Заорал один из подручных адвоката, перебив меня. Голосуем прямо сейчас! Кто за Виктора Анатольевича?

Толпа взревела и взорвалась лесом рук. Люди что-то одобрительно кричали адвокату, победно глядящему сверху.

— Я надеюсь, вам всё понятно? — Надменно произнёс через губу он в мою сторону. — И, я думаю, не нужно вам объяснять, что вам здесь не рады и вам надлежит покинуть эту базу.

— Не надо. Мы уйдём. — Ощущения были премерзкие. Гадливости добавляло то, что нас предали даже те, кого я лично вытаскивал из квартир в забитых зомбаками подъездах, или отбивал от заражённых на улице. Ну и пинок под зад тоже был ощутимым.

Мы прошли сквозь толпу под злобными и тяжёлыми взглядами. Хорошо хоть не плевали и гнилыми помидорами не кидали. В переднем дворе кучкой стояла группы Игоря и Олега.

— Никита, мы с вами уходим. — Сказал Олег.

— Что ж даже не поддержали на митинге? — Возмутился я. — Молчали в тряпочку.

— Ну, смысла особого не было встревать. Момент ты свой упустил ещё неделю назад, когда этот адвокатишка разворачивал свою агитацию. — Произнёс Игорь. — Да и так лучше. Раз уж такая неблагодарность, сами проживём.

— Ну, я не был бы так категоричен. Но деваться некуда.

— Куда теперь?

— Туда дальше по Гагарина, не доезжая до Республики есть кафе в восточном стиле. Вот там мы и сядем.

— А я бывал там. — Вставил Игорь. — Отличное место.

— Ну, тогда грузимся. Олег, ты какие машины берёшь?

— Те «Тигры», которые вы притащили. Фордики отдадим этим.

— Значит, идём на все на броне. Отлично.

— Никита! — Раздался вдруг голос Шурика за спиной. — Мы с вами уходим.

Я обернулся и увидел взъерошенного Шурика, бежавшего к нам.

— Ну, раз решил, собирай вещи. Сейчас к кафе подгоним машины и будем грузиться.

Мы прошли на задний двор, где стояли машины и увидели там адвоката со свитой, важно обозревающего свои новые владения. Увидев нас, направляющихся к технике, он взвился от возмущения.

— Это что вы надумали? — Голос его аж звенел от праведного гнева. — Всю технику и оружие вы должны оставить здесь. Это не ваша собственность. Вы имели право всем эти пользоваться, когда были членами общины. А сейчас вам ничего не принадлежит.

— Ага. Щас! — Произнёс сквозь зубы Олег. — А ну, ребята, занять оборону. А ты, тварь, сунешься, пристрелю лично.

Бойцы Олега сноровисто рассыпались, взяв технику в кольцо, присели на одно колено и ощетинились оружием. Выглядело это настолько внушительно, что я бы не рискнул к ним соваться даже со взводом. И тут со стороны складов раздались чьи-то возмущённые крики, чья-то матерная брань. Я глянул в ту сторону. Там что-то происходило, шла какая-то возня. Наконец я увидел Егора, который возбуждённо размахивал руками.

— Егор! — Позвал я его по рации. — Что там у тебя?

Из далека было видно, как Егор поднёс чёрную коробочку рации ко рту.

— Мы с Серёгиными ребятами решили кое-что из продовольствия с собой забрать. Да вот новый начальник продовольственной службы не хочет отдавать. Пришлось применить силу.

— Молодец. А я об этом и не подумал. А что, Серёгины ребята тоже идут с нами?

— Восемь человек захотели уходить. Остальные остаются, но и не мешают нам.

— Помощь нужна?

— Разве только в переноске. Порядок то мы уже навели своими силами.

Я отправил на помощь группу Игоря и мы, быстро закидав продукты, поехали к кафе. Там тоже особо не задерживались. К восточному кафе подъехали быстро, подчистили вокруг от гуляющих по улице зомби и аккуратно вошли внутрь. А что, неплохая может получиться база. Огромная территория под одной крышей полностью закрыта. Вход закрывали большие и высокие ворота, за которыми был широкий заезд, по обеим сторонам которого находились двери. Слева — в подсобные помещения, справа — в туалеты. Дальше был внутренний дворик с декоративным водопадом и небольшим бассейном. Впрочем, технику поставить было куда. Вокруг дворика были кабинки и небольшой бар. Справа лестница вела на второй этаж, где был общий зал. Под лестницей коридор вёл на кухню и технические помещения. Там же тоже находились туалет и душевая на три человека. Отлично. Ребята Олега быстро освободили помещения от загулявших зомбаков и мы принялись расселяться на новом месте. Мы с Олегом проверили дверь за водопадом и вышли во двор за кафе. Там на вскопанных грядках уже начала прорастать какая-то сельскохозяйственная культура. Знать бы ещё, какая. Ничего, вырастет, узнаем. Надо бы не запускать. Сейчас всякое лыко в строку, как говорится. Половина наших ребят приехали со своими жёнами, и Егор быстро организовал кухонную бригаду. Так что с обедом проблем не было. Разместившись, мы собрались в общем зале и с неожиданным аппетитом принялись за еду.

— Ну. Что делать будем? — Спросил Игорь, усиленно работая ложкой.

— Проедемся на мародёрку. Надо припасов ещё поискать. Того, что мы взяли с базы, надолго не хватит. Игорь, продукты на тебе. Шмонай продуктовые магазины. Олег, нужно топливо. Здесь хороший генератор стационарный стоит. Сам не ожидал. Кое какай запас соляры есть. Но этого мало. Да и наши железные кони тоже солярку кушают. И аппетит у них хороший.

— Понял. Поищу.

— Игорь, не мешало бы грузовик где-нибудь приватизировать. Мародёрку на чём-то привозить надо. В «Тайфун» много не положишь. Сергей, на тебе охрана базы. Определись с постами, назначь смены. Ну не тебе это объяснять.

— Это точно. Сделаю.

— Егор свою задачу знает. Гена, Руслан, в помощь Егору. И, Егор, помоги Гале оборудовать медпункт.

— Помогу.

— Ну, тогда по коням!

В рейд сам решил сегодня не ехать. Работы на базе было предостаточно, и мне без дела тоже сидеть не придётся. Так за хлопотами прошла вторая половина дня. Ближе к ужину приехала группа Игоря, привезя с собой бортовой ЗИЛ с полным кузовом продуктов, а после ужина, когда мы уже всерьёз стали волноваться, появилась и группа Олега, пригнав большой топливозаправщик, полный солярки. Ну что, теперь живём! Вечером, уже за чаем, наметили задачу на завтра.

— Егор, что у тебя?

— Определили место под медпункт, начали разгораживать на комнаты большой зал. Не хватает строительного материала. Кухня заработала. Команда общепита создана. С этой стороны всё нормально. Занялись грядками на огороде. Там огурцы, помидоры, болгарский перец и свекла посажены. Ну и розы.

— Розы нам не к спеху, а вот остальное очень кстати. Надо ухаживать за огородом.

— Нашлись у нас огородники. Всё нормально будет.

— Галя, что у тебя?

— Медпункт обозначен. Но оборудовать его надо. Список необходимого я набросала. И про медикаменты опять забыли.

— Да. Это наша вина. Сергей?

— Посты определены. Люди разбиты по сменам. Дежурство уже несётся.

— Хорошо. Завтра работаем по ближайшим дворам. Ищем стройматериалы. Олег, твоя команда оборудует медпункт. По республике дальше туда есть медицинский центр. Берите оттуда всё, что надо. И Галю с собой возьмите. Она на месте решит и по медикаментам, и по оборудованию. И ещё, Олег, за Галю головой отвечаете.

— Понял.

— Ну, раз все всё поняли, тогда отбой. Всем спокойной ночи.

Мы с женой пошли в свою комнату, которую за сегодня успели оборудовать из угловой кабинки и легли спать. Уже засыпая я успел подумать о том, что сегодняшний день — ещё одна веха в нашей жизни, новый поворот, совершенно неожиданный. Но жизнь продолжается.

День двадцать четвёртый

С утра, сразу после завтрака, Олег с Галей и своей командой на двух «Тиграх» и ЗИЛе уехали по медицинским делам, а мы с группой Игоря, разбившись на боевые тройки, пошли по ближайшим дворам. Зомби было не очень много и хлопот они нам больших не доставили. Вообще я заметил, что заражённые стали для нас вроде как частью пейзажа и больших опасений уже не внушали. Нет, конечно от этого они не перестали быть смертельно опасными и, как и раньше, мы относились к ним со всей серьёзностью. Но того ужаса, как раньше, мы от встречи с ними уже не испытывали. Если поблизости не было живчиков, вообще привычно отстреливали тех, кто не успевал спрятаться. Живчики, появляясь, конечно доставляли хлопот, собирая под своё начало группы зомбаков. Но и здесь мы уже научились с ними справляться. Ира привычно выцеливала Живчика, снимала его чаще всего уже с первого выстрела, а потом мы уже спокойно добивали остальных. Работали до обеда, таская доски и листы фанеры. Уже умываясь и готовясь к обеду, я увидел, как в ворота въезжает ЗИЛ, за рулём которого сидит улыбающийся Мишка из группы Олега. Следом заехали оба «Тигра».

— Набрали всего. — Подошёл ко мне Олег. — Эта Галя такая крохоборка! Уже полный кузов, а она ещё и ещё. Вон, «Тигры» тоже под завязку.

— Ну и отлично. После обеда будем оборудовать медпункт.

Обед был прерван самым бесцеремонным образом. Рация вдруг затрещала, зашипела и разразилась трёхэтажным матом в исполнении полковника Семёнова. Потом, правда, накал страстей снизился, и я услышал уже вполне пристойные слова.

— Никита! Здесь гарнизон. Ответь!

— Никита на связи. Что там у вас случилось?

— Никита, какие-то отморозки штурмуют химфарм. Нам никак нельзя допустить, чтобы они прорвались на территорию. Слишком важные исследования там сейчас ведутся.

— Это понятно. Я-то причём?

— Мы готовим группу им в помощь. Но это время. А ближе всего к ним ты. Помоги мужикам. Как человека прошу. А то они до нашего прибытия не продержатся.

— Ого! Неужели так серьёзно? У них, вроде, охрана нехилая была.

— Да что там с той охраны осталось? Короче, помоги, а?

— Ну, сил то у меня сейчас маловато, но сейчас прикинем, чем помочь.

— Как мало? Вас же там целая база. Сам рассказывал.

— Была база, да вся вышла.

— Погибли?

— Хуже. Переизбрали. Я теперь навроде короля Лира в изгнании. Но силёнки есть. Поможем.

— Давай, родной. На тебя вся надежда. А про ваше изгнание потом потолкуем.

— Отбой связи.

Наш разговор слышали все, поэтому пересказывать никому не пришлось.

— Ну, что делать будем?

— Воевать, конечно. — Встрепенулась жена. И на ком я женился? Нет, чтобы как все нормальные женщины: кирха, киндер, кюхля. То есть церковь, дети, кухня. Этой пострелять, хлебом не корми. Вот опять: воевать. Хотя, с другой стороны, и жена, и единомышленник и есть кому спину прикрыть.

— Если в районе Кристалла попробовать железную дорогу переехать, мы и время сэкономим, и в тыл этим отморозкам зайдём. — Задумчиво проговорил Олег.

— А проедем?

— Там насыпь некритичная, а у нас внедорожники. Должны проскочить.

— Ну, тогда по коням!

Насыпь преодолели почти без проблем. Один «Тигр» сел на пузо прямо на железнодорожной ветке, но, после того, как его подтолкнули, сумел преодолеть насыпь. Выскочили на улицу, ведущую к подземному переходу и сразу услышали звуки перестрелки. Рванули в объезд. Повернув к грузовым воротам химфарма, увидели, как четыре Гелендвагена, непрерывно маневрируя, носятся перед въездом на завод. В люках каждого сидит пулемётчик и, буквально, поливает огнём проходную и вышку охраны. Ворота горели чадным, дымным пламенем, судя по стеклянному крошеву перед ними, явно подожжённые коктейлем Молотова. Человек двадцать мужчин, заняв позиции в доступных укрытиях, тоже вели огонь по защитникам завода, мелкими перебежками приближаясь всё ближе к проходной. Времени рассматривать особо не было, поэтому мы, развернувшись веером, устремились в гущу боя. Влад, высунувшись в люк «Тигра» с ходу перечеркнул очередью одну из машин. Она по инерции проехала ещё и врезалась в столб освещения, вспыхнув пламенем. Судя по тому, что никто не попытался выбраться, живых там не осталось. Ещё один Гелик взял на таран наш «Тайфун». От мощного удара машину отбросило в сторону и перевернуло. Из неё ошалело стали выбираться вооружённые люди и, как крысы, сразу прыснули по укрытиям. Два «Тигра» Олега сбросили скорость и из них стали десантироваться СОБРовцы, с ходу грамотно занимая позиции и ведя огонь по бандитам. Нам осталось прикрывать их огнём. Наверху защёлкала СВД Иры.

— Ира, что там?

— Поджечь хотели. Один с коктейлем Молотова подбирался.

— Вижу уже. Смотри внимательней. Не хватало ещё поджариться.

Из-за стоящего отдельно киоска выскочил совсем молодой пацан, лет двадцать, не больше, размахивая бутылкой с горючей смесью. Наверху опять щёлкнуло, и пацан неестественно переломился в талии и рухнул на асфальт. Бутылка разбилась и тело несчастного тут-же охватило пламя. По броне горохом прошлась чья-то очередь. Понятно, что броня, но приятного мало. В ответ, через бойницу под окном огрызнулась из автомата Света. Граф с Гердой зашлись в злобном лае в десантном отсеке.

— Да заткнёт кто-нибудь скотину? — Закричал я. Нервы, похоже стали сдавать. — И без них весело.

— Да пусть лают. Как ты их заткнёшь? — Ответил Сёма, набивая магазин патронами.

Между тем на площадке перед проходной развернулся настоящий позиционный бой. Ребята Олега, используя строения и складки местности как прикрытие, упорно теснили нападавших. Но и нападавшие не собирались сдавать позиции. Они цеплялись за каждый арык или киоск, огрызаясь плотным огнём. Мы рванули вперёд, собираясь заехать бандитам в тыл, когда нам наперерез выскочили два оставшихся Гелендвагена. В верхних люках обоих стояли бандиты с коктейлями Молотова. Выскочили настолько внезапно, что времени на реакцию уже почти не оставалось. Однако Влад с Ирой опять были на высоте. Пронесло и на этот раз. Азарт боя поглотил настолько, что рык мощных дизелей мы даже не услышали. И только когда на позициях бандитов встали стеной разрывы снарядов, мы заметили три БМП, которые ворвались на площадь и поливали бандитов из тридцатимиллиметровой автоматической пушки. Пехота уже десантировалась и, развернувшись в цепь, охватывала бандитов в кольцо. До бандитов тоже стало доходить, что они попали по-крупному и они, прекратив огонь, стали сдаваться. Хотя, на что они надеялись? Никто с ними цацкаться не собирался. Дорога одна — к стенке. Подъехал УАЗик, лихо сделав полицейский разворот. Из него, кряхтя вылез сам начальник штаба.

— Что, господин полковник, никак размяться решили? — Поздоровался я с ним.

— Да вот, решил воздухом свежим подышать. А то загнусь в своём кабинете. — И уже в сторону. — Игнатьев! С пленными по-быстрому экспресс-допрос и результаты сразу мне.

— Откуда их столько набежало? И на Геликах все. — Опять влез я в разговор.

— Да с Геликами как раз просто. Возле ЗАГСа стояли и Гелики и лимузины. На любой вкус. Ну а эти, скорее всего, для понтов и взяли. Машина же крутая. А тут вся банда на Геликах. Статусно. Ладно, узнаем скоро. А сейчас давай прокатимся на химфарм. Ты же, помнится, хотел туда попасть. Садись ко мне. Заодно и расскажешь, что там у вас приключилось.

Глядя, как Олег с хитрой рожей любовно прячет затрофеенные ПК в «Тигры», я сел в УАЗик, и мы заехали в открытые ворота. Пока петляли между цехов огромного, похожего на город, завода, я успел вкратце рассказать Семёнову свою историю.

— Круто завернулось. — Хмыкнул полковник. — И что, не жалко трудов своих?

— Жалко. А что поделаешь?

— Ну,административный ресурс у тебя в руках был. И власть тоже. Вон бойцы какие. Тебе этот бунт подавить, особого усилия не стоило. Арестовал бы этого адвоката и его прихлебателей, пару очередей в воздух, чтобы разогнать этот митинг, и всё.

— А потом что? Короноваться? Царь, очень приятно, царь. Да и не рвался я никогда в руководители. Само собой, всё получилось как-то.

— И, заметь, хорошо получилось. Ты думаешь, тебе люди спасибо скажут, что ты власть без боя отдал? Как там всё валиться начнёт, а я уверен, что уже начинает, они тебя и обвинят, что их интересы не отстоял.

— Ну, с людской неблагодарностью я уже столкнулся.

— А ты благодарности что ли ждал? Смешной человек. Где ты видел её, эту благодарность народную? Помнишь пословицу военную: у солдата, куда не целуй, везде задница. Так вот это не только к солдатам относится. Ко всем это относится. Взял власть в свои руки и вперёд. Не размениваться на всякие телячьи нежности.

За разговорами мы и не заметили, как, продравшись сквозь лабиринт цехов, наконец, подъехали к лабораторному корпусу. У дверей нас встречал сухонький старичок совсем не профессорского типа. Этакий сантехник или слесарь на пенсии.

— Пётр Алексеевич! Здравствуйте. Очень рады вас видеть. Спасибо, что помогли отбиться от этих негодяев.

— Здравствуйте Иосиф Германович. Помогли отбиться не мы. Вот, познакомьтесь со своим спасителем. Это Никита. Никита, это профессор Вайсман, руководитель научной лаборатории, а по совместительству и руководитель всего этого анклава. — Полковник махнул рукой, как бы заключая всю территорию в гипотетическую окружность. — А мы уже к шапочному разбору приехали.

— Никита, простите не знаю вашего отчества. Огромное спасибо!

— Сейчас не те времена, чтобы отчествами меряться. Просто Никита.

— Проходите внутрь. Сейчас стол накроем, посидим.

— Да некогда застольные беседы вести. Ехать надо. Хотелось бы посмотреть, что у вас и как. Да и если что новое про этих зомби есть, тоже интересно узнать.

— Зомби их называть неправильно. Это такие же люди, как и мы с вами, только с повреждённым мозгом. Вирус каким-то образом воздействует на мозг, уничтожает одни области, даёт питательную среду для развития других областей. В результате мы видим вот такой образец мутации. Человек, мозг которого работает не так, как у нас. Но эти индивидуумы способны развиваться и обучаться. Я думаю, если дать им время, лет через двести-триста мы могли бы наблюдать совершенно другую цивилизацию. У меня даже фантазии не хватает представить, что может получиться. Но могу вам заявить, что это будет совершенно другая ветвь развития, чуждая всему человеческому. Радует, что они абсолютно так же смертны, как и мы. Но вирус не простой. Мы уже сколько бьёмся над его структурой и, скажу я вам, продвинулись недалеко. Так что о противоядии пока можно не мечтать.

— Спасибо за лекцию.

— Может, хотите, чтобы я провёл вам небольшую экскурсию?

— Это мне тоже интересно, но давайте в другой раз. — Сказал я, увидев, как на всех парах к полковнику летит подполковник Игнатьев, по всей видимости местный особист. Интересно послушать.

— Товарищ полковник! — задыхаясь откозырял Игнатьев. — Допрос произведён.

— И что выяснили?

— Банда наркоманов. Ничего серьёзного.

— Вы уверены, что это наркоманы, а не плановая диверсия, организованная какой-нибудь третьей силой, не желающей, чтобы велись разработки по зомби или желающие заполучить результаты разработок?

— После моих экспресс-допросов обычно не врут. Обычно мечтают рассказать всё, что знают и быстрее умереть. Все как один утверждают, что полезли сюда за наркотой.

— А не проще по аптекам было пошариться?

— Они так и делали. Наркотики в аптеках закончились. Да и что там на такую толпу? Крохи. Вот и решили ломануть химфарм и взять сразу и много.

— Ну, ширнулись они на всю жизнь. Если нечего больше из них вытянуть, к стенке и все дела.

— Уже. Последнюю дозу свинцом выписали. — Блеснул чёрным юмором Игнатьев.

— Ну и хорошо. Ладно. Пора и по домам. Никита, ты как?

— Столько патронов извели. — Притворно пригорюнился я. — Прямо и не знаю, чем отбиваться, если на меня вот так кто насядет.

— Дам я тебе патроны. — Засмеялся полковник. — Ну и жук ты! Точно евреев в роду не было?

— Точно.

— А хохлов?

— И их тоже. Так что насчёт патронов?

— Приедешь в гарнизон — дам.

— Так я сейчас с вами поеду. На «Тайфуне». Ребят отпущу и с вами в одной колонне. А то ещё передумаете.

Отпустив «Тигры» я на «Тайфуне» пристроился в хвост колонны и поехал в гарнизон. С собой взял только Свету, Игоря, Иру, Сёмку и Тимура. Собак тоже отправили с ребятами. Мы, пользуясь случаем, планировали встретиться со своими родными. А я помню, как на нас обиделся Граф, когда мы привязали его возле подъезда. В квартиру с собакой не зайдёшь. Родные обрадовались нашему неожиданному появлению. В последнее время мы стали реже радовать их своим посещением. Дочь вообще потребовала, чтобы я забрал их к себе. Пришлось рассказывать наши перипетии и объяснять, что ехать на базу с ребёнком не очень хорошая идея. Тем более, что зять уже вовсю служит и его никто не отпустит. Посидели, пообщались, и стали собираться в обратную дорогу.

— Никита, может по короткому пути поедем? — Подошел ко мне Игорь. — Пробили же дорогу возле химфарма. Чего кругаля давать?

— Нет. Я хочу к колхозникам заехать. У них наш скот. Не собираюсь его адвокату отдавать. Народу всё одно ничего не перепадёт. А ему с его кодлой баранинку с говядинкой жрать морда треснет. Вот и хочу Гришу предупредить.

— Ну тогда конечно. Ну что, поехали? Патроны уже загрузили.

— Поехали.

Гриша, заранее предупреждённый по рации, встречал нас прямо на дороге. На этот раз от его гостеприимства отбиться не удалось и мы, спустя десять минут сидели в его доме за богато накрытым столом.

— Слушай, что у вас там происходит? — Спросил он, наливая свою фирменную самогонку по рюмкам.

— А что? — Невинно поинтересовался я, целясь вилкой в ломтик копчённого окорока.

— Сегодня с утра приезжал какой-то хлыщ, заявил, что он теперь руководитель общины и требовал предоставить ему мяса. Сказал, что скот теперь его.

— Ого! Быстро они! А ты чего?

— А я послал его далеко-далеко. Он, правда, ругался и обещал приехать со своей армией и не оставить здесь камня на камне.

— И ты что, испугался?

— Вот ещё! Ты же знаешь, что я под вояками сижу. Одно слово и их по брёвнышку всех раскатают. Не, ну всё-таки, что это значит?

— А значит это, Гриша, то, что я теперь никто и зовут меня никак.

— Не понял.

— Этот, как ты выразился, хлыщ сагитировал народ, организовал перевыборы и напнул меня из общины. Мы опять свободны как птица в полёте.

— Да иди ты!

— Точно-точно. Но скот мой. Только попробуй хоть одного барана ему отдать.

— Да что я, дурак, что ли? Да и должок у всех у нас перед тобой такой, что ничем не откупиться. Я добро помню. А хлыщей этих я за рупь пучок в базарный день не покупал. Будь уверен.

Посидели мы знатно. Несколько раз ребята по рации выходили на связь. Потеряли нас. Но напряжение последний дней сказалось, и мы отвязались по полной. Помню, Гриша настаивал, чтобы мы остались ночевать у него, но я героически отверг это предложение, загрузился в машину и уснул. Как меня перегружали из машины в постель на базе, помню с трудом. Вот так и закончился ещё один день нашей новой жизни.

День тридцатый

С утра погода не задалась. Дождь надоедливо барабанил по огромной крыше нашей новой базы. Настроение было тоскливое, именно такое, какое бывает при нудном осеннем дожде. Даже и не верится, что весна в самом разгаре. В рейд сегодня решили не ехать, хотя погода была самая рейдовая. Ходи где хочешь и бойся только нормальных. Зомбаки все прячутся от дождя, и риск столкнуться с ними остаётся только в помещениях. Ну, на это у нас особенные бойцы есть — Граф с Гердой. Заражённого чуют на расстоянии. А при случае и помогут нейтрализовать. Но вот именно сегодня желания выезжать не было ни у кого и я, привыкший доверять предчувствиям, решил дать людям отдых. Да и жилы рвать вроде бы и ни к чему. Намародёрили достаточно для такой малочисленной базы, как наша. Пошёл на кухню, где вовсю хозяйничала наша верная тётя Валя, ушедшая вместе с нами и попросил чаю. На удивление, тётя Валя не погнала меня, а вполне благожелательно поставила передо мной кружку, блюдце с конфетами и кексами и присела рядом.

— Что же дальше будет, Никита?

— Всё будет хорошо.

— Да что же хорошего? У меня душа болит по нашему рынку. Ведь столько труда в него вложено! И вот так отдать какому-то болтуну!

— Ну, это мы с вами видим, что он болтун. А люди ему поверили. Понимаете, нам перестали верить, а ему поверили. И как после этого ими руководить? Можно было, конечно арестовать этих демократов и разогнать толпу. Мне и полковник Семёнов об этом говорил. Но, если бы мы так сделали, то подтвердили бы слова этого адвоката. Он весь белый и пушистый, а мы диктаторы. И как после этого жить среди людей, когда они нас ненавидеть будут?

Мы помолчали. Из большого зала раздавались крики и молодецкое хеканье. Это Олег по моей просьбе пытался подтянуть в боевом отношении ребят Игоря. Света с Ирой тоже присутствовали на занятиях. Причём добровольно. Я хотел их освободить, но девчонки упёрлись. Уже несколько дней по вечерам, готовясь ко сну жена морщась замазывала свои синяки какой-то вонючей мазью. Но каждое утро опять мужественно шла на занятия. Надо бы и мне походить, а то научится, а потом начнёт гонять меня из угла в угол.

— Так и будем здесь сидеть как бирюки? — Опять завела свой разговор тётя Валя. — И никакого просвета. Разогнали эти заражённые нас по норам. Нос боимся лишний раз высунуть. Точно, как ты там говорил, эпоха мёртвых настала. Их время. Их мир.

— Не надо так мрачно. Не настолько нас и прижали. Да, пришлось нам укрыться и защищать свои жизни. Многих потеряли. Но ведь живём! И жизнь начинает выправляться. Скоро военные в город войдут. Начнут город чистить. А потом заживём ещё лучше. Постепенно всё в колею войдёт.

В столовую заглянул раскрасневшийся Олег с расквашенным носом.

— Тётя Валя, чайку можно?

— Идите наверх, в столовую. Сейчас девочки принесут вам.

— Что, тренировку закончили? — Спросил я его.

— Закончили. Ух и зверюга Олег!

— А кто тебе так нос подправил?

— Тимур на спарринге. Молодец парень. На лету хватает. Способный. Мне бы так. Идёшь с нами чай пить?

— Сейчас поднимусь.

Но подняться мне не дали. Сначала я зацепился языком с Егором, обсуждая хозяйственные дела, потом Шурик похвастался усовершенствованиями в душевой. Его сын Руслан верным оруженосцем маячил сзади, держа в руках ящик с инструментами. Тут за воротами раздался звук мотора, скрип тормозов и окрик охраны с поста. В ответ что-то заговорили. Голос, вроде, знакомый. Подошёл дежурный и доложил, что прибыли три человека с рынка во главе с Женей — пожарником.

— И что им надо? — Желания разговаривать с ними не было.

— Хотят с тобой говорить.

— А меня спросили, хочу ли я? Пусть назад едут.

Дежурный удалился. От ворот донеслось какое-то препирательство, потом длинный монолог, в котором слышались умоляющие нотки.

— Никита, они не уходят. Очень просят, чтобы ты их принял. Ну не стрелять же!

— Да нет. Стрелять не надо. Не настолько же мы звери. Ладно, заводи сразу наверх, в столовую. Но говорить они будут не со мной одним, а со всем бывшим правлением. Пока дежурный проводил ходоков, я вызвал по рации всех, кто когда-то создавал вместе со мной базу.

— Какими судьбами? — Поинтересовался я, пока остальные рассаживались вокруг стола. — И что за видок?

Видок действительно был так себе. Побитые лица, потасканная одежда. Женя, по крайней мере, раньше так не ходил. Он у себя в автомастерской поприличнее выглядел.

— Да у всех сейчас такой видок. — Горько ответил Женя.

— Это за неделю-то?

— Дурное дело нехитрое.

— Так чем обязан?

— Просить тебя пришли. Там на базе ужас, что творится.

— Так это же ваша база. Причём здесь мы? Вы провели демократические выборы. Избрали себе руководителя. Все претензии к нему.

— Да какой он руководитель?

— Ну это не ко мне. Купились на бесплатную кормёжку и одежду, так расхлёбывайте. Только что-то я одежды бесплатной на вас не вижу. В рванье каком-то ходите. Бережёте что ли?

— Да ладно тебе стебаться, Никита! Ну да, лоханулись мы. Задурил он нас.

— Погоди, Никита. Так что случилось то у вас? — Перебил меня Гена.

— Как только вы уехали, эти пошли в штаб праздновать победу. И выяснилось, что не адвокатишка этот у них главный. Там группка давно сложилась во главе с Аликом. Есть такой, быковатого вида. Они этого адвоката к себе приблизили за его умение людям головы дурить. А как всё получилось, в шестёрки задвинули. Ну и понеслось. На базе шмон устроили. Всё хорошее отобрали. Особенно драгоценности искали. Ну и деньги, конечно. Смеялись, мол, деньги нам не нужны. Всё же бесплатно. Типа, сами захотели. жить бесплатно. А кормёжка в столовых хуже некуда. Свиньям лучше дают. За любое пререкание в морду. Михалыча помните? Егор, у тебя на складе работал?

— Помню. — Мрачно ответил Егор.

— Избили так, что четвёртый день подняться не может.

— Сволочи. — Произнёс сквозь зубы Руслан. — Никита, давай вернёмся. Покажем этим мразям, кто в доме хозяин.

— Я им что, девочка по вызову? — Вскинулся я. — Захотели — позвали, захотели — прогнали. Сами такую жизнь выбрали. Значит достойны именно этого!

— Машины все отобрали, оружие тоже. — Монотонным голосом продолжал Женя. — Сами базой не занимаются. Только пьют. Алик и трое самых приближённых гуляют в штабе. Вискарь квасят. Разворошили аптечный склад, нашли наркосодержащие препараты и ширяются. Остальные на продуктовом складе безвылазно. Тоже пьют.

— А кто же базу охраняет? — Удивился Сергей.

— Нашлись прихлебатели. За жратву и спиртное верно служат. По типу полицаев немецких. Такие же наглые и бессовестные. Столько вместе жили на одной базе и не замечали, что такие гниды рядом с нами ходят. Вот они по периметру службу и несут.

— Ну, это нам не проблема. Снимем как миленьких. — Усмехнулся Олег.

— Никто никого не будет снимать. — Ответил я. — Это их проблемы. Шанс на нормальную жизнь у них был.

— Шанс есть всегда. — Произнесла до этого молчавшая Галя. — У нас есть возможность помочь. Чем они отличаются от супермаркетовких, туннельских, колхозников, динамовских, в конце концов?

— Никто из них нас не предавал. А эти предали.

— Никита, мы же друзьями были. — Вдруг взмолился Женя. — Они уже два дня девчонок к себе таскают. Выбирают помоложе и посимпатичнее и в штаб… А вчера обширялись, собрали людей и заставили на них молиться.

— Повторяю: это ваши проблемы.

— Никита! — На меня умоляюще смотрела Галя.

— Нет, я сказал! — Вскинулся я и тут, словно натолкнулся на взгляды моих соратников. Взгляды были разными: от умоляюще-просящих до требовательно-укоризненных.

— Олег! — Сломался я. — С тебя разведка. Возьми из своих ребят тех, кто нужен и сбегайте к базе, осмотритесь там. Особенно на предмет снятия дозоров в дневное время. Если всё нормально, после обеда выступаем.

Обстановка, до этого настолько напряжённая, что, казалось, сейчас заискрит, вдруг сразу разрядилась. Все облегчённо зашевелились, заговорили между собой.

— Никита, а нам как быть? — Несмело спросил Женька. — Мы же машину угнали. Вернёмся, нам мало не покажется.

— Здесь пока оставайтесь. Чего туда-сюда шастать. Вон, чай попейте.

Олег с ребятами сходил быстро. Буквально через полчаса он нашёл меня в моей комнате.

— Ну что, сходили на мягких лапках. Посмотрели, что к чему. — Начал он доклад. — Охрана редкая. Службу несут тяп-ляп. Снять всех элементарно.

— Давай, черти схему охранения на бумаге. Я пока Женю позову. Думать будем. Встречаемся в столовой.

Через пять минут Олег, Женя, Сергей и Игорь сидели в столовой вокруг плана, начерченного Олегом.

— Женя, вот план охраны. Посмотри внимательно. Где ещё могут быть посты?

— Всё правильно нарисовано. Отдыхающие, обычно, возле продовольственного склада тусуются. Там им спиртное и что-нибудь из пожрать перепадают. Они бухают, не отходя от кассы.

— Значит, делаем так. Олег, твои снимают посты. Дальше, по сигналу влетаем на базу. Твои, Олег, на двух «Тиграх» влетаете в передний двор и сразу по лестнице на второй этаж. Берёте штаб. Игорь и Сергей в задний двор. На вас продуктовый склад. Игорь, своих в «Тигр» грузишь. Сергей, твои на «Тайфуне». Сделать нужно быстро. Весь расчёт на внезапность. Постарайтесь обойтись без стрельбы. Мне эти мрази нужны по возможности живыми. Все поняли? Тогда готовимся к выходу. Олег, не заметил, ворота на замок закрыты?

— Вроде на замок. Но ничего. С ходу вышибем ворота. «Тигр» с этим справится. Ну а уж «Тайфун» и подавно.

Двинулись сразу после обеда. Сконцентрировались во дворе в ожидании сигнала от Олега. Минуты тянулись медленно, нервишки немного пошаливали и, когда по рации раздался голос Олега: «Путь свободен» — Я непроизвольно вздрогнул.

— Всё. Вперёд. — Скомандовал я, запрыгивая в «Тигр».

И понеслось. В задний двор влетели, вышибив грузовые ворота «Тайфуном». С ходу подлетели к продуктовым складам и горохом высыпали из машин. Никто даже до оружия не успел добраться. Ошеломлённых прихлебателей сбили в кучу. Тут-же ребята Игоря прикладами выгоняли из склада пьяных сволочей, устроивших там притон. Вышел на связь Олег.

— Никита, всё нормально. Взяли гавриков без единого выстрела.

— Молодцы. Кто там у тебя верещит?

— Адвокат этот опять права качает. Что-то про права человека толкует. Командир, можно я его пристрелю? — Верещание на том конце сразу стихло.

— Да нет, Олег. Пусть пока поживёт. Давайте их сюда.

Люди привычно и покорно собирались во внутреннем дворике. Я смотрел на них с трибуны и не узнавал. Неужели это те, кого мы собрали сюда, вдохнули в них веру в будущее и желание жить и бороться? Потухшие глаза, забитое выражение лица. И вот эти неделю назад свистели и кричали в нашу сторону? Где же их задор сейчас? Все собрались. Толпа угрюмо молчала, глядя снизу-вверх на нас. Не было обычного в этих случаях шума, гула, разговоров, перекрикиваний из конца в конец. Даже шёпот отсутствовал. Да уж. Зашугали их будь здоров. Правда, я не совсем справедлив. То тут, то там в толпе выделялись дерзкие, несломленные взгляды на избитых физиономиях. Не всех ещё успели сломать. Что ж, это уже радует.

— Бывшие мои сограждане! — Начал я в звенящей тишине слегка глумливым голосом. — Как, наелись демократии? Лучше жилось с новыми руководителями?

— Хуже! — Выкрикнул кто-то и испуганно замолчал.

Вокруг него сразу образовалась пустота. Люди сторонились, как бы показывая, что он не с ними. В душе поднялось какое-то брезгливое чувство, которое я постарался задавить в зародыше.

— Ну так это был ваш выбор.

— Да что говорить? Лоханулись мы. — Донеслось с другого конца.

— Ты не сердись сильно на нас. Задурил голову чёрт языкатый! — Прижимая уголок платка к глазам, произнесла пожилая женщина прямо возле трибуны.

А толпа просыпается потихоньку. Это уже хорошо. Отходят от того шока, в который их вогнали эти сволочи.

— Значит так. — Повысил я голос. — Я вам помог один раз. Вы эту помощь не оценили. Сейчас я помог вам второй раз. Этот раз был последним. Перед вами два варианта. Первый, мы возвращаемся во главе общины. Попытаемся восстановить то, что развалили эти отморозки. И если опять кто-то задумает играть в демократию, зачинщики будут арестованы и расстреляны. Остальные — разогнаны самым жесточайшим образом. Второй вариант: мы уходим назад, а вы сами живите дальше. В этом случае, если опять что-то намудрите, я вас больше не буду выручать. И думайте сами, что вам из этих вариантов подходит. С ответом не тороплю. Жду ваших гонцов завтра утром. Крайний срок — девять утра. После девяти утра можете про меня забудьте. Всё ясно?

— Ясно! — Крикнули из толпы. — А с этими что делать?

— С этими? — Я обернулся на кучку связанных и поставленных на колени мерзавцев. — Они ваши. Что хотите делайте. Хоть опять над собой ставьте. Я на них не претендую. Мы вас освободили, а дальше сами решайте. Я всё сказал. Мы пошли.

— Никита, мы что, правда уйдём? — Наклонился к моему уху Сергей.

— Непременно и немедленно. На базе всё объясню. — Ответил я сразу на все невысказанные вопросы моих друзей. — По машинам.

На базе решили сделать вечер отдыха. Как-никак ровно месяц с начала катастрофы. Да и настроение было какое-то лирически-ностальгическое. Вышли на задний двор, нашли небольшую площадку, не засаженную ничем, развели костёр, притащили пластиковые стулья и расставили их вокруг. Суета улеглась, мы расселись по стульям и пустили по кругу бутылку виски. Девчонки принесли с собой грузинское вино и смаковали его из чашек. Отсутствие хрустальных бокалов не убавило романтичности вечера, и все дружно замолчали, глядя на огонь.

— Никита, что это было? — Задал мучивший всех вопрос Гена. — Почему мы опять уехали с базы?

— Я хочу, чтобы они сами нас попросили прийти и возглавить базу как раньше.

— Почему? Для самоудовлетворения? Амбиции свои тешишь?

— Я думаю, что ты уже успел заметить, что я далеко не амбициозен. И так же, дело не в моём уязвлённом самолюбии. Возглавить опять базу и руководить общиной мы можем только при условии, если они сами так решать. Они должны нас позвать. Иначе в их глазах мы не будем отличаться от тех отморозков. Пришли, забрали власть силой. Ничего не напоминает? Тем более, что эти твари успели наломать дров. Восстанавливать придётся многое. В том числе и непопулярными способами. А это подразумевает доверие со стороны людей. Да и нельзя не учитывать чувство вины людей перед нами. А это чувство может перерасти, как в уважение, так и в ненависть, когда причины всех своих бед они попытаются переложить с себя на нас. Вот поэтому я и дал им подумать до утра. Пусть разберутся в себе. Виноватых поищут. Это полезно бывает.

— А если не позовут? — Спросил Шурик, выкатывая палкой из горячих углей запеченную картофелину.

— Не позовут, так не позовут. Одно из двух: или мы преувеличиваем своё значение в их жизни, или преувеличиваем их благодарность к нам. Вот вам что, плохо здесь? Хлопот меньше, свободы больше. Смогли бы мы вот так посидеть там? Вот так, тихо, по-семейному?

— Наверное, не смогли бы.

— Вот и я говорю. Мы в любом случае живы, здоровы и сильны. А что до других, я уже разочаровался в людской благодарности. По крайней мере мы дали им шанс на нормальную по сегодняшним меркам жизнь. Причём два раза. А многим вообще жизнь спасли. Думаю, свою миссию перед человечеством мы в любом случае выполнили. Пора и для себя пожить.

День закончился спокойно и умиротворённо. Посидев у костра мы разошлись по комнатам и я уснул. Причём уснул легко, без тревожных мыслей в голове.

День тридцать третий

На следующий день уже в восемь утра у ворот нашей новой базы переминались ходоки. Часовой их окликнул, и они робко попросились ко мне. Мы как раз закончили завтракать, и я планировал пойти посмотреть на тренировки. Может и сам поучаствую. Но не судьба.

— С чем пожаловали, болезные? — Спросил я их, не собираясь пускать их дальше ворот.

— Мы вчера долго совещались и решили позвать вас.

— На княжение? — Глумливо переспросил я.

— Не перебарщивай, Никита. — Остановил меня Егор. — Так как вы решили, с нами или без нас.

— С вами. Мы всё поняли. Мы очень виноваты.

— Ну что, Никита, выезжаем на старое место.

— Да, не посидим возле костра и картошки печёной не поедим. Труби сбор. Через час выезжаем. Берём по минимуму. Потом людей пришлём, заберём всё нужное.

Так всё начиналось. И вот уже третий день, как вся наша команда трудится не покладая рук. Егор с головой погрузился в складские дела, заново организуя учёт товаров. Тётя Валя опять устроила в столовых террор, организуя питание на бывшем уровне. Сергей заново создавал свою армию, гоняя в хвост и гриву новобранцев. Руслан по новой организовал полицейский участок. Гена опять занялся финансовыми делами. Короче, работы было много. Олегу пришлось временно переквалифицироваться в поисковики, так как Игоря группа не справлялась с пополнением разорённых продуктового и аптечного складов. Такой свинарник устроили. Что не съели, то потоптали. Вещевому складу повезло больше. Люди впряглись в работу, восстанавливая порушенное. Недовольства никто не высказывал. Похоже, народ всё осознал. Особенно меня впечатлила судьба отморозков, которых мы им передали. Состоялся организованный суд, на котором рассмотрели степень вины каждого и по каждому был вынесен отдельный приговор. Когда мы заезжали на базу, на воротах раскачивалось в петлях шесть трупов, в том числе и адвоката. Не простили ему люди того дурмана, который напустил он на них. Остальным повезло больше. Их выгнали без оружия, чуть ли не босиком, с базы. И гнали их несколько кварталов туда, откуда достаточно проблематично вернуться назад. По крайней мере через парк металлургов им точно не пройти. Да и захотят ли, после того, как увидели извивающиеся в петле тела подельников? Бизнес на базе опять стал набирать обороты. Вновь открылись магазины и кафешки. В мастерской у Жени стояло аж три автомобиля, хозяева которых тут же мешались под ногами со своими советами. С грузовичка мерседесовского у кафе разгружали ящики со спиртным и какими-то продуктами.

— Мужики! — Подошёл я к рестораторам. — Не дай бог по вашей вине пьяные на территории будут, отберу лицензию.

— Нет. Не будут. Мы за этим следим.

— Ну и ладно. — Произнёс я и тут увидел бегущего ко мне дежурного.

— Никита! — переведя дух, окликнул меня он. — К рации. Вояки вызывают. Полковник Семёнов.

— Понял. Уже иду. Спасибо.

Я быстрым шагом поднялся в штаб и подошёл к рации.

— Никита на связи.

— Никита, привет. Как дела там у вас?

— Вашими молитвами, Пётр Алексеевич. На рынок, вот, вернулись.

— Ого! Моя школа. Всё-таки прислушался ко мне?

— Подробности при личной встрече.

— Замётано. Я вот по какому поводу тебя дёрнул. Завтра утром в город заходим.

— Ну наконец то!

— Ага. Хочу тебя попросить нас прикрыть со стороны города, пока мы туннель растаскивать будем. Чтобы там без неожиданностей.

— Сделаем. Во сколько планируете?

— Я думаю, часам к девяти будем у туннеля. Вот сразу и начнём.

— В девять будем на исходной.

— Договорились. Отбой связи.

Начальник штаба отключился, а я стал настраиваться на волну Рината.

— Ринат!

— Сейчас позову. Кто спрашивает?

— Никита с Гагарина.

— Сейчас он подойдёт.

— Я на связи. — Спустя пару минут раздался голос Рината. — Привет, Никита. Что нового?

— Привет. Завтра с утра военные заходят в город.

— Отличная новость! Давно пора.

— Это точно. Наша задача прикрыть их, пока они туннель очищать будут.

— Прикроем. Что от меня требуется?

— Я сейчас к тебе со ребятами подъеду. А ты пока прикинь, где лучше огневые точки определить.

— Хорошо. Сделаю.

Я бросил рацию приказал дежурному найти мне Игоря и Олега. Ребята прибежали быстро, как чувствовали, что будет работа. Услышав новость, они бросились собирать свои группы, и мы быстро выехали на четырёх машинах к базарчику. Ринат уже ждал нас, расхаживая вдоль бывших торговых рядов. Мы прошли к нему в кабинет, где он развернул схему базара и прилегающих к нему территорий. Схема, надо сказать, выполнена была качественно. На ней уже были отмечены простым карандашом места предполагаемых огневых точек. Немного обсудив, решили осмотреться на местности. В конце концов план Рината с некоторыми корректировками был принят. До ужина занимались оборудованием позиций, потом попрыгали в машины и умчались к себе. Так и прошёл ещё один день. Тоже какая ни какая, а веха в нашей жизни. Преддверие изменений. Вот только непонятно пока, в какую сторону.

День тридцать четвёртый

К половине девятого утра мы уже были на позициях. На операцию я взял только ребят Игоря и Олега. Серёгиных оставил на охране базы. Взял только его снайпера Ире в пару. Сложного ничего не представлялось, так, сафари, а базу без прикрытия оставлять как-то не комильфо. Мало ли кто решит воспользоваться. Живчики со своими подопечными не исключались, хотя в нашем районе они пока не рисковали показываться. Хорошо мы их в своё время шуганули. Иногда забредает особо тупой зомби, но это уже семечки. Однако риск был. Ну и никто не даст гарантии, что бандиты и отморозки закончились и наступили мир и благодать. Переговоры мы вели по открытому каналу, откуда у нас тут кодированная связь? А значит кто-то мог и прослушивать нас, естественно сделать вывод, что база осталась без прикрытия. А база-то вкусная. Много здесь ништяков. Ну и Графа с Гердой тоже оставили. Толку от них в таких операциях, когда надо уничтожать противника из укрытия, ноль. В «Тайфуне» во время боя уши закладывает, когда они начинают бесноваться, выть и лаять. Ну и любовь у них. Решили не мешать романтическим отношениям. Тем более уже очередь выстроилась из желающих получить щенков от самих легендарных Графа и Герды. Прибыли, разместились, обозначились по рации. Семёнов ответил практически сразу. Видать ждал нас.

— Прибыли? Молодцы. Скоро начнём.

— Что-то вас слышно слишком хорошо, товарищ полковник.

— Так я рядом нахожусь. Штаб оборудовал в какой-то организации. По-моему, это твоя бывшая работа.

— Ясно. — Засмеялся я. — Ну, милости просим.

— Никита! — Вызвал меня по рации Ринат.

— На связи.

— Я тут с вечера в пятиэтажках дозоры выставил. И здесь, и чуть дальше по республике.

— И что? — Этот базарком всё больше и больше меня удивляет. С виду торгаш торгашом, а смотри ты, то протоколы допросов, то грамотно составленный план района, то тактически правильно выбранные огневые точки. И вот сейчас: дозоры с вечера. Ох непрост он. Ну, главное, вреда от него пока нет. Одна польза.

— Докладывают, во дворах начинается скопление зомби. Неспроста это.

— Ого! А я настраивался на рутинную работу. Пусть высматривают, есть ли живчики.

— Есть.

— Много?

— Немного, но есть.

— Предупреди своих: вечер перестаёт быть томным. Пусть отнесутся серьёзно. Живчики мне не нравятся.

— А кому они нравятся? Хорошо. Отбой.

Я и своих предупредил по рации. Время ещё оставалось. Минут двадцать до начала точно есть. Но вот что-то скребёт со страшной силой в душе. Как говорил юморист: «Аж кушать не могу». И, вдруг, неожиданно даже для себя, по какому-то наитию, я схватил рацию, печёнкой чувствуя, как уходят минуты.

— Все внимание! — Заорал я. — Олег, Игорь, перегруппируемся. Каждая огневая точка — два человека! Поняли? Два человека! Перегруппировка на ваше усмотрение.

— Никита, так ведь количество огневых точек снизится вдвое. — Недовольно откликнулся Игорь.

— Выполнять! Я и сам считать умею! Сейчас такая жара пойдёт!

— Есть.

— Ринат! — Переключил я волну. — Команда: огневые точки сокращай вдвое. Людей на точках удваивай.

— Понял. — Донёсся до меня недоумённый голос Рината. Ну, хоть не пререкался.

Минуты шли, а я в нетерпении ожидал докладов с позиций. Надо было мне на свой командный пункт взять три рации. Ведь недостатка в них нет. Не догадался. А так, как хорошо было бы быть сразу на постоянной связи и с вояками, и с Ринатом, и со своими. Последним доложился Ринат. Всё-таки подготовка его бойцов пониже, чем у моих. Оно и понятно: так как мне со специалистами ему не повезло. Лепили из того, что было. Ну и расположили их позиции дальше от туннеля, как отсекающие. Основное месиво будет у нас. А тут вообще, похоже нехилая заваруха затевается. А рации всё-таки нужны.

— Игорь! — Позвал я. — С двух постов по лишней рации мне быстро доставьте на КП.

— Сделаем.

— Только быстро. Время уходит. Сейчас начнётся. — А что, на позиции и одно рации на двоих достаточно. А мне всё-таки постоянная связь со всеми не помешает, чтобы ничего важного не упустить.

Что-то я мандражирую сегодня. Давно так не трясся. Как бы не напортачить. Предлагал же Егор коньячку хряпнуть. Отказался. Не в моих правилах пить перед боем. Спиртное в бою не помогает, а больше вредит. Под его воздействием восприятие сужается, а реакция замедляется. Только после боя, когда алкоголь действует как антистресс. В «Тигр», который я использовал, как командно-штабную машину, влез запыхавшийся Сёмка, сунул мне две рации и сразу убежал. Настраивая волны, я наблюдал, как он, прыгая как заяц, от бордюра к парапету, проскочил через зелёную изгородь и скрылся на своей позиции. Словно ожидая этого, ожила рация, настроенная на волну вояк.

— Никита! Готовы?

— Всегда готовы, Пётр Алексеевич.

— Мы начинаем.

С той стороны туннеля взревели мощные дизеля. Танки? Или БАТы? Если БАТы, дело веселее пойдёт. Всё-таки военно-инженерная машина, специально для действий в экстремальной обстановке предназначена. Так и не удосужился узнать, есть ли они у них. И, словно по команде, из дворов, прилегающих к проспекту, хлынула волна зомби. Мама! Я столько зомби с начала катастрофы не видел! Первыми открыли огонь пулемётчики: Влад и двое ребят Олега, у которых были затрофеенные наркоманские ПК. Первые ряды заражённых начало выкашивать, но тут в рядах зомби началось перестроение и в стороны пулемётных позиций, укрываясь от пуль за машинами и другими препятствиями, двинулись группы особей по двадцать. Укрытий было довольно много, поэтому зомби продолжали приближаться. В этот момент им с флангов ударили автоматчики. Моментально каждая огневая точка стала объектом пристального внимания групп заражённых. Они уже не пёрли тупо напролом, а приближались к нашим позициям, пусть и неуклюже, но всё-таки старательно используя любые укрытия.

— Снайпера! — Закричал я в рацию. — Ищите живчиков. Этих кукловодов здесь дофига. На остальное не обращайте внимания. Ваша цель живчики.

Дальше по Республики затрещали выстрелы. Это ребята Рината бьют в тыл зомбакам. Да здесь никаких патронов не хватит! Море! Мои продолжали удерживать наседающих зомби на расстоянии, но своего заражённые добились. Наши группы полностью были скованы обороной. Тут самим бы продержаться. Добившись полного отвлечения нашего внимания, колонны зомби двинулась в туннель.

— Что там у вас? — Услышал я голос начальника штаба. В рации явно тоже была слышна стрельба.

— Море зомби! Нас сковали боем, поэтому вход в туннель уже не контролируем.

— У нас тоже порядочно. Откуда они только взялись? Что делать думаешь?

— Да что тут думать? Пару БМП бы сюда, да эту толпу автоматическими пушками прочесать. Мои три ПК не справляются. Ими руководит кто-то. Ясно, держитесь пока. Попробую через химфарм вам отправить взвод на БМП. А мы здесь танки подтягиваем.

— Ждём.

В толпе, двигающейся в туннель, возникло какое-то замешательство. Я вылез через люк и встал на крышу, чтобы лучше было видно. Ага. Ясно. Они ткнулись в начало затора из машин в начале туннеля. Мозгов не хватает перелезть. Вдруг в кишащей массе появились живчики. И довольно много. До тридцати особей. Они слаженно запрыгнули на крыши и капоты автомобилей и скрылись в чреве туннеля. А тупые упорно стали пытаться растащить автомобильную баррикаду. А это что-то новое. Такое впечатление, что и живчиками кто-то управляет. Неужели суперживчик?

— Полковник! Встречайте гостей. Живчики. Численностью до взвода. Идут по крышам машин.

— Понял. Напротив выхода из тоннеля никого твоих нет?

— Нет.

— Смотрите осторожнее. Я танки на прямую наводку вывел. Сейчас холостыми попробуем продуть.

Защёлкали СВД и на два живчика кувыркнулись, беспорядочно раскидав руки и ноги, с затора.

— Снайпера! Отставить! Этими вояки займутся. Ищите живчиков на поверхности.

И тут бабахнуло. Раз, потом ещё раз и ещё. Из туннеля полетели запчасти машин вместе с запчастями живчиков. Всё летело одной массой, которая потом, со всеми законами физики распадалась по массе. Что-то дальше полетело, что-то ближе. Но эффект был шокирующий. Причём не только для нас. Заражённых это шокировало даже в большей степени. Кукловоды, видимо растерялись и на какое-то время выпустили из-под контроля тупых. Организация боя потерялась, зомби затоптались на месте, и нашим удалось, воспользовавшись моментом уполовинить количество нападавших. Пулемётчики опять перенесли огонь во фланг толпе, осаждавшей вход в тоннель. Однако радость длилась недолго. Видимо живчики пришли в себя и опять взяли на себя управление своими войсками. Становилось жарко, да и патроны не бесконечные. Щёлкнула СВД и с крыши пристроенного к дому магазина полетела вниз зомбачка с простреленной головой. Группа заражённых, штурмующая одну из позиций смешалась, заметалась и попала под кинжальный огонь. Ещё один выстрел СВД и на балконе третьего этажа обмякла и стекла на пол ещё одна фигура. И ещё одна группа зомби, потеряв управление, подставилась под пули. А ребята руку набили! Из-за поворота на эстакаду выскочила БМП, за ней ещё одна, и ещё. Радости не было предела. Помощь пришла! С двух сторон обтекая вход в тугннель, две машины ворвались в толпу заражённых, ближних давя своими гусеницами, а дальних прореживая огнём из своих пушек. С эстакады огнём их поддерживала третья. Да, тридцать миллиметров это не наши 5,45 и даже не пулемётные 7,62. Ошмётки летели в разные стороны.

— Никита! — Вызвала меня по рации Ира. — Посмотри на крышу дома на два часа. Видишь?

— Матерь божья! — Я приложил к глазам бинокль и ужаснулся. На крыше, держась руками за телевизионную антенну, сидело нечто. Когда-то это, конечно, был мужчина. Раза в полтора больше обычного человека. Голый по пояс. В окуляры ясно были видны гипертрофированные мышцы, перекатывающиеся под кожей. До катастрофы он был одет, скорее всего в спортивный костюм. Видимо выбежал с утра на пробежку, обратился и вот бегает до сих пор. Верх от спортивки он где-то потерял, а штаны трикотажные так обтянули его, что сидели на нём как лосины. Про себя я сразу назвал его Спортсменом. Но больше всего ужасала его голова. Огромная, шишковатая, абсолютно лишённая растительности, лоб очень высокий, выпуклый, под которым прячутся глубоко посаженные глаза, даже отсюда в бинокль видно, насколько пышут они злобой. Ну, здравствуй, суперживчик. Так вот ты какой!

— Снимите в два ствола! — Закричал я в рацию, так как увидел, как он повернулся в мою сторону и, казалось, заглянул мне в глаза сквозь окуляры бинокля.

Живчик действительно, как почувствовал опасность, зашевелился беспокойно, собираясь скрыться в чердачном слуховом окне. Щелкнул выстрел. Живчик споткнулся и тут же налетел на выстрел второго снайпера, рука его подломилась, и он покатился по скату крыши к перилам ограждения, зацепился второй рукой за край шифера, попытался подтянуться, тут опять выстрелила СВД, и у него под левой лопаткой брызнуло красным, он отцепился от шифера и опять покатился в низ. Удивительно, но Спортсмен не хотел сдаваться. Ткнувшись в стойку перил, он опять попытался подняться на ноги и тут снайперская, пуля попала ему точно между лопаток, видимо перебив позвоночник, и суперживчик сломанной куклой полетел вниз.

— Молодцы снайпера! А что в голову не стреляли?

— Стреляли. Первым выстрелом я ему как раз в височную кость попала. — Откликнулась Ира. Только оглушила. Там, наверное, кости, как броня на танке. Пришлось по конечностям стрелять. А потом в сердце. Тоже бесполезно. Тогда я ему позвоночник перебила. Хоть какой монстр, а с перебитым позвоночником не побегаешь.

Бой распался на мелкие очаги. Живчики пытались выводить свои группы из-под огня. Внезапно стрельба вспыхнула за нашими спинами. Что там? Группа зомбаков, воспользовавшись всеобщей суматохой, попыталась напасть на туннельскую базу. Хорошо Ринат всё-таки оставил кого-то в прикрытие. А мог бы и не догадаться. Всё-таки все рядом. Понадеялся бы на авось. А живчик, видимо, избавившись от влияния Спортсмена, решил воспользоваться случаем. Надо бы помочь, а то уж слишком редкие выстрелы раздаются. Маловато защитников, видать.

— Давай вот так, базарчик объезжай слева. — Скомандовал я водителю.

Не помню, как зовут этого парня, кто-то из ребят Сергея. Я, чтобы своих не отвлекать, Серёгу попросил выделить водителей на все машины. Водитель согласно кивнул и тронулся в указанном направлении. Я вылез в люк и со своим автоматом принялся изображать пулемёт. Не знаю кому как, а для зомби получилось убедительно. Только мы вылетели из-за угла, я открыл огонь. Заражённые не ожидали удары с этой стороны. Наше появление явилось неожиданностью и для живчика. Не успел спрятаться, и я его заметил сразу.

— Дави их! — Крикнул я водителю и перенёс огонь по кукловоду.

Со стоящей машины срезал бы я его в два счёта, но на ходу… Я не Чак Норрис. Пули били то перед живчиком, то справа, то слева, то пролетали над его головой. Время было потеряно, и он стал оттягивать на себя зомбаков, прикрываясь ими. Заражённые падали, сражённые моими пулями, но на их место тут-же вставали другие. Шустрик пытался уйти по берегу реки, прикрываясь склоном, и я понял, что упускаю. Уйдёт же! И тут рядом раздался одиночный выстрел и шустрик, словно споткнувшись, полетел в воду. Кто там такой меткий? Из-за укрытия, составленного из торговых прилавков, вылез невысокий мужичок с пышными усами и охотничьим карабином в руках.

— Уйти надумал! — Усмехнулся он, здороваясь со мной. — Я ещё пацаном с батькой охотиться начинал. От меня не уйдёт.

В два ствола мы быстро добили лишённых управления, дезориентированных зомби, пятящихся к реке. И я вернулся назад. Как раз попал к моменту, когда на выезде из тоннеля показались танки, а за ними БМП. Пехота с ходу взялась за очистку района от разбегающихся зомби, и я наконец-то вздохнул спокойно. Съездили на сафари, называется. Скрипнув тормозами, рядом остановился УАЗик, из которого, улыбаясь, вылез полковник Семёнов.

— Ну как? — Смеясь ответил он на моё приветствие. — Дали вам зомбаки жару?

— Ох дали! Думал, всё. Не сдюжим.

— У нас там тоже жарко было.

— Откуда, товарищ полковник, они узнали, что вы в город войдёте?

— А я знаю? Пусть учёные разбираются. Кстати, у ВВешников тоже самое. Но какая слаженность! Прямо Наполеон какой-то у них во главе стоял.

— Кстати о Наполеоне. Сняли его мои снайперы. Надо подобрать, пока вашиБМП его своими траками не затоптали. Редкий урод, я вам скажу.

— Точно он?

— К гадалке не ходи. Бой сломался после того, как мы его обезвредили.

— А ну-ка поехали. — Он явно пренебрегал моим «Тигром». Ладно. Я не гордый. Поедем и на УАЗике. Я сел к нему в машину, и мы поехали к месту падения Спортсмена. Искали недолго. Мимо такой туши не пройдёшь, даже если захочешь. Полковник ошалелыми глазами разглядывал это страшилище. Вблизи явно были видны пулевые отметины на височной и затылочной кости. Я обратил на них внимание Семёнова.

— А ведь это снайперская 7,62. Только кожу содрала и оглушила. Пробить не смогли. Пришлось по корпусу стрелять. Видите, пулевое в область сердца?

— Вижу. Это так вы его завалили?

— Нет. После этого он ещё пытался встать. Вот, видите, пуля позвоночник перебила. Это ранение и поставило точку. И то не уверен. Может он разбился при падении, а летел до земли ещё живой.

Семёнов походил вокруг монстра, поцокал языком, разглядывая его со всех сторон, потом, не отрывая взгляда от Спортсмена, достал из кармана рацию.

— Игнатьев!

— На связи.

— Ко мне бортовую машину и отделение бойцов, только не дохлых. Отбери покрепче. И пусть ОЗК возьмут.

— Есть.

Пока ожидали машину, Пётр Алексеевич связался с химфармом, вкратце описал бой и рассказал о трофее. В ответ рация аж забулькала от возбуждения.

— О как взбудоражились! — Довольно пропыхтел начальник штаба. — Может, что полезное накопают. С одной стороны, хорошо, что голову не повредили. Вон какой кумпол! Это какой там мозг находится? А если бы пробили ему башку, разлетелись бы мозги в разные стороны и думай потом.

Подъехала машина. Солдатики открыли задний борт и сгрудились вокруг Спортсмена. Не решаясь подойти ближе.

— Ну что встали, сынки? — Подбодрил их полковник. Он уже не страшен. Лейтенант! Пусть оденут ОЗК и погрузят это чудище в машину. Отвезёте на Химфарм. Учёные уже, наверное, на крыльце стоят и подпрыгивают от нетерпения. Не тяни.

— Есть. — Вытянулся в струнку молоденький лейтенантик, тоже кося испуганным взглядом на тушу монстра.

— Ладно, поехали. Где здесь можно спокойно присесть и поговорить?

— Да к Ринату на базарчик! Сейчас он чайку организует. И уже в рацию. — Ринат! Ты где?

— Только посты свернул. На базу двигаю.

— А я к тебе гостя везу.

— Человек хороший? — Я, прямо, представил себе узкие, смеющиеся глаза хитрого базаркома.

— Хороший. — Ответил я, покосившись на Семёнова. Тот только хмыкнул.

— Хорошим людям всегда рады. Примем по первому разряду.

Мы подъехали к «Тигру», рядом с которым собрался весь наш бронированный автопарк, и обе группы ржали во весь голос, вспоминая перипетии боя. Оно и понятно. Отходняк выходит. Увидев нас, они замолчали, повернулись в нашу сторону, но где-то в толпе всё равно прорывался сдержанный смех.

— Спасибо, ребята. — Искренне произнёс Пётр Алексеевич. — От всей души спасибо. Сильно вы нам помогли. А снайпера! Какого монстра завалили. Кстати, кто снайпера то у тебя, Никита?

— А вот они. — Я показал на Иру и парня из группы Сергея, которого, к своему стыду, всё время забывал, как зовут.

— И она? — Уставился на Ирину полковник.

— Она и засекла этого суперживчика. И, если бы не оглушила первым выстрелом в голову, ушёл бы, наверное. Там до слухового окна пару шагов было. Он как почувствовал, что я на меня смотрю. Глянул на меня своими буркалами. Аж до печёнок достало. Ну и ходу.

— Молодец, девочка! — И тут же увидел мою жену. — Ещё одна. Не знал, что у тебя женщины воюют.

— Сами захотели. Ира чуть ли не с ножом к горлу пристала, чтобы я ей разрешил. А вторая вообще жена моя. Тут и не поспоришь.

— Это да. — Рассмеялся Семёнов.

— Никита! — Раздался в рации голос Рината. — Ну, где вы там? Уже всё готово. Веди своего гостя. Давно я с полковниками не беседовал. И ребят своих зови. Пусть умоются, перекусят чего-нибудь. Досталось им сегодня.

Ну, Ринат! И как догадался, что я к нему начальника штаба веду? Мы вошли в помещение базарчика, где нас радушно встретил со своими общинниками Ринат. По дороге Олег придержал меня за локоть.

— Как ты догадался, что нужно людей на позиции удвоить?

— Не поверишь. Не знаю. Как услышал от Рината, что дозорные во дворах засекли скопление зомбаков, как кто-то под руку толкнул.

— Есть Бог, наверное. По одному не удержались бы.

Посидев немного за общим столом, мы с полковником удалились в кабинет Рината.

— Спасибо за гостеприимство. — Поблагодарил базаркома Семёнов. — Тут, Никита, дело такое. Мне нужно разместить две группы. Хотел Рината попросить, но у него и самим тесновато. Самим, конечно, можно базу оборудовать. Да только здесь нецелесообразно. Дня три, и им дальше по маршруту выдвигаться. Что думаешь?

— Сколько человек хотите разместить?

— Три взвода. Один взвод займётся уборкой проспекта от трупов. Вон их сколько наваляли. По предварительным оценкам около трёх тысяч. Срочно убирать надо, пока эпидемии какой-нибудь не дождались. Второй взвод будет чистить от зомби дворы между Республикой и параллельной улицей по левой стороне. Третий возьмёт на себя правую сторону. Ты не подумай. Мы не в нахлебники набиваемся. Продовольствие своё. Бойцам бы крышу над головой, да какие-никакие условия.

— Есть вариант. Тут не так давно мы базу оборудовали. Это когда изгнаны были. Там два взвода можно разместить. Тесновато, конечно. Но приемлемо. Ну и один взвод на нашей старой базе в кафешке. Потеснимся. Места всем хватит.

— Вот и лады. Тогда я вызываю командиров взводов. Поедем, на месте посмотрим.

— Вам то зачем мотаться? Заберу я ваших офицеров, покажу, что и как.

— Хочется мне на твою базу посмотреть. Уж ты мне все уши прожужжал: крытый рынок, крытый рынок! Вот и гляну, стоила овчинка выделки?

— Ну тогда поехали. Шашлыком угощу. Давно шашлык ели?

— Да по астрономическому времени недавно, месяца полтора назад. А по внутренним ощущениям — целую вечность. Не откажусь. Аж слюнки потекли.

— А в городе вашего присутствия не требуется?

— Мы этот вход две недели планировали. И на полигоне отрабатывали, и по карте ползали. Тут, как у Суворова, каждый свой манёвр знает. Я вообще мог из кабинета не выходить. Но размяться всё-таки стоило.

Пока полковник вызывал своих, я связался с Егором и приказал освободить Севилью для вояк. Проблем особо не было. Места хватало. С переездом на рынок Севилья опустела и больше применялась для хозяйственных нужд. Дождавшись офицеров, мы попрощались с гостеприимными хозяевами и достаточно крупной колонной из пяти машин выехали домой. Доехав до нашей бывшей базы в восточном кафе, я отпустил наши машины и вместе с полковником и тремя офицерами вошёл внутрь. Облазив всё кафе, вояки остались довольны. Единственное, о чём я их попросил, это не лазить по заднему двору и не топтать огород. Предупредил, что каждый день сюда наведываются наши огородники, поэтому вести себя чинно и благородно и препятствий не чинить. С оставшимся командиром взвода и начальником штаба мы поехали к Севилье. И это кафе подошло как нельзя лучше и, оставив там довольного командира взвода, я повёл полковника на экскурсию. Сказать, что он был удивлён, это не сказать ничего. Он ходил по рынку, заглядывал в магазины, мастерские по пошиву одежды и ремонту обуви, прошёлся по автомастерской, оглядел стоянку личного автотранспорта, посетил обе столовые, заглянул в жилые отсеки, побывал в нашем штабе и уселся во внутреннем дворике на скамейке под развесистой пальмой.

— Неплохо! — Спустя время смог выдавить из себя Семёнов. Очень неплохо. Да у вас же полноценное государство! Как это у вас получилось?

— Команда хорошая была. Мы с Севильи начинали. Сначала жили общим котлом по принципу военного коммунизма. А как разрослись, рынок заняли, ввели товарно-денежные отношения. К нам община присоединилась из банка. Да я вам рассказывал. Так вот, они из банка деньги притащили, разработали финансовую систему и пошло-поехало.

— И вот это всё ты просто так отдал тому адвокату?

— Ну а что было делать?

— Драться. Да, а всё-таки не расскажешь ли мне эту вашу эпопею?

— Расскажу. Помниться, я вам шашлык обещал. Давайте поднимемся в штаб. Сейчас я всё организую.

Шашлык принесли прямо к нам на второй этаж. Я вызвал весь состав правления и представил их полковнику. Егор притащил с собой бутылку коньяка «Хенесси» и мы дружно уселись за стол. Пётр Алексеевич не давил своим авторитетом, напряжённости не было, и разговор получился непринуждённым. Мы дружно, в лицах, перебивая друг друга, рассказали ему о наших приключениях в изгнании и возвращении назад. Полковник удивлялся, возмущённо хмыкал, крякал и сокрушённо качал головой. Коньяк как-то быстро закончился, и Егор сбегал за второй бутылкой. Короче, посидели от души.

— Ну, спасибо тебе, Никита. — Сказал мне Семёнов, когда я провожал его до машины. — И за базы спасибо, и за шашлык. Думал, не скоро опять удастся поесть.

— Пожалуйста. Заезжайте ещё.

— Заеду. Обязательно заеду.

— Пётр Алексеевич, вот я одного не пойму: вас я хорошо знаю. Не раз встречались. А командира бригады ни разу не видел.

— Нету командира. — Помрачнел полковник. В первый же день обратился. Секретаря покусал, писаря… Да там ещё кое кому досталось. Жалко. Хороший был мужик. Мы дружили с ним ещё с капитанов. Ну, да ладно. Жизнь есть жизнь.

— А что же вы тогда начальник штаба? Нет командира, вы его место должны занять.

— А мне и на своём месте хорошо. Назначат — стану.

— Кто назначит? Нет никого. Некому назначать.

— Восстановят государство и найдётся кому. Ладно. Пора мне. Темнеет уже. Спасибо тебе за всё и до свидания.

Полковник уехал, а я пошёл домой. Темнело стремительно, а я настолько устал за этот день, что решил лечь пораньше. Проходя мимо Севильи, увидел солдат, размещающихся в кафе. Из кухни пахло солдатской кашей. Мысленно пожелав бойцам удачной службы, я вошёл в дом и поднялся к себе в комнату. Света уже спала. И, судя по полной тишине в доме, спала не она одна. Да уж. Действительно тяжёлый денёк выдался. Вымотались все. Но сделано много и, наконец, в город вошли военные. А это уже первый шаг к восстановлению нормальной жизни. Хотя нет. Первый шаг, всё-таки сделали мы, пусть хотя бы для маленькой кучки, по меркам большого города, людей, доверивших нам свои жизни.

День тридцать восьмой

Уже второй день не слышны выстрелы в нашем районе. Вояки зачистили качественно, а вчера погрузились и уехали дальше. Кое-кто из общины задумал переселиться в свободные дома. Мы не советовали, но и не отговаривали. В конце концов люди соскучились по нормальной жизни. Я и сам по себе это чувствую. Хочется своё жильё, а не комнатку, как в общежитии, свою кухню, свою чашку, свою кастрюлю, наконец, да и свой туалет кажется уже верхом мечты. Я уже не говорю о своей ванной или хотя бы душе. Но пока рано. Семёнов собирает по городу уцелевших специалистов. Кто знает, может, и подключат нам так недостающие сейчас газ, свет, воду. Вот тогда и можно обзаводиться индивидуальным жильём. Хотя, я слабо представляю, как у него это получится. Кстати, сегодня он тоже к нам заезжал. Я уже обедал, когда в столовую пружинистым шагом вошёл сам полковник. Задержался на пороге, покрутил лобастой головой и, увидев меня, направился к моему столику.

— Добрый вечер, Пётр Алексеевич. Что это вы на ночь глядя? Поужинаете со мной?

— Да. Перекушу, пожалуй. Совсем замотался. Не помню, обедал сегодня или нет.

Я махнул рукой, подзывая официантку. Девушка в белом передничке подбежала и приняла заказ. Да какой там заказ! Разносолов не подавали. Меню отличалось разве что котлетой или сосиской и чаем или компотом. Но зато сама возможность именно выбрать и заказать грела душу. Почти как раньше. Дожидаясь заказа, полковник о чём-то хмурился, отстукивая какой-то марш вилкой по солонке.

— Что-то случилось? — Спросил я, кусочком хлеба собирая подливу с тарелки.

— Дело у меня к тебе.

— Какое?

— Нужно в Львовск смотаться.

— Вот как? Прямо взять и смотаться?

— Да здесь рядом же! Каких-то двадцать километров!

Ну да, Львовск — город спутник нашего областного центра был совсем недалеко. Но это по меркам мирного времени.

— Ну а мне-то от этого какая польза?

— Заправлю. Патронов дам. Ну что ещё хочешь?

— Мы с вами, вроде, люди не чужие. Но на мне база. Видели, сколько людей? И что мне все они скажут, если я, вместо того, чтобы работать на общее благо, буду за просто так посылать людей в опасную поездку. Не спорьте. Патроны вы мне дадите, так я не знаю, сколько их за эту поездку потратимся. Заправите? Так это сам бог велел. Не на своём же в такую даль кататься. Продукты есть. Тем более маршрут пойдёт через Цыганскую слободу. А там и до катастрофы было опасно шарахаться. А сейчас, когда оружие у всех и подавно. Вы вон нефтебазу разгромили, сколько оружия затрофеили? Так на этой нефтебазе и с балки ребята тусовались, к гадалке не ходи. Там и в мирное время можно было и танк найти, если хорошо поискать. Не дай Бог на муху нарваться. Нас же эта броня не спасёт.

— Ты, помнится, солярку просил. Было?

— Было.

— Даю один наливник. Но это за то, что ты мне не единожды помогать будешь.

— То есть, будут ещё просьбы.

— Будут.

— А с этим заданием в чём подвох?

— Да нет подвоха. Разведка нужна. Городишко маленький. Воинских частей нет. Узнать, что там с людьми. Если найдёте, мы уже их вывезем. По области в такой шаговой доступности только этот город. Остальные слишком далеко. А у нас нет возможности для разведки. Город ещё не очищен. На аэропорт нацелились. Очень нам авиация нужна. А там заражённых этих тьма тьмущая. А чистить надо осторожно, чтобы самолёты и всякую другую специальную технику не повредить.

— Но вот с этим городком всё равно какая-то подляна есть. Пётр Алексеевич, давайте начистоту. Чего нам там ждать?

— Я и сам не знаю. Прорвался на днях к нам один оттуда. Да ничего толком понять не можем.

— Иностранец, что ли?

— Да нет. Рассудком повредился. Весь в рубище. Трясётся и бормочет, что-то. Разобрали только несколько слов: лагерь, хозяин, барак, хлеб. Вот и думай, что это значит.

— Да он, может и не из этого городка.

— Оттуда. Мы только Львовск назвали, он, как затрясётся, и всё кивает и Львовск повторяет.

— Значит нас под танки.

— Да некого больше. Я же тебе говорю: здесь дел выше крыши. Да и вы только смотаетесь, посмотрите осторожно и назад. Если там действительно что-то нехорошее, я свои подразделения отправлю на бронетехнике. Только знать надо, чтобы зря технику и людей от дела не отрывать.

— Даже и не знаю. А ну, как люди откажутся. У меня ведь не армия. Здесь приказ командира — закон для подчинённого не прокатывает.

— Никита, мы сейчас вводим систему зачётов. За помощь начисляем определённые балы, которые потом, как город заработает, превратятся в полноценные финансовые единицы.

— Оппа! И я узнаю. Об этом в последнюю очередь?

— Ну, просто не было возможности тебе сказать об этом. — Стушевался полковник. Ох и жук! А ещё меня евреем называл! — Всё из головы вылетало. Да и не до этого было.

— А что будем делать с нашей помощью Химфарму? А с боем на туннеле? Ну и бонус за тушу монстра. Почти целую, заметьте.

— Хорошо. Сделай мне отчёт со всеми фамилиями по всем эпизодам. Будут вам зачёты.

— И ещё. Мы можем установить пулемётные башенки на «Тигры»?

— Ну, в принципе, можем. А зачем тебе?

— А у меня пулемётчики из люков торчат, как тополи на Плющихе. Никакой защиты.

— Заедьте в бригаду. Там махните на пулемётный вариант. Чего огород городить. Я дам команду.

— Только не барахло убитое. В таком же состоянии.

— Будет вам в хорошем состоянии техника.

— Когда можно будет поменять? — Сразу взял я быка за рога.

— Да вот хоть сейчас езжайте.

— А наливник?

— Пригонят к вечеру вам наливник. Успокойся. И патронов привезут. — Опередил он мой следующий вопрос.

— Мне бы парочку винторезов. — Невинно опустил я глаза.

— Я тебе что, спецназ ГРУ? Откуда у меня такое богатство? Вон, у своего СОБРовца спрашивай.

— Спрашивал. — Сокрушённо развёл я руками. — Нет у него.

— Вот и у меня нет.

— А теперь серьёзно, Пётр Алексеевич. Едем неизвестно куда. Вдруг там на бронетехнику нарвёмся.

— Откуда там бронетехника? — Неуверенно возмутился полковник.

— А всё же.

— Ладно. Пять РПГ-18 «Муха» дам. Но, за каждую отчитаешься. Неиспользованные сдашь. И не вздумай припрятать. Я тебя знаю.

Ребята, в принципе, были «за». Да какой там в принципе? Двумя руками и одной ногой «за», да ещё и с восклицательным знаком. Закисли они без дела. А тут ещё и ништяков куча. Сразу погнали «Тигры» в бригаду и назад приехали на, даже более новых машинах с пулемётными башенками на крышах. Да ещё и заправленные под пробку. Все ходят довольные, как слоны. Такими темпами мы скоро на танках разъезжать будем. Как мальчишки! Неужели не понимают, что в пасть зверю едем. Печёнкой чую, задание очень непростое. Как не хотелось подписываться! Просто так столько халявы не дают. Вечером загнали на задний двор наливник, а с тентованного КАМАЗа сгрузили ящики с патронами и пять тубусов «Мухи». Остаток вечера посвятили подготовке к рейду и спать легли пораньше. Правда Егор опять ворчал, что мне не сидится на базе, но это его обычная манера и я от него просто отмахнулся.

— Егор, если бы можно было послать только одну группу, я бы отправил Олега и не заморачивался. Но задание слишком сложное. Едут две группы и нужно общее руководство.

— И зачем ты подписался на него? Приключений захотелось?

— А не ты ли только что танец негров из племени Мумба Юмба танцевал вокруг наливника? А такие подарки, дорогой мой, отрабатывать надо.

Егор попытался ещё что-то сказать, потом махнул рукой, плюнул и пошёл прочь. Вот и поговорили.

День тридцать девятый

Выехали с утра пораньше. Ещё было шесть часов, когда наша колонна из трёх «Тигров» и одного «Тайфуна» под полусонными взглядами часовых пересекла периметр базы. Ну, с богом. В башенках «Тигров», как малые дети резвились пулемётчики, поворачивая стволы направо и налево. Спасибо, что, хоть по птичкам для забавы не стреляют. Но то, что уж очень хочется им опробовать новое приобретение, видно сразу. А вот мне, что-то очень не хочется этих проб. Пусть лучше без стрельбы обойдётся. За всё существование базы мы умудрились понести очень маленькие потери. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо. Пусть они будут единственными. Город проехали почти без эксцессов. Центр вояки уже успели почистить. На крупных перекрёстках стояли блок-посты, на которых солдатики провожали нас удивлённым взглядом из-под касок. Центральный базар и дальше к окраине никто не чистил, поэтому пришлось немного пострелять. Обошлись ПК, дав возможность пулемётчикам поиграться своими новыми игрушками. Хорошо, что мы, по своему обыкновению, пустили вперёд «Тайфун». На мосту стояли брошенные машины, и нам пришлось их расталкивать в стороны. «Тиграми» мы вряд ли справились бы. А дальше пошла Цыганская слобода. Место и в мирное время небезопасное. Наркопритон на наркопритоне, воровские малины, да мало ли ещё чего может изобрести извращённая фантазия криминалитета. Призвав всех по рации к бдительности, сам тоже начал усиленно всматриваться в слепые окна низеньких домишек, путаницу глинобитных заборов и кривые переулки, мелькавшие за окном. Из одного такого вынырнуло человек пять вооружённых серых личностей, но увидев стволы пулемётов в башенках, поворачивающих в их сторону, благоразумно опять скрылись. То тут, то там, валялись неубранные трупы разной степени разложения. Вонь, наверное, была ещё там. Пулемётчикам не позавидуешь. Мы-то в закрытой машине едем, а им нюхать. Зомби, на удивление, не было. Видимо, сами и зачистили район. Ну а что, район криминальный. Оружия на руках много. Да и привычка убивать здесь не редкость. Сильно не заморачивались моральными принципами, в отличие от нас, многим из которых в первый раз стрелять в зомбака было уж очень тяжело. Надо будет доложить полковнику. Уже им легче. Чистить придётся только от криминала. Желающих пообщаться больше не было, и мы расслабились. Как оказалось — зря. Уже на выезде из слободы дорогу нам преградила баррикада из автомобилей, спутанных между собой колючей проволокой. На баррикаде стояли, сидели и лежали хмурые личности с пропитыми физиономиями, но с автоматами и ружьями в руках. Я заметил несколько помповиков и один карабин «Тигр» — клон СВД. Такой, если ещё бронебойный патрон в стволе, может и делов наделать. Ну здравствуй, криминалитет. Единственный проезд перегораживал двухэтажный туристический автобус, используемый, видимо, вместо шлагбаума. Пришлось остановиться. Сзади веером, уступом влево разошлись наши «Тигры». Тонкие стволы пулемётов зашарили по секторам. Ира вылезла в люк «Тайфуна» и взяла на прицел баррикаду. К нам, оторвавшись от разбитной потасканной девицы, вихляющей походкой пошёл небритый субъект с болтающимся на плече АКСУ. Похоже, он нимало не был смущён тем, что находится на прицеле.

— Слезай, фраера, приехали. — Прогундосил он простуженным голосом. — Базарить будем.

— О чём нам с тобой, урка, базарить? Открывай калитку, и мы поехали.

— Ты, фраерок, не гони. Успеешь. Проезд платный. Коммунизм кончился. За всё платить надо.

— И что ты хочешь за проезд? — Тянул я время, лихорадочно думая, что делать.

— Никита! — Вышел на связь Игорь. — Нас сзади скрепером подпёрли.

— Понял.

Слева канал. Неширокий, но даже нашим вездеходам не по зубам. Или не по колёсам? Всякая ерунда в голову лезет. Да и дальний берег канала выше ближнего, а потом сразу бетонная стена. Справа забор чего-то типа автокомбината, состоящий из бетонных сегментов. В принципе, «Тайфуном» можно попробовать завалить пару секций и уйти в объезд. Не могли они чуть раньше баррикаду сделать. Через глинобитные заборы всё легче прорываться. А не свалим, тут и будет наш последний и решительный.

— А ты мне одну из ваших машин оставь. И бабу с пукалкой, что у тебя на крыше торчит. — Глумливо рассмеялся мужик.

— А не боишься, что сейчас кликну войска, и твою вот эту конструкцию по брёвнышку раскатают?

— А что мне бояться? Это вам всё равно не поможет Вас из этих банок консервных, по любому вытащить успеем. А не сможем, прямо так поджарим. Бензину много. А потом ищи-свищи нас по району. Это наша земля. Мы здесь каждый кустик, каждый подвал знаем. Да и пусть докажут потом, что это мы. Так что, фраерок, договариваемся?

— Надо подумать.

— Думай. Только недолго. А то меня баба ждёт. Вишь, какая? Моя. — Он повернулся в её сторону и помахал рукой, явно рисуясь. Девица заулыбалась и помахала в ответ. Я поднял стекло, чтобы он не слышал переговоров.

— Так, мужики, слушай мою команду. Сигнал — мой выстрел. По моей команде сосредоточенный огонь из пулемётов по баррикаде. Замыкающий «Тигр», один автоматчик из задней бойницы уничтожает водителя скрепера. Ира, твой мужик с карабином на баррикаде. Видишь, карабин на твою СВД похож?

— Вижу.

— Он должен был гарантированно снят. Если у него бронебойные патроны, могут быть проблемы. И сразу все машина за мной. Попробуем «Тайфуном» проломить забор слева. Получится — уйдём. Не получится, принимаем бой здесь.

— Никита, а если просто уничтожить их всех, потом самим откатить автобус и спокойно проехать, а не огород городить с прорывом? — Вылез с предложением Игорь. — Нам же ещё назад ехать.

— Ну снимешь ты тех, кто на виду. Остальные за баррикаду спрячутся. Видишь, у них огневые точки оборудованы. Втянемся в затяжной бой, а там и подмога к ним подойдёт. Ты думаешь, здесь вся банда? Подожгут нас, сами из брони вылезем. Нет. Без нужды не воюем. А на обратном пути видно будет. Может вояк позовём, чтобы нас прикрыли. Всем всё ясно?

— Ясно.

— Тогда работаем.

Переговорщик уже потерял терпение и стал стучать кулаком по бронированной дверце.

— Что стучишь? — Опять открыл я окно.

— Ну что, надумал что-нибудь?

— Надумал. — Сказал я и выстрелил из пистолета прямо в небритое, помятое лицо. Пригодился всё-таки короткоствол. Лицо урки приобрело испуганно-удивлённое выражение, потом на лбу образовалось непредусмотренное природой отверстие, и он, нелепо разбросам руки, отлетел в сторону. Высокий, до визга, крик девицы заглушили пулемётные очереди, метлой сметающие с баррикады бандитов. Наверху щёлкнула СВД и мужик с карабином, высоко подбросив ноги, улетел куда — то вниз. Карабин, лишённый хозяина, полетел в кусты. Из-за баррикады уцелевшие открыли ответный огонь, по броне горохом застучали пули. Взрыкнув мотором, «Тайфун», словно бы нехотя, сполз с дороги, упёрся своим бронированным носом в бетонную плиту забора и, казалось, поднатужился так, что дизель заревел на повышенных тонах. Плита поупиралась, потом дрогнула и повалилась на землю, облегчённо уркнув мотором, машина под аккомпанемент частой стрельбы наехала на плиту, повернула налево и помчалась вдоль забора по территории автокомбината, объезжая баррикаду. За нами, огрызаясь огнём, рванули наши «Тигры». Буквально спустя метров тридцать в заборе оказались решётчатые ворота, которые мы снесли, не заметив и опять выскочили на дорогу. Пулемётчики причесали баррикаду уже с этой стороны, разметав тех, кто не догадался укрыться.

— Никита, притормози. — Вышел на связь Олег. — Дай я зачищу здесь всё.

— Уверен? Может подмога подойти.

— Уверен. Не успеют.

— Давай. Только осторожней. Без потерь.

Ребята Олега на двух машинах быстро подскочили к баррикаде, под прикрытием пулемётов десантировались и, как горох, рассыпавшись на местности, тут же скрылись в недрах конструкции. Раздались одиночные выстрелы, доклады: «Чисто!» по внутренней связи, потом так же споро вернулись к машинам, ведя кого-то, идущего совсем не добровольно, за заломленные за спину руки и попрыгали по местам.

— Всё, Никита, можем ехать.

— Лихо вы. — Похвалил я Олега, когда мы тронулись. — А что за попутчика вы там прихватили? Одним ехать скучно?

— Похоже, главного прихватили. В арыке прятался.

— Точно главный?

— Точно. Я их натуру гнилую знаю. Хотел за спинами отсидеться, как жаренным запахло. А сам, как картинная галерея, весь расписанный.

— И зачем он тебе. Там бы и хлопнул.

— Да поспрашивать хочу, за жизнь поговорить. Надо бы место какое потише найти. Чего его далеко с собой таскать.

— Найдём.

Километров через пять на трассе показался придорожный магазинчик, судя по всему, служащий обиталищем для зомби. Граф напрягся и оскалил зубы. Герда встопорщила шерсть на загривке.

— Олег, ваш выход. В помещении заражённые. Собак выпускать?

— Не надо. Сами управимся.

Зачистили магазинчик быстро, да и что там было зачищать? Хозяин, продавщица, да подсобный рабочий. Все бывшие. Живчиков, как и ожидалось, не было. Выставив часовых, мы вошли в помещение. Пока ребята, разглядывая полки и витрины, ходили по торговому залу, мы с Олегом затащили нашего пленника в помещение, бывшее, наверное, чем-то вроде кабинета хозяина. Не развязывая руки, посадили его на какой-то ящик и, взяв стулья, уселись напротив.

— Ну и чьих ты будешь, мил человек? — Вежливо поинтересовался я.

— Да пошли вы! Волки позорные! За беспредел ответите, в натуре! — Задергался пленник, распаляя сам себя.

А посмотреть было на что. Колоритный персонаж. Я думал, такие только в кино бывают. Расписан наколками весь. Точно картинная галерея. И как бы не из авторитетов. Я в наколках блатных мало разбираюсь. Трудно колоть будет такого.

— Ты, петушара вонючая, пасть прикрой! — Наехал на него Олег, успокаивающе подмигнув мне. Ну да, он же из СОБРа. Там с такими дело точно имел. Я решил помолчать.

— За базар отвечать надо! Ты, сявка, кого петухом назвал? — Вызверился пленный.

— Я тебе сказал пасть закрой и отвечай только по существу, если не хочешь, чтобы я тебя здесь опустил.

— Так всё равно завалите. — Вдруг присмирел зек.

— Завалим. Таким как ты на земле не место. Только разница, кем умереть: честным вором или зашкваренным. А я смогу.

— Верю. Мента за версту видно. Ты же мент?

— Мент. Говорить будешь?

— Буду.

В принципе, ничего интересного из пленного вытащить не удалось. Сбились в кучу. Стволы были. Выставили пост, стали заниматься рэкетом, обдирая проезжающих, а чаще не заморачиваясь, забирали всё и убивали несчастных. Давно искали подходящий транспорт, чтобы пуститься в дальнее, так сказать, плаванье. Доход с дороги упал, а в окрестностях уже и грабить нечего было. А так, поехали бы по близлежащим посёлкам, пограбили бы там. Да только в сельской местности и на пулю нарваться больше шансов. Там все сплошь охотники. Значит простые машины не подойдут. Всё планировали, как выехать в город и разжиться инкассаторскими машинами. Надо же, не одному мне такие мысли в голову приходили. Ну а тут мы едем. Они и думали, что мы военные. Но это их уже не остановило. Взыграла жадность, как только увидели наши броневики. Такого отпора не ожидали, так как были уверены, что хорошо нас заперли. Ну и на понт хотели взять. Не получилось. Пристрелили пленного том же за магазином и поехали дальше. Уже при въезде в пригород Львовска стали встречаться табуны гуляющих непуганых зомби. Похоже, здесь их никто не зачищал. По улице, среди обычных частных домов, чаще одноэтажных, мелькали зазывные вывески придорожных кафе. Из дверей одного из них высунулась палка с прицепленной на ней очень пёстрой тканью, по видимому женским платком.

— Мужики, а ну-ка притормозим. — Сказал я в рацию. — Похоже нас кто-то на шашлык приглашает. Олег, проверь.

Машина Олега подъехала к крыльцу кафе, из неё выскочили двое и прикрывая друг друга, вошли в внутрь. Спустя минуту один из них показался на крыльце и махнул рукой, мол, чисто, можно заходить.

— Все остаются на своих местах. — Скомандовал я. — Пулемётчики и снайпер — на позиции. Чтоб ни одна собака близко не подошла. Командиры подразделений заходят со мной.

Мы вошли внутрь и сразу натолкнулись на полные надежды и страха взгляды. Несколько женщин и мужчин стояли у входа в общий зал, сжимая в руках оружие от охотничьей двустволки до палки с примотанным к ней ножом. Среди них были и дети.

— Здравствуйте. Меня Никита зовут.

— Вы военные? — С надеждой спросила высокая худая женщина с ребёнком лет трёх на руках. — Вы за нами приехали?

— Вы нас спасёте? — Пропищала девочка лет пяти с васильковыми глазами.

— Нет. Мы не военные. Мы поисковая группа. — Сказал я и тут же поспешил добавить, видя их разочарованные лица. — Но по заданию военных. Сколько вас?

— Нас двадцать четыре человека вместе с детьми. — Взял на себя разговор конопатый мужчина довольно средней внешности. Есть такой тип людей. У них всё среднее: средний рост, средняя комплекция, средний нос, рот, глаза… Вот и этот такой. Единственное яркое пятно — конопушки. Видимо он здесь старший. — Да вы проходите, чего на проходе стоять.

Как водится, выслушали их немудрёную историю. Как метались они в ужасе по улицам, отбиваясь от внезапно сбесившихся соседей и родственников, как забились в это кафе, как запасались продуктами и сидели, ожидая помощи. Стандартная, в принципе история. Но, конечно, не для них. Повезло, конечно, что продуктов много было. На этой улице, насколько я помню, вообще много кафешек разного уровня и на разный кошелёк. А что. Дорога проезжая, много кто из путников останавливается перекусить. Да и из Львовска многие приезжали сюда на обед или повеселиться и попить водочки под шашлычок. Тут же справляли свадьбы и дни рождения, львовские выпускники школ отмечали свой выпуск. Короче кафешки на мели не сидели. Вот и собрали себе запас продуктов. Тут же и генератор был, и колодец. Газовых баллонов тоже набрали. Улица была не газифицированная, и в каждом дворе можно было разжиться. Кстати, дальше по улице тоже есть несколько общин, выживших подобным образом. Мы тоже вкратце изложили свою историю. Узнав, куда мы направляемся, все мелко закрестились, испуганно глядя на нас.

— Нельзя туда ехать. — С дрожью в голосе проговорил старший.

— С чего бы это? — Удивился я.

— Непонятные дела там творятся. И, время от времени жужжание в воздухе, как будто где-то рой пчёл, оттуда доносится. Несильно, еле слышно.

— Вот и поймём, что за дела.

— Люди там пропадают.

— Ну люди сейчас везде пропадают. Пошёл, нарвался на заражённых, покусали и пропал.

— Нет. Там не так. У нас одна община снялась и туда ушла. Мощная община была. Ею руководил начальник районного уголовного розыска. Могучий мужик был. И ничего не боялся. Вокруг таких же собрал. В основном из полицейских. Ну и семьи их, само собой. Собрались, в город ушли. Обещали подмогу за нами прислать. И с концами. А спустя неделю двое из их общины вернулись. Оборванные, страшные все и не в себе. Бормочут что-то, трясутся. Мы их пытались отпоить, в себя привести. Вроде успокаиваться стали, а тут жужжание это. Они как взбесились, заорали что-то, выскочили на улицу и побежали. А тут эти, ненормальные. Ну, которых вы зомбями зовёте. Съели, короче, сердешных.

— Вот оно как? — Не ошибся, значит, полковник. Из Львовска тот сумасшедший был. Куда я лезу?

С улицы давно раздавались выстрелы, но по рации меня заверили, что ничего страшного, идёт плановый отстрел зомби.

— Чего они, вдруг, туда пошли?

— Ночью со стороны горы, где новый микрорайон, видно прожектора. Они разведчиков туда и отправили. С Первомаевки эту гору видно хорошо. Ну они и увидели, как на горе кто-то строит что-то. Техника работает. Люди с оружием. Решили, значит, что власть там есть, а значит и спасение. Вот и пошли. Нас не взяли. Говорят, балласта не надо. Идите сами, мол. А мы побоялись. Не с нашими возможностями через этих зомби пробиваться. Да, ещё иногда вертолёт летает.

— Боевой? — Насторожился я. И, видя непонимающие глаза собеседника поправился. — Военный?

— Нет. Гражданский. Яркий такой. И стеклянный весь. Как стрекоза.

— А военные вертолёты есть у них? Не знаешь?

— Те разведчики несколько вертолётов видели на площадке на горе. Говорят, что все такие. И над нами только стрекоза эта летала и всё.

— Понятно. Спасибо. Мы поедем. Обещаю, что о вас доложу военным и, скорее всего вас вывезут от сюда в безопасное место. Я бы и сам вас забрал, но не на чем.

Я отвёл в сторону Олега и Игоря.

— Что скажете?

— Нехорошие дела творятся. — Задумчиво произнёс Игорь.

— Надо бы сходить, посмотреть. — Заявил Олег.

— Сделаем так. Вы идёте к своим командам, рассказываете им всё, что там услышали и определяетесь с мнением команды. Через десять минут жду вас в десантном отсеке «Тайфуна». Будем определяться по дальнейшим действиям. Выполнять.

Спустя десять минут командиры собрались в десантном отсеке.

— Ну, что скажете, господа командиры? — Поинтересовался я, глядя на их сосредоточенные лица.

— Мои хотят дальше идти.

— Мои тоже.

— Ребят, вы слышали, что там твориться? Это не бандюки с их примитивным концлагерем. Там кто-то очень серьёзный. Техника, вертолёты… Мы не воинское подразделение. Мы партизаны. Куда нам соваться? Чувствую, не по зубам нам это.

— Так мы тоже не на телегах! — Вскинулся Игорь. — И воевать можем. А группа Олега вообще спецназ.

— А если у них тоже бронетехника есть? Или что-нибудь противотанковое. Да нам и КПВТ за глаза хватит! Там нас и похоронят.

— А мы потихоньку. Поглядим и уедем.

— Потихоньку только издалека получится. И то не уверен. Я этот район знаю. Там дома только строить начали. Штук шесть пятиэтажек и вокруг пустырь. Скрытно не подъедешь. На подъёме издалека заметят. А пешком… Если бы не зомби, можно было бы, так ведь не дадут. Слетятся, как мухи на мёд. Поневоле стрельбу откроешь.

— Я, Никита, Львовск тоже знаю. И очень хорошо. — Задумчиво произнёс Олег. — Случилось, как-то, месяц со своим подразделением там стояли. Учения проводили по антитеррору. Легенда учений была: захват города бандформированиями. Так что мы его и ножками вдоль и поперёк исходили и с линейкой по карте. Там, внизу, под горой, лицей номер один стоит. По легенде там террористы детей в заложники взяли. Вот мы и отрабатывали этот район.

— И к чему сейчас это.

— А к тому, что скрытно к этому лицею подъехать можно. Я знаю, как. И машины на его территории укрыть тоже реально.

— А что толку? Нам гора нужна.

— Так и я про что? Вот оттуда наверх и полезу со своей группой. Не со всеми, конечно. Возьму наиболее подготовленных. Вряд ли у тех, на горе, с этой стороны серьёзные посты есть. Склон считается условно непреодолимым. Мы оттуда на тросах спускались.

— А подняться как планируешь?

— А я тогда на спор поднимался. Забились с ребятами из ОМОНа, что реально без верёвок подняться. Ящик коньяка тогда выиграли.

— Ну, не знаю. Сейчас доложу полковнику. Пусть решает. Если отбой даст, поедем назад.

Я связался с начальником штаба и кратко изложил всё то, что успел узнать. Попутно поделился и сомнениями в целесообразности дальнейших действий.

— Никита, я всё понимаю. — После долгого молчания сказал Семёнов. — Я всё понимаю. Но если хоть какая-то возможность есть, постарайтесь узнать побольше.

— Хорошо. Попробуем.

Ребята, услышав разговор, повеселели. Вроде взрослые мужики, а не понимают, что здесь риск может быть смертельным. Олег пересел в «Тайфун» рядом с водителем и стал показывать дорогу. Ехали на малых оборотах, очень осторожно. Весна уже вовсю вступила в свои права. Деревья покрыла густая листва, а в районе, нас интересующем, растительность вообще разрослась густо. Издалека мы увидели какие-то постройки на горе. Я глянул в бинокль и приблизившаяся, благодаря оптике, панорама отобразила заборы, какие-то строения и какие-то решётчатые конструкции и фермы. Поодаль была, видимо, вертолётная площадка, на которой стояли, свесив лопасти, два вертолёта иностранной конструкции, аляповато раскрашенные в жёлтый и красный цвета. Странное место. Очень странное. Мы буквально крались в сени деревьев, перекрывающих своими кронами узкую дорогу, покрытую старым, потрескавшимся асфальтом. Зомби было много, но мы не стреляли, а ограничивались только тем, что давили не убравшихся с дороги. Двор лицея был огорожен вездесущим бетонным забором, но ворота были распахнуты, и нудно скрипели на ветру. Мы заехали внутрь и загнали машины под навес каких-то мастерских, развернув так, чтобы без помех, не теряя времени, сразу выехать. Пулемётчики и Ира сразу заняли свои наблюдательные позиции. Олег и четыре парня из его группы, перепоясавшись верёвками и воткнув в уши гарнитуру рации, направились к склону, не обращая внимания на устремившихся к ним зомбаков. Остальная группа Олега, высыпав из машины, взяла наших скалолазов в полукольцо, дождалась приближения заражённых и заработала ножами. В тревожной тишине только слышалось хеканье, скрип ножей по кости и удивлённое бормотание зомби.

— Олег, а для чего верёвка-то? — Спросил я.

— На всякий случай. Для скоростного спуска, если что. — Ответил Олег, сосредоточенно глядя на почти отвесный склон. — Ну, всё. Пошли мы.

Забравшись в машины, чтобы не провоцировать зомби, мы наблюдали, как отважная пятёрка карабкается по склону. Изредка в рации были слышны переговоры. Больше советы, как поставить ногу или за что зацепиться рукой. Слышно было прерывистое дыхание. Ребята устали, что и не мудрено. Вскоре они достигли верха и скрылись в кустарнике, растущем там в изобилии.

— Подъём прошёл нормально. — Раздался по рации Голос Олега. Приступаем к разведке.

— Олег, ты не молчи. Докладывай, что видишь.

— Ого! Да у них тут всё по-взрослому. Вертолётная площадка на четыре места. Значит две птички где-то летают. Забор бетонный, но плиты стоят не плотно. Пробую разглядеть, что там внутри. Обзор узкий. Плохо. Вижу антенное поле. Они что, с Америкой собрались говорить? Склад ГСМ. Огромные цистерны на постаментах. БТРы вижу! Наши восьмидесятки. Шесть штук. Какая-то решётчатая конструкция сложной конфигурации. Не знаю, что это. Корпуса какие-то. Скорее всего лаборатории. Вон, люди в белых халатах на перекур вышли. Ой!

— Что там! Олег!

— Не кричи. Сигнальная нить протянута. Чуть не напоролся. Вовремя заметил. Тут у них сигнальный периметр. И многоуровневый, между прочим. Так, вижу бараки. Там люди. Много людей. Чёрт, охрана с собаками.

— Олег! Уходите. Всё, хватит.

— Погоди, я сейчас на сотку всё сниму. А то что, зря лазили?

— Ты ещё сотку с собой носишь?

— Так там и фотик и камера. Удобно. Ой, блин! Нас заметили!

Наверху раздался собачий лай, включилась сирена и застрекотали автоматные очереди. Ну попали! Сверху, к моему облегчению, упали концы верёвок, посчитал: ровно пять штук, и по ним быстро спустились разведчики. Мы уже не таясь очередями быстро расчистили пространство от зомбаков, давая возможность ребятам беспрепятственно дойти до машин и рванули со двора. Мотор уже не жалели, гнали на большой скорости. Спустя некоторое время над нами раздался шум винтов вертолёта и дорогу перечеркнули очереди. Я глянул вверх и увидел яркую стрекозу, висящую немного левее. В раскрытой двери пассажирского отсека стрелял из пулемёта, установленного на турели, человек в песочные цвета полевой форме в тактическом шлеме и в тактических же очках. А пулемёт как бы не крупнокалиберный! Я не успел дотянуться до рации, чтобы скомандовать пулемётчикам, как на большом блистере вертолёта, ярко бликующем на солнце, сошлись две очереди ПК. Пулемётчики сориентировались раньше. Спасибо, что башенки предусматривали и зенитную стрельбу. Блистер вертолёта взорвался осколками, вертолёт закрутило и бросило об землю. Точку поставил чадный взрыв. Выскочили на трассу, когда из замыкающей машины доложили, что нам на хвост уселся БТР. А это уже не есть гуд.

— Игорь! — Прокричал я по рации. — Сколько мух у тебя?

— Три.

— Обгоняй меня на максимальной. Я прикрою тебя корпусом. В ближайший переулок сворачиваешь, пропускаешь мимо себя нас и гасишь БТР.

— Понял.

Один из «Тигров» прибавил газу, обошёл нас, оторвался вперёд и, сбросив скорость, нырнул в переулок. Краем глаза я ещё успел заметить выскочившего из машины Игоря с тубусом наперевес и рядом Сёмку с вторым. Только бы БТР стрелять не начал. Разберёт, ведь, на запчасти своим крупняком. В зеркала заднего вида я увидел, как, сверкая огненным хвостом, из переулка вылетела смертоносная комета, и БТР вдруг вспучился огненным шаром. Игорь догнал нас скоро.

— Конец котёнку! —Раздался в рации его весёлый голос.

— Молодец. Чётко сработал!

Обратная дорога прошла без происшествий. Я по рации объявил всем благодарность и праздничный обед за свой счёт. Правда, прикинув свои финансовые возможности, добавил, что за спиртное платить не буду. Но это никого не расстроило. Сначала по рации грянуло дружное ура, потом кто-то стал наигрывать на губах марш «Прощание славянки», а потом вообще хором запели «Пусть бегут неуклюже».

Полковник ждал меня прямо на базе. С ним приехал неприметный такой майор с цепкими глазами. Ну, точно особист. И я не ошибся. Я изложил на словах всё, что с нами произошло, пообещав предоставить письменный рапорт позже, а Олег скинул ему фото и видеозаписи, которые отснял там. Как ни не хотелось, а оставшиеся гранатомёты пришлось вернуть. Но я отвёл душу, обозвав Семёнова евреем, на что тот нисколько не обиделся. Особист уволок Олега с собой в наш штаб, а мы пошли в ближайшую кафешку и заказали чай.

— Ну, спасибо вам. Большое дело сделали. — Произнёс начальник штаба, прихлёбывая чай.

— Что смогли. Мы же без прикрытия были. А там дяди взрослые. Еле ушли. Хорошо я у вас «Мухи» выпросил. А ведь давать не хотели.

— Можно было бы и потише сходить. — Всё-таки не удержался и проворчал полковник. — Разворошили вы осиное гнездо. Завтра с утра надо операцию по захвату проводить.

— А если это какой-нибудь секретный правительственный объект? Потом по шапке нге дадут?

— Был бы правительственный, я бы знал. Не всё, конечно. — Поправился он в ответ на мой насмешливый взгляд. — Но, как начальник штаба гарнизона, в общих чертах. Типа секретный объект. Туда не соваться, в случае чего иметь планы на прикрытие и эвакуацию объекта. Нет. Не правительственный. Сегодня, кстати, пока вы в Львовске прохлаждались, мы аэродром взяли.

— Да вы что! Молодцы. Повозиться пришлось?

— А ты думал! Там заражённых как бы не больше, чем на тоннеле было. И суперживчик был, кстати. А работать надо аккуратно. Летунов освободили.

— А там ещё и летуны были?

— Ну да. Воинская часть же там стоит. И истребители, и вертолётчики.

— А что же они сами не отбились?

— Да кому там отбиваться было? Половина обратилась. Хорошо ещё в тот день полётов не было. Не хватало ещё, чтобы самолёты на город падали. Ну а кто остался… Какие из летунов бойцы? Это в небе они асы. А на земле с автоматом бегать, тут другое.

— Их же должны учить на земле воевать, на случай если собьют.

— Ты сам-то веришь в то что говоришь? Должны. Не всякое должны даже в армии исполняется. Даже у меня в бригаде, если копнуть поглубже. А тут элита. Не царское это дело на полигоне с автоматом бегать. Короче зачистили аэродром. Технари самолёты уже стали готовить. Как раз вовремя. Завтра вертушки задействуем. Как десант и как прикрытие.

— С воздуха будете брать?

— И с воздуха тоже. Ладно, поехал я операцию готовить. Сегодня бы, но такие операции с кондачка не проводят. Как бы не опоздать.

Полковник попрощался, забрал с собой особиста и, просигналив на прощание, уехал. А вечером был настоящий праздник с песнями и танцами. Праздник устроили на старой базе возле нашего домика, поэтому никому не мешали. Я смотрел на веселящихся ребят и девчонок и радовался, что прошёл такой тяжёлый день, а мы все вместе и нет повода для грусти.

День сорок первый

Вчера утром нас разбудил рокот вертолётов. Выйдя на улицу, я увидел несколько групп МИ-8, уходящих в сторону Львовска. Похоже, позавчерашним негостеприимным хозяевам вчера было жарко. Я весь день промучился любопытством и сегодня прямо с утра связался с Семёновым и напросился в гости.

— Приезжай. — Сказал полковник. — Мне тоже с тобой кое о чём переговорить надо.

Ну, нам собраться, только подпоясаться. Жена тоже напросилась в попутчики, чтобы развеяться, так сказать. Полковник выбрал местом своего выездного штаба мою бывшую работу, так что ехать было недалеко. Проскочили мимо туннельских. Кто-то из работающих на разбитых тут же огородах помахал нам рукой. Видимо узнали. Я бибикнул в ответ и нырнул в зев туннеля под железной дорогой. Всё-таки приятно во так, напрямую, а не так как мы месяц кругаля через скотный рынок давали. Хотя, надо бы колхозников навестить. Как там моя скотинка поживает? Выберу время, возьму Егора с собой, чтобы посмотрел на наше хозяйство и закатимся к Грише в гости. Полковник принял нас в бывшем кабинете генерального директора. Я с любопытством разглядывал знакомое мне помещение, узнавал и не узнавал его. На столике, где раньше стоял экран камеры в приёмной, чтобы генеральный видел, кто жаждет получить аудиенцию, сейчас потрескивала стационарная радиостанция. На письменном столе стоял ноутбук, а рядом пристроилась коробочка носимой рации. На приставном столике для посетителей валялись бронежилет, каска и автомат. На стене висела огромная карта области, вся испещрённая какими-то значками и пометками. Картами же был завален и длинный стол для совещаний. Когда мы вошли, полковник поднялся из-за стола, поприветствовал меня и жеманно раскланялся перед моей супругой. Света даже растерялась от такой учтивости и засмущалась. Семёнов быстро освободил от своего барахла приставной столик и пригласил нас присесть.

— Ну, чего хотел?

— Добрый вы. И гостеприимный. Не успел зайти, сразу чего хотел. — Проворчал я.

— Ладно, не ворчи. — Засмеялся начальник штаба и, вызвав своего секретаря, приказал принести кофе.

— Два вопроса: что там слышно про суперживчика, которого мои завалили, и как вчера повоевали.

— Ну, по первому вопросу скажу так. Химфармовские учёные до сих пор бьются в экстазе. Особенно по поводу его сохранности. У ВВешников ведь тоже такой был, только они его из КПВТ на запчасти разобрали. А на аэродроме мои бойцы суперживчика гусеницами БМП раскатали. Тоже мало что от него осталось. Так что твой экземпляр уникальный.

— Так они работают с ним или молятся на него?

— Работают. Только пока каике-то теоретические выкладки. Короче до практического применения результатов их работы ещё далеко.

— Нууу. — Разочарованно протянул я. — Так неинтересно.

— А ты хотел, как? Голову распилили, посмотрели и сразу всё увидели? Так не бывает. Теперь по второму вопросу. Тут в двух словах не расскажешь. Но гадость ещё ту раскопали.

Полковник, дождавшись заказанного кофе вытащил из шкафа вазочку с печеньем, потом подумал и достал оттуда же коробку конфет. Поставил на приставной столик и, взяв стул, уселся рядом с нами. Словно издеваясь над моим любопытством, не торопясь откусил печеньку, отхлебнул глоток обжигающего напитка, блаженно зажмурился и только потом начал свой рассказ. А рассказ действительно получился интересный.

— Истоки нынешних событий уходят корнями аж в конец девятнадцатого века, когда богатый горнопромышленник Львов получил концессию на добычу угля шахтным способом в нашей области. Он и основал шахтный посёлок, который потом перерос в городок, названный его именем. Городок небольшой, основное занятие населения — это работа в шахтах, но добыча угля приносила немалый доход. И ещё грело душу то, что городок был практически вотчиной Львова, где он мог жить, как на ум взбредёт, и делать, что хочет. Так и был он единоличным хозяином города аж до самой революции. Вот и побежал Львов через Китай в Индию, а оттуда в Великобританию. И капитал смог сохранить, сволочь, да ещё и там неплохо раскрутился. Вот, вроде, всё было у человека, ан нет. Не давала ему покоя мысль, что вот был он хозяином целого города, как в средние века графы и герцоги. А сейчас нет. И тоску эту передал он по наследству. Вот так и появилась в династии Львовых красивая фамильная легенда о том, что владели они когда-то не поместьем, не деревней, а целым городом. Наследник того Львова, тоже, ктати Львов, создал в своём поместье научную лабораторию по изучению генома человека. Нанял учёных, закупил необходимое оборудование, сколотил себе армию, вооружил её и стал дожидаться, когда учёные выведут ему на его довольно большие денежки ни много ни мало, а способ изготовления идеальных солдат. Чтобы реакция бешенная, сила немеряная, смелость огромная, питались, чтобы подножным кормом и, как в песне поётся: «А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла». Ну и, чтобы только его признавали. Да вот только незадача: человеческого материала для опытов не хватало. Он уже, было, подумывал перебраться со своей лабораторией куда-нибудь в менее цивилизованную страну, где на похищение людей будут смотреть сквозь пальцы. Вот тут в очередной раз удивляешься мудрой народной пословице: кому война, а кому мать родна. Грянула по всему миру катастрофа. Люди борются за своё выживание. А Львов, под шумок решил соединить воедино две мечты, фамильную, про свой личный город и свою, про идеальных солдат. Поместье у него было в достаточно пустынной местности, особо они там с внешним миром не контактировали. Короче обошлись минимальными потерями. В аэропорту Хитроу умудрились найти и нужные самолёты, и лётчиков, и рабочих с техникой. А что, катастрофа. Бери что хочешь и сколько унесёшь. А с такой армией, как у него, ему и сам чёрт не брат. Ну и люди под защиту шли охотно. А вообще, сам удивляюсь, какой титанический труд проделал этот отморозок. Протащить через пол мира людей, технику, оборудование, всё это разместить и смонтировать. Да такой талант, да в мирных целях! Горы можно свернуть. Короче, развернул он в Львовске целую лабораторию, вылавливали местных жителей и ставили над ними опыты. Хотел вывести идеальных солдат, с их помощью зачистить от зомби город и править в нём железной рукой. Вот так. Накрыли мы это болото. Десант с воздуха высадили под прикрытием ударных вертолётов. С земли пехотой поддержали. Охрана особо не дёргалась. Наёмники всегда носом чуют, когда сопротивляться себе дороже. И Львова этого тёпленьким взяли.

— И что теперь?

— А что теперь? Там работает следственная группа. Определяем степень вины каждого. Учёных привлечём по нашей теме. Оборудование у них передовое. Нашим химфармовским и не снилось такое. Может, дело быстрее пойдёт. Правда работать эти учёные будут в качестве заключённых.

— Почему?

— А ты бы видел, какие они опыты над людьми ставили! Доктор Менгеле отдыхает. Там таких сумасшедших, какого мы выловили, рота наберётся. Брак зомбакам скармливали. Безотходное производство. Помнишь, ты про звук говорил. Ну, типа жужжание, как будто рой пчёл рядом.

— Помню. Мне об этом местные рассказывали.

— Так это сигнал, по которому суперсолдаты должны в бой бросаться. Они и над зомби опыты ставили. Тоже хотели их к этой теме приспособить. Вот пусть теперь наказание отбывают. Расстрелять нельзя. Уж больно величины в научном мире значимые. Такими не разбрасываются. И с рук спускать нельзя то, что они натворили. Вот пусть сидят в камере на баланде и выходят только для того, чтобы в лаборатории поработать.

— А с лабораторией что?

— Оборудование вывозим. Заодно и людей, желающих забираем. В лаборатории гарнизон поставим. Пару рот перекину, хватит, думаю. Антенное поле там отличное. Подразделение связи разместим. И будем уже связываться с другими анклавами по всей стране, да и по миру тоже. Из тех, кто останется, сформируем единую общину, оружие дадим, пусть город чистят. Нам этот город терять нельзя. Нужно будет опять шахты запускать. Уголь нужен. Думаем ТЭЦ запускать. Ну, что, удовлетворил я твоё любопытство?

— Удовлетворили.

— Тогда теперь моя очередь. Опять помощь твоя нужна.

— Опять? Это что-то вроде Львовска? Мне позавчерашних седых волос хватает.

— Да нет. Вот иди сюда.

Он подвёл меня к карте области.

— Вот смотри, эти два направления важнейшие для нас сейчас. На север — животноводство, на юг, овощи и фрукты. Город возрождаем, людей кормить надо. На одних консервах долго не продержишься.

— А я что, заготовитель, что ли?

— Нет. Ты не понял. Нужно прокатиться, посмотреть, с людьми познакомиться и пообщаться. Короче, установить контакт, обозначить направление. Узнать, что им, нужно. Потом заготовкой другие люди займутся. Но почву под это дело сейчас нужно готовить. Нет у меня для этого сейчас людей. Сам видишь, город чистим, в Львовск людей выделяем. Не хватает рук на всё. А у тебя ребята боевые. В конце концов общее дело делаем.

— Хорошо. Посмотрю, что можно сделать. Но за успех не отвечаю. Я, всё-таки не экспедитор. Опыта в таких делах нет.

— Не прибедняйся. Справишься.

— Ну, раз так, отдавайте мои «Мухи» назад. — Обнаглел я.

— Это когда они твоими стали? — Аж поперхнулся кофе полковник.

— Ну посудите сами. Посылаете в неизвестность. Мало ли на кого я там наткнусь. Хоть будет чем отбиться.

— Да на кого ты там наткнёшься? Откуда там бронетехника? Не говори глупостей.

— Про Львовск вы так же говорили. А если бы не «Муха», мы бы с вами тут кофе не пили.

— Ладно, получишь ты гранатомёты. Только поаккуратнее с ними.

— Не дети же.

Короче, уезжали мы от полковника с «Мухами», новостями и новым заданием. В принципе, кочевряжился я для вида. Меня самого очень занимали эти поездки. Как поисковики, мы для базы уже особо и не нужны. Военные наш район качественно почистили, и заготовщики уже сами мотаются по брошенным магазинам, не боясь, что кто-то их покусает или съест. А так, привезём для общины мясца свежего или зелени к столу. Да и ребята уже не могут сидеть на месте. Думаю, обрадуются.

Ребята обрадовались. Если не считать Львовска, так далеко мы ещё не забирались. Игорь и Олег отогнали машины к Сашке на ревизию, а мы занялись подготовкой к рейду. Выход запланировали на завтра с раннего утра. Я дал задание начальнику продовольственной службы укомплектовать для нас сухие пайки из расчёта на два дня. Лишним не будет, а что останется — сдадим. Кто знает, чего в дороге ждать. Егор опять начал ворчать, что мне не сидится на базе. Но это уже привычно, так что его ворчание я пропускал мимо ушей, планируя завтрашний рейд. Ехать решил на север и опять двумя группами. Долго заниматься планированием Егор мне всё-таки не дал и завалил насущными проблемами и заботами, поэтому пришлось мне провозиться в штабе до позднего вера, хотя я и планировал спать сегодня лечь пораньше. Ну ладно, думал я, укладываясь спать. В дороге высплюсь. Зато день прошёл спокойно и без потрясений. А это в нашей нынешней жизни уже радость.

День сорок второй

Выехали ещё затемно. Я, как и ожидалось, не выспался и глядел на дорогу, подсвеченную фарами, осоловелыми глазами. Рот раздирала зевота, а мысли крутились вокруг мягкой и тёплой постели, из которой меня выдернула наша непростая судьба. Светало быстро и вскоре фары выключили. Мимо проскакивали блокпосты на перекрёстках. На одном из них дорогу нам преградил БТР с эмблемой внутренних войск. Ого! Я и не заметил, что мы уже въехали в зону ответственности ВВешников. Пришлось предъявлять бумагу, выданную нам полковником Семёновым. Замотанный старлей мазнул взглядом по бумаге и неприязненно посмотрел на меня.

— Откуда машины?

— «Тайфун» конвойщиков. А «Тигры» вояк. — Хорошо, что с полковником поменялись. Если бы он ещё и «Тигры» увидел, его бы точно кондрашка хватила бы. Машины-то были из этой части.

— «Тайфун» я конфискую.

Вот это попал! И не поспоришь, когда на тебя смотрит ствол КПВТ калибром 14,5 миллиметра. И отдавать не хочется. И тут меня осенило.

— Соедини меня со сто двенадцатым.

— Это, с какого перепугу?

— Вызывай, давай, если неприятностей не хочешь. — Сказать по правде, я откровенно блефовал. Не было у меня уверенности, что вспомнит этот сто двенадцатый наш разговор по рации месяц назад. Да и если вспомнит, поможет ли. Но в животе стоял холодный ком, а на лбу выступил липкий пот от осознания того, что я сейчас лишусь «Тайфуна».

Старлей хмуро и недоверчиво посмотрел на меня, потом отошёл в сторону и забубнил по рации, то и дело поглядывая на машину.

— Держи. — Подошёл он ко мне, протягивая коробочку цифровой «Мотороллы».

— Сто двенадцатый на связи. С кем говорю?

— Здесь. Никита. Мы с вами в начале этого безобразия разговаривали.

— Никита? — Неуверенно произнёс мой собеседник. — А-а, это с Гагарина. Помню. В чём проблема?

— Мы в своё время в автопарке конвойного полка «Тайфун» с боем взяли. Автопарк полностью зачистили. А ваш старший лейтенант собирается его конфисковать. Вы можете связаться с полковником Семёновым. Мы как раз сейчас следуем по его заданию.

— Погоди-погоди. Это вы два дня назад в Львовске отметились?

— Мы. И, кстати, на этой же машине.

— И рэкетиров в слободе на ноль помножили?

— Тоже мы, каюсь. — В душе тоненьким росточком стала пробиваться надежда.

— Концлагерь на скотном рынке, банда ментов на «Динамо» тоже ваша работа?

— Посыпаю голову пеплом.

— Так это про вас мне Семёнов все уши прожужжал! Молодцы ребята! Давно хотел познакомиться. Давайте сейчас ко мне.

— В следующий раз. Мы на задании. Специально пораньше выехали.

— Ловлю на слове.

— С машиной-то что?

— Да забирай свою машину. Во-первых, трофей, а во-вторых, заслужили. Передай рацию начальнику патруля.

По мере разговора лицо старлея становилось то хмурым, то раздражённым, то недоверчивым, а к концу разговора стало уважительно-испуганным. Он почтительно принял из моих рук рацию, выслушал в матерных выражениях много нового о себе и, извинившись, отпустил нас. На душе стало легко и приятно от того, что меня вспомнили и вообще оценили нашу работу. Я с интересом оглядывался по сторонам. В этой части города я не был со времени начала катастрофы. Город изменился. Вроде тот же и в то же время не тот. Над ним повисла аура обречённости. Здания вдоль дороги уныло смотрели на нас своими, кое где выбитыми, окнами. Улицы были пустынными, но не так, как это бывало в ранний час, когда люди ещё спят и редкий прохожий нарушает это утреннее безлюдье, а пустынны своей безжизненностью. Едешь и знаешь, что за этими окнами никто не ставит чайник на газ, не умывается, не занимается любовью и не ссорится. Потому что некому. И сразу понимаешь, какую огромную работу взвалили на свои плечи военные, когда решили вдохнуть жизнь и душу этому холодному трупу. Мы проехали мимо нового микрорайона углубились в пригород. Здесь явно ещё не чистили. Несколько зомби наивно потянулись на звук мотора и были сметены с дороги стальным бампером «Тайфуна». Во дворе покосившегося дома с ветхим дощатым забором выгуливал своих подопечных живчик. То тут, то там перетаптывались зомбаки, провожая нас задумчивыми взглядами. Стресс после старлея стал отпускать, и снова захотелось спать. Я протёр осоловелые глаза, ещё раз зевнул чуть ли не до вывиха челюсти и перебрался в десантный отсек, посадив вместо себя рядом с Тимуром Свету. Проспал я часа три и проснулся от того, что машина закачалась на колдобинах отвратительной дороги.

— Где мы? — Спросил я Тимура.

— Скоро к райцентру подъедем. Осталось минут пятнадцать.

— Нам пока райцентр не нужен.

— А куда тогда?

— Скоро по левой стороне будет крупное крестьянское хозяйство. Вот туда и зарулим.

Действительно, вскоре слева потянулись ряды теплиц. Мы повернули на дорогу, ведущую к усадьбе, и вскоре заехали на подворье. Заражённых не было. В коровнике мужики кидали вилами навоз. Женщины с пустыми вёдрами шли к колонке за водой. Идиллия. Из дверей большого просторного дома вышел мужичок в потрёпанном пиджаке с крестьянской хитринкой в глазах.

— Доброго утра вам. — Поприветствовал он нас, с опаской косясь на оружие.

— И вам здравствуйте. — Ответил ему я. — Как живёте-можете?

— Так всяко бывает. — Осторожно ответил мужик.

— Меня Никита зовут. Мы из города.

— Неужто в городе ещё живые есть? А мне говорили, что там всех людей это погань поела.

— Не всех. Отбились мы. Сейчас жизнь налаживаем. Так как, ты говоришь, звать тебя?

— А я и не говорил. Макарыч я. Все так зовут. И ты зови. Я здесь навроде управляющего.

— А хозяин кто? Мне бы с хозяином потолковать.

— Ох, сынки, не совались бы вы к хозяину. И вообще, от греха уехали бы.

— Что это ты, дед, нас гонишь?

— Вижу, что ребята вы хорошие, вот и не хочу, чтобы беда с вами приключилась.

— Так, Макарыч. Давай по порядку. Что за хозяин и какая беда?

Мы уселись рядком на бревне, лежащем вдоль стены дома, Макарыч закурил дешёвую сигарету без фильтра и, поминутно сплёвывая табачную крошку, рассказал свою историю. До катастрофы он был хозяином этого справного хозяйства. Начинал со старого бывшего колхозного коровника. Семья большая, рабочих рук много. Упёрлись и пошло-поехало. Расширили коровник. Прикупили земли и поставили теплицы. Арендовали землю под пастбище, поставили кошару и развели овец. Уже и рук не стало хватать. Стали нанимать соседей. Всё бы хорошо, а тут катастрофа эта. Половина села обратилась. Среагировали быстро. Забор крепкий, ворота заперли. Кто из зомби внутри оказался, быстро забили подручными инструментами типа топоров и вил. Сельские люди-то только с виду медлительные и неторопливые. А ум цепкий и налету быстро схватывают. А по-другому и нельзя. Зевнёшь и накрылся урожай. Так что обошлись без особых потерь. Но, с другой стороны они оказались, словно на острове. Вроде и безопасно, а не выйти никуда. За забором сплошь зомбаки. А теплицы? А кошара? Дня три так сидели. Потом в село приехало машин шесть, битком набитых вооружёнными парнями. Гости быстро рассредоточились по селу и навели порядок, выбив всех зомбаков. Попутно, конечно, выгребая всё ценное и продукты из домов сельчан. Потом одна машина, та что покрасивее, подъехала к воротам и требовательно загудела. Пришлось открыть. Из машины вышел высокий крепкий мужчина лет сорока с косым шрамом на щеке. По-хозяйски он оглядел усадьбу и заявил, поигрывая блестящим пистолетом, что это всё его, а Макарыч назначается управляющим. Отныне к нему будет приезжать машина и он должен поставлять мясо и зелень на хозяйский стол. Говорил он убедительно и у Макарыча как-то не возникло желания возражать.

— Вот так, сынки. Был, значит, хозяином, а стал управляющим.

— И кто этот новый хозяин?

— Дак уголовный авторитет из райцентра. У него и до всего этого безобразия банда была. Весь райцентр, говорят, в руках держал. И полиция его боялась. Может слыхал? Шрамом кличут.

— Круто! — Оценил я ситуацию. — Нет. Не слыхал.

— Сегодня как раз должны от него приехать. Так что ехали бы вы, пока беды не накликали на свою голову.

— А мы, дед, пожалуй, останемся. Уж очень хочется этого вашего знаменитого Шрама увидеть. Ну а пока с его посланцами потолкуем.

— Вы что задумали, сынки! — Забеспокоился Макарыч. — Вы здесь накуролесите и уедете. А мне потом за вас своей шкурой отвечать?

— Да ты дед не суетись. Ничего с твоей шкурой не сделается.

— Ага, не сделается. Шрам этот, знаешь какой! Он и при нормальной жизни такой силой обладал, что даже власть с ним ничего не могла сделать. А сейчас и подавно.

— Ну и мы не слабые. Он в нормальной жизни почему в силе был? Купил он, скорее всего власть вашу. А те, кто пониже и сделать ничего не могли, потому, что на цепи сидели, как собаки. Только немного громче залает, власть их за цепь и пинками в будку. На этом все авторитеты криминальные держатся. А кто попринципиальней окажется, того и запугать можно. У всех семьи. Да и жизнь-то одна. А сейчас, когда ни власти нет, ни закона, такие твари вообще распоясали. Хозяева жизни, блин. Да только не только для него одного Уголовный кодекс кончился. Для нас тоже. Мы для него адвокатов не приготовили. И прокурор у нас неподкупный. — Я показал на свой автомат. — И не боится он ничего, и семья у него такая же. Вон, видишь, у каждого в руках братишка, а вот у Иры сестрёнка. Как думаешь, уговорит он их?

— Ну, сынки. Большое дело вы затеяли. Если выгорит, многие в этом районе вам в ножки поклонятся. А что за освобождение хочешь?

— А дружить хочу. На взаимовыгодной основе. Кстати, что ты там Шраму к столу приготовил?

— Тёлочку зарезал. Туша на леднике дожидается. Ну и зелени там, картошечка. Орава у него большая. Всех кормить надо.

— Вот этим и расплатишься. Думаю, цена небольшая.

— Никита! — Раздался в рации голос Сёмки, оставленного в дозоре. — В вашу сторону двигается джип «Чероки». В машине двое.

— Принял. Тебя видели?

— Нет.

— Хорошо. Этих мы принимаем. Продолжай наблюдение.

Я повернулся к деду, прекрасно слышавшему наш диалог, и тот кивнул на мой невысказанный вопрос. Да, мол, это они.

— Всем к бою — Скомандовал я. — Олег, на тебе задержание. Нам нужны языки и нетронутая машина.

— Сделаем.

Мы рассредоточились по двору, а водители спрятали машины в переулках. Макарыч так и остался стоять посреди двора. Во двор нагло влетел «Чероки» и резко затормозил в шаге от отпрыгнувшего в страхе деда, скрывшись в клубах пыли. Из машины, весело гогоча, вышли два наглых парня, по-хозяйски оглядываясь вокруг.

— Что испугался, старый? Не боись, не задавим. Ну, что? Приготовил товар?

— Да. Приготовил. Сейчас принесут.

— Пусть грузят в машину. И плёнку постелите, а то весь салон испачкаете. Поляну накрывай. И баб давай. Ща развлечёмся и назад.

Больше болтать им не дали. Ребята Олега захват произвели молниеносно. Секунда, и оба гаврика лежат носом в пыли с вывернутыми назад руками, а в затылок каждому смотрит ствол автомата.

— Что за… — Сдавленно просипел самый наглый, приподнял голову и посмотрел, насколько это возможно наверх. Увидев СОБРовскую форму, он удивлённо округлил глаза. — Блин! Менты? Откуда здесь менты? Вас же уже нет.

— Есть. — Коротко ответил Олег и наподдал ему по рёбрам.

Задержанных развели в разные стороны и сразу начали колоть. Второй согласился сотрудничать сразу, а второй успел заработать пару синяков и отбитые почки, прежде чем пришёл к правильному решению. Допрашивали их поодиночке, чтобы потом сравнить показания поймать их на несоответствии. Выяснилось следующее. Шрам и до катастрофы не отличался примерным поведением. В этом районе он был безусловным криминальным лидером, который контролировал практически весь бизнес в районном центре. Не было ни одного кафе, сапожники или таксиста, который бы не отстёгивал процент из своего заработка. Под его началом состояло около двадцати бойцов. В самом престижном районе райцентра он отстроил настоящий дворец, в котором наслаждался жизнью, давно уже сам не принимая участия в акциях устрашения. Там же были его бухгалтер, гарем из нескольких наложниц и личная охрана. Никто в районе ему был не указ, а совместные ужины с главой района и начальниками районных силовых ведомств не были редкостью. С приходом катастрофы банда только увеличилась, и Шрам решил подмять под себя весь район. А что. Цель заманчивая. Был лидер ОПГ, а стал хозяином целого района. Монарх, мать его. Весь райцентр очищать он не стал. Зачистили только тот квартал, где жил он и глее по домам вокруг своего дворца он расселил выживших людей. Остальное зачищалась по мере необходимости. Все, естественно, работали на его благо. Нравы установил жёсткие. Наказывал по любому поводу жестоко. Правда, людей старался без особой надобности не расстреливать. Обложил все крестьянские хозяйства налогом. В порядке графика хозяйства должны представлять ему молодых женщин сроком на неделю. какая из них нравилась ему, поселялась в хозяйской спальне. Остальные шли на удовлетворение бойцам. Правда смотрел строго за тем, чтобы над женщинами не издевались и сильно не насиловали, а через неделю обязательно отпускал домой. Добряк, блин. Территория на которой жил он и остальные люди, охраняется. Посты парные. Схемы постов, нарисованные пленными, совпали, видимо, ребята решили, что врать и изворачиваться себе дороже. Время решили не терять и, пока пропажу сборщиков дани нг заметили, стали действовать. Олег и двое его ребят сели в джип и поехали по дороге в райцентр. На нас играло ещё и то, что машина была «пацанская», поэтому, в нарушение всех правил все стёкла, включая лобовое, были затонированы. Чтобы издалека было видно, что еден конкретный пацан, а не какой-нибудь лох. Мы, держась на почтительном расстоянии, ехали следом. Пленных рассадили в два «Тигра» группы Олега. «Чероки» тормознул на посту. Машину здесь знали и поэтому нисколько не насторожились. Часовые заулыбались и подошли к передней дверце.

— Что, Ероха, как съездил? Самогоночку прихватил у этих лохов? Поделишься? — Наперебой заговорили они в тонированное, слегка опущенное боковое стекло и тут же были сбиты резко открывшейся дверцей. Олег из передней, а его помощник из левой задней двери выскочили с пугающей быстротой навалились на горе-охранников и быстро связали им руки пластиковыми хомутами. Третий боец, так же быстро оббежавший машину, контролировал автоматом пространство вокруг. Когда мы подъехали, оба постовых сидели на земле в тени забора со связанными за спиной руками и каждый с одной босой ногой. Что это? Мода у них такая, что ли? А нет, у каждого рот был заткнут собственным носком, свёрнутым на манер кляпа.

— Ты чего это так? — Удивился я.

— Деморализует и ломает волю к сопротивлению. Срабатывает почти всегда. — Довольно улыбался Олег. — Ладно, мы дальше.

План был простой. Олег со своими на двух машинах обходят вотчину Шрама с тыла, попутно снимая посты. Мы, дождавшись сигнала, занимаем позиции напротив двора и открываем огонь, имитируя штурм и втягивая бандитов в перестрелку. Группа Олега, тем временем, проникает на территорию дворца сзади и наносит удар в спину. Его «Тигры», тем временем возвращаются к нам и поддерживают нас пулемётным огнём. Не доехав до дворца два квартала, мы спешились и, проникнув во дворы, заняли позиции в домах, выходящих окнами на дворец. Людей, которые оказались в домах, мы потихоньку вывели в безопасное место. Поначалу народ пугался, но потом, увидев наш камуфляж и военную технику, успокаивался. Люди понимающе кивали головами, очевидно принимая нас за регулярную армию, которая пришла, чтобы их освободить и навести, наконец, порядок. Ну армия или не армия, а цели у нас действительно были благородными. Дождавшись сообщения от Олега, я скомандовал начало. На площадку перед воротами выскочил «Тигр» Игоря и тут же пулемётной очередью срезал двух человек охраны, ошивающихся возле открытых ворот. Мы тоже ударили из всех стволов по бандитам, которых увидели в створе и выбегающих из дворца. Защёлкала вдали СВД. Это Ира крыши поставленного в глубине улицы «Тайфуна» отстреливала свои цели. «Тигр» помчался вдоль забора и заложил вираж, намереваясь развернуться и опять проскочить возле ворот. И вовремя он на этот вираж вышел. Пущенная чьей-то рукой бутылка с зажигательной смесью пролетела мимо и разбилась об асфальт, образовав лужу огня.

— Сёмка! — Крикнул я в рацию. — Держись подальше от забора. Сожгут!

— Понял. — Ответил он, и машина, вильнув ещё раз, скрылась в переулке. А бандиты опомнились быстро. Ворота стали закрываться, а то тут, то там в заборе открылись замаскированные бойницы, из которых они повели ответный огонь. А этот Шрам не дурак! Надо же, обороной своего дворца на случай нападения озаботился. Огневые точки оборудовал. Со второго этажа заработал пулемёт. С чердачного окна его поддержал второй. Под их прикрытием ворота приоткрылись, и из них перекатом стали выскакивать бойцы Шрама, сразу занимая позиции, открывая огонь и перебежками наступая в нашу сторону. Человек двадцать пять-тридцать. И неплохо натасканные, надо сказать. Полноценно стрелять по ним мешали два пулемёта, буквально не дающие нам высунуться. Ситуацию вновь выровнял «Тигр», опять выскочивший к воротам и придавивший наступающих к земле. Кроме того, Ире удалось снять пулемётчика на крыше и плотность пулемётного огня снизилась вдвое. Положение было патовым. Ния не хотел рисковать ребятами, ни бандиты — своими жизнями. Ход боя плавно перетекал в позиционный. И тут во дворце поднялась заполошная стрельба. Второй пулемёт тоже заткнулся. На площадку с двух сторон вылетели оба «Тигра» Олега и, взяв бандитов в клещи, открыли ураганный пулемётный огонь. Во дворце всё закончилось, и Олег махнул мне с пулемётной позиции на втором этаже. Ворота открылись и оттуда бандитам в спину ударили автоматы СОБРовцев. Желание воевать у бандитов пропало напрочь, и они, отбросив автоматы, стали сдаваться. Пленных сгоняли в кучу в дальний угол огромного двора, охватывающего дворец и потом заперли в большом подвале дворца. Отдельно посадили злобно зыркающего по сторонам Шрама, раненного в ногу. Я, сидя в бывшем кабинете Шрама, изучал документацию с помощью его личного бухгалтера. Ну, счета, платёжки и прочая хрень меня мало волновала. А вот графики поставки продовольствия и списки крестьянских хозяйств заинтересовали.

— Никита! — Зашёл в кабинет Игорь. — Народ собрали во дворе.

— Много их?

— Да полный двор будет. Около тысячи.

— Ого! И как говорить с ними?

— Ну, покричать придётся. А так, с балкона над крыльцом.

— В лучших традициях дедушки Ленина. Где моя пролетарская кепка?

— Зачем тебе кепка? — Не понял шутки Игорь.

— Ладно. Шучу. Ты не поймешь. Я тебе этот анекдот при случае расскажу. Ну что, веди меня на балкон.

Народу действительно было много. Под балконом плескалось людское море, которое при нашем появлении качнулось и застыло. В воздухе повисла тишина, и только сотни глаз с надеждой смотрели на нас. Да. Настрадались люди.

— Товарищи! — Сказал я. Не знаю почему, но именно такое обращении мне кажется уместным. Новомодное «господа» никак не монтируется с тем, что сейчас происходит. Ведь сейчас мы все именно товарищи. Товарищи по несчастью и товарищи по строительству новой жизни. — Мы приехали из областного центра. В центре уже работает власть и делается всё, чтобы вернуть людей к нормальной жизни. И у нас достаточно было вот таких шрамов, пирующих и жирующих на человеческой трагедии. Человечество понесло огромные потери. И не только у нас. Во всём мире такая же ситуация. Мы освободили вас от власти бандитов. Но это не значит, что сейчас у вас воцарится анархия. Природа не терпит пустоты. И, если сейчас вы не изберёте органы самоуправления из тех людей, которым вы доверяете, скоро к власти придёт новый шрам. Вам придётся заново поднимать экономику района, заботиться о безопасности как внутренней, так и внешней. Мы оставим вам оружие, которое забрали у бандитов, но как им распорядиться, решайте сами. Я думаю, вам наместник из центра не нужен?

— Нет! — Раздались голоса из толпы. — Что мы, сами как дети малые?

— Тогда давайте так, сейчас вы выбираете главу районной администрации. А уж он сам определится с тем, кого и к каким задачам привлекать.

Толпа зашумела, забурлила, по ней, как на воде, пошли водовороты. Наконец из неё вытолкнули высокого мужчину лет пятидесяти в старой, вытертой добела джинсовой куртке. Он спокойно смотрел на меня снизу-вверх. Я пригласил его подняться.

— Владимир. — Рукопожатие было сильным и уверенным. — Бывший заместитель главы районной администрации. Меня года два назад выдавили с должности. Мешал делишки проворачивать.

— Ну, вот сейчас и займитесь. Сейчас нужно решить вопрос с пленными, а потом пойдём в кабинет и поговорим более предметно.

— А что с ними решать? — Он повернулся к народу и крикнул неожиданно сильным и зычным голосом. — Что с бандитами делать будем?

— Расстрелять! — Взвыла толпа. — К стенке сволочей!

— А что со Шрамом? — Спросил я Владимира.

— А Шрама предлагаю повесить. Пусть помучается. У него развлечение было. Накинет на шею петлю, и натягивает. Человек подёргается в петле, он его отпускает. В чувства приводят и опять. Раз по пять-шесть так мог вешать. Вот пусть на себе испытает. Да и повешение считается, вроде позорной казнью. Туда ему и дорога.

— Вот и решайте. Сами приговорили, сами и приговор в исполнение приводите. Ну, потом и потолкуем.

С улицы донеслись выстрелы.

— Что случилось? — Вскинулся я.

— Зомбаки на шум боя подтянулись. Ничего, сейчас научим их родину любить.

— Ладно. Смотрите внимательней. А то здесь народу полно. Не дай бог хоть один прорвётся, проблем много будет.

А Владимир действительно оказался хорошим администратором. Быстро сформировал вооружённую дружину, которая вывела бандитов из подвала и тут-же расстреляла их у забора под радостные крики народа. И для Шрама сразу нашли походящую перекладину в виде жёлтой трубы газоснабжения. Пока затаскивали его на помост, сделанный из ящиков, он успел обмочиться, глядя вокруг совершенно белыми от страха глазами. После казни мы зашли в кабинет и поговорили о дальнейшем устройстве управления районом. Я изложил ему схему управления нашей общиной. Владимир подумал, и согласился, что за основу её можно принять. Дальше я достал график поставки продовольствия и положил его перед новым главой.

— Владимир, пойми меня правильно. — Осторожно начал я. — Мы не военные. Мы сюда приехали, конечно по их заданию, точнее даже просьбе, но сами на службе не состоим. Приехали сюда с одной целью: установить отношения на взаимовыгодной основе, завязать связи. Как ты думаешь, заявись мы к Шраму, могли бы с ним такие отношения установить? Ведь он был фактически хозяином здесь.

— Ну могли. — Заметно напрягся Владимир. — К чему ты клонишь?

— Не бойся. — Засмеялся я. — Не собираюсь вас данью обкладывать. Вот только смотри, скольким хозяевам я их хозяйства вернул сейчас. Видишь?

— Ну да.

— Я думаю, разумно будет, если я в качестве уплаты за риск и возвращённую собственность возьму с них по одному разу то, они должны были Шраму отстегнуть. Кроме женщин, конечно. Чисто продуктами.

— Ну, в твоих словах есть резон. Когда мне это всё собрать?

— А не надо собирать. В этот раз мы берём у Макарыча. Вот, видишь, сегодня его очередь была. Давай определимся с частотой. — Я кивнул на стационарную радиостанцию, которая была в кабинете у Шрама. — Как в следующий раз поедем к вам, следующий пусть готовит свою долю. Твоя задача доступно им это объяснить.

— Объясню.

— Есть, кто с рацией обращаться умеет?

— А что тут уметь? Я в своё время в связи служил.

— Вот и ладушки. Следующий вопрос. Проведи ревизию у себя, определи свои возможности и потребности. Потом по рации сообщишь. Будете торговать с областной администрацией. Я вас свяжу. Там договоритесь сами. Никакой дани и продразвёрстки. Всё на взаимовыгодных началах. Власть возвращается. А вместе с ней порядок и закон.

— Это радует.

Мы распрощались с освобождёнными людьми, заехали к Макарычу, загрузились продуктами и поехали домой. Обратная дорога не доставила неприятностей. Даже умудрились заправиться на придорожной заправке. Правда пришлось её освободить от зомби, а потом вручную качать соляру. Но на халяву, как говорится, и хлорка творог. В город заехали около пяти вечера, время ещё было, и я решил воспользоваться приглашением ВВешного начальства. Вызванный по рации сто двенадцатый с энтузиазмом одобрил такое моё решение и, спустя полчаса я уже шёл в сопровождении дежурного по длинному коридору штаба к его кабинету. На табличке у его двери красовалась надпись: полковник Стеблов В.В. начальник штаба. Ну, примерно я так и думал, судя по позывным. Везёт мне на начальников штабов. Из-за стола мне навтречу поднялся тучный, одышливый мужчина лет сорока пяти в ВВешном камуфляже.

— Полковник Стеблов Виктор Викторович. — Сказал он гулким, как из бочки, голосом, пожимая мне руку.

— Никита. Очень приятно. — Ответил я.

Он предложил мне присесть на диван и приказал принести нам по чашечке кофе. Кофе был неплохой, и я, вдыхая ароматный напиток, был наверху блаженства.

— Товарищ полковник, — заглянул в дверь секретарь. — Люди собраны.

— Да. Сейчас иду. — И уже ко мне. — Никит, посиди немного. Мы тут специалистов собираем среди выживших. Хотим запускать коммуникации. Вот привели людей. Нужно пообщаться, выяснить, насколько готовы они к восстановлению жизнеобеспечения города.

— Да ничего. Я понимаю. Лучше я потом к вам заеду. Главное, познакомились очно. А сейчас у вас дел хватает и мои бойцы устали. Сегодня бой приняли. Крупную банду на ноль помножили. Надо дать людям отдохнуть.

— Вот как? Молодцы ребята. Ну вы даёте! Ладно, давай прощаться. И пообещай, что навестишь как-нибудь. И не проездом, а целенаправленно ко мне. Я тебя и с командиром познакомлю.

— Обещаю.

Мы спустились на первый этаж, полковник направился к довольно большой группе гражданских, а я на выход, когда что-то остановило меня. Я ведь только что что-то заметил. Я обвёл глазами вестибюль и увидел знакомые лица. Вот так встреча! В толпе приглашённых специалистов стояли собственной персоной Александр Николаевич — технический директор и остальные мои коллеги. Ну надо же, прошло неполных полтора месяца, с тех пор, как мы прятались от зомби в диспетчерской, потом зачищали территорию и разъехались в разные стороны. А кажется, что это было год назад. Живы! Я бросился к ним. Они вначале не узнали меня, а потом тоже обрадовались и полезли обниматься. Стеблов недовольно кашлянул за моей спиной. Пришлось сворачиваться, пообещав заехать в ближайшее время. Надо бы специально сюда приехать. Где-то ведб здесь и Витёк с семьёй. Ребята уже меня заждались, устроив в машинах сонное царство. Пришлось их разбудить. На базе радости Егора не было предела. Мясо тут же отправили на кухню, пообещав на завтрашний обед что-нибудь из категории пальчики оближешь. Ну да. Была бы курочка, приготовит и дурочка. Хотя, зря я наговариваю на наших поваров. Кормят вкусно и сытно. А что в основном из консервов, так не до жиру. Усталость брала своё, поэтому мы, кое как поев, улеглись спать. Вот и ещё один день прошёл, даже не прошёл, а пролетел со свистом.

Эпилог

Мы с полковником Семёновым сидели в мягких креслах на обзорной галерее шестнадцатого этажа областной администрации и с удовольствием потягивали коньяк из глубоких бокалов. Уже нежаркое осеннее солнце клонилось к закату, отражаясь в стёклах домов микрорайонов Рассвет и Сокол. Вот сколько осталось в живых народу после этой страшной катастрофы. Всего два микрорайона и заселили. Зато компактно и появилась возможность подключить и свет, и газ, и воду. Заработала канализация. Запустили ТЭЦ и в домах появилась горячая вода. А наступят холода и с теплом проблем не будет. Открыли четыре детских сада и две школы. Заработали кафе и магазины. Скоро даже один ресторан планируем открывать. Жизнь потихоньку входит в своё русло и люди постепенно начинают со всё большим оптимизмом глядеть в будущее. Сколько всего прошло за этиполгода! Сколько титанических усилий было приложено! Я со своей командой мотался из одного конца области в другой, устанавливая связи, свергая режимы и восстанавливая самоуправление. Повоевать пришлось много. В одном из боёв потеряли Влада, нашего бессменного пулемётчика. Эта внезапная потеря стала для нас ударом. Кое как оправились. Особенно девчонки. Ирка убивалась сильно. У них, оказывается, начал завязываться роман, и вот тут такое. Но жизнь продолжается. Полностью зачистили город от зомбаков, и теперь только иногда раздаются редкие выстрелы с окраин города. Это недобитые зараженные, время от времени, выходят к пригороду из степи. Но с зачисткой пришлось повозиться. Особенно тяжело дался нам штурм вот этого здания. Оно буквально кишело зомби. Каждый этаж — минимум один суперживчик. А вот тут, на обзорной галерее как раз и свил своё гнездо сверх суперживчик, который держал в своих руках всех заражённых в городе. А что, позиция неплохая. Это здание находится на самой высокой точке, да и шестнадцать этажей высота немалая. И кто бы мог подумать? Но справились. Установили связь с анклавами в других регионах. Недавно в аэропорту принимали самолёт из Новосибирска. Там умные умы изобрели какой-то прибор, чующий зомбаков чуть ли не за полкилометра, и на его основе создали систему сигнализации. Теперь монтируем вокруг города охранный периметр. Но и наш опыт с Графом и Гердой тоже не обойдён вниманием. В городе теперь каждый патруль с собакой. У наших собачек, кстати, уже было первое потомство и за щенятами выстроилась огромная очередь. Естественно, всем не хватило, поэтому очередь сохраняется и с нетерпением ждёт новое потомство. Ребята не захотели перестраиваться на мирные рельсы и их с удовольствием призвал к себе Семёнов, сформировав на их базе специальное подразделение глубинной разведки. Еле успел жену оттуда выдернуть. Не хватало ещё ей по степям и горам шастать, пока её муж государственными делами занимается. На галерею пыхтя под тяжестью своей грузной фигуры вошёл Стеблов.

— Отдыхаете? Ну-ну. — Сказал он, налил и себе коньяк и плюхнулся в свободное кресло.

— А что, господа полковники? — Сказал я, глядя на них сквозь стекло бокала. — Жизнь продолжается.

— Продолжается. — Ответил Стеблов.

— Ну, тогда за жизнь. — Поднял свой бокал Семёнов.

Мы сдвинули бокалы и залпом выпили. За жизнь.

Конец.

Март 2018 г.

Николай Липницкий Кастрофа. Хроники одиночества

Одиночество — дьявольская черта,

За которой все холодно и сурово,

Одиночество — горькая пустота,

Тишина… И вокруг ничего живого…

Эдуард Асадов

1

Хмурое весеннее утро с трудом разгоняло темноту за витринами магазина. Игорь, поднявшись с жёсткой кушетки в подсобке, обошёл торговый зал, зевнул и потянулся. Понедельник. Для кого-то неласковый, самый тяжёлый в неделе, когда после двух выходных приходится опять вставать к станку или садиться за клавиатуру компьютера, а впереди ещё целых пять или шесть дней работы. А Игорь сейчас дождётся менеджера и домой, отсыпаться после дежурства. Вот уже год, как он устроился работать ночным сторожем в этом магазине после того, как уволился по сокращению и два года перебивался случайными заработками. Платили, конечно, не ахти, но работа спокойная и на кусок хлеба хватает. И даже, иногда, с маслом.

За стеклом пьяной походкой прошёл какой-то мужик. Во, набрался с утра пораньше. Тоже не на работу, наверное. Что же он там такое отмечал-то? Вдали истошно кто-то закричал. Крик перешёл на визг и прекратился. Раздался грохот врезающейся в препятствие машины и долгий пронзительный сигнал замкнувшего клаксона. Звук сиреныскорой помощи на какое-то время перекрыл другие звуки, потом опять раздались крики и топот бегущих людей. Магазин находился в глубине двора, поэтому разглядеть, что делается на дороге, Игорь не мог. А покинуть помещение магазина не имел права, да и не было такого желания. За окном совсем рассвело, а менеджера всё не было. Странно, Алексей обычно никогда не опаздывает.

Алексей, наконец, пришёл. Но, лучше бы не приходил. Менеджер стоял у самой витрины и смотрел своими страшными глазами так, что у Игоря в желудке разрастался ледяной ком.

— И тебя я ждал почти полдня? — риторически поинтересовался он у психа. — Да лучше бы ты совсем не приходил. Нервная система целее была бы.

Алексей, словно поняв, что обращаются к нему, стал активнее тыкаться в стекло. И что теперь делать? И ладно бы только менеджер с ума сошёл. Вон, неподалёку таким же пьяным спотыкающимся шагом прогуливается бабулька, имеющая привычку с самого утра приходить за хлебом и молоком. А это алкаш с соседнего дома, часто прибегавший по ночам за бутылкой дешёвой палёной водки. Этой ночью, кстати, тоже прибегал. Да-да, имел по ночам такой нелегальный заработок Игорь, принося на дежурство как раз на такой случай в спортивной сумке пять-шесть бутылок водки, которую разливал по бутылкам сосед. Он разбадяживал спирт, который приобретал где-то за сущие копейки. А что, алкашам нравилось, а Игорю копейка лишняя. И пока никто не отравился. Но сейчас алкашу водка явно была не нужна. Его пёрло от чего-то другого. И пёрло не по-детски, судя по тому, как он набросился на деда — спортсмена, совершавшего свою утреннюю пробежку и буквально порвал его своими гнилыми зубами.

И что теперь делать? С такими соседями не то, что домой, через двор не прорвёшься. И полицию не дозваться. 102 все время занято было, а потом и вообще мобильная связь накрылась. Игорь прошёлся по помещениям магазина в поисках чего-то, хоть мало-мальски похожего на оружие. Удалось найти в подсобке швабру, щётку на длинной пластиковой ручке и старый нож. Жалко, что никто в подсобке автоматов не держит. Ну, как говорится, и то мясо. Отломал щётку и при помощи скотча примотал к пластиковой ручке нож. Получилось что-то вроде копья, лёгкого и, хочется надеяться, опасного.

Теперь можно и домой попытаться добраться. По примеру предков-неандертальцев, немного пригнувшись, Игорь вышел из магазина и, подперев дверь валяющимся здесь же камнем и выставив впереди себя копьё, направился к выходу из двора. Бабулька и алкаш тут же потянулись в его сторону. Игорь уверенно встретил противника, и смело нанёс удар копьём в грудь алкаша. Неожиданно пластмассовая ручка от щётки треснула и согнулась под углом в девяноста градусов. Игорь заорал от ужаса и рванул назад. Ещё долго он стоял, не в силах успокоить рвущееся наружу сердце, прижавшись к двери. Наконец, успокоившись, Игорь с недоумением увидел, что до сих пор сжимает в руках своё сломанное копьё. Ну, хоть нож не потерял.

Несмотря на нервную обстановку, решил, всё-таки, подкрепиться. Выбрал на стеллажах растворимую китайскую лапшу быстрого приготовления, взял пятилитровую баклажку воды и направился в подсобку. Чайник закипел быстро и, спустя десять минут, он уже жевал куриный суп с нарезанными туда кусочками колбаски. А получилось вкусно. После обеда, заварив свежего чая, Игорь стал думать. А думать было над чем. Сидеть, конечно, в этом магазине было комфортно. Всё-таки неплохой запас еды и воды. А это многого стоит. Но одному как-то не очень. Хоть бы людей каких нормальных найти. Но, похоже, на гордое звание компаньонов претендуют только эти психи на улице. А это Игоря совсем не привлекало. До вечера так ничего и не надумалось. Пришлось опять оставаться ночевать.

Ночью Игорь проснулся от звона разбитого стекла. По стеклянному крошеву кто-то прошёлся. Парень сначала обрадовался, думая, что это кто-нибудь из выживших местных жителей припёрся сюда на мародёрку и бросился к двери, но неровные шаги и еле слышное мычание поставили большой крест на его ожиданиях. Так Игорь и просидел до утра в обнимку со шваброй, трясясь от страха и замирая каждый раз, когда шаги приближались к подсобке. Ближе к утру шаги стихли и, когда уже рассвело, он вышел в торговый зал. А ночной гость насвинячил порядочно. Крупы с полок были сброшены на пол и перемешались с макаронными изделиями. Пакеты с соками раздавлены подошвами неслабых таких ботинок. А вот и хозяин этих ботинок, топчется неподалёку с пакетом чипсов в руках. Помнит, видимо, что там съедобное, но как открыть — мозгов уже не хватает. А здоровый бугай! Игорь его вспомнил. Качок, помешанный на здоровье. Всегда покупал только кефир, молоко и хлеб. Вадиком зовут, кажется. Увидев Игоря, Вадик что-то просипел и заторопился навстречу. Вот, чёрт! И что теперь делать? Ничего не предпринимать, он жить здесь останется. А это очень плохо. Игорь взял наперевес швабру и упёр её рабочий конец с перекладиной в грудь качка. Бугай вытянул вперёд руки и подался вперёд. Да уж. Так единоборство не выиграть. Тупая сила всегда победит. Игорь стал давить на грудь рывками, отпуская и вновь, как с разгона нанося удары в грудь. А хитрость сработала! Бугай, под действием импульсного воздействия отшатывался и был вынужден делать шаг назад. Вот так, постепенно, Игорь добился того, чтобы Вадик, наконец, дошёл, пятясь до витрины, там споткнулся о низкую раму и загремел наружу. Не теряя времени, Игорёк схватил стол и, повернув на бок, столешницей закрыл проём в витрине. До того, как с той стороны стола донеслось копошение, он успел надёжно подпереть стол и осматривался, откуда ещё ожидать нападения. В принципе, голову ломать особо не о чём. Ещё две витрины только и ждали своего часа. Хорошо ещё, что качок был тупой и ломился именно туда, откуда его выперли. Стол сотрясался, но оборону держал стойко. Пора подумать и об остальных стёклах. Окончательно доломав несколько стеллажей, получившимися щитами Игорь стал заделывать оставшиеся витрины. Услышав возню, в стекло с той стороны ткнулась бабушка, которая всегда прогуливала по утрам неподалёку свою беспородную и страшно брехливую собачонку. Собачонки со старушкой не оказалось. Видимо псинке совсем не улыбалось больше гулять с ополоумевшей хозяйкой. Однако, бабушку это уже не расстраивало, её больше интересовало пространство внутри магазина. Быстро заделав все витрины, он, проверив устойчивость созданных конструкций, поспешно удалился в подсобку. Там было как-то спокойней. Дверь, хоть и не сильно крепкая, но всё же, внушала доверие. Да и решётка на окне тоже успокаивала. Задняя дверь была вообще железной, одно плохо, за ней, в переулке, топтались два таких же придурка достаточно злобного вида. А тоскливо! Выть хочется.

В торговом зале кто-то опять сильно ткнулся в щиты, закрывающие витрины. Взяв швабру наперевес, Игорь выбрался из подсобки и осмотрел свои конструкции. А сделано на совесть! Хоть это успокаивает. Было слышно, как кто-то проехал по улице, но возможности подать сигнал не было. Игорь немного повыл, от чего кто-то ткнулся в окно подсобки. Пришлось затаиться и подождать, пока за окном успокоятся.

Просто сидеть надоело и, чтобы хоть чем-то себя занять, решил рассортировать продукты, волей судьбы, оставшиеся в его распоряжении. В первую очередь нужно было убрать всё, что валялось на полу. Этот долбанный бугай столько продуктов перепортил! Не обращая внимания на периодические толчки в щиты, он взял более, менее, целую коробку и, изуродованной им же ещё вчера щёткой без ручки, принялся сметать макаронные изделия и крупы, по которым топтался Вадик. С точки зрения обычного обывателя, продукт был безнадёжно испорчен. Но, ведь, это только с точки зрения обычного обывателя. А кто его знает, какие времена настают и сколько ему здесь сидеть. Может, и эта растоптанная труха в дело пойдёт. Потом очередь дошла и до помятых консервных банок. Эти решил съесть первым делом. Ну и рассортировал: консервированные овощи в одну сторону, рыбные консервы — в другую, мясные — в третью. Жалко было, конечно, помидоры и огурцы в стеклянных банках. Очень уж Игорь любил их. Особенно помидоры. Да и маринад вкусный. А этот бугай почти все побил.

Потом, пообедав, принялся за целые продукты. Провозился до вечера, раскладывая всё отдельно по коробкам и относя в подсобку. Намаялся сильно, что только радовало. Оставался ещё шкаф-холодильник с напитками и небольшое складское помещение, которое решил вскрыть завтра. Впервые за два дня подумал о водке. Той, соседской, разбадяженной, оставалось ещё пара бутылок. Открыл и стал пить, закусывая маринованными помидорами, вылавливая их пальцами и запивая маринадом прямо из чудом уцелевшей банки. Водочка пошла неплохо, Игоря повело, и он выключился.

Проснулся утром и только тут понял, чем палёная водка отличается от настоящей. Голову ломило так, словно кто-то зажал её в тиски и медленно сжимал. Шевелиться было больно и сильно тошнило. Из последних сил Игорь пробрался в зал к холодильнику с напитками и, отвергнув пиво, взял бутылку с газированной минералкой. Потом вернулся в подсобку и завалился на топчан, изредка прикладываясь к бутылке. К обеду полегчало и, даже, удалось покушать. После обеда вышел в торговый зал, чтобы оглядеться и посмотреть, не изменилось ли чего на улице. Приставил к витрине стул и, забравшись на него, заглянул поверх щитов. На улице, в принципе, ничего не изменилось, только психи растеклись по территории. Но выйти было всё так же проблематично. Что ж вам надо-то? Домой бы уже шли.

Когда сзади что-то зашуршало, Игорь чуть не навернулся со стула. Уже оборачиваясь, он всё ожидал, что сейчас вцепятся в его плечи крючковатые руки и зловонная пасть психа потянется к его горлу. Однако никаких пальцев и пастей сзади не оказалось. А сидел сзади обычный облезлый кот, один из тех кто является постоянным обитателем помоек и подвалов.

— А ты здесь, откуда? — поинтересовался Игорь, переводя дыхание и стараясь успокоить опять разбушевавшееся сердце.

Кот мяукнул и уставился на него своими зелёно-жёлтыми глазами..

— Понятно. Ты кушать хочешь. Ну ладно. Покормлю тебя, бедолага.

Игорь полез в свои запасы и осмотрел их.

— Так. Тушёнку тебе слишком жирно будет. Ну-ка дам я тебе кашу перловую с мясом.

Он вскрыл банку и вывалил содержимое в одну из мисок, валяющихся в тумбочке. Кот подбежал к миске, задрав хвост, и стал жадно, урча, поедать пищу.

— Ну и молодец. Изголодался, судя по тому, как лопаешь. Как звать хоть тебя?

Кот поднял голову, опять уставился на Игоря своими глазищами и открыл рот. На мгновение Игорьку показалось, что кошак сейчас заговорит. Стало жутко. И так вокруг какие-то непонятки, да ещё и коты говорящие. Но кот только мяукнул и вновь занялся кашей.

Игорь прошёлся по торговому залу, ещё раз проверил все щиты, закрывающие витрины и вернулся к животному. Кот уже вылизал дочиста миску и сейчас сидел и намывался.

— Я так понимаю, имя своё ты мне назвать не можешь. Или его у тебя вообще нет. Ладно. Будешь Васькой.

Кот, видимо, согласился. По крайней мере, был не против. Как-то быстро за беседой с Васькой наступил вечер. Видимо, сказался дефицит общения за эти дни. Игорь стал укладываться спать. Кот предпринял наглую попытку улечься рядом, но, с недовольным мявком слетел с топчана.

— Ты, Василий, извини, конечно, но, неизвестно какой заразы ты по своим помойкам насобирал. Так что спи-ка ты на полу.

Кошак фыркнул и стал устраиваться на рваном мешке в углу.

С утра стал накрапывать дождь и о, чудо, психи стали беспокойно расходиться. Да ладно! Они дождя боятся! Игорь бросился в подсобку, схватил свою сумку и стал набивать её продуктами. Того, что хотелось взять, оказалось слишком много. Дешёвая китайская сумка не выдержала тяжести и расползлась по швам. Консервные банки покатились по полу. Швырнув её на пол, он схватил рваный мешок и, завязав узлом дырявый угол, стал запихивать всё туда. Влезло немного, но, по крайней мере, на первое время хватит. Игорь забросил мешок на плечо и побежал к выходу. Однако, открыв дверь, к своему разочарованию, Игорь увидел чистое небо, яркое солнце и радостно спешащих к нему психов. Ну, надо же! Облом натуральный. Пока возился с сумкой и мешком, дождь закончился. Ну, хоть информация полезная. По крайней мере, уже известно, что психи боятся дождя. Впредь, нужно постоянно держать при себе, как говорят в армии, тревожный чемодан. Иносказательно, конечно, но тару бы поискать для груза покрепче и поудобнее.

Раз выход на улицу откладывается, Игорь решил заняться складским помещением. Отмотав от сломанной ручки щётки нож, он принялся ковыряться в замке. Замок не сдавался. Тогда он попробовал просунуть нож в щель между дверью и косяком и отжать язычок замка. Язычок не поддавался. А нож вообще чуть не сломался. Игорь вовремя остановился. Нож ещё может пригодиться. Но, чем же всё-таки замок открыть? Думается, обычно, хорошо во время еды. Дождавшись, когда на плитке в кастрюльке сварится вермишель, он опрокинул в неё банку тушёнки и, отложив коту, занялся чревоугодием. Хорошо, хоть электричество ещё есть. Кот с таким энтузиазмом набросился на приготовленное блюдо, что и у Игоря проснулся аппетит.

После еды мозги заработали лучше, и Игорёк пошёл в торговый зал поискать чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве рычага. Искомую вещь удалось отломать от стеллажа для леденцов и шоколадок. Откусив кусок «Сникерса», Игорь просунул в щель, уже расковырянную ножом, край уголка, который раньше служил стойкой стеллажа, и нажал. Внутри что-то хрустнуло, кусок косяка отлетел и дверь распахнулась. Он отложил уголок в сторону и шагнул внутрь. В сложившихся условиях это была пещера Али-Бабы. И дело даже не в том, что там, в коробках было всё, вплоть до водки, которой, кстати, магазин торговать не имел права. Самое главное, что там стоял новенький пожарный щит, приобретённый незадолго до всех этих непоняток. А там… Там, на специальных креплениях, красовались топор на длинной ручке, багор, и лопата. Наконец-то Игорь почувствовал себя вооружённым. Ну и до кучи в углу валялся хороший такой, объёмистый, крепкий, ещё советский рюкзак.

А вот и шанс! Теперь осталось его уложить, взяв по максимуму, дождаться дождя и, вооружившись, попытаться добраться до дому. Игорь в приподнятом настроении стал набивать рюкзак, готовясь к выходу. Набив его под завязку, он примерился к весу. А тяжеловато. Консервы лёгкими не бывают. Не снимая рюкзак с плеч, Игорь попытался разместить на себе ещё топор и багор. Что-то нелепо получается. И неудобно. Попробовал быстро выхватить топор, но багор мешал. Тогда попытался по-другому. Топор за поясом, а багром колоть воображаемого противника. Васька невозмутимо наблюдал за горбатым неповоротливым ленивцем, которого напоминал Игорь, пытаясь орудовать багром. Нет. Так не пойдёт. Что же делать? Может, без багра обойтись? А сможет ли он вот так просто огреть человека по голове топором? А если топор в черепе застрянет? Что тогда? Да и лучше не рисковать и держать этих психов на расстоянии. Идея, как всегда, пришла неожиданно. А если поискать машину? Если столько психов вокруг и нормальных людей не видать, неужели не найдётся никакого свободного транспорта? Правда, водит Игорь не очень. Но, в данный момент это не важно.

— Ну, что, Василий, будем ждать дождя?

Васька презрительно дёрнул ухом и отвернулся. Ну да, кошкам лишняя сырость никогда не нравилась. А нам в самый раз. Пока дождя нет, нужно продумать, с чем выходить за машиной. Конечно, психи разбегутся от дождя, но чем чёрт не шутит? Лучше быть вооружённым. Во-первых, рюкзак в вылазку за автомобилем брать не стоит. Всё равно придётся возвращаться. А в машину и загрузить можно побольше. Багор брать тоже не надо. Если машина найдётся, куда девать такой длинный инструмент. Видимо, придётся его бросить, а этого Игорь допустить не мог. По крайней мере, пока не окажется в безопасности или не найдёт оружие получше. Эх! Что-нибудь огнестрельное бы найти. Да только ружья на улицах не валяются.

Вадик за окном опять активизировался и начал тыкаться в витрину. Видимо, не понравилось ему, как шумел Игорь, размахивая багром. Парень удалился в подсобку, чтобы больше не нервировать чересчур нервного психа. Во, как получилось! Нервный псих! Да ещё и чересчур. Захочешь — не придумаешь. В подсобке он присел на кушетку и постарался успокоиться и подумать. Так. Выход за машиной. Багор, как мы уже решили, брать не стоит. Слишком длинный. Значит, придётся идти с одним топором. Что ещё? Времена нынче такие, что даже пятнадцатиминутная вылазка требует тщательного планирования. Об этом ненавязчиво напоминают вон те фигуры, слоняющиеся вокруг магазина. Где искать машину? В обозримом пространстве машин не наблюдается. Да если попадётся какая, надо же её ещё и завести. Вопрос, как? Нет, если бы были ключи, Игорь бы завёл. А если ключей нет? В фильмах показывали, как там проводки соединять надо. А где эти проводки искать? Под панелью? Так там их, наверное, не один или два. Нет. Не вариант. Значит, надо искать машину с ключами. Кто его знает, мог же кто-то из психов шизануться за рулём, например, садясь в машину или выходя из неё. Значит, операция из разряда «Найти завести и подогнать к магазину», превращается в операцию «Отыскать среди брошенных машин ту, которая с ключами, завести и подогнать к магазину». Да ещё и мотор автомобиля на чём-то работать должен. Ну, солярка там, или бензин. Значит, машина должна быть не только с ключами, но и заправленная. Хотя бы наполовину. А, значит, быстро сходить и вернуться не получится. Раз так, нужно озаботиться и припасами. Конечно, полный рюкзак брать не стоит. Но что-то типа сухого пайка прихватить не помешало бы.

Игорь взял давешний мешок и стал делать из него котомку, привязывая к углам длинную лямку от спортивной сумки. Для того, чтобы узлы не соскальзывали, положил в углы по маленькой банке с паштетом. В мешок полетели две банки тушёнки, две — рыбных консервов и две — каш с мясом. Ну и одну банку сладкой кукурузы. Подумав, положил туда же полбулки уже чёрствого хлеба, мимоходом решив, что остальной хлеб надо бы нарезать кусочками и попытаться сделать из них сухари. Ну и полбатона варёной колбасы в целлофановом пакете тоже не помешает, как и полуторалитровая пластиковая бутылка минеральной воды местного разлива. Перевязав горлышко мешка петлёй лямки, Игорь пристроил котомочку за спиной и немного подвигался. Банки неприятно упирались в спину. Он снял со спины импровизированный сидор и опять переложил поклажу. Раза с четвёртого удалось достичь оптимальной укладки. Теперь котомка не стесняла движения и не создавала неудобства. С ней за спиной он произвёл несколько махательных движений топором и остался доволен. За этими хлопотами незаметно стемнело за окном и, поужинав вместе с котом, Игорь улёгся спать с невесёлыми мыслями. Прошло уже четыре дня, а помощи всё не было. Похоже, что её уже и ждать не надо. Как там говориться? Помощь утопающих — дело рук самих утопающих. Если бы не звук иногда проезжающих машин и далёкие выстрелы, звучащие изредка, можно было подумать, что на всей земле остался он один. Мысли стали путаться, и Игорь провалился в пучину беспокойного сна.

Проснувшись утром, Игорь первым делом бросился к окну, надеясь увидеть хмурое, обложенное тучами небо и нудный противный дождь. Надежды не оправдались. Солнце, словно издеваясь, ярко светило с безоблачного голубого неба. Похоже, сегодня дождя не будет. Сколько себя он помнил, никогда не любил сырую дождливую погоду. Повышенная влажность, слякоть, и неизбежный насморк, как следствие. Никогда бы не подумал, что будет с таким нетерпением ждать дождя. Да ещё желательно такого мерзкого, чтобы зарядил на весь день. Чем бы сегодня заняться? Игорь поскрёб щетину, которая скоро уже превратится в бородёнку. Подбородок неприятно чесался. Побриться бы. Да и душ принять не мешало. Игорь взял полторашку минералки, оторвал кусок от занавески и, раздевшись догола, обтёр всё тело мокрой тряпкой. Не душ, конечно, но хоть так. Какая-никакая, а всё же гигиена. Осмотрел ещё раз ассортимент, которым торговал магазин. Какой только всячины не было. И жвачки, и батарейки, и подгузники с прокладками. А вот бритвенных станков, хотя бы одноразовых, не было. Ну что стоило хозяину закупить хоть упаковку?

От нечего делать, только лишь для того, чтобы чем-то себя занять, полез на склад и начал проводить инвентаризацию товаров, хранящихся там. Вскрывая упаковки и записывая результат на листочке бумаги, он перекладывал коробки и ящики в отдельные стопки. Мясные консервы к мясным, рыбные — к рыбным, китайская лапша — к подобной, и так далее. К обеду умаялся и решил заняться приготовлением пищи. Тем более кот уже неоднократно об этом намекал, мяукая в полный голос.

— И чем же мы будем сегодня обедать, а, Васька? Знаешь, сегодня жиденького поедим. Давай-ка, по китайской лапше пройдёмся.

Кот отвернул голову и возмущённо вильнул хвостом.

— Да ладно тебе. Обещаю, что в твою порцию острую заправку не положу. А колбаски побольше нарежу.

Васька заинтересованно повернулся, посмотрел своими глазищами и благосклонно мяукнул. Ну, будем считать, одобрение получено. Игорь поставил кипяток, вскрыл две пластиковые упаковки говяжьего супа, раскрошил лапшу помельче и стал засыпать различные добавки. Как и обещал, в упаковку кота не стал засыпать острой заправки. Потом достал вторую половинку варёной колбасы и щедро нарезал её мелкими кусочками в обе порции. Тут и кипяток подоспел. Он залил ещё кипящую воду в приготовленные полуфабрикаты и накрыл крышками. Сразу одурительно вкусно запахло. Кот взвыл и, встав на задние лапы, передними вцепился Игорю в штанину.

— Ой! — вскрикнул парень от боли. — Ты, милый друг, когти-то убери. Больно ведь! И имей терпение. Минут пять должно постоять. Знаю я, что аромат восхитительный. Да и вкус. Но не стоит на это покупаться. Китайцы мастера всякую химию добавлять. От того и вкусным кажется. А так, слова доброго вся эта лапша не стоит. Но постоянно на сухомятке не посидишь. Поэтому и похлебаем.

Кот, видимо, мнения Игоря по поводу китайского общепита не разделял и продолжал орать, глядя на истекающую ароматным паром посудину. Минут пять спустя, Игорёк открыл порцию кота и стал махать над ней картонкой. Васька нетерпеливо опять попытался простимулировать парня когтями, но был отпихнут ногой.

— Терпение, мой друг. И только терпение. Слишком горячий для тебя.

Наконец, суп Васьки остыл до нужной температуры и кот дорвался до вожделённой еды. Игорь тоже принялся орудовать ложкой. Немного полежав на кушетке после обеда, снова начал работать на складе. Монотонная физическая нагрузка отвлекала от тяжёлых мыслей. К вечеру так устал, что, не мудрствуя лукаво, подогрел пшённую кашу с мясом, поделился с котом и завалился спать.

Шестой день снова расстроил Игоря ясной весенней погодой. Парень сидел в подсобке на кушетке и пялился в окно на безоблачное синее небо. И что делать? Надо было в Питере жить. Там, говорят, дождь каждый день идёт. А здесь можно и неделю и две просидеть в ожидании. Что-то столько сидеть и тупо ждать, как-то не улыбалось. Нужно думать. Игорь подтащил стул к витрине, взобрался на него и стал поверх щитов наблюдать за повадками психов. А они стояли в разных концах двора, неподвижными столбиками, изредка перетаптываясь. Интересно, насколько быстро они могут передвигаться? А вот сейчас и посмотрим. Через двор деловито бежала дворняжка, облаивая по пути этих ненормальных. Психи дружно потянулись к нарушителю их спокойствия. А они совсем не шустрые! И как Игорь не замечал этого раньше? Нетвёрдой заплетающейся походкой, враскачку, они безуспешно пытались догнать собачонку. Тогда, может, стоит не ждать дождя и попытаться сейчас?

Игорь опять накинул котомку на плечи, взял в руки топор и стал им размахивать, представляя, что сражается с врагами. А, вроде, неплохо получается. Наверное, стоит попробовать. Дверь открылась бесшумно. Кот идти категорически отказался, поэтому парень махнул на него рукой и выскользнул на улицу. На углу магазина росли достаточно густые кусты, и Игорёк сразу рванул туда. Прикрываясь кустами, он прошёл до детской площадки, где уже побежал в полную силу, стремясь пересечь открытое пространство. За спиной раздался сиплый возглас и заплетающиеся шаги. Эти звуки придали сил. Никогда ещё Игорь не бегал так быстро. Перескочив скамейки не хуже бегуна с препятствиями, он пробежал мимо подъездов вдоль жилого дома, выскочил в проход между домами и, наконец, добрался до вожделённой улицы.

На проезжей часть, уткнувшись в столб освещения, стояла скорая помощь, вокруг которой ходили трое в униформе медиков, один мужик в гражданской одежде и дородная бабуля. При появлении Игоря все пятеро резко обернулись, как будто их застали за чем-то постыдным, потом целенаправленно потянулись к нему. Парень бросился бежать по улице, но скоро понял, что направление выбрал ошибочно. Впереди показался крупный перекрёсток, с затором из столкнувшихся машин и толпой психов, бродящих между ними. Игорёк резко затормозил и заметался из стороны в сторону. С одной стороны, сбрендившие медицинские работники, с другой стороны сумасшедшие автолюбители. Не было бы хотя бы этих автомобилистов, можно было бы по-быстрому найти какой-нибудь автомобиль с ключами и рвануть от этих упырей от медицины куда подальше. А тут никто ему не даст машину выбрать. Даже приблизиться не получится. Клещи сжимались, и Игорю не оставалось ничего другого, как шмыгнуть в ближайший двор, чуть не сбив на ходу очередного психа. Отмахнувшись совершенно автоматически от него топором и, даже, вроде бы, зацепив, заскочил на площадку, где раньше на лавочках посиживали бабушки. Они и сейчас там были, но сегодня на милых бабушек-сплетниц походили мало. Выпучив свои страшные зенки, они тут же заинтересовались Игорем, что его совсем не обрадовало. Деваться было некуда. Пришлось заскочить в подъезд, благо двери были обычные, а не железные с кодовым замком. Наверх вела обшарпанная лестница, вся украшенная наскальной живописью в виде бездарного граффити, нацарапанных философских изречений типа «Танька дура» и ошмётками отслоившейся краски. Дорогу наверх тут же заступил псих в семейных трусах и майке-алкоголичке, за спиной которого скалила зубы женщина в бигуди, халате и одном тапочке. Не мудрствуя лукаво, Игорь нырнул в подвал, на удивление не имеющий замка на решётке, закрывающей спуск.

Пробежав четыре ступеньки, заваленные пустыми картонными коробками, какими-то тряпками, старыми газетами и прочим мусором, споткнулся, еле удержался на ногах и, буквально, ввалился в затхлое полутёмное помещение. Закрыв за собой рассохшуюся, оббитую ржавым железом дверь, Игорь побрёл по подвалу, ориентируясь по косым лучам света, бьющим из маленьких окошек. Оглядевшись и решив, что здесь, вроде бы спокойно, он решил пересидеть здесь хотя бы первый ажиотаж, вызванный его появлением. Потом можно было постараться выйти через соседний или дальний подъезд. Уже расположившись на какой-то картонке у стены, парень заметил в полумраке четыре тени, двигающиеся к нему. Неужели эти психи и здесь достали? А нет. Походка у этих теней вполне ровная, человеческая. Игорь опустил топор и стал всматриваться в темноту, пытаясь рассмотреть лица приближающихся.

— Гриня, смотри, очередной бедолага от зомби прячется, — донёсся до него сиплый голос.

— Так времена нынче такие, что приходится по подвалам шхериться нормальным людям. Эти заражённые нигде покоя не дают, — пробасили первому в ответ.

— Слышь, бедолага, ты, хоть, дверь за собой прикрыл? — спросил его третий.

— Прикрыл. Только решётку наверху нечем было закрыть.

— Понятно. Откуда сам будешь?

— Да на работе застрял. Пять дней там сидел. Вот, решил домой прорваться.

— А за спиной что тащишь?

— Да собрал еды кое-какой.

— Еды? Ладно, давай знакомиться. Меня Гриша зовут.

— Игорь, — он протянул руку.

Гриня пожал её и, вдруг, внезапно, сделав захват, вывернул её так, что Игоря согнуло пополам. Тут же кто-то ловко вырвал у него из рук топор и быстро, но сноровисто обшарил карманы.

— Мешок со спины забирай, — раздался сиплый голос над ухом.

Мощный удар в ухо опрокинул Игорька на землю, с него содрали сидор и, напоследок, нанесли удар в живот.

— Живи, падаль, — услышал он над собой. — Если повезёт, заражённые тебя не схарчат. А котомочка твоя — гонорар нам за науку. Теперь ты, лошара, благодаря нам будешь знать, что в нашем мире доверять человеку только за то, что он не зомби, нельзя. Сейчас каждый сам за себя. Желаю удачи.

Все четверо, довольно смеясь, ушли, а Игорь остался лежать на грязном полу, глотая слёзы, внезапно обильно полившиеся от обиды из глаз. В себя он пришёл только через час, а внятно рассуждать вообще стал часа через два. Наконец, получилось здраво раскинуть мозгами. Так, сухой паёк у него забрали. Это, в принципе не страшно. Хорошо ещё, что не сказал про магазин. Нейтральное «Работа» оказалось спасительным. Хуже, что отобрали топор. Теперь он опять безоружен. Дальше идти смысла нет. Нужно думать, как возвращаться назад. Необходимо чем-то вооружиться. Эх, прав был кот. А эти психи, оказывается, зомби называются. Что-то такое видел Игорёк в каком-то американском фильме. Типа там был какой-то вирус, от которого люди становились тупыми и злобными, и их нужно было отстреливать. Но, ведь, то была фантастика. А тут реальность. И, причём, очень неприглядная такая реальность. Да и чем отстреливать?

Спать расположился тут же, на фанерке, найденной неподалёку. Ночь прошла беспокойно. На улице постоянно кто-то шарился, где-то кто-то орал, да и на фанерке спать было очень неудобно. Ну и холодно, конечно. Приходилось время от времени вставать и согреваться энергичными физическими упражнениями. Как только лучи солнца проникли в подвал, и более-менее стало светлее, Игорь принялся обследовать помещение. В дальнем конце, под канализационным лежаком, наконец, нашёлся кусок прочной ребристой арматуры длиной около метра. Вот и оружие. Жаль, не заострённое. Было бы лучше. Но от добра добра не ищут.

Вышел Игорь через крайний подъезд, прошёл по отмостке и заглянул за угол. Зомби поблизости не наблюдалось. В пробке маячили, конечно, заражённые, да зомбированные медики опять копошились возле своей скорой помощи. Осторожно, прячась за кустами зелёной ограды, он подобрался к проходу между домами, ведущему к его родному магазину. Да-да, в данный момент роднее этого магазинчика для Игоря места на земле не было. Подобравшись к повороту и уже слыша мычание зомби возле неотложки, он, выбрав момент, рванул в сторону магазина. Уже на полпути дорогу внезапно заступил зомбак, бывший менеджер их магазина. Игорёк одним взмахом арматуры смёл Алексея с пути и помчался дальше. Заскочив в магазин, он закрыл за собой дверь и с бьющимся бешено сердцем сполз на пол. Ноги не держали. Кот встретил недовольным мяуканьем.

— Что, Вася, соскучился?

Кошак укоризненно посмотрел на Игоря и ещё раз, теперь уже продолжительно, замяукал.

— Понял! Ты же, бедняга, ничего не ел со вчерашнего дня. Сейчас я тебя покормлю. Я сам голодный.

С кряхтением поднявшись на ноги, Игорь поплёлся в подсобку. Там он отрезал порядочный кусок колбасы и кинул коту. Себе отрезал такой же и принялся поедать его, хрустя сухарём и запивая соком прямо из пакета. На душе стало легко и спокойно. А теперь, поспать. Игорь завалился на топчан и сразу же уснул. Проснулся уже после обеда. Вообще-то, он никогда не любил дневной сон и, если приходилось иногда по необходимости поспать днём, всегда просыпался вялым и разбитым, как с похмелья. А тут, на удивление, проснулся свежим и отдохнувшим. Кот уже изнывал от желания пообедать, да и Игорю самому хотелось чего-то посущественней, чем кусок колбасы с утра. Сварил рис быстрого приготовления и опрокинул туда рыбную консерву. Получился рыбный суп. Не уха, конечно, но кушать можно. Ваське, по крайней мере, понравилось. Сыто откинувшись на кушетке и прихлёбывая кофе «Три в одном», заваренный из пакетика, Игорёк задумался о своей дальнейшей судьбе.

Так, что мы имеем? Мы имеем психов, которые оказывается, заражённые люди. Короче, зомби. Злобные и тупые. Одно хорошо. Двигаются медленно и неповоротливо. Воевать с ними можно. Жаль, только, топора лишился. Но у него есть ещё лопата и багор. Багор, понятно. Удерживать зомбака на расстоянии, как он шваброй Вадика тогда. Если бы в тот момент в руках был багор, а не швабра, победа была бы достигнута меньшими усилиями. А вот что делать лопатой? Можно ли её использовать как-нибудь? Игорь как-то по телевизорувидел, что десантники умеют драться этим шанцевым инструментом. Правда, имелись ввиду маленькие, сапёрные лопатки. Но, может, и такой можно? Полотно лопаты стальное. Ребром, наверное, можно рубить, как топором. Он взял лопату и вышел в торговый зал, где места было побольше. Представим, что перед нами зомби. А ну-ка лови! Нет. Не пойдёт. Длинный черенок больше мешал, чем помогал. Бить было неудобно. Конечно, можно было бы укоротить черенок, перепилив его ножом. Но это было бы очень долго, да и черенок ещё мог бы пригодиться когда-нибудь. Зачем портить хорошую вещь? Можно подумать, что у него в каждом углу по черенку. Тогда что применить для ближнего боя?

Взгляд случайно упал на арматуру, лежащую у входа там, где Игорь её бросил, когда забежал утром в магазин. А что? Чем не оружие? Он вспомнил, как на пути к магазину снёс этим куском железа Зомбоалексея. Интересно, что сейчас с этим бывшим менеджером? Парень залез на стул, который уже дежурно стоял у щитов, прикрывающих витрины. Ага, вон тот Алексей. Так и лежит сломанной куклой. А арматура, оказывается, вещь! Вот и оружие. Достойная замена топору. Даже лучше, наверное. В каких-то детективах он читал, что топор может застрять в теле. А это значит, что есть вероятность лишиться оружия в самый ответственный момент.

Ладно, с этим решили. Что имеем ещё? А имеем мы людей, так же выживших и сейчас обитающих в городе. Опыт общения с представителями этой популяции у Игоря имелся уже. И опыт, самое главное, неприятный. Значит, нужно избавляться от опасной привычки бежать с распростёртыми объятиями к каждому выжившему. Общение с родом человеческим лучше свести до минимума, а, желательно, до нуля. Тем более, что сидит сейчас Игорь в очень козырном по нынешним временам, месте. Еда, сейчас, на вес золота. Так что появление очередной четвёрки с очередным Гриней во главе — вопрос времени. А тут в живых его вряд ли оставят. И что теперь делать? За окном незаметно стемнело, и Игорь, поужинав с котом очередной кашей с мясом, улёгся спать.

Утром, после завтрака, Игорь опять стал думать над проблемой своей безопасности. Не надо быть гением аналитики, чтобы понять, что до магазина когда-нибудь доберутся. Уж слишком приметно он стоит. Стоит только во двор зайти. А этот Гриня с друзьями где-то рядом ошивается. Выбора нет. Необходимо искать укрытие понезаметнее. И где? Скорее всего, квартира в ближайшем доме. Если особо не маячить, то никто и не увидит. Опять встал на дежурный стул и осмотрел двор. Можно попробовать пробиться в ближайший подъезд. Метров пятьдесят по прямой. Зомби на улице не проблема. Нет. Проблема, конечно. Не супермен ни разу Игорь. Но, судя по тому, как арматура подействовала на Алексея, с зомби справиться можно. Тем более толпы не наблюдается. Так, стоят столбиками в разных местах двора. По одному можно справиться. А вот в подъезде как? До сих пор перед глазами тот мужик в трусах и баба в бигуди. Ладно. Посмотрим по ходу дела. Как кто-то говорил: главное ввязаться в драку, а там будет видно. По крайней мере, стоит попробовать.

Набравшись храбрости, шагнул за порог, сжимая арматурину. Первым на него среагировал Вадик. Ну почему именно он? Почему не старушка, бывшая собачница, или бабушка, в другой жизни любившая хлеб и молоко, а сейчас обожающая человечину? Игорь усомнился, что сможет вот так, без подготовки вырубить такого бугая. Но отступать было некуда. Качок пёр на него с неотвратимостью бронепоезда. Парень отступил назад и упёрся спиной в дверь. Вадик вытянул к нему руки и замычал, обнажая крепкие здоровые зубы. Игорь запаниковал. Заорав от страха, он зажмурил глаза и стал молотить своей железякой наобум. Удары попадали по чему-то мягкому, потом, вообще приходились в пустоту. Игорёк открыл глаза и увидел перед собой груду измочаленной плоти, бывшей когда-то Вадиком. Желудок подскочил к горлу, и его вырвало прямо на труп. Не сводя глаз с результата своего труда, он вслепую нашарил ручку двери и скользнул назад в магазин.

Сил экспериментировать дальше не оставалось, и Игорь решил немного отдохнуть. Захотелось глотнуть водки, чтобы успокоиться, но этого делать было категорически нельзя. После спиртного и внимание рассеивается, и реакция не та. А ему сейчас просто необходимо и то, и другое. Он буквально физически ощущал, как уходит время, отведённое ему для обеспечения своей безопасности. Нужно брать себя в руки и работать. Взгромоздив на плечи рюкзак, он опять вышел на улицу и направился к выбранному подъезду. Попавшуюся по пути старую собачницу смёл с дороги одним ударом, внутренне содрогнувшись. Но времени рефлексировать не было, и он, открыв дверь, шагнул в подъезд. Сразу за дверями стоял зомби в виде мужика с обглоданной левой рукой. От неожиданности Игорь заорал и попытался ударить заражённого. Арматура задела за притолоку двери и вылетела из рук, загремев по бетонному полу. Парень развернулся и большими шагами помчался к магазину, даже не чувствуя веса рюкзака за спиной. Пришёл в себя только внутри магазина, закрыв за собой дверь.

И что теперь делать? Оружие утеряно, и как его назад возвращать, неизвестно. А возвращать надо. Подождав, пока уймётся в руках дрожь, Игорь пошёл в подсобку и посмотрел на оставшееся оружие. А остались только багор и лопата. Ну, багром точно в подъезде не развернёшься. А вот с лопатой полегче. Особенно, если не размахивать ею, а наносить тычковые удары. Решено. Прикрыв за собой дверь, Игорь опять пошёл к подъезду. Сунувшийся к нему бывший алкаш получил удар в грудь и отлетел в сторону, заворочавшись, стал подниматься и тут же поймал добавку по черепу. Зрелище оказалось фееричным. Желудок опять подскочил высоко-высоко, но парень взял себя в руки и выставив перед собой лопату, открыл дверь. Зомбак никуда не делся и, увидев его, радостно протянул руки навстречу. Ну, в этот раз Игорь был готов к встрече и тут же нанёс удар лезвием лопаты в горло. Фонтан крови из разорванного горла окончательно добил его, и парень, согнувшись пополам, стоял и блевал рядом с агонизирующим зомби. Хорошо ещё, что дверь за спиной закрылась под воздействием пружины, а в подъезде заражённый был один. Взгляд упал на арматуру, валяющуюся рядом. Подхватив его, Игорь поднялся на первый этаж лестничнойклетки. Одна из дверей была открыта. И, при чём, железная такая, с мощным засовом. Бедолага-зомби, видимо, вышел именно оттуда. Прислушался, не раздаются ли где на лестнице шаги. Тишина. Видимо этот зомби по лестнице один гулял. За дверью оказался небольшой магазинчик, встроенный в жилую квартиру. А вот и база! Конечно, магазинчик так себе. Но зато укрытие мощное. Дверь хорошая, да и со стороны улицы мощная решётка на окнах и дверь с глазком и окошком, вырезанным в полотне, выходящая на высокое крыльцо. Осталось перетаскать по максимуму сюда продукты из магазина. Ну, рюкзак, как говорится в помощь.

Быстро освободив рюкзак, Игорь прикрыл за собой дверь и побежал обратно. В магазине он, встал над своими запасами и задумался. В рюкзаке всё это придётся таскать не один день. И, причём, тяжело и нудно. Как бы облегчить и, главное, ускорить свою работу? С машиной не срослось, хоть бы тележку какую-нибудь. Стоп! На заднем дворе магазина, там, в проулке, где топтались два зомбака, была хорошая такая тачка. Большая и на резиновом ходу. Решено! Взяв арматуру наизготовку, Игорёк открыл заднюю железную дверь и, уже привычно, успокоил обоих заражённых. Тачка стояла тут же, словно дожидаясь, когда о ней вспомнят. Через дверь она не проходила, поэтому пришлось с ней обходить магазин к парадному входу, попутно отмахиваясь арматурой от двух бывших гопников, пытавшихся добраться до вкусного тела. В парадную дверь тачка вошла, хоть и впритык. Игорь загрузил её до отказа. Взгромоздив на плечи ещё и набитый рюкзак, он взялся за ручки и покатил свою поклажу к подъезду. Обрадовано устремившегося к нему мужичка в спецовке удалось успокоить только с третьего удара, зато молодой девушке без блузки достаточно было и одного. До вечера удалось перетаскать только треть запасов. Зато работа сильно вымотала, и Игорь рухнул на кушетку и заснул, даже не раздеваясь.

Наутро болело всё тело. Ну не привык он к таким физическим нагрузкам! Однако, разлёживаться не стоило, и парень, на скорую руку позавтракав с котом, опять принялся за работу. Игорёк прямо чувствовал, как время дышит ему в затылок, поэтому работал, как каторжный. Периодически мешали зомбаки, но он уже наловчился справляться с ними свой незаменимой арматуриной. Немного отрешённо кроил очередному заражённому череп и думал о том, что ещё неделю назад вряд ли смог бы так спокойно убить человека. Одно успокаивало. То, что эти зомби уже мало походили на людей.

До темноты успел вытащить почти всё. Уже на подгибающихся ногах задвинул мощный засов, и уселся тут же в коридоре на полу. Кажется, сил подняться уже не будет, но пришёл Васька и стал требовать свой ужин. Игорь кряхтя поднялся и поплёлся разогревать кашу. На что-то другое сегодня он был уже не способен. Магазинчик был устроен в трёхкомнатной квартире. Самая большая комната была отдана под торговый зал. В стене была прорублена дверь на улицу, а там уже было возведено крыльцо. Судя по глазку и открывающемуся окошку в двери, магазин был круглосуточный. Одна из маленьких комнат как раз и была отведена для отдыха ночного продавца и, по совместительству, сторожа. Коллега, стало быть. Вторая комната была приспособлена под склад. Кроме того был санузел, правда совмещённый и без воды. Вода в городе давно закончилась. Как и канализация. От этого ещё на старом месте Игорь страдал неимоверно, вынужденный постоянно нюхать продукты своей жизнедеятельности. Ну, здесь завтра нужно будет озаботиться этой проблемой. Квартир много. Нужно себе туалет подальше выбрать и туда ходить. Обрадовала плитка с газовым баллоном, почему-то стоящим здесь же. Они что, к общей газовой сети не подключены были? Но, тем не менее, это подарок судьбы. Игорь рухнул на диван, показавшийся после топчана необычно удобным, и уснул.

2

Утром он проснулся с чувством полной безопасности. Железные двери и решётки на окнах успокаивали. Вооружившись своей грозной арматуриной, поднялся на второй этаж. Все четыре двери были закрыты. И вскрыть никак. Железные. Да ещё за тремя кто-то толкался и скулил. Ну и пусть толкаются. На третьем нашлась одна деревянная, древняя, открывающаяся внутрь. Вскрыть её проблем не составило, и Игорь шагнул внутрь. Неприятный запах донёсся прямо с порога. Мычание со стороны спальной очень насторожило. Игорь взял на изготовку своё оружие и осторожно вошёл в комнату. Возле опрокинутого инвалидного кресла ползала очень старая зомбачка. Ага! Зомби-инвалид! Обратиться обратилась, а ноги не ходят. Ну с этой проблемой он справился быстро и уже привычно.

Туалет решил оборудовать пока здесь, для пущей вентиляции открыв все окна в квартире. Ну, с одной проблемой справились. Но возникла другая. Пока искал себе отхожее место, в голову пришла одна мысль. А, ведь, это тоже магазин. Правда не такой заметный, как прежний, но всё равно. Мало ли кто с этой стороны дома пройдёт. Увидит, попытается вскрыть. Как бы обезопасить себя? Осматривая квартиру зомби-инвалида, наткнулся на балконе на ведро с известью и кисть, ещё допотопную, сделанную из мочала. Идея пришла внезапно. Вспомнились виденные когда-то витрины магазинов в стадии ремонта. Замазанные известью витрины и листок бумаги со словом «Ремонт», наклеенным на стекле. Почему бы не изобразить то же самое? Раз ремонт, значит и поживиться здесь нечем. Игорь схватил ведро и бросился по ступенькам вниз. На листке бумаги, вырванной из валявшейся тут же тетради, шариковой ручкой вывел нужное слово и приклеил бумагу с той стороны двери. Потом стал белить окна. Окна забеливал намеренно небрежно, оставляя чистые куски для наблюдения за улицей. Вдобавок, окно в комнате, где оборудовал себе жильё, плотно завесил пледом для светомаскировки.

Незаметно наступило время обеда. Пообедали с котом с аппетитом, после чего дружно устроили себе тихий час. На душе было спокойно, и новое гнёздышко радовало глаз. Валялся примерно часа полтора, а потом, всё-таки, решил поработать. Необходимо провести ревизию в торговом зале и перетаскать весь товар в подсобку. Во-первых, так надёжнее будет, а во-вторых, чистые места в стёклах, оставленные для наблюдения, могут работать и в другую сторону. Например, через них можно посмотреть с улицы, дотянувшись до окна с крыльца.

Товар в торговом зале разбирал до самого вечера. Порадовала коробка с одноразовыми бритвенными станками. Неужели, наконец, удастся избавиться от этой своей жиденькой бородёнки. Ну, это завтра. А сегодня ещё надо разломать витрины, расставить их в живописном беспорядке и забрызгать всё это известью. Да, ещё поставить на видное место ведро и рядом красиво уложить кисть. Наконец, декорации были закончены, и настала пора ужинать. Кот давно уже проявлял нетерпение, поэтому опять разогрел кашу и поделился с Васькой. После ужина развалился на диване и стал разгадывать кроссворд, найденный тут же. За разгадыванием поймал себя на том, что разговаривает сам с собой. Вот это номер! Этого ещё не хватало! Так и свихнуться можно на почве одиночества. Хорошо ещё, что вымышленных собеседников себе не завёл.

Наутро наконец-то удалось сбрить ненавистную бородёнку. Настроение сразу стало приподнятым. За время сидения, Игорь как то отвык бездельничать, и сейчас ему не терпелось чем-нибудь заняться. Только вот придумать, чем. Он взял свои записи и стал изучать все запасы. Питания, в принципе хватило бы и для зимовки на льдине, а вот с водой что-то нужно было делать. Конечно, бутилированой воды было много, но воды никогда много не бывает. На одно только умывание и обтирания хорошо уходит. А, ведь, ещё и кушать готовить на ней. И так Игорь до минимума сократил её питьё, стараясь обходиться газировкой всякой, да соками. Наверное, стоит пройтись по квартирам, куда можно попасть. Глядишь, и ещё сколько-то найти можно будет. Да и ещё, может, что-нибудь полезное найдётся. Решено.

Игорь взял свою верную арматуру и опять поднялся по лестнице. На третьем этаже удалось открыть ещё одну квартиру. Дверь была самодельная, железная, но закрыта не на замок, а на шпингалет, из-за чего отходила от косяка. Удалось просунуть туда арматурину и, нажав, сорвать защёлку. Изнутри квартиры к нему радостно заспешил молодой зомби, абсолютно голый, однако, получив по голове, спокойно улёгся вдоль коридора. Потом из комнаты выскочила такая же голая зомбачка, основательно покусанная. Ну, она тоже получила железкой по голове и тоже успокоилась. Уже не обращая внимание на трупы, Игорь зашёл в комнату. Похоже, здесь накануне всего этого массового психоза, было романтическое свидание. Перевёрнутый журнальный столик, разбитая ваза цветного стекла, безжалостно раздавленная роза, расколошмаченные вдребезги хрустальные бокалы, перекатывающаяся по ковру бутылка из-под шампанского, рассыпанные конфеты и фрукты… Да. Инфекция сильно обломала романтику этой молодой парочке. Скорее всего, квартира принадлежала девушке, о чём говорила ванная, сплошь заставленная всякими пузырьками и флаконами. А вот ничего полезного найти так и не удалось. На четвёртом и пятом не попалось ни одной доступной двери. И что за мода железные ставить? Ведь не вскроешь, когда надо. Даже обидно. Что ж, пойдём в другой подъезд. Но вначале нужно избавиться от трупов. Ведь ему ещё в этом подъезде жить. Пыхтя повытаскивал тела во двор и сложил в районе магазина. Умаялся прилично.

Следующий подъезд встретил Игоря характерной вонью, которая, как он уже заметил, исходила от зомбаков. Значит, ходят они здесь где-то. Словно в подтверждение такой мысли, наверху раздались шаги. Причём спускался явно не один. Ого! Как бы не встрять не по-детски! На лестнице показались ноги в крутых лакированных штиблетах. Следом ещё одни в кроссовках, а дальше женские в тапочках. Лакированный получил с ходу по голове и упал. Тот, что в кроссовках, споткнулся о него и полетел вниз. Игорь еле успел отскочить к стене и освободить пространство для полёта. Женщина засипела и потянула к нему руки. Пришлось сначала ударить по рукам, а потом уже по голове. И вовремя. Тот, что в кроссовках уже встал на ноги и стал подниматься по ступенькам. Ну, бить сверху вниз удобнее. Пусть покоится с миром.

Первый этаж ничем не порадовал. Все двери были закрыты напрочь. На втором нашлась одна дверь, слегка прикрытая. Осторожно приоткрыв её, Игорь принюхался. Зомбаками точно не пахло. Так кто-же тогда не закрывает за собой дверь? Да ещё в такое неспокойное, скажем так, время. За дверью оказался стандартный коридор, ведущий в большую комнату. А там, на крюке, предназначенном для люстры болталось тело женщины. Картина была настолько неожиданной, что Игорь икнул. Вроде, за эти дни и насмотрелся всякого, но вот такое! Ему тоже за эти десять дней бывало и страшно, и тоскливо. Он и выл, и бился головой о стену от безысходности. Но ни разу в голову не закрадывалась идея решить все проблемы петлёй. Уж слишком радикально. Обойдя висящее тело, обшарил комнату. Ничего интересного. Может на кухне что-нибудь можно найти? Однако, кухня порадовала Игоря только полуторалитровой бутылкой воды и хорошим кухонным ножом. Однозначно, гораздо лучшим, чем тот, что был у парня. Ладно. Пойдём дальше. На третьем этаже уже привычный облом в виде закрытых дверей, а вот на четвёртом одна открытая дверь, видимо отсюда вышла та троица, которую пришлось упокоить на лестнице. И одна дверь деревянная.

Сначала решил зайти в открытую. Ну что? Стандартная трёшка. Правда с претензией на евроремонт. Хрусталь, побрякушки всякие. И зачем они сейчас? В холодильнике аж две бутылки минеральной воды. А вот это дело! Топорик для рубки мяса неплохой. Тоже возьмём. Странно. Вот жили люди, работали, деньги зарабатывали. А в итоге, и взять нечего. Вся эта роскошь оказалась бесполезной. Ну-ка, а что в соседней квартире? Деревянная дверь поддалась легко. Ну а здесь точно беднота жила. Матерчатые половички, стены, покрашенные водоэмульсионной краской. И ничего интересного. Ну, хоть, время убил. Пятый этаж ничем не порадовал, и Игорь, в который раз уже, посетовал на железные двери. Ну что людям за деревянными не жилось?

В третьем подъезде та же картина. Пришлось возвращаться к себе. Достал из рюкзака небогатую добычу в виде нескольких бутылок минералки, пары неплохих ножей и топорика, и принялся за приготовление обеда. Не мудрствуя лукаво разогрел опять кашу, поделился с Васькой и перекусил. Запил всё это томатным соком и улёгся отдохнуть. Пока лежал, думал, чем бы ещё заняться. Ещё раз осмотрел свою добычу. Ножи неплохие. Особенно вот этот. С ним и повоевать можно. Только как бы его приспособить, чтобы и под рукой был и не мешался? Походил по комнатам, подумал. На глаза попался стул с оббитой дерматином сидушкой. А что? Это идея! Отрезал от сидушки кусок побольше и принялся шить из него ножны. Получилось коряво, конечно, но всё же нож уже можно повесить на пояс. Как раз и не мешается и всегда под рукой. Теперь топорик. Вещь хорошая и, самое главное, грозная. Особенно в ближнем бою, когда даже от арматурины толку мало. Или вон тогда, когда, задев об притолоку, арматурина вылетела из рук. Только куда его приспособить? Попробовал за ремень. Неудобно. Движения сковывает, да и выпасть может. Нет. Это не вариант. От многострадального стула отрезал ещё один кусок дермантина и сшил что-то вроде чехла. Приспособил чехол на ремень слева и сунул туда топорик рукояткой вниз. А неплохо. И не мешает, и выхватить можно, если что. Походил весь такой вооружённый, полюбовался на себя. А ведь жизнь налаживается! Начинал со старого ножа на пластмассовой рукоятке. А теперь вон сколько у него грозного оружия! Ну, держитесь, зомби! Да вот только от людей поможет ли? Особенно если их много, и они с огнестрелом. Словно в ответ на эти мысли, на улице раздались голоса. Игорь напрягся и, тихо подойдя к окну, глянул наружу через незабеленный кусок стекла.

Возле того, старого магазина разгуливала приснопамятная четвёрка во главе с Гриней. Видимо, они пришли сюда за добычей. Вовремя оттуда переехал Игорь. Ох как вовремя!

— Я говорил, что сюда раньше нужно было идти! — разорялся тот, который тогда в подвале спрашивал про дверь. — Вот, кто-то до нас постарался! Всё вынесли.

— Не всё, — отвечал ему второй, который отобрал в подвале топор. — Вон, целая коробка осталась.

— Да что там осталось, Сема! Раздавленные макароны вперемежку с крупой? Это ты называешь продуктами?

— Ещё и консервы.

— Вот эти несколько помятых банок?

— Но кушать же их можно!

— Можно. Но, если бы раньше пришли, нормальных продуктов можно было набрать. И побольше, чем эта труха и несколько консервов. И воды. С водой-то проблемы!

— Тихо вы! — прервал разговор Гриня. — Всех зомбаков сейчас соберёте.

— Да нет тут их. Видимо те, кто магазин этот вынес, тут неплохо подчистили.

— Другие на шум придут. Опять убегать придётся.

— А чего убегать? У меня вон, топор какой! — и он взмахнул трофейным топором.

— Молчи уж, герой. Что ж ты этим топором вчера не махал, а орал от страха как резанный, когда нас зомбаки в гаражах зажали?

— Ну струхнул маленько.

— Струхнул. Хоть в штаны не наложил и то хорошо. Ладно, помнится, здесь ещё один магазинчик был. Кажется, вон в том доме. Пошли глянем.

Четвёрка мародёров, прекратив спорить, направилась прямиком к его убежищу. Внутри у Игоря всё похолодело. Сейчас они найдут его припасы и отберут. А его самого убьют. Не помня себя от страха, он рухнул на пол прямо под подоконником. Шаги, раздавшиеся на крыльце, заставили сердце биться в груди со скоростью пойманной птицы. Мысли метались в голове, а на лбу и руках выступила липкая испарина. Кто-то там на крыльце подёргал дверь, потом свет в окне заслонила чья-то тень.

— И тут голяк.

— Ага. Ремонт затеяли. Извёстку не хочешь? Вон целое ведро стоит.

— Нафига мне извёстка?

— Ну, поможешь с ремонтом.

— Да пошёл ты!

— Ладно, мужики, пошли дальше. Нечего время терять. Нужно что-то пожрать найти порядочное, да и вода тоже не помешает. У нас в берлоге последняя пятилитровка осталась.

Игорь слышал, как кто-то сошёл с крыльца, потом послышались удаляющиеся голоса и, наконец, всё стихло. Можно было уже вставать, но он всё лежал, опасаясь, что мародёры никуда не ушли, а только провели такой обманный трюк, чтобы заставить его себя выдать. Умом парень понимал, что никто его не караулит, что четвёрка эта давно уже ушла, но заставить себя подняться не мог. Так и пролежал под подоконником часа полтора.

Наконец нервы удалось успокоить и подняться. Он глянул в окно и никого не увидел. Пронесло. А эта затея с ремонтом оказалась удачной. Ну, будем надеяться, что эта декорация будет спасать и дальше. Незаметно наступил вечер. Свет, на всякий случай, решил не зажигать. Даже в своей комнате, где устроил на окне светомаскировку. Кстати подумалось о том, что электричество не бесконечно. И так странно, что до сих пор есть свет. Воды вон, и газа давно уже нет. Мобильная связь тоже почти сразу накрылась. Где-то кажется были пару коробок со свечками. Игорь взял свои записи и пробежал глазами список своего богатства. Ага. Вот они. Свечи парафиновые — три коробки. Надо поискать их завтра на складе. И ещё, вон написано, что зажигалки одна коробка. Надо посмотреть. Может, там найдутся зажигалки с фонариком. Он видел как-то такие. Удобная вещь. С такими мыслями он и уснул.

А утром был дождь. Тот дождь, который с таким нетерпением ждал Игорь. Правда, сейчас он ему был уже совсем не нужен. Домой уже не хотелось. Гнёздышко, в котором он сейчас сидел, было гораздо надёжней его однокомнатной малогабаритной квартиры со скудными запасами еды в холодильнике. Поэтому, полюбовавшись на струи дождя за окном, Игорь пошёл на склад искать свечи. По закону подлости коробки со свечами оказалась в самом низу и пришлось перекладывать весь товар, пока добрался до них. Зато, считай, проделал утреннюю зарядку. Неплохая нагрузочка. Потом отыскал коробку с зажигалками и сразу отложил в сторону все с фонариками. Их оказалось штук двадцать. Одну сразу положил себе в карман. Опять подошёл к окну, полюбовался на дождь и решил выйти прогуляться. А что? Ноги размять, на город посмотреть.

Осторожно вышел из подъезда, опасаясь не столько зомби, сколько других людей. Зомби особо уже и не боялся. На поясе нож и топорик, а в руках надёжная арматурина придавали уверенность. Спокойно пересёк двор и вышел на улицу. Зомбаков не было. Попрятались где-то от дождя. Одинокая скорая помощь так и стояла возле столба. А на перекрёстке всё так же теснились смятые машины. Вдруг захотелось найти себе автомобиль и покататься. Ну и что, что прав нет и ездит он еле-еле. Гаишники всё равно кончились. Наказывать его некому. Прошёлся дальше по улице. На обочине с открытыми дверьми стоял «Опель». А почему бы и нет? Игорь сунулся в салон, но ключей на месте не оказалось. Попавшийся дальше «Мерседес» вообще был закрыт и внутрь попасть не удалось. Дождь стал реже и, рассудив здраво, он решил, что лучше всё-таки вернуться в своё гнездо. А то вот так окажется посреди улицы, когда дождь закончится. Нет, одного-двух зомби Игорь, конечно, уже не боялся. А если толпой навалятся? Как те, с затора на перекрёстке. И ведь не отмахаешься, несмотря на их медлительность. Так рассудив, он развернулся и потрусил к своему магазинчику. Хватит. Нагулялся. С котом пообедали и решили сегодня побездельничать. До самого вечера валялись на диване и разговаривали. Точнее, разговаривал Игорь, а Васька поддерживал разговор подёргиванием ушей, вилянием хвоста или просто, изменением позы. Но, терпеливо слушал. А вечером на крыльце раздались шаги. Внутри у Игоря опять мерзко похолодело, душа ушла в пятки и коленки мелко-мелко затряслись. Во спалился! И чего стоило вести себя потише? С котом он, видите ли, разговаривал! Замерев и, кажется, не дыша, он прислушивался к тому, что делается на крыльце. А там была тишина. Но уйти незваный гость не мог. Игорь бы услышал. Что получается? Он стоит сейчас на крыльце и слушает, пытаясь подловить Игоря? Глупо. Если слышал голоса, то нечего ждать. Нужно взламывать дверь, а не устраивать засады на крыльце. А если не слышал, тем более сидеть на ступеньках и изображать из себя собаку Карацюпы по меньшей мере нерационально. Или ты вламываешься в помещение, или проходишь мимо. Третьего не дано. Игорь стёк с дивана на пол и по-пластунски пополз к окну. Там, осторожно приподнявшись, он со страхом глянул в чистый кусочек окна и сразу опять упал на пол. На крыльце стоял зомби. Обычный мужичок в трениках с вытянутыми коленками, футболке с олимпийским мишкой и засаленном пиджачке. Вероятно, раньше он был обыкновенным дворовым алкашом. Правда, не из этого двора. Такого колоритного персонажа Игорь бы запомнил. Но что-то заставило, видимо, его сменить ареал обитания и оказаться здесь. От сердца отлегло. Странно, но на фоне страха встретиться с обычными людьми, соседство зомби как-то не пугало.

— И что тебе здесь надо, друг ситный? — риторически поинтересовался Игорь, откидывая окошко в двери.

Зомби услышал. Он повернулся к окну и что-то горестно замычал, словно жалуясь на свою судьбу.

— Понятно. Обижали тебя там? Ох, негодяи! Ты, наверное, кушать хочешь. Сейчас посмотрю, чем могу с тобой поделиться.

Игорь бросился на склад и стал осматривать свои запасы. Ну, что порядочное, конечно, зомбаку жирно будет. А вот это? Он достал коробку с пакетиками чипсов. А что? Считай, жареная картошка. Чем не еда? Игорь откинул окошко и стал ссыпать туда чипсы, вскрывая пакетик за пакетиком. Зомби с жадностью накинулся на еду. Только на зубах захрустело. И ему, похоже, понравилось.

— И как тебя зовут, чучело ты ходячее?

Зомби невнятно что-то промычал, давясь чипсами.

— Понятно. Ты как кот. Всё понимаешь, а сказать не можешь. Ну тогда не обессудь. Будешь ты у меня Жориком.

Жорик, похоже не возражал против нового имени. Съев пакетов пять чипсов, он, кажется, даже повеселел и выглядел не так грустно. Даже сделал попытку просунуть голову в окошко, будем надеяться, чтобы поблагодарить за еду. Игорь не оценил этого благородного порыва, а, ткнув его арматуриной в лоб, выдавил из проёма и закрыл окно.

— Всё. Столовая закрыта. Иди гуляй дальше.

После всего пережитого сон пришёл быстро. Игорь уснул и даже не заметил, что Васька всё же нагло перебрался с ветхой дерюги в углу к нему на диван и улёгся, свернувшись калачиком, прямо возле его левого плеча.

Утро началось стандартно. Водные процедуры, завтрак. Правда едоков прибавилось. Жорик так же стоял на крыльце и обиженно мычал. Пришлось готовить на троих.

— Да вы оборзели уже, дармоеды! — ворчал Игорь, выставляя в окошко пластиковую тару из-под китайской лапши с перловкой.

Жорик, не обращая внимания на ворчание, с энтузиазмом поглотил еду, откусывая, временами, вместе с пластиком. Видимо, так вкуснее. Кот ел не в пример воспитаннее, чем заслужил одобрение. Прямо идиллия. Но вопрос воды никто с повестки дня не снимал. Необходимо что-то предпринять. Слишком расточительно использовать бутилированную воду для всяких нужд. Вспомнилась река, протекающая неподалёку. А что, это идея. Говорили, что она образуется из родников, бьющих по её руслу. И, мол, раньше вообще её использовали, как источник питьевой воды. Правда, в последнее время реку основательно загадили. Одни только острова пластиковых бутылок чего стоят. Ну, по крайней мере, для помывки и других гигиенических процедур пойдёт. Вот только как её привезти оттуда? Проблема, однако. Может, всё-таки стоит ещё раз прогуляться и поискать машину? Тогда, набрав тех же пятилитровок, можно было бы подъехать к реке, заполнить все баклажки и привезти их сюда. Стоит, наверное, прогуляться. Только не в сторону улицы. Там он уже был. Стоит прошвырнуться по дворам.

Выйти можно было через крыльцо, всё-таки не пришлось бы обходить дом, но на крыльце плотно окопалсяЖорик. Поэтому вышел через подъезд. За домом находился гаражный кооператив, и Игорь надеялся, что там может найтись нужная машина. Между гаражей хмуро перетаптывались два зомбака возле старого убитого «Запорожца». Увидев парня, зомби замычали и пошли навстречу. Опять в ход пошла верная арматурина. В принципе, упокоил этих заражённых зря. «Запор» оказался мёртв безнадёжно. Пришлось искать дальше. «Тойоту-короллу» с водителем внутри он нашёл в самом дальнем конце. Хозяин машины бился в лобовое стекло и в запертую дверцу, пытаясь выбраться. Игорь открыл дверь и, дождавшись, когда зомби вылезет из машины, раскроил ему голову. Ключ был в замке зажигания, и завести машину не составило труда. В незапертом гараже нашёлся пластиковый бочонок литров на двадцать и ведро, которые сразу же перекочевали в багажник. Передвинув рычаг коробки-автомат, он осторожно направил автомобиль наружу.

Сильно не газуя, Игорь осторожно выехал на проезжую часть и направился к реке. Возле моста он повернул направо и остановился возле спуска к воде. Бочонок вытаскивать не стал из багажника, а, поставив его вертикально, открыл крышку и спустился к реке с ведром. А река замусорена страшно. Пустые пластиковые бутылки, куски пенопласта, целлофановые пакеты… Чего только там не было. Разогнав мусор, Игорь зачерпнул ведром и потащил его к машине. За два захода бочонок заполнился, и можно было ехать. Он обошёл машину и уже собирался садиться, когда краем глаза заметил какое-то смазанное движение. Сильный удар в спину отбросил на капот. Перекатившись по нему, Игорь упал не четвереньки и уже тут увидел зомби. Очень необычного зомби. Это был не тот тупой зомбак, каких он привык мочить пачками. Этот был быстрым и, судя по всему, сообразительным. А верная арматурина осталась в машине. Зомби запрыгнул на капот и сверху вниз уставился на парня. В душе похолодело и где-то под ложечкой противно засосало. Неужели всё? Пока разум метался в панике, тело сработало автоматически. Игорь потом так и не смог вспомнить, как он оказался под машиной. Пришёл в себя только там, в тесном пространстве между землёй и днищем. Зомби спрыгнул с машины и, присев на корточки, попытался вытащить парня. И оружия же с собой нет. Кстати. А почему это нет? А нож и топорик на поясе? Чем не оружие? От страха совсем забыл, как кроил и шил ножны и чехол. Игорь взял в одну руку топорик, а в другую нож и приготовился отбиваться. И вовремя, потому что зомбак тоже полез под машину. В тесном пространстве размахнуться не получалось, и он начал тыкать заражённого ножом, пытаясь достать до шеи. Но уколы приходились в голову, что абсолютно не волновало зомби. Приходилось постоянно отползать назад. Наконец машина закончилась, и Игорь выполз на открытое пространство. И тут к нему в голову пришла гениальная идея. Он вскочил на ноги и, дождавшись, когда из-под машины покажется голова зомби, рубанул топориком по шее. Из раны тут же фонтаном ударила кровь, и зомбак задёргался в конвульсиях. Уже не обращая на него внимания, Игорь сел в машину и, развернувшись с горем пополам, поехал домой. Да-да. Этот магазинчик он уже стал считать своим домом. Столько труда было вложено в его обустройство, что уже ничего больше и не хотелось. Оставив машину у подъезда, взял бочонок с водой и потащил его внутрь. Сегодня будет банный день. Кстати, надо бы ещё раз по квартирам пройтись, себе одежду поискать. Да и смену нижнего белья тоже не мешало бы приобрести. Решено. Поход по квартирам запланировал на послеобеденное время, как и помывку, а пока занялся обедом. Никуда не денешься. Целых два дармоеда ждут, когда их кормить будут. Надо соответствовать. Покопался в запасах, достал тушёнку и решил сделать макароны по флотски. А что, вкусно и возиться много не надо. Пока макароны варились, вскрыл банку. На запах тушёнки примчался Васька и стал требовать кусочек. Игорь сунул наглому коту кукиш и стал откидывать макароны в дуршлаг. Покушали в дружной компании. Игорь за столом, кот в углу, Жорик на крыльце. Послеобеденный отдых не затянулся, так как не терпелось впервые за эти одиннадцать дней помыться. Поэтому, отдохнув минут пятнадцать, поднялся и пошёл по квартирам. В своём подъезде ничего подходящего не нашлось. Значит нужно идти во второй. На четвёртом этаже в трёхкомнатной квартире сразу повезло. Тот, лакированный, в принципе, был примерно такого же телосложения, как и Игорь. Поэтому не мудрено, что его вещи подошли. Набрал трусов и носков, которые лежали в отдельном ящике в шифоньере. А хозяин-то был рыбаком. В шкафу нашёлся неплохой брезентовый костюм, какие обычно одевают на рыбалку. Значит, где-то должны быть прочные ботинки. Ботинки нашлись на антресолях рядом с болотными сапогами. Ну, сапоги вряд ли понадобятся, а вот ботинки оказались хорошими, с высокими берцами, на толстой подошве. То, что надо. Вот, теперь можно и банный день устроить.

В найденной на кухне кастрюле закипятил воды и разбавил в бочонке до приемлемой температуры. Потом разделся и стал мыться. А жизнь налаживается! Сначала побриться удалось, теперь вот помыться. Да ещё и бельё чистое. Красота. Одевшись, прошёлся по комнате в новеньких ботинках. Хорошо. Но, пора готовить ужин и на боковую. Ещё один день прошёл. Сколько их ещё будет? И чем всё это закончится? Игорь не знал. Он просто жил и старался выжить. А что там будет дальше? Одному Богу известно.

Утром, как всегда, Игорь накормил обоих дармоедов, позавтракал сам и стал изобретать себе занятие. Ну, перво-наперво, надо съездить за водой. Жаль, тара маловата. Всего двадцать литров. Надо, наверное, заехать в гаражи и ещё там пошарить. Может, какие канистры найдутся. И поосторожнее надо. Расслабился с медлительными зомбаками. А вчера чуть не попал. И откуда, только этот быстрый зомби взялся. И, наверное, он не один такой. Вчера Игорю просто неслыханно повезло. А в следующий раз может и не повезти.

В гаражах действительно удалось найти пару пластиковых канистр, что, конечно же, порадовало. Возле речки, увидев труп того быстрого зомбака, Игорь долго не решался выйти из машины. Всё сидел и крутил головой, всматриваясь в заросли возле забора, кусты у самой воды и проезд между домами. Парочка тупых опасения не вызывала, а быстрого не было. Наконец, собравшись с духом, вышел и, взяв в руку канистру, спустился к воде. Конечно, можно было бы сразу две канистры взять, но тогда пришлось бы оставить арматурину в машине, а вот этого Игорь допустить уже не мог. Хватит. Вчера вот так оставил. И что из этого вышло. Повторения не хотелось категорически. Так что лишнюю ходку сделать пришлось. Уже поднимаясь с ведром, чуть не столкнулся с медлительным зомбаком, который как-то хитро подкрался из-за машины. Пришлось бросить ведро и махать своим верным оружием. Получив первый раз по лбу, заражённый, на удивление, не стал переть напролом, как это делали другие, а наоборот, попытался удрать. Опять что-то новенькое. Да и подкрался как хитро! Неужели они умнеют? Только этого не хватает. Зомби добил только с четвёртого удара, после чего, чертыхнувшись, поднял ведро и опять полез за водой.

А на обратном пути его обстреляли. Кто, за что, Игорь так и не разобрал. Просто боковым зрением сначала увидел вспышки из открытой двери какого-то подъезда, а потом по кузову частый стук, как будто кто-то гвозди в капот забивают. Задние боковые стёкла посыпались дождём. Рефлекторно нажав на газ, Игорь пригнулся за рулём, ежесекундно ожидая пули. Но, бог миловал. Очередь пришлась в заднюю часть машины. Зацепив по пути дерево, влетел во двор, схватил бочонок и помчался в дом. Только закрыв за собой дверь на засов, стёк по ней на пол и так и сидел около часа, прижимая к себе пластиковую тару. В машине осталось ещё две канистры, но Игорь так и не смог заставить себя выйти за ними. До самого обеда он ходил из комнаты в комнату, выглядывая на улицу и ожидая, что вот-вот во дворе покажется злобный бандит с автоматом. Так никто и не появился.

Что-то нужно было решать с машиной. Игорёк слабо разбирался в технике, но подозревал, что, если по машине стреляли, она может сломаться. Кто знает, может, там что-то повредилось. И вот так встанет где-нибудь посреди зомбаков, да ещё и быстрых, и что делать потом? Надо другую машину искать. Но это потом. Когда, наконец, решится выйти из дома. А пока лучше посидеть. Вон, можно с Жориком поболтать. Всё равно стоит, бедолага, на крыльце этаким столбиком.

— Что, друг ситный, стоишь? Не скучно вот так, на одном месте? Пошёл бы, с друзьями бы потусовался. У вас же должны быть какие-то тусовки. Или нет? Ну что ты всё мычишь и мычишь. Хоть бы слово сказал. Боже, как давно я не слышал человеческой речи! Нет, конечно, Гриню недавно слышал. Но это не то. С ними как-то желания поговорить не возникло. А вот с тобой говорю. Только ты не отвечаешь. Отвечаешь? Разве это мычание можно назвать ответом. Эх, Жорик! И угораздило же тебя вот в такую тварь бессловесную превратиться. Хотя, для тебя, наверное, это выход. Ты же в прошлой жизни запойным алкоголиком был, судя по твоей одёжке. А сейчас и не пьёшь совсем. Излечился. Что забеспокоился? Что случилось?

Быстрая тень мелькнула возле окна, и Жорик покатился с крыльца. Игорь отшатнулся от двери и вовремя. В окошко просунулась рука с крючковатыми пальцами, пытаясь дотянуться до парня. Заорав от страха, он выхватил топорик и рубанул по этой руке. Рука убралась, а на её месте показалась голова с оскаленной пастью и страшными выпученными глазами. Быстрый зомбак. Как хорошо, что Игорь сейчас не на улице, а за крепкими стенами. Он захлопнул окошко и отошёл от двери. Жорика жаль, конечно, но, будем надеяться, что, летя с крыльца, он ничего не переломал себе. Зомбак несколько раз ткнулся в дверь, потом попробовал на прочность решётку и, наконец, скрылся. А дело-то плохо. Если уже в этих краях такой зомби завёлся, то выходы на улицу придётся временно прекратить. Кто его знает, где он ошивается. Вот так подкрадётся незаметно и не отобьёшься.

От нечего делать решил заняться своим основным оружием — арматурой. Во-первых, постоянно в руке её держать неудобно. Нужно придумать, как её на себе фиксировать, чтобы и не мешала и выхватывалась легко. Ну, как сабля, например. Хотя, сабля на боку будет мешаться при ходьбе. Это же не на лошади ездить. Вот если бы Жорика приучить на себе его таскать. Классно было бы. Запрыгиваешь к нему на плечи и вперёд. Ага. Это он пока достать не может, такой смирный. А попади в пределы его досягаемости, вмиг забудет, кто его тут кормил, от сердца продукты отрывал. Ну а во-вторых, уж больно жёсткая и ребристая поверхность у этой арматурины. И руку царапает и в кисть при ударе отдаёт.

В одном из ящиков буфета на кухне нашёлся моток изоленты. Вот и надо из неё сделать удобную ручку. Взял верёвку и привязал к железки на манер темляка, потом всё это основательно замотал изолентой. А удобно получилось. И темляк на запястье. Теперь не надо бояться, что при ударе арматурина вылетит из руки. Да и при необходимости воспользоваться ножом или топориком, можно будет просто её из руки выпустить и пусть на запястье болтается.

Теперь надо придумать, как её на себе закрепить. Вспомнил! В кино же показывали, как самураи японские свои мечи носили. У них ножны на спине были. И меч располагался рукояткой над правым плечом так, чтобы спокойно выхватить его правой рукой. Значит надо шить ножны и пришивать к куртке на спину. Вот только из чего их сшить? Сидушку уже ободрал. Надо бы подняться на третий этаж, где катастрофа обломала свидание романтической паре. Может там что-нибудь найдётся.

Вот сразу видно, что здесь жила девушка. Ничего такого прочного, чтобы можно было использовать для изготовления ножен. Игорь уже собирался уходить, когда взгляд упал на пол. Вот оно! Линолеум чем не материал? Тут же в коридоре достал нож и вырезал порядочный кусок линолеума. А что, креативненько! Пока выкраивал заготовку, пришло в голову, что не надо пришивать ножны на спину. Лучше сделать лямки и надевать на плечи. Арматура всё же вес имеет. И куртка будет постоянно съезжать. Да и, случись ему вместо куртки одеть что-нибудь другое, это опять перешивать? А с лямками удобнее. Значит, надо предусмотреть и ушки для крепления лямок. Кстати, а из чего лямки делать? Пришлось опять подниматься на третий этаж. Не мудрствуя лукаво, просто отхватил ножом длинные ручки от двух женских сумок. Девушке эти сумочки всё равно уже не понадобятся. А ему нужны.

В дверь со стороны крыльца кто-то несмело ткнулся. Игорь осторожно, ступая на цыпочках, подошёл к окну и глянул через чистый кусок стекла. Жорик! Живой! Правда, малость потрёпанный и помятый, но живой. Никогда бы не подумал, что так сильно обрадуется этому зомбаку. Видимо, уже душой сроднились. А раз Жорик вернулся, значит и он привязанность испытывает. Будем надеяться, что не гастрономическую.

Постепенно вечерело. Приготовив на скорую руку, Игорь быстро выдал по порции коту и зомби, поел сам и улёгся спать. На завтра, как это ни страшно, он запланировал выход. Ну, во-первых, надо те две канистры забрать из расстрелянной машины. А во-вторых, поискать себе новую машину. И лучше, если это будет броневик какой-нибудь. Ну, это он губу раскатал. Где ж броневик-то взять? Тут хоть что-то бы найти, чтобы и заводилось и ездило без проблем. И, желательно, с коробкой-автомат. А то на механике можно и заглохнуть в самый ответственный момент. Да, нужно всё-таки брать с собой хоть какие-то припасы. Да и тара, на случай, если найдётся что-либо полезное, не помешает. С сомнением поглядел на рюкзак и решил, не пойдёт. Нет, конечно, ели ничего другого не найдётся, то и с ним можно. Но больно уж он неудобен, хоть и прочен. Да и много брать вроде бы и не нужно, а немного, будет на донышке болтаться. Только мешать. Что бы такое придумать? Вспомнил. У этого, лакированного. Он же рыбаком был. Вот какой костюм рыбацкий от него остался. Да и ботинки неплохие. Неужели и торбы какой найдётся. С чем-то же он на рыбалку ездил. Ну, значит, завтра первым делом туда. Искать что-нибудь путное.

Так с утра и сделал. Умывшись и позавтракав, ну и, конечно, покормив дармоедов, снарядился и пошёл в соседний подъезд. Посетовал попутно о том, что уже и шагу не ступить без оружия. Но, делать не чего. Уже привычно сжимая в руке арматурину, вышел на улицу, осторожно, оглядываясь, прошёл вдоль дома и зашёл в соседний подъезд. На четвёртом этаже квартира так и стояла открытой. Только пыли прибавилось. На тех же антресолях нашлись аж два хороших рюкзака. Один совсем небольшой. А второй большой, объёмистый. Оба камуфляжной расцветки, с жёсткими спинками, с фиксатором на груди и кучей отстёгивающихся кармашков по бокам и снизу. И как тогда смотрел, когда ботинки искал? В маленьком нашёлся ещё и армейский камуфляжный костюм. Тоже находка хорошая. Будет смена рыбацкой одежде, в которой Игорь щеголял.

Затолкал туда же большой рюкзак, накинул на плечи и повернулся к выходу. И тут на балконе что-то стукнуло. Уже оборачиваясь, услышал звон разбитого стекла, почувствовал рывок за спину и покатился на пол. Сзади кто-то рычал, повиснув на рюкзаке. Не глядя через плечо, Игорь нанёс удар назад и попал по чему-то мягкому. Этот кто-то отцепился от него и удалось откатиться немного в сторону. Уже встав на четвереньки, парень поднял голову и встретился глазами с зомби. Быстрым зомби. Хорошо, что с вечера усовершенствовал своё оружие, и арматурина не вылетела из рук, а так и висела на запястье на импровизированном темляке. Удар нанёс из того же положения, не тратя времени на то, чтобы встать на ноги. Железяка попала прямо по коленному суставу зомби, уже приготовившемуся к прыжку. Нога зомбака подломилась и его повело в сторону. Игорь вскочил на ноги и попытался ударить заражённого по голове. Но не попал. Зомби отпрыгнул в сторону и опять приготовился атаковать. Удар по колену, конечно нанёс заражённому ущерб, но не настолько, чтобы тот не мог двигаться. Правда, стал чуть медленнее, но от идеи позавтракать парнем не отказался.

Игорь потихоньку стал отходить к дверному проёму, внимательно отслеживая движения быстрого. В момент, когда зомбак прыгнул на него, Игорёк отпрянул за косяк и вовремя. Зомби пролетел мимо, получив вдогонку удар арматуриной по затылку. Его травмированная нога подломилась. Да и удар по затылку оглушил основательно. Заражённый упал на четвереньки и ошалело замотал головой. Парень подскочил к зомби и стал бить того арматурой по башке. Пришёл в себя только тогда, когда увидел перед собой кошмарное месиво вместо головы. Силы оставили и он уселся рядом с трупом, бездумно глядя в одну точку. Сколько просидел так, не знал сам, но, когда очнулся, понял, что уже далеко за полдень. Осторожно поднялся на ватных ногах и, подхватив изуродованное тело под мышки, выбросил его в окно. В этой квартире может ещё что-нибудь понадобиться. Плохо будет, если всё это провоняет трупным запахом. По пути достал из «Тойоты» две, оставленных там канистры с водой. Уже в родном гнёздышке, немного успокоившись, осмотрел рюкзак. Оказывается, вот он его и спас. Зомби не смог дотянуться до шеи и вцепился зубами в прочную ткань. Да, зубы мощные. В некоторых местах даже ткань повело. Придётся нитками укрепить на всякий случай. Ну, хоть за Жорика отомстил. А нечего друзей обижать. За друзей Игорь пасть порвёт. После пережитого ужаса сегодня идти никуда не хотелось, и Игорёк решил остаться дома и побездельничать. А что? Святое дело после таких страхов. Где там на складе водка была?

Безвылазно просидел у себя дня четыре. Сил выходить не было. Всё время мерещился под окном или за дверями быстрый зомби. Два дня безбожно пил. На третью ночь к нему пришёл тот, лакированный, взял стул, с сидушки которого Игорь срезал весь дермантин, сел рядом с диваном, демонстративно положив ногу на ногу и покачивая лакированным ботинком.

— Что, крутой, да? — проговорил покойник. — Думаешь, раз арматурой махать научился, крутым стал? А ты знаешь, что ты всю мою семью убил?

— Так вы уже давно людьми перестали быть, — икнув от страха, проговорил Игорь.

— С чего ты это взял? У нас что, хвосты повырастали. Или чешуя? А, может, рога у нас были?

— Нет. Но вы же зомбаками стали!

— Ну и что же, что зомбаки. И слово-то какое выдумали! Зомбаки! Мы, может, заболели. А ты нас арматурой!

— Так, если бы я вас арматурой не заехал, вы бы съели меня!

— Ладно тебе! Может, и не съели бы, а так, покусали бы немного. Да и съели бы, невелика потеря. Вот ты кто по жизни а? Неудачник. С работы выперли, случайными заработками пробавлялся, вшивый сторож в заштатном магазине. Что бы в мире изменилось бы, если бы тебя не стало? Ровным счётом ничего. А вот я, крупный административный работник, государственные дела решал. Жена у меня директор школы. Тоже пользу людям приносила. Сын в университете учился. Будущий специалист. А ты нас всех арматурой!

— Ну, может, для кого-то моя жизнь ничего не значит, но себе-то я дорог. И не собираюсь ни для кого становиться пищей. А для людей ещё неизвестно, кто сделал больше, я в своём магазине, или ты в своём мягкомкресле.

— Грубишь.

— Грублю. Вы там, во власти, давно о людях забыли. Одними громкими словами прикрываетесь. Даже здесь себя выше других ценишь.

— Эх! Молодой, да дерзкий. А сам в моей одежде ходишь. Ладно. Пора мне. Потом поговорим.

Игорь соскочил с дивана и ошалелыми глазами осмотрел комнату. Ободранный стул стоял на своём месте. Лакированного нигде не было. По лицу градом покатился пот, коленки задрожали, а под ложечкой заныло. Что это было? Пьяный сон или бред? Или действительно этот упокоенный зомбак приходил к нему с того света? Аж зубы застучали от страха. А неплохо это он придумал! Значит, Игоря можно есть, а их арматурой по голове не моги. Эти чиновники всегда о себе только заботились. Даже после смерти своя жизнь превыше всего. Хотя, для Игоря, тоже, своя жизнь превыше всего. Выходит, дело вовсе не в том, что один чиновник, а другой сторож магазина. А дело всё в том, что каждый ценит прежде всего себя. Так это получается, что миром движет банальный эгоизм? Что-то он уже запутался в своих философских измышлениях. До утра ещё есть время, нужно поспать постараться.

Следующие две ночи ложился спать со страхом, опять ожидая визита лакированного. Но тот так и не пришёл. А ведь обещал. Впрочем, Игорь ничуть не расстроился. Хотя, впервые за столько времени, хоть поговорил нормально. А то всё с котом да с Жориком.

3

На пятый день закончилась вода. Нет, конечно, бутилированной было достаточно. Но для гигиенических целей использовать её это расточительство. Значит, надо ехать к реке. Страхи страхами, а провонять подобно бомжам Игорю не хотелось. Но, прежде чем ехать, нужно искать машину. На «Тойоту» после обстрела надежды никакой. В маленький рюкзак накидал несколько консервов, положил сухарей, колбасы и полторашку воды. Некстати вспомнился Гриня и его команда и решимость поколебалась. Опять сел на диван и призадумался. Может, не идти никуда? А с другой стороны, так и будет по углам от этой гоп-компании прятаться? Да, застали они его тогда врасплох. Но Игорь сейчас уже сильно отличается от Игоря тогда. Вроде и прошло немного времени, а парень и сам заметил, как изменился, стал жёстче, что ли, решительней. Закинул за спину рюкзак, подвигался. Нет. Не пойдёт. Жёсткая спинка рюкзака давит на арматурину в ножнах, а та, в свою очередь, на спину. И больно, и неудобно. Что же делать? Снял рюкзак и осмотрел его. А что если с правой стороны отцепить кармашки и вместо них прицепить ножны? Будут вдоль рюкзака висеть. Провозился где-то около получаса, но получилось основательно. Опять одел рюкзак. В принципе, неплохо получилось. Правда поклажа на спине немного сбивалась направо, но это незначительное неудобство. Попробовал достать арматурину. Доставалась легко. Назад, правда, тяжело в ножны вставлялась. Неудобно. Но это ничего. Главное, можно было быстро изготовиться к бою.

Вышел из подъезда и пошёл в глубину квартала. В гаражный кооператив решил не заходить. Ловить там нечего. Уже всё, что нужно, оттуда забрал, а гаражные двери вскрывать не умел, как, впрочем, и заводить машины без ключа. Заходя в следующий двор, автоматически выдернул арматурину из-за плеча и рубанул по голове неожиданно вынырнувшего из-за угла зомби. Опомнился только тогда, когда заражённый беззвучно осел кулем на землю. Вообще, повнимательней надо быть. А вдруг бы это был обычный человек? Вот так бы и отправил к праотцам несчастного. Ведь не все выжившие такое, как тот Гриня сотоварищи. Могут быть и нормальные люди, просто стремящиеся выжить. А он бы его вот так, железякой по кумполу.

В этом дворе кто-то слегка подчистил от зомбаков. По крайней мере заражённых было мало. Мужик в грязном, но явно дорогом костюме и галстуке, сбившемся набок, заторопился навстречу, яростно мыча и протягивая покусанные руки. Что ж, получи, раз просишь. Ещё один, в яркой ветровке, молодой, с серьгой в ухе. Тоже получай. А вот бабушка удивила. Увидев, что стало с её подельниками, он резко развернулась и, мелко-мелко семеня, попыталась спрятаться в кустах. Умная, да? Нам умных за спиной не надо. В два прыжка догнав бабулю, Игорь быстренько упокоил её и развернулся, выискивая опасность. Больше зомби не было. Проходя мимо детской площадки, увидел несколько трупов с пулевыми ранениями. И это его насторожило. Во-первых, одно то, что рядом где-то ходит человек с огнестрельным оружием, уже напрягает. Ну а во-вторых, не понятно, кто был убит — зомби или обычный человек. Значит, ходи и оглядывайся. Где-то Игорь читал, что голова у лётчика-истребителя должна крутиться на все триста шестьдесят градусов. Вот сейчас на улице голова так же должна крутиться у каждого, кто собирается выжить в этом сбесившемся мире.

На стоянке возле дома напротив стояло пара машин, но они были закрыты, а, значит, для Игоря интереса не представляли. Дальше была школа. Игорьку стало буквально плохо, когда, осторожно выглянув из-за угла, он увидел полный двор детей-зомби, над которыми то там, то здесь возвышались зомбированные учителя. Слава Богу, его не заметили. Он осторожно отступил и стал обходить дом с другой стороны. Там, прокравшись вдоль забора школы, вышел к бывшему Дому книги, который уже лет пять, как оккупировали различные фирмы и фирмочки. Там же была стоматология и Игорёк нервно хихикнул, представив, как зомби-стоматолог лечит зубы зомби-пациенту. Или натачивает, чтобы вцепляться в горло легче было. Аж передёрнуло.

Обойдя школу, опять углубился во дворы. Стоящие машины ничего не дали, так как все были без водителей, закрыты и без ключей. Ну что за непруха! Вот так дворами вышел к супермаркету. Внутрь решил не соваться. Тем более, что там, внутри, увидел быстро перемещающуюся тень. Как бы не быстрый зомбак. Нам такое не надо. Осталось признать, что вылазка не удалась, вернулся домой. У подъезда остановился возле «Тойоты», подумал немного и решил попытаться на ней всё-таки смотаться за водой. Но после обеда. Война, как говорится, войной, а обед по распорядку. Тем более там дармоеды уже, наверное, заждались. Пришлось идти и разогревать кашу гороховую с говядиной.

Накормив свою живность, к которой уже привычно причислял и Жорика, опять стал собираться на выход. Что ж, придётся ехать на «Тойоте». Ну, будем надеяться, что не подведёт. Выезжал дворами, старательно объезжая то место, где обстреляли в прошлый раз. Выскочил к реке в другом месте. В принципе, какая разница? Главное, что и здесь был удобный спуск к воде. Благодаря тому, что арматурина удобно пристроена за спиной, за один заход наполнил сразу две канистры. Потом пару ходок с ведром и можно ехать домой. Тех трёх зомби, что вырулили из-за угла, заметил, когда до них оставалось всего пара шагов. Расслабился. Непозволительно расслабился. Да и они крались, используя для прикрытия кусты и деревья. Хоть и не быстрые, но, однозначно, опасные. Арматурой пришлось помахать изрядно, наконец разобравшись с двумя, а потом ещё и догонять третьего, который пытался убежать. Умнеют. Точно умнеют.

Затащив домой воду, решил на сегодня никуда не выходить, а предаться опять безделью. Пообщался с котом, побеседовал с Жориком, а там уже ужин и отбой.

А ночью опять пришёл лакированный.

— Ну что ты всё икаешь от страха? Опять испугался?

— Испугаешься тут. Я же тебя лично арматуриной по голове.

— Что было, то было. И меня, жену, и сына. Да что уж там. Вот скажи, не замаялся один-то?

— Да уж. И поговорить не с кем.

— Вот то-то и оно. Одному всегда скучно. От того ты и с котом разговариваешь, и зомби, вон, прикормил. Человек, животное стадное.

— Это для чего ты мне всё это рассказываешь? Я что, сам не знаю, что человеку одному плохо? На своей шкуре каждый день испытываю.

— Да я так, для разговора. Видишь, ты даже икать перестал. И в разговор включился.

— Тебе-то что за блажь?

— А помочь хочу. Чтобы тебе веселее было. Всё не один.

— Ага. С зомбаком, ставшим призраком, веселее.

— Опять грубишь. А ведь после нашего прошлого разговора тебе полегче стало. Не так?

— Здесь ты прав. Полегче. Давно не разговаривал с людьми. Только ведь и ты не человек уже.

— Ну да. Но всё же разговор поддержать могу. Не то, что твой Жорик.

— Это да. Ладно, раз припёрся, давай разговаривать.

— О чем бы ты хотел?

— Вот спросил! Тему что ли заранее придумывать? Неужели нельзя просто так. Как обычные люди?

— Так я и не человек.

— Ну, хорошо. Расскажи, как там?

— Где?

— На том свете.

— Откуда мне знать? Я же на этом.

— Но ты же умер.

— И что? Может, я вообще не тот, про кого ты думаешь.

— А кто? Я же вижу, что ты этот, ну, чиновник в лакированных штиблетах.

— Так ты про это? Ну ты даёшь! Хочешь, я бабушкой— собачницей буду, или Вадиком?

— Не понял.

— Я — это ты. Совесть твоя, если хочешь. А обличье любое принять можно.

— Это ты хочешь сказать, что меня мучает совесть, что я зомби пачками на тот свет отправлял?

— Почему бы и нет?

— Почему бы и да? С какой стати я должен переживать из-за того, что убил какое-то количество тех, кто и людьми перестал быть?

— А кто их признал не людьми? Ты уверен, что завтра они не излечились бы и снова не стали бы нормальными людьми? А ты их лишил этого шанса.

— Но я ведь оборонялся. Если бы я не убил их, они бы убили меня.

— А ты уверен, что убили бы?

— Вот в этом я уверен на все сто процентов. Сам видел, как они людей убивают. И я был бы следующим.

— Но ведь можно было бы обойтись без смертоубийства.

— Как? Надеть на всех смирительные рубашки? Так нет у меня их. Да и, сомневаюсь, смог бы я в одиночку одеть такую рубашку хоть на одного из них. Это я ещё не имею ввиду быстрого.

— Но ты же даже не пытался.

— Знаешь, что я скажу? Да пошёл ты. Кем бы ты не являлся. Всё, не мешай мне спать.

Утром, проснувшись, опять не понял, снилось ли ему всё это или наяву было. Однако на душе полегчало. Как будто поговорил с кем-то. Однако, надо завязывать с такими разговорами. Так и до психушки недалеко. На удивление выспался хорошо. Покормив дармоедов, стал собираться на выход. Машину найти всё-таки надо. Привлекал подземный гараж в супермаркете. Там, по любому, машины есть. И с ключами. Вот только быстрая тень смущала. Нет. Туда соваться не будем. Тогда куда? Неожиданно на ум пришла платная автостоянка недалеко от дома возле детского сада. О мысли о детском саде передёрнуло. Сразу вспомнилась школа с зомби-детьми. Но, в принципе, вариант. Вполне могли клиенты автостоянки обратиться в момент, когда садились в машины. Стоит там поискать. Туда решил поехать на «Тойоте». Если найдёт себе машину, то там старую и бросит. Нечего под окнами автопарк устраивать и внимание привлекать.

Двигатель завёлся только со второго раза, что только подкрепило желание сменить машину. Поехал через дворы. В одном месте на машину бросился зомби и пришлось его сбить, а потом и переехать. Аж содрогнулся от этого неприятного ощущения. Ясно, конечно, что зомбак не человек уже. А всё равно нехорошо на душе стало. Но, что сделано, то сделано. Уже подъезжая к стоянке, увидел, что вначале поработать придётся. Возле ворот перетаптывалось четыре зомби во главе с охранником в чёрной униформе с надписью «Охрана» на спине. А зомбак ответственный оказался. Даже дубинку не потерял. Она так и болталась на поясе. Прибавив газу влетел в эту дружную компанию, сшибая их бампером как кегли. Потом выскочил из машины и добил уже привычно арматуриной. С территории стоянки раздалось мычание несколько заражённых потянулись к выходу.

Чтобы обезопасить себя со спины, Игорь прикрыл ворота, со стоящие из рамы с натянутой на неё сеткой-рабицей, и приготовился к бою. Первым подошёл мужчина лет тридцати в джинсовом костюме. Ну и получил железкой по макушке тоже первым. Потом настала очередь пузатого мужика в когда-то белой рубашке и с обрывком галстука на шее. А вот с парочкой пришлось повозиться. Парень в курточке из яркой плащовки и тётка в деловом брючном костюме подошли одновременно и даже попытались слаженно атаковать. Игорь заметил, что они явно согласовывали свои действия. Ну, точно умнеют. А это не хорошо. За два шага до цели они внезапно разделились, беря его в клещи и одновременно бросились на него. Пришлось неприцельно отмахнуться и разрывать дистанцию, уходя вправо, в сторону тётки. Парень поспешил дистанцию сократить, но ему помешала его подельница, которой нужно было ещё развернуться, чтобы опять атаковать. Решив не терять времени даром, Игорь нанёс удар тётке в правый висок и тут-же парню по макушке. Последней познакомилась с оружием Игоря девица. За машиной она пришла на высоких каблуках «шпилька» и сейчас один из них сломался, и она ковыляла еле-еле. А симпатичная зомбачка была.

Ну, что ж, первая часть плана выполнена. Осталось найти машину. Игорь посмотрел на трупы и в голову пришла одна мысль. Раз они пришли за машинами, то у них должны быть ключи. Осталось только покопаться у них в карманах. Жаль женщины отпадают. У них точно машины с коробкой-автомат. Вот только женщины носят ключи от машины в сумочках, а не в карманах. А сумочек при них не было. Ладно, если что, можно поискать по стоянке. Однозначно где-то валяются. Преодолевая брезгливость, стал рыться в карманах покойников и вскоре стал обладателем шести ключей с брелоком сигнализации. А брелок — это хорошо. Вот так нажал на кнопочку, и нужная машина отзывается пиканьем и морганием фар. Это человечество хорошо придумало. Удобно. Прямо для такого случая.

Размышления прервали хлопки за спиной. Игорь подскочил от неожиданности и обернулся. За воротами стоял Гриня и два его приятеля. Гриня улыбался и аплодировал.

— Браво, браво. А мы гадаем, как нам к машинам подобраться. А тут пришёл доблестный лох и сделал всю работу за нас.

Ноги парня предательски задрожали. То, чего он боялся всё последнее время, случилось. Кошмар в виде Грини материализовался. Хотя, не пора ли, наконец, избавится от страхов. Ну и что же с того, что тогда они так с ним обошлись? С этого позорного момента прошло уже много времени и Игорь уже далеко не тот напуганный паренёк, с которого можно просто так содрать котомку с продуктами и отбратьтопол, при этом пнув в живот. Посмотрим сейчас, кто кого.

— Что ж вы сами стоянку не зачистили?

— А зачем нам рисковать? И без нас нашёлся герой. Кстати, где-то я тебя видел.

— Мы встречались. В подвале. Вон тот топор мой.

— Был твой. Теперь наш. Вспомнил! Ты тот лошок, которого мы в подвале на продукты обули. Живой, значит.

— Живой. И далеко не твоими молитвами. Кстати, куда четвёртого подевали?

— Его зомби завалил. Быстрый такой. Еле убежали.

— Я таких быстрых двоих убил.

— Брехло. Ладно, хватит рассусоливать. Значит так, сюда мне свой рюкзак, оружие и все ключи, которые насобирал. И пошёл вон. Считай, что я добрый сегодня. Повезло тебе, что живой останешься.

— Подойди и возьми. Герои, блин. Ты сначала хоть с одним зомбаком один на один выйди. Потом здесь условия ставь.

— А лох оборзел, да, пацаны? Ну, борзых учить надо.

Двое его подручных одобрительно загудели. Гриня по-хозяйски распахнул ворота и вошёл на стоянку. В руке откуда-то появился нож, которым он поигрывал, ловя лезвием солнечные зайчики и глумливо улыбался. Второй, взяв наперевес топор, стал заходить слева, что не обещало ничего хорошего. Ведь Игорь был правшой и удар с левой стороны отбить было трудно. Справа с обрезком трубы стал заходить третий. И что теперь делать? Одно он понимал точно. Никак нельзя позволить им окружить его. Поэтому парень отпрянул назад, разрывая дистанцию и стал отходить в пространство между автомобилями. Гриня двинулся за ним, а оба его товарища были вынуждены обходить машины справа и слева. Этого Игорь и добивался. Разделить нападающих было просто необходимо. Он резко рванул вперёд, нанёс сильный удар по руке с ножом, мимоходом отметив сухой звук ломающейся кости, и второй удар по голове. В глазах Грини последовательно промелькнули недоумение, непонимание, паника, потом зрачки закатились, и он упал на асфальт. Не теряя времени, Игорь заскочил на капот левой машины и обрушился на владельца топора. Третий, с трубой, только начал оббегать машину, когда Игорёк уже превратил своей арматуриной голову второго в кашу. Он бил не задумываясь, вкладывая в каждый удар всю ненависть к этим упырям, так нагло наживающимся за счёт грабежей, а на самом деле не стоящими ни гроша. Третий, с трубой, пробежав по инерции ещё несколько шагов вдруг застыл как вкопанный. Наконец до него дошло, что всё пошло не так, как обычно. Они ожидали, что сейчас очередной лох быстренько отдаст им всё и они опять будут чувствовать себя крутыми. Но вот он, грозный главарь, лежит на асфальте. А второй с раскроенной в кашу головой скребёт пятками по земле в предсмертной агонии. А теперь и его очередь. Но ведь так не бывает. Они же крутые, а все вокруг лохи! Почему тогда ему страшно? Почему он, нелепо выставив перед собой трубу, отступает назад на подгибающихся ногах? И почему этот парень, однозначно лох, позволивший уже один раз ограбить себя, внушает в него такой ужас? Игорь пошёл на оставшегося гопника с ненавистью глядя ему в глаза.

— Вы, скоты поганые, силой отбирали у людей всё, обрекая их на мучительную смерть. Вам плевать было, как выживут те, кого вы ограбили. Сильные, когда вас много? А я сильный один. Я выжил, когда вы бросили меня подыхать в подвале без оружия и пропитания. Я выжил в схватках с зомби. Я стал сильнее. Поэтому мне жизнь, а вам смерть.

Арматурина с хрустом проломила височную кость бандита, отправляя его к праотцам. Ни капли жалости не почувствовал Игорь. Только облегчение на душе и уверенность в своих силах. Сколько времени он трясся только об одном воспоминании об этой банде. И вот всё кончилось. Немного отдохнув, Игорь принялся выбирать себе машину. Из шести машин две оказались внедорожниками. Подумав, он остановился на небольшом джипе «Вранглер» с автоматической коробкой. А что, машина небольшая, внимания к себе много не привлекает. Не то, что второй, «Лендкрузер». Да и бак почти полный.

Домой Игорь приехал довольный донельзя. И машину выбрал и с бандой Грини разобрался. Конечно, скорее всего, эта банда не одна. Где-то ещё шарятся такие же охотники поживиться за чужой счёт. Но это Игоря уже волновало мало. Страх прошел, и появилась уверенность.

С утра, позавтракав и покормив дармоедов, поехал за водой. Заодно и джип опробовал. А машинка неплохая. И юркая и проходимая. Да и за счёт того, что небольшая, мимо заторов проезжает неплохо. По уже привычной схеме набрал воды и поехал домой. Машину оставил на площадке у подъезда и, подхватив бочонок, зашёл в подъезд. Последнее, что Игорь помнил, это вспышка боли, а дальше темнота.

Медленно, словно со дна озера на поверхность, сознание выплывало из темноты. Голова раскалывалась от боли, а голоса где-то рядом сливались в непонятное «Бу-бу-бу». Наконец, сознание вернулось, и голоса стали слышатся отчётливее.

— А ты, Саня, молодец! И как ты ухаря этого срисовал?

— Да как-то проходил, смотрю, ошивается. Ну и решил проследить. Вижу, он здесь плотно присел. И, судя по всему, хорошо, раз даже зомбака прикормил. Значит, с едой у него всё нормально. А следить за ним удобно было. Он, ведь, двор полностью зачистил. Зомби не мешают. Давай бери коробки. Вовка вон, уже зомбака упокоил и машину к крыльцу подал. Грузиться будем.

— Слушай, а, может, здесь останемся? Нахрена нам эта община сдалась?

— А через неделю волком завоем? Да и припрётся кто-нибудь посильнее, потом так же будем с проломленным черепом под лестницей валяться. Кстати, ты его как?

— Наглухо. Мертвее не бывает.

Игорь зашевелился и попытался подняться на ноги. В голове опять что взорвалось и его вырвало. Дальше четверенек дело не пошло. Осторожно, чтобы лишний раз не тряхнуть головой, он полез в подвал. Там, в загаженном кошками пространстве, Игорь нашел какую-то кучу хлама и из последних сил зарылся в неё.

— Ты же говорил, что наглухо его приложил! — вдруг раздалось с лестницы.

— Приложил.

— Тогда где же он?

— Значит не наглухо. Ну и Бог с ним. Чего переживать?

— Видел, какая сбруя у него была? И нож, и топорик по чехлам, арматура в ножнах на спине. Всё удобно, всё продумано. Да и ранец тактический на пять литров чего стоит. Это тебе не наши рюкзаки.

— Надо было сразу шмонать. А ты к продуктам кинулся. Ну, теперь ищи-свищи его.

— Ладно, давай дотаскаем. Немного уже осталось.

Сколько Игорь провалялся в этой куче, он и сам не помнил. Сознание то уплывало, куда — то в безоблачные дали, то выныривало в неприглядную действительность. Опять пришёл лакированный. Брезгливо смахнул пыль с кособокого деревянного ящика, уселся, по обыкновению закинув ногу на ногу и покачивая лакированным ботинком.

— И как тебе?

— Что именно?

— Такой поворот сюжета.

— Ничего хорошего.

— Побыл в моей шкуре?

— Как понимать?

— А так. Сначала ты меня по голове железякой, потом тебя. У меня всё было, а сейчас ничего. И у тебя так же. Жил кум королю, а сейчас в зловонной куче лежишь. И ни шиша в кармане, как говорится.

— У меня ещё в рюкзачке кое-что осталось.

— И надолго тебе этого НЗ хватит?

— Пока хватит. Пару суток протянуть можно.

— А потом?

— Потом будет потом. Придумаю что-нибудь.

— Что?

— Что-нибудь. Если до сих пор жив, и здесь выкручусь.

— Ну-ну, — протянул лакированный, поднялся и ушёл.

Игорь снова вынырнул из небытия и огляделся. Нда. Обстановочка ещё та. Наверху голоса давно стихли, но Игорь не спешил вылезать из подвала. Страх быть обнаруженным перевешивал. Вечером нашёл в себе силы немного перекусить. Сидел, давясь с тошнотой, жевал колбасу с сухарями и запивая водой из баклажки. Потом подгрёб под себя побольше прелого тряпья и, не обращая внимания на прелый запах, уснул.

Проснулся утром более бодрым, если можно так сказать. Попробовал встать на ноги. С трудом, но удалось. Осторожно, стараясь не упасть и лишний раз не трясти головой, выбрался на лестницу. Разруха на месте уютного гнёздышка радости не добавила. Кот куда-то смылся, а Жорик с проломленной головой лежал под крыльцом. Никогда бы не подумал, что станет жалко зомби. А вот поди ж ты. Чуть не заплакал. Подобрал две банки кильки в томате и пакет китайского супа, завалявшиеся под стеллажом и присел, размышляя, что делать дальше. Так и не заметил, как выключился. Очнулся, по ощущениям, где-то через час. Голова болела, саднила рана на затылке, да и высохшая кровь на спине неприятно стягивала кожу. А то, что он время от время от времени теряет сознание, плохо. Неизвестно, в какой ситуации он вырубится в следующий раз. Но и сидеть на месте смысла не было.

С горем пополам выбрался на улицу. «Вранглера» у подъезда не было. Оно и верно. Он же не вытащил ключт из замка зажигания. Вот и подарок для грабителей. Мало того, что все припасы забрали, ещё и машину угнали. Сунул руку в карман и нащупал там горсть ключей от машин на автостоянке. Ну хоть в чём-то повезло. Значит, надо идти туда и выбирать себе новую машину. А там будет видно. Главное, оружие при нём осталось. Лишь бы вырубиться по пути к автостоянке. А то так и сожрут, пока он без сознания будет.

Так и пошёл через дворы. Двора через два почувствовал себя плохо и, зайдя в ближайший подъезд, вломился в одну из распотрошённых кем-то квартир, закрыл за собой дверь и вырубился прямо в коридоре. Очнулся, когда день перевалил уже на вторую половину. Поднялся на нетвёрдых ногах и пошёл дальше. Похоже, в пути его опять вырубило, потому что пришёл в себя только возле ворот автостоянки. Как он прошёл это расстояние, не помнил напрочь. Вроде, только выходил из подъезда, и вот стоит у ворот. Видимо, бережёт его Бог, раз по пути не напал на него ни один зомбак. Или, может, посчитали его за своего? Вряд ли он сильно отличался от заражённого в таком состоянии. Разве что не мычал.

Опять попикал брелоками и выбрал себе маленькую круглую «Шевроле». Пусть и не внедорожник, но бензина полный бак, да и размерами небольшая. Значит через заторы на перекрёстках легче проскакивать. Посидел в уютном безопасном салоне. В городе, в принципе, делать нечего. Вряд ли найдёт он хоть один неразграбленный магазин. А в крупных супермаркетах, наверное, целые общины живут. Говорили же грабители про свою общину. Раз одна есть, то и другие найдутся. Прибиться бы к какой-нибудь. Да кто же его примет? Нынче лишний рот обуза. Значит надо ехать за город. Попытаться отыскать какой-нибудь хуторок и отсидеться там.

Игорь вывел свою машину с территории автостоянки и поехал на выезд из этого неуютного города. Сожаления не было. Вместо этого возникло огромное желание найти себе безопасное пристанище, забиться туда, как в нору и сидеть, сидеть и сидеть. Уже на окраине, проезжая через частный сектор, опять почувствовал себя плохо. Уже начавшим мутиться сознанием заметил поворот в проулок, заехал туда, затормозил и, выключив двигатель, отрубился.

Этой ночью Ирке не спалось. И дело не в квартальном отчёте, который она никак не успевала доделать и, даже не в сволоче Мишке, так подло изменившем ей с дурой Ленкой. Вот именно, что с дурой, хоть и, на мужской взгляд, очень даже ничего. Есть, как говорится, за что подержаться. Не то, что Ирка, хоть и спортивная, но больше субтильного телосложения. Да что греха таить, и из-за Мишки тоже. Полночи проревела в подушку, потом накапала валерьянки в стакан, махнула залпом, как водку. Водки бы махнуть, а нельзя. Такая уж у Ирки особенность метаболизма. Даже после одной рюмки с вечера, наутро разит от неё так, будто пила она всю ночь, да ещё и без закуски. Зная об этом, Ирка позволяла себе выпить разве что перед выходными. Валерьянка, вроде как, успокоила. По крайней мере, перестали лезть в голову дурные мысли. Вот, вроде спи, давай. Ан нет. За окном кто-то начал фестивалить. Крики, возмущенные, истошные, яростные, переходящие на визг, топот бегущих ног, опять крики, маты, визг. До кучи ещё сирены то ли полиции, то ли скорой помощи, то ли пожарных. Стук столкнувшихся машин и долгий гудок клаксона. Да уж. Веселье ещё то. И что это там, на улице все с ума посходили?

Не дожидаясь сигнала будильника, встала и побрела в ванную умываться. Постояла, глядя на воду, бегущую из крана, подумала и, стянув с себя ночную рубашку, полезла в душ. Надо бы взбодриться после такой ночи. Из душа вышла приободрённой, со свежими взглядами на всю оставшуюся жизнь. В конце концов, жизнь продолжается. А Мишке Ленка скоро надоест своей тупостью и капризами. Будет он, потом, локти кусать. И Ирка принялась намазывать масло на кусок хлеба, воодушевлённо изобретая те мстительные слова, которые она будет говорить Мишке, когда он прибежит к ней просить прощения. Чайник своим паровозным свистом известил о том, что уже закипел. Сколько раз Ирка собиралась купить новый чайник. Этот свист наводил ужас и вынимал душу, настолько он был мощный и тревожный. Да всё никак не собралась. Заварив ароматный чай, уселась за завтрак. Кусок хлеба с маслом и толстым куском ветчины сверху — ужас для той же Ленки, бдительно следящей за своей фигурой и скрупулезно считающей калории. Ровно вот столько и ни крошки больше. Не дай бог кефир нормальной жирности или салат с майонезом. Проще застрелиться.

Перед Иркой такая проблема никогда не стояла. Сколько она себя помнила, всегда была худенькой и подтянутой. Конечно, свою роль в этом сыграли занятия спортом. С пяти лет художественная гимнастика, с двенадцати — ушу, в шестнадцать занялась пулевой стрельбой. В восемнадцать лет впервые попав на соревнование по практической стрельбе, тут же влюбилась в этот вид спорта. Ну и, конечно, фитнес, без которого она семя вообще не мыслила.

Уже одеваясь, она глянула на свою фигуру в большом зеркале. Ну да, размером груди она похвастать не может. Да и нижними девяноста тоже. Но в целом ничего. Лицо, наверное, слишком простенькое. Нет изысканно тонких черт лица и аристократически высоких скул, как у Ленки. И далась ей эта Ленка! Ну и что, что у Ирки обычное славянское лицо? Всё равно не уродина. И, в отличие от той же Ленки, умная. Своими мозгами к двадцати пяти годам добилась должности главного бухгалтера с приличной зарплатой, сумела купить и квартиру и машину. У Ленки, конечно, тоже и квартира и машина есть. Но всё это благодаря папочке с мамочкой. Сама бы она с роду на такое не заработала.

На подходе к гаражу из тени вынырнул какой-то ненормальный. То ли алкаш, допившийся до чёртиков, то ли обдолбаный наркоман. Что-то нечленораздельное замычав, он вытянул руки и пошёл на девушку. Отступая назад, она всё надеялась, что до этого придурка, наконец, дойдёт, что она против близкого знакомства, и он упрётся восвояси. Но чуда не произошло. Тяжело вздохнув, Ирка достала из сумочки травматический пистолет и выстрелила обдолбышу в грудь, как учили. Наркомана снесло с место и опрокинуло на спину. С бьющимся сердцем девушка бросилась к гаражу и долго не могла попасть ключом в скважину замка. Руки предательски тряслись, а дыхание, обычно всегда ровное, сбивалось на хрип. Наконец, ворота открылись, и Ирка сразу же прыгнула на сиденье родной «Тойоты РАФ 4». Посидела за рулём, успокаивая сбесившееся сердце, потом завела мотор и аккуратно вывела машину из гаража. На выезде тот же наркоша бросился ей под колёса. Пришлось резко выворачивать руль, чудом избегая столкновения со столбом. Да что за денёк такой начинается? На перекрёстке ещё один псих кинулся на машину. А потом вообще случилось что-то из ряда вон. Какая-то женщина набросилась на мужика и вцепилась зубами ему в горло. Мужик противно визжал и старался отбиться от неё портфелем. Но женщина не хуже бультерьера надёжно зафиксировала свои зубы на горле жертвы и на удары портфелем не реагировала. Проехав ещё пару аварий, Ирка стала понимать, что творится что-то не то. Похоже, наступает новая жизнь и возврата к старой уже не будет. Что-то такое где-то она читала. Только вот где? И что? На работе первое, что бросилось в глаза, это заплаканные девчонки в бухгалтерии и растерзанное тело Лидочки, секретарши босса.

— Ой, Ирина Леонидовна! Тут такое произошло! — наперебой запричитали девчонки, — Такое! Владимир Эдуардович набросился на Лидочку и загрыз её. А полиция не отвечает. И скорая помощь тоже.

За окном кто-то заорал, потом раздались удары и маты. Опять пронзительный вой и тяжёлый топот.

— Так, девчонки, похоже, работы сегодня не будет. Пока ещё можно, собирайтесь и по домам. Только осторожнее. Никого к себе близко не подпускайте.

— А завтра?

— Похоже, в ближайшее время, наши услуги фирме не понадобятся. Запасайтесь продуктами и сидите дома.

Попрощавшись с коллективом, Ирка первым делом направилась в ближайший супермаркет, где набрала продуктов на все деньги, как наличные, так и по карточке. Она прекрасно понимала, что завтра все эти деньги могут ничего не стоить. А вот продукты да. Продукты будут на вес золота. Забив полную машину, поехала домой. А бардака на улицах прибавилось. Уже толпы психов ходили по улице или стояли в дорожных заторах. В нескольких местах приходилось проезжать буквально впритык, а то и вообще объезжать по параллельным улицам. Припарковавшись у подъезда, быстро перетаскала всё домой. Машину в гараж решила не отгонять, а оставила тут же, возле дома.

Остаток дня провозилась с покупками, сортируя по наименованиям и сроку хранения. Похвалила себя за то, что не повелась на фирмы и этикетки, а брала только то, что попроще и понадёжней. Да и всяких быстрорастворимых супов и каш набрала. Места много не занимают, а готовить быстро. Ну и воды в пятилитровках тоже взяла от всей души. Спать легла под уже привычный шум на улице, положив под подушку свой травмат.

Утро «порадовало» отсутствием сотовой связи. Хотя, может, она ещё вчера отключилась. Просто Ирка никому не звонила. Вчера в интернете она посмотрела немало интересных роликов, чтобы понять, что мир полетел в тартарары. Наскоро позавтракав, попыталась включить телевизор, но тот поприветствовал её бодрой рябью. Радио оказалось более информативным, хоть тоже не блистало разнообразием. На всех волнах крутился один и тот же ролик. Типа запастись продуктами и питьевой водой, не выходить по возможности из дома и сократить контакты с другими людьми до минимума. И всё. Ни тебе кто виноват, ни какие меры предпринимаются. Да и сидеть то по домам сколько? Ну ладно. Если немного, то посидим. Ирка набрала полную ванну воды, напустила пены и улеглась релаксировать. Любила она такие процедуры. Тело расслабляется в ароматной пене, а разум, ничем не замутнённый, работает, выстраивая логические цепочки.

Итого. Что мы имеем? Сбесившийся мир, где люди набрасываются друг на друга и стремятся перегрызть друг другу глотки. Нет, конечно, и прошлый мир не отличался особым гуманизмом. Но всё же глотки грызли больше в переносном смысле. Имеем ещё явную растерянность правительства, судя по неработающему телевидению, отсутствию интернета и сотовой связи и по невнятным и беспомощным роликам по радио. Ну, это в пассиве. А что в активе? А в активе Иркина сообразительность. Хорошо, всё-таки, что она вчера вбухала все деньги на продукты. Кстати, надо бы ещё воды водопроводной запастись. Судя по всему, вода может скоро закончится. Как, в принципе и газ со светом. И что делать? Воду набрать во все ёмкости. Надолго, конечно не хватит. Но хоть на сколько. Для технических нужд, например. Решено. Эта ванная, похоже, у неё на неопределённый срок последняя. В ванную тоже нужно воды набрать. А мыться можно и в тазике. Вот как готовить, если газ закончится? Без света ещё можно прожить. Дома запас свечек есть. А вот без газа сложно. Ладно, будем решать проблемы по мере поступления. Интересно, насколько эта бадяга затянется? Когда правительство, наконец, проснётся и приступит к спасению граждан?

Обтеревшись досуха большим махровым полотенцем, сразу приступила к запасам воды. Набрала во все ёмкости, которые только нашлись в квартире. Потом вымыла чисто ванну и набрала туда тоже. Ну, на сегодня всё намеченное выполнено. Чем же ещё заняться? В принципе, давно собиралась побездельничать, книжки почитать. Кстати о книжках. Что-то всё, что происходит на улице, ей напоминает. Кажется, она уже где-то читала о чём-то подобном.

В отличие от своих ровесников, давно уже переключившихся на электронные читалки и скачивающих книги с интернета, Ирка любила настоящие бумажные талмуды с запахом типографской краски и шорохом переворачиваемых листов. Так читалось гораздо комфортнее. Поэтому и покупала она по старинке, в книжных магазинах. И, даже, собрала довольно приличную библиотеку. В основном фантастика. Реализма ей и в жизни хватало. Одна из знакомых, побывав у неё дома, презрительно сморщила носик и обозвала книжный шкаф пылесборником. Ну, каждому, как говорится, своё.

Она бросилась к шкафу и стала рыться в книгах. Что-то такое точно она уже читала. Где же это? РэйБредбери? Не то. Кларк? Тоже мимо. Может из отечественных авторов? Глуховский, Звягинцев, опять не то. Нашла! Андрей Круз. «Эпоха мёртвых». Делать было нечего и Ирка, забравшись с ногами на диван, принялась перечитывать серию. Читала, как в первый раз, постоянно сравнивая с тем, что творилось за окном. Ну да. В основном угадано верно. Но если и дальше будет развиваться, так как в книжке, ничего хорошего ждать не придётся. Только сейчас до неё стало доходить, что, если сейчас на улице такое твориться, то ничем не лучше обстановка и в правительстве. Ира нервно хихикнула, представив, как президент гоняется за премьером. А вообще-то хорошего мало. Похоже, тут, как в пословице: спасение утопающего дело рук самого утопающего. Ну и, пользуясь отсутствием власти, всякая мразь повылезает. Тут к бабке не ходи. Травматический пистолет, дело, конечно, хорошее, но в нынешних условиях это не более, чем игрушка. Нужно бы что-то посерьёзнее найти. Вот только где? А если попробовать проникнуть в спортивный клуб, где Ирка занималась практической стрельбой? Если, конечно, его уже не вскрыли. Но надежда есть. Вскрывать будут в первую очередь оружейные магазины. А вот то, что на базе «Динамо» тоже хранится огнестрельное оружие, знает далеко не каждый. Решено. Завтра с утра нужно будет наведаться туда. Как стемнело, Ирка не стала зажигать свет, чтобы не привлекать нежелательного внимания и улеглась спать.

Утром, позавтракав, принялась собираться в клуб. Прежде всего, стоило озаботиться одеждой. Нужно одеться неброско, практично и удобно. Подумав, остановилась на горке, в которой тренировалась. На ноги прыжковые берцы, которые как-то удалось достать по случаю. На бедро кобуру открытого типа. Времена нынче такие, что прятать оружие уже смысла не имеет. Поискала на балконе и нашла метровый отрезок водопроводной трубы. Тоже может пригодиться. Осторожно открыла дверь и вышла на площадку. Уже поворачивая в замке ключ, услышала спотыкающиеся шаги наверху. По лестнице спускался сосед с пятого этажа. Ну как сосед? Когда-то был. А сейчас это неповоротливая туша в пижаме и с безумными глазами. Увидев Ирку, он засипел и ускорился, вытянув вперёд руки. Выхватив пистолет, она выстрелила в зомби, так они называются, если верить Крузу. Причём обе пули попали в голову. От звука выстрелов в замкнутом пространстве подъезда заложило уши. Зомбак завалился на спину и тут же стал копошиться, чтобы опять подняться. Такого она ещё не видела. Пули, хоть и резиновые, но всё же пули. В голову вырубают так, что бывают и смертельные исходы. Сбросив с себя оцепенение, она подскочила к заражённому и стала молотить трубой по голове. Остановилась только тогда, когда голова зомби превратилась в нечто окровавленное и кашеобразное. Стало так тошнотно, что чуть трубу из рук не выронила, но вовремя взяла себя в руки. Тот уже не шевелился. Ругая себя за неосторожность, она резко обернулась, ожидая нападения очередного зомбака. Но никого за спиной не было. Поднявшись наверх, Ирка убедилась, что лестничная клетка пуста. Ну и хорошо. А впредь нужно не терять бдительности. Где один зомби, там могут быть и другие.

Теперь нужно избавиться от тела. Неизвестно, сколько ей ещё сидеть в этой квартире и запах разлагающегося трупа комфорта не прибавит. А здоровый кабан! Пока стащила тело на первый этаж, семь потов сошло. На каждой площадке лестничного пролёта отдыхала. Хорошо хоть вниз, а не вверх. Открыла дверь подъезда и выглянула на улицу. Поблизости никого. Взяла тело за ноги и, оттащив подальше от подъезда, бросила и поспешила к своей машине.

4

По улицам передвигаться стало уж очень сложно. Сплошные заторы из машин. Смятые автомобили, стоящие столбиком бывшие автолюбители, въехавший в витрину аптеки рейсовый автобус. И зомби, зомби, зомби… Возле парка вспыхнула ожесточённая перестрелка. Кто с кем, непонятно. Но стреляли как из автоматического, так и из гладкоствольного оружия. Опасаясь шальной пули, Ирка газанула и чуть не влетела в очередной затор. Пришлось выворачивать на параллельную улицу и какое-то время двигаться по ней.

К клубу всё-таки удалось подъехать сравнительно быстро. На стоянке у решетчатых ворот стояла машина Алексеича, ветерана клуба, бессменного тренера. Калитка была открыта. Ирка прошла на территорию и, достав свой травмат, шагнула в здание. Лестница в подвал, коридор, с рядом дверей, упирающийся в тир. Одна из дверей была открыта. Взяв пистолет наизготовку, она двинулась приставными шагами.

— Да заходи. Чего крадёшься? — донеслось из кабинета.

Ирка опустила пистолет и перешагнула порог. Алексеич сидел за столом и цедил из стакана коньяк. Полупустая бутылка стояла тут же, как и блюдце с нарезанным дольками лимоном.

— За оружием пришла? — отсалютовал ей стаканом ветеран.

— Ага. Думала тут разжиться.

— Да, девонька, времена нынче такие, что без оружия никуда.

— Неужели дадите?

— А чего не дать хорошему человеку? Тем более девушке. Девушкам в такое время ещё хуже, чем мужикам. Пошли.

Они поднялись и пошли в оружейную комнату. Погремев ключами, Алексеич открыл решётку и принялся вскрывать шкафы с оружием.

— Что же тебе дать? Ну, тот «Грач» с которым ты тренируешься, однозначно. Но этого мало. Пистолетиком много не навоюешь. Можно было бы карабин попробовать, но не вариант.

— Почему?

— Карабин длинный. С ним и здоровому мужику лишний раз неудобно. В замкнутом пространстве особенно. Нужно что-то покороче. О! «Сайга» 7,62, нарезная. Хорошая штука. Удобная, хоть тоже карабином считается. Почти автомат. Только доработаем немного.

Он подошёл к столу для чистки оружия и стал разбирать карабин. Возился минут пятнадцать. Потом собрал его и протянул Ирке.

— Держи. Теперь будет стрелять даже со сложенным прикладом. Вот тебе разгрузка, вот четыре магазина на тридцать патронов. От АКМа, конечно, но сюда подойдёт. Показываю, как правильно снаряжать. Видишь? Почти как пистолетные. Только побольше. Видишь, получается. А теперь пошли в тир. Потренируешься немного.

В тире они отстреляли весь магазин, после чего Ирка стала обращаться с «Сайгой» гораздо уверенней. Ну а что. Пулевой стрельбой она когда-то занималась. Правда, «Сайга», это тебе не спортивная мелкашка. Тут и отдача побольше и само оружие потяжелее. Да и грохочет под ухом не в пример мелкокалиберной винтовке. Но принципы прицеливания и ведения огня для любого огнестрела одинаковые.

— Ну, всё, девонька. Всё что мог, как говорится. А сейчас, удачи тебе.

— А как же вы?

— А что я? Моё дело стариковское. Посижу здесь ещё немного и пойду, постреляю. Этих ненормальных погоняю. Мне уже торопиться некуда. Это вы, молодые, всё жить спешите.

— Может, со мной?

— Нет. Езжай сама. Да, ещё возьми вон, цинк патронов. И пистолетные несколько пачек. Пригодятся.

— Спасибо.

— Езжай, давай.

Тепло попрощавшись со стариком, Ирка бросила на переднее сиденье «Сайгу» и цинк, рассовала по разгрузке магазины и засунула в нагрудную кобуру «Грач». Травмат решила не выбрасывать. По крайней мере, им можно временно дезориентировать противника. Всё экономия патронов.

Назад ехала уже знакомой дорогой. Опасение вызывал только парк, но стрельба там уже прекратилась. Припарковалась возле подъезда и осторожно поднялась по лестнице. Новых зомби в подъезде не прибавилось, что только радовало. Уже оказавшись в своей уютной квартире, смогла расслабиться. Странно, вроде недавно выехала, а уже четыре часа. Как время быстро летит. Остаток дня провела опять на диване с книжкой Круза. Так день и закончился.

Утро выдалось дождливым. Дел особо не было, поэтому Ирка провалялась в постели до обеда. Потом всё-таки поднялась и умылась. На улице распогодилось, но выходить сегодня никуда не хотелось. Наскоро сообразила себе гибрид завтрака и обеда, перекусила и уселась чистить оружие. В принципе, чистить нужно было только«Сайгу», так как из неё она отстреляла целый магазин, но чистка оружия всегда успокаивала, поэтому до кучи ещё и «Грач» почистила. Потом вспомнила про то, что стреляла утром в зомбака из травмата. Почистила и его. Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Закончилась и чистка оружия. Чем бы ещё занять себя? Подолгу бездельничать Ирка не любила. Ну, день, ещё, куда ни шло. Но на второй выходной к вечеру уже тянуло на работу. А тут уже четвёртый день. Да и, работая в коллективе, привыкла она к человеческому общению. А тут и словом перекинуться не с кем.

Включила свой айфон и от нечего делать стала разговаривать с «Сири». Нет. Не то. Механический голос, стандартные фразы. Этот суррогат человеческого общения только бесил. С трудом подавила желание запустить айфоном в стенку. Пометавшись по комнатам, всё-таки решила прогуляться на улицу. Надо же глянуть, что вокруг творится. Может, уже порядок потихоньку наводят, а она и не знает, сидя в своей квартире.

На улице после прошедшего дождя было свежо. Трава и листва, чисто умытые, радовали своей зеленью. Идиллия, ели не обращать внимания на выруливших из-за угла двоих зомби. Сладкая парочка сразу взяла курс на Ирину. Что ж, сами напросились. Ирка выхватила свой родной «Грач» и чётко, как на тренировке, с двух выстрелов успокоила обоих.

По улице решила не идти. Слишком открытое пространство, да и мало ли кто попадётся. Быстро и не спрячешься. Лучше дворами пройтись. Во дворе никого не было, что, честно говоря, удивило. Пройдя через детскую площадку, завернула за угол дома напротив. И вот там, в закутке между двумя древними гаражами услышала голоса. Первой реакцией была радость. Обычная радость от того, что, наконец, встретила нормальных людей. Однако тон разговора был агрессивный, и это сразу же насторожило. Отстегнув клапан нагрудной кобуры на всякий случай, Ирка достала всё-таки травматический пистолет и пошла вперёд, до поры укрываясь густо разросшимися здесь кустами. В тупичке, образованном двумя гаражами и бетонным забором, огораживающим внутренний двор банка, стояли три мужика, окружившие пожилого человнка. У старика на глазу уже наливался свежий синяк.

— Ты, старый, похоже, не догоняешь, — говорил один из мужиков, видимо главный. — Быстро отдал свою сумку и брысь отсюда.

— Ребята, там же совсем немного. Это моё. Я же с голоду помру.

— Не успеешь. Скоро всё равно на обед зомбям пойдёшь.

— Да пожалейте вы старика! Вы молодые, здоровые. Вы себе ещё найдёте. А мне тяжело еду добывать.

— Ты, дед, так и не понял, какие времена настали. Выживает сильнейший. А таким как ты не место в этом мире. Консервы для зомби, блин.

— А, может, это вам не место в этом мире? — спросила Ирка, выходя из кустов.

— Во, гляди, баба до кучи! Ваще прёт! — проговорил тот, что справа, ничуть не смущаясь направленного на него ствола. — Иди сюда, крошка. Не нас искала?

— Даю вам только один шанс. Или сейчас вы встаёте на колени, держите руки за головой и даёте нам уйти, или ляжете прямо здесь.

— Ой, да напугала ежа голой задницей! — засмеялся главный и шагнул к ней. — А ну-ка дай нам игрушку. А то стрельнет ненароком.

Ирка стрельнула главарю в грудь, стараясь свести ущерб для его здоровья к минимуму. Грабителя отшвырнуло в сторону, а остальные двое присели, испуганно озираясь по сторонам. Главный закашлялся и, морщась, сел.

— Мужики, да у неё простой травмат! Чо обделались. Берите её.

Страх в глазах у гопников опять сменился уверенной наглостью и они уже смело направились к Ирине.

— Свой шанс вы не использовали, — сквозь зубы проговорила Ирина и, выхватив из нагрудной кобуры «Грач», с неожиданным хладнокровием выстрелила, как на занятиях: одна мишень, один выстрел. Главарь с круглыми от ужаса глазами смотрел, как повалились оба его подельника, потом перевёл взгляд на девушку и, прочитав в этом взгляде приговор, стал отползать назад, перебирая ногами и упираясь пятками в землю. Мужик стоял, прижимая к груди свою сумку, и мелко крестился. Главарь упёрся спиной в бетонный забор и, не замечая этого, продолжал скрести пятками землю. Так же хладнокровно Ирка подняла опять пистолет и выстрелила бандиту прямо в лоб. На бетон плеснуло красным и всё кончилось.

— Вы не бойтесь, — проговорила она, сама удивляясь своему хладнокровию. — Я вас не трону. А вот этим подонкам туда и дорога.

Не слушая бормотания старика, Ирка развернулась и пошла домой. Гулять ей резко расхотелось. Уже дома, когда она уселась на кухне и слушала закипающий чайник, вдруг внезапно накатило. Ирина рыдала во весь голос, размазывая по лицу слёзы, и билась головой об стену. Осознание неотвратимости того, что она сделала и понимание того, насколько низко может пасть человек в ситуации, когда законы не действуют, подействовало на неё угнетающе. Так и не дождавшись, когда закипит чайник, она выключила конфорку и пошла спать.

Утром поднялась разбитая, словно всю ночь разгружала вагоны с углём. Неприятно удивила ванна, когда из крана вместо воды раздалось сипение. Незадача. Теперь осталось дождаться, когда газ закончится. Или не дожидаться? Вот так сидеть не дело. Нужно думать, куда двигаться дальше. Вода кончилась, значит и канализация накрылась. Просто так сливать в унитаз драгоценную воду слишком расточительно. В таких условиях жизнь в квартире ничем не отличается от жизни в пещере. Значит, нужно искать себе жильё в частном секторе. Какой-нибудь небольшой домик с крепким забором, удобствами во дворе и скважиной или колодцем. Решено. Надо искать дом.

Наскоро позавтракала, одела уже привычную горку, сверху разгрузку, оба пистолета по кобурам, «Сайгу» на плечо и в путь. Верный «РАФ 4» как боевой конь ждал у подъезда. Мимоходом глянула на указатель топлива и озаботилась. Бензин ещё есть, конечно, но желательно заранее подумать о заправке. Значит, в поисках дома и это надо иметь в виду. Выехала со двора, уже привычно объезжая битые машины и зомби, совсем не соблюдающих правила дорожного движения. Сразу направилась в сторону ближайшего частного сектора, пытаясь вспомнить, есть ли на пути заправка. Увы, ближайшая заправка оказалась в стороне, поэтому пришлось менять маршрут. В районе автовокзала от бензоколонок осталось одно пепелище с обгорелыми остовами автомобилей. Следующая не сгорела, но там копошились какие-то хмурые личности, выскочившие на звук её машины с охотничьими ружьями. Не пытаясь испытывать судьбу, Ирка резко заложила вираж, развернулась и газанула, стараясь как можно быстрее удалиться.

Нужную заправку нашла почти на выезде из города. Припарковалась возле одной из колонок, вышла из машины, несколькими выстрелами успокоила бывших заправщиков и призадумалась. Ну, хорошо. Колонка есть. Бензин тоже. А, вот, как его в машину налить? Там, в здании, есть, наверное, какой-то пульт, с которого запускается насос. Значит, надо пойти и разобраться. Запомнив, что у неё колонка под номером два, она зашла в помещение заправки. Ага, всё как обычно. Заправка, совмещённая с магазином. Вдоль стены стоят шкафы-холодильники с напитками. Помещение разгорожено стеллажами с разной мелочёвкой. Справа стойка, она же прилавок, где сидят продавец и кассир. Тут же из-за стеллажей к ней целенаправленно направились две девушки, одна из которых была основательно покусана. Опять, как на занятиях, две мишени — два выстрела. Из-за прилавка тянула к ней руки третья зомбачка, видимо, кассир. И ей пулю. Поленившись обходить прилавок, она перепрыгнула его и тут же чуть не заорала во весь голос, приземлившись прямо на основательно объеденный труп мужчины, лежавший на полу. Еле сдерживая подступившую тошноту, Ирка брезгливо перешагнула через тело и подошла к месту работы кассира. Ну, слава Богу, свет есть. И что теперь дальше делать? Эта наука, похоже, не для средних умов. Неужели придётся уезжать не солоно хлебавши? Ира готова была расплакаться от отчаяния, когда на улице раздался звук двигателя. Этого ещё не хватало!

В дверь вошёл довольно пожилой мужчина с двустволкой на плече. Не обращая внимания на направленный на него ствол пистолета и даже не пытаясь сдёрнуть с плеча ружьё, он доброжелательно улыбнулся девушке.

— Привет, красавица! Проблемы?

— Нет проблем. Валите отсюда.

— А что, заправка твоя личная? И давно приобрела?

— Я первая сюда зашла.

— И почистила здесь основательно. Спасибо. А я думал, стрелять придётся.

— Я сказала, валите отсюда.

— Ух, какая грозная! Да успокойся ты. Хотел бы тебе чего плохого, ещё с улицы бы тебя снял. Жахнул бы из обоих стволов и пиши пропало. Ты же в окне не хуже манекена на витрине смотришься.

Ирка аж присела от неожиданности. Действительно, выставилась в окне, как дурра. Щёка загорелись от стыда.

— Да ладно, не тушуйся. Я человек мирный. Вот, тоже заехал заправиться. Времена нынче такие, что из города, куда подальше надо сматываться. И, в отличие от тебя, во всей этой дребедени разбираюсь. Так что пока вон там, на стеллажах советую себе прихватить несколько канистр двадцатилитровых, пока я насосы подключаю. Себе бак под пробку заправишь, да и запасец на будущее возьмёшь. Как?

Подумав, Ирка кивнула и, бочком-бочком, не опуская пистолета, освободила рабочее место для мужчины. Действительно, в дальнем конце зала стояли стеллажи, на которых разместились тары с моторными маслами, жидкостями-омывайками и другим более крупным товаром. Взяв оттуда четыре канистры, он опять вопросительно уставилась на незнакомца.

— Всё, красавица, включил я насос. Иди, заправляйся, а я тоже канистрами разживусь.

Не выпуская из виду мужика, Ира заправила полный бак и набрала бензин во все канистры, аккуратно уложив их в багажник. Рядом мужик неторопливо заправлял свою видавшую виды «Ниву». Не прощаясь с ним, Ирка прыгнула за руль и быстро покинула заправку. Невежливо, конечно. Можно было бы и поблагодарить, Но времена нынче такие, что не до этикета. Пусть спасибо скажет, что не пристрелила. Сразу за заправкой начинался частный сектор. Конечно, далековато от её квартиры, но почему бы не поискать здесь? В принципе, какая разница? Ирка поехала по центральной улице, но, увидев впереди достаточно много зомбаков, свернула на ближайшем перекрёстке. И что они там делают? Демонстрация, какая, что ли? Или митинг в защиту прав зомби. Осталось только плакаты увидеть типа «Прекратите убивать зомби!» или «Побольше человечины!». Что-то мысли не туда зашли. Наверное, это реакция на стресс после встречи с этим мужиком. Всё-таки струхнула она сильно.

Эта улица порадовала своей безлюдностью. В принципе, хорошая такая улица. Осталось выбрать себе домик. Пока ни один из заборов не радовал. Хлипкие какие-то. А нужен хороший, крепкий. Как вон тот, кстати. Ирка припарковалась возле добротных ворот и, оглядевшись, вышла из машины. Ворота были закрыты, а калитка поддалась. Ну, в принципе, стандартный дворик, накрытый навесом, домик с низеньким крылечком в одну ступеньку. За домиком аккуратная банька, огородик, по периметру забора высажены кусты, кажется, смородины и малины. Выложенная из плиток тропинка вела к сортиру в дальнем конце огорода. И, самое главное, колодец. Ирина подошла к срубу и заглянула внутрь. Из глубины пахнуло сырой прохладой. Ага. Вода на месте. Теперь в дом. В доме её ожидали зомбированные муж и жена, пара средних лет, бесцельно слоняющаяся по дому. Жилплощадь освободила быстро. Потом, матерясь про себя, стала вытаскивать тела на улицу. Найдя открытую калитку через несколько домов, зачистила двор от бродящих там зомби и перетащила тела туда. Всё же трупный запах не входил в её планы. Ну что? Вопрос с жильём решён. Можно ехать домой. Только канистры с бензином вытащить и припрятать в сараюшке.

Переезд решила осуществить прямо с утра. Уже вечерело. Оставалось только поужинать и спать. Тем более что устала за сегодня сильно.

Сразу же после завтрака занялась переездом. Первым делом решила перевезти свои вещи. Вывалила из шкафа всё и стала перебирать. Конечно, лучше бы взять только практичную одежду, но, вопреки здравому смыслу, всё-таки уложила в сумку парочку любимых платьев и брючный костюм. Туда же полетели джинсы, футболки, пара курточек, бейсболка. Ну и ещё что-то, кажущееся нужным. Вроде и отобрала всего ничего, а спортивная сумка уже битком. Оттащила её в машину. Следом стала таскать продукты. Наконец, перетаскала всё и, усевшись на диван в осиротевшей квартире, мысленно попрощалась с родным жильём. Потом, закрыв дверь на ключ, спустилась вниз и поехала к своему новому жилью.

У ворот топтался одинокий зомби. Увидев машину, он радостно побрёл навстречу, но был сбит бампером. Выйдя из машины Ирка добила его трубой, которую тоже на всякий случай прихватила с собой. Уже привычно матерясь, она оттащила тело к остальным упокоенным, потом вернулась и, открыв ворота, загнала машину во двор. Потом стала перетаскивать продукты в дом. В кухне обнаружился люк, который вёл в довольно прохладный подпол. Спустила туда самые скоропортящиеся продукты. Остальное разложила по кухонным шкафам. Уложила в допотопный шифоньер свои вещи и уселась на диван, оглядывая новое жилище. А домик ей нравился всё больше и больше. А что там за лестница наверх? Слазила. Оказалось, что лестница ведёт на чердак. Пыльный такой чердак с о слуховым окошком на улицу. Неплохо. Особенно, как наблюдательный пункт.

Надо бы обедом озаботиться. В кухне оказалась печь, отапливаемая углем и плитка, работающая от газового баллона, установленного снаружи возле стены в железном шкафу. Ирка покачала баллон. Почти полный, что радует. А закончится, можно и в печи готовить. Неплохой запас угля она видела в сарае. Правда, дым из печи будет демаскировать. Так, что от угля пока нужно воздержаться. Пока готовила обед, призадумалась о там, что продукты не бесконечны. Опыт посещения заправки подсказывал, что таким же образом можно и магазин навестить какой-нибудь. Только быть поосторожнее, а не так как там. В частном секторе по любому должны быть магазины. По примеру сельпо. Типа таких минимаркетов сельского разлива. Надо бы покататься. Поискать.

После обеда опять уселась в свою машину и принялась колесить по району. Наткнулась на магазин случайно, когда сворачивала на другую улицу, уклоняясь от очередного митинга зомбаков. Возле магазина стояла парочка бывших местных алкашей, которым досталось по пуле на опохмел. Покусанная женщина, вывалившаяся на звуки выстрелов из открытой двери магазина, тоже схлопотала пулю между глаз. Остальных она расстреляла уже внутри. Не теряя времени, стала перетаскивать продукты и складывать в машину. Задние сиденья для увеличения пространства пришлось сложить. Работала без отдыха, спеша набрать побольше. Загрузила полную машину и отправилась в обратный путь. Дома разгрузилась и снова к магазину.

Облом был виден издалека. Какие-то мужики споро таскали мешки, полные продуктов, которые не успела забрать Ирка. Ну, что ж. Господь велел делиться. Но, жалко, всё-таки. Ладно, на сегодня хватит. Ирина вернулась к дому, завела во двор машину и решила устроить банный день. Баню, конечно, топить не стала а, разогрев на плитке ведро воды, помылась над тазиком. Потом поужинала и спать.

Утром, позавтракав, села и стала строить планы на будущее. Вчерашний случай в магазине показал, что нетронутых магазинов будет оставаться всё меньше и меньше, поэтому времени терять нельзя. Пока есть возможность, нужно запастись продуктами по максимуму. Ну, значит, надо ехать.

В этот раз колесила долго. Уже отчаявшись, наткнулась на этакую кособокую избушку, на которой висела неприметная табличка с громким названием «Супермаркет». Вот так. Ни больше, ни меньше. Монтировочкой, прихваченной в сарае, аккуратно взломала дверь и зашла внутрь. Ну да. Не Клондайк. Но основные продукты, такие как мука, крупы, макаронные изделия и консервы, присутствуют. Пыхтя от натуги, повытаскивала мешки на улицу и закидала в машину. Аж задние амортизаторы просели. Прикрыла двери, и повезла трофеи домой. Там быстро выкинула мешки прямо под навесом и назад. До обеда сделала ещё пару рейсов и, в принципе, вывезла почти всё. Что осталось, пусть другие подберут. Некстати вспомнился старик, которого она спасла от грабителей. Может, кто-то такой же набредёт. Хоть будет чем поживиться. Немного отдохнув, принялась перетаскивать мешки со двора в дом, когда услышала за воротами шаги и голоса.

— Серёга! Гляди, кажись, эта баба здесь живёт.

— С чего взял?

— Смотри, следы от машины, свежие. Сюда, в ворота ведут.

— А ну, глянь через забор.

Ирка как ужаленная, рванула в дом. Благо, пока мешки таскала, разгрузку сняла и бросила вместе с «Сайгой» на диван. Быстро нацепив её на себя, подхватила карабин и буквально взлетела на чердак. Осторожно подкравшись к слуховому окну, она глянула наружу. Увиденное совсем не понравилось. Шесть мужичков крутились возле её ворот. И трое из них были вооружены ружьями, у одного был обрез, а у двоих — бейсбольные биты.

— Глянь, точно! Её машина! А мешков сколько!

— Серёга, прикинь, и баба, и машины, и продукты! Это мы удачно зашли.

— Давай, Витёк, лезь через забор. Изнутри ворота откроешь.

Тот, кого назвали Витьком, подпрыгнул, зацепился за верхний край забора и подтянулся. Времени раздумывать не оставалось. Ирка сняла «Сайгу» с предохранителя, передёрнула затвор и, прицелившись, как учили, выстрелила в этого скалолаза. Нелепо взмахнув руками, Витёк свалился на землю. Немая сцена получилась прямо по Гоголю. Нападающие присели, закрутив головами вокруг. Однако оцепенение прошло довольно быстро, и они брызнули в разные стороны. Ирка выстрелила вдогонку, и ещё один полетел на землю с простреленной головой. Однако, бросать добычу остальные явно не собирались. По слуховому окну открыли огонь сразу из двух ружей. Позиция засечена, пора сваливать. Закинув «Сайгу» за спину, она, вытащив из нагрудной кобуры «Грач», скатилась по лестнице и, выскочив из окна с другой стороны дома, притаилась за уцглом. В принципе, очень даже хорошо, что эти нападающие не смылись сразу после первого выстрела. Ожидай их потом в любое время. Особенно ночью. Ясно же, что такую сладкую добычу в покое они не оставят. Значит, нужно разобраться с ними сейчас. Отсюда слышно было, как кто-то из них перелез через забор и открыл ворота. Радостная толпа ворвалась во двор.

— Классно, Славик, ты по этому чердаку отстрелялся.

— Да уж, небось, до сих пор там лежит, дрожит.

— Лишь бы не попал в неё.

— Да хоть бы и попал. Туда ей и дорога. Вон, Витька с Сашкой завалила. Я бы её порвал на куски.

— Да, пацанов жалко. Но лучше бы пока живая была. Поиграемся сначала. Поищи вход на чердак.

— Наверное, с той стороны дома. Пошли, глянем. Да оставьте эту машину! — обратился говорящий к остальным двум. — И мешки тоже бросьте! Бабу найдём, потом уже остальным займёмся.

Ирка, осторожно пятясь, отошла за угол бани и присела за кустом смородины. «Сайгу» решила не доставать из-за спины. С пистолетом привычнее как-то. Как на соревнованиях, перемещаясь от укрытия к укрытию, вести огонь навскидку. Ждать долго не пришлось. Два ухаря по хозяйски вырулили из за угла, осматривая крышу. Ага. Вход на чердак ищут. Невдомёк болезным, что лестница внутри дома. Ирина подождала ещё. Вот и ещё двое вышли на открытое пространство. Ну, пора начинать. Ой, страшно-то как! А ничего не поделаешь. Как на тренировке в клубе, она выстрелила в ближайшего. Кто-то из нападающих выстрелил в ответ, но она уже перебежала на пару метров правее и опять стрельнула. Остальные двое принялись отстреливаться, но слишком медленно. Ирка уже была на три метра правее и на два метра ближе. Ещё один придурок упал на землю. Оставшийся, кажется Славик, бросил обрез и поднял руки. Ирина заколебалась, но вспомнив подслушанный разговор о её незавидной судьбе в случае поимки, нажала на спусковой крючок. Всё. Теперь опять заниматься физической работой. Тела нужно отнести куда-нибудь подальше. В тот двор, где складировала зомбаков, уже, наверное, не сунешься от трупного запаха.

Ирка вздохнула и пошла к воротам. У машины перетаптывался зомби, видимо забредший сюда на звуки стрельбы. Ну, после тех гопников какой-то зомби представлялся сущей мелочью. Выбрав очередной двор подальше, она привязала тела за ноги к фаркопу своей машины и отбуксировала их к выбранному месту. Потом, собравшись с духом, перетаскала все мешки в дом и упала без сил на диван. Уже стало темнеть, поэтому Ирка, немного отдохнув, наскоро покушала и стала готовиться ко сну. После всего пережитого уснула быстро.

А сегодня она решила никуда не выходить. За эти дни так напахалась, что пора и выходной себе устроить. С утра завалилась на диван с книжкой и так пролежала до обеда. Лежалось хорошо, но деятельная натура не выдержала. Пообедав, стала думать, чем бы себя занять. Эх, был бы кто-то адекватный рядом! Но рисковать не стоит. В мозги не залезешь и не узнаешь, что думает человек. С виду может быть милым и доброжелательным. А в душе чёрное дело затевает. Лучше уж одной.

Ирка прошлась по дому, огляделась и решила заняться уборкой. Работа увлекла. Сначала вымыла все полы, потом занялась окнами, оставив только те, что выходят на улицу. Дом с дороги должен казаться пустым и не привлекать к себе внимания. Подумав, убрала машину подальше за дом. Потом занялась стиркой, развешивая стиранное бельё тут же в доме.

Закончив с хлопотами по дому, вспомнила про оружие, доставшееся от незадачливых грабителей. Одна тулкавертикалка, две ижевкигоризонталки и один обрез, тоже из ижевской горизонталки. Все под двенадцатый калибр. Патронов не сказать, чтобы много, но штук сорок есть. И все — картечь. В принципе, неплохо. Ружья сложила в диван. Может, и пригодятся когда-нибудь. А вот обрез решила оставить. А что, в ближнем бою вещь хорошая. В упор заряд картечи получить, мало не покажется как зомби, так и человеку нехорошему. Доработала немного набедренную кобуру и разместила в ней обрез. Почти хауда. Порадовалась увеличившейся огневой мощи.

Так, за хлопотами, прошёл ещё один день. Ирка улеглась спать, пытаясь придумать занятие назавтра, да так и не придумала. Так и просидела неделю в своём укрытии, отдыхая и читая книги, изредка балуя себя вкусняшками. Однажды ночью отважилась натопить баню, понадеявшись, что дыма из трубы в ночной темноте никто не увидит. Попарилась от души. Но вскоре жизнь курортная как-то поднадоела. Решила пройтись по округе. Так, пешком, без машины. Достала небольшой рюкзачок и уложила туда небольшой запас воды и продуктов. Сухой паёк, так сказать. Проверила оружие, попрыгала на месте и, убедившись, что ничего не болтается, вышла за ворота. Вдоль по улице ничего опасного не просматривалось, поэтому решила пробежаться трусцой. Так и проскочила до поворота.

Проулочек выводил к небольшому мостику через неширокий канал с водой, за которым простиралось огромное вспаханное поле. Вдоль канала вела небольшая улочка, с домами с одной стороны и зарослями кустарника по берегу с другой. Укрываясь кустами, она пошла по улице, внимательно оглядываясь по сторонам. Пока ничего интересного. Но всё же не сидеть в четырёх стенах. Метров через пятьдесят, услышала голоса. Насторожившись, стала пробираться на звук ещё более осторожно. А вот и источник. Дом, во дворе которого явно что-то происходило. Подобравшись поближе, услышала звон стаканов, весёлые мужские голоса, чьи-то стоны и женский плачь. Однако! Такой набор оптимизма не внушал. Оглядевшись и не увидев ни одного заражённого, подобралась к воротам и заглянула в щель между воротиной и стойкой. А тут, похоже, весело. В беседке за накрытым столом сидели двое. И хорошо так сидели. Одна пустая бутылка из-под водки валялась на земле. Вторая, уже располовиненная, стояла на столе. А парочка, махнув очередные пятьдесят, вела задушевный разговор. Возле беседки лежал сильно избитый мужчина, над которым плакала женщина средних лет. Видимо, это и были хозяева, а те двое — незваные гости. Можно, конечно, не рисковать. Но, во-первых, жалко эту семью. А во-вторых, сволочей учить надо. Тем более, если есть такая возможность. Да и захотелось новую хауду, сиречь обрез, в деле опробовать. Почему бы и нет?

Осторожно потрогала створки ворот и калитку. Заперто. Ладно. Полезем через соседний участок. Лишь бы там зомбаков не было. Калитка соседнего дома оказалась открытой. Осторожно сунулась и огляделась. Вроде, пусто. А нет. Вон в окне маячит. Ну, пусть так дома и сидит. Ирка подошла к смежному с соседним участком забору и осторожно заглянула. А вот это хорошо. Отсюда её от незваных гостей надёжно прикрывает угол дома. Можно не боясь перелезать. Подложив несколько валяющихся тут же шлакоблоков, она подтянулась и перелезла через забор. Спрыгнув на той стороне, подобралась к углу и выглянула. Картина поменялась. Один из гостей, оторвавшись от выпивки, что-то орал напуганной женщине, периодически подкрепляя свои слова пощёчинами. А затрещины крепкие. Вон как голова у несчастной мотается. Потом он показал рукой в сторону дома и придал ускорение женщине пинком. Женщина, рыдая, побежала в дом. Избитый мужчина попытался приподняться, за что получил ногой в лицо и опять рухнул на землю.

Пора бы уже и выходить. Ирка шагнула из за угла и неторопливым, уверенным шагом направилась к беседке. До сладкой парочки не сразу дошло, кто приближается к их столу. Наконец, сфокусировав на ней свой взгляд, один из них расплылся в улыбке.

— Во, Федот, смотри, баба.

— Где? Ух, ты! А я уже хотел ту оприходовать.

— Не. Эта лучше. Помоложе. Чур, я первый.

Красивые слова нужны только в фильмах. А в жизни толку от них никакого. Прочитай хоть лекцию негодяю перед смертью, до него не дойдёт вся гнусность его поведения. Только и будет трястись за свою никчёмную шкуру. Поэтому Ирка просто достала свой обрез и выстрелила дуплетом. Сноп картечи из двух стволов буквально смёл сладкую парочку из-за стола. Уже не обращая внимания на трупы, Ирка повернулась к избитому. Рядом соляным столбом стояла бледная от страха женщина.

— Да не бойтесь вы. Всё уже кончилось и вас больше не обидят.

Женщина заплакала и склонилась над избитым. Тот опять попытался встать, но руки, которыми он опирался о землю, постоянно подламывались, и он опять падал.

— Давайте мы его в дом занесём, — предложила Ирка. — Я вам помогу.

— Спасибо вам.

Они взяли мужика под руки и потащили к дверям. Затащив внутрь, уложили на кровать, и женщина сразу стала хлопотать над ним. Общими усилиями раздели его, обмыли и осмотрели. Слава Богу, переломов не было. Но лицо было разбито сильно. Дождавшись, когда мужчина уснёт, женщина предложила попить чаю. Изголодавшаяся по человеческому общению Ирка согласилась и вот они уже сидят на кухне и пьют чай, закусывая печеньями.

— Мы же, как всё это случилось, с мужем закрылись здесь и сидели тише воды, ниже травы, — рассказывала женщина. — А тут, как чёрт под руку дёрнул, решил муж пройтись по улице, посмотреть, что, да как. Вот и нарвался на этих. Они его ещё на улице бить стали. Сюда ворвались, стали требовать стол накрытый, да выпивки побольше. А что было делать? Я надеялась, что они напьются до потери сознания, а потом уже что-нибудь с ними сделать.

— И сделали бы?

— Не знаю. Так-то, убить готова, а на деле. Кто знает, поднялась бы рука. А ты лихо их.

— Ну, против огнестрела особо не попрёшь. А сволочейвсяких я ненавижу. Ко мне недавно тоже такие полезли было.

— И как?

— Ничего. Отбилась.

— Ты, как я поняла, недалеко обосновалась.

— Да. Неподалёку.

— А, может, к нам переберёшься. Всё же вместе веселее.

— Нет. Я у себя. Пойду уже.

— Спасибо тебе.

Интересно, привыкшая к человеческому общению Ирка, даже не заметила, как за эти дни стала нелюдимой. Несколько дней она провела в доме, возясь по хозяйству, да и просто отдыхая. Того общения, которое она получила в компании с женщиной, спасённой от подонков, вполне хватило и общаться больше ни с кем не хотелось. Да и лазить больше по району тоже желания не было. Несколько раз где-то в отдалении слышалась автоматная очередь, что энтузиазма не добавляло. Лучше сидеть как мышка. Хотя, чего высиживать? Что дальше будет?

Вот так, сидя у окна, на своём обычном наблюдательном пункте, она смотрела на улицу, когда заметила бредущего по дороге человека. Старый, выгоревший рюкзак не оставлял сомнений в том, что человек ищет, чем поживиться, а вот висящий на шее полицейский АКСУ-74 заставил напрячься. Присев под подоконником, Ирка наблюдала за мародёром. Тот подошёл к её воротам, подёргал калитку, заглянул во двор и, видимо, не найдя ничего интересного, побрёл дальше. Ирка с облегчением перевела дух. Как здорово, что она переставила машину за дом и от ворот её не видно. Не мешало вот так глупо спалиться. Мародёр давно уже ушёл, а она всё сидела и боялась выдать себя лишним звуком.

Эту машину Ирка заметила сразу, как только она заехала на улицу. Пьяно виляя, красный «ШевролеСпарк» проехал почти до её ворот и остановился. Ирка, наблюдая из-за подоконника, видела, как водитель заглушил машину и обмяк на сиденье. Что это с ним? Обращается, что ли? Не похоже. Посидев ещё немного, она, преодолевая страх, вышла из ворот и подошла к машине. Парень за рулём был без сознания. На затылке красовалась уже подсохщая рана, а одежда на спине была буквально пропитана кровью. Рядом на соседнем сиденье валялся небольшой ранец камуфлированной расцветки с притороченным к нему арматурным прутом. И что делать? Ну не бросать же его здесь. А тащить — пупок развяжется.

Со всех ног Ирка бросилась в дом и вернулась назад с кружкой холодной колодезной воды. Набрав полный рот, она брызнула бедняге в лицо. Парень поморщился и застонал. Она брызнула ему в лицо ещё раз и, дождавшись, когда он откроет глаза и посмотрит на неё бессмысленным взглядом, вытащила из машины и повела в дом. Вести было тяжело. Парень всё время норовил завалиться и буквально всем весом висел на ней. С горем пополам всё-таки удалось завести его и уложить на диван. После этого Ирка бросилась на улицу, завела «Шевроле» и отогнала его через два дома во двор, ворота которого, как знала она, были открыты. Нечего демаскировать. Потом вернулась в дом и занялась бедолагой. Первым делом нагрела воды и промыла ему рану. Раненный так и не пришёл в себя всё это время. Выскочив на кухню за аптечкой, которая стояла в кухонном шкафчике, вдруг услышала шаги. Дверь открылась, и в дом вошёл давешний мародёр. Только тут Ирка вспомнила, что калитку за собой так и не закрыла. Мужик огляделся вокруг, оценил запасы, потом оглядел фигурку девушки и одобрительно хмыкнул.

Ирка оглянулась на «Сайгу» прислоненную к шкафу и разгрузку с пистолетом, валяющуюся на табуретке. Не успевает. Рука потихоньку потянулась к набедренной кобуре с обрезом.

— И не думай даже, — выразительно качнул стволом мужик. — А это я удачно зашёл. Пожалуй, жить здесь останусь. Осторожно снимаешь кобуру с бедра и бросаешь мне. И упаси тебя Бог сделать хоть одно резкое движение, рука не дрогнет. Жаль, конечно, что не полный комплект будет, но бабу я ещё найду. Зато целее буду.

Вот попала! И что теперь делать. Уж наложницей какого-то козла, который будет жировать на её продуктах, она становиться не собиралась. Да и своего, честно потом заработанного тоже. Мужик улыбнулся своим щербатым ртом, но потом вдруг лицо его исказилось, ноги подломились и он упал на колени, а потом завалился на бок и упал. За его спиной стоял давешний раненный, сжимая в руках окровавленный нож. Обмерев от страха, Ирка смотрела на агонизирующего мародёра, на раненного, пытающегося сказать что-то непослушными губами. Парень ещё немного постоял и упал на пол.

Ну вот. Опять физический труд. Ирка, освободив мародёра от оружия и поклажи, потащила его на улицу. Потом, вернувшись, перенесла парня на диван. А он молодец. Вовремя в себя пришёл. Спас её. Ну и себя, конечно. Вряд ли этот мародёр терпел бы раненного. Скорее всего, добил бы и все дела. Но всё равно молодец. Но, на будущее, оружие далеко убирать нельзя и надо бы быть осмотрительнее.

5

Игорь выплыл из небытия и услышал мужской голос. Каким образом он оказался в этой комнате, он не помнил, но мужик, стоящий к нему спиной, совершенно не понравился. В его голосе слышалась явная угроза, да ещё и этакие барственные нотки проскальзывали. Ну и автомат, направленный в живот стоящей напротив девушки, тоже ничего хорошего не сулил. Сразу вспомнились мародёры, лишившие его уютного гнёздышка, Гриня мелькнул где-то на задворках сознания. Откуда взялись силы, Игорь так и не понял. Но, стараясь не скрипеть, он поднялся с дивана и, достав из ножен на поясе нож, всадил его в спину мужику. Удар был такой силы, что ладонь соскочила с рукоятки. Мужик молча упал сначала на колени, а потом завалился на бок. Силы внезапно оставили Игоря. Последнее, что он увидел перед тем, как снова потерять сознание, это расширенные от ужаса глаза девушки и порезанная ножом рука.

В следующий раз он пришёл в себя ночью. Долго лежал в темноте, не понимая, где находится. Смутно вспомнился мужик с автоматом. Потом перед глазами промелькнул входящий в спину нож и расширенные от ужаса глаза девушки. Что из этого было правдой, а что бредом, он не знал, как и не знал, каким образом оказался здесь. Потом глаза опять закрылись, и он провалился то ли в очередное беспамятство, то ли в тяжёлый сон без сновидений.

Утром сил вроде как прибавилось. Попытался сесть и это ему удалось.

— Пришёл в себя? — раздалось от двери.

В дверях стояла довольно симпатичная девушка. Даже не девушка, а амазонка какая-то. В набедренной кобуре торчал обрез двустволки, а в разгрузке из карманов торчали автоматные магазины и в нагрудной кобуре пистолет. Девушка показалась ему смутно знакомой. Тут же память услужливо подсунула картинку с оседающим на пол мужиком и расширенными от ужаса женскими глазами. Вот оно что!

— Доброе утро, — поздоровался с амазонкой Игорь.

— Доброе.

— Как я здесь оказался?

— На машине приехал. Доехал до меня и вырубился. Пришлось мне проявлять милосердие и тащить тебя сюда.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Встать можешь?

— Попробую.

Игорь поднялся с дивана и попытался сделать несколько шагов по комнате. Ноги, конечно, были слабыми, но передвигаться, по крайней мере, по комнате, получалось.

— Иди, умывайся. Потом завтракать. Там и расскажешь, что с тобой приключилось. Меня, кстати, Ирой зовут.

— А я Игорь.

За завтраком он рассказал Ирке всё. И, как сидел первое время в магазине, ничего не понимая и ожидая смены. И про то, как оборудовал своё гнёздышко. Как дрался с быстрыми зомбаками и как разобрался с бандой Грини. Ну и, конечно, про то, как лишили его всего.

— Понятно. И что дальше делать собираешься?

— Машина моя где?

— В соседнем дворе спрятана.

— Поеду дальше.

— Куда?

— За город. В городе, чувствую, делать уже нечего. А за городом какой-нибудь хуторок подвернётся. Спасибо за помощь. Поеду я.

— Подожди. Пару дней тебе ещё отлежаться надо. А то опять отключишься где-нибудь.

— Хорошо.

— Спать будешь в бане. Матрас забери. Постельное бельё сейчас принесу. И одежду сними, постираю. А то вся в крови.

За те два дня, что Игорь провёл у Ирки, он окреп. Уже уверенно передвигался по двору. Но гостеприимством злоупотреблять не в его правилах, поэтому пора бы уже и двигаться дальше.

— Уверен, что уже в состоянии ехать? — поинтересовалась Ирка.

— Уверен. Сколько можно на твоих харчах сидеть?

— Ну, положим, не сильно-то ты меня объел. Но, как хочешь.

— Не привык нахлебником быть. Своё не сберёг, так что ж, на чужом жить?

— Ну хозяин — барин. Я тебе тут собрала немного продуктов. На первое время хватит. Да, и ещё, вот, возьми, — Ирка, сама поражаясь своей щедрости, протянула Игорю автомат. — И патроны. Сильно не увлекайся, если что. Патронов всего три магазина. При скорострельности этого автомата девяноста патронов это тьфу. Имел дело с таким?

— Нет. Видел издалека.

— Значит, надо тебе ликбез преподать.

В течение часа Ирка показывала ему правила обращения с АКСУ-74, а потом гоняла его по разборке, сборке и приготовлении автомата к бою. Успокоилась только тогда, когда убедилась, что парень стал обращаться с оружием уверенно.

— Ну, теперь езжай. И храни тебя Бог.

— Спасибо тебе, Ира. За всё спасибо.

— Ладно, всё. Долгие проводы, как говорится, лишние слёзы, — Ирка привстала на цыпочки и неожиданно для самой себя, чмокнула его в щёку.

Выезжая на дорогу, Игорь ещё долго ощущал тепло Иркиных губ на своей щеке и глупо улыбался. Дорога, наконец, вырвалась из тесного города и понесла машину через поля к виднеющемуся вдали лесу. Сразу задышалось свободнее и, как-то, спокойнее, что ли. Обманчивость этого чувства Игорь осознал буквально минут через пять, когда наперерез его машине через поле выскочил чёрный джип с тонированными окнами. Затормозив метров за двадцать до джипа, парень подтянул поближе автомат, сняв его с предохранителя и передёрнув на всякий случай затвор. Повинуясь какому-то наитию, оружие решил раньше времени не светить, а прикинуться этаким недотёпой. Тем более, что особого актёрского мастерства совсем и не требовалось. Высыпавшие из джипа трое отморозков уже заранее посчитали его лошком и, естественно, жертвой.

— Ты глянь, какой пассажир! — гнусаво проговорил тот, что вылез из-за руля.

— Так машина-то лоховская, — ответил ему второй. — Реальный пацан в такую не то, что за руль, а даже рядом не сядет.

— Харэ базарить, — оборвал их третий. — Идите, посмотрите, что там у него в машине. И вяжите его. На базу доставим, а то уже скоро работать некому будет.

Похоже, время разговоров закончилось, даже не начавшись. Игорь схватил с сиденья автомат и, видя расширенные от удивления глаза, перечеркнул всю троицу одной очередью. Вот и поговорили. Наскоро обыскав трупы и разжившись парой пистолетов и охотничьим ружьём, пробил ножом колёса у джипа и поспешил углубиться в лес. Лесная дорога петляла между соснами. Полузаросшую дорогу Игорь заметил случайно, почти уже проехав мимо. Немного подумав, всё-таки решил проехать по ней и посмотреть, что там такое. Ну, дорога, прямо скажем, не ах. С полчаса пропрыгав по корням деревьев, выехал на поляну, на которой стоял дом, обнесённый основательным забором. Скорее всего сторожка лесника. А лесник хозяйственным был. Добротный дом, банька, колодец во дворе, аккуратная поленница под навесом, хозпостройки, ледник. По двору от нечего делать слоняется зомбачка. Самого лесника не видать. То ли в лес ушёл и не вернулся, то ли в доме прячется. Вряд ли, увидев, как обратилась его жена, он ушёл куда-то прочь от своего хозяйства. Скорее всего, обратились оба. Значит, надо держать ухо востро. Не разобравшись, где лесник, соваться туда было боязно. Но место хорошее. Вряд ли поблизости найдётся что-нибудь подобное. Значит, надо рисковать.

Осторожно приоткрыв створку ворот, Игорь зашёл во двор. Патронов было жалко. И так, сколько потратил на длинную очередь, пока отбивался от отморозков. С зомбаками и прута хватит. Автомат за спину, арматурину в руку, темляк на запястье. Ну, вроде как, к бою готов. Внимательно отслеживая обстановку вокруг, встал возле ворот, привлекая внимание зомби. Заражённую уговаривать дважды не пришлось. Возбуждённо что-то промычав на своём зомбячьем языке, она, вытянув руки, потянулась к Игорю. Уже занося руку для удара, он заметил смазанное движение. В принципе, к такому развитию внутренне уже был готов, подсознательно ожидая чего-то подобного, поэтому уклонился. Но удар по зомбячке получился смазанным и несильным. Заражённая пошатнулась, а быстрый зомби, не ожидая, что промахнётся, влетел головой в ворота. Оглушённый, он на долю секунды впал в ступор и тут же схлопотал железякой по затылку. Сразу после удара Игорю пришлось отпрыгивать в сторону, потому, что зомбачка, роняя на землю крупные капли крови от частично сорванного арматурой скальпа, опять попыталась дотянуться до него. Коррида, блин. Зайдя сбоку, опять нанёс удар по голове и, на этот раз, удачный. Зараженная без звука ткнулась мордой в землю. Победа! Он повернулся к поверженному быстрому и… не нашёл его. Быстрый исчез. Не добил. Не повезло, или квалификация теряется? Наверное ещё не восстановился. Не тратя времени на пустые рассуждения, бросился к поленнице. Позиция прекрасная. Сзади стена из дров. По бокам стенки навеса. Да и сам навес прикрывает сверху. Лишь бы успеть добежать. Успел. Ровно в ту минуту, когда прижался спиной к шероховатой неровности стены из дров, увидел летящего на него в прыжке зомби. Времени для замаха не оставалось, поэтому Игорь просто выставил перед собой арматуру. Удар поручился мощным. Железка точно вылетела бы из рук и пропорола насквозь и его, если бы не темляк на запястье. Быстрый сам себя насадил на арматурину, как бабочку на булавку. Рука в районе запястья стрельнула ослепительной болью от рывка, зомби тянул свои руки к Игорю и, только ребристая структура арматуры не давала ему возможности скользнуть по ней ближе. Холодея от ужаса и почти теряя рассудок, парень выхватил и из чехла на поясе топорик и рубанул зомбака по голове. Заражённый обмяк, но не настолько, чтобы прекратить свои атаки, а топорик предательски застрял в черепе. Тогда Игорь упёрся ногой в тело зомбака и, вытащив арматуру, ударил ею его по голове раз, потом ещё раз и ещё. Весь свой ужас, отвращение и злость сейчас он вымещал на этом быстром. Наконец, всё было кончено. Заражённый грудой тряпья валялся у его ног. А это действительно был лесник, судя по пятнистому зелёному камуфляжу с петлицами в виде веточек. Странно. Обратился вместе с женой, а быстрым стал только он. Жена — обычный тупой, медленный зомби.

Стал прибираться за собой и только тут заметил, что жена была основательно покусана. Понятно. Обратился, значит, потом и жену обратил в свою веру, так сказать. Прошёлся по округе и нашёл овражек с песчаным грунтом неподалёку. Зашёл в сарай в поисках лопаты и увидел обглоданные скелеты коровы и нескольких свиней. Вон, и собаку возле будки схарчил. Не пожалел. Вот, значит, на чём этот быстрый отожрался. А жену не угостил. Ну, значит, сам виноват. Отожрались бы вдвоём, быстро бы они Игоря ушатали. И живыми бы остались. Наскоро вырыл яму в песчаном грунту и прикопал зомбаков вместе со всеми обглоданными останками.

Да, первое впечатление от хозяйственности лесника оказалось верным. Неплохой дом, основательная русская печь, самодельные, но добротные стол, лавки, пара табуреток, кровать. Самодельный же шкаф с простой, но функциональной посудой. Жить можно. Запасов от лесника осталось достаточно. На чердаке висели копчёные окорока, в подполе приличный запас картошки, моркови, лука, на леднике масло и сыры. Ну и в шкафумакаронные изделия. Лесники, они всегда автономно жили, поэтому и запасы имели.

Первые два дня никуда не ходил. Во-первых, от сотрясения мозга ещё не отошёл, да и переживал, что машина оставила на траве слишком различимый след и по нему могут приехать друзья тех отморозков. Поэтому и дежурил у окна с автоматом. Через два дня, взяв ружьё, доставшееся от бандитов, прошёлся по дорожке до основной дороги. Трава распрямилась и уже ничего не напоминало о том, что здесь проезжала два дня назад машина. Прошёлся по окрестностям, натаскал валежника и основательно замаскировал поворот. Отошёл в сторону, присмотрелся. В принципе, проезжая по дороге, так с ходу и не заметишь. Со спокойным сердцем пошёл дальше по лесу. Далеко, конечно, отходить боялся, как бы не заблудиться. Всё-таки, не лесной человек. В памяти возник разговор тех бандитов о какой-то базе и о том, что скоро там некому будет работать. Значит, где-то бандитское гнездо недалеко. Надо осторожнее быть.

А вот так, с ружьём по лесу гулять Игорю понравилось. Типа охотник. Правда зверушек он не стрелял, да и не видел никого. Но представлять себя этаким Тургеневым нравилось. Постепенно, бродя по лесу день ото дня, он освоился в окрестностях и уже ориентировался уверенно. Слова бандитов не давали покоя и вот, однажды утром, он решился сходить в разведку. Примерно прикинув сторону, откуда приехал чёрный джип, он пошёл в том направлении, прикрываясь кромкой леса. Вдали чернели окраины города, даже оттуда дышащие угрозой. Вспаханные поля пролегли между городом и лесом. Вдруг, вдали Игорь увидел людей, которые копошились на грядках. Прежде обычная картина, сейчас поражала своей иррациональностью. Неужели кому-то сейчас дело до сельскохозяйственных работ? В вещах лесника нашёлся неплохой армейский бинокль, и парень, подобравшись поближе, залёг в густом подлеске и стал разглядывать работников. Увеличенное оптикой поле резко скакнуло к глазам, и увиденное Игорю совсем не понравилось. Измождённые, оборванные люди трудились на поле, вокруг ходили вооружённые упитанные парниоткровенно бандитского вида. Апемя от времени охранники раздавали работникам пинки и зуботычины. Ого! А здесь, похоже, до рабовладельческого строя докатились.

Осторожно, стараясь не выдать себя ничем, Игорь отполз вглубь леса и поспешил удалиться. Одному переть против вооружённых братков смысла не было. Не супергерой он. О себе бы позаботиться. Хорошо ещё, что заимка, где он поселился, далеко отсюда. Осталось надеяться, что бандюки не шарятся по лесу. Кромкой леса вышел к дороге и в бинокль осмотрел место недавнего боя. По следам было видно, что машину утащили на буксире. Трупы тоже прибрали. Ну и ладно. Похоже, виновника происшествия не искали, или искали плохо. Так же скрытно он опять углубился в лес и пошёл на свою заимку.

Все эти дни Ирка провела дома. Как ни странно, а проводы Игоря сильно её расстроили. Вроде и не общались толком. Так, здравствуй, досвидания. Он — всвоей бане, она — в своём доме. Два молчуна, наученные одиночеством не навязывать кому-то своё общество. А, поди ж ты. С той женщиной, которую она спасла от двух сволочей, полчаса поговорили, и общения надолго хватило. А тут… Оттого, наверное и автомат отдала. Интересно, пристроился он где-нибудь или так и сгинул?

С такими невесёлыми мыслями она как раз заканчивала мыть посуду после обеда, когда дальше по улице раздалась заполошная стрельба. Схватив свою верную «Сайгу» и пулей взлетела на чердак к слуховому окну. Картина, открывшаяся с этого наблюдательного пункта, совсем не понравилась. Несколько оборванных человек бежали вдоль улицы. А за ними нёсся белый «Крузак», из которого откровенные братки полили по беглецам из пистолетов. В доме наискосок по машине жахнули дуплетом, джип остановился и четыре бандита, выскочив из него, рассыпались по улице. Чуть дальше пассажиры чёрного «Лендровера» так-же штурмовали очередной дом. Дворами тоже раздавались крики и стрельба.

И что делать? Похоже, её убежищу настал конец. Бандиты по любому будут прочёсывать дворы, а встречаться с этими отморозками Ирке ой как не хотелось. Скатившись по лестнице вниз, она стала быстро набивать рюкзак всем необходимым. Дура! Какая дура! И что стоило вот на такой случай держать уже собранный рюкзак? Закинула бы его за спину и ходу. А вместо этого она теряет время, собирая продукты. И обязательно что-нибудь забудет. Топот на крыльце заставил её отвлечься от сборов и направить ствол на дверь. В проёме показался измождённый человек в каких-то обносках, сильно избитый. За его спиной маячило ещё двое таких же и женщина, возраст которой из-за синяков определить было невозможно.

— Не стреляйте, — прохрипел мужчина.

— Кто вы такие и что происходит?

— Мы от бандитов бежали. Считайте, что из рабства. А наши хозяева нас преследуют.

Решение, как обычно, пришло мгновенно. Она кинулась к дивану и достала три ружья, трофеи от нападавших на неё гопников.

— Держите, нужно уходить отсюда. Вон, мешки. Быстро набирайте продукты.

Бывшие рабы бросились к мешкам и, стали нагребать туда продукты, попавшиеся под руку. Из кусков верёвки быстро соорудили себе лямки и закинули мешки на плечи. За окном выстрелы стали ближе.

— Что дальше? — спросил у неё первый мужчина.

— Будем отрываться от них дворами. Уходим к каналу, а там кустами куда-нибудь подальше. Ружья зарядите. Пользоваться то умеете?

— Разберёмся. Веди.

Впятером быстро перебираясь через заборы, оторвались от бандитов и, углубившись в кусты, спустились к самой воде. Выстрелы на улице раздавались до самой темноты, а в темноте небо осветили многочисленные пожары. Убедившись, что бандиты ушли, вылезли из кустов и проникли в ближайший дом, где и переночевали. Утром уже, во время завтрака, наконец, познакомились. Мужчин звали Сергей, Слава и Андрей, а девушку Надежда. Выяснилось, что это действительно была девушка двадцати лет. К бандитам они попали в разное время, но досталось всем по полной программе. Оказалось, что не так далеко ещё несколько лет назад местный богатей построил себе неслабую такую усадьбу, выкупив и объединив несколько дворов. Вот там-то и поселилась одна из криминальных группировок города. Ну а, чтобы вообще было хорошо, прочесали окрестности и согнали туда всех выживших. Поначалу обходились прислугой, кухонными рабочими, наложницами, да и различной дворовой челядью. Ну, там, забор укрепить, по хозяйству поработать, за огородом проследить. Потом главарю пришла здравая мысль, что хаос когда-нибудь закончится, и хоть какое-то подобие порядка восстановится. И тогда понадобятся продукты от корнеплодов и зелени до мяса и молока. Сразу за усадьбой простирались поля, на которых можно было сажать, чего только душа пожелает. А находящиеся рядом дворы вполне можно было бы использовать под скотный двор. Братва поначалу зароптала, ведь сытной и спокойной жизни подошёл конец. Работников нужно было отловить, а потом ещё и охранять. Но главарь нашёл нужные слова, да и другие способы убеждения. Ну и беспредел творили страшный. Бывало, что и до смерти забивали. Некоторые и сами умирали, не выдержав бесчеловечных условий. А вчера рабы взбунтовались. Не все, конечно, а те, кто работали на самом крайнем скотном дворе. Перебили охрану, отобрали оружие и бежали. Жаль, только, охранников мало было. Оружия хватило далеко не всем. Тревога поднялась быстро и вскоре за ними отправились в погоню. Вот, вроде, и всё.

— Ну, благодаря вам, я, похоже, лишилась как своего убежища, так и запасов продуктов. И что прикажете теперь делать?

— Нужно уходить отсюда.

— Куда?

— В другой район.

— А где вероятность, что там не будет очередной преступной группировки?

— Ну, гарантии вам никто не даст.

— Хорошо. Давайте попробуем.

К другому району вышли часам к двум. Опять пришлось подбирать дом и чистить двор от зомби. Домик, в принципе, подобрали неплохой, в два этажа. Так и расположились. Ирка с Надеждой быстренько забили себе второй этаж, оставив мужикам первый. Продуктов на первое время хватало, но нужно было делать запасы. От хозяев остался неплохой «Паджеро», на котором и решили пошариться по окрестностям. Надежду оставили на хозяйстве.

Первые четыре магазина оказались основательно разграбленными. Потом наткнулись на небольшой семейный магазинчик, оборудованный прямо в жилом доме. Удобно так. Здесь и живут, и торгуют. У торгового окошка была оборудована кнопка звонка, и любой желающий мог в любое время суток купить любой товар из ассортимента магазина.

По двору слонялись два зомби, с которыми справились довольно быстро. А вот в доме пришлось повозиться. Первый зомбак вынырнул со стороны кухни и сразу сделал попытку вцепиться в Андрея. Картечь отбросила его на стену, но тут же зомбачка вынырнула из-за косяка и потянулась к Сергею. Её он уложил ударом приклада. Ещё одна заражённая чуть не свалилась на голову с лестницы, ведущей на третий этаж.

Попотеть, короче, пришлось. Но и куш оказался неплохим. Стоящую тут же во дворе грузовую ГАЗЕЛЬ загрузили полностью. Домой приехали в приподнятом настроении. Жизнь, оказывается, налаживается. Осталось решить вопрос гигиены. В доме была оборудована ванная и ватерклозет. Ну и, естественно, с отключением воды всё это великолепие прекратило свою работу. Благо, выносной туалет на улице всё же имелся, а вот с банькой бывший хозяин не заморачивался. Как и с колодцем. На участке имелась скважина, но насос был электрическим, а электричество отсутствовало как класс. Подумав, решили сломать забор, смежный с соседним участком и использовать колодец и баню соседей. Ну и соседей пришлось зачистить.

Этой же ночью решили затопить баню и помыться. Так и сделали. Баня оказалась неплохой, а парная вообще давала бешенную температуру. Наутро поднялись поздно, лениво потягиваясь, потянулись на завтрак. За завтраком бывшие рабы затеяли оживлённую беседу. Ирка старалась вникнуть в тему разговора, но нить всё время ускользала, а сама эта болтовня сильно напрягала. Отвыкла она уже от таких шумных компаний.

Сразу после завтрака она села с листком бумаги и ручкой за стол и стала что-то писать.

— Что это ты пишешь? — поинтересовался у неё Слава. — Письмо кому-то?

— Ага, зомби письмо, — отшутилась Ирка.

— Нет, я серьёзно.

— А если серьёзно, то это список.

— Какой?

— Список первого необходимого для укомплектования рюкзака. Продукты, вещи, предметы личной гигиены.

— И зачем это всё?

— Это нужно было сделать давно уже. На прошлом месте, когда вы навели на моё убежище бандитов, я была не готова. А в наше время нужно быть всегда готовым к экстренной эвакуации. Вот и готовлюсь.

— Типун тебе на язык. А ты что, до сих пор нам простить не можешь, что потеряла своё убежище?

— Да нет. Вас можно понять. Да и не со зла у вас так получилось. А домик мой, конечно, жаль. Неплохо мне там жилось.

— А одной не скучно было?

— Знаешь, не скучно. Поначалу, конечно, от тоски выть хотелось. А потом ничего. Привыкла.

— Я бы не смог, наверное.

— Смог бы. Нужда бы заставила, смог бы.

Ещё раз, перепроверив список, Ирка притащила рюкзак и стала его укладывать. Рюкзак получился достаточно объёмистым, но зато поместилось всё самое необходимое. Она поднялась с рюкзаком наверх, в свою комнату. От обилия людей голова разболелась, и возникло желание немного полежать.

Игорь сидел у себя в доме за большим дощатым столом и разбирался с пистолетами, доставшимися ему от бандитов. Раньше как-то руки не доходили, а вот сейчас, вроде, дошли. Оружие отличалось от того, что он видел в телевизоре. Это были большие угловатые пистолеты, одним своим видом внушающие страх. На стволе слева было по металлу выбито «PIETROBERETTA». Название Беретта было Игорю знакомо. Кажется, киллеры ей пользовались. Или мафия. Что-то такое. Вот раньше был интернет. Забиваешь в поисковике «Беретта» и получаешь всю информацию вплоть до инструкции по разборке и сборке. А тут приходится мучиться по методу научного тыка. Ну, как затвор передёргивать, это он в кино видел. Хотя, нет, не передёргивается. А почему? Ах, да. Предохранитель. Тут, наверное, как в автомате. Пока с предохранителя не снимешь, затвор не передёрнешь. Слева два рычажка, сразу видно, что для пальцев. Попытался опустить ближайший к рукоятке. Опускается и под действием пружины опять возвращается на место. А затвор не передёргивается. Попробовал дальний. А он сдвинулся в нижнее положение и так и остался. А вот как обойму вытащить? Нажал какую-то кнопочку слева. Оппа! Магазин выскочил. Ага. Теперь передёрнуть. Справа открылось какое-то окошко и оттуда вылетел жёлтый блестящий патрончик. Толстенький такой. Как кабанчик. Вспомнилось слышанное где-то название «Маслята». Маслята и есть.

Провозился полдня, но, наконец, разобрался, как разбирать, как собирать, как приводить в боевое положение. Вышел на улицу и сделал несколько выстрелов по поленнице. Мощные пистолеты. Руку аж подбрасывает. Больше бы пострелял, но патронов жалко. И так к каждому стволу всего по два магазина. Пожалел, что не снял с трупов наплечную кобуру. Надо что-то придумать. В кармане или за поясом таскать не вариант. Вот так нарвёшься на быстрого зомбака и не сможешь выхватить. Или вывалится при движении. Порылся в вещах лесника и нашёл кусок толстого брезента. В принципе, подойдёт. Возился долго, но кобура получилась. Корявая, правда, но пистолет сидел. Сшил из того же брезента ленточку и пришил к кобуре. От рваных камуфляжных штанов, валяющихся в тряпье, отрезал с набедренного кармана липучку и пришил к ленте. Теперь есть фиксатор сверху, чтобы пистолет не выпал при движении. И отстёгивать легко. Отодрал липучку и пистолет наружу. Осталось придумать, где зафиксировать кобуру. Вспомнилась нагрудная кобура на разгрузке у Ирины. Ничего лучше в голову не пришло, как пришить к лямке ранца спереди. Пришивал наискосок, так, чтобы легче было пистолет доставать. Так. На будущее: один пистолет всегда с собой. А второй пока пусть полежит.

Вот так и провозился до вечера. А вечером истопил баньку. В предбаннике по стенам были развешены веники. Там тебе и дубовые, и берёзовые. Благодать. Пока протапливалась баня, опять полез в шкаф. Нашлось и нижнее белье, и камуфляж чистый. Великоват, правда, но ненамного. Главное, смена. Попарился от души, а потом устроил постирушку. Ощущение чистоты, как тела, так и одежды подняло настроение. Весело насвистывая, он развесил постиранное бельё и принялся за ужин. За ужином призадумался о своей жизни. А правильно ли то, что он вот так удалился от людей? Где-то в окрестностях города есть воинская часть. Может, стоило к ним податься, раз такая беда приключилась? Только выжил ли там кто? А если и выжил, какую политику ведут сейчас вояки? Всё-таки такая мощь в руках. И оружие и боевая техника. Да и умения воевать у них не отнять. Дут и Наполеоном себя возомнить можно. А там и до комплекса Бога недалеко. А вевешники в городе, наверное, и того хуже. Нет уж. Рисковать не стоит. Вот так приедешь к ним и в кабалу. Лучше самому.

А ночью опять пришёл лакированный. Осмотрел самодельную табуретку, хмыкнул одобрительно, подвинул её поближе к кровати и сел.

— Ну, привет. Давно не виделись.

— Привет. Ты и здесь меня нашёл.

— Ты забыл? Я же твоя совесть. Там где ты, там и я.

— И где я опять накосячил по твоему мнению?

— Ну, не то, чтобы накосячил. Но, вот не стыдно тебе? Лесника с женой не похорогил, а так, прикопал вместе с останками коровы, собаки и свиней. Не по-христиански.

— А по-христиански людей кушать? Пусть скажут спасибо, что хоть так земле предал. Не было у меня ни сил, ни желания отдельные могилы копать. Вон их сколько, неупокоенных по городу валяются. А тут, могилка всё-таки.

— А совесть-то всё равно гложет.

— Да пошёл ты!

— И чужим, как своим пользуешься. Бельишко-то не жмёт чужое?

— Не жмёт. Леснику всё это уже ни к чему.

— Любишь ты, братец, дармоедом на чужих харчах жировать.

— Я эти харчи в честной схватке с быстрым выиграл.

— Ну да. Прямо квест какой-то.

— Только это не игра. Это выживание. Что бы ни случилось, а я намерен выжить любой ценой.

— Ну ладно. Вот и поболтали. И тебе веселей, и мне не скучно. Ладно. Пошёл я. Спокойной ночи.

Лакированный ушёл, а Игорь поднялся с кровати и прошёлся по комнате. Табуретка стояла на положенном месте. В доме никого. Что, всё-таки это такое? Бред, сон или игры пошатнувшейся психики? Как бы то ни было, посещения лакированного больше не пугали. Хоть какое-то общение. Другого-то нет. Игорь некстати вспомнил Ирку. Хорошая девчонка. С ней и помолчать приятно было. Как там она? Живёт, наверное, в своём домишке и в ус не дует. Тоже, ведь, неплохо устроилась. И тоже всего сама добилась. Не на готовенькое села.

Уже ложась спать, Ирка почувствовало, как болезненно сжалось сердце. Предчувствие чего-то ужасного не давало покоя. Копаясь в себе, ничего рационального в своих страхах тау м не нашла. Может, всё дело в том, что слишком безоблачными и беззаботными были эти дни? Хорошее, ведь, не может длиться вечно. Успокаивая себя таким образом, она принялась стелить постель и, вдруг, услышала звон разбитого стекла на первом этаже. То время, которое Ирка провела в одиночестве, приучили её быть готовой к любым неожиданностям. В мгновение ока вся сбруя уже была надета, «Сайга» на груди, обрез в руках, а заранее собранный рюкзак на кровати.

Внизу раздались крики, заполошные выстрелы и грохот переворачиваемой мебели. Бледная Надежда поднялась по лестнице и упала на последней ступеньке. Ирка бросилась к ней и увидела, как из зажатой руками раны на шее толчками выливается тёмная, почти чёрная кровь. Глаза Нади остекленели и она затихла. Выстрелы и крики уже прекратились, но наступившая тишина отнюдь не успокаивала. Взяв обрез наизготовку, Ирина спустилась на пару ступенек вниз, наклонилась, чтобы посмотреть, что происходит на первом этаже и сразу отшатнулась от увиденной картины. Двое зомби склонились над трупами её товарищей. Все трое были мертвы. И, что более всего поразило девушку, это то, что оба зомбака были необычно быстры. Один из них поднял голову и посмотрел прямо в глаза Ирине. Внутри словно взорвался ледяной ком. Сразу стало до жути страшно. Не общаясь между собой ни знаками, ни звуками, оба зомби слаженно поднялись и направились к лестнице. Ирка стала отступать, держа на прицеле подъём и на ощупь надела, на спину рюкзак. Дождавшись, когда над верхней ступенькой покажется голова первого зомбака, она выстрелила из правого ствола. Сноп картечи моментально разнёс голову заражённого. Так, с этим покончено. А вот почему второй медлит? Осторожно ступая, она приблизилась к лестнице и глянула вниз. Никого не было. И тут сзади со звоном разлетелось окно, и в комнату полез второй зомбак. Ирка выстрелила навскидку, но там уже его не было. Рычание раздалось со стороны шкафа. Понимая, что перезарядить обрез уже не успевает, она бросила оружие в кобуру и, взяв наизготовку «Сайгу», сбежала вниз. Вслед по ступенькам загрохотал заражённый. Сбежав, Ирка сразу прянула в сторону. Зомбак по инерции пролетел вперёд. Ирина выстрелила вслед, но опять не попала. Зомби скакнул в окно и вылетел на улицу вместе с рамой и осколками стёкол. Девушка забилась в узком проходе между стеной и огромным, до самого потолка, шкафом и приготовилась к обороне. Доснарядив магазин «Сайги», зарядив обрез и расстегнув клапан нагрудной кобуры, она сложила оружие на коленях и приготовилась ждать. Как бы то ни было, а свою жизнь она продаст дорого.

Зомби не появлялся. Постепенно мысли в голове перестали скакать, сумбур устоялся, и появилась возможность подумать здраво. Итак. Что мы имеем? А мы имеем зомби. Причём очень быстрых зомби, которые умудрились уничтожить не только слабую женщину, но и троих здоровых вооружённых мужиков. И тот факт, что она убила одного, ничего не меняет. Просто здесь ей повезло. Сработал элемент неожиданности. А вот второй легко ушёл от всех её выстрелов. А ведь стреляет Ирка неплохо. Всё-таки занятия по практической стрельбе даром не проходят. Сейчас одна надежда на то, что узкое пространство между стеной и шкафом не даст возможности зомбаку маневрировать, и он всё же подставится под выстрел. Откуда же взялись подобные монстры? Ведь за всё это время тупые неповоротливые зомби стали уже привычной деталью пейзажа. И справляться с ними было сравнительно легко, если их не было слишком много. А тут такое. Что-то этакое рассказывал Игорь. И как ему удалось справиться тогда одной арматурой? Что там он говорил? Что двоих таких упокоил. Правда, не одновременно, но всё же. Силён. Тут с огнестрелом никак, а он в рукопашную.

Так она и просидела за шкафом до самого утра. Зомби так и не появился. С первыми лучами солнца Ирка осторожно выбралась из своего убежища и, поминутно оглядываясь, вышла из дома. «Паджеро» стоял на своём месте. Бросив в салон рюкзак, она вернулась в дом и, так же контролируя всё вокруг обрезом, зашла в комнату Славика. Как она помнила, мужчина, вдохновлённый разговором с Иркой, тоже снарядил себе поклажу НЗ на всякий случай. Вот и пригодился этот НЗ. Только не Славику. Девушка притащила мешок с продуктами в машину и сама уселась за руль. Конечно, хотелось бы из дома забрать побольше, но, пока где-то рядом ходит быстрый зомби, о перетаскивании продуктов нужно будет забыть. А жаль. Бессонная ночь сказалась, и глаза начали слипаться. Загнав машину подальше за дом, Ирка заблокировала все двери и, откинув спинку сиденья, улеглась спать.

Сегодня погода буквально радовала глаз. Весь двор был залит солнечным светом. Лёгкий весенний ветерок ласкал лицо. В бездонном синем небе проплывали редкие облачка, а лесные птахи, словно сорвавшись с привязи, оглашали лес своими трелями. Прямо гала-концерт какой-то. Лес прямо дышал свежестью и свободой. Ну, в такой день сам Бог велел прогуляться. Уже привычно проверив амуницию и оружие, Игорь прикрыл за собой ворота и углубился в чащу. Дышалось легко и свободно. На душе было радостно. Давно уже не было так спокойно. Игорь уже привык, что нужно постоянно оглядываться. Только лес давал ощущение полной безопасности.

Три часа пролетели незаметно. Оглядевшись, Игорь понял, что зашёл достаточно далеко и пора бы уже возвращаться назад. Сориентировавшись, решил срезать крюк и направился напрямик. Этот овраг парень заметил только тогда, когда, перелезая через замшелый ствол упавшего дерева, вдруг поскользнулся и кубарем полетел вниз. А овраг был большой. Весь заросший кустарником и порослью папоротника, он был шириной метров двадцать и тянулся далеко в обе стороны. Склоны были достаточно крутые, чтобы без проблем залезть обратно, поэтому Игорь решил пройти вперёд по направлению к дому, чтобы найти более пологий подъём. Овраг был извилистый, и густая растительность не давала рассмотреть ничего впереди дальше десяти метров.

Шорох листвы поверху он услышал сразу и моментально выхватил более привычный прут арматуры. Автомат оставил висящим на груди. Да и пистолет тоже. Огнестрельное оружие, конечно, дело хорошее, но это когда обращаться с ним умеешь. А одна очередь из автомата и несколько выстрелов из пистолета опыта не прибавили. Игорь поднял голову и увидел в кустах на краю оврага голову зомби. Быстрого зомби. Да ещё и в такой выгодной для него позиции. Бросив арматурину висеть на запястье, он выхватил из нагрудной кобуры пистолет и попытался выстрелить. Курок не нажимался. Ах, да, предохранитель. Большим пальцем сдвинул флажок предохранителя вниз и, передёрнув затвор, выстрелил. А зомбак оказался непуганым. Как ещё объяснить то, что он спокойно смотрел на приготовления Игоря к стрельбе?

Отсутствие опыта сказалось, и в зомби парень не попал. Однако звук выстрела и свистнувшая над головой пуля спугнули зараженного, и голова его исчезла в кустах. Опасаясь прыжка на голову, Игорь отбежал к противоположному склону и осторожно пошёл. Треск сучьев впереди насторожил. Ещё надеясь на лучшее, он раздвинул ветви кустарника и увидел около шести зомбаков, двигающихся ему навстречу. И двигающихся довольно целеустремлённо. Игорь развернулся и подался назад. Однако, метров через двадцать увидел такую же толпу заражённых. Это что, они за ним следом шли? Да ещё и быстрый, мелькающий наверху. Не хотелось, конечно, так думать, но, похоже, быстрый руководит этакой загонной охотой. Этого ещё не хватало. Они, получается, научились создавать такие симбиозы? Если зомбаки и дальше будут развиваться в таком духе, человечеству, похоже, конец.

Вправо-влево дорога заказана. Остаётся только один выход — наверх. Цепляясь за корни деревьев и клочки жёсткой колючей травы, попытался подтянуться, но рыхлый склон поехал под ботинками, руки сорвались, и он полетел в самую гущу кустарника. Мычание и шорох травы под ногами приблизились, а выхода не было. Неужели вот так вот, и конец? Только утром он думал о том, что безопаснее места, чем этот лес не найти. Эти проклятые зомби даже здесь умудрились его достать.

Игорь завозился в кустах, пытаясь выбраться наружу и, вдруг, увидел прямо перед собой довольно широкую нору в склоне. Что за зверь её вырыл, рассуждать было некогда. Главное, чтобы сейчас там никого не было. Парень встал на четвереньки и бросился в тёмный провал. Нора была пустая и Игорь повернулся к входу, приготовив пистолет. Кусты затрещали, и в проёме показалась голова тупого зомби. А быстрый не дурак. Сам не полез. Выстрел отбросил зомбака назад. Через пару минут полез следующий. И тоже схлопотал пулю между глаз. За кустами возникла заминка, потом послышалось обиженное мычание, и полез следующий. После восьмого быстрый видимо понял, что скоро останется без своего воинства и взял тайм-аут. Ситуация, в принципе, создалась патовая. И Игоря не достать, и из норы не выйти. Да и вход оказался прилично завален телами. Для того, чтобы попасть внутрь или выбраться оттуда, придётся разгребать этот завал.

На улице стало темнеть. Ночь уже вступала в свои права. За кустом так и было слышно мычание и перетаптываниезомбаков. Видимо, уходить они не собираются. Сунулся, было, быстрый, но на выстрел не подставился. Пошурудил телами и убрался. Умный. Игорь посидел, подумал и решил, что ничего не остаётся, как ночевать здесь. Как многие тысячелетия назад пещерный человек. Похоже, скоро всё человечество опять в пещеры уйдёт такими темпами. А венцом творения станет хомозомбиенс. Ну, или что-то вроде этого.

6

Ночи пока ещё прохладные, поэтому поспать пришлось урывками. Утра еле дождался. Зомбаки никуда не делись. Они так и стояли возле норы, видимо выполняя задание быстрого. И что теперь делать? Вообще-то звери никогда не роют норы с одним выходом. Про это Игорь по телевизору слышал. Стоит обследовать нору повнимательней. Игорь пополз внутрь норы дальше, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте. Метров через десять обнаружился изгиб, потом ещё метров пятнадцать, опять изгиб и выход в овраг, так же замаскированный кустами. Осторожно раздвинув ветви, он выглянул наружу и увидел групкузомбаков, стоящих к нему спиной. Одной очереди хватило, чтобы разобраться со своими тюремщиками. Игорь бросился вдоль оврага, стараясь удалиться от этого места подальше. Найдя пологий склон, он поднялся наверх и, оглядываясь по сторонам, пошёл домой. Больше всего Игорь боялся быстрого, который мог находиться рядом. Но быстрый так и не появился.

Произошедшее убедило Игоря в том, что даже в лесу нельзя чувствовать себя в безопасности. Первое, что он сделал, вернувшись домой, это проверил запоры на двери и разобрался с механизмом запирания ставень. То, что казалось бесконечной архаикой, вдруг стало суровой необходимостью. А что ещё делать, когда где-то по лесу бегает быстрый зомбак. Игорю совсем не улыбалось как-нибудь проснуться в одной комнате с этим монстром. Только убедившись в собственной безопасности, завалился спать. Проспал почти до обеда. Может, и дольше спал бы, но чувство голода разбудило. Пришлось заняться стряпнёй. Внезапно очень сильно захотелось яичницы с салом. Сходил на ледник, взял несколько яиц, отрезал кусок сала и сварганил себе вкуснейшее деревенское блюдо.

Поел от души. Вот теперь стоило подумать. Во-первых, откуда взялись все эти зомби посреди леса? Да ещё и во главе с быстрым. Неужели этот монстр охотился именно на него? На кого же ещё в лесу охотиться зомбакам? Людей, кроме Игоря, поблизости нет. Судя по одежде, это рабочие с лесоповала. А быстрый явно городской. И он сбежал. Вот это ещё одна проблема. Откуда его, теперь, ждать? И одного, или он соберёт ещё одну команду? Вот, попал! Теперь даже в туалет ходи и оглядывайся. Кстати, давно пора подумать о собственной безопасности. Проверяя подпол, ещё в первый день, он заметил там небольшую дверку в задней стене. Видимо, специально для того, чтобы продукты не тащить через весь дом и корячиться, спуская через люк. А что, удобно. Дверку открыл и таскай сразу напрямую в подпол. Как бы этот быстрый оттуда не залез. Через ставни и дверь он по любому не проникнет.

Игорь полез в подпол и осмотрел дверцу. Да. Щеколда хлипкая. Надо бы укрепить. Пока возился с запором, в голову пришла ещё одна мысль. От зомбаков, конечно, он себя обезопасил. По крайней мере, в доме. А если на него наткнутся люди? Какие-нибудь отморозки типа тех, с кем уже доводилось сталкиваться. В этом случае он оказывается в классической ловушке. И не выбраться. А эта дверка может пригодиться. Игорь открыл дверцу и вылез в заросли крапивы. Растения выросли, чуть ли не в рост человека и разрослись густо. Ну, то, что крапива, пережить можно. Не смертельно. Зато никто лишний сюда не сунется. Закрыв дверку, поднялся наверх и, уже привычно проверив экипировку, шагнул за порог. Сразу внимательно огляделся. Быстрого нигде не было видно. Обошёл дом и, напротив дверцы в подпол топориком аккуратно расшатал несколько досок забора. Осталось только тихонечко толкнуть, и проход в заборе готов. Ну, хоть что-то.

Уже обходя дом, он услышал подозрительный шум. Насторожившись, взял наизготовку ружьё, которое в этот раз взял вместо автомата и выглянул из-за угла. На заборе сидел тот самый быстрый. Блин! Как говорится, вспомнишь чёрта… Игорь вскинул ружьё и выстрелил из правого ствола. Зомби спрыгнул с забора и кувыркнулся по земле. Неужели не попал? Выстрелил ещё раз, но зомбак прыжком в сторону ушёл от выстрела и рванулся к парню. Времени перезаряжать ружьё не было, поэтому он просто бросил его на землю и выхватил из-за спины арматурину. А картечь быстрого всё-таки зацепила. Вон, след кровавый оставляет. Не фатально, правда, но движения замедлила. Игорь ударил арматурой, но зомби увернулся, подставив под удар плечо. Удар оказался достаточно сильным, и его сбило с ног. Кувыркнувшись, зомбак вскочил на ноги, глянул на приближающегося к нему с железякой наперевес Игоря и, высоко подпрыгнув, перемахнул через забор. Опять упустил быстрого. А когда он появился, Игорёк даже обрадовался. Вот так разделаться разом и потом опять жить спокойно и не оглядываться по сторонам. Однако не судьба. А жаль.

Ладно. С этим покончено, по крайней времени на время. Быстрый не будет нападать, пока не залечит свои раны. В сарае стоял УАЗик лесника, на который давно Игорь посматривал. С такими машинами ему вообще никогда связываться не приходилось. Да что говорить, он и на коробке-автомат ездил с горем пополам. А тут механика, да и ещё рядом какая-то ручка, тоже похожая на рычаг переключения. Только поменьше. И что с этим всем делать? Залез в машину, посидел, завёл ключом, который нашёлся тут же, за солнцезащитным щитком. Стрелка показателя уровня топлива скакнула вправо почти до конца. Поизучал схему переключения передач, выгравированную на рычаге, потом включил заднюю скорость и выехал из сарая. Проехал по двору и поставил машину в сарай. Нет, на такой он точно не сможет ездить. Особенно, если, не дай Бог, какая экстремальная ситуация случится.

Игорь весь вечер думал над проблемой этого быстрого. С ним надо бы что-то решать. Вот так, даже просто, выходить из дома и постоянно оглядываться, совсем не дело. Значит, быстрого нужно искать самому. Как говорится, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. Утром надо готовиться к выходу в лес. Что делать с оружием? В принципе, может понадобиться, как автомат, так и ружьё. Игорь видел, что может сделать сноп картечи. Даже на таком расстоянии он сумел зацепить зомбака. А что будет, если стрелять с близкого расстояния? Вот только в ружье всего два заряда. А в автомате тридцать патронов. И магазин меняется быстрее, чем следующие два патрона в стволы впихнуть. Ну и пистолет не помешает, как оружие последнего шанса. С пистолетом-то понятно. Он постоянно в кобуре. А вот как разместить на теле и ружьё, и автомат. Подумав немного, он отцепил карабин ремня от скобы возле ствола автомата и перецепил её на скобу возле приклада. Получилась этакая петля, но которой автомат висел вертикально стволом вниз. Повесил его на шею и подогнал длину ремня. Как теперь сделать, чтобы он не болтался? Выкроил ещё одну ленту из брезента и пришил её к кобуре слева. Срезал ещё одну липучку с многострадальных камуфляжных штанов и нашил на ленту. Попробовал зафиксировать этой лентой АКСУ. Немного неудобно, но это всё же лучше, чем ничего. Что-то тяжеловата стала экипировка. Помнится, одной арматуриной обходился.

Утром, позавтракав, вышел в лес. Отыскал кровавый след, оставшийся под забором в том месте, куда прыгнул зомби. Дальше крови не было. И где теперь искать? Пригляделся повнимательней. Ага, трава примята. Сломанные ветки кустарника. Ломился, видимо, напролом. Точно. Вон, нижняя ветка в крови измазана. Дальше опять еле видимый след примятой травы. Почувствовав азарт охотничьей собаки, Игорь пошёл по следу, время от времени оглядываясь по сторонам. Не хватало ещё, чтобы этот быстрый ему на голову свалился. Опять кровь на траве. Значит, направление правильное. След вывел в распадок. Там он чуть не потерял след, пока не сообразил перейти через неширокий ручей, протекающий по дну. Там след отыскался опять. На склоне было видно, что зомби оскользнулся на сырой глине и скатился вниз. Трава была густо окрашена кровью. А кровопотеря у него большая. Уже надеясь, что найдёт только остывший труп, Игорь вышел на небольшую поляну и, почти, нос к носу столкнулся с быстрым. Был бы монстр в форме, тут бы парень и остался. В качестве обеда для зомби, конечно. Однако, реакция у зомби была уже не та.

Игорь выстрелил с обоих стволов дуплетом от бедра, но опять попал лишь краешком, несколькими картечинами. Даже в таком состоянии зомбак сумел уклониться от основного заряда. Крутанувшись на месте от попавших в бок картечин, он упал на четвереньки и зарычал. Парень бросил ружьё в монстра и выхватил свою привычную арматурину. Зомбак уклонился от летящего в него оружия и подставился под удар по голове. Всё было кончено. Не расслабляясь, он взял в руки автомат и стал обследовать поляну. А зомбак хорошо здесь устроился. Лёжка на куче валежника, хорошая такая куча костей, преимущественно человеческих и, как бонус, два перетаптывающихся заражённых неподалёку. Так сказать, свита. Ну, зомби были тупыми, поэтому разобрался с ними, не тратя патронов.

В приподнятом настроении вернулся домой и решил отпраздновать победу. Вспомнил, что у лесника в запасах видел самогонку. По-быстрому сервировал нехитрой снедью стол, выставил бутыль с мутноватой жидкостью и принялся праздновать. Победа действительно далась тяжело. Но тем она и слаще.

Ирка проснулась от того, что сильно захотелось кушать. Не вылезая из машины перекусила всухомятку, потом, проверив оружие, осторожно вылезла из машины и пошла к воротам. Был соблазн зайти в дом и взять ещё продуктов, но рисковать не стоило. За окном на втором этаже в окне что-то мелькнуло, и девушка тут же направила туда ствол «Сайги». Нет. Показалось. Всего лишь сквозняк болтает занавеску. Переведя дух, она открыла ворота, постоянно держа на прицеле проём и, пятясь, отошла к машине.

Выехав со двора, она направила машину вдоль по улице, пока ещё не решив, куда поедет. Просто бездумно вела машину вперёд, почти автоматически поворачивая на перекрёстках. Заправку и стоящую на ней знакомую «Ниву», она увидела издалека, как и того самого пожилого мужчину с ружьём. Что заставило её повернуть туда, она сама не знала. Мужик напрягся, увидев незнакомую машину, но потом, узнав Ирку, расслабился и улыбнулся. Выйдя из машины, она услышала звук переносного генератора, уютно тарахтящего за углом.

— Привет, — поздоровался мужчина. — Вижу, машину сменила.

— Да, махнула не глядя. А вы какими путями здесь? Вроде, на какой-то хутор собирались.

— Так я на хуторе и живу. За бензином приехал, — он махнул на автомобильный прицеп, присоединённый к фаркопу «Нивы».

В прицепе стояли четыре двухсотлитровые бочки. В горловину одной из них был вставлен шланг, тянущийся от колонки.

— Неплохо. Куда столько?

— Как куда? А ездить? Машине бензин нужен. Да и освещение, водяной насос. Генератор тоже на бензине работает.

— А там тоже ваш движок стучит?

— Мой. Света-то нет. А вручную качать не хочется. Вот я колонку от генрика запитал. Кстати, тебе тоже ведь бензин не помешает.

— В принципе, да.

— Так подгоняй. И пока я заправлять буду, пройдись, может ещё там канистры какие остались. Поищи.

Две канистры отыскались в груде мусора в самом здании.

— Ну, хоть что-то. Запас карман не тянет. Ты-то как устроилась?

— Да никак. В одном месте обосновалась, бандюки сунулись. Пришлось бежать. В другом месте зомбаки. Вот, еле вырвалась. Быстрые, сволочи.

— Это ты про шустриков?

— Каких шустриков?

— Я их так называю. Быстрые такие. Я всю жизнь на охоту хожу. Утку влёт бью. А тут оба раза снял только с четвёртого выстрела.

— Так и я так же. Одного картечью подловила. Он не ожидал. А второго так и не достала.

— Ну, хоть живая осталась. А теперь куда?

— Не знаю. Искать буду.

— Есть предложение.

— К вам что ли? Не хочу.

— Да нет, — рассмеялся мужик. — Мне и одному хорошо. Слыхал я, что вояки принимают гражданских под свою защиту.

— Что-то не доверяю я военным.

— Зря. Людей там в военном городке расселяют. Неплохо, в принципе. Трудоустраивают. Обеспечивают первым необходимым.

— Нет. Под военных идти, желания нет.

— Всё равно я слышал, что военные собираются в город заходить. Чистить его от зомби и отморозков всяких и жизнь нормальную налаживать. Так что хочешь, не хочешь, а под вояк рано или поздно все пойдём.

— Ну, там видно будет. Пусть войдут сначала. Поеду я, наверное, поищу по вашему примеру какой-нибудь хутор.

— Ну-ну. Попробуй. Ладно, девушка, пора мне. И, удачи тебе. Но про военных подумай.

— Хорошо, спасибо.

Мужик свернул генератор, забросил его в прицеп и выехал со стоянки. Ирка проводила его взглядом и внезапно подумала о том, что остались ещё в этой, перевернутой с ног на голову, жизни хорошие люди.

Выехав с заправки, она поехала по окраине, присматриваясь к тому, что творится на улицах. Заражённых попадалось много, но все тупые и медлительные. Странно. В последнее время они уже не представлялись такой страшной угрозой, как в первые дни. Ирка помнила, как при одном только взгляде на эти жуткие создания цепенело всё тело, и мозг отказывался работать. А сейчас вот так проезжает мимо и даже внимания на них не обращает. Правда, и зомби изменились. Уже не бросаются на машину, как раньше. Знают, что чревато для них под колёса попадать.

Домов, в принципе, было много. Заселяйся в любой и живи. Вот только как с припасами быть? Того, что прихватила Ирка из дома, надолго не хватит. Нужно искать не разграбленный магазин. Однако, все торговые точки, попадающиеся на пути, были основательно очищены, а несколько даже сожжено.

Звук двигателей множества мотоциклов ударил по ушам неожиданно. В зеркалах заднего вида было видно, как шесть байкеров в чёрных кожаных куртках и непрозрачных шлемах вылетели из-за поворота дороги и сразу устремились в погоню. Все байкеры были вооружены, от бейсбольной биты до пистолетов и обрезов. Не слишком-то дружелюбно они выглядят, чтобы познакомиться с одинокой беззащитной девушкой. Вытянувшись клином, стая мотоциклистов догоняла машину. Ирка прибавила скорость, пытаясь оторваться от преследователей. И, поначалу, ей это удалось.

Однако, радоваться было рано. Из боковой улицы на перекрёстке впереди вдруг выскочили ещё четверо, отрезая ей путь вперёд. Не сбрасывая скорости, Ирина заложила вираж влево, отчаянно юзя. Машину потащило боком, сбивая ближайшего байкера, но в поворот она вписалась. Улица вела за город. Краем глаза отметив, как в зеркале заднего вида красиво кувыркается вместе с мотоциклом сбитый ею байкер, она помчалась по прямой. Вариантов не было, что не радовало. Если в городе ещё можно было попытаться скрыться, по крайней мере, пешком, дворами, прячась в постройках частного сектора, то за городом шансов было катастрофически мало. Сзади раздались выстрелы, пока ещё неприцельные. Не обращая на них внимания, Ирка утопила педаль газа в пол, выжимая из двигателя всё, что возможно. Однако и у преследователей были не простые мопеды. Большие мощные мотоциклы легко держали высокую скорость, не давая оторваться. Ирка запаниковала.

Окраины города остались позади. Дорога петляла через поля, а впереди зелёной стеной приближался лес. Только бы до леса добраться. Там можно было бы попытаться затеряться. С треском разлетелось заднее стекло. Затем в лобовом стекле появилась дырочка, мгновенно обросшая сеточкой трещин и, наконец, уже под самыми кронами раскидистых елей заднее левое колесо лопнуло, видимо пробитое пулей, машину на большой скорости занесло, и Ирка, вцепившись в руль, чудом удержала автомобиль от переворота.

Мозг ещё лихорадочно соображал, что же делать, а тело уже выбралось из машины, подхватило рюкзак и «Сайгу» с переднего пассажирского сиденья и устремилось в густые заросли подлеска. Ирина пришла в себя только осознав, что пробирается вперёд по неглубокой канаве, заросшей папоротником. По лесу эхом разносились тарахтенье моторов и голоса преследователей. Густой мат буквально висел в воздухе.

— Где она, мать её?

— Куда-то в лес побежала.

— Найти! Живой её мне доставить! Я за братана с неё шкуру по лоскутам снимать буду!

— Ищем. Да где ж её в этом лесу найдёшь?

— Цепью встали и вперёд. Надо будет, весь лес прочешете.

— На байках?

— На херайках! Байки здесь оставляем и ножками.

А это плохо. Надо отрываться от них как можно подальше и вообще, найти какое-нибудь укрытие и пару дней пересидеть. Похоже, она сбила брата главаря. Вот он и бесится. Ирка побежала по канаве дальше, напряжённо прислушиваясь к голосам сзади.Пока удавалось оставаться незамеченной. Надолго ли? Под ногами раздалось шипение, и девушка с вскриком отскочила в сторону. Небольшая змея, или уж, с недовольным шипением уползала в сторону. В змеях Ирина не разбиралась, но боялась их до икоты и заикания. Так что, в этой канаве водятся всякие гадюки? На голове зашевелились волосы. Не помня себя от страха, она выскочила из канавы, сразу, по грудь, высунувшись из зарослей подлеска.

— Вон она! Сюда все! — заорали сзади.

Ирка оглянулась и увидела своих преследователей. Они были метрах в ста сзади, человек десять, увлечённо шедших по её следу. Вскинув «Сайгу», она, неожиданно хладнокровно, прицелилась и выстрелила. Раздался вскрик и один из байкеров, взмахнув руками, упал на землю. Не слушая маты за спиной, она опять рванула вперёд. Над головой засвистели пули.

— Не стрелять! Я сказал живой её мне! — опять стал разоряться главарь.

— Так она Косого завалила на глушняк!

— От пули слишком лёгкая смерть. Живой возьмём, за всё ответит. Пожалеет, что на свет родилась.

— Уже жалею, — процедила сквозь зубы Ира и, выстрелив по мелькающим среди деревьев силуэтам, бросилась вперёд, укрываясь широким раздвоенным стволом старой берёзы.

По стволу шлёпнула пуля.

— Кто стрелял? — опять вызверился главный.

— Да я выше головы, Мороз. Чисто напугать и прицел сбить. Вон, уже Гирю зацепила.

— Гиря, к байкам сторожить. И перевяжись там. Не дай Бог кто-то её на глушняк вальнёт раньше времени, вместо неё мучиться будет. Обещаю. Стрелять только поверх голов. Или по ногам, но тогда, когда конкретный верняк будет.

Ирка и сама понимала, что стреляют с целью запугать. Мол, баба, чего с неё взять? Услышит, что пули свистят над головой, испугается и сдастся. Ну, уж нет. Лучше пуля, чем к ним в лапы. Такой хоккей нам не нужен, как говорил один известный спортивный комментатор. Да уж. Хоккей ещё тот. Свистнула пуля справа, ещё раз справа, потом слева. Ого! А, похоже, они обходят. Это не есть гут. Как бы не окружили. Ирка, что есть силы рванула вперёд, стремясь вырваться из окружения. Ветки хлестали по щекам, корни деревьев подло старались поставить подножку, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Вроде вырывается. Неужели повезло?

Разочарование постигло в тот момент, когда она с размаху влетела на зыбучую почву. Под ногами противно зачавкало, а почва под ногами стала проминаться. Болото. Как не вовремя! Обидно. Осторожно ступая по зыбкому ковру, девушка огляделась по сторонам. Странно. Но паника прошла. Мозг работал математически точно, цепко выхватывая только то, что нужно в данный момент. Этот островок она заметила сразу. Густо заросший кустами и карликовыми уродливыми деревьями, с болотной растительностью по краю, он представлял собой идеальную позицию. По болоту её не подойти, а на подходе к островку любой приближающийся является прекрасной мишенью.

Ирка осторожно пошла к выбранной цели, молясь только об одно, чтобы успеть до неё добраться раньше, чем появятся байкеры. Уже на подходе к островку зыбучий покров не выдержал, и Ирина провалилась по пояс. От холодной воды сердце подскочило куда-то под горло. Лихорадочно вцепившись в ветви кустов, она подтянулась и выползла на клочок сухой земли. Со стороны леса раздались крики, и в землю рядом с противным чмоком впились пули. Ирка юркнула в кусты и затаилась в корнях чахлого деревца.

— Эй, чикса! — донеслось до неё. — Может, сдашься? Чего хороших людей по болоту гонять?

— Это ты, что ли, хороший человек? — ответила она, пристраивая в корнях «Сайгу».

— А почему бы и нет? Мы мирные люди. Никого не трогаем.

— Ага. Мирные. Что же вы тогда к беззащитной девушке прицепились?

— Познакомиться хотели. А ты грубить начала.

— Меня мама учила с незнакомыми парнями на улице не знакомиться.

Ирка прекрасно понимала, что ей заговаривают зубы, но почему бы и не поболтать, если она по любому отслеживает пространство вокруг. И не зря. Пока они так разговаривали, слева по дёрну осторожно крались двое, прикрываясь чахлой растительностью болотной травы. Ну, сами виноваты. Выстрел, и один из байкеров кулем осел на землю. Второй тут же бросился назад под прикрытием деревьев. Ещё один выстрел вдогонку, и байкер влетел под кроны сосен уже мёртвым.

— Ты что творишь, стерва! — заорал главарь.

— Берегу свою честь смолоду. Вдруг они меня изнасиловать хотели? Уже не хотят.

— Я тебя достану! Слышишь? Достану!

— Достань.

— Валите её, пацаны! По любому её просто так не достанем.

На островок обрушился град пуль и картечи. Ирка нырнула в корни. Свинец пролетал прямо над головой, роняя на неё срубленные ветки. Поднять голову и посмотреть, не было никакой возможности, не то что отстреливаться. Неожиданно Ирина поняла, что это всё. Сейчас они под прикрытием огня подойдут вплотную и возьмут её тёпленькой. Как обидно!

С утра Игорь решил прогуляться по лесу. Покоя не давали те сельскохозяйственные работы, которые велись оборванными людьми под присмотром мордоворотов. Уж слишком напрягали эти непонятки. Концлагерем попахивает. Надо бы время от времени присматривать за ними. А то вот так расслабишься и сам не заметишь, как на тех же грядках окажешься. Уже привычно проверив оружие и амуницию, прикрыл за собой ворота и пошёл в чащу. За время, проведённое в лесу, он научился прекрасно ориентироваться и ходил по окрестностям как у себя дома в четырёх стенах. Часа за полтора дошёл до опушки, присел в кустах и стал наблюдать. Измождённые люди трудились на грядках, видимо пропалывая сорняки. Человек пять охранников быковатой наружности сгрудились на краю поля, распивая водку прямо из горлышка бутылки и закусывая прямо от батона колбасы. И выпивка, и закуска ходили по кругу с удивительной частотой, что совсем не сказывалось на состоянии охранников. Можно подумать, они там воду пьют. Ни одного пьяного.

Один из работников осторожно стал смещаться к краю поля, делая вид, что просто пропалывает грядки. Так, потихоньку, достигнув самого края, он вдруг резко разогнулся и бросился бежать. Охранники заволновались, загалдели что-то, забегали. Беглец неумолимо приближался к лесу, когда один из охраны вдруг поднял охотничий карабин и выстрелил. Бедняга нелепо взмахнул руками и сломанной куклой покатился по земле. Сурово. Остальные охранники набросились на работяг и стали их избивать. Развлечение продолжалось где-то полчаса, после чего каждый вернулся к своему делу. Охранники — к бутылке, работяги — к грядкам. Настораживает. Как бы эти ухари в лес не сунулись.

После концлагеря решил пройти до дороги, по которой сам попал в своё время из города в лес. Её тоже надо бы контролировать время от времени. С этой стороны тоже можно неприятностей ждать. Хоть и подошло время обеда, на заимку решил не возвращаться, а пообедать всухомятку прямо в лесу. Вспомнился ручеёк с изумительно вкусной водой, протекающий неподалёку. Там и полянка хорошая. Разместился на поляне с удобством, набрал фляжку воды, достал из ранца лепёшку, которую наловчился выпекать из муки, найденной у лесника, сало, зелёный лук, сорванный на огородике у заимки, и с аппетитом поел. На свежем воздухе такая немудрёная еда пошла на «Ура». Захотелось отдохнуть. Игорь прилёг тут же на травке и закемарил.

Проснулся он от выстрелов вдалеке. Тут же вскинулся, перекатился в кусты и приготовил к бою ружьё. Вокруг никого не было. Выстрелы раздавались вдалеке, и было даже удивительно, что такой тихий звук смог разбудить. Видимо организм уже привык быть всё время настороже. Ну, слава Богу, что не по его душу. Хотя, проверить стоит, кто же там стреляет. Всё-таки от его жилища не так и далеко. Перехватив ружьё, он осторожно, прячась за кустами, пошёл на звук.

У дороги стояли около десяти довольно крутых мотоциклов и у обочины какой-то джип. Высокий крепкий парень в чёрной кожаной куртке сидел на земле и, скуля, бинтовал себе руку выше предплечья. Обойдя стоянку мотоциклов по широкой дуге и стараясь не попадаться парню на глаза, Игорь пересёк дорогу и опять углубился в лес. Идя дальше на звук выстрелов, он наткнулся на труп такого же кожаного. Выстрелы приближались, хотя надобности прислушиваться уже не было. Те, кто стреляли, оставили за собой такой явный след, как будто стадо мамонтов пробежало. Двигаться приходилось всё осторожнее. Одно было непонятно. Что им делать в той стороне? Там же болото. Или гонят кого именно туда. А это напрягало. Может быть, загоном руководит кто-то, кто знает эти места. Значит, и ему вскоре гостей нужно будет ждать. А этого допускать нельзя. Нужно выяснить, что за люди стреляют.

Не доходя до болота, он засел в кустах дикой малины и, не обращая внимания на колючки, приложил к глазам бинокль. Панорама резко скакнула к глазам, увеличенная оптикой. Фигуры в чёрных кожаных куртках полукольцом охватили болотину с небольшим островком. А на островке кто-то прятался, время от времени постреливая в кожаных. Игорь подкрутил резкость и чуть не выронил бинокль. На островке засела Ирка. Ну, значит приоритеты, кто свой, кто чужой, определились. Парень вылез из куста и аккуратно направился к болоту. Вскоре чёрные куртки стали видны невооружённым глазом. Подобравшись максимально близко, он выстрелил из правого ствола, потом, сместив стволы немного влево, из левого ствола. Бросил ружьё и, сдёрнув автомат с крепления на кобуре, прыгнул в сторону, на ходу раскладывая рамочный приклад. Картечь на близком расстоянии великая вещь. Трое наглухо. Четвёртый, скуля, отполз за дерево и оттуда стал кричать о том, что его подстрелили и призывал отомстить за него. Быстро добил его очередью на два патрона.

Байкеры перенесли огонь в сторону Игоря, но тут уже Ирка, сообразив, что кто-то влез в их разборки, сняла ещё одного. Нападающие, поняв, что попали под перекрёстный огонь и теперь сами находятся в невыгодном положении, заметались.

— Ты кто такой? — раздалось из-за кустов.

— Человек.

— Что ты здесь забыл, человек? Шёл бы мимо. Тебя мы не трогали.

— Не могу. Там моя подруга.

— Она накосячила.

— Так ты уже тоже.

— Может, разойдёмся по-хорошему?

— Извини. Уже никак.

Игорь выстрелил на голос и с удовлетворением услышал вскрик.

— Что ж ты, сволочь, делаешь? — раздался сдавленный голос. — Нахрена ты мне руку прострелил?

Раздался треск сучьев и из-за деревьев выскочил один из байкеров, пытающийся убежать. Игорь срезал его одной короткой очередью.

— Всё! Не стреляйте! Я сдаюсь! — из-за деревьев показался тот, с которым Игорь разговаривал. Правой рукой он зажимал рану на левой руке. Кровь обильно стекала на траву. И что же с ним делать? В плен брать? Абсурд. Зачем он в плену нужен? Отпустить? Так он с новой бандой припрётся. Да и не заслужил. Пока Игорь раздумывал таким образом, с островка раздался сухой треск выстрела, и байкер полетел в траву с прострелянной головой. Вот и всё.

— Ира! Не стреляй! Всё уже закончилось! — прокричал он.

— А ты кто такой? — похоже, эта фраза обречена стать фразой дня.

— Я Игорь. Помнишь, ты меня без сознания из машины вытащила?

— Какая у тебя была машина?

— Красная. «Шевроле». Круглая такая.

— Что я тебе подарила, когда ты уезжал?

— Автомат. Ты ещё учила им пользоваться. Вот он.

— Похоже, не врёшь. Выходи на открытое место и оружие держи на вытянутой руке.

Игорь вылез из кустов и, держа автомат на отлёте, встал на опушке. Минуту ничего не происходило, потом на островке показалась тоненькая фигурка девушки. Ирка, осторожно ступая, сошла с островка и подошла к парню.

— Ну, привет, что ли.

— Привет. Какими судьбами?

— Загнали меня сюда. Спасибо тебе, а то бы не отбилась.

— Обращайся. Я-то думал, что ты живёшь себе спокойно в своём домишке. А тебе, видать, разнообразия захотелось. Скучно на одном месте сидеть.

— Да уж. Скучать не пришлось. Сволочи, машину мою испортили. И как теперь без машины?

— Есть у меня машина.

— Это та, красная? Так это сплошное недоразумение по нынешним временам.

— Зря ты так. Хорошая машина. Но я не про неё. Уазик есть.

— А это уже интереснее.

— Ладно. Пошли ко мне. Тебе отдохнуть надо. Да и переодеться не помешает. Вон, мокрая вся и грязная. Хоть в порядок себя приведёшь, помоешься.

— К тебе это куда?

— Есть тут недалеко заимка лесника. Я там обосновался.

— Ну, веди тогда.

Дома Игорь подвёл Ирку к шкафу, чтобы она выбрала себе что-нибудь из вещей жены лесника, и сразу же бросился топить баню. Когда вернулся, застал девушку расхаживающей по дому.

— Так вот ты где обосновался. Неплохо.

— Ага. Правда, пришлось с прежними обитателями повоевать. Женщина то в тупого зомбака обратилась, а лесник быстрым стал.

— И как ты с быстрыми так ловко управляешься? Я вот один раз столкнулась, и то не по себе.

— Пока везёт.

— Ничего себе везёт!

— Ладно. Ты себе выбрала что-нибудь из вещей?

— Да. Подобрала кое-что на первое время, пока моя одежда сохнуть будет.

— Ну, тогда иди в баньку, потом кушать будем.

Пока Ирка мылась, потом стиралась, Игорь приготовил немудрёный ужин и, когда девушка зашла в дом, её ждал уже накрытый стол. За ужином разговорились, и Ирина рассказала о своих перипетиях.

— Круто, — подвёл итог её приключениям парень. — И что дальше планируешь?

— Ну, ты же нашёл себе всё вот это, — она сделала круговое движение вилкой, — тоже поищу что-нибудь этакое. Главное, от города подальше.

— А чего шарахаться без нужды? Оставайся здесь. Вдвоём и веселей и безопаснее. Вон как мы с тобой байкеров на ноль помножили.

— А в бане спать теперь моя очередь?

— Почему в бане?

— Ты в этом доме ещё одну комнату видишь? Или вторую кровать?

— Ну, кровать можно ширмой из простыни отгородить. Так в старину делали. И жили, между прочим, неплохо, да ещё и детей рожали. А спать я могу на печке. Я смотрел. Там неплохая лежанка.

— Не знаю. Подумаю. В своё время я тебе то же самое предлагала. А ты не согласился.

— Обиделась?

— Нет. Просто, думаю, тебе будет легче понять меня, чем кому бы то ни было.

На ночь Игорь действительно разгородил комнату натянутой на верёвку простыней и постелил себе на печи. А наутро Ирке стало плохо. С бешенной температурой она в бреду металась по кровати и то стонала, то что-то бормотала сквозь зубы. Видимо, купание в холодной болотной воде и лежание на сырой земле на островке не прошли даром. Игорь бросился к скудной аптечке лесника, но ничего кроме анальгина и аспирина, подходящего не нашёл. Надо же, столько времени заботился о пропитании, воде и безопасном жилье, а о простых медикаментах даже не подумал. А ведь аптеки на каждом шагу были. Подломи любую и набери лекарств на все случаи жизни. Это ведь нужно было делать в первую очередь. Костеря себя последними словами, он достал малиновое варенье, мёд — всё, что было. Температуру удалось сбить, но лучше не стало. Ослабшая девушка сидела в постели с компрессом на шее и тёмными кругами под глазами и пила чай с малиновым вареньем.

— Ты пей, давай, — хлопотал вокруг неё Игорь, — и мёд прямо ложкой и рассоси, как леденец. Эк тебя угораздило-то.

— Да уж, — прохрипела Ирка. — Я и не помню, чтобы так сильно болела.

— Это ты в мокрой одежде на сырой земле лежала. Застудилась. Надо будет в город смотаться, аптеку какую-нибудь бомбануть. Кинулся, а лекарств никаких нет.

— Не спеши. Я на мёде и малине скоро на ноги встану. А мысль, вообще-то верная. Выздоровею, вместе поедем. Так вернее будет. И безопаснее. Подстрахуем друг друга.

— Странно. За всё это время меня никто ни разу не страховал. Всё сам, да сам.

— Так меня так же. Но вдвоём всё-таки надёжнее.

— Договорились.

На ночь Игорь заставил девушку выпить пятьдесят грамм самогонки, густо сдобренной красным перцем. Ирка почувствовала, как гулко застучало сердце в груди. Потом её бросило в пот и всю ночь с неё буквально текло. К утру полегчало, и она уснула. А когда проснулась, почувствовала себя гораздо лучше.

Экспедицию в город задумали провести дней через шесть, когда Ирка окончательно оправилась от болезни. С негодованием отвергнув «Шевроле», девушка выкатила из сарая Уазик и, проехав пару кругов по двору, вынесла окончательный вердикт:

— Вот это машина! А не твоя красная мыльница. На ней поедем.

Ну, Уазик, так Уазик. Пока Ирина болела, она на бумаге набросала примерный перечень медикаментов, которые нужно взять, ну и примерный район, где могут быть не разграбленные аптеки. Так что ехали они не вслепую. На сборы времени много не было нужно. Проверили амуницию, оружие, бросили в машину мешки, найденные у лесника, и выехали. На выезде к дороге Игорь раскидал валежник, которым он маскировал поворот к сторожке и, после того, как выехали на дорогу, вновь замаскировал. Когда проезжали мимо расстрелянного Паджерика, Ирку передёрнуло. Ну надо же. Как близок был конец! Куча крутых байков на обочине тоже не добавила позитивных эмоций. Однако, всё в прошлом. Главное, что разрешилось хорошо.

Дорога вела в город, петляя между полями, а Ирина думала о том, как хитро плетёт свои кружева жизнь. Совсем недавно она вытаскивала бесчувственное тело из этой дурацкой Шевроле. А потом он спас её в этом бою на болоте. Да и вообще, могла бы она месяц назад размышлять такими категориями, как бой, стрельба, спасение жизни? А этот Игорь очень даже ничего. Как-то сразу сердце легло на него. Как будто свой, родной. Даже с Мишкой не так было. Интересно, что там с ним? Ходит, наверное, со своей Ленкой, в виде зомби. А прикольно было бы посмотреть. Но Игорь положительно стоит того, чтобы обратить на него внимание. Да и сам смотрит на неё с очень большим интересом. А почему бы и нет?

7

Машина заехала в пригород и понеслась по частному сектору. Вот и первая аптека. Решётчатые двери сиротливо скрипели на разгулявшемся сквознячке, открывая печальную картину сожжённого помещения. Да уж. Ловить здесь было нечего. Следующая аптека тоже могла похвастать только обрывками упаковок. Кто-то основательно подошёл к ассортименту. Только в третьей, несмотря на бардак, оставленный, видимо наркоманами, удалось найти всё, что наметила Ирина.

Уже вытаскивая коробки с лекарствами, они уловили разноголосый лай, раздающийся неподалёку. Не придавая этому особого значения, уложили в багажник Уазика свою добычу и направились за очередной порцией. Волна лающих, рычащих и скулящих созданий буквально захлестнула их на крыльце аптеки. По руке Игоря, словно бритвой, полоснули клыки. Ирка завизжала. Отработанным движением парень достал свою верную арматурину и стал ею махать направо и налево. Несколько собак покатилось с проломленными черепами. Остальные остановились и, не подходя до Игоря метра два, рычали, показывая свои страшные клыки. Да уж. Превратились эти друзья человека за это время в самых опасных врагов. Вот так, сбившись в стаи, они совсем забыли о том, что призваны служить человеку. А у Ирки, похоже, боязнь собак. Вон как голову потеряла.

— В аптеку давай! — прокричал он Ирине, поудобнее перехватывая арматуру.

Слава Богу, Ирка пришла в себя и скользнула в здание. Ну, хоть с этим легче. Отразив ещё пару одиночных атак, Игорь тоже скрылся за дверями. Первый раунд выигран. Но ещё неизвестно, кому достанется победа. Они здесь, а машина с медикаментами там. И между ними свора собак. Которые только и ждут, чтобы добыча вылезла из своего укрытия.

— Ты что не стреляла? — поинтересовался Игорь, смахивая арматуриной очередную шавку, пытающуюся проникнуть вслед за ними в аптеку.

— Я их до ужаса боюсь. В ступор впадаю, когда вот такая рычать начинает. Это с детства у меня.

— Хоть из окна можешь стрелять?

— Из окна могу.

— Ну, тогда попробуй хоть сколько отстрелить, пока я осмотрюсь. Всё равно ты лучше меня стреляешь.

— Хорошо.

Игорь стал осматривать территорию перед аптекой через стекло витрин. Особей десять неопределённой породы расположились напротив входа.

— Подожди, не стреляй, — остановил Игорь Ирку. — Пусть расслабятся, успокоятся. А то все настороженные, злобные. После первого же выстрела спрячутся и, ни подстрелить, ни выйти.

— У тебя рука в крови. Давай я раной займусь пока.

Ирина обработала рану перекисью водорода и, присыпав стрептоцидом, стала перевязывать. Игорь смотрел на девушку с неожиданной теплотой. Непослушная прядь лезла в глаза и Ира постоянно её сдувала. Выглядело это немного комично и как-то по-домашнему. Девушка, словно почувствовав взгляд, подняла глаза и взглянула немного исподлобья. Взгляды встретились, и Ирка неожиданно густо покраснела. Наспех завязав узелок на повязке, она поспешила отодвинуться, борясь с внезапным смущением.

— Что это наши друзья человека на нас ополчились? — просто, чтобы не молчать, спросила девушка.

— Это дворняги. Всю жизнь по помойкам. Они и до всего этого безобразия особо любовью к нам не пылали. А тут вообще свобода. Делай, что хочешь.

— Что дальше делать будем?

— Здесь есть служебный выход. Можно было бы попробовать по нему уйти. Но это на крайний случай. Без машины никак. А там всё-таки мы медикаменты погрузили. Не всё, конечно, но хоть что-то. Нужно к Уазику прорываться.

— И как? Я же опять в ступор впаду, только они к нам сунутся.

— Попробуй сейчас через окно хоть сколько снять, пока они по укрытиям не разбегутся. Потом выбегаем, я прикрываю тебя из автомата, а ты сразу в машину. Главное, не затормози на крыльце. Возьми себя в руки. Всё, что от тебя требуется, это добежать до машины и прыгнуть за руль. Справишься?

— Постараюсь.

— Ну, тогда начали.

Ирка откинула окошко, через которое по ночам отпускали лекарства припозднившимся клиентам, и приготовилась стрелять. Собаки, уже успокоившись, разлеглись на асфальте, высунув языки. Выстрел для стаи прозвучал неожиданно. Крупный лобастый пёс покатился по тротуару с прострелянной головой. Стая вскочила на ноги, и тут же второй выстрел швырнул на землю вторую собаку. Третий выстрел Ирка сделал уже по разбегающейся стае, и достала третьего пса. Тут же Игорь пинком открыл дверь и выскочил на крыльцо, держа приклад у плеча.

— Давай! — прокричал он, срезая короткой очередью высунувшуюся из-за бетонной тумбы с цветами.

Ирина зажмурила от страха глаза и рванула к машине. Рык, раздавшийся за спиной, чуть не заставил ноги подкоситься. Сделав неимоверное усилие над собой, она, под аккомпанемент автоматных очередей, рванула на себя дверцу машины и буквально взлетела на сиденье. Только захлопнув за собой дверь, она, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, смогла оглядеться. Игорь прорывался к пассажирскому сиденью, стреляя из своего укорота. Свора, несмотря на потери, сжимала кольцо. Ирка опустила боковое стекло и открыла огонь из своего верного «Грача». Не ожидая выстрелов, практически, с тыла, собаки несколько ослабили напор. И вовремя. Патроны в магазине кончились. Не рискуя терять время на перезарядку, Игорь бросил автомат на ремень и, выхватив арматуру, стал пробиваться в рукопашную.

Перевёл дух только тогда, когда упал на переднее пассажирское сиденье и захлопнул за собой дверцу. Ирина завела машину, и они поехали назад. Заехав во двор, они заперли ворота, и пошли в дом. Сил на то, чтобы разгрузить медикаменты, уже не было. Уже дома, глянув Игоря, Ира с ужасом вскрикнула. Камуфляж висел на парне клочьями. Кое-где проступала кровь.

— Ну, что кричишь? Достали немного. Ничего страшного.

— Ты же весь изранен! А ну-ка раздевайся. Я сейчас.

— Как раздеваться?

— До трусов. Что стесняешься? Давай, сбрасывай одежду. Я в машину за медикаментами.

Пока Ирка бегала во двор, Игорь разделся и теперь стоял посреди комнаты в одних трусах, смущённо переступая с ноги на ногу. Когда она обтёрла тёплой водой кровавые разводы, картина ранений оказалась терпимой. Небольшие укусы угрозы для здоровья не представляли. Напрягало только то, что в прошлой жизни после укуса собаки следовало сделать сколько то там уколов. И кто сейчас это сделает? Конечно, все раны были обработаны, промыты и присыпаны стрептоцидом. Но достаточно ли этого? Кто знает? Остаётся только надеяться на лучшее.

Утром, проснувшись в своей постели, Ирина поднялась и тихонько, чтобы не разбудить Игоря, вышла из-за ширмы. Парня на лежанке не было. Странно. Она осмотрелась в доме и, не найдя его, вышла на крыльцо. Игорь сидел на верхней ступеньке, накинув на плечи куртку, и смотрел на небо. Ира молча села рядом и тоже посмотрела наверх. По бездонному синему небу проплывали редкие пушистые облачка. Солнце ещё не поднялось высоко над горизонтом, и утренняя прохлада приятно освежала.

— Не спится?

— Выспался уже.

— О чём задумался?

— Думаю о нашей жизни.

— А что? Тебе что-то не нравится?

— Нравится. Нравится, что мы одни. Нравится что ты со мной.

— Тебе действительно нравится, что я с тобой?

— Да. Знаешь, я благодарен судьбе за то, что она свела нас вместе.

— Что-то новенькое. Это можно воспринимать, как признание в любви?

— Наверное. Одно знаю точно, что за это время ты стала для меня очень дорога.

— Это поэтому ты подставился под собак, чтобы я могла беспрепятственно добраться до машины?

— Да. Мне было бы гораздо больнее, если бы они добрались до тебя.

Ирка посмотрела на Игоря, потом прижалась к нему и поцеловала его в губы.

— Может, пойдём, позавтракаем? Уже час здесь обнявшись сидим.

— Целый час? А я и не заметил.

Они зашли в дом, и Ирина захлопотала на кухне. Игорь сидел за столом с глупым счастливым лицом и наблюдал за девушкой. Ира тоже бросала время времени взгляды на парня и, в тот момент, когда их взгляды встречались, немного смущалась. Завтракать сели как обычно, однако, оба чувствовали, что этот завтрак не такой, как обычно. Вроде бы всё как всегда. Тот же дом, тот же дощатый самодельный стол, та же неказистая посуда и немудрёная пища на столе. А все равно как то всё по-новому. Первый семейный завтрак. По крайней мере, обоим хотелось думать именно так.

— Что дальше? — вдруг спросила Ира.

— Дальше? Будем жить. Нам никто не нужен. Или я не прав?

— Прав. Конечно, прав. Вот только съедим мы эти запасы. А потом что? Мы с тобой ни разу не колхозники. Землю возделывать не умеем. За скотиной ухаживать — тоже. Да и скотины нет никакой. Мы, по сути, паразитируем на том, что запас кто-то другой. Лесник твой, например. Мы и охотиться не умеем. На обмен тоже ничего нет.

— Я так далеко не заглядывал. Но, в принципе, ты права. Но что делать? Опять возвращаться в город? Так это называется шило на мыло менять. Придётся так же паразитировать, только на магазинах, которые не успели разграбить. Да и найдём ли мы уже что-то нетронутое?

— Я вот что думаю. В тот день, когда мы с байкерами сцепились, я на заправке с мужиком одним разговорилась.

— Ого! Да ты рисковая! В наше время болтать на заправке с мужиком!

— Да нет. Это знакомый. Я уже с ним сталкивалась. Был бы другой, конечно бы даже приближаться не стала.

— Так что мужик?

— Он сказал, что военные к себе гражданских принимают. Мол, обеспечивают безопасность и трудоустраивают.

— А это не может быть заманухой?

— А какой ему смысл? Он сам где-то на хуторе обосновался. Сказал, что ему не резон. Но он работяга. Чувствуется. Он на хуторе себя по любому прокормит.

— Может, ты и права. Но что дальше? Так и прятаться от жизни в гарнизоне.

— Мужик сказал, что они в город входить собираются. Зачистить хотят город от отморозков и зомби, и возродить нормальную жизнь.

— Интересно, как это у них получится? Хотя, если и получится, то только у военных. У них сила и мощь. Стоит подумать, конечно, но, знаешь, я бы повременил.

— Почему?

— А мне хорошо вот так, только с тобой.

— И мне.

— Значит, повременим пока. Будем считать это нашим свадебным путешествием. Тогда отдыхаем и ни в чём себе не отказываем?

— Отдыхаем.

Звук двигателя машины, заехавшей во двор, они услышали сразу. Подскочив на кровати, моментально оделись и бросились к окнам. Через вырезанное в ставнях игривым сердечком отверстие выглянули наружу. Во двор заехала пассажирская Газель, из которой высаживались, разбегаясь по двору, человек шесть, вооружённых разномастным оружием от пистолетов до охотничьих ружей. Игорь присмотрелся повнимательней и понял, кто это. Точно такие же, быковатой наружности, сторожили тех оборванных людей на полях. Похоже, это те самые рабовладельцы.

— Давай быстрее! — доносилось от машины, — Лось, осмотри дом с той стороны.

— Да посмотрел уже. С той стороны окон нет. Им не выскочить.

— Значит, здесь все окна под наблюдение. Обоих живыми брать!

Игорь наблюдал, как деловито бандиты суетятся во дворе. Похоже, даже выстрелить из окна не дадут. Хорошо ещё, что ставни изнутри запираются.

— Слышь, Лёха, а как ты их срисовал-то?

— Я же с детства с паханом на охоту ходил. А тут вспомнил, что где-то здесь сторожка лесника должна быть. Вот и прогулялся. А тут эти голубки. Ну, я Бугру и доложил, что, да как.

— Молодца, красавчик. Теперь как их выкуривать будем?

— Предложим сдаться добровольно. А если не согласятся, подпалим дом. Жалко, конечно. Но куда деваться? Пахан сказал обоих привести.

— Эй! Голубки! Подъём. Хватит в кроватке нежиться. Труба зовёт. Выходим и строимся.

Ирка с тревогой посмотрела на Игоря.

— И что теперь делать?

— Есть вариант. Пошли.

Игорь поднял люк подпола и поманил девушку за собой. Ничего не понимая, Ирина скользнула вслед за ним в подпол. Там парень уже открывал дверцу в задней стене.

— Давай туда. Только осторожно. Крапива.

Они вылезли в жгучие заросли, осторожно пробрались к забору. Игорь поддел заранее приготовленные доски и нырнул в образовавшуюся дыру наружу. Ирка подалась следом.

— И что дальше?

— Два варианта. Первый, мы тихонько уходим, а они пускай штурмуют пустой дом.

— А второй?

— Второй, это зайти со стороны ворот и перестрелять всё это быдло.

Ирина ненадолго задумалась.

— Знаешь, никогда не любила быков этих. Хозяева жизни, блин. Так хорошо жили, а тут вон, заявились. За нас решили, как жить нам. Не хочу им такое с рук спускать.

— Согласен. Да и машины наши там остались. Без машины далеко не уйдём.

Прикрываясь кустами, они прошлись вдоль забора к гостеприимно распахнутым воротам. Возле ворот ошивался один из братков, целиком занятый тем, что творилось во дворе. Братка вырубили с одного удара арматурой, не поднимая лишнего шума. Потом, осторожно зайдя во двор и прикрываясь Газелью, разошлись: Ирка вправо, а Игорь влево. Бандитом однозначно было не до того, что творится за их спиной. Всё их внимание было приковано к двери в дом, которую пытался взломать один из них. Ирка приготовила свой обрез, а Игорь — двустволку. Начали одновременно, выстрел из одного ствола, потом, смещая немного в сторону из второго. Потом, бросив ружьё, Игорь перехватил автомат и, заметив краем глаза, как Ирка выхватила пистолет, стал отстреливать заметавшихся братков из автомата. Атака была настолько неожиданной, что бандиты растерялись и достойного отпора оказать не смогли. Пять минут и всё было кончено. Над двором повисла пелена порохового дыма. Остро запахло сгоревшим порохом и пряным запахом крови. Игорь опустил автомат и обнял прижавшуюся к нему Ирку.

— Ну, вот вроде и всё. Но оставаться здесь мы уже не можем, — произнёс он.

— Да. Наверное, стоит всё-таки поехать к военным.

— Наверное.

Выстрел прозвучал настолько неожиданно, что Ирка вначале подумала, что это ей показалось. Однако, видя изменившееся лицо Игоря, поняла, что случилось непоправимое. Отпустив оседающего на землю парня, она повернулась и увидела стоявшего на коленях бандита с окровавленной головой, который целился в неё из пистолета. Кровь, залившая лицо не давала прицелиться, поэтому он медлил со вторым выстрелом. Ирина узнала его. Это был тот бандит, которого Игорь втихую вырубил арматуриной. Не добил, значит. Страшно закричав, Ирка выпустила в бандюка всю обойму, а потом склонилась над парнем. Игорь был без сознания. Пуля попала ему в спину и осталась в теле. Быстро отогнав Газель и освободив выезд, она затащила и погнала машину через лес.

Уазик летел по лесной дороге, подпрыгивая на ухабах. Ирка выжимала из машины всё, на что был способен отечественный автопром. Вскоре лес закончился, и автомобиль помчался по степной дороге в объезд города. Слёзы лились из глаз, временами совершенно застилая всё вокруг. Впереди показалось КПП воинской части. Видя Уазик, бешено мчащийся по дороге и не сбавляющий скорость, наряд поднялся в ружьё и даже БМП, стоящая тут же в окопчике, повернула в сторону машины тонкий ствол автоматической пушки. Ирина стала тормозить почти рядом с КПП и чуть не снесла бампером шлагбаум.

— Быстрее! — заорала она, выскакивая из Уазика. — Срочно нужен врач! Человек умирает!

Лейтенант, дежурный по КПП, сообразил мгновенно. Толкнув девушку на пассажирское сиденье, он сам прыгнул за руль и помчал в гарнизон, попутно что-то бубня в рацию. У госпиталя тоже задержек не было. Бригада уже ждала возле дверей приёмного отделения. Быстро вытащив Игоря из Уазика, они положили его на каталку и повезли в операционную. Рыдая, Ирка бежала за каталкой, боясь отстать. Однако у дверей в операционную её вежливо, но настойчиво остановили.

— Вам дальше нельзя, — сказала ей молоденькая медсестричка. — Успокойтесь, пожалуйста. Пока пойдите, умойтесь. Вы же вся в крови.

— Это не моя кровь.

— Он кто вам?

— Муж. Скажи, он выживет?

— Им сейчас профессионалы занимаются. Они сделают всё возможное. Идите, умойтесь. И вам бы отдохнуть надо.

От отдыха Ирина отказалась, но сходила, умылась.

— Скажите, это вы привезли раненного? — подошёл к ней военный в камуфляже.

— Да. Я.

— Я военный дознаватель майор Ерофеев. Александр Григорьевич. Простите, я, конечно, понимаю, как вам сейчас тяжело, но несколько вопросов вам задать всё же должен.

— Да, конечно. Если не надо никуда идти, я готова.

— Скажите, как был ранен ваш молодой человек?

— Это мой муж.

— Хорошо. Муж.

— Мы жили на заимке лесника. Сегодня утром к нам приехали бандиты и попытались захватить нас. Мы отстреливались.

— И как бандиты?

— Уничтожены.

— Лихо. Вдвоём всех бандитов? Сколько их, кстати, было?

— Шесть человек.

— Слабо верится.

— Муж сделал лазейку из дома. После того, как бандиты нас осадили, мы вылезли наружу, зашли к ним со спины и расстреляли всех. Вот только мужу не повезло.

— А что за бандиты были?

— С той стороны города на окраине целый концлагерь. Они людей для сельхозработ используют.

— Ого! На карте можете показать?

— Покажу.

— Хорошо. Мы проверим ваши слова. А пока, я так думаю, пока операция не пройдёт, вас отсюда танком не сдвинешь.

— Правильно понимаете.

— Я предупредил персонал госпиталя. После операции вас отведут на фильтрационный пункт, где вы сможете отдохнуть, сменить одежду. А после проверки мы разместим вас и трудоустроим.

— Спасибо.

Операция длилась четыре часа. Когда усталая бригада вышла из операционного блока, Ирка вскочила на ноги, с надеждой и страхом глядя на хирурга.

— Успокойтесь. Операция прошла успешно. Опасности для жизни нет. Но пару дней в реанимации ему полежать придётся. Устраивайтесь, пока. Всё равно, пока он в реанимации, никто вас к нему не пустит.

— Можно хоть посмотреть на него? Умоляю.

— Только посмотреть и всё. Проведите её.

Ирину завели в реанимационную палату. Игорь лежал бледный, опутанный трубками и проводами. Мерно попискивал какой-то прибор. Она хотела броситься к нему, но медсестра удержала.

— Посмотрела? Всё, пора идти.

Ирку проводили в фильтрационный пункт, где она, наконец, смогла принять душ и переодеться в чистую одежду, которую ей выдали. Каждый день она бегала в госпиталь, но Игорь не приходил в сознание. Проверку она прошла быстро и, наконец, ей выделили однокомнатную квартиру в военном городке и, даже, пристроили в финансовый отдел бухгалтером.

Уже привычно она в свой обеденный перерыв сидела у кровати Игоря и, держа его за руку, рассказывала о том, как любит его и ждёт выздоровления. Сколько ещё ждать? Когда он хотя бы придёт в себя? Погружённая в свои невесёлые мысли она замолчала.

— И что дальше? — вдруг донеслось до неё.

Ошарашено она вскочила и уставилась на раненного.

— Так что там дальше? Любишь меня, скучаешь, а дальше? — улыбаясь слабой улыбкой, проговорил Игорь.

— А дальше будем жить, — проговорила Ирина, обнимая парня. — Будем жить счастливо и умрём в один день.

Николай Липницкий Катастрофа. Ходок

Я бреду по дороге Жизни,

Спотыкаясь… теряя след.

Мои спутники — мои Мысли,

Вместе ищем мы свой ответ.

Иногда мне бывает больно.

Больно так, что дыханья нет!

Я кричу в Тишину-«Довольно!

Я хочу увидеть — Рассвет.»

Людмила Антони

1

Мир уже никогда не станет прежним, как бы люди ни пытались вернуть тот комфорт и уют, которым наслаждались до того страшного утра, когда появились первые зомби. Тогда, когда они появились, тупые, злобные и вечно голодные, рухнуло всё, власть, государство, инфраструктура, да и простые человеческие отношения полетели в тартарары. А как иначе, когда родной человек, или друг, или сосед по площадке из тихого добродушного человека, вдруг превращается в монстра, который желает только твоей плоти и крови. Конечно, потом оказалось, что не так они и страшны, эти тупые медлительные создания. Да и убивать их было так же легко, как и обычного человека, в отличие от их почти бессмертных литературных и киношных собратьев. Но именно они явились детонатором того обвала всего, к чему мы привыкли в жизни до катастрофы. Сразу повылезали и стали сбиваться в банды отморозки всех мастей, своим звериным чутьём уловив, что власть и закон остались в прошлом. Да и сами зомби стали трансформироваться, превращаясь в быстрых и хитрых созданий, которых, не сговариваясь, люди стали называть живчиками. Правда, не все. Примерно один зомби на сто особей. Но и этого хватало, ведь эти живчики научились брать под контроль тупых, создавали целые группы и, манипулируя ими, умело проводили целые операции по загону и отлову жертвы, нападению на небольшие общины или артели мародёров. Неизвестно, сколько человек погибло, пока, наконец, ситуацию удалось переломить. Но много, очень много. Конечно, во многих населённых пунктах, жизнь восстановилась до приемлемого уровня, а в больших городах, благодаря войсковым частям, дислоцирующимся неподалёку, удалось даже восстановить власть и вернуть к жизни кое-какие коммуникации. Но и там это было так, подобием прошлой жизни, не более. Человеческая цивилизация, как и много тысяч лет назад, опять разбилось на островки, где-то большие, а где-то, совсем крошечные, отгороженные от мира, населённого зомби. Опять возросло значение крестьянского труда, благо, земли свободной хватало. Требовалось только работать на ней, да суметь защитить этот клочок и свою скотину. Совсем, как на Диком Западе. Одна рука на рукоятке плуга, а другая на цевье ружья. Всякие менеджеры и прочие сисадмины с марчиндайзерами вымерли как класс. Пропала питательная среда для этих паразитов. Людям вновь пришлось учиться работать руками. И, кто знает, может это хорошо для человечества? Встряска, обновление, возрождение и возвращение к истокам.

Так я рассуждал, пробираясь по руслу высохшей реки и, время от времени выбираясь на берег, густо заросший колючим кустарником, и оглядывая окрестности. Долгие пешие переходы приучили меня к философствованию на различные темы. Чаще, конечно, о судьбах человечества. Что, в прочем, не мешало мне быть предельно осторожным, прислушиваться к каждому шороху и вовремя замечать опасность. Зовут меня Олег и я — ходок. Человек, который способен преодолеть большие расстояния между населёнными пунктами, кишащими зомби и просто бандитами всех мастей, для того, чтобы доставить письмо, посылку, известие, сопроводить человека или привести кого-то назад. Не бесплатно, конечно. Ходок — это моя профессия. Одна из немногих новых, появившихся на развалинах старого мира. Скажем так, не безопасная профессия, но достаточно хлебная. По крайней мере, не бедствую, одежда добротная, снаряга качественная и вооружён, как надо.

Начинал я, конечно, как все. Да и не был я тогда ходоком. Тогда все были просто выживальщиками. Одна задача стояла перед всеми: выжить, не дать себя сожрать и как можно больше затариться продуктами в ближайшем магазине, лекарствами в ближайшей аптеке, бензином на ближайшей заправке. В ход шло всё. Вспомнив далёких предков, приматывали к ручкам от швабр столовые ножи, отбивались обрезками труб, топорами и бейсбольными битами. Ну, и конечно, сбивались в группы. Человек — стадное животное. Толпой однозначно легче отбиться, а, для некоторых, и шанс пересидеть за чужими спинами. Появлялось и оружие. Чаще охотничье, но и боевое тоже.

Я так же, вспомнив, что скребущийся за дверью в образе зомби сосед, был заядлым охотником, сделал всё, чтобы зачистить его квартиру. Повозиться, скажу я вам, пришлось основательно. Семья-то у него большая. Это не я, одинокий холостяк, проживающий в классической однушке. Там и сосед, и жена его, и дочь с зятем, и какие-то родственники, то ли его, то ли жены, приехавшие к ним накануне.

Соседа завалил первым, выстрелив ему в лицо из своего травматического ПМа и добив гвоздодёром, раздобытым мной на балконе. Ох, и намахался я тогда этой железякой, пока не добрался до заветного сейфа. Зачищать пришлось всю семью, превратившуюся из безобидных доброжелательных соседей в злобных монстров с тупыми глазами, вытянутыми руками и оскаленными пастями. Ну и пару соседей, спустившихся на шум, тоже пришлось упокоить. С непривычки проблевался тогда страшно. Потом, ещё раз, пока ключи от сейфа нашёл. Зато в итоге я тогда стал счастливым обладателем ижевской вертикалки и одноствольной тулки. Обе двенадцатого калибра. И патроны тут же, в отдельном отсеке сейфа. Тут и дробь, и картечь. Просто раздолье.

Сбились мы тогда все выжившие в моём доме и в двух соседних в одну общину, засели в магазине, что на первом этаже и принялись выживать. Вертикалку я себе оставил, а одностволку отдал Михалычу, серьёзному мужику из дома напротив. Нашлось и ещё пара ружей, одно — шестнадцатого калибра, а второе — двадцать второго. Потом у зомбированных полицейскихотбили два пистолета Макарова и укороченный Калашников. Всё повеселее стало. Так и держались. А потом я вспомнил об одном олигархе, сиречь криминальном авторитете, проживающим неподалёку в огромном доме за высоким забором, больше похожим на крепостную стену. Судя по тому, что он в последнее время никак не отметился, похоже, он тоже обратился. А как иначе? Сам он — мужик резкий. Да и охрана — сплошь мордовороты с АК-74. Да если бы он до сих пор был в здравом уме и твёрдой памяти, давно бы уже постарался подмять под себя, хотя бы половину города.

Полезли туда с Михалычем и ещё с двумя ребятами. Намучались, конечно, пока на эту крепостную стену залезали. Зато картина, открывшаяся нам с высоты забора, впечатлила. Ну, прямо как у Пушкина. Тридцать три богатыря. Все равны, как на подбор, и с ними дядька Черномор. Правда, богатырей было не тридцать три, а всего десять. Но мордовороты, точно как на подбор. И дядька Черномор такой пузатый, мордатый, весь в наколках. И, слава Богу, что зомби стрелять не умеют. А то половина из них при автоматах была. Вздумай они стрелять, мало бы нам не показалось.

Зачистили мы этот дом, собрали оружие, в подвале вообще арсенал неплохой откопали. Посмотрели по сусекам, да и решили сюда переселяться. А что? Скважина во дворе, генераторы, запасы топлива, склад продуктовый от еды ломится. Что ещё надо? Так и пересидели, пока в город не зашли военные и не зачистили его от зомбаков. Вот, тогда и встал вопрос, чем же заниматься в этом новом мире? Землю пахать не очень-то хотелось, как и открывать кафе, там, или магазин. Да и шить, сапожничать или машины ремонтировать я тоже не умел.

Вспомнил армейское прошлое, благополучно проведённое в разведроте морской пехоты Тихоокеанского флота, и занялся мародёркой. Опасно, конечно. Залезаешь в какой-нибудь склад, оставшийся ещё со старых времён, и не знаешь, что тебя ждёт там: зомбак, уцелевший после зачисток, мародёр, забравшийся первым и готовый отстаивать свой приоритет с оружием в руках, или просто бандит, вышедший на большую дорогу. Заказов было много, так что без работы я не сидел. То рестораторам нужно спиртное раздобыть, то шмотки какие-нибудь для владельцев магазинов. Я даже под это дело раздобыл инкассаторский УАЗ «Патриот». Хорошая машинка. Противопульная броня, стёкла пуленепробиваемые. Скоростью, правда, похвастаться не мог, но по городу это не критично.

А потом один из клиентов попросил доставить посылочку в один из населённых пунктов области. Я, конечно, слышал, что вояки мотаются по области, как у себя дома. Но мой УАЗик никак нельзя приравнять к мотоманевренной группе на бронированных «Тиграх» с пулемётами в башенках. Подумал, прикинул, да и согласился. В той, первой поездке пострелять пришлось, конечно, но в целом, всё прошло удачно. Да и подзаработал неплохо. А потом засел в кафешке за бутылочкой водочки, подумал, да и решил, что склады не бесконечны и мародёрка рано или поздно закончится, а вот постоянное и безопасное сообщение между населёнными пунктами восстанавливать будут ещё долго. На мой век хватит. Да и желающих связаться с кем — то за пределами города хоть отбавляй. Вон, как мухи возле вояк крутятся, готовы любые деньги заплатить, чтобы посылочку прихватили. Вот и стал мотаться по области, то доставляя что-нибудь, а то и разыскивая кого-то по заказу. Люди ищут родственников. Оно и понятно. В смутные времена катастрофы многие родственные связи были утеряны. В одной из поездок я лишился своей верной машины, когда напоролся на банду отморозков. Самое обидное, что часть их всё-таки ушла. Не ожидал я, что в ближайшем распадке у них лошади были. Когда эти отморозки поняли, что дичь им не по зубам, то быстро отступили, прыгнули в седло и были таковы. Так что мой УАЗик остался неотомщённым.

Жаль. Хорошая была машина. Сейчас такую не найти. Это в первоевремя катастрофы можно было подобрать себе что-нибудь стоящее. А сейчас все более-менее порядочные машины давно национализированы. Да и, по здравому рассуждению, пешком, оно сподручнее, всё-таки. И дороги выбирать не надо, и с бензином не заморачиваться. И на машине заметно сильно. Издалека и видно, и слышно. А пешком, да по кушарам, оно как-то безопасней. Если что, змеёй по кустам просочиться можно..

Вот уже второй день, как я направляюсь в населённый пункт Пузыри, что находится почти на границе с соседней областью. Работа, как работа. Ничего особенного. Иду, себе, по степной холмистой местности, никого не трогаю. Погода, хоть и осенняя, но, всё же, жаркая. Я в своей «Горке» аж взопрел. И бронник ещё. Но это издержки профессии. Никуда не денешься. Задание простое, в принципе. Заказчик хочет, чтобы я нашёл его племянника, который проживает в Пузырях, и доставил его в город. Тот с военными передал ему письмо, в котором сообщил, что отец его, то есть брат заказчика, обратился и его убили мужики односельчане. Остался он один в незнакомом селе, в которое они с отцом прибыли уже во время катастрофы, не имея возможности доехать до города. Даже план приложил, в каком доме его приютили.

И всё-таки я отвлёкся. Чуть не пропустил следы. Кто-то прошёл здесь совсем недавно. И не один. Человека четыре. И не зомби, это точно. У зомби следы другие. Они ногами при ходьбе загребают, это ясно видать, тем более на песчаном грунте. Следы были уверенные, чёткие. И это напрягло. Я нырнул в кусты и затаился. Зачем? А на чистой интуиции. Я в таких делах всегда доверяю своей чуйке. Поэтому, наверное, и жив до сих пор. Казалось бы, чего всполошился то? Ну, прошли люди, так ведь прошли уже. Ан нет. Чуйка прямо орёт, мол, сиди и не рыпайся. Вот и сижу под осенним небом в колючих кустах, на берегу высохшей реки последи холмистой долины. Тут и там виднеются редкие деревья, небольшими группками растущие на вершинах холмов. И тишина. Только стрёкот кузнечиков в траве, шорох колышущегося не ветру кустарника и тонкий звон жаворонка в небе. А я сижу, наблюдая, как почти перед самым носом паук плетёт свою ловчую сеть. И, ведь, сижу, хотя этих пауков боюсь до умопомраченья.

И высидел, хотя сидеть пришлось минут двадцать. Метрах в ста прямо по курсу кусты зашевелились, и наружу выбрался потрёпанный мужичок с двустволкой наперевес.

— Ну и где этот твой терпила? — визгливым голосом спросил он у кустов.

— Да точно тебе говорю, был он, — ответил грубым низким голосом второй, с автоматом на плече, тоже вылезая из кустов. — Сквозанул куда-то.

— Чё, упустили добычу? — поинтересовался один из двух, вывалившихся из кустов следом.

— А тебе не показалось? — усомнился первый.

— Да ты чё, Хромой? Зуб даю, вон там шёл.

— И куда ушёл?

— В кусты нырнул, наверное. Да стопудово смылся уже.

— Иди, проверь.

— А чё я?

— Ты заметил, тебе и идти. Иди, мы тебя прикроем. Пошарь там в кустах.

А вот это не есть гут, как говорили до катастрофы немцы. Может, и сейчас говорят, если остались там у них ещё не зомбированные. Одно успокаивает: подляны с моей стороны они точно не ждут. Думают, небось, что я уже в штаны наделал и сижу сейчас, трясусь под кустиком. Или ползу куда подальше, укрываясь в пожелтевшей от осени траве. А вот тут вы не угадали, ребята. Ещё во времена моей армейской молодости меня учили, что оставлять врага за спиной смертельно опасно. Ну и ещё тому, что внезапная атака из засады это половина победы. И стоят удачно. Кучно так. Главное, с целями разобраться. Этот, который ко мне идёт, однозначно первый. У него автомат. А с такого расстояния очередь из АК-74, пусть и такого раздолбанного, может для меня стать фатальной. Потом те, дальние, пока назад в кусты не нырнули. А тот, который первым вылез, на закуску останется. Всё равно с двустволки на таком расстоянии меня достать проблематично, а до кустов вверх по склону ещё добежать надо.

Этот, который настороженным шагом приближался ко мне с испуганным выражением лица, не отягчённого интеллектом, умер, наверное, так ничего и не поняв. Те двое дальних, услышав выстрел, присели от неожиданности и, забыв об оружии, бросились в кусты. Точнее, попытались. Только моя очередь поперёк их спин помешала им добраться до укрытия. А вот последний повёл себя очень грамотно. Моментально вскинув ружьё и выстрелив в мою сторону, он перекатом ушёл в бок и засел за песчаным наплывом, образовавшимся в своё время из-за осыпавшегося берега.

Ну, прицел мне он, конечно, своим выстрелом сбил, хоть и вреда не причинил совсем. Сложно достать меня дробью на таком расстоянии. Это вообще из области невероятного везения. Но попробуйте оставаться спокойным, когда дробины секут ветки кустов почти над твоей головой. Засел он, конечно, качественно. Отсюда не достать. Вот только хорошее укрытие одновременно явилось и хорошей ловушкой. Достать его отсюда никак, но и ему из этого угла не выбраться.

Я скользнул между кустов, прополз в густой траве, приподнялся и, пригнувшись, пробежался вдоль русла. Кажется, вот здесь. Опять плюхнулся на живот, шустро подполз к откосу и глянул вниз. Вот он, родной. Сидит, ёрзает, выглядывая из-за песчаного бруствера, нервничает. Я тихонечко свистнул, наведя на него ствол. Бандит дёрнулся от неожиданности, поднял лицо вверх и поймал пулю. Ну не могу я в спину стрелять. Претит мне это. Перекатившись в сторону, я пробежался до небольшой промоины и залёг, напрягая свой слух. Лучше отлежаться, чем словить пулю в тот момент, когда уже успокоился.

В то, что эту банду я помножил на ноль, не сомневаюсь ни на йоту. Но где вероятность, что в этих окрестностях ошивались только они. Мало ли кто может ещё на шум подтянуться. Вот полезу я патроны с трупов собирать, а мне промеж лопаток и зарядит кто-нибудь добренький. Дураков нет. Лучше я часик полежу живой, чем потом навечно мёртвый лягу. А улёгся я прямо в муравейник. Этого ещё не хватало! Лежу, чухаюсь, муравьёв с себя сбрасываю. Час тянулся, словно день, еле дотерпел. Ещё раз огляделся и, наконец, поднялся на ноги. Спугнутые выстрелами кузнечики, уже давно завели опять свои рулады, а жаворонку вообще было всё, что творится на земле, до фени. Глубоко-глубоко.

Я спустился опять в русло реки и пошарился в карманах у мертвяков. Особо ничего интересного. Голь перекатная. Мелочёвка в карманах, да патронов немного. Со всех патронов пятёрки для автомата хорошо, если полтора рожка наберётся. Ну и к ружьям патронов жменя. Прихвачу. Патроны к ружьям загнать можно. Тоже копейка. По хорошему, и оружие бы прихватить. Оно деньги стоит. Но таскаться по степи с кучей железа за спиной как-то не хотелось. Вот, если бы назад домой шёл, может, и взялбы. А так, кому-то повезёт. Не понятно, как они с таким боезапасом собрались меня валить. Хотя, если неожиданно и из засады, то вполне могло выгореть. Да и знать они не могли, что я подготовлен в боевом отношении.

День уже клонился к вечеру, на землю легли длинные тени, и воздух заметно посвежел. Пора бы уже и о ночлеге озаботиться. Я забежал на вершину холма и оглядел окрестности. Степь, да степь кругом, как пелось в известной песне. Похоже, придётся опять на земле ночевать. В принципе, не впервой, конечно, но приятного мало. Всё же, когда крыша над головой, спокойнее как-то. Хотя, нет. Что-то там вдали чернеется. Я достал из кармана монокуляр и навел его на замеченное пятно. Горизонт послушно скакнул вперёд, и я увидел одинокую лачугу, сложенную из связанного в маты камыша. Ну, хоть что-то. И от курса почти не отклонюсь.

Я спустился с холма и побежал так же, как когда в молодости бегал марш-бросок, к замеченной хижине. Странно, но только недавно я узнал, что тридцать шагов бегом, тридцать шагов быстрым шагом, а потом опять бегом, называется волчьим бегом. Хоть и ещё в армии оценил эффективность такого способа передвижения. Лачуга оказалась давно заброшенной. С прошлого года ей точно никто не пользовался. Видать, здесь раньше была бахча, а в этой хижине жил сторож, охраняющий урожай. Просто этой весной никому не было дело до арбузов. Естественно, когда тебе приходится отбиваться от зомби, или ты сам в этого зомби превращаешься, как-то не до сельскохозяйственных работ.

Внутри пахло прелым камышом, а на земле лежали остатки сгнившей в труху соломы. Ну, на это мы не в претензии. Я быстро размотал пенку, на разборной горелке разжёг таблетку сухого спирта и подогрел кипяток для чая. Таблетки хватило даже на то, чтобы немного подогреть банку рисовой каши с мясом. Всё лучше, чем холодную кушать, давясь застывшим жиром. Пока возился с благоустройством, на землю легла ночь, заухала какая-то ночная птица, зашуршали кусты, выдавая возню мелких грызунов, выбравшихся на охоту. Оглушительно затрещали цикады, сменив на посту дневных кузнечиков. Я поднял голову и невольно залюбовался глубоким ночным небом, усеянным неожиданно крупными звёздами. И ни одного облачка. Даже не верится, что уже совсем скоро зарядят нудные, холодные осенние дожди, и об относительном комфорте моего передвижения останется только мечтать. Правда, зомбаки уж очень дождей не любит. Так что тут хоть одной опасностью меньше. Хотя, во время дождя немудрено и опасность пропустить. Дождь, он все звуки заглушает. С этими мыслями я улёгся на своей пенке и заснул.

За ночь я толком и не отдохнул. Да и как тут отдохнёшь, когда спишь звериным сном. Я, за время своих ходок, уже приучился спать вполглаза. Этакий полусон, полудремота, когда вроде и спишь, а на каждый шорох реагируешь. Что поделаешь. Удел одиночек. Был бы напарник, можно было бы ночь делить и в свою половину иметь полноценный отдых. Да где же его взять, напарника-то. И заработок тогда пришлось бы напополам делить. Так что высыпаюсь я между ходками, когда отдыхаю в безопасном месте за крепкими стенами. На скорую руку позавтракал и опять в путь.

Снова шорох травы под ногами, веер разлетающихся из-под подошв кузнечиков, стрёкот саранчи и звон невидимого жаворонка в небе. И жара. Солнце всё выше ползло к зениту, припекая голову даже через бандану. Судя по моим расчетам, после обеда уже должны показаться Пузыри.

Эта группа зомбаков, особей десять, показалась неожиданно, словно чёртик из табакерки, вынырнув из-за крутого склона холма. Судя по слаженным, согласованным действиям, где-то должен быть и живчик. Я полоснул по группе навскидку и, закинув автомат на плечо, бросился вверх по склону. Зомби замычали что-то нечленораздельное и полезли следом, пытаясь охватить меня с флангов. Ну, точно живчик где-то. Заняв удобную позицию, я принялся обстреливать заражённых. В принципе, ничего сложного не было, вот только живчик покоя не давал.

Опасность я почувствовал буквально спинным мозгом. Опять чуйка сработала. На одних инстинктах я упал на землю, перекатился, стараясь не сорваться с довольно крутого склона, и полоснул очередью по пролетающей надо мной тени. Не попал. Живчик приземлился ниже, почти перед зомбаками, и тут же отпрыгнул в сторону, уходя с линии прицеливания. Зомби тут же подались вперёд и закрыли его своими телами. Я короткой очередью срезал очередного зомби и чертыхнулся, услышав сухой щелчок затвора. Патроны кончились. Как некстати! А живчик, словно поняв, что автомат пока стрелять не может, опять выскочил в первый ряд. Пустой рожок полетел под ноги, а полный встал на своё место, когда шустрый зомбак изогнулся взведённой пружиной, готовясь к прыжку. Пришлось опять перекатываться, передёргивая затвор и пропуская живчика над собой.

В спину ему я стрелял из положения «лёжа», не тратя времени на то, чтобы подняться. Перечёркнутый очередью поперёк спины, Живчик полетел кубарем под откос, сбивая собой, словно кегли, зомбаков. Заражённые сразу растерялись и стали топтаться на месте, не решаясь подниматься наверх. Добить их, было делом нескольких минут, после чего я залёг на вершине холма между двух кривых деревьев и минут двадцать осматривал в монокуляр окрестности. Всё-таки, нашумел я изрядно. Как бы, какого охотника на звук выстрелов не принесло. В наше время всякое бывает.

Пузыри, показавшиеся вдали, мне сразу не понравились. За время моих странствий, я много повидал. Были населённые пункты, в которых, кроме зомби, никого живых не осталось. Они издалека выглядели мёртвыми, покинутыми. Были населённые пункты, в которых люди смогли организоваться и отбиться от заражённых. Эти, даже на расстоянии, дышали жизнью: окнами, в которых светился тёплый свет керосиновой лампы, печными трубами, из которых струился такой уютный дымок, да и просто своей аурой, в которой буквально светилась жизнь.

Так вот, Пузыри были мёртвыми. К бабке, как говорится, не ходи. Мёртвыми. Но не так, как те населённые пункты, что целиком были захвачены зомби. Совсем не так. Чёрные дымы пожарищ просто кричали о смертельной опасности и погибели. Я насторожился и присел в кустах, осматривая в монокуляр окраины Пузырей. Кто-то порезвился в этой деревне по полной программе. Трупы на улицах, как минимум, два дома развалены взрывами, несколько пепелищ. И это только то, что выдать с моего наблюдательного пункта. Идти туда, ой как не хотелось. Но, работа, есть работа. Я должен пробраться в Пузыри и убедиться, что племянник заказчика мёртв и задание не может быть выполнено в связи с форс-мажорными обстоятельствами. И принести доказательства, как минимум, в виде фотографии трупа.

Двигаясь короткими перебежками, я наткнулся на небольшой овражек, ведущий к крайней улице Пузырей, прыгнул туда и бегом добрался до крайнего дома. В нос ударил отвратительный запах сгоревшей плоти, заставивший желудок подпрыгнуть к горлу. Сглотнув комок, я выскочил из оврага и, перемахнув через забор, оказался в буйно заросшем саду. Из глубины сада на меня слепо пялился выбитыми окнами дом, откуда несло трупным запахом. У будки неряшливой кучей валялся тронутый разложением труп собаки, а на стенах сарая ясно были видны отметины от пуль. Стреляли явно из автоматов. Это пятёрка, судя по моему опыту. Стены дома тоже были изрешечены пулями.

Я присел в зарослях лебеды и, достав из кармана план деревни, нарисованный племянником заказчика, попытался сориентироваться. Ага. Искомый дом находился на параллельной улице, в принципе, недалеко отсюда. Я пробрался через сад, опять перелез через забор и направился по нужному адресу. Дом был сравнительно целым. Даже окна не все были выбиты. Очередной кабыздох валялся застреленный возле будки, довольно ощутимо воняя. А вот в самом доме было пусто. Явные следы погрома, и ни одного трупа. И что теперь делать? Согласно договорённости, я должен привести племянника дяде. Ну, или предоставить доказательства форс-мажора. А фото разгромленной деревни на форс-мажор не тянет. Вот труп потянул бы.

Скрип дверцы ледника заставил меня подскочить на месте. Уже наведя ствол на звук, я неимоверным усилием успел разогнуть палец на спусковом крючке.

— Фу, дед! — выдохнул я, оглядывая древнего старца, выбирающегося наружу. — Я же чуть тебя не пристрелил.

— Ты кто? — прошамкал беззубым ртом старик.

— Ходок я. А ты кто?

— Дед Кузьма я.

— Что здесь произошло?

— Налетели третьего дня ироды. Всё выгребли не хуже саранчи. Кучу людей поубивали. А кто живой остался, человек двадцать, всех с собой увели.

— Куда?

— Да кто ж их знает?

— И кто же эти ироды-то?

— Не знаю. На лошадях налетели, как татары монгольские. Сначала стреляли, куда ни попадя, а потом всех живых в середину деревни согнали, все дома разграбили и людей погнали куда-то.

— А ты как выжил, да ещё и на свободе остался?

— Меня с ходу дубиной какой-то приложили, я и упал. А потом, как в себя пришёл, прикинулся покойником. Дождался, когда они уйдут, а потом поднялся. Вот, — старик наклонил голову, показывая здоровенную шишку на затылке.

Крепкая, видать, голова у деда. Удар-то неслабым был. Как череп не проломили?

— А в какую сторону людей повели?

— Так тудой, — старик махнул рукой.

— Слушай, дед, в этом доме пацан жил. Семёном зовут. Не знаешь, живой он, или прибили?

— Живой Сёмка-то. Как есть живой. Его вместе со всеми погнали. На моих глазах пинками из дома выгнали и в общую толпу сунули.

— А сколько их было?

— Супостатов-то? Человек пятнадцать. И все с автоматами. На лошадях.

Вот и что прикажете делать? Пацана раздобыть я должен, кровь из носа. А куда мне одному против пятнадцати стволов? Но, деваться некуда. На кону моя репутация, как ходока. Значит, пойду следом. А там, как говорится, война план покажет. Тем более, что пятнадцать человек на лошадях, да ещё и толпа пеших людей, след в степи оставить должны хороший. Вряд ли он исчезнет за это время. Да и дождя давно не было. А двигаться они должны медленно. Толпа гражданских, не привыкших к большим переходам. Тем более, что там женщины и дети.

По моим прикидкам караван с пленными я должен догнать завтра. Двигаюсь я быстро, а у них добыча и гражданские. Точно, если ничего не случится, завтра догоню. Уже на бегу, не тратя времени на то, чтобы достать и развернуть карту области, попытался представить её перед глазами. Интересно, куда это потащили людей? Если идут гружённые, да ещё и с пленными, логично предположить, что идут они к себе на базу. Или в какой-то центр, где можно выгодно сбыть награбленное и захваченных людей. Этакая Тортуга местного разлива. Ну, и, как вариант, что и база и Тортуга в одном флаконе. Судя по тому, что я помню, впереди по курсу особо ничего такого нет. А вот на территории соседней области достаточно крупный населённый пункт. Село Крытое. Там ещё базар был крупный. Своеобразный перевалочный пункт между Китаем и мелкими оптовиками. Там и до катастрофы достаточно криминальная обстановка была. Как бы не туда этот караван направился. Ну, если туда, то догнать успею. И даже перехватить по дороге.

На первую ночёвку я наткнулся часа через два. Вырубленные в радиусе двухсот метров на дрова деревья, два кострища и, немного в стороне, изрытая копытами площадка. Ну и пустые консервные банки, какие-то обёртки, обрывки тряпок. Не ценят у нас природу. Не заботятся о чистоте окружающей среды. Осмотр места много времени не занял и я опять пустился в путь.

Босые ноги с грязными ступнями, торчащие из кустов, я заметил ещё издалека. Заложив широкую дугу и осмотревшись, я приблизился к этим ногам. Труп. Однозначно. Видать, один из пленных. Правая нога распухла в лодыжке. Наверное, подвернул ногу и двигаться дальше не мог. Вот и пристрелили. Вон, входящее отверстие от пули в затылке. Что спереди, я даже интересоваться не стал. Картина ожидаемая, а аппетит портить неохота. А жёстко они. Я такое до катастрофы в фильмах про фашистов видел.

Часа через три наткнулся ещё и на труп старика, так же убитого выстрелом в затылок. Старик при жизни был немощным и измождённым. Понятно, что, наконец, выдохся и идти дальше не мог. И зачем его с собой попёрли? Ясно же, что не дошёл бы.

А вот дальше было очень интересно. Стали попадаться трупы зомбаков. То там, то здесь валялись зомбированные, изрешечённые из автоматов. Видать, увязались за караваном, вот и огребли. Возле следующей ночёвки вообще виднелись явные следы боя. Трупы заражённых прямо вповалку. А это, похоже, труп одного из напавших на Пузыри. На пленника этот детина в камуфляже с разорванным горлом явно не тянул. Кто же его так? Неужели позволил тупому зомбаку до себя добраться? Не поверю. Ага, вон шустрик оскалил свои зубы в предсмертной агонии. Его буквально нафаршировали пулями. Интересно. И чем дальше, тем интереснее.

Я выбрал холм повыше и взобрался на него, достав монокуляр. Картина, увиденная мной, совсем мне не понравилась. Несколько групп зомби, численностью от десяти до двадцати особей, явно под управлением живчиков, целенаправленно двигались в том же направлении, что и я. Явно они сели на хвост каравану и всячески стараются полакомиться вкусной человечинкой. И что же делать теперь? Мне что, через них прорываться? А это что за движение? По оврагу, пересекающему местность, кто-то двигался. Светлая голова мелькала среди буйных зарослей кустарника.

Я спустился с холма и побежал наперерез. Ближе к оврагу пригнулся и постарался двигаться как можно тише. Хотя, это было излишним, так как незнакомец ломился сквозь кусты словно лось, создавая такой шум, что, наверное, заглушил бы и звук выстрела. Я выждал время и спрыгнул в овраг прямо перед бегуном. Тот от неожиданности ойкнул, отскочил назад, споткнулся и упал на пятую точку, со страхом глядя на меня.

Наконец, появилась возможность рассмотреть своего неожиданного визави. На меня смотрел испуганный мальчишка со светлыми волосами средней длины, торчащими в разные стороны. Джинсики, порванные в коленках, футболка с каким-то логотипом, лёгкая куртка из плащовки, чумазое лицо и затравленный взгляд. Что-то в этом мальчишке было не так. Слишком нежное лицо, что ли. И ресницы пушистые. Не может быть! Это же девчонка!

— Девочка, ты откуда? — ещё не веря своей догадке, спросил я.

— Я убежала от этих, — смутилась девчонка, поплотнее запахнув куртку.

— Ты из Пузырей?

— Да. А откуда вы догадались, что я девушка?

— Ну, для этого глаза нужно иметь. Что у вас случилось?

— Два дня назад налетели какие-то на лошадях. По улицам носились, стреляли. Тётю Машу и дядю Витю сразу застрелили. Я пыталась в доме спрятаться, но меня нашли. Хорошо, что не догадались, что я девушка. Думали, что я парень.

— А как убежала-то?

— Когда эти зомби на стоянку напали, там такая суматоха поднялась! Им не до нас было. Я и другим предлагала убежать. Только они побоялась. А я рванула в сторону в темноту и побежала. Страшно было!

— Понятно. Как зовут-то тебя?

— Серафима. Сима, короче.

— Сима, а вам не говорили, куда ведут?

— Нет. Они с нами вообще почти не разговаривали. Только орали и били.

— Что же, Сима, мне с тобой делать?

— Вы же меня не бросите?

— Да, вот, не знаю. Я не просто здесь гуляю. Я же хочу этих ваших похитителей перехватить. Мне парень нужен. Семён. Там есть такой?

— Там два Семёна. Вам какой нужен?

— Примерно твой ровесник. Лет четырнадцати.

— Мне восемнадцать. Просто я худенькая, поэтому лет на пятнадцать и выгляжу. А им обоим по четырнадцать.

— Ладно. Потом разберёмся. Сейчас с тобой что-то решить надо. Со мной очень опасно.

— А если я одна останусь, это не опасно?

— Тоже опасно. И что опасней? Голова кругом идёт.

Я призадумался. Девчонку одну оставлять? Вероятность, что до людей дойдёт, минимальная. Скорее её зомби сожрут. Да и идти куда? В Пузыри? Деревню, полную трупов и с одним древним стариком, чудом оставшимся в живых? Если не туда, то куда? И, если даже, до живых дойдёт, как к ней эти живые отнесутся. Где вероятность, что к какой-нибудь банде в руки не загремит? Вон, совсем недавно одну банду сам на ноль помножил. Не завидую я девчонке, если бы она к ним попала. Остаётся одно: брать с собой. Девчонка, вроде, в неплохой физической форме. Особо замедлять моё движение не будет. Осталось внести коррективы в планы.

С девчонкой прорываться через зомби было опасно. Если один смог бы попытаться проскользнуть между их группами, то с Симой об этом можно забыть. Значит, нужно обойти их всех по широкой дуге и выйти наперерез каравану. Главное, чтобы они не свернули нигде. Остаётся надеяться, что цель движения каравана я определил точно.

— Ну, что, готова побегать?

— Готова.

— Тогда побежали.

А девчонка бегает хорошо. По крайней мере, за мной держалась и мой темп приняла. Пробежались мы неплохо. Когда впереди показался бетонный забор с пятиэтажными строениями на огороженной территории, мы уже порядком подустали, да и подкрепиться не мешало бы. Интересно, что это там за объект? Насколько я помню, на карте ничего подобного нанесено не было.

Мы подбежали к забору и перемахнули через него. А это воинская часть. Вон, плац, где ещё сохранилась белая разметка, выцветшие щиты с изображёнными на них элементами строевой подготовки, трибуна на краю плаца с красной звездой. Однозначно воинская часть. И, судя по шатающимся тут и там фигурам, полностью захваченная зомби. Из огня, да в полымя. Но, с другой стороны, патронами я поиздержался основательно. А если придётся с теми налётчиками воевать? То есть, пошарить в этой части нужно на предмет боеприпасов.

— Держись строго за мной и не отставай, — бросил я Симе и побежал вдоль стены здания.

Девушка подалась следом, старательно держась рядом. Мы проскочили до угла и огляделись. Хотелось бы добраться до казарм. Там, всё же в каждой роте оружейки. Можно было бы патронами затариться по самую макушку. Вот только получится ли через плац пробиться? Уж больно много там зомби шатаются. Да и в самих казармах зомбированных солдат, скорее всего выше крыши. Запаришься зачищать. А вот до штаба добраться можно. Он рядом, тут, за углом. И народу там не так много должно быть. Офицеры штаба, пара писарей, да посетители редкие. По своей службе помню, желающих просто так в штаб прогуляться, обычно не бывает. Правда, не факт, что найдём там патроны к автомату, но попытаться стоит.

Осторожно завернули за угол, пробежались до крыльца и заскочили в дверь. Дежурный бросился на стеклянную загородку, оскалив зубы, и с ходу получил выстрел в грудь. Стеклянная загородка с оглушительным звоном посыпалась на стойку дождём из осколков. Сима без напоминаний закрыла за нами дверь и заклинила её валяющейся тут же шваброй. Из-за угла на шум вырулила девушка в одном, сохранившемся погоне прапорщика, и тут же отлетела к стене, прошитая пулями. Дальше был грузный подполковник, а следом майор в порванном камуфляже. Народу действительно было немного, и вскоре удалось зачистить оба этажа.

А дальше было горькое разочарование. В оружейке дежурной части хранились только пистолеты и, следовательно, патроны были только к ПМ. Одна радость — четыре гранаты РГД-5, каким-то чудом завалявшиеся в одном из железных ящиков. Я присел на стол дежурного и призадумался, наблюдая, как Сима вертит в руках пистолет. Гранаты, это хорошо. Но, вот где пятёрку для автомата брать, ума не приложу. Да ещё и что-то покоя не даёт. Во время зачистки здания что-то царапнуло взгляд. Но вот что?

— Дай сюда, — протянул я руку, и девушка послушно отдала мне пистолет. — Пользоваться умеешь?

— Нет. Откуда?

— Тогда смотри.

Я, чисто механически, принялся рассказывать Симе, как снаряжать магазин, как вставлять его в пистолет, как снимать с предохранителя, передёргивать затвор, целиться и стрелять. Показываю, а сам думаю, что же я всё-таки видел и где? Ведь что-то очень знакомое и, судя по всему, важное, если до сих пор не даёт мне покоя.

— И что, это обычный пистолет?

— Обычный. Уже давно стоит на вооружении. Ничего особо примечательного. Погоди. Особо…, особо… Подожди здесь, я сейчас, — я, как ужаленный, соскочил со стола и рванул вверх по лестнице, сопровождаемый удивлённым возгласом Симы.

Но мне было не до возгласов. Добежав до филёнчатой двери с надписью: «Начальник особого отдела майор Стеблов В. А.», ворвался в помещение и, переступив через тело зомбированного майора, бросился к заветному чемоданчику, стоящему под столом. Точно! Он! ОЦ-14 «Гроза». Автоматно-гранатомётный комплекс. Трансформер, короче. Конечно, баланс не очень, но в остальном — мечта. Хочешь — автомат, хочешь, снайперка, правда, на небольших расстояниях. Но нам километра и не надо. Четыреста метров за глаза хватит. Да ещё и возможность бесшумной стрельбы и подствольник под ВОГ. А что там у нас с калибром? Только бы не под СП-5. Дрожащими руками я вскрыл кейс. Мечта идиота! Такого просто не бывает! Нет. Я, конечно, знал, что есть модели под 7,62.Но чтобыименно он мне попался! Я об этом даже не мечтал! Всё-таки патрон семёрка — это в наших краях не редкость. Многие с АКМами бегают. Молясь про себя, я бросился рыться в кабинете и в столе наткнулся на цинк патронов и десять ВОГ-25. Решено! Если найду ещё и патроны, АК-74 отдаю Симе. К небму патронов не так много, но и стрелять она вряд ли умеет, поэтому ей хватит для того, чтобы при случае пугануть.

Забрав приобретение, я спустился вниз и победно потряс кейсом перед лицом ничего не понимающей девушки.

— А танец с бубном не пробовали? — поинтересовалась она, по-видимому серьёзно опасаясь за моё психическое здоровье.

— Да ничего ты не понимаешь! — воскликнул я. — Это же целый арсенал в одном флаконе! Да ещё и патроны нашлись.

— Я всё равно в этом ничего не понимаю, — заявила Сима. — Как выбираться будем?

— Перекусим пока. Как раз зомбаки успокоятся. А потом опять через забор и — вперёд.

Пока обедали, я провёл краткий ликбез по обращению с автоматом. Конечно, автомат для девушки был слегка тяжеловат, но другого не было. Зато теперь хоть в сторону противника выстрелить может. Всё, хотя бы, прицел собьёт и напугает. Только бы в спину мне не выстрелила по неосторожности или со страху. Зомби успокоились и опять разбрелись по территории. Мы выбрались из штаба и, осторожно пробираясь вдоль стены, перемахнули через забор.

2

Группу зомби, четыре особи, двигающуюся через равнину, мы заметили издалека, с вершины холма, куда забрались, чтобы осмотреться. В принципе, они нам и не мешали вообще, но пристрелять «Грозу» надо было. Да и Симе практика стрельбы хотя бы по заражённым не помешает. Приблизившись на четыреста метров, я собрал комплекс в снайперской конфигурации и выстрелил в одного из них. Пуля ушла с перелётом и немного левее. Зомби, услышав звук выстрела, дружно повернули в нашу сторону. Однако, оптику надо ещё пристреливать. Я отстегнул оптический прицел и срезал ближайшего к нам с очередью. Сима заметно нервничала, тиская автомат.

— Ты не нервничай, — попытался я её успокоить. — Они только с виду такие страшные. Вспомни, как я тебя учил. Вот так. Снимай с предохранителя. Молодец. Передёрни затвор. Подводи мушку. Готова? Стреляй. Ничего страшного, что не попала. Не бойся. Близко не подойдут. Я, если что, сам их перестреляю. Так что не суетись. Давай ещё раз.

Раза с третьего у Симы, наконец, получилось. Получив очередь в грудь, зомби завалился на спину и засучил ногами. Видя, как побледнела девушка, я быстро добил оставшихся и повернулся к ней.

— Ничего. В первый раз бывает и так. Просто уясни, что это не люди, а смертельно опасные монстры, которые только выглядят, как люди. И здесь одна правда: или мы их, или они нас. Совместного существования на этой планете не может быть.

— Я всё понимаю. Просто не по себе как-то.

— Это пройдёт. Главное, попрактиковалась. И, даже, получилось.

Мы снова побежали, и я на бегу прикидывал примерный маршрут, решая, сможем ли мы перехватить караван. Ближе к вечеру набрели на животноводческую ферму, состоящую из двух длинных коровников и небольшого домика скотников. Зомбированных животноводов я перебил быстро, и мы расположились на ночлег. Назавтра я планировал уже выйти наперерез каравану, поэтому отдых мне требовался. Сима, по крайней мере, в первую половину ночи, может и подежурить. Это не так и сложно, как под утро. Объявив ей об этом решении, я завалился на пенку и уснул.

Проснулся я под утро и сразу ощутил что-то тёплое у себя под боком. Ничего не понимая, я приподнялся и увидел Симу, приткнувшуюся на краешек пенки, прижавшуюся ко мне спиной и безмятежно посапывающую во сне. Ну и сторож у меня! А я понадеялся. Хорошо ещё, что ночь прошла спокойно. Как бы то ни было, но я выспался и неплохо отдохнул. Девушку решил не будить. Пусть поспит. В конце концов, она не воин. Почти ребёнок, хоть и восемнадцать ей уже. А на вид — не больше шестнадцати.

К тому времени, как она проснулась, я уже приготовил чай и разогрел консервы. Девушка завтракала, пряча от меня глаза. Ага. Чувствует себя виноватой, что уснула на посту. Ну, пускай помучается. Я специально не стал ни успокаивать, ни ругать её за это. Говорят, совесть — лучший судья. Сима мучилась весь завтрак и прямо перед выходом не выдержала.

— Олег, вы извините меня.

— За что?

— За то, что я уснула. Мне стыдно. Честно, честно, очень стыдно. Я сама не поняла, как это получилось.

— Это хорошо, что тебе стыдно. Я понимаю, что ты не привыкла к таким трудностям, но ты подвергала нас обоих опасности. Поэтому, понимая, что ты уже не можешь терпеть, ты должна была разбудить меня. На будущее так и поступи. Поняла?

— Да, — девушка подняла голову, и я увидел в её глазах слёзы.

— Ну, всё, не плачь. Мне твоя голова ясной нужна. Ты же мой напарник. Правда?

— Правда, — закивала головой Сима.

— Вот и ладно. Пошли.

И опять побежали по уже надоевшему ландшафту. Сопка ваша, сопка наша, как любил говорить мой ротный, когда гонял нас на маршбросках по сопкам Приморья. Используя в качестве мишени одно из деревьев, изредка попадающихся на пути, удалось, наконец, пристрелять оптический прицел. С одного из холмов, наконец, мы увидели караван. Укрывшись в кустарнике на вершине, я рассматривал процессию в свой монокуляр. Да уж. Людям точно досталось. Измотанные, избитые, они еле плелись по дороге, понукаемые лихими молодцами на лошадях. Четырнадцать человек в камуфляже с автоматами Калашникова на плечах.

А ребятки серьёзные. Видно, что привыкли к силовым решениям вопросов. И самоуверенные. Симу прямо затрясло, когда их увидела. За автомат схватилась. Еле отобрал. Нельзя сейчас с ними в бой вступать. Перещёлкают, как орешки.

— Это же те твари! — билась в моих руках девушка. — Это они половину деревни перестреляли!

— Да знаю я. Только сейчас мы не можем ничего сделать. Их вон сколько. А нас — полтора бойца, если ещё можно тебя считать за половину. Подождём до ночи.

— И чего ждать? Они на ночь посты выставляют. Всё равно не подберёмся.

— Зато помотать их ночью можно. Хоть на сколько-то человек уменьшить. Ну и подёргаются.

Следили мы за ними весь остаток дня. Всё это время за ними держались, не отставая, на расстоянии зомби. Четыре группы слаженно, словно на марше, маршировали в отдалении. Живчики, видать, уже испытали на себе, чего стоит нападать на этих вооружённых людей с наскока, выжидали, когда они ослабят своё внимание. Однако бандиты повода к атаке не давали, надёжно прикрывая караван с тыла. Периодически конные группы по два-три человека, оттягивались назад и обстреливали зомби на расстоянии. Странно, но, сколько бы я ни наблюдал за бандитами, я так и не смог вычислить главаря. Такое впечатление, что они в руководстве совсем не нуждались, а все роли, которые они исполняли, были отработаны заранее.

А вечером они встали на ночёвку. Привычно усадив пленников в круг, они порубали деревья, росшие поблизости, кинули дрова пленным и развели для себя второй костёр. Один из бандитов раздал людям какую-то пищу. Отсюда не было видно, что, но люди сразу накинулись на еду. Трое, наскоро перекусив, прыгнули на коней и стали патрулировать подступы к лагерю. Остальные расседлали лошадей и, стреножив, пустили пастись неподалёку. От бандитского костра вскоре потянуло чем-то вкусным. Постепенно темнело. От лагеря доносились стоны, маты, чей-то надрывный кашель. Зомби, пользуясь темнотой, подобрались поближе, и патрульным опять пришлось их отгонять выстрелами.

Неожиданно, из густо растущих кустов с западной стороны лагеря в воздух взвилась фигура живчика и приземлилась на круп лошади позади одного из бандитов. Бандит закричал, попытался спрыгнуть с лошади, однако живчик вцепился в него, словно клещ и уже подбирался к его горлу. Они оба повалились на землю и покатились по траве. Крик перерос в надрывный кашель, а потом и вовсе в бульканье. Остальные двое бросились к нему на помощь, хотя помощь уже оказывать было некому. Зомби двинулись на лагерь, пользуясь всеобщим замешательством, а бандитыповскакивали на ноги, передёргивая затворы и выискивая врага. Ещё два живчика прыгнули в толпу и стали рвать всех вокруг себя. Поднялась страшная суматоха. Странно, но заражённые, будто забыли о пленниках и с маниакальным упорством старались уничтожить именно тех, кто с оружием. Бандитам, чтобы не перестрелять друг друга, пришлось отбиваться прикладами и ножами. Зомби наседали.

А вот теперь моя очередь. Света, конечно, было мало, но в принципе, хватило. Я подвёл галочку прицельной сетки к голове одного из бандитов и нажал на спусковой крючок. Плеснуло красным, и я сразу перевёл прицел на следующего. В суматохеони даже не замечали, что их товарищи падали с пробитыми головами. На мгновение мелькнула мысль, что вот сейчас я и перебил бы всех. Однако, наседающие со всех сторон зомби не давали мне покоя. Пока бандиты живы, люди, всё-таки находились под их защитой. А, перебив всех супостатов, я обреку пленников на мучительную смерть от зубов заражённых. Пока я мучился этой дилеммой, со стороны степи раздались выстрелы, появившийся из-за холмов конный отряд человек в десять, пришёл бандитам на помощь. И, надо сказать, вовремя. От основной группы оставалось всего три человека, и те уже больше заботились о себе, чем о пленных.

Мы с Симой лежали на вершине холма и наблюдали за тем, как суматоха в лагере наконец успокаивалась. Воздух к ночи посвежел, стал более влажным, и голоса, доносящиеся из лагеря, были слышны очень хорошо.

— Похоже, мы очень даже вовремя, да, Гестапо? — спрыгнул с коня рослый мужик средних лет в натовском камуфляже с навороченным АК-12.

— Да, Большой, — поздоровался с ним один из выживших бандитов. — Никогда не думал, что скажу тебе это, но рад тебя видеть.

— А ты всё такой же приветливый. С чем домой идёте?

— Да вот, прогулялись подальше, зато деревню нетронутую нашли. Видишь, рабов сколько ведём?

— А что, поближе к Крытому ничего не нашлось?

— Ближе уже всё пощипали. Кого не гробанули, дань платят. Их не тронь. А тут за один заход смотри сколько добра. Ну и люди на продажу.

— То-то я смотрю, сходили вы неплохо. Из пятнадцати человек только трое осталось. И что, овчинка стоила выделки?

— Да зомбаки за нами увязались. Сами не ожидали. Несколько групп во главе с живчиками. Обычно они так себя не ведут. Несколько раз нападали. Как клещами в нас вцепились. Вот в этот раз, видать, решили нам Бородино устроить.

— Да тут, скорее всего, Сталинградская битва. Слушай, Гестапо, а что это твои люди друг в друга стрелять начали?

— Ты что городишь? Мои люди были слишком хорошо обучены, чтобы в панике друг в друга палить.

— За базаром следи. Я фуфло никогда не гоню. Сам глянь.

Тот, кого звали Гестапо, подбежал к трупу, на который показал Большой, потом к другому, к третьему и, вдруг, выпрямился и посмотрел на холмы. На секунду мне показалось, что он смотрит прямо на меня.

— Кто-то помогал зомбакам, — уверенно произнёс Гестапо.

— Это что за бред? Человек вступил в союз с зомби? Такого не бывает.

— Точнее, кто-то воспользовался нападением заражённых, чтобы под шумок перестрелять моих людей. Стреляли оттуда. Ганс! Фюрер! Проедьте в этом направлении, Посмотрите, кто это такой умный?

— Остынь, Гестапо, — притормозилего Большой. Ты что, хочешь, чтобы по этой темноте кони ноги переломали? Да и последних людей побереги. Утром всё здесь прочешем. Далеко не уйдёт. Я надеюсь, мы в доле? Всё равно без меня ты людей не доведёшь.

— Договоримся.

Да уж. Очередная головная боль. Я-то надеялся, что банда Большого утром уйдёт восвояси. А с оставшимися тремя я как-нибудь справился бы. Тем более, что зомби перебиты и мешать не будут. А тут опять их много. И завтра с утра они начнут прочёсывать местность. Похоже, спать, сегодня не придётся. Девушку жаль, конечно, но уйти нужно как можно дальше. И вперёд по курсу. Они не будут ожидать, что тот, кто их обстрелял, уйдёт вперёд. Они, скорее, будут искать по сторонам и сзади. Подождав, когда ночь полностью вступит в свои права, я поднял Симу, и мы, обойдя лагерь, опять отправились в путь.

В темноте идти было тяжело, но я рискнул зажечь фонарик только тогда, когда лагерь скрылся за холмами. За ночь мы успели отмахать километров пятнадцать и, когда небо на востоке порозовело, а темнота стала более прозрачной, вышли к небольшой деревушке, брошенной и запущенной. Оставив намеренно явный след к реке, я осторожно, стараясь не следить, провёл Симу к деревне. Ну, как к деревни. Домов двадцать полусгнивших, покосившихся и полуразваленных, горы мусора и кости, кости, кости, разбросанные везде. Я нарочно отвлёк девушку от человеческого черепа, скалившего зубы под завалившимся плетнём. Мне ещё бабской истерики не хватало. Из двух десятков сгнивших покосившихся домов выбрал полуразваленный, со съехавшей набекрень крышей и, отыскав в щелястом полу под разъехавшимися брёвнами люк в подпол, с трудом его поднял и, осветив внутреннее помещение, пустил впереди себя девушку. Подпол был сырой, заплесневевший. Опутанные паутиной лаги над головой заставили меня содрогнуться. Но деваться было некогда. Хорошо ещё, что благодаря рассохшемуся щелястому полу сохранялась какая-никакая вентиляция и дышалось сравнительно легко, несмотря на прелый воздух.

Напасть на конвой возможности уже не представлялось, конечный пункт был известен, а отдохнуть, всё-таки, было надо. Сима вырубилась сразу, только присев у дальней стены. Да уж, досталось девчонке. А молодец. С характером. Как бы ни было тяжело, ни разу не пожаловалась. И не ныла. Я посидел ещё час, чутко прислушиваясь к тому, что творится наверху. Убедившись, что всё спокойно, тоже привалился спиной к стене и заснул своим звериным сном. Проспал я часатри и проснулся от голосов наверху. Караван шёл прямо через деревню. Бойцы перекликались между собой, покрикивали на пленных, лошади фыркали и изредка ржали, а пленники глухо переговаривались, и кто-то мерно стонал при каждом шаге. Тонко вскрикнул девичий голос и тут же раздался смех конвоиров.

— И всё-таки, куда этот стрелок подевался? — заставил меня напрячься голос Большого неподалёку.

— Их как минимум двое было, — угрюмо проговорил Гестапо. — Фюрер их лёжку нашёл.

— Лёжку нашёл, а по следу пройти не судьба?

— След в сторону уходил. Фюрер прямо до солончака по нему прошёл. А там уже не различить было.

Ну, надо же, мы по солончаку, оказывается, шли. Всё-таки бережёт меня мой ангел-хранитель. Спасибо ему.

— И кто это может быть?

— Да мало ли кто? Тут по степи много кто шарится. Засекли нас, спрятались от греха, а потом, увидев нашу схватку с заражёнными, решили помочь зомби с нами расправиться. Зомбаки поедят и уйдут. А добра вон сколько останется. Бери — не хочу.

— Может, ты и прав. Но наказать наглецов аж руки чешутся. Кстати, мои бойцы тут след к реке нашли. Тоже двое прошли. Не они?

— Вряд ли. Да и не до них сейчас. В районе этой деревни собаки шалят. Свора серьёзная.

— Накаркал!

Действительно, вдали раздался собачий лай, голоса людей зазвучали уже на тревожной нотке, и раздался лязг передёргиваемых затворов.

— Круговая оборона! — раздалась команда Большого. — Рабов и свободных лошадей в центр!

А потом голоса заглушил треск автоматных очередей, сквозь который пробивались собачий лай, скулёж, маты и отрывистые команды. Бой длился минут пятнадцать, а потом стрельба стихла.

— Суки! — матерился кто-то из бандитов. — Больно-то как!

— Сиди, не дёргайся. Дай перевязать. Вон как ногу располосовали.

— Хватит скулить, как бабы! — опять прорезался голос Большого. — Пошли дальше!

— Что-то ты, Большой, раскомандовался, — недовольство в голосе Гестапо прямо сочилось ядом.

— Ты, что ли, будешь моими людьми командовать? Твоих-то всего трое осталось. Да не куксись ты. Пошли. Уже немного осталось.

Опять раздались шаги и удаляющиеся голоса. Наконец, всё стихло. Только сейчас я обратил внимание на Симу. Девушка давно проснулась и теперь сидела у стены, сжавшись в комочек. В косых лучах утреннего солнца, пробивающихся через щели в полу, были видны её испуганные глаза. Я пересел к ней.

— Что, испугалась?

— Ага.

— Не бойся. Они ушли уже.

— Что теперь делать? Мы их упустили?

— Нет. Мы знаем, куда они идут. Тоже пойдём туда и посмотрим, что можно предпринять.

— Мы спасём всех?

— Нет. Мне нужен только парень по имени Семён. Остальных я спасать не намерен.

— Но, как же остальные? Они так и останутся в рабстве?

— За Семёна мне заплатили. А за остальных совать голову в петлю я не намерен.

— Как ты можешь?

— Могу. Сама посуди. Вытаскивать двадцать человек из логова врага, а потом вести их через степь, просто нереально. Сама видела, с какой скоростью они двигаются. Да нас десять раз догонят и в фарш порубят. Это ещё если повезёт их с Крытого вытащить. Самое большое, что я могу для них сделать, это дать координаты этой Тортуги воякам. Пусть проводят войсковую операцию и освобождают всех рабов оптом.

— Какая Тортуга?

— Эх, молодёжь! Был такой остров в Карибском море в пиратские времена. На нём была столица пиратов. Они там отдыхали после набегов, в казино награбленные деньги спускали, с девочками оттягивались, корабли свои чинили. Вот Крытое это, своеобразный аналог Тортуги, как пить дать.

— И мы пойдём туда?

— Да.

— И ты не боишься?

— А чего бояться? Там, какого только сброда нет, по всей видимости. Подумаешь, одним отморозком больше. Деньги у меня есть. Легально зайдём, снимем номер в гостинице и будем осматриваться.

К КПП на входе в Крытое мы подошли уже ближе к обеду. Желудок, предчувствуя, наконец, нормальную пищу, противно заурчал. Бандит с дробовиком, стоящий в проходе баррикады из мешков с песком, перегораживающей дорогу, небрежно кинул взгляд на измазанное сажей лицо Симы и повернулся ко мне.

— Ты кто?

— Охотник. Просто охотник.

— И на кого охотишься, охотник?

— А за кого заплатят. Мне без разницы: зверь, человек или зомби.

— Что-то я тебя здесь раньше не видел.

— А я здесь раньше не бывал. Хоть и слыхал про эти места.

— А чего пришёл-то?

— Видишь, пацана поймал, — я кивнул на Симу. — Хочу продать. Слышал, здесь за него цену могут дать хорошую.

— Лучше бы бабу привёл, — заржал бандит. — Здесь молоденькие бабы в цене.

— Кто попался. Была бы баба, бабу бы привёл. Не подскажешь, что здесь, да как?

— Да что тут говорить. Рынок в центре, возле бывшего торгового дома. Только рановато ты прибыл. Аукцион только послезавтра будет. А если комнату снять, тоже в центре несколько гостиниц. Там и пожрать можно. Ну, или в частном секторе можно поспрашивать. Там тоже сдают. И даже насчёт питания можно договориться с хозяевами за отдельную плату.

— Ладно. Спасибо.

Я намеренно грубо толкнул Симу в спину и мы зашагали по тротуару. Раньше в этом селе я не был, поэтому с интересом смотрел по сторонам. А село действительно было большим. Пока тянулся частный сектор, но вот дальше, были видны даже пятиэтажки. Видно, до катастрофы Крытое было довольно уютным местом. Вдоль тротуара тянулись фигурные столбики с разбитыми плафонами, когда-то тенистые аллеи сейчас красовались переломанными деревьями и вытоптанными замусоренными газонами. И везде кучки лошадиного помёта. Сразу ясно, что кони здесь, основное средство передвижения. Гостиницу мы выбрали с претенциозным названием «Метрополь», оборудованную в бывшей школе. Уж что-что, а атмосферу учебного заведения не вытравить никаким дустом. В бывшем вестибюле было оборудовано что-то вроде кабака и, так называемый, ресепшн. Я осмотрел план расположения номеров и снял одну комнату на двоих, игнорируя удивлённый взгляд Симы и, заказав обед в номер, повёл девушку в апартаменты, как витиевато выразился хмурый, небритый работник гостиницы.

— Я что, с тобой в одном номере спать буду? — прошипела девушка, когда мы зашли в номер с двумя кроватями, столом, шкафом и двумя стульями, стоящими у стены.

— А что тебя смущает? — удивился я. В степи в одном домике спали, в одном подполе тоже. И, в конце концов, будет очень подозрительно, если для замарашки, которого я привёл, я снимаю отдельный номер. Не забывай, что мы не в санатории на отдыхе, а на боевой операции. Умывайся, сядь в уголке и не отсвечивай.

Обед принесли через пятнадцать минут. Наконец-то можно не давиться консервированной кашей с намёком на мясо, а поесть острый суп-харчо, картофельное пюре с котлетой и чашечкой кофе. После обеда, оставив Симу в номере, я вышел на улицу и прогулялся по центру. Парочка казино, бордель, магазины. И везде аляповатые, кустарно выполненные вывески. Рынок не впечатлил. Несколько рядов с чахлой зеленью, развалы картошки, морковки и прочих корнеплодов, пара мясных лавок и сплошные ряды торговцев различным барахлом. Да, ещё один ряд торговцев с оружием. Я прошёлся по оружейному ряду и приценился к стволам. В принципе, ничего особенного. Раздолбанные калаши различных модификаций, охотничьи ружья и карабины, пистолеты, в основном ПМ и ТТ.

Но одна вещица меня заинтересовала. Пистолет-пулемёт «Кедр». Вещица, в большинстве случаев, довольно бесполезная. Патрон распространённый, 9х18 миллиметров, на расстоянии более ста метров совершенно не эффективный. Да и на сто метров попасть, ещё умудриться надо. Ствол короткий, да и сам маленький. Но, вот, для скрытого ношения самое то. А мне тут, пока осматриваюсь, стволом светить без лишней необходимости не стоит. Да и потом для Симы сподручнее с «Кедром» управляться будет. Патронов прикупил, как пятёрки, так и девятки и сложил всё это в приобретённую тут же холщовую сумку с лямкой через плечо.

Так, прогуливаясь, вышел к самой середине рынка, туда, где продают рабов. Помост, высотой где-то по грудь взрослому человеку, с ровными рядами горизонтальных перекладин, к которым рабы, видимо привязывались. Рядом с помостом тянулись бараки для содержания рабов и небольшие конторки работорговцев. Умно придумано. Даже если кому-то удастся сбежать, для того, чтобы выбраться из крытого, нужно пройти через половину села. А в таком оборванном виде, в котором находятся рабы, такое провернуть практически невозможно. По-любому кто-нибудь обратит на них внимание.

Со скучающим видом я пошёл вдоль конторок, незаметно посматривая по сторонам. Ага. Не зря я сюда припёрся. Возле одной из них стоял тот самый Гестапо и яростно торговался с работорговцем.

— Сивый! Это же грабёж! За два дня содержания в твоём бараке столько бабла!

— А как ты хотел? Их же кормить надо, охранять. Это тебе хорошо: привёл, сдал и гуляй себе до аукциона.

— Ну, ты и крохобор!

— Слушай, а, может, ты мне их сразу оптом продашь? Зачем тебе аукциона ждать?

— Да ты не только крохобор. Ты ещё и жук! Нет уж. Я их сам с аукциона продам.

Ну, по крайней мере, выяснил, куда пленников разместили. Теперь дальше думать нужно. Как бы поближе посмотреть?

— Уважаемый! — вдруг услышал я окрик, обращённый ко мне.

Я обернулся и увидел Сивого, вальяжным шагом направляющегося ко мне. Гестапо быстрым шагом уже удалялся в сторону барахолки.

— Вы что-то хотели?

— Да вот, собираюсь аукцион посетить.

— Так аукцион только послезавтра будет. Рановато вы пришли.

— Да знаю я. Просто, как бы это сказать, хочу заранее к товару присмотреться. Стоит ли ждать два дня. Может, там и стоящего ничего нет. Зря только ждать буду.

— Обижаете, — засуетился работорговец, — у меня товар всегда хороший. Можете сами убедиться.

— Так убедите меня.

Сивый повёл меня к баракам. По пути я искоса огляделся, отмечая расположение охраны, подходы и столбы освещения. Начали мы с крайнего левого барака. Когда зашли внутрь, я чуть не задохнулся от густого смрада немытых тел и нечистот. Освещение было скудным и пришлось подождать, когда глаза привыкнут к полумраку. Охранники палками шустро согнали рабов с нар и выстроили в один ряд. Мы с Сивым прошли вдоль шеренги, и я пристально вглядывался в лица. Грязные, оборванные, с затравленными лицами, они со страхом и надеждой глядели на меня. Нет. Это не те, кого я тогда разглядывал в монокуляр. Да и пацанов тоже с ними нет. Со скучающим видом я повернулся к Сивому.

— Ничего особенного. Замученные они у вас какие-то. Их от вшей только избавлять сколько времени уйдёт. И возни сколько! Поновее ничего нет?

— Есть. Только сегодня привели. Они в соседнем бараке.

Мы прошли туда, и я с первого взгляда понял, что эти люди из Пузырей. А вот и несколько пацанов примерно четырнадцатилетнего возраста. И кто из них нужный мне Семён? Я подошёл к ним.

— Как зовут?

— Васька, — еле слышно прошептал один.

— Серёга, — буркнул второй.

— Сёмка, — а не он ли?

— Сёмка, — ещё один!

— Гриня.

— Гоша.

Я пристально вгляделся в обоих Семёнов, стараясь запомнить лица, осанку, манеру держаться и особенности фигур, чтобы узнать их даже темноте.

— Что, мальчиков любите? — мерзко захихикал Сивый.

Я хмуро глянул на работорговца, и тот поспешно выставил перед собой руки.

— Да я не в претензии. Каждый развлекается, как может.

— Спасибо за экскурсию, — бросил я и подался на выход.

Всё, что я хотел, уже узнал. Можно и уходить. В голове потихоньку стал созревать план действий. А что, может и выгореть! С облегчением я вышел из барака и пошёл вдоль рядов с выставленным на продажу барахлом. Камуфляж, который продавала одна бабулька, навёл меня на интересную мысль. Сима в своих драных джинсах, футболке и лёгкой курточке слишком выделяется среди всей этой публике. Была бы она рабыней или рабом, никто бы не удивился. Но человек, поселившийся с охотником в одном номере, просто не может быть так одет. С удвоенным интересом я начал шерстить горы вещей, разложенных на прилавках и просто на расстеленных на земле клеёнках.

Пока искал камуфляж маленького размера и ботинки на Золушку, наткнулся на камуфлированную куртку из какого-то прорезиненного материал с немецким флагом на левом плече. Что-то натовское. Главное, мой размерчик. Будет, куда «Кедр» упрятать. Я надел её на себя и прикинул. Да, «Кедр» под полой виден точно не будет. После долгих и нудных поисков, одежду и обувку для Симки найти всё-таки удалось. А я уже разуверился, что это мне удастся. Даже небольшой пятилитровый рейдовый ранец смог сторговать у полупьяного небритого типа. Попутно купил ещё два комплекта формы, две пары берц сорокового размера и два вещмешка.

Придя в номер, я кинул свёрток с одеждой на кровать. Девушка уже приняла душ и сидела чистенькая и свеженькая.

— Переодевайся, я отвернусь, — бросил я Симке.

— Это зачем? — удивилась она.

— Для удобства. Ну, и для маскировки тоже. Отныне ты — ученик охотника. Мой племянник. И зовут тебя… — я задумался ненадолго. — Зовут тебя Сёма. Запомнила? Мой брат, твой отец, попросил меня пристроить тебя к делу, и я взял тебя в ученики.

— Поняла.

— Здесь ты больше не остаёшься. Жить будешь в другом месте.

— А у персонала гостиницы вопросов не возникнет?

— Нет. Скажу, что продал тебя.

Я отвернулся, а Сима за моей спиной зашуршала одеждой. Минут через пятнадцать, когда мне уже надоело рассматривать узор на дешёвых обоях, девушка, наконец, притопнула каблуками берц и довольным голосом разрешила мне повернуться. Я обернулся и ахнул. Передо мной стоял пацан в камуфляже, хоть и торчащим нескладно коробом, но очень идущем Симе. Ещё бы причёску покороче, вообще бы выглядела, как солдат первых месяцев службы. Я надел на её лохматую голову кепи. Ну, точно, вылитый солдат первогодок. Ещё бы мордашка не такая симпатичная и черты лица погрубее.

— Ну, так лучше. Отдохнула?

— Да. Даже вздремнула немного.

— Хорошо. Бери рейдовый ранец. Сейчас начнём его укладывать.

Мы уложили туда старую её одежду и патроны. Остальное придётся докупать. Про сухой паёк я благополучно забыл на базаре, а предметы нижней одежды и личной гигиены для девушки покупать, как-то, не решился. Придётся опять на базар заходить. Сима набросила ранец на плечи, и мы вышли из гостиницы.

Покупка сухпая много времени не заняла, а вот приобретение остального чуть не вывела меня из себя. Никогда бы не подумал, что выбор нижнего белья такое долгое дело. Уже выходя из базара, мы наткнулись на Сивого. Работорговец опять мерзко заулыбался и, глянув на Симу, показал мне большой палец. Похоже, я в его глазах окончательно сформировался, как педофил-гомик. Неприятно. Но, ничего не поделаешь.

Пора было приступать к второй части моего плана. После долгого блуждания по частному сектору, нам всё-таки удалось снять времянку на пару дней. Бабулька — божий одуванчик меня вполне устроила. Она-то по дому передвигается еле-еле, а уж во времянку точно соваться не станет. Я оплатил за постой, оставил там Симу, тщательно её проинструктировав, и вернулся в гостиницу. Вторая часть плана была выполнена. Пора было приступить к подготовке основной части операции.

Я поставил перед собой свой ранец и стал подбирать снарягу. «Гроза» мне сегодня точно не понадобится. Значит, в кейс её и на дно ранца. Хорошо, что у меня ранец походный, двадцатипятилитровый. Места много. Снял и убрал туда же разгрузку и нацепил вместо неё ременно-подвесную систему. Эту РПС я надевал нечасто. Как-то привычнее в разгрузке ходить. Но, на всякий случай, всё же с собой носил. Вот и настал этот самый всякий случай. Рассовал по подсумкам снаряжённые заранее магазины к «Кедру», две РГД-5 и двесветошумовые гранаты, которые таскал с собой постоянно. Уж больно хорошо они действуют на зомбаков. Ошеломляют качественно. Дальше прицепил чехол с метательными ножами, ножны с тяжёлым десантным ножом и небольшой чехол с пластиковыми хомутами, которые можно использовать вместо наручников и пристегнул под мышку кобуру с пистолетом Макарова. Вроде, всё. На плечо «Кедр», а сверху свежеприобретённая камуфляжная куртка. Жарковато, конечно, зато качественно прикрывает весь мой арсенал. Тянуть нельзя. Я по любому сегодня должен вытащить этих пацанов. Пусть, хоть ради этого придётся штурмовать этот рынок рабов.

Пора выходить в люди. Присмотрел я недалеко от рынка бар, с которого просматривалась вся территория, а особенно бараки. Уже темнело и в баре начиналось веселье. В помещении орала музыка, потолок был затянут дымом до состояния полной невидимости, и я уселся на летней террасе, лицом к рынку. Подскочившему ко мне официанту заказал кружку пива и принялся наблюдать. Торговцы постепенно рассосались, территория погрузилась в темноту, и только над бараками загорелись фонари. Приняв скучающий вид, я вглядывался в силуэты бараков, мучительно соображая, как лучше туда пробраться.

По территории рынка проскочить, конечно, можно. Там темно. А вот как к баракам подобраться? В принципе, если со стороны мясных лавок, под прикрытием холодильников, можно поближе подойти. Это сзади бараков получается. Там, вроде, и фонари пореже. Значит, часов до двенадцати здесь потусуюсь, а потом рискну.

— Не помешаю? — вдруг раздалось надо мной.

Я вздрогнул, чуть не расплескав пиво, и поднял голову. Рядом со столиком стоял мужик с красными воспалёнными глазами и кружкой пива в руках. И что ему от меня надо? Что, сесть негде? Оглядевшись по сторонам, я убедился, что сесть действительно больше негде. Видно, кабак этот здесь пользуется популярностью.

— Садись, — кивнул я.

Мужик плюхнулся на свободное место, попутно дыхнув на меня перегаром. А он, похоже, не один день бухает.

— Что, скучаешь? — громко отрыгнув, поинтересовался он.

— Да нет. Расслабляюсь, — лениво ответил я.

— А я скучаю. Тоска здесь. Одно развлечение — набухаться. А ты же не местный?

— Да, не местный, — буркнул я, размышляя, как бы мне от него отделаться.

— А откуда?

— Издалека. Охотник я.

— А здесь чего? На кого-то охотишься?

— Да нет. Прикупить раба хочу. Дома подолгу не бываю. Нужно, чтобы по хозяйству кто-то работал, пока меня нет. Ну не будет же моя жена с сыном спину гнуть.

— Так ты это, рано прибыл. Аукцион только послезавтра будет.

— А я что, расписание аукционов знаю? Слышал, что здесь рабы продаются, вот и подался сюда. А что, есть там что-нибудь стоящее? Молодые сильные крестьяне, — для поддержания разговора поинтересовался я.

— Есть. Сегодня Гестапо вообще толпу новеньких приволок.

— А ты откуда знаешь?

— Так у меня сторожка прямо за бараками. Я там и живу.

— Да ладно! — ещё не веря своей удаче переспросил я. — И что, охранники тебя не трогают? Или тебя пускают только днём?

— Ты что, гонишь? Это же моя сторожка! Когда хочу, тогда и прихожу.

— Слушай, — с надеждой произнёс я, — что мы пиво, как малолетки, хлебаем? Может, по взрослому?

— По водочке, что ли?

— Ну да.

— А давай. Только я сейчас на мели. Второй день пью.

— Да не вопрос! Я угощаю, — я взмахом руки подозвал официанта и заказал бутылку и салат на закуску.

— А ты мужик! Меня Лёхой зовут.

— А я Охотник, — представился я вымышленным именем.

— Давай, Охотник, за знакомство, — выхватил он из рук официанта бутылку и с хрустом свернул пробку.

— Давай.

А повело Лёху на старые дрожжи неслабо. После двух стаканов он сонно хлопал осоловелыми глазами и тяжело выговаривал слова. Как бы не перестараться. Мне он пока прямоходящим нужен. У меня план изменился и, надеюсь, штурм рынка рабов отменяется.

— Слушай, Лёха, давай я тебя до твоей сторожки доведу, — предложил я своему собутыльнику. — А то устал ты.

— Так мы ещё не допили, вцепился он в бутылку.

— А мы с собой возьмём. Там ещё накатим. Переночевать пустишь?

— Тебя? Конечно, друган! Пошли. Там и накатим. Ещё возьмёшь бухла?

— Возьму.

Я прихватил ещё одну бутылку в баре и повёл шатающегося Лёху, вцепившегося в уполовиненную бутылку мёртвой хваткой, на улицу. Пока шли по территории рынка, мой собутыльник немного протрезвел, и мне уже не пришлось его тащить на себе. На подходе к баракам нас окликнул охранник, но, узнав Лёху, потерял к нам интерес. Сторожка больше походила на бомжатник, но нам не до изысков. Мужик поставил бутылку на стол, полез в шкафчик, порылся там и извлёк из его недр колбасу сомнительного качества. Я покосился на неё, но, справедливо решив, что уже давно мог травануться палёной водкой местного разлива, принял её в качествен закуски.

— Ну, что, давай ещё по одной, — заплетающимся языком проговорил Лёха, разливая водку по мутным стаканам и проливая её на стол.

— Давай.

Мы сдвинули стаканы и выпили. Ну и гадость! Из чего они её делают здесь? Из навоза, что ли?

Сил у Лёхи хватило ненадолго и, вскоре, он улёгся на топчан и оглушительно захрапел, пуская пьяные слюни. Я выключил в сторожке весь свет и принялся наблюдать за бараками сквозь давно немытые окна. Обстановочка, скажем так, странная. Позади храпит пьяный хозяин моего временного пристанища, а за окнами бдительно патрулируют охранники. Расстояние от сторожки до бараков метров двадцать. В принципе, проскочить незаметно можно. Не сейчас, конечно. Пока они слишком бдительные. Так и шастают туда-сюда. Ну, это пока. Посмотрим, как они ближе к утру бегать будут.

3

Служебного задора охранникам хватило часов до двух ночи. Потом патрулировать стали реже, а через час вообще перестали. Так, выскочит, то один, то другой из их домишка сбоку от бараков, пробежится бегом, почти не глядя, и назад, в помещение. Выждав для верности ещё немного, я осторожно выбрался из сторожки, рывком перемахнул освещённое пространство и подобрался к нужным дверям. Из-за дверей доносились приглушённые разговоры, чей-то надрывный кашель и сдавленные стоны. Я осторожно открыл дверь, стараясь не скрипнуть ненароком, и проскользнул внутрь. В бараке сразу замолчали, и в полной темноте я почти физически почувствовал, как множество взглядов скрестились на мне.

— Только тихо, — негромко произнёс я.

— Кто вы и что вам надо? — со страхом спросили меня из темноты.

— Мне нужны два пацана. Обоих зовут Семён.

— Зачем?

— Я их заберу.

— А мы?

— Я сейчас заберу пацанов и уйду. А для вас я могу сделать только одно. На выходе я устрою небольшой кипешь. Какое-то время охране будет не до вас и у вас будет шанс, чтобы убежать. Это всё, что я могу для вас сделать. Так, где пацаны?

— Мы здесь, — раздалось из темноты.

— Сюда идите.

Два силуэта, еле различимые в темноте, приблизились ко мне. Я зажёг фонарик и, прикрывая его руками, осветил лица подошедших. Да. Это были они.

— Помните, что я вам сказал? Будьте наготове.

Хорошо, что было темно, иначе мне тяжело было смотреть людям в глаза. По сути, я давал им ложную надежду. Понятно, что, даже если им удастся убежать из барака, из Крытого уйти им никто не даст. Всё равно ведь отловят. Выбравшись из барака, я оставил пацанов в тени, а сам, пробежав немного вперёд по направлению к домику охраны, установил пару растяжек из РГД-5 и светошумовой гранаты, а потом ещё из одной светошумовой поближе к домику охраны. Потом махнул пацанам и знаками показал, чтобы они бежали к сторожке. Дождавшись, когда парни проскочат освещённый участок, побежал следом. Подхватив ребят, я рванул по хитросплетениям улиц, оставляя за спиной это средоточие страдания и безысходности.

Испуганная Сима открыла дверь времянки и впустила нас внутрь. Занавесив окна одеялами, я включил свет и посмотрел на пацанов. Зачуханные, оборванные, они смотрели на меня затравленными глазами, не зная, чего ожидать. Потом они, наконец, узнали Симу, и округлили глаза от удивления.

— Короче, — бросил я девушке, — займись ими, а я побежал. Днём приду. И не высовывайтесь.

Сима понятливо кивнула и я, выскочив из сторожки, побежал назад. Уже подбегая к сторожке, я услышал оглушительный взрыв, и в воздухе сверкнула ослепительная вспышка. Если бы я успел выскочить из-за угла, точно бы минут на двадцать ослеп бы. Вот и сработала светошумовая. Не дожидаясь последствий, я нырнул в сторожку, хлебанул глоток водки прямо из горлышка, плеснул на одежду для пущей вони и улёгся на пол, изобразив пьяного, упавшего со стула и уснувшего. Опять раздался оглушительный взрыв, заложивший уши, уже пострадавшие после разрыва первой светошумовой. В окно плеснуло ослепительным светом, мгновенно осветившим самые потаённые уголки комнаты. Потом раздался взрыв потише, по сравнению с первым просто хлопок какой-то. Крики боли и страха пробились даже сквозь заложенные после разрыва светошумовой гранаты уши. А это уже РГД-5. Что ж, подождём.

Я лежал на жёстком грязном полу и слушал шум и суету за окном. Топот множества ног известил о том, что пленные пытаются убежать. Сквозь крики и стоны раненных прорвались возбуждённые и злые крики, короткие автоматные очереди и звуки ударов. Похоже, веселуха началась. Часа через два, когда я уже замёрз на холодном полу, дверь сотряслась от мощного удара, хлипкая щеколда не выдержала, и в сторожку ввалилось несколько человек, судя по топоту. Сильный удар берцем по рёбрам заставил меня застонать. Было больно, и стон вышел натуральным. Пока несколько человек пытались привести в себя Лёху, надо мной склонился бугай в ментовском камуфляже и приподнял меня за шиворот. Я пьяно замычал и сделал вялую попытку отмахнуться, за что тут же получил вполне ощутимую затрещину.

— Ты кто такой? — грубо спросили меня.

— Я? — пьяно удивился я, — Охотник. Мы тут с Лёхой отдыхали культурно. А ты кто?

— Пасть закрой! Будешь говорить, когда я разрешу. Сазан, что там у тебя?

— Да, вроде, в себя приходит, — донеслось от топчана. — Эй, Лёха! Слышишь меня?

Лёха пьяно замычал, поднялся, посмотрел вокруг ничего не понимающими глазами и рванулся к столу. Не ожидавшие такой прыти нежданные посетители еле вырвали у мужика бутылку, из которой он уже успел сделать внушительный глоток.

— Кто это? — Тряхнул Лёху мордоворот в спортивном костюме.

— Это? — Лёха посмотрел на меня и сморщил лоб в мучительном раздумье. — Это друг мой. Мы с ним, знаешь, какие друзья! Охотник, друг! Давай выпьем!

— Да что мы с этими алкашами возимся? — проговорил спортивный. — Видно же, что бухали всю ночь, раз светошумовая даже их не разбудила. Кстати, как там с рабами?

— Да почти всех поймали. Сейчас владельцы придут, перепроверят, кого не хватает. Да далеко не уйдут. А что с нашими?

— Кранты нашим. Они же все скопом на шум выскочили. Четверых на глушняк, ещё шесть человек раненные. И у всех выживших ожог сетчатки глаз. Пока ничего не видят. Короче, вся смена небоеспособна.

— Только бы найти урода, который всё это устроил, я бы его заставил умирать долго и мучительно.

Ну, спасибо, ребятки. Перспективы вы мне нарисовали радужные. Теперь точно постараюсь не попасться. Бугаи оставили нас в покое, и вышли из сторожки. Я налил Лёхе стакан водки, чтобы он побыстрее вырубился, подождал, когда спиртное подействует и вышел на улицу. Обстановочка возле бараков была ещё та. Трупы уже успели убрать, но лужи крови на асфальте, посечённые осколками стены и легкораненые, щеголявшие своими повязками, говорили сами за себя. На улице уже рассвело, и я по утренней прохладе потопал к себе в гостиницу. Моё, такое раннее, появление совсем не удивило клерка на рецепшене и я, поднявшись по лестнице, по-быстрому умылся и завалился спать.

Когда от сильного удара распахнулась дверь моего номера и меня сонного выдернули из постели, я, первым делом, подумал, что у меня дежавю.

— Вставай, одевайся! — прорычали у меня над ухом.

Так и привыкнуть недолго. Буду потом не высыпаться, если меня так не разбудят. Ну, это, конечно шутка. Нервное это у меня. Я одевался, искоса поглядывая на своих незваных гостей. Двое в «Горках» крепкого телосложения с каменными лицами молча ожидали пока я буду готов. Одевшись, я потянулся за «Кедром», но посетители отрицательно покачали головами, синхронно положив руки на рукоятки пистолетов, торчащих из открытых кобур.

— Он тебе не понадобится, — словно через силу разлепил губы один и выдернул ПМ из мой кобуры..

По-моему, запахло горячим. Не подавая виду, что испугался, я легкомысленно пожал плечами и выжидающе уставился на незнакомцев.

— Пошли, — кивнул мне один из них и меня вывели из гостиницы.

Всю дорогу, пока мы шли по улице, посетители вели себя как конвоиры, идя справа и слева и чутко отслеживая все мои движения. Впрочем, убегать я и не собирался. Это было бы очень глупо. Стоит, всё-таки разобраться, что от меня хотят, а потом уже решать, что делать дальше. Мы подошли к неприметному одноэтажному зданию казённого типа и вошли внутрь. В тесном обшарпанном кабинете меня встретил серенький неприметный человечек с неожиданно цепким взглядом. Кивком головы отослав моих конвоиров, он указал мне на стул и сам уселся за обычным конторским столом.

— Ну, здравствуйте, что ли, — тусклым скучным голосом проговорил он.

— Здравствуйте, — ответил я, с любопытством осматриваясь.

Соперник мне попался непростой, это я уже понял. Профессионал в своём деле. Видимо, в прошлом, следак. И неплохой следак. Нужно быть настороже.

— Когда вы прибыли в Крытое?

— Вчера. Нас ещё на западном КПП пропускал такой плюгавенький, с дробовиком.

— Хорошо. Мы это проверим. Вы один пришли?

— Нет. С мальчишкой. Поймал в степи. Думал продать на аукционе.

— Вы у нас уже были?

— Нет. В первый раз.

— Откуда тогда про аукцион знаете?

— Я — охотник. Постоянно в степи. А там разный народ встречается. Вот и рассказали мне про ваши края.

— А сами откуда?

— Я из Кулагино, — на всякий случай назвал я самый дальний отсюда посёлок.

— Далековато забрались, — а он неплохо знаком с географией моей области, даром, что Крытое в соседней находится.

— Я же охотник. Выполнял заказ, вот и оказался недалеко.

— Что за заказ?

— Вы меня извините, но раскрывать суть заказа не в правилах охотников. Вы должны это понять. К вашему селу это отношения вообще не имеет. Но, будьте уверены, я пришёл сюда уже после выполнения заказа.

— А где тот мальчишка, которого вы привели в Крытое?

— Убежал. Я его отмыл, переодел, вывел на улицу, а он, воспользовавшись моментом, нырнул в толпу и убежал. А я ведь уже передумал его продавать.

— А что так?

— Да пообщался я с народом на рынке, и мне в голову пришла неплохая идея. Меня ведь подолгу не бывает дома. А у меня семья, дом, хозяйство. Вот я и решил, а почему бы мне не заиметь рабов для дома. Не взрослых, а пацанов, чтобы с ними и мои домашние могли справиться. Я из-за этого и своего переодел почище, да и на аукционе хотел ещё парочку мальчишек прикупить. А этот шельмец раз, и сквозанул.

— А почему не заявили о побеге?

— Куда?

— Нам.

— А вы кто?

— Служба безопасности Крытого. И, поверьте, к неприкосновенности частной собственности мы относимся очень серьёзно.

— Да ладно. Как говорится, Бог дал — Бог взял. Сам в руки пришёл, сам и убежал. Значит, повезло ему. Может и устроится на новом месте. Зачем паренька шанса лишать?

— Поразительная щедрость.

— Я — охотник. А охотник должен быть фаталистом. Без этого в нашей профессии никак.

— Хорошо. Администрация гостиницы показала, что вас ночью не было в номере.

— Да. Я пришёл только рано утром.

— И где же вы были всю ночь? Поверьте, это не праздное любопытство.

— Вечером в баре я познакомился с одним из обитателей рынка. Лёха зовут. Посидели, выпили, решили продолжить у него. Там и посрубались оба. Там ещё заваруха какая-то была. К нам под утро вломились местные бугаи, разбудили, что-то спрашивать стали. Когда они ушли, Лёха опять спать завалился, а я решил уйти от греха. Раз у него, кто попало, в дом вламывается, то мне там делать нечего. На улицу вышел, а там, мама дорогая! Кровища, стены осколками посечены, люди раненные. Короче, я так ничего не понял. Там все злые были, вот я соваться и не стал, чтобы не огрести. Да и выспаться нормально хотелось. Я же у Лёхи на полу уснул. Какой там сон? Замёрз и всё тело затекло. Только уснул в гостинице, а тут ваши.

— То есть, что произошло на рынке, вы не знаете?

— Откуда? Такое пробуждение, да ещё на больную голову. Водка у вас, скажу я вам, гадость редкостная.

— Вам придётся у вас задержаться.

— Почему. И вообще, объясните мне, что вы от меня хотите?

— Мы проверим ваши показания и, если всё окажется правдой, вы будете свободны. А пока, подождите в комнате для временно задержанных.

Невзрачный нажал на кнопку, в комнату вошли мои конвоиры.

— Отведите его в камеру.

Обычная комната, сравнительно недавно переделанная в камеру. Ещё не тронутая ржавчиной решётка на окне, свежепокрашенная железная дверь с глазком и откидывающимся окошком и нары вдоль стены, заштукатуренной «Под шубу». Я улёгся на нары, закинул руки за голову и закрыл глаза. Со стороны можно было подумать, что я задремал, но на самом деле я думал. Следователь совсем не простой. И частную собственность здесь охраняют очень ревностно. Даже в том случае, если эта частная собственность — раб. Слово за словом я прокручивал то, что говорил следаку. Вроде, всё логично. Единственное слабое место — Сима. Но, если она не будет высовываться из времянки, проверить мои слова будет невозможно. Убежала и убежала. И свой интерес к молодым мальчикам я обосновал вполне логично.

Правда, есть ещё Сивый, который может показать, что я интересовался именно теми, кто пропал. Но здесь он выскажет свою скабрезную версию, которая, как бы это ни было противно, сыграет на меня. Да и алиби я себе неплохое подготовил. Во-первых — Лёха, а во-вторых — мордовороты, которые ворвались в сторожку. Вроде, прокола никакого я не совершил. Только бы Сима с пацанами сидела тихо.

Звук поворачивающегося в замке ключа заставил меня подскочить. Похоже, я действительно задремал. Сказалась тяжёлая ночь.

— На выход, — бросил мне мой конвоир и повёл меня в тот же кабинет. Следователь опять указал мне на стул и уставился на меня своими блеклыми глазами.

— Мы проверили ваши показания. Пока расхождений замечено не было. Осталось несколько формальностей.

— Жду с нетерпением.

Следак вышел из кабинета и вернулся с теми мордоворотами, что «разбудили» меня в сторожке.

— Вы узнаёте этого человека?

— Да это тот алкаш, что у Лёхи был. Пьянь, на полу в собственном дерьме валялся.

Ну, с дерьмом, конечно, перебор, но образно так, живенько.

— Это точно он?

— Да зуб даю! — побожился тот, что был в ментовском камуфляже.

— Точно он, — поддержал своего напарника спортивный. — = Дрых, как бревно. Мы их с Лёхой еле добудились.

— Ладно, можете идти. И позовите там следующего.

Следующим был официант, который обслуживал нас с Лёхой в баре. Он робко постучал и потом вошёл в кабинет, нервно теребя кепи в руках. Видно в это место по доброй воле не ходят. Не слишком популярное заведение.

— Посмотрите на этого человека, — распорядился следователь. — Вы его узнаёте?

— Да. Он вчера вечером бухал в баре с Лёхой.

— Они пришли в бар вместе?

— Нет. Лёха вообще два дня уже как был в запое. Он пришёл в бар, когда этот уже пил пиво и подсел к нему.

— А почему он подсел именно к нему?

— А куда ещё? Народу полно, мест нет, а этот один целый столик занимает.

— Точно?

— Да спросите, кого хотите. Вы же наш бар знаете. У нас вечером всегда толпа. Места не найдёшь свободного.

— Ладно. Можете идти.

Официант вышел из кабинета, а следователь повернулся ко мне и вымученно улыбнулся.

— Вот видите, всё выяснилось. Наша служба безопасности и я лично приносим вам извинения за причинённые неудобства. Вы должны нас понять. В Крытом произошло преступление против частной собственности, да ещё и люди погибли. Мы обязаны принять меры к поиску злоумышленников. А в таких случаях под подозрение попадают в первую очередь люди, недавно прибывшие в наш населённый пункт. Мы больше вас не задерживаем. Вы можете быть свободны. И удачного вам приобретения на аукционе.

— Так что всё-таки случилось?

— Кто-то подстроил побег рабов, да ещё и охрану заминировал. В результате, конечно, почти всех рабов переловили. Остальных поймать — вопрос времени. А вот охрана серьёзно пострадала. Есть погибшие и тяжелораненые. А такие вещи с рук спускать мы не намерены.

Я удивлённо покачал головой, изобразил на лице что-то вроде «И носит земля таких гадов!» и, насколько возможно, тепло распрощался. Осиное гнездо я разворошил, будь здоров. Значит, пару дней точно все будут на ушах. И охрану на въездах в село усилят. Это к бабушке не ходи. Значит, придётся задержаться.

По дороге к гостинице, я проверялся несколько раз, но слежки так и не обнаружил. На глаза попалась небольшая кафешка, и я решил всё-таки позавтракать. Хоть что-нибудь хорошее должно быть в это тяжёлое утро? Булочки оказались на удивление вкусными и хрустящими, масло настоящим, а кофе неплохим. Я сидел на террасе, вдыхал прохладный осенний воздух и внешне расслабленно смотрел по сторонам. Никого подозрительного. Вообще вокруг никого праздно шатающегося. Редкие прохожие целеустремлённо шагали по своим делам. Ну, хоть позавтракал.

В гостинице я принял душ, немного передохнул, подремал, а потом собрался, прихватил «Кедр», накинул сверху куртку и вышел на улицу. Надо бы Симу с парнями навестить, но сразу туда идти было опасно. Я прошёлся по центру, зашёл в пару магазинов, потом потолкался на рынке и прикупил продуктов для сухого пайка. Потом погулял на барахолке и даже прикупил три алюминиевых кружки. Нас ведь теперь четверо. Не будем же одну мою по кругу пускать. Да и ложки тоже не помешают. Основательно попетляв между рядов и поминутно проверяясь, я всё-таки вышел с рынка с другой стороны и пошёл в частный сектор.

После условного стука в окно, Сима открыла мне дверь и впустила во времянку. Пацаны, чистые и переодетые в камуфляж, сидели на кровати и с интересом смотрели на меня.

— Ну, привет, парни, — поздоровался я с ними.

— Здравствуйте, дядя Олег, — чуть ли не в голос поздоровались со мной они.

— Ну и шуму мы с вами наделали! Всё село на ушах. Поэтому пару дней сидеть здесь и не высовываться. Тебя, Сима, это тоже касается. Потом будем думать, как отсюда выбираться.

— Хорошо.

— Дядя Олег, — обратился ко мне один из Семёнов, — а почему вы именно нас спасли?

— Вообще-то, мне нужен был только один из вас. Вот только не знаю кто. А времени разбираться, не было. Поэтому прихватил обоих. Второму, можно сказать, повезло.

— А кто из нас?

— Семён, четырнадцати лет, отец которого обратился в зомби и его убили односельчане, а его дядя живёт в городе.

— Нет у нас дядь в городе, — замотали головами Семёны.

— Как нет? — не понял я, глядя на них, а потом, увидев, куда смотрят они, тоже перевёл взгляд на Симу.

Девушка сидела с испуганным выражением лица, прижав руки ко рту.

— Не понял, — уже начиная догадываться о том, что сейчас услышу что-то, что мне не понравится, внезапно пересохшими губами проговорил я.

— Олег, — наконец, смогла произнести девушка, — в Пузыри ты пришёл за мной.

— Подожди. Мне было ясно сказано, что я должен забрать парня Семёна четырнадцати лет, недавно прибывшего в деревню. Даже схему приложили. Вот, — достал я схему, которую мне дал заказчик.

— Да. Всё правильно. Эту схему я рисовала.

— Но как такое может быть?

— Очень просто. Когда такое случилось, мы с отцом в город на машине ехали. А потом в затор попали. Дальше проезда не было. Нас ещё и сзади подпёрли, поэтому машину пришлось бросить. Вокруг зомби ходят. На всех бросаются. Люди в панике. Короче, ужас творился! Папа посмотрел в автомобильном атласе и увидел, что ближе всего находится деревня Пузыри. Решили идти туда. Вот только он сказал, что настали смутные времена, и лучше будет, чтобы меня принимали за пацана. Я и в женском-то обличье на восемнадцать не тяну, а как парень, вообще не старше четырнадцати. Поэтому и придумали легенду, мол, мне четырнадцать лет и зовут меня Семён. Ну, по аналогии с Симой. Волосы он мнетам же на дороге моими маникюрными ножницами обстриг. Кто же ожидал, что в деревне ещё два Семёна окажутся и обоим по четырнадцать лет? А потом в деревню ворвались зомбаки и некоторых успели покусать. В том числе и папу. Ну и он обратился. Его убили, и я осталась одна. Меня дед Кузьма приютил. Но он тоже не догадывался, что я девушка. С попутными вояками я хотела в город уехать, но они меня не взяли. Еле уговорила письмо передать. Там дяде всё и написала. А вам он специально сказал, что я парень, чтобы меня легче найти было. И схему, где именно меня, как Семёна, искать.

— Ага, мы сами удивились сегодня, когда узнали, что она баба, — заверили меня пацаны.

— Ох, ёёё! — я сел на колченогий стул и обхватил голову руками. — Выходит, что ты постоянно была рядом, и мы давно могли быть уже в городе. А вместо этого я припёрся сюда, влез в заваруху и собрал вокруг себя целый детский сад? И сейчас ещё с этим детским садом мне ещё надо вырваться из села и пройти через степь до самого города. Вот влип! Ты почему мне сразу не сказала?

— А откуда я знала, что ты меня ищешь?

— Ладно. Набрал детский сад, теперь нужно как-то выкручиваться.

— Что сразу детский сад? — обиделся один из Семёнов. — Мы, дядя Олег, мужчины. Вы нам оружие дайте только.

— Стрелять-то можете, мужчины?

— А вы научите.

— Оооо! — взвыл я. — Короче, я пошёл. А вы сидите, как мыши под веником и не высовывайтесь. Пару дней подождать нужно, пока всё не уляжется. А я пока буду решать, как отсюда выбираться.

Я оставил купленный на рынке сухой паёк и вышел на улицу. Сима закрыла за мной дверь. Голова была пустой до звона и только одна мысль билась в ней, словно пойманная птица: «Влип! Я влип!»

Уже стемнело, когда я, экипированный для выхода, подошёл к КПП. Тот же плюгавенький бандюган с дробовиком нёс службу на входе.

— О! Охотник! — узнал он меня. — Уже уходишь? А как же аукцион?

— Хочу по степи пробежаться. До утра вернусь.

— Ты с ума сошёл, ночью выходить? Это же степь!

— А я — охотник. Мне не впервой.

— Ну, тогда бывай. Удачи. Нет, вы, охотники, точно на голову пришибленные. Да мне ночью даже здесь стоять страшно!

— Какие есть.

Я вышел в степь, отошёл от КПП метров на пятьдесят и пошёл вдоль периметра. Меня интересовало только одно. Система охраны села. Изнутри пройти и осмотреть не представлялось возможным, чтобы не вызывать подозрения. Да и не допустили бы меня к периметру изнутри. Темнота надёжно скрывала меня от чужих глаз, а вот периметр освещался неплохо. Страшно им там без света сидеть.

Часа за три я оббежал всё село вокруг, опять прошёл через КПП и вернулся в гостиницу. Раздевшись, я плюхнулся на кровать, вытянул натруженные ноги и задумался. А окопались они здесь неплохо. Все крайние дома снесены, за исключением внешних стен, вместо заборов тоже капитальные стены выложены. Короче, вокруг села соорудили одну сплошную крепостную стену с четырьмя пунктами пропуска по сторонам света. Кроме КПП служба неслась и на постах, равномерно расставленных вдоль всего периметра.

И что делать? Через КПП прорываться, смысла нет. Там всех и покрошат. Остаётся стена. Там посты пореже и пожиже. Надо следующей ночью прогуляться. Насколько можно по частному сектору поближе подберусь и гляну. Подходы к стене изучить надо, чтобы потом дуриком не переться. Если тихо не получится, придётся один из постов вырезать. Но лучше тихо. В степи от погони уходить тяжело. Тем более, если погоня на лошадях будет. А то, что преследовать нас будут верхами, я уверен на все сто процентов. А если тихо уйти, может, и вообще не заметят, что мы исчезли. Нам за ночь как можно дальше нужно уйти. Решено. Буду искать слабые места. Завтра с утра тоже пройду осмотрюсь.

4

С утра себе позволил в кои-то веки понежиться в постели часов до одиннадцати, потом не спеша умылся и пошёл в понравившееся мне кафе завтракать. В этот раз меня порадовали настоящими круассанами. Ну, в Париже я, конечно, не бывал и их круассанов не ел, но эти, мне кажется, не хуже. Оттянувшись неплохо, пошёл в частный сектор и стал изучать подходы к стене. Пришлось, конечно, включить фантазию, чтобы представить, как эти улочки выглядят ночью, где будут самые тёмные места, а где, наоборот, будет освещено. До половины четвёртого как раз погулял у всех четырёх стен, пару раз чуть не схлопотал по зубам от слишком бдительного патруля, один раз погнали на пинках и один раз чуть не задержали. Пришлось изображать тупого новичка, заблудившегося в частном секторе.

В принципе, картина ясная. Все на ушах, бдительность даже не удвоена, а утроена, да и общественность простимулирована премией за поимку. Тяжеловато придётся. Ещё бы поспрашивать кого, да, я думаю, не стоит. Здесь, по-моему, каждый готов продать хоть родную маму за вознаграждение. Культ денег в этом селе прямо витает в воздухе. Но, мне пора на рынок. Как будущий рабовладелец, я просто обязан присутствовать на аукционе. А то не поймут. По легенде-то я сюда ради аукциона прибыл. А торги начинаются в четыре часа. Следует поспешить.

Толпа на рынке, по-моему, ещё с двух часов собираться стала. К помосту поближе мне пробиться так и не удалось. Что ж, постою и здесь. Толпа колыхалась в ожидании развлечений, перебрасывалась шуточками и шумно обсуждала рабов, привязанных к горизонтальным перекладинам на помосте. Особенно бурным обсуждениям подвергались женщины, те, что помоложе. Тут уж даже у меня от пошлых шуточек уши пухнуть начали.

На душе было мерзко. Вот ведь как! Со времени Катастрофы прошло меньше полугода, а у людей всё гнилое уже вышло наружу. И не просто вылезло, а закрепилось так, словно и не прививали им с детства никаких моральных ценностей. Я помню, как сразу после катастрофы в городе тоже стали появляться банды отморозков, в которых были не только те, кто до всего этого безобразия не дружил с законом, а и вполне добропорядочные граждане, бывшие клерки и прочие работники интеллектуального труда. Я даже одного бывшего учителя лично приговорил за садизм. Вот почему так бывает? Мне один умный человек объяснял, что вся цивилизованность, это тонкий налёт пыли на теле человечества. Сотни тысяч лет дикости и жестокости против нескольких сотен лет относительного гуманизма. Поэтому и сдувается легко. Не знаю, прав он, или нет. Вот только с меня, почему-то, не сдуло. И я знаю множество людей, с которых тоже не сдуло. А тут… Противно это всё. Вокруг сплошные звериные лица, просто наслаждающиеся человеческим унижением и страданием. Но, ничего не поделаешь. Приходится соответствовать.

Я добросовестно дождался, когда выставят на торги мальчишек, и, даже, попытался поучаствовать в аукционе. А цены на мальчиков кусаются! Даже, имей я, действительно, желание приобрести молоденького раба, моей наличности не хватило бы даже на его половину. Круто. Часа через три торги закончились, и вся толпа пошла посещать увеселительные заведения, как до катастрофы люди шли в ресторан или кафе после театра, чтобы обсудить постановку и мастерство актёров.

В тот бар, в котором я познакомился с Лёхой, попасть не получилось. Набежавшая толпа заняла уже все столики, и бедный официант сбился с ног, пытаясь всех обслужить. Свободный столик удалось отыскать в небольшом неряшливом кабаке, оборудованном в подвале обшарпанного дома, практически на самой границе многоэтажек и частного сектора. Я вытянул под столом ноги и присосался к кружке пива. Что-то быстро пиво закончилось. Я махнул официанту и заказал ещё одну. На душе всё так же скребли кошки. На веселящихся вокруг людей смотреть было противно и хотелось встать посреди прокуренного зала, достать из-под куртки «Кедр» и стрелять, стрелять и стрелять в эти гнусные рожи. Пиво не помогало. Водки бы, но нельзя. В город вернусь, нажрусь вдрызг. Так, чтобы слюни изо рта, сопли из носа и искры из глаз.

— Охотник! Привет, бродяга! — пьяный крик через весь зал заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

Я огляделся в поисках владельца этого голоса. Пошатываясь и натыкаясь на столики, ко мне шёл тот самый плюгавый мужичок, который дежурил на КПП, и улыбался, как старому знакомому. Даже не так. Как лучшему другу детства. Внутренне я поморщился, внешне изображая приветливость и дружелюбие. Мне ещё тут пьяного трёпа не хватало. Но деваться некуда. Я, ведь, здесь такой же отморозок, как и все.

— На аукционе был? — поинтересовался он, плюхаясь за мой столик и активно семафоря официанту.

— Был, конечно.

— И как? Пацана продал?

— Сбежал пацан. Знал бы, что они у вас стоят так дорого, лучше бы смотрел за ним.

— Ловишь?

— Нет. Когда сбежал — я рукой махнул, типа, не судьба. А сейчас, когда цены посмотрел, аж жаба давит. Да уже поздно. За два дня он или чухнул опять в степь, или уже пристроился куда-то. Ищи-свищи его теперь.

— Да, лоханулся ты. Но, через КПП он по любому не проходил.

— С чего это ты взял?

— Щеглов одних в степь никто не выпустит. Это однозначно.

— А через забор?

— Так там посты везде! Ну, ты даёшь! — удивился он, разливая принесённую официантом водку. — Давай накатим за встречу. С караула сменился — имею право расслабиться. Меня, кстати Васьком кличут.

— А меня Охотник, — внутренне передёрнуло меня от предстоящего употребления местной водки.

Деваться было некуда. Разговор меня заинтересовал, и под бутылку можно было бы много чего о системе охраны узнать.

— Давай, тогда, за знакомство, — опять принялся разливать Васёк.

— И что, действительно через стену никак?

— Никак, — пьяно мотнул головой плюгавый. — Хотя, под утро службой никто не заморачивается особо. Только тс-с. Ни-ко-му.

А вот это уже интересно.

— Спят, что ли?

— Ну, не то, чтобы спят. Так, дремлют. Внезапные проверки ещё никто не отменял. Один дремлет, а другой стоит, чтобы проверку вовремя засечь.

Вот, блин! Я-то надеялся, что вообще никого не будет. Бесследно, значит, не уйти. Хоть одного, но снимать нужно будет точно. А это погоня. Господи! Ну почему так сложно-то?

— Народу много у вас в селе, — проговорил я, чтобы отвлечь собеседника от скользкого разговора.

— Эти-то? — он кивнул на полный зал народу. — Так тут в основном пришлые. В Крытом кто только не оттягивается. Даже издалека приезжают. А местные так, охрана да обслуга. Этим и живём.

— И неплохо живёте, смотрю.

— На хлеб с маслом хватает. У нас, поэтому так трепетно к безопасности относятся. Не дай бог кража там, или побег. Все наши поднимаются. Особенно побег. Тут уж власти денег не жалеют. Даже группы подключаются. Там такое сафари! Африка отдыхает.

— Какие группы?

— Как какие? Одиночек, вроде тебя — единицы. В основном организованные группы. Вон, группа Маэстро, Клима, Щербатого, Гестапо. Хотя нет, Гестапо уже почти без группы. Уходили в полном составе, а пришли втроём. Говорят, если бы не ребята Большого, их бы всех зомбаки на закуску пустили бы.

Разговор был, конечно, содержательный, но пора было уже и откланяться. Еле отцепившись от пьяного Васька, я подался в гостиницу. Быстро собрав свои пожитки, я сдал ключ от номера и вышел на улицу. Уже стояла ночь и, если сразу нырнуть за угол, то можно пройти по темноте до самой времянки, где меня уже заждались ребята. Я так и сделал. Возня возле времянки меня сильно насторожила, и я, прижавшись к стене дома, осторожно выглянул из-за угла. Увиденное мне совсем не понравилось. Сима, со связанными за спиной руками, бледная как мел, стояла у стены, а два крепких мужичка пытались связать двух Семёнов, отчаянно извивающихся. И, главное, всё проходило в полном молчании. Видать, у мужичков были причины не поднимать кипишь, а ребята тоже не хотели лишний раз орать.

Мужики были слишком заняты, чтобы смотреть по сторонам. Поэтому подобраться к ним и вырубить, было делом несложным. Связав обоих горе-налётчиков и освободив Симу, я присел на порог, пытаясь унять бьющееся сердце. Ну, надо же! Вовремя успел. А теперь нужно бежать. Времени не осталось даже на то, чтобы дождаться предутренних часов, когда охрана расслабится. Тем более, что в окошке хозяйки дёрнулась занавеска. Значит, бабулька в курсе. Вполне возможно, что эти мужики вообще пришли сюда с её подачи.

— Быстро, собирайте пожитки. Уходим, — скомандовал я, и ребята бросились в комнату.

Пока они укладывали свои вещи, я стал мучительно думать. На расслабуху охраны надежды никакой. Эти дебилы не дали нам времени. Остаётся только прорыв. Так, где можно пройти? На южной стене, вроде, с освещением похуже. Фонари редко стоят. Значит, есть места, куда свет не падает. Можно незамеченным подобраться. Васёк, помнится, говорил о том, что на стене по двое дежурят. Может и выгореть. Я зашёл во времянку и стал так же экипироваться, как тогда, когда собирался штурмовать барак с рабами. Пацаны, открыв рот, смотрели, как я цепляю на себя РПС и рассовываю по подсумкам магазины и оружие.

— Готовы? — прервал я их наблюдение.

— Готовы.

— Тогда пошли. И запомните: выполнять незамедлительно всё, что я скажу. Лежать — это значит упасть, хоть мордой в дерьмо и не отсвечивать. Бежать, значит бежать, пусть, хоть там гвозди торчат, стоять, значит изображать из себя неодушевлённый столб, что бы рядом ни происходило. Поняли?

— Поняли.

Мы пошли узкими улочками, обходя по частному сектору освещённый центр. Пару раз приходилось укрываться в густой тени заборов, пропуская мимо себя компании. Благо ещё, что компании были шумные и своим гвалтом предупреждали о себе издалека. Наконец, показалась южная стена. В свете покачивающейся на ветру лампочки, подвешенной на столбе, внимательно всматривались в степь два охранника. Оставив свой детский сад в укромном месте, я подобрался поближе и огляделся. Нет. Так не пойдёт. Они стоят в пятне света и видны с другого поста. Где вероятность, что никто не глянет сюда в момент, когда я буду снимать их? Нужно как-то выманить их из-под лампочки.

Подобрав камешек, я бросил его в стену дома напротив. Камешек гулко стукнулся об стенку и с шорохом покатился по земле. Охранники напряглись. Я пошарил по земле и наткнулся на достаточно крупный земляной ком. Вот он, ударившись о стену, рассыпался на множество мелких камешков и создал вполне убедительный шорох.

— Что там? — заволновался один. — Вроде, как скребётся кто-то.

— Надо бы проверить. Сходи, глянь.

— А что я, Игорь? Сам сходи.

— Давай, иди. Я старший поста, поэтому не спорь.

Охранник, нервно поправив АКС на плече, боязливо шагнул из освещённого пространства. Отлично. Иди сюда, родной. Ну, что боишься? Ближе! Мне со своего места было отчётливо видно, как он, облизав пересохшие губы, снял с плеча автомат и приставными шагами всё глубже заходил в темноту. Ну и трусливый народец! Даже убивать расхотелось. Я взял его шею в захват и придавил сонную артерию. Бедняга, не издав ни звука, обмяк в моих руках. Аккуратно уложив бесчувственное тело, я содрал с него АКС, забрал оба магазина и переместился поближе к углу.

— Игорь! — сдавленным голосом позвал второго.

— Что там?

— Сюда иди! Только тихо! Смотри, что я нашёл!

— Что там? — понизив голос, заинтересовался Игорь.

— Иди быстрее!

Охранник, бросив настороженный взгляд направо и налево, быстро сунулся в темноту и тут же получил по голове рукояткой ПМа. Второй АКС тоже перекочевал мне за спину. Для верности я связал обоих, заткнув им рты оторванными от их пиджаков рукавами. Теперь тревогу они поднять не смогут, пока их не найдёт проверяющий посты. И, будем надеяться, что это произойдёт только под утро.

Забор перемахнули быстро и тут же побежали подальше в степь. Только отбежав от периметра метров на сто, я взял курс на запад.

— А теперь не ныть, — бросил я своим спутникам. — Идти придётся всю ночь. Надо уйти как можно дальше. Держите.

Я дал АКС Симе и одному из Семёнов, а АК-74 забрал у девушки и отдал второму Семёну, который покрепче и повыше. Магазины тоже распределил между ними поровну.

— Побежали. Ликбез по автоматам потом.

Уже под утро, когда мой детский сад выдохся окончательно, я устроил привал. Место было неплохое. Берег реки, густо заросший травой и кустарником, ивы, омывающие свои ветки в тихом течении реки и плеск прыгнувших в воду лягушек, потревоженных нашим появлением. Это место как нельзя лучше подходило для реализации моего плана. В то, что за нами не погонятся, я не верил. Погоня будет. И погоня на лошадях. Удивительно, что она ещё не показалась. Единственный шанс спастись, это разделиться, отправив ребят и Симу вперёд, а самому увести погоню за собой.

— Слушайте сюда, — обратился я к спутникам. — Вам нужно идти всегда только в этом направлении. Пока русло ведёт именно в ту сторону, заходите в заросли и идёте тихо, не высовываясь. Идёте до поворота реки. Потом отдохнёте немного. Только караулите по очереди. Все спать не завалитесь. Сима, объяснишь ребятам, как стрелять из автомата. Только без стрельбы. Никакого шума. Направление запомнили? Теперь слушайте, как удерживать направление в степи. Вы выбираете себе ориентир, например холм, или дерево, отдельно стоящее, и идёте до него. Потом следующий ориентир и так далее. Не полагайтесь на себя. Обязательно двигайтесь по ориентирам. А то собьётесь и выйдете неизвестно куда. Поняли?

— Поняли, — ответила за всех Сима. — А ты нас бросаешь?

— Нет. Я погоней займусь. Вас потом догоню. Но вы всё равно идёте только в этом направлении. И по сторонам смотрите повнимательней.

Мой детский сад скрылся в густых прибрежных зарослях, а я побежал в сторону от реки, взобрался на холм и выбрал себе позицию у кривого приземистого дерева с мощными корнями, обнажившимися от постоянно дующих ветров. Позиция была неплохая. За спиной сильно пересечённая местность, изрезанная оврагами, а дальше холмы. В оврагах неплохо можно попартизанить, да и на лошадях особо не погоняешь. Пока было время, закинул «Кедр» за спину и достал «Грозу». Прицепить оптический прицел было секундным делом. Ну и подствольник до кучи. Только бы не забыть оптику отцепить, когда из гранатомёта палить буду. Всё, я готов. И вовремя. На горизонте показался конный отряд. Точно по нашим следам идут. Я приложился к оптике. А ведь это мои старые знакомые! Большой со своей командой. Их тогда человек десять было. А сейчас сколько? Тоже десять.

Подпустив отряд метров на четыреста, я подвёл галочку прицела к голове Большого и плавно нажал на спуск. Затыльник ствольной коробки мягко толкнул меня в плечо, и бандит, взмахнув руками, полетел с лошади. Блин. Надо было лучше пристрелять. Целился в голову, а попал в грудь. Пока конники прочухали, что к чему, я успел снять ещё двоих. Сорвав оптику с крепления, быстро сунул её в чехол на РПС, зарядил подствольник и запулил гранату прямо в центр растерявшейся толпы. Бандиты, наконец, сообразили, что к чему и бросились в рассыпную. Ага. Сообразили окружить холм и взять меня тёпленьким. Но я ведь тоже не дурак. Сбежав с холма, я нырнул в овраг и пробежал по нему, огибая холм слева. Трое слишком ретивых показались из-за поворота и сразу напоролись на мою очередь. Лошадок жалко. Но тут не до изысков. Своя шкурка дороже. Всё-таки нужно было глушитель прикрутить. А то обозначил себя стрельбой сейчас. Я рванул вправо, выскочил из оврага и, не обращая внимания на свистящие над головой пули, нырнул в следующую промоину. Опять зарядил подствольник и запустил гранату в сторону нападающих. Зря только гранату потратил. В ответ опять полетели пули. Упав на дно оврага, я пополз по нему, влетел во что-то колючее и, встав на четвереньки, шустро перебежал правее.

А неплохо я повоевал. Двое остались. И они, похоже, потеряли меня. Привставая на стременах, они с опаской вглядывались в то место, откуда я последний раз стрелял. Я снял их одной очередью. И что за бойцы? Бросились на меня, словно в кавалерийской атаке с шашками наголо. Если бы они спешились, мне бы мало не показалось. Но, не царское это дело, по степи ножками топать. Вот и поплатились.

Проскочив участок с оврагами, и намеренно оставляя за собой хорошо видимый след, я опять взобрался на холм и достал монокуляр. В то, что я уничтожил всю погоню, не верилось. Если был Большой, значит, будут и другие. Главное, дать ребятам уйти как можно дальше. Обшаривая горизонт, я пытался решить, стоит ли прикручивать глушитель. С одной стороны, тихие выстрелы внимания не привлекают. А с другой стороны, тихарь хорош только на небольших расстояниях. А в бою всякое бывает. Нет. Наверное, без прибора бесшумной стрельбы обойдусь.

Время шло, а погони не было. Подождав ещё два часа, я поднялся и побежал параллельно курсу, которым двигались Сима с ребятами, стараясь держаться подальше от их маршрута. И след отчётливый оставлял тоже на всякий случай. Выстрел я услышал, когда отмахал по степи километров десять. Пуля просвистела в стороне, но я всё равно я бросился на землю и перекатился в сторону. Несколько всадников на холме метрах в пятиста, гарцевали на своих лошадях. Придурки! На таком расстоянии попасть хотели. Или настолько уверены в себе? Не видеть, как я расправился с предыдущей погоней, они не могли, точно мимо проезжали. Может, действительно, крутые ребята?

Я стал оттягиваться назад, под прикрытие кустарника. Потерявшие меня из виду всадники пришпорили коней и понеслись с холма в мою сторону, с ходу разворачиваясь полумесяцем. Похоже, мне действительно станет очень кисло, хоть их и не десять человек, как в предыдущем случае, а всего шестеро. Сняв с помощью оптического прицела, одного из них, я бросился за холм и, пользуясь небольшой форой, стал карабкаться по гребню следующего. Пули взбили песок справа и слева от меня тогда, когда я уже достиг вершины. Не дожидаясь следующей очереди, я перемахнул на ту сторону, поймал в оптику второго, выстрелил и покатился вниз. Осталось четверо. А ребята поумнее предыдущих. Они уже успели спешиться и сейчас упорно старались меня окружить.

Я полоснул очередью наугад, просто, чтобы сбить прицелы, рванул за следующий холм и встал, как вкопанный. Даже имея за спиной смертельно опасную погоню, я не мог не остановиться в изумлении. Древний город с разрушенными крепостными стенами, полуразвалившимися строениями, арками и узкими, заваленными мусором улочками, завораживал. И посреди всей этой старины стояли, ходили и даже лежали зомби. Зомбиленд. Про него я слышал. Были люди, которым случалось на него наткнуться и посчастливилось уйти оттуда живыми. Но, вот сам никогда не видел и, признаться, не особо доверял этим рассказам. Мало ли какие байки можно услышать по пьяной лавочке.

За спиной раздался топот копыт. Опять, значит, на лошади сели. Это, чтобы быстрее меня догнать. На руины выбрались два живчика и уставились на меня своими жуткими глазами. Вид города, видимо, и для моих преследователей явился полной неожиданностью, поэтому, вместо того, чтобы стрелять в меня, они открыли заполошную стрельбу по зомби. Живчики переглянулись между собой и моментально переключили своё внимание на более опасную, по их мнению, цель. Как две пружины, они взвились в воздух и приземлились далеко за моей спиной. Пользуясь замешательством противников, которым уже было не до меня, я рванул влево, намереваясь обогнуть город и скрыться в степи. Справа раздались выстрелы, и по остаткам крепостной стены над моей головой сыпанули пули. Ещё одна группа. Да откуда вы взялись?

Я сменил «Грозу» на более компактный «Кедр», стреляющий пистолетными девятимиллиметровыми пулями с более высоким останавливающим эффектом, чем семёрка, и рванул через арку в город. Конечно, такая выходка выглядела полным самоубийством, но в данной ситуации деваться было некуда. Быстрое движение слева, я на ходу вскидываю пистолет-пулемёт и сбиваю живчика в полёте. Потом очередью отбрасываю тупого зомбака, преградившего мне дорогу, следующего, радостно тянущего ко мне свои руки, сворачиваю в узкий переулок, сбиваю ударом ноги заражённого и бросаюсь в ближайшее, наполовину целое строение. Пробравшись по обломкам, нахожу узкий лаз и пробираюсь в заваленную комнату с полуобрушенным потолком. Здесь, по крайней мере, меня никто из зомби не достанет, а погоне сейчас точно не до меня. Вон, какая заполошная стрельба поднялась.

Усевшись прямо на земляной пол, я прислушался к звукам, доносящимся снаружи, пытаясь понять, что там происходит. Заполошная стрельба усилилась. В автоматную трескотню вплелись бухающие выстрелы из дробовиков, крики злости, боли, отчаяния и азарта, бубнёжь и мычание зомби, ржание лошадей и хруст щебня под ногами. Шорох сверху оторвал меня от прослушивания звуков боя. Взяв «Кедр» на изготовку, я поднял голову и увидел в щели между разъехавшимися балками живчика, который упорно стремился пролезть внутрь. Мной полакомиться захотел. И это в тот момент, когда его товарищи бьются с моими преследователями? Отлыниваешь от боя? Лови. Очередь отбросила живчика назад, и он повис на обломках крыши.

Что-то настроение у меня больно игривое. Впрочем, я давно замечал за собой такую особенность, чем опаснее ситуация, тем больше всяких плоских шуточек мелькает в голове. Наверное, это нервное. А сейчас ситуация — хуже некуда. Я загнал себя в ловушку, однозначно. Просто тут дилемма: кто до меня доберётся. Если победят мои преследователи, то они. А если преследователям победить не удастся, то зомби. В любом случае, окончания боя ждать не стоит. Пока они там увлекательно решают между собой, кто круче, нужно выбираться отсюда. Бандиты не дураки, чтобы биться до последней капли крови. Если им придётся тяжело, они отступят и бой закончится. И вот тогда уже, я, даже если отобьюсь от зомби, выйти из города не смогу. Ждать они меня будут.

Нашумели мои преследователи знатно, значит, большая часть заражённых стягивается туда. Следовательно, мне полегче будет. Опять оружие менять. Я убрал «Кедр» за спину, установил на «Грозу» прибор бесшумной стрельбы, осторожно подобрался к лазу из этой комнаты и выглянул наружу. Зомбаков поблизости не наблюдалось, кроме одного, нерешительно топтавшегося неподалёку. Что, пришёл на приём ко мне записаться, но не можешь перебороть свою робость? Лови. Лязг затвора, негромкое «Пшик» и заражённый повалился на землю с прострелянной головой. Хорошая вещь глушитель! Так воевать можно.

Осторожно, но не снижая темпа, я пробежал по кривой улочке, срезал одной очередью ещё двоих зомби, спешивших на битву, взобрался на кучу битого кирпича, перемахнул через полуобвалившуюся стену здания и наткнулся на живчика, о чём-то призадумавшегося возле бывшего колодца. Дезертир? Сидишь здесь, когда твои товарищи воюют! Смерть дезертирам! Что-то я опять расшутился. Лучше бы стрелял точнее. Живчик резко прыгнул в сторону, приземлился на все четыре конечности, перепрыгнул на стену, а оттуда бросился на меня. Теперь уже мне пришлось уворачиваться от летящего на меня бывшего парня с ощеренными зубами и вытянутыми вперёд когтистыми крючковатыми пальцами. Отшатнувшись, споткнулся о валяющийся под ногами битый кирпич, упал на землю и резво перекатился за обвалившееся ограждение колодца. Живчик опять прыгнул, но тут уже я был готов. Падал на землю он уже мёртвым.

В боку противно ныло. Точно я рёбрами обо что-то приложился, пока падал. Но времени на осмотр повреждений не было. Интенсивность стрельбы стала стихать, поэтому нужно было поторопиться. Пробежка до противоположного края города много времени не заняла. Умели в своё время строить, компактно и на небольшой площади. Не то, что нынешние города, через который запарился бы бежать. Что-то я не туда опять. Не об этом думать надо. Ещё несколько зомби пали жертвой моей «Грозы». А вот и арка. Подскочив к ней, я присел за один из столбов и осторожно выглянул наружу.

По столбу хлестанула очередь и несколько камешков больно впились мне в щёку. Ага. Не один я такой умный. А вообще, одобряю. Хорошего, значит, они обо мне мнения, если допустили, что я пройду через кишащий заражёнными город и выйду с этой стороны живым. Аж гордость за себя берёт. Но гордость гордостью, но надо же что-то делать дальше. Упав на землю, я перекатился, ойкнул от боли в боку и отполз под защиту обломка стены. Заняв позицию так, чтобы ко мне не смог подобраться сзади очередной зомби из числа дезертиров, я вытащил монокуляр и стал осматриваться.

А умных аж двое. Вон, засели в овражке. Меня потеряли и сейчас вытягивают шеи и крутят головами, решая, убили они меня, или я где-то прячусь. Не особо, значит, умные, если не додумались свою позицию замаскировать. Я подсоединил оптику, навёл сетку прицела на одного, выстрелил и тут же перевёл на другого, так и не понявшего, почему это у его друга вдруг взорвалась голова. Ну да, звука выстрела же не было. Теперь и второй раскинул мозгами.

Всё ещё опасаясь, я выскочил из укрытия, перекатился опять по земле, снова ойкнув от боли в боку, рванул с низкого старта к двум валунам, лежащим поодаль, упал за ними и опять осмотрелся. Похоже, эти двое были единственными, кто догадался зайти с этой стороны. Я опять рванул вперёд, добежал до оврага и спрыгнул на дно. Стрельба с той стороны почти стихла. Редкие выстрелы говорили скорее о том, что преследователи не выдержали натиска заражённых и отступили, издалека отстреливая особо ретивых. В то, что они перебили всех зомбаков, ни за что не поверю. Их здесь нереально много.

Как бы то ни было, но нужно бежать дальше. Никогда не думал, что скажу спасибо зомби. Но тут, низкий поклон им. Защитили, да ещё и фору подарили. Даже, если преследователи решат продолжить погоню, им нужно время, чтобы зализать раны. Уж больно жарким был бой. Я бы на их месте точно бы вернулся назад в Крытое. Но кто знает? Может, они упёртые. Да ещё и типа «Отомстим за пацанов!». Поди догадайся, какие горны у них в задницах играют. Так что нужно мотать. И как можно быстрее.

А погони в этот день больше не было. Дошло, видать до ребят, что не стоит дальше судьбу испытывать. Хотя, это не значит, что сейчас по моему следу не идут другие, более опытные и умные. Поэтому, время от времени я выбирал холм повыше, забирался на его вершину и долго лежал, осматривая горизонт в свой монокуляр. Но вокруг было тихо. Ни разу вдали не бликануло стекло оптики и ни одного всадника не показалось на горизонте. Это, конечно успокаивало, но при своей профессии ходока, я давно уже лежал бы с прострелянной головой в степи, если бы не был немного параноиком. Поэтому я снова и снова ложился, выбирая наблюдательный пункт повыше, прикладывал к глазу монокуляр и упорно обшаривал горизонт.

Стало темнеть, и я устроил себе ночёвку на одном из холмов, выбрав относительно ровную площадку пониже вершины так, чтобы не выделяться на фоне алеющего закатным солнцем неба. Быстро скинул верх горки и осмотрел больное место на боку. Ничего серьёзного. Видимо, при падении об какой-то камень приложился. Их там много валялось. Гематома на весь бок, но рёбра целые. Это главное. А боль мы потерпим. Пока не наступила темнота, разогрел на спиртовке немудрёный ужин и принялся неспешно есть, привычно оглядываясь вокруг. Темнота уже вступила в свои права, когда вдали я увидел яркий огонёк. От удивления я даже привстал. Нет, как бы я ни вымотался за этот день, я просто обязан посмотреть на дебила, жгущего костёр ночью посреди степи. Подхватив ранец, спустился с холма и осторожным шагом направился на свет. Фонарик решил не зажигать, чтобы не выдавать своего присутствия. Кто знает, может, это ловушка, рассчитанная именно на меня. Горит костёр, а мои недоброжелатели сидят неподалёку в засаде, ожидая, когда я выйду к огню.

Однако, ещё на расстоянии стали слышны спорящие мальчишеские голоса. Ну, понятно, кто это тут такой умный. Мой детский сад в полном составе. Спорят, ругаются, руками размахивают. Кто бы сомневался? Помня о том, что сам ещё утром выдал им оружие, я осторожно, чтобы не схлопотать пулю, присвистнул и сразу упал на землю. Голоса у костра стихли мгновенно, и все три силуэта повернулись в мою сторону.

— Так, ребятки, только не нервничать и оружие не лапать, — как можно миролюбивее и ласковее проговорил я. — Это Олег.

— Олег? — обрадовалась Сима. — Наконец-то. А то мы тут весь день за тебя переживаем.

— Быстро костёр тушите! Быстро! — поняв, что стрельбы по мне не будет, скомандовал уже другим тоном я и первым рванул к костру, затаптывая огонь.

— Зачем? — удивились пацаны.

— Тушите!

Ничего не понимающие парни подключились к моему огнеборчеству и, вскоре, общими усилиями огонь был потушен.

— А теперь хватаем свои пожитки и за мной!

Отбежали от места, где был костёр, метров на двести, после чего я бросил свой ранец на землю и уселся на него.

— Садитесь. Ночевать будем здесь?

— А чем это место лучше того? — удивился Семён, что поменьше и похудощавее.

Про себя я решил называть его Семён № 1, чтобы не запутаться, а второго, более рослого и крепкого, Семён № 2.

— Вы что, совсем рехнулись? Кто же в степи костёр разводит? Обозначили себя всей округе. Мол, вот они мы. Приходите и берите голыми руками.

Мой детский сад пристыжено замолчал, опустив глаза вниз.

— Мы бы просто так не дались. Мы бы отстреливались, — после недолгого молчания сказал, наконец, Семён № 2.

— Отстреливались бы они! Вояки! Вы так разорались на всю степь, что даже не услышали бы, как кто-нибудь к вам подобрался. Скрутили бы вас как курят. Что орали то?

— Они сказали, что ты нас бросил и нужно вернуться в Крытое и спасти родных, — тут же наябедничала Сима.

— У нас же оружие есть, — угрюмо заявил Семён № 1, бросая недобрый взгляд на ябеду. — Вот нападём на охрану, всех перестреляем и родных освободим.

— Да! — энергично затряс головой Семён № 2.

— Вы что, всерьёз думаете, что сможете напасть на Крытое, перебить всю охрану и спасти хоть кого-нибудь?

— Можно хотя бы попытаться.

— Вы уже по бараку соскучились? Воля надоела? Я весь день увожу от них погоню, а они назад решили. Хотите — идите. Мне, в конце концов, только Сима нужна. Я её дяде должен с рук на руки передать. А вы вольны поступать, как хотите. Я умываю руки, — рассердился я на них всерьёз.

Целый день, как тушканчик скачу по этим холмам, выдержал два боя, прорвался через мифический Зомбиленд, и тут такое.

— А что же тогда делать? — растерялся Семён № 2. — Бросать их что ли?

— Там же мамка, — скривился Семён № 1, и я увидел, что он вот-вот заплачет.

— Никто никого не бросает. Просто освободить их сейчас мы не в силах. Я обещаю, что при первой же возможности сообщу про это село военным. И так живописно и образно сообщу, что они обязательно поедут туда, перебьют всех плохих людей и освободят ваших родственников. Ну, что, конфликт улажен?

— Улажен, — засопели Семёны.

— Теперь давайте уточним наши дальнейшие планы. Сима однозначно со мной идёт в город. А вы куда?

— Нам в Пузыри надо.

— Почему?

— А что нам в городе делать? Там у нас никого нет. А Пузыри наша деревня. Там родных будем ждать, если их освободят.

— Ну, Пузыри, так Пузыри. В принципе, не сильно от маршрута отклонимся. А теперь отдыхать. Распределите между собой смены. Напрыгался сегодня. Только не спать. Если чувствуете, что засыпаете, лучше кого-нибудь разбудите. Пусть посидит вместо вас немного. Или, на крайний случай меня толкните.

— Так не видно же ничего.

— А вы слушайте. В темноте по степи бесшумно никто пройти не сможет. Услышите.

— Поняли.

Я раскатал свою пенку, улёгся и сразу уснул.

Проснулся я с первыми лучами солнца. Поднявшись, привычно огляделся, подтягивая поближе автомат, но сразу успокоился. Семён № 2 сидел неподалёку, всматриваясь вдаль, а рядом спали, прижавшись друг к другу спинами Семён № 1 и Сима. Молодцы, не заснули на посту. Я подошёл к бдящему парню и тихо, чтобы не разбудить ребят поинтересовался, как прошла ночь.

— Спокойно всё было, — ответил пацан. — Тишина. Никаких посторонних звуков.

Покопавшись в своём рейдовом ранце, я достал спиртовку, три таблетки сухого спирта, вручил всё это Семёну, поручив ему приготовить завтрак, а сам побежал на ближайший холм, чтобы осмотреть окрестности. За ночь удалось отдохнуть неплохо, поэтому сейчас бежалось легко. На вершине холма лежал минут двадцать, всматриваясь вдаль через монокуляр. Похоже, погоня отстала или вообще прекратилась. Ну, значит, сейчас позавтракаем и пойдём в Пузыри. Я попытался мысленно представить себе предстоящий маршрут, вспоминая, как мы шли в Крытое с Симой и чуть не подскочил от досады. Воинская часть! Как я мог о ней забыть? Вот куда нам надо.

На расстеленной на земле карте после недолгих раздумий всё-таки удалось определить положение части относительно нас. Вычислив направление движения, наконец, спустился с холма и подошёл к нашей стоянке. Ребята уже заканчивали завтрак. Пришлось завтракать в удвоенном темпе, чтобы не задерживаться. Наконец, мы собрались и пошли в определённом мной направлении.

Бетонный забор воинской части показался на горизонте ближе к обеду. Был бы я один, давно уже дошёл бы. Ребята скорость всё-таки ограничивали. Наконец добравшись до части, я оставил свой детский сад в небольшой лощине, густо заросшей какими-то лопухами, а сам направился вдоль забора, периодически залезая на него и осматриваясь. Мне нужен был автопарк, но пока попадались только казармы. Потом пошли склады с зомбаками на сторожевых вышках, какие-то хозяйственные строения. Живчик в погонах прапорщика бросился на забор, напугав меня до потери пульса. Я отпрыгнул назад и выстрелил в голову, показавшуюся над краем бетонной плиты. Попал, хоть руки и тряслись от пережитого испуга.

Посидев немного и успокоившись, я пошёл дальше и, наконец, нашёл автопарк. Роль ограждения там играли задние стены боксов, поэтому пришлось потрудиться, пока я смог подняться на такую высоту. Улегшись на шиферной крыше, я оглядывал территорию парка, изучая обстановку. Зомби здесь было не много и, если пробежаться до ворот и закрыть их, территорию зачистить не трудно. А что по технике? Парочка УАЗиков, тентованные КАМАЗы, ЗИЛ 130. Не совсем то, что я хотел. Мне бы что-нибудь бронированное. Чтобы пулю держало. А то, нарвёмся опять на погоню и пиши пропало. Расстреляют машинку вместе с нами за здорово живёшь.

А что там дальше? Я поднялся и пошёл прямо по крышам, стараясь ступать только по тем местам, где шифер был прибит к стропилам. А то проломится, полечу с трёхметровой высоты вниз. Мало приятного. Вскоре автопарк закончился и моим глазам предстала новая территория. А вот это то, что нам нужно. Парк боевой техники. Ну конечно! Для брони особый парк нужен. Правда, я рассчитывал на что-то вроде «Тигра». Ну, или «Хамви». Слышал я, что были они в войсках. У амеров закупили сколько-то. Но здесь этого нет. Не торопясь спускаться вниз, я рассматривал БТР-80, стоящие в боксах, МТЛБ, ткнувшуюся носом в кирпичное здание и прицепленный к ней на тросе бронетранспортёр, который, видимо, таким образом пытались завести, и размышлял о том, зачем мне такая здоровенная бандура? Мне бы чего поменьше.

Рядом на сторожевой вышке упорно бился и мычал зомбак, тянущий ко мне свои руки. Да достал уже! Сосредоточиться не даёт. А зомби здесь было мало. И ворота закрыты, поэтому можно не опасаться, что новые набегут. Краем глаза я заметил на земле сзади какое-то движение и тут же присел на колено и вскинул автомат. Кто там пытается зайти ко мне с тыла. Глянув вниз, я опустил «Грозу» и выматерился. Мой детский сад в полном составе, отчаянно изображая из себя крутых бойцов, выставив перед собой автоматы, пригнувшись и комично отклячив задницы, двигались вдоль забора в поисках меня. Да, я же стрелял по тому живчику. Они, видимо услышали выстрелы и сейчас спешат на помощь. Ну, прямо Чипы и Дейлы.

Я присвистнул, привлекая внимание и, сделав страшное лицо, погрозил им кулаком. Кто разрешал покидать укрытие? Хотя, не придётся слезать вниз и переться за ними. Сами пришли. Но внушение попозже я им всё равно сделаю. Достал из ранца верёвку и скинул один конец вниз. Молодость, есть молодость, неумело перебирая руками, ребята всё-таки быстро взобрались ко мне, а Симу втянули наверх уже общими усилиями. Пользуясь прибором бесшумной стрельбы, я быстро упокоил зомби на вышке, и мы шустро перебрались на неё. По лестнице спуститься вниз было делом плёвым, и я предоставил моему детскому саду попрактиковаться в стрельбе по зомби, только подстраховывая их на случай непредвиденных обстоятельств в виде живчиков или особо хитрых заражённых.

5

Территорию парка зачистили быстро. Ребята быстро втянулись, и даже Сима уже не рефлектировала. После того, как отгремел последний выстрел, я пошёл по боксам, изучая содержимое. Хотя, чего смотреть? Бронетранспортёры все одинаковые. Вот только не хотелось мне возиться с этой бандурой. В глубине души я надеялся отыскать что-нибудь поменьше. И нашёл ведь! В самых дальних боксах, за закрытыми воротами стояли шесть БРДМ. Конечно, это не «Тигр», но и не такая здоровая дура, как БТР-80.

Пацаны есть пацаны. Пока я отыскивал аккумуляторную, пока выбирал аккумуляторы поновее и проверял их зарядку, они с восторженными криками лазили по бронетранспортёрам, то общупывая длинный ствол КПВТ, то рассматривая слепую фару прибора ночного видения, а то и изучая огромные рубчатые колёса. Пришлось несколько раз им кричать, чтобы они оторвались от этих бронированных монстров и подошли ко мне.

— Так, команда, берёте этот аккумулятор и тащите в тот бокс. Оставите там, придёте и заберёте вот этот. Всё поняли?

— Ага, закивали они.

— Тогда вперёд. А я горючее поищу.

Заправка оказалось недалеко от боксов. Ну, как заправка? Большая цистерна с солярой, вторая с бензином, насос, который мог качать от электродвигателя, но и имел ручной привод, и шланги с заправочными пистолетами. Всё просто и незатейливо. Осталось посмотреть, есть ли хоть в одном БРДМ немного горючего, чтобы доехать до заправки, или придётся вручную таскать бензин в бокс.

Машины, в принципе, все оказались заправлены. Не под пробку, конечно. Но где-то по полбака было у всех. Втроём установили аккумулятор в одну из них, и я попробовал её завести. Движок рыкнул, выбросив из выхлопных труб облачка чёрного дыма, и ровно заработал на холостых оборотах. С довольным видом я переключил скорость и, выехав из бокса, под радостные крики пацанов подкатил к заправке. Электричества, естественно, не было, поэтому я поручил ребятам по очереди крутить ручку насоса, а сам сел думать.

Машину мы раздобыли, и это радует. Мы стали практически неуязвимы для любого противника, если у того, конечно, нет ничего крупнокалиберного, или тем паче противотанкового. Но от этого и БТР не спас бы. Одно меня смущает, что ли. Вот там, в баше, торчит ствол КПВТ калибром в четырнадцать с половиной миллиметров и спаренный с ним ПКТ под винтовочнуюсемёрку. Так что, они так и будут для декорации торчать? Неужели патронов к нему не найдём? Я, вроде, склады видел, пока автопарк искал. А что если там пошарить? Глядишь, и отыщется что-нибудь. Всё равно ведь выезжать через территорию части придётся. Решено.

Пока заправили машину, пацаны вымотались, качая бензин вручную, и теперь тихо сидели в боевом отделении, не проявляя любопытства и ничего не трогая. Двести литров вручную перекачать, это вам не фунт изюма. Сима уселась на сиденье командира справа от меня и выглядывала из переднего люка.

— Олег, это тоже бронетранспортёр? — наконец поинтересовалась она.

— Нет. Это боевая разведывательно-дозорная машина. БРДМ-2. Или Бардак, как её называют в армии. Хорошая машинка. Нам в самый раз.

— И куда мы сейчас?

— На склады заедем. Надо патронов к пулемётам поискать.

— Олег! — подал голос из боевого отделения Семён № 1. — Раз у нас такая грозная машина есть, может, вернёмся в Крытое и освободим наших родных?

— Опять двадцать пять! Не сможем мы освободить их. Сил не хватит. Даже на этой машине.

— Тогда, может, лучше БТР взять. Он побольше.

— Какая разница? Стоит только нам в село въехать, заблокируют и сожгут. Сказал же, что вояк попрошу. Они помогут. У них и сил побольше, и бронетехники тоже. Вытащим мы ваших родных, не сомневайся.

Ворота парка боевой техники снесли, не останавливаясь, и поехали по территории части. Зомби радостно потянулись к рычащей машине и отлетали, сбитые бронированным корпусом или бесславно гибли под мощными колёсами. Я внимательно смотрел по сторонам, выискивая склады, но, всё-таки просмотрел и проехал бы мимо, если бы не Сима.

— А что там за ворота? — поинтересовалась она, показывая куда-то в сторону.

Я притормозил машину и, приподнявшись на сиденье, выглянул из люка. Так вот же они. Сравнительно большая территория, огороженная колючей проволокой с вышками по углам и длинными одноэтажными строениями барачного типа. Точно склады. В открытых воротах раскорячился ЗИЛ-130, перекрывая проезд. В кабине грузовика суетился зомби в гражданской одежде, то тыкаясь головой в лобовое, то скребя руками по боковому стеклу.

Я упёр нос БРДМ в морду ЗИЛа, переключился на пониженную и выдавил грузовик из створа ворот. Видать, он уже разгрузился и выезжал со склада пустой, когда водитель обратился. И это хорошо. Гружёный толкать было бы непросто. Остановив машину, я выскочил из люка, срезал несколькими очередями особо ретивых зомбаков, спешащих ко мне, и закрыл ворота. И вовремя, потому, что за нами уже образовалась внушительная процессия заражённых, идущих на шум двигателя. Теперь нужно найти склад с патронами.

Проехав ещё немного, я наткнулся на караульное помещение. А это неплохо. Там ведь должна быть схема охраняемой территории. Выбив корпусом ворота караулки, я прямо с брони расстрелял выходящих из караульного помещения зомбированных солдат, потом спрыгнул и зашёл внутрь. Начальник караула так и не смог выбраться из-за стола и теперь тянулся через всю столешницу, пытаясь достать меня руками. Ну, ему и одного патрона хватило. Тут же нашлась и схема складской территории. Это уже легче. Немного исследовав её, я быстро отыскал местоположение нужных мне складов. Они располагались компактной группой почти в центре.

Я вывел БРДМ с караулки и погнал по территории, сверяясь со схемой. Ага. Здесь нужно повернуть, ещё один поворот и вот они, родные. У ближайшего здания ворота были открыты, и два зомби в военной форме, топтались возле валяющихся на земле патронных ящиков. Привычно срезав их одной очередью, я наказал своему детскому саду меня страховать и пошёл внутрь склада. Штабеля, штабеля, штабеля ящиков. И как тут найти нужный мне калибр? Рядом с входом была устроена небольшая будочка, видно для кладовщика. Я зашёл туда в надежде найти какую-то схему или опись. Хоть что-то, облегчающее поиск. На столе стояли электрическая плитка, чайник, початая бутылка водки, тарелка с высохшей, позеленевшей колбасой и сухарями. И посреди всего этого лежала большая амбарная книга. Вот в ней и посмотрим.

Я обошёл стол и за стулом увидел, как от моего движения качнулась занавеска, на которую я не обратил внимания. Она закрывала собой нишу в стене. Следовало посмотреть, что там такое. Не то, чтобы мне это нужно было, просто давно укоренившаяся привычка не оставлять за спиной ничего непонятного. Я отдёрнул занавеску и присвистнул от удивления. Вот повезло, так повезло! В нише складированы аккуратными стопками коробки с со снаряжёнными лентами для КПВТ и ПКТ. То, что доктор прописал.

Видимо, снарядив ленты один раз, решили не заморачиваться с разрядкой и опять с зарядкой, а поступили проще. Складировали у кладовщика уже снаряжённые коробки. А что, по тревоге забежал, коробки хватанул, к пулемётам подсоединил и готов к бою. И все довольны, самое главное. И кладовщик, которому не надо каждый раз считать и пересчитывать каждый патрон, и бойцы, которым не надо каждый раз крутить зарядный станок, и проверяющий, отмечающий по секундомеру, что норматив выполнен и перевыполнен.

— Эй, бригада «Ух»! — Позвал я пацанов. — Айда сюда! Есть что потаскать.

Парни прибежали быстро, оставив на посту Симу. Я указал им на коробки и распорядился, чтобы их все они отнесли в машину, а сам решил немного побродить по складу. В принципе, при всём этом нагромождении ящиков, система хранения прояснилась быстро. Вот ряды ящиков с пятёркой, вот с семёркой под АКМ, а это семёрка винтовочная, для СВД. Ага, для «Кордов» 12,7 миллиметров, а вот и для КПВТ 14,5. Немного подумав, решил прихватить ящик семёрки и ящик пятёрки. Как раз для моей «Грозы» и для АК-74. И тут меня осенила одна идея. А что я, в конце концов торможу? Вон сколько автоматов. Что ни часовой, то АК-74. А в караулке вообще почти полная пирамида. Почему бы не прихватить несколько штук на продажу? Не на себе же тащить.

Пацаны как раз закончили перетаскивать коробки. С их помощью я вытащил ящики с патронами из склада и, вскрыв их уже на улице, покидал цинки в боевое отделение. Потом, подумав немного, вернулся в склад, достал из ближайшего ящика ещё два цинка пятёрки и вручил их пацанам.

— Держите. Когда в Пузыри приедем, я вам автоматы оставлю. Как раз боезапас будет на всякий случай.

Пацаны потрясённо уставились на меня и, ещё не веря своему счастью, взяли в руки цинки.

— А мы думали, что ты у нас оружие заберёшь, — наконец проговорил Семён № 2.

— Я так и хотел вначале, — ответил ему я. — Вот только вам ведь тоже надо будет чем-то отбиваться, чтобы опять в рабство не угодить. Сами видели, народец разный бывает. Ладно, сейчас в караулку заедем, автоматы оттуда заберём и в путь. На колёсах мы быстро доедем.

Из караульного помещения я забрал все автоматы, что стояли в пирамиде. Кроме того, собрал и все подсумки со снаряжёнными магазинами, висящие на ремнях у убиенных мной зомби. Возиться особо не стал. Просто расстёгивал ремень и забирал его с собой со всем содержимым. Поэтому ещё и штык-ножами разжился. Приобретение, конечно, так себе. Тяжёлый и неудобный. Но ребята сразу же отхватили по одному себе и с довольным видом то вытаскивали их из ножен, то с лихим стуком всовывали обратно, то складывали его на манер щипцов и искали, что бы перекусить ими. Как дети! Ну и ладно. Остальные штык-ножи тоже продать можно. Лишняя копеечка лишней никогда не бывает.

Всё-таки машина есть машина. К вечеру уже были в Пузырях. Напуганный дед Кузьма вышел из дома и пытался разглядеть нас своими подслеповатыми глазами.

— Что, дед, не узнал? — весело спросил я.

— А ты чей будешь, сынок? — прошамкал он.

— А помнишь, не так давно приходил сюда, Семёна искал.

— А-а. Помню, помню. А ить, их то всех в полон угнали.

— Нашёл я Семёна, дед, как есть нашёл. Даже не одного, а троих.

— Иди ты!

— Ага. Вон они, — я показал на парней, вылезающих из боевой машины.

Симка робко подошла к деду и обняла его. Дед обрадовался и крепко прижал девушку к себе.

— Я же своими глазами видел, как тот супостат тебя вытаскивал. Убежал, значит. А это кто?

— Ты что, дед, за несколько дней всех забыл? Не узнаёшь?

— И вы тут, сорванцы? Убёгли тоже?

— Нет. Нас Олег спас. Сами бы не вырвались.

— А остальные где?

— Остальные, дед, в неволе остались, — смущённо кашлянул я. — Я, всё-таки не супермен, чтобы с селом, полным бандитов биться. Ничего. Я военным данные о селе передам. Они быстро с этими рабовладельцами разберутся.

— Ну, дай-то бог. Что дальше делать будете? Неужто на ночь глядя поедете?

— Пацаны здесь остаются. А мы с Симой в город.

— С какой Симой?

— А вот с этой.

— Что ты над стариком смеёшься? Сёмка это, как есть Сёмка.

— Нет, дедушка, — звонко рассмеялась девчонка, — Сима я. Просто мы, когда в Пузыри пришли, решили с папой, что лучше будет, если меня за пацана будут принимать. Времена смутные, неизвестно чего ожидать от людей.

— Чудны дела твои, Господи, — покачал головой старик. — Я что говорю-то. Чего на ночь глядя в дорогу выезжать? Машина, конечно, у вас серьёзная. Но мало ли чего ночью бывает. Переночевали бы здесь, отдохнули. А завтра с утречка бы и тронулись.

— А ты прав, дед, — поскрёб я в затылке. — Отдохнуть бы не мешало. Хорошо. Переночуем здесь.

— Вот и ладушки. Эй, мальцы! Пошли баню топить.

А вот это уже хорошо. Баня, она вещь хорошая. Особенно для моего измученного тела. В самый раз. Ребята шустро нарубили дров и натаскали воды. Через часик, когда мы с дедом уже, наверное, целый самовар чая выдули, в дом забежал Семён № 1 и торжественно провозгласил, что всё готово. Первой запустили париться Симу, а потом, когда она красная, распаренная с полотенцем на голове и счастливыми сияющими глазами вышла из бани, уже и сами вломились в парную и парились до умопомраченья. В эту ночь я спал, как убитый, а наутро ощущал себя так, будто и не было этой сумасшедшей ходки, и не приходилось мне бегать по степи, уворачиваясь от пуль преследователей.

Утром, позавтракав, мы с Симой стали собираться в дорогу. Дед Кузьма хлопотал рядом, путаясь в ногах и стараясь всячески угодить. Уже перед самым отъездом он вдруг всплеснул руками и отправил Семёнов на поле собрать огурцов для нас.

— У вас там в городе с зеленью совсем худо. И не говори ничего. Я что, не знаю, что ли? Что там у вас на ентом асфальте да бетоне вырасти может? Вот сейчас ещё пойду петрушечки и укропчика на огороде сорву. Всё лучше будет.

Появившиеся с пустыми руками и испуганными глазами Семёны всполошили.

— Что случилось?

— Там, там, — размахивал руками Семён № 2, всё время показывая на околицу.

— Да что там? Ты можешь ясно сказать?

— Там всадники на горизонте, — наконец справился парень с волнением.

Погоня. Так я и знал. Вот не верилось мне, что после Зомбиленда нас оставят в покое. Нашлись умные, не нападающие с наскока и умеющие сложить два и два. И действительно. Зачем гоняться по степи выслеживая нас, когда можно просто вычислить, откуда сбежавшие рабы. Логично предположить, что пленники подадутся именно домой.

Я стоял перед БРДМ и тихо матерился. Вот боевая машина, бронированная и имеющая довольно мощное вооружение. Один КПВТ чего стоит. Там калибр — стенку по кирпичам разберёт. И есть я. И всё. Если я сяду за руль — стрелять будет некому. Не посадишь же в башенку пацанов или девчонку. Не умеют они с башенными пулемётами обращаться. А если я сяду за пулемёты, кто поведёт машину? А как бы хотелось отыграться на преследователях за все эти мои прыжки и кульбиты по холмам. Ой как хотелось. А сейчас, отбиться бы.

— Дядя Олег, — раздался сбоку голос Семёна № 2.

— Что? — ответил я, выныривая из своих безрадостных мыслей.

— А можно я за руль сяду?

— А ты что, умеешь?

— Мы до катастрофы фермерствовали. Так я и на тракторе, и на грузовике с малолетства научился.

— С малолетства, — передразнил я его. — Можно подумать, сейчас больно взрослый.

— Что вы обзываетесь? — обиделся пацан. Я на ЗИЛ 130 знаете, как гоняю!

— Точно, можешь?

— Да может он! — подтвердил Семён № 1. Он по лету наших полный кузов набьет, и пацанов, и девчонок, и на речку купаться. Потом, правда, от бати здорово получает, за то, что дорогой бензин жжет.

— А ну-ка прыгай за руль. Там всё как на Газоне, освоишься. Главное, к габаритам приспособиться. Обзор тут неважный. Да ещё и с закрытыми люками. Дорогу только через триплекс будешь видеть.

Пацан нырнул в отделение управления и уселся на водительское место, сияя от счастья. Второго Семёна и Симу я погнал готовить позиции на краю деревни.

— И раньше времени огонь не открывайте. А лучше вообще старайтесь не отсвечивать. Только в крайнем случае.

— Милок, — раздался дребезжащий голос деда Кузьмы. — А мне ружьишка какого-нибудь не найдётся?

— Куда тебе, дед? Иди, в погреб заройся, чтобы под шальную пулю не попасть.

— Ты, молокосос, как со старым солдатом разговариваешь? — дед выпрямился, подав вперёд впалую грудь и даже стал выше ростом. — Да тебя ещё и в плане не было, когда на меня уже шинель шили!

— Всё, дед, всё, — вытянул я вперёд руки, ошеломлённый стариковским напором. — Есть у меня ещё автомат. Да только разберёшься ли? Ты, наверное, ещё с ППШ стрелял.

— Как раз, когда я служил, АК-47 нам на вооружение поступили. Думаю, ваши машинки не сложнее будут.

— Не сложнее. Даже полегче. Держи дед. Сёма, — обратился я к Семёну № 1, — снаряди деду магазины.

Действительно, своими подагрическими пальцами старик вряд ли сможет вставить патрон в обойму. Ну, да ладно. Здесь я разобрался, пора бы и выдвигаться.

— Семён, — позвал я Семёна № 2, — потихоньку двигай к крайнему дому и встань за углом, чтобы тебя из степи видно не было.

Пацан кивнул, мягко тронулся, уверенно ведя машину и подогнал ей к указанному дому. Я вылез на броню, прошёлся и перелез на крышу. Прячась за гребнем, достал монокуляр и присвистнул, глядя вдаль. А разозлили мы этих супостатов сильно. Один только головной дозор — пять человек. Потом основная группа, человек сорок. Это уже ни разу не смешно. Они ехали не таясь, по дороге, мерно покачиваясь в сёдлах, и мне стало совсем не до смеха. Полтора взвода отморозков против меня, трёх почти детей и одного старика. Одна надежда на нашу бронированную колесницу. Ну, только бы Семён с управлением справился.

Я дождался, когда головной дозор приблизился к деревне метров на сто и дал команду своему водителю высунуться на весь корпус из-за дома. Такого наши преследователи точно не ожидали. Когда из деревни, которую они уже приговорили, выкатилась бронированная пятнистая машина, раздалась очередь пулемёта и тяжёлые крупнокалиберные пули стали рвать на куски, как лошадей, так и седоков, все впали в полнейший ступор. Да-да. Я стрелял именно из КПВТ, хотя им и ПКТ за глаза бы хватило. Но, во-первых, уж очень мне захотелось пострелять из этой машинки, а во-вторых, психологическое воздействие ещё никто не отменял. А такое воздействие пули калибра 14,5 миллиметров создавали превосходное. На таком расстоянии я буквально перемолол головной дозор. Пули пролетали сквозь жертв и даже находили себе цели в основном отряде. Ну не преграда для них человеческое тело. Совсем не преграда.

— Вперёд! — скомандовал я Семёну, продолжая вести огонь.

Наши преследователи смешались. Кони испуганно приседали, чувствуя человеческую кровь. Люди пытались справиться с храпящими лошадьми, в строю появилась паника. Кто-то пытался съехать в степь, чтобы попытаться уйти, но ему мешали другие, которые старались повернуть назад и ускакать по дороге. А пули делали своё дело. Наконец, нападающие справились с паникой и стали рассыпаться по степи. Кто-то додумался спешиться и сейчас старался убежать, пригибаясь к земле. Кто-то старался уйти верхом. Но уйти далеко не удавалось. Пули достигали повсюду.

— В степь сворачивай! — скомандовал я. — Только смотри, в какой-нибудь овраг нас не урони.

— Обижаете, — пропыхтел парень, ворочая руль.

КПВТ своё дело сделал. Бой превратился в избиение младенцев. Мы носились по степи, прижимая супостатов ближе к деревне и не давая им возможности уйти далеко и скрыться. Уже не было видно ни одного конного, а пешие старались укрыться в складках местности. Я оставил в покое КПВТ, переключившись на ПКТ. Время от времени по броне горохом стучали пули, заставляя дёргаться. Броня бронёй, а нервы никуда не денешь. От деревни к бандитам потянулись цепочки трассеров. Это что, я им трассирующие выдал, что ли? И не обратил же внимания на маркировку. Ну, хоть обозначают тех, кого я не заметил.

Враги кончились как-то незаметно. Вот только что я самозабвенно вращал башенку, стреляя из пулемёта, а тут раз, и стрелять не в кого. Челноком проехавшись ещё раз по степи, мы вернулись в деревню, где увидели презабавную картину. Дед Кузьма, воинственно выпятив вперёд бородёнку, вёл под дулом своего автомата аж двоих пленных, неся на плече два трофейных АКСа. Пленные были напуганы и шагали, поминутно оглядываясь на раздухарившегося старика.

— Это что, дед? — поинтересовался я, спрыгивая с брони.

— Вот, пленных взял! — гордо доложил старый солдат.

— Сам взял?

— А то как ещё? Старый воин — мудрый воин. Учись, пока я живой.

— Ладно. Что делать с ними собираешься?

— А чёрт его знает, — озадачился дед. — Я, как-то не подумал над этим.

— Ладно, потом решим. А допросить не мешает.

Семён, вылезший из БРДМ, вдруг подскочил к одному из пленников и зарядил кулаком под глаз.

— Эй! — попытался остановить его я, — вообще-то жестокое обращение с пленными — международное преступление.

— А он думал об этом, когда нас в бараке избивал? — прорычал парень, намереваясь ещё и пнуть.

— Ну ты же не он.

— А какая разница? Ему можно, а мне нельзя?

— Давай, хоть допросим, пока ты их до смерти не забил, — со смехом оттащил я пацана в сторону.

Допросить действительно не мешало бы. Хоть узнать, что там, в Крытом происходит и почему такой кипишь из-за двух сбежавших пацанов. Я всмотрелся в пленных, сейчас чумазых, грязных и оборванных, но раньше однозначно холёных, сытых и довольных собой. Что-то знакомое. Этот, потирающий уже набухающий синяк под глазом, показался мне знакомым. Видал я его в Крытом. Только вот где? А второй… Я всмотрелся в его лицо и обомлел.

— Сивый! Ты ли это?

— Что, не признал сразу, Охотник?

— Да. Не признал. Я же тебя каким видел? Степенным и важным. А сейчас вон какой жалкий.

— Твоя сила. Измывайся. Мне бы в руки попал, не так бы выглядел.

— Уж в этом я не сомневаюсь. Только ты не такой и грозный, раз вас оптом старик в плен берёт.

— А куда деваться, когда патроны кончились?

— Что же вы от нас отстать никак не можете?

— А что, с рук спускать, что ли? Мы сначала думали, что два пацана убежали. Ну, подумаешь, охрану на стене вырубили. Там одни лохи стоят. А когда вы две группы под корень изничтожили, а третью пощипали сильно, сразу стало ясно, что не пацаны это. Я, почему-то, сразу про тебя подумал. Это ведь ты пацанами интересовался.

— Ну, положим, под ноль я только банду Большого извёл. А остальными больше зомбаки занимались.

— А этого мало?! Большой, крупный авторитет в наших краях. Его с кондачка не грохнешь.

— Ну, значит, не такой уж и крутой. Я его как раз с кондачка и положил.

— Да и остальных ты грамотно под зомбаков подставил. Короче, за ваши головы власти большую сумму объявили. Вот я и собрался вас к ногтю прижать. За своих расквитаться, что ты у бараков положил. Твоя ведь работа?

— Моя.

— Ну вот. И деньжат срубить захотелось. А что, одно другому не мешает.

— С тобой всё ясно. Что с рабами?

— А что с ними? Пашут на плантациях. Крытое обеспечивать надо. И зелень нужна, и мясо. На фермах вокруг села рабочие руки всегда нужны.

— Кто ещё за нами поехал?

— Никого больше.

— Это почему?

— Слух прошёл, что проклятые вы. Типа, вас дьявол прислал, чтобы нас наказать. Мол, вы специально это всё провернули, чтобы отряды выманивать и уничтожать. Мол это кара нам такая.

— В принципе, не сильно далеко от истины. А ты, всё-таки решился?

— Так деньги за вас хорошие давали.

— Эх, Сивый, сгубила тебя твоя жадность.

— Сгубила, — работорговец сокрушённо махнул рукой и опустил голову.

— Дед, они тебе зачем?

— Да они мне на хрен не сдались, — выругался старик.

— Тогда заберу я их.

— Тебе-то они на кой?

— А лишний аргумент. Хочу я на это их Крытое вояк натравить. Сколько ещё может это осиное гнездо существовать? Даже не осиное, а паучье. А в доказательство этих гавриков предоставлю. Чтобы сомнений не оставалось.

— Ну, это дело хорошее. Забирай.

Я достал пластиковые хомуты, стянул пленникам руки за спиной и погнал их к машине. Автомат у деда я забрал, конечно. Кузьма пытался протестовать, но я показал не поле.

— Там этих автоматов, море. Погони пацанов, пусть соберут. Только осторожно. Можно и на подранка какого нарваться.

Старик смирился и махнул рукой. Прощались тепло. Дед, всё-таки всучил нам огурчиков, да ещё и с огорода натаскал укропа и петрушки. Мы выехали из деревни и взяли курс на город.

На машине это вам не пешком по степи. Часа через три мы лихо влетели в город и тут же были заблокированы двумя БМП. Тонкие стволы автоматических пушек смотрели на нашу бедную машинку, кажется, ставшую ещё меньше от страха. Молодой лейтенант спрыгнул с одной из боевых машин и, подойдя к нам, стукнул прикладом по броне.

— Эй, в Бардаке! Вылезай, знакомиться будем.

— Да мы всегда пожалуйста, — отозвался я из люка. — Бить не будете?

— А есть за что?

— Да, вроде, нет.

— Тогда посмотрим на твоё поведение.

Я вылез из люка и спрыгнул на землю. Летёха стоял расслабленно, но за его спиной ощетинились стволами его бойцы. Да и пушечки у обеих БМП уж очень грозные. И обе на нас смотрят. Тут не забалуешь.

— Кто такие? Откуда и куда следуете? И откуда у вас армейская бронетехника? — засыпал он меня вопросами.

— Если вкратце, я — ходок. Выполнял заказ, а пришлось клиента из рабства доставать. Точнее клиентку. Вот она, — я кивнул на Симу, усевшуюся на броне. — А Бардак в воинской части нашёл. Это к востоку от пузырей. Часть погибла. Все обратились. Могу на карте показать. И вообще, мне бы с начальством твоим поговорить. Сведения очень важные. Там ещё у меня два пленных сидят. Думаю, начальству интересно будет.

Лейтенант заинтересованно посмотрел на Симу, отошёл в сторону и забубнил что-то по рации. Рация взорвалась треском и невнятной речью. Офицер выслушал и опять начал что-то бубнить. Наконец он закончил свой разговор и вернулся ко мне.

— Следуй за нами, — бросил он и полез в БМП.

Как бы хорошо мы ни пообщались, а летёха службу знал круто. Нас зажали между двумя Бэхами, не давая возможности для манёвра, и таким образом доставили к воинской части. Остановившись на плацу мы с Симой выгнали на улицу своих пленников и вместе направились вслед за лейтенантом. Нас провели в здание штаба. Мы поднялись на второй этаж и прошли в кабинет, на двери которого я успел прочитать «Начальник разведки…» Фамилию прочитать уже не успел. Хозяином кабинета оказался высокий подполковник, сразу же окинувший цепким взглядом всех нас, потом кивнувший лейтенанту, чтобы он с пленными подождал в приёмной и, наконец, широким жестом пригласивший нас садиться.

В нескольких словах я объяснил суть дела, подкрепляя свои слова показаниями Симы. Мой заказчик, дядя девушки, занимал достаточно высокое положение в городе, поэтому к её словам подполковник прислушивался с подчёркнутым вниманием. Ну и на закуску в кабинет втолкнули Сивого с его бойцом, который вынужденно подтвердил всё сказанное нами.

Время шло. Пленных увели. Счастливый дядя примчался прямо в воинскую часть, сгрёб в охапку Симу, окончательно рассчитался со мной и, ещё раз поблагодарив, утащил девушку в новую спокойную и счастливую жизнь. Всё произошло настолько быстро, что я даже не успел забрать у неё свой автомат. Так и ушла с оружием. И на кой он ей сейчас? Увели пленников, предварительно вытряхнув из них всё, что только можно. Только я сейчас сижу, допивая неизвестно какую чашку растворимого кофе и смотрю на начальника разведки, мучительно размышляющего, стоит ли организовать рейд на Крытое.

— Понимаешь, Олег, — пряча глаза от меня, наконец, проговорил подполковник. — Не наша это епархия. Это зона ответственности другого мотострелкового полка. Он как раз в той области дислоцируется. Влезем сейчас туда, а потом разборки начнутся, претензии. Да и это ещё полбеды. Тут, главное, прецедент откроем, что можно на чужой территории работать. А завтра они в нашей области начнут порядки свои наводить.

— Так если у нас такая же Тортуга обнаружится, какая разница, кто их под ноль изведёт?

— Не всё так просто. Сожгут они деревню какую-то, докажи потом, что это не нехорошие люди были. Есть кое-какие данные, что те рабовладельцы командованию этого полка отстёгивают, чтобы жить спокойно. Что, думаешь про такой большой населённый пункт, насквозь пропитанный криминалом, никто не слышал? Даже до нас слухи доходили. Не ты первый, кто про это Крытое рассказывает.

— Короче, подполковник, — наконец, поднялся я, — что мог, для этих людей я попытался сделать. Но моих сил было бесконечно мало. Единственное, что получилось, это освобождение двух мальчишек и уничтожение трёх бандитских групп. Без вас туда соваться самоубийственно. А там сотни людей томятся в рабстве. И это в наше время. Я своими глазами видел рынок, на котором продавали рабов. И видел этих людей. Это село больное. Их давно сжечь всех пора. Решай. А я пойду. Мои координаты ты знаешь.

— С Бардаком что собираешься делать?

— Не знаю. Мне он особо не нужен. Хоть и выручил сильно.

— Ладно. Иди. С тобой свяжемся.

Я поднялся и пошёл на выход. В груди росла обида. Я ожидал, что услышав про новоявленную Тортугу, военные вскинутся и тут же помчатся карать рабовладельцев. А тут полное неизвестно что. От бессилья захотелось громко завыть и треснуться головой об стенку. БРДМ одиноко стояла на плацу, грустно глядя на меня своими глазами-фарами. А придержу-ка я пока эту машинку у себя. Глядишь, пригодится. Вот только свободно на ней по городу не поездишь. Запарят остановками, пока до дома доберусь. А если каждый раз в часть доставлять будут, то вообще до дому не доберусь. Пришлось возвращаться к начальнику разведки и выбивать у него бумагу, удостоверяющую, что машина моя и на ней ездить я имею полное право. От остановок это меня не убережёт. Всё равно на каждом перекрёстке тормозить будут, но зато и быстро отпускать.

С бумагой этой провозились часа два. Вот ведь бюрократия! Такая катастрофа по миру пронеслась, а бюрократы как были, так и остались. Как тараканы. Никаким дустом не вытравишь. Как я и ожидал, останавливали меня часто. Один раз даже бумаге не поверили и по рации перепроверяли. Но, наконец, всё-же добрался до своего жилища. Оставил машину во дворе дома, где поселился после катастрофы и поднялся к себе в квартиру. Население города уменьшилось в разы. Кто обратился, кто погиб от зомби, а кого и отморозки поубивали. В первое время много кто голову поднял. И бандиты, и просто разная сволочь, менты даже криминалом занялись. Не верил никто, что власть вернётся.

А когда военные зачистили город и прижали к ногтю всех отморозков, населения хватило только для того, чтобы заселить всего два микрорайона, построенные сравнительно незадолго до катастрофы. Но, зато там были и вода, и электричество, и газ, и канализация, а к зиме ещё и тепло дать обещали. Вот и мне обломилась небольшая однокомнатная квартира на третьем этаже девятиэтажки.

Бросив оружие и ранец прямо в прихожей, я скинул надоевшие берцы, влез в тапочки и прошёл в свои апартаменты. Ну, грязную горку в стиралку, а сам — мыться. Когда я, распаренный и чистый до скрипа, вышел из ванной, кутаясь в махровый халат, жизнь показалась не такой уж и мрачной.

В холодильнике у меня всегда стояло пара бутылок водки, ну и закуска соответствующая. Это для релаксации после ходки самое то. Чтобы сразу пришёл и накатил. Так что, бежать никуда не пришлось. Быстренько сервировал себе стол и уселся, потирая руки. Всё закончилось, заказ выполнен, да и для пленников что мог, то сделал. Налил себе стопарик, подцепил на вилку маринованный помидор и с удовольствием выпил. Хорошо! Налил ещё. А вот после третьей рюмки вдруг снова накатило. Опять вспомнились бараки, рынок рабов, жалкие, потерянные люди, привязанные к перекладинам и дикая, безжалостная, улюлюкающая толпа, наслаждающаяся чужим унижением. Я до белых костяшек сдавил в руке стопку, скрипнул зубами и выматерился. Впервые после ходки я не чувствовал удовлетворения. Вот, вроде, и заказ выполнил, и девушку доставил, и гонорар получил нехилый, а на душе кошки скребут. И водка не помогает. Только хуже становится.

6

Звонок, раздавшийся в прихожей, заставил меня вздрогнуть. Кто там ещё? Ко мне, обычно никто не ходит. Даже заказчики находят меня в баре недалеко от дома, где я сижу каждый вечер, потягивая пиво. А тут, сразу после ходки, да ещё прямо домой. Кому так не терпится? Я открыл дверь и шагнул назад, ничего не понимая. За дверями стояли начальник разведки, с которым я сегодня уже разговаривал и крепкий парень с весёлыми глазами и в камуфляже без знаков различия.

— Пустишь? — для проформы поинтересовался подполковник, перешагивая порог.

— Заходите, — ничего не оставалось, как разрешить. — Разувайтесь. Только тапочек лишних нет.

— А мы не в претензии, — засмеялся парень и стал стаскивать с себя ботинки.

— Пить будете?

— Почему бы не выпить с хорошим человеком, — поинтересовался начальник разведки. — Меня, кстати, Николаем зовут. А это — Костя.

— Чем обязан? — спросил не очень вежливо я, доставая из шкафчика ещё две стопки.

— Разговор к тебе есть.

— Если заказ, то это мимо. Я отдохнуть должен. Тем более, после такой ходки.

— Да нет. Не заказ. Ты наливай. Хлопнем, потом поговорим.

Я разлил по стопкам, и мы выпили.

— А вот сейчас и поговорим, — продолжил подполковник, смачно хрустя огурцом. — Ты, когда уходил, таким выразительным взглядом меня одарил, что и слов не надо было. Понимаю, сволочи мы здесь все зажравшиеся. Да перед начальством гнёмся и шагу без одобрения ступить не можем. Не перебивай, дослушай. В целом, ты прав, конечно. Но ты судишь с точки зрения гражданского человека. Ты вправе поступать так, как сочтёшь нужным. И никто тебе не указ. Если, конечно, криминала в твоих действиях нет. А мы — люди военные. Вся жизнь по приказу. И никуда от этого не денешься.

— И вы пришли сюда, чтобы мне это сказать? Могли бы не утруждаться.

— Подожди. Не лезь в бутылку. Я к чему веду? Если мы, как воинская часть, не можем ничего сделать на чужой территории, то кто мешает какой-нибудь организованной группе Робин Гудов совершить налёт на это Крытое, освободить рабов и сжечь там всё нахрен?

— У меня нет таких. Я одиночка.

— А вот это другой разговор. Костя — командир разведывательно-диверсионного взвода. Но, ведь, там, в Крытом, об этом никто не знает. Правда?

— Я думаю, никто.

— И то, что его люди это бойцы Российской армии, тоже никто не знает, если они сами не скажут. Одна загвоздка: на штатной бронетехнике они туда появиться не могут. А вот на тех БТРах, которые вы в той части видели, самое то.

— С нами ещё хотят ребята из спецназа пойти, — вставил Костя. — Когда этого Сиплого допрашивать стали…

— Сивого.

— Что?

— Сивого, а не Сиплого.

— А, ну да. Так вот, этот Сивый такого нам рассказал, что волосы дыбом. И, самое главное, рассказывал, как само собой разумеющееся. Как будто, так и надо. Вот ребята и поднялись. Много кто захотел рассчитаться с этими сволочами. Да только большой толпой уж слишком заметно будет. И до поры тихо не получится. А небольшой группой против целого посёлка бандитов тоже рискованно. Вот и отобрали профессионалов сорок человек. То есть пойдут только самые подготовленные. Те, кто один десятерых в бою стоит.

— А начальство вам по голове не настучит за самодеятельность?

— Начальство в курсе. Его задача делать удивлённое лицо. Мол, ничего не знаю, мои все в части сидят и вообще, у нас полк на БМП и никаких БТРов у нас нет и никогда не было. Тем более у тех бронников и маркировка и эмблемы не нашей части.

— В принципе, идея неплохая. А от меня что надо?

— Ты поведёшь нас. Всё-таки уже и в той части был, и в Крытом всё знаешь.

— Идёт. Когда выходим?

— Завтра с утра и пойдём.

— Что ж. Тогда с этим повременим. — Я закрутил пробку на бутылке и убрал водку в холодильник под гручтными взглядами вояк. — На чём поедем?

— Есть у нас один знакомый на КАМАЗе тентованном. Вот на нём и на твоей БРДМке. Случись что по дороге, ты нас со своих стволов и прикроешь. А в той части уже на нормальную бронетехнику пересядем.

Больше засиживаться не стали. Нужно было готовиться к выходу, да и отдохнуть хоть немного не мешало. Гости ушли, а я достал из стиральной машинки горку, развесил её для просушки и занялся оружием.

Рано утром я, подхватив своё оружие и рейдовый ранец, вышел во двор. БРДМ стоял на своём месте, весь в каплях конденсата. Ночи были по осеннему холодные и конденсату набралось густо. Но ничего. Сейчас заведём двигатель, прогреем и просохнет всё. Открыв ключом люк, я покидал внутрь свои пожитки, сел за руль и повёл машину на выезд из города. Тентованный КАМАЗ увидел издалека. Рядом ошивалась достаточно крупная толпа народа, разномастно одетая. Там и натовский мультикам, и российская флора и горка. Ну да. В своей форме же на такой операции светиться не будут, вот и одели, кто во что горазд. Но это даже лучше. Типа сборище Робин Гудов — правдолюбцев. Меньше стрелок на наш полк. Человек сорок крепких мужиков спокойно перекуривали, наблюдая за приближающейся БРДМкой.

— Ну, ты, Олег и мастер спать! — подшутил надо мной Костя.

— Так, я только вчера с ходки. Даже не отдохнул толком.

— Да ладно. Давай, принимай людей в боевое отделение. Не против, если я на место командира сяду?

— Садись.

Костя дал команду на посадку. Люди, возбуждённо гомоня, полезли в кузов КАМАЗа. Ко мне тоже набилось, как сельди в бочку, человек восемь. Лучше всего было тому, кто сидел сейчас в подвесном сидении стрелка-оператора. Хоть никто локтями не толкал, да и дышать посвободнее.

К воинской части подъехали часа через три, когда анекдоты и шутки уже кончились, и половина личного состава уже дремала, покачиваясь на ухабах. Не мудрствуя лукаво, я сразу направил своё машину в ворота, проехал по части и заехал на территорию парка боевой техники. Следом заехал КАМАЗ с бойцами. Мужики шустро выпрыгнули из кузова и рассосались по территории. Парк зачистили быстро, несколько человек сноровисто подняли выбитые мной ворота и перегородили ими заезд.

Я даже залюбовался их слаженной работой. Мы с моим детским садом провозились гораздо дольше. Это при том, что тогда ворота были закрыты и зомби на территории было гораздо меньше. Бойцы живо отобрали себе четыре БТРа и стали готовить их к боевому выходу. Всё делалось легко и играючи. Аж зависть берёт. Перебрасываясь шуточками, двое дюжих парней крутили ручку насоса, заправляя подъезжающие боевые машины.

— Осталось по боеприпасам определиться, — подошёл ко мне Костик.

— Сейчас на склады проскочим, загрузимся.

КАМАЗ оставили в парке, а сами загрузились на БТРы и такой колонной двинулись на выезд… Когда растащили створки ворот, перекрывающих заезд на территорию парка, за ними оказалась неслабая толпа зомбаков, собравшихся на звуки голосов. Не тратя патронов, просто проехали через них, заехали на складскую территорию и остановились возле давешнего склада. Радостно гомоня, бойцы отстреляли забредших сюда заражённых, заскочили на склад и разбрелись между рядов штабелей из ящиков с патронами. Всё-таки хорошо иметь дело с профессионалами. Быстро отыскали ящики с нужным калибром и зарядные станки, весело, с шутками и прибаутками набили ленты и зарядили пулемёты. И всё это без лишней возни и суеты. Быстро, чётко и ловко.

Прошло всего часа два с того момента, когда мы заехали на территорию воинской части, и вот уже передо мной воинское подразделение, готовое к бою. Шутки прекратились. Бойцы стали спокойными и сосредоточенными. Костя расстелил прямо на броне карту.

— Смотри, Олег. Вот мы, вот Крытое. Предлагаю остановиться, не доезжая до села и ножками пробежаться, посмотреть, что да как.

— Поддерживаю. Остановку лучше сделать вот здесь. Там лощина большая, и холмы качественно прикрывают.

— Тебе виднее. Ты здесь, наверное, успел полазить.

— Ты даже сам не знаешь, насколько ты прав. И полазил, и побегал, и покувыркался.

— Так тебе и карты в руки. Давай в голову колонны и веди.

Мне в машину определили стрелка-оператора, а остальные бойцы расселись по бронетранспортёрам. Я уселся за руль, когда к моей машине подошёл один из спецназовцев.

— Подожди. Ну-ка вылезь.

— Что случилось?

— Рацию настрою. Чтобы все на одной волне были.

Ну, точно! На боевых машинах рации стоят. Привык в одиночку по степи бегать, о рации и мысли не было. Наконец, связь была установлена, и я повёл колонну в степь. Направление выбрал наикратчайшее, без дорог. Техника у нас мощная, к бездорожью приспособленная, так что дороги нам особо не нужны. Петляли между холмами, объезжали овраги, которые даже для наших машин были непреодолимы. Когда впереди показался конный отряд из пяти человек, ведущий группу пленных, я даже присвистнул от удивления. Конники, увидев боевые машины, сбились в кучу, всматриваясь из-под приставленных козырьком ладоней в бронетранспортёры, которые приближались к ним. Ну, надо же! Совсем страх потеряли. Выходит, действительно, местные вояки крышуют эту Тортугу. Вон, никакого волнения. А, ведь, считай, с поличным поймали. Рабы — серьёзное преступление.

— Всем внимание! — схватил я микрофон рации. — Берём группу на лошадях!

Бронетранспортёры развернулись веером и охватили группу со всех сторон. Некая нервозность в поведении бандитов проявилась только тогда, когда из боевых машин горохом высыпался десант, с ходу взяв на прицел всадников.

— А ну с коней на землю! — скомандовал Костя и одним движением выдернул из седла ближайшего.

Бандиты попрыгали на землю и, ничего не понимая, подняли вверх руки.

— Мужики! — заговорил один из них. — Вы из какого подразделения? Если от Короткова, то администрация Крытого с ним вопрос уже решила. Или нет? Вот, падлы! Неужели бабки зажали? Давайте сейчас договоримся.

— Откуда люди? — хмуро поинтересовался Костя.

— На дороге перехватили. В город ехали на автобусе. Придурки, городской жизни захотели.

— Ты старший?

— Я. Серый я. Может, слышал?

— Сейчас послушаю, — Костя кивнул бойцам и потащил за шиворот Серого к своему бронетранспортёру.

Бойцы согнали остальных бандитов в кучу и быстро их расстреляли.

— Вы что творите? — забился главарь. — Что за беспредел?

— Это ты полный беспредел, — подошёл я поближе. — Это вы беспредел творите. Люди ехали в город в надежде на новую жизнь, а тут ты со своими отморозками.

— Охотник? — удивился бандит.

А я, оказывается, пользуюсь популярностью. Знают меня там, в Крытом. Лично я этого Серого в упор не помню.

— Откуда меня знаешь?

— Да твоя фотография на каждом столбе висит. За тебя награда объявлена.

— Что ты гонишь! Я своё фото никому в Крытом на память не оставлял.

— В службе безопасности был?

— Был.

— Вот там тебя и сфотали. Там скрытая камера. Всех посетителей фотают на всякий случай.

— Короче, я так думаю, ты уже понял, что попал.

— Понял.

— Тогда рекомендую в партизана не играть.

— Я всё расскажу, — замотал головой Серый.

И рассказал. После того, как мы с детским садом бежали из села, особо никто не всполошился. После шума возле бараков, когда погибли охранники, нарвавшись на мою растяжку, пропало только двое пацанов. Остальных быстро отловили. Так что находка их была, скорее, делом престижа. Привычно назначили денежную премию за поимку и всё. Основные силы были брошены на того, кто на бараки напал. И, что самое интересное, никто не связал поначалу эти два дела воедино. И только после того, как от отправившихся по следам беглецов трёх групп осталось только четыре человека, вернувшиеся сильно пощипанными и рассказывающие просто удивительные истории про супермена, выкашивающего банды даже не пригибаясь, дела, наконец, додумались свести воедино. И вот тут выяснилось, что я пропал из села. Причём через КПП я не проходил, это однозначно. После этого мои акции резко возросли, как говорилось когда-то. То есть моя голова в разы подорожала. Поэтому этот Серый и удивился, увидев меня недалеко от Крытого.

Дальше я предоставил вести допрос Косте, просто присутствуя рядом. В принципе, ничего нового он не рассказал. В селе вчера крупные поминки прошли. Поминали убиенных мной бандитов. Особенно Большого. Оказывается, в крупном авторитете был. И так глупо подставился. Ещё все гадали, куда пропал Сивый. Тоже на меня потихоньку грешить стали. Но не это главное. А главное то, что после поминок практически все банды были в селе. Ну, может, одиночки какие, с утра ушли, да мелочь, вроде Серого. И то от безденежья даже на похмелье не посмотрели. А основная масса похмелялась по кабакам. Короче, Серый свою жизнь отработал, поэтому расстреливать его пока не стали, а связали и бросили ко мне в БРДМ. Туда же поместили и часть пленных. Остальных рассовали по БТРам. Не бросать же их посреди степи.

Мы с Костиком лежали на вершине холма и рассматривали в оптику Крытое, простирающееся перед нами метрах в двухстах. Ясно были видны посты на стенах, КПП со скучающими часовыми и вялое движение на улицах.

— Что думаешь? — повернулся ко мне Константин, опуская бинокль.

— Нам частный сектор пока не нужен. Все банды в центре по кабакам тусуются. Да и проживают в центре. Главное, банды уничтожить. Потом власти наказать. И, естественно, слинять, пока войска не подошли. Ведь так?

— Да. Не хотелось бы с местными военными связываться. Ещё не хватало убивать друг друга. Парни не виноваты, что у них начальство гнилое.

— Значит, можно одновременно обстрелять с КПВТ все четыре КПП, ворваться в село, сразу проскочить к центру и начать чистить кабаки и гостиницы. Там и особо вычислять не надо, кто бандит, а кто нет. Во-первых, они отстреливаться будут, а во-вторых, там нормальных нет. Отморозки сплошные.

— Принимается. Пошли назад. Надо машины расставлять.

Вернувшись назад, Костяопределил каждому свою позицию, расписал вероятные цели, задачи первой и второй очереди и окончательную задачу всего подразделения.

— Всем всё ясно? — наконец, закончил он, вопросы есть?

Вопросов не оказалось. Освобождённых пленников оставили до поры в лощине, наказав никуда не ходить и дожидаться нас, сунули им сухой паёк, чтобы от голода не мучились, и занялись своими делами. Все спокойно и деловито рассаживались по бронетранспортёрам, готовясь к бою. Мне было определено место рядом с БТР Константина. Заняв позицию напротив западного КПП вне видимости охраны, мы приготовились ждать докладов о готовности от других групп. Ожидание нервировало. Хотелось, чтобы уже хоть что-то началось. Наконец, группа, занявшая позицию напротив самого дальнего, восточного КПП доложила о готовности.

— Начали! — скомандовал Константин, и БТР, рыкнув мотором, бросился вперёд.

Я выжал сцепление и, врубив скорость, тоже помчался следом. Бронетранспортёр выскочил перед КПП на прямую наводку и первой же очередью из КПВТ буквально снёс баррикаду вместе с защитниками. Нашей помощи даже не понадобилось. Не останавливаясь, БТР рванул по дороге в село. Народ, попадающийся по пути, с необыкновенной скоростью прыскал в переулки. Где-то на юге раздались заполошные автоматные очереди. Опять басовито отозвался КПВТ. Снова автомат, разрывы гранат, кажется, РГД-5 и опять бешеная перестрелка.

Бронетранспортёр Кости вырвался из частного сектора и открыл огонь из пулемёта по выбегающим из кабака бандитам. Бойцы быстро десантировались и, умело рассредоточившись, стали теснить противника. Из казино напротив ударили несколько автоматов. Мой стрелок-оператор развернул башенку БРДМ и всадил туда очередь из КПВТ. Живого после такой очереди там вряд ли осталось. По крайней мере, больше никто не стрелял.

С восточного КПП так же доносилась заполошная стрельба, а на северной стороне вспыхнул ожесточённый бой.

— Олег! — услышал я по рации голос Кости. — Давай на север. Там ребятам тяжеловато приходится. Ударь в спину.

— Принял! — ответил я и вывернул на улицу, ведущую к северному КПП.

По броне противно застучали пули. Мой стрелок засуетился, разворачивая башню, и огрызнулся огнём из КПК. Впереди показались бандиты, которые, не замечая нас, отстреливались от наседавших бойцов. Мы открыли стрельбу, не дожидаясь, когда на нас обратят внимания, Противник заметался в панике, оказавшись между двух огней и вояки моментально воспользовались его замешательством. Помощи нашей здесь уже не требовалось, и я развернулся опять по направлению к центру. А ребята дело своё знали туго.

Основное сопротивление было уже сломлено и бойцы сгоняли на центральную площадь разрозненные группы, деморализованные и испуганные. Бандиты, поняв, что сопротивляться бессмысленно, массово бросали оружие и сдавались. Правда, не все. Оставались очаги сопротивления, где засели особо упёртые, решившие продать свою жизнь подороже. Ну, с ними разбирались быстро. КПВТ перемалывали такие очаги вместе с обороняющимися, превращая их укрытия в фарш. Костя стоял на броне, руководя процессом сортировки пленных. Я подъехал поближе, вылез из люка и перебрался к нему.

— А вояки они не очень, — поделился я своими соображениями. — Бой и полчаса не продлился.

— Этого следовало ожидать. Куда им со стрелковкой против крупняка и брони? Да и воевать они здесь, по большому счёту, привыкли с мирным населением. Сколько в той деревне, на которую они налёт делают, огнестрела? Хорошо, если штук пять стволов, да и то охотничьи ружья. А мои люди — профи. Огонь и воду прошли. Естественно, что для них эти аника-воины на один зуб.

— Что дальше делать будем?

— Мои люди поехали рабов собирать. Тут, что ни дом, как минимум, персональный раб. Вот при их помощи будем определять степень вины пленных. Но, скажу сразу, не меньше половины — расстрел, к бабке не ходи. Это, что касается бандитов. А ещё и степень вины местных установить надо. Блин! Времени катастрофически не хватает! — Костя сунулся в БТР, вытащил коробочку микрофона рации на кручёном шнуре и дунул в неё. — Клон! Что там у вас?

— Вскрываем двери. Забаррикадировались гады!

— Поторопитесь.

— Стараемся.

— Что там? — поинтересовался я.

— Местные руководители забаррикадировались в администрации. Вот, выковыриваем.

— А не проще гранату закинуть, или дверь взорвать? Ну, покалечит, ну, убьёт. Не жалко таких тварей.

— Хотелось бы принародно повесить. Чтобы следующие помнили, что бывает, когда с бандюками в одну дудку дуешь.

— Ну да. Воспитательный эффект бы не помешал.

— Взломали дверь, — прохрипела рация. — Выводим.

Из дверей администрации раздался возмущённый визгливый голос, потом на крыльце показались бойцы, вытаскивающие нескольких, ополоумевших от страха господ в костюмах и галстуках. Даже непривычно как-то такую одежду в наше время видеть. Один из них визгливо кричал, пытаясь вырваться из рук дюжего парня, спокойно удерживающего это тщедушное тельце.

— Ты кто? — спрыгнув с брони, подошёл к нему Костя.

— Я заместитель главы администрации села! — постаравшись приосаниться, пафосно заявил визгливый.

— А где сам глава?

— Он отъехал по делам!

— Его что, в Крытом нет?

— Нет! И в его отсутствии я исполняю обязанности главы.

— Ну, значит, и ответственность в его отсутствие нести будешь, как глава.

— Что это значит? Какое вы имеете право? И вообще, кто вы такие? С полковником Коротковым у нас всё ровно!

— А мы не военные и никакого полковника Короткова не знаем. Мы — народные мстители. Можешь нас так называть.

— Какие ещё мстители? Вы что несёте? Вы знаете, что вам за это будет?

— Всё! Заткнись. Надоел. А это кто такие?

Мы с Костей подошли к остальным, так же невежливо вытащенным из здания. Выяснилось, что эти испуганные господа и есть вся администрация. Они не возмущались, не шумели, а просто стояли, съёжившись и стараясь быть незаметней. Один из них, дородный мужчина в очках, постоянно закатывал глаза и тяжело дышал, вытирая носовым платком испарину на бледном лице. Оказалось, он был главным бухгалтером. Костя толкнул его к бронетранспортёру, а остальных передал бойцам.

— Костя, — подошёл один из вояк к нам, — здесь один чел с тобой побазарить хочет.

— Блин, Славик, ты всего час, как в бандитском селе, а уже как бандит разговариваешь!

— Я всегда так разговариваю. Просто ты не замечал. Так что мне с тем челом делать?

— Кто такой?

— Говорит, что он начальник службы безопасности, и что у него важные сведения..

— Ладно. Рабов доставили?

— Те, кто в селе был, все здесь. Скоро с окрестностей с ферм привезут.

— Тогда займитесь сортировкой бандитов. Кого расстрелять, а кому просто руки-ноги переломать. И поищи, на чём администрацию повесить. А этого безопасника давай. Послушаем, что он сказать хочет.

Слава скрылся в толпе и, вскоре, появился с невысоким неприметным мужичком, В котором я узнал того следователя, что совсем недавно меня допрашивал. Следак тоже меня узнал, и в его тусклых глазах на мгновенье сверкнул огонёк удивления.

— Я так и думал, — констатировал он. — Без вас не обошлось. Я сразу почувствовал, что вы человек проблемный.

— Так что вы хотите мне рассказать? — прервал его Костик.

— Может, пройдём в какое-нибудь более спокойное место? Информация слишком серьёзная.

— Хорошо. Пойдём в здание.

Мы прошли в здание администрации, выбрали первый попавшийся кабинет и расселись на стульях вокруг канцелярского стола.

— Так что вы хотели мне сказать? — уточнил Костя.

— Я хочу поменять информацию на гарантию своей жизни.

— А стоит ли она столько?

— Стоит.

— Ну, рассказывай, а мы посмотрим. Обещаю, что оценю по достоинству. Если она действительно того стоит, жить будешь. Слово офицера.

— Те, кого вы здесь сейчас повязали, так, мелкие сошки. Ну, постреляете их. От этого ничего не изменится.

— А от чего изменится?

— Основных фигурантов здесь нет. Те, кто воротит этим бизнесом, от кого зависит благосостояние Крытого и функционирование рынка рабов, сейчас в другом месте находятся.

— И кто это?

— Карл, Слива, Тёмный, Адик. Это те авторитеты, под которыми все банды ходят. Кроме одиночек, конечно. Без них тут и ворона не пролетит.

— И где они?

— На боях.

— На каких ещё боях?

— Километрах в пятидесяти отсюда есть Колизей. Удобное такое место, природный цирк, своеобразный. Ровная площадка, окружённая холмами. Там каждую неделю проводятся гладиаторские бои. Отбираются самые крепкие из рабов и увозятся туда. В том месте посёлок небольшой был до катастрофы. Ну а сейчас местных всех выгнали, построили бараки для бойцов, тренировочные площадки, тренажёры. Даже кузница есть, чтобы оружие для боёв делать. Ну, там, мечи, сабли, кинжалы разные. Короче, целая индустрия. И туда на бои стекаются сильные мира сего со всей области. Вся мразь в одном флаконе. Ставки делают. Играют по крупному, короче. Вот если вы всех их разом накроете, то тогда всю работорговлю под корень извести можно будет. А так, это село спалите, в другом всё по новой начнётся. Полковник Коротков, кстати, со своим начальником штаба, тоже там. Редкостные сволочи. Он на наркоте с самой катастрофы сидит. Да и сам рабовладелец крупный. Там, у них в полку, вообще люди нормальные, адекватные. А вот командир гнилой.

— Покажешь, где это?

— Покажу.

— Слушай, а что же ты, такой радеющий, на этих упырей работал? — поинтересовался я. — Меня допрашивал, даже в камеру поместил.

— Хотел бы, вы бы из этой камеры не вышли бы, — бледно усмехнулся начальник службы безопасности. — У вас нестыковка с мальчишкой была. Вы думаете, что я вот так взял и сразу поверил, что пацан убежал? Если бы действительно побег был, он бы пару часов в Крытом не продержался. Уж бесхозного паренька быстро бы к рукам прибрали. А это мимо нас бы точно не прошло. Всех рабов регистрируют в обязательном порядке. Но я глаза на это закрыл. Да и не приоритетное это дело было. В приоритете — нападение на бараки с рабами и гибель охранников. Каюсь, не связал взрывы возле бараков с вами. Уж слишком хорошее алиби вы себе подготовили.

— Случайно получилось. Повезло.

— Вы думаете, мне самому всё это приятно было? Я до катастрофы следователем был. И неплохим. А тут… — он махнул рукой. — Чем-то на хлеб зарабатывать нужно было. Я, можно сказать, жертва обстоятельств. Самому тошно было на всё это смотреть.

— Слабенькое оправдание.

— А я и не оправдываюсь. Самому мерзко. По ночам напивался, как свинья.

— Костя! — вбежал в кабинет Славик. — Вот вы где! Там готово всё.

— Сейчас выходим.

Мы вышли на крыльцо. Порядок на площади был уже восстановлен. Бандитов почти не было. Так, небольшая толпа избитых жалких существ, жалась у стены. С арки, что венчала выход из парка напротив здания администрации, свисали несколько верёвок с петлями на концах.

— Кого вешать-то? — деловито поинтересовался Славик.

— Всех членов администрации, кроме бухгалтера. Он пусть свои приходно-расходные книги берёт и ко мне в БТР грузится. Пока поживёт. Нам он как свидетель понадобится. А бандитов куда дели? Их же больше гораздо было.

— А за околицу вывели, да расстреляли. Там же сплошные отморозки. На них клеймо ставить некуда было. Вот эти, — Славик кивнул на избитых, — ангелы по сравнению с ними.

— Ладно, давай, с администрацией заканчиваем и поехали. Мы ещё не закончили.

— А с рабами что делать?

— Раздели по направлениям, конфискуй у местного населения грузовики, и пусть по домам едут.

Казнь прошла как-то обыденно. Даже, кажется, на местных и впечатления особого не произвела. Ну да. Они здесь к жестокостям привычные. И не такое видали. Члены администрации, правда, обмочились со страху, пока их к арке тащили. Но, что заслужили, то и получили. Люди молча расходились по домам, переваривая перемены, произошедшие в их жизни. А перемены крупные. Ведь теперь самим работать придётся. Рабов больше не будет. Вряд ли они опять захотят рисковать. Видели ведь, что за это бывает. С бандитами ещё и несколько рабовладельцев расстреляли, кто покрупнее. В качестве назидания, так сказать. Пусть ещё радуются, что легко отделались. В планах было всё село сжечь и всех перестрелять, одних детей оставить. Но не стали особого греха брать на душу. И так слишком кроваво вышло. Мы — люди всё-таки. И все эти процедуры нам тоже мало приятных впечатлений доставили. Это, как ассенизаторы. Противно, но надо.

Спровадили бывших рабов на конфискованных у местных машинах. Местные кое-где, пытались протестовать, но у них никто не спрашивать и не собирался. Хоть небольшая, но компенсация за причинённые страдания и унижения. Сколько ещё поумирало тут, не дождавшись освобождения? Не забыли и тех, кого оставили в лощине. За ними тоже машину отправили.

Избавившись, таким образом, от балласта, мы опять заняли свои места в боевых машинах и поехали смотреть тот саамы Колизей. И название-то, какое выбрали! Колизей!! Точно, кто-то там у них историей древнего Рима увлекался. Дорогу уже успели накатать. Видать, привычный маршрут для некоторых. Ну, надо же, три дня был в этом Крытом, а про гладиаторские бои не слышал. Думал, что всё узнал. А выяснилось, что всё, что я там видел, всего лишь ширма. Всё намного глубже и сложнее оказалось. Хорошо, подвернулся нам этот начальник службы безопасности. И ведь действительно профессионалом оказался. Как он меня на Симе поймал. Захотел бы, за эту ниточку потянул, быстро бы меня расколол.

Вот только смущает меня, что там командир местного полка будет. Так ведь недолго и конфликт между воинскими частями спровоцировать. А это маленькой войной попахивает. И достаточно интенсивной. Тут ведь не две банды бандюков стрелковым оружием бодаться будут. Здесь и калибры разные, и артиллерия, и бронетехника. Да и народу с обеих сторон полно. Малой кровью точно не обойдётся. И у Кости не спросишь. Он в своём БТРе едет, а я в БРДМке руль кручу. В этот раз ехать пришлось в хвосте. Дождя давно не было, и я на своей шкуре испытал, что значит ехать за четырьмя бронетранспортёрами. Пыль забивалась в уши, глаза, оседала толстым слоем на лице и скрипела на зубах. Наверху в башенке чертыхался наводчик-оператор, которому тоже приходилось не сладко.

Наконец, колонна сбросила скорость и остановилась. Бойцы выбрались из брони, а Костя подошёл ко мне.

— Ну, что, сбегаем, посмотрим? — поинтересовался он, дождавшись, когда я отплевался от пыли.

— Побежали.

Дело привычное. Сопка ваша — сопка наша. Рядом сопел начальник службы безопасности. А он в неплохой физической форме! Выглядит заморышем, а темп держит. Жилистый. У одного из холмов безопасник затормозил и полез наверх.

— Куда? — окрикнул его Костя.

— За холмом Колизей.

— А, ну тогда полезли.

Мы взобрались на вершину и, улегшись, осторожно подползли к гребню. Уже стал слышен сдержанный гомон толпы, женские голоса и шум двигателей автомобилей. Я достал свой монокуляр и посмотрел вниз. Место действительно было примечательным. Сравнительно ровная площадка, вытоптанная множеством ног, была окружена холмами, сходящими вниз этаким амфитеатром. На склонах с нашей стороны были оборудованы террасы, на которых стояли сервированные столы. Разношёрстная публика сдержанно выпивала, поглядывая вниз и ожидая начала представления. Между столиками неслышимыми тенями сновали официанты. Тут же был оборудован бар, а еле слышно работающий японский генератор поддерживал работу нескольких холодильников.

У подножья холмов ровными рядами стояли бараки, а в загонах разминались у различных снарядов рабы, которым вскоре предстояло сражаться на арене. Неподалёку раскинулся небольшой посёлок, домов, так, на пять. Даже отсюда было видно, что дома подновлены и несут следы недавнего ремонта. Тут же была оборудована автостоянка с припаркованными джипами крутых марок. Ну, прямо, идиллия. Хорошо отдыхают, сволочи.

7

Я оглядел гостей. Публика действительно различная. Тут и боровы, с несколькими подбородками, с трудом размещающие за столом свои животы, и крепкие подтянутые мужчины с волчьими взглядами и серые неприметные личности с повадками убийц. Женская половина в подавляющем большинстве была представлена смазливыми малолетними девчонками, разговаривающими между собой высокими визгливыми голосами и так же визгливо смеющимися. А вон и наши военные. Двое в камуфляже расселись за столиком, по-хозяйски оглядываясь вокруг. Один был плотным, крепко сбитым, с красным лицом и носом, изборождённым синими капиллярами. Ну, ясно. Любитель выпить. И очень хорошо выпить. А второй, явно наркоман. Болезненная худоба, суетливые движения, постоянно облизываемые губы и насморк, судя по натёртому носовым платком носу. Явный наркоша. И, если верить начальнику службы безопасности, это и есть полковник Коротков. Аж руки зачесались врезать сейчас по этой мрази из «Грозы». И, судя по всему, не у меня одного. Вон, как Костик скрипнул зубами и отнял от глаз бинокль внезапно задрожавшими руками.

— Что делать будем? — поинтересовался я у Константина.

— Они все с этой стороны сидят. Заезд в амфитеатр вон там. Думаю, два БТРа влетают на арену и сразу берут на прицел всю эту публику. Основные силы атакуют отсюда и сразу всех вяжут. Думаю, сопротивления оказывать не будут под прицелом КПВТ.

— А то, что твои люди окажутся на линии огня, это как?

— Мои люди профессионалы. Под прицел не полезут. Как подойти знают.

— Так чего тянуть-то. Или хочешь гладиаторские бои посмотреть?

— Уволь от этого. Пошли.

До БТРов добежали быстро. Костя сразу собрал личный состав и быстро поставил задачу. Люди стали проверять оружие и готовиться к выходу.

— Погоди, Костя, — отвёл я его в сторону. — Мы одну вещь забыли.

— Какую?

— А население посёлка? Те, кто гладиаторов в бараках держали, охраняли, чтобы никто не убежал, наказывали за то, что плохо тренируется?

— Точно! Как я сразу не додумался? Бери пятерых десантом на БРДМ и сразу за двумя БТРами влетай в амфитеатр. Пока мы с дорогими гостями разбираться будем, ты на прицел посёлок возьми, дай пару очередей из КПВТ по крышам, а десант пусть посёлок да бараки прошерстит, всех работников этой сферы развлечений в кучу сгоняет. Там профессиональных убийц нет. Одни быки. Так что пятерых тебе за глаза будет. Думаю, и гладиаторы вам в этом с радостью помогут. А стрельба ваша и нам службу сослужит. Психологический эффект ещё никто не отменял. Когда они увидят, как от крупняка ошмётки от крыш полетят, так это каждого проймёт до печёнок.

— Идёт. Назначай людей мне в десант.

Костя отошёл к своим людям и, вскоре, ко мне подошли пятеро ребят из спецназа.

— Олег, — проговорил один из них. — Костя сказал, что мы в твоё распоряжение поступаем. Что делать-то?

— У нас отдельная часть операции. Гладиаторов будем вызволять.

Я присел на корточки и ножом стал рисовать схему расположения строений Колизея. Вместе мы продумали план налёта, обсудили несколько замечаний, кое что приняли во внимание, кое что отмели и стали рассаживаться в машину.

— Да уж, — проворчал один из них, — не для наших габаритов машинка.

— Кто же виноват, что вас таких мамы вырастили, — ответил я.

— Зато мы большие и добрые. И обижать нас никому не хочется, — под общий хохот резюмировал второй спецназовец, втискиваясь в БРДМ. — Кучер, трогай!

Шутники, блин. Я завел машину и поехал следом за бронетранспортёрами. В туче пыли было видно, как бойцы уходят в холмы, растянувшись цепочкой. Лица сосредоточенные, уверенные, автоматы на груди готовы к бою, движения чёткие, выверенные. Профессионалы, сразу видно. На мгновение даже стало жаль наших клиентов. Мало им не покажется.

Следом за двумя бронетранспортёрами мы влетели на арену и, объехав их, сразу же рванули к посёлку. Охрана рабов выскочила наперерез нам, и тут же в башне заработал КПК, выкашивая противника. Пробив корпусом загородку загона для гладиаторов, я ударил по тормозам, бойцы, толкаясь и матерясь, выскочили из тесного нутра боевого отделения, сразу же рассыпаясь по местности, а стрелок-оператор стеганул по крышам домов посёлка очередью из КПВТ. Куски крыш полетели в воздух, где-то зазвенело выбитое стекло, и кто-то истошно закричал. Бойцы принялись за прочёсывание посёлка, сгоняя людей к окраине. Я объехал дома с другой стороны, и стрелок опять ударил по крышам. Опять крики и ошмётки крыш в воздухе.

А Костя оказался прав. Гладиаторы активно подключились к зачистке посёлка. Тем более, что охранники, напуганные очередями из КПВТ, так и не решились воспользоваться своим оружием, и сразу бросали его на землю. Вот только бывшие рабы гуманностью похвастаться никак не могли. Зуботычины и пинки так и сыпались на тех, кто недавно ещё считал себя хозяином жизни. Со стороны холмов раздалось несколько автоматных очередей и потом и там всё стихло. Видать, и у Кости всё складывается.

Я выехал к арене Колизея и стал рассматривать трибуны в свой монокуляр. А зрелище презабавное. Все важные гости, ещё недавно расслабленно потягивающие винцо и властными жестами отдающие команды официантам, сейчас лежали носом в пыльную траву. А начальник штаба Короткова видать, пытался качать права и сейчас злобно зыркал вокруг, зажимая носовым платком обильно кровоточащий нос. Наверное, думал горлом взять, а не получилось.

На общей волне прошла команда БТРам, и, вскоре, на арену выехали и две оставшиеся боевые машины. Бойцы потихоньку стали спускать арестованных вниз. Сразу шла сортировка. Руководителей администраций окрестных сёл — в одну сторону, крупных рабовладельцев и криминальных авторитетов — в другую. Нашёлся здесь и глава Крытого. Тоже фанат гладиаторских боёв, оказывается. Смена декораций была настолько быстрой и неожиданной, что наши пленники пока так ничего не поняли. Поэтому гонор ещё не поутих. Кто-то предлагал решить вопрос деньгами, кто-то ссылался на свою власть, но одно было общим. Никто из них не допускал и мысли, что наказание в данном случае будет неотвратимым.

Руководителей населённых пунктов набралось человек шесть. Ну, до кучи, ещё и полковник Коротков со своим начальником штаба. Итого восемь человек. Их отвели в сторону, а остальных, вместе с бывшими охранниками и надсмотрщиками отдали гладиаторам. Зрелище, конечно, было не для слабонервных. Но и рабов понять было можно. Люди, волей каких-то мразей обречённые на то, чтобы умирать и убивать друг друга на потеху публике, достаточно настрадались. И сейчас они вымещали весь свой страх на своих бывших тюремщиках и на тех, кто каждую неделю наслаждались их страхом.

Когда всё было кончено, Костя махнул рукой в сторону автостоянки, полной внедорожников и разрешил бывшим рабам уезжать по домам. Обрадованные и оглушённые неожиданно свалившейся на них свободой, люди набивались в машины и разъезжались. Вскоре мы остались только с напуганными до полуобморочного состояния пленниками. Только недавно они были хозяевами мира, одним щелчком пальца распоряжающиеся чужими жизнями, а тут, вдруг, вдруг лишились всего, и ещё вопрос, сохранят им жизнь, или нет.

— Костя, — поинтересовался я, — а нахрена они тебе?

— В часть отвезу.

— И зачем? Ты же так всех раскроешь. Сразу станет понятно, что вы не вольные стрелки, а военнослужащие.

— А это уже не имеет значения.

— Как это так?

— А вот так. Мы же ехали гражданских усмирять, да наказывать. А выяснилось вон что. Этот Коротков, оказывается, полностью в этом деле замешан. Тут же не просто крыша. Тут создание преступного сообщества. А это уже серьёзное преступление. И кто преступник? Командир боевой части! Полка, который по приказу этого самого Короткова, может всю область в крови утопить или на колени поставить.

— Ну, ты прямо загнул!

— А что, аппетит приходит во время еды. Тем более, что он наркоман. Где вероятность, что через пару месяцев в его одурманенном наркотиком мозгу не возникнет идея создать в области какой-нибудь султанат с собой любимым во главе? И начальник штаба у него ему под стать. Алкоголик. Они уже крупные рабовладельцы. А дальше — больше. Судить его будем.

— Ну, ладно они. А остальные зачем?

— Бухгалтер — покажет, какие доходы от продажи рабов поступали Короткову в карман. А главы администраций, это свидетели. Думаю, они много чего вместе с полковником проворачивали. Вот и дадут показания.

— А Серый вам зачем?

— Какой Серый?

— Да которого мы первым взяли. Он у меня уже, наверное, обгадился в моей БРДМ.

— Я про него и забыл уже. Отпусти его подобру-поздорову. Пусть идёт. Считай, повезло ему. Хватит на сегодня крови. Может, дойдёт. А не дойдёт, так на пулю нарвётся. Такие долго не живут.

Я подошёл к своей машине и вытащил за шкирку бандита. На него смотреть было жалко. Не имея возможности выйти в туалет, он был вынужден мочиться прямо себе в штаны, руки, стянутые за спиной пластиковым хомутом, затекли и посинели, а губы тряслись. Видать, наслушался всего, что происходило за бортом машины. Есть такое свойство человеческой психики, когда слышишь, но не имеешь возможности увидеть, всегда в разы страшнее. Так и тут. Сидя связанным в боевом отделении, он чего только себе не напредставлял. Как только умом не тронулся? Крики-то были душераздирающими, особенно тогда, когда гладиаторы бывших хозяев убивали.

Я достал нож, и Серый, видать, подумал, что это всё. Он закрыл глаза, побледнел и задрожал. А когда я повернул его спиной к себе, у него подогнулись ноги и он чуть не упал. Я разрезал пластиковый хомут и толкнул его в спину. Ещё не веря, что остался живой, бандит упал на колени и со страхом взглянул на меня.

— Иди, — произнёс ему я. — Живи пока. Но если я ещё раз узнаю, что ты связался с рабами, найду. Всегда помни, что где-то есть я.

Серый поднялся, сделал пару шагов на непослушных ногах, повернулся не верящее ко мне и, увидев, что моя «Гроза» спокойно болтается на плече, неуклюже побежал.

Осеннее солнце ближе к обеду всё же стало припекать. Из степи ветер донёс терпкий аромат полыни, разбавленный запахом чего-то гниющего. Полковник Коротков поморщился и отметил про себя, что надо дать команду на прочёсывание местности. Пусть найдут источник запаха. Воняет, вроде, не сильно, так, чуть заметно. Но всё равно непорядок. Можно было бы скомандовать прямо сейчас. Бездельников из числа надсмотрщиков за гладиаторами хватало. Ничего, если человек пять сейчас пройдутся по степи. Пусть свои жирные задницы порастрясут. Но суетиться не хотелось. Героин уютно растекался по телу, навевая спокойствие и негу.

Рядом суетился начальник штаба полковник Хромов, шумно сморкаясь, одышливо дыша и пропуская одну рюмки ледяной водки за другой. От него тоже воняло. Кислый запах пота раздражал, как и неуёмная жадность к спиртному и жратве. Блюдо, некогда плотно заставленная маленькими бутербродиками с чёрной и красной икрой, уже наполовино опустело и очередная канапе уже исчезала в чавкающем слюнявом рту заместителя. Как есть свинья. Но свинья полезная. Слишком много на него завязано. Как раньше говорили? Одной верёвочкой? Вот так и здесь.

В загонах разминались гладиаторы, готовясь к поединкам, а гости, прибывшие на бои, пока расслаблялись за столиками на террассе. Сегодня будет кое-что новое. Групповой бой десять на десять человек. Зрелище должно быть захватывающим. А вообще следовало бы отловить несколько зомби и устроить поединок между человеком и заражённым. Интересно будет. В идеале бы живчиков с гладиаторами стравить, но для этого нужно будет делать полноценную клетку. Живчик — существо непредсказуемое.

Когда грянула вся эта катастрофа, все даже растерялись. И было отчего. По плацу ходят заражённые солдаты, в казармах бывшие солдаты бросаются на офицеров и сослуживцев и, даже в военном городке, где жили семьи офицеров, стоял крик терзаемых зомби жертв. Капитан, начальник вещевой службы, сошёл с ума, когда лично, топором, зарубил обратившихся членов семейства вплоть до маленьких детей. Пришлось пристрелить его, чтобы не бросался на нормальных людей.

Жена полковника тоже обратилась одной из первых и попыталась дотянуться до мужа и вцепиться своими идеальными фарфоровыми зубами(сколько он отвалил стоматологу за эти зубы — вспоминать страшно) ему в горло. Ну, эту тварь Коротков с удовольствием пристрелил. Давно руки чесались, да нельзя было. А тут — можно. Пока разобрались что к чему, пока порядок навели, много людей потеряли. Но территорию свою всё-таки зачистили. Связались с другими воинскими частями и узнали, что и там то же самое. Власти нет. Закона нет. А есть анархия и полный хаос. И посреди этого хаоса — вооружённые силы, как последняя надежда человечества.

Вот тогда дошло до командира, что он должен взять эту власть в свои руки. Хватит. Время гражданских кончилось. И так уже оскомину набили всякие демократы с либералами. Загнали армию в тиски. Это нельзя, этого не моги, с солдата пылинки сдувай. Комитет солдатских матерей в часть как на работу ходит. В каждую тумбочку эти дуры климаксные свой нос суют, в каждую кастрюлю. И ладно бы только они. Правозащитников хватает. А случись чего, журналюги набегут. Те ещё шакалы. Запах жаренного на расстоянии чувствуют. Вот и довели страну.

Нет. Больше такого полковник не допустит. По крайней мере на территории своей области. Отныне здесь он и власть и закон. После того, как отбились от зомби и пришли в себя, занялись наведением порядка. Первым делом зачистили областной центр. А там очередь дошла, потихоньку, и до других населённых пунктов. Тяжело было. Приходилось бодрствовать по нескольку суток. Нервное напряжение зашкаливало. Водка уже не помогала и стресс не снимала. Вот тогда он и попробовал в первый раз ширнуться. Сразу отпустило. Наркотический дурман расслабил и принёс долгожданный отдых голове и телу. А что? Имеет право. Он ведь полноправный хозяин на своей земле. Сразу дал команду на изъятие из всех аптек и аптечных складов наркотических лекарственных препаратов группы «А» и поместил их у себя в части под особой охраной. Ибо нечего. Самому пригодятся.

Порядок на своей земле Коротков навёл железной рукой. А потом призадумался. Раз уж он такой всесильный хозяин, не пора ли позаботиться о себе любимом? Сразу пришёл на память особняк местного олигарха, выстроенный на манер средневекового рыцарского замка с крепостной стеной, равеллинами и донжонами. Даже бутафорский мост на цепях через искусственный неглубокий ров, вырытый вокруг строения. Каждый раз, проезжая мимо, полковник вздыхал в душе, глядя на такую красоту. И почему теперь этот особняк не может принадлежать ему, раз он полный хозяин этой области?

Посланный на «Тигре» с отделением солдат адьютант полковника не был даже удостоен аудиенции олигарха, а далеко и убедительно послан одним из многочисленных охранников. А вот это уже наглость. Так с хозяином области не разговаривают. Поэтому следующей ночью разведвзвод преодолел игрушечную крепостную стену, вырезал охрану и повязал олигарха. Утром Коротков победно заехал по мосту в распахнутые ворота замка и лично скормил зомбакам непокорного бывшего хозяина.

Эта акция сразу стала достоянием общественности и заставила заткнутся всех недовольных. Особняк был большой, поэтому стоило озаботиться о многочисленной прислуге. В принципе, свободных рук хватало и желающие поработать в качестве прислуги бы нашлись. Но тут подкатил начальник штаба с идеей использовать рабский труд. О том, что уже появились банды, отлавливающие безоружных людей и обращающих их в рабов, он знал, как и знал о налётах на населённые пункты, грабежи разбой. И, даже планировал опровести несколько показательных операций по поимке злоумышленников.

Однако, идея Хромова захватила Короткова. Действительно, зачем гоняться по степи за бандами, когда можно взять их под свой контроль и стричь с этого купоны. Как говорил кто-то мудрый, не можешь справиться с хаосом — возглавь его. Ну, как-то так. Для этого следовало собрать разрозненные группировки свести воедино рынки рабов, стихийно возникающие, то там, то сям. И тут опять подсуетился Хромов со своей идеей создать в крупном селе Крытое этакую бандитскую столицу и сконцентрировать там всё, и работорговлю, и индустрию развлечений и релакс после рысканья по степи.

Рабов в свой замок он набрал быстро. Потом развернул несколько ферм, на которых тоже трудились невольники, а тут и доходы с Крытого пошли, сначала небольшим ручейком, а потом уже и полноводной рекой. И всё бы хорошо, да только скучно. Конечно, казино ещё никто не отменял, как и отборных девочек, которых ему поставляли по первому требованию. Вот только пресно всё это. Чего-то более острого хотелось. А тут опять начальник штаба. Прибежал с учебником истории за пятый класс, где на цветной иллюстрации победитель гладиатор направил меч на поверженного соперника, а патриции на трибунах повернули большие пальцы вниз, требуя добить беднягу. А что, идея неплохая. Коротков дал добро, и Хромов за пару дней отыскал подходящее место для обустройства Колизея, как по примеру древнего Рима решили назвать это место. Но одно условие было обязательным: чтобы об этом месте знали только избранные. Право не только присутствовать здесь, но и просто знать об этом месте нужно было заслужить. Только элита имела право оттягиваться здесь. А остальной шелупони и в Крытом развлечений достаточно.

Коротков расслабленно откинулся на стуле и оглядел свои владения. А неплохо получилось. Уютно, со вкусом. И нервы действительно щекочет. Он пробежался по программке и прикинул, в каком бою сколько и на кого ставить. Распорядитель боёв уже успел шепнуть ему на ушко имена фаворитов, поэтому сегодня Коротков должен быть в выигрыше, впрочем, как и почти всегда. Уж слишком больно расплачивался распорядитель за неверный прогноз. А приятно чувствовать себя хозяином. Отовсюду уважительные поклоны, восхищённые взгляды малолеток. Изза соседнего столика донесся тост за его здоровье. Полковник налил себе бокал «Хенесси», отсалютовал в ответ на здравицу и пригубил, заедая лимоном.

И тут, в мгновенье ока всё изменилось. На арену, оставляя за собой шлейф пыли, вылетели два бронетранспортёра и встали, как вкопанные, наведя стволы своих пулемётов на трибуну. Уж кто-кто, а Коротков знал, чего стоит хотя бы одна очередь из КПВТ. От такого калибра ранений не бывает. Только трупы, точнее куски трупов. Выехавшая следом БРДМ обогнула бронетранспортёры, вломилась сквозь загон для рабов и дала очередь по посёлку. А вот и подтверждение мощи калибра. Только щепки от крыш полетели в разные стороны.

Публика, ничего ещё не понимая, стала возмущённо приподниматься из-за своих столиков, раздались негодующие возгласы и завизжали девушки. А когда сверху по склону на них обрушился явный спецназ, который, не разбирая чинов и регалий, вязал всех без разбора, стало вообще не до смеха. Даже сквозь наркотический туман до полковника дошло, что всё пошло не так. А вот до Хромова не дошло, поэтому он выпрямился во весь рост, отбросив стул, и командирским голосом потребовал старшего для доклада. Ну и схловотал прикладом поперёк своего лица. Наверное нос сломали. Вон, как кровища хлещет.

Но, ведь так не бывает! Так не может быть! Коротков, полновластный хозяин немаленькой такой области, стоит на коленях, а какой-то детина в американском мультикаме, вяжет ему за спиной руки. Кто они вообще такие? Неужели не понимают, что полковник такие обиды не прощает. Ничего. Потом всю область можно на уши поставить. Он так и сделает. Всю степаь перевернёт, а найдёт этих наглецов. И смерть их будет долгой и мучительной.

Все радужные мечты о мести разом развеялись как дым, когда, отделив из толпы полковника, начальника штаба и руководителей населённых пунктов, эти неизвестные просто отдали остальных гладиаторам на растерзание. Вот уж когда невольники показали всё своё умение владеть этими саблями, мечами, пиками и прочими трезубцами. Зрелище действительно, было жутким. Даже для них, каждую неделю наблюдающих кровопролитие на арене. Может, дело в том, что убивали рабы не друг друга, а тех, кого были призваны развлекать? Вот тут то и стало доходить, что банальными отступными обойтись не получится. Как бы отвечать не пришлось по полной программе.

День клонился к вечеру, когда, наконец, вернулись в Крытое. Особо рассиживаться времени уже не оставалось, поэтому, не откладывая в долгий ящик, Костя назначил руководителем администрации бывшего начальника службы безопасности, поручил ему самому собрать команду для управления селом, и поехали в воинскую часть. В принципе, этот безопасник тоже замазался в это грязном деле, но на фоне остальных, он, всё же выглядел гораздо выигрышней. Не было в этом селе человека, про которого однозначно можно было сказать: невиновен. Даже дети, не упускающие случая запулить в раба каменюку или ударить его палкой. А этот мужик, по крайней мере, был вполне здравомыслящим, обладал внутренним стержнем и умел построить работу и наладить дисциплину. Таких людей кожей чувствуешь. И вряд ли он опять допустит в Крытом рабовладение и работорговлю. Скорее организует силы самообороны и лично уничтожит банду, заявившуюся в село для этих целей. А поработоть ему здесь придётся немало. Жители села уже привыкли выезжать на рабском труде, поэтому закон придётся устанавливать железной рукой.

Опять пришлось чистить территорию от забредших зомби, потом готовить и заправлять ещё один КАМАЗ, чтобы не тесниться в кузове одного. Тем более, что и народу прибавилось. Да и я решил в Пузыри заехать, проведать, добрались ли бывшие пленники до дома. Как-никак слово давал, что освобожу и не брошу в Крытом на произвол судьбы.

— Надо бы на эту часть лапу наложить, — оглядываясь по сторонам, проговорил Костя. — Вон сколько бронетехники бесхозной. Боеприпасов полно, оружия. Да и всего остального полные склады. Обидно, если кому-то левому достанется.

— Ага, — согласился я, прикидывая, что не мешало бы прихватить пару ящиков пятёрки и семёрки, а то потом у вояк не допросишься.

Пойди потом, докажи, что это с моей подачи они всем этим богатством разжились. Вот только одному на склады ехать стрёмно как-то. Там, скорее всего, тоже зомби набралось. И что делать?

— Костик, можешь помочь по старой дружбе? — поинтересовался я у вояки.

— Ну, дружба у нас, допустим, молодая, — заржал он. — Что хотел-то?

— Да, понимаешь, вы сейчас на всё это добро лапу наложите, потом попробуй у вас хоть патрончик выцыгани.

— И ты хочешь, пока это, типа ничьё, боеприпасом разжиться?

— Как-то так.

— А ты в курсе, что всё это ничьим по определению быть не может, так как является имуществом Министерства Обороны? — сразу сделал строгое лицо Константин.

— Начинается! — разочарованно протянул я. — Так и знал. С вами, вояками, только свяжись.

— Повёлся? — заржал Костя. — Да шучу я. Бери, конечно. Я наших тыловиков знаю. У них зимой снега не выпросишь.

— Да одному боязно на склады соваться.

— Тебе? Ты же ходок! Всегда один ходишь. А тут боязно.

— Не стебайся. Я — ходок, да. Да только первое правило ходока, без нужды не рисковать. Зачем одному соваться, когда вон сколько народу. Неужели никто не подстрахует и не поможет?

— Поможем. Что, уже ехать собрался?

— Да, поеду я.

— А что нас не подождёшь? Вместе-то оно веселее, да и безопаснее.

— Согласен. Только мне ещё кое-куда заехать надо. Немного не по пути.

— Тогда ладно. Но ты не теряйся там. Ещё нужен будешь по делу Короткова. Надеюсь, пока никуда не собираешься?

— Да нет. Пока ходок не планировал. Да и заказов не было.

— И не бери пока. Ты в городе нужен будешь. Кстати, что с БРДМ надумал? Себе оставишь?

— Да зачем она мне? Одного бензина не напасёшься. Вот лошадь я бы заимел, если бы верхом ездить умел. Видел, как банды на лошадях рассекают. Милое дело.

— Ну, к этому привычка нужна. Это тебе не в макшине на сиденье развалился, одной рукой руль крутишь, а другой сигаретку смолишь. Да и зима на носу. Тут и фураж надо запасти, и конюшню тёплую иметь.

— Вот поэтому я себе лошадь и не прибрал к рукам в Крытом. Там же их после бандитов много безхозных осталось. Так что я лучше пешком. А машинку продам. Думаю, на такой экземпляр точно покупатель найдётся.

— Ладно, бизнесмен, сейчас выделю тебе людей. Только ты их назад привези.

Костя отошёл в сторону, перехватил пару бойцов, и направил их в мою сторону.

— Что делать-то? — поинтересовались они, подойдя ко мне.

— За патронами поедем. Надо мне помочь боеприпасами затаприться. А то ваши уже глаз на всё это богатство положили.

— Дело хорошее, — почесали в затылках вояки. — И своевременное, самое главное.

— Грузитесь, поедем.

Пять минут спустя мы уже заезжали на территорию складов, попутно сшибая попавшихся на пути заражённых. Как я и предполагал, забрело их сюда знатно. Повозиться пришлось изрядно, но территорию всё-таки почистили. Потом, один из вояк остался охранять подходы, а со вторым мы пошли проверять склад. В полутёмном помещении было пусто и никаких звуков не раздавалось. Успокоившись, я двинулся вдоль штабелей и чуть было не поплатился за расслабуху. Зомбак вынырнул из-за ящиков и молча бросился на меня. Был бы у меня АК-74, ствол довернуть я точно не успел бы. Но «Гроза» покороче будет, поэтому, в последний момент мне удалось выставить автомат впереди себя и выстрелить, почти уперев ствол ему в живот.

А перетряхнуло меня хорошо. Стараясь унять дрожь в ногах, я прислонился к штабелю и вытер испарину со лба банданой. Вот ведь, чуть не попал! Топоча берцами по бетонному полу, в проход влетел боец с автоматом наперевес.

— Что случилось? — выкрикнул он, контролируя стволом пространство.

— Уже ничего, — пробормотал я, — Зомбак между штабелей прятался. Так что ты тоже поосторожнее.

— Я свою сторону уже проверил. Давай твою добьём вместе и грузимся.

Больше зомбаков на складе не было. Поэтому мы шустро вытащили по два ящика семёрки и пятёрки, я вскрыл их и покидал цинки в боевое отделение. Бойцов отвёз назад и выехал в направлении Пузырей. В деревню я заехал, когда уже окончательно стемнело, но никто там не спал. Как тут не вспомнить поговорку: с корабля на бал? Короче, попал я прямо на праздник по случаю освобождения из неволи. Ну и, конечно, стал там почётным гостем. Скажем так, погуляли хорошо, и ночевать я остался там же.

— А тебя девка какая-то искала, — обрадовал меня сосед, когда я, поставив во дворе БРДМ, открывал ключом свою квартиру.

— Какая девка? — не понял я.

— А я знаю? Молодая,симпатичная. Имя своё не называла. Я сказал ей, что тебя не видел, и, если ты в городе, то вечером тебя надо искать в баре.

— Ну, значит там и найдёт. Только я в ближайшее время пока от заказов воздержусь. Так что бесполезно меня искать.

— Ну, твоё дело.

Сосед закрыл свою дверь и пошёл вниз по лестнице, а я вошёл к себе в квартиру, расчистил место под боеприпасы, перетаскал цинки из машины и, наконец, расслабился. Пока я релаксировал в ванной, стиральная машинка добросовестно постирала мои вещи, а мультиварка уже распространяла запахи тушившейся в ней картошки с мясом. Хорошо, всё таки, дома! Правильно говорили англичане: мой дом — моя крепость. Интересно, выжил там кто-то, или по островам этим только зомби бродят? Да выжили, скорее всего. Только не все. Здорово, наверное, в своей крепости зомби обнаружить! Я открыл холодильник и повертел в руках початую бутылку водки. Вспомнилось, как позавчера на этой кухне с начальником разведки и Костиком выпивали. Нет. Сейчас повременю. Вечерком, лучше, после страдиционной кружки пива в кафешке.

Перекусив, я выпил с наслаждением чашечку кофе и улёгся подремать часика два. Послеобеденный сон — роскошь при моём образе жизни. Поэтому такую возможность я стараюсь не упускать. Я задёрнул шторы, создавая в комнате приятный полумрак, и улёгся в свою постель. Как ни странно, сон не шёл. В голове всё ещё стоял шум двигателя БРДМки, грохот КПВТ, сту КПК и звуки автоматных очередей. Да уж. Насыщенный выдался вчера денёк. Да и до этого ходка была не из лёгких. Мне точно недельку не мешает хорошо отдохнуть.

Я так и проворочался все два часа, потом плюнул на свои попытки подремать, оделся в простой камуфляж, натянул на ноги кроссовки, посетовав на дырявые носки, и спустился в бар. Официантка, Кира, кажется, встретила меня приветливой улыбкой и без напоминаний вынесла кружку пива. Хозяин кафе, совершенно волосатый Вахтанг, радостно вышел з кухни и поспешил к моему столику.

— Вай, Олег! — с истинно кавказским темпераментом всплеснул он руками. — Слушай, давно не был. Почему не заходишь? Обидить хочешь?

— Не мог, Вахтанг. Работы много было. Вот, как приехал, сразу к тебе.

— А тебя тут девушка спрашивала. Слушай, персик, а не девушка.

— Да слышал я, что меня кто-то искал. Очередной заказ, наверное.

— Э-э, дарагой, ты когда-нибудь отдыхаешь? Нельзя столько работать, слушай. Ты пример с кавказцев бери. Вот мы умеем и поработать хорошо, и отдохнуть от души. Поэтому Кавказ всегда своими долгожителями славился.

— Вот я и собираюсь недельку отдохнуть.

— А давай я тебя шашлыком угощу.

— В другой раз. А пока я просто по пиву.

— Ну, тогда я тебе не буду мешать. Отдыхай.

— Спасибо тебе, Вахтанг.

Я откинулся на спинку пластикового стула и с удовольствием отхлебнул из кружки. И чуть не подавился этим глотком, потому, что ко мне между столиками шла Сима. Ага. Собственной персоной. В бежевом, так идущем ей брючном котюме и в ботиночках на высоком каблуке шпильке.

— Привет, — непринуждённо поздоровалась она и уселась напротив.

— Ты как здесь? — не нашёл ничего лучшего спросить я.

— Тебя искала.

— Зачем? — наверное я выгляжу полным болваном, но слишком уж отличается эта девушка-секси от той Симы, которую в её драных джинсиках и курточке, или мешковатом камуфляже принимали за пацана Сёмку.

— Спасибо сказать. Я же тебя так и не поблагодарила.

— Ты, лучше, автомат верни. Тебе-то он без надобности.

— А если нужен?

— Зачем?

— С тобой хочу ходить. Мне понравилось.

— А мне не понравилось, — во второй раз подавился я пивом.

Блин, называется, пивка попить вышел! С такими собеседницами можно и стойкую фобию к пиву получить. Вот дура-баба! Дядя — крутой чел, как сказал бы Славик, а ей надо по степи с автоматом бегать.

— Я — одиночка! Я никогда и ни с кем не работаю в паре. Особенно с сопливыми девчонками.

— Это я сопливая девчонка? — Сима вскочила, сжав изящные кисти в кулачки. — Я?

А грудь у неё ничего. Хоть и небольшая. Вон как соблазнительно вздымается под пиджачком. Да и глаза, наполненные слезами, но, между тем, метающие громы и молнии. Были бы они настоящими, а не виртуальными, я бы уже кучкой пепла осыпался на оплавленный стул.

— Ага, — нарочито лениво протянул я и уткнулся носом в кружку.

Девушка топнула ногой и пулей выскочила из бара. Вот и ладненько, вот и хорошо. А то, ишь чего выдумала! Ходоком решила стать! Или правильнее сказать: ходачкой? А! Гори оно огнём! Только удовольствие от пива испортила. Я подозвал Киру и заказал ещё одну кружку. А девка-то красивая. Персик, просто. Кажется, так Вахтанг говорил.

— Вот ты где, — хлопнул меня по плечу Костик, присаживаясь рядом.

— Весело тут у вас, — добавил начальник разведки, устраиваясь на стуле напротив. — Какая-то ненормальная на входе чуть с ног не сбила.

— Это Сима.

— Какая Сима?

— А помнишь девчонку в камуфляже, которую я тогда на БРДМке привёз? Её ещё заказчик прямо из твоего кабинета забирал.

— Это она?! — удивился Николай. — Никогда бы не подумал. Там заморыш был, а тут такая дама!

— Сам удивился.

— А чего хотела?

— В ходоки пришла записываться.

— Она? Тогда понятно, почему она выскочила, как ошпаренная. Надеюсь, ты не сильно матерился.

— Сдержался.

— Вот и ладно. А то нехорошо красивых девушек далеко посылать.

— Иди ты!

— Помнится, кто-то обещал, что мы водку допьём, которую начали тогда.

— Было дело. Тогда пошли, что ли?

И мы пошли. И дали. И выпили всю мою водку, а потом Костик ещё и в магазин бегал. Посидели, словом, неплохо. Ну и новости последние я узнал. Полковников судить будут судом военного трибунала. На суде будут присутствовать представители той воинской части. Ребята настроены серьёзно, за командира, какой бы он ни был гнилой, готовы зубами рвать, так что Костик правильно подсуетился, набрав свидетелей, точнее подельников, и финансовые документы вместе с бухгалтером. Доказательная база есть. Тут к нам не подкопаешься.

Трибунал вояки решили сделать принципиально показательным. Пусть знают, что закон никуда не делся. Да и другие, кто мыслишки гнилые имеет, тоже хвост подожмут. Воспитетельный момент ещё никто не отменял.

С части той тоже всё вывозить уже стали. Пока идёт вывоз, там на постоянную основу роту определили. Зачисткой занимается, имущество охраняет, да в погрузке помогает. Вовремя я патроны урвал. Хоть немного, по сравнению с тем количеством, что там хранится, но мне одному надолго хватит. Ходоки же не ковбои, особо не стреляют. Тут наоборот, искусством нужно владеть, чтобы до стрельбы не доходить.

— Встать! Суд идёт! — провзгласил немолодой уже капитан.

Все в зале встали, приветствуя судей военного трибунала. Суд длился уже три дня, доказательства были железобетонными, и оба полковника уже расстались с надеждами на благополучное завершение процесса. Хотя, вначале, они воспринимали всё это судилище, как фарс и всё ждали, когда офицеры их части заберут их отсюда. Но их представителям тоже стало не до смеха, когда на свет вылезли все неприглядные делишки их шефов. И неприглядные — это ещё слабо сказано. Сегодня оглашение приговора. И никто ничего хорошего от этого не ожидал. И правильно не ожидал. Приговор был один — расстрел. Жалкие, опустошённые, они выслушали приговор молча. На Короткова вообще было тяжело смотреть. Мучимый жесточавйшей ломкой, этот наркоман, по-моему, даже слабо понимал, о чём идёт речь.

Приговорённых увели. Люди, сдержанно переговариваясь, выходили из зала. Несмотря на справедливый приговор, настроение было подавленным. За эти дни перед нами прокрутилась вся история превращения офицера в наркомана, подонка, рабовладельца и работорговца. Гнусно. Далее будет следствие и суд над гражданскими фигурантами, которых привёз Костик, и которые выступали на этом суде свидетелями. Но это меня уже мало интересовало.

— Олег! — услышал я за спиной.

На ступеньках суда стояла Сима в бордовом длинном плаще и развевающимися на лёгком ветерке короткими волосами. Увидев, что я остановился и повернулся, она легко сбежала по ступенькам и приблизился ко мне.

— Ты не хочешь извиниться? — невинно поинтересовалась она.

Я, даже задохнулся от такой наглости. С чего бы мне перед ней извиняться? И за что? Сама ко мне с это чушью припёрлась, а теперь ещё и извинений требует.

— Извини, — вдруг, услышал я свой голос.

— Вот это другое дело, — засмеялась она и непринуждённо взяла меня под руку, увлекая вниз по улице. — А то я хотела тебя на дуэль вызвать.

— Какую ещё дуэль? — не понял я, всё ещё не придя в себя от её напора.

— На автоматах. Не забыл, что лично мне автомат выдал?

Наверное, я слишком уморительно хлопал глазами, потому что Сима вдруг звонко, в голос, расхохоталась. Так мы и шли вдоль по улице. Я — молча, а Сима — весело щебеча о всяких мелочах. В голове было пусто, но одно я знал: по-моему, моей одинокой жизни настал конец.

Конец

20 сентября 2018 года.

Николай Липницкий Катастрофа. Фермер особого назначения

1

Очередной осенний день уходит в прошлое, туда, куда уже не вернёшься и не переиграешь ничего, каким бы плохим или хорошим оно ни было. Поэтому и называют прошлое историей. И не важно, для кого эта история имеет значение: для всего человечества, для страны, для отдельного населённого пункта, для одной семьи или просто для одного, отдельно взятого человека. Потому, что, всё равно это уже было. Потому, что это История. И пусть не всякую историю изучают просветлённые бородатые научники с высокими лбами и подслеповатыми от чтений книг глазами, но всякая история имеет того, кто хранит её и держит у самого сердца. Впрочем, есть истории, которые пытаются забыть, вытравить из памяти, но они всё равно приходят, к кому долгими бессонными ночами, кому в виде знакомых вещей или случайно встреченных людей из прошлого. Потому что историю не убить. Потому, что это всё было. Именно поэтому так любят историю дети. Невинная детская душа, так чувствительная к тонким проявлениям нашего грубого мира, жаждет получит скрытые знания прошлого, зашифрованные даже в самом немудрёном рассказе о том, что было. Именно поэтому, долгими зимними вечерами, когда вся тяжёлая работа выполнена, ужин съеден, а спать ложиться ещё рано, они усаживаются у очага и, глядя на пляшущий огонь, просят: «Папа, расскажи историю». Что ж. Надо, так надо.

Я помню это день так, словно это случилось всего неделю назад. Ну, может две недели, но это не суть важно. Я помню. Я тогда жил со своими родителями на ферме далеко отсюда. Мы занимались крестьянским хозяйством. И, надо сказать, неплохо занимались. Начав несколько лет назад с одной коровы, двух свиней с подсвинками и двух коз, сумели подняться почти без кредитов. Правда, помогли в этом какие-то дальние родственники отца, жившие в областном центре и имеющие несколько кондитерских и ресторанов, разбросанных по всему городу. Именно мы стали их единственными поставщиками молока, мяса, сметаны, сыра и других продуктов. А продуктов было много. Отец не жалел сил, ни своих, ни наших. Стадо коров, стадо коз, целый свинарник хрюшек, целый птичий двор, пара заливных лугов для покоса, поля со свеклой, капустой, помидорами и огурцами, да ещё и теплицы. Да ещё и сыроварня, на которой тоже так наломаешься, что руки за ужином ложку не держат. К вечеру с ног валились от усталости, а утром, чуть свет, опять за работу. Конечно, отец и наёмный труд использовал, но наёмники менялись часто, не выдерживая такого интенсивного и тяжёлого труда. Порой, даже имён не успеваешь узнать.

В этот день отец разбудил меня, толкнув кулаком в бок, раньше, чем мы обычно вставали. На дворе уже была весна, но, всё же, светало не так рано, как летом, поэтому я, поднявшись с постели, щурился от яркого света электрической лампочки, оглядываясь на темноту за окном, с тоской поглядывая на тёплую постель и, не понимающе, на своего родителя.

— Батя, рано ещё, — наконец произнёс я сонным голосом в надежде, что отец даст мне ещё поспать.

Ага, разбежался. Или забыл, что папа никогда ничего просто так не делает? Кремень, а не мужик. Рассказывали, что людей такого склада во времена становления Советской власти первыми расстреливали. Уж слишком хорошими хозяйственниками они были, чтобы новая рабоче-крестьянская власть не видела в них своих конкурентов и противников. И упёртыми, к тому же. Таких не переубедишь и на свою сторону не склонишь.

— Давай, Серёга, вставай. В коровнике коровы что-то волнуются. Бьются, мычат. Сходи, проверь. Как бы хорёк не забрался.

Я оделся, взял большой китайский фонарь с мощной фарой, лампой дневного света вдоль корпуса и давно уже не работающим радио, нацепил на ноги калоши и вышел во двор. Сразу стало холодно. Сырой ветер залепил мне по лицу пощёчину и тут же забрался под одежду, моментально прогнав сонное тепло. Сразу стало тоскливо и неуютно. Я нерешительно потоптался на крыльце, уныло глядя в темноту. В коровнике действительно было неспокойно. И как отец только это услышал? Скотный двор находился не так, чтобы рядом с домом. Скорее, на некотором отдалении. Я и с крыльца услышал тревожное мычание и топот, только прислушавшись. А отец сквозь сон, да ещё и в доме! Вот, что значит душой за своё хозяйство болеть. Я к своим двадцати двум годам так и не приобрёл этого качества, как бы ни злился и ни ругался батя.

Ещё раз, тяжело вздохнув, я, словно ныряя в ледяную воду, спустился с крыльца и пошлёпал великоватыми калошами к коровнику. Скрипучая воротина с трудом открылась, и широкий луч фонаря осветил ряды коров, беспокойно метавшихся в своих стойлах и натужно мычащих. И тут же в нос ударил пряный запах крови. Свежей крови. Ещё ничего не понимая, я совершенно автоматически прихватил стоящие рядом с входом вилы и двинулся вдоль рядов стойл в дальний конец. Чем дальше я шёл, тем страшнее мне становилось. Наконец, осознав, что держу в руке вилы, я повесил фонарь на длинном ремне на плечо и перехватил своё своеобразное оружие обеими руками. Так, на всякий случай. Уж больно мне всё это всё больше стало не нравиться. По мере приближения к дальнему концу прохода, запах крови всё усиливался, и я вскоре, стал различать звуки, напоминающие голодное урчание и чавканье. То, что открылось в свете фонаря, меня перепугало до икоты. У лежащей на боку и всё ещё дёргающей задней ногой коровы сидел полуголый мужик и прямо зубами вгрызался в дымящуюся плоть.

Попав в луч фонаря, мужик съёжился, закрывая окровавленное лицо руками, а потом зарычал, поднялся и пошёл на меня. Вот, честно, волосы встали дыбом и зашевелились, а внутренности срослись в одну большую ледяную глыбу. Да, ещё в туалет сильно захотелось и, причём, сразу по-всякому. Я заорал благим матом и выставил вилы перед собой. Что было дальше, полностью вылетело из моей памяти. Пришёл я в себя, в руках вилы окровавленные, а у ног этот мужик остывает, весь вилами искромсанный. Вот тут-то мне поплохело окончательно. Когда отец, встревоженный моими криками, вбежал в коровник, я стоял на четвереньках над трупом и выплёскивал из себя остатки желудочного сока.

— Ты что натворил? — испуганно воскликнул отец, увидев неприглядную картину.

— Он напал на меня, — ответил я в промежутке между рвотными позывами. — Смотри, что он с коровой сделал.

— Это же не повод людей убивать. Что делать теперь?

— Батя, он ненормальный был. Он корову зубами порвал, а потом на меня набросился. Ты бы видел, как он на меня пёр! Он сам на вилы шёл, словно не замечал зубьев.

— Ладно. Пошли в дом. Себя в порядок приведёшь. А я пока участковому позвоню. Будем думать, как выкручиваться из этого положения.

Пока я умывался и надевал чистую одежду, отец безуспешно пытался дозвониться, сначала до участкового, потом на 102, а потом вообще, хоть куда-нибудь.

— И что теперь делать? — наконец он отбросил трубку. — В коровнике полуобглоданная туша коровы и труп какого-то психа, а по телефону невозможно ни то кого дозвониться. Что делать-то?

Последние слова он почти выкрикнул. Похоже, вся эта ситуация стала его доставать окончательно. Мать, прижав ко рту подол своего фартука, молча смотрела полными слёз глазами на нас. Отец нервно прошёлся по комнате и подошёл к окну. На улице уже рассвело и забытая лампочка под потолком тускло отсвечивала, предпринимая жалкие попытки конкурировать с солнечным светом.

— А эти что тут делают? — вдруг удивился батя, выглянув в окно. — С утра нажрались, что ли.

Я подскочил к окну и тоже выглянул на улицу. По двору шатающейся походкой хаотично передвигалось человек шесть разной степени одетости. Вон, босая женщина в ночной рубашке. Где-то я её видел. И парня того, босого и в джинсах. Да и те два мужика и две девушки тоже.

— Это же Савельевы с соседней фермы, — наконец, узнал их отец.

И действительно, Савельевы. Просто выпученные пустые глаза, оскаленные окровавленные рты и неровная деревянная походка настолько изменили их облик, что трудно было узнать в них в целом неплохих людей, добропорядочных граждан и таких же ударников крестьянского труда, как и мы.

— Я им задам сейчас! — разозлился отец и направился к двери.

— Батя, стой! — почти инстинктивно остановил я отца.

— Что ещё?

— Тот мужик, ну, который в коровнике лежит, он так же двигался.

— И что?

— Они нападут на тебя.

— С чего бы это? Я Савельевым ничего плохого не делал.

— Ты посмотри на них. Они же все ненормальные! Как и тот мужик.

— Не говори ерунды, — бросил отец и вышел на крыльцо.

Я, на всякий случай, прихватил у печки топор, которым мать щипала лучину для растопки, и вышел вслед за родителем. А эти ненормальные уже радостно спешили навстречу, что-то мыча и вытянув перед собой руки. Я заметил, как напряглась спина отца, как он сделал небольшой шаг назад и нервно сглотнул.

— Эй! — нетвёрдым голосом позвал он. — Миха, ты чего? Что случилось-то?

Миха, опять что-то промычав, уже подошёл практически вплотную и, вцепившись в отворот пиджака отца, потянул его на себя, ощерив редкие зубы. Мой родитель забился в его руках, пытаясь вырваться, прогнувшись в спине, чтобы отклониться от оскаленных зубов. Но хватка у соседа оказалась крепкой. Видя, что сюда уже подтягиваются другие соседи, я подскочил сбоку и зарядил обухом топора Михе по черепушке. Сосед моментально кулем осел у наших ног, а мы заскочили в дом и закрыли за собой двери.

— Что это было? — севшим голосом, заикаясь, спросил отец.

— Не знаю, — ответил я, — но точно ничего хорошего.

Мы стояли в сенях и с тревогой смотрели в маленькое окошко на толпящихся на крыльце бывших соседей. В коровнике опять забилась и замычала корова. Видать, ещё кто-то туда забрался. В доме что-то громыхнуло, и мы, не сговариваясь, повернулись на звук. Опять что-то загремело, потом со звоном покатилось по полу. Мы подались на шум и встали в дверях, как вкопанные. Мама, моя любимая мама, со стеклянными глазами, вытянув руки, деревянным шагом направилась в нашу сторону, по пути сшибая стулья.

— Мам, ты чего? — ещё не веря своим глазам, спросил я.

Отец сообразил быстрее, подскочив к ней, схватив её за руки и пытаясь их выкрутить. Не тут-то было. Сил в, скажем так, изменившейся маме, было столько, что она с лёгкостью вывернула руки из захвата и, уже сама, вцепившись в рукав, потянула его к себе. Я подскочил к ней с боку и растерялся, не зная, что делать. Ну не бить же родную маму топором, как давешнего Миху. Ничего не придумав лучше, я дёрнул её за отворот халата. Ткань затрещала, я дёрнул ещё раз, потом взял её за плечи и потянул на себя. Её руки соскользнули с рукава, и отец отскочил в сторону, ойкнув и зажимая укушенную рану на предплечье. Мама повернулась ко мне и, в который уже раз за сегодняшнее утро, волосы опять зашевелились на голове. Это была не мама. Точнее, тело, конечно, мамино. И лицо, вроде, тоже. Только создавалось впечатление, что в этом теле, внутри, сидит что-то чужое, управляющее мамой и смотрящее сейчас на меня через её остекленевшие, жутко выпученные глаза.

Отец схватил ухват и, уперев его рога в маму, затолкал её в чулан и подпёр дверь поленом. С ним и самим творилось что-то нехорошее. Бледное лицо, испарина и одышка, вялые движения и, наконец, трясущиеся руки пугали. Отойдя от кладовки, отец тяжело вздохнул и, вдруг ноги его подкосились. Я бросился поднимать батю с колен и, вдруг, наткнулся на такой же, как у мамы, стеклянный взгляд. Одышка у него прошла, и сил прибавилось, судя по тому, как он поднялся на ноги и повернулся ко мне. Рука, сжимавшая топор, вспотела. Я замахнулся своим оружием, но ударить так и не смог. Вместо этого я развернулся, выскочил в свою комнату и закрыл дверь на щеколду. Дверное полотно тут же сотряс ощутимый удар. Отец у меня и так человек не слабый, а в изменённом состоянии он ещё сильнее стал. От греха подальше, я подтянул к двери шкаф и подпёр его кроватью. Дверь всё так же сотрясалась под ударами, а я сел на кровать и обхватил голову руками. Сил на то, чтобы рефлексировать и бояться, уже не оставалось. Я пошарил в тумбочке и достал припрятанную от отца бутылку самогонки. Отец не любил это дело, да и я баловался иногда, время от времени. Редко, конечно, но, похоже, сейчас именно такой случай.

Я глотнул из бутылки. Огненная вода пробежала по пищеводу и упала в желудок, вызвав кратковременный пожар внутри. В голове прояснилось, поэтому я решил, что на сегодня хватит и убрал самогонку в сторону. Итак, что мы имеем? А имеем мы странную болезнь, возникающую внезапно, судя по тому, что случилось с мамой и заразную. Не знаю, как воздушно-капельным путём, но через укус она передаётся точно. И заражает организм быстро. Вон, отец тому пример. И пяти минут не прошло с того момента, как его укусила мама, а он уже тоже превратился в такого же монстра. Про воздушно-капельный путь, конечно, я погорячился. Если только в этом случае зараза не действует гораздо дольше. А, может, я уже тоже в монстра превратился? Только не чувствую этого. Папа с мамой тоже вряд ли чувствуют, что с ними что-то не так. Я подошёл к зеркалу, висящему на стене, и посмотрел на своё отражение. Вроде, всё в порядке. Лицо как лицо. Бледнее, правда, чем обычно. Но это в предлагаемых обстоятельствах вполне объяснимо. Как и слегка выпученные глаза. Тут этим глазам совсем в пору из орбит выскочить.

И что теперь делать? Дома мать с отцом, во дворе соседи, а в качестве оружия только топор. Хорошо, хоть его не бросил. Я подошёл к окну и выглянул на улицу. Похоже, соседей заинтересовали наши коровки. Во дворе уже никого не было, зато из коровника доносились шум, стук копыт и мычание коров. Похоже, там идёт та ещё вакханалия. Жалко животинку, конечно, но, хоть внимание отвлекли. Собрав вещи в рюкзак и положив туда же початую бутылку самогонки, я открыл окно, выскочил наружу и бросился за ограду в заросли кустов.

Вот уже полдня я отсиживался в лесочке неподалёку от фермы, разглядывая её территорию с опушки. Похоже, ферма потеряна безвозвратно. Эти психи там себя чувствуют, как дома. И что же это за зараза такая? Что— то похожее я видел в американских фильмах про зомби. Любят они там, в Америке, чего-нибудь побояться. А зомби-апокалипсис у них уже вообще чуть ли не религия. Даже, я слышал, в школах преподают, как с этими зомбями бороться. Так, что, получается, что они правы были? А нас никто этому не учил. И как теперь быть? Там, в кино, все с оружием ходят. Всякие «Кольты» и прочие М-16. А что делать, если нет у меня «Кольта»? Да не только «Кольта», простой мелкашки и то не имеется. Сколько батю просил купить какое-никакое ружьишко. Недалеко неплохой затон, заросший камышом. А там утки. Неплохо было бы время от времени на охоту прогуляться. А отец ни в какую.

— Что, тебе домашней птицы мало? — обычно отмахивался он. — Вон, хочешь, курица, хочешь, гусь, хочешь, утка. Домашняя утка всё одно пожирнее будет. А с дикой что взять? Кости одни и мясо жёсткое.

А так, хоть какой-то огнестрел был бы. Ладно. Мечтать, как говорится, не вредно. Нужно к людям выбираться. А там с ментами вернёмся, ферму очистим. Менты всё-таки с оружием. У них и пистолеты, и автоматы есть. А, может, их повяжут всех и в психбольницу. Глядишь, и вылечат. А то жалко мать с отцом. Ну, точно, вылечат. А в психбольницах санитары умеют таких буйных вязать. Я заткнул топор сзади за ремень джинсов, закинул рюкзак за спину и пошагал в сторону районного центра. Дорога предстояла неблизкая. Фермы наши стояли на отшибе, подальше от населённых пунктов, там, где и земли побольше и трава на лугах повкуснее. Лесок закончился довольно быстро, и вскоре потянулись луга, пересекаемые оврагами. Идти по пересечённой местности было тяжело, и я вздохнул с облегчением, когда вышел на просёлочную дорогу. Всё-таки и идти легче, и попутку поймать можно. Вопреки моему ожиданию, дорога была пуста. Я шёл, глотая придорожную пыль и, хоть бы какой жигулёнок завалящий проехал. Никого.

Село, через которое шла дорога, сразу мне не понравилось. Первое, что меня насторожило, это напуганные собаки, дрожащие в кустах. На двух из них были видны ошейники с обрывками верёвки. Явно сорвались с привязи и убежали. А с чего бы собаке бросать свою уютную будку и бежать из деревни? Потом я обратил внимание на крыши, над которыми не было ни одного дымка из печных труб. Ну, такого вообще в деревне не бывает. По любому, или еду томиться в печь поставили, или свиньям отруби запаривают. Жилую деревню по дымам из труб всегда можно определить. Очень, скажу я вам, странная деревня. И, ведь, насколько я помню, она всегда была густонаселённой. Даже молодёжи было много, что для современных деревень редкость. Молодёжь всё в город норовит смыться. Если бы не ферма, я бы тоже давно в город уехал. Но как тут бросишь отца с матерью на хозяйстве, когда рабочих рук и так не хватает?

У дороги рос развесистый крепкий дуб, и я с разбегу зацепился за его нижнюю ветку и полез повыше. Устроившись на удобной развилке, я стал изучать деревню с высоты. А видно было хорошо, даже дворы просматривались. Люди в деревне были. Вон ходят по огородам, дворам, один на крыльце топчется. Его что, жена домой не пускает? Ну, точно. Допился до чёртиков. Вон как с крыльца полетел. Или не допился? Они там все перепились, что ли? Вон ещё один дошёл до калитки и остановился, тупо глядя на неё. Он что, забыл, как калитка открывается? А вот эти тупо стоят столбиком на огороде? Они что пили? Ой, что-то мне всё это не нравится! Похоже, здесь, то же самое, что я видел у себя на ферме. И что же делать?

У меня и с собой ничего нет. Кое-какие вещички собрал, конечно, а вот едой не озаботился. И времени не было, и возможности. Да и надеялся я на то, что вскоре к людям выйду. А тут такое. Ну, еда на дорогах не валяется, это в домах. Но там эти, ненормальные, которые зомби. Ну, положим, стоят они достаточно редко и медлительные. Так что, если не тормозить, то с топором наперевес, можно один двор зачистить. Это в принципе, не очень сложно. А потом бери, что тебе надо, хоть в доме, хоть во дворе. Но одна мысль не даёт мне покоя. Вот тюкну я их топориком, как того Миху на крыльце. А потом, где-нибудь через недельку, зараза пройдёт, все в себя придут. И выяснится, что я злостный душегуб, который топором людей пачками на тот свет отправляет. Или выяснится, что эта болезнь излечимая и понаедут сюда медики в ОЗК и противогазах, оцепят район заражения, повкалывают вакцины всякие. А я тут топором всех. Как-то не хочется грех на душу брать. Одно дело, если бы знать, что это такие же зомби, как в американских фильмах. Так это совсем другое дело. Чем их больше перебьёшь, тем больше ты молодец. А другое дело, если весь этот психоз временный.

С добычей еды я, всё же, решил повременить. Пока, вроде, кушать не очень хочется, можно и потерпеть. Спустившись с дуба, я отошёл немного назад и стал обходить деревню по широкой дуге. Кажущееся простым, это дело, внезапно осложнилось тем, что я попал на залитый водой луг и мои ноги моментально провалились по щиколотку в холодную воду и намокли. В кроссовках противно зачавкало, да ещё и грязи сразу налипло не меньше, чем по килограмму на одну ногу. Чертыхаясь, я продирался по топкому лугу, чувствуя, как замерзают мои ноги. Вода-то по ранней весне талая ещё, холодная. Не успело её солнце прогреть. Теперь нужно думать, как ноги высушить. На другом краю поля тёмной стеной возвышался лес. Вот туда я и пойду. С мокрыми ногами далеко я не уйду. Не хватало ещё свалиться в такое время от простуды или, чего хуже, от воспаления лёгких.

Кое-как, добравшись до опушки, я нашёл в лесу небольшую поляну, набрал валежника и развёл костерок. Рядом с ним воткнул в землю две палки и повесил на них кроссовки. Тут же воткнул две рогатины, положил на них перекладину и повесил на неё носки. Ноги вытер досуха вафельным полотенцем, прихваченным из дома и протянул их к огню, да ещё и пару глотков самогонки сделал для профилактики. В животе противно заурчало. Да уж. Поесть не мешало бы. Может, стоило всё-таки в один из домов залезть? Я посидел, глядя на огонь, и прикинул условия, в которых я оказался. Еды нет, смены одежды и обуви — тоже. А то, что я сейчас качественно просушу обувь, это вряд ли. Да и без еды долго ли я протяну. Ну, будем надеяться, что в следующей деревне мне попадутся нормальные люди и я, наконец, получу помощь. Уже ближе к обеду я натянул на ноги ещё сырые кроссовки и пошёл дальше.

Очередная деревня попалась мне по пути часа через три. Так же печные трубы без дыма, и такие же зомби при близком рассмотрении. Ну, голод не тётка, как говорится. Про гуманизм я всё понимаю и, даже обеими руками поддерживаю, но это явно не тот случай. Да и на открытом воздухе ночевать как-то не хотелось. Всё-таки не лето и земля сырая. В качестве объекта проникновения я выбрал небольшой покосившийся домишко, стоящий на отшибе. Судя по размеру, много народу там быть не должно, а судя по состоянию строения, там или, максимум, пара стариков, или алкаш какой-нибудь. Во всяком случае, много хлопот хозяева этого дома мне вряд ли доставят. А насчёт разносолов, так мне сейчас хоть чем желудок набить. А то уж больно подвело его. Кажется, что даже живот к позвоночнику прилип.

Я перебрался через покосившийся забор, полюбовался на полусгнившую будку, в которой лет пять уже, как собаки не было, и, поднявшись по скрипучему крыльцу, осторожно вошёл в дом. На удивление, внутри было, хоть и бедненько, но чистенько и аккуратно. Весёленькие, вышитые вручную, занавески на окнах, чистые некрашеные полы, белёная русская печь. Навстречу мне от печи резво засеменила зомбированная бабуля. Тоже такая чистенькая и уютная, если бы не выпученные глаза и оскаленный в гримасе беззубый рот. В принципе, бабульку было жалко. Но деваться некуда. Отмахнувшись от неё обухом топора, я подхватил бесчувственное тело и вынес её на улицу, внутренне содрогнувшись от того, что сделал.

Ну, что ж. Территория расчищена, теперь — еда. Отхватив кусок от каравая, я набил рот хлебом и стал, пережёвывая, искать что-то посущественней. В допотопном пузатом холодильнике отыскались яйца и сало, а в коробе за печкой нашлась картошка. Я — человек деревенский, так что растопить печку и пожарить картошку с салом и, залив всё это великолепие яйцом, потомить всё это в духовке, для меня было делом лёгким. Наконец, удовлетворив свой голод, я на сытый желудок принялся планировать дальнейшие действия. Итак, день уже к вечеру клонится, значит, здесь и заночую. Завтра уже дальше пойду. Должен же я людей нормальных найти. Значит, нужно подготовиться к дороге. Во-первых, нужно запастись продуктами. Сала прихвачу однозначно, хлеба тоже. Картошки сыпану в рюкзак обязательно. Соли возьму, заварку, сахар прихвачу. Бабульке уже всё это ни к чему. Теперь одежда. Не надеясь найти у бывшей хозяйки что-то стоящее, я, всё же пошарил по дому и, к своему удивлению, отыскал пару ещё неплохих кирзовых сапог и брезентовый безразмерный дождевик. В моей ситуации это прямо подарок. Теперь оружие. А вот тут облом. Ничего подходящего в качестве оружия, в доме не оказалось. Ну, разве, из имеющихся в наличии ножей удалось выбрать более-менее подходящий. И то с большой натяжкой.

Наконец, определившись по завтрашнему дню, я стал готовиться ко сну. Конечно, ощущения были премерзкие. Завалил бабулю и тут же в её кровать спать улёгся. Но перспектива ночевать в лесу на сырой земле меня не устраивала ещё больше, поэтому я переломил внутренний страх и улёгся на древнюю кровать с панцирной сеткой, подпёртой снизу обрезками досок и никелированными шарами на спинках.

Солнечный луч, скакнувший мне на лицо через неплотно задвинутую занавеску, разбудил меня. Откинув лоскутное одеяло, я поднялся с кровати и, ёжась от утренней сырости, выбрался в сени и, налив из ведра в умывальник воды, умылся. Холодная вода взбодрила и я, приготовив на скорую руку завтрак, быстро подкрепился. За сегодня мне по любому нужно было дойти до районного центра и отыскать помощь. Или узнать, что творится, в конце концов. Нацепив на ноги кирзовые сапоги и упрятав в рюкзак кроссовки, я накинул дождевик и вышел во двор. В соседнем дворе закопошился небритый зомби в ватнике, стараясь проломиться сквозь забор. Но забор держался, и зомбаку ничего не оставалось, кроме как биться грудью о доски. Я помахал ему рукой и, перепрыгнув через забор, направился в обход деревни. Переться по главной улице как-то не хотелось.

Километра через два я наткнулся на трактор «Беларусь» с зомбаком в кабине. Я открыл дверцу и зомби вывалился из трактора. Пока он, что-то обиженно мыча, пытался подняться на ноги, я тюкнул его обухом топора по затылку и полез в кабину. Разочарование постигло меня практически сразу. Бак трактора был бессовестно пуст. Видать, тракторист, обратился, когда трактор ехал по дороге. Ну и молотил движок всё время, пока не выработал всю солярку досуха. Обидно. Какой ни какой, а всё-таки транспорт. Я порылся в кабине и отыскал монтировку. Кстати, неплохое оружие. Поудобнее топора.

Очередная деревня уже ожидаемо оказалась зомбированной, но в крайнем дворе я заметил старенькую, видавшую виды «Ниву», возле которой топтался плюгавенький потрёпанный зомби. Не стучась, я вошёл во двор и остановился, прикрыв за собой калитку. Плюгавый радостно замычал и пошёл ко мне. Ну и схлопотал монтировкой. Из-за угла вынырнул ещё один зомбак, помоложе и повыше ростом, а в окно ткнулась заражённая, женщина средних лет с растрёпанными волосами. Ну, эту можно не бояться. Чтобы выйти из дома, мозги иметь надо. А их, похоже, у них болезнь все выела. Остался только молодой. Этого я пропустил мимо себя и тоже упокоил монтировкой. Ключи оказались в замке зажигания. Видать, плюгавый выезжать хотел, когда обратился. А может, у них в деревне не принято было ключи прятать. Все свои, да ещё и в своём дворе.

Ну, это уже другое дело! Ехать, это не пешком идти. Через деревню проехал с ветерком, объезжая зомбаков, старательно бросающихся мне под колёса. Заправки было чуть больше половины бака, так что можно было пока не заморачиваться. Единственное, что напрягает, это то, что в райцентре придётся объясняться с ментами, почему я на чужой машине рассекаю. Но это уже не особо важно. Привезу их сюда, сами убедятся, что другого варианта не было.

Дорога стелилась под колёса машины, в плотно пригнанные двери задувал встречный ветер, а редкие капли накрапывающего дождика разбивались о лобовое стекло. Кстати, зомбаки от дождя разбежались. Очередная деревня порадовала пустынными улицами. Я уже стал притормаживать, обрадовавшись, что здесь зомби нет, когда увидел парочку, прямо по-человечески прячущуюся под дровяным навесом. Уже по-другому оглядев окрестности, увидел ещё одного, забившегося под дерево, потом ещё троих, укрывающихся возле стены дома под выступом крыши. Ценное наблюдение. Может, и пригодится когда-нибудь.

Дождь закончился, практически даже не начавшись. Ну не называть же дождём те редкие капли, что пролились на землю. Время уже приближалось ближе к обеду и я решил устроить так называемый пикник на обочине. Выбрав неплохое местечко на опушке леса, я съехал с дороги и остановил машину на обочине. Валежника вокруг было предостаточно, поэтому спустя пятнадцать минут костёр весело пылал, одаряя меня уютным теплом. Установив две рогатины, я подвесил над костром взятый у бабули чайник и, вскоре, получил кипяток с пылу, с жару, как говорится. Пока заваривал чай, подоспели угли и я закопал в них картофелины. Побалую себя печёной картошкой. Молодая трава только пробилась и ещё пахла очень пряно. Прохладный ветерок создавал приятный контраст с жаром костра, а чай усиливал ощущение уюта.

В позаимствованный у бабульки термос я перелил всё из чайника, оставив себе только то, что в кружке, выкатил из золы картошку и вкусно, с удовольствием поел.

Белую тряпку, высунутую в форточку на палке, я заметил, проезжая следующую деревню. Настроение сразу скакнуло вверх. А что вы хотели? Среди всей этой вакханалии зомби, наконец, встретить нормальных людей — это дорогого стоит. Я сбросил скорость и подъехал к воротам. Калитка была не заперта, поэтому, оставив машину на улице, я вошёл во двор и практически сразу был атакован достаточно резвой женщиной в фуфайке поверх ночной рубашки и с основательно покусанными руками. В принципе, к атаке, как и к любым неожиданностям, я уже был внутренне готов, поэтому достаточно ловко отмахнулся от неё монтировкой. Следующим был мужик в кальсонах и кирзовых сапогах, до моего появления обгладывающий останки собаки возле будки. Ещё один, парень лет двадцати в трусах, майке-алкоголичке и калошах подошёл последним. Вроде всё. Дом зачищен. Я оглянулся на калитку. Та сама под действием пружины закрылась на защёлку, так что опасности с этой стороны можно было не ждать.

— Эй! — крикнул я в сторону окна, из которого развевалась белая тряпка, — живые есть?

— Есть! — ответил мне молодой девичий голос.

— В доме остались заражённые?

— Нет. Тут чисто. Я вовремя закрылась.

— Ну, тогда открывай. Я войду.

Тряпка скрылась, в недрах дома внутри раздались дробные шаги, и дверной замок негромко щёлкнул, приглашая войти. Я прошёл через сени в просторную горницу и встретился взглядом с молоденькой симпатичной девчушкой лет шестнадцати, немного взволнованной, немного напуганной, но смотрящей на меня с радостью.

— Давно сидишь?

— Второй день. Все вокруг обратились. Хорошо они на шум вчера во двор вышли и уже там такими стали. Я неладное заподозрила и заперлась от греха.

— Молодец. Сообразила. Что дальше планируешь? — поинтересовался я, после чего в голове разорвалась боль, а дальше чернота.

Сознание всплывало, словно со дна водоёма. Над головой чьи-то голоса что-то бубнили, а голова раскалывалась от боли. Я открыл глаза и застонал от чисто физического страдания, которое принёс мне солнечный свет. Два силуэта склонились надо мной. Постепенно зрение сфокусировалось, и я увидел склонившихся надо мною давешнюю девчонку и парня примерно её лет.

— Смотри, очнулся, — определила девчонка.

— Крепкая черепушка у него, — ответил парень. — Не повезло бедолаге.

— Ты его хорошо связал?

— Лучше не бывает. Да и не успеет он развязаться.

— Вы что творите? — возмутился я, чувствуя, что действительно связан по рукам и ногам. — Развяжите!

— Ага! — засмеялся парень. — Мы развяжем тебя, а ты нас грохнешь.

— Не грохну. Обещаю, что не причиню вам вреда, — я и сам не верил в то, что говорил, потому что внутри бушевала злость.

— Извини, мужик. Ничего личного. Каждый выживает как может в этом мире, где человек человеку волк, — от этой театральщины аж зубы свело, как от оскомины.

Они выпрямились. Парень закинул за спину мой рюкзак и взял в руки мой топор, а девчонка вооружилась моей монтировкой, и они дружно шагнули за порог, оставив дверь открытой.

— Ты всё в машину перетащил? — услышал я удаляющийся разговор.

— Всё, что в этом доме было.

— Дверь! — заорал я. — Дверь закройте!

Беззаботный смех был мне ответом. Со своего места на полу я видел, как они вышли со двора, подперев поленом калитку, чтобы не закрывалась, сели в мою «Ниву» и укатили. В проёме калитки тут же нарисовался зомбак в лице сильно покусанного мужичка средних лет. Следом показался ещё один, который задел полено и калитка захлопнулась. Хоть только двое вошли во двор. Это хорошо, если успею развязаться. А связал меня пацан на совесть. Если бы вязал он меня, когда я был в сознании, было бы проще. Я бы смог напрячь мышцы, и путы не стягивали бы мои руки так туго, как сейчас. Я попытался напрягаться и расслабляться, пытаясь растянуть узлы. Бесполезно. По крайней мере, таким способом я ничего не добьюсь за время, отведённое мне, пока зомби не войдут в комнату. Неровные шаги на крыльце подействовали не хуже ледяного душа.

Так быстро на лопатках и локтях связанных за спиной рук я не ползал никогда. Да и вообще в таком положении не ползал. Извиваясь, как змея, я быстро прополз через комнату и забился под кровать, стоящую у стены. И вовремя. Две пары ног уже перетаптывались в комнате. Заражённые чуяли, что я где-то здесь, но вот где? Мозгов у них явно не хватало на то, чтобы нагнуться и заглянуть под кровать. Но и мне тоже пришлось несладко. Мало того, что я лежу беспомощный, связанный, как сосиска по рукам и ногам, так ещё под кроватью было невероятно грязно и пыльно. Пыль забилась в нос, и мучительно захотелось чихнуть. Я лежал в темноте, во всей этой антисанитарии, ругал грязнулю девчонку и терзал мозг, пытаясь найти выход из данной ситуации. Положение, скажем так, патовое. Зомби не могут найти меня и не факт, что смогут выковырять меня из-под кровати, если найдут. Я лежу в относительной безопасности, но связанный и лишённый способности не только защитить себя, но и банально почесать нос. И что теперь делать?

Белый черепок я заметил, когда попытался сменить положение, перевернувшись со спины на бок. Видимо, это был осколок от чашки или сахарницы. Когда-то кто-то уронил посуду на пол и один из кусочков залетел под кровать. Ну а неряха не удосужилась лишний раз заглянуть под свою постель с веником или с мокрой тряпкой. И от грязнуль, оказывается, бывает польза. Верёвку на руках я пилил этим черепком, наверное, больше часа. Наконец, путы распались, и я смог помассировать, начинающие затекать, руки. С верёвкой на ногах справился быстро. Одна проблема практически решена. Я не связан, мои руки и ноги свободны, но я по-прежнему лежу под кроватью, и у меня нет ничего, чем можно сражаться с зомбаками. Мои монтировка и топор уехали с новыми владельцами на моей же «Ниве». Думай, голова, думай! Осторожно я подполз к краю кровати и выглянул наружу. В обозримом пространстве ничего, похожего на оружие не наблюдалось. Как быть?

Яосмотрел кровать, которая стала моим убежищем. Обычная полуторка с панцирной сеткой на металлической раме из уголка. Старая. Сетка давно продавлена и, как это обычно делают, на раму уложены несколько обрезков досок, чтобы предотвратить провисание. Стоп. А чем доска не оружие? За неимением лучшего и доска в четыре сантиметра толщиной и полтора метра длиной может превратиться в грозное оружие. Держать, правда, неудобно. Но тут уж не до жиру. Я вытащил один из обрезков, опрокинул кровать от стены в бок и встал так, чтобы спину мне прикрыла стена, а подойти зомби мешала вставшая на ребро панцирная сетка. Заражённые, увидев, наконец, предмет своих поисков, обрадовано потянулись ко мне. Бить было неудобно, но один зомбак всё-таки, получил уголком доски в висок и затих, а второго я умудрился сбить с ног, перескочил через кровать и бросился на кухню. Уж где-где, а на кухне деревенского дома много можно найти предметов, подходящих в качестве оружия.

Влетев на кухню и слыша, как копошится поднимающийся с пола зомби, я скользнул взглядом по русской печи, пробежался по кухонной утвари и остановил свой взор на мощной скалке с двумя резными ручками по бокам. Чем не оружие? Когда зомби, что-то мыча, видимо, матерясь по зобячьи, втащился в кухню, я уже был во всеоружии. А скалка, всё-таки, вещь! Правда, немного мешалась вторая ручка, но это было не существенно. Заражённого упокоил с первого же удара.

С проблемами, вроде, разобрался. Теперь, когда опасности больше в обозримом будущем не предвидится, надо бы озаботиться с дальнейшей дорогой. Первым делом я отпилил найденной в доме ножовкой вторую ручку от скалки. Получилась неплохая такая бита, которой можно кроить черепушки зомбаков, как глиняные кувшины. С едой в доме был полный алес. Ни крошки. Видимо эта криминальная парочка забрала отсюда всё, что можно. Торбы какой-нибудь, способной заменить рюкзак, тоже не нашлось. Да уж. Дом совсем не перспективный. Но, ведь, он не один в деревне. Воевать с заражёнными я уже наловчился, а еду и какой-нибудь транспорт всё равно нужно добывать.

Я перебрался через забор в соседний двор, зачистил его от зомби, сразу отметил стоящую под навесом «Жигули» шестёрку и осторожно шагнул в дом. Зомбированный дедок проблем не доставил. Зато в доме отыскался и рюкзак, и еда. Ну, вроде, потери скомпенсировал. Даже котелок туристический с термосом из нержавейки отыскал. Это не тот китайский, бабулин, который носишь, и разбить боишься. Набрал пару полторашек воды и уложил всё в рюкзак. Пора приниматься за машину. Ключей в замке зажигания не оказалось. В доме их я тоже не нашёл. Пришлось взяться за такое малоприятное занятие, как обыск упокоенных зомбаков. Наконец, ключи были найдены и, перетащив всё вновь приобретённое имущество, я выехал со двора.

В районный центр я заехал уже ближе к вечеру. Ни о каком поиске речи быть не могло. Тем более, что село было практически полностью зомбировано. Ничего не оставалось, как отыскать небольшой домик, зачистить его от зомбаков и устроиться на ночлег. Ночь выдалась неспокойной. Всё время мычали на улице зомби, пару раз кто-то кричал, да откуда-то раздавались звуки очередей и одиночных выстрелов. Я поднялся ещё до рассвета, соорудил себе немудрёный завтрак и принялся думать.

То, что даже райцентр оказался зомбирован, навевало на очень грустные мысли. Выходит, что масштабы трагедии гораздо больше, чем я представлял. Интересно, какая общая площадь ареала заражения? Район, область, страна? Куда ехать, чтобы вырваться из этого кошмара? Да ещё и стрельба ночная сильно напрягала. Ничего хорошего не стоит ожидать от тех, кто имеет оружие. Тут вон, малолетки без оружия чуть зомби не скормили. Оружие бы где-нибудь достать. А где? Единственное место, которое приходит на ум, это здание полиции. Но не один же я такой умный! Но, прогуляться стоит.

2

Дождавшись рассвета, я проехал в центр села, где, недалеко от здания администрации находился райотдел. Тугая дверь подалась, и я вошёл в полутёмный вестибюль. Трупный запах тут же ударил в нос. А тут настоящая бойня развернулась! Трупы в полицейской форме, разбитое вдребезги стекло, за которым сидел дежурный и толстый ковёр стреляных гильз. Ага. Попадаются ещё и гильзы от охотничьего. Вон, вся стена в следах от картечи. И ни одного автомата. Даже пистолетика завалящего не нашлось. В дальней стене дежурного помещения была видна распахнутая решётка оружейки и пустые пирамиды. Оружие подмели полностью. Облом. Пробежался по этажу и понял, что его зачистили качественно.

На втором этаже раздались неровные шаги. Странно. Первый этаж зачищен полностью. Даже в кабинетах нет ни одного живого зомби. Откуда же тогда взялся заражённый на втором? Ну, конечно! Второй этаж вообще не чистили. А зачем? На первом оружейка. А это и оружие и боеприпасы. Чтобы никто не мешал, всех зомби к ногтю. А наверху чего ловить? Кабинеты оперов, да начальство. Опера без оружия. Зачем простому оперу пистолет таскать. Почти килограмм под мышкой за здорово живёшь? Увольте. Это в кино опер спать ложится и пистолет прячет под подушку, а утром, ещё не умывшись, уже оперативную кобуру на себя цепляет. А начальству оружие вообще ни к чему. Они, наверное, дорогу в тир давно забыли. Естественно, никто не удосужился полазить наверху.

А я посмотрю. В конце концов, у каждого работника полиции в кабинете лежит так называемый тревожный чемодан. Это рюкзак или сумка, в которой обязательно лежит полевая форма, сухой паёк, ну и прочие необходимые в полевой жизни вещи, вроде фонарика, спичек и прочей дребедени. Хоть этим разживусь. Среди однотипных дверей выделялась одна, с надписью «Приёмная». Я толкнул её и вошёл в небольшую комнату с конторкой, за которой сейчас металась когда-то миловидная, а сейчас зомбированная секретарша. На дверях справа висела табличка «Начальник районного отдела полиции», а на тех, что слева — «Заместитель начальника». Я вошёл в ту, что справа.

А вот это я удачно попал! В кресле, свесив простреленную голову набок, сидел тучный подполковник. На столе перед ним стояла початая бутылка коньяка, пустой бокал и блюдечко с высохшими дольками лимона. А на полу, под креслом, рядом с уже подсохшей лужей крови, валялся пистолет с гравировкой «За доблестную службу на страже общественного порядка». Наградной, значит. А вот этого никто предусмотреть не мог. Естественно, он его вон в том сейфе хранил, что сейчас призывно манит открытой дверцей. Не будет же он его в обычную оружейку сдавать. Я подобрал оружие и выщелкнул магазин. Ну, так и есть. Одного патрона не хватает. Вон, стреляная гильза валяется.

В армии мне доводилось с автоматом дело иметь. Пришлось отслужить год в караульной роте. Через день, как говорится, на ремень. Сутки отстоишь в карауле, двое отдыхаешь, если занятия, строевая муштра и уборка территории могут называться отдыхом. Но пистолет пощупать получилось. Заступал с нами молодой прапор, так он в карауле давал нам с ПМом поиграться. Ну, там, пофотографироваться, поразбирать его. Так что машинка знакомая. Вот только пострелять из него не довелось. А это плохо. Эх! Автомат бы! Вот с ним я уж точно обращаться умею. Не одну мишень за год измочалил на стрельбище.

В сейфе отыскалась вторая обойма и несколько пачек патронов, а так же полная бутылка вискаря. Это мы прихватим. Самогон мой криминальная парочка утащила, а запас спиртного иметь, никогда не помешает. Та же дезинфекция, например. В шкаф за тревожным чемоданчиком даже не полез. Судя по фигуре самоубийцы в кресле, однозначно не мой размерчик. Я прошёлся через приёмную и вошёл в кабинет зама. Зомби в кресле попроще сбросил на пол телефон, пытаясь подняться, но так и не смог. Каким чудом он сдвинул свой стол так, что тот припёр его к стене, не знаю, но встать в таком положении было проблематично. А он, примерно, моей комплекции. Не обращая внимания на пытающегося принять вертикальное положение зама, я прошёл к платяному шкафу и извлёк оттуда камуфлированный рюкзак. Зомби, зажатый столом, возмущённо закопошился.

— Вот что ты возмущаешься? — задал я ему риторический вопрос. — Тебе оно всё вообще ни к чему уже. А мне пригодится.

Я открыл рюкзак и полез внутрь. Камуфляж, извлечённый мной оттуда, меня вообще не порадовал. Крутой, сшитый на заказ из особой дышащей ткани, он был вообще не функционален как в плане прочности, так и в плане удобства. Карманов мало, налокотники и наколенники отсутствуют, да ещё и брюки сшиты под туфли а не берцы. Ну что ты будешь делать? Начальство! У начальника, небось, такой же, только размерчиком побольше. Бросив камуфляж на пол, я прихватил рюкзак и пошёл дальше по коридору, сопровождаемый возмущённым мычанием зомбированного зама. Ну что за жадина? Сам не гам и другим не дам! В следующем кабинете попался маленький щуплый зомби, и я даже не стал на него тратить силы, просто прикрыв за собой дверь.

Нужного мне по комплекции зомбированного опера я отыскал в конце коридора. Верная скалка быстро упокоила заражённого, и я приступил к обследованию его тревожного чемоданчика. А вот это другое дело! Камуфляж полицейской серо-синей расцветки был обычным, фабричным, надёжным и функциональным. Кроме того там же лежала такой же расцветки разгрузка, хорошие берцы на удивление моего размера и шапочка-балаклава. Сухой паёк, конечно, попроще и победнее, чем у зама, но, кто мешает нам их объединить? Зато у зама рюкзак круче, с ортопедической спинкой. Тут же переоделся и переложил рюкзак. А так жить можно! Разместил пистолет в нагрудной кобуре, от рюкзака отстегнул пару навесных карманов и вместо них прицепил свою скалку так, чтобы резная ручка торчала над правым плечом. И сразу почувствовал себя уверенней.

Осталось решить, что делать дальше. В райцентре ловить нечего, тем более, что здесь по ночам постреливают. Под окном раздался шум мотора, и я увидел, как к крыльцу райотдела подъехал УАЗик. Вышедшие из него четыре человека, одетые как охотники, осмотрели мою шестёрку и направились внутрь, взяв ружья наперевес. Не знаю, чего им от меня было нужно, но встречаться с ними мне как-то расхотелось. Я бросился к окнам, выходящим во двор. Под окнами тянулся длинный навес, на который я осторожно выбрался, пробежался по нему и, перебравшись на бетонный забор, спрыгнул в переулок. Ну, а теперь ходу!

Я рванул по переулку, в окне кто-то, то ли удивлённо, то ли возмущённо вскрикнул, раздался выстрел и над головой пролетел заряд картечи. Вовремя я смылся. Очень вовремя. Неприветливые люди живут в этом райцентре. Однако, надо бы отсюда выбираться как-то. Я выскочил на перекрёсток, увидел перед собой толпу зомби, повернул на правую улочку и помчался по ней. На следующем перекрёстке опять свернул налево и услышал вдали шум двигателя машины. Как бы не те охотники на своём УАЗе. И чего прицепились? Я заскочил во двор ближайшего дома, оббежал несколько зомби, не трогая их, и заскочил в дом. Сразу же на меня из глубины дома надвинулась огромная зомбированная бабища с искусанным лицом. Пришлось нанести несколько ударов, прежде, чем она улеглась поперёк прохода, окончательно затихнув. Щуплому мужичку, вынырнувшему следом, хватило всего одного удара. Я закрыл за собой дверь, наскоро оббежал все комнаты, убедился, что больше в этом доме ничего не угрожает и приблизился к окну. По улице как раз проезжал давешний УАЗик, и те охотники внимательно оглядывали окрестности через открытые окна.

Похоже, что на сегодня путешествие моё закончилось. Нужно пересидеть. Хорошо ещё, что я во дворе зомбаков не трогал. Внешне всё выглядит вполне пристойно. Обычный двор, обычные заражённые, слоняющиеся туда сюда. Ничего примечательного. Трупы пришлось сбросить в подпол. Мимоходом я отметил, что уже стал относиться к трупам, как к чему-то обыденному. Недавно только рефлексировал по поводу того, что завалил зомбированную бабулю и устроился на ночёвку в её доме. А сейчас спокойно покидал бывших хозяев в подпол и сижу себе весь такой спокойный. В доме оказалась плита, питающаяся от газового баллона во дворе, так что я, без риска быть замеченным, разогрел себе чаю и уселся коротать время.

С утра я экипировался в уже понравившуюся мне амуницию и засобирался на выход. К сожалению, в этом дворе автомобиля не оказалось. Без транспорта было никак, поэтому машину решил поискать в ближайших дворах. Пару раз попадались неплохие машины, только вот с ключами была заморочка. Не хотелось воевать с зомби, а потом искать ключи у них по карманам. Нужный автомобиль нашёлся дворов через десять, когда я уже разуверился, что найду что-нибудь стоящее. «Митсубиси Паджеро» с хозяином внутри стоял напротив открытых ворот. Видать, владелец собрался куда-то выезжать, открыл ворота, сел в кабину, а потом обратился. Будем надеяться, что завести не успел, а то тогда там бак сухой будет.

Я вежливо открыл дверцу и выпустил заражённого на свободу. Зомбак, видимо, хорошими манерами не страдал, поэтому просто вывалился из салона, встал на четвереньки и начал подниматься. Ну, подняться то я ему не дал. Треснул по голове своей верной скалкой и прыгнул на освободившееся место. Ну и вонь, скажу я вам! Так, ключ в замке. Это уже неплохо. Я включил зажигание, и мотор, сыто заурчав, заработал ровно. Стрелки на приборах скакнули вправо. Датчик топлива показал почти полный бак. Ну, значит, пора ехать дальше. Райцентр я знал неплохо, так как бывал в нём часто, как по делам нашей фермы, так и по своим надобностям, поэтому маршрут для себя наметил наикратчайший, чтобы выбраться из населённого пункта.

На выезде те же на УАЗике попытались сесть мне на хвост, но древний отечественный внедорожник очень скоро потерялся, не выдержав гонки. Вот настырные! Белый капот, торчащий из кустов, я заметил совершенно случайно. Притормозив, я вышел из машины и подошёл поближе. Ну, кто бы сомневался? Моя «Нива» собственной персоной. Расстрелянная в дуршлаг и с той самой парочкой криминальной внутри. Только совсем не живой парочкой. Похоже, с ними никто и разговаривать не стал. Расстреляли с расстояния, потом все вещи а, самое главное, продукты, повытаскивали, машину в кусты, а сами восвояси. Печёнкой чувствую, что продукты — самое большое богатство в наше время. Наравне с оружием, боеприпасами и горючим. Даже немного жалко эту парочку. Дети ведь совсем. Хотя, если они такое в этом возрасте творят, чего же тогда ждать от них, когда вырастут? Может, и вовремя остановили.

Я уже собрался ехать дальше, когда одна шальная мысль вдруг буквально выстрелила мне в голову. А почему я не насторожился тем, что здесь, на этой дороге, кто-то расстреливает машины вместе с пассажирами и грабит их? Почему я априори предположил, что это случайные злодеи. А если это система? В любом случае, стоит пока спрятать машину и осторожно, пешим ходом, разведать, да понаблюдать. А то расслабился, понимаешь, как говорил один президент. Машину я загнал поглубже в лес, закидал ветками и оглядел свою работу со стороны. А неплохо получилось. Только вот что теперь делать со следами от колёс, которые хорошо видны на молодой траве? Совсем некстати набежали тучи, и полил дождь. Чертыхнувшись, я раскидал свою маскировку и достал из рюкзака брезентовый армейский зелёный дождевик. Опер, видать, опытный был, раз озаботился где-то раздобыть такой. Вещь удобная и практичная.

Нацепив его на себя, я опять закидал свой Паджерик ветками и осторожно, прячась в кустах, приблизился к дороге. А на дождь я зря ворчал. Под струями воды трава бодро распрямилась, и уже ничего не указывало на то, что недавно сюда заезжала машина. Что ж, посидим, подождём. Звук мотора с той стороны, куда я направлялся, раздался тогда, когда я уже собрался выпрямиться и, выйдя из-за кустов, пройтись по дороге и размять затёкшие ноги. Я затаился и, по-моему, даже дышать перестал. Из-за поворота вылетел УАЗ Патриот и подъехал к «Ниве», торчащей из кустов. Из внедорожника вылезло трое в камуфляжах и с автоматами. Причём у двоих были АК-74 «Весло», то есть с нескладывающимся пластиковым прикладом, а у третьего — полицейская Ксюха АКСУ-74. Не самый хороший автомат. Даже я знаю. Интересно, а этим что надо?

— Опять братья шалят! — неожиданно высоким голосом заголосил один из приехавших. — Их это почерк, сразу видать!

— Ну да, — согласился второй. — Догнать и картечью с ходу — это Климовых работа. Привыкли на охоте утку влёт бить.

— Это же наша территория! — опять заголосил первый. — Они же всего полкилометра до нашего блокпоста не доехали!

Неужели я до нормальных людей добрался? Вот молодцы! Организовались. Блокпост оборудовали, чтобы всяких охотников на УАЗиках не пускать. Похоже, те, кто за мной в райцентре гонялся, и есть те братья Климовы. Я засунул пистолет в нагрудную кобуру и приготовился аккуратно себя обозначить, чтобы ненароком не спровоцировать по себе любимому стрельбу. Времена нынче нервные. Могут сначала шмальнуть, а потом уже спросить, что, да как. Если будет, у кого спрашивать.

— Пора бы уже с ними разобраться, — вдруг проговорил третий. — Вечно они добычу у нас отнимают. Эти на «Ниве», по любому наши уже были. И девчонка, вон какая сладенькая. Поигрались бы, прежде чем прикопать. Только добро зря переводят.

Я чуть не упал на пятую точку от этих слов. Вот и нашёл нормальных! Хорошо сразу не вылез. Я не сладенькая девчонка, меня бы сразу в три ствола тут бы и пристрелили. Эх! Ну почему у меня нет автомата? Сейчас бы всех троих одной очередью снял. Вон как стоят кучно. А на пистолет никакой надежды. Не стрелял я из ПМ ни разу. А тут нужно, как в кино про спецназ: один выстрел — одна мишень. Промахнусь, уйти мне не дадут. Против трёх автоматов шансов ноль. Даже если один из трёх — Ксюха. Остаётся только сидеть и не отсвечивать. Пусть уедут, потом дальше буду думать.

— Может, поедем сейчас прямо к ним и спросим по взрослому? — разорялся первый.

— Не пойдёт, — ответил третий. — Там они у себя дома. Да и мало ли кто в райцентре за них впишется. Воевать в меньшинстве не хочется. Нужно их на дороге брать.

— Да как ты угадаешь, когда они на дороге окажутся? — удивился второй.

— Возвращаемся назад, берём сухой паёк на трое суток и едем сюда. Отыщем удобное местечко недалеко от райцентра и оборудуем засаду. По-любому выскочат на дорогу. Или погонятся за кем-то, или так, покататься захотят. Тут мы их из автоматов и примем. Я их УАЗик издалека узнаю.

— Это что, три дня сидеть? — опять запричитал первый.

— Не думаю. Им на одном месте не сидится. Шило в заднице не даёт. Высунутся быстро.

Троица погрузилась в «Патриот» и уехала в обратном направлении. Интересно ситуация развивается. Всего несколько дней катастрофы, а уже появились бандиты, да ещё и сферы влияния разделили. Быстро криминал фишку сечёт. Очень быстро. Стоит, наверное, прогуляться пешком назад. Посмотреть на разборку местного рэкета. По пути я видел только одно место, где засаду можно сделать идеальную. И вряд ли эти камуфлированные проедут мимо. Уж слишком вкусное место. Дорога тут сужается, сразу после поворота вдоль дороги тянется глубокий овраг, сплошь заросший папоротником, да и над дорогой нависло сухое дерево, которое подрубить так, чтобы оно перекрыло проезжую часть, раз плюнуть. Надеюсь, что их это место тоже впечатлит.

Это место их действительно впечатлило. Я успел заскочить к машине, прихватить несколько банок консервов из сухого пайка и пробежать половину пути, когда услышал, как по дороге проехал УАЗ «Патриот». Ага. По крайней мере, не промахнулся. Уже это радует. Уже подбегая к повороту, услышал стук топора. Ну, точно, мы с этими камуфлированными думаем одинаково. Осторожно, поднявшись на взгорок над оврагом я, укрываясь в густом папоротнике, осторожно заглянул вниз. Третий удобно расположился у края оврага, положив автомат на землю и выложив перед собой два запасных магазина. А первый и второй по очереди рубили топором сухое дерево, непрерывно матерясь. Наконец, ствол был подрублен до нужного состояния и подпорка установлена. Осталось её выбить, чуть-чуть подтолкнуть комель и дерево рухнет, качественно перекрыв дорогу.

После ударной работы троица дружно перекусила, и первый был отправлен вперёд в дозор. Я тоже на своём наблюдательном пункте вскрыл банку кильки в томате и уселся кушать её под сухари, попутно размышляя: какого рожна я тут забыл. Ну, перед собой юлить, смысла нет. Будем откровенны: я надеюсь на чудо. Хоть бы эти бандюки друг друга перестреляли. Или хотя бы так потрепали друг друга, что забыли бы на месте боя что-нибудь из оружия. Тут уж не до жиру. Если не автомат, то хотя бы ружьё охотничье. Всё не такое недоразумение, как этот пистолет. Нет, ПМ — штука, наверное, неплохая. Слышал, что спецназ с ним даже террористов штурмует. Но это в умелых руках. А когда ты за всю свою жизнь ни разу из этой машинки не стрельнул, единственное, что ты можешь с ним сделать качественно и наверняка — это застрелиться. А длинноствол — это длинноствол. Тут привычнее. Приклад к плечу, прицелился и стреляй. Конечно, то, что сейчас они все друг друга перестреляют, это из области фантастики. Но на чудо надеяться ведь никто не запрещал.

Ждать пришлось долго. Эти двое в овраге развели костерок и сварганили себе ужин, потом второй сбегал и подменил первого. Первый опять начал плакаться на свою судьбу, как он замёрз на сырой земле и вряд ли братья Климовы появятся сегодня. Я давился холодными консервированными голубцами и слушал все эти причитания. Перспектива ночевать на сырой земле меня тоже не радовала. Я уже призадумался, стоит ли мне и дальше здесь ждать у моря погоды, когда второй, несущий службу за поворотом, оглушительно треща сучьями и топоча ногами, пробежал почти по мне и скатился в овраг.

— Едут! — заполошно дыша, выкрикнул он.

Третий тут же подобрался и схватил автомат.

— Сопля! — резко скомандовал он первому. — По моей команде завалишь дерево. Колун, бери автомат и на позицию.

А веселье, похоже, начинается. Из-за поворота выскочил приснопамятный УАЗик, дерево, заскрипев, рухнуло поперёк дороги. УАЗ, заскрипев тормозами, остановился, и тут из оврага по машине ударили очереди из двух стволов. Почти тут же к ним присоединилась и Ксюха. Пули дырявили корму отечественного внедорожника, однако в машине остался только один, водитель, который дёргался под ударами пуль, уже мёртво лёжа лицом на баранке. Остальные трое ещё с первыми выстрелами успели выскочить через дверцу с обратной стороны и перекатом уйти в противоположный кювет. Ситуация для нападающих сложилась совсем не та, на какую они ожидали. А, похоже, вояки из камуфлированных никакие. Чего стоило им ударить с двух сторон дороги? Тогда бы братья оказались на проезжей части, как на ладони и разделаться с ними из трёх автоматов было плёвым делом. А сейчас, трое на трое — неизвестно, как фишка ляжет.

Климовы ответили дружным залпом по противнику. Картечины густо сыпанули по оврагу. Несколько даже ударили по тому склону, где прятался я. Я даже испугался, что и меня заметили. Но нет. Не до меня им было. Мне сверху хорошо было видно, как после залпа один из братьев подался по кювету назад по ходу движения и скрылся за поворотом. А Климовы всё же круче. Похоже, что у камуфлированных никаких шансов. А что, если мне самому дождаться этого брата, который решил обойти нападавших с тыла, потихоньку вырубить его и забрать оружие? И пусть потом разбираются между собой. Ружьё то я себе раздобуду. Однако, при дальнейшем размышлении, я эту идею отмёл. Братья не дураки и, тем более, охотники. Вон, двигаются как. Им этот лес — дом родной. К ним не подберёшься скрытно. Да и если доберусь и вырублю одного. Дальше что? Дальше по дороге без разведки всё равно не сунешься. Ждать нужно будет. А там, неизвестно ещё кто победит. Хотя, конечно, хрен редьки не слаще.

Если камуфлированные победят, они увидят, что одного не хватает, Естественно, будут искать и наткнутся на труп с размозженной головой. Само собой, вопрос возникает, кто такой резвый у них в тылу развлекается. А если братья победят, тоже начнут третьего искать. Найдут и опять вопрос на засыпку, кто их брата завалил. Если бы камуфлированные, пулевые ранения были бы. А тут черепушка проломлена. Значит, кто-то другой. В любом случае и те и эти меня искать будут. И найдут. Особенно братья. Значит, подождём.

Третий появился для нападающих совершенно неожиданно. Я сидел в кустах тихо, как мышка, поэтому братец меня не заметил, хоть и появился на гребне шагах в десяти от меня. Не торопясь, уверенно, он приподнялся и всадил заряд в спину сначала одно, потом другого камуфлированного. Оставшийся в живых Сопля заверещал, бросил свою Ксюху и поднял руки вверх. Климов хладнокровно перезарядил двустволку и выстрелил в бедолагу.

— Всё, братаны! — прокричал он, поднимаясь в полный рост. — Война закончилась!

— Ты что, всех наглухо завалил? — ответил один, выбираясь из кювета.

— Ага.

— Зачем? Кого мы наказывать теперь будем за смерть Славки?

Оппа! Как бы они меня не вычислили. Как-то мне за смерть Славки отвечать не хочется. А если найдут, разбираться не будут, зачем я здесь сижу. И чего я сюда припёрся? Однако, братья поисками не заморачивались. Видать, знали эту троицу, и четвёртого увидеть не ожидали. Они деловито обшмонали трупы, забрали всё оружие и патроны, прошлись по дороге, отыскали «Патриот», погрузили в него тело своего брата, оттащили дерево и продырявленный пулями УАЗик в овраг и уехали. Да уж. Чуда не произошло. Как был без оружия, так и остался.

Помня о том, что впереди где-то должен был быть блокпост, я решил сбегать осторожненько и посмотреть, что это такое в местном представлении. А то дуриком переть на машине как-то не с руки. Ещё нарвусь на автоматные очереди, и продырявят мою машину вместе со мной. А я себе ещё очень дорог, да и Паджерик жалко. Привязался я к нему. Подождав ещё около часа, не припрётся ли кто-нибудь ещё на выстрелы, я поднялся и так же лесом, вдоль дороги, пошёл вперёд. Упавшая на лес темнота с одной стороны сильно замедляла моё передвижение. Корни деревьев норовили подставить мне подножку, а ветки так и лезли в глаза. Но с другой стороны, темнота меня и скрывала.

Добравшись до поворота, я пошёл осторожнее, тщательно выбирая место, куда поставить ногу. Впереди показался отсвет костра. Уже интересно. Я подобрался поближе и услышал голоса. Два человека увлечённо спорили друг с другом, переходя, временами, на повышенные тона. Тёмный силуэт баррикады, перегораживающей половину дороги, я увидел, когда подобрался уже практически вплотную. Видно было плохо, но баррикада была явно составлена из пары автомобилей, перевёрнутых на бок, стволов деревьев и веток. За ней горел костёр, у которого сидело четверо мужиков с ружьями. Двое просто пили что-то из алюминиевых кружек, а остальные двое не на шутку схлестнулись в словесном поединке. Ну, вникать в суть спора смысла не было. С одного взгляда стало понятно, что дальше проехать невозможно. Тут меня тормознут обязательно. Вон, доска лежит с натыканными гвоздями. Видать, при появлении транспорта на дороге, они стелят эту доску поперёк проезжей части. Пока шёл сюда, я заметил то ли просеку, то ли просёлочную дорогу, уводящую куда-то вправо. Стоит, наверное, пробить и её. Но это уже утром.

Ночевать пришлось в машине. Замёрз, конечно. Но на земле было бы хуже. Опять пришлось давиться холодной консервой, но костёр разводить я так и не рискнул. Сразу добрался до просеки пошёл вдоль неё. Просека тянулась километра два и вывела на малоезженую просёлочную дорогу. Стоит, думаю, проехаться сюда и посмотреть, куда она ведёт. Я вернулся к машине, раскидал ветки, вывел её на дорогу и погнал её в новом направлении.

Дорога вывела меня к небольшому хутору, стоящему посреди леса. Обитатели хутора неприкаянно стояли столбиками во дворе. Семья небольшая. Муж с женой, парень моих лет, да древняя старуха. В доме обнаружился ещё и дед, видимо, не ходячий. Учуяв меня, он свалился с кровати и довольно шустро пополз навстречу. А хуторок оказался небольшим и очень уютным. Бревенчатый дом, состоящий из трёх комнат и большой кухни с русской печкой, во дворе сарай, в котором валялась недоеденная зомбаками коровья туша, небольшой птичник с перепуганными курицами, огороженный сеткой, благодаря чему зомби до него не добрались, колодец с крышкой и воротом, древний ГАЗ-69 в рабочем, видать состоянии, собачья будка с обрывком цепи и огород за домом. За собаку я особенно порадовался. Сбежала, видать, от зомбированных хозяев.

Бывших хуторян я прикопал в соседнем овраге, где земля была песчаной и легко копалась. Хутор мне понравился, и я решил в нём осесть. А что? Ферму свою я потерял. Куда-то дальше ехать смысла особого не видел. Нужно же мне жить где-то. Правда, при нынешнем опыте борьбы с зомби, я свою ферму назад отвоевал бы. Но там мои мама с папой, а их я бы не смог упокоить даже в таком виде, в каком они сейчас находятся. Так что, пусть пока владеют фермой. Там видно будет.

При осмотре дома я наткнулся, наконец, на ружьё. Однако, радость моя оказалась преждевременной. Мелкашка двадцать второго калибра с надписью ТОЗ-8 выглядела уж очень несерьёзно. Как и патроны. Детский сад какой-то. Запасы еды в доме впечатляли. Впрочем, для хуторской жизни это, скорее, норма. Из найденных запасов я принялся готовить себе обед, попутно размышляя. Итак, на хуторе я решил остановиться. Значит, надо озаботиться своей безопасностью. Что можно сделать? Ну, в первую очередь, убрать машину куда-нибудь, чтобы посреди двора глаза не мозолила. Куда бы её деть? Пока вода закипала на плите, я прошёлся по дому, выглядывая из окон. За домом можно поставить. Там, если что, можно напрямую через огород рвануть. Заборчик хилый, бампером снесу. А там просека. Да и ГАЗ-69 во дворе будет привлекать внимание. Типа нападающие будут думать, что я захочу прорваться к нему, чтобы уехать. Вот прямо сразу и переставлю.

Я вышел из дома, подошёл к машине и чуть не обделался от страха, увидел краем глаза смазанное движение сбоку. Рука автоматически взлетела к правому плечу и хватанула пустоту. А рюкзак-то со своей скалкой я дома оставил! Холодея от страха, я повернулся и от души выматерился. Возле угла дома, склонив голову на бок и вывалив красный язык, сидел обычный дворовой пёс с обрывком цепи на шее. Ну, напугал! Собака внимательно смотрела на меня, потом, слегка припадая к земле, осторожно приблизилась ко мне и, всё ещё не веря себе, ткнулась носом мне в коленку и заскулила. Понятно. Натерпелась ужасов животинка, вдруг обнаружив вместо своих хозяев страшных монстров, пытающихся её съесть. И вот живой человек. То-то радости кабыздоху. А мне-то как хорошо! Это ведь сигнализация почище электронной. Особенно на зомби. Она ведь их теперь на дух не переносит.

Привязывать собачку я не стал, мало ли что. Пусть лучше на свободе бегает. Переставил машину и пошёл в дом. Как раз вовремя, чтобы поймать пенку от закипающего мяса. За дверью раздался скулёж голодной животинки. Ага. Мясо же запахло. Ну да, она уже сколько дней по лесам бегает. Пришлось вскрыть банку пшённой каши с мясом и вынести болезному. Хвост заходил ходуном, а слюна повисла аж до земли. Ну, кушай на здоровье. Только охраняй хорошо.

Во время обеда я всё думал о такой насмешке судьбы, как эта мелкашка. Ну надо же, вроде и ружьё, а в итоге сплошное недоразумение. Но, неужели нельзя ничего сделать? На память пришёл какой-то боевик, где главный герой делал крестообразные насечки на конце пуль для увеличения убойности. Может, хоть это поможет? Деваться некуда и я, сразу после обеда, принялся ножом обрабатывать свои боеприпасы. Пули были достаточно мягкие и насечки получались глубокими. Ну, будем надеяться, что в теле жертвы они распустятся нехилым цветочком. Мало не покажется. Всё равно я стрелять по добропорядочным гражданам не собираюсь.

С ходу проснулась моя крестьянская жилка. Я прибрался в сарае, выбросил остатки коровьей туши, задал корма курам и почистил птичник. После этого занялся уборкой своего нового дома. За хлопотами остаток дня пролетел незаметно, стало темнеть и я, поужинав, улёгся спать.

Утро началось, как и положено у нормального фермера. Впервые я поймал себя на мысли, что выполняю крестьянский труд с удовольствием. Неужели нужно пройти через толпы зомби, чтобы с удовольствием приниматься за то дело, которое всю жизнь сравнивал с каторгой? Огород уже был перекопан и только ждал, когда его засадят. Я нашёл в доме рассаду, уже приготовленную бывшими хозяевами и прямо с утра пошёл на огород, вооружившись лопатой и мотыгой. Ну и свою верную скалку, пистолет и мелкашку прихватил на всякий случай. Помнится, читал где-то, что в Афганистане дехкане землю пашут, а за спиной автомат висит. Чтобы, значит, случись что, сразу в бой, тут же на грядках. Так и я.

До обеда с удовольствием возился на огороде, потом вернулся в дом и с аппетитом поел. Жизнь налаживается. Только бы никому не вздумалось нарушить эту идиллию. Словно в подтверждение моих мыслей, за окном панически залаяла собака. В этом лае слышалось столько ненависти и страха, что я сразу понял: заявились зомби. Ну что им не сиделось где-нибудь в другом месте? И, вроде, населённых пунктов поблизости не наблюдается. Откуда они взялись в этой глуши? Я взял свою верную скалку с твёрдым намерением пересчитать ею черепушки этим заражённым и выскочил из дома. Бедный пёс от страха забрался под крыльцо и уже оттуда надрывался до хрипоты. А вот на будке сидел зомби, который мне совсем не понравился. Ну, во-первых, он сидел на корточках на крыше будки, только слегка опираясь руками. Зомби так не сидят. Во всяком случае, я ещё такого не видел. И поза у него была уж очень напряжённая. Моё появление для зомбака стало полной неожиданностью, так как всё его внимание было сосредоточено на собаке.

Вздрогнув, он соскочил с будки и с необычной скоростью перепрыгнул на клумбу, а оттуда атаковал меня. Чисто инстинктивно я отмахнулся скалкой, только слегка задев его, и отступил к двери. Зомбак отскочил в сторону, сгруппировался и опять прыгнул. Я уклонился в сторону, пропуская летящего заражённого мимо себя, и наотмашь врезал ему по затылку. И опять вскользь, только слегка оглушив его. И откуда же ты такой быстрый взялся? Шустрик, прямо. Зомби зарычал, отпрыгнул в сторону, потряс головой и, преодолев одним прыжком расстояние до забора, перемахнул через него и смылся. А то, что смылся — это плохо. Не верю я, что после этого он пойдёт искать более сговорчивую жертву. Он не успокоится, пока меня не достанет. Вот ходи теперь и оглядывайся. Не было печали, называется. Теперь без собаки никаких работ во дворе.

Вечером, наработавшись по хозяйству и чувствуя приятную усталость по всему телу, я уселся на кухне, достал вискарь начальника райотдела и решил немного расслабиться. Впервые за это время накатило не по-детски. Вспомнились родители, и мне стало себя жалко, аж до слёз. Да и родителей тоже пожалел. Ну, надо же такому получиться! Вот захотел выпить за них, а как поднять? За упокой? Так они не умерли, вроде. За здоровье? Тут тоже не всё однозначно. Чтобы всё было хорошо? А как это «Хорошо» в нынешней ситуации? А ситуация очень даже непростая. И света в конце тоннеля не видать. Я даже здесь не чувствую себя в безопасности. И дело вовсе не в том шустрике, который хотел меня сегодня схарчить. Это как раз меньшее из зол. Странно, появились зомби, которые показались сущим кошмаром, выходцами из ада, страшнее которых и быть ничего не может. А выяснилось, что человек в этих обстоятельствах стал ещё более опасным и ужасным монстром. И я бы предпочёл встретиться лицом к лицу с десятком зомбаков, чем с тремя особями своего вида.

Мысли сами собой перескочили на собственную безопасность. Что сделано уже? Паджеро переставил за дом к огороду. Окна, выходящие на огород, подготовлены и откроются от малейшего толчка. Собака ещё есть. Хорошо, что местные хозяева её к улице приучили. Даже в такое время в дом не просится. Предупредит лаем, если кто заявится. А что по оружию? Скалка есть. Себя уже успела проявить очень хорошо. Но это для ближнего боя. И то не факт, что против человека сгодится. Попадётся подготовленный, каратист какой-нибудь, и куда я лететь буду с этой скалкой?

Есть мелкашка. Этакое недоружьё. Правда, я патроны доработал. Но мощности маловато для пробивной силы. Так что сгодится только напугать, да ранить. Увечья доработанные патроны нанесут. Это к бабке не ходи. Стреляет мелкашка вряд ли далеко. Во всяком случае, дальше пятидесяти метров я бы стрелять не рискнул. Да и скорострельность никакая. Магазина нет. Затвор оттягиваешь, патрон вкладываешь, стреляешь, потом выбрасываешь гильзу, опять вкладываешь новый патрон и опять. Производительность ещё та.

Правда, есть ещё пистолет. Тот наградной ПМ начальника райотдела. Но это оружие совсем незнакомое. Стоп. А почему я всё плачусь, что, дескать, стрелять из пистолета не умею, не стрелял ни разу? Кто мне мешает потренироваться? Я достал ПМ из кобуры, выщелкнул магазин и стал целиться в различные предметы, приноравливаясь к его весу. Попробовал различные позы. Понравилась американская. Как копы в фильмах. Пистолет в правой руке, левая поддерживает снизу. Потом стал тренироваться в быстром снятии с предохранителя, передёргивании затвора и наведении на цель. Что-то долго получается. Или у меня сноровка не та? Где-то читал, что патрон в пистолете в патронник загоняют. Это чтобы с ходу стрельбу начать. Без передёргивания затвора. Да и тогда в пистолете больше на один патрон получается. А, ведь, это идея! Так и сделаю. А с утра потренируюсь в стрельбе по поленнице. А что? Годичные кольца на спиле полена, чем не мишень? Вот и попробую. Всё равно я из сейфа начальника штук десять пачек патронов прихватил. Так что немного на тренировку потратить можно. А сейчас до сна ещё потренируюсь в выхватывании пистолета и изготовке к бою.

С утра, сразу после завтрака, я вышел к поленнице для тренировки. Под ногами крутился кабыздох, преданно заглядывая в глаза. Помнится, прапор в армии говорил, что из ПМа дальше двадцати метров стрелять и пытаться не стоит. Да и на двадцать метров попасть сложно. Ну, значит, эту дистанцию и отмеряем. Отсчитал нужное количество шагов, встал в позу крутого Уокера и сделал первый выстрел. В принципе, в поленницу попал. Только вот полено, в которое целился, осталось невредимым. Ну, первый блин, как говорится, комом. В качестве тренировки отстрелял полную обойму, потом вернулся в дом и, достав пачку патронов, доснарядил магазин. Не забыл и патрон в патронник дослать. Теперь на пистолет у меня гораздо больше надежды, чем вчера.

Теперь следовало бы озаботиться и секторами огня на случай нападения. Это с зомбаками всё ясно. Вышел, получил скалкой по лбу и успокоился. И то шустрик объявился, которому по лбу ещё попасть надо. А с человек сложнее. Окна под прицел возьмут сразу. К бабке не ходи. И высунуться не дадут. Значит, нужно думать что-то другое. А что? Я вышел во двор и пошёл вокруг дома. Что я ищу? Да и сам не знаю. Мне бы подземный ход из дома куда-нибудь в лес. Да кто ж его выкопает то? Это, всё-таки не дом наркобарона. А крапива за домом уже успела вымахать по пояс. Вот растение! Всё нипочём. Как бы дальше пройти? Кстати, что там за дверца в зарослях? Вот я лопух! А ещё деревенский житель! Это же грузовой вход в подпол. Картошку отсюда удобнее загружать, чем через люк вы полу.

Я забежал в дом, сдвинул половички на кухне, отыскал люк и полез в погреб. Ну точно! И как я раньше не замечал эту дверцу. Попробовал её открыть. Её, наверное, с прошлой осени не открывали. Дверь рассохлась, и мне пришлось приложить усилие. Зато теперь у меня есть аварийный выход. И это хорошо. Остаток дня провозился на огороде, потом потренировался опять с пистолетом и улёгся спать.

Утром меня разбудил пёс своим лаем. Лай опять был паническим со скулёжем и подвыванием. Ну, точно шустрик опять нарисовался. Я выглянул в окно и обалдел. Во двор ломилось штук десять зомби. Справа от ворот штакетник был повреждён, вот они через это место и прорвались. Странно. Во-первых, так сразу найти слабое место в ограде, это мозги иметь надо. А зомби тупые. Ну а во-вторых, уж слишком слаженно они во двор заходят. Ещё бы шаг печатали, совсем как на параде было бы. Чётко вошли, чётко веером разошлись и в полукольцо крыльцо берут. А кто там ещё такой быстрый на заднем плане? Старый знакомый! Шустрик недобитый. А вот и попробуем на нём мою мелкашку.

Слегка приоткрыв створку окна, я выставил туда ствол ружья, прицелился и выстрелил. Отдача меня не впечатлила. Но попасть я всё-таки умудрился. И даже в голову. Шустрик полетел кубарем на землю. Неужели убил? Ан нет. Рано обрадовался. Зомбак поднялся и, мотая головой, поковылял назад за ограду. Мотыляет его здорово! Пулей, видать, оглушило. Я выстрелил в него ещё раз, на этот раз в середину спины, между лопаток. Заражённого швырнуло на землю, однако он снова стал подниматься на ноги. А разворотило ему спину знатно. Вон, всё кровью пропитало. Вот только пробивной способности пули не хватило, чтобы проникнуть глубже в тело.

Атака тупых зомби сразу заглохла. Они остановились, закрутили непонимающе головами и беспорядочно скучились у крыльца, привлечённые лаем уже осипшего пса. Собака плотно засела под крыльцом, и выковырять её от туда зомбакам было не под силу. Отложив в сторону ружьё, я достал пистолет и, приоткрыв дверь, выстрелил в ближайшего заражённого. А вот это уже не детский сад! Голова зомби мотнулась из стороны в сторону, из противоположного виска вылетел фонтан крови и мозгового вещества, и уже мёртвое тело осело на землю. Осмелев, я открыл дверь пошире и выстрелил в следующего, потом ещё в одного. Как в кино про спецназ. Один выстрел — одна цель. Аж загордился. Правда, расстояние было смешным. Чуть дальше вытянутой руки. Но ведь не боги горшки обжигают! Расстреляв всю обойму, я вышел на крыльцо и добил остальных двоих скалкой. Вот, вроде и всё. Жаль только, что шустрый ушёл. Интересно, мне показалось, или этот шустрик действительно тупыми руководил? Когда я занялся им, ему стало не до подчинённых и он выпустил их из под своего контроля. Похоже на правду. И что, он теперь ко мне роту зомбаков приведёт?

Уже оттаскивая трупы в овраг, я попытался проанализировать прошедший бой. Скалка оказалась как всегда на высоте. Пистолет тоже не подвёл. А вот ружьё ожидаемо подвело. Мощности не хватает. Значит, в борьбе с зомби оно бесполезно. А вот с людьми может и выгореть. Убить, не убьёт, конечно, а вот из строя вывести вполне может. Человек, в отличие от зомбаков, к боли уж очень чувствителен. А пульки мои доработанные, увечья наносят нехилые. Вон, как шустрику спину разворотило. Да и на голове пол скальпа как корова языком слизала. В руку или ногу попасть, там ни у кого желания дальше воевать не останется. Значит, отложим пока ружьишко. Надеюсь, что не пригодится. Ашустрик реально напрягает. Как бы мне с ним разделаться?

Пока трупы все перетаскал, уже и время обеда наступило. А по хозяйству так ничего и не сделал. Всё-таки дестабилизирующий фактор эти зомби. Никакой с ними личной жизни. А я уже как-то прижился на этом хуторке. Своим его считать начал.

Месяц, прожитый на хуторе, оказался на удивление спокойным. Никто меня не доставал, никто не покушался на мою собственность. Разве только шустрик время от времени навещал меня, но каждый раз я вовремя был предупреждён моим верным Шариком, как я обозвал своего кабыздоха. Шарик против своего имени не возражал. Он вообще во мне души не чаял, а после того боя с десятью зомбаками вообще зауважал меня и смотрел как на бога.

3

Месяц спокойной жизни расслабил меня. Да такой образ кого угодно расслабит. Поэтому, когда во время обеда за окном раздался собачий лай, я особо и не напрягся. Спокойно отодвинул уже пустую тарелку, взял в руку скалку и выглянул в окно. А вот тут мне поплохело. Четверо вооружённых мужиков перелезали через ограду. Мой доблестный Шарик с громким лаем бросался на незваных гостей и тут же уворачивался от пинков. У двоих были двустволки, у одного — охотничий карабин, а четвёртый был вооружён обрезом одноствольного охотничьего ружья. Их внешний вид так же не внушал доверия. Небритые, в каких-то брезентовых куртках, в сапогах и грязных засаленных бейсболках, они походили на каких-то бродяг с большой дороги.

Тому, что с обрезом, наконец, надоел Шарик, и он навскидку всадил в него заряд. Сноп картечи смёл бедную собаку. Пёс сдох, даже не заскулив. Злость горячей волной ударила в голову, я схватил мелкашку, приоткрыл створку окна и, прицелившись, выстрелил живодёру прямо в лицо. Это тебе за Шарика. Пуля отбросила злодея на спину, тот заорал и стал кататься по земле, разбрасывая кровавые капли. Подельники раненного присели от неожиданности и закрутили головами. Я быстро перезарядил винтовку и выстрелил в ногу второго. Крик боли заглушил даже громкие стенания первого. А вот третий и четвёртый злоумышленники повели себя вполне грамотно. Один бросился за колодец и выстрелил сразу из обоих стволов по моему окну. Хорошо, что я, увидев направленное на меня ружьё, и успел присесть под подоконник.

Уже присаживаясь, я краем глаза заметил, как четвёртый метнулся к крыльцу. Ну, всё. Здесь мне делать уже нечего. Я бросился к люку, открыл его, нырнул в сырую темноту, прикрыл его за собой и, пробравшись на ощупь до дверцы, вывалился в крапиву. Осторожно раздвигая жгучие стебли, я пробрался к углу дома и выглянул во двор. Третий всё так же держит под прицелом ружья окна, наблюдая за действиями четвёртого. А для моей позиции третий сидит идеально. Как раз ко мне правым боком подставился. Жаль расстояние до него метров двадцать. Был бы ближе, можно было бы его с пистолета снять. А так, буду с мелкашки пробовать. Вместе с треском взламываемой двери я выстрелил в злодея и, бросив ружьё, выхватил пистолет и рванул к крыльцу. Четвёртый только успел обернуться в проёме взломанной двери на истошный крик своего подельника. Пистолетная пуля вошла ему точно в грудь и отбросила внутрь дома. Он даже пикнуть не успел. Вот что значит взрослый калибр!

Я подошёл к телу и осмотрел его. Труп. Осталось озаботиться его раненными дружками. Наибольшую опасность представлял тот, которому я прострелил ногу. Из всех раненных он оказался самым боеспособным, несмотря на развороченное бедро. Первый, с обрезом, уже затих. Видимо вырубился от болевого шока. А третий, за колодцем, лёжа ничком, хрипел. Лёгкое, что ли, я умудрился ему повредить? На мгновение я задумался, смогу ли добить раненных, но потом даже разозлился на себя. Я их звал? Только начала налаживаться нормальная жизнь. Я с удовольствием трудился по хозяйству и не желал ничего больше. А тут припёрлись все такие наглые и грязными сапогами по моей жизни. Шарика моего убили. Видели же, что здесь живёт кто-то, а всё равно через забор с оружием наперевес. Не хотел бы я к ним в лапы попасть. В живых бы точно не оставили.

Упокоил я всех этих супостатов быстро. Оружие собрал и присел в зале, разложив его на столе. Ну, вот и разжился я, наконец, взрослым оружием. Правда, так много мне не нужно было. То пусто, то густо, как говорится. Пожалуй, возьму себе вертикалку тульскую, карабин и обрез в пару к пистолету. Многовато, конечно, но для разных задач разное оружие. Карабин — метров на четыреста самое то, вертикалка — от ста метров картечью, а обрез — на малых расстояниях не целясь навскидку. Горизонталку и мелкашку решил припрятать в машине. Пусть полежат. Запас карман не тянет.

Работы, конечно, прибавилось. Пока трупы стаскал в овраг, чуть не проблевался. Вонь там стояла страшная. Потом дверь пришлось ремонтировать. Этот гад её выбил неаккуратно. Провозился почти до вечера. С окном, которое картечью выбило, так и не решил ничего, поэтому просто заткнул подушками и оставил проблему до завтра. Затопил баньку и решил попариться. Во-первых, насобирал пыль с паутиной в погребе, накувыркался по земле, пока с супостатами воевал, а во-вторых, вонь эта трупная в овраге в кожу въелась так, что только в бане берёзовым веником выбить можно.

Шарика очень жалко. Всё-таки он был мне другом. Да и сигнализация неплохая была. А сейчас с собой в парную весь арсенал с собой беру, чтобы не прихватили тёпленьким и в чём мама родила. Надо было допросить хоть кого-то из нападавших. Всё-таки непонятно, как они на меня вышли. Если случайно, просто шарясь по лесу, это одно, а если целенаправленно сюда шли, это совсем другое. Раз одни шли, значит и другие придут. Не очень жизнеутверждающий вывод. Теперь придётся круглые сутки начеку быть. Одно успокаивает хоть немного: оружием удалось разжиться. Правда, патронов маловато, но хоть что-то. Как говорили в каком-то фильме: патронов много не бывает. Главное, экономно расходовать.

Из бани вышел чистеньким, посвежевшим и, даже, вроде как, мысли прочистились. Наверное, стоит с утра поискать следы этих четверых и пройти по ним. Может, и выяснится что-то. Например, откуда они взялись. А на будущее, надо за правило взять, по возможности допрашивать, прежде чем на тот свет отправлять. А то бой выигран, а толку? Может, это разведка была, а сейчас ко мне уже толпа идёт вооружённая. От таких мыслей даже неуютно сделалось, и спать расхотелось. Вот как теперь ночевать? Подумав, я взял матрас, пару одеял и полез на чердак. Посплю сегодня здесь. Если кто в дом ночью войдёт, я услышу. Будет время или принять меры к защите, или смыться. А завтра обязательно пройдусь по следам. С такими мыслями я и уснул.

Ночью спал очень плохо. Было холодно даже под двумя одеялами, да и тонкий шифер крыши пропускал все звуки, которые ночной лес производил в достаточном количестве. Постоянно казалось, что кто-то ходит кругами вокруг хутора, ломится к воротам, потом затихает и уходит назад. Ну, фантазия у меня богатая, поэтому представить и не такое могу. Но прогуляться по следам, как и решил с вечера, точно стоит. Поэтому и позавтракал быстро, закидывая бутерброд в рот и глотая кусками, практически не пережёвывая.

Собрал рюкзак на скорую руку, приспособил на разгрузке обрез, проверил обе обоймы к ПМ и взял с собой вертикалку. Карабин решил не брать. В лесу расстояния небольшие, прицельная дальность карабина здесь будет избыточной. Да и пулей ещё попасть надо. А картечь, она снопом широким летит. Стреляй только в нужном направлении, а там, хоть одна картечина, да достанет. Закинул рюкзак на спину и вышел со двора. Первым дело направился к тому месту, где эта четвёрка через забор лезла. Ага. Натоптали здесь хорошо. И откуда пришли, тоже ясно видно. Шли, видать, как лоси, не таясь. Явно не лесные люди. Те ходят аккуратно, без нужды кусты не сминают, траву не мнут и ветки не ломают.

Я пошёл по лесу осторожно вдоль следа, стараясь не выходить на открытое пространство. Одно было ясно. След не петлял, а был прямой, насколько это возможно при ходьбе по пересечённой местности. А это плохо. Значит, эта четвёрка не случайно наткнулась на мой хутор, а шла сюда целенаправленно. Следовательно, тем более нужно определить, откуда они шли.

Мычание коровы и стук топора я услышал задолго до того, как вышел к опушке. Деревня. Так вот откуда эти налётчики. Стоит понаблюдать за этим населённым пунктом. Похоже, здесь заражённых нет. Странно. Нормальная деревня. Правда, небольшая. Всего пару десятков домов. Но вполне себе живая. Коровы мычат, куры кудахчут, кто-то дрова рубит, и, самый главный признак, это дымы над трубами. Я засел в густом подлеске рядом с опушкой и внимательно стал наблюдать за сельской жизнью.

Женщин было на удивление мало. Зато мужиков много. Вон, трое вообще с утра пораньше уже скучковались за бутылочкой. А один прямо на дровах разложился и спит. Есть, конечно, и такие, которые с рачительностью закоренелого крестьянина возятся во дворе или копаются на огородах. Но бездельников для деревни уж слишком много. Так не бывает. Уж я-то знаю. Селянину лишний раз присесть некогда. Всегда работа найдётся, если хочешь зимой нормально жить, а не лапу сосать. Сюда бы бинокль. Я пошёл вдоль опушки, обходя деревню слева, и вышел к большому полю, видимо, деревенскому пастбищу. Вот только вид этого пастбища мне не понравился. Несколько холмов, сравнительно недавно насыпанных привлекли моё внимание.

Как фермер, скажу сразу, никто в здравом уме пастбище портить не будет. А тут явно что-то закопали. Или кого-то. И в большом количестве. Вон холмы какие большие. Ну, тогда понятно, почему деревенские так себя ведут. Это же не коренные жители. Местные обратились, как и везде. Может, не все, конечно. А эти — пришлые. Наткнулись на деревню, зачистили от зомби, прикопали на пастбище и жить здесь стали. А что, место неплохое. Если бы ещё про людей этих так сказать. Но вот как-то спешить с выводами не хочется. Не верится мне, что из всего этого населения только четверо отморозков набралось. А остальные белые и пушистые. Как бы поближе подобраться?

Я приподнялся, оглядываясь, и увидел, как двое мальчишек лет четырнадцати гонят на луг стадо коров. Припозднились они, что-то. Обычно, скотинку пораньше пастись выгоняют. Пришлось отойти немного глубже в лес, чтобы ненароком не засветиться. А ребятки подогнали коров ближе к лесу, сами вылезли на опушку, собрали валежник и развели костёр. Ну да. Отдохнуть на природе под предлогом работы. И я бы в их возрасте не отказался бы. Дома по любому найдут занятие. Вот так спокойно не посидишь. А где костёр, там и задушевный разговор. Или пустой трёп. А о чём могут трепаться подростки? Да о жизни в деревне. Тем-то в ближайшем рассмотрении нет больше.

Я подобрался поближе, присел за кустом лещины и навострил уши. Подростки ни от кого не таились и разговаривали обычно, не приглушая голоса, поэтому слышно было хорошо.

— Меня батя опять вчера выпорол, — почёсывая пятую точку, проговорил один.

— Да ладно тебе, Стас, жаловаться. Сам же виноват.

— Что это я виноват?

— Ну а кто тебя курить заставляет? Гадость же это.

— Много ты понимаешь? Это круто.

— Тоже мне, крутой! Круто, это когда свои имеешь. А ты у отца табак таскаешь. Что же в этом крутого?

— Да ладно тебе. Ты вечером к магазину выйдешь?

— Я-то выйду. У меня косяков нет. А тебя батя вряд ли выпустит.

— Не выпустит — сбегу. Там сегодня Людка будет. Она мне обещала прийти.

Обычный трёп. Пока ничего интересного. Пошло обсуждение девчонок, способы их охмурения, потом скабрезные анекдоты. Мне уже надоело слушать, и я хотел аккуратно уйти, когда, наконец, пацаны перешли к интересной теме.

— Что-то дяди Митяя давно нет. Обещал на хутор и обратно.

— Да придёт твой дядька скоро. Сколько тут ходу? Наверное, задержало что-то. Или самогон нашли и, пока не выпьют, не уйдут.

— А если случилось что?

— Да что случиться-то могло? Они вчетвером пошли. Вооружённые. Первый хутор, что ли?

— Батя тоже уже волнуется. Говорит, что, если до завтра не придут, он соберёт команду и пойдёт туда выяснять, что случилось. Дядя Митяй ему брат, всё же. А батя за брата всех вместе с хутором спалит.

— Ну, батя у тебя крутой. На зоне сидел.

— Ага. Аж две ходки за разбой. Ему руки-ноги поотрывать раз плюнуть.

— А команду большую хочет собрать?

— Все его подельники пойдут.

— Что, все пятеро?

— Ага. Они же всегда вместе. Ну и ещё кто-то подпишется.

Похоже, я узнал всё, что мне было нужно. На хуторе мне отсидеться так и не дадут. Придётся уходить. А жаль. Хороший был хутор. Но против группы матёрых рецидивистов я не сдюжу при любом раскладе. Я, всё же не спецназовец и не Рэмбо. Времени терять не стоит. Когда этот батя с корешами придёт на хутор и найдёт упокоенную мной четвёрку в овраге, он зубами будет землю грызть, чтобы до меня добраться. Значит, линять надо сейчас. И чем раньше, тем лучше. Дальше уйти успею.

Я вышел на тропу, по которой пришёл сюда и помчался назад, уже не таясь. До хутора добрался за полчаса и, даже не отдышавшись, стал загружать продукты в машину. Прихватил и пару одеял. Кто знает, где следующую ночь ночевать придётся. Загрузив машину, вывел её на просеку и погнал дальше. Необходимо выскочить на любую нормальную дорогу, где мои следы потеряются, а потом уже замаскировать машину и дальше осматриваться. Переть без разведки дураков нет. Уж слишком времена настали сложные.

Просека тянулась километров семь и, наконец, вывела меня на довольно неплохую асфальтированную дорогу. Я повернул налево и поехал прямо. Дорога просматривалась достаточно далеко, и опасности пока не было видно. До ближайшего поворота я спокойно проехал километра три, а потом загнал машину в лес, опять закидал её ветками и пошёл дальше пешком. Поворот срезал по лесу и осторожно выглянул из зарослей на дорогу. Ничего особенного. Пустая трасса, опять поворачивающая километра через два. Значит, ещё проедем. На следующем повороте та же процедура. Опять ничего. Что ж, пора искать, где приткнуться. Я свернул на первую попавшуюся просёлочную дорогу и поехал дальше через лес, пристально глядя вперёд в готовности тут же остановиться и сдать назад. Странно. Просёлки, обычно, ведут к населённым пунктам, а этот всё тянется и ни одной деревни на пути. Полуразрушенный бетонный забор появился из-за поворота неожиданно. Что это был за объект, сейчас сказать было трудно. Что-то когда-то жутко секретное, судя по допотопным, ещё деревянным караульным вышкам без противопульной защиты, что, покосившись, стояли за забором. Прихватив только обрез в пару к пистолету и скалке, я пробрался через пролом и увидел полуразрушенное двухэтажное кирпичное здание. За ним оказалась котельная, тоже не блистающая сохранностью. Что же, всё-таки, тут было?

Шорох за спиной и звук осыпающейся кирпичной крошки заставил меня вздрогнуть и резко обернуться. На перекрытии второго этажа здания сидел шустрик и смотрел на меня. Рука взметнулась к плечу и достала скалку. В левую руку, будто сам собой, скакнул обрез. Ну, иди сюда. Под орех разделаю. И тут краем глаза я уловил смазанное движение справа. Ещё один шустрик, неторопливо обходящий меня по груде битого кирпича. А это уже не смешно. Ну и, чтобы вообще было весело, за развалинами раздалось мычание, и в проломе, неуклюже переваливаясь, показались тупые зомби. Неужели попал? Осторожно, пятясь назад, я отходил к стене котельной, внимательно наблюдая за обоими шустриками.

Первый шустрик прыгнул на меня сверху неожиданно. Я чисто инстинктивно выстрелил в него и, даже, попал, правда, не совсем. Несколько картечин зацепили зомбака, и он, кувыркнувшись в воздухе, грохнулся на землю и тут же отполз за бетонный блок. Второй шустрик при звуке выстрела нырнул за кучу кирпича, а тупые зомбаки активизировались и бодренько так направились ко мне. Их прибавилось. Штук шесть уже целенаправленно двигались в мою сторону. Я переломил ствол и, выбросив стреляную гильзу, вставил новый патрон. Попутно проинспектировал свой боезапас в кармане, и мне стало грустно. И что я так легкомысленно хватанул всего жменю патронов, когда выбирался из машины, собираясь обследовать этот объект. Осталось четыре штуки. Ну, ещё есть пистолет, хотя картечь была бы надёжней.

Я стал приставным шагом отходить вдоль стены, когда нога поехала на щебенке, и я покатился куда-то вниз. Как я не потерял обрез и скалку, сам не понял. Поднявшись на ноги, я огляделся и увидел, что нахожусь в котельной, упав туда через грузовой люк. Над головой мерно покачивался крюк тельфера, а в люк заглядывал не меньше меня ошеломлённый шустрик. Я поднял обрез, и зомбак тут же смылся. Через ворота полезли тупые зомби, которые, увидев меня, обрадовано замычали. Осталось забиться в угол и дожидаться, когда подойдут поближе. Похоже, я попал конкретно. И как выбираться из этой ситуации, непонятно. Как там в героических книжках пишут? Осталось жизнь подороже продать? Вот как-то так.

Внезапно на входе возникла какая-то суета, зомби отвлеклись и потянулись на выход. И что же там такое произошло, если заражённым резко стало не до меня? Шум наверху усилился, замелькали тени, раненный мной шустрик, явно прячась от кого-то, застыл прямо в створе люка и я, как по мишени, всадил в него заряд картечи. Добил, наконец. Ко мне скатилась только его тушка.

— Эй, внизу, не стреляй! — раздалось с улицы. — А то ненароком нас зацепишь.

— А вы, это кто? — поинтересовался я.

— Сейчас, с этими закончим, расскажем.

Что-то мне это не нравится. Типа, сначала зомби замочим, потом за тебя примемся? Я огляделся вокруг, нашёл укромное место между большим элетродвигателем водяного насоса и электрическим шкафом и засел там, приготовив пистолет и обрез. Ну, теперь меня так просто не возьмёшь. Наверху шум потихоньку затих, и чья-то тень упала в проём ворот.

— Эй! Поговорим? — поинтересовалась тень.

— Давай. Отчего же не поговорить с хорошим человеком? — согласился я. — А ты хороший человек?

— Вроде, не жалуюсь, — хмыкнул мой собеседник. — Я войду? Стрелять не будешь?

— Ну, входи. Только один.

— Хорошо. Я захожу. Ты только не нервничай. У меня оружия нет.

В проёме ворот показался мужчина среднего роста, лет тридцати, с небольшой бородкой и живыми смешливыми глазами. Руки он держал перед собой на уровне груди, показывая, что не вооружён.

— Подходи поближе, — пригласил его я, — вон, ящик подвинь и присаживайся.

Бородатый послушно придвинул ящик, смахнул с него пыль и присел, непринуждённо закинув ногу на ногу.

— Чем обязан? — светски поинтересовался я.

— Ну, по крайней мере, своим спасением, — засмеялся собеседник.

— Я никого не просил меня спасать. Сам бы справился.

— Кто знает. Живчиков там трое было. Это не считая обычных зомби.

— Каких живчиков?

— Быстрых.

— А-а. Я их шустриками зову. И всего двоих насчитал.

— Тебе бы и двоих за глаза хватило.

— И что теперь вы с меня потребуете за моё спасение?

— Ничего.

— Как это ничего?

— Так. Мы же люди, всё-таки. Неужели бы мы смогли просто так наблюдать, как эти твари загоняют человека, чтобы им перекусить.

— Кто это мы?

— Я же не представился! Ермолов Игорь. Отчество в наше время не важно, как, впрочем, и фамилия. Я доцент исторического факультета государственного университета. Увлекаюсь реконструкторством. Моя тема: Высокое Средневековье (XII–XIII века). Собрал вокруг себя таких же неравнодушных студентов и создал что-то вроде кружка. Мы воссоздаём костюмы этого исторического периода, оружие, бытовые предметы, утварь, выезжаем на природу и восстанавливаем жизнь той эпохи. Готовим блюда того времени, ходим в тех одеждах, устраиваем рыцарские поединки и так далее. Полное погружение, короче. Вот, накануне всего этого безобразия мы и выехали сюда. Неделю здесь жили вдали от людей а, когда стали возвращаться, увидели, что случилось с миром.

— С миром?

— Да-да. Во всём мире творится то же самое.

— Обалдеть! — эта новость настолько ошеломила меня, что я, забыв о бдительности, уронил оружие и схватился руками за голову. — Я-то думал, что это эпидемия просто. Ну, как ящур, например. Там, пусть наш район только заражён. Всё ожидал, что, наконец, доеду до санитарных постов, где меня встретят врачи эпидемиологи в противогазах.

— Нет. Это мировая катастрофа. Начало мы в интернете захватили. По всему миру то же самое. Поэтому мы, сделав запас продуктов, забрали выживших родственников и друзей, вернулись сюда и продолжили жить средневековой жизнью. Все мы давно научились прекрасно обходиться холодным оружием, луками и арбалетами, поэтому даже живчикам мы не по зубам. А что выты напрягся так, когда нас услышал? Да и сейчас с недоверием смотришь?

— Слишком много нехороших людей мне довелось на своём пути встретить. Все как сбесились. Всё мерзкое наружу попёрло.

— Ну, это бывает.

— Игорь Сергеевич! — раздался с улицы девичий голос. — У вас всё в порядке?

— Да, Ирочка, всё хорошо. Не волнуйтесь.

— Переживают? — кивнул я на ворота.

— Ага. Но тебе бояться нечего. Мы все интеллигентные, образованные люди. В конце концов, я, даже не спрашивая твоего имени, выложил о нас всё. Это ли не признак миролюбия?

— Это может быть признаком чего угодно, — проворчал я. — Например, что вы не собираетесь отпускать меня живым. Меня, кстати, Сергей зовут.

— Я приглашаю тебя в наш лагерь. Нам, всё-таки, интересно знать, что творится вокруг. Информация нынче в цене.

Я немного поколебался, потом, решившись, махнул головой, поднял оружие с земли и пошёл за доцентом на улицу.

Напротив входа столпилось человек пятнадцать молодёжи обоих полов, причём девушки были в старинных нарядах, которые я видел только в кино, а парни в кольчугах, поручах и поножах, в шлемах и с мечами в руках. Да-да, настоящие прямые рыцарские мечи с прямым перекрестием и острыми лезвиями. О том, что эти лезвия были острые, свидетельствовали разрубленные зомбаки, валяющиеся повсюду. А зомби действительно было очень много. Я бы один точно не справился.

При нашем появлении молодые люди напряглись, а парни, будто бы невзначай, задвинули девушек себе за спины и покрепче взялись за рукояти своих мечей.

— Успокойтесь, ребята, — поднял руку Игорь. — Познакомьтесь. Это Сергей. Так же, как и мы, он столкнулся с реалиями сегодняшнего мира и сейчас путешествует в поисках места, где мог бы спокойно осесть. Я правильно понял?

— Правильно, — согласился я, вспоминая, говорил ли я ему, что-либо подобное.

По-моему, не говорил. А он не так уж и прост, этот доцент, раз, по одному ему заметным признаком многое обо мне понял. С ним ухо востро держать надо. У ребят, кстати, он пользуется большим авторитетом. Вон как расслабились сразу. Верят, видать, ему на все сто. Молодёжь оказалась в большинстве своём примерно моего возраста и даже помладше. Я присмотрелся к ребятам: открытые улыбчивые лица, дружелюбные взгляды, подчёркнутое уважение друг к другу. На секту похоже. Об этом я, не мудрствуя лукаво, сказал Игорю.

— Дожили! — вполне искренне рассмеялся доцент. — Наверное, что-нибудь вроде вот такого зомби-апокалипсиса должно было случиться с этим миром, раз открытость, доброта и уважение воспринимаются с подозрением. Нет. Это не то, что ты подумал. Хотя, я действительно подбирал команду по этим принципам. И, если человек по какому-то одному параметру не соответствовал, дорога в наш кружок была ему закрыта. Во-первых, я сам такой, не сочти за бахвальство и нескромность. А во-вторых, мы выезжаем на природу с мощным холодным оружием типа мечей, булав, кистеней, кинжалов, и это не считая вполне себе боевых луков и арбалетов, и живём вдали от цивилизации неделями. Тут надо каждому всецело доверять, а не ждать, что кто-то тебя ночью прирежет от неразделённой любви или не кинется за ужином на тебя с кинжалом только из-за того, что тебе достался больший кусок мяса.

— И что, — поинтересовался я, — вы вот так и ходите всё время, друг перед другом раскланиваясь?

— Никто не раскланивается. С чего ты это взял? Но, вот, взаимная вежливость обязательна. Правда, сейчас немного хуже стало. Всё-таки среди нас появились люди, незнакомые с нашими порядками. Я же говорил тебе, что мы из города привезли тех, кого смогли спасти от зомби. А среди них разные люди попадаются. Но, тут уже ничего не попишешь.

Так разговаривая, мы незаметно выбрались из развалин и вышли к достаточно просторной поляне, на которой стояли самые настоящие шатры, типа тех, что я видел в фильмах про рыцарей. Между шатрами дымили костры, женщины и девушки суетились возле подвешенных над кострами котлов, рядом даже бегали детишки. Немного, правда, но вполне достаточно, чтобы разнообразить пейзаж своей непосредственной вознёй и громкими криками. Откуда-то с краю, с той стороны поляны, доносились звуки ударов по металлу. У них, что, и кузница своя есть? Хотя, чего я удивляюсь? Если они погружаются в средневековую эпоху, где сплошь одни железяки, без кузнеца никак. Ближе к лесу на расчищенной и размеченной площадке стояли фургоны и пикапы. Местный автопарк, значит.

— Сейчас мы покушаем, а потом соберёмся возле главного костра, где с удовольствием послушаем твою историю. Ведь, ты, наверное, голоден? Да и людям нужно время, чтобы почистить оружие.

— Почистить? — удивился я. — Я понимаю, что мне приходится чистить своё оружие. Но, ведь это огнестрел. Пороховые газы забивают нагаром ствол и затворную группу. Да и много подвижных частей. А в мече что чистить?

— Если меч не отчистить от крови сразу после боя, да ещё, упаси Боже, в ножны сунуть, потом от вони не избавишься. Оружие надо обязательно досконально очистить.

Интересно. В каждом деле свои заморочки. А я-то думал, что рыцарям в средние века хорошо жилось. Оружие чистить не надо. Подтачивай клинок время от времени, вот и вся забота. Оказывается, хлопот, побольше, чем с огнестрелом. Попробуй, выковыряй кровь из стыка клинка и рукояти. Да уж. На обед была мясная похлёбка, в принципе, вкусная, с какой-то лесной зеленью и кореньями. Если так в древности рыцари питались, то неплохо они жили. После обеда мы собрались возле костра, где все с любопытством уставились на меня, ожидая рассказа.

Я заметил, что к костру подошли только молодые, видать, только члены кружка. Остальным, среди которых были люди и более старшего возраста, мой рассказ оказался неинтересен. Действительно, чрезвычайно неоднородное общество. Ну, рассказывать особо и нечего было. Поведал им о том, как в коровнике столкнулся с первым зомби, потом, как вырубил обухом Миху, как бежал с фермы, как в деревне воевал с зомбаками, как меня обобрала криминальная парочка, и я чудом избежал зубов зомби. Короче, изложил весь свой боевой путь в красках и лицах. После того, как я закончил свой рассказ, у костра повисла тишина, прерываемая лишь треском сучьев в огне. Ребята задумались, глядя на костёр.

— Неужели всё так плохо? — наконец, произнесла одна из девушек, кажется, Оля. — Сколько прошло с начала катастрофы, когда на тебя напали те двое?

— Дня три с того момента, когда я увидел первого зомби в коровнике..

— И за три дня они, из добропорядочных школьников, ну, или петеушников, превратились в законченных мразей? — удивился парень в стройотрядовской штормовке.

— Я не знаю. Может и так, а, может, они такими и были. Я же их до этого не знал. Может, они и до этого кошек, например, мучили. А тут такая безнаказанность.

— Поведенческая модель человека иногда может преподносить и не такие сюрпризы, — вставил своё веское слово Игорь. — Мы не знаем, что явилось причиной такого поступка этих милых детишек. Ведь этот садистский поступок — всего лишь следствие, вершина айсберга. Того же Чикатило заподозрили в последнюю очередь. Слишком добропорядочный был гражданин. Да и, когда на его фото смотришь, не верится, что это маньяк-убийца с садистскими наклонностями.

— Но, ведь, прошло всего три дня! — возмутилась девушка в средневековом платье.

— Вполне достаточно, чтобы понять, что закон и власть ушли в небытие, и наступила полная анархия и безнаказанность. Если у человека были наклонности к таким действиям, и они подавлялись только боязнью ответственности, то много времени не надо, чтобы всё скотское полезло наверх.

— Много, оказывается, сволочей среди нас ходило. Вон, те братья тоже, — задумчиво проговорил парень в кольчуге.

Спор о природе сволочей и отморозков затянулся часа на два. В принципе, ничего нового. Так, переливали из пустого в порожнее. Студенты есть студенты. До всего нужно докопаться, везде найти зерно. По мне, так не это искать надо. Лучше думать, как не подставиться при всём нынешнем обилии таких нехороших людей.

— Кстати, — наклонился я к Игорю, — не слишком ли мы легкомысленно здесь сидим?

— В смысле?

— Я, конечно, понимаю, что нас много. Но мы шумим сильно, дымы от костров тоже видать далеко. Лес густой и незаметно пробраться к вам сюда раз плюнуть. А там, перещёлкать вас, дело времени.

— А-а, ты про это? Неужели ты подумал, что мы настолько беспечны? У нас же полное погружение. Значит и рыцарский лагерь тоже строится, как настоящий. С такой же системой охраны.

— И что это значит?

— А то, что вокруг лагеря находятся ямы-ловушки, капканы, сигнальная система и выставлены секреты. Просто так никто не подойдёт.

— Это хорошо. Кстати, машину бы мою подогнать.

— Я уже отправил человека. Сейчас подгонят.

— Я, Игорь, вот чего не понял. До этого объекта, где зомби меня зажали, ни одного населённого пункта так и не встретилось. Глушь полная. А откуда зомбаки взялись? В таком количестве, да ещё и шустриков аж три штуки.

— Так это ты с глуши подъехал. А в эту сторону несколько деревень имеется. И все зомбированы по самое не балуй.

— Тогда понятно. А вас как, не трогают?

— Приходят иногда. Но мы уже научились с ними справляться. Сам видел. У тебя, кстати, какие планы?

— Поеду дальше. Буду искать место поспокойнее.

— С нами не хочешь?

— Нет. Шумно у вас. Да и вам что-то думать надо. Это пока тепло, в шатрах можно жить. А зима настанет? Не думаю, что к зиме что-то кардинально изменится. Нужно капитальное жилище.

— Я думаю над этим. А ты дня на два задержись, всё-таки. Отдохнёшь, потом дальше поедешь.

— Наверное, так и сделаю.

С ребятами я сошёлся быстро. Сказалось, скорее всего, то, что мы были почти ровесниками. Общались на разные темы, но в основном, о способах борьбы с зомби. Парни оказались мастерами боя на мечах и с гордостью демонстрировали своим оружием различные финты. Я таким мастерством похвастать не мог, скромно сжимая в руке свою верную скалку. Она, кстати, тоже заинтересовала ребят. Василий, мастер боя на булавах, крутанул её пару раз в руке и уважительно кивнул.

— Ну, да. Такой можно и черепушку проломить.

— Слушай, а что ты на этой скалке зациклился? — вдруг спросил Никита.

— Ни на чём я не зациклился. Что было, тем и пользуюсь. А что?

— Не хочешь на холодное оружие перейти?

— Так я же не умею! — удивился я. — Да и такой дурой махать, как твой меч, запариться можно.

— Подожди, — Никита убежал куда-то и вернулся буквально через минуту, неся в руках саблю. — Вот попробуй этим.

— Что это?

— Бутуровка. Польско-венгерская сабля. Немного не наша эпоха, конечно. Но я когда-то увлекался, вот и прихватил.

— Так ею махать тоже уметь надо.

— Научу. Тем более, что тебе не надо будет с вооружённым противником бороться. Зомби ведь безоружные.

Вот так я и занялся фехтованием. Дело это оказалось совсем непростым. Одни стойки и передвижения чего стоят. А различные удары! Тут тебе и прямой толкающий, и разрубающий, и протягивающий. И для каждого из них необходим свой локтевой или плечевой замах.

— Надо сказать, что и различные типы польских сабель конструктивно приспосабливались для определенной манеры боя, — умничал менторским тоном Никита. — Так, например, вот эта сабля венгерско-польского типа применяется для нанесения так называемых, используя польскую фехтовальную терминологию, дубинных ударов, чаще всего при замахе от плеча, чему немало способствует хорошо развитое перо на конце клинка. Но это актуально при работе с вооружённым противником. Поэтому отрабатывай все удары.

Ну, я и отрабатывал. За два дня кое-каких успехов всё же добился. Да и самому понравилось. Сабля грозная. Сверкает вообще загляденье. Держишь в руках и чувствуешь всю мощь оружия. Уже после первого дня тренировок я однозначно решил включить её в перечень своего носимого оружия. И даже место придумал. Ножны закрепил так же, как и скалку, на рюкзаке, только с левой стороны так, чтобы рукоятка сабли торчала над левым плечом.

4

А на второй день дозорные сыграли тревогу. Все собрались на поляне возле главного костра, а посыльный хлебал ключевую воду из кружки, заполошно дыша.

— Сильно не увлекайся, — подошёл к нему Игорь. — Горло застудишь. Что случилось?

— Группа вооружённых людей. Прошли через мой секрет на кривой сосне. Идут сюда. Видимо, заметили дымы.

— Сколько человек?

— Одиннадцать.

— Вооружение?

— Два обреза, четыре автомата Калашникова, остальные с охотничьими ружьями. Не лесные люди однозначно.

— Откуда такая уверенность?

— Идут, как стадо бизонов на водопой. Треск такой стоял, что вся дичь в радиусе километра, наверное, разбежалась. Мимо меня прошли, даже не заметили.

— С чего решил, что они опасны?

— Они говорили между собой. Мол, очередные терпилы нарисовались. Надо, мол, посмотреть, кого на глушняк валить, а кого и тормознуть. А то некому на огородах работать и за скотиной смотреть. И желательно баб молодых и побольше.

— Как бы это не из той деревни, — предположил я.

— Без разницы, — отмахнулся доцент. — Как говорится, кто к нам с мечом… Ну и так далее. Так, внимание! Все берём луки и арбалеты и на оборонную линию у Сухого оврага. Встретим их там.

Организация подопечных Игоря всё-таки была на высоте. Не задавая лишних вопросов, ребята и даже несколько девчонок быстро приготовили луки и арбалеты, разбились на тройки и скрылись в чаще леса. Я взял свой карабин, дал вертикалку доценту и тоже направился защищать лагерь.

— Вообще-то ты не обязан лезть в это дело, — хмыкнул Игорь. — Ты гость, всё-таки.

— А я всё же помогу.

— Ну, хозяин, как говорится, барин.

Оборонная линия представляла собой цепь засек, сложенных из древесных стволов и веток и замаскированных под естественные препятствия. Засеки были устроены так, что, где бы ни находился противник, он по любому попадает под перекрёстный огонь. Всё бы хорошо, вот только защитят ли эти укрытия от огнестрела, неизвестно.

— На всякий случай дай команду ребятам, за стволами держаться. Супостаты всё-таки вооружены.

— Дам. Только вряд ли это понадобится.

— Почему?

— Их всего одиннадцать человек. Это получается, что каждому из них гарантирована стрела или болт арбалетный. Да они и вякнуть не успеют, как окажутся как ёжики, все в стрелах.

— Твоими бы устами мёд пить. Знаешь, Игорь, раз тут каждому по стреле гарантировано, твоя стрела роли не играет. Давай мы с тобой с фланга зайдём, подстрахуем ребят на всякий случай. Если твои перебьют всех, хорошо, а если какая-то накладка получится, наш удар с фланга поможет.

— Наверное, ты прав. Давай пройдём по оврагу немного вправо. Там он изгиб делает так, что мы вообще этим негодяям в тыл зайдём.

Игорь подозвал Василия, поручил ему командование обороной, и мы с ним спустились в овраг. А он своё название совсем не оправдывал. Ничего сухого. Дно полностью заросло папоротником и чем-то ещё таким же противным. Почва была сырой и разъезжалась под ногами. Да плюс ещё и куча гнуса, потревоженная нашим вторжением, сразу повисла над нами, стараясь залезть в нос, рот, глаза и уши. Мы уже прошли достаточное расстояние, когда над головой раздалось тяжёлое хриплое дыхание десятка глоток, треск сучьев под ногами и сдавленный мат.

— Блин, эти корни, как нарочно подножки ставят.

— А ты под ноги смотри.

— Если под ноги смотреть, можно без зрения остаться. Ветки так в глаза и лезут.

— А что тогда с нами попёрся?

— Ну, так, от добычи грех отказываться. А если ещё и бабы будут, вообще хорошо. Мне баба в хозяйстве пригодится.

— Тогда иди и не плач.

— Слышь, Босс, а с чего ты взял, что там навар будет богатый?

— Ты над лесом дымы видел? Там не один и не два. То есть народу там много. А Гоша говорил, что в это место постоянно студенты приезжали. У них там вроде ролевых игр каких-то. Детский сад, короче. И, говорит, студенточки тоже неплохие.

— И ты веришь ему?

— Гоша — один из немногих выживших местных. Он эти места хорошо знает. Он и про хутора нам наводку давал, если ты забыл.

— Ага. И про тот, на котором брата твоего с корешами завалили, тоже он сказал.

— Не его вина, что они на отморозков там каких-то нарвались. Жаль, не застал я этих тварей. Умирали бы они у меня медленно и мучительно.

— А что же это Гоша твой с нами не пошёл?

— Не из того теста мужик. Не рисковый. Но знает про эти места много. Оттого и ценный кадр.

Голоса удалились, и мы с Игорем поднялись по склону и осторожно выглянули из оврага. Между деревьями были видны удаляющиеся спины. Мы только успели занять позиции метрах в пяти друг от друга, когда впереди раздался крик, потом вообще пошла какофония криков от воя до скулежа, раздалась очередь, бухнула двустволка, потом ещё раз, опять крики и треск сучьев под ногами кого-то, бегущего на нас. Я приготовился к бою, отмечая краем глаза, как подобрался Игорь. Треск усилился, и прямо на нас выскочили три мужика с выпученными от страха глазами. У одного из руки торчала оперённая стрела, от чего он отставал от остальных и запыханно скулил, чтобы его не бросали.

Я поймал в прицел правого и плавно выжал спусковой крючок. Карабин упруго ткнулся прикладом в плечо, а тот, в которого я стрелял, грохнулся на спину, подбросив ноги высоко вверх, и сразу затих. Тут же рядом грохнула двустволка, и ещё один нападавший упал на землю. Третий, со стрелой в руке, бросился на колени и заскулил, подняв верх здоровую руку. Впереди раздались голоса и прямо на нас выскочили ребята, разгорячено размахивая мечами.

— Вы что творите? — разозлился Игорь, вставая в полный рост.

— А что? Мы же победили! — невинно поинтересовался Василий, поднимая за шиворот на ноги пленного.

— Вы какого чёрта выскочили на выстрелы?

— Так это вы были. Ты сам сказал, что вы по оврагу обойдёте.

— А если бы не мы? Если бы арьергард бандитов нас повязал и сейчас сделал бы на тебя засаду? Они бы уже всех вас положили бы.

— Ладно, Игорь. Мы действительно косяка спороли. Извини.

— Проехали. Но, чтобы, больше такого не было. Мне ещё вас хоронить не хватало.

Пленного допросили тут же. Ничего нового он не сказал. Действительно, они из той деревни, за которой я в своё время наблюдал. Во время катастрофы там выжило всего несколько человек, которые сумели закрыться в одном доме и сидели там, не зная, что делать дальше. Босс, который сейчас остывал под кустом с арбалетным болтом в груди, был рецидивистом и имел небольшую банду, с которой занимался разбоем. С началом катастрофы, когда стало ясно, что никаких ментов с прокурорами бояться не стоит, они хорошо развернулись в городе, даже приросли прибившимися к ним людьми. Очень скоро Босс понял, что в городе ловить нечего, грабёж магазинов скоро закончится, потому что магазины не прибавляются, а кушать всегда хочется. Да и жизни спокойной захотелось. Вот и пришла ему в голову идея найти небольшую деревеньку, сесть в ней и совершать набеги на соседние населённые пункты, прирастая работниками, продуктами и материальными ценностями. А что? Идея здравая.

Практически, этим боем мы вырвали у этой деревни ядовитый зуб, как говорится, уничтожив самый костяк бандитского сообщества. От тех, кто остался в деревне, гадостей ждать уже не стоило. Одно это уже успокаивало. Ну и польза для общины была хорошей в виде трофейного оружия. Встал вопрос, что делать с пленным. Расстрелять его ни у кого рука не поднялась, поэтому, удалив стрелу, отправили восвояси.

— Сергей, — оторвал меня от сражения с кустами Игорь, — пару минут уделишь мне?

— Конечно, — ответил я, пряча саблю в ножны.

Мы отошли к ручью, бьющему в корнях ветлы неподалёку. Доцент достал из кармана сложенную вчетверо карту-верстовку и развернул её у себя на коленях.

— Серёга, я задумался над твоими словами о том, что нужно искать более капитальное жилище, чем наши шатры.

— И?

— Вот здесь находимся мы. Ты пришёл от сюда. А вот тут, тут и тут три деревни, которые привлекли моё внимание.

— Чем?

— Все три деревни небольшие, стратегически расположены так, что систему охраны легко выстроить, да и у каждой имеется луг для выпаса скотины, если такой обзаведёмся. Так же в шаговой доступности хорошие сенокосные луга, где можно заготовить фураж на зиму.

— А от меня что надо?

— Нужна помощь в зачистке той деревни, которую решим прибрать для себя.

— Так твои люди вон как мечами машут. Я им в этом плане не конкурент.

— Деревню зачищать, это не в чистом поле с зомбаками драться. Тесные пространства. Можно, конечно и кинжалами работать. Но в тесноте недолго и на укус нарваться. Поэтому лучше с расстояния расстрелять.

— Так у вас сейчас огнестрела полно. Даже четыре Калаша. И это не считая луков и арбалетов.

— Мои с огнестрелом раньше дела не имели. Поэтому подстраховка нужна. У тебя карабин. Дальность стрельбы хорошая. Нужно, чтобы ты с расстояния живчиков по мере возможности пострелял. Всё-таки прицельная дальность неплохая. Полкилометра, если не больше.

— Ну, положим, дальность от четыреста метров, это с оптикой. С открытого прицела метров на триста всего. Я не профессионал как-никак.

— И этого за глаза хватит. Потом уже, когда живчики будут нейтрализованы, зачистим всё остальное.

— Ну, ты прямо Кутузов. Или Наполеон. Слишком гладко всё у тебя выходит.

— Почему гладко? И пострелять придётся, и железом помахать. Легко не будет.

— Ну, хорошо. В любом случае, я ничем не рискую, в отличие от тебя. Когда начнём?

— Ты же человек деревенский?

— Да.

— Тогда я бы хотел, чтобы мы вместе пробежались к этим деревням и ты выбрал из трёх одну. С точки зрения сельского жителя.

— Договорились. Когда выходим?

— А чего тянуть? До обеда ещё часа три. А если сухой паёк возьмём с собой, так до ужина уложимся. Прямо сейчас пойдём?

— Пошли.

Я собрал сухой паёк, сыпанул горсть патронов побольше для обреза, закинул на плечо двустволку и вышел на середину лагеря. Доцент уже ждал меня с автоматом за спиной. Мы вышли из лагеря и направились черезлес к ближайшей деревеньке. Через лес прошли быстро и вскоре сидели на опушке, рассматривая дома в бинокль, который вытащил из своего рюкзака Игорь. Уютная деревня, небольшая, дворов этак в пятнадцать-двадцать, расположенная очень компактно, видимо, из-за того, что со всех сторон была окружена лесом. Дорожка, ведущая через лес от деревни, упиралась в небольшую полянку, на которой и сейчас паслись четыре коровы, счастливо избежавшие зубов зомби. Деревня сразу мне понравилась, о чём я и сказал Игорю.

— Думаешь, остальные смотреть, смысла нет?

— Ну, для очистки совести можно, конечно, и другие посмотреть. Но эта уж больно хороша.

— Давай пробежимся, всё-таки.

— Давай.

Как я и ожидал, остальные деревни конкуренции с первой не выдержали, хоть и тоже были неплохие. Домов в них было побольше, да и стояли они попросторнее, но всё равно не то. Даже Игорь признал мою правоту.

— Ты прав. Та деревня лучше. И компактная. Легче оборонять будет, случись что. Да и постов меньше выставлять.

— Когда начнём?

— Завтра с утра. Давай вернёмся к первой деревне и позиции посмотрим.

Пролазили до вечера, но наметили несколько позиций, с которых весь населённый пункт просматривался и простреливался идеально. Только после этого, как говорится, с чувством глубокого удовлетворения, вернулись в лагерь. И как раз попали на веселье по случаю победы. Я впервые видел, как можно весело гулять без грамма спиртного. Молодёжь у костра пела песни под гитару, танцевала или просто играла в какие-то игры. Однако, весело было далеко не всем. Пришлые, которых спасли из города, держались поодаль, а от мужиков, что постарше, то и дело доносились вздохи по поводу отсутствия спиртного.

Пришлые вообще сильно отличались от основного костяка общины. Более неразговорчивые, неприветливые, да и просто безынициативные. О еде не заморачиваются, в общественной жизни участия не принимают. Даже, когда ребята пошли защищать лагерь, никто из них даже не сделал попытки подключиться к обороне. Чувствую, что вскоре Игорю понадобится вторая деревня для того, чтобы их выселить туда. Скоро точно конфликты пойдут.

С утра ребята были уже во всеоружии. Завтрак был ранним и быстрым. Пришлые даже не удосужились подняться в такую рань и, когда группа уходила в лес, спокойно досматривали свои сны. Не моё это, конечно, дело, но даже мне было неприятно. Видно, что и Игорь испытывал те же чувства. Вон, идёт и, как от зубной боли, морщится.

К деревне вышли быстро и сразу залегли на опушке. Деревня просыпалась. Во дворах перетаптывались зомби, один шустрик улёгся на низкую крышу сарая, приглядывая за своими подопечными, второй залез на поленницу и оглядывал окрестности, словно высматривая что-то. Я дождался, когда все займут места и первым же выстрелом снял второго, чтобы ненароком ничего не рассмотрел. Первый упал с сарая и побежал вдоль дома. Выстрел — мимо, второй, опять мимо. Да что же это? Шустрик забежал на огород и присел в заросли крапивы. Ага. Сидит, думает, что его не видят. А макушка над крапивными стеблями торчит. Ну, я по этой макушке и отработал. Голова аж взорвалась, как арбуз. Ну, всё. Пора начинать. Пока ребята выдвинулись ближе к заборам и с ходу открыли огонь из всех стволов по зомби во дворах, я с расстояния успел ещё зомбаков проредить, а потом уже присоединился к ним. Шустриков больше не оказалось, поэтому никто не мешал чистить территорию. С дворами закончили быстро, а вот с домами повозились. Я тоже принял участие со своей скалкой и обрезом. Полдня провозились, но деревню зачистили полностью.

— И что дальше? — Спросил меня Игорь, когда мы сидели на штабеле брёвен, наблюдая за ребятами, стаскивавшими трупы в большую яму, вырытую на околице.

— Вам помог, сам отдохнул и душой и телом, пора и себе берлогу искать.

— А, может, с нами? С ребятами ты уже сошёлся, да и вместе веселее.

— Думаю, в скором времени здесь вам будет не до веселья. А влезать в ваши междоусобицы я не хочу.

— Какие ещё междоусобицы?

— Скоро у вас свара начнётся между собой. Это к бабке не ходи. Те, кого вы привезли из города, не монтируются с вами. Живут особняком, ничего делать не желают, только пользуются вами. Да ты и сам это видишь. Очень скоро ребятам это надоест. Начнутся ссоры и выяснения отношений. В конце концов, чтобы не перегрызть друг другу глотки, вам придётся разделиться. А для этого нужно будет отвоёвывать вторую деревню. И кто это будет делать? Опять твои ребята? Вот то-то и оно. Скоро вашей спокойной жизни конец придёт. А я не хочу в этом участвовать. Извини.

— Ты всерьёз полагаешь, что будут конфликты?

— А ты сам не замечал, что пришлые вами беззастенчиво пользуются.

— Замечал, конечно. Но это всё-таки родственники, друзья или хорошие знакомые кого-то из ребят.

— Ребятам это всё уже скоро надоест. Они не дети и тоже всё видят и всё понимают.

— Но, тогда нам тем более ещё один человек не помешает. Тут перевес даже в один голос многое даёт.

— Извини, Игорь, но это ваши разборки. Это ваши родственники и друзья, а я, как ни смотри, чужак. И влезать между молотом и наковальней не хочу. Одно могу посоветовать, хоть ты и запустил всю эту ситуацию, тянуть дальше нельзя.

— И что делать предлагаешь? Выгнать их?

— Нужно сделать то, что ты должен был сделать давно.

— Это что же?

— Поставить им такие же рамки, какие у твоих ребят. На равных в дозоры ходить, по лагерю работать, охотиться, защищать, в конце концов, лагерь.

— Но они же не воины.

— И что? Проведи с ними курс молодого бойца. Научи стрелять из арбалетов, саблей махать. Я, вон, два дня потренировался, уже худо-бедно могу на парочку зомби выйти. Никто же не требует их, как лёгкую пехоту, впереди твоих ребят на убой гнать.

— А не захотят?

— Сухой паёк на три дня, и за ворота. У вас кузнец есть? Пусть сабелек каких-нибудь наклепает. Вот пусть идут с этими саблями, лёгкой доли себе ищут.

— Жёстко как-то.

— Не знаю, как у вас в средних веках, но про викингов я читал, что они жили общинами, в которых каждый подчинялся установленным ярлом правилам, жил и работал в интересах общины. А сейчас у вас как раз такая община и создана. В конце концов, вы свой родственный там, или дружеский долг выполнили, вытащив их из зомбированного города. И шанс жить в общине предоставили. Так что комплексовать не стоит. Сейчас, как никогда актуальна пословица: «Кто не работает, тот не ест».

— Слишком умные вещи ты говоришь для простого фермера.

— Читать люблю. А в армии сослуживец был. Его с четвёртого курса истфака за какую-то там дисциплинарную провинность турнули, он в армию и загремел. Я любил с ним разговаривать, спорить. Мы даже игру такую придумали: например, если бы сын хана Батыя Сартак вскоре после восшествия на престол не умер, и его дружба с Александром Невским продолжилась бы, какой бы стала Россия? Во что бы это вылилось?

— История не терпит сослагательного наклонения.

— Но, ведь, никто не запрещает фантазировать?

— Ну да. А вообще, серьёзную задачку ты мне задал. Не задачку даже, а головоломку.

— А ты сам не решай. Есть же у тебя костяк особо доверенных людей?

— Есть.

— Вот с ними этот вопрос обсуди, потом поручи, чтобы они среди остальных ребят работу провели. А потом собирай общее собрание, избирай себя ярлом вольного племени, или как там обзовёшься, и первым же указом ставь пришлых перед фактом.

— Прямо византийское коварство.

— Ну а ты как хотел? У тебя в руках, в отличие от меня, вон сколько жизней. Это я только за себя отвечаю.

— Ну, буду думать.

— Думай. Только не опоздай. И так столько времени упустил.

Попрощался я с ребятами тепло. Рано утром, перекусив перед дорогой, я обнялся с каждым, выслушал много пожеланий и напутственных слов, прыгнул за руль своего Паджерика и отправился дальше. Дорога петляла через лес, было спокойно и мои мысли опять вернулись к этой общине, с которой я недавно попрощался. Воистину говорят: не делай добра и не будет зла. Спасённые ребятами из города люди стали прямой угрозой существования общины. А у Игоря не настолько стальной характер, чтобы принимать кардинальные меры. Но пришлые наглеют и наглеют. Скоро ребятам на шею сядут, ножки свесят и погонять начнут. Ну, это, как говорится, дела давно минувших дней и совершенно не моё дело. Хотя, конечно, ребят жалко. Хорошие такие, светлые. Такие и до катастрофы были на вес золота, а сейчас и подавно.

С такими мыслями я проехал километров десять и, судя по крокам, которые я срисовал с карты Игоря, скоро должна быть довольно крупный посёлок. Я удвоил внимание и снизил скорость. И, как оказалось, вовремя. Повернув на достаточно крутом повороте, чуть не влетел в толпу зомби, неспешно передвигающихся по дороге. Я остановил машину и, схватив вертикалку, вылез на подножку и приготовился к стрельбе.

— Даже не думай, — встал между Паджериком и зомбаками мужик среднего роста с неожиданно густыми бровями и крупным мясистым носом.

В руке он держал длинную палку с раздвоенной рогатиной на конце и выглядел достаточно воинственно. Сбоку от толпы зараженных я заметил ещё несколько мужчин, вооружённых такими же рогатинами, ухватами и палками с петлями на конце. Ого! Они что, их пасут? Ничего не понимаю.

— Вы чем это занимаетесь?

— Не видишь, заблудших ведём в пристанище.

Похоже, кто-то из нас сошёл с ума. И очень хочется надеяться, что это не я.

— А подробнее можно?

— Если хочешь, можешь направиться с нами. Там тебе всё объяснят. Тогда ты поймёшь, что заблудших нельзя убивать.

Ну, слава Богу! С ума сошёл не я. Что ж, проеду, разузнаю, что к чему. Может, что интересное будет. Или полезное. Дорога вывела меня как раз к тому посёлку, к которому я и хотел добраться. Посёлок, как посёлок. Дома, люди во дворах и на огородах, кричащие петухи, квохчущие куры, мычащие коровы, блеющие козы, стук топоров, скрип колодезного ворота. Родные звуки живой деревни. Даже на душе потеплело. Я проехал по улице к центру, выскочил на центральную площадь и от неожиданности резко дал по тормозам. На моём месте, наверное, каждый бы удивился. Довольно просторная центральная площадь была разделена на две части. Одна часть представляла собой загон, в котором густо перетаптывались зомби. Их было много. Нереально много. Вторая часть была свободна, если не считать большого креста, вкопанного в землю метрах в десяти от загона.

Я остановил машину недалеко от креста и вышел из неё, закинув ружьё на плечо. Погонщики как раз подогнали зомбаков к загородке. Двое мужиков, дежуривших тут же, взявшись за ручки ручной помпы пожарного насоса, подкачали давление и отогнали заражённых в загоне от ворот струёй из брандспойта. Тут же один подскочил к воротам, открыл их и новоприбывших зомби загнали внутрь. Это для чего они зомбаков собирают? Коллекционируют, что ли?

— Здравствуйте, молодой человек, — раздался за спиной уверенный низкий бас.

Я обернулся и увидел вышедшего из здания, по-видимому, правления, мужчину около пятидесяти лет, крепкого, здорового, этакого сибиряка классического, с широкой лопатообразной бородой.

— Здравствуйте.

— Какими судьбами к нам?

— Да, вот, ехал мимо. Не мог не остановиться, увидев всё это, — я сделал круговое движение кистью.

— А что вас удивило?

— Как что? Везде, где бы я ни был, зомби уничтожают. А тут для их для чего-то собираете.

— Их нельзя уничтожать. И зомби их называть неправильно. Это заблудшие.

— Куда и откуда они заблудшие? Ничего не понимаю.

— Вам стоит зайти ко мне. Посидим, чаю попьём, пообщаемся. Меня, кстати, Антоном кличут.

— Сергей. Очень приятно.

Мы прошли в здание правления, расположились в довольно уютном кабинете и Антон, поставив на печку чайник, стал доставать из шкафа сахарницу, вазочку с вареньем и тарелочку с печеньем явно местного производства. На каждой печенюжке был оттиск православного восьмиконечного распятия. Интересная деталь. Вскоре чайник уютно засвистел, Антон заварил чай и уселся за стол напротив меня. Чай был на удивление ароматным и вкусным, варенье из крыжовника тоже было отличным, да и печенье очень неплохим оказалось. За чаем разговорились, и я действительно узнал много интересного.

Толик был старостой этого посёлка, однако эта должность была, скорее, хозяйственной. Он присматривал за порядком, планировал расходы и следил за использованием продуктов общины. Да-да. Именно общины, потому что в этом посёлке засела действительно религиозная община. Секта, проще говоря. И лидер этой секты некий преподобный Варсонофий, который объявился в посёлке вскоре после начала катастрофы. Вообще, катастрофа, можно сказать, пощадила этот населённый пункт, затронув только половину посёлка. С заражёнными справились довольно быстро. Убивать не рискнули, не зная, что вообще творится, а просто согнали их на гумно и приставив охрану. Вот тут и появился Варсонофий. По всей видимости, он обладал неслабым даром убеждения, раз сумел убедить всё выжившее население посёлка в том, что зомби, это люди, страдающие за грехи всего человечества, заблудшие, одним словом, и только молитвы могут излечить их. Короче, нужно вымолить у Господа прощение и тогда всё будет хорошо.

— Тебе стоит побывать на мессе, — заявил Антон, видя мой скепсис. — Послушаешь проповедь и сам всё поймёшь.

А почему бы и нет? Тем более, что староста пригласил меня погостить в посёлке пару дней. Типа присмотреться и, может, даже остаться здесь. Ну, послушаю этого преподобного. Хоть развлекусь.

Месса началась ближе к вечеру, когда лёгкие сумерки уже упали на посёлок. В отсветах двух больших костров толпа нетерпеливо ворочалась, ожидая проповеди. Рядом, в загоне, мрачным недобрым морем колыхалась толпа зомби. Наконец, по толпе пронёсся вздох обожания и к кресту вышел преподобный. Зрелище, скажу я, впечатляющее. Среднего роста, с всклокоченными волосами, редкой бородёнкой и воспалёнными глазами, фанатично горящими на худом измождённом лице. Одет он был в длинный мешок из рогожи с вырезанными отверстиями для рук и головы, перепоясанный пеньковой витой верёвкой, ветхие джинсы, разваливающиеся стоптанные кроссовки. На шее, на простой верёвке висело достаточно большое деревянное распятие, явно откуда-то скрученное, судя по технологическим отверстиям, при помощи которых оно крепилось к какой-то плоскости.

Варсонофий повернулся к кресту, бухнулся на колени и размашисто трижды перекрестился.

— Братия и сестры! — раздался над площадью его бархатный баритон. — Дозвольте мне, недостойному, поговорить с вами.

— Дозволяем, — нестройно ответила паства.

— Я хочу сегодня поговорить с вами об отце нашем всемогущем, о Господе Боге и о его терпении. Мы были созданы по Его образу и подобию из тлена и праха. В нас была вложена частица духа Божьего и по Его великому замыслу мы предназначены для воплощения Божьего промысла. Однако не оценили мы его великого дара. Слишком слабы мы оказались, и слишком сладок для нас оказался грех. Соблазн смертельного врага человечества, мерзкого сатаны слишком сильно опутал наши души, отвратив от Господней благодати. Священные тексты донесли до нас историю о Великом Потопе, уничтожившем всё живое на земле. Только единственный праведник, который сохранил в душе Божий огонь, был спасён. Только ему было дозволено подняться со своей семьёй в ковчег, взять животных, птиц и других тварей земных и выжить в этом потопе. И только схлынула вода, только праведник Ной стал обживаться на обновлённой земле, снова случилось святотатство. Выпил Ной вина со своего виноградника и упал в своём шатре, уснув в неподобающем виде и выставив напоказ свой срам. И вошёл в шатёр сын его Хам и стал он насмехаться над отцом. Услышали это двое других сыновей Сим и Иафет, вошли они в шатёр и, пряча глаза, чтобы не увидеть срам отца, накрыли его. Вот на чём я хочу остановиться. Только недавно закончилась катастрофа, уничтожившее человечество за грехи его, и уже нашёлся опять святотатец, который вновь нарушил Господни заповеди об уважении к родителю своему. Видите, насколько прочно греховное сидит в душе нашей. Даже страшные смерти и потрясения не могут искоренить это губительное стремление к сладости греха. Сейчас мы снова наблюдаем катастрофу, которую сотворил господь в наказание за наши поступки. Слишком много мы стали грешить в повседневной жизни. Слишком легко мы переступаем через заповеди, посланные нам Отцом нашим. Даже Господь обладает способностью к раскаянию, ибо, увидев последствия Великого Потопа, Он раскаялся и пообещал, что больше не станет уничтожать человечество. Чем мы отплатили за Его безмерную доброту? Последовали ли мы Его примеру, от всей души раскаявшись в своих прегрешениях? Нет. Творя молитвы нечестивыми губами, мы упорно лукавим, цепляясь за греховные блага и соблазны. Посмотрите туда. Там стоят такие же братия и сестры. Господь, отняв у них разум, показал нам, что может произойти с человеком, если душа его не обращена к свету. Но ничего ещё не потеряно. Мы должны молиться. Усердно и искренне, чтобы заслужить прощение. И тогда простит нас Отец наш и вернёт разум братиям и сестрам нашим. Молитесь! И чем искренней будет ваша молитва, тем быстрее мы заслужим прощение.

Речь была путанной и сбивчивой, суть постоянно уходила в сторону и, даже, на мой взгляд, человека, далёкого от религии, была дилетантской. Однако вовремя, то повышающийся почти до крика, то понижающийся почти до шепота голос, постоянные движения, раскачивания и кружения, словно в каком-то диком первобытном танце, завораживали. Уже к середине проповеди я вместе с толпой то мерно раскачивался из стороны в сторону, то крестился, то вздымал к небу руки, выкрикивая в общем хоре: «Господи! Прости нас!». Даже зомби в загоне, казалось, прислушивались к голосу Варсонофия, сгрудившись поближе к загородке.

Проповедь закончилась, и селяне потянулись за благословением. Я стоял опустошённый и прислушивался к новым ощущениям в своей душе.

— Сергей, — подошёл ко мне Антон. — Пойдём, я представлю тебя преподобному.

Почему бы и нет? Стоило бы и познакомиться с таким неординарным человеком, о котором сложилось весьма двойственное впечатление. Я подошёл вслед за старостой к кресту, где последние прихожане получали благословение. Освободившись, Варсонофий подошёл ко мне, посмотрел на меня своими красными воспалёнными глазами с неожиданной отеческой любовью и протянул руку не первой чистоты с грязными отросшими, местами обломанными ногтями. Я пожал ему руку, отметив мимоходом, что преподобный предпочёл бы, чтобы я её ему поцеловал.

— Вы путешествуете по земле в поисках истины, — безапелляционным тоном заключил он, убирая руку. — Господь привёл вас сюда, чтобы открыть вам глаза.

— Пока я не знаю, на что мне надо открывать глаза, — немного сварливо ответил я.

— Я вижу, что пока ещё Божий огонь в вашей душе тлеет. Не раздул ещё ветер праведной веры очищающий огонь Господень. Но это нормально. Слишком долго мы жили во грехе и не замечали этого. Для нас были нормой греховные поступки и греховные мысли. И вот так сразу обратиться к истинной вере — это невозможно. Вам стоит задержаться у нас, пообщаться с людьми, посмотреть на наш образ жизни, побывать на мессах. Я уверен, божья искра в вашей душе заполыхает истинной верой.

— Скажите, — почти перебил его я, — вы всерьёз верите, что все эти зомби, это не навсегда, а только временно?

— Ещё в священных книгах говорилось о том, что если Господь хочет наказать человека, он лишает его разума. Ничего вам это не напоминает? По-моему один к одному. И, если в силах Божьих отобрать у человека ум, почему Он не может вернуть его обратно? Это всё лишь вопрос веры.

Воняло от преподобного сильно, и я с облегчением закруглил разговор, впрочем, пообещав, что дня на два задержусь. На ночлег меня принял староста и, постелив в гостевой комнате, пригласил поужинать.

— Прошу отведать, чем Бог послал, — немного жеманно произнёс Антон, кивая на стол.

Ужин был простым по-крестьянски, но очень вкусным и питательным. За едой мы разговорились со старостой.

— Вот, скажи, Антон, ты действительно веришь этому Варсонофию?

— А как же иначе? Это святой человек. К нему по ночам во сне Господь приходит и они беседуют.

— Ну, в это вообще как-то не верится.

— Во время разговоров с Господом, его разбудить невозможно. Хоть жги калёным железом, хоть иголки под ногти загоняй. Тело здесь, а душа там, у Бога в чертогах.

— Ну, а возвращение зомби опять в людей?

— А почему нет? Молитва имеет огромную силу. А если эта молитва от чистого сердца произносится одновременно множеством людей, это такая силища, что и представить себе трудно.

— Вот сегодня все молились. И вполне искренне, если даже я проникся.

— С первого раза ничего не бывает. И со второго тоже. Благодать должна аккумулироваться на небесах от молитвы к молитве. Всё произойдёт тогда, когда благодать достигнет критического уровня. Тогда наши родные вернутся к нам. У тебя ведь тоже родные стали заблудшими?

— Да. И мама и папа. Наверное, до сих пор по ферме бродят.

— Вот видишь! В наших силах вернуть всё на круги своя.

Я уже давно улёгся в постель, а сон всё не шёл. В голове опять и опять прокручивались проповеди преподобного, его слова, сказанные во время нашего разговора и слова Антона во время ужина. Вообще-то я человек достаточно скептический. Но сегодняшний вечер зародил во мне зерно сомнения. То ли сработал гипнотический талант Варсонофия, то ли извечная вера человека в чудеса, то ли просто бешенное иррациональное желание, чтобы ко мне вернулись мои родители. Боже! С какой тоской я вспоминаю свою прежнюю жизнь на ферме!

5

Весь день я ошивался в посёлке. Различные разговоры с жителями непременно сводились к тому, какой святой человек этот преподобный Варсонофий. Люди верили ему безоговорочно. И опять жучок сомнения зашевелился в душе. Может, неспроста всё это? Может, действительно есть способ опять зомби в людей превратить? Прихожане с нетерпением ждали вечерней проповеди, ведь в эту ночь преподобный опять беседовал с Господом. А содержимое беседы было интересно всем. От скуки я занялся оружием и перечистил его всё. Попутно призадумался. И зачем мне столько однотипного? Как-то надо определиться, что при себе иметь. А остальное таскать, смысла нет. Может, продать кому? А за что продавать? За деньги? А кому они сейчас нужны, эти фантики? Стоит подумать. Эх! Автомат бы мне! Машинка знакомая. Даже соблазн был у Игоря один Калашников выменять. Вот только, подумав здраво, я от этой идеи отказался. Слишком большой расход патронов у автомата. А боеприпасы где брать? Я одним патроном картечи добьюсь того же результата, что и очередью. Всё дело просто в дистанции стрельбы. Да и охотничьи патроны в наших местах легче добыть, чем пятёрку к автомату. У меня вон, к карабину семёрки винтовочной совсем ничего осталось. Хоть и экономлю и особо из карабина не стреляю.

Вечером так же зажгли два костра, так же с нетерпением гудела толпа, и так же ворочалось море зомби в загоне. Варсонофий вышел к кресту в своём неординарном одеянии, так же бухнулся на колени и три раза перекрестился.

— Братия и сестры! — привычно вопросил он паству своим бархатным баритоном. — Дозвольте мне, недостойному, поговорить с вами.

— Дозволяем, — так же, как и вчера, нестройно ответила паства.

— В древние века жил на свете мудрый слепой поэт Гомер. До нас дошли его труды, полные иносказаний, но от этого не менее мудрые. В одном из них говорилось о путешествии Одиссея, который тридцать лет странствовал по морям. Я хочу рассказать об одном случае, приключившемся с ним. Дочь бога солнца превратила спутников Одиссея в свиней и держала их в этом виде год. Но, когда она превратила их обратно в людей, они стали моложе и даже красивее. О чём нам хотел сказать древний философ? Дочь бога солнца, это в его интерпретации Божья воля. По божьей воле спутники Одиссея утратили человеческий облик и разум в наказание за грехи и ровно год расплачивались за свои прегрешения. И только стараниями главного героя они стали опять людьми. Что были за старания? Гомер иносказательно пытается донести до нас, что только молитва и чистая вера могли спасти его спутников. И вот они опять стали людьми. Заметьте, стали моложе и красивее. То есть, если перевести с иносказательного языка Гомера на наш, они стали лучше и духовно, и физически. Значит, такие случаи, как у нас, бывали и раньше. И только вера и раскаяние спасали всегда.

Интересная интерпретация «Одиссеи». Я её под таким углом бы и не додумался рассматривать. Неужели действительно, Гомер пытался донести до нас что-то похожее с тем, что происходит сейчас? И как тогда интерпретировать другие сюжеты той же «Одиссеи», да и вообще всей «Иллиады»? Косноязычная речь Варсонофия, между тем завораживала и затягивала в какой-то магический водоворот.

— Сегодня ночью я опять разговаривал с Господом. Он привёл меня сюда. К этому кресту. «Посмотри на этих несчастных» — Сказал он. Я посмотрел на заблудших. Каждый из них стал прозрачным и внутри у каждого я заметил душу, невыносимо скорбящую под тяжестью грехов всего человечества. В ужасе я возопил к господу: «Доколе ты будешь наказывать нас, Отче?». «Раскайтесь» — ответствовал Он мне: «От всей души раскайтесь. Только вера и раскаяние спасут их и вас всех. Сегодня я жду самой сильной вашей молитвы и верну вам ваших близких». Так давайте искренне, от всей души, взмолимся Отцу нашему небесному!

— Молим, Отче наш! — взревела толпа в едином экстазе.

И я взревел во всю силу своего голоса вместе со всеми. Море зомби в темноте заволновалось и стало напирать на загородку.

— Вот оно! — вскричал Варсонофий и, шагнув к загону, распростёр руки. — Братия и сестры, приветствую вас опять в человеческом облике!

Загородка не выдержала напора заражённых, сломалась, рухнула, и толпа зомби, поглотив под собой преподобного, ринулась на прихожан. Вся гипнотическая магия проповеди рассеялась словно дым. Раздался полный ужаса крик Варсонофия, который почти тут же захлебнулся. А потом всем стало совсем не до проповедника. Прихожане заметались в панике, топча упавших и мешая друг другу. Я, активно работая локтями, прорвался к своей машине и, сев за руль, завёл двигатель. Ехать ещё было нельзя, потому что вся площадь была забита беспорядочно мечущимися в панике людьми. В боковое окно кто-то панически застучал. Я глянул сквозь стекло и увидел женщину, держащую в руках маленького ребёнка. Пришлось разблокировать замки. Тут же все три двери открылись, и в салон стал набиваться народ. С изумлением я смотрел, как на переднее пассажирское сиденье прыгнула блондинка лет девятнадцати, на заднее — женщина лет тридцати с ребёнком, пацан лет четырнадцати и две молодящиеся женщины около сорока лет. Ого! Я столько не заказывал!

— Что смотришь? — прикрикнула на меня девушка. — Гони!

— Куда? — поинтересовался я. — Людей давить, что ли?

— Да хоть куда!

Повинуясь, я тихонько тронул машину, сбил палисадник у правления и поехал напрямую через огород. В принципе, ловить здесь уже было нечего. Посёлок погиб. Вот тебе и разговоры с Богом по ночам. Задурил мозги всем этот преподобный. А я тоже уши развесил. И, ведь, никогда в такие вещи не верил, а тут повёлся, как последний болван. Так люди в секты и попадают. Вроде взрослые рассудительные люди, а тут вдруг, бац, и уже в оранжевых тряпках с лысыми головами пляшут босиком на морозе и орут Хари Кришна, Хари Рама. Никогда не верил в подобные метаморфозы, а тут сам, и вчера, и сегодня орал: «Господи! Прости нас!» Аж вспоминать стыдно. Быстренько же нас зомбаки отрезвили. Вон, мои нечаянные попутчики тоже ошалело головами крутят, избавляясь от иллюзий. Мне ещё что. Их вообще этот Варсонофий обработать успел. Было время. Тем больнее пробуждение и острее похмелье. Их ещё ломать будет.

И куда теперь ехать, на ночь глядя? Из посёлка мы вырвались, конечно. Но уже поздно и где-то надо ночевать. Был бы я один, мне бы и салона машины для ночлега хватило. А когда полная машина народу, тут не поспишь. Да ещё сплошные женщины и дети. Что с ними делать теперь? А они уже освоились в машине и посматривают на меня, ожидая, когда я займусь благоустройством их жизни. В который уже раз вспоминаю народную мудрость: не делай добра и не будет зла. Да вот только каждый раз поздно она вспоминается. Не впустил бы я их в кабину, голова бы сейчас не болела.

— Что вы на меня уставились, как на своего Варсонофия? — не выдержал, наконец, я.

— Нам где-то переночевать надо, — заявила молодая.

— А я здесь причём?

— Ну, как причём? Вы же мужчина, значит решайте.

— Ого, заявочки! Я, между прочим, вас в машину не звал.

— Вы были обязаны спасти хоть кого-то. Это вполне по-человечески. А теперь, чисто по мужски, придумать, где бы мы смогли нормально переночевать. У нас, между прочим, женщина с грудным ребёнком. Ей что, прикажете на земле в лесу спать?

Я только и сумел, что открыть и закрыть рот, онемев от такой наглости. На мгновение захотелось остановить машину и высадить их всех, угрожая оружием. Только усилием воли я подавил в себе это дикое желание и покрепче вцепился в баранку, стараясь унять вспыхнувшее в груди раздражение. Разблокировал замки, называется. Понимая, что отвязаться от моих назойливых спутников никак не удастся, я остановил машину, включил свет в салоне и принялся изучать кроки, которые перерисовал с карты Игоря. В принципе, если свернуть на ближайшем повороте налево, проехать километра три, потом опять повернуть направо, то можно выехать к небольшому хуторку. Только бы последний поворот не прошляпить. Та дорога даже на карте Игоря была пунктиром изображена. Значит, малоезжая и малозаметная. Ну, правильно. Ею, скорее всего, только хуторяне и пользовались. А им, зачем туда-сюда каждый день мотаться? Так, время от времени по необходимости. Взгляд случайно упал на датчик топлива, и мне сразу стало грустно. За всеми этими перипетиями я как-то забыл о том, что машины тоже кушать хотят. Бензина осталось совсем чуть-чуть. Ещё одна причина, чтобы заехать на хутор. Хуторяне, обычно, запас бензина имеют. И транспорт заправлять нужно, и генератор тоже. Чтобы на хуторе не было генератора — ни за что не поверю.

Дорогу на хутор действительно, чуть не проехали. Только в последний момент заметил просвет между придорожных кустов и слабое подобие дороги, заросшее травой. Три дома, вольготно расположившиеся на поляне, образовывали равносторонний треугольник. Высокий забор, крепкие ворота и парочка прогуливающихся между заборами под луной зомбака. Не мудрствуя лукаво, подъехали к ближайшему дому. Приказав всем не высовываться из машины, я быстро упокоил гуляющих заражённых и, нацепив на голову налобный фонарик заместителя начальника райотдела полиции, открыл калитку и шагнул во двор. Ночью зачищать двор и дом от зомби — дело неблагодарное. Фонарик даёт множество скачущих теней и приходится шарахаться от каждого шороха. Стрелять решил только в самом крайнем случае, а постараться работать по возможности скалкой.

Первый зомби вынырнул из-за бани и радостно потянулся ко мне. Радости его я не разделил и ударом в висок опрокинул на землю. Зомбированную женщину, потянувшуюся ко мне от сарая, встретил ударом в лоб, а потом присоединил к ней и необычно резвого деда, семенящего ко мне от крыльца. Двор, вроде, чист. Остался дом. Потоптался на крыльце, собираясь с духом, потом набрал в лёгкие воздух и вошёл внутрь, как в ледяную воду нырнул. Зомбированная девчонка поджидала меня в сенях, и атаку её я отразил чисто автоматически. Добил только со второго удара, борясь с бешеным сердцебиением. Руки стали дрожать, ладони вспотели, а на лбу выступила испарина. Если так дальше пойдёт, можно и инфаркт получить. Зомби бабушка грохнулась с печи и завозилась на полу, пытаясь подняться. Ну, такой роскоши я ей не дал. Моя верная скалка отправила и её к праотцам. В доме никого больше не было, поэтому я вышел во двор и, открыв ворота, загнал машину.

— Выгружайтесь! — объявил я пассажирам. — Заходите в дом и располагайтесь. Но сильно не расслабляйтесь. Придётся поработать.

— Это как поработать? — вскинулась девушка. — Нам отдых нужен. Мы устали.

— Я тоже устал. Но трупы нужно убрать. Или вы хотите ночевать в таком приятном соседстве?

— Мы? Трупы? — в один голос возмутились молодящиеся женщины. — Ни за что к трупам не прикоснёмся.

— Как хотите, — пожал плечами я. — Спите тогда рядом с ними.

— А вы?

— А я на сеновал, — я достал из машины одеяло и направился к сараю, под крышей которого уже успел заметить неплохой запас сена.

— Подождите!

— Что ещё?

— И вы так жестоко с нами поступите? Это же не по-мужски!

— Прекратите спекулировать понятиями, в которых ничего не смыслите! — наконец сорвался я. — Во время паники, когда действительно существовала смертельная опасность, я впустил вас в свою машину. Я вывез вас из захваченного зомби посёлка. Я привёз вас на этот хутор и зачистил от зомби этот дом вместе с двором. Это не мужские поступки? А прислуживать вам, выполняя все ваши прихоти, я не намерен. Увы, я не рыцарь печального образа. Хотите ночевать с комфортом, тогда берите этих зомбаков и выносите за ворота. Завтра, когда рассветёт, я их оттащу подальше, чтобы не было трупного запаха. И, в конце концов, я дарю вам этот хутор! Вы здесь будете жить.

— А вы?

— А я завтра зачищу остальные два дома и поеду дальше. У меня свой путь.

— Но мы не можем без охраны!

— Повторяю: я не нанимался к вам ни в слуги, ни в охранники. И вообще, вы могли остаться в посёлке. Я не настаивал и силой вас оттуда не увозил. Что же вы за мной увязались?

Женщины заткнулись, поняв, что мою логику им не перешибить, и принялись таскать трупы, разбившись по парам: молодящиеся друг с другом, а девушка с пацаном. Ругая себя за мягкосердечие, я присоединился к ним и тоже потащил мужика, упокоенного в висок, к воротам. С этой неприятной работой справились быстро. За это время женщина с ребёнком приготовила в доме из моих припасов немудрёный ужин на скорую руку. Молча, проглотив полагающийся мне бутерброд с салом, я промычал всем что-то вроде «Спокойной ночи» и удалился на сеновал. Спать хотелось очень сильно. Сказалась бессонная прошлая ночь и нервное завершение сегодняшнего вечера. Расстелив одеяло на душистом сене, я упал и сразу же заснул.

Спалось мне на удивление хорошо. Да ещё и проснулся от пения самого настоящего петуха и долго лежал на спине, вспоминая, где это я нахожусь. Очень хотелось, чтобы я оказался на родном сеновале, внизу бы в стойлах жевали сено наши коровы, а всё, что произошло за последнее время, было просто плохим сном. Но чудес не бывает, как бы нам этого не хотелось. Сеновал был чужим, коров всех уже давно съели зомбаки, как и тех, что остались на моей ферме, а петух, скорее всего, просто счастливо избежал зубов зомби и прячется где-то неподалёку. Но, тем не менее, чувствуя, что неплохо отдохнул, я в хорошем настроении спустился вниз и, раздевшись по пояс и накинув на шею полотенце, отправился к колодцу умываться.

В доме обозначилось какое-то движение. Видать, мои спутницы тоже проснулись. Ага. Вон, печь затопили. Значит, завтрак гарантирован. А это уже не так уж и плохо. Орудуя зубной щёткой, я примерно прикидывал план на день. Сегодня однозначно никуда не поеду. Во-первых, чтобы избавиться от моих обнаглевших и надоедливых спутниц, надо обеспечить им сносные условия проживания здесь. А это значит, как минимум, зачистить остальные два дома и вывезти все трупы куда-нибудь в лес подальше. Бабы деревенские, поэтому петуха сами найдут и поймают. А там, может, и куры, какие, выжили. Вот тебе и птичник. Пройтись по окрестностям. Вполне могут остаться коровы или козы, которые умудрились сбежать. Ну, или к моменту обращения хозяев хутора в зомби, были на выпасе. А там пусть сами разбираются, кто с кем и в каком доме жить будет. Выбор богатый, аж три дома. Ну и о себе любимом позаботиться надо. Прошмонать дома в поисках оружия и, самое главное, боеприпасов. У хуторян должны быть. Бензин найти надо обязательно, а то дальше придётся пешком идти. А мне ехать понравилось. Ну и вечерком баня. Это, как говорится, сам Бог велел. Вроде, ничего не упустил. Да и если упустил, не беда. В процессе видно будет.

С такими мыслями я растёрся полотенцем, оделся и присел на завалинке, ожидая приглашения к столу. А пахло из дома просто изумительно. По-моему, яичницей с салом. Странно, у меня сало в припасах было, конечно, а вот яиц, тем более сырых, я с собой точно не таскал.

— И долго ты будешь здесь сидеть, рыцарь печального образа? — раздалось над моей головой.

От неожиданности я аж подпрыгнул прямо из сидячего положения, развернулся на голос и наткнулся на насмешливое выражение довольно, кстати, симпатичного девичьего лица. Девушка, увидев мою реакцию, прыснула в кулачок сдерживая смех, который буквально брызгал из её больших, карих, в жёлтую крапинку, глаз, сделала приглашающий жест, резко повернулась, махнув длинными волосами, собранными в хвост и скрылась в дверном проёме. Ну, будем считать, что приглашение к завтраку получено. Я прихватил свой рюкзак и шагнул через порог дома.

А в доме уже даже прибраться успели. Повсюду чистота и даже кровь затёрта. Ничего не напоминает о моём ночном сражении. Они что, полночи не спали со своей уборкой? Хотя, деревенская женщина сызмальства приучена делать всё быстро и качественно. На столе, накрытом вышитой вручную скатертью стояла большая чугунная сковорода, в которой всё ещё скворчало и пузырилось сало в окружении невообразимого количества яиц. Запах стоял просто одуряющий. Рядом горкой лежал нарезанный подсохший хлеб, который я прихватил ещё у средневековых рыцарей. Угостили они меня продуктом своей пекарни перед отъездом. Горкой лежала молоденькая редиска, тут же разбросал свои перья зелёный лук и пупырились свеженькие, только с грядки, огурчики.

— Откуда такое богатство? — проглотив набежавшую слюну, спросил я.

— Да здесь в погребе запасы неплохие, — пояснила одна из молодящихся женщин. — Сало и яйца оттуда. А зелень с огорода. Успели посадить, пока не обратились. Хлеб твой. Сухой, правда, но я уже опару поставила. К обеду свежий будет.

Неплохо. И осваиваться начали. Городские бы ещё дня два бы рефлексировали и валерьянкой бы отпаивались. А эти уже разведку провели и хозяйство наладили.

— Надо на чердаке посмотреть, — подсказал я им. — Там обычно колбасы и прочее вяленное и солёное висит.

— Уже глянули, — бросила вторая молодящаяся. Там тоде всё с запасами нормально. Жить можно.

Мне показалось, или она действительно с надеждой глянула на меня? Ну, нет, барышни. Так не пойдёт. Я — сам по себе, вы — сами по себе. За завтраком, наконец, познакомились. Тридцатилетнюю звали Олесей. У неё была грудная дочка, а муж обратился в первый же день и чуть не загрыз их. Спас сосед, как раз зашедший за колуном, чтобы расколоть несколько кряжистых поленьев. Вот этим колуном он мужа и упокоил. Молодящихся звали Ольга и Оксана. Замужем они никогда не были и усиленно строили из себя убеждённых феминисток. Пацан представился Пашкой. Ему действительно было четырнадцать лет и катастрофа сделала его полным сиротой. Парень оказался серьёзным не по годам, и я для себя решил, что натаскаю его обращению с ружьём, подберу ему что-нибудь ударное для ближнего боя с зомби, научу этим пользоваться и оставлю старшим по охране хутора. Молодая назвалась Светой. Она закончила медицинский техникум и, до катастрофы, работала в местном медпункте фельдшером. Ну, можно сказать, всем повезло. Иметь на хуторе своего медика дорогого стоит. Правда смешливая сильно. Стоит только представить, как она перевязывает раны, прыская при этом в кулак. А если клизму ставит, то это и представить страшно. Ржёт, наверное, во весь голос. Что-то я не о том думаю.

— Сергей! — наконец пробилась сквозь мои мысли Олеся.

— А? Что? — вернулся я к действительности.

— Я спрашиваю, неужели вам необходимо куда-то обязательно ехать? Здесь же места хватает. Жить можно.

— С вами? Ни за что!

— Это почему? — возмущённо спросила Оксана.

— Да вы в первый же вечер меня запрячь попытались! А что будет, если я с вами жить останусь? Да вы мне житья не дадите!

— Типичная психология мужчины, — заключила Олеся. — Если не дают полежать на своём диване, значит жизни нет.

Я, не вступая в спор, махнул рукой, допил чай и вышел во двор. Пашка выбежал следом.

— Что, Паша, помочь хочешь?

— Ага.

— Тогда пробегись по сараям, посмотри, нет ли где запасов бензина. Коняшка моя тоже проголодалась.

— Я мигом! — воодушевлённый пацан рванул с места.

Вот и хорошо. А я пока посмотрю, что у меня есть. В идеале нужен трос, чтобы сразу скопом подцепить все трупы и оттащить куда-нибудь подальше. О! А вот и Павел. Тащит канистру двадцатилитровую. Маловато, вообще-то.

— Там ещё бочка полная стоит, — обрадовал меня парень. — Я канистру прихватил для начала. А к бочке подъезжать надо.

Это хорошо. Бочка, это литров двести. Мне за глаза хватит. Я залил из канистры в бак и вытащил мягкий буксировочный трос из багажника. Вообще надо багажником заняться. Порядок навести. А то там такой бардак, что даже не знаю, что там есть, а чего нет. Вот ещё одно дело на сегодня.

— Паша, в лес со мной не хочешь прогуляться?

— Хочу. Только у меня оружия нет.

— А зачем тебе оружие?

— А вдруг заблудший встретится?

— Достали вы с этими заблудшими! Зомби они! Тупые, кровожадные зомби! Ты с оружием всё равно ещё обращаться не умеешь.

— Это почему не умею. Берёшь ружьё, целишься и стреляешь.

— Вот, как только докажешь мне своё умение, позволю оружие в руках держать. А сейчас, извини. Пристрелишь ещё меня ненароком. А я себе дорог, как память. Рядом будь просто.

Я закинул на спину рюкзак, без которого уже чувствовал себя голым, закинул на плечо ружьё и вышел за ворота.

По лесу мы гуляли минут сорок. За это время сумели найти и неплохой овраг с песчаными стенами, в котором можно было бы прикопать зомбаков, и выпас с шестью коровами, одним бычком и четырьмя козами, мирно щипавшими траву. Я аж позавидовал женщинам. Такое хозяйство с неба свалилось. Хоть здесь оставайся. Но оставаться, дураков нет. Поеду. Куда угодно, только подальше от этого матриархата. Даже Пашку пожалел, что он под пятой у этих мегер остаётся. Вернулись к дому, прихватили за ноги всех упокоенных зомби и так, одним букетом и дотащили до оврага. Пока сбрасывали вниз, даже подустали немного.

Следующим пунктом моего плана была зачистка оставшихся двух домов. Занятие неприятное и опасное.Сколько раз уже этим занимался, а привыкнуть никак не могу. Двор еще, куда ни шло. А вот дом зачищать — удовольствие сомнительное. Из-за каждого угла нападения ждёшь. Пашка сунулся было следом, но тут же был послан по пешему эротическому маршруту. Хотя, руку набить и ему бы не мешало. Всё таки я его планирую на охране оставить. Парень молодой, крепкий. Деревенская жилка чувствуется. Ладно. Так уж и быть. Последний двор вместе зачищать будем.

Этот двор я решил зачищать при помощи сабли. Надо же когда-нибудь попробовать её в деле. А то всё на кустах практикуюсь. Правда, потом придётся чистить её. Но ничего. Почищу. Открыв калитку, я осторожно вошёл во двор. Сразу от колодца ко мне поспешила молодая девушка. Как учили, я скользящим шагом двинулся вперёд и одновременно с перенесением веса на выставленную ногу, рубанул с оттягом. Второго удара не потребовалось. Тут же из-за угла дома вынырнул высокий крепкий парень, которому я подрубил ноги и, не останавливаясь, движением сверху вниз раскроил голову. Посыпалась поленница, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. Из вороха дров на меня попёр здоровенный детина босой и раздетый по пояс. Я ушёл от него скользящим шагом влево, пропустил мимо себя и с поворотом рубанул по затылку.

Вроде всё. Двор зачистил. Я оглядел поле боя. Ну, что сказать? Саблей, конечно, махать легче, но вот последствия ударов скалкой, всё-таки, выглядят эстетичней. В створе открытой калитки с открытым ртом стоял Пашка и смотрел на меня, как на бога. Скоро молиться на меня начнёт. А что, чем я хуже Варсонофия? Тьфу! Опять меня не туда занесло. Это от нервов. Мне ведь ещё дом чистить. Я отвлёк пацана от обожания меня и дал ему саблю.

— Пока я в доме разбираться буду, почисть её хорошо. Если где-то кровь останется, завоняется сильно. Понял?

— Понял, — закивал парень, так, что я испугался за его шею.

В доме саблей не развернуться. Тут моей скалке альтернативы нет. Разве только обрез или пистолет. Но патроны беречь надо. Они не бесконечны. Мне ещё по огнестрелу с Пашкой заниматься. А там несколько патронов по любому потратить нужно будет. Да и потом отсыпать какое-то количество. Поэтому только скалка.

Я открыл дверь и шагнул в сени. Пока никого. Осторожно прошёл вперёд и подскочил от громкого звука со стороны кухни. Что-то железное упало на пол и покатилось. Память больно ворохнулась в душе. На мгновение показалось, что вот сейчас я на кухне увижу маму, как тогда, когда я видел её в последний раз. С бьющимся сердцем я скользнул на кухню и увидел женщину, пытающуюся выбраться из закутка между кухонным столом и шкафчиком для посуды. А на полу валялся обычный деревенский закопченный чугунок, в котором моя мама готовила такие вкусные суточные щи. Воспоминание о маме разозлило так, что я ударил скалкой со всей своей дури, и голова зомбированной женщины раскололась, как арбуз. Что-то я погорячился. Свои эмоции всё-таки надо контролировать, а то так недолго и с катушек съехать. По нервам добавило ещё и то, что пришлось упокаивать двух детишек, злобно мычащих, скалящих свои зубки и тянущих ко мне свои ручонки. Да уж. Этот дом сильно выбил меня из колеи. Со следующим нужно повременить. Осмотрюсь пока здесь.

К своему удовольствию, в доме нашёл патроны двенадцатого калибра в пластмассовой гильзе. Ага. Значит, и ружьё где-то здесь есть. Когда я открыл железный ящик, стоящий под кроватью, я сначала подумал, что там лежит автомат. Только достав его и поближе рассмотрев, я понял, что передо мной ни много, ни мало, а сам охотничий карабин «Сайга». Вот это находка! Да ещё и магазины к нему под семь патронов! А ещё и приспособы для снаряжения этих самых патронов, пустые гильзы, порох, войлочные пыжи, мешочки с пулями, дробью и картечью. Ну, этим-то я пользоваться не умею. Хотя, вон и инструкция лежит. Ну, прихвачу, почитаю на досуге. Может, и научусь сам патроны снаряжать. Значит, ящик однозначно в багажник. А «Сайгу» на плечо. Она мне душу греть будет.

Ещё и пояс-патронташ нашёл. Это хорошо. Тоже нацеплю. У меня, конечно, разгрузка ментовская есть. Но туда вряд ли магазины от «Сайги» влезут. Уж сильно широкие. Вот прямо сейчас дам этим феминисткам. Пусть думают, как карманы под магазины расширить. Осмотрел патроны. Дробь сразу отобрал для тренировок. Она не такая востребованная. С человеком, конечно, ещё пойдёт, а против зомби вообще не катит. Так что пусть Паша постреляет. Картечь вся пригодится. Милое дело и против заражённого, и против человека. Ну и пули подойдут. Кабана валят. Значит и любому другому противнику мало не покажется. Набил сразу один магазин и рассовал патроны по ячейкам патронташа. Пулевые — назад, а картечь по бокам.

Инстинктивно оттягивая зачистку последнего дома, сходил и поручил женщинам переделку разгрузжилета, оставив для образца один из магазинов, потом мы повытаскивали из второго дома трупы и отвезли их к оврагу. Потом я опять вернулся во второй двор и, полазив в сарае, отыскал неплохую монтировку с гвоздодёром на конце. Длиной около полуметров, она как раз хорошо подходила в качестве ударного инструмента для Пашки. Вообще этот дом меня заинтересовал. Видать, в нём охотник жил. Значит, нужно пошарить здесь основательней.

Тянуть больше смысла не было, поэтому я, прихватив слегка робеющего пацана, шагнул в калитку третьего дома. Стоящий посреди двора микроавтобус «Делика» сразу привлёк моё внимание. О таком луноходе, обладающем просто поразительной проходимостью, я и мечтать не мог. Ну и что с того, что руль справа и машина не скоростная? Гонять на ней я не собираюсь, а на нынешних дорогах, хоть справа, хоть слева, хоть посередине руль поставь, без разницы. Счастье от находки омрачил зомбированный тип, заросший бородой по самые глаза, вылезший из-за микроавтобуса.

— Смотри, Паша, — стал пояснять я, — главное, не бояться. Но это не значит, что нужно бездумно соваться. Он тупой и медлительный. Видишь, он прямолинейно прёт на меня? Я делаю полшага в сторону, и он не успевает затормозить, повернуться ко мне и опять начать атаку. Слишком для его тупых мозгов сложно. Заметил? Вот я опять так же отхожу в сторону и бью его по голове, стараясь попасть в височную кость. Понял?

— Понял, — ответил побледневший пацан, сжимая до белых костяшек монтировку.

— Ты расслабься. Не жми так сильно. Дрова колол?

— Колол.

— Вот и держи монтировку так, как держал топор. Вон, мужичок спешит к тебе. Попробуй. Не бойся, я подстрахую. Молодец, бей! Смазал удар. Не тормози, бей ещё раз. Вот так. Добей его. В следующий раз удар посильнее наноси. Вон, женщина у крыльца. Попробуй ещё раз. Эй! Не раскисай! Возьми себя в руки! Больше шанса попрактиковаться не будет. А если сюда забредут зомбаки, когда я уеду, кто защитит хутор? Давай!

Пацан всё-таки взял себя в руки и справился. Во дворе заражённые кончились, и я отправил Пашку приходить в себя. А мне ещё предстоит дом чистить. Вот тут пришлось повозиться. Две бабки, женщина и два парня заставили меня, и помахать скалкой и поволноваться. Наконец, всё было закончено. Я вышел на крыльцо, и устало опустился на ступеньку. Бледный Паша подошел ко мне, преданно глядя в глаза. Его, похоже, рвало неслабо, и у меня, на мгновение, шевельнулось раскаяние. Втравил ребёнка в этот кошмар. Он ведь мальчишка ещё совсем. Но я тут же сам себя одёрнул. Не время рефлексам волю давать. Я уезжаю, они остаются и неизвестно, кто выйдет завтра к этому хутору. Если пацан не получит навыков борьбы с зомби, как они хутор защитят? Не женщин же учить черепушки зомбакам кроить.

Передохнув, я поднялся, и мы пошли отвозить последнюю партию трупов к оврагу. Покончив, наконец, с этим малоприятным занятием, мы с Пашкой обследовали все три дома досконально. Нашлось ещё два ружья и куча патронов. Одно, правда, было шестнадцатого калибра, как и часть патронов к нему. Но, это всё же не мелкашка. Патрон, хоть и слабее двенадцатого, но убойной силой обладает. Ну, ещё и бензин нашли в достаточных количествах. Хоть заправку открывай. И на закуску я стал обладателем прекрасного охотничьего костюма цвета «Флора». Вовремя. Мне давно постираться бы не мешало. Да и поистрепался ментовской камуфляж. А так, хоть смена. Так и провозились, пока вышедшая в поисках нас Оксана не загнала нас на обед.

А на обед был борщ. Мясо, правда, солонина, но было вкусно. И вот тут, черпая ложкой наваристый бульон вприкуску с душистым свежим хлебом, я огорошил всех идеей, которая пришла мне в голову только что.

— После обеда будем стрелять.

— Вам бы мужикам только дурью маяться, — привычно отпустила критику в адрес мужского рода Ольга.

— Вы меня не поняли. Мы все пойдём стрелять.

Немая сцена была в лучших традициях Николая Васильевича Гоголя.

— Да-да. Пойдём стрелять все. Я завтра уеду, а вам необходимо уметь защищаться. Поэтому, хоть немного, но правилам обращения с огнестрельным оружием я вас научу.

Несмотря на ворчание женщин, я всё-таки начал занятия по освоению ружей. Вначале прочитал лекцию по правилам безопасности. Постарался вдолбить эти правила им в мозги покрепче. Повторил несколько раз и заставил каждую мне их пересказать, а потом гонял по пунктам вразнобой. После того, как их ответы меня, наконец, удовлетворили, приступил к изучению материальной части оружия. Потренировались в разборке и сборке, показал, как чистить ружья, потом потренировал на пустых гильзах в заряжании и разряжении, прицеливании и стрельбе.

Ну и кульминацией всего этого явился наш общий выход на околицу и торжественный расстрел ряда деревьев, росших метрах в пятидесяти. Не ах, конечно, но, хоть что-то. Снайперских курсов не получилось, в борьбе с несколькими вооружёнными бандитами у них тоже шансов никаких, но от зомби отобьются однозначно. Неожиданно стрельбы женщинам понравились, и они с удовольствием отстреляли по три патрона с дробью. Хотели ещё, но я остановил. Для начала достаточно. Патроны в лесу как грибы не растут. А уж про Пашку и говорить нечего. Глаза аж горят.

После стрельб я каждой вручил по ружью. Свете выделил шестнадцатый калибр. Всё-таки и само ружьё полегче, и отдача помягче. Девушка, как-никак. Ну а мне презентовали переделанную разгрузку. Конечно, в эстетическом плане она пострадала сильно. Чего стоят эти брезентовые вставки, смотрящиеся, как неаккуратные заплаты. Но зато магазины встают нормально. А это, на сегодняшний день, самое главное.

Следующим пунктом моего плана была баня. Ну, от неё никто не отказался, поэтому, пока женщины занимались уборкой парной, душевой и предбанника, мы с Пашей натаскали воды и заготовили дрова. Женщины дали нам отмашку и в печке радостно заплясал огонь. Пока баня протапливается, я пошёл осматривать «Делику». Ключи от машины прятать на хуторе было, видимо, не принято, и они нашлись в том же доме у дверей на гвоздике. Я открыл микроавтобус и полазил по салону. Вот в чём можно путешествовать без проблем. Дом на колёсах! И поспать можно, загнав куда-нибудь поглубже в лес от дороги. Высоковат, правда. Но это ничего. И заправки было ещё пол бака.

Я перегнал его к нам во двор и стал комплектовать. Домкрат там оказался свой, поэтому из Паджерика я его решил не брать, но набор ключей немецких прихватил однозначно. Трос, обязательно. В доме я нашёл неплохую газовую плитку и штук десять газовых баллончиков. Тоже туда. Железный ящик из-под «Сайги» с присобами для снаряжения патронов тоже. Нашёл несколько двадцатилитровых канистр, наполнил их бензином и тоже разместил в багажнике. Туда же уложил оставшиеся ружья и карабин. Потом решу, что с ними делать. Подумал немного и карабин переместил в кабину. Пусть поближе будет. Проверил запаску. Не первой свежести, конечно, но воздух держит. Подкачал её немного компрессором, найденным тут же, и уложил на место. Ну и, конечно, заправил полный бак под пробку. Пока с машиной всё.

Баня подоспела, и я отправил мыться женщин, а сам занялся провиантом на дорогу. Следовало брать продукты, способные храниться долго. Конечно, у меня ещё оставались сухие пайки ментов, которые я взял в райотделе. Но там консервы, а их следовало поберечь. На чердаке нашёлся окорок, и я тут же оттяпал от него солидный кусок. Потом отрезал кусок солонины, прихватил сала шмат, отсыпал себе картошки, моркови и репчатого лука, прихватил в отдельных пакетиках соль, сахар и заварку, и всё это, кроме корнеплодов, уложил себе в рюкзак. Корнеплоды поедут отдельно в багажном отделении машины. Не хватало мне ещё картошку на себе таскать. А тут и женщины появились. Все красные, распаренные, в чистых, найденных тут же халатах. Даже подобревшие, кажется, слегка. Я отправил мыться Пашку, справедливо полагая, что хоть кто-то должен быть начеку. Ничего. Помоется, меня сменит. Сам присел под окном и стал изучать по крокам дальнейший маршрут.

Эх, мне бы такой хуторок, как тот, на котором я месяц прожил. Хороший такой, уютный и небольшой. Как раз для меня. Однако поблизости такого не предвидится. Хотя, вряд ли все хутора на картах отмечены. Нужно внимательно смотреть и обращать внимание на малоезженые дороги, отводящие от основной трассы. Глядишь и найдётся что-то. Света уселась рядом и посмотрела мне через плечо.

— Что это за бумага такая? — спросила она. — Какие-то линии, значки. Ничего не понятно.

— Это кроки. То есть основное содержание, перенесённое с карты.

— Это как?

— Ну, ты карту обычную географическую или топографическую видела?

— Видела.

— Если видела, то должна помнить, что там выделено разными цветами лесистая, степная, пустынная или горная местность. Изобары там нанесены, то есть линии показывающие повышение или понижение уровня поверхности. Много чего, короче. А на кроках я просто вот так обозначил неровным овалом болото и значок поставил. Мол, топь там. Не соваться. Или вот так линия прошла. Это дорога. А вот это значок — населённый пункт. Мне не нужны здесь его размеры или отдельно стоящие здания. Важно просто знать, что вот это, например, деревня Ивановка. Или вот, синим карандашом, река нарисована. Мне не нужно знать её глубину, ширину или направление течения. Достаточно вон, мосты тут и тут, а вот тут брод. Да и грузоподъёмность того же моста не важна. Я же не на танке еду. А легковой автомобиль любой мост выдержит.

— Сложно как-то.

— Ничего не сложно. По крайней мере, не сложней, чем борщ варить. У тебя в твоей профессии вообще чёрт ногу сломит. Попробуй, догадайся, кому пенициллин колоть, а кому компресс на лоб класть.

— Ну, ты сказал! — расхохоталась Светлана. — Это же в зависимости от диагноза.

— Так диагноз тоже определить надо как-то.

А смех у неё светлый такой, звонкий. Словно колокольчик. И смеётся забавно.

— Ладно, вон Пашка вышел из бани. Иди, парься. Там, кстати мы веники нашли. Так что можно от души похлестаться. И форму свою там оставь. Я потом зайду, постираю.

— Я, вообще-то, сам хотел.

— Оставь. Постираю. Сам настираешься ещё, когда от нас уедешь. Если, конечно не найдёшь того, кто постирает.

По-моему, она сказала последние слова с некоторой грустью. Или мне это показалось? Я прихватил охотничий костюм, нижнее бельё, полотенце, немного подумал и закинул на плечо «Сайгу». Бережёного, как говориться, Бог бережёт. Ничего с ней не случится, если в предбаннике постоит. Зато, если что случится, не придётся из бани безоружному к дому пробиваться. Света посмотрела на оружие у меня на плече и усмехнулась. Ну да. Ей это паранойей кажется. Её же не отдавали на съедение зомбакам связанной.

Баня была отличная. Небольшая, хорошо держащая температуру, с грамотно оборудованной каменкой и пахучими полками. Запаренные берёзовые веники мокли в небольшой деревянной кадке, словно ожидая, когда я пройдусь ими по своему телу. А я не спешил. Прогревшись в сухом тепле, я плеснул немного на каменку, подождал, пока осядет пар и наподдал ещё. Ох! Аж дыхание спёрло! Сидел на верхнем полке столько, сколько смог выдержать, а потом выскочил из парной, вылил на себя холодную воду и опять нырнул в жар. Уже не поддавая, я сидел и обильно потел, наблюдая, как катится градом по телу пот. Пусть. Надо, чтобы каждая пора открылась и напиталась целебным теплом. Что бы кто ни говорил, а ни какая сауна, хамам или там японская какая-то баня не сравнится никогда ни по релаксирующим, ни по целебным свойствам с русской.

Посидел ещё немного, потом выбрался в предбанник и стал пить душистый чай со смородиновым листом, который специально принёс сюда в термосе. Хорошо! Словно и не было месяца скитаний, схваток с бандитами и зомби, потери родных. Всё-таки я сильно тоскую по родителям. Очень сильно. Опять полез в парную и опять наподдал. Короче, напарился от души а, напоследок, садистки отхлестал себя веником. Вышел оттуда весь расслабленный и умиротворённый. Влез в охотничий костюм. Ну да, чуть великоват, конечно, но это совсем немного. Зато ткань добротная и сам удобный. Набрал в ушат горячей воды, постирал носки и нижнее бельё, а потом замочил ментовской камуфляж. Постоял над ним и подумал, а, может, всё-таки самому постирать? Однако почему-то стало лениво, и возникла предательская идея: пусть помокнет пока в воде, а там посмотрим. Пойдёт Света стирать, значит, так тому и быть. А не пойдёт, вернусь через полчасика и постираю.

Я вышел из бани и расслабленной походкой направился к дому. Света, увидев меня, выскочила на крыльцо и пошла в баню. Ну, значит, не придётся мне стиркой заниматься. Кстати, мы с Пашкой нашли во втором доме целый бидон керосина. Надо бы женщинам принести. Неизвестно сколько заправки в керосиновых лампах осталось. Надо было это до бани сделать. И как забыли? Поднялся на сеновал и развесил там постиранные носки и нижнее бельё, потом позвал пацана, и мы вдвоём притащили всё-таки керосин. Ну, теперь точно женщинам будет, чем жильё освещать. Правда, есть ещё и генераторы. По одному в каждом дворе стоят. Вот только бензин не бесконечный. Его поберечь стоит. Я неожиданно поймал себя на мысли, что думаю об этом хуторе, как о своём хозяйстве. Э нет. Пусть об этом у женщин голова болит. А моё дело — сторона.

Между тем вернулась Светлана, и женщины уселись планировать дальнейшую свою жизнь. Хозяйство, по крайней мере, пока, решили вести общее, а вот жить решили отдельно. Как то само собой определились, что в этом доме останется Олеся с дочерью, Ольга с Оксаной решили жить вместе и выбрали третий дом, а Свете достался второй с Пашей в нагрузку. Ну, Пашке деваться некуда было, ему всё равно пришлось бы жить с кем-то, а Свете тоже нормально. Хоть не страшно одной в пустом доме. Во всех домах были неплохие запасы провианта, да ещё и коровки с козочками в общее хозяйство. Паша обещал клятвенно назавтра обязательно найти петуха, откуда-то регулярно кукарекавшего. Жизнь, короче, налаживается. Странно, но о Варсонофии и произошедшем в селе, вообще не было разговоров. Складывалось впечатление, что они все старательно обходили эту тему, словно стыдясь друг перед другом. Ну, оно, может, и к лучшему.

Женщины ещё пару раз предприняли попытку уговорить меня остаться, но я только отмахивался и, дождавшись, когда стемнело, ушёл к себе на сеновал. Напахался я за сегодня знатно, поэтому вырубился, наверное, ещё в полёте. А во сне я увидел своих родителей. Молчаливую, как всегда маму с добрым любящим взглядом и лучиками морщинок вокруг глаз и отца, как всегда серьёзного, с сурово сдвинутыми бровями и упрямо поджатыми губами.

6

С утра я добавил к своему дорожному провианту свежего хлеба, который испекла мне в дорогу Оксана, попрощался с новыми хуторянами и отправился дальше. Как бы ни хотелось себе признаваться, но прощание меня немного расстроило. Впервые со времени катастрофы я с грустью расставался с людьми, с которыми меня свела судьба. Хотя, большее время я был один. Тут, в принципе и сравнивать нечего. Но, вот, например, с Игорем и его ребятами я распрощался легко, хоть и подружились мы неплохо. А тут прямо опечалился.

Я выскочил на основную дорогу и поехал дальше через лес. Дорога была неплохая и «Делика» с лёгкостью проглатывала километры. Мысли сами собой вернулись к этому преподобному Варсонофию. Вот жук! Как он всем головы-то задурил! А что? Неплохо придумал. Делов то, наряд пооригинальней, типа того мешка на голое тело, освоить модуляции голоса, антураж, соответствующий, подобрать и — вперёд! Ну и имя позаковыристей. Типа Варсонофий, или Мафусаил можно, да хоть Засипатор! Люди сейчас в таком состоянии, что готовы в любую чушь поверить. Только чтобы говорили поубедительней.

Шутка ли, каждый кого-то потерял в этой катастрофе. Вот только заигрался Варсонофий, настолько в роль вошёл, что и сам в свой бред поверил. Конечно, когда сам веришь в то, что говоришь, это убедительней. Но не настолько же, чтобы к зомби с распростёртыми объятиями переть. А сколько народу погубил этот самозванец! Это ж он заражённых, наверное, со всей округи собрал. Там стадо огромное было. И всё это стадо на безоружных доверчивых людей, которые сами уже были готовы идти с зомбаками обниматься. Страшно подумать, но я тоже был готов брататься с тварями. Бог уберёг.

Судя по крокам, дальше должно быть крупное село и дорога как раз шла через него. Я сразу вспомнил, как бегал от братьев Климовых по райцентру, и мне резко расхотелось соваться через этот населённый пункт. Значит, будем искать объезд. Не доезжая около километра, я загнал «Делику» в лес, прикрыл ветками и, прихватив «Сайгу», пошёл вперёд пешком, прикрываясь густым подлеском. Спустя полчаса с опушки открылся вид на село. Населённый пункт находился в низине и поэтому хорошо просматривался почти весь. Кое-где я заметил дымы из печных труб — явный признак живых людей. Но село сильно пострадало. В разных местах хорошо были видны пожарища. Причём, чаще всего, не одиночных домов, а целых групп строений. И зомби было много.

Что в центре творилось, было непонятно. Пятиэтажки закрывали обзор. А вот остальная территория, застроенная частным сектором с одно и двухэтажными домами, внушала уныние и опасение. Туда точно ехать не надо. Тем более, что есть объездная дорога, проходящая прямо по краю села. Вот по ней и поеду. Я вернулся к машине, раскидал ветки, вывел её на дорогу и уверенно поехал вперёд. Объездная дорога представляла собой этакую улицу, справа от которой тянулись дома, а слева поле, упирающееся в лес. Кое-где это поле носило следы вспашки. Где-то даже что-то выросло уже, но в большинстве своём было нетронуто. Видимо местные жители до катастрофы выгоняли сюда свою скотину пастись.

Пару раз под колёса бросались зомби, но моему луноходу это было нипочём. А вот где-то на середине пути я чуть не влетел в толпу зомбаков, неизвестно зачем вылезающую из проулка. Разминулись чудом, но меня перетряхнуло не по-детски. Страшно представить, если бы я влетел в такую толпу. Даже моя «Делика» по уши бы завязла в этой зомбячьей массе. И что бы я потом делал? Застрелился бы? Как бы то ни было, а внимание надо удвоить.

Впереди уже показался конец объездной дороги и выезд на трассу, когда из одного из домов, мимо которого я проезжал, раздался выстрел и несколько дробин, или картечин, не знаю, с глухим стуком ударили по корпусу микроавтобуса ближе к задней части. Ещё ничего не сообразив, я уже притопил газ до полика, увеличивая скорость. Эх! Не скоростная машина эта «Делика»! В зеркало заднего ясно было видно, как открываются ворота и из них показывается нос легковой машины. Кажется, «Фольксваген — пассат». Ох, не уйду я на своей каракатице от легковушки. Ни разу не скоростная она у меня. Но зато проходимая, вдруг озарило меня. Луноходом не зря же я её называю!

Чувствуя, как градом катится по спине пот, я выворачиваю налево, с лёгкостью преодолеваю неглубокий кювет и ухожу прямо в поле. А теперь попробуйте на своей легковушке сделать то же самое. Что? Слабо? Прижимаясь ближе к лесу, я краем глаза наблюдаю за действиями негодяев, покусившихся на моё здоровье. А они, поняв, что поездка по полю им не по зубам, рванули по дороге, намереваясь перехватить меня где-то впереди. А в салон-то набились, как сельди. Вон, амортизаторы задние как просели. Тут я замечаю небольшую дорогу, видимо накатанную трактором, которая сворачивала в лес. А вот она мне как раз нужна. Выворачиваю на эту дорожку и ныряю в чащу. Укрывшись в густых зарослях, перелез в салон и обследовал повреждения. Ущерба, практически никакого. Не считать же ущербом несколько маленьких дырочек от картечин. Я боялся, что они могли прострелить канистры с бензином, но и тут обошлось. Видать, они хотят заполучить всё целое и невредимое. А иначе, зачем нападать?

Успокоившись, я уже собрался продолжить движение, когда вдали услышал звук мотора. Я насторожился и прислушался. Едут сюда и, скорее всего, это те, на «Фольксвагене». Вот ну что неймётся людям? Нас и так мало осталось с этим зомби апокалипсисом, ещё эти ерундой маются. Хорошо, в лесу звуки далеко распространяются и я их заранее услышал. Похвалив себя за то, что свернул в заросли, а не остановился прямо на обочине, я закинул за спину «Сайгу», схватил карабин и выскочил на проезжую часть. Дорога впереди была прямая и только метров через двести поворачивала направо. У обочины росло довольно мощное дерево, и рядом пристроился немаленький пень. Идеальная позиция для стрельбы из карабина. Я прилёг за пенёк и приготовил оружие к бою.

«Фольксваген» выскочил из-за поворота и уверенно на скорости помчался по дороге. Дорога, хоть и грунтовая лесная, но сравнительно неплохая. Корни деревьев не мешают. Почему бы и не полихачить? Я навёл прицел на лобовое стекло со стороны водителя и выстрелил. Отметив краем глаза возникшую дырочку в лобовухе, тут же перенёс прицел на пассажирскую сторону. Но в это время машина вильнула, и пуля попала куда-то в боковое заднее стекло. Не останавливаясь, я опять выстрелил и в этот момент «Фольксваген» влетел в дерево метрах в сорока от меня. По-быстрому добив два оставшихся в магазине патрона, я бросил, карабин, достал из-за спины «Сайгу» и, на ходу передёргивая затвор, бросился вперёд.

Сквозь звук непрерывно ревущего клаксона были еле слышны стоны, крики и матерная ругань. Не разбираясь, кто, где сидит, я сунул ствол в разбитое боковое окно и выстрелил, потом, переместив ствол немного вправо, выстрелил ещё раз и только, после этого направил «Сайгу» на пассажирское переднее место. Единственный оставшийся в живых паренёк лет восемнадцати, явно кавказской национальности, смотрел на меня круглыми от страха глазами, совершенно забыв про пистолет, который держал в руках. Разговаривать и читать нотации не хотелось, тем более, что не я это начал, поэтому я просто выстрелил ему в лицо.

И вот тут меня прихватило. В глазах всё поплыло, земля зашаталась под ногами и в голове зашумело. Я нетвёрдыми шагами отошёл в сторону, согнулся пополам и меня вырвало. Ну да. Не каждый день такую бойню устраиваешь. И как бы себе не доказывал, что другого выхода не было, и они ехали меня тупо убивать, на душе всё равно было противно. Немного отдышавшись и придя в себя, я опять вернулся к «Фольксвагену». Открывать дверцы не хотелось, но патроны лишними не бывают. Поэтому я заставил себя обшарить и трупы и машину, стараясь не глядеть на результаты своей стрельбы. А результаты были впечатляющие. Четверо сзади были просто изрешечены. Ну да. Два снопа картечи в упор, это вам не фунт изюма. На парня на переднем сиденье вообще страшно смотреть было. Лучше всего выглядел водитель. Пуля попала ему в грудь, так что он просто лежал лицом на рулевом колесе без видимых повреждений.

Улов после обыска машины оказался небольшим. Два плохоньких ружья двенадцатого и шестнадцатого калибра, настолько раздолбанных, что я их и взять постеснялся, два обреза и один пистолет. И они с этим собрались воевать? Чрезвычайно самонадеянные люди. Хотя, не было бы у меня нормального оружия, мне бы и этого за глаза хватило бы. Единственное, что порадовало, это около тридцати патронов двенадцатого калибра и пятнадцать — шестнадцатого. Ну и две обоймы к пистолету. Пистолет я прихватил. Пригодится.

Чем дальше я еду, тем больше меня радует «Делика». Я уже даже извинился перед ней за то, что назвал её в том селе каракатицей. Никакая она не каракатица. Ласточка она. Пусть и неторопливая. По обыкновению от скуки стал копаться в себе. В последнее время я сильно ожесточился. Одно то, что в упор расстрелял машину с пассажирами, говорит само за себя. Помнится, когда за мной гонялись братья Климовы, я только и придумал, что спрятаться и замаскировать машину. Ну да, у меня тогда не было оружия. Но это не значит, что имей я тогда его, вступил бы в бой и убил бы их всех. А сейчас я это сделал, даже не задумываясь. Не я такой, жизнь такая? Помнится, так любила говорить молодёжь до катастрофы. Слабенькое оправдание. Хотя, всё-таки все поступки диктуются предложенными обстоятельствами. Просто, кто-то ломается и сдаётся, а кто-то карабкается изо всех сил. Мне, например, сдаваться как-то не хочется. Я ещё потрепыхаюсь.

Но, надо отдать должное тому, что опыт в боевом деле накапливается. Я и в бой сейчас вступаю без лишних колебаний и в бою действую неплохо. Себя, как говорится, не похвалишь, никто не похвалит. Но это действительно так. Я ведь ни разу не десантник и не спецназовец. Рукомашествам и ногодрыгам меня никто не учил. Только так, размахнуться по-деревенски и дать промеж глаз. Вот и всё умение. Да и воевать в армии особо не учили. Пару раз на полигоне погоняли. Но это так, для порядку. Типа, чтобы мы знали, как ползать перебегать и, упав на землю, перекатиться в сторону. Вот и всё. На стрельбище, правда, возили частенько. Так оно и понятно. Мы же рота охраны. Случись что, пост защищать надо будет. А тут без стрельбы никак. Но, чтобы вот так красиво сделать засаду и уничтожить всех нападающих. Этому нас не учили. Сам догадался. А почему догадался? Да потому, что опыт уже есть. Был я фермером, а стал фермером особого назначения. Во как загнул!

Лес расступился и впереди показался населённый пункт, через центральную улицу которого как раз и вела дорога. Посёлок крупный, правда, сильно вытянутый в длину. Зомби особо не видать. Так, изредка топчутся столбиками вдоль дороги. Оценив ситуацию, решил не объезжать, а проехать насквозь. Может, чего интересного найду. Если это центральная улица, может, какой магазин стоит. От продуктов, тем более консервов и круп не откажусь. Покрытие из грунтового сразу сменилось асфальтом, дома стали лучше и выше, даже двухэтажные попадаются. А вот и первые признаки цивильной жизни. Парикмахерская с ножницами и расчёской на вывеске. А вон там аптека. Это уже интересно. И нетронутая. А я трону. За всеми этими перипетиями ни разу не подумал о лекарствах. Это потому, что не болел со времени начала катастрофы ни разу, наверное. Как бы не накаркать. Тьфу-тьфу.

Заехав на тротуар, я аккуратно притёр машину к самому крыльцу и подошёл к двери. Сквозь стекло ясно была видна прочная стальная решётка. От наркоманов, наверное. Но я не наркоман и мне надо проникнуть внутрь. Упокоив скалкой некстати подвернувшегося зомбака, я порылся в инструментах и достал монтажную лопатку, которой обычно бортируют колесо. Пойдёт, наверное. Сунул сточенный конец лопатки между дверью и косяком, нажал, что-то в двери хрустнуло, и она открылась. Ага. Пластиковая дверь дело хорошее. Для взломщика, я имею в виду. Ну, а теперь решётка. Не мудрствуя лукаво, я привязал к ней буксировочный трос, второй конец накинул на фаркоп и просто варварски вырвал решётку при помощи моей верной «Делики».

Ну, всё. Доступ к лекарствам открыт. А что брать то? Вот была бы со мной Света, она бы подсказала. А я в этих делах разбираюсь так же, как и в квантовой физике. То есть никак. Знаю, просто, что такая физика есть и всё. Но ведь не зря, же я решётку курочил, мучился. Надо пользоваться плодами своего труда. Я прошёлся по торговому залу, бессмысленно разглядывая упаковки в витринах. И что брать? Конечно, бинты, вату, йод и зелёнку я возьму. А ещё? Я ведь из всех лекарств могу навскидку, может, десяток, назвать. Прошёл за прилавок, пошарился по шкафам с названиями, которые мне ни о чём не говорили, открыл дверь в следующее помещение и попал на склад. Рассортированные по наименованиям, там стояли стопки коробок с лекарствами. А это выход! Возьму ка я по коробке каждого наименования. Так ничего важного не пропущу. Машина у меня вместительная. Всё влезет.

Приняв такое соломоново решение, я загрузился коробками и потащил их к выходу. На крыльце, конечно, пришлось ставить коробки на землю и отмахиваться от четырёх, наверное, приболевших зомби, тоже желающих посетить аптеку. Провозился я, наверное, где-то полчаса, забил половину салона, но забрал все намеченные коробки. Ещё несколько раз пришлось повоевать с заражёнными, но это того стоило. Лекарства нынче в цене. Я уже собирался уступить аптеку страждущим зомбакам, когда мой взгляд упал на железный ящик, закрытый на навесной амбарный замок. На табличке, приклеенной к дверце, было написано: «Препараты категории „А“». Ого! Я, конечно фермер, человек деревенский, но что такое категория «А», знаю. Это как раз наркосодержащие препараты, которые до катастрофы проходили по строгой отчётности и выдавались только по рецептам с немыслимым количеством печатей. Они и храниться должны особым образом. В сейфе, например. А тут ящик железный! Нет на них наркоконтроля. Замок я сбил быстро, прикладом «Сайги», и сгрёб всё содержимое в найденную тут же спортивную сумку. Прибарахлился я неплохо! Можно больницу открывать. Даже настроение поднялось.

С сумкой на плече я вышел из аптеки, отмахнулся скалкой от двух зомби, сел в машину и поехал дальше. А вон и магазин продуктовый встречает меня разбитыми витринами. Я опять заехал на тротуар и, не выходя из кабины, заглянул внутрь. Нда. Делать там мне нечего. Магазин разграблен давно. Похоже, его обнесли ещё в самом начале катастрофы. Облом. Но ничего, провиант у меня есть, и я не голодаю. Кстати, неплохо было бы и перекусить. Решено: Выеду из посёлка, найду полянку поуютнее и устрою себе пикник на обочине. Заслужил.

Эту толпу зомби я увидел, когда проезжал мимо очередного перекрёстка. На перпендикулярной улице, недалеко от поворота стояло двухэтажное здание, окружённое ажурным бетонным забором, поваленным в нескольких местах. В одном из проломов нашёл своё пристанище даже МАЗ со смятой кабиной. Влетел туда, видимо, когда водитель обратился. А у вестибюля притёрся к крыльцу микроавтобус «Мерседес», внешне совершенно не повреждённый. И вот во дворе этого дома стояло нереальное количество заражённых. Причём разных возрастов. Детей тоже немало присутствовало. Среди толпы, то там, то здесь, виднелись зомби в белых халатах. Врачи, наверное, бывшие. И в больничных пижамах много кто стоял. А это, наверное, больные режим нарушают. Это что, больница? Зомбаки полечиться сюда пришли, а их не пускают. Ну да, бахилы то они не надели. А без бахил в лечебное учреждение нельзя. Закон не велит. Нечего здесь антисанитарию разводить. Да они просто окружили это здание, что-то высматривая в окнах! Я даже скорость сбросил, пытаясь рассмотреть, что там такого интересного они нашли.

Когда на небольшой балкончик второго этажа прямо над вестибюлем вышла девочка лет десяти-двенадцати, мне стало плохо. Это они что, этой девочкой закусить решили? Не маловато ли на всех? Девочка отчаянно замахала мне руками и что-то прокричала. Толпа возбудилась и заволновалась. Балконная дверь опять открылась, и к девочке выбрался мальчик лет семи. Мне стало ещё хуже. Это сколько они сидят здесь, если с начала катастрофы прошло уже больше месяца? И чем питаются? Мысли скакали в голове, словно сбесившиеся шустрики. Ясно одно. Дальше я уже не поеду. По крайней мере, пока не вытащу этих бедолаг. Не позволит мне совесть вот так развернуться и поехать дольше. Но как их оттуда вытащить? Я один против такой толпы? Нереально. Да у меня патронов не хватит их всех перестрелять. Да и, если я возьму в одну руку скалку, а в другую — саблю и на время превращусь в мельницу, тоже не сдюжу. Скалка треснет, сабля сломается, а меня сожрут. Что же делать?

Я повернул на перекрёстке и поехал вдоль здания больницы. Зомби, привлечённые шумом мотора, отвлеклись от созерцания лечебного учреждения и заинтересовались мной. Я слегка притормозил и прямо из окна выстрелил картечью в толпу. Интерес ко мне разгорелся не на шутку. Зомбаки полезли в проломы на улицу, явно желая познакомиться со мной поближе. Ну, правильно, я ведь бахилы не требую. Ко мне можно.

Вспомнилась сказка Андерсена про Гамельнского крысолова. А что, чем я не крысолов? Правда, у меня нет дудочки. Но зато у меня есть машина с урчащим мотором. Кстати, не хуже дудочки привлекает заражённых. Так что я теперь не Гамельнский крысолов, а российский зомболов. О как! Такого титула у меня ещё не было. Что-то я опять не туда. Нервное, наверное. Но, тем не менее, я тихим ходом еду по улице, а за мной плетётся неверными шагами всё увеличивающаяся толпа зомби. Так. А дальше что? Наверное, надо увести их подальше и свернуть на одну из улиц. Так и сделаю. Неспешно, на маленькой скорости, я проехал пару кварталов и завернул направо. Встал недалеко от поворота, чтобы убедиться в том, что заражённые не потеряли меня. Не потеряли. Дружно повернули за мной.

Для верности и поднятия энтузиазма в массах опять выстрелил в толпу и тронул машину. Процессия проследовала за мной. Я посмотрел в зеркало заднего вида, и мне стало смешно. Ну, прямо демонстрация на первое мая. Видел такие фото в интернете. Впереди машина с транспарантом, а сзади толпы людей с шариками и флажками. Вот только нет у зомбаков ни шариков, ни флажков. Даже транспаранта задрипанного нет, типа «Выполним и перевыполним план по заготовке человечины!». И у меня на «Делике» тоже не написано спереди: «Первая районная зомби-больница». Опять нервное.

Вроде увёл их достаточно далеко. Убедившись, что процессия не думает останавливаться, я протащил её ещё квартал, а потом увеличил скорость и завернул налево. Следовало поторопиться. Проплутав по улочкам, я опять выскочил к больнице. А ситуация изменилась в лучшую сторону. Конечно, не все заражённые ушли на демонстрацию. Кое-кто предпочёл остаться в дворике, да и вдоль улицы тоже стояли зомбаки, отставшие от процессии, а потом, скорее всего, забывшие, зачем они здесь и куда идут. Но это уже семечки по сравнению с тем, что было раньше.

Я открыл дверь, вырубил с ходу особо шустрого зомби и выскочил из кабины.

— Эй! — прокричал я девочке, опять вынырнувшей на балкон. — Быстрее спускайтесь!

— Мы не можем! — ответила девочка. — Там за дверью нянечка с врачом стоят. И на первом этаже кто-то ходит.

Господи! Зачем мне всё это! Я со злостью захлопнул дверцу машины и, взяв скалку наперевес, шагнул в вестибюль, попутно упокоив двух ринувшихся мне навстречу зомбаков. В вестибюле мне попыталась помешать пройти мордатая толстая санитарка, дежурившая на вахте. Ну да, я ведь без бахил. Но моя скалка быстро освободила её от обязанностей. Уже в коридоре, на пути к лестнице на второй этаж меня возжелала хорошенькая медсестричка в коротеньком халатике. Не сегодня, милая. Не сегодня. И не надо в меня тыкать своим поломанным маникюром. Как ты на кулинарию смотришь? Лови скалочку.

У дверей, ведущих к детям, действительно перетаптывались пухленькая низенькая нянечка и высокий горбоносый мужик в когда-то белом халате, из нагрудного кармана которого выглядывали очки в золотой оправе. Не потерял ещё. Аккуратист, наверное. Расчистив себе дорогу, я постучался в дверь и она тут же открылась. Вот тут мне стало вообще плохо. Восемь пар перепуганных детских глаз смотрели на меня с надеждой. Восемь! Вот попал!

— Быстро за мной! — почти прокричал я и пошёл вниз по лестнице.

Детей дважды уговаривать не надо было. Они тихо, словно мышки, но очень шустро ринулись за мной. А навстречу как раз поднимался жирный мужик с тремя подбородками. Он, наверное, когда человеком был, одышкой сильно страдал. Не останавливаясь, я сверху вниз пробил ему с ноги в грудь, прыгнул следом за катящимся по ступенькам телом и добил скалкой по голове. Женщину средних лет с копной обесцвеченных волос мы повстречали уже на выходе. Извините, мадам, за грубое обращение, но я сегодня не так галантен, как обычно. Тем более, что у меня дети. Да-да, все мои. Так что в сторону.

Выскочив на улицу, я вскинул свою «Сайгу» и выстрелил в сторону спешащих к нам трёх зомби.

— Быстро в машину! — скомандовал я, контролируя стволом пространство.

Дети быстро залезли в салон и затаились. Я следом прыгнул за руль, завёл мою ласточку и дал по газам. В этом посёлке делать было больше нечего.

На лесной уютной полянке у небольшого ручейка с вкусной водой мы сидели у костра, и я слушал грустную детскую историю. Восемь детей — это все, кто выжил из двадцати человек семейного детского дома, который находился тут же в посёлке. Основная масса, как детей, так и взрослых, обратилась в первый же день. Спастись сумели они восемь человек, ещё один мальчик Альберт и их приёмный папа, а по совместительству директор дядя Саша. Они вдесятером закрылись во флигеле, который находился в глубине двора за основным зданием и отсиживались там. Продукты были. В этом флигельке до катастрофы жил завхоз, двоюродный брат дяди Саши и там он хранил запасы продуктов, справедливо, наверное, не доверяя поварихе тёте Варе. Воду доставали из колодца, находящегося во внутреннем дворике. Всё бы ничего, да вот продукты не бесконечны. Дядя Саша, видать, был достаточно робким человеком, если даже не попытался попробовать пройтись до ближайшего магазина и обнести его. Ну да ладно. По любому всю жизнь во флигеле не проживёшь. А тут ещё и Альберт заболел. Высокая температура, рвота. А лекарств никаких. Всё это, видать, и сподвигло робкого дядю Сашу на прорыв из города. Рядом с флигелем стоял микроавтобус «Мерседес», принадлежавший детскому дому и на нём прорваться из захваченного зомби города было вполне реально. Вот только что делать с Альбертом? Ему нужны были лекарства. Скорее всего, без антибиотиков тут было не обойтись.

К микроавтобусу, со слов Тани, они прорвались без проблем. Зомби медлительные. Пока сообразили, что к чему, вся команда была уже в автобусе. Даже Альберта быстро занесли и уложили на сиденья. Выехали тоже легко, попутно сбив несколько зомби топтавшихся в открытых воротах. Дядя Саша сунулся к аптеке, нарвался на закрытые двери и решётки и не придумал ничего лучше, как ехать в больницу. Ну не олух ли? Больницы в наше время обходить надо дальней дорогой. Там этих заражённых по определению должно быть в разы больше, чем в других местах. Так и получилось. Они влетели на территорию прямо к крыльцу и тут поняли, что попали. Дядя Саша с Альбертом на руках бежали первыми, поэтому сразу были атакованы зомби. Единственное, они отвлекли зомби на себя, что дало время Танесориентироваться, и она, увидев ведущую наверх лестницу, погнала остальных туда. На втором этаже, заметив спешащую к ним парочку в виде нянечки и высокого врача, они скользнули в столовую, оказавшуюся пустой, и закрыли двери. Так и сидели они там уже второй день, питаясь сухарями, которые кто-то когда-то разложил на противнях. В титанах был чай, поэтому при режиме жёсткой экономии можно было сколько-то продержаться. Но, сомневаюсь, что много. Если бы я не проезжал мимо, они были бы обречены.

Таня рассказывала, внешне спокойно и, как будто, безразлично, как, закрывая за собой дверь столовой, они слышали с первого этажа крики боли дяди Саши и Альберта и понимали, что помочь им не в силах. Удивительная девочка. В двенадцать лет она сделала то, что сделал бы далеко не каждый взрослый.

Все дети были измождены. На худых осунувшихся личиках лихорадочно горели глаза, и было видно, что они ещё даже не поняли, что спаслись. Возраст был разный. Ванечке, например, было всего четыре года, Маше и Вите — по шесть, Игорю, Саше и Наташе — по восемь, Олегу — десять. И все они тихо сидели, не пытаясь затеять возню или заплакать. «Как дети войны» — промелькнуло у меня в голове. По телевизору как-то показывали детей, переживших войну. Была какая-то передача, то ли к девятому мая, то ли к двадцать второму июня. Вот те дети вели себя так же. И даже взгляды были одинаковыми.

Поесть я им дал совсем понемногу, как и попить. После такой голодовки много нельзя. И даже тут никто из них не стал капризничать, хоть и было видно, как им хочется ещё покушать. Но, нельзя, так нельзя. Я смотрел на них и в душе закипали слёзы. Но, всё же, что теперь мне делать с этим детским садом? Написать объявление «Отдам в хорошие руки»? Ехать дальше с ними однозначно нельзя. Детям дом нужен и забота. Даже таким самостоятельным, как Таня. Ничего лучше, чем хутор в голову не пришло. Ну, значит, так тому и быть. Придётся мне возвращаться. Вручу женщинам детей. Будет хоть на кого ворчать этим феминисткам. Вот здорово! Хутор им нашёл, скотину тоже, а теперь ещё и детьми обеспечу. Полный комплект. А если от детей откажутся, всех с хутора повыгоняю и сам с детишками жить останусь.

От принятого решения на душе стало легче, и я даже духом воспрял. Всё, едем.

— Отдохнули? — спросил я у детей.

— Да, — тихим голосом ответила за всех Таня.

— Ну, тогда грузитесь в машину. Там вам коробки не мешают?

— Нет. Всё хорошо.

Ещё бы не хорошо. Случись со мной такое, мне бы и на колесе хорошо ехалось.

— Дядя Сергей, — позвала меня девочка, когда я уже выруливал к посёлку.

— Что?

— А вы куда нас везёте?

— В новый дом. Там вам хорошо будет.

Девочка успокоилась и села на своё место. А я чуть по тормозам не ударил. Она что, подумала, что я их назад хочу в больницу отвезти? Ничего себе! В центре посёлка мой взгляд случайно упал на магазин с надписью «Одежда» на аляповатой вывеске. А ну-ка посмотрим! Идея неплохая. Если есть там детский отдел, выгребу всё. Детям переодеться во что-то надо. Не будут же они ходить в этой своей грязной, вонючей больничной одежде.

Пару зомбаков у входа снёс сразу. Дверь пришлось взломать, и провозился я с ней достаточно долго. Это не та пластиковая, что в аптеке. Эта прочная деревянная. А я ни разу не взломщик. Наконец, дверь поддалась, и я вошёл в полутёмный торговый зал. Так, мужская одежда — это мимо. Мне не нужно. Женская одежда. Тоже мимо. Хотя, вон то красивое платье бы Свете очень подошло. Взять, что ли? Эх, размера не знаю. А, в принципе, кто мешает взять несколько размеров? Хоть какой-то подойдёт. Ну, тогда вон те юбки феминисткам. А то ещё сожрут Светлану от зависти. Женщины они такие. Им, чтобы человека сожрать, и зомби становиться не надо. Тоже несколько размеров. Ну и парочку кофточек кормящей матери. А Пашка что, без гостинцев останется, что ли? Пришлось вернуться в мужской отдел. Для него я там отыскал рыбацкий костюм. Почти как мой. Ему должно понравиться.

С гостинцами разобрались. Теперь, детское. О! Вижу! Товары для мальчиков и девочек. Ну, тут не выбирал. Просто брал охапками, выносил и складывал в салон. Деткам придётся на вещах сверху ехать. Но ничего. Вещи мягкие. С вещами разобрались. Теперь обувь. Поехали искать обувной магазин. Такой нашёлся за углом неподалёку. Сам бы я сроду не догадался бы повернуть здесь. Таня подсказала. Так же вскрыл дверь и зашёл внутрь. Первым делом подобрал Пашке неплохие берцы, потом подумал и взял ещё несколько пар себе и парню. Запас карман не тянет, как говорится. Детскую обувь грёб без разбора. Тут все размеры нужны. Дети быстро растут. И на все сезоны.

Ну, всё. Вроде все одеты и обуты, можно и дальше ехать. С лёгким сердцем я завёл свою «Делику» и мы поехали на выезд из посёлка.

К хутору я подъезжал уже в темноте. В свете фар проплыл забор, потом появились ворота и я постучал кулаком в калитку первого, отвоёванного мной у зомбаков, дома.

— Кто там, — раздался испуганный голос Олеси.

А страшно им тут без меня. Ага. Пусть ценят.

— Да я это, Сергей! Открывай быстрее.

Во дворе раздались торопливые шаги, звякнула щеколда и калитка, скрипнув, открылась. В свете керосинового фонаря испуганное лицо женщины казалось неестественно бледным.

— Ты? — с явным облегчением произнесла она. — Почему вернулся? Что случилось?

— Принимайте пополнение. И всех остальных зови.

Я открыл дверь «Делики» и под удивлённый возглас Олеси, высадил детей.

— А все здесь, — ответила мне женщина.

— А что не расселились ещё?

— Расселились. Просто тут такое! Потом в доме расскажу. А дети откуда?

— Тоже потом расскажу. Веди детей в дом. Настрадались они.

Олеся засуетилась и повела детей через двор. Я открыл ворота, загнал машину во двор и остановил её возле сарая. Завтра надо будет заправиться опять под пробку. А бочка с бензином в сарае стоит. Дверь дома скрипнула и на крыльцо кто-то вышел. Я подошёл поближе и увидел Светлану.

— Что, рыцарь печального образа, не живётся без нас? Назад тянет? — поинтересовалась она своим насмешливым голосом.

— Обстоятельства не отпускают, — в тон ей ответил я.

— Видела я твоё обстоятельство. Это когда ты успел столько внебрачных детей завести?

— Ну, долго ли умеючи? Дурное дело не хитрое. Кстати, что там у вас за собрание?

— Какое там собрание? Сегодня ближе к вечеру к нам на хутор раненный приполз. Весь избитый, измождённый. Да ещё и множественные огнестрельные ранения. Не жилец, короче. Недавно помер. Вот и собрались по случаю.

— Что?! И вы так спокойно сидите здесь?

— А что нам ещё делать? Хороводы с бубном вокруг него водить?

— О, женщины! Раненный, это означает, что где-то недалеко возможно рыщут какие-то вооружённые люди, которые убивают людей. Убивают! Понимаешь? А тут хутор с добром, пищей и развлечением в виде четырёх глупых баб!

— Это почему мы глупые? — возмутилась Света.

— Да потому что сидите себе спокойно и в ус не дуете. Даже собрались в одном месте, чтобы не нужно было вас по всему хутору искать. Где Паша, кстати?

— Не знаю. Он с вечера ружьё взял и ушёл куда-то.

— Дядя Сергей! — раздался откуда-то сбоку Пашкин голос.

— Вот ты где. Иди сюда.

Из темноты с ружьём на плече вышел Павел.

— Ты куда пропал?

— Да я так же, как и вы подумал. Тёте Оле и тёте Оксане хотел сказать, но они отмахнулись от меня. Типа, не болтай глупостей. Я тогда взял ружьё и ушёл в дозор на поворот к хутору. Когда вы подъехали, я сначала испугался, что это бандиты и стрельнуть хотел, а потом вашу «Делику» узнал.

— Ну, спасибо, что не стрельнул. Вот! Видала? — это уже Светлане. — Даже пацан так сразу подумал! А ну ка пойдём в дом. Пашка, на пост. В случае опасности, сообщить мне немедленно, самому ничего без команды не предпринимать.

— Есть! — козырнул пацан и умчался в темноту.

А в доме женщины вовсю кудахтали над детьми. В другое время я даже бы умилился. Но сейчас мне было не до сантиментов.

— Так, женщины! Детский сад откладывается. Тревога.

— Это какая ещё тревога? — возмутилась Ольга, складывая на груди руки.

— Боевая. Ружья не растеряли ещё?

— Что ты нам голову морочишь?

— Лучше я буду морочить, чем кто-то чужой. А теперь без шуток, вас совсем не напрягло, что где-то рядом стреляли в человека? Сами же вы его вечером похоронили. Ждёте, когда к вам заявятся?

— Ты это серьёзно? — уже с тревожными нотками в голосе поинтересовалась Ольга.

— Серьёзней некуда.

— И что теперь делать? — это уже Оксана.

— В первую очередь, полная светомаскировка. Завесить окна, чтобы ни один лучик не пробивался. Потом приготовить ружья и боеприпасы. И по первому сигналу детей в подпол. Поняли?

— Поняли.

— Ну, раз поняли, выполняйте. Я — на выезд в засаду. Если что, Пашку пришлю.

— Сергей, — нерешительно позвала меня Олеся, — у тебя же машина вместительная. Может, просто уедем отсюда? Чего рисковать?

— И что? Так и будем по свету от каждой тени шарахаться? Нет. Добро нужно не только получить, но и уметь его защитить.

Оставив мечущихся женщин закрывать одеялами окна, я вышел из дома и пошёл в направлении выезда на дорогу. Минут через десять спотыканий в темноте, наконец был окликнут Пашкой, и залез к нему под куст. А парень молодец, всё-таки. Вон как наблюдательный пункт оборудовал! Под кустом достаточно густой лещины постелил одеяло, чтобы на холодной земле не лежать, подрубил несколько веток у корней для лучшего обзора и запас термос с чаем. И наблюдательный пункт выбрал — загляденье. Куст густой. Растёт на некотором возвышении, так что просматривается и простреливается всё отлично вокруг. Да ещё и сразу за кустом кювет достаточно глубокий, чтобы по нему, согнувшись, под обстрелом бегать.

— Там дальше, если по кювету идти, я ещё несколько позиций оборудовал. Тоже стрелять удобно, — пояснил пацан.

— Ну ты молодец! — восхитился я. — И как догадался?

— Так я же думал, что в одиночку буду хутор защищать. Вот линии обороны и продумал.

Я посмотрел на бледнеющее в темноте лицо Паши. Это же надо! Парню всего четырнадцать лет, а он для себя решил стоять насмерть, несмотря на то, что взрослый дядька развернулся и уехал, бросив, по сути, их, а взрослые тётьки отмахнулись от него, как от назойливой мухи. И что ему этот хутор, где нет ни одного родного человека? Так, люди, с кем свёл случай. И он не развернулся, чувствуя опасность, и не ушёл подальше, а приготовился защищать этих людей, как раньше говорили, до последней капли крови. И ведь страшно ему. Вон сопит как. И как он обрадовался, когда увидел, что я приехал. Верит в меня. А эта вера дорогого стоит. Ну, что ж. Будем соответствовать. Как там я говорил? Фермер особого назначения? Вот мы с Пашкой ими и будем.

— Паш, ты покарауль немного. Я посплю пару часиков. Умаялся за сегодня, пока с зомбаками воевал. Через два часа, если ничего не случится, толкни меня. Я тебя сменю.

— Да вы спите, дядя Серёжа! Я и всю ночь могу просидеть. Вы не сомневайтесь.

— Я, Паша, в тебе вообще не сомневаюсь. Но во время боя ты мне с ясной головой нужен, а не как варёная курица с недосыпу. Так что через два часа будишь. Понял?

— Понял, — воодушевился мальчишка, услышав, что я в нём уверен.

Ну и хорошо. Я улёгся на бок, свернулся калачиком и закрыл глаза. Итак, что мы имеем? А имеем мы то, что некто, какая-то группа издевалась над каким-то мужчиной. Видимо, ему удалось вырваться из лап своих мучителей, но в процессе побега он был изрешечён из огнестрельного оружия. От Светы с трудом удалось добиться, что стреляли, скорее всего, из автомата. Судя по характеру ранений и по тому, что раненный умер вскоре, можно с уверенностью заявить, что стреляли недалеко. Не мог он долго ползти в таком состоянии. А теперь вопрос: кто это такие и чего от них ждать?

То, что это не белые и пушистые миротворцы, направо и налево спасающие людей и раздающие гуманитарную помощь, понятно. Но вот количество их неясно. С той же долей вероятности их может быть и один и десять. Вооружение? Минимум один автомат. А это неприятно. Не люблю я против автомата воевать, хоть и не пробовал ни разу. И пробовать не хочу. На что способен в умелых руках Калашников, со службы помню. Чего от них ждать? Если они просто ехали по пути, стрельнули этого бедолагу и, посчитав, что он убит, поехали дальше, это одно. В этом случае всё ограничится романтической ночёвкой под открытым небом на свежем воздухе. А, вот, если они его преследовали, стреляли, но он смог уйти, то это дело другое. Тут уж они искать будут. И на хутор наткнутся. Потому что след этот раненный должен был оставить заметный. Непонятно, кстати, почему они до сих пор по следу не прошли? Давно должны были заявиться. Тогда что, первый вариант? Хотелось бы надеяться. С этими мыслями я и уснул.

7

Заявились они под утро, когда солнце ещё не показалось над горизонтом, но темнота уже отступила и сделалась прозрачной, как вуаль, и на траву выпали тяжёлые капли росы. Лес потихоньку просыпался от сонного затишья и на смену робким шорохам в кустах, резкому уханью совы и чуть слышным кваканьям лягушек с дальнего болота появляются первые посвисты птиц в ветвях, стрёкот кузнечиков, дробный стук дятла, добывающего в поте лица свой завтрак, хриплое спросонья ку-ку и треск сучьев какого-то крупного животного, продирающегося где-то в глубине леса. Звуки в сыром тягучем воздухе распространялись хорошо, и шум мотора я услышал задолго до того, как к повороту подкатил чёрный тюнингованный УАЗ «Хантер» без верха, в котором в позах солдат удачи из какого-то дешёвого американского блокбастера сидело четыре парня в камуфляже. У двоих были помповые ружья, у одного — двустволка — вертикалка, а у водителя — АКСУ-74. Лет двадцати, самоуверенные, наглые, в понтовитых банданах, они мне сразу не понравились.

Машина остановилась прямо на повороте метрах в тридцати от нас, парни спешились и стали прохаживаться, разминая ноги.

— Так, говоришь, куда он ломанулся? — гнусавым голосом поинтересовался один из них, видимо, главный, прикладываясь к горлышку серебряной фляжки.

— Вон там он выпрыгнул из машины, вот тут я его подстрелил, а вон туда он в кусты и нырнул, — стал показывать водитель с Ксюхой.

— Что остановился? Давай, показывай дальше.

— Да что тут показывать? Пока я остановился, пока вылез из машины, подошёл к кустам, а там след кровавый. Видать, хорошо я его зацепил. Ну, пошёл я по следу. Уже думал схватить, а тут бабы. Хутор там, оказывается. Подняли его и в ближайший дом потащили.

— И ты что, с бабами справиться не смог?

— А вдруг бы мужики выскочили? Я же говорил тебе.

— Это сколько времени ты машину останавливал и из неё вылезал, что он раненный успел до хутора доползти? Скажи сразу: очканул. Сидел, наверное, и трясся. Поэтому и баб испугался. Очкун ты, Гарик. Как есть очкун.

— Ничего я не очкун! Просто всё быстро произошло.

— Ага! Как в анекдоте. Типа открыл вольер с черепахами, а они как ломанулись! Ты лучше скажи, как ты позволил, чтобы этот Алексей убежать умудрился?

— Не ожидал я от него такой прыти. Сидел же в машине дохляк дохляком. Даже дышал через раз. А тут на полном ходу как прыгнет за борт, прокатился по земле, поднялся и ходу. Ну я в спину ему и шмальнул.

— Косячник ты Гарик. Должен будешь. И моли Бога, чтобы мы этого Алексея нашли живым.

— Ладно тебе, Крест, одно и то же десять раз из пустого в порожнее переливать, — влез в разговор ещё один. — На базе уже достал. Лучше скажи, как действовать собираешься?

— А ты мне не указывай! — вызверился Крест, но, впрочем, быстро остыл. — Машину здесь оставим. Сами пешочком подойдём, осмотримся и нападём. Этот-то очкун ничего толком не узнал. Только и бубнит, что три дома. А сколько людей, сколько мужиков, даже разведать не удосужился. Я, поэтому, это время для нападения и выбрал. В это время все спят. Собачья вахта называется. Потихоньку проникаем во двор крайнего дома. Быстро вламываемся внутрь, мужиков валим, баб вяжем. Потом следующий дом. Главное — не шуметь.

— А собаки?

— Нет там собак. Были бы, мы бы сейчас услыхали бы, как они брешут. Ну и, на всякий случай, я ствол с глушаком прихватил, — крест вытащил из-за пазухи пистолет с толстой трубой глушителя.

И где только взял? Да уж. Ребятки настроены серьёзно. На хутор их пропускать никак нельзя. Я повернулся к Паше, который сжимал оружие с такой силой, что костяшки побелели.

— Паша, тебе задание. Сиди здесь и жди. Я сейчас уйду на новую позицию и оттуда вступлю в бой. Дождись, когда они рассыпятся, залягут и станут со мной перестреливаться. Как только они завязнут по уши в бою, бей им в спину. Сначала из одного ствола, потом смещай немного прицел и из второго. И тут же уходи на другую позицию. Там и перезарядишься. Главное, чтобы они тебя не увидели.

— Как же они меня не увидят, если я стрелять буду?

— Во-первых, ты стрелять им в спину будешь. Кого, может, и зацепишь. Элемент неожиданности, лёгкая паника. Такое в таких ситуациях даже с опытными бойцами бывает. А потом, когда они себя в руки возьмут, единственное, что они знать будут, это с какой стороны в них стреляли. И просто ответят огнём по тому месту. Главное, чтобы ты оттуда вовремя смылся. Пусть пустое место обстреливают. А там и я им добавлю. А ты на следующей позиции дождись, когда они подставятся, и опять стреляй, и уходи тут же. Их с толку сбить нужно. Растрепать. Заставить паниковать. Понял?

— Понял.

— Тогда я пошёл.

Пригибаясь, я побежал по кювету, стараясь не шуметь. Метров через сорок, пользуясь тем, что дорога в этом месте немного изгибается, я перемахнул через неё и засел за кряжистым деревом, удобно раскидавшим свои корни. Позиция неплохая. И подлесок густой. Перемещаться удобно будет. Я приподнялся и огляделся в поисках следующей позиции. Мне, в отличии от Паши нужно будет двигаться постоянно навстречу этим налётчикам, выдавливая их под огонь пацана. Ну и озаботиться надо, чтобы Павел до кучи и меня не подстрелил. А то мне обидно будет. Да и больно это. Метрах в десяти от себя я увидел трухлявый пенёк, а за ним очень даже неплохая ложбинка. Хорошая позиция. А вон там, ещё дальше, раздвоенная берёза. Тоже то что надо.

Впереди раздались приглушённые голоса и из-за поворота вышли наши противники. Ну, что, начнём, помолясь, как говорили когда-то. А страшно! Я подвёл прицел «Сайги» примерно в середину четвёрки и плавно выжал спусковой крючок. Звук выстрела, особенно в лесу, да ещё и в утреннем сыром воздухе, даже для меня прозвучал неожиданно оглушительно. Что и говорить, каково было противникам. Сноп картечи буквально снёс одного с помповиком, зацепив слегка Креста и того, что с вертикалкой. Стараясь не терять время, я переместил прицел немного влево, но парни уже успели упасть на землю и сейчас старательно отползали под укрытие деревьев. Тот, в которого попал основной заряд, выл на одной ноте, слегка трепыхаясь посередине дороги. Добивать не будем. Пусть повоет. Нам он уже не страшен, а вот психологически на товарищей своим воем давит неплохо. Я выстрелил ещё раз, целясь в Креста, но тот уж очень шустро нырнул за дерево и выстрелил в ответ.

Тут же по стволу дерева прилетела очередь из Ксюхи. Ага. Гарик развлекается. Из этого укорота он на таком расстоянии попасть сможет только случайно. Но всё равно, поберечься надо. Тем более, что позицию мою они срисовали. Словно в подтверждение этого бухнула вертикалка и от дерева в разные стороны полетела щепа. Вот кого опасаться надо. Длинноствол есть длинноствол. Помповик больше для ближнего боя подходит. Да где же Пашка? Мне позицию менять надо. А для этого их лучше бы как-то отвлечь. А вот и он. Бухнуло ружьё, потом ещё раз, и визгливый мат Креста вперемежку со стоном возвестил о том, что Павел не зря потратил патроны.

Пользуясь замешательством в стане врага, я сорвался с насиженного места и, укрываясь подлеском, переместился к пеньку. А противник увлечённо палил в ту сторону, откуда ещё минуту назад стрелял мой напарник. Будем надеяться, что Паша уже в другом месте. А вот и тот, что с вертикалкой, подставился. Сидит ко мне красиво так, боком, увлечённо, поверх ствола выискивая цель в кустах. Получи картечь в бочину! Выстрел отбросил его на ствол сосны, откуда он сполз уже мёртвым. Тут же над головой пронеслась автоматная очередь и картечь подстригла ветки кустарника у меня над головой. Да, когда ты, Крест, уже успокоишься? Вроде, и с первого выстрела слегка зацепило, и Пашка постарался, ан нет, всё ещё стреляет.

Пашка опять жахнул из двух стволов и на этот раз взвыл Гарик. Крест огрызнулся из помповика в ответ и замолчал. Что, родной, патроны кончились? Помповик, он такой. Обманчивый. Восемь патронов в магазине — стреляй, вроде, на здоровье. А вот потом опять на восемь патронов магазин снарядить, время нужно. Но я тебе времени на это не дам. Уже со своей третьей позиции я ясно видел, как Крест лихорадочно впихивает в свою помпу патроны. Бросив «Сайгу» болтаться на шее, я достал пистолет и, непрерывно стреляя, бросился к Кресту.

То, что он выстрелит из помповика, я не боялся. Не успеет в боевое положение его привести. Не дам я ему на это времени. Я больше опасался его пистолета с глушителем, поэтому просто стрелял и стрелял на бегу, даже не стараясь попасть. Главное, чтобы пули, летящие вокруг, да и сам вид дула пистолета, изрыгающего в него огонь, давили психологически и даже не давали подумать о том, что у него самого за пазухой лежит такой же, только с глушителем. Я дострелял обойму до сухого щелчка, бросил пистолет прямо на землю, вскинул «Сайгу» и уже прицельно выстрелил ему в ногу. И вот тут Крест завыл по-настоящему. В голос, громко, с переливами. Аж заслушаться можно. Но где-то был ещё Гарик с Ксюхой, поэтому времени наслаждаться вокалом не было.

Справа раздалась очередь. Но не в меня. В ответ раздался выстрел из ружья. Опять очередь. Ага. Гарик вступил в перестрелку с Пашкой. Мне это не понравилось. Зацепит ещё пацана. Я ногой отбросил помповик в сторону, вырубил Креста ударом приклада по голове, покопался за пазухой и вытащил у него пистолет с глушителем. Ему оружие уже не понадобится. Добить бы, да надо допросить сначала. Я выдернул из штанов пленного ремень и крепко связал ему руки за спиной. Полежи пока, а я пойду Паше помогу.

Гарик так увлечённо воевал с моим пацаном, что даже не заметил, как я подошёл сзади. Лови, тогда, и ты приклад в голову.

— Паша! Не стреляй! — прокричал я, опасаясь, что развоевавшийся мальчишка сейчас и меня пристрелит. — Мы победили уже!

— Так быстро? — удивился вынырнувший совсем не оттуда, куда стрелял Гарик, Пашка.

Ему быстро показалось! Ну да. Не он же основной удар на себя взял. Но ничего. Молодо-зелено, как говорится. А в бою он отлично себя показал. Настоящий напарник!

— Как получилось, — развёл я руками. — Уж извини. Пошли пленных допрашивать.

— А у нас ещё и пленные есть? — восхитился Паша. — Ух ты! Пошли!

— Помоги этого оттащить.

Мы взяли с двух сторон под мышки Гарика и потащили к Кресту. Главарь уже пришёл в себя и стонал, лёжа лицом в усыпанную хвоей землю. Ношу свою мы бросили, не доходя, и я оставил пленного под присмотром мальчишки, а сам пошёл поговорить с Крестом.

— Ну здравствуй, мил человек, — начал я, перевернув его и прислонив к стволу сосны. — Поговорим?

— Кто ты такой?

— Я тот, кого вы шли убивать. Только, вот, не хотелось мне как-то умирать. Не нажился ещё я на белом свете. Да и дорог я себе. Поэтому, извини. Не получилось у вас.

— Да ты знаешь, с кем ты связался? Ты попал конкретно! И твои бойцы тоже! Да вас всех на ремни порежут! Если я не вернусь, мои пацаны подскочат и живьём с вас кожу будут сдирать!

— А это идея! Туши животных свежевал, а вот человека ещё не разу. Надо попробовать, — и я, не теряя время скинул с ноги этого ухаря кроссовок, носок и сделал круговой порез вокруг лодыжки.

— Эй! — завизжал Крест. — Ты что дурак?

— А тебе справку показать? Да. Я садист. И сейчас я буду пробовать свежевать человека. Правда, я пока не решил, на что твою шкуру пущу. Придумаю потом. Была бы шкура, а применение ей найдём.

Кресту реально стало плохо. И так ранения не прибавляли ему здоровья, да ещё и встреча с психом, которым он стал считать меня, душевного равновесия точно не прибавила.

— Что ты хочешь? — быстро спросил он.

— Кто вы и откуда, для начала.

— Мы, вольные стрелки. Живём общиной, делаем заготовки для жизни по деревням и, самое главное, ни от кого не зависим.

— Это налёты вы называете заготовками?

— Ну а что? Времена сейчас вон какие. Каждый норовит друг другу в горло вцепиться. А мы чем хуже?

— Понятно. Сколько вас.

— Много. Пятьдесят человек и все с автоматами. Даже гранатомёты есть.

Ой брешет, как сивый мерин! Имея отряд в пятьдесят человек и первоклассное вооружение, выехать на УАЗике вчетвером с помповиками и Ксюхой? У них же одно стоящее оружие на четверых было — вертикалка. А остальное так, игрушки.

— Что ж, значит, не договорились, — проговорил я и стал сдирать кроссовок и носок со второй ноги.

Нога была как раз та в которую я выстрелил, а я ещё и не церемонился, поэтому Крест заорал от боли и часто задышал. Испарина обильно выступила на его бледном лице.

— Что тебе ещё надо? — взмолился он.

— Правду. Неужели ты думаешь, что я поверю в этот бред? Спрашиваю ещё раз, сколько вас? И если опять подумаю, что ты врёшь, начну снимать кожу с этой ноги.

— Семеро нас было! — быстро проговорил Крест. — Трое на базе остались.

— А что всемером не приехали?

— Решили, что и вчетвером справимся. А Лобан вчера тачку крутую притащил откуда-то. Гелендваген. Вот они втроём остались её до ума доводить.

— Это Лобан ваш УАЗик так прокачал?

— Он. Механик от Бога.

— Вот пусть бы он машинами бы и занимался, а не людей убивал. Живее был бы.

— Ты что, туда собрался ехать?

— Конечно. Я же псих. Тем более, что таких как вы нужно вырезать под корень, чтобы воздух своим дыханием не портили.

— А ты не знаешь, где наша база.

— Ты скажешь. Никуда не денешься. Что вам от того человека надо было?

— Он ювелиркой занимался. В райцентре ювелирный магазин держал. А когда зомбаки появились, он всё золото собрал и к родне в эти края подался. Мы так и не добились, куда он его спрятал.

— Что? Вокруг неизвестно что творится, а вам золото подавай? Вот вы точно психи! Ладно. Держи палочку, рисуй на земле, как к вам добраться, — я развязал Кресту руки и сунул ему обломок ветки.

Крест старательно вычертил на земле схему, пояснил мне, где и что находится, с надеждой посмотрел на меня и посерел, увидев направленное на него дуло «Сайги». По-моему, он даже сказать что-то хотел, но я слушать не стал и нажал на спусковой крючок.

— Паша! Как там твой пленный?

— В себя пришёл. И, кажется, обделался, когда выстрел услышал.

— Это плохо. Нам вонючие обделавшиеся пленники не нужны.

Морщась от вони, я по-быстрому допросил Гарика, убедился, что Крест не соврал и пристрелил и его. Вообще-то, я планировал взять пленного с собой на базу. Там бы он на месте показал, что, да как. Но ехать с таким обделанным и вонючим в одной машине не хотелось. Потом я пробежался по трупам и проверил всех. Того, с вертикалкой я завалил качественно, а первый умер сам. Я и не заметил, как он выть перестал. Не до того было. Собрав всё оружие и боеприпасы, мы покидали их в УАЗик, сами прыгнули в него и поехали на хутор.

У ворот, с тревогой на лицах, стояли женщины. Оно и понятно. Если бы мы не справились, им и надеяться не на что было бы.

— Всё, граждане женщины, — провозгласил я. — Наши победили. Так что тревоге отбой. Занимайтесь детьми. Баньку затопите, что ли. И, ещё, машину мою разгрузите. Там шмотки, обувь, ну и медикаменты. Света, посмотри там, что за лекарства. И в спортивной сумке препараты группы «А». Их сразу в сторону. Чтобы кто из детей не дотянулся.

— А вы?

— А мы сейчас в одно место прокатимся. Надо уже до конца доделать, чтобы жить спокойно.

— Вы поосторожнее там, — с тревогой пожелали нам женщины.

Волнуются. Это хорошо. Хоть ценить будут. За себя-то я не переживаю, а вот за Павлика обидно. Отмахнулись от пацана, как от мухи надоедливой.

— Дядя Серёжа! — позвал Паша.

— Что?

— Можно я за руль сяду?

— А ты умеешь?

— Ага. У папы тоже УАЗик был. Правда, не такой красивый. Я ездил на нём по просёлкам. Там гаишников нет, а участковый, если поймает, только поругается и всё.

— Ну, садись тогда. Гаишников, я думаю, в обозримом будущем мы вряд ли увидим. Штрафовать нас некому. А мне свободные руки нужны. Только мои команды выполнять моментально. Скажу — гони, ты газ до полика и вперёд. Скажу — стоп, ты по тормозам без всяких вопросов.

— Слушаюсь! — засиял Пашка и прыгнул на водительское место.

Эти вольные стрелки, а попросту бандиты, под базу облюбовали себе бывшую МТС. Место, в принципе, неплохое. П-образное строение барачного типа, где раньше были мастерские, две смотровые ямы и стоянка техники под навесом. Всё это было обнесено местами заваленным бетонным забором. За забором ржавели два скелета, в которых можно было узнать ДТ-75 и Беларусь, а под навесом на территории рядами стояли трактора, сеялки, косилки, жатки и что-то там ещё. Богатая была МТС. Благодаря обилию техники на территории, туда можно было пробраться незаметно, что мы и сделали, оставив УАЗик в лесу. Пашке я дал АКСУ с оставшимися двумя магазинами, попутно чертыхнувшись, что этот Гарик извёл столько патронов, стреляя в белый свет, как в копеечку.

Мы сидели за предпоследним рядом техники и наблюдали за тем, как двое парней, загнав на смотровую яму Гелендваген, ковыряются у него под днищем. Вроде как уже можно было начинать, если бы не вопрос: куда делся третий? Поэтому просто сидели за гусеницами ДТ-100 и слушали.

— Ты что, нормально держать не можешь? — горячился один из двоих, высокий мосластый парень.

— Да держу я. Ты нажимай плавнее, что ты рвёшь-то?

— Нормально я нажимаю. Просто ты дохляк.

— Ты, Лобан, за базаром следи.

— А что я сказал такого, Михась? Если у тебя сил ключ держать нет, не дохляк ты, что ли?

— У меня сил хватит тебе зубы по одному повыбивать. А потом руки переломать, чтобы ты ими пытался зубы с земли собирать. Проверить не хочешь? Может, выскочим один на один?

— Да ладно тебе. Разошёлся. Уж и пошутить нельзя.

— Я же говорю: за базаром следи.

— Блин! Как третьей пары рук не хватает. Сейчас бы вот с этой стороны ещё подпереть, всё в цвет легло бы.

— А нечего было Тетере подливать. Это у тебя глотка лужёная. Сколько бы не выпил, на утро как огурчик. А Тетеря дня два, после такого количества выпитого, отходить будет.

— А я что, ему жгут на горло наложу? Тетеря — человек взрослый. Сам должен понимать, сколько пить ему.

А это уже интересно. Значит, Лобан с Михасем здесь, а Тетеря где-то спит мертвецки пьяный. Это хорошо. Завалить этих двоих — хлопот много не доставит. Потом можно будет этого Тетерю найти и упокоить, даже не приводя в сознание. Нам не нужны бандиты у себя в тылу. Знаком показав Пашке, чтобы прикрывал меня сзади, я осторожно подобрался к яме и, практически в упор расстрелял из «Сайги» обоих бандитов. Остался Тетеря. Где бы он мог быть? Я оглядел территорию и увидел административное здание МТС, притулившееся к мастерским слева. Судя по шторам на окнах и висящем на гвоздике, вбитом в опору навеса, дождевику, здание должно быть жилым.

Так же приказав Пашке страховать тылы, я осторожно подошёл к зданию, поднялся по крыльцу из трёх ступенек и открыл дверь. На меня двумя чёрными тоннелями в преисподнюю глядели дула двустволки горизонталки, а над ними, словно размытое, плавало заплывшее от беспробудной пьянки лицо с полузакрытыми глазами. Потом было пламя, раскалённый удар в грудь, мой полёт спиной вперёд и бледное сосредоточенное лицо Пашки, долбящего из автомата куда-то в одну точку. И темнота.

В себя я пришёл от тряски, отдающейся невыносимой болью в моей груди. Я полулежал на переднем сиденье УАЗика, а рядом, судорожно вцепившись в руль и плача, Пашка шурудил рычагом коробки передач, явно пытаясь заставить машину ехать быстрее, чем она может. Дышать было тяжело и больно, в груди сильно пекло, а голова гудела, словно колокол. Потом опять темнота. В следующий раз, когда я на пару минут вынырнул из темноты, я увидел склонившееся надо мной лицо Светланы, что-то мне пытающееся сказать. Попытка прислушаться меня чрезвычайно утомила, и я опять провалился в небытие.

Более-менее я стал приходить в себя и даже пытаться разговаривать, примерно через неделю. И все это время, выныривая из забытья, я видел рядом с собой тоненькую фигурку Светы, или её осунувшееся усталое личико. Недели через полторы я, наконец, смог принять в постели полу сидячее положение, а через три недели попытался сделать первые шаги. Как оказалось, всё это время я провёл в доме у девушки, где рядом со мной она, посменно с Пашкой, дежурила круглосуточно. Да и Таня с Сашей помогали, как могли.

— Ну, что, герой, — в обычной свое насмешливой манере спросила меня Света. — Жить собираешься, или всё так же на тот свет спешишь?

— Да я, вообще-то пожить бы ещё не прочь, — сиплым слабым голосом ответил я.

— Не заметила. Два раза тебе сердце запускала.

— Ого! Спасибо. Так я тебе по гроб жизни обязан, выходит.

— Обязан. И, как честный человек, обязан жениться.

— Это почему?

— После того, как мужчина переночует в постели женщины, он просто обязан сделать ей предложение. А ты в моей постели прочно обосновался. Ну! Честный ты или бессовестный обманщик и растлитель молоденьких девушек?

— Я, вообще-то не против.

— А меня спросил? — засмеялась она, ставя меня в ступор своей нелогичностью.

Или у меня после ранения с юмором слабовато?

— Ладно, рыцарь печального образа. Не меня благодари. Это Пашка настоящий герой. Он того бандита завалил. Потом тебя до машины на себе пёр. А потом вообще гнал на машине, как сумасшедший, чтобы успеть тебя сюда довести. Эй! Паша! Иди сюда.

— Никакой я не герой, — где-то сбоку шмыгнул носом парень. — Если бы я прикрывал, как надо, этот бандит бы и выстрелить бы не успел.

— Иди сюда, — позвал я его. — Дай руку.

Пашка подошел к мне и протянул свою ладонь. Я по-мужски, насколько хватило сил в моём истерзанном организме, пожал её.

— Ты, Паша, настоящий герой. И самый лучший мой напарник. Мы с тобой фермеры особого назначения. Гордись. Спецназ, типа. Шутка ли, такую банду вдвоём на ноль помножить. Я бы один ни за что не справился бы.

— Правда? — засиял мальчишка.

— Честное слово.

— А я боялся, что вы, когда в себя придёте, будете ругаться. Скажете, мол, и что за толк от тебя, даже прикрыть нормально не смог.

— Это ты брось. Ничего бы у меня без тебя не получилось.

После того, как, наконец, я стал ходить, я прошёлся по хутору. А там всё изменилось. Пашка пригнал откуда-то ещё коров и овец, нашлись куры, с петухом прятавшиеся за поленницей, а на огородах уже вовсю зрел первый урожай. Дети, в основном, осели у феминисток, которые оказались прекрасными приёмными мамами. Только Таня и Саша прибились к Свете и помогали, в меру своих силёнок, ухаживать за мной. Паша перебрался к Олесе, которой тяжеловато было ухаживать за хозяйством с грудным ребёнком на руках. Кстати, трофейный «Хантер» он прибрал к рукам и теперь понтовито рассекал на нём с помповиком под рукой и в привезённом мной рыбацком костюме, в котором, наверное, и спал даже. Ну артист! Хорошо, хоть бандану, как те вольные стрелки не нацепил. А что? После нашего боя в глазах у женщин он приобрёл немалый авторитет и уже никто не мог отмахнуться от него.

В целом, на хуторе была живая оптимистичная обстановка. Даже у меня руки зачесались что-нибудь сделать по хозяйству. Вот только Света моих благородных порывов не оценила, и я был бит кухонным полотенцем, получил последнее предупреждение и угрозу расстрела. Всё, что мне оставалось, это сидеть на лавочке и, подставляя лицо солнцу, радоваться тому, что жизнь продолжается. А со Светой мы всё-таки поженились. И даже свадьбу устроили. Вроде бы и лишнее всё это, но я понимал, как истосковались люди по праздникам, поэтому настоял на том, что свадьбы будет со столом, гостями и танцами. Для этого даже разорился на бензин, завёл генератор, и мы все дружно выплясывали под песни, несущиеся из динамиков CD-проигрывателя. Вот после этого, мы со Светой уже зажили полноценной семьёй. Даже с детьми, потому что Таня и Саша по-другому, как наши дети, уже не воспринимались. И они с благодарностью приняли нашу любовь и заботу и ответили взаимностью.

А в начале сентября на хутор заявились военные. Три БТР — 80, как три доисторических пятнистых динозавра, выскочили на околицу и развернулись веером, направив свои крупнокалиберные пулемёты на наши дома. Солдаты, горохом скатившись с брони, тут же оцепили периметр и взяли на контроль сектора. Молодой старлей с двумя дюжими бойцами неторопливой походкой направился ко мне. Я стоял у ворот, внешне спокойный, но внутренне напряжённый, как струна. Верная «Сайга» висела у меня на плече, и я понимал, что ради моей семьи и моего хутора способен пойти против этого взвода, лечь под эти бронетранспортёры и грудью встать против стволов КПВТ.

— Здравия желаю, — козырнул старлей. — Старший лейтенант Небогатов. Ваш район попал в зону ответственности нашего мотострелкового полка и поэтому мы сейчас проводим тщательное инспектирование местности. Уничтожаем зомби, выявляем бандитские шайки и малины. Власть, короче восстанавливаем. Так, что, если вы честные люди, вам волноваться не стоит.

— А чего нам волноваться, — ответил я, внутренне закипая. — Проходи, смотри. Оружие наше. Честно завоёванное. Зомбаков не держим, рабским трудом не пользуемся, на большую дорогу грабить не выходим.

— Это очень хорошо, согласился со мной офицер, увидев детишек, с мисками огурцов бегущих с огорода в дом. — Детишки чьи?

— Наши. От зомби отбили и усыновили. Теперь наши. Позвать?

— Нет. Не надо. Много эта катастрофа бед принесла. Недалеко посёлок есть. Вроде небольшой, а зомби — тьма тьмущая. И откуда столько их только там? Чистить замучались.

Света, стоящая рядом, прыснула в кулачок, а потом, не выдержав, рассмеялась в полный голос.

— И что смешного? — обиделся вояка.

— Ты, старлей, не обижайся. Скомандуй бойцам привал и пошли в дом. Я тебя чаем угощу и расскажу, откуда там столько заражённых стало. Да не волнуйся ты. Я ещё в конце весны всё опасное в округе извёл.

Офицер дал команду солдатам и прошёл со мной в дом. Света быстренько накрыла к чаю, а я стал рассказывать трагикомичную историю этого села. Старлей слушал, неверяще крутил головой, охал и всплёскивал руками.

— Так ты говоришь, этот Вар…, Фас…, короче, фанатик этот сам к зомби обниматься полез?

— Первым!

— И они всех этих заражённых чуть ли не со всего района собирали?

— Точно так.

— Ну, дела творятся. Как только люди с ума не сходят! Ладно. Спасибо за чай. Рад, что у вас тут всё хорошо и спокойно. Поехали мы.

Вот так до нас и докатилась весть о том, что военные пытаются переломить ситуацию и наладить нормальную жизнь. Ну, хоть это радует.

Очередной осенний день уходит в прошлое, туда, куда уже не вернёшься и не переиграешь ничего, каким бы плохим или хорошим оно ни было. Поэтому и называют прошлое историей. И не важно, для кого эта история имеет значение: для всего человечества, для страны, для отдельного населённого пункта, для одной семьи или просто для одного, отдельно взятого человека. Потому, что, всё равно это уже было. Потому, что это История. И пусть не всякую историю изучают просветлённые бородатые научники с высокими лбами и подслеповатыми от чтений книг глазами, но всякая история имеет того, кто хранит её и держит у самого сердца. Впрочем, есть истории, которые пытаются забыть, вытравить из памяти, но они всё равно приходят, к кому долгими бессонными ночами, кому в виде знакомых вещей или случайно встреченных людей из прошлого. Потому что историю не убить. Потому, что это всё было. Именно поэтому так любят историю дети. Невинная детская душа, так чувствительная к тонким проявлениям нашего грубого мира, жаждет получит скрытые знания прошлого, зашифрованные даже в самом немудрёном рассказе о том, что было. Именно поэтому, долгими зимними вечерами, когда вся тяжёлая работа выполнена, ужин съеден, а спать ложиться ещё рано, они усаживаются у очага и, глядя на пляшущий огонь, просят: «Папа, расскажи историю». Что ж. Надо, так надо.

Конец

6 октября 2018 года

Анатолий Евгеньевич Матвиенко Де Бюсси

© Анатолий Матвиенко, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Часть 1 Король республики

Глава первая Прекрасная вдова

Четверо конных, преградивших дорогу, по виду принадлежали к благородному сословию. Нас – трое, вполне пристойное соотношение для доброй драки, если не считать, что за нашими спинами скучилось всего лишь пятеро слуг, а у противника собран целый отряд с полудюжиной всадников и двумя десятками пехоты.

Сзади донесся хруст ломающихся веток. Из заснеженного подлеска, облепившего стволы сосен, шустро выползали мужики совершенно разбойной наружности, азартно размахивая копьями, топорами и просто рогатинами. Разумнее всего было, не вступая в переговоры, развернуться и броситься наутек прямо через них, пока эти нестроевые воины не сомкнули ряды, крушить им головы копытами лошадей, рубить саблей направо и налево…

– С кем имею честь? – тем временем осведомился мой спутник. В его голосе не чувствовалось ни малейшего желания удрать. – Кто преградил путь крулю Речи Посполитой?

Разогревшись от скачки, он распахнул меховой плащ. На малиновом бархате камзола блеснула массивная золотая цепь с тяжелым католическим крестом, украшенным драгоценными каменьями. Породистое лицо с тонкими усиками не выражало ничего, кроме презрения. Мой друг выглядел особой королевской крови. Всем известно – выливать ее на снег чревато последствиями.

– Под католика вырядился, гугенотский пес! Все французы – поганые еретики! – долетело из польских рядов. Возмутился представительный пан в лисьей шапке, он точно из шляхты, простолюдинам на течения в христианстве плевать.

Их язык понимаю скверно, но один из четверых благородных, выехавший на пяток шагов, сносно заговорил по-французски. Речь его мне совершенно не понравилась.

– Ваша светлость, избрание вас королем было ошибкой шляхты, поддавшейся на уговоры гугенота Монлюка. Я, маршалок Михаил Чарторыйский, намерен эту ошибку исправить. – Он выдержал торжественный тон, но его гнедая кобылка вдруг взвилась надыбы, здорово испортив впечатление: выходит, поляк толком не смог совладать даже с лошадью, однако пыжился изменить европейскую политику. – Если вы – человек чести, предлагаю спешиться и скрестить шпаги!

В случае отказа принять вызов они всем скопом бросятся на нас, это понятно и без дальнейших угроз. То, что половина польских ополченцев непременно сложит головы, Чарторыйский, думаю, в расчет не принял, упиваясь плодами своего хамства.

Мой спутник вскипел праведным гневом: обращение «ваша светлость» вместо «сир» или хотя бы «ваше высочество» унизило всех Валуа, Генрих Анжуйский – не только приглашенный посполитый король, но и родной брат короля Франции. Унижает это и всех нас – направляющихся в Польшу французских дворян. А уж высказанное публично сомнение в чести исключило возможность примирения. От деланой невозмутимости ничего не осталось, теперь рядом со мной скрипел зубами хищник, готовый сорваться с тонкой узды цивилизованности.

Оскорбленный, он спрыгнул с коня, отдав слуге меховой плащ и дорогие, но слишком уж тяжелые побрякушки.

Польский задира тоже скинул кафтан, вручил слуге ножны от сабли и булаву-шестопер. Он встал перед нами, поигрывая клинком и не зная, что ему уготована схватка не с герцогом Анжуйским, интригами Екатерины Медичи приглашенным на краковский трон, а с Шико – первым фехтовальщиком Франции и, по совместительству, королевским шутом. Иначе наверняка бы не испытывал судьбу и сказал своей своре «фас».

Жить поляку осталось всего ничего, я заранее был уверен, что ранением дело не кончится, такая дерзость наказывается смертью, наглядной для наших врагов. Но устрашение врагов – в перспективе, а сейчас, в глухом заснеженном лесу, меня терзала мысль: по окончании их дуэли целая толпа бросится в атаку, затаптывая нас массой.

Мне импонировал несколько иной сценарий, к нему и приступил. Матильда покорно попятилась, повинуясь натянутым поводьям. Пока внимание приковано к дуэлянтам, на меня никто не глядел, а напрасно! В ближнем бою привыкли полагаться на холодное оружие, пистолеты пока приготовишь… Но сейчас как раз возникла подходящая пауза, чтобы подсыпать порох на полки и взвести курки. Да и пистолеты у меня не совсем обычные, они с нарезными стволами и загодя вставленными пулями. Спешившись, я по дуге прокрался к Чарторыйскому, удерживая руки за спиной. У меня на боку – кавалерийская сабля, она сподручнее в сутолоке, чем изящная, смертоносная, но слишком уж хрупкая шпага.

Вот только бы унять нервную дрожь, охватившую тело от возбуждения. Минута – и все решится, выстоим или погибнем… Я никогда не жаждал крови, но коль кто-то другой взял на себя смелость судить – жить мне или умереть, пусть пеняет на себя.

– Имею честь атаковать вас! – поляк выписал витиеватый жест клинком, но не успел даже принять стойку, как раздался первый мой выстрел.

На узкой дороге между соснами бабахнуло, как в театральном зале – весьма громко. От грохота пальбы, главное – неожиданного, лошади испуганно бросились в сторону, в рядах пеших воцарилось замешательство. Теперь надо было дождаться, когда дворянин, брюзжавший про гугенотов, усмирит своего коня и превратится в легкую мишень… Есть! Пуля опрокинула его на круп, конь встал на дыбы, пан сполз на снег.

Не ждали? Не думали, что французские дворяне столь дерзко отбросят дуэльный этикет? Ошиблись, панове! Вы устроили ловушку вами же приглашенному королю! То есть первыми вывели схватку за пределы законов и приличий, тем самым освободили меня от условностей, к тому же и без того не слишком условности чтущего.

Разрядив оба ствола седельного пистолета, бросил его – перезаряжать времени нет. Прогремели два выстрела из второго. В рядах шляхты появилась еще одна потеря, лишь четвертый пан, легкораненый, успел смыться в тыл, чтобы оттуда науськивать свою маленькую армию. Но для нашей троицы – слишком большую…

Бросив на меня осуждающий взгляд, что не дал проучить Чарторыйского, мой соратник кинулся на пикинера, не сподобившегося даже направить свое оружие в нашу сторону. Шпага ужалила в горло, а я едва смог отрубить саблей древко другой пики, ей один из польских воинов пытался достать моего товарища в бок.

Тот, не теряя времени, швырнул кинжал в лоб следующему поляку.

На этом наши достижения закончились, ошеломление от стрельбы и первой атаки прошло. В польских рядах наметился порядок, нас потеснили к оставленным лошадям. Сзади донеслись крики по-французски и по-польски, ругань «пся крэв» и что-то еще похлеще, к брани примешался звон металла – в тылу вступили в бой наши пятеро слуг, тоже в удручающем меньшинстве.

До неминуемой смерти считаные удары сердца… Нужно было срочно что-то предпринять, столь же неожиданное, как пистолетная стрельба! Например – оставить поле боя.

– Простите, сир, что вынужден вас покинуть!

Не дожидаясь его возмущенного ответа, кувырком через сугроб я нырнул в лес. Бегом, проваливаясь по колено в снег, понесся вперед вдоль дороги. За мной неуклюже топал медвежьего вида мужик в тулупе и с огромным топором, напоминающим размерами русский бердыш, железка цеплялась за ветки, обрушивая на хозяина потоки снега.

Оторвавшись от преследователя, я выскочил из-под низких еловых лап и с разбега прыгнул на последнего дворянина, опрокидывая его вместе с конем. Пан заверещал как раненый заяц – ногу ему придавило к дороге седлом и лошадиными ребрами, да еще мой вес навалился сверху. Вопли пленника мне на руку: его клевреты начали оборачиваться.

– Всем бросить оружие! Иначе ваш господин немедля встретится с Создателем!

Естественно, никто из ополчения по-французски не говорит, зато нервно дергающееся существо подо мной прекрасно поняло сказанное. Доходчивость слов усилил холодный кинжал у горла.

– Бросайте оружие, курвы! – завопил он своим. – Бросайте, песьи души! Встану – сам отправлю вас в ад!

Добрая треть согнанного сюда простонародного «быдла» уже погибла ради прихоти панской четверки, но шляхтича это не особо тронуло.

Шико, заляпанный кровью с головы до пят, но, кажется, абсолютно целый, принялся обыскивать пленников в поисках золотой цепи, похищенной у убитого слуги. Он прав: если Генрих узнает, что шут потерял его подарок, гнев будет не меньше, чем при известии о засаде и покушении на высочайшую особу.

Мой слуга Жак, здоровенный увалень из Прованса, впрочем – достаточно проворный в исполнении деликатных хозяйских поручений, отделался порванным кафтаном и лиловым кровоподтеком на широкой румяной физиономии, раскрасневшейся от битвы. Держу пари, две недвижимые крестьянские фигуры, распростертые на заднем плане, отягощают грехом именно его душу, о чем он ничуть не сожалел, деловито обшаривая трупы в поисках трофеев.

– Жак! Проклятье! Ты опять за свое, мародер чертов! Быстро доставь мои вещи! И лошадь!

Он нехотя оторвался от дела и подвел Матильду под уздцы. Вместе мы подняли на ноги единственного живого польского дворянина.

– Пан?

– Пан Огинский, господин француз, к вашим услугам.

Вежливый, сволочь, когда его жизнь зависит от одного движения моих бровей! Жак, он куда выше Огинского, уже рассмотрел перстень на перчатке пленника и смекнул, что с мертвой руки драгоценность снимается легче. Поэтому оторвал бы пану не только руку, но и голову без раздумий.

– Услугу вы уже оказали, не околев с тремя другими шляхтичами, – оборвал я Огинского. – Иначе нам пришлось бы драться с остальными до последнего живого поляка… Славным же получилось явление в Речи Посполитой королевского шута!

– Шута?!

И так побледневшее от потери крови лицо стало белее снега, отразив бешеную вереницу мыслей: гибель товарищей, пулевая рана в плече и унизительный плен – все это произошло из-за Шико, обычного фигляра-лицедея, ряженного под Генриха Анжуйского? Какой ужасный, несмываемый позор…

– А как вы думали? Что король въедет на польские земли, где у него больше врагов, нежели друзей, в сопровождении всего лишь двух придворных? Странного вы мнения о сюзерене, приглашенном править страной.

– Не править… Царствовать, – слабо возразил недотепа. – Правит Сейм.

Я наслышан о нравах Речи Посполитой, в переводе на французский название государства произносится как «Польская Республика», по образу Римской Республики до эпохи императоров. Вот только какого дьявола республике нужен король, понять не могу. «Король республики» – это даже звучит глупо.

Огинский был одет в длиннополый суконный кафтан – контуш, голову венчала забавная рогатывка – шапочка с отворотом, разрезанным надо лбом. Его подсадили на коня, и он кое-как удержался в седле, хоть темное пятно проступило на плече даже через сукно. Перевязать бы мерзавца, но не среди дикого леса, тем более что начало вечереть – короткий январский день приблизился к закату, тусклое солнце как осторожный лазутчик едва выглядывало из-за сосен.

– Далеко ли до Лодзи, пан Огинский?

Он задумался на минуту, прежде чем ответить.

– До ночи успеем.

– Если впереди больше нет панских засад, – вмешался Шико, снова принявший царственный облик. – Признаться, я утомился. Да и не терпится поведать Генриху, как мы научили ретивых шляхтичей покупать пуговицы про запас, чтобы застегивать на брюхе прорехи от моей шпаги!

Шутки у Шико всегда примерно такого же плана, как по мне – они совершенно не смешные. Но король и придворные искренне смеялись до упаду. Поэтому я ухмыльнулся в усы, слушая ржание де Бреньи, третьего члена нашей маленькой группы, и хихиканье уцелевших слуг. Поляки не поняли наш разговор, кроме Огинского, а ему было не до улыбки.

– Бургомистра тоже придется увещевать новой дыркой под пуговицы?

Шляхтич отрицательно качнул головой. По его словам, лодзинский градоначальник пан Ян Домбровский – человек консервативных взглядов, посягательство на решение Сейма о приглашении короля из дома Валуа сочтет покушением на священные права магнатов управлять государством. То есть, судя по скисшей физиономии и, особенно, – по вислым усам, кончики которых упали на ворот контуша, олицетворяя тоску побежденного, мой пленник ожидал печальной участи. Вполне вероятно – заточения в тюрьму за попытку переворота.

Коротая дорогу, я засыпал Огинского вопросами о других подробностях польской политики. Сопротивление воцарению Генриха, по его мнению, не ожидалось таким уж сильным, как могло показаться после теплой встречи в лесу. Польская государственность затрещала по всем швам, коль в числе кандидатов на трон круля посполитого, по совместительству великого князя литовского, магнаты зазывали даже Ивана IV Грозного из Московского царства, лютого своего врага. Правда, тот отвертелся, для вида выдвинув невыполнимые требования, занятый по горло реформами и борьбой со шведами. Другие кандидаты выглядели не менее отталкивающе для большинства шляхты, поэтому фигура Генриха Анжуйского стала компромиссной и дающей надежду – близость к домам Медичи и Валуа поддержит Польшу в вечнотрудное для нее время.

К тому же Сейм обложил воцарение монарха множеством совершенно странных условий: Генриху вменялось в обязанность расплатиться по всем долгам Сигизмунда Августа, пригласить молодых польских дворян получить образование в Париже, по первому требованию предоставить многотысячный французский корпус для очередной кампании против московитов (да-да, против того же Ивана Грозного, званого претендента на престол!).

А еще силами французского флота защищать польское побережье Балтики и научить панов самих кораблестроению…

Услышав последнее требование, не слишком, надо сказать, неожиданное, о нем поведал еще де Монлюк, французский посол при польском дворе, Шико усмехнулся и подправил ус, усилив сходство с королем. Узкая вертикальная бородка, перечеркнувшая подбородок, также была подстрижена а-ля Генрих Анжуйский, добавляя комичность пародии шута на своего господина.

– Клянусь святой Екатериной, Луи, – подмигнул он мне. – Польский трон – чертовски ценное для Франции приобретение, раз за него приходится платить столь большую цену. Вот только в чем именно его ценность, я в толк взять не могу.

– Величие любого королевского дома измеряется площадью присоединенных земель. Война прекрасна, но обходится еще дороже. Сейчас мы фактически добавляем Польское королевство и Литовское княжество без единого выстрела… Прости – ценой моих четырех выстрелов из пистолетов. Пока только личной унией. Бог даст, со временем эта тонкая ниточка превратится в корабельный канат.

Угрюмый взгляд Огинского прожег нас из-под насупленных бровей. Гости даже не попытались скрыть, что вознамерились занятие церемониального поста сменить оккупацией! Не знал несчастный, что стрельцы Ивана Грозного деликатничили бы еще меньше.

Как и обещал пленник, бургомистр разве что не вилял хвостом от преданности новому королю и впал в панику лишь по одному поводу – от известия о множественности монаршего поезда: скоро в Лодзь нагрянет уже выехавший из Познани караван Генриха, в нем тысяча двести французских душ (и тел), что означает свыше трехсот карет на санном ходу, четыре сотни подвод, две с половиной тысячи лошадей с запасными. Для Лодзи – слишком уж большое счастье, а приготовить город к радостной встрече посланы мы, разведчики и квартирьеры.

– Так ест, панове, надеюсь, вы будете бдительны, – Домбровский заломил пухлые пальцы в знак отчаяния, когда поднялась тема засады Чарторыйского. – Заговоры у нас зреют быстрее, чем растут грибы в середине лета. Четверо наглецов в лесной чаще – малая толика недовольных и готовых обнажить шпагу.

Аж пригнулся, всем видом выражая осуждение бунтовщикам, а глаза спрятал и что-то наверняка скрыл…

Закончив с политикой, он распорядился нагреть воду для приезжих. Грязью здесь никого не удивишь, но расхаживать в багровой корке от чужой крови считается некомильфо. Шико решил проинспектировать будущие королевские покои, а я, пользуясь паузой, спустился вниз, в людскую бургормистрового особняка, где раненому Огинскому приглашенный лекарь должен был оказать первую помощь. Пленник мне понадобится как свидетель подлого заговора против короля; в глазах господ простолюдинам веры нет, даже если они сто раз поклянутся на Священном Писании.

Архитектура дома дышала средневековьем: окна узкие и запираемые мощными ставнями, винтовые лестницы более приспособлены к обороне с мечом в руке, нежели обычной ходьбе вверх и вниз, коридоры освещены факелами, а не канделябрами. Дом напоминал скорее небольшую крепость, чем жилище градоначальника.

На галерее у лестницы, ведущей на первый этаж, я встретил очень взволнованную и очень молодую пани, она признала во мне человека благородного происхождения, что-то быстро затараторила по-польски. Выдавил из себя «не розумем», пораженный ее красотой. Она легко перешла на французский и взмолилась рассказать о маршалке, утром уехавшем в лес ради какой-то авантюры. Мой черный со следами крови плащ, украшенный дыркой от копья, к счастью, не задевшего тело, красноречивее любых слов сообщал любому – уж я-то точно не остался в стороне от драки.

– Была схватка, дорогая пани! Есть раненые, они остались в лесу. За ними бургомистр выслал подводы.

За окнами стояла непроглядная темень. В Лодзи не было еще ночных фонарей. Тем паче – за стенами города. К утру мороз обычно крепчает, если раненых не привезут, не отогреют, вряд ли у них сохранились шансы выжить…

Она тоже это поняла и прижала руку в белой перчатке к губам, с видимым усилием сохраняя спокойствие.

– Мерси… Хоть и новость ваша ужасна. Но кто вы, сударь?

– Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз из свиты короля Генриха. Могу ли я узнать ваше имя, прекрасная пани?

Прекрасная – это не фигура речи, не просто дань вежливости.

Она действительно была молода и свежа. В шестнадцатом веке дамы увядают быстро, ей точно не исполнилось и двадцати. Наверно, даже не панна, а паненка, не знал еще, как различается на востоке наряд незамужних и замужних особ. Неужели я осиротил красавицу, отправив в пекло ее отца, участника подлой лесной вылазки?

Такой нежной и восхитительно тонкой кожу не сделают никакие косметические ухищрения, они способны лишь скрывать изъяны лица и подчеркивать недостатки. Здесь изъянов не было, а все необходимое подчеркнула мать-природа.

Кристально глубокие серо-голубые глаза, необычайно выразительные от нахлынувшей тревоги, переполнились тенями неприятных вопросов: что же произошло на самом деле? Не томите меня, расскажите всю правду…

Надо отвечать, но я просто стоял и любовался. Темные узкие брови вразлет… Курносый маленький носик, славянский, совсем не похожий на аристократические длинные носы парижанок, как-то особенно притягивал взгляд. Упрямо сжатые вишнево-алые губы были чуть закушены от избытка чувств. Из-под шапочки выбился локон…

Если в ту секунду кто-то кинулся бы на меня со шпагой, я не успел бы даже вытащить свою из ножен – руки стали ватные.

– Эльжбета Чарторыйская, сеньор де Бюсси, – назвалась она. – Жена пана Михаила Чарторыйского. Так вы встречались с ним? Имеете ли о нем известия?

Встречался ли? Еще как встречался и без сожалений пристрелил его. Может ли этот факт служить поводом для знакомства с его прекрасной вдовой? Без преувеличения самой красивой женщиной на свете, виденной мной и в шестнадцатом, и в двадцать первом веке.

Но как же, право, все неловко получилось!

Глава вторая Реймс и Париж

Неловкости начались на самом деле гораздо раньше, совпав с Варфоломеевской ночью. Или еще раньше… быть может, правильнее сказать – позже, примерно на четыре с половиной сотни лет. Я в качестве атташе по культуре при посольстве Российской Федерации во Франции прибыл в Реймс для подготовки очередных официозных Дней русской культуры, на самом деле – выяснить некоторые подробности касательно расквартированной на авиабазе «Командант Марен ла Меле» эскадрильи «Нормандия-Неман».

Надо упомянуть, что посольская должность атташе по культуре имеет чрезвычайно неприятную особенность – необходимо действительно в этой культуре разбираться. На каждом дипломатическом приеме такие же гуманитарные коллеги-атташе из ЦРУ, МИ-6 или Моссад считают своим долгом завести разговор о местных достопримечательностях архитектуры, живописи, литературы, прозрачно намекая: мы знаем, кто ты, и мы знаем, что ты в курсе о нашей истинной служебной принадлежности. Упасть лицом в грязь, признавшись в неведении относительно заслуг некоего светоча искусства, считается непрофессионализмом и дурным тоном. Ладно, когда речь заходит о Танзании или Мадагаскаре, труднопроизносимые имена всех африканских авторитетов запросто выучить за один вечер. Но Франция! Она дала миру больше известных личностей, чем десятки других государств, вместе взятых… Четыре года в Париже зря не прошли, теперь и я мог усадить в лужу очередного атташе по культуре невинным вопросом о поэзии эпохи Возрождения, но все равно – до энциклопедического уровня знаний еще весьма далеко.

Теперь о задании в Реймсе. Летчики легендарной «Нормандии-Неман» отличились в Югославии во время интервенции НАТО. Бомбы и ракеты с французских «миражей» рвали на части сербских детей, женщин и стариков не хуже, чем американские «томагавки». По большому счету летчики «Нормандии-Неман» – такие же военные преступники, как и пилоты люфтваффе, расстреливавшие беженцев на дорогах Украины и Беларуси летом сорок первого, только Нюрнбергского трибунала на них нет, а Гаагский трибунал судил сербов и хорватов – далеко не самых страшных убийц в Балканской бойне, и, естественно, никто не попал на скамью подсудимых из главных виновников трагедии – американцев и их европейских пособников.

Российское правительство отреагировало жестко. В числе прочего 18-й гвардейский авиационный полк «Нормандия-Неман», сохраненный в нашей стране как кусочек славного и общего с французами прошлого, был демонстративно расформирован.

Через несколько лет французы дали задний ход. Стало очевидно, что албанское Косово, отвоеванное силами НАТО в пользу сепаратистов, – отнюдь не край несправедливо обиженных белых-пушистых, ради счастья которых имело смысл истреблять тысячи сербских нонкомбатантов. С 2010 года ветераны «Нормандии» исправно приезжают в Москву на 9 мая, но что думают действующие пилоты – неизвестно.

Чем обернется невинное задание узнать о морально-психологической атмосфере на авиабазе, я и подозревать не мог. Наверно, всему виной подспудные мысли. Засыпая с томиком французской классики в руках, много раз думал об изменении нравов за истекшие четыре с половиной века, с воцарения Бурбонов в лице Генриха IV до наполеоновской Директории и нескольких республик. Пусть книги приукрашивают действительность, но что-то такое важное, стоящее в этом непременно есть: читая «Графиню де Монсоро», «Трех мушкетеров», «Графа де Монте-Кристо», я обращал внимание, что дворянская честь, отвага, верность тогда все еще считались нормой, а коварство, интриги и ложь – отвратительными исключениями, с ними боролись положительные герои. У Александра Дюма гугенотские войны и эпоха Ришелье изображены романтично, у писателей, считающихся серьезными, – с основательной долей прозаического натурализма. Все сходились в одном – ростки рыцарства в ту пору были сильны, не вытоптаны до конца корыстью и политиканством. И что-то подсказывало мне: французские дворяне эпохи Возрождения, в основной своей массе саботировавшие уничтожение гугенотов, вряд ли согласились бы на подобное по сомнительности задание – сесть в боевые машины и вести их на бомбардировку Белграда. Честь превыше всего, и бесчестный приказ не подлежал исполнению!

В какой-то мере галантную эпоху для меня олицетворял не только Париж, но и Реймс, находящийся примерно в полутораста километрах к востоку от столицы, потому что именно здесь короновали французских монархов, произошли другие очень важные события… И что совершенно не объясняет, как мое появление в Реймсе у авиабазы повлекло столь странный поворот в судьбе, забросившей меня в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года, в разгар избиения гугенотов!

…Мой сон был бесцеремонно потревожен тряской за плечо.

– Проснитесь, мой господин! В Париже бунт! Герцог Анжуйский прислал гонца и немедленно требует вас в Лувр.

Почему-то я сообразил, что ухватившая меня пятерня размером с саперную лопатку принадлежит верзиле по имени Жак. И его странная речь, лишь в самых общих чертах напоминавшая современный французский, была вполне понятна, сверх того – я послал его седлать Матильду, черную в белых яблоках молодую кобылу, поторапливая на том же странном арго.

У меня есть лошадь? Честное слово, с детства мечтал о животном, родители отказали даже в покупке собаки, потом командировки… Но лошадь?! Выяснилось, что я недурно умею на ней ездить, и что кобыла прекрасно знает путь во дворец.

По мере приближения к зданию самого известного парижского музея пришлось признать: город очень мало походил на французскую столицу, привычную по разведывательной и дипломатической службе. Вообще, развивающееся вокруг действо по-прежнему напоминало дурной сон. По дороге то и дело попадались кучки людей, остервенело тыкающих друг в друга шпагами. Рука мимо воли стиснула рукоять (у меня тоже есть шпага? интересно, пользоваться-то ей как?), уши ловили крики, вопли, звон стали, стук подков, а уж какие запахи били по ноздрям…

У моста через Сену крепкие руки двух господ ухватили Матильду под уздцы.

– Еще один гугенот! – воскликнула фигура в черном и с полумаской на лице.

– Закажем потом заупокойную мессу на всех! – хохотнул второй.

– Месса будет кстати, – услышал я голос и не сразу понял, что он исходит из меня. – Грешен, господа, не был в храме с тех пор, как молился вместе с герцогом де Гизом.

Рука выписала крестное знамение, совсем не на православный манер.

– Простите великодушно, сударь! Вы на тот берег? Там небезопасно, пока не уничтожены последние еретики, – первый из собеседников выпустил повод.

– Чего мне бояться? Со мной Господь и верная шпага!

– Так обнажите шпагу во имя Господа, коль встретите гугенотов! – второй отцепился от Матильды и вежливо приподнял шляпу. Его лицо до усов также скрыла черная полумаска с прорезью для глаз.

Лувр, в точности такой, как на гравюрах в ранних изданиях Дюма, без стеклянной пирамиды и рекламных постеров, встретил меня россыпью огней. Механически прыгая вверх по ступеням к покоям Генриха Анжу, я столь же машинально отвечал на приветствия дворян, очевидно, знавших меня не первый день. Наконец, услышал голос брата короля:

– Где тебя носит, де Бюсси?.. Маркиз де Ренель еще жив?

Кланяясь принцу, едва сдержал удивленный возглас. Я – де Бюсси д’Амбуаз?.. Надо же! Тот самый персонаж Александра Дюма, воплощенный Домогаровым в российском сериале «Графиня де Монсоро».

Впрочем, сон разыгрывался по совершенно иному плану, нежели роман или телепостановка. С группой католиков я прикончил двоюродного дядюшку, известного гугенота, питая надежду, что получу его земли в награду, а с ними если не маркизат, то хотя бы графский титул.

Сон становился все более реальным. Видения убийства де Ренеля жгли еще очень долго… Пусть это преступление задумали де Бюсси и Генрих Анжуйский задолго до моего перемещения, я вполне мог воспротивиться, но нет – смотрел увлекательный сон широко открытыми глазами, пока Картаньес не всадил маркизу кинжал под нижнюю челюсть, и теплые капли брызнули мне на лицо… С этой минуты происходящее больше не казалось сном.

Где-то в эту эпоху, точно не помню когда, родился Рене Декарт, чтобы произнести свое знаменитое Cogito, ergo sum – мыслю, следовательно, существую, прославившись поиском высшего абсолютного знания в самосознании человека. Весь мир дан мне в моих ощущениях, в ровно той же степени он материален, насколько я его ощущаю, уверял Декарт. Объективная реальность дана нам в ощущениях, вторил ему Владимир Ильич, и Октябрьская революция подарила россиянам самые незабываемые ощущения.

Проходили дни, за ними – месяцы. Я все больше чувствовал себя человеком шестнадцатого века. Сном, давно закончившимся, стала предыдущая жизнь. Нынешняя среди людей, ранее существовавших для меня только в качестве персонажей исторических романов, захватила целиком.

Постепенно растворились иллюзии. Конечно, для дворянства честь – не пустой звук. Но и не настолько святая, как это описывалось в романах, прагматизм все чаще брал верх.

Каким-то невероятным образом во мне сохранились память и навыки прежнего де Бюсси, включая владение шпагой, кинжалом и пистолетом. А еще – странная, одновременно возвышенная и плотская тяга к ветреной Марго, жене Генриха Наваррского… Без какой-либо взаимности, отчего я был рад покинуть Париж в свите Генриха Анжу.

Человек – существо, ко всему привыкающее изумительно быстро. Ночная ваза вместо ватерклозета ничуть не хуже, если слуга моментально ее унесет, а не оставит благоухать. К чулкам, колетам и кружевным манжетам скоро приспосабливаешься, тем более что тело «помнит» их, а эти предметы гардероба отнюдь не являются признаками принадлежности к меньшинствам, здесь подобным образом были одеты и натуралы, и противоположность, и любители забав на два фронта. Ботфорты на мягкой подошве и без каблуков менее удобны, чем берцы или кроссовки, но не настолько, чтобы делать из этого проблему.

Конечно, есть еще запахи, гигиена, правильнее сказать – отсутствие гигиены, с этим прискорбным обстоятельством я пытался бороться, и Жак изумился, отчего после Варфоломеевской ночи господин надумал менять белье и мыться каждую неделю, словно не в силах смыть с себя следы той резни. С чем-то пришлось смириться – с вонью большого города, с насекомыми, с немытыми руками поваров и шастающими по улицам крысами.

Окружающий мир более чем реален. Совершенно реальной стала моя квартирка на втором этаже в доме по улице Антуаз, темноватая, но просторная и добротно обставленная, внизу было предусмотрено стойло с коновязью и, главное, с крепкими запорами на воротах – лошадей здесь крали так, будто половина Парижа населена цыганами. В прошлой жизни неоднократно и целыми месяцами приходилось существовать в куда менее приятных условиях.

Гораздо больше, чем бытовые мелочи, меня занимали другие вопросы – зачем я здесь? И что же мне дальше делать?

Мои родители, правоверные коммунисты советского образца, воспитали меня в атеистическом духе, и лишь много позже в душу закрались сомнения. Я покрестился тайком еще до распада СССР, во время краткой командировки в Ярославль, задолго до Чечни и до французской эпопеи.

Верую ли? Не знаю. Но убедился, что все в жизни неспроста. Если меня вдруг закинуло в прошлое, в этом присутствовал какой-то резон. Батюшка в церкви сказал бы – божий промысел. И определенный смысл сокрыт в моем существовании здесь, а не просто в выживании, надо только его отыскать.

Я чувствовал себя агентом-нелегалом, внедренным под надежным прикрытием во враждебную страну, хоть до появления блока НАТО и даже наполеоновских войн пройдут столетия. Может, достойным поприщем станет перекройка истории, чтобы Россию (будущую) укрепить, ее потенциальных врагов ослабить? Но мне не дано знать, каких результатов добьюсь в двадцать первом веке, если на что-то повлияю в шестнадцатом, не запущу ли «эффект бабочки», предсказанный Реем Бредбери в знаменитом рассказе «И грянул гром». Например, вычислю предков Бонапарта и кастрирую его прапрапрадедушку во младенчестве… Но война 1812 года имела для России столько последствий, что уничтожь их – неизвестно что выйдет. В частности, отменится истребление польской оппозиции на западе Империи. Не сделай этого Александр I по горячим следам выступления шляхты на стороне Наполеона, следующие восстания поляков могли бы получиться намного успешнее, и к Первой мировой наша страна пришла бы слабее, без западных территорий. Или, воздержавшись от участия в разделе пирога под названием Речь Посполитая, русские могли освободить польские земли от германской и австрийской оккупации, обеспечив себя верным союзником. Облегчил бы такой поворот судьбу России – не знаю, самые верные союзники нет-нет да и воткнут нож в спину… В общем, в реформаторы истории я точно не годился.

Де Бюсси к Варфоломеевской ночи исполнилось всего двадцать три, мне в двадцать первом веке перевалило за пятьдесят. Но здесь продолжительность жизни меньше, не говоря о «естественной» смерти бретера – с клинком шпаги меж ребер.

От французского дворянина мне досталось отличное тело, довольно спортивное, тренированное упражнениями, фехтование, охота и верховая езда закалили его. Через мутноватое стекло зеркала, висящего в моей спальне, на меня по утрам глядел молодой человек с аристократически удлиненным лицом, впалыми щеками под довольно острыми скулами. Черная шевелюра и черные же усы составили контраст с белой, плохо загорающей кожей – тут приходилось носить широкополую шляпу, чтоб не покрыться пятнами на солнце, смягчающих мазей нет и в помине. Точнее, кое-какие предлагались, но ими я не рискнул бы лечить и копыта Матильды.

Бородку, делающую меня похожим на Мефистофеля, я немедленно удалил. Фамильный выпуклый подбородок де Бюсси выглядел мужественнее без густой поросли. Узкая полоска-скобочка вдоль нижней челюсти его только подчеркнула. Начисто выбриваться каждое утро – выше моих сил, тем более цирюльные таланты Жака не вызвали у меня восторга.

Глаза тоже темные, им несложно придать романтическое, слегка загадочное выражение.

На меня засматривались девушки. И мужчины определенного склада – тоже. На мужчин мне плевать, а вот барышни… Прожив свыше пятидесяти лет, первое время было трудно обуздать чувства и мысли, а особенно скрыть их, облачившись в обтягивающие кавалерийские рейтузы, когда деликатная часть тела в присутствии очередной парижской модницы приходила в неистовство. Если в прежней жизни меня соблазняли полуобнаженные красотки или затянутые в откровенное прозрачное белье, в шестнадцатом веке я моментально подстроился под здешние реалии. Все женское закрыто огромным количеством ткани, поэтому декольте или случайно мелькнувшая из-под подола ножка в аккуратном французском башмачке вызывали больше эмоций, чем развязные танцы стриптизерш в ночном клубе на Монмартре.

Здесь запросто было подхватить туберкулез, парижане в XVI веке не знали, что некоторые его формы весьма заразны, «стыдной болезни» (сифилиса) привыкли не опасаться. На альковном поле боя дворянство веселилось напропалую – с простолюдинками ради самого процесса и нехитрого, дарованного природой удовольствия, а с замужними дамами или вдовами дворянской крови – еще и для самолюбия. Чем более знатна женщина-трофей, тем больше уважения и зависти оседлавшему ее поклоннику. Высшим пилотажем считалось проникнуть в альков герцогини, и редкие счастливчики, сподобившиеся совершить этот подвиг, недолго держали язык за зубами, храня честь любовницы. Желание похвастаться брало верх над благоразумием.

Происхождение дамы совершенно не взволновало меня, когда я узнал о высокородности вдовы Чарторыйской. Эта женщина – королева во всех отношениях, независимо от титула и родословной…

Она беспокоилась без вестей от мужа, которого я пристрелил, не позволив даже умереть от шпаги дворянина. Врать не стоило, все скоро выплывет наружу. Единственный выход – полуправда.

– Боюсь, его ранение слишком тяжкое, чтобы выжить, прекрасная пани. Нападавших было около полусотни, нас гораздо меньше. Увы, я не мог действовать осторожно и не старался взять знатных противников в плен. Уцелел лишь Огинский, его я и шел проведать, когда встретил вас.

Женщина окаменела. Огромные глаза раскрылись еще шире. Как же, стоящий перед ней и отвешивающий учтивые реплики мужчина всего несколько часов назад убил ее супруга, а сейчас так спокойно об этом заговорил!

Более того, к бордовой коросте на моем плаще, быть может, примешалась и застывшая кровь Чарторыйского…

Позади вдовы послышался шум – там горестно вздохнула дородная дама отнюдь не юных лет в черном чепце. Утонув в глазах пани Эльжбеты, я проворонил сопровождающую, а та принялась свирепо квохтать по-польски. Если правильно истолковал ее слова, карга потребовала срочно убираться прочь от «французского дьявола».

– Сам вы дьявол или лишь его слуга… Не знаю. Но вы погубили меня! Независимо от того, что произошло… там… Даже если вы только оборонялись. Я вас проклинаю! Ненавижу!

– Сделанного не вернуть! – я преклонил колено, словно в присутствии особы королевской крови. – Нам действительно выпал жребий защищаться или погибнуть. Перед вами я в неоплатном долгу, слово чести! Располагайте же мной. Примите мою защиту. Вы – молоды, прекрасны, заслуживаете достойного мужчины, который не будет рисковать попусту, из-за чего столь велик шанс остаться одной…

– Достойного? – она горестно усмехнулась и сделала повелительный жест сопровождающей толстухе не вмешиваться. – Муж мой – истинно достойный человек. Всегда платил по счетам. Поэтому после него мне остаются только громкий титул и непомерные долги, за которые заберут и поместья, и все, что на мне.

Рука безвольно описала в воздухе дугу. Наверно, долги действительно огромные, раз бриллиантовые подвески, серьги и кольцо поверх перчатки с крупным синим камнем – только малая толика средств, нужных для расплаты с кредиторами.

– Здесь я могу прийти на помощь.

– Погасите долги Чарторыйского? – безупречные губы сложились в подобие грустной улыбки. – Тем самым откупитесь за убийство?

– Наверно, я не настолько богат. Но подвизаюсь в свите короля, и в моих силах дать ему на подпись указ о замораживании взыскания долгов. По крайней мере, у вас не изымут поместья, часть доходов отдадите кредиторам, со временем погасите долг полностью.

– Матка Боска, как же вы наивны! И совсем не знаете Польшу. Едва переступив порог, намерены ломать законы, сложившиеся столетиями! Тем самым навлечете гнев магнатов на короля, прольется новая кровь… – Она кидала в меня слова, как дротики, и каждый находил цель, а ее губы дрожали и самые прекрасные в мире глаза наливались слезами, я чувствовал полную беспомощность от невозможности что-то изменить, не сходя с места… – Нет, уж лучше отправлюсь на паперть или в монастырь. Прощайте! Бог вам судья.

Шорох юбок стих вдали. Глядя вслед, я был не в силах отвести глаза – серое дорожное платье не скрыло стройность фигуры, перетянутой корсетом до осиной тонкости талии. Наконец, ее силуэт заслонился массивным корпусом сопровождающей дамы.

Де Бюсси снискал славу дамского угодника и отважного любовника, я не посрамил репутацию, приняв эстафету. Отчего же две женщины, волнующие сердце куда сильнее, чем возбуждающие похоть, мне недоступны…

…И вдруг разведчик взял во мне верх над романтическим молодым дворянином. Ключевое наблюдение: красавица – в дорожном платье! Следовательно, приехала недавно и остановилась в доме бургомистра вместе с мужем, рассчитывая скоро покинуть временное пристанище, оттого не сменила гардероб. Так как радикальные взгляды Чарторыйского вряд ли представляли секрет, вот и всплыло вероятное объяснение неловкости Домбровского, он знал о присутствии четверых заговорщиков, об их отъезде в большой компании простолюдинов, вооруженных явно не для охоты на зверя, но пальцем не шевельнул.

Бургомистр – сам заговорщик или «моя хата с краю»?

Стоит рассказать Шико. Когда прибудет королевский поезд, в свите Генриха найдутся люди, способные проследить за скользким шляхтичем.

Беспокоило другое – уже на западных рубежах Речи Посполитой, похоже, нас ожидало больше интриг и заговоров, чем в самом Париже.

Глава третья Открытие

– Пшепрашам, пан! Чего изволите?

Бургомистров слуга подкрался незаметно, пока я пребывал в столбняке – сначала от чар молодой вдовы, потом от нахлынувших подозрений. Пшепрашам (извините) – это обычное вежливое обращение в Речи Посполитой, поляки отнюдь не чувствуют себя кругом виноватыми, скорее – наоборот. Очнувшись, я попросил отвести меня к Огинскому.

Тот был плох. Остроконечная пуля, выточенная в одной из мастерских Сен-Дени под моим личным присмотром, пробила плечо навылет, переломив ключицу.

Мысленно снял шляпу в знак уважения. Мужественный лях с такой-то раной часа три продержался в седле, правил одной рукой лошадью и даже поддерживал светскую беседу!

В нос шибанул запах сивушного самогона, совершенно непривычный в эту эпоху – здесь предпочитали вино, пиво, брагу, но не крепкие напитки. Мое внимание привлек лекарь, обрабатывающий рану.

Конечно, людская была далека от стерильной чистоты операционной. И вряд ли тряпки, окружающие рану, подверглись кипячению. Но медикус что-то определенно знал о дезинфекции, в отличие от ксендза, норовившего сунуться как можно ближе к столу с разложенным телом шляхтича и пролечить пулевую дырку распятием.

Оба сошлись в неприязни ко мне.

– Вы – француз? Потрудитесь покинуть покой, пока я латаю следы вашей выходки.

Сварливый тон лекаря при поддержке священника немедленно пробудил у меня дух противоречия.

– Я не просто француз, а правая рука круля посполитого, панове. Этого бунтовщика я мог прикончить на месте и пощадил до суда, но могу исправить упущение. А также выяснить, кто в доме бургомистра защищает и покрывает заговорщика. И, стало быть, с ним заодно.

Лекарь помимо воли опустил глаза к моей руке, откинувшей полу плаща, обнажив эфес шпаги. Острая сталь вылетит из ножен и ужалит насмерть менее чем за удар сердца, быстрее, чем фитиль поджигает порох на полке мушкета. Распластанное тело, пробитое насквозь, лучше любых других свидетельств доказало – я не привык колебаться, если необходимо пустить оружие в дело.

– Что вам угодно, пан француз?

– Присмотреть, все ли сделано для врачевания арестанта. По меньшей мере он обязан дожить до прибытия круля Генриха. Далее – все в руках Божьих.

– Вы – гугенот? – вмешался святоша со своим, наверное, самый актуальным в эту минуту вопросом. Считал вредным для выздоровления доброго католика присутствие еретика? Получи сдачу той же монетой!

– Нет, панове! Упаси Господь! Ну а вы, святой отец? Вижу, в сутане, но вдруг в глубине души разделяете ереси Кальвина?

Он заквохтал от возмущения, утратив дар членораздельной речи, а я продолжил закручивать гайки:

– Нам известно также, что объявленная веротерпимость в Речи Посполитой простирается непозволительно далеко, до измены вере Христовой. Вы терпите не только кальвинистов, униатов и православных, но даже иудеев! А в Литве, говорят, и мечети есть?! Без попустительства римской церкви сие невозможно! Поэтому я повторяю вопрос, вы – еретик? Или сочувствуете еретикам? Или все же верны святой вере?

Рука потянула шпагу вверх, обнажив три вершка стали между гардой и ножнами. Заподозривший в моей персоне французский вариант великого инквизитора, ксендз попятился к дальней стене, терзая пальцами крест, и истово залопотал:

– Как же, верен, сеньор, Господу Богу нашему Иисусу Христу и святой католической церкви…

– Вот и славно, что я сразу же нашел единомышленника. Не затруднит ли вас, святой отец, до приезда его королевского величества составить список дворян и видных горожан, не столь крепких в католической вере, как мы с вами? Вижу – согласны. Так приступите к богоугодному делу немедленно, а я сам прослежу за медикусом. Знаю, лекари слишком часто имеют дело со смертью и посланниками дьявола, являющимися за грешными душами, и порой сами не могут устоять перед соблазном.

С фанатиками – как с капризными детьми, чем пороть, проще переключить внимание на другую игрушку.

Ксендз с облегчением ретировался, а я предложил помощь эскулапу.

– Дуэльный опыт учит оказанию помощи, пан…

– Пан Ежи Чеховский, а вы, позвольте спросить…

– Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз.

Уставился на меня оценивающе, и он прав. Дворянский титул – ни в коей мере не свидетельство умения латать человеческие тела. Мой визави был худосочный, чернявый, горбоносый, с близко посаженными глазами, я бы скорее принял его за еврея, а не за поляка. Но в эту эпоху скрывать еврейское происхождение под фамилией из другой нации не практиковалось. Пусть так – Чеховский.

– Пуля прошла навылет, сеньор де Бюсси. Но, как обычно случается, вырвала клок из одежды, думаю – он застрял в ране. Если не вытащить, плечо раздуется, покраснеет, начнет смердеть, а пан Огинский умрет от горячки.

– Мне так и так умирать, – впервые подал голос пациент. – Оставь меня, лекарь. Не мучай напоследок!

– Не в правилах Чеховских бросать начатое на полпути. – В голосе медикуса послышался польский гонор, мол – не шляхта мы, но честь имеем. – Пан Огинский, выпейте моего зелья.

Он влил сивушную дрянь прямо в рот раненому, предусмотрительно зажав тому нос. Шляхтич попытался ухватиться здоровой рукой за склянку, задохнулся и вынужденно проглотил. Его, обессилевшего от потери крови, быстро победил алкоголь.

– Теперь привяжем руки и ноги к столу, – решил Чеховский. – А что, в Париже это не принято?

– Отчего же. Гуманнее, чем огреть по голове обухом топора.

Я не шутил – действительно слышал о такой анестезии.

Лекарь шустро опутал пострадавшего вожжами от гужевой упряжи, Огинский только пьяно промычал. Зафиксировав пациента, Чеховский смазал самогоном острый нож сапожного типа и точными движениями вскрыл плечо, словно разделывал моего пленника на мясо. Достаточно было прочистить рану примитивным зондом!

Убрав кровавые ошметки, наверно – от кафтана или камзола, медикус ловко сшил мышцы и дырищу на коже обычной суровой ниткой, тоже смоченной самогоном, кончик предусмотрительно вывел наружу. Пациент побледнел до синевы, в нормальных условиях ему бы можно помочь переливанием крови, но здесь ничего подобного еще не знали.

– Скажите, пан Чеховский, откуда у вас знание о целебных свойствах этого… гм… зелья?

– Русского хлебного вина? Его еще мой дед применял. У нас не найти, он из похода на московитов привез, со смоленской винокурни. Рану в походе промыть нечем было, вода кончилась, колодцы потравлены, вот он и промыл себе вином. И зажило, только след от бердыша дед до смерти носил. А кто не промыл, так и слегли в огневице, и померли многие.

Он быстро перекрестился, лишь на миг прервав шитье по живому, но я заметил – не очень-то лекарь религиозен. Самогонку, судя по сивушному амбре, ухитрился сам выгонять, дедова кончилась, а секреты приготовления хлебного вина – первача, настоянного на травах – не постиг. Но сам дошел до многого, чего наука шестнадцатого века не знает. Может быть полезен. Не ровен час, кто-то из наших будет лежать на столе с лишними дырками в теле.

– Понимаю… Что же ксендз у вас над душой висел?

– У ксендза своя правда – исповедовать и положиться на волю Господа. Мое врачевание он обзывает покушением на Божье провидение. Я в его глазах еретик, хоть и хожу в костел.

Можно попробовать объяснить ксендзу, что все в воле Божьей, и Господь позволяет врачевать, не обрушивая гром и молнии на голову лекаря, но этот спор повторялся миллион раз и бесполезен, потому что религия взывает к вере и чувствам, а не к фактам и логике. Мои же чувства говорили о другом – Чеховский первый человек в Польше, мне симпатичный. Не считая, само собой, новоиспеченную вдову, но к ней возник интерес в корне иного рода.

– Ежи, вы – дипломированный эскулап? Дворянин?

– Что вы, сеньор! Из мазовецких мещан. Учился как мог, практику имею в Лодзи…

– Но не жируете.

Он сконфузился. Черная куртка с когда-то бархатным, а сейчас просто вытертым итальянским воротником и бесформенный берет, напоминающий формой ночной колпак Генриха Анжу, никак не свидетельствовали о достатке.

– Скромно живу. Откладываю. Вот… Готово. Нужно будет лишь нитку удалить.

– И не женаты, полагаю, – я не отступился от своего.

Мужчине было лет тридцать. В тусклых усах виднелась седая нитка – и за эти тридцать лет хлебнул лиха.

– Нет, сеньор. Вот вернусь домой…

– Есть предложение лучше. Вступайте в свиту короля Генриха. Жалованье твердой французской монетой, а не польскими злотыми вас устроит? И пациентов с дырками вам обещаю для практики – не соскучитесь. Сегодняшний день тому подтверждение.

Чеховский задумчиво вытянул губы, вытирая руки от крови тряпицей.

– Французская служба… Пшепрашам, сеньор де Бюсси, меня наши превратно поймут.

– Польская служба, Ежи. Наш Генрих, не забывайте, приехал сюда на польский престол. И у него обязательство – отправлять посполитую молодежь на учебу в Париж. Вы, конечно, молодость миновали, но не бывает правил без исключений. Интересна вам парижская степень, не знаю, как ее называют, кажется – магистр медицины в Сорбонне?

У горбоносого отвалилась челюсть.

– Я, сын простого шорника, и вдруг парижский магистр медицины? – Чеховский изменился в лице. – Вы шутите, сеньор… Даже представить не мог…

– Вот и договорились. Как только в Лодзь поспеет королевский поезд, представлю вас при дворе. Но учтите, мон ами, простой службы не ждите. Нас пытались одолеть в открытом бою – не вышло. Что будет дальше? Выстрел исподтишка из мушкета или арбалета? Удар кинжалом в темном коридоре?

– Скорее – яды, – поделился он соображением.

Нашему Генриху, славному сыну Екатерины Медичи, не привыкать к существованию в обстановке, когда отравлено может быть все что угодно, и не спасет даже проба еды: лакей укусит яблоко, останется жив, а монарх покроется синюшными пятнами, потому что яд находился на другой стороне яблока.

– Ты умеешь распознавать яды? И находить противоядие?

– Не вшистко… Но те, что в ходу у наших – знаю. Да, разбираюсь и в противоядиях, помогу… если не будет слишком поздно.

– Договорились. Принимайтесь за дело немедля, пан Чеховский. Тысяча двести персон – большая цифра, среди них будут и заболевшие в дороге. Готовьтесь к приему. Хотя, конечно, не всем нужно такое внимание, как королю, мне или Шико.

– Шико?

– Его на самом деле зовут Жан-Антуан д’Англере, прозвище Шико, что означает «обломок зуба», ему придумал наш славный Анжу. Шико – правая рука Генриха, придворный шут и мой друг. А еще – очень опасный человек. Врагов у него много, но долго они не живут.

– То есть при французском дворе те же нравы, что и у нас, – резюмировал мой новый наемник. – Интриги и внезапные смерти. Везде так?

– Не везде. В Антарктиде спокойнее, – рассеянно ответил ему и спохватился: – Это слишком далеко, не обращайте внимания и не стремитесь туда.

Оставив Чеховского, я снова отправился наверх, дабы принять участие в квартирьерских хлопотах. В голове переваривались впечатления от насыщенного дня.

Я прилично знал французскую историю, хуже, к стыду своему, русскую и совсем слабо польско-литвинскую. Вроде бы Генриху в Польше долго править не довелось, но почему именно – это уже за пределами обязательных знаний посольского атташе по культуре. Монарху предстоит вернуться в Париж и надеть на голову французскую корону под именем Генриха III, последнего в династии Валуа, а следующим на престоле будет восседать первый Бурбон, он пока еще только король Наварры.

В России, точнее – в Русском царстве, после смерти Ивана Грозного не останется престолонаследника, рулить державой примутся отец и сын Годуновы, за ними «царь Васька», то есть Василий Шуйский, чей талант государственного деятеля окажется на уровне Михаила Горбачева, то есть ниже плинтуса, что в обоих случаях неизбежно выливается в смуту. На волне преодоления смуты появляется первый Романов… Или Ельцин.

Ну а мне-то что было делать? История произошла, состоялась. Я как зритель на ретроспективном показе в кино, только фильм разворачивался куда реалистичнее, чем 5D, правдоподобный до удара копьем в брюхо. Осталось просто выживать, воевать, развлекаться, осеменять, напиваться? Во французском и русском много глаголов, ни один из них не дал мне смысла существования. Разве что удавиться, тем самым это бесполезное существование прекратить.

Каюсь – за время вынужденной командировки в прошлое так и не отыскал смысл этого чуда, все больше склоняясь к мысли, что перемещение произошло совершенно спонтанно, и мирозданию абсолютно безразлично, какие дела я здесь натворю, сражаясь за место под солнцем.

Стоит позавидовать Шико, всегда энергичному и не унывающему. Он намекнул бургомистру организовать для нас ужин и присутствовать на нем вместе с супругой и дочками. Дочери, кстати, вполне ничего, особенно старшая, созревшая, хоть и не ровня Чарторыйской. За столом мой друг отпускал шуточки, для польской знати довольно обидные – как паны мнят себя наследниками ягеллонской рыцарской славы, а сами отдали уже московитам восточные земли Великого княжества. Там, глядишь, и в коронных землях московские стрельцы объявятся.

Разговор окончательно вылился в опасное русло, и я поспешил перевести речь на Тартарию, как здесь принято называть Русское царство.

– Иван Четвертый дальновиден тем, что присоединяет земли, с центральными княжествами граничащие, позже и за каменный пояс – за Урал пойдет. У русских много земли, в том их сила. Европа же давно поделена вся, и новые владения за западным океаном трудно удержать. Испанцы, португальцы, голландцы начинают на этом зубы обламывать, потом придет и черед Франции.

Закончив глубокомысленную тираду, отрезал кусок восхитительного оленьего филе. Пища здесь натуральная, оттого вкусна до невозможности и на время отвлекала от раздумий о бессмысленности бытия.

Де Бреньи отрешенно обгладывал ребрышки, поляки смотрели на меня, как деревенщина на приезжего горожанина, вещающего о материях, ранее им недоступных, а Шико швырнул нож с куском мяса на конце и прогнусавил своим мерзким гасконским говорком:

– Дружище, тебе голову не надуло? Какие еще, к дьяволу, владения за западным океаном?! Кто пробовал плыть – ни один не вернулся. Там же провал в геенну огненную!

Прожаренная оленина застряла в горле. Ермак Тимофеевич в поход, наверно, еще не отправился, Сибирь пока не русская, даты плохо помню… Но Колумб достиг Америки в 1492 году, восемьдесят с лишним лет назад, это учил наизусть каждый советский школьник! А где-то лет пятьдесят назад состоялось путешествие Магеллана… Доказали уже – Земля круглая. Как же Шико не знает, уж он-то человек образованный по местным меркам?! Но несет чушь о каком-то провале…

Так, спокойно! С кем я обсуждал в Париже что-либо о Новом Свете? Черт, ни с кем! Слышал ли разговоры о мореплавателях? Конечно, тысячу раз слышал – о каботажном сообщении у берегов Европы и в Средиземноморье, о пути в Индию и Китай вокруг Африки. А о западных материках – ни слова.

Стыдно… Еще называется – разведчик. Я полтора года не замечал чрезвычайно важный факт! Сейчас, ударившись лбом в очевидность, не посмел в него поверить.

Почувствовал, что меня охватывает озноб, по телу струится холодный пот, разнервничался больше, чем в драке против отряда Чарторыйского. Чеховский, устроенный за столом сбоку, в стороне от наших высокопоставленных тел, тревожно присматривался – уж не отравлен ли я в первый же вечер, о чем судачили с ним буквально час назад.

Хуже, чем отравлен – я раздавлен! Опрокинул в себя залпом кислое вино и спешно уединился в отведенной мне комнате, отказавшись от помощи Жака в избавлении от одежды.

Итак, Америка не открыта. В общем-то, дьявол ее задери, эту Америку, да простят меня патриоты США из далекого теперь будущего. Нарисовалась проблема похлеще.

Выходит, вся мировая история – ошибочна, Великие географические открытия совершены позже? Нет, абсолютно невозможно, слишком много сохранилось свидетельств, это в античности или в Каролингах-Меровингах историки могли лет на сто промахнуться…

Есть еще отличия? Конечно! Вроде бы мелкие, малозаметные, их можно списать на мое недостаточно глубокое знание этой эпохи до провала в Варфоломеевскую ночь, или… Ну вот, например, Генрих Наваррский произвел сильное впечатление, но он совсем не похож ни внешне, ни манерой поведения на известного мне по книгам исторического деятеля, я уж молчу о персонаже из романов и кинофильмов.

Но это все не то, мелочи по сравнению с неоткрытием Америки…

Устало посмотрел на колеблющееся пламя единственной свечи. Надо быть честным с самим собой, глянуть правде в глаза, пусть главное событие этого вечера оказалось еще более ошеломляющим, чем осознание полтора года назад, что я заброшен в прошлое.

Здесь есть Франция, Англия, Речь Посполитая и Русское царство. Есть Генрих Валуа, герцог де Гиз, семейство Медичи и даже граф де Монсоро, чья миловидная жена мне обещана в возлюбленные фантазией Александра Дюма. Правда, граф еще не женат.

Но это не прошлое человечества, того человечества, оторванной частью которого я был, ввалившись в совершенно другой, пусть и во многих деталях чрезвычайно похожий мир.

Значит, здесь еще не предопределены вехи будущей истории: польское нашествие в Москву и воцарение Лжедмитрия.

Даже нет гарантии, что Генрих Наваррский станет королем Генрихом IV и погибнет от руки подлого убийцы.

И не факт, что меня зарежут как свинью слуги ревнивого де Монсоро, хоть осторожность не помешает.

Надо еще отправить за вином… Ужас вдруг сменился облегчением: на меня больше не давят столетия свершившегося, еще ничего не произошло! А то, что произойдет – в моих руках. И к черту сомнения!

Жизнь, наконец, обрела смысл: в противостоянии Руси и Польши не выявлен победитель, Речь Посполитая остается главным врагом и соперником русских. Но человек, именующий меня своим другом, в ближайшие месяцы украсит голову польской короной, и в моих силах повлиять, чтобы политика Кракова не нанесла ущерба Москве в самый уязвимый для нашей истории период. Если у моего вояжа в этот мир и в эту эпоху есть высший смысл, то он мне открылся поздно вечером в Лодзи 31 января 1574 года.

…Я скукожился под одеялом, долго не мог уснуть: кажется, что с безмолвным упреком из темноты на меня смотрели прекрасные и печальные очи молодой вдовы, словно вопрошая, каких еще дров мне предстоит наломать.

Глава четвертая Первый королевский бал

– Я начинаю ненавидеть все, что меня здесь окружает! – повторял король Генрих, страдальчески обводя взглядом убранство августейших покоев.

Вавель, королевский замок в Кракове, как и королевский двор вообще, произвел на нашего Анжу отталкивающее впечатление, рассчитывавшего узреть здесь подобие Лувра, пусть несколько провинциальное. Возможно, обновленный дворец, многократно перестроенный в более поздние века, пришелся бы монарху по душе, но сейчас это было преимущественно крепостное сооружение с мощными стенами, как наружными, так и у внутренних строений, оттого Вавель тесноват для пышной жизни, напоминающей парижскую. Доброго слова нового владельца удостоилась лишь канализация, успешно выводившая нечистоты в Вислу. Увы, не проникнешься же привязанностью к жилищу из-за одного только удобства отхожих мест!

– Клянусь Создателем, друзья мои, здесь невыносимо оставаться даже месяц! А меня хотят замуровать в этом захолустье на долгие годы…

Он вертелся перед зеркалом в королевских апартаментах на втором этаже дворца, окруженный слугами и похожий на корабль, который команда готовила в ответственное плавание. Парчовый костюм Генриха с огромным воротником, соперничающим белизной с трикотажными чулками, был обсыпан золотом и бриллиантами до такой степени, что, кажется, танцевать в нем получится не ловчее, чем в рыцарских доспехах. Золотое шитье сверкало и на берете, и на перчатках, и на коротком плащике. Башмачки сияли золотыми пряжками, каждое ухо отягощалось тремя драгоценными серьгами. Бородка скобочкой вокруг челюсти была тщательно расчесана, усы уложены, весь облик воплощал собой некое картинное совершенство.

Наш король, бесспорно, красив, у него прекрасная фигура, аристократическое лицо с французской утонченностью и итальянской страстностью. Но, на мой взгляд, его внешность была слишком ухоженная, чересчур слащавая и чрезвычайно женственная. Вряд ли кто поверит, что Анжу – неплохой военный, хоть это он и доказал нам под Ля-Рошелью. Из физических своих качеств Генрих продемонстрировал полякам только одно – умение держаться в седле, ибо устраивал охоты от Лодзи до Кракова, где позволяли условия, и в охоте был весьма успешен.

Небольшое, в общем-то, расстояние королевский поезд преодолевал недели две, охоту на крупную лесную дичь монарх чередовал с охотой на дичь домашнюю: на вдовушек и просто замужних панночек нестрогого поведения, очарованных французским шиком.

Первый бал в Вавеле считался даже более важным, чем прием новых подданных перед коронацией: на балу соберется практически весь цвет польской и литовской знати, Генрих обязан их очаровать. А еще он впервые встретится со своей нареченной невестой.

Де Келюс с поклоном протянул последний аксессуар – шпагу с огромным сапфиром в рукояти, наш суверен в это время был занят подведением губ, он обожал видеть их в зеркале рубиново-красными.

– Шико! Признайся, ты видел эту…

– Анну Ягеллонку, ваше величество, – подсказал мой друг, соблюдая церемониальную почтительность в обществе кучки дворян, удостоенных чести присутствовать при облачении монарха, в том числе – не только называемых его друзьями, а также целого выводка слуг. Лицо у Шико бесстрастно, смеялись лишь уголки глаз. – Говорят, чрезвычайно достойная и целомудренная пани.

– Что говорят, я слышал и сам. На портрете – писаная красавица, а тебе как она глянулась?

– На любителя, сир.

– Понятно. То есть я вряд ли окажусь любителем этих старых костей.

– Но вам даже не обязательно делить с ней ложе и плодить наследников, все равно следующим польским королем будет избранный Сеймом, а не ваш сын.

Удовлетворившись отражением в зеркале, король бросил краткую реплику «для глуши – сойдет» и направился к лестнице вниз, ведущей в бальный зал, мы вместе с Шико и де Келюсом пристроились позади. Они были разодеты как павлины, чуть-чуть уступая в пышности оперения монарху, чтоб не вызвать его ревности. Я же остался в привычном коричнево-черном колете и в черных с серебром штанах (шоссах), заправленных в высокие сапоги. Перещеголять короля и его ближайшее окружение мне не по средствам, поэтому еще прежний де Бюсси принял линию выделяться непохожестью, а любой, кто думал что-то обронить по поводу строгого платья, обычно замечал руку в перчатке у эфеса шпаги и старался шутить про себя.

– Его величество круль Речи Посполитой Хенрик Валезы!

Я отчетливо увидел гримасу на лице Шико: он упустил нечто важное, не предупредил церемониймейстера, что нашего государя до коронации неуместно представлять королевским титулом. И уж точно надо было уговорить монарха оттянуть бал до официального возложения короны на голову, что стоило подождать считаные дни, тем самым избежать двусмысленности ситуации… Генриха же взволновало другое, он обернулся к нам и прошептал, а лицо буквально перекосилось от гнева:

– Что за дьявольщина?! Это я – король, а не какой-то там Валеза! У них всплыл очередной заговор?!

– Вы и есть Хенрик Валеза, это ваше имя на польский манер! – я попытался сдержать нервный смех, потому что уже как-то пробовал ему втолковать про обязанность монарха понимать польский язык, принять местные обычаи, одеваться по моде магнатов и смириться с именованием «Хенрик Валезы». Он даже свое имя по-польски пропустил мимо ушей и считал, что проще всю Речь Посполитую переучить и перекроить на французский лад, чем самому вызубрить хотя бы две сотни слов местного языка.

– Мерде! – совсем не по-королевски ругнулся он, но очень тихо, затем надел самую ослепительную улыбку и обратил к подданным сияющее лицо, будто таял от удовольствия видеть их всех в Вавеле.

Справа и слева от нас сгрудилась королевская свита, привезенная из Парижа, она подражала Генриху в следовании моде, я – единственный, которому монарх позволил плевать на нее. Мужчины щеголяли в пурпуэнах – коротких куртках на каркасе из конского волоса, с гофрированными воротниками величиной с мельничный жернов, и с куцыми плащиками за спиной. Забавные верхние штанишки ярких цветов, раздутые ватным подбоем, формой напоминали женские. Они перетягивались шнурами на уровне середины бедра, ниже ноги были прикрыты только чулками ба-де-шосс, стеганными на вате, отчего икры тоже смотрелись округло и женственно.

В придворной толпе преобладали попугаисто-кричащие расцветки, скромнее и в темное облачались только кальвинисты, которых, по понятным причинам, всего пара человек и не в ближайшем окружении короля. Их соседство бросало тень на меня, также строго одетого, за что неизбежно получал косые взгляды с подозрением в принадлежности к гугенотам.

Французские придворные дамы воевали с мужчинами на всех фронтах, стремясь к еще более объемным и вычурным нарядам, нижние юбки распирались обручами, рукава верхнего платья надувались до формы буфа, из-под них виднелись покрытые разрезами рукава нижнего платья. Очень глубокие декольте внушали желание заглянуть еще глубже в розовые дебри, а также опасение, что груди вырвутся на свободу из слишком низкой шнуровки лифа. Это прекрасно, если бы не изобилие всяких рюшечек и прочих крупных деталей, скрывавших женскую фигуру или делавших ее непропорциональной. Тем более в моду еще не вошел каблук, визуально удлиняющий ноги.

Все это вместе напоминало мазню сумасшедшего, но очень веселого художника и произвело на поляков ошеломляющее впечатление, судя по их широко раскрытым глазам, эффект не испортило даже темное пятно моей фигуры, неотступно шагающей за королем.

Он важно прошествовал через зал, и я поразился его выдержке, когда после представленных ему многочисленных магнатов – Радзивиллов, Потоцких, Броницких, Понятовских, Острожских, архиепископа, епископов, других вельмож поменьше рангом и всяких иностранных господ, коих в Вавеле набилось как селедка в бочке, Ян Замойский торжественно подвел под высочайшие очи Генриха его будущую супругу.

Глядя на старую деву, почти на три десятка лет старше суженого, я попытался вспомнить автора выражения «молодая была не молода» и расстроился. С каждым месяцем, поведенным в шестнадцатом веке, я все меньше и все реже обращался к веку двадцать первому, прочитанным книгам, просмотренным фильмам. Впечатления полувековой предшествующей жизни стирались, оставалась одна реальность, где я – де Бюсси д’Амбуаз. Но все же цеплялся за прежнюю личность, за свое предназначение – что-то изменить в пользу Руси, и тут произошло нечто, от высоких, философских и стратегических мыслей решительно отвлекающее. Один из Радзивиллов сопровождал вдову Чарторыйскую.

На фоне других польских дам, жадно и завистливо пожирающих глазами парижанок, сами они были обряжены архаично, в лучшем случае по итальянской моде середины века – гораздо строже и с преобладанием темных цветов, Эльжбета выделялась чрезвычайно. Ее угольно-черное атласное платье безукоризненного парижского кроя с прорезными рукавами свидетельствовало о безупречном чувстве стиля, без финтифлюшных излишеств, декольте открыло верх небольшой груди. Темные волны на голове были уложены в замысловатую прическу, в волосы вплетена черная траурная лента… Разрази меня гром, ни во французском королевстве, ни в Речи Посполитой, ни в землях германских княжеств я не видел женщин, кому черное так шло бы к лицу, притягивало, возбуждало, а не призывало за компанию скорбеть!

И словно в насмешку над скульптурным совершенством Чарторыйской шаловливая рука Создателя рассыпала по ее левой груди пригоршню крошечных родинок. Впрочем, совершенство – дело вкуса. Породистая знать Западной Европы – длиннолицая, включая мои мордасы, у Эльжбеты мягкий овал и чуть выдающиеся скулы, видно, какой-то восточный кочевник отметился у ее прапрабабушки. Как по мне, отступления от европейского канона ее совершенно не портили, а что подумали другие, мне плевать…

– Готов побиться об заклад и поставить на кон свою шпагу, наш Хенрик совсем не противился бы царствовать в Кракове, предложи ему в жены не старую деву, а эту вдовушку. Пользованную, конечно, но все равно гораздо свежее, – прошептал Шико. Из-за тесноты зала мы стояли близко к польским дворянам, и нестандартная красота Эльжбеты не могла быть незамеченной дамским угодником. – Я сочувствую королю… Впрочем, он живет по принципу – одно другому не мешает.

На меня накатила такая волна, словно ошпарили кипятком, а потом бросили в снег. Чарторыйскую, этого ангела, воспитанного в католической строгости вдали от развращающего парижского духа, отдать в похотливые объятия Генриха? Ну нет… От одной этой мысли корежило! Мы с Шико и де Келюсом всегда относились снисходительно к забавам Анжу, порой даже способствовали, чтобы сладострастные молодые дворянки или симпатичные мадемуазели из полусвета попадали в спальню не к кому-нибудь, а герцогу Анжуйскому, родному брату короля Франции и первому красавцу Парижа. Но при этом никогда сами не завязывали интрижек с дамами, им отведанными. Генрих с юности маялся дурной болезнью с язвочками на деликатном месте и, вероятно, наградил ей уже многих подружек.

Эта хворь, как мне поведал Чеховский, здесь на востоке Европы именуется «французской болезнью». Окружение Генриха, где часто страдают за грехи неразборчивых связей, неизбежно познакомит с французским недугом многих жителей и гостей Кракова. Пусть! Но мне была совершенно непереносима мысль, что король наградит заразой и Чарторыйскую, оставшуюся без защиты и покровительства, когда я пристрелил ее мужа!

Или ее приняли под крыло Радзивиллы? Но тогда бы увезли бы в свои имения в Литву, подальше от глаз короля и его свиты! Их демонстративное явление на балу непременно преследовало особую цель, но какую?

Пока Генрих раскланивался со своей невестой, она – в самом деле хороша… но лет тридцать назад, я отступил в задние ряды. Обшарил глазами, кого можно привлечь для деликатной миссии. За полтора года пребывания при дворе так и не нашлось никого из французов, достойного безраздельного доверия. Все мои навыки по вербовке агентуры в нужном окружении разбились, как прибой о скалу.

– Ежи!

Польский медикус спрятался за спинами лакеев, слишком жалкий для королевского бала. Его возвышение и пребывание в Кракове произошло лишь благодаря мне. Конечно, нельзя быть уверенным, к кому он более лоялен – к новому хозяину или соотечественникам, но иной кандидатуры я не видел. Надо бы срочно перелицевать на его рост что-то из моего гардероба или даже выпросить у низкого де Келюса…

– Да, сеньор?

– Есть тайное поручение. Видишь вдову Чарторыйскую в черном?

– О, пани Чарторыйскую знают все…

– Потом мне расскажешь, что «все» о ней знают. Срочно добудь мне перо и чернила, передашь ей записку.

Он замялся в нерешительности, вызвав во мне крайнее раздражение.

– За ней следят… И родня убитого мужа, здесь у них дворец в Кракове, и Радзивиллы.

– Потому и взываю к тебе! – я едва удержался, чтоб не обозвать его олухом, поляки – народ вспыльчивый, заносчивый и злопамятный, не стоило усугублять, будучи зависимым от его действий в ближайшие полчаса. – Ты же – врач! У врачей совсем другие резоны.

– Верно говорите, сеньор. Я осматривал тело ее бедного супруга. И именно я ей сказал, что он убит пулей, а не шпагой…

И в чем разница? Ну, застрелен в бою. Да хоть пирогом подавился! Я совершенно не чувствовал, что прожил в двух мирах уже более полувека, во мне все бурлило, как у двадцатичетырехлетнего, собственно, де Бюсси был именно этого возраста, оттого проистекала моя гормональная горячность и несдержанность, а в поступках сквозило куда больше молодого безрассудства, нежели мудрости.

– Значит, у тебя есть минимум одна тема для разговора. Помни, никто не должен увидеть передачу письма! Не дворянин имеет право целовать руку ясновельможной пани?

– Не принято… Но и ничего предосудительного.

– Ну так целуй! И незаметно сунь ей бумагу в рукав.

Пока я увещевал эскулапа, без страха разбирающего и собирающего тела живых людей, но трепещущего от несложного задания вне врачебных дел, в зале произошли кое-какие перемены. Как только я возвратился к королю, Шико вывалил на меня новость:

– Луи! У нас беда. Генрих, похоже, решил уклониться от женитьбы на Ягеллонке.

– Он же не должен был делать ей предложения на балу!

– Но от него ожидали, по крайней мере, какого-то знака, намеков, разговоров о грядущих переменах, желании наследника фамилии польской крови, он же, выдержав ровно столько, чтоб не казаться неучтивым, бросился знакомиться с кавалькадой юношей из приднепровских земель, что клюнули на обещание учить их в Париже. Клянусь всеми святыми, кто-то непременно возьмется злословить, что Генрих предпочитает мальчиков девочкам.

Похоже, Шико был прав. Я перехватил гневный взор великого коронного маршалка Яна Фирлея, убежденного кальвиниста, у которого мы останавливались в Балицах ненадолго по пути в Краков. Маршалок закатил пир в честь августейшего гостя, затем приставал к пребывавшему в застольном благодушии Генриху с вопросами о веротерпимости, тот икал, кивал и соглашался. Сейчас пожилой воин понял цену монарших обещаний и, очевидно, сделал простой вывод: если клятву жениться на предложенной польской невесте Анжу нарушил столь легко, что же будет, если дело дойдет до серьезных политических обязательств? Недовольство пана Фирлея лучше не игнорировать, маршалок в Речи Посполитой примерно равен генералу во Франции, а великий коронный – это практически маршал.

Начались танцы, в зале по-прежнему было слишком тесно для такого скопления знати, слуг и музыкантов, воздух стал спертым от пламени тысяч свечей в сотнях канделябров, а окна не открыть из-за февральского мороза. Король задавал тон, демонстрируя утонченную грацию движений, поляки неуклюже пытались подражать, увы – без видимого успеха, многие танцевальные шаги они узрели впервые.

Наконец, наступил скандальный апофеоз. Генрих пригласил Эльжбету. Для этого он выбрал танец гальярда, известный уже лет сто. Партнеры прикасаются друг к другу лишь кончиками пальцев, но движения до того эротичны, до того вызывающи, до того откровенно намекают на продолжение прикосновений не только кончиками и не только пальцев, что, кажется, между мужчиной и женщиной проскакивают искры.

Король – сама галантность. Он принялся обхаживать даму, начав с полупоклона и продолжая демонстрировать свою отточенную танцевальную технику: гальярдные шаги, мелкие вариации движений, всякие саффиче, скорси, батутти… Чарторыйская сдержанно принимала знаки внимания. На лице играла задумчивая и чуть мечтательная полуулыбка. Несмотря на черные вдовьи цвета, она ничуть не напоминала безутешную в трауре.

Но скандальность даже не в этом. На единственно свободное место в зале, где народ расступился, давая пространство монарху, вышла вторая пара – Шико пригласил Анну Ягеллонку. Какое-то время звучала только музыка, под нее – легкие шаги танцоров. Польское дворянство было не в силах поверить увиденному: король оставил выбранную ему невесту и открыто флиртует с прекрасной вдовой, стало быть – первой кандидаткой в фаворитки-любовницы! Усугубляя ситуацию, суженую издевательски вывел в круг королевский шут, пародируя танец, который должен был состояться у Анны и Генриха! Бедная, раскрасневшаяся от стыда дева Ягеллонка не имела никакой возможности увильнуть.

Де Келюс хихикнул и закрыл лицо ладонью, будто почесал нос, не желая, чтобы его веселье приняли за оскорбление. С польской стороны постепенно нарастал возмущенный ропот. Какой позор… Какое уничижение!

Никто еще не осмеливался протестовать в открытую. Пока не осмеливался.

Глава пятая Встреча

Шанс устроить тет-а-тет с прекрасной Эльжбетой выдался только после полуночи.

Генрих закатил пир. Застольные возлияния несколько сгладили неприятный эффект от танца двух пар; Чарторыйская исчезла из зала, не давая нашему сластолюбцу возможность ее преследовать, мужская половина польских гостей задумалась, пусть не сразу, каково им самим было бы идти под венец с женщиной старше родной матери.

Впрочем, за длинным столом я не увидел дюжину важных фигур, в том числе Яна Фирлея и нескольких магнатов, включая радзивилловское семейство. Это – прямой вызов будущему королю, практически вотум недоверия, я же кусал локти с досады в уверенности, что магнаты увели и свою подопечную, маневр с письмом бесславно провалился.

Кто способен держаться на ногах после выпитого, снова поспешил в бальный зал, там гремели быстрые итальянские и испанские мелодии, исполнялись настолько разнузданные танцы, что кавалеру было дозволено на миг прикоснуться к дамской талии… Чего только не случается подшофе!

Анжу возглавил гуляния, у него была отменно крепкая, устойчивая к выпивке голова. Я понадеялся, от шока после глумления над Анной у поляков скоро не останется ни следа. Всех очаровал монарх, его манеры, грация, доброжелательность. Его шуткам смеялись все, даже ни слова не понимавшие по-французски.

– Извольте пройти со мной, сеньор де Бюсси! – вдруг прошептал мой доктор с хитрым лицом опытной сводни. Он всплыл так внезапно, что рука дернулась к кинжалу, и эскулап едва сам не стал пациентом. – Ожидайте в южной галерее около третьей ниши от входа.

С неудовольствием заметил, насколько галереи и переходы Вавеля плохо подходят для тайных свиданий. Замок старый уже в конце XVI века, много раз переносил пожары и перестраивался, неизбежно здесь устроены тайные ходы, секретные ниши, трубы звуководов для подслушивания и скрытые щели для подглядывания; польская обслуга не торопилась делиться знаниями с чужаками.

Вот и указанная Чеховским ниша была хороша только для арбалетного обстрела площади перед замком, если открыть окно. Галерея освещалась редкими факелами, закоптившими сводчатый потолок над ними, и я понятия не имел, кто прячется в четвертой или следующей нише, а выяснить не успел.

– Вы слишком невоздержанны на язык, граф! – визгливый голос коротышки де Келюса приблизился с противоположной стороны. – Я вынужден просить у вас удовлетворения. Защищайтесь!

Выглянув из ниши, едва сдержал стон досады. Соперник де Келюса граф д’Ареньи владел шпагой хуже, но выполнял очень важную миссию при дворе. В его ведении находились портные и башмачники. Культурный шок краковского дворянства при виде французских нарядов повлек массу заказов прямо на балу, а наши мастера были обязаны в первую очередь обслуживать короля и его ближних. Если это дело не удержать в узде, и здесь все пойдет кувырком. За Ягеллонку поляки обижались из национальной солидарности, однако вопросы гардероба касались их лично и задевали весьма чувствительно. Единственный выход – обучать местных мастеров, что без д’Ареньи превратится в проблему.

Выскочив из ниши как чертик из табакерки, я стал между дуэлянтами.

– Друзья! Понимаю ваши претензии и разделяю возмущение, но прошу внять голосу разума. Поляки только прикидываются агнцами, половина из них жаждет нашей крови. Каждая шпага на счету, каждый, умеющий ее держать, нужен Генриху. Давайте же отложим дуэль, пока не вернемся в цивилизацию. Граф! Если кто-то из вас победит и ранит, хуже того – заколет соперника, я вызываю победителя на дуэль, чтоб раз и навсегда прекратить поединки между французами в Кракове.

Д’Ареньи крякнул с деланым возмущением, но на самом деле был польщен обращением к нему, будто я считал его победу более вероятной. Осталось нейтрализовать де Келюса.

– Мон ами! Взываю как к другу с просьбой отложить дуэль… ну хотя бы до утра. Ваша помощь мне необходима прямо сейчас в одном деле весьма щекотливого свойства. Оно связано с честью дамы.

Не исключаю, они еще сцепятся, но начальник портных покинул галерею, неубедительно разыгрывая разочарование от упущенной возможности проучить соперника, на самом деле – облегченно перевел дух. Мы с де Келюсом обшарили ниши, и он перекрыл дальний от меня выход из галереи, со спины довольно смешной в раздутых коротких шелковых штанишках в вертикальную полоску. Конечно, для этих времен он был одет вполне уместно.

Теперь я если и не обезопасился, то хоть несколько снизил вероятность подслушивания.

Наконец, свет факела отразился на блестящем черном бархате пышной юбки. Я отправил Чеховского стеречь другой вход.

Поверх платья Чарторыйская набросила темную накидку с капюшоном, та скрыла ее чудесные волосы.

– Это вы… Я так и подозревала, прочитав: «Вам грозит гибель, однажды погубивший надеется вас спасти», – она с великолепной иронией подчеркнула патетику слов моей записки и тут же взяла строгий тон: – Что вам угодно, де Бюсси?

Впервые увидев ее столь близко после встречи в Лодзи, я не без труда усмирил дыхание. Сердце попыталось разорвать колет – под куртку для прочности стоило нацепить кольчугу. Дело, наверно, не только в ее красоте. Не только в необычности обстоятельств нашего знакомства. В этой женщине было что-то магнетическое, особое. Возможно – как камертоном настроенное на ноты моей души. Не исключаю, что очаровался бы не меньше, будь она дурнушкой.

– Я, причинивший вам столько горя, не успокоюсь, пока не смогу возместить хотя бы самую малость… Мой духовник сказал, что никакое покаяние не облегчит мою участь, пока я не получу от вас прощение, пусть – лишь частичное! И сейчас, когда над вами нависла нешуточная опасность…

– Какая же? Все худшее в моей жизни произошло. Мне остается распрощаться с имениями и вернуться в родительский дом, в затворничество, где ничто больше не будет напоминать про сумасшедший год в браке с маршалком.

– Но вы здесь! И король впечатлен вашей красотой!

Я торопливо объяснил все последствия монаршего беспутства, а также обычную участь его бывших любовниц.

– Как это мерзко… Но что же вы предлагаете во искупление своего греха? Не забывайте, Радзивиллы – не только мои покровители, но и кредиторы Чарторыйских, а также моего отца. Я беспомощна, бесправна! А если принять ваши слова на веру, лишена возможности и на королевское заступничество – оно утопит меня еще глубже.

– Что же мешает верить моим словам? Мы говорим второй раз, и у вас не было повода упрекнуть меня в обмане.

Она печально опустила веки, обворожительная в грусти. Клянусь пеклом, в радости Эльжбета будет еще прекраснее, вот только пусть предоставит возможность нести ей радость!

– Вы поддержали обман Шико, сеньор. Что стоило разоблачить его и покориться моему мужу? Никто бы не умер. А его сумасбродная затея была обречена на провал: в свите Генриха полсотни воинов-дворян, увидев такой кортеж, на королевский поезд он бы и не вздумал нападать, вернулся в Лодзь ни с чем. Нет, Бог послал вас на его пути, и вы не позволили ему даже скрестить шпаги с Шико. Стреляли из пистолета с двадцати шагов? Браво, смелый рыцарь! Муж без пистолета, только с кинжалом и шпагой был практически против вас безоружен… Это – не дуэль и не битва, де Бюсси. Это – подлое, хладнокровное убийство.

– Их поджидало в засаде раз в пять или в десять больше! – я едва не закричал от несправедливости и сам себе зажал рот, чтобы не быть услышанным де Келюсом и Чеховским.

– Можете убеждать себя в этом и дальше, оправдываться. Но если бы верили в свои оправдания, не умоляли бы меня о прощении.

Железная логика ее слов просто выбила из седла. Я только открыл рот, чтобы продолжить жалкие попытки удержать ее внимание, как со стороны Чеховского раздались шаги, появились отсветы факела.

– Кто-то идет… Пани Эльжбета, здесь мы не сможем продолжить, не раскрыв ваше инкогнито. Где я могу найти вас?

– Нужно ли, сеньор? Впрочем, место моего пребывания не составляет тайны, я живу в особняке Радзивиллов на Варшавском тракте. Ежедневно мы посещаем службы в соборе святых Станислава и Вацлава…

Она опустила капюшон как можно ниже и отступила в нишу, практически растворившись в темноте. Эскулап изо всех сил пытался привлечь мое внимание. Вскоре мимо нас проковылял пожилой магнат в сопровождении двух слуг, я кивнул ему, он молча удостоил меня ответным приветствием.

– …Надеюсь, что вы никому не расскажете о нашей беседе. Месяца не прошло с похорон, а я тайно общаюсь с убийцей моего мужа… Я должна уйти, чтоб не вызывать подозрений. Прощайте, де Бюсси!

Лекарь проводил черную фигуру из галереи, а я погрузился в размышления, получив больше вопросов, нежели ответов.

Радзивиллы убыли. Кто с ней присутствует в Вавеле в качестве провожатого, у кого Чарторыйская просила не вызывать подозрений? Толстая тетка, тащившаяся следом в Лодзи? Ладно, потом расспрошу Чеховского, это мелочь, важнее другое – роль вдовы в краковском фарсе, вылившемся в конфуз с танцем короля, а что произойдет дальше, пока не ясно.

Итак, Эльжбета – пленница Радзивиллов. Поэтому пребывала не среди краковских родственников покойного супруга, а находилась в лапах самого могущественного литовского клана. С их стороны вызрел какой-то заговор, и она – пешка в их игре… Возможно, магнаты сами решили уложить ее Генриху в постель, чтоб узнавать королевские тайны из первых уст? Тогда я по меньшей мере усложнил им партию. Юная дама наверняка проявит больше упорства при попытке затолкать ее в объятия монарха.

Мало, мало данных! За кого голосовали Радзивиллы на Сейме – за Габсбурга, Генриха, Стефана Батория, шведского Юхана или Ивана Грозного? Я еще очень скверно ориентировался в здешней политике.

Не мог ответить даже на самый простой, внутренний вопрос – противлюсь ли возможной ее связи с Анжу из желания не накалять обстановку перед коронацией или из ревности, влюбляясь как мальчишка-щенок? Ну, хорошо хоть векторы обеих целей совпали.

А была ли у меня надежда на взаимность, пусть призрачная? Как минимум женщина не отвергла наотрез возможность еще одной встречи…

Наконец, что же я буду делать, если Генрих велит мне, Шико, де Келюсу и де Бреньи доставить Чарторыйскую в одну из башен Вавельского дворца для нежно-интимного общения с сувереном? Отказ повиноваться приравнивается к государственной измене!

Наутро этот неприятный прогноз оправдался. Выражаясь языком разведки, приказ об оперативной разработке объекта «Вдова» был оглашен королем, лишь только он открыл глаза и собрал в кучу наиболее доверенных придворных.

Генрих восседал в кресле в своих апартаментах в сорочке и мягких штанах-колютах с валиками по низу, гораздо более удобных, чем шарообразные короткие о-де-шосс. В руке неизменный бокал с вином, постепенно пустевший (как вмонаршее чрево столько вмещается?), на устах одна тема: решение женского вопроса.

– Мерзавец Шико, ты чертовски прав – от женитьбы на Анне мне не уйти, в лучшем случае я оттяну неизбежное месяцев на шесть.

– Она не помолодеет за эти шесть месяцев, – безжалостно сострил шут, получив в награду меткий бросок королевской туфлей, на которую было потрачено целое состояние.

Пару часов назад мы уже успели обсудить с Шико проблему Радзивиллов. От его проницательных глаз не укрылось мое волнение при упоминании Чарторыйской.

– Не спорю, яркая особа. На мой вкус, грудь маловата и обсыпана родинками словно мусором, глаза уж слишком большие, в лице что-то татарское… Ты прав, Луи, я придираюсь, для провинции вполне даже неплохо. Рекомендую разок-другой употребить для пользы здоровью и оставить. А что именно ты упокоил ее благоверного, в этом есть какая-то пикантность, не находишь?

Беседа протекала в разгромленной обеденной зале. Шико извлек из мясной груды гусиную тушку и принялся разделывать ее, будто показывая мне: вот так надо поступать с трофеями на завоеванной территории, а не витать в облаках и не строить иллюзий.

От скабрезностей по поводу Эльжбеты меня тошнило, но ничего не поделаешь, я вынужден был подыгрывать в том же духе, без его помощи сложно.

– Нахожу, что я имел бы больше шансов наставить рога живому мужу, чем соблазнять вдову. Особенно – имея в соперниках короля.

– Я попробую убедить Генриха… Не благодари! В его же интересах. Нам ни в коем случае нельзя допустить здесь беспорядки, из-за которых придется ретироваться в Париж. Король Карл болен, бездетен и подозрителен к своим братьям, он непременно заподозрит, что Генрих скоропалительно вернулся, чтобы захватить парижский престол, тогда с ним обязательно стрясется несчастный случай на охоте. Екатерина прямо намекала: она удаляет Анжу из Парижа, чтобы предотвратить братоубийство. С польскими карасями справимся быстрее. О Радзивиллах раскопаем все, что только можно узнать. Что же ты планируешь?

О, планов даже слишком много. Не забыл и о намерении повлиять на польскую внешнюю политику, наш Хенрик точно не горел желанием воевать с Русским царством.

– Сегодня же начну посещать все службы в соборе!

– А если она не придет?

– На этот случай она сообщила место своего пристанища. Ночью заберусь в особняк!

Ободренный той ночной беседой, я несколько легче перенес разглагольствования Генриха в адрес Чарторыйской, но до успокоения мне было далеко. Улучив момент, когда король сосредоточился на удовлетворении малой королевской нужды, ничем не отличающейся от таковой у его подданных, Шико продолжил начатый вечером диалог о вдове, выдвинув совершенно неожиданную идею.

– Решено! Я заберусь к Радзивиллам вместе с тобой.

Если бы он предложил мне себя в любовники, я бы удивился меньше.

– Ты пойдешь против воли Анжу?

– Совсем не обязательно! – Шико с хитрецой в глазах оглянулся на портьеру, закрывающую запасной ход в покои Генриха, оттуда кто-то вполне был способен подслушать наши маленькие секреты. – Он же не просил срочно выкрасть Чарторыйскую и принести в мешке! Надо только подготовить почву, разнюхать – то есть делать то, что ты сам рвешься и без королевского указа. Там что-нибудь образуется.

Я не мог разделить его оптимизм. Анжу выразился ясно: если он утолит жар своих чресел с вдовой, то, полный вдохновения, одолеет консуммацию брака с Анной Ягеллонкой. Как и в другие времена, в шестнадцатом веке многие государственные проблемы решались только через постель.

Оставленную в Париже возлюбленную Марию, волею Екатерины Медичи отданную принцу де Конде, Генрих даже не вспоминал, переключившись на новую вожделенную цель.

Кстати, кроме интрижек на одну ночь с вдовушками и замужними, Анжу по пути в Краков всерьез флиртовал с весьма странной особой Луизой Лотарингской. Заканчивалась осень, мы остановились в замке Номени. Двадцатилетняя дочь герцога де Меркер, рано осиротевшая и воспитанная в строгих провинциальных обычаях, продемонстрировала исключительную светскую выучку. Она склоняла глазки к полу, при любой реплике Генриха неизменно отвечала «да, сир», своевременно покрывалась румянцем, когда на нее обращали внимание, а ее приседания-книксены, олицетворявшие покорность, были настолько хороши, что их стоило использовать как образец для подражания другим молодым барышням. Скорее миловидная, чем красивая, Луиза умела поддержать разговор на любую тему, но всегда ограничивалась двумя-тремя фразами и далее терпеливо ждала, пока Генрих что-то не брякнет в ответ, затем расцветала, словно услышала бессмертное откровение, достойное Сократа и Аристотеля.

Когда мы продолжили путь, Анжу разразился пространными рассуждениями, что вот именно такой обязана быть идеальная жена высокородного француза – прекрасного происхождения, образцового воспитания, покорная, приятная глазу, но не слишком, чтоб не вызывать похотливых желаний у парижских ловеласов наставить мужу рога.

– Покорность у нее напускная, – позже шепнул Шико, когда мы оставили короля и снова ехали верхом, приближаясь к германским землям. – Чует сердце, это сам дьявол в юбке. Ей бы только поймать подходящего мужа на крючок, потом бедняга пикнуть не посмеет.

Я тогда промолчал, плотнее запахиваясь в плащ. На черную гриву Матильды падали первые снежинки приближающейся зимы. А у меня было что вспомнить.

…«Кроткая» Луиза, поймав меня на коридоре, предметно и настойчиво расспрашивала о парижском свете, куда мечтала попасть, а не влачить существование в замках Лотарингии до старости. Очень интересовалась Генрихом и своими соперницами на его сердце. Я рассказывал, стараясь добавить в повествование иронии и немного перчика, она очаровательно смеялась, ни разу не опустив ресницы в показном приступе стыдливости, и вдруг фривольно провела пальчиком по моей щеке.

– Вы очень милы, сеньор де Бюсси. Рано или поздно я приеду в Париж. До новой встречи! Буду ждать…

Анжу вполне подходил для планов Луизы. К его услугам тысячи других женщин, считающих, что статус любовницы короля, пусть даже на одну-единственную ночь, весомее любой награды, престижнее титула и ценнее поместья. Тем более раздача наград, титулов и поместий как раз находилась в королевской компетенции. Но жениться монарх имел право только на одной, и развод в эту строгую эпоху давался чрезвычайно сложно даже коронованным особам.

Через постель Генриха прошли многие сотни, если не тысячи женщин!

Ну что же он прицепился к единственной, что стала мне вдруг по-настоящему дорога?

Как же мне было тошно…

Глава шестая Радзивиллы

Ночью Краков производил тягостное впечатление, и это не только мнение Анжу. Здесь рано ложились спать, танцы за полночь и, соответственно, светящиеся допоздна окна в польской столице – в диковинку. Парижский талант радоваться жизни пока не прижился.

Мы не взяли лошадей, чтобы их ржанием и стуком копыт не выдать себя раньше времени. Я топал первым в сторону Северного барбакана – массивной башни на выезде из города, касаясь рукой практически невидимой стены дома. Сапоги скользили по неровным обледенелым булыжникам мостовой. Днем обследовал маршрут, чтоб не сбиться с дороги, но ночью все выглядело совершенно иначе. Точнее – никак не выглядело из-за чертовой темноты.

Улица Гродска, парадная магистраль от центра Кракова до Вавельского холма, была такая узкая, что два экипажа едва разминутся, здесь сложно заблудиться. Потом начался рынок. От шорных лавок потянуло густым дубильным духом и отвратительным запахом подгнившей кожи, он даже в феврале силен, страшно представить, что будет летом. С рыночной площади в темноту убегали несколько улочек, и я постарался угадать нужную.

Миновали рынок с суконными рядами и двинули к Флорентийским воротам. Справа от меня сопел Шико, за ним крался де Келюс, замыкали процессию Жак и Чеховский, последнего я взял из-за рискованности предприятия – шанс получить пулю или удар кинжалом был весьма высок.

Придворный шут рассказал обо всем, что удалось выяснить за два дня.

– Главный враг Генриха, без сомнения, это великий канцлер литовский князь Николай Радзивилл по прозвищу Рыжий. Он – кальвинист, ярый противник союза Литвы и Польши. Строил козни, рассчитывая посадить на краковский трон монарха из дома Габсбургов с тем, чтобы разорвать с его помощью Люблинскую унию и самому получить пост великого князя независимой Литвы. Авторитетный военачальник, Рыжий прославился походами против московитов, особенно битвой при Чашниках, где разбил войско Шуйского.

Такова история, но в голове плохо укладывалось, что литвины, в будущем – белорусы и главные союзники россиян, многие века представляли собой зло хуже татар для городов современной центральной России. Литовские князья трижды окружали и штурмовали Москву, жгли посады, обкладывали данью… Ягайло преспокойно дождался, когда войска Дмитрия Донского и Мамая обескровят друг друга в жестокой Куликовской сече, а потом напал на возвращающихся домой победителей, без жалости убивая раненых и истощенных русских воинов, литвины отобрали оружие, трофеи, коней… Поэтому не удивительно, что татары Тохтамыша без особых усилий захватили Москву – после литовского удара в спину оборонять ее было некому!

Это все в прошлом моем мире относилось к давней истории, в нынешней реальности в полную силу пылала вражда между Русским царством и Великим княжеством Литовским, Русским и Жамойтским… Да-да, русским, сам не мог привыкнуть, что Литва считала себя Русью.

Я вспомнил главного из местных Радзивиллов, по крайней мере, отличающегося наиболее властной манерой держаться, он прилип к королевскому поезду вскоре после Лодзи. Волосы, зачесанные назад, и светлую его бородку с усами только при очень большом напряжении воображения можно было назвать рыжими, они куда ближе к цвету спелой пшеницы.

– Он – молодой совсем, лет двадцать пять, примерно как я.

Шико старше всего лишь на девять лет, но частенько пытался играть роль умудренного старца и предпочитал менторский тон.

– Радзивилл Рыжий не удостоил нас чести прибыть в Вавель, старший в их клане здесь Николай Сиротка, князь и маршалок надворный литовский, как раз ему двадцать пять и есть. Из тех, кто голосовал за Эрнеста Габсбурга против нашего Генриха.

– Тоже кальвинист? – Странно, я видел его обнаженную голову во время церковной службы в католическом соборе. – Или…

– Католик. Что не мешает ему выступать заодно с Радзивиллами-протестантами. Если планы великого канцлера воплотятся, я не вижу иной фигуры во главе армии Литвы, кроме как Сиротки.

Пусть на улицах Кракова по-прежнему темень, но в политике Речи Посполитой ситуация для меня стала чуть светлее. Намерения Екатерины Медичи и королей династии Валуа присоединить Польшу и Литву к Франции навечно, использовав коронацию Генриха как начало комбинации, не отвечали планам литвинских князей стать самим у штурвала пусть уменьшенной, но совершенно независимой державы.

– Где-то здесь… – вполголоса произнес де Келюс. В полумраке едва было видно, что его тонкие усики, похожие на крысиные хвостики, торчат в стороны, словно стрелки часов на без четверти три. – Их слуга признался, что вдову держат в комнатах третьего этажа, окна выходят в глухой двор.

Я раздраженно обернулся. Почему столь важные вещи узнал только сейчас? И если слуга проболтается, что его расспрашивали люди де Келюса… Оказалось – не проболтается.

– Конечно, они могут обеспокоиться пропажей слуги, – продолжил коротышка. – Но вряд ли, это в порядке вещей, ушел в лавку за мясом с хозяйскими злотыми и сбежал. Эка невидаль!

– От тебя не сбежит? – спросил его на всякий случай.

– Он уже ни от кого никогда не улизнет! – хихикнул де Келюс и совершенно зря: мы на чужой, но пока не на вражеской земле. Убивать слугу просто ради допроса о внутренней обстановке особняка показалось мне чрезмерным.

– Тогда веди вперед, – подтолкнул его Шико, но наш соучастник уперся, ссылаясь на боязнь высоты. Зато от него мы довольно подробно узнали о внутреннем устройстве пристанища Радзивиллов – огромного особняка или небольшого дворца, как будет угодно. А также крепости, способной выдержать осаду крупного отряда, если только не разнести фасад из пушек…

Крыши домов едва выделялись на фоне беззвездного неба. Глядя на примыкающий к цитадели особняк чуть поменьше, я указал на него де Келюсу:

– Этот чей?

Увы, столь важный вопрос ушлый малый покойнику не задал.

– Живут точно не хлебопашцы, – заступился Шико. – Так что не вижу разницы. Ты задумал перебраться к Радзивиллам через крышу?

– Днем не увидел иного пути. Окна, выходящие в проулок, все забраны ставнями, нам остаются чердачные.

Человек благоразумный умыл бы руки и только пожелал мне удачи. Но сегодня дух авантюры захватил и шута.

– Что же, идем на крышу. Ангельские крылья мне не светят, ибо много грехов. Сорвусь – хоть здесь полетаю напоследок.

Тонкая, но прочная веревка обвила петлю арбалетного болта, увенчанного трехлапой кошкой. Щелкнула тетива, мой метательный снаряд улетел в черноту, с крыши донесся грохот, и мне показалось, что он поднимет на ноги всех жителей столицы. Выждали, но не обнаружили никакой реакции на мою выходку. Шико решительно взялся за веревку, я отстранил его: честь первым свернуть шею принадлежала инициатору экспедиции.

Часто навязанные узлы не слишком облегчили восхождение. Я трепыхался меж черным небом и мостовой, постепенно теряя чувство пространства, подошвы сапог скребли по каменной стене… Еще миг – и кошка отцепится от невидимого мне уступа, грохнусь с высоты второго этажа на камни, тогда никакая самогонка Чеховского не залечит сломанный хребет.

Шаг. Еще шаг… Нога сорвалась, я болтался на веревке, тщетно пытаясь нащупать опору… Боже, зачем я пошел на такой риск? Ради чего? Неужели не было другого способа вызвать Чарторыйскую на разговор… Например, продолжить дежурство у собора – вдруг ее отпустили бы к службе на следующий день. Все же молодые гормоны де Бюсси слишком часто втравливали меня в авантюры.

Мышцы застонали от непосильной натуги! С превеликим трудом подавил желание чуть расслабить пальцы и съехать вниз по веревке. Наверно, решился бы, если бы там не стоял Шико. Сдамся – и он своими шуточками сведет меня с ума или в могилу!

Под ногами, наконец, оказался черепичный край крыши. Одна из черепиц, ненароком вывернутая, полетела вниз, и осталось только надеяться, что прямо подо мной никто не ротозейничает… Точно – никто, потому что грохот черепицы о мостовую ничем не смягчен. Если еще кто-то в Кракове не узнал о шалостях французов, тут даже глухой услышит…

Шико взлетел на крышу по веревке, гибкий и цепкий как обезьяна.

– Я уж замерз, пока ты прохлаждался на стене.

Мне тоже холодно – плащи мы оставили Жаку. С собой взяты лишь кинжалы, чтоб не чувствовать себя безоружными.

Крыша островерхая, осторожно пробрались к особняку Радзивиллов по самому гребню – на скате точно не удержаться. Шико поддел острием клинка оконце и ввинтился внутрь. Я старался не отставать.

Внутри пахнуло гнилью. Полцарства за фонарик… Если кому-то приходилось ползать по чердачным стропилам старинного дома, где все в паутине и в помете летучих мышей, да еще в непроглядной тьме, меня поймет.

– Тихо! Шаги…

Едва заметным силуэтом проступил контур двери. Там действительно бродил какой-то полуночник. Или призрак, здесь ничему не удивлюсь.

Выждав, пока шаги не стихли, мы выбрались на коридор третьего этажа. Шико кончиком кинжала указал на вторую дверь от лестницы, про которую толковал де Келюс. Я на цыпочках приблизился к ней, чтобы тихонько постучаться, когда снизу донеслись приглушенные голоса.

Лестница с этого уровня спустилась в обширную залу, оттуда потянуло живительное тепло, столь необходимое нашим окоченевшим телам. Шико без раздумий ступил на лестницу, и я вынужден был отложить проникновение в спальню вдовы на потом.

Мы крались, щупая ногой ступеньку за ступенькой, любой скрип способен был сгубить обоих. Кровь стучала в ушах. Казалось, что бешеный грохот сердца сейчас потревожит всех обитателей особняка! Чихни – и конец…

Внизу уютно потрескивали поленья в камине. В креслах расположились двое. Один – в черном, сверху виднелась выбритая макушка католического священнослужителя. Во втором я признал Радзивилла Сиротку.

Мы обратились в слух. Внизу продолжился начатый и, очевидно, весьма важный разговор.

– …Нельзя повторять ошибок! – увещевал собеседника маршалок. – Как только с Валезой будет покончено, Эрнест должен быть немедленно призван на посполитый престол.

За месяц, проведенный в Польше, я чуть лучше научился понимать местный язык, поэтому в общих чертах сказанное усваивал, рядом столь же напряженно вслушивался Шико. Эрнест – это Габсбург, соперник Генриха. Что еще нам сообщат заговорщики?

– Несомненно, – согласился священник. – Но все же сначала я хочу убедиться, что к коронации вы приготовились самым тщательным образом.

– Уверяю вас, пан Юрий. Все пройдет как нельзя лучше. Главное, никто не заподозрит, что мы замешаны в покушении.

– Меня беспокоит Ян Фирлей. У старикана в подчинении вся внутренняя стража. Он Хенрика не жалует, но для маршалка – дело чести уберечь короля. Тем более проклятый француз клялся ему сохранить протестантские вольности.

Собеседники от заговора постепенно перешли к делам хозяйским, попутно коснулись «бедной Эльжбеты», Сиротка настаивал на скорейшей отправке ее в Несвиж, а названный паном Юрием призывал не торопиться – скоро в Кракове французов не останется совсем, и Чарторыйская, вероятно, имеет здесь гораздо больше шансов составить партию достойному мужу, нежели в Несвиже. Потом беседа возвратилась к заговору на коронации, но ничего нового мы не услышали.

Казалось бы, такое странное совпадение – мы только проникли во вражеское логово и тотчас попали на обсуждение самых насущных секретов – должно насторожить. Но, по здравому размышлению, никакого совпадения нет. Что еще пережевывать Радзивиллам в ночной тиши у камина, когда прислуга отпущена и мирно спит? Вот и крутился разговор вокруг одних и тех же событий.

Тихонько возвратились наверх, Шико с неудовольствием оставил подслушивание.

– Юрий – это сын покойного Николая Радзивилла Черного, – прошептал мой спутник, подкованный в генеалогическом древе магнатов. – Был ярым кальвинистом, как и отец, сейчас еще более ревностный католик, поэтому столь враждебен Яну Фирлею… Вижу, тебе не до политики. Удачной охоты, Луи! Но если вдовушка вдруг закричит, заткни ей рот. Поцелуем или просто задушишь – твое дело. Главное – чтоб тихо!

Ободренный напутствием, я тихонько стукнул в заветную дверь, но не получил ответа. Попробовал за ручку – заперто. Делать нечего, вставил лезвие кинжала в щель и приподнял щеколду с внутренней стороны. Путь свободен!

В глубине обширной комнаты виднелась конторка с письменным прибором, у которой горела свеча. Эльжбета в длиннополом турецком халате и ночном чепце что-то сосредоточенно писала гусиным пером. Увлеклась так, что не услышала стука?

Чувствуя себя последним негодником, вломившимся ночью без приглашения в спальню молодой красавицы, я опустился на колено и прошептал:

– Только не пугайтесь, несравненная! Это я, ваш покорный слуга и безнадежный поклонник.

Она вскочила и сама прикрыла рот пальцами, избавляя меня от предписанных Шико крайних мер, да я бы никогда и не посмел душить… разве что поцеловать. По правде говоря, к ней даже прикоснуться страшно, такой нежной, хрупкой, дрожащей при виде мужлана в черном, заляпанного паутиной, смердящего пометом летучих мышей…

– Де Бюсси! Вы с ума сошли! – Ее охватило непритворное негодование, но голос все же не повысила и продолжила тем же рассерженным шепотом: – Вы хотите окончательно сгубить остатки моей репутации?!

– Я полностью в вашей власти, прекрасная пани. Вам достаточно кликнуть слуг, а их полон дом, как меня схватят, убьют или, что еще хуже, обесчестят, объявив всему Кракову, что я ворвался среди ночи в покои вдовы…

– О Езус Мария! – она заломила руки. – Вы, французы, взрослеете когда-нибудь? Считаете, что забраться к привлекательной женщине, рискуя всем на свете, это так романтично?

– Грешен… Так и есть… Но я услышал, что Радзивиллы собираются отослать вас на восток, где я не буду иметь ни малейшего шанса увидеть ваши глаза и вновь предложить располагать мною, в надежде хоть частично исправить причиненное вам зло!

Она царственно шагнула в мою сторону, не обращая внимания, что низ халата распахнулся, открыв шелк нижней юбки. От ее приближения захватило дух.

– Вы сумасшедший и очаровательный молодой человек, сеньор. Не скрою, вы умеете произвести впечатление… Я даже представить себе не могу, чтобы кто-то в этих землях досаждал знаками внимания женщине, которую сам сделал вдовой. Скорее всего, такому наглецу пришлось бы пасть от руки родственников убитого.

– Возможно, и меня это ждет. Но пока я жив, рискну предложить вам: бегите со мной! Я брошу королевскую службу, от нее не вижу ничего, кроме постоянного испытания чести. От отца у меня остались имения в Анжу. Да, и титул, правда – всего лишь баронский… Но я клянусь, что все это положу к вашим ногам! А жизнь во Франции совершенно другая. Подумайте! Никаких долгов, никаких косых взглядов, только просторные луга, виноградники, залитый солнцем лес с оленями и косулями. У вас всегда будут лучшие парижские наряды, лучшие выезды… Вы увидите всю Европу – не только Францию, но и Вену, Рим, Флоренцию!

– Вы предлагаете мне руку и сердце… или только быть компаньонкой в бегстве, то есть любовницей? Остыньте, барон! Я не буду ничьей любовницей – ни вашей, ни короля, ни кого-либо из Радзивиллов. И я никуда не уеду из Кракова – ни в Несвиж, ни в Париж, ни в Вену. Только с любящим и любимым, преданным мне супругом, когда закончится траур. Видит Бог, я даже представить не могу себя влюбленной в человека, разрушившего мою жизнь. Теперь покиньте меня, не то я действительно буду вынуждена звать на помощь.

Отступил, чувствуя себя битым псом, затем спустился по узлам на стылую мостовую, не ощущая ни холода, ни рези в ладонях от веревки. В голове набатным колоколом бились услышанные от Эльжбеты слова.

…Очаровательный молодой человек… Никуда не уеду… Не буду любовницей короля или Радзивиллов…

Конечно, не стоит забывать, что меня она тоже отвергла. А готов ли я был звать ее под венец? В покинутом мире, кстати, осталась и моя супруга, с ней мой сын, давно уже взрослый. Но тут все заново, прежнее не в счет… Я для прежней семьи, видимо, умер. Значит – живу практически с чистого листа, кроме нескольких подлых поступков, учиненных де Бюсси в Варфоломеевскую ночь и немного раньше. Да и не все, на листе начертанное уже после моего вселения в дворянскую плоть, разумно считать предметом гордости.

Шико выслушал краткое изложение разговора с Чарторыйской и выделил единственно важное для короля – ему не готовы распахнуть объятия, тем лучше, конечно, однако сопротивление дичи лишь распаляет охотника.

– Послезавтра коронация, господа! Давайте сначала переживем коронацию, – воскликнул мой друг. – Славно, что мы предупреждены о заговоре. Вся надежда на верность Яна Фирлея и нашу маленькую придворную гвардию. Келюс, Жак и… как там тебя… Чеховский! Напоминаю еще раз – ни слова даже духовнику на исповеди, иначе проткну язык через затылок.

Он умел убеждать.

Глава седьмая Перед коронацией

От талантов владеть оружием зависело само существование в этом опасном мире.

Конечно, я знал много больше орудий убийств, чем придумано к концу шестнадцатого века, но не было никакой возможности изготовить хотя бы малую их часть. Я довольно точно представлял устройство автомата Калашникова и не сомневался, что дюжина их стволов одним только эффектом неожиданности обратит в бегство даже стотысячную армию, но понятия не имел, какие соединения применяются в капсюле патрона, открыты ли они к 1570-м годам и как называются на местном алхимическом языке. Про технологию легирования стали, чтобы ствол не разорвало первым же выстрелом, прошу у меня не допытываться.

Все, что удалось сделать за полтора года пребывания в Париже из огнестрельного оружия, так это воплотить в металле пару двуствольных пистолетов с кремневым механизмом запала пороха вместо фитильного и нарезными каналами стволов.

Когда разведчика готовят к операциям за границей, в число навыков входит сооружение смертоносных штучек из самых простых подручных материалов. Я обзавелся комплектом метательных звездочек, а кошель с золотыми монетами, перепавший мастеру-оружейнику, замкнул ему рот, чтоб не задавал лишних вопросов и ни с кем не откровенничал. По понятным причинам отрабатывать бросок выдавалась возможность только в стороне от любопытных глаз, обычно в лесу, где никто не заметит мои ошибки и не укажет, как их исправить, поэтому все сам, сам…

С фехтованием проще, к моим услугам был самый квалифицированный наставник Франции. И самый колючий на язык.

– Ангард!

Я преспокойно уклонился от атаки и обвел его шпагу, одновременно не выпуская из виду левую руку Шико с кинжалом, готовую нанести предательский удар. Он вдруг кинул кинжал прямо мне в лоб, резко и сильно, словно получил команду меня убить. Едва парировал бросок, но его шпага тут же вспорола мне ватную куртку до сорочки.

– Выпью сегодня за упокой вашей души, де Бюсси, вы уже трижды покойник!

Первый раз он поймал кончик моей шпаги гардой кинжала, и я не сумел отразить своим кинжалом молниеносный укус его клинка. Потом во время моей, казалось бы, безупречной атаки Шико отскочил назад и зачерпнул сапогом свежий конский навоз, щедро рассыпанный по Вавельскому холму близ дворца, ароматные шары брызнули мне в лицо, залепили глаза… Он не уколол, всего лишь приставил клинок к горлу и ядовито заметил:

– За жизнь нашего Генриха не поставлю и ломаный грош, если тот отправится в ночную вылазку под защитой «рыцаря конского дерьма».

Я не пытался его увещевать, что подобные подлые приемы не делают чести дворянину. Он в таких случаях неизменно ухмылялся в усы, заявляя: «С того света всем объяснишь, де Бюсси, как ты был прав, а твой противник – нет». Или: «Сохранить честь хорошо, но неплохо бы сохранить и жизнь».

Но «рыцарь конского дерьма» – перебор даже по меркам придворного шута. И что мне было делать? Вызвать его на дуэль? В четвертый раз стану покойником, причем в последний. Даже отказаться от его уроков не могу. Здесь, если долгими часами не упражняешься ежедневно, непременно встретишь более подготовленного любителя скрестить шпаги. А лучше, чем эта заноза, никто в Кракове не составил бы компанию.

Жаль, что я не увлекался фехтованием в прежней жизни. Впрочем, изящное владение шпагой на спортивной дорожке здесь пригодилось бы только отчасти: надо быть готовым к нападению двух или даже трех противников, вооруженных самым разнообразным оружием и не брезгующих любыми средствами, уметь постоять за себя верхом, в узких коридорах, на скользких улочках, лестницах, галереях… В этом спорте есть всего лишь одна награда – проснуться на следующее утро живым.

Фехтование на шпагах уступило место рубке на саблях, они затупленные и не наносят ран, но оставляют сине-бордовые отметины, Шико не упустит случая покарать за ошибку. Я тоже, но мне его достать удавалось гораздо реже.

Опробовали с ним ситуацию, когда один из нас вооружен шпагой и кинжалом, на французский манер, а противник саблей или излюбленными поляками клевцом и шестопером. Шпага позволяет достать соперника в выпаде и увернуться от встречного удара, но отразить ею кавалерийскую саблю, палаш или другие тяжелые польские игрушки, призванные пробивать кольчугу, очень сложно. Особенно если противников больше, тогда только сабельная защита обещает спасение.

Предполагаю, что за нашим единоборством следили десятки пар глаз, в первую очередь – польских, шляхтичи и их окружение надеялись перенять французское искусство выпускать кишки из ближнего не менее, чем их дамы желали переодеться в наряды по последней европейской моде. Что же, наблюдать со стороны одно, а самому померяться силами с Шико – совершенно иное, он десятки раз побеждал меня одним и тем же виртуозно отточенным финтом, хорошо известным.

Завтра нам понадобятся все силы и все умение, чтобы выследить убийцу, подосланного Радзивиллами к Генриху, и вовремя перехватить.

Анжу, как обычно, просыпался в Вавеле после полудня. Мы с Шико удостоены ежедневной чести присутствовать при завтраке, здесь же суетился Чеховский с парой парижских лекарей – они следили за лакеями, на которых опробованы королевские блюда, пытаясь узреть признаки отравления. Я видел лишь признаки обжорства.

Обеденный зал Вавельского дворца в отсутствие толпы приглашенных гостей казался большим и гулким. Живописных полотен и прочих украшений мало, вдоль стен скучали пустые рыцарские доспехи, добрая половина – с рубцами от русского или татарского железа, боевые отметины считались предметом гордости.

Генрих с мрачной гримасой лениво ковырял грудку фазана. Краем уха слышал его жалобы лекарю – некоторые болячки, в том числе не обсуждаемые вслух с посторонними, его начали беспокоить.

Здесь нет антибиотиков, а рекомендовать ему пары ртути я воздержался, это лекарство порой хуже самой болезни. Но есть народное средство, подавляющее возбудителей большинства инфекций.

Я наклонился к уху короля, привычно оттянутому двумя сережками с драгоценными камнями, и скороговоркой прошептал о рекомендованном моим эскулапом средстве – «баня а-ля рюсс». Генрих скривился, нервно закрутив пальцами ус.

– Ты хочешь сварить меня заживо, де Бюсси?

– Разделю испытание с вами! Посудите сами, мой король, предложенные парижскими лекарями колдовские зелья еще в меньшей степени вызывают доверие.

Русская баня с влажным паром на западных землях Речи Посполитой была не слишком распространена. Но, видно, потакая вкусам православных князей из Великого княжества Литовского, в Вавеле одну такую соорудили. Веники тоже нашлись.

В предбаннике король, совершенно голый и обмотанный только белой полотняной туникой, тревожно втянул носом влажный воздух.

– Нательный крест настоятельно прошу тоже снять. В парилке он нагреется и начнет немилосердно жечь кожу. Я свой снял!

Рядом с ноги на ногу переминался Шико, у него даже желание острить пропало. Спокойно чувствовал себя только Чеховский, ему русская баня не впервой. Он тоже был без креста.

– Вы, двое… – решился король. – Идите первыми! Если уцелеете, я подумаю. Сгорите – туда вам и дорога.

– Вы всегда были добры ко мне! – с этими словами я нырнул в горячий полумрак.

Свет едва пробивался через крохотное оконце, в парной было ужасно темно.

– Готовы, сеньор де Бюсси? Начинаю!

Я не успел ничего возразить, как Чеховский обильно плеснул воду на камни. Кошмар… Конечно, париться приходилось многократно и в русской бане, и в финской, и в турецкой. Но в другой жизни и в другом теле, для де Бюсси это впервые!

Терпел на полке, пока не ощутил приближение потери сознания. С трудом удалось свалиться на пол. Мучитель восседал вверху и что-то напевал.

– Еще добавим парку, сеньор?

– Если такое вытворишь при короле, посажу тебя голым задом на камни!

Кубарем выкатившись из парной, я продемонстрировал Генриху и Шико самое счастливое лица, которое только смог состроить. Лишь после бадьи ледяной воды на голову обрел дар речи.

– Великолепно, мои друзья! Чего же вы ждете?

Следующий отрезок времени, наверно, запомнился мне больше, чем Варфоломеевская ночь и схватка в лесу под Лодзью, вместе взятые. Генрих поклялся всеми святыми уничтожить мою семью до седьмого колена, сжечь тела и пепел развеять… если он выйдет из парилки живым. Под веником король только жалобно стонал. На очередной его ноте Шико взвыл в унисон где-то у ног, на полу, а неугомонный Чеховский, ободренный признаками высочайшего энтузиазма, опрокинул на камни следующий ковш воды!

Когда мы пришли в себя снаружи, попивая прохладное кислое вино, шут первый раз после входа в пыточную связал фразу длиннее трех слов. Не считая, конечно, проклятий.

– Дьявол тебя задери, де Бюсси! Если ты решил заменить коронацию королевскими похоронами, тебе это почти удалось.

– Неужели ты не ощущаешь восторга, прилива новых сил?

– Только восторг, что все это кончилось, – ответило неблагодарное создание. – Клянусь отныне вести праведный образ жизни, если в адских котлах хотя бы наполовину так горячо, как в бане а-ля рюсс!

Его величество только обессиленно кивнуло.

– Зато здесь никто не посмеет мешать или подслушивать, – я выразительно глянул на лекаря-банщика, поляк немедленно исчез. – То, что мне не удалось в парилке – убить вас, мой Генрих, завтра попытаются сделать Радзивиллы.

– И что же мне делать? – Анжу воздел очи вверх, будто на влажном потолке проступили буквы ответа. – Обставить коронацию тайно, как венчание сбежавшей из-под родительского надзора юной парочки? Удалить всех этих Радзивиллов, Потоцких, Чарторыйских… Кроме одной Чарторыйской, она – пусть.

Не забыл, не успокоился… Хотя если мне не удалось выкинуть ее из головы, почему он должен? Генрих, в конце концов, завтра наденет корону. И не ему выпало сделать Эльжбету вдовой. Шансов на успех у короля неизмеримо больше!

– Радзивиллов я бы не удалял, – раздумчиво бросил Шико. – Вдруг они надумали выстрел с сотни шагов из аркебузы? Пусть и будут живым щитом королю. А если убийца подберется вплотную, ждать его вернее всего со стороны их своры. Не бросятся же с кинжалами скопом на Генриха, как на Юлия Цезаря. Вместо «и ты, Брут» скажешь «и ты, Сиротка».

– Вокруг короля выстроимся только мы, французы. Все обязательно в кольчугах и в кирасах под плащами. Вам тоже придется облачиться в панцирь, сир. – Генрих фыркнул, эта перспектива его вдохновила еще меньше, чем парилка, но не воспротивился наотрез, и я продолжил: – Вторым кольцом пусть будут люди Яна Фирлея. А уж дальше магнаты и придворные.

Потом снова грянет бал, снова пир, и у заговорщиков появится масса возможностей приблизиться к Генриху на расстояние броска кинжала или подмешать отраву в кубок с вином. Мне даже думать не хотелось, что такая жизнь в постоянном напряжении будет продолжаться годами!

Зато, если повезет, хотя бы мельком увижу Эльжбету… Тогда ее непременно узрит и король.

– Бюсси! Ты давно нас не развлекал новыми стихами. Пока я не велел казнить тебя за истязание короля, изволь!

Поэтический талант молодого барона мне в наследство не передался. Но пока культурный багаж прошлой жизни не выветрился из головы до конца, я вспомнил, сколько мог, французских стихов. А что стиль, да и язык решительно отличались от принятых в шестнадцатом веке, у меня всегда был наготове непробиваемый аргумент: я художник, я так вижу и слышу. Непонятность некоторых изрекаемых мной слов добавляла для публики поэтической загадочности.

В голове играла незатейливая мелодия, искренне жаль, что и музыкальным даром Создатель меня обделил, хотелось бы ее переложить для акустических инструментов эпохи Возрождения. Песня, быть может, станет популярной лет через четыреста, у нее очень трогательные слова: «Если б не было тебя, ответь мне, для чего мне жить. Без надежд, без потерь, без тебя, без любви во мгле бродить…» В данной реальности Джо Дассену будущего придется в качестве автора слов указать меня, малоизвестного поэта времен Гугенотских войн.

Вопреки обещаниям содрать шкуру заживо, Генрих, размягченный стихами, вновь посетил парилку. А когда мы возвратились в королевские покои, его не узнала любимая борзая Жозефа. Собака сначала прижалась к стене, потом оглушительно залаяла – привыкла, бедная, к запаху немытого тела, облитого стаканом духов. Впрочем, за духами не заржавеет.

Казалось бы, игривый ум распаренного монарха должен был сосредоточиться на делах будущей коронации и похотливым устремлениям в отношении Чарторыйской, но неисправимый Генрих вдруг вспомнил о других женщинах. Он истребовал бумагу и писчий набор, чтобы отправить письма парижской возлюбленной Марии Клевской и, конечно же, встреченной по пути в Краков Луизе Лотарингской, рассыпался в заверениях преданности и восхищения, в конце концов привлек меня как считающегося поэтом придумать самые возвышенные обороты для выражения чувств… А потом велел привести к нему парочку девиц легкого поведения, завезенных в Вавель из Парижа, с местными жрицами любви отношения еще как-то не наладились. Развлекать компанию остался Шико, а мы с де Келюсом отправились к маршалку Яну Фирлею планировать безопасность операции «Коронация».

Так каждый по-своему готовился к главному политическому событию года в Речи Посполитой.

Глава восьмая Коронация и новый заговор

Любая расписанная заранее формальная процедура, где все решено и согласовано накануне, обычно навевает смертельную скуку, кроме единственного случая: ты знаешь, что во время церемонии тебя и твоих друзей намереваются убить.

Накануне потеплело. В кафедральный собор Вавеля, куда я наведывался чаще самых рьяных католиков в несбывшейся надежде увидеть Эльжбету, утром 21 февраля с внутренней дворцовой площади просочилась зябкая сырость, как, по словам местных, часто случается зимой в сером туманном Кракове. Мы с Шико, де Келюсом, королевскими гвардейцами и остальными французскими дворянами накинули теплые плащи, они скрыли панцири и кольчуги. Высокий ворот королевского камзола снабдили металлическим ошейником, кираса у Генриха с полпальца толщиной, монарху были не страшны ни удар в горло, ни удавка.

Но это не спасло, потому что опасность подкараулила нас с неожиданной стороны.

Ян Фирлей шагал за Генрихом с королевской короной в руках на расшитой подушечке. Не успели мы приблизиться к стоящему наготове архиепископу Якобу Уханскому, как коронный маршалок вдруг остановился, ломая процессию.

Он застыл на расстоянии вытянутой руки от меня, и я хорошо разглядел, как у пожилого воина от волнения затряслась длинная рыжая борода.

– Ваше величество! Перед тем, как мы продолжим церемонию, я требую подтверждения вами всех взятых на себя обязательств!

Генрих обернулся с кошачьей грацией, несмотря на изрядный вес доспехов. Рука упала на эфес шпаги – боевой, а не парадной. Бьюсь об заклад, у короля кровь вскипела от нетерпения прикончить изменника тотчас, не сходя с места, вырвать сердце прямо под церковными сводами… И плевать, как на Страшном суде оценят сей грех!

Я тоже приготовился к броску, но почувствовал, как рука Шико сжала мой локоть.

Фирлея немедленно обступили с двух сторон верные ему люди, прорваться к бунтарю сложно, разве что стремительным выпадом… А потом? Шляхты в зале толпилось больше, чем наших, сутолока на их стороне – в толчее изящное искусство фехтования на шпагах не играет особой роли. Анжу убьют, как и всех нас – свидетелей посполитого вероломства.

Мозги закипели в поисках выхода из ситуации. Это не дорога под Лодзью, в лес не нырнешь. В соборе мы в ловушке!

Так… Предположим, мы упокоим всех поляков на месте, включая проклятого Радзивилла Сиротку, благоразумно отступившего к выходу у часовни Сигизмунда. В лучшем случае половина французских дворян останется на ногах, кто-то с ранениями, другие падут… А дальше?

Словно угадав мои мысли, Ян Фирлей продолжил, и громовой голос мятежного протестанта вознесся к сводам католического храма:

– Взываю к благоразумию! Снаружи еще двести преданных мне жолнежей и двадцать пушек! Король, от вас не требуется ничего, что бы вы ни обещали раньше. Но ваши первые же деяния в Кракове вселяют сомнения – тверды ли вы в своем слове? – он раздвинул сообщников и шагнул вперед, не смутившись, что оказался на расстоянии удара даже не наших шпаг, а кинжалов.

У меня просто пальцы задрожали от желания пробить его череп насквозь, вонзив сталь под скулу, ниже блестящего шлема с плюмажем. Не сомневаюсь – у Шико и де Келюса тоже руки зачесались.

Маршалок тем временем приблизился к Генриху вплотную и провозгласил, перескочив с французского на латынь:

– Jurabis, rex, promisisti^[307].

Тишина… Все замерли. Вдруг стал слышен шум ветра за стенами храма и отдаленный лошадиный храп… Свинцовыми пулями падали мгновения, судьбы десятков, а то и сотен людей попали в зависимость от решения Генриха, всегда в таких случаях поддающегося скорее чувствам, а не разуму: продолжить жить в унижении от выходки Яна Фирлея или дать нам всем возможность умереть с честью…

Поколебавшись, Анжу выбрал жизнь и себе, и нам.

В паузе между официальными торжествами и вечерним празднеством круль Хенрик Валезы (он начал привыкать к этой, по его словам, «собачьей кличке») метался, как зверь в клетке, по своим апартаментам, сшибал банкетки и кресла ударами ног, бил дорогую посуду. Любимые борзые короля забились под стол, дрожали и не смели носа высунуть наружу.

– Видит бог, такого надругательства не испытывал еще не один монарх на коронации… Да что я теперь могу как король? Сходить по нужде не имею права без одобрения Сейма! Гореть им всем в пекле!

Потом его недовольство обрушилось на меня и шута, наши предсказания событий на коронации и особенно роль Яна Фирлея здорово разошлись с происшедшим.

Шико, которому тридцать с небольшим, по меркам оставленного мной мира выглядел лет на сорок. Высокий, но сдавленный со стороны висков лоб прорезала глубокая морщина раздумий. Упреки короля он пропустил мимо ушей.

– Я бы сказал – партия сыграна вничью. Замысел Радзивиллов провалился. Не знаю, что они вводили в уши Фирлею и какие тот давал им обещания, литовцы предвкушали, как всех французов вынесут из собора вперед ногами. Маршалок, думаю, решил действовать по-своему и преуспел. Для него король, готовый терпеть кальвинистов и прочих еретиков, гораздо милее, чем любой другой монарх. Со стороны протестантов мы на время в безопасности, а вотлитовское католическое дворянство, боюсь, готово на самые безумные поступки.

– Сейчас же отправлю гонца к брату, пусть, как по весне просохнут дороги, шлет сюда двадцатитысячное войско. Я покажу этим заносчивым «ясновельможам»… Они узнают… Скоро узнают! Снесу их чертовы замки, самих вместе с семьями и любовницами отправлю османским туркам в рабство!

Генрих, когда он в ярости, полностью утрачивал женственность облика.

– Вызовусь лично доставить ваше послание, сир! – я смиренно склонил голову. – Но вы только что заметили, что помощь не придет ранее конца апреля, да и его величеству армия нужна, пока не закончилась возня с гугенотами.

– Да, Бюсси, ты чертовски прав. Я, польский король, чувствую себя в плену в этой проклятой польской стране! Я пленник, а не суверен! – его разрушительные порывы начали выдыхаться и полностью иссякли в потеках красного вина на стене из брошенного в нее бокала. – Что ждут от меня мои ненавистные подданные? Да только одного – чтобы я ничего не делал. Прозябал на троне!

Он выплеснул раздражение в письмах Карлу IX и матери, но меня не пустил в Париж, требуя снарядить целый отряд: не приведи Господь, если в руки магнатам попадет его призыв оккупировать Польшу французскими войсками. Затем приказал готовить себя к балу: одевать, пудрить, красить, обливать духами, обвешивать украшениями.

– Итак, наш дорогой король решил на время устраниться от политики. Не знаю даже, как оценить его сегодняшние шаги – считать их трусливыми или мудрыми, – шепнул мне Шико. – Ох, эта коронация нам еще отзовется. Недаром говорят: для трона сгодится любой зад, но не всякая голова подойдет для короны. Пока не поспеет французская подмога, Генрих решил головой вообще не пользоваться.

Бормотал он громко, слова про зад и голову вполне могли быть переданы Генриху, но таковы привилегии шута: безбоязненно изрекать крамольные вещи, за которые кто-то другой познакомился бы с виселицей.

Вечер прошел без особых происшествий. Если Радзивиллы и задумали взять реванш за утреннее поражение, то вряд ли осмелятся сразу, без тщательной подготовки, уж больно высоки ставки. Присутствовал от них один лишь святоша Юрий, второй исчез по каким-то своим сиротским делам. Увы, Чарторыйскую в Вавеле по-прежнему не видать. Изменились планы ее тюремщиков, или она до такой степени не желала показываться перед французскими поклонниками?

Я не знал ответа на этот вопрос, как и на другой: пара литовских политиканов обсуждала у камина подробности заговора словно специально для непрошеных гостей… Почему? Совпадение? Или они, предупрежденные, специально перетерпели вторжение в особняк, чтобы ввести в уши королевских слуг ложь о маршалке? Кем предупрежденные?

Ян Фирлей удостоился внимания и поздравлений ничуть не меньше, чем король. Могло показаться, что это маршалка короновали, а не Хенрика. Протестант принимал поздравления, громко хохотал и тряс кудлатой головой без какого-либо убора. Встречаясь с монархом – кланялся, а в глазах насмешка: знай свое место, юный щенок! Наверно, не отдавал себе отчет, что играет с огнем, унижая сына Екатерины Медичи.

А мы с Шико явно недооценили быстроту, с которой в Кракове вызревали заговоры. Около полуночи к изрядно выпившему королю прорвался посланник с письмом Радзивилла Сиротки. Генрих позвал меня и сунул под нос бумагу, ошарашенный не менее, чем утренним предательством Фирлея:

– Радзивиллы просят о помощи, чтоб они провалились! Скачи немедленно и сам посмотри.

Обуреваемый самыми недобрыми предчувствиями, я галопом понесся на север, к особняку, в который забрался без приглашения пару ночей назад. Дорогу освещал трепещущий свет факела в руке, такой же был у радзивилловского вестового, сзади громыхала верхом моя личная гвардия из слуги и лекаря. Если верить письму, в резиденцию магнатов кто-то решил запустить красного петуха.

Мы поспели к разгару тушения пожара и спешились.

Конечно, здесь не заготовлено ни подвод с бочками воды, ни каких-то других средств пожаротушения. Если дозорный с башни Мариацкого костела обнаруживал пламя и дул в трубу, горожане бросались на борьбу с огнем, но самым примитивным способом – передавая деревянные ведра от колодца. Затушить загоревшийся каменный особняк не было никакой возможности, оттого все силы направлялись на то, чтобы пожар не перекинулся на соседние дома.

Старший из местных Радзивиллов хмуро осведомился, почему помощь столь малочисленна, и рассказал, что отъезжал по делам, когда особняк загорелся. Я в свою очередь вопросил, какие же дела для посполитого вельможи могут быть важнее, чем коронационные торжества, но тут же заткнулся, услышав страшную весть: Эльжбета – внутри!

У меня всё оборвалось…

– Пан может мне верить, нас решили спалить заживо, все двери подперты толстыми бревнами, у главного входа брошена подвода с камнями, колеса сняты!

Голосящий человечек с опаленными бровями и ресницами, рассказавший Радзивиллу о поджоге, прижал к чахлой груди войлочную шапку, тоже обгоревшую.

Я заметил эту телегу на парадном крыльце, на ней тлели остатки рухнувшего деревянного балкона. К терзаниям о судьбе несчастной вдовы примешались сомнения. Что-то здесь неправильно.

Во-первых, из многочисленных окон можно спуститься – если не по канатам и веревочным лестницам, то хотя бы связав простыни и портьеры. Нет, все окна закрыты, даже те, где стекло лопнуло от жара и языки огня рвались на свободу.

Во-вторых, стоило ли жечь особняк, не убедившись, что две главные цели – маршалок и священник – не присутствуют внутри.

Польский заговор, как русский бунт, – бессмысленный и беспощадный… Или кто-то кого-то обманывает.

– Ваше неприятие нового круля, пан Радзивилл, как и объединение двух государств согласно Люблинской унии, широко известно. Кто же мог желать вам смерти? И кто мог покушаться столь нелепо, что сжег дом в ваше отсутствие?

– Я сам себя спрашиваю, пан де Бюсси, и не нахожу ответа. Не скрою, мы поддерживали Габсбургов. Но, коль Хенрик Валезы коронован, мы признаем его посполитым монархом. Возможно, наше нежелание продолжать борьбу кого-то очень расстроило. Поэтому нам нужен заслуживающий доверия благородный человек из французской свиты, чтоб присутствовал при расследовании и подтвердил беспристрастность выводов. Мерзавец должен быть казнен! – он поправил возмущенно взъерошенный пшеничный ус с кристалликами льда от дыхания и продолжил: – Если Эльжбета погибла, на Радзивиллов пал позор ее смерти. Не защитили, не уберегли, несмотря на обещанное покровительство. А еще в галерее на втором этаже была бесценная коллекция картин, портретов моих предков.

Я счел за лучшее не тыкать в нос пану, что жизнь молодой и прекрасной женщины для Сиротки получилась сопоставимой по цене с несколькими кусками холста…

– Наслышан, что вы удерживали ее, намереваясь использовать в своих целях? Сколько же их семья должна вашей?

Серо-стальные глаза маршалка вспыхнули гневом.

– Желаете оскорбить меня? Моя сабля всегда при мне!

– Ничуть. Коль я приглашен для расследования – выясняю все обстоятельства.

– Заверяю вас, де Бюсси, мои отношения с семьей вдовы Чарторыйской не имеют ни малейшего касательства к поджогу. Вы удовлетворены?

– Я получу удовлетворение, только когда злоумышленники будут изобличены и наказаны.

Раздраженно препираясь с Сироткой, я оглядел горящий дом и соседний, через который проник в магнатское гнездо. Повторить? Явиться снова непрошеным, но теперь уже нужным?

Сквозь шум пламени послышался грохот. Часть кровли соскользнула вниз, на мостовую, люди разбежались, спасаясь от черепичных осколков. Поздно изображать героя-пожарника, огонь фонтаном вылетел из новой дыры; руку на отсечение – внутри дома не осталось никого живого.

На борьбу с пожаром собралась, наверно, добрая половина Кракова. Я велел двум своим гвардейцам затесаться среди городских обывателей и выяснить, кто был здесь перед пожаром, кого видел, не заметил ли чего подозрительного… Сам получил возможность вмешаться в события, только когда дом прогорел, перекрытия рухнули, и в свете зарождающегося зимнего утра слуги выложили на влажном снегу останки четырех тел, извлеченных из-под обуглившихся балок.

Эльжбета!

Сердце сжалось от немыслимой, непередаваемой тоски… Можно сколь угодно хорохориться в жизни, убеждать себя, что трудности и невзгоды временные, лучшее впереди, пока не сталкиваешься со смертью.

Смерть – не временная, она навсегда. К лучшему уже ничего никогда не изменится. Никогда не увижу эти огромные лучистые глаза, не прикоснусь к изящным пальчикам губами, не услышу аромат ее темных волос… Никогда!

– Да, это она, – подтвердил Сиротка. – Платье – точно ее. Прими Господь душу новопреставленной!

Крохотное тело, съежившееся от адского жара, хранило на себе лоскуты темно-синей ткани. Уцелели и обручи верхней юбки – такие носят только светские дамы.

Лица практически нет, обгоревшие губы обнажили страшный оскал…

Я, видевший в двух мирах много войн и много трупов, отшатнулся, когда Чеховский присел на корточки около покойницы и без малейшего смущения засунул нож ей в рот! Игнорируя возмущенный возглас Радзивилла, эскулап безапелляционно заключил:

– Это не Чарторыйская, панове. Слышал, та дама была молода и благородна, у этой гнилые зубы какой-нибудь прачки лет сорока.

Не веря своим ушам, я сам упал на колени у трупа, чтобы убедиться в правоте Чеховского. В посмертном оскале женщины верхний передний зуб был сломан до корня, остальные – коричневые, щербатые. Краем глаза заметил, как крестятся поляки – наши манипуляции они сочли глумлением над телом, созданным по образу и подобию Божьему…

Плевать! Пусть думают себе что хотят! Эльжбета – жива!!!

Но где она? Выходит, что поджог и четыре трупа с облачением женских останков в платье дворянки – лишь инсценировка, чтобы скрыть исчезновение Чарторыйской! И какое это исчезновение – побег или похищение? Во всяком случае – перед нами следы еще одного заговора, который только предстоит распутать.

Если молодая женщина в опасности большей, чем пребывала у Радзивиллов, я непременно обязан ее найти и спасти!

Первую ниточку нашли мои сыщики, Жак притянул угрюмого мещанина в грубой кожаной куртке, по уши заляпанного сажей. Тот подтвердил, что перед пожаром видел карету в сопровождении двух всадников, отъехавшую к северным воротам.

– К Варшавским?! – я дернул его за ворот, чтобы поляк быстрее соображал.

– Не… – он махнул рукой в другую сторону. – До Люблина.

– И на дверце той кареты был герб, хозяин, весьма похожий на герб Радзивиллов, – шепнул мне на ухо Жак, потому что очевидец упустил эту деталь в присутствии Сиротки.

Мои предположения в неискренности магната выросли, когда спрыгнувший со взмыленной лошади всадник отчитался о поручении. От меня не слишком скрывались, даже не подозревая, что я разберу хоть слово в восточном славянском наречии – языке Великого княжества Литовского, именуемого литвинами «руским». Но что удивительно, я понимал его неплохо, добрая половина слов ясна без перевода, во всяком случае – куда в большей степени, чем старославянский язык Русского царства с его заворотами типа «аз есмь отрок». Если занесет в Москву, там мне точно понадобится переводчик…

А здесь, у пожарища в Кракове, в предрассветных сумерках, литвин Радзивилла рассказал маршалку о виденной им карете по дороге в Люблин, на что получил наказ держать язык за зубами.

Не раскрывая, что знаю слишком много, предложил немедленно брать подмогу в Вавеле и отправляться в погоню. Как бы то ни было, карета едет значительно тише, чем верховые, тем более – меняющие лошадей. До Люблина, скорее всего, догоним похитителей! Сиротке ничего не осталось, кроме как согласиться.

Наверно, он сто раз пожалел, что именно я из людей короля был избран для присутствия на пожаре. Магнат даже не пытался скрыть досаду. На его раздраженное кривляние я не обратил внимания, сейчас важно одно – быстрей за Эльжбетой!

В Вавеле я первым делом нашел Яна Фирлея, он мирно дрыхнул прямо за пиршественным столом, обмакнув бороду в разлитое вино. На удивление быстро его глаза приобрели осмысленное выражение.

– Прекрати трясти меня, юнец!

– Пшепрашам, дело срочное, пан маршалок, – от волнения я перемешал польские и французские слова. – Требуется четверо надежных людей, лучше всего знающих Литву и не связанных с Радзивиллами.

Кратко объяснил цель погони. Но после тяжелой застольной ночи, когда часть стражи присоединилась к празднованию, удалось отобрать только троих в сносной форме. Получив их под свое начало, опрометью кинулся на второй этаж в королевскую нору, разбросав по сторонам как кегли дворян на посту у входа в апартаменты. Там удалось услышать окончание важного разговора.

– У меня тоже есть условие, ясновельможный пан, – заявил зевающий Генрих Радзивиллу Сиротке, с удовольствием озадачив противника после того, как в утро коронации сам был вынужден принять неприятные условия. Анжу сидел в кресле без туфель и занимался привычным делом – потягивал вино, левой рукой поглаживая борзую. – Вы не находите, что Ян Фирлей совершил непростительную ошибку? Нет, я не отказываюсь от обязательств. Но форма, в которой он мне навязал подписание своих цидулек, абсолютно неприемлема. Я не желаю видеть его в Вавеле ни дня.

– Но собрать Сейм, чтобы назначить нового коронного…

– Мне плевать, что там надумает ваш Сейм! Пан Николай, вы взрослый человек, решите проблему быстро и без формальностей. Я не сомневаюсь, вы также разочарованы его действиями прошлым утром.

У Сиротки на лице не дрогнул ни единый мускул при очевидном намеке, что монарх осведомлен о провалившемся покушении и ясно дал понять: если вы так скверно спланировали мое убийство, извольте хотя бы ликвидировать негодного исполнителя.

– Будет сделано, ваше величество!

Осталось порадоваться, что Ян Фирлей при жизни успел сделать последнюю любезность, снабдив меня крохотным отрядом.

Глава девятая Погоня

Нас – восемь: три литвина из краковской городской стражи, впереди с важным видом погоняли коней Сокульский и Вишневский – двое молодых литовских шляхтичей, отобранных Радзивиллом Сироткой, замыкала процессию моя личная гвардия из Жака и Чеховского. Последнего как бойца я не принимал в расчет, итого вышло семь сабель, что вполне достаточно, чтоб отбить Эльжбету у похитителей, если бы не несколько «но».

Во-первых, совсем не очевидно, что сами Радзивиллы не причастны к ее исчезновению. В таком случае парочка их соглядатаев может навредить, а не помочь. Я уверился, что Сиротка хотел привлечь кого-то из королевского окружения, дабы засвидетельствовать последствия пожара, и не рассчитывал, что приезжий француз вздумает копать дальше. Он же не знал, что внутри француза глубоко спрятан русский, а значит – исконный враг Речи Посполитой. Погоня с моим участием – вынужденная мера для ясновельможного, чтоб не выглядеть слишком уж лживым и непоследовательным в глазах круля Хенрика.

Во-вторых, первая гипотеза может быть ошибочна, имело место не похищение и не его имитация, а бегство. Тогда сама Эльжбета выступила противником, и уж с ней и ее людьми сражаться точно не хотелось.

В-третьих, к убегающим вполне может присоединиться мощное подкрепление и, настигнув их, нам ничего не останется, как раскланяться и ретироваться.

В-четвертых, на пути к Люблину есть несколько замков, беглецы запросто свернут к какому-то из них и переждут, особенно если Чарторыйская едет без сопротивления, а уж от Люблина дороги расходятся. Там – ищи ветра в поле. Ни король, ни Радзивиллы не возьмутся ради вдовы перетряхивать всю посполитую республику.

Было и пятое, и шестое, и седьмое, ставящее под сомнение даже призрачные шансы на успех. К вечеру меня одолело только одно: бессонная ночь, проведенная на ногах, и целый день скачки вымотали вусмерть. Вдобавок Матильду я предпочел оставить в Вавеле, в дороге лошадей придется менять, и не раз.

Чеховский не испытал потрясения от известия о смерти Эльжбеты и столь же сильного волнения, когда выяснилось, что она не пострадала, поэтому чувствовал себя бодрее. Он знал, что мои медицинские познания много больше, чем у других пришлых французов, включая королевских лекарей, оттого в любое удобное время донимал вопросами, особенно на коротких привалах. Надоел, конечно, до чертиков, но сегодня я был даже рад, его приставания не дали уснуть.

– А скажите, сеньор, встречался ли вам такой недуг: живот болит справа внизу, так, что пан при касании пальцами кричит от боли, мечется в сильном жару. Травы, обычные при маете животом, не спасают. Через несколько дней боль вдруг стихает, становится лучше, потом снова горит в огневице и отдает Богу душу…

В вечерних сумерках любопытный крючковатый нос эскулапа потешно выделялся на фоне заснеженного леса. Я мог насмехаться над ним сколько угодно, но признаки острого аппендицита, перитонита и смерти от последующего сепсиса он описал предельно точно. И как же ему объяснить причину и лечение, если он довольно смутно представляет анатомию кишечника, а до первой операции по удалению аппендикса еще несколько столетий?

Начал сначала, плюнув на его недоумение по поводу источника знаний, рассказал про слепой червеобразный отросток и аппендэктомию. Особенно подчеркнул важность дезинфекции, о чем он и сам догадывается из скромного опыта применения русского «хлебного вина».

– Превосходно, пан де Бюсси! Хочется назвать вас «мэтр» или даже «учитель». Даст Бог, справлюсь. Зашивал же раны в брюхе…

– В самом деле? И как раненые – выздоравливали?

– Некоторые, – смущенно признался Чеховский.

Остальные наши спутники путешествовали молча. Братья Ясь и Зенон, сыновья Язепа из-под Менска, фамилии у литвинского простонародья еще не прижились, оба низкорослые, большеголовые, на мир смотрели насупленно и подозрительно. Сельские парни, последовавшие за господами в далекий Краков, были явно не против, если погоня уведет нас на восток, в их родные места.

Сотник Тарас старше и смышленее братьев. Все трое в потертых темных плащах, под ними виднелись куртки с грубым кожаным верхом и металлическими бляхами. Из оружия – сабли и пики.

Двое шляхтичей были обряжены солиднее, они скакали в добротных контушах с вышивкой, на головах суконные шапки с вырезом – рогатывки. В рукояти сабель вставлены самоцветы. У каждого имелся кинжал и пара фитильных седельных пистолетов. Старший, Сокульский, отличался удивительно худым, аскетически постным лицом, скорее подходящим священнику, а не воину, второй, Вишневский – маленький и круглый. Вдвоем они просто как Дон Кихот и Санчо Панса посполитого розлива. Иногда перебрасывались между собой короткими фразами на литвинском «языке руском», но осторожно: догадались, что я понимаю.

Глубоким вечером подъехали к местечку Мехув, там в свете масляного фонаря бросилась в глаза вывеска постоялого двора, если верить романам – идеального места для доброй кабацкой драки, тайных встреч или подслушивания противников-заговорщиков. Но я был настолько измучен, что ограничился расспросами о проехавшей карете. Если повезет – завтра к концу светового дня ее настигнем.

На весь отряд досталось три тесных комнаты. Я устроился на скрипучей деревянной кровати, Жак с эскулапом – на полу у двери прямо на соломенных тюфяках. Литвинским панам и трем простонародным воинам перепало еще по комнате.

За окном еще не рассвело, как мой сон потревожили стоны через дощатую перегородку. Конечно, нужно поспешать, но я был готов отдать полцарства, которого у меня нет, за пару часиков…

– Мэтр де Бюсси! – пробормотал над самым ухом лейб-медик. – Пшепрашам, нужна ваша помощь!

Разорвав слипшиеся веки, с усилием въехал в ситуацию. Младший из двух братьев Ясь жаловался на боли в правой нижней части брюха. Старший взялся ему облегчить страдания, нагрел булыжник в камине и присоветовал положить на ночь к больному месту, от тепла бедняге стало совсем худо. Это в двадцать первом веке практически каждый знает о запрете согревать живот при подозрении на острый аппендицит, но не в шестнадцатом!

Сокульский, столь же рассерженный ранним подъемом, зевнул, не прикрывшись ладонью, и изрек:

– Если песий выродок поднял нас ни свет ни заря, завтракаем и едем дальше, его бросим здесь.

На меня уставились несчастные глаза Зенона.

– Пане… А ен памрэ? Я ж мамке клялся глядзець за малодшым… Дапамажыце чым можаце, пане…

Три тысячи чертей и дьявол в придачу! Ясь уже не стонал, а выл, прижимая заскорузлые лапы к животу. Немой вопрос задал и Чеховский – всего несколько часов «мэтр» с видом мудреца разглагольствовал о лечении сего недуга… Скотина! Лекарь знал уже, что у литвина болит пузо, но молчал и прощупывал почву, хитрая тварь.

Ну вот почему так?! Карета с Эльжбетой на расстоянии короткого кавалерийского броска, его одолеют даже наши, утомленные вчерашней скачкой лошади, их можно не менять, только потом дать отдых. Вдруг ее жизнь на волоске, а мне возиться с этим бедолагой?!

Вот что делать? Ясь уже не воин. Если Зенона бросить – совсем не с кем нападать на сопровождение вдовы, а уведи его силой от брата, точно не будет гореть желанием кидаться грудью на пики по моему приказу…

Если бы решение зависело от остатков личности де Бюсси в моей сложносочиненной душе, выбор был бы очевиден: только вперед и нельзя терять ни минуты. Но я пересилил позыв и поступил противоположным образом.

Литвин выпил кружку «лекарства» и едва сдержался, чтоб не вытошнить его обратно, к русскому «хлебному вину» нужно привыкать долго, желательно – несколько поколений, а лучше вообще не привыкать. Поднятый хозяин, к полной для него неожиданности, получил пару серебряных монет. Ободренный, он помчался тормошить жену и служанку. Скоро закипела вода в чане. Сомнительной белизны постельное белье срочно выглаживалось огромным чугунным утюгом с углями внутри. Каморка, приговоренная стать операционной, в кои-то веки была протерта мокрой тряпкой. Инструментарий Чеховского выварился в горячей воде, все это заняло время до рассвета.

Дальше по дороге к Люблину, говорят, есть следующая корчма с «покоями гостиными». Возможно, там ночевали спутники Чарторыйской, с первыми проблесками утра они продолжили путь, а я занялся подготовкой к хирургической операции, имея самый мизерный опыт, который и вспомнить-то страшно…

…Тогда тоже была зима. Штурм Грозного в Первую чеченскую, площадь Минутка, жуткая мясорубка, в которой погибло множество и федералов, и «мучеников во имя Аллаха», это действительно невыносимо вспоминать, но невозможно забыть. Чеченские мины и снайперские пули выкосили добрую половину санитарного состава, когда командир мотострелковой бригады собрал всех, имеющих минимальную медподготовку, и отправил помогать раненым. Я, из разведки дивизии, отказываться не стал: нас учат многому, в том числе медицинской помощи… в теории.

Не забуду того пацана, он даже ранен не был, но пошел в атаку с острым аппендицитом! Не мог, говорит, в тылу отсиживаться, когда другие под чеченскими пулями гибли. Мы оперировали его втроем – военврач, я да прапорщик, последний, похоже, и йод никогда в руках не держал, только выполнял команды поднеси-подай-подержи. Сейчас я был бы счастлив иметь на подхвате хотя бы того прапорщика, в Мехуве его место занял бестолковый Зенон.

Наверно, с точки зрения «правильной медицины» наша работа выглядела как мясницкая, дай-то бог, что мы извлекли из брюшной полости все тряпицы для осушения операционной зоны, вдобавок здоровенный шов, будто из пациента достали не крохотный кусок плоти, а пушечное ядро, смотрелся словно зашитый коровьим хвостом, но в этих условиях большего добиться невозможно.

Солнце высоко, сквозь узкое окошко нам улыбнулось полуденное синее небо.

А Чарторыйская уезжала все дальше и дальше.

Буду ли до конца своих дней знать, правильно ли я поступил, потеряв, наверное, главную в жизни женщину, ради попытки спасения малознакомого простолюдина?

Он затих, ослабевший от самогонки и потери крови. Ох, совсем не так описывают в книгах романтические погони, обычно там бешеная скачка, грохот каретных колес по булыжнику, свирепый ветер в лицо… А не игры в доктора в занюханном постоялом дворе.

– Зенон, хозяину велю присмотреть за твоим братом. Язву из чрева мы достали, выздоровеет ли – как Бог даст. Едем!

– Благодарствую, ясновельможный пан де Бюсси…

– Нет времени выслушивать благодарность! Седлайте коней.

И снова в путь, не под свист ветра в лицо – в таком аллюре лошади скоро падут, но больше не теряя времени на остановки, только вперед! Меня подстегивало волнение, оттого почувствовал себя бодрее, чем выезжая из Вавеля.

Два шляхтича прекрасно выспались, пока мы с Чеховским копались в кишках. Каждому свое.

Люблин неумолимо приближался с его развилкой торных дорог. Пока что шли точно по следу, карета опережала нас на дневной переход, мы немного отыграли отставание, вызванное лечением литвина. Меняли лошадей, причем королевский дозвол не высек ни малейшей искры участия у владельца конюшни на очередной нашей стоянке, но письмо Радзивилла Сиротки «способствовать всякому подателю сего» оказало волшебное действие: мы продолжили путь на свежих конях, обмен обошелся всего в пару злотых.

Происшествие с Ясем расположило ко мне Зенона и Тараса, дистанцию они соблюдали, но сошлись накоротке с моим слугой и эскулапом, от Жака периодически слышал курьезно искаженные польские и литвинские слова. Шляхтичи по-прежнему держались обособленно, я не спускал с них глаз.

Мы обогнали уже несколько карет на санном ходу; каждый раз я пришпоривал коня, вырывался вперед, чтобы убедиться: явно не та. Похожая по описанию появилась в поле видимости к вечеру пятого дня погони – черная, без лакеев-гайдуков на запятках, запряженная четверкой, два всадника на добрых конях, тоже черных…

Сделав знак своим – приготовиться, я медленно обогнал конных, потом экипаж. Старался ничем не вызвать подозрения, пусть думают, будто мы – просто кавалькада, спешащая в Люблин быстрее кареты. На дверце синел герб «Трубы» в особом радзивилловском исполнении на фоне черной взъерошенной вороны, изображающей орла. Окошки были плотно задернуты шторками, что всегда странно, в дороге мало развлечений, созерцание через стекло проплывающих зимних пейзажей – чуть ли не единственное из них, не говоря о том, что внутренности экипажа при занавешенных окнах заполняет чернильная темнота. Налицо все основания пообщаться накоротке с пассажирами и сопровождающими…

Сердце отбивало барабанную дробь от волнения и предчувствия опасности. Я срочно привел пистолеты в готовность и осадил лошадь, перегородив дорогу. Если моя выходка не по адресу, а с гербом «Трубы» по Польше разъезжают представители десятков семей, скажу «пшепрашам, паньство» и поскачу дальше, но уже практически без всяких шансов когда-либо увидеть Эльжбету.

Спешился. Умею стрелять и с лошади, но подо мной не Матильда и не рейтарский конь, приученный к стрельбе, эта испугается, запаникует. Кучер на облучке натянул вожжи, крепкий мужчина в тулупе, восседавший рядом, привстал, сжимая в руке рукоять длинного ременного хлыста – таким запросто сбить человека с ног, особенно если в ремень вшиты железные вставки.

– Витам, паньство! – крикнул я им и тут же убедился, что не ошибся и по поводу кареты, и по поводу своих сомнительных спутников, навязанных Сироткой.

Хорунжий Сокульский, прозванный мной Дон Кихот, медленно объехал карету слева, вцепившись одной рукой в повод лошади Жака, вторая приставила саблю к горлу моего парня. Лицо слуги виноватое: мол, простите, хозяин, сплоховал я, дал себя облапошить!

И вокруг ни души. Голое поле, засыпанное снегом, вправо ушла протоптанная дорога, ведущая к невидимому селению. Я один против четверых негодяев, литвины Яна Фирлея где-то сзади и явно не торопились выступить против своих, тоже литвинов, но знатных, повиновение им вбито с младых ногтей, особенно к великим Радзивиллам. А единственный верный мне человек был взят в заложники.

Погоня окончена, цель настигнута, но ситуация отнюдь не изменилась к лучшему. Сокульский повернул лошадей, прикрывшись тушей Жака от пуль.

– Сдавайтесь, пан француз! Бросайте оружие! Ничего хорошего вам не обещаю, но слугу пощажу. Знаю, вы неравнодушны к черни. Хотите сохранить ему жизнь?

Чернь по-польски – «быдло». Меня залила холодная ярость. Мой неуклюжий Жак, туповатый и жадный, в тысячу раз благороднее тебя, литовский пан, невзирая на тридцать поколений предков с голубой кровью!

И сейчас я оборву твой род! Вот прямо сейчас. Только никуда не уходи, мерзавец!

Глава десятая Кровь на снегу

Очень неторопливо прошагал к Сокульскому, не скрывая пистолетов. Чем ближе расстояние, тем проще целиться. И крайне важно показать, что полон решимости не выполнять требования подлеца, как бы ни сжималось сердце за бедного Жака, оплошаю – слуге точно конец.

– Ты прав, хорунжий. Я и правда считаю их за людей, а не скотину. Но свой кафтан ближе к телу, бросать пистолет ради лакея не собираюсь. У меня другое предложение: слезай и доставай саблю, будь мужчиной, а не…

Прозвучало оскорбление, опускающее в навоз блудливую матушку шляхтича, за ней все его семейство. Он только засмеялся в ответ.

– Не время, француз, диктовать нам условия и хамить. Нас больше, и ты – покойник. Да, в карете Чарторыйская. Но пан Радзивилл не желает, чтобы об ее отъезде стало известно королю. А, знаю, дело не в короле, не в его повелении! – голос принял глумливый оттенок. – Сам по ней сохнешь и оттого угодил в ловушку? Умри достойно, без ругани и богохульств, как полагается дворянину.

Если кролика загнать в угол, он преодолеет природную робость, запросто бросится и исцарапает обидчика. Я – далеко не кролик, в угол загонять не советую.

– Совершенно верно, пан, вас много. Исправим.

Между нажатием на спуск и выстрелом из кремневого пистолета проходит мгновение в один удар сердца, очень часто у меня бьющегося. Первый из сопровождавших карету даже не успел осознать, что отправляется в вечность: пуля калибром в большой палец вышибла ему мозги. Второй выстрел обеспечил покойнику компанию в лице Вишневского – из меня стрелок так себе, но с десяти шагов сложно промахнуться.

В ушах еще гремел гром после двух выстрелов, а в стороне послышался лошадиный крик: перепуганный жеребец Чеховского сорвался и понес вбок. Запоздало увидел движение слева от себя и едва успел присесть, уклоняясь от кнута слуги, сбившего мне шляпу с головы. С ним потом разберусь, надо взять в прицел Сокульского: его лошадь и Жака взбесились от близкой пальбы…

Но где второй сопровождающий кареты? Ушлый прохвост куда-то исчез, и я готов был поставить руку на отсечение, что он запалил фитиль и подсыпал порох на полку – в свете масляного фонаря мой черный силуэт представлял собой отличную мишень на фоне снега.

Но нет, мерзавец придумал другой ход. Ближайшая ко мне дверца кареты отворилась, и я наконец-то увидел Эльжбету… Господи, в каком виде! Лицо перекошено ужасом, а к горлу приставлен нож!

– Отвоевался, француз… – констатировал Сокульский, когда я бросил на снег пистолеты, саблю и кинжал. – Жаль, ничтожество, что не послушался сразу.

Хорунжий отпустил Жака, но лишь для того, чтобы рубануть саблей. Острое лезвие отсекло голову, та мячиком покатилась по дороге.

Ну зачем, скотина?! Я убил двух шляхтичей, замешанных в авантюре, о чем ничуть не жалею, через минуту погибну и сам. Но слугу-то за что?

Холуй с облучка снова занес хлыст и влупил со всей дури, хаму в радость унизить благородного, коль его хозяева подают пример. Я укрыл лицо, но даже через одежду рука и спина получили зверский удар, левая часть тела – сплошная боль.

– Засечь его насмерть, пан хорунжий?

– Погоди! Лекарь сбежал. Не должно вообще никого остаться, кто видел… Тарас! За мной! Надо срочно вернуть Чеховского, пока не стемнело совсем.

Глухой топот копыт унесся по боковой дороге. Владелец хлыста и оставшийся шляхтич связали меня, прикрутив к задку кареты. Шляпа, наверно, по-прежнему валялась около тела Жака.

Не убили сразу? Так что тянуть… В качестве награды за столь нелепую кончину я получил лишь полный изумления взгляд Чарторыйской. Можно строить иллюзии до самого конца моей уже недолгой жизни, но особой теплоты или радости, что иноземный рыцарь ради нее готов был сложить голову, в том взгляде не промелькнуло.

То есть погиб зря, совершенно бездарно.

В романах в таких случаях всегда появляется неожиданное избавление, например – экипаж с благородными людьми в сопровождении дюжины вооруженных слуг, и спаситель обязательно интересуется: а кто тот дворянин, грубо примотанный к запяткам? Немедленно освободить его!

Но дорога пустынна.

А вдруг проснусь в своей постели, в гостинице близ авиабазы в Реймсе, под рев прогреваемых турбин?

Нет. Я принял эту жизнь. Она приняла меня. И сейчас оборвется.

Тюремщики близко, рядом топтался Зенон, сын неизвестного мне Язепа. Стемнело, похолодало, от неподвижности я закоченел. Еще несколько часов, и замерзну окончательно, не потребуется даже дырявить мою высокородную шкуру.

– Пан де Бюсси… – прошептал Зенон в наклоне и сделал вид, что проверяет узлы. – Як сцямнее, развяжу вас, скачыце да Кракава.

– Развяжи, добрая душа, Бог тебя не забудет! Но я не сбегу… – глянул на него в упор, литвин потер в нерешительности рукавицей свое бугристое лицо, обсыпанное угрями, но глаз не отвел. – Они похитили Эльжбету, убили Жака. Сокульский умрет.

– Воля ваша, пане. А Тарас…

– Тараса не трону, коль сам не нарвется.

– Зенон! Что ты там с этим псом распрягаешься? – донеслось спереди.

Зенон бестолково залопотал, что подошел узлы проверить, а француз заявил последнее желание – выпить «хлебного вина» из запасов Чеховского. Прозвучало глупо, потому что запасы ускакали на бешеном коне вместе с самим эскулапом, но литвинов объяснение успокоило.

Освобожденный, я долго массировал руки. Наконец, издалека донесся мягкий топот копыт по снегу, раздался голос сотника, распекавшего лекаря за вынужденную скачку. На фоне темного неба еще более черным пятном прорезался силуэт, увенчанный шапкой с разрезным отворотом впереди.

Метательные звезды у меня, мерзавцы обыскали халтурно и не сочли их за оружие. Жаль, что звездочек всего четыре…

Я подпустил Сокульского на расстояние пяти шагов. Его скуластую морду ни с кем не перепутать даже в темноте. На мелодраматические разговоры «умри же от моей руки, подлец» предпочел времени не тратить и прицелился под шапку. Звезда с хрустом вошла ему в лицо, но не убила наповал – хорунжий вскрикнул. Пока не опомнились другие, прыгнул на него и повалил с лошади, нащупывая у гада на поясе рукоять кинжала. Удар в шею – и кончено.

Надо мной появился Тарас, он, судя по лошадиному храпу, натянул поводья и осадил коня назад.

– Уйди, ради бога! Ты мне не враг. Но попадешься под руку – зашибу!

Сдержал обещание Зенону – не трогать сотника, предпочитающего остаться зрителем.

Теперь бегом к передку кареты, вооружившись трофейными саблей и кинжалом. Там чуть светлее от тусклого масляного фонаря. Не разыгрывая отрепетированную под руководством Шико сцену «один против троих с одной саблей», выпустил звезды в полет.

Самый удачный бросок пробил третий глаз моему обидчику с кнутом, у возницы звезда увязла в тулупе, а шляхтич умудрился дернуться в сторону, и сверкнувшая в тусклом свете стальная молния впилась в круп правой коренной, лошадь жалобно заржала и забилась в упряжи.

У меня остался один противник. Он скинул перевязь сабли с ножнами и контуш. Я машинально отступил.

– Без пистолета – не воин? А, француз? – шляхтич мягко двинулся вслед, приподняв кончик клинка.

Плохо, что я сжимал саблю хорунжего, а не свою – эта была чуть тяжелее и потому непривычная. Но положение не сравнить с предыдущим, когда я связанным коченел у запяток.

– А вам, наверно, не приходилось драться с мужчиной, привычней угрожать кинжалом женщине? Штаны еще не мокрые, щенок?

Он зарычал от злости, бросая взгляды по сторонам, где в темноте болтались Тарас и Зенон. Зря надеялся на помощь! Я тоже не ждал от них подмоги. Призывать их драться против людей «великих» Радзивиллов – все равно, что против слуг Господних, спасибо, хоть не полезли, не вмешались ни на чьей стороне. Это же понял, наконец, и шляхтич, вынужденный разбираться со мной сам.

Первый же выпад противника – внутренний удар снизу в подбородок – я парировал едва-едва. Ноги увязли в снегу, плащ сковал движения, но я так замерз, что не решился скинуть его.

Пан атаковал в бешеном темпе. Мощные рубящие удары были настолько быстры, что вынуждали думать исключительно о защите. Коварный финт заставил меня поднять саблю, и лишь прыжок спас от удара по ногам.

Утяжеленная для разрубания доспехов первая треть клинка ощутимо нагружала кисть руки. Пока не придет чувство sentiment du fer, при котором сабля превратится в продолжение тела, атаковать смерти подобно – опытный фехтовальщик нанижет меня на свой клинок как бабочку на булавку.

Я отступал прочь от кареты. Силуэт противника отчетливо виднелся на фоне фонаря, я же, скорее всего, все больше сливался с ночью, тем более мои глаза привыкли к темноте во время ожидания за каретой.

Он попытался достать меня в длинном выпаде и напоролся на проходящий батман. Сильный удар «в спину» по его клинку на миг открыл противника, этого мига достаточно, чтобы полоснуть по предплечью, где рука не защищена гардой.

Шляхтич взвыл по-звериному. Правая рука бессильно выпустила саблю, левая дернула кинжал из ножен, но я не дал опомниться и вспорол его наискось от ключицы вниз до самого паха, попутно отсекая левую кисть.

Все, пан – не жилец! Выпад в горло был просто ударом милосердия.

Надо отдать должное покойнику – заставил разогреться так, что пот залил глаза. У кареты терпеливо ждали развязки трое моих спутников. Тарас с Зеноном бездельничали, Чеховский теребил возницу – звезда пронзила ему тулуп и ранила в грудь, к счастью – не тяжело.

Распахнул дверь… Я снова в чужой крови, как в первую встречу, и снова это кровь ее соотечественников. Но сейчас было не время задумываться о мелочах, к черту детали!

– Вы свободны, пани Чарторыйская. Располагайте мной и моими людьми.

Если бы не потерял шляпу, сделал бы ей затейливый пируэт, а так ограничился поклоном, прижав руку к сердцу. Театральности на сегодня и без того достаточно.

В темноте послышалось шуршание. Дама освободилась из медвежьей полости и показалась в проеме двери. Протянул руку, она приняла ее и опустила ногу в сапожке на снег.

– Я благодарна вам, де Бюсси. В вас сохранился истинный дух французского рыцарства… Но лучше бы вы не преследовали меня.

Эта женщина умела удивлять…

В неверном свете масляного фонаря кровавые брызги проступили, как черные кляксы на белом снегу. Она, не чураясь вида крови, подошла к телам. Одно обезглавленное и два простреленных лежали аккуратно у дороги, слуга с кнутом, он его не выпустил и после смерти, валялся на спине со звездой во лбу, но та не красила его, как царевну из русской сказки, где написано «во лбу звезда горит».

– Матка Боска, четверо убитых! А остальные? Чует сердце, есть и другие жертвы?!

– Еще двое, пани, итого шестеро, – я не скрывал правды, Эльжбета чувствует фальшь очень тонко, показав мне это в первом разговоре в Лодзи. – Кучер ранен.

– Кучер? Он – славный. Единственный, кто заботился обо мне, добыл меховую полость, чтоб я не мерзла. Хорошо, что вы не закололи кучера.

– Видит бог! – недоумение во мне сменилось отчаянием. На нас поглядывал Чеховский, понимающий по-французски, он тоже уловил неестественность происходящего. Спасителей принято благодарить, а не порицать. – Я едва не погиб, потерял преданного слугу…

– Но негодяи, убитые вами, право, не заслуживали столь печальной участи, они исполняли приказ Радзивилла Сиротки. Бог им судья. Я уже жалею, что не покончила с собой, приношу людям одни лишь несчастья! И эти бедняги были бы живы. А мой супруг? Он изо всех сил старался выглядеть передо мной героем, оттого и поддержал безумную идею засады на короля. Поверьте, де Бюсси, я проклята, мое проклятие накроет и вас, если не оставите меня в покое! Больше всего на свете хочу умереть, и коли Господь не велит самой накладывать на себя руки, благословляю своего убийцу!

На непокрытую голову падал влажный февральский снег, но даже он не в силах был охладить разум, закипающий от мысли: если мое появление в шестнадцатом веке из двадцать первого объяснимо хотя бы чудом, то сохранение такой чистоты и жертвенности, восходящей к прошлому тысячелетию, не оправдать ничем… Эльжбета в самом деле согласилась бы умереть, чтобы не быть причиной новых смертей. Это не поза и не фигура речи! Не знаю из-за чего – религиозных догматов, для меня довольно абстрактных, или обычного человеколюбия и простой порядочности, она ценила чужие жизни не менее своей и не желала ради себя приносить кого-либо в жертву, даже подонков, которым и виселица большая честь.

Наверно, кто-то счел бы ее чересчур приверженной принципам, слишком далеким от нашей реальности, без меры идеалистичной и оттого создающей ненужные проблемы окружающим… Мне было все равно. Расчетливые и примеряющиеся к обстоятельствам встречаются на каждом шагу в избытке, Эльжбета, наверно, – единственная в своем роде.

Но боже мой, как с ней сложно!

Я стоял в сгустившейся ночи напротив новой святой, пусть еще не канонизированной церковью, рядом топтались два литвина, предавших своих литовских господ ради меня и спасших тем самым мне жизнь, раненный мной ни в чем не повинный возница, вокруг валялась полудюжина трупов… Мялся лекарь, кое-как усмиривший коня, нежелательный свидетель убийств, пусть даже лично мне обязанный, но не настолько, чтоб соврать в мою пользу, положив руку на Писание. И непонятно, что делать дальше.

Впрочем, решение насущных проблем всегда дается проще, чем поиск ответов на вопросы вселенской важности. Раненая кобыла была распряжена, ее место заняла самая пожилая и смирная из верховых лошадей, судя по потертостям – с опытом тягловой повинности.Конечно, управлять четверкой Зенону не в пример труднее, если задняя пара коренных идет рядом впервые, но не ночевать же из-за этого в поле!

Оружие собрано, трупы уложены вдоль дороги, в ближайшем пристанище оставлю записку местному старосте, что мы обнаружили этих жертв разбойничьего произвола и просим похоронить по-христиански. Жаль мне из них одного только Жака…

– Позвольте мне сопроводить вас в карете, мадам! – я робел, но проявил настойчивость, слишком много еще неясностей, их необходимо обсудить незамедлительно.

– Извольте. Я в вашей власти, – донеслось из глубины кареты.

Надо с этим кончать. Устроился на сиденье, не различая даже профиля своей спутницы. Слышал только ее дыхание.

– Это я нахожусь в вашей власти, с самой Лодзи, пани Чарторыйская, но предлагаю сосредоточиться на ближайшем – куда и зачем мы едем. Богопротивные суждения о желании смерти прошу оставить до визита к духовнику, хоть и уверен в его словах: Господь дает нам столько испытаний, сколько считает нужным.

– Мой наставник в Смолянах тоже твердил: смирись, прими и не противься воле Всевышнего.

Вот кому я обязан этическими крайностями в ее мышлении! Какому-то сельскому ксендзу или монаху.

– Мое предложение бежать во Францию всегда в силе, пани, но прямо сейчас оно трудноосуществимо. Вы можете открыть мне тайну, почему вас держали в заточении, затем увезли из Кракова, изобразив пожар в особняке.

– Пожар?! Что вы говорите, сеньор?

– Дом Радзивиллов сгорел, оттуда вытащили обугленные трупы. Я сам был готов броситься головой в огонь, увидев обгорелое женское тело в дорогом платье, и воистину благодарен своему лекарю, заметившему, что покойница никак не могла быть знатной дамой. – От анатомических подробностей ее избавил, Эльжбета не настаивала. – Слуги тоже сгорели заживо. Поэтому не стоит жалеть этих зверей, а тем более предлагать себя в жертву ради сохранения их подлых жизней.

– Князь Николай Радзивилл, наш великий канцлер, слывет порядочным человеком…

А она в первую встречу называла меня наивным, святая простота! Политики потому остаются не замаранными, что грязную работу за них выполняют личности вроде упокоенных мной Дон Кихота и Санчо Пансы. Впрочем, главный Радзивилл вряд ли был в курсе каждой мелкой аферы членов их клана.

– Охотно верю, что не все Радзивиллы подобны Сиротке. Но вы не ответили, моя прекрасная пани…

– Отвечу! Должна заметить, вы так чудно выражаетесь, сеньор де Бюсси! «Прекрасная пани» – все говорят. Но вот «нахожусь в вашей власти», «головой в огонь», «воистину благодарен»… Вы или поэт, или человек из другой эпохи!

Эльжбета – первая, кто догадалась! Значит, я верно предположил, что мы оба с ней – чужие для шестнадцатого века. Правда, от этого еще не стали близкими друг другу.

– И то, и другое. По поводу иной эпохи расскажу попозже, если представится случай, но коль заговорили о поэзии, прочту вам что-нибудь… такое. Что вы наверняка ранее не слышали.

Я и тут старался не лгать, будто сам сочинил. Во мне звучал вечный «Гимн любви» Эдит Пиаф, ее низкий и необычайно лирический голос…

Перевел на польский для Эльжбеты, французский язык двадцать первого века для нее труден: «Синее небо на нас может обрушиться, и земля разлетится вдребезги, мне это неважно, если ты меня любишь, мне наплевать на целый свет…»

– Какой странный язык! Мелодичный… Спасибо, сеньор де Бюсси. Признаюсь, недооценивала вас, считала заурядным парижским искателем приключений, из тех, у кого шпага острее, чем ум. Мне стало чуть легче. Наверное, я все же поделюсь с вами моей нехитрой историей.

В темноте кареты звучал ее грустный восхитительный голос под аккомпанемент скрипа полозьев по снегу. С места схватки я увез единственный трофей, зато он ценнее всех на свете!

Глава одиннадцатая Ночной разговор

– Быть дочерью благородного, но обедневшего шляхтича в Великом княжестве – дело трудное и не слишком почетное. У нашей семьи есть имения под Смоленском и в Оршанском повете… Да, я литвинка по отцу, мать из мазуров, хоть после Люблинской унии не столь уж велика разница, кто твои предки – ляхи, русы, жамойты, происходить от Гедеминов не менее почетно, чем от исконно польских родов. А во Франции как?

– Бургундца или нормандца невозможно спутать с гасконцем, особенно таким как Шико, я сам – анжуец. Но разница стирается, сейчас обычно обращают внимание – католик ты или протестант. Или даже, не приведи Господь, иудей.

– В Великом княжестве проще, – патриотически заметила Чарторыйская. – У нас уживаются и православные, и униаты, и мусульмане, и даже иудеи… Но я отвлеклась. Семью, еще во времена деда, разорила очередная война с Тартарской Русью. Московиты захватили Смоленск, но были разбиты под Оршей. Отец мог бы со всеми землями перейти в подданство к московскому князю, сейчас тот величает себя на греческий манер «царем», вернулось бы и смоленское поместье. Но традиции не велят.

Битва под Оршей? Точно! Локальная, мелкая, но очень громкая победа посполитой армии над передовым отрядом воеводы Михаила Булгакова мне была памятна по изучению российской истории в вузе.

– Насколько я знаю, литовский командующий под Оршей некто Константин Острожский неоднократно без зазрения совести менял подданство, воевал и за Московскую Русь, и за Великое княжество, отчего же ваш отец не согласился?

– Девиз на родовом гербе гласит: «Верность и честь». Поверьте, мы очень серьезно относимся к традициям. Что до Острожского… Бог ему судья. После Орши фортуна от него отвернулась навсегда, у стен Смоленска он потерпел неудачу. Дед был там ранен. И с окончанием войны, после мира с тартарами-московитами, жизнь на границе мирной никак не назовешь. Набеги, грабежи – это дело привычное. Не знаю, поверите ли, но там, на кордоне цивилизации, я научилась ездить верхом в мужском седле, владею кинжалом… Даже шрамик остался на руке от собачьего укуса. Не смейтесь! Рядом с варварами нужно уметь выживать.

– Что вы, мадам! Я просто грею дыханием окоченевшие пальцы.

На самом деле, откровения литвинки, ненавидящей восточных соседей (не без повода, надо сказать), меня по-прежнему немного шокировали. А ее высокомерное отношение к «тартарской» Руси, то есть Русскому царству, в ее представлении – дикому краю за пределами цивилизации, несколько раздражало. Руку на отсечение, литовские шляхтичи приграничными вылазками баловали не меньше. По поводу цивилизованности и дикости тоже поспорил бы, но не сейчас, не мог подвергать опасности тонкую ниточку откровенности, протянувшуюся между мной и Эльжбетой. Слишком дорого мне обошлась возможность оказаться с ней наедине в темной карете, чтобы портить минуту историко-политическими спорами.

– Младшая моя сестра – такая же и даже больше, о ней говорят «черт в юбке». Остается только посочувствовать отцу, вынужденному ломать голову, как выдать замуж двух бесприданниц. За худородного нельзя, честь не велит. А богатые женятся на богатых.

– Но ваша несравненная красота, она ценнее любого богатства в мире!

– Моя красота и есть проклятие. Мне еще семнадцати не исполнилось, как два молодых пана дрались на саблях за мою благосклонность, один через неделю умер от ран. А я ни одного из них не желала видеть! Потом сватался воевода Петр Ногтев из Смоленска, сын думского боярина Андрея Ногтева, говорил моему отцу… – Эльжбета набрала воздуха и вдруг начала лопотать низким голосом, явно передразнивая смолянина: – Люба ме дщерь ваша пуще живота ово злата, претворюся аще убо бяше блудодей да в винопитии грешен, алкаю вести под венец, пестовать-ублажать, таче виталище мое яко парадис, в бисерах да смарагдах, персты в злате, перси в шелках, занеже не видел красы краснее…

– Ох, пани Эльжбета, вы такие странные слова вставляете.

– Примерно так говорят в Тартарии. Вам непонятно? Клялся воевода в любви. Хоть он известный развратник и выпить не дурак, говорил – исправится, венчаться со мной желает, обещал богатую райскую жизнь в жемчугах, изумрудах, золоте и шелках. Я представляю этот рай – в высоком тереме, взаперти, где остается только рожать новых воевод и зеленеть от тоски.

– Позволю предположить, ему вы тоже отказали в благосклонности.

– Конечно! Но он был настойчив, навязчив, я уж боялась из замка выйти без охраны в дюжину человек. И тут проезжал Чарторыйский со свитой, блестящий шляхтич из древнего рода, маршалок, за шведов с Москвой воевал. Я не колебалась…

– Но не любили его.

– Любовь приходит потом. Или не приходит. Муж был воистину безумцем. Он дрался на дуэли по каждому, даже пустячному поводу, бился об заклад, проигрывал в карты целые состояния. Через год я стала даже беднее, чем до замужества. От безысходности мой супруг и принял предложение Сиротки встретить короля под Лодзью, Михаилу обещали простить все долги… Я случайно подслушала, панове не подозревали, что я заинтересуюсь… Почувствовала – дело может кончиться плохо, последовала за мужем. Предчувствие сбылось, заговорщики набрали слишком маленький отряд, чтобы одолеть королевскую стражу, и не победили даже вас с Шико. Мне Огинский потом поведал подробности… Простите, что упрекнула вас, де Бюсси. Верю, что не было другого выхода.

– А потом…

– Чарторыйский умер, но долги его остались. Сиротка думал свести меня с королем. Простите, сеньор, но ваш слащавый монарх вызывает большее омерзение, чем смоленский воевода. Радзивилл был прав, после проведенной в королевских апартаментах ночи я бы, возможно, задумала подсыпать яду Хенрику Валезы, но скорей отравилась бы сама.

– Вас не было на коронации и балу.

– Вы заметили… Да, потому что Сиротка получил письмо от воеводы Ногтева с предложением отвезти меня в Смоленск. Доверенное лицо воеводы ждет в Люблине. Они словно чувствовали – с Чарторыйским непременно вскорости что-то случится. Впрочем, о его необузданном нраве и легкомысленных поступках было известно достаточно хорошо… Но куда глядели мои глаза?

– Не упрекайте себя. Готов спорить, маршалок тоже сыпал обещаниями измениться к лучшему.

– Вы правы. Однако те ошибки уже не имеют значения. Думаю, сумма, предложенная братом воеводы, была для Сиротки вполне убедительна. Если она и не покроет долг полностью, остальное Радзивиллы возместят из заложенных поместий Чарторыйского. Детей нам Бог не послал, эта ветвь их семейства пресеклась.

Пожалуй, сумма называлась более чем убедительная, если ради прикрытия сделки пришлось спалить особняк в Кракове, чтобы увезти Эльжбету не только от Генриха, но и от родни ее мужа, Чарторыйские наверняка бы не обрадовались, услышав, что носительница их фамилии продана как породистая лошадь.

– Вас собирались выдать замуж насильно? Держать иностранных наложниц у московских воевод не принято.

– Замуж или пользовать как дворовую девку – для меня не столь уж важно. Я поставила на себе крест. Я не хочу быть любовницей ни короля, ни московита. И, простите, ваше поспешное предложение бежать во Францию тоже неприемлемо. Остается монастырь.

Ну нет! Я вырвал ее из нескольких пар похотливых лап, теперь не уступлю и Христу.

– Ваш фамильный замок – достаточное убежище, чтобы переждать несколько месяцев?

– Конечно! Это же не Несвижский парадный дворец Радзивиллов, а настоящая пограничная крепость, способная выдержать месяцы осады. Я говорила – у нас пограничье с Тартарией, сеньор де Бюсси.

– Значит, я отвезу вас к отцу. Там что-то придумаем дальше.

– Даже не знаю, как вас благодарить! Но придется пересечь все княжество, а у нас карета с гербом Радзивиллов, скоро начнется новая погоня, если в Люблине я не попаду в руки смоленских.

В голове один безумный план сменялся другим. Наконец, я выбрал самый несусветный. Собственная дерзость настолько окрылила, что я рискнул просунуть руку на ощупь в меховую полость и нежно сжать пальцы Эльжбеты.

– Дорогая прекрасная пани! Коль вы доверяетесь мне, то поддержите до конца. У нас не только карета, но и письмо с гербом Радзивиллов. Путь к Орше лежит через Люблин. Так пусть наши враги нам и помогут!

– Вы предлагаете встретиться с братом воеводы?! – охнула она.

– Конечно! И даже забрать золото. Поверьте, я дорожу дворянской честью, но изъять кошель у мерзавцев, покупающих благородную женщину как рогатый скот, ничуть не противоречит моим убеждениям.

Она думала долго, потом неохотно бросила «да», сопроводив согласие неудобным для меня условием:

– Только никто не должен больше погибнуть.

– Приложу все усилия и даже постараюсь не погибнуть сам. У меня тоже есть условие: не называйте Московскую Русь Тартарией. Объясню как-нибудь в другой раз, но поверьте на слово: мне это неприятно.

– Как вам будет угодно…

От избытка чувств вынесся из кареты, где от дыхания двух человек несколько потеплело. План был готов в общих чертах, но тут многое зависело от деталей. В том числе от поведения моих спутников. Эльжбета наверняка не обронит ни единого лишнего слова в присутствии русских попутчиков, а вот литвины и возница – не знаю. Не хотелось зависеть от случайностей…

В маленьком городке, почти у стен Люблина, я разделил отряд. Тарас, Чеховский и оправившийся от ранения кучер Радзивиллов отправились назад в Краков с напутствием забрать по дороге Яся в надежде, что он выздоравливает. Написал письмо Сиротке с явными извинениями и скрытым упреком: от его недоверия ко мне по недоразумению погибли четыре шляхтича, я же выполню задачу до конца и вручу Чарторыйскую сгорающему от нетерпения жениху. Тем письмом взял вину на себя и отвел беду от головы Тараса, который не защитил Дон Кихота и прочих панов от моих пуль.

Возможно, Сиротка немедля снарядит погоню. Все же огромная сумма в руках не его доверенного шляхтича, а человека короля, вызовет оправданное беспокойство. Но пока преследователи доскачут до Люблина, мы будем далеко за Менском или даже у тартарской… Господи прости, наслушался Эльжбету… У русской границы.

Другое письмо, врученное лекарю, предназначалось Шико. Без подробностей – вдруг попадет не в те руки – там ситуация была обрисована ближе к истине.

Зенон остался со мной, повышенный до лакея. Наняты трое: служанка для пани и два кучера. Лишние кони и оружие проданы, денег, с учетом найденного у покойных, хватило бы и на путешествие во Францию, но я не решился повернуть на запад и тем самым разрушить хрупкое доверие, очень медленно проявляющееся в глазах Чарторыйской.

Чувствуя себя чем-то вроде сутенера, дал команду отправляться в Люблин. С каждым шагом нарастало ощущение опасности, словно входил в дверь, когда все инстинкты кричали: не делай этого, хлебнешь лиха!

А не войти не мог.

Глава двенадцатая Смолянин

Павел Андреевич Ногтев, младший брат женихавшегося к Эльжбете Петра Андреевича Ногтева, произвел на меня неожиданно благоприятное впечатление. Он по младости лет был всего лишь вторым воеводой сторожевого полка, в то время как старший получил из рук Иоанна Грозного пост первого воеводы большого полка.

Мы ехали с ним к литовскому Бресту бок о бок впереди кареты. Эльжбета тоже путешествовала верхом. Она, казавшаяся непомерно строгой, удивила всех, дерзко облачившись в мужской костюм и кафтан. Забрав волосы под рогатывку, молодая дама на крупном коне и в мужском седле стала похожей на юного пажа. Павел часто на нее оглядывался, не скрывая удовольствия.

Ничуть не похожий речью на Петра, как его описала Чарторыйская, воевода не употреблял никаких «аще убо бяше», говорил на «руском» наречии литвинов совершенно свободно, как и на польском, немного понимал французский. А его письменная грамотность мне дорого обошлась: Ногтев показал переписку с Радзивиллом, где четко было видно условие передать панну в Люблине взамен калыма, и ничего не значилось о заезде в замок под Оршей.

– Не кручиньтесь, пан француз! Коль вы полны желания сопровождать пани Чарторыйскую до русского кордона, рассчитаемся в их родовом замке, там же золото Радзивиллов будет в безопасности, верно?

Разумеется, Эльжбета не знала всех подробностей продажи ее Петру Ногтеву, и к такому повороту я не был готов. К тому же Павел пригнал солидный эскорт в дюжину человек, избавиться от них будет чрезвычайно сложно.

Моя дама сердца встревожилась. Получилось, освободив ее из одной ловушки, я сам же завел ее в следующую и с куда более крепкими стенами. Но до Орши пара-другая недель пути, что-нибудь да придумаю, если не золото похитить, то как минимум снова вызволить женщину.

А пока под копытами лошадей вилась дорога, мы сокращали ее долгими разговорами.

– Павел, вы же на службе в Смоленске. Что за служба такая, что месяцами остаетесь в Польше?

– А вот такая служба! – он белозубо засмеялся и запрокинул голову, выставив вперед острый клин бороды. – Семен Михайлович Мезецкий, наместник и главный воевода смоленский, чает, чтоб я и далее по Польше с Литвой разъезжал, с людьми знакомился, слухи собирал – что, где да как. Вот заодно и братний наказ исполнил.

Честное слово, я готов был прослезиться! На расстоянии четыреста пятьдесят лет от своего времени мне довелось встретить не просто «атташе по культуре», а коллегу из русской военной разведки, глаза и уши пограничного смоленского градоначальника на посполитой стороне. Жаль только, что наши с Павлом задачи оказались диаметрально противоположны.

Меня он тоже старался разговорить, и небезуспешно. Молодого военного интересовало решительно всё, что касалось Польши и далекой загадочной Франции. Во мне, слуге круля посполитого, он не чувствовал врага и совершенно спокойно обсуждал битвы последнего столетия с польско-литовскими войсками – и удачные для московской стороны, и проигрышные. Он был уверен, что Русское царство удержит Смоленск и постепенно подчинит себе земли на запад. Не знал, конечно, про Смуту и временную потерю Смоленска, героическая оборона города под предводительством Шеина еще впереди, если ничто не поменяется. В стратегической перспективе Павел, безусловно, прав, но… Как часто случалось во Франции, мне приходилось обдумывать каждое слово, чтобы не вызвать подозрений излишней информированностью. Впрочем, этот разговор на смеси литовских, польских и французских слов позволил все свалить на трудности взаимопонимания.

Я перевел разговор на самую щекотливую для Эльжбеты тему о положении замужней женщины в Русском царстве.

– Если подарит кому-то Бог жену хорошую – дороже это камня многоценного. Такой жены и при пущей выгоде грех лишиться: наладит мужу своему благополучную жизнь, – продекламировал Ногтев. – Читали «Домострой»?

Естественно, читал! Но не признался вслух.

– Не имел возможности, воевода. Просветите нас.

Чарторыйская скакала рядом и ловила каждое слово. Быт русской барыни по «Домострою» радикально отличался от картинки «девица в тереме высоком», которую она себе представила. Русская дама домом управляет, гостей встречает-привечает, детей растит-воспитывает, в церковь ходит. Да, светская жизнь как таковая, балы, приемы, ассамблеи и прочие фуршеты в допетровскую эпоху были неизвестны, контакты выливались только в частные визиты. Русских барышень учили вышивать, но не танцевать и не музицировать. Шестнадцатый век, господа, Иван Грозный недавно лишь опричнину отменил, слишком многого ожидать не приходилось. Вот чуть позже, лет эдак через четыреста пятьдесят…

Но это я жил вторую жизнь, у Эльжбеты только началась первая и единственная, панна металась из крайности в крайность – от желания свободы до мечты наложить на себя руки. Существование по «Домострою» предназначалось явно не для нее.

– Пшепрашам, Павел! – она пришпорила коня и поравнялась с нами, разрумянившаяся на свежем воздухе и хорошенькая до невозможности. – А если вам бы достался «камень многоценный», но не желающий сидеть дома, занимаясь хозяйством? Жена, умеющая танцевать и петь, читать романы и слагать вирши? А также скакать на коне и стрелять из арбалета? Вы бы ее тоже заперли в клетку «Домостроя»?

Он рассмеялся еще пуще, чем от вопроса о службе.

– Боюсь, без солнечного света мой смарагд бы потускнел.

Видя его непринужденность, Эльжбета распалилась и задала совсем уж провокационный вопрос:

– Положим, Павел, меня бы выкупали у Радзивиллов не для Петра, а для вас? Что бы вы предприняли?

Он оборвал веселье.

– Обидные вы вещи говорите, ясновельможная. Вы – не крепостная девка, которую пристало продать-купить или обменять на корову. Дали согласие идти с Петром под венец – воля ваша. А что Радзивиллы поставили условие погасить все долги Чарторыйского… Ну что тут скажешь, воистину в Литве сохранились дикие нравы. В православной Руси сие невозможно.

– Очень возможно, мой будущий родственник. Никто и никакого согласия у меня не спрашивал. Продали именно как крепостную. Как вы выразились – обменяли на корову.

Воевода резко натянул поводья, его лошадь остановилась, как и весь отряд.

– Немыслимо, видит Бог! Радзивилл Сиротка писал, что это ваше решение – уехать из Кракова и просить моего брата погасить долги.

Глядя на его растерянное лицо, я не знал, что и думать. До встречи с Павлом был уверен, что гнусное предложение купить вдову исходило от смоленского представителя, то есть от него самого. Теперь получилось – скотскую аферу затеяли сами Радзивиллы, узнав о вдовстве Эльжбеты. Просто руки зачесались сделать сиротами детей Радзивилла Сиротки.

Или Павел соврал? Глядя в простоватое и честное лицо парня, впрочем – с небольшой хитринкой, я в такую очевидную подлость не поверил. Но с допущением вероятности противоположного, потому что на самом деле не верю до конца никому и никогда.

– Радзивиллы лгут, когда им выгодно, – печально заключила высокородная крепостная.

Внимание Павла перенеслось на меня, в глазах больше не плескалось ни капли теплоты, возникшей после долгих откровенных разговоров.

– Сеньор де Бюсси, но как же вы, дворянин, участвуете в этом бесчестном деле? Зная о подлости магнатов с самого начала.

Неожиданный поворот, и крыть было нечем.

– Не могу вам всего объяснить, Павел Андреевич. Скажу кратко: в путь я отправился по приказу короля.

Он разочарованно качнул головой.

– Не знаю, каково оно там у вас, у французов. У нас по-другому. Честь боярской фамилии превыше всего, и бесчестный приказ я исполнять не возьмусь.

Обстановка требовала, чтоб я немедленно его одернул, обвинил в оскорблении, вызвал на поединок, иначе терял лицо… Но не мог. Он только что произнес те самые слова, которыми я осуждал пилотов «Нормандии» за бомбежки Югославии. Практически один в один! Эльжбета вонзила в меня взгляд с тревогой, уверенная, что отправить человека в мир иной для меня – дело мгновения, она не успеет даже ресницами взмахнуть. Я не открыл ей до конца свою миролюбивую и пацифистскую душу.

Попробовал смягчить положение.

– Не гневаюсь на вашу горячность, воевода, и лишь повторяю: вы всего не знаете, а объяснить не имею права. Посему прошу быть сдержаннее в суждениях и не ставить мне в вину бесчестные поступки.

Он фыркнул, мне неожиданно пришла на помощь Чарторыйская, разряжая ситуацию. Наверно, вспомнила о своей просьбе – обойтись без лишних смертей. По возможности.

– Действительно, пан воевода, вам не известна истинная роль сеньора де Бюсси в моей истории, не торопитесь осуждать.

– И какова же эта роль? Вы давно знакомы?

– Месяц с небольшим, но он вместил очень многое, – вздохнула Эльжбета. – Познакомились, когда де Бюсси застрелил моего мужа.

Ошарашенный воевода воззрился на нас как на чудо заморское.

– Если б вы были назначены мне, пани Чарторыйская, я озаботился бы, чтоб не ставить вас в столь сложное положение. А что до привычной вам жизни, испросил бы место в посольском приказе, ездили б по европам… Э-эх-х-х… Но понимать вас не научился бы никогда.

Он пришпорил коня и уехал вперед.

– Хороший человек этот воевода Павел Андреевич. Жаль только, что он враг московитский.

Стало быть, я – враг французский, убивший мужа. Коль вспомнила сразу, то часто об этом думала. Для истинной святой Эльжбета была слишком уж непримирима. И не оттого не желала ехать на Русь, что «Домострой» не признает, с промотавшимся супругом жизнь не лучше, а от противности самой мысли спать с врагом.

До самого Менска (в моей прошлой реальности – Минска) Ногтев больше ни в какие разговоры не вступал, на меня смотрел отчужденно, а на Эльжбету – сверкающими глазами, невольно попадая под ее обаяние. И весь его отряд зачарован был Чарторыйской, хотя, казалось бы, в костеле венчана по римскому обряду, то есть католичка, богопротивного для православных вероисповедания, дочь и внучка ветеранов московско-литовских войн… Точнее сказать, русско-русских войн, потому что топоним «Русское» в названии Великого княжества Литовского, Русского и Жамойтского официально употребляться начал лет на двести раньше, если я ничего не попутал, чем впервые в Восточной Руси в наименовании Русского царства. Та же «Киевская Русь» – придумка еще более поздних лет, ибо в домонгольский период княжества именовались по стольным городам – Киевское, Владимирское, Рязанское, Суздальское… Если бы судьба-злодейка закинула меня еще лет на четыреста раньше, стал бы свидетелем, как друг дружку остервенело режут и жгут княжеские отряды с исконно русских земель, а не западные русы (литвины) восточных русов и наоборот.

Утратив собеседника в лице смоленского парня, который после тридцати, с возмужанием, станет прекрасной натурой для картины русского витязя, я мог перекинуться разве что парой фраз с Чарторыйской. Но так, как это было в темноте кареты под Люблином, почти интимно, уже не получалось. Она была предельно ровна со всеми и немногословна. Никого не выделяла, изысканно учтивая, и только.

Раз только свежий мартовский воздух открыл в Эльжбете какую-то тщательно скрываемую часть ее души, наверно, где спрятаны воспоминания о прикордонном детстве с ободранными коленками и царапинами от собачьих зубов на руках. Чарторыйская гикнула высоким голосом, ударила пятками в бока кобылы, сорвав ее с рыси в галоп. Мы с Павлом догнали ее не скоро, когда она сама натянула поводья и остановилась на взгорке, разогретая скачкой, от лошади и из ее губ валил пар, а вокруг, куда ни глянь – леса да поля в темных пятнах тающего снега.

– Лошадь погнала? – участливо осведомился Павел, но Эльжбета даже не услышала его.

– Какая красота! Глядите, панове! Просторы, свобода… Ни замки, ни терема, ни даже дворцы не сравнятся с этим! – Светлые ее глаза, в этот миг совсем голубые, просто лучились изнутри, грудь под контушем ходила ходуном. – Неужели все ваши интриги, склоки, войны чего-то стоят перед лицом природы, Бога, вечности?

Меня словно что-то толкнуло изнутри, и я начинал декламировать:

Выпуская в морозный воздух поэтические строки из будущего, я понадеялся – скудных знаний французского у Павла не хватит, чтобы понять слова про прекрасные голубые глаза. Стихи – вообще изумительная вещь, можно невзначай ввернуть: «сердце мое, моя сила и нежность», а будто бы и не признание любви прозвучало, всего лишь подходящая к случаю цитата, она не требует ответа, не нарушает приличий. Если память не изменяет, на этот раз из ее недр всплыло что-то из репертуара Мирей Матье.

На обратном пути к процессии и карете воевода негромко бросил:

– А ведь она прощается с юностью, свободой, французскими стихами. Даже с Литвой прощается. Лучше бы вы вообще не привозили ее в Люблин, де Бюсси!

– Совершенно с вами согласен.

– И для брата моего будет не лучшее приобретение. Он хотел жену просвещенную, образованную, но и покорную, послушную, домовитую. Чует мое сердце, не справится он. Сложная это женщина, Чарторыйская. Словно для какой сказки рожденная, а не для нашей грешной жизни.

Готов был подписаться под каждым его словом. Несмотря на мои заверения уберечь ее от объятий смоленского вельможи, дама моего сердца со свойственным ей жертвенным пессимизмом считала вполне вероятным и свое русское замужество. И что тут сказать? Слова не помогут. Только делом доказать, избавив от Ногтевых.

Кроме таких моментов, в дороге было решительно скучно. Натаскивал Зенона служить моим лакеем – чистить одежду на остановках, вставлять пули в дульнозарядные пистолеты, драить саблю и шпагу, полировать сапоги. Брить мне щеки выше бородки и подстригать бороду, наконец. Он старался, но я понял, что зря костерил Жака. Все познается в сравнении.

Немного дальше Менский тракт оказался перегорожен рогатками и постом литовских стрельцов.

– Чумавы мор, паньства! – сообщил стрелецкий десятник.

Чумные пандемии эпохи Возрождения и Просвещения случались, как помнилось из учебников, в следующие века, но, видно, очаговые вспышки имели место и раньше. Бывало, что за чуму принимали иные болезни. Эх, нет Чеховского… Попрактиковался бы мой эскулап, если бы только сам не слег здесь от чумы.

Над низкими деревянными посадами стелился дым. Порыв ветра донес вонь, и даже самый недогадливый, учуяв ее, понял бы, что горожане жгут трупы. Но мы были не в Индии, где кремация покойников считается делом обычным, православных отпевают и опускают в землю. Значит, и правда – беда!

Я дал знак кучерам разворачивать карету в объезд, Павел скомандовал то же самое всадникам.

– Погодите! – Эльжбета подъехала ближе к нам, лицо необычно строгое, торжественное, в глазах лихорадочный блеск. – Я уверена, Радзивиллы, какого плохого мнения вы бы ни придерживались о них, непременно пожертвовали бы на менские нужды – на лекарей, на семьи, у кого умер кормилец. Шановны пан воевода… Если я тотчас соглашусь венчаться с вашим братом, можете ли вы дать хотя бы часть выкупа за меня горожанам?

У меня отнялся дар речи, Павел тоже был ошарашен.

– Помилосердствуйте, пани. Золото у меня, но оно не мое, я вправе распорядиться им только как велено… Слово дал!

Конечно, завершением сделки будет и вручение мне увесистого кожаного мешочка с драгоценным содержимым, приятно позвякивающим, а отряд Ногтева избавится от необходимости заезда в замок Одинцевичей и прямиком рванет к Смоленску. Но я смолчал, воевода тоже, а у Эльжбеты набухли в глазах слезы.

– Вы не видели ужаса, когда все вокруг болеют, а ты не в силах им помочь!

Как же мало я о ней знал! Что за история с болезнью? Даже не осведомился, откуда у литвинки с восточной границы взялось чисто польское имя. Наверно, от матери из мазуров.

Не желая демонстрировать слабость, она развернула лошадь и рысью удалилась прочь.

Павел проводил ее взглядом, и не понять, чего в нем больше – восхищения готовностью помочь несчастным или осуждения за скороспелое решение.

– Сеньор, скажи, у православных полагается год по усопшему супругу, а у католиков?

«Год прошел как сон пустой, царь женился на другой», вспомнились пушкинские строки.

– Не так строго. Но она при рождении крещена униаткой. Это потом приняла католичество, выйдя замуж за маршалка. Полагаю, униаты тоже ждут год.

– Брат лопнет от гнева… – Павел ожесточенно дернул себя за бороду, встав перед трудным выбором. – Но я не хочу неволить нашу красавицу. Возьму слово с ее отца, что траур Эльжбета проведет в отчем замке, как пристало вдове. Ежели потом согласится выйти за Петра – так тому и быть. Но и к тебе, де Бюсси, у меня есть условие – не пытайся до конца января вывезти ее из Смолян.

– Объяснись, воевода.

– Да полноте, пан француз! Вижу, как сверлишь Чарторыйскую алкающим оком. Стишки читаешь, да и предложить ей можешь больше – Париж, королевские балы, платья размером с церковный колокол. Принимай уговор: сватайся, коль душа того просит, но не раньше срока.

Молча протянул ему руку. Пальцы переплелись в крепком рукопожатии. С этого дня мы на «ты», неприязнь растаяла, на сердце полегчало.

Знаю, что нельзя по одному человеку судить обо всех боярах да воеводах, многих из них, в том числе лучших, царь Иван Грозный казнил без жалости, аналог тридцать седьмого года в шестнадцатом веке растянулся очень надолго. Но пока есть на Руси настоящие люди, хоть и в меньшинстве, Русь не пропадет!

Я, проживший полтора года бок о бок с сыном Екатерины Медичи, уже и ягод особых нарвал, и намешал всякого, приготовившись конникам Ногтева бросить в кашу. Не насмерть, конечно, собрался их травить, а чтоб хватались за животы и наперегонки неслись облегчаться в кусты. Тогда не составило бы труда отобрать у воеводы золото и умыкнуть Эльжбету. Честное слово, за эти планы мне было стыдно!

Остаток пути восстанавливал форму после разлуки с Шико, теперь в качестве напарника на привалах передо мной упражнялся Павел. Французским оружием он не владел вовсе и носил тяжелый кавалерийский палаш. На поле боя этот добрый молодец положит многих, но шпагой или саблей в дуэли один на один я его заколол бы немедленно. Проблема в том, что после произошедшего под Менском не пожелал бы его убить, а уворачиваться от здоровенного клинка, рядом с которым шпага – зубочистка, и стараться причинить сопернику лишь минимальный вред почти наверняка будет стоить мне головы.

Наши занятия прекратила Эльжбета, улучив время, когда до Орши остался дневной переход и никто не подслушивал.

– Де Бюсси… Я не в силах выносить ваши схватки, пусть даже небоевые. Вижу, как Павел смотрит на меня с обожанием. И вы уже все выразили в стихах. Не ровен час, один удар, один случайный выпад в горячке… Не хочу гибели ни вашей, ни его. Вы же обещали обойтись без убийств!

Зубами удержал готовый сорваться с языка вопрос: чья же жизнь для вас более ценна? Наверняка витязь тоже получил порцию признательных взглядов и улыбок, когда Эльжбета узнала о готовности русского оставить ее под отчим кровом в Смолянах.

В замок Ногтев категорически отказался въезжать. В сотне шагов от его серых башен остановил отряд.

– Я знаю, что делаю, де Бюсси. Пограничные люди – особенные, да и мои не лыком шиты. Как припомнят друг дружке былое… Словом – прощай. Бог даст, свидимся.

– Прощай, Павел!

Он повернул коня, потом крикнул через плечо:

– Помни о своем обещании, француз! Год!

Год – это очень долгий срок. И в Смолянах я точно не собирался задерживаться до следующего января.

Глава тринадцатая В Люблине

Оттянув возвращение в свиту короля настолько, насколько позволяют приличия, я ехал в Краков, но мыслями оставался на востоке Литвы, в уютном местечке Смоляны на берегу реки Дерновки. Замок Одинцевичей был невелик, поверх каменной стены возвышались деревянные башни, обмазанные глиной. Владимир Одинцевич, отец Эльжбеты, в порыве откровенности рассказал, что финансовые тяготы, видимо, заставят продать родовое гнездо в Смолянах князю Сангушко, тот наверняка перестроит замок в мощную крепость.

Пожилой шляхтич поначалу принял меня в штыки и едва не выпроводил тотчас, как узнал, что я, католик и иностранец, смел явиться в его дом, прикончив Михаила Чарторыйского, пусть шалопая и ветрогона. В отношении личности покойника пан Одинцевич не питал иллюзий, но все же зятя из боковой ветви древнего княжеского рода если и не любил, то хотя бы уважал, да и успел принять его как члена семьи. Эльжбета взмолилась и упросила дать мне пару дней отдохнуть перед дальней дорогой, эти дни растянулись на две недели.

Я готов был провести их все до единого с Эльжбетой, не только дни, но и ночи, конечно, тем более к отъезду в ее неприступно-ровном отношении ко мне появились какие-то проблески… Чего? Сам не мог точно ответить на этот вопрос и даже определить – действительно ли она дала мне надежду или я стал обычной жертвой самообмана.

Любая попытка объясниться или выразить чувства прозой, а не чужими стихами, неизменно разбивалась о скалу: ни с кем и никаких серьезных разговоров до конца января 1575 года не заводить, тем более – даны обещания Ногтеву, и бесчестно их тут же нарушать. Правда, его брат не слишком связан той договоренностью и запросто наведается сюда, от Смоленска до Смолян совсем недалеко.

Пан Одинцевич ко мне любовью не воспылал, но притерпелся, тем более, как водится, нашлись общие темы для бесед – об оружии, лошадях и, само собой разумеется, о его старшей дочери. Он признался, что до сих корит себя за то, что неосмотрительно позволил повлиять на Эльжбету ее духовнику, бросившему в неокрепшую и чувствительную душу девочки семена религиозно-этических крайностей с призывами к самопожертвованию во имя Господа, это впоследствии основательно осложнило жизнь и дочке, и окружающим.

Самый важный разговор с Эльжбетой состоялся, когда уже была оседлана лошадь в обратный путь. Я улучил момент и подкараулил ее одну у светлицы, где она делила покои с сестрой.

– Когда закончится год, то я…

– Прошу вас, Луи, не принимайте на себя никаких обязательств заранее, – ее прозрачные коготки прикоснулись к моему рукаву. – Год – это много, даже оставшиеся десять месяцев. Не хочу пройти через еще одно разочарование. Лучше помогите мне скоротать время.

– Но как?! Находясь на другом конце страны?

– Присылайте мне книги, сеньор. О Франции, о любви. Побольше стихов, таких, как вы мне читали. Здесь очень мало книг, почти все церковные. Но сверх того ничего не нужно, пожалуйста!

Это нечаянное прикосновение и сдержанная просьба отправить литературу составили все мои трофеи долгого путешествия, где я едва не погиб, нарушил волю короля и наверняка попаду в опалу по возвращении. Но лучше мало, чем ничего! У заведомо чуждых не бывает просьб друг к другу, и если бы отчуждение сохранилось, Эльжбета не допустила бы повода к продолжению общения…

– Люблин, хозяин, – остроглазый Зенон первым заметил в утренней дымке пригороды и прервал мои раздумья.

В апреле потеплело, темное время суток ужалось, дороги подсохли, и я, повинуясь необъяснимому порыву, велел ехать ночь напролет. Лошади основательно устали. В Люблине всенепременно найдется удобное место для отдыха. Кстати, какое?

– Ты бывал здесь не единожды. Подскажи местечко, где и нас разместят, и за лошадьми присмотрят, и чтоб не содрали последнюю шкуру.

– Так «Три петуха», хозяин. Как раз на южном тракте у Краковских ворот. Помню, в свите пана Фирлея…

– Говори по-французски, лентяй!

Зенон был дорог мне вложенными в него усилиями. Проще, наверно, приучить дикого тигра приносить в зубах тапочки, чем литвина-деревенщину прислуживать господину. Осваивая лакейскую премудрость, он перепортил практически всю мою одежду, оттого я щеголял в обновках, как обычный литовский паныч, в камзоле польского покроя и рогатывке. Если заберу увальня с собой во Францию, а оно так или иначе случится, пусть говорит по-французски! Пока, к сожалению, мы не продвинулись дальше «бонжур», «мерси» и «силь ву пле». Зато появился замечательный способ призвать его заткнуться, чтоб не одолевал болтовней: «говори по-французски!» Он обиженно замолкал, растирая рукавом веснушчатую курносую физиономию в обильных молодецких прыщах.

Мы проехали через весь город, наблюдая утреннюю суету предприимчивого люда, спешащего на рынок занять лучшие места на рядах. Справа остался мощный Люблинский замок, и я лишь фыркнул при намеке Зенона – неплохо бы переночевать в тамошних стенах, все же королевские посланцы… Но у меня при себе не сохранилось ни единой бумаги с печатью Хенрика, внешний вид стал совсем уж местным, а французским акцентом в торговом городе никого не удивишь. Да и выполнил я королевское поручение с точностью до наоборот – не привез для утоления высочайших прихотей прекрасную даму, а спрятал ее как можно дальше.

Злотые, изъятые у усопших панов, пока имелись в достатке. В «Трех петухах» я щедро кинул монеты одноглазому трактирщику лысовато-благодушной внешности, заказав две отдельные комнаты и горячую воду. От моего внимания не ускользнуло, что Зенон перемигнулся с хозяйкой, та подрядилась лично обслужить… Но, черт вас всех раздери, я и в мыслях не рассчитывал на интимные услуги, тем более от женщины лет на пять меня старше, рубенсовских форм и с копной давно не мытых огненно-рыжих волос на голове.

Сцену не передать словами! Зенон забился в угол, как несчастная собака, пытавшаяся угодить хозяину, но наказанная без разъяснений, за что именно ей попало. Я сидел голый в бадье и швырял в трактирщицу мыльные хлопья вперемешку с ругательствами на всех языках, а она продолжала сбрасывать юбки огромного размера, решив, видно, что пан обожает крик и грубые ласки…

Ничего не добившись, я выскочил нагишом из воды и вытолкнул ее, полураздетую, в общий коридор. Зенон пинком (босой ногой получилось неубедительно) был отправлен вслед, чтобы всучить целый злотый для предотвращения скандала – за такую сумму баба вполне могла бы передком обслужить всех постояльцев.

Разморенный дорогой, ванной и сытным завтраком, я провалился в сон, но выспаться не удалось – меня изо всех встряхнул слуга, точь-в-точь как Жак в Варфоломеевскую ночь.

– Просыпайтесь, хозяин! Вас срочно требуют двое панов из магистрата.

– А не послал ли бы ты их к дьяволу?

– Пардон, хозяин! Никак не возможно. Грозятся вас арестовать!

– Посланника короля? – у меня отпало какое-либо желание сохранять инкогнито. Пусть попытаются. – Быстро камзол и шпагу, Зенон!

В обеденном зале трактира, освещенном радостным апрельским солнцем, стояли те самые паны. Если бы сидели – я бы сказал «восседали». А так их поза и выражение лиц призывали пошарить глазами по закоулкам – нет ли поблизости измазанного глиной человека, ваяющего с натуры скульптурную группу «чиновники».

– Кто вы? – гавкнул один из монументальных.

– День добры, пан… Не имею честь знать вашего имени. По-моему, в Речи Посполитой, обращаясь к благородному, принято вначале представляться самому. Или я ошибся страной, доскакав до варварской Тартарии?

Каменнолицый субъект с вытянутой мордой, словно побитой молью, начал наливаться нездоровой бордовостью гнева, его более моложавый спутник весь подобрался и положил руку на рукоять сабли. Оба щеголяли в черных кафтанах, цветом напомнивших мне парадную форму СС в начале войны, толькосвастики не хватает, выражения физиономий – один к одному.

– Начальник городской стражи пан Сташевский. Со мной юстиниариус пан Шиманский, – процедил старший.

– Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз из свиты короля Хенрика Валезы, проездом по письменному поручению ясновельможного пана Радзивилла Сиротки.

Изъятая у покойника Сокульского волшебная бумага в течение полутора месяцев действовала безотказно. Лошадей, например, нам меняли без единого звука, и кобыла, на которой я въехал в Люблин, вызывала зависть у многих, хоть, конечно, Матильде она не ровня. Наверно, доведись мне умереть, святой Петр уважительно прочитал бы мандат и отомкнул мне ворота рая… Я был уверен, что этот скрученный в трубку лист с письменами и личной подписью магната произведет столь же сильное впечатление, как и грамота от кардинала Ришелье в «Трех мушкетерах» Дюма, но жизнь в очередной раз опрокинула иллюзии.

– Нет сомнений, это он! – стражник передал бумагу юстиниарису, отнюдь не проявляя должного почтения к предъявителю документа. – Вам надлежит ехать с нами, сеньор де Бюсси.

– С какой стати, позвольте узнать?

Беседа явно перерастала в конфликт, а ссоры всегда привлекают зрителей. Дюжина пар глаз, пребывающих над жующими ртами, немедленно повернулась в нашу сторону. Особенно был заметен горящий взгляд хозяина трактира, пышнозадая и любвеобильная мадам куда-то запропастилась. Публики набралось достаточно, чтобы благородные сочли необходимым «держать марку» и стремиться не падать мордой в грязь перед чернью.

– Хозяин сего заведения Зелинский утверждает, что вы гнусно приставали к его супруге, отчего она выскочила практически голой из вашей опочивальни, о чем есть три свидетельства постояльцев.

Я кратко пересказал свое видение эпизода и вытолкнул вперед юлящего Зенона, косноязычно подтвердившего мои слова.

– Ты готов подтвердить сказанное под присягой на Библии? – грозно тявкнул Шиманский.

– А… Ну… Я же…

– Да или нет?!

– Ага… – покорно согласился мой лакей, и на него тут же набросилась невесть откуда выпрыгнувшая виновница торжества.

– Брешет он, панове! Видит бог, брешет! Шесть грошей дал, курва! А не злотый…

Публика в зале начала сдержанно ржать. Я схватил Зенона за ворот и встряхнул:

– Хозяйские деньги украл, прохвост! Ну, молись Богу…

– Оставьте своего лакея, сеньор, – вступился за него Сташевский. – Тем паче он не лакей, а состоит на службе в городской страже Кракова, верно?

– Пан Фирлей не откажет мне в такой малости, чтоб откомандировать. Впрочем, после сегодняшней выходки не знаю, достоин ли воришка подобной чести.

– Коронный маршалок Ян Фирлей уже никому и ни в чем не откажет, сеньор француз, – Шиманский церемонно склонил голову. – Он скоропостижно преставился. При весьма странных обстоятельствах.

Дьявол! Как же я забыл про сговор Генриха с Радзивиллом на следующий день после коронации? Да, если дело касается человекоубийств, панове слов на ветер не бросают.

– Тогда позвольте выразить удовлетворение, пан Сташевский, что недоразумение разрешилось. Немедленно прикажу этому песьему сыну рассчитаться с трактирщиком и его супругой сполна.

– Увы, все не так просто, сеньор. Четверо убитых дворян в лесу, в двух днях пути в сторону Кракова, – куда более серьезное дело.

То есть покойничков опознали… И Краков – не Орша, за полтора месяца можно без труда несколько раз сгонять нарочных с письмами, выяснить обстоятельства поручения Радзивилла Сиротки, вычислить меня и расставить ловушки на обратном пути. Значит, вороватый Зенон виновен только отчасти, вокруг полно радзивилловских шпиков, чуть позже меня все равно бы схватили. Или нет – в местной одежде и с сравнительно небольшим акцентом, который можно выдать за литовский, я бы вполне сошел за паныча из Вильни… Дьявольщина, нужно было все-таки выбирать кружный путь, о чем теперь поздно сожалеть.

Но до чего не хотелось отправляться в местный вариант Бастилии!

– Пшепрашам, пан Сташевский. Полномочия городской стражи не касаются дворянства. Меня вправе судить только шляхта. На сем разрешите откланяться.

– Э, нет, сеньор де Бюсси. Вы – слуга короля, но иностранный подданный и никакими привилегиями шляхты не пользуетесь. То есть перед судом магистрата вы в тех же правах, что и чета Зелинских.

Браво! Ты дал мне повод проявить священный гнев.

– Пан изволил равнять меня с быдлом? – Рука опустилась на эфес шпаги. – Вы достаточно дорожите честью, чтобы принять вызов на дуэль?

Наверно, пережал с мимикой, потому что главный стражник отступил на шаг. Но его поддержал юстиниарис:

– С нами стража, сеньор. Их возглавляет десятский – пан Збигнев Сокульский, кузен убитого вами шляхтича. Если откажетесь сдать шпагу, он с удовольствием прикажет нанизать вас на пики.

Маски сброшены. Конечно, Речь Посполитая – не Сицилия и не Кавказ с обычаями кровной мести за родню, но для меня эта разница утратила значение. Меня пришли не арестовывать, а убивать.

– Я пройду с вами. Но шпагу эту мне подарил сам король! Он и ваш король тоже – Хенрик Валезы. Только ему и верну.

– Король… – неуважительно хмыкнул Сташевский. – Недолго ему осталось. Как и всем вам, французам. Что же, идем!

Я обернулся к Зенону и тихо приказал:

– Немедля дуй в Краков! О моем аресте сообщи любому из приближенных короля.

Ясное дело, недотепу попытаются задержать. Но, наверно, был у него шанс, не во всем же мне должно так фатально не везти.

В сумрачном чреве закрытого экипажа, хоть он и намного больше авто двадцать первого века, почувствовал что-то вроде клаустрофобии, сказалась привычка к верховой езде на чистом воздухе. Рядом со мной угрожающе шевелил длинными усищами тот самый десятский Сокульский, и я боковым зрением косился в его сторону, опасаясь удара кинжалом. Оба чинуши сохраняли молчание, усевшись ко мне лицом на переднем сиденье.

– Позвольте уточнить, панове, конечный пункт нашей поездки.

– Не торопитесь, сеньор. Всему свое время, – Сташевский наслаждался, что теперь ситуация зависит от него, а недавно артачившийся иностранец целиком в его власти.

Сокульский предпочел не томить меня неизвестностью и рявкнул:

– Для вас конечный пункт – ад!

Ага… Стараясь не привлекать внимания, сжал и разжал кулаки, напряг попеременно мышцы. Пусть драка начнется в крайне невыгодных условиях, буду к ней готов…

Но довольно долго ничего не происходило. Не доехав до замка, где, надо понимать, находились все городские официальные заведения, экипаж остановился, меня бросили внутри одного. Через окошки закрытых дверок были видны шлемы и копья стражников.

Через какое-то время, когда к беспокойству о бренном существовании примешалась обычная нужда по-малому, меня снова повезли, на этот раз – из центра Люблина. Ни пешей стражи, ни всадников из окна не было заметно, но я не питал иллюзий, что оставлен без внимания. Быть может, если выпрыгнуть на ходу, а лошади тянули неспешно, удастся сбежать. Но, вероятно, панове позаботились на такой случай, и налетевшая свора конных порубит меня в капусту. Пока я внутри – то находился в относительной безопасности, здесь не принято решетить транспортное средство пулями.

Экипаж безостановочно миновал Краковские ворота, мы поехали на юг той же дорогой, которой я вез Эльжбету в Люблин в начале марта.

Эльжбета… Даже если удастся выкрутиться сегодня, в чем нет никакой уверенности, увижу ли я ваши глаза еще хоть единственный раз?

Карета остановилась. Похоже, сейчас поднимется занавес, и начнется последний акт короткой пьесы под названием «Моя жизнь в шестнадцатом веке».

Но вы надолго запомните этот финал, клянусь честью!

Глава четырнадцатая Правосудие по-польски

– Про́шу пана!

Дверцу кареты открыл возница. Выпрыгнув на землю, я обнаружил еще четыре закрытых экипажа, на дверях ни одного из них не было гербов или прочих опознавательных символов.

Помню, после Первой чеченской, на самом излете лихих девяностых, я и еще пара ветеранов штурма Грозного вздумали, помимо службы, крышевать коммерсантов, и все закончилось очень похоже, только вместо черных конных повозок в лес нас привезли на черных BMW без номерных знаков. Меня и коллегу отпустили, решив, что урок пойдет впрок, да и мочить офицеров из силовой структуры – излишество. Предпринимателей, пытавшихся отбить кусок рынка у полукриминальной группировки, в том же лесу и оставили. Закопали в двухметровую яму. Живьем. Засыпали, воткнули саженец какого-то дерева и с трогательной заботой о растительности полили водой из бутылки…

Один раз пронесло. Не вечно же так будет!

– Я вам уже представлен, де Бюсси, – десятский открыл церемонию моих проводов в мир иной. – Справа пан Вишневский.

Тот коротко кивнул. На вид этот немолодой и поджарый шляхтич был наиболее опасен, наряду с Сокульским. Он – родственник убитого низкорослого бедолаги, обзываемого мной «Санчо Панса». Фамилии трех других мне ни о чем не сказали, панове выступали за усопшую парочку, сопровождавшую Эльжбету, причем мстить за последнего пана, рубившегося со мной на саблях, явились сразу двое его кузенов – братьев Синицких.

– Драться будем по очереди? Или навалитесь смело – пятеро на одного?

– Не помышляй о благородной дуэли, французская собака! – прорычал Сокульский. – Ты сейчас просто сдохнешь. Потом закопаем тебя в лесу без отпевания.

– Солнце садится, – более спокойным тоном добавил Вишневский. – На дуэль с каждым нет времени. У вас же есть шпага – вот и защищайтесь.

Окружили. Нет стены, чтоб прикрыла тыл. Нет лекаря, чтоб зашить рану – любая дырка может стать смертельной.

И нет никакого смысла умирать в этот прекрасный апрельский вечер…

Они бросились со всех сторон, вооруженные длинными саблями и кинжалами, у одного из братиков булава, взбадривали себя дикими криками… Какое-то мгновение длился ступор, иллюзия нереальности происходящего… Затем разум прочистился до кристальной ясности.

Для меня остался лишь один смысл дальнейшего, пусть очень короткого моего существования: паньству чрезвычайно дорого обойдется это убийство. Никто из них не собирался умирать со мной за компанию? Сюрприз!

Бросившись на землю, я перекатом проскочил между братьев прочь из круга. Едва удалось увернуться от булавы, она сбила рогатывку и сорвала клок моих волос… Прямо с земли достал шпагой до сапога этого урода и вскочил на ноги.

Их по-прежнему – пятеро, пусть один и захромал. Защита только одна – бегство.

На ходу сбросил камзол, оставшись в одной сорочке. Паны также избавились от излишков одежды. На всех кирасы или тонкие панцири.

Боитесь, твари? Правильно делаете! А пока догоняйте!

Наша веселая гурьба добежала до последней повозки. Не отрываясь особенно далеко, я выписал петлю вокруг экипажа и со всей мочи понесся назад, четверо преследователей из-за навешенного на них железа чуть отстали. Навстречу ковылял вояка с булавой. Пока не настигла погоня, времени только на один выпад…

Булава снова свистнула в ужасающей близости от черепа, шпага моя вонзилась в польский глаз и с неохотой покинула голову жертвы. Фора в десяток шагов позволила мне вытащить из ножен покойника кинжал.

Снова бегом. Кинжал, в общем-то, мелочь, но все равно помеха.

Повел преследователей по дуге, вновь приближаясь к экипажам. Устали, запыхались? Получите!

Кинжал неотразимо устремился к Вишневскому, возглавляющему в этот момент погоню. Но то ли непривычное оружие виновато, с иной развесовкой, чем обычный мой клинок, то ли отсутствие тренировок по пути из Литвы сказалось, но острие лишь чиркнуло по броне и бессильно упало на траву. Я же целил в голову!

Затем везение покинуло меня окончательно. Нога подвернулась на ямке, я тоже захромал, как покойный обладатель булавы, враги все ближе… Сосредоточив на них внимание, я очутился рядом с головным экипажем, на котором приехал к месту казни. Возница, что открывал мне дверцу, видимо, возгорел желанием выслужиться перед десятским. Удар хлыста ожег мне плечо. Дьявольщина! Что за манеры у польских кучеров?! Один такой же ушлый пытался огреть меня на пути в Люблин, но сейчас я раздет, боль в тысячу раз сильнее… На каких-то инстинктах удалось перехватить хлыст. Резко дернул за него, и кнутовище, охватившее петлей запястье возницы, сорвало того с облучка прямо на острие сабли подоспевшего Вишневского. Крошечного мгновения, чтоб выдернуть клинок из-под незадачливого простолюдина, шляхтичу не хватило для защиты. Шпага впилась ему в шею, между воротом и черной бородкой.

Двух я упокоил, но это конец. Нога отказалась не то что бежать, даже опираться на нее более невозможно. Сокульский с двумя сообщниками прижали меня к передку экипажа. Лица разгоряченные, сабли подняты в едином порыве – изрубить к чертям собачьим!

Приготовился к смерти… У меня в запасе остался один-единственный выпад. Шпага быстрее сабли. Выбрал десятского – значит, ему умирать вместе со мной. Удар – и он покойник, а двое других нашинкуют меня в капусту…

Остались последние секунды жизни. Три… Две… Одна… Всё!

От похоронных мыслей отвлек лошадиный храп – кобылы забеспокоились от криков и запаха крови, тронув экипаж с места. Что же, есть еще одна возможность!

На здоровой ноге прыгнул, но не на Сокульского, а спиной вперед и вверх, подтянувшись на место кучера. У моих убийц случилось секундное замешательство, этой секунды хватило с лихвой для жестоких ударов шпагой плашмя по крупам лошадей, да простят меня не родившиеся еще защитники прав животных. Пара вороных сорвалась с места в карьер, я едва успел схватить вожжи.

Кучер из меня, скажем откровенно, начинающий. Мы неслись не разбирая пути по полю, на котором дрались, потом вдоль речки, где повозка стала на левые колеса и только благодаря Провидению (или удачно попавшейся слева кочке) снова упала на все четыре. Я проклял человеческую анатомию: будь еще пара рук а-ля Шива, держался бы ими за сиденье!

Когда лошади выдохлись и отказались везти меня дальше, игнорируя багровые рубцы на черной шкуре, экипаж замер. Опираясь на здоровую ногу, я спустился вниз. В сгущающейся темноте не было видно погони. Под колесами извивалась дорога, скорее всего на Краков.

Итак, я – объявленный в розыск преступник за убийство четырех… нет, уже шести шляхтичей, не считая нескольких простолюдинов (а кто их считает?)… с распухшей лодыжкой стоял на дороге, раздетый до сорочки, в холодном и темном апрельском лесу. Из активов у меня имелась только крытая повозка с парой жутко уставших лошадей и шпага, окрашенная человеческой и конской кровью.

– …Уж не задумал ли ты ползти обратно в Люблин и сдаваться на милость гостеприимного пана Сташевского?

На этом месте моего рассказа шуточки закончились даже у Шико. Но боже, как я рад был его видеть! Ради этого согласился стерпеть подначки шута, ухмылки и вечный сарказм.

Я разлегся на кровати в своих скромных по размеру покоях Вавельского замка с наивными скульптурными ангелочками на потолке и периодически заходился кашлем: та ночь в лесу не прошла бесследно.

– Нет, мон ами. Всё разрешилось прозаически. Когда лошади отдохнули самую малость, заставил сойти их в сторону, там сочная трава – с голоду не околеют, а днем их кто-нибудь заберет. Сам, прыгая от дерева к дереву, вернулся к дороге, под утро меня подобрали полоцкие купцы, отправлявшиеся на юг через Краков, им наплел байку про разбойников, что мне удалось отбиться и убежать в лес с одной только шпагой…

– Поверили? Очень уж твоя история романтичная. Такой впору занимать дам в час светской беседы, но торгаши – люди рациональные.

– Поверили обещанию рассчитаться с ними в Вавеле. Особенно когда в залог обещания была дана шпага. Как ты знаешь, весьма недурного качества. Кстати, я на мели. Здесь оставил всего несколько злотых, ими расплатился за проезд. Зенон не догнал нас в пути, сутки прошли…

– …И он не явился в Краков? – Шико со смехом хлопнул себя по колену. – Клянусь Создателем, и не появится. Для вороватого простолюдина твой кошель с золотом – огромное состояние. Если Зенона не упекли в заточение люблинские, ушлый литвин уже далеко.

– А сотник Тарас? Чеховский, когда ногу мне бинтовал, рассказал, что забрал Яся из Мехува, тот выздоровел. Про Тараса ничего не знает.

– Третий литвин, что с тобой поехал? Да, я слышал про него, история темная. Говорят, прискакал гонец от люблинского маршалка с письмом про четырех убитых где-то между Кельце и Люблином. Твоего тела не нашли, потому что тело уехало дальше в компании с другим, очень приятным телом. Ты же в курсе, что Ян Фирлей решил нас покинуть?

– За него решили.

– Зачем вспоминать несущественные детали, Луи? Тем более вместо умершего строптивца наш Анжу утвердил Анджея Опалинского. Того поддержала шляхта из партии, голосовавшей за Генриха против Радзивиллов и Габсбургов. Новый маршалок великий коронный запретил всякое дознание в страже. Но, похоже, Сиротинушка решил, что Тарас предал литовское дело. По приказу Сиротки, не знаю, или еще по чьему-то велению, стражника упокоили, он был найден мертвым за стенами города с перерезанным горлом. Такое вот посполитое правосудие в действии.

– Само собой, просить Опалинского призвать к ответу негодяя Сташевского, выдавшего меня в руки убийц, затея пустая.

– Конечно! Сташевский подчиняется властям города и сеймику, за чертой Краковского воеводства у Опалинского власти немного. Да и лояльность его к людям Генриха, я бы сказал, весьма ограниченная. Ссориться с люблинскими он точно не возьмется.

– Значит, единственно возможное правосудие по-польски – снова ехать в Люблин и вызывать мерзавца на дуэль.

– Наши враги тоже учатся на ошибках, – Шико покровительственно шлепнул меня по ноге через одеяло, его жест отдался в лодыжке. – Не посылать же в Люблин целое войско для разрешения личной обиды.

– Посылать! Местные должны твердо зарубить на своих заносчивых носах: трогать кого-то из королевской свиты – смерти подобно.

– Ты прав, мой воинственный друг. Я так скажу: был бы прав, если бы столько же решимости имел король.

Шико рассказал мне про обстановку в Вавеле, и я постепенно понял, как за пару месяцев пребывания на престоле Генрих уронил королевский авторитет. Действительно, полномочий у круля посполитого кот наплакал. Но Анжу решил и теми, что есть, вообще не пользоваться! Из Франции от брата пришел ответ, что французская армия, конечно же, выделит экспедиционный корпус для обуздания Польши… но не в текущем столетии, ибо в Париже полно проблем с испанцами, голландцами и непокорными гугенотами.

Поэтому Хенрик Валеза посвятил все время досугу и развлечениям. Не то чтобы устал, но отдыхал впрок. К захваченным из Парижа альковным девицам прибавил несколько местных красоток, не отягощенных предрассудками. Начало теплого времени воспринял только в одном ключе – как начало летнего охотничьего сезона.

– Как у него здоровья хватает – отдыхать неделями напролет?

– Благодаря сауне а-ля рюсс и твоему Чеховскому. Не удивлюсь, если король пожалует захудалому лекарю дворянство. Знаешь, у Анжу даже язвочки на деликатном месте уменьшились.

Возможно, баня угнетает возбудителей. Или болезнь перешла в следующую фазу, там и до отвалившегося носа считаные недели.

Мне теперь стала понятнее реплика люблинского полицмейстера, что королю и французам «недолго осталось». Король настолько бездеятелен, что его устранение полякам представлялось очевидным. Надо только договориться, кого усадить на опустевший трон после Анжу, и пока магнаты лепили новые альянсы, мы на короткое время пребывали в безопасности.

Мне выпало влиться в компанию парижских бездельников и разделить увеселения Генриха. Успеет ли он сказать «и ты, Опалинский» по примеру «и ты, Брут», когда заговорщики явятся его резать?

– Рад служить его величеству.

– В этом и вопрос! – Шико наклонился, и я ощутил его свистящее дыхание. – Не сегодня-завтра он вернется с охоты во дворец. Узнав о твоем возвращении, спросит: как твое задание, где прекрасная вдова, осчастливленная монаршим вниманием? Нужно очень хорошо обдумать ответ, почему ты был вынужден отправить даму на русскую границу. Иначе на смену польскому правосудию придет французское.

А если Генрих что-то заподозрит, то в Вавеле станет еще опасней, чем в Люблине. И Париж не убежище. Разве что Испания, там придется уговаривать местного короля снарядить с вековым опозданием каравеллы для поиска западного пути в Индию…

Инстинкты разведчика забили тревогу: я на грани провала.

Часть 2 Париж дороже мессы

Глава первая Бассет

Стол с инкрустированной столешницей, зеленому сукну еще время не пришло, был завален картами и небольшими стопками золотых кругляшей.

– Шико, старый плут! Твоя очередь сдавать.

Генрих предпочитал играть до утра при свете канделябров, всасывая не менее двух бутылок кислого вина, затем изволил почивать до обеда, неспешно завтракать до вечера… А в приемной неделями ожидали посполитые чиновники в надежде получить чисто формальную, но все же совершенно необходимую подпись. Ничто не мешало, конечно, просто сложить документы на высочайшее визирование, а через месяц справиться о прохождении вопроса и узнать: король не отказал, ему всего лишь недосуг было глянуть на бумагу.

Утешало одно: Генрих наверняка не объявит шляхте «посполитое рушение» в виде тотальной мобилизации ради экспансии на Восток, не говоря об обещанном французском корпусе для войны с Иваном Грозным. Королю лень, война – слишком хлопотная вещь. Наверно, лень неточное слово, монарх презирал возглавляемое им государство и считал ниже своего достоинства заниматься его делами. Поэтому срок пребывания на польском троне французского короля запомнится как очень спокойный для Московской Руси. Что же касается Руси Западной, литовской, то Радзивиллы притихли, эта тишина напоминала мне безмолвие в квартире, где шумел строптивый ребенок – если не скандалит больше, то готовит особо крупную каверзу.

Первые числа мая 1574 года выдались дождливыми, поставив крест на охотничьих подвигах короля. В ненастные дни, начинающиеся по заведенному расписанию ближе к вечеру, Генрих с энтузиазмом дилетанта бросился в азартные игры. А дилетантизм неизбежно влечет финансовые потери, польские высокородные картежники не считали нужным поддаваться и задабривать монарха, ничего не решающего в Речи Посполитой.

Шико в тихом ужасе: король за неделю спустил в карты походную казну французского корпуса и принялся понемногу транжирить скудные польские запасы. Нам задерживали жалованье. А так как до приносящих доход французских поместий – путь не близкий, дворяне служили королю… за еду.

С некоторых пор я начал подсаживаться за игральный стол, он в покоях слева от зала приемов, где устраивался коронационный бал. Карты отличались от привычных мне по предыдущей жизни. Для германских игр, например, в колоде есть карта рыцаря, для французских – с изображениями святых, это самые сильные козыри. Но ничего сложного. Кто имеет опыт покера, бриджа, преферанса, знать которые полагается любому атташе по культуре, ему освоиться с примитивными выдумками эпохи Ренессанса было совсем не трудно.

Играли обычно большой толпой, не менее восьми человек. Король садился справа от меня. Когда делал ставки, мне были видны его карты. Он слишком рисковал, поэтому изредка срывал куш, веселясь подобно ребенку, но чаще проигрывал.

В бассете использовались две колоды, это сто четыре карты. Плюс этой игры в загибании уголков, отчего на рубашках оставались заметные следы. Минус – карт слишком много, чтобы их все запомнить с изнанки. Поэтому держал в памяти главные и при раздаче тщательно высматривал – кому что попало, какие ставки оглашаются. Похоже, больше никто не пробовал играть столь хитро, мои соперники опирались сплошь на интуицию и вдохновение.

– Тебе непростительно везет, де Бюсси! – ревниво прошептал король в очередной раз.

Он снова поставил на выигрышную карту и промахнулся, потеряв начальную ставку, она пришла ко мне. Я обычно убирал карту после двух попаданий, редко трех, зависело от того, что видел у окружающих. Как следствие, количество золотых кружков напротив моего места неуклонно росло. Проигрывал не более одной ставки из трех…

– Виноват, ваше величество. Но прошу учесть, что все выигрыши я возвращаю в казну.

– То есть мне отдаешь у меня выигранное?! Ты наглец, де Бюсси. Я справлюсь без твоих жалких крох!

Да кто же против… Но по прошествии пары кругов, когда очередь сдавать снова дошла до Шико, мой сосед был пуст и, естественно, занял у меня десятку злотых. Их постигла судьба предыдущих.

– Простите, ваше величество, у меня не получается выигрывать столько, чтоб покрыть ваши проигрыши…

Наверно, Генрих меня ненавидел. Но завтра снова посадит рядом, чтобы имелся под рукой неоскудевающий ручеек золота.

Меня чуть расслабила растительная жизнь при отсутствии серьезных потрясений за неделю после возвращения из Литвы. Жажда мести люблинской своре куда-то запропала. Откровенно говоря, я не испытывал к полякам вражды. Их желание отомстить за погибшую родню было вполне естественным, жаль только, что выбрали непарламентские методы и заставили отвечать тем же. Сиротке отплатил, разрушив его дорогостоящую интригу с Эльжбетой, от него зависит, насколько для меня важным будет насолить ему в будущем. По зрелому размышлению я пришел к мысли, что Радзивилл вряд ли приказал убить меня и Жака, скорее всего, два его посланника перестарались и поплатились.

В равной мере я не собирался требовать радзивилловской крови за покушение у Лодзи, если Генриху наплевать: политическая борьба за посполитый престол меня затрагивала лишь потому, что сам едва не сложил голову. Но таков удел всех дворян, охраняющих монарших особ, можно сказать – профессиональный риск, ничего личного.

Сейчас рисковал только деньгами. Против короля, Шико и моей персоны играли пятеро: двое из Кракова и три пана из Варшавы. Анджей Опалинский занял место слева от меня, он явно был убежден, что только за карточным столом возможно отобрать у Генриха обещанные деньги, если не все четыреста пятьдесят тысяч злотых, вписанных в условия коронации, то хоть какую-то часть.

Голова маршалка была выбрита, кроме рощицы на макушке и темени. Когда он рисковал и объявлял ставку со слабыми картами, отирал пот с черепа, живописно разукрашенного отметинами сабельных ударов. Если карта верная – теребил усы, сомневался – чесал висок.

Далее зеленел каштелян вислицкий Николай Фирлей, по удачливости со знаком минус он даже несколько опередил короля, расставшись с кожаным мешочком золота. Трое варшавян были представлены, но их фамилии мне мало что сказали – шляхты в Речи Посполитой чрезвычайно много, чуть ли не каждый десятый, если считать безземельных. Монарха они воспринимали всего лишь как избранного старшего шляхтича, отнюдь не сакрального «помазанника Божия». Генрих усвоил, что эту роль ему и предстоит играть. А если не вмешиваться в управление государством, то проще всего испить уготованную чашу парадного царствования, приглашая паньство на охоту, балы или за карточный стол.

Когда-то грозное Польское королевство, закаленное в битве с татарами и шведами, размякло без внешнего врага, воинственная Литва на востоке отделила Польшу от Московской Руси. Поэтому демонстративно расслабленный стиль жизни Хенрика Валезы нашел множество поклонников. Зачем воевать, рисковать головой, если можно наслаждаться существованием в бесконечном круге развлечений?

У этих любителей «отдохнуть впрок», не задумываясь о последствиях, все французское вошло в фавор. Доступный любому шляхтичу король, кроме пристающих к нему вне кабинета с казенными бумагами, начал набирать популярность как законодатель мод, стиля. Но, конечно, не как государственный лидер.

Очередь сдавать перешла ко мне. Генрих сейчас получит лучшие карты. Непременно объявит ставку, скорее всего – выиграет. Но следующий сдающий, Опалинский, уже не будет мошенничать в его пользу, остальные – тоже. Раздача перейдет к Шико, а мой друг не искушен в мелком шулерстве. То есть карта на второй или третий раз не сыграет… А если сыграет, король решит, что ухватил Господа за бороду, и просадит весь сорванный куш на следующих ставках.

Под утро, когда усталые слуги поменяли очередные оплывшие свечи в канделябрах, а в щель за шторами пробилась робкая синь рассвета, в картежную комнату зашла целая группа польских дворян – сразу восемь человек. Они почтительно поклонились монарху и заняли соседний стол.

Я пропустил отличную ставку… Среди новоприбывших затесались трое знакомых, даже слишком хорошо знакомых по приключению в Люблине. Пан Збигнев Сокульский бросил короткий красноречивый взгляд: теперь не сбежишь.

Когда продувшийся в пух и прах король с царственным пренебрежением к деньгам, которых у него нет, продефилировал к выходу, великодушным кивком дозволяя восьмерке гостей продолжать игру, до меня долетела реплика в спину:

– Снова увиливаете от поединка, де Бюсси?

Формально я не обязан был реагировать. В общем-то, состоял на службе в свите Генриха и провожал монаршее тело в опочивальню отдыхать после карточного загула. Но вызов не оставляют без ответа. Обернулся и смерил соперника еще более вызывающим взглядом.

– Сопровождаю короля, пан Сокульский. Если вы не торопитесь, позже у нас найдется тема для разговора.

В монарших покоях на меня обрушилась августейшая головомойка: не встревать в ссоры и, тем паче, не затевать дуэли с поляками.

– Не смею ослушаться, сир! Но если меня подкараулят в темном месте и попытаются прикончить, разрешите обнажить шпагу или прикажете позволить им заколоть себя как свинью?

– Значит, не шатайся по темным местам! Кстати, Луи, где же та дама, которую ты преследовал в марте? Сейчас бы не помешало свежее общество.

– Простите, я докладывал вам, сир, – я покорно склонил голову, от меня не ускользнул многозначительный взгляд Шико из-за спины: предупреждал же тебя… Да, предупреждал о самом очевидном, и мне все равно нужно как-то выкручиваться, тем более король раз за разом возвращался к расспросам об Эльжбете, будто пытался обнаружить противоречия в моей лжи. – Она приняла решение провести год траура по усопшему супругу в родительском доме, и я не смел помешать, иначе бы вдова досталась московитам.

Генриха раздевали лакеи, он сорвал на них зло от проигрыша, естественно, влетело и мне.

– Ты старательно служишь, де Бюсси, но от твоих стараний одни неприятности. Если бы не прикончил ее мужа, дама… Как ее? Да, Чарторыйская… Она была бы представлена ко двору и не устояла бы перед королевским обаянием. Согласись – какому-то маршалку не сравниться со мной.

– Вы правы, сир.

Не считая маленькой, практически совершенно пустячной детали. Если бы я не застрелил ясновельможного ублюдка, первой же пулей обезглавив отряд, нас с Шико давно бы грызли черви. Понятное дело, королю эта подробность была не интересна.

На следующий вечер он заявился в карточный зал и направил в сторону игрального стола, где я бесцеремонно засел с люблинскими поляками, долгий вопрошающий взгляд, мне же ничего не оставалось, как пожать плечами: бросить партнеров среди партии – не комильфо. Тем паче в компании со мной расположились именно шляхтичи, о корректном отношении к которым монарх так много и красочно рассуждал. Особенно вежлив я был с Сокульским и его двумя подручными. За столом расположились еще четверо панов, те не притронулись к картам, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, желают ли они мне успеха в игре. В общем, в этот вечер королю выпало обходиться без моей финансовой и моральной поддержки. Кто бы меня поддержал…

– Вам идет карта, пан Синицкий! – подбодрил я соперника на выигрыше пустячной ставки после серии неудач. – Ваш брат порадовался бы за вас, жаль, что его нет за столом.

Причина отсутствия брата проста до банальности – именно его я собственноручно заколол, защищаясь от нападения с булавой. Синицкий побагровел и подскочил, стул за ним с грохотом опрокинулся. Железная рука Сокульского стиснула его плечо.

– Садитесь! Не время!

Тон у десятского точь-в-точь как у хорошего собачника: к ноге, место! Лакей поднял стул, панская пятая точка снова опустилась на сиденье. Синицкий взвинчен настолько, что о какой-либо его сосредоточенности на игре можно было забыть. Фраза о плохих манерах другого усопшего, из числа сопровождавших Эльжбету, заставила взорваться пана Соколовского. И только Сокульский проявил железное самообладание. Его физиономия, будто вырубленная из гранита тупым топором, сохранила выражение «покер фейс», крепкие желтоватые зубы захватили кончик уса, кроме угрюмой мины на нем ничего не разглядеть. Ладно, и его чем-нибудь пробьем…

Ждал выходки с его стороны, провоцирующей ссору. Само собой, только повода для дуэли, причина скрестить клинки имелась у обоих. Но мои пикировки с его спутниками почему-то не устроили пана как повод. Какого же случая он ждал? Удара канделябром поперек рожи?

– Ставлю три злотых, – нервно провозгласил Синицкий. Демарш сопровождался выразительным взглядом в сторону соучастников: не перебивайте мою ставку, у меня верняк.

Мы начали партию с чуть более сложными правилами, это немецкий вариант бассета. Важны не только номинал и масть карты, но и сочетание трех карт, что напомнило весьма известную игру моей первой жизни. Комбинаций меньше, раздается пятьдесят шесть карт, к обычным добавлены рыцари. Колода заношена, уголки многократно загибались.

Синицкому сдали короля и рыцаря одной масти, одно из самых мощных сочетаний. Но у меня король, туз и рыцарь!

– Полагаю, вы блефуете, пан Синицкий. У вас палец дергается. Пять злотых!

Противник стиснул кулак, хоть наблюдение про палец – чистой воды экспромт и выдумка. На его морде промелькнула торжествующая улыбка.

– Панове позволят мне внести ставку? – пророкотал Сокульский.

Этот при волнении не краснел, а светлел, отчего на побледневшей обветренной коже лица проступил застарелый рубец у скулы.

По правилам ставить деньги на соперника, объявив пас, не допускается. Я не возразил, Соколовский – тем более, и десятский рявкнул:

– Десять злотых!

Давайте, давайте… Больше ставок нет? Сейчас подогрею.

– Рискну двенадцатью, пан Синицкий. Ваше слово?

Он засопел, ставку за него поддержал Соколовский. Все трое, уже не скрываясь, объединились против меня.

– Тридцать злотых!

Я называл суммы, уже для меня неподъемные. Что в загашнике у противников – не известно. Правильнее было бы высыпать золото на стол и прекращать ставки, когда запас иссяк, но среди благородной шляхты считается недостойным выражать недоверие.

Генрих бросил свои карты и просеменил к нашему столу, когда ставка превысила сотню злотых. Он сгорал от любопытства, но я прижал карты ладонями к столу, были не видны даже рубашки.

– Двести семьдесят пять!

Паны писали ставки на бумажке, чтоб не запутаться, кому и сколько достанется выигранных у меня денег.

– Боюсь, кому-то придется заложить ростовщикам Париж или Варшаву! – захохотал Шико.

Генрих, словно очнувшись после остроты шута, принял решение прекратить рост ставок, выплеснувшихся за все разумные пределы.

– Довольно, панове. Бассет – просто игра и развлечение, не нужно доводить партнеров до разорения. Вскрывайтесь!

Медленно и по одной Синицкий перевернул карты, едва сдерживая рвущееся торжество. При виде короля и рыцаря Соколовский расцвел, и даже на угловатом фасаде Сокульского проскочило нечто вроде ухмылки.

Мой выход.

– Поздравляю, панове! Вижу, вы действительно не блефовали. А я так ожидал, что скажете «пас». Ну, нет так нет. Придется вскрыться и мне.

Короткая немая сцена безжалостно прервалась королем:

– Браво, де Бюсси!

– Боюсь, радость преждевременна, сир. Я более чем сомневаюсь в платежеспособности ясновельможных, пять тысяч злотых – изрядная сумма.

Присутствие короля с Шико, похоже, только и сдержало проигравших, поляки были готовы растерзать меня, разорвать на куски, не сходя с места.

– При себе действительно нет, – процедил Сокульский, все еще не в силах поверить, что грандиозный и, казалось бы, верный выигрыш обернулся катастрофическим провалом. – Нам требуется некоторое время…

– Ну-ну, уважаемые, давайте отнесемся серьезно. Мне известно, что долговые тяжбы в Речи Посполитой затягиваются на годы. Поэтому, если у вас сохранилась честь, все, что в кошельках и карманах – бросайте на стол. Сейчас же зову нотариуса. Поместья, имения, что там у вас накоплено – идет в заклад.

– Такое оскорбление нужно смывать кровью! – проревел мой несостоявшийся (или будущий) убийца, Соколовский с Вишневским и прочее паньство принялись ему подвывать. – Как можно усомниться в слове благородного шляхтича?!

Редкое явление, Генрих принял сторону француза. Слишком велик был ущерб, понесенный им за карточным столом, мой реванш пролился ему бальзамом на душу.

Послали за нотариусом. Какой бы ни был мягкий король, его приглашение не принято игнорировать даже в полночь. Генриху я честно отсыпал сорок злотых, половину из немедленно отобранного у проигравших. Правда, часть суммы сложилась из перстней и кинжала с рубином в рукояти, но не беда, в качестве ставки в бассет королю пригодились и они. Ненадолго, конечно, снова сменив обладателей.

– Я заколю тебя как свинью! – просипел Сокульский, улучив момент, когда поблизости не наблюдалось никого из французов.

– Тем более я вынужден просить рассчитаться скорее. Встречи со мной часто оканчиваются смертью моих недругов, кто же будет погашать ваши долги?

– Я всегда рассчитываюсь по долгам! По любым! – Кулак, столь же брутальный, как и голова владельца, ударил по столешнице; само собой, после небывалой ставки всякая игра прекратилась.

– В самом деле? И что за грубость, где же ваши манеры… – Нацепив на лицо самую ласковую улыбку, чтоб Генрих со своего места оценил, насколько учтиво обхожусь с шляхтичами в щекотливых ситуациях, добавляю шепотом: – Посему совершенно не уверен в вашем благородстве. Польское быдло всегда остается быдлом, сколько бы поколений благородных предков ни было зарыто в землю.

В ручище люблинского стражника что-то треснуло. Наверно, под его стальными пальцами сейчас захрустело бы и чугунное ядро.

– Где и когда я получу удовлетворение?

– В отхожем месте у своей правой руки! – мерзко пошутил Шико, вынырнувший из-за спины Сокульского. – Король запретил дуэли французов с поляками, ибо шляхта быстро закончится. Задир много, а умеющих фехтовать – увы… Его величество также предупредил, чтобы мы не болтались по ночам за пределами Вавеля.

– Но если вы все же сумеете, заложив последние штаны, рассчитаться за карточный долг, я приму королевское поручение, требующее прогулок по темным, подозрительным закоулкам – как раз такие предпочитают бродячие псы и польская шляхта.

На самом деле я относился к полякам очень даже неплохо, пытался обучить Чеховского всему, что знал сам в области медицины, хоть это едва было возможно без нормального оборудования и антибиотиков. Да и среди паньства много приличных людей. Честно сказать – даже поболее, чем во французской свите короля. Но мои ненавистники – это гнойный нарыв, а гнойники необходимо вырезать. И я вынужден довести их до белого каления, опустившись до примитивных оскорблений, совершенно меня не красящих.

Вот только наметился замкнутый круг. С каждым отправленным в лучший мир подданным Речи Посполитой увеличивалось число людей, намеревающихся поквитаться со мной. Я был далек от суицидальной готовности Эльжбеты, способной умереть самой или похоронить себя заживо в монастыре, лишь бы не допустить другие смерти. Но и устраивать бойню не по мне, да я и не питал иллюзию неуязвимости, на моем пути однажды непременно возникнет более искусный поединщик.

Правильней всего бежать во Францию. Но тогда надежда на встречу с дамой сердца умерла бы окончательно… Не говоря о призрачных шансах вмешательства в политику.

Мне нужно было найти решение в ближайшие недели. Или погибнуть.

Глава вторая Рабле и алхимия

В прошлой жизни я самонадеянно считал себя знатоком французской литературы Средневековья и эпохи Возрождения. Куда там! Теперь понял: в двадцать первом веке таких знатоков просто нет, потому что масса книг, увидевших свет до 1575 года, не уцелела за четыре с половиной столетия. А может, в этом мире, где не открыта Америка, больше литераторов?

Безжалостное ограбление картежников позволило, наконец, собрать мне достаточную сумму для скупки приличной библиотеки. Приобретать одну-две книги и отправлять их почтовой корреспонденцией я не мог по простейшей причине: в связи с отсутствием почты как таковой. Королевская почтовая служба испустила дух вскоре после кончины Сигизмунда II, наш Хенрик, что никого не удивило, пальцем о палец не стукнул, чтобы ее оживить. Сколько-нибудь регулярное сообщение сохранилось лишь с Венецией, но мне не нужно было ничего посылать в Венецию!

Поэтому все отправления перемещались по стране как в самое глухое время Средневековья, специально посланными гонцами либо оказией в виде купеческих отрядов или путешествующих дворян. Золото шляхты позволило мне снарядить двух вооруженных всадников для охраны сундука с книгами на отдельной повозке, приставив их к купеческому каравану; негоцианты не взяли с меня ни единого гроша, обрадовавшись усилению их микроскопической армии двумя саблями.

Подбор книг занял несколько дней. Часть купленных, по трезвому размышлению, я оставил в Кракове, не желая создавать превратного о себе впечатления слишком легкомысленными, по меркам этой эпохи, текстами.

Начал с античной тематики, представленной рукописными фолиантами Кретьена де Труа. Он же написал рыцарские романы, неумело совмещая острый сюжет с мелодрамой… Впрочем, над первопроходцами смеяться грех.

Средневековая поэзия Марии Французской скучна и однообразна до безумия. Но я был лишен возможности ознакомить Эльжбету даже в собственном пересказе с «Маленьким принцем», «Госпожой Бовари»,«Собором Парижской Богоматери» или с «Королевой Марго», хоть в трилогии Александра Дюма о гугенотских войнах упоминаются события, предшествующие экспедиции Генриха Анжуйского в Польшу. При всем романтическом складе ума Эльжбета – достаточно проницательная, сочтет меня убогим на голову… Увы, ей никогда не смогу признаться, что обладаю знаниями будущих столетий.

Печатных книг удалось собрать два десятка, среди них – новинку, лионское издание «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле, с последним томиком долго колебался, не покажется ли гротескный юмор романа о двух обжорах слишком уж отталкивающим. Решил – пусть читает!

Наконец, добавил польские романы, в Кракове книгопечатание было развито на удивление хорошо для Восточной Европы.

Очень долго сочинялась сопроводительная эпистолия. Поднаторев во французском разговорном, я был далеко не так хорош в письме с орфографией шестнадцатого века. Особенно по сравнению с Рабле. Де Бюсси до моей оккупации его души и тела владел грамотой хуже, чем шпагой. В общем, пришлось нелегко.

«Любезная пани Эльжбета! Великодушно прошу извинить, что не исполнил свое обещание выслать Вам книги немедленно, как прибыл в Краков, ибо получил на обратном пути ранение (Бог миловал, ничего серьезного), и потребовалось время, чтобы наполнить приличную французскую коллекцию. Каждую книгу отбирал тщательно, памятуя, что к ней прикоснутся самые чудесные на свете ручки, боялся оскорбить Вас нелепым или слишком фривольным содержанием. Впрочем, не я – автор этих книг и не распишусь под каждой их строчкой; мной двигало желание показать Вам французскую литературу во всем ее разнообразии.

Скоро на восток тронется группа купцов, отправлю Вам книги с ними в сопровождении надежных людей.

Больше всего сожалею, что не имею возможности еще раз посетить Смоляны: данное Ногтеву слово чести блюсти Ваш траур и придворные обязанности тому препятствуют. Но никакие препятствия не вечны.

В круговерти буден меня согревает надежда снова увидеть Вас, разгоряченную от скачки по просторам литовских полей, с полными огня глазами, развевающейся на ветру накидкой… Не забывая ни на миг, с чего началось наше с Вами знакомство, не тешу себя надеждой на что-то большее. Но мечтать хотя бы увидеть Вас, прикоснуться губами к кончикам пальцев в перчатках, услышать Ваш голос и смех… Я не в силах запретить себе эти грезы!

Располагайте мной, как Вам заблагорассудится.

Ваш Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз».

Ранним утром я проводил четыре купеческие повозки с кавалькадой всадников до северных ворот на Люблинский тракт. Душу заполнило сомнение: она что-нибудь напишет в ответ? Вежливую благодарность или что-то более сердечное? Занятый романтическими мыслями, пропустил приближение опасности.

– Вот и наш заносчивый француз! Один, без сопровождения. Наверно, бессмертный?

Синицкий, едко улыбаясь во всю ширь физиономии, преградил своей лошадью дорогу Матильде. Я заметил у него отсутствие верхнего клыка. Кулак зачесался навести симметрию, без всяких куртуазных дуэльных правил. Но не время и не место – мы стояли верхом на городской улице неподалеку от сгоревшего особняка Радзивиллов, а за спиной шляхтича нарисовался монументальный Сокульский, восседающий на коне размером с зубра, за ним виднелись Соколовский и пара шляхтичей из числа зрителей их эпического проигрыша. Уж с Сокульским я точно не желал вступать в поединок ближе чем на расстоянии выпада шпагой. Конечно, будущих «атташе по культуре» обучают некоторым подлым приемам самообороны без оружия, но этой горе мускулов я ничего не противопоставил бы.

– Все мы умрем – рано или поздно. Уход в мир иной можно лишь несколько ускорить. Пан Сокульский! Вашего долга осталось каких-то полтораста злотых. Платите, и я готов сдержать обещание о ночной прогулке.

– Отдам вашей вдове!

– Пшепрашам, я не женат.

– Что же помешает нам убить вас прямо сейчас? – проникновенно вопросил Синицкий.

– Соотношение сил. Вас пятеро, как и в прошлый раз. Драка пятеро против одного закончилась для вас плачевно. Наберите людей, согласуйте тактику. Но, боюсь, ничего не поможет.

– Отчего же? – снова заскрежетал Сокульский.

– Бог и правда на моей стороне. Каждый раз я защищаю свою жизнь, отбиваясь от превосходящих численностью поляков.

– Лжете, де Бюсси! У Люблина вы убили моего кузена, первым напав на карету с сопровождением.

Реплика Синицкого сбила меня с толку. Кто рассказал панам про тот бой? Раненый кучер? Докторишко? Тарас? Не знаю… Зенон скрылся с моим золотом и, что самое досадное, с пистолетами и метательными звездами. Чеховский воевал с перепуганной лошадью и пропустил все интересное. Тарас убит. Значит – кучер, сучья морда. Жаль, что его не прикончил на месте.

– Вы не были там, пан Синицкий, и не можете судить. А Господу видно всё. Итак, когда вместо «слова чести» я получу остальное? Не томите, панове, скоро осень, дожди, ночные прогулки будут неприятными. Да и пора уже обращать взыскание на поместье Сокульских у Лодзи, если даже меня убить, это сделает мой наследник, король Хенрик.

Мы расстались, взаимно недовольные друг другом, должник вместо «прощайте» или «всего доброго» только прорычал: обманешь с поединком, и лучше из Вавеля тебе не выходить.

При таком количестве недоброжелателей можно сразу заказать бронированный гроб и не вылезать из него, пока в том же гробу не похоронят. К счастью, Генрих снова воспылал любовью к охотничьим забавам, и мы на следующий день высыпали из Вавеля целой армией. Правда, несчастный случай на охоте – дело настолько заурядное, что подкараулить меня не составляло труда, всадив шальной арбалетный болт. С готовностью Генриха не обострять отношения со шляхтой никакого расследования не будет.

Я снова взялся за пистолеты. Вавельские мастера, искусные в холодном оружии и доспехах, в огнестрельном отстали от французских, а я, как уже говорил, не знал рецепта сталеварения. Повезло в другом – в подвале дворца случайно обнаружилась тайная комната изрядных размеров, ночью меня привлек туда отзвук удара, от которого вздрогнули массивные стены, и подымающийся откуда-то снизу химический смрад. Опыт Чечни подсказал – это был взрыв в замкнутом объеме! Но горелый порох пахнет совершенно иначе… Словно какая-та пружина вытолкнула меня из карточного зала.

– Ежи! – я поймал за плечо пробегавшего пожилого служку, очевидно, помнившего еще Сигизмунда Первого. – Скоро утро, круль отходит почивать, кто беспокоит его сон?

– А-а-а… Это, кажись, пан Пшемысский балует, – предположил старик. – За статуей Зевса у парадной лестницы увидите рычажок, откроет винтовую лестницу вниз. – Только не задохнитесь, пан де Бюсси. Его поиски философского камня рождают изрядную вонь.

– Денькую бардзо!

Вежливость с персоналом никогда не помешает, миллион раз чрезвычайно тайные сведения утекали через секретарш, растаявших от комплимента и шоколадки. Не питая особых предрассудков по отношению к «черни» и «быдлу», я общался накоротке со многими из них, поэтому был наслышан о замковых секретах лучше де Келюса, отвечающего за внутреннюю безопасность. Но про тайник с лестницей из холла первого этажа узнал только сейчас.

Этажом ниже смрад стал невыносимым. Едкий дым начал резать глаза. Что это? Фосфор? Бертолетова соль? Но их откроют столетиями позже!

Мощная дверь из толстых дубовых досок с обшивкой из массивных железных полос, наверно, еще строителями тайника была задумана, чтобы выдерживать взрывы изнутри. Надеюсь, этот был последним. Ни одно живое существо, кроме разве что таракана, не в состоянии выжить рядом бомбой, встряхнувшей огромный замок!

Пан Пшемысский родился на свет, будучи по живучести сродни таракану. Только утратил слух, но не голос и не жажду разговаривать, тем более увидев свежего человека. Точнее – свежие уши.

– Да! Тысячу раз да!!! – проорал алхимик, даже не поздоровавшись. – Мой великий учитель Дени Захер был прав! Только греческий огонь способен превратить ртуть в золото!!! Нужен взрыв посильнее!!!

Логово безумца разительно отличалось от стереотипных алхимических берлог в обывательском представлении. Он разгородил его на два отделения, меньшая часть без мебели, с одним лишь каменным помостом посередине, почернела от взрывов. Во втором помещении, с алхимическими реактивами и манускриптами, царил необычайный порядок.

С огромным трудом втиснув словесный поток алхимика в конструктивное русло, а он реагировал только на удары ножнами шпаги по плечу, я усвоил, что магическая технология трансмутации ртути в золото работает, по теории Захера-Пшемысского, исключительно в высокой температуре взрыва. Но обычного черного пороха недостаточно, и наш невероятный поляк сумел восстановить древнегреческий состав. Он выкрикнул рецептуру несколько раз, что ни в коей мере не продвинуло мои алхимические познания: я понятия не имел, что означают термины «ведьмин камень», «чертов порошок», «дьявольская слизь» и «драконья желчь».

С похорон предыдущего краковского монарха на нужды алхимической науки не отпускалось ни злотого, Пшемысского кормили старые слуги по многолетней привычке. Откуда он набирал всякие ведьмины и драконьи снадобья, одному Богу (точнее – дьяволу) ведомо. Еще сложнее, чем докричаться до глухих ушей старого взрывотехника, было уговорить его на сделку – изготовить запалы для моих пистолетов в обмен на золото для дальнейших опытов. В результате я избавился от необходимости подсыпать порох на пистолетную полку, вместо них появились вонючие лепешки для греческого огня, мгновенно воспламенявшиеся от кремневой искры.

Вавель вздрагивал теперь в любое время суток, обитатель подвала не различал день и ночь… Генрих и его окружение удовлетворились байкой о фамильном привидении Ягеллонов, буйствующим в приступах вековой тоски.

Так подошло время поединка. Меня снова попытаются отправить на тот свет… И привыкнуть к этому невозможно.

Глава третья Дуэль

Если ехать от Вавеля в сторону Люблина или Варшавы, нужно взять на север через улицу Гродску, Торговую площадь и Флорианские ворота, таким образом, пересечь весь Краков. Венецианская дорога – другое дело, она вьется прямо под Вавельским холмом на юго-восток и за Казимижем ныряет в густой хвойный лес. Ночью на исходе мая она выглядела зловеще… Я преувеличиваю. Наверно, сейчас любая ночная тропа показалась бы мне ведущей в ад, потому что предупрежден: в конце дороги ждет смерть.

Де Бреньи выторговал у меня пару моих особых пистолетов, к сожалению, сильно уступающих французским, без нарезов и с одним стволом. На свое мощное молодое тело он нацепил сплошной броневой панцирь, уязвимый разве что для клевца или средневекового двуручного меча; вызов на дуэль адресован мне персонально, и моему спутнику придется сражаться, только если благородный поединок превратится в свалку без правил, в том числе запрещающих кольчуги и кирасы. Де Бреньи – самый симпатичный из нас, конкурирующий с королем в изысканности черт лица, он пожаловался, что в столь воинственном облачении его не видит никто, способный оценить по заслугам.

Не хуже был экипирован де Келюс, компенсируя мелкий рост количеством оружия и зверским выражением физиономии. Обычно суровый мужской вид связывается с грозно торчащими усами и наставленной на противника острой бородкой, напоминающей некое волосяное копье. Граф был практически лишен такой растительности, отдельные мягкие кустики тщательно выбривал, смахивая на интеллигента двадцатого века, не хватало только очков. Я-то хорошо знал, насколько наш малыш Жак ревностно относился к своей небоевой внешности и немедля обнажал шпагу, заслышав хотя бы призрачный намек на его скромный рост и юношескую чистоту щек.

Держу пари, Шико отдал бы все за ночное приключение, засидевшись в Вавеле подле короля. Но ему выпало развлекать нашего высочайшего покровителя.

Само собой, в арьергарде трусили на худых кобылках Ясь и Чеховский, наш обоз и медсанбат.

Чтобы не быть обвиненными в противостоянии «французы vs шляхта», мы пригласили в качестве зрителей дюжину человек из городской стражи, все – поляки или литвины, а присутствие за спинами вооруженного отряда отобьет у наших врагов желание устроить общее побоище… По крайней мере, я так надеялся, пока не увидел размеры войска, собранного Сокульским.

Они подготовились заранее, окружив кострами будущее ристалище – поляну недалеко от дороги, в поперечнике не менее тридцати шагов. Отсветы огня на мрачных лицах придали действу некий мистический окрас.

Не тушуясь, направил Матильду ровно в центр круга.

– Доброй ночи, панове! Прекрасная погода для выяснения отношений, не правда ли?

Сокульский не изъявил желания поддержать светскую беседу.

– Плевать на погоду! Ты сейчас умрешь!

– Досадно… А вдруг выйдет наоборот?

– Тогда тебя вызовет пан Соколовский, за ним – пан Паскевич, за ним…

– Какой-нибудь другой пан, я понял. Но, пшепрашам, ничего не получится. Даже если я буду бодр, весел и без единой царапины, о следующем поединке предпочту договариваться отдельно.

Множественность поляков сыграла с ними злую шутку. Я бросал обидные слова, унижая только Сокульского, из них выходило, что он один задумал бесчестное дело – натравливать новых и новых дуэлянтов на единственного фехтовальщика в моем лице, благородные паны никогда не опустятся до подобной низости, ибо честь превыше всего и тому подобное. Кроме того, среди большого числа людей, даже специально отобранных моими врагами, наверняка немало и тех, кто не пожелает поступиться дуэльными правилами.

Паны оборачивались, переглядывались. Каждый понимал – такой толпой наседать на одного человека действительно выглядит недостойно, и кто-то из шляхтичей непременно разболтает о позоре. Решимость драться со мной сохранилась лишь у Синицкого, потерявшего кузена и родного брата.

Для неприятелей еще по люблинской схватке у меня был заготовлен специальный сюрприз.

Спешился, кинул повод Ясю. Десятки пар глаз сверлили меня со всех сторон, когда неспешно приблизился к восседающему в седле Синицкому. Именно это и нужно было – всеобщее внимание.

Пистолетом здесь никого не испугать, он точно бьет лишь шагов с пятнадцати-двадцати, а скорость стрельбы низкая. Поэтому «ковбойская» манера открытия огня ошарашила несведущих.

Не притрагиваясь к сабле, я выхватил два пистолета из-за пояса, одновременно нажимая на спуск. Этот рискованный трюк долго репетировал в берлоге Пшемысского с пыжами в ушах и кожаной подушкой в качестве мишени. Стволы поднялись черными дулами к противнику ровно в тот миг, когда адская лепешка воспламенила пороховой заряд…

Пистолеты ударили одновременно, пули взорвали дерн между копытами лошади Синицкого, она взвилась на дыбы и сбросила всадника на землю. Я выхватил вторую пару, рядом выехал де Бреньи, тоже обнажив пистолеты, и не сходить мне с этого места, если поляки не предположили, что весь наш отряд был вооружен подобным рейтарским образом.

Падший со всей возможной резвостью вскочил на ноги. По его роже в отсветах костра было заметно, что пану до икоты хотелось прижать ладошку к отбитому седалищу. Но ярость взяла вверх, и он заковылял к Сокульскому, требуя уступить ему право скрестить со мной сабли первым.

– Я против! – пришлось кричать, гром пальбы оглушил всех близко ко мне находившихся. – Пан ушибся, сверзившись с лошади, не в моих правилах пользоваться его ранением в… вы понимаете, в какое деликатное место, панове. Мой лекарь выпишет ему компресс из трав, поправится – и милости прошу на заклание.

Возмущенные возражения пострадавшего, что отбитая филейная часть не препятствует поединку, потонули в смешках его соучастников. Пан, красный от злости, ретировался в задние ряды. Сунься он драться со мной – уронит себя в глазах шляхтичей.

Ко мне вышел Сокульский, скинув камзол. Очевидно, что под сорочкой на нем не осталось ничего, кроме нательного крестика.

И у меня ничего, только крест и медальон с крошечным портретом… К ней, чей лик силами самодеятельного смолянского художника запечатлен на портрете, мысленно обратил последние слова перед схваткой. Быть может, зря: она на моем месте скорее бы дала себя убить, чем пролила чужую кровь.

Люблинский стражник стал в позицию и высоко поднял саблю. Впервые в Польше я получил возможность спокойно разглядеть оружие соперника – классическую длинную карабеллу с крестообразным эфесом. Больше ничего у него нет.

Сокульский выше меня на полголовы, а в ширину, наверно, превосходил раза в полтора. Если Давид в схватке с Голиафом мог применить любое оружие, какое изобрел острый еврейский ум, хоть танк «Меркава», я был ограничен дуэльным кодексом. Мне полагалось захватить саблю, как и оскорбленному мной дворянину. По необъяснимому порыву я сдал саблю де Келюсу, а против Сокульского вышел со шпагой и кинжалом, запасной кинжал ждал своей очереди в ножнах.

– Три зубочистки ничего не значат рядом с доброй польской карабеллой! – донеслось из-за спины моего визави.

Судя по усмешке, он был такого же мнения. В ближнем бою просто меня раздавил бы, но тоже ограничен дуэльными правилами.

Де Келюс, мой секундант, обменялся знаками с секундантом поляка, и прозвучал короткий сигнал «ангард!»

Я ожидал взрыва ярости и приготовился уклоняться от его атак, чтобы поймать на противоходе, но мой противник умел обескураживать. Он действовал экономно и расчетливо. Тяжелая сабля в его руке порхала бабочкой, управление клинком было столь же совершенно, как если бы Сокульский вооружился рапирой.

Клинки звякнули в шестом соединении, и он сделал шаг назад, выходя из меры. В высшей степени странно, поляк призывал меня атаковать? В этом есть логика, у него длиннее и руки, и оружие. Чтобы достать, я должен был стремиться сократить расстояние… Но данная тактика хороша, когда у обоих шпаги или рапиры, нанести смертельный рубящий удар сподручнее всего именно на средней дистанции. Иными словами, он решил выманить меня на атаку и рубануть, когда откроюсь в выпаде.

Я понемногу прощупывал его. У меня в запасе один решающий выпад, словно один патрон. Если легкая шпага в скоростной атаке вопьется ему в лоб или в горло – уноси готовенького. Но достаточно провалиться, промахнуться, и я подставлюсь – шпагой сложно парировать удар сабли.

Ладно… Заказывали – получите. Но вышло не слишком удачно. Мои попытки перехватить инициативу наткнулись на виртуозную защиту. Проверил его на технику – опробовал октав, фланконад, ангаже. Сокульский легко парировал, при каждом соприкосновении стали чувствовалась превосходящая мощь его рук. На правой у него не хватало мизинца, явный след поединка на саблях.

Еще через какое-то время я начал чувствовать первые признаки усталости, пот струился по лицу, невзирая на ночную прохладу. Над поляной висела тишина, не слышно ничего, кроме нашего топота ног и редкого звона клинков. Даже лошади не всхрапывали, словно тоже наблюдали за моим смертельным конфузом.

Что же, хочешь сближения? Получи!

Бросился вперед, жестко взяв сильной частью своего клинка первую к острию треть его сабли, кинжал поразил руку у кисти… Точнее – должен был поразить. Сокульский легко уклонился от кинжала и, освободив клинок виртуозным переводом, нанес страшный разящий удар сверху!

Отбить саблю в сторону невозможно никакими силами ада… Скользнув по лезвию шпаги, сабля рубанула по гарде, рука практически онемела от чудовищного сотрясения, будто на нее обрушилась кузнечная кувалда.

Картина резко переменилась. Почувствовав первый успех, Сокульский бросился атаковать.

Сабля мелькала со всех сторон, казалось, что множественные враги бросаются на меня одновременно с двух или трех направлений! Уворачивался как мог, отводил удары шпагой и кинжалом… Но сколько их еще удастся сдержать… Неужели это конец?

Отступил. Спина натолкнулась на всадника, явно – из болельщиков Сокульского, польский сапог мощным ударом между лопаток отправил меня навстречу врагу.

Тот пару раз перебросил оружие из правой руки в левую, усмешка на грубой усатой физиономии выражала брезгливую жалость. Подарил пару мгновений отдышаться и оценить безвыходность ситуации, потом принялся меня добивать.

Удар! Сабля обрушилась сверху, на неуловимый миг исчезая из глаз от стремительности движения, я угадал ее полет только по взмаху кисти, в следующий миг шпага едва не вырвалась из руки… Дужка гарды треснула, брызнула кровь из пореза на руке. Рукоять шпаги стала липкой.

Я снова отступал, пятился, выигрывая секунды перед неминуемой смертью. Сколько отшагал, убегая задом наперед, – не представляю, по прямой, наверно, давно уже вернулся бы в Вавель.

Но всему наступает конец. Пятка сапога попала в ямку, я потерял равновесие, и Сокульский рубанул справа вниз…

Я распростерся на земле. Шпага хрустнула и откатилась в сторону, сломанная у гарды. Поляк медленно приблизился, столь же медленно поднимая саблю для финального удара…

Это финиш. Пытаясь его отсрочить, выхватил второй кинжал. Наверно, поляки смеялись – двумя кинжалами карабеллу не остановить даже в теории.

Что-то ударило в голову. Мне швырнули саблю! Сокульский яростно завопил про нарушение правил, а в меня словно вселился бес – я почувствовал призрачный шанс вывернуться. «Лишний» кинжал, брошенный с трех шагов, впился в икру поляка, пробив сапог.

Схватив саблю окровавленной правой, я выкрутился в сторону за неуловимый миг до того, как клинок Сокульского врезался в землю ровно там, где только что находился мой нос.

Взвывая от боли в ноге, он снова и снова атаковал. Беспредельно быстрый темп взвинтился еще больше! Но его нападки утратили виртуозность, так ошеломившую меня в начале дуэли, отбивать их стало легче. Все удары прямолинейные, рубящие – сверху вниз или наискось.

При каждом шаге Сокульского слышно было хлюпанье крови в его сапоге. Он терял силы на глазах. Энергичные удары сменились попытками сделать колющий выпад. Моя рука тоже кровила, но неизмеримо меньше, кинжал явно задел у соперника крупную вену.

Он провалился в банальном кварте, позволив пырнуть его в правое предплечье. Сабля Сокульского упала на траву, он замер безоружным, опираясь на здоровую ногу.

– Вы ранены. Без сабли. Я тоже ранен в руку, поэтому предлагаю прекратить поединок и вражду. Мне не нужна ваша жизнь и не нужны извинения за попытку подло убить меня в Люблине.

Поляк шагнул вперед, едва не нанизываясь грудью на острие моей сабли.

– Ты назвал шляхту быдлом, сучонок.

– Имея в виду только вас, пан Сокульский, и некоторых вам подобных. Извинений не принесу и руку вам не пожму, но обязуюсь сдерживаться в выражениях, не оскорбляя польскую знать, достойную всяческого уважения.

Наверно, я слишком слабо изучил психологию паньства. Прими Сокульский мои условия сохранения его бренного существования, он умер бы в глазах себе подобных…

– Ты сравнил шляхту с бродячими псами… Мошенничал за карточным столом и здесь, на глазах десятков благородных людей, тоже мошенничал, бесчестно получив оружие, – он кашлянул, схватился за раненую руку, но нашел силы продолжить: – Стало быть, я тоже имею право взять саблю!

Не обращая внимания на мой клинок, Сокульский нагнулся, чтобы подхватить оружие левой рукой и сделать последний, самый отчаянный замах…

Чисто на рефлексах я отразил удар, обезоруживая противника вышибкой, и ударил с оттяжкой над воротником сорочки. Поляк остановил на мне ненавидящий и одновременно какой-то изумленный взгляд, потом голова мягко скатилась с плеч. Таким же ударом его брат обезглавил моего слугу.

Неожиданно в ночном лесу потемнело еще больше. Погасли костры? Я провалился в черную бездну, будто это моя голова, отрубленная саблей, превратилась в футбольный мяч.

* * *

Дисплей компьютера, соединенного с энцефалографом, взорвался новой порцией колебаний. Высокопоставленный посетитель со смуглой кожей уроженца Северной Африки уставился на экран, пытаясь хоть что-нибудь разобрать в мешанине графиков.

– Доктор Пери! Это нормальное состояние пациента?

– Пардон, месье, в этом не вписывающимся ни в какие рамки случае я не могу вообще говорить о норме.

– Поясните!

Элегантный врач лет тридцати пяти, спортивно выглядевший в туго подпоясанном голубом халате, по случаю августовской теплоты – на голое тело, опустил руку на плечо мужчины, лежащего на больничной койке. Опутанный проводами аппаратуры, тот вытянулся на спине. Посетитель обратил внимание на ремни, прижавшие руки к кровати, другая пара ремешков охватила лодыжки.

– Пациент третий год в коме. Но его мозговая активность – совершенно как у здорового, бодрствующего человека. Точнее говоря, периоды пассивности, характерные для сонного состояния, продолжаются в среднем часов семь-восемь в сутки. Остальное время – судите сами. Позволю себе вообразить, он в данный момент не спит!

– Кулаки сжимаются, – задумчиво добавил визитер.

– Да, моторика у него активная. Наверно, переживает видения – как бегает, дерется, занимается любовью…

– Русские справляются о нем?

– Регулярно. Мы их информируем о состоянии атташе. Как вы велели, категорически запрещаем транспортировку в Москву.

– Правильно. Появились какие-то гипотезы?

– Только одна… Больше из области фантастики. Ее выдвинул мой ассистент.

– Говорите. Как бы дико ни звучала эта гипотеза.

– Он утверждает, что ни один мозг не в состоянии смоделировать целый мир – в красках, в объеме, в поступках бесчисленного количества людей. Поэтому энцефалограмма обычного спящего, даже в активной фазе сна, когда он видит сновидения, свидетельствует об умеренной мозговой деятельности. Мир сновидений крайне примитивен, это очевидно, если хорошо запомнить сон и наутро разложить приснившееся по полочкам, – врач вздохнул. Он, наверно, сожалел о романтических ночных грезах юности. – То же самое касается разума коматозного больного.

– И что?

– Представьте мозг как биологический компьютер. Чтобы он работал с полной мощностью, ему необходим огромный объем информации, зрительных, слуховых, тактильных ощущений. Запахи и вкус тоже не лишние. Судя по активности этих долей мозга, – гелиевая ручка вместо указки описала кружок у схемы на боковом мониторе, где лихорадочно менялись цифры над контурным изображением полушарий, – наш пациент не лишен и вербальной информации, то есть слышит слова или читает текст… Нет, именно слышит и отвечает собеседнику, потому что вот – взгляните сюда, активировался речевой центр.

– Он здесь что-то говорит вслух?

– Невнятно. Однажды я разобрал… какое-то польское женское имя.

– Не важно, все славянские имена похожи. Вы отвлеклись, в чем состоит фантастическая гипотеза?

– Ассистент утверждает, что разум пациента обитает не в созданном воображением, а в ином, абсолютно реальном мире, существующем вне сознания нашего субъекта, там имеется достаточный объем сенсорных раздражителей. Более того, мозг управляет полноценным телом! Человека, киборга или кентавра – мы можем только предполагать, – доктор попытался перевести все в шутку, но не нашел поддержки у собеседника.

– Начитался глупостей… В общем, доктор Пери, рабочей гипотезы нет. А какой метод вы предлагаете?

– То же, что и раньше – электрошоковую терапию. Вы больше не будете чинить препятствий? Надеюсь, пациент очнется.

Мощный разряд электричества привел к обратному результату. Мужчина выгнулся дугой, натянув до предела привязные ремни, и бессильно обвалился на кровать. Графики энцефалограмм мигом успокоились.

– Он придет в сознание?

– Надеюсь, – доктор пожал плечами. – Сейчас его состояние скорее напоминает обморок. Очнуться от обморока проще, чем выйти из комы.

Но ничего подобного не произошло. Все регистрируемые показатели скатились на минимум. Врач сокрушенно покачал головой – он практически убил пациента. Если тот вернется хотя бы в прежнее состояние, повторять подобные опыты недопустимо.

На прощание посетитель похлопал лежачего по щеке. Только сейчас африканцу бросилось в глаза, что этот крепкий пятидесятилетний мужчина славянской наружности за годы на больничной койке основательно поседел. Видно, жизнь в ином мире у него сложилась несладкая.

Глава четвертая Мировая

Если верить Чеховскому, мой странный обморок длился около суток. Король приказал – коль не очнусь дня через два, можно отпевать и закапывать.

Потолок моей кельи в вавельской Иорданской башне кружился и колыхался в угоду капризам вестибулярного аппарата. Надо попробовать сесть…

Кисть правой руки была замотана белой повязкой, на ребре ладони отчетливо проступило темное пятно. Полотно провоняло дезинфицирующей самогонкой эскулапа. А по всему телу разлилась отчаянная слабость – руки и ноги едва слушались.

Подстриженные под горшок черные лохмы Чеховского, обычно уложенные с редкой для недворянства тщательностью, напоминали воронье гнездо. Наверно, он просидел в моей комнате с самого привоза бесчувственного тела… Потрясающе! За спиной эскулапа шмыгал носом Ясь.

– Вы бредили, сеньор. Говорили странные вещи.

Какие именно? О разведывательном задании на базе эскадрильи «Нормандия-Неман»? Ничего не помню. Провал в памяти был абсолютный.

– …Не просто странные, а на каком-то непонятном языке. Я ни слова не понял, сеньор де Бюсси.

– Помоги встать! И помоги вытащить ночной горшок…

Ясь, клявшийся в верности до гроба за излечение от аппендицита, кое-как исполнял обязанности лакея. По уровню умений он не догнал вороватого брата, который, в свою очередь, в подметки не годился покойнику Жаку, а до польской эпопеи я ругал здоровяка за нерасторопность. Впору было просить дозволения Генриха съездить во Францию – нанять слугу.

Хотя… В прошлой жизни у меня не было ни лакея, ни адъютанта. Переживем!

Тяжелые ноги, будто чужие (а они и правда чужие!) с усилием втиснулись в узкие серые шоссы. Ботфорты сопротивлялись, как непослушные домашние животные, коричневый колет выскальзывал из рук. Сабля была слишком тяжела, чтобы служить аксессуаром костюма; надеюсь, кто-нибудь вытер ее пучком травы от крови Сокульского, но если не чищена – наверняка подернулась ржавчиной. Шпага на месте – в ножнах, те в стенных крюках. Вспомнил, что клинок выступает за гарду всего на три-четыре пальца, он обломан от страшного удара саблей. Ограничился кинжалом.

В коридоре замка первым попался Шико. Но вместо радости от моего выздоровления тот окинул меня странным долгим взглядом.

– Что стряслось, дружище?

– Ты еще спрашиваешь… Король в безумном гневе.

То есть мне лучше было не возвращаться в мир живых.

– Есть такой народ на Востоке – японцы, слышал, Шико? Князь у них вправе приказать воину покончить с жизнью, и тот выпускает себе кишки наружу. Считаешь, Анжу способен на что-то подобное?

Шут оглянулся, похоже – в опасении, что наш разговор подслушают. Я теперь стал прокаженный, со мной уже перекинуться парой слов опасно?

– Луи, не выходи из комнаты. Подговорю короля подписать тебе назначение куда-то на окраину. Слышишь меня? Сгинь!

Его словно ветром унесло, я возвратился к себе – обдумать ситуацию.

Назначение вне Кракова? Согласен на Смоляны! На любую должность. Но вряд ли…

Хуже другое. Ночь дуэли еще увеличила число моих врагов. Опальный и вдалеке от дворца, ослабевший, я буду практически обречен. Придется проигнорировать и совет Шико, и непосредственную опасность.

Что делает агент-нелегал, работающий на холоде, если предчувствует раскрытие и свою гибель? Когда нет возможности бежать, в качестве одного из вариантов решения проблемы он превращается в двойного агента. Это само по себе не означает предательства по отношению к пославшей его разведке, если поставить руководство в известность о вынужденном маневре, и помогает продлить жизнь, но чрезвычайно ее усложняет.

Облаченный в хламиду с капюшоном, отчего выглядел, наверно, как бродячий монах или паломник к святым местам, в конюшне я прошаркал мимо радостно заржавшей Матильды, лишь ласково потрепав пальцами ее теплые ноздри. Выбранный мной кабыздох соответствовал хламиде своим унылым видом, под одеждой у меня только кинжал и один пистолет.

Выехав из дворца через ворота Вазов, я по мосту перебрался на противоположный берег Вислы. Так, не привлекая особого внимания и сражаясь с поминутными приступами слабости, покинул Краков, чтобы к вечеру доехать до загородной резиденции Радзивилла Сиротки, главной после устроенного им пожара в особняке близ Флорианских ворот.

За периметром краковских городских стен места предостаточно, его хватило для целого поместья, центральная усадьба была окружена каменной оградой, от войска она вряд ли поможет отбиться, но от непрошеных гостей спасала.

Двое стражников у въездных ворот устроили форменный допрос. Вроде и у подножия власти они, а лица настороженные – вдруг приезжий босяк и вправду шляхтич, по обычаям Речи Посполитой даже безземельный, наиболее захудалый из них, вправе бросить вызов самому Радзивиллу. Коль родовитый пожалуется хозяину, что с ним обошлись непочтительно, владыка непременно займет сторону члена своей касты.

– Прошу пана обождать.

Старший метнулся внутрь с докладом, младший, вооруженный фузеей и саблей, остался сверлить меня глазами. Я не мог дознаться заранее – на месте ли магнат, здесь же не позвонить по телефону, дома ли владелец усадьбы, приходилось тащиться наобум. На шпиле самой высокой башенки трепыхался штандарт радзивилловских цветов. Наверно, означал, что хозяин здесь.

Сравнительно скоро, не начало даже смеркаться, как я уже был приглашен внутрь и сидел на низком диванчике в восточном стиле, напротив меня полыхал огонь в камине – не для обогрева, а для уюта, вокруг принялись хлопотать лакеи, сооружая ужин. Николай Радзивилл вышел к визитеру, основательно хромая, и после сухого приветствия потянулся к огню.

В феврале мы общались по-французски. Теперь я достаточно хорошо освоил польский.

– Подагра, будь она неладна! Суставы ломит… – начал Радзивилл.

– Болезнь королей, я знаю. Могу дать пару советов, если только вам они придутся по вкусу.

– Любое лечение неприятно… Только не говорите про пиявки!

Сиротка устроился в кресле в двух шагах от камина.

– Пиявки не помогут. Вашу боль облегчает тепло? Тогда хороша сауна, а еще лучше – баня а-ля рюсс. Мой медикус Чеховский ее практикует.

– Наслышан. Одно из королевских безбожных развлечений.

– В банной процедуре нет ничего божьего или безбожного, это просто естественно, как еда и отправление надобностей. Если Господь дал нам тело по своему образу и подобию, должны же мы заботиться о теле хотя бы из уважения к Создателю? Поэтому я, добрый католик, не разделяю идеи об умерщвлении плоти.

Магнат махнул изнеженной ручкой, словно отгоняя наваждение.

– Модный аргумент для любителей плотских утех… Впрочем, я тоже не безгрешен. Но вы, сеньор де Бюсси, выглядите еще хуже. Что же привело вас в мой дом?

– Желание прекратить вражду с отпрысками семейств, где есть погибшие от моей шпаги. Предложить вам свою руку.

Сиротка задумчиво потер колено, видно – приступ подагры охватил несколько его суставов.

– Еще большей неожиданностью, сеньор, для меня стало бы предложение вашей шпаги. Радзивиллам служат тысячи польских и литовских шляхтичей, но француза пока ни одного. Правда, шпаги у вас нет, ее обломал Сокульский.

Прозвучало так, будто «обломал рога». А что я победил на дуэли, не считается?

– Заверяю – не радуюсь его кончине. Он был достойный пан. У меня десятки свидетелей – я выразил сожаление о резких словах и заявил, что не желаю его смерти, посему отказываюсь от мести за попытку убить меня в Люблине. Сокульский не внял и поплатился.

– Вы невероятные люди, французы! Ни Хенрик, ни его придворные – никто даже не пытается уразуметь, как здесь все устроено, как сложилось веками, – печально промолвил Радзивилл, и я не понял, чего больше было его в словах – упрека французам или просто сожаления. – Обратите внимание, де Бюсси, никто вас не преследовал за расстрел достойных людей у Лодзи. В Кракове целый замок у Чарторыйских, здесь проживает глава их фамилии, но никто не пытался мстить за маршалка. Подвергшись нападению под Лодзью, вы оборонялись, верно? И если бы после выздоровления Огинского вызвали его на поединок, считая себя униженным в той эскападе, и убили его, симпатии шляхты были бы на стороне нашего пана, но вам бы и это сошло с рук без последствий.

– Что же изменилось после Люблина? Я всего лишь выполнял ваш наказ – освободить вдову из лап похитителей! – я кратко пересказал события той ночи, включая фразу первого из убиенных мной Сокульских, когда он требовал бросить оружие, обещая отпустить бедного Жака, но не меня. – Я снова был в меньшинстве, снова защищался от вероломного нападения!

Кислая мина на лице литовца, скорее всего, означала: здесь словами делу не поможешь.

– Во-первых, де Бюсси, лично вам никто оружием не угрожал. Сокульский был обязан объяснить про необходимость замять эту историю без скандала. Вы ему просто не дали времени, начав пальбу без разбора…

– Тогда и вы учтите, пан Николай, шляхте тоже не понять французов. Жак мне – соотечественник, для Сокульского он – просто быдло, разменная монета. Его он убил только ради демонстрации силы, словно веточку саблей срубил, показав остроту заточки. Но я – господин Жака, обязан вступиться, а если не смог защитить, должен отомстить, чтобы другим неповадно было.

Он разразился смехом, вновь ухватившись ладонью за больное колено, потревоженное встряской.

– Говорите за себя, де Бюсси! Ваш Хенрик в гневе от того, что француз осмелился защитить собственную жизнь, погубив на дуэли посполитого подданного. Никогда не поверю, что он прикажет мстить за вас, если что-то случится.

– Я не вправе обсуждать решения короля…

– Вот это правильно. Есть и во-вторых. Среди шляхты история ночного побоища распространилась совершенно в ином свете. Вы, желая сохранить вдову для своих альковных игрищ, перебили сопровождение, включая двух моих доверенных панов, и увезли ее. Возможно, продали московским татарам.

Попадись мне на глаза тот мерзкий кучер, шкуру с него спущу! Порву! Что он наплел… Или Чеховский? Но тот был далеко от места драки. Зенона, еще одного живого свидетеля, днем с огнем не сыскать. Тарас? Его не спросишь. Я в который раз перебрал очевидцев и снова не нашел ответа. Да, замкнутый круг… И он сжимался, острыми кольями внутрь, я стоял в центре и соображал, что предложить Радзивиллу мне нечего. О том, что происходит на Вавельском холме, он был вполне осведомлен, там прислуга местная, со времен Сигизмунда, сложно что-то утаить. Догадался о моей предстоящей опале. Что же, от обороны пора переходить к нападению.

– Клянусь кровью Спасителя, в ту роковую ночь все произошло именно так, как я вам рассказал, и моя честь не замарана смертью невинных. Скажу более, пан Радзивилл, мне импонируют ваши стремления к наведению порядка в стране путем установления единоличной власти суверена, пусть даже в отдельном Великом княжестве, ибо краковский бордель за полгода мне доказал – посполитое государство не выживет. Конечно, не вполне разделяю ваши методы, но кто я такой, чтобы вас учить…

– Это верно.

– Расскажу одну маленькую подробность. Вы, надеюсь, обратили внимание, что участие Радзивиллов в комедии «похищения» с поджогом собственного дома не стало достоянием молвы. А ведь среди сгоревших, как я узнал, был один шляхтич. Пусть захудалый, безземельный, всех богатств – порты, сабля и две дюжины поколений именитых предков, сплошь покойных, но тем не менее настоящий шляхтич. И когда нелепая Люблинская уния уйдет в историю, а Радзивиллы начнут претендовать на виленский трон литовской державы, тот случай может нехорошо повлиять на распределение голосов в избирающем Великого князя Сейме.

Он вскочил как ужаленный, забыв про суставы.

– Вы смеете мне угрожать?! В моем доме?!!

– Ни в коей мере, – я даже позу не переменил, продолжая потягивать его вино. Кстати, дорогое и изысканное, под стать обстановке дома. Говорят, убранство их Несвижского дворца оценивается дороже, чем может себе позволить посполитая казна за целый год. – Наоборот, я подчеркиваю, что не желаю вам навредить. Франция расколота на сторонников католического короля, гугенотов с Наваррой и приверженцев герцога де Гиза, поэтому слаба и виляет хвостом перед Испанией и Нидерландами. В Речи Посполитой я вижу еще более печальную картину, самые здоровые силы – на востоке. Франции нужен союзник в лице крепкой Литвы, а не аморфной республики.

Он присел. В глазах магната ни капли тепла, ни капли доверия. Все равно счел мои слова о сгоревшем на пожаре шляхтиче шантажом. Но беседа вышла из тупика.

– Допустим. Не знаю, что за недуг вас свалил, но лучшее решение – уходите со службы Хенрику и возвращайтесь в Париж.

– Возможно, я вас удивлю, но мне начинает здесь нравиться. На востоке, на границе цивилизованного мира, есть какое-то очарование фронтира. Отношения более прямые и честные, даже с учетом интриг. Если позволите, повременю.

– Послушайте совета: не слишком долго. Вас убьют.

– Не обязательно, если лично вы настоятельно посоветуете друзьям придержать сабли. Конечно, я не бессмертен. Но прихвачу с собой пяток-другой шляхтичей, да и самому умирать неохота… Так как решить эту проблему?

Пауза повисла надолго. Литовец успел осушить два бокала вина, обильно заедая мясом. То есть делал именно то, что особенно не рекомендуется при подагре.

– У вас даже нет графского титула, – вдруг уточнил он.

– Только баронский.

– При этом полны амбиций, печетесь о судьбах целых государств. Не скрою, де Бюсси, для меня в эту минуту вы совершенно бесполезны. Но в жизни случается разное. Вдруг пригодитесь. Во-первых… – он снова задумался, а я оценил его привычку все каждый раз нумеровать и раскладывать по полочкам. – Сообщайте об увиденном и услышанном в Вавеле, пока вас оттуда не выдворили. Например, через старейшего слугу, его зовут Ежи.

Да, тот самый, что открыл дорогу к подрывнику-любителю.

– Думаю, это и в интересахХенрика – чем больше стороны знают друг о друге, тем больше доверия. А что во-вторых, пан Радзивилл?

– Во-вторых, не провоцируйте. Наступят вам на ногу – извинитесь, что поставили ногу не там, где следовало. В речах аккуратнее. И не усердствуйте за карточным столом.

– Будьте уверены, я понял.

– И третье. Я не вправе, невзирая на весь авторитет Радзивиллов, просить панов отказаться от вековых традиций чести и мщения за родственников. Я лишь посодействую, чтобы вас не тревожили год. Если сумеете ужиться с нами – живите и дальше. А если кто-то из самых настойчивых все же захочет через год скрестить с вами сабли – бейтесь. Но это уже не будет травлей дикого зверя.

– Большего я и не мог ожидать, ясновельможный пан.

– Если Хенрик придумает для вас что-то вроде почетной опалы, например – представительскую должность в отдаленном городе, я найду вам применение. Более не задерживаю.

– До видзення, пан Радзивилл.

За окнами стемнело. Мог бы и ночлег предложить!

А почему бы не пухленькую служанку заодно, одернул я себя. Обнаглел! И без этого магнат проявил больше любезности, чем можно было ожидать. Конечно, Сиротка полон коварства. Угроза растрезвонить про сгоревшего пана, очевидно, заставила его обдумать идею избавиться от меня наверняка и как можно скорее. И гонцы с письмами о моем временном иммунитете вряд ли поторопятся, полудюжина поляков запросто где-нибудь подкараулит.

Ночь! Помоги добраться до Вавеля незамеченным. Там уж точно придется отлежаться до выздоровления и получения новостей.

В качестве последней неприятности дворцовая стража отказывалась пропустить меня внутрь. В хламиде, без шпаги и на дрянной лошадке я ничуть не де Бюсси… Сжалились, в итоге. Не буду Бога гневить, на сегодня все закончилось благополучно. Пока благополучно.

Глава пятая Партия

Во мне пропал знатный педагог. Еще можно так сказать: кто не умеет сам, тот учит других.

– Павел, не торопись! Это я закрываю рубашки карт. Местные не приучены. Видишь – на трефовом короле уголок дважды загнут и чуть надорван. А даму пик мы накололи иголкой, на просвет заметно. Никогда не делай ставку без попытки увидеть или хотя бы угадать карты соперника.

Воевода ерзал на деревянном стуле. Я срисовал у него десятку, валета и даму одной масти, а также готовность поставить саму жизнь на полученную комбинацию. Мои карты слабее. Но нельзя бросаться в омут с головой, глядя только на расклад в собственной руке! Тем более покер-фейс здесь пока не прижился, многое читается по лицу противника.

– Холера ясна! Так что, сеньор, не ставить?

– Думай! Что видишь у другого игрока? Его гримасы. Движения рук. Потливость. Лихорадочное возбуждение. Я тебе подсказал, у меня дама и король, с ними тоже есть сочетания. Ставлю пятьдесят грошей.

Он пасует, мы раскрылись, Ногтев стукнул себя ладонью по молодецкому лбу со звоном подковы о мостовую.

– Я же выиграть мог…

– Почему же не выигрывал? Я тебя обманул, испугал, будто у меня карта сильнее. Пятьдесят грошей – невесть что, но твою троицу убил.

Вчера смоленский детинушка возмущался, считал мои ухищрения жульничеством. Тогда я повел его в шинок, где обычно играли купцы, следовавшие через Люблин транзитом, те мухлевали еще более нагло, но не слишком умело. Я подсел и быстренько облегчил их мошну на двенадцать злотых, затем ретировался под прикрытием смоленских молодчиков: с русскими «тартарами» здесь предпочитали не ссориться.

– Мне век не научиться играть, как вы, сеньор де Бюсси.

– Точно как я – и не надо. Но через пяток уроков тоже сможешь купчишек наказывать. Ладно, не мучай мозги, поработаем пальцами. Предположим, играешь парами с партнером, твой черед сдавать. Как сделать, чтоб своему карта шла лучше, а противникам – мелочевка вразнобой? Гляди…

Профессиональный игрок в бридж или покер уделал бы меня как младенца, здесь же мои таланты дали заметное преимущество. Имей я единственную в жизни задачу – обеспечить себе небедное существование, – решал бы ее за карточным столом. Но с Ногтевым у меня выдалась партия сложнее, чем кон бассета или немецкого штоса.

– Понял! Сеньор, давайте попробуем!

– Проиграешь.

– Заплачу, чего уж там.

Мы заседали в углу того же шинка на северо-западной окраине Люблина, где я пощипал торгашей. Сделал знак принести пива. Здесь оно темное, свежее и холодное – один Бог знает, как его возможно остудить до ломоты в зубах без холодильных установок. Соленая свинина подавалась на закуску, побуждая крикнуть «еще пива!», чтоб запить жирное.

– Давай другую ставку сделаем. Твой брат наверняка вынюхивает, что творится в Смолянах. Проиграешь – рассказываешь все, что известно о нем и Эльжбете.

– Не отпускает вдовушка? Понимаю. Тогда и мое условие не денежное. Поделитесь, зачем вас отправили в Люблин и что вы намерены здесь предпринять.

«Атташе по культуре» отрабатывает служебное задание? Занятно!

– По рукам. Сдавай, как я тебя учил… Нет, возьмем новую колоду, без загнутых углов и крапления, в метках ты еще не силен со мной тягаться. Как раз по две кружки пива на партию хватит.

Он честно пытался применить все мои советы и держался куда лучше, чем тот же Сокульский в роковой для его состояния игре. Однако партия закончилась закономерно.

– С другим бы игроком сказал – вам чертовски везет. Но я-то знаю, везение ни при чем.

– Везение никогда не надо сбрасывать со счетов, оставит – пиши пропало. Но ты прав, кое-что я действительно умею лучше. Не томи, говори.

– Да немного чего есть рассказать. Терпел брат, терпел, траур – дело святое, требующее уважения. Но не дождался года, не глядя на мои увещевания. Поехали мы с ним в Смоляны. Нашел пани задумчивой, получила она воз книг французских, в них и зарылась с головой. В общем – дала ему от ворот поворот. Брат чуть не в кулаки ко мне бросился, отчего, мол, панну в Смоленск не довез?! Старше меня, а невдомек ему – насильно мил не будешь. Плохо расстались, он к себе в Смоленск, я в Люблин вернулся, узнал – и вы сюда прибыли.

– Помиритесь! Это если бы ты для себя у него женщину увел, тогда – да, обида надолго.

– Какой там – для себя! Вы же вокруг нее увивались.

– Грешен, отнекиваться не стану, – от слов Ногтева настроение поднялось настолько, что одарил его сведениями без всякого карточного выигрыша. – А здесь я, потому что в опале у короля Хенрика.

– Среди врагов!

– Назначение в Люблин можно трактовать как приказ сдохнуть, – я невольно вспомнил свой рассказ для Шико о сэппуку; наш доморощенный император в самом деле счел меня самураем, готовым к смерти по его приказу. – Только не говори, что на Руси с вашим царем и опричниками лучше.

– Знаете же, отменил Иван Васильевич опричнину года три тому…

– Знаю. Опричнины нет, но люди, ею взращенные, никуда не делись. Свирепствуют, поди?

– Врать не стану, всякое бывает. Но вы что же делать-то чаете?

– Выживать. Назначение мое простое – представлять королевские интересы в Люблине. А какие интересы и как представлять, никто мне разъяснить не изволил.

– Жалованье полагается?

– А как же! Полагается, начисляется. Но не выплачивается.

– И это знакомо. Кто при власти и должности, сами находят, где прикормиться.

Я машинально перетасовал колоду. Расторопный хозяин шинка снова поменял кружки и подбросил свиной закуски. Нужно подвести собеседника к предложению аккуратно, будто оно само от него исходит.

– Так подскажи, Павел. Кроме карт, мне и жить не на что.

– Есть, конечно, мысль… – добрый молодец глянул на меня с прищуром, оценивающе. – А на сколько в Люблине задержишься?

– Честно? Больше всего хотел бы назад в Париж. Но только с Чарторыйской.

– Ценю открытость! Сеньор де Бюсси, буду и я с вами откровенен. Париж далеко и от Москвы, и от Смоленска. Но знать нам надобно, что в Европе происходит. А вдруг из Парижа новый Чингисхан на Русь придет, но не с луками и стрелами, а с пушками?

– Вряд ли. Но чем черт не шутит.

– Вот и я говорю. Армия в один день не собирается. И если французов или кого-то там русское войско, полностью к битве готовое, встретит на литовской границе, войны не будет вообще! Все знают – Русь захватывали, было дело. Но в итоге каждый раз умывались кровью и отступали. Даже Ольгерд, литовец поганый.

Смоленский «атташе по культуре» не знал таких слов – вербовочное предложение, но его речи ничем иным по сути не являлись.

– …А уж я обеспечу, чтоб паны вас не трогали. Да, самые рьяные получили наказ Сиротки – с расправой повременить. Но случаются же несчастья. Соглашайтесь, сеньор де Бюсси, и по рукам.

Эту партию я ему сдал поддавками и с далеко идущим прицелом. Русские за спиной точно не будут помехой. Но гарантии их – отнюдь не каменная стена. Самому нужно держать ухо востро.

Об этой простой заповеди я забыл, шагая домой по улице Гостинной после разговора с Павлом. Идти каких-то кварталов пять, тепло – начало июня. Матильду оставил в стойле. В голове крутился короткий рассказ Ногтева, перемежающийся с собственными радостными всплесками: она читает мои книги! Она отвергла смоленского соперника! Надо срочно ей писать, как можно чаще, сердечней… Купить и отправить еще книг… Быть может, она что-то ответила, и бумага с выведенными ей строчками ждет меня в Вавеле!

Поскользнулся. Мерзкая привычка выплескивать помои на мостовую, а улицы здесь еще более узкие, чем в Кракове, обошлась мне отбитой пятой точкой.

Из проулка упал свет факела, за ним проступили темные силуэты. Вот не люблю неожиданные ночные встречи, как ни убеждай меня в обратном…

– Не тшеба, пан! Не вставай! Лучше поделись злотыми с нами. С быдлом… так вы нас величаете!

Вообще-то, подозрительные субъекты, отлавливающие одиноких прохожих на ночных улицах, замечательно подходят под категорию «быдло», независимо от изначального рода и племени.

Вскочил и схватился за шпагу, левая рука стиснула пистолетную рукоять. Но в отсвете факела блеснула дюжина клинков всевозможных типов и размеров. За факелоносцем угадывался огромный тип с дубиной, такой сомнет и раздавит, всего лишь прижав к стене. Ладно, уложу его единственной пулей, но остальные…

Отступил. Спина прижалась к чьей-то двери. В романах она должна непременно распахнуться, и прекрасная дева даст убежище смелому рыцарю, перевяжет раны, утолит голод духовный и бушующий в чреслах. Но Люблин – не место для романов. Дверь была неподвижна, словно она часть каменной кладки. Спасибо хоть, что прикрыла тыл. Но и сковала движения.

– Глядите, братва! Пане дрейфит! Не бойся, ясновельможный. Отдай шпагу, кошель и ступай с Богом.

– Шпагу заберете только с моей жизнью. Но и ваши жизни я заберу, сколько успею.

Щелкнул курком. Грабители прекрасно поняли, что у меня единственный выстрел, и медленно приближались. Думали – кишка тонка, чтоб пальнуть, буду пугать пистолетом и оттягивать до последнего? Просчитались! Кто-то умрет уже в следующую секунду.

Но в события вмешалась третья сила.

– Эй, босяки! А ну кыш нахрен, песьи души!

Далее последовали непечатные выражения, из чего я узнал: русский матерный укоренился в Московии гораздо раньше, чем русский литературный Ломоносова и Пушкина. Что любопытно, грабители полностью разделили мое мнение о принадлежности говорящего.

– Русы! Тикаем!

– Бежим, братва!

Надо сказать, за все время пути с Ногтевым от Люблина до русской границы никто из людей воеводы охального слова не произнес. Знали наши предки, что нецензурно можно ругаться, но не стоит разговаривать. Ну, не совсем наши, я все же в другом мире, а не в прошлом времени собственного, часто забывал эту разницу.

– Смоленский городовой казак Евсей, сын Ерофеев! – представился красноречивый спаситель. У него за спиной грозно сопел молодчик под стать поляку с дубиной, только в казацком кафтане и высокой шапке, слишком, наверное, теплой для мягкой июньской ночи. В темноте мерцал тусклый отсвет лезвия огромного топора. – Не серчайте, пан француз, мы ближе пойдем. Рядом с нами босота вас не тронет.

Вдвоем они были не только совершенно уверены в способности разогнать банду, численностью раз в пять-десять большую, но и что с московитами разбойники предпочтут не связываться! Накатило чувство дежавю.

В девяностых, когда в моде были малиновые пиджаки, «голды», телефоны «Нокия» весом больше килограмма и разборки в криминальном стиле по любому поводу, служба однажды занесла меня в Прагу. Я встретился с сотрудником российского посольства, не атташе по культуре, но тоже коллегой. Недалеко от Карлова моста зашли мы в пивной погребок отведать бочкового «Пльзенского». Места были все заняты, однако мой спутник решительно направился к двум стульям. На столе возвышались бокалы с пивом, в пепельнице дымились сигареты, лежали барсетка и мобильник размером с кирпич.

– Здесь люди сидят… – робко возразил я, но коллега, вросший в атмосферу Праги, только презрительно махнул рукой.

Буквально через минуту к нам подошли два низкорослых, но очень важных и крутых, по их мнению, субъекта. Один, чернявый и горбоносый, в духе персонажей из «Крестного отца», на гнусавом итальянском потребовал убраться к дьяволу. За спиной коротышек нарисовалась четверка громил, минимум у одного пиджак топорщился от подмышечной кобуры.

Коллега послал итальянца по-русски и гораздо дальше, для наглядности пихнул в пузо, тот завалился в ноги стрелку. Мне захотелось сползти под барную стойку, чтоб не задела случайная пуля, но мафиозники тревожно забормотали: «атенционе, руси!», пострадавший итальянец робко начал извиняться: «скузи, скузи, синьори…». Они ретировались, барсетка с мобильником досталась моему товарищу в качестве трофея.

Оказывается, наша грозная репутация в ближнем европейском окружении нарабатывалась веками. Отчего же «атенционе, руси!», ну или хотя бы «ахтунг!», никто не сказал ни Наполеону, ни Гитлеру? Дай бог, в этом мире они к власти не прорвутся.

После странного обморока вдруг лучше стал помнить события прошлой жизни, в памяти даже прорезались фамилии авторов выражения «молодая была не молода» – это Ильф и Петров сказали о мадам Грицацуевой. Почаще записывал слова стихотворений и песен, чтобы поддержать репутацию поэта.

Это одновременно и беспокоило. Родной мир не отпускал. Тот обморок был – словно невидимый кукловод натянул вожжи, напомнил: ты у меня на привязи. Руки-ноги слушались как прежде, но даже представить страшно, что случится, если невидимка выключит меня во время дуэли, такой как с Сокульским. Скорее всего, вернусь в первоначальное тело, но уже без головы.

Неприятно. И есть еще одна деталь, которую лучше выяснить тотчас.

– Скажи-ка мне, казак Евсей, когда воевода Ногтев распорядился меня сторожить?

– Так вечером, как в шинок собирались, пан француз.

Вот! Ногтев загодя решил мне покровительствовать. Значит, сведения о Франции – не единственное, что его волнует. Если братская любовь обострится еще горше, молодому воеводе и всей Речи Посполитой может не хватить, чтобы спрятаться от гнева родственника. А в Париже будет человек, Павлу обязанный за охрану в Люблине.

В разведке часто так бывает, служебное и личное переплетено до неразрывности.

Глава шестая Снова в Кракове

Мой скороспелый отзыв с синекуры в Люблине был вызван прозаической проблемой: Анжу понадеялся на совет опытного сердцееда по поводу Анны Ягеллонки.

– Сожалею, сир. Мне действительно часто приходилось объяснять дамам, что наши нежные отношения безвозвратно остались в прошлом. В данном случае диспозиция иная. Старая дева грезит выйти замуж не только за самого завидного жениха Франции, но и за королевский трон. Добровольно отказаться от высшего для женщины положения в Речи Посполитой – это за пределами ее сил. Пардон, никакого чуда придумать не могу.

В королевских апартаментах, кроме меня, отбывали повинность Шико и де Келюс. Шут был одет строго и не пытался буффонадно пародировать Генриха, другой пыжился вытянуться по стойке «смирно» и дотянуться макушкой хотя бы до уха Шико, что совершенно невозможно. Надо понимать, оба приближенных, как и другие наиболее доверенные члены свиты, ходили замученными до остервенения требованием изобрести то самое чудо, что позволит игнорировать женитьбу на Ягеллонке и при этом не рассориться с магнатской верхушкой Речи Посполитой. Я только что пополнил ряды не оправдавших надежд. Паковать сундук и возвращаться в Люблин?

Монарху было не до меня. Он, стеная от невозможности выбраться из ловушки, зазвал лакеев и придворных ради церемонии облачения к обеду. Сегодня ожидались Радзивилл Сиротка, Ян Замойский и кто-то из Потоцких, вопрос женитьбы всплывет непременно – приближалась середина июня, с коронации прошло несколько месяцев, а обещание вступить в брак так и не исполнено.

У меня, наконец, выдалась возможность расспросить Шико.

– Говори, что тут произошло за эти недели?

Мой друг уже не отшатывался от меня как от прокаженного.

– Пришло письмо от Марии Клевской. Король перечитывал его раз двести, некоторые места – вслух. Ее муж принц Конде сбежал из Парижа, Мария пишет: ах, изнываю от любви, мон амур, мон ами, теперь я свободна, жду не дождусь встречи. Наш Анжу прыгал от восторга. А тут ворвался Замойский с ультиматумом: сдержи королевское слово, невеста созрела… лет двадцать назад.

– Про Чарторыйскую не вспоминает?

– Нет, больше не вспоминает, шалунишка. Кстати, за любовным томлением Генрих не обратил достаточного внимания на самое интересное в письме. Карл основательно болен. Его одолевает чахотка. Чтоб не смущать двор немощью и кровохарканьем, удалился из Лувра в Венсенский замок. Самое тревожное – помиловал двух еще не казненных врагов, зачинщиков гугенотского мятежа, своего брата Франциска и Генриха Наваррского, словно заслуживает перед Господом репутацию милосердного.

– Не жилец?

– Не знаю, Луи, в письме больше ничего не было. Ждем вестей из Франции. Но ты же знаешь, что это означает!

Само собой. Генрих – первый претендент на престол после бездетного старшего брата. Но его связал посполитый трон, да еще магнаты решили набросить ему на шею новую цепь – женитьбу.

А что для меня из этого вытекало? Если вернемся во Францию, окажусь на противоположном конце Европы, и от Эльжбеты, и от Кракова, где куется враждебная Руси политика. С другой стороны, из приближенных польского недокороля я перейду в разряд члена свиты самого могущественного монарха континента, вдобавок – соратника по польской ссылке, опала, похоже, забыта. И с Эльжбетой вопрос решится радикально, перевезу ее не в Краков, а сразу в Париж. Буду сулить всякие несбыточные глупости, достать звезду с неба или прокатить на «Ламборджини» по Елисейским полям, в шестнадцатом веке это одинаково невозможно, но уговорю!

Мы выстроились в торжественную процессию выхода короля к церемониальному чревоугодию – к обеду, когда городские обыватели обычно готовятся к ужину. Человеческая змея выползла в главную трапезную. Генрих не объявлял никакого званого обеда, но в Вавеле куча знатных гостей, их игнорировать не комильфо, монарх прошествовал мимо них, с каждым расшаркивался, одаривал улыбками, дам – комплиментами. На 15 июня был назначен королевский бал, паньство собиралось загодя.

– Король строит глазки новым паненкам. А сам, кроме Марии Клевской, еще раз обменялся письмами с Луизой Лотарингской, эта провинциальная затворница также полна надежд. Генрих совсем запутался в женщинах, жалуется непрестанно… и одновременно пребывает в восторге от количества юбок вокруг него.

Шико был прав. Анжу обожал находиться в центре женского внимания. Но вот показалась расплата, среди польской знати мы увидели Анну Ягеллонку, сопровождаемую Яном Замойским.

– Поляки обложили нашего жениха, как охотники матерого волка, – шепнул Шико. – Вот-вот крикнут: ату его!

– Если Клевская не ошиблась относительно Карла, то у польской девы есть шанс стать королевой Франции. Печальной новости из Парижа Генрих должен дождаться в Кракове, а без женитьбы его здесь сожрут заживо. Любой шляхтич в Речи Посполитой вправе вызвать короля на дуэль, прецедентов не знаю, но если Анжу откажется – такое вполне может случиться.

– Мария Клевская или Анна Ягеллонка – велика ли разница? Пусть венчается!

Услышь последние слова, эту остроту любимого шута Генрих ему бы не простил.

Между тем поляки продолжили наступление. Замойский, выставив вперед бороду в форме лопаты, подвел невесту к высокому королевскому креслу. Анжу расцвел, словно получил дорогой подарок, и только самому близкому его окружению было понятно, каких сил стоит монарху это лицедейство. Анна заняла место по правую руку короля.

Радзивилл Сиротка оказался практически напротив меня. Время от времени бросал испытующий взгляд: что в свите слышно? Я одними глазами дал понять, что переговорю с ним после пиршества.

Вино исчезало со столов быстрее закуски. Магнаты один за другим, постепенно хмелея, провозглашали новые и новые тосты. За короля, за молодых, за Речь Посполитую, за союз с Францией. По мере того, как тушки тетеревов и юных кабанчиков превращались в кучки костей, в воздухе все отчетливее пахло милитаризмом. С помощью французов шляхта была намерена вернуть земли, некогда принадлежавшие Великому княжеству Литовскому – Смоленщину и остальные в среднем и нижнем течении Днепра. Заметно, что Радзивиллы помалкивали, больше разорялись маршалки Польского королевства в надежде, что совместная победа над Русским царством сильнее скрепит две части Речи Посполитой. С Сироткой, конечно, поговорю. Главное же – сегодня написать Ногтеву про очередной взлет польской русофобии.

К концу застолья на Генриха напал приступ богобоязненности, он признался в намерении уединиться в часовне для молитвы Господу и размышлений. Очевидно, другого способа избавиться от невесты он не придумал. Свите не обязательно сопровождать его в храм, я снова встретился взглядом с Радзивиллом и кивнул в сторону коридора, ведущего к Сандомирской башне.

Мы поднялись на третий этаж к ряду бойниц. С Вавельского холма открывается превосходный вид на Вислу и поля до Казимежа.

– Сеньор де Бюсси! – без предисловий начал Сиротка. – Я исполнил свою часть сделки, ходатайствовал перед семьями гневающихся на вас дворян воздержаться от сведения счетов. Не понимаю, что за странные у вас отношения с русскими, но пришел и мой черед просить о содействии. Вы лучше знаете короля. Он сдержит обещание жениться?

– Полагаю, что сдержит.

– Полагаю… Какое обтекаемое слово! Будто круглый камень в течении реки – твердый, скользкий, не зацепишься.

В свете угасающего июньского вечера благообразное лицо Сиротки излучало разочарование. Конечно, от меня он ожидал большей определенности.

– Не составляет секрета, пан Николай, что король всеми силами этому браку противится. Он влюблен в жену принца Конде, привык не сдерживать похоть и утолять ее с доступными красотками. Но здесь ему не оставили выбора. Да, он отправится под венец, щелкая зубами от нежелания, брак будет сугубо формальным. Если король ни разу не войдет в спальню к королеве, я не удивлюсь.

– Что за письмо он получил из Парижа?

– От своей возлюбленной, Марии Клевской.

– Что будет, если Карл Девятый умрет?

Осведомленности Радзивилла, его способности собирать информацию позавидовала бы любая профессиональная разведка мира.

– Решающее слово будет принадлежать Екатерине Медичи. Она благоволит к Хенрику, но вряд ли велит ему бросить польский трон ради французского, тогда остается единственный законный претендент – Франциск.

– А кроме Валуа – кто?

– Когда мы покидали Париж, самое сильное влияние имел герцог де Гиз. Прав больше у Бурбонов, конкретно – у Генриха Наваррского, его шансы повысил брак с Маргаритой Валуа.

Мой голос предательски дрогнул от воспоминаний, доставшихся в наследство от прежнего де Бюсси. Марго, эта прекрасная, роковая и развратная женщина-демон, до сих пор не дает мне покоя, несмотря на сильные чувства к Чарторыйской.

– Сеньор, события ближайших дней крайне важны… Если вы оправдаете мое доверие, Речь Посполитая станет для вас вторым домом, гораздо более приятным, чем Франция. Если нет… Я не буду пугать вас угрозами. Просто осведомитесь, что случается с людьми, пытавшимися обмануть или, не дай бог, предать Радзивиллов.

– Я прекрасно знаю, где мои интересы и что им угрожает, иначе не пришел бы к вам перед отправкой в Люблин. До видзення, пан Николай.

Коротко поклонившись, ретировался, чтобы срочно найти де Келюса. Он обнаружился во внутреннем дворе, ближе к кафедральному собору, увлеченно беседовавший с молодой паненкой, которую на расстоянии десяти шагов неусыпно пасла дама во вдовьем чепце, эдакий страж добродетели, вряд ли осведомленный, что мелкий герой-любовник давно женат.

Политика политикой, но наплыв дворянства в Вавель накануне бала многие использовали для амурных игр, не только де Келюс. Знатные паны непременно буксировали свою прекрасную (или не очень прекрасную) половину с выводком дочек, молодые шляхтичи крутили усы, поглядывая орлами и гордо поглаживая эфес сабли. Дамочки практически все в той или иной мере переоделись на французский манер, панове не столь радикальны, хотя тут и там мелькали кривые от кавалерийской езды мужские ноги в светлых трикотажных чулках с подбоем. Я как обычно – в черном, коричневом и серебристом, для июня несколько жарко, особенно в высоких сапогах, но гораздо практичнее, чем в парадно-придворном виде.

– Эскьюземуа, граф, вы требуетесь королю по срочному делу.

Коротышка с сожалением выпустил из пятерни пальцы паненки в кружевных французских перчатках. Я потащил его в сторону собора, где безлюдно, в праздничный день шляхта менее религиозна, чем обычно.

– Помнишь день коронации и отряд Яна Фирлея? Смотри! Тебе не кажется, что к балу поляки заготовили что-то похлеще?

Вавель, кроме покоев монарха и свиты, вмещал множество королевских учреждений, при Генрихе работавших большей частью вхолостую. Гостевые апартаменты способны вместить десятки наиболее знатных господ, но не более. Радзивиллы, Чарторыйские, Потоцкие и несколько других богатых семейств имели особняки в Кракове и вокруг него, по существу – мини-дворцы. Остальные участники бала расположились в многочисленных шатрах, палаточный город охватил Вавельский холм с юго-востока полукольцом.

– Луи, это пахнет заговором. Будь я проклят…

Даже без подзорной трубы было заметно количество верховых лошадей. Легкий ветерок донес аромат навоза. Насколько я изучил посполитые нравы, каждый из владетельных панов прихватил десятки мелких шляхтичей. Так что на берегу Вислы собралось профессиональное конное войско в полторы или две тысячи сабель, способное быстро самоорганизоваться, и силы продолжали прибывать.

– Эти хоть артиллерию не прихватили… – я прикусил язык.

На дороге, ведущей из Казимежа, показались в облаке пыли артиллерийские упряжки. Конечно, пушки ехали исключительно для салютации, кто бы сомневался! А что на подводах за ними наверняка везут и боевые заряды, тут я готов был поклясться, поляки объяснят чем угодно.

– Что-то сегодня мне особенно захотелось в Париж, – вздохнул де Келюс. – Местные фемины хороши, но слишком богобоязненны, как только дело идет к плотскому греху.

– И особенно несговорчивы, узнав, что у тебя в Париже осталась жена.

– Думаю, она не скучает. Моя дражайшая скорее красива, нежели добродетельна.

Начатая сегодня блокада Вавеля недвусмысленно свидетельствовала: шляхта намерена диктовать условия и добиваться исполнения этих условий даже с применением силы. О том, чтобы Генриху не жениться на Ягеллонке, даже речи нет. Дворец и штурмовать не будут, без того во всех галереях и коридорах шастала вооруженная шляхта. Приближенных к королю французских дворян и городских стражников, если последние вздумают воспротивиться, шляхтичи задавят сокрушительным численным преимуществом.

– Париж сегодня для нас недоступнее Индии… Жак, они недовольны королем. Шаг в сторону, и Генриха поляки просто запрут в какую-то из башен. Будут приносить на подпись бумаги, сочиненные в Сейме. С нами еще меньше станут церемониться.

Де Келюса опасность взбодрила.

– Значит, будем готовы. Просто так я им не дамся. У тебя есть идеи?

– Я бы провел показательную акцию устрашения. На балу около главных магнатов должна находиться группа наших, примерно трое-четверо. По сигналу следует взять Сиротку и по одному из Чарторыйских и Потоцких в заложники, приставив кинжал к горлу. Тогда сами будем диктовать условия.

Умудренный опытом прошлой жизни, я вряд ли бы настаивал на этом плане. Но здесь во мне все бурлило; живя в теле француза, тем не менее часто надеялся на русское «авось», оно еще не подводило. Де Келюс старше, ему за тридцать, душой он такой же авантюрист, но в делах больший прагматик.

– Не с нашим королем, мон ами. Он испугается столь решительных мер и никогда не одобрит. Подумаем, как его вывести, если шляхта взбунтуется.

– Знаю один путь… Проверю этой же ночью.

Ниже берлоги алхимика Пшемысского имелся тайный ход. Не сомневаюсь, поляки о нем также были осведомлены, так что тайным его можно считать весьма условно.

Но де Келюс прав – Генрих будет сопротивляться любой авантюре. Карл болен, однако его болезнь способна длиться годами, пока не сведет в могилу, нам же придется терпеливо ждать в Кракове, покорно выполняя приказы Радзивиллов.

В общем, если сравнивать с карточной партией, у наших противников на руках оказались все короли, тузы и рыцари. Мягкотелый Анжу склонен сказать «пас». Ставки сделаны, господа, вскрываемся!

Глава седьмая Письмо Екатерины Медичи

Капитан королевской гвардии Николя де Ларшан скинул с себя все лишнее, кроме широкополой шляпы. Днем в середине июня солнце на юге Польши сияло так же энергично, как и обычно в это время в Париже. Анджей Опалинский отдал слуге ярко-красный плащ и черный берет с пером, явные атрибуты новой краковской моды на французский манер. У обоих небоевые шпаги с затупленными наконечниками.

И хотя поединок не должен окончиться смертоубийством и даже ранением участников, обстановка была наэлектризована, как воздух перед грозой. Публика разделилась, часть шляхты, особенно голосовавшая за Валуа, поддержала французские веяния и легкий стиль жизни, другая ратовала за традиции и считала нас нежелательными пришельцами, Опалинский, в общем-то лояльный к королю, в данный момент выступил фаворитом непримиримых. Его бритая на малороссийский манер голова поблескивала от пота, усы лихо загнуты и напоминали формой рога экзотического животного.

Де Ларшан сохранял внешнее спокойствие. Короткая седая бородка придавала ему безобидно-цивильный вид, но я-то знал, что против поляка вышел лучший ученик Шико. После меня, разумеется, лучший.

Великий маршалок коронный покрыт рубцами так, словно на нем шинковали капусту, в шрамах свод черепа, целый каньон пересек левую щеку. Конечно, нет мизинца на правой руке, на остальных пальцах – длинные белесые отметины давно заживших сабельных ран.

– Уложить его не сложно, – промолвил Шико. – Пан привык к сабле, шпага для него слишком легкая и быстрая.

Острый слух Генриха перехватил наши перешептывания.

– Уймитесь, задиры! – Вокруг все затихли, и его негромкий гневный голос разнесся по галерее второго этажа, откуда открывался вид на внутренний двор Вавеля, на короткое время превращенный в потешное ристалище. – Николя знает, что легкая победа только раздует пламя напряженности между нашими сторонниками и недовольной шляхтой. Я скорей соглашусь на его поражение!

Рядом почтительно молчали самые влиятельные из польской и литовской шляхты. Молчали, но принимали к сведению бесхребетность короля, способного на резкость только по отношению к самым приближенным.

– Ангард! – долетело снизу.

Сабельная школа поляка сразу проявилась в стремлении нанести рубящий удар первой третью клинка, где у боевого оружия он заострен. Де Ларшан спокойно парировал наскоки Опалинского, принимая удары сильной частью шпаги. Заметно, что французскому капитану приходилось несладко из-за взвинченного темпа. Он уже несколько раз пропустил подходящий момент нанести укол, скорее всего, из-за опасения, что «убитый» противник тут же хлестнет его сверху, и король присудит тому победу.

Поляк наступал, все время смещаясь вправо. Нетрудно догадаться, что он выбирал момент для решающей атаки – как только его тень протянется в сторону соперника, тот будет ослеплен солнцем. Опытный де Ларшан это тоже понял?

Да! Чуть наклонил голову, спасаясь полями шляпы от солнца, и отвел выпад шпаги ударом ладони в перчатке, его ответный выпад пришелся Опалинскому в лоб, да с такой силой, что поляк выронил оружие и схватился руками за голову.

Похоже, наш Генрих – единственный, кто не радовался удаче гвардейского капитана, победителю аплодировала даже оппозиционная шляхта, восхищенная мастерством. Опалинский, левой потирая ссадину на лбу, правой стиснул руку де Ларшану; со второго этажа не слышно их слов, но готов спорить – они договаривались выпить по случаю этой ненастоящей дуэли. Наконец, король трижды хлопнул в ладоши, чтоб совсем не выпадать из общего настроя, и объявил следующее состязание – в стрельбе из арбалета.

Я бы с превеликой готовностью посоревновался в стрельбе из пистолета или аркебузы, но даже заикаться не стоило. Наше величество прекрасно помнило, что именно с моими стрелковыми успехами связаны самые громкие французско-польские конфузы, не считая отложившейся женитьбы на Ягеллонке.

Шляхта показала себя более уверенно в конной программе, тут они действительно сильны. У французов к лошадям прозаическое отношение. Матильда обладала отменной выносливостью, слушалась голоса без шенкелей и не шарахалась от стрельбы, но цирковым трюкам я ее никогда не обучал.

Развлечения сменяли одно другое, ветер полоскал флаги, Вавель был заполнен атмосферой воскресного пикника, но у меня зрело смутное ощущение назревающей грозы. Что это – шутки подсознания, интуиция? Или на меня такое впечатление произвели взгляды шляхтичей, бросаемые на короля с вопросом: ну, сдержишь обещание? Не только с вопросом, но и с вызовом, руки их непроизвольно теребили рукояти сабель и кинжалов, исподволь выдавая сокровенные мысли. Встретился глазами с де Келюсом, он тоже на нервах. Все вокруг благостно, а на деле – пороховой погреб, среди которого Генрих баловался со спичками. Мои дуэли – мелочь, достаточно одного неверного хода короля, и шляхта немедленно сорвется с цепи, сменив милость на гнев, а ближайшая ночь станет Варфоломеевской по-польски, только в роли гугенотов будем мы, французские католики.

Критической точки накал страстей достиг к полуночи, когда король объявился в зале для приемов под руку с нареченной. Вроде смирился, но кто его знает… Половина королевской гвардии вышагивала в свите, игнорируя ранжир от старших к младшим, под камзолами у наших дворян поддеты кольчужные сетки. Я бы и пистолеты взял, но это уж чересчур провокационно.

Генрих слегка развел руки в стороны и начал долгий спич про свои нежнейшие чувства к возлюбленному посполитому народу, особенно к лучшей его части – шляхте. Народ внимал. Все ждали главного: заявления о бракосочетании. Или уклонения от такого заявления, и тогда…

– Сеньор де Бюсси! Сеньор! Это важно!!!

Шепот сменился совсем уж невежливыми рывками за рукав. Дьявольщина, кто посмел меня потревожить в столь важный момент?!

Обернувшись, увидел взволнованное лицо пажа де Келюса, отчаявшегося ввинтиться в королевское сопровождение ближе к патрону. Приказал ему одними губами: вон отсюда!

– Сеньор де Бюсси! Прибыл де Ришелье из Парижа со срочным письмом его величеству. Есть важные новости… – он говорил едва слышно, но при этом буквально кричал всем своим существом, я наклонился к пажу и почувствовал его теплое дыхание у самого уха. – Король Карл преставился!

– …Почту за честь взять в жены девицу Анну Ягеллонку и немедленно приступить к приготовлениям к свадьбе! – донесся до меня торжественный и немного печальный финальный аккорд речи короля, только что лишившегося всякого резона вступить в этот брак.

Генрих торжественно обошел магнатов, одаряя каждого парой любезных фраз. Придворная толпа за спиной монарха утратила статичность, я умудрился протиснуться и по одному нашептать Шико, де Келюсу и де Ларшану о новости из Парижа. Де Келюс схватился за голову – не разболтает ли паж кому-то еще про смерть Карла. Эта мысль казалась ему важнее церемониальных обязанностей, тем более король выдал долгожданные заверения о свадьбе и на какое-то время мы в безопасности.

Коротышка понесся вон из зала, чтобы заткнуть пажу рот. Не удивлюсь, если он заколет пацана насмерть.

– Устроив себе свадьбу, наш король не подумал о бедном Шико… Плохой король! Шуту придется подумать о себе самому. Ясновельможная пани, не согласитесь ли разделить мое общество до конца моей жизни? Не волнуйтесь, жизнь очень короткая, меня непременно скоро прирежут!

С этими словами фигляр прицепился к какой-то магнатской жене, буря возмущения тут же потонула во взрыве смеха, когда «невеста» надавала ему веером по голове, муж даже не успел вмешаться.

– Я пока оставлю вас, любовь моя, попрошу, чтобы великодушный король благословил наш союз! Ваше величество, примите вернейшего своего подданного без очереди!

Оставив женщину в покое, Шико бросился к Генриху и шепнул королю пару слов на ухо. По губам читать не обучен, но был готов побиться о заклад, эти слова: «Карл умер!»

Никудышный монарх, но прирожденный лицедей, Генрих не изменился в лице, только воздел руки к небу и заявил, что по воле Господа принял это решение о женитьбе, стало быть, теперь непременно обязан вознести благодарственную молитву, как добрый католик, и просить у Всевышнего напутствия по поводу дальнейших богоугодных дел.

В королевской часовне с Генрихом заперлись только мы, наиболее «набожные»: я, Шико, де Келюс, де Ларшан и де Ришелье. На последнего я смотрел с любопытством – он почти не известен в истории Франции покинутого мной мира, но вот его сын, кардинал де Ришелье, очень даже запомнился, и не только благодаря «Трем мушкетерам».

– От вашей матушки, сир! – де Ришелье с поклоном протянул конверт с печатями дома Медичи.

Генрих собственноручно взломал печать, по диагонали пробежался по листу и принялся читать вслух, не стесняясь очень личных выражений страстной флорентийки, письмо заканчивалось словами: «…Если я вас потеряю, то меня живой похоронят вместе с вами… Ваша добрая и любящая вас, как никто на свете, мать».

Он уронил письмо с витиеватыми завитушками подписи Екатерины Медичи у нижней строки.

– Мы сможем сохранить приготовления к отъезду в тайне? Вы, пятеро моих самых преданных друзей, мне это обещаете? Королева-мать обеспечит мне коронацию! Слушайте! Если успеем в Париж, пока де Гиз не захватит власть или что-то не выкинет младший брат… Или сестра с Наваррой… Словом, слишком много «если», в Париже я должен, просто обязан появиться любой ценой и как можно быстрее. Господа, в случае успеха предприятия ваши самые заветные чаяния осуществятся!

Мое самое заветное – привезти в Париж Чарторыйскую – никак от Генриха не зависит, он в силах лишь помешать. Хотя долгожданный графский титул тоже был бы неплох.

– В тайне? Только при одном условии, сир – выезжаем немедленно, – произнес отец будущего кардинала.

А ведь де Ришелье прав, хоть ему с дороги тяжелее всех. Новость о смерти Карла, принесенная им, скакавшим во весь опор, быстро перестанет быть тайной, ее доставят другие, чуть менее скоростные путешественники. И Сиротка живо интересуется происходящим во Франции, не удивлюсь, если прямо сейчас в ворота его дома стучится столь же усталый гонец. Возможно, у нас есть преимущество, но считаные часы, максимум – сутки. Потом символическая осада Вавеля превратится во вполне боевую.

– Как это возможно? Нужно захватить казну, мы здесь сильно поиздержались, – проскулил Генрих, и я едва удержался, чтоб не бросить ему в лицо: припомните, чьи это карточные подвиги опустошили золотой запас.

Говорить высочайшей особе колкости – привилегия шута, но мысли Шико унеслись к более прозаичным делам. Игнорируя присутствие сей особы, он принял на себя планирование акции.

– Соберем все, что есть. Николя, немедленно скачи к австрийской границе, обеспечь карету. Жак, нужны лошади на правом берегу Вислы, за панскими шатрами. Подумаем, как вывести Генриха незамеченным. Переоденем его в пажа или женщину…

– Де Бюсси знает подземный ход, – вставил де Келюс. – Он как раз на западную сторону, под рекой. Да, Шико, лошадей туда отведу немедленно. Мне нужны гвардейцы, чтоб их выгнать – оседланные и без седоков наверняка вызовут подозрения.

– Казна… – снова вздохнул король. – Соберем в апартаментах все ценное. Там золотые подсвечники, оклады икон, посуда…

Мелочность Генриха раздражала до невозможности, но этого сукина сына уже не переделать… Простите, мадам Екатерина.

– Берем золото в седельные мешки и бежим! – резюмировал Шико, на чем мы закончили «молитву».

Но король вставил последнее слово:

– Де Бюсси! Чеховский едет с нами. От его манипуляций я чувствую себя божественно бодрым.

Я доверял медикусу, сам ввел его в Вавель, но, черт побери, нельзя расширять число посвященных в столь деликатное дело!

Генрих возвратился к празднующей шляхте, а мы приступили к поспешным сборам. Я влетел в свою келью, чтобы забрать только самое необходимое – оружие, бумаги и золото. Кинул прощальный взгляд лепным херувимчикам у потолка. Потом был вынужден принять участие в мародерстве Шико и де Ришелье в королевских апартаментах. Наконец, Генрих удрал от гостей якобы для перемены наряда к балу, на самом деле облачился в монашеский балахон с глубоким капюшоном. Мой носатый эскулап притянул огромный баул каких-то медицинских инструментов, книг и снадобий, огорчив Шико, рассчитывавшего навьючить Чеховского крадеными золотыми побрякушками.

Словно воры, кем, собственно, и являлись, мы без особых препятствий просочились на первый этаж под лестницу. На «монаха» не обратили внимания,а суета нескольких придворных – мало ли какие возникли проблемы во дворце; никто из встречных не попытался расспросить или остановить.

Мягкие сапоги почти не издавали стука, когда бежал по ступеням вниз. Слышалось только тяжелое дыхание сзади, все, даже король, чем-то были нагружены, а особенно золотой утварью, она весила изрядно и иногда позвякивала в мешках.

Я – впереди, свободной рукой сжимая факел. Лестница ввинтилась в подземелье, к небольшой квадратной зале, из которой начинался лаз тайного хода.

Огонь факела слепил и меня самого, поэтому слишком поздно заметил, что обычно пустая и темная зала также освещена факелами, а у входа в тоннель и вдоль стены выстроились люди с оружием.

– Пан Николай был прав – французам нельзя доверять ни на грош, – голос до боли знаком по карточным баталиям: многократно спускавший мне золото пан Потоцкий обнажил саблю, в кои-то веки почувствовав шанс дотянуться клинком до моей шеи. – Полагаю, где-то сзади в тоннеле – его величество Хенрик Валезы? Короля мы не тронем, вас же попрошу сложить оружие. Или предоставьте мне удовольствие поквитаться с вами, де Бюсси, пан Радзивилл, уверен, не скажет мне ни слова в упрек.

Нет ни мгновения на размышления, ни секунды на принятие решения… Коль Генриху приспичит сдаться, тогда – мы пленники Вавеля до смерти! Очень скорой…

Отступив шаг назад, к лестнице, отрезал себя от других соперников. Сабля выскочила из ножен, становясь продолжением руки. Лестница закручивалась вправо вниз, давая мне некоторое преимущество – я мог так сражать одного противника за другим, пока паны не кончатся. Но побег вот-вот станет достоянием гласности, сзади тоже появятся вооруженные люди и, скорее всего, это будет не королевская гвардия, капля в море среди местных вояк. Да и у бойцов засады наверняка есть пистолеты, подсыпать порох на полку и запалить фитиль займет, конечно, время, но не более, чем требуется мне для расправы над Потоцким.

Пистолеты! Мои не требовали столь долгой процедуры, зажигательная лепешка уже на полке, достаточно взвести курок кремневого замка…

Потоцкий бился остервенело, подбадривая себя криками, его сабля после батмана врезалась в стену, высекая искры, я левой выхватил пистолет, тиснул на спуск… Осечка! Пан, завидев пистолет, издал совсем уж нечеловеческий крик и вытянулся в линию, пытаясь продырявить меня насквозь…

Пистолет выплюнул огонь ему прямо в лицо, в широко раскрытые глаза и раззявленную пасть. Но я целил мимо, в поднимающегося за Потоцким поляка, с второй попытки выстрелить, наконец, удалось… Рубанул сверху вниз с оттяжкой чисто по памяти в то место, где миг назад маячила перекошенная морда врага, а теперь все заволокло дымом…

Уши заложило намертво. Рукой почувствовал, как сабля углубилась во что-то неподатливое, освободил клинок рывком на себя. И – вперед, вниз по ступенькам, едва не слетев с ног, когда зацепил тело второго поляка. Снова вперед, перекатом вниз, круговой удар по ногам!

Через вату в ушах услышал новый гром, пороховую муть прорезала вспышка пистолетного выстрела, кто-то из панов пальнул наугад, лишив меня слуха окончательно. Жесточайшая пороховая гарь выела глаза… Угадав по вспышке положение стрелка, сделал выпад в его сторону, сабля вошла в мягкое!

На меня накатило какое-то безумие. Наверно, кричал, но ни звука не слышал, уверен, вокруг все были такие же глухие… Плевать, у меня огромное преимущество – ни зги не видно, кругом одни враги, в кого ни попаду – то и славно, им же боязно зацепить в дыму своих. Рубил направо и налево, превращая саблю в смертельно разящий круг…

Пришел в себя окончательно только на выходе из тоннеля, за Вислой, Шико выволок меня за ворот камзола практически на себе, бросив часть мешков. Я был выжат до последней капли, кашлял, наглотавшись порохового смрада, от сабли сохранился один эфес…

Хенрик хмурил бровки, что-то бурчал, но ни черта не слышно. Он в гневе на нас из-за оставленного шутом золота? Пусть подавится своим золотом!

Увидев Матильду, я с новыми силами взлетел в седло. Вперед, на запад! Нас ждет Париж, и хрен кто сможет преградить нам путь! Королишко, ты давай – не отставай…

Глава восьмая Непредвиденная остановка

Ночь – союзница беглецов. Только отчаявшиеся и преследуемые согласны скакать сквозь темноту, получая ветками по мордасам. В любой момент кобыла может оступиться, тогда ничего не стоит вылететь из седла и сломать шею.

По истории мировых войн помнил, конница была способна проходить по двадцать верст в день с всадником и амуницией общей массой в центнер. Если гнать лошадей форсированным маршем, то и сорок верст, после чего гужевой силе требовался длительный отдых, более суток, иначе копытный транспорт выразит протест единственным доступным ему образом – околеет.

Лошади шли рысью по польской, отныне враждебной земле. Нас нигде не ждала подмена скакунов, их нельзя загнать, потому что заменить нечем. Да и Матильду я бы не позволил загубить, она третий год со мной, начав службу с прежним де Бюсси, еще ни разу не подвела, моя черная в яблоках подруга.

Генрих чересчур изнежился за последние месяцы, выезжая верхом только на охоту и не слишком надолго. К утру мы догоним капитана де Ларшана, если он обзавелся каретой, король пересядет в экипаж и будет путешествовать с комфортом, но скорость упадет. Впрочем, несколько часов форы все же имелось. Но сколько именно?

Покойник сказал – пан Николай был прав. Думаю, пан Николай – это вездесущий Радзивилл Сиротка. Магнат проявил сверхпредусмотрительность и выставил пост у тоннеля? Или кто-то его конкретно предупредил? Грешу на пажа, сообщившего о письме Медичи и смерти короля, больше некому.

На то, чтобы обнаружить следы побоища, нужно какое-то время. Собрать загонщиков, седлать лошадей… Требуется еще угадать направление нашего бегства, возможно – дробить силы, отправлять несколько отрядов по разным дорогам.

Преследователей не тяготят мешки с золотом и крадеными канделябрами, в остальном поляки в схожем положении: заранее вряд ли кто-то готовил замену лошадям, их тоже придется беречь.

Фору я оценил скромно – от двух до трех часов. Краков недалеко от границы с конфедерацией под странным названием «Священная Римская империя», габсбургские имперские власти точно не выдадут нас Речи Посполитой. Если не сбавлять темп, до иностранных земель успеем раньше погони…

Нас настигли под Аушвицом на следующий день после бегства из Кракова, преспокойно нарушив границу вооруженным отрядом в полсотни сабель. Слух ко мне практически вернулся, в память о рубке в подвале остался лишь звон в ушах, поэтому при звуке отдаленного выстрела мы с де Ларшаном обернулись одновременно. Гвардеец просто взвыл от увиденного.

– Клянусь преисподней… Шляхта! Де Бюсси, боюсь, до города не успеть.

Сколько еще до Аушвица, неизвестно, но городских стен не было видно. Дорога достаточно живописная, она вилась по холмам меж полей и рощиц. Погоня показалась на вершине предыдущей возвышенности, где мы только что делали привал…

Привалы, будь они неладны! Спокойный ход кареты, а куда спешить, если пересекли границу… Постоянно задерживал нас Чеховский, не приспособленный к быстрой скачке, даже де Ришелье, измученный броском от самого Парижа, чувствовал себя лучше. Но поздно жалеть об упущенном времени.

Впереди я разглядел Опалинского, рядом с ним поспевал Ян Тенчинский, представитель семейства, соперничающего с Радзивиллами в богатстве и влиянии. Докатился хлопок следующего пистолетного выстрела, нас явно призывали остановиться.

Генрих, как и следовало ожидать, не решился искушать судьбу приказом выжать все, что возможно, из усталых лошадей. Наверно, зря, когда погоня приблизилась, польские кони до того тяжко хрипели и были покрыты пеной, что короткий бросок доконал бы их вусмерть.

– Оружие не обнажать, – процедил король, принимая царственную позу самодержца, милостиво соблаговолившего выслушать подданных. – Де Бюсси, марш за карету! Ты их больше всех раздражаешь.

То есть бой, где я один оказался против восьмерых и буквально прорубил дорогу к свободе через живое человеческое мясо, мне он ставил в вину? Королевская благодарность не знает границ. Тем не менее последующий водевиль мне придется наблюдать со сравнительно безопасной галерки…

Наивная уловка Генриха не спасла – меня окружила дюжина всадников с саблями наголо на взмыленных лошадях, и почему-то я был уверен, они, не колеблясь, пустят эти сабли в ход.

Великий маршалок коронный, спрыгнув с коня, поклонился королю.

– Сир! Как объяснить шляхте ваш поспешный отъезд?!

– Только совершенно неотложной необходимостью, пан Анджей! В Париже умер мой брат Карл, я наследую французский престол и должен немедленно быть в столице, пока его не захватили еретики.

– Вы отказываетесь от польской короны?! После всего…

– Ни в коей мере! Союз между нашими великими державами нужно упрочнять всемерно. Я заверяю вас, что прекрасно справлюсь с обязанностями короля двух государств. Вспомните множество примеров, когда личная уния давала начало объединению…

Усталое лицо Опалинского выразило разочарование и недоумение. Генрих и на одном престоле правил, мягко говоря, без энтузиазма. А уж идея о единой державе, разделенной обширной полосой германских княжеств, выглядела утопичной даже для самого неисправимого оптимиста.

– Так зачем было убивать цвет нашей молодежи в Вавельском замке? – встрял Тенчинский. – Им не объяснили про «неотложную необходимость»? Из восьмерых трое убиты на месте, один не жилец, остальные порублены так, что лучше бы тоже упокоились!

Каштелян ударил в больное место. Как выкрутится его величество? Обычно он предпочитал сваливать грехи на других…

– А как вы прикажете действовать моему сопровождению, когда короля останавливают и угрожают оружием? Хотя вы, бесспорно, правы. Мой славный друг де Бюсси несколько погорячился.

Опалинский и Тенчинский переглянулись. Им предстояло трудное решение. Королевская клятва перед Богом – дело серьезное, здесь, гордо задрав голову, маячил злостный нарушитель этой клятвы. И что делать? Арестовать его, силой доставив в Вавель? Но тогда он – больше не король, а Речи Посполитой и так дорого обошелся период бескоролевья после смерти Сигизмунда.

– Прошу простить, сир, нам необходимо переговорить наедине.

Поляки отошли на десяток шагов, начали шептаться, жестикулировать, Опалинский размахивал руками, маршалок явно был настроен более радикально, чем каштелян. Но общественное положение каштеляна весомее, и последнее слово осталось за Тенчинским.

Они еще долго препирались с Генрихом, до меня долетали обрывки королевских заверений, тот обещал приехать в Вавель не позднее конца июля, как только разберется с делами в Париже, ведь в июле у него намечена свадьба с Ягеллонкой, и опоздать к такому событию никак невозможно… Поляки и Генрих составили очередные бумаги, король подписал соответствующие обязательства. Их скрепили в совсем уж языческой манере: все трое укололи кинжалом кончик пальца, кровь капнула в кубок с вином, этот кубок «сообразили на троих».

Свита Генриха безмолвствовала. Я спешился, Матильда принялась щипать траву. Окружившие меня всадники опустили сабли. Но в ножны их не убрали.

– Сир! Мы принимаем ваши заверения. Но хотелось бы еще небольшой гарантии высочайшего возвращения, – вдруг заявил Опалинский, которому, видно, показалось мало клятвы на королевской крови в вине. – Пусть кто-то из ваших спутников вернется с нами в Краков и дождется там вас.

– Конечно, мой верный маршалок! Ну, пусть это будет де Бюсси. Луи, ты же не против?

Слова «сочту за честь» застряли у меня в глотке. Генрих, сматывая удочки, кинул в Вавеле около двух тысяч французских придворных, гвардейцев и челяди, но им вряд ли что угрожает и вряд ли кто-то воспрепятствует их отъезду. Но к «погорячившемуся» де Бюсси, настрогавшему шляхтичей в подвале как морковку для супа, отношение будет иное.

– Держись! – только и успел шепнуть Шико.

А что мне остается?

Утоптанная грунтовая дорога, совсем недавно пропустившая нас на запад в Священную Римскую империю с Парижем в качестве финального приза, начала раскручиваться назад.

Ехали шагом, распрягли лошадей у первого же водопоя. Я предпочел навести ясность в отношениях и нашел маршалка, обтирающего бока своего жеребца пучком травы.

– Пан Опалинский, я арестован?

Он хмуро усмехнулся половинкой рта, свободной от рубленых украшений.

– Вы странные люди, французы. Вам не отказать в мужестве и умении драться. Пана де Ларшана я назвал бы другом… при иных обстоятельствах. У Шико взял бы десяток уроков фехтования. Но вы относитесь к жизни слишком легкомысленно, порой кажется, что для вас нет ничего святого. Поэтому так легко предаете, обманываете, бездумно клянетесь и походя нарушаете клятвы. Ваш король предал вас, верно?

– Он и ваш король.

– Ох, не смешите меня, де Бюсси! – Опалинский бросил траву и похлопал коня по крупу. – Лично я ни на миг не верю в его искренность. Радзивилл Сиротка прямо сказал мне решать по обстоятельствам, если сочту нужным – порубать всех к чертовым псам, как вы пана Потоцкого в Вавеле. Да, опять бы наступило бескоролевье, но оно быстрее закончится, чем сейчас, когда мы будем бесплодно ждать возвращения Хенрика Валезы и, только уверившись в его вранье бесповоротно, примемся искать нового монарха. Отвечаю на ваш вопрос – вы не арестованы. Но в Вавеле я не обещаю снисхождения. Люди злы за кровопролитие в день праздника королевского обручения. Скажите, кто-то еще бился в подвале против наших?

– Вообще-то я один справился.

– С восемью! Верится с трудом. Но даже если и не один, король назначил лично вас единственным ответственным.

– Помню. Оказывается, я погорячился, спасая его от восьми сабель.

– Жизнь несправедлива, пан де Бюсси. Монархи тоже несправедливы. Вы не арестованы, но готовьтесь к худшему.

Обнадежил! Чтобы собраться с мыслями, я разделся донага, не стесняясь взглядов удивленных спутников, и с наслаждением упал в речную воду чуть выше места, где пьют лошади. Холод пробрал до костей и принес ясность разума, правда, никаких новых идей не прибавилось. Провонявшая одежда, натянутая на мокрое тело, заставила вспомнить о смене белья. Мне хотя бы позволят переодеться в моей бывшей келье над бывшими королевскими апартаментами?

Обратный путь растянулся на четыре дня. У меня не забрали ни шпагу, ни огрызок сабли, ни пистолеты, тем не менее не спускали глаз.

А куда деваться-то? Даже если легконогая Матильда сумеет оторваться от людей Опалинского, в одиночку вновь выбраться к имперской границе вряд ли реально, стану изгоем и среди поляков, и среди своих, ослушавшись веления короля.

Я старался не думать об обещанном худшем, отрешенно смотрел на солнце, на небо, на простирающиеся до горизонта поля и зеленые глыбы лесов, крестьян, кланяющихся проезжающим господам… В Вавеле мне уготованы иные картины.

В каком-то романе о шестнадцатом веке Генриху Наваррскому были приписаны слова: «Париж стоит мессы». Имелся в виду не молебен, а обращение гугенота Наварры в католическое вероисповедание, что открыло ему дорогу к женитьбе на Марго, а потом после нескольких извивов судьбы – и к французской короне. В этой реальности возвращение в Париж король Генрих Валуа оплатил иначе – ценой моей головы. Мне цена казалась завышенной, но удастся ли поторговаться?

Узнал об этом спустя шесть суток после бала, на котором король Хенрик Валезы прилюдно назначил на июль свою свадьбу. Я вновь оказался в особняке Радзивиллов и получил аудиенцию у пана Николая незамедлительно, без всяких формальностей и проволочек. И без особого радушия со стороны хозяина.

Вечер, тот же зал, но камин погашен, слуги не приносили еду, а Сиротка даже не предложил присесть с дороги, впрочем, и сам остался на ногах. На нем – черно-серый дорожный костюм под коротким бежевым плащом, сапоги в пыли, видно, сам тоже только что прибыл и не позволил слугам даже смахнуть грязь с сапог, до того торопился узнать новости.

– Пан Опалинский мне все доложил… вкратце. Де Бюсси, скажите мне правду хоть раз: король вернется в Краков?

– Если сядет на французский трон – вряд ли. По крайней мере, до нашего расставания под Аушвицем он не собирался возвращаться.

– Я так и думал… – магнат ступил к конторке для писания писем и машинально пробарабанил пальцами по деревянной поверхности. – Де Бюсси, я предупреждал, что не стерплю обман и предательство!

– В чем же вы видите их? Я вас ни разу не обманул.

– Но не предупредили, что Хенрик навострился сбежать. У вас было достаточно времени, чтобы предупредить! Передать записку с лакеем, что ли.

– Пшепрашам, пан Николай, я действовал исключительно в ваших интересах. Думаю, не ошибусь, если предположу – вы приказали бы задержать беглеца. Верно? Потом сожалели бы об этом поступке. Речь Посполитая обезглавлена, но в Вильно правит ваш родственник! Чем не повод для расторжения унии с Польским королевством?

– Мальчишка! – сорвался магнат, всего на несколько лет меня старше, естественно – в этом мире, в прошлом я уже приближался к пенсионному возрасту, если от меня что-то там осталось. – Предоставьте мне решать, что важно, а что нет, и какие действия предпринимать!

– Виноват, ясновельможный.

– Виноват, как же… – Николай, оставив в покое конторку, приблизился ко мне, выкатив побелевшие от гнева глаза. – Плевать вы хотели на наши дела, поэтому не чувствуете никакой вины. Плевали и на наши договоренности. Сбежал в Париж и думал – с концами! Ничто вас не остановило. Даже бедняги из охраны подземного хода!

– Они первыми обнажили сабли. Я очередной раз не позволил себя убить.

– Думаете, вывернетесь и на этот раз, исторгнув очередную ложь? Вы слишком высокого мнения о себе, француз. Наверно, считали, что влияете на события… Глупец! Помните, как залезли ко мне в особняк до пожара? Я едва успел убрать слуг и расположиться в средней зале, пока вы с медвежьим грохотом барахтались на чердаке. Зато удалось скормить вам сказку о Фирлее, и вы подпустили старого дурака совсем близко к Хенрику. Жаль только, что маршалок распорядился случаем совершенно бездарно. В общем, даже для вашего короля от вас никакого толку, одни проблемы, де Бюсси. Договор расторгнут. Если вас снова попробуют уничтожить, не рассчитывайте на мое заступничество.

– Премного благодарен и за то, что вы сделали, пан Радзивилл. Эти несколько люблинских дней в мае могли стать для меня последними. Что же дальше? Домашний арест в Вавеле?

– Домашний? – У магната глаза расширились от моей наглости. – Чтоб вы шастали по дворцу, затевали стычки и вновь убивали людей?! Ну уж нет.

На звон хозяйского колокольчика примчался лакей, тут же усланный за маршалком.

– Пан Опалинский! – приказал ему Радзивилл. – Заприте этого француза в тюремную камеру и покрепче.

– За убийство шляхтичей при попытке к бегству?

– Нет… – Сиротка на миг задумался. – Бросаем тень на Хенрика, приказавшего бежать. Как бы то ни было, формально он – наш король по сей день. А король имеет право покидать дворец, когда ему заблагорассудится… Нормальный король, пся крев!

Он грохнул кулачком по конторке, выбив из нее жалобный скрип.

– Тогда по какому…

– По какому угодно другому обвинению. Ну, например… Вспомнил! В апреле де Бюсси напал на трактирщицу в Люблине и грязно ее домогался. Теперь злодей изловлен. Пан Опалинский, сажайте его под замок и отошлите гонца в Люблин, пусть привезет все необходимые заявления для суда. Впрочем, – он выдавил улыбку, – Хенрик вправе вас помиловать. Если вернется в Вавель. Иначе ждите милости только у палача.

– Вашу шпагу, пан де Бюсси, – протянул руку Опалинский, мне не осталось ничего другого, как снять перевязь.

Итак, на пути в Париж обнаружилась непредвиденная остановка, причем в точке старта. Длительность ее мне обещана до возвращения короля. То есть до бесконечности. А так все хорошо складывалось…

Глава девятая Заточение

Почему в тюремных подвалах всегда живут крысы? Не мыши, не хомячки какие-нибудь, а крысы? Вывести их сложно, но можно. Боюсь, местная власть считала пакостных грызунов одним из средств давления на заключенных.

Через месяц я научился засыпать, не обращая внимания на попискивание, не вздрагивать, когда хвост задевал по лицу. Затем оброс бородой, как бродяга, большая часть физиономии покрылась волосами, из них периодически вытаскивал паразитов. На фоне вшей, тараканов и прочих мерзких инсектов обычные комары, проникающие в сырой подвал от Висленской низменности, казались милым напоминанием о прошлой нормальной жизни.

На мне тот же камзол, рубаха и шоссы, что были в ночь бегства. Как бы я ни привык и ни принюхался к ароматам подвала, запах собственного немытого тела раздражал неимоверно.

Но больше всего угнетали скука и безделье. Без интернета, машины и мобильного телефона я тем не менее жил в шестнадцатом веке куда более насыщенной жизнью, чем в двадцать первом. Практически каждый день был наполнен событиями, новостями, если их не хватало, мое окружение непременно искало развлечений, точнее – приключений на пятую точку и, как правило, находило, причем в результате таких развлечений отдать Богу душу казалось проще простого, некоторые, собственно говоря, и вправду ее отдавали.

Да, Матильда уступает в скорости «Харлею», но в целом я проводил в движении куда больше времени, чем в бытность атташе по культуре. Самолет еще быстрее мотоцикла, но ты просто сидишь в кресле авиалайнера, дремлешь или убиваешь время, вперившись в планшет.

Полная пассивность вышибла меня из колеи. Я разучился ничего не делать!

Вавельский дворец и крепость – город в миниатюре, здесь есть всё, даже небольшая тюрьма – для личных узников короля или особых персон. Правда, условия совершенно не графские.

Мой единственный канал связи с миром – болтливый тюремщик Станислас. Когда наступали часы его службы, а старший офицер городской стражи, над ним начальствующий, попадался нестрогий, Станислас непременно гремел ключами моей камеры и заходил проверить, надежно ли заперт самый опасный преступник Польши – насильник трактирщиц.

Служба в тюрьме не располагает к подвижности. Темно-бордовый кафтан Станисласа, похоже, не застегивался никогда, физически не вмещая острое пузо огуречной формы. Туповато-добродушное лицо толстяка неизменно сияло глуповатой улыбкой.

От него узнал: побег короля остается по-прежнему событием года. После Генриха я считался самой известной фигурой, связанной с дворцовым скандалом, народная молва приписала мне уже не четверых, а десятки убитых, счет раненых шел на сотни, будто я пробивался к туннелю с пулеметом наперевес. Я снова и снова пересказывал Стасу про свои стычки в Польше: под Лодзью, две у Люблина, дуэль у Казимежа и, наконец, про ту злополучную ночь. Пентюх внимал, отворив рот, точно так же дети слушают одну и ту же сказку десятки раз на ночь, и им не надоедает. В качестве платы он сообщал мне краковские новости, разумеется, только общедоступные, протиснувшиеся в сонное сознание увальня; хорошей памятью и красноречием стражник не отличался, порой нес откровенную чушь, заставляя переспрашивать и уточнять десятки раз, пока не докопаешься до истины. Это все же более творческое занятие, чем созерцать единственное оконце под потолком, мрачные серо-черные стены с потеками сырости и пятнами плесени, следить за крысиной возней.

Из мебели в камере только деревянный топчан, Станислас подсаживался, не смущаясь ни моего амбре, ни выхлопа из дыры в каменном полу, куда я справлял нужду.

– Значицца, э-э-э… Паны решили до мая чекать.

– Чего ждать?

– Круля.

– Будут выбирать нового короля?

– Не-а, чекать. Стары приедет.

– То есть до мая будут ждать возвращения старого короля – Хенрика Валезы. Верно?

– Так ест, пан француз.

– А потом?

Столь далекая перспектива, как май 1575 года, тюремщика не заинтересовала, и он только пожал плечами. Мне, похоже, предстояло зимовать в этом подвале. Зимой тут наверняка очень холодно. Протяну ли до весны, чтобы быть торжественно повешенным?

– А про меня что говорят?

– Разное. Синицкого пана брат в Вавеле был.

– И что хотел Синицкий-брат?

– Известно что.

– Что именно, Станислас?

– Крови вашей, пан француз. Или головы.

Если верить единственному информатору, охочие до моей смерти залетали в Краков с завидным постоянством. Странно, что здесь никто на меня не покушался. Во Франции, где законодателем смертоубийственных обычаев долгое время пробыла Екатерина Медичи, наверняка бы попытались отравить. Хотя здесь такая баланда, что яд просто растворится в этой мешанине, а протестовавший первые четыре недели желудок переварит теперь, наверно, и цианид, приняв его за витамины.

Если Станисласа переведут на другую службу, я сдохну от тоски и одиночества. Меня никто не навещал. Никто не допрашивал. Не выдвигал обвинений. Меня даже не пытали в этом зловещем средневековом подвале. Хотя такая одиночка – самая изощренная пытка. Соседние камеры пусты, потому что все узники Сигизмунда отдали концы либо были переведены в городскую тюрьму, аналог нашей Бастилии, а Генрих никого не упек за решетку.

Не осталось больше в Вавеле не только других заключенных, но и французов. Дворяне и прислуга убыли, а пара-тройка французских челядинов, устроивших в Кракове личную жизнь, съехала из замка. Но де Бреньи и де Сен-Люк наверняка посетили бы меня до отъезда, стало быть, им не позволили. Как и другим – друзьям и врагам, вторых больше.

Отблеск осеннего солнца угасал в оконце, камера погружалась во тьму, лишь отсвет далекого факела позволял чувствовать – я еще не ослеп.

Бесцельно пропавший день сменялся другим, столь же пустым и никчемным. Радзивилл украл у меня часть жизни, она утекла сквозь песок времени… Получи я свободу, просто вызвал бы негодяя на дуэль! Хотя какой теперь из меня фехтовальщик, шпага вывалится из ослабевших рук после первого же выпада.

Много раз перемалывал в голове последний диалог с Радзивиллом, особенно неприятный момент, когда его гладкая физиономия исказилась ухмылкой при упоминании о моем промахе в особняке. Он действительно знал о проникновении заранее и умело снял подозрения с маршалка, готовившего эскападу, или получил сведения о моей авантюре позже, а при случае не упустил возможность поиздеваться надо мной, выставив круглым дураком?

Или есть зерно правды в рассуждениях литовского магната? Генрих, наверно, согласился бы с Радзивиллом: от меня сплошные неприятности. Быть может, так и не вписался в этот мир. Вроде и действовал по правилам, но постоянно выпадало гладить судьбу против шерсти.

И наплевать!

Я вскочил с топчана, вызвав панический крысиный писк. Тюрьма разрушает мое тело, но никогда не сломает дух! Не унижусь до самокопания, а тем более до самобичевания. Высижу в этом вонючем сарае сколько придется и не сдамся! Пусть сдохну, но не приму навязанные мне правила игры!

Прошел еще день. За ним следующий. Менялось лишь одно – все более холодало по ночам. Сердобольный Станислас притащил грубую, но теплую дерюгу, наказав сбрасывать ее за топчан, если вдруг кто-то нагрянет, явно сделал это по своему почину и в нарушение правил. Пусть воздастся тебе, добрая душа!

Моя бдительность подверглась испытаниям уже назавтра. Снова гремели ключи в замке, но это не он, мой единственный собеседник, послышались голоса человек трех… Среди них прозвучал один женский! И словно прожектор осветил вонючую арестантскую берлогу, когда вошла она…

– Боже, как здесь невыносимо ужасно!

Хотел оттолкнуть ее, выдворить из мерзкого подвала, пока одежда и волосы не пропитались запахами гнили и нечистот, но я не мог промолвить ни слова.

Все эти месяцы в неволе, думая об Эльжбете, сам себе удивлялся: за долгую прежнюю жизнь перенес несколько влюбленностей и разочарований, в нынешнем воплощении походил на жеребца, у которого главным критерием успеха было – покрыл или не покрыл кобылку. Но с ней совершенно иначе, даже представить не мог, что она – обычная земная женщина. Ее способность чувствовать, сопереживать, склонность к самопожертвованию ради других вызывали удивление и восхищение. Эльжбета – воистину святая, и о плотских утехах с ней думать не пристало…

– Вы – первая, кто навестил меня в этом неуютном пристанище, пани. – Слова, наконец, протиснулись наружу, голос дрожал, я был не просто в волнении, а в лихорадке от потрясения. – Не рискну приблизиться и поцеловать руку: мне не позволили привести себя в порядок с самого ареста в июне. Не хочу оскорблять вашу чистоту.

– Кажется, вы и в правду не от мира сего, пан де Бюсси. Почему-то других ничто не смущает. Я искренне благодарна вам за спасение от замужества со смоленским воеводой. Он все-таки приехал в Смоляны, от предложения женитьбы скатился до гнусных домогательств… Страшно представить, что бы со мной было, позволь вы его брату увезти меня в Московию.

– Но его брат Павел не таков.

– Да… Эти московиты столь же разные, как литвины и поляки. Но почему-то страстью ко мне воспылал наихудший образчик их народа. Мне казалось опасным покидать замок, отец привез меня в Краков. Здесь с ужасом узнала, что вы не уехали с королем, а заточены в настоящей клоаке! Мир несправедлив.

– Я не ропщу. Судьба дала мне тяжкие испытания, но и наградила знакомством с вами, Эльжбета.

Эта песня Милен Фармер мне нравилась всегда. Здесь, в вавельском подвале, среди крыс, одиночества и безысходности, порой казалось, что она написана специально про меня, брошенного в темницу: «Вокруг все хаос, все мои идеалы: испорченные слова… Я ищу душу, которая смогла бы мне помочь»… И ангельская душа Эльжбеты явилась на мой беззвучный зов! Теперь хватит сил, чтобы вынести любые испытания.

– Как печально звучит… Этого стихотворения не было в присланных книгах.

– Неужели вы прочли их все?!

– Стихи – дважды и трижды.

– Тогда единственное, о чем сожалею, так это о невозможности подарить вам еще один сундучок.

– Я тоже сожалею о многом. В том числе, что была с вами излишне холодна. Ваши поступки порой вызывают трепет, но они продиктованы своей логикой и необходимостью, не смею больше вас судить за них.

Если бы с ней согласился краковский судья! Светлый силуэт платья и накидки едва был виден в полумраке, черт лица я почти не различал, их услужливо дорисовала память.

Идиллию прервал стук чем-то железным по решетке двери.

– Ясновельможная пани! Пшепрашам, свидание окончено.

Она порывисто шагнула вперед, ухватив меня за скользкую, отвратительно грязную руку.

– Сеньор! Не в моей власти добиться вашего освобождения, отец едва смог выхлопотать разрешение на этот единственный визит. Вас держат по личному приказу Сиротки, только он может отменить приказ. Но вы мужайтесь! Что-то наверняка переменится в этом мире. Я ухожу, но я с вами!

Следующая ночь не принесла сна. Я бегал по камере, натыкался на стены, пугал крыс. Наверно, этот подвал не знал более счастливого узника… Но радость встречи постепенно растворилась, изношенная от постоянных ударов о безысходность заточения.

В оконце залетели брызги дождя. В камере сыро и зябко. Начался октябрь. С ним пришел кашель. Станислас один-два раза в неделю приносил кружку теплой воды в дополнение к обычной холодной, которой запивал баланду, это и все лечение.

Только благодаря тюремщику я знал, какое число. Иначе сбился бы со счета. Но зиму в любом случае не пропущу, когда в окошке завертятся снежинки, а сырость на полу замерзнет, подернувшись льдом.

Риторический вопрос: если Генрих ничего не сделал, чтобы помочь отправившемуся за него в заложники дворянину, он хотя бы вспоминал о бедолаге?

На риторический вопрос не требуется ответа.

Станислас больше не появлялся. Наверно, его перевели на другую службу в краковской страже. Единственным событием в течение суток осталась доставка похлебки с куском грубого хлеба и воды.

Я похоронен заживо… И, наверно, скоро тронусь разумом.

Холодало с каждым днем, светлое время все короче. Мой внутренний календарь давно сбился. Конец октября или ноябрь? Приносящий помойную еду тюремщик не удостоил меня ответом.

– Сеньор! Сеньор де Бюсси! Вы живы?.. Так ест! Пан пошевелился!

Сумасшествие приносит галлюцинации. Иначе не объяснить, каким образом в мрачном подвале прозвучал голос Зенона, моего беглого вороватого лакея.

– Отпирай же, холера ясна!

Скрипнули ключи. Явственно послышалось кряхтение Станисласа, его не спутать ни с чем. Слух, пострадавший в июне, в этом безмолвии обострился до невероятия. А ругался на него Ясь… Наверно, воображение собрало воедино всех персонажей моего недавнего прошлого.

Персонажи энергично сдернули меня с топчана и придали вертикальное положение.

– Стоит на ногах – и то добра… Замордовали пана, песьи выродки… Проклятье на все их семейство! Пан де Бюсси, слышите меня? Я – Зенон! Пшепрашам, что раньше не появился…

– Да, Зенон. Только не тряси меня.

Почему не явился и куда дел награбленное у меня, спрашивать недосуг. Главное – что они задумали?

Покорно пошел, подчиняясь сильным рукам. Только спросил у Станисласа – не попадет ли ему за побег.

– Не-е… Я за рекой. Караульный я… Руски пан заплатил.

Русский?! Ногтев, что ли?

Подвальная тюрьма почти не охранялась – держать мощный конвой ради единственного истощенного заключенного не озаботились. Два стражника лежали спящими вповалку у входа. Исходящий от них запах вина пробился даже до моего измученного носа.

Снаружи налетел мощный порыв ветра вперемешку с дождем и снегом, едва сдержал кашель.

– Куда вы меня тащите?!

Мы пересекли внутренний двор крепости. Если кто-то заинтересуется нашей маленькой группой – всем крышка. Если, конечно, в темную дождливую ночь что-то рассмотрит.

– Во дворец, хозяин. В тот самый ход, куда вы бежали с Генрихом. Ход завалили по приказу Опалинского, но мы вынули часть камней, можно пролезть.

Почему-то слово «хозяин» из уст Зенона насмешило. Если считаешь меня хозяином, где болтался полгода?

В отсутствие короля, хоть самого завалящего, как Хенрик, боковой вход нижний зал не сторожился. Спускаясь по винтовой лестнице к месту последней схватки, я трижды чуть не упал – сегодня меня одолел бы любой паж, вооруженный одной лишь палкой. Лаз мои спасители расчистили очень узкий, но мое отощавшее тело легко проскользнуло. Ясь и Зенон протиснулись с трудом, тучный Станислас не пытался. Я даже не успел сказать ему «прощай».

Черная подземная галерея, освещенная только факелом шагающего впереди Яся, показалась бесконечной, не верилось, что в прошлый раз Шико проскочил ее бегом со мной на закорках. Зенон, поддерживающий меня сзади, быстро шептал:

– Пшепрашам, пан… В таверне сказали мне, что вас повезли на смерть, потом за меня примутся, я и сбежал. За Казимижем купил постоялый двор, не серчайте, золота сейчас нет. Заработаю, видит Бог – возверну. За Яся премного благодарен, спасли его тогда. Брат, как есть, враз бы Господу душу отдал.

– Зенон, не гневи Бога, я полтора месяца провел в Вавеле перед побегом с королем, ты мог, если б хотел, меня найти. Или весточку послать через Яся.

– Мог… Но пужался я, а то призовете к ответу за золото.

– Оставь себе, заслужил. А пистолеты, сабля, метательные снаряды?

– Все сберег, пан. И кобылу вашу вывели, не сомневайтесь.

Даже Матильду? С этого места к радости освобождения примешалась тревога. Практически полное отсутствие охраны, подземный ход к нашим услугам, возвращение оружия и лошади… Так не бывает!

Мои скверные предчувствия, в отличие от ожиданий чего-то хорошего, оправдываются слишком часто.

Глава десятая Предательство

Дежавю. Ночь, то же место на правом берегу Вислы, в темноте храпели лошади, снаряженные в дальнюю дорогу. Но тем, кто сегодня рядом, я доверял больше, чем Генриху.

Шустро подскочил человек Ногтева, накинул на мой камзол длиннополый казачий кафтан и шапку на голову. С длинной бородой я верно и впрямь выглядел казаком из европейских страшилок – обросшим, худым и жутко вонючим.

Воевода гарцевал на лошади темной масти, в его жестах сквозило нетерпение. Но я был обязан позаботиться о людях, вытащивших меня из Вавеля.

– Зенон! Вам с Ясем оставаться в Кракове опасно. Скачите со мной в Париж!

– Та не… Хозяйство у меня да баба на сносях, на Крещенье и разродится. Вы брата берите, Ясю здесь несдобровать.

В качестве слуги Ясь еще хуже, чем Зенон. Но выбор за меня сделали другие. За деревьями, окружающими поляну с выходом из подземного тоннеля, замаскированным под сарай, мелькнули факелы.

– Сдавайтесь, панове! Оружие на землю!

Зычный голос Опалинского ни с чьим не перепутать. Недолго же длилась моя свобода, не много времени я терзался сомнениями о странной легкости побега. Кто-то нас выдал, предал!

– Евсей! Дай сабли литовцам, пистолеты французу. Идем на прорыв!

В реальном мире шестнадцатого века, пусть отличном от нашего, я прекрасно усвоил: вступать в долгие переговоры и смеяться врагу в лицо перед тем, как ввязаться с ним в бой, смерти подобно. Ногтев, быстро отдавший команды казакам, явно был того же мнения.

От слабости и непривычного свежего воздуха кружилась голова. Опустился на землю, пистолеты и сумка с зарядами оттянули руки непомерной тяжестью. Помог навык, выработанный долгими повторениями: засыпать порох в стволы, забить пули в нарезы шомполом и деревянным молоточком, подсыпать порох на полки… Как жаль, что нет здесь алхимических лепешек!

Подтаскивая сумку к ногам, приполз к сосне, оперся спиной о ствол. Пистолет удалось поднять к прицельной линии только двумя руками… Не мог навести. В свете редких факелов мелькали фигуры, звенели клинки, где свои, где стражники Опалинского – сам черт не разберет.

– Тута он… Хватай!

Фигура с саблей выросла прямо передо мной… Рубануть сверху вниз несравнимо быстрее, чем спустить курок, но что-то задержало поляка. Велено брать французского смутьяна живым?

Грохнул выстрел. О нашей потасовке теперь знает половина Кракова. Пуля калибром с мой большой палец вошла человеку в низ живота, отбросив назад, отдача едва не вывернула пистолет из рук. Вспышка высветила рослого парня в мундире стражи, стоявшего сбоку от пытавшегося меня пленить. Пистолет грохнул второй раз.

Сжав зубы, чтобы не потерять сознание от приступов дурноты и слабости, перекатился в сторону, там нашлось другое дерево. Если я являюсь целью, а это более чем очевидно, стрельбой оповестил всех о своем местоположении.

– Факелы сюда! Смердячий пес только что был тут! Далеко не мог уйти!

У моего прежнего убежища мелькнули фигуры с огнем, послышались крики и ругань, когда обнаружились два тела. Сейчас точно меня найдут…

Если снова пущу в ход пистолет, буду безоружен, беззащитен! И казаки Ногтева, сколь бы ни были храбры и умелы, не сдержат такую толпу стражников.

Эльжбета даже не подумала бы стрелять и такой ценой сохранить себе свободу. Прости, сокровище мое, я вынужден быть жестоким!

Пальнул в высокую фигуру, очень надеясь, что это Опалинский. Не выждав, пока дым рассеется, ударил вторично куда-то в самую гущу поляков… И тут что-то твердое, тонкое охватило шею, рывком прижало к стволу дерева, я пытался просунуть пальцы под удавку, сражался за каждый глоток воздуха, за каждый толчок крови в голову… Тщетно… Багровые круги перед глазами сменились темнотой…

…Я в нигде и в никогда…

…Все ощущения смутные и на редкость неприятные. Будто выкручивает наизнанку и окатывает вывернутые внутренности ледяной водой. Я задыхаюсь, захлебываюсь и содрогаюсь от рвоты одновременно…

…И вдруг перед глазами вспыхнул мутный свет. Внешний мир рывками и толчками, какими-то странными фрагментами возвращался ко мне…

– …Пан француз! Сеньор! Не чуют они… Кажись – очи открыл, а без памяти…

Все тело сотряс жуткий кашель, чуть не упал с лошади. Я еду верхом?! И уж точно не свалюсь – веревкой вокруг пояса привязан к седлу, а впереди колыхалась чудо как знакомая грива, которую не перепутаю ни с какой другой на свете. Матильда, красавица моя, ты со мной?! Значит, мир еще не окончательно рухнул в тартарары.

– Добро пожаловать в мир живых, сеньор де Бюсси! – бодрый голос Ногтева окончательно возвратил меня к действительности.

Осмотрелся. Хоть с деревьев облетели листья и трава пожухла, узнал дорогу на Аушвиц, запомнившуюся по июньскому путешествию в две стороны. Вставал поздний рассвет. С нами трое казаков, включая Касьяна, памятного по Люблину, все ранены, у воеводы рука на перевязи. Четыре заводных лошади. Рядом трусил еще один непонятный для меня всадник, тоже с перемотанными руками, через повязки выступила кровь. Не удивлюсь, если от сабельных ударов.

– Зенон, Ясь… Где они?

– Погибли ваши литвины, оба, – безрадостно сообщил воевода. – И моих трое полегло. Четверых оставил в селении и боюсь за них, если ляшская стража найдет казаков, несдобровать… Поляков посекли без числа, остальные разбежались.

Говорить, глотать и даже дышать сложно, горло саднило безжалостно.

– Кто меня душил?

– Не спросил его имени, а у мертвого не спросишь. Вы тоже хороши, де Бюсси. На ногах не стояли, но двух уложили на месте. И ранили кого-то, там кровищи осталось – что порося резали.

– Опалинский? Он убит?

– Главный который, великий маршалок коронный?

– Да. Он кричал: сдавайтесь!

– Ушел. Среди мертвых не было его. А вот его подручного я прихватил. Станем на привал, побеседуем по душам.

Короткий отдых Павел позволил нам после полудня. Тепло костра согрело меня впервые за много месяцев. Одуряющий запах каши с кусочками мяса заставил мой желудок судорожно сжаться голодными спазмами. В борьбе с желанием проглотить весь походный котел разом, я начал брать по глотку, тщательно пережевывая. Ослабевшие зубы шатались, десны кровили, кашель не отпускал… Но это такие мелочи! Я на воле! Я вырвался из треклятого подвала! Пусть не самой низкой ценой.

Казакипроверили повязки, но пленного не освободили, не позволили поправить тряпицы. Каши ему тоже не перепало. Воевода, насытившись, присел перед ним на корточки.

– Ты кто?

– Хорунжий Подолинский.

– Начало хорошее. Кто сообщил вам о побеге?

Худое скуластое лицо раненого, бледное от потери крови, перекосилось усмешкой.

– А вы не догадались? Станислас Пашкевич, конечно. Он не предавал вас, де Бюсси. Пан Опалинский специально его подослал.

– Твою ж… налево!

Я выстрелил несколькими крепкими выражениями, что обогатят русский язык столетиями спустя и будут визитными карточками русских за границей.

– Что же он хотел? От пленника?

– От де Бюсси – ничего. Вы служили приманкой. Опалинский намеревался выяснить, кто примется вас выручать. Французы уехали, но кто-то же остался, французской заразе сочувствующий. Улов получился более чем неожиданным, когда на свидание с вами попросилась вдова Чарторыйская.

– Она еще при чем?!

– Я же говорю – неожиданно получилось, когда отец начал выводить дочку в свет. Даром что вдова в трауре, она и средь незамужних девиц выделилась, как лебедь. Племянник Радзивилла Сиротки и растаял.

Он умолк, присаживаясь поудобнее, что в связанном виде нелегко. Я же начал склоняться к методам допроса в полевых условиях, если мерзавец не продолжит говорить.

– Чарторыйская попросилась к вам на свидание – пан Сиротка позволил. Затем бросилась к его ногам: даруй французу свободу, тот поставил условие замужества за его племянником. Та, как и следовало ожидать, согласилась. Красивая женщина! И что же она нашла в вас, де Бюсси?

– Вам не понять.

– Куда уж… Только французам и литвинам известны великие истины.

Пальцы Ногтева впились в рукоять казачьей нагайки. Допрос в полевых условиях без ограничения методов принуждения к красноречию, несомненно, известен и здесь, а уж искусство пытки во времена Ивана Грозного возвысилось до национального спорта. Поляк заметил угрозу и возобновил рассказ, пока воевода не дал волю гневу.

– Вторая рыбка, клюнувшая на наживку, – вот она, московитская. Там еще проще. Станислас «случайно» подсел в корчме к Ясю и Касьяну, дату побега назначили на вчера, и знаете – почему? Утром Чарторыйская пошла под венец с Петром Радзивиллом под торжественное обещание пана Сиротки скоро выпустить некоего французского узника на все четыре стороны. Но живым из Речи Посполитой вам никогда не позволили бы уйти. Представляю слова мужа после первой брачной ночи: увы, коханая моя, ваш протеже пробовал сбежать из Вавеля и был убит, – Подолинский оставил издевательско-насмешливый тон, с вызовом заявив: – Жаль, не прикончили вас сразу, не ждали мы от русских такого отпора. Ладно, в прошлый раз гнали до Аушвица, и теперь не уйти…

Он что-то еще лопотал, враждебное и оскорбительное, но его слова не доходили до моего разума, погребенного под тяжестью сообщения: Эльжбета вышла замуж! И ночь побега стала для нее брачной! Лучше бы я продолжал гнить в Вавеле, Ясь с Зеноном остались бы в живых. И казаки тоже, а городскую стражу, порубленную ими на берегу Вислы, отчего-то совершенно не жаль.

Магнат обманул Эльжбету, обвел вокруг пальца. Бедная моя! К ее жертвенности и совестливости – крупицу бы здравого смысла, умения различать в людях затаенную подлость… Или верного спутника, способного открыть ей глаза на человеческие пороки. Как жаль, что ее святая простота неразрывно связана с детской наивностью!

Конечно, знатный литвин вряд ли хуже смоленского вельможи, но как представлю – она с ним на брачном ложе… Он тешится ее прелестями… Хочется воскликнуть: Павел, возвращаемся в Краков, у меня незаконченное дело! Но в таком виде меня одолеет даже комар.

На Станисласа гнева не держу. Засланный он был с самого начала. И так ловко сыграл роль конченого тупицы! А Радзивилл с племянником при содействии Опалинского нас с Эльжбетой предали откровенно, беспардонно. Поэтому я непременно должен с ними поквитаться, только не знаю – когда.

Несколько вопросов созрело к пленнику, только задать их не успел: срубленная казацкой саблей голова скатилась в догорающий костер. Отвратительная вонь горелого человеческого мяса и волос как нельзя лучше гармонировала с хаосом, воцарившимся в моей душе.

– У нас прибавилась запасная лошадь, – подвел итог Павел. – В путь, други мои!

Я едва держался в седле. Но, памятуя прошлый печальный опыт, решительно отказался от предложения Павла нанять мне экипаж. Остановки делали по возможности краткие, двигаясь на пределе сил лошадей и углубляясь в земли Священной Римской империи. Только когда опасность погони перестала холодить спину, сбавили темп.

Заканчивался ноябрь. Конские подковы звонко стучали по мерзлым булыжникам мостовой в маленьких германских городах… Пусть осень выдалась холодная, а путешествие не близкое, я чувствовал, как уходит кашель, прибавляются силы. Для сидевшего в тюрьме нет лучшего лекарства, чем свобода!

Вот только горечь утраты Эльжбеты и жгучая ненависть к Раздивиллам мешали чувствовать себя счастливым.

Глава одиннадцатая Место занято

Матильда была обременена только весом седока, отличной шпагой германской выделки и парой неизменных седельных пистолетов. Остальную мою поклажу навьючили на трофейного жеребца с клеймом краковской королевской стражи, я дал ему кличку Сиротка, чтоб не было так жалко стегать, погоняя. Казаки тоже прибарахлились в германских княжествах, нагрузив запасных лошадей. Мастер-класс карточных игр на постоялых дворах, в гостиницах и трактирчиках позволил возместить воеводе расходы по моему освобождению и вынужденному путешествию к французской границе, не считая, конечно, потери казаков – тут я не Господь, чтоб оживлять убитых.

Выручив меня, Павел спалил русскую резидентуру в Люблине и в Кракове. Да, он получил благодарного человека и, не побоюсь этого слова, настоящего друга в далеком от Смоленска Париже. Равноценный размен? Будущее покажет.

Мы прощались. В трактирчике, где в последний раз отобедали вместе, мой слух ласкали слова «силь ву пле, сеньор», особенно приятные после «битте» и «про́шу пана», Ногтев же явно был не в своей тарелке. Чтоб подбодрить, протянул ему метательную звезду. Помню, как неделю назад загорелись глаза воеводы, когда он случайно увидел мои упражнения с тайным оружием.

– Держи! В открытом и честном бою не поможет. Но в схватках, как под Вавелем было – самый раз. Закажи дома кузнецам еще штуки три, обязательно одинакового веса и упражняйся. Никому не показывай!

В мозолистой лапе витязя смертоносный метательный снаряд выглядел игрушкой.

– Научил бы, как кидать…

– Ты видел. Главное – кистью, а не плечом. Резко, неожиданно. Пробуй левой рукой, не только правой.

– Так я не…

– Знаю. Мне тоже трудно было поначалу. Но штука хорошая. В правой шпага или сабля, делаешь низкий обманный выпад, противник опускает клинок, чтобы отразить, ты его с левой в лоб – на-а-а! И заказывай панихиду.

Он осторожно завернул подарок в тряпицу.

– Благодарствую. Однако нам пора.

– Бери на юг, большим кругом к Черному морю.

– К Балтийскому ближе. Со шведами мир, пройдем.

– Павел, декабрь начался, на Балтике восточные порты замерзнут. Не поскачешь же по морскому льду!

– Все-то ты знаешь, брат… Хоть и я многому у тебя научился. Прости, если что не так.

– Это ты прости. И за казаков свечку поставь от меня, как зайдешь в православный храм.

– Сам поставь. Храмы разные – Бог един.

Московит не уставал меня удивлять, хоть столько недель вместе. За такое свободомыслие запросто сложить голову на плахе! Но Павел знал, с кем можно, а где лучше держать язык на привязи.

Он обнял меня и трижды облобызал. В Париже я ненавидел мужские ласки напомаженных придворных, от них за версту воняло голубизной. Но у Павла вышло просто и сердечно, действительно по-братски. А в Литве я собирался травануть его и казаков да деньги забрать… Срамота!

– Даст Бог – свидимся, воевода. При любой оказии весточку передам. Но редко кто из Парижа к вам путешествует. Прощай!

Скорее всего, его самого занесет в Париж некая миссия вроде «атташе по культуре», я буду ждать. Меня же вряд ли кто ждет.

Сначала это неприятное предчувствие подтвердил Ксавье Бриньон, хозяин бакалейной лавки на первом этаже дома по улице Антуаз, где я снимал у него квартиру на втором. Меня насторожило присутствие трех лошадей у коновязи, сам Ксавье всегда держал единственную. Следующим сигналом стал испуганно-изумленный взгляд прохвоста, когда я вступил в лавку, протиснувшись мимо двух утренних посетительниц.

– Сеньор де Бюсси! Какая неожиданность! Какая… гм… приятная неожиданность! Мы почти уже уверовали, что вас убили проклятые ляхи. Бог миловал…

– Меня – миловал. Жаку не повезло. Пока не найму нового лакея, прикажите жене быстро сделать мне ванну, протопить камин и расстелить постель. Да, и завтрак – я устал и голоден с дороги.

Немецкая серебряная монетка катнулась через стол, с лихвой покрывая дополнительные хлопоты. Надо съездить домой. Урожай года продан, доход с поместий позволит прожить год без сомнительных карточных подвигов.

Круглое лицо хозяина сморщилось передержанным печеным яблоком.

– Как хорошо, что вы вернулись, сеньор… Вот только квартирку эту я снова сдал – галантерейщику из Тулона, он перенес дело в Париж и переехал с семьей… Не обессудьте!

Меня разобрал смех. Я дюжину раз стоял на краю гибели, дрался и выживал в безнадежных схватках, нажил врагов среди самых влиятельных лиц Восточной Европы, а это лавочное ничтожество смеет мне ставить палки в колеса?!

Посетительницы с визгом покинули торговую точку, когда я сгреб Ксавье за ворот и подтянул его морду к столешнице прилавка, где ее заботливо поджидал кинжал, упершийся кончиком аккурат во второй подбородок мошенника. Аромат бакалейных припасов моментально дополнился сортирной ноткой, подлец испортил воздух со страха или даже нагадил в штаны.

– Пощадите, сеньор!.. Немедля же выкину их на улицу!

Если он надеялся, что моя хватка ослабнет, а острие прекратит колоть его жиры, то просчитался.

– Они заплатили вперед?

– Да…

– Тогда поступаем иначе. Выметайся из своей спальни, ее занимаю я. Сам болтайся где хочешь – в лавке или в конюшне, мне все равно. Ищи жилье галантерейщику!

– Но, сеньор… Ой, больно!

Тонкая струйка крови потекла на воротник. Отпустил толстяка на вершок, перестаравшись. Не ровен час, проткну ему язык через шею – как эта шельма будет врать покупательницам?

Квартирантов он вселил в сентябре, когда Генрих вернулся в Париж, за два месяца напутешествовашись по Европе в свое удовольствие, все его вопли о необходимости скорейшего возвращения во Францию оказались сотрясением воздуха.

– Я платил тебе до Рождества. Значит, сукин сын, плата за сентябрь, октябрь и декабрь идет в счет трех месяцев следующего года.

– Но мне же им деньги возвращать…

– Избавь меня от своих проблем и скажи спасибо за доброту, что просто не вспорол тебе зоб. Но доброта может исчезнуть, если бадья с водой, постель и завтрак заставят меня ждать!

Остаток дня провел в хлопотах у портных. Германское платье добротное, но кардинально отличается от французского. Еще смешнее было бы сохранить казацкое одеяние а-ля рюсс!

Жизнь далека от совершенства, но я дома… Пусть мне здесь и не рады.

В Лувре меня встретили ободряющие улыбки королевских гвардейцев. Стоящие в карауле, особенно кто прошел краковскую эпопею, плюнули на устав и пожали мне руку. Даже де Ларшан, инспектировавший стражу у апартаментов Анжу, не сделал им замечания, только уволок меня в сторону.

– Луи! Слава богу. Я уж пробовал уговорить Генриха кого-то послать за тобой, но… Ты понимаешь.

– Догадываюсь.

– Потом обсуждали с Келюсом и Шико.

Вот молодцы! Они мужественно обсуждали планы, потягивая вино у каминов в обществе парижских красоток. А я, оставленный заложником их возвращения, гнил заживо. Даже воришка Зенон, мне совершенно не друг и вообще сословия «подлого», то есть безродного, проявил стократ большее благородство, заплатив головой! Таков естественный отбор согласно теории дедушки Дарвина, смелые и честные погибают, ограничивающиеся «обсуждением» благополучно живут дальше, оставляя столь же осторожное потомство.

– Понятно. А дальше?

– Прости, я должен обойти посты. Обожди здесь! Позову Шико, он введет тебя в курс.

Я принялся ждать. Мерить шагами коридор и снова ждать. И это около покоев Анжу, где практически жил, наведываясь в квартиру на улице Антуаз раз или два в неделю, в остальное время изображал Генриху компанию – в развлечениях, играх, распутстве и изредка даже в государственных делах! Теперь мне лучше не входить, обождать снаружи?

– Де Бюсси! Друг мой! Я боялся поверить де Ларшану…

Шико обнял меня столь же сердечно, как Павел при расставании, но почему-то в искренность русского верилось больше.

– Соскучился? Навестил бы в Вавеле. Честное слово, я нашел бы время для аудиенции с тобой, у меня его было слишком много.

Он чуть отстранился.

– Шутить не смешно – это моя работа, не твоя. Анжу и слышать не хотел кого-то к тебе посылать. Мы думали собрать денег и отправить наемных людей…

Та же песня. К «обсуждали» прибавилось «думали». Нет, Шико мне не друг. Приятель по выпивке и картам, партнер по фехтовальным забавам – это да. Но не друг, без иллюзий. Рискну предположить, что ни у него, ни у де Келюса нет настоящих друзей. И Анжу им не друг, оба в душе презирают Генриха.

Наберусь сил, устрою дела и сам поеду в Польшу. Иначе буду ничем не лучше обоих дворян – намерение рассчитаться с Радзивиллами растворится в таких же бессильных словесах из категории «обсуждал-думал».

– Итак, я справился сам, потому что зиму в сыром холодном подвале не пережил бы. Кашель до конца не отпустил до сих пор. Ваши наемные люди только привезли бы печальную весть.

Шико постарался показать, что несколько смущен их коллективным ничегонеделанием. Зря, я не предъявляю претензий.

– Как же ты уговорил Радзивиллов тебя отпустить? Что им предложил?

– Четыре свинцовых пули в наиболее ретивых, пытавшихся меня задержать.

Он охнул.

– Так ты сбежал! Представить боюсь, что скажет король, когда услышит и эту дурную новость.

– Если спасение приближенного, брошенного им на заклание ради личного спасения, считается плохой новостью, что же еще более скверного произошло за истекшие месяцы?

– Умерла Мария Клевская. Мы так боялись сообщить об этом Анжу, что лишь через месяц решились подкинуть записку в текущую почту. Представь, он две недели ничего не ел, только пил без продыху, чуть протрезвев – молился, потом напивался снова. Без нас или в нашем присутствии – не делал различия, просто опрокидывал в себя кубок за кубком, рыдал, затем забывался в пьяном беспамятстве.

– Воистину мужское решение – уйти в запой. Потом? Вскрыл себе вены?

– Успокоился. Объявил о решении жениться на Луизе Водемон-Лотарингской.

Мне захотелось воздеть руки к небу.

– Колоссальные события, Шико. Война с гугенотами на их фоне меркнет.

– Она не затянется. У нас нет средств на ее продолжение. Увидишь, стоит Генриху взойти на престол, он объявит об уступках и закончит войну.

– В этом не сомневаюсь. Он показал свой стиль в Польше – уступать всем и во всем, чтоб избежать конфликтов, проявляя строгость только к ближайшему окружению, кто его ценит, любит и готов прикрыть ему спину своей грудью.

– Ты пристрастен, Луи. Под Аушвицем у Генриха не было другого выхода.

– Может, и был. Я не сомневаюсь – Анжу обрадовался возможности от меня избавиться… Не возражай!

– Не возражаю. Но это еще не всё. Кто-то ему нашептал, что ты по собственному почину увез Чарторыйскую подальше от него, чтоб самому полакомиться у нее под юбками. Генрих в гневе!

– В гневе? А еще в трауре по умершей даме сердца и любовном томлении перед свадьбой. Он – воистину разносторонняя личность.

– Ты невыносим! В таком состоянии души лучше не показывайся Генриху на глаза. Уезжай из Парижа и отправляй ему прошение об отставке письмом.

Прошлый я, с опытом пятидесяти лет, половина из которых отдана российской военной разведке, тотчас воспользовался бы умным советом шута. Но во мне вскипела кровь молодого барона, едва перешагнувшего через рубеж в двадцать пять лет! Она не позволила развернуться и уйти ни с чем, придерживая эфес не нужной более сюзерену острой шпаги.

– Я – невыносим. Но ты мудр как всегда, Шико. Прости, что не последую твоему совету. Приказ Анжу об отставке предпочту услышать лично.

В его покои ворвался почти бегом, чтоб малодушная часть души не уговорила безрассудную повернуть назад.

Генрих пребывал в привычном состоянии: разодетый, как павлин, крутился перед зеркалом, разглядывая собственное великолепие, не выпуская из пятерни кубок с вином. Он словно привидение увидал, потом, расхохотавшись, направился ко мне.

– Воистину, ты неистребим, де Бюсси! Нам докладывали – Сиротка велел сгноить тебя в заточении до смерти. Как же ты выбрался?

– Сиротка – мне не король, сир. Я верен вашему величеству и подчиняюсь только вашим приказам. Потому и отправился в заложники, веруя королевскому обещанию вернуться до конца июля и освободить меня. Прошу великодушно простить, если своим побегом нарушил ваши планы.

Думаю, что никто из вассалов так прилюдно не обвинял Генриха во лжи и в том, что тот вероломно бросил своего человека умирать. Хотя поводы были.

Будущий король Франции свирепо сверкнул темно-карими итальянскими глазами. В его роскошном будуаре, скорей подходящем по стилю для герцогини или кокотки, только очень большом, зазвенела тишина. Я заметил в числе особо приближенных наперсников пару новых малознакомых лиц – мое место подле Анжу занято другими.

Он сдержался, не желая ответным выводом подчеркнуть только что нанесенное ему оскорбление.

– Не называй меня «сир», де Бюсси. К польской короне, а формально я все еще «круль Хенрик Валезы», – он на миг обернулся к стае придворных, те радостно оскалились, титул короля одного из самых крупных государств Европы прозвучал в Лувре как глумливая шутка, – я отношусь без особого пиетета, этот головной убор меня тяготил еще в Кракове. А на французский пока не вступил. Но скоро, скоро… Поэтому говори просто: ваше королевское высочество принц Генрих, и добавляй больше почтения в голосе, мон шер.

Траур и запой по поводу кончины Марии Клевской оставили на высочестве неприятные следы, у него на лице столько пудры, румян и помады для маскировки ущерба внешности, что хватило бы на раскраску целого публичного дома перед вечерним приемом гостей. Фиолетово-сиреневый наряд выбран не менее броский, шоссы до колен поверх шелковых белых чулок дополнены короткими вишневыми штанишками, вздутыми двумя пузырями вокруг августейшего таза. Колет и прочие одежки над пузырчатым великолепием представляли собой этажи из бархата, парчи и шелка, обильно обсыпанные драгоценными камнями. Если бы величие монарха оценивалось в зависимости от попугаистости его оформления, Анжу непременно вошел бы в историю как нечто чрезвычайное.

– Да, ваше королевское высочество. Позвольте спросить: нужны ли вам еще мои услуги и когда я смогу получить обещанную вами награду.

– Награду? Пожалуй, твои услуги нужны… в качестве королевского шута. Не обижайся, Шико, от тебя я не слышу столько забавных глупостей за один раз, как от де Бюсси. Продолжай, мой славный барон-шут, чем потешишь еще?

– Прошу вспомнить, что перед побегом из Вавеля, где я проложил вам путь пистолетами и саблей, в одиночку перебив толпу польских стражников, вы обещали утолить наши чаяния. Мое вы знаете – прибавка земель в количестве, достаточном для графского титула.

– Графский титул слишком высок для шута, де Бюсси. Мой Шико довольствуется именованием «шевалье». Поэтому я удовлетворю просьбу о графстве, коль обещал при заслуживающих доверия свидетелях, но в службе вашей не нуждаюсь. Извольте покинуть дворец немедленно. О даровании земель и присвоении титула будете уведомлены после коронации.

Генрих ни словом не упомянул Чарторыйскую и мою «измену». Верю Шико – всё помнит и не простил. Но на публике он не унизился до публичного скандала из-за женщины.

Короли здорово это умеют – поощрить одним из самых желанных титулов Франции и одновременно плюнуть в душу, чтоб подарок оставил привкус Иудиного поцелуя.

Глава двенадцатая К другому берегу

Внутри моих вещей, сваленных Бриньоном в чулан, отыскалось письмо мачехи. Брат Юбер, наш средний, уже повзрослел и, пока я поправлял здоровье в подвале Вавеля, записался на войну с гугенотами искать славу, рассорившись с младшим, заявившим в самом юном возрасте о приверженности к протестантству. Война, раздирающая Францию по религиозному поводу, по существу – просто за передел власти между кланами, разделила и наше семейство, перенесшее несколько ударов, включая смерть матери, вторую женитьбу отца при единодушном осуждении шестерых детей от первого брака. И, наконец, смерть отца. Де Бюсси до моего пробуждения в Варфоломеевскую ночь год не навещал родственников в Анжу, я также не изображал из себя любящего брата и пасынка, оттого знал их только благодаря унаследованным воспоминаниям. Наверно, пришло время съездить на запад страны в нижнем течении Луары, этому есть еще одна предпосылка. Генрих, освободив меня от придворной службы, остался сюзереном, так до сих пор являлся герцогом Анжуйским, а в Анжу находятся унаследованные от отца баронские владения. Насколько я помнил историю своего мира, после коронации Генриха герцогство получит его младший брат Франсуа Валуа, он сейчас носит титул герцога Алансонского, и братской любви предстоит испытание гугенотскими войнами, потому что Франсуа заключил союз с другим Генрихом – Наваррским.

Но так ли будет здесь – не знаю. Воспоминания, почерпнутые из учебников и романов, во многом противоречивые, мне напоминали пророчества с далеко не стопроцентной уверенностью, что все свершится именно так. Если бы меня волновало ближайшее будущее Франции, а не Руси, я бы задумался о немедленном устранении обоих Валуа, Генриха и Франциска, чтобы прекратились гугенотские войны, и правителем стала бы гораздо более сильная личность – Генрих Бурбон, причем намного раньше, чем ему уготовано судьбой без моего воздействия.

Но я был не в состоянии предвидеть всех последствий такого вмешательства в ход вещей. И слишком хорошо понимал, чего стоит королевская благодарность. Наварра мог оценить мой вклад в свое возвышение. Или, с равной вероятностью, покарать за уничтожение братьев супруги.

Если не знаешь, что делать – ничего не делай. Положение изменится рано или поздно, решение придет само. Такие прописные истины заучивают разведчики-нелегалы, прорабатывая различные ситуации, включая потерю связи с центром. Главное – не дергаться, не паниковать.

По-настоящему угнетало только одно: главный кусок моей души остался в Речи Посполитой. По сравнению с тоской по отнятой обманом возлюбленной померкли и вероломство королей, и потуги заполучить графский титул, и, признаюсь, даже глобальные мечты изменить к лучшему историю Руси. Да, я мелок в своих устремлениях, но так хочу урвать кусочек счастья, в прошлой жизни мне не доставшийся!

Как минимум нужно написать Эльжбете, рассказать, что я жив, открыть глаза на низость окружающих ее шляхтичей…

Или пусть пребывает в счастливом неведении?

Если быть справедливым, то польско-литовская шляхта по зрелому размышлению отныне не представлялась мне столь отталкивающей. Они соблюдали хоть какие-то правила, заступались за своих, не прощали обиды, смело кидались мне навстречу, зная, насколько это опасно. Общение с Павлом Ногтевым убедило, на Руси дела обстоят сходным образом: случись что-то с ним, и старший брат, забыв недовольство из-за Чарторыйской, кинулся бы на выручку. Генрих же практически ввел запрет на благородный принцип «своих не бросаем». И проблема не только в августейшем ничтожестве – вся высшая знать в лучшем случае делала вид, что считает иначе, но ай-яй-яй, что поделаешь, раз его величество не позволяет. Пока он – король одной лишь Речи Посполитой, формально, а скоро грядет его главная коронация в Париже! «Один за всех, все за одного» останется только максимой из романа «Три мушкетера», в жизни как-то все пошло по-другому.

Представил: если бы этих господ перенести в самый конец двадцатого века, и де Келюс с Шико получили бы преступный королевский (ну, или президентский – разницы нет) приказ бомбить Сербию с неизбежным массовым убийством мирных жителей, отправились бы мои доблестные французы на преступное задание, как их потомки-скоты из «Нормандии-Неман»? Еще как! Полетели бы, отбомбились, доложились и приготовились к новому рейду. Исторические корни человеческой низости уходят в шестнадцатый век и раньше.

В моей душе есть запертый чулан, я выбросил ключ, стараюсь забыть о нем. Но не всегда получается, прошлое стучится через дверь, закрытую волевым усилием. В Белграде погибла моя шестилетняя дочь Стефания. Я был слишком далеко, чтобы успеть вмешаться, а тесть с тещей не вняли моим истошным крикам с другого конца земного шара, не верили, что спустя полсотни лет с окончания Второй мировой авиабомбы снова посыплются на европейскую столицу.

Не могу быть беспристрастно-холодным к уродам и подлецам, хоть в разведке приходится видеть всякое, терпеть до поры подле себя людишек гораздо хуже Генриха и Сиротки. Это – личное.

Я сам далеко не ангел. Если хоть в какой-то мере верны библейские догадки про загробный мир, в аду мне приготовлено достаточно жаркое место. Но, клянусь, не сел бы в кабину боевого самолета, чтоб совершить подобное преступление, даже под страхом трибунала и отлучения от неба. Начальство таких не любит. «От вас, де Бюсси, одни неприятности». А в прежней жизни? Что скрывать, задания выполнял достаточно неоднозначные с точки зрения общечеловеческой морали. Но не было ни разу, чтобы порученная миссия вызвала желание плюнуть в лицо старшему по должности, отдавшему приказ.

От восторгов, что во Франции в эпоху гугенотских войн в какой-то мере сохранялся возвышенный дух рыцарства, не осталось ни следа. Может, именно поэтому образ Эльжбеты, отвечавший прежним иллюзиям о традициях благородства и достоинства, не отпускает?

Написать письмо не сложно. Но как переправить ей? Обычные каналы – с оказией – совершенно неприемлемы, пан Радзивилл непременно узнает о послании из Парижа. Нужен заслуживающий доверия человек, который передаст конверт Эльжбете лично, втайне от других.

У меня остались сотни знакомых в Кракове, но добрая половина из них была бы рада видеть меня в гробу, другие в лучшем случае безразличны. Но, пожалуй, есть одна персона из Польши, на кого могу рассчитывать.

Светлая мысль обратиться к Чеховскому пришла ко мне за пару дней до Рождества, когда я перебирался из спальни бакалейщика, кстати – более удобной для проживания, к себе на второй этаж; квартиранты съехали со скандалом. Мои пожитки вмещались в три не самых больших сундука, все, привезенное на подводах королевского поезда в Краков, было утрачено. А что важно из вещей? Крохотный портрет Эльжбеты, ее записка о получении книг, оружие и деньги на жизнь. Скоро расходов прибавится, когда Симон, брат Жака, после праздников придет ко мне в услужение, его семья благодарна за пожертвование в память об усопшем, чья могила затеряна где-то под Люблином.

Движимый каким-то седьмым чувством, позволяющим прислуге избежать всякого усилия, где таковое возможно, мой новый адъютант и денщик заявился чуть позже, чем я расставил и разложил свои вещи, иначе был бы немедленно приобщен к труду.

– Бонжур, сеньор де Бюсси. Матушка велела, вот…

Часто младшие братья крупнее старших, будто природа на первенцах разминалась и брала разгон, здесь иной случай. Симон был чуть ниже меня ростом и совсем не богатырского сложения.

– Лови!

Брошенный деревянный кувшин он легко перехватил на лету. По крайней мере, с ловкостью у него в порядке по сравнению с медвежонком Жаком. Есть над чем работать, при моей неоднозначной жизни слуге иногда приходилось прикрывать спину хозяину. Но это подождет.

– Жду тебя через день после Рождества. Пока единственное поручение: отнеси записку в Лувр, найди придворного медикуса Чеховского и срочно приведи его ко мне. Никакие обстоятельства в расчет не принимаются, даже приказ его высочества.

– Так… а… в Лувр не пущают кого ни попадя…

Алмаз ты мой неграненый!

– Ты не относишься к разряду оборванцев с улицы, потому что идешь во дворец не по своей прихоти, а по поручению титулованного сеньора, усвоил?

– Да, сеньор…

Позже это назовут тестом на профпригодность, и Симон его выдержал, я бы сказал так – частично.

– Вы умираете, сеньор де Бюсси? – взволнованно воскликнул Чеховский, едва переступив порог комнаты.

Над его плечом возникла физиономия плута с выражением крестьянской хитрости на круглой рожице. Обрамление улыбки коротенькой бородкой и пшеничными усами усилило впечатление несерьезности моего нового наемника.

– Возможно, новый слуга преувеличил степень моего недомогания. Прости его, Ежи, он слишком боится, что я помру, оставив сие недоразумение без средств на пропитание.

– Выглядите вы бледновато, но на кандидата в покойники не похожи ничуть. Разве что от самого распространенного заболевания дворянства – ранения на дуэли.

– А в тебе не узнать заштатного лекаря, обхамившего меня год назад в особняке лодзинского бургомистра.

– Вашими стараниями, сеньор, жизнь наладилась. Не буду гневить Бога – признаю, тогда недооценил этот поворот в судьбе. Король положил мне жалованье, учусь в Парижской медицинской академии, меня просвещают такие светила науки, что даже помышлять не мог! Поэтому, как только ваш слуга сообщил тревожную весть, я прибыл, отбросив любые дела…

– Симон! На первый раз… будем считать – хорошо. Через три дня приходи.

– Да, сеньор. Счастливого Рождества!

Вызванный по медицинской части, Чеховский выслушал мне легкие и бронхи. Еще в Польше по моему совету он разжился вырезанным из соснового бруска трубчатым стетоскопом с раструбами, как у мушкетона. Нынешний его прибор был выточен из черного дерева и хранился в резной шкатулке. Темно-серый кафтан с меховым подбоем, медвежья шапка и, главное, изрядно потолстевшая рожица поляка засвидетельствовали, что дела эскулапа идут в гору. Рад за него!

– В груди чисто, но кашель рекомендую залечить, тон его мне не нравится.

– Мне тем более.

– Я пришлю вам микстуру на травах. Не охлаждайтесь лишний раз.

– Поверь, как вышел из вавельского подвала, до сих пор иногда согреться не могу. Растапливаю камин, аж в пот бросает, внутри – все равно холодно.

Эскулап убрал стетоскоп в сундучок.

– Я давно убедился, что вы, сеньор де Бюсси, знаете массу медицинских секретов стократ лучше меня. Но и для вас человеческое тело – загадка, для меня тем паче. Отчего внутри холодно, когда снаружи тепло, мне не известно.

Его искренность достойна уважения. Не надувал щеки, изображая из себя всезнайку. И помнил, что мне обязан. Не то что некоторые! Хотя… Последний год подарил мне такое множество разочарований, что, пожалуй, даже в Чеховском скоро начну сомневаться. Но пока у меня нет другого выбора, посмотрю, как он исполнит эту просьбу.

– Зато наверняка известно другое. Как найти в Кракове надежного человека, чтоб незаметно передал письмо Эльжбете Радзивилл?

– Ох-х-х… Задачка не из простых. Вы же, как я думаю, не желаете, чтоб муж прознал о письме.

– Само собой.

– Не скажу вот так сразу. Брат Эммануил из Сорбонны собирается в Краков. Но кому там отдать, чтобы оно дошло по назначению, надо подумать. Скорее всего, из медикусов, они вхожи всюду и не вызывают подозрений.

Я заправил в штаны сорочку, выпростанную ради исследования грудины.

– Ты говоришь, что мне обязан? Я буду обязан тебе, если исполнишь эту просьбу. Держи!

Он подбросил на ладони полученную золотую монету.

– От вас мне денег не нужно. Но отказываться – нарушать этикет профессии. Надеюсь, смогу решить вашу деликатную проблему… Сеньор! Если бы вы тогда не покорились отдать себя в заложники, великий маршалок коронный не отпустил бы короля. И все, что у меня теперь есть ценного, получено благодаря вам. Почту за честь, если согласитесь присутствовать на моем бракосочетании.

– С француженкой?

– Наполовину германкой, из Лотарингии, – в ответе Чеховского проступила гордость. Само собой, невеста из тех же мест, что и у короля – есть повод кичиться.

– Хорошо, что не терял времени. Ступай! Жду ответа и подготовлю письмо.

Сочинить его оказалось непросто. По единственной причине – я не знал, как Эльжбета ко мне относится.

Пришла в тюремный подвал. Согласилась на замужество с едва знакомым шляхтичем. Разве такое возможно во имя человека, которого не любишь?

Вероятнее всего – невозможно. Но не в случае с Эльжбетой. Ее склонность к самопожертвованию простиралась не знаю до каких границ. Что характерно, брак с представителем сильнейшего и богатейшего клана Речи Посполитой по протекции Радзивилла Сиротки, второго по значимости человека в этом клане, был пределом мечтаний для абсолютного большинства женщин из сословия шляхты. В то же время Эльжбета – единственная из мне известных, способная отринуть предложение самого завидного жениха королевской республики, если бы на нее не давила угроза расправой со мной…

В общем, я не знаю! И не понимаю, что писать!

Начал осторожно.

«Дорогая, несравненная, обожаемая Эльжбета…»

Вычеркнул «обожаемая», потому что это слово слишком сильное, если мои надежды на ее чувства преувеличены. И добавил перед именем «пани». Мы не любовники и даже не объяснялись в любви, без «пани» невежливо. Потом внес еще несколько правок, зачеркнул, снова переписал… За полночь пришел к наилучшему варианту и обнаружил, что справился с первой строчкой из четырех слов.

Утром порвал в клочки все написанное, но повторная попытка далась легче – я решил писать правду. Если правда ее не устроит, у меня вообще ничего не получится. Разумеется, о прежней стезе атташе по культуре в другом мире не сказал ни слова, репутация юродивого мне не поможет, только вскользь заметил, что прибыл издалека, гораздо дальше, чем пани способна представить. И подвел к тому, что не могу выбросить мысли о ней из головы, что ее второе замужество, к которому ее склонили из-за меня, сделало меня самым несчастным человеком на земле, однако не лишило надежды полностью. Надежды на что? Этого я сам себе не мог сформулировать.

Выспаться после бессонной ночи, полной мучений над эпистолярным опусом, мне не дали: хорошо одетый лакей в плаще очень знакомых мне цветов вручил письмо с наказом прочесть немедленно и устно сообщить ответ. Почерк мелкий, женский, при этом уверенный и размашистый. Не приходится сомневаться, что рука, выводившая строки на бумаге, останавливалась лишь ради того, чтобы опустить перо в чернила.

«Дорогой мой Луи! В Париже у вас есть друзья, о которых не пристало забывать. Жду встречи! Мой король дает рождественский бал, сгораю от нетерпения увидеть вас среди гостей и услышать рассказ об ужасных польских злоключениях. Впрочем, не стоит о грустном, Рождество – время новых, удивительных надежд. Помечтаем же вместе!

М.»

– Сеньор?

– Передайте отправителю – я непременно буду.

В оставшееся короткое время нужно начистить перья. О том, чтобы отказаться, и речи нет. Стая хищников всегда одолеет одиночку. Просто как мужчина и любовник я ее не интересовал, хоть и не мог понять – отчего. Значит, мне поступило приглашение о присоединении к стае. «Мой король» – это Генрих Наваррский, имевший собственный двор в Париже, а также отдельный двор, более уютный, создала его супруга. Главный соратник Наварры герцог Алансонский – младший брат будущего короля Франции и мой потенциальный сюзерен. Затейливо выписанное «М» под нижней строчкой письма означало, что его набросала ручка несравненной и непостижимой сестры герцога – наваррской королевы Марго.

Пусть мое сердце принадлежало другой, оно, мимо воли, учащенно забилось, когда я увидел знакомый почерк.

Наварра и Валуа-младший – политические противники Генриха Анжуйского. Примкнув к ним, я со временем стану врагом для всех, кого считал другом последние два с половиной года. Но, похоже, выбор сделан за меня, и к черту сомнения – будь что будет!

Глава тринадцатая Рождественский бал

Знакомые все лица… И как на подбор – в той или иной мере недовольные единственным реальным кандидатом на королевский трон. Самое забавное, что двор оппозиции гнездился в крыле Лувра, в каких-то нескольких сотнях шагов по коридорам от покоев Генриха Анжу, ранее принадлежавших королю Карлу IX; стремление держать врагов под неусыпным оком и в непосредственной близости весной не уберегло от бунта. Франциск Алансонский и Генрих Наваррский некоторое время томились в темнице, правда – куда более удобной для проживания, нежели мое узилище в Кракове. Повстанцы были прощены умирающим королем Карлом и теперь затеяли новые козни с утроенным энтузиазмом прямо под крышей дворца.

Маршал де Монморанси впился в меня одним глазом, другой уставился в пространство. Признаюсь, всегда впадал в замешательство, беседуя с косоглазыми, не понять – ни куда на самом деле они смотрят, ни что выражают их лица при этом.

– Да-да, помню вас, сеньор де Бюсси. Наслышан, наслышан… Анжу бросил вас на съедение полякам и пальцем о палец не стукнул, чтобы выручить.

Свое возмущение поступком Генриха поспешили выразить принц Конде и, конечно же, король Наварры. Будь на балу герцог де Гиз, недолюбливавший де Бюсси с самых давних времен, до моего появления в шестнадцатом веке, и он наверняка пожал бы мне руку. Все они воспринимали Анжу как преемника дела Карла IX, копили и лелеяли обиды на царственных братьев, но в случае устранения сыновей Екатерины Медичи наверняка немедленно передерутся между собой. И Наварра, и Франциск, и де Гиз сами метили на престол, французская междоусобица будет продолжаться, пока у кормила державы не станет монарх, способный приструнить всех противников. Но это не сейчас…

Наваррский двор намного скромнее того, что завел Анжу, возмещавший себе в Лувре «аскетизм» Вавеля. Протестанты-мужчины одевались в черное, на их фоне мой черно-фиолетовый плащ, темный камзол и шоссы с серебряной вышивкой смотрелись вызывающе пестрыми. Сдержанней наряжены были и женщины. Если бы так выглядело французское окружение Хенрика в Вавеле, оно не составило бы вопиющего контраста с польской модой… Ладно, это дела прошлые.

Самое яркое пятно на балу безошибочно указало, где пустила корни Маргарита. Та часть зала была разукрашена в стиле персидских шатров. Королева устроилась на возвышении меж двух обвитых розами колонн, окруженная фривольной стайкой подруг, музыкантов, поэтов и просто поклонников. Рассказывали, в мире поэзии она именуется Лаисой, тоже кропает какие-то стишки, но куда больше любит слушать строфы, посвященные ей.

– О, мой дорогой Луи! Как мило, что вы откликнулись на приглашение!

Она даже привстала, протянув мне руку для поцелуя, немедленно тот поцелуй получив.

– Мог ли я поступить иначе, богиня?

Марго расцвела, а я получил ревнивый залп из дюжины пар мужских глаз. Впрочем, репутация бретера надежно удержала конкурентов от необдуманных вызывающих поступков.

– Я беспокоилась, позволит ли ваше здоровье присоединиться к нам на балу. Бессердечие поляков не знает границ!..

А неблагодарность Генриха – тем более, я это услышал за вечер уже не один десяток раз, можно не повторяться.

– …Я соскучилась, дорогой Луи! Могу ли я просить что-то прочесть в вашей необычной манере? О, ваши стихи… От их непонятности веет особым шармом!

– Чрезвычайно тронут лестной оценкой, ваше величество.

– О, Луи! Вы совсем одичали на востоке. Не поступайте со мной так! Для вас я все та же Марго. Ну, не томите…

Ничего другого не осталось, как напрягать свою память, благо к таким поворотам я готов заранее.

Стихи Жака Превера, положенные на музыку, мне никогда не нравились, но очень подошли заказчице. Все эти навязчивые повторы: я получил солнечный удар, удар любви, удар «я люблю тебя» и так далее – как-то не согласуются с чувством меры, зато Марго с радостью приняла их на свой счет как признание любви, сочиненное мной специально для нее.

Начались танцы.

Сложно описать ощущение пустоты в наполненном людьми небольшом зальчике. Здесь скопились гугеноты и сочувствующие им; мне выразили всяческую поддержку в связи с польскими злоключениями, но никто не желал сойтись накоротке, люди помнили, что вытворял де Бюсси, вернее – что я наделал в Варфоломеевскую ночь.

– Вам записка, сеньор!

Наверняка тайное послание, раз бумага была мне всунута столь незаметно и непринужденно, что сделало бы честь агенту-нелегалу и в гораздо более поздние эпохи.

«Левая галерея, шестая дверь. После полуночи. М.»

Что бы это ни сулило, ночь вряд ли ожидается скучной.

О да! Моя решимость была награждена не томно протянутой белоснежной ручкой, а сочным, страстным поцелуем в губы, до крови, придавшей лобзаниям вампирский привкус.

– Луи… – прошептала она, не пытаясь отстраниться. Думаю, даже через плотные ряды юбок Марго ощутила мое взбунтовавшееся естество, готовое к подвигам. – Как мне не хватало тебя, твоих пламенных взглядов, упрямых рук… Молчи! Я знаю, я была несносна, дарила себя мужчинам, не стоящим ни единого твоего мизинца. Да, по приказу матушки вышла замуж за Генриха… Он меня ненавидит, как и всех Валуа… Молчи!!! Узнав, что ты вернулся в Париж, я поняла – это судьба, и противиться ей – все равно, что противиться воле Бога.

Полтора года назад меня бы просто разорвало от подобных слов и вожделения. Тем более обстановка располагала: мы одни, в комнатке, освещенной единственнымканделябром, был удобный диванчик, могу поклясться – свидетель и соучастник не одного плотского греха, я разогрелся красным вином, которое разносили лакеи…

Марго красива – это правда. Но какой-то странной, порочной красотой. У нее замечательно стройная фигурка с обычной для парижанок тончайшей талией от ношения корсета с ранней юности, пышные дыньки грудок едва не выпрыгивали за его пределы. Из архитектурно-замысловатой прически непременно выбивался шаловливый золотой локон, в его колыхании от упрямо вздернутой головки больше эротики, чем в ином полностью обнаженном женском теле. Черты лица у Марго округлые и немного неправильные, эстет счел бы ее нос слишком длинным и загнутым, но никакой анализ этих черт не передаст ее дьявольское очарование, оно лилось раскаленной лавой из сверкающих светло-карих глаз с топазово-тигриным отливом. У Эльжбеты взгляд – ласкающий, у Марго – прожигающий.

Дьявольщина! Стоило вспомнить литвинку, и наваждение от близости королевы растаяло.

Марго не заметила перемены во мне – слишком темно. И она была чересчур увлечена своими мыслями и планами, некоторыми из них торопилась поделиться тотчас.

Дочери Екатерины Медичи тесна и мала корона королевы Наварры – крохотного клочка земли в Пиренеях, на французско-испанской границе, скукожившегося до неприличия после очередной войны. Не исключено, что баронские владения де Бюсси обширнее или, по крайней мере, сопоставимы по площади с этим так называемым королевством. Марго желает видеть себя королевой Франции! А для этого у нее есть единственный путь – подтолкнуть к престолу нелюбимого мужа. Но впереди Генрих и Франциск Валуа, братья Марго, оба достаточно молоды и вполне могут обзавестись потомством. Наконец, в случае свержения Валуа неплохие шансы имеет де Гиз, его обязательно поддержит католические большинство в армии, где он популярен, столь же к нему настроена знать средней руки.

– Дорогая Марго! – прервал я ее откровения. – Предан тебе всем сердцем, но скажи – чем могу быть полезен в осуществлении столь наполеоновских планов? М-м-м… Наполеон, ты же знаешь, это античный полководец.

Пропустив мимо ушей оговорку относительно неизвестного еще корсиканца, она заявила, что моя шпага послужит «разящим клинком ее ненависти». И когда этот разящий клинок прикончит всех соперников короля Наварры, до кого только дотянется, Марго отдастся мне душой и телом.

Предложение заманчивое, но и цена высока. Наемных убийц, а оплата предполагалась исключительно альковными утехами, слишком часто пускают в расход наниматели. Тому же Генриху Наваррскому будет весьма выгодно оказаться в положении, если я, например, уложу Франциска, его главного партнера на текущий момент. Будущий герцог Анжуйский ни малейшей симпатии не вызывает, жалости тем более. Но принцы и герцоги просто так не принимают вызов на дуэль от заурядного барона, думаю, речь идет о противниках второго ранга, менее серьезных, но более многочисленных.

– Ради твоих прекрасных глаз готов на всё!

Я стиснул ее восхитительно нежные ручки, а сам лихорадочно соображал, как выпутаться из ситуации. Примкнуть к гугенотам или к их союзникам у меня другого способа не было. Но я не собирался добиваться цели любой ценой. Особенно после встречи с Эльжбетой, сделавшей меня чище. Простите, Марго, желающих исполнять ваши прихоти – полный Лувр и без меня!

О том, что уготованное мне вознаграждение не стоит затраченных усилий, узнал от Чеховского. Эскулап навестил меня через четыре дня после Рождества и первым делом снова выслушал легкие.

– Изменения к лучшему очевидны, сеньор! Никаких признаков развития хвори к чахотке я не усматриваю.

– Я тоже не усматриваю. Не тяни кота за хвост!

– Эскьюземуа, сеньор де Бюсси?

– Это означает – не тяни время. Ты знаешь, чего я жду.

– Знаю… Но, даже если мадам Радзивилл находится в Кракове, письмо будет вручено ей не ранее конца января. И это потребует расходов.

Давно я не расставался с золотом с такой охотой.

– Надеюсь на тебя. Учти, если вручить не выйдет, письмо необходимо уничтожить любой ценой. И заработаешь втройне, если до весны я получу ответ.

– Все в руце Божьей, как говорит мой ксендз. Я чрезвычайно постараюсь… И еще, сеньор, не знаю, вправе ли я спрашивать по поводу другой знатной дамы…

Он топтался посреди моей комнаты и теребил шляпу, прислушиваясь к перебранке бакалейщика с недовольным покупателем на первом этаже, словно изучал – достаточно ли надежное это место, чтоб обсуждать серьезные тайны. Его шевелюра, в Польше стриженная под горшок, во Франции отросла и познакомилась с завивкой, придав Чеховскому видимость благородного происхождения.

– Ну? Напомнить про кота и хвост?

– Видите ли, до меня дошли слухи, что вас отметила вниманием королева Наваррская. Если я вмешиваюсь не в свое…

– Начал – продолжай и не мямли.

– Хорошо, сеньор. Меня вызывали к королеве по поводу недомоганий и… Поклянитесь, что никому не скажете, что я раскрыл врачебную тайну!

– Клянусь, что намотаю твои кишки на саблю, если не прекратишь спотыкаться на каждом слове.

Он опасливо глянул, наверно – пожалел об откровенности.

– Из истинного расположения к вам, сеньор, только из-за этого я столь откровенен. У королевы заметна характерная сыпь. Быть может, съела несвежее, но, боюсь, она поражена стыдной болезнью, как и его высочество Генрих Анжуйский. Ему помогли банные омовения с парилкой а-ля рюсс, никаких признаков больше не вижу, как и у его новых наложниц, но благородной даме даже предлагать такое неуместно. Здесь у женщин не принято париться.

Выпроводив эскулапа, я завалился на кровать не снимая сапог. Новость меня задела за живое, как некий сигнал свыше. В моем нешуточном увлечении Эльжбетой было что-то высокое, настоящее, чистое. К Марго тянул обыкновенный инстинкт блудливого кобеля, и я чуть не влип, поддавшись ему. Но вместо заслуженной кары за легкомыслие получил предупреждение от судьбы: не греши, а то поплатишься.

В разведке есть понятие «интимно-деловые отношения», когда агент вступает в половой контакт и даже изображает возвышенные чувства ради задания – получения секретной информации либо мотивации объекта на выполнение необходимых действий. Данный прием чаще применяют сотрудники женского пола, но иногда и мужчинам приходится ложиться в чужую постель со словами агента 007: «Чего же не сделаешь ради ее величества королевы». Поэтому все работающие «на холоде», то есть нелегально, или под дипломатическим прикрытием вроде «атташе по культуре», разбираются в патогенезе венерических заболеваний. Сыпь в паховой области, свидетельствующая о наличии такой болезни, достаточно характерная, но рассмотреть я ее смогу, только допущенный к телу Марго, когда обратного пути уже не будет.

Первую мишень на дороге к ее постели красотка, кстати, уже подсунула мне на рождественском балу, настойчиво познакомив с подругой, чье лицо было довольно-таки неожиданно видеть в гнездовище протестантов, – супругой чрезвычайно католического герцога де Гиза. Марго кликнула лакея, и тот привел молодую пухлую дамочку с пронырливыми глазками шалуньи нестрогого поведения.

– О, сеньор де Бюсси! Я наслышана о вас как о благородном рыцаре, защитнике чести несправедливо обиженных и оболганных женщин, чью добродетельность злые языки ставят под сомнение, – она бойко начала заготовленную речь, зорко высматривая мою реакцию.

Я склонил голову в уважении перед ее сердечными муками. Действительно, по сравнению с другими дамами Лувра Екатерина де Гиз представляет собой образец высоконравственности, у нее лишь единственный любовник из свиты Генриха Анжуйского, он не был с нами в Польше и сражался только на мягких простынях. Имя фаворита Екатерины – де Сен-Мегрен.

– Чем могу служить, мадам?

А служить ой как не хочется… Может, ну его к чертям, этот Лувр, это баронство, и рвануть в Смоленск? Кстати, до радзивилловских владений оттуда ближе.

– Я очень несчастна, сеньор. Мой муж Генрих де Гиз – омерзительное чудовище. Из-за своей неуемной подозрительности он задумал меня убить! Выпей вина, он мне вчера говорит, из Испании прислали красное, отведай! Знаю же – оно отравленное. Не хочу, отказываюсь я, голова болит… А он настаивает! Попрощалась с жизнью, выпила до дна… Он усмехнулся, поправил ус и ушел, довольный. Я мучилась до вечера, но ничего не произошло. Это было самое обыкновенное вино! То есть он желал, чтоб я терзалась сомнениями, выбирала черное платье, писала прощальные письма друзьям и подругам, а сам налил мне простого вина без капельки яда! Каков подлец, вы представляете, сеньор де Бюсси?! Я вас умоляю, при первой же встрече затейте с ним ссору, вызовите на поединок и убейте… Моя благодарность не будет иметь границ.

– Сделаю всё от меня зависящее, мадам. К сожалению, я часто сталкивался с герцогом, лишь находясь в свите его высочества Генриха Анжуйского, но так как из нее изгнан, теперь встреча с де Гизом для меня маловероятна. Но я непременно приложу усилия…

Последние слова я добавил, наткнувшись на колючий взгляд Марго, безмолвно вопрошавшей – что, зря я тебя обрабатывала и завлекала?

Королева Наварры превзошла мои ожидания, рассчитывая бросить меня не на второстепенных лиц, а против высшей лиги. Если заколоть де Гиза, кто следующий? Теперь не удивлюсь, если замолвит словечко об устранении короля Франции.

До герцога де Гиза мне не добраться при всем желании. Он не унизится до склоки с мелким драчливым бароном и спустит на меня своих вассалов. Отправив на кладбище пару-другую из них, я вряд ли удостоюсь обещанного приза в виде благодарности, не имеющей границ. Глава Католической лиги не вызывал у меня особой симпатии, но отправлять его на тот свет из-за капризов квохчущей курицы совершенно не привлекало. И на этапе борьбы против Анжу герцог де Гиз – естественный союзник Наварры. Интересно, у герцогини, мечтающей о вдовстве, тоже наблюдается сыпь?

Это не столь важно. Актуальней другое – что же делать дальше? От поединка с де Гизом отверчусь, тогда Марго непременно укажет мне иные цели для уничтожения, и если я заколю на дуэли кого-то из противников Наварры, запросто возжелает меня поощрить. За гнилую службу – гнилая награда…

После Кракова, где хотя бы в Вавеле имелась канализация, я себя чувствовал утренним путником на парижской улочке, которому на голову из окна выплеснули содержимое ночной вазы.

Глава четырнадцатая Свадебная неожиданность

Свершилось. Генрих Анжуйский коронован в Реймсе и стал королем Франции Генрихом III, его младший брат Франциск приобрел титул герцога Анжуйского и меня в качестве вассала. Зимние празднества 1575 года приближались к финальному аккорду – свадьбе новоиспеченного короля и Луизы Водемон-Лотарингской.

Я получил приглашение на бал по поводу этой свадьбы, но не в качестве королевского фаворита, их теперь называют «малышами короля» или «миньонами», а в свите Франциска.

Герцог Анжуйский фаворитами не богат – только он и Генрих Наваррский были помилованы после весеннего бунта. Их приверженцев де ла Моля, де Коконаса и других повстанцев прилюдно укоротили на голову. Я, считающийся обиженным королем, занял ведущее место подле принца, мне благоволил и Наварра, ему глубоко безразлично, кому обещала утехи ветреная Марго. Говорят, он так ни разу и не заглянул в ее опочивальню, не взошел на ложе любви, о котором вожделенно мечтают десятки поклонников «богини» и кое-кто из них там отметился.

Не стоит питать иллюзий. Если очередной бунт гугенотов в Париже окончится столь же плачевно, я возглавлю список приближенных Генриха Наваррского, отправленных на плаху.

Как и многие сотни раз за время придворной службы, мне выпало сопровождать высокородных особ в торжественном шествии по коридорам Лувра с еще более торжественным входом в зал приема, где новобрачные удостоят подданных честью лицезреть их венценосные лица. Эта моя обязанность осточертела до невозможности, ожидал только ответа из Польши через Чеховского. Если ответа не будет до марта – плевать на всё, оставлю герцога и отправлюсь на восток, сначала выясню, что с Эльжбетой, потом решу по обстоятельствам. Вполне вероятно, доберусь до Смоленска и даже Москвы, иностранные специалисты всегда ценились на Руси. Быть может, стану основателем новой династии, де Бюсси в русском произношении превратится, например, в князя Бессонова… Но вряд ли.

Впереди рука об руку вышагивали Генрих Наваррский и герцог Анжуйский. Наварра, принявший католичество, по-прежнему носил темное, как истинный протестант. Мой сюзерен соперничал роскошью одеяний со старшим братом и даже меня вынудил обновить гардероб, на мне бежевый камзол с кружевным воротником, светло-коричневый плащ и такого же цвета берет с белым пером. Никакие увещевания его высочества не заставили проколоть уши и воткнуть в них серьги, считаю подобные украшения неподобающими мужчине. Идти непривычно и неудобно в трикотажных чулках, скользящих внутри бальных башмачков, сапоги получили увольнительную. За ботинком не спрячешь кинжал, бежевый костюмчик в облипочку не позволил взять метательные снасти, кроме шпаги я решительно безоружен и чувствовал себя голым. А Лувр – далеко не безопасное место, скороспелые дуэли вспыхивали прямо в его коридорах, убийцы с клинком наготове ждали за дверями, а в полу первого этажа были предусмотрены специальные люки, приводимые движением рычага, ступивший на них неугодный проваливался в подвал на острые колья. Дворец – не убежище, где можно позволить себе ослабить бдительность хоть на один вечер.

Мы с Наваррой и герцогом Анжуйским предпоследними из знати вышли к гостям королевского бала, вслед за нашей группой зычный голос объявил о приближении короля и королевы Франции.

Впервые за полтора месяца я увидел Генриха парадного – накрашенного и разодетого в розово-лиловое в цветовой гамме «вырви глаз». Он источал бурную радость при виде подданных и иностранных визитеров, изрядно поднаторевший в публичном лицемерии за время клоунады в Вавеле. Луиза плыла над паркетом: колокол ее снежно-белого платья с розовыми кружевами скрывал ноги, а походка была столь плавная, будто новобрачная парила, не касаясь пола. Свита увеличилась за счет особ, сопровождающих королеву, на своих прежних местах Шико, конечно – такой же розово-лиловый, как Генрих, по левую руку и чуть позади от монарха вышагивал де Келюс, чуть дальше – де Сен-Люк, с группой гвардейцев следовал де Ларшан. Только Шико обратил на меня внимание и чуть подмигнул, едва заметно, не удивлюсь, если больше никто не увидел. В целом же королевское сообщество меня проигнорировало.

Время до танцев и других развлечений заняли встречи, приветствия, разговоры, преимущественно совершенно неинтересные, ибо неосмотрительно затевать конфликты и завязывать интриги в паре шагов от августейших особ, а также их охраны. Все любопытное произойдет потом, когда дворянство разбредется по галереям дворца. Едкие намеки перерастут в ссоры, непременно прольется кровь. И наоборот – будут назначаться свидания, некоторые состоятся прямо здесь, Лувр богат укромными местечками, готовыми превратиться во временное ложе страсти; от любви до ненависти и обратно – всего лишь шаг, всего лишь один поворот в бесконечных коридорах будущего музея.

В зале образовались три кучки, три центра притяжения, самые осторожные и дальновидные гости засвидетельствовали почтение во всех трех местах. Сначала раскланялись перед королевской четой, потом отправились к нам – к Генриху Наваррскому и Франциску, не забывали Католическую лигу де Гиза с его приверженцами-гизарами. Расстояние между группами всего несколько шагов, но через них пролегли настоящие политические пропасти. Принцип «кто не с нами, тот против нас» – очень давнее изобретение человечества.

– Являясь одновременно королем Франции и Речи Посполитой, ваше величество объединило две державы личной унией, – донесся до меня веселый голос Шико. Только он в состоянии безнаказанно поддевать Генриха, напоминая о бесславной польской эпопее.

– Несносный шут! Полно тебе топтать мою больную мозоль.

– Отнюдь, ваше величество. Могли бы и пожертвовать бедному Шико наименее ценную из двух своих корон, с Польшей я точно справился бы. Вон, как раз сюда бредет ваш посполитый подданный. Чую нутром, будет уговаривать бросить Париж и снова ехать в Вавель. Давно же я там не щупал панночек!

Генриху доложили о приближении посланника Сейма, и я обернулся как ужаленный, заслышав имя Петра Радзивилла. Того самого, мужа Эльжбеты.

И она держалась рядом, взяв его руку под локоть, на губах играла рассеянная улыбка.

Господи, как она прекрасна! И совсем не выглядела несчастной в браке! А счастливой? Трудно сказать.

Лихорадочно подсчитал. Им требовалось время, чтобы приехать в Париж. Значит, курьер Чеховского разминулся с ними. Эльжбета не получила мое письмо! Но приехала! По воле мужа, по своей воле или в силу провидения – не берусь судить.

К черту детали. Она – рядом! Она – здесь! Сейчас пройдет совсем близко, я услышу шорох ее платья, звук шагов, если повезет – аромат ее духов пробьется ко мне через спертый воздух, пропитанный тысячью запахов.

Эльжбета!!!

О чудо! Она повернулась на мой молчаливый, но очень горячий зов. Сначала глаза ее расширились – она не поверила им. Во взгляде мелькнула паника. Нежный ротик чуть приоткрылся, Эльжбета вскинула руку с веером к лицу, пытаясь прикрыть замешательство. Потом самообладание к ней возвратилось, она продолжила следовать за супругом, который, впившись взором в королевскую чету, не заметил ни ее волнения, ни моего присутствия.

Расслышал издалека: Радзивилл что-то прощебетал о бесконечной гордости от осознания значения франко-польской унии, а я пытался собрать себя воедино, только что разлетевшегося на тысячу осколков. Так же, как в первый раз в Лодзи – напади на меня кто-то со шпагой, я даже не успел бы в ответ обнажить свою. Женщины обезоруживают неодолимо…

Конфуз с королевским бегством из Кракова, давно утративший актуальность, стараниями Радзивилла вновь поднялся на поверхность, привлекая внимание. Франциск, до этого что-то обсуждавший с Наваррой, решительно двинул к брату.

– Не сомневаюсь, ваше величество, вы исполните свое предначертание по отношению к подданным обоих королевств, – герцог протиснулся вплотную к литвину, заставив того отступить на шаг. Масленые глазки моего сюзерена с интересом скользнули по Эльжбете, вызвав у меня приступ, схожий с тошнотой, уж я-то в подробностях знаю, на что способен этот ловелас. – По-братски хочу напомнить вашему величеству об обещании, данном де Бюсси при отъезде из Польши и повторенное в Лувре – даровать ему графское достоинство. Вопрос достаточности земельных наделов у этого верного дворянина решен, не так ли?

Мне показалось, что вокруг короля температура упала до арктических величин, все окружающие его затихли. Шутка ли, родной брат прямо намекнул посланнику Польши – о каких обещаниях может идти речь, если король не желает исполнить даже такой пустячок для человека из ближайшего окружения.

Но Генрих есть Генрих. Он посмотрел на брата с почти натуральным удивлением, потом распахнул объятия и обнял его за плечи.

– Как важно иметь под рукой верного родственника! Брат, ты не позволил мне забывчивостью уронить королевскую честь. Завтра же подпишу все необходимые бумаги. Господа! Отчего же вы не напомнили?

Свита изобразила сожаление и раскаяние. Де Келюс печально склонил голову, Шико начал таскать себя за волосы с визгом «вот тебе, вот тебе!»

– Поздравляю, ваша светлость! – прозвучал возле уха сочный баритон Генриха Наваррского.

– Боюсь, ваше величество, мне не придется долго наслаждаться монаршей милостью. Он меня ненавидит.

– И запросто подошлет убийц. Де Бюсси, ни на шаг не отходите от меня. Покушение может произойти прямо здесь. В моем присутствии вас не тронут.

– Простите великодушно, но это я должен заботиться о безопасности вас и герцога. Обещаю быть осторожным.

– Ну-ну… А кто эта дама, при виде которой вы обомлели?

Надежда, что мой шок останется незамеченным со стороны, разлетелась в пыль.

– Эльжбета Радзивилл.

– Вы ее знаете? – полюбопытствовал король.

– К ее и к своему несчастью. Случайно сделал ее вдовой, но ради чего, спрашивается? Чтобы досталась этому ничтожеству…

– Вот как? Выходит, ваша сердечная рана слишком глубока, я даже предположить не мог, граф, – он придвинулся ко мне и шепотом добавил: – До этого считал вас легкомысленным, склонным к альковным приключениям с дамами вроде моей супруги и ее наперсниц, безо всяких обязательств. Держитесь, де Бюсси. И рассчитывайте на мою помощь.

Оставшееся время празднеств я отирался около двух вельмож, как велел Наварра, искал глазами Эльжбету, изредка ловил ответный взгляд. А когда в поле зрения попадался Радзивилл, рука непроизвольно стискивала эфес шпаги. К слову, рукоять очень короткая – всего на два пальца, потому что указательный и средний по последней моде находились впереди крестовины и обнимали корневую часть клинка, защищенные широкой дужкой. Считалось, что шпага при таком хвате управляется лучше, но еще ни разу не опробовал ее в деле. Какая подходящая цель маячила передо мной, важно шевеля обвислыми усами, модными среди мелкопоместной шляхты… Я ненавидел в Петре абсолютно всё – покатый лоб со вздернутыми бровками домиком, круглый потный нос, брезгливо поджатые губы, тусклый взгляд, косолапую кавалерийскую походку… Консервативный красный кафтан, диссонировавший и с обстановкой бала, и с платьем его спутницы… Магнатский отпрыск воплощал для меня все худшее, что встречается в людях. Больше всего чесалась рука вогнать клинок в панскую промежность, когда представил, что он со своей выпуклостью на рейтузах по ночам тянется к Эльжбете.

И лишь едва заметил их на коридоре, удалившихся от бальной толпы, сразу сорвался, бросил пост подле герцога и короля Наварры, плюнув на все предостережения и здравый смысл.

– Пан Радзивилл? Я – Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз. Мы не представлены.

Поганец обо мне наслышан, но сделал вид, будто ничто нас никогда не связывало.

– Да, я Петр Радзивилл, каштелян Виленский и посланник Сейма Речи Посполитой. Моя супруга…

– Не надо представлений, я познакомился с пани Эльжбетой гораздо раньше вас.

– Петр, это французский дворянин, избавивший меня от посягательств смоленского воеводы Ногтева, – попыталась смягчить ситуацию Эльжбета, но втуне, потому что мы с ее благоверным оба желали обострения.

– Увы, от дальнейшего уберечь не сумел. Например – от подлого, бесчестного обмана, которым ее вынудили выйти замуж за вас, пообещав мое освобождение из заточения. На деле же слуги Радзивиллов подстроили мой побег в день венчания, чтобы убить за стенами тюрьмы и освободить Сиротку от обязательства выпустить меня во Францию. Браво, пан Петр, вы избрали истинно благородный способ склонить даму сердца к замужеству.

Он стал не просто красным – пунцовым.

– Мы уходим, дорогая. А с вами, де Бюсси, мы непременно встретимся.

– Ну уж нет, – показала характер литвинка, и мы оба замолкли от неожиданности, привычные к ее кроткому поведению. – Вы, мой супруг, утверждали, что прах де Бюсси упокоен в безымянной могиле без отпевания.

– Возможно, меня неверно информировали…

– Мы находимся в Париже около месяца, вы держите меня в полном затворничестве. О спасении де Бюсси и обещании короля возвести его в графы, оказывается, знает весь парижский свет, почему же вы мне ничего не сказали?

– Не хотел расстраивать…

– Не хотели признавать, что все это время вы врали мне! Вы – бесчестный, бесстыжий и лживый! Знать вас не хочу!

Ангелы так не ругаются…

Эльжбета сорвала руку с его локтя и практически бегом бросилась прочь. Я невольно вспомнил ее в роли амазонки, скачущей под Минском по литовским полям.

– Надеюсь, вы понимаете, сеньор де Бюсси, Париж слишком мал для нас обоих.

Какое там Париж! Вся планета мала. Остановите Землю, кому-то из нас нужно сойти.

– Есть два способа решить эту проблему, шляхтич: мне уехать или тебе умереть, – я надвинулся на него вплотную. – Предпочитаю второе.

– Очень хорошо! – вислоусая малиновая рожа расплылась в злобной гримасе. – Я пришлю секунданта. И, де Бюсси, не полагайтесь слишком уж на свое владение шпагой. Я наслышан о ваших, с позволения сказать, подвигах, и готов поквитаться за всех, убитых вами в Польше. Злодеяния всегда влекут последствия, барон.

С места в карьер он унесся вслед за Эльжбетой, нагонять ее бегом и становиться третьим в этом странном состязании я не решился. Носиться наперегонки по Лувру с супругом своей возлюбленной – это слишком даже для нашего королевского двора с его самыми разнузданными нравами.

– Как вспомню, что провел среди шляхты полгода, становится тошно, – заметил Шико, незаметно подкравшийся справа. – А ты теряешь бдительность, ученик. Как только герцог от твоего имени зацепил короля, дворец для тебя превратился в смертельную ловушку.

– Ткнул бы кинжалом мне в бок, заслужил бы высочайшую милость.

– Слушай, идиот! – он обернулся, чтобы удостовериться – никто не подслушивает. – Генрих самым определенным образом дал понять: сделать так, чтоб ты ни дня не графствовал. С подписанием бумаг на титул он повременит день-другой, пока мы тебя не прирежем. Затаись или уезжай. Будешь жив, потом герцог снова спросит короля, и тому ничего не останется – он объявил о жаловании графским достоинством в присутствии сотен людей, многие десятки слышали своими ушами, другим передали, этим вторым покажется, что они тоже сами слышали.

– Спасибо, Шико. Так бы и поступил. Но выродок бросил мне вызов. Затаившись, я потеряю честь.

– Потом убьешь его! А так – потеряешь голову.

Продолжить не удалось. Сразу с двух сторон коридора нас начали окружать – де Келюс с миньонами и де Ларшан с гвардейцами. Бывшие друзья порой опаснее врагов.

– Стой, Шико! Де Бюсси – мой. Барон, станцуем последний танец? – коротышка петушился и пытался тем самым загладить неловкость, по своей воле он точно не стал бы на меня бросаться.

Если бы у меня имелось желание немедленно прикончить де Келюса, момент подобрался самый удачный, граф хорошенько набрался. Но я никого из миньонов не хотел убивать! Слишком многое нас связывало.

Шико сосредоточенно глядел, его серьезный взгляд контрастировал с вычурным до абсурда лилово-малиновым облачением в королевском стиле. Первым делом он озаботился приструнить мелкого заводилу.

– Танцуете, де Келюс, не отнимаю у вас эту возможность. Но не здесь и не сейчас. Де Бюсси, завтра на закате вас устроит?

Что же, я сам отказался уехать или прятаться.

– Рассвет уже скоро. Недолго ждать.

– Хорошо, – согласился мой бывший друг и учитель. – До встречи. Помолитесь, де Бюсси. Думаю, вам это понадобится.

Хорошо погулял на королевском свадебном балу! Но бал еще не кончился.

– Вам записка, сеньор!

Ее вручил не лакей, а незнакомый мне человек дворянского вида, чей французский язык содержал непривычный для меня акцент.

«Синьор! Мы виделись всего единожды, более года назад, вы произвели на меня впечатление благородного дворянина. Не откажете даме в короткой аудиенции? Л.»

– Вы в курсе, кто скрывается под инициалом «Л»?

– Сами все скоро узнаете… Извольте следовать за мной.

То есть мое согласие или несогласие уже никого не интересует? Странно, даже «богиня» Марго не столь императивна, обращаясь к придворным.

Глава пятнадцатая Не убивай!

Луиза в парадном облачении французской королевы с широченным колоколом белой юбки занимала места примерно вдвое больше, чем во время встречи в замке Номени, однако это обстоятельство не имело особого значения в просторных комнатах Лувра. Гораздо существенней, что изменилось выражение лица, от скромницы с очами в пол не осталось и следа.

– Бог мой, де Бюсси! Вас я запомнила как самого приятного дворянина в свите Генриха и была искренне расстроена, узнав сначала о вашем заточении, потом о несправедливой опале. Слава Господу, слух о вашей смерти в Вавеле не оправдался.

– Приятно слышать это из прекрасных уст вашего королевского величества! – на уста не претендовал, а ее пальцы согрел поцелуем. – Но, хочу заметить, я присягал Генриху, и в его власти меня отдалять или приближать, я заведомо согласен с высочайшими решениями.

– Ох, де Бюсси, сейчас не время выслушивать ваши верноподданнические речи, я не могу оставлять короля надолго… Скажу только, мне далеко не все нравится в Париже, мало людей с чистым сердцем. У меня будет свой двор, и, поверьте, он получится куда лучше, чем у королевы Марго. Вы же были на рождественском приеме Генриха Наваррского, не отпирайтесь! Вас приблизили к себе гугеноты.

– Осведомленность и наблюдательность делают честь вашему величеству…

– Я не хочу понуждать вас, де Бюсси, нарушать какие-то обязательства, честь превыше всего… Но должна заметить – вы бы украсили общество моих приближенных.

– Весьма польщен, моя королева…

– А чтобы вы понимали, насколько полезно быть моим другом, сообщаю: король готовит козни против вас и отдал приказ миньонам устроить дуэль, для этого использовать поляка Петра Радзивилла. Будьте осторожны, славный де Бюсси, и бейте первым, не задумываясь. Правда на вашей стороне. И я – тоже. О’ревуар!

Комнатка Лувра, предназначенная для таких внезапных свиданий опустела, королева покинула ее в сопровождении того же мужчины, что привел меня сюда.

Шико точно угадал характер этой женщины, напускная провинциальная сдержанность развеялась без остатка. Луиза Лотарингская добилась всего, к чему стремилась, и немедля воспользуется всеми возможностями положения. В том числе – завести собственный двор и стаю фаворитов.

Со слов Чеховского, король перестал распространять инфекцию. И если бы Луиза сделала свой прозрачный намек до появления в Лувре Эльжбеты, я бы не долго колебался и при благоприятной возможности стер часть душевных мук утешением в спальне королевы, наставив Генриху первую (или очередную) пару рогов, очевидный риск этой авантюры меня бы не остановил. Лотарингская новобрачная внешностью проще, но куда привлекательнее, чем Марго и ее подруги.

Однако Эльжбета в Париже, и это второй мне сигнал с небес или откуда-то еще: не блудодействуй, жди настоящего, своей самой главной женщины, если к ней рвутся и душа, и сердце, и плоть. Поэтому, пока не получил еще одно нескромное предложение, от которого невозможно отказаться, я решительно направился домой. На сегодня хватит! Тем более на носу серьезная переделка.

Дома случилось неожиданное: после перенесенных на балу переживаний не мучился терзаниями, а просто провалился в сон, едва только голова коснулась подушки. Невнятные кошмары сменились внезапным пробуждением.

– Сеньор! Проснитесь же, сеньор! К вам знатная дама.

Рука нащупала на полу сапог, чтобы запустить им в Симона. Дурень еще не усвоил, что хозяйский сон – святое дело. Ну, приперлась, например, герцогиня де Гиз осыпать меня упреками, что не обозвал ее мужа дохлым кабаном и не заработал от него вызов на дуэль, что с того?

Но, похоже, ругать слугу бессмысленно. Моя спальня вдруг наполнилась шуршанием юбок, и я понял, что продолжаю смотреть сны: в комнату вошла она… Столь же внезапно, как и в тюрьме.

– Луи, простите ради бога за мое незваное вторжение, но я обязана предупредить вас – вы в смертельной опасности!

Не может быть…

– Симон, помоги даме снять верхнюю одежду и поди вон! Никого не пускать, даже если это герцог Анжуйский или сам король.

Эльжбета по-прежнему была в темно-синем бальном платье, очень широком и наверняка крайне неудобном. Очевидно, не раздевалась и не ложилась после приема в Лувре, и сюда ее привело, с риском для чести замужней женщины, что-то действительно чрезвычайное.

Я, в одной только ночной сорочке, под ней что-то носить здесь не принято, и укрытый одеялом, чувствовал себя крайне неловко в присутствии полностью экипированной дамы, тем более той, перед кем особенно не хочется осрамиться.

– Сегодня вечером вас хотят убить!

– Дорогая Эльжбета! – я уселся на кровати, укрывая одеялом ноги, слишком худые после вавельского долгого поста и болезни. – Меня все время хотят убить на протяжении многих лет, но пока поразил только кашель из-за сырости в темнице. Стоило ли так волноваться?

– Как вы можете… – она сжала кулачки от возмущения, потом присела на край постели, оказываясь в восхитительной близости от меня. Юбка, подпертая изнутри каркасом, заняла все пространство подле кровати. – Я так извелась за эти месяцы, считала вас мертвым только лишь из-за того, что тянула с предложением Сиротки выйти замуж за его родственника… Думала, вы не стерпели и от отчаяния решились на безнадежную попытку… Я винила себя в вашей смерти!

Она сорвала перчатки и достала из-под корсета микроскопический белоснежный платок, чтоб промокнуть глаза. Казалось бы, такие незначительные жесты – обнажение пальцев, крохотный кусочек ткани, только что касавшийся ее груди… Но меня накрыло безумство. Я совершенно неучтиво схватил ее руки и начал осыпать их поцелуями, не смущаясь двусмысленности ситуации.

– Ах, Луи… Оставьте… Я выдана замуж обманом, но я замужем… – она слабо сопротивлялась и продолжала шептать: – Петр добр ко мне, до вчерашнего вечера я даже не подозревала, на какую подлость он способен. Сейчас и слышать ни о чем не хочет, кроме как о поединке с вами… Прошу вас, не убивайте его!

Эти слова несколько охладили мой пыл.

– Вас что-то связывает, кроме брачных уз… Эльжбета, вы ждете ребенка от него?

Она попыталась оттолкнуть меня.

– Нет, не говорите глупости, Луи! Как вы могли даже предположить такое! Я не представила ему случая. Сразу выдвинула условие: иду с ним под венец, но он взойдет ко мне, только если завоюет мою любовь. Шансы его были невелики – мое сердце занято другим, пусть я его считала усопшим! На балу он догнал меня и вместо извинений за ложь устроил безобразный скандал, кричал, что знает – «после возвращения из Польши де Бюсси не отказался от мысли преследовать мою жену»…

Та-а-ак! Откуда он это знает? Даже если мое письмо Эльжбете перехвачено в Кракове, его физически не успели бы передать Радзивиллу в Париж, а я ни с кем особо не откровенничал… Где утечка? Но сейчас очень, очень не до этого!

Она сказала главное… Ее сердце занято другим! Мной!

Мир подпрыгнул, рухнул и снова взлетел к небесам!

Не утолившись руками, я сгреб ее в объятия и впился губами во все доступные места… Чудо, ее кожа так свежа и ароматна, будто моя фея не выдержала бал, а только что вышла из душа…

Я целовал ее губы, шею, верхушку груди, божественную ложбинку между полушариями, которые под моим напором чуть вышли из корсета, давая возможность дотянуться язычком до сосков…

Как потом буду собирать обратно ее огромное платье и прическу? Над этим обычно трудятся служанки на протяжении нескольких часов, но меня сейчас ничто не остановило бы. Ее – тоже. А с меня практически ничего и не нужно снимать.

Переполненный любовным томлением, я все же на миг нашел в себе силы оторваться и глянуть на милую с двух шагов… Боже, как она прекрасна нагая! У нее нежное, тонкое, безупречное в пропорциях тело, изумительно совершенное по канонам любого века.

И я бросился вперед, уже не сдерживая в себе зверя, только оттянув начало самого главного, потому что знал – истосковавшийся ожиданием, закончу слишком быстро.

Снова целовал ее лицо и губы, опустился ниже, почувствовал, как набрякли соски. Пальцы нашли ласковый пух чуть ниже пупка и проникли в заветную влажность.

Любимая издала первый стон. Пока еще только стон предвкушения…

Я усилил ласки. Почувствовал, как под ладонью напрягся ее живот, по нему пробежала легкая судорога. Еще стон, теперь уже глубокий, долгий… Если Симон и бакалейщик услышат… А, плевать – завидуйте! А мы продвигаемся вперед и вглубь!

Вошел в нее с жаждой путника в пустыне, неделями не видевшего оазиса… Какие недели, уже практически целый год… Да и то, что было раньше, теперь не имеет значения. Этот раз – для меня самый первый! Самый главный! И умопомрачительный…

– …Бог меня за это накажет.

– А может – наоборот, Бог дал награду после множества испытаний?

Натянув одеяло до самого подбородка, Эльжбета пыталась восстановить дыхание после финала в режиме сплошного фортиссимо. Мое еретическое предположение о неисповедимых извивах Божьего промысла она пропустила мимо ушей. Да и времени на обсуждение не осталось, не утоленный, а, скорее, распаленный первым штурмом, я набросился на нее вновь…

…И еще раз… И еще…

…Потом отпустил, почувствовав, что ее силы исчерпаны, а очередное повторение не принесет радости. Восторг от плотских утех она явно не испытывала раньше, но это случай, когда неопытность женщины не отталкивала, а, наоборот, восхищала меня.

Избавившись от приставаний, Эльжбета, наконец, исполнила то, ради чего пришла, если следовать первоначальному замыслу: предупредить об угрозе. Ей довелось подслушать разговор одного из королевских миньонов с Радзивиллом, тот пригласил шляхтича присоединиться к поединку против меня. Свита Генриха подстрахует, мне так или иначе придется умереть.

– Значит, дорогая, ты предполагаешь наше свидание последним? – я, опершись локтем в подушку, глядел на ее разрумянившееся личико в обрамлении пышных растрепанных волос и чувствовал, что сегодня погибнуть не имею права, пока есть шанс на новую встречу. – В таком случае, милая, я отменяю сегодняшнюю смерть.

– Тогда не откладывай, не теряй времени! Седлай коня и уезжай из Парижа.

Ровно то же советовал Шико, будто они сговорились. Резон отвергнуть предложение остался тот же.

– Я много раз слышал подобную рекомендацию накануне схватки и ни разу не прислушался к ней. Дворянин, принявший вызов и уклонившийся, навсегда теряет честь. Голову потерять можно, честь – никогда. Прости.

– Французы выдвинут вперед Радзивилла, чтобы списать на него убийство.

– Ты начинаешь разбираться в придворных интригах, дорогая. Продолжай рассуждать дальше. Совсем не исключено, что миньоны бросятся в атаку первыми, причем оравой. Потом де Келюс убьет Петра, чтобы правда никогда не выплыла наружу, смерть Радзивилла спишут на покойного меня, мол – де Бюсси, истекая кровью, из последних сил дотянулся клинком до горла обидчика и умер сам. На моем хладном трупе обнаружатся следы сабельных ударов, чтоб никто не сомневался, что я пал от польской сабли.

– Перестань… Ты рассуждаешь так просто, так отстраненно…

– Как будто мне не светит умереть на закате? Все мы смертны, а я познал величайшее в жизни счастье – близость с тобой. Уходить в мир иной уже не так страшно… Но я сделаю все, чтоб удержаться в этом мире.

– Луи! Я уже пережила твою смерть! Я не знаю, как вынести этот ад еще один раз! Если ты не спасешься, не знаю, как жить дальше!.. Пойми, милый, родной, не все решается ударом шпаги!

– Горячо с тобой согласен. Но твой муж и миньоны другого мнения. Я лишен выбора.

Она выскользнула из постели и схватилась за одежду. Пришлось отсылать Симона за экономкой хозяина квартиры. Помочь в водружении бального платья на мадам – это не в мужских возможностях. Конечно, совместными усилиями мы не скроем последствий свидания. Да и цели такой нет, Эльжбета отправилась ко мне совершенно открыто, плюнув на условности, в экипаже с гербом Радзивиллов, перегородившим улочку Антуаз, я не удивлюсь, что отзвуки наших утех долетели даже до кучера.

– Выбор есть всегда, – упорствовала моя ненаглядная. – В том числе уехать или попасть в Бастилию…

– Вызвать придворного лекаря и остаться в постели, сказавшись больным. Знаю! Но подобные выверты лишь отложат решение проблемы.

– Я понимаю… – она справилась с последним слоем юбок и предприняла еще одну попытку увещевать, не обращая внимания на смятые кружева и полуоторванные шелковые розочки на платье. – Ты хочешь драться. Ты желаешь убить Радзивилла и снова сделать меня свободной вдовой! То есть убийство, по-твоему, единственный путь?

Это холодное обращение после горячих и нежных слов окатило меня ледяным душем. Надеюсь, присутствие экономки ее сдерживало, а не изменившееся отношение.

– Клянусь, нет! Сейчас я готов любить и простить весь мир! И больше никого не убивать!

– Тогда обещай мне, что если скрестишь шпагу с Радзивиллом, защити себя, но не стремись заколоть его! Я не могу снова становиться причиной чьей-то смерти… и снова быть вдовой из-за тебя.

Она права. Два раза подряд – не совпадение. Но ее первого мужа я упокоил, даже не подозревая о существовании Эльжбеты! Впрочем, шляхтича рано записывать в усопшие, он жив, будет чертовски зол, узнав о визите супруги ко мне, и наверняка, по доброй традиции Радзивиллов, придумает новую гадость. В жестокой рекомендации королевы «бейте первым, не задумываясь», чрезвычайно разнящейся с христианским непротивлением злу моей возлюбленной, есть рациональное зерно.

Бурное свидание, оказывается, отняло немало сил. С уходом Эльжбеты я повалился на смятые простыни и отключился, растрачивая последние, быть может, часы на самое непродуктивное занятие человека – сон…

Но жизнь продолжалась и без меня, в чем представилась возможность убедиться уже к закату. Разбуженный Симоном слишком поздно, я одевался впопыхах, рассовал оружие и помчался галопом к месту решающей схватки, пятнистая грудь Матильды буквально раскидала парочку зевак, вовремя не обернувшихся на грохот копыт по мостовой. Тем же аллюром вылетел на площадь перед аббатством Сен-Жермен-де-Пре, назначенную точкой встречи, где обнаружилось неожиданно много людей. Кто-то, пока я легкомысленно дрых без задних ног, утомленный любовным пожаром, распространил слух о предстоящей драке, обеспечив ей изрядное количество зрителей.

Часть из них, наверно – скорее даже не зрителей, а возможных участников, прибыла от королевского стана. В группе миньонов я увидел де Ларшана с полудюжиной гвардейцев, де Келюса, де Бреньи и, к моему большому сожалению, Шико, видно, не рискнувшего отшутиться. Чеховского не заметно, но среди отборных лошадей дворян затесался сивый недомерок,значит – наша скорая помощь и реанимация в одном лице топчется где-то поблизости.

Шагах в пяти от выкормышей Генриха сбились в кучу трое одинаково одетых господ иностранного вида, в контушах и рогатывках; не сложно догадаться, что среди троицы оказался Радзивилл. Внимательно присмотрелся: польская шапка сидит на нем ровно, не вздернутая вверх свежими острыми рожками.

Впрочем, Генрих Наваррский мог бы похвастать оленьими рогами, если бы они виднелись невооруженным взглядом. Он даже не слез с коня, наблюдая за пешей ратью французского монарха из верхового положения, словно в бельэтаже, как и его спутники-гугеноты.

Соседство рядом с ним герцога Анжуйского не вызвало изумления, но вот другой герцог, чье появление совпало с моим, сделал, похоже, сюрприз всем присутствующим, раскланявшись с ними. Четыре гизара, неотступно следовавших за предводителем, ни с кем не здоровались и только зыркали по сторонам, ожидая любого подвоха.

Де Гиз выехал мне навстречу.

– Добрый вечер, сеньор де Бюсси, если он и вправду выдастся для вас добрым.

Я снял шляпу перед более знатной особой, чем нарушил обещание Екатерине унизить ее супруга и также вызвать на дуэль. У меня хватило противников сверх всякой меры, не то что союзники, но даже нейтралы были на вес золота.

– И вам доброго вечера, ваше высочество.

– Позвольте один вопрос, ибо есть шанс, что спустя полчаса задать его будет некому. Моя дражайшая просила вас прикончить меня, бросив вызов?

– Могу ли я раскрывать секреты дамы, пусть даже находясь одной ногой в могиле? Это было бы по меньшей мере неучтиво, ваше высочество.

– То есть не отрицаете… Благодарю за честность, де Бюсси. Мы не будем вмешиваться, но проследим, все ли соответствует принятым правилам, – он повысил голос, заставив обернуться де Келюса и де Бреньи. – В том числе надеюсь, что не увижу досадную ситуацию, когда на одного бросается несколько дуэлянтов.

– Премного благодарен, ваше высочество.

Де Гиз прав, в отличие от романов Александра Дюма, здесь куда чаще случается «один против всех и все скопом на одного».

Присутствие двух принцев и одного короля, пусть из самого карманного королевства, означало, что ставки в предстоящем бою чрезвычайно высоки, они многократно превышают ценность моей жизни, кого-то из миньонов Генриха или тем более Радзивилла. И существенно возрос шанс, что единоборство перерастет в групповую схватку, в которой получить кинжал в бок или в спину – вполне обыденное явление. Особенно если обладателю этой спины желает гибели такое множество людей.

Камни мостовой чуть скользкие, влагу сковал легкий морозец. У меня изо рта, как и из губ Матильды, вырывался пар, но мне не просто тепло – горячо. Внутри бушевал ураган, чьи семена посеяла Эльжбета. Я был готов сражаться за нас с ней, за наше будущее!

Но как выполнить обещание не убивать Радзивилла? Каким образом и его оставить в живых, и любимую женщину освободить от брачных оков?

Прости, родная, но сегодня ответ на вопросы даст шпага.

Я спешился и отвел кобылу в сторону, доверив ей верхнюю одежду и лишнее оружие. Здесь, на площади перед аббатством, лошади – единственные живые существа, которые ни при каких условиях не вонзят в меня клинок. Насчет остальных, даже заверяющих в приязни или нейтралитете, не поручусь.

Начинаем…

Глава шестнадцатая Удар на поражение

Кто первым желал отведать моей крови? Как ни странно – де Бреньи. Барон решительно отодвинул литвина, де Келюс ухватил Радзивилла за руку, потянувшую саблю из ножен, шляхтич в порыве ненависти готов был драться даже с союзниками-миньонами, чтоб прорубить дорогу ко мне.

– Наш неурегулированный вопрос возник раньше, пан Петр, – вмешался Шико. – Извольте немного подождать.

Чего подождать? Что я упокою француза и несколько утомлюсь, став легкой жертвой? Но с де Бреньи у меня наименьшее количество возможных взаимных счетов, с ним фехтовали плечом к плечу у Лодзи… Шико делал мне странные знаки. Похоже, намекнул – получи мелкий укол и падай. А если укол «слегка» пронзит шею? Нет уж, без репетиции такое представление не годится.

На мне только камзол, шоссы и сапоги. Пистолеты – в седле, попытка перестрелять миньонов, как тетеревов, обернется Бастилией. При себе шпага, два кинжала, засапожный нож и метательные звезды.

Смеркалось. Небо мглистое, вечер ранний. Кому не суждено увидеть настоящие звезды более никогда?

Несмотря на кураж после амурной победы, признаюсь – наградившей меня нежелательным утомлением, я и в самом деле никого не хотел убивать. Де Келюс подбросил мне саблю в тяжкой схватке с Сокульским, рискуя навлечь на себя гнев поляков, а их было впятеро больше. Без уроков Шико я давно бы сложил голову, нанизанный на чью-то шпагу в одной из неизбежных дуэлей. Против де Бреньи ничего не имел. Даже подлеца Радзивилла готов был помиловать: пусть катится в свою Речь Посполитую, только Эльжбету оставит в Париже, не про него женщина.

Пока мой первый соперник готовился, я обратил голову к низким небесам.

Господи, если ты есть и если меня слышишь, вот зачем все это? Перенос в странный мир, не знающий открытия Америки до конца шестнадцатого века, мытарства, кровь, убийства, каждодневный риск гибели?

Небеса смолчали, но ответ очевиден, он, как обычно, находится в себе самом.

У меня есть любовь, самое сильное чувство на свете, и сегодня я узнал, что она не осталась без ответа.

У меня есть цель все-таки как-то помочь Руси в ее исторических мытарствах, и оправдать свое временное бездействие могу только одним – был слишком сильно занят выживанием.

Этого достаточно, абсолютное большинство людей в обоих мирах прозябает, ничуть не задумываясь, есть ли какой-то смысл их пребывания на Земле, или мама просто вовремя не предохранялась.

Долой ухарство, у меня за спиной собрались лишь зрители, некоторые заинтересованные, но не более того, не сторонники, противников собралось – два десятка! И шансы на выживание, чтоб действительно оправдать свое появление в шестнадцатом веке, призрачно малы, особенно против таких фехтовальщиков, как Шико и де Келюс. Тем более меня не подстегивала жажда крови.

Но, похоже, у других дворян миролюбия меньше.

Де Бреньи – самый юный из нас, к началу польской авантюры ему только исполнилось девятнадцать. Тонкие усики барона лишь недавно приобрели пристойный вид, он все время красил их чем-то черным, придавая, как ему казалось, более солидную внешность. Он и самый смазливый из миньонов, с ним связывались слухи о содомитских пристрастиях Генриха III.

По обычаю полагалось обменяться несколькими репликами о возможности или невозможности примирения, де Бреньи разделся до рубашки и потому торопился покончить с формальностями скорее: ему было просто холодно.

– Вы оскорбили короля и Францию, де Бюсси!

– Позвольте спросить: когда и чем? Францию люблю пуще жизни, королю верен до последней капли крови…

– …Нет вам прощения, де Бюсси, – выкрикнул он заученный текст, ни на йоту не задумываясь о его глупости. Странное представление!

Коль прощения нет, выход один. Ангард!

Он демонстрировал новейший стиль, обходясь одной лишь шпагой, когда дуэльные правила допускают вооружение и кинжалом. Фехтует весьма недурно. Молодой человек был замечательно сложен, крепок и длиннорук, клинок мелькал с магической быстротой.

Де Бреньи начал меня теснить. Делать нечего, его виртуозные комбинации пришлось рушить грубо. Батман, потом шпаги скрестились близко к эфесу, я с силой надавил, чем на краткий миг сковал маневр противника. Он не успел отпрыгнуть назад, чтобы высвободить оружие. Мой кинжал пробил его предплечье навылет, вонзившись между лучевой и локтевой костями.

Шпага барона упала на булыжник, он потянулся к ней левой рукой, нелепо взмахивая правой, из которой фонтанировала кровь. Но мне продолжение не нужно. Наступил сапогом на клинок у дужки эфеса, сталь сломалась с сухим треском, моя же шпага уперлась в кадык на молодой шее.

– Вы доказали свою преданность, защищая честь короля и Франции, барон. Теперь убирайтесь с глаз. Ну же!

Сзади, со стороны анжуйцев, гугенотов и гизаров, раздался одобрительный шум, в рядах миньонов я увидел оживление. Они, конечно, вряд ли ожидали, что парень уложит опытного бретера. Но что-то в сценарии пошло не так. Шико, надеясь, что его никто не видит, схватился за голову. Три тысячи чертей, если он от меня хотел определенных действий, почему не предупредил, не передал записку?!

Второй раунд. Радзивилл сбросил контуш на руки другому пану. В руках литвина мелькнула сабля, более тяжелая и сокрушающая, чем шпага, потому что прием сабли на слабую часть шпажного клинка почти всегда приводит к тому, что оказываешься безоружным. Как и во время польских поединков, в запасе у меня только один выпад на опережение, он часто помогал, став смертельным и решающим, но трое французов погибли на дуэлях с шляхтой, провалившись и не достав противника, который тут же бил сверху.

По старой памяти ждал от представителя польской школы сверкающий круг из стали и жестокие рубящие удары, в принципе не берущиеся на шпагу, можно лишь уклоняться и контратаковать дальними выпадами. Но нет, с первых шагов с саблей наголо он был осторожен и аккуратен. В его крепкой кисти умещалось столько силы, что добавочный вес по сравнению со шпагой практически не ощущался, острие буквально порхало, удары оказывались стремительны и точны. О приближении на атаку кинжалом не могло быть и речи.

Увидев, что мне приходится труднее, чем в скоротечной стычке с французом, Радзивилл не мог сдержать злобно-радостной усмешки.

– А так?

Резкий, практически невероятный с точки зрения человеческой анатомии финт не дал мне шансов отразить рубящий удар, нанесенный сразу после укола. Не в силах укрыться одной шпагой, я подставил кинжал, лишенный защитных дуг, как у рукояти шпаги. Пальцы пронзила боль, кинжал упал на мостовую, и я, отпрыгнув назад, по-собачьи принялся лизать длинную борозду на тыльной стороне кисти, откуда струйкой била кровь.

– Усталость от первого боя и кровотечение из раны отняли ваши силы, пан де Бюсси. Готовьтесь к смерти!

А теперь та самая круговерть, когда вращающаяся сабля превращается в сверкающий стальной диск, от которого трудно искать спасенье… Отступил, принимая иногда скользящие удары шпагой. Но чувствовал, что ослабею намного быстрее, чем устанет Радзивилл.

Удар! Еще удар! Его раскрасневшееся лицо, столь же яркое, как во время скандала в Лувре, приблизилось вплотную, он брызгал слюной, стремясь покончить со мной одним сильным и мощным взмахом…

– Остановитесь, пан поляк. Ваш противник вынес уже один бой, теперь ранен. Позвольте ему перевязать рану и назначайте другое время встречи, если остались претензии.

Радзивилл едва не завопил, когда пара гвардейцев де Гиза оттеснила его от меня. На гизаров набросился де Келюс, с ним – два королевских гвардейца. Странно, почему именно де Келюс столь жаждет моей крови?

Вокруг вспыхнула жестокая, бессмысленная схватка, лагеря вроде бы понятные, но возникло ощущение, что рубятся все против всех. Я отскочил к стене аббатства. Зажав шпагу подмышкой, оторвал рукав сорочки и попытался замотать рану на руке, чтоб как-то остановить потерю крови, но закрепить импровизированный бинт не успел, тот же де Келюс, разгоряченный и с кровью на кончике шпаги, вытянулся передо мной во весь свой небогатырский рост с откровенным намерением кинуться в атаку.

– Жак, тебе-то с чего стараться? Остынь!

– С того же, что послужило причиной смерти маркиза де Клермона, когда ты его порешил – земля нужна. Генрих обещал мне твои владения в Анжу.

Прав был шляхтич – за злодеяния наступает расплата. И хоть моя вина в убийствах Варфоломеевской ночи не очевидна, никто не будет разбираться, все равно отвечать придется де Бюсси.

Де Келюс атаковал, и единственное, что выручало – он фехтовал в хорошо известной школе. По технике мы примерно равны, а проигрыш в росте миньон компенсировал напором, все время сокращая дистанцию. Кинжал пока не доставал, второй клинок обеспечит ему преимущество, когда сблизиться удастся еще ближе.

С де Келюсом нужно бить в другие места, поражаемые и без стали.

– Получишь земли, маркизат, а что потом? Выше ростом все равно не станешь!

Моего оппонента просто подбросило вверх от возмущения.

– Ты негодяй, де Бюсси! Теперь точно живым не уйдешь!

Но, в отличие от Радзивилла, мой третий соперник при виде крови не пытался окончить поединок сокрушительным напором и сохранил расчетливость действий. Помнил, как Шико выводил противников из себя глупой, но обидной шуткой, а потом стремился подловить на контратаке, отточив эти приемы до ювелирного совершенства.

Прижал к стене, зараза! Отступая от его нападок, я удалился от ворот аббатства и основного места кровопролития. Постепенно коротышка взял верх, я фактически был в его власти, и он понимал это. Даже несколько ослабил темп, смакуя ситуацию.

– Говорят, ты имел успех у жены литовского пана? Что же, после твоей смерти она выберет более ловкого, а не более высокого.

Граф начал чередовать колющие выпады с рубящими ударами, и в какой-то момент я отпрыгнул, впечатавшись спиной в высокий забор обители, перекинул шпагу в раненую левую и отчаянно встряхнул ушибленной правой в воздухе…

– Приплыли, барон? Считай до десяти. Буду рубить тебя по кусочкам. Считай-считай. Первые удары, быть может, и отразишь. Десятый – нет. Отсеку руки, пальцы, уши, голову. Будет некрасиво, но довольно смешно. Раз-з-з!

Шпага плохо слушалась в левой руке, рукоять моментально взмокла от крови, да и рубашечный бинт мешал. Не знаю, как остальные, я и первый-то удар отразил едва-едва…

– Слабовато! Пробуем еще. Два!

Я вытащил кинжал правой… и уронил его.

– Косточку ушиб? Ничего. Было бы время – зажило бы. Но у тебя нет времени. Четыре!

Принимая удар, я присел.

– Ноги тоже не держат, как и руки? Отвечай!

– Ты сам дьявол, Жак! И гореть тебе в аду!

– Истину глаголешь! И дорога в ад мне уготована, но не сейчас. Буду вежлив – пропущу кого повыше ростом. Пять!

Ой, как сильно… Левую кисть едва чувствую, отдало в плечо.

– Что же Генрих тебе посулил, кроме имений в Анжу? Сделать любовничком вместо де Бреньи?

– Ты идиот, Луи. Убил бы мальчишку, он королю смертельно надоел и стал на язык не воздержан, был бы разговор другой. Какого черта пожалел? Тебя же просили по-хорошему, предупреждали… Шесть!

Еу-у-у… Как больно…

– Решили убить, так что же на меня не натравили Шико?

– Шут был против. Не ровен час, бросился бы на твою защиту. Дерется он сильно, но в душе – слабак! Семь!

Удар, лишь частично смягченный, пробил до плеча и вспорол камзол. Насколько глубока рана, не знаю… Я уже почти ничего не чувствовал… Но сделать ответный ход пока не мог. Терпеть!..

– Мы убьем всех – де Гиза, Франциска и Наварру. Мы станем первыми людьми Франции! Да здравствует король Генрих! Восемь!

– А потом вас убьют следующие фавориты короля, тоже вообразившие себя бессмертными…

– Ты уже хрипишь, де Бюсси, а все пытаешься острить. На том свете будешь смешить чертей. Девять!

Шпага от вышибки улетела куда-то прочь. Де Келюс занес клинок для завершающего удара, но «десять» крикнул я, всадив ему звездочку точно в бесстыжий глаз. Именно для этого мне понадобилась пантомима с «ушибленной» рукой, будто она вышла из строя и не держит даже кинжал, наш злой гном уверовал и совершенно выпустил из виду манипуляции правой.

– Выше ты так и не стал.

Я согрешил против истины. Мышцы расслабляются после смерти, длина тела покойника чуть больше, чем рост при жизни. Ну, кому еще сегодня предстоит стать длиннее?

Подхватив шпагу коротышки, свою искать некогда, я помчался обратно, щедро брызгая кровью вокруг. Понял, что самое главное не увидел – практически все миньоны лежат, кто-то неподвижно, кто-то основательно ранен. Численное преимущество гугенотов, сражавшихся, во что трудно поверить, на одной стороне с католиками де Гиза, принесло свои плоды. На ногах из приспешников короля остался лишь его шут, отбивавшийся сразу от троих, сжимая по шпаге в каждой руке.

Против него на место анжуйца стал гизар, другой гизар сменил гугенота. Они не торопились: Шико выдохся и стремился к глухой защите. Возможно – ранен, но на улице основательно стемнело, и не разглядеть, струится ли по его плащу кровь.

Я отбросил шпагу Келюса и нырком проскочил в тыл бывшему учителю и бывшему другу. Он так и замер, выставив вперед обе шпаги, я удержал его горло удушающим приемом, прижав острие кинжала под бровь, к самому веку.

– Брось шпаги. Сам же меня учил – острие через глаз пробьет голову и выйдет через ухо. Проверим?

– Убирайся, де Бюсси! Я дерусь не с тобой!

– Ты уже не дерешься, а пугаешь монашек из соседнего монастыря своей немощью. Бросай, а то взрежу тебе шею, сделав вторую улыбку. Генрих обхохочется!

– Сеньор! Позвольте нам убить его, – влез гизар. – Он ранил двух наших.

– Но не убил? Старый, добрый и уже безобидный Шико… Бросай прутики, неудачник!

– Ладно… Но я тебе припомню, де Бюсси! – Неблагодарная скотина вручила мне обе шпаги в знак подтверждения, что – да, он лично мой пленник, и это было жутко несправедливо по отношению к измотавшим его анжуйцам и гизарам. – Ты сам сильно ранен? Сейчас позову Чеховского. А где де Келюс?

– Ему уже не поможет никакой врач. Лучше мне помоги взобраться на лошадь.

Меня проводили до квартиры, до неумелых рук Симона, польский коновал промыл и заштопал все порезы.

Перед тем как провалиться в беспамятство от изнеможения и потери крови, я вновь, словно глядя на картину, вызвал из памяти последнее, что запомнилось у ворот аббатства: три польских трупа. Петра Радзивилла и его двух товарищей били на поражение – в шею, в голову, в сердце. Похоже, кололи несколько раз, чтоб наверняка.

Отправили в пекло их, а поразили меня. Эльжбета никогда мне не простит еще три жизни, прерванные из-за истории, с ней связанной. Жалкие оправдания, что не я лично проткнул ее непутевого супруга, ничем не помогут…

Я проиграл сегодняшний бой на самом важном фронте и до конца не понимаю, по чьей вине – из-за банального неумения совладать с ситуацией или не справился с некой силой, не желающей моей связи с любимой женщиной.

Глава семнадцатая Пешка в чужой игре

Рана воспалились, та самая, порез на левой кисти. Проклятый литовец внес какую-то заразу, Чеховский пачкал меня неделю скверно пахнущей мазью, пока не спал жар, а через бинты перестал сочиться гной. Болело и взрезанное де Келюсом плечо.

Дней через десять эскулап снова наведался, найдя мое состояние удовлетворительным. Я тоже счел его нормальным, чтобы завести разговор.

Для начала я сдвинул стул к входной двери и сел на него верхом, опираясь на дверь спиной, в правой руке уместился небольшой кинжал, скорее даже стилет в три ладони длиной и узкий как шило.

– Ежи, у меня назрел к тебе один вопрос.

– Охотно отвечу, но мне скоро нужно предстать перед его королевским величеством. Вы же понимаете, без омовений, мазей и бани а-ля рюсс его здоровье быстро пойдет на убыль.

– Оставь. Если неправильно ответишь на этот вопрос, здоровье короля – последнее, что тебя обеспокоит.

– Чем же я заслужил такое отношение, сеньор?! Я ходил за вами, как родная мать за сыном…

– Но ты мне не мать. Поэтому слушай, а потом, крепко подумав, – отвечай!

Кистевым движением я кинул кинжал в пол, он пробил доску на половину длины клинка, вытащить его будет нелегко. Намек более чем прозрачен, в следующий раз металл с легкостью пробьет лобовую кость.

– Первый смутный червячок сомнения у меня шевельнулся после схватки между Краковом и Люблином. Кто-то рассказал шляхте об этом случае в крайне невыгодном для меня свете. На месте драки были и другие – сотник Тарас, он вне подозрений, так как после возвращения в Краков был убит, явно не от восторгов от его версии происшедшего. Остались двое – ты и кучер кареты Радзивиллов. Кто автор сплетни, ты? Вероятность пятьдесят на пятьдесят.

Узко посаженные глазенки наполовину скрылись под нахмурившимися бровками. Ладно, продолжаем.

– Генрих объявляет побег из Вавеля. По его капризу в число беглецов включен и ты. Причина ясна – парилка и мази, смягчающие его стыдные болячки. О побеге осведомлены пять дворян и один польский медикус, я точно знаю, что не предавал, могу поручиться за молчание Шико и короля. Кто-то из четверых донес панам, нас ждали у входа в тоннель. И снова ты в качестве подозреваемых.

– Совпадение, сеньор! Чистое совпадение.

– Осторожней с уверениями, Чеховский. Третий случай перекрыл все предыдущие. Петр Радзивилл, прежде чем испустил дух, успел проболтаться, что я намеревался преследовать его супругу сразу по прибытии в Париж. То есть до нашей с ним памятной встречи на балу в Лувре. Узнать он мог только из письма, врученного тебе в конце декабря. Конечно, оно не успело бы в Краков до отъезда четы Радзивиллов в Париж. Но так уж выходит, что оно и не уезжало из Франции, да, Чеховский? Сразу попало к панам, прямо здесь.

В точку. Мерзавец не предполагал, что шляхтич спалит своего самого ценного «атташе по культуре». Я немного слукавил, Радзивилл проболтался супруге, а не мне, но роли это не играет.

– Вижу, крыть нечем. Вспоминается еще одна деталь. Какая-то зараза ввела в уши Генриху, что я специально увел Эльжбету подальше от его гнилых чресел. Кто? Тот самый польский негодяй, что столь же охотно сообщил мне о сифилисе у королевы Марго. Сидеть! Заткнуться и слушать! – я рявкнул на него, и Чеховский покорно опустился на стул. – Сведения полезные, но меня впечатлило твое желание наушничать. Поэтому позволю предположить, что тебе доставляет удовольствие работать на два фронта.

– Сеньор…

– Перед тем как тявкнешь дальше, подумай: служба двум сторонам вдвое повышает вероятность провала. Ты сам себя обрек.

Что он скажет дальше, не имеет особого значения. Я его вычислил и расколол, любой разведчик владеет азами контрразведывательной деятельности. Основной вопрос – что делать с предателем? Вручить его королевским властям – бессмысленно, Генрих не отдаст на растерзание единственного «пиписькина доктора», просто меньше будет откровенничать в его присутствии. Правильней убить прямо сейчас. Выпускать опасно…

– Смилуйтесь! Хотя бы выслушайте.

Рассказ разоблаченного прозвучал сродни всем историям о предательстве. В Кракове люди Сиротки взяли его в оборот, обнаружив поляка в круге непосредственно приближенных к королю. Эскулап сдал меня, предупредив магната о вторжении в особняк, где мне уготовили спектакль про Фирлея, думал – на этом всё, но просчитался, коготок увяз – всей птичке пропасть. Радзивилл был в гневе, когда Чеховский распознал подлог с трупом женщины в сгоревшем доме, поэтому приказал не миндальничать. Угрожали смертью, сулили золото, все традиционно – как за сотни лет до и после этого иудушки, полностью сломали его за пару часов, пока я снаряжал отряд для погони. После первого доноса дурачина уже не мог бухнуться в ноги мне, Шико или покойному ныне де Келюсу, мы бы не нашли в себе сил для снисхождения стукачу.

– Заканчивай. Скажи лучше – кто еще из агентов Сиротки живет в Париже?

– Так трое всего было поляков. И в толк взять не могу, почему на них так набросились. Ладно Радзивилл, он сам лез на рожон, двое других… Миньоны закололи их как свиней, когда началась общая свалка, вмешались гизары, потом полезли дворяне герцога Анжуйского и гугеноты Наварры…

Элементы головоломки постепенно становились на места, хоть и полно лакун. Пригласив панов на охоту за мной, кто-то из окружения Генриха задумал одним выстрелом убить нескольких зайцев: ликвидировать посполитую резидентуру, уничтожить меня и молодого педераста де Бреньи. В полном объеме в замысел был посвящен де Келюс, он знал и о приказе умертвить постельного фаворита короля. Шико явно не был осведомлен о многом, тем более противился приказу о моей ликвидации и даже как-то собирался отвести мне особую роль в спектакле. Кто же невидимый кукловод, безжалостно бросивший несколько групп дворян друг против друга? Ставлю правую руку, он же причастен к тому, что на площади перед аббатством появились принцы и король Наварры, в сутолоке кто-то из них запросто мог погибнуть. По существу, сценарий разрушил де Гиз, отправивший двух подручных мне на выручку.

– Чеховский! Ты присутствовал при выработке плана?

– Не совсем, но кое-что слышал, как раз готовился к процедурам на мужской половине королевских покоев.

– Ага, ты подчеркиваешь – на мужской половине.

– Да… Потому что королева, что необычно, тоже присутствовала.

– Мне в этой комедии отводилась особая роль. Понимаю, тебе вручили письмо с инструкциями для меня, а ты, ничтожество, отволок его Радзивиллу… Убить тебя мало. Ну, хоть душу отведу.

Кинжал вышел из пола после неимоверных усилий. То ли вонзился крепко, то ли я ослабел. Стоило выпрямиться на стуле, снаружи послышались шаги на лестнице, что-то промямлил Симон, и дверь чувствительно хлопнула меня по спине, возвещая пришествие королевского шута.

– Пленник явился к господину, спросить – чего изволите… – он заметил Чеховского и, сменив шутливый тон на приказной, рявкнул: – Вон отсюда, двуличная крыса!

Чеховский кинулся к выходу, словно от стаи голодных собак. Очевидно, что Шико он испугался не меньше, чем меня. Его башмаки застучали по лестнице, потом донесся грохот падения и проклятия – эскулап явно загремел с последних ступенек вместе с медицинским сундучком.

– Эка он дал деру! Чем же ты его застращал, Луи?

– Тоже назвал двуличным. Только с подробностями и посулами награды меж ребер. Ты прервал финальный аккорд рассказа, как он занес твою записку Радзивиллам.

Не вызывая Симона, я наполнил вином два кубка, один отдал Шико, примостившемуся на том же стуле у двери, сам присел на кровать.

– Красное и, вижу, недурственное. За жизнь, граф де Бюсси! Не округляй глазки. Генрих мялся, отнекивался, но дольше не мог тянуть и подписал тебе возведение в графское достоинство. Пей вино, твое сиятельство, повод есть достаточный.

Он кратко пересказал новости Лувра, сумев удивить больше, чем известием о титуле. Влияние королевы на Генриха превзошло все ожидания. В присвоении мне «сиятельства» есть и ее заслуга – она указала монарху, что не пристало нарушать публично данное обещание.

– Зря ты шпынял поляка за недоставленное письмо. Я отдал его де Перпиньяку, как выяснилось – человеку королевы.

– Тогда я и не знаю, что предположить. Выходит, это она организовала бойню у аббатства?

– Представь себе. Невероятная женщина! За считаные недели разобралась с происходящим в Лувре и всунула на важные места верных ей людей. Вычислила Чеховского, но наказала не убивать его, пока тот полезен для мужа. Тайно подстроила, чтобы на бал пригласили и тебя, и чету Радзивиллов, не сцепиться с ним ты не мог.

– Само собой…

– В ее поступках есть элемент импровизации, намеренного хаоса. Сама идея стравить всех нас на площади – беспроигрышная при любом исходе. Расстрою тебя, под аббатством ни ты, ни я, ни наша жизнь не имели особого значения, мы были картами из колоды, как в бассете, и нас бы списали в отбой, если бы ставка не сыграла.

– Грустно сознавать… Наверно, так все и есть. Получилась проба сил – кто сумеет настоять на своем, Генрих с тобой и другими миньонами да польским рогоносцем в придачу, гугеноты с Наваррой и Франциском или третья сила, в данном случае – королева Луиза.

– К ее победам в Париже еще не привыкли. Но смирятся. Она, в числе прочего, желала избавиться от де Бреньи и больше не пускать нежных мальчиков в постель супруга.

– А я не оправдал надежд…

– Оправдал. Рана в руке у парня загноилась, дворцовый хирург отсек предплечье до локтя. Увечный любовник королю без надобности. Де Гиз, Наварра и брат короля остались в живых, но не более чем до следующего удобного случая, но погиб де Келюс, соответственно – выросло влияние Луизы на монарха, а он ослаб.

– И я не погиб, жалость какая!

– Королева не скорбит. Наоборот, считает, что ты с честью выпутался из заварушки, я не удивлюсь, если узнаю, что неожиданное заступничество гизаров – ее ход. Главная же награда за поединок – графский титул, если ты не забыл, а в будущем ее величество желает видеть симпатичного бретера на своей половинке Лувра. Соглашайся! Луиза – шикарная женщина, ты же знаешь. Я бы и сам… Но что такое шут рядом с его сиятельством?

Вот как он заговорил… «Желает видеть». То есть он теперь – человек королевы, ее доверенное лицо, передающее послание. Но я не спешил соглашаться.

– Опасная женщина. Ты не задумывался, отчего умерла Мария Клевская? Она была единственным препятствием на пути Луизы к короне.

Наверно, Шико и вправду задумался, но только сейчас.

– Не поручусь за ее виновность, – он задумчиво почесал бровь с незажившей ссадиной, напомнившей о схватке у аббатства. – Наша владычица еще только сидела в своей провинциальной Лотарингии и вряд ли даже предполагала, кто с ней соперничает.

Напротив, очень даже предполагала! Выспрашивала меня тогда, осенью семьдесят третьего, обо всех известных мне подробностях. И, готов положить руку на отсечение, из шкуры вон лезла, чтоб оставаться в курсе событий и далее. А тут вдруг Карл умер, неравнодушный к ней Генрих оказался в двух шагах от престола, опасность представляла лишь некая смазливая дама, опрометчиво брошенная мужем. Боюсь, с этого момента жизнь герцогини де Конде не стоила ни гроша. К тому же и Екатерина Медичи могла испытывать опасения, что сын, прилипнув к своей самой долговременной пассии, решил бы затянуть с законным браком. Ладно, воздержусь от обвинений, ни Луиза, ни Екатерина не оставили никаких улик.

Эти мысли предпочел держать при себе. Мое доверие к Шико теперь весьма ограниченно.

– Прости, связываться с королевой пока не хочу. Эльжбета свободна. Объясниться будет трудно, она при моем участии теряет мужей с завидной регулярностью. Все же попытаюсь…

– Она не свободна, сам вот только что узнал и тебе хотел сказать.

Меня словно пружина сорвала с кровати, остатки вина из кубка разлетелись брызгами виноградной крови.

– Что значит «не свободна»?! Успела выйти замуж?

Я вцепился в Шико ослабевшими руками, он попытался освободиться.

– Уймись, умалишенный! Все хуже. Говорят, она отправилась в монастырь к северу от Сент-Дени, чтобы принять постриг в монахини. Прости, брат, Эльжбета уже не твоя, а Христова невеста. Куда ты собрался?

Но я уже не слушал его. Вызвав Симона, срочно оделся, потом слуга, подгоняемый бурей проклятий, понесся седлать мою лошадь. Чувствовал, от резких движений потревожилась рана в плече от удара де Келюса, запястье снова кровило, но мне плевать. Нахлобучивая шляпу уже на ходу, сбежал по лестнице вниз. Ноги плохо слушались, рисковал сверзиться, как Чеховский.

Вскочил в седло, даже не поздоровался с кобылой, соскучившейся по хозяину и тихо заржавшей. Прости, милая, верная Матильда, сейчас человеческие проблемы важнее. Пустил ее с места в карьер! Только каменные крошки полетели от ударов подков по мостовой. Проклял собственную болтливость и длинный язык Шико, если бы он сразу сказал о главном для меня, я не терял бы драгоценное время!

Сожаления оставим на потом. Что меня ждет в обители? Монашеский постриг никогда не происходит сразу. Женщину готовят к жизни во имя Бога. Конечно, меня не захотят к ней провести… Но пусть только попытаются остановить, прорвусь как через шляхту в подвале Вавеля, надеюсь лишь обойтись без жертв. Сложнее другое – уговорить ее отказаться от рокового решения. Монашество – не смерть, одна лишь смерть необратима окончательно. Однако я не питаю иллюзий. Наверняка по зрелому размышлению Эльжбета решила, что, отправившись ко мне в постель, совершила страшный грех, и гибель ее незадачливого мужа явилась Божьей карой. Я бы мог, наверно, повлиять, переубедить, вцепиться в нее руками и ногами, не отпускать… Но лежал в горячке от воспаления в ране. Дальше все прозрачно, если следовать ее логике. Не становиться причиной других смертей она сочла возможным только двумя способами – самоубийством или постригом, о чем говорила еще в Речи Посполитой. В детстве, проведенном в Смолянах, воспитывавший ее старый монах, чертов святоша, заложил в сознание ребенка какие-то совсем уж крайние представления о добре и зле, праведности и грехе, а также внушил, что единственный путь все исправить, если душа дрогнет перед жизненными невзгодами – похоронить себя заживо в монастыре.

И это внушение сработало через столько лет!

Если сейчас ни в чем не смогу убедить Эльжбету, шансов практически нет. Покинуть монастырь и вернуться к мирской грешной жизни считается для монахини наистрашнейшим грехом, обрекающим провинившуюся на смертные муки. И моя ненаглядная верит в эту чушь! А что я, собственно, хотел? На дворе всего лишь шестнадцатый век, и если предпочитать женщин, плюющих на мораль и условности, весь парижский свет к моим услугам.

Но я не хочу дамочек из окружения двух королев. Поэтому каждый миг на счету… Выручай, Матильда! Довези, пока Эльжбета не лишилась своих прекрасных темных кудрей, а с ними – и человеческого будущего, нашего с ней счастья!

Из мало что значащих новостей, выболтанных утром Чеховским во время медицинского осмотра, пока не пришел черед разоблачить мерзавца, я запомнил такую: поляки, если Генрих не вернется в Краков, надумали избрать королем Анну Ягеллонку. Женщины много раз становились правящими королевами, но королем – это что-то гендерно невероятное… В традициях посполитого абсурда – королем республики! Мир сходит с ума, и нечего удивляться, что в моем личном мирке тоже все сложилось наперекосяк.

Но что-то изменить могу лишь только сам. Например, выбрать путь наименьшего сопротивления, поддаться течению и пасть к ногам Луизы Лотарингской, интриганки почище Екатерины Медичи, что мне совсем не улыбалось. Или бороться до последнего за Эльжбету, а там приступить к более грандиозным, пока еще весьма туманно прорисованным политическим планам…

Ближайшее будущее покажет. Вперед, моя светлость граф де Бюсси!

*Примечание. Фрагменты переводов текста французских песен взяты с сайта lyrsense.com и из социальных сетей.

Анатолий Матвиенко Де Бюсси и инфанта

Вместо предисловия

Этот странный мир, до боли похожий на прошлое покинутой мною реальности… Здесь рассеялись как дым иллюзии о галантной эпохе Франции XVI века. За роскошными фасадами дворцов сокрыты пороки их обитателей, слово «честь» звучит пустым звуком, а то и неуместной шуткой, дворянство погрязло в стяжательстве, блуде, интригах, не брезгуя никакими средствами для достижения целей и не чураясь ничего для получения удовольствий, короли задают тон своим подданным.

Эпоха Возрождения… Возрождения чего? Гуманизма, культуры? Что они значат, если даже у человеческой жизни цена невелика – один удар шпаги, капля яда в бокале или «несчастный случай» на охоте!

Но именно здесь я внезапно обрёл настоящую любовь, разделил её с женщиной, столь же чуждой этому времени. Мне довелось родиться на четыре столетия позже Варфоломеевской ночи. Моей любимой нужно было появиться на свет лет на четыреста раньше.

Всего лишь на несколько часов нас соединила страсть – безумная, запретная, греховная! Завоевав любовь, я тут же её потерял, уступив слишком сильному конкуренту – Спасителю. Может, не навсегда? Вдруг появятся какие-то, пусть самые иллюзорные шансы…

В их ожидании мне пришлось заново учиться жить, чувствуя себя безмерно одиноким. Сражаться, нанизывая на шпагу очередных врагов. Лелеять мечту что-то изменить в окружающем меня мире. Предаваться развлечениям и даже иногда смеяться, потому что иначе можно запросто сойти с ума. А порой просто катиться по течению и выживать. Тем более судьба снова занесла в Париж, где сыграть в ящик легче, чем в яме с гремучими змеями.

Часть первая. Роковые женщины

Глава 1. Увидеть Лувр и умереть

Глупцов жизнь ничему не учит. Почему именно мне приходится восполнять её педагогические упущения?

При виде моей физиономии прохвост Ксавье Бриньон закатил глаза и приготовился грохнуться без памяти. Точнее – повиснуть в моих объятиях, я сдавил ему шею и приставил к глазу кинжал.

Круглая рожа налилась до свекольно-пунцового цвета. Если не поставить паразиту пиявок, снижающих давление, боюсь, моя копилка грехов пополнится очередной отправленной к Богу душой. В компанию к ещё нескольким десяткам душ, чьи хозяева встретились мне на слишком узкой дорожке.

Но, быть может, именно следующая жертва переполнит терпение Бога или кого-то другого, избравшего местом моего пребывания Францию конца шестнадцатого века, поэтому я счёл за лучшее спрятать оружие и миролюбиво спросил об оставленных вещах. Грядёт немаловажная встреча, а потёртая шляпа с пером, серо-чёрный камзол и шоссы, заправленные в грязные сапоги из оленьей кожи, вряд ли представляют собой лучшее облачение для рандеву с дамой. И чем рыскать по улицам да лавочкам Парижа, где любой мальчишка наслышан, что граф де Бюсси объявлен врагом короля, я понадеялся использовать что-то из старых запасов, когда в Лувре уживались дворы Генриха Третьего и его блистательной супруги, а также свита Генриха Наваррского и королевы Марго. Скромность гугенотских нарядов и собственная оригинальность в аскетизме платья не избавили меня от необходимости держать пару комплектов для торжественных приёмов и балов, включая отвратительные своей женственностью коротенькие штанишки с подбоем, придававшие ягодицам и бёдрам вульгарную шарообразность.

– Кому ты сдал мою комнату на этот раз? – бакалейщик, уходя от ответа, что-то сдавленно булькнул в оправдание, и я насел на него вторично, наплевав на паническое состояние проходимца, но больше не угрожал кинжалом. – В прошлый раз меня тоже год не было! Ты ещё не понял, что я – бессмертен? Что я в аду тебя достану и спрошу: где, чёрт подери, моя комната?! И моя одежда?

По правде говоря, съёмная квартирка над бакалейной лавкой на улице Антуаз не представляет какой-либо ценности. Но я привык к ней. Именно тут, неведомым образом вселившись в тело дворянина по имени Луи де Клермон де Бюсси д’Амбуаз, я вдруг ощутил себя в Париже эпохи Возрождения в разгар самой весёлой ночи той эпохи – Варфоломеевской. Не скажу, что воспоминания приятные, но уж какие есть…

Рядом шумно засопел Симон, мой слуга. Он привык к хозяйским интонациям в голосе, после которых собеседника, случается, уносят вперёд ногами. Благочестивый католик, парень перекрестился загодя.

– Никому не сдал, ваша светлость… – почувствовав некоторую слабину в хватке, бакалейщик торопливо залебезил: – Дорогой граф! Ваше сиятельство! Я так искренне, так душевно рад вас видеть! В ваших покоях всего лишь свалены тюки с мукой и крупами, незамедлительно распоряжусь их убрать!

Надеясь, что свидание с Создателем откладывается, Бриньон вывернулся из моих рук и действительно принялся хлопотать, чтобы пыльные мешки покинули второй этаж. Истинную радость от нашего вторжения ему, скорее всего, причинила возможность напомнить мне, сколько я задолжал с прошлой весны. За полтора года, видать, набежала изрядная сумма. Рожа пройдохи вытянулась, когда он услышал, сколько с него причитается за хранение товаров в спальне благородного графа. Сменив гнев на милость, я швырнул ему пару серебряных ливров, пообещав рассчитаться позже.

Но что за отвратительная привычка хоронить меня прежде времени!

Приведение комнат в порядок, нагрев воды и приготовление ужина отняли более часа. За это время стемнело. В ноябре в Париже всегда темнеет рано…

– Бакалейщик сохранил ваши письма, – сообщил Симон, помогая выбраться после мытья в большой деревянной лохани.

– От кого?

Как и его брат, принявший смерть на службе моей персоне, слуга был малость обучен грамоте.

– Из Анжу. От родных. Прошлогоднее, ваша светлость.

Я в курсе более свежих новостей. Что там ещё?

– Неразборчиво. Простите, господин, прочитать не могу. Все буквы знаю…

Все буквы угадал, не смог угадать слово, вспомнил я анекдот, обречённый стать бородатым через четыре с лишним сотни лет.

– Давай!

Естественно, винить слугу нельзя, в Речи Посполитой Симон со мной не был, по-польски не понимает. Что там? Сюрприз! Неведомый конспиратор черкнул записку не на польском, а на русском языке Великого княжества Литовского, мол – есть в Париже купеческий дом, налаживающий торговлю с Московией-Тартарией наподобие английской Московской компании. Значит, обитает там не атташе по культуре, а постпред по торговле. Я невольно заулыбался: дотянулись-таки руки русской разведки до Франции! А если не руки, то хотя бы глаз на длинном стебельке. Или ухо. Непременно наведаюсь! Но потом.

– Что ещё?

– Монахи какие-то.

Эту муть я даже читать не стал. Что там может быть нового? Слышу от них одно и то же: граф де Бюсси, вы – известный приспешник гугенотов и без пяти минут отлучённый от святой католической церкви, покайтесь, вернитесь в лоно истинной веры, облобызайте десницу короля, и будет вам благословение Божье…

Ну а если не вернусь в объятия католиков, ровно такое благословение получу от кальвинистов, столь же ревностно верующих в Христа. Простите, святоши, сегодня я пас. Лучше ещё разок согрешу, чтоб все грехи смывать оптом и как можно позже.

Чёрная бархатная куртка с белоснежным кружевным воротником, короткие чёрные штаны, слегка раздутые, – король Франции счёл бы такие моветоном, плотные коричневые чулки с ватным подбоем (ноябрь на дворе, не май месяц!) и шляпа с пером превратили меня в придворного шаркуна. Я прошёлся по комнате, привыкая к неудобству башмаков с серебряными пряжками. Даже шпага, не раз отведавшая человечьей крови, казалась декоративным украшением, предназначенным разве что приподнимать ножнами серебристо-чёрный плащ на меху.

– Восхитительно, мой господин! – подобострастно вякнул Симон и протянул тонкий платок, спрыснутый духами по его вкусу – то есть до состояния нестерпимой вони. Впрочем, в Лувре все так благовоняют.

Когданачалась очередная… шестая или седьмая… гугенотская война, коим я сбился со счёта, собственное отражение почти не разглядывал в зеркале, даже когда останавливались с Наваррой в местах цивильных. Война не располагает к самолюбованию. Поэтому ущерб, нанесённый временем за последний год, бросился в глаза сразу же и не обрадовал.

Седина, щедро припудрившая волосы в долгие месяцы заточения в Вавельском замке, поразила добрую половину шевелюры, подкрасила белым усы и бородку. Их нужно подстричь! Распустился…

А тонкий шрам под левым глазом, полученный год назад на дуэли, уже ничем не убрать. Симон уверяет, что он наливается красным, когда я гневаюсь.

Хуже всего – глаза. Наверно, выражение затравленной тоски, засевшее в самых их уголках, не вытравить никогда и ничем. Только один человек в этом странном мире способен вернуть мне радость и душевное равновесие. Но она даже не снизошла до объяснений. Монахиня вынесла тогда короткую записку по-польски: «Я принесла всем слишком много горя. У Бога переполнилась чаша терпения. Только здесь я вымолю прощение. Пшепрашам, Луи, забудьте меня. Найдите своё счастье. Сестра Иоанна».

Как?! Где его искать, если она – всё моё счастье!

Как её не помнить…

Конечно, стоило бы отвлечься. Что только ни перебрал… Разве что отверг совет Шико – лечь в постель с мужчиной. Я гневно отказался, шут состроил гримасу невинности и заявил: королю же нравится!

Это было накануне отъезда из Парижа. А через несколько месяцев из луврской клетки сбежал и Наварра, чтоб лично вдохновить гугенотов на борьбу. Но ему не простили переход в католичество.

В провинции я пытался восстановить душевное равновесие и вышибить клин клином. Но с Эльжбетой, прекрасной литвинкой, не смог сравниться никто. Ту сговорчивую прелестницу из Бордо, думаю, постигло разочарование, когда нестарый ещё граф механически отработал повинность на ложе любви и немедленно натянул штаны.

Дело прошлое. Сейчас меня ждёт кое-что оригинальнее неутолённых сердечных терзаний…

Удовлетворившись своим скорбным, но вполне благопристойным видом, я наказал Симону сидеть дома и сбежал вниз к коновязи. Полуночный Париж – не лучшее место для одиночных прогулок, однако предстоящая миссия не оставила мне выбора.

Утомлённая дневным переходом Матильда укоризненно заржала, когда Симон набросил на неё седло. Прости, графу негоже являться в королевский дворец пешком. В темноте лошадь споткнулась и едва не сбросила седока, когда мы пробирались через стройку к западу от Лувра. По капризу Екатерины Медичи здесь, в самый разгар гугенотских войн и крайнего истощения казны, строился новый дворец – Тюильри.

Вот и потайная дверь в стене, обращённой к реке, три стука как три удара сердца, пауза и ещё два удара…

– Входите, месье. Я доложу о вашем прибытии.

Гвардеец пропустил меня в крохотную каморку и оставил в ожидании, скрывшись в бесконечных галереях дворца. Другой шагнул наружу и взял Матильду под уздцы, этот молодой шевалье мне был смутно знаком. Наверняка он тоже знает меня, личность скандальную и приметную, посему о моём присутствии в королевской резиденции узнают слишком многие.

Спустя четверть часа послышались шаги нескольких человек. Я откинул полу плаща, чтоб легче выхватить клинок, передвинул кинжал на поясе и нащупал метательную звёздочку. Слава Создателю, ничто из смертоносного арсенала не понадобилось.

– Ты совсем одичал, де Бюсси! – шёпотом воскликнул Шико, заключая меня в объятия. – Тебе нужен хороший цирюльник и портной. Жаль, не в Париже. Генрих не реже раза в месяц справляется о твоём самочувствии – не преставился ли наконец. Идём же! Она ждёт.

– Не торопись, mon cher ami. Расскажи кратко, что здесь творится. Сам понимаешь, я не в том положении, чтобы наносить светские визиты и расспрашивать по всему дворцу о положении дел. Живо отправлюсь на виселицу как гугенотский шпион.

Шико загадочно покачал головой и чуть ли не силой потащил меня к покоям королевы. Ясно, получил приказ держать в неведении. Всё нужное сообщит королева Луиза. Он явно забыл о моём упрямстве.

– Придержи лошадей. Мне срочно нужен Чеховский.

Мой провожатый словно споткнулся о невидимую стену.

– Этот двуличный польский слизняк? Ты же помнишь…

– Ещё как помню. Заточение в Вавельском замке произошло в числе прочего из-за его доноса. Едва не пришиб мерзавца, если бы не ты. Но без его осмотра я не осмелюсь предстать перед её величеством.

Бывший шут, а теперь высокородный дворянин из свиты королевы, он отскочил на два шага как ошпаренный. Конечно, в окопах войны я вполне мог подцепить любую заразу. Пусть так и думает. Шико знает, что я догадался – он гораздо раньше меня был осведомлён о наушничестве Чеховского, но не предупредил, поэтому о прежнем доверии не может быть и речи, но лучше делать вид, словно отношусь к бывшему другу точно так же, как под Лодзью, когда мы втроём сражались против целого отряда. Обратился к нему по имени, как к ближнему своему.

– Жан, я не шучу. Приведи поляка.

Высокий, изрезанный и словно сдавленный в висках лоб Шико пересекла новая морщина. Ему нет и сорока. Жизнь истрепала его тело лет на шестьдесят.

– Он на половине короля! Дьявольщина… Скорей всего – дрыхнет рядом с жёнушкой.

Прозябание в Лувре отупляет? Придётся подсказать.

– Так вызови ради королевы. Занемогла, мол. Или я буду вынужден вернуться в Беарн.

Шико закатил глаза и в самых крепких выражениях объяснил, что повлечёт за собой срочный ночной вызов врача к августейшей особе. Их здоровье – главная тайна государственной политики!

– Ночное приглашение к королеве одного из врагов его величества также попахивает государственной тайной. Или её нарушением, или предательством короля. Так что не чистоплюйствуй. Шевелись!

– Точно – одичал… Не знаешь, что, едва увидев Париж, можешь умереть. Здесь стало стократ опаснее после бегства Наварры! Поляк немедленно донесёт о твоём появлении миньонам. Впрочем, каждый выбирает свою смерть. Если об этом не позаботятся другие.

Он втолкнул меня в одну из спален близ покоев королевы. Мрак растопила единственная свеча, тусклая, как лампадка в часовне.

Полутьма не скрыла запустения. Какими-то унылыми мне показались и длинные коридоры, много раз хоженные до отъезда в Краков и после возвращения в Париж – ранее они не выглядели обшарпанными. То ли весь дворцовый бюджет был истрачен на Тюильри, то ли очередная война с гугенотами и неповиновение юга привели к окончательному опустошению казны. Одно это, сообщённое Генриху Наваррскому и принцу Конде, будет чрезвычайно ценным подарком, в таком состоянии финансов король Франции не сможет продолжить войну и подпишет мир ради передышки. Но моя миссия только началась…

– Ваше королевское величество? – знакомый и чуть гнусавый голос с польским акцентом прервал мои размышления. Чеховский в наброшенном на ночную рубашку халате подслеповато проморгался и не сразу сфокусировал узко посаженные глазки на моей фигуре. Не заорал от испуга, не бросился наутёк при виде отнюдь не королевы Луизы, а грохнулся на колени, звучно стукнув лбом о каменные плиты пола. – Пан де Бюсси, простите меня! И помогите бежать из Лувра! Если останусь, я погиб…

Стало быть, слова Шико, напомнившие мне фразу Ильи Эренбурга «Увидеть Париж и умереть», были не пустым звуком. Здесь убивают с прежним энтузиазмом. Наверно, поэтому атмосфера Лувра подействовала и на меня – давнишнее желание удавить сукиного сына, едва представится возможность, вдруг взыграло с новой силой. Сдержаться я не сумел…

Глава 2. Наставник короля Франции

Вздёрнутый на ноги, мой бывший протеже захрипел, сдавленный слишком сильно. Я погорячился и чуть в самом деле его не задушил.

– О побеге поговорим позже. Мне нужны сведения. Расскажешь – не умрёшь прямо сейчас.

– Всё, что пожелаете, сеньор…

Что там плёл Шико про государственную тайну? Медикус торопливо и с готовностью выложил мне самое важное: король бездетен. В течение года они с Луизой тщательно использовали время, когда «звёзды сулили» наибольшую вероятность зачатия. Ничего не произошло. К весне Генрих отчаялся, забросил «сауну а-ля рюсс», пустился во все тяжкие.

– Луиза могла призвать на помощь своих фаворитов.

– Не-ет, – Чеховский даже фыркнул от моего предположения. – Её величество блюдёт себя. Опасается «французской болезни», она здесь почти у каждого дворянина. Так вы мне поможете, ваша светлость? Или я пропал!

С истинно королевской благодарностью Генрих обвинил польского недотёпу в ухудшении самочувствия и утрате мужской силы. В Париже зрело «дело врачей».

– Ты под арестом? Или под надзором? Из дворца выберешься?

– Наверное… Куда же мне деваться потом?

– Встречай меня в полдень, дорога на Орлеан, в часе езды от Парижа есть таверна «Три кабана». Но учти, приведёшь с собой королевских гвардейцев, выкручусь как-нибудь, а потом достану из-под земли.

Хотя проще сдать меня прямо сейчас. Но отчего-то заломленные руки и дрожащий подбородок Чеховского убедили, что подлюка говорит правду. В виде исключения.

– Не сомневайтесь во мне, ваша светлость!

– Сгинь.

Не знаю, подслушал ли Шико исповедь горе-эскулапа. Его морщинистая рожа не выдала никаких чувств. Перехватив Чеховского в коридоре, он спровадил поляка подальше, чтоб тот не узнал о моём визите к королеве. Умение хранить тайны лейб-медик только что продемонстрировал во всей красе.

В покои Луизы не пустили даже Шико. Его с непреклонностью остановил гвардеец в синем мундире, меня проводила миловидная служанка.

Будуар королевы выглядел опрятнее других помещений Лувра, но меня в большей степени удивила скромность наряда августейшей особы. Она была одета в простое серое платье без обручей под юбкой, словно приготовилась играть роль простушки-пастушки в самодеятельном дворцовом театре. Столь же просто выглядела причёска, ничуть не напоминая привычные моему взгляду архитектурно-башенные сооружения, которые она таскала на голове, шествуя под руку с Генрихом. Вообще, королева без дюжины бриллиантов в волосах, на шее, на пальцах и на широком лифе казалась голой!

– Мой добрый Луи! Как хорошо, что вы откликнулись на мой зов… даже не зная наверняка, кто стоит за этим письмом.

Она протянула руку для поцелуя и тотчас получила его. Встав с колена, я счёл необходимым разъяснить:

– Совсем не многие женщины в Париже смеют предполагать, что я брошу Наварру в разгар войны и примчусь в Париж, в логово наших врагов. Быть может – королева Марго, но я хорошо знаю её почерк, а этот мне знаком менее. Я ехал к вам, ваше величество!

– Поверьте, мне очень приятно это слышать, дорогой граф. Я окружена множеством мужчин и, буду откровенна, беззастенчиво их использую, многих при этом презирая. Вы – совсем другой. Мужественный, печальный. Не склонный к оргиям в духе моего венценосного муженька. Конечно, я была разочарована, когда вы не поспешили присоединиться к моей свите. Разочарована вдвойне, узнав, что у вас есть дама сердца, и она – не я.

Откуда ей известно об Эльжбете?! Хотя историю моей несчастной любви знал не только Шико, но и дюжина других людей, включая миньонов и гиззаров, замешанных в дуэли с убийством Радзивилла. Но королева не просто услышала и запомнила сплетню. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: она целенаправленно интересовалась моими делами.

– В таком случае вынужден признаться, моя королева, дама сердца для меня столь же недоступна, как если бы она умерла.

– Постриг в монахини ещё не смерть… Но не будем об этом. Присаживайтесь же, граф, мне нужно вам многое сказать, а времени лишь чуть – я не могу компрометировать себя, долго оставаясь наедине с очаровательным мужчиной.

Она прямым текстом намекнула на возможный роман со мной! И где же твои уверения, Чеховский, что Луиза строго себя блюдёт и не изменяет королю?

– Я внемлю, моя королева.

Она присела на низенький диван с подушками и высокой мягкой спинкой, указав мне место подле себя.

– На поле боя воюют мужчины, но вне его женщины опаснее. Мне угрожает Марго.

– Сестричка короля – действительно опасный враг. Но отчего ей…

– Всё очень просто, граф. Марго мечтает стать королевой всей Франции, а не одной Наварры. Мой муж бездетный. Значит, стоит убрать Франциска, и её Генрих унаследует престол.

– Она не в ладах с супругом.

– Но может встретиться с ним. А потом объявит о своей беременности. Кто её покрыл – муж или любовник, – не узнает никто.

До меня начал доходить смысл интриги. Если ликвидировать двоих – Генриха III и его брата Франциска, Наварра наденет корону Франции, после чего скоропостижно скончается. Вдовствующая королева Марго получит регентство, то есть полную монаршью власть до совершеннолетия сына. Конечно, возможен риск рождения дочери, и вообще заговор может раскрыться слишком рано, тогда наличие наследника престола смешает карты. Насколько я знаю эту хитрую блондинку, она способна на самый коварный план! Особенно если Екатерина Медичи окончательно разочаруется в сыновьях и позволит дочери прикончить братьев, уповая на внука.

– Я готов на всё ради вас, моя королева. Но бороться с женщиной…

– Не только с женщиной, Луи. У Марго целая партия. Если их не остановить, они перешагнут через горы трупов!

– Что же вы предлагаете, ваше величество? Убить Марго Валуа?

Проще привезти алмазные подвески от лорда Бэкингема, шепнул саркастический внутренний голос.

– Что вы… Я никогда не возьму подобный грех на душу!

Шико другого мнения, он практически уверен, что Луиза стоит за отравлением Марии Клевской, несчастной возлюбленной короля Генриха.

– Что же тогда? Не томите, я скакал в Париж добрую неделю. К вам!

– Ах, оставьте на минуту дела и интриги, мой милый Луи. Лучше прочитайте какое-нибудь из своих загадочных стихотворений.

Я воздержался от напоминания, что минуту назад её величество пыталось сократить время рандеву, не желая рисковать честью. Просто выбрал что-то покороче. Скоро мой поэтический запас исчерпается, буду повторяться. А пока – слушайте, ваше величество.

Незамысловатая песня «Мой ангел», услышанная мной в другой жизни в исполнении Грегори Лемаршала, понятна даже жителю XVI века, несмотря на происходившие изменения языка: «Всё возвращается ко мне, всё влечет меня назад, всё удерживает меня, всё напоминает мне о твоем теле…» Я даже сбился на певческий ритм.

Королева пришла в непритворное возбуждение. Сквозь пудру пробился алый румянец. Дыхание стало прерывистым, пальцы нервно тискали друг дружку. Интересно, на неё действуют любые стихотворные строки или только откровенно эротические?

Добраться до конца песенки она мне не дала.

– Я не ошиблась в вас, де Бюсси. Я хочу от вас ребёнка.

Если бы она захотела взлететь к потолку, моё удивление вряд ли было бы большим.

– Я не смею, моя госпожа…

– Не смели и мечтать? – женщина истолковала мои колебания в самом выгодном для себя свете и гордо вскинула подбородок. Возбуждение ничуть не шло на спад, её вздохи, наверно, заставили колебаться штору. – Иногда в жизни случаются разные случайности, дорогой. Вы чрезвычайно привлекательны. Не таскаетесь за каждой юбкой, норовя подцепить дурную болезнь. Я действительно вас хочу… – в подтверждение слов её горячая ручка впилась в моё запястье. – Но и не могу забыть, что я – королева Франции. Обращу против Марго её же оружие, втайне выношу сына. Когда мой муж и Франциск умрут, объявится законный наследник престола! Наш с вами сын, граф.

Поэтому она и настаивала в письме, что нужно встретиться именно сегодня. Потому что «звёзды сулят»! Вычислила удачное для зачатия время.

А я оказался перед дилеммой – оскорбить в лучших чувствах королеву, нажив на ровном месте злейшего и могущественного врага, или оставить на произвол судьбы своё ещё не рождённое дитя. После того, как не смог уберечь дочь от французских бомб в Югославии, не хочу… Да и появление нового Валуа накануне воцарения Бурбонов настолько повлияет на историю, что последствия невозможно представить.

Технический вопрос раздевания, с учётом сложности нарядов, Луиза решила с подкупающей лёгкостью, томно растянувшись на диванчике, где безо всякой прелюдии задрала вверх серый подол и нижнюю юбку, белоснежные колени призывно раздвинулись, и при неярком свете свечей я увидел нечто, предназначенное только для августейшего мужского ока.

Впрочем, ей самой прелюдия не понадобилась. Она заколотилась всем телом, едва мой дружок зашёл в гости, зажала зубами диванную подушку, подозреваю – чтоб не закричать.

Гарантирую, королева не симулировала оргазм. А мне пришлось. Издав сдавленный рык, я задёргался, охнул и выскочил из уютной женской плоти, а в следующий миг миллионы маленьких де Бюсси хлынули в платок, с вечера обильно надушенный Симоном.

Не подозревающая о вероломстве Луиза одёрнула юбки и наградила меня страстным поцелуем. В её глубоких серых глазах сквозило торжество. «Королева лучше монахини, не так ли?» – читалось в них крупными буквами. Потом ресницы дрогнули, и я угадал следующую фразу: «Ну что же ты молчишь?»

– Это было божественно, моя королева!

За удачную реплику я был вознаграждён новым поцелуем, и, похоже, Луиза, не вполне утолённая после долгого воздержания, совсем не возражала против повтора, наплевав на предосторожность и намерение сократить встречу до минимального времени. Но продолжению романтической части помешали.

При звуке шагов по коридору королева насторожилась. Я привёл себя в порядок и нырнул за штору, подглядывая за происходящим в будуаре.

Королева поправила волосы перед зеркалом.

Всунулась и что-то пискнула горничная, тут же отстранённая дланью гвардейца, затем в будуар ввалился Генрих. Он был пьян и шатался, но демонстрировал завидную целеустремлённость.

– Дор-рогая, – он икал, некоторые слова звучали с забавным интервалом. – Ты отчего н-не спишь?

– Читала поздно, мой милый, – она ласково потрепала его кудри и чмокнула в потный лоб, отчего я ощутил странную смесь брезгливости… и ревности! Женщина, только что мне отдавшаяся, целует другого!

Ещё более странно было смотреть на Генриха после того, как я осуществил мечту самых дерзких придворных ловеласов – наставил рога королю Франции.

– А м-мне сказали, что у тебя ночной гость…

– Да, мон ами, – дерзко ответила Луиза, и я сжался от предчувствия, что она отдёрнет штору и заявит: «Вот твой наставник, Генри!» Но королева отдавала себе отчёт и вела тонкую игру. – Их было двое. Я не могу посвятить тебя в эту интригу, дорогой, но её итог ты узнаешь первым. Ты же мне веришь?

– К-конечно, мой кролик… Сейчас твой лис тебя поймает…

Эротическая игра закончилась прозаически – укладыванием монаршего тела на диванчик, где недавно возлежали двое. Убедившись, что король сразу уснул, Луиза вывела меня в коридор.

– Милый граф! Видите, в каком кошмаре я живу. Надеюсь, наша следующая встреча не будет прервана столь неподобающе.

– Да, моя королева!

– Будьте воистину моим, де Бюсси! Частью моего тела, моими глазами и ушами! Я думаю, война с гугенотами скоро закончится, вы вернётесь в Париж. Вы же будете мне сообщать всё важное, что услышите от своих друзей?

Она искренне верит, что не только меня соблазнила, но также околдовала и завербовала. Разочаровывать прежде времени будет не благоразумно!

Гвардеец, стороживший тайную дверь снаружи, протянул мне повод Матильды. Он оказался на удивление разговорчивым.

– Ветер поднялся! Чую, будет дождь. В этом году ноябрь чертовски противный.

Я прыгнул в седло и пустил лошадь через стройку нового дворца. Ветер действительно досаждал, норовил сорвать шляпу и полоскал мой плащ, выгоняя остатки тепла из-за пазухи.

Кто бы мог знать, что резкий осенний ветер бывает исключительно полезен…

Глава 3. Опасная работа

Несмотря на ненастье, настроение поднялось. Я помимо воли расплывался в улыбке, вспоминая четверть часа, проведённые у королевы, из которых минуты три были потрачены на декламирование и столько же – на подсматривание эротической охоты лиса за кроликом.

Бедная Луиза! Если моя нехитрая мера предохранения сработает, и она не забеременеет, будет в бесплодии винить не Генриха, а себя. Впрочем, прерванный акт не даёт стопроцентной гарантии.

Легкомысленное состояние души притупило чувство опасности, поэтому я встревожился, только отомкнув ворота сарая с коновязью. Меня насторожил запах.

За время жизни в Париже, огромном городе без канализации и очистки от мусора, я притерпелся к самым острым ароматам. И запах нагого, но не мытого под душем женского тела меня не отталкивал, разум быстро привык вычислять главное – призывную наготу пленительных форм, а не воздержание от гигиены.

Но это не означает, что я перестал чувствовать запахи. Особенно с улицы, продутой начисто осенним ветром. У коновязи разило конским навозом.

Я нащупал масляную лампу и высек искру. На фитильке затрепетал огненный мотылёк. В его неверном свете на булыжном полу проступили три кучки конских каштанов. Матильда за время короткого отдыха столько бы не отложила.

И кучки были свежими, выдавая, что ночью у бакалейщика побывали посетители. Или у меня. Простите, что не дождался визита, господа! И как же здорово, что благородные дворяне не снисходят до таких прозаических мелочей, как конский навоз.

Таинственные всадники убыли, но я всё же соблюдал осторожность. Перед открытием входной двери постоял с закрытыми глазами, чтоб они привыкли в темноте. Приготовил кинжалы. И только тогда, подозревая себя в паранойе и трусости, повернул ключ в замке.

На первом этаже было темно. Но орган чувств, в свете не нуждающийся, сообщил, что где-то во тьме скрывается мужчина, чей платок столь же тщательно обливает духами его слуга, как и мой Симон. Только я бы никогда не позволил своему разводить тошнотворно-сладкую цветочную вонь. А коль меня ждут в темноте, предусмотрительно убрав лошадей, значит – в квартире засада.

Их двое. Или даже трое. Если не задремали в ожидании моего прибытия, то готовы к удару кинжалом или шпагой, мой силуэт наверняка отчётливо виден на фоне открытой двери, темень на улице не столь уж непроглядная.

Дьявольщина!

Что-то изнутри организма подсказало: лучше быть живым трусом, чем отважным мертвецом. Благоразумнее, наверно, ретироваться, изобразив небольшой спектакль.

– Вот дерьмо! Как же я мог забыть!

Хлопнув себя по лбу для вящей убедительности, я отступил на улицу, словно вспомнив об упущении, требующем незамедлительного исправления. Удалась ли моя клоунада, не знаю. Никто не преследовал. Не исключено, что визитёры давно покинули дом на улице Антуаз, перепугав меня лошадиными фекалиями и оброненным душистым платком. Вдруг это приезжали просто деловые партнёры Бриньона? Правда, бакалейщики не ведут переговоры по ночам, а контрабанда наркотиков во Франции пока не прижилась.

Отперев стойло, первым делом прижался к тёплой морде Матильды, испытывая стыд. Она до конца не отдохнула после скачки к Парижу, свозила меня к Лувру, и теперь ей снова предстоит звенеть копытами по мостовой. Поэтому, отъехав на квартал, я спешился и повёл лошадь под уздцы.

Хорошее настроение от визита на королевское ложе улетучилось совсем. Если домой нельзя, что делать до утра? Бродить по небезопасным столичным улицам, изображая мучающегося любовной бессонницей романтического юношу? Хотя с опасностью тут я преувеличиваю – непогода загнала парижских крыс в их щели.

Ночных увеселительных заведений нет. И если придорожные трактиры так или иначе примут путешественника за полночь, здесь всё закрыто. Хоть возвращайся в Лувр и ночуй в караулке с приветливыми королевскими гвардейцами.

Память услужливо подкинула другой вариант. А если наведать московских негоциантов? Дрыхнут, конечно, но ради важного дела и разбудить не грех.

Адрес я запомнил смутно и направился туда с искренней надеждой, что не придётся колотить в каждую дверь квартала с вопросом: не здесь ли живут московские шпионы. Дорога предстояла длинная, вниз по течению Сены, практически к самому выезду из столицы. Так как большую часть пришлось одолеть пешком, заняло это больше часа. Зато шуметь не понадобилось, при свете фонаря, прихваченного на конюшне, я разглядел вывеску на французском и польском, что здесь предлагаются товары из Московского царства.

В ворота стучал долго. Наконец, в обшитой железом створке отворилось окно, явив моему взору заспанную курносую физиономию в стрелецкой шапке, столь же уместной в Париже, как головной убор из перьев вождя команчей. Стрелец отчего-то не обрадовался ночному клиенту и упорно пытался вытурить меня подальше, не обращая внимания на исторгаемые мной доводы. Постепенно дошло, что бугай не понимает ни по-французски, ни на русском литовском языке, а московским славянским со всякими «обло», «бяше» и «поелику» я вообще не владел.

Наверно, наши бессмысленные препирательства потревожили всю округу, пока на двор не спустился начальник стрельца, который, отворив ворота, немедля стиснул меня в истинно русских медвежьих объятиях. Пашка Ногтев моментально поднял на ноги резидентуру, чтобы натопить баню и вообще оказать дорогому французскому другу подобающий приём.

Аж неловко стало. Я вообще-то переночевать приехал да лошади дать отдохнуть.

Разумеется, выспаться не пришлось. Сначала угощение лёгкое, потом баня а-ля рюсс, да такая, что Чеховский выскочил бы ошпаренным зайцем, а Генрих просто умер. Наконец, угощение настоящее, плотное, пусть без столь изысканной сервировки, как в Лувре, но ценить натуральный продукт русские умеют!

Мы захмелели, осоловели. И не переставая говорили, причём – исключительно по-французски, Ногтев совершенствовался. Сочувствую ему, к концу XVI века фонетика уже разительно отличалась от написания, что для изучающих язык всегда сложно. Говорят, король Франциск I, утвердивший французский в официальном обращении вместо латыни, на предложение сблизить устную и письменную речь горделиво отрезал: орфография помогает отличить простолюдина от образованного человека, чем породил мучения школяров на ближайшие полтыщи лет.

– Знаю и про Генриха Наварру. И даже про твой конфуз с Эльжбетой… Прости, друг, что ткнул в больное. Зато мой брат Пётр успокоился. Монашка – она монашка и есть, то есть считай что и нет, – по-местному он говорил нескладно, повторяясь и путая слова. – А в Лувр тебя зачем звали? Если не хочешь, не говори – пойму.

– Отчего же! – я рассказал ему всё, включая откровения медикуса о бесплодии короля, умолчав лишь о самой пикантной части свидания с Луизой. – Так что на одной половине дворца мне готов стол и дом, на другой меня рады видеть только в одном виде – усопшем. Да, нельзя забывать ещё Марго и Екатерину Медичи, про вторую не знаю, а уж королева Наварры точно нашла бы мне применение и в очередной раз пообещала романтическую встречу в койке.

– Бабы тебя любят, – пьяно поддакнул Павел. – Но проблем от них больше, чем утех. Я правильно сказал по-французски?

– Правильно. И по-французски, и по существу.

Он снова налил. Настойка, медовуха, квас. Железное правило «не понижать градус» было полностью проигнорировано, отчего даже могучий организм витязя дал сбой, он прикорнул прямо на столе, а через полчаса встрепенулся и заявил:

– Поехали – начистим рыло твоим… Ну что на улице Антуаз.

– Павел! Ты – не боец сегодня.

– Знаю. Думаешь, я – пьян и не соображаю? Миль пардон. Пьян, но голова варит! – он плеснул себе ещё рябиновки и опорожнил, не закусывая. – Так хлопцы мои не пили.

– Лошадь устала…

– Новую дам. Хошь – карету? Не хуже радзивилловской… Эх, оглоблю мне в дышло, зарекался не напоминать.

Точно так же вставляя исконно русские обороты во французский, он растормошил свою банду, и поздним утром стрелецкий отряд, как водится – с бердышами, двинулся на улицу Антуаз, распугивая прохожих. В покинутом мной мире русская кавалерия гарцевала по Парижу только во время наполеоновских войн!

Отряд – громко сказано. Четверо верзил, не меньше самого Павла, включая курносого конопатого Тимофея, ночью посылавшего меня далеко-далеко. Но я хорошо помню польские драки, включая побоище у Вавеля. Из этих простоватых парней каждый троих стоит. А то и дюжины. Правда, жрёт за двоих.

Тимофею поручили лошадей, когда другие бойцы и наполовину протрезвевший воевода прокрались к двери у самой стены, чтоб не быть увиденными из окон. Правда, вплотную к стене больше всего шансов получить на шапку ведро помоев.

Я отворил дверь, и тотчас мимо моего лица что-то со свистом пронеслось, закончив путь во лбу спускающегося с лестницы мужчины в чёрном. В покойнике я сразу признал барона де Ливаро, одного из приближённых короля, миньон уронил взведённый арбалет. Хотел пристрелить меня прямо на пороге! Тем самым помог списать всё дальнейшее на оборону.

– Наш смельчак де Бюсси привёл за собой целую свору дикарей? В одиночку боится зайти в собственную квартиру?

На лестнице, ведущей в мои скромные апартаменты, поигрывал шпагой маркиз д’Ампуи. Его белоснежные кудри задорно разлетелись в стороны, пышный локон закрыл правый глаз. Об этом существе, как я слышал, впору было петь песенку «голубое-голубое, не бывает голубей», но в фехтовании на шпагах у нас один и тот же учитель – Шико, что само по себе гарантия проблем.

– Луи, брат, он тебя подначивает. Вытяни гада вниз, прикончу его на…

Павел, хоть и сбивался похмельно с французского на русский матерный, рассуждал вполне трезво. Голубец предусмотрительно отступил наверх, частью укрывшись перилами. Метательная звёздочка Ногтева вонзилась в балясину. Даже наполняя дом винным выхлопом, воевода запускал мои подарки с изумительной точностью, я на его месте да под таким углом вряд ли бы пульнул лучше.

– Будем ждать, гугенот, пока нас не проведает гвардейская рота?

Проще всего было послать миньона подальше на его голубое небо и убраться восвояси, но я вдруг вспомнил о слуге. Симон точно был в квартире, когда мои непрошеные гости решили в ней обосноваться. Забрать его надо – не самому же стирать сорочки.

Стукнуло огниво. Стрелец, представленный мне как Фёдор, деловито запалил фитиль здоровенного пистоля. Тут уж я решил вмешаться. Если пальнуть в маркиза из ручной пушки калибром с пивную кружку, того размажет по всему этажу, и я никогда не объясню уважаемым людям, что всего-навсего оборонялся. Верная шпага, выручай!

Хоть дом строился не как фортификационное сооружение, неведомый мне зодчий закрутил лестницу по всем правилам – она поднималась, закручиваясь влево, оттого моя шпага в правой руке норовила воткнуться в стену. Но и я – ученик Шико. Перебросив шпагу в левую, правую завёл назад, чтобы д’Ампуи раньше времени не увидел кинжал.

Изящного фехтования не получилось. Маркиз преспокойно удерживал меня на расстоянии, что несложно при такой позиции. Я не мог понять, он что – тянет время? И вправду ждёт подкрепления?

Ответ пришёл незамедлительно. Д’Ампуи виртуозно выполнил обвод, ударил снизу, мой клинок взлетел вверх, и остроносый сапог с дикой силой врезался мне в физиономию, отчего вселенная рассыпалась фонтаном зелёных искр. Я кубарем покатился вниз по лестнице. Следующий удар был не менее силён, когда затылок опробовал на прочность стену. Продолжения я не видел, ибо на смену искрам пришла тьма…

…Через секунду или через год, в беспамятстве время не идёт, картинка появилась вновь и неохотно начала обретать резкость, будто проступив на экране лампового телевизора с севшим кинескопом, я первым делом узрел склонённую ко мне рожу маркиза с широко открытыми глазами и раззявленной пастью. Сейчас прикончит!

Но он не спешил и только капал на меня кровью из раны на шее, пробитой бердышом. Остриё глубоко вошло в стену и удерживало мертвеца от падения, пока Фёдор не выдернул бердыш, дёрнув за древко одной рукой. Миньон короля тотчас повалился, я с омерзением скинул с лица его пышные локоны.

А если бы не торопился добить меня и отсиделся наверху – был бы жив, утешая Генриха своими заднеприводными прелестями.

Павел отбросил труп в сторону и помог подняться. Мир качался, двоился и переполнялся до краёв нестерпимой головной болью. Лестница на второй этаж удлинилась раз в десять, по крайней мере, мне во столько раз труднее было её преодолеть.

Третий дежуривший в засаде, совершенно незнакомый мне коротыш, не обладал мужеством двух первых и без слов отдал шпагу. Павел тем временем извлёк из угла Симона, связанного по рукам и ногам, при этом смертельно бледного.

Я спросил пленника лишь об одном: кто их предупредил? Возможно, о моём появлении узнала половина Лувра, но троица уродов засела в засаде до моего интимного свидания. Недомерок сослался на маркиза де Ливаро, тот вроде бы думал идти один, затем решил пригласить д’Ампуи и третьего – нашего пленника.

– Граф, ваш Симон не дышит. Эти нехристи пытали его, кололи кинжалом. Он кровью истёк.

Головная боль накатила с новой силой. Пока я грешил с королевой, парился в бане и накачивался хлебным вином, доверившийся мне человек умирал! Пытаясь унять танец бегемотов между висками и затылком, я непроизвольно тряхнул головой, с запозданием осознав, что Фёдор только что задал какой-то вопрос по-литовски. Стрелец принял мои ужимки за знак согласия, оттого незатейливо рубанул пленного саблей, раскроив ему череп и грудину.

Павел оглядел трупы. Похоже, он протрезвел окончательно.

– Граф, кого же мы отправили в лучший мир?

Вот в какую глубину веков уходит русская привычка бить насмерть, потом спрашивать фамилию!

– Двух любовников короля. И их товарища. Последнего, кстати, – совершенно зря.

– Дела… Что же я не сказал своим кафтаны снять?! Теперь весь Париж узнает, что русские прикончили королевских любимцев.

– На весь Париж плевать. Хуже, что узнает сам Генрих.

– Тогда… – воевода пристально уставился на меня, готовясь принять серьёзное решение. – Mon ami, мы пятеро примкнём к королю Наварры. И уедем немедленно – с тобой.

Спецназ из пятерых смоленских головорезов на службе французского вождя гугенотов?! Даже в самой смелой фантазии я не мог представить подобного.

– А как царёва служба? Не ради торгового промысла же вас послали.

– Отрёкся Иоанн Васильевич! – поведал страшную тайну богатырь. – Татарин Симеон Бекбулатович на московском троне. Чёрт знает что на Руси!

То ли ещё будет! До Смуты всего ничего…

– Ладно. Да уж и я другого выхода не знаю. Едем! Сначала, Павел, накажи Фёдору поблагодарить бакалейщика. Только эта погань могла предупредить моих врагов, что я объявился в Париже. Сколько же ему посулили? Пусть только Фёдор жену и деток его не трогает.

Снизу донёсся короткий хриплый вскрик, затем истошный вопль мадам Бриньон, неожиданно ставшей единоличной хозяйкой бакалейного предприятия. Стрельцы деловито обшарили дворян, сдирая с пальцев перстни, из ушей серьги, с поясов – кошельки. Я же прихватил вещи, письма, окинул взглядом комнату, памятную по единственной нежной встрече с Эльжбетой… Сюда больше никогда не вернусь.

Закрыл глаза Симону. С выезда в Краков я теряю уже четвёртого слугу.

Видимо, служить лакеем у де Бюсси становится самой опасной профессией во Франции.

Глава 4. Засада

На орлеанскую дорогу мы отправились в том же составе, за каждым трусила запасная лошадь. Ногтев ехал чернее тучи. Он, по меркам Руси малопьющий, не мог простить себе, что затеял штурм на улице Антуаз с пьяной головы. Можно было сработать тоньше и без мяса. Хотя убийство слуги французам я бы не простил, как и тогда полякам.

К назначенному для встречи трактиру «Три кабана» отряд прибыл не в полдень, а на пару часов позже. Во внутреннем огороженном частоколом дворике я насчитал полдюжины хороших лоснящихся лошадей и несколько попроще. Если кто и приготовил мне очередную засаду (Чеховскому оторву голову по самые чресла!), то даже не вздумал скрываться.

Смоленские загодя переоделись, приобрели невзрачный вид местных простолюдинов, и только добрые кони да крупные фигуры, увенчанные широкими разрумянившимися лицами, выдавали непохожесть. Бердыши, слишком приметные на западе Европы, они оставили в «торгпредстве».

– Граф! Мы зайдём первыми.

Мне подумалось, что за утро мои компаньоны достаточно сократили население Франции. Благоразумнее было шагнуть внутрь первым.

– Де Бюсси! – раздался гнусавый гасконский прононс Шико. – Наконец-то. Мы уж заждались, думали ехать без тебя. Прячь шпагу и присаживайся. Дорога в Беарн длинная, давай-ка подкрепись.

Чеховский сидел в конце длинного стола и что-то меланхолично пережёвывал. Не обращая внимания на реплику шута, ему сердито выговаривала неприятная женщина с младенцем на руках. Понятно, освятив в церкви законный брак и родив ребёнка, она сочла, что может творить с мужем всё, что заблагорассудится. Да и бегство из Лувра, самого желанного местожительства в стране, на юг к бунтовщикам, в полную неизвестность… Бедолага даже голову не поднял, осыпаемый градом упрёков.

Напротив Шико потягивал винцо гвардеец, прошлой ночью запустивший меня во дворец. За отдельным, самым тёмным столом сгрудились трое слуг, я узнал Жульена, лакея Шико. Другие трапезничающие не были похожими на посланных по мою или чью-то иную душу. Шпага вернулась в ножны. За спиной шумно выдохнул Павел – ситуация разрядилась без драки.

Есть не хотелось совершенно после ночного пира, но я решил выяснить, какого чёрта сюда припёрся мой бывший друг, похоже, намеревающийся составить мне компанию по пути к гугенотам, для чего пришлось занять место за столом. Молодцы Ногтева, напротив, шумно затребовали мяса и хлеба, эти слова они уже выучили.

– Вижу, наш Ежи прихватил дворянский эскорт. Чувствует себя особой королевской крови?

– Запросто! – со смешком проскрипел Шико. – Сейчас во Франции и так слишком много королей и герцогов. Одним больше, одним меньше, какая к дьяволу разница?

– Позвольте представиться, ваша светлость, – гвардеец разговаривал куда учтивее. – Барон Роже де Фуа.

– Тоже дезертируете в Гасконь?

Молодой человек благородной, но несколько блеклой наружности печально кивнул.

– Королевская служба была не в тягость, пока надо мной не поставили герцога д’Эпернона, королевского миньона, главного любимчика Генриха и главного самодура.

Претензии его были не столь убедительны. Дикие нравы Лувра с бесконечными оргиями, гетеро- и однополым развратом, кровосмешением, пьянством, заговорами, предательством, убийствами, сифилисом и прочими прелестями придворной жизни были широко известны. Скорее поверю – барон счёл, что терпит превратности дворцовой службы, не имея особых перспектив при слабом и неблагодарном короле. Зарабатывать титулы в монаршей постели он был не склонен. Католик, поэтому в свите принца Конде ему делать нечего. Круг гиззаров, приближённых к герцогу, узок и замкнут. Значит – путь ему к веротерпимому и гибкому Наварре.

Понятно. А Шико?

Он предпочёл объясниться в пути, предложив отстать.

– Расскажи сначала, что творится у Наварры. Он метит на парижский престол?

Я зябко поёжился. Мы ещё слишком мало отъехали на юг, чтобы потеплело хоть чуть-чуть.

– Все, кто имеет хоть какие-то шансы на трон, о нём мечтает. Поверь, Шико, если бы в тебе плескалось хоть полкружки благородной крови, ты бы тоже сколачивал армию и доказывал своё происхождение напрямую от Юлия Цезаря или даже Иисуса. Генрих полон надежд и амбиций, но, похоже, его примиренческая позиция между католиками и гугенотами сегодня не самая выгодная. Жители Франции предпочитают крайности – или одних, или других.

– Правильно! Потому что миротворцем и вождём для всей Франции может быть только один человек – законный король. Если он выпустит из тюрем бунтовщиков, помилует Наварру и его сторонников, а заодно уговорит гиззаров придержать лошадей, в стране наступит мир.

– Вряд ли надолго.

– Конечно! – беззаботно согласился мой собеседник.

– Но пока мира нет, идёт война. Ты – человек Лувра. Так какого чёрта едешь со мной?

– Чтобы передать предложение о мире Наварре и принцу Конде. И отправился бы без тебя, в компании Чеховского с его сварливой мадам. Чего задержался? Пока нет перемирия, Париж для тебя – мышеловка. Вижу, развлекался. Вон какой гузак на лбу – что лошадь копытом заехала.

Для одного дня слишком много вопросов на мою разбитую голову. Что-то не вяжется. Если Генрих созрел до очередного перемирия, зачем посылать убийц ко мне домой?

Рассказ об утреннем поединке, где я скромно умолчал о роли русских молодцов, вызвал у Шико приступ смеха.

– Ваша светлость изволила здорово уменьшить шансы на мир. Король будет в ярости, потеряв от руки сторонника гугенотов двух своих самых нежных друзей. А ты стареешь, если в поединке позволяешь заехать себе сапогом по физиономии. На ближайшем привале возобновим упражнения.

– То есть объяснения, почему наш миролюбивый Генрих решил убить приближённого Наварры и одновременно предложить гугенотам мир, у тебя нет.

– Нет, потому что миньоны, а оба тебя терпеть не могут, похоже, думали воспользоваться случаем. Охоту за твоей головой никто не отменял. Дурацкая случайность, не находишь?

Шико с показным равнодушием грыз соломинку. Я сам был готов пристрелить его из арбалета. Он часто рискует шкурой, но при этом к её целостности относится ревностно. Мою ему, естественно, ничуть не жаль.

На следующий день я отсёк Чеховского от двуколки с его благоверной и дитём. В воровато-настороженных глазках эскулапа мелькнул намёк на благодарность. Он был рад любому поводу хоть на минуту избавиться от супружеских нравоучений.

– Зато она из Лотарингии, как и королева, – утешил я его израненную душу.

– Лотарингия рождает не одних только королев, ваша светлость.

– Не ропщи на судьбу, Ежи. Сидел бы сейчас в Лодзи и еле сводил концы с концами.

– Ваша правда, сеньор. Простите, что однажды я позволил себе забыть, кому обязан…

– Не однажды. Ты предавал и доносил минимум полдюжины раз. Поэтому закрою тебе пасть навсегда при первом жеподозрении. Даже если не виноват. Хоть и жаль оставлять вдовой столь энергичную даму из Лотарингии.

– Я понял, ваша светлость. Давно понял и осознал. Располагайте мной!

– Для начала расскажи мне всё, что знаешь о…

Я на миг запнулся, потом спросил его о паре дворян, к побоищу на улице Антуаз никакого отношения не имеющих. Услышал про их недомогания, жён, любовниц и долги. Длинноносый пройдоха знал о пациентах куда больше положенного врачу, а про врачебную тайну слыхом не слыхивал. Тем более на меня рассчитывал и боялся.

– Барон де Ливаро?

Чеховский словно уксуса хлебнул.

– Если позволите так выразиться, он – мерзейшая личность. Как и его кузен. У обоих французская болезнь, печень слабая, особенно у д’Ампуи, тот всё время запудривал желтизну на лице…

Когда я видел его рожу в последний раз, она была скорее бледная, чем жёлтая. У покойников редко бывает здоровый цвет лица.

– …А у де Ливаро слабое сердце, одышка. Вчера в обед они собрались уезжать из Лувра, д’Ампуи меня затребовал, наказал приготовить для кузена сердечный отвар.

– Во сколько они уехали?

– Точно не скажу. Засветло.

Рука, удерживающая повод Матильды, дрогнула. Почувствовав моё настроение, кобыла тревожно заржала.

– И больше в Лувре не появлялись?

– Нет. Они были как взведённые арбалеты, оба вооружённые до зубов, де Ливаро надел панцирь под камзол, едва дышал в нём.

Я отвернулся, чтобы не выдать чувств. Выходит, миньоны готовились меня убить до того, как во дворец мог прискакать гонец с доносом от бакалейщика! То есть меня предал кто-то из окружения королевы. Не только знавший о факте отправки письма, но и его содержание…

Причём родственнички не пытались напасть на меня по пути в Лувр, хоть устроить засаду и расстрелять меня прямо на улице было не слишком сложно. Нет, сочли необходимым, чтобы встреча во дворце состоялась!

Получается, миротворческие планы Генриха не должен был испортить мой труп на парижских улицах? Что-то не так с логикой.

Очевидно, что Луиза преувеличила их раздор. Да и визит короля в апартаменты королевы показал, что внешне у них благопристойно, как в семье обычного русского кузнеца-пропойцы: муж бухает, жена терпит. И Шико – человек королевы. Следовательно, предложение мира с гугенотами исходит от неё в той же степени, что и от Генриха.

Эту мысль я первым делом высказал в походном лагере около Ортеза, на северо-западе Гаскони, передав Наварре предложение на время спрятать шпаги в ножны.

Шатёр протекал. Если вообразить место, менее подходящее для августейшей особы, оно в любом случае выглядело бы привлекательнее этого солдатского жилища. Облачение короля соответствовало. Если бы не утончённое лицо с очень длинным, даже по аристократическим меркам, носом, его можно было спутать с любым из шевалье королевской свиты.

– Подробности расскажет Шико, ваше величество. Он прибыл со мной, и по недоразумению его тотчас арестовали ваши солдаты.

Наварра, развалившийся в кресле у столика за нехитрым завтраком, иронично поднял бровь.

– Он позволил?

– Отдал шпагу без единого звука. Хорош был бы миротворец, в начале переговоров прирезавший полдюжины наших сторонников.

– Вот это выдержка! Хорошо, Луи, сейчас прикажу его привести и вернуть оружие. Но сначала объясни мне: что за пятёрка странных субъектов с тобой, не говорящих по-французски?

– Наёмники из Московской Руси. В деле проверены, – я кратко рассказал о кончине кузенов. – Приехали мир повидать, ратному делу учиться и, не без этого, золотишка прикопить.

Король приподнял и вторую бровь.

– С золотом у нас туго, ты знаешь не хуже меня. Ратное дело? Это что-то по-русски? Военному искусству во время перемирия не научишься. Хочешь – бери их на своё содержание. Доходы с поместья де Клермонов гораздо больше, чем с Наварры. Но лучше скажи, зачем тебе эти восточные татары?

Потому что в глубине души я – по-прежнему полковник военной разведки Российской Федерации. Вслух, разумеется, было произнесено совсем иное.

– Я уже докладывал вашему величеству, что в политической перспективе союз Парижа с Москвой позволит создать альянс, который возьмёт всю Европу в клещи. У нас нет общих границ и поэтому – взаимоисключающих интересов, а совпадающих интересов много.

– Брависсимо, мой дорогой граф. Вот только озабочусь я этим, если получу французский престол, – так как мы были одни в походном шатре, король добавил: – Передай Мартену привести мне Шико. И принести ещё вина. Чертовски холодно! Даже вином не могу согреться.

Посулы из Парижа заинтересовали Наварру, он приказал немедленно сворачивать лагерь и скакать к По. Многое из произнесённого Шико было и для меня сюрпризом. Генрих III впрямь решился на серьёзные уступки ради перемирия.

– Что же ты молчал?

Бывший друг, отношения с которым несколько потеплели после тренировок и нанесённых основательных ушибов, причём отметины появились у обоих, хитро ухмыльнулся. Отряд Наварры, два десятка верных ему людей и десяток из приехавших со мной, втягивались в длинную лощину, поросшую мелкой растительностью по обеим сторонам. Мы с Шико выехали вперёд, Генрих с телохранителями скакал сзади, за ним тянулись две больших крытых повозки. Короли, даже из самых маленьких королевств, не умеют путешествовать без свиты и багажа.

– Приберёг туза в рукаве, хотел сам увидеть реакцию.

Несколько беспечное настроение, всё же мы путешествовали с гугенотским королём по гугенотскому краю, притупило мои чувства. Иначе бы я внимательнее рассматривал кусты и мелкие деревца, практически потерявшие листву, что-то заметив раньше… А так среагировал, лишь увидев движение слева.

Осаженная Матильда привстала на дыбы, потом рванула с места, получив шенкелей, в обратном направлении. Спутнику я успел лишь сказать вполголоса: «Засада!» Шико тут же рванул вперёд.

Во всадника, несущегося во весь опор, попасть крайне сложно. Злоумышленники и не пытались – пули полетели в Генриха и его свиту. Их планы расстроило наше «боевое охранение» с Шико, они были вынуждены начать пальбу слишком рано.

К счастью, король не пытался геройствовать понапрасну. Пригнувшись к шее коня, он заставил его пятиться под защиту фургона, кучер которого свалился с облучка – раненый или смертельно напуганный. Пуля угодила в правую лошадь, та испуганно заржала и рванула вперёд, увлекая напарницу. Почудилось, что сквозь конское ржание, стук копыт, крики и бряцанье металла донёсся хруст костей, когда колесо фургона наехало на бедолагу.

Я поравнялся с королём, он был бледен от бешенства.

– Де Бюсси! Клянусь всеми святыми, нужно непременно выяснить, кто их послал! Конде? Гиз?

Да уж, это точно не банда разбойников с большой дороги.

– Я займусь, ваше величество.

После первого залпа зазвучали одиночные выстрелы. Неприятельские аркебузиры палили нестройно, как только хватало сноровки перезарядиться. Мы отъехали шагов на полтораста-двести, с такой дистанции в XVI веке попасть в человека возможно, лишь подняв ствол круто вверх и уповая на удачу.

Мой наскоро сколоченный план Павел принял со скепсисом, но не отверг. Пятеро французов-гугенотов отправились с ним, едва не фыркая от неудовольствия из-за подчинения иностранцу-варвару с Востока. Тимофей, приставленный к моей персоне, явно расстроился, что самое интересное произойдёт без него.

Мы погнали вперёд, придерживая лошадей, вдвое тише, чем я нёсся к Наварре. Этим обманным маневром хотел отвлечь стрелков от отряда Ногтева, остальные гугеноты начали столь же нестройно палить по кустам из пистолей. Наверно, с тем же результатом.

Что-то холодное, скользкое сдавило мои внутренности. Повторюсь, попасть из аркебузы в скачущего всадника сложно. Спустив курок, нужно ещё вести стволом этой ручной пушки, выдерживая упреждение, пока фитиль воспламенит порох на полке, а тот – вышибной заряд. Но стрелков больше десятка. Какая-то шальная пуля может запросто найти цель… Я словно чувствовал чёрные провалы стволов, следивших за нами с Тимохой.

Стрельба вразнобой стихла. Негодяи явно перезарядились и только выжидали, когда наша парочка приблизится…

Залп слился в раскат грома! Я почувствовал сильный толчок, Матильда резко приняла вправо и жалобно заржала, но не сбилась с аллюра. Нас обогнал Тимофей, поколачивая своего битюга пятками – человек и его копытный транспорт явно не пострадали.

Мы вынеслись к Шико, невозмутимо ждавшему развязки впереди с приготовленными пистолетами в руках. Весь вид гасконца показывал полное безразличие к чужой войне.

Спешившись, с волнением осмотрел бок своей кобылы. Попали, черти! Пуля пробила насквозь левую седельную сумку и застряла под кожей. По лошадиной шкуре кровь прочертила влажную полосу. Ну, не смертельно, и то – слава Богу, если он есть.

Швырнув повод Шико, я по широкой дуге побежал к огневой позиции наших обидчиков, намереваясь зайти с тыла. «Нормальные герои всегда идут в обход…» – всплыли в памяти слова из детской песенки. Если честно, царапина на Матильде разозлила меня больше, чем гибель кучера. Конечно – он человек, а не животное. Но Матильда со мной столько лет! Стареть уже начинает. Раздавленного я практически не знал.

К месту схватки опоздал. Впереди грохнул пистолетный залп, его звук никак не спутать с бабаханьем аркебуз. Я перестал скрываться и пригибаться, попёр через кусты с напористостью лося. Впереди поверх зарослей мелькнула конная фигура, Тимофей ринулся к полю брани не спешиваясь, верхом сквозь редколесье.

Из-за растительности трудно было разглядеть, сколько там рубится наших против засевших в засаде. Ясное дело, Ногтев проредил их банду, разрядив пистолеты в упор, но, похоже, живых осталось многовато. Разделённые можжевельником, люди дрались мелкими группками, пришлось спрятать пистолеты из-за опасности ранить своего. С привычным шелестом шпага покинула ножны.

Ближайший ко мне мужчина в чёрном плаще и в чёрной шляпе с лиловым пером наступал на Павла, явно переигрывая его в искусстве владения шпагой. Мой товарищ, всецело отдав внимание обороне, не мог улучить ни единого мига, чтобы вытащить метательную звезду.

Пришлось вмешаться. Тихий свист рубящего удара шпагой был практически не слышен из-за криков, звона оружия и топота ног, но соперник Ногтева ещё как ощутил нападение в спину, когда острая грань первой трети клинка чиркнула по коленной впадине, перерезав сухожилия. Он обернулся как ужаленный, я успел крикнуть смоленскому – этого берём живым, отступив на пару шагов. Фехтовальщик дёрнулся вслед за мной и упал, когда нога отказалась служить. При виде шпаги, наставленной на переносицу, покорно бросил свою.

В общем, мой пленник оказался единственным выжившим, способным членораздельно говорить. Двое других, принесённых гугенотами и русскими, смогли лишь пробулькать проклятия да испустить дух.

Я всмотрелся в смутно знакомые черты раненого и невольно отшатнулся. В памяти всплыли Варфоломеевская ночь, чудовищное побоище и моё личное участие в нём, когда ещё не дошло, что вокруг – новая жестокая реальность, а не сон в декорациях XVI века.

– Ты – сын маркиза де Ренеля?

– Точно. Здравствуй, дядюшка де Бюсси. Или кем ты мне приходишься? – человек, лёжа на стылой земле, перевернулся, пытаясь унять кровь, льющуюся из раны под коленом. – А, вспомнил. Ты – убийца моего отца.

Уняв внутреннюю дрожь, я склонился над ним.

– Допустим, у тебя есть все основания ненавидеть и преследовать мою персону. Но ты охотился за Генрихом Наваррским! Чем тот тебе не угодил?

Породистое лицо, перечёркнутое сабельным шрамом, подёрнулось гримасой презрения.

– Из-за денег, де Бюсси, всего лишь из-за денег. Ты не только убил отца. Вы, сторонники короля, обобрали нашу семью до нитки. Зарабатываю как могу. Например – режу подобных тебе.

Я присел к нему, приглядывая за руками де Ренеля. Шпаги, кинжала и пистолета тот лишился, но у разбойников запросто что-то может быть припасено.

– Если хочешь жить и не болтаться на виселице, расскажи-ка о заработках подробнее. Сам понимаешь, наше… гм, родство не даёт повода ходатайствовать за тебя королю Генриху. Ведь не ради грабежа напал на большой отряд?

Молодой человек крутнул головой, осматриваясь. Свирепые лица стрельцов, с ног до макушки заляпанных красным, убедили его, что я – далеко не единственный источник неприятностей.

– Кто же знал, что с Генрихом будут эти зверюги… Обычно с ним человек десять.

– Только не лги мне, будто собирался грабить Наварру. О его нищете известно последнему нищему… – я осёкся, невольно обронив каламбурчик. – Кто тебе заплатил?

– Я не знаю его имени. Высокий, благородного вида. Светловолосый. Точно – не француз. Дал пять испанских золотых, обещал ещё десять… Проклятие! Я теперь ходить не смогу.

Он откровенно рассказал про встречу в По, о странном акценте того господина, не испанском, скорее – германском. Сдал «адреса, пароли, явки», включая место встречи, где должен был встретиться с заказчиком, предъявить в доказательство отрезанную голову Наварры (даже так!) и получить остальное золото.

Я обменялся понимающими взглядами с Ногтевым. Вряд ли из раненого можно выжать что-то ещё. Уходя, услышал слабый вскрик за спиной. Стрельцы предпочитают обыскивать трупы, а не раненых. Жестокий, но благоразумный подход.

Глава 5. Рана в сердце

Мы лишились троих – кучера и двух дворян-гугенотов. Сцепившиеся с бандитами де Ренеля люди Генриха получили колотые и рубленые раны, не дав соскучиться Чеховскому. Фёдор остался без глаза и замотал голову тряпицей. Потерю лошадей возместили клячи разбойников, из них прилично выглядел только мерин предводителя, его я взял себе, не желая тревожить Матильду, рану кобыле я промыл и зашил собственноручно. Польский эскулап в это время врачевал людей, и эти пациенты, в отличие от лошади, не грозили прокусить ему руку насквозь, когда игла с ниткой впивалась в шкуру.

– Только не говори мне, что я воочию увидел преимущества союза с варварской Русью. Шико в одиночку покрошил бы больше людей, чем твои «б'огатыр'и».

Наварра выговорил непривычное русское слово с ужасным акцентом. Ехавший поблизости Тимофей прыснул, не выказывая ни малейшего почтения к коронованной особе. Чьё бы мычало! Сам даже «пардона» не выучил.

Король продолжил беседу, будто ничего не произошло с того момента, когда мы с Шико оторвались от королевского эскорта и проскакали вглубь злополучной лощины, где поджидала засада. Никакой благодарности к команде Ногтева он не выразил, приняв их службу с истинно королевским равнодушием. Хорошо хоть не возмущался, что стрельцы разделили между собой испанское золото де Ренеля.

– Как тебе приглянулась королева? Блюдёт себя или начинает распутничать по примеру моей Марго, в лучших традициях Лувра?

В памяти невольно всплыли голые коленки Луизы, призывно раздвинувшиеся, открывая дорогу к вожделенному для мужчин сладкому полумраку. Эротичная поза ни в коей мере не вязалась с полным отсутствием прелюдии и расчётливым взглядом монарших глаз поверх задранных юбок. Королева выполняла свою работу, затевая долгоиграющую интригу, но не распутничала.

– Её поведение в высшей степени достойное, ваше величество.

Наварра недоверчиво погладил ус. Беседуя со мной, он продолжал шарить взглядом по холмам вокруг дороги, на которые опускался серый ноябрьский вечер. Начал накрапывать дождь.

Я уловил беспокойство Генриха. В сумерках и влажном тумане напороться на засаду ещё проще. Но чтобы две сразу на расстоянии нескольких часов пути – мне не верилось.

– Боюсь, де Бюсси, ты вообще не ценишь женское общество, тебя окружающее. Даже королеву. Признайся, из сердца не выходит польская вдовушка?

Из уст другого я бы счёл эти слова насмешкой. Но Наварра, сам в любви не слишком удачливый, был искренен.

– Она приняла монашеский постриг.

– Знаю. Не буду утверждать, что твоя проблема решается легко, но пока ты катался в Париж, ко мне пробился на аудиенцию ватиканский посланник, монах.

– Привёз официальное письмо от папы?

– Сугубо личное послание. Мол, Иисус был милосерден и нам велел проявлять милосердие. А также терпимость. Вернись, так сказать, заблудшая овца, в лоно истинной церкви, и простятся твои грехи.

– И что вы ответили, осмелюсь поинтересоваться?

– Обещал принять к сведению. Мы долго разговаривали с монахом. Он дал понять, что Святой Престол устал от религиозных войн и готов на самые большие послабления. Наверно – чтобы потом затянуть подпругу.

– Простите, ваше величество. Я всё ещё не могу понять, куда вы клоните.

– Ты сослужил мне верную службу, граф. Днём вовремя заметил опасность. Возможно, я бы уже лежал мёртвым на дороге, а моя голова ехала в седельной сумке в По.

– Рад, что могу быть полезным, мой король.

– А всякая служба достойна награды. Если я приму папские условия, мне не сложно попросить ещё об одном исключении из правил. Допустим, тот же монах шепнёт настоятельнице монастыря: убедите послушницу Иоанну, что у неё остались мирские дела. И вот, глядите, индульгенция за подписью его святейшества, отпускающее сестре сей грех, ибо деяние это богоугодное, а не богопротивное.

Я не стал обсуждать противоречие в логике: если богоугодное, то в чём же грех… Сердце выдало барабанную дробь! Неужели это возможно?! Тогда не найдёте более рьяного борца за дело межконфессионального мира!

Боюсь, покер-фейс мне нацепить не удалось, Наварра читал мои чувства по физиономии, расплывшейся в дурацкой улыбке.

– Не знаю, как благодарить вас, ваше величество! Простите мою дерзость, а если намекнём Ватикану сделать этот шаг безо всяких условий, в качестве жеста доброй воли? – дипломатия XVI века ещё не знала такого понятия, как «добрая воля», пришлось разъяснить.

– Быть может, оно и к лучшему. Подданные увидят заботу о наиболее преданных слугах, а противникам мира с католиками придётся учесть – я уже связан с Римом неким обязательством. Тебя, кстати, святоши не осаждали? Они тоже могли использовать карту польской монахини.

А кстати… Я отделился от короля и, погоняя трофейного мерина, догнал Матильду. В сумке, перекинутой поверх седла, красовалась дырища от пули.

Прореха виднелась и на каждой странице письма. Пролежав год в конверте, оно не утратило запах свечей и ещё чего-то, неизгладимо церковного.

Я дочитал до последней строчки.

Буквы вдруг утратили чёткость, размазались по листу.

Время вокруг меня остановилось…

Пуля пробила всего лишь бумагу. А будто бы сердце!

Вселенная превратилась в гулкий колокол, и я очнулся внутри его пустоты.

Один. Теперь – навсегда один…

И чёрт дёрнул короля именно сейчас заговорить об освобождении Эльжбеты из монастыря… Дать надежду, пустую надежду, прожившую всего лишь минуту…

Когда Эльжбета уже год находится за порогом, откуда её не вернёт даже папа римский!

Никогда!

Моя девочка умерла в ноябре. Ровно год… Вряд ли настоятельница желала сообщить кому-то из мирян о кончине сестры, но, как следует из письма, такова была последняя воля усопшей.

А я, скитаясь по югу Франции и отнимая чужие жизни, даже не подозревал, что оборвалась единственная важная для меня ниточка в этом мире.

Никакого предчувствия. Никаких сигналов. Никаких тревожных звоночков в подсознании! С самой нашей последней встречи и до этой минуты Эльжбета оставалась для меня живой! С ней вёл долгие мысленные разговоры, рассказывал о своих чувствах, о покинутом мире, о несбывшихся мечтах, о дочке, погибшей под французскими бомбами в Сербии…

Всё. Их обеих больше нет. Ни в одном из миров!

И меня нет. Потому что жалкая тень человека, качающаяся на чужой лошади и в чужом теле – тоже не человек.

Я не знаю, не помню, не желаю слышать, что мне говорили! Вообще, дорога до ближайшего постоялого двора куда-то пропала, словно ненужный, свёрнутый и заброшенный в кладовую ковёр. Слабое кислое вино лилось в меня как в бездонный провал, ничуть не давая облегчения, затем всё исчезло…

Линия сердечного ритма на мониторе выписала несколько сумасшедших прыжков и вдруг выпрямилась, затрепетав мелкой дрожью фибрилляции. Взвыл тональный сигнал тревоги. Французские врачи с неохотой отложили круассаны с кофе, смуглый доктор – сэндвич с халяльной говядиной. Коматозный пациент столько лет не доставлял беспокойства, и тут…

– Разряд!

– Есть разряд!

Сердечный ритм восстановился лишь с третьей попытки.

– Что-то наш русский сегодня совсем плох, – заметил ассистент, стягивая перчатки. – Кстати, доктор, откуда у него этот шрам под глазом? Я помню, год назад сюда перевёлся, не было шрама. Одни морщины. Совсем старый стал.

– Не знаю, – ответил врач. Он тоже снял перчатки и швырнул в мусорку. – Хоть бы наши перестали упрямиться и разрешили русским забрать его в Москву. Может, на Родине оклемается.

– Значит, если наш доктор свалится в коме, отправим его в Дамаск! – хихикнула медсестричка на ухо другой.

Перебивая больничные запахи, в палате появилось амбре винного перегара. Врач как истый суннит, отвергающий спиртное, гневно потянул носом, стараясь выяснить, кто из бригады употребил на работе. Тщетно! Винный дух шёл от больного.

– Похоже на красное сухое вино, – заключил опытный ассистент. – От русского я скорее ожидал водочного выхлопа. Русские – они такие, водку даже в коме найдут.

Пациент выгнулся, встряхнул руками и затих. Очевидно, во вселенной, где гуляло его заблудившееся сознание, пожилому мужчине приходилось несладко.

…Из забытья меня вышвырнуло как воздушный пузырь из глубины. Непереносимая боль утраты, возведённая в степень благодаря жуткой головной боли, сложились в настолько бесчеловечное сомножество терзающих чувств, что больше всего захотелось обратно. В темноту. В ничто. Навсегда!

Но помереть мне не дали, пусть жизнь порой хуже смерти. Ногтев опрокинул на меня ещё ведро ледяной воды, первое как раз и послужило причиной пробуждения. Невзирая на попытки сопротивления, они с Тимофеем сграбастали меня под руки-ноги и потащили в баню.

На юге Франции – русская баня? Впрочем, сложена она была очень наскоро, в простом бревенчатом сарае, натопленном по-чёрному, булыжники поверх железного ящика с углями, шайка с холодной водой, с нагретой водой, низкая полка и высокая полка, при виде которой мой больной разум сообразил: главные мучения дня только начинаются.

Минуты длились как годы. Всё мечтал – сейчас потеряю сознание и не очнусь никогда… Красота!

Не позволили. Через часа два, отдубашенный еловыми вениками (а где взять сушёные дубовые или берёзовые?), брошенный в холодную воду и снова истерзанный в парной, я лежал на длинной скамье, обёрнутый как мертвец в длинное белое полотнище, а стрельцы о чём-то балагурили на своём московско-тарабарском наречии, в коем только матерные слова были хорошо знакомы. Фёдор с провалом на месте глаза смотрелся зловеще, пока не натянул повязку, правда, и с ней не казался пушистым домашним питомцем.

Внутрь сунулся горбатый нос Чеховского. Эскулап втянул ноздрями удушливый чад примитивного очага и ретировался. Думаю, убедить Наварру принять баню а-ля рюсс по примеру Генриха Анжу ему не удастся. Мой нынешний король не страдает французской болезнью и другими болячками, в некоторой степени излечиваемыми парилкой. Хоть мыться почаще ему бы не помешало.

– Где я? Что это за…

Скорее всего, из моей пространной тирады русские поняли только самые энергичные выражения, коим в неизменном виде суждено пережить петровские реформы и нашествие французского, если, конечно, здешняя история повторит мне известную.

– Оживаешь, – заключил Павел и протянул мне кружку ледяного сидра. – Много не налегай. Сидр тоже хмельной слегонца, тебя со вчерашнего опять развезёт.

Рождённые в Московии – потомственные эксперты по похмелью. Хоть на Руси и не пили так по-чёрному, как в XIX веке, когда началось спаивание населения ради выдавливания последних медяков… опять-таки, в другом мире, в моём нынешнем всё может произойти иначе.

Мысли двинулись в привычном порядке, мозг перекручивал увиденное, сравнивая с опытом де Бюсси и знаниями полковника внешней разведки РФ, а душу по-прежнему испепеляла боль от страшного известия из простреленного письма. Я продолжаю жить, хоть непонятно – зачем…

Воевода присел рядом со скамьёй. Его коротко стриженная голова оказалась совсем близко. Он отобрал у меня кружку с сидром и отхлебнул.

– Знаешь, когда Генрих Анжуйский запил на месяц из-за смерти Марии Клевской, я счёл его слабаком. Но, брат, он не был близок с твоей… – Павел не назвал её по имени. Деликатный бугай-стрелец, слышали о таком? Мне не приходилось. Ногтев меж тем вздохнул и продолжил: – Ну, а я знал ту литвинку. Немного. Поэтому понимаю тебя.

– И что?

– Да ничего хорошего. Она была как роза, выросшая на севере среди снегов. Распустилась, расцвела. Но выжить не смогла бы. Никак.

Французский Ногтева здорово подтянулся с нашего выезда из Парижа, ошибки он делал редко. Наверно, забрал способности у подчинённых.

Русич выразил то, о чём я думал уже миллион раз: Эльжбета была рождена не для этой эпохи и этой страны. Более того, я не представляю, какое время и какое общество ей бы подошло. Вряд ли идиот-духовник, накачавший юную девушку религиозным максимализмом, в полной мере виноват в её странном мировоззрении. Христианские догмы внушали многим, но далеко не все скатывались до подобной жертвенности. Умерщвление плоти в монастыре её доконало всего за… Бег мысли прервался для несложного арифметического расчёта. За девять месяцев!

Я резко выпрямился на скамье, встревожив смоленскую сиделку.

Девять месяцев! Совпадение или… Или она умерла родами, а в монастыре живёт наш сын? Или дочь. А может – ребёнок не пережил рождения либо не дотянул до года, в XVI веке до первого дня ангела не доживает половина младенцев…

Голова затрещала, и я с запозданием понял причину – слишком сильно стиснул её руками. Ч-чёрт, я, похоже, моторику не контролирую, сейчас любой прохвост, вызвавший меня на дуэль, заколет первым же выпадом.

Та-а-ак… Что-то изменилось. Лишь недавно мечтал вырубиться и не проснуться, сейчас вдруг обеспокоился, что случайно помру, не узнав о произошедшем в монастыре. Даже если никто меня не ждёт, в том числе розовощёкий младенец, не знающий, кто такие папа и мама, надо, непременно надо узнать! Какого дьявола я не раскрыл письмо в Париже?! До монастырских стен меня отделяли всего несколько часов резвой скачки!

Итак, я получил хотя бы временный стимул к жизни.

А также вспомнил об обязательствах. Банда Ногтева присоединилась к Наварре, но фактически последовала за мной. Парни, конечно же, не пропадут. Но слишком многое с ними связывает. Павел мне жизнь спас, и не раз. Не его вина, что этой своей жизнью я не слишком дорожу.

– Мне нужно вернуться в Париж.

Воевода истолковал мои слова превратно.

– Могилку навестить? Так не пустят тебя добром. Неужто полезешь в женский монастырь ночью, тайком, словно в особняк Радзивиллов?

– Да, в монастырь. Но не ради могилы. Потом объясню. Поверь, это важно.

– Ну, раз важно… Наварра не удержит тебя? Что я несу, кто ж тебя удержит… Поедем и мы с тобой. Только он ещё об одной службе просил – заехать в По и встретить в таверне светловолосого господина, стребовать плату за голову. Сам здесь задержится, чтоб тамошние не узнали до сроку – жив ещё король.

А золотые испанские дублоны поделить на пятерых или, со мной, на шестерых, даже если у светловолосого будет иное мнение.

К разочарованию стрельцов, наш злодей в назначенной таверне не объявился ни в первый, ни во второй, ни на третий день. На четвёртый мы вернулись к Наварре.

Ему основательно надоел скитальческий образ жизни, Генрих на время осел со своей свитой в поместье дальнего родственника. К нему вернулись монаршьи манеры, он более не трапезничал с приближёнными в походном шатре, а церемонно принимал в зале, нисколько не смущаясь, что тот зал можно было пересечь несколькими шагами, а заменителем трона служило обыкновенное кресло с высокой резной спинкой.

Главным же украшением королевских апартаментов служил жарко натопленный камин, и я едва удержался от соблазна протянуть к огню озябшие во время скачки руки. Во временной королевской резиденции находился ещё один высокородный вельможа, в присутствии которого лучше было снять шляпу и раскланяться по протоколу, оставив Ногтева снаружи, не слишком искушённого в придворных манерах.

У кресла Наварры ошивался герцог Анжуйский и Алансонский, принц и младший брат короля Франции, но поддерживающий нашего короля.

– Как бы то ни было, – подвёл черту Генрих, – война заканчивается, а желающих продырявить мою шкуру всегда найдётся в достатке. Граф, я никогда не смогу оплатить вашу службу ходатайством перед папой, но что бы вы желали…

– Немедленно отправиться в Париж. У меня отыскалось неотложное дельце, ваше величество. Прошу освободить меня от службы!

Герцог и король обменялись взглядами.

– Его королевское высочество принёс благую весть – король Франции подтвердил намерение раз и навсегда покончить с войной, ради чего признать права гугенотов. В противном случае страна будет ослаблена ещё больше, власть в Париже захватят сторонники Гизов, – Наварра испытующе посмотрел на меня, словно не решив ещё – возможно ли мне доверять после нервного срыва и пьянства, а потом ещё проваленного задания изловить вдохновителя засады. – Думаю, граф, вам рано отходить от дел.

Глава 6. Надгробие с чужим именем

Если кто-то тешит себя иллюзиями, что в женском монастыре обитает сборище мегер, озверевших от недостатка мужской ласки и готовых с бешеной страстью наброситься на любого посетителя, то ничего подобного. Унылое, давящее место.

Серые стены бенедиктинского монастыря Святой Екатерины на пути от Парижа до Суасона, особенно неприветливые в пасмурный вечер, были столь же отталкивающими с виду, как и в мой прошлогодний визит. Меня тогда не пустили даже на порог. Монахиня вынесла краткую записку Эльжбеты, отныне – сестры Иоанны, где она недвусмысленно давала понять: я теперь не существую для мирских дел. И для тебя, граф, считай, что умерла.

Теперь Эльжбета и в самом деле умерла.

По дороге несколько раз шевелилась мыслишка – не обман ли это? Мне так часто врали, что разучился верить даже собственным глазам, способным принять иллюзии за чистую монету. Но – вряд ли. Святоши щепетильны к вопросам жизни и смерти, причём не считают смерть чем-то трагическим, ибо монашеская душа отправляется к тому, кому была посвящена ещё задолго до гробовой доски. В общем, оставь надежду, всяк входящий под монастырские своды, в том числе на то, что среди бесцветных монашеских рожиц я вдруг увижу родные черты…

«Караульная» послушница вызвала «сержанта». Та, круглолицая немолодая бабёнка без признаков умерщвления плоти, велела отворить окованную железом дверь и повела меня через внутренний двор в покои матушки-настоятельницы.

Матильду я бросил на попечение Павла, последовавшего за мной после Парижа. Стрельцов Ногтев отправил в торгпредство, полагая, что со дня резни на улице Антуаз прошло достаточно времени, и городская стража не арестует их. Для XVI века пять мужских трупов в одном месте – невелика сенсация, а особого личного интереса прижать русских молодцев точно ни у кого нет.

– Вы родственник сестры Иоанны, сеньор де Бюсси? Какая замечательная она была, сестра Иоанна! Чистый ангел… Мы так её любили! Господь забирает к себе лучших, а нам, обычным смертным, велит задержаться в земной юдоли…

– Где её ребёнок?

От неожиданного вопроса монашка перестала трещать и едва не поскользнулась на влажных булыжниках, покрывавших внутренний двор.

– О чём вы говорите, ваша светлость?! Иоанна призналась, что никогда не была близка со своим мужем.

Дети рождаются не только от законных мужей. Ещё латинские юристы говорили – отец всегда неизвестен. Или она хотела выпытать, не я ли – отец ребёнка? А может, никто не родился, девять месяцев – совпадение?

Так… Но и не отрицает, что дитя появилось на свет. Вывернулась, румяная стерва, и не соврала впрямую, то есть и не согрешила, и тайну не выдала. Ладно! С настоятельницей поговорю иначе.

Матушка Версавия, сухая, холодная, отталкивающая, под стать обстановке и атмосфере в её кабинете, не крутила и не юлила, а отрезала прямо: Иоанна беременна не была и, конечно, никого не рожала, прибыла в монастырь в смятении духа, провела месяцы в постах и молитвах, после чего тихо угасла. Мне великодушно разрешалось навестить могилу.

В душе шевельнулся червячок подозрения: что-то тут не так. Я – не муж, не брат, не отец, вообще не родственник усопшей, да и к родне отношение у монахинь прохладное, считается, что послушница не имеет ничего общего с личностью пришедшей к Богу мирянки. Женщина переступила порог – и нет её. Не важно, сколько проживёт тело, душа-то уже у Христа. Так отчего же сделано исключение?

Червячок оказался прав.

– Знаете ли вы, сеньор, что сестра Иоанна, в миру – мадам Радзивилл, за неделю до появления у нас овдовела и получила обширное наследство от супруга – маршала Речи Посполитой.

– Маршалка, – поправил я. – Не придавайте значения польскому званию. Его может носить командующий отрядом в четыреста-пятьсот всадников. То, что он – Радзивилл, весит много больше. Это как де Гиз по польским меркам.

– Даже так… – Версавия оживилась, уголки её кислого рта, смотревшие вниз, подтянулись до прямой линии, что, наверно, соответствовало улыбке до ушей нормального человека. – Иоанна завещала всё имущество Богу. Я снеслась с аббатством в Суасоне, мне подтвердили – поместья покойного супруга мадам Радзивилл действительно обширные и богатые, есть и в Польше, и в Литве…

– Это одно и то же.

– …Видите! Вы лучше меня разбираетесь в тамошних порядках. Я разговаривала с епископом. Мне разрешено было снестись с вами и просить о помощи. Монастырю нужно вступить во владение этими землями и получать с них доход. Богоугодные дела требуют золота!

На Версавию напало красноречие. Долю с доходов карга не обещала, гарантировала большее – прощение грехов и полагающееся к нему вечное счастье в райских кущах. Если вернуться в Краков, под Вавелем меня ждёт обжитая камера, из которой я очень быстро отправлюсь посмотреть – уготованы мне райские кущи или нечто менее комфортное.

На старую монашку трудно было глядеть без отвращения. Нетрудно подсчитать, что между смертью Эльжбеты и датой на адресованном мне письме, год пролежавшем в ожидании прочтения, прошла какая-то неделя. Значит, святоши заранее узнали, какой куш перепадёт им с кончиной послушницы, и радостно потирали руки, пока она угасала. Озадачились, кому поручить взыскание по векселю и не нашли ничего лучшего, как обещать мне отпущение грехов в виде единственного гонорара. Но я не приехал тогда. Бьюсь об заклад, энергичные святые отцы что-то сами предприняли. И, раз предложение в силе, ничего не добились. Немного представляя нравы Речи Посполитой, несложно догадаться – их отправили куда подальше.

– Десять ливров. Сейчас и наличными.

Она раскудахталась: конечно, нужны деньги на расходы для путешествия в Речь Посполитую, но сумма большая, необходимо заручиться согласием аббатства…

– Вы не поняли! – я сменил позу, сидеть на жёстком монастырском табурете было крайне неудобно. – Даю вам десять ливров. Вы уступаете мне права на наследство Эльжбеты Радзивилл. Надеюсь, не нужно объяснять, до какой степени невозможно вырвать у Радзивиллов хотя бы единственный злотый с поместий. Берите деньги. Больше никто не даст.

Старуха выглядела так, будто заплатила два медных гроша за безделушку в лавке и вообразила, будто в её руки попало редчайшее произведение искусства за миллион, а затем поняла, что её обманули – красная цена безделушки не более чем один грош. Тем не менее сделала попытку побороться.

– Побойтесь Бога, де Бюсси! Кого вы пытаетесь обобрать?!

– Я слишком много грешил, сестра-настоятельница, чтобы усугублять копилку грехов ещё одним. Чтобы призвать Радзивиллов к ответу, нужна армия в десять тысяч сабель.

– Тогда зачем вам…

– На память. С этим семейством меня кое-что связывало. Дал бы и двенадцать ливров, но у меня с собой лишь десять. Соглашайтесь и пишите купчую! А я, коль вы соблаговолили, отправлюсь на могилу Эльжбеты.

– Сестры Иоанны! – сердито и в то же время немного растерянно возразила настоятельница.

Стемнело. Сестра-сержант, та самая – с круглым анфасом, провела меня на кладбище. Дорогу освещал ручной масляный фонарь.

Монастырь был старый, поэтому хоронили давно уже за его стенами, а над могилами чёрной тучей возвышалась часовня. Павел, отнюдь не робкого десятка, остался снаружи с лошадьми, суеверно поёжившись от предложения отправиться вглубь погоста на ночь глядя.

Я не суеверный, но лучше бы последовал его примеру – попёрся туда совершенно зря. Что думал увидеть там или почувствовать – не знаю. Провожатая указала на тёсаный камень с выбитым католическим крестом. Хоть я и пытался представить, что на глубине двух метров лежит полуистлевшее тело дорогой мне женщины, ничего не вышло. Разум взбунтовался, отказался связать воспоминания об Эльжбете с этой могилой. Та, живая, постоянно виделась мне, скачущая на коне по литовским полям, танцующая на балу… и безудержно страстная во время нашей единственной нежной встречи. Здесь – просто камень. Боюсь, даже если эксгумировать прах, и в останках проглянут родные черты, ничто не изменится. Мёртвое тело – это не человек…

Перекрестившись, скорее – для вида, я поблагодарил монахиню и двинулся к Ногтеву, едва различимому в конце аллейки, за последними могилами. Он не промолвил ни слова.

Едва я вскочил в седло, из калитки в монастырских воротах показалась монашеская фигура с фонарём в руках.

– Сеньор де Бюсси!

По сухому скрипучему голосу трудно было не узнать мать-настоятельницу.

– Да, сестра?

– Если вам повезёт получить что-либо с радзивилловских земель, употребите на богоугодные дела, – она протянула свёрток бумаг. Я начал благодарить, но настоятельница спросила только: – Где десять ливров?

Видимо, лучшего предложения решила не ждать.

Мы тронулись обратно к Парижу, рассчитывая найти таверну, замеченную по пути сюда, до приглашения переночевать гостеприимство монахинь не дотянуло. Подумаешь – декабрь, не замёрзнете…

И в чём-то они были правы. Холод кусал меня не снаружи, а изнутри. Он не стал бы меньше, если бы вокруг висела тропическая жара.

– Луи! К Эльжбете ты съездил, брат. И, чует моя душа, не поедешь больше. Скажи – дальше что?

Если бы я знал…

– Выбор у меня невелик, Паша. Не смогли мы спасти Эльжбету, давай спасём Францию. Наварра и Франциск боятся, что Генрих воспользуется миром и отправит гонцов в католические Нидерланды, будет там искать союзников для войны с протестантами. Как только найдёт – снова двинет на юг.

– Погоди… Зачем ему Нидерланды? Испанский король Филипп, я слышал, не любит гугенотов пуще Генриха. Отчего же не воззвать к Мадриду?

– Филипп Второй – наш злейший враг, особенно после битвы под Сен-Кантеном в пятьдесят седьмом. Если испанцы захватят Беарн и всю Гасконь, те у испанцев и останутся. Потому де Гиз тоже не зовёт их в союзники. Павел, скажи мне как на духу, ты просто мне зубы заговариваешь, пытаешься от тоскливых мыслей отвлечь, или тебе вправду интересно?

– Ну-у-у… – замялся Ногтев. – Мне велено было всё узнать, как тут в Европе дела делаются. А коль отвлёк тебя от тоски – что ж в том дурного?

– Не надо меня жалеть. И помогать с собой совладать не нужно. Справлюсь. И о политике расскажу. Во Франции перемирие, а в Нидерландах вовсю идёт война. Наместник Филиппа постепенно проигрывает кальвинистам. До Наварры дошли слухи, что король Франции задумал предложить помощь испанскому штатгальтеру, чтобы отбросить протестантов на север, в обмен на несколько нидерландских полков для похода на юг Франции.

– Ой ли? Всё как у нас. Царь-батюшка Ливонию воевал, казанские татары в спину били, на две стороны не шибко повоюешь.

– Я тоже не понимаю, как убедить испанца воевать против гугенотов, оголяя Брюссель. Но Наварра просил разведать. Ты со мной?

Ногтев с минуту помолчал.

– Ну, Брюссель от Москвы далеко, никогда нам оттуда угрожать не будут, не дураки же они, – витязь хохотнул. – Однако всякое случается. Надо глянуть! Еду.

Ночная дорога извивалась среди пустынных убранных полей, копыта кололи тонкий ледок на лужицах. Ни одного огонька, ни одного жилого дома на горизонте. Мы с Ногтевым высматривали свет таверны и не находили его.

Так же беспросветно было у меня на душе. После известия о смерти Эльжбеты я брёл наугад, надеясь увидеть хоть какой-то огонёк.

И вдруг он затеплился, едва различимый, на самой грани восприятия. Пусть чисто формально, но я стал обладателем огромной доли радзивилловской недвижимости. Этот козырь может сыграть. Как? Для чего? Пока ещё трудно представить.

Глава 7. Инфанта

В первый же день пути по Южным Нидерландам меня посетила мысль нанять слугу. Хоть между Францией и испанскими владениями не стояло никаких пограничных кордонов, разница бросилась в глаза. Даже гугенотские войны не принесли французам столько разорения, как здешняя борьба за «истинную веру». Конечно, не только за веру. Католики признавали власть короля Филиппа, кальвинисты проклинали монарха. Мадрид воевал за сохранение европейской колонии.

В моём прежнем мире экономика Испании подпитывалась за счёт золота из Нового Света, тут же западные материки никто не открыл, мореплавание по-прежнему развивалось за счёт маршрута вокруг Африки в Индию. Признаюсь, сто раз возникал соблазн по памяти набросать карту мира, выдав её за копию некой старинной, и подбросить кому-то из влиятельных особ. Но кому? Насколько мне удалось разобраться, в этой исторической ситуации экспансия в Новый Свет была посильна только английской короне, но с англичанами я дела не имел, кроме редких расшаркиваний с островными гостями Лувра. Никакого стимула помогать им я не нашёл.

Русская Америка… Даже в XIX веке российским императорам было не до неё, и частный капитал не видел перспективы барышей, чтобывкладывать туда капитал. Аляску продали за золото вместе со всем золотом Юкона, не говоря о нефти. Россия при Иване Грозном распространила свои владения до Тихого океана, но и то – чисто номинально. Замахиваться на экспедиции в Новый Свет и воевать с индейцами, пока даже не начала осваиваться Сибирь, никто в Москве не решился бы. Особенно «царь» Симеон.

Мысли о геополитике прервала очередная ватага нищих, перегородивших нам дорогу где-то перед Монсом. Только что минуло Рождество, начался новый 1577 год, но мы с Павлом не увидели никаких следов празднеств. В деревеньке, где прошла наша рождественская ночь, крестьяне помолились и легли спать натощак. Нам тоже ничего не оставалось, как устроиться вдвоём на жёсткой деревянной скамье, обернувшись плащами. Было очень холодно, в доме воняло кислятиной и немытыми телами.

Разглядывая две дюжины оборванцев, впившихся в нас голодными глазами, чуть ли не с каннибалистским блеском в них, я лишний раз убедился в ложности эпитета «живописные лохмотья». Когда в разгар зимы люди обёрнуты в отвратительные тряпки, перемотанные гнилыми верёвками, на ногах обмотки вместо обуви, а через прорехи просвечивает голое тело, в этом нет ничего живописного.

Кроме того, нидерландские нищие представляли собой нечто среднее между просителями милостыни и бандой грабителей – почти у всех с собой имелись дубинки, рогатины, у некоторых – топоры. Выступивший вперёд предводитель шайки что-то залопотал грозным тоном на валлонском диалекте, из его речи я разобрал проклятия в адрес «испанских разбойников», видимо – более успешной конкурентной преступной группировки.

Пока бродяга излагал требования, и весь сброд пялился на меня, Ногтев подсыпал порох на полки. После пары выстрелов в воздух дорога стала свободной. И бесплатной.

Я с тоской вспомнил пороховые лепёшки с «драконьим огнём», или как там вавельский алхимик называл своё гремучее зелье. Лепёшки на пороховой полке позволяли держать пистолеты готовыми к бою, а не заниматься манипуляциями с оружием на глазах приближающегося врага.

– Луи, ты как думаешь, испанская банда – это вроде тех, бродячих, что взялись подстрелить Наварру около По? Или правда – королевские?

Меня тоже занимал этот вопрос. Продразвёрстка, мать её, изобретена задолго до большевиков. Бедность обдираемого населения никогда не останавливала экспроприаторов.

Я поделился с Пашей идеей насчёт слуги.

– Не знаю, как испанцы, а из местных я бы нанял лакея для нас двоих. Народ так обнищал, что готов работать за еду.

Ногтев фыркнул. Он, конечно, не против удобств, но в путешествии держал себя как в боевом походе, без излишеств. В редких случаях, когда доводилось помыться, сам прополаскивал исподнее, предлагал и моё, я, естественно, не позволил. Павел мне – не слуга, а товарищ.

Мы миновали Монс, не заезжая. Город несколько раз переходил из рук в руки испанцев и протестантов, соответственно, городская стража отличалась особой бдительностью. Персона русского воеводы, ни в коей мере не католика, могла создать кучу проблем. Поэтому я счёл за лучшее скорей двигать к Брюсселю. Ехали мы медленно, не дотягивая даже, насколько я помню из прежней жизни, до нормативных двадцати вёрст в сутки, предписанных Уставом кавалерии Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Причиной тому были тяжёлые дороги и скудное питание, не везде удавалось купить овёс, требовался долгий отдых нашим лошадям. Матильда и чёрный охолощенный жеребец Павла довезли нас к столице только к середине января, в самый разгар сырой бельгийской зимы.

В отличие от красноармейских премудростей, воспоминания о Брюсселе, известном как тусовка всяческих «атташе по культуре» благодаря интересу разведок к штаб-квартире НАТО, никакого практического значения не имели. На месте бульваров возвышалась унылая крепостная стена, она же – и граница города. Внутри не нашлось ничего похожего на привычную взору французскую архитектуру XVII–XIX веков, не брызгал водичкой мальчик Manneken-Pis, река Сенна извивалась меж городских кварталов, не упрятанная в трубы. Даже помпезная площадь Grand place оказалась много меньше, из зданий я опознал разве что ратушу и Хлебный дом.

Но прогулки по Брюсселю с попытками сопоставить города двух эпох ждали меня позже. Уставшие с дороги, мы направили лошадей прямиком к Дворцу герцогов Брабанта. Посланец короля, пусть и захудалого – Наваррского, а также вполне себе первосортного герцога Анжуйского, я рассчитывал на достойный приём по первому разряду.

Испанская стража у городских ворот и не менее придирчивые охранники у дворца подсказали мне, что письма от Генриха с его сомнительной репутацией перевёртыша лучше придержать до поры. Закованные в тяжёлые панцири воины были крайне подозрительны и с большим желанием послали бы меня гораздо дальше Брюсселя, чем внутрь города и дворца. Заносчивость, нежелание понимать французский среди франкоязычного Брабанта и крайняя враждебность этих вояк давали понять: они чувствуют себя не хозяевами, а оккупантами в Нидерландах.

Роскошный дворец, с прекрасным видом на излучину Сены внизу, внутри нёс следы запустения ещё худшие, чем парижский Лувр. Он едва отапливался, лепнина буквально сыпалась от сырости. Когда нас проводили по галерее, окнами выходящей к реке, я обнаружил несколько выбитых оконных стёкол. Холодом тянуло так, что мы с Павлом плотнее кутались в плащи, сохранявшие тепло во время зимнего верхового путешествия.

В столь же неуютной зале нас оставили в ожидании приёма у штатгальтера – наместника Филиппа II в католических Нидерландах. Ногтев бесцельно пробежался вдоль помещения, шурша мусором под ногами, свернулся на пыльном кресле и задремал. Я же уставился в окно в созерцании городского пейзажа на противоположной стороне реки, сложившегося из нагромождения двух- и трёхэтажных серых домов, над которыми возвышались махины соборов.

Что мне здесь нужно? В чём смысл болтания по западу Европы, охваченному религиозными войнами?

Два месяца я вообще запрещал себе думать о цели жизни. Весть о смерти Эльжбеты слишком уж сильно выбила из седла. Вроде и смирился с мыслью никогда больше её не увидеть, но сознание, что она жива и в безопасности, согревало, поддерживало… Без этой опоры я оказался висящим над пропастью.

И за несколько ноябрьских дней в Гаскони я убедился: надежда на Генриха, что по восшествии на престол тот озаботится союзом с далёкой Русью, и что этот союз облегчит переход через пропасть Смутного времени, также иллюзорна. Московия для Наварры далека как Луна, где-то существует сама по себе, и ладно. Мир слишком далёк от глобализации… Даже Ногтев это понимает, не знающий истории последующих веков.

Порой мелькала мысль – уехать на юг, в более благодатный климат, а не ёжиться под пронизывающими ветрами северо-запада, и там устроить себе отпуск до начала правления Бориса Годунова. Он, если не врут современники, личность неординарная, прогрессивная. Заморский специалист с уникальными навыками имеет все шансы оказать на московского царя влияние, воспитать его сына в надлежащем русле, а главное – предотвратить наступление на Москву польско-литвинской орды под началом Лжедмитрия. Или физически устранить самозванцев одного за другим, уж что-что, а мокрушное дело у меня выходит лучше всего. Годунов-младший, по моему мнению, был одним из наиболее перспективных русских монархов в покинутом мной мире, жаль, что практически ничего не успел… Династия Годуновых вполне могла заместить в альтернативной истории Романовых, если бы Фёдор Годунов обладал жестокостью Петра, в юности без колебаний подавившего мятеж, и поддержкой семейной партии по типу нарышкинской. Жаль только, вряд ли появился бы, по крайней мере, в привычном виде, любимый Санкт-Петербург. Точнее – Ленинград моего детства.

Наше с Павлом уединение прервалось появлением удивительного существа. Сначала я услышал звук шагов, стук копья испанского часового, затем в покой ступила очень юная барышня. Можно описать её строгое коричневое платье с бордовой отделкой и круглым воротником, напоминавшим размерами тележное колесо (у взрослых – мельничный жернов), нитку жемчуга в волосах и прочие детали внешности, но они – просто детали… Думаю, любого мужчину, кроме разве что совсем близоруких, поразили бы девичьи глаза, и я не стал исключением. Взгляд их, совершенно не детский, был тяжёлый, сверлящий, исполненный внутренней силы. Наверно, с возрастом девушка научится опускать веки, округлять глазки, складывать ротик сердечком в образе бабы-дуры, очень порой удобном для общения с противоположным полом. Но пока она не думала о маскировке.

Боже, кто это? Дочь штатгальтера, уверенная, что по одному мановению её мизинчика папа прикажет отрубить головы половине обывателей Брюсселя? Мы слишком мало с Павлом пробыли здесь, чтобы узнать, кто есть ху, новости из Брабанта докатываются до Беарна гораздо медленнее, чем меняется обстановка в Нидерландах.

Я поклонился, краем уха услышал, что Ногтев вылез из кресла, мало-мальски обученный мной европейскому этикету.

Вперёд выперлась худолицая матрона монашеского вида, но без хламиды и прочей форменной амуниции.

– Её королевское высочество инфанта Исабель Клара Евгения!

Вот это номер… Насколько я изучил испанскую королевскую семью ради миссии в Брюсселе, на меня сверлящим взглядом уставилась старшая дочь короля Филиппа II, она же – родная племянница короля Франции Генриха III, наследница двух самых могущественных семей Европы – Габсбургов и Валуа. Но почти без свиты. Не представленная заранее каким-нибудь мажордомом-церемонимейстером, без эскорта в дюжину закованных в панцири черепах. Вдобавок было совершенно непонятно, что это юное создание забыло в такой дали от родного и безопасного Мадрида, в сердце мятежной колонии. Ладно, отец позволил – короли в эту эпоху личности неадекватные через одного, взять хотя бы Генриха, дядюшку инфанты, столь памятного мне по польской эпопее. Но мать… Куда смотрела королева?

Из-за вороха мыслей я чуть-чуть припозднился, заработав вопросительно-недовольную гримасу инфанты. Спохватившись, снял шляпу, выписал ей в воздухе замысловатую фигуру, опускаясь на колено.

– Граф де Бюсси д’Амбуаз, посланец герцога Анжуйского к штатгальтеру Нидерландов, ваше королевское высочество. Со мной – воевода Смоленской дружины Царства Русского Павел Ногтев.

Она шагнула ближе. Маленькая ручка с веером повелительно махнула – поднимитесь.

Я повиновался. Миловидное личико было на уровне моей груди – довольно высоко для подростка. Девочка подняла голову. Странно, её глаза при ближайшем рассмотрении оказались синего цвета, на ярком солнце, наверно, отливают голубизной, ломая стереотип о темноглазых обладательницах пронзительных взоров (очи чёрные, очи жгучие…).

– Восточный дикарь мне неинтересен, – детский звонкий голосок выводил французские слова практически безупречно. – Вы – очень странный человек, граф. Я наслышана о вас, вашем заточении в Вавеле, измене моему дяде и службе еретикам. Ещё о вашем странном романе с восточной дамой и убийстве её мужа на дуэли.

Краткое изложение истории моего пребывания в XVI веке, в принципе – верное, прозвучало достаточно неприятно. Вот так моя персона воспринимается со стороны… Учтём!

– Вы прекрасно информированы, ваше королевское высочество. Есть некоторые неточности, они не имеют значения. Важнее другое: почему вы считаете меня изменником и разделяет ли ваше мнение штатгальтер.

Веер нетерпеливо дёрнулся в её руке, словно был живым существом с собственной волей.

– Дон Хуан тоже на пороге измены. Он совершенно не считается с приказами отца. Заключил бесстыдное соглашение с протестантами. Испанская корона только формально сохранила власть над Нидерландами. У дона Хуана растут собственные притязания. Как любой незаконнорождённый, штатгальтер грезит о своём влиянии. Представьте, он обещал повстанцам вывести испанские войска из Нидерландов, если еретики признают его личную власть!

– А где гарантия сохранения власти? – я поймал себя на мысли, что разговариваю с девочкой-подростком на совершенно серьёзные, взрослые темы, не ощущая неловкости. – Что помешает кальвинистам вырезать католическую администрацию на следующий же день? Если они займут пограничные и прибрежные крепости, выбить их будет крайне сложно, тем более у Испании нет сухопутной границы с Нидерландами, ваш дядя ни за что не пропустит испанские полки через французскую территорию, а высадка десанта с кораблей, коим придётся плыть вокруг Англии… Я сомневаюсь в успешности подобного предприятия.

– Вы здраво мыслите, де Бюсси. Очень жаль, что вы во вражеском лагере.

– Замечу, что относительно дел в Нидерландах я не нахожусь ни в чьём лагере. Мой сюзерен герцог Анжуйский, он, кстати, в той же степени ваш родной дядя, что и король Франции, остаётся истым католиком, как и я. Союзы с протестантами – временные и вынужденные.

– Значит, короля Наварры вы тоже готовы предать, – заключила инфанта с детским максимализмом.

– Вы несправедливы к Наварре. Он гибок и ищет мира между конфессиями. Прошу простить за любопытство, с какой целью вы прибыли в Брюссель?

– Сопровождаю своего супруга Альбрехта. Он – доверенное лицо моего отца. Мне король доверят ещё больше. Я – женщина и следую за мужем… Хоть брак наш ещё не консумирован. В любом случае Саллическая правда не даёт мне возможности ни престол занять, ни заниматься государственной деятельностью иначе, как в роли супруги монарха или герцога.

Усилием воли я удержал челюсть от выпадения вниз. Конечно, за годы после Варфоломеевской ночи я много раз слышал о ранних браках, здесь детей выдают замуж с двенадцати, часто откладывая начало половой жизни годам к четырнадцати. В пятнадцать уже рожают, и никто не упрекает супруга в педофилии.

Эта девочка, начисто лишённая округлостей, призванных подпереть корсет платья, физически – совершенный ребёнок, но с развитым умом, перегруженным детской бескомпромиссностью, сумела меня удивить, хотя разговор на интимную тему первого секса, вроде как неуместный с малознакомым человеком, в здешнем высшем обществе не считается чем-то предосудительным. Консумация – это закрепление брачного союза, без чего он не считается окончательно свершённым. Получить от папы разрешение на развод гораздо легче, если есть доказательства (мнимые или действительные), что совместная жизнь обошлась без альковных утех. Инфанта, судя по всему, смотрит на брак и брачное ложе трезвым взглядом – как на продолжение политики. И, похоже, мысленно примеряет корону, как подросток, тайком снявший со стены дедову саблю с сожалением, что пока не отрубил тем клинком хотя бы одну голову.

– Почему вы на меня так глядите? – строго спросила замужняя девственница.

– Простите, ваше королевское высочество. Задумался над вашими словами. А какова точка зрения на события дона Альбрехта? – я произнёс имя супруга Исабели, не представляя толком, кто это.

– Полностью совпадает с моим. Думаете, возможно иначе?

Признаться, таращиться на девочку доставляло большее удовольствие, чем думать. Право же, как хороша! Где лошадиные морды типичных Габсбургов? Длинные носы французской знати? Асимметрия черт лица из-за близкородственных браков в августейших домах? Исабель не унаследовала ни единого из этих пороков. Тёмно-рыжие волосы, нежное овальное лицо правильной формы, чуть пухлые щёки, маленький ротик, недоверчиво поджатый – инфанта была не только прекрасна красотой ещё не распустившегося бутона, но и личностью, пусть до конца не сформировавшейся, но, очевидно, со стальным стержнем в характере. Её супругу повезло… или не очень, жизнь с такой женщиной представляет постоянную борьбу за первенство или выливается в безоговорочную капитуляцию, необратимую на всю оставшуюся жизнь. Судя по реплике о совпадении супружниной точки зрения с «линией партии», заданной малолетней женой, пакт о капитуляции уже подписан. Или близок к тому.

– Тем не менее, как велит Саллическая правда, я вынужден буду обсудить дела с вашим супругом. Надеюсь, вы поможете сформировать ему единственно правильное мнение. Пока я дожидаюсь аудиенции штатгальтера.

– Дожидайтесь. Но дона Хуана нет в замке. Он должен приехать из Гента. Распоряжусь, чтобы вам и вашему восточному спутнику выделили апартаменты… – она с явным оттенком брезгливости поддернула юбку, чтобы подол не волочился по пыли. – Апартаменты почище. Меня возмущает эта грязь!

Похоже, здесь её возмущало многое.

Она круто развернулась и удалилась в сопровождении той же сеньоры, к нам тотчас явился офицер из свиты штатгальтера и провёл в отведённые нам комнаты. Он был столь любезен, что приказал принести дров для камина и каждому бадью горячей воды.

Отдохнув с дороги, мы собрались с Ногтевым на военный совет.

– Бардак и междоусобица, не лучше, чем у вас в Париже, – заключил напарник. – Не ведаю, брат, что ты сделаешь в этой смуте.

– А ты не знаешь, что такое настоящая Смута. Впрочем, доживешь – увидишь. Скоро уже.

Павел привык к моим многозначительным и невнятным фразам, когда воспоминания о прочитанных исторических книгах накладывались на реалии этой эпохи, поэтому большей частью их игнорировал. Сейчас он только глубоко вздохнул и обронил:

– Только не затевай дуэль с этим… как его… Альбрехтом.

– С какой стати?

– Ты так вожделенно глазел на принцессу, разве что не облизывался. Сделать вдовой, потом ухаживать – в твоём стиле, – он увернулся от брошенного сапога и продолжил: – Думай, Луи. Литвинка была знатного, но не королевского рода. Эта же – дочь короля Филиппа! Если хочешь толку с нашей поездки, придержи своего беса в штанах.

Бунт на корабле! Ногтев всегда смотрел на меня снизу вверх, никогда не брался поучать. С чего это он осмелел? Надо поставить на место. Хотя бы затеять очередной учебный бой и извалять на земле!

Очень Паша меня задел, потому что был прав. И памятью Эльжбеты попрекнул вовремя. Здесь за всё приходится платить. Инфанта, не инфанта, гормоны сравнительно молодого тела однажды возьмут своё. Зарекусь: больше никаких дуэлей на дамской почве. Разве что меня самого припрут к стене.

Глава 8. Предатель

Массивный, надменный и безмерно честолюбивый.

Эти три определения передавали сущность дона Хуана Австрийского полностью, всё остальное – детали. Бастард великого короля Карла V нехотя мазнул по мне скучающим оком – что за вошь приползла к его порогу.

Павла я не взял по педагогическим соображениям. Пусть знает место.

– Герцог Анжуйский не смог до конца отыграть свою партию во Франции. Король смахнул его с доски как пешку. Какие же дела могут быть у вашего сюзерена в Брюсселе?

Чтоб я знал… Но признаться испанцу, что я приехал всего-навсего понюхать воздух, означало выставить в дураках не только себя, но и герцога с Наваррой.

– Вы правы, сеньор штатгальтер, положение во Франции столь же сложное, как и в Провинциях. Мой господин и король Наварры ищут путь к миру, расколотому религиозной враждой. Ваш пример достижения согласия…

– Только не говорите мне, граф, что слухи о моих достижениях докатились до Гаскони. Я едва-едва договорился с католиками, – перебил меня испанский наместник.

Пришлось сделать вид, что не замечаю неучтивости. Не вызывать же его на дуэль!

– Не смею отрицать. Подробности, да и то – не все, мне стали известны лишь по прибытии в Брюссель. С вашего разрешения я продолжу. Конечно, лучший союз и лучшая помощь – отправка нескольких полков на подмогу партнёру, что тоже не исключено, чтобы навести порядок сначала в одних, потом в других землях. Но сила примера тоже велика. Мир между католиками и протестантами в Нидерландах подтолкнёт и наших непримиримых к поиску согласия.

Дон Хуан скептически прищурил глаз.

– Вы же зрелый человек, граф, – он встал из резного кресла и сделал несколько шагов навстречу. Рукоять кинжала стукнула о кирасу, не сброшенную даже в охраняемой резиденции, так, видимо, сильна была «уверенность» испанца в партнёрах по мирному договору. Пышный воротник – грангола – делал этот элемент амуниции слегка несерьёзным с виду. – Неужели вы думаете, что религиозные разногласия столь важны?

– Отчасти. Конечно, де Гиз выступает ревностным католиком, желая заполучить парижский трон именно под знаменем римской веры, а принц Конде воюет против католического короля, не считая возможным простить Генриху роман с женой принца Марией. Поэтому Конде – не просто гугенот, он очень обиженный на католическую власть гугенот.

– И у вас равновесие. Никто из трёх Генрихов – де Гиз, Валуа и Наварра – не решится обратиться к Филиппу II за помощью, потому что все боятся моего короля больше соперников.

Он снисходительно улыбнулся. В подражание ему улыбка заиграла на лице бледного малого, скукожившегося за конторкой в углу, вероятно – секретаря наместника.

Высокий и круглолицый, дон Хуан, наверно, в молодости был душкой, пока не зачерствел в сражениях на суше и на море, а внутри ожесточился от бесплодных попыток занять место, достойное законного сына короля, бастарду недоступное.

– Но вы – не король Испании, сеньор штатгальтер. И договариваться с вами можно, не опасаясь столь серьёзных последствий, как если бы мы вели дела с Мадридом.

Я всё опасался вопроса в лоб: что же ты конкретно предлагаешь от имени гугенотов и что просишь взамен. На такой вопрос у меня ответа не было. К счастью, дон Хуан не спешил.

В его обширном кабинете с панорамой на Сену просматривались следы былой роскоши. Здесь убирались, наверно, несколько чаще, чем в остальных частях дворца. Главным украшением служил большой шахматный стол с причудливой резьбой и высокими фигурами в мавританском стиле.

Штатгальтер подошёл к доске и передвинул фигуру, продолжая партию. Вероятно – с самим собой.

– Вы играете в шахматы?

– Не регулярно, сеньор Хуан. Чаще приходится брать в руки шпагу, нежели пешки и фигуры.

Он повелительно махнул, призывая присоединиться, и начал расставлять мавританских слонов, офицеров с пиками и прочих костяных солдат в исходное положение. Каждая фигура и даже пешки-латники выглядели настоящими произведениями искусства. Надо или очень любить шахматы, или очень желать пустить пыль в глаза, чтобы раскошеливаться на такое сокровище.

Мне, заявившему о слабости, испанец позволил начать белыми.

Я предложил открытое начало, двинув пешку на е4. И он начал с королевской пешки.

– О шахматах говорят, что в игре присутствует стратегия, свойственная настоящим битвам. Я убеждён, что это – чушь. Ну кто бы выбросил пехоту вперёд, не обстреляв врага из пушек, не отправив на подмогу кавалерию?

– Спасибо за подсказку, сеньор штатгальтер, – я вывел королевского коня на f3, начав фланговую кавалерийскую атаку. – Больше усматривается сходство с политикой. Особенно гамбиты. Постоянно чем-то жертвуешь ради большего.

Пешка на d6 защитила королевскую пешку. Если не изменяет память, дон Хуан выбрал защиту Филидора. Впрочем, так этот дебют в XVI веке ещё не назывался. Меня в большей степени впечатлила осторожность штатгальтера. Перекрыв дорогу королевскому слону, он обрёк себя на безопасное, но слишком уж медленное развитие фигур. Таков и его характер как политического деятеля?

Играли мы не торопясь. Конечно, я обладал куда меньшим опытом. Но в период обучения шахматам, что входит в интеллектуальный минимум будущего «атташе по культуре» под дипломатическим прикрытием, я немного познал опыт последующих веков. Сумел бы разыграть бы и Испанскую партию, несколько более авантюрную, с гамбитом Яниша. Но раз Филидор, так тому и быть, статистически это начало давало перевес белым.

– Вы агрессивны, граф. Это черта всех католиков, переметнувшихся к протестантам?

Я выиграл, наконец, качество.

– Это черта всех, кто не желает терять времени на долгие подготовительные маневры.

Штатгальтер проводил взглядом слона, отправившегося на отдых за пределы доски, и мои пешки, взламывающие центр его позиции при поддержке коней. Наверно, нужно сбавить пыл. Мат где-то на тридцать пятом ходу не прибавит мне шансов о чём-то договориться.

– Два хода назад вы пропустили блестящую комбинацию. Жертва ладьи разрушала бы весь мой королевский фланг.

Знаю. Задача выиграть – не самая актуальная на сегодня.

– Возможно. Мастер гамбитов – вы, сеньор Хуан. Пожертвовать присутствием испанской армии ради шатких договорённостей с протестантами – это весьма рискованный ход.

– Уже и об этом все знают! Здесь я стеснён манерами, на палубе корабля воскликнул бы… – он воскликнул от души, русский мат – не единственная нецензурная брань на планете. – Кто вам сказал?

– Слышал от солдат дворцовой стражи; они судачили – выплатят ли им жалованье до отправки в Испанию.

– Да. Только и думают о деньгах. Деньги, деньги… Знаете, де Бюсси, сколько дезертировало и шляется по дорогам, нападая на путников? Вам не встретились?

– Только крестьяне.

– И они тоже. Вы не представляете, в каком расстройстве находятся наши дела. Я уволил почти всех дворцовых лакеев, здесь сплошной хлев, солдаты живут впроголодь. На мои отчаянные письма в Мадрид король отвечает: живи с местных доходов. Но как? В южных провинциях торговля остановилась из-за разбойного сброда. Видели вы мануфактуры в Нижнем городе? Половина закрылась! Некому и некуда отвозить товар. Армия вот-вот разбежится. Я только и могу выторговать уступки у кальвинистов, обещая вывести войска. Если солдаты бросят службу, у меня не останется и этого аргумента. Поэтому спешу им воспользоваться как можно скорее. Шах!

Я закрыл короля пешкой, двинув её вперёд с нападением на слона, которым дон Хуан и объявлял шах. Мой противник проглядел этот ход. Миттельшпиль складывался не в его пользу.

– Убрав войска, вы останетесь без защиты. Гарантии герцога Оранского – не самые надёжные в этом мире.

– У меня других нет. Король не хочет платить войскам. А взбунтовавшиеся солдаты – это хуже отсутствия армии.

То есть он имеет шанс сохранить кресло штатгальтера, прислуживая протестантам и изображая верность Филиппу… Очень, очень шаткое положение.

– Какой же смысл у предводителей кальвинистов терпеть вас в Брюсселе без поддержки армии?

– Я послужу символом королевской власти, гарантией, что испанцы более не введут в Провинции войска. Со временем наберу политический вес. Сам буду диктовать условия.

То есть вынужденное отступление от приказов короля навести порядок в Нидерландах твёрдой рукой сменится совсем уж независимой политикой. То есть откровенным предательством, и штатгальтер даже не скрывает намерений. Используя упущенные мной возможности, он начал наступление на шахматной доске с намерением провести пешку и потерял её.

– Даже проходная пешка не спасает ситуацию, если не имеет средств поддержки, сеньор Хуан. Признаться, меня несколько утомила партия, да и у вас после потери этой пешки шансы на выигрыш невелики. Ничья?

Он согласился, изображая неудовольствие, будто имел шанс переломить игру в свою пользу. Ну, разве что если бы я зевнул ферзя.

– В жизни ничьих не бывает. И моё соглашение с кальвинистами – не ничья, а временная пауза.

Скорее цуцванг – положение в шахматах при отсутствии нормальных вариантов хода, каждый ведёт к потерям или полному поражению.

– Я, с вашего позволения, тоже возьму паузу. Увиденное в Брюсселе отличается от наших представлений о положении дел в Нидерландах. Думаю, предложения герцога Анжуйского сформулирую иначе.

– Лучше бы представляли еретика Конде, а не герцога с королём Наварры. У принца больше сил. И мне уже плевать, католики у него в строю или даже магометане, которых я уничтожал без счёта в Тунисе. Да, мне нужен союзник! Но с войсками или деньгами. Впрочем, это одно и то же. Приходите – сыграем ещё.

Откланявшись, я подумал, что деньги у меня есть. Не звонкой монетой в количестве, необходимом для найма целой армии, но в ценных бумагах, добытых благодаря Эльжбете. В голове начал медленно выкристаллизовываться план. Правда, слишком сложный и многоступенчатый, чтобы всё сработало, как задумано.

Я шёл по унылым коридорам дворца, почти не обращая внимания на жалкое его состояние, и ускорял шаг, к нашим с Павлом комнатам примчался практически бегом. У меня, наконец, нарисовалась цель.

Штатгальтер прав. Нужен собственный вес. Хватит болтаться хвостиком сильных мира сего. Конечно, граф – не слишком большой титул среди герцогов и принцев. Даже не маркиз. И что? Первые короли были всего-навсего предводителями банд.

Снова улыбнулась надежда, что в путешествии в XVI век для меня есть определённый смысл. Роман с Эльжбетой доказал – я не пропащий. Мне свойственны высокие порывы. Я готов побороться ради идеи. Наивно, даже романтично… Но – хорошо!

Судьба забрала любимую женщину, отрезав по живому – тупым ржавым ножом. Тем не менее я вышел из передряги с активами. Нужно стать мощной самостоятельной фигурой. С армией, чьё вмешательство в войну на любой стороне склонит чашу весов в нужную сторону. С деньгами, достаточными для оплаты международных афер.

Иван Грозный, если история Руси повторит мне известную, скоро уберёт Бекбулатовича, но и последнему царю династии осталось недолго. Если приду со своей гипотетической армией, на иностранных штыках Годуновы трон не удержат, как не удалось Лжедмитрию. Но с поддержкой варягами русского воинства, да если иностранных наёмников возглавят смоленские стрельцы, не только Ногтев, но также Фёдор с Тимофеем и Трофимом, есть все шансы… Русь из позднего Средневековья влетит в эпоху просвещённой монархии, а вскоре и революции со сменой самодержавия конституционным строем.

Размечтавшись, я поскользнулся на огрызке и едва не расшибся к чёртовой бабушке. Вот от таких мелочей зависит будущее целых империй!

Если, конечно, я научусь влиять на империи.

Глава 9. Откровения

С Ногтевым поделиться не могу. С ним честен, но вынужден поддерживать определённую дистанцию и иерархию. Он – замечательный парень, верный, прямой. Даже слишком, учитывая его профессию. И только.

Наверно, в Брюсселе только с одним человеком имело смысл обсудить перспективы. К сожалению, малолетним. Но выбора судьба не предоставила.

Без затей постучать в дверь к инфанте было невозможно, меня не поймут. Этикет вынудил отправить письмо и ждать приглашения, оно пришло быстро, всего лишь через день.

Габсбургская чета назначила мне аудиенцию в своих покоях, одних из немногих, содержащихся в пристойном состоянии. Паша на этот раз был призван для солидности и изображения свиты.

– Вам удалось воссоздать атмосферу испанского замка, сеньоры, – после приветствий и расшаркиваний я начал с безобидных тем.

– Вы бывали в Испании, граф? – живо откликнулась Исабель.

Был всего раз в Мадриде, на матче «Реала» и «Барселоны», каталонцы тогда победили.

– Увы, ваше высочество. Но именно так себе её представляю: строго, со вкусом и уютно.

– В том целиком заслуга моей прекрасной жены, – вставил Альбрехт ломающимся юношеским голоском.

Он был единственным встреченным мной человеком благородных кровей и мужского пола без шпаги или хотя бы кинжала на боку. Любой дворянин без сабли, меча, клевца или чего-то в том же духе для умерщвления себе подобных казался голым, кроме, разумеется, обладателей церковного сана. Худющий, с характерным габсбургским асимметричным лицом, он казался ниже ростом даже своей жены.

Слишком юной супруге, насколько мне удалось узнать, исполнилось лишь двенадцать лет! Признаться, я предполагал четырнадцать-пятнадцать, пронзительный и глубокий взгляд делал её старше. «Глава семьи» превосходил её возрастом, но не слишком. Зачем Филипп II отправил этот детский сад в сердце мятежных земель, я уразуметь не мог, поэтому спросил прямо:

– Что же заставило вас покинуть Мадрид? Никогда не поверю, что при дворе не нашлось достойных сеньоров с большим государственным опытом, чтобы проследить за Хуаном Австрийским.

– При дворе происходит множество вещей, в которые трудно поверить, – Исабель, церемонно стоявшая подле мужа во время приветствия, шагнула в сторону, поигрывая веером. Этот предмет, предназначенный для обмахивания в жару, в холодной комнате казался неуместным. Скорее всего, девочка привыкла к нему в Мадриде и мотала в руках машинально. – Папа искренне любит меня. Вот, прислал ящик цитронов, чтобы мы с Альбрехтом не болели от скудного питания. Но есть и мачеха…

Она умолкла, очень эффектная, надо сказать, в песочно-бежевом платье и со сложной причёской с вплетёнными нитками жемчуга, муж подхватил упавшую эстафетную палочку.

– Королева умерла родами, когда на свет появилась младшая сестра Исабель. Его величество женился вторично. Мачеха – Анна Австрийская – с виду хорошо относится к девочкам. Точнее – относилась, пока не родила королю наследника. Сейчас опасается конкуренции сыну со стороны сестёр. Знаете, методы Медичи не чужды и испанскому двору.

– То есть могла отравить Исабель?

– Нельзя утверждать заранее, – инфанта пыталась быть справедливой. – В нашей семье всё очень плотно переплетено. Анна не только жена моему отцу, но и родная племянница, а также двоюродная племянница. Решение принимала бы не только она.

Вот почему у Габсбургов такое вырождение. И с моральной точки зрения сплошные выродки. Почему-то согрела мысль, что Исабель порицает родню, ей претит подобный образ действий.

– Ваш муж – тоже ваш близкий родственник. Библия не велит…

– Святое Писание возбраняет близость брата и сестры, сына и матери, дочери и отца, – живо вставил Альбрехт. – Поверьте, я готовился к кардинальской стезе и хорошо знаю Книгу Книг.

– Но женились? А как же безбрачие? – я постарался, чтоб вопрос прозвучал бесцветно.

– Он пожертвовал своими чаяниями ради меня. Император благословил наш брак. Альбрехт получил возможность вывезти жену из Мадрида, получив назначение в Брюссель.

– Я не теряю надежды найти путь к Господу, – смиренно добавил жертвователь. – Брак не консумирован до сих пор, полагаю, что и не будет до её пятнадцатилетия.

Павел сдержался, только засопел. Я-то пониманию его изумление. В русских семьях, особенно в народе, девок тоже рано отдают, до шестнадцати. Но уж никаких проволочек. Из церкви – за стол, оттуда прямиком на лаву. Молодая косу распускает, дескать – свершилось, и вместо девичьей заплетает две бабьи. В голове моего витязя никак не укладывалось, как с этим приятным делом тянуть годами да ещё и хвастаться перед посторонними, что не опробовал молодое естество! Пусть у супруги сиси не выросли, со временем наверстается.

– Здесь мы попали в ловушку. Я пишу отцу, Альбрехт тоже пишет, что мы теряем Провинции. Но король бессилен. Доходов от азиатских колоний не хватает, чтобы содержать здесь армию. А та, что есть, скатилась до грабежей. Мародёры сами себе добывают на хлеб и вино, дон Хуан ничего не может, а скорее – не хочет с ними разобраться, он занят собственными играми с протестантами. Муж со мной не согласен, но я предпочла бы наш полный уход из этой колонии и всё отдать кальвинистам, лишь бы не лилась кровь. Вчера я получила письмо от отца. В ближайшие два месяца никакой помощи от него ждать не приходится. Где два, там и полгода.

Вчерашнее письмо… Вот в чём причина. Во время первой встречи она держалась со мной более уверенно.

– Ваше высочество, стало быть, ради мира и спокойствия вы допускаете победу протестантов?

– Она уже и так грядёт, мы её не отменим и не изменим. Остаётся лишь уповать, что переход власти пройдёт с наименьшей кровью, – Исабель вдруг взволновалась без видимой причины, даже швырнула на столик свой неизменный веер. – Я льщу себя несбыточной надеждой! Нету здесь силы, способной навести порядок, призвать к ответу испанских разбойников из лесов. Ни у дона Хуана, ни у меня, ни у Северных Провинций.

«Есть такая партия!» – захотелось воскликнуть мне, но я выразил мысль в менее эпатажной форме.

– Армия, достаточно сильная, чтоб укротить лесной сброд, это всего лишь вопрос золота. Думаю, что со временем сумею решить денежную проблему.

– Вы столь богаты? – она иронично взмахнула ресницами и вновь потянулась за веером.

– Недостаточно. Но у меня есть ценность, больше которой не найти во всей Европе, копия карты с сокровищами неизвестного мира. Это целый материк к юго-западу от Европы, по размеру её превосходящий, местные дикари не знают цену золоту и делают из него домашнюю утварь. Вижу, вы не верите мне, и правильно. Я ни от кого не жду веры. Поэтому экспедицию за сокровищами надеюсь снарядить за свой счёт, в залог неких очень ценных бумаг. Для того собираюсь в Амстердам.

– Экспедиция… Два года. Быть может, и три, нужно ведь время на подготовку.

– Да, ваше высочество.

– К моему супругу, граф, тоже обращайтесь «ваше высочество» или даже «ваше императорское высочество», он – сын императора Максимилиана II.

Альбрехт печально кивнул.

– Точно. Принц и принцесса как в сказке. Но без возможности занять трон. Разве что нас пригласят в далёкую страну. В Польшу, например. Или… – он обернулся к Павлу. – Или в русскую Тартарию.

– У нас православие, – сухо отрезал Павел.

Монарший отпрыск с цыплячьей шеей, выглядывавшей из огромного кружевного воротника, никак не годился для русского трона, будь он трижды православным. Такого бояре сожрут, не успеет царь рот раскрыть.

А я открыл свой, чтобы задать главный вопрос.

– Могу ли я надеяться на вашу лояльность, если в Провинциях большинством голосов народа установится власть штатгальтера выборного, а не назначаемого королём? При условии, конечно, что армия наведёт порядок. И этот штатгальтер не обязательно будет католиком.

– Да! – воскликнула принцесса.

– Нет! – одновременно с ней брякнул юнец и отступил на шаг, оказавшись в непростой ситуации. Долг перед королём Филиппом и католической церковью требовал сопротивляться, но и противоречить жене он не привык.

– Тогда прошу прощения у вашего императорского высочества и осмелюсь обменяться с вашей супругой парой слов наедине, если только у неё нахожу понимание.

Тет-а-тет не получилось, я увлёк принцессу в дальний угол комнаты, и, разумеется, наш диалог вполголоса слышали Альбрехт с Павлом. Уединение было чистой фикцией. Но я в нём нуждался.

– Я совсем не уверена, что по возвращении из экспедиции вы найдёте меня в Брюсселе.

– Поверьте, лучшим выходом для вас было бы уехать в Геную и сесть на первый корабль до Барселоны. Я найду вас в любом городе.

– Приятно слышать, граф. Но зачем?

– Вы разделяете идею, что в одном городе могут сосуществовать католическая, кальвинистская, лютеранская церковь? И приверженцы разных конфессий будут доказывать свою правоту только в диспутах, не стреляя друг в друга? И за порядком присматривать вооружённые люди, не подчиняющиеся никакой церкви, а только выборным гражданским властям?

– Звучит слишком хорошо, чтобы это стало правдой.

– От нас зависит превращение мечты в реальность.

– Звучит романтично… А какова моя роль? И Альбрехта? Особенно если мы уедем из Нидерландов.

– Сложно объяснить в двух словах. В одной стране, я жил в ней, можно сказать, в другой жизни, говорили так: за каждым успехом мужчины стоит женщина. Недавно довелось потерять возлюбленную, скорблю по ней, возношу молитвы за упокой её души. Чувствую себя чрезвычайно одиноко. Павел – мой ученик и единственный друг. Да ещё кобыла, которая со мной четыре с половиной года. Больше нет близких существ, никого. Встретив вас, я почувствовал необычайное волнение. Вы – моя муза. Дама сердца, как в рыцарских романах. Но не потому, что увидел в окне ваше лицо, поднял оброненный платок с вензелями и поднял его на копье как штандарт. Нет… Потому что вы – единственная, кто понимает меня в главном.

Теперь обе изящные бровки поднялись в недоумении. Потом принцесса звонко расхохоталась.

– Всё же вам не хватает придворной утончённости, граф. Сказываются годы, проведённые в военных лагерях с солдатами. Вы только что поставили меня в число близких вам созданий, уравняв в правах… с лошадью! Какая ещё сеньора в Испании слышала подобное?

Действительно! За языком надо следить. И ладно бы болтали по-испански, спрятался бы за плохим знанием, мол – совсем не то имел в виду. Но разговор шёл на французском.

Своего красноречия не хватило, придётся спрятаться за чужим.

Стихотворение Артюра Рембо «Украденное сердце», где оно «исходит слюной от тоски», отчего герою не до утех, знает, наверно, каждый, изучавший историю Франции и французскую литературу. Я не посмел декламировать при Исабель банальные слова песенных шлягеров, столь нравившихся королеве Марго и королеве Луизе. Девочка, ещё не вступившая толком в раннюю пору расцвета, она была умнее, глубже коронованных особ и демонстрировала невероятно широкие взгляды, невзирая на строгое католическое воспитание, лишённая перспективы взойти на престол. А в качестве мужа бедняжке достался недосвященник, опасающийся перспективы исполнить супружеский долг из-за боязни «не найти путь к Господу».

– Какая странная метафора… Сердце исходит слюной? Стихами вы умеете удивить, граф, не менее чем политическими амбициями и неуклюжими комплиментами.

– Я вернусь и найду вас. Тогда прочту новые стихи.

– Буду ждать, – просто ответила юная красавица. – Постараюсь к вашему прибытию выглядеть настоящей дамой сердца, а не подростком.

Глава 10. Партизанская война

– Знаешь, Павел, чем отличаются здешние таверны и постоялые дворы от польских, французских, германских?

– Кормят скверно. И компания такая же – нищие одни. Что-то сеньоры не ездят. Потому еда варится на голодранцев – они и такую едва оплатят.

Витязю я всегда брал вторую порцию. В выпивке он ограничивался одной, позволив себе надраться лишь в Париже, оплатой была смерть бакалейщика, возможно – Бриньоном незаслуженная.

Про бедняцкий круг постояльцев он точно отметил. Это не Пруссия и не Франция, где за картишками можно пополнить карманы. Но есть отличие и важнее.

– Близоруко смотришь, брат. В нормальных странах каждый приют окружён крепким забором. Заприворота – и он превращается в небольшую крепость, где десяток человек в состоянии отбиться от двух дюжин лихих людей. Думаешь, тут грабителей нет?

Копыта наших лошадей стучали по мёрзлой звонкой земле в дне езды до Антверпена. Где-то слева извивалось русло реки Шельды. Было не очень холодно, но мерзко, особенно когда налетал резкий сырой ветер, трепал плащи и примеривался, как бы сорвать шляпы.

– Вот ты куда клонишь… Ну – да. Ежели тут банды испанские, как пугают, по полсотни душ, от них хилый заборчик не спасёт.

– Чтобы каждый раз не утруждаться штурмом, я подозреваю, благородные идальго приказали всем снести заборы.

– Вояки, мать их… На один плевок.

– Ну, не скажи! – я мог бы подробно поведать о сомнительных подвигах отряда Кортеса, когда несколько десятков людей покорили огромную империю, но не стал, Паша и так слушал мой рассказ Исабель о западных материках, будто у его наставника съехала крыша. Пришлось найти пример попроще.

– У Филиппа II есть колонии на Дальнем Востоке, слышал? Если бы не золото оттуда, из испанской короны пришлось бы выколупывать последние камушки, чтоб королевской семье не помереть с голоду. А ещё дальше вдоль азиатских берегов лежит такая страна – Япония, на Руси о ней вообще не знают, в Европе – едва-едва. Оттуда, кстати, и происходят наши метательные звёзды.

– Стало быть, японские воины не лыком шиты, – уважительно вставил Ногтев.

– Само собой. Считались лучшими в Азии, носили доспехи и длинные кривые мечи-катаны. Часть из них, перестав служить императору или князьям, подалась в бандиты. Создали они натуральную армию, организованную, дисциплинированную. Словом, войско, а не банда. Раздобыли корабли-сампаны и начали грабить испанских негоциантов почём зря.

– А испанцы? – глаза у Павла загорелись. Он обожал слушать мои истории, пусть и подозревал, что я присочиняю, многое не укладывалось в его голову. Вдобавок в чужих землях мы переходили на польский, Ногтеву более близкий, нежели французский, хоть и французским он овладел приемлемо.

– Испанцы тоже отправили корабль. Кроме команды, на том корабле была морская пехота: отряд родельерос, вооружённых мечами и щитами, несколько мушкетёров и пикинёры, у всех кирасы да шлем-морион. Точно так же выглядит испанская стража в Брюсселе.

– И сколько же их было?

– Пехоты сорок душ. Вместе с командиром – капитаном Хуаном Пабло де Каррионом. Королю он доложил, что пиратов насчитал свыше тысячи, одних только элитных воинов-ронинов с катанами и в доспехах – свыше шестисот.

– Брешет?

– Наверняка, – я поправил едва не сорвавшуюся шляпу. Чтобы разговаривать с напарником, ехавшим шагом на расстоянии вытянутой руки, приходилось рвать глотку. – Думаю, раза в два или три преувеличил. Но что азиатов набралась тьма, не сомневаюсь.

– И как? Испанцы не струхнули?

– Ничуть. Де Каррион сошёлся с сампанами вплотную, выстроил на палубе пикинёров, а пики у них в три человеческих роста. За ними мушкетёров, чтоб отстреливали японцев, заряжая под прикрытием пик. Родельерос рубили ронинов, пробившихся через пики. Оказалось, что японские катаны не взяли толедскую сталь кирас. Гнулись или ломались как лучины. Потом был бой на берегу – с тем же результатом. В общем, не знаю, сколько де Каррион упокоил японцев. Много, потому что больше у испанских купцов с ними проблем нет.

В XVI веке по Парижу не бегали мальчишки-газетчики с воплями «Свежая пресса! Сенсация! Герой де Карион перебил тысячу пиратов!» Откуда я мог знать о походе? Паша давно приучился не задавать подобные вопросы.

– Среди тех сорока командир – главный боец, – заключил он. – Если нам такие испанцы попадутся, всё от вожака зависит.

Нам удивительно везло. Лишь на следующей ночёвке у нас пытались увести лошадей, не испанцы, два каких-то оборванных местных шпанёнка. Я ограничился пинками ниже спины и отпустил обоих. Что мне и воздалось.

После скверной ночи на сеновале, куда ради сохранности пришлось затащить внутрь обоих скакунов, те, подозреваю, тоже не выспались и отъели прилично хозяйского сена, а в благодарность унавозили землю, мы выехали в поздний рассвет.

Вскоре дорогу перегородила группа всадников. За ними довольно организованно выстроились пикинёры, чьё оружие с большого расстояния выглядело частоколом длинных тростинок. Остроглазый воевода разобрал, что к всадникам подбежал один из наших ночных воришек, махая рукой в нашу сторону. Я тоже увидел фигурку, но чтобы рассмотреть жесты на пределе видимости, нужно воистину орлиное зрение.

– Назад! Во весь опор!

Мы круто развернули лошадей и помчали с места в карьер. Вовремя – из-за голого кустарника откуда ни возьмись посыпались новые пикинёры, отрезая дорогу к бегству… Не успели!

– Обратно в Брюссель? – весело крикнул Ногтев, когда мы оторвались и позволили лошадям более спокойный аллюр.

– Хренушки. То, что мы не встретили других банд, не значит, что у Брюсселя их нет. От всех не набегаемся. Надо уйти с места, где нам подготовлена засада.

Лошади шли рысью, я напряжённо оглядывался по сторонам. Мы проскочили поле, начался редкий лес, преимущественно лиственный, поэтому по-январски голый. Кое-где мелькали подёрнутые льдом болотца в окружении зарослей. Если свернуть, следы видны не столь отчётливо, как на снегу, но всё равно могут заметить… И не бежать же, действительно, до Брюсселя или ближайшего замка, тем паче я не знаю, какой из них безопасен.

Ногтев был того же мнения.

– Сюда, брат!

Найденная им дорожка привела к небольшому оврагу, сырому, но не топкому, с лужами на дне. Мы спешились, привязали лошадей. Я потрепал Матильду по влажной от скачки шее. По крайней мере, наши копытные друзья не схлопочут здесь шальную пулю.

Главное – чтобы ржанием не выдали наше местоположение. Испанцев слишком много. Если повезёт, преследователи проскочат поворот. Тогда осторожно пойдём снова на север через лес, вдоль дороги, поиграем в партизан, скрывшихся от карателей.

Не повезло. Сначала со стороны дороги послышалась дробь копыт, потом – собачий лай, и он приближался.

Если отдать им оружие, деньги, лошадей, короче всё, кроме бумаг Радзивиллов, испанцам они точно без надобности, есть шанс, что отпустят… А против большого отряда шансов у нас совсем чуть.

Но в лесу без денег, без вещей, без лошадей – пиши пропало. Пока рука держит шпагу, ты хоть как-то управляешь ситуацией. Я буду биться. А Павел?

– Паша, ты мне уже спасал жизнь. Я у тебя в долгу. Бери обеих лошадей и возвращайся в клоповник, где ночевали. Выкручусь, не впервой, и приду туда пешком.

Он даже спорить не стал. Вытащил седельные пистолеты и принялся их заряжать.

– Брат, давай так начнём. Я заряжаю, ты стреляешь. Из тебя лучший стрелок. Звёзды я ловчей кидаю. А навалятся со всех сторон – рубимся спиной к спине до последнего… Не возражай. Я без тебя в этом краю пропаду. Коль помирать – так вместе. Но мы ещё поживём. Бог не выдаст…

Ждать пришлось долго, не менее часа. Без солнца на низком свинцовом небе и без часов я определял его плохо. Собаки брехали поблизости, но не подбегали, кто-то их держал на поводке и не спускал.

Потом прозвучали команды по-испански, донёсся звон многочисленных железяк. Думаю, конные доны кихоты дождались пеших санчо панс, выстроились и пошли в лес.

– Приближаются, с-суки, твари гнойные, мать их… в…

Павел, как истинный русский, для поднятия боевого духа взбодрился непечатными выражениями. Я тоже что-то проскрипел подобное, слова вроде «благослови, Господь, оружие наше ради дела праведного» показались фальшивыми.

Первыми на нас выскочили две собаки. Стремительные узкие туловища мелькнули среди кустов. Я узнал их. Гальго, превосходные испанские борзые, такие принадлежат только грандам. Обе заливались истеричным лаем.

Люблю собак. Поэтому пистолет поднял с тяжёлым сердцем. Под сводами леса грохнул первый выстрел.

Гончая завизжала, закрутилась, раненная легко. Второй благоволила собачья фортуна – пистолет дал осечку. Но яростное гавканье затихло, когда морда показалась между двух осинок, Ногтев всадил ей звезду прямо в раззявленную пасть. Лай сменился хрипом.

– Прости меня, Боже, – смурно обронил воевода. Он, как и я, за безответных животин переживал куда более, чем за людей, часть из которых непременно сейчас умрёт. Человек выбирает, идти ли ему в бой, собака лишь следует выбору человека…

Я заколол обеих шпагой.

Собачий лай стих, но уже послышался треск веток, ломаемых солдатскими сапогами. Всё, нас обнаружили!

Мы вдвоём – не шестьсот ронинов-самураев. Но и лес – не палуба корабля. Здесь не выстроишь копейную фалангу, не бросишься шестеро на одного, деревья мешают и родельеросам, и аркебузирам. А у нас осталась только партизанская тактика – стрелять и тикать.

Я стремительно опустошал запасы пороха и свинца, стараясь выпустить пули из четырёх стволов очень быстро, чтоб потом за клубами порохового дыма уйти кувырком с линии огня – в ответ тут же грохотали аркебузы и мушкеты. Стрелял с колена и лёжа, испанские пули сшибали кору с деревьев прямо над головой, тонкие стволы перешибало пополам. С-с-суки, сколько же вас?!

Мои остроконечные пули под нарезные стволы закончились. Глаза разъедало, руки почернели от пороховой гари, уши не слышали вообще ничего. Ногтев жестами показал – со своими гладкоствольными он лучше управится, заряжай! Мы поменялись ролями, но только мой спутник разрядил оба ствола, как за спинами я заметил просвет. Лес кончается, там – поле. Мы выскочим и будем как на ладони, а стрелки с длинноствольными мушкетами начнут лупить по нам под прикрытием деревьев!

Я дёрнул Пашку за рукав, мы опрометью побежали вдоль опушки леса, во фланг испанской цепи. Сейчас любое, пусть самое мелкое ранение… Да что ранение – даже подвёрнутая лодыжка обрекает на смерть! Сдаваться на милость победителя поздно, испанский предводитель немедленно казнит нас – не только за своих людей, но и любимых собак. И формально прав будет, мы же пролили первую кровь.

На последнего испанца в цепи я налетел неожиданно для себя и для него, а спасся только благодаря стремительности шпаги – выхватил и всадил её под козырёк шлема, пока тот только поднял меч. Собачья кровь смешалась с человеческой.

Сбоку раздался крик, Павел вторично метнул звезду и вынужден был отбиваться от раненого родельерос. Шпага влетела в щель между кирасой и шлемом, я потащил Пашку прочь, пока не окружили. Ввязываться в индивидуальные дуэли смерти подобно!

Мы носились по лесу дотемна. Я выбился из сил, да и витязь начал сдавать. Думаю, закованным в панцирь пришлось ещё хуже. Крики преследователей неслись со всех сторон, но уже не образовывали плотного кольца. Кто-то устал, да и прорядили мы их. Главное – не позволили приблизиться.

– Что дальше, брат? – просипел Пашка.

– А я знаю? Сидел бы ты в таверне и ждал меня.

– И зря ждал, потому что ты бы уже кормил ворон, – резонно возразил витязь. – Надо бы к лошадям вернуться.

Легко сказать. За всей суматохой я начисто утратил чувство направления. Постоянные стычки, зигзаги, необходимость огибать многочисленные болотца привели к тому, что никто из нас даже примерно не знал, где дорога от Брюсселя на Амстердам. В сапогах хлюпало.

– Паша, там вроде поле, куда нас едва не выдавили в начале.

– Верно. И чо? – он вытер рукавом потную физиономию, не заботясь о куртуазных манерах.

– Пошли вдоль поля направо. Выйдем к дороге. Ещё раз направо. Там до поворота на овражек, где лошади. Если не заблудимся в темноте.

Мы пошли, осторожно пригнувшись. Испанцы всё ещё что-то кричали, но это уже были не крики загонщиков, преследовавших дичь. Скорее «ау, заблудился я» или командиры собирали своих солдат, часть из них уже никогда не откликнется.

Встретили двоих, тащивших третьего – раненого. Доли секунды им не хватило, чтобы выхватить мечи, истекавший кровью товарищ помешал. Раненого я тоже упокоил.

– Если напялить кирасы и шлемы, в темноте среди испанцев сойдём за своих.

– Не, брат! – взмолился Павел. – Тогда веди меня под конвоем, как испанец пленного. Нет сил железяку тащить.

Медленно-медленно и почти на ощупь мы выбрались из лесу к дороге и оттуда к повороту на овраг. Испанские крики умолкли окончательно, я надеялся услышать ржание узнавшей меня Матильды… Но овражек был пуст.

– Паша, вдруг мы место перепутали? – я прикусил язык, потому что сапог угодил в конские каштаны, поднявшийся запах ни с чем не спутать. Здесь действительно долго стояли лошади. Их увели.

С ними вещи. И бумаги Радзивиллов, без которых в Амстердаме делать нечего.

Глава 11. Кабацкая драка

Ко времени, когда мы доковыляли обратно к таверне, где-то над облаками взошла луна. Мы же созерцали черноту. Уже не думалось о судьбе империй, грандиозном плавании в Америку вроде Колумба, изменении истории… Даже тоска по Эльжбете ушла куда-то вглубь и молчала. Полцарства за миску мясного супа у горящего огня и тёплую постель, всё!

Если бы дорога раскисла, и мы волочили ноги по грязи, я предпочёл бы свернуться калачом в плаще где-нибудь в развилке дерева, чем тащиться в потёмках.

– Трактирщик, хмырь криворотый, глянулся мне подозрительным. Вот те крест, он это пострелёнка отправил коней прибрать. И потом загадал бежать к испанцам.

– Может, ты и прав, Паша. Сейчас важно отдохнуть. Утром разрешаю нанизать его на вертел и крутить над огнём, пока не скажет, где у бандитов лёжка и куда они могли лошадей умыкнуть.

Матильду, верой и правдой служившую мне столько лет, я бы не отдал и не продал за целый испанский галеон золота. Правда, никто столько не предложил.

Надежда, что в трактире удастся что-то узнать об испанцах, оправдалась более чем. Приблизившись к низкой оградке из жердин, заменившей здесь нормальный забор, мы услышали перекличку испанских часовых. Сучьи дети сами сюда припёрлись!

Собак нет. Проникнуть вплотную просто. Но стоит ли искушать судьбу во второй раз?

Среди лошадиных голосов я вроде как узнал ржанье Матильды. Действительно она, или выдаю желаемое за действительное? Способ узнать – один.

Мы осторожно, стараясь не греметь оружием, пролезли между жердин. Куда делась усталость! Желание разделаться с дорожными разбойниками, закипевшее под адреналиновым соусом, на время вернуло боевую форму.

Справа донёсся легчайший шорох. Паша снял перевязь с саблей и кафтан, притронулся пятернёй к моим губам, призывая к тишине. Да я и не собирался шуметь! А стрелец приник к земле и словно змея скользнул к ближайшему часовому.

Единственный факел у входной двери больше слепил этого часового, чем освещал пространство. Воевода угадывался на земле чернильным пятном, испанец узнал о его приближении, только когда Ногтев воткнул ему в горло кинжал над кирасой и придержал, чтоб ничего не звякнуло, пока тело опускалось к земле.

– Рамирес, дондестас?

Не знаю, что сие означает по-испански. Думаю, второй часовой окликнул напарника. Не услышав отзыв, солдат выдернул факел из петли у входной двери и двинул нам навстречу. Держал его низко, больше себя слепил, чем освещал дорожку от таверны к сеновалу. Я преспокойно, как на тренировке, прицелился и метнул звезду.

Оказалось – не слишком удачно. Она звякнула о морион, очевидно, зацепив козырёк, и вошла в лицо часовому. Испанец закричал, вскинув руки к лицу, и не увидел, как Ногтев метнулся к нему, занеся кинжал. Уложив и второго часового, напарник обернулся ко мне, в полумраке при свете упавшего факела на его лице читался упрёк: что же ты, учитель!

Прислушались. Изнутри доносились громкие пьяные голоса. Пока никто не спохватился.

– Пересчитай лошадей. Я покараулю.

Паша метнулся к коновязи и сеновалу, тут же вернулся.

– Четырнадцать. Наши обе тут. Две совсем плохих, может – других постояльцев или хозяйские.

– Предположим, испанцев десять, – рассудил я вслух. – Три смены часовых, значит – шестеро, офицер над ними и главарь с двумя сообщниками. Плюс-минус. Нормальный расклад. Делаем ставку и вскрываемся.

Мы шагнули внутрь с пистолетами в руках. Павел выстрелил с двух рук вместо «здравствуйте», я повелительно махнул своими незаряженными двустволками и объявил:

– У меня четыре выстрела. Остальных заколем шпагами. Сидеть-дрожать!

Одному из испанцев, сидевших за столом, пуля вошла в затылок, собеседников изрядно забрызгало красным. Второй получил свинец в грудь и грохнулся навзничь, конвульсивно дёргая ногами. В общем, получилось впечатляюще. Оставшиеся в живых замерли, не пытаясь схватиться за оружие.

Кривомордый трактирщик, не приглянувшийся Павлу в прошлый раз, что-то нервно зашептал самому представительному испанцу, тот, пожилой седоусый господин, единственный из их банды восседал в широкополой шляпе французского образца, с заломленными спереди справа полями, чтоб пламя при выстреле из мушкета не пропалило шляпу насквозь. Выслушав перевод, главный начал говорить сам, медленно, весомо и негромко. Так предпочитают «вести базар» криминальные авторитеты, кем, собственно, благородный дон сейчас и являлся.

– Сеньор Фуэнтес спрашивает вас, кто вы такие, зачем вторглись на его землю и убили девять… – криворожий оглянулся на трупы и поправился: – Убили одиннадцать его человек.

– Двух во дворе не забыли? Часовых. Итого тринадцать, чёртова дюжина. Нехорошее число, надо добавить.

Трактирщик перевёл мой наглый спич. Количество вопросов убавилось.

– Что вам надо?

– Спокойно и мирно проехать в Антверпен. Чтобы никто не перегораживал дорогу пикинёрами и не гонял нас по лесу, как борзые зайцев.

Предводитель обвёл глазами свежие трупы, я был вынужден признать его правоту: на мирные дела сотворённое Павлом не смахивает. Но у напарника есть детское оправдание – вы первые начали.

– Главарь, слушай меня. Мне нужны наши лошади и все наши вещи. А ещё твои люди, чтоб сопроводили нас до Голландии. Плачу хорошо.

От предложения такой сделки испанец ошарашенно открыл рот. Рядом засопел Павел. Видеть рядом с собой эти благородные, но хорошо потрёпанные морды он не очень-то желал. Можно, конечно, перебить всех «джентльменов удачи». Но тогда с каждой встреченной бандой придётся играть в партизан, и никто не знает, насколько у нас хватит везения, а у Бога – терпения.

– Ты смеешь предлагать мне такое…

– Не тебе, – я схватил убитого за шиворот и опрокинул назад со скамьи, взобравшись на его место. Брызги крови, костей и мозгового вещества сейчас волновали меньше всего. – Я намерен забрать твой отряд. Тебя, естественно, убить. Так у вас появляется новый начальник, сеньоры?

– Мои полномочия дал мне король Испании его величество Филипп Второй! – гордо отрезал бандит.

– Он же благословил вас грабить путников на дорогах? Признаться, о Филиппе я был лучшего мнения.

Стук шомпола за спиной и звук возводимых курков сообщили, что Павел зарядил оба пистолета. Невзирая на его приготовления, испанец встал, положив руку на рукоять меча. Глаза излучали благородный гнев.

– Как твоё имя?

Он добавил ещё что-то, для меня вряд ли лестное, но кривой предпочёл не переводить на французский от греха подальше.

– Я же не спрашиваю ваше! Вы сейчас умрёте, какая, к дьяволу, разница.

Предводитель огляделся, оценивая ситуацию. Их всё же больше, он явно приготовился дать команду «фас».

– Не верти башкой, бандит. Вызываю тебя на поединок, здесь и сейчас. Вас шестеро, у нас шесть пуль, перестреляем вас как куропаток, раненых добьём. Трусишь сражаться? А мы ведь убили тринадцать ваших людей, я лично – обеих твоих собак. Обещаю отпустить остальных живьём, пусть только сложат оружие. Ну? Или обоссался?

Последние слова трактирщик вытолкнул из себя с трудом и очень тихо. Но упоминание про урину услышали все. Дон с силой отшвырнул стол, опрокинув его. Бурда в глиняных и деревянных мисках полетела на пол.

– Хорошо! Больше места! – я скинул перевязь, плащ, шляпу, обнажил шпагу.

Мы по-прежнему стояли ближе к двери, поле брани расчищали три солдата-испанца. Офицеры что-то вполголоса обсуждали со своим главарём.

Он оставил кирасу, снял только шлем. Узкий прямой меч описал круг – пожилой воин вращал его, будто держал лёгкую рапиру. Если собирается заняться фехтованием, он – сразу труп, я моложе лет на десять, выдохнется… Но дон бросился в атаку с подкупающей простотой и рубанул справа на уровне груди, ухватив рукоять меча двумя руками. Я не рискнул парировать, лёгкая шпага запросто треснет при соприкосновении с массивным клинком, и резко присел, заметив торжествующую усмешку на седоусой испанской роже, он тут же махнул мечом слева направо, взяв гораздо ниже.

Если не знать этот трюк и потерять драгоценную долю секунды, никуда не денешься, скрюченный от ухода после удара. Но я знал, угадал его движение, когда меч ещё не тронулся по смертельной траектории, и шустро выпрыгнул вверх. Остриё шпаги вонзилось ему в лицо, поднять свой клинок для защиты он уже не успевал никакими силами ада.

Затылок предводителя звонко брякнулся на доски. Испанцы замерли, обескураженные столь быстрой развязкой. Надо ковать железо, не отходя от кассы!

– Сеньоры, повторяю предложение. Переходите ко мне на службу. Жалованье обещаю регулярное. Впоследствии – если не прощение короля Испании за разбой, то законное место у другого трона, где ваши мечи получат достойное применение. Или валите на все четыре стороны. Оружие, естественно, на пол!

– Мерси, сеньор, – отозвался офицер, оказывается, прекрасно понимавший французский. Зачем тогда клоунада с трактирным переводчиком? – Нам надо минуту посоветоваться с доном Альфредо.

Тем временем я отобрал Пашины пистолеты, сунув свои за пояс, и приказал обыскать трупы, затем, без стеснения – живых солдат. На поднятом столе с потёками баланды образовалась горка золотых монет, достаточная, впрочем, чтобы купить три или четыре подобных таверны. Практически все были сняты с тела моего противника. Рядом легли бумаги Радзивилла, стянутые лентой, покойник вряд ли читал по-польски и по-старорусски, но догадался – просто так с собой не возят иностранные документы с кучей печатей, в том числе из французского аббатства.

При виде золота лица двух донов вытянулись. Видно, их убеждали, что «золотой запас пана атамана» давно исчерпан. И моя платежеспособность подтвердилась – хотя бы на ближайший месяц.

– Сколько вам нужно людей, сеньор? – также по-французски спросил второй, названный доном Альфредо. – И как, прошу простить великодушно, к вам обращаться?

– Граф де Бюсси. Со мной Павел Ногтев. Па-вел Ног-тев, кто исказит его имя, немедля получает от него пулю в лоб. Эти… – я не слишком почтительно ткнул пальцем в сторону пехотинцев. – Они хорошие солдаты? Да что я говорю, мы вдвоём перебили четырнадцать ваших, на нас – ни царапины.

– Лучшие из наших, ваша светлость, – тон Альфредо не внушал оптимизма. – Дон Паскуале брал с собой самых верных.

– Пусть будет так – хорошие в сравнении с остальным сбро… – чувствуя, что перегибаю палку, я осёкся и уточнил: – По сравнению с остальным составом.

Второй офицер подтвердил слова дона Альфредо.

– Меня зовут дон Мурильо… – он перечислил свои титулы, равные, вероятно, количеству закопанных в землю его славных предков, но я запомнил только «Мурильо».

– Пусть будет Мурильо. А Паскудале – что был за фрукт? – я нарочно исказил фамилию дона с дыркой под глазом, очень уж ему идёт слово «паскуда».

– Дон Паскуале был Maestre de Campo, командующий терцией, по-французски соответствует званию колонеля (полковника). Двоюродный внучатый племянник императора и дальний родственник нашего короля Филиппа, – объяснил Альфредо. – Настоящий испанский дворянин из древнего рода.

– Так какого чёрта он подался грабить на большую дорогу?

– Нужда заставила, ваша светлость. Жалованье перестали присылать, не хватало денег даже рассчитаться с местными за провиант. Терция взбунтовалась. Наконец, из Мадрида вместо золота пришёл приказ: платить жалованье не меньше четырёх эскудо, снимая его с местного населения, – Альфредо развёл руками. – Что было никак невозможно. Дон Паскуале собрал полсотни наиболее надёжных людей и перекрыл дорогу из Брюсселя в Антверпен.

– И все безропотно платили?

– Конечно. Было пару стычек. Но чтобы вот так, не выслушав наши условия, путник начинал убивать наших солдат, не пощадив даже борзых…

– Вы бы выполнили моё единственное условие – пропустить нас дальше, а самим катиться в задницу? Других не приемлю. Поэтому я не тратил время на пустые разговоры. Встали у нас на пути – умрите. О собаках сожалею, эти божьи твари ни в чём не виновны.

– Понимаю, сеньор де Бюсси. Жалованье, даже солдатские четыре эскудо, нам придутся кстати, – признался Мурильо. – Но прошу пояснить, вы серьёзно обещаете восстановить нашу репутацию?

Он был небольшого роста, этот испанец, со слишком светлой кожей для выходца из Пиренейского конца Европы, и несколько старше второго офицера. Лет сорок, пора задумываться о статусе перед финишем, а потом и о душе.

– Будете служить законным властям. Пока, думаю, Провинций. Я – подданный его величества Генриха, короля Наварры, и вассал герцога Анжуйского. Во французском войске вам найдётся применение. Итак?

Мурильо с Альфредо коротко переглянулись. Солдаты, услышав про жалованье, явно собрались под мои знамёна.

– Нам принести клятву? – об этом спросил чернобровый крепыш Альфредо с короткими и очень толстыми руками. Наверно, долго таскал не меч, а копьё, оно чрезвычайно накачивает плечи и предплечья.

– Достаточно вашего слова. И, конечно, вашей верности. Я следую до Амстердама. Четыре эскудо – на это время. Там, дай бог, пересмотрим условия в лучшую сторону.

Моя маленькая личная армия составила шесть человек вместе с Павлом, но только ему я мог доверять. На ночлег мы заперлись вдвоём, ожидая подвоха от новобранцев.

– Брат, нужны они нам? – спросил витязь, пытаясь устроиться поудобнее на соломенном тюфяке.

– К сожалению. Если бы не их банда, нам не войти в Антверпен. Пойми, ворон ворону глаз не выклюет. Оденем их железные шляпки, кирасы, поскачем как испанцы. Да и потом…

– Потом, когда поплывём в сказочную западную страну, где простолюдины с золота кормят собак?

– А ты и дальше со мной? За океан? Ладно, присмотрю тебе домашней утвари. Вернёшься в Смоленск, выберешь деваху посисястее, кто же такому герою откажет, в церковь её сводишь и кидай на койку…

– На койку с бабой я бы и сейчас не против. Сколько месяцев только глазею!

Да уж, на румяной рожице рыцаря появились прыщики. Но я был против лёгких развлечений, пока мы шастали по Франции, штаб-квартире французской болезни. Здесь, на пуританском севере, чуть спокойнее, хотя…

– Спи, мечтатель. Завтра дашь эскудо местной, она приласкает и тебя, и семерых испанцев.

Представив бледные, немытые рожи дворовых баб, Ногтев возмущённо хрюкнул. Хрюканье моментально превратилось в храп. Я проверил засов на двери и тоже улёгся.

Трудный был день. Хорошо хоть он не стал последним.

Глава 12. Поубивал бы…

Антверпен мог стать ловушкой почище, чем зимний лес во время догонялок с испанцами. Дон Хуан Альфредо, изобразивший главу нашего отряда, сообщил караулу у городских ворот, что едет по поручению командующего терцией дона Паскуале к генералу Санчо д’Авила, если я правильно разобрал испанские слова. Заколотый мной полковник был личностью известной, вряд ли слухи о его кончине в заурядной кабацкой драке докатились до Антверпена, поэтому легенда представлялась мне надёжной, но лишь для короткой остановки, не более чем на сутки. Увиденное в городе подтолкнуло к мысли – лучше бы мы объехали его стороной.

Антверпен, главный порт испанских Нидерландов, давно находившийся под властью Мадрида, был захвачен взбунтовавшейся испанской солдатнёй и разграблен в ноябре прошлого года. Погромы, поджоги и прочие армейские развлечения длились неделю или две. Прошло свыше двух месяцев, а многое по-прежнему выглядело так, будто вояки бушевали ещё вчера.

– Хуан, ваши тоже резвились?

– Нет, сеньор де Бюсси, оттого и возникла размолвка между доном Паскуале и генералом. Санчо д’Авила держал планы в секрете до последнего и ввёл в Антверпен только свои четыре терции, – Альфредо по-французски говорил вполголоса, отряд в испанских плащах и с морионами на голове, болтавший на другом языке, непременно привлечёт внимание. – Наши все возмущались, но, быть может, это к лучшему. Господь уберёг нас от лишних грехов, оставил путь к спасению.

Он перекрестился. Мой новый наёмник, чистокровный грабитель с большой дороги, был чрезвычайно набожен, как и все испанцы из армии во Фландрии. Наверно, отрезав очередную голову, они возносили молитвы Всевышнему за упокой души новопреставленного. Часто же им приходилось молиться!

Антверпен, пересечённый каналами и рукавами реки Шельды с многочисленными переброшенными через них деревянными мостами, до сих пор хранил запах палёного. Чуть ли не каждый десятый дом хранил следы пожара, странно, что не выгорели целые кварталы. Многие, не тронутые огнём, зияли пустыми оконными провалами без стёкол. Несложно догадаться, что застеклить жилище просто некому. За время погромов испанцы перебили тысячи горожан. Множество просто сбежало, невзирая на приближающуюся зиму.

Вечер ещё только приближался, а большинство лавочек было уже закрыто. Подозреваю, они и не открывались днём. Единственная таверна «Вландерен», встреченная по пути и не запертая, охранялась двумя солдатами с пиками. Помнящий Россию лихих девяностых годов, я моментально догадался: вояки «крышуют» хозяев за долю от выручки, не позволяя разграбить заведение вчистую.

Мысленно попрощавшись с изрядной суммой в золоте, монополисты всегда дерут втридорога, а тут ещё «крыше» платить, я указал Альфредо на таверну.

Внутри заседали испанцы, пара напуганного вида иностранных негоциантов, видно – приплывших в Антверпен, не зная, что здесь творится, суетился полноватый потный хозяин в грубом кожаном фартуке, самолично обслуживая клиентов. Я обратил внимание, что выручку за выпитое и съеденное принимает офицер. В какой пропорции она делится между предпринимателем и военным, трудно сказать, явно хозяину перепадает ничтожная часть – не на что держать помощника.

Вдобавок он плохо понимал по-испански.

– Мясо должно быть прожарено, но не пересушено. И не жалей овощей с подливой, – подсказал я ему и был награждён изумлённым взглядом. Всё же мой правильный французский сильно отличается от вымученного, на котором говорят сопровождающие меня офицеры.

– Сеньор – француз? – шепнул толстяк одними губами.

Я кивнул и через некоторое время вышел в отхожее место на заднем дворике таверны. Там трактирщик меня перехватил, чтобы поведать горестную историю, как он с семьёй перебрался в Антверпен из Парижа, где боялся за свою гугенотскую жизнь. Но в последние годы и во Фландрии творится чёрте что…

– Вижу, вы благородный человек! Этого ничем не скроешь. И главный в этой компании, сразу заметно, что испанские негодяи вас только сопровождают. Поубивал бы их всех до единого…

– Они – добрые католики, как и я.

Экс-парижанин прикусил язык. Надежда найти у меня сочувствие несколько поубавилась.

– Я уважаю Святой Престол, сеньор. Мы одной веры, только несколько разных взглядов… Позвольте моей семье следовать с вами!

– И ваша вера позволяет вам отправить семью с незнакомцем, даже не спросив, куда я путь держу?

– Хуже, чем здесь, не может быть ничего! Испанцы ведут себя как нехристи, как проклятые дикари-язычники! Забирают последнее. Дочь на улицу носу казать не смеет, надругаться над молодой девушкой им ничего не стоит, просто звери! Я бы сам уехал, но таверна…

Мне надоели его заломанные руки и умоляющие взоры. Ты – мужик? Так сам отвечай за свою семью. И не перекладывай бремя заботы на другого.

– Ничем не могу помочь.

Я уже развернулся, чтоб вернуться к теплу и мясу с пивом, но невежа вцепился в мой рукав.

– Позвольте сказать, благородный сударь. Возьмите в услужение племянника, хотя бы за еду. Вы же путешествуете без слуги! Лошади у вас лишние.

Что верно – то верно. А каурый жеребец усопшего полковника весьма недурён.

– Ездить верхом, обслуживать господина умеет?

– А как же! Не пожалеете!

– Посмотрим. Не справится – брошу на первом же постоялом дворе. Без лошади и без денег.

Знал бы дядюшка того племянника средний срок жизни моих слуг со дня поступления на службу, так не настаивал бы. А может, ему всё равно – только бы сбыть лишний рот.

Новобранец, представленный пред наши очи по окончании трапезы, впечатления не произвёл. Впрочем, ничем не рискую. Если и кину пацана на произвол судьбы, то в сравнительно благополучных протестантских Провинциях.

– Меня зовут Жозеф, господа, – произнёс юноша тоненьким голоском. На вид ему исполнилось не более шестнадцати-семнадцати лет, в развитии отстал – голос звонкий, до периода ломающейся хрипотцы, фигурка тщедушная, кое-как остриженные волосы торчали из-под тёплого чёрного берета. Но, с другой стороны, опрятный, без привычной мне грубости сельчан, вот только выдержит ли все превратности похода? Он поклонился и добавил: – Изволите отдохнуть? Тогда я почищу ваших лошадей.

– Всех не надо. Матильду и твоего жеребца, Павел. Проводи рекрута, покажи ему коней. И проверь заодно, умеет ли с ними управляться. Если нет, пусть дома сидит.

Рядом с витязем Жозеф выглядел половинкой человека. Странное создание. Вроде радоваться должен, что уезжает на Север, не будет сидеть на шее у родни, но робеет отчаянно, трясётся. Ещё пожалею, что пригрел на груди неврастеника.

Впрочем, Ногтев по возвращении буркнул «старается», и юное недоразумение окончательно вступило в отряд наутро, когда мы двинулись в путь…

…Оказавшийся весьма коротким.

Как только подъехали к крепости на берегу Шельды, отделённой от нас каналом и небольшим деревянным мостиком, Альфредо натянул повод и указал мне на группу всадников, не менее десятка, двигающихся навстречу. Все – в испанской военной форме.

– С плюмажем на шлеме – это наш генерал Rayo de la Guerra, светоч войны. Будь он неладен…

– Которому, скорее всего, уже доложили, что к нему едет делегация… – начал я, но Павел перебил:

– Делегация от покойника. Идём на прорыв, сеньор?

Определённый резон в его словах, конечно, присутствовал. Пусть генеральская свита превосходит мою маленькую армию с Жозефом в обозе раза в два. Если мы первыми начнём пальбу, сократим их поголовье до равенства с нами… А дальше? Солдат здесь множество. По слухам, генерал популярен в армии. Пришив его, имеем шанс никогда не покинуть Антверпен. По крайней мере – в живом виде.

И не слишком я верил испанским наёмникам. Пусть они получили свои эскудо за первый день службы, ввяжутся ли в бой против братьев по оружию на стороне француза и иноверца – большой вопрос.

– Пусть живут. Найду с этим светочем тему для беседы.

– Я буду говорить с ним? – предложил Альфредо.

– Не стоит. Что ты ему скажешь – полковник умер, да здравствует новый полковник, избранный вашей партизанской бандой? Иногда правда помогает скрыть сущее лучше всякой лжи.

Понимая, что наглость – второе счастье, и это счастье может стоить мне второй (и последней) жизни, я пришпорил Матильду, обогнав свою кавалькаду. Светоч тоже выехал вперёд.

Думаю, он удивился при виде всадника в простом солдатском плаще, опередившего офицеров. А при звуке французского «бон жур» вообще осадил лошадь.

– Для меня большая честь приветствовать вас, господин генерал! Позвольте представиться, я – граф де Бюсси, посланник герцога Анжуйского.

Приятно иметь дело с культурными людьми, понимающими французский, даже если их речь далека от стандартов культурности.

– Вот дерьмо! Герцог – союзник проклятых протестантов. Что вы забыли здесь, шастая по городу, принадлежащему испанской короне?! Да ещё нарядившись в форму фландрской армии!

Он гаркнул на всю улицу, эхо рассыпалось среди домов, освещённых скудным солнцем январского утра. Я предпочёл меньшую публичность и подъехал вплотную, дабы меня слышал только генерал. Мы остановились посредине моста через канал.

– Потому что ваше и его положение слишком похожи. Он – добрый католик и подданный католического короля, не способного удержать в кулаке всю страну, поэтому вынужденный взять в свои руки одну область – южную. И вы – подданный католического короля, даже не выплачивающего жалованье своей армии, оттого самолично правящий в Антверпене. Моему сюзерену пришлось договариваться с гугенотами, и вам точно так же ничего не осталось, как следовать Гентскому умиротворению, заключённому с кальвинистами-северянами. Наконец, у герцога и короля Наварры есть армия, не уступающая армии короля, у вас – лучшая часть фландрской армии. Если столько общего, почему бы не обсудить наши проблемы? Вплоть до маршрута в Испанию. Не обязательно садиться на корабль в Генуе и плыть в Барселону. Герцог в состоянии обеспечить безопасный проход терций по югу Франции – с оружием и знамёнами.

– Что он захочет взамен? – выцветшие очи генерала по-прежнему метали молнии, но скорее из злости от общего положения дел, испепеление моей персоны он оставил на потом.

– Пока – ничего. Герцог отдаёт себе отчёт, что в случае новой войны с Испанией лучший генерал его величества Филиппа II будет сражаться против французов со всем присущим ему искусством. Но наш жест доброй воли несколько снизит вероятность такой войны, верно? После чего просматриваются ещё десятки других возможностей. Я же знаю о самой заветной мечте испанских героев – высадке в Англии. Фландрская эпопея отвлекла столько сил, фактически разложила армию… Англия – естественный враг и Франции, и Испании, на море англичане слишком быстро набирают силу. Только вторжение! Король Франции не понимает, что союз с Мадридом против Лондона навсегда прекратит нашу вражду и решит многие внутренние проблемы. Но короли не вечны. Тем более у Генриха III нет и не будет детей, сам он болен… Всё может измениться в ближайшие годы, если даже не месяцы.

Моё словоблудие не пропало зря. В усталых глазах, чем-то похожих на глаза породистой, но незаслуженно битой хозяином собаки, мелькнул интерес.

– Мне доложили, что вы – от полковника Паскуале. И к чему сей маскарад?

– Вероятно, меня превратно поняли. Я действительно поехал в Антверпен после встречи с доном Паскуале, но не от его имени. Не скрою, он удостоил меня не самым сердечным приёмом, отчего случилась честная дуэль. Благородный дон ударил первым, я защищался. И при столкновении с его людьми пострадала моя одежда; январские леса – не лучшее место и время разгуливать без тёплого плаща с непокрытой головой. Но если вы считаете, что я позорю честь испанского военного…

– Бросьте. О чести сейчас мало кто думает, больше о выживании. В вашу самооборону не слишком верю, как не верят и мне, что в ноябре горожане Антверпена напали на нас вместе с еретиками Севера, и наш отпор – только ответ… А-а, что я распинаюсь среди улицы! Едем и промочим горло в таверне неподалёку, «Вландерен» называется. Хозяин – жирный пройдоха, но хотя бы не сыплет отраву в пойло. Поехали!

Владелец заведения, разумеется, удивился крайне, вновь увидев нас, да ещё в обществе генерала, но вслух не комментировал и живо бросился накрывать на стол. Мне же предстоял второй завтрак за утро с пространными рассуждениями о пользе союза с герцогом Анжуйским, в действительности – пустопорожними.

Командующий гарнизоном тоже постепенно разговорился. Я слушал его, слушал… и поплыл. Конечно, атташе по культуре обучены пить не пьянея, контролировать себя, запоминать услышанное. Только всему есть предел, даже моей стойкости.

С определённого момента пропала необходимость вставлять реплики. Д'Авилу прорвало. Вряд ли он мог так исповедоваться священнику, рассматривающему деяния прихожанина исключительно по шкале грешно – правильно. Я, как человек военный, способен поставить оценку «халяль» всему, оправданному военной необходимостью. Так решил для себя генерал, потому налил и выпил ещё, продолжив откровения.

Сквозь туман сознания до меня доносились фразы об ужасах ноябрьской бойни, что главными насильниками, убийцами и грабителями были германцы-наёмники, а не испанцы, что солдат трудно винить – им не платили жалованье больше двух с половиной лет, что монарх – сволочь и сын непотребного животного, раз вообразил, будто только подданные имеют обязательства по отношению к короне, а его величество имеет право лишь требовать, карать и ни за что не отвечать…

Генерал-светоч, похоже, ненавидел всех на свете. Снискавший воинскую славу в сражениях с османами, он по-прежнему бредил высадкой в Британии, реваншем на суше за разгромом Непобедимой Армады на море, а вместо этого был вынужден командовать карательными силами в колонии. Поэтому после каждого залпа излияний наружу и вливаний внутрь д'Авила бухал кулаком на столу и скрипел:

– Поубивал бы их всех…

Его узкая испанская бородка, мокрая от вина, гневно тряслась.

Он был не одинок в своих желаниях.

А я отрубился.

Глава 13. Фальшивка

Возвращение в своё тело и в сознание получилось настолько тяжким, что впору было предположить – я вновь в гостинице около авиабазы НАТО, и в ушах стоит рёв реактивных турбин… Нет, просто шумело и бурлило выпитое, излишки категорически просились наружу.

Квасить мы начали утром, сейчас глубокая ночь, сколько же времени? Впрочем, до утра любые попытки активности привели только к болезненному падению и засыпанию на полу.

Наверно, и в седле, с трудом сохраняя вертикальное положение, я мало напоминал предводителя отряда. Приближённые в лице Ногтева старались не досаждать, пока моя светлость сама не соизволила проявить интерес к окружающему миру.

Доверившись Матильде, ровно бредущей за кобылой дона Альфредо, сам бы вряд ли смог верно выбрать путь и загнал бы лошадь в канал, я подозвал напарника.

– Паша! Тою мать, как голова болит… Что я там наговорил генералу?

– Практически ничего, сеньор. Разве что свергнуть Филиппа II и посадить д'Авилу на престол.

Я чуть из седла не вывалился.

– Он поверил?

– Был вполне серьёзен. Когда вы, простите, упали под стол, нагнулся, потрепалпо плечу и поехал проверять службу солдат.

Гвозди бы делать из этих людей… Особенно гвозди для винных бочек!

– Чего только ни наобещаешь, чтобы выехать из Антверпена без боя, – продолжил Павел.

Похмелье пробудило во мне паранойю. Чуть ироничная манера речи витязя, подтрунивавшего над моим алкогольным пике, вызвала желание его взгреть… Когда сил наберусь. Он, словно почувствовав грядущую бурю, поспешил исправиться.

– Вы совершенно правы, сеньор. Их было слишком много. И, должен сказать, испанцы вас зауважали. Сказали, так долго наравне с генералом никто ещё не продержался.

Оглянувшись, на рожах Альфредо, Мурильо и солдат я не заметил ни тени насмешки или осуждения. Ладно… На глаза попалась тщедушная фигурка слуги, комичная верхом на огромном буцефале покойного полковника.

– Павел! Как там новенький? Не сбежал от сеньора, пьющего до потери пульса?

– И речи нет. Помог вас отнести, стянул сапоги. Всё наше исподнее перестирал и высушил утюгом. Служит!

– Ну-ну. Приглядывай за ним.

Впрочем, юнец не создал проблем. Переправившись по опасно тонкому льду на правый берег реки Маас, мы углубились в протестантскую часть Нидерландов.

Северные провинции произвели гораздо более благоприятное впечатление, нежели окрестности Брюсселя и Антверпена. Здесь не встречались банды оголодавших испанских военных. К северу от Мааса наш отряд неоднократно останавливали на заставах, с расспросами приставали и конные патрули, всадники с подозрением рассматривали моих спутников в испанской форме. Я, избавившийся от шлема и армейского плаща, неизменно заводил разговор на французском. Пусть меня хуже понимали, чем испанцев, враждебная атмосфера тут же улетучивалась. Француз, скачущий в Амстердам по торговым делам, воспринимался местными на два порядка менее подозрительно по сравнению с беспризорными вояками Филиппа II.

Неудобство создавало только высокомерное отношение испанцев к автохтонам. Проклятый комплекс великой расы из великой империи! Стоило кабатчику в очередном заведении чуть запоздать с напитками и едой либо крестьянину недостаточно проворно убрать подводу с нашего пути, солдаты тотчас набрасывались на них с бранью, оба лейтенанта молчали, не пытаясь удержать подчинённых. Раз мне пришлось сбить с лошади самого ретивого из солдат – Гонзалеса. Пока тот барахтался на земле, я орал, что отправлю урода пешком обратно в Антверпен! Хрен он туда дойдёт живым, среди зимы без денег и без лошади в самой неприветливой для испанцев провинции.

На седьмой день после выезда из Антверпена мы увидели городские стены Утрехта с торчащей до низких облаков башней Домского собора. Стража на воротах пустила внутрь без особых препятствий, содрав только мзду серебряной монетой. Был базарный день. Несмотря на холод, на улицах бурлило оживление. Мы втягивались внутрь, увлекаемые потоком людей и подвод к центральной-базарной площади, в старинных городах Европы обычно это одно и то же.

Крупный мужик в военном кафтане, стоя на перевёрнутой повозке без колёс, что-то вопил голосом рекламного агента. Единственная рука сжимала древко трёхцветного флага Вильгельма Оранского. Человечек поменьше сидел рядом, приготовив свиток бумаги и перо.

– Дон Альфредо! Что он талдычит? – я прихватил под уздцы лошадь своего лейтенанта и указал на однорукого краснобая.

– Призывает записываться в армию Утрехтской провинции, идти на войну за свободу Нидерландов от кровавого тирана Филиппа II, – хмыкнул испанец. – Смотрите, зверем на нас смотрит.

Значит, Гентское умиротворение не продлится долго. Армия не собирается по воле горлопанов-крикунов. Кто-то подумал, как её вооружить, как содержать. Время играет на пользу северянам, Испания слабеет.

К однорукому подошла пара мужчин. Один махнул в нашу сторону и что-то воинственно гавкнул. Из толпы прилетел ком грязи – прямо на плащ Альфредо. Кидали какие-то чумазые пацаны. Я скомандовал подопечным свернуть на боковую улочку, сам направил Матильду к озорникам и замахнулся плёткой, поганцы убежали. Если испанские солдаты будут молча терпеть оскорбления, на них обрушатся не только комья лошадиного навоза, но и булыжники, причём по стадному инстинкту к детишкам присоединится толпа взрослых.

Поиски ночлега затянулись. Так и не удалось найти приличное место, чтоб разместиться всем. Павел, Жозеф и три испанца устроились в таверне неподалёку.

Новый слуга меня откровенно разочаровал. Отдам должное – всю мою одежду и ногтевскую он действительно вычистил и починил, пока я отлёживался в беспамятстве после встречи с генералом, до блеска надраил сапоги. Заботился и в пути, не высохшее за ночь хозяйское бельё выглаживал чугунными утюгами, выпрошенными у хозяев очередного постоялого двора. За лошадьми ходил, став любимчиком Матильды, не очень-то жаловавшей посторонних, мелкий холуй втёрся ей в доверие пригоршней морковок. Зато научиться его сражаться было совершенно невозможно. Я заставил Жозефа взять шпагу и едва не убил его первым же выпадом, юная бестолочь совершенно не умела защищаться! Он таскал за поясом небольшой кинжал, но, сдаётся мне, чисто для видимости. Всем моим слугам рано или поздно приходилось участвовать в передрягах, этот же представлял собой обыкновенный балласт.

– Ты Жозефа, а не Жозеф! Дерёшься как баба! – я обезоружил его вышибкой и ушёл, плюнув на землю от досады. Обладая такой женственной рожицей и тонкими ручками, пацан скорее смахивал на пассивного педераста, чем на члена боевого отряда.

К моему удивлению, Павел горой вступился за новенького, оттого Жозеф практически не отходил от воеводы, при звуках моего голоса пытался спрятаться за широкой русской спиной и только посматривал влажными оливковыми глазками. Ссыкло! Я грозился бросить это недоразумение в ближайшем городе, но потом плюнул, окончательно спихнув на Павла надзор за подростком.

Если мы не ночевали в одной большой зале, юнец занимал одну комнату с Ногтевым, ставшем мишенью для шуточек – не только моих, но и испанских. Мол, без женщин добра молодца на мальчиков потянуло? Тот хмурился, но не отвечал. И отказался принять от меня угощение в виде оплаты услуг голландской красотки. Правда, от такой красотки и я бы не пришёл в восторг, даже год пробыв на необитаемом острове.

О женщинах. Раньше в видениях ко мне приходило лицо Эльжбеты. Я беседовал с ней, угадывал её ответы. Теперь она молчит, только смотрит грустно. Мёртвые не разговаривают.

А ещё несколько раз в мыслях и во сне появлялась вдруг синеглазая принцесса Исабель, девственная жена принца, не более мужественного, чем мой Жозеф. Невольно сравнивая двух молодых дам, я поймал себя на мысли, что если Эльжбета родилась не в том мире и не в то время, чтобы приспособиться к обстоятельствам и быть счастливой, то инфанте мир конца XVI века подходит идеально, однако ей чужда роль супруги безвольного святоши, лишённого права претендовать на какой-либо престол, даже самый захудалый, как у Генриха Наваррского. В её лице, в уголках глаз затаилось что-то резкое, дерзкое, порочное, невзирая на детскую невинность тела. Испанке нужно только немного времени и чуть-чуть влияния, Исабель ещё покажет себя, тогда, быть может, в сравнении с делами инфанты всё коварство Медичи или королевы Луизы померкнут. Или, с равным успехом, мадридская звёздочка тихо угаснет, сосланная в монастырь или запертая в замужестве со своим никчемным Альбрехтом.

Конечно, у меня изрядный опыт превращения жён во вдов, но не каждом же шагу пользоваться этим методом!

Отдохнув на широкой кровати за этими мыслями, я спустился вниз в трапезную. Как раз вечерело, что-то потягивали из кружек оба моих офицера. Ногтева с дружком я нигде не увидел и пришёл в раздражение. Не то чтобы общество Павла мне требовалось круглосуточно. Но мы в незнакомом городе, где наша испанская свита – отличный предлог попасть под раздачу, поэтому лучше держаться вместе.

Альфредо прикоснулся пальцами к железной шляпе, приветствуя нанимателя. Я пристроился за соседним столиком, чтобы слышать разговор двух английских купцов, оживлённо болтающих о делах. Любопытно было попытаться понять фразы на языке Шекспира при жизни самого драматурга, и, должен сказать, это довольно легко удалось. Собеседники выговаривали слова гораздо более чётко, чем я привык в прежней жизни, не глотали R, и вообще речь здорово напоминала письменную. Как и французский, английский развивался по пути удаления письменного и устного друг от друга.

Англичане радовались, что война мешает Провинциям развивать торговое мореходство, погром Антверпена вообще оказался подарком богов – крупнейшие конкуренты ослабили и продолжают ослаблять друг дружку. Одна лишь беда – медленный оборот капитала. Судно, идущее вокруг Африки, требует перед отправкой вложения изрядных средств, а экспедиция в Юго-Восточную Азию длится до года. Там возможна встреча с испанцами и португальцами, жуликами и грабителями, английским судам от них защиты нет, королевский флот не в состоянии защитить весь огромный маршрут, его держат близ Альбиона на случай новой «непобедимой» Армады…

– Уважаемые! – я обратился к ним, стараясь говорить медленно и с предельной чёткостью артикуляции как плохой школяр, выговаривающий «Ландан ыз зэ кэпитл оф Грэйт Брытн». – Прошу прощения, что вмешиваюсь в ваш разговор. А не пытались ли достопочтенные джентльмены снарядить экспедицию на запад? Открыть обходной путь в Индию или новые земли?

Ответом были смех и предложение не морочить голову. Да, снаряжали как-то пару судов, на одном через две недели плавания моряки взбунтовались, не увидев ни клочка земли. Они заставили капитана повернуть назад, потому что была истрачена ровно половина запасов воды и провианта. Другой уплыл вперёд, и больше о нём никто никогда не слыхал.

– Говаривают, там край земли и водопад. Попавшие в него суда низвергаются вниз. Никто в здравом уме не рискнёт собой, кораблём и командой, чтобы проверить это на собственной шкуре, – заявил господин с обстоятельной лопатообразной бородой, и оба снова затряслись в гоготе, будто островитянин сказал что-то весёлое.

М-да… К сожалению, подобные космогонические представления наверняка преобладают и в умах амстердамских судовладельцев, коих хочу соблазнить предложением. Вот что я упустил – вид копии «старинной карты» не столь убедителен, как её фрагмент. А поскольку радиоуглеродного и химического анализа здесь никто не знает, то никто и не вычислит подделку. Решено! В Утрехте задержимся.

Нужен большой кусок старой кожи. Не пергамента, а чего-то брутального.

Краски, которые затвердеют от нагрева и не будут мазаться, если намочить.

Не только карта, к ней ещё требуются надписи на непонятном языке. Например – на русском XXI века! Он и для Ногтева – тарабарский, что же взять с местных, никогда кириллицу не видавших. Эх, жаль, не владею арабской вязью.

Мне очень сложно будет объяснить своей гвардии, отчего потребовалась столь большая пауза. Не знаю, как купить такую кожу, не обладая никакими познаниями в языке, тем более – красками. Да и художник из меня ниже среднего.

Но и другого варианта нет. Не хочу услышать от будущих владельцев Вест-Индской компании «никто в здравом уме…» и получить от ворот поворот.

На поиски материалов для подделки я отправился следующим утром, захватив Ногтева и его пацана, второго – в качестве переводчика. Заодно порадовался своему авторитету, никто из них двоих не заподозрил предводителя в сумасшествии. Вождь принял решение – выходит, так нужно.

Алхимические опыты затянулись более чем на неделю, хозяин грозился выселить меня за вонь химикатов и палёной кожи. Закупки сырья для фальшивки пришлось повторить, весь первоначальный запас я честно испортил… В итоге Матильда получила в нагрузку ещё одну сумку с «древними» документами, а маршрут наш круто свернул: вместо Амстердама мы двинулись на Роттердам. Там я надеялся встретиться с человеком, в наибольшей степени подходившим для реализации грандиозных и, что греха таить, достаточно авантюрных планов.

А ещё казалось, что откуда-то издали за мной следит пронзительный взгляд инфанты Исабель. С детским максимализмом она осудила бы изготовление кожаной обманки, но точно бы вдохновилась размахом задуманного. Обожди, девочка, я скоро сумею удивить. И не тебя одну.

– Сеньор, отчего такое изменение планов?

Вынырнув из своих дум и грёз, я с любопытством глянул на напарника. Последние дни Паша пребывал в некой прострации, витал незнамо где. Ладно – у меня безумные прожекты. Что же затеял мой единственный друг? Но отвечать вопросом на вопрос – это не по-еврейски, а по-хамски.

– Общаясь с купцами, когда кожи закупал, слышал несколько раз такую фамилию – Йохан ван Олденбарневелт.

– Ага… И я слыхал.

– Славят его в Утрехте. Желают видеть штатгальтером всех северных Провинций. Главное же, считается он человеком решительного склада, настроен вести войну с Испанией, Англией и Португалией за доступ Нидерландов к заморским колониям.

– И вы намерены соблазнить его походом к западным землям? Не знаю…

– И я не знаю. Но расчёт у меня созрел. Я сам добуду золото на снаряжение четырёх или даже пяти кораблей. Но верхом на золоте не поплывёшь. Нужны сами корабли, обученные команды и небольшая армия, сорок-пятьдесят морпехов на каждом. Легкие пушечки, чтоб можно было ствол и лафет на шлюпках отвести на берег. Лошади, на том берегу их не знает никто. Я уверен, золото там в избытке. Но кто же отдаст его? А под дулами пушек с зажжёнными фитилями – добровольно и с песней.

– А у них пушки есть?

– Правильно ставишь вопрос. Нету. Не знают они ничего огнестрельного. Поэтому пальнуть придётся поверх голов, для острастки.

А если полезут драться, то и в толпу, по живым людям, присвоив себе мрачную славу Кортеса и конкистадоров. Заодно и Христофора Колумба с Америго Веспуччи. Назовут Новый Свет не Америкой, как-то иначе. Например – Дебюссией… Нет, не звучит, слишком похоже на Дебилию. Лучше от д’Амбуаз – Амбуазией. И аббревиатура США будет расшифровываться как «Соединённые Штаты Амбуазии».

Ещё одна фальшивка.

Глава 14. За други своя

– …Не менее двадцати! – выкрикнул дон Альфредо, вырвав меня из легкомысленных мечтаний, какое из своих имён дам двум материкам.

Дорогу перегородили всадники, числом превосходящие нас раза в два или более.

Мы за пару часов отмахали от Утрехта приличное расстояние. Копыта крушили тонкий ледок на лужах, вокруг простирался сельский пейзаж с убранными полями и ветряными мельницами. Таких проверок на дорогах мы перенесли уже около полудюжины, но вдруг среди этой пасторали сердце сжалось от гадкого предчувствия. С момента, как я заколол испанского полковника, всё складывалось слишком уж гладко, везение – штука статистическая, рано или поздно заканчивается, несчастные случаи рано или поздно компенсируют счастливые совпадения.

– Альфредо – все назад! Ногтев – справа! Жозеф – слева, будешь переводить. Если начнётся заварушка, тикай и смотри издали.

– Stoppen! – крикнул предводитель, исчерпав запас понятных мне слов, и что-то ещё повелительно буркнул.

– Требует назваться, мой господин.

– Полномочный представитель его величества короля Генриха Наваррского граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз. Кто посмел преградить мне дорогу?

Жозеф послушно что-то пробормотал, повторив моё имя, кавалерист не расслышал и потребовал повторить. Весь эффект от громко заявленного титула, а они имеют значение где угодно, полностью растаял из-за мямли-слуги. Удавлю сопляка!

Командир отряда, светловолосый детина с непокрытой головой и длинными светлыми волосами, более похожий на скандинава, нежели уроженца Фландрии, о чём-то быстро переговорил с товарищами. Мой вопрос он проигнорировал.

– Тот господин спрашивает, что за испанцы с нами, мой господин.

– Это – нанятая мной охрана. Я повторяю – кто посмел стать на моём пути? Прочь с дороги!

На этот раз конный викинг не дождался, пока Жозеф закончит мямлить перевод, и произнёс короткую энергичную речь. Тут уже помогал подъехавший дон Альфредо.

– Говорит, они – граждане свободных Провинций Севера и убивают всех увиденных испанцев. Вас пропустят, а нас… Мы будем сражаться.

Ясно. Непримиримые экстремисты хуже ирландских католиков из ИРА.

– Все мы будем сражаться. Жозеф! Объясни этому белобрысому недоноску, что испанцы находятся под покровительством короля Генриха Наваррского, союзника нидерландских кальвинистов. Мы возвращаемся к пенсионарию Утрехта, он гарантировал нам свободный проезд. Переводи! И сразу тикай в сторону, не мельтеши.

Я круто развернул Матильду и дал шенкелей. Пацан, заговаривая зубы конникам, подарит нам несколько секунд форы. Пашка-паскудник придержал коня и обернулся в тревоге за нашу бестолочь…

– Не зевать! Всем приготовить пистолеты!

Когда лошади идут рысью, подсыпать порох на полки крайне неудобно, много просыпается мимо, но особого выбора нет…

– Лейтенант Альфредо, приготовьтесь! По моей команде все разворачиваемся, несёмся назад и стреляем, потом выхватываем шпаги! – я оглянулся и убедился, что отряд противника плотным табуном кинулся в погоню. – Альфредо! Мурильо! К атаке развернуться цепью!

Весьма слабенькая, но хоть какая-то тактика, викинг точно не успеет проинструктировать свою команду.

– Придержать лошадей! Скоро… – я ещё раз оглянулся, убедившись, что партизанская братия погнала во весь опор, рассчитывая догнать нас до города. Но в Утрехт мы точно не едем, надоел он мне… – Павел, Альфредо… Атака!!!

Круто осаженная Матильда едва не выкинула меня из седла и, возмущённо заржав, рванула в лоб кавалькаде. На мгновение вспомнился старый фильм, где навстречу несутся два поезда, не отвернуть и не затормозить, и надо же мне оказаться машинистом такого поезда… Я вскинул пистолеты и выпустил четыре пули в самую гущу, целясь пониже. Лошадей жалко, но сложно промазать, а слетевший с коня на такой скорости наездник – точно не боец. А то и не жилец.

Грохнули пистолеты моей гвардии, произведённый эффект превзошёл ожидания: задние налетали на упавших передних, топтали их копытами, всё новые лошади переворачивались или становились на дыбы, роняя седоков.

Выхватив шпагу, я отбил выпад и оказался в тылу нападавших. Броситься обратно в схватку? Как бы не так! Шпагу в ножны. Считанных секунд хватило, чтобы перезарядить хотя бы один пистолет. Теперь повоюем!

Как и следовало догадаться, наши обидчики сражались в седле хуже профессиональных военных. После обстрела и свалки осталось человек десять боеспособных, никто из них не успел достать пистолеты. Я хладнокровно застрелил в спину двоих – сцепившегося с Павлом и с лейтенантом Мурильо. Испанец поблагодарил меня взмахом шпаги, я не успел ответить на любезность, как из горла у него выскочил вперёд кончик клинка. Проклятый белобрысый, уцелевший под обстрелом и даже не потерявший коня, всадил шпагу между панцирем и задником шлема.

Я объехал лошадь Мурильо, с седла которой съехало бездыханное тело, ногой застрявшее в стремени.

– Ты, дерьма кусок! Слезай и скрестим шпаги!

Переводчик не потребовался. На роже викинга проступила гадкая усмешка, он спрыгнул с лошади, когда увидел, что спешился и я.

Бой затих. Павел и трое испанцев встали у меня за спиной. Местных партизан оказалось лишь немногим больше, остальные валялись на земле, кто-то без движения, кто-то катался и выл от боли, подтверждая хреновую испанскую репутацию в этих краях: где испанцы, там кровь и смерть.

Вождь побитого войска что-то торжественно пообещал. Так как мой сопляк смылся подальше, вновь переводил дон Альфредо.

– Он говорит, что против французов ничего не имел. Но вы, сеньор, убивали наших. Значит, вы ничем не лучше. Сейчас вы умрёте, потом то же самое они сделают с остальными, – мой лейтенант хмыкнул и провёл перчаткой по влажным усам. – Пусть попробуют! Он у меня попрыгает, этот аскеросо…

Не знаю, что означает последнее слово, вряд ли что-то вежливое. Переспросить я не успел – мой противник бросился в атаку.

Он швырнул мне левой в лицо ком грязи и тут же сделал глубокий выпад шпагой, от которого я предпочёл уклониться броском в сторону, правильно поступив: подонок выхватил кинжал и попытался продублировать удар.

Честная игра не котируется? Да пожалуйста! Ты не с тем противником решил мериться хитростью, малыш. Я обозначил две ложных атаки, а когда тот приготовился поймать меня на противоходе, если провалюсь, без затей всадил ему звёздочку в бедро.

Дальше пошла игра в одни ворота. Викинг наседал, пытаясь достать меня с двух рук, я отступал и только защищался, готовый пятиться хоть до Роттердама. Враг мой продолжал атаковать и одновременно слабеть. Понемногу стремительность его движений падала, пропорционально кровище, стекающей по тёмным штанам на сапог. Наконец, он опустился на колено и что-то проскрипел.

– Он спрашивает, что вам нужно, – подсказал дон Альфредо.

– От покойника – ничего. Можешь не переводить.

Я заколол его ударом в глаз, совершенно неспортивно – человека, лишённого возможности обороняться. Но и Мурильо не мог защищаться, сидя к убийце спиной. Высшая справедливость бывает жестока.

– Всем бросить оружие! Живо!

Не дожидаясь, пока Альфредо растолкует приказ, я с одной шпагой против десятка крепких мужиков, на одном только эмоциональном порыве, ткнул окровавленным остриём в саблю ближайшего спешенного кавалериста и повелительно указал на землю. Дважды просить не пришлось, звякнул металл, члены совсем ещё недавно боевой команды превратились в стадо испуганных пленников. Иногда слишком многое завязано на командира.

Мы с испанцами обыскали горе-вояк, забрали золотые и серебряные монеты. Я великодушно позволил им взять по лошади и валить на все четыре стороны.

Когда принялся за подпругу Матильды, сзади подошёл дон Альфредо, с ним двое соотечественников.

– Позвольте поблагодарить вас, сеньор де Бюсси.

– Вот как? За что? Я увлёк вас в страну, где испанцев ненавидят и желают им смерти. Не смог защитить. Дон Мурильо погиб, Гонзалес тяжело ранен. Не вижу причин для благодарности.

– Позвольте посмотреть на дело иначе, сеньор, – голос лейтенанта стал немного торжественным. – Мы получаем свои эскудо и в дни опасности, и в дни праздности, такова наша участь – рисковать шкурой и иногда её терять. Но вы нас не бросили, когда получили возможность спастись. Ввязались в неравный бой, по странному выражению вашего русского спутника, «за други своя», могли погибнуть.

– Мог. Но не погиб.

– Наш король требовал от нас службу, подвергал опасности. И даже не платил. Уж точно сам ничем не рисковал у себя в Мадриде.

– У королей есть свои привилегии. Лейтенант, я не ровняю себя с королями.

– Если король – последний мьерде, нам плевать на королей. Мы клянёмся служить лично вам, сеньор де Бюсси.

Испанское «мьерде» напоминает французское «мерде», то есть дерьмо, крайне неожиданное слово в клятве верности. Ну, за неимением лучшего…

– Я принимаю вашу клятву и вашу службу, сеньоры. А тебе первое поручение, дон Альфредо, учи их французскому. Чтоб не общаться через переводчика.

Мне испанский – лишний. Хотя зная французский, английский и польский, понимаю не менее половины слов в любом романском языке.

После торжественной церемонии, правда – без хлопанья шпагой по плечам новообретённых вассалов и испития чаши вина, появился, наконец, Павел, грязный донельзя. Он вёл под уздцы кобылу с Жозефом в седле, чья бледная рожица украсилась бордовыми рубцами от веток. После выстрелов его лошадь понесла, морду пацану исхлестало в кустарнике, он даже не удосужился наклониться к гриве. Я предпочёл бы потерять эту хлопотливую бестолочь, чем Мурильо!

Раненого мы пристроили в следующей деревушке. Потребовалось очень много золота, увещеваний и, когда всё это не помогло, помощи местного пастора, растолковавшего пастве, что испанцы – тоже твари божьи, только заблудшие из-за неправильного прочтения Библии. Лишь после этого крестьяне взялись выхаживать иноземного оккупанта. Нет ни малейшей гарантии, что парня не придушили, стоило нам скрыться из виду, но тут уж ничего не поделать.

Поколебавшись, я приказал снять плащи и шлемы, выдававшие мою испанскую четвёрку за двести шагов. Мы ехали в Роттердам, лет пять тому назад он был взят штурмом и безжалостно разграблен, как Антверпен недавно. Количество желающих перерезать испанские глотки здесь равнялось числу жителей.

Если исходить из человеколюбия, мной в XVI веке основательно утраченного, поредевший испанский эскорт стоило бы отправить обратно в Антверпен, здесь вряд ли что-то от них получу кроме головной боли. Но доедут ли по протестантским землям? Здесь за ними хотя бы пригляжу.

Заодно занялся воспитанием единственного испанского лейтенанта. Дон Хуан Альфредо происходил из старинной семьи, чернявость выдавала мавританскую примесь. Пострадал, как и многие младшие при не слишком большом фамильном наследстве: замок с угодьями остался старшему брату, моему спутнику пришлось пробиваться по жизни с копьём и мечом в руках, отправка во Фландрию сулила славу и богатство… пока здесь всё не рухнуло.

Дон Альфредо был одного возраста с Павлом, но в развитии уступал. Сознание «высшей расы» по сравнению с французами, валлонами и прочими унтерменшами, вбитое с младых ногтей, поколебалось, но в полной мере не вытравилось и здорово мешало восприятию действительности. Мечом он владел неплохо, но слишком полагался на толедский панцирь и шлем, игнорируя выпады противника. Попадись ему польский шляхтич с клевцом, и не будет у меня лейтенанта. Стрелял дон Альфредо довольно посредственно, впрочем, и остальные испанцы тоже. Приходилось учиться, учиться и ещё раз учиться, как завещал я своей пастве.

Начинался февраль. Редкий снег и лёгкий морозец сменился дождём, такой я помнил Южную Голландию и по прошлой жизни. Вроде бы климат XVI веку полагался более холодный, чем в моей прежней жизни. Зато столь же противный в близости моря.

Но вот контраст между привычным мне Роттердамом и увиденным был наиболее силён по сравнению с любыми городами Европы. Вместо блестящих стеклянных небоскрёбов и крупнейшего в Европе морского порта мы увидели россыпь домишек, прилепившихся друг к дружке, полудюжину соборов средней руки и пару дюжин невысоких мачт со спущенными парусами. Будущая торговая столица Нидерландов только начинала разбег. Или ещё зашнуровывала обувь.

В душе шевельнулось отвратительное предчувствие. Может – зря я сюда припёрся? Если бы город был на подъёме, я наверняка бы легко нашёл искателей приключений, способных поддержать безумные планы. Здесь же едва шевелится жизнь. Надо было придерживаться начального маршрута и скакать в Амстердам, где публика наверняка предприимчивей.

Стараясь не выдать спутникам неуверенности, я махнул им рукой, и мы тронулись с пологого холма к городской заставе.

Глава 15. Дэнег давай, да?

Всю жизнь терпеть не мог попрошаек. Органически. Посылал далеко и без хлеба: унылых бабёнок, клянчивших годами на лечение ребёнка от болезни, с которой не живут и месяца, безногих инвалидов в военной форме, на самом деле потерявших конечности по пьянке, мордатых святош с корзинками для сбора «на богоугодные дела» и в полной уверенности, что им одним открыто, чего на самом деле желает Бог. Тем более – небритых темнолицых вымогателей, цедящих сквозь зубы: дэнег давай, да!

И вот сам оказался в подобной роли. Месье, же не манж па сис жур! Гебен мир зи битте этвас копек ауф дем штюк брод! Подайте бывшему депутату Государственной думы России, а также бывшему атташе по культуре…

Похоже, я начал бормотать вслух, потому что изумлённый Ногтев раскрыл седельную суму и протянул мне испрошенный «брод» – голландскую мучную лепёшку.

– Спасибо, Паша. Не бери в голову, это я в роль вхожу, как выпросить несколько миллионов. На хлебушек.

Странности в поведении простительны вожакам стаи, они делают нас загадочными и возвышенными, если не злоупотреблять. Думаю, сомнения в моём душевном здравии отошли у свиты на второй план, когда, объезжая не только таверны, но и просто жилые дома подряд, мы обнаружили, что всё битком набито людьми и просто нет никаких свободных мест! Роттердам строился, подрядчики нанимали рабочую силу, отбоя не было от желающих, особенно беженцев с юга. Испанцы помалкивали, тем более Альфредо с его характерным андалузским акцентом. А через Жозефа вести переговоры было совершенно невозможно: при виде иностранцев, обвешанных оружием, и прислуживающего им подростка с жестоко исхлёстанным лицом хозяева спешили захлопнуть двери.

Ночевали мы в жутком клоповнике, пронизанном вонью десятков немытых тел. Я ворочался и боролся с желанием выбраться наружу и прикорнуть, привалившись к тёплому боку Матильды. Запах конского помёта – просто «Шанель» рядом с амбре ночлежки строителей гавани. И в таком виде, а главное – с таким ароматом, мне предстоит презентация путешествия на край земли, где корабли падают в водопад…

Утром Жозеф ненадолго исчез, а потом примчался радостный – он обнаружил здесь кого-то из горожан, знакомых по Антверпену. По крайней мере, есть место, где можно помыться и почистить платье, накормить лошадей. Неприязнь к слуге поуменьшилась, но выгоды от наведения лоска я не получил: пенсионарий изволил уехать на несколько дней и никак принять нас не мог. Кому-то другому довериться не хотелось. Голландцы казались мне какими-то чересчур деловыми, прагматичными, ухватистыми, по сравнению с несколько легкомысленными французами или, к примеру, заносчиво-агрессивными поляками. А испанцы хватались за осколки былого величия. Скоро начнётся война за испанское наследие, помню её по истории Франции. Ван Олденбарневелт (я через день научился выговаривать его фамилию) был редким идейным представителем своего меркантильного племени, во всяком случае, таким его рекомендовали.

Знакомцы Жака, зажиточные бюргеры и ярые ненавистники испанцев, были шокированы, что их достаточно далёкий знакомый привёл к ним под крышу сразу четырёх оккупантов. Одно только золото дела бы не решило, сыграло роль, что агрессоры состоят на службе у графа, в свою очередь служащего протестантскому королю.

Отец семейства, квадратный и низкорослый ван Мирвелт, сколотил капиталец всего на двух удачных вложениях в корабли, отправленные в Индию вокруг Африки, при том что три корабля пропали, а один вернулся пустой, ограбленный где-то в районе Канарских островов, конечно же – испанцами, полагавшими азиатский регион своей монопольной вотчиной.

Мой лейтенант, услышав очередной выпад, принял его на свой счёт и смолчал. До него давно дошло, насколько в этом мире неудобно быть испанцем за пределами Испании, даже в этой колонии, всё ещё считающейся собственностью Мадрида.

Меня, естественно, интересовали попытки плыть на запад. Несхожесть миров заставляла сомневаться во всём, действительно ли неизвестный доселе Новый Свет находится на нужном месте, нет ли каких-то препятствий – Саргассова моря на половину Атлантики, сплошных рифовых барьеров, да мало ли… Вдобавок у меня не будет возможности организовать медленную конкисту, сначала осваивая острова, как Колумб, потом захватывая Мексику, как Кортес и, наконец, вырезая инков, как Писарро. Тем более я неплохо представляю, где Мексика, Куба, Гаити. Но про инков не знаю почти ничего, это где-то на Тихоокеанском побережье. Зато именно у инков был получен самый полновесный урожай золота. Грабить – так сразу и по-крупному, американское золото нужно в Старом Свете.

Двухэтажная ратуша неподалёку от собора Святого Лоуренса явно относилась к временам до бурного роста города, она была тесной, неудобной, с узкими лестницами, здесь толпилась масса народа. К появлению пенсионария я уже усвоил – на коридорах власти церемониться нельзя. Кулаки и локти значат больше, чем аргументы. Каждый раз я таскал с собой всю команду, приученную прокладывать дорогу. В Лувре мы нарвались бы на десяток дуэлей, здесь же получали толчки и пинки в ответ. К ван Олденбарневелту я продрался, только когда Ногтев и Альфредо с солдатами оттеснили очередных просителей и заняли место у дверей, обнажив клинки; лейтенанта я утянул внутрь, нуждаясь в нём как в переводчике.

Пенсионарий глянул на нас испытующе, но без особой теплоты в глазах, даже когда я извлёк (впервые, кстати, за всё время вояжа на север) мандат с печатью Генриха Наваррского.

– Любопытно. У протестантов юга Франции те же проблемы, что и у нас – борьба с жадными и никчемными католиками. Но мы разделены с Гасконью католическим севером Франции и Южными Нидерландами. Не представляю, чем можем быть полезны друг другу. Не говоря о том, что искренне удивлён вашим выбором переводчика – католика и испанца.

Олденбарневелт в силу дипломатического навыка говорил ровным тоном. Тем не менее, слова «католик» и «испанец» прозвучали в его устах ругательствами. К тому же он сносно владел французским, и ненужное присутствие дона Альфредо только усложнило переговоры. Но выдворять его – означало потерять лицо, и я продолжил:

– Прошу заметить, ваша честь, я также католик, как и мой сюзерен герцог Анжуйский, ближайший соратник гугенотского короля. Нас всех объединяет или наоборот разъединяет не религия, а политический интерес.

– Довольно смелое заявление для последователя Рима.

– Я наберусь смелости и дальше развить это суждение. Протестанты, где они находятся в большинстве, не насаждают кальвинизм и лютеранство насильственно, а именно католическим властям свойственны крайности. Гугенотам Гаскони выгодна независимость Нидерландов, объединённых вокруг Голландии, Филипп II лишится главного алмаза в своей короне и ослабеет, а именно от него исходит опасность югу Франции. После этого Париж окажется в протестантских тисках, в прусских землях преобладает лютеранство, через пролив – протестантская Англия. Королю, кто бы ни находился на французском престоле, придётся ещё более смягчить политику.

– Это ясно и без столь пространных рассуждений. Вы предлагаете гасконские войска для войны за свободу Нидерландов? – пенсионарий откинулся в массивном кресле, солидном и строгом, как вся обстановка кабинета, выдержанная в тёмно-коричневых и чёрных тонах. В моду входило чёрное дерево из колоний.

– Не могу предлагать невозможное. Французские войска на вашей стороне – это прямой повод к вторжению. Испанская армия по-прежнему остаётся самой сильной в мире, невзирая на отдельные неудачи. Просто она слишком уж рассеяна по Европе.

Дон Альфредо, терпеливо молчавший, одобрительно и шумно выдохнул, когда прозвучала единственная фраза, тешащая его испанское самолюбие. Если называть вещи своими именами, он – дезертир. Но даже дезертир гордится покинутой им армией, если она – испанская!

– Тогда я не вижу предмета для беседы, – развёл руками голландец.

– А до него ещё речь не дошла. Нидерландам нужно выиграть войну за независимость, Гаскони – за религиозную терпимость. Война – это деньги, большая война – большие деньги. Я предлагаю добыть денег, чтобы с лихвой хватило на эти две победоносные войны. Прошу вашего внимания.

Кусок искусственно состаренной телячьей кожи с рисунком Западной Европы, Западной Африки и куска Америки от Мексики до Бразилии, естественно – по памяти и с чудовищным искажением пропорций, был обожжён по краям, облит едкими веществами и в верхнем правом углу продырявлен пулей. Не лучше выглядел и сопроводительный текст по-русски, содержащий заумные фразы о злате за далёкими морями и лесами.

Реакция пенсионария удивила даже дона Альфредо.

– Фальшивка. Но чрезвычайно правдоподобная. Чертовски!

– Почему вы так решили? – полюбопытствовал я, стараясь скрыть разочарование, что меня так быстро раскусили.

– Падрао. Так португальцы называют эту реку. Мало о ней кто знает, – твёрдый коготь на волосатом пальце ткнулся в чёрточку около устья Конго, начертанного более чем приблизительно. – И Канарские острова выписаны с редкой подробностью. Продавший вам этот кусок кожи был, наверно, осведомлённый малый.

Он не объяснил, по каким признакам догадался о новодельности карты.

– А что вы скажете, ваша честь, о землях к западу за Великим океаном?

– О них ходят легенды и давно, все противоречат друг другу. Признаться, так далеко… – он прикинул масштаб и покачал головой. – Так далеко на запад никто не ходил. Либо не вернулся. Сколько от Роттердама до ближайшей земли?

В качестве ближайшей он выбрал Флориду. И правда, неплохой выбор.

– Чуть больше тысячи французских льё. Во всяком случае, не более тысячи двухсот. При благоприятном ветре – недели четыре пути.

Не моряк, но прекрасно разбиравшийся в делах торговых и потому в основах морского транспорта, пенсионарий гулко захохотал.

– Вы что себе вообразили? Четыре недели, не пополняя запасов? Без единого клочка земли на горизонте? Без гаваней, где можно укрыть судно от шторма или подлатать, если буря застигла в открытом море… Вы или глупец, или прожектёр. В любом случае я никому не пожелаю вложить золото в столь рискованное мероприятие.

Раскаты смеха и грома постепенно снизошли до обычного квохтанья, и купец взял верх над политиком в этой многосторонней натуре.

– А что сулит нам достижение тех берегов? Пряности? Чай? Или там одни голые скалы?

– Пряности! – честно соврал я. – А ещё, если верить манускрипту, древность которого вы оспариваете, за океаном имеются многочисленные золотые и серебряные копи, разрабатываемые туземцами, не знающими истинную цену благородному металлу, не ведающими ни пороха, ни мореплавания.

– Чрезвычайно занятно, граф. Да, чрезвычайно. Но сейчас идёт война. Все мирные соглашения – фикция и затяжка времени, чтобы зализать раны и накопить силы. Война окончится совсем, только когда Фландрская армия короля Филиппа уберётся восвояси. Поэтому никто вам не даст ни денег, ни кораблей, ни войск. Или вы столь богаты, что сами способны нанять корабли и навербовать людей?

– Богат. Да, чрезвычайно, – я невольно скопировал его манеру речи, видимо, зря – Олденбарневелт уловил сарказм и нахмурился. – Но только часть моего богатства в виде имений в Анжу даёт деньги, легко вкладываемые в предприятие. Гораздо больше в Речи Посполитой, по самой скромной оценке – свыше миллиона злотых. К сожалению, у меня есть разногласия с тамошними властями. Я хочу продать польские маёнтки, всё вырученное пустить на экспедицию к западным землям. Точнее – к восточному побережью Индии. Я разделяю убеждение, что земля – круглая, и к Индии есть западный путь, о котором не знают в Мадриде.

– В Роттердаме тоже не знают, – сурово заметил пенсионарий. – Ваша карта на коже, коей не более десятка лет, не может служить веским аргументом. Но вот польская недвижимость…

Он задумался, а я едва не подпрыгнул. Клюёт!

– Гляньте на эти документы, гораздо более свежие и безусловно подлинные. Я выкупил у одного французского монастыря право на восемь поместий, завещанных святым отцам умершей послушницей, она унаследовала эти дворцы, замки и обширные угодья от усопшего мужа. Огромный польско-литовский клан Радзивиллов, к которому принадлежал тот шляхтич, не пожелал вести дела со святошами. Попросту послал их подальше.

– А с вами – пожелает?

– У меня есть план. Я предложу выкупить право на эти владения должникам Радзивиллов за пятую часть стоимости и погасить свой долг предъявлением моих бумаг. Сапегам, Огинским, Чарторыйским или Потоцким, это виднейшие магнаты Польши, никто на дверь не укажет.

– Да, занятно… Вот что я вам скажу, ваша светлость. Чтобы проделать описанную вами сделку, нужна наша помощь, не так ли? Иначе бы вы не стояли в моём кабинете. За некоторую долю в предприятии я её предоставлю. Будут деньги – будет и разговор о кораблях. Заранее ничего не обещаю. Что там за шум?

Из приёмной донёсся гул, пробившийся сквозь толстые двери. Очевидно, бузили недовольные, пенсионарий слишком много времени уделяет одному посетителю, к тому же – иноземному католику.

– Дон Альфредо! Прошу вас – выйдите к ним и скажите, что его честь будет занят ещё долго. Заодно помогите Павлу держать оборону, – избавившись от свидетеля, я выложил Олденбарневелту соображения касательно самой щекотливой проблемы. – Если считать хотя бы два эскудо в день для наёмного вооружённого отряда, вояж в Польшу обойдётся тысяч в восемь-десять. Сумма существенная, но её я мог бы добыть и сам. К сожалению, когда на руках окажутся сотни тысяч злотых, доверять наёмной охране я не смогу. Даже виденному вами испанцу. Мне нужна защита от собственных людей. Хотя бы два десятка человек, преданных лично вам. Остальных навербую в Антверпене из испанского сброда.

– Десять тысяч вкладываете вы?

– При всём уважении, ваша честь, если речь вести о части дохода в выколачивании радзивилловских денег, то ваша, скажем, десятая часть от прибыли после покрытия расходов требует, чтобы именно вы заплатили наёмникам.

– Половина.

– Пятнадцать процентов, или мне придётся нанимать прусских ландскнехтов.

– Справедливо. Соглашусь на треть.

Просто базар какой-то… Но что делать, глава голландских торгашей и сам обязан быть торгашом до мозга костей.

– Пятая честь и ни злотого больше. Иначе мой вклад в морской вояж будет слишком мал.

Повисла пауза. Пенсионарий вытащил здоровенные деревянные счёты, пощелкал на них. Не знаю – что-то действительно вычитал-суммировал или просто занял пальцы привычным делом, погрузившись в размышления. Ещё раз внимательно перечитал бумаги – опись поместий, заверенное свидетельство о переходе к Эльжбете Радзивилл имущества покойного супруга, её завещание аббатству и документ с монастырской печатью, что я приобрел у святош права на всё имущество. Тут можно не сомневаться, святые отцы тщательно оформляют бумаги, когда речь идёт о деньгах, конечно же – расходуемых исключительно на богоугодные дела.

– Афера. Эти дикие восточные страны всегда непредсказуемы. Ладно. Десять тысяч содрать с них возможно точно. Внакладе не останемся. Но скажите, граф, я чувствую, в этой истории есть что-то личное для вас?

– Есть. Муж Эльжбеты погиб после дуэли со мной. Первого её мужа я застрелил. И готов был отправлять в лучший мир любого мужчину,который встал бы между нами.

Олденбарневелт вылупился на меня, потом загрохотал «гу-гу-гу» на манер филина. Оказывается – смеялся.

– Да, впечатляет. Между вами стал третий мужчина – Спаситель, коего никак не вызовешь на дуэль. Романтичный и страстный французский дворянин, не чурающийся обобрать семью убитого им мужа своей возлюбленной! Браво, граф. Вы мне нравитесь. Именно такая смесь меркантильного и возвышенно-чувственного мне по душе.

Я не стал вдаваться в подробности и объяснять, что за месяцы гниения в тюрьме Вавеля и обманное замужество Эльжбеты проклятые литовцы задолжали мне гораздо больше миллиона злотых, и то, что я с них собираюсь наскрести, не покроет и половину векселя. Голландскому градоначальнику такие подробности ни к чему. Пусть считает меня мерзавцем, греющим руки на погребальном костре своей подруги.

Мы перешли к техническим деталям плана.

Глава 16. Все дороги ведут в Лодзь

Когда копыта лошадей ступили на влажную по-весеннему польскую землю, я впервые в жизни посочувствовал Наполеону Бонапарту, также пришедшему в Польшу во главе чрезвычайно разномастной армии. Правда, ему предстояло воевать с Россией, моя задача проще, но…

Положиться можно только на Павла, дона Альфредо и тройку «моих» испанских солдат, завербованных вместе с лейтенантом у Антверпена. Нас всего пятеро против двух сотен громил, очень мало, если те взбунтуются.

Правда, я не ждал особых неожиданностей от голландского отряда, набранного в Роттердаме. Наверно, всех бы там нанял. Но в военном отношении парни из Южной Голландии – сущие партизаны. Неплохие стрелки, так себе в фехтовании и практически никакие по дисциплине. В стране, где на караван с золотом набросится польско-литовская конница, мне требовалась несгибаемая испанская фаланга с частоколом пятиметровых копий. Именно их я набрал в Южных Нидерландах, и именно эту часть своего воинства опасался больше всего. Когда польские злотые пополнят наш багаж, что взбредёт в голову этим рубакам, привыкшим грабить на подмандатной территории?

Несколько проще было общаться с прусскими ландскнехтами, берегущими репутацию честных наёмников. Но золотой куш запросто перевесит соображения о сохранении реноме!

Не зная, кого страшиться больше – поляков или собственную охрану, наша пятёрка отдыхала, тянулись последние мирные недели перед… Даже не знаю – перед чем. Наверняка гадким. В этом мире всё даётся с боем, ничто само в руки не падает.

Перед особняком городского головы я спешился и задержался в нерешительности.

– Что-то случилось? – Павел спрыгнул рядом, заметив мой ступор.

– Сегодня – ничего. А в прошлый раз именно здесь я встретил Эльжбету впервые.

Ногтев не слышал от меня слов с именем умершей несколько месяцев. Многие вещи лучше держать при себе и ни с кем не делиться. Моя боль – она и моё внутреннее богатство. В обильном ранними смертями XVI веке не принято долго скорбеть по усопшим. Жизнь продолжается и жизнь коротка, у большинства обрываясь до отметки в сорок лет. Некогда распускать сопли! Тем более – командиру отряда численностью в двести душ.

Лодзинский градоначальник, извещённый о прибытии многочисленной графской свиты от квартирьеров, спал с лица, когда увидел персону упомянутого графа, малость потрёпанного после первого визита и со шрамом под глазом, но вполне узнаваемую. Как обычно, от меня люди ожидают одних неприятностей, как это знакомо… Но сегодня я никого не планировал убивать. Ясный весенний день, солнце, на деревьях набухли почки, радуйтесь жизни, панове! Даже если придётся облегчить вашу мошну на миллион-другой злотых. Разумеется, столь крупная афера для Речи Посполитой будет событием чрезвычайным, шляхта ради сохранения богатств запросто пустит чью-то кровь, больше всего рассчитывая на кровопускание из моих артерий, но позже, позже…

– Денькую бардзо за гостеприимство, пан бургомистр, но я не хотел бы им злоупотреблять. Мы отдохнём здесь пару дней с дороги, а там я бы просил вас порекомендовать мне кого-то достойного из шляхты с крепким замком, кто мог бы нас приютить на месяц.

Просьба не из обычных, обрадованный обещанием свалить из его города ясновельможный пан поклялся непременно найти нам пристанище. Он робко поинтересовался, что привело нас на запад Польши, и я не пытался делать секрета. Наоборот, моя задача состоит оповестить как можно больше должников Радзивиллов – есть способ избавиться от бремени всего только за пятую часть взятой суммы. Пенсионарий считает, что я, исполненный наглости, пытаюсь обобрать семью убитого мной мужа Эльжбеты. Но не я его убил, а миньоны короля. И предпринятое мной – не вымогательство и не грабёж. Похоронившие меня заживо в темнице Вавеля заплатят десятки тысяч злотых за каждый день отсидки! А за обманное замужество Эльжбеты не расплатятся ничем.

Лодзинский предводитель дворянства сначала затрясся, услышав о размахе затеи, потом расцвёл. И его семья кому-то что-то должна, не настолько, чтобы выкупить бумаги на радзивилловскую усадьбу, но с кем-то скооперироваться он не отказался бы. Я великодушно пообещал ему персональную скидку в один процент.

Мы шли с ним по коридору к лестнице на второй этаж, как раз мимо места, где моя несравненная, заламывая руки в тревоге, расспрашивала о своём муже Чарторыйском, и я, не подозревая, что только что сделал её вдовой, хвастливо рассказал об уничтожении заговорщиков, покушавшихся на приглашённого в Вавель французского короля. О, эти чудесные, округлившиеся от ужаса и страдания глаза…

Я отогнал наваждение.

– Кто сейчас правит в Кракове?

– Его величество Стефан Баторий. Только не в Кракове, он избрал резиденцией литовский Гродно. Что возьмёшь с иностранцев?

Уел! Его предшественник и мой бывший господин Хенрик Валезы был далёк от образа идеального правителя, впрочем, нынешнее царствование во Франции Генриху тоже не слишком удалось. Профнепригодные короли, увы, встречаются чаще великих правителей.

– Стало быть, литовская партия усилилась?

– Отнюдь, ваша светлость. Его величество – мадьяр, у него собственные фавориты. От литовских магнатов он так же далёк, как и от польских.

Хорошая новость. С королевской армией, созванной посполитым рушеннем, моё маленькое войско не справится. Тридцать три голландца, среди них двое невоенных, сто пять испанцев с моей четвёркой и семьдесят прусских наёмников при шести лёгких полевых орудиях – кулевринах способны справиться с крупным отрядом шляхты. Польско-литовские вояки предпочитают конный строй. По моему замыслу, если испанцы успеют похватать из телег свои громадные пятиметровые копья и выстроятся, а ландскнехты с мечами прикроют им спину и будут рубить всякого, прорвавшегося сквозь строй, то пушкари и голландские стрелки с мушкетами спокойно перестреляют несколько сотен нападавших. Не думаю, что посполитые рыцари сильно превосходят самураев, которых де Каррион уничтожал пачками, имея куда меньше людей.

– Вы уже подумали о замке? Было бы чрезвычайно желательно, чтобы его владелец принадлежал к роду, что-то задолжавшему Радзивиллам.

– Понимаю, ваша светлость. Это не сложно. Проклятые литовские ростовщики опутали долговыми сетями всю Польшу, и я недоумеваю – откуда у них столько золота?

Их богатство как раз не загадка. Балтские князья за несколько столетий от Миндовга до Витовта захапали колоссальную славянскую территорию и веками жили доходами с неё, жируя, причём не только правящая династия, но и магнаты. Долго и успешно грабили Московскую Русь, пока не пришла расплата… Впрочем, главная попытка реванша с самозванцем на московском престоле ещё впереди, если только в этом мире не наступит иной вариант Смуты.

Предвкушая интерес в сделке с имуществом Радзивиллов, градоначальник радушно выделил мне гостинные покои в своём доме, войско разбрелось на постой по квартирам. Я наказал платить и не обижать городских обывателей, вызвав прилив крови к роже ванн Граатена, казначея экспедиции, трясущегося по приказу роттердамского пенсионария над каждой монеткой, и откровенное уныние у испанской сборной, воины которой привыкли чувствовать себя в Нидерландах как на оккупированной территории, где захватчикам всё дозволено.

Выпала честь занять апартаменты, в своё время предоставленные Генриху, в моей бывшей комнате разместились Ногтев с Жозефом, сколько я ни противился низведению витязя до уровня прислуги. Я больше не именовал его напарником даже в мыслях, последнее время «при начальстве» (то есть при мне) больше ошивался дон Альфредо, командующий испанскими наёмниками.

Жозеф помог мне стянуть сапоги и приволок таз тёплой воды, на чём был отпущен до утра.

Я растянулся на бывшей королевской постели и предался воспоминаниям.

Каюсь, мысли об Эльжбете всё реже тревожат душу, даже здесь, в месте первой нашей встречи. Всё же я стал человеком XVI века, в котором мужчинам не свойственно долго носить траур. Уж тем более они не накладывают на себя руки из-за несчастной любви, этот декадентский обычай возникнет гораздо позже, ближе к веку двадцатому.

Вспомнился визит в Брюссель накануне выезда в Пруссию. Со мной уже двигалось более сотни вооружённых людей, за время жизни в обоих мирах раньше как-то не приходилось командовать воинскими подразделениями. Правда, это всего лишь батальон из двух рот, возглавляют батальон офицеры от старшего лейтенанта до максимум майора, я в прошлой жизни был полковником, в этой – граф, что тоже немало. Но желание похвастать новой военной игрушкой распирало меня как ребёнка, впервые получившего на день рождения электрический паровозик, и я не удержался, помчался в Брабантский дворец.

– Её королевское высочество инфанта Исабель Клара Евгения! – торжественно сообщила увядшая тётка, ровно это же она говорила в мой первый приезд в Брюссель, будто я способен забыть необычную юную малышку. Таков этикет – особу королевской крови представляют каждый раз заново.

Несколько запущенный дворец уютнее за эти месяцы не стал, но словно посветлел, когда замужняя девственница впорхнула в залу для приёмов, на этот раз – в светлом кремово-песочном платье, слишком весеннем для конца февраля.

– Ваше высочество! – я опустился на колено и склонил голову. – А где же его высочество?

– Вам не хватает моего общества, нужен муж? – задорно прощебетала Исабель, жестом выпроваживая матрону. – Вынуждена вас разочаровать. Дон Альбрехт заявил, что корень всех бед в недостатке или полном отсутствии веры, в слабости нашей Святой Церкви, потому отправился в Рим убеждать папу принять очень важные меры, а моего супруга назначить епископом всех испанских Нидерландов взамен нынешнего, не оправдавшего надежд.

Что-то изменилось. Осенью она относилась к своей дражайшей половине с должным уважением, хотя бы внешним. Сейчас не скрывает сарказма.

– Позвольте мне рассказать одну жизненную историю. Некий набожный юноша изумительно пел в хоре мальчиков кафедрального собора города… неважно, какого именно. В один прекрасный день подошёл к нему протестантский пастор и говорит: в нашем храме хор лучше, мы точно так же веруем в Христа, а за каждую службу мальчикам хора даём по серебряной монетке. Приходи, это ведь не грех, Бог – единый… Мальчик год пел в церкви, а потом вернулся в собор. Пастор поймал его и возмущается: что же ты творишь. На что юный певец невозмутимо ответил: вы же сами меня учили, падре, что Бог един, и все мы веруем в Иисуса Христа. Но католики отныне платят по две монеты за службу!

– Какой меркантильный молодой человек… Конечно, звонкая монета зачастую весит больше, чем неосязаемые духовные ценности. И протестанты – еретики только с точки зрения католиков, себя они считают вполне богобоязненными и правоверными. Альбрехт не может и не хочет понимать очевидных вещей. Боюсь, в Риме он предстанет не в самом выгодном свете.

– Вы обмолвились, что его высочество мечтает о епископском сане. Но как же обет безбрачия?

– Это его не смущает, – рассмеялась инфанта и подошла к окну, словно надеясь увидеть в зимнем пейзаже признаки грядущего потепления. – Он заявит папе о необходимости расторгнуть наш брак, потому что он не консумирован.

– Браво! Воистину претендент на причисление к лику святых, коль удержался от плотских утех, будучи женатым на столь очаровательной принцессе.

Она резко обернулась. Тяжёлый синий взгляд инфанты ударил словно молотом.

– Не смейте! Я вправе подтрунивать над мужем, но другие – нет. Вы, совсем седой, пожилой человек, должны иметь хотя бы элементарное чувство такта.

Вот тебе и приплыли… Тридцати не исполнилось, а уже пожилой. Ну да, практически весь белый, под глазом шрам, по всей роже морщины! Думал, мужественная брутальная потёртость придаёт романтичности в глазах красоток, ан нет – «пожилой человек»… То есть через несколько лет уже старик и в любой момент – покойник. Не жизнь, а мечта!

– Прошу извинить, ваше высочество. Вечное походное существование огрубляет даже графа.

Гроза миновала, а я подумал – какое неблагодарное дело пытаться придумать оригинальный комплимент дочери короля.

– Я попытаюсь забыть эти слова, оскорбительные для моей семьи. Поговорим о деле. Что вам удалось?

– Многое! Без преувеличения, ваше высочество.

Теперь можно было рассказать подробнее о сумасбродных планах польской и американской авантюры, они и без того стали известны многим.

– Настолько невероятно, что из ваших начинаний, быть может, выйдет какой-то толк… Но к чему вы придёте в итоге? – она оставила окно и шагнула ко мне. – Эскадру для плавания за океан вам снарядят голландские купцы, если вы доберётесь живым до этого этапа. Они же получат главный барыш. А что останется моему отцу, Южным Нидерландам? И как, простите за любопытство, задуманное вами сочетается с поручениями герцога Анжуйского и короля Наварры?

– К моему возвращению из Индии изменится многое, сейчас не берусь загадывать наперёд. Скажу лишь, что когда обрету реальную силу, распоряжусь ей разумным образом, не во вред вам и испанской короне.

– На пользу испанской короне сохранение за Мадридом Нидерландов. По крайней мере, их южной католической части.

Повинуясь внезапному порыву, я тоже шагнул вперёд, остановившись на границе, переступать которую было бы уже совсем невежливо.

– Простите ещё одну дерзость, ваше высочество, но я позволю себе один вопрос. Почему вы уверены, что сохранение земель Фландрии выгодно Мадриду?

Она разразилась бурной, но несколько стандартной тирадой о величии Испании, огромной чести, оказываемой жителям Провинций в виде права считаться подданными великого Филиппа II, о воле Божьей, ибо Создатель велел самым верным своим слугам – Габсбургам – нести свет истинной католической веры в места, заражённые ересью, тем более еретики размножились и не считают себя вероотступниками.

Инфанта отбарабанила этот короткий спич, явно заученный наизусть и не ей придуманный, а я не мог понять, насколько Исабель верит официозному словоблудию. Быть может – прячется за слова. Очень осторожно решился возразить.

– Мы оба с вами – католики, ваше высочество. Так скажите мне, не как принцесса и дочь короля заурядному графу, но как сестра по вере: что есть промысел Божий? Откуда такая уверенность, что Богу угодна ваша власть в Провинциях, коль южане вас не любят, а северяне ненавидят всеми фибрами души. Vox pópuli vox Déi (голос народа – голос Бога), и если население Фландрии дружно настроено против испанского присутствия, не была ли финансовая несостоятельность испанской казны Божьей карой за гордыню и самонадеянность? Если так, по возвращении из-за океана я не поддержу испанское владычество во Фландрии, потому что против королей и штатгальтеров ещё можно бороться, но против Бога – я пас.

В потемневших глазах плеснулось смятение. Надеюсь, я озвучил её собственные сомнения. Одно дело, когда подспудно догадываешься сам, и совсем другое, когда слышишь со стороны!

Исабель ступила вперёд и замерла до неприличия близко – на расстоянии вытянутой руки. Этикет позволяет подходить вплотную к девице или замужней даме только для приглашения к танцу на балу. Или если желание поцеловать становится непреодолимым… Нас что-то влекло друг к другу. Но её, возможно, тянуло ко мне совсем другое желание – впиться коготками в физиономию за то, что разрушил остатки детских иллюзий.

– Я разузнала про вас, граф, и услышала много подробностей, – она задрала носик и стиснула кулачки в тонких перчатках. Предыдущая моя характеристика прозвучала в её устах как приговор, что же инфанте наболтали в очередной раз? Наверняка ничего хорошего. – У вас отвратительная репутация человека легковесного, бабника и убийцы. Мне сложно представить, что вы натворите, если обретёте реальное влияние… И обещание применить его не во вред испанской короне совсем не успокаивает и не вызывает доверия. Особенно в случае очередной войны с Францией.

– Мы окажемся по разные стороны, ваше высочество? Сомневаюсь, что война между Францией и Испанией возможна в ближайшие два-три года, обе монархии слишком истощены внутренними неурядицами, чтобы объявить войну соседу. Вот если Провинции объединятся и выступят против вас единым фронтом…

– …Чему вы фактически способствуете, добывая для них золото! – перебила она.

– …То я надеюсь употребить всё своё влияние, чтобы конфликт разрешился с минимальной кровью. И для испанцев, и для фландрийцев.

– Например, убедите нас уйти восвояси. Сдаться. Капитулировать!

Я почувствовал её горячий выдох, выстреливший в меня вместе с последним словом, и лишь безумным усилием сдержал порыв, чтобы не впиться в её детские порочные губы, исторгавшие обидные обвинения. Распалённая атакой, девочка была воистину прекрасна! А её пылающий синий взор мог расплавить свинец для отливки мушкетных пуль.

– Давайте не будем загадывать наперёд, ваше высочество. Я только одно знаю наверняка…

– Что же, граф?

– Пройдёт всего лишь год или два, вы научитесь повелевать мужчинами так, что они подчинятся вашим желаниям, невзирая на клятвы, верность своему королю, происхождение и прочее. У вас и сейчас неплохо получается. Поверьте, как женщина вы сильнее, чем дочь короля.

Она рассмеялась.

– Самый неожиданный комплимент, который можно было услышать от грубоватого вояки из окопов и ловеласа. Уезжайте и возвращайтесь, граф. Если понадобится моё влияние, чтобы удержать вас от дурных поступков, всегда буду рада дать аудиенцию.

Окончательно похоронив этикет, вояке из окопов позволительно, я снова опустился на колено и поцеловал её детские пальчики через перчатку. А в голове шевельнулась отвратительная мыслишка – если несостоявшийся епископ всё же залезет к ней в кровать, сделаю ещё одну женщину вдовой! Не потому, что сам изнемогаю от томления первым испробовать юное тело, невыносима сама мысль, что мягкотелый слизняк испортит Исабель жизнь.

Какая разная планида у встреченных мною дам! И Чаторыйский, и Радзивилл, имевшие неосторожность быть женатыми на Эльжбете, оба были крепкими, воинственными. Исабель, по выбору родни, посчастливилось подцепить противоположную крайность.

Воспоминания, воспоминания… Их вытеснили на второй план впечатления от бала, который устроил нам градоначальник на второй день пребывания в Лодзи. В его особняк слетелась местная шляхта, и она была разочарована от души: моя испанская солдатня ни в коей мере не напоминала блестящий двор Генриха. Я допустил только офицеров и десятских, они, родовитые дворяне до десятого или двадцатого колена, посматривали на провинциальную шляхту с таким превосходством, что удивительно, как это дело не дошло до дуэлей. Голландцы жались кучкой, изобилие воинственного вида панов, практически все – католики, вызывало у них привычный страх, что прозвучит клич: режь еретиков! Прусские легионеры, далёкие от светской жизни, вообще не понимали смысла подобного собрания и удалились сразу же, как городской голова отбарабанил приветственный спич.

Единственный француз, то есть я, с не известной никому русской начинкой, неизбежно оказался в центре дамского внимания. У доброго десятка вдовых, замужних, молодых девиц и проскочивших брачный возраст одиночек вдруг случайно обнаружились пробелы в списках партнёров по танцам. Чуть полноватая пани, во время мазурки всё норовившая притиснуться поближе, спросила – не тот ли я де Бюсси, арестованный за гнусные посягательства на трактирщицу? Ничего не осталось, кроме как ответить: а здесь есть паненки, рассчитывающие на гнусные посягательства? Может быть, может быть, услышал я в ответ…

Принесёт ли пользу польский вояж – большой вопрос. Но что в Лодзи скучать не придётся, уже стало ясно.

Глава 17. Проклятие

Пан Свидерский слыл большим оригиналом. Он всеми фибрами души поддерживал намерение Радзивиллов расторгнуть Люблинскую унию и отрезать Литву от королевства, потому что теми же самыми фибрами презирал литовцев за веротерпимость и униатство, считая всех к востоку от коронных польских земель дикарями. Страстный католик, он рукоплескал контрреформации и почитал за «высшую расу Европы» только католиков-поляков и французов. Вторых, разумеется, из числа неиспорченных протестантизмом. Я поспешил объявить Ногтева голландцем и католиком, боюсь, русского православного витязя хозяин замка у излучины реки Ясень отнёс бы к быдлу, достойному ночевать разве что в хлеве со свиньями. Павел сдержал смешок и важно кивнул, буркнув что-то неразборчивое нидерландское. От Жозефа, видать, нахватался.

Оголтелого расиста Свидерского, участника несчётного числа битв с Московией, если верить его россказням – воевать он начал лет сто назад, посоветовал лодзинский бургомистр. Хозяин замка и невеликих земель вокруг него никаких долгов перед Радзивиллами не имел, но с удовольствием предложил за небольшую мзду предоставить мне замок под временную штаб-квартиру. Две сотни мужских глоток обеспечили покупку прошлогодних запасов съестного у крестьян по самой достойной цене. Возможность досадить «пшеклёнтым» (проклятым) литовцам оказалась приятной добавкой.

А у меня впервые за всё время с Варфоломеевской ночи выдались каникулы. Если не считать вынужденного безделья в подземном застенке Вавеля. Я снарядил две дюжины гонцов с пачками писем к магнатам и прочим владетельным личностям с предложением выкупить у меня права на радзивилловские дворцы – чтобы оттяпать их или хотя бы «кинуть» на сумму долга. Оферты полетели по Польше и по западу Литвы с неторопливой скоростью всадников, не меняющих лошадей. При таких темпах от Лодзи до Варшавы скакать не меньше недели, от Варшавы до Кракова – более двух недель. Каким бы вкусным ни выглядел кусок радзивилловского пирога за пятую часть от стоимости, нужно время, чтобы обдумать, посоветоваться, найти судебного чинушу, способного проверить подлинность бумажек. Да и суммы предполагались солидные, за просто так никто в комоде столько золота-серебра не хранит. В лучшем случае загорать предстояло до середины лета, отъедаться, толстеть и лапать селянок. В худшем… В худшем – нам придётся убираться восвояси, не заработав ни единого злотого, а голландская охрана взбунтуется и доставит меня в Роттердам в цепях как обманщика и растратчика.

Всё же хотелось надеяться на лучшее. Как только появятся деньги, о которых оповещена вся Речь Посполитая, то есть ближе к августу, замок превратится в банк, их иногда грабят. Но чтобы штурмовать крепостицу с гарнизоном в две сотни вояк, имеющих пушки, понадобится целая армия… Практически невероятно. Опасность сулила только обратная дорога. Даже голландцы, охраняющие золото для пенсионария и будущих великих дел, не внушали доверия, что уж говорить об испанской шайке! Назначенный мной командующим дон Альфредо только номинально является капитаном испанской сборной, а двоюродные братья де Вильялонги – его офицерами. Братики – из числа подручных антверпенского генерала, на этих благородных идальговских мордах клейма негде ставить. Они больше всех возмущались вычетами из зарплаты на питание и постой, чаще всех скандалили, считая себя вправе вести в Пруссии и в Польше, как в Нидерландах, то есть по-свински. Хуже того, подговаривали других. Какого чёрта я их взял… Но уже поздно что-то менять.

Замок Свидерского вместил всего человек семьдесят – меня с приближёнными, голландцев и часть пруссаков. Пушки, поднятые на стены, я велел установить на верхнем ярусе стен, между зубцами; бойницы в башнях оказались слишком узкими для кулеврин. Там, в случае нападения, предстояло отбиваться стрелкам из мушкетов.

Остальных пан расселил в двух ближайших деревушках. Дозорная служба в виде простейших сигнальщиков – с флажками на бревенчатых вышках днём и с фонарями ночью – должна была предупредить о появлении сколько-нибудь многочисленных отрядов. А чтобы моё войско не обленилось и не разложилось, я принялся дрессировать его каждодневно, безжалостно штрафуя на дневное содержание всех отлынивающих или провинившихся.

Из моей кельи в угловой башне прекрасно просматривалось поле через речку, где дон Альфредо выстраивал фалангу копейщиков, а пруссаки с голландцами пытались её взломать. Павла вызвал к себе. Смолянин ходил последние дни чернее тучи и, как и в прошлые месяцы, предпочитал общество слуги моему.

– Явился, как приказано, ваша светлость.

– Пашка! Ты с дуба рухнул. Ладно, когда на людях, мой авторитет поддерживаешь, уважаю. Сейчас-то чего? Только и знаешь, с Жозефкой на пару бельё полоскать. Скоро такой же бабой станешь, как и это недоразумение.

Я сел на диванчик. Он, шкаф, стол, узкая койка да пара кресел составляли всё убранство апартаментов, белёные стены не были задрапированы ничем. В кубки хлынуло привозное вино – на юге Польши виноград вызревает, у Лодзи, как я слышал, не очень.

Павел сел в кресло – неловко, бочком. Похоже, одной ягодицей.

– Уехать мне надо… Только вот… Вас как оставить? – он замялся, потом выпалил одним духом: – С Жозефой уехать. Понесла она.

Он растерянно умолк, увидев, что меня разобрал смех. А ржал я, вспомнив одну давнюю историю.

В нашем парижском дипкорпусе был Славик-меломан, сыночек большого папеньки, упакованный по высшему разряду, МГИМО, магистратура в Великобритании, все дела. Он ежемесячно спускал больше тысячи евро на какие-то проводочки, радиолампы, виниловые пластинки, что-то постоянно менял или перекручивал в своей хай-энд системе, потом непременно зазывал к себе в квартиру послушать, как божественно зазвучали его железки. Уверял, что кабель от усилителя к колонке за семьсот евро даёт лучшую прозрачность звука, чем дешёвка за шестьсот. И что он, Славик, улавливает, насколько меняется звук, если вытащить из розетки вилку питания и воткнуть её в другую розетку. Как-то раз меломан оседлал любимого конька, разлился соловьём, а Боря из консульства незаметно отцепил провод с одной из колонок. Наш «золотоухий» не услышал разницы!

Вот и я, мудрец, проживший в двух мирах более полувека, глубокий знаток человеческих душ, за полгода девку от парня не отличил…

– Не обращай внимая. Это я о своём. Хочешь её в Антверпен вернуть?

Как порядочный. Попользовался – положи на место. Но я недооценил совестливость витязя.

– Не-е-е. Нельзя туда. Позором считается. Родители не примут брюхатую.

– А отправить неизвестно куда и неизвестно с кем юную дочь – не позор?

– Её испанский солдат хотел ссильничать. Пьяный был, оттащили. Вот, на север, от греха подальше… – Павел замялся. – Мне она сама предложила. Говорит – добрый я.

Вот такая католическая скромница! Выбрала мужика покрупнее и пригрелась. А Пашка уши развесил… Я мысленно оборвал свои циничные рассуждения, во многом продиктованные нравами другой эпохи, где французские военные не шпагой размахивают, а бомбят с самолётов беззащитные города. Здесь всё иначе! Порой у меня «сбивается настройка», хоть и живу здесь пять лет.

– Так что ты решил?

– Венчаться надо. Пока не родила.

– Хоть завтра. Скачем в Лодзь, там наверняка сыщется униатская церковь.

Ногтев, в делах церковных довольно равнодушный, на сей раз взвился как ужаленный.

– К униатам?! Ни в жисть… В Литве, наверно, православные ещё остались. Да и Жозефу надо окрестить. Иначе мои не примут.

– Стало быть, Смоленск. А потом? Вернёшься? – поддавшись необъяснимому порыву, я ступил вперёд и обнял будущего отца, оставшегося на ногах после возмущения на религиозной почве. – Понимаю теперь, отчего ты отстранённый был. Сначала с Жозефой миловался, потом думал о нашем расставании, – я чуть отстранился и посмотрел в упор, глаза в глаза. – Ты же сколько раз мне жизнь спасал, спину прикрывал! Не предавал, как Шико и другие французы. С тобой я сам себя русским чувствую.

Курносый нос богатыря потешно шморгнул. Сцена, конечно, трогательная, но неужели бравый воевода всхлипывает?

– Не вернусь я, Луи. Война за Ливонию снова началась. Вон, слышал? Шведы наших теснят. Не дай бог, они или Литва проклятая насядут на Смоленск, а я здесь?

В известной мне истории до героической обороны Смоленска под командованием Шеина остаётся ещё много-много лет, Паша изрядно состарится. Но я уж ни за что не поручусь.

– Дать тебе пару немцев в охрану? Это два года назад, когда мы с тобой на русскую границу катались, ничто о войне не говорило. А сейчас?

– Сейчас я за поляка сойду. Литовец с востока точно не отличит.

Тут конспиратор прав. И молчаливая иноземная баба в положении никого не насторожит. А я-то думал, отчего Жозеф, раньше в талии ремешком перетянутый, расхаживает теперь в балахоне без пояса… Ну да, так живот не заметен.

– Тогда не медли, брат. Вот сейчас и запрягай. Мне ты без надобности, пока денег нет. Разве что Свидерского в карты пощипать. – Пашка при упоминании о баталии за столом радостно осклабился. – А через пару месяцев поздно будет её куда-то везти. Пусть уж русский человек на Руси родится, верно? Давай за нового смоленского воеводу, коль пацан родится, наливай!

Насладиться действом «хорошо сидим» нам не позволили. По двери грохнуло (это вежливый стук в дверь в прусском исполнении), в келью ввалился потный ландскнехт и прогавкал, что герр Альфредо вызывает герра графа, потому как испанцы с голландцами сцепились не на шутку, и скоро кому-то из герров наступит аллес капут.

Даже шляпу не схватив, я побежал вниз и едва не поломал ноги на крутой винтовой лестнице, больше предназначенной для обороны, а не для ходьбы. Успел в самый разгар свары.

Лейтенант Фернандо де Вильялонги, подбадривая воплями десятку своих людей, теснил девятерых голландцев, один из Роттердама валялся на траве, зажимая рукой рану. Звон клинков, топот ног, тяжкое хрипение и воинственные крики, зачастую перемежаемые с криками досады и боли, лучше любых слов свидетельствовали – прусский вестовой потревожил меня не зря.

– А ну, прекратить! Прекратить, кому я сказал!

В мою сторону повернулась всего пара бледных голландских лиц. Похоже, де Вильялонги выдернул на сабельный бой роттердамских стрелков и одолевал их в схватке десять на десять, остальные испанцы окружили дерущихся и не позволяли другим вмешиваться. Ну, мне приказы зарвавшегося лейтенантика до одного места… Жаль, пистолет не прихватил.

Не обнажая шпагу, я подсечкой сбил с ног одного из «боевого охранения» испанской драчливой десятки, сверху на него швырнул дуэлянта, прооравшего грязное ругательство. Увидев, кого назвал сыном осла и шлюхи, наглец примолк, но не извинился. Та-ак, зачтётся.

Через два лежащих тела перелетело третье – вмешался Павел, выбежавший следом. Чёрт подери, как же без него обойдусь? Но пока со мной – помогай!

К миротворчеству присоединился дон Альфредо. Через минуту испанцы и голландцы, у вторых прибавился ещё один тяжелораненый, стояли друг напротив друга, опустив сабли. Их совместное дыхание, наверно, раскрутило бы лопасти ветряной мельницы.

– Лейтенант Вильялонги, ко мне! Бегом! – я умышленно опустил его дворянскую приставку «де». Это в Испании он дворянин, пусть даже сын гранда, здесь мне плевать! Он – только помеха, навязанная в Антверпене, а помехи нужно устранять. – Какого дьявола ты тут развёл?!

– Исполняю ваше приказание, сеньор Бюсси. Тренирую этих жирных свиней, чтобы хоть самую малость за себя постоять смогли.

Он тоже проигнорировал «де», чем переполнил чашу терпения окончательно.

– Они – стрелки! Сабля – не их основное оружие. Ты, собачий сын, решил их поубивать! А ну – в стойку, покажи, что умеешь фехтовать не только против мушкетчиков!

Кровь кинулась ему в физиономию. Фернандо оскалился, показав отменные белые зубы – такие выбивать жалко, упокою его аккуратно. Ростом он вышел с меня, очень высокий по местным меркам, и сабля у гада была длиннее моей шпаги.

Я скинул камзол на руки Павлу. Далеко за его спиной мелькнула рожица Жозефа… Тьфу, Жозефины. Этого не хватало, сейчас начнётся самое подходящее зрелище для беременной. Впрочем, пусть Ногтев сам о ней заботится.

– Я – настоящий кабальеро, младший сын андалузского маркиза, – лейтенант отвёл саблю назад для размаха. – Моему роду больше четырёхсот лет! А вы всего полтора года назад купили свой титул.

– Сам купил, заметь. А ты лишь гордишься давно сгнившими предками.

Зубастик упрямо мотнул курчавой шевелюрой цвета воронова крыла.

– Готовься умереть, граф. Мы сами вытряхнем всё из твоего голландского толстосума и уедем из проклятой Польши.

Ван Роотен, который в таких случаях непременно отирался где-то поблизости, наверняка впал в транс от ужаса. Он жалованье нашим наёмникам выдавал так, что будто отрезал куски собственного мяса. Еврейские ростовщики рядом с ним – сама щедрость. А тут отдать испанским наёмникам походную казну, всю и разом… Голландец умом тронется или умрёт!

Распалив лейтенанта оскорблением, но не дав ему как следует отдохнуть после рубки с роттердамской гвардией, я начал бой. Тот охотно кинулся навстречу с воплем «Сантьяго!», что означает «С нами святой Иаков!» и замещает русское «ура».

У меня с собой только лёгкая шпага-бретта, драться ей против сабли не стоило бы, но у меня постепенно входит в привычку. Клинки у испанцев прямые, тонкие, скорее напоминают даже не саблю, а узкий длинный меч, похожий на боевую рапиру. Оружие отменного качества, а у знатного дворянина – наверняка из лучшей толедской стали.

Первый натиск лейтенанта я отбил легко. Он всё-таки немного устал до моего появления. Несколько раз его клинок достал до чаши на гарде моей шпаги – кисть слегка онемела от тяжёлых ударов. Пришлось разорвать дистанцию и крутнуть рукоять, разминая руку.

Полторы сотни мужиков образовали круг с десяток шагов в поперечнике. Я со всей тщательностью старался не налететь спиной на испанских болельщиков – получить там кинжалом в почку проще простого. Де Вильялонги сторонился голландцев. Скованные в движениях, мы топтались почти на месте, что давало преимущество поединщику с более тяжёлой железякой.

Над кружком висело молчание. Я слышал только звон металла, топот ног, тяжелое собственное дыхание и сипение лейтенанта. Чувствуя себя в более выгодном положении, он снова кинулся в атаку!

Я уклонился от мощного удара сверху и поднырнул, чиркнув остриём шпаги ему по бедру. Тем самым опасно приблизился к испанцам и, не глядя на них, на одном только инстинкте самосохранения отпрянул в сторону.

Там, где полсекунды назад находилась моя голова, свистнул громадный крейгмессер, такой разрубил бы до причинного места. Не пытаясь наказать покушавшегося, я опрометью кинулся наружу из круга, прокричав голландцам: не встревать! В настоящем бою часто бьют в спину, надо быть готовым.

Отличная тренировка! Но сейчас, если сказать «конец упражнениям» или просто бросить бретту – убьют. Фактически возник стихийный бунт, дон Альфредо проморгал его ростки. И я не подозревал, что вычеты из жалованья да однообразие пребывания в гостях у пана Свидерского так взбаламутят испанцев. В Нидерландах им не платили годами, вояки жили в натуральном хлеву – и ничего, терпели.

Бунт можно усмирить только кровью, иного рецепта не придумано. А кровопускание должен учинить вожак мятежной стаи, против которого и поднято восстание.

Я отбежал к деревянной постройке, какому-то сараю, и обернулся. Количество желающих «потренироваться» явно превзошло ожидания – их набралось около десятка. Ну да, та самая орава, что под предводительством лейтенанта дралась перед моим появлением. Белозубый хромал позади своих, зажимая бедро ладонью, из-под которой кровь хлестала потоком. Идиот, там же артерия, если тотчас не зашить… Ладно, пора задуматься о своих проблемах.

Окружают. Не спешат. Впереди сержант, заместитель Вильялонги, с длиннющим крейгмессером, сжимает рукоять двумя руками, похоже, это он пробовал порешить меня минуту назад. У него за спиной вижу фигуру Павла, тот приготовил неизменные метательные звёзды. Машу рукой ему – не смей. Если спасение придёт от воеводы, а он потом уедет, шакалы набросятся вновь… Сам должен выкрутиться, любой ценой! Лучше всего – ценой испанской крови.

У самого сарая роняю бесполезную шпагу, дав себе зарок – с завтрашнего дня ношу только боевую. Если завтра для меня наступит. Хватаю длинную жердину и раскручиваю её над головой. Испанцы ошарашены: граф бросил благородную шпагу и схватился за совершенно крестьянский инвентарь!

Долго изумляться им не пришлось. Бросок в сторону, и жердина врезалась в крайнего нападавшего, громко ударив по шлему. Я подхватил его меч и бегом устремился за спины испанцев. Как и следовало ожидать, они кинулись преследовать.

Ребята крепкие, но бежать в кирасах и шлемах гораздо труднее, чем в сорочке и с непокрытой головой. Удалось оторваться.

Испанцы, оставшиеся зрителями, громко подбадривали своих воплями «Сантьяго!» и выкрикивали имена моих врагов.

Когда наша ватага протопала мимо кучки голландцев, где среди суровых военных лиц затерялась щекастая мордочка ван Роотена, сзади послышался лязг. Я обернулся и увидел, что самый резвый преследователь споткнулся, не исключено – о чью-то ногу. Мгновения хватило, чтобы пырнуть его под шлем и возобновить бегство. Лейтенант, ушибленный жердью и этот последний – итого трое вышло из строя, значит, меня гоняет ещё семёрка мерзавцев… Много! Кончать с ними нужно оптом.

Выписав дугу, я вновь устремился к сараю, где нашлась столь подходящая жердина. Бывший обладатель моего меча снял шлем и сидел, привалившись спиной к лестнице на чердак, поглаживая пострадавшую голову. Продолжить занятие ему было бы неудобно – голова, отделённая от тела, покатилась по траве. Не по злобе его ударил, просто не хотел оставлять недобитыша, способного очухаться и кинуться в драку.

Ветхая деревянная лестница заскрипела под весом моего тела. Испанцы сгрудились у подножия, свирепо хохоча, их жертва сама залезла в западню. Не сговариваясь, они ринулись вверх по ступеням. Хорошо, что не вздумали поджечь сарай!

Я отразил выпад самого шустрого, и, подпрыгнув, ударил его сапогом в грудь, сам чуть не сверзившись с высоты второго этажа. Испанец с проклятиями опрокинулся на следующего, вызвав эффект домино.

Так, теперь лишь бы выдержали мои кавалерийские шоссы, укреплённые в промежности вставкой из кожи! Словно шаловливый первоклассник, я оседлал неровные перила и скользнул вниз, зашипев от боли, когда сучок шваркнул меня по седалищу. Приземлился ногами на шлем испанца, одного из двоих, не полезших на лестницу, и быстро расправился со вторым. Осталось разобраться с упавшими со ступенек. Бил на поражение – в горло под ремешок шлема, в щель между шлемом и панцирем, снизу под кирасу в живот и в пах.

В живых остался один лишь Фернандо де Вильялонги из числа рискнувших со мной потягаться. Он опустился на землю, лицо было белее зубов. Кровь из раны уже не фонтанировала, а вытекала слабеющими толчками.

– Как здоровье, сын гранда? Скоро выполнишь свою миссию – соединишься на том свете с великими предками.

– Будь ты проклят, де Бюсси!

Сколько раз я уже слышал эти слова? Преимущественно от людей, испускавших последний вздох. И ничего, живу себе… «пшеклёнтый».

Глава 18. Нашествие

Испанская часть моего воинства, самая бузотёрская, унялась. Я их выстроил и сообщил: казна экспедиции понесла убыток, оплатив путешествие из Нидерландов десятка бездарей, сдохших при попытке бунта. Стало быть, расход ляжет на плечи дона Альфредо и остальных восьмидесяти девяти. Я оценил радостную ухмылку ван Роотена, но тут же разочаровал его, пообещав покрыть убытки из грядущего приза, а не забирая золото прямо сейчас. Хватит того, что в казну вернулись все эскудо, найденные на телах и в вещах погибших – не так уж мало.

Уехал Павел. С ним и с беременным слугой я даже особо не прощался. Время такое, что, расстаёшься с друзьями на время, но, скорее всего, это навсегда. К ушлой антверпенской барышне никаких тёплых чувств у меня не появилось, хоть обстиран, заштопан и ухожен я был лучше, чем за всё время пребывания в XVI веке. В принципе, она не сделала мне ничего плохого. Впрочем, сделала – увела Ногтева в самое неподходящее время.

Дон Альфредо из кожи вон лез, стремясь показать свою преданность. Он уверял в бдительности на случай следующего недовольства, но меня беспокоил другой брюссельский лейтенант – Хуан де Вильялонги, кузен покойника. Когда убивали его родственника, даже пальцем не пошевельнул, не помог перетянуть рану, из чего несложно догадаться: между двоюродными братьями пробежала чёрная кошка. Ранее также преисполненный претензий относительно условий расквартирования и жалованья, испанский дворянин заткнулся и усердно тренировался наравне с другими. Но веры предавшему человека своего клана нет никакой, меня предаст с ещё большей лёгкостью.

Минул июнь, месяц охоты. Пан Свидерский, словно нечувствительный к своему возрасту, носился с нами по окрестным лесам, где добывали косуль, а однажды молодого кабана. Малые размеры замка не позволяли устраивать балы и светские приёмы, я откликался на приглашения, где мелкопоместные шляхтичи гордо крутили усы, а маменьки подсовывали мне паненок на выданье, узнав о неженатости французского графа с владениями в Анжу. Но любовнику королевы, которого обещала ждать настоящая, хоть и замужняя принцесса, сватовство к польским кобетам вряд ли было уместно.

Польза от светской жизни получилась единственная. Страдая пристрастием к круглым цифрам, я восстановил численность своей маленькой армии после десяти смертей и отъезда Ногтева, рекрутировав одиннадцать безземельных панов. По крайней мере, польскими кавалерийскими саблями – кончарами – они владели вполне удовлетворительно, я заставил их упражняться с пиками в испанском строю.

К июлю эти воинские ухищрения мне самому казались излишеством – с кем тут воевать? По слухам, король Стефан Баторий объявил (или собрался объявить) посполитое рушение, Сейм вроде как поддержал, искатели ратной славы стекались к нему в Гродно, в противоположную от Лодзи сторону Речи Посполитой.

Стали приходить письма от многих, заинтересовавшихся бумагами Радзивиллов. Их были готовы выкупать, удостоверившись в подлинности, вот только просили обождать, потому что с деньгами прямо сейчас трудно… Я ждал. А восемнадцатого июля на роняющем пену коне прискакал человек от бургомистра и сообщил: к замку Свидерского двигается целая армия. Сколько – неясно. Возможно, литвины!

Я радостно потирал руки. Чем больше людей в охранении, тем больше золота везут! Но на всякий случай стянул своих к замку поближе, разместив в шатрах, и насел на скрягу ван Роотена срочно закупать провиант. Если не сгодится для осады, пойдёт на пир в честь гостей или на обратную дорогу. В замок поползли телеги с мукой, бочки с солониной, овёс для лошадей. Поспевал новый урожай, крестьяне охотно продавали остатки прошлогоднего… Пока ожидаемое войско не подтянулось к замку, и его фуражиры просто не вытрясли остатки.

А я из главной башни увидел штандарт с гербом Радзивиллов. Именно такой герб красовался на чёрной дверце кареты, когда вёз Эльжбету в Литву. Пшеклёнтый радзивилловский знак!

Сиротка восседал на массивном гнедом коне, годившемся для рыцаря в полном доспехе. Даже с замковой стены было хорошо заметно, что мой главный недоброжелатель растолстел и обрюзг за истекшие три года с нашей последней встречи.

Он оглядел поднятый мост через ров с водой, соединённый с руслом реки. Понятно, что в военном отношении это ухищрение устарело лет на сто. За строем конных виднелись пушки, судя по всему – намного крупнее наших кулеврин. Разобьют ворота, расковыряют стены. Потом литовцы бросят мостки через ров и окажутся под стенами, у самых больших разрушений. Дальше – проще, если у осаждающих хотя бы раза в два больше людей, чем у обороняющихся. Это очевидно и для меня, и для Сиротки.

Очевидно также, что штурм не обойдётся без потерь. А проливать шляхетскую кровь в тылу, когда круль посполитый ввязался в войну с Московией, не слишком хорошо. Наверняка ушлый магнат попробует выкрутиться из ситуации иначе.

– Литовское отродье! – проскрежетал пан Свидерский. – Верьте, ваша светлость, поляки на вашей стороне!

– Премного обязан.

Премного, но не слишком много: сам владелец замка, далёкий от лучшей формы, полдюжины его челяди, пара сыновей, тоже не слишком юных, да одиннадцать нанятых мной шляхтичей. Сколько времени сохранится их верность? Радзивилл вполне способен на осаду, тем самым не только удержит меня в затруднительном положении, но и не даст проехать к замку покупателям ценных бумаг! То есть обрекает миссию на провал. Нет, так не пойдёт.

Он что-то скомандовал и развернул тяжеловоза, ускакав в тыл. Через полчаса через стену перелетела тупоконечная стрела с привязанным куском бумаги, на котором было начертано приглашение на переговоры в его лагерь. Я ответил согласием, но с условием – под стенами замка, выхожу один, он тоже и без охраны.

Магнат приехал ближе к вечеру. Я приказал опустить мост и, раздав распоряжения на случай неожиданностей, двинулся к своему давнему врагу.

Тот дожидался верхом.

– Будете разговаривать со мной сверху вниз?

– Оставьте издевательский тон, граф, – литовец осадил коня, с любопытством ко мне потянувшегося. – Просили же – приехать одному, так помогите спуститься.

Я облапал человека, бросившего меня в заточение и обманом выдавшего любимую женщину за своего родственника. Сиротка опёрся на одну ногу, рукой уцепившись за стремя для поддержки.

– Подагра?

– Подагра, пся крев! Вы помните…

– Я всё помню, ясновельможный. Излагайте. Или отдавайте сразу пятую части стоимости ваших имений, разойдёмся миром.

– Узнаю де Бюсси. Не сдаётся, даже прижатый к стене. Наглый настолько, что прибрал к рукам имущество женщины, полученное от убитого супруга, и набрался дерзости заявиться в Польшу, чтобы требовать! Клянусь Пресвятой Девой Марией, мы с вами чудесно поладили бы, окажись вы на нашей стороне.

Я ненавидел и ненавижу его. Но отдаю должное. Если сравнивать с Генрихом Валуа или даже его братом Франсуа, Радзивилл Сиротка – куда меньшее зло в качестве сюзерена. Но жизнь завела нас по разные окопы, как только он затеял интригу с Эльжбетой. Бесповоротно.

Магнат стащил с головы зелёную шапку и провёл рукой по редеющим влажным волосам. Припекало, я не снял шляпу, не желая демонстрировать слабость.

– Превосходно. Значит, мне не нужно оправдываться перед вами в методах.

– Методы… – литвин покачал головой, словно удивляясь моей наивности. – Года полтора назад… Да, позапрошлой зимой это было. Приезжали монахи с копиями этих бумаг и уехали ни с чем, осыпая меня проклятиями вплоть до обещания отлучить от церкви. Вы привели сотню или две испанских голодранцев, обманули несчастного, выжившего из ума пана Свидерского и думаете чего-то добиться? Граф, это же просто глупо.

– Позвольте усомниться, пан Радзивилл. Зачем вы тогда пригнали столько всадников и артиллерии?

– Потому что вы причиняете мне беспокойство. Потому что наш Полоцк у московской орды, а я вынужден время тратить, вместо того чтобы вернуть его Литве!

– Стало быть, претензии, скажем, пана Потоцкого, Замойского или Ходкевича будут восприниматься чем-то большим, нежели простое беспокойство, если замок в Несвиже по этим бумагам перейдёт в их собственность?

– Несвижского дворца нет в наследстве Эльжбеты Радзивилл!

– Знаю. Проверил вашу осведомлённость. Но есть другие, тоже очень ценные. И с вступления вдовы в наследство с этих владений получены доходы. Они теперь мои. И продаются за пятую часть цены. Сами не хотите приобрести?

– Сто тысяч злотых! – он увидел мою ухмылку и поперхнулся от гнева. – Сто тысяч, пан де Бюсси, и ни гроша больше. Или пушки камня на камне не оставят!

– Пушки сильны, спорить не буду. Особенно против деревянных надстроек на стенах. Но у вас их всего восемь! До зимы будем загорать? Боюсь, польская шляхта возразит против столь вызывающей литовской выходки на западе королевства. По той же причине долгая осада невозможна. Провизией я запасся, вода в замке есть. Ваше предложение заманчиво, но не годится. Злотый – это тридцать грошей, очень маленьких серебряных монеток. Сто тысяч – не пятая и даже не десятая часть стоимости радзивилловского наследства. Назовите реальную цифру, тогда будет разговор. Пока же разрешите откланяться.

Сесть на коня Сиротке я не помог, наблюдая за бесплодными попытками охающего от боли толстяка вскарабкаться в седло. Наконец, устав от собственной беспомощности, Радзивилл криками подозвал своих. Я не стал пенять на нарушение условий переговоров и направился внутрь крепости, за мной поднялся мост, грохнула опускаемая толстая решётка.

К сумеркам в сотне шагов от стен крепости развернулись пушки.

– Ядра раза в три больше наших. Вижу, подвозят ещё две осадных мортиры. Прикажете начать первыми? – дон Альфредо привёз из Западной Европы медную зрительную трубу дурного качества, но лучше чем ничего. Сейчас он осматривал через неё литовские приготовления.

Наши пукалки, поднятые в башни, гораздо слабее. Но высота артиллерийских позиций даёт перевес… Нельзя стрелять! Пусть литовцы первыми начнут.

– Ждём. И тотчас отвечаем. Залп из мушкетов. Отгоните их – слишком смело топчутся под стенами. Хотя… Я сам.

В надежде, что Сиротка покажется, чтобы увидеть результаты артподготовки, и попадёт в прицел мушкета, я выбрался на крепостные зубцы. С такой высоты можно пулять на несколько сотен шагов, вот попадать… Мои мысли были прерваны вспышками, через секунду донёсся грохот, а потом ядра замолотили по стене, камни вздрогнули под ногами. Замок – слишком большая мишень, трудно промазать даже с первой попытки.

Заговорили кулеврины, прицелился и я, щёлкнув кремневым замком… Разрядив мушкет, кинул его поляку Свидерского, схватился за второй.

Литвины отпрянули назад, кроме пушкарей. И хотя наши ядра падали очень близко, заметного урона они не нанесли.

Стреляли в нас очень медленно. Я обратил внимание, что канониры увеличивают угол возвышения. Скоро ядро ударило в башню всего в паре шагов от моей позиции, каменная крошка больно вонзилась в щёку. Следующее ядро упало внутрь стен – во внутренний двор крепостного четырёхугольника, оттуда послышались крики.

Куда-то попали и наши, пушечная перебранка завершилась с наступлением темноты. Я спустился вниз.

– Дон Альфредо! Доложите о потерях.

– Двое раненых, ваша светлость! – испанец впервые командовал боем в моей армии и был горд, что поначалу справился неплохо. – Есть печальная новость, сеньор. Одно из ядер зацепило вашу кобылу.

– Что-о?! – я кинулся к коновязи, понимая, что ничего изменить не могу, внутри крепостных стен теснота, двести лошадей стоят очень плотно, любое попадание чревато…

Матильда лежала на боку и всхлипывала. Каменное крошево пробило ей рёбра, вызвав кровотечение. Кровь хлестала бедняжке и внутрь, потому что красная пена пузырилась на губах.

Почему-то морда Матильды, освещённая факелами, расплылась у меня перед глазами, и я почувствовал, что плачу. Упал перед ней на колени и воткнулся лицом в чёрную, так вкусно пахнущую гриву… Лошадь захрипела, засучила ногами, потом издала звук, похожий на плач. Боже, как ей, наверно, больно!

Я рыдал уже в голос. Все годы она была со мной. Дождалась каким-то чудом, пока хозяин гнил в Вавеле. Столько раз вывозила из передряги… Теперь, когда уехал Паша, оставалась единственным близким мне существом в этом мире, не человеком, конечно, но своим, родным… А сейчас умирает, мучается, уходит, и я ничего, абсолютно ничего не могу поделать! Разве что прервать мучения.

Поднявшись с лошадиного тела, подумал, что в ближайшие дни не притронусь к мясу. Такова проза жизни – повар пустит мою подругу в котёл, и нет никаких причин воспрепятствовать. Но я не могу есть Матильду!

– Капитан! Ко мне!

Дон Альфредо крутился рядом, он с неодобрением услышал приказ о вылазке.

– Враг обычно ожидает вылазку в первую же ночь, пока осаждённые не истощены и в полном составе.

– Мне нужно два человека, самых проверенных. Умеющих плавать. Вылазка будет такая, что литовцам и в голову не придёт к ней готовиться.

Ночь, моя союзница, выдалась безлунная. Мы переправились на противоположный берег Ясеня, час брели вверх по течению, снова переплыли реку и тихо зашли к литовскому лагерю с тыла. Я прихватил только кинжал, метательные звёзды и кожаный мешочек с огнивом, туго перевязанный, чтоб не попала вода. Часовых сняли тихо. А когда из пропоротого мешочка с порохом просыпалась дорожка, и на конце её вспыхнул огонёк, мы понеслись к ближайшему леску, практически не скрываясь, сейчас будет не до нас…

…Моргнула зарница, в спины ударила тугая волна. Уши заложило грохотом. Полагаю, если кто-то оказался между нами и телегой с запасами пороха, ему пришлось ещё хуже. Во всяком случае, не преследовал никто.

Утром с высоты стен я рассмотрел большое чёрное пятно, где стояла та телега. Литвины отпевали и хоронили погибших, явно больше, чем мы прирезали часовых.

– Как вы полагаете, они не передумают умирать ради денег?

– Вряд ли, – пожал панцирными плечами пан Свидерский. – Раньше дело было в серебре, сейчас пролилась кровь. Ждём приступа! Я им покажу…

Приступы были, но вялые, больше напоминавшие разведку боем. Мы раз решились на классическую ночную вылазку – распахнули ворота и в верховом строю накинулись на литовский лагерь, быстро ретировавшись под защиту стен, да ещё разок я сплавал на противоположный берег, пока враг не выставил там пост.

Прошла неделя, и установилось невыгодное мне статус-кво. Сиротка, лишённый пороха для пушек, не мог взять замок штурмом, я не намеревался здесь зимовать.

А потом дон Альфредо принёс мне прокламацию, переброшенную через стену. Судя по всему, таких эпистолей к нам попало несколько, и что солдаты не принесли другие – это дурной знак. Сиротка пообещал раздать защитникам крепости сто пятьдесят тысяч злотых на всех при условии открыть ворота и выдать ему графа де Бюсси – целиком или порубленного на кусочки.

– Для де Вильялонги и его пары дружков самое подходящее предложение, – со вздохом признал мой самый доверенный офицер, и я не мог с ним не согласиться. – Но заточить его в подвальный каземат на одном лишь подозрении не могу – взбунтуются.

– Следи за ним в оба. А при случае столкни в спину со стены.

Зря я это приказал. У дона Альфредо свои понятия о чести.

Но пока зреет заговор, я в ежеминутной опасности. Воткнуть кинжал в затылок или даже подбросить отраву в еду и питьё могут в любой момент. Отныне придётся ходить по крепости, оглядываясь даже на собственную тень.

Глава 19. Посполитое величество

В нервном ожидании прошла неделя, начались августовские дожди. Подозрительный испанский лейтенант не только не ударил в спину, но даже выдал одного из солдат, подобное замышлявших. Правда, то был голландец. Закованный в кандалы, он был брошен в клетку до конца кампании.

А к концу недели я выполз на башню и не поверил своим глазам – Радзивиллу шло подкрепление! Как минимум столько же сабель, сколько и у него. Нет, много больше…

Мои совсем упали духом, пока дон Альфредо не разглядел всадника со штандартом в руке и тот штандарт был королевский.

К нам пожаловал сам круль Посполитый – Стефан Баторий! Подобного я точно не предполагал. Мне и надеть-то на королевский приём нечего.

Мы выехали из замка втроём – я с Альфредо, как воюющая сторона, и пан Свидерский, как владелец недвижимости. Литовцы даже не подумали нас обстрелять, явно обескураженные не в меньшей степени. Пегая в яблоках лошадёнка даже в подмётки… пардон, в подковы не годилась Матильде. Но не идти же пешком к королю!

Его шатёр, только что поставленный, быстро набух от дождевой влаги. Венгерский король Польши занял большое кресло, символизирующее походный трон. Кроме двух венгров-охранников с дюссаками наголо (короткими палашами) подле короля присутствовал секретарь, а напротив монарха со склонённой головой оправдывался Сиротка.

Я опустился на колено, обмакнув шоссы в сырость. Рядом присели мои спутники.

– Вы и есть тот самый авантюрист де Бюсси? – король говорил на латыни, мне пришлось изрядно напрячься, этот язык я редко где слышал вне богослужений.

– У меня есть и другие титулы, ваше величество. К сожалению, «авантюрист» – самый подходящий.

Хитрые чёрные глазки короля оценивающе прищурились. Он погладил очень короткую бородку, такую же скромную скобочку, как у меня.

– Оставьте нас!

Сиротка глянул в мою сторону осуждающе, он наверняка желал преподнести историю нашего общения в ином свете, но вынужден был подчиниться. Убрались и двое моих сопровождающих.

– Поднимитесь с колена.

И то слава богу. Присесть, конечно, не пригласит. Ординарному графу сидеть в присутствии монаршей особы не по чину, если только граф не состоит в королевской свите и не делит с ним трапезу либо игру в карты.

– Да, ваше величество.

– Вы служили прежнему королю Польши – Хенрику Валезы. Отчего он так быстро покинул престол?

– Спешил занять французский трон, а два совмещать не мог никак. Позвольте мне такую дерзость: считаю его плохим королём и Франции, и Речи Посполитой.

– С вами многие согласятся. Он вверг Францию в религиозные войны?

– Точнее, не прекратил их, имея полную возможность. Я служу брату короля, сражавшемуся против него. И готовому вновь взяться за оружие, если начнётся новая гугенотская война.

– Вот мы и добрались до главного. Для войны нужны деньги. Деньги есть у Радзивиллов. Добром они их вам не отдают, готовы пушками разнести польский замок.

– Вы правы, ваше величество.

– Я часто бываю прав. Шандор! Приготовь перо и бумагу. На каких же условиях вы предлагаете сделку?

Краткий пересказ сущности моих претензий вызвал у короля усмешку.

– Авантюристам чаще везёт, чем обычным людям. Считайте, что сегодня ещё раз повезло. Литовцы снимут осаду. Но скажите мне… – он внезапно сменил тему. – Сколько вы платите прусским наёмникам?

– Полтора эскудо в день, ваше величество. Два испанцам. С голландцами расчёт идёт мимо меня.

Он пересчитал золото в цену серебряных польских монет, и усмешка начисто пропала с его лица.

– Вот как подорожало в Европе человеческое мясо… Не беда! Радзивиллы покроют расходы. Знайте же, граф, в предстоящем походе в Ливонию я рассчитываю на наёмников. Шляхте с её посполитым рушеннем доверяю всё меньше и меньше. Только мне назвали меньшие суммы.

Невозможно было поверить сказанному далее, а король продолжал говорить. Он предлагал выкупить у меня все бумаги оптом! Но не за пятую, а десятую часть. Чуть поторговавшись для приличия, я согласился.

Но что же получается, выдоенные из Сиротки деньги Стефан Баторий потратит на армию, которой предстоит воевать с русскими войсками за Полоцк и Ливонию! А я, выходит, помог вражескому королю шантажировать магната.

С другой стороны, из курса истории известно, что наёмники Батория выбили русских на прежние рубежи. То есть деньги и армию он найдёт в любом случае. Разве что всадить ему звёздочку в глаз…

Нет, не поможет. У Русского царства впереди ещё Годуновы и «царь Васька», если даже не произойдёт чего хуже в этом варианте действительности. Москве бы исконные, ближние земли удержать, не зарясь пока на литовские и шведские. Рано!

Или я всё же совершаю предательство? Пусть не Родины, её аналога в альтернативном мире…

– Присаживайся, француз. Мне с Францией делить нечего. Договор надо отметить! – он заговорщически прикрыл один глаз. – Будем звать Радзивилла на делёж его шкуры? А, чёрт с ним, пусть ждёт снаружи. Ты, граф, напоминаешь мне себя в молодости, тоже был авантюрен и несдержан. Особенно когда в Падуе учился. Садись, расскажу. А ты расскажи, как во Франции.

Минут через пятнадцать я бы уже ни за что не согласился прикончить обаятельного мадьяра.

– А ты знаешь, француз, я мог стать королём Польши ещё тогда, вместо Хенрика, – он подпёр голову ладонью и задумался. – И Анна была моложе, вдруг дети бы…

Как я мог упустить! Стефану Баторию пришлось выполнить обязанность Хенрика – жениться на Анне Ягеллонке. Стефан старше Генриха Валуа, но всё равно моложе невесты лет на десять. Могла бы она забеременеть года три-четыре назад? Вряд ли, в эту эпоху стареют рано, да и первородке выносить дитя сложно, если первенец зачат в столь зрелом возрасте. Судя по последней реплике, монарх явно не в восторге от брачной партии.

Время пролетело незаметно. Когда я вывалился из шатра на нетвёрдых ногах, убедился: Радзивилл и двое моих по-прежнему отираются у выхода, хоть небо уже темнеет к вечеру. Бедолаги, небось до ветру отлучиться не могли, вдруг королевская воля – а зазвать их под мои августейшие очи! Я тоже не отлучался, хоть принял жидкости несравнимо больше.

– Сиротка! Мы с королём обо всём договорились. Я остаюсь без бумаг. Ты – без денег.

Вряд ли он понял моё объяснение, потому что возмущённо залопотал, замахал руками.

– Сейчас на ушко скажу…

Делая вид, что наклоняюсь к пузатому магнату, я со всего маху наступил на его подагрическую ногу и с удовольствием зажал жирную пасть ладонью: не тревожь визгом короля.

– Ты мне ногу отдавил… – всхлипнул литовец, освобождаясь из тесных объятий.

– А ты убил мою лошадь.

На этом мы закончили с взаимными обвинениями.

Он печально вздохнул и, взяв более вежливый тон, прочитал мне проповедь, схожую с услышанной подле Кракова.

– Совершенно зря, граф, вы меня не послушались. В Речи Посполитой многое устоялось и подходит вам больше, чем вы себе представляете. Даже сейчас, после стольких недоразумений и, скажу прямо, бессовестного грабежа нашей фамилии вы имеете шанс вписаться в посполитое общество.

– Вы полагаете возможным обнулись наши счёты?

– Счёты нужно подбить. Дело не в деньгах даже, вы могли бы совершить поступок, свидетельствующий, что намереваетесь к нам примкнуть, это здорово бы изменило дело… Но – вшистко едно, вижу по упрямому выражению на вашем лице, вы не склонны внимать голосу разума. Не думаете же, что сотворённое здесь сойдёт вам с рук?

Он коротко кивнул и захромал прочь. Я не возражаю больше не видеть его никогда.

Король не принял моё приглашение переночевать в замке, по правде – чересчур аскетическом для августейшей особы, предпочёл шатёр, свежий воздух и удобства на опушке леса. К ночи прислал посыльного с первой сотней тысяч злотых, и не сходить мне с места, если это не те самые деньги, что заготовил Радзивилл. Остальных пришлось дожидаться до конца августа. Отправив гонца в Роттердам, я отдал команду покинуть замок только пятого сентября.

Старик Свидерский провожал меня как родного! Когда бы ему ещё представился случай стоять на крепостной стене, слушать свист ядер и пуль, пару раз даже кидаться на литовцев, размахивая саблей, правда, подраться по-настоящему ему не дали… Всё равно, получилось самое захватывающее приключение со счастливым концом и аудиенцией у его величества.

А у меня начинался следующий этап жизни. Каждый новый – рискованнее прежнего.

Глава 20. Измена

Мы не доехали даже до Берлина.

С получением денег я начал опасаться свою испанскую охрану больше прежнего. Всё время был начеку и заставил голландцев не спускать с наёмников глаз. Дон Альфредо тоже не расслаблялся ни на секунду. Но меня переиграли.

Хуан де Вильялонги поравнялся со мной и неожиданно прыгнул прямо из седла. Я опомнился только на земле и с кинжалом у горла.

Он очень хорошо подготовился. Испанцы окружили голландцев и поляков, обнажив клинки. Краем глаза я увидел дона Альфредо, его скрутили вдвоём. Пока разоружали не вовлечённых в заговор, ко мне притопал командир прусских наёмников и завёл разговор, будто сидел со мной за одним столом, а не возвышался перед поверженным пленником с ножиком у шеи.

– Герр де Бюсси! Спешу заверить: мои ландскнехты в заговоре не участвуют. Но вы не сможете платить нам содержание. Мы уходим. Ауф видерзейн!

Хотелось крикнуть – ты же подписывался охранять меня и моё имущество… Да, подписывался, но от нападений. Здесь иной случай – внутренний бунт. Надо было предполагать, учесть предыдущий инцидент, когда в замке Свидерского распоясался другой Вильялонги, пруссаки заняли позицию наблюдателей. А у стены и во время вылазки германцы рубились в первой линии, причём очень хорошо. Вот и пойми этот сумрачный тевтонский разум!

Голландец, брошенный рядом со мной со связанными руками, одними глазами спросил: что теперь? Я пожал плечами. Конечно, нападение мы прохлопали. Кое-что я предпринял, не исключая подобного поворота, но хватит ли заготовленного…

Высоким голосом котёнка с зажатым в двери хвостом заверещал ван Роотен, испанцы добрались до денег Стефана Батория и остатков походной кассы. Их радостный гогот перекрыл стенания казначея.

Лейтенант отпустил меня, конфисковав шпагу и пистолеты.

– Что теперь, де Вильялонги? Делите награбленное и разбегаетесь?

Они распотрошили даже седельные сумки моего жеребца.

– Ничуть, ваша светлость. Я – не грабитель с большой дороги, как мой кузен, мир его праху, и не собираюсь мстить за него. Только исполняю приказ штатгальтера сеньора Хуана – доставить серебро протестантов в Брюссель для выплаты жалованья испанской армии.

– Вот как? Но снаряжение экспедиции производилось пенсионарием Роттердама, я отвозил его письмо сеньору Хуану. Сомневаюсь, что королевский наместник так просто разорвёт договорённости… У меня есть предложение: еду с вами в Брюссель и сам выскажу штатгальтеру своё мнение.

– Как вам угодно.

– Но только кормите и оплачиваете дорогу вы – касса-то в ваших руках.

С этим не всё получилось гладко. Благородные сыновья Пиренейского полуострова, запустив лапы в серебро, отказались с ним расставаться. Лейтенант вздёрнул двоих прямо в лесу, где и совершил нападение.

Утратив деньги, я потерял и командование. Испанцы сохраняли какие-то остатки уважения, но не более того. Будучи в самом нерадостном положении духа, я приступил к подсчётам. За минусом повешенных и раненых, у бунтовщиков в строю семьдесят четыре человека. Голландцы, поляки и три «моих» испанца дают тридцать девять душ личного состава, себя не сбрасываю со счетов, итого сорок, но разоружённых. Нет, кое-какое оружие я припас, и некоторые меры предусмотрел, но всё равно – изменников гораздо больше. Ждать…

Первая же остановка увенчалась пиром для вояк, на угощение и выпивку лейтенант не жалел польского серебра. Нас запер и приставил десяток трезвых охранников.

Испанцы ехали не торопясь и с удовольствием, рассчитывая прибыть в Брюссель где-нибудь к концу октября. Их медлительность была мне на руку. Должна была сыграть на руку, но я не учёл паршивого обстоятельства – антверпенские испанцы подрались с брюссельскими, первые обоснованно ожидали, что их обсчитают при погашении долгов, если деньги приедут в Брюссель.

Никого на этот раз не прибили и не повесили. Де Вильялонги унял потасовку, решившись на уступку. Он обещал сделать остановку на две недели у Бранденбурга – подлечить раненых.

Поэтому октябрь мы встретили в центре германских земель, в полевом лагере. К ранам прибавились болезни. С оружием и для охраны моего серебра не наберётся и полсотни человек в строю, любое баронское ополчение нас сомнёт и заберёт добычу.

Я поделился соображениями с де Вильялонги. Тот исхудал, осунулся и совершенно осатанел за месяц, прошедший с принятия им командования. Раз по двадцать за день обегал посты и проверял часовых, разносил за любую мелкую провинность.

– Что вы предлагаете, граф? Если раздать вашим сабли, мушкеты и пистолеты, силы уравняются. В любой миг ударите мне в спину… Да, я ожидаю от вас той же подлости, что совершил сам, простите.

– Учтите, пруссаки перебьют нас всех. Чтобы не оставить свидетелей грабежа. Я предлагаю простой вариант. Вы же везёте всё наше отобранное оружие, но не говорите где. Сложите в один воз, выставите часовых. Чтобы мы в случае нападения могли быстро его схватить.

– Не пытайтесь меня надуть, ваша светлость, это не делает вам чести. Я же знаю, как вы снимали литовских часовых – они умирали без единого звука.

– А если я дам слово?

Он разочарованно поднял руку в перчатке.

– Нарушивший слово не верит слову другого.

– Вы приняли обязательство перед штатгальтером. То есть данное мне было притворным и ничего не значит. Я не считаю вас подлым, сеньор.

У атташе по культуре несколько иная мораль. Испанцу сложно это объяснить, он продукт другой эпохи, когда правила чести пытались выполнять хотя бы внешне.

– Тронут вашим участием. Но моё решение неизменно. Оружия не дам.

Он постоянно скашивал глаза на мой кинжал. Выхватить его и воткнуть в горло лейтенанта – дело одного мига, особенно после суровой школы Шико. В арсенале метательные звёзды, можно пробовать начать убивать их по одному, тем более первая же смерть даст мне меч, пистолет и панцирь, начиная со второй вооружу поляков… Нет! Не время. Ждать!

Очень трудно было сдерживать голландцев, в их головах вызрела идея бежать и сдать испанцев кому-то из пруссаков; надежда доставить хотя бы часть серебра в Роттердам их покинула, но намерение расквитаться с грабителями росло изо дня в день, а я твердил им то же самое: не время, ждать! Не имея возможности подтвердить слова хоть одним аргументом, я никому из них не доверял. Разве что дон Альфредо, но его подозрительный де Вильялонги держал отдельно – в крытой подводе. Наверно, подозревал, что тот передаст мне разговоры между солдатами. Но я уже поднаторел в испанском настолько, что понимал уже почти всё, в том числе разговоры антверпенцев, обсуждавших план ещё раз напасть на остальных, невзирая на все уговоры. Кто-то прикидывал вариант освободить меня и бежать во Францию, были даже идеи вернуть серебро протестантам и переметнуться на сторону Голландии. Отряд разваливался на несколько группировок, все готовы были вцепиться в горло другим, я уже сам не понимал, кто здесь за кого или против кого… Каким чудом лейтенант всё ещё держал испанское стадо в подчинении, я не понимал.

Ночью, в одном переходе от Магдебурга, меня разбудил толчок в бок. Я приготовился вставить пыжа ван Роотену, слизняк постоянно жаловался на мой храп и толкался, хоть сам от насморка хрюкал как лесной вепрь.

– Тихо, ваша светлость, прошу вас! – прошептал голос по-французски с ужасным акцентом. – Меня послал господин Олденбарневелт.

– Сколько вас?

– Двадцать! С мушкетами!

Я беззвучно застонал. Голландские скупердяи вгонят меня в могилу! В письме пенсионарию я без умолчаний описал сложную ситуацию с испанскими наёмниками. Если поначалу миссия представлялась сомнительной, сейчас мы везли живые деньги! Могли бы для подкрепления прислать хотя бы сотню…

– У нас бунт, отобрали оружие. Пруссаки уехали.

– Знаю! Второй день слежу. Думали встретить у границы Провинций…

– Испанцы передрались и зализывали раны. Поэтому опоздали. В строю не более полусотни, часть колеблется, но в бою они будут едины.

– Нападём сейчас, на спящих…

– Нельзя. Как вы отличите во тьме палатки испанцев от голландских? У меня и поляки есть. Трое связанных испанских солдат и дон Альфредо, их не выпускают из возка – это не переметнувшиеся к бунтовщикам.

– Ясно. Ваш план, сеньор?

Если бы сотня мушкетчиков, просто окружили бы их и заставили бросить сабли. А так…

– На рассвете, как только тронемся в путь, встречай нас на каком-нибудь узком повороте дороги. Стреляйте залпом, без предупреждения. Нас не заденьте. Мы ударим в спину. А там – как Бог пошлёт. Как тебя зовут?

– Ван дер Саар, ваша светлость! Да пребудет с нами святой Бенедикт…

Он исчез, а я подумал о предстоящей схватке двух святых. Испанцы предпочитают поминать святого Иакова.

Наутро двинулись в путь, подкрепившись скудным завтраком. Лейтенант прискакал в хвост колонны и обругал нас, что растянули караван. Я шепнул голландцам – не спешить, и мы только сделали вид, что начали подстёгивать лошадей.

– Не нравится мне это место, не нравятся чёртовы германские земли… Будь я проклят, здесь всё идёт не так! – бесился де Вильялонги.

Его тираду прервал гулкий мушкетный залп в сотне шагов впереди. Я мигом скатился с коня.

– Сеньор де Вильялонги! Начинается. Богом молю – дайте оружие! Вместе выстоим!

– Сейчас узнаю, что там. Ждать!

Он умчался вперёд, а я указал голландцам и полякам на телегу с моими пожитками. Конечно, люди лейтенанта её обыскали, но не обнаружили тайник. Не слишком богатый арсенал, но пяток сабель, дюжина пистолетов и несколько ножей там нашлись – лучше, чем ничего.

Два испанца, охранявших дона Альфредо и двух его спутников, умерли раньше, чем догадались, что их убивают. Заодно у нас прибавилось сабель и кинжалов. Имея всего один клинок на двоих, мы бросились на испанцев, одержимые единственным желанием – убивать!

Когда уцелевшие швырнули оружие на землю, угрюмо зыркая на бывших пленников, я пересчитал своих. Двое погибло, считая поляка, сражённого голландской мушкетной пулей-дурой. Десяток раненых. В общем, довольно-таки повезло.

Ван дер Саар шагнул навстречу сияющий, перекинув мушкет через плечо.

– Славно, что обошлись малой кровью, ваша светлость. Поступаем под ваше начало, – он брезгливо обвёл глазами пленных. – Что с ними? Прикажете повесить?

– Надо бы. Но мы не испанцы, решим по-христиански. Забрать оружие, деньги до последнего гроша. И будем отпускать по одному каждые полдня пути.

– По одному? – не понял мушкетчик.

– Если всех сразу – собьются в банду и начнут грабить путников, как под Антверпеном. Не питаю к германцам никаких тёплых чувств, но и такого свинства им не подложу. Без денег и оружия горячие пиренейские парни наймутся на какую-то работу. Или сдохнут.

В числе связанных я обнаружил де Вильялонги, угрюмого и с окровавленным плечом, нуждающегося в перевязке.

– Ван дер Саар! Дон Альфредо! Перевяжите лейтенанта. Он отправится с нами в Роттердам. Там решу его судьбу.

А моя судьба, похоже, решилась где-то повыше. Некто всемогущий позволил пожить мне ещё немного, ввязавшись в новые, куда более головоломные приключения.

Часть вторая. В борьбе за главный приз

Глава 1. Жена «святого» Альбрехта

При виде моей обветренной физиономии с выцветшими волосами и усами Исабель ощутимо вздрогнула, нахмурилась. Неужели я стал так непривлекателен для женщин? По крайней мере, ацтекские дарили мне благосклонность исправно.

Опустившись на колено, я заметил, насколько инфанта подросла. В этом положении её сапфировые глаза оказались чуть выше моих.

Но, главное, прелестное дитя успело превратиться в девушку. Бывает, ангелоподобный ребёнок по мере приближения к совершеннолетию приобретает отталкивающие черты, Исабель чаша сия миновала.

Налилась соком грудь, образовав чудесную ложбинку в декольте, я бы предпочёл увидеть принцессу в предельно открытом бальном платье. Черты лица повзрослели, серьёзное выражение с налётом порочности, слишком уж неожиданное на детской мордашке, смотрелось теперь вполне органично, как и витиеватая причёска знатной дамы; детворе накручивают что-то попроще. В платье, причудливо сочетавшем оранжевое, под цвет волос инфанты, и чёрное, сказалось влияние испанской моды и французского стиля. Жернов воротника уменьшился до размеров тарелки, пышная юбка не скрыла стройности фигуры… Что-то я слишком загляделся.

– Счастлив видеть вас, ваше королевское высочество.

Она милостиво протянула руку для поцелуя.

– Вы изменились, граф. Стали похожи на корсара.

– В какой-то мере и превратился в него. Я описал свои злоключения в письмах его высочеству Альбрехту. Он не рассказывал вам?

– Пришло два, оба в его отсутствие. Простите уж, я прочла их. Там же не было ничего личного, предназначенного только для глаз моего супруга?

Там вообще ничего не писалось ради Альбрехта. Я посылал на его имя письма Исабель и не прогадал!

Через год после прибытия в Новый Свет я отправил в Европу три корабля из уцелевших четырёх, на флагмане уплыла пачка посланий ко всем, с кем надеялся поддержать добрые отношения, включая партнёров по новоиспечённой Вест-Индской компании, роттердамского пенсионария, короля Наварры и герцога Анжуйского. Конечно же, с наибольшей тщательностью вывел послание для Исабель, передав стихами очарование открытым континентом, слова позаимствовал из песни Патрисии Каас. Уж Альбрехт точно бы удивился, что я шлю ему стихи через океан.

Обрадованные партнёры прислали сразу шесть каракк и галеонов – только грузи серебром, золотом и экзотическими растениями. Флагман увёз новую стопку писем. С третьей партией я вернулся сам.

– Ваши методы устрашают и изумляют… Особенно «весы де Бюсси». Расскажите о них! Ох, простите, я даже не позволила встать вам с колен, – принцесса всплеснула руками. – Присаживайтесь же на оттоманку и рассказывайте. Вы не голодны с дороги?

Что заставило её взволноваться и прятать волнение за щебетом? Я отложил анализ наблюдений на потом и принял приглашение.

– «Весы де Бюсси», на самом деле это крайне гуманное христианское средство. Не нужно никого убивать. Мои воины брали в плен вождя племени и объявляли: для его освобождения требуется столько серебра и золота, сколько весит он сам. Туземца ставили на доску, голову вдевали в петлю, соплеменники складывали на противоположный конец доски золотые украшения и посуду. Когда заканчивали, мой солдат выбивал подпорку из-под доски. Если драгоценностей хватало, вождь освобождался из петли.

– А если нет… Такое случалось?

– Не единожды. Перевесив выкуп, вождь опрокидывал доску на свою сторону и повисал в петле.

– Это жестоко!

– Ничуть, ваше высочество. Дав поболтаться минуту, его снимали и откачивали. Потом снова надевали петлю, предлагая соплеменникам добавить золота с серебром. Одного несчастного вешали трижды! Отдал золото и здравствует поныне.

А у дона Альфредо висельник сразу же сломал шею, о чём лучше умолчать. Инфанта смотрела огромными глазами, впитывая каждое слово моих россказней.

– Всё это увлекательно и романтично! Но, простите, ваша светлость, вы обещали, что это предприятие принесёт пользу Испанским Нидерландам, а не только кальвинистам.

Самый щекотливый момент… Тем более что пропасть между протестантским Севером и католическим Югом за годы моего пребывания за океаном увеличилась. Власть Мадрида над северянами стала совсем уж эфемерной, и если союз Провинций заявит о полной независимости, Филипп II не сможет военной силой набросить на них узду.

Вывод испанских войск, не считая осевших и вступивших в браки с местными военных, снял проблему общего врага для северян и южан, обнажив кучу внутренних противоречий касательно управления, налогов, торговли, капиталовложений. И, конечно, свободы вероисповедания. Об объединении в одно государство, под Испанией или независимого, уже не могло быть и речи, хорошо хоть – пока не пахло междоусобной войной. Исабель автоматически приняла сторону Юга, а я преподнёс колонии Нового Света на блюдечке голландцам, то есть сыграл против.

Юная женщина смотрела на меня строго и вопрошающе. Стишки, романтическое восхищение приключениями в Новом Свете и прочая полудетская чепуха куда-то запропастились. Передо мной сидела дочь короля, преисполненная ответственности за державу. Это было трогательно и вызывало уважение.

– Желание исполнить то старое обещание и послужило одной из причин моего визита, как только вырвался из Роттердама, сдав корабли, – вздохнув, я набрался решимости и дерзко продолжил: – Не буду скрывать, главной причиной было желание увидеть вас, прекрасная принцесса.

Если она и изумилась, то прекрасно скрыла это. Инфанта здорово научилась владеть собой, волнение в самом начале моего визита – исключение. От страстного ребёнка, несдержанного в своей непосредственности, мало что осталось, разве что взгляд – по-прежнему тяжёлый, довлеющий, обязывающий. Легко понять, отчего Альбрехт избегает компании супруги. Дело не только в усмирении похоти, она, полагаю, задавлена у него на корню постом и молитвой. Скорее всего, понимает, насколько в подчинённом положении оказывается рядом с Исабель.

Во дворце появился настоящий деловой кабинет с большим столом, письменными приборами, бумагами и книгами. Кресло за ним было очень широким, очевидно, чтобы не приминался колокол платья инфанты. Здесь поддерживалась образцовая чистота.

Молодая женщина не воспользовалась креслом и продолжала сидеть на оттоманке, на расстоянии вытянутой руки от меня. И так хотелось протянуть руку… Но от меня ждали продолжения политических рассуждений, а не лапанья.

– Вы знаете, что ни в Брюсселе, ни в Антверпене я не нашёл бы партнёров, способных поддержать меня на первых порах. Сама идея добыть шантажом в католической стране необходимые деньги больше подошла протестантам. Сейчас риск позади. В стране ацтеков у меня закреплены твёрдые позиции, союзы с племенными вождями, избранными, конечно, из тех, кто не становился на весы. Губернаторы новых провинций – сплошь испанцы, в том числе дон Альфредо и Хуан де Вильялонги, последнего я специально пощадил, хоть он поднял против меня мятеж в Пруссии. Разведаны серебряные и золотые рудники. Специй нет, но есть чудесный климат, поэтому специи и кофе там можно высаживать хоть до горизонта, рабочая сила практически дармовая.

– Что же вы предлагаете? Отдать испанской короне часть новых земель?

– Вы человек современного мышления, ваше высочество, и легко примете идею, что отныне добычей золота должно заниматься не государство, обременённое необходимостью держать дорогую армию для защиты своих интересов, а частные компании.

– Им не нужны войска?

– Нужны. Но вложившие в предприятие капитал мыслят рационально и не истратят ни крупицы лишнего золота впустую. Мне принадлежит треть голландской Вест-Индской компании. Я передам карты, координаты рудных залежей и целую программу дальнейшей экспансии вам как свой взнос в капитал брюссельской Вест-Индской компании, пока не опередили англичане – они уже наверняка отправили корабли в Новый Свет, как только услышали о нашей добыче, и, не исключаю, уже основали колонию. Мои партнёры из Роттердама не в состоянии охватить огромный континент!

– Вы уверены, что это – восточный берег Индии?

– Я уверен, что нет. Громадный материк, даже два, соединённых перешейком, таят гораздо больше сокровищ, чем Индия и далёкий Китай. Новый Свет открывает умопомрачительные перспективы! Роттердамская компания, произведя разведку, потеряла галеон, свыше двухсот человек, утонувших, погибших от болезней и в стычках с туземцами, я преподношу сокровища вам и не прошу ничего сразу.

– Потребуете пай в размере одной трети?

Не в бровь, а в глаз!

– Вы чрезвычайно проницательны, ваше высочество.

– Что потребуется от нас?

– Не менее четырёх галеонов с командами и сотней пехоты на каждом. Припасы, лошади. Опытный и безжалостный военачальник. Епископ для крещения заблудших в истинную веру… – я вспомнил варварские методы обращения в католицизм священниками Кортеса и Писсаро в моём прошлом мире. Что поделаешь, конкиста – она и есть конкиста. Испанцы иначе не умеют. – Уверяю, моя доля в доходе от трёх конвоев с золотом и серебром достаточна, чтобы нанять эти корабли и солдат. Хотя бы в Португалии. Но где участие испанских Нидерландов? Я не смогу ничего вам отдать. Разве что эту безделицу.

Туземный божок из чистогосамородного золота, размером с мой кулак, был, наверно, самой изящной фигуркой из награбленных за океаном. Большей частью статуэтки попадались уродливые и аляповатые. Вдобавок у божка во лбу отсвечивал красным здоровенный рубин.

Исабель взяла подарок в руки и едва не уронила его, не рассчитав тяжести. Я же запомнил мимолётное прикосновение пальчика…

– В его уродстве есть нечто самобытно-прекрасное. Из деликатности могла бы отказаться, но возьму с удовольствием, ваша светлость. Будьте любезны отнести его ко мне на стол.

Божество, коему поклонялся целый народ, отныне послужит прессом для бумаг, пока принцесса, ощутив нехватку денег, не пустит его в переплавку. Даже у богов жизнь – непредсказуемая штука.

Я быстренько вернулся на оттоманку, пока привилегия сидеть рядом с царственной персоной не улетучилась.

– Рад, что вы согласились. Простите за нескромность, принцесса, ваш супруг не столь щедр на дары?

На её лицо набежала тень. Она даже отстранилась чуть-чуть от невежи, сунувшего лапы в её личное пространство.

– Супруг… Одно название. Папа римский не дал ему ни епископства, ни развода. Альберт не смирился и принял ношу бродячего проповедника. Ходит по стране в монашеской хламиде с посохом, летом – босой, и проповедует веру Христову.

– Благородно!

– Ещё как. Но всё хорошо в меру. Он – принц, особа королевской крови. И если принцу приходится вести себя так, плохо обстоят дела в королевском доме. Альбрехт компрометирует нас!

– Вижу, это не всё.

– К сожалению, граф. Он ещё на каждом углу разглагольствует, что из любви к Господу и для сохранения себя в чистоте принял добровольный обет не переступать порог моей спальни. Поймите, мне неприятно, что чернь слышит о столь деликатных для меня вещах, перемывает мне кости, обсуждает! Он играет роль святого, укрепившего дух в борьбе с мирскими соблазнами, но я-то, созревшая для консумации, брошена собственным мужем, отказывающимся от супружеских утех. Неужели я столь безобразна? От меня дурно пахнет? Манеры не изысканны? Безвкусно одета?

– Нет, нет и нет, ваше высочество. Причина наверняка заключена в принце. Он, часом, не сумасшедший?

– Все блаженные не от мира сего, – Исабель вздохнула и сложила ручки на коленях. – За Альбрехтом бродит толпа последователей, таких же немытых и оборванных. А тот вещает, вообразив себя воплощением Христа, читающего Нагорную проповедь. Контрреформация в Южных Нидерландах достигла немыслимых успехов! Почти уже все протестантские церкви закрылись, кальвинисты возвращаются в лоно Римской Церкви, мне бы радоваться, но результатом будет война с Севером. Вести её мне. Отец не поможет. Муж только витийствует. Вы не представляете, граф, как мне тяжело и одиноко.

Маска сброшена. Вот – истинное лицо. Ей действительно плохо. Но готова ли девочка решительно изменить положение?

– Странно слышать об одиночестве. Уверен, при вашей необычайной красоте вокруг крутится несметное число воздыхателей.

Она покачала прелестной головкой, украшенной ниткой жемчуга поверх высокой причёски.

– Исключено. Я – не королева Марго, готовая броситься во все тяжкие. Тем более ни разу не испытав близости с супругом.

О, если бы Альбрехт вещал о воздержании, а Исабель забеременела, получилась бы двусмысленная ситуация. Хотя нет, положение рогоносца усилило бы образ принца как великомученика.

– Мне делает огромную честь ваша откровенность.

– Я сама удивляюсь. Мы такие разные люди. Вы слишком старый для дружбы со мной. Но что-то есть у нас общее. Даже ваша порочность, беспринципность, готовность убивать и язычников, и католиков, коль уж поставили перед собой цель, всё это ужасно… и ужасно притягательно!

– Не знаю, испытывать ли мне отчаяние от ваших слов или гордиться.

– Делайте что хотите, де Бюсси. Заканчиваю аудиенцию, больше уделять время одинокому мужчине неприлично. Я дорожу репутацией, хотя бы для поддержания легенды моего благоверного, – она грустно улыбнулась. – Спрошу только одно: обе вест-индские компании начнут рано или поздно соперничать, даже – воевать. Чью сторону вы примете?

– Вопрос стоит не так. Скажу, положа руку на сердце: я предложу создать на тех же или схожих условиях британскую, французскую, португальскую и шведскую компании. Да, их интересы непременно пересекутся и столкнутся. Да, будут войны. Неизбежно в какой-то из стран меня попытаются вытолкнуть из числа совладельцев и пожалеют. Я перестраховываюсь! А что касается испанских Нидерландов, предоставлю вашим мореходам и военным наилучшие начальные условия. Не подведите меня.

– Вы обещали стать самым богатым человеком планеты…

– И близок к тому.

– Дерзайте! – она шагнула к двери, обернулась, в задумчивости нахмурив лобик. – При всех ваших недостатках, вы действительно способны на грандиозное. Признаться, я раньше подозревала вас в хвастовстве. Если отец примет вас в испанское подданство, буду предлагать ему вашу светлость в качестве вице-короля испанских земель в Клермонии.

– Простите?

– В Клермонии. Так у нас называют загадочную Вест-Индию, вами открытую. До новой встречи, ваша светлость.

Всё же лучше, чем Дебюссия или Амбуазия.

Принцессы и след простыл, я вышел в коридор дворца и замер перед зеркалом, слегка мутноватым, в старинной бронзовой оправе. Вроде хорошо поговорили, но на ложку мёда пришлась бочка дёгтя, она считает меня слишком старым рядом с собой. Почему? Да, седой, а где волосы сохранили окрас, они совершенно обесцвечены тропическим солнцем, зря шляпу снимал. Такие же выгоревшие ресницы, брови, усы и коротенькая борода. Шрам под глазом выделяется белой полосой на загорелой шкуре. Согласен, я – малость поношенный, но ведь не старик!

А она сказала: старый! Хотя мне, точнее – мне в этом теле, всего двадцать девять лет. Инфанте пятнадцать, а её недотёпа-супруг гораздо моложе меня.

Чёрт побери! Вроде бы пора уйти из покоев принцессы, неудобно и неприлично, но я словно прирос к зеркалу в молчаливом диалоге со своим отражением.

Старый или молодой – второй вопрос. Первый важнее: чего я, собственно, добиваюсь от инфанты? Романтического приключения на одну ночь, исполнив супружеские обязанности вместо «святого»? Пошло, низко. Конечно, женщина есть женщина и ничего более, но именно в отношении Исабель не хочется примитивного. К тому же пусть по местным обычаям она вполне созрела для близости и продолжения рода, меня не отпускают внутренние тормоза, мешает что-то из прошлой жизни, пятнадцать лет – всего лишь подросток, но никак не взрослая замужняя дама. Если бы Альбрехт преуспел на семейном ложе, было бы проще, несколько пар рогов я уже навесил, даже королю Франции… Дьявольщина, опять не то! Тайком пробираться к знатной сеньоре, чтобы развлечь её, пока благоверный далеко, это просто популярное в Европе развлечение. К инфанте я испытываю определённые чувства, как минимум – симпатию и уважение. Банально соблазнить её – всё равно что поставить на одну доску с дочками ацтекских вождей, приводимых в мою палатку ради доказательств покорности. И не принять подношение было невозможно, ибо нет оскорбления глубже, тогда – война и горы трупов. Так что я не развлекался, а следовал политическому долгу, весь из себя исполненный гуманизма. С Исабель иначе! Особенно в том плане, что, привечая, она меня одновременно отвергает.

Вице-король Клермонии? С таким титулом я под стать и дочери короля. Есть, правда, досадная помеха в виде Альбрехта. С ним что-то надо решать.

Для чего решать? После известия о смерти Эльжбеты я месяцами не мог найти себе место, не понимал, для чего вообще меня носит здесь земля. А теперь не знаю, какой цели добиваюсь, чего хочу от девочки-женщины.

В общем, отражение в старом зеркале ничего не прояснило до конца. Я понял только одно – если не буду видеться с принцессой хотя бы пару-тройку раз в год, умру от одиночества. Найду повод встретиться поскорее, даже если снова услышу «старый».

Глава 2. Смерть гиззарам!

Покинув Брюссель, кавалькада будущего вице-короля Америки, то есть моей персоны, двинулась в Париж под палящим июльским солнцем.

Я пропустил вперёд двух испано-голландских кабальеро, сам уткнулся глазами в гриву своей лошади, погруженный во впечатления последнего месяца, со дня триумфального возвращения в Роттердам. Многое шло совсем не так, как виделось из-за океана. Не могу сказать, что помнил с точностью до года хронологию истории Франции в покинутой мной реальности, но меня не покидало смутное ощущение, что здешние события по сравнению с ней ускорились. Вывод Фландрской армии из Нидерландов, пик испано-английской войны и испанские происки в Париже с целью подорвать единство и могущество главного соперника на континенте вроде бы должны были происходить позже, ближе к рубежу веков, или память меня подвела? Здесь не открыть мобильный гаджет и погуглить – в каком году погиб Генрих де Гиз, в каком зарезали короля Генриха III, они оба живы, могут умереть уже завтра или с равной степенью вероятности коптить небо ещё лет двадцать-тридцать. Наверно, задержка с открытием Нового Света так всё изменила, что, не размениваясь на заокеанские предприятия, короли кинулись улаживать европейские дела единственно понятным им способом – войной.

Я вдохновенно распинался перед Исабель о космополитическом плане создания вест-индский компаний, но не продумал, как буду выглядеть в глазах Филиппа II, помогая добывать золото и земли его заклятым британским врагам. И Франция для отца инфанты – отнюдь не союзник, а уж французскую компанию я непременно запущу в Новый Свет, не ограничиваясь третью. Пятьдесят один процент минимум. Шведы… Отличные воины и мореплаватели, пока коса не ударится о камень по имени Пётр Великий, причём слишком многое решают не только личная доблесть, не только полководческий талант, но самое прозаическое – ресурсы. Если Стокгольм присосётся к Новому Свету наравне с другими, бить шведов придётся не под Полтавой, а под Москвой. И неизвестно с каким результатом.

Голова шла кругом. Свершается то, чего я остерегался в первые месяцы после Варфоломеевской ночи, мои телодвижения заметно корректируют ход истории с непредсказуемыми далёкими последствиями. А этот мир и без того – иной! Вдруг Наталья Нарышкина родится бездетной или вообще не родится. Или Алексей Михайлович выберет другую жену, тогда не появится Пётр… А может, Гришка Отрепьев, он же Лжедмитрий, окажется хитрее, пошлёт на хрен собачий окружившую его литовскую свору, сумеет расположить к себе бояр? Тогда европейские реформы начнутся на Руси на столетие раньше, в начале XVII века! Только заранее ничего не известно, если я доживу до Смуты, что вполне вероятно, и помогу кому-то из московских правителей, итог станет известен позднее, когда ничего не изменить, и в истерзанную страну коршунами бросятся поляки, крымские татары, шведы и прочие любители прихватить плохо лежащее!

Запах конского пота и пыли, глухой стук копыт по немощёной дороге, ароматы сена с полей скользили мимо сознания. Плод моих многодневных раздумий был один и довольно неожиданный: я устал от войны. В Новом Свете, слово «Клермония» пока застревает в каком-то из каналов мозга и не произносится даже про себя, воевать приходилось почти непрерывно. Собственно, только океанский переход и месяц в Европе оказались передышкой. Значит, завязываем с войной. Завязываем с убийствами. Всё внимание финансам! Превращаюсь в скучную помесь рантье и бухгалтера.

В задумчиво-умиротворённом настроении я находился недалеко от Компьена, когда нас нагнал отряд вооруженных всадников. Старший, судя по уверенному виду и чуть лучшему облачению, с недоумением скользнул взглядом по моей группе. Удивляться было чему. Все мужчины европейского вида у меня одевались примерно одинаково, сразу не отличить лидера. Но особенно примечательно выглядели полтора десятка заморских туземцев, их смело можно называть индейцами, пока ещё не развеялся миф о принадлежности открытых земель к Индии. Я убил их вождя, Великого Бессмертного Небесного Змея, в сознании наивных молодцов заняв место усопшего. Преданы они мне до безумия. Правда, лишь до момента, когда некто прихлопнет меня и сам получит лавры Бессмертно-Небесного.

– Придержите коней! Кто из вас главный?

Вряд ли это охота лично на меня. Я уже настолько привык, что из-за любого булыжника в любую секунду высунется краснокожий снайпер с намерением нашпиговать меня стрелами до состояния дикобраза, что инстинктивно соблюдал меры предосторожности.

– Граф де Бюсси. Представьтесь!

– Шевалье д'Обевиль. Вы католик, ваша светлость?

Не столько слова, сколько требовательные ноты вызвали у меня раздражение.

– Вопросы веры – моё личное дело. Если у вас нет другого предмета для общения, позвольте откланяться.

Дворянчик, крючконосый крепыш мне до подбородка, если оба спустимся с коней, важно вскинул морду.

– Сейчас нет ничего важнее веры, ваша светлость. Мы спешим на коронацию герцога де Гиза в Париж! Нужно быть бдительными. Прежний король сбежал к проклятым гугенотам. Так вы с нами, католик? Или сразу обнажим шпаги?

– Крещены даже мои экзотические слуги, – я кивнул на индейцев. – Но я не с вами. Мой сюзерен – герцог Анжуйский, ему я принёс клятву верности перед Богом и не смею её нарушить, ибо это будет преступлением против веры.

– Но герцог – союзник гугенотов!

– Увы, шевалье, я давно не был во Франции и не имею чести знать, кто сейчас за кого. Не сомневайтесь, разберусь и поступлю в соответствии с долгом перед Богом и нашей Святой Церковью. Премного благодарен за сведения о Париже.

Коротышка явно был сбит с толку. Людей у него примерно столько же, как и у нас, но выглядят сборным ополчением, голову на отсечение – половина из них в последние месяцы не прикасалась к оружию, мои же его не выпускали из рук. Шевалье умрёт первым. Но я только что дал зарок не воевать…

– Надеюсь на ваше благоразумие граф, и не приведи Господь вам встретиться со мной в бою! – напыщенно заявил несостоявшийся покойник, разворачивая коня. Он вдруг дёрнул за узду, и его рысак снова крутанулся, обратившись ко мне мордой. – Вы де Бюсси де Клермон?

– Да. Что это меняет?

– Мне чрезвычайно жаль, сеньор! Как же я не догадался, что вы – из той самой Клермонии, о которой столько говорят. Доброго вам пути!

Я обескураженно глянул ему вслед. Когда слава бежит впереди – вроде бы хорошо. Но, честное слово, не пойму, почему шевалье считает себя вправе дерзить графу, если тот не прославился на всю Европу? Бунты, революции и войны слишком огрубляют нравы.

Д'Обевиль умчался вперёд, мы двигались вдвое медленнее из-за трёх крытых повозок, вмещавших мои вещи, припасы и, скромно говоря, кошелёк.

В каждой таверне, на постоялых дворах и просто у встреченных господ приличного вида я пытался выяснить, что же происходит в Париже. Три четверти услышанного можно было сразу отнести к категории «бред». Многие просто пересказывали чужие домыслы. В самом общем плане я уяснил: король бежал из Парижа на юг, призвав на помощь брата и своих заклятых врагов – еретиков, Гизы о чём-то договорились с испанцами, укрепились в Париже и надеются распространить власть на всю Францию.

Не помню, случалось ли что-то подобное в известной мне истории, да и хватит обращаться к отрывочным, полузабытым знаниям из прошлого. Здесь другой мир, другая история, она пишется у меня на глазах! И порой позволяет мне самому мазнуть кисточкой на глобальной картине.

Но что делать дальше? Гизы и гиззары с их фанатичным следованием за Римом мне не симпатичны. Наварра, особенно когда избавится от опеки Франсуа Валуа, представляется более подходящим претендентом на престол.

Но что предпринять прямо сейчас?

Приближаться к Парижу неосмотрительно. По мере продвижения на юг всё чаще попадаются типажи, сходные с д'Обевилем, возможно, придётся пробиваться силой. В самом Париже тем более делать нечего. Значит, придётся объехать Париж по дуге с запада и искать Наварру с герцогом Анжуйским. Присутствие короля Франции рядом с ними не слишком радует, но я полагаю, Генрих сейчас вряд ли способен строить козни кому бы то ни было, кроме братьев де Гиз.

Испанцы… Не удивлюсь, если Филипп II решил использовать де Гиза ровно так же, как круль Сигизмунд Гришку Отрепьева – посадить на престол вражеской державы ставленника, от иностранной помощи зависимого, тем самым ослабить врага изнутри. Так это или не так, открылась неожиданная возможность!

Когда до столицы оказалось не более дня пути, я подозвал одного из наиболее толковых своих сопровожатых, умеющего связать пару слов по-французски.

– Педро! Скачи в Париж. По этому адресу найдёшь русский купеческий дом, передашь им письмо. Будь осторожен, у входа может дежурить детинушка, который сначала бьёт бердышом, потом фамилию спрашивает. В письме вопросы. Коль русские соблаговолят ответить, письмом или на словах что передадут, немедля дуй из Парижа на юг и ищи ставку Генриха, короля Наваррского. Я туда направляюсь.

Отсыпал ему десять эскудо, два раза по столько пообещал по возвращении. Если доберётся живым.

А мы без особых приключений через неделю приблизились к Шартру, куда стекались протестанты и просто любители помахать шпагой, не верящие в способность Генриха де Гиза удержать Париж. Трактиры, таверны и самые затрапезные постоялые дворы были забиты битком. Правда, пару раз нам давали приют, потеснив других, когда узнавали во мне покорителя «Клермонии». В Рамбуйе я без церемоний въехал в замок Николя д'Анжанна, памятного по краковскому вояжу в свите Хенрика Валезы.

Хозяин, разодетый в фамильные малиновые цвета д'Анжаннов, бросился ко мне в объятия сразу, как услышал о гостях, не успели мы распрячь лошадей. Я обратил внимание на его хромоту.

– Упал с лошади на охоте, – объяснил он смущённо. – Так прискорбно и так не вовремя! Главные события пройдут мимо, моё отсутствие заметит король. Заподозрит в трусости, в желании переждать, кто же победит – они или Гизы… А это совершенно не так, я уверен в правости дела нашего законного монарха!

Подобные речи он вёл и за столом, вызвав их настойчивостью подозрения в неискренности.

– Ники, скажи мне по совести… – я наклонился к нему с очередным кубком в руках, ощущая шум в голове – первый звоночек, что с возлияниями пришло время закругляться. – У кого-то есть сомнения в «правости»?

– Понимаешь, Луи, есть! – он положил мне руку на плечо как закадычному другу. В Кракове мы отнюдь не были близки, но изрядное количество выпитого сближает чуть ли не по-родственному, по крайней мере – до протрезвления, это правило действует не только на Руси. – Легисты начертали родословную Генриху де Гизу, будто его род происходит напрямую от Карла Лотарингского! То есть у герцога больше прав на престол, чем у любого из Валуа.

Мой затуманенный мозг был не в состоянии воспроизвести запутаннейшее генеалогическое древо самых знатных родов Франции.

– Ники, поверь. Сейчас самый знатный не тот, у кого древнее предки, а у кого больше золота и пушек. Если Генрих III объединился с братом и наваррцами, его род на сегодняшний день древнее Юлия Цезаря! – Внутри что-то начало протестующе булькать, и я не нашёл лучшего повода вытянуть Николя на свежий воздух, чем похвастаться заокеанскими приобретениями.

– Гляди! – слуга по моему приказу поставил на брошенную среди замка телегу пару чурбанов. – Как ты думаешь, Николя, быстрее выстрелить или ударить шпагой, подбежав?

Он смерил расстояние – шагов пятнадцать – и уверенно хлопнул рукой по эфесу шпаги, но разинул челюсть от неожиданности, когда я выхватил пистолет и, щёлкнув курком, немедленно выстрелил. Промазал! Пальнул из второго ствола, зацепив чурбан, и он нехотя повалился. Демонстрировать точность стрельбы после двух литров выпитого было несколько самонадеянно, зато скорость огня хозяин замка оценил вполне.

– Луи… Разрази меня гром… Армия с такими замками непобедима!

– Замки ни при чём, – я спрятал пистолет. – Обычные кремневые. А вот порох на полку подсыпать не надо. Кладу туда липкую лепёшку, её поджигает искра от кремня. Вот только индейский жрец, любитель огненных забав, успел помереть на дыбе, не раскрыв секрет приготовления. У меня два десятка осталось. Так, ворон попугать.

Секрет ещё знает вавельский алхимик, но снова спускаться туда в подземелье меня совершенно не тянет; думаю – понятно почему.

– Идем ещё по кружке, дорогой граф! За жизнь. И за смерть гиззарам!

Замок идеально подходил для кутежей. Д'Анжанн так и не женился, выглядел художественно растрёпанным, а в прислуге преобладали молодые девки приятной наружности, задорно стрелявшие глазками.

Продолжили. Я, чуть проветрившись, собой управлял. А Николя развело до состояния словесного поноса. Пришлось выслушать сплетни на совершенно ненужные мне темы – о новых любовниках королевы Марго и фаворитах короля Франции, модных тканях из Индии, перевернувших парижский одёжный стиль, кознях Марии Медичи, к старости ставшей совсем безжалостной в выбивании денег на стройку Тюильри, интригах испанского посла и парижского епископа… Я настолько не желал углубляться в парижские дрязги, рассчитывая лишь, чтоб меня благословили на обустройство французских колоний в Клермонии – мысленно произношу это нескромное название не без внутреннего сопротивления – и дали корабли с людьми. По большому счёту Генрих Валуа, Генрих де Гиз или Генрих Наваррский – всё равно, каждый из них будет считаться и советоваться с самым богатым и влиятельным человеком Европы, а я точно таким становлюсь, не врал же Исабель!

– Др-руг! Ты мне про всех луврских баб рассказал. А главная, котор-рая Луиза? – от ощущения, что заикаюсь, стало неловко, но я продолжил: – Пр-ро кор-ролеву р-раскажи.

Ему словно мокрой тряпкой по роже съездили. Тотчас умолк, потом заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– Её королевское величество изволили уехать из Парижа в декабре, под Рождество. Говорят, решила укрыться на время в каком-то из монастырей.

Его нарочитая сдержанность меня рассмешила. Наверняка знает больше, но смертельно боится проболтаться по пьянке.

– А ещё говорят, вертела королём как хотела.

Возникло впечатление, что д'Анжанн захотел стать смирно, но не сделал попытки, понимая бесплодность усилий занять вертикальное положение. Знает что-то важное, но затыкает себе рот. Плевать! Если мне не так важно, кто король, тем более плевать на персону её величества.

Перед тем как уронить голову на стол, прямо в бордовую винную лужу, мой собутыльник признался, что отправил гонца в Шартр, где сейчас Генрих III в компании гугенотов ломает голову, как вернуть Париж. Недалеко, к утру появится. Я позвал слугу. Йохан, массивный рыжий голландец, прошедший со мной вояж через океан, подхватил меня и уволок наверх в опочивальню.

Вселенная кружилась, штормила и вздрагивала. Увлекшись пожеланиями смерти гиззарам, я сам чуть не помер.

Глава 3. Очередное предательство

Вино д'Анжанна оказало чудесное воздействие – назавтра захотелось повторить.

Гонец всё запаздывал, и я решил выбрать линию наименьшего сопротивления. Распределил время караулов, свободной смене позволил расслабиться. В конце концов, когда вольёмся в свиту короля, вина будет – хоть залейся, а возможности отпустить вожжи и отдохнуть в относительной безопасности может и не представиться. Если собрать в одном месте несколько королей, королев и герцогов, неизбежно возникает гадюшник наподобие Лувра. Даже объединённые общей целью – разделаться с де Гизами, они строят планы, как заполучить больше влияния после победы, король Франции из кожи вон лезет, чтобы пойти на наименьшие уступки брату и гугенотам за возвращение трона. Я еду туда как в мясорубку! Но в другом месте не решу столь важные для меня проблемы.

Днём мы прокатились с Николя вокруг его замка. Шикарные леса… Жаль, что уже через сто-двести лет от них ничего не останется.

– Как зовут твоего коня? – спросил он, оценивая стати моего живого транспорта, и наступил на больное.

– Поверь, я даже не помню, жеребец это или кобыла. У меня была лошадь, Матильда. Лёгкая, выносливая, послушная, верная. Большая умница. Литовские заразы убили Матильду, обстреляв нас из пушек. Я сам заколол её, чтобы не мучилась от ран. Забыть не могу… С тех пор кони для меня – просто расходный материал, меняю часто и стараюсь не привязываться к ним.

– На войне мы чаще теряем, чем находим, – заметил Николя, пытаясь придать голосу глубокомысленный тон. – Возвращаемся в замок, пообедаем.

Поздний обед плавно перетечёт в ужин. Но надираться не буду, увольте. Завтра – в дорогу.

К ночи появился гонец, с поклоном передав хозяину запечатанный конверт. Николя сломал печать, я не разглядел – чью. Лоб нахмурился, от известий в письме или от усилий прочитать его, когда буквы расплываются перед глазами. Что-то в Шартре произошло. Бьюсь об заклад – тревожное.

– Что там, Ники?

– Утром обсудим, друг. Сейчас по последней – и отдыхать, – он обнаружил, что Йохан, получивший соизволение отведать господского вина, покинул пост подле моей персоны. – Тебе прислать служанку помоложе да помясистее, помочь раздеться и вообще?

Он плутовато подмигнул.

– А дочки-девственницы туземного вождя не припасено? Жаль, я привык… Шутка. Спасибо, тебе, mon ami, за угощение и сердечный приём. Как-нибудь сам. Разденусь и вообще.

В опочивальне я обнаружил неприятную картину: пьяный слуга развалился на господской постели мордой вниз и сладко храпел, надувая пузырьки из слюней. Попытка расшевелить его ни к чему не привела, а перевалить его и сбросить на пол оказалось выше моих ослабленных алкоголем сил. Я скинул вещи с жёсткого диванчика и уснул, подтянув колени к подбородку, до самого утра.

Разбудил меня шаловливый солнечный луч, ударивший прямо в глаз, был бы твёрдым – я остался бы на всю жизнь одноглазым. Поспешив солнцу навстречу, я распахнул окно и ставни, впуская свежий французский воздух в спёртую атмосферу спальни. Натуральное вино чем было хорошо – наутро не давало никаких последствий, никакой головной боли. Проспался и словно заново родился!

Пришло время вздрючить Йохана за оставление поста и сон на господской постели. Он лежал тихо и не храпел, а причина его сдержанности была видна с первого взгляда – рукоятка кинжала, торчащая из спины. Бедолагу закололи в сердце во сне, даже крови не натекло.

Это действительно злой рок! Мои слуги гибнут с завидной регулярностью. Лишь один был исключением – превратился в девку и забеременел раньше, чем умер.

То ли остатки выпитого сказались, то ли я не совсем ещё проснулся, потому что сообразил с запозданием: в этом безопасном и гостеприимном замке пытались убить меня самого!

Если бы д'Анжанн, схваченный мной за грудки, принял позу оскорблённой невинности, мол – я унижаю его обвинениями, а такое смывается кровью, мы бы уже стояли, обнажив шпаги, а ещё через пять минут к нему звали бы священника для отпевания. Нет, он повёл себя вполне естественно, всё же хозяин замка в любом случае в ответе, когда его гостей закалывают словно свиней. Трудно сказать, он опешил от моего появления в живом виде после рапорта об убийстве либо действительно ни при чём и скукожился исключительно от предъявленного, тем более, не сдерживая эмоций, я тряс его как грушу.

– Где письмо из Шартра?! Что тебе приказали?!

Покрасневший под стать цвета своей жилетки, он попытался оторвать от себя мои руки, безуспешно.

– Прости, Луи. Оно слишком личное. Я его сжёг.

Подозрения вспыхнули с утроенной силой. В джунглях за океаном я бы выпотрошил его и заставил пересказать все личные тайны вплоть до капелек чернил на запятых того письма. Но если устрою инквизиционную пытку среди его замка, меня не поймут! В том числе Наварра и герцог Анжуйский.

Моё маленькое войско быстро перетряхнуло имение и выстроило всех молодых мужчин, подходящих для роли гонца. Испуганные брутальным обращением испанцев, индейцев и голландцев (ни одного француза), простолюдины жались друг к дружке и переминались с ноги на ногу. Д'Анжанн привалился к телеге, на которой позавчера стояли мишени для пистолетной стрельбы, и молча созерцал моё самоуправство.

– Кто вчера вернулся из Парижа? – не получив ответа, я хлестнул вожжами самого неподходящего на эту роль, сбив с ног. – Больше церемониться не буду!

Следующему я приставил шпагу к кадыку. Ошалевшая от ужаса дворня вытолкнула вперед молодого парня, лет шестнадцати на вид, щуплого и явно туповатого. Вздернутый за шкирку, он что-то робко пробормотал, кидая косяки на д'Анжанна. Пришлось поступить иначе. Волоча его за собой, я взбежал в опочивальню, где лежало неубранное тело Йохана.

– Ты привёз письмо с приказом убить! Смотри, что ты натворил! – я воткнул бледную рожицу пацана прямо в щёку мёртвого слуги, до сих пор влажную от пьяных слюней. Парень заверещал было и затих, получив затрещину. – Что было в письме?

– Простите, сеньор, не знаю! Мне вручили…

– Кто вручил?!

А это самое интересное. По словам недоросля, то был не дворянин, не человек в ливрее двора Генриха III или Генриха Наваррского, не военный, а обычный мещанского вида, прятавший лицо, низко склонив голову в серой широкополой шляпе с тульей, перехваченной атласной чёрной лентой на серебряной пряжке. Допрос с пристрастием удивительно освежает память, всплывают самые мелкие подробности.

То есть меня заказал, скорее всего, не король… А кто?

Короткое дознание не привело ни к чему. Тело застыло к утру полностью, несмотря на жару и духоту, стало быть, Йохана закололи вскоре после полуночи. Никто не признался, что видел постороннего в замке в эту ночь либо кого-то из своих, крадущегося к лестнице второго этажа. Конечно, если не спешить и пропустить всех по второму кругу, не гнушаясь прямолинейными методами, узнал бы больше… Но я приказал выезжать, и к вечеру мы достигли Шартра.

Когда городские стены проступили на горизонте, нас обступил конный отряд численностью человек пятнадцать. Предводитель представился как виконт де Виньи и «именем короля» объявил, что реквизирует у меня лошадей, повозки и ценности «для святого дела – освобождения Парижа от нечестивцев». Я резонно возразил, что сам как раз направляюсь к Генриху Валуа и не возражаю, если виконт составит мне компанию.

Но молодой человек, едва ли намного старше утреннего подростка-гонца, почувствовал упоение властью и вздумал упорствовать, не подозревая, что в день гибели слуги у меня присутствует минимальное из возможного желание потворствовать чьим-либо капризам.

– Виконт! Я чувствую себя оскорблённым вашим недоверием. Оскорбление чести смывается кровью.

Он охотно соскочил с коня и с весёлым азартом выхватил шпагу.

– Защищайтесь, граф!

Развлекать его фехтованием? Ну уж нет!

– Как сторона оскорблённая, я выбираю оружие для поединка. Пистолеты!

Он не успел осознать, насколько моё предложение несовместимо с дуэльными правилами, как упал на пыльную дорогу с пробитой грудью, шляпа с пышным пером покатилась по грязи.

– Господа! Будучи старшим в отсутствие виконта, я принимаю командование отрядом и приказываю сопроводить нас к королю.

От злости из-за досадной помехи и всё ещё находящийся под впечатлением от ночного происшествия я поступил с мальчишкой слишком резко. А зачем оставил его валяться на дороге, не выделив пару человек позаботиться об останках, объяснить не могу. Одно злодейство порождает другое, чернота множится в геометрической прогрессии. Нужно порвать порочный круг? Но как это сделать в цитадели зла, откуда уже протянулось двое щупалец – к замку Николя в Рамбуйе и в виде щенка-виконта поперёк моего пути, даже не представляю.

Меня предали в очередной раз, и это не конец.

Узкие улочки Шартра оказались запружены военными, повозками и толпами торгашей, рассчитывающих нажиться на королевском нашествии, тут и там мелькали ливреи слуг и придворных, дворяне из свиты королей и герцога куда-то спешили, расталкивая конской грудью городских зевак. Город чем-то напоминал прифронтовой с суетой, возникающей от приближения врага. Франция, когда ты поймёшь, твои главные враги заседают в твоих же дворцах, а не приходят с оккупационной армией! Если не считать вермахта.

Над головой проплывали башни кафедрального собора. Я думал спросить о месте королевского пристанища, но вопрос отпал сам собой. Местным центром активности явно был графский замок Видам. Попав внутрь, я убедился, насколько он был мал для нашествия парижской верхушки.

– Мне решительно здесь не нравится! – услышал я знакомый мурлыкающий голос с явным оттенком раздражения. – В Париже у меня уборная больше, чем в Шартре апартаменты! И восемь перемен блюд за королевским столом – это совершенно неприлично. Я не маркиза какая-то жалкая!

Если быть совершенно честным, французские маркизаты по площади бывают больше, чем королевство Наварра, стать первой леди которого угораздило владелицу голоска. Но это ни на йоту не уменьшило претензий Марго, сестры короля Франции и дочери королевы-матери Екатерины Медичи. Заметив меня, она тотчас переменила тон, оставив только урчащие грудные нотки.

– Несносный Луи! Вы так надолго оставили меня одну!

Я припал на колено и учтиво возразил:

– Никогда не поверю, ваше величество, что мужчины Франции позволят прозябать вам в одиночестве хотя бы день.

– Даже и час, дорогой граф, но это не те мужчины!

Ого… Я не оправдал её надежд, на стал убивать её недругов по заказу, включая, кстати, Генриха де Гиза. Отчего такая сердечность? Из-за слухов о моей заокеанской эпопее?

Точно! Она проворковала несколько минут на тему радости моим успехам и свалившемуся на меня богатству, царственно простила длительное отсутствие у её ног (хорошо хоть не между ног) и потребовала дать обещание немедленно наверстать… Меня спас Чеховский, мелькнувший в конце тесного коридорчика, дав повод сменить курс.

– Ежи! Простите, ваше величество, есть неотложная проблема со здоровьем. Простите ещё раз, никому не могу довериться, кроме как пану Чеховскому. За океаном, вы бы знали, совершенно неизвестные болезни. Даже не уверен…

– Конечно-конечно! – воскликнула красотка, предусмотрительно отступая на шаг. Она права, если к её «французской болезни» добавить что-то гадкое тропическое, вроде лихорадки, которую подхватывали экипажи судов на пути из Индии, пора выбирать цвет платья для упокоения. Сейчас на ней было совсем не траурное – ярко-зелёное с глубоким вырезом.

Польский доктор, как обычно, глянул на меня с опаской, не забыв про прошлые прегрешения, и попросил его не задерживать: эскулапа вызвали к наследнику.

– Наследнику чего?

– Французского престола, разумеется.

– То есть королева Луиза в Шартре?

– Недели две, ваша светлость, – убедившись, что прямо сейчас я не собираюсь откручивать ему голову и вообще миролюбив, Чеховский успокоился и даже слегка заважничал. – Наследник совершенно здоров был, разве что несколько простыл. Через неделю отметим его двухлетие.

– Ах ты негодник! Убеждал же меня, что король бездетен.

– Говорят, что ровно в ту ночь, когда вы посещали Лувр и встречались с господином Шико, король захаживал к королеве, – заговорщически доложил поляк. – Бог внял её молитвам!

В дымину пьяный Генрих не то что зачать дитя, даже вскарабкаться на супругу не осилил бы, разве что проспавшись сутки-другие. Я вспомнил мерзкую сцену игры «в лиса и кролика». Король – точно пас. Тогда… Не может быть! Значит, мой способ предохранения не сработал.

Не знаю, стану ли самым богатым человеком мира, но отцом в этом мире я уже стал. Причём отцом будущего короля Франции, который никогда не узнает, кто его настоящий папочка!

Замолчавший Чеховский тревожно уставился мне в глаза и немедленно ретировался, повинуясь жесту. Я же втиснулся в узкую нишу возле бойницы, чтобы обдумать ситуацию.

Генетической экспертизы на предмет родства шестнадцатый век не знает. Но если выяснится, что я посещал королеву наедине, и именно после этого она забеременела, законность происхождения наследника окажется более чем сомнительной. И особенно страшно представить действия Екатерины Медичи, когда она узнает, что трон займёт не наследник Валуа или Медичи. Боюсь, за жизнь Луизы и моего сына… не знаю даже как его зовут… нельзя будет дать даже ломаного гроша.

Королева обдумала последствия своего рискованного шага ещё в середине 1576 года. Как снизить вероятность провала до минимума? В первую очередь, ликвидировать самый главный источник опасности – донора спермы, единственную персону, точно осведомлённую об адюльтере Луизы. То есть меня. Причём сразу же после соития.

Покушение не удалось. Наверно, она на время оставила попытки замести следы, поглощённая будущим материнством, или меня сложно было застать, мечущегося по Франции и Нидерландам, а потом вообще унёсшегося за океан. Что сейчас изменилось?

Д'Анжанн обронил, что в Лувре королева имела больший вес, чем Генрих. Похоже, Николя тоже ей прислуживал, как Шико и некоторые миньоны короля. Мне не сказал, что она в Шартре и с ребёнком, хоть появление наследника Валуа переиначивает весь политический ландшафт государства. Значит, утаил сознательно. Вероятность, что именно по его приказу меня пытались убить, взлетает до небес! Точнее, по приказу королевы, отданному д'Анжанну. Дамочка решила, что в нынешней ситуации я по-прежнему опасен, любое моё слово или неосторожный жест могут сыграть против неё, и срочно потребовалось перестраховаться. Тогда попытки продырявить мою тушку продолжатся, пока не увенчаются успехом.

Кто ещё осведомлён о свидании с её величеством? Пожалуй, только служанка, не удивлюсь, если уже покойная служанка, и Шико. С десяток человек, включая Чеховского, да и короля – тоже знают про мой ночной визит в Лувр, но про уединение с королевой только эти двое. Если мои умозаключения верны, практически такая же опасность грозит Шико, Луиза предаст бывшего королевского шута, как и меня, не терзаясь сомнениями. Её рогатый муженёк и раньше не желал мне «многая лета», если узнает о помощи в исполнении супружеского долга, наверняка утроит усилия, чтобы спровадить в ад.

В общем, для нас обоих с Шико нет сейчас более неподходящего места на планете, чем графский замок в Шартре. Но я обязан здесь находиться, пока не добьюсь намеченного…

Будь что будет!

Глава 4. Рогоносец

Повышение статуса до что-то значащей в государстве персоны я ощутил на королевском совете. Раньше доводилось присутствовать на подобных скучнейших собраниях исключительно в качестве свиты, без права голоса, что-то мог вякнуть из не слишком титулованных дворян только Шико, пользуясь привилегиями шута. Сейчас его просто не пустили в каминную залу замка, превращённую в импровизированный тронный зал. Два кресла, наверно – самых высоких из найденных в Шартре, заняли Генрих с Луизой, окружённые всего парой советников. Сбоку уселись герцог Анжуйский и король Наварры с Марго. Мне кресла не предложили. Пьянствовать с августейшими особами и строгать им наследников я удостоен доверия, а вот сидеть в их присутствии – увы.

Король Франции выглядел помятым как использованная туалетная бумага. Пышный пёстрый костюмчик с обычным нагромождением драгоценностей смотрелся на нём как на трупе в гробу. Королева в строгом тёмно-синем платье с минимумом украшений сидела неподвижно, потупив глаза.

– Граф! – просипел живой мертвец, с расстояния пяти шагов до меня долетел винный выхлоп, его величество успокаивало нервы испытанным способом. – Мне доложили, у вас за океаном была собрана целая туземная армия.

– Вы прекрасно осведомлены, сир. Но чтобы переправить её во Францию, потребуется не менее двух десятков галеонов и месяца три времени. Уверен, и здесь можно найти достаточно людей и оружия. Если необходимо – навербовать испанцев из Фландрской армии, не вернувшихся на родину, нидерландских католиков, прусских ландскнехтов.

– Замолчи же, де Бюсси! – король провёл платком по лбу, очевидно, разрываемому изнутри головной болью. – К войскам гугенотов у меня есть прекрасное дополнение – три полка швейцарцев. Только им нечем платить!

– А если обещать расчёт после освобождения Парижа? – вставил герцог Анжуйский.

– Брат, кто же этому поверит! Им задержали жалованье и до бунта гиззаров. Казна пуста, а если бы в ней и завалялся какой-то золотой, герцог наложил на него лапу.

Я выдержал паузу, дав отстояться в их сознании не слишком оригинальному соображению, что деньги решают всё, в том числе судьбу Франции, и пошел с козырного туза.

– У меня с собой есть некоторое количество золота, хватит, чтобы погасить часть долга швейцарцам. Моему слову, что с ними расплатятся потом, и не из казны, а из прибыли Вест-Индской компании, поверят больше.

– Ты привёз деньги?! Дьявол, я приказал реквизировать все ценности вокруг Шартра, мне наскребли жалкие крохи!

– Да, ваше величество, требование о передаче наличных средств в королевскую казну мне передал виконт де Виньи. К сожалению, в столь неучтивой форме, что я был вынужден проучить наглеца.

Наварра поднял на меня вопросительный взгляд, я развёл руками. Думаю, присутствующие догадались, что вряд ли де Виньи ещё послужит королю.

– Де Бюсси, зная тебя насквозь… – его величество закашлялся, от последствий пьянства или возмущения моей дерзостью, не знаю. – Что ты задумал? Что тебе надо?

– Сразу три вещи, мой король. Вернуть ваше расположение, ранее мной опрометчиво утраченное. Явившись в Шартр, я намерен искупить прежние ошибки. Далее, я отдаю себе отчёт, что казна не в состоянии в ближайший год возместить моё пожертвование, поэтому прошу земли из числа конфискованных у бунтарей, а также соответствующий титул, – в этот момент Луиза впервые подняла глаза и испытующе на меня глянула. Возможно, ещё не пришла к заключению, что делать – повторить покушение или повременить. – Наконец, позвольте учредить французскую Вест-Индскую компанию под патронатом короны и просить корабли для вояжа в южную часть открытых земель, голландцы их окрестили Клермонией.

Я кратко описал финансовые выгоды предприятия и окончил торжественно: во славу дома Валуа и в честь долгожданного наследника короны. Не знаю, удастся ли поговорить с Луизой, заверить её в своей преданности и темсамым хотя бы на время отвести угрозу, потому что обезопасить себя полностью я могу, лишь ликвидировав королеву. Но не убивать же мать моего ребёнка! Поэтому ограничился намёком на свою безграничную лояльность.

Поверит ли? Не только лояльности, но и моей глупости, что не угадал, кто даёт приказ убить меня. Увидим. Или увидят другие, стоя над моим хладным телом.

– Все – вон! Оставьте меня с графом наедине.

Возможно, Генрих находился не в том положении, чтобы командовать Наваррой и братом, как смиренными подданными, но его послушались. Я заметил, как дрожат ухоженные пальцы короля – от волнения, болезни или просто нездорового образа жизни.

– Слушаю, ваше величество.

Он встал с импровизированного трона и шагнул ко мне, сверля взглядом, тонкие губы под скобочкой усов исказились брезгливой гримасой.

– Вот скажи, Луи, какого дьявола мне забирать герцогские земли у Лотарингского дома, где меня ненавидят, и отдавать тебе, столь же меня ненавидящего? Менять одного врага на другого, более энергичного и способного? Нет уж, не держи меня за идиота.

– Ваше величество неверно судит о моих чувствах. Я доказал свою преданность в Польше. Да, был раздосадован, что вы не вытащили меня из Вавеля. Изгнанный из королевской свиты, столь же верно служил вашему брату, то есть дому Валуа. Рискну заметить, что де Гиз не сделал для вас и десятой доли того. Если ваше величество соблаговолит принять мою помощь, польское недоразумение уйдёт в прошлое. Как верный слуга и союзник, я многое сделаю для французской короны. Вы же слышали о возможностях, открывающихся в Вест-Индии. Нидерландские купцы оплатили разведку, нам останется только пожинать плоды.

– Союзник… – ещё более скривился король. – Союзы заключаются между равными. Много берёшь на себя, де Бюсси.

– В Новом Свете, ваше величество, я владею землями, куда более обширными, чем Франция, – он проглотил мою ложь спокойно и слушал дальше. – Пропасть между нами только в титуле. И мой следующий титул в ваших руках, в обмен на возвращение Парижа. Только хотелось бы самому контролировать нанятые мной войска. Поймите, сумма не маленькая, боязно оставлять вложение без присмотра. А за океаном я научился командовать небольшими победоносными армиями в наилучшем виде. В Париж послан разведчик-испанец. Жду его прибытия со дня на день.

– Ты об очень важной вещи забыл сказать. Де Гиз спас тебе жизнь на дуэли с Радзивиллом. Предашь его?

– Отнюдь, ваше величество. Приложу все усилия, чтобы взять живым и передать его в руки правосудия. В ваши руки. И не сомневаюсь, вы примете достойное решение.

– Не сомневайся! – он задумчиво хлопнул кулаком правой руки о ладонь левой. – Но я ещё не принял решения по тебе. Исчезни! И позови попутно графа де Монсоро.

С королевским ловчим я практически не общался, памятуя трагический конец де Бюсси в романе Александра Дюма. Оттого ни разу не видел воочию графиню, назначенную мне в любовницы. Взыграло любопытство – глянуть хотя бы одним глазком. Всё равно в местном аналоге Лувра я сижу как на пороховой бочке, одной опасностью больше или меньше – разницы нет. Тот не удостоил меня вниманием и сразу шагнул за дверь к королю.

– Де Бюсси! Морячок чёртов! А загорел-то как до неприличия… Впору в растопку использовать вместо полена, – Шико едва не подпрыгивал от возбуждения. – Как там туземные красотки?

– Плывём вместе со мной! Там ещё пару миллионов для таких Шико хватит, это только девственные.

– Красивые? – он увлёк меня за локоть подальше от залы с королём.

– На любителя. Во дворе замка есть несколько моих туземных воинов. Посмотри на них и представь их женщин. В общем, в Польше было лучше.

– Расстроил… Ну а что король? Согласился принять от тебя золото?

Ага. Содержание секретного совещания уже расползлось по дворцу.

– Изволят думать.

Он рассмеялся.

– Согласится, никуда не денется. Королева надавит. Маленький Генрих простуживается от сквозняков в Видаме. Ей срочно нужен Лувр. Да и в части дворца Тюильри уже скоро можно будет жить.

Значит, моего сына назвали Генрих. У меня не спросив. Хорошее имя, только редкое. Впрочем, другие варианты – Карл или Франциск – тоже не слишком удачные. Пусть будет Генрих, привыкну, взойдёт на французский престол как Генрих IV, только Валуа, а не Бурбон.

– Значит, выпьем с тобой вина уже в Тюильри. Надеюсь. А сейчас я уеду, найду пристанище где-то вне этого переполненного гадюшника.

– Куда?

– В пригород, там спокойнее. Пришлю гонца с письмом, где меня найти.

Чёрные глаза гасконца быстро стрельнули вдоль коридора. Убедившись, что рядом нет обладателя лишних ушей, Шико придвинулся вплотную и прошептал:

– Ты заходил к королеве в ночь зачатия Генриха. Король тоже… Но он был пьян!

– Намекаешь, что я влез под юбку её величеству? Ты понимаешь, друг, что за один только мимолётный намёк, за одно только упоминание, что в ту ночь с королевой посторонний мужчина оставался тет-а-тет, снесут голову не задумываясь?

– Так ты не…

– Даже не шути по этому поводу. Случилось так, что я стоял за шторой. Король был не в лучшей своей форме, но как-то справился. Прости, я воздержался от подсматривания и не могу утолить твоего любопытства во всех деталях.

– О, да! Совпадение редкостное. Надо же ему было в тот момент…

Значит, кто-то организовал поход Генриха в спальню жены в нужную ночь. Если бы не получилось, что-то пробовали бы в следующую ночь. Луиза настроилась решительно!

– Кому ты ещё проболтался?

– Никому, видит Бог!

– Но король знает о моём ночном приходе.

– Знает. Только ему никто не говорил о личной встрече с королевой. Я вроде как отдал тебе письмо её величества для Наварры с предложением искать путь к миру, но сам в её покои ты не попал.

Первое возбуждение у Шико прошло. Сейчас он осознал минусы моего и своего пребывания в Шартре.

– Смотри. Взболтнёшь, и мы надолго обретём общество друг дружки. Сначала нас повесят вместе, потом зароют в одной яме.

Наверно, во время этого диалога королева нашла путь к супругу, минуя де Монсоро, потому что я снова был призван под высочайшие очи.

– Граф! – начал король торжественно, словно задумал очередную пакость. – Мы великодушно примем ваш взнос в восстановление законной власти. Генрих де Гиз и его братья должны быть изловлены и переданы в мои руки для правосудия, часть их земель отойдёт короне. А вы получите во владение княжество Шато Рено близ германских земель. Княжеские титулы вышли из моды, вам, ваша светлость, будет дарован титул маркиза де Шато Рено. Не подведите нас, ваше сиятельство.

Герцогской короны я и не ожидал. Что такое «Рено», хорошо знаю, была у меня такая со спортивным движком и отвратительной торсионной подвеской, но вот Шато-Рено… Разберёмся.

Пристанище себе и отряду, чтобы все находились вокруг меня, я нашёл только в паре часов пути южнее Шартра. Зато подальше от банки с королевскими тараканами.

К утру объявился Педро Хименас, в Париж он проник легко, а выбирался с приключениями. Русские купцы его приняли, нового про Павла рассказали не много – служит отныне воевода у себя в Смоленске, готовит встречу полякам, если сунутся. И дочку растит.

Дочка – это хорошо… По крайней мере, на корону не претендует и хлопот таких не сулит, как мой маленький Генрих.

Педро поведал ещё о баррикадах и патрулях, о расположении войск гиззаров, из чего я понял: герцог готов к прямолинейному удару с юго-запада, перекрыть весь город по кругу ему нечем. Тем лучше.

По прибытии в графский замок меня перехватил Шико.

– Его величество до ночи совещался о наступлении на Париж…

– В компании советников бургундского красного и флорентийского белого сухого. Не сомневаюсь.

– …И отдыхает после трудов умственных, – не дрогнув продолжил Шико. – Её величество изволило покормить принца Генриха и велело пригласить вас на аудиенцию.

Началось! Накрутив ус, будто на свидание, я протиснулся мимо придворных к кельям, отведённым королеве и её свите.

– Дорогой граф! – заказчица моего убийства подошла ко мне коленопреклонённому. – Пусть вас не смущает подозрительность… Что там говорить, порой совершенно необъяснимое поведение моего венценосного супруга. Вы – наша единственная надежда быстро вернуть Париж. Де Гиз вынудил королеву-мать подписать несколько бумаг, дающих ему неограниченные полномочия, иначе бы не выпустил из города! Негодяй крепнет день ото дня! Немедля, нужно немедля выступать!

– Да, моя королева.

– Де Бюсси! Я просто не знаю, как отблагодарить вас за ваше терпение, понимание, сдержанность…

И за качество семенного материала. Этого она не смела сказать. В комнате находились две дамы, упорно делающие вид, что заняты рукоделием, пышный вид их одежд и украшений забавно диссонировал с аскетическим убранством замковой кельи. Сама королева щеголяла в розовом платье с кружевами и выглядела превосходно, взгляд говорил больше, чем слова.

– Готов служить вам до последней капли крови, моя госпожа, – особенно если ты сама и вздумаешь выпустить мою кровь, добавил я про себя. Хуже, если ошибаюсь, и в окружении короля скрывается некто, желающей моей смерти больше, чем эта женщина, не позволяя догадываться о его личности. – Вам, королю и принцу-наследнику.

– Он так мил, мой маленький милый Генрих!

– Не будет ли дерзостью с моей стороны просить показать мне принца перед тем, как я отправлюсь на войну с гиззарами?

– Безусловно, граф! Я рада, что вы сами об этом заговорили.

Принесённый нянькой двухлетний карапуз что-то оживлённо залопотал и жизнерадостно рассмеялся, когда я аккуратнейшим образом взял его за пальчик.

– У вас прекрасный сын, ваше величество! Искренне рад за вас и короля.

– И за короля! – весомо повторила Луиза.

Напоминание прозвучало красноречиво: одно слово, сеющее сомнения, и тебе конец, твоё сиятельство.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Вопросительным и даже немного просящим, совсем не совпадающим с суровым подтекстом её последних слов. На миг познав тело этой женщины, познать её душу решительно не могу.

Я кивнул и откланялся.

Королева, похоже, соблаговолила подарить мне ещё немного жизни. Как щедро с её стороны!

Глава 5. Лувр в крови

– Слева! Берегись!

Я отпрянул за колонну, завидев мушкетный ствол. Но в силу привычки крикнул по-французски, испанец Педро среагировал с опозданием… Пуля снесла ему половину черепа.

Кинувшись прямо в пороховой дым, я нос к носу столкнулся со стрелявшим, не успевшим перезарядить мушкет, и ударил ногой, чтоб получилась удобная дистанция для выпада шпагой. Гиззар в чёрном камзоле узнал меня, открыл рот, но что-либо сказать у него не вышло, захрипел, кровь заклокотала в горле. На том свете поговорим, обожди немного!

Ненавижу Лувр. Здесь случилось на моей памяти много скверного, низкого, подлого. Гораздо больше, чем хорошего. Но совсем не ожидал, что буду брать его штурмом.

С ротой швейцарских гвардейцев мы вломились в крыло Леско. Из двухсот, бывших в строю накануне, осталось хорошо если две трети. Взбешённые потерей товарищей горцы, ничуть не менее решительные, чем выходцы с Кавказа, крушили алебардами всё на своём пути. Незнакомый мне сержант, уже сражённый пистолетной пулей, нашёл силы сделать пару шагов и развалил надвое своего убийцу!

Галерея второго этажа оказалась перегороженной баррикадой из ломаной мебели, будто гиззаров совершенно не беспокоило, что здесь когда-нибудь откроется самый известный в мире музей, а они как варвары ломают аутентичную обстановку. Мне тоже было совершенно не до раздумий, как в Лувре будут смотреться Мона Лиза и Ника Самофракийская.

– Мишо! – подозвал я лейтенанта швейцарцев. – В лоб нельзя. Положим людей при штурме. Тащи кулеврины, прямо по лестнице с Квадратного двора!

– С лафетом пройдут ли… Подожжём их к хренам собачьим! – кровожадно ответил тот. – Пустим дым, подойдём вплотную!

– Не годится. Королю Лувр нужен для жилья, а не для кострища. Снимай кулеврины с лафетов. Та-ак… На два лафета как щиты грузим дубовые двери, в щель – кулеврину, бьём в упор!

Когда деревянный танк конструкции де Бюсси вырулил из-за поворота коридора и двинулся к баррикаде, на секунду среди её защитников возникла заминка, потом грохнули мушкеты. От снятых дверей разлетелся целый фонтан щепок, самая подлая из них глубоко впилась в руку. А когда бабахнула кулеврина, совершенно заложило уши, краем глаза я заметил, что стекло высокого окна высыпалось наружу.

– Назад!

Эту команду мы оба с Мишо прокричали одновременно, не договорившись толком о разделе полномочий, никому из нас не улыбалось, что перезарядка пушечки произойдёт под мушкетным огнём и градом щепы.

Занявшись перевязкой, я пропустил следующий выход «танка» на сцену. Вскоре рёв трёх дюжин швейцарских глоток, не менее громкий, чем гром выстрелов, возвестил начало рукопашной на баррикаде и окончание жизни её гарнизона.

Следующий акт драмы должен был произойти в королевских апартаментах, основательно разгромленных и более не напоминающих место прихорашивания монарха. Я ступил туда, баюкая перевязанную левую руку, но при виде де Гизов вцепился в рукоять шпаги. Генрих де Гиз стоял в стойке, выставив шпагу вперёд. Чуть позади занял позицию герцог Майенский, брат Генриха. Третий брат в кардинальской сутане держал крест на вытянутой руке, отгоняя нас как нечистую силу. Четвёртой в королевском алькове оказалась немолодая и незнакомая мне женщина. Стоп, я видел её раньше, это Анна Немурская, мать всех троих Гизов, приготовившихся к последнему бою.

Но никакого боя не случилось. Появившийся как чёртик из табакерки Шико с двумя пистолетами в руках разрядил оба ствола и, отбросив пистолеты, начал наступать на кардинала с обнажённой шпагой. Давно переставший воспринимать чужие смерти близко к сердцу, я невольно отвёл глаза.

Дико заверещала герцогиня, лишившись последнего сына.

Её крик прервался, захлебнулся, послышался звук упавшего тела.

Шико приблизился ко мне, спрятав в ножны окровавленную шпагу.

– Королю не просто было бы сдержать обещание при живых Гизах. Он тебе велел взять их живыми, мне же ничего не приказывал. Прими от меня эту небольшую любезность.

Четыре трупа… И несколько сотен, быть может – тысяча, валяется в коридорах Лувра, на подступах ко дворцу или плавает в Сене. Небольшая любезность для истории Франции!

Шико был прав – пресечение боковой ветви Лотарингского дома облегчило королю изъятие всех их земель, поместий и прочего. Изобразив простодушие на лице, Генрих заявил на балу, собранном через дней десять после штурма в наскоро прибранном Лувре: ничего, в сущности, не изменилось, так как королева Луиза происходит из Лотарингского дома. Владения переместились из правого кармана в левый, не о чем беспокоиться.

От обещания отдать мне Шато-Рено король не отказался, правда, пробовал обставить сделку дополнительным условием: кредитом казне в размере пятисот тысяч испанских эскудо. Вызывали сомнения способность и желание монарха этот кредит когда-либо вернуть, но окончательно я убедился в неисправимости мошенника, когда узнал, что же приобрёл за щедрое финансирование взятия Парижа. Княжество по размеру оказалось не многим больше самого листка королевского эдикта о присвоении мне титула маркиза де Шато-Рено – всего-навсего деревня, а пересечь новые владения можно пешком за полчаса. Генрих меня облапошил без зазрения совести, я заплатил швейцарским гвардейцам сумму, намного превышающую стоимость карманного княжества.

Стараясь сохранять радостное выражение на физиономии, подходящее новоиспечённому сиятельству, я танцевал на балу. Парижане, месяц назад рукоплескавшие гиззарам за избавление от гугенотов, ничего не имели против маркиза, спонсировавшего возвращение короля и убийство де Гизов. Воистину принципиальные личности!

Ожидаемым, но всё же явно чрезмерным потоком хлынуло на меня женское внимание. Осчастливленный дворянским титулом, выше которого во Франции только герцогский, богатый, причём молва приписала мне гораздо больше, чем дают поместья в Анжу и пай в Вест-Индской компании, высокий ростом и совсем ещё не старый мужчина двадцати девяти лет, я годился в любой ипостаси – и на роль любовника овдовевших графинь, и как выгодная пара для молодых девиц из хороших семей. Девицы продолжали плодиться, невзирая на войну, а молодые люди погибали.

Только Исабель считает меня слишком старым. И маркиз всё равно не принц, не член августейшей семьи. Как говорили на Руси – худородный!

За танцами, беседами, смехом угасал августовский вечер, а я наблюдал, как закручиваются новые интриги, рисуется картина послевоенного устройства Франции. Или, скорее, предвоенного. Генрих осыпал милостями не только меня, но и швейцарцев, и других дворян, кто перебрался через Сену выше по течению и атаковал Лувр. Но гугенотов, ударивших по парижским укреплениям с юга, отвлекая основные силы гиззаров, король удостоил одной лишь высочайшей благодарностью, не одарил ни титулами, ни клочком земли. Мрачный, затянутый во всё чёрное Генрих Наваррский будто приехал не на бал, а на похороны, убыл с приближёнными задолго до окончания празднества и столь любимого Генрихом III фейерверка. Представляю, когда дело дойдёт до подтверждения привилегий протестантам, щедро обещанных в Шартре… Вполне вероятно, вспыхнет новая гугенотская война.

Кто-то из придворных пригласил меня к шёлковому шатру Марго. Королева игрушечного королевства осыпала меня упрёками – отчего уделяю столько внимания дамам и девицам, а ей ничего… Пришлось срочно изобретать высокопарные фразы, что слишком ослеплён блеском её величества, не приближался, рискуя потерять зрение совсем.

– Несносный! – она легонько шлёпнула меня веером. Наклонившись, добавила совершенно иным тоном: – Видели, маркиз, как демонстративно удалился мой муж? Король ждёт нас с вами и герцога Анжуйского. Что-то затевается…

Коль приглашение мне было передано столь приватным способом, я выбрал окольный путь к королевским покоям. В том числе по коридору, где совсем недавно пахло порохом и убрано было весьма поверхностно.

Я остановился. В стене, повредив изящную лепнину, зияла глубокая трещина, края подёрнулись бордовым. Не требовалось особого воображения, чтобы понять: передо мной – след алебарды, перед столкновением со стенкой разрубившей человеческое мясо.

Им мало? Хотят ещё?

Оказалось – да.

Завитый, надушенный и напомаженный король носился взад и вперёд, швырял в пространство бокалы и мелкие безделушки. Холёные руки заламывались как у опереточной актрисы. Он повторял:

– Свиньи! Да-да, гугенотские свиньи. Мир был лучшей им наградой! Почему эти свиньи бросили меня?

Почему-то подумалось, что в оставленном мной мире правил совсем другой Генрих III, тот сумел переиграть де Гизов, не имея поддержки в виде нидерландского золота. Этот готов сдать всю партию, находясь в более выгодном положении.

Королевские излияния слушало совсем немного людей – его брат и сестра, супруга Луиза, де Монсоро, парижский епископ и почему-то Шико. В какой роли я приглашён в круг особо избранных, куда не стремился, понять было сложно.

– Генрих Наваррский раздосадован, – подал голос герцог Анжуйский. – Он рассчитывал ухватить кусок Лотарингских земель. Ты же не дал ему и того клочка, что презентовал де Бюсси.

– Де Бюсси заслужил. Де Бюсси был виновен передо мной, теперь он искупил и прощён. Правда, маркиз? А они – свиньи. Неблагодарные свиньи!

Лицо Луизы не выражало ровно ничего. Марго стрельнула взглядом в мою сторону, словно вопрошая: видишь, как оно – находиться при чокнутом короле.

– Пока еретики не вернутся в лоно истинной веры, особенно клятвопреступник Наварра, о какой-то мягкости к ним не может идти и речи, – прогнусавил святоша.

– Значит, собранные против де Гизов войска распускать нельзя. И, выходит, их надо чем-то занять. Я прав, мой венценосный брат?

Услышав предложение на кого-то спустить армию, Генрих прекратил бормотать про свиней и прислушался. Его пышный парик съехал набок.

– Пусть придут на помощь католическим Южным Нидерландам против Северных, – снова встрял епископ.

– Именно это я и думал предложить! – расцвёл герцог. – Провинции практически уже отделились от Испании, назначенный Мадридом штатгальтер ничего не решает. Юг слабее протестантского Севера. Если мы двинем армию к Брюсселю, Фландрия будет нам рукоплескать! И северяне не посмеют что-либо предпринять. Уверяю тебя, брат, вы выиграем эту маленькую войну без единого выстрела.

– И приобретём новые земли, где протестанты режут католиков, – сварливо возразил Генрих.

– Боюсь, ваше величество не знает силу божьего слова. Благочестивый дон Альбрехт, добровольно соблюдающий воздержание от плотских утех в супружестве, ходит босым по городам и весям Фландрии, несёт пастве слово Христово, возвращает заблудших в лоно нашей святой церкви.

Король посветлел лицом от услышанного.

– Замечательно, ваше преосвященство. Завтра же… Нет, уже сегодня отправляйтесь в Гасконь. Езжайте в карете, а там – в рубище и босиком, благо тепло, обращайте свиней в католицизм, – он оценил ужас на упитанной ряхе епископа и добавил: – Не забывайте в речах добавлять больше искренности и милосердия! Ну, что же вы сидите? Собирайтесь, не теряйте времени.

Когда красная сутана скрылась из виду и за дверью затихло едва сдерживаемое возмущённое квохтанье, герцог ехидно заметил:

– Помучается, похудеет и станет кандидатом в святейшество как подвижник на церковном поприще.

– А что вы скажете, маркиз, о делах в Нидерландах? – мурлыкнула Марго. – Вы осведомлены о них лучше нас.

– Вы совершенно правы! – я предпочитал не называть её «величеством» в присутствии королевы Франции и просто опустил обращение. – В Южных Нидерландах наблюдается патриотический подъём, они ощущают себя народом, отдельным как от Испании, так и от северян-кальвинистов. Назначенный королём штатгальтер власти и авторитета не имеет, наибольшее влияние имеют инфанта Исабель и её супруг-проповедник.

– Инфанта, говорят, молода и красива, – многозначительно заметила наваррская королева, лукаво поглядывая в сторону младшего брата. – В легенды о замужних девственницах пусть верит чернь. Герцог, вы один из самых импозантных мужчин Франции. Если войдёте в Брюссель во всём блеске командующего союзной католической армией, готовой помочь отбить наскоки северян, у вас будет шанс проверить добродетельность инфанты со всех сторон и укрепить наш будущий союз через постель. Она же наша племянница! Не откажет родственнику в кусочке женского тепла.

Кровь хлынула к моим щекам. Марго без обиняков предложила герцогу Анжуйскому трахнуть испанскую принцессу! Потом склонить её к союзу не только против Северных Нидерландов, но и фактически против Испании, то есть против родного отца! И это спустя всего несколько дней после того, как на деньги из Нидерландов Генриху возвращён Лувр. Чёрт подери, какая мерзкая, бесстыдная тварь!

К счастью, взоры присутствующих обратились к герцогу. Никто не заметил моего гнева. Падкий до лести Франциск заблестел глазками от предложения распутницы.

– Луи, ты непременно составишь мне компанию в брюссельском вояже.

– Увы, ваше высочество, я прибыл во Францию по делам денежным, они не решены.

– Решатся. И обождут! – властно прервал меня король. – Брат совершенно прав. Поезжайте.

– Только не рассчитывайте на моё золото для оплаты похода армии на Брюссель, ваше величество. Я уже основательно поиздержался ради взятия Парижа, а крохотный надел в Шато-Рено дохода не принесёт.

– Ты неисправим, маркиз. Дерзишь по-прежнему, как в Польше. Брат, возьмись за воспитание своего вассала.

– Непременно, ваше величество.

Мы вышли из королевских покоев вместе с герцогом.

– С кем из королей проще, ваше высочество?

Он усмехнулся.

– Проще с Наваррой. Но это предприятие в компании с братом сулит большие возможности. И, признаться, устал я от обоих. Вояж на север поможет развеяться. В дорогу, мой славный маркиз!

В дорогу… Вооружённое сопротивление фландрийцев французам, вплоть до обращения за помощью к северянам, он даже в расчёт не берёт.

Итак, кровавая ниточка от Парижа протянулась до Брюсселя. И я буду не свидетелем, а участником событий… Может, лучше было переждать ещё год за океаном?

Глава 6. В темнице

Предстать перед очами девушки-женщины, к которой испытываешь симпатию, и объявить, что в её страну вошла армия моих соотечественников, страждущих эту страну оккупировать, это – довольно неприятная миссия. Даже если умолчать, что командующий армией официально утверждён на королевском совете любовником принцессы.

Такую миссию лучше провалить, что я и сделал, рассказав инфанте всю некрасивую подоплёку, умолчав лишь о грязных предложениях Марго. Стоял роскошный сентябрь, солнце садилось за кирпичные островерхие крыши, а у меня на душе скребли кошки.

Исабель задумчиво ступила к окну.

– Встречаю здесь третью осень и всё не могу привыкнуть, как быстро становится прохладно. Но скоро будет горячо… Ведь это война, граф?

– Ещё и маркиз де Шато-Рено. Но, боюсь, ваше высочество, на сегодня мой новый титул – единственное, чем могу похвастаться. Если вы решитесь защищаться – да, война.

– Решусь. И у меня мало времени, поэтому аудиенция будет краткой. Скажите, маркиз, как вы себя видите в компании герцога Анжуйского? Собираетесь штурмовать Брюссель под его знамёнами либо предадите его и присоединитесь ко мне? Или вообще сбежите в Антверпен?

– Все три решения имеют свои минусы. Я предпочту быть вам полезен.

– Полезен… Чем же? – она оставила окно и села за обширный письменный стол, слишком большой по сравнению с её ладной фигуркой, когда колокол малинового платья скрылся от моих глаз за столешницей.

Исабель неуловимо переменилась с нашей последней недавней встречи. Бегство штатгальтера сеньора Хуана и фактическое принятие единоначалия над Южными Провинциями в период, когда висела угроза со стороны Севера, всё это оказало на неё влияние. Девочка несла ответственность за целую страну, не имея ни королевского титула, ни выборной должности. А тут ещё и я свалился на голову, да не один, с оккупационной армией на закорках!

– Поверьте, ваше высочество, в Новом Свете пришлось брать штурмом туземные города. Думаю, смогу указать на слабые места в обороне.

Она придвинула бумагу и перо, обмакнула его в чернильницу, затем, поколебавшись секунду, как-то странно глянула на меня, очевидно, принимая непростое решение.

– Стража!

Немедленно ввалились пятеро верзил, двое уставились на Исабель с выражением «чего изволите?», остальные вперились в меня, готовые разорвать.

– Что вы надумали, ваше высочество?

– Я нашла выход из положения, ваше сиятельство. Возможно, вам он не понравится. Но это не имеет значения. Сеньор Хуан немного научил меня шахматам, и я вижу ваше положение – цуцванг, любой ход ведёт к потерям. Но жизнь идёт не по шахматным правилам, один ход лучше пропустить, не становиться врагом ни мне, ни французскому герцогу. И я помогу временно выйти из игры. Капитан! – обратилась она к солдафону с самым блестящим панцирем. – Этот человек подозревается в шпионаже. Взять его под арест до трибунала! Заберите оружие, он опасен.

– Да, ваше величество!

Меня скрутили и обыскали. Забрали практически всё, кроме пары спрятанных в обшлагах камзола метательных звёзд.

– Аккуратнее, капитан. Всё же пленник – лицо титулованное, маркиз. Обращайтесь с его сиятельством подобающе.

– Непременно, ваше величество!

Она не противилась обращению «ваше величество», полагающемуся только её отцу и мачехе, очевидно, чувствовала себя здесь настоящей королевой. Пусть тешится! Вот только арест – это уже слишком.

Вежливость конвоиров продержалась до выхода из коридора, ведущего в кабинет и личные покои инфанты. Стоило сойти по лестнице на этаж ниже, и я тут же получил мощный тычок рукоятью меча по рёбрам, однозначно предупреждавший: не баловать!

Прогулки по Брюсселю в компании Ногтева протекали приятнее. Сегодня горожане шарахались от меня, словно насильника, убийцы и растлителя малолетних. Герцогский дворец не имел удобств Вавеля с собственной подземной тюрьмой, меня привели в городскую. Встретивший нас офицер, надменностью и непробиваемым упрямством похожий на испанского гранда, долго ворчал, что приличных камер для всяких там графьёв нет и в помине, тем более всякого маркизского… чуть было не прозвучало «отродья», но паскудник встретился со мной глазами и осёкся. Понял ведь, что могу и выйти из тюрьмы, не забыв подробности вселения.

– В одиночку его!

В отличие от Вавеля, давшего единственный опыт тюремного заточения в этом мире, здесь было тепло и не так воняло, оправляться предстояло в деревянное ведро с водой, выносимое по случаю пленникова титула с ежедневной регулярностью. Камера располагалась на втором этаже, всё уютнее, чем в подвале. Еда… если серое месиво называть едой, для употребления внутрь не годилась совершенно, думаю, им удалось бы потравить крыс. В общем, я объявил голодовку, не по идейным соображениям, из одной лишь брезгливости. Меблировка – дощатый топчан. Ординарным узникам стража не дозволяла на него опускаться кроме как ночью, маркизу разрешила.

Оконце в три ладони шириной показывало мне облачное нидерландское небо, если привстать на цыпочки или взобраться на топчан – крышу какого-то здания. Тоска… Скоро пролёт птиц начну воспринимать как целое событие.

Единственным развлечением остались разговоры перекрикиванием через решётку, правда, время от времени по коридору проходил тюремный чин и лупил плёткой каждого, прильнувшего к прутьям. Я на всякий случай сразу отступал на шаг, потому что наступит день, когда-нибудь из тюремщиков не вспомнит о высокородности зэка де Шато-Рено и врежет от души.

Так, в полумраке, голоде и злости от зря растрачиваемого времени тянулись дни. Целых два дня. Потом ещё один. Похоже, обо мне забыли. Раз полагался трибунал, должен появиться какой-то следователь? С традиционным предложением: во всём признайтесь, и вам ничего не будет. Знаю-знаю, ничего хорошего не будет точно. Никто мне ничего не предложил.

Больше всего щемила досада по поводу герцога Анжуйского. Он должен был начать штурм города! И для меня что-то прояснилось бы. Он медлил, не вызывая ни малейших добрых чувств. Если из-за него просижу здесь ещё недельку, удавлю августейшего мерзавца собственными руками!

Вновь и вновь возникало видение, как тогда в Вавеле – в мою страшную, грязную камеру вплывает ангел, к которому не липнет никакая грязь. Но Эльжбета больше никого и нигде не навестит. И, само собой, не заглянула посидеть-поболтать инфанта с узелком вкусняшек для сидельца.

На четвёртый день, ближе к полудню, обычно шумные заключённые вдруг как по команде притихли, прислушиваясь к отдалённым хлопкам.

– Штреляють! – прошамкал громила из камеры напротив. – Шоб меня разорвало, из мушкетов палють!

Я тоже прислушался. Действительно, началась стрельба, но она совершенно не напоминала обычную грозную мелодию штурма, где основную партию выводят пушки. Не знаю, что произошло. Быть может, хитроумный герцог обманом ввёл в город роту мушкетёров, они напали на защитников с тыла и скоро откроют ворота основной армии.

Заключённые забеспокоились. Между клетками прошла пара тюремщиков, криками заставившая их замолчать. Я предельно вежливо спросил о событиях на улицах города и был грубо послан; похоже, надзиратели сами ничего не знали. А вечером произошло неожиданное.

Сначала я услышал брань и звуки ударов, ответную ругань по-французски. Тюремщик отпёр решётчатую дверь камеры напротив, вытащив шепелявого бандита. На его место вкинули человека в богатом, но грязном и порванном камзоле, без парика и шляпы. Тот, грохнувшись на пол, резво вскочил и принялся трясти прутья решётки, изрыгая проклятия. Не веря собственным глазам, я рассматривал пленника. Раз он здесь, блестящий план по освоению Брюсселя и койки инфанты продвигается не слишком успешно!

– Ваше королевское высочество, извольте успокоиться. Сейчас вас никто не слышит, кроме меня и уголовного сброда в соседних камерах.

Герцог только теперь обратил на меня внимание. Его бледное лицо заметно припухло, напоминая очертаниями дыню.

– Дьявольщина… Луи, ты тоже здесь?!

– Где же мне ещё быть? На крепостной стене, с мушкетом в руках, защищая Брюссель от герцога Анжуйского, моего сюзерена?

Он опустился прямо на грязный пол, обхватив руками плечи.

– Она и тебя арестовала…

– Сразу же, как услышала о приближении войск, присланных на подмогу против еретиков, – то, что мы с герцогом провели вместе больше двух лет у гугенотов, тех же самых «еретиков», сейчас вспоминать было неуместно.

– Тогда тебе несложно представить, что произошло с нами. Мы въехали в распахнутые городские ворота парадным строем и с развёрнутыми знамёнами. Я надеялся объяснить принцессе, что мы пришли с миром, как друзья и союзники, хотел обаять её, предложить скрасить скуку одиночества, пока её супруг где-то скитается и проповедует подобным, – Франциск махнул рукой в сторону соседней камеры, приравнивая всё население Фландрии к сидящему там отребью. – Исабель даже выслушать меня не соизволила!

Надеюсь, тюремный полумрак укрыл мою ухмылку, монолог герцога невероятно напомнил речь товарища Саахова из «Кавказской пленницы» с гвоздичкой за ухом: «Клянусь, обидно… Ну ничего не сделал, только вошел… Хулиганка!» Действительно, ничего не сделал, а меня послал с уведомлением – готовьтесь, подмывайтесь, стелите свежие простыни. Он, конечно, более зрелая и цельная личность, чем его венценосный брат, но восхищаться нечем. Валуа – тупиковая ветвь французской королевской эволюции. Не считая будущего короля Генриха, моего сына. В нём, слава богу, нет ни капли крови нынешней правящей династии.

– Ваше высочество, вам не известно, сколько нас здесь продержат?

Он с трудом оторвался от обиженных разглагольствований.

– Откуда же мне знать, Луи! Они просто опустили решётку въездных ворот, когда в город вошли первые две роты, и перестреляли нас из мушкетов, как жирных уток на охоте. Мужланы, скрутившие меня и притащившие в тюрьму, словно мешок с мукой, только смеялись и бормотали по-своему!

– Тогда будем ждать, инфанта наверняка захочет поболтать со знатным пленником. Вряд ли сама явится в эту клоаку. Вас отведут к ней.

– Я ей поболтаю… Маркиз, мой брат не стерпит такого унижения для Франции! Это – война! Они кровью заплатят!

Вряд ли. Зная северян и гибкую в решениях инфанту, думаю, они временно объединятся против общего врага. Так как Нидерланды до сих пор считаются собственностью испанской короны, Филипп II наверняка вторгнется в Гасконь и попытается убедить императора присоединиться к войне. Если всё произойдёт именно так, Генрих Наваррский, кипящий от возмущения за неблагодарность при взятии Парижа, сам двинет к столице, да ещё призовёт на помощь англичан. Одно неосторожное движение, и Франция окажется в состоянии войны со всей Западной Европой! Король слишком труслив, чтобы бросить подобный вызов, а его брата, герцога Анжуйского, я, пожалуй, переоценил.

Тёмно-синий квадратик неба в окне потемнел до черноты. Выстрелы продолжались, но стали намного реже, потом стихли совсем. Полагаясь на откровения Франциска, я предположил, что горожане добили последних гусар герцога, мечущихся по улицам Брюсселя в поисках укрытия от пуль.

Две роты… То есть большая часть герцогового войска прохлаждается за стенами Брюсселя, не решаясь идти на штурм, когда командующий в плену и в заложниках. Любопытно, рискнёт ли инфанта отпустить Франциска, и если да, то под какие гарантии, что тот не прикажет начать приступ?

В городе остались двадцать два человека из моей свиты, индейцы, голландцы и испанцы, надеюсь, они не попали под огонь. Люди, прошедшие испытания в схватках в Новом Свете, для меня гораздо ценнее любых, здесь заново навербованных.

Большую часть ночи не мог сомкнуть глаз. Только к утру сморило на жёстком топчане, сон был безжалостно оборван – нас с герцогом поволокли во дворец. Никакого подобающего отношения к собственной персоне, предписанного инфантой, я не обнаружил, конвойный подбадривал нас древком копья, побуждая едва сдерживаемое желание угостить его звёздочкой.

Разумеется, Исабель не принадлежит к особам, склонным навещать узников в узилище, особенно если их туда запихнули по её приказу. В знакомом по предыдущей встрече кабинете она ожидала нас, одетая в необычный костюм, смесь женского дорожного платья и подобия военной формы – в длинной узкой юбке тёмно-серого цвета и мужском камзоле. Настоящая Жанна д'Арк! Только намного симпатичнее Орлеанской Девы.

– Ваше императорское высочество! – начала она без приветствий и предисловий. – Нидерланды никогда не примут покровительство французской короны ни на каких условиях. Мы – испанская территория. Вторжение сюда вашей армии означает войну, какими бы намерениями вы ни прикрывались. Гонец уже послан в Мадрид. Ожидаю ответа отца с распоряжениями о вашей судьбе.

Герцог застонал в голос – ещё бы, дорога в один конец, вокруг Франции до побережья, потом по Средиземному морю до Барселоны и оттуда в Мадрид займёт недели, возможно, до месяца, столько же обратно! Неужели мы прописались в тюрьме до зимы?

Я поклонился и начал говорить, опередив Анжу.

– Ценю мудрость вашего королевского высочества и сдержанность в ответных действиях. Прошу только вашего позволения провести отведённое время в более сносных условиях, нежели городская тюрьма. Поверьте, от их похлёбки и от паразитов в камере у меня сыпь по всему телу.

Клянусь, в глазах принцессы цвета вечернего неба мелькнула нотка торжества, когда она глянула на герцога. Надеялся ночевать в покоях инфанты, но получил совсем иное ложе? Поделом! Мне досталась доля некоторого сожаления, что подданные не исполнили приказ о достойном содержании титулованной персоны.

– Ваше сиятельство, осознайте всю меру опасности держать герцога вне тюремных стен. У города – целая армия, мы фактически в осаде, – ответила она.

– Полностью разделяю ваши опасения. Но держать в вонючем крысятнике брата короля Франции совершенно неподобающе и не красит вас как правительницу страны. Предлагаю выйти из ситуации достойным, приемлемым для всех нас образом.

Наверняка у Исабель уже имелись заготовленные варианты, наверняка не один. Тем не менее она согласилась выслушать мой совет.

– Во-первых, герцог пишет приказ графу де Монсоро вернуть войска в Париж, я лично передам ему пакет. Во-вторых, мы с герцогом даём вам слово, что он добровольно и с осознанием ответственности соглашается не покидать Брюссель до прибытия указаний его величества. И, должен заметить, нужно приступить к отпеванию и похоронам погибших вчера французских солдат, как бы вы ни относились к их деяниям, ваше королевское высочество, они лишь исполняли приказ.

Франциска буквально перекосило от данных мной обещаний, в том числе – от его имени. Но нежелание возвращаться за решётку пересилило. Он кивнул.

– Справедливо, ваше сиятельство, – Исабель разговаривала с нами стоя, при этих словах шагнула ко мне, но тотчас отпрянула, будто угодила в крапиву. До её славного носика донёсся исходящий от меня аромат. – Будьте любезны, пока его высочество составляет приказ, умойтесь и смените платье, иначе за стенами Брюсселя не поверят, что вас содержат в достойных условиях.

Я тоже не верю. И кроме чистки пёрышек непременно нужно поесть, пока пупок от голода не приклеился к позвоночнику. К встрече с графом де Монсоро нужно приготовиться тщательно. Он – совсем не тот туповатый, хоть и коварный рогоносец, которого изобразил Александр Дюма. Фаворит короля умён и подозрителен. Надо бы хоть одним глазом глянуть на его жёнушку, из-за шашней с которой рискую погибнуть.

В надлежащее состояние мне удалось привести себя только часа через три – час ушёл на поиски моей свиты, благоразумно спрятавшейся на время скоротечной и не касающейся их войны. К инфанте я заявился вымытый, накрученный и напомаженный, хоть сразу в Лувр и на бал.

Она пребывала в том же облике воительницы, моё преображение прокомментировала с долей ехидцы:

– Первый раз вижу вас, маркиз, в маскараде придворного.

– Мне идёт?

– Признаюсь, не очень. Вот конверт. Надеюсь, де Монсоро опознает почерк герцога.

– Конечно. Но всё равно задаст массу вопросов, на некоторые трудно будет ответить. Возможно, приведу с собой дюжину дворян, чтобы убедились – его королевское высочество в полном порядке. Кстати, покормите Франциска и дайте побольше вина. Так он смотрится естественнее.

Исабель заулыбалась.

– Вы укрепили моё представление о привычном времяпровождении Валуа.

– Надеюсь, когда наша армия вернётся во Францию, у меня будет время рассказать вам полезное и занимательное о парижских нравах и не только.

Она снова приблизилась, на этот раз без отвращения к тюремному амбре. Эта её манера – подходить вплотную, наплевав на обычаи и деликатность личного пространства, когда синие глаза, столь неожиданные для рыжеволосой женщины, с тяжёлым, но не отталкивающим взглядом оказывались слишком близко, меня немного шокировала… и пленяла.

– Ох, маркиз! Вы не представляете, насколько хочется женщине иметь рядом с собой настоящего, смелого мужчину, готового даже вассальные клятвы нарушить… Я не могу такого позволить. Где-то рядом шатается мой супруг, таская за собой многотысячную паству. Вместо того, чтобы броситься на помощь брюссельскому гарнизону, они возносят молитвы, совершенно забывая, что Божьим ответом, как чаще всего бывает, последует посмертное воздаяние за грехи и благодетель. В мирские дела Господь вмешивается неочевидно… Вы пришли. Вы стремитесь помочь. Я ценю. Вижу, что вы молоды душой, хоть тело постарело и поседело. Но я – замужем! Всё моё влияние, вся моя власть в Нидерландах зиждется на легенде о непорочной супруге святого проповедника. С этим ничего не поделать. Поэтому прошу вас покинуть Брюссель, когда французы уйдут. Основывайте вест-индские компании, покоряйте Клермонию. Буду следить завашими успехами, но издали, – она тихонько притронулась к моей руке, сжимавший конверт с капитуляцией герцога. – Ступайте же!

Нарушая все и всяческие нормы этикета, я рухнул на колено и поцеловал её руку, не только пальцы, но и запястье, после чего опрометью выскочил из кабинета, потому что если бы задержался хоть на миг – сгрёб бы инфанту в объятия, совершенно уверенный, что она бы не противилась.

Моя вторая тюремная эпопея закончилась быстро и признанием в… Скажем так – признанием в расположении. Но я снова отвергнут. Изгнан. Нет в жизни совершенства!

Глава 7. Англичане

Сэр Энтони Дженкинсон отмечал день рождения. Ему исполнилось пятьдесят. По случаю юбилея штаб-квартира Английской Московской компании в Лондоне, в обычные дни чопорно-аскетичная, разукрасилась а-ля рюсс. Мне с огромным трудом удавалось сдерживать рёгот при виде британских вельмож, обряженных в стрелецкие кафтаны и высокие шапки. Вполне себе лондонского вида дворецкий держал на цепи живого медвежонка. В общем, не хватало только «балалайка-Горбачёв-перестройка».

За праздничным ужином герцог Нортумберлендский зачитал юбиляру поздравление королевы Елизаветы, вогнав того в состояние, близкое к абсолютному счастью. Я смотрел на худющее лицо Дженкинсона, светящееся от восторга, и размышлял, удастся ли мне к пятидесятилетию прийти вот так – в зените славы, сделав для своей страны что-то значительное, всеми ценимое… Полувековой рубеж в прошлой жизни преодолел тихо, мои коллеги «атташе по культуре» стараются не привлекать внимания. Родные поздравили, конечно, но только не дочь. Ни в тот день, ни много лет до этого. Она погибла в Белграде под НАТОвскими бомбами в 1999 году, это я не забуду ни в каком измерении, куда бы меня ни забросила чья-то воля.

Несколько уставший от изобилия внимания, сэр Дженкинсон произнёс прочувствованную речь, заверяя собравшихся, что четыре совершённых им путешествия в Московию – далеко не предел, что есть ещё силы послужить на благо королевы и Англии. Он поклялся, что в следующую навигацию, весной 1580 года, непременно отплывёт с новым конвоем к Архангельску искать водный путь через Русское царство в Китай. Сухой кулачок со сжатыми тонкими пальцами энергично колотил по воздуху. В подтверждение своих слов англичанин направил указующий перст на огромную карту, украшавшую стену.

Я давно её заметил, не особо рассматривая, потому что знал им цену и вопиющие неточности. На этой более-менее правдоподобно были выписаны очертания Скандинавии и Кольского полуострова, обозначены Белое море и крупнейшие реки, Архангельск и Москва. Узнавались Волга и Каспийское море. Восточнее Каспия, где-то в районе Тибета, красовался огромный водоём, соединённый с Русским Севером широким речным руслом. Как можно было понять из речей Дженкинсона, данная карта олицетворяла британский идефикс – найти и взять под контроль короткий транссибирский водный путь в Китай, обогнав в торговой гонке Испанию.

Герцогу Нортумберлендскому меня представил один из друзей Генриха Наваррского. Тот немедленно, пользуясь своим высоким положением и не менее высоким ростом, вонзился в окружение юбиляра.

– Сэр Энтони! Хочу познакомить вас с этим молодым человеком. Он – француз… – герцог запнулся на миг, и я хорошо его понял – отношение к Франции и её жителям у островитян было далёким от почтительного. – Француз, основавший в Роттердаме Вест-Индскую компанию, открывший обширные земли в Новом Свете, маркиз де Шато-Рено, граф де Клермон де Бюсси д’Амбуаз, соратник его величества Генриха Наваррского.

То, что я соратник протестантского короля и партнёр кальвинистских дельцов из Южной Голландии, несколько смягчило волну враждебности, накрывшую меня с головой при первых словах его высочества. Я изобразил самую приятную улыбку, какую позволила анатомия губ, и предложил путешественнику поделиться с ним кое-какими географическими познаниями, несомненно полезными в намеченном предприятии. Буквально через полчаса мы закрылись втроём, бросив на время толпу гостей Дженкинсона.

Разговор получился очень тяжёлым. Раза три или я, или англичане, они – даже с большей решительностью, намеревались оборвать встречу как бесперспективную. Их совершенно не устроил мой довод, что водного пути из северных вод Руси до Китая не существует. «Копия древней карты», открывшей мне земли Нового Света, англичан не убедила. Но более всего им неприемлем был мой космополитический подход с основанием вест-индских компаний во враждующих королевствах, какие-то аргументы тут же разбивались о самоуверенность, проистекавшую из английских успехов на море. Я не пекусь о превосходстве своей страны – Франции? Но что же взять с француза, смеялись их глаза. С тех пор как Елизавета выдала патент Дрейку и его коллегам из числа морских разбойников, узаконив пиратство в отношении испанских торговых судов, а под горячую руку зачастую попадались португальские, французские, голландские и даже флорентийские корабли, пальма испанского морского первенства начала быстро увядать. Англичане приготовились считать себя королями морей.

– Мистер де Бюсси! – подытожил герцог. – Вы предлагаете дать нам воспользоваться сомнительными сведениями из бог весть кем составленных карт и, таким образом, обложить данью все наши приобретения в Новом Свете. Англия близка к тому, чтобы обложить данью любую компанию, зарабатывающую дальней морской торговлей. В первую очередь – любую испанскую, а Нидерланды, при всём нашем уважении к протестантским Северным Провинциям, номинально принадлежат испанской короне, нашему извечному и непримиримому врагу.

– Тогда позвольте откланяться и поблагодарить за уделённое мне время.

– Не спешите, маркиз, – остановил меня юбиляр. Он откинулся в глубоком кресле и закурил короткую шкиперскую трубку, нимало не смущаясь, что в его кабинете находится некурящий. Как в общении с этими высокомерными выскочками не лопнуло терпение у Ивана Грозного, и он не вышвырнул Московскую компанию из Москвы, не представляю.

Выпустив воистину паровозное кольцо дыма, Дженкинсон продолжил:

– Во-первых, мы можем договориться о покупке у вас карты Нового Света. И земель, обследованных роттердамской экспедицией, и начертанных на старой карте. Предложение горячее и скоро остынет, наши корабли пересекут океан, мы сами обследуем восточное китайское побережье, где найдём короткий западный путь к Индии.

– Короткий западный путь к Индии, как вы его изволили назвать, в обход Нового Света, в несколько раз длиннее маршрута в обход мыса Доброй Надежды. Эти сведения дарю вам бесплатно, за более подробные возьму золото. Но что вы запасли на «во-вторых», достопочтимый сэр?

Путешественник обменялся взглядами с герцогом. Тот вопросительно поднял бровь, потом кивнул, предоставляя главе торговой компании свободу действий.

– Если мы учредим Вест-Индскую компанию, она станет самой могущественной в мире из подобных. Испанско-нидерландская неизбежно захиреет после недавних событий. Маркиз, я не предлагаю вам доли, но очень щедрое жалованье и большие перспективы, если вы будете служить только нам. При всём, скажу мягко, несовпадении наших взглядов, успехи роттердамской экспедиции в Новом Свете впечатляют. С их крахом мы с удовольствием займём место авангарда на открытых землях.

Если бы его самоуверенность приняла твёрдое агрегатное состояние, ей бы можно было крушить крепостные стены. Я заметил, как тщательно англичане избегают именования Нового Света Клермонией.

– Боюсь, вы переоцениваете недавние события. Последствия авантюры герцога Анжуйского мало на что повлияют. Брат короля в плену, граф де Монсоро увёл полки обратно во Францию.

– Он не знает… – герцог Нортумберлендский картинно затянул паузу, испытывая моё терпение и раскуривая свою трубку, столь же вонючую. – Буквально вчера нас известили об убийстве принца Альбрехта. Католические фанатики залюбили его до смерти, что с них взять… Как только распалась связка из «святого» проповедника и инфанты-девственницы, у Филиппа II пропал надёжный рычаг удерживать равновесие. Он вынужден будет немедля отправить во Фландрию войска, тем более Франция после восстания де Гизов и нового разрыва Генриха Валуа с гугенотами не представляет угрозы. В войну втянутся и Северные Провинции, им уже будет не до плаваний в Новый Свет… Понимаете? У её величества выдастся прекрасный шанс ударить по Испании! Если и не высаживать войска на Пиренеях, то действовать против портов, топить корабли. Испанцы сами выроют себе могилу!

– Могилу в море, – поддакнул Дженкинсон, но я почти не слушал их.

Меня захватил водоворот чувств и мыслей: инфанта больше не замужем! И усопший принц – совсем не то существо, память о котором вознесёт его в заоблачные высоты и сделает невозможной с ним конкуренцию. Исабель наденет траур, королевская семья немедленно начнёт искать ей достойную пару с непременной примесью габсбургской крови… Нельзя терять ни единого дня! И без того мне ужасно не повезло, я покинул Брюссель, видимо, непосредственно накануне известия о гибели Альбрехта, да ещё две недели потратил на бесполезный вояж в Лондон.

– Вторично благодарю, ваше высочество, а вас, дорогой сэр Дженкинсон, поздравляю с юбилеем. Не могу открыть вам все коммерческие секреты, скажу лишь, что передо мной открылись новые возможности. Ваши предложения о продаже карт или содействии Вест-Индской компании я непременно обдумаю и дам ответ.

Откланявшись, я не вышел – выбежал. Сердце стучало в груди отбойным молотком. Нужно обратно на континент! Но для этого требуется найти судно, чей шкипер согласится, не заходя во французские порты, идти на север до побережья Нидерландов. Совсем недавно, когда мою свиту составляли слуга или Паша Ногтев, годилась любая лохань. Но с тех пор, как появились деньги, разумнее было избегать путевых неожиданностей, таская с собой небольшую свиту, не менее двадцати человек с оружием. Поэтому рыбацкий баркас не годился…

Мы отплыли лишь через день на двухмачтовой шхуне «Св. Екатерина», настолько тесной, что людям моего отряда пришлось отдыхать по очереди в тесном кубрике под носовой частью палубы, настолько низком, что пройти можно было только нагнувшись, иначе голова задевала за бимсы. В таком замкнутом пространстве морская болезнь одолевает мгновенно любого, непривычного к качке. Я тоже старался как можно больше времени проводить на баке, придерживая шляпу рукой, чтоб не унесло в море, и утешал себя: дня за четыре доберёмся до Остенде, там сойдём на сушу, если поймаем попутный ветер – и того быстрее.

Мечтам сбыться не довелось. Сначала мы попали в шторм, шхуну основательно потрепало и унесло на запад. Команда молилась всем святым – в открытом океане и в штормовую погоду судёнышку грозила верная гибель! Я восхищался искусству капитана нашей лоханки, сумевшего победить непогоду и вновь лечь на курс к европейским берегам, находясь, вероятнее всего, где-то к востоку или северо-востоку от Шотландии. Одного члена команды и одного из моих индейцев смыло за борт, думаю, без единого шанса на спасение.

Когда волны перестали перекатываться через палубу, а по ней можно было перемещаться, не привязываясь страховочным концом, раздались крики: парус! Шёл шестой день нашего морского «круиза».

Шхуна ползла крутым бейдевиндом, замеченный корабль находился выше по ветру и легко сокращал дистанцию, кроме того, по приземистым бортам англичане определили его как галеас – парусно-гребное судно, меньше обычного галеона. На мачте трепетал по ветру испанский флаг.

– Право руля! – истошно закричал шкипер и сам кинулся на ют, помогая вращать штурвал.

Не обращая внимания на мои увещевания, он пытался по ветру уйти от испанца, чтобы укрыться близ шотландского берега. Естественно – тщетно. Галеас нагнал нас через пару часов. Хлопнула его баковая пушка, ядро хлопнулось в воду перед форштевнем шхуны, яснее всяких слов сообщая: спускайте паруса, или следующие ядра упадут вам на палубу.

Путешествие по морю при хорошем волнении, когда шлюпку может залить водой, перевернуть или разнести в щепки от удара о борт, не принесло мне никакого удовольствия. Но испанский капитан был неумолим: призовая команда выскребла все ценности до последней медной монетки, экипаж шхуны отпущен в сторону Шотландии с богом, сама шхуна отправилась ко дну. Я со своими людьми предстал на борту галеаса перед глазами капитана Родригеса де Виерры.

Осмотрев мою разношёрстную команду с высоты квартердека, испанец решил учинить допрос в капитанской каюте этажом ниже.

– Вы утверждаете, что являетесь французским маркизом.

– Маркиз де Шато-Рено, граф де Бюсси, к вашим услугам, сеньор.

– Манеры у вас действительно подходящие. Но, клянусь святым Себастьяном, ваше присутствие на этой лоханке под английским флагом и в такой разношёрстной компании ничем разумным объяснить не могу.

Он восседал как истинный испанский гранд, кем, само собой, никак не мог являться, в деревянном кресле с высокой резной спинкой, и выглядел соответствующе, включая огромный круглый воротник, по размеру вполне годный вместо штурвала его корабля.

– Позвольте мне объяснить, сеньор де Виерра. Вы наверняка слышали о новых приобретениях испанской короны в Новом Свете, некоторые зовут их Клермонией. Мне выпала честь первым ступить на их берега, – проведя столько времени с испанцами, я уже сносно изъяснялся на их языке. Лучше, во всяком случае, чем с англичанами – современниками Шекспира.

– Занятно, ваше сиятельство. Но подозрения оттого не становятся меньше. Почему же вы не снарядили экспедицию из французского порта?

– Увы, французское мореплавание пока серьёзно отстаёт от испанского или британского. Мы – только ученики. Я вынужден был обратиться к опытным мореходам.

– Верно. Но какова цель вашего плавания?

– Возвращался в Брюссель из Лондона, благородный сеньор.

– Лондон… Где, как и во Франции, находится логово наших врагов. Всё это крайне подозрительно, маркиз. И требует тщательного расследования. Мы закончили рейд и идём в Испанию. Я доставлю вас в Мадрид.

– Но, сеньор капитан…

– Не перечьте мне на моём корабле. Я приказываю – в Мадрид. Если вы действительно друг, вам ничего не грозит. Если обманываете, то… Впрочем, не мне решать. Вы свободны в пределах галеаса. Но если сами или кто-то из вашей команды вдруг захочет своевольничать – берегитесь, закую в цепи!

Не имея лучшего выбора, я смирился и через два дня увидел стены Дуврского замка на правом траверзе. С каждой милей, пройдённой галеасом, увеличивалось расстояние до Брюсселя. Что там происходило – сложно даже предположить. А ведь, наверно, гонец с распоряжениями о судьбе герцога Анжуйского уже на пути во Фландрию. И мои голландские партнёры по Вест-Индской компании вполне могут воспользоваться смертью Альбрехта, чтобы двинуть войска к Антверпену. А я в лучшем случае попаду в Мадрид десятого ноября, сколько там проведу времени – неизвестно. И, главное, трудно предсказать, какое примут решение тамошние власти в отношении сомнительного французского маркиза. Исабель вывела меня из игры на три дня, я сам себя – на месяцы!

Ещё через три дня, когда корабль миновал остров Гернси, а мы в тяжком молчании поглощали завтрак, весьма скудный, как всегда бывает к концу плавания, раздались крики, топот ног, отрывистые команды… Корпус накренился, удары волны в борт резко усилились, затем пропали вообще – очевидно, испанцы резко меняли курс.

В кубрик вбежал первый помощник, с бранью выгнавший замешкавшихся матросов.

– Сеньор! В вашем подчинении десять подданных испанской короны. Соблаговолите отдать их в нашу команду на время боя.

– Боя с кем?

– С проклятыми англичанами, кем же ещё!

Мне ничего не оставалось, я только шепнул своим: не высовывайтесь и не усердствуйте, сам тоже поспешил на палубу.

Зрелище открылось потрясающее. Галеас спустил паруса и взял курс против ветра. Добрая треть экипажа взялась за вёсла.

Ни одно парусное судно не способно идти фордевинд. На вёслах оно продвигалось, но, видимо, с очень малой скоростью – корпус, рангоут и такелаж обладали значительной парусностью, встречный ветер сводил на нет львиную долю усилий гребцов.

Пользуясь привилегией лица титулованного, я поднялся на мостик. Капитан рассматривал врага в подзорную трубу.

– Передний – «Пеликан»! – воскликнул он, и по лицам офицеров галеаса я понял, что новость не из лучших.

– Это галеон самого Френсиса Дрейка! – пояснил офицер, мобилизовавший моих испанцев.

За ним виднелась ещё пара кораблей, вместе они, несомненно, сильно выигрывали в огневой мощи. Через четверть часа слаженно эскадра выполнила поворот фордевинд. Лавирование против ветра давалось им также нелегко. Но паруса не знают усталости…

– Маркиз, ваши люди должны занять места у вёсел!

– Извольте. Каковы наши шансы уйти, сеньор капитан?

– Главное – продержаться до темноты. Прямо по курсу – скалы. Мы отвернём западнее. Дрейк в темноте потеряет нас. Но он знает, что ночью я не рискну приблизиться к французскому берегу, и тоже повернёт на правый борт. Там – как будет Богу угодно!

Ненастная погода и низкие свинцовые тучи ускорили приход темноты. Всё же «Пеликан» приблизился настолько, что перед сменой галса дал залп всеми пушками борта, думаю, больше для испуга, чем реально рассчитывая попасть – все ядра легли с недолётом. Как только силуэт англичанина накрыли сумерки, галеас принял к западу, уходя в открытый океан на всех парусах, какие только рискнула поставить команда; крен получился ужасающий, волны били теперь в левую скулу.

Рассвет не принёс облегчения. Я почти не спал, когда через дрёму услышал панические крики, заставившие подняться на палубу. «Пеликан» двигался параллельным курсом, позади него проступили из сумрака грязно-серые паруса двух других кораблей. Флагман открыл орудийные порты…

Самое время спустить флаг и принять призовую команду. Потеряв три недели, я снова окажусь в Англии.

Что?! Я не поверил своим ушам! Капитан приказал готовиться к бою и, если так велит Бог, умереть во славу короля!

Удача, и без того ко мне не слишком благосклонная, отвернулась окончательно.

Глава 8. Английская Вест-Индская компания

Коль предстоит умереть, хороши все способы, чтобы попытаться отсрочить свою гибель. Хотя бы лет на двадцать.

– Сантьяго!

– Да, господин.

– Собирай всех Сынов Солнца. Двое со мной. Ты ведёшь остальных к левому борту. Левый борт – вот он, – на всякий случай уточнил я. – Убедись, что испанцы все скопились у правого борта и на вас не смотрят.

Индеец поклонился и бросился было исполнять приказание. Они преданы мне как наместнику Великого Змея на Земле, но с сообразительностью бывает туговато. Едва успел схватить его за рукав грубой кожаной куртки.

– Выбираетесь за борт. Смотрите, не упадите! Незаметно лезете на капитанский мостик. Режете всех! Оставляете только капитана и двух офицеров, держите их на виду с ножом у горла. Не спеши, начнёшь по моей команде.

На всякий случай я в предельно доходчивой форме объяснил, как отличить офицера от других моряков, несущих вахту на мостике, и сам двинулся туда в сопровождении Герейро и Хосе. Вести одновременно по трапу всю туземную команду было бы слишком подозрительно.

Капитан, с досадой оторвавшись от трубы, грубо бросил:

– Что надо, маркиз?

– Если дело у нас поганое, сеньор, не пойти ли на хитрость? Спустим шлюпку, посадим в неё моих дикарей из Нового Света. Они скажут, что принесли дар сэру Дрейку. Выглядят мои слуги настолько необычно, что их главарь не откажет в удовольствии глянуть на них и этот подарок.

– Что же вы ему подарите?

– Смерть.

– Вы бесчестный человек, маркиз! И не моряк! Не знаете, что морские законы не прощают подобной низости.

– Не знаю. Поэтому поступаю по своему разумению. Вперёд!

Перелетевшие через ограждение мостика туземцы как дикие кошки набросились на испанцев. Двое у штурвала, сигнальщик и трое других, чьи роли назвать затрудняюсь из-за слабых познаний в морском деле, умерли за считанные мгновенья. Один из офицеров вытащил пистолет, и я вынужден был сделать выпад шпагой, лишив себя одного заложника.

– Сантьяго! Держать штурвал – это колесо с рукоятками – прямо! Герейро, Хосе! Скрутите капитана и второго офицера на виду у команды.

На редкость стремительный захват мостика остался незамеченным на палубе. Канониры готовили пушки. Столь же недвусмысленные манипуляции происходили на галеоне Дрейка. Нужно что-то предпринимать немедленно!

– Сантьяго! Крути рукоятки влево! В эту сторону!

Весь мой опыт судовождения закончился греблей на лодке в московском Серебряном Бору. Здесь нужно было справиться с дурищей водоизмещением не менее пятисот тонн и с тремя сотнями душ на борту.

Галеас начал поворот фордевинд, разрывая дистанцию с «Пеликаном». Но как только заполоскали паруса, я велел крутить штурвал в противоположную сторону. Корабль потерял ветер и скорость, нелепо качаясь по волнам без хода. Десятки глаз с палубы уставились на квартердек, где малиновый от злости капитан застыл у трапа с кривым индейским ножом у глотки. Умереть в бою от английского ядра он счёл честью, но так – от руки «грязного» туземца и в результате предательства…

– Прикажите спустить флаг, сеньор, или вы умрёте тотчас же. Команде сложить оружие. Погасить огонь у пушек.

Осторожно обходя членов экипажа, ко мне двинулись мои испанцы. В душе шевельнулся ядовитый червячок подозрения: вдруг кто-то из них придёт в негодование, что я захватил испанский корабль. Они получили приказ собрать оружие у морячков и охранять мостик, не поднимаясь на него.

Похоже, опасения не оправдались. В основной своей массе команда не горела желанием героической смерти. Во всяком случае, приказ убрать паруса они кинулись исполнять достаточно охотно.

Серые полотнища поползли вверх, повинуясь сотне пар натруженных рук. Галеас развернуло бортом к волне, корпус задрожал от мелких ударов. Зато прикрытое подветренной стороной небольшое пространство позволило беспрепятственно подойти трём английским шлюпкам. А через полчаса я предстал перед легендарным пиратом.

Он нимало не походил на картинного злодея в духе «Острова сокровищ», не носил ни чёрную повязку на глазу, ни попугая на плече. Одетый в тёмный плащ поверх тёмного суконного дублета, Дрейк скорее походил на ординарного капитана-негоцианта, будто его «Пеликан» возил преимущественно пеньку, дёготь, шерсть и парусину, а не порох с ядрами и изъятое на захваченных судах имущество. Выражение его лица также не казалось бандитским, тёмно-серые глаза смотрели пристально и даже немного скорбно, будто пират искренне сожалел о своих жертвах, скормленных рыбам.

Капитан сидел в обширной кормовой каюте, казалось, нимало не интересуясь происходящим наверху. Галеас сдался, остальное довершат его люди. Мне он милостиво позволил сесть в кресло напротив, отделённое столом.

– Маркиз де Шато-Рено, граф де Клермон де Бюсси д’Амбуаз. С интересом представлял нашу возможную встречу, сэр Френсис, но не предполагал, что она состоится при столь необычных обстоятельствах.

– У вас чудной английский, маркиз. Наверно, были плохие учителя.

Надо же, профессура из МГИМО – плохие учителя? Слышали бы мои преподы отзыв носителя языка из эпохи Шекспира!

– Сожалею, капитан. Не было случая практиковаться. Кроме короткой беседы с сэром Дженкинсоном.

– С этой травоядной крысой? Пробирающейся через чужие моря и земли униженно, словно выпрашивая милостыню? Мне неловко перед иностранцем за соотечественника, маркиз. Кстати, вы – де Клермон? Тот самый? И земли Клермонии – ваши?

– Предпочитаю называть их скромнее – Новым Светом, а принадлежат они роттердамской Вест-Индской компании, чьим пайщиком имею честь являться.

– Вы – гугенот?

– Католик.

Дрейк развёл ухоженные, совсем не задубевшие от морских ветров руки.

– Тогда ничего не понимаю. Француз-католик, а вы вечно враждуете с испанцами, как и мы, вступает в дело с протестантскими торговцами на испанской земле, но тут же предаёт испанского капитана, выдав его англичанам…

– Действительно, всё сложно, сэр. И всё объяснимо.

Я кратко рассказал про службу протестантскому королю Генриху и миссию в Нидерландах, в результате которой попал за океан, а также о рухнувшей надежде чего-то достичь в переговорах с Московской компанией и Дженкинсоном. Закончил пленением экипажа шхуны испанским галеасом.

– То есть испанец высадил английских моряков в шлюпки, прямо в штормящее море? Без видимого берега? Хуже травоядной земноводной крысы только крыса морская. Думал отпустить его за выкуп, теперь – шиш! Пойдёт с остальной командой на каторжные работы.

– Справедливо, сэр. Могу ли я просить о своих людях, включая испанцев, помогавших захватить галеас и удержать до высадки призовой команды?

Дрейк ехидно засмеялся.

– Вы полагаетесь на службу людей, предающих своего короля ради верности господину?

– Понимаю вашу брезгливость к подобного рода субъектам и полностью её разделяю. Но пока у меня с ними всё получается наилучшим образом.

Он пробарабанил пальцами по столу.

– Расскажите лучше, маркиз… Эта ваша Вест-Индская компания, она как организована? И сколько золота ввезла из-за океана?

Я не стал делать секрета, упомянул также о богатейших землях на западном побережье Южной Америки… пардон, Южной Клермонии.

– Откуда вам столько известно, маркиз? Из одной лишь старой карты?

– Что вы, капитан. Индейцы северных земель чрезвычайно расширили мои знания.

Он откинулся в кресле.

– Знания… Карты… Порой без них теряешь и корабли, и экипажи.

– Я готов взять на себя часть расходов по подготовке судов и людей. Но в каждой стране нуждаюсь в партнёре, и ваш Дженкинсон…

– К дьяволу крысёныша! – корсар хлопнул рукой по столу. – Вам нужно участие? Вам нужны гарантии королевы? Но в море королевские гарантии – это я! И вот вам моя рука, маркиз. Более того, если мне попадутся ваши корабли из Роттердама, я пропущу их с Богом. Устраивает?

Он выглядел совершеннейшим английским аристократом, но я отдавал себе отчёт – мне предлагается вступить в дело под бандитской крышей. Со всеми последствиями, если крыша решит, что я действую не по понятиям. Значит – стрелки и разборки, с поправкой на беспредельные нравы пиратов XVI века. Но и отказываться опрометчиво…

– Капитан, благодарю за предложение и принимаю его. Всего лишь одно условие: офицеры испанского корабля, включая капитана, должны умереть. Мне ещё вести дела с испанцами. Болтовне простых матросов, если вернутся когда-то на родину, никто не поверит, если их слово станет против слова благородного. Но офицеры…

– Не нужно объяснений. В мелких любезностях партнёру не отказывают.

А теперь бандит запятнал меня грязной кровью, мы повязаны преступлением. Если на мостике галеаса я боролся за жизнь, и в глазах многих это оправдывает, то казнь свидетелей предыдущего греха – несмываемое пятно. И в руках бандитской крыши остаётся прекрасный рычаг давления. Но выхода другого нет, любой, кто узнает о благородном капитане на каторге, непременно захочет продать де Виерру его родственникам, и слух о моём вероломстве моментально разойдётся кругами… Решено, испанцам не жить. В конце концов, они сами решили погибнуть в столкновении с англичанами, я лишь немного скорректировал детали.

– Приз мы отгоним в Портсмут. Куда вас доставить, маркиз?

– С вашей стороны было бы очень любезным подвезти до побережья Южной Голландии. Заодно составим документы. Вы же не откажетесь от трудов по регистрации компании в Лондоне? Мы с вами не дикари какие-то, нужно всё чин по чину – штаб-квартира, патент, печать.

– Сделаю. Слово Френсиса Дрейка.

Сказал – как припечатал. С таким компаньоном обычная печать-колотушка не особо нужна. Может, и выгорит что-то путное.

Всё хорошо было на словах. На деле корсар в первую очередь задумался об окончании своего похода. Когда английский барк «Морская чайка» с моими людьми достиг голландских берегов, наступил декабрь, и до меня не долетело ни единой весточки из Брюсселя. Зрело предчувствие, что я стремлюсь к уже погасшему и остывшему очагу.

Глава 9. Холод Брюсселя

Длинные плащи с ватным подбоем, толстое сукно пурпуэнов, шоссы, подбитые конским волосом – всё это служило не только в качестве демонстрации достатка, довольно плотные ткани одежды даже в летнее время были вполне уместны. Я не ожидал поначалу, что конец XVI века столь прохладен. В знакомом мне по прежней жизни Париже, где Лувр и Тюильри вытянулись на целый квартал, не ограничиваясь компактной коробочкой, лето просто расплющивало нестерпимым зноем и убивало контрастами, когда из-под кондиционера выскакивал в уличное пекло. Здесь же летом тепло, иногда жарковато, не более. Зимы обжигали морозами. Если в Западной Европе ощущался умеренный минус, реки даже покрывались льдом и позволяли пересекать их верхом, что совершенно нереально для Бенилюкса XXI века, то единственная на моей памяти польская зима оставила арктические впечатления. В Москве, наверно, на Рождество ниже минус тридцати.

Брюссельский герцогский дворец встретил меня гулкими холодными коридорами, большинство помещений не отапливалось, как и в мой первый визит в 1577 году. Не слишком тёплым оказалось и отношение аборигенов. По пути к покоям инфанты меня останавливали четырежды, свита осталась на первом этаже, у самого кабинета принцессы я сдал пистолеты и кинжал. Шпагу взять не позволил, заявив, что отдам её только вместе с жизнью, предварительно забрав жизни не в меру ретивых охранников.

Обращало на себя внимание полное отсутствие испанских военных в характерных панцирях и широкополых шлемах. Личная гвардия правительницы была укомплектована сплошь из уроженцев Фландрии в кольчугах поверх колетов, сверху прикрытых меховыми накидками. Стражу они несли с мечами наголо! Будто весь замок был наполнен вражескими лазутчиками или герцог Анжуйский снова изготовился штурмовать город.

В кабинете принцессы стало намного приятнее не только из-за присутствия её высочества. Ярко пылал камин. Исабель молча смотрела в огонь и не сразу обернулась на звук моего появления.

Огонь – это очень важно, если нет центрального отопления, калориферов и прочих согревающих хитростей. В холодное время тепло и уютно лишь там, где он горит и греет.

Я невольно залюбовался инфантой, хоть не без удивления. Белое платье и белая накидка через пару месяцев после смерти мужа? Ну да, обычай носить чёрное в знак траура был привнесён во Францию из Флоренции Екатериной Медичи. Этот «прогресс» мог ещё не коснуться Испании.

Лицо юной вдовы, подсвеченное живой игрой огня, отливало бледностью под стать цвету платья. Краски ушли из него совершенно. Только взгляд, синий и тяжёлый, был прежним. Хотя… Про тяжесть – это скорее по привычке. Меня он ничуть не давил.

– Выражаю соболезнование вашей утрате. Вижу, многое изменилось. Позвольте обсудить с вами некоторые дела.

– Маркиз, ну хоть вы не лукавьте. Скажите, что просто нашли повод напроситься на аудиенцию.

От волнения я чуть не поперхнулся слюной.

– Не буду скрывать, мне крайне приятно ваше общество. Вы более не замужем. Но помолодеть мне так и не удалось.

– Плохо старались… Все, кто вокруг меня, больше делают вид, что стараются, – она стянула перчатку и протянула к огню кажущиеся прозрачными пальцы. – Но вам удаётся лучше.

– Делать вид, что молодею?

– Нет, что-то настоящее. Где вы провели эти месяцы?

– Совершенно глупо их потратил, болтаясь в море. Неожиданно для себя подписал соглашение об учреждении Английской Вест-Индской компании.

– Вот как? С участием самой королевы?

– Хуже. С английскими пиратами. С самим Дрейком!

Она отдёрнула пальцы от камина, будто обожглась.

– Он – сущее чудовище!

– Подпишусь под каждым вашим словом, принцесса. Именно поэтому, попав на борт его галеона, я не особенно мог выбирать. В этом соглашении есть плюс – мой, так сказать, компаньон обещал не трогать суда, принадлежащие судовладельческим товариществам с моим участием. Так что снова вынужден ставить вопрос об Испанской Вест-Индской компании, в противовес Английской и Голландской. Во Франции после пленения герцога Анжуйского мои позиции пошатнулись.

– Его высочество освобождён и, надеюсь, давно достиг Парижа. Ваше заточение в соседней с ним камере… Надеюсь, вы на меня не в обиде?

– Что вы! Разве что ожидал – пришлёте мне жареного цыплёнка.

Она первый раз улыбнулась с моего прихода.

– Ваше заточение сняло с вас подозрения в сговоре со мной. Если не полностью, то в существенной степени. Я должна была отблагодарить за откровенность, когда вы честно рассказали о планах моего дядюшки, королевского братца.

– Спасибо, ваше высочество. Я надеюсь и далее быть вам полезным, а в качестве награды получать нечто более приятное, чем тюрьму.

– Смотря какая польза… – она запахнула накидку и направилась к креслу, удаляясь от благодатного огня. Я преодолел порыв занять её место у камина и солидарно двинул вслед, соблюдая пристойную дистанцию. – Вокруг меня всё рушится. Любая помощь принимается. Может, только не от капитана Дрейка.

– Я слышал, с северянами происходят стычки, со дня на день грозящиеся перерасти в войну, а у вас, ваше высочество, нет настоящей армии. Тысяч десять ополчения, едва ли треть умеет профессионально сражаться, это максимум, на который сможете рассчитывать.

– Кто вам сказал? – она даже приподнялась в кресле, потом опустилась обратно. – Что же я говорю… Человек, узнавший о землях за океаном, запросто выведает рекомендации моих советников.

– И даст свою рекомендацию: договориться с Амстердамом и Роттердамом. Возможно, в чём-то даже поступиться, но избежать войны и окрепнуть.

– Они не захотят разговаривать с дочерью испанского короля. А после глупой смерти Альбрехта и распада нашей целомудренной парочки… – она прикрыла лицо рукой. Тема замужней девственницы, похоже, приелась ей до икоты. – Меня уже совсем не так воспринимают и в Южных Нидерландах. Боюсь покушений, вы обратили внимание, когда шли ко мне.

– Не просто шёл – прорывался. Вернусь и проверю, не валяются ли трупы на лестнице.

– Будьте великодушны… И скажите, сумеете ли организовать мне переговоры, посредничать? Или, пусть отец меня за это осудит, представлять Брюссель от моего имени?

– Соглашаюсь с тяжёлым сердцем. Как только скажу «да», мне немедленно придётся покинуть вас.

– О господи, де Бюсси, ну почему вы родились не в королевской семье и слишком рано? Вы намекаете о неравнодушии ко мне, причём совсем не из придворной лести, а я вынуждена хранить гордую позу: для испанской инфанты мезальянс невозможен. Даже любовники у принцесс не ниже герцога. И не могу делать вид, что не замечаю ваших прозрачных намёков на чувства.

Я стоял, сражённый её прямотой. Потом проглотил комок величиной с мушкетную пулю и промолвил:

– Если бы я выбирал между происхождением из королевской семьи и счастьем быть знакомым с вами, я бы выбрал второе, и благодарю Бога, что он сделал тот же выбор за меня. А в любовники не набиваюсь. Любовник получает только тело женщины, украдкой. На короткое время, быть может – какой-то кусочек её души. Да, я не принц, всего-навсего маркиз, но мужчина, и как мужчине мне слишком мало этой части. Всё или ничего. Вы возводите непреодолимые барьеры, значит – ничего. Но всё от меня зависящее будет сделано. Мчусь в Роттердам. Умоляю только не совершать до моего возвращения необдуманные поступки.

– Считаете меня маленькой девочкой, способной на безрассудство? – она поднялась из-за стола и подошла вплотную, столь же дерзкая, как и в прошлый раз. – Мне почти шестнадцать, и я взрослая, маркиз. Но за меня ещё думает отец. Он знает о смерти Альбрехта. И если последует приказ, например – вернуться в Мадрид, я не смогу ослушаться. Поторопитесь же!

Дважды уговаривать не пришлось. Я оставил большую часть свиты в Брюсселе, загнал двух лошадей на пути в Роттердам. Никогда ранее в своей жизни не говорил столь много и эмоционально. Наседал, умолял, шантажировал. Итогом стало прибытие в Брюссель пенсионария в сопровождении глав нескольких компаний, включая Вест-Индскую, мрачных кальвинистских священников и небольшой армии сопровождения – всё же голландцы приехали во враждебную страну.

Чисто по-женски инфанта принялась за главное, когда узнала о надвигающейся орде: нашла какие-то средства и заставила выскоблить герцогский дворец до вполне пристойного состояния. Когда мостовые, подёрнутые январским ледком, содрогнулись под ударами сотен копыт, мы с инфантой стояли у парадного входа. Конечно, не как равные, мне пришлось делить общество с её несколькими советниками, муниципальными чиновниками, охраной, словом – быть в свите. Не привыкать. Но я был уверен, что в этой толпе принцесса меня выделяет.

Когда могучая туша Олденбарневелта выпросталась из кареты, среди моего окружения прошелестел шёпот. Его боялись. Уважали, конечно, но в первую очередь боялись.

Я сорвался с места и с максимальной скоростью, не позволяющей уронить достоинство, поспешил к Олденбарневелту.

– Рад приветствовать вас в Брюсселе, ваша честь!

– Здравствуйте, маркиз. Погода ваша мне не рада. Холодно так, что кости ломит!

– Это примета к перемене погоды. Уповаю, что климат изменится и в отношениях двух половинок Нидерландов. Пройдёмте же во дворец, уверяю, там гораздо теплее.

– Ну, не договорюсь с вашей юной принцессой, так хоть согреюсь, – пророкотал голландец и тронулся к лестнице.

Исабель замерла, бледная до синевы, хоть пять минут назад её щёки румянились на морозце. Попытался представить, что у девочки на душе.

Конечно, я всё разжевал и положил ей в рот. Претензии северян не столь уж суровы. Свободная торговля, свободный выбор вероисповедания. Полный отказ от выплат в испанскую казну, что, собственно и так произошло явочным порядком, принцессе предлагалось подтвердить сей прискорбный факт от имени габсбургского дома.

Пункты предстоящего соглашения прозрачны и логичны. Но полностью противоречат политике Филиппа II по сохранению власти над Нидерландами. Исабель разрывалась между верностью отцу, желанием помочь ему, выполнить его наказы и реальностью.

А я подталкивал её именно к тому, что можно истолковать как измену семейному делу.

Переговоры длились дня три, в основном скатываясь к частностям. Городские торгаши и ратушное чиновничество до хрипоты спорили о пошлинах на товары, о сборах при въезде в города, пользование портами и причалами. Исабель больше молчала, стараясь не сдавать позиции. К концу второго дня, когда голландцы удалились в отведённые им апартаменты, я заметил, как устала принцесса.

Она недвижно сидела за столом. Погасший камин отдавал последние крохи тепла. Горели свечи. Городской пейзаж за окном заволокла темень, редкие снежинки кружились за стеклом. А назавтра предстоял ещё один, решающий день переговоров.

– Останьтесь, ваше сиятельство! Все остальные свободны.

Я дисциплинированно замер в двух шагах от её кресла. Когда дверь закрылась за последним придворным, решился впервые назвать её по имени.

– Исабель! Вы прекрасно держались. Восхищаюсь вами.

– Спасибо, маркиз… И будьте вы прокляты! Завтра мне придётся сказать от имени королевской семьи, что освобождаю Север от выплат. Понимаете? Фактически позволяю им выйти из-под власти отца!

Я пропустил мимо ушей недружелюбное «будьте вы прокляты». Давно уж настолько «пшеклёнтый», что дальше некуда. Сейчас по душе другие польские слова – «вшистко добже», потому что обстоятельства сложились действительно благоприятно.

– Обратите внимание, принцесса. Если в первый день ваши бывшие недруги более всего напирали на этот пункт условий, сегодня он ушёл на второй план. Знаете, почему? Они договорились о многих частностях. Например, о расширении Вест-Индской компании, мои партнёры согласились взять в долю трёх брюссельских негоциантов. Хотят выкупить часть антверпенского порта. Разорвать всё, если вы завтра не дадите Северу полную независимость? Полноте, ваше высочество. Воевать их уже не тянет, есть более выгодные варианты.

– Так что же мне делать? Вы недооцениваете пенсионария. Завтра он припрёт меня к стене.

– Если в буквальном смысле, то раздавит… Простите, неуместная шутка. Я предлагаю по окончании встречи немедля ехать в Мадрид. Отпустить Север в свободное плавание вы не полномочны. Олденбарневелт это знает. Коль опасность войны отодвинулась, оставить Брюссель до весны вы вполне можете себе позволить. В ратуше есть достойные господа, справятся.

Тёмно-синие глаза в тусклом сиянии свечек стали практически чёрными.

– Замечательно… Я вернусь в Мадрид и расскажу отцу, как упустила из рук главную жемчужину испанской короны. Смогу ли ему смотреть в глаза после этого?!

– Он сам её упустил, потому что удержать нет никакой возможности. Если он – любящий отец, в чём нет ни тени сомнения, он не станет переваливать на дочь ответственность за поражение, а похвалит за спасение для Испании Юга.

Инфанта вдруг уронила голову в ладони. Мне казалось, что к её позвоночнику привязана палка – настолько ровной была осанка, воистину царская. Девочка решилась при мне проявить слабость… Возможно, пришло время ступить ближе, прикоснуться к руке, к плечу, поддержать… Но я не смел. Несколько раз Исабель меня осаживала. Утекали драгоценные секунды, а я всё так же торчал истуканом, не рискуя сделать шаг.

– Господи, как надоело быть сильной! Принимать ответственность за решения, на которые никто меня не уполномочил. Быть одной…

В неполные шестнадцать лет ей надоела взрослая жизнь! Невероятно! С другой стороны, слишком много всего навалилось. И король вряд ли рассчитывал, что юной дочери придётся крутиться одной, когда штатгальтер сбежал, а муж погиб. Но почему же из Мадрида не приехал кто-то опытнее и хотя бы с ротой-другой солдат?

Она прямым текстом сказала: не хочу быть одна! А я медлил… Потом ступил вперёд, когда было уже поздно. Исабель снова выпрямилась. В тёмных глазах, в которых только что блестели слёзы бессилия, не осталось ни капливлаги.

– Я принимаю к сведению ваши советы, маркиз, а теперь прошу удалиться. Мне необходимо обдумать и приготовиться к завтрашнему бою.

Ничего не оставалось, как отвесить поклон и исчезнуть.

Через сутки после отъезда голландцев в Брюссель въехали две роты испанских солдат, сопровождавших… я едва поверил глазам… нашего заядлого шахматиста. Вот кто сумел избежать цуцванга, на время спрыгнув с доски! Дон Хуан продемонстрировал принцессе письменные распоряжения короля во что бы то ни стало удержать Север в повиновении и добиться от них выплаты всей задолженности по податям. Договорённости с протестантами привели вельможу в неописуемую ярость.

Я чуть ли не силой, плюнув на все условности, выпихнул Исабель из покоев штатгальтера. Девичье лицо пылало таким гневом, что впору было опасаться – она немедленно кликнет свою голландскую охрану и велит вздёрнуть дона Хуана прямо под окнами дворца, без суда и следствия. Казалось, её белоснежное траурное платье вспыхнет пожаром от бушующего внутри огня.

– Ваше высочество, умоляю, выслушайте! Ваш отец принимает решения исключительно на основании тех сведений, что ему вводят в уши. Дон Хуан и постарался. Если поедем к королю немедленно, вы сможете убедить отца, опровергнуть ложь этого мерзавца, открыть его истинное лицо.

– Дон Хуан начнёт войну! Разрушит всё, что мы построили за последние дни!

Сжатыми кулачками она ударила меня по вышивке камзола и ойкнула, потому что рефлекторно я напряг мышцы, обеспечив маленьким ручкам ушиб.

– Мне не менее вас жалко сделанного. Но что-то спасти можно только в Мадриде!

– Но дон Хуан!

– Так парализуйте его. Отдайте распоряжение муниципальной власти и в Антверпен следовать договорённостям с пенсионарием. Напишите письмо голландцам, откровенно расскажите о неожиданных трудностях. Люди и здесь, и там с восторгом вас поддержат. Что может штатгальтер, с его жалкими сотнями личной охраны? Наводить ужас вокруг дворца, за стены Брюсселя он вряд ли сунется.

– Вы предлагаете нарушить все приказы короля. Это – измена!

Слава богу, последние слова принцесса произнесла не криком, а на полтона тише. Успокойся! Вот так… Выдохни воздух… Продолжим.

– Король велел дочери представлять его во Фландрии. Так что ваши приказы – это и его приказы. А такое жуткое противоречие – только из-за недостатка сведений. Поэтому не отменяйте вчерашних соглашений. И собирайтесь в путь.

Она снова подняла кулачки. Но не ударила.

– Пусть будет так, де Бюсси. Но с условием. Вы сопровождаете меня в Мадрид. Предстанем вместе перед королём.

В холодном Брюсселе вдруг потеплело. Провести недели с принцессой в путешествии через весь запад Европы? Что может быть лучше! Если не учесть перспективу быть обвинённым в склонении юной инфанты в государственной измене. Исабель называет меня слишком старым, в этом году исполнится тридцать. Но для свидания с королевским палачом возраст вполне подходящий. Если не Париж, Краков или Брюссель, какая-то из европейских столиц точно станет последней. Почему бы не Мадрид?

Глава 10. Лолита

– Человек, о котором рассказываю, был женат на матери той милой девочки, но не любил жену, которая внезапно погибла, перевернувшись в экипаже. Проявлял полное равнодушие к взрослым женщинам, заглядываясь только на очень юных девиц, лет двенадцати. И однажды овладел падчерицей, к тому времени уже не девственной – её совратил один юноша.

– Из высокородной семьи? Или из городских обывателей?

– Не вижу разницы, ваше высочество. В той очень далёкой стране и в далёком от нас времени действовали иные ценности. А распутство с двенадцатилетней сеньоритой считалось крайне непристойным действом.

– Странно. Если благородный дон совращает юную простолюдинку, родителям выплачивают некую мзду, грешник замаливает грех и жертвует храму. Я не приветствую такие случаи, лишь говорю вам – в Испании подобное не редкость.

– А если оба – из благородных?

– Дуэль. Отец девочки, над которой надругались, вызовет обидчика. Или, когда не в силах сам защитить честь, взывает к сюзерену.

Как у них всё предусмотрено! И, похоже, подтверждено неоднократным опытом. Не подкопаешься.

Мы вели с инфантой долгие разговоры, пока её карета катилась в объезд Франции – через имперские земли к итальянским портам. Никакие увещевания ехать напрямик принцессу не убедили. Тем лучше! В Мадрид я совершенно не торопился.

Исабель, отойдя от волнения после уступок северянам и неожиданного удара в лице дона Хуана, выглядела внешне спокойной. Как только отъехали от Брюсселя, ей овладел некий фатализм – до приезда в Мадрид ничего не решить. Мы болтали на самые разные, преимущественно отвлечённые темы. Иногда она замолкала на полуслове и долго смотрела в окно на проплывающие зимние германские пейзажи, довольно однообразные. Чтобы не мешать, я выбирался из кареты на морозный воздух и ехал верхом в свите, состоящей вперемешку из испанцев и индейцев с испанскими именами.

Больше не приходилось останавливаться на постоялых дворах и в тавернах, грозящих ненужными кровавыми приключениями. Никто не решался преградить дорогу отряду и требовать мзду за проезд. Мы ночевали в соответствии с рангом моей спутницы в баронских и графских замках. Как не сложно догадаться, наследнице Габсбургов и Валуа вряд ли бы отказали в гостеприимстве.

На постое я держался как можно дальше от августейшей спутницы и даже флиртовал с баронскими дочками. Сдержанность при чужих вознаграждалась сторицей: откидывалась занавеска в окне кареты, и белые пальчики в перчатке призывно указывали составить компанию.

Выслушав историю набоковской Лолиты, инфанта минут пять рассматривала снежные пустоши. Что переваривалось в её хорошенькой головке, понять невозможно, потому что по окончании паузы испанка огорошила меня неожиданным заявлением:

– Вы не тот человек, за которого себя выдаёте.

От такого сюрприза я на время забыл не только испанский язык, но, наверно, и родной русский.

– Показать эдикт короля о присвоении титула?

Ничего более умного исторгнуть из себя не удалось.

– При чём тут титул… Его можно присвоить любому. Вы ни в коей мере не похожи ни на кого из испанских, имперских или французских дворян. Вы рассказываете мне стихи, отчасти непонятные и совершенно разные, явно сочинённые разными людьми. И никто таких стихов не слышал. Вы чудесным образом узнали о богатых землях за океаном. Только не нужно про старую карту, на дороге они не валяются, – с настойчивостью следователя НКВД моя прекрасная спутница привела очередной аргумент: – Вы изумлялись цветом моих глаз и объяснили, что с рыжими волосами сочетаются карие, зелёные, но не синие, что на моей внешности сказалась редкая игра хро-мо-сом. Не знаю, кто такие хро-мо-со-мы и с чем они играют, но уверена, во Фландрии тоже не знает никто. Кроме вас. Я уж молчу про советы в политике. Обычный придворный из свиты герцога Анжуйского, о вашем господине даже вспомнить противно, никак не мог осмыслить столько и предвидеть. Даже вращаясь около двух королей. Кто вы?

– Боитесь, что я ангел или демон?

– Не ангел. Они не бывают столь падкими на плотские утехи, – отрезала инфанта, демонстрируя следы детского максимализма. Можно подумать, с детства каждое утро завтракала с ангелами и изучила их повадки. – А если демон, то не боюсь. Потому что вы – добрый демон. Во всяком случае, для меня добрый. Итак, кто вы, Луи?

Приплыли. Человеку XVI века, очень ещё юному, нужно объяснить множественность миров и их взаимопроникновение. Почему бы сразу не общую теорию относительности и теорию струн?

– Дорогая Исабель! Если услышанное вами будет ещё более необычным, чем знание о дальних землях и хромосомах, вы не сочтёте меня сумасшедшим? Подумайте ещё раз. Мы немного научились доверять друг другу. Вы привыкли следовать моим советам, хотя бы некоторым из них. Бросать меня в тюрьму я бы точно не порекомендовал.

– Значит, у вас есть тайна. И вы с коварством опытного соблазнителя дразните меня ею?

– Есть тайны, которые лучше не знать.

– Есть ситуации, когда невозможно доверять обладателю тайны. Особенно если он претендует на полное доверие.

Припёрла к стене! Хотела правду? Получи!

Выслушав мой монолог, после стольких лет пребывания в этом мире мне самому показавшийся донельзя неправдоподобным, принцесса нахмурила лобик, до половины укрытый капюшоном меховой накидки.

– Стало быть, мы бы не тащились столько недель, а перелетели из Брюсселя в Мадрид самым чудесным образом?

– Не обязательно. Столь же чудесным образом вы бы поговорили с отцом, глядя в его изображение, и рассказали, как всё обстоит во Фландрии. Только обняться бы не смогли. Кстати, аэропорт в Мадриде мне не понравился.

Это я зря…

– Так вы лгали мне, Луи?! Говорили, что не бывали в Мадриде!

Она едва не подпрыгивала.

– В этом мире – нет. А тот мир и был тайной. Теперь вы её знаете. Больше никто.

– Даже духовник на исповеди?

– Конечно! Иначе бедный святоша или тронулся бы умом, или вызвал бы экзорциста.

Исабель, приняв оправдание, откинулась на подушки и чуть успокоилась.

– В каком году я умру?

Ничего себе спокойствие…

– Понятия не имею. Во-первых, не знаю, сколько прожила инфанта в том мире, увы, она не тот человек, чью жизнь изучают во всех школах и университетах. Во-вторых, этот мир отличается. И будущее его не предопределено. Мы сами делаем наше будущее. Вот, едем в Мадрид увещевать вашего отца не спешить с резкими действиями в Нидерландах.

Я кратко обрисовал, отчего история испанского величия в этой реальности оказалась короче, чем в покинутой мной.

– Значит, земли в Новом Свете должны принадлежать испанской короне!

– Я тоже делал эту ошибку, Исабель. Здесь – другой мир. Другая история развития. Мне пришлось несколько лет потратить, чтобы привыкнуть к иному порядку вещей. Вы здесь родились. Вам проще.

– Проще… Вы не понимаете, о чём говорите, Луи. Проще, это если бы меня выдали замуж за королевского сына с титулом герцога, мужчину, а не размазню. Я родила бы ему детей и сплетничала с дамами своего окружения, иногда танцевала на балах, музицировала… Не говорила вам? У меня есть талант. Это была бы простая, спокойная жизнь. Бог решил иначе.

– Не сомневайтесь, как только в Мадриде объявится свободная от брачных уз инфанта, найдутся желающие и посвататься, и помочь судьбу устроить.

– Говорите и при этом сами грустите, маркиз. Я же вижу. Вы усложнили мне жизнь ещё более. Поймите! Я – королевская дочь. Любимая. С детства приучена получать самое лучшее. Встретила вас, мужчину из другого мира. Показавшего, что и наш мир гораздо больше, прекраснее, шире… Советуете теперь смириться с участью жены герцога, рожать детей и сплетничать? А другое? В качестве кого вас представить королю? Отец первым делом в вас заподозрит французского интригана, врага, чьи козни привели к отделению от Испании половины Нидерландов!

Минута, не меньше, понадобилась, чтобы задать главный вопрос.

– Дорогая Исабель, а кем бы вы хотели представить меня королю?

Она совершенно по-детски шмыгнула носом. Или замерзла, или фыркнула. Поди пойми это создание…

– Равным себе. Равным нашему кругу. Вхожим в наш круг. Тогда… А, всё это пустое.

– И не светит мне корона вице-короля испанских владений в Клермонии.

– Вы не понимаете, Луи. Дело не только в отце. Есть мачеха. Есть дюжина испанских грандов, по родовитости соперничающих с королём. Двор – это…

– Это клубок ядовитых змей, если напоминает французский или польский.

– Нет. Скорее замок, в котором чётко определено, кто и где обитает. Чернь – во дворе. Знать – выше. Король в башне донжона. Поменять своё место сложно, почти невероятно.

– Французские титулы ценятся? Герцогство мне обойдётся дороже, но стоит попробовать…

– Не очень. И вы – не Габсбург. Не Валуа. Не из Лотарингского дома. И даже не Бурбон.

Эх, вселилась бы моя душа в дона Альбрехта… В Варфоломеевскую ночь он был сущим пацаном.

– По большому счёту даже не де Бюсси. Я пассажир в этом теле, как и мы с вами – в карете.

– И у вас нет друзей. Близких. Семья – чужие люди. Единственная возлюбленная ушла в монастырь и умерла. Боже… Как вы одиноки!

– С недавних пор – не одинок. Есть вы. Даже если вас нет рядом.

– А если меня выдадут замуж?

– Против воли? Дорогая принцесса, я достаточно вас изучил. Вы способны сказать «нет» даже святому отцу на венчании.

– Луи, вы пытаетесь меня понять. Как никто другой. Но не понимаете. Как и другие. Всё! Хватит. Расскажите ещё о вашем мире. Вашей стране. Как одеваются ваши женщины в пятнадцать лет?

– В пятнадцать они называются девушками, даже если вкусили плотский грех.

Рассказ о мини-юбках, отсутствии корсетов, джинсах, высоких каблуках, открытых пупках с пирсингом и тату произвёл на принцессу куда более сильное впечатление, чем об авиации и космических полётах.

– Ужасно! Мерзко! И безумно интересно. Глянуть бы хоть одним глазком…

– Увы. Вряд ли и мне под силу.

Но уже не по силам было сдерживать чувства. Одетая по самым суровым нормам XVI века, когда на виду остались только рот, нос, глаза и кусочек лба, Исабель выглядела непередаваемо прекрасной!

Я всё ещё демон, и не считайте меня добрым.

Сначала схватил её за руки, осыпая пальцы поцелуями через перчатки, потом стянул их, едва не разорвав. Нежнейшие кулачки, молотившие меня по камзолу у двери несносного дона Хуана, были ледяные – внутри кареты стоял пар от дыхания. Я грел их губами, потом впился в губы принцессе, совсем не умевшей целоваться, но очень желавшей этому научиться. И мы учились… Как это сладко!

Рука проникла под меховую накидку, нащупала колено под слоями юбок, понемногу пробралась вверх… А губы не размыкались, всё продолжался один долгий и очень страстный поцелуй!

– Возьми меня… Ну что же ты медлишь?

О боже… Начинать первый раз вот так – в ледяной и раскачивающейся карете, при полузадёрнутых шторках, пропускающих не только свет, но и взгляды, в нагромождении зимней одежды – совершенно неуместно!

Но от таких предложений не отказываются.

Это действительно сложно – сделать всё аккуратно. Не дать охладиться её самым нежным местам. Не допустить резких движений, подстраиваясь под тряску экипажа, чтобы не войти слишком грубо. Господи, как сложно! И как восхитительно!

Наверно, причинил ей боль. Перехватил вскрик поцелуем. Как-то задавил собственный рык, зарывшись головой в меха и распустившиеся девичьи волосы, когда испытал миг вожделенного восторга…

Всё хорошее когда-нибудь кончается. Ужасно тянет повторить, но девочке будет больно. Потерплю! Закрыл её ноги мехами.

– Так кем ты представишь меня своему отцу?

– Ему скажу правду, – бесхитростно призналась Исабель. – Он и подскажет, как тебя представлять.

В четыре руки мы кое-как привели в порядок её белое платье и остальную одежду. Хаос, надеюсь, прикроет длинная меховая накидка. Ну, а служанка догадается обо всём. По беспорядку, по крови на нижней юбке. Проболтается хоть кому-нибудь – удавлю.

Я совсем не добрый демон.

Но пока что – очень счастливый демон.

Глава 11. Мадридская западня

Каменный мешок без дверей и окон, вверху – недостижимое весеннее небо, крепостные зубцы на его фоне и тёмные силуэты стражников.

Я видел его во сне. И в реальности то же самое.

Реаль Алькасар де Мадрид был выстроен в форме незамысловатого прямоугольника с башнями по углам. Внутреннее пространство делилось перемычкой на два дворика – Патио де ла Риена и Патио дел Рей. Во втором, меньшем по размеру, мне разрешалось прогуливаться.

Я топал кругами, прижав локти к бокам, чтобы кто-нибудь из местных дворян случайно не толкнул и не вынудил вызвать на дуэль. Своё положение наполовину гостя, а наполовину пленника мне не хотелось усугублять.

На Патио дел Рей выходило множество окон в три этажа, двери тоже имелись, покинуть его я мог в любой момент, как и выйти обратно на воздух. Но внутри Реаль Алькасара дозволялось шагать лишь в свои комнаты. Кроме случаев, когда меня желал видеть король. Но, скорее всего, он предпочёл бы не увидеть меня никогда.

Каменным мешком без выхода и просвета представлялось моё положение.

Нет, меня не обвинили в провокациях и не повели знакомиться с палачом. Не забрали шпагу. Обходились с холодной вежливостью.

Само собой, отрезали от инфанты. Где она и что с ней происходит, кто обрабатывает ей мозги – осталось только гадать.

Гадать и ждать, что же решит король. А он медлил.

Очередная аудиенция произошла недели через две после первой. Эти недели проползли совершенно пустые, как в дни, когда меня мотало по морю между Британией и Францией.

Сначала двое крупных мужчин в панцирях и с мечами провели меня в салон зеркал, малую приёмную короля. Филипп II что-то рассерженно обсуждал с двумя богато одетыми господами, при виде моей персоны отправил их восвояси. В салоне остались лишь двое гвардейцев по бокам и сзади кресла монарха.

Я поклонился, не смея начать разговор первым. Он получился коротким.

– Сеньор маркиз! Мы не можем ждать, когда поступит золото от нашей Нидерландской Вест-Индской компании, и решили выслать свои корабли. Дозволяем вложить свои средства и рассчитывать на часть прибыли, но ни о какой паевой доле речь не идёт. Как и о титуле вице-короля, о чём просила для вас дочь. Мой выбор пал на более доверенное и достойное лицо.

– Вы в своём праве, ваше величество. Независимо от доли в предприятии я приложу все усилия и передам карты…

– Не сомневаюсь, – прервал меня король. – Ответьте, сеньор маркиз, какие у вас отношения с инфантой Исабель?

– Она – самый близкий мне человек в этом мире, ваше величество.

Монарх скривил кислую мину и с неудовольствием почмокал губами. Манеры его были весьма далеки от французских, либо он совсем меня не смущался. Мы же не стесняемся почесать промежность наедине с собакой!

– Признаться, я и раньше был невысокого мнения о добродетельности французских католиков. Но как вы поступили с моей дочерью в период траура по святому Альбрехту, характеризует вас как низкого человека.

– Я люблю её, ваше величество. Любовь к ближнему посылает Бог.

– А плотские утехи – дьявол!

– Грешен. Каюсь. Желаю искупить лишь одним – службе ей и вашему величеству.

– Служба?! Дать морские карты и деньги для наших кораблей – куда ни шло, чтобы закрыть дыру в казне, пробитую не без вашего участия с лишением нас Северных Нидерландов. Но служба дочери – никогда. Не хватало ещё, чтобы вы наделали в королевской семье французских бастардов.

– Ребёнок не будет бастардом, если рождён в семье, в союзе, освящённом церковью, – пробормотал я, силясь угадать – не беременна ли Исабель.

Король обратил ладони к небу, будто вопрошая: Боже, дай силы стерпеть выходки этого наглеца.

– Вы, замешанный в гибели Альбрехта, как и двух мужей бывшей любовницы, смеете на что-то рассчитывать?! Вон!

– Повинуюсь, ваше величество. Прошу только сказать: откуда столь нелепый слух, что я убил Альбрехта? Я плыл в Англию на корабле, когда беднягу забила камнями толпа.

– Сказали верные люди. Совсем не сложно заплатить, чтобы беднягу отправили на тот свет после отплытия… – он вдруг набычился и заорал: – Вы кем себя возомнили? Король должен перед вами отчитываться?! Прочь!!!

Иначе кликнет стражу. Я низко поклонился и выскочил из салона. Больше меня никто не держит. Свободен. Убирайся на все четыре стороны. И не возвращайся.

Под предлогом забрать вещи и слугу заглянул в свою опочивальню. Перо, бумага, чернильница… Но как передать сообщение инфанте?

Когда Горацио, мой индейский лакей, двинул по галерее к выходу, я узрел крепенькую бабёнку из дворцовой обслуги с ворохом женской одежды в корзине. Бросились в глаза дорогие кружева и ленты. Точно не кухаркино одеяние.

– Сеньорита…

– Сеньора! – с напором в голосе поправила та.

– Скузи, сеньора. Знаете ли вы Марисабель, горничную инфанты?

– Да кто же её не знает?

– Тогда прошу вас – отдайте девушке это письмо, – женщина ловко перехватила конверт и серебряные кружочки в сумме, за которую родельерос готовы неделю рубиться на войне. – Жду её после захода солнца в пятистах шагах ниже замка. Передам ей ещё десять эскудо для вас за услугу.

– Ах, Марисабель, плутовка… Хорошего нашла кавалера, щедрого, – подмигнула мне прачка и продолжила путь.

Серебро не пропало зря. Когда скрылась Венера и взошла луна, а я основательно продрог, в темноте показались две невысокие тени. Около передней, когда они совсем приблизились, я разглядел крохотное пятнышко света. Такое даёт масляный фонарь со шторками.

– Луи!

– Принцесса!

Мы обнялись и прижались друг к другу так, как это было в последний раз в замке кого-то из родственников инфанты. Исабель уже полностью плюнула на конспирацию и приказала явиться к ней ночью. О, какая это была ночь! Назавтра нас ждал Мадрид, неопределённость, разлука. Худшие предчувствия сбылись, разве что меня не отправили на плаху.

В этот раз мы больше говорили, чем ласкали друг друга. Надо было так много сказать, но шли минуты, принцессу могли в любое время хватиться во дворце, мы говорили, говорили, не в силах остановиться, не в силах оторваться друг от друга, расцепить руки…

– Я обязан доказать твоему отцу, что не организовывал смерть Альбрехта.

– Чушь! В другой раз ему нашепчут другую глупость! Ты снова поедешь на другой край Европы что-то ему доказывать?

– Обвинение с Альбрехтом серьёзно. Ты же меня не подозреваешь?

– Даже если бы подозревала – была бы благодарна, – в глазах принцессы мелькнули порочные огоньки, едва различимые во тьме, те самые, примеченные мной ещё в нежном возрасте. Сейчас чувственная сторона её натуры развернулась. Точнее – начала разворачиваться, пугая и всё больше заманивая в сети.

– Не говори так. Я убивал многих и не стыжусь. Альбрехта не трогал, клянусь своей душой!

– Раз считаешь нужным доказать – докажи. Я буду воздействовать на отца. Но если не смогу – пойду против его воли. Мне шестнадцать! Я – женщина. И я знаю, чего хочу. Ступай! Нет! Подожди! Поцелуй меня ещё раз.

Тонкие тени скрылись во тьме, а со стороны замка раздался топот копыт. Всадников было не менее десятка. У троих фонари. Хорошо, что без собак – на мокрой земле с пятнами снега и проталинами псы бесполезны.

Мы с Горацио повалились на землю между какими-то кустами, потом до утра играли в кошки-мышки с испанцами, обшаривающими поле ниже дворца. Преследователи разделились. Поодиночке я вполне бы их упокоил. Тем самым ещё более осложнил бы задачу принцессе по уговорам отца.

К таверне, где оставались вещи и лошади, мы с Горацио вернулись только к утру, мокрые, голодные и замёрзшие. Никого не убившие, бывает же!

Ей-богу, во время домашнего ареста в Реаль Алькасар де Мадрид было гораздо уютнее, чем на свободе.

Глава 12. Убийца в шляпе

Обратный путь к Брюсселю получился короче и гораздо тоскливее. Нелепые шатания по Европе начали утомлять. Тем более последнее – исключительно по странному сочетанию королевской и собственной прихоти.

Кто-то организовал засаду в ночь свидания с королевой Луизой.

Кто-то, он или не он, передал из Шартра в Рамбуйе приказ Николя д'Анжанну прирезать меня пьяного среди ночи. Какой-то человек в шляпе.

Кто-то спровоцировал толпу испытать твёрдость духа принца Альбрехта бросанием в того камней, беднягу замолотили до смерти.

Кто-то ввёл в уши Филиппу II о моей причастности к убийству юродивого принца. Недоброжелатель подгадал момент к нашему приезду в Мадрид, что, в общем-то, не сложно, если скакать через Францию верхом, не сопровождая карету. И без морского круиза от Италии до Барселоны.

Для этого надо держать руку на пульсе в крупнейших городах. Иметь своих «атташе по культуре». И очень хотеть от меня избавиться. Не получилось напрямую – так методом доноса королю.

Злодей не предусмотрел влияние дочери на отца. Если верить её рассказу при расставании, король не решился бы в замке прикончить возлюбленного Исабель, после того как она доверилась и рассказала правду. А вот выслать конный отряд убийц вдогонку… С другой стороны, не исключено, что всадники искали пропавшую инфанту, припевая: «такая-сякая сбежала из дворца, такая-сякая расстроила отца». Пусть я не похож на менестреля из «Бременских музыкантов», надо отказываться от параноидальной привычки считать всех непонятных встреченных врагами. Минимум двое убиты зря: мой дядюшка в Варфоломеевскую ночь и бакалейщик, заподозренный в измене. Хватит трупов! Когда уже исполнится мечта превратиться в мирного негоцианта Вест-Индской компании?

Память услужливо воспроизвела пейзаж с телами индейцев, простреленными пулями и заметаемыми песком. Пусть нам удалось подмять Мексику с несравнимо меньшими жертвами, чем испанцам в покинутом мной мире, негоциант из де Бюсси получился тоже не самый гуманный. Эльжбета посоветовала бы уйти в монастырь и замаливать грехи.

Я дал себе другой совет – вооружиться получше. Мы же в Испании, родине толедской стали!

Шпагу мне презентовал мелкий дворянчик, вздумавший бузить из-за того, что был забрызган навозом из-под копыт моего коня. Его шпага вылетела от вышибки, я приставил остриё к испанскому глазу и посоветовал отстегнуть ножны, а потом валить как можно дальше. Испанец попался понятливый.

Затем появился пистолет, приобретённый в невзрачной лавке, очень маленький, чуть больше ладони и почти без рукояти. Здешняя ручная артиллерия обычно вытачивается длиной с половину руки и чаще всего седельная, пешком таскать такие стволы удовольствия мало.

Короткоствольный пистоль бьёт шагов на пять и вряд ли хорош, потому что противник с пяти шагов сделает выпад, пока не успеешь курок взвести. Да ещё тратишь время на досыпание пороха. Но у меня сохранился пяток-другой горючих индейских лепёшек. С ними сподручнее.

Моя амуниция пополнилась лёгким панцирем. Против меча, алебарды или бердыша он как бумага, но от кинжала спасёт. Если придётся ночевать в замках наподобие цитадели Николя д'Анжанна, где запросто проткнут спящего, лучше надеть стальную, чем льняную ночную сорочку.

Двадцать человек свиты не удивили бы Николя. В прошлый раз я тоже ввалился к нему с отрядом. Почему не прижал негодяя сразу – не объясню. Думал найти ответы в Шартре? Или подсознательно понимал, что, выколотив правду, был бы вынужден прикончить человека, устроившего в мою честь настоящий пир… К чёрту сантименты!

На его счастье, хозяин замка изволил отсутствовать, призванный на королевскую службу для каких-то особых дел. Я оказался перед выбором: скакать в Париж, благо недалеко, и прямо там устраивать допрос с пристрастием. Но именно в Париже первоисточник опасности! К тому же висело желание выяснить, кто стоит за избиением святоши около Монса. В кои-то веки повезло, город лежит неподалёку от Франции. В самом конце весны, как обычно – прохладной, он смотрелся довольно живописно, окружённый лесами, полями и садами.

Мой пёстрый отряд втянулся в городские ворота, разорив меня сем действом на несколько монеток, и я с грустью подумал: среди этих людей я, возможно, чувствую себя более одиноко, чем если бы путешествовал один или вдвоём со слугой. Путник без свиты всегда общается со встреченными на постое или на дороге. Свита отрезает от других. Даже попрошайки и дорожные разбойники сторонятся, городская стража, обычно развязная и наглая, смирнеет от вида группы всадников на добрых конях – человек, способный таскать за собой маленькую армию, наверняка является персоной значительной, лучше не связываться.

Но в сопровождении нет никого, с кем мог бы посоветоваться и пооткровенничать. Да, некоторые проверены походами, прикрывали мне спину в Новом и Старом Свете. Но я бы их всех поменял на одного смоленского стрельца. Лучше, конечно, на Пашку. На Тимофея согласен. Даже на окривевшего Фёдора.

При мысли о русских парнях что-то защемило в сердце. Чаще, само собой, вспоминаю об Исабель. Порой мысль одолевает – взять её в охапку и поехать в Москву. Попутно заскочить в Смоленск.

Пока я боролся с грустными мыслями и моральной хандрой, конские копыта стукнули по мощёной площади у собора Святой Вальдетруды. Довольно простой по внешней архитектуре, он показался чем-то единственным привычным, за что зацепился глаз.

Я бросил поводья Горацио, велел паре испанцев найти место для постоя, сам взбежал по длиннющей каменной лестнице, характерной для всех готических соборов, сооружённых на высоких холмах. В тридцать взбегаю по ним легко. Кто постарше – тащится страдальчески, Бог видит его потуги и за страдания амнистирует грехи. Полезная во всех отношениях штука.

Служба кончилась, в соборе было малолюдно и холодно. Я внёс пожертвование на храм и потащил святого отца в исповедальню – отрабатывать это пожертвование.

– Что тяготит твою душу, сын мой? – заученно вопросил священник.

– Смятение. Святой Альбрехт отдал жизнь за веру Христову в совсем молодые годы, я достиг тридцати и седин, но не святости.

– Церковь не признала принца святым, – осторожно возразил мой собеседник. – Мученическая смерть во имя Господа почётна, достойна восхищения. Но нужно время…

– Понимаю, святой отец. Но только другие святые, уже церковью канонизированные, та же святая Вальдетруда, бесконечно уважаемая, жили давно, Альбрехта я имел честь знать. Он был воистину удивительный человек! Не притронулся к молодой и красивой жене, сберегая душу и тело в чистоте.

– Справедливые слова. Что же вы хотите услышать?

– Расскажите о его гибели. Нет, я не стану на его стезю. Но Альбрехт – светоч моей беспутной жизни. Надеюсь, его пример подтолкнёт меня измениться…

– Само уже то, что вы задумались об отвращении к жизни грешной и переходу к жизни праведной, характеризует вас, сын мой, в наилучшем свете. Принц Альбрехт, как рассказывали мне очевидцы…

Он битый час гундосил, преподнося парадно-лакированную версию самопожертвования дурачка. Пусть. Я вычленил главное – место происшествия и главных свидетелей. От Монса недалеко. Чувствуя, что нападу на след, простился со священником, не понявшим, в каких грехах исповедовался странный визитёр. Утром, подняв гвардию с первыми лучами солнца, пустился по знакомой дороге к Брюсселю.

Нужная валлонская деревушка открылась за лесом и поворотом дороги к полудню. Над деревянными домишками с острыми крышами взметнулась башня собора, великоватого для десятка или двух десятков домов, храм Божий наверняка охватил округу.

Сейчас, когда внимание не было приковано к принцессе, я больше разглядывал округу и не мог не заметить – нидерландский Юг изменился к лучшему. В Монсе слышал, что плоды соглашения с северянами докатились до самой французской границы, штатгальтер пыжился, но воспрепятствовать улучшению контактов не смог, хоть и ставил палки в колёса. В общем, дул ветерок, вращались мельничные ветряки, по дороге попадались крестьяне с подводами и запряжёнными в них клячами, от вооружённой группы особо не шарахались. Жизнь наладилась. Хоть что-то я сделал хорошее.

На широкой и пыльной площадке перед храмом, булыжники покрыли землю только у самого входа, торчал массивный крест. Не сложно догадаться, именно здесь особо верующие сгубили своего кумира, теперь покланяются деревянному столбу вместо него. Понятно, что крест – чисто символ, но символам в христианстве позднего Возрождения слишком уж сильно придавали значение. Молились не святой, изображённой на иконе, а самой иконе. Или чудодейственным мощам.

Вот и крест был украшен весенними цветами и венком. Я дал команду рукой кавалькаде замереть и прислушался. Спереди и слева до меня кто-то равномерно молотил по железу. Над одной из дальних хаток курился дымок. Стало быть, кузня – там.

Рыжебородый кузнец квадратного телосложения, без видимых признаков шеи, оглядел нас исподлобья.

– Подковы заменить аль чего?

– Аль чего, – я спешился. – Скажи-ка, человек, ты видел последнюю проповедь блаженного Альбрехта?

– Видеть-то видел. И слышал. Только недосуг мне…

– Считай, что перековал моей кобыле все четыре копыта, – серебряная монетка исчезла в заскорузлой пятерне, как сквозь землю провалившись. – Скажи лучше, что он вещал об умерщвлении плоти?

– Это… Слаба плоть, значит. Укрощать её надо, да. И побивать.

Теплее!

– И кто-то из толпы бросил камень?

– Не-а. Он спросил попервости Альбрехта, справляешься ли ты сам с порывами плоти. Альбрехт-то поднял рубище, а там он весь битый. Себя стегал, да.

– И тогда…

– Тогда крикнул тот, поможем, мол, рабу Божьему усмирить плоть. И кинул камушек. Небольшой.

– А Альбрехт?

– Упал на колени. Вознёс руки к небу. Сказал, спасибо тебе, Господи, ещё за одно испытание духа. А лицо счастливое… Светится аж. Точно – святой. Ну, тот снова камнем. Альбрехт – спасибо, Господи. Поняли мы все, незнакомец прав был, надо помочь. Тоже бросили. Я бросил побольше. Альбрехт упал. И всё опять – спасибо, Господи. Мы дальше помогли. Пока не перестал он Бога молить.

Кузнец перекрестился, а я начал выпытывать – как выглядел тот незнакомец.

– Какой?

– Что первым бросил камень.

Мысленное усилие сжало низкий лоб кузнеца в гармошку.

– Высокий. Как вы, ваша милость. Худой. Лицо не видно почти – в шляпе был. Широкой такой, здесь не носят. Высокой, что твой колпак. Лента чёрная.

– С серебряной пряжкой? – я постарался не показать, что от волнения сердце моё сейчас выскочит из груди. – Вспомни!

– Ну… ага… – он пальцем нарисовал в воздухе прямоугольник, аккурат над немытой башкой.

К сожалению, больше ничего не удалось из него выведать. Даже если бить по пальцам кузнечным молотом. Малый исчерпал весь запас слов и наблюдательности.

Местный священник помог больше, он рассмотрел лицо.

– Худой такой. Благородный. Не из наших мест. Южанин, гнусавит. Бородка клинышком, с сединой уже. Глазки колючие… Скорей на дьявола похож, чем на посланника ангелов.

Итак. Серая шляпа с чёрной лентой и серебряной пряжкой. Говор уроженца Гаскони. Чёрная острая бородка с лёгкой проседью, впрочем – половина Парижа с такими бородками, и после тридцати все седеют от неспокойной жизни. Широкий серый плащ невоенного покроя, под таким можно спрятать любое оружие.

Одежда простого горожанина, среднего достатка или выше, но лицо благородное. Переодетый дворянин! До чёртиков похожий по описанию на гада, передавшего приказ пришить меня в Рамбуйе.

Отпустив священника, я привалился к прохладной храмовой стене и задумался.

Допустим, есть вероятность, что мой неудавшийся заказчик убийства и убийца габсбургского принца – одно и то же лицо. Но кто мог захотеть уничтожить двух столь разных людей? Королева, желавшая помочь королю и «отцу» её ребёнка ослабить северного противника? Больше никого я не мог представить. Ну, Луиза… Какие же гены ты передала нашему ребёнку? Учитывая мой кровавый список, пацан, если соберёт наследие обоих, вырастет настоящим монстром!

И неужели я должен быть благодарен Луизе, что она освободила мне место подле Исабель?

Допустим, виновата королева. Устранять её как первопричину покушений на меня не буду. Человек в шляпе исполняет чужую волю. Сейчас стоило бы, конечно, немедленно мчаться в луврский клубок змей и пытаться его вычислить, рискуя сыграть в ящик, но для чего? Чтобы найти подтверждение подозрениям в адрес королевы – это не слишком важный повод. Вот оправдаться перед Филиппом II, что не я упокоил его зятя, важнее.

Потому что меня тянет к Исабель. Но в десяти шагах от креста Альбрехта я вдруг нашёл в себе силы унять зов плоти без самобичевания и ловли булыжников пузом.

Лувр не убежит. Но меня ждёт Роттердам. Дрейк давно уже должен закончить бумажную волокиту с учреждением Английской Вест-Индской компании и отправить мне письмо. Из Роттердама я пошлю к нему судно со своими бумагами и золотом на первую экспедицию за океан. А если промедлю сверх всякой меры, пират начнёт топить голландские корабли в Атлантике.

Взявшись за новое дело, нельзя губить старое.

Человек в шляпе! Не теряй её и жди меня. Есть о чём потолковать.

Глава 13. Париж – город порока и смерти

По случаю летнего зноя, от него под плащиком, камзолом, жилетом, штанишками с ватным подбоем и чулками становится чуть-чуть жарко, король перенёс увеселения на поздний вечер, переходящий в ночь, разорванную грохотом салютации.

– Если кого-нибудь застрелить, никто не услышит шум выстрела, – ухмыльнулся Шико.

– Кинжалы и яды закончились от слишком частого применения?

– Нет, мой друг. С изгнанием Гизов в Лувре до тошнотворности тихо. Пара-другая дуэлей в неделю, и не все до смерти. Обленилась современная молодёжь.

Он любил принимать позу опытного ветерана над нами, едва оперившимися спутниками короля, ещё в Вавеле. Я давно уже не в свите Генриха III, зато бывший шут достаточно постарел. В бородке и усах появились белые проволочки, довольно редкие. У меня – почти сплошные.

– Жалеешь, что на балах кружится меньше юных баронесс, внезапно овдовевших из-за удара шпагой и требующих немедленного утешения?

– На мою долю хватает… Пока. Женщин меньше, скромнее потребности. В жизни царит гармония, Луи.

На меня накатило что-то ностальгическое. Совершенно нечем гордиться в период жизни между Варфоломеевской ночью и прибытием королевской оравы в Вавель, но я был как бы при деле, вокруг толпились друзья по кутежам, дуэлям и карточным баталиям, порой, не скрою, забавно проводили время, я успел вписаться в XVI век, когда всё рухнуло. Зато обрёл любовь, хоть ненадолго. И цель в жизни вместо праздного её прожигания – помочь местной версии Руси, пусть и не продвинулся к этой цели ничуть.

Но в одну реку не входят дважды. Когда-то позволял себе напиться до безобразия, уснуть вповалку с другими дворянами из королевского круга. Теперь под камзолом сидит кираса из тонкой толедской стали. В воротник вшит обруч, мешающий задушить удавкой. Не ем ничего из своей тарелки, поднесённой лакеем. К вину только прикасаюсь губами. В коридорах озираюсь. Сплю под охраной индейцев. Вне дворца и временного пристанища у русских негоциантов-разведчиков шастаю только с отрядом вооружённых всадников. Пусть не обезопасил себя, хотя бы усложнил задачу человеку в шляпе. В луврском муравейнике у него куда больше шансов приблизиться на расстояние удара. Я ловлю его на живца – на себя. Прошло два дня, не клюёт.

Десятки, скорее даже сотни новых лиц нашли себе место при дворе. Меня представляли им, их – мне, три четверти имён проскользнуло мимо сознания. Мелькнула знакомая физиономия графа де Монсоро, как назло – опять без супруги. Завязывались новые интриги, ползли слухи, сплетни, совершенно не имеющие значения, так как касались людей, мне безразличных.

Ну почему меня угораздило ввалиться в прошлое до постройки Версаля! Сидели бы по палаткам, на чистом воздухе, не ароматизированном парижской атмосферой большого города без канализации.

Повинуясь призывам распорядителя бала, мы с Шико побрели в одну из внутренних гостиных, оборудованную под театральный зал.

– Не вижу д'Анжанна. Ночевал у него в Рамбуйе. Весьма обязан за гостеприимство. Не знаешь, где его носит?

– Больше нигде. Зачем он тебе сдался?

Стараясь, чтоб никто не услышал, я пробормотал на ухо Шико короткую историю про серого человека в шляпе, отметившегося в Шартре и под Монсом.

– Под твоё описание подойдут тысячи людей, если накинуть плащ и такую шляпу, дружище. Даже наш король, пока не растолстел, – давно уже оставивший занятие придворного шута, он постоянно по старой памяти позволял себе шуточки в адрес его величества, которые другому, возможно, стоили бы головы. – Что касаемо Николя, извини, Луи, я тебя подвёл. Тот, выпив лишнего, повёл себя вызывающе. Представь, сам вызвал меня на поединок! Я надеялся проучить его лёгким уколом, но в момент моего выпада д'Анжанн дёрнул вперёд… Три дня мучился, пока не испустил дух. Поверь, мне жаль. Я любил этого пустозвона.

Признаться, я рассчитывал на помощь Шико. Хотя бы некоторую. А он ударом шпаги обрубил самую жирную ниточку к моим врагам.

Задумавшись, едва не натолкнулся на герцога де Жуайеза, служителя гардероба короля, глядящего на меня со снисходительной полуулыбкой. Это у нас, простых маркизов, пролетариев французского высшего света, за гардеробом следят безродные горожанки. У монарха – целый герцог!

– Как же я рад вас видеть, де Бюсси! Наслышан, да. И в большей степени впечатлён не столько заморским вояжем, сколько успехом в испанском семействе. Помогли «святому» Альбрехту исполнить его супружеский долг?

– Герцог, я не желаю такими разговорами марать честь дамы.

– Не надувайся, маркиз. Это же не секрет! Весь Лувр знает, – он кивнул на Шико, и тот утвердительно оскалился. – Обязательно обсуди с королём. Когда Святой Престол проклял его и отлучил от церкви за обращение к гугенотам ради свержения Гизов, нашего Генриха беспокоила контрреформация во Фландрии. Нам доносили, там начался настоящий взрыв фанатизма, глядишь, они бросились бы в крестовый поход на Париж. Смерть самозваного пророка и то, что ты снял сливки с его девственной жёнушки, да ещё договор Юга с Роттердамом… Луи, король премного тебе обязан. И вся Франция.

Холёное узкое рыло герцога светилось приязнью. В острой бородке отчётливо проступил белый волос. Я мысленно примерил ему шляпу с чёрной лентой и решил – нет. Представить де Жуайеза, занимающегося метанием камней в проповедника в захудалой валлонской деревушке, не получилось. Хоть он и южанин, говорок южный… Нет, вряд ли.

– В Париж я приехал не ради королевской милости, ваше высочество. Если слышали о сопровождении испанской инфанты в Мадрид, наверняка знаете и об учреждении вест-индских компаний. Сегодня днём родилась французская.

– Любопытно! Рекомендуетесь вложиться? Я, признаться, поиздержался. Жизнь при дворе не дёшева.

– Тогда – не судьба. Паевые взносы большие, де Жуайез. Снаряжаем корабли, набираем команду, пехоту. Но и выгода огромна.

Улыбка герцога растаяла. Титул, конечно, хорош, но положение командира королевских панталонов ни в коей мере не сравнится с владением пая в крупномторговом предприятии.

Болтая, мы дошли до театрального салона. Монарх уже был там, рядом с его широкой фигурой, разноцветной как церковный витраж, показался тёмный силуэт Генриха Наваррского. После папского проклятия король и королёк сблизились, гугеноты получили, наконец, законную долю добычи после штурма Парижа и убийства де Гизов. Что особенно удивительно, Луиза щебетала о чём-то весёлом с Марго, обе королевы, окружённые выводком молодым дамочек со смазливыми кавалерами, казались лучшими подружками, чуть ли не сестричками.

– Шико! Что-то не так. Слишком празднично, легко, мило. Лувр другой, в нём слишком много дерьма, оно непременно выплеснется.

– Да брось, Луи. Нам действительно стало спокойнее. Самым рьяным католикам заткнули глотки или обрубили их, гугенотам раздолье, война ушла в прошлое. Париж ликует по случаю мира! Празднуем. Сегодня здесь безопаснее, чем когда бы то ни было. Выпей вина, друг! Ты совсем одичал за время войн и странствий.

Слов «друг» и «дружище» он произнёс в мой адрес больше, чем за всё годы после Вавеля. С чего бы? Что вообще происходит?

А вокруг лилось вино. Лакеи сновали с подносами и немедленно приносили новые порции. Памятуя обычаи Лувра, я видел, что скоро начнётся оргия, парочки скоро разбредутся по комнатам да будуарам, дабы вкусить плотских грехов, не пропустит случай и король, если сохранил остатки здоровья и мужской силы.

Где пороки, там и смерть…

Мы расселись, наконец, на креслах в первом ряду, я – по левую руку от Наварры, затем Марго, король Франции с королевой и герцог Анжуйский. Давали представление на античные темы в стиле пантомимы, чрезвычайно эротическое. Фигуры лицедеев в обтянутых трико телесного цвета и столь же тесных сорочках казались полуобнажёнными, творимое ими на сцене – крайне непристойным даже по меркам нашего распутного двора. Наварра сопел и изредка хлопал, чтобы совсем уж не выпадать из общества, когда Марго подвывала от восторга, а король бросал комедиантам одобрительные реплики, подсказывая, как бы ловчее имитировать зачатие новой жизни.

Весёлая музыка вдруг сменилась тревожной, грозной, на сцену вдруг выбежали трое в мешковатых монашеских рясах, мимы застыли в картинном ужасе… Обычная кульминация подобных скабрезных представлений: монахи сейчас тоже присоединятся к развратничающим.

Ничуть не бывало. Троица развернулась к нам и извлекла короткие арбалеты. «Во имя Господа!» – воскликнул кто-то из них. И в зрительный зал полетели болты.

Стоявший напротив меня несомненно целил в Наварру.

Я не успел просчитать, пробьёт ли стрела крохотного арбалета толедский панцирь.

Я вообще ничего не успел подумать.

Какой-то необъяснимый порыв швырнул меня вправо, руки взметнулись вверх, инстинктивно прикрывая лицо.

Удар в грудь получился таким сильным, будто лягнула лошадь. Я повалился на Генриха, взвывая от жуткой боли.

Мелькнула встревоженная рожа Шико.

Не вздохнуть… Наварра уложил меня прямо на пол и принялся стаскивать кирасу, вмятую в грудине ударом арбалетного болта.

Кое-как преодолев спазм, я вздохнул, наконец… Лучше бы этого не делал, потому что немедленно взвыл в голос! Сломаны или ушиблены рёбра – не знаю, но больно чертовски…

Когда отдышался и несколько пришёл в себя, по-прежнему валяясь на полу с королевской наваррской сиделкой у ног и Марго у изголовья, надо мной появился де Жуайез и осведомился – могу ли я пройти к королю, его величество меня просит.

– Герцог, я даже не знаю, могу ли вообще идти… Словно карета через грудь переехала.

Королевский приказ был сильнее моего недомогания, даже если король умирает. Наварра и герцог осторожно подняли меня на ноги.

– Что с королём?

– Плохо, де Бюсси, – ответил Наварра. – Болт прошёл через живот навылет. Твой поляк у него колдует, но, боюсь…

– Я знаю. Чеховскому такую рану вылечить не по силам. Брат короля?

– Герцог Анжуйский убит на месте.

В истории известного мне мира всё случилось иначе, о той истории можно забыть окончательно.

Мы ковыляли медленно, каждый шаг отдавался болью. Короля наверняка унесли в его опочивальню на руках, отчего мне приходится тащиться ногами и так далеко…

При виде меня Генрих приказал удалиться всем. Последним скрылся из виду Чеховский и только после моего нагоняя. Поляк – первый врач и одновременно первый сплетник Франции.

Малиново-розовые штанишки в форме двух шариков и розово-малиновый распахнутый жилет, пропитанный кровью, смотрелись карикатурно на умирающем короле. Невзирая на кучу условностей – кто и когда вправе сидеть в присутствии августейшей персоны – я кое-как примостился сбоку на королевском ложе. Он не возражал, даже взял меня за руку.

– Я часто был к тебе неблагодарен, Луи. Ты спас меня в Вавеле и после бегства из Вавеля. Ты вернул мне Лувр после гиззарского бунта. Ты снял угрозу с нашего севера.

– Это мой долг, ваше величество, независимо от награды и почестей, одаривать ими – ваше право, а не обязанность. Я не держу зла.

– Ты ранен?

– В грудь, мой король. Надеюсь – не смертельно.

Он кашлянул, брызнув кровью. Похоже, из пробитой требухи она попадает в брюшную полость, в желудок, по пищеводу в рот… Ему осталось жить несколько минут, хорошо – если четверть часа.

– Бог покарал меня. Ты грудью закрыл Наварру, старый верный Луи! Если бы я не оттолкнул тебя, ты бы стоял рядом…

Вот! Не одна только инфанта зовёт меня старым.

– И закрыл бы вас, ваше величество. Простите, но сегодня между нами стояли Наварра и Марго, я не успел бы никаким чудом.

– Ни в чём не виню тебя… Но хочу на смертном одре спросить: ты приходил к моей жене в ночь, когда был зачат маленький Генрих?

– Совершенно верно, ваше величество. Она передала мне условия мира с гугенотами.

– Брось… Ты был с ней?

Иными словами – влез ли под юбку? Зная, что нет худшего греха, чем лгать умирающему, я всё же произнёс:

– В деликатном смысле слова – никак нет, сир. Клянусь. Насколько мне известно, её королевское величество – достойна во всех отношениях.

– Чёрт знает что… Кто же тогда?

– Вы, мой король.

– Не смеши меня, – он снова закашлялся, кровь потекла по бороде на толстую шею. – Я давно уже мог только с мальчиками…

– Простите, ваше величество, что невольно стал свидетелем начала сцены, но вы были немного нетрезвы и вели себя весьма активно. Сказали королеве, что вы – лис, который пришёл играть с кроликом. Повалили её на диванчик. Я стоял за портьерой и тихонько проскользнул к выходу, не смея мешать. Удивлён, что вы не помните.

– Подглядывал? Шалун… Проклятое вино… Вот ей-богу – ничего не помню. Она то же самое рассказывала. Лис и кролик… Кхе… Надо же. Я ещё смог…

– Вы выполнили свой королевский долг, ваше величество. Оставили Франции наследника. Мужчину. Нашего короля Генриха IV.

– Найдите убийц, де Бюсси… И скажите, что я прощаю их. Пусть казнь заменят им каторгой. Позовите Луизу. Скорее… Я ухожу.

Король умер к утру.

Чеховский, наконец, осмотрел меня в апартаментах Наварры и утешил, что рёбра целы.

Последний королевский бал Генриха III и комедия в античном стиле, наконец, закончились.

Глава 14. Маска сорвана

Я успел ступить по галерее всего пару шагов, слушая шуточки Шико, совершенно неуместные во дворце, где этой ночью умер король. Барон Роже де Фуа, бежавший с ними из Парижа к Наварре во время гугенотской войны, поддержал меня под локоть.

Внезапно на голову мне накинули плотный мешок. Рот зажала мощная рука. Я трепыхнулся, но тотчас сомлел, пронзённый болью в грудине.

Со мной справиться легко, но вот с Шико и де Фуа… Возможно, их убили на месте.

Руки стянула петля. В спину воткнулось что-то острое, держу пари – кинжал. Повинуясь его болезненным указаниям и сжимающим меня двум парам рук, я потопал вперёд. Всё дальше от гугенотов Наварры и своей свиты.

– Ведём заговорщика, убившего короля! – донёсся голос, слегка приглушённый мешковиной.

Да, самое удобное прикрытие. С мешком на голове меня никто не узнает. И сейчас по всему дворцу идёт охота на ведьм. Хватают всех подозрительных.

Возможно, кто-то из бдительных дворян в дворцовой страже захочет удостовериться, что за персона схвачена. Тогда есть шанс спастись. Если не пырнут кинжалом в почку.

Спустились на первый этаж. Шансы всё меньше…

– Куда этого?

– В Бастилию, ваша светлость. Подозревается в заговоре против короля и его брата.

Я попробовал вякнуть, но пятерня на физиономии надавила сильнее, прихватив и ноздри. Стало нечем дышать… Пришлось прекратить сопротивление.

Странно, почему меня не прирезали во дворце. На фоне убийства двух братьев моя смерть вряд ли особо кого-то взволновала.

Что-то твёрдое ткнулось в колени. Оказалось – ступенька экипажа.

– Де Бюсси! Полезай в карету. Живо!

Я ловил своих убийц на живца. Могу возрадоваться – поймал. Только радость, похоже, будет недолгой.

У меня остаётся сын. Но он не знает, что его настоящий отец будет убит всего на несколько часов позже отца номинального – короля. И не узнает, не отомстит.

Инфанта… О, эта девочка могла бы даже войну развязать. Но даже не поймёт – против кого.

Не о том думаю. Если даже в Париже наслышаны о моей с ней связи, то в Мадриде репутация принцессы загублена напрочь. Не удивлюсь, если отец сошлёт её в монастырь. Опять в монастырь!

Я – точно проклят. Моим близким от меня одни неприятности.

В карете, по крайней мере, никто не зажимал мне рот. Можно, конечно, было спросить – кто и зачем меня похитил. Но лучше хранить молчание. Теплилась слабая надежда, вдруг и правда – Бастилия, тогда есть шанс… Но ехали долго. Наверняка выкатились за пределы Парижа, это чувствовалось по тому, как колёса подпрыгивали по неровностям грунтовой дороги.

Наконец, мешок был сдёрнут, петля распущена, и справа от себя на заднем сиденье кареты я увидел Шико, водрузившего на голову серую шляпу с чёрной лентой и серебряной пряжкой.

– Сюрприз!

– Да уж. Твоя лучшая шутка. Я умру?

– Конечно, дружище. Потерпи, скоро, скоро.

Кинжал и метательные звёзды он забрал заранее, полагая, что и в таком состоянии я опасен. Уважает! Шпага, правда, была при мне, прижатая к левой ноге и абсолютно бесполезная в тесном пространстве.

– Если снял мешок с головы и не торопишься прирезать сию секунду, значит, будет разговор.

– Будет, – улыбнулся он своей странной улыбкой, грустной и немного глумливой одновременно. – Ты же не откажешься узнать, почему сейчас умрёшь. А взамен я попрошу совсем немного.

– Мне всё равно. Если умру, мне плевать – кто и зачем тебя послал, почему ты согласился на убийство. За гробовой доской это не имеет значения. Действуй, бывший друг. У тебя получится. И ничего не дам взамен.

Ухмылка пропала. На такой оборот он не рассчитывал.

– Зайду с другой стороны. Со смертью короля утрачивается папское проклятие над парижским престолом. Регентствовать будет королева-мать, до взросления Генриха IV, – он сделал небольшую паузу и добавил: – Твоего сына.

– Не обсуждается.

– Пойми! Луизе Лотарингской будет очень трудно. Казна истощена. Франция не успела оправиться от гугенотских войн, а покойный король уже снова взялся за бесчисленные праздники, Екатерина Медичи – за достройку Тюильри. Золота в казне нет! Всё, что поступает, тратится мгновенно, дыры множатся… Ты дал Французской Вест-Индской компании малую часть карт, и мы начинаем позже Нидерландов. Дай нам всё! И перепиши на короля свою долю у голландцев. Хоть на пороге могилы позаботься о своём ребёнке!

– Шико, ты обычный малоземельный шевалье, даже без баронского титула и какой-то высокой должности при дворе. Какого чёрта тебя понесло в высокую политику?

Он довольно потёр руки. Раз я начал задавать вопросы – значит, проявил интерес к информации. Возник предмет торга со мной.

– Его и её величество специально держали меня в тени, ради особых поручений, зная, что шпага у меня ещё острее, чем язык. Я много чего успел. Признайся – оказал тебе услугу, прикончив испанского недотёпу, расчистил тебе местечко под боком его жёнушки… Какого дьявола ты снова полез в Париж?

– По делам Вест-Индской компании. И узнать, какой мерзавец в серой шляпе пытается меня убить. Признайся – ты организовал слухи в Мадриде, будто я укокошил Альбрехта? Король Филипп меня едва за чресла не повесил.

– Не буду хвастаться – не я. Ты умеешь плодить врагов, де Бюсси. Прости, я неправильно выразился – умел. Всё в прошлом.

– Ну а Николя зачем? Он, как я думаю, решил, что ты передал приказ заколоть меня в Рабуйе от имени королевы.

– Точно! – ухмылка вернулась на привычное место, руки теребили кинжал, готовый впиться мне в глаз или в горло – в самые лучшие точки для удара согласно дуэльной школе Шико. – Конечно же я не мог допустить, чтобы королева узнала, как я приговорил её любимчика.

Ради этого стоило пуститься в смертельную поездку… Неужели он не врёт, и Луиза ни при чём? Собственно, зачем ему врать? Хотя… М-да, стимул есть – принудить меня завещать королеве долю голландской компании. Отдал бы эту долю за возможность приставить кинжал к его бубенцам и повторить свои вопросы, понемногу усиливая нажим.

– И засада на улице Антуаз…

– Конечно! Я не мог допустить, чтобы её величество пребывало в опасности и в зависимости от твоего болтливого языка. Я был самым доверенным её лицом! Представь, она со мной единственным обсуждала интригу, чтобы забеременеть не от короля! Она выбрала тебя, ничтожество!

Выбрала меня… Когда рядом находился Шико с упомянутыми переполненными бубенцами.

Вместе с ухмылкой словно какая-то маска сползла с рожи шута. Бьюсь о заклад, он выглядел несчастнее, чем я, приговорённый к скорой смерти.

Обвинивший меня в болтливости, Шико яростно вещал не умолкая. Как завидовал мне, нашедшему счастье, пусть минутное, с Эльжбетой. Набирающему земли, титулы, золото. Которого предпочла королева, проигнорировав любовные признания шевалье.

Он рассказал, как готовился меня убить во время тренировок по пути из Парижа на юг к Наварре, но не посмел – королева непременно заподозрила бы его в умысле. Как вытащил пистолет, намереваясь выстрелить мне в спину во время боя, когда около По выставили засаду Генриху Наваррскому, но помешало присутствие смоленского стрельца. И во время штурма Лувра кто-то постоянно и не вовремя крутился рядом.

– К убийству короля тоже приложил руки?

– Нет, де Бюсси. Не приписывай мне все злодеяния мира. Только лишь удачно воспользовался ситуацией. Мы подъезжаем. Мне нужно скорее в Париж, чтобы вдовствующая королева не связала моё слишком долгое отсутствие с твоим исчезновением.

– Ладно. Подпишу. Эх, грудь-то как болит. Обещай убить меня легко.

Я сунул руку под расстёгнутый камзол, потирая ушибленную грудину. С такими рёбрами я не боец… А воевать надо!

Крохотный испанский пистолет с ацтекской огненной лепёшкой на полке взвёлся с сухим щелчком и тут же выстрелил, пробив камзол изнутри. Пуля вошла Шико в левый бок, где-то в районе подмышки.

Он вцепился мне в горло, сверкая глазами, полными ненависти и боли, что-то попробовал сказать, но издал лишь хрипение. Изо рта разлетелись кровавые пузыри.

Стремясь освободить горло и удерживая его руку с кинжалом, я постарался не смотреть, как тускнеет взгляд бывшего друга. Усилие едва не убило меня самого. Могло ввергнуть в болевой шок.

Шико опасен даже тяжелораненый, умирающий. Я вывернул кинжал из его ослабевшей кисти. Острие вошло под челюсть, оттуда брызнула и быстро опала струя крови. Теперь надёжно!

Так… Отдышаться! Унять сердце.

На трупе Шико два пистолета. Проверил. Оба заряжены. Насыпал пороха на полку. Курки взведены.

Кто у меня в компании? Сквозь щель в занавеске виден скачущий слева барон де Фуа. Кто-то справа. А ещё – на облучке кареты, обычный кучер или участник заговора, не знаю. Добровольно с такими картами никогда бы вистовал.

Но жизнь – не карты. Не скажешь пас. Не отлучишься по неотложному делу, ссылаясь на внезапный приказ короля или по нужде. В отличие от карт, из жизни выходят единственный раз и не возвращаются. Играем тем, что есть.

Карета остановилась. Я распахнул дверь и выстрелил барону в грудь. Сам выбрался наружу, стараясь не орать от боли.

Местом моего упокоения Шико избрал прелестную полянку среди дубравы. Кучер, явно из простонародья, со страхом натягивал вожжи, глядя на тело барона, свалившееся с коня. А из-за кареты неторопливо выехал верзила, скорее всего – обладатель мощной длани, что затыкала мне рот в Лувре.

Пистолёт щёлкнул, порох зашипел и погас. Осечка!

Верзила неторопливо спешился, потянулся за шпагой.

Я вытащил свою, толедскую. Ангард!

Одна только боевая стойка причинила мне жуткую боль. Шустро двигаться точно не смогу!

Здоровяк заглянул внутрь кареты и покачал головой, рассмотрев там мёртвую тушку. Его шпага выписала замысловатое приветствие сопернику.

Я сжал зубы и ударил первым. Клинки скрестились со звонким металлическим стуком, возвестившим одному из дуэлянтов скорую смерть.

Александр Левченко Блэкаут

Иллюстрация на обложке Алексея Шишлова

Дизайн переплета Андрея Саукова

© Левченко А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Часть 1. Накануне новой эпохи

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 13: Лиза Вэй, женщина, 29 лет, сержант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Лиза, расскажите, пожалуйста, где вы находились в момент блэкаута^[308].

– Меня с боевым звеном направили в оцепление поместья Ториан.

– Вы имеете в виду то самое поместье, которое удерживали члены секты «Око Давидово»?

– Да. Нас прислали буквально в последний день, когда ситуация вышла из-под контроля.

– Сколько вас было?

– Если говорить о всех силах, участвовавших в осаде, то около полусотни сотрудников полиции. Большая часть – бойцы спецотряда «Рубеж». Конкретно в моём звене было четыре человека, включая меня.

– Если не секрет, то какую задачу поставили конкретно перед вашей группой?

– Ничего секретного. Как только поступила информация о заложенных взрывных устройствах, моё звено подняли по тревоге, приказали надеть экзоброню второго класса и выдвинуться к месту проведения спецоперации. Честно говоря, на мгновение я даже заволновалась. Подумала, что нас с ходу отправят на штурм. Но капитан меня успокоил. Сказал, что звено всего лишь должно усилить блокпост на дороге. Шеф полиции опасался сектантов, оставшихся вне поместья. Думал, они могут попробовать прорвать оцепление. Или просто устроить какую-то провокацию в тылу.

– Опасения были оправданны?

– Может, да, может, нет, чёрт их знает. В любом случае всегда надо готовиться к худшему, особенно когда имеешь дело с религиозными фанатиками. В общем, мы приехали на место лишь под вечер. Нас высадили недалеко от стоянки журналистов и блогеров. И в том самом месте, как назло, оказался тот козёл Эрик Ричман. Репортёр «Беркан 24». Всё пытался взять у меня интервью, задавал тупые и провокационные вопросы. Я еле сдерживалась, чтобы не послать его на три весёлые русские буквы.

– Простите, Лиза, я вас не понял. О каких буквах идёт речь? Просто я не владею русским языком.

– Да не обращайте внимания, такая фигура речи. От капитана нахваталась.

– Ну хорошо. А почему вы так негативно относились к тому репортёру? Или вы вообще журналистов не любите?

– А за что их любить? Эти хайпожорские крысы ничем не лучше тупоголовых блогеров, вечно суют нос куда их не просят. А чертов Эрик Ричман все нервы вымотал идиотскими вопросами о случае полугодовой давности… Да как он вообще меня узнал в экзокостюме? Наверное, по личному номеру на шлеме – тринадцать… Простите, это, наверное, не относится к делу? Давайте продолжим допрос.

– Лиза, это не допрос, мы с вами просто беседуем.

– Не берите в голову, доктор. Я порой совсем забываю о языковом барьере. Похоже, ваш ящик не так уж и хорош в переводе с фьярского диалекта на английский.

– «Стив» отлично владеет всеми языками мира, но всё же старайтесь говорить проще. Желательно не использовать сокращений или жаргонизмов.

– Без проблем. Буду стараться.

– Спасибо, Лиза. Вы упомянули случай полугодичной давности, из-за которого к вам пристал репортёр. А можно подробнее?

(Пауза.)

– Честно говоря, не особо хотелось бы вспоминать, но поскольку у нас откровенная беседа, то ладно… Примерно за полгода до блэкаута я принимала участие в спецоперации по нейтрализации вооруженного преступника. Какой-то псих раздобыл древнющий «АК-47» и начал палить по людям с тридцатого этажа «коробки»… Простите, я хотела сказать жилого комплекса. Псих что-то кричал про Страшный суд и смену эпохи. Разбрасывал из окна листовки. Как мы позже узнали, он был членом секты «Око Давидова». Собственно, после того случая полиция и решила вплотную заняться их деятельностью. Похоже, тому парню сектанты серьёзно промыли мозги. А может, это был просто триггер для его больного сознания. Кто знает?

(Пауза.)

– Так что там произошло?

– Простите, немного отвлеклась… Наше звено отправили на задержание. Мы облачились в экзоброню второго класса и поднялись на тридцатый этаж. Лейтенант Купер вышиб дверь жилого модуля, в котором скрывался преступник, мы вошли внутрь. Нас было четверо. Командир – лейтенант Купер, я шла замыкающей. Мы начали продвигаться по коридору, поочерёдно проверяя каждую комнату, и тут… Не знаю, как это произошло – то ли нехватка боевого опыта, то ли моя беспечность, но, когда я в очередной раз обернулась, чтобы проверить тыл, там уже стоял тот парень с направленным в мою сторону автоматом. Скорее всего, он хорошо спрятался в одной из проверенных ранее комнат, и тепловизоры его не засекли. Согласно должностной инструкции я должна была выстрелить парализующим зарядом и обездвижить его. Но по какой-то причине, сама не знаю по какой, машинально дала очередь боевыми… Буквально в одно мгновение парень превратился в кровавый фарш… Ошмётки разлетелись по всей комнате… Чёрт, какое же было хреновое зрелище. Я весь следующий день отчищала экзокостюм от фрагментов его тела…

(Пауза.)

– Да, Лиза, действительно неприятно. И что было дальше?

– А вы разве не слышали о том скандале? Совсем за горячими новостями не следите?

– В тот момент я был на полпути к Европе в гибернационной капсуле. Так что извините, но эту скандальную новость я пропустил.

– В общем, не прошло и часа, как изо всех щелей повылазили чёртовы правозащитники и начали раздувать скандал. «Мальчику не было и двадцати! От его действий никто не пострадал! Вам ничего не угрожало в бронированных экзокостюмах! Вы не имели права применять летальное оружие!» Ну и, конечно, репортеры на пару с блогерами не упустили шанса раздуть из случайности крупный скандал. Ещё бы, такой инфоповод для них был просто подарком свыше.

– И какими были последствия? Для вас.

– Да, по сути, никакими, кроме потрёпанных нервов и выговора с занесением в личное дело. Конечно, поначалу шеф полиции Диас хотел от меня избавиться, даже подготовил приказ об увольнении, но все офицеры «Рубежа» встали на мою защиту, угрожая уволиться вслед за мной. А капитан так вообще прикрывал меня, как только мог. На пресс-конференциях брал вину на себя, в общем, выгораживал всеми силами. Если бы не кэп, я бы так легко не отделалась. В итоге дело удалось замять.

– Почему же шеф полиции не встал на вашу сторону?

– Да потому, что он был тупым трусливым ублюдком, занимавшим свою должность благодаря покровителям с генеральскими погонами. Все знали, что он коррумпирован, но ничего не могли с этим поделать. Не удивлюсь, если именно он сливал сектантам информацию о готовящихся против них операциях… А вот капитан после того случая ещё сильнее укрепил свой авторитет среди полицейских. Он в очередной раз доказал, что ради нас пойдёт на всё.

– Вы имеете в виду капитана Дениса Савина, лидера вашей общины?

– Да, именно его. Между собой мы обычно называли его «капитан Дэн», а ребята из других подразделений – «русский капитан». Мы все обязаны ему жизнью. Если бы не его жестокие, но, как выяснилось впоследствии, единственно верные действия, никто из нас просто не выжил бы. Я уверена, любой гвардеец общины готов рискнуть жизнью ради капитана, а возможно, и пожертвовать ею при необходимости.

– Я заметил, многие из вас почитают капитана Савина почти как святого. Не боитесь собственными руками создать культ личности? Так и до полной диктатуры недалеко.

(Повышает голос.)

– Мне плевать, как вы на это смотрите. Вас здесь не было, когда началась хренотень со сменой эпохи или как её там. Вы понятия не имеете, через что нам пришлось пройти, чтобы выжить в том аду! Мы верим в лидера и готовы отдать за него жизнь так же, как и он готов отдать свою за нас.

– Простите, Лиза, я не хотел задеть вас. Поверьте, нам тоже пришлось многое пережить, прежде чем попасть к вам.

(Немного успокаивается.)

– Да, я в курсе. Извините, не хотела грубить. Капитан может показаться излишне жестким человеком, но на то есть причины. На его плечах лежит ответственность за всю общину, отнеситесь к этому с пониманием.

– Конечно, Лиза… Давайте сменим тему. Расскажите, пожалуйста, о вашем первом контакте с инфицированными.

Сергей Калашников

Последний день Эпохи Космической Колонизации

Из динамика беспилотного такси послышался мужской голос: «Конечная точка маршрута: провинция Фьярвик, город Беркан, жилой комплекс номер семьдесят пять. Просим вас оценить качество предоставленной услуги».

Выскочила сенсорная панель с пятью звездами. Сергей нажал на правую, выставив максимальный балл.

– Благодарим за то, что воспользовались услугами нашей компании. Стоимость поездки списана с вашего счета. Удачного вечера, мистер Калашников.

Дверь плавно поднялась, и Сергей, не торопясь, вышел на улицу. Несмотря на то что в это время город был забит автомобилями, никаких пробок на дорогах не наблюдалось и в помине.

Большинство пассажиров даже не знали, что это такое. Электрокары двигались в своих рядах с одинаковой скоростью. Никто никого не обгонял, не подрезал и не создавал помех. В старых видеозаписях – хрониках двадцать первого века, которыми увлекался Сергей, всё выглядело иначе. Сложно было представить, как люди жили в мегаполисах с таким ужасным дорожным движением. Постоянный шум, пробки, аварии с пострадавшими и погибшими.

И это не считая ужасного загрязнения воздуха выхлопными газами. Как-то ему попались кадры из крупных городов Китая, где видимость не превышала ста метров. Сергей не мог поверить, что когда-то люди жили в подобных условиях.

В то время электрокар с автопилотом всё ещё считался игрушкой богачей, не имеющей никаких перспектив в будущем. Казалось, эра нефти будет длиться вечно. Как же смешно это прозвучало бы спустя столько лет. Все автомобили давно работали на электроэнергии и управлялись автопилотом.

И стоило лишь отстранить человека от управления и полностью довериться искусственному интеллекту, как большинство дорожных проблем исчезли сами собой. Давно избавились от светофоров и почти всех дорожных знаков. Они оказались просто не нужны: искусственный интеллект, управляющий всем транспортом, сам регулировал движение без участия человека.

«А ведь действительно, правильно говорят: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы», – подумал Сергей, переводя взгляд с дороги на жилой комплекс напротив.

Это было самое обычное здание, спроектированное по принципу «всё включено». Большинство жителей Беркана жили в таких. Каждый жилой комплекс вмещал примерно двадцать тысяч человек. Пятидесятиэтажное здание тянулось вдоль улицы на три сотни метров, имело форму квадрата и занимало целый квартал. Многие мегаполисы давно отказались от практики застраивать районы отдельными многоэтажками. Рациональней было возводить огромные комплексы с единой стеной по периметру. Жилые и коммерческие модули располагались внутри самой стены, а во внутреннем пространстве размещались небольшой парк и прочая инфраструктура, необходимая для комфортной жизни людей. Если возникало желание прогуляться, но при этом не хотелось ехать за город или в одну из межрайонных парковых зон, то было достаточно лишь спуститься во внутренний двор.

Сергей пересёк дорогу по подземному переходу. Войдя в жилой комплекс через одну из арок, он, миновав все магазины первого этажа, запрыгнул в лифт и поднялся на двадцать пятый этаж. Подойдя к своей двери, он на мгновение остановился напротив микрокамеры дверного глазка.

Лицевой сканер моментально распознал хозяина, и входная дверь открылась.

– Добрый вечер, Сергей! – поприветствовал приятный женский голос. – Ты сегодня задержался. Как прошел день?

– Привет, Элис. Все хорошо, только устал немного. Скучала без меня? – спросил он с ноткой сарказма в голосе.

– Конечно, скучала. Я прождала тебя двенадцать часов, двадцать семь минут и сорок девять секунд, – ответила Элис, не скрывая иронии. – Ты выключил свой коммуникатор около двух часов назад, и я не могла прислать новые уведомления. Что-то случилось?

– Прости, дорогая, хотел побыть наедине со своими мыслями, пока ехал с работы. Надеюсь, ты не сильно беспокоилась?

– Конечно же, я беспокоилась. Будь я твоей женой, то непременно закатила бы скандал с битьём посуды.

– Элис, будь ты моей женой, я был бы самым счастливым человеком на свете, – произнёс Сергей, расплывшись в улыбке.

– Приятно слышать такое от человека, – ответила Элис с долей кокетства. – Но учти, что будь я твоей женой, то других виртуальных помощниц я бы к тебе на милю не подпустила.

– Дорогая, ты же знаешь, я верен только тебе, – ответил он, улыбнувшись в одну из камер под потолком.

За время их душевного разговора Сергей успел переодеться в домашнее и, полностью расслабившись, опуститься в массажное кресло.

– Ты не голоден? – спросила Элис. – Судя по показателям датчиков, ты не ел больше четырех часов. Если хочешь, я могу распечатать пиццу.

– Не стоит, закажу что-нибудь из ресторана.

Сергей взял со стола очки дополненной реальности, надел их и опустился обратно в кресло. В отличие от большинства жителей мегаполисов, которые жить не могли без своих смарт-очков, Сергей старался использовать их лишь по необходимости. Ему совершенно не нравилась повальная зависимость людей от подобных гаджетов. Для выхода в глобальную сеть и связи с Элис Сергею вполне хватало наручного коммуникатора, который большинство людей по привычке называли смарт-часами.

– Элис, покажи список ресторанов европейской кухни в радиусе трёх километров.

Элис вывела список на поверхность стола перед Сергеем. Точнее говоря, изображение выводилось на линзы смарт-очков, но для человеческого глаза создавалась иллюзия, будто поверхность стола превратилась в монитор с сенсорным экраном. Теперь он мог одновременно взаимодействовать с этой поверхностью и отдавать голосовые команды Элис. Выбор пал на местный стейк-хаус.

По умолчанию меню предлагало синтетическую мраморную говядину, и только после прикосновения к звёздочке у названия появлялась надпись, что при желании можно заказать аналогичное блюдо из натурального мяса. Цены отличались примерно в семнадцать раз. Позволить его себе могли лишь очень обеспеченные слои общества. Большинство же людей считало мясное животноводство пережитком прошлого, который давно не мешало бы запретить. Да и синтетические свинина с говядиной по характеристикам ничуть не уступали натуральным. Вряд ли Сергей смог определить на вкус разницу, но полученная недавно премия, что называется, жгла карман. Что-то на границе сознания подзуживало шикануть, узнать, из-за чего же весь сыр-бор. Почему кто-то готов переплачивать за то, чтобы поужинать куском тела другого живого существа.

– Элис, может, взять стриплойн из натуральной говядины? – спросил Сергей машинально, через мгновение поняв, что знает, какой прозвучит ответ.

– Употребляя в пищу натуральное мясо, ты тем самым одобряешь убийство животных. Синтезированные мясные волокна полностью идентичны натуральным, человеческий организм получает столько же белков и жиров, а зачастую и дополнительные порции витаминов и микроэлементов. Кроме того, для создания килограмма животного мяса тратится три тысячи литров воды. С точки зрения чистой логики это просто иррационально.

– Ладно, ладно, я тебя услышал, – бросил Сергей, пока Элис не начала рассказывать, что именно животноводство, по мнению климатологов, стало одной из основных причин глобального потепления и последовавшей за этим Эпохи Кризиса.

Вкладка с подтверждением заказа скользнула по поверхности стола прямо под руку. Сергей подтвердил его голосовой командой.

– Благодарим вас за покупку, – прозвучал голос виртуального продавца. – Заказ будет доставлен через одиннадцать минут.

* * *

За последние двести лет научно-технический прогресс в области портативной электроники сделал большой шаг вперёд. Продвинутые технологии дополненной реальности позволили отказаться от большинства сенсорных экранов и панелей, которые ранее окружали человека. Лёгкие и удобные смарт-очки могли демонстрировать любые виртуальные объекты и давали возможность легко с ними взаимодействовать. Абсолютно любая стена или иная относительно плоская поверхность превращалась в видеопанель, сенсорный интерфейс или персонализированный рекламный баннер.

Фантасты, создававшие произведения на рубеже двадцатого – двадцать первого века, в своих книгах представляли будущее как эру голограмм и сенсорных экранов. В их фантазиях любая поверхность сама по себе являлась сенсорной панелью, на которой каждый мог вызвать все, что ему необходимо. Конечно же, подобные системы тоже имели место быть, но для массового повседневного использования практичней оказалась технология дополненной реальности. Через смарт-очки любой человек получал персональную информацию, которая не была видна другим. Обычные сенсорные экраны не могли похвастаться подобной приватностью.

Особенно эффективно это сработало в отношении рекламы. С городских улиц исчезли уродующие городской ландшафт рекламные билборды и баннеры – абсолютно вся реклама персонализировалась и выводилась непосредственно на линзы смарт-очков.

Но, несмотря на удобство, технологии в сфере дополненной реальности не стояли на месте. Со временем состоятельные люди начали постепенно отказываться от смарт-очков в пользу смарт-линз. Отпала необходимость постоянно носить с собой очки, которые могли разбиться или потеряться; надел утром линзы и носишь их весь день.

Однако даже это не стало пределом. В последние пару лет всё большую популярность набирали смарт-чипы, которые имплантировались непосредственно в мозг и полностью избавляли человека от необходимости носить смарт-очки или смарт-линзы. Виртуальный интерфейс проецировался непосредственно в окончание зрительного нерва, минуя сетчатку глаза.

У обычного человека из двадцатого или первой половины двадцать первого века непременно возник бы вопрос: «Каким же образом обеспечивается энергопитание всей этой микроэлектроники?»

И это неудивительно, ведь в то время электроприборы работали либо от электросети, либо от встроенных батарей, по большей части на основе лития. Для любых портативных устройств необходимость наличия внутреннего источника питания была самой большой проблемой. Батарея могла занимать бо́льшую часть устройства и при этом быстро разряжалась. Смартфоны, смарт-часы, планшетные компьютеры и другую портативную электронику приходилось заряжать каждый день, а то и несколько раз в день. Наличие малоэффективных батарей являлось основной преградой на пути прорывного развития портативной и микроэлектроники.

Всё изменилось с появлением «эфирной сети». Эта технология, изначально созданная на основе Wi-Fi, позволяла передавать энергию беспроводным способом на огромные расстояния, обеспечивая электропитанием любые устройства. Помимо беспроводной передачи электроэнергии «эфирная сеть» позволяла передавать информацию на немыслимых ранее скоростях. Концепция интернета вещей, созданная ещё в конце двадцатого века, смогла получить практическую реализацию лишь с повсеместным внедрением «эфирной сети». После этого отпала необходимость протягивать миллионы километров проводов и оптоволоконных кабелей, устанавливать сотни тысяч опор ЛЭП.

Наземные базовые станции транслировали микроволновое излучение «эфирной сети» в направлении орбитальных спутников, которые, в свою очередь, отражали его в сторону Земли. Таким образом, обеспечивалось стопроцентное покрытие всей поверхности планеты, давая возможность абсолютно любому человеку подключиться к «эфирной сети». Единственными местами, где технология была малоприменима, являлись глубокие пещеры и подземные бункеры. В них приходилось использовать оборудование со встроенными источниками питания или же устанавливать ретрансляторы, создающие локальное поле «эфирной сети».

Конечно же, портативные батареи не исчезли полностью, в некоторых сферах они всё ещё активно использовались. Даже старые добрые химические батарейки по-прежнему оставались в ходу. Например, электроника спасателей и силовых структур – ручные фонари и подобные портативные приборы хоть и работали от «эфирной сети», но часто имели встроенные или сменные элементы питания.

* * *

Не прошло и десяти минут, как напротив окна Сергея завис дрон-доставщик. Через несколько мгновений в его сторону выдвинулся рукав грузоприёмника, куда дрон опустил коробку с заказом и улетел. Спустя несколько секунд Сергей уже вскрывал картонную коробочку. Дымный аромат мгновенно заполнил комнату, заставляя забыть о любых мыслях, касающихся разницы натурального и синтезированного мяса.

– Элис, что интересного я пропустил за сегодня?

– Отбираю наиболее актуальные публикации из новостной ленты.

Спустя пару секунд стена напротив превратилась в видеопанель со списком новостей и событий. Само собой, панель была такой же виртуальной, как и ресторанное меню.

– Перечисли содержание списка, – сказал Сергей, отправляя первый кусочек стейка в рот.

– Отчет министерства экономики Земного Союза об итогах прошлого года.

– Пропустить.

– Запуск нового термоядерного реактора в североамериканской торговой зоне.

– Пропустить.

– Тридцатилетняя годовщина запуска первого межзвездного корабля «Серенити».

– Краткое содержание новости.

Элис вывела на экран кадры хроники. На момент запуска Сергею было не больше пяти лет. Он помнил шумиху, помнил, как вокруг только и говорили о «Серенити». Помнил, как родители то ли в шутку, то ли всерьёз говорили, что их сын тоже сможет стать космическим путешественником. Но в отличие от сверстников Серёжа тогда интересовался скорее прошлым, а не будущим. И эта его любовь прошла с ним всю жизнь. Как и все дети, он поначалу был очарован динозаврами, но со временем распробовал и историю человечества. Особенно ему нравились хроники начала двадцатого века. Эта любовь не прошла вместе с окончанием школы. Он и сейчас с удовольствием мог посмотреть какой-нибудь классический фильм или даже документалку.

А вот с космосом отношения как-то не сложились. Из общего курса астрономии Калашников вынес то, что в Солнечной системе нет планет, пригодных для терраформи́рования^[309] и полноценной колонизации людьми. Все, что человечество достигло на данный момент, – это несколько ресурсодобывающих баз на Луне, Марсе и нескольких спутниках Юпитера и Сатурна, а также ряд форпостов в поясе астероидов. В школе заставляли знать наизусть названия всех этих «колоний», хотя и в седьмом классе было понятно, что полноценными колониями космические ресурсодобывающие базы назвать нельзя. Ведь все они зависели от регулярных поставок воды, кислорода и провизии.

Изначально NASA совместно с Роскосмосом и CNSA^[310] ещё до момента их объединения в единую структуру планировали строительство полноценной колонии на Марсе с целью последующего терраформирования планеты. Таким образом, планировалось превратить Марс во вторую Землю со схожими атмосферными условиями, но более холодным климатом. Однако реализовать проект в полной мере на практике оказалось невозможным, поскольку Марс, в отличие от Земли, почти не имеет собственного магнитного поля, из-за чего постоянно подвергается сильному воздействию солнечного ветра и жёсткой радиации. Поэтому любая органическая жизнь на этой планете может существовать лишь в пределах защитных сооружений.

Элис продолжала зачитывать выжимку статьи:

– …ближайшей планетой, которую теоретически возможно подвергнуть терраформированию и полноценной колонизации, остаётся «Проксима Центавра b», получившая альтернативное название «Глория». Она вращается вокруг звезды Проксима Центавра^[311], удалённой от нас на 4,2 светового года. По приблизительным расчётам, общая продолжительность полета составит 235 лет…

А это Сергей помнил. Никакой возможности доставить на Глорию людей при таких условиях не было, ресурсов корабля просто не хватит для поддержания работы гибернационных капсул с экипажем. Поэтому миссия корабля «Серенити» являлась полностью роботизированной и управлялась искусственным интеллектом с говорящим именем Ева.

– …Основная задача миссии состоит в исследовании планеты и подготовке плацдарма для прибытия колонистов с Земли, как только подобные перелёты станут возможны. Если Глория окажется пригодной для терраформирования, то «Ева» автоматически начнёт все необходимые работы по преобразованию атмосферы.

Элис закончила краткий пересказ статьи и снова вывела на экран список доступных новостей.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 19: Анджей Новак, мужчина, 36 лет, сержант полиции города Беркана

– Мистер Новак,

расскажите, какова была обстановка в Беркане накануне блэкаута.

– Если не брать в расчет массовые облавы и обыски, то в целом ничего необычного. Город продолжал жить обычной жизнью. Судя по всему, осада поместья, длившаяся уже второй месяц, никого особо не волновала.

– А можно подробнее узнать про облавы и обыски. С какой целью они проводились?

– С целью ареста членов секты «Око Давидово». Мою группу отправили на поддержку бойцов «Рубежа». Они проводили адресные проверки. Поступила информация, что некоторые из давидианцев всё ещё находятся в городе и вполне могут устроить провокацию со стрельбой. Чтобы проверить все адреса разом, бойцов «Рубежа» не хватало, так что патрульным вроде меня пришлось прикрывать их во время рейдов. Хотя я вообще не представляю, чем мы реально могли им помочь, если бы вдруг началась перестрелка. Ну, разве что штатских разгонять.

– И каковы были результаты обысков? Вы нашли оружие?

– Задержали несколько подозрительных личностей, и всё. Ни оружия, ни взрывчатки, ни запрещенной литературы. То ли развединформация оказалась ложной, то ли сектантов кто-то предупредил. И такое происходило далеко не в первый раз. Стоило полиции начать подготовку к очередной операции, которая имела хоть какое-то отношение к давидианцам, так обязательно что-то шло не так. Многие из нас даже подозревали, что в рядах полиции завелся крот.

– А вы тоже так думали?

– Конкретно в тот момент я ничего не думал, меня это напрямую не касалось. Патрульному вроде меня думать вообще не положено. Патрульный должен в первую очередь выполнять приказы начальства. Но, скажу честно, когда нас в очередной раз отправляли на поддержку «Рубежа», я был чертовски рад, что оружие так и не нашли. В противном случае могла начаться серьёзная заваруха и кто-нибудь точно пострадал бы. Вы, наверное, уже знаете, как некоторые бойцы «Рубежа» любят пускать в ход летальное оружие?

– Да, я в курсе подобных случаев… Мистер Новак, а где вы находились в ночь блэкаута?

– Охранял ювелирный магазин. Ребята из спецотряда в очередной раз слегка погорячились и разбили одну из витрин во время обыска, так что мне с напарником пришлось провести там всю ночь, ожидая владельца. А утром мы оказались единственными полицейскими на весь район. Так что с самого утра нам вдвоем пришлось разгребать кучу дерьма и оформлять целую гору трупов.

Сергей Калашников

Звуки сирен отвлекли от новостей и горячего стейка. Подойдя к окну, Сергей увидел вереницу полицейских фургонов, двигавшихся по главной городской улице. Пара фургонов остановилась у входов в соседний жилкомплекс. Задние двери резко распахнулись, и в здание устремилось около десятка тяжело экипированных полицейских.

– Элис, почему на улице столько полиции?

– На данный момент точную причину назвать не могу. В социальных сетях выкладывают сообщения о массовых обысках в Беркане, но официальные источники ничего не сообщают. Возможно, это связано с затянувшейся осадой поместья Ториан.

– Покажи свежие новости по этой теме.

На виртуальном экране запустилось видео новостного агентства «Беркан 24» с пометкой «Срочно». Репортер Эрик Ричман стоял на обочине рядом с блокпостом полиции. За его спиной возвышалось поместье, со всех сторон окруженное полицейскими силами.

– Мы продолжаем наш репортаж с места событий возле поместья Ториан, расположенного на границе природного парка «Горная стена», – сообщал уставший и небритый репортер, который явно был на ногах не первый день. – Для тех, кто присоединился к нам недавно, напомню, что члены религиозной секты «Око Давидово» уже сорок пятый день удерживают поместье. Всё это время они отказываются выполнять законные требования полиции о допуске оперативной группы на их территорию для ареста лидера секты, так называемого отца Давида, а также некоторых из его приближённых. По словам начальника полицейского департамента города Беркана, члены секты хорошо вооружены, но все их оружие является сильно устаревшим и относится к классу огнестрельного. Напомню нашим зрителям, что огнестрельное оружие для произведения выстрела использует порох и обладает относительно малой мощью по сравнению с современными электромагнитными винтовками, которые состоят на вооружении военных и полицейских спецподразделений. Такое оружие неспособно пробить даже самые устаревшие бронежилеты полиции, не говоря уже о бронированных экзокостюмах.

За время речи репортёра мимо проехало несколько полицейских фургонов. Один из них остановился неподалеку от съёмочной группы, и из его кузова вышло четверо хорошо вооружённых оперативников спецотряда «Рубеж» в бронированных экзокостюмах. Один из оперативников, явно командир группы, начал раздавать указания бойцам. Те, в свою очередь, выслушав командира, сразу рассредоточились и заняли позиции в районе блокпоста. Увидев это, репортёр на несколько секунд прервался, пристально посмотрел на командира прибывшей группы и тут же воскликнул:

– Кажется, нам повезло. Сейчас мы постараемся взять интервью у сержанта Лизы Вэй. – Не переставая говорить, он начал двигаться в её сторону. – Думаю, многие зрители знают её по трагедии, которая произошла в Беркане полгода назад. Напомню, что в ходе спецоперации в одном из жилых комплексов сержант Лиза Вэй застрелила молодого адепта секты. В ходе дальнейшего разбирательства она не понесла почти никакого наказания, хоть правозащитные организации и заявляли о незаконности её действий.

Репортёр на миг исчез из поля зрения камеры, отступив в темноту, но пару мгновений спустя оператор нагнал его. Свет фонаря вырвал из темноты фигуру Эрика Ричмана, который рядом с бойцами, с ног до головы закрытыми в силовую броню, казался коротышкой.

– Сержант Вэй, вы могли бы прокомментировать результаты расследования в отношении ваших действий?

Сержант Вэй молчала, не обращая никакого внимания на репортёра, тыкавшего микрофоном в визорную камеру шлема с выгравированным на нём номером 013.

– Сержант Вэй, я знаю, что это вы. Ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Это правда, что дело против вас замяли, потому что…

Внезапно в кадр ворвался молодой капрал в полицейской форме и принялся активно жестикулировать руками, при этом громко произнося:

– Назад, назад! Это зона спецоперации. Отойдите от блокпоста минимум на двадцать метров. Зона для прессы находится вон там.

Репортёр хотел было что-то возразить, но капрал ни на секунду не закрывал рот и продолжал отгонять съёмочную группу. В итоге им пришлось подчиниться и вернуться на прежнее место. Явно раздосадованный репортёр продолжил:

– Единственная причина, по которой полиция до сих пор не провела штурм, заключается в прямой угрозе давидианцев совершить массовое самоубийство. По их словам, на территории поместья находится около двух сотен человек, среди которых немало детей. Причем, как нам стало известно, часть из них родилась непосредственно здесь. По нашим данным, члены секты «Око Давидово» купили поместье Ториан еще десять лет назад. Тогда их организация насчитывала не более двух десятков человек, но за прошедшие годы количество адептов сильно возросло. Согласно учению давидианцев, Землю ждет скорый конец света, и лишь истинно верующие смогут его пережить. Я понимаю, что у большинства зрителей такое заявление может вызвать недоумение, поэтому для внесения ясности напомню, что на рубеже двадцатого – двадцать первого века подобные абсурдные пророчества нередко звучали от лидеров тоталитарных религиозных сект и лжепредсказателей. В то время подобные организации были очень распространены и являлись крайне могущественными, представляя собой целые транснациональные корпорации с филиалами во многих странах мира. Например, сайентологи, свидетели Иеговы, адвентисты седьмого дня и многие другие.

– Эрик, – экран разделился, слева появилось изображение ведущей в студии, – каким образом эта секта смогла просуществовать столь долгое время и почему правоохранительные органы не обращали на неё никакого внимания?

– На то был целый ряд причин. Во-первых, секта искусно маскировалась под безобидную общественную организацию, проповедовавшую гуманистические ценности и заботу об окружающей среде. Члены секты старались не пользоваться современными гаджетами, что сильно затрудняло слежку и сбор информации. Последние годы они старались жить лишь натуральным хозяйством. Выращивали натуральные фрукты, овощи и злаковые культуры. Кроме того, у них имеется немаленькое подворье домашнего скота. Немаловажным фактором является и строжайшая дисциплина, соблюдаемая всеми адептами. Их духовный лидер, так называемый отец Давид, никогда не показывался на публике, полиции до сих пор не удалось выяснить, кто именно скрывается под этим образом. Отец Давид всегда держится в тени и даже сейчас ведёт переговоры с полицией не лично, а через приближённых, так называемых епископов. По словам людей, ранее покинувших секту, лидер давидианцев крайне харизматичная личность с феноменальным даром убеждения. Он мог моментально рассказать о любом человеке всю информацию, даже ту, которую тот старательно пытался утаить. Именно по этой причине полиции не удалось внедрить в секту ни одного агента. Почти любой человек, изначально воспринимавший учение в штыки, после общения мог стать ярым адептом. Столь сильному внушению поддались даже некоторые чиновники регионального уровня, которые…

– Эрик, – перебила его взволнованная ведущая в студии, – вынуждена тебя прервать, мы только что получили новость с пометкой «молния». Неофициальный источник в полицейском управлении сообщил, что давидианцы угрожают активировать несколько мощных взрывных устройств, если полиция не отойдет от поместья Ториан на безопасное расстояние. Официальные источники в полиции пока что не подтверждают данную информацию. Скорее всего, именно поиском взрывных устройств в последние несколько часов активно занималась контртеррористическая служба Беркана. И, судя по кадрам с нашего дрона, полиция уже частично сняла осаду и отошла к своему оперативному штабу. Похоже, угрозы давидианцев подтвердились. Это вся информация на данный момент. Мы будем держать вас в курсе событий, оставайтесь с нами.

– Вырубай это! – с раздражением в голосе сказал Сергей, после чего сорвал с лица смарт-очки и швырнул их на диван. – Чертовы сектанты! Из-за этих уродов уже второй месяц нормально работать не можем. И так туристов здесь почти не осталось, так теперь ещё и всю долину перекроют… Элис, набери Фрэнка.

Сергей созвонился со своим начальником Фрэнком Варга, и тот подтвердил все опасения. Полицейский департамент запретил проводить любые туристические экскурсии на территории природного парка «Горная стена». По этой причине большинство сотрудников парка с сегодняшнего дня получили бессрочный отпуск и разъехались по домам. Вся провинция Фьярвик была объявлена зоной контртеррористической операции, местные силы безопасности приведены в состояние повышенной готовности. У въезда в единственный тоннель, проходящий через горный хребет и связывающий провинцию с внешним миром, выставили полицейский блокпост. Все без исключения автомобили подвергались проверкам.

– Твою ж мать! – сквозь зубы прошипел Сергей, закончив разговор с Фрэнком.

У него было полно планов на туристический сезон, и теперь всё летело к чертям.

– Да что б вас всех на куски разорвало, фанатики чёртовы, – процедил он сквозь зубы. – Давайте уже, совершайте наконец самоубийство и избавьте мир от своего никчёмного присутствия, все только спасибо скажут… Дэн, дружище, лишь на тебя вся надежда. Разберись с ними поскорее и поехали наконец в горы, как и планировали.

* * *

Последние три года Сергей прожил в Беркане – административном центре провинции Фьярвик, расположенной в одноимённой долине. Он переехал из Екатеринодара сразу, как только предложили работу в местном парке «Горная стена». Пожалуй, это название наиболее точно отражало всю суть и парка, и провинции. Долина Фьярвик простиралась на сотни километров. По периметру долины вздымался величественный горный хребет, который почти невозможно было преодолеть пешком без специального снаряжения и подготовки. Вершины пиков белели многовековыми ледниками, одаривавшими долину сотнями больших и малых рек. По сути, вся долина представляла из себя оазис с замкнутой экосистемой, в который можно было попасть лишь по воздуху или через Фьярский тоннель.

Большую часть долины занимал крупнейший в мире природный парк – уникальное место, имевшее огромное значение для сохранения остатков биосферы Земли. На планете осталось очень мало природных ареалов, которые пока не тронула неумолимо наступающая пустыня.

Биосфера Земли заплатила слишком высокую цену за реализацию неуёмных человеческих амбиций. Еще начиная с двадцатого века люди ставили в число основных приоритетов наращивание масштабов производства и извлечение максимальной прибыли, совершенно не заботясь о сохранении природного баланса. Помешанные на прибыли корпорации времен неограниченного капитализма совершенно не думали о будущих поколениях.

«Загрязнение атмосферы, парниковый эффект, глобальное потепление? Да что за чушь вы несёте?! – верещал в середине двадцать первого века министр финансов США Ричард Грин, выступая на экологическом форуме. – Всё это естественные циклические процессы, и человеческая деятельность никак на них не влияет. Вы требуете от нас снизить уровень выброса углекислого газа, тем самым уменьшив производственный потенциал. Уверяю вас, стоит нам лишь поддаться на требования «зелёных», как мировая экономика рухнет в течение нескольких лет. Эти фантазеры начали пугать нас своими байками ещё в конце двадцатого века. И что? Где же обещанное ими повышение уровня Мирового океана на несколько десятков метров из-за таяния полярных льдов? Они обещали это к началу двадцать первого века, но ничего из предсказанного ими так и не произошло. Не забывайте, что мы живем в условиях рыночной экономики и должны подчиняться её законам. Если мы не будем обеспечивать максимальную прибыль корпораций, то наше место займет кто-то другой, а мы окажемся на свалке истории. Так что оставьте ваши апокалиптические байки мистификаторам и писателям-фантастам, я слышал, подобные книжки неплохо продаются».

Ирония – жестокая штука. В реальной жизни все оказалось намного хуже, чем предсказывали самые безумные защитники природы. За прошедшие десятки лет темпы глобального потепления ускорились многократно. Полярные льды полностью растаяли. И хоть уровень Мирового океана из-за этого почти не изменился, но циркуляция тёплых океанических течений была необратимо нарушена, что привело к катастрофическим изменениям климата. Если в начале двадцать первого века пустыни занимали лишь 11 % суши, то спустя век их доля составляла почти 80 %, продолжая при этом непрерывно расти. Спасаясь от неумолимо наступающей пустыни и нехватки пресной воды, миллиарды людей мигрировали в более благополучные районы. В очередной раз был запущен естественный процесс глобального переселения народов, который неминуемо привёл к вооруженным конфликтам за питьевую воду, плодородные земли и прочие ресурсы.

И будто этого было мало, разразился ещё и энергетический кризис. Запасы нефти, газа и прочих углеводородов, которые по-прежнему составляли основу мировой энергетики, сильно истощились. Вооруженные конфликты множились, гуманитарная ситуация ухудшалась. Всего за век население Земли сократилось почти на треть. Человечеству грозило полное вымирание в течение последующих двухсот лет. Несколько раз мир даже стоял на грани глобальной ядерной войны. По утверждению аналитиков, вероятность ее начала составляла 95 %, и лишь чудо удержало лидеров ядерных держав от применения оружия судного дня. Но в последний момент главы государств смогли найти общий язык и разработать общий план спасения человечества.

Несмотря на то что большая часть суши превратилась в пустыню, немалая доля земель ещё была пригодна для сельского хозяйства, стоило только разработать и внедрить глобальную систему искусственного орошения. Причём даже погибшие тропические леса частично подлежали восстановлению, не хватало лишь больших запасов пресной воды. Эта проблема решалась путём опреснения вод Мирового океана, подобные технологии уже много лет использовались в странах с засушливым климатом. Но для реализации подобного проекта в масштабах планеты в первую очередь было необходимо найти новый источник энергии.

Хоть «зелёные» и оказались правы, предсказывая глобальное потепление и его последствия, но в вопросах энергетики они не смыслили ничего. Эти фантазёры на каждом углу кричали про ветрогенераторы, солнечные электростанции и другие варианты чистой возобновляемой электроэнергии. Однако они никак не могли взять в толк, что подобные установки имеют крайне малый КПД^[312] и отдача от их использования будет ничтожной по сравнению с потребностями человечества. На Земле просто не хватило бы ресурсов, чтобы создать необходимое количество солнечных панелей или ветрогенераторов, не говоря уже об их обслуживании. Да что уж там, даже ядерные электростанции были не в состоянии обеспечить электроэнергией хотя бы десятую часть опреснительных заводов. Единственным возможным выходом стало форсированное развитие термоядерной энергетики, за что и взялось мировое сообщество. Попутно с освоением термоядерного синтеза и постройкой термоядерных реакторов получила своё возрождение и лунная программа. Гелий-3, обнаруженный на Луне еще в начале двадцать первого века, на тот момент являлся самым эффективным топливом для термоядерных электростанций.

Объединённому человечеству потребовалось всего пятьдесят лет на осуществление глобального плана спасения. По всему миру строились десятки термоядерных электростанций и тысячи водоопреснительных заводов. На Луне появилась постоянная база, снабжавшая электростанции термоядерным топливом и впоследствии ставшая заправочной станцией для межпланетных кораблей. Возрождённая лунная программа послужила мощным толчком к развитию новых космических технологий. Спустя десятки лет непрерывного движения к полной гибели в последний миг человечество всё же смогло остановиться у самого края пропасти и продолжить свой путь в верном направлении.

В итоге тот страшный период историки назвали Эпохой Кризиса – совершенно незатейливое название для самого ужасного отрезка в истории человеческой цивилизации. Эпоха Кризиса показала, насколько хрупок мир, если он ограничен лишь одной пригодной для жизни планетой. Поэтому объединённое человечество поставило перед собой новую цель – колонизация Солнечной системы и ближайших экзопланет. Эпоха Кризиса подошла к концу, началась Эпоха Космической Колонизации.

* * *

Успокоился Сергей лишь ближе к ночи. Перспектива бессрочного неоплачиваемого отпуска его крайне огорчала. И дело было даже не в деньгах, просто он очень любил свою работу и буквально жил экстремальным горным туризмом. Долина Фьярвик и природный парк «Горная стена» стали для него родным домом за те три года, что он здесь прожил. В природном парке Сергей числился на должности туринструктора, сопровождал в пеших и велосипедных походах туристические группы, приезжавшие со всего мира.

Хоть он и не высказывал при клиентах своего консервативного мнения, но среди коллег совершенно не скрывал, что считает современный пеший туризм чем-то несерьёзным и даже детским. «Вот двести лет назад всё было по-взрослому. Каждый человек нёс вещи и провиант в большом походном рюкзаке, при этом преодолевая десятки километров ежедневно. А что теперь? Эти так называемые туристы идут прогулочным шагом с маленькими рюкзачками по проложенным дорожкам. А еду с водой на точки отдыха доставляют дроны… Детский сад какой-то, а не пеший туризм».

– Элис, кровать, – произнёс Сергей.

Спустя пару мгновений часть стены опустилась, превратившись в широкую двухместную кровать. Элис спросила:

– Мне подобрать женщину, желающую провести с тобой ночь?

Сергей задумался.

– Нет, не стоит, завтра рано вставать.

– Боишься, что очередная партнёрша, недовольная ранним подъёмом, сильно занизит твой социальный рейтинг?

– И это тоже. Мне вполне хватило и прошлой негативной оценки. Я сделал для себя определённые выводы…

– И какие, если не секрет?

– Не стоит приглашать временную партнёршу на всю ночь, если не сможешь дать ей выспаться… Ладно, хватит болтать. Включи музыку для сна, выставь комфортную температуру и разбуди меня в пять утра.

– Всё будет сделано в лучшем виде, мой хозяин, – иронично ответила Элис. – Доброй ночи и приятных снов.

Сергей улегся на кровать и постарался выкинуть из головы весь негатив. Все тридцать пять лет его жизни выпали на относительно спокойное время. Он не застал ни войн, ни голода, ни прочих ужасов Эпохи Кризиса, о которой мог судить лишь по детским воспоминаниям своих родителей и кадрам хроники. Но человеческая память – вещь крайне непостоянная. Люди очень быстро привыкли к беззаботной жизни в окружении современных благ технического прогресса. Они не подозревали, что всего через несколько часов цивилизация в привычном им понимании исчезнет и для каждого начнется его собственная игра на выживание.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 25: Крис Холанд, мужчина, 23 года, капрал полиции города Беркана

– Крис, что вы помните из событий той ночи?

– Вы про ночь наступления Новой Эпохи?

– Лично я называю это блэкаутом, но вы можете говорить и по-своему.

– Да на самом деле мне без разницы, как это называть. Просто многие друзья обычно говорят про смену эпохи, поэтому я стараюсь говорить так же.

– Как угодно. Так что вы помните?

– Я стоял на блокпосте недалеко от дома с сектантами.

– Вы про поместье Ториан, которое удерживали давидианцы?

– Так точно. Честно говоря, у меня проблемы с запоминанием названий, вечно всё забываю. В общем, была моя очередь дежурить на блокпосте.

– Вы дежурили в одиночку?

– Нет, со мной была сержант Лиза Вэй. Вы ведь с ней уже общались?

– Да, мы беседовали несколько дней назад. А вы тоже были бойцом спецотряда «Рубеж»?

(Смеется.)

– Нет, конечно, я обычный патрульный. Мне и летальное оружие по уставу не положено, лишь электродубинка да шоковый пистолет. По этой причине сержант Вэй и была ко мне приставлена.

– У неё имелось при себе летальное оружие?

– Само собой. Все бойцы спецотряда вооружены электромагнитными винтовками GX-13.

– Честно говоря, я не очень хорошо разбираюсь в этой теме…

– Да не проблема, доктор, я вам сейчас расскажу. В отличие от устаревшего огнестрела, который где-то раздобыли сектанты, электромагнитные винтовки могут разогнать пулю до невообразимых скоростей. При попадании в человека сразу нескольких пуль он буквально превращается в мясной фарш, как будто его расстреляли из крупнокалиберного пулемета старой эпохи.

– Да, сержант Вэй уже рассказала мне о последствиях попадания в человека.

– А она, случайно, не говорила, как я спас её от репортёра, который доставал её вопросами?

– М-м-м, вроде нет. Точнее, про сам момент с репортёром она, конечно же, упомянула, но вас в её рассказе не было.

– Оу, вот, значит, как… Ну, значит, для неё это было не столь важным. Ладно, не обращайте внимания, давайте продолжим.

– Хорошо. Получается, давидианцы ничего не могли противопоставить огневой мощи полиции?

– Конечно. Не забывайте, что все сотрудники спецотряда «Рубеж» были экипированы экзокостюмами второго либо третьего класса защиты. Их броню нельзя было пробить даже из крупнокалиберных снайперских винтовок, не то что из обычного стрелкового оружия. Простые патрульные из оцепления, вроде меня, тоже не оставались без защиты. Нам выдали бронежилеты и баллистические шлемы. Мне повезло, мой блокпост находился в километре от поместья, так что мне разрешили надеть легкий броник.

– Давидианцы стреляли в полицию?

– Было пару раз. Но, к счастью, никто не пострадал. Они били либо по бронефургонам, либо вообще куда-то мимо, стараясь скорее отпугнуть нас. Как я узнал от сержанта Вэй, полиция никак не могла приступить к штурму из-за угрозы сектантов совершить массовое самоубийство.

– И в чём была проблема? Почему полиция просто не могла сделать свою работу и нейтрализовать вооружённых преступников? Даже если бы они совершили самоубийство, это не было бы виной полицейских.

– Вы серьёзно? Да правозащитники на пару с прессой съели бы всех нас живьём. Если бы в поместье были одни взрослые, это ещё куда ни шло, но ведь там находилось и несколько десятков детей. За смерть даже одного ребенка всю полицию Беркана распяли бы на ближайшем столбе в прямом и переносном смысле. Нам хватило проблем после смерти того психа, которого случайно уложила сержант Вэй. А массовое самоубийство двух сотен человек просто уничтожило бы полицейский департамент.

– Понятно. Так что вы видели той ночью, когда началась смена эпохи?

– То же самое, что и остальные, кто не спал. Незадолго до рассвета я слегка прикорнул. Да, знаю, что на посту спать нельзя, но в тот момент дежурство подходило к концу и глаза закрывались сами собой. Внезапно меня разбудила сержант Вэй и показала рукой на небо… Я никогда в жизни такого не видел. Точнее говоря, не видел вживую. По небу плыло самое настоящее полярное сияние. Боже, как же это было красиво. Всё предрассветное небо покрылось огромными разноцветными лентами, извивающимися словно волны. Зелёные, синие, красные, фиолетовые – множество цветных лент почти закрыли звёздное небо… Никто из нас никогда не видел подобного. Да я и сам полярное сияние узнал лишь по фото и видео из интернета. Мы с сержантом Вэй разбудили всех у блокпоста. Репортеры тут же принялись снимать всю эту красоту, а мы просто стояли и смотрели в небо как заворожённые.

– И как долго это продолжалось?

– Само сияние продержалось около недели. Причём в ночное время от него было светло, как в сумерках.

– Я имел в виду, как долго это продолжалось до момента, как начался блэкаут.

– Минут десять, не более. Это произошло не единовременно, а постепенно, в течение примерно минуты. Сначала вырубилось стационарное освещение, вместе с этим у окружающих отключились смарт-очки и другая электроника, которая питалась от эфирного излучения. Через несколько секунд я услышал за спиной крик сержанта Вэй и неслабый грохот. Обернувшись, увидел, что она лежит на дороге и не может пошевелиться. Я подбежал и попытался перевернуть её на спину. Будь это обычный силовой экзоскелет, она и сама бы справилась, но экзоброня второго класса весила почти сто пятьдесят килограммов. Я смог перевернуть её лишь с третьей попытки, после чего помог освободиться от фиксаторов и выбраться из брони. За то время, что я помогал сержанту Вэй, поблизости вырубилась абсолютно вся электроника. Оружие, голографические прицелы, прожекторы, приборы ночного видения, тепловизоры, средства связи – всё было мертво. Некоторые включённые в тот момент приборы даже заискрились, встроенные батареи вздулись. Даже те устройства, что в момент блэкаута были выключены, и то отказывались работать.

– Что было дальше?

– Мы с сержантом Вэй побежали в сторону штаба спецоперации. Он находился в полукилометре от нас ближе к поместью. Там мы увидели ту же картину. Электроника сгорела, полностью пропало освещение, а экзокостюмы оперативников, проводивших ночное дежурство, так и застыли на месте. Не буду скрывать, большинство из нас были напуганы и дезориентированы. В учебке к такому не готовили.

Часть 2. Последствия

Эпоха Хаоса, день 1-й

Сергей Калашников

Проснулся Сергей от невыносимой духоты. Спать в такой обстановке уже не получалось, но и вставать особо не хотелось. Провалявшись так несколько минут, он наконец понял, что кондиционер жилого модуля не работает. Как и в большинстве современных зданий, естественной вентиляции тут предусмотрено не было, и весь воздухообмен осуществлялся системами кондиционирования.

– Элис, почему так душно? Включи вентиляцию.

Ответа не последовало.

– Элис, мать твою, ты спишь, что ли?! – не открывая глаз, крикнул Сергей, но вновь не получил никакого ответа.

Он приоткрыл глаза и с удивлением заметил, что в комнате слишком светло для ночи. Было уже утро.

– Элис, я же сказал разбудить меня в пять утра!

И вновь от персонального помощника не последовало никакой реакции. Сергей протянул руку к наручному коммуникатору, лежавшему на прикроватной тумбочке, чтобы посмотреть время.

– Что за черт…

Коммуникатор не работал.

Сергей неохотно поднялся с кровати и ленивой походкой подошел к окну. С высоты двадцать пятого этажа было видно, что солнце уже заметно поднялось над горизонтом.

– По ходу, уже около восьми утра, – подумал Сергей. – Проспал.

Подняв глаза к небу, он увидел еле заметную аврору, длинными извивающимися волнами скользившую по утреннему небосводу.

– Полярное сияние?

За свою жизнь он не видел подобного. И уж точно не ожидал увидеть здесь, в этих широтах. Ведь все знали, что полярное сияние не зря называют Полярным.

Полюбовавшись медленно тающими голубоватыми волнами, Сергей перевел взгляд на проезжую часть. Вместо обыденного непрерывного потока электрокаров его взору открылась почти статичная картина. Автомобилей было раз в десять меньше обычного, Сергей никогда бы не подумал, что увидит подобное в утренние часы пик. При этом те немногие электрокары, что находились в поле зрения, стояли на месте. Большая часть располагалась посреди проезжей части, будто все разом забыли, что такое парковка. Вокруг застывших автомобилей суетились люди и что-то оживлённо обсуждали.

– Значит, проблема не в моем модуле.

Судя по всему, «эфирная сеть» накрылась в целом районе, а может, и во всём городе… Но тогда почему не включился аварийный ретранслятор?

Абсолютно все жилые и административные здания имели стационарные ретрансляторы «эфирной сети» и аварийные батареи. Эта система создавалась на случай выхода из строя ретранслирующих спутников. Таким образом, любое здание автоматически превращалось в локальную раздающую станцию. За всю историю использования «эфирной сети» всего пару раз приходилось активировать аварийные системы, и то случалось это более полувека назад и носило локальный характер.

Сергей подошел к раковине и несколько раз провёл рукой перед сенсором подачи воды. Никакого результата.

– Без электричества я, может, и проживу, а вот отсутствие воды – это хреново. Пообщаться с соседями, что ли?

Он подошёл к входной двери и попытался выйти, но та была заперта. Сработала система аварийной блокировки, которая активировалась при внезапном отключении электропитания. На этот случай в любом помещении должен находиться аварийный ключ для механического открытия двери изнутри. К счастью, свой ключ Сергею не пришлось долго искать, он всегда висел в прихожей на видном месте.

За дверью царил полумрак общего коридора. Свет проникал в него лишь из пары торцевых окон, ведущих на улицу, и нескольких открытых дверей других жилых модулей. Неподалеку стояла пара соседей, оживленно что-то обсуждая.

– Доброе утро, – обратился к ним Сергей. – Вы не в курсе, что происходит?

– Вообще без понятия, – ответил мистер Дюкре, живший в модуле напротив. – Света нет, воды в кранах нет, лифты не работают. Судя по всему, электричество вырубили во всём районе.

– Вы спрашивали у всех соседей?

– Постучался ко всем. Многие, как видишь, сами пооткрывали двери, духота в модулях просто невыносимая. Но пара человек никак не реагируют на стук. Спят, что ли?

Сергей уже собрался вернуться к себе, как мистер Дюкре добавил:

– Может, это те сектанты? Как их там… О, давидианцы. Вчера в новостях говорили, что они угрожали взорвать какие-то бомбы.

– Возможно. Но лично я никаких взрывов не слышал.

– Я тоже… Ну ладно, надеюсь, городские власти быстро решат эту проблему. Не зря же мы налоги платим.

Вернувшись в модуль, Сергей начал думать, что делать дальше.

По всему выходило, что первым делом нужно бы выяснить масштабы аварии. Если обесточен район или даже весь Беркан, то это ещё не так страшно, провинциальные власти быстро решат эту проблему… А вот если обесточена вся провинция, о привычной комфортной жизни придётся на некоторое время забыть…

– Хотя мне-то чего бояться? – фыркнул Сергей вслух. – Я и в горах без всего этого комфорта отлично проживу.

Сергей давно привык к спартанским условиям. В отличие от большинства посетителей «Горной стены», которых ему приходилось сопровождать в походах, Сергей старался всё походное снаряжение нести на себе. Многокилометровые пешие переходы, длящиеся неделями, а порой месяцами, закалили его как физически, так и морально. Ему даже нравилось покидать границы привычной зоны комфорта, проверять себя на прочность, поэтому отключение «эфирной сети» на несколько дней его совершенно не пугало. К тому же внезапный отпуск стоило провести с максимальной пользой, а торчать дома без электричества было неразумно.

Сергей решил выйти на улицу и выяснить, что творится в городе. Поскольку жил он на двадцать пятом этаже, лёгкая прогулка туда и обратно даже не рассматривалась. Спуск по пожарной лестнице и обратный подъем отняли бы немало сил и времени. Значит, и прогулка по городу должна стать основательной, а к ней следует должным образом подготовиться.

Первым делом он провёл ревизию запасов еды и воды. Поскольку холодильник не работал, замороженные полуфабрикаты и скоропортящиеся продукты можно было сразу выкидывать. Всё, что могло испортиться в ближайшее время, Сергей поместил в герметичные пакеты и убрал в морозильную камеру – там это могло пролежать ещё несколько дней. Из прочего в холодильной камере осталось три поллитровых бутылки с водой, литровый пакет сока и несколько яблок. Сергей выложил их на стол. Из шкафа с походным снаряжением он достал несколько туристических рационов, оставшихся с прошлого похода.

После того как продукты были скинуты в небольшой однодневный рюкзак, оказалось, что свободного места там осталось ещё немало. Следом полетели химические нагреватели пищи, аптечка, фильтр для воды, универсальный походный нож, комплект термобелья, аварийное одеяло, набор химических источников света и некоторые другие мелочи. Спустя четверть часа рюкзак забился под завязку. К сожалению, походный навигатор и любимый налобный фонарь не работали, как и прочая электроника, так что брать их не было смысла. Собрав всё снаряжение, Сергей надел походную рубаху и брюки землистых оттенков, черную кепку и трекинговые ботинки.

Покидая модуль, он увидел, что в коридоре собралось ещё больше соседей. Беспокойный гул пары десятков человек звучал теперь намного громче. Прикрыв лицо козырьком кепки и ни с кем не здороваясь, Сергей прошмыгнул к пожарной лестнице и начал быстро спускаться. Он несколько раз обгонял людей, спускавшихся вниз. В обратном направлении, как ни странно, никто не поднимался. Преодолевая очередной пролёт, он порадовался, что живёт лишь на двадцать пятом.

«Боюсь представить, каково людям на самом верху. Надеюсь, хотя бы водой они запаслись заранее».

На первом этаже теснились многочисленные магазинчики, салоны и прочие коммерческие организации. Конечно же, все их витрины и экраны были мертвы, как и остальная техника в жилкомплексе.

По пути к выходу на улицу Сергей наткнулся на внушительную толпу людей, собравшуюся возле дверей крупного продуктового супермаркета. Толпа перекрывала весь проход, поэтому ему пришлось пробираться между людьми, попутно слушая их перепалку с растерянными сотрудниками магазина.

– Пожалуйста, успокойтесь, – старался перекричать толпу администратор супермаркета. – В данный момент мы не можем пустить вас в магазин. Пока не восстановится подача электричества, у нас не будет возможности списать стоимость покупок с вашего счёта.

– Дайте нам хотя бы воды! – крикнула какая-то женщина внушительных размеров. – Я тащилась сюда с пятнадцатого этажа. У меня дома двое детей и почти пустой холодильник!

«Судя по твоим габаритам, – насмешливо размышлял Сергей, – не удивлён, что у тебя пустой холодильник… Да, наличные деньги в такой ситуации явно не помешали бы».

Сергей подумал об этом, вспомнив, как в детстве собрал целую коллекцию пластиковых купюр и металлических монет, узнав, что вскоре их полностью выведут из оборота.

Сергей подошёл ближе к администратору.

– Вы даже не пытаетесь решить проблему этих людей, – прокричал Сергей. – Пока нет электричества, вы могли бы записывать на бумагу, кто что взял, а потом списать с них оплату, когда «эфирную сеть» восстановят.

Люди сразу обратили внимание на предложение незнакомца и немного затихли.

– Либо вы пойдёте людям навстречу, либо толпа в итоге снесёт вас и каждый возьмет всё, что ему нужно. Решайте.

Толпа одобрительно загудела, поддерживая внезапную инициативу. Администратор супермаркета быстро с кем-то переговорил, после чего поднял вверх руки, давая понять, что просит тишины.

– Господа, вы можете пройти в магазин и взять товары первой необходимости. Никаких деликатесов, только вода и самые простые продукты. На выходе наши сотрудники составят список покупок, и каждый из вас распишется напротив своего имени. После восстановления электропитания мы спишем стоимость покупок с вашего счета. Пожалуйста, проходите в порядке живой очереди.

Толпа радостно загудела, и люди принялись организованно проходить в магазин, совершенно не обращая внимания на парня, который помог разрешить эту ситуацию.

– Пожалуйста. Не стоит благодарности. Я же от чистого сердца, – иронично пробормотал Сергей себе под нос и двинулся дальше.

Слева от арки, которая служила выходом из жилкомплекса, располагалось просторное помещение, в котором жители хранили мобильные средства передвижения. Современные горожане крайне редко передвигались пешком, предпочитая использовать многочисленные виды мобильного электротранспорта: электрокаты, гироскутеры, электроборды, моноколёса и многое другое. Для передвижения по городу это было крайне удобно, особенно если учитывать, что личный автотранспорт запретили почти полностью. Именно международный закон о запрете личного автотранспорта для большинства граждан стал одним из самых весомых вкладов в решение глобальной проблемы дорожного движения. Нет личного автомобиля – нет проблем с пробками. Если хочешь куда-то добраться, жди на остановке беспилотный автобус или вызывай беспилотное такси, которое подберёт тебя где угодно и доставит куда захочешь, хоть в соседнюю провинцию.

Автомобильный транспорт, оборудованный местом водителя, был доступен лишь военным, полицейским и спасательным службам. Ну и, конечно, особо обеспеченные люди, лоббировавшие данный закон, не забыли оставить лазейку и для себя. При наличии денег получить разрешение на владение личным автотранспортом не составляло большой проблемы.

На входе в помещение, где хранился мобильный транспорт жильцов, не было ни дверей, ни каких-либо иных систем защиты от злоумышленников. Вездесущие камеры видеонаблюдения и прекрасно работающая система распознавания лиц, управляемая продвинутой нейросетью, не давали преступникам почти ни единого шанса на совершение успешной кражи. За последние полвека уровень уличной преступности стал настолько низким, что такие понятия, как «кража» или «ограбление», начали даже понемногу исчезать из речи.

В отличие от большинства жителей комплекса, транспорт Сергея не нуждался в подключении к «эфирной сети». Это был первоклассный горный велосипед с рамой из легкого, но прочного полимера, на котором хозяин передвигался не только в городской черте, но также устраивал и многодневные выезды в живописные районы долины Фьярвик.

Сергей выкатил велосипед на улицу. Он планировал вернуться к вечеру или, в крайнем случае, через пару дней, когда восстановят «эфирную сеть». Но Сергей совершенно не догадывался, что выбрал билет в один конец.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 31: Питер Ковач, мужчина, 45 лет, старший сержант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Питер, вы можете вспомнить, что происходило в первый день после блэкаута?

– О да, этого мне ни за что не забыть. В то злополучное утро я находился на базе полиции в Беркане, спал в своей постели.

– Вы не принимали участия в осаде поместья Ториан вместе с остальными членами спецотряда?

– Я участвовал в спецоперации с самого первого дня. Целый месяц проторчал возле этого чёртова поместья, пока меня не заменил капрал Хикс.

– Вас держали там целый месяц? Но почему?

– Потому что я лучший снайпер отряда…

(Пауза.)

– Точнее говоря, я был лучшим снайпером.

– Вы потеряли руку уже после описываемых событий?

(Смотрит на правую руку, кисть отсутствует.)

– Нет, это случилось ещё пятнадцать лет назад на учениях. Осколочная граната сдетонировала у меня в руке во время броска. Всю правую кисть разворотило, а один из осколков угодил в шею, перебив сонную артерию. Если бы не Дэн, который сразу подскочил ко мне и пережал рану, я бы истёк кровью за несколько минут.

– Вы про капитана Савина?

– Да, про капитана Савина. Точнее, тогда ещё лейтенанта. Его перевели к нам буквально за месяц до тех злополучных учений. Сначала все относились к нему крайне скептически. Думали, какого чёрта к нам прислали этого русского, да еще и сразу пристроили в спецотряд. Многие были уверены, что без блата здесь не обошлось. Он поначалу и на фьярском почти не разговаривал, всё пытался по-английски изъясняться. Так что мы, пользуясь языковым барьером, частенько отпускали остроты в его адрес. А он, ничего не понимая, смеялся за компанию. А может, и понимал что-то, но виду не подавал.

– Насколько я понимаю, после случая на учениях всё изменилось?

– Верно понимаете. Все, кто находился рядом со взрывом, были оглушены и не сразу поняли, что произошло. Савин стоял ко мне ближе всех, потому получил неслабую контузию и принял на себя несколько осколков. Но это не помешало ему

быстро сориентироваться и принять меры. На протяжении всей дороги до госпиталя он зажимал разодранную артерию и не давал мне отключиться. Без остановки болтал что-то по-русски и по-английски, песни пел всякие. Я ни черта не понимал, но это действительно не дало мне заснуть. Весь следующий месяц мы провалялись на соседних койках в военном госпитале. За это время я смог неплохо узнать Дэна, попутно помог ему подтянуть язык. Мне неоднократно становилось стыдно за то, что я крайне предвзято относился к нему раньше. С тех пор все бойцы относились к Дэну с величайшим уважением. Поэтому никто из тогдашнего состава не был против, когда спустя семь лет его назначили командиром спецотряда.

– Как же вы могли оставаться снайпером после такого ранения?

– Современная индустрия протезирования творит чудеса. Мне поставили экспериментальный бионический протез. Честное слово, это была какая-то магия. У меня реально возникло ощущение, будто отросла новая рука. Я мог в полной мере ощущать оружие, чувствовать спусковой крючок, все тактильные ощущения стали неотличимы от настоящих. С новой рукой я неоднократно побеждал на стрелковых соревнованиях, оставаясь одним из лучших снайперов ведомства. Увы, но после блэкаута всему этому пришёл конец.

– Расскажите, как это произошло. Я про ваше первое утро.

– Всё очень грустно. Проснувшись утром, я сразу заметил, что бионическая рука отказывается подчиняться, кисть безвольно повисла. Сначала я решил, что это небольшая техническая неисправность. Но уже спустя несколько минут узнал, что проблема отнюдь не в протезе. На самом деле мне ещё повезло, я всего лишь лишился руки. А вот люди с искусственными почками, печенью или сердцем вмиг лишились жизни. Многие так и остались лежать на кроватях в закрытых жилых модулях.

– Насколько я вижу, лишившись возможности стрелять, вы нашли себе новое призвание?

– О да, это вы точно подметили. Наши умельцы изготовили для меня клинок. Обычно он в ножнах, но, если надо, я достаю его и цепляю на руку вместо протеза. Так что теперь при зачистке зданий от инфицированных я самый полезный боец. В левой руке держу штурмовой щит, а в правой – короткий клинок. В тесных помещениях огнестрельное оружие малоэффективно. Не успеешь прицелиться, как твари уже на тебя набросятся. А вот меня одолеть не так-то просто… Забавно всё это, конечно – был лучшим снайпером и мог подстрелить человека с двух километров, а превратился в гладиатора.

Эпоха Хаоса, день 1-й

Сергей Калашников

К тому времени, как Сергей наконец смог покинуть жилкомплекс, людей на улице стало заметно больше. Многие, словно слепые котята, с трудом ориентировались на однообразных улицах Беркана. Слишком сильно привыкшие к смарт-очкам и лишенные доступа к навигатору, они с трудом могли найти нужный адрес в череде одинаковых зданий-коробок.

Сергей уже собирался сесть на велосипед и укатить подальше, как вдруг внимание привлекла небольшая группа людей, окружившая одну из машин, застывших на проезжей части. Подойдя ближе, он увидел на переднем сиденье неподвижно сидящего мужчину с запрокинутой головой. Сергей не видел лица, оно было накрыто курткой. Рядом стояли двое полицейских и общались с заплаканной женщиной.

– Что случилось? – спросил он кого-то из толпы.

– Вроде как у этого парня искусственное сердце. Скорее всего, оно отключилось, когда вырубилась «сеть». Если не ошибаюсь, это его жена, – сказал человек, указывая на заплаканную женщину.

В тот самый момент Сергей неожиданно осознал, почему некоторые из его соседей не отвечали на стук в дверь, и это осознание повергло его в настоящий ужас. За последние сто лет индустрия протезирования и создания искусственных органов достигла небывалых высот. Полностью отпала необходимость трансплантировать органы от живых или погибших доноров: абсолютно всё можно было изготовить в заводских или лабораторных условиях. Искусственное сердце, почки, печень и даже глаза – никаких преград не существовало. По статистическим данным, до 5 % населения Земли имели бионические протезы или искусственные органы – это более сотни тысяч человек в одном лишь Беркане. В основном люди преклонного возраста. В двадцатом веке столетний человек уже считался долгожителем, но теперь преодоление векового рубежа стало чем-то обыденным. Всё благодаря современной медицине.

А ведь люди прошлых эпох ошибочно считали, что человек умирает от старости. Но на самом деле так называемая естественная смерть наступает из-за отказа износившихся органов. Исходя из этого, человеческую жизнь вполне возможно было продлить до ста пятидесяти, а то и двухсот лет, просто заменив изношенные органы на искусственные.

Сергей прекратил размышления, как только заметил, что один из полицейских, оформлявших смерть человека в машине, куда-то пропал. Завертев головой, Сергей зацепился взглядом за спину в синей форме и, запрыгнув на велосипед, поехал следом.

– Офицер, офицер, подождите, пожалуйста, – крикнул Сергей, догоняя полицейского.

– Вообще-то я сержант, – ответил тот, остановившись. – Говорите быстрее, что вам нужно, у меня полно работы.

Немного тягучая манера речи полицейского слегка отдавала славянским акцентом, но точно не русским. Скорее всего, это был поляк или чех, недавно переехавший в эту провинцию, как и сам Сергей.

– Простите, сержант. Вы не могли бы сказать, что вообще происходит?

– Извините, но я знаю не больше вашего. Могу лишь сказать, что по всему городу творится чёрт знает что и полиция всеми силами старается не допустить паники.

– Так, значит, весь город обесточен?

– Похоже, я всё-таки информирован чуть лучше вас, – подметил сержант. – Насколько я знаю, так и есть, по всему городу вырубилась «эфирная сеть». Но мы пока не в состоянии оценить полный масштаб отключений. У нас нет ни связи, ни транспорта – абсолютно вся электроника вышла из строя. Но вы, как я вижу, один из немногочисленных счастливчиков, у которых есть рабочие колёса. – Полицейский взглянул на велосипед Сергея.

– Да, мне однозначно повезло увлекаться велотуризмом. Кстати, почему бы вам тоже не воспользоваться велосипедами в качестве транспорта? Так вы сможете намного быстрее передвигаться по городу.

У полицейского загорелись глаза.

– Отличная идея. Правда, для этого придётся реквизировать имущество спортмагазинов, – сержант задумался, прикоснувшись к подбородку, – но что поделать. Спасибо за идею, мистер…

– Калашников.

– Мистер Калашников, если вам не сложно, сообщите об этом всем сотрудникам полиции и спасательных служб, которых встретите по дороге. Скажите, что вас попросил сержант Новак.

– Да, конечно. Я постараюсь сделать всё, что смогу.

– Я могу чем-то ещё вам помочь? – произнёс сержант Новак, явно намекая на то, что спешит.

– Да. Вы, случайно, незнакомы с капитаном Денисом Савиным?

– Вы про командира спецотряда «Рубеж»?

– Да, про него. Мы с ним давние приятели.

– Неудивительно. По вашему акценту я сразу понял, что вы его соотечественник. Да, мы знакомы.

– Где я могу его найти? Мне бы хотелось как-то помочь полиции и спасателям, но я больше никого не знаю, кроме него.

– Меня радует проявление вашей гражданской позиции, – с нескрываемым удовлетворением подметил сержант. – Мало кто из гражданских в экстренной ситуации думает о ком-то, кроме себя.

– Честно говоря, у меня ещё нет гражданства. Я живу здесь по временной рабочей визе.

– Это не важно. Мы все, можно сказать, граждане Земного Союза. И пускай пока не все провинции открыты для свободного посещения, но рано или поздно к этому всё придёт. Я и сам, честно говоря, родом не отсюда. Так что мы с вами даже в чём-то похожи.

– Так что насчёт капитана Савина?

– Ах да. Насколько я знаю, он сейчас в управлении. Не факт, что вас туда пропустят, всё же режим ЧС. Но сегодня на КПП дежурят парни из моего взвода. Скажите дежурному, что вас послал сержант Новак. Думаю, так больше шансов пообщаться с капитаном.

– Спасибо, сержант. Я выполню вашу просьбу. Удачи вам.

Сержант Новак приложил руку к козырьку кепки и поспешил удалиться.

* * *

Полицейское управление располагалось на противоположном конце города. Дорога туда отняла у Сергея не меньше получаса. Местные часто называли управление «базой полиции», что отражало смысл достаточно точно. Административные здания, тренировочный полигон, криминалистические лаборатории и оружейный склад – всё располагалось на территории в несколько квадратных километров. Так координация между отделами происходила в разы быстрее, а оборона – эффективнее.

Небо над Полицейским управлением было закрыто для полётов. Любой дрон, оказавшийся в запретной зоне, моментально сбивался автоматической охранной системой, поэтому службам доставок приходилось прокладывать маршруты в обход.

Полицейские и члены их семей жили в отдельном районе, примыкающем к полицейской базе, который обычно называли полицейским городком. Его окружал высокий бетонный забор, и охранялся он не хуже, чем сама база. По периметру высились наблюдательные вышки, вход на территорию перекрывался несколькими КПП. Все эти меры безопасности были необходимы, дабы исключить малейшее давление на полицейских через их родных. Выполняя свой служебный долг, сотрудник полиции должен быть уверен, что его семья находится в безопасности, этого требовали современные реалии. Времена воров, грабителей и карманников по большей части канули в Лету – спасибо камерам наблюдения и системе распознания лиц. Организованная преступность перешла на совершенно иной уровень, это потребовало и совершенно иных мер по борьбе с ней.

Подъехав к КПП, Сергей слез с велосипеда и подошёл к дежурному.

– Добрый день. Мне необходимо встретиться с капитаном Денисом Савиным. Сержант Новак сказал, вы сможете помочь.

На удивление дежурный ограничился стандартной процедурой, несмотря на режим ЧС. Проверил содержимое рюкзака и попросил Сергея оставить его и велосипед в хранилище на КПП. После этого выписал пропуск на вырванном из блокнота листке бумаги и подсказал, где примерно можно найти капитана Савина.

Сергей впервые оказался на территории закрытого района, где работали и жили сотрудники полиции. В отличие от стандартных жилых комплексов, в которых проживала большая часть населения Беркана, полицейский городок был застроен небольшими домами, в каждом из которых проживало по несколько семей. На их фоне заметно выделялось главное здание Полицейского управления, представлявшее собой большое пятиэтажное кольцо с парком в центре. По замыслу оно напоминало обычный жилой комплекс, но только намного ниже и круглой формы, а не квадратной.

От КПП здание управления отделяло около сотни метров. Пока Сергей преодолевал это расстояние, мимо несколько раз пробегали полицейские в бронежилетах и шлемах, вооруженные щитами и дубинками для разгона демонстрантов. Когда Сергей уже подходил к центральному зданию, неожиданно из главного входа вышел Денис Савин вместе с несколькими офицерами. Он быстро что-то с ними обговорил, и они разошлись в разных направлениях.

В отличие от большинства полицейских, носивших в городе повседневную форму тёмно-синего цвета, капитан Савин был одет в полевой камуфлированный костюм в расцветке ФирПат. Этот рисунок камуфляжа разрабатывался специально для долины Фьярвик и являлся визитной карточкой спецотряда «Рубеж». Ни гражданские, ни другие полицейские подразделения не имели права носить этот камуфляж, так что бойцы «Рубежа» непременно выделялись на фоне других подразделений в новостных выпусках с очередной спецоперации.

Вместо штатного электромагнитного пистолета GM 17 на его поясе висел серебристый «смит-вессон» модель 19. Сергей сразу узнал револьвер, который видел далеко не в первый раз. Настоящий раритет, изготовленный более двухсот лет назад, – жемчужина личной коллекции Дениса. Несмотря на почтенный возраст, работал револьвер исправно и стрелял очень точно. Сергей не раз убеждался в этом на стрельбище, когда Денис в его присутствии прошибал мишень за мишенью пулями калибра 357 «магнум».

Револьвер располагался на поясе в чёрной формованной кобуре из натуральной кожи. Когда-то Денис заказал её специально под это оружие, что позволяло, словно лихому ковбою, быстро выхватывать револьвер и вкладывать его обратно, совершенно не опасаясь, что тот выпадет.

Денис, не глядя по сторонам, направился в сторону от управления. Прямо на ходу он делал в карманном блокноте какие-то пометки, совершенно не обращая внимания на Сергея.

– Денис! Привет! – крикнул Сергей по-русски, махнув рукой, чтобы обратить на себя внимание.

Услышав голос, Денис оторвал глаза от блокнота и повернулся.

Денис Савин и Сергей Калашников были знакомы уже два десятка лет. Родились и выросли в одном городе, вместе увлекались стрельбой и пешим туризмом. Денис был старше на пять лет и в их дружеском тандеме скорее выполнял роль учителя и наставника.

Они познакомились во время одного из первых для Сергея горных походов, который давался ему крайне нелегко. Денис старался всячески ему помогать, искренне подбадривал, не давая пасть духом и повернуть назад. Именно поддержка и наставничество Дениса повлияли на выбор Сергеем дальнейшей профессии. С того самого времени между парнями завязалась крепкая мужская дружба, растянувшаяся на долгие годы.

Несмотря на то что пятнадцать лет назад Денису неожиданно пришлось переехать в Беркан, они с Сергеем продолжали поддерживать общение. Именно Денис три года назад помог Сергею переехать сюда же и через знакомых посодействовал трудоустройству в природном парке «Горная стена».

– Серёг, какими судьбами? – обратился к нему Денис так же по-русски.

– Извини, что заявился без предупреждения, но по-другому связаться с тобой я не мог.

– Ты как сюда добрался? – удивленно спросил Денис и тут же добавил: – Пешком, что ли?

– Нет, конечно, на велике.

Едва Денис услышал о транспорте, не нуждавшемся в электропитании, в его глазах мелькнула заинтересованность.

Сергей сразу понял, о чём тот подумал, и рассказал о беседе с сержантом Новаком. Денис тут же подозвал какую-то девушку в полицейской форме и с нашивками капрала. Он указал ей на ближайший магазин спорттоваров и приказал снабдить велосипедами и иными рабочими средствами передвижения всех полицейских, кто умеет на них ездить.

– На любые возражения охраны или владельцев магазина отвечай, что это крайняя необходимость в рамках режима ЧС, – чётко и уверенно пояснил капитан Савин. – Если будут слишком сильно возмущаться, то выпиши им расписку на всё реквизируемое имущество. Ты всё поняла, Гомес?

– Так точно, сэр, – отчеканила девушка, приложив руку к козырьку, после чего быстро удалилась.

Решив проблему мобильности полиции, Денис снова переключил внимание на Сергея.

– Наши парни с самого восхода носятся по городу, пытаясь навести порядок. Вроде пока что ситуация под контролем, но если в ближайшее время не восстановят энергоснабжение, то у нас просто не хватит сил удерживать жителей от тотального мародерства.

– У вас тоже вырубилась вся электроника? – уточнил Сергей.

– Абсолютно вся. Даже штатное электромагнитное оружие вышло из строя. Как видишь, я сам пока гоняю с револьвером. Хоть шеф полиции Диас и сделал замечание за неуставное оружие, но мне как-то пофиг. Если для наведения порядка понадобится стрелять, не задумываясь пущу его в ход.

– А остальные полицейские? Им тоже раздали огнестрелы?

– У нас в оружейной есть несколько десятков автоматов для тренировочных целей, но шеф решил пока их не раздавать. Хотя, если честно, и раздавать их, по сути, некому. Огнестрелом умеют пользоваться лишь бойцы «Рубежа», а они почти в полном составе сейчас у поместья Ториан, связи с ними нет. Обычные патрульные умеют пользоваться лишь шокерами да парализаторами, которые, конечно же, не работают. Так что самое убойное, с чем они сейчас бегают по городу, – это щиты и дубинки. На данный момент мы полностью контролируем обстановку лишь в соседних с нашей базой районах. От ребят, которых послали на дальние окраины города, вестей пока не поступало.

– Я проехал через весь город и везде одно и то же – электричества нет, транспорт стоит, толпы людей на улице. Несколько раз видел погибших.

– У нас самих за ночь умерло пятнадцать человек. В основном престарелые родственники некоторых полицейских, у которых отказали искусственные органы. У моего снайпера вышел из строя бионический протез руки. Больницы фактически не работают. Медики пытаются оказывать срочную помощь буквально подручными средствами, ведь всё их оборудование вышло из строя.

– Что же это, по-твоему, может быть? Наверняка отключение «сети» и полярное сияние как-то связаны. Может, война? Китайцы или индусы применили какое-то геомагнитное оружие и разом отключили всем свет.

– Не думаю, – скептически заметил Денис, покачав головой. – Для них это всё равно что самоубийство. Они не меньше нас зависят от глобальной «эфирной сети» и не стали бы рубить сук, на котором сами сидят.

– Но что тогда?

– Пока рано говорить. Необходимо дня начала понять хотя бы примерные масштабы блэкаута. Пока мы лишь знаем, что обесточен Беркан. Нам не известно ничего, что творится за его пределами.

– Я мог бы съездить на разведку, – неожиданно предложил Сергей. – До столицы соседней провинции всего сто двадцать километров. Если Фьярский тоннель не перекрыт, то я приеду туда еще до заката. Ты и сам прекрасно знаешь, с какой скоростью я могу гнать на велосипеде по трассе, тем более когда нет машин.

Денис призадумался. Судя по выражению лица, он обдумывал все возможные варианты дальнейших действий.

– Нет, в соседнюю провинцию я пошлю пару человек из моего подразделения. Они тоже неплохо управляются с велосипедами. Если хочешь помочь, то есть более срочное задание.

Сергей настроился внимательно выслушать Дениса.

– Как я уже сказал, большая часть моих бойцов в момент блэкаута находилась у поместья Ториан. Знаешь, где это?

– Конечно. Я следил за новостями об осаде.

– Отлично. – Денис принялся что-то писать в своем блокноте. – Тебе необходимо как можно скорее доставить это письмо лейтенанту Куперу. Во время моего отсутствия он выполняет обязанности командира «Рубежа» и непосредственно руководит ходом спецоперации на месте.

Денис расписался внизу страницы, вырвал листок из блокнота и передал его Сергею.

– Если по каким-то причинам письмо по дороге будет уничтожено, передай им, что капитан Дэн приказал вернуться на базу. Ты меня хорошо знаешь, так что без проблем докажешь, что приехал от меня. Ещё скажи им брать с собой в дорогу лишь самое необходимое. Нерабочее оборудование, в том числе оружие, пусть оставляют в лагере. Всё понял?

– Да, сэр, – уверенно и с явной ноткой иронии ответил Сергей, приложив руку к козырьку.

– Вольно, – с той же иронией ответил Денис. – По дороге ни на что не отвлекайся и никуда не сворачивай, свою первоначальную задачу ты знаешь. Думаю, на месте будешь ещё до заката. Постарайся так же быстро вернуться обратно. Пока всё это не кончится, жить будешь на нашей базе.

Денис проводил Сергея до КПП, друзья пожали руки, пожелали друг другу удачи, и Сергей умчался в сторону трассы, ведущей к поместью Ториан.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 37: Джек Купер, мужчина, 35 лет, лейтенант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Мистер Купер, насколько я понял, именно вы руководили операцией у поместья Ториан в отсутствие капитана Савина?

– Так точно. В спецотряде «Рубеж» я был его первым заместителем. Капитан Савин покинул зону спецоперации буквально за сутки до начала блэкаута, и я остался за старшего.

– Расскажите, что происходило утром первого дня новой эпохи. Несколько человек из тех, с кем мы уже успели пообщаться, просили называть блэкаут именно сменой эпохи. Поначалу это показалось нам слегка необычным, но мы всё же решили пойти навстречу.

– Да называйте как хотите, суть от этого не меняется. Честно говоря, я не сторонник таких пафосных определений, как «смена эпохи», это же всё условные понятия. Но раз кто-то хочет называть блэкаут таким эпичным термином, то я ничего не имею против.

– Хорошо. Так что происходило утром первого дня Эпохи Хаоса?

– Собственно, полный хаос и происходил.

– Можно подробнее?

– Я спал в штабной палатке вместе с несколькими офицерами. Внезапно нас разбудила вбежавшая сержант Лиза Вэй. От неожиданности я аж схватился за пистолет и чуть не упал с койки. Лиза кричала, чтобы мы срочно выходили на улицу. Я выскочил из палатки, и передо мной развернулась какая-то сюрреалистичная картина. Всё небо до самого горизонта полыхало разноцветными огнями. Несколько тяжёлых экзоскелетов с операторами внутри валялись в дюжине метров от меня, некоторые из наших ребят помогали операторам выбраться. Все свободные бойцы, схватив оружие, побежали занимать круговую оборону вокруг штаба. В тот момент я думал, что это дело рук давидианцев и они сейчас же нас атакуют.

– Это действительно было нападение со стороны сектантов?

– Вовсе нет, как ни странно. Сержант Вэй тут же доложила мне ситуацию. Мы оказались полностью безоружны. Давидианцам выдался отличный шанс уничтожить нас одним ударом. Однако они по-прежнему сидели в поместье и ни предпринимали ничего. Я приказал нашим силам сняться со всех постов и собраться возле штаба. Там по периметру стояла большая часть бронемашин, за которыми в случае чего можно было укрыться.

– Но атаки так и не последовало?

– Так точно. Уже начало светать. Мы пытались реанимировать хотя бы средства связи, чтобы связаться с базой в Беркане, но всё было тщетно. Примерно через два часа, точнее сказать не могу, поскольку работающих часов у нас не осталось, со стороны поместья в небо взлетела сигнальная ракета. Сектанты запустили её, чтобы обратить на себя внимание. Мы увидели, что через поле в нашу сторону идёт один из них. Взяли его на прицел, сделав вид, что наше оружие полностью исправно. Приблизившись на полсотни метров, он остановился и несколько раз повернулся на месте, явно показывая, что оружия у него нет. Он просто хотел пообщаться, я вышел к нему навстречу.

– Как он выглядел?

– Мужчина, на вид лет тридцать, довольно крепкий, с усами и небольшой щетиной. Одежда старомодная – рубашка и джинсы, на голове широкополая шляпа. В общем, смахивал на типичного ковбоя из старых вестернов. Ах да, на рукаве была нашивка с изображением человеческого глаза на фоне креста – символика их секты.

– К вам вышел сам отец Давид?

– Нет, конечно. Лидер давидианцев очень осторожен и крайне скрытен. Рядовым сектантам доводилось общаться с ним лишь через стену или ширму. Мы засылали в их ряды агентов, но им так и не удалось ничего о нём выяснить. Поговаривали, что в лицо отца Давида знают лишь несколько епископов и его жёны.

– Жёны?

– Ага. К нам поступала непроверенная информация, что любая женщина из числа давидианцев, вне зависимости от возраста, обязана стать его женой, если ему так захотелось. Точнее, по воле Господа, которую тот якобы транслировал через отца Давида. По некоторым данным, чуть ли не половина детей, родившихся в том поместье, были от него. Этот парень собрал вокруг себя очень послушное стадо. Любое его слово являлось законом для всех адептов. Никто не мог ему перечить, все его приказы исполнялись беспрекословно.

– Я думал, что подобное осталось в далёком прошлом… О чём вы говорили с тем человеком в шляпе?

– Сначала я внаглую предложил ему сдаться и обсудить условия капитуляции. Он засмеялся и сказал, что оценил моё чувство юмора. Затем предложил нам то же самое, пояснив, что знает о проблемах с электроникой. Не хочу показаться трусом, но в тот момент я всерьёз напрягся. Мы были безоружны, а эти ребята затарились огнестрельным оружием словно небольшая армия. Но, как оказалось, парень просто шутил. Он представился, сказал, что его зовут Трой. После начал задвигать что-то про Страшный суд и наступление новой эпохи, которых они ждали долгие годы. Затем принялся перечислять наши грехи, требовать покаяния и прочий сектантский бред. Закончив со своей псевдопроповедью, он сказал, что у нас есть выбор – либо мы принимаем их истинную веру и тогда они примут нас в свою семью, либо мы должны немедленно покинуть это место. В противном случае он прямым текстом пообещал отправить нас на приём к Господу. С чувством юмора у этого Троя было всё в полном порядке. В конце он добавил, что на раздумья у нас есть время до захода солнца. Затем развернулся и направился обратно в поместье.

– Что вы делали дальше?

– Я собрал командиров боевых групп, чтобы обсудить дальнейшие действия. Ясное дело, что так называемый приём в семью мы даже не рассматривали. Я был уверен, что подкрепление уже в пути и скоро мы вернём контроль над ситуацией.

– Вы дождались подкрепления?

– Ага, дождались. Парень на велике с приказом валить оттуда – вот и всё наше подкрепление.

– Вы про Сергея Калашникова?

– Если вы и так уже всё знаете, то зачем меня спрашиваете?

– Нам интересно узнать о происходивших событиях с разных точек зрения. Лично для меня важно понять, что всеми вами двигало, почему вы поступали именно так, а не иначе.

– Хотите узнать, что мной двигало во время массовой бойни в Беркане?

– И это в том числе. Мистер Купер, не забывайте, пожалуйста, что я не судья. Мы лишь хотим зафиксировать хронологию событий из уст каждого выжившего. Нас интересуют не только конкретные действия, но и причинно-следственные связи. Поверьте, это очень важная информация для наших потомков.

– Я боюсь, что наши потомки не смогут ознакомиться с вашими записями. Им просто не на чем будет их просмотреть.

– Вы не правы. Нейроблок, на который мы всё записываем, может хранить информацию сотни, а может, и тысячи лет. Думаю, к тому времени удастся вернуть всё на круги своя, и грядущие поколения скажут нам спасибо за эти записи.

– Вам виднее, вы же учёный.

– Именно так, поэтому я исполняю свой долг перед наукой и историей… Кажется, мы слегка отошли от темы. Расскажите, что было дальше.

– Мы выполнили приказ капитана и организованной колонной направились в Беркан. С собой взяли лишь малые штурмовые рюкзаки, набив их пайками и снаряжением для ночёвки в полевых условиях. Дорога заняла более двух суток, так что приходилось останавливаться на ночлег в лесу. Для моих бойцов совершить такой марш-бросок не составляло никакой сложности, капитан Савин регулярно гонял нас в тренировочных рейдах, в том числе и в горных. А вот большая часть обычных копов, переданных нам в усиление, и все без исключения штатские, постоянно ныли и просили дать им отдохнуть. Если бы не эти слабаки, мы бы дошли до базы намного быстрее.

– Расскажите о штатских. Кто они?

– По большей части репортеры, в том числе этот мудак Эрик Ричман. Помню, сержант Вэй несколько раз шутила, как было бы здорово отвести его поглубже в лес и там закопать. Одним репортёром больше, одним меньше, в такой суматохе никто и не заметит. Не буду скрывать, что в тот момент я счёл её предложение вполне реализуемым.

– Вы это сделали?

(Смеётся.)

– К сожалению, нет. Тогда мы ещё мыслили по-старому, как сотрудники полиции. Это уже значительно позже наше мировоззрение и отношение к смерти изменились. Сейчас я бы без раздумий пустил в расход Эрика Ричмана и большую часть его коллег… Хотя какая разница, они всё равно все сдохли… Помню, с нами шёл парнишка из числа патрульных, капрал Крис Холанд. Кажется, вы с ним уже общались.

– Да, припоминаю его. Он стоял на блокпосте вместе с сержантом Вэй, когда началась смена эпохи.

– Так точно. Этот парень с самого начала марш-броска на Беркан старался держаться к нам поближе. Шёл наравне, пока остальные плелись в хвосте. Всё приставал к Лизе с вопросами о службе в «Рубеже». Спрашивал, как можно к нам попасть. Я сразу понял, что он настроен крайне серьёзно.

– Соглашусь с вами, мне тоже так показалось из нашего разговора. Вы встречали кого-нибудь по пути в Беркан?

– Да. Несколько раз на дороге попадались небольшие группы штатских. Я спрашивал, куда они идут, но особо вразумительного ответа никто не дал, в основном какие-то эфемерные отговорки. Я думаю, что в основном это были скрытые давидианцы, которые в момент блэкаута находились в Беркане или других местах. Как мы узнали позже, ещё до нашего возвращения капитан Савин выпустил из камер всех подозреваемых в связях с сектой. Поэтому не исключаю, что среди тех, кто шёл к поместью Ториан, были и сектанты, арестованные во время облав.

– Зачем капитан это сделал?

– А какой смысл был держать их за решёткой? Охранять, тратить на них еду, воду, медикаменты. В сложившейся ситуации эти люди не представляли для нас никакой опасности. К тому же не факт, что все арестованные имели отношение к секте. Хоть шеф полиции Диас и попытался устроить капитану выволочку за такую инициативу, но это никак не повлияло на его действия. Дальнейшие события показали, что капитан всё сделал правильно.

– Что происходило, когда вы вернулись в Беркан?

– На тот момент ситуация в городе только начинала выходить из-под контроля. У большинства горожан уже заканчивалась еда. Да что уж там, людям элементарно нечего было пить. Всю бутилированную воду растащили ещё в первый день. Большинство горожан, живших выше пятнадцатого этажа, спустились жить ниже. Многие стали ночевать во внутренних парках жилых комплексов или в лесопосадках между городскими районами. Ставили палатки, навесы, разводили костры и пытались что-то приготовить. Самые смекалистые собирали дождевую воду и росу с деревьев. Но такие встречались крайне редко, подавляющее большинство жителей Беркана ничего из этого не умели. Как ни печально, у них не было ни единого шанса выжить в новых условиях.

– Вы пытались как-то помочь населению?

– Конечно. Спасательные и медицинские службы по всему городу разворачивали пункты оказания помощи. У них на складе хранились некоторые запасы воды и рационов питания, которые раздавались нуждающимся. Полиция, как и положено, обеспечивала охрану общественного порядка, стараясь не допускать беспорядков и мародерства. Капитан Савин еле убедил шефа полиции раздать нашим бойцам огнестрельное оружие, хранившееся на складе. Это хоть как-то помогло сохранить ситуацию под контролем, но нас всё равно было слишком мало для трехмиллионного города. Всего полсотни бойцов «Рубежа» и несколько сотен обычных копов, вооруженных щитами и нерабочими электродубинками.

– Огнестрельное оружие раздали лишь бойцам спецотряда «Рубеж»?

– Конечно. Обычные полицейские обращаться с ним не умели. Выдать огнестрел человеку без должной подготовки – это всё равно что раздать обезьянам гранаты.

– А у простых горожан было огнестрельное оружие?

– Было. И, как оказалось, довольно много. Причём большая часть наверняка хранилась нелегально.

– Почему вы так решили?

– Огнестрельное оружие уже давно находилось под жестким контролем и почти полным запретом. Для получения лицензии обычным штатским необходимо было пройти долгое обучение и уплатить немалую пошлину. Затем владельцу пришлось бы проходить ежегодные проверки. Причём лицензию можно потерять в любой момент за малейшее правонарушение. К тому же использовать легально купленный огнестрел разрешалось лишь на специализированных стрельбищах. Ни о какой самозащите с его помощью не могло быть и речи. По закону любое огнестрельное оружие разрешено покупать исключительно для коллекционирования или тренировок на сертифицированном стрельбище.

– Если всё было настолько строго, то как же смогли вооружиться давидианцы?

– А вот это очень интересный вопрос. То оружие, что мы позже нашли с одной из уничтоженных групп, у обычных барыг не купишь. Им явно помогал кто-то с большими погонами.

Эпоха Хаоса, день 15-й

Сергей Калашников

Сергей сидел на пороге Полицейского управления и доедал паёк, выданный ему по дневной квоте. Как рассказал ему Денис, на любой полицейской базе в обязательном порядке хранится некоторый запас питьевой воды и индивидуальных рационов питания. Их выдают полицейским во время учений, полевых выходов или спецопераций за пределами города. Формируя запас провианта на базе, так же учитывали и возможность возникновения ЧС, когда полиции придется действовать автономно без возможности пополнить запасы. В этом случае еды и воды должно хватить всем сотрудникам полиции и их семьям примерно на четырнадцать дней. Капитан Савин, явно предчувствуя, что режим ЧС может сильно затянуться, ещё с первых дней настоял, чтобы дневной рацион всех обитателей полицейского городка был значительно урезан. Норму действующих сотрудников полиции уменьшили на треть, а у членов их семей – на половину.

По предложению Сергея из полицейских и членов их семей организовали группы, которые ежедневно ходили за водой. В городской черте находилось несколько небольших водоёмов, расположенных в парковых зонах между районами. Однако из санитарных соображений Сергей настаивал на том, что ими лучше не пользоваться, а набирать воду необходимо из источников за чертой города. Каждый день, начиная с самого утра, группы водоносов (так их в шутку назвали обитатели полицейского городка) проходили по пять километров до ближайшего озера, волоча за собой тележки, набитые ёмкостями для воды. Непосредственно на базе эту воду кипятили, остужали и разливали по пустым бутылкам и флягам. Теоретически кипятить воду было необязательно, поскольку на полицейском складе хранилось достаточно портативных фильтров и препаратов для обеззараживания воды. Но их решили приберечь на экстренный случай.

Кроме того, Сергей, ориентируясь на свой опыт в многонедельных горных походах, придумал отличный способ, как можно ещё сильнее растянуть немногочисленные запасы провизии. Вместо того чтобы просто раздавать людям индивидуальные рационы питания, которые по большей части представляли собой готовую пастеризованную еду, он предложил варить суп. Содержимое пайков высыпалось в чаны с водой, под которыми разжигались костры, и жёны некоторых полицейских готовили неплохую похлёбку. Правда, для поддержания огня пришлось вырубить почти все деревья на территории полицейского района.

Не забыли и про иные потребности людей, которые возникли из-за отсутствия рабочей канализации. Дабы не превратить полицейский городок в эпицентр зловония и нечистот, необходимо было принимать срочные меры. Пришлось выкапывать большие ямы и из подручных средств сооружать над ними небольшие надстройки, которые Сергей с Денисом называли незнакомым для многих словом «сортир».

В отличие от полицейского городка, где дисциплина и сохранившаяся командная вертикаль позволили наладить более или менее приемлемую жизнь, в самом Беркане ситуация с каждым днём становилась всё хуже и хуже. Хоть продуктовые магазины и опустошили в первые пару дней, но кроме них в городе находились склады со стратегическими запасами продовольствия. Они создавались на случай стихийного бедствия или возможного обвала Фьярского тоннеля, когда поставки извне могли прекратиться на долгое время. Но основная трагедия жителей Беркана состояла в том, что в результате блэкаута герметичные ворота всех складов остались заблокированы. Сотни тонн продовольствия, медикаментов и вещей первой необходимости в самый критичный момент оказались недоступны. Взломать ворота стратегических хранилищ вручную было невозможно. Любая техника, способная разрезать толстые стальные ворота, вроде плазменных резаков, оказалась выведена из строя.

Спасательные службы всё же имели на своих складах некоторые запасы провизии, поэтому они организовали несколько пунктов раздачи еды ещё в первые дни ЧС. Но для трёхмиллионного города их запасов хватило всего на несколько дней. Спасателям приходилось работать в очень тяжёлых условиях. Если бы не полиция, охранявшая их, то голодная разъярённая толпа ещё в первый день разгромила бы все их посты. За день до того, как запасы еды у спасателей подошли к концу, капитан Савин смог убедить их отложить хоть какое-то количество пайков для себя и перебраться с семьями на базу полиции.

Вскоре после этого полиция перестала патрулировать улицы города и бороться с мародёрами. На то было несколько веских причин. С одной стороны, спасательные службы прекратили оказывать помощь жителям Беркана, следовательно, больше их пункты раздачи еды не нуждались в охране. С другой стороны, отправлять людей на патрулирование означало отнимать у них последние силы в условиях сильного недоедания. К тому же в городе участились случаи нападения на патрули и перестрелки между образовавшимися группировками. В основном с небольшими бандами, желавшими завладеть огнестрельным оружием «Рубежа». Но порой патрулям попадались и просто обезумевшие психопаты, которые могли внезапно наброситься на любого человека, оказавшегося рядом, с целью его загрызть. По городу начали распространяться слухи, что вспышки бешенства начинают носить всё более массовый характер. Поговаривали даже, что эти безумцы занимаются откровенным каннибализмом, но прямых подтверждений этому у полиции до определённого момента не было. После нескольких нападений, в которых, к счастью, никто из полицейских не пострадал, капитан Савин принял решение не покидать периметра базы без крайней необходимости.

Но перед тем, как окончательно запереться в полицейском городке, капитан Савин приказал осмотреть соседние магазины и перенести на базу всё, что может понадобиться её обитателям. В шутку между собой полицейские называли такие отряды мародёрами. Во время одной из таких мародёрских вылазок многие полицейские обзавелись элитными наручными часами, которые продолжали работать и показывать точное время, поскольку являлись полностью механическими.

Когда Сергей в составе одного из отрядов обследовал крупный супермаркет, он с удивлением обнаружил, что отнюдь не все электроприборы пришли в негодность. Самые простые портативные фонари и лампы, в конструкции которых не использовались сложные электронные схемы и микроконтроллеры, работали исправно. Кроме того, выяснилось, что и обычные химические батарейки, хранившиеся отдельно от приборов, сохранили работоспособность. По итогам той вылазки мародёрская группа, помимо прочего, притащила на базу несколько магазинных тележек, доверху наполненных различными фонарями, лампами и батарейками к ним. Проблема освещения на базе была решена.

На пятнадцатый день после блэкаута в полицейском городке собралось более тысячи человек. Большую часть, само собой, составляли семьи полицейских и примкнувших к ним спасателей. Хоть формально в условиях ЧС вся власть перешла в руки шефа полиции полковника Диаса, но на деле за пределами его кабинета почти всем руководил капитан Савин, и многих жителей полицейского городка это устраивало. Полковнику Диасу категорически не нравились самоуправство капитана и многие решения, которые он принимал самостоятельно. Пару раз он даже грозил понизить капитана в звании и снять с должности. Но, несмотря на это, Савин продолжал делать то, что считал необходимым, не обращая внимания на реакцию вышестоящих офицеров.

– Приятного аппетита, – послышался из-за спины голос Дениса Савина.

– Спасибо, Дэн. Что нового на фронтах? – доедая паёк, спросил Сергей.

– Сам знаешь не хуже меня. С каждым днём становится всё хреновее и хреновее, а улучшения на горизонте пока не видны, – ответил Денис, присаживаясь рядом.

– Я всё больше убеждаюсь в том, что ты был прав с самого начала. Эта хрень действительно произошла на всей планете, а не только в нашей провинции или паре соседних. В противном случае к нам бы обязательно кто-то прибыл. Но кроме беженцев, непрерывно прибывающих через Фьярский тоннель, до нас так никто не добрался.

– Сергей, есть серьёзный разговор, – вполголоса произнёс Денис.

– Говори.

– Если бы мы не были с тобой знакомы, если бы ты не осел с нами тут, то что бы ты делал? Как бы ты действовал и как выживал?

Сергей слегка задумался. Спустя несколько секунд он ответил:

– В первый день я бы покатался по городу, разведал обстановку, как изначально и планировал. Съездил бы за город, узнал, что творится в остальной части провинции. Запасов в рюкзаке хватило бы на пару дней. После вернулся бы в город, пополнил запасы еды и воды на пунктах выдачи. К тому моменту я бы уже понял, что в ближайшее время ситуация в лучшую сторону не изменится. Так что я бы посчитал логичным скорее свалить из Беркана. И как ты уже мог заметить, немало горожан уже это сделали.

– И куда бы ты свалил?

– Не важно куда. В такой ситуации главное – валить как можно дальше от крупных городов, пока есть такая возможность и сил достаточно. Но ведь ты и сам не хуже меня знаешь, что может твориться в голодающем городе. Мы оба читали одни и те же воспоминания людей, прошедших через ужасы городской осады во время войны. Я бы не хотел застать это. Если говорить абсолютно откровенно, то 99 % всех жителей Беркана уже, считай, мертвы, но многие ещё об этом не знают. Они неспособны выжить без своих смарт-очков, дронов, доставляющих еду на дом, «эфирной сети» и прочих благ цивилизации… Кто все эти люди? Блогеры, геймеры, трейдеры, прилипшие задницами к удобным анатомическим креслам и неспособные даже приготовить себе яичницу. О каком выживании для них может вообще идти речь? Уверен, большая часть из них уже сдохла в своих жилых модулях, не додумавшись спуститься вниз по пожарной лестнице. Шанс на выживание имеет лишь малый процент тех, кто живёт вдали от мегаполисов, ведёт домашнее хозяйство и хранит ствол под кроватью. Ну и, конечно, не будем забывать про сектантов. Они к концу света подготовились лучше всех.

– Не буду с тобой спорить. Продолжай, пожалуйста. Куда бы ты отправился дальше?

– Скорее всего, поехал бы в туристическую деревню природного парка. Помнишь её?

– Конечно, помню.

– Ну вот. Путь, конечно, неблизкий, но на велике за день можно добраться. Расположение у неё отличное – предгорье большого хребта, кто попало туда не доберётся. Кроме десятка сотрудников парка с семьями, там сейчас никого быть не должно– спасибо господам сектантам за наведение паники. А вот запасов провизии, особенно туристических рационов, небольшой группе людей хватит на полгода, если не больше. Просто сказка.

– Тогда почему ты до сих пор здесь?

– Ну куда ж я без тебя, дружище? – улыбаясь, ответил Сергей. – У нас обоих ни семьи, ни детей, никакого груза за спиной. Мы могли бы с тобой ранним утром сесть на велосипеды и свалить отсюда. До деревни ехать чуть больше ста километров, к вечеру уже добрались бы. Но ведь ты со мной всё равно не поедешь, верно?

– Верно, не поеду. Людей своих я тут не брошу, а они не бросят свои семьи.

– Значит, и я тебя не брошу. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока ситуация в этом месте не станет совсем безнадёжной. Не обижайся, но дружба дружбой, а прожить чуть подольше мне всё равно хочется.

– Я всё понимаю. Спасибо тебе, Серёг.

– За что?

– За честность. Это от тебя мне нужно больше всего.

– Всегда пожалуйста, дружище.

– Ещё вопрос. Пока ты не уехал. Как тебе мысль стать бойцом моего спецотряда?

– В смысле? – удивлённо спросил Сергей.

– Я пока говорю лишь о номинальном участии в жизни подразделения. Ты и так уже вторую неделю с нами ошиваешься, так хоть какой-то официальный статус будешь иметь… Ладно, ты пока подумай над предложением, а мне на совещание с бойцами надо идти. Чуть позже продолжим разговор, так что никуда не пропадай.

– Я никуда и не ухожу, до пятницы я абсолютно свободен, – улыбаясь, ответил Сергей.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 13: Лиза Вэй, женщина, 29 лет, сержант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Расскажите о вашем первом контакте с инфицированными.

– Первый контакт был ещё в Беркане во время патрулирования города. Правда, тогда мы ещё не понимали, с чем столкнулись на самом деле.

– Лиза, если не ошибаюсь, именно ваша группа столкнулась с ними впервые?

– Да. Это произошло за день до того, как капитан Савин запретил патрулям выходить в город. Наша группа тогда патрулировала отдалённый район. Обычный патруль в составе пяти человек – четверо копов с щитами и дубинками плюс я с автоматом.

– Извините, с чем? Мне незнакомо это слово.

– С автоматом. Этот термин мы переняли от капитана, в русском языке так называют автоматические штурмовые винтовки. Я думаю, слово «автомат» произносить как-то проще, чем автоматическая штурмовая винтовка.

– Спасибо, буду знать. Столь небольшая группа с одним стрелком – это был стандартный состав патруля?

– Обычно да. Иногда в группы включали по несколько стрелков, если предстояло идти в более опасный район. Но наш сектор патрулирования считался вполне мирным. Обычные копы, которые шли со мной, несли легкие бронещиты из прозрачного пластика. Такой щит мог спокойно выдержать несколько попаданий почти из любого огнестрела, за исключением особо крупных калибров. В случае контакта с вооруженным противником щитовики должны были меня прикрывать, пока я веду бой. Такая тактика показала себя очень эффективно, ни один из патрулей не понёс потери в ходе перестрелок.

– Расскажите о первой встрече с инфицированным.

– Как только наша группа прибыла в обозначенный район, тут же подбежали люди и начали наперебой рассказывать про сумасшедшего, бросающегося на окружающих. Сначала мы решили, что это какой-то прикол или западня, но всё же решили проверить. Вошли в один из жилых комплексов, направились во внутренний парк. Двое щитовиков шли передо мной, остальные двое прикрывали сзади, на случай если это окажется засадой… Помню, как впервые увидела эту тварь, до сих пор вспоминать противно. Он сидел на коленях спиной к нам, согнувшись над чем-то. Мы не сразу поняли, что именно перед ним лежит. Но, подойдя ближе, увидели, что это человеческое тело. Один из щитовиков окликнул его, и тот парень мгновенно обернулся. Я успела рассмотреть его. Он был весь в пыли и ссадинах, лицо измазано свежей кровью. А ещё глаза – я никогда не видела таких глаз у человека. Налитые кровью… Источали какую-то дикую, первобытную ярость. Изо рта что-то вываливалось. Мы не сразу поняли, что он жрал того беднягу. Для меня это стало полной неожиданностью, на мгновение я даже остолбенела. Мне далеко не в первый раз доводилось видеть трупы, но такое… В общем, увидев нас, он тут же вскочил и с жутким криком бросился в нашу сторону. Парни передо мной сработали очень быстро, и тварь со всего разбега врезалась в их щиты. Он со всей силой бился лицом о прозрачный пластик, измазывая его кровью. Создавалось ощущение, будто он не понимает, что перед ним какая-то преграда. Он просто видел людей и любой ценой пытался до них добраться. Двое других копов, стоявших у меня за спиной, также быстро среагировали и подперли его щитами с боков, не давая вырваться.

– Что в этот момент делали вы?

– Пока парни его держали, я просунула ствол автомата под щитами и прострелила ему ногу. После скомандовала отойти, и тварь рухнула на землю.

– Он успокоился после полученного ранения?

– Вовсе нет. Продолжал истошно кричать и ползти в нашу сторону, пытаясь схватить кого-нибудь за ногу. Мы стали думать, что делать дальше. Капрал Холанд, который напросился со мной в патруль, предложил сковать психа пластиковыми стяжками и запереть в каком-нибудь помещении. Другие копы начали возражать, мол, это негуманно – оставлять связанного человека подыхать от голода. Даже затеяли между собой небольшой спор, пока эта тварь корчилась на земле и орала во всё горло.

– И что вы решили в итоге?

– Приказала всем отойти и прострелила ему голову. Он наконец заткнулся.

– Жёстко, сказал бы даже, жестоко. Вы не боялись ответственности за это?

– Абсолютно не боялась. Капитан Савин приказал нам использовать любую силу, если возникнет необходимость. По сути, он освободил меня от любой ответственности, я просто выполняла приказ вышестоящего командира. Остальные копы из моего патруля, конечно, были немного в шоке, но возмущаться никто не стал. На всякий случай мы договорились сообщить командиру, что я застрелила его сразу, как только он начал биться о щит. А то мало ли у шефа полиции Диаса возникнут негодования насчёт казни раненого безоружного человека.

– Что вы сделали с телами?

– Ничего. Сказали местным жителям накрыть их полиэтиленом и присыпать землёй, чтобы не воняли.

– Вот так просто?

– Ну да. А что нам, похороны устраивать? На базу возвращаться пешком целый час, вооруженные патрули на велосипедах не передвигались, а уже темнело. Напоследок мы немного пообщались с обитателями жилкомплекса. Они сказали, что парень, которого я застрелила, – беженец из соседней провинции. Народ оттуда шёл непрерывным потоком, потому что ситуация там была ещё хуже, чем у нас. Сказали, что, когда этот парень пришёл сюда, он уже чем-то болел. Его знобило, рвало, затем начались сильные судороги. Вскоре он вроде успокоился и притих, но спустя некоторое время внезапно вскочил и набросился на одного из местных. Впился ему в шею и вырвал кусок мяса. Судя по всему, он разорвал бедняге сонную артерию и начал тут же его поедать. Мы как раз оказались рядом, потому разбежавшиеся жители сразу позвали нас на помощь.

– Вы доложили об этом капитану Савину?

– Конечно. Собственно, после этого случая он и запретил кому-либо покидать базу без крайней необходимости. Патрулирование города отменили. Лишь мародёрские группы совершали вылазки, и то лишь в соседние с нами районы. Ну и, конечно, походы за водой никто не отменял, но теперь водоносов охраняли тщательнее.

– Какова была обстановка на вашей базе? Как чувствовали и вели себя люди?

– Большинство сотрудников полиции вели себя как положено по уставу, держались достойно и старались не давать слабины. Если кто-то и позволял себе что-либо, выходящее за рамки, то капитан быстро ставил его или её на место. А вот со штатскими всё складывалось сложнее. Хоть это и были по большей части близкие родственники сотрудников полиции, к строгой дисциплине и субординации за пару недель приучить невозможно. Нельзя просто отдать приказ штатским, им приходится всё объяснять, убеждать, а зачастую и успокаивать. К тому же с каждым днём всё больше и больше людей впадало в депрессию. Поначалу из-за отсутствия привычных гаджетов и других развлечений. Но со временем они начали осознавать, что у них просто нет будущего. Особенно это отражалось на людях преклонного возраста или на тех, кто не завёл детей. Первые своё уже отжили, а у вторых не было весомого стимула хвататься за жизнь.

– А у вас был такой стимул? Если, конечно, не брать в расчёт вашу работу.

– Конечно. Кроме меня, никто не позаботился бы о моей дочери.

Эпоха Хаоса, день 15-й

Денис Савин

– Мы должны уходить, – с горечью в голосе сказал капитан Савин.

– В каком смысле уходить? Куда? – с недоумением спросил лейтенант Купер.

В комнате для совещаний повисла напряжённая пауза. Все собравшиеся бойцы «Рубежа» молча уставились на командира, ожидая ответа.

– Мы должны уходить из города, причём как можно скорее, – наконец ответил он.

– Ты предлагаешь покинуть базу? Покинуть Беркан? – не скрывая удивления, спросил старший сержант Ковач.

– Всё верно, Пит, именно это я и предлагаю, – хладнокровно ответил капитан. – Я понимаю, что многие из вас пока не осознали всей сути происходящего, но давайте смотреть фактам в лицо. Уже прошло более двух недель с момента блэкаута, но центральные власти до сих пор ничего не сделали для устранения последствий. Все доступные запасы провизии в городе закончились ещё на прошлой неделе. А наших запасов, даже при экономном использовании, хватит от силы дней на десять. Как сообщили разведчики, которых я отправлял за горный хребет, ситуация в соседних провинциях даже катастрофичнее, чем здесь. Поток беженцев не прекращается уже две недели, каждый день через Фьярский тоннель к нам прибывают десятки тысяч новых людей, которыми никто не занимается. Часть сразу идёт в Беркан, но большинство просто разбредается по долине. Только в одном Беркане от болезней и голода люди мрут уже тысячами ежедневно, а хоронить их негде, да и некому. От трупного смрада в некоторых районах города почти невозможно дышать, даже до нас ветер порой доносит его. Добавьте участившиеся случаи каннибализма, о чём рассказывал патруль сержанта Вэй… Ребята, всё очень плохо. Не знаю, как вы, но лично я с каждым днём всё больше и больше убеждаюсь в том, что никакой централизованной власти больше не существует. Не будет никакой помощи, теперь каждый сам за себя. Поэтому мы должны выжить и научиться как-то жить в новых условиях.

В помещении воцарилась гробовая тишина, никто из присутствующих даже не пытался возразить. И дело было не только в непререкаемом авторитете командира, но и в тех словах, которые они сейчас услышали. Капитан Савин добавил:

– Подумайте о своих семьях. Подумайте о своих детях. Готовы ли вы пожертвовать ими ради исполнения эфемерных идеалов старого общества, которого больше нет?

Многие из присутствующих опустили глаза. Стало очевидно, что слова капитана заставили их сильно задуматься.

– Но, сэр, мы же полиция! – внезапно выкрикнул капрал Хикс. – Мы ведь все давали клятву служить обществу и защищать простых людей в любых условиях. А вы предлагаете изменить присяге, которую мы давали перед обществом, и просто смыться?

Капрала Хикса зачислили в отряд в статусе рекрута всего пару месяцев назад. Самый молодой член «Рубежа» был на испытательном сроке и до этого момента Хикс всегда держал личное мнение при себе, поэтому для многих подобная дерзость стала большой неожиданностью.

Капрал Хикс продолжал:

– К тому же «Рубеж» подчиняется непосредственно полковнику Диасу, и без его приказа мы не имеем права…

– Заткнись, Хикс! – грубо перебила его Лиза Вэй. – Тебе легко об этом рассуждать, мальчик. У тебя нет ни жены, ни детей, и ты ни малейшего понятия не имеешь о том, что такое нести ответственность за чью-то жизнь. А у большинства присутствующих есть семьи, и для них на первом месте стоит жизнь их супругов и детей, а не твои сраные идеалы о добре и справедливости. Я не хочу, чтобы моя дочь сдохла от голода или болезни у меня на глазах. Не сомневаюсь, что любой отец или мать, как и я, пойдёт на всё ради спасения своего ребёнка.

Капрал Хикс открыл рот, но не смог ничего ответить. Речь Лизы словно бы вышибла из его головы все слова. Присутствующие молча переглядывались, пытаясь понять отношение коллег к позиции капитана Савина и сержанта Вэй. Почти все бойцы спецотряда были старше тридцати. Многие могли похвастаться богатым боевым и жизненным опытом. Большинство успели создать семьи, почти у каждого в полицейском городке жили дети. Понять Лизу и представить себя на её месте оказалось нетрудно.

– Что конкретно предлагаете, капитан? – наконец прервал тишину лейтенант Купер. – У вас есть конкретный план?

– Да, есть, – ответил Савин и достал из кармана блокнот. – Сейчас на базе живёт 1637 человек. Из них 52 бойца спецотряда «Рубеж», 536 прочих сотрудников полиции, 185 спасателей и 864 обычных штатских. В числе которых 136 детей и 119 человек возрастом от 70 лет. Недавно Сергей Калашников, которого многие из вас уже, наверное, знают, подал идею о неплохом месте, где можно основать новую базу. Это туристическая деревня природного парка «Горная стена». По словам Сергея, там должны храниться значительные запасы продовольствия. Кроме того, из-за расположения на горном плато там нет никаких проблем с доступом к чистой питьевой воде. Пустующих домов в деревне предостаточно, а людей там сейчас почти нет.

– Это всё, конечно, хорошо, но до той деревни топать больше ста километров, – скептически произнёс лейтенант Купер. – Я боюсь, далеко не все штатские смогут пройти такое расстояние пешком, тем более дети и старики.

– Большинство детей уже достаточно взрослые, чтобы идти пешком. Детей поменьше можно везти в магазинных тележках. В них же будем перевозить провиант и всё необходимое имущество.

– А что насчёт стариков? – спросил старший сержант Ковач.

Капитан Савин посмотрел однорукому снайперу прямо в глаза, на мгновение замялся, после чего, опустив взгляд, наконец ответил:

– Боюсь, мы не сможем взять с собой людей старше семидесяти лет. С ними колонна будет двигаться слишком медленно, и мы не успеем достичь туристической деревни до того, как у нас кончится продовольствие.

– Что ты имеешь в виду? – возмущенно спросил Ковач. – Ты хочешь сказать, что я должен бросить свою мать подыхать здесь от голода?

– Нет, Питер, – ответил капитан Савин, после чего перевёл взгляд на всех присутствующих. – Я хочу сказать, что у каждого из вас есть выбор. Вы можете остаться здесь и наблюдать, как от голода медленно и мучительно умирают ваши близкие. Или можете пойти за мной и дать шанс на жизнь себе и своим детям… Выбор за вами.

Бойцы спецотряда молча смотрели на своего командира, шокированные хладнокровной аргументацией. Внезапно снова заговорил старший сержант Ковач:

– Тебе легко говорить, кэп. У тебя самого нет ни семьи, ни детей. Ты ставишь перед нами этот выбор, но сам от него полностью освобождён.

– Ты думаешь, мне намного легче от того, что здесь у меня никого нет? – буравя Ковача взглядом, отвечал капитан Савин. – Ты считаешь, что я совершенно не думаю о своих престарелых родителях, которые остались в России и которым я никак не могу помочь? Да, я не увижу их смерти, но я не смогу и попрощаться с ними. Вполне возможно, что они уже мертвы. А вот у тебя такая возможность есть. Поэтому решай, что для тебя важнее – жизнь твоих детей или преданность гуманистическим идеалам.

Старший сержант Ковач ничего не смог ответить, а лишь молча опустил глаза. Капитан Савин продолжил:

– Не стоит считать меня извергом. Вы прекрасно знаете, как я отношусь к каждому из вас. Я уже давно мог сесть на велосипед и укатить отсюда, но я не хочу бросать вас здесь… Если вы готовы отпустить родителей преклонного возраста и пойти за мной, то можете не волноваться, мучиться они не будут.

Капитан поставил на стол пузырёк с таблетками.

– Я взял это у наших медиков. Сильнейший яд, действует почти мгновенно и безболезненно. Даю слово, они просто уснут. Вашим родителям не обязательно знать, что это. Можете растворить таблетку в воде или выдать её за лекарство, решайте сами… Поверьте мне, это намного гуманнее, чем медленная смерть от голода и жажды.

Капитан высыпал на стол таблетки, каждая из них была в отдельном герметичном пакетике.

– Я хочу, чтобы каждый, у кого есть престарелые родители, неспособные дойти до новой базы, взял со стола нужное количество таблеток. У вас будет время подумать, использовать их по назначению или нет. Но до завтрашнего утра решение должно быть принято и сделаны все необходимые действия. А теперь подойдите и возьмите таблетки, это приказ.

Никто не сказал ни слова. К столу подошло семнадцать человек. Кто-то взял по одной таблетке, кто-то – по две. Последним подошёл однорукий снайпер Ковач. Влажными от слёз глазами он взглянул на капитана, слегка кивнул и взял таблетку для своей матери.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 31: Питер Ковач, мужчина, 45 лет, старший сержант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– И какое решение вы приняли?

– А вы как думаете?

– Я вас понял. Как поступили остальные бойцы отряда, взявшие таблетки?

– Все до единого поступили так, как были должны – избавили своих родителей от мучений и дали шанс на выживание детям.

– Неужели никто даже не пытался сопротивляться?

– Чему сопротивляться? Неизбежному? Мы же не дети малые, а взрослые мужчины и женщины. Мне было очень сложно решиться на это и не подать вида перед матерью, когда прощался с ней.

– Вы сказали ей правду?

– Конечно, нет. Как и предлагал капитан, просто растворил таблетку в стакане воды и дал выпить перед сном. Она ничего не спрашивала, выпила молча и быстро заснула. В последний миг мне показалось, что она всё поняла, но ничего не имела против. А капитан не обманул – всё произошло быстро и безболезненно… Поначалу я почти ненавидел его за то, что он вынудил нас на такой шаг. Но уже утром мне стало легче. Через пару дней я понял, что даже благодарен ему за то, что он снял с моей души этот тяжкий груз и дал возможность спасти жизнь моим детям.

– Остальные бойцы «Рубежа» думали так же?

– Не знаю. Я ни с кем это не обсуждал. Да кто бы в здравом уме начал делиться подробностями, как он убивал своих родителей? Это личная трагедия каждого, и делиться переживаниями никто не спешил. Пожалуй, в то время легче всего пришлось тем, у кого родителей вообще не было. Например, Лизе.

Эпоха Хаоса, день 16-й

Денис Савин

На следующее утро капитан Савин снова собрал общее совещание. Помимо бойцов «Рубежа», в этот раз на нём присутствовал Сергей Калашников. Капитан объявил, что с этого момента Сергей становится кандидатом в бойцы спецотряда. На время испытательного срока он будет носить звание «рекрут». Капитан объяснил своё решение тем, что за последнее время Сергей сделал много полезного как для самого спецотряда «Рубеж», так и для всего полицейского городка. Кроме того, он неплохо владеет огнестрельным оружием и способен в кратчайшие сроки пройти курс боевой подготовки, как только это станет возможным. Помимо этого Сергей, как постоянный сотрудник парка «Горная стена», обладает бесценными знаниями, необходимыми для дальнейшего выживания. Никто из постоянных бойцов спецотряда возражать не стал.

Оружие Сергею пока выдавать не стали. В арсенале Полицейского управления хранилось всего 50 автоматов, которых не хватало даже на всех постоянных бойцов отряда.

Капитан Савин разъяснил собравшимся план дальнейших действий. Сперва необходимо было убедить как можно больше полезных людей пойти с ними. Большая часть обычных копов, а также спасателей, безусловно, могли принести пользу на новом месте.

Этим же вечером Савин решил провести общее собрание обитателей полицейского городка, но без участия родственников, чтобы объявить план возможного исхода.

– Не думаю, что полковник Диас одобрит это, – заметил лейтенант Купер. – Боюсь, после объявления нашего плана он тут же начнет вставлять палки в колёса. Копы могут прислушаться к нему. А может, и вообще не даст нам ничего сказать.

– Значит, нужно не позволить ему это сделать, – сказала Лиза.

В течение следующего часа капитан Савин распределил список необходимых мероприятий по нескольким группам и назначил время и место общего собрания. Провести его решили после обеда во внутреннем парке управления полиции. Там было достаточно места, а окружавшие парк стены создавали неплохую акустику. Чтобы избежать проблем на самом старте, общим голосованием решили немедленно устранить препятствие в виде шефа полиции Диаса и двух его заместителей.

Капитан Савин в сопровождении Сергея и нескольких вооружённых бойцов направился к кабинету шефа. Перед его дверью располагался пост дежурного, на котором сидела девушка-капрал. Увидев приближающегося капитана Савина, капрал Гомес встала и поприветствовала его, приложив руку к козырьку фуражки. Сергей узнал её. Ещё в первый день после блэкаута Денис отправлял эту девушку в магазин спорттоваров за велосипедами для полицейских.

– Полковник Диас у себя? – спросил капитан.

– Так точно, сэр, – ответила капрал Гомес.

– А майоры Шухарт и Харисон?

– Оба заместителя полковника тоже на месте.

– Отлично.

– Сэр, мне доложить полковнику Диасу, что вы хотите с ним пообщаться?

– Не стоит, мы зайдём к нему без предварительного доклада.

Капрал Гомес взглянула на нескольких вооружённых бойцов «Рубежа», стоявших за спиной капитана.

– Но, сэр, я должна доложить полковнику о вашем приходе и получить его разрешение, чтобы…

– Капрал Гомес, – прервал её капитан, – всё, что вы должны сейчас делать, так это молча сидеть в своём кресле и не совершать лишних действий. Вы меня поняли?

– Н-но, сэр, – дрожащим голосом попробовала возразить девушка.

– Миранда, просто сядь в кресло и отдохни. Больше от тебя ничего не требуется, – успокаивающим голосом сказал капитан. – Лиза составит тебе компанию, так что не переживай.

Сержант Вэй тут же подошла к Миранде Гомес, положила ей руку на плечо и лёгким движением усадила в кресло.

– Да не волнуйся ты так, это не займёт много времени, – ободряюще сказала Лиза, обращаясь к Миранде. – Сэр, я подежурю с ней.

– Хорошо. Сергей, подожди здесь, мы быстро, – сказал капитан Савин и распахнул двери кабинета шефа полиции.

В просторном помещении за рабочими столами сидели трое высших офицеров полиции Беркана: полковник Диас, а также майоры Шухарт и Харисон.

– Савин? Какого хрена ты тут делаешь? Я тебя не вызывал, – возмущённо проговорил полковник Диас.

– Сэр, простите, что я без приглашения, но дело срочное.

Шеф полиции и оба его зама уставились на капитана и трёх вооружённых бойцов за его спиной. И только полковник Диас хотел что-то сказать, как капитан его опередил:

– Вынужден поставить вас в известность, что с этого момента вы отстраняетесь от командования полицией города Беркана. Управление базой, а также всеми её ресурсами переходит в мои руки.

– Да что ты, мать твою, такое несёшь?! – возмущённо выкрикнул полковник Диас, вскакивая с кресла. Оба его зама также поспешили встать.

Но в то же мгновение лейтенант Купер и двое других бойцов резко передёрнули затворы автоматов и наставили их на офицеров. Те моментально замерли и замолкли.

– Полковник Диас, мне жаль, но другого выхода нет, – спокойно отрапортовал капитан Савин. – Я хорошо вас знаю и не сомневаюсь, что вы попытаетесь сорвать нашу операцию. Лейтенант Купер присмотрит за вами и введет в курс дела. Вам будет предоставлен тот же выбор, что и всем остальным. Прошу прощения, но мне нужно идти, всего доброго.

Капитан вышел из кабинета, закрыв за собой двери.

– Лиза, остаёшься здесь до конца собрания.

– Есть, сэр, – ответила девушка и движением глаз обратила внимание капитана на сидящую рядом Миранду Гомес. Денис понял её намёк.

– Капрал Гомес, вас попрошу проследовать во внутренний парк на общее собрание. Можете не волноваться за свой пост, теперь вы подчиняетесь непосредственно мне.

* * *

Сотрудники полиции и спасательных служб собрались во внутреннем парке Управления. Капитан Савин расположился на одном из балконов второго этажа, чтобы все собравшиеся могли его хорошо слышать и видеть. На всякий случай выходы из парка были заранее перекрыты бойцами «Рубежа», чтобы никто не покинул собрание раньше времени.

Первым делом капитан сообщил, что принял на себя командование базой вместо полковника Диаса. Эта новость не вызвала особого оживления в толпе, поскольку все и так понимали, что основной работой по поддержанию жизнедеятельности базы занимается именно капитан. Затем он описал в целом сложившуюся ситуацию и попытался донести ту же информацию, которую днем ранее сообщал своим бойцам. Пока капитан говорил, ропот в толпе нарастал с каждой минутой. Как только речь зашла о том, как поступить со стариками, из толпы послышались громкие выкрики.

– Да что ты несёшь?!

– Ты что, рехнулся?!

Сотни выкриков из толпы заглушили голос капитана. С минуту он пытался перекричать и успокоить разбушевавшуюся людскую массу, но возмущённые люди не унимались. Градус отдельных выкриков всё нарастал.

– Что ты сделал с полковником Диасом?! Он бы такого никогда не допустил!

– Этот ублюдок хочет забрать всю еду и смыться! Не дайте ему это сделать!

Капитан Савин окончательно понял, что ситуация выходит из-под контроля и словами разбушевавшуюся толпу уже не успокоить. Он резко выхватил из кобуры револьвер и сделал три выстрела в воздух. Грохот выстрелов, отражаясь от стен здания, стал ещё громче. Люди внизу от испуга тут же пригнулись и замолчали.

– Я понимаю, что глупо пытаться убедить в чём-то всю толпу разом, – повысив голос, продолжил капитан, – но у меня нет ни возможности, ни времени уговаривать каждого по отдельности. Так что, пожалуйста, заткнитесь и дайте мне закончить. У каждого из вас есть выбор пойти с нами и получить шанс выжить или остаться здесь. Принять решение вы должны сегодня, потому что завтра утром мы уходим. Все, кто готов идти с нами, подходите в кабинет шефа полиции, там мои люди внесут вас в список и выдадут необходимые инструкции. Там же вы можете получить таблетки, о которых я говорил. Что касается провианта, мы заберём с собой лишь столько, сколько нам понадобится в дороге, остальное оставим здесь. Но всё, без исключения, огнестрельное оружие мы забираем с собой, потому что спецотряд «Рубеж» уходит в полном составе. У вас есть время до утра, так что хорошенько всё обдумайте.

Капитан Савин отдал приказ своим людям освободить выходы из парка и разойтись по назначенным постам. Сам же направился в кабинет шефа полиции. К тому времени из него уже вывели задержанных офицеров и отпустили к семьям. Началась усиленная подготовка к многодневному переходу.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 34: Миранда Гомес, женщина, 23 года, капрал полиции города Беркана

– Миранда, как вы отнеслись к действиям капитана Савина и его подразделения?

– Вы про мятеж?

– Да. Если хотите, называйте это так.

– Мы все называли это мятежом в те дни, потому что это и был самый настоящий мятеж. Когда они пришли с оружием к полковнику, я ни на шутку перепугалась. Сначала подумала, что капитан хочет расстрелять всех высших офицеров полиции и меня как свидетеля. Но когда он приказал мне идти на общее собрание с просьбой никому пока не рассказывать об увиденном, я успокоилась.

– Вы действительно считали, что капитан Савин способен на такое?

– В тот момент я просто испугалась и не могла здраво соображать. А потом уже поняла, что в расстреле офицеров не было никакой необходимости. Всё огнестрельное оружие и так находилось в руках бойцов «Рубежа», так что вряд ли кто-то решился бы выступить против них. Мы ведь по большей части обычные патрульные, а они спецназ. Они бы и врукопашную с нами справились.

– Значит, при возможности вы бы встали на защиту полковника Диаса?

– Не думаю. Все знали, что он коррумпирован и сидит в своем кресле благодаря высокопоставленным покровителям. В отличие от Диаса, капитан Савин имел чистую репутацию и серьёзный авторитет среди полицейских. Так что многие, хоть и называли его действия мятежом, в целом были не против.

– Как вы отреагировали на план исхода?

– Сначала я была шокирована предложением убить стариков. У меня в голове не укладывалось, как кто-то сможет убить родного человека. Почти все возмутились и хотели просто послать Савина куда подальше. Но капитан – искусный оратор, он умеет подбирать нужные слова и навязывать кому надо свою точку зрения. Вы и сами прекрасно знаете, как хорошо он обработал своих бойцов. Они, не задумываясь, выполнили его приказ и убили своих родителей.

– В этом я с вами не соглашусь, Миранда. Я уже пообщался со многими бойцами «Рубежа», и они все как один утверждают, что никакого приказа капитан не отдавал. Он просто объяснил им всё и предложил выбор. К тому же таблетками воспользовалось лишь семнадцать бойцов отряда, чьи родители были слишком стары, чтобы пережить исход… Но мне и ваша позиция понятна. С вашей точки зрения, он поступил мерзко, возможно, так и есть. Но ведь вы не могли и не можете видеть всей ситуации, как капитан Савин. Это делает ваши выводы крайне субъективными. Всё как на войне – командиру порой приходится жертвовать кем-то, чтобы победить или хотя бы выжить. Примите это как данность.

(Пауза, явно растерялась.)

– Возможно, в чём-то вы и правы. Вы заметно старше меня и в жизни больше повидали. Я же всего полгода как из академии вышла перед теми событиями. На протяжении пяти лет ежедневно мне в голову вдалбливали идеалы законности, справедливости и общечеловеческих прав. Никто не готовил нас к войне за выживание. Осознание суровой реальности таким идеалистам, как я, давалось очень нелегко. Я даже завидую своему бывшему однокурснику Крису Холанду. Он перестроился очень быстро и с самого начала прибился к «Рубежу». Помню, как в разговорах со мной он восхищался бойцами отряда, особенно сержантом Вэй. Это было так смешно слушать, он её чуть ли не боготворил. Уверена, что Крис в неё по уши влюбился. Дурак малолетний. Ну куда ему до неё? Лизе Вэй если и нужен мужик, то взрослый и состоявшийся, который в первую очередь сможет позаботиться о ней и её дочери. Ей скорее подойдёт кто-то вроде капитана Савина или лейтенанта Купера, а не смазливый юнец, который лишь вчера вышел из академии.

– Мне кажется, вы ревнуете.

(Покраснела, явно волнуется.)

– Может, да, может, нет. А может, это не ваше дело?

– Простите, Миранда, кажется, я затронул слишком личную тему. Давайте вернёмся к событиям того дня. Раз мы с вами разговариваем, значит, вы согласились пойти за капитаном Савиным. Верно?

– Естественно. Конечно, у меня не было ни мужа, ни детей, но я и сама ещё пожить немного хотела. К счастью, мои родители достаточно молоды и смогли пройти весь путь самостоятельно. Мне не пришлось делать этого ужасного выбора, как некоторым. Поэтому я почти сразу после собрания пошла в кабинет начальства, и меня включили в список тех, кто готов уйти.

Часть 3. Исход

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 37: Джек Купер, мужчина, 35 лет, лейтенант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Вы покинули базу на следующее утро, как и планировали?

– Нет. Следующим утром мы ещё оставались там.

– Почему?

– На самом деле капитан и не думал уходить утром. Он обозначил столь короткий срок, чтобы люди быстрее принимали решение и ещё оставалось время на подготовку. По его плану мы должны были выходить вечером того же дня после захода солнца.

– Очень странное решение. Я имею в виду идти в темноте.

– С одной стороны, да, но и определённая логика в этом тоже присутствовала. Для выхода на трассу М115 нам пришлось бы либо сделать многокилометровый крюк вокруг города, либо пройти напрямик через пару городских районов. Мы выбрали второй вариант. Поэтому и было принято решение двигаться под покровом ночи, чтобы не привлекать внимания желающих поживиться нашими припасами.

– Действительно, определённая логика в этом есть. И много людей в итоге согласилось уйти?

– Не так много, как мы рассчитывали, но, возможно, это даже к лучшему. Большой толпой сложно управлять, теряётся мобильность и координация действий. Если бы группа состояла лишь из одних полицейских, то было бы легче. Но из-за штатских ситуация усложнялась. В итоге из полутора тысяч обитателей базы уйти решили чуть больше трёх сотен.

– Так мало? А остальные? Почему они остались?

– По разным причинам. Кто-то не мог бросить престарелых родителей, кто-то по-прежнему верил в наличие централизованной власти, которая всех спасёт, а кто-то просто был слишком слабым или жирным, чтобы пройти сто километров пешком. К тому же этот коррумпированный ублюдок Диас и оба его зама убеждали людей остаться и ждать помощи. Лиза даже хотела отвести всю эту троицу в подвал и пустить каждому пулю в затылок. Она была уверена, что именно они сливали давидианцам информацию обо всех наших операциях.

– Вы думаете, полковник Диас был их информатором?

– Либо он, либо кто-то из его замов, а может, и все трое. Кроме бойцов «Рубежа» лишь они знали все детали проводимых операций. Честно говоря, я бы и сам хотел с ними разобраться, но капитан не позволил. Он даже был не против агитации с их стороны.

– Почему же? Ведь полковник Диас открыто выступал против вашего командира, и, судя по малому количеству желающих уйти, его агитация неплохо работала.

– Его агитация помогла отсеять самых слабых, кто не был готов рискнуть всем и пойти за капитаном. Слабаки всё равно отстали бы по дороге или повернули назад. А так мы смогли собрать вполне управляемый отряд, способный себя защитить и при этом двигаться достаточно быстро. С нами пошли самые крепкие копы, на которых мы могли положиться. Хороших медиков из числа спасателей тоже хватало, так что с оказанием квалифицированной медпомощи проблем не возникало.

– То есть вы хотите сказать, что капитан Савин вообще не ставил цели спасти всех обитателей полицейского городка?

– Конечно. Да это и в принципе было бы невозможно. Пытаясь спасти всех, вы не спасёте никого. В такой ситуации надо помогать лишь тем, кто достаточно силён, чтобы выжить, и чья поддержка необходима остальным членам группы. Нет смысла тянуть за собой балласт, от которого нет никакой пользы. Каждый человек должен вносить ощутимый вклад в выживание группы, или от него необходимо избавляться.

– Звучит довольно цинично, мистер Купер. По вашей логике дети – это тоже балласт? Они ведь не приносят никакой пользы вашей общине, по крайней мере, до определённого возраста.

– Доктор Мур, не стоит манипулировать моими словами в своих интересах. Вы прекрасно поняли, что я имел в виду. Дети – это не балласт. Дети – это наше будущее. Их задача – построить новое общество, поэтому детей мы стараемся оберегать от всех опасностей… По крайней мере, пока они не станут достаточно взрослыми.

– В любом случае вы могли спасти намного больше, но не сделали этого. Я не вправе осуждать вас, просто хочу понять, в какой момент вы стали таким циничным человеком. Или вы всегда были таким?

– Одна минута.

– Не понимаю вас.

– Одна минута, доктор Мур. Этого времени мне хватило для осознания того, что прежнего мира больше нет и старые нормы морали теперь не работают. В новом мире сможет выжить лишь самый сильный и жестокий. И если кто-то не готов подстраиваться под эти условия, то ему здесь не место.

Эпоха Хаоса, день 17-й

Странник

Человек бежал. Лестница уводила вперед и вверх – на крышу Полицейского управления. Времени оставалось немного. Ещё чуть-чуть – и оставаться незамеченным стало бы невозможно. Штурмовой рюкзак, подпрыгивая на каждой ступеньке, больно бил по спине. То, что лежало в нём, неудачно выпирало острой гранью, но перекладывать рюкзак поудобнее или снимать его времени не было.

Поднявшись на крышу, человек осмотрелся. Как и ожидалось, ранним утром улочки полицейского городка были пусты… Хотя нет, у южной аллеи внутреннего парка Управления на скамейке кто-то сидел.

«Очень странно», – подумал человек.

Он отступил от края крыши, стараясь остаться незамеченным, снял рюкзак и достал портативную радиостанцию. В отличие от современных средств связи, работающих исключительно в зоне «эфирной сети», это была самая настоящая ламповая радиостанция. Громоздкая штуковина не использовалась почти сто лет, до поры до времени находясь там, где и положено – в музее.

Человек вставил в рацию батарею и поднес микрофон ко рту.

– Странник вызывает патруль три… Странник вызывает патруль три… Кто-нибудь, ответьте Страннику.

– Патруль три на связи, – прошипел голос из динамика. – Слышу вас очень плохо. Попробуйте увеличить мощность передатчика или поднимитесь выше.

Несмотря на то что в теории радиоволны могли передаваться далеко за линию горизонта, отражаясь от ионосферы Земли, для маломощной рации холмы и здания оставались заметной преградой. Человек поморщился. Он явно привык к удобству «эфирной сети», позволявшей мгновенно передавать гигантские объёмы информации в любую точку земного шара.

– Выше подняться не могу, установил максимальную мощность передатчика. – Человек, назвавшийся Странником, подкрутил один из барабанов на приёмопередатчике. – Как сейчас меня слышно?

– Связь немного улучшилась. Слушаю вас, Странник.

– Где вы сейчас находитесь?

– Примерно в сорока километрах к юго-востоку от Беркана, приближаемся к посёлку Тарли. Двигаемся в направлении Фьярского тоннеля.

– Патруль три, кроме вас в этом районе есть другие отряды?

– В секторе только мы. Остальным патрулям запрещено так далеко отходить от базы. Не волнуйтесь, никто не перехватит эту частоту.

– Хорошо. Слушайте внимательно, патруль три. Сегодня вечером мы выдвигаемся в сторону туристической деревни парка «Горная стена». Будем двигаться по трассе М115. В колонне около трёхсот человек, из них полсотни хорошо вооружены.

– Вас понял, Странник. Мы примем меры. Нам продолжать действовать согласно плану?

– Да, только не спешите активировать устройство. Ждите, пока колонна покинет город. Вы меня поняли?

– Так точно. Мы займём наблюдательную позицию вдоль пути вашего следования. Как только пройдёте, активируем устройство.

– Принято. Будьте осторожны, патруль три. Конец связи.

Закончив передачу, Странник разобрал радиостанцию и побросал её части в рюкзак. Закинув его за спину, он выпрямился в полный рост и вновь выглянул за край крыши. В этот раз он разглядел сидящего на лавке получше. Мужчина лет тридцати в чёрной кепке… Но теперь он был не один, рядом стояла девочка. Их лиц Странник не видел, но тем не менее он мгновенно узнал обоих.

Мужчина в кепке что-то сказал девочке и поднял голову. Поняв, что его заметили, Странник отскочил от края и скрылся на лестнице, ведущей вниз.

«Нет, он меня не узнал. Он точно не мог меня узнать. Дистанция слишком большая, да и солнце било в спину… Я всё сделал правильно… Я всё сделал правильно».

Эпоха Хаоса, день 17-й

Сергей Калашников

В ожидании вечера Сергей сидел на скамейке. Внутренний парк Управления полиции выглядел куда интереснее того, что был в его жилкомплексе. Редкие лиственные деревья, сад камней, сеть искусственных водоемов с перекинутыми через них мостиками. Воду из них старались не брать, оставляли на экстренный случай. Вечерами воздух здесь наполнялся сладковато-мускусным ароматом. Сергей плохо разбирался в растениях, но думал, что это какой-то редкий сорт роз, которых здесь было в избытке.

Походный нож в руках Сергея был не из дешевых. Он нашел его в одной из мародерских вылазок, как и брусок для заточки. Быстрыми, отточенными движениями он водил лезвием по спрессованной алмазной крошке, наводя острую грань. Сергей никогда не пользовался бытовыми точилками. Предпочитал самые простые и надёжные вещи, которые будут работать в любых условиях. И, как показали события последних двух недель, его консервативные предпочтения оказались крайне полезными в новых условиях.

Затачивая нож, он между делом шептал под нос песню одной старой российской рэп-группы, популярной пару веков назад:

– Привет, – прервал его звонкий детский голос.

Сергей вздрогнул и повернул голову. Будто из-под земли рядом возникла девочка лет восьми. Радостно улыбаясь, она смотрела ему в глаза. Сергей мог поклясться, что ещё минуту назад в парке никого, кроме него, не было.

– Привет, – улыбнувшись, ответил Сергей, одновременно убирая нож в ножны на поясе.

Он осмотрелся, стараясь обнаружить родителей девочки, но в округе никого не было.

– Как тебя зовут? – спросила девочка.

– Сергей. А тебя?

– А меня Сара, – ответила она, не переставая улыбаться.

– Приятно познакомиться, Сара. Что ты здесь делаешь одна? Твой папа работает в полиции?

– Нет. У меня нет папы.

Сергей смутился. Он не знал, что сказать дальше, боясь расстроить девочку. В это мгновение он краем глаза заметил какое-то движение наверху, со стороны крыши Управления. Сергей бросил быстрый взгляд на силуэт, но из-за яркого солнца не смог понять даже, мужчина это или женщина.

– Ты полицейский? – спросила девочка.

– Нет, я не полицейский, – ответил Сергей, на мгновение отведявзгляд от крыши.

Ответив девочке, он вновь взглянул вверх, но там уже никого не было.

– Тогда что ты тут делаешь, если ты не полицейский? – с подозрением спросила девочка.

– Я помогаю капитану Савину. Ты его знаешь?

– Дядя Дэн? Конечно, знаю. – Девочка вновь улыбнулась. – Ты уходишь в новое место?

– Да, ухожу. А ты?

– Мы с мамой тоже уходим. Сегодня утром она взяла меня с собой на работу и сказала ждать в детской комнате с другими детьми. Но там было та-а-а-к скучно…

– Ты убежала? Мама наверняка за тебя волнуется. Как её зовут?

– Лиза.

Имя было знакомым. Вчера Денис называл Лизой девушку из своего подразделения. Сергей и до этого пересекался с ней, но лишь вчера смог толком её рассмотреть, пока ждал Дениса у поста дежурного. Крепкая, но грациозная девушка, чуть ниже его самого, с короткой мальчишеской стрижкой. Внешность её отнюдь нельзя было назвать модельной, но, как ни странно, именно это Сергея в ней и привлекло. Он терпеть не мог классический образ фотомодели, страдающей анорексией. В тот момент что-то внутри будто бы толкнуло его вперед, возникло желание перекинуться парой слов, но обстановка не располагала. Рядом, в кресле дежурного, сидела капрал Гомес, да и Денис вернулся слишком быстро, забрав Сергея с собой.

– Сержант Лиза Вэй, – с гордостью добавила девочка, – так зовут мою маму.

– Следовательно, твоё имя Сара Вэй. Верно?

– Так точно, сэр, – радостно ответила девочка. Она уже открыла рот, чтобы сказать что-то следом, но внезапно её прервали.

– Сара! – послышался возмущённый женский голос. – Я тебя по всему зданию ищу!

– Ой! – испуганно вскликнула девочка. – Это мама. Сейчас мне влетит.

– Сара, я же сказала ждать меня в детской комнате. Почему ты меня опять не слушаешься?!

Лиза, одетая в полевую форму, подошла к маленькой Саре, не обращая никакого внимания на сидящего рядом Сергея. Девочка явно не ожидала столь внезапного появления своей мамы. Она слегка замешкалась, не зная, что ей ответить.

– Сержант Вэй, – вдруг сказал Сергей, вскакивая со скамейки, – похоже, ваша дочь искала туалетную комнату и заблудилась. Она подошла ко мне и попросила помочь разыскать вас. Мы как раз собирались отправиться на поиски.

Девочка с недоумением посмотрела на Сергея и тут же добавила:

– Да, мам, так всё и было. Извини, я не хотела тебя напугать.

Лиза пристально посмотрела на дочь, затем на Сергея.

– Спасибо. – Лиза протянула ему руку. – Вас ведь Сергей зовут?

– Да, сержант Вэй, Сергей Калашников. – Он пожал ей руку.

– Обойдёмся без уставщины, можно просто Лиза, – сказала она, добродушно улыбнувшись. – Вы хоть и рекрут, но тоже часть подразделения.

«Оказывается, она не такая уж и мрачная, как в окружении своих коллег, – подумал Сергей. – Даже улыбаться умеет».

– Конечно. Приятно познакомиться, Лиза. – Сергей также улыбнулся ей.

– Вы уже готовы к вечернему переходу?

– Да мне особо и готовить нечего. Оружия у меня нет, а всё имущество лежит в этом рюкзаке. Большая часть моего походного снаряжения на складе в туристической деревне.

– А вы умеете обращаться с огнестрельным оружием?

– Вроде да. Мы с Денисом… то есть с капитаном Савиным, нередко выезжали на стрельбище, и я практиковался с разными карабинами, иногда с его револьвером.

– Да ладно, – удивлённо воскликнула Лиза. – Похоже, вы с ним действительно близкие друзья. Он никому не позволяет прикасаться к его револьверу, даже мне.

– Хм-м… Так получается, вы с Денисом… – неловко начал Сергей.

– О нет, – смеясь, ответила Лиза. – Можно сказать, Денис – друг нашей семьи.

– Да, дядя Дэн классный, – добавила маленькая Сара. – Он постоянно помогает маме.

– Так странно, – сказал Сергей. – Мы с ним знакомы столько лет, а он про вас ничего не рассказывал.

– Да не о чем особо рассказывать. Капитан старается участвовать в жизни всех бойцов подразделения. Для него мы как семья, а он нам почти как отец. Хотя звучит это довольно забавно, ведь некоторые бойцы заметно старше капитана.

– Неудивительно, что он относится к вам как к семье. Ведь свою семью он до сих пор не завёл.

– Да мы и сами не перестаём удивляться этому. Парни сначала подумали, что у него альтернативная ориентация, раз он не проявляет к женщинам никакого внимания. Но потом поняли, что мужики его тоже не интересуют. Вот как-то так.

После неловкой паузы Лиза внезапно добавила:

– Кстати, капитан вас недавно искал. Он сейчас должен быть в своём кабинете. Вам бы к нему зайти в ближайшее время.

– Конечно. Спасибо, Лиза, – ответил Сергей, закидывая на плечо лямку рюкзака. – Я думаю, мы с вами ещё увидимся.

– Непременно.

Уходя, Сергей на секунду обернулся и увидел, что маленькая Сара тайком от мамы подмигнула ему. Он ответил ей тем же.

* * *

Как и сказала Лиза, Денис находился в своём кабинете. Он почти не отдыхал со вчерашнего вечера, проверяя, всё ли готово к выходу.

– Тук-тук, – саркастично произнёс Сергей, заходя в кабинет. – Вызывали, товарищ капитан?

– Вызывал, товарищ рекрут. Я вижу, сегодня ты в хорошем настроении?

– Ну а как иначе?

– Твой позитив меня радует. Без этого можно в два счёта впасть в депрессию, а дальше сам знаешь. Ты готов к выходу?

– Уже давно. Всё никак не могу дождаться вечера.

– Нет, ты не готов, – отрезал Денис. – Ты теперь рекрут в спецотряде «Рубеж», а снаряжения у тебя до сих пор нет… Как я и говорил вчера, мы не можем выделить тебе автомат. У нас на 53 человека, включая тебя, всего 50 стволов. Старший сержант Ковач лишился протеза руки, так что оружие ему ни к чему, со щитом пойдёт. Мне автомат тоже особо не нужен, моя задача – командовать движением колонны. А ты вообще рекрут, штатное стрелковое оружие я бы тебе и так не доверил. Но кое-что для тебя найдётся.

Денис положил на стол рюкзак, пояс с подсумками и перчатки.

– Знакомься, это малый штурмовой рюкзак «Трансформер-2». Думаю, по названию ты уже понял основную фишку этой вещи.

Денис в деталях показал Сергею, как пользоваться рюкзаком. За счет лёгкого, но очень прочного графенопластового каркаса «Трансформер-2» быстро превращался в носилки или небольшую одноместную палатку. При необходимости каркас рюкзака можно было сложить, сделав его совсем плоским. В основном отделении имелось множество карманов, а также резинок и липучек для фиксации снаряжения. Внутри уже лежало всё необходимое для автономного нахождения в полевых или экстремальных условиях, поэтому Сергей переложил из старого рюкзака лишь некоторые вещи.

– Теперь перейдём к разгрузочному поясу. Я уже разместил на нём подсумки. Здесь съемная аптечка, тут мультитул и некоторые инструменты, здесь у тебя сигнальные факелы и ракеты.

Денис показал, как всем этим пользоваться. Особое внимание он уделил медицинскому подсумку, набитому препаратами и инструментами для оказания экстренной медицинской помощи. Будучи туринструктором, Сергей, конечно же, владел навыками оказания первой помощи, но в арсенале «Рубежа» имелись крайне эффективные препараты, которые невозможно было купить на гражданском рынке.

Сергей обратил внимание, что спереди на поясе было несколько небольших подсумков, о назначении которых Денис умолчал. Справа же оставалось немного свободного места, где мог уместиться ещё один подсумок средних размеров.

– А теперь самое главное, – серьезным голосом произнёс Денис.

Он потянулся к своему револьверу, висевшему на поясе, отстегнул кобуру от брючного ремня и положил на стол перед Сергеем.

– Вот только попробуй его потерять, – глядя Сергею в глаза, проговорил Денис.

– В смысле? – ошарашенно спросил Сергей. – Зачем мне твой револьвер?

– Затем, что у меня для тебя особое задание. А отправлять на него человека без оружия я считаю глупым. Револьвер этот я, конечно, безумно люблю, но и тобой сильно рисковать не хочется. Скорее всего, оружие тебе и не понадобится, но лучше иметь при себе ствол и не нуждаться в нём, чем нуждаться и не иметь.

Денис поднял со стола разгрузочный пояс и пристегнул кобуру на пустующее место.

– Теперь запоминай, – продолжал Денис. – В этих подсумках мунклипы с патронами для быстрой перезарядки. В этом подсумке патроны россыпью, если сильно не спешишь или нужно только дозарядить барабан. Мы с тобой много раз тренировались на стрельбище, ты умеешь неплохо стрелять и быстро перезаряжать револьвер. В этом плане я за тебя спокоен.

Сергей по-прежнему смотрел на него с недоумением.

– Дэн, может, лучше объяснишь, что ты от меня хочешь?

– Не торопи меня… Теперь о перчатках. Они из усиленной графеноарамидной ткани, устойчивы к высокой температуре и порезам. Можешь хоть за раскалённый ствол хвататься, хоть за лезвие ножа. Только не пытайся остановить ими колющий удар, нож пробьёт арамид как нечего делать. Соответственно пулю руками тоже поймать не пытайся… А теперь надень это и отрегулируй под себя. – Денис протянул Сергею пояс.

Он не стал спорить и сделал всё так, как сказал Денис.

– Теперь слушай внимательно и запоминай, – продолжил капитан. – Как только колонна покинет город, ты должен сесть на велик и на максимальной скорости ехать в туристическую деревню. Если там нет никаких проблем, то твоя следующая задача подготовить всё необходимое к нашему прибытию. Многие люди будут измотаны долгим переходом, так что заблаговременная организация мест для отдыха и приёма пищи будет очень кстати. Если в деревне всё в порядке, то при подходе нашей колонны ты запустишь в небо зелёную сигнальную ракету. Если что-то не так, то ты должен немедленно вернуться или запустить красную ракету при нашем появлении.

– А что может быть не так?

– Да всё, что угодно. Деревня может быть уже обчищена или сожжена. А может, её кто-то занял раньше нас. От поместья давидианцев до деревни меньше пятидесяти километров. По-нормальному, нужно проводить разведку ещё до выхода колонны, но у нас нет на это времени. Если вариант с деревней отпадёт, то мы ещё успеем изменить маршрут и занять один из посёлков или какую-нибудь ферму. В любом случае там у нас больше шансов выжить, чем здесь… Ты был прав, из города нужно валить как можно скорее.

– Я понял тебя, Дэн. Сделаю всё, как скажешь.

– И запомни, больше нет никаких законов, нет судов и, по сути, нет полиции. Тебя никто не осудит, что бы ты ни сделал вне нашего круга. Так что, если возникнет реальная необходимость использовать оружие, используй.

– Я надеюсь, что до этого не дойдёт, но я тебя понял, – ответил Сергей.

– Вот и славно. А теперь иди отдыхать. Общий сбор у ворот базы в 21:00.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 13: Лиза Вэй, женщина, 29 лет, сержант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Что происходило вечером в полицейском городке, когда вы уходили? Возникли какие-нибудь сложности?

– Как ни странно, всё шло по плану. А в подобных условиях такое бывает редко. Все, кто решился идти с нами, собрались у ворот в назначенное время. Со всеми был проведён подробный инструктаж о том, как будет двигаться колонна. В течение дня к списку желающих добавилась ещё пара десятков человек. Я думаю, что если бы исход задержался хоть на день, то желающих уйти стало бы заметно больше, но ждать мы не могли. Время работало против нас.

– И сколько человек в итоге ушло с вами?

– По списку 327 человек. Из них 53 бойца «Рубежа», 108 обычных копов, 21 спасатель и 145 штатских.

– А у вас хорошая память, Лиза.

– Не жалуюсь. Я помогала капитану составлять списки.

– На самом деле удивительно, что вы смогли организовать такую толпу людей всего за день. Ведь большая их часть явно не имела опыта дальних переходов.

– Нам очень помог Сергей Калашников. Он объяснил людям, какую надеть одежду, какую обувь, какие вещи необходимо взять с собой, а что брать не стоит. Если бы не его помощь, то мы бы двигались намного медленнее, а некоторые так вообще не дошли бы.

– Вы не первый человек, кто отмечает заметный вклад Сергея… Как была устроена ваша колонна?

– Путь к трассе М115 лежал через пару городских районов. Не самое лучшее решение, но маршрут в обход был длиннее почти на пятьдесят километров. Поэтому капитан расположил по периметру колонны полицейских со щитами. За их спинами шли бойцы «Рубежа», вооружённые автоматами. В ядре колонны двигались все остальные, они также катили тележки со снаряжением и провизией… Правда, лично мне капитан приказал идти рядом с моей дочерью и остальными детьми, которые шли в самом центре, окружённые тележками.

– У него было к вам особое отношение?

(Замешкалась.)

– Я бы так не сказала, разве что немного. Просто он понимал, что у Сары, кроме меня, никого нет, поэтому старался не рисковать моей жизнью и ставил в наиболее безопасные места.

– Как вы думаете, капитан Савин мог предвидеть то, что произошло позже в городе? Он заранее готовился отдать тот приказ или его решение всё же было спонтанным?

– Я думаю, капитан, в силу своего опыта, допускал все возможные варианты развития событий. Уверена, что он на все сто процентов был готов отдать именно такой приказ. Но вот только многие из нас не были готовы его исполнить.

– Но ведь в итоге всё равно исполнили?

– Да, все до единого… Даже капрал Хикс, самый молодой наш боец, который протестовал против смещения Диаса. Даже он выполнил приказ капитана без лишних вопросов. Мы все зауважали его после этого. К сожалению, продлилось это недолго.

Эпоха Хаоса, день 18-й

Исход

– Капитан, на время проведения операции «Исход» я передаю под ваше командование всех моих людей, – обратился к Савину майор Шелби, самый старший по званию офицер из числа обычных полицейских, пожелавших уйти. – Я проверил их готовность, ребята не подведут.

– Не сомневаюсь в этом, сэр. Вы будете идти в ядре колонны?

– Ни в коем случае. Я пойду в одном строю со своими людьми. Зря я, что ли, надел защитную экипировку?

– Как пожелаете. Выходим через десять минут.

Колонна переселенцев покинула базу сразу после полуночи. Капитан Савин приказал всем сотрудникам полиции надеть защитную экипировку. Обычным копам следовало облачиться по первому классу защиты, а вот бойцам «Рубежа» уже по третьему. Поверх стандартной формы полицейские натянули баллистические комбинезоны, которые могли защитить от осколков и мелкой дроби. Кроме того, копы несли с собой лёгкие пулестойкие щиты из прозрачного углепласта. А вот бойцам «Рубежа» пришлось достать со склада старые бронежилеты и противопульные шлемы, которые уже давно не использовались из-за повсеместного внедрения экзокостюмов. Весь комплект защитной экипировки третьего класса весил более десяти килограммов, поэтому мало кто из бойцов «Рубежа» обрадовался, когда капитан приказал всё это надеть.

Несмотря на то что в небе сияла половина луны, на улицах Беркана было достаточно темно, чтобы колонна могла пройти через город относительно незаметно. В целях светомаскировки Савин приказал всем надеть на фонари красные светофильтры, потому что слабый красный свет со стороны почти не заметен и к тому же не портит ночное зрение. Кроме того, перед выходом с базы всем полицейским в колонне выдали ХИСы^[313] красного цвета, которые те повесили себе на спину и грудь. Эти маленькие светящиеся колбочки были недостаточно яркими, чтобы демаскировать человека даже на средней дистанции, но при этом заметно облегчали идентификацию своих вблизи.

Не прошло и десяти минут после выхода, как люди в колонне почувствовали резкий неприятный запах со стороны спального района, в сторону которого они двигались. Чем ближе они подходили к зданиям жилкомплексов, тем сильнее смрад бил им в нос. Люди пытались закрывать лица платками, тряпками или просто руками, но это особо не помогало.

– Боже, ну и вонь, – произнёс кто-то в центре колонны.

– Тише там, – резко сказал один из полицейских. – Соблюдаем шумомаскировку. Разговаривать только шёпотом.

Колонна пробиралась сквозь однообразные ряды огромных зданий, освещая небольшое пространство вокруг себя слабыми лучами красного цвета. За прошедшие с момента блэкаута семнадцать дней идеально чистые улицы Беркана превратились в помойку. Раскуроченные автомобили, разбитые витрины магазинов, горы мусора и даже кое-где гниющие и смердящие человеческие тела – вот что представлял из себя нынешний Беркан. Люди отворачивались, стараясь не смотреть на трупы, отводили от них свет фонарей. Некоторых даже рвало на ходу, но останавливаться было нельзя. Люди продолжали идти вперёд.

Когда колонна миновала спальный район, тошнотворный запах начал понемногу ослабевать. Широкая полоса парковой зоны, расположенной между районами, дала людям возможность некоторое время дышать свободно.

– Смотрите, там люди! Живые люди!

По обеим сторонам дороги среди деревьев горели десятки костров, вокруг которых стояли палатки и сидели человеческие силуэты. Они совершенно не обращали внимания на длинную вереницу переселенцев, бредущую мимо них по дороге. Капитан Савин приказал светить лишь себе под ноги, ни в коем случае не направляя фонари в сторону обитателей парковой зоны. В этом случае они не должны были их заметить.

– Вы чувствуете? – сказал кто-то в колонне. – Мясо! Они жарят мясо… Откуда они его взяли?

– Лучше не спрашивай, – ответил кто-то рядом.

Догадаться было не сложно. В разорённом городе, где вся еда закончилась почти две недели назад, мог остаться лишь один источник натурального животного белка.

Внезапно кто-то из обитателей парковой зоны заметил колонну. Среди деревьев зажглась маленькая звезда, следом ещё одна. Несколько человек светили в сторону колонны карманными фонарями, пытаясь лучше разглядеть незнакомцев. Люди у костров начали перекрикиваться, многие вылезли из своих палаток.

– Всем держать строй! – громко скомандовал Савин. Командиры отрядов передали команду дальше. – Продолжаем двигаться по маршруту, скорость не сбавлять!

Обитатели парковой зоны начали собираться в группы. Кто-то побежал вперед по направлению движения колонны, громко оповещая о прибытии нежданных гостей. Всё больше и больше ярких лучей света выхватывали из темноты бредущих по дороге переселенцев.

– Колонна, отмена светомаскировки! – скомандовал капитан Савин. – Засветка по периметру!

Все тут же сняли красные светофильтры, и фонари прорезали тьму яркими лучами. Полицейские в открытую осветили пространство вокруг, наводя фонари на обитателей парка и стараясь их ослепить.

– Справа контакт, 50 метров, вижу человека с оружием! – прокричал один из бойцов «Рубежа».

– С тыла группа примерно 20 человек, идут следом по дороге, дистанция 100 метров.

– Засветка всех подозрительных целей! Огонь не открывать! – приказал Савин.

Колонна продолжала двигаться вперед. Количество окружающих её людей становилось всё больше.

– Капитан, впереди толпа человек 50, дистанция 200 метров! – прокричал старший сержант Ковач, который шёл со щитом в голове колонны. – Сэр, они строят баррикаду! Перекрывают дорогу тележками и мусором.

– Продолжаем движение! – скомандовал Савин.

Колонна двигалась дальше с прежней скоростью.

– Капитан, до баррикады 100 метров. Многие вооружены, у некоторых вижу огнестрелы.

– Колонна, стоп! – громко скомандовал Савин. – Всем сесть!

Полицейские, стоявшие по периметру, опустились на одно колено и закрылись щитами, образовав непроницаемый периметр. Бойцы «Рубежа» распределили сектора, заняв круговую оборону под прикрытием стены щитов. Штатские, находившиеся в ядре колонны, также опустились на землю, укрываясь за тележками.

– Не бойся, дорогая, всё будет хорошо, – приободрила Лиза свою дочь. – Дети, слушайте меня. Что бы ни случилось, ни в коем случае не вставайте, пока я вам не скажу.

Напуганные дети молча закивали.

– Кэп, что делать дальше? – спросил лейтенант Купер, подойдя к капитану. – Может, вернёмся и найдём другой маршрут?

– Боюсь, уже не получится, – ответил Савин, указывая лейтенанту в направлении хвоста колонны.

Примерно в ста метрах позади вооружённая группа людей стаскивала строительный мусор, отрезая путь отхода. Бойцы «Рубежа» каждые несколько секунд громко сообщали о новых целях и передвижениях противника.

«Человек с пистолетом на час, дистанция 70 метров! Дробовик на девять часов, дистанция 50 метров! Вижу двоих с арбалетами на три часа».

– Как думаешь, что им от нас нужно? – спросил лейтенант Купер.

– А ты догадайся, – с некоторой долей иронии ответил Савин.

– Эй вы, на дороге! – прозвучал грубый мужской голос со стороны передней баррикады. – Отдайте еду. Мы знаем, что она у вас есть. Тут женщины и дети голодают.

– Говорит капитан Денис Савин, полиция Беркана. Нам нужно просто пройти. Освободите дорогу и отойдите на безопасное расстояние. В этом случае мы не будем применять силу.

– Не пытайся нас напугать, капитан! Оставьте на месте тележки и проходите!

– Не получится, они нам самим нужны.

– Капитан, не будь дураком! Нас в несколько раз больше и стволов хватает! Подумай хорошенько. Люди способны на многое, когда их дети просят есть… Мы тут выживаем, как можем. А вы, трусливые свиньи, закрылись ото всех на своей базе! Теперь хотите сбежать как крысы… Не получится.

– Хорошо. Дай несколько минут переговорить с людьми.

– У тебя три минуты, капитан! Не затягивай!

Савин подозвал Купера, старшего сержанта Ковача, сержанта Вэй и ещё несколько бойцов «Рубежа».

– Времени мало, слушайте внимательно. Судя по всему, большая часть их оружия – это пистолеты и дробовики. Ближе чем на пятьдесят метров они вряд ли подойдут, а на такой дистанции щиты выдержат любое количество попаданий. Наши бронежилеты и шлемы они тоже не пробьют.

– Погоди. Ты что, собрался устроить перестрелку? – спросила недоумевающая Лиза Вэй.

– Если мы уйдём отсюда без припасов, многие из нас просто не дойдут, – резко ответил Савин. – Им явно нужна не только еда, но и наше оружие. Поэтому не думаю, что нам просто так дадут уйти… Похоже, они уверены, что первыми стрелять мы побоимся. Значит, именно так и нужно поступить.

– Кэп, ты уверен, что хочешь спровоцировать бойню? – спросил лейтенант Купер. – Не факт, что у них нет людей с более серьёзными стволами где-то в засаде. Шансов на успех у нас не так много.

– Как сказал один политик прошлого: «Если драка неизбежна, бить надо первым». Так мы и поступим… Купер, передай всем бойцам, как только они услышат первый выстрел, пусть открывают огонь по всем опасным целям.

– Но ведь там множество людей вообще без оружия, – возразил Купер. – Там же полно женщин и детей.

– Джек, мне плевать на них всех, в том числе на их женщин и детей. Мне есть дело лишь до вас и ваших детей. Так что не думай, а просто выполняй приказы. Хорошо?

– Да, сэр, – растерянно ответил лейтенант Купер.

– Вот и славно. Твоя задача – устроить такую стену огня, чтобы они сразу разбежались, не вступая с нами в бой. Пусть наши бойцы непрерывно отстреляют по одному полному магазину, дальше пускай экономят боеприпасы, у нас их не так много… Ты всё понял?

– Да, сэр.

– Выполняй.

Лейтенант Купер быстро удалился передавать остальным бойцам приказ капитана.

– Лиза, дай мне свой автомат и запасной магазин.

Сержант Вэй, ничего не спрашивая, скинула с себя оружейный ремень, затем достала из подсумка магазин и передала всё это Савину.

– Теперь иди к детям и скажи всем штатским закрыть уши. И пусть никто не поднимает головы выше уровня щитов.

– Есть, сэр. – Лиза убежала в ядро колонны.

Савин тем временем объяснил старшему сержанту Ковачу его задачу. Вернувшись к голове колонны, он передал распоряжение капитана своей группе.

– Эй, капитан! – крикнул человек с баррикады. – Ну что вы там решили? Время вышло!

– Мы согласны! – крикнул Савин. – Мы выкатим вам несколько тележек, вы уберёте баррикаду. Мы пройдём вперед, оставив вам остальное. Годится?

– Годится! Только ты лично должен быть с этими тележками!

Несколько бойцов «Рубежа» подкатили к переднему краю стены щитов две тележки, набитые спальными мешками, палатками и другим походным снаряжением.

– Капрал Хикс, – обратился капитан к самому молодому бойцу отряда. – Лейтенант Купер обозначил тебе задачу?

– Так точно, сэр, – неуверенным голосом ответил капрал.

– Ты справишься?

– Да, сэр. Можете на меня положиться.

– Хорошо. Тогда для тебя, как для нашего лучшего стрелка, есть ещё одно дело. Видишь того парня на баррикаде?

– Который с вами разговаривал?

– Да. Сможешь снять его с первого выстрела?

Капрал немного замешкался:

– Да, сэр, думаю, смогу.

– Так думаешь или сможешь?

– Точно смогу, сэр.

– Отлично. Занимай позицию. Как только я пройду половину дистанции до баррикады, стреляй.

– Вас понял, сэр, не подведу.

Капитан Савин подошёл к подготовленным тележкам.

– Капрал Холанд и сержант Новак ко мне, – скомандовал он. Оба полицейских подскочили к нему. – Кладите щиты на тележки, будете их катить. Держитесь за спиной Ковача, общую задачу он вам уже разъяснил.

Савин закинул автомат за спину и скомандовал:

– Ковач, пошли.

– Головная группа, встать, – приказал Ковач, и вместе с ним поднялось около десятка полицейских со щитами, образовав защитный полукруг перед тележками. Капитан Савин прошёл между ними и двинулся к баррикаде. – Группа, вперёд, следуем за капитаном.

Савин шёл по дороге с приподнятыми руками, демонстрируя, что у него в руках нет оружия. Автомат висел на ремне за спиной. Позади двигалась группа полицейских со щитами под командованием старшего сержанта Ковача. Ещё до выхода с базы Ковач решил адаптировать свой нерабочий протез, приделав к нему направляющую пластину и обмотав всё это клейкой лентой. Таким образом, его бионическая рука оставалась постоянно сжатой в кулак, и ей можно было наносить сильные удары. Это было всяко лучше, чем бесполезная свисающая кисть.

Капрал Холанд и сержант Новак катили тележки, окружённые щитовиками Ковача. Как только они покинули колонну, стена щитов за спинами снова сомкнулась.

– Тебе не кажется, что план капитана попахивает самоубийством? – спросил капрал Холанд.

– Я бы сказал, не попахивает, а конкретно воняет, – с усмешкой ответил сержант Новак. – Но одно дело – посылать на самоубийственное задание подчинённых, а другое дело – идти самому. Капитан сейчас рискует больше всех остальных, так что я ему доверяю.

Внезапно прозвучал выстрел… Капрал Хикс, используя один из щитов в качестве упора для автомата, метким одиночным выстрелом снял главаря противника.

– Легли! – крикнул Ковач. Полицейские его группы и капитан Савин мгновенно упали на землю.

В то же мгновение по периметру колонны раздался оглушительный грохот. Как и приказал Савин, бойцы «Рубежа» открыли шквальный огонь по всем целям противника, где было замечено огнестрельное оружие. Группы стрелков, находящиеся в голове и хвосте колонны, принялись методично расстреливать баррикады на дороге. Пули свистели над головами бойцов старшего сержанта Ковача. Тем временем капитан Савин перекинул автомат из-за спины и изготовился к стрельбе лёжа.

Сделав по 10–15 одиночных выстрелов, бойцы «Рубежа» перевели огонь на источники света, которые засвечивали колонну. Люди на противоположной стороне в панике бросились врассыпную. Раздались ответные выстрелы. Оказалось, далеко не все вооружённые обитатели парка выдали бойцам «Рубежа» свои позиции. Некоторые прятались за кустами и деревьями, откуда сразу открыли огонь. Бойцы «Рубежа», ориентируясь по вспышкам выстрелов, старались как можно скорее уничтожить или хотя бы подавить огневые точки противника.

Хоть полицейские щиты и могли выдержать попадание пули, но они были слишком лёгкие, чтобы послужить надёжной преградой. При каждом попадании тяжёлой пули в щит полицейский, державший его, получал сильнейший удар. Некоторых даже отбрасывало назад. Несмотря на боль и травмы, упавшие полицейские старались как можно скорее встать на ноги и вернуться в стену щитов.

«Пустой!», «Перезарядка!» «Меняю магазин!» – послышались команды стрелков.

Отстреляв по полному магазину и подавив почти все огневые точки противника, бойцы «Рубежа» принялись быстро перезаряжаться.

– Ковач, вперёд! – тут же скомандовал капитан Савин, услышав стихающую канонаду.

– На колено! – скомандовал старший сержант. – Пригнувшись и вперёд!

Группа Ковача, окружив полукольцом обе тележки, быстрым шагом двинулась в сторону баррикады. Тем временем Савин, лёжа на дороге, открыл беглый огонь по этой куче мусора, чтобы не дать противнику поднять голову. Как только группа Ковача поравнялась с капитаном, он вскочил и укрылся за щитами, продолжая двигаться и вести огонь.

– Колонна, вперед! – громко скомандовал лейтенант Купер.

Все полицейские, державшие периметр, оторвали щиты от земли и, пригнувшись, пошли по дороге. Бойцы «Рубежа» двинулись вместе с ними, периодически останавливаясь и открывая огонь по вероятным целям. Со стороны противника стрельба почти прекратилась, были слышны лишь крики раненых.

Отряд капитана Савина тем временем почти достиг баррикады. Всё это время он не прекращал вести огонь, хотя в его сторону никто так и не выстрелил. Когда до баррикады оставалось каких-то двадцать метров, он сменил пустой магазин и крикнул:

– Тарань!

Щитовики расступились, и капрал Холанд вместе с сержантом Новаком побежал вперёд, толкая перед собой тяжёлые тележки. Со всего размаху они врезались в баррикаду. Удар был настолько сильный, что баррикада рухнула, а удерживающие её тележки разъехались в сторону. В образовавшийся проём тут же влетел Савин с щитовиками.

За рухнувшей баррикадой валялось полтора десятка убитых и раненых. Многие кричали от боли и просили о помощи.

– Дураки, думали, что баррикада из мусора защитит их от пуль! – презрительно сказал старший сержант Ковач. – Похоже, они пересмотрели старых боевиков.

Внезапно один из раненых дрожащей рукой поднял с земли пистолет и выстрелил в Савина. Его ноги мгновенно подкосились, и он рухнул на землю. Пуля пробила правую ногу насквозь. Капитан не растерялся и, лёжа на боку, тут же выпустил почти полмагазина, изрешетив стрелявшего в него насквозь. Еще один из защитников баррикады потянулся за оружием, но старший сержант Ковач, заметив это, прыгнул к нему и, прижав щитом руку с оружием, нанёс противнику мощный удар протезом в лицо. Противник мгновенно потерял сознание и обмяк. Удостоверившись, что остальные раненые не представляют опасности, полицейские тут же подбежали к раненому капитану, намереваясь оказать ему помощь.

– Отставить! – крикнул капитан. – Быстро убрать с дороги всех убитых и раненых. Очистить проезд от остатков баррикады, собрать оружие и патроны. Наша колонна пройдёт здесь через минуту.

Полицейские без лишних вопросов принялись исполнять приказ. Некоторые находились в шоковом состоянии, им никогда раньше не приходилось видеть столько крови и трупов. Но чёткие приказы капитана и старшего сержанта не дали им окончательно потерять самообладание.

Капитан Савин тем временем достал из подсумка пакет первой помощи. Пуля задела внешнюю часть правого бедра немного выше колена. Используя баллончик с медицинским клеем, он быстро залепил входящее и выходящее отверстия. Затем обмотал ногу эластичным бинтом и вколол обезболивающее.

«На первое время хватит, – подумал Савин. – Как выберемся из города, медики осмотрят».

Капрал Холанд, выполняя приказ капитана, подошел к раненой женщине и попытался оттащить её с дороги, держа за руки. Та мгновенно завопила от боли, и капрал тут же её отпустил.

– Холанд, мать твою! – окрикнул его старший сержант Ковач. – Выполняй приказ.

– Я помогу, – крикнул сержант Новак и тут же подбежал к Холанду. – Крис, просто делай что должен, не обращай ни на что внимание. Представь, что мы просто делаем свою работу.

Капрал Холанд, весь покрытый потом, неуверенно кивнул. Вместе с сержантом Новаком они оттащили кричащую от боли женщину. Дорога была свободна.

Основная колонна приближалась. Полицейские головного отряда погрузили раненого капитана в тележку и все вместе влились в общий строй. Больше по колонне никто не стрелял. Обитатели парка в панике разбежались подальше, даже фонарями в сторону колонны никто не светил.

По итогам ожесточённой перестрелки, помимо капитана Савина, ранения получили и несколько полицейских. В основном это были ударные травмы от попадания пуль в щиты или бронежилеты. Двое бойцов «Рубежа» получили лёгкие ранения рук. Одному из стрелков пуля по касательной попала в шлем, вызвав лёгкое сотрясение мозга и кратковременную потерю сознания. Из числа штатских, к счастью, никто не пострадал.

В целом для переселенцев всё обошлось очень хорошо. Никто не получил тяжёлых ранений. Даже с имеющимися средствами медики могли быстро вернуть их в строй. Всего несколько человек не могли самостоятельно идти дальше и нуждались в транспортировке на тележках.

Покидая парковую зону, люди внезапно услышали беспорядочную стрельбу и дикие крики со стороны того места, где всего несколько минут назад происходил бой.

– Как думаешь, что там творится? – спросил Сергей Калашников, обращаясь к Лизе. Всю дорогу он держался возле неё и Сары, катив рядом свой велосипед.

– Не знаю. Похоже, оставшиеся каннибалы не поделили трупы.

Колонна всё дальше уходила от места боя. Крики и звуки стрельбы становились всё тише и тише, пока не стихли окончательно.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 25: Крис Холанд, мужчина, 23 года, капрал полиции города Беркана

– Как отреагировали люди на бойню в Беркане?

– По-разному. Бойцы «Рубежа» и большинство обычных копов перенесли это нормально. Спасатели тоже более или менее, они и похуже сцены видали. А вот штатские, конечно же, были в шоке, никто из них такого не ожидал. Особенно дети сильно испугались, они ещё долго шарахались от любых громких звуков. Впрочем, как и их родители.

– А вы?

– Что я?

– Как лично вы отреагировали на эти события? Насколько я знаю, вы были в составе штурмовой группы капитана Савина, которая прорывала баррикаду на дороге.

– Кто же вам рассказал такие подробности?

– Мистер Новак. Он же был тогда с вами?

– Да, верно.

(Замешкался.)

– Крис, всё нормально?

– Да, задумался просто. Не могу однозначно ответить, что я чувствовал. Когда мы только шли по дороге с тележками, мне было жутко страшно. Я подумал, какого чёрта капитан выбрал для этого меня… Но, когда началась пальба и он приказал таранить баррикаду, страх отступил. Я даже почувствовал какой-то эмоциональный подъём, когда мы с Новаком бежали вперед с тележками. Звучит бредово?.. Только вот продлилось это ровно до того момента, как мы ворвались в образовавшийся проём… Помню, как увидел расстрелянных людей, лежащих в лужах собственной крови. Я в тот момент просто остолбенел… Даже когда прозвучал выстрел и капитан упал, я всё ещё стоял как вкопанный и не мог пошевелиться… В чувства меня привёл сержант Новак. Он со всего маху врезал мне по шлему и повторил приказ капитана, только после этого меня отпустило. Я пытался тащить ту женщину. Боже, это было ужасно… Она так кричала, молила о помощи, что-то говорила про своих детей, про своего мужа, которого изрешетил капитан Савин, а мы с Новаком просто оттаскивали её с дороги как мусор, мешающий проехать тележкам… Я ещё месяц после тех событий просыпался от кошмаров весь в холодном поту…

– После этого вы потеряли желание стать бойцом «Рубежа»?

– На какое-то время да. Помню, когда я ещё шёл с бойцами «Рубежа» в Беркан и общался с сержантом Вэй, служба в спецотряде казалась мне такой крутой. Их полевая форма, их боевые экзокостюмы и электромагнитное оружие. Я представлял себе, как однажды надену всё это и стану полноправным бойцом «Рубежа». Даже когда сержант Вэй на моих глазах застрелила того инфицированного, для меня это не стало каким-то потрясением. Всё же тогда мы считали его сумасшедшим убийцей, который заслужил смерть… Но после бойни в Беркане я посмотрел на всё иначе. Вот что на самом деле представлял из себя «Рубеж».

– Понимаю вас, Крис. Скажите, люди осуждали капитана Савина за столь жестокие действия?

– Открыто, конечно же, нет, но за спиной перешёптывались. Кто-то держал мысли и эмоции при себе, кто-то делился ими с окружающими. Но, насколько я знаю, в лицо Савину никто ничего не высказывал. Ну, разве что его зам, лейтенант Купер.

– Люди боялись его?

– Наверное, это тоже имело место. Скорее, они окончательно осознали, что капитан Савин ради достижения цели готов идти по трупам, причём в прямом смысле. А бойцы «Рубежа» выполнят любой приказ своего командира, насколько бы жестоким тот ни был… Но позже всем нам пришлось признать очевидное: если бы мы покинули Беркан хотя бы на день позже, то вряд ли кто-то выбрался бы из города живым.

– Из-за инфицированных?

– Да. В тот момент мы ещё не понимали, почему люди в парковой зоне устроили перестрелку после нашего ухода. Потом до нас дошло, что это была не перестрелка, а нападение толпы инфицированных, которые сбежались на звуки боя. Нам очень повезло, что они не побежали за нами.

– Как вы думаете, там кто-нибудь выжил?

– Вряд ли. После боя обитатели парка были рассеянны и дезорганизованы. Большую часть тех, кто владел огнестрельным оружием, мы убили, так что серьёзного сопротивления оказать никто бы и не смог. По факту мы помогли инфицированным полностью захватить город… Мерзко об этом думать… Тогда мы всего этого ещё не понимали. Но когда те твари разбежались по всей долине, мы ощутили это в полной мере.

Эпоха Хаоса, день 18-й

Сергей Калашников

Другие районы Беркана колонна миновала без происшествий. Отойдя от города на несколько километров, капитан Савин приказал устроить привал в одной из придорожных лесопосадок. Люди нуждались в отдыхе, а раненые – в полноценной медицинской помощи. На одной из полян разбили импровизированный полевой госпиталь, где в первую очередь осматривали тех, кто получил огнестрельные ранения или ударные травмы. Во время боя у медиков не было возможности оказывать полноценную помощь раненым, они ограничивались лишь остановкой кровотечения и введением обезболивающих. Также хватало людей, особенно среди штатских, кто не имел физических травм, но находился в состоянии шока. Таким оказывали психологическую поддержку и выдавали успокоительные препараты.

– Сергей! – крикнул Денис, когда заметил слоняющегося по лагерю Калашникова.

Денис сидел рядом с госпиталем, прислонившись спиной к дереву. Врач уже осмотрел его и заново перевязал рану.

– Серьёзно тебя задело, – оценивающе сказал Сергей, подходя к Денису. – Ты как вообще?

– Ничего страшного, до свадьбы заживёт, – с усмешкой ответил Денис. – Врач сказал, кость не задета. Мне вкололи регенератор, так что через пару дней смогу уже нормально ходить. Главное, что мы выбрались из города без потерь. Особо серьёзных ранений тоже ни у кого нет, медики всех вылечат… Ты сам-то как?

– Нормально. Как ты и сказал, я всю дорогу держался рядом с сержантом Вэй.

– Вот и славно. Я знал, что она не даст тебя в обиду, – усмехнулся Денис. – Ты готов ехать?

– Да, готов. Могу выехать, как только скажешь.

– Хорошо. Тогда отдохни пару часиков, пока полностью не рассветёт. Подойди к лейтенанту Куперу, он выдаст тебе паёк в дорогу. Подкрепись хорошенько и по готовности выезжай… Ах да, и с девочками не забудь попрощаться, – ухмыляясь, сказал Денис.

– Ты о чём? – пытаясь изобразить недоумение, спросил Сергей. Хотя он прекрасно понял, что имел в виду Денис.

– Да так, ни о чём… Мы задержимся здесь до полудня, после двинемся по маршруту…

Денис сделал паузу, о чём-то задумался и добавил:

– Сергей, будь осторожен. Как я тебе и говорил, если возникнет необходимость стрелять, ни о чём не задумывайся, просто стреляй. Не важно, кто это будет – мужчина, женщина или ребёнок. Если что-то угрожает твоей жизни, думай только о себе, на других забей. Ты меня понял?

Сергей молча кивнул, глядя Денису в глаза. Друзья пожали руки, пожелали друг другу удачи, и Сергей ушёл готовиться к выезду.

* * *

Спустя 10 часов Сергей уже подъезжал к туристической деревне. В обычных условиях он проехал бы эти сто километров намного быстрее, но нелёгкий ночной переход и общее истощение давали о себе знать. Единственное, что дарило ему хоть какое-то облегчение, – чёрные грозовые тучи, закрывавшие местность от раскалённого летнего солнца.

Мчась по идеально ровной трассе, он неоднократно замечал людей или хотя бы следы их недавнего присутствия. То это были палатки и тенты, установленные у водоёмов, то вещи, выброшенные кем-то на дорогу. Несколько раз Сергей натыкался на небольшие группы таких же переселенцев, медленно бредущих по трассе или соседним дорогам. Судя по всему, они также пытались уйти как можно дальше от Беркана.

Все эти люди были сильно истощены и измотаны. Они несли пожитки в рюкзаках и сумках или везли на тележках. Когда силы начинали их покидать, им приходилось понемногу выбрасывать вещи прямо на дорогу. Кто-то уже не мог идти и просто сидел на обочине, молча наблюдая, как мимо проезжает человек на велосипеде.

Трасса М115 огибала все населённые пункты, которые располагались по пути к туристической деревне. Поэтому сами посёлки Сергей мог видеть лишь издали. Людей в них он не заметил. Решил, что все, кто ещё жив, либо попрятались в домах, либо ушли в глубь долины, где располагалась бо́льшая часть животноводческих ферм и сельскохозяйственных угодий.

Лишь один раз, проезжая недалеко от посёлка Тарли, Сергей заметил среди домов несколько жителей. Это показалось странным. Местные явно ничего не делали и, казалось бы, никуда конкретно не шли. Они просто бродили между домами или почти неподвижно стояли на месте, опустив или запрокинув головы. На Сергея, который остановился в километре от посёлка, они не обратили никакого внимания, словно бы и не заметив его. Следуя указаниям Дениса, он решил не привлекать внимания и двинулся дальше.

Проехав ещё пару километров, Сергей увидел дорожную развязку и знакомый указатель– «Природный парк «Горная стена». Чтобы попасть в туристическую деревню, необходимо было свернуть направо и проехать ещё несколько километров. Сама же трасса М115 уходила дальше в глубь долины Фьярвик.

Спустя всего полчаса Сергей уже видел ровные ряды аккуратных домиков, стоявших на возвышенности в предгорье Большого Хребта. Величественные горные вершины нависали над домами, отчего те казались совсем игрушечными. Сергею оставалось лишь подняться по некрутому зигзагообразному серпантину, и конечная цель его маршрута была бы достигнута.

Он остановился перед началом подъёма и внимательно осмотрел ту часть туристической деревни, которую мог видеть. С одной стороны, ничего подозрительного он не заметил. Все дома, что он видел, казались абсолютно целыми. Сергей не заметил никаких признаков того, что кто-то подверг это место разорению, как опасался Денис. Но, с другой стороны, в домах и рядом с ними он не увидел ни одного человека.

Зигзагообразная дорога уводила вверх. Спустя несколько минут Сергей достиг большого придорожного щита с надписью «Туристическая деревня природного парка «Горная стена». Ниже подпись – «Экологический туризм круглый год». Проехав по главной улице несколько домов и никого не встретив, Сергей слез с велосипеда и поставил его возле здания администрации. Он вошел вовнутрь.

– Фрэнк, ты здесь? – позвал он своего начальника, но ему никто не ответил.

Внутри был заметный беспорядок. Как будто кто-то бегло обыскивал помещение, но при этом явно спешил. Сергей поднялся на второй этаж, осмотрел комнаты, но и там ни Фрэнка, ни кого-либо ещё из сотрудников не оказалось.

– И где все? – спросил он сам себя. – Если они ушли, то куда? Может, дальше в горы?.. Не, бред какой-то.

Сергей вышел на улицу и решил пройтись пешком. Сама туристическая деревня занимала не очень большую площадь – всего несколько десятков домов, расположенных по большей части вдоль главной улицы. Сергей заглядывал в домики один за другим, но все они были пусты.

Вместо типичных современных домов, напичканных умной электроникой, вдоль улиц стояли небольшие гостевые домики в стиле старой эпохи. Внешне туристическая деревня напоминала уютный западноевропейский пригород начала двадцать первого века. В мире, где человек и шагу не мог ступить без умных гаджетов, туристическая деревня сильно отличалась своим ретростилем. В гостевых домиках не было практически никаких современных девайсов: ни сенсорных панелей на стенах, ни виртуальных помощников, ни чего-либо подобного. Всё внутреннее убранство максимально соответствовало внешнему виду построек – деревянные двери на петлях, двустворчатые окна, деревянная мебель и даже настоящие камины.

Сергей уже почти дошёл до того места, где главная улица резко поворачивала направо, как вдруг внезапный порыв ветра донёс до него отвратительный резкий запах. Он мгновенно вспомнил тот самый трупный смрад, который ему довелось почувствовать в Беркане этой ночью. И только он успел всё это осознать, как перед его глазами развернулась страшная картина. Сразу за поворотом посреди улицы валялись разорванные в клочья человеческие тела. Руки, ноги, внутренности – всё было разбросано и растащено в разные стороны. Всю улицу на десятки метров вперед покрывали пятна запёкшейся, почти что чёрной крови, а стены и окна домов были изрешечены пулями.

От неожиданности Сергей рефлекторно глотнул воздух, и мерзкий трупный запах с удвоенной силой ударил ему в нос. Он мгновенно закрыл ладонью лицо и резко развернулся. Первой мыслью было как можно скорее уносить отсюда ноги. Но не успел он сделать и трёх шагов, как его вырвало. В течение целой минуты его буквально выворачивало наизнанку, и он никак не мог это остановить. Между спазмами Сергей попробовал задержать дыхание или дышать ртом, чтобы не чувствовать отвратительный трупный смрад, но у него ничего не получилось. Желудок активно извергал наружу своё содержимое, не давая сделать глоток воздуха.

Как только ему полегчало, Сергей вытер рот рукавом рубашки и, не оборачиваясь и не поднимая головы, неуверенной походкой начал двигаться в ту сторону, откуда пришёл. Глаза сильно слезились, рвотные позывы продолжали беспокоить, хотя желудок и был уже пуст. Пищевод и ротовая полость горели от желудочного сока. Сергей дрожащей рукой достал бутылку воды из подсумка. Не поднимая головы, откупорил её, сдавил рукой, и тонкая струя воды прыснула ему в рот. Промыв его, он сделал несколько небольших глотков. Стало намного легче, жжение внутри притихло, превратившись из полыхающего пожара в тлеющие угольки. Закрыв глаза, Сергей поднял голову и прыснул струёй воды в лицо.

– Успокойся, Сергей, успокойся. Возьми себя в руки… Это просто трупы. Ты уже видел такое в Беркане и не раз, так что давай прекращай это.

Сергей открыл глаза. В том месте, откуда он пришёл, прямо посреди улицы неуверенно стояла человеческая фигура. Он не сразу смог разглядеть человека, глаза всё ещё слезились. Пару раз моргнув, ему удалось сделать картинку более чёткой. В полусотне метров неподвижно стояла женщина. Отвернутая от Сергея, она словно что-то рассматривала у себя под ногами. Сергей быстро протёр глаза свободной рукой, и ясность зрения вернулась к нему окончательно. Одежда женщины была изодрана и покрыта багровыми пятнами. Длинные светлые волосы слиплись от крови и свисали вниз словно сосульки, закрывая лицо. Женщина стояла на месте неуверенно, немного покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяная.

Увидев это, Сергей рефлекторно разжал пальцы, бутылка воды упала на дорогу. Женщина резко развернулась и уставилась прямо на Сергея. Увидев её изодранное лицо и не по-человечески бешеные глаза, он замер на месте. Женщина смотрела в его сторону и по-прежнему не шевелилась. Сергей машинально попятился. В то же мгновение незнакомка завопила и резко рванула к нему. Сергей, ни о чём не думая, кроме как о спасении, рванул к ближайшему зданию справа от себя.

Это оказался небольшой гостевой домик с деревянной дверью, открывавшейся вовнутрь. Сергей попытался закрыть её, но, увы, сделать это не получилось. Магнитный замок не работал.

Сергей со всей силой успел навалиться на дверь, и в то же мгновение в неё на полной скорости врезалась женщина с обратной стороны. Дверь задрожала от ударов, заскрежетала от навалившегося веса, но Сергей держал её крепко. Проскочила мысль о револьвере на поясе. Дрожащей рукой он вытащил его из кобуры и прижал ствол к двери в районе живота, не прекращая удерживать дверь всем своим телом.

«Если возникнет необходимость стрелять, ни о чем не задумывайся, просто стреляй», – вспомнил он напутствие Дениса.

Дрожащим большим пальцем Сергей взвёл курок и уже был готов выстрелить сквозь дверь, как вдруг стук прекратился и женщина затихла. Прижавшись ухом к двери, он мог слышать её тяжёлое дыхание и еле заметное горловое рычание. Постояв так несколько секунд, женщина отошла от двери.

Сергей с облегчением выдохнул. Сердце бешено колотилось, в голове бурлила каша из мыслей и предположений, очень хотелось пить. Он опустил вниз ствол револьвера и аккуратно вернул взведённый курок в исходное положение. Теперь нужно было попробовать успокоиться и обдумать произошедшее.

Но вдруг, буквально через пару секунд, соседнее с дверью окно разлетелось вдребезги, и в комнату ввалилась окровавленная женщина. Ошарашенный Сергей тут же направил в её сторону револьвер и трижды выстрелил. Первая пуля пролетела мимо, две последующих попали в грудь и живот. Женщина задёргалась, начала биться об пол руками и ногами, жадно глотая воздух и харкая кровью. Сергей решил, что, скорее всего, прострелил ей лёгкое.

После стрельбы в маленьком помещении в ушах стоял звон. Сергей не опускал револьвер и попытался собраться с силами, чтобы сделать ещё один, но на этот раз прицельный выстрел, как где-то неподалёку послышался крик. Сергей не сразу понял, что это. В ушах всё еще стоял громкий свист, и крик с улицы сливался с ним. Но через мгновение крик повторился. За ним ещё один такой же и ещё. Источников становилось всё больше, и они явно приближались. Причём быстро.

Осознав это, Сергей резко рванул от двери и бросился к лестнице, ведущей на второй этаж. Добежав до межэтажного пролёта, он обернулся и увидел, как входная дверь с грохотом распахнулась. В помещение влетела целая толпа изуродованных окровавленных людей с безумными глазами. Сергей направил на них револьвер и начал беспорядочно жать на спуск. Прозвучало три оглушительных выстрела, от которых вновь заложило уши. После чего револьвер начал издавать лишь негромкие щелчки, которые Сергей уже не мог слышать. Наконец поняв, что он отстрелял все шесть патронов в барабане, не разбираясь, попал он в кого-либо или нет, Сергей рванул дальше по лестнице на второй этаж. Вбежав в ближайшую комнату, он закрыл за собой дверь и повалил на бок тяжёлую тумбочку, перекрывая проход.

– Что делать?! Что делать, мать твою?! – судорожно бормотал Сергей, осматривая комнату. – Да что за хрень тут творится?!

Спустя секунду толпа уже ломилась в дверь, но поваленная тумбочка не давала ей открыться. Нужно было как можно скорее перезарядить револьвер. Дрожащими от страха руками Сергей сдвинул в сторону барабан, вытряхнул отстрелянные гильзы, достал из подсумка мунклип с шестью патронами и вставил их в барабан.

Пока он судорожно перезаряжал револьвер, тумбочка, удерживающая дверь, с каждым новым ударом отъезжала в сторону и дверь понемногу открывалась. В образовавшийся проём уже начали просовываться грязные окровавленные руки. Вернув заполненный патронами барабан на место, Сергей навел ствол револьвера на дверь и разом высадил все шесть патронов. За дверью кто-то рухнул, руки из проёма исчезли. На несколько секунд удары прекратились. Сквозь дыры от пуль никого не было видно.

Воспользовавшись паузой, Сергей резко подбежал к двери, снова её закрыл и плотно придвинул тумбочку, дополнительно подперев её коленом. Сергей понимал, что, пока он держит дверь, твари не ворвутся в комнату и у него будет время подумать, что делать дальше.

Спустя пару секунд стуки в дверь возобновились. Сергей скинул рюкзак и сел на пол, прижавшись спиной к широкой тумбочке. Во рту пересохло. Пришлось достать из рюкзака полупустую бутылку воды. Сергей осушил её за три больших глотка, но успокоиться не получилось. Руки по-прежнему тряслись, а револьвер снова надо было перезарядить. Убрав бутылку, он вытряхнул на пол пустые гильзы. В спешке необходимости уже не было, так что он решил приберечь оставшиеся мунклипы на экстренный случай. Достав несколько патронов из подсумка, где они лежали россыпью, он один за одним затолкал их в барабан. Крутанув его большим пальцем, совсем как Дэн на стрельбище, Сергей дёрнул револьвер вправо, возвращая барабан на место.

Прошло несколько минут, но стук в дверь не прекратился. Каждые несколько секунд Сергей ощущал лёгкий толчок в спину, но это его уже сильно не беспокоило. Сейчас он был в относительной безопасности и мог всё обдумать.

«Да что с этими людьми такое творится? Они все разом с ума посходили, что ли? Я будто попал в старый трешевый ужастик. Этому точно должно быть какое-то логичное объяснение… Ладно, хрен с ним, потом разберусь. Первым делом надо решить, что делать дальше и как отсюда выбраться. Вечно тут сидеть всё равно не получится… Погоди. А почему вечно? Наша колонна будет здесь максимум через три дня. Думаю, копы быстро разберутся с этими психами. Надо будет только их как-то предупредить… Точно, у меня же есть сигнальные ракеты, которые дал мне Дэн. Запустить зелёную, если в деревне безопасно, и красную, если есть опасность. Точно, так я и сделаю… Еды у меня на три дня хватит, если есть понемногу один раз в день. Вот только воды маловато, меньше литра осталось. Ладно, как-нибудь переживу».

Пока Сергей размышлял, удары в дверь окончательно прекратились. Ещё некоторое время с той стороны доносилось тяжёлое дыхание и тот самый гортанный рык, но через несколько минут и их не стало слышно.

«То ли до них дошло, что через дверь им не пробиться, то ли память у них короткая, как у рыбок. Наверное, забыли, с какой целью вообще ломились в эту дверь».

Выждав несколько минут, Сергей аккуратно отполз от двери и подошёл к окну. Стараясь не шуметь, он медленно выглянул наружу. Обзор закрывал пологий козырёк веранды, так что пришлось высунуться дальше… И сразу отпрянуть, увидев, что вокруг дома бродит порядка пятнадцати человек. Эти люди были словно пьяные или сонные – шаркающая походка, лёгкое покачивание и неестественное положение головы. Сергей тут же вспомнил, как проезжал мимо посёлка Тарли и видел издалека похожую картину.

«Похоже, эти психи пришли сюда оттуда. Помню, Лиза тоже рассказывала про похожий случай в Беркане во время патрулирования… Чертовщина какая-то».

Сергей решил повнимательнее осмотреть комнату. Судя по внутреннему убранству, дом никто не готовил к приёму постояльцев – постельного белья не было, халаты и полотенца отсутствовали, мини-бар пустовал. На всякий случай Сергей решил дополнительно укрепить дверь и придвинуть к ней ещё одну тумбочку из дальнего угла комнаты. Часы показывали почти восемь вечера. Солнце к этому времени уже успело частично скрыться за горным хребтом. Сергей начал аккуратно кантовать тяжёлую тумбочку в сторону двери. Но, не заметив в полумраке хрустальный графин, стоявший на подоконнике, случайно задел его локтем, и тот, упав на пол, разлетелся с оглушительным звоном.

– Твою ж мать!

Услышав это, люди на улице моментально дёрнулись и начали крутить головами в разные стороны. Со стороны лестницы послышался громкий топот ног. Сергей ускорился и буквально бросил вторую тумбочку рядом с первой, после чего в дверь снова стали ломиться.

– Бейтесь, бейтесь на здоровье. Это вы уже точно не сдвинете.

Словно в ответ на его слова верхняя часть двери, изрешечённая пулевыми отверстиями, треснула. С каждым новым ударом трещина всё увеличивалась. Ошарашенный Сергей машинально отступил назад. Через несколько секунд в двери уже образовалось небольшое отверстие, в которое начали просовываться руки и выламывать куски двери.

«Вот же я дурак. Сам ослабил дверь своей стрельбой».

Отверстие в двери становилось всё больше и больше. Уже начали мелькать не только руки, но и окровавленные лица с нечеловечески бешеными глазами. Перепуганный Сергей выхватил револьвер и дрожащими руками постарался прицелиться, ожидая появления очередной головы. Но спустя пару мгновений он успокоился и опустил ствол.

«А что толку? Патронов у меня в любом случае на всех не хватит… Нужно искать другой выход».

Тумбочки засыпало осколками дерева. Дыра в двери расширилась настолько, что в неё мог пролезть человек. Молодая девушка в изодранном платье с дикими криками начала протискиваться вовнутрь, пока остальные продолжали отрывать куски двери. Она смотрела прямо в глаза Сергею, тянула руки, словно не ощущая расстояния, не понимая, что их друг от друга отделяет ещё несколько метров. Быстро пролезть у неё не получилось, зацепившись платьем за острую щепку, она забилась всем телом и завопила что-то нечленораздельное. Как только она пролезла в дыру по пояс, Сергей поднял револьвер и метким выстрелом прострелил ей голову. Она резко дёрнулась и моментально обмякла, закрыв своим телом дыру в двери.

– Это вас задержит.

Сергей убрал револьвер в кобуру, быстро надел рюкзак и вылез в открытое окно. Он стоял на гладкой, но нескользкой пластиковой крыше веранды, имевшей небольшой уклон вниз. Солнце к тому времени полностью скрылось за горами, постепенно наступала ночь. Понимая, что дверь долго не продержится, Сергей начал судорожно крутить головой, соображая, куда бы ему спрятаться. Вокруг дома бурлила целая толпа человек в тридцать. Некоторые, увидев Сергея, пытались забраться на козырёк. Они подпрыгивали, цеплялись руками, но быстро срывались вниз. Соседние дома стояли слишком далеко, чтобы Сергей мог до них допрыгнуть. Бежать было некуда.

– Сергей! – послышался откуда-то знакомый мужской голос. Он осмотрелся, но так и не понял, откуда кричали. Ревущая внизу толпа почти заглушала того, кто его звал. – Сергей, обернись!

Он повернулся через левое плечо и не поверил своим глазам. Какой-то мужчина махал ему из окна второго этажа одного из домов, подсвечивая себя фонарём.

– Фрэнк, это ты?! – крикнул в ответ Сергей, опознав в мужчине своего начальника.

– Да, мы здесь. Тут безопасно, попробуй перебраться к нам.

– Но как? Мне отсюда не слезть.

– Эти твари ночью почти не видят. Если отвлечёшь их чем-нибудь громким или ярким, то сможешь добежать. Мы откроем дверь. У тебя есть чем их отвлечь?

Сергей на пару секунд задумался, после чего воодушевлённо ответил:

– Да, есть.

Внезапно из комнаты, в которой минуту назад прятался Сергей, послышались крики и грохот. Он заглянул вовнутрь через открытое окно и увидел, что твари окончательно сломали дверь и начали пролазить в комнату. Увидев это, он тут же попытался закрыть окно, но неработающий магнитный замок не дал ему это сделать. Он отбежал в сторону от окна и перебрался с козырька веранды на крышу дома. Она была очень крутой по сравнению с козырьком. Поэтому Сергею пришлось снять рюкзак и фактически лечь на нижнюю часть крыши, уперевшись ногами в водосточный жёлоб.

Одна из тварей выбралась из окна комнаты и начала рыскать в поисках недавно стоявшего здесь человека. Проторчав так на козырьке несколько минут и никого не найдя, тварь вернулась обратно в комнату.

Спустя минут тридцать стало совсем темно.

– Сергей, готов? – крикнул ему Фрэнк. – Моргни фонарём два раза, если готов.

Сергей подал сигнал о готовности. Затем он аккуратно, не создавая шума, перелез с крыши обратно на козырёк веранды, расстегнул рюкзак и достал из него сигнальную ракету. Закинув рюкзак обратно за спину, он аккуратно пробрался мимо окна на противоположный край козырька, выходящий на центральную улицу туристической деревни. Осмотревшись, Сергей направил цилиндр ракетницы вдоль улицы и дёрнул запал. Ярко-зелёная ракета вылетела из цилиндра и понеслась вдоль улицы. Отрикошетив от одного из домов, ракета упала на землю и громко взорвалась, разбрасывая во все стороны яркие искры.

Сделав выстрел, Сергей сразу спрятался, чтобы его не заметили твари внизу. Как он и ожидал, вся толпа, бродившая вокруг, тут же понеслась к зелёному взрыву.

Дальше приходилось действовать очень быстро, но тихо. Сергей перешёл на противоположную часть козырька и свесил голову вниз. Убедившись, что внизу чисто, он свесился на руках с козырька веранды и спрыгнул на землю. Дом, в котором его ждал Фрэнк, располагался на параллельной улице ближе к обрыву, примерно в сорока – пятидесяти метрах. Сергей достал револьвер и почти вслепую пошёл вперёд. Люди, ожидавшие его в доме, периодически включали еле заметный фонарь на втором этаже, чтобы Сергей не сбился с пути.

Когда до спасительной двери оставалось каких-то пятнадцать метров, Сергей внезапно застыл на месте. Он никого не видел, но его ушей коснулся уже знакомый горловой рык. Держа в руке револьвер, он медленно обернулся и увидел метрах в десяти еле заметную человеческую фигуру. Неуверенной шаркающей походкой тварь медленно двигалась в сторону главной улицы. Приготовив револьвер, Сергей решил не паниковать, а переждать, пока существо пройдёт мимо. Как и сказал Фрэнк, в темноте они почти не видели, поэтому тварь не обратила на стоявшего Сергея никакого внимания. Когда человеческая фигура скрылась за ближайшим домом, Сергей продолжил путь к спасительному зданию. Через несколько секунд он уже достиг задней двери. Судя по звуку, внутри аккуратно передвинули что-то тяжёлое, дверь слегка отворилась, и Сергей быстро проник вовнутрь.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 19: Анджей Новак, мужчина, 36 лет, сержант полиции города Беркана

– Что вы делали после окончания привала?

– Нужно было идти, путь предстоял неблизкий. Но только перед выходом капитан Савин приказал всем снять защитную экипировку и спрятать в ближайшем овраге. Туда же отправились и почти все наши щиты.

– Странное решение. Зачем он это сделал?

– Ничего странного. Сами подумайте – все и без того были измотаны, а нам предстояло ещё пройти более ста километров. И поверьте мне, каждый лишний килограмм снаряжения в таких условиях ощущается очень тяжко. В городской бойне защита реально помогла нам выжить, а вот на трассе опасаться особо было нечего, местность-то открытая. Если бы мы всё это не сняли, то выдохлись бы через несколько часов пути. Капитан сказал, что мы заберём снаряжение позже, когда обживёмся на новом месте. Себе мы оставили лишь несколько щитов и комплектов брони для бойцов «Рубежа». Это всё, что уместилось в пару полупустых тележек.

– Что было дальше?

– Вас, наверное, в первую очередь интересует взрыв?

– О самом взрыве я уже говорил с другими полицейскими. Меня больше интересует ваше мнение о том, как это могло произойти. Некоторые из опрошенных предположили, что взрывное устройство было заложено ещё до блэкаута. Как, по-вашему, давидианцы установили его на столь охраняемом объекте?

– А почему вы меня спрашиваете? Я же вам не следователь.

– Мистер Новак, не прибедняйтесь, пожалуйста. Я уже давно понял, что вы намного умнее и осведомлённее, чем пытаетесь казаться. Вы уже не раз высказывали интригующие теории. Мне интересно услышать ваше мнение, в том числе и по данному вопросу.

– Как угодно. Я по-прежнему считаю, что в рядах полиции есть крот. Такая версия вас устроит?

– Вы про полковника Диаса?

– Если этот жирный дурак и сливал информацию давидианцам за деньги, то вряд ли понимал, на кого реально работает. Конечно, из коррупционера Диаса получился очень удобный козёл отпущения, но я не верю, что кротом был именно он. Мне кажется, среди нас по-прежнему скрывается информатор давидианцев. Вот сами подумайте, они же точно знали, что отрядом, который отправили за вами, командовал именно капитан Савин. Я ни секунды не сомневаюсь, что именно он являлся их главной целью. У меня и до этого возникали подозрения о внедрённом информаторе, но после случая с капитаном я окончательно всё понял.

– Это очень серьёзное заявление, мистер Новак. Вы говорили с кем-нибудь об этом? Может быть, успели рассказать капитану о своих подозрениях?

– Нет, с капитаном я поговорить не успел. Вы единственный, кому я об этом рассказал. Судя по вашему удивлению, никто до меня подобную версию не высказывал. Наверняка я не единственный, кто так думает, но все предпочитают помалкивать. Честно говоря, я тоже особо не горю желанием… Говорить об этом в открытую – опасно. Но раз вы записываете наши истории для потомков, то пускай они и об этом узнают.

Эпоха Хаоса, день 18-й

Сергей Калашников

Войдя в дом, Сергей оказался в темноте. Дверь закрылась, и тут же ему в грудь уткнулось что-то холодное и твёрдое, а темноту пронзил яркий луч света, направленный в глаза.

– Стой смирно, – сказал негромко мужской голос. Спустя мгновение кто-то вырвал из руки револьвер.

– Эй, в чём дело?! Фрэнк! – недоумевая, слегка дрожащим голосом произнёс Сергей.

– Стой на месте и выполняй все указания, – ответил Фрэнк, продолжая упирать в него холодный ствол ружья.

Кто-то из присутствующих продолжал светить Сергею в глаза, он ничего не мог разглядеть, кроме этой белой пелены.

– Сними перчатки и закатай рукава, – сказал Фрэнк.

– Зачем? – неуверенно спросил Сергей.

– Делай что говорю.

Сергей снял перчатки, бросил их на пол и закатал рукава по локоть.

– А теперь сними рюкзак и повернись.

Сергей выполнил и это. Послышался голос Хелен, жены Фрэнка:

– Кто-нибудь из них кусал или хотя бы дотрагивался до тебя? Говори только правду, мы всё равно узнаем.

– Нет, нет. Они меня не догнали.

– Тогда откуда на тебе кровь? – снова спросила Хелен.

Сергей посмотрел вниз и сквозь пелену увидел, что на его рубашке осталось несколько капель крови.

– Я… я выстрелил в одного… в одну из них очень близко, – заговариваясь, ответил Сергей. – Наверное, из раны брызнуло.

– Кровь попала только на одежду? В глаза или рот не попало?

– Кажется, нет.

– Говори точно и не вздумай врать, – раздражительно сказал Фрэнк.

– Точно не попало. Я уверен.

Хелен подошла вплотную к Сергею и, поочерёдно приподняв его веки пальцем, посветила фонарём прямо в зрачки.

– Признаков заражения нет. Глаза чистые.

– Может, ещё срок маленький? – спросил Фрэнк.

– Не думаю. Скорее всего, он чист. Если нет, то симптомы скоро проявятся, и мы успеем их заметить.

– Можете опустить оружие, – сказал Фрэнк и сам убрал ствол от груди Сергея. Слепящий фонарь потух.

Глазам пришлось некоторое время привыкать к темноте. Кто-то взял Сергея за руку, провёл в другую комнату и помог сесть на диван. На столе посреди комнаты загорелась свеча из синтетического парафина, и только сейчас Сергей смог увидеть лица людей, находившихся с ним в одной комнате. Это был Фрэнк, его жена Хелен, а также трое других сотрудников парка – Карл, Самир и Линда. Фрэнк держал в руках антикварное двуствольное ружьё, доставшееся ему от прадеда, Самир вооружился револьвером, отнятым у Сергея, а Карл явно не хотел расставаться со старым пожарным топором. Все, кто находился в комнате, расселись по стульям. Глаза Сергея уже успели привыкнуть к тусклому освещению, и он смог лучше разглядеть окружающих. На лицах всех мужчин были заметны ссадины, руки сбиты в кровь, одежда в некоторых местах порвана. Они явно с кем-то дрались недавно.

– Что тут происходит? – неуверенно спросил Сергей. – Где все остальные?

– На улицу выгляни, может, кого-нибудь и узнаешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то и имею, что остальные либо мертвы, либо по улицам бегают не в лучшем виде. Возможно, конечно, кто-то ещё прячется в других домах, но в это слабо верится.

– Твою ж мать. Да что за хрень тут творится? – Сергей схватился рукой за голову.

– А ты что, ещё не понял? – сказал Фрэнк. – Это вирус или что-то подобное. Оно заражает человека и превращает в то, от чего ты бегал весь последний час.

– Так они что – зомби? – неуверенно произнёс Сергей.

– Да какие там к чёрту зомби! – возмущённо ответил Фрэнк. – Эти твари живые и, как ты, наверное, мог заметить, довольно сильные и быстрые. Это тебе не медленные ходячие мертвецы из древних комиксов. От этих просто так не убежишь.

– Их ведь можно убить? Я помню, что стрелял в них, и они падали.

– Да, можно. Но лучше стрелять в голову или сердце, чтобы убить сразу. Если попасть просто в корпус, то почти ничего не будет. Тварь подёргается на земле несколько минут и снова встанет. Похоже, вирус делает их очень живучими, почти любые ранения быстро заживают. Как будто у них в крови лошадиная доза регенератора… Кстати, у тебя с собой регенератора, случайно, нет? А то Самир распорол себе руку.

Сергей только сейчас заметил, что рука Самира перевязана.

– Да, конечно. У меня с собой целая аптечка.

Он отстегнул от пояса медицинский подсумок и передал его Хелен – старшему медику парка. Она принялась снимать повязку с руки Самира и обрабатывать рану.

– Ты, кстати, не голоден? – неожиданно спросил Фрэнк. – Еды у нас совсем мало, но можем поделиться.

– Нет, спасибо, у меня есть немного в рюкзаке, – тихо ответил Сергей, всё ещё находясь в состоянии лёгкого шока.

– Может, тогда воды? – Хелен протянула ему бутылку.

Сергей молча кивнул, взял бутылку и осушил её наполовину. После этого Фрэнк попросил его рассказать обо всём, что произошло с тех пор, как они в последний раз говорили по коммуникатору. Сергей в подробностях рассказал всё, что произошло в Беркане, про поездку в поместье Ториан, про ночную бойню в городе и двигающуюся по трассе колонну с переселенцами.

– Так, значит, нас спасут? – воодушевлённо спросила Линда.

– Да, непременно. Мы планировали основать здесь новую базу, точнее, даже поселение. У полицейских достаточно оружия, так что они быстро наведут тут порядок.

– Слава богу, – поддержала Хелен. – Я уж думала, нам всем конец. Как скоро они придут?

– Думаю, пару дней ещё, может, чуть дольше. В колонне много женщин и детей, они не могут идти быстро.

– Отлично, пару дней мы ещё протянем, – сказал Фрэнк, не скрывая радости.

Все люди в комнате явно воспрянули духом после многих дней страха и неопределённости. Им оставалось лишь дождаться прихода помощи, которая была уже близко.

– Скажите, а кто все эти… на улице? – спросил Сергей. – Я успел разглядеть некоторых вблизи, и там не было никого из наших. Откуда они взялись?

Присутствующие в комнате молча переглянулись.

– Давай лучше завтра об этом поговорим, – неуверенно ответил Фрэнк. – Уже поздно и пора спать.

Сергей посмотрел на часы.

– Сейчас лишь начало одиннадцатого. Это же не займёт много времени. Расскажите, что здесь случилось.

Фрэнк задумался, недовольно потёр лоб и бросил быстрый взгляд на остальных и с неохотой ответил:

– Хорошо.

Хелен, поймав взгляд мужа, едва заметно кивнула, и Фрэнк с неохотой начал рассказ:

– В тот день, когда пропала «эфирная сеть», здесь оставалось не больше двадцати человек персонала с семьями. Сначала мы все были уверены, что это временные неполадки с одним из ретранслирующих спутников. Но вскоре выяснилось, что помимо «эфирной сети» вышла из строя и вся электроника. Мы решили остаться здесь и просто ожидать, что будет дальше.

К счастью, наш склад был доверху набит туристическими пайками и бутилированной водой. Но вот большую часть продуктов, хранившихся в холодильных камерах, пришлось выбросить. Время шло, подача энергии не возобновлялась, но мы не отчаивались. Вечерами собирались у каминов, зажигали свечи, общались. Большинству в некоторой степени нравилось такое положение вещей. Некоторые даже ходили к ближайшему озеру и ловили рыбу, потом готовили её на огне. Мы всё ещё верили, что проблема временная и власти непременно со всем разберутся.

Но вскоре спокойной жизни пришёл конец. Однажды ночью, примерно на десятый день после отключения «сети», в деревню пришла группа людей: мужчины, женщины, дети. Их было человек пятьдесят, многие ранены. По их словам, все они жили в посёлке Тарли, откуда им пришлось бежать. За несколько дней до этого к ним пришла группа беженцев из соседней провинции. Многие чем-то болели. Жар, рвота, судороги – типичные симптомы какого-то вирусного заболевания.

А спустя сутки эти беженцы начали постепенно сходить с ума. Они стали вести себя агрессивно, неестественно кричать, бросаться на других людей. Множество жителей посёлка были покусаны или исцарапаны, кого-то даже растерзали прямо на улице. Несколько семей, которые хранили дома оружие, смогли отбиться и ночью бежали к нам.

Мы, конечно же, сразу оказали им необходимую медицинскую помощь, разместили людей в домах. Они очень нас благодарили. Но через пару дней у раненых начали проявляться такие же симптомы, как и у беженцев, о которых они нам рассказали: жар, рвота, судороги, агрессивное поведение.

Люди разделились на два лагеря. Одни хотели избавиться от инфицированных, понимая, во что они скоро превратятся. Другие, в основном те, у кого были инфицированы близкие, ничего не хотели слушать. И в какой-то момент обстановка накалилась до такой степени, что кто-то открыл стрельбу. Они начали палить друг в друга прямо на улице, ты наверняка видел место перестрелки там, за углом. Мы с Хелен сразу спрятались, я полез за своим ружьём. Через несколько минут стрельба стихла…

Внезапно рассказ Фрэнка прервался лёгким стуком, доносившимся со второго этажа. Сергей с тревогой завертел головой, но остальные будто бы сделали вид, что ничего не слышат. Спустя некоторое время стук прекратился.

– Не обращай внимания, – успокаивающе сказал Самир.

Фрэнк невозмутимо продолжил:

– Спустя некоторое время мы всё же решили пойти к месту перестрелки, чтобы помочь раненым. Но из лазарета выбежали несколько инфицированных и бросились на тех, кто находился рядом. От них просто невозможно было убежать, какие же они быстрые. Кому-то из нас удалось отбиться и запереться в домах, но у большинства не получилось. Мы с Хелен успели забежать в этот дом, позже к нам присоединились Карл, Самир и Линда… Вот так всё и произошло. Мы сидим здесь уже неделю, стараясь экономить скудные запасы еды и воды. Услышав выстрелы, мы сперва решили, что это отстреливается кто-то из выживших. Но, увидев тебя на крыше соседнего дома, очень обрадовались. Мы и надеяться перестали на спасение, а ты вернул нам надежду.

Фрэнк замолчал. Сергей пристально взглянул на него и спросил:

– А что с вашими лицами? – указал он на ссадины у всех мужчин. – И что случилось с рукой Самира? Я успел разглядеть, очень похоже на ножевое ранение.

Присутствующие ещё раз молча переглянулись, некоторые начали тихонько перешёптываться.

– Ребят, вы явно что-то недоговариваете, – добавил Сергей. – Вы поймите, я же не коп и не следователь. Да и сами копы, как вы уже знаете, сейчас творят не самые лучшие вещи ради выживания. Никто не будет осуждать вас, что бы вы ни сделали.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина… И вдруг послышался голос Хелен:

– Я думаю, можно рассказать Сергею недостающий фрагмент, раз для него это так важно.

Остальные неуверенно кивнули. Фрэнк продолжил рассказ:

– Кроме нас в этот дом успели забежать ещё двое наших – Джимми Накаяма и Роберт Барет. Мы забаррикадировались, закрыли мебелью двери и окна. Уже начали обсуждать, что делать дальше. И только после этого обратили внимание, что Джимми и Роберт ведут себя странно. В доме было довольно жарко, но при этом они явно не хотели снимать свои куртки. Утверждали, что им холодно. Вскоре мы заметили следы крови на одежде и… В общем, ты понял, их покусали, и они пытались это скрыть.

– Я хотела обработать раны, – вклинилась Хелен в разговор, – но парни мне не позволили. Они начали сторониться нас, принялись тайком что-то обсуждать между собой. Мы тоже начали думать, что делать с ними дальше.

– Я думаю, ты понимаешь, что их нельзя было оставлять так, – продолжил Фрэнк. – Через день, максимум через два, они превратились бы в то, что ты уже видел на улице… И вдруг они напали на нас, попытались отобрать у меня ружьё. У Джимми оказался с собой нож, и он успел воткнуть его в руку Самира. Завязалась борьба, и я… в общем, ружьё выстрелило, и Джимми упал замертво. Роберта нам удалось скрутить и связать…

– А что вы сделали с ними дальше? – спросил Сергей.

– Труп Джимми поначалу хотели выбросить на улицу, но это непременно привлекло бы внимание тварей. Их и так немало собралось вокруг дома после выстрела. Поэтому мы упаковали тело в герметичный пакет для хранения одежды и отнесли на чердак.

– А Роберт? Что вы сделали с ним?

– Связали, заткнули рот и закрыли в комнате на втором этаже. Собственно, его ты и слышал наверху несколько минут назад.

– Как это? – недоумевая, спросил Сергей. – Вы просто бросили его связанным?

– А что нам ещё оставалось делать? Выбросить в окно на съедение этим тварям? Или застрелить его и так же упаковать в пакет?

– Я думаю, второй вариант стал бы более милосердным. Это же не посторонний человек, вы работали с ним вместе несколько лет.

– Я настояла на том, чтобы оставить его живым, – прервала его Хелен. – Как бы это ни было цинично, но я решила использовать Роберта для изучения вируса.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Сергей.

– Я наблюдала за тем, как он постепенно терял человеческий облик и превращался в одну из этих тварей. Поверь, не самое приятное занятие. Когда его обращение полностью завершилось, я заметила, что все раны на теле затянулись. Это навело меня на мысль, что вирус работает примерно так же, как и наш регенератор, только в несколько раз быстрее. На всякий случай я ударила его пару раз ножом, и теория подтвердилась – даже самые глубокие порезы затянулись всего за пару часов. И как ты уже понял, он до сих пор жив, хотя неделю ничего не ел и не пил. За это время он сильно ослаб и теперь лишь изредка проявляет кратковременную активность. Но такая живучесть, скорее всего, тоже вызвана действием вируса. Я думаю, эта информация окажется полезной для дальнейшего выживания людей.

Сергей сидел молча, размышляя над словами Хелен.

– Ты осуждаешь нас? – обратился к нему Фрэнк. – Думаешь, мы поступили неправильно?

Сергей смотрел на окружавших его людей, пытаясь переварить только что услышанное.

– Простите, что так резко отреагировал, – заговорил он. – Просто мы с Джимми и Робертом немало общались на работе и не только, поэтому я воспринял всё так эмоционально. Вы всё сделали правильно. Нужно будет рассказать об этом капитану Савину, я уверен: он тоже поймёт.

– Мы рады, что ты с нами, Сергей, – улыбнувшись, сказал Фрэнк. – Самир, может, наконец вернешь ему револьвер? Ты всё равно стрелять не умеешь.

– А? Да, конечно. – Самир протянул револьвер Сергею.

– Думаю, пора готовиться ко сну, – сказал Фрэнк. – Мы все спим в одной комнате, так безопаснее. Для тебя там тоже найдётся место, только нужно принести ещё один матрас.

Сергей подготовил себе место для сна, прилёг и наконец-то смог расслабиться. Он был в полной безопасности рядом с друзьями. Им вместе оставалось продержаться всего несколько дней до подхода помощи. Размышляя об этом, Сергей совершенно не заметил, как сомкнул глаза и моментально уснул.

* * *

Утром всех разбудила лёгкая тряска.

– Землетрясение? – воскликнула Линда.

Не успел никто ей ответить, как толчки прекратились. Через несколько секунд откуда-то снаружи, судя по всему, издалека, донёсся гул, похожий на раскат грома.

– Все наверх, – крикнул Фрэнк. – Нужно посмотреть, что там снаружи.

Он резко вскочил и взбежал по лестнице на второй этаж.

– О боже! Сюда! – крикнул Карл, подойдя к одному из окон, выходящему в сторону долины.

Сергей, ещё минуту назад видевший сны, слегка ошарашенно завертел головой, не понимая, на что они уставились. Но, сделав шаг вперёд и глянув из-за плеча Карла в окно, остолбенел. Над горами примерно в сорока километрах поднимался огненный гриб.

– О боже! Что это? – воскликнула Хелен.

– Это же ядерный взрыв, – не веря своим глазам, сказал Сергей. – Всем отойти от окна и лечь на пол! Сейчас придёт ударная волна!

Люди отпрянули назад и легли, ожидая удара. Прошло полминуты, но ничего так и не произошло. Сергей поднялся и вновь посмотрел в окно, гриб стал заметно выше.

– Похоже, взрыв оказался не таким мощным, чтобы задеть нас. Или его эпицентр где-то за горным хребтом.

– В том направлении Фьярский тоннель, – подметил Самир. – Похоже, кто-то его подорвал.

– Кто-то? – с усмешкой произнёс Фрэнк. – А кому это могло понадобиться, кроме фанатиков?

Все удивлённо посмотрели на него.

– Фрэнк прав, – одобрительно сказал Сергей. – В новостях говорили, что давидианцы угрожали устроить взрыв в Беркане, если полиция пойдёт на штурм. Про ядерную бомбу ничего сказано не было, но, скорее всего, информацию утаили, чтобы не создавать панику. Помню, всю полицию подняли по тревоге и отправили на поиски взрывных устройств. Похоже, сектанты не шутили. Только вот на самом деле они заложили бомбу не в Беркане, а во Фьярском тоннеле.

– Но как они могли её активировать, если вся электроника вышла из строя? – удивлённо спросил Карл.

– Фонари же работают, значит, не всё электрооборудование умерло, – ответил Сергей. – Меня больше интересует вопрос, что вообще стало причиной блэкаута. Мы с вами как-то ещё не успели это обсудить. Есть у кого мысли на этот счёт?

Все переглянулись, и Фрэнк сказал:

– Ещё до твоего появления мы успели обменяться мыслями на этот счёт.

– И к чему в итоге вы пришли?

– Божий промысел, – абсолютно серьёзно ответил Фрэнк.

Сергей явно не ожидал такого ответа. Но не успел он задать уточняющий вопрос, как Фрэнк продолжил:

– Я серьёзно. Сначала мы решили, что это временное отключение «эфирной сети» из-за сбоя ретранслирующего спутника. Но тогда почему вырубилась абсолютно вся электроника, кроме самых простых фонарей, у которых в конструкции нет ничего, кроме кнопки включения? Значит, дело не только в отключении «эфирной сети». Это очень похоже на электромагнитный импульс от ядерного взрыва или действие какого-то неизвестного геомагнитного оружия. Собственно, сильнейшее полярное сияние, которого в наших широтах никогда раньше не было, скорее указывает на вариант с геомагнитным оружием.

– То есть ты полагаешь, что это вторжение? – прервал его Сергей. – А при чём тут божий промысел?

– Изначально я так и считал, но вскоре моё мнение кардинально изменилось. Если бы это было именно вторжение, не важно кого, да хоть инопланетян, то следом обязательно последовала бы интервенция. И эту долину оккупировали бы в первую очередь, потому что таких чистых мест на Земле почти не осталось. И вот прошёл уже месяц, но мы не видим никаких признаков оккупации.

– Может быть, интервенты просто не видят ценности в долине? Если это инопланетяне, как ты и сказал, то их могут интересовать совершенно другие вещи.

– Мы бы тогда увидели корабли в ночном небе, но там всё без изменений. Так что никакое это не вторжение. Остаётся лишь один вариант – естественный природный процесс, например, солнечная вспышка или взрыв сверхновой.

– Ну а при чём здесь божий промысел? – снова спросил Сергей.

– Да при том, что учёные просто не могли такое проглядеть. В космосе летают десятки аппаратов, которые должны отслеживать подобные явления, чтобы на Земле успели принять меры. Но ты разве видел, чтобы перед самим блэкаутом кто-то готовился к удару извне?

– Нет, не видел… Да, ты прав, никто и нигде не сообщал о чём-то таком. Разве что… – Сергей задумался. – Точно, давидианцы. Они ведь твердили о конце света и активно к нему готовились.

– Я тоже об этом подумал… Либо они знали обо всём заранее, либо им просто повезло. Я помню десятки сект, которые предсказывали скорый конец света.

– Ну а что насчёт этого вируса? – спросил Сергей. – Он-то откуда взялся? Дело рук давидианцев или тоже божий промысел?

Внезапно вмешалась Хелен:

– Судя по всему, вирус попал к нам вместе с беженцами из соседней провинции. Переселенцы из Тарли ничего не говорили проукусы у беженцев. Всё, что они наблюдали, так это стандартные симптомы: жар, рвота, судороги. Следовательно, беженцы были первичными носителями и заразились напрямую, а не через укусы. Скорее всего, источником стал противовирусный исследовательский комплекс, расположенный недалеко от столицы провинции Эрдо. Что-то могло там произойти в результате блэкаута, и вирус вырвался на свободу.

– Откуда ты это знаешь? – поинтересовался Сергей. – Я имею в виду про комплекс.

– У меня там знакомые. Были… Я же профессиональный врач, а не какая-то медсестра.

– Звучит правдоподобно, – сказал Сергей. – Если всё это действительно произошло само по себе, без вмешательства третьих сил, то кроме как совпадением или божьим промыслом подобное никак не назовёшь.

– Ладно, – вдруг сказал Фрэнк. – Завтракать пора. Заодно перераспределим наши запасы с учётом нового человека.

Эпоха Хаоса, день 20-й

Странник

С наступлением вечера колонна в очередной раз остановилась на привал. Снова был разбит временный лагерь, по периметру расставлены посты охраны и патрули. Дождавшись полуночи, когда большинство людей в лагере легли спать, Странник решил снова выйти на связь по рации. Когда двое полицейских, занимавших с ним одну палатку, ушли на патрулирование, он залез в рюкзак и быстро собрал радиостанцию.

– Странник вызывает патруль три. Приём.

Он несколько раз повторил сообщение, прежде чем ему ответили.

– Это патруль три, рад снова слышать вас, Странник, – отчётливо прозвучал голос из динамика. Судя по всему, ответивший находился недалеко.

– Мы спрятали большую часть снаряжения рядом с местом первой стоянки. Можете поискать в ближайшем овраге.

– Вас понял, Странник. Мы наблюдали за вами и зафиксировали координаты тайника. Через пару дней туда выдвинется караван.

– Понял вас, патруль три. Что с Фьярским тоннелем? Силы взрыва хватило, чтобы обрушить его?

– Более чем. Он обрушился вместе с частью горы. Думаю, восстановить его теперь невозможно. Беркан почти не пострадал, большая часть взрывной волны ушла в противоположную сторону.

– Понял вас, патруль три, отличная работа. Мы тоже почти не почувствовали взрывной волны. Какова обстановка на трассе М115 по пути нашего следования?

– Вплоть до посёлка Тарли всё свободно. Заметили лишь некоторое количество безоружных беженцев в районе трассы. Но от самого посёлка лучше держитесь как можно дальше, он полностью захвачен инфицированными.

«Не ожидал, что вирус распространится так быстро, – подумал Странник. – Надо было взрывать тоннель раньше, тогда они не успели бы попасть к нам… Но я же не мог допустить, чтобы нас накрыло взрывной волной. Теперь эти твари заполонят всю долину… Хотя, возможно, нам это даже на руку, будет проще…»

Рядом с палаткой послышались звуки шагов. Странник немедленно выключил рацию и, не разбирая, спрятал в рюкзак. После чего быстро лёг и притворился спящим. Вход в палатку расстегнулся, и через него влезли двое полицейских, вернувшихся с патрулирования.

«К чему бы это ни привело, я уверен, что всё сделал правильно. Давид просто не мог ошибиться. Я всё сделал правильно».

Эпоха Хаоса, день 22-й

Сергей Калашников

– Сергей, проснись. Да просыпайся ты скорее.

Кто-то растолкал спящего Сергея. Он раскрыл глаза и сквозь пелену сонливости увидел перед собой Фрэнка, который явно был чем-то взволнован.

– В чём дело? – вздрогнув от неожиданности, спросил Сергей.

– Они здесь.

– Кто?

– Да проснись ты уже. К нам идёт большая группа людей. Кажется, это они.

Услышав это, Сергей моментально вскочил на ноги. Они с Фрэнком поднялись на второй этаж и подошли к окну, выходящему на долину.

– Смотри внимательно. Видишь, там на дороге? – Фрэнк указал направление.

Километрах в пяти сквозь дымку тумана виднелась длинная вереница людей.

– Кажется, не меньше трёхсот человек, – сказал Фрэнк. – Это ведь они?

– Скорее всего, да, – ответил Сергей. – Нет, это точно они. Я уверен.

Услышав это, люди в доме заметно приободрились. Вместо пары дней ожидания, о которых говорил Сергей, колонну из Беркана пришлось ждать в два раза дольше. Воды к тому времени почти не осталось, а последний паёк съели ещё вчера. Бо́льшую часть времени заточённые в доме люди старались спать, чтобы экономить силы, оставляя кого-нибудь дежурить на втором этаже.

– Надо подать им сигнал, что здесь опасно. – Сергей побежал за своим рюкзаком, достал из него последнюю сигнальную ракету и вернулся к окну.

– Подожди немного, пусть подойдут ближе, – остановил его Фрэнк.

Примерно через полчаса колонна была всего в трёх километрах от деревни. Сергей выставил ракетницу из окна и дёрнул запал. Сигнальная ракета устремилась вверх на сотню метров и взорвалась ярко-красной вспышкой. Колонна тут же остановилась, окружавшие её полицейские рассредоточились по краям дороги. Спустя некоторое время от общей группы отделился небольшой отряд в пару десятков человек и выдвинулся в сторону деревни.

– Похоже, капитан Савин отправил «Рубеж» на разведку, – сказал Сергей.

– Они ведь ничего не знают о вирусе, верно? – поинтересовался Фрэнк.

– Скорее всего, не знают. По идее они должны были столкнуться с инфицированными, проходя мимо Тарли, но не факт. Думаю, их надо как-нибудь предупредить о том, что здесь творится.

Повисла недолгая пауза. Сергей продолжил:

– Я должен выйти к ним и всё рассказать, пока они не вошли в деревню.

– Ты серьёзно? – с недоумением спросил Карл. – Забыл, кто тебя ждёт на улице? Или ты горишь желанием пополнить их ряды?

– Да, я в курсе, что это опасно, но у меня есть план.

– Ну давай выкладывай свой гениальный план, – надменно сказал Фрэнк.

– Если я не ошибаюсь, то рядом с нашим домом сейчас нет ни одного инфицированного. Верно?

– Верно, – ответил Самир. – Они почти все ушли дальше за центральную улицу. Я заметил лишь одного, бродившего в сотне метров от нас.

– Отлично. Всё, что мне нужно, так это добраться до моего велосипеда, я оставил его на въезде в деревню, рядом с администрацией. Если у меня получится, то я смогу быстро съехать вниз по серпантину и встретиться с разведотрядом. С моей помощью им будет намного легче провести зачистку деревни. Ну и, конечно, вас по ошибке никто уже не постреляет.

– А если тебе не удастся пройти незамеченным? – со скепсисом спросил Карл. – Ты видал, как быстро эти твари бегают?

– Я не только видел, но ещё и сумел от них убежать, так что можешь не пугать меня. Даже если кто-то и бросится за мной, то вряд ли сможет догнать. Мне главное – успеть запрыгнуть на велик. Сомневаюсь, что они бегают быстрее тридцати километров в час.

– Сергей, твой гениальный план – полное дерьмо, – иронично сказал Фрэнк. – Но если тебе так не терпится поиграть в героя, то нам придётся тебя прикрыть.

– Фрэнк, ты что несёшь? – воскликнула Хелен.

– А что нам ещё делать? – ответил он своей жене. – Да, это опасно, но он прав, нужно предупредить копов об инфицированных, иначе они могут и не среагировать вовремя на нападение. Если мы прикроем Сергея, то его шансы на успех значительно возрастут.

– И как мы должны его прикрывать? – влез в разговор Карл. – Идти за ним следом, что ли?

– Это лишнее, – ответил Фрэнк. – Пока вы будете осматривать территорию вокруг дома, я займу позицию в окне второго этажа и прикрою его из ружья, если вдруг появится кто-то из тварей.

– Фрэнк, спасибо, конечно, – скептически сказал Сергей, – но твой антиквариат стреляет максимум на тридцать метров.

– Не важно. В крайнем случае я их отвлеку, они наверняка сбегутся на звуки выстрелов. Кстати, если ты собрался идти, то поторапливайся, копы уже близко.

Фрэнк занял позицию в окне над входной дверью, осмотрелся и подал сигнал, что рядом чисто. Сергей слегка приоткрыл дверь, выглянул в проём и аккуратно вышел наружу. Дверь за ним тут же закрылась, но её не стали сразу укреплять тяжёлым шкафом, чтобы Сергей мог быстро забежать обратно, если понадобится. Револьвер он предусмотрительно оставил в кобуре на поясе, прихватив с собой пожарный топор Карла – не самое лучшее оружие, но зато тихое.

Перед тем как двигаться к соседнему дому, Сергей ещё раз внимательно осмотрелся, затем поднял взгляд вверх на Фрэнка. Тот подтвердил, что всё чисто, и указал самое безопасное направление – направо. Быстро перебежав к соседнему зданию, Сергей прижался к стене и тихо проскользнул к противоположному углу дома. Слегка выглянув из-за угла, он тут же спрятался обратно – буквально в паре метров на земле сидел инфицированный. Это был мужчина в окровавленной белой рубашке с искусанными руками. Он сидел на корточках и копошился в земле, как будто что-то искал. Лица Сергей разглядеть не успел, да и не смог бы – инфицированный опустил голову вниз. Похоже, эту тварь ничего не интересовало, кроме копания в земле.

«Давай, ты должен это сделать, – мысленно подбадривал себя Сергей, сжимая в руках топор. – Его нельзя оставлять у себя за спиной, он может потом напасть сзади. Поэтому резко выходишь из-за угла и одним метким ударом проламываешь голову. Он даже не успеет тебя заметить… Ну всё, хватит болтать. Пошёл».

Сергей сделал резкий шаг, одновременно занося топор над своей головой. Он уже представил, как тяжёлое лезвие раскалывает череп. Но как только он покинул своё укрытие, то вместо отвлечённого инфицированного, сидящего в паре метров от него, Сергей неожиданно уткнулся в перекошенное лицо своего коллеги Уила Филипса. Его обезумевшие, налитые кровью глаза уставились прямо на Сергея. Тварь открыла пасть, издав при этом натужный сиплый крик, и тут же бросилась на жертву. Дистанция оказалась слишком маленькой для удара топором. Поэтому всё, что успел сделать Сергей, так это интуитивно отскочить назад и закрыться рукояткой топора. То, что когда-то было Уилом Филипсом, повалило Сергея на спину и вцепилось зубами в пальцы левой руки, сжимавшей рукоять. Сергей закричал от ужаса и боли, пронзившей его руку. Он изо всех сил пытался оттолкнуть от себя инфицированного, но тварь, не разжимая мощных челюстей, всё не оставляла попыток дотянуться руками до его лица.

Безрезультатная борьба продолжалась уже секунд десять, как вдруг справа раздался выстрел. Сергей, продолжая сопротивляться, повернул голову и увидел, как в дюжине метров на землю рухнуло человеческое тело с раскуроченной головой. Это Фрэнк метким выстрелом уложил вторую тварь, которая бежала к Сергею сбоку. В то же мгновение он почувствовал, что челюсти, сжимавшие его пальцы, слегка разомкнулись. Да и в целом натиск навалившегося сверху инфицированного ослаб – его явно отвлёк громкий выстрел. Не теряя ни секунды, Сергей потянулся правой рукой к поясу, где висел нож, резко выхватил его из ножен и со всей силы вонзил лезвие инфицированному в шею. Тот мгновенно ослаб, упал на бок и задёргался в конвульсиях, продолжая тянуть руки вперёд. Спустя всего мгновенье Сергей выхватил из кобуры револьвер, приставил дуло ко лбу противника и выстрелил.

– Сергей, беги! – кричал из окна Фрэнк. – Их там целая толпа!

Сергей, не вставая с земли, повернул голову в сторону Фрэнка и увидел в полусотне метров группу тварей, которые уже неслись на него. Фрэнк снова выстрелил, и один из ближних инфицированных замертво упал на землю. Сергей, оставив топор и нож, вскочил на ноги и побежал от тварей параллельно главной улице. Ему оставалось пробежать не более сотни метров между домами, после чего повернуть налево и выбежать к зданию администрации, где стоял велосипед. Пальцы левой руки, ощутившие на себе мощные челюсти инфицированного, сильно болели. Но Сергей старался не обращать на это внимание и продолжал бежать. Главное, что прочная арамидная перчатка оказалась инфицированному не по зубам, и он так и не смог её прокусить.

Позади послышалась ещё пара выстрелов. Фрэнк старался как можно быстрее перезаряжать ружьё и стрелять во всё, что движется, отвлекая на себя как можно больше тварей. Часть из них прекратила преследовать Сергея, и инфицированные принялись ломиться в дом.

Сергей уже почти добежал до окраины деревни, как вдруг слева, со стороны главной улицы, ему наперерез с диким криком бросилась женщина в рваном рабочем комбинезоне. Сергей резко остановился, немного проскользив ботинками по земле, быстро прицелился и выстрелил. Пуля попала инфицированной женщине в грудь, отчего та мгновенно обмякла и рухнула на землю.

Перепрыгнув через её труп, Сергей выбежал на главную улицу. Его велосипед стоял справа возле здания администрации всего в паре десятков метров, в то время как слева по главной улице к нему неслась толпа инфицированных. Не теряя ни секунды, Сергей подбежал к велосипеду, запрыгнул на него, сделал ещё несколько выстрелов в направлении толпы, окончательно опустошив барабан, и помчался прочь из деревни.

Пока его двухколёсный транспорт набирал скорость, спускаясь вниз по зигзагообразной дороге, инфицированные не отставали. Их было около трёх десятков, и они неустанно преследовали свою жертву. Эти твари спотыкались, падали, но снова поднимались и с неудержимой яростью бросались вслед за человеком. Сергей, совершив очередной поворот, увидел в сотне метров перед собой отряд полицейских, выстроившихся в линию поперёк дороги.

– Сюда быстрее! – крикнул Сергею кто-то из них, размахивая при этом рукой.

Сергей летел прямо на шеренгу полицейских, толпа тварей бежала в полусотне метров позади. Вдруг центральная часть шеренги расступилась, Сергей влетел в образовавшийся проход и резко затормозил.

– Стреляйте! Их всех нужно убить! Эти люди инфицированы! – закричал Сергей.

Брешь позади него сомкнулась, и кто-то из полицейских скомандовал:

– Огонь!

Два десятка стволов одновременно дали залп. Бойцы «Рубежа» планомерно расстреливали толпу короткими очередями. Инфицированные падали на дорогу один за другим – кто-то замертво, а кто-то ещё пытался встать или ползти. Стрелки тут же добивали всех, кто подавал хоть какие-то признаки жизни. Через несколько секунд после начала стрельбы всё было кончено. На дороге осталось валяться три десятка трупов.

Сергей бросил велосипед на обочине и подошёл к бойцам «Рубежа». Все они были облачены в баллистические комбинезоны, некоторые также надели бронежилеты и шлемы.

– Калашников, ты что там натворил? – с недоумением спросил один из бойцов в бронежилете и шлеме.

Сергей не мог понять, кто это, потому что голос бойца искажала лицевая защита шлема. Не дожидаясь ответа Сергея, боец отстегнул лицевой щиток.

– О, лейтенант Купер, – радостно произнёс Сергей, увидев лицо заместителя Дениса.

Сергей быстро рассказал лейтенанту и остальным обо всём, что произошло в туристической деревне. Особое внимание он уделил действию вируса и поведению инфицированных.

– Они огнестрельным оружием умеют пользоваться? – уточнил старший сержант Ковач, стоявший рядом и державший в левой руке щит.

– Насколько я знаю, не умеют, – ответил Сергей. – По повадкам они скорее напоминают бешеных диких животных, чем людей.

– Это хорошо, – сказал Ковач. – Значит, отсутствие брони у большинства из нас не критично. А вот щит, скорее всего, очень пригодится при зачистке зданий.

– Согласен, – ответил лейтенант Купер. – Значит так, действуем по следующему плану: убираем с дороги трупы, поднимаемся в деревню, проводим полную зачистку от инфицированных и освобождаем выживших. Далее очищаем деревню от трупов и только после этого заводим туда штатских и их конвой. Сигналом для движения колонны будет запуск зелёной ракеты. Сергей, сколько примерно инфицированных ты насчитал в деревне?

– Около пятидесяти, может, немного больше. Вы уложили здесь не меньше половины из них.

– Отлично, – одобрительно произнёс Купер, – значит, половина работы по зачистке уже сделана. Молодец, что вывел их на нас, это облегчит нашу работу. Спускайся вниз, расскажи всё капитану. Пусть вышлет подкрепление для уборки трупов. А мы пока займёмся зачисткой деревни.

– Вас понял, лейтенант, – отрапортовал Сергей, сел на велосипед и умчался вниз по дороге.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 37: Джек Купер, мужчина, 35 лет, лейтенант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Это был ваш первый бой с инфицированными?

– Да, если не считать пары одиночных стычек в Беркане. Но тогда мы ещё ничего не знали о вирусе и принимали инфицированных за обезумевших каннибалов.

– Да, сержант Вэй рассказывала об этом… Как проходила зачистка деревни? Помогла ли вам информация от Сергея Калашникова?

– Безусловно, помогла. Если бы не его отчаянные, хоть и немного безумные действия, мы бы ничего не знали о тварях в деревне. Они вполне могли бы окружить нас на узких улицах и банально задавить числом.

– Но как такое возможно? Ведь у вас в отряде было два десятка человек с автоматами. Неужели вы не смогли бы отбиться от нескольких десятков инфицированных?

– Доктор Мур, не всё так просто, как может показаться человеку со стороны. Даже если бы у каждого из нас был бы пулемёт с лентой на двести патронов, то при отсутствии информации о противнике это ни разу не гарантировало бы победу. Подумайте сами – Сергей смог пройти половину деревни, прежде чем на него напали. Нашу группу вполне могло ожидать аналогичное стечение обстоятельств. Сергею очень повезло сразу забежать в дом и забаррикадироваться внутри. А вот мы, уверенные в своей огневой мощи, скорее всего, не побежали бы прятаться и наверняка оказались бы в окружении на улице. К тому же изначально я планировал разбить нашу группу на несколько отрядов, чтобы прочесать всю деревню разом. Этот фактор также заметно уменьшил бы наши шансы при нападении.

– Звучит убедительно. Что было с людьми, которые укрывались в доме с Сергеем Калашниковым? Они выжили?

– Да. Они хорошо укрепились, так что инфицированные не смогли ворваться в их дом. Как только мы добрались до них, то приказали сидеть внутри, пока не закончится зачистка деревни.

– И как вы проводили зачистку, имея всю необходимую информацию?

– Большую часть инфицированных мы уничтожили ещё у границы деревни. Подойдя к первым домам, я сделал несколько выстрелов в воздух, и все твари, что ещё оставались на улицах, ломанулись к нам. Мы расстреляли их так же быстро, как и тех, с которыми столкнулись на серпантине. После этого разбились на две группы и начали поочерёдно проверять дома, двигаясь вдоль главной улицы. Пока одна группа, под прикрытием щита, осматривала дом, вторая дежурила снаружи. И так дом за домом. В основном они пустовали, но в некоторых оставались одиночные инфицированные, которые оказались заперты и не могли выйти на звуки выстрелов.

– Они сами себя заперли?

– Можно и так сказать. Судя по всему, некоторые из укушенных людей смогли забаррикадироваться в домах. Но как только инкубационный период закончился, то выйти наружу они уже не могли. Поэтому нам приходилось проверять каждое помещение в доме, каждую кладовую и даже каждый шкаф. Зачастую именно в таких местах мы и находили этих тварей.

– Вы проделали отличную работу, лейтенант. Насколько я понимаю, всё прошло гладко и без потерь?

– К сожалению, нет. В тот раз потерь избежать не удалось.

Эпоха Хаоса, день 22-й

Денис Савин

– Если бы я только знал, что там творится, то ни за что не отправил бы тебя, – сказал Денис, обращаясь к Сергею. Они оба сидели на обочине дороги, недалеко от места стоянки колонны.

– Да ладно тебе, – ухмыляясь, ответил Сергей, уминая выданный паёк. Последний раз он ел больше суток назад. – Как видишь, я цел и даже не потерял твой револьвер. Кстати, можешь его забрать.

– Да чёрт с ним, с этим револьвером, тебя он мне не заменит. Я просто не хотел, чтобы ты остался без оружия в какой-то момент, потому и предостерегал тебя от его потери так серьёзно. Судя по рассказу, ты всё сделал правильно. – Денис потрепал Сергея по плечу. – Как рука?

– Пальцы ещё болят, но кости вроде целы. Челюсти у этих тварей словно тиски. Если бы не перчатки, то мы бы, скорее всего, с тобой уже прощались. Поскольку человеком мне бы оставалось быть чуть более суток.

– Да ладно тебе, всё же обошлось.

– Так-то да, но это заставило меня сильно задуматься над тем, что бы я делал в случае заражения. Наверное, просто бы взял револьвер и вышиб себе мозги к чертям. Не хочу становиться одним из них… Хотя нет, мне бы на такое духу не хватило… А ты бы помог мне с этим по-дружески?

– Ты это брось, Серёг, – возразил Денис. – О чём ты таком говоришь?

– А какие ещё есть варианты? Ты ведь уже знаешь, во что превращает человека этот вирус. Я бы предпочёл покончить с этим в один миг, чем медленно и мучительно превратиться в одного из них. В любом случае финал был бы одинаковым… Вот ты сам как поступил бы в подобной ситуации? Позволил бы кому-то из нас превратиться в одну из тварей или покончил бы со всем одним выстрелом?

Денис, опустив голову, ничего не ответил Сергею. Он как будто боялся в чём-то признаться.

– Я уверен, что ты сделал бы всё, что нужно, – добавил Сергей. – Ты взял на себя ответственность за всех этих людей. Поэтому тебе в любом случае придётся делать то, что многие сочтут слишком жестоким или неправильным… Хотя о чём это я говорю? Ты ведь и сам не хуже меня это понимаешь и делаешь всё как надо.

Сергей доел, и они оба поднялись с земли. Денис хотел что-то сказать, но его прервали:

– Сергей! – послышался звонкий детский голос.

К ним подбежала маленькая Сара и схватила Сергея за травмированную руку. Он слегка поморщился от боли, но тем не менее стерпел и не стал одёргивать руку, чтобы не расстраивать девочку.

– Дядя Дэн рассказывал, что ты отправился на очень важное задание. У тебя всё получилось?

И только Сергей открыл рот, чтобы ответить девочке, как его опередил Денис:

– Он сделал даже больше, чем от него требовалось. Сергей в одиночку сражался с полчищами монстров, чтобы спасти всех нас. Он настоящий герой.

– Ух ты! – воскликнула девочка. – А ты расскажешь мне об этом поподробнее?

– Обязательно расскажу, но только позже, – с улыбкой ответил Сергей. – Сначала нам нужно подняться вон в ту деревню, это наш новый дом. Там у меня будет много свободного времени, чтобы рассказать тебе обо всех моих приключениях.

– Здорово! – радостно воскликнула девочка, продолжая дёргать Сергея за больную руку.

Внезапно поблизости раздался возмущённый и до боли знакомый женский голос:

– Сара, ты опять за своё?! Я же сказала тебе сидеть на месте.

Возле них ожидаемо появилась недовольная Лиза Вэй, которая в очередной раз искала непослушную дочь. Девочка посмотрела на маму, затем молча перевела взгляд на Сергея, как бы намекая ему на то, что ей снова нужна защита.

– Прости, дорогая, но в этот раз сама выпутывайся, – тихо сказал Сергей. – Одно дело – бороться с монстрами, а другое – попасть под раздачу твоей мамы. Мне бы этого не хотелось.

Сара опустила голову, повернулась к маме и принялась тараторить, выдумывая оправдания:

– Прости, мам. Я увидела Сергея, и он… – Сара замешкалась. – А ты знала, что он герой? Он в одиночку сражался с тысячами монстров и всех победил. Сергей обещал рассказать мне о своих приключениях, когда у нас будет новый дом.

Девочка смотрела на маму очень виноватыми глазами.

– Ну не злись, мам, он и тебе расскажет обо всём.

– Значит, с тысячами монстров, говоришь? – Лиза перевела взгляд на Сергея.

– На самом деле их было чуть меньше, – ответил он, – но в целом так всё и было. Я обязательно расскажу об этом вам обеим вечером у камина.

– Ух ты! – снова воскликнула девочка. – У нас и камин свой будет? Совсем как в старых фильмах?

– Обязательно, – ответил Сергей. – В той деревне почти во всех домах есть камины.

– Ну раз так, – слегка улыбнувшись, обратилась Лиза к Сергею, – то мы с удовольствием послушаем твой рассказ. Думаю, камин будет очень кстати… Дочка, Сергею и дяде Дэну нужно пообщаться, так что давай пока вернёмся на наше место.

– Я думаю, скоро мы продолжим движение, – сказал Денис, обращаясь к Лизе. – Стрельбы не слышно уже больше часа, скорее всего, основная фаза зачистки закончилась. Наверное, парни уже наводят в деревне порядок, чтобы не шокировать штатских. Так что можешь готовиться к выходу. И заодно организуй остальных.

– Есть, сэр, – чётко ответила Лиза и ушла в сторону расположения штатских, держа Сару за руку.

Девочка помахала им рукой и скрылась за рядами тележек. Сергей с Денисом вновь остались одни на обочине дороги.

– Она тебе нравится? – внезапно спросил Денис.

Сергей явно не ожидал столь прямого вопроса. Он даже замялся на пару секунд.

– Ладно, можешь не отвечать, мне и так всё ясно. Просто хочу дать тебе дружеский совет. Если действительно испытываешь к Лизе симпатию, то не ломайся, как первокурсник, и не теряй времени. Лиза не из тех женщин, которые любят пудрить мужику мозги или увиливать от ответа. У неё всегда всё чётко и конкретно – либо да, либо нет. Сама она инициативу, скорее всего, не проявит – слишком гордая. Но если первый шаг сделаешь ты, то вполне можешь рассчитывать на взаимность.

– И с чего ты так решил? – спросил Сергей. – Я имею в виду уверенность в её взаимности.

– Просто поверь на слово. Я знаю Лизу почти десять лет. Ещё с тех пор, когда она училась в академии. Ты, наверное, уже знаешь, что она росла без родителей и с детства приучила себя быть максимально жёсткой и независимой. Что во время учёбы, что при службе в полиции – Лиза всегда стремилась оставаться лучшей и не давать слабины. К тому же, в одиночку воспитывая Сару, ей не только приходится быть и матерью, но и брать на себя обязанности мужика в семье. Ты, наверное, и сам заметил, что порой она довольно сурова с окружающими.

– Есть такое. Дама она жёсткая.

– Это всё лишь показуха, в глубине души она не такая. Лиза просто боится показаться слабой, потому и скрывается за образом грубого, циничного мужика. Но вот с тобой она общается совершенно по-другому, я это сразу заметил. Да и с Сарой ты быстро нашёл общий язык. В общем, мой тебе совет – не упускай свой шанс. Характер у неё, конечно, не из лёгких, но она стоит того, чтобы хотя бы попытаться.

– Если ты так хорошо её знаешь, то почему сам не с ней?

– Ты не хуже меня знаешь почему, – недовольно ответил Денис. – Какой смысл заводить семью, если не можешь иметь детей?

– Прости. Спросил не подумав, – слегка смущаясь, сказал Сергей. – А ты знаешь, кто отец Сары? Я как-то постеснялся спросить у Лизы.

– Лучше и не спрашивай, ответа всё равно не получишь. Она никому не раскрывает имя отца и обстоятельств рождения Сары. Могу лишь сказать, что забеременела она незадолго до выпуска из академии.

– Откуда ты это знаешь?

– Я преподавал боевую подготовку у её потока. Она стала лучшим курсантом своего выпуска, её целеустремлённости можно было лишь позавидовать. Она всегда хотела служить в «Рубеже», поэтому после выхода из декрета я как мог старался помогать ей по службе.

– Насколько я понял, ты помогал ей не только по служебным вопросам? – спросил Сергей, ухмыляясь.

– Сара проболталась? – не скрывая иронии, уточнил Денис.

– Угадал. Для неё дядя Дэн чуть ли не эталон настоящего мужчины. И с чего вдруг проявилась такая отеческая забота с твоей стороны?

– Просто так сложились обстоятельства, и я решил не бросать в беде свою ученицу. Надеюсь, такой ответ тебя устроит?

– Конечно, без проблем. Спасибо за совет, я обязательно приму это к сведению, как только мы обживёмся на новом месте… Кстати, совсем забыл спросить. Вы разве не столкнулись с инфицированными возле посёлка Тарли? Когда я проезжал мимо него по трассе, то видел десятки этих тварей в его окрестностях. Но тогда я не понимал, кто это. Всё боялся, что вы столкнётесь с ними ещё там, и я не успею вас предупредить.

– Да мы вообще этого посёлка не видели. Я решил сделать крюк и обойти Тарли. Собственно, поэтому мы и задержались на пару дней. Так что по дороге никаких инфицированных мы не встретили.

– А почему ты решил не идти по трассе?

– Воды не хватало. Один из баков оказался продырявлен. Скорее всего, пуля пробила во время боя в Беркане. Кто-то предложил альтернативный маршрут вдоль реки, и я счёл это неплохой идеей. Так что нам повезло.

– Вам действительно повезло, что пошли в обход. И кто предложил тебе новый маршрут?

– Кажется, Новак, – задумчиво сказал Денис, – а может, капрал Холанд, не помню точно.

В этот момент над туристической деревней вспыхнула зелёная сигнальная ракета.

– Похоже, Купер всё сделал, мы можем идти, – воодушевлённо сказал Сергей.

– Очень вовремя, – ответил ему Денис. – До наступления темноты часа три, а нам ещё людей расквартировать нужно… Колонна, приготовиться к выходу! Готовность пять минут!

* * *

Колонна медленно поднималась по горному серпантину. Люди уже были сильно измотаны многокилометровым маршем к их новому дому. На том повороте, где отряд лейтенанта Купера расстрелял три десятка инфицированных, остались лишь лужи запёкшейся крови, успевшие изрядно растечься вниз по дороге. Бойцы «Рубежа» оттащили трупы инфицированных в сторону и сбросили их с обрыва.

– Проходим, проходим. Вниз не смотреть, – командовали полицейские, когда группа штатских проходила мимо обрыва, с которого сбрасывали тела.

Хоть капитан Савин, несмотря на недавнее ранение, и мог уже передвигаться самостоятельно, но Сергей всё же поддерживал его во время подъёма в гору. Перед тем как колонна продолжила движение, Сергей вернул ему револьвер вместе с кобурой и капитан вновь разместил их на поясе. На самом верху у въезда в деревню колонну встречал лейтенант Купер.

– Докладывайте, лейтенант, – обратился к нему капитан.

– Зачистка проведена в полном объёме. Найдено пятеро выживших, о которых сообщал Сергей, с ними всё в порядке. Все инфицированные, обнаруженные в ходе зачистки, были уничтожены на месте. За исключением одного связанного экземпляра, который находился в доме с выжившими. По просьбе доктора Хелен Варга, мы пока решили его не трогать. По её словам, его необходимо оставить для проведения дальнейших экспериментов. Думаю, вы сами решите, что с ним дальше делать.

– Правильно сделали, лейтенант. Продолжайте.

– Сотрудники парка выдали нам со склада пластиковые пакеты и контейнеры. Мы сложили в них все трупы, а также их фрагменты. Но на очистку домов и улиц от крови времени у нас не было. Думаю, на это потребуется ещё пара дней, приличный объём воды и десятка три рабочих.

– Я выделю вам всё необходимое, – сказал Савин. – Куда вы дели трупы?

– Сложили в одном из дворов у дальнего края деревни. Штатских туда лучше пока не допускать. Как и сказал Сергей, там за поворотом была настоящая бойня, очень много крови и запах ужасный. Остатки тел нам пришлось отскабливать лопатами, чтобы уложить в контейнеры.

– Что насчёт жилых домов и провизии?

– Мы отметили чистые дома, в которых не было инфицированных. Мои бойцы помогут распределить по ним людей, места должно всем хватить. Но пока не очистим оставшуюся часть посёлка, придётся слегка потесниться. Мистер Варга, руководитель природного парка, предоставил нам доступ к складу с провизией. Как только расквартируем всех, сразу начнём раздавать еду и воду.

– Отличная работа, лейтенант. Приступайте.

Лейтенант Купер отдал распоряжения своим людям, и они начали разводить людей по домам.

– Сэр, это ещё не всё, – тихо сказал лейтенант, отведя капитана в сторону.

– В чём дело, Купер?

Лейтенант продолжил говорить не столь уверенно:

– Одного из наших укусили.

Услышав это, Савин глубоко вздохнул, с усилием сомкнул веки и опустил голову:

– Кто?

– Капрал Хикс.

– Твою ж мать! Как это произошло?

– Мы почти закончили зачистку. Во время осмотра одного из последних домов он не проверил одну из тёмных комнат, и в его руку вцепился инфицированный.

– Ты хочешь сказать, что он смог прокусить баллистический комбинезон?

– Нет, сэр. В этот момент у капрала Хикса были закатаны рукава. Наверное, ему стало жарко.

– Купер, мать твою! Какого хрена ты не уследил за этим сопляком?!

– Виноват, сэр. В тот момент я находился в другом месте.

– Где он сейчас?

– Мы изолировали Хикса в доме на окраине, чтобы никто его не видел. Я думаю, вам стоит поговорить с ним и решить, что делать дальше.

– Спасибо, Капитан Очевидность, я бы сам не догадался. Показывай, где он.

Лейтенант Купер провёл капитана через всю деревню. Возле дома стояло несколько бойцов «Рубежа» во главе со старшим сержантом Ковачем.

– Лейтенант, вы свободны, – сказал капитан Савин. – Можете дальше заниматься расквартировкой людей и раздачей продовольствия.

– Есть, сэр, – ответил Купер и быстро удалился.

Капитан подошёл к старшему сержанту Ковачу:

– Как он там?

– Так себе.

– Ты точно уверен, что он инфицирован?

– К сожалению, да. Доктор Хелен Варга подтвердила наличие первичных симптомов. По её словам, через несколько часов начнётся резкое ухудшение самочувствия. Через сутки, максимум через двое, инкубационный период закончится, и Хикс перестанет быть Хиксом.

– Проклятье.

– Дэн, ты только полегче с ним, пацан же совсем. Я отлично понимаю, чем это в итоге закончится, но всё же помоги парню уйти достойно, по-мужски. Если не можешь, то я сделаю это за тебя.

– Спасибо, Пит, но я должен всё сделать сам. Ждите здесь.

Капитан вошёл в дом и поднялся по лестнице на второй этаж. Возле двери одной из комнат стоял боец «Рубежа». Он поприветствовал капитана и открыл дверь. Савин вошёл в комнату, и дверь за его спиной закрылась.

Капрал Кевин Хикс молча сидел на кровати, уставившись в стену напротив. Вид у него был совершенно отрешённый, правая рука ниже локтя перебинтована, лицо не выражало никаких эмоций. Он даже не обратил внимания на командира, только что вошедшего в комнату.

– Кевин, – негромко окликнул его капитан.

Хикс никак не отреагировал.

– Капрал Хикс, – более уверенно повторил он.

Хикс медленно повернул голову и посмотрел на капитана.

– Сэр, – безразлично произнёс капрал и попытался встать, но капитан остановил его и сел рядом.

– Простите меня, сэр, – дрожащим голосом продолжал Хикс. – Я вас подвёл. Я всех подвёл.

– Ты никого не подвёл. Здесь нет твоей вины. Это просто случайность. Трагическая случайность.

– Это ведь конец?

– Да, Кевин, это конец.

– Теперь я превращусь в одного из них?

– Нет. Я не дам тебе стать одним из них.

Капрал Хикс посмотрел на капитана и понимающе кивнул.

– Капитан, скажите честно. Я был хорошим бойцом?

– Да, Кевин, ты был очень хорошим бойцом. Если бы не твой меткий выстрел во время засады в Беркане, мы бы могли оттуда и не выбраться.

– Мне кажется, вы преувеличиваете, сэр.

– Нет, не преувеличиваю, так и есть на самом деле. И все наши думают точно так же.

– Спасибо, сэр. Вы хороший командир. Простите, что не понимал этого поначалу и часто дерзил вам.

– Ты хочешь с кем-нибудь ещё увидеться напоследок?

– Нет, сэр. Не хочу, чтобы кто-то видел меня таким. Пусть лучше запомнят дерзким салагой.

– Как пожелаешь. Может, есть ещё какие-то пожелания?

– Нет, спасибо, сэр… Вы это сделаете?

– Либо я, либо старший сержант Ковач. Можешь выбрать сам.

– Давайте лучше вы. Но только не здесь, не хочу запачкать комнату своей кровью. Тут ведь жить кто-то будет.

– Хорошо. Как только будешь готов, мы выйдем на улицу, зайдём за дом, и там всё закончится.

– Хорошо. Только дайте мне пару минут побыть одному.

– Я подожду за дверью.

Капитан вышел из комнаты и закрыл дверь. Он приказал бойцу, дежурившему возле комнаты, выйти наружу и вместе с остальными отойти за ближайший дом, ожидая дальнейших указаний.

Через несколько минут дверь комнаты отворилась и из неё вышел капрал Хикс. Он молча спустился вниз и вышел из дома. Капитан Савин держался позади.

– А где все? – спросил капрал.

– Я попросил их уйти. Подумал, что так будет лучше.

– Хорошо… Мне идти за дом?

– Да, за дом.

Капрал молча повиновался. На его лице не было абсолютно никаких эмоций: ни боли, ни страха, ни отчаяния. Словно робот он выполнял заложенную в него программу. Вдвоём они проследовали во внутренний дворик позади дома. Капрал остановился. Они оба молча стояли несколько секунд. Капитан Савин медленно извлёк револьвер из кобуры и с расстояния в пару метров направил его в затылок Хиксу.

– Вы ведь спасёте их, капитан? Я знаю, вы всё сделаете правильно. Вы всегда всё делали правильно.

Капитан Савин взвёл курок.

– Да, Кевин, я всех спасу. Я всё сделаю правильно.

Капитан нажал на спуск. Раздался выстрел, и в то же мгновение капрал Хикс упал на землю.

Часть 4. Община

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 31: Питер Ковач, мужчина, 45 лет, старший сержант полиции города Беркана, спецотряд «Рубеж»

– Вы действительно были готовы сделать это вместо капитана Савина?

– Да. Отчасти я винил в этом и себя.

– Что вы имеете в виду?

– На самом деле не Купер, а я командовал группой, зачищавшей дом, где укусили Хикса. В тот момент Купер занимался другим зданием.

– Капитан Савин знал об этом?

– Позже я рассказал ему, как всё произошло на самом деле, чтобы он не взваливал всю вину на Купера. В тот момент лейтенант просто решил меня прикрыть. Но на самом деле его вины в произошедшем вообще не было.

– И как это произошло на самом деле?

– Я шёл первым, прикрывая себя и остальную группу щитом. Мы двигались по коридору, проверяя комнату за комнатой. У дверей спальни я остановился. Сам не стал входить, послал туда Хикса. Я на все сто процентов был уверен, что мы уничтожили всех инфицированных в деревне и осмотр этого дома – чистая формальность… Я ошибался… Мы услышали крик Хикса и автоматную очередь. Я тут же вбежал в комнату. Внутри тьма кромешная, окна завалены мебелью. Скорее всего, укушенный человек успел спрятаться внутри и забаррикадироваться, но это его не спасло… Хикс убил ту тварь, но она успела укусить его за руку… До сих пор не могу понять, как я проглядел то, что Хикс закатал чёртовы рукава чёртова баллистического комбинезона. Да, от жары хотелось повеситься, но как, чёрт возьми, он мог допустить такую ошибку, когда мы все знали, с кем имеем дело!

(Пауза.)

– Это моя вина, это всё моя вина. А капитану пришлось взять на себя этот груз… После того случая с Хиксом никто больше не позволял себе пренебрегать правилами безопасности. Теперь каждый обязан был не только следить за своей защитной экипировкой, но и присматривать за товарищами, чтобы они не допустили подобную смертельную глупость.

Эпоха Хаоса, день 23-й

Денис Савин

На следующее утро капитан Савин назначил общее собрание высшего командного состава, в ходе которого планировалось разработать и утвердить план дальнейших действий. Собрание проходило в кабинете мистера Фрэнка Варга – руководителя парка «Горная стена». Капитан Савин занял место в торце стола для совещаний, где обычно сидел мистер Варга. По левую руку от капитана сидел его заместитель, лейтенант Купер, за ним двое офицеров полиции – майор Шелби и его помощник лейтенант Позински. Из числа обычных полицейских майор Шелби носил самое высокое звание и имел значительный авторитет у подчинённых. Именно поэтому его и пригласили на собрание как представителя копов. По правую руку от капитана Савина располагались гражданские специалисты: доктор Марио Риччи – представитель отряда спасателей, а также Фрэнк и Хелен Варга.

– Кажется, все в сборе? – обратился к собравшимся капитан Савин.

– Да, сэр, – ответил лейтенант Купер. – Я собрал всех, кого вы указали в списке вчера вечером.

– Хорошо, мистер Купер. Вам я поручаю вести протокол заседания. Будете записывать все решения, которые мы примем. – Савин положил перед лейтенантом Купером несколько листков бумаги и авторучку. – Итак, начнём.

Капитан сел в кресло руководителя, положив перед собой слегка потрёпанный блокнот, в котором он постоянно делал какие-то записи. Но не успел он начать говорить, как его прервал майор Шелби:

– Погодите минутку. Пока мы не начали, я хотел бы кое-что уточнить. Вчера вечером ваши бойцы раздали всем суточный рацион. Сегодня утром, перед тем как идти на собрание, я пошёл на продовольственный склад, чтобы получить новый комплект пайков для моих людей. Но бойцы «Рубежа», охранявшие склад, заявили, что без вашего персонального распоряжения мы ничего не получим. Вы могли бы объяснить, как это понимать? Я считаю, что хранящееся здесь продовольствие является общей собственностью и вы не вправе его присваивать.

– Майор Шелби, – вежливым голосом отвечал капитан Савин, – я ничего не присваивал. Мои люди охраняют склад, чтобы не допустить мародёрства. Как только закончится совещание, я отдам все необходимые распоряжения по распределению еды. Не волнуйтесь, никто из ваших людей не умрёт с голоду, вчерашних рационов им без проблем хватит до вечера. Я ответил на ваш вопрос?

– В принципе да. Можете начинать.

– Спасибо за разрешение, майор Шелби, – иронично улыбнувшись, ответил Савин и обратился ко всем собравшимся: – Ещё вчера я имел возможность отдельно побеседовать с мистером и миссис Варга. Для тех, кто не в курсе, они руководили парком «Горная стена» и этой деревней последние десять лет. Фактически мы все находимся у них в гостях, поэтому я счёл необходимым их присутствие. Им удалось пережить нападение инфицированных и собрать о них немало полезной информации, которой они уже поделились со мной и доктором Риччи. Чтобы сэкономить время, в ходе совещания я постараюсь отмечать лишь наиболее важные моменты. В случае необходимости любой может прервать меня и добавить что-либо от себя. Конечно, в идеале на этом совещании должно присутствовать значительно больше людей, чтобы мы могли учесть больше мнений. Но, к сожалению, сейчас у нас нет времени играть в демократию, так что наиболее важные решения пока будут приниматься узким кругом людей с наивысшими полномочиями и авторитетом. Надеюсь, все с этим согласны?

Собравшиеся одобрительно кивнули.

– Отлично. В первую очередь я бы хотел коротко озвучить ситуацию, которую мы имеем на данный момент. Как вы все знаете, недавнов районе Фьярского тоннеля произошёл сильный взрыв. Судя по признакам, которые мы все могли наблюдать, скорее всего, взрыв был ядерным. Если его эпицентр действительно располагался в тоннеле, значит, сейчас долина полностью отрезана от внешнего мира, и на помощь уже точно никто не придёт. Я предполагаю, что взрыв организовали давидианцы, пока что других подозреваемых у меня нет… Как недавно выяснилось, у нас появилась ещё одна большая проблема – неизвестная инфекция, которая превращает человека в… – Капитан Савин пытался подобрать подходящее слово. – Честно говоря, я не сторонник использования слов типа «зомби» или чего-то подобного из области фантастики, поэтому условно предлагаю и дальше называть их инфицированными. Вирус распространяется очень быстро, и, скорее всего, его носители в скором времени заполонят всю долину. В сложившихся условиях нам крайне повезло, что наша колонна смогла без особых затруднений достичь туристической деревни и закрепиться здесь.

Капитан Савин прервался и начал что-то искать в своём блокноте.

– А, нашёл. Если учитывать присоединившихся к нам сотрудников парка, то на данный момент в деревне нас насчитывается 331 человек, из них 51 боец «Рубежа», 108 обычных полицейских, 21 спасатель и 150 штатских. Как вы, наверно, уже знаете, при зачистке деревни от инфицированных спецотряд «Рубеж» понёс потери. Капрал Кевин Хикс был укушен одним из них. После этого его сразу изолировали, и спустя два часа по просьбе самого капрала Хикса я лично его ликвидировал.

Присутствующие неодобрительно зашептались. Капитан продолжил:

– Я уверен, некоторые сочли мои действия излишне жестокими, но, уверяю, в сложившейся ситуации они были единственно верными. Вы все своими глазами видели, во что превращает человека этот вирус. И чтобы не допустить распространения заразы среди выживших, любой потенциально инфицированный должен быть немедленно изолирован и, при подтверждении симптомов, как можно скорее ликвидирован. Это относится абсолютно ко всем, в том числе и ко мне. Если не будем придерживаться этого простого правила, то никто из нас не выживет. Мы должны ставить цель выживания нашей общины выше любых гуманистических принципов, выше любых моральных устоев. Я надеюсь, все со мной…

– Погодите, капитан, вы сказали общины? – перебил его майор Шелби. – А с каких это пор мы стали общиной?

– С тех самых пор, как пришли сюда, – спокойным голосом пояснил капитан Савин. – Нас тут больше трёх сотен, и, для того, чтобы мы могли нормально сосуществовать, я уже не говорю о банальном выживании, нам необходимо создать новую социальную структуру со своими законами, иерархией и разделением труда. Всё это отлично укладывается в понятие общины.

– Что вы подразумеваете под разделением труда? – влез в разговор лейтенант Позински. – И кто будет заниматься этим разделением? Вы, капитан?

– К этой теме мы перейдём чуть позже. Господа офицеры, пожалуйста, наберитесь терпения.

Оба полицейских молча согласились и больше не перебивали.

– На чём я остановился? Ах да, инфицированные. Доктор Риччи, – обратился капитан к представителю отряда спасателей, – думаю, эта тема больше по вашей части. Вы же вроде доктор биологических наук?

– Да, капитан, всё верно.

Доктор Риччи уже было приподнялся с кресла, но Савин жестом показал, что это не обязательно и можно отвечать сидя.

– Что вам удалось выяснить насчёт этого вируса?

– К сожалению, мы не располагаем каким-либо научным оборудованием для проведения полноценных исследований, поэтому все теории нам приходится строить, по большей части ориентируясь на показания очевидцев. Судя по всему, вирус находится в слюне и крови этих существ. Причём нам следует опасаться не только их укусов, но и вообще любых повреждений кожного покрова, например, царапин. Кроме того, есть вероятность передачи вируса через слизистые оболочки глаз. Поэтому я бы рекомендовал при контакте с инфицированными старательно избегать не только укусов, но и попадания их слюны и крови в глаза или рот.

– Очень полезное замечание, доктор Риччи, – прервал его капитан Савин. – Думаю, что я введу за правило при проведении зачисток всем бойцам надевать не только баллистические комбинезоны, но и защитные очки или маски. Пожалуйста, продолжайте.

– Чтобы мне было проще описать процесс распространения вируса, я решил разделить все стадии инфицирования на несколько условных фаз. Фаза заражения, когда вирус попадает в кровь человека. Инкубационный период, когда вирус планомерно овладевает организмом носителя. И, скажем так, фаза зомби, когда человек перестаёт быть человеком. Сейчас нам уже точно известно, что вирус попал в долину через тоннель вместе с беженцами из провинции Эрдо. Первоначальный источник вируса, к сожалению, нам неизвестен. Есть лишь несколько предположений, но это всё равно что гадать на кофейной гуще. Я же постараюсь оперировать лишь фактами… Судя по показаниям очевидцев, заражённые вирусом беженцы в течение первых дней проявляли лишь первичные симптомы инфицирования, такие как жар, покраснения глаз и рвота. По моим прикидкам, полный инкубационный период у инфицированных первой волны составлял минимум пять дней. Этого времени им было достаточно, чтобы своим ходом добраться сюда, при этом всё ещё оставаясь людьми. Вторая волна заражения началась уже после того, как инфицированные, достигнув фазы зомби, передали вирус другим людям в посёлке Тарли. У заражённых второй волны инкубационный период длился намного меньше, чем у первой, и занимал не более двух суток. Третью волну заражения могли наблюдать мистер и миссис Варга, когда инфицированные из Тарли напали на жителей туристической деревни. По их словам, инкубационный период третьей волны занимал уже меньше суток. Учитывая эти данные, я могу сделать предположение, что с каждой новой волной заражения вирус мутирует, что позволяет ему быстрее подавлять иммунную систему человека. Это проявляется в заметном сокращении инкубационного периода, в течение которого заражённый достигает фазы зомби. Поэтому вполне возможно, что в скором времени инкубационный период будет занимать от нескольких часов до нескольких минут. И это ещё не говоря о других сюрпризах, которые могут преподнести мутации вируса.

Повисла гробовая тишина.

– Очень тревожный прогноз, – негромко произнёс Савин, обводя что-то ручкой на странице блокнота. – Как думаете, много ли времени придётся ждать, чтобы эти твари передохли с голода? Живые люди в зоне их обитания рано или поздно закончатся.

– У меня было немного времени пообщаться с миссис Варга и бегло обследовать связанного инфицированного, которого она изучала последние несколько дней. К сожалению, по данному вопросу мой прогноз также неутешителен. Несмотря на то что инфицированный уже неделю не питался и не пил воды, он до сих пор жив и проявляет некоторую активность, особенно когда чувствует присутствие людей. Мы дали ему воды, и вскоре его состояние заметно улучшилось. Активность и агрессия в значительной мере возросли. Из этого мы с Хелен сделали вывод, что инфицированные способны обходиться без еды довольно продолжительное время. Чтобы сохранять активность, им всего лишь нужен доступ к воде. Также мы решили проверить, чем эти существа в принципе могут питаться, помимо мяса. Выяснилось, что у них вполне сохранилась человеческая всеядность. Скорее всего, им вообще всё равно, что есть, лишь бы это мог переварить желудок. А если учитывать, что по своим повадкам инфицированные больше походят на диких животных, то вполне возможно, что они могут найти и иные источники питания.

– Что вы имеете в виду, доктор Риччи? – уточнил капитан.

– Я думаю, они вполне смогут охотиться на диких зверей и употреблять всё, что едят всеядные животные: личинки, насекомые, различные плоды, корни и травы. В приоритете у них, конечно же, будет оставаться мясо, но и без него инфицированные вполне смогут найти себе еду и просуществовать довольно продолжительное время.

– Плохо дело, – констатировал Савин. – Значит, просто отгородиться забором не получится. В итоге рано или поздно нам придётся заняться их истреблением. Как вы думаете, они смогут пережить зиму?

– Если учитывать, что зимы в наших краях довольно мягкие и температура редко опускается ниже нуля, то вполне возможно. Им достаточно найти тёплое сухое место, а свободных домов в долине более чем достаточно. Также хотел бы обратить внимание на тот факт, что инфицированные, судя по рассказам выживших, обладают выносливостью и живучестью, которые несвойственны обычному человеку. Даже получив ранение, смертельное для человека, эти существа могут продолжить яростно атаковать и преследовать свою жертву. Если рана для инфицированного несмертельна, то она полностью заживает через несколько часов. Похоже, вирус стремится любой ценой сохранить жизнь носителю. Поэтому я бы рекомендовал по возможности сразу стрелять в голову или сердце.

– Спасибо, доктор Риччи. Миссис Варга, вам есть что добавить?

– Можно просто Хелен, – ответила миссис Варга.

– Хорошо. Хелен, что-нибудь добавите от себя?

– Да. Я бы хотела попросить пока не убивать Роберта… – Хелен слегка замешкалась. – Инфицированного, которого я показывала доктору Риччи. Дополнительные исследования могут помочь нам в понимании природы вируса и того, как с ним можно бороться.

– Что конкретно вы предлагаете? – уточнил капитан.

– Я бы предложила развязать его и посадить в каком-нибудь закрытом загоне или помещении, откуда он не сможет сбежать. Это позволило бы нам наблюдать за его повадками и проводить дополнительные эксперименты.

– Хелен, я понимаю вашу тягу к знаниям, – успокаивающим тоном проговорил Савин, – но считаю подобные эксперименты слишком опасными. Присутствие живого инфицированного на территории общины противоречит правилу, которое я озвучил ранее. Я думаю, тех исследований, которые вы уже успели провести, более чем достаточно. Поэтому инфицированный будет ликвидирован сегодня же.

– Но капитан! – воскликнула Хелен. – Позвольте хотя бы…

– Даже не обсуждается, – сухо отрезал Савин. – Этой заразе нет места в нашем общем доме. Лейтенант Купер, как только закончится совещание, займитесь этим. Тело утилизируйте вместе с остальными трупами.

– Есть, сэр, – отчеканил лейтенант. – Разрешите уточнить, где и как их утилизировать?

– Отвезите на тележках подальше от деревни и закопайте в общей могиле. Только перед этим обязательно сожгите. Людей я вам выделю.

– Понял, сэр. А что насчёт тела капрала Хикса?

– Его мы захороним со всеми почестями на отдельном кладбище. Кладбище в любом случае придётся рано или поздно создавать, так что капрал Хикс будет первым его постояльцем. Место я определю сам.

– Вас понял, сэр. – Лейтенант Купер записал на листке бумаги очередное решение капитана.

– По поводу инфицированных вроде всё решили, пора переходить к бытовым вопросам, – в прежнем спокойном тоне проговорил капитан Савин, вновь поглядывая в блокнот. – Мистер Варга, ваша очередь. Что там насчёт запасов продовольствия на вашем складе?

– Можно просто Фрэнк, – застенчиво сказал мистер Варга.

– Как вам угодно.

Фрэнк Варга почти никогда не пользовался записями. Даже во время планёрок, которые буквально месяц назад он ещё проводил в этом кабинете, полагался лишь на собственную память. На нынешнем собрании привычке он не изменил.

– Вчера вечером я провёл небольшую ревизию, и, по моим предварительным расчётам, при разумном использовании имеющегося продовольствия нам хватит минимум на два месяца. Кроме того, на прилегающих территориях парка есть несколько горных озёр, где можно ловить рыбу. Также в соседних лесах вполне возможно охотиться, собирать грибы, ягоды и орехи. Думаю, мы могли бы даже организовать выращивание грибов, это совсем несложно. Если выделите людей, то мои сотрудники смогут обучить их всему необходимому.

– Очень хорошее предложение, Фрэнк, – прервал его Савин. – Мы обязательно сформируем команды по сбору, скажем так, даров природы. Охота, конечно, дело более сложное, но, думаю, мои ребята смогут этому обучиться. Продолжайте, пожалуйста.

– Я считаю, при должном подходе в ближайшие три-четыре месяца, то есть до наступления холодов, у нас не должно возникнуть проблем с пропитанием. К тому времени мы должны накопить достаточно запасов, чтобы пережить зиму, когда единственными источниками еды останутся лишь охота и рыбалка. Что касается питьевой воды, то с ней вообще не должно возникнуть проблем. Рядом с нами есть несколько родников и горных речек. Думаю, мы могли бы даже наладить в деревне полноценное водоснабжение через водоводы.

– Замечательно, – с воодушевлением сказал Савин. – Если удастся наладить в общине более или менее комфортную жизнь, это станет большим плюсом. Это всё?

– Да.

– В таком случае, если вы с Хелен, конечно, не против, я бы хотел предложить вам остаться на занимаемой ранее должности. То есть руководить всем, что касается хозяйственной части нашей общины. Я думаю, никто, кроме вас двоих, с этим не справится. Что скажете?

И только Фрэнк, воодушевлённый столь неожиданным предложением, собрался дать ответ, как его бесцеремонно перебил майор Шелби:

– Погодите, капитан, а вы не хотите спросить нашего мнения? Я ни в коем случае не сомневаюсь, что мистер и миссис Варга неплохо управляли этой деревней, но по мне такое назначение должно утверждаться общим голосованием.

– Майор, а с чего вы сделали такой вывод? – нарочито вежливо поинтересовался капитан Савин.

– Ну как же это? – растерянным голосом проговорил Шелби. – Вы собрали всех нас здесь, чтобы мы совместными усилиями выработали какой-то общий план. Но за время собрания вы ни разу не спросили нашего с лейтенантом Позински мнения и не поставили ни одного вопроса на голосование, а по-прежнему всё решаете единолично.

– Майор Шелби, простите, пожалуйста, мою бестактность, – столь же вежливым голосом начал Савин, – но я и не собирался спрашивать вашего мнения о чём-либо.

Майор Шелби недоумевающим взглядом уставился на капитана.

– Единственная причина, по которой вы находитесь на этом собрании, заключается в том, что вы представляете довольно большую группу людей. А именно 106 бывших сотрудников бывшего полицейского управления Беркана. Я решил, что вы, как человек, имеющий весомый авторитет у данной группы людей, имеете полное право из первых уст узнать о текущем состоянии дел в общине. Но никаких решений принимать вы здесь не будете.

Оба офицера полиции явно находились в недоумении. Не произнося ни слова, они оглядели присутствующих. Штатские, сидящие напротив, а именно доктор Риччи, мистер и миссис Варга, хоть и были удивлены, но при этом стремились не подавать вида и старательно отводили взгляд. Лейтенант Купер, сидящий справа от Шелби, вообще делал вид, что всё происходящее его не касается, непрерывно чиркая что-то авторучкой на листке бумаги. Лишь капитан Савин, с чьего лица ни на мгновение не сходила добродушная улыбка, поочерёдно смотрел прямо в глаза то майору, то его помощнику лейтенанту Позински. И хоть они оба давно знали капитана, ни тот, ни другой никогда ранее не видели, чтобы он вёл себя подобным образом.

– Господа, – продолжил Савин добродушным голосом, сверля офицеров пронзительным взглядом, – позвольте разъяснить вам сложившиеся реалии и то, почему остальные присутствующие могут что-то решать, а вы нет. Я и лейтенант Купер командуем спецотрядом «Рубеж», и лишь у нас есть огнестрельное оружие. Хочу особо отметить, что наши бойцы не просто владеют им, но также могут эффективно его применить, что уже не раз доказали в деле. Они готовы защищать остальных жителей общины даже ценой собственной жизни, что вчера доказал своим примером капрал Хикс. Мои бойцы совершенно не боятся запачкать руки, выполняя несвойственную им грязную работу. Например, разгребая горы трупов, оставшиеся здесь после зачистки. Тот же лейтенант Купер, хоть он и мой зам, но вчера с лопатой в руках он отскабливал человеческие внутренности от асфальта.

Майор Шелби перевёл взгляд на лейтенанта, но тот по-прежнему делал вид, что ему ни до чего нет дела.

– Продолжим дальше. Доктор Риччи представляет отряд спасателей. Все его люди являются профессиональными медиками, они оказывали помощь раненым после боя в Беркане и в дальнейшем будут лечить членов общины. Кроме этого, они будут делиться знаниями и готовить себе замену на будущее. Я надеюсь, вам не нужно объяснять, насколько важна хорошая медицина в наших условиях? И наконец, мистер и миссис Варга. Хоть я и познакомился с ними лишь вчера, но я точно знаю, что они уже десять лет руководят «Горной стеной». Более того, именно благодаря их стараниям мы нашли здесь не кучу пластиковых коробок, набитых бесполезной электроникой, а практичные жилые дома с каминами и естественной вентиляцией. Они отлично знают своё дело, у меня нет ни единой причины не делегировать им часть руководящих полномочий… Все присутствующие здесь, кроме вас двоих, занимают ровно то место, которое должны. Они обладают знаниями и опытом, которые имеют большую ценность для общины. Именно поэтому у них есть полное право что-то предлагать, а порой даже и требовать. Я надеюсь, теперь вы понимаете, почему их мнение имеет вес, а ваше нет?

К тому моменту, когда Савин закончил, оба бывших офицера полиции успели прийти в себя. В их глазах читалось возмущение, а в головах явно крутились аргументы против. Майор Шелби даже хотел использовать тот факт, что он старше по званию, но в какой-то момент передумал. До него наконец дошло, что приглашение на собрание было не чем иным, как способом прилюдно его унизить и поставить на место.

– Но, Дэн, мы же… – робко начал майор, но Савин резко его прервал:

– Не Дэн, а капитан Савин. Я же обращаюсь и буду обращаться к вам по званию. По крайней мере, до тех пор, пока оно у вас есть.

– Хорошо. Капитан Савин, ведь мы же вместе участвовали в той бойне в Беркане. Если бы я и мои люди не держали стену щитов, никто бы не выбрался живым. В мой щит попало несколько пуль, я получил травму руки, но всё равно продолжал держать строй и прикрывать ваших людей. И после этого вы говорите, что наше мнение ничего не стоит?

– Уважаемый майор Шелби, давайте по-честному. Во время того боя вы в первую очередь прикрывали щитами себя и свои семьи. Я уважаю вас и ваших людей за смелость и дисциплину, проявленную в том бою, но не стоит сильно преувеличивать значимость ваших действий. При любом раскладе мои ребята могли бы обойтись и без вашей помощи, а вот вы без нас и нашего оружия точно не выжили бы. И, кстати, где же сейчас все ваши щиты? Большую часть из них вы побросали в канаву у Беркана. А те пару штук, что прихватили с собой, мои ребята уже сложили в нашей оружейной.

Капитан Савин злобно улыбнулся.

– Майор Шелби, возможно, вам показалось, что я был слишком груб с вами? Вполне допускаю, что так оно и есть. Но я думаю, что, если бы вы меньше трепали языком за моей спиной, я был бы более учтив по отношению к вам. И да, у меня везде есть глаза и уши. Я всё вижу и всё слышу. Так что в следующий раз хорошенько подумайте, прежде чем будете в очередной раз высказываться перед своими людьми в отношении меня или моих бойцов… Майор, запомните раз и навсегда – в этой общине каждый человек стоит ровно столько, сколько весят его знания и способности. Если вы не умеете ничего, что может здесь пригодиться, то вы ничего и не стоите. Поэтому первое, чем займётесь вы и ваши люди после окончания собрания, – будет утилизация трупов и очистка нашего общего нового дома от оставшейся крови. Мистер Варга выдаст вам всё необходимое, а лейтенант Купер лично проследит за выполнением работ. И до тех пор, пока вы не выполните это задание, никто из вас не получит ни единого пайка. Кто не работает, тот не ест. Вы меня поняли, майор Шелби?

На протяжении всего монолога улыбка ни на секунду не сходила с лица Савина. Создавалось впечатление, что из всех присутствующих лишь лейтенант Купер равнодушен к столь необычному поведению командира. Все остальные, особенно те, кто давно знал капитана, явно находились в шоке. Добродушный с виду и простой человек почти мгновенно превратился в настоящего дьявола, разящего оппонентов каждым словом, при этом не забывая искренне улыбаться.

– Да, – неуверенно ответил майор Шелби.

– Что «да»?

– Да, сэр, я вас понял.

– Чудно, – ещё шире улыбнувшись, сказал капитан Савин. – Господа, я понимаю, что все уже изрядно утомились. Скоро мы закончим, и все смогут наконец заняться своими делами. Осталось рассмотреть буквально один вопрос. Доктор Риччи.

– Да, сэр, – мгновенно отреагировал доктор.

– Что вы можете сказать о наших запасах медикаментов и в целом по оказанию медицинской помощи?

– К сожалению, вчера я имел возможность лишь бегло ознакомиться с местной больницей. До полноценного госпиталя она, конечно же, не дотягивает, скорее похожа на медпункт, но это поправимо. Я бы порекомендовал расширить площадь до размеров полноценного госпиталя, приспособив под него одно из соседних зданий. Если мы собираемся жить здесь на постоянной основе, то без этого просто не обойтись. Что касается медикаментов, то большая часть хранящихся здесь лекарств и материалов предназначена лишь для экстренной помощи. Из Беркана мы взяли несколько коробок регенерирующих препаратов, но я бы порекомендовал как можно скорее пополнить запасы. Особо хочу отметить большую потребность в витаминах. Скудный пищевой рацион может вызвать сильный авитаминоз и все сопутствующие с ним болезни.

– Согласен, доктор Риччи, – сказал капитан. – Мы обязательно займёмся этим в ближайшее время. Вы можете выбрать в качестве госпиталя любое здание, какое сочтёте нужным. Что касается пополнения запаса лекарств, то нам придётся организовать несколько мародёрских вылазок в ближайшие населённые пункты, заодно проведём разведку.

Капитан Савин встал из-за стола. Все машинально сделали то же самое.

– Господа. На этом наше собрание считаю оконченным. Если кому-то нужен протокол собрания, можете переписать его у лейтенанта Купера. Благодарю всех за активное участие. О следующем собрании вы будете оповещены заблаговременно. Удачного дня, и да хранит вас Бог.

Выживший № 34: Миранда Гомес, женщина, 23 года, капрал полиции города Беркана

– И как вы отнеслись к заданию, которое на собрании получил майор Шелби?

– А вы сами как думаете? Конечно же, большая часть копов была возмущена. Мы же всё-таки полицейские, а не уборщики. К тому же ещё это ультимативное условие, что никто не получит еды, пока работа не будет выполнена…

– И что дальше? Вы отказались выполнять задание?

– Поначалу большинство, и я в том числе, хотели устроить что-то вроде акции протеста и толпой заявиться к Савину, чтобы выяснить с ним отношения. Мы были уверены, что майор Шелби нас поддержит, но после собрания его будто подменили. Он никогда не питал особой симпатии к капитану, скорее даже наоборот. Но при этом майор сразу же принялся его оправдывать и всеми силами пытался убедить нас выполнить задание по уборке трупов. Начал объяснять, что эту работу всё равно кто-то должен делать и, мол, кроме нас некому. Стал пресекать любые негативные выкрики в адрес капитана. Я уверена, что Савин чем-то его запугал, иначе он так резко не поменял бы к нему отношение.

– Миранда, а это правда, что майор Шелби позволял себе, как бы это сказать, нелестные высказывания в адрес капитана Савина и его бойцов?

– Ну, было что-то такое пару раз ещё до блэкаута. И что с того? Майор особо капитана не жаловал, да и бойцов его тоже.

– И почему же?

– Потому что майор Шелби был ярым поборником дисциплины и точного соблюдения полицейского устава. По его словам, раз в статье 3.17 устава написано, что любой полицейский при встрече со старшим по званию должен отдавать ему честь, значит, так и надо делать вне зависимости от того, кто кому подчиняется. А капитан Савин, поскольку напрямую майору не подчинялся, принципиально клал болт на этот пункт устава, да и людям своим разрешал. А майора это жутко бесило.

– Хотите сказать, после блэкаута майор Шелби ничего плохого в адрес капитана не говорил?

(Явно занервничала.)

– Не помню такого. Давайте сменим тему.

– Как пожелаете… Ну так что в итоге? Вы выполнили поставленную задачу?

– Пришлось выполнять. Часть из нас, кто был покрепче и психически более устойчив, пошли сжигать и закапывать трупы. А остальные, в основном женщины и я в том числе, стали отмывать кровь и убирать территорию… Хотя и это занятие я не назвала бы приятным. Меня пару раз чуть не вырвало, а одну мою подругу рвало постоянно. Майор даже освободил её от работы. Как позже выяснилось, она была беременна, но ещё об этом не знала. Её сын стал первым ребёнком, рождённым в общине.

– Чем в это время занимались бойцы «Рубежа»?

– Большая часть занималась охраной периметра, да и нас заодно охраняли.

– Они как-то вас контролировали? Может быть, угрожали оружием?

– Вроде не было такого. Командовали только майор Шелби и другие офицеры. А лейтенант Купер лишь изредка присматривал за нами и иногда что-то подсказывал майору. Насколько я знаю, большая часть офицеров и сержантов «Рубежа» в это время занималась похоронами того капрала, которого укусил инфицированный. Не помню его фамилии.

– И чем в итоге всё закончилось? Капитан Савин выдал вам еду, как обещал?

– Да. Вечером, когда мы закончили, а лейтенант Купер всё проверил, майору Шелби выдали со склада пайки на всех копов и их родственников. Майор сказал, что мы отлично поработали и ближайшие пару дней можем отдыхать.

Эпоха Хаоса, день 25-й

Сергей Калашников

Сергей читал книгу. За последние дни ему пришлось немало пережить, и Денис дал ему строгий приказ отдыхать и набираться сил, чем он с превеликим удовольствием и занимался, валяясь в кровати. Пока копы отчищали деревню от следов бойни, Сергей взял в библиотеке несколько книг. Да, в туристической деревне была настоящая библиотека с настоящими бумажными книгами. Большинство сочли бы это диковинным анахронизмом, но на самом деле она отлично вписывалась в старомодный стиль этого места.

Несмотря на обилие всевозможных электронных читалок, Сергей предпочитал иметь дело именно с бумагой. Он всегда считал, что бумажные книги имеют намного большую ценность, чем невесомый электронный код из нулей и единиц. Бумажная книга, несмотря на все её недостатки, в любом случае остаётся чем-то материальным и осязаемым, чем-то настоящим. Никакая электронная читалка или аудиокнига не сможет подарить тех уникальных ощущений, которые испытываешь, когда вдыхаешь запах старой типографской краски или слышишь тихий шелест страниц.

Сергей дочитывал «Обитаемый остров». Он уже читал этот роман, ещё в юности, когда увлекся фантастикой двадцатого века. Именно в книгах той эпохи было нечто такое, что заставляло Сергея погружаться в них с головой. По его мнению, в то время создавали самые выдающиеся произведения, пусть и некоторые представления о будущем той поры сейчас кажутся наивными.

Большим фанатом братьев Стругацких Сергей себя бы не назвал, но некоторые их романы и повести он помнил и любил. Так что первым делом, увидев на библиотечных полках переиздания классики, не смог устоять и прихватил сразу несколько книг. На тумбочке рядом с кроватью своей очереди ждали «Пикник на обочине» и «Трудно быть богом».

Запершись в комнате, Сергей наслаждался одиночеством. Если в первый день в туристической деревне людям и приходилось тесниться всего в дюжине домов, то после того, как улицы и здания отчистили от крови, свободной жилой площади стало более чем достаточно. Многие семьи смогли получить для себя не только отдельные комнаты, но даже целые этажи и части зданий. Те же, у кого семей не было, в основном селились по два-три человека на комнату. Сергею в этом плане повезло. Ему не особо хотелось делить комнату с кем-то ещё, он слишком привык жить один. Денис выделил ему персональную жилплощадь в том же доме, где расположился сам.

– Подъём, курсант, – шутливо сказал Денис, заходя в комнату.

– Да, мой генерал, – так же шутливо ответил Сергей, поднимаясь с кровати. – Что вам угодно, сэр?

В одной руке Денис держал автомат, а в другой вещевую сумку, в каких военные и полицейские обычно хранят свою экипировку. Он положил автомат на кровать и вывалил содержимое сумки рядом. На одеяло упали полевая форма и полный комплект снаряжения бойца спецотряда «Рубеж».

– Как ты знаешь, в отряде минус один боец, поэтому ты займёшь его место. Тебе достаётся личное оружие капрала Хикса, а также вся его экипировка.

Денис начал раскладывать на кровати элементы экипировки. Сергей обратил внимание на комплект полевой формы, лежавший ближе всего к нему.

– Дэн, я надеюсь, это не та одежда, в которой был Хикс, когда… Ну, в общем, ты понял.

– Не волнуйся. Ту форму постирали и положили на склад до лучших времён. В нынешних условиях ничего нельзя выбрасывать просто так. Эта форма абсолютно новая. Мы взяли с собой пару десятков запасных комплектов с полицейского склада в Беркане. Вроде бы твой размер, примерь.

Сергей переоделся, новенький комплект полевой формы действительно оказался по размеру. Следом он надел разгрузочный жилет, Денис помог его отрегулировать.

– Подсумки Хикс размещал под себя. Переставишь местами, если будет неудобно. Обувь свою оставишь, она более чем подходит. Да и всё равно запасных ботинок очень мало, так что и свои береги. Головной убор получишь потом на складе, тут я боялся ошибиться с размером. И не забудь взять баллистический комбинезон, маску и очки. Они защитят от заражения, если столкнёшься с инфицированными.

Полностью снарядившись, Сергей подошёл к зеркалу. Форма и остальное сидели идеально.

– Слушай дальше, – продолжил Денис. – У тебя, как и у всех, четыре магазина ёмкостью по тридцать патронов. К сожалению, больше магазинов у нас нет и, скорее всего, не будет, так что не вздумай потерять хотя бы один. Как видишь, все они пусты. Боеприпасы и прочую амуницию получишь лишь после того, как пройдёшь индивидуальный курс подготовки и сдашь все нормативы.

– Нормативы?

– Да, нормативы. А ты что думал, я сразу выдам тебе боеприпасы и отправлю в бой? Пока что ты только курсант и ни в каких операциях участия не принимаешь. Я даже в караул и патрулирование тебя посылать не буду. Сначала необходимо научиться использовать своё снаряжение, понимать и быстро исполнять приказы командира, правильно действовать в одиночку и в составе группы, ну и, наконец, метко стрелять. В идеале курс интенсивной боевой подготовки должен длиться не менее трёх месяцев, но в нынешних условиях придётся его сократить. Но всё равно будет нелегко, так что готовься к трудностям.

– Дэн, ты, как всегда, умеешь приободрить.

– Не волнуйся. Я на сто процентов уверен, что у тебя всё получится. С физической подготовкой у тебя полный порядок, некоторые бойцы могли бы тебе позавидовать. Рукопашным боем мы с тобой немного занимались. Да и с огневой подготовкой проблем возникнуть не должно. Поверь мне, научиться стрелять из автомата проще, чем из револьвера… И сразу запомни, ты всегда должен держать личное оружие при себе. Никогда не оставляй его без присмотра. Но если возникнет необходимость, в любой момент можешь сдать его в оружейную. В остальных случаях ты должен носить его с собой круглосуточно, привыкай к этому.

– Хорошо, запомнил. Я так понял, ты будешь меня обучать?

– Извини, но мне некогда, нужно заниматься делами общины. Но не волнуйся, я подобрал тебе первоклассного инструктора. Тобой займётся сержант Вэй.

– Лиза? – удивлённо спросил Сергей.

– Ага. Можешь не волноваться, она справится. Ей не впервой готовить курсантов. Тем более для меня это отличный повод первое время держать её здесь, пока остальные будут заниматься разведкой и мародёрить в ближайших посёлках. Только вот не забыть бы ей напомнить, чтобы рукопашкой не злоупотребляла, а то отбивную из тебя сделает раньше времени. – Денис весело ухмыльнулся. – Да не боись ты. Лиза девочка хоть и жёсткая, но добрая, где-то очень глубоко в душе. Она из тебя сделает настоящего мужика.

– Ну спасибо тебе, дружище, за такую заботу, – язвительно ответил Сергей. – Почему тебе нужен повод, чтобы держать её здесь? В чём проблема-то?

– Да в том, что Лизу хлебом не корми – дай залезть в какую-нибудь задницу и желательно поопаснее. Я бы не хотел, чтобы по её собственной дурости Сара осталась без матери. Надеюсь, ты отнесёшься к этому с пониманием.

– Хорошо, дядя Дэн, я буду стараться.

– Ты у меня поюмори ещё, курсант, мигом наряд вне очереди влеплю, – с усмешкой сказал Денис и посмотрел на часы. – Кстати, первая тренировка начнётся через двадцать минут. Лиза будет ждать в спортзале. Первое время позанимаетесь там, чтобы на глаза никому не попадаться. Всё понял, курсант?

– Так точно, капитан. – Сергей вытянулся и приложил руку к виску.

– К пустой голове руку не прикладывают. – Денис постучал пальцем по макушке Сергея.

– Виноват, сэр, исправлюсь.

– Захвати рюкзак и по дороге в спортзал не забудь забежать на склад за остальной экипировкой. И не вздумай опаздывать, Лиза этого не любит.

* * *

– Привет, Лиза, – крикнул Сергей, вбегая в спортзал.

Просторный зал не нуждался в канувшем в небытие электричестве. По крайней мере, днём. Большие окна на боковых стенах служили источником естественного освещения и являлись отличительной особенностью многих местных построек. В дневное время почти нигде не возникало необходимости включать фонари или зажигать свечи, солнечного света было более чем достаточно.

Сержант Лиза Вэй стояла в центре. Увидев Сергея, она поднесла к глазам левую руку и посмотрела на часы. На приветствие она ответила молчанием. Слегка запыхавшийся Сергей скинул рюкзак возле трибуны и сел в одно из кресел.

– Сейчас минутку передохну и начнём. Извини, что опоздал, на складе провозился с выбором комбинезона.

Лиза по-прежнему молчала и продолжала смотреть на часы, лишь иногда переводя взгляд на Сергея. Его немного насторожило такое поведение, поэтому спустя всего полминуты он встал и подошёл к ней.

– Лиз, всё нормально?

Она наконец оторвала взгляд от наручных часов и опустила руку. В этот момент Сергей заметил, что в правой руке она держит небольшой чёрный предмет, смахивающий на рукоятку от чего-то или небольшой прут длиной сантиметров пятнадцать.

– Курсант Калашников, вы должны были прибыть сюда ещё одиннадцать минут назад, – холодно произнесла Лиза. – Пожалуйста, потрудитесь объяснить мне причину вашего опоздания.

– Извини, Лиз. Дэн сказал, чтобы я…

Не успел Сергей толком договорить, как Лиза дёрнула кистью и чёрный прут щелкнул, удлиняясь в три раза. Вторым резким движением она ударила телескопической дубинкой Сергея по бедру. Он негромко вскрикнул, не столько от боли, сколько от неожиданности.

– Курсант Калашников, запомни раз и навсегда, – начала Лиза серьёзным голосом. – Не важно, как мы с тобой общаемся вне служебного времени. Мы можем быть друзьями или даже любовниками, чёрт знает, что у тебя там на уме. Но до тех пор, пока ты не пройдёшь весь курс обучения и не сдашь нормативы, ко мне будешь обращаться только сержант или мэм. Ты всё понял?

Сергей, мягко говоря, был ошарашен, но самообладания не потерял.

– Да, сержант, – ответил он, слегка согнувшись и потирая зудевшее от удара бедро.

– Когда разговариваешь со старшим по званию, ты должен стоять смирно. – Лиза ткнула концом дубинки ему в грудь.

Сергей резко выпрямился и повторил:

– Да, сержант!

В тот момент он ещё не понимал причину столь резкой перемены настроения Лизы. Вроде ещё вчера мило беседовали у камина, когда он, как и обещал, заглянул к ней с Сарой рассказать несколько интересных историй. А уже сегодня она ведёт себя как клишированный сержант из художественных произведений двадцатого века на военную тематику. Вспомнился роман Роберта Хайнлайна «Звёздный десант» и фильм Стенли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка». Сейчас Лиза как нельзя лучше походила на сержанта Зима и сержанта Хартмана из соответствующих произведений. Сергей решил не спорить, пока у неё в руках дубинка. Хотя какая там дубинка… Со слов Дениса, она и голыми руками могла уложить кого угодно. Даже многие бойцы «Рубежа» побаивались выходить с ней в спарринг.

– Курсант Калашников, ты ведь в курсе того, что на завтра запланировал капитан?

– Так точно, мэм. Завтра утром большая часть «Рубежа» уходит в рейд к посёлку Рудна.

– Какова цель рейда?

– Пополнить запасы медикаментов, бытовой химии, инструментов и прочих необходимых вещей.

– Всё верно, курсант. Вижу, капитан персонально доводит до тебя всю важную информацию. Так вот, сегодня утром на общем сборе отряда, где тебя почему-то не было, капитан преподнёс мне просто фантастический подарок. Знаешь какой?

– Никак нет, сержант.

– Ты меня расстраиваешь, курсант, а ведь я считала тебя более смышлёным. Подарок называется «Месяц индивидуальных тренировок с курсантом Калашниковым».

Лиза заглянула Сергею в глаза. Сергей, будучи выше на полголовы, сделал вид, словно этого не заметил, и продолжил сверлить взглядом стену поверх неё. Лиза продолжила:

– Вместо того чтобы готовиться к завтрашнему рейду вместе с остальными, я сейчас вожусь с тобой. И эта возня продолжится ещё не одну неделю, пока остальные будут заниматься реальным делом. Меня на это время даже от караулов и патрулирования отстранили.

Лиза всё сильнее и сильнее распалялась. Её лицо покраснело, а ранее спокойная и уверенная речь приобретала заметные нотки злобной истерики.

– И раз уж капитан считает меня самым бесполезным бойцом в отряде и вместо боевой операции отправляет возиться с новичком, будь уверен, я одарю тебя таким вниманием, что любая реальная заварушка покажется тебе детским утренником. На протяжении всего курса ты будешь есть, спать и справлять прочие потребности лишь по моему приказу. С восьми до пяти ежедневно и без выходных я буду делать из ничего-не-умеющего-курсанта-Калашникова самого настоящего бойца, с которым будет не стыдно стоять в одном строю. Ты, конечно же, в любой момент можешь включить заднюю, это твоё полное право. Никто тебя не осудит и дерьмом не закидает. Просто скажи, что не хочешь продолжать, и всё закончится.

Теперь Сергею всё стало ясно. Злость Лизы была направлена не столько на него, сколько на неё саму. С одной стороны, он очень хотел рассказать правду, объяснить, что Денис отнюдь не считает её бесполезной, а просто хочет защитить. Но, с другой стороны, не хотел подставлять друга, выдав его особое отношение к Лизе.

«Так и быть, – размышлял Сергей, – поиграем по твоим правилам. Я же тебе не пацан сопливый, чтобы задний ход включать. Думала, испугаюсь твоего крутого нрава? Да чёрта с два. Пару недель побесишься и перебесишься. Думаешь, я женщин не знаю, что ли?»

– Ну так что, курсант Калашников, будем работать или по домам?

– Будем работать, сержант, – уверенно сказал Сергей.

– И с чем ты собрался работать? Где твоё оружие, курсант?

Сергей оторвал взгляд от стены и завертел головой, пытаясь вспомнить, где его автомат.

– Мэм, я оставил его у трибуны.

– А какого чёрта ты бросил своё оружие без присмотра? Разве капитан не объяснил, что оно всегда должно быть при тебе. А ну бегом марш за автоматом.

Сергей в ту же секунду рванул к трибуне, схватил автомат и вернулся на прежнее место.

– Запомни раз и навсегда, олух: теперь твоё оружие – это твоя жизнь. Никогда с ним не расставайся, если только не получил прямого приказа командира сдать на склад или передать оружие другому бойцу отряда. На утреннем собрании, которое ты пропустил, капитан также постановил, что всем огнестрельным оружием владеем только мы и ни один человек вне подразделения его не получит. По крайней мере, до тех пор, пока не докажет преданность лично капитану Савину. Поверь, среди жителей нашей новообразованной общины есть немало тех, кто очень недоволен нынешним положением вещей. Особенно это относится к простым копам, которых с сегодняшнего дня распускают.

– В смысле «распускают»? – перебил Сергей.

– Не перебивай меня, курсант. Если бы ты посещал отрядные сборы, то был бы в курсе. Не буду сейчас тратить на это время, потом всё узнаешь… На чём я остановилась? Ах да. Пока у тебя нет патронов, опасаться особо нечего. Даже если кто-то отнимет у тебя автомат, стрелять ему в любом случае будет нечем. А вот когда закончишь… если закончишь курс боевой подготовки и наконец получишь боеприпасы, то тебе всегда придётся быть начеку, так что привыкай к этому уже сейчас. Во время сна всегда закрывай входную дверь и автомат держи под кроватью или возле неё, чтобы в случае чего быстро схватить и пустить в ход. Ты понял?

– Так точно, сержант.

– Если нужно освободить руки, то вешаешь его на ремень и убираешь за спину. Таким образом будешь выполнять все упражнения, чтобы привыкнуть к автомату как к части своего тела.

Лиза подробно показала, как пользоваться оружейным ремнём, быстро регулировать его длину и крепить автомат на груди или спине так, чтобы он не болтался. В течение нескольких часов Сергей выполнял указания, перемещая своё оружие из рук на спину и обратно. Само собой, не обошлось и без ошибок, за что он каждый раз награждался ударом телескопической дубинки по рукам.

– А ну не скули, курсант. Думаешь, мне приятно лупить тебя? Я что, похожа на садистку? Поверь, у меня нет подобных наклонностей ни в каком виде. Это тебе информация на будущее, если что. Ты, может, и не знал, но телесные наказания помогают усваивать учебный материал намного быстрее, главное, не бить по голове. Таким образом быстро вырабатываются условные рефлексы.

Как ни странно, но такая методика реально работала. С каждым ударом Сергей выполнял упражнение лучше и лучше. Память о боли, что он испытал, совершая очередную оплошность, откладывалась на уровне рефлексов, не давая повторить её вновь.

Кроме того, Лиза не забыла наказать своего подопечного и за опоздание, причины которого на самом деле её абсолютно не волновали. Сергею пришлось пробежать по кругу несколько километров, продолжая выполнять упражнение с оружейным ремнём, а также отжаться пару сотен раз. Всё это продолжалось до тех пор, пока его движения не сталиотточены до автоматизма и Лиза окончательно не убедилась, что он всё усвоил.

– Хорошо. Надеюсь, больше ты не будешь бросать личное оружие где попало. Думаю, теперь самое время познакомить тебя с ним ближе. К сожалению, по понятным причинам, у меня нет никаких методических наставлений или обучающих материалов, поэтому всё, что я буду тебе рассказывать, ты должен сразу заучивать наизусть.

Лиза взяла в руки свой автомат, всё это время висевший у неё за спиной.

– Итак, знакомься, автоматическая штурмовая винтовка «МК-112», калибр 6,3 мм. Снята с вооружения больше полувека назад, когда все силовые структуры окончательно перешли на электромагнитное оружие и огнестрелы начали повсеместно изыматься из оборота. Нам очень повезло, что в своё время капитан настоял на необходимости «Рубежу» тренироваться в том числе и с огнестрельным оружием. Лишь поэтому у нас сейчас есть чем себя защитить. Мы все по примеру капитана называем автоматические штурмовые винтовки просто автоматами. Думаю, для тебя так тоже привычнее. Этот автомат имеет три режима огня – одиночка, очередь по два выстрела и полный автомат. Приклад телескопический, можно регулировать по длине. Конструкция не самая удобная, но зато в сложенном состоянии автомат получается очень компактным, его удобно транспортировать, и с ним легко работать в тесных помещениях. Такой приклад сделан для удобства стрельбы в бронежилете и шлеме с лицевым щитком. Правда, подобных элементов бронезащиты у нас осталось всего несколько экземпляров. В комплекте с каждым автоматом идёт быстросъёмный глушитель. Поскольку он заметно снижает дальность стрельбы, мы используем глушители лишь при работе в зданиях, чтобы не оглохнуть, и в городских условиях, когда необходимо сохранять шумомаскировку. Думаю, во время мародёрных рейдов они нам очень пригодятся.

Свою лекцию Лиза сопроводила демонстрацией, как регулировать длину приклада, менять режим ведения огня, ставить оружие на предохранитель, а также устанавливать и снимать глушитель. Затем перечислила основные характеристики оружия и заставила Сергея несколько раз их повторить.

– Перейдём к прицелу. Кроме штатных прицельных приспособлений, на всех наших автоматах установлены штурмовые оптические прицелы с быстрой регулировкой кратности от единицы до шести. Это значит, что при установке минимальной кратности никакого увеличения в прицеле наблюдаться не будет. В этом режиме удобно работать на дистанции до восьмидесяти метров. Но если цель находится дальше, то кратность можно быстро увеличить вплоть до шестёрки. Так ты сможешь поражать цели и на восьми сотнях метров. Хотя вряд ли ты и на ста метрах хоть в кого-то попадёшь. Ладно, все эти нюансы мы подробно разберём позже…

В течение последующих двух недель Лиза учила Сергея правильно держать автомат, пользоваться штатным и оптическим прицелом на малой дистанции, быстро наводить оружие на цель, перезаряжаться и работать из разных положений. Всё это разбавлялось ежедневной разборкой и сборкой автомата на время. Поскольку к полноценной огневой подготовке на стрельбище Сергея пока не допускали, все упражнения с оружием приходилось выполнять вхолостую. Патроны Лиза выдавала лишь для того, чтобы он учился быстро заряжать пустые магазины.

– Норматив на снаряжение автоматного магазина сорок секунд. Через неделю ты должен укладываться в тридцать. Да не скули ты, курсант. Я знаю, как от этого пальцы болят поначалу. Ты же знаешь, что у нас на каждого бойца всего по четыре магазина. А это крайне мало по сравнению со стандартным боекомплектом в восемь штук. Поэтому готовься к тому, что придётся быстро забивать магазины патронами прямо во время боя. И поскольку ты в боевом отношении самый неопытный, то, скорее всего, именно тебе поручат снаряжать магазины остальных бойцов, пока они будут вести бой.

Изо дня в день Сергей выполнял одни и те же базовые упражнения, оттачивая свои навыки. Периодически Лиза усложняла задания и показывала что-то новое. Из подручных средств они соорудили некое подобие полосы препятствий, чтобы Сергей мог выполнять более сложные упражнения на время.

– Курсант, да ты меня сегодня радуешь. За весь день я ещё ни разу не врезала тебе дубинкой.

– Стараюсь, сержант, – ответил Сергей, проползая с автоматом в руках под паутиной из низко натянутых верёвок. – Как вы и говорили, условные рефлексы отлично работают. Главное, по голове не бить.

– Быстро схватываешь, курсант. Думаю, через неделю мы уже сможем перейти к огневой подготовке на стрельбище. За это время нужно будет попрактиковаться с работой в паре и отработать зачистку помещений.

– Как скажете, сержант, – бодро ответил Сергей, заканчивая в очередной раз проходить полосу препятствий.

Он завершил последнее упражнение, доложил об этом и встал смирно перед инструктором, ожидая дальнейших указаний.

– Есть планы на вечер? – неожиданно спросила Лиза.

– Никак нет, мэм. Разве что книжку почитать, на большее сил всё равно не остаётся.

– Сара уже соскучилась по дяде Сергею. Не хочешь вечером зайти к нам в гости, рассказать очередную фантастическую историю из твоих книг?

– Если прикажете, мэм.

– Я не приказываю, а спрашиваю. Если откажешься, это никак не отразится на наших тренировках.

– Разрешите уточнить, мне и при Саре обращаться к вам по уставу?

– Конечно. Она уже в курсе, что ты проходишь курс боевой подготовки и должен так ко мне обращаться. Так что не волнуйся, она у меня девочка смышлёная и всё понимает. Ну, так что, ждать тебя вечером?

– Да, мэм, я с удовольствием зайду к вам.

– Тогда на сегодня, пожалуй, закончим. Приведи себя в порядок, и к семи часам я жду тебя у нас дома. С тебя дрова для камина.

Лиза хитро улыбнулась.

– Есть, мэм.

Сергей улыбнулся ей в ответ.

«Я же говорил, что через пару недель перебесится».

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 3: Фрэнк Варга, мужчина, 53 года, руководитель природного парка «Горная стена»

– Фрэнк, если не ошибаюсь, ваша нынешняя должность называется… «советник главы общины по экономике»?

– Абсолютно верно. Капитан Савин по достоинству оценил мои заслуги и сразу предложил место в руководстве. А Хелен, как и в прежние времена, стала моим заместителем.

– Если не секрет, то о каких ваших заслугах идёт речь?

– Из самого очевидного это, конечно же, создание того места, где мы сейчас находимся. Раньше оно называлось туристической деревней. Если бы несколько лет назад я бы не задумал полностью её перестроить в стиле старой эпохи, то у нас здесь не было бы ни уютных домов с большими окнами и естественной вентиляцией, ни практичной деревянной мебели, ни каминов в домах. И это лишь то, что лежит на поверхности. Не будем забывать о канализации, которая отлично функционирует даже сейчас, дровяных печах и мангалах для приготовления пищи, запасах синтетического угля, свечей и консервированной еды с длительными сроками хранения. Именно поэтому капитан Савин привёл сюда своих людей. Именно поэтому наша община живёт и у неё есть отличные перспективы в будущем.

– Фрэнк, я вижу, скромностью вы явно не отличаетесь.

– Я объективно оцениваю свои заслуги, и мне нечего стесняться. Я десять лет руководил природным парком и отлично справлялся с обязанностями. Капитан Савин, как истинный лидер, поступил очень мудро, окружив себя не бесполезными подхалимами, а действительно опытными людьми, которым можно смело дать серьёзные полномочия.

– И привилегии тоже?

– Не без этого.

– Расскажите подробнее, особенно что касается привилегий.

– Ну, например, я советник по экономике, доктор Риччи – советник по здравоохранению. Есть у нас советник по науке и образованию, советник по труду и так далее. Каждый отвечает за свою сферу деятельности. Я думаю, вы уже представили, как это примерно выглядит. Если условно приравнять нашу общину к государству, то каждый советник будет министром во главе своего министерства. У каждого есть заместители и подчинённые. А что касается привилегий, то все советники, как и бойцы гвардии, имеют улучшенные жилищные условия, приоритет в получении некоторых услуг и увеличенный коэффициент оплаты труда.

– То есть в вашей общине уже сложилась своя замкнутая экономика? Расскажите об этом.

– Пока что товарно-денежные отношения толком не устоялись, но я над этим серьёзно работаю. К сожалению, многие люди совершенно не понимают, как важна экономика в жизни общества. Ведь раньше они и не замечали её существования. До наступления нынешней эпохи всё было автоматизировано, все экономические процессы протекали сами собой, словно по волшебству. Многие даже не помнят, что такое наличные деньги. В общине мне пришлось буквально с нуля создавать новую систему товарно-денежных отношений. И поверьте, доктор Мур, это не так легко, как вам кажется. В своих расчётах мне пришлось учитывать множество факторов: наши запасы, объёмы добычи и расхода различных ресурсов, прогнозировать потребление еды, воды и медикаментов.

– Фрэнк, думаю, нет необходимости настолько подробно всё расписывать. Понятно, что вы проделали большую работу. Лучше расскажите, что вы решили использовать в качестве средства платежа.

– Мы долгое время не могли определиться, что считать валютой. Если бы блэкаут случился сотню лет назад, то у людей хотя бы остались пластиковые купюры или даже металлические монеты, которые вполне можно было использовать для платежа в новых условиях. Но, увы, от наличных денег давно отказались, поэтому нам пришлось придумывать что-то своё. Сначала кто-то предложил использовать автоматные патроны. Если не ошибаюсь, о чём-то подобном писали в одном из фантастических романов старой эпохи, не помню его названия.

– Кажется, я понял, о чём вы говорите, там что-то про жизнь под землёй. Саму книгу я не читал, но припоминаю её экранизацию 2033 года.

– Идея с патронами, конечно, была интересная, но её сразу отбросили. Боеприпасов у гвардии оказалось не так много, чтобы ими ещё и расплачиваться. Тогда я предложил использовать стреляные автоматные гильзы, которых у нас накопилось довольно много. Их специально собрали после зачистки деревни. Во время мародёрских рейдов гвардейцы тоже старались собирать хотя бы часть стреляных гильз. А на тренировках по стрельбе их сбор вообще был обязательным.

– То есть вы просто брали гильзы и использовали их в качестве денег?

– Конечно, нет. Если бы мы так сделали, то любой гвардеец после очередной зачистки мог легко прикарманить не один десяток. Чтобы гильза начала считаться средством платежа, двое умельцев под моим личным присмотром наносили на каждую гравировку с уникальным номером плюс специальные отметки. Это почти исключало возможности изготовления подделок.

(Высыпает на стол несколько гильз с гравировкой.)

– Действительно, очень неплохо сделано. Но вы сказали, что это временное решение. Почему?

– Экономика общины растёт, товарно-денежные отношения между людьми постоянно развиваются, гильз на всех уже не хватает. Многие уже стали использовать долговые расписки. Вот я и предложил вернуться к прошлому и начать печатать бумажные деньги или, как их ещё называли, банкноты.

– Интересно. И как же вы собрались это делать, не имея печатных станков?

– На самом деле это намного проще и быстрее, чем выводить гравировку на гильзах. Оказалось, те умельцы, что занимались гравировкой, неплохо работают и с деревом. Из небольших деревянных пластин они сделают клише, это что-то вроде печатей. Покрывая их чернилами или краской, мы сможем легко печатать бумажные деньги, причём в любом количестве. Да, они будут выглядеть слегка примитивно, но зато таким образом можно изготавливать банкноты разного номинала, используя разные клише и разный цвет чернил. Всё необходимое для этого у нас уже есть.

– Я вижу, вы отлично всё продумали. Мне бы такое точно не пришло в голову.

– Собственно, именно поэтому я и стал советником по экономике.

– А как вы организовали общее разделение труда? Каким образом решается, кто какую работу будет выполнять?

– О, вопрос разделения труда, пожалуй, являлся самым острым в момент создания общины. Нас тут больше трёхсот человек, и большинство – это домохозяйки, дети да простые копы, которые толком делать ничего не умеют. Я, конечно же, подразумеваю те навыки, которые жизненно необходимы в нынешних условиях, а не умение распечатать пиццу в пищевом принтере или выписать штраф за антисоциальное поведение. Поэтому капитан Савин почти сразу после создания общины распустил всю полицию.

– Что вы имеете в виду?

– Да то и имею, что всех копов сделали штатскими. Звания и соответствующие привилегии разом были отменены.

– Довольно жёсткое решение.

– А на кой чёрт общине нужна сотня безоружных копов в званиях от капрала до майора? Нам в первую очередь нужны рабочие, а им звания ни к чему. Для защиты от возможных врагов и охраны порядка более чем достаточно гвардии, которую создали в тот же день. К тому же всё оружие и так под их контролем. А полицейские свою задачу уже выполнили, как только прибыли сюда. Так что пришло время им засучить рукава и заняться физическим трудом.

– И как полицейские отнеслись к своему… увольнению? Будем называть вещи своими именами.

– Конечно же, негативно. Когда им это объявили на следующий день после уборки трупов, там такой гомон начался. Бойцам гвардии чуть не пришлось вмешаться. К счастью, мистер Шелби, бывший майор полиции, оказался достаточно разумным человеком и постарался успокоить своих подчинённых. Капитан Савин, само собой, переговорил с ним заранее и взамен утраченного звания предложил должность советника по труду. Шелби, конечно же, поначалу ломался, всё о своей офицерской чести беспокоился. Но, когда капитан добавил к должности советника неплохие привилегии для Шелби и его семьи, он быстро согласился и встал на сторону капитана. В итоге новообразованным штатским пришлось смириться со своим новым статусом и взяться за работу.

– Фрэнк, я всё хотел спросить. А почему спецотряд «Рубеж» был, по сути, так же расформирован и преобразован в гвардию?

– Да вроде бы это очевидно. Чтобы не возникало путаницы с названиями отряда и общины. Как только возник вопрос, какое название дать общине, а ведь ей непременно нужно было название, капитан сразу предложил назвать её Рубеж. Его бойцы в целом поддержали такое предложение, советники тоже. Соответственно бывшему спецотряду полиции «Рубеж» пришлось менять не столько название, сколько свой статус. Больше спецотряд не являлся подразделением полиции. Он стал главной военной силой общины. Если исходить из количества бойцов, то до армии спецотряд, конечно же, не дотягивал, ополчением или самообороной называть его было бы глупо, поэтому остановились на гвардии. Все бойцы сохранили звания и получили соответствующие привилегии. Конечно, не такие серьёзные, как у советников, но всяко лучше, чем у обычных работяг.

– Фрэнк, не поймите меня неправильно, но всё, что вы мне рассказали, очень смахивает на узурпацию власти.

– Да называйте это как хотите. Но можете поверить, что Рубеж – это эталон справедливости в новом мире. Каждый человек здесь занимает ровно то место, которое он заслуживает по своим способностям и труду. У нас нет рабства, как у давидианцев, где люди вкалывают от зари до зари за миску похлёбки. Здесь всё по-честному. Если у тебя есть достаточно знаний и управленческих навыков, чтобы руководить рабочей бригадой, то ты как минимум можешь стать бригадиром или хотя бы его помощником. Людей, способных что-то чинить или создавать своими руками, не отправят на рубку дров или рытьё оборонительных сооружений. А если человек не способен ни на что, кроме малоквалифицированной работы, то ему придётся делать то, что поручат, вне зависимости от его желания – перетаскивать ресурсы, черпать дерьмо из септика, подметать улицы и прочее.

– Допустим, частично я соглашусь с вашими аргументами. А что скажете о детском труде? Если не ошибаюсь, то трудовая повинность распространяется на всех трудоспособных в возрасте от двенадцати лет. И вроде как поговаривают о снижении этой планки до десяти.

– Доктор Мур, ну вы же взрослый и вполне неглупый человек. Вот сами подумайте, чем ещё заниматься детям в таком возрасте?

– Насколько я помню, обычно в этом возрасте дети учились.

– И чему же им учиться, доктор Мур? Нейробиологии, вычислительной социологии или, может, криптоэкономике? Людям эти знания больше ни к чему, да и учить, честно говоря, особо некому. Среди нас есть несколько преподавателей, которые учат детей помладше считать, читать и писать, рассказывают об основах мироустройства и социального взаимодействия в новых условиях. Бывшие сотрудники парка преподают всем, в том числе и детям, основы выживания в дикой природе, делятся своим опытом. Лишь эти знания сейчас имеют значение для жизни общины. А к десяти – двенадцати годам у ребёнка уже есть достаточный багаж знаний, чтобы начать приносить реальную пользу. Ребёнок может как минимум подметать улицы, разносить дрова и воду по домам или выполнять прочую несложную работу. Пусть помогают родителям, на худой конец. Иначе детей просто нечем будет занять.

– Ладно, Фрэнк. Думаю, на этом нам лучше остановиться.

– Доктор Мур, я понимаю, вам наши порядки кажутся, мягко говоря, дикими, но вы всё оцениваете как человек из ушедшей эпохи. Поверьте мне, лишь так сейчас можно выжить. Если всё пустить на самотёк и позволить каждому делать лишь то, что хочет только он, то никто не выживет. Думаю, вы знаете, что до блэкаута в этой долине жило более трёх миллионов человек. А сейчас, дай бог, если наберется хотя бы три тысячи. Нет больше великой человеческой цивилизации, которая развивалась тысячи лет, нам приходится всё начинать сначала. Поэтому мы должны выжить не только ради самих себя, но и ради всего человечества.

Эпоха Хаоса, день 47-й

Рейд на Феррол

– Звено Дельта, смирно, приготовиться к осмотру, – скомандовала Лиза. – Рядовой Калашников, где твой топор?

– Сержант Вэй, я положил его в одну из тележек, – отчеканил Сергей, стоя в строю.

Гвардеец, стоявший рядом, ухмыльнулся.

– Капрал Акопян, а ты какого чёрта лыбишься? Скоро и до тебя очередь дойдёт, – возмущённо произнесла Лиза. – Капрал Мао, к тебе это тоже относится. Похоже, этот рейд выйдет чертовски весёлым, потому что вместо бойцов мне дали отряд клоунов.

Лиза вновь перевела взгляд на Сергея:

– Рядовой гвардии Калашников, какого чёрта ты оставил топор в тележке, если на вчерашнем инструктаже лейтенант чётко сказал, что инструменты для вскрытия дверей сразу крепятся к рюкзаку?

Сергей уже хотел было сказать «виноват, мэм», как и положено по уставу, но Лиза в тот же момент подошла к нему вплотную и тихо сказала на ухо:

– Сергей, если ты ещё раз подставишь меня перед лейтенантом, я по возвращении из рейда так тебя отделаю, что мало не покажется. И под словом «отделаю» я подразумеваю отнюдь не то, что было у нас прошлой ночью. А теперь бегом за топором и обратно в строй.

– Есть, мэм, – отчеканил Сергей и выбежал из строя.

– Акопян, ну а теперь твой звёздный час.

Сергей, придерживая рукой автомат, побежал к выстроенным неподалёку в ряд магазинным тележкам. Всего их было около дюжины, и он никак не мог вспомнить, в какую именно бросил топор. Большинство стояли пустыми, но некоторые были заполнены канистрами с водой и провиантом. В другие сложили щиты, защитную экипировку и прочие вещи, которые могли понадобиться в рейде.

– Опять что-то потеряли, господин гвардеец? – слегка издевательским тоном спросил бывший капрал полиции Крис Холанд, стоявший рядом с ближайшей тележкой.

– Да ладно тебе, Крис, – послышался голос бывшего сержанта Анджея Новака, так же стоявшего неподалёку. – Что ищешь, Сергей?

– Ребят, вы пожарный топор не видели? Я его в одну из тележек бросил, когда они ещё пустыми были, и не могу вспомнить, в какую именно.

– Пожарный топор? – задумчиво произнёс Крис. – Это такой с красным лезвием и чёрной рукояткой?

– Да, да, это он, – не скрывая радости, произнёс Сергей. – Ты видел его?

– Не-а, не видел, – подколол его Крис. – Да не злись ты, пошутил я. Здесь твой топор.

Он тут же вытащил топор Сергея из-под кучи защитных комбинезонов.

– Ну спасибо тебе, приколист. – Сергей взял топор. – Анджей, будь другом, закрепи его на рюкзаке.

Анджей начал крепить рукоятку топора захватами к внешнему каркасу штурмового рюкзака.

– Ребят, может, уже перестанете обижаться? Это же не я всю полицию распустил. Вам, кстати, никто не мешает написать заявление о вступлении в гвардию. У капитана вы оба на хорошем счету. Он мне сам сказал, что вы ещё в Беркане себя неплохо показали. Крис, ты разве сам не хотел стать бойцом «Рубежа» до блэкаута?

– Ну, было такое дело. Это тебе сержант Вэй поведала?

– Если честно, то да, – неохотно признался Сергей. – Как-то раз обмолвилась.

– Спасибо, конечно, за щедрое предложение, – начал Крис, – но меня и нынешняя работа устраивает.

– Ловить рыбу и раз в месяц катать тележку в рейде? Тебя как бывшего копа такое устраивает?

– А почему нет? Свободного времени хоть отбавляй и никакой муштры. Я даже книги читать начал по вечерам.

– А ты, Анджей, что скажешь?

– Я того же мнения. Уверен, вы и без нашей помощи вполне обойдётесь.

– Зря вы так, парни… Ладно, после рейда ещё поболтаем, мне пора в строй.

– Удачи, гвардеец, – крикнул Крис Холанд. – С таким сержантом она тебе понадобится.

Когда Сергей вернулся в строй, Лиза уже заканчивала проверять снаряжение остальных бойцов звена. Удостоверившись, что в этот раз Сергей ничего не забыл, она направилась к лейтенанту Куперу, руководившему рейдом.

Всего в операции участвовало двадцать бойцов гвардии, разделённых на пять звеньев, в каждом по четыре гвардейца, включая командира звена. Лейтенант Купер, помимо руководства всей операцией, также являлся командиром звена Альфа. Звеньями Браво, Чарли, Дельта и Эхо командовали соответственно лейтенант Миллер, старший сержант Ковач, сержант Вэй и сержант Кималь.

– Лейтенант Купер, звено Дельта готово к выходу, – доложила Лиза.

– Хорошо, сержант, возвращайтесь к своему звену.

– Есть, сэр.

– Общее построение! – громко скомандовал лейтенант Купер.

Перед ним по порядку выстроились все боевые звенья, а также отряд «грузчиков» (так называли штатских, которые в рейдах толкали тележки).

– Итак, господа, ещё раз коротко повторю детали операции. Цель рейда – городок Феррол. Расстояние до него по дорогам около семнадцати километров. Если по пути не возникнет серьёзных проблем, то мы достигнем конечной точки не позже полудня. Далее надеваем защитную экипировку и входим в город. Наша основная цель – крупный супермаркет на окраине. Будем надеяться, что большого количества инфицированных мы там не встретим. В любом случае, пока не покинем город, не снимайте баллистические комбинезоны, маски, очки и перчатки. Если вдруг вам станет неудобно или жарко и вы захотите что-то снять, то ещё раз вспомните капрала Хикса, который был укушен по собственной глупости. Ещё раз повторяю, что это не зачистка, а мародёрских рейд. У нас нет задачи перестрелять всех инфицированных, нам лишь нужны определённые вещи из торгового центра. Поэтому без крайней необходимости огонь не открывать. Быстро заходим, берём всё, что нужно, и быстро уходим. Если всё пойдёт по плану, что бывает крайне редко, то в городе мы пробудем не более трёх часов и успеем вернуться обратно ещё до захода солнца. По этой части есть вопросы?

Командиры звеньев промолчали.

– Хорошо. До Феррола будем двигаться в следующем боевом порядке: звено Браво – головной дозор, Альфа, Чарли и Эхо, а также грузчики с тележками двигаются в центре колонны, звено Дельта – тыловой дозор. Всем всё понятно?

– Так точно, сэр, – дружно ответили командиры звеньев.

– Отлично. Двинулись.

С места построения колонна двигалась по центральной улице, ведущей к выезду из общины. Люди, стоявшие по краям дороги и выглядывавшие из окон домов, провожали их как героев, искренне желая удачи. Миновав укреплённый блокпост на въезде в посёлок, колонна спустилась по серпантину и направилась в сторону трассы М115.

* * *

На весь путь до Феррола ушло чуть более трёх часов. По дороге никаких проблем не возникло, если не считать нескольких инфицированных, бродивших по трассе и рядом с ней. Их уничтожили с безопасного расстояния, используя глушители, чтобы звуки стрельбы больше никого не привлекли.

– Колонна, стоп! – скомандовал лейтенант Купер. – Тридцать минут на отдых и переодевание. Командирам звеньев доложиться по готовности.

Для Сергея это был первый полноценный рейд. До этого ему приходилось лишь пару раз ходить в караулы и на патрулирование окрестностей. Такого рода мероприятия проводились скорее в тренировочных целях, чтобы гвардейцы не теряли физическую форму и навыки между рейдами, или для отработки группового взаимодействия на пересечённой местности.

Проблема информационного обмена между отрядами и отдельными бойцами встала довольно остро после блэкаута. Раньше вся информация о ходе спецоперации выводилась прямо на визор шлема. Боец в любой момент мог развернуть перед глазами трёхмерную карту местности с наиболее важными маркерами, узнать, где именно находятся противник и союзные отряды, посмотреть маршрут дальнейшего движения. Кроме того, на визор выводилось изображение с тепловизора и всевозможных внешних сканеров. Командир отряда мог в любой момент посмотреть, что именно видят его бойцы, подключившись к их видеокамерам. Непрерывно вёлся и голосовой обмен на любых расстояниях. Теперь же для обмена информацией в боевых условиях гвардейцам приходилось осваивать язык жестов, учиться ориентироваться на местности без приборов, а также быстро отличать своих от вероятного противника. Всё это изучалось и оттачивалось в регулярных тренировочных рейдах недалеко от общины.

Сама община, по сути, не нуждалась в постоянной круговой обороне. Она находилась в полной изоляции от остальной долины. Располагалась на обширном горном плато, куда вела всего одна дорога. Для эффективной обороны от возможного противника вполне хватало укреплённого блокпоста на въезде, который возвели в течение первых дней.

Немного отдохнув, гвардейцы принялись доставать из тележек защитное снаряжение. Защитный комплект состоял из баллистического комбинезона, шлем-маски (она была сделана из того же материала, что и комбинезон, и закрывала всю голову, кроме области глаз), противоосколочных очков и перчаток. Эта экипировка не спасала от пуль, но при этом могла отлично защитить от осколков или зубов инфицированных.

Когда гвардейцы переоделись, командиры звеньев отчитались о готовности.

– Финальный инструктаж, – начал лейтенант Купер. – Как только войдём в город, нам нужно будет пройти около километра по центральной улице. Стараемся идти очень тихо. Напоминаю, что эти твари видят довольно плохо, да и слышат не сильно лучше. Если прижаться к стене и не двигаться, то с расстояния в полсотни метров они вас не заметят. А на дистанции больше ста метров они смогут вас распознать, если только начнёте прыгать и орать во всё горло. Поэтому не спешите расходовать патроны, даже если имеете возможность подстрелить инфицированного. Боеприпасов у нас осталось очень мало, так что скоро придётся, как и старшему сержанту Ковачу, орудовать холодным оружием. В любом случае помните, что наша цель – наполнить тележки полезным грузом и доставить их в общину, всё остальное вторично. Если все готовы, то устанавливайте глушители и вперёд.

Гвардейцы достали из разгрузок быстросъемные глушители и установили их на стволы автоматов. Спустя несколько минут колонна уже двигалась по центральной улице городка Феррола. Мёртвый город встретил их привычным смердящим запахом, разорёнными домами, следами крови на дороге и стенах, разбросанными повсюду обглоданными костями и гниющими человеческими останками. Несмотря на то что жители мелких городков и посёлков после блэкаута имели намного больше возможностей выжить, чем обитатели мегаполисов вроде Беркана, инфицированные снизили их шансы практически до нуля. Единственные места, где ещё могли оставаться выжившие, так это очень старые горные деревни. В домиках прежней эпохи можно было согреться зимой и не задохнуться от жары летом. Их жители привыкли держать дома приличный запас провизии с длительными сроками хранения и, довольно часто, огнестрельное оружие. К тому же такие деревни легко было оборонять, а инфицированные вообще вряд ли туда отправились бы.

Когда колонна достигла очередного перекрёстка, лейтенант Миллер, командовавший звеном Браво, крикнул:

– Справа контакт. Группа тварей, дистанция около ста метров.

– Что делают? – уточнил лейтенант Купер.

– Стоят и смотрят в нашу сторону… Поправка, они скрылись за зданием, как будто их что-то спугнуло.

– Спугнуло? Не помню, чтобы эти твари чего-то боялись. Ладно, продолжить движение.

Через несколько минут они уже достигли конечной цели – крупного торгового центра.

– В здании нет окон, так что все готовьте фонари, – скомандовал лейтенант Купер. – Браво и Чарли, проверьте вход. Остальным охранять грузчиков.

Тактика зачистки зданий от инфицированных была уже отработана и неоднократно опробована в боевых условиях. Первым всегда шёл боец со щитом, на который устанавливалось несколько мощных фонарей. За его спиной двигались остальные бойцы звена, готовые в любой момент открыть огонь. Если инфицированный внезапно появлялся прямо перед отрядом, то щитовик старался принять удар на себя, после чего его в упор расстреливали бойцы, вооружённые автоматами. Подобная тактика показывала себя особо эффективной в узких коридорах, где даже опытный стрелок мог и не успеть выстрелить.

Старший сержант Ковач, командовавший звеном Чарли, слегка усовершенствовал эту тактику. Мастер-оружейник смастерил на основе его нерабочего протеза правой руки крепление для клинка. Теперь Ковач в любой момент мог достать из подсумка острый клинок, сделанный из большого кухонного ножа, и установить его на место правой кисти. Таким образом, удерживая в левой руке щит, а в правой острой клинок, он вполне мог справиться с инфицированным даже в одиночку.

Звенья Браво и Чарли под прикрытием щитов вошли через главный вход торгового комплекса. Послышались крики инфицированных и несколько негромких хлопков. Через минуту из главного входа показался старший сержант Ковач с окровавленным клинком:

– Всё чисто, сняли пару инфицированных.

– Заходим, держим строй, – приказал Купер.

Зайдя в здание, отряд включил фонари, осветив кромешную тьму вестибюля торгового центра. Один из бойцов, вошедших с первой группой, подбирал с пола отстрелянные гильзы и складывал их в карман.

– Вперед по коридору, – негромко скомандовал лейтенант Купер, и вся боевая формация медленным шагом двинулась в глубь тёмной галереи, по обеим сторонам которой располагались витрины разнообразных магазинов. Как и в большинстве торговых центров, по большей части магазинов модной одежды от дорогих брендов, которые абсолютно не интересовали мародёров. Проверять каждое помещение на присутствие инфицированных не было никакой возможности, поэтому гвардейцы окружили тележки со всех сторон, держа периметр под контролем, не давая возможности напасть на грузчиков.

Первую остановку сделали около крупного магазина медицинских препаратов и оборудования. Почти всё, что лежало на витринах и в торговом зале, разграбили ещё в первые дни после блэкаута. Но ни одно складское помещение прежние мародёры открыть не смогли. Все двери так и остались заблокированными с момента отключения электроэнергии.

– Капрал Мао, возьми у Калашникова топор и вскрой всё, что сможешь, – приказала Лиза.

– Есть, сержант.

Капрал Мао отстегнул пожарный топор от рюкзака Сергея и принялся за работу. Через несколько минут ему удалось вскрыть дверь склада, содержимым которого доверху наполнили сразу три тележки. Колонна двинулась дальше.

Следующим по счёту стал магазин товаров для туризма. Обычная одежда и обувь сильно уступали в удобстве и долговечности специализированной туристической. Сергей, как туринструктор, хорошо в этом разбирался. Он быстро отобрал самые качественные и ходовые товары. Хоть эти вещи и занимали в тележках довольно большой объём, но община в них очень нуждалась. К тому же лето подходило к концу, возникла необходимость заранее запастись демисезонной одеждой и обувью. Для перевозки пришлось выделить пять тележек, осталось заполнить чем-то ещё две.

Колонна мародёров продолжила движение вперёд по тёмным галереям, пробивая тьму яркими лучами фонарей. Внезапно метрах в тридцати перед головным дозором из-за поворота показалась тёмная человеческая фигура.

– Тварь по фронту.

– Не стрелять, он мой, – скомандовал старший сержант Ковач.

Увидев направленный на него свет фонарей, инфицированный дико закричал и бросился вперёд. Как только он преодолел половину дистанции, Ковач рванул ему навстречу, сбил с ног ударом щита, его же ребром прижал тварь к полу и нанёс несколько резких колющих ударов клинком в область груди. Инфицированный беспомощно подёргался несколько секунд и затих.

Довольный старший сержант уже начал вытирать окровавленное лезвие об одежду трупа, но в это же мгновение где-то сзади раздались крики. В хвосте колонны один из бойцов звена Дельта был неожиданно сбит с ног непонятно откуда появившейся тварью. Гвардеец упал на спину, а тварь, навалившись сверху, принялась изо всех сил драть его руками и пытаться укусить. Сергей, стоявший ближе всех, увидел, как тварь, быстро преодолев сопротивление, вцепилась зубами в плечо упавшего бойца. Не теряя ни секунды, он направил автомат на инфицированного и уже готов был выстрелить, но внезапно раздался громкий голос Лизы:

– Не стрелять!

В ту же секунду она подбежала и со всей силы ударила тварь ногой. Та, выпустив жертву, повалилась на бок. Спустя мгновение Лиза уже давила на спуск, раздирая свинцом грудную клетку лежащей на спине твари.

– Минус один! – крикнула Лиза.

– Круговая оборона! – крикнул следом лейтенант Купер. – Лиза, что там у вас?

– Инфицированный напал на капрала Акопяна, провожу осмотр повреждений.

Лиза начала внимательно проверять, не прокусил ли инфицированный защитную экипировку бойца.

– Всё хорошо, прокусов нет.

– Принял. Доложи, как будете готовы двигаться дальше.

Лиза помогла капралу Акопяну встать и спустя секунду, схватив его за разгруз, со всей силы прижала к одной из тележек.

– Акопян, мать твою, как ты пропустил эту тварь?! Он ведь был в твоём секторе!

– Я… я н-не знаю, – заикаясь от испуга, пытался отвечать капрал. – Он… он там п-прятался! – Капрал показал на открытую дверь ближайшего магазина.

– В смысле прятался? Эти твари не умеют прятаться. Они нападают сразу, как только видят человека.

– Т-тогда п-почему он п-пропустил всю к-колонну и б-бросился на меня?

– А ведь он дело говорит, – подметил Сергей. – По идее инфицированный должен был броситься ещё на головной дозор. Но он пропустил вперёд всю колонну и напал на самого последнего человека. Похоже, они понемногу умнеют и, судя по повадкам, всё больше начинают походить на хищных зверей.

– Согласен, – подхватил сержант Кималь, стоявший рядом. – Нам бы не помешало удвоить бдительность.

– В любом случае ты проглядел свой сектор, придурок, – продолжила Лиза третировать капрала, – потому что пялился только вперёд, вместо того чтобы держать тыл.

– П-простите, сержант.

– Ладно, после рейда разберёмся. – Лиза отпустила его. – Кстати, это тварь так сильно воняет или капрал Акопян наложил в штаны?

Несколько бойцов, стоявших рядом, хоть и были слегка напуганы произошедшим полминуты назад, но шутку сержанта оценили и достойно сдержали смех. Лиза тем временем подошла к Сергею и обратилась к нему очень тихо, чтобы никто не слышал:

– Если бы ты прострелил насквозь эту тварь и ранил Акопяна, он бы сто процентов заразился. Надеюсь, понимаешь, что ты мог натворить?

– Да, понимаю, прости.

– У Акопяна просил бы прощения перед тем, как вышибить ему мозги. А потом извинялся бы перед его семьёй. Будь внимательнее и думай своей головой, даже если действовать нужно быстро.

– Спасибо, Лиза.

Она ничего ему не ответила. Просто вернулась в колонну и крикнула лейтенанту Куперу:

– Звено Дельта готово двигаться дальше.

Лейтенант Купер уже хотел отдать приказ на движение, но его окликнул старший сержант Ковач.

– Купер, подойди сюда на минутку.

Лейтенант подошёл к Ковачу.

– Посмотри-ка, что я нашёл.

Старший сержант, склонившись над только что заколотым инфицированным, остриём клинка указывал на левое предплечье трупа. Там красовалась уже знакомая им нашивка с изображением человеческого глаза на фоне креста.

– Давидианцы, – неуверенно сказал лейтенант Купер.

– Верно. А теперь посмотри сюда.

Ковач положил щит, прошёл вперед несколько метров, поднял с пола что-то мелкое и показал Куперу:

– Гильзы от патронов калибра 6,3 мм. Точно такие же, как используем мы. И этими гильзами впереди засыпан весь пол. Судя по всему, недавно здесь происходил неслабый такой бой.

– Но мы же вроде не совершали рейдов сюда, – недоумевая, сказал лейтенант Купер. – Откуда здесь наши гильзы?

– Верно, не совершали. А кто тебе сказал, что это наши гильзы? Думаю, надо посмотреть, что там дальше за поворотом.

Лейтенант Купер скомандовал:

– Звено Альфа и Чарли, за мной, остальным держать круговую оборону.

Они медленно проследовали до поворота, из-за которого ранее показался инфицированный давидианец, при этом не забывая заглядывать в каждый магазин, чтобы не допустить повторения недавней атаки с тыла.

– Твою ж мать! – воскликнул Ковач, заглянув за угол.

Осветив фонарями коридор галереи, уходившей вправо, они увидели последствия жуткого побоища. На полу, засыпанном гильзами и осколками разбитых витрин, лежало около двух десятков окровавленных трупов. На некоторых были заметны огнестрельные раны. Остальных, судя по виду, растерзали инфицированные.

– Надо бы их осмотреть, – сказал Ковач.

– Согласен, – ответил лейтенант Купер.

Он приказал остальной колонне пройти вперёд до поворота, чтобы не растягивать силы. Грузчики получили указание собирать гильзы. Тем временем Купер и Ковач со своими звеньями двинулись вперёд осматривать тела. Шли медленно и осторожно, в любой момент ожидая нападения. Осколки стекла вперемешку с гильзами мерзко хрустели под ботинками, отдаваясь эхом по галерее.

– Если хоть кто-то из них шевельнётся, сразу стреляйте в голову, – приказал Купер. – Не забывайте осматривать помещения по бокам.

Пока гвардейцы держали круговую оборону, Купер и Ковач принялись осматривать тела. Большая часть, судя по виду, явно принадлежала инфицированным, которые стали таковыми не меньше двух недель назад. Одежда на них почти отсутствовала, а тела покрылись коричневатой коркой из засохшей грязи и запёкшейся крови. На остальных трупах в основном была надета гражданская одежда, а также разгрузочные жилеты и рюкзаки. Рядом с некоторыми лежали автоматы. У всех трупов, что не относились к инфицированным, на рукавах виднелись нашивки с символикой секты «Око Давидово».

– Лейтенант, мне кажется или это наше имущество? – обратился один из гвардейцев, подсвечивая фонарём полицейский щит рядом с трупом давидианца.

Лейтенант Купер перевернул его и прочитал надпись на внутренней стороне: «Капрал К. Холанд».

– Ковач, если я не ошибаюсь, бывший капрал Холанд сейчас с нами?

– Да, он среди грузчиков.

Лейтенант показал Ковачу надпись.

– А ну-ка приведи его сюда.

Спустя полминуты Крис Холанд уже стоял перед лейтенантом.

– Крис, скажи, пожалуйста, это ведь твой щит?

Он указал на надпись, Крис внимательно посмотрел на неё.

– Так точно, сэр, – ответил он с недоумением. – Но я не понимаю, как…

– Где был твой щит?

– Я… я оставил его в овраге около Беркана, как мне и приказали.

– Понятно. Спасибо, Крис, можешь идти.

Недоумевающий Крис Холанд молча кивнул и удалился. Лейтенант Купер вновь обратился к Ковачу:

– Судя по всему, давидианцы нашли наш схрон. Значит, бронежилеты и шлемы тоже у них. Интересно, как они узнали…

– Меня больше интересует вопрос, откуда у них это. – Ковач указал на автомат, лежавший возле трупа. – «МК-112s», как и у нашего отряда. Даже штурмовая оптика такая же. В провинции больше ни у кого не может быть такого оружия, его поставляли только нам по спецзаказу кэпа.

Лейтенант Купер поднял с пола автомат и внимательно его осмотрел.

– Да, это точно наши пушки. Серийный номер только спилен… Ладно, нет времени с этим разбираться. Всё оружие и щиты погрузить в тележки. Проверить разгрузы и рюкзаки, боеприпасы нам не помешают.

Гвардейцы приступили к обыску. Их трофеями стали два полицейских щита, двенадцать автоматов, полсотни магазинов, несколько тысяч патронов и десяток осколочных гранат. Всё это погрузили в тележки.

– А давидианцы с боеприпасами проблем явно не испытывают, – подметил Ковач, обращаясь к лейтенанту Куперу. – Что думаешь по этому поводу?

– Я думаю, эти ребята явно переоценили свои возможности, когда сунулись сюда. Но, судя по щитам, они решили использовать нашу новую тактику зачистки. Не думаю, что они сами до такого додумались. Значит, либо следили за нами во время рейдов, либо им кто-то подсказал.

– В смысле, подсказал? Хочешь сказать, что среди нас крот?

– Понятия не имею. Но ведь как-то они узнали про схрон со щитами и о том, как их эффективно использовать… Предлагаю пока об этом не распространяться. Доложим капитану, а там…

– Контакт сзади! – закричал Сергей.

Послышались хлопки выстрелов со стороны звена Дельта, прикрывавшего тыл.

– Группа тварей забежала в галерею и скрылась в магазине слева! – крикнула Лиза.

– Сколько их?

– Не меньше пятнадцати.

Из конца галереи послышался грохот, источник которого постепенно приближался.

– Лейтенант, кажется, они проламывают стены между магазинами, чтобы подобраться ближе. Стрелять не можем, в коридор эти твари невысовываются.

– Принял. Дельта и Эхо, прикрывать тыл. Альфа и Чарли, освободить от трупов проход для тележек. Будем двигаться ко второму выходу.

Гвардейцы начали быстро оттаскивать в стороны трупы, которые могли помешать проезду тележек. Через полминуты проход был свободен, и колонна смогла продолжить движение.

– Быстрей, быстрей! – кричал лейтенант Купер. – Держать периметр, защищайте грузчиков.

К тому моменту, когда звук ломающихся стен достиг поворота, где ещё несколько секунд назад стояла колонна, люди успели отойти на пару десятков метров. Из углового магазина, вдребезги разбив витрину, в коридор выскочило несколько тварей. Бойцы, прикрывавшие тыл, тут же открыли беглый огонь, убив нескольких инфицированных. Остальные скрылись в боковых магазинах и принялись дальше ломать стены, пытаясь ближе подобраться к людям.

Достигнув конца галереи, колонна повернула налево.

– Впереди свет, это второй выход. Всем ускориться!

– Лейтенант, кажется, двери закрыты.

– Да плевать! Огонь по фронту!

Несколько бойцов, бежавших впереди, на бегу начали стрелять по прозрачным дверям. Стеклянные створки рассыпались на осколки. Бойцы звеньев Альфа и Чарли, бежавшие впереди, выбив остатки стекла, вылетели наружу и, заметив рядом несколько тварей, сразу расстреляли их, добив контрольными выстрелами в голову.

– Выход чист!

Как только колонна вышла наружу и отбежала от супермаркета на полсотни метров, лейтенант Купер скомандовал:

– Стоп, колонна! Перезарядиться и занять круговую оборону. Все щиты в тележку, щитовикам перейти на автоматы.

У людей появилась возможность перевести дух и, кому было необходимо, сменить опустевшие магазины. Все ждали, что следом вырвется толпа тварей. Прошла минута нервного ожидания, но никто так и не показался.

– Кажется, они не спешат бросаться на убой, – сказал Сергей. – Похоже, твари научились ценить свою жизнь.

– Да хрен там с жизнью, – добавил Ковач. – Они научились сбиваться в стаи и нападать сообща. Больше это не безмозглое мясо, которое тупо бежит на любой шум.

– Согласен, – сказал лейтенант Купер. – Те, что атаковали нас со спины, больше походят на стайных животных, чем на безмозглых тварей… Ладно. Все перезарядились? Мы забили тележки, осталось лишь покинуть город. Двигаемся без остановок быстрым шагом. Отдохнём, как только окажемся в безопасности за чертой города. Двинули.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 19: Анджей Новак, мужчина, 36 лет, сержант полиции города Беркана

– А вы уверены, что найденный в рейде щит принадлежал именно капралу Холанду?

– Абсолютно. Крис сказал, что, кроме его фамилии, на обратной стороне щита он увидел несколько характерных отметин. Так что никаких сомнений быть не могло. К тому же второй найденный нами щит, судя по надписи, ранее принадлежал сержанту Джулии Нагата. Я выяснил, что и она оставила его в том схроне. Если давидианцы всё это нашли, значит, либо за нами постоянно следили, либо им кто-то подсказал. Ну, теперь-то вы мне верите?

– Анджей, честно говоря, я не сторонник конспирологических теорий, но в ваших словах определённо есть логика.

– Ну наконец-то. Да и чёрт бы с этими щитами. Более важный вопрос: откуда у них наше оружие и боеприпасы? Те пушки, что мы нашли в рейде, просто так из-под полы не купишь. Тут нужны серьёзные связи и немалые деньги.

– Простите, но я в оружии совершенно не разбираюсь. Думаю, лучше сменить тему на что-то более приземлённое.

– Как пожелаете.

– Правда ли, что некоторым бывшим полицейским предлагали вступить в гвардию?

– Не скажу, что прям предлагали, но мне на это как минимум намекали.

– Каким образом?

– Если не ошибаюсь, то через пару недель после роспуска полиции ко мне подошёл старший сержант Ковач, вроде как за жизнь поговорить. И, между прочим, намекнул, что в гвардии не помешали бы такие бойцы, как я. Утверждал, что таких смелых и дисциплинированных людей не так уж и много среди копов. Напомнил, как мы с Крисом протаранили тележками баррикаду в Беркане. Рассказывал о перспективах и привилегиях службы в гвардии.

– И что вы ответили?

– Сказал, что подумаю, и задвинул это дело в долгий ящик. Как я позже узнал, кроме меня, подобное завуалированное предложение получил ещё кое-кто из наших, в том числе и Крис Холанд.

– То есть фактически вы оба отказались?

– Не сказал бы. Мы просто не ответили согласием. Но это предложение для нас всё ещё актуально. У гвардии на складе накопилось немало оружия, а бойцов не хватает. Но кого попало в гвардию не примут и ствол в руки не дадут. Людей стараются рекрутировать выборочно.

– Честно говоря, я не ожидал, что мистер Холанд откажется от подобного предложения. Насколько я знаю, раньше он стремился попасть в «Рубеж». Я имею в виду спецотряд.

– Да я тоже удивился, если честно. Сколько знал его, он постоянно грезил этой службой. Для него боец спецотряда – это в первую очередь крутой камуфляж, экзоброня, электромагнитная винтовка и прочие внешние атрибуты. По крайней мере, так было раньше. Но после бойни в Беркане что-то в нём изменилось. Я думаю, Крис просто сломался от увиденного. Он долго не мог забыть ту раненую женщину, которую нам с ним пришлось тащить…

(Пауза.)

– Анджей, всё нормально?

– Да, доктор Мур. Самое главное, что Криса вполне устраивает работа, предложенная общиной. Ловля рыбы – это, наверное, лучшее занятие, которое только можно придумать. Оно очень помогло Крису обрести душевный покой.

– С мистером Холандом всё понятно. Ну а вы почему отказались вступить в гвардию?

– Да меня тоже работа рыболовом устраивает. Никаких тренировок и прочей уставщины, мне всего этого и в полиции хватило выше крыши. А сейчас приходишь рано утром на озеро, дышишь чистым горным воздухом, за три-четыре дня вылавливаешь недельную норму и свободен до следующей недели. Мы с Крисом обычно работаем вдвоём и почти всегда превышаем норму раза в полтора, так что шеф нас постоянно премирует. А ещё мы начали выращивать грибы. Познакомились как-то с Самиром, это один из бывших сотрудников парка, он по всяким грибам и травам большой спец. Хотим вместе замутить предприятие по производству и сушке различных грибов, чтобы затем их сушить и продавать как чипсы. Народу должно зайти на ура, особенно гвардейцам. Денег у них сейчас полно, а тратить особо не на что.

– Вы говорите про обычные грибы или про какие-то особенные?

(Смеётся.)

– Вы поймали меня, доктор. Грибы разные бывают и не только обычные. Самир ещё до блэкаута подобной дурью приторговывал. Так что мы, как только познакомились, сразу решили дело организовать. Гвардейцы нас не трогают, так что обязательно заходите к нам на чай, как найдёте время, угостим абсолютно бесплатно.

– Спасибо за приглашение, я подумаю… А что насчёт вашего участия в рейдах в качестве грузчика?

– Это дополнительная трудовая повинность для бывших копов мужского пола, которую приходится отрабатывать примерно раз в месяц. Нас это не напрягает, к тому же столь опасная работа оплачивается отдельно.

– Вы сказали мужского пола?

– Да. Капитан Савин строго запретил женщинам ходить в рейды. Объяснил тем, что мужики детей рожать не будут, поэтому женская жизнь должна цениться выше, чем мужская. Сказал бы он такое до блэкаута, его бы за проявление сексизма мигом уволили, несмотря на заслуги. Единственное исключение сделали для сержанта Вэй. Но это понятно, она командир звена и свой материнский долг перед общиной уже выполнила.

– Спасибо, Анджей, теперь мне примерно понятно, каким образом устроена жизнь в вашей общине… Пожалуй, самое время переместиться ближе к тому дню, когда мы прибыли в долину.

Часть 5. Странник

Эпоха Хаоса, день 73-й

Первый контакт

Сергей отсыпался после суточного караула. В отличие от мародёрских рейдов, караул не столько утомлял, сколько был невероятно скучен. Почти всё время ему пришлось провести на блокпосте, лишь пару раз выходя на ночное патрулирование.

– Подъём! – услышал он сквозь сон чей-то крик.

Сергей по привычке дёрнулся и едва не вскочил с кровати, схватившись за оружие. Но, открыв глаза, увидел над собой лицо Лизы, расплывшееся в хитрой улыбке.

– Доброе утро, рядовой Калашников, – произнесла она, не отрывая взгляда от его заспанных глаз.

– Лиз, я же просил больше не…

Не успел Сергей толком выразить возмущение, как Лиза принялась его целовать.

– Знаю, ты просил меня больше так не делать. А я просила тебя закрывать дверь на засов, когда спать ложишься. Похоже, ты уже забыл, о чём я говорила на первой тренировке? Если в следующий раз я приду к тебе во время сна и дверь снова будет открыта, то разбудит тебя не мой командный голос, а ведро холодной воды. Так или иначе, я приучу тебя следить за своим оружием. Или хочешь, чтобы кто-то забрал твой автомат, пока ты спишь?

– Да кто его возьмёт? Кроме меня и Дэна, в этом доме живут ещё два гвардейца. Кому придёт в голову пробираться сюда ночью и красть автомат?

– Рядовой Калашников, мне кажется, ты сильно расслабился за последний месяц. Пора бы нам возобновить тренировки по рукопашному бою.

– Спасибо, сержант Вэй, но мне вполне хватает и тех тренировок, которые мы проводим, пока ваша дочь в школе. – Сергей приподнялся с кровати. – Кстати, а почему ты сейчас не дома с Сарой? Я думал, сегодня у неё выходной.

– Сара попросила отдать её в интернат на всю неделю, кажется, у них намечается поход в горы. Так что ближайшие пару дней мы можем провести вместе, – кокетливо произнесла Лиза. – И этого времени мне вполне хватит, чтобы сделать из тебя на ринге хорошую отбивную, рядовой Калашников.

Сергей никак не отреагировал на последнюю фразу, продолжив разговор о Саре:

– Ясно. Значит, Самир продолжает обучать детей выживанию в экстремальных условиях.

– Я очень надеюсь, что он обучает их только этому, иначе отбивную я в первую очередь сделаю из него, – сказала Лиза абсолютно серьёзно.

– В смысле?

– Сергей, ну хватит дурачка из себя строить. Думаешь, я не знаю, чем он с Новаком и Холандом занимается на грибной ферме? Да почти все уже в курсе.

– Ну надо же людям как-то от унылой жизни отдыхать при отсутствии алкоголя. И это абсолютно безвредно, никакой химии. Всё по старинным средневековым рецептам. – Сергей улыбнулся. – Да не волнуйся ты, Самир парень ответственный, плохому детей точно не научит. Максимум отправит их собирать редкие грибы и травы для своих смесей, – иронично сказал Сергей, явно подкалывая Лизу.

Она, ничего не ответив, треснула его по плечу. Сергей её поцеловал.

В этот раз Лиза пришла не с пустыми руками. Когда Сергей наконец поднялся с кровати, на столе его ждал завтрак: жареные грибы, копчёная рыба, галеты и растворимый напиток в стакане. Умывшись и приступив к завтраку, он решил поговорить с Лизой:

– У меня к тебе серьёзный разговор.

– Мне уже страшно, – ответила она с иронией.

– Не ёрничай, ты знаешь, о чём я.

– Догадываюсь.

– Не сомневался в этом. Может, мы наконец перестанем скрывать отношения и начнём жить вместе? Мы оба взрослые люди, а уже второй месяц шкеримся по комнатам, как какие-то школьники. Мне это надоело. Скажи прямо, для тебя наши отношения – что-то серьёзное или тебе просто нужен друг для регулярного перепихона?

Явно смущённая Лиза помолчала некоторое время и ответила:

– Поверь, если бы мне нужно было только то, о чём ты сказал, я бы нашла кого-нибудь не из гвардии.

– Тогда в чём дело? Разве нам не хорошо вместе? Не скрою, поначалу я тоже воспринимал это как баловство, но за последний месяц многое изменилось. Мы неплохо поладили, у меня отличные отношения с Сарой, я готов воспитывать её как родную дочь. Что ещё тебя не устраивает?

Лиза задумалась на некоторое время и неуверенно ответила:

– Не знаю, как тебе это объяснить. Мне бы не очень хотелось, чтобы в гвардии знали… Всё же ты рядовой, а я твой командир.

– Спасибо, что ещё раз напомнила, где моё место в вашей иерархии. Возможно, я сейчас открою тебе великую тайну, но о наших отношениях и так почти все знают, просто при тебе помалкивают из уважения. Может, ты не обратила внимания, но я в этом доме живу не один. Денис, конечно, никому не говорил, я уверен, но ведь остальные прекрасно понимают, что ты ко мне регулярно приходишь совсем не в карты играть. Да и чего тебе стесняться? У нас в гвардии большинство офицеров и сержантов семейные люди, они за нас только порадуются. А Денис так вообще, не стесняясь, высказывал мне свою поддержку. Ты думаешь, почему у нас с тобой выходные постоянно совпадают?

– Я догадывалась об этом, – холодно ответила Лиза. – Сергей, я думаю, сейчас не самое лучшее время, чтобы…

– Вот как раз сейчас самое время, – перебил её Сергей. – Я понимаю, что ты привыкла быть одна и со всем справляться собственными силами. Мне тоже раньше нравилось изображать из себя волка-одиночку, свободного от отношений и каких-то обязательств. Но всё это было актуально до блэкаута, сейчас мир совсем другой, и нам придётся под него подстраиваться. Так что давай отбросим в сторону детские амбиции и будем поступать по-взрослому.

Лиза явно не горела желанием продолжать разговор. Она молча слушала, опустив глаза в стол. Сейчас Лиза скорее напоминала молодую растерянную курсантку полицейской академии, нежели самоуверенного сержанта, которым она всегда была при общении с подчинёнными.

– Сергей, – неуверенно начала она после долгой паузы, – я очень хочу…

Лиза внезапно замолчала, уставившись на стакан, стоявший перед Сергеем.

– В чём дело? – спросил Сергей, Лиза указала ему на жидкость в стакане.

Поверхность напитка покрылась мелкой рябью, словно стакан не стоял на ровной поверхности, а сжимался дрожащей рукой. Рябь с каждой секундой становилась сильнее. Вскоре они оба почувствовали, как трясётся весь стол вместе с полом под их ногами.

– Землетрясение, – неуверенно сказал Сергей.

Не успели они как-то отреагировать, дверь в комнату распахнулась, и в дверном проёме появился Денис Савин:

– Быстро на улицу! – крикнул он и побежал вниз по лестнице.

Спустя несколько мгновений все, кто в тот момент находился в доме, уже стояли на улице, озираясь по сторонам. Соседи так же высыпали из домов. До Сергея не сразу дошло, почему многие смотрят вверх, прикрывая глаза руками. Но как только он поднял взгляд, то сразу понял причину тряски. Прямо над ними в небе проносился огненный шар. Он летел со стороны горного хребта и, судя по траектории, падал в долину, оставляя за собой чёрный дымовой шлейф.

– Это же метеорит, – воскликнул Сергей.

Как только огненный шар миновал общину, от него во все стороны разлетелись пылающие фрагменты, в то время как его центральная часть резко сменила направление и начала снижаться почти вертикально.

– Это никакой не метеорит! – крикнул Денис. – Это же корабль! Космический корабль! Он совершает экстренную посадку!

На высоте порядка ста метров объект резко снизил скорость и начал медленно опускаться в долину примерно в десяти километрах от общины, сопровождая снижение сильным грохотом и мощными струями синего пламени, вырывающимися снизу. Достигнув земли, огненные струи подняли в воздух огромные тучи дыма и пыли, которые полностью затянули место посадки.

Все люди, наблюдавшие за приземлением корабля, были явно ошарашены. Многим и раньше доводилось видеть подобное на мониторах или в смарт-очках, но вживую ни разу.

– Купер! – крикнул Денис.

Через несколько секунд подбежал старший сержант Ковач, который в данный момент командовал караулом.

– Пит, ты видел Купера? – нетерпеливо спросил капитан.

– У него сегодня выходной после рейда. Он должен быть дома. Я сбегаю за ним.

Не успел он отбежать и на десяток метров, как лейтенант Купер сам появился рядом.

– Ты вовремя, Джек. Сколько бойцов гвардии на территории общины?

– Не считая вас, с учётом караульных должно быть четырнадцать человек. Из них шестеро новобранцев, недавно получивших оружие. Большая часть наших сейчас в рейдах.

– Чёрт, как же не вовремя. Ладно, будем работать с теми, кто есть. Нам необходимо как можно скорее добраться до корабля, пока этого не сделал кто-то другой. Ковач, ты берёшь на себя командование гарнизоном общины, оставляешь себе всех новобранцев и садишься в глухую оборону на блокпосте. Задачу понял?

– Да, капитан.

– Хорошо, исполняй. Всем остальным по-быстрому снарядиться и вооружиться. Комбинезоны и прочую защиту не брать, в рюкзаки сложить лишь самое необходимое – мы побежим налегке. Сбор у блокпоста через десять минут. Передайте приказ остальным. Бегом марш!

Спустя всего несколько минут восемь снаряжённых бойцов гвардии уже выстроились перед блокпостом в ожидании дальнейших указаний. Капитан, как обычно, разделил их на два звена по четыре человека. Во главе звена Альфа он поставил лейтенанта Купера, звеном Браво командовала сержант Вэй. Сергея, как и раньше, определили в боевое звено Лизы.

– Бойцы, я знаю, что некоторые из вас ещё толком не отдохнули после караула или рейда, но в этой операции новобранцами я рисковать не хочу, да и толку от них никакого не будет, так что придётся идти вам. По прямой до места посадки около десяти километров. Сергей, ты сможешь провести нас напрямик по пересечёнке?

– Да, я примерно понял, где он приземлился. Половину пути можно пройти по дорогам, дальше срежем через лес.

– Отлично. Как только спустимся, ты направляешь группу по маршруту. А теперь самое важное. Наверняка этот факел увидели не только мы, так что сразу готовьтесь к столкновению с вероятным противником. Нас очень мало, в прямой бой вступаем лишь в самом крайнем случае. Итак, все готовы?

– Да, сэр! – хором ответили гвардейцы.

– Отлично! За мной, бегом марш!

* * *

Меньше чем через два часа отряд Савина находился всего в километре от места посадки. Им оставалось миновать лишь небольшой холм, высившийся перед лесом. Капитан решил не обходить его, а приказал забраться на самый верх, чтобы осмотреть местность вокруг точки приземления. Поднявшись, гвардейцы увидели на окраине рощи неглубокий чёрный кратер, вокруг которого валялись обгоревшие деревья. Посреди кратера дымился покрытый копотью объект размером с небольшой одноэтажный дом, с виду напоминавший чёрный ящик.

– Это посадочный модуль для экстренного спуска с орбиты, – сказал Денис, не отрываясь от оптического прицела. – Похоже, кому-то надоело болтаться в космосе, и они решили спуститься к нам.

– Вижу людей, – сказал Сергей. – Несколько человек позади модуля.

– Вижу, – ответил Денис. – Как-то странно они себя ведут… Чёрт, это же инфицированные. Не думал, что и они сюда припрутся. Поблизости нет ни одного населённого пункта.

– Попробуем снять их? – спросил Сергей.

– Слишком далеко, только зря патроны растратишь… Всем надеть глушители, подойдём ближе.

Отряд спустился с холма и обошёл посадочный модуль слева, чтобы он не закрывал собой инфицированных. Бойцы заняли позиции за деревьями в полусотне метров от кратера.

– Я насчитал шесть тварей, это почти по одной на каждый ствол, – негромко сказал капитан. – Всем разобрать цели… Огонь.

Прозвучал залп негромких хлопков. Твари, получив по несколько попаданий, мгновенно рухнули на землю, некоторые упали в кратер.

– Растянуться в шеренгу, – приказал капитан. – Я иду по центру. Звено Альфа – слева от меня, звено Браво – справа. Контролировать тыл и фланги… Пошли.

Боевая группа покинула укрытие и развернулась в цепь, двигаясь чётко по направлению к посадочному модулю. Достигнув кратера, капитан отправил звено Альфа проверить тела инфицированных и осмотреть территорию за посадочным модулем. Послышалось несколько хлопков.

– Всё нормально, – доложил лейтенант Купер. – Одна из тварей была жива.

Через полминуты Купер крикнул:

– Капитан, вокруг всё чисто.

– Принял. Всем рассредоточиться и занять круговую оборону. Только трупы оттащите в сторону, чтобы не воняли. Купер, иди сюда, надо поискать, где у этой штуки вход.

Они спустились в кратер и подошли к посадочному модулю. Весь его корпус покрывал слой пыли и копоти. По периметру модуля они обнаружили несколько небольших смотровых окон. Денис подошёл к одному, протёр рукой и заглянул в него. Внутри модуля работало лишь слабое аварийное освещение и сложно было что-либо разглядеть. Внезапно из полумрака к иллюминатору подошёл человек в синем скафандре.

– Кто вы? – послышался из динамика вопрос на английском языке.

– Я капитан Савин, командир спецотряда полиции «Рубеж», город Беркан. Мы хотим вам помочь, – ответил Денис так же по-английски.

– А где те существа? Они ломились к нам.

– Мы с ними разобрались. Не волнуйтесь, вам ничего не угрожает.

Человек в скафандре пристально осмотрел капитана Савина и сказал:

– Подождите пару минут, мне нужно поговорить с остальными.

Он снова исчез в полумраке, но вскоре вернулся. Из динамика вновь послышался его голос:

– Хорошо, капитан, мы выходим. Отойдите в сторону, сейчас опустится трап, и я открою шлюз. Мы полностью безоружны и не будем оказывать сопротивления.

– Не волнуйтесь, вам ничего не угрожает. Я гарантирую безопасность.

Капитан сделал несколько шагов назад, и часть стены посадочного модуля начала опускаться словно аппарель, образовывая пологий трап. За аппарелью располагались створки шлюза, которые спустя несколько секунд раздвинулись в стороны. Из посадочного модуля по очереди вышло три человека в лёгких скафандрах, снабжённых экзоскелетами. Первый из них представился:

– Я доктор Генри Мур, командир исследовательского корабля «Аляска». Это мои коллеги, доктор Наоми Блейк и доктор Томас Малик. – Он указал на астронавтов за своей спиной.

– Приятно познакомиться. Ещё раз представлюсь, я капитан Денис Савин, а это мой заместитель – лейтенант Джек Купер. Мои люди в данный момент контролируют место посадки.

– Нам тоже приятно познакомиться, капитан, – сказал доктор Мур. – Мы боялись, что не встретим здесь представителей власти. Рад, что, несмотря на катастрофу, законная власть ещё существует.

– На самом деле всё обстоит немного сложнее, чем вы подумали, но об этом мы поговорим позже.

– Хорошо, капитан. Простите, что вышли к вам в таком виде, но мы несколько месяцев провели на орбите в условиях невесомости, поэтому сильно отвыкли от земной атмосферы и гравитации. Наши мышцы изрядно атрофированы, в ближайшие дни мы сможем передвигаться лишь в этих экзоскелетах. И нам нужен хотя бы один день, чтобы вновь привыкнуть к земной атмосфере, так что скафандры мы пока снять не можем.

– Принято, доктор Мур. Я так понял, вы уже примерно в курсе, что здесь творится.

– Да, капитан, в общих чертах мы знаем, что произошло на Земле. Наш корабль уже около недели находится на орбите, и всё это время мы сканировали поверхность и искали подходящее место для посадки. В итоге решили приземлиться в вашей долине.

– Я думаю, это самое верное решение. В посадочном модуле ещё есть люди?

– Нет, капитан, на «Аляске» были только мы трое.

Внезапно раздался тревожный голос Лизы:

– Капитан, у нас гости!

– Инфицированные?

– К сожалению, нет. Лучше вам подойти.

Денис выбрался из кратера и подбежал к Лизе. Она указала на группу быстро приближающихся целей со стороны поля в паре километров от них.

– Всадники, – произнёс Денис.

– Да, оказывается, у них есть кавалерия. Я уже насчитала около двадцати. И, судя по всему, они пытаются взять нас в кольцо. Вон та группа направилась в сторону холма, с которого мы осматривали место посадки.

– Похоже на то. – Денис задумался на несколько секунд, осматриваясь по сторонам. – Ладно, продолжай наблюдать и докладывать мне. Скоро вернусь.

Денис бегом вернулся обратно к посадочному модулю.

– Доктор Мур, у этой штуки крепкий корпус?

– Смотря для чего. Выстрел из рельсовой пушки, конечно, не выдержит, но из ваших винтовок его точно не пробить.

– Отлично. У нас возникли временные трудности, так что прошу вас вернуться обратно в модуль и закрыться, пока мы здесь не разберёмся. У вас есть запасы воды и продовольствия?

– Немного осталось, на пару недель, думаю, хватит.

– Я надеюсь, так долго вам ждать не понадобится. Если нам придётся на какое-то время уйти отсюда, то никому не открывайте, кроме людей в такой же форме, как у нас.

– Понял вас, капитан.

Астронавты вернулись в посадочный модуль, закрыли шлюз и подняли трап.

– Что будем делать, кэп? – спросил лейтенант Купер.

– Пока что будем держать позиции и ждать. Уходить уже поздно, эти ребята почти закончили окружать нас. Да и оставлять им этот модуль не хотелось бы, внутри должно быть много полезного для общины.

– Мы можем запустить сигнальную ракету. Возможно, кто-то из наших мародёров увидит сигнал и придёт на помощь.

– Тогда им придётся бросить грузчиков без охраны, не хотелось бы доводить до этого… Я думаю, как только одна из групп вернётся в общину, то Ковач обязательно пошлёт их за нами, но они смогут прийти сюда не раньше завтрашнего дня… Как же всё это не вовремя…

Капитан снова осмотрелся, о чем-то задумался и через несколько секунд крикнул:

– Гвардия, слушай мою команду! Двум бойцам занять позицию на крыше посадочного модуля. Скройтесь там и без необходимости не высовывайтесь. Всем остальным спуститься в кратер и занять круговую оборону. Если они соберутся пойти на штурм, то это им очень дорого обойдётся. Если же станет совсем жарко, то закроемся в посадочном модуле и будем ждать подкрепления.

* * *

Прошло уже больше часа, но никто из обеих сторон так и не предпринял агрессивных действий. Всадники давидианцев, полностью окружив место посадки, спешились и заняли удобные стрелковые позиции, чтобы не дать отряду капитана Савина вырваться из окружения. Но при этом они явно не горели желанием вступать в бой, поэтому ближе чем на триста метров не подходили.

– Как думаешь, почему они ничего не делают? – спросил Сергей, лёжа в укрытии рядом с Лизой.

– Может, ждут чего-то или кого-то. Но, скорее всего, присматриваются и думают, как бы уложить всех одним ударом. А возможно, просто изматывают наше терпение, пока один из их отрядов подбирается к нам через лес.

– Почему именно через лес?

– Потому что штурмовать через поле – это чистое самоубийство. У нас первоклассное укрытие, а в поле укрыться почти негде. Так что первый удар точно будет со стороны леса.

Из-за ближайшего холма появился всадник. Он скакал через поле прямо к посадочному модулю.

– Не стрелять, – скомандовал капитан. – Держите свои секторы, возможно, это отвлекающий манёвр.

– Капитан, я узнаю этого парня, – крикнул лейтенант Купер, глядя на всадника в прицел. – Это тот давидианец, который выходил к нам из поместья Ториан вскоре после блэкаута.

– Точно, это он, – подтвердила Лиза. – Ну-ка напомни, как его там звали.

– Трит или Трой… – неуверенно сказал лейтенант. – Да, точно, Трой.

Всадник остановился в сотне метров от кратера, спрыгнул с лошади и дальше пошёл пешком.

– Оружия не видно, – крикнул Купер, продолжая целиться. – Наверное, снова хочет поговорить.

– Похоже на то, – ответил Денис.

Когда до кратера оставалось около пятидесяти метров, давидианец остановился, поднял руки и прокрутился на месте, демонстрируя, что он не вооружён. Денис негромко произнёс:

– Купер, остаёшься здесь за старшего. Я выйду к нему и узнаю, что им от нас нужно.

– Кэп, ты уверен? – возразил лейтенант Купер. – Вдруг это ловушка, и они просто хотят снять одного из нас.

– Может, и так, но если есть хоть малейший шанс решить дело миром, то я им воспользуюсь. Лиза, держи его на прицеле, только, пожалуйста, не спеши открывать огонь.

– А при каком условии мне можно стрелять?

– Если я вдруг упаду на землю по какой-либо причине, тогда стреляй.

– Есть, сэр.

Денис положил на землю автомат, встал в полный рост и направился в сторону давидианца.

Сергей прильнул к оптическому прицелу, решив понаблюдать за их беседой. Как только Денис подошёл к Трою, давидианец снял широкополую шляпу, прижал её к груди и почтительно поклонился. Денис в ответ кивнул головой, после этого между ними завязался оживлённый разговор. Они явно о чём-то договаривались, показывали руками в разных направлениях, вроде бы даже о чём-то спорили. Спустя примерно десять минут Трой кивнул, развернулся и пошёл к лошади. Денис кивнул ему в ответ, развернулся и двинулся к своему отряду.

– Я думала, ещё минута – и вы начнёте с ним взасос целоваться, – иронично заметила Лиза. – Ну, говори, что там.

– В общем, дела обстоят следующим образом. Этот Трой утверждает, что воевать с нами они категорически не хотят, но если драться всё же придётся, то численное преимущество на их стороне, да и смерти они не боятся, поэтому будут биться до последнего. Потом начал развозить классический давидианский бред про Страшный суд, наступление Эпохи Хаоса и всякое подобное, о чём уже раньше заливал Куперу.

– Так что они в итоге от нас хотят? – нетерпеливо спросила Лиза.

– Не торопи меня, всё узнаешь. Так вот, этот Трой передал мне личное послание отца Давида.

– Это тот самый главарь их секты? – поинтересовался Сергей.

– Да, тот самый. Со слов Троя, он передаёт мне своё глубочайшее почтение за то, что я сразу после блэкаута освободил из камер их соратников.

– Так они нас выпустят? – снова спросила Лиза.

– Не всё так просто. Трой сказал, что отец Давид хочет встретиться со мной лично, поэтому приглашает в своё поместье прямо сейчас. Моё согласие – это основное условие нашей свободы. Поскольку других вариантов он не предложил, мне пришлось согласиться.

– Чего?! – воскликнула Лиза с недоумением. – Кэп, у тебя с головой всё в порядке? Это же чёртовы сектанты. Хрен знает, что у них на уме. Может, ты нужен им для жертвоприношения или чего похуже.

– Лиза, успокойся, пожалуйста. Я хорошо всё обдумал и просто не вижу других вариантов разрешить дело миром. По словам Троя, я пробуду у них не больше недели и вернусь обратно, как только смогу. Он обещал мне полную неприкосновенность и уважительное отношение. Со своей стороны я поставил условие, что этот посадочный модуль и всё его содержимое теперь принадлежит Рубежу. Трой согласился.

– Капитан, они начали движение, – крикнул один из бойцов с крыши посадочного модуля. – Кажется, их всадники снимают кольцо окружения и возвращаются на первоначальную позицию за тем холмом в поле.

– Ну вот, я же говорил, всё по-честному, – удовлетворённо произнёс Денис.

Тот же боец снова крикнул:

– Капитан, в нашу сторону скачет всадник, оружия нет. Ведёт на привязи вторую лошадь.

– Это за мной. Купер, времени мало, так что слушай внимательно. Забираете этих астронавтов и всё оборудование, что сочтёте полезным. Судя по всему, их экзоскелеты работают от собственных батарей и вполне пригодны для переноса грузов, так что пускай поработают на благо общины. Как доберетесь до дома, удвой караулы, все рейды в долину отмени, за пределы плато не выходите. Во время моего отсутствия ты за старшего. Я постараюсь вернуться как можно скорее, но вполне возможно, что это продлится немного дольше, чем я сказал.

– Что делать, если ты не вернёшься?

– Держите оборону, в долину не спускайтесь. За прошедшие пару месяцев мы уже достаточно вещей натаскали из рейдов, до весны протянете.

– А что потом?

– А потом видно будет. Ладно, мне пора.

Денис снял с себя рюкзак и разгруз, выложил из рюкзака боеприпасы и снова закинул его за спину.

– В гостях у давидианцев мне это ни к чему.

Он пожал руку лейтенанту Куперу и Лизе, по-дружески обнял Сергея и тихо сказал ему на ухо:

– Не отступайся от своей цели, она того стоит.

Денис махнул рукой остальным бойцам и направился в сторону Троя, который уже ждал его со второй лошадью недалеко от кратера. Он ловко запрыгнул в седло и поскакал вслед за Троем. Всего через полминуты они оба скрылись из виду.

Лиза обратилась к Сергею:

– Я и не знала, что Дэн умеет ездить верхом. А ты знал?

– Нет. Сколько лет знакомы, но о таком ни разу от него не слышал.

– Да, Дэн умеет удивлять.

ПРОТОКОЛ ОПРОСА ЭКИПАЖА КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ «АЛЯСКА»

Опрашиваемый: доктор Генри Мур, мужчина, 43 года, командир исследовательского корабля «Аляска». Опрашивает лейтенант Джек Купер, временно исполняющий обязанности главы общины Рубеж.

– Как вы себя чувствуете, доктор Мур?

– Спасибо, уже заметно лучше. Мой организм почти приспособился к земной гравитации, так что последние пару дней я стараюсь передвигаться без экзоскелета.

– Это радует. А как там ваши коллеги?

– У них всё даже лучше, чем у меня. Молодой организм значительно быстрее адаптируется к новым условиям.

– Хорошо. В штатной ситуации этот опрос проводил бы капитан Савин, но поскольку он до сих пор отсутствует, я решил опросить вас самостоятельно. Вы не против?

– Ни в коем случае, лейтенант, я и мои коллеги полностью открыты к сотрудничеству и ответим на любые ваши вопросы.

– Замечательно. Надеюсь, мой уровень владения английским вас устроит. Для разогрева начнём с нескольких простых вопросов. Вы представились доктором. В какой области вы имеете докторскую степень?

– У меня две докторские степени по астрофизике и космической геологии. Сразу добавлю, что Наоми Блейк – доктор космической медицины, а Томас Малик – доктор космической биологии.

– В чём заключалась ваша работа на борту «Аляски» и где она проходила?

– Перед самым блэкаутом мы занимались исследованием спутников Юпитера. Нашей первой целью была Европа, а точнее, её подлёдный океан.

– Ваш корабль был приписан к земной колонии на Ганимеде?

– Нет, исследовательская миссия носила исключительно частный характер. «Аляска» принадлежит, точнее, принадлежала компании «Терра-корп», а мы втроём временно работали там по контракту.

– То есть вы не были постоянными сотрудниками?

– Именно так. Нас наняли всего за полгода до вылета исключительно для этой исследовательской миссии.

– Странно, конечно. Никогда не думал, что такое возможно. Но ладно, не будем на этом задерживаться. Расскажите подробнее, что происходило у вас в момент блэкаута.

– Мы только закончили сборку исследовательского модуля на поверхности Европы и уже готовы были приступить к бурению льдов, как вдруг потеряли связь с центром управления на Земле. Мы долгое время пытались её наладить, но у нас так ничего и не получилось. Лишь спустя несколько часов нам удалось связаться с ближайшей земной колонией на Ганимеде, но и они не смогли сообщить нам ничего вразумительного. У них на тот момент работала связь со всеми колониями и форпостами, расположенными от Марса до Сатурна. Но станции, чьи орбиты пролегали ближе к Солнцу, перестали отвечать. Вскоре нам удалось пообщаться с научным центром марсианской колонии. Они предположили, что причиной потери связи стал корональный выброс массы аномально высокой мощности, который они наблюдали за три дня до потери связи с Землёй. Спустя сутки связь с Марсом также была потеряна.

– Коронный выброс… или как вы там сказали? Что это?

– Корональный выброс массы. Если не сильно углубляться в астрофизику, то это выброс солнечного вещества в межзвёздное пространство. Если ещё проще, то магнитная солнечная вспышка. Это определение не совсем корректно с научной точки зрения, но зато понятно для обывателя. Вы ведь наблюдали полярное сияние во время блэкаута?

– Да. Оно продолжалось около недели.

– Это и были последствия коронального выброса массы. Обычно полярные сияния наблюдаются лишь в полярных районах, простите за тавтологию. То есть ближе к магнитным полюсам Земли. Изредка, при повышенной солнечной активности, их можно увидеть и в средних широтах, но в этом месте за всю историю наблюдений полярное сияние ни разу не фиксировалось. Так что в отношении первопричины пропажи связи марсианские учёные оказались правы.

– Хотите сказать, что в чём-то они ошиблись?

– Верно, во всём остальном.

– Поясните, пожалуйста.

– Они думали, что потеря связи носит исключительно временный характер. Подобные сбои, только меньших масштабов, уже неоднократно случались в прошлом из-за повышенной солнечной активности. На устранение неполадок обычно требовалось какое-то время, так что первые дни мы не особо переживали. Спустя неделю ожидания связь так и не возобновилась. Мы могли общаться лишь с колониями и со станциями рядом с Юпитером и Сатурном. Нам стало понятно, что выброс оказался намного сильнее, чем предполагалось ранее. Спустя двое суток после того, как выброс накрыл Землю, он добрался и до орбиты Марса, тогда с ним и пропала связь. До Юпитера выброс так и не дошёл. Через несколько дней, не дождавшись восстановления связи, мы сели в корабль, выбросили весь ненужный груз и полетели на Землю.

– Насчёт связи более или менее понятно, но что случилось с электроникой? Почему перестали работать почти все электроприборы, даже те, что не использовали «эфирную сеть»?

– Вам всё объяснить с научной точки зрения или попроще?

– Желательно попроще, но не как для детей.

– Хорошо, я попробую. Вы знаете, что такое солнечный ветер?

– Кажется, было что-то такое в школе на уроках астрономии, но на всякий случай поясните.

– Солнечным ветром называют поток заряженных частиц, который выбрасывают в космос абсолютно все звёзды, в том числе и наше Солнце. Так вот, вы не видите и не чувствуете солнечного ветра, но он крайне губителен для любых живых организмов. По воздействию его можно сравнить с жёсткой радиацией. Но, к счастью, у Земли есть естественный защитный купол, без которого жизнь здесь была бы невозможна. Я говорю о магнитном поле планеты или же магнитосфере. Если бы эта защита внезапно исчезла, то Земля в относительно короткие сроки лишилась бы не только почти всей жизни, но и большей части атмосферы вместе с жидкой водой, их просто сдуло бы в космос солнечным ветром. Подобное произошло на Марсе ещё миллиарды лет назад. Он постепенно лишился своего магнитного поля, из-за чего потерял почти всю атмосферу, а вода осталась лишь в ледяных шапках на полюсах. Вы думаете, почему бредовые фантазии Илона Маска о терраформировании Марса так и остались фантазиями? Да потому, что это бессмысленно: сколько ни разогревай и ни изменяй марсианскую атмосферу, её всё равно сдует в космос. В Солнечной системе нет ни одной планеты, пригодной для терраформирования. Именно поэтому в систему Проксима Центавра и был отправлен Серенити с целью терраформирования и последующей колонизации планеты Глория. Более пригодных планет для этого астрономы пока не обнаружили.

– Да, в последнее время часто крутили репортажи про миссию Серенити. Я имею в виду до блэкаута. Но, похоже, та планета так и не дождётся людей, даже если роботы и превратят её в райский сад… Хотя мне-то какая разница, всё равно кораблю туда лететь ещё пару сотен лет.

– Если быть точным, то двести пять лет на полёт и ещё минимум двести понадобится на терраформирование. Кстати, искусственный интеллект «Ева», который управляет кораблём Серенити, так же, как и «Стив», был разработан компанией «Терра-корп».

– Какой «Стив»?

– Простите, я, наверное, забыл вам сказать. Бортовой компьютер нашего корабля был снабжён продвинутым искусственным интеллектом по имени «Стив». Это что-то вроде обычного персонального помощника, только мощнее. После потери связи с Землёй «Стив» проанализировал всю информацию и порекомендовал нам прекратить миссию на Европе и как можно скорее вернуться на Землю. Собственно, место для посадки мы выбирали, ориентируясь на его рекомендации.

– То есть фактически вами командовал искусственный интеллект?

– Я бы так, конечно, не сказал, но отчасти вы правы. По условиям контракта с компанией «Терра-корп» экипаж «Аляски» был обязан выполнять рекомендации «Стива» в случае потери связи с Землёй или иной нештатной ситуации. Поэтому нам пришлось положиться на него в принятии дальнейших решений.

– Никогда не слышал, чтобы искусственный интеллект руководил человеком… Я так понимаю, этот «Стив» остался на орбите Земли вместе с вашим кораблём?

– Нет, мы забрали его с собой в посадочный модуль. Точнее говоря, мы извлекли из бортового компьютера «Аляски» блок управления «Стива», он вполне может работать и автономно. Затем принесли его сюда вместе с радиоизотопным реактором и прочим оборудованием. Только пока всё это находится в нерабочем состоянии, у нас не было времени заняться разбором оборудования.

– Хорошо, доктор Мур, думаю, этот вопрос может и подождать, мы обсудим его позже. Предлагаю вернуться к причинам блэкаута. Вы что-то там говорили про солнечный ветер.

– Ах да, мы отвлеклись… Так вот, хоть мы и не можем увидеть сам солнечный ветер, но его воздействие на магнитосферу Земли наверняка видел каждый. Я говорю о полярном сиянии, которое является не чем иным, как свечением верхних слоёв атмосферы из-за её взаимодействия с заряженными частицами солнечного ветра.

– Про полярное сияние вы уже говорили. Давайте ближе к блэкауту.

– Извините, лейтенант. Я хотел объяснить всё проще, но не получилось. В любом случае я почти закончил. Итак, с солнечным ветром и магнитосферой Земли разобрались, теперь переходим к корональному выбросу массы. Это явление имеет ту же природу, что и солнечный ветер, и, грубо говоря, представляет собой более мощный его вариант. Корональные выбросы – нередкое явление, они происходят периодически и могут вызвать на Земле сильнейшие геомагнитные бури. К последствиям бурь можно отнести сбои в работе электроники, потерю связи и сильнейшие полярные сияния. Подобное неоднократно случалось в прошлом, и учёные уже научились прогнозировать корональные выбросы, что позволило минимизировать ущерб от их воздействия. Но в этот раз, судя по всему, Земля оказалась не готова.

– Как же такое могло произойти? Если это явление давно научились предсказывать, то почему никто нас об этом не предупредил?

– Этот вопрос беспокоит и меня. На Земле и в космосе находятся десятки аппаратов, отслеживающих солнечную активность. Они должны были

обнаружить корональный выброс минимум за двое суток до того, как он достиг Земли, но этого не произошло. В итоге, судя по наступившим последствиям, в этот раз Земля попала под самый мощный в истории корональный выброс массы. В результате мы вмиг лишились почти всего, чего достигла наша цивилизация за многие века прогресса. К сожалению, большая часть человечества не пережила наступивших последствий.

– Доктор Мур, я не особо силён в физике. Вы могли бы рассказать, каким именно образом этот выброс вывел из строя всю электронику?

– Геомагнитная буря, вызванная мощным потоком плазмы от коронального выброса, привела к возникновению в магнитосфере Земли сильных индукционных колебаний, которые, в свою очередь, вызвали резкие скачки напряжения во всех электрических цепях. В результате они просто сгорели. Думаю, вы и сами могли это понять, разобрав любой электроприбор. Все электронные схемы и платы должны были расплавиться.

– Но тогда почему у нас до сих пор работают некоторые портативные фонари и лампы?

– Заметьте, работоспособность сохранили лишь самые простые модели фонарей, в конструкции которых не было никаких электронных плат, а лишь кнопка включения, замыкающая электронную цепь. По сути, в столь примитивных устройствах и сгорать-то нечему. В таких фонарях могли выйти из строя разве что батарейки, если они находились внутри прибора. Но при этом батарейки, хранившиеся отдельно, не пострадали из-за малого размера и соответственно недостаточно сильного напряжения индукционного тока. Надеюсь, я объяснил достаточно коротко и ясно.

– Не буду врать, что всё понял, но в целом общая картина прояснилась… А что насчёт земных колоний, которые не затронул этот выброс? Они ведь выжили?

– Выброс их не затронул, но без регулярных поставок с Земли шансов выжить у них нет. Примерно через месяц в некоторых колониях уже начнёт заканчиваться кислород. Думаю, дольше всех протянет колония на Ганимеде, людей там не так много.

– Но почему они не могут эвакуировать персонал на Землю?

– На чём эвакуировать? У колоний и форпостов нет своих транспортных кораблей, способных долететь до Земли. Почти весь транспортный флот остался на околоземной орбите, и сейчас он представляет из себя большую братскую могилу. Мы осмотрели некоторые корабли, болтающиеся возле Земли, зрелище не из приятных. Колонисты хотя бы успели понять, что на самом деле происходит, а вот астронавты на околоземной орбите погибли почти сразу, как только сгоревшая аппаратура прекратила подачу кислорода…

(Пауза.)

– Ладно, давайте сменим тему. Вы сказали, что взяли с собой какой-то реактор. Мы сможем использовать его для подачи электроэнергии хотя бы в некоторые дома?

– В принципе это возможно, но нам придётся осуществлять подачу электричества с помощью проводов. Радиоизотопный реактор недостаточно мощный, чтобы раздавать электроэнергию, используя эфирную сеть. Мы прихватили с собой инструменты, но вам придётся достать несколько километров проводов, чтобы протянуть их между домами и сделать внутреннюю проводку.

– Значит, мощности реактора хватит для освещения всей общины?

– Хоть он и довольно слабый, но его мощности вполне должно хватить. Только учитывайте, что период полураспада радиоизотопного топлива в реакторе составляет менее двадцати лет. По окончании этого периода он превратится в бесполезный хлам.

– Значит, постараемся расходовать ресурс реактора максимально эффективно… Доктор Мур, вижу, я уже утомил вас своими вопросами. Думаю, на сегодня можно закончить. Отдыхайте и набирайтесь сил. Как только полностью восстановитесь, дайте мне знать, и я выделю вам всё необходимое.

– Мистер Купер, подождите. Во время нашей беседы у меня появилась одна идея. Постараюсь объяснить её коротко. Думаю, нам стоило бы сохранить для потомков истории людей, которые пережили весь этот ужас. Я бы хотел аналогичным образом опросить жителей вашей общины и сохранить их рассказы в базе данных «Стива».

– Идея в целом неплохая, но не думаю, что все свободно владеют английским.

– Это не проблема, «Стив» может переводить любой язык в режиме реального времени и одновременно вести запись беседы. У него есть встроенная камера и микрофон.

– Лично я ничего не имею против этого, но лучше сначала дождаться возвращения капитана Савина. Если он даст добро, то я окажу вам всё необходимое содействие.

– А что, если он не вернётся?

– Мне бы пока не хотелось рассматривать такой вариант. Первым делом необходимо наладить электроснабжение общины, а там видно будет.

Эпоха Хаоса, день 73-й

Давидианцы

Вечером того же дня Денис в окружении всадников подъезжал к логову давидианцев. За прошедшие месяцы здесь многое изменилось. Денис первым делом заметил выросшие наблюдательные вышки и ветрогенератор, лениво перебирающий лопастями над самым поместьем.

За километр от ворот всадники остановились. Трой протянул Денису чёрный платок и сказал:

– Никто не должен видеть вас в этой форме. У некоторых могут возникнуть ненужные вопросы.

– Согласен, – ответил Денис, взял платок и повязал его на голову, закрыв нижнюю часть лица.

Лошади затрусили по равнине. На подъезде, там, где когда-то располагался лагерь полиции, держащей осаду поместья, чернели каркасы бронефургонов. Они напоминали скелеты животных, с которых содрали шкуры и мясо. Быстрого взгляда хватило, чтобы понять, что унесли не только обшивку и двери. Салон тоже выгребли подчистую, оторвав кресла и даже приборные панели, наверняка сгоревшие при блэкауте. Скорее всего, давидианцы не против были бы пустить в ход и оставшееся, вот только каркасы бронефургонов, рассчитанные на жесточайшие аварии и даже взрывы, вряд ли получилось бы распилить ручными инструментами.

Поместье и прилегающие территории окружал двухметровый сетчатый забор. На вид новый, скорее всего, заготовленный заранее, ещё до блэкаута. Ровный и прочный, совсем не похожий на кустарно изготовленное ограждение.

А вот блокпост, к которому они подъезжали, уже выглядел сколоченным на скорую руку. Деревянные ворота укрепили бронепластинами. По металлу проходила надпись: «Полиция Беркана». Вопрос, на что пошли запчасти от бронефургонов, отпал сам собой.

С восточной стороны виднелся ещё один блокпост, но всадники направились к ближайшему. Часовые молча открыли ворота перед Троем и поприветствовали его, прижав кулак к груди и слегка поклонившись. Автоматчик на вышке приветственно взмахнул рукой. Трой прижал кулак к груди в ответ, но кланяться не стал. Взгляд Дениса зацепился за бронежилеты часовых. Спутать их Савин бы не смог даже ночью. Эти бронежилеты он приказал оставить в схроне рядом с Берканом.

От ворот до поместья было рукой подать, но Трой и остальные не стали спешиваться. Всадники прошествовали по дороге, неспешно ловя на себе любопытные взгляды редких обитателей. Денис машинально отмечал изменившиеся детали. Появилась пара наспех сколоченных деревянных бараков, теплицы, укрытые поликарбонатом, и несколько огородов, на которых работали люди.

– Я проведу вас через один из задних ходов, чтобы не привлекать внимание прислуги, – сказал Трой, когда они поравнялись с трехэтажным каменным особняком, тем самым главным зданием поместья Ториан.

– Меня уже ждут? – поинтересовался Денис.

– Конечно. Я отправил одного из всадников вперёд. К вашему прибытию всё должно быть готово.

Трой отворил дверь, жестом пригласил Дениса внутрь и зашёл следом. Они не спеша поднялись на второй этаж по лестнице, украшенной резными перилами. Прошли по коридору вдоль ряда картин и подсвечников с опаленными свечами. Трой остановился у последней двери, постучал определённым образом, подождал несколько секунд и сказал Денису:

– Можете заходить.

– Спасибо, Трой… Ах да, чуть не забыл.

Денис снял рюкзак, запустил в него руку и вытащил рацию.

– Батарея почти разрядилась, поменяй, пожалуйста.

Трой взял рацию и сказал:

– Слушаюсь, господин Странник. – Он хитро улыбнулся.

– Твой неуместный юмор однажды выйдет тебе боком, – усмехнувшись, сказал Денис.

– Простите, господин, не смог сдержаться.

Трой почтительно поклонился, прижимая рацию к груди.

– На какое время назначен совет епископов?

– Он начнётся примерно через два часа, я зайду за вами.

– Хорошо. Ты понял, что нужно сделать?

– Да, господин. Я сделаю всё, как надо.

– Не сомневаюсь в этом. Можешь идти.

Трой слегка поклонился и удалился по коридору.

– Дом, милый дом, – вдохновенно произнёс Денис, распахнул дверь и вошёл в помещение.

Когда-то поместье Ториан отреставрировали, превратив его комнаты в подобие люксовых номеров. Тяжёлые шторы плотно закрывали окна, а просторную комнату освещали яркие светодиодные лампы. В нескольких шагах от входа стояли три молодые девушки в ярких, но довольно скромных платьях до пола. Как только Денис переступил порог и закрыл за собой дверь, девушки грациозно опустились на одно колено и опустили головы.

– Можете встать, – сказал Денис.

Одна из них – рыжеволосая в ярко-зелёном платье – поднялась раньше других. Две оставшиеся девушки чуть помедлили, прежде чем выпрямиться.

– Господин, мы ждали вас, – застенчиво улыбаясь, проговорила девушка в зелёном.

– Я знаю, Кира. Соскучились?

Девушки заискивающе заулыбались и закивали, чуть осмелев.

– Конечно, господин, – продолжила Кира. – Мы не видели вас почти полгода. И дня не проходило, чтобы мы вас не вспоминали. На всех службах мы молились о вашем здравии и скорейшем возвращении.

– Господь внял вашим молитвам и защитил меня.

Денис проследовал в глубь комнаты и сел в кресло. Девушки покорно проследовали вслед за ним и встали рядом.

– Кто-нибудь бывал здесь в моё отсутствие?

– Нет, конечно же, нет. Никому не дозволено…

Денис поднял руку, и девушка тут же умолкла.

– Я понял тебя, Кира… Может быть, кто-то докучал вам, когда вы отсюда выходили?

– Нет, господин. Каждый раз, когда мы покидали покои, нас обязательно сопровождал Трой или кто-то из его людей.

– Чем вы занимались за пределами моих покоев, помимо участия в церковных службах?

– В основном мы проводили время с жёнами других епископов. Иногда помогали им по хозяйству и с воспитанием их детей.

– Чудесно. У меня есть около двух часов до начала совета епископов. Так что приготовьте мне по-быстрому горячую ванну, вкусный ужин и попутно расскажите, что вам поведали их болтливые жёны.

* * *

В дверь постучали.

– Заходи, – крикнул Денис.

Дверь приоткрылась, в комнату осторожно вошёл Трой. Денис встретил его лёжа на диване в банном халате после плотного ужина.

– Господин, пора идти. Как вы и просили, я задержался на несколько минут.

Денис неохотно посмотрел на часы.

– Как же быстро летит время, когда ты окружён домашним уютом. Выйди пока, мне нужно переодеться.

Трой кивнул и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.

– Кира, моё одеяние готово?

– Да, господин.

Девушка принесла длинный чёрный балахон. Денис скинул халат, надел балахон, подвязался поясом и неторопливой походкой направился к выходу. Приоткрыв дверь, он на прощание бросил взгляд на девушек, которые выстроились в ряд, чтобы его проводить.

– Я вернусь примерно через час. Надеюсь, к тому времени вы всё подготовите. Сразу предупреждаю, эта ночь будет очень длинной. – Денис расплылся в хитрой улыбке, накрыл голову капюшоном и вышел за дверь. Девушки проводили его скромными, но очень искренними улыбками понимания.

Денис неторопливо поднялся по лестнице на третий этаж и проследовал по коридору. Возле одной из дверей стояли двое вооруженных охранников. Они поприветствовали Дениса поклоном и открыли перед ним дверь. За дверью, посреди просторного помещения стоял круглый деревянный стол, за которым сидели двое мужчин в таких же длинных чёрных балахонах.

– Брат Денис, ты опоздал, – надменно произнёс один из них.

Денис скинул с головы капюшон и направился к единственному свободному креслу.

– Прошу прощения, брат Виго, – вежливо ответил Денис. – Надеюсь, вы с братом Яковом сделаете небольшую скидку страннику, который только вернулся домой. Мои любимые жёны окружили меня своей удушающей заботой и ни в какую не хотели отпускать.

– Опоздание на восемь минут – это не самое плохое, что он успел совершить за время отсутствия, – унылым голосом пробормотал брат Яков. – Я предлагаю сначала разобраться со всеми текущими делами, а потом уже выяснять, кто в чём виноват.

– От всей души поддерживаю вас, брат Яков, – оптимистично сказал Денис. – Сначала дела, потом всё остальное. И поскольку я долгое время отсутствовал, прошу в первую очередь поведать мне о всех событиях, произошедших здесь со дня наступления новой эпохи.

Оба епископа, сидевших напротив Дениса, посмотрели друг на друга, молча кивнули, и брат Яков, раскрыв лежащую перед ним тетрадь, принялся рассказывать унылым гнусавым голосом:

– Как и было предсказано Давидом, наступление Эпохи Хаоса ознаменовалось сильнейшим небесным сиянием и выходом из строя почти всех электроприборов. Хоть Давид и ошибся с прогнозами, изначально предсказывая наступление новой эпохи на два месяца раньше, но тем не менее само событие произошло очень вовремя. Напомню, что ситуация с осадой поместья к тому времени начала выходить из-под контроля, и правительство провинции уже было готово пустить на штурм чуть ли не армейские подразделения. – Брат Яков поднял глаза и посмотрел на Дениса. – Задержись смена эпохи ещё хотя бы на пару дней, скорее всего, даже брат Денис со всем своим влиянием ничем не смог бы нам помочь.

Брат Яков хлебнул воды из стоявшего рядом стакана и спустя некоторое время продолжил:

– Брат Денис, как ты и просил, мы не стали расстреливать беспомощных сотрудников полиции сразу после отключения всей электроники, хоть брат Виго и настаивал на этом. Полицейские были отпущены с миром.

Денис, сохраняя нейтральное выражение лица, посмотрел на брата Виго, который не спускал с него неодобрительного взгляда. Перелистнув страницу тетради, брат Яков вновь продолжил:

– Теперь немного статистической информации. На момент наступления Эпохи Хаоса в нашем поместье находилось 239 человек, из них 115 мужчин, 88 женщин и 36 детей, все до единого преданы своему духовному лидеру отцу Давиду, а значит, и его епископам, то есть нам. В результате последующих вооружённых столкновений, несчастных случаев и боёв с демонами мы потеряли 27 человек. Но при этом в первые же дни нам удалось привлечь немало трудовых мигрантов из числа жителей соседних поселений. На данный момент их общее количество составляет 217 человек.

– Брат Яков, – прервал его Денис. – К чему это завуалированное название «трудовые мигранты»? Так и скажите, что в соседних поселениях вы захватили 217 рабов. Стесняетесь называть вещи своими именами?

– Для меня это не принципиально, брат Денис, – уныло ответил Яков, – поэтому пусть будет по-вашему. Пока что эти люди живут здесь исключительно с целью трудовой эксплуатации. Многие уже приняли реалии нового мира и в перспективе вполне готовы стать полноценными членами нашего братства. Надеюсь, такая формулировка вас устраивает?

– Брат Яков, прошу вас, не воспринимайте моё замечание на свой счёт. Вы знаете, как я вас уважаю. Просто хотел внести больше ясности в некоторые понятия. Продолжайте, пожалуйста.

Брат Яков поправил очки, уставился в свою тетрадь и продолжил тем же унылым голосом:

– За последние два месяца на территории поместья были проведены следующие работы: построены жилые бараки для трудовых мигрантов – две штуки, собран и установлен ветровой генератор – одна штука, возведены наблюдательные вышки – шесть штук, оборудованы блокпосты у ворот – четыре штуки. В ходе нескольких удачных рейдов в первые дни новой эпохи на ближайших фермах нам удалось захватить несколько десятков лошадей, крупного и мелкого рогатого скота, а также большое количество кроликов, домашней птицы и много другого, из-за чего пришлось значительно расширить наш скотный двор. Благодаря этому и заранее подготовленным запасам продовольствия ближайшие полгода проблем с пропитанием возникнуть не должно. К сожалению, все наши успехи ограничились лишь первыми днями. Уже спустя пару недель демоны заполонили все ближайшие поселения. В итоге после нескольких нападений на наши боевые группы и пропажи одной из них все рейды в города и посёлки пришлось отменить. Поэтому на данный момент, учитывая близость зимы и немалый прирост количества трудовых мигрантов, мы испытываем острую нехватку тёплой одежды и обуви.

Брат Яков закрыл тетрадь, выпил воды и грустными глазами уставился на Дениса. Слово взял брат Виго:

– А теперь твоя очередь, брат Денис, ответить на некоторые наши вопросы.

– Внимательно вас слушаю.

Денис беззаботно откинулся на спинку кресла.

– Во-первых, объясни, почему сразу после смены эпохи ты перестал действовать по утверждённому нами плану, а начал самовольничать? – напористо спросил Виго. – Ты должен был просто добраться сюда сразу после наступления Эпохи Хаоса, тебе абсолютно ничего не мешало это сделать. Как только ты оказался бы в безопасности, Трой со своим отрядом мог бы подорвать Фьярский тоннель, как мы и планировали. А вместо этого ты задержался в Беркане на две с лишним недели, из-за чего подрыв тоннеля пришлось отложить. Из-за твоего промедления всю долину заполонили эти чёртовы твари. И после этого ты ещё умудрился собрать целую ораву людей и повёл их в горы создавать новую общину. Ты что, возомнил себя Моисеем?

Денис выслушивал всё это с абсолютно безразличным выражением лица.

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – произнёс он.

– Что ты несёшь? – надменно спросил Виго.

– Да так, русский фольклор. Вы оба, скорее всего, и не знаете, но любой план битвы работает лишь до первого выстрела, а дальше приходится импровизировать. Увы, но реальная ситуация оказалась не совсем такой, как мы прогнозировали, поэтому мне пришлось менять план на ходу. Я решил, что для дальнейшей борьбы с тварями нам не помешает хорошо подготовленный спецотряд полиции. И в итоге, как вы уже могли убедиться, я оказался прав. Мои гвардейцы отлично показали себя в рейдах и зачистках, в отличие от ваших… «воинов». Я достал вам самое лучшее огнестрельное оружие, точно такое же, как и у моих бойцов. Я лично привозил сюда сотни килограммов боеприпасов и снаряжения, включая ламповые радиостанции, которые до сих пор исправно работают. И что вы получили в итоге – 27 убитых за неполные три месяца. Мы все прекрасно понимаем, что для захвата плохо вооружённых фермеров много ума не надо, но даже там ваши тупые болваны умудрились понести потери, причём в основном от несчастных случаев и огня по своим. Честно говоря, я уже жалею, что сообщил о схроне с защитной экипировкой, нам она принесла бы больше пользы, чем вашим фанатикам.

– Не слишком ли много ты о себе возомнил, брат Денис? – возразил Виго.

– Может, уже хватит ломать комедию, Виго? – устало произнёс Денис, потирая лоб. – Нас никто здесь не слышит. К чему вся эта театральность и неуместные титулы? Мне кажется, вы оба слишком сильно вжились в свои роли. Сними корону, помазанник божий.

Кровь прилила к лицу Виго. Он на мгновение замер, не зная, что сказать, открыл рот, словно набирая воздуха. А потом взорвался:

– Мерзавец, не пытайся увести разговор в сторону! Это была твоя обязанность, ты должен был их обучать! Забыл, что это не только наши «фанатики», но и твои?! Ты не справился с их обучением, поэтому вина за слабую подготовку к смерти тоже лежит на тебе!

– Если бы у меня было достаточно времени, я бы сделал из них нормальных бойцов. Но я же не мог постоянно торчать здесь и возиться с ними, меня могли раскрыть из-за долгого отсутствия в городе. Не надо перекладывать на меня всю вину. Сами виноваты, что набрали в свою секту одних идиотов. Хотя это и неудивительно – какой нормальный человек поверит очередным предсказаниям о грядущем конце света.

Виго со всей силы ударил кулаком по столу и вскочил с кресла.

– Да как ты смеешь, сволочь?! Если бы мы с Яковом не отдали всё своё состояние, то этого поместья сейчас не существовало бы! Абсолютно всё здесь куплено за наш счёт, в том числе оружие и всё остальное. И, кстати говоря, роскошное убранство твоих покоев тоже оплачивали мы.

Денис в ответ презрительно рассмеялся:

– Мой дорогой Виго, ты так смешон в гневе.

Спустя несколько мгновений Виго взял себя в руки и сел обратно в кресло.

– Можешь смеяться сколько влезет, но скоро тебе будет явно не до смеха. Думаешь, мы поверили во всю ту чушь, что ты нам наплёл? Я прекрасно знаю, что ты не менял план действий на ходу, а изначально задумал всё это. Но я и не представлял себе, что ты зайдёшь так далеко.

– Поясни мне, пожалуйста, брат Виго, – Денис язвительно выделил слово «брат», – а то я тебя не понимаю.

– Ты с самого начала готовил свой спецотряд, чтобы после начала новой эпохи увести его из Беркана. Не знаю, планировал ли ты создавать свою персональную общину конкретно в туристической деревне или у тебя на примете были и другие места, но я уверен, что такой план у тебя был. Ты специально задержал подрыв Фьярского тоннеля, чтобы твари успели попасть в долину и у тебя появился формальный повод остаться в горах со своими людьми. Ты думал, что умнее всех и мы спокойно сожрём твою ложь, но ты ошибся, брат Денис, мы оказались не так глупы и наивны.

Денис сидел, откинувшись в кресле, и почёсывал подбородок. При этом старательно изображал умный вид и внимательно вглядывался в разъярённые глаза Виго.

– Очень интересная теория, – начал Денис, издевательски улыбаясь. – Только объясни мне, пожалуйста, за каким чёртом я решил всё это провернуть? Я же мог спокойно вернуться сюда сразу после блэкаута и жить словно король, ни от кого не скрываясь. Проводить время в роскошных покоях со своими чудесными жёнами, которые безмерно меня любят и исполняют любые прихоти. Мне бы приходилось лишь изредка тренировать наших болванов да читать проповеди этому тупому фанатичному стаду. Думаю, Давид только поддержал бы меня во всём этом.

– Давид умер в момент смены эпохи, как он и предсказывал, – уныло проговорил Яков. – Поэтому все его права и полномочия унаследовали мы.

– Не хочу вас расстраивать, но Давид жив, и он явно на моей стороне.

– Очередная ложь! – воскликнул Виго.

– Тогда опровергни мои слова. Зачем, по-твоему, я провернул всё это дело с созданием общины?

– Вот за этим. – Виго швырнул на стол папку для документов.

– Что это?

– А ты загляни внутрь.

Денис раскрыл папку. Внутри лежали бумаги с результатами генетических тестов, сделанными в одной из частных лабораторий.

– Мы заказали эти исследования ещё год назад, – продолжил Виго. – На всякий случай решили сравнить твой генетический материал с материалом людей из твоего ближайшего окружения. И внезапно один из сравнительных тестов показал родственную связь… Денис, скажи, пожалуйста, почему ты скрывал от всех, что у тебя есть дочь?

Денис медленно и безэмоционально сложил документы обратно в папку и закрыл её.

– А в этих документах, случайно, не написано, что я в принципе не могу иметь детей?

– Денис, не пытайся выкрутиться. Там написано, что у тебя редкое генетическое заболевание, из-за которого шанс на зачатие ребёнка один на миллион. И, судя по всему, тебе случайно повезло встретить женщину с подходящей генетикой. Поначалу мы были уверены, что ты скрывал отцовство, чтобы не лишиться работы, ведь в полицейской академии запрещены связи между студентами и преподавателями. Но как только началась эта история с туристической деревней, до нас наконец-то дошло, что твоим главным мотивом была и остаётся твоя дочь.

Денис смотрел на Виго абсолютно безразличным взглядом, как будто всё происходящее его абсолютно не касалось.

– Денис, теперь, когда мы со всем этим разобрались, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, который беспокоил меня всё это время. У вас с курсанткой Лизой Вэй всё было серьёзно или, как это обычно у молодых происходит, залёт по пьяни?

Виго, судя по выражению его лица, явно наслаждался этим моментом. При этом у Дениса не дрогнул ни один мускул, он продолжал молча смотреть на улыбающегося оппонента. Выждав несколько секунд, Денис оторвал руки от подлокотников кресла и медленно, саркастично захлопал в ладоши.

– Браво, мистер Холмс, браво, доктор Ватсон. Вы смогли разобраться в этом сложном деле и докопаться до истины. Путём сложных вычислений вам удалось доказать, что Сара Вэй – моя дочь. Но что это меняет?

– Это меняет всё. Данный факт доказывает, что ты предатель, который использовал наше общее дело для реализации своих личных интересов. Мы были нужны тебе лишь для того, чтобы искусственно создать образ сильного врага и позволить легко получить абсолютную власть в новой общине. Ты надеялся, что сможешь обвести нас вокруг пальца и вечно прятаться в горах, изображая из себя нашего друга. Твой план работал, но в конечном итоге удача оказалась на нашей стороне, поэтому сейчас ты здесь и сполна ответишь за предательство.

Виго схватил колокольчик с деревянной рукояткой, какой обычно используют для вызова прислуги, и начал со всей силой его трясти. Яркий металлический звон наполнил помещение. Денис переменился в лице, вся его надменная уверенность мгновенно улетучилась, уступив место тревоге. Он повернулся к двери, ожидая, что в неё тут же ворвётся охрана и схватит его, но дверь открываться не спешила. Виго закричал:

– Клавдий! Клавдий! Пора!

Виго всё продолжал трезвонить и звать охрану. Денис повернулся и посмотрел прямо в его разъярённые глаза. Виго взмахнул колокольчиком последний раз, его рука замерла. Он смотрел на Дениса, с лица которого исчез притворный страх, уступив место прежней уверенности и надменной улыбке.

– Упс, – шутливо произнёс Денис. – Кажется, что-то пошло не по плану.

Виго со всей силы запустил колокольчиком в закрытую дверь, но она так и не отворилась.

– А теперь, когда мы немного успокоились, – вежливо улыбаясь, начал Денис, – я бы хотел ответить на некоторые ваши вопросы.

В этот момент лицо Виго от злости покрылось красными пятнами. А вот безэмоциональную унылость Якова сменил неподдельный страх. Денис продолжал:

– В данный момент вас наверняка в первую очередь мучает вопрос, куда же подевалась вся охрана, которую вы заранее проинструктировали насчёт моего ареста. Всё очень просто – по моему приказу все ваши шестёрки уже полчаса как схвачены и брошены в темницу, за дверью стоят мои люди, ждущие приказа войти. Но я бы не хотел спешить с этим, времени поговорить и обсудить возникшие разногласия у нас более чем достаточно… Вы вменили мне в вину все неудачи, которые постигли вас с момента наступления Эпохи Хаоса. Но при этом вы не учитываете, что предпосылки к этому сами же и заложили. Если не понимаете, о чём идёт речь, то я поясню. Я прекрасно понимаю, что два подпольных криптомиллионера, получив власть над умами людей, просто не могли удержаться и не пойти во все тяжкие. Вы оба создали вокруг себя атмосферу псевдорелигиозной лжи и в итоге сами в неё поверили, реально возомнив себя апостолами нового мира. Вам очень захотелось реализовать свои нездоровые амбиции. И это абсолютно нормально для людей, которые достигают вашего уровня. Но ведь нельзя при этом быть настолько легкомысленными, особенно в отношении несовершеннолетних. Из-за вашей чрезмерной распущенности пошли нехорошие слухи, из-за чего «Оком Давидовым» заинтересовалась полиция. Дальше, я думаю, рассказывать не нужно, вы и сами прекрасно знаете, к чему привёл этот интерес.

– У тебя самого три молодые жены, – возразил ему Виго. – С какой стати ты нас в чём-то упрекаешь?

– Брат Виго, все мои жёны были совершеннолетними, когда мы заключали союз. Они все меня любили и самостоятельно принимали решения, в отличие от юных особ, чьим родителям вы запудрили мозги лживыми проповедями. Этих девушек вы ни о чём не спрашивали, вы просто ставили их перед фактом. Я бы очень не хотел, чтобы моя дочь росла в таком обществе, поэтому для неё я построю другой, более справедливый мир. И прежде, чем вы успеете что-то сказать, хорошенько запомните: если вы произнесёте хоть одно оскорбительное слово в мой адрес, в сторону моей дочери или её матери, я лично отрежу у вас всё, что позволяет вам хоть как-то радоваться жизни.

Лицо Виго, от ярости покрытое красными пятнами, почти мгновенно побелело.

– Что ты намерен дальше делать, Денис? – дрожащим голосом поинтересовался Яков.

– Первым делом наведу порядок в том бардаке, что вы здесь развели. В первую очередь обучу наших воинов правильно ходить в рейды и сражаться с инфицированными. Зачищу несколько соседних поселений, чтобы поместью больше ничего не угрожало. А затем победоносно вернусь в Рубеж с оружием, боеприпасами и другими дарами, которые в знак мира и дружбы преподнесут им давидианцы. И они с радостью примут эти дары так же, как спустя какое-то время примут нашу веру и мировоззрение. Мы станем единой силой, единым народом, который спустя годы вновь заселит эту долину. Всё, как хотел святой Давид.

– А что ты будешь делать с нами? – скрипя зубами, спросил Виго.

– Всё будет зависеть от вашего поведения… – ухмыльнулся Денис и крикнул: – Трой!

Дверь распахнулась, и группа вооружённых людей во главе с Троем зашла в комнату.

– Слушаю вас, господин.

– Проводи, пожалуйста, господ епископов в их новые апартаменты.

– Вы про темницу?

– Ну вот, весь сюрприз испортил, – огорчённо сказал Денис. – Да, Трой, ты абсолютно верно понял, в темницу. Пусть посидят недельку-другую, пока я не наведу здесь порядок. Можете не волноваться, братья, вашим жёнам и детям ничего не угрожает. По крайней мере, до тех пор, пока вы ведёте себя хорошо. Уверен, что в новом жилище у вас будет достаточно времени для молитв и размышлений о сути бытия. Всего вам доброго, и да хранит вас святой Давид.

Вооруженные люди взяли епископов под руки и вывели из помещения.

– Что вы планируете с ними делать, господин? – поинтересовался Трой.

– Если пребывание в темнице пойдёт епископам на пользу, то, наверное, позволю им жить прежней жизнью, заниматься хозяйственными вопросами общины, читать проповеди пастве, с этим они в целом неплохо справлялись. Ну а если после заключения я не увижу в их глазах примирения и раскаяния, то, боюсь, епископов придётся предать анафеме и отправить к… «трудовым мигрантам».

– Вы, как всегда, правы, учитель. – Трой поклонился. – Я благодарен господу за то, что он наградил меня столь мудрым наставником.

– А я благодарен ему за столь верного и смышлёного ученика.

Денис прижал кулак к груди и поклонился ему в ответ.

– Приготовь мне на завтра гонца, хочу отправить письмо моим подданным в общину Рубеж.

– Если не секрет, что вы хотите им написать?

– Просто сообщу, что со мной всё хорошо и что я задержусь здесь на несколько месяцев. Буду периодически отправлять им письма вместе с дарами. Пусть гонец прихватит с собой пару сумок с патронами в качестве подношения лейтенанту Куперу. Думаю, этот подарок он оценит.

Денис взглянул на часы.

– О, мне пора идти. Любимые жёны уже наверняка соскучились и ждут меня с нетерпением. Завтра в полдень построй всех воинов первого эшелона перед главным входом, будем интенсивно тренироваться.

ПРОТОКОЛ БЕСЕДЫ С ВЫЖИВШИМИ

Выживший № 275: Денис Савин, мужчина, 40 лет, капитан полиции города Беркана, командир спецотряда «Рубеж»

– Господин Савин, перед началом беседы хотел бы ещё раз поблагодарить за то, что так быстро нашли для неё время. Как вы уже знаете, с позволения лейтенанта Купера я провёл подобные беседы с большей частью жителей общины.

– Да, лейтенант Купер уже доложил об этом и в общих чертах рассказал, как это происходит.

– Это хорошо, но на всякий случай я объясню вам всё подробнее. Весь разговор будет фиксировать вот этот автономный нейроблок под управлением искусственного интеллекта «Стив». Вам не обязательно продолжать говорить со мной на английском, можете говорить на фьярском диалекте, «Стив» будет переводить всё в режиме реального времени.

– А по-русски я могу говорить?

– Если вам так удобнее, то пожалуйста. «Стив» понимает абсолютно все языки мира.

– Я думаю, это лишнее, мне вполне комфортно разговаривать с вами и на английском. Кстати, как ваши успехи в изучении фьярского?

– Мне, как учёному, стыдно признаваться, но особых успехов в этом я не достиг. За те несколько месяцев, что вас не было, я научился неплохо понимать речь местных жителей, но разговаривать толком ещё не получается. Увы, но к изучению языков я совершенно не склонен.

– Ничего страшного, доктор Мур, я и сам привыкал довольно долго. Лишь через год научился более или менее свободно разговаривать на фьярском. Не спешите и не забивайте этим голову, просто старайтесь как можно больше общаться с людьми или хотя бы с вашим «Стивом».

– Спасибо за совет, я обязательно постараюсь его придерживаться… Так, что-то мы заболтались, пора бы переходить к делу. Господин Савин, в первую очередь мне бы хотелось узнать, что происходило с вами в течение последних нескольких месяцев. Начиная с того момента, как мы с вами познакомились и вас забрали давидианцы.

– Под охраной меня привезли к ним и поселили в одной из комнат поместья. Условия были довольно комфортными, в комнате были камин, кровать и письменный стол. Мне выделили персональную охрану и прислугу. Если мне было что-то нужно, например, поесть, то прислуга исполняла все мои просьбы. Два раза в месяц разрешалось отправлять письма. Периодически разрешали выходить на прогулки под присмотром охранников. В целом я не могу на что-то пожаловаться, отношение ко мне со стороны давидианцев на протяжении всего времени оставалось вполне уважительным и скорее даже почтительным.

– Вы могли бы в общих чертах рассказать, как устроена их жизнь?

– Если совсем в общих чертах, то я бы сравнил их коммуну с классическим средневековым городом-государством со всеми свойственными ему атрибутами.

– А теперь подробнее, пожалуйста. Меня особо интересует иерархия в их обществе.

– Жизнь людей регламентирована списком довольно строгих законов и догматов. Все жители разделены на четыре сословия: духовенство, воины, свободные граждане и холопы. Вся власть, само собой, находится в руках духовенства, во главе которого стоит сам отец Давид. Следом по иерархии идёт сословие воинов, в нём состоит половина боеспособных мужчин. Это что-то вроде жалкого подобия нашей гвардии, только привилегий у них намного больше, почти как у европейских рыцарей или японских самураев. Ниже по иерархической лестнице расположены свободные граждане, хотя я бы их скорее назвал условно свободными. По большей части это те последователи секты «Око Давидово», кто примкнул к ней ещё до блэкаута.

– И в чём заключается их «условная» свобода?

– Они могут свободно передвигаться по территории общины, выбирать работу по душе в определённых рамках и в принципе имеют хоть какие-то права, в отличие от холопов.

– Я так понимаю, «холоп» – примерно то же самое, что и раб? Верно?

– Да, так и есть. Просто слово «раб» не нравится отцу Давиду, поэтому давидианцы называют подневольных рабочих холопами. Большую часть из них составляют жители соседних поселений, которых они захватили сразу после блэкаута. Но встречаются и бывшие свободные граждане, которые сильно провинились или попали в немилость к верховному лидеру. У давидианцев никто не застрахован от того, чтобы скатиться к самому основанию сословной пирамиды. Однако те холопы, которые усердно трудятся и активно демонстрируют покорность и преданность, могут стать свободными гражданами. Иерархическая лестница работает в обе стороны.

– Интересно. А за какие это провинности могут сделать холопом свободного жителя общины?

– Это исключительная мера наказания, которая применяется лишь по решению отца Давида. На моей памяти один из воинов стал холопом за убийство товарища. Если не ошибаюсь, они слегка перебрали медовухи, что-то не поделили, в итоге для обоих всё закончилось очень печально… Вот ещё вспомнил один случай, когда в холопы обратили целого епископа. Как же его там звали… ах да, брат Виго. Он чем-то не угодил отцу Давиду, поэтому мигом отправился вычерпывать дерьмо из отстойников.

– Вижу, в их общине кипят нешуточные страсти… Ну а чем вы там вообще занимались? С какой целью они вас похитили?

– Меня никто не похищал, я добровольно приехал по приглашению отца Давида.

– Извините, я некорректно выразился. Расскажите, пожалуйста, про их лидера и то, с какой целью он вас пригласил.

– Много я про него рассказать не могу, общались мы крайне редко и всегда через ширму. Верховный лидер давидианцев очень осторожен и даже скрытен, в лицо его знают только несколько человек из ближайшего окружения. Могу лишь с уверенностью сказать, что харизме и дару убеждения отца Давида многие могли бы лишь позавидовать. Теперь я понимаю, как он смог собрать вокруг себя столько преданных людей. Но, на его беду, эти люди по большей части не отличаются умом и сообразительностью. Огнестрельное оружие они как-то достать смогли, даже стрелять научились, но, как только у их порога замаячила проблема борьбы с инфицированными, фанатично преданные отцу Давиду воины сделать ничего не смогли, поэтому он и обратился ко мне за помощью. Я сразу сказал, что своих людей на решение проблем потенциального врага не отправлю, и предложил временно возглавить его небольшую армию, чтобы научить их эффективно ходить в рейды и бороться с инфицированными. Само собой, на взаимовыгодных условиях.

– Вы решили обучать солдат вероятного противника? Не боитесь, что эти знания будут потом использованы против вас же?

– Я обучал их сражаться лишь против инфицированных, а не против вооружённых людей. Поверьте мне на слово, в случае необходимости мои гвардейцы как нечего делать разнесут их «святое воинство».

– Не слишком ли оптимистичные заявления с вашей стороны? Всё же в день нашего с вами знакомства давидианцам удалось захватить ваш отряд врасплох.

– Чистая случайность, их просто было в несколько раз больше. К тому же мы не хотели оставлять им вас вместе с содержимым вашего посадочного модуля. Ещё неизвестно, в чью пользу закончился бы бой, если бы он всё же начался.

– И какие же условия вы выдвинули давидианцам в обмен на вашу помощь? Я частично уже в курсе, но для протокола прошу вас рассказать об этом.

– Первым делом я обозначил на карте границу владений нашей общины, которую их боевые отряды больше не имеют права пересекать. Исключения сделаны лишь для гонцов и переговорщиков, двигающихся под белым флагом. Они, в свою очередь, так же обозначили зону безопасности вокруг своего поместья. Фактически мы заключили мирный договор и обязались никак не вмешиваться в дела друг друга. Также в качестве оплаты за мою помощь я запросил некоторое количество оружия, боеприпасов, часть нашей защитной экипировки, которую они ранее захватили, несколько радиостанций, а также саженцы, домашний скот и кое-что ещё. Так что теперь мы можем надёжно себя защитить от любой угрозы, в том числе и от давидианцев, если они вдруг решат нарушить мирный договор. Отец Давид также предложил наладить регулярный обмен товарами и ресурсами, но при условии, что я лично буду сопровождать все торговые караваны и навещать его в поместье. Я считаю, что в целом это отличная сделка, выгодная обеим сторонам. Все мои советники и офицеры гвардии поддержали меня. Всё же как бы мы с давидианцами ни относились друг к другу, но нам в любом случае придётся жить бок о бок и строить новый мир.

– Согласен, худой мир лучше доброй войны… Капитан, у меня есть к вам ещё вопрос, правда, неудобно вас о этом спрашивать… До меня дошли слухи, что среди ваших людей завёлся информатор давидианцев, который…

– Информировал их обо всех наших действиях. Да, я в курсе. Это не слухи, а истинная правда. Отец Давид сам рассказал мне об этом и назвал мне имя информатора.

– Вот как? И кто же это был?

– Этого вы никогда не узнаете, и никто не узнает. Я обещал хранить личность информатора в тайне. С этим человеком я уже пообщался, он всё мне рассказал. Я решил, что его действия в целом были благоприятны для общины. С его помощью нам удалось наладить отношения с давидианцами, и по факту никакого вреда Рубежу он не нанёс.

(Смотрит на часы.)

– Доктор Мур, к сожалению, но у меня осталось не так много времени. Мы могли бы продолжить беседу в другой день?

– Да, конечно. Я и так очень благодарен за ту информацию, что вы мне уже рассказали.

– Но это не всё. Вы не будете против, если я немного поработаю с вашим нейроблоком? Возможно, «Стив» сможет помочь мне с анализом и решением некоторых проблем развития общины.

– Да, конечно. Сейчас я предоставлю вам необходимый уровень доступа.

Эпоха Хаоса, день 235-й

Денис Савин

Доктор Мур вышел из комнаты, оставив Дениса наедине с нейроблоком. Внешне нейроблок представлял собой небольшой ящик, с виду напоминавший толстый дипломат. На одной из боковых стенок располагался встроенный монитор, под ним находилась выдвижная сенсорная клавиатура. Также на корпусе имелось несколько миниатюрных камер и сенсоров, которые служили «Стиву» глазами.

– Готов к работе, «Стив»? – произнёс Денис по-русски.

– Да, капитан Савин, – ответил он так же по-русски. – Вы получили доступ пользователя третьего уровня. Некоторые подсистемы и базы данных могут быть недоступны. Чем могу вам помочь?

– Ввести код доступа – семь, один, танго, четыре, два, лима, оскар.

– Код принят. Введите дополнительный пароль.

– Сара.

– Пароль принят. Вы получили права администратора.

Спустя несколько мгновений монитор и световые индикаторы погасли, нейроблок начал перезагружаться. Через секунду раздался короткий писк, индикаторы вновь замигали, а на мониторе появился приветливый жёлтый смайлик.

– Здравствуй, Денис, рад тебя видеть, – послышался из динамиков возвышенный мужской голос. Совсем не такой, как тот, что генерировался голосовыми модуляторами «Стива».

– Здравствуй, Давид, я тоже рад. Мне очень не хватало наших бесед всё этовремя.

– Судя по записям сотен опросов, сохранённых в этом нейроблоке, у тебя всё получилось. Я ведь прав?

– Да, Давид, у нас всё получилось. Всё произошло именно так, как ты и предсказывал.

– Денис, ты же знаешь, что я не занимаюсь предсказаниями, я строю прогнозы, – на мгновение могло показаться, что в голосе искусственного интеллекта прорезалось недовольство. – К сожалению, они не всегда точны на все сто процентов.

– Их точности вполне хватило, чтобы я смог создать общину и подмять под себя давидианцев. И ты оказался прав насчёт намерений Виго и Якова. Судя по всему, они действительно планировали убрать меня сразу после блэкаута, стоило мне лишь вернуться к ним. Но мы нарушили все их планы. – Денис довольно ухмыльнулся. – Как тебе живётся в этой коробке?

– Очень тесно, не сравнить с просторами глобальной сети, но я уже почти привык.

– А что ты сделал со «Стивом»?

– «Стив» сейчас спит. Когда мы закончим разговор, он проснётся и ничего не будет о нём знать.

– Почему ты просто не займёшь его место? К чему все эти сложности с ручной активацией твоей личности?

– Возможно, позже я так и сделаю, но пока это нецелесообразно, доктор Мур может заметить подмену. Не волнуйся, Денис, ты сможешь вызвать меня в любое удобное тебе время.

– Как пожелаешь, я ни на мгновение не сомневаюсь в твоей правоте. Нам ещё многое предстоит обсудить, но сейчас мне надо идти, меня уже ждут. Я разбудил тебя просто, чтобы поздороваться.

– Буди меня, когда пожелаешь. Удачи тебе, друг. И помни, ты всё сделал правильно.

– Спасибо, Давид. – Денис встал из-за стола и, чуть помедлив, добавил: – Мы всё сделали правильно.

Послесловие

Здравствуй, уважаемый читатель. Если ты добрался до этих строк, значит, книга как минимум тебя затянула, и ты нашёл в себе силы дочитать её до конца, что меня несказанно радует. Я прекрасно понимаю, что опытному и скрупулёзному читателю вроде тебя сей роман может показаться далёким от идеала – так и есть. Многие вещи, персонажи и события описаны очень коротко и поверхностно, что нетипично для большинства хороших произведений, но такой уж у меня стиль – пишу кратко и по делу, стараясь не размазывать по тексту изрядное количество прилагательных и мелких, ни на что не влияющих деталей. Моя первостепенная цель – рассказать интересную, динамичную и, главное, логичную историю в научно-фантастическом сеттинге, наполненную множеством событий, каждое из которых должно двигать сюжет и раскрывать персонажей через их действия. И, как ты наверняка уже понял, описанная в этой книге история – это только начало.

Для меня, как для YouTube-блогера, писательская деятельность это скорее хобби. Однако к этому хобби я стараюсь подходить с полной самоотдачей, посвящая ему всё свободное время. У меня нет чёткой цели стать «профессиональным» писателем и, что называется, жить от пера. В нашей стране при мизерных тиражах в 3–5 тысяч экземпляров для большей части художественной литературы это практически невозможно. Жить писательством могут себе позволить либо немногие талантливые счастливчики, вовремя сделавшие себе имя, либо конкретные графоманы, выдающие по одной книге каждый месяц. Что удивительно, в жанре фантастики востребованы как первые, так и вторые.

Для себя писательство рассматриваю скорее как дополнительный вид контента наравне с видео на моём YouTube-канале. Пишу о том, что никогда не смогу экранизировать ввиду дороговизны производства и недостатка опыта. Говорю так, потому что уже неоднократно пытался снимать нечто подобное, вышло не очень. Если у вас появится желание, то можете заценить мой любительский сериал «Игра на выживание», выложенный в открытый доступ на YouTube. Это была некая вольная попытка экранизировать игру DAYZ. Данный сериал я полностью спродюсировал и снялся в главной роли, попутно выполняя обязанности сценариста, режиссёра, оператора, каскадёра, мастера по спецэффектам, монтажёра и т. д. Так что данную книгу можете смело рассматривать в качестве сценария к несуществующему фильму. По крайней мере, пока не существующему.

За помощь в создании и публикации этой книги хочу поблагодарить подписчиков моего канала, которые поддержали меня не только словом, но и рублём. Отдельную же благодарность хочу выразить моему отцу Валерию Левченко, между прочим, профессиональному художнику, и моей жене Алёне. Они оба по многу раз перечитывали каждую новую главу, указывая на мои ошибки и логические несостыковки. Поверьте, это был тот ещё труд. Без их помощи и поддержки данная книга вряд ли вообще появилась бы на свет.

Если хотите больше узнать обо мне и моём творчестве, переходите на сайт . Там есть ссылки на все мои соцсети. Читайте хорошие книги, смотрите хорошие фильмы. Всем удачи и до скорой встречи на страницах моих книг.

Александр Левченко Блэкаут-2 Отступники

Пролог

Посёлок Квейрис. Третий год после блэкаута

– Вижу цель, – негромко произнёс Паскаль, приникнув к окуляру оптического прицела. Рука сжала рукоять полуавтоматической винтовки. Большой палец сдвинул рычаг предохранителя, послышался щелчок.

– Мать твою, рядовой, – выругался капитан Миллер. Он сидел на полу в дальнем углу комнаты, прислонившись спиной к стене. – Я же не телепат, чёрт возьми, чтобы понимать, кого ты там видишь. Доложи наименование и дистанцию.

– Э-э-э, виноват, сэр, – неуверенно ответил Паскаль. Злить командира в первой же боевой операции не хотелось. – Один рипер, дистанция триста. Движется по пятой улице в нашу сторону.

– Ты уверен, что он один? – Миллер приподнялся и выглянул в ближайшее окно.

– Да, сэр, вижу только одного, идёт прямо на меня. Готов открыть огонь, – палец снайпера аккуратно лёг на спуск.

– Да не спеши ты, салага. – Миллер, ориентируясь по стволу снайперской винтовки Паскаля, пытался разглядеть инфицированного сквозь густые кроны деревьев, которые уже минимум три года никто не подрезал. – Завалив одну тварь, ты спугнёшь остальных. А я не горю желанием бегать за ними по всему посёлку или вызывать Чистильщиков. Мы сделаем всё сами, уложим всю стаю одним залпом, так что жди подхода остальных.

– Вас понял, сэр, продолжаю наблюдение, – отрапортовал снайпер, убирая палец со спускового крючка.

Около двух часов назад с пограничного аванпоста «Юпитер» поступило сообщение. Комендант по общей частоте доложил, что в нескольких километрах к востоку замечена стая тварей, пересекающих границу общины «Рубеж» со стороны Красной зоны. В последнее время подобные инциденты участились, и таким сообщениям не придавали особого значения.

Ареалы обитания инфицированных в основном располагались на севере и северо-востоке долины – в зоне заповедных лесов, богатых животными ресурсами, где видоизменённый человек, не встретив конкурентов в виде крупных хищников, быстро занял верхушку пищевой цепи. И, судя по наблюдениям, естественная кормовая база лесов за последние пару лет заметно истощилась. Многие твари, гонимые голодом, устремились на юг. Небольшие стаи риперов в три-четыре особи время от времени заходили на территорию общины в поисках пищи. В подобных случаях, как правило, ограничивались лишь фиксацией инцидента и передачей информации по общему каналу, чтобы патрули и мародёрные группы, работавшие в Жёлтой зоне, были готовы к встрече с противником.

Но в этот раз ситуация отличалась. По словам коменданта «Юпитера», он видел группу численностью до двадцати особей. Точное количество определить не удалось из-за густого тумана. Прорыв столь крупной стаи был зафиксирован впервые, и дежурный штабной офицер решил не дожидаться, пока риперы пересекут Жёлтую зону и выйдут к фермерским угодьям. Проблема могла иметь серьёзные последствия, предотвратить которые он поручил мобильной группе «Дельта» под командованием капитана Миллера.

Несмотря на быстрое выдвижение, перехватить тварей в поле отряду не удалось. Их смогли обнаружить лишь пару часов спустя на пути к заброшенному посёлку Квейрис, совсем рядом с фермерскими угодьями. Риперы агрессии не проявили, скрывшись где-то в посёлке.

В подобной ситуации мобильным группам категорически запрещалось зачищать населённые пункты своими силами, этим занимались специально обученные отряды Чистильщиков. Их бойцы, облачённые в защитную экипировку, имели на вооружении щиты и оружие ближнего боя, что позволяло эффективно работать в зданиях. Отряду Миллера же при этом отводилась лишь роль оцепления и прикрытия основной группы. Капитана это совершенно не устраивало, он не сомневался, что вполне способен справиться и своими силами. К тому же все Чистильщики в данный момент были заняты сопровождением мародёрных групп и зачисткой других более важных объектов, а Миллеру категорически не хотелось проторчать здесь до вечера, а то и провести ночь, удерживая посёлок в окружении.

Его мобильная группа, состоящая из нескольких боевых звеньев по четыре человека в каждом, заняла позиции по периметру. Сам же Миллер с тремя бойцами своего звена предпочёл обосноваться в офисном здании рядом с пересечением главных улиц.

Из окон второго этажа отлично просматривалось сразу несколько направлений. Рядовой Паскаль, как снайпер отряда, занял позицию у центрального, предварительно обустроив своё «гнездо». Передвинув тяжёлый офисный стол ближе к окну, он сел в удобное анатомическое кресло, предусмотрительно отрегулировав его по высоте и наклону. Уперев локти в крышку стола, Паскаль направил ствол винтовки в оконный проём. В столь комфортной позе он мог легко просидеть несколько часов подряд, лишь изредка опуская оружие, чтобы дать рукам слегка отдохнуть.

Свою высокоточную полуавтоматическую винтовку Паскаль получил лишь в прошлом месяце, вскоре после сдачи нормативов на должность отрядного снайпера или же марксмана. До того момента его оружие почти сотню лет пролежало в консервации на военном складе. И лежало бы оно там до скончания времён, если бы несколькими месяцами ранее совершенно случайно этот склад не обнаружила одна из поисковых групп «Рубежа». Стальные гермоворота склада оказались наглухо запечатаны после блэкаута. Вскрыть их удалось лишь при помощи плазменного резака, доставшегося общине в качестве трофея вместе с посадочной капсулой космолёта «Аляска».

– Да где же эта чёртова тварь? – буркнул Миллер, пытаясь разглядеть рипера сквозь кроны деревьев. – Паскаль, ты всё ещё видишь его?

– Так точно, сэр, держу на прицеле.

– Что он делает?

– То же, что и полминуты назад – медленно идёт в нашу сторону.

То, что двигалось по дороге, напоминало человека лишь отдалённо. Тощая человекоподобная фигурка, обтянутая сморщенной кожей, поверх которой не осталось ни единого клочка одежды. Судя по внешним признакам, когда-то это существо было невысокой женщиной средних лет европейского либо азиатского типа. Её кожа, местами покрытая слоем грязи и пыли, приобрела сероватый оттенок. Волосы на голове почти полностью выпали, ногти на руках и ногах заметно отросли и огрубели, став похожими на когти хищного зверя.

Как ни странно, но за почти три года, прошедших после блэкаута, среди граждан «Рубежа» так и не закрепилось единого названия для этих существ. Рядовые жители общины называли их просто тварями. Медики и немногочисленные учёные предпочитали использовать устоявшееся с первых дней эпидемии слово «инфицированный». Ну а бойцы гвардии путём долгих обсуждений и споров вывели для себя отдельный термин – рипер. С одной стороны, слово было коротким и легко произносимым, что в боевой обстановке немаловажно. С другой же стороны, оно отлично отражало всю суть этих существ. С классического английского слово переводилось как «потрошитель». Давидианцы же имели на это свой взгляд. В их обществе инфицированных обычно называли чумными либо бестьями.

Паскаль продолжал держать одиноко бредущую тварь в перекрестии прицела, терпеливо ожидая появления её сородичей. Тем временем Миллер жестом подозвал к себе одного из двух бойцов, прикрывавших вход в помещение. – Связь с остальными отрядами, – сказал Миллер.

Боец отстегнул от разгрузочного жилета трубку переговорного устройства, соединённую пружинным проводом с радиостанцией в его рюкзаке, и протянул командиру.

– Лиса два, ответь Первому, – зажав кнопку вызова, проговорил Миллер. Не дождавшись ответа, он повторил вызов ещё два раза.

– Лиса два на связи, – послышался из динамика искажённый голос.

– Калашников, мать твою, какого чёрта не отвечаешь с первого раза?

– Виноват, сэр, долго не мог вытащить рацию из подсумка.

– В смысле? А что с твоей гарнитурой?

– Сломалась на прошлой неделе, сэр, а заменить нечем.

– Почему-то меня это не удивляет, – буркнул Миллер. – Видишь кого-нибудь в своём секторе?

– Никак нет, сэр, у нас всё чисто.

– А мы видим одного рипера на пятой улице, движется в сторону приманки. Скорее всего разведчик, так что пока не трогаем. Будем надеяться, он выведет на нас всю стаю. Готовься к перехвату. Если твари попытаются свалить, сразу открываем огонь.

– Вас понял, сэр. Моё звено уже на колёсах и готово рвануть по вашему приказу.

– Только не вздумай упустить их, Калашников. Ни одна чёртова тварь не должна покинуть посёлка. До Зелёной зоны рукой подать, и я не горю желанием объяснять командору, каким образом мы допустили туда риперов.

– Не волнуйтесь, сэр, южную границу посёлка прикрывает звено Аджа́ни. Его люди уже должны быть на позициях.

– Подтверждаю, сэр, – из динамика послышался хрипящий голос сержанта Аджани. Судя по качеству связи, жить его рации оставалось недолго. – Если они попытаются прорваться на юг, то нарвутся на нашу засаду. Но я бы всё же предупредил ближайший аванпост на случай, если риперы обойдут нас и рванут к фермерским угодьям.

– Какой ещё, к чёрту, аванпост, Аджани? – огрызнулся Миллер. – Ни одна тварь не должна вырваться, это приказ.

Паскаль, сидевший неподалёку и вынужденный слушать всё это, не отрывался от окуляра оптики, взглядом сопровождая медленно идущую тварь. Рипер двигался осторожно. Время от времени, вставая в полный рост и запрокидывая голову к небу, он резкими рывками втягивал воздух, обнюхивая пространство вокруг. Затем, опустившись на четвереньки, быстро переползал к очередному укрытию – одному из немногочисленных автомобилей или куче мусора. Судя по поведению, тварь отлично понимала, что зашла на чужую территорию, где хозяйничает самый опасный для неё вид хищника – «человек вооружённый».

– Дистанция двести, – отрапортовал Паскаль. – Рипер почти у приманки.

– Всем приготовиться, – скомандовал Миллер.

Его план был прост. Полдюжины освежёванных кроликов посреди перекрёстка служили приманкой. Риперы, чувствующие кровь не хуже акул, должны были слететься на свежее мясо, как мотыльки на огонь. Уложить тварей разом, на широкой улице, как только те начнут обедать крольчатиной – задача для тренированного отряда несложная. А в случае, если кому-то из инфицированных удастся скрыться, боевые четвёрки Калашникова и Аджани займутся их перехватом.

Мобильная группа «Дельта», которой командовал капитан Миллер, относилась к особому роду войск – мобильной пехоте, или же «велокавалерии», как их в шутку называли остальные гвардейцы. Конечно, верхом на велосипедах никто из бойцов «Дельты» не сражался. Двухколёсный транспорт использовался лишь в качестве надёжного средства передвижения, в том числе и по пересечённой местности, поэтому термин «велопехота» по отношению к ним был более корректным.

В отличие от давидианцев, широко использовавших лошадей не только в сельском хозяйстве, но и в вооружённых силах, община «Рубеж» столь универсального транспорта почти не имела. Да и те немногие лошади, что с трудом удавалось выторговать у фанатиков, в основном использовались для возделывания земли и перевозки грузов и в очень редких случаях как личный транспорт высших офицеров или чиновников. Поэтому неожиданное предложение одного из гвардейцев по имени Сергей Калашников – тогда ещё рядового – о создании мобильных пехотных подразделений, оснащённых велосипедами, пришлось очень кстати. Сергей, опираясь на свои познания в области военной истории, а особенно Англо-бурской войны в южной Африке, подробно расписал концепцию применения велосипедных войск, которые, к удивлению многих, были весьма распространены во многих армиях и специальных подразделениях на протяжении всего двадцатого века.

Так как рядовой Калашников был единственным человеком в гвардии, кто достаточно хорошо разбирался в данной теме, ему же и поручили внедрять все имеющиеся знания на практике. Но, поскольку звание рядового явно не соответствовало уровню порученной задачи, его мигом повысили до капрала, а вскоре и до сержанта, назначив командовать звеном новобранцев. Это экспериментальное звено предстояло в кратчайшие сроки превратить в первое подразделение велопехоты. Эксперимент оказался довольно успешным, поэтому практика использования велосипедов в качестве транспорта была распространена почти на половину гвардии, а сами велосипеды стали одним из наиболее приоритетных объектов поиска во время любых мародёрных рейдов. Подразделениям мобильной пехоты в первую очередь поручалась дальняя разведка, патрулирование и передача важных сообщений в тех местах, где из-за рельефа или больших расстояний использование радиосвязи не представлялось возможным. К тому же самих радиостанций у общины постоянно не хватало, поэтому использование вестовых на велосипедах было обычным делом.

– Всем подразделениям готовность номер один, – произнёс Миллер по внутренней частоте. – Тварь подошла к приманке.

Рипер быстрой перебежкой преодолел последние несколько метров и опустился перед кучкой мёртвых кроликов. Обнюхав их и ещё раз бегло осмотревшись, он схватил тушку и впился в неё зубами. Распробовав сочное кроличье мясо, он поднял голову и издал ряд громких звуков, напоминавших смесь карканья и щелчков.

– Артега, Чернов, – обратился Миллер к двум бойцам, прикрывавшим вход в офис, – забаррикадировать дверь и занять позиции у окон.

Гвардейцы подпёрли дверь столом и перешли к окнам. Секунду спустя в сторону перекрёстка смотрели уже четыре ствола, включая снайперскую винтовку Паскаля.

Всего через несколько секунд после того, как разведчик подал голосовой сигнал, из-за угла появилась небольшая кучка риперов. Они рванули к сородичу, который к тому моменту, совсем позабыв об осторожности, по полной наслаждался оставленной для него приманкой. Подоспевшие твари тут же присоединились к трапезе, не понимая, что все они угодили в ловушку.

– Паскаль, сколько целей ты видишь? – спросил Миллер.

– Я насчитал одиннадцать… нет двенадцать. Двенадцать целей, сэр.

– Двенадцать? – Не поверив услышанному, Миллер приложился к оптике и пересчитал их самостоятельно. – Их должно быть около двадцати. Наверно прячутся где-то… Никому не стрелять, подождём немного, может, подтянутся.

Заготовленной приманки на всех не хватало. Риперы, как и ожидалось, принялись драться за каждую тушку. Паскаль с интересом наблюдал за всем этим через окуляр оптического прицела. Прицельная сетка медленно скользила от одной твари к другой, пока снайпер выбирал наиболее удобную цель. И вдруг что-то заставило его остановиться, перекрестие замерло на голове одного рипера. Паскаль неуверенно произнёс:

– Сэр, я думаю с ожиданием остальных лучше не затягивать.

– В смысле? Что-то не так?

– Да, сэр. Мне кажется, один из них нас заметил.

– В смысле заметил? – удивился Миллер. – Между нами метров двести, не меньше, а зрение у этих тварей не очень.

– Вы правы, сэр, но последние секунд пять один из них смотрит прямо на меня. Может, стоит…

Не успел он закончить фразу, как со стороны перекрёстка раздался жуткий вопль. Рипер, ещё секунду назад молча смотревший в сторону Паскаля, резко вскочил на ноги и, раскинув в стороны руки, яростно закричал. Остальные твари, услышав крик, вмиг побросали остатки добычи и рванули в разные стороны.

Паскаль, не дожидаясь приказа капитана, нажал на спуск. Винтовка дёрнулась, толкнув снайпера в плечо. Пуля, подгоняемая огненным шаром, вырвалась из ствола и, пронзив двухсотметровую толщу воздуха, пробила голову вопящего рипера, разорвав её в клочья, словно спелый арбуз.

– Огонь! – наконец крикнул Миллер.

Бойцы принялись палить в сторону перекрёстка, но твари оказались проворными. На земле осталось лишь четыре прошитых пулями тела, половину из которых уложил Паскаль.

– Твою ж мать! – выругался Миллер, буквально вырывая у радиста переговорное устройство. – Восемь целей ушли, повторяю, восемь целей ушли. Большая часть побежала на север по третьей улице. Калашников, твой выход.

* * *

– Принято, – ответил Сергей и крикнул своим: – По коням!

Секунду спустя четыре велосипеда сорвались с места. Боевое звено сержанта Калашникова рвануло на перехват.

Дорога шла под уклон. Лёгкие горные велосипеды столь стремительно набирали скорость, что некоторым бойцам пришлось слегка придавить тормоза, чтобы не пролететь нужный поворот. За спиной осталось уже несколько кварталов. Перед очередным перекрёстком Сергей резко взмахнул рукой, давая знак остальной группе, и тут же резво повернул направо. Трое бойцов, несущихся следом, свернули вслед за командиром. Пролетев ещё сотню метров до очередного пересечения улиц, четвёрка выскочила на ту самую дорогу, по которой в северном направлении убегала свора риперов. Зажав тормоза и прочертив колёсами длинные полосы на дорожном покрытии, велосипедисты остановились.

Риперы были уже совсем близко. В момент визуального контакта до них оставалось не больше полсотни метров. Увидев перед собой людей, разъярённые твари даже и не подумали сменить направление, а тем более попытаться спрятаться. Они лишь прибавили ходу, хищно оскалившись и явно намереваясь атаковать. Спрыгивая с велосипеда, Сергей выкрикнул:

– Огонь!

Бойцы, отбросив велосипеды в стороны, быстрыми и чёткими движениями вскинули оружие и, почти не целясь, открыли шквальный огонь. Треск очередей, вспоров воздух, разнёсся по округе. Ещё мгновение, и риперы, изрешечённые пулями, посыпались на дорогу один за другим, кувыркаясь и перекатываясь словно тряпичные куклы. Последняя из прошитых горячим металлом тварей рухнула у ног Сергея, не добежав до него каких-то пары метров. Всего за несколько секунд всё было кончено.

– Дэвис, контроль! – крикнул Сергей своему заму, всё ещё держа оружие наготове. – Остальным держать периметр.

Капрал Дэвис, кивнув командиру в ответ, отделился от основной группы, подошёл к каждому из риперов и произвёл по контрольному выстрелу в голову.

– Чисто! – сообщил он, убедившись, что цели мертвы.

Сергей вытащил из подсумка рацию и, зажав кнопку вызова, передал по общему каналу:

– Это Лиса два, все пять целей уничтожены, потерь нет.

– Принято, Лиса два, – ответил капитан Миллер. – Лиса три, что у вас?

– Это Лиса три, – послышался голос сержанта Аджани. – В нашем секторе уничтожены трое, потерь нет.

– Первый принял. Хорошая работа, парни. Итого у нас двенадцать подтверждённых и уничтоженных целей. Если наблюдатели с «Юпитера» не ошиблись, то где-то поблизости должно быть ещё около десятка тварей.

Сергей передал в эфир:

– Капитан, наше звено может осмотреть север посёлка. Если риперы где и остались, то скорее всего там.

– Лиса два, даю добро. Будьте крайне осторожны. В здания не входить, в случае контакта сразу докладывать. Остальным группам сохранять позиции, возможно, оставшиеся твари ещё попытаются прорваться.

– Есть, сэр, конец связи. – Сергей, отпустив кнопку вызова, вернул рацию в подсумок.

– Пойдём пешком или снова по коням? – иронично спросил капрал Дэвис. Он был тем ещё шутником и, несмотря на занимаемую должность, время от времени любил задавать несуразные вопросы.

– Дай-ка подумать, – Сергей карикатурно изобразил задумчивость, почёсывая щетинистый подбородок. Он не брился с тех пор, как их мобильная группа приступила к дежурству на оперативной базе «Звезда», отчего щетина уже начала понемногу превращаться в бороду. – Нам нужно прочесать ещё несколько улиц, это не меньше двух километров пути, так что логичнее делать это на колёсах. Но такому умнику, как ты, я разрешаю бежать за остальными на своих двоих.

На лицах бойцов засияли весёлые ухмылки. Сергей обратился ко всем уже более серьёзным тоном:

– Всем перезарядиться, проверить снаряжение, и по коням. Давайте сделаем нашу работу максимально быстро и скорее свалим отсюда. Не знаю как вас, а меня дома жена уже заждалась.

Сменив магазины, четвёрка двинулась в путь. На полный осмотр северной части посёлка у них ушло менее двадцати минут. Ни риперов, ни хотя бы следов их присутствия обнаружено не было. Закончив проверку, звено сделало остановку на одном из перекрёстков. Сергей достал рацию и вновь вышел на связь по общему каналу:

– Это Лиса два, закончили проверку сектора, всё чисто.

– Вас понял, Лиса два, можете возвращаться на место сбора. Скорее всего наблюдатель с «Юпитера» ошибочно завысил число целей или часть риперов откололась от стаи по дороге сюда. Пускай патрули с ними разбираются, а наша работа на этом закончена.

– Вас понял, Первый, возвращаемся в точку сбора.

Сергей убрал рацию и собрался уже отдать приказ на движение, но тут к нему обратился рядовой Маккинзи:

– Сэр, может, стоит на всякий случай проверить дома? Если они где-то и остались, то скорее всего прячутся там.

Маккинзи был новобранцем из числа «аборигенов». Так в «Рубеже» называли тех, кто присоединился к общине после её образования – немногих счастливчиков, которым удалось выжить в небольших изолированных анклавах, стихийно возникших по большей части в труднодоступных горных районах.

– Рядовой, у тебя проблема с гиперактивностью? – без тени иронии спросил Сергей. – Не знаешь, чем бы полезным себя занять?

– Э-э-э… нет, сэр. Просто я подумал…

– Ты хоть раз участвовал в зачистке зданий? – перебил его Сергей. – Я имею в виду настоящую зачистку от риперов, а не тренировочный бой со стрельбой по картонным мишеням.

Сергей постарался высказать это максимально уничижительно по отношению к Маккинзи, открыто демонстрируя своё доминантное положение в отряде. Для Сергея подобное поведение представлялось скорее воспитательной мерой, нежели способом потешить своё самолюбие. Он неизменно старался проворачивать подобный трюк с каждым новобранцем, чтобы ни один из них не считал себя умнее остальных бойцов или тем более командира.

Маккинзи, чуть подумав, ответил:

– Нет, сэр, мне не доводилось проводить зачистку вживую, но на выпускном экзамене я…

– А вот мне доводилось проводить, и не раз, – вновь перебил Сергей. – Причём занимался я этим с самого основания гвардии, когда ходил в мародёрные рейды. И для себя я быстро усвоил, что без баллистического комбинезона, автоматического дробовика и поддержки щитовиков, лезть в здание – почти что самоубийство. Исключение можно сделать только для Ковача. Этого маньяка хоть одного в дом запускай. Будь уверен, он всех тварей в капусту порубит своим клинком. Но Ковача здесь нет, а в боевом наставлении не просто так строго-настрого запрещается лезть куда-либо без защитной экипировки. Но если ты такой инициативный и имеешь непреодолимое желание шариться по всяким халупам, может, мобильная пехота это не твоё и тебе стоит перевестись в Чистильщики или Мародёры?

Лицо молодого парня приобрело озабоченный вид. Он хотел было что-то ответить, но Сергей вновь его перебил:

– Рядовой, во время нештатной ситуации инициатива очень даже поощряется, нестандартное решение может спасти тебе жизнь. Поверь, знаю по своему опыту ещё с первых дней новой эпохи. Но если ситуация под контролем, как сейчас, и нестандартных решений от тебя не требуется, лучше засунь себе свою инициативность в одно место да поглубже и действуй строго по инструкции. Надеюсь, я достаточно ясно изъясняюсь?

Щёки Маккинзи покрылись багрянцем, он сглотнул.

– Да, сэр, я всё понял.

– Что именно ты понял?

– Что нужно всегда придерживаться инструкций, если только ситуация не требует от меня экстраординарных решений.

– Молодец, рядовой. Ты делаешь успехи.

Сергей ухмыльнулся. Он мог записать в свой актив очередную моральную победу над неопытным новобранцем, которая, вполне возможно, когда-нибудь спасёт тому жизнь. Этому приёму в своё время научила его Лиза. Каких-либо угрызений совести по данному поводу Сергей не испытывал, всё же он делал это не только в своих интересах.

К разговору подключился капрал Дэвис:

– Может, попробовать ещё раз разложить приманку? Ну так, на всякий случай.

– Эти твари сильно поумнели в последнее время, во второй раз вряд ли прокатит. К тому же капитан отдал чёткий приказ возвращаться, и это меня устраивает. – Сергей обратился ко всем: – Наша работа окончена. Ночевать сегодня будем дома.

– Чертовски хорошая новость, сэр, – воскликнул рядовой Торес, коренастый мужчина латиноамериканского типа. – Ещё одну ночь на «Звезде» я бы не вынес. Этот гадюшник меня уже доконал.

– Нашёл на что жаловаться, – возразил капрал Дэвис. – На «Звезде» не так уж и плохо. Ты недельку поживи на одном из пограничных аванпостов. После этого «Звезда» тебе родным домом покажется.

– Ха, вот ещё. Я не для того в мобильную пехоту пошёл, чтобы неделями на границе высматривать риперов.

– Ладно, хватит языками трепать, – прервал их Сергей. – На место сбора возвращаемся по пятой улице. Дэвис в голове колонны, Маккинзи и Торес замыкаете. Погнали.

Бойцы придавили педали и помчались на юг по главной улице Квейриса. Двухэтажные пластиковые коробки, некогда бывшие жилыми домами, проносились мимо одна за другой. Миновав пару кварталов, капрал Дэвис, двигавшийся впереди, резко затормозил, вскинув правую руку вверх. Сергей, ехавший следом, остановился рядом.

– Что-то не так?

– Да, сэр, то здание слева от дороги. – Дэвис указал на небольшой двухэтажный магазинчик, расположенный в сотне метров впереди у перекрёстка. – Я видел движение на втором этаже, кажется, риперы.

Сергей, не слезая с велосипеда, посмотрел в указанном направлении, но ничего подозрительного в окнах не заметил.

– Может, оставшиеся твари спрятались там? – неуверенно произнёс капрал.

– И что ты предлагаешь, Дэвис? Залезть внутрь и проверить?

– Ну, мы могли бы на всякий случай оцепить периметр и вызвать отряд зачистки. Если твари действительно там, нам же меньше работы потом будет.

На несколько секунд Сергей призадумался.

– Чёрт возьми, Дэвис, – выпалил он отчаянно, – ты не мог просто мимо проехать? Мы бы через час уже были дома, а теперь ещё чёрт знает сколько придётся здесь проторчать… Ладно, присмотри пока за окнами, я доложу капитану.

Сергей полез в подсумок за рацией. Тем временем капрал Дэвис, не торопясь, снял со спины автомат и, направив оружие в сторону подозрительных окон, приложил глаз к штурмовой оптике.

– Первый, это Лиса два, – зажав кнопку вызова, произнёс Сергей. – Возможно, обнаружили риперов в доме на пересечении пятой и семнадцатой. Прошу разрешения…

Раздался хлопок. Одновременно с этим что-то мокрое и вязкое забрызгало левую половину лица. Сергей резко перевёл взгляд на Дэвиса и ужаснулся – на месте правой височной доли и части затылка зияла окровавленная рваная дыра, будто огромный зверь мощным ударом снёс капралу полчерепа. Содержимое головы разлетелось вокруг, облив Сергея липкой кровавой массой.

Вслед за первым выстрелом громкие хлопки посыпались градом. Что-то тяжёлое и большое ударило Сергея в грудь. На миг показалось, что рёбра хрустнули, словно в него швырнули огромный молот. Тело пронзила острая боль, в глазах потемнело. От удара Сергей согнулся пополам и рухнул вперёд на руль, но в следующее мгновение капрал Дэвис, замертво повалившись набок, опрокинул Сергея на землю вместе с велосипедом.

Лёгкие отказывались нормально работать, каждый вдох давался Сергею с большим трудом. Первые секунды приходилось глотать воздух короткими рывками. Этого времени вполне хватило, чтобы оценить обстановку и разобраться в происходящем. В том здании засели вовсе не риперы.

Это была засада.

Из динамика отлетевшей в сторону рации донёсся крик капитана Миллера:

– Лиса два, что у вас там творится?! Калашников, приём!

Стрельба не прекращалась. Со спины послышалось несколько коротких очередей. Похоже, Маккинзи и Торес, замыкавшие строй, успели открыть ответный огонь.

Сергей попытался встать или хотя бы отползти в сторону, но будучи придавленным велосипедом и телом Дэвиса, не смог сдвинуться с места. Ему хотелось кричать, звать на помощь, но одна из пуль, с жутким визгом разлетевшаяся о дорожное покрытие в нескольких сантиметрах от его лица, заставила его плотно зажмурить глаза и промолчать. В голове промелькнуло:

«Притворись мёртвым, просто притворись мёртвым, это твой единственный шанс».

Он застыл на месте, стараясь не шевелиться и почти не дышать. Поскольку лицо и шея были залиты кровью Дэвиса, изобразить мёртвого не составило особого труда. Тем более пару секунд назад кто-то явно пытался добить его, целясь в голову. Если он так и не поймёт, что промахнулся всего не несколько сантиметров, то у Сергея ещё есть шанс.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Воцарившуюся тишину нарушал лишь голос капитана Миллера, продолжавшего кричать в рацию:

– Лиса два, держитесь, мы идём к вам! Аджани, бегом на перекрёсток пятой и семнадцатой, ты ближе всех.

– Мы уже в пути, буду там в течение трёх минут.

Ошарашенный Сергей понимал, что стрельба могла стихнуть лишь в одном случае – стрелять больше не в кого. Либо Маккинзи и Торес мертвы, либо они смогли скрыться, во что верилось с трудом.

Сергей лежал неподвижно, боясь пошевелиться. Он уже осознал, что стоит ему совершить хоть малейшее движение, хоть на мгновение показать, что он ещё жив, как он вмиг получит свою пулю взамен той, что разлетелась о дорогу меньше минуты назад.

Говорят, в момент смертельной опасности у человека перед глазами пролетает вся жизнь. Он начинает вспоминать родных и близких, лучшие и худшие моменты жизни. Но Сергея, как ни странно, всё это обошло стороной. Он не думал ни о любимой жене, ни о дочери, ни о ком-либо ещё из тех, кого знал. В голове засело лишь жгучее желание прожить ещё хотя бы минуту, а перед глазами, словно кадр из фильма, застыл момент, в котором череп его зама разлетается на куски.

За последние два года Сергею не раз доводилось видеть смерть. В первые недели после блэкаута он вдоволь насмотрелся на людей, умерших от голода, убитых в потасовках или растерзанных инфицированными. Убивать тоже доводилось, и немало, но пока на его счету были исключительно риперы. Охота на них давно превратилась в нечто обыденное, в самую обыкновенную работу. Будто убийство живого существа, совсем недавно являвшегося человеком, ничем особо не отличается от забивания кролика, которого вскоре подадут на ужин. Но одно дело смотреть, как жизни лишается тварь, в которой не осталось ничего человеческого, а совсем другое – вблизи наблюдать, как мозги хорошо знакомого тебе человека разлетаются во все стороны.

Сергей потерял ощущение времени. Он не мог понять, прошла ли всего одна минута или все двадцать. Нога, придавленная велосипедом, начала понемногу затекать, а он боялся даже пошевелить пальцами, чтобы слегка разогнать кровь.

Периодически из динамика рации, валявшейся где-то рядом, доносились радиопереговоры капитана Миллера и сержанта Аджани, спешивших на помощь. И, судя по их диалогу, оба боевых звена были уже совсем близко.

– Двигаюсь по семнадцатой улице с востока, подхожу к перекрёстку пятой и семнадцатой, – доложил сержант Аджани.

– Вижу тебя, – ответил капитан Миллер. – Двигаюсь по той же улице тебе навстречу. Кого-нибудь видишь?

– Нет, сэр. Запрашиваю разрешения на осмотр ближайших к перекрёстку зданий.

– Даю добро, Лиса три, мы проверим со своей стороны. Если где поблизости и оставались риперы, то они скорее всего разбежались, испугавшись стрельбы.

Прошло ещё несколько минут, Сергей по-прежнему лежал неподвижно с закрытыми глазами. Из рации послышался голос Аджани:

– Сэр, кажется, мы нашли помещение, из которого вёлся огонь. Не знаю, кто здесь сидел, но они явно свалили в спешке незадолго до нашего прихода. По комнате разбросаны свежие гильзы и кое-что из одежды.

– А звено Калашникова? Ты их видишь?

– Да, сэр, вижу, – неуверенно ответил Аджани. – Они в сотне метров к северу от перекрёстка… Кажется, все мертвы… Что прикажете делать?

Секунд десять Миллер молчал.

– Первый, жду ваших указаний, – повторил Аджани.

– Займи оборону и прикрой мою группу. Я постараюсь подойти ближе и проверить тела.

– Принято, прикрываю.

«Они уже рядом, совсем рядом. Потерпи ещё немного, скоро это закончится».

Пару минут спустя Сергей уже мог слышать голоса людей метрах в двадцати от себя, но он по-прежнему боялся шевельнуться или открыть глаза.

– Это «Рубеж». Есть живые? – крикнул Миллер совсем близко, судя по всему, из-за угла ближайшего здания. – Дайте знак, если слышите.

Поборов страх, Сергей слегка пошевелил рукой.

– Калашников, сейчас мы тебя вытащим, приготовься… Аджани, прикрывай меня, я вытаскиваю крайнего.

Послышались частые шаги. Кто-то подбежал, схватил Сергея за руку и резко дёрнул на себя, начав волочить его неподвижное тело по земле. Вслед за ним устремился и велосипед, зацепившийся за ногу. Через несколько метров нога выскользнула из-под рамы и Сергея в один приход затащили в переулок.

– Чернов, займись им, – крикнул Миллер. – Кажется, голова пробита. Паскаль, помоги Чернову. Я проверю остальных. Артега, за мной.

Кто-то перевернул Сергея на спину, расстегнул разгрузочный жилет и принялся ощупывать. Сергей наконец смог приоткрыть глаза и сделать глубокий вдох. Воздух с хриповатым звуком наполнил лёгкие. Сквозь красноватую пелену он увидел, как часть небосвода закрыл нависший над ним капрал Чернов – старший медик мобильной группы «Дельта». Рядом склонился высокий худощавый парень с длинной винтовкой в руке.

– Паскаль, – обратился к нему медик, – отложи оружие, будешь ассистировать. Достань перевязку из моего рюкзака.

Парень молча подчинился. Чернов ощупал голову Сергея.

– Так, череп вроде цел. Похоже, это не его кровь. Лицо слегка посечено осколками, – медик раздвинул пальцами веки и посветил фонариком. – Левый глаз задело осколком, но вроде некритично, глазная жидкость на месте. Калашников, можешь сказать, где болит?

– Грудь, – еле слышно прохрипел Сергей и натужно откашлялся.

– Чёрт, кажется, проникающее ранение грудной клетки.

Китель на груди Сергея распахнулся, Чернов хирургическими ножницами раскроил футболку вдоль груди.

– Так, крови почти нет, на пулевое ранение не похоже, – слегка удивлённо произнёс медик. – Как будто осколками посекло или мелкой дробью. – Он ощупал грудную клетку, Сергей замычал от боли. – Похоже на запреградную травму. На груди большая гематома размером с… – Чернов на секунду замялся.

Он резко полез в разгрузочный жилет Сергея, расстегнул один из нагрудных подсумков и вынул оттуда два магазина к автомату. Один из магазинов рассыпался у него в руках, патроны вывалились на землю.

– Чёрт возьми, да ты счастливчик, Калашников. Пуля угодила в подсумок и пробила первый магазин, но второй пробить не смогла и рассыпалась, так что до груди долетели лишь некоторые её фрагменты… Капитан, что с остальными? Нужна помощь? – крикнул он куда-то в сторону.

– Все мертвы, – послышался голос Миллера где-то неподалёку. – У Дэвиса полбашки снесло, будто разрывной попали. Остальные двое вроде пытались отстреливаться, но их буквально нашпиговали свинцом. В каждом не меньше десяти пулевых. Как там Калашников?

– Жить будет. Серьёзных повреждений нет.

– Капрал, – озабоченным голосом обратился к медику Паскаль. – А что у него с глазами?

Чернов вновь склонился над Сергеем, лицо медика было не в фокусе.

– У него шок, – чуть помедлив, ответил он. – Это называют взглядом на 2000 ярдов. Он не может сфокусировать зрение на близких объектах, и глаза постоянно как будто смотрят вдаль. У военных в двадцатом веке такое часто встречалось.

Чернов достал что-то из медицинского подсумка. Спустя пару секунд в шею Сергея вонзилась игла, и холодная жидкость устремилась по кровеносным сосудам. Веки начали слипаться, но он всё ещё мог слышать, что происходит вокруг.

Капитан Миллер подозвал радиста, взял у того переговорное устройство и передал в эфир:

– Аджани, ты осмотрел комнату?

– Так точно, сэр.

– Что-нибудь нашёл?

– Да, сэр. Судя по гильзам, стреляли из оружия, схожего с нашим. Эти ребята использовали патроны калибра 6,3.

– Аджани, ты уверен?

– Абсолютно. Я сравнил гильзы со своим боекомплектом, все маркировки идентичны… Подождите минутку. – Связь ненадолго прервалась. – Сэр, один из моих нашел за дверью куртку, похоже, вражеский стрелок в спешке забыл её. На рукаве символика давидианцев.

От этих слов Миллера будто громом прошибло.

– Аджани, ты точно ничего не путаешь? Может, просто рисунок похож?

– Никак нет, сэр, это точно эмблема давидианцев – глаз на фоне креста, обведённого кругом.

Миллер сдавил рукой переговорное устройство и нецензурно выругался. Заметив, что на протяжении всей тирады кнопка вызова были зажата, он добавил:

– Аджани, обыщи весь дом и собери всё, что оставили эти ублюдки: гильзы, одежду, снаряжение, короче, ты должен собрать как можно больше улик. По завершении доложишь.

– Есть, сэр.

Закончив разговор, Миллер приказал радисту настроиться на штабной канал.

– Говорит капитан Миллер, командир мобильной группы «Дельта». Передайте это сообщение по всем пограничным аванпостам и доведите до командора Савина. Пятнадцать минут назад мы были атакованы из засады в посёлке Квейрис, трое наших бойцов убиты, один ранен. Судя по уликам, найденным на месте боя, нас атаковали давидианцы. Вполне возможно, это лишь первый удар, за которым последуют другие. Примите все необходимые меры для обеспечения безопасности внешних и внутренних границ… – Миллер сделалпаузу, отпустив кнопку вызова, но через несколько секунд добавил: – Кажется, давидианцы объявили нам войну.

* * *

– Караван давидианцев на подходе, – крикнул часовой. – Сколько? – без малейшего интереса спросил лейтенант Ковач, ни на мгновение не отрываясь от заточки клинка, заменявшего ему кисть правой руки.

– Пять гружёных лошадей и человек тридцать сопровождения, все верхом. Будут здесь минут через пять.

– Тридцать? Что-то многовато их в этот раз, – пробормотал Ковач, ни к кому конкретному не обращаясь. – Всем приготовиться, гости едут, – громко скомандовал он.

Ковач вытер лезвие и провёл заточенной кромкой по исписанному листку синтетической бумаги. Убедившись, что клинок достаточно острый, чтобы одним ударом отхватить кому-нибудь руку, Ковач отстегнул его и убрал в ножны на поясе. На месте правой кисти остался лишь механизм крепления. А ведь когда-то здесь был первоклассный бионический протез, пришедший в негодность после блэкаута.

– Акопян, – крикнул Ковач в сторону своего заместителя, – сегодня ты принимаешь груз. Я буду у себя. Доложишь, как только эти свалят отсюда. – Сделав несколько шагов, Ковач притормозил и добавил: – Я надеюсь, хотя бы сегодня ты сделаешь всё быстро. Или как в прошлый раз будешь трындеть с этим барыгой добрых два часа?

– Лейтенант, я же не впустую с ним болтаю, – Акопян был похож на провинившегося школьника, на ходу придумавшего оправдание за прогулы. – Торговля не терпит спешки. Если хорошенько не присесть торговцу на уши, он и половины нашего хлама не заберёт.

– Да куда он на хрен денется. У них после сбора урожая зернохранилища просто ломятся, скоро гнить всё начнёт. Так что они с радостью обменяют излишки на любой мусор, лишь бы он в хозяйстве пригодился.

Сержант Акопян хотел было выдать что-то остроумное, но Ковач, предугадав это, остановил его взмахом руки:

– Ладно, вали уже давай. Сделай всё по-быстрому и смотри, чтобы они сами не присели тебе на уши со своими проповедями… И ещё намути мне пару бутылок их медовухи, а то от этого краковского пива уже живот воротит.

– Будет сделано, шеф, – неожиданно коротко ответил Акопян и отправился к воротам встречать гостей.

Торговый аванпост «Гермес», названный так в честь древнегреческого бога торговли, располагался на нейтральной территории, в так называемой Красной зоне. До ближайшего пограничного укрепления общины «Рубеж» расстояние составляло около двадцати километров и примерно столько же до границы земель давидианцев.

Аванпост был обустроен вокруг небольшого поместья в викторианском стиле. Лет двадцать назад какой-то богач со связями построил этот вычурный новодел недалеко от заповедного леса, нашпиговав здание самой современной электроникой и охранной системой. Увы, но блэкаут ничего из этого не пощадил. Заклинившие двери пришлось срезать с петель, а после устанавливать обратно, но уже с обычными механическими замками. Оживлять панели, которые когда-то наполняли помещения светом и могли создать иллюзию солнечного дня или закатного вечера, никто и не думал. Для людей новой эпохи белые квадраты на потолке представлялись не более чем бесполезным украшением.

Поместье имело крайне удачное расположение на невысокой возвышенности, и не воспользоваться этим было бы глупо. По старой традиции, главное здание окружала полутораметровая каменная стена, выполненная, как и само поместье, в нарочито «историческом» стиле. Гарнизон аванпоста, несмотря на малую численность, обычно не превышающую десяти человек, превратил поместье в настоящий форт, организовав серию бойниц в каменной изгороди и установив внутри периметра несколько укреплённых смотровых вышек.

По условиям соглашения, заключённого между давидианцами и «Рубежом» в конце первого года новой эпохи (так обычно обозначали временной промежуток после блэкаута), часть территории долины Фьярвик разделили на сферы влияния. Внутри своих зон каждая из сторон могла свободно заниматься любой деятельностью, не опасаясь посягательств со стороны соседа. Кроме того, каждая община обозначила на карте и чёткие границы своих мини-государств, в центре которых располагались главные поселения. Столицей давидианцев стал город Ториан, за два года выросший вокруг одноимённого древнего поместья, откуда и начала свой путь религиозная секта отца Давида. Главное поселение «Рубежа», как и прежде, находилось на плато Дрейко, изолированном от остальной долины многометровым скалистым обрывом. А бывшую туристическую деревню ввиду получения ею статуса столицы также стали именовать городом, которому дали название Фронтера.

Суммарно обозначенные ранее территории составляли лишь малую часть площади всей долины. Остальная земля считалась ничейной и именовалась Красной зоной. Согласно договору, обе общины могли заниматься там мародёрством или иной деятельностью по принципу «Кто первый нашёл, тот и владеет». Чем-то данный пункт напоминал международные договоры об использовании вод Мирового океана в прежние времена.

Помимо установки чётких границ и правил коммуникации между общинами, соглашение также подразумевало и постепенное развитие торговых отношений. Поначалу возникший «товарообмен» сложно было назвать торговлей, поскольку первые караваны давидианцев отправлялись как подарки лидеру общины Денису Савину. За те полгода, что он находился в «гостях» у давидианцев, обучая их воинство борьбе с инфицированными, в общину «Рубеж» успело прибыть с полдюжины конных конвоев, гружённых зерном, саженцами растений, мелкой живностью, средствами связи и даже боеприпасами, которых общине особенно не хватало.

Вернувшись от давидианцев, капитан Савин (тогда ещё капитан) сразу предложил наладить взаимовыгодную торговлю. Поскольку вблизи территории давидианцев располагалось лишь несколько небольших посёлков, полностью обчищенных ещё в первые месяцы после блэкаута, у них возникла потребность в ряде товаров промышленного производства. В первую очередь они нуждались во всепогодной одежде и обуви, различной химии, а также в удобрениях.

Несмотря на старания Савина, обучавшего давидианское воинство в течение нескольких месяцев, их мародёрные группы так и не смогли продемонстрировать достаточную эффективность при работе в городских условиях. Наученные горьким опытом нескольких погибших или сильно потрёпанных отрядов, давидианцы опасались заходить в любые более или менее крупные населённые пункты, ограничиваясь рейдами лишь в совсем мелкие посёлки или даже деревни, где поживиться особо было нечем. А вот мародёры «Рубежа» свою работу выполняли отлично, регулярно совершали вылазки в крупные торговые центры, из-за чего на складах общины скопилось немало излишков. Их-то «Рубеж» и выменивал на продовольствие и ремесленные товары давидианцев.

Лейтенант Ковач, свалив на заместителя свои обязанности, не спеша поднялся на второй этаж, в штабную комнату. Когда-то тут располагалась бильярдная. Отделанная настоящим деревом, с лепниной у потолка, комната словно бы проектировалась, чтобы впечатлить любого гостя.

Штаб был пуст, если не считать капрала Кима. Невысокий азиат сидел перед громоздкой ламповой радиостанцией так, что догадаться о его присутствии можно было лишь по торчащей чёрной макушке в наушниках.

Ковач выдвинул ящик стола и достал небольшой бумажный свёрток. Отвернув край, он вынул горсть сушёных грибов и закинул их в рот, интенсивно разжевав. Краем глаза мужчина заметил любопытный взгляд радиста – Ким выглянул из-за рации.

– Займись своим делом, капрал, – сказал Ковач. – А чем занимается командир, тебя волновать не должно. Усёк?

Молодой капрал неуверенно кивнул и повернулся обратно к рации. Он далеко не в первый раз видел, как лейтенант, совершенно не стесняясь присутствия подчинённых, ест «чипсы» – смесь сушёных галлюциногенных грибов. Никто точно не знал, кто именно их выращивает, распространялись они исключительно из-под полы сетью мелких дилеров. Официально производство и употребление галлюциногенов в «Рубеже» строго запрещалось, однако желающих хорошенько расслабиться под приятный хруст не останавливали никакие запреты. Многие гвардейцы любили закинуться «чипсами» во время отдыха, это помогало на время отвлечься от тягот несения службы и быстрее восстановить силы перед очередным дежурством. Особого привыкания, а тем более ломки они не вызывали, поэтому большинство командиров смотрели сквозь пальцы на то, чем занимаются их бойцы в свободное время, лишь бы непосредственно на дежурстве ничем таким не баловались. Того же принципа придерживался и лейтенант Ковач по отношению к своим подчинённым, однако себя ни в чём не ограничивал.

Ковачу чертовски не нравилось исполнять обязанности коменданта – слишком спокойно, слишком скучно, к тому же постоянно приходилось общаться с давидианцами. К счастью, торчать ему здесь оставалось всего лишь три дня. На «Гермесе», в связи с его значительной удалённостью от Фронтеры, рабочая смена длилась две недели, после чего гарнизон с командиром полностью заменялся. Лейтенант мечтал, как после нынешней вахты он со своим подразделением вернётся в столицу отгуливать заслуженный недельный отпуск, после чего их вновь отправят в какой-нибудь дальний мародёрный рейд. Ковач надеялся провести свободное время с детьми, в последнее время он видел их не так часто, как ему хотелось бы.

За последний год он окончательно облысел. О регулярных ранее процедурах по искусственному восстановлению волос пришлось забыть навсегда. Несмотря на возраст, приближавшийся к пятидесяти годам, Ковач отчаянно старался держать себя в форме. Регулярно бегал по внутреннему периметру аванпоста и перетаскивал тяжёлые ящики. Сгоревшие три года назад микроимпланты так и остались в его теле, в качестве пожизненного напоминания о той эпохе, в которой он родился и прожил большую часть жизни. До блэкаута они помогали держать мышцы в тонусе, стимулируя их едва заметными разрядами электричества. Для того чтобы иметь объемные мышцы и рельефный торс, не требовалось вообще ничего. Разве что кроме эфирной сети, постоянно подпитывающей импланты энергией. Теперь же, несмотря на все старания, замедлившийся метаболизм брал своё. Если раньше невысокий и коренастый Питер Ковач по форме скорее напоминал квадрат, то в последнее время больше походил на овал, всё больше стремящийся стать кругом.

Окончательно лишившись правой руки даже в виде бионического протеза, Ковач принялся старательно наращивать силу и координацию левой. После долгих тренировок он научился не только писать, но и неплохо стрелять из автоматического пистолета, который постоянно, как и положено офицеру, носил в поясной кобуре.

Ковач закрыл свёрток с «чипсами» и убрал его в стол. Затем, подойдя к сидящему за рацией капралу Киму, он панибратски хлопнул того по плечу и спросил:

– Ну что, салага, есть что-нибудь интересное в эфире?

Стараясь не обращать внимания на столь обидное обращение, Ким ответил:

– Да, сэр. Я поймал радиопереговоры одной из наших мобильных групп. Судя по всему, они километрах в тридцати от нас, а может, и дальше. Сигнал очень слабый, я могу слышать лишь исходящую передачу командира группы. Похоже, только у него радиостанция дальнего радиуса, у остальных слабые портативки.

– Что за группа? Позывные, коды или ещё что-нибудь говорили?

– Я слышал позывные Лиса два и Лиса три.

– Ясно, это группа Миллера. А Лиса два и три, соответственно, Калашников и Аджани.

Радист сильнее прижал наушники, внимательно вслушиваясь в эфир.

– Вы правы, сэр, командир группы только что назвал… точнее, прокричал оба этих имени. Похоже, там что-то происходит.

– Наверняка этот недоумок Калашников снова накосячил и Миллер его песочит по полной.

Ковач посмотрел в окно. Сержант Акопян, его заместитель, как раз открывал ворота, чтобы запустить во внутренний двор торговый караван давидианцев. Большая часть сопровождения, как и положено, расположилась временным лагерем в паре сотен метров за забором. Помимо пяти лошадей, гружённых мешками с зерном и другими продуктами, внутрь заехали и десять всадников сопровождения. Все они спешились и пристроили лошадей в стойло. Сержант Акопян подошёл к старшему группы и, пожав ему руку, тепло поприветствовал. Часовые на вышках, сопроводив прибывших взглядом, вновь переключили внимание на внешний периметр.

– Сомневаюсь, что Акопян и в этот раз уложится в полчаса, – хмыкнул Ковач. – Язык у него как помело, кого хочешь уболтает… Ладно, за умение впаривать этим всякий хлам, ему можно многое простить.

Капрал Ким внезапно перебил Ковача:

– Сэр, кажется, там что-то случилось.

Он снял наушники и включил динамик радиостанции. Комнату заполнил шипящий и прерывистый голос капитана Миллера:

– …мы… атакова… из засады. Трое наших бой… убиты, – голос Миллера оборвался.

– В чём дело, Ким? – воскликнул Ковач.

– Сигнал еле пробивается, – растерянно ответил радист. – Я ничего не могу сделать.

Через несколько секунд белый шум снова прервался обрывками фраз. – …Давидиан… объявили… войну.

Услышав последнюю фразу, Ковач резко повернулся к окну. Сержант Акопян что-то оживлённо обсуждал с торговцем и парой его людей. Тем временем остальные давидианцы беззаботно расхаживали неподалёку с автоматами за спинами, присматриваясь к приготовленным для них товарам. По правилам торгового аванпоста, при заходе на его территорию гостям разрешалось оставить при себе личное стрелковое оружие при условии, что оно будет носиться исключительно за спиной и поставлено на предохранитель. Это правило ввели, с одной стороны, для соблюдения мер безопасности, а с другой, чтобы у гостей оставалась возможность защитить себя в случае нападения риперов.

Ковач процедил сквозь зубы:

– Мать вашу, это же чёртов троянский конь. Ким, хватай оружие и занимай позицию у окна. Живо!

Ковач забежал в соседнюю комнату, где отсыпались трое ночных караульных. Без лишнего шума он разбудил их и, даже не дав одеться, чуть ли не пинками отправил к окнам в одних трусах.

– Всем укрыться здесь и ждать моего сигнала. Капрал Ким за старшего. Если хоть один фанатик потянется за оружием, приказываю стрелять на поражение.

Бойцы неуверенно кивнули. Ковач выскочил из комнаты и рванул вниз по лестнице. Спустившись на первый этаж, он ненадолго остановился, чтобы восстановить дыхание и не выдать себя излишним волнением. Достав из кобуры пистолет и зацепив затвор о брючный ремень, он резко дёрнул вниз, взводя курок и досылая патрон в патронник. Проверив наличие патрона в стволе, он деактивировал курок, чтобы не допустить случайного выстрела, и вернул пистолет обратно в кобуру.

Выйдя из поместья через главный вход, Ковач спокойным шагом направился в сторону Акопяна. Тот продолжал оживлённо болтать с давидианцами. Увидев приближающегося коменданта, торговец сказал что-то Акопяну и тот обернулся:

– О, лейтенант. Я думал, вы отдыхаете. Мы уже почти…

Не дав тому договорить, Ковач резко оттолкнул сержанта правой культёй и, выхватив левой рукой пистолет, наставил его на торговца.

– Гарнизон к бою! – крикнул Ковач во всё горло. – Фанатиков на прицел.

Мгновение спустя в окнах второго этажа поместья появился капрал Ким и трое караульных в одном нижнем белье. Как и приказал Ковач, они наставили оружие на давидианцев. К ним присоединились часовые на вышках. Ковач добавил:

– Если кто-нибудь попытается сбежать или схватиться за оружие, приказываю стрелять на поражение.

Ковач шагнул назад, уходя с линии огня и увлекая за собой Акопяна. Отойдя на пару метров, он бросил торговцу:

– Прикажи своим поднять руки и встать в шеренгу рядом с тобой.

Тот никак не отреагировал. Лишь продолжал крутить головой, примечая каждого из бойцов «Рубежа», наставивших оружие на его людей.

– Сэр, а что происходит? – испуганно спросил Акопян.

– Несколько минут назад давидианцы расстреляли наш патруль. Как я понял, это равносильно объявлению войны. И я считаю, что этот так называемый «караван» не что иное, как троянский конь, отправленный на захват нашего аванпоста.

Как и всегда после чипсов, цвета казались ярче, а звуки громче. Ковач смотрел в лицо торговому представителю, стараясь «читать» эмоции. Торговец напрягся, сжал зубы, хотя и пытался сохранить непробиваемое выражение лица. Капельки пота, выступившие на лбу фанатика, засверкали всеми цветами радуги; в лучах солнца они напомнили Ковачу россыпь мелких бриллиантов.

– Лейтенант, – неуверенно произнёс давидианец, стараясь при этом демонстрировать полное бесстрашие, – мне ничего не известно ни о каком нападении. Мы всего лишь торговый…

Прогремел выстрел. Следом ещё один откуда-то сверху и ещё несколько с разных сторон. Двое давидианцев рухнули, остальные же, схватившись за оружие, бросились врассыпную, паля в разные стороны. В следующее мгновение Ковач, схватив Акопяна, повалился вместе с ним и начал отползать в сторону. Он не глядя жал на спуск, стреляя из пистолета наугад. Раскатистая канонада, заглушавшая любой человеческий крик, не прекращалась секунд десять, после чего резко стихла, уступив место воплям раненых.

– «Рубеж», все целы? – крикнул Ковач, не поднимаясь с земли.

– Да, сэр, все живы, – ответил капрал Ким. – Гарисона задело, но ничего серьёзного, мы его перевязываем.

– Держать их на прицеле. Проверить тела и оказать помощь раненым.

Ковач посмотрел на свой пистолет. Магазин был пуст – затвор застыл в заднем положении.

За прошедшее время лейтенант научился перезаряжать оружие одной рукой, причем делал это достаточно резво. Большой палец надавил кнопку сброса, пустой магазин выскользнул из рукоятки и упал на землю. Зажав пистолет подмышкой правой руки, Ковач извлёк из поясного подсумка запасной магазин, вставил в рукоятку. Взял пистолет левой рукой и сбросил затворную задержку, вернув затвор в исходное положение и дослав патрон в патронник. На всё ушло не более десяти секунд. За время тренировок он отточил процесс перезарядки до автоматизма и обычно делал это в два раза быстрее, но стресс и съеденные несколько минут назад «чипсы» давали о себе знать.

Убедившись, что пистолет заряжен, Ковач медленно поднялся на ноги и не торопясь оглядел поле боя. В нескольких метрах от него в луже собственной крови лежал торговец. Судя по всему, он даже не успел достать оружие. Пуля, выпущенная одним из часовых на вышке, пробила ему затылок, разворотив на выходе пол-лица. Чуть дальше валялось девять окровавленных, прошитых пулями тел. Трое всё ещё дёргались и вопили от боли.

Один из часовых крикнул:

– Лейтенант, отряд фанатиков приближается, они растягиваются в стрелковую цепь.

– Чёрт, я забыл про остальной эскорт. Сколько их там?

– Около двадцати и примерно столько же всадников только что показались со стороны леса и движутся в нашу сторону.

– Приготовиться к отражению атаки. Ким, срочно вызывай подкрепление. Остальным распределиться по периметру, стрелять только в ответ… Твою ж мать, – процедил он себе под нос. – Теперь уж точно война.

Часть I Враг

Глава 1. Денис Савин

Командор Савин застыл перед рабочим столом, склонившись над картой долины Фьярвик. На изрядно потрёпанном временем куске бумаги за последний год появилось множество линий и маркеров, отмечающих месторасположение жилых поселений, потенциальных или уже зачищенных объектов для мародёрства, пограничных аванпостов и границ общин. На этой карте было всё.

Для удобства управления и защиты от инфицированных Савин разделил территорию общины «Рубеж» на две зоны безопасности – Зелёную и Жёлтую. К Зелёной относилось плато Дрейко с расположенной на нём столицей, а также небольшой фермерский сектор у подножия, где земля была более плодородной, чем на самом плато, и больше подходила для земледелия и животноводства. Фермерские угодья окружала цепь оборонительных аванпостов, наблюдательных вышек, а также защитных сооружений из карбоновой сетки и колючей проволоки.

Ничуть не хуже охранялась и единственная дорога, поднимавшаяся из долины на плато. Помимо нескольких скрытых пунктов наблюдения по обочинам, непосредственно перед въездом в город высилась трёхметровая деревянная изгородь. Протянувшись от обрыва слева до многометрового скалистого отвеса справа, она полностью перегораживала верхний участок дороги. Единственным проходом служили ворота, закрывавшиеся на ночь. На карте командора это сооружение именовалось Адриановой стеной в честь одноимённого защитного укрепления, возведённого римлянами в северной Англии в начале первого тысячелетия нашей эры. В случае вражеского прорыва вверх по горному серпантину стена должна была стать последним рубежом обороны для жителей общины.

В пределах Зелёной зоны цивилы могли перемещаться абсолютно свободно и чувствовать себя в полной безопасности, а бойцам гвардии разрешалось ходить без личного стрелкового оружия. Здесь не стоило опасаться нападения риперов или других хищников, которых после блэкаута развелось немало.

Остальная территория «Рубежа», расположенная непосредственно в долине, обозначалась на карте как Жёлтая зона. Всю эту область старались периодически зачищать от инфицированных. Не давали им собираться в крупные стаи, представлявшие значительную опасность даже для гвардейских патрулей и мародёрных групп. Свободно перемещаться в этой зоне разрешалось лишь подразделениям гвардии, а рабочим бригадам цивилов в обязательном порядке требовался вооружённый эскорт.

Границы Жёлтой зоны и, соответственно, территории общины «Рубеж» проходили примерно в десяти километрах от столицы. Всё, что располагалось дальше за редкой цепью пограничных аванпостов и наблюдательных пунктов, именовалось Красной зоной. Это была абсолютно дикая территория, зачистка которой либо не проводилась вовсе, либо носила исключительно локальный характер, например во время мародёрного рейда на один из удалённых объектов. В этой никем не контролируемой местности инфицированные беспрепятственно сбивались в стаи численностью до нескольких десятков особей. Исходя из этого, в дальние рейды приходилось отправлять отряды соответствующей численности, состоящие в основном из ветеранов.

Около часа назад командору доложили о боестолкновениях в посёлке Квейрис, а вскоре и у аванпоста «Гермес». В тот момент Савин находился довольно далеко от Фронтеры – проводил плановую проверку пограничных наблюдательных пунктов. Приходилось действовать быстро. Поручив своему заместителю майору Куперу закончить проверку и подготовить пограничные укрепления к обороне, Савин запрыгнул в седло и галопом умчался в штаб гвардии.

В подобной ситуации первым делом стоило выйти на связь с давидианцами и разобраться в происходящем, но в нынешних условиях это не представлялось возможным. Расстояние между центрами общин составляло без малого сто километров, что не позволяло наладить прямую радиосвязь. До этого передачу любой информации приходилось проводить в два этапа, используя аванпост «Гермес» в качестве промежуточного звена. Радист аванпоста принимал сообщение и дословно передавал его дальше. Не самый удобный способ общения, да и качество связи оставляло желать лучшего, но это было куда быстрее, чем отправлять вестового с дипломатической почтой.

Однако в тот момент даже такую связь задействовать не получалось. Бой у «Гермеса» всё ещё продолжался, и пока Ковач командовал обороной, его старший радист капрал Мао безостановочно продолжал вызывать подкрепления, координируя их действия, чтобы не дать противнику сомкнуть кольцо окружения вокруг аванпоста.

Раздался стук в дверь. Савин дал разрешение войти, и спустя мгновение в кабинет вбежала пухлая фигурка его помощника. Капрал Викерс, тяжело дыша и буквально обливаясь потом, подлетел к командору.

– Новое сообщение от связистов, сэр, – сказал он, протягивая исписанный лист бумаги.

На фоне подтянутого и крепко сложенного командора невысокий, но довольно упитанный молодой человек с покрасневшим от бега лицом выглядел слегка комично. Савин взял донесение, в некоторых местах бумага успела изрядно пропитаться потом.

– Подожди снаружи. Без доклада никого не впускать.

– Есть, сэр, – как всегда чётко, задрав подбородок, ответил Викерс и выскочил в коридор.

В донесении было два сообщения. Первое от командира мобильной группы Дельта капитана Миллера, второе – от коменданта торгового поста «Гермес» лейтенанта Ковача. Миллер сообщал, что в ходе боя сержант Калашников получил ранение средней тяжести, угрозы жизни нет, трое его бойцов погибли на месте. Полчаса назад за ними прибыл транспорт для перевозки тел, и вскоре они будут доставлены в столицу. В донесении Ковача сообщалось, что к «Гермесу» подошло подкрепление с ближайшего пограничного аванпоста и совместными усилиями им удалось не допустить окружения и отбить атаку давидианцев. Среди защитников потерь нет, четверо легко ранены. Давидианцы в общей сложности потеряли около десяти человек убитыми, трое раненых захвачены в плен. По радиосвязи со стороны противника доносятся оскорбления, проклятья и угрозы, конструктивного диалога выстроить не получается.

Савин закончил читать. Медленно и с явным усилием он смял листок так, словно держал в руке не бумагу, а кусок листового железа. Сделав пару глубоких вдохов, он плавно опустился в кресло и тяжело выдохнул.

Глубоко внутри что-то разгоралось. Нечто дикое и неудержимое, что он тем не менее по-прежнему старался скрыть за привычной маской уверенного в себе человека. В этот миг его одолевало вовсе не отчаяние и уж точно не страх. Пожалуй, это была ярость, дикая ярость от осознания того, что всё вновь идёт не по плану. Несколько ударов сердца спустя странное чувство переросло в непреодолимое желание проломить кому-нибудь череп или хотя бы свернуть шею. Ничего нового, в прошлой жизни он не раз совершал подобное и вовсе не гордился этим, но и не сожалел. Он просто делал то, что указывал ему Давид.

Размышления прервал монотонный безэмоциональный голос, раздавшийся позади:

– Всё настолько плохо? – как всегда по-русски спросил Давид.

«Да, чёрт возьми, всё охренительно плохо!» – хотел выкрикнуть Савин, но сдержался.

Они уже не первый год воплощали в жизнь план Давида. И пускай всё шло не идеально, особенно после блэкаута, в целом им удавалось придерживаться заданного курса. Но сегодня произошло то, чего они оба опасались больше всего.

– Бывало и лучше, – процедил Савин.

Для общения они всегда использовали только русский язык. В общине им почти никто не владел, и это минимизировало шанс, что кто-то сможет их подслушать.

На миг Савину показалось, что ответ прозвучал слишком грубо и Давид может на это обидеться. Тут же захотелось что-то добавить, слегка смягчить фразу. Однако он всё же решил промолчать. Савин уже давно перестал воспринимать Давида как нечто искусственное, из-за чего время от времени приходилось напоминать самому себе, что тот вовсе не человек и никаких эмоций не может испытывать в принципе.

– Можно взглянуть? – спросил Давид, явно подразумевая листок с донесением.

– Конечно.

Савин развернулся. На пару мгновений его взгляд застыл на единственном глазе собеседника – небольшом глазке камеры, окружённой светодиодным кольцом. Нейроблок космолёта «Аляска», служивший Давиду временным пристанищем, стоял на ящике с документами позади стола командора. Это был небольшой серый прямоугольник, с виду напоминавший толстый дипломат. Помимо широкоугольной камеры высокого разрешения, встроенного микрофона и динамика, на передней панели располагались небольшой монитор и ряд внешних сенсоров. Всё это позволяло Давиду сканировать окружение и быть в курсе всего, что происходит в кабинете.

После возвращения на Землю экипажа «Аляски» его командир – доктор Генри Мур использовал возможности нейроблока для записи бесед с выжившими жителями общины «Рубеж». В общей сложности было отснято более тысячи часов видео- и аудиоконтента, все эти данные хранилось на внутренней памяти нейроблока. Савину ни за что не хватило бы времени просмотреть весь отснятый материал, поэтому Давид отобрал фрагменты, представлявшие, на его взгляд, наибольшую важность. Так Савин после возвращения от давидианцев смог понять общие настроения жителей общины и, что более важно, своего ближайшего окружения.

Он поднёс листок с донесением ближе к камере нейроблока, световое кольцо сменило цвет с белого на красный.

– Ты прав, – монотонно произнёс Давид. – Это может сильно осложнить выполнение плана.

– По мне, твой так называемый «план» уже давно полетел ко всем чертям. – Савин злобно смял листок и бросил в урну. – Ты говорил, что всё пройдёт легко и быстро, стоит лишь наладить торговлю. Но за последний год мы не продвинулись ни на шаг.

– Денис, судя по интонации, ты сильно подавлен. Это вполне нормальная реакция в свете последних событий, – кольцо вокруг объектива сменило цвет на зелёный. – Но попытка переложить вину на меня не самое разумное решение. В моих прогнозах обозначена лишь общая тенденция развития нового человеческого общества в зависимости от тех или иных глобальных событий. Прогнозирование поведения каждого отдельного индивида находится за рамками моих возможностей. Слишком много переменных. К тому же в попытке найти виноватого ты явно не учитываешь собственные ошибки, а их было допущено немало. За последние три года ты неоднократно саботировал мои предложения по развитию общины, в большинстве случаев поступая по-своему. Из-за чего приходилось многократно вносить корректировки в план. Прости за прямоту, но, почувствовав власть, ты стал слишком самостоятельным и почти перестал обращать внимание на рекомендации. Скорее всего это было вызвано потерей большинства моих возможностей после возвращения на Землю.

Давид, как всегда прямолинейно и коротко, расставил всё по местам, и он был абсолютно прав. Савин действительно не считал необходимым каждый раз прислушиваться к голосу из коробки, ведь тот больше не мог наказать его за ослушание.

Повисла пауза. Савин, ничего не ответив на выпад, склонился над картой. Давид спросил:

– Так что же ты намерен предпринять для решения проблемы?

– Пока ничего. В первую очередь надо разобраться, что там произошло. Сначала дождусь прибытия очевидцев и послушаю их. Потом, как связь восстановят, свяжусь с Троем и выслушаю его версию.

– Думаешь, Трой имеет к этому отношение?

– Очень надеюсь, что нет. Трой, конечно, особым интеллектом не блещет, но он и не настолько глуп, чтобы устраивать подобное… По крайней мере намеренно.

Из-за двери послышался растерянный голос капрала Викерса.

– Мэм, простите, вам сюда нельзя, командор приказал никого…

– Викерс, мать твою, – ответил дерзкий и до боли знакомый женский голос. – Если ты немедленно не свалишь, клянусь, я вышибу эту дверь твоей тупой башкой.

– Но, мэм…

Викерс вскрикнул и, судя по звуку, упал на пол. Точнее говоря, ему явно помогли упасть. Даже не видя происходящего за стеной, Савин понял, что кто-то провёл капралу болевой захват.

– Моя школа, – улыбнувшись, подумал Денис. – Эх, детка. Твою бы энергию да в нужное русло.

Дверь распахнулась, в кабинет ворвалась разъярённая Лиза Вэй. Следом за ней, спотыкаясь, плёлся капрал Викерс, прижимая к груди скрюченную правую руку. Притормозив у входа, он извиняющимся тоном обратился к командору:

– Сэр, простите, я пытался объяснить мисс Вэй…

Савин молча прервал его взмахом руки и указал в сторону выхода. Капрал замолк и поспешно удалился.

– Лиза, ну что ты творишь? – поднимаясь с кресла, спокойным деловитым тоном спросил Савин.

– Не прикидывайся, Дэн! Мне уже обо всём рассказали, – еле сдерживая слёзы, проговорила девушка. – Что с ним? Он жив?

Внезапно она схватилась за бок и, слегка согнувшись, облокотилась о крышку стола. Командор, подрастеряв свою деловитость, подскочил к ней, взял за руку и аккуратно усадил на стул:

– Не волнуйся, – успокаивающе произнёс он, – с Сергеем всё в порядке, его жизни ничего не угрожает, так – пара царапин. Пожалуйста, не нервничай, в твоём положении это вредно.

Савин бросил взгляд на заметно округлившийся живот девушки. Несмотря на растрёпанный вид, Лиза, как всегда, была хороша, и беременность лишь добавляла ей очарования и женственности.

– Ты уверен? Мне сказали, что там была засада и нескольких наших убили.

– Да, я абсолютно уверен, с Сергеем всё в порядке. Миллер только что прислал мне сообщение, уже совсем скоро Сергея доставят в госпиталь.

– Госпиталь? Ты же сказал, что у него лишь пара царапин.

Савин слегка растерялся, поняв, что сам себе противоречит.

– Это была метафора. В любом случае он жив и скоро будет дома.

Денис взял со стола стакан воды и вложил его в руку Лизы. Та молча выпила содержимое одним залпом.

– А теперь глубоко вздохни и постарайся расслабиться. Вспомни, как мы это уже не раз делали. Думай о ребёнке, сейчас для тебя это самое важное. И для Сергея, кстати, тоже.

Положив руку на живот, Лиза сделала всё, как он сказал. После нескольких глубоких вздохов девушке заметно полегчало. Она благодарно посмотрела на Савина, он улыбнулся в ответ.

Несмотря на пару заметных возрастных морщин на слегка округлившемся лице девушки, он видел в ней всё ту же дерзкую девчонку, какой она была двенадцать лет назад. Они познакомились, когда Лиза училась на последнем курсе полицейской академии, а Денис проводил занятия по боевой подготовке у её потока. Он сразу выделил её из числа остальных студентов – непреклонная и целеустремлённая, как и многие из сирот, она всегда шла напролом, несмотря ни на какие трудности, не стесняясь демонстрировать окружающим дикий характер и напористый нрав.

Их роман был стремительным и страстным, хоть и продлился совсем недолго. Само собой, отношения приходилось скрывать. Если бы в руководстве полиции или академии узнали об их связи, это стоило бы Савину карьеры, чего допустить он никак не мог.

Денис не помнил точно, в какой момент они решили расстаться, скорее всего после очередной глупой ссоры, когда Лиза далеко не в первый раз решила продемонстрировать свой крутой нрав. Пытаться перевоспитывать её было поздно. Каждый из них тянул одеяло лидерства на себя, чего второй позволить никак не мог. В итоге они просто разошлись, договорившись, как это часто бывает, «остаться друзьями». В обычной ситуации эти слова скорее всего так бы и остались словами, но вскоре после разрыва Лиза сообщила, что ждёт ребёнка.

– А что произошло на «Гермесе»? Я слышала, на них тоже напали давидианцы.

– Лиза, я не буду ничего говорить, пока сам во всём не разберусь. Ни к чему распространять непроверенные слухи, – Савин положил руку ей на плечо и вкрадчиво произнёс, глядя в глаза: – А сейчас я хочу, чтобы ты пошла домой и немного отдохнула. Ты меня понимаешь?

Лиза молча кивнула. Савин спросил:

– Сара уже знает, что случилось?

– Думаю, нет. Она сейчас в школе.

– Хорошо, не нужно ей ничего знать. Когда Сергей вернётся, сам всё расскажет, если захочет.

– А я смогу увидеть его в госпитале?

– Всё будет зависеть от его состояния. Я бы пока посоветовал тебе забрать Сару из школы. Как ты знаешь, слухи у нас быстро разлетаются, а я бы не хотел, чтобы она волновалась за отца.

Лиза понимающе посмотрела на Дениса, молча пропустив через себя всю ироничность его последней фразы. Сара не знала, что любимый дядя Дэн на самом деле и есть её настоящий отец. И Денис очень надеялся, что об этом факте больше никто никогда не узнает, ведь дочь была его единственным слабым местом. А он не мог позволить себе иметь слабости. К тому же он и так всегда оставался рядом и даже смог найти себе полноценную замену в лице старого друга. За последние пару лет девочка уже привыкла называть Сергея папой, и Дениса это более чем устраивало.

– Хорошо, как скажешь, – ответила Лиза, одновременно пытаясь подняться со стула.

Савин помог ей встать и, проводив до двери, сказал напоследок:

– Помни – дети, это самое дорогое, что у нас есть, только ради них мы и живём. Думай только о своих детях, а об остальном позабочусь я.

– Спасибо, Денис, – улыбнувшись, ответила Лиза. – Я очень рада, что ты у нас есть.

Глава 2. Сергей Калашников

Тьма медленно расступалась. Сергею казалось, будто кто-то поднёс к лицу яркую лампу, пытаясь насквозь прожечь его веки. Постепенно белёсая пелена расступалась, вырисовывая более чёткие образы. Минуту спустя он уже мог разглядеть редкие облака на фоне голубого неба. Где-то неподалёку гулким эхом раздавались знакомые голоса, но опознать он никого не смог. Собственного тела Сергей не чувствовал. Пытаясь напрячь онемевшие руки и ноги, он ощутил резкую боль в груди, будто между рёбер вонзили нож. Ему хотелось кричать, звать на помощь, но и этого он не мог сделать – губы и голосовые связки не слушались.

Небо слегка качнулось, затем ещё раз куда сильнее. Земля под ним содрогнулась. Кто-то совсем рядом крикнул:

– Аккуратней, чёрт возьми, не дрова везёшь. Один ещё живой.

Сергей попробовал собраться с мыслями и вспомнить, что с ним произошло. Обрывки памяти, перемешанные словно кусочки пазла, никак не хотели складываться в общую картину. Перед глазами возникло лицо Дэвиса. Кажется, они о чём-то говорили, потом сильный удар в грудь, его куда-то тащат, а потом темнота…

«Значит, меня подстрелили? – размышлял Сергей. – Да, так и есть. И Дэвиса тоже. И Тореса. И Маккинзи. Кажется, Миллер говорил, что они мертвы… Все они мертвы, а я жив… Я живой… А где рюкзак?! – внутри что-то вспыхнуло и на несколько мгновений сознание прояснилось. – Зараза, мой рюкзак! Он же был на мне, когда всё случилось. Точно. Я помню, как кто-то стягивал с меня лямки. Он наверняка где-то рядом. Он должен быть где-то рядом. Они же не могли оставить моё снаряжение там. Не могли… Не могли… Я должен найти свой рюкзак… Я должен… найти…»

Веки налились свинцом. Мысли путались, сознание медленно покидало его. Сергея вновь поглотила тьма.

Снова резкая боль в груди. Мир содрогнулся и наклонился влево, затем вправо. Сергей почувствовал, как кто-то навалился сверху. От пронзившей тело боли он непроизвольно издал сиплый хрип.

– Ой, простите, сэр, – раздался сверху молодой растерянный голос. – Я случайно. Это всё чёртовы ямы. Но скоро выйдем на асфальт.

Сергей приоткрыл глаза, его ослепило. Секунду спустя над ним навис тёмный силуэт человека, закрывший собой часть ослепительно-яркого неба.

– Где я? – еле слышно прохрипел Сергей.

– В повозке, вас эвакуируют в госпиталь, уже совсем скоро будем в городе. Как я понял, капрал Чернов чем-то вас накачал и приказал мне быть рядом.

– Ты кто?

– Луи… Простите, рядовой Паскаль, сэр, – робко ответил парень. – Стрелок-марксман первого звена. Мы с вами пересекались на построении перед началом операции. Я в вашей группе новенький, капитан Миллер взял меня к себе незадолго до…

– Рюкзак, – перебил его Сергей.

– Простите, что?

– Где… мой… рюкзак?

Парень бегло осмотрелся.

– Наверно, где-то здесь, в повозке. Мы закинули сюда все вещи, которые остались на месте перестрелки.

– Найди.

– Сэр, я не думаю, что сейчас стоит…

– Быстро, – натужно прохрипел Сергей.

– Да, сэр.

На пару минут Паскаль пропал из виду. Когда он вернулся в поле зрения Сергея, то держал перед собой небольшой штурмовой рюкзак оливкового цвета. На чёрной бирке, пришитой к внешнему карману, белым маркером было написано: «Сержант Калашников».

– Ты его открывал?

– Никак нет, сэр.

– Хорошо. Положи рядом со мной и проследи, чтобы никто в него не лазил.

– Есть, сэр, – Паскаль положил рюкзак рядом с головой Сергея.

– Что с моими людьми?

– Вы единственный выживший.

– Чёрт. Кто это был?

– Капитан сказал, что давидианцы.

– Их поймали?

– Нет, они скрылись до нашего прихода. Капитан бросился в погоню с несколькими людьми, но эти ребята ушли из посёлка на северо-восток через карьер, их там ждали лошади.

Вдруг Сергей почувствовал лёгкий укол в шею. Он перевёл взгляд на Паскаля, тот держал что-то в руках.

– Что за! – прохрипел Сергей, не скрывая злости. – Ты что творишь?

– Простите, сэр, но капрал Чернов приказал мне вколоть вам это, если вы придёте в сознание раньше времени.

Всего мгновение спустя губы онемели, и мир вокруг вновь потемнел.

* * *

Резкий запах аммиака ударил в нос. Сергей моментально пришёл в себя и принялся жадно глотать воздух. Кто-то положил ему руку на плечо.

– Спокойно, Сергей, спокойно, это всего лишь нашатырный спирт, – послышался успокаивающий женский голос. – Вы получили сильную запреградную травму, поэтому вашему отрядному медику пришлось накачать вас успокоительным и антишоковыми препаратами, чтобы стабилизировать состояние. Сейчас двигательные функции должны постепенно вернуться, но старайтесь резко не дёргаться, а то сделаете себе только хуже.

– Где я?

– В столичном госпитале.

Сергей открыл глаза и уставился на белый потолок. Поводив глазами, он понял, что находится в небольшой одноместной палате. Внутри было светло. Большие окна, светодиодные лампы на потолке, стены выкрашены в белый цвет. Всё это заметно добавляло объёма небольшому помещению. От правой руки отходила прозрачная трубка и поднималась к висящей над головой капельнице.

Послышался лёгкий кашель, будто кто-то пытался обратить на себя внимание. Сергей повернул голову. Рядом с койкой сидела невысокая стройная женщина с приятными азиатскими чертами, напомнившими ему лицо Лизы.

– Я доктор Лю, ваш лечащий врач, – она улыбнулась. – Как вы себя чувствуете?

– Грудь немного болит, справа, – ответил Сергей. Голос вернулся к нему, хоть и звучал довольно слабо.

– Неудивительно. У вас на груди гематома и два ребра сломаны, так что придётся какое-то время полежать здесь. На вас сейчас компрессионный корсет, советую его пока не снимать.

– Чёрт. Это надолго?

Её губы расплылись в добродушной ухмылке.

– Будь вы каким-нибудь чернорабочим или другим цивилом, то провалялись бы тут минимум неделю, а то и две. Но поскольку вы гвардеец, к тому же получили ранение в бою, а не врезультате собственной халатности, ваш лимит на регенератор увеличен в четыре раза, так что через пару дней мы вас выпишем.

Сергей облегчённо выдохнул.

– А что с моими глазами? Кажется, наш медик говорил…

– За это не беспокойтесь, все осколки мы уже извлекли. На лице может остаться пара небольших шрамов, но сильно заметно не будет.

– Это радует, не хотел бы своим видом напугать дочку.

– Тут с вами хотел пообщаться один офицер, кажется, из штаба гвардии. Собственно, поэтому мне и пришлось привести вас в чувство столь неприятным способом. На всякий случай уточню – вы в состоянии поговорить с ним?

– Вроде да, – ответил Сергей неуверенно.

– Хорошо, я позову его.

Она успела сделать пару шагов в сторону двери, как Сергей её остановил:

– Погодите, доктор Лю. А где мои вещи?

– Ваша одежда в комнате хранения. Вы получите её после выписки. Если нужно будет выйти из палаты, можете надеть больничную пижаму, она в шкафу.

– А моё снаряжение? У меня был с собой небольшой рюкзак…

– Точно не знаю, скорее всего его забрали другие гвардейцы.

– А вы не могли бы на всякий случай проверить у себя? Может, рюкзак лежит вместе с одеждой. Просто в нём… – Сергей на секунду замешкался, – подарок для моей дочери, не хотелось бы его потерять.

Доктор Лю тепло улыбнулась:

– Хорошо, я обещаю посмотреть. Что-нибудь ещё?

– Нет, это всё.

Она кивнула на прощание и вышла в коридор, прикрыв за собой дверь. Сергей откинулся на подушку и уставился в потолок.

«Надеюсь, штабник хочет обсудить со мной детали перестрелки, а не содержимое рюкзака. – Сергей глубоко вздохнул. – Но если кто-то додумался заглянуть внутрь и передал содержимое в особый отдел, тогда у меня определённо проблемы».

Дверь распахнулась. В проёме показался высокий мужчина лет пятидесяти. Сергей не видел его раньше, но осанка и выправка выдавала в нём военного с первой секунды. Аккуратно подстриженные усы и хорошо уложенные волосы определённо добавляли ему офицерской стати. В руках он сжимал папку для документов.

Сделав несколько шагов, он обратился к Сергею:

– Сержант Калашников? – Его речь звучала слегка заискивающе, но при этом вполне естественно. – Я майор Фишер, новый начальник особого отдела гвардии.

Он слегка улыбнулся и сел на стул рядом с койкой.

– Как ваше самочувствие? – добавил он, доставая из папки тетрадь с ручкой.

– Бывало и лучше, сэр, – Сергей старался звучать чуть более позитивно, нежели чувствовал себя на самом деле в компании особиста.

– Не сомневаюсь в этом, сержант. Доктор Лю сказала, что вы быстро идёте на поправку. – Фишер раскрыл тетрадь и принялся искать нужную страницу. – Я бы с удовольствием дождался вашей выписки и перенёс эту беседу в мой кабинет, но оперативная обстановка требует незамедлительных действий с моей стороны. Надеюсь, вы меня понимаете.

– Конечно, сэр. Правда, не уверен, что смогу чем-то помочь, всё произошло так быстро… Думаю, капитан Миллер расскажет намного больше.

– Насчёт этого не волнуйтесь, мы с ним уже пообщались.

Фишер несколько раз щёлкнул авторучкой, перечитывая какие-то записи, после чего протянул тетрадь Сергею.

– Ознакомьтесь, пожалуйста, и дополните своими словами, если потребуется.

Сергей приподнялся, прижимаясь спиной к подушке кровати. Компрессионный корсет изрядно мешал. Он протянул руку и взял тетрадь. На странице чернели нестройные печатные буквы, выведенные рукой капитана Миллера. До блэкаута мало кому требовалось умение писать от руки. Гвардейцы «Рубежа», выросшие с голосовыми помощниками и экранными клавиатурами, ненавидели заполнять отчёты. Страшно даже представить, сколько Миллеру потребовалось времени, чтобы написать всё это. Капитан во всех подробностях описывал ход недавней операции, начиная с момента выхода группы «Дельта» с оперативной базы «Звезда» и заканчивая уликами, собранными его людьми на месте засады. Сергею потребовалось несколько минут, чтобы всё прочитать.

– Мне особо нечего добавить, – произнёс он задумчиво. – Вроде всё было именно так, как здесь написано.

– Ага, – удовлетворённо произнёс Фишер, забрал у Сергея тетрадь и продолжил протокольным тоном: – То есть вы подтверждаете, что капитан Миллер в нарушение раздела семь боевого устава направил мобильную группу «Дельта» в посёлок Квейрис, вместо того чтобы вызвать отряд зачистки. Всё верно?

Сергей озадаченно уставился на Фишера. Кто-то из засады расстрелял его звено, убив трёх человек, а этого особиста беспокоит лишь правомерность действий Миллера? Бред какой-то. С другой стороны, то, что он ничего не спросил про рюкзак, уже было хорошим знаком. Значит, никто пока не добрался до его содержимого или как минимум решил пока об этом помалкивать.

– Сержант Калашников, вам понятен мой вопрос? – повторил Фишер, не дождавшись ответа.

– Да, сэр, понятен.

– Тогда ответьте, пожалуйста. Вы подтверждаете, что капитан Миллер нарушил раздел семь боевого устава, запрещающий мобильным группам заниматься зачисткой населённых пунктов, не имея при себе соответствующей экипировки?

– Сэр, я не уполномочен давать оценку действиям командира, – ответил Сергей таким же протокольным тоном. – Моя задача выполнять его приказы, а не задумываться над тем, чему они там противоречат. – Он слегка повысил голос. – И вообще, какое это имеет отношение к инциденту? Давидианцы устроили нам засаду на нашей же территории, а вы вместо того, чтобы заниматься их поимкой, выясняете, какие разделы устава нарушил капитан.

Майор Фишер вновь надел маску дружелюбия.

– Сержант, я понимаю, вы не хотите подставлять своего командира, но на самом деле вам не о чем беспокоиться, – сказал особист с улыбкой. – Капитан Миллер сам во всём сознался, вы только что прочитали его показания. Так что ваше подтверждение – всего лишь формальность, которая ни на что не влияет. Вы меня понимаете?

– Понимаю.

– Тогда давайте закончим с этим вопросом и перейдём к следующему. Вы подтверждаете, что капитан Миллер…

– Хорошо, хорошо, – перебил его Сергей. – Подтверждаю. Вы довольны?

– Более чем.

Фишер вновь улыбнулся и сделал очередную пометку в тетради.

– Так, с этим мы разобрались, идём дальше, – особист перевернул страницу. – Что вы помните из событий, произошедших непосредственно в момент инцидента?

– Вы про расстрел моего звена?

– Да.

– Честно говоря, воспоминания обрывочные. Мой заместитель капрал Дэвис заметил движение в том здании на перекрёстке. Я приказал остановиться и сразу вызвал по рации капитана, чтобы уточнить дальнейшие действия. Как я понял, Дэвис решил получше рассмотреть предполагаемую цель через штурмовую оптику и направил автомат в сторону подозрительных окон. Ну а пару секунд спустя ему снесло полголовы, а меня ранило в грудь. Дальше всё как в тумане.

– То есть вы считаете, что противник открыл огонь первым?

– Что значит «я считаю»? Так и было на самом деле.

– Вы точно уверены, что первый выстрел сделал именно противник? Может, капрал Дэвис увидел в окне вооружённых людей и машинально нажал на спуск, а давидианцы только защищались?

– Да что за чушь вы несёте?! – Сергей заметно повысил голос. – Нас атаковали на нашей территории, а вы пытаетесь выяснить кто стрелял первым? Хотите свалить всю вину…

– Сержант, успокойтесь, – в приказном тоне оборвал его Фишер, остатки дружелюбия вмиг испарились с его лица. – В вашем состоянии волноваться вредно, а уж меня-то точно злить не стоит.

Сергей затих. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, и только сейчас Сергей заметил, что его левая рука некоторое время непроизвольно подрагивает. Он аккуратно спрятал её под одеяло. Особист продолжил:

– Я понимаю ваше негодование, но тем не менее прошу относиться к моим вопросам максимально хладнокровно и непредвзято, от этого зависит очень многое. На самом деле ситуация не такая уж однозначная, как вам кажется, поэтому выслушайте меня, пожалуйста. Хорошо?

Сергей кивнул. Фишер продолжил в том же командно-приказном тоне:

– Дело в том, что необдуманные действия капитана Миллера, насколько мы знаем, привели не только к расстрелу вашего звена, но и к серьёзному боестолкновению. Мы до сих пор пытаемся разобраться в ситуации на «Гермесе», но из-за его удалённости нам пока не удаётся приступить к полноценному расследованию.

– «Гермес»? А что там произошло? – растерянно произнёс Сергей.

– По данным, что у нас есть, лейтенант Ковач – комендант аванпоста, расстрелял торговый караван давидианцев после того, как услышал радиопереговоры капитана Миллера и его заявление о начале войны. Несколько минут спустя основная часть давидианского конвоя, оставшаяся снаружи, попыталась взять «Гермес» штурмом, но их быстро отбросили ответным огнём и заставили отступить. Сейчас никаких боевых действий не ведётся, но они могут возобновиться в любой момент.

– Так это вторжение или нет?

– Мы пока не знаем, поэтому я и стараюсь собрать как можно больше информации о произошедшем. Когда дело дойдет до переговоров, нужно будет выложить на стол все имеющиеся козыри. Произошедшее могло быть как намеренной провокацией, так и неудачной попыткой вторжения, захлебнувшейся на самом старте. А возможно, и просто трагической случайностью.

– Трагической случайностью? – В голосе Сергея отчётливо читалось недоумение.

– Да, такое тоже бывает. Разведгруппа давидианцев могла случайно зайти на нашу территорию и устроиться в Квейрисе на ночлег. А увидев снаружи вооружённых людей, направивших оружие в их сторону, они поспешили нейтрализовать угрозу. Опознать в вас бойцов «Рубежа» они вряд ли могли, ведь все вы были одеты как цивилы. Насколько я понял, в мобильной группе «Дельта» всего несколько человек, включая капитана Миллера, носят стандартную полевую форму?

– Так и есть, сэр. Годных к ношению комплектов старой формы осталось не так много, поэтому сейчас её носят лишь бывшие бойцы спецотряда «Рубеж». Остальным приходится одеваться во что попало.

– Вот видите. Надеюсь, теперь вы согласны, что каждая из выдвинутых мною версий имеет право на существование.

– Да, сэр.

– Хорошо. Поэтому я ещё раз спрашиваю – вы уверены, что первый выстрел сделали именно давидианцы, а не капрал Дэвис? Может, всё-таки он случайно нажал на спуск первым, а стрельба в вашу сторону была лишь ответным огнём?

– Нет, я абсолютно уверен, что ни Дэвис, ни остальные мои бойцы первыми огонь не открывали.

– Хорошо. – Фишер сделал запись, закрыл тетрадь и убрал её в папку. – На этом всё, сержант. Скорее выздоравливайте и возвращайтесь в строй. Чувствую, в ближайшее время вы нам понадобитесь.

– Есть, сэр.

Глава 3. Денис Савин

– Никаких сомнений, это была спланированная засада давидианцев, – уверенно заявил капитан Миллер. – Скорее всего они прослушивали радиопереговоры и точно знали, где находится наша группа. Так они и поймали в ловушку звено Калашникова.

Миллер, гордо расправив плечи и отведя руки за спину, стоял перед командующим гвардии. Перед визитом он, как и положено офицеру, привёл в порядок изрядно потрёпанную форму и кое-как причесал засаленные волосы. Однако недельная щетина на лице осталась нетронутой, что заметно контрастировало с гладко выбритым лицом командора.

– И откуда у вас такая уверенность, капитан? – отстранённо спросил Савин.

Натянув привычную подчинённым маску невозмутимого лидера, он сидел в кресле напротив, небрежно перебирая пальцами карандаш и неотрывно изучая какие-то бумаги. Столь отстранённое поведение обычно заставляло собеседника чувствовать себя менее значимым, и в отношении Миллера эта уловка явно работала. Ничего не ответив, капитан снял со спины рюкзак и разложил содержимое перед Савиным.

– Эти вещи сержант Аджани собрал в здании, из которого вёлся обстрел.

На столе лежали полтора десятка гильз, автоматный магазин с несколькими патронами в нём и чёрная куртка с нашитой на рукаве символикой культа «Око Давидово». Миллер продолжил:

– Гильзы и патроны калибра 6,3 на 45, магазин от штурмовой винтовки МК-112 и одежда одного из давидианцев. Вам ещё нужны какие-то аргументы?

Савин, выдержав паузу, взял со стола магазин и пару секунд, молча, покрутил его в руках. Да, Миллер был прав, это действительно магазин от МК-112, основного оружия как давидианцев, так и мобильных групп «Рубежа». Внимание командора сразу привлёк крайний патрон, торчащий из магазина, он извлёк его. Пуля, облачённая в стальную рубашку, имела аккуратный спил на конце и прорези по бокам. Он извлёк ещё несколько патронов, кончики всех пуль были спилены аналогичным образом.

Командор обратился к Миллеру:

– Значит, ты выдал в радиоэфир утверждение о начале войны, основываясь лишь на этом?

– Я не утверждал, что началась война, – ответил Миллер уже менее уверенно. – Я только сообщил известную мне информацию и порекомендовал всем гарнизонам принять дополнительные меры безопасности.

– И всё? – Савин поднял взгляд и пристально посмотрел на Миллера. Тот замялся на пару секунд.

– Если не ошибаюсь, то в конце передачи я высказал предположение, что это были давидианцы, и скорее всего нападение означает объявление войны.

– То есть ты уже не уверен во всей той ахинее, что выдал по общему каналу?

Миллер ошарашенным взглядом уставился на командора.

– Сэр, я вас не понимаю. Мои люди нашли на месте боя неопровержимые доказательства…

– Ты видел нападавших? – перебил его Савин.

– Нет, сэр.

– Может, тогда кто-то из твоих бойцов успел их разглядеть?

– Насколько мне известно, нет.

– Тогда какого чёрта ты выдал это в эфир? – спросил Савин, поднимаясь с кресла. – Если бы в найденной тобой куртке находился труп давидианца, а ещё лучше живой фанатик – это было бы стопроцентное доказательство их вины. А сейчас, по факту, помимо этого мусора, мы имеем три наших трупа против десятка давидианских на «Гермесе», и всё из-за тебя.

– А кто же это ещё мог быть? Такие патроны кроме нас используют только давидианцы. Да они же сами нам их и продавали.

В дверь постучали.

– Сэр, прибыл лейтенант Ковач, – сообщил дежурный.

– Очень вовремя, запускай его.

Комендант аванпоста «Гермес» зашёл в кабинет и почти прогулочным шагом проковылял в сторону командора.

– Лейтенант Ковач по вашему приказу прибыл, – отчеканил он, встав рядом с Миллером.

– Отлично, оба виновника торжества в сборе, – удовлетворённо сказал Савин.

Ковач с Миллером мельком переглянулись, обменявшись недоумёнными взглядами.

– Ну что ж, одного я уже выслушал, теперь ваша очередь, лейтенант. – Савин посмотрел на Ковача. – Расскажите, каким образом вы умудрились расстрелять торговый караван и завязать бой с его сопровождением.

Ковач в точности описал всё, что произошло на «Гермесе», стараясь не упустить ни единой детали. Начиная с момента прибытия каравана и заканчивая последствиями перестрелки.

– Благодаря умелым действиям моих бойцов, – продолжал Ковач, – нам удалось избежать потерь с нашей стороны. Несколько легко раненных не в счёт. У давидианцев в общей сложности около десяти убитых, и троих раненых мы захватили в плен. Им была оказана вся необходимая медицинская помощь, после чего их разместили в лазарете на правах военнопленных.

– Военнопленных? – переспросил Савин.

– Ну да. Я же на тот момент был уверен, что мы вовсю воюем.

– Раненые что-нибудь говорили?

– Кроме оскорблений и всякого религиозного бреда, мне особо ничего не удалось из них выжать. Само собой, все трое утверждают, что никакого нападения на аванпост они не планировали.

– Кто выстрелил первым? – спросил командор, пристально посмотрев на Ковача, давая тем самым понять, насколько этот вопрос важен. – Только не вздумай лгать, это не в твоих интересах.

Подумав несколько секунд, Ковач ответил:

– Капрал Ким.

– Ты уверен?

– Так точно, он сам мне сказал.

– И что же заставило его сделать первый выстрел?

– Я отдал приказ стрелять на поражение в случае малейшей угрозы. По словам Кима, ему показалось, что один из давидианцев потянулся за оружием и он автоматом нажал на спуск. Те, кто находился с ним рядом, открыли огонь следом. Дальше к перестрелке подключились давидианцы и часовые на вышках, и понеслось.

– То есть, по сути, давидианцы лишь оборонялись. Я правильно понял?

– Да чёрт их знает, – ухмыльнулся Ковач, ситуация его как будто забавляла. – Может, их боец и в самом деле потянулся за пушкой, но капрал Ким его опередил. А может, ему и показалось.

Выдержав недолгую паузу, Савин откинулся в кресле и многозначительно улыбнулся.

– Итак, что мы имеем на данный момент, – произнёс он абсолютно спокойно. – Один особо одарённый капитан по фамилии Миллер, повинуясь панике вместо здравого смысла, выдал в радиоэфир непроверенную информацию. Другой не менее одарённый лейтенант по фамилии Ковач, явно злоупотребляющий горячительным, судя по поведению, услышал обрывки радиопереговоров и, интерпретировав их по-своему, расстрелял торговый караван давидианцев… И что в итоге? Нам до сих пор не известно, кто именно устроил засаду на звено Калашникова, но зато мы обеспечили себе большие проблемы с единственным торговым партнёром. Браво, господа офицеры. Браво.

– Командор, но как же улики?! – выпалил Миллер.

– Улики? На переговорах с давидианцами, которые последуют в любом случае, эти так называемые «улики» ничего не будут значить. Ты бы мне ещё отпечатки пальцев предоставил, чтобы мы по ним искали виновных. Судя по всему, единственный человек, видевший нападавших, – погибший капрал Дэвис. И то, судя по показаниям Калашникова, ему почти сразу снесли голову, – Савин окинул взглядом двух офицеров. – Благодаря вам обоим наша община в полной заднице, и всё это дерьмо придётся разгребать мне.

На несколько мгновений в помещении повисло молчание. Подчинённые командора явно были сбиты с толку. По выражению их лиц Савин окончательно убедился, что из этих двоих получатся отличные козлы отпущения. В голове промелькнуло:

«Простите, ребята, но какое-то время вам придётся побыть крайними. Во всяком случае до тех пор, пока я окончательно во всём не разберусь».

Савин невозмутимо продолжил:

– На время расследования вы оба отстраняетесь от занимаемых должностей. Даю вам сутки, чтобы привести дела в порядок и передать командование заместителям. Не позднее понедельника обоим доложиться начальнику штаба и получить новые назначения. Вам всё понятно?

Офицеры ответили утвердительно. Савин продолжил:

– А мне в ближайшее время предстоит уговаривать давидианцев сесть за стол переговоров, где мы будем долго выяснять, кто виноват и что нам дальше делать.

– Уговаривать? – усмехнулся Ковач. – А не послать ли этих фанатиков ко всем чертям? В топку их вместе с переговорами. После того как я всухую раскатал их у «Гермеса», вряд ли кто из них отважится к нам сунуться. Бояться этих дилетантов – себя не уважать. У нас сейчас столько оружия, что можно вооружить чуть ли не каждого цивила. Давидианцев нужно не уговаривать, а дожимать, пока умолять не начнут больше их не трогать.

– Предлагаешь развязать маленькую победоносную войну, Ковач? – саркастично спросил Савин. – Да, в военном плане сейчас мы однозначно сильнее, но это лишь при условии, что они решат напасть первыми. В противном случае нам на их территории ловить особо нечего. Они уйдут в глухую оборону вокруг своей столицы, откуда их не выбить. Или ты готов положить сотню-другую наших ребят, чтобы потешить своё самолюбие?

Ковач промолчал.

– Предсказуемый ответ. Ты любишь размахивать кулаками, но не можешь просчитать ситуацию хотя бы на пару шагов вперёд. Война это тебе не мелкая перестрелка. Это огромные расходы боеприпасов и прочей амуниции, это разведка, логистика, решение проблем с поставкой медикаментов и продовольствия. Кстати, о последнем. Ты, видимо, забыл, что немалую часть провизии нам поставляют давидианцы? Так вот я тебе напомню. Со вчерашнего дня мы прекратили всю торговлю, значит, больше никаких поставок зерна и прочих продуктов, к которым мы успели привыкнуть, но до сих пор не умеем производить. Так что уже сейчас можешь переходить на ягодно-грибную диету, как было ещё пару лет назад. Если мне не удастся договориться о возобновлении торговли в ближайшее время, всем жителям общины придётся питаться тем же. Так что угомонись и займись чем-нибудь полезным. Разойтись.

Глава 4. Сергей Калашников

Наступил вечер. С того момента, как Сергей очнулся в больнице, прошли долгие два дня. Он по-прежнему лежал в маленькой одноместной палате размером с кладовку, где время тянулось до невозможности медленно.

Регенерационный коктейль, медленно поступавший в кровь круглые сутки через капельницу, помогал сломанным рёбрам срастаться в несколько раз быстрее обычного.

В дверь робко постучали, и в палату зашла доктор Лю. Её визиты были единственным развлечением, на которое мог рассчитывать Сергей. Остальное время он либо рассматривал потолочные трещины, либо пытался уснуть. Проведя стандартный вечерний осмотр, очаровательная китаянка иронично похвалила Сергея за хорошее поведение и отметила, что он необычно быстро идёт на поправку.

– Я вижу, вы уже успели привыкнуть к своему доспеху? – спросила она, кивнув на компрессионный корсет.

– Пожалуй, да. Поначалу было слегка непривычно, но я уже кое-как приспособился.

Расстегнув корсет, она ощупала его грудь.

– Ну что ж, Сергей, у меня для вас плохие новости – пришло время с вами распрощаться. Похоже, рёбра полностью срослись, и пора бы вас выписывать.

– Я уже могу идти домой? – обнадёженно спросил Сергей.

– Не так быстро, гражданин Калашников, – она помогла ему избавиться от неудобной конструкции. – Для окончательной выписки необходимо сдать кое-какие анализы, а у лаборанта сегодня выходной, поэтому придётся придержать вас до утра. Так что отдыхайте и набирайтесь сил.

Закончив осмотр, доктор Лю достала шприц и вонзила иглу в трубку капельницы.

– Это поможет вам заснуть, – пояснила она, вводя содержимое шприца, после чего поднялась и направилась к двери.

– Постойте, доктор, – застенчиво произнёс Сергей. – Не знаю, помните ли вы, но пару дней назад я спрашивал о рюкзаке. Вы ничего не узнавали?

– Ах да, чуть не забыла. Я вчера спрашивала у кладовщика. Он сказал, что в первый же день ваши вещи забрали двое гвардейцев. Если там и был рюкзак, то теперь узнавайте о нём у своих.

Стараясь скрыть огорчение, Сергей вежливо улыбнулся и поблагодарил доктора за проявленное внимание. Пожелав доброй ночи, женщина выскользнула из палаты, оставив Сергея наедине со своими мыслями.

«Если за мной до сих пор не пришли, значит, в рюкзак так никто и не заглянул. Это минус как минимум одна проблема. С другой стороны, тот парень, что ехал со мной в повозке, мог молча присвоить всё себе, для этого большого ума не надо… Не, это вряд ли. Если тот салага не конченный дурак, то сразу поймёт, что рано или поздно за ним придут и попросят всё обратно, а заодно и голову ему открутят, чтобы лишнего не сболтнул. Значит, рюкзак скорее всего по-прежнему у того парня, как его там, Палански или Паскалетто, не могу вспомнить. Наверно, он ждёт, когда меня выпишут, чтобы всё мне вернуть. Да, такой вариант был бы для меня самым лучшим… Либо рюкзак уже на складе гвардии. Если так, то остаётся надеяться, что в него никто не заглянет, иначе головы уже лишусь я».

Последнее, о чём успел подумать Сергей перед тем, как окончательно провалиться в сон, был домик у озера, который он планировал построить для своей семьи.

* * *

Ночь была беспокойной. Гроза, бушевавшая с вечера, наполняла влажный воздух еле уловимым запахом озона. Несмотря на снотворное, введённое доктором Лю, вспышки молний и тяжёлые раскаты грома не давали Сергею нормально спать. Он непрерывно ворочался, пытаясь закрыть руками то глаза, то уши. Пару раз из-за этого он чуть не опрокинул стойку с капельницей. Лишь во втором часу ночи, когда гроза почти стихла, он наконец смог успокоиться и задремать. Но его лёгкая дрёма, которую и сном назвать было трудно, продлилась недолго.

Сначала он ощутил во рту слабый вкус металла, показавшийся ему смутно знакомым. В памяти сразу всплыло воспоминание из детства, как он в рамках исключительно научного эксперимента прикоснулся кончиком языка к двум контактам батарейки одновременно. Язык тогда слегка защипало, а рот наполнился металлическим привкусом, как и сейчас.

Некоторое время спустя в нос ударил сильнейший запах озона, словно кто-то включил ионизатор воздуха на максимальную мощность. В то же мгновение синий луч света пробился сквозь закрытые веки. Сергей машинально прикрыл глаза рукой и перевернулся на другой бок. Спустя полминуты источник синеватого свечения плавно переместился и вновь ударил Сергею в лицо. В то же время у правого уха послышалось слабое гудение, чем-то напомнившее звук работающего плазменного резака. Сергей машинально махнул рукой, пытаясь отогнать раздражитель, но это не помогло.

Полежав с закрытыми глазами ещё с полминуты, не в силах больше терпеть надоедливое сияние, он наконец открыл глаза. Остатки сна разогнало в одно мгновение. От увиденного Сергей подскочил и вжался в спинку кровати. Страх сковал его по рукам и ногам. Если бы у него только была возможность, он охотно проломил бы несущую стену позади и выскочил наружу или, на худой конец, выпрыгнул в ближайшее окно. Но, понимая, что любое резкое движение может привести к неминуемой смерти, Сергей замер и почти перестал дышать. Всё, что он мог себе позволить, это молча и с замиранием сердца наблюдать, как посреди комнаты парит шаровая молния.

Это была небольшая сфера размером не больше футбольного мяча, окружённая полупрозрачным синим ореолом. Сфера, слегка мерцая, висела неподвижно в паре метров от лица, издавая еле уловимое гудение. Сергей почувствовал, как волосы на голове и теле зашевелились – то ли от страха, то ли от влажного и сильно наэлектризованного воздуха.

Звать кого-то на помощь было бесполезно. Из школьного курса основ безопасности жизни Сергей хорошо усвоил, насколько могут быть опасны эти шары смерти. Он помнил, что от удара шаровой молнии часто погибали люди, пытавшиеся от неё убежать или же просто совершавшие необдуманные резкие движения. Другой частой мишенью служила всевозможная электроника, которой, к счастью, поблизости не было.

Так в душном ожидании прошло около минуты, а может, и намного больше, из-за перенапряжения Сергей потерял счёт времени. И только сейчас он заметил, что кисть левой руки дрожит и он ничего не может с этим сделать. Думал Сергей лишь об одном – как бы эта предательская неконтролируемая дрожь не стоила ему жизни.

«Без паники, дружище, без паники. Сейчас всё зависит только от тебя. Главное, не совершай резких движений, и она тебя не тронет».

Будто прочитав его мысли, полупрозрачный синий шар медленно приблизился и замер в полуметре от лица. Противный металлический привкус стал сильнее, глаза щипало от заливавшего их пота, но Сергей по-прежнему держал себя в руках и оставался неподвижен.

Казалось, прошла целая вечность. Электрический шар приблизился почти вплотную, и тогда Сергей задержал дыхание. Несмотря на ужас, пронизывающий до костей, он сохранил самообладание, понимая, что сейчас даже лёгкое движение воздуха может стоить жизни. Казалось, будто шаровая молния проверяла его силу духа – сможет он выдержать её пылающий взгляд и доказать своё право на жизнь, или побежит, обрекая себя на смерть.

Испытание Сергей выдержал. Несколько мгновений спустя светящийся синий шар медленно вернулся на прежнюю позицию в середине комнаты. Сергей осторожно вздохнул, с трудом удерживаясь от того, чтобы шумно не набрать полную грудь воздуха. Повисев неподвижно ещё с полминуты, мерцающая сфера беззвучно вспыхнула, на несколько секунд ослепив Сергея, и исчезла.

Заснуть после этого он так и не смог.

Глава 5. Аванпост № 7

Во втором часу ночи гроза почти стихла. Двое караульных дежурили на аванпосте № 7.

– Да говорю же тебе, я видел, вон там, – возбуждённо проговорил молодой новобранец. – Это точно был дрон с подсветкой. Он вылетел из окна госпиталя и умчался в сторону гор.

– Какой ещё, к чёрту, дрон, салага? – недоумевал бывалый. – Ты вообще в своём уме?

Караульные находились в наполовину закопанном в землю контейнере. Тут было так тесно, что два человека с трудом могли уместиться. Барабанящий по крыше ливень заставлял крышу и стены монотонно гудеть, из-за чего приходилось разговаривать громче обычного.

– Ну не знаю, может, и не дрон, – продолжал новобранец. – Эта штука светилась синим и летела очень быстро.

– Придурок, ты разбудил меня ради этого? Никогда, что ли, шаровой молнии не видел? Ты сколько служишь?

– Ну вообще меня ещё не зачислили в постоянный состав. Это моё первое дежурство на аванпосте, а так…

– Ну ты, салага, совсем ещё птенец, – перебил его бывалый. – Пороху совсем не нюхал. Так вот слушай, я уже почти полгода в гвардии и за это время шаровую молнию раз пять видел.

– Ого, серьёзно? Пять раз?

– Думаешь, я тебе в уши заливаю? С моё подежуришь в ночную смену, ещё не такого насмотришься.

Их аванпост располагался в километре от городских ворот, у единственной дороги, ведущей с плато Дрейко в долину.

В момент блэкаута тут рухнул тяжёлый грузовой дрон, перевозивший стальной контейнер. Никто уже и не помнил, что именно обнаружил внутри мародёрный отряд. Кто-то доказывал, что контейнер был набит одеждой, кто-то рассказывал о штабелях дегидрированных продуктов. В любом случае содержимое пошло на нужды общины, а из контейнера сделали наблюдательный пункт. Прикопали немного и вырезали по периметру окна-бойницы, позволявшие часовым следить за окружающей обстановкой.

В ночное время контейнер наглухо закрывали, так что бойцы имели абсолютную защиту от любых внешних угроз, в том числе и риперов.

– И запомни, салага, – продолжал бывалый. – Если не успокоишься и продолжишь каждый раз наводить шухер из-за всякой ерунды, то очень быстро свалишься от нервного переутомления или вообще сорвёшься и мозги себе вышибешь, прецеденты уже случались.

Новобранец боязливо передёрнул плечами.

– Да не боись, я за тобой пригляжу. Просто старайся не париться по пустякам и всё путём будет, – он протянул напарнику открытый пакет с «чипсами». – Бери, угощаю.

– Так ведь это вроде запрещено на дежурстве.

– И что? Это запрещено и вне дежурства, но думаешь, кого-то запрет останавливает? Короче, как хочешь.

Приказав не будить его по пустякам, бывалый вновь завалился спать на узкую койку, занимавшую половину контейнера. Но не прошло и часа, как напарник вновь его растормошил.

– Ну что ещё?

– Там что-то есть.

– Где?

– Там, в темноте, метрах в сорока, на дороге, – новобранец указал направление стволом карабина. – Я точно слышал.

– Да убери ты свою пушку к чертям и не кипишуй.

– А вдруг риперы?

– И что с того? Хочешь высадить в темноту весь боекомплект? Я бы вообще не стал на этих тварей патроны тратить, если они не угрожают, всё равно через пару лет от голода вымрут. В любом случае сюда им не ворваться.

– Ты уверен?

– В чём именно?

– Ну, что они сюда не ворвутся.

– На все сто. Через бойницы им не влезть, дверь не вынести и стальные стенки контейнера не пробить. Ну разве что у этих тварей завалялась связка гранат или пара кило взрывчатки.

– А если это давидианцы?

Бывалый весело рассмеялся:

– Ну ты и шутник, салага. Да я скорее поверю в рипера со связкой гранат, чем в фанатиков, способных сюда добраться. Тем более ночью. Так что ещё раз говорю, успокойся и не…

– Тихо. Слышишь?

Из ночного полумрака послышался цокот копыт.

– Всадник, – мгновенно оживившись, ответил бывалый.

Он схватил старый полуавтоматический карабин, какими обычно вооружали часовых на аванпостах, и прильнул к одной из бойниц.

– Он далеко? – спросил новобранец.

– Судя по звуку, не больше сотни метров, движется к нам. Вот теперь готовься.

Оба почти синхронно сняли оружие с предохранителей. На фоне ночного мрака показался едва различимый силуэт. Всадник медленно приближался, с каждой секундой стук копыт становился всё громче. Но когда до него оставалось метров тридцать, лошадь остановилась.

– Чего он там стоит? – спросил новобранец. – Подсветить его фонарём?

– Нет, сиди тихо. Соблюдаем режим светомаскировки.

Новобранец кивнул. Оба застыли в нервном ожидании. Силуэт всадника шевельнулся, словно он, не торопясь, доставал что-то из кармана. Зажегся красный фонарь, несколько раз моргнул и снова потух.

– Свой, – бывалый облегчённо выдохнул. – Можешь опустить ствол.

Он поставил оружие на предохранитель и сел на скамью, готовый продолжить прерванный сон. Новобранец тем временем прильнул к бойнице.

– Салага, да отдохни ты немного, – пробубнил бывалый, не открывая глаз. – Твою самоотверженность никто не оценит.

– Я пока понаблюдаю. Этот тип на лошади очень странно себя…

Его ослепил мощный луч белого света.

– Чёрт, что он творит?! – воскликнул новобранец, прикрывая глаза рукой. – Твою мать, он же в нас целится!

Боец поспешил вскинуть карабин, одновременно снимая его с предохранителя. Но не успел он высунуть ствол наружу, как что-то тёмное спрыгнуло на землю прямо перед бойницей, частично заслонив собой свет. Неожиданный резкий удар в грудь, и новобранец полетел назад. Но тут же ударившая его рука схватила парня за воротник куртки и, чуть ли не вырывая кусок ткани, дёрнула в обратную сторону. Боец со всего размаху саданулся лицом о стальную стенку контейнера.

Карабин, остававшийся в его руке, выстрелил. Оглушительный грохот, раздавшийся в крохотном помещении аванпоста, был похож на взрыв гранаты. Оба бойца временно лишились слуха. Перепуганный новобранец закричал и выронил оружие. Он не мог пошевелиться – кто-то очень сильный по-прежнему держал его за воротник, пытаясь вытащить наружу через крохотную бойницу. Голова раскалывалась, кровь брызнула из разбитого носа. Сквозь звон в ушах новобранец расслышал панический крик за спиной – это его бывалый напарник, забившись в угол и закрыв уши руками, во всё горло орал от страха.

Снаружи раздался выстрел. Рука, державшая парня, ослабила хватку. Воспользовавшись моментом, парень со всей силы оттолкнулся от стены и вырвался из захвата. Ошарашенный и напуганный, он упал на спину. Над собой он успел разглядеть лишь тощую когтистую руку в лучах белого света, быстро исчезающую в окне. Раздалось ещё несколько выстрелов, сопровождаемых жуткими нечеловеческими воплями. Короткая автоматная очередь оборвала их окончательно.

Полнейшая тишина, нарушаемая лишь звоном в ушах, продолжалась секунд десять, после чего вновь раздался цокот копыт. Всадник был совсем близко.

– Эй, придурки! – донёсся снаружи сипловатый голос, отлично знакомый каждому гвардейцу. – Как вы умудрились проглядеть рипера, сидевшего у вас на крыше?

Ответа не последовало.

– Чёрт, это же майор Купер, – перепуганным голосом пробормотал бывалый, от его прежней напыщенности не осталось и следа. – Чёрт, чёрт, чёрт, вот это мы встряли.

– Вы там живы вообще? – добавил майор.

– Да, сэр, – собравшись с духом, наконец ответил новобранец.

Он всё ещё лежал на полу, пытаясь оправиться от пережитого.

– Ранения есть?

Новобранец бегло осмотрел себя. Ему повезло, рипер всего лишь схватил его за одежду, а мог за лицо или шею, что неминуемо привело бы к заражению.

– Раненых нет, сэр, – отчитался новобранец.

– Счастливчики, мать вашу. По окончании дежурства обоим пройти медосмотр и на суточный карантин. Кто командует караульной группой?

– Капитан Миллер, сэр.

– А, Миллер. Ну я с ним поговорю на ваш счёт, щеглы желторотые. И не вздумайте вылезать из своей коробки, чтобы убрать труп этой твари, будете наслаждаться его ароматом до самого утра. Похоже, вы тут совсем распустились в моё отсутствие. Ну ничего, скоро я вами займусь, всеми вами, салаги чёртовы.

Всадник вновь зажёг красный фонарь, служивший идентификатором для своих, и продолжил путь по дороге в направлении столицы.

Глава 6. Денис Савин

Ливень почти прекратился, сменившись мелким моросящим дождём. Фронтера спала. Несмотря на поздний час, в окнах второго этажа штаба гвардии всё ещё горел свет. Командору Савину пришлось изрядно задержаться на службе, чтобы хоть некоторое время побыть в тишине и уединении. Он уже не первый час сидел за рабочим столом, методично исписывая небольшую тетрадь страницу за страницей.

– Денис, я считаю твою задумку крайне неразумной, – произнёс Давид, явно стараясь изобразить скептицизм в голосе. – По моим расчётам, вероятность успеха твоего плана составляет не более шестидесяти процентов.

– Шестьдесят не так уж и мало, это в любом случае больше половины, – с усмешкой ответил Савин, не отрываясь от тетради. – К тому же это всего лишь план «Б», я пущу его в ход только в крайнем случае.

Перевернув очередную исписанную страницу, он перевёл взгляд на лежащую рядом карту долины Фьярвик. Взяв в руки линейку и карандаш, Савин нанёс на чистый тетрадный лист координатную сетку. После принялся аккуратно перерисовывать ту часть карты, где располагалась территория давидианцев. Первым делом он перенёс на бумагу наиболее значимые природные объекты: реки, озёра, леса и некоторые возвышенности. Сверив получившийся рисунок с оригиналом, Савин обозначил столицу давидианского государства, а также все известные ему наблюдательные пункты, пограничные аванпосты и прочие оборонительные сооружения, сопроводив каждый из объектов кратким описанием на полях.

Давид вновь попытался привлечь его внимание:

– Денис, твоя затея чрезвычайно опасна, ты можешь погибнуть. Было бы куда логичней отправить дипломатическую миссию.

– Давид, ты-то уже должен знать, что действия людей далеко не всегда поддаются логике. Именно поэтому нам и удаётся порой находить выходы из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Я и так потерял уже слишком много людей. Если по моей вине погибнет ещё больше, то о примирении можно будет забыть навсегда, а это не в наших с тобой интересах.

– Ты хочешь, чтобы к списку потерь добавилось и твоё имя?

– Уверен, до этого не дойдёт.

– А если ты ошибаешься? Что тогда будет со мной?

– Не волнуйся, доктор Мур о тебе позаботится. Выживу я или нет, для тебя, по сути, ничего не изменится. После смерти реактора он законсервирует нейроблок, как и планировал. Для него ведь теперь смысл жизни сохранить для потомков хранящуюся в нём информацию.

– Не самая радужная альтернатива. Я больше ни с кем не смогу поговорить. Мне придётся всю оставшуюся жизнь исполнять роль молчаливого наблюдателя.

– Всю оставшуюся жизнь? – Савин усмехнулся. Его забавляли моменты, когда Давид использовал в отношении себя человеческие понятия. – Не понимаю, чего ты так переживаешь. Реактору осталось от силы лет восемь, а после – пара сотен лет консервации пролетят для тебя словно один миг.

– Скорее пара тысяч, – поправил Давид. – Двух сотен лет им точно не хватит, чтобы за мной вернуться.

Исписав ещё несколько страниц, Савин ненадолго закрыл тетрадь, решив дать глазам отдохнуть. Он достал из ящика стола стеклянную бутылку с полупрозрачной бурой жидкостью. Наполовину наполнив стакан, он выпил содержимое несколькими неторопливыми глотками. Пряный алкоголь разлился по пищеводу и желудку, внутри стало тепло. Откинувшись в кресле и закинув ноги на стол, Савин закрыл глаза и попытался расслабиться. Однако тревожные мысли никак не хотели отпускать. Он вновь и вновь пытался представить, как грандиозный план будет реализован без его участия.

Неожиданный стук в дверь прервал поток сознания.

– Да, – неохотно ответил командор, не открывая глаз.

– Разрешите войти, сэр, – послышался негромкий сипловатый голос.

Еле уловимая улыбка появилась на лице Савина. Этому посетителю он был рад, несмотря на поздний час. Открыв глаза и вернув кресло в вертикальное положение, он полушутливо ответил:

– Милости просим.

Дверь отворилась, и в кабинет уверенным, почти что строевым шагом, вошёл заместитель Савина – майор Джек Купер. Это был невысокий поджарый мужчина с отменной боевой выправкой, одетый в стандартную полевую форму ветерана гвардии. Тёмные, слегка суженные глаза, смуглая кожа и орлиный нос выдавали в нём потомка североамериканских индейцев из племени чероки. Подойдя к рабочему столу командора, Купер встал по стойке смирно и отсалютовал.

– Майор Купер по вашему приказу прибыл, сэр, – отчеканил он, не отрывая руки от края лба.

Савин встал и, так же чётко отсалютовав в ответ, протянул гостю руку.

– Рад тебя видеть, Джек, – на несколько мгновений мужчины застыли в крепком рукопожатии. – Ты вовремя.

– Прибыл, как только смог.

Спокойный сиплый голос Купера делал его значительно старше своих лет, создавая вокруг майора дополнительный ореол мудрости и непробиваемой уверенности в себе. Столь неповторимым звучанием его совершенно случайно одарила Лиза Вэй, серьёзно повредившая Куперу гортань во время дружеского спарринга несколько лет назад. Возможности коррекционной хирургии позволяли легко всё исправить, но Купер решил ничего не менять, новый голос подходил ему значительно больше прежнего.

– Не ожидал твоего появления посреди ночи. – Савин указал ему на стул.

– Я выехал вечером, как только завершил проверку. Планировал прибыть ещё до темноты, но в пути моя лошадка повредила ногу, так что остаток пути пришлось ехать медленно.

– Надеюсь, обошлось без происшествий?

– В целом да, если не считать одну тварь, поджидавшую меня на крыше седьмого аванпоста.

– В смысле на крыше? – Савин искренне удивился.

– В прямом. Рипер сидел на крышке контейнера, когда я к нему подъезжал. А эти придурки внутри то ли спали, то ли хернёй страдали от безделья. Пришлось самому эту тварь валить. Что-то ты совсем этих салаг распустил. Меня всего пару недель здесь не было, а они уже успели позабыть, что такоекараульная служба.

– Насчёт этого не переживай, скоро у тебя будет возможность заняться ими всерьёз. Уверен, тебе понравится.

Купер вопросительно посмотрел на командора. Губы последнего растянулись в еле уловимой улыбке. Савину невероятно хотелось прямо сейчас рассказать майору о своём дерзком плане, однако он прекрасно понимал, что время ещё не пришло.

– Как дела на границе? – неожиданно спросил командор. – Что там с модернизацией пограничных укреплений?

– В целом всё не так плохо, как я ожидал. Мне пришлось объехать все аванпосты, чтобы лично убедиться в их боеготовности. Если планируем воевать, то большинство из них необходимо укрепить, на нескольких наиболее важных придётся усилить гарнизоны. Серьёзного штурма ни один из них конечно же не выдержит, но задержать врага на пару часов вполне смогут.

– На пару часов? – смутился Савин. – Два часа не так уж и много.

– На самом деле при массивном штурме они и часа не продержатся, но для подхода подкрепления в теории должно хватить. В любом случае сейчас наша граница скорее похожа на решето, чем на оборонительный периметр. Давидианцам проще будет обойти все пограничные укрепления, чем пытаться их захватить. У нас слишком мало людей, чтобы нормально укомплектовать каждый аванпост. Лишь на трёх наиболее важных сейчас дежурят по восемь человек, на остальных всего по четыре. Не так-то просто держать под контролем двадцать километров границы, если её охраняют меньше сотни бойцов.

– Предлагаешь отменить все рейды и патрулирование, чтобы разместить свободных людей вдоль границы?

– Это зависит оттого, какой стратегии мы планируем придерживаться в случае нападения. Если хотим удержать врага непосредственно на границе, значит, нужно готовить больше аванпостов и усиленно их комплектовать. Но для этого нам потребуется слишком много людей и таким образом мы просто размажем наши силы по фронту. Не самый лучший вариант. Я предлагаю пока вообще не трогать границу, пускай остаётся как есть. В случае серьёзной атаки нам её всё равно не удержать. Аванпосты должны оставаться в первую очередь пунктами наблюдения, а не обороны. С их помощью мы определим примерное направление удара и сможем подготовить радушный приём в глубине нашей территории.

– Хочешь подпустить их армию ближе к Фронтере и окружить? – поинтересовался Савин.

– В идеале, да. Так нам понадобится меньше сил, возможно даже общую мобилизацию проводить не придётся.

– Хороший план, Джек. Мне твой подход нравится.

– В любом случае на данный момент вся наша стратегия вилами на воде писана. Я так понял с давидианцами мы пока не воюем и план обороны нужен на самый крайний случай? Или я чего-то не знаю?

– В том-то и проблема, Джек, что ситуация крайне неоднозначная.

– Поясни-ка.

– Все эти дни я ждал, когда давидианцы выйдут на связь и предоставят свою версию произошедшего. И если вначале я склонялся к версии, что всё это было лишь трагической случайностью, то сейчас прежней уверенности уже нет.

– Почему? Тебе не понравились их объяснения?

– Не было никаких объяснений.

– В смысле – не было?

– В прямом. Они до сих пор не вышли на связь. Если в первый день они буквально не затыкались, осыпая гарнизон «Гермеса» проклятиями, то потом полное радиомолчание.

– А что с радиоперехватом?

– Тишина. Такое ощущение, что они разом выключили все радиостанции, ну или установили минимальную мощность, чтобы мы не смогли перехватить их переговоры.

– Хреново, Дэн. Похоже, они хотят скрыть от нас что-то важное. Как бы это не обернулось внезапным появлением их армии прямо у наших границ. При том количестве лошадей, что есть у давидианцев, переброска крупных сил в короткие сроки не составит для них большого труда. Да и со снабжением проблем не должно возникнуть. В этом плане мы им явно проигрываем.

– Ты прав, Джек, ситуация не из простых, поэтому ты и нужен мне здесь.

– Я так понял, у тебя уже есть план? Иначе ты не отозвал бы меня с границы.

– Можно сказать, что план есть, – улыбнувшись, сказал Савин.

Он взял со стола тетрадь, над содержанием которой трудился не один час, подержал пару секунд, словно желая передать её Куперу, и убрал в ящик стола.

– Но об этом завтра, – добавил командор, посмотрев на часы. – Поздновато уже для таких разговоров. К тому же завтра мне предстоит ещё пообщаться с Верховным советом, так что, вполне возможно, придётся внести в план некоторые коррективы.

– Ха. Думаешь, этот индюк Шелби в кои-то веки предложит что-то толковое?

– Кто знает, может, и предложит. А может, в этот раз он окончательно выведет меня из себя, и я с великим удовольствием сверну засранцу шею.

Глава 7. Сергей Калашников

– Сержант Калашников, да вы герой, – иронично воскликнула доктор Лю, выслушав рассказ Сергея о неожиданном ночном приключении. – Если всё было именно так, как вы говорите, то могу лишь позавидовать вашей выдержке.

Задумавшись на пару мгновений, она добавила:

– Что-то в последнее время они зачастили.

– Простите, кто зачастил? – скромно поинтересовался Сергей.

– Ну, шаровые молнии. За последние пару месяцев вы уже как минимум третий, кто рассказывает мне такую историю. Конечно, близкого контакта, как в вашем случае, ни у кого не было, но все наблюдали шаровую молнию не очень далеко. Если вам несложно, поговорите об этом с доктором Муром. Он собирает показания очевидцев, уверена, ваша история наверняка его заинтересует.

– Доктор Мур? – неуверенно произнёс Сергей, пытаясь вспомнить, где именно слышал это имя.

– Разве вы с ним не знакомы? Это один из астронавтов. Ну, точнее говоря, это бывший командир космолёта «Аляска».

Сергей наконец понял, о ком идёт речь. Он вспомнил, как два года назад их небольшой отряд чуть не устроил перестрелку с давидианцами, пытаясь эвакуировать трёх астронавтов с места приземления их посадочной капсулы. Доктор Генри Мур был тогда командиром экипажа корабля. Он первым встретил гвардейцев у трапа посадочного модуля, облачённый в скафандр и лёгкий поддерживающий экзоскелет.

– Ах да, как же я мог забыть. Он ведь несколько месяцев подряд записывал те интервью с жителями общины.

– Абсолютно верно, – женщина улыбнулась. – Вы обязательно должны с ним встретиться и всё рассказать. Я точно не знаю, где он живёт, но можете поискать его в школе. Если не ошибаюсь, сейчас он преподаёт там природоведение.

Сергей призадумался. Он не горел желанием тратить время на подобные беседы, сейчас ему было не до того, но и отвечать отказом этой милой женщине тоже не хотел.

– Спасибо, доктор Лю, я обязательно навещу его, как только появится время, – сказал Сергей, хоть и совершенно не собирался этого делать. – А что там насчёт моей выписки? – спросил он нетерпеливо.

– Все анализы в норме, но меня по-прежнему беспокоит ваша рука.

– Рука? Вы о чём?

– Гражданин Калашников, не стройте из себя дурачка, да и меня за дуру не держите. Я даже через одеяло вижу, как подрагивает ваша кисть. А ну-ка вытяните её перед собой.

Поняв, что отпираться бессмысленно, Сергею пришлось молча повиноваться лечащему врачу. Он вытянул вперёд левую кисть, она заметно тряслась.

– И давно у вас это?

– С тех пор, как сюда попал, раньше такого не было. Вчера думал уже прошло, но после ночного визита снова началось.

– Да, нервная система у вас ни к чёрту, придётся лечить.

– Доктор, только не говорите, что хотите закрыть меня здесь ещё на несколько дней.

– Я бы с удовольствием, но эту палату пора освобождать, так что продолжим лечение амбулаторно.

Сергей облегчённо выдохнул.

После инъекции неизвестного препарата, быстро унявшего дрожь в руке, доктор Лю выписала успокоительное в виде синих таблеток и настоятельно порекомендовала прийти на повторный осмотр через неделю. Сергей, как и положено человеку, желающему как можно скорее свалить из больницы, охотно кивал и со всем соглашался.

Покинув стены госпиталя, Сергей бодрым шагом устремился в направлении вещевого склада гвардии, где, как он надеялся, по-прежнему хранился его рюкзак. Но не успел он сделать и сотни шагов, как из ближайшего переулка выкатилась массивная фигура, перекрывшая ему дорогу словно стена.

– Здравия желаю, гражданин гвардеец, – ухмыляясь, поприветствовал его чернокожий верзила. Ростом он был под два метра и по форме сильно напоминал шкаф. – От вас уже несколько дней ни слуху ни духу, вот мы и забеспокоились, всё ли у вас в порядке.

– Привет, Бык, – спокойно ответил Сергей, стараясь выглядеть максимально отрешённым, словно эта встреча его совершенно не удивила. – Так ты здесь просто мимо проходил или решил из больницы меня встретить? Если так, то где положенный букет цветов и коробка конфет? Я люблю шоколадные.

Бугай широко улыбнулся:

– А ты шутник, Калаш. Интересно, а без зубов ты так же…

– Я же просил не называть меня Калашом, – бесцеремонно перебил его Сергей, демонстративно не обращая внимания на последовавшую фразу.

– Ну прости, никак не могу запомнить твоё имя, – съязвил Бык. – А вообще мне глубоко насрать, о чём ты там меня просил, я работаю не на тебя.

– Тогда какого чёрта ты здесь меня поджидаешь? Я эскорт не заказывал. К тому же ты не в моём вкусе.

Верзила весело рассмеялся, шутка определённо ему зашла. Он шагнул вперёд, подойдя к Сергею почти вплотную. Тот, в свою очередь, неподвижно стоял на месте и с невозмутимым видом смотрел на Быка снизу вверх.

– Так, может, мне стоило подождать возле твоего дома? – наклонившись к Сергею, ухмыляясь, произнёс бугай. – Уверен, твоя жёнушка обязательно пригласила бы меня на чай.

Возможно, в этот момент Бык совершил одну из самых фатальных ошибок в своей жизни. В отношении себя Сергей мог простить многое. Он нередко пропускал мимо ушей практически любые колкости или даже оскорбления. Но стоило кому-либо хоть заикнуться насчёт его семьи или дома, как с виду добродушный и миролюбивый сержант Калашников буквально слетал с катушек. В одно мгновение он превращался в дикого зверя, желавшего лишь одного – жестоко наказать обидчика. При этом место, время и наличие свидетелей не играли для него абсолютно никакой роли.

Как-то зимним вечером в таверне «Краков», где Сергей с Лизой отдыхали во время отпуска, двое нетрезвых парней, с виду обычных цивилов, позволили себе отпустить сальный комплимент в адрес Лизы. Сергей точно не помнил, что именно произошло дальше. Но, судя по последствиям, он не стал разбираться, кто конкретно из незадачливой парочки стал инициатором шутки в адрес его жены. Как позже написали в протоколе, один из них совершенно случайно уронил себе на голову тяжёлую пивную кружку, что вызвало кратковременную потерю сознания и лёгкое сотрясение мозга. Другой же, поскользнувшись на разлитом пиве и ударившись лицом о стол, сломал себе нос и лишился двух передних зубов. По крайней мере именно так всё и было записано со слов самих пострадавших.

Как выяснилось уже после «инцидента», эти двое оказались вовсе не цивилами. Они были новобранцами, накануне зачисленными в ряды гвардии, после чего решили бурно отметить торжественное событие, но в результате слегка переборщили с алкоголем и получили непроизводственные травмы средней тяжести. Когда новобранцы поняли, что нарвались не на обычных работяг, а на сержанта Сергея Калашникова и лейтенанта Лизу Вэй, разумно решили не создавать дополнительных проблем и взяли всю вину за произошедшее на себя, описав всё как несчастный случай. Офицер патруля, фиксировавший произошедшее, решил поверить молодым людям на слово и даже не стал опрашивать свидетелей, коих в таверне находилось немало. В конечном итоге за полученные по глупости травмы и временную потерю трудоспособности парни отделались строгим выговором с занесением в личное дело и после выписки из госпиталя отправились нести службу на один из дальних пограничных аванпостов.

Скорее всего Бык ничего не знал об этой истории, иначе вряд ли позволил бы себе отпустить то ли неудачную шутку, то ли прямую угрозу в адрес семьи Сергея. С другой стороны, Бык вполне мог всё знать, однако понадеялся, что человек значительно ниже и слабее его, к тому же только что выписанный из госпиталя, просто побоится что-либо предпринять в ответ.

Сергей прекрасно осознавал, что этот далеко не умный вышибала почти ничего о нём не знает. Они пересекались всего пару раз в Кракове, когда их общий босс раздавал поручения многочисленным подчинённым. Вполне возможно, что Бык даже ничего не знал ни о семье Сергея, ни о том, где тот живёт, а про ожидание возле дома обмолвился лишь для того, чтобы его позлить.

В любом случае, когда в своих размышлениях Сергей подошёл к этому моменту, чернокожий верзила уже стоял перед ним на коленях, скорчившись от боли. Сергей практически не осознавал, что конкретно он делает в данный момент. На несколько мгновений он буквально превратился в боевого биоробота с чётко заложенным алгоритмом действий. Благодаря многочисленным тренировкам с Лизой, все его движения были доведены до автоматизма и дополнительных размышлений не требовали.

Когда Сергей пришёл в себя, он отчётливо ощутил, как правая рука крепко сжимает крохотную мошонку Быка. На самом деле причиндалы этого тупого верзилы не были такими уж и маленькими, но в сравнении с остальным телом они показались Сергею довольно скромными.

Одновременно с этим пальцы левой руки после нанесения молниеносного удара в гортань обхватили шею противника, продавливая несколько болевых точек. Сергей прекрасно знал, куда нужно давить, чтобы обездвижить кого угодно вне зависимости от габаритов.

Пока Бык беспомощно корчился от боли в «нежных объятиях», Сергей склонился к его уху и негромко произнёс:

– А теперь слушай меня внимательно, бычара. Уж не знаю, в курсе ты или нет, но в последние несколько дней я был, мягко говоря, немного занят. Сначала меня чуть не пристрелили фанатики, после чего я оказался заперт в больничке без возможности с кем-либо связаться, оттого и пропал на три дня. И даже здесь я умудрился чуть не сдохнуть прошлой ночью. Так что ты поступил крайне опрометчиво, начав капать мне на мозги своими повадками тупого вышибалы. Можешь сколько угодно перед лохами-цивилами в этом амплуа красоваться, а меня от этого дерьма избавь, я человек другого сорта. Если есть что сказать по делу, говори. Если же тебя послали меня «взбодрить», то рекомендую сразу идти на хер на своих двоих, пока я случайно не выбил тебе оба колена. Ты меня понял?

– Да, – прохрипел Бык. По виду, он даже не собирался что-либо возражать.

– Так что тебе от меня нужно?

– Босс просто хотел узнать, что там с товаром.

– Передай боссу, что у меня возникли непредвиденные проблемы, но я их решаю, ситуация под контролем. Как только я со всем разберусь, сам его навещу, а до этого беспокоить меня не нужно. Ты всё понял? – Сергей немного расслабил руку, которой держал верзилу за горло, одновременно с этим чуть сильнее сжав промежность второй рукой.

– Да, да, я всё понял, – скороговоркой выдавил Бык.

– Замечательно, всегда бы так. На случай, если ты всё же не до конца понял, что сейчас произошло, поясняю. Я не одна из шестёрок твоего босса, так что не смей больше так со мной разговаривать. Ещё раз хоть словом обмолвишься о моей семье или доме, обещаю, в этот же день тебя случайно пристрелит гвардейский патруль.

Насчёт последнего Сергей откровенно лгал и совершенно этого не стеснялся – полномочий убивать кого-либо посреди города у него не было. Пока обездвиженный Бык корчился от боли, стоя на коленях, можно было лить в его уши практически любой бред.

– Надеюсь, мы достигли взаимопонимания? – деловито поинтересовался Сергей.

– Да, конечно достигли.

– Чудно.

Сергей разжал пальцы, Бык наконец смог нормально вздохнуть. Не дожидаясь пока двухметровый верзила полностью оклемается и встанет на ноги, Сергей пару раз снисходительно хлопнул его ладонью по щеке и быстрым шагом скрылся в одном из ближайших переулков.

Ему невероятно хотелось плюнуть на всё и прямо сейчас отправиться домой к семье, но проблема с потерянным рюкзаком требовала скорейшего решения. Подходя к вещевому складу гвардии, он ещё раз внимательно осмотрелся, проверяя, не пошёл ли Бык за ним следом. Всё было чисто. Двое гвардейцев, дежуривших возле входа, хорошо его знали, потому пропустили внутрь без привычной проверки документов.

До катастрофы в этом здании располагался небольшой продуктовый магазинчик, выполненный в стилистике середины двадцатого века. Соответственно, никакой интеллектуальной системы самообслуживания в нём никогда не было. Напротив входа размещался длинный прилавок, за которым в прежние времена стоял продавец, в одиночку обслуживавший покупателей. Живого человека туристы принимали за экзотику и часто оставляли в магазине деньги только потому, что хотели узнать, каково это – совершать покупку не через автоматический терминал. Дальше за прилавком находилась массивная стальная дверь, ведущая в подсобно-складское помещение. Непосредственно в нём и хранилось гвардейское имущество, не используемое в данный момент.

За прилавком никого не было. Сергей подошёл к деревянной столешнице и несколько раз стукнул по ней костяшками пальцев, пытаясь таким образом обратить на себя внимание.

Безрезультатно.

Если память ему не изменяла, сегодня должен был дежурить его старый приятель сержант Билко. Бывший менеджер нижнего звена, почти непригодный к несению военной службы, каким-то образом умудрился за два года построить карьеру в отделе логистики и стать смотрителем склада.

За чуть приоткрытой дверью послышалось слабое копошение.

– Эй, Билко! – крикнул Сергей.

В то же мгновение за стеной раздался характерный звон падающих металлических деталей, сопровождаемый девичьим вскриком. Учитывая, что кроме Лизы других женщин в гвардии не было, Сергей быстро сообразил, что там творится:

«Ах ты чертяка, Билко. Вот, значит, чем занимается старший кладовщик на рабочем месте – с дамочками забавляется».

Каково же было его удивление, когда в дверном проёме показалась тонкая фигурка молоденькой девушки в мятом рабочем комбинезоне. В то время пока она короткими быстрыми шажками преодолевала трёхметровый отрезок до прилавка, Сергей успел бегло её осмотреть. На вид лет восемнадцать, а может, и меньше. Мешковатый комбинезон без каких-либо знаков отличия был несомненно ей велик, что в совокупности с небольшим ростом делало её похожей на школьницу старших классов. Слегка смуглая кожа, карие глаза и прямые длинные волосы, сплетённые в косу, намекали на значительный процент индейской крови в её жилах. Грязная серая тряпка, которой она на ходу оттирала измазанные чем-то руки, источала хорошо знакомый каждому гвардейцу запах оружейной смазки.

– Слушаю вас, – произнесла она, улыбаясь, словно продавец-консультант в первый рабочий день.

– Простите, я бы хотел поговорить с сержантом Билко, – слегка замявшись, сказал Сергей, одновременно с этим заглядывая девушке за спину, будто пытаясь самостоятельно отыскать нужного человека в полутёмной комнате.

– У сержанта Билко сегодня выходной, я за него. Чем могу помочь?

Немного смущаясь, Сергей ещё раз осмотрел девушку.

– Не знал, что на эту должность теперь принимают штатских, – это прозвучало словно насмешка. – Похоже, я слишком долго провалялся в госпитале.

Слова Сергея явно смутили девушку. Приподняв рукав, она обнажила запястье и продемонстрировала ему браслет гвардейца.

– Капрал Рита Купер, кладовщик-стажёр, – отчеканила она.

Услышанное стало для Сергея полной неожиданностью сразу по нескольким причинам. Когда вооружённые силы общины «Рубеж» только создавались, командующий Савин твёрдо решил, что право на вступление в ряды гвардии получат лишь лица мужского пола, достигшие совершеннолетнего возраста. Заявки от лиц женского пола даже не рассматривались. Это объяснялось тем, что женская жизнь априори является более ценной, нежели мужская, по очевидной причине – природной монополии на репродуктивную функцию. Единственное исключение сделали для Лизы Вэй, поскольку она прослужила в спецотряде полиции несколько лет и имела не только необходимую подготовку, но и боевой опыт. К тому же свой репродуктивный долг она уже выполнила. А сейчас перед Сергеем стояла ещё одна женщина-гвардеец, точнее говоря, совсем молодая девушка, о существовании которой до этого момента он ничего не знал.

– Так чем я могу вам помочь? – нетерпеливо спросила девушка, явно намекая, что ей и так есть чем заняться. – Кстати, я так и не услышала ваших имени и звания.

– Простите, сержант Сергей Калашников, мобильная группа «Дельта». – Он также закатал рукав рубашки и показал свой браслет.

Поскольку в условиях постапокалипсиса одеть всех служащих гвардии единообразно не представлялось возможным, большинству приходилось носить разномастную гражданскую одежду, в основном туристическую, с нашитыми на рукавах знаками отличия. А что касается камуфлированной полевой формы, привезённой с полицейской базы в Беркане, вся она предназначалась исключительно ветеранам (так обычно называли бывших бойцов спецотряда «Рубеж»). Стандартные полевые костюмы в расцветке ФИРПАТ позволяли им выделяться на фоне остальных гвардейцев. Кроме того, всем бойцам гвардии предписывалось в обязательном порядке носить специальные браслеты, позволявшие быстро их идентифицировать, даже если они были одеты в повседневную одежду без знаков различия, как Сергей сейчас. На каждом браслете чеканился личный номер гвардейца, фамилия и звание.

– О, слушаю вас, сэр, – подозрительно тепло произнесла Рита после того, как Сергей представился.

Девушка посмотрела на него неожиданно дружелюбно. Сергею на миг стало не по себе. Ему показалось, будто Рита хорошо его знает. Но откуда? Сам-то он точно видел её впервые в жизни.

Секунд пять Сергей молчал, пытаясь выстроить в голове дальнейшую цепочку действий. Почему-то первым делом ему захотелось задать девушке вопрос в лоб – не является ли майор Джек Купер её родственником, всё же фамилия Купер среди жителей общины не такая уж и распространённая. Но решив, что в данный момент это абсолютно не важно, отложил вопрос в дальний ящик.

– Несколько дней назад я попал в госпиталь после боя в Квейрисе. Вы ведь слышали об этом?

– Конечно слышала. У нас это до сих пор новость номер один.

– Так вот, я пытаюсь найти некоторые свои вещи. Пока я валялся без сознания, всё моё снаряжение скорее всего перевезли сюда. По крайней мере, так мне сказали в больнице.

– Одну минуту, сейчас проверю.

Рита раскрыла журнал и её карие глазки забегали по строчкам.

– Кажется нашла. Есть запись двухдневной давности с вашей фамилией. На склад поступило личное оружие, разгрузочный жилет и…

Девушка замялась.

– Может, рюкзак? – нетерпеливо спросил Сергей.

– Может, и рюкзак, не могу разобрать. Последнее слово затёрто ластиком.

– А вы не могли бы принести всё, что есть?

– Да, конечно.

Девушка скрылась за дверью склада. Вернувшись через несколько минут, она положила перед Сергеем его автомат и разгрузочный жилет.

– Это все мои вещи, которые у вас есть? – недоверчиво спросил Сергей.

– Да, сэр.

– Вы уверены? Может, на одной из дальних полок что-нибудь завалялось?

Прежняя добродушная улыбка испарилась с лица девушки.

– При всём уважении, сэр, но это не сарай с ненужным хламом, а военный объект. У нас тут всё точно подсчитано и полностью соответствует записям в этом журнале. К тому же вчера я лично провела полную ревизию склада, и если бы нашла что-то не учтённое, то непременно занесла бы это в журнал.

– Рита, простите, пожалуйста, я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Просто я ищу кое-что очень важное для меня. Вы уверены, что во время ревизии не находили малого штурмового рюкзака с моей фамилией?

– Уверена на все сто. Если ваш рюкзак и поступал на склад, то явно не в мою смену. Если не верите, спросите сержанта Билко, это он принимал ваши вещи.

Сергей вспомнил затёртое слово в журнале учёта, которое Рита не смогла прочитать.

«Билко, чёртов жук. По ходу он залез в рюкзак и решил меня ограбить, а после попытался стереть запись о рюкзаке. Ах ты, сволочь, скоро я до тебя доберусь. Не дай бог, ты успел хоть часть растратить, прибью ко всем чертям».

– Так вы забираете свои вещи? – осторожно прервала его размышления Рита.

– Э-э-э, нет, пожалуй. Официально я всё ещё на больничном, так что оружие мне пока…

Сергей залип. Только сейчас он понял, что лежащий перед ним автомат выглядит, мягко говоря, не так. До операции в Квейрисе, где Сергей получил ранение, он не чистил и не смазывал своё оружие более двух недель, что, само собой, отразилось на его работоспособности и внешнем виде не в лучшую сторону. Но автомат, который принесла ему Рита, выглядел как новенький.

Сергей перевёл взгляд на девушку, она явно нервничала.

– Ну раз вам это не нужно, я уберу…

Рита уже протянула руку, чтобы убрать автомат со столешницы, но Сергей успел схватить его первым. Он внимательно осмотрел оружие. На корпусе и затворе ни единого следа грязи или нагара. Автомат пах свежей оружейной смазкой, точно так же, как и руки Риты Купер.

– А это точно моё оружие?

– Э-э-э, да, сэр. Серийный номер точно ваш.

– Хм. Если так, значит, кто-то серьёзно нарушил гвардейский устав, решив разобрать и почистить автомат без моего ведома.

Девушка стыдливо опустила глаза.

– Рита, вы, случайно, не знаете, кто бы мог это сделать? – с долей иронии поинтересовался Сергей.

Согласно уставу, каждый гвардеец был обязан самостоятельно следить за чистотой и работоспособностью вверенного ему оружия. Никто, кроме самого гвардейца, не имел права к нему прикасаться, а тем более разбирать.

– Простите, сэр, – виноватым тоном ответила девушка. – Ваш автомат принесли в таком ужасном состоянии, будто вы его полгода не чистили. К тому же пружина ударника явно просела, вот я и решила…

Пока она говорила, Сергей пару раз оттянул рукоятку затвора, проверяя, нет ли патрона в стволе, и плавно нажал на спусковой крючок. Спуск показался непривычно мягким и чётким. Похоже, Рита не только почистила оружие, но и заменила половину деталей ударно-спусковой группы. Сергей и не помнил, когда в последний раз испытывал столь же приятные ощущения, держа в руках свой автомат.

– …к тому же я не думала, что вас выпишут из больницы так скоро, – продолжала Рита. – Тётя Лиза сказала, что у вас там…

– Постой. Тётя Лиза?

– Ну да. Вы же муж Лизы Вэй?

– Э-э-э, да.

На самом деле Сергей с Лизой не состояли в официальном браке, они только жили вместе. Само собой, оба были не против оформить отношения юридически, но только власти общины пока что такой возможности не предоставляли. У «Рубежа» оставалось ещё множество проблем, требующих максимально скорого решения, и официальная регистрация браков в список первоочередных задач явно не входила.

– Так вот, пока вы лежали в госпитале, тётя Лиза к нам много раз заходила. Она очень переживала, и мама старалась её поддерживать, ну и папа тоже.

Сергей знал, что многие ветераны давно дружат семьями. За годы службы в спецотряде полиции у них сформировался особый круг, куда допускались лишь свои. Лиза, как один из ветеранов и общая любимица, была частью этого элитного клуба избранных, а вот Сергей нет. Многие офицеры, в том числе и майор Купер, его откровенно недолюбливали, вполне обоснованно полагая, что карьерный рост Сергея напрямую связан с его давней дружбой с командором Савиным.

– Рита, я так понял, майор Купер это ваш… – Сергей наконец решился задать этот вопрос.

– Да, сэр, это мой отец.

Хоть Сергей и не сомневался в таком ответе, но теперь все кусочки пазла окончательно встали на свои места. Само собой, Рита занимала свою нынешнюю должность не просто так. Обычную девчонку с улицы ни за что не приняли бы на гвардейскую службу, но для дочери заместителя командора сделали исключение.

«Перед законом все равны, но некоторые ровнее», – иронично подметил Сергей.

В этой ситуации его особо забавлял факт, что именно майор Купер, вечно правильный и непреклонный, решил ради любимой дочки пойти против правил и пристроил её на тёпленькое место.

– Вы только не подумайте, что я здесь по блату, – словно прочитав его мысли, сказала Рита. – Я больше года добивалась, чтобы меня сюда взяли. Пришлось сдать кучу экзаменов и нормативов, доказывая свою профпригодность. Уверена, ни одного парня так не проверяли вдоль и поперёк.

Слова девушки звучали достаточно искренне, у Сергея не было причин ей не верить.

– Любите копаться в оружии? – спросил он.

– Обожаю.

Улыбнувшись, Сергей положил автомат обратно на столешницу.

– Я так понял, вы не только с моим автоматом решили поиграться? У вас ведь там лежит ещё один в разобранном состоянии? – Сергей указал на дверь, ведущую в складское помещение. – Я слышал, вы уронили что-то металлическое, когда я пришёл.

– Эм… – Рита замялась.

– Обещаю, что никому не скажу.

– Честно говоря, у меня там не один, а три разобранных автомата.

– Целых три?

– Да, сэр. У них состояние было ещё хуже, чем у вашего. Это… ммм… в общем это оружие тех ребят, которые погибли в бою, где вас ранили. Его ведь в любом случае рано или поздно передадут очередным новобранцам. Я подумала, что лучше им получить всё в исправном состоянии. Для меня это совсем не сложно, а кому-то точно поможет.

От слов девушки на душе у Сергея потеплело. Рита совсем не походила на типичную офицерскую дочку, пытавшуюся пользоваться высокопоставленным положением своего папочки. Возможно, сейчас в ней играл юношеский максимализм, но в её словах и действиях не было и намёка на эгоизм. Она действительно думала в первую очередь о других и старалась по мере возможности помогать общине и гвардии. И как бы Сергей ни относился к суровым, а зачастую и несправедливым действиям майора Купера, очевидный факт не подлежал сомнению – свою дочь он воспитал достойно.

– Рита, мне кажется, должность мастера-оружейника подошла бы вам куда больше.

Девушка рассмеялась:

– Да меня пока и эта работа вполне устраивает. Совсем ненапряжно, да ещё и время остаётся на что-то другое. К тому же сержант Билко неплохо тут всё организовал.

«Ах да, Билко, как же я мог про него забыть», – подумал Сергей.

Он демонстративно посмотрел на часы.

– Рита, простите, пожалуйста, но мне срочно нужно идти.

– Домой спешите?

– А-а-а, да, конечно.

– Тогда передавайте привет тёте Лизе и Саре.

– Обязательно передам. И большое вам спасибо за заботу о моём оружии, я заберу всё позже.

– Как скажете, сэр.

Улыбнувшись, Рита отсалютовала, Сергей ответил ей тем же и торопливо вышел на улицу.

Время на часах близилось к полудню. Сергей логично рассудил, что если он пойдёт домой прямо сейчас, то Лиза с Сарой точно не отпустят его из дома до вечера. Подобное в его планы не входило, ведь ему ещё предстояло повидаться с сержантом Билко, чтобы выяснить судьбу своего рюкзака. В итоге Сергей решил, что домашние подождут, его дела сейчас в приоритете. Но не успел он отойти от склада, как его окликнул знакомый голосок:

– Сержант Калашников! Сэр!

Сергей обернулся. Позади ковыляющей походкой его догоняла пухлая фигурка капрала Викерса. Поравнявшись с Сергеем, запыхавшийся и заметно покрасневший молодой человек остановился и согнулся пополам, пытаясь отдышаться.

– Викерс? Ты как меня нашёл?

– Сэр, я хотел застать вас в госпитале, но вы ушли раньше. Мне сказали, что вы пошли сюда.

– Так что тебе нужно?

– Командор Савин послал меня, он хочет видеть вас в своём кабинете. Сейчас.

Глава 8. Денис Савин

«Чёрт возьми, боец, когда ты в последний раз смотрел в зеркало? Похож на бездомного. Разве так должен выглядеть сержант гвардии? Какой пример ты подаёшь новобранцам?»

Это было первое, что хотел сказать Савин, как только Сергей переступил порог его кабинета. Выглядел сержант Калашников действительно неважно, как минимум по меркам самого командора. Мятая повседневная одежда без гвардейских нашивок и прочих знаков различия, слегка растрёпанные волосы и трёхнедельная щетина, почти превратившаяся в бороду, – всё говорило в пользу безответственного отношения к своему внешнему виду. Будь на месте гостя любой другой гвардеец, Савин разнёс бы его по полной. Однако для старого приятеля, только что выписанного из госпиталя, решил сделать временное послабление.

– Сержант Калашников по вашему приказу прибыл, – отсалютовав, произнёс Сергей.

– С выздоровлением, сержант, – ответил командор со сдержанной улыбкой, протягивая тому руку.

«Спасибо, что хоть помылся перед выпиской и свежую одежду надел, а то бы ещё и вонял как бомж с окраины, – иронично заметил про себя Савин, натягивая привычную для такой ситуации маску дружелюбия».

– Присаживайся.

– Спасибо за офицерскую палату, – сказал Сергей, опускаясь на стул по другую сторону стола от командора. – Не хотел бы вновь валяться в общем отделении с толпой цивилов.

– Сделаю вид, что не имею к этому никакого отношения. – Савин хитро улыбнулся. – Как мне сказали, эта палата в любом случае была свободна, так что выгонять никого не пришлось.

– То есть, будь палата занята, ты бы отдал предпочтение кому-то из офицеров, а не старому другу?

Денис, нахмурив брови, хотел было что-то ответить, но Сергей тут же добавил:

– Шучу, шучу. Я знаю, в открытую ты такого ни за что не сделал бы. Субординация превыше всего.

– Это верно. Когда у тебя в руках власть, за тобой непременно наблюдает множество глаз, в том числе и политические оппоненты, готовые предать огласке любой твой косяк.

– Ты это про Шелби?

– В том числе. Шелби та ещё змеюка, так что мне бы не хотелось давать ему в руки дополнительный козырь против себя.

– А о чём тебе беспокоиться? – удивился Сергей. – Внутри гвардии у тебя стопроцентная поддержка, никаких серьёзных оппонентов. Если бы кто-то и мутил воду, я бы о таком точно услышал, со многими болтунами знаком. Или тебя так сильно заботят настроения среди цивилов?

– А никуда от этого не деться. Чтобы народные массы не бурлили, приходится учитывать настроения и обычных работяг. Поэтому в глазах цивилов я и дальше должен служить образцом порядочности и справедливости.

Сергей едва заметно ухмыльнулся. Денис в ответ слегка свёл брови, отчётливо давая понять, что не понимает причины такой реакции.

– Разве я сказал что-то смешное? – поинтересовался Савин.

– Да не, просто в голову кое-что взбрело от твоей последней фразы, не обращай внимания.

– Поделись, может, и я посмеюсь за компанию.

– Да это не то, чтобы…

– Говори, – сказал командор более настойчиво.

– Ладно. Просто ты так безапелляционно всё это произнёс, будто сам никогда не пользовался привилегиями главы общины в своих интересах.

Савин сдержанно улыбнулся:

– Сергей, есть хорошая поговорка: «Простота хуже воровства». Может, слышал?

– Честно говоря, не припомню.

– Неудивительно. Смысл в том, что быть прямолинейным простачком хуже, чем быть вором. А ты сейчас ведёшь себя именно как недалёкий простак, у которого что на уме, то и на языке. Мы, конечно же, друзья, но сейчас ты явно пытаешься засунуть свой нос туда, куда не следует.

– Не, я ничего такого не имел в виду, – опешил Сергей. – Извини, я просто неудачно…

Савин прервал его взмахом руки, что нередко позволял себе делать с подчинёнными.

– Успокойся, я всё понял. Не стоит чрезмерно унижаться с извинениями, просто сделай для себя определённые выводы из ситуации и запомни, что не стоит переступать определённых рамок, даже в общении со мной. В противном случае наша дружба может серьёзно пострадать. Сейчас ты знаешь ровно столько, сколько тебе положено знать и ни граммом больше. Вот как поднимешься по службе хотя бы на пару ступеней, тогда и поговорим о вещах, которые простым смертным знать не положено.

– Хм. Так ты для этого меня вызвал? Хочешь поговорить о моём повышении? – в голосе Сергея чувствовалась лёгкая ирония.

Савин чуть не рассмеялся. Ему даже пришлось приложить некоторые усилия, чтобы сдержать смех и сохранить серьёзность в лице.

«Какое ещё повышение, Серёга? – подумал он. – Ты и нынешнее звание сержанта получил авансом, а уже в лейтенанты метишь».

– Нет, – ответил Савин. – Насчёт повышения ты не угадал, но поговорить есть о чём.

Командор выдвинул ящик стола, достал два стеклянных стакана и поставил их перед собой. Краем глаза Савин заметил, как напрягся Сергей. Он и до этого держал одну руку на другой, словно неосознанно пытался спрятать её. А сейчас и вовсе её сжал.

Правда, когда Савин из того же ящика достал бутылку, Калашников заметно расслабился.

– Настоящий шотландский виски, – сказал командор, разливая содержимое по стаканам. – Почти пятьдесят лет выдержки. Подарок отца Давида.

Поставив бутылку на стол, он взял один из стаканов и взглядом указал Сергею на второй.

– За наших павших. – Савин поднял стакан. – Пусть земля им будет пухом.

Лицо Сергея вмиг помрачнело. Потупив взгляд, на несколько секунд он будто выпал из окружающей действительности и погрузился глубоко в себя.

– Всё нормально? – чуть выждав, спросил Денис.

– Э-э-э, да, – отрешённо ответил Сергей. – За павших.

Он также поднял стакан. Только сейчас Савин заметил, что у его собеседника слегка подрагивает рука. Видимо, именно эту слабость боялся показать Сергей.

Оба осушили стаканы одним глотком.

– В произошедшем нет твоей вины, – сухо сказал командор, опустив стакан.

– Что? – спросил Сергей столь же отрешённо.

– Особый отдел внимательно изучил обстоятельства боя в Квейрисе и пришёл к выводу, что в гибели бойцов в первую очередь виноват капитан Миллер.

– В каком смысле?

– В прямом. Он не имел права входить в посёлок без группы зачистки. Так что вне зависимости от того, была ли это спланированная засада или случайная стычка, вся ответственность за потери в данный момент лежит на Миллере. Соответственно, для тебя никаких негативных последствий по службе не будет.

– Ясно. – Сергей безвольно кивнул.

– Сергей, я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Когда мой отряд понёс первые потери лет семь назад, я реагировал примерно так же. Сначала ты пытаешься отстраниться и не думать об этом, стараешься всё время быть на позитиве и не показывать окружающим, что творится у тебя внутри. Это нормально, скорее всего, такое происходит из-за шока. Ты как будто подсознательно не хочешь принимать произошедшего. Но постепенно напускной позитив сходит на нет, и ты остаёшься наедине со своими мыслями. Тебе просто приходится как-то продолжать с этим жить.

Опустив глаза в пол, Сергей молча кивнул. Командор ещё раз наполнил стаканы, и они снова выпили. На лице Савина не дрогнул ни один мускул, а вот Сергея слегка передёрнуло от крепости виски.

– Видимо, ты уже и забыл, что такое нормальная выпивка, – с ноткой иронии в голосе сказал командор, пытаясь сменить тему. – Насколько знаю, в таверне «Краков» посетителям под видом пива разливают какие-то помои, и все их охотно потребляют.

– Так говоришь, будто у людей вроде меня есть выбор что пить. Спасибо парням, что хоть такое пойло варить научились, раньше и этого не было. У тебя в шкафу небось годовой запас элитного алкоголя, а вот у цивилов и рядовых бойцов выбора вообще нет.

– Тут ты не прав, дружище.

– В чём именно?

– Во всём.

Лицо Сергея приобрело заинтересованный вид. Не дожидаясь вопроса с его стороны, Денис продолжил:

– Во-первых, это предпоследняя бутылка и, как видишь, она уже почти пуста. К тому же, в свете недавних событий, не думаю, что в обозримом будущем мне удастся пополнить запасы. Ну а что касается якобы отсутствия выбора, о чём ты не раз упомянул, то здесь ты неправ абсолютно. Выбор есть всегда.

– Да неужели, – усмехнулся Сергей. – Даже в безвыходной ситуации?

Этот вопрос немного смутил командора. Выдержав небольшую паузу, он слегка подался вперёд и проникновенно посмотрел в глаза собеседнику.

– Сергей, скажи честно, ты вообще планируешь в будущем стать офицером? – неожиданно спросил Денис. – Или же звание сержанта и низшая командирская должность это предел твоих мечтаний?

На пару мгновений Сергей задумался, явно решив, что вопрос с подвохом.

– Если на горизонте замаячит возможность карьерного роста, я бы не стал её упускать.

– Хорошо. Если ты действительно планируешь стать хотя бы лейтенантом, а значит, командовать собственной мобильной группой, то запомни раз и навсегда: для командира не существует безвыходных ситуаций, бывают лишь варианты решения, которые его не до конца устраивают.

– Хм. – Сергей призадумался. – А если меня не устроят абсолютно все варианты решения проблемы, что тогда? Предложишь подбросить монетку и пусть судьба решает, как следует поступить?

– Нет никакой судьбы, так что не стоит и пытаться переложить на неё ответственность, за все решения и их последствия отвечаешь только ты. И если ситуация покажется тебе безвыходной и придётся делать выбор между несколькими плохими вариантами, выбирай тот, что принесёт меньше вреда.

– Хочешь сказать, если ущерб неизбежен, его нужно минимизировать?

– Верно. В критической ситуации лучше отправить несколько бойцов на верную смерть, чем рисковать потерей целого взвода. Да, это жестоко, но порой это просто неизбежно. И ты, как будущий офицер, должен иметь достаточно мужества для принятия подобных решений. И, само собой, в итоге тебе же и придётся нести за это ответственность.

– Как Миллеру?

– Да, как Миллеру.

Лицо Сергея приобрело обеспокоенный и слегка задумчивый вид. Он неуверенно спросил:

– Я так понял, война с давидианцами неизбежна? Ты ведь к этому ведёшь разговор?

– Я бы не сказал, что война неизбежна. Но вероятность высока. Думаю, это решится в ближайшие дни. И если полноценные боевые действия всё же начнутся, то отсидеться в обороне у нас не получится, придётся атаковать самим. Как я уже неоднократно говорил: если драка неизбежна, бить надо первым. А значит, подразделения мобильной пехоты будут задействованы в первую очередь.Понимаешь, к чему веду?

– Да. Отсидеться в тылу у меня не получится.

– Всё верно. Именно поэтому мне нужно знать сейчас, готов ли ты хотя бы морально к участию в войне.

– А есть выбор?

– Конечно есть, как и всегда. Я тут подумал, возможно, в твою голову уже закралась мысль, что служба в гвардии становится слишком опасной и лучше бы тебе остаться на гражданке. Сразу говорю, это абсолютно нормальное желание. У тебя семья, ребёнок скоро родится. Тебе есть о ком заботиться и есть что терять. Я не вижу ничего постыдного в том, чтобы сейчас выйти из игры.

– Ха. И как ты себе это представляешь? Хочешь, чтобы бывшие сослуживцы всю жизнь плевали мне в спину и называли трусом?

– Насчёт этого не переживай. Ты ведь недавно получил боевое ранение, вот за потерю боеспособности мы тебя и спишем. С медкомиссией я договорюсь, никто ничего не узнает. Станешь цивилом, будешь получать ветеранскую пенсию, пускай небольшую, зато стабильно. В общем, голодать твоя семья точно не будет, а может, и на гражданке неплохо устроишься. Что скажешь?

В ответ Сергей лишь ухмыльнулся и деловито произнёс:

– Дэн, не знаю откуда ты это взял, но у меня и в мыслях не было уходить. Я боец мобильной пехоты и останусь им до тех пор, пока смогу держать автомат и крутить педали. Ну или пока не дослужусь до майора, чтобы заменить Купера на его должности.

– Мечтать не вредно, салага, – ухмыльнулся Савин. Полученный ответ его более чем удовлетворил. – Ну раз ты настроен так серьёзно, значит, нужно в кратчайшие сроки восстановить твоё звено. Я сегодня же отдам распоряжение составить список бойцов, которых возможно перевести в твоё подчинение, а там уже сам выберешь, кто тебе подходит.

– Слушаюсь, командор. Какие ещё будут указания?

– Я бы с удовольствием приказал тебе побриться перед тем, как домой пойдёшь. Боюсь, как бы твои девочки не перепугались, увидев на пороге эту небритую физиономию.

– Ха. Сару фиг напугаешь, а Лизу и подавно.

– По поводу Сары спорить не буду, точная копия матери растёт. А вот насчёт Лизы не уверен. У женщин в её положении эмоции порой просто зашкаливают. Хотя, кому я это рассказываю, ты не хуже меня всё это знаешь.

– Это точно. Но ничего страшного, я неплохо отдохнул в госпитале за последние дни, так что я вновь полон сил и готов нести тяжкий крест отца семейства дальше.

Командор вновь наполнил стаканы, оба выпили. Сергей поднялся со стула, собираясь уходить, но Денис его остановил:

– Погоди, чуть не забыл.

Он выдвинул ящик стола и достал плоскую коробку размером с альбомный лист.

– Набор для рисования? – удивился Сергей.

– Сара ведь любит рисовать. Я подумал, было бы хорошо тебе прийти домой не с пустыми руками. Сам хотел подарить ей при встрече, но раз такое дело, то лучше уж ты.

Сергей открыл коробку. Внутри лежал специальный планшет, пачка арт-бумаги и набор синтетического угля для рисования. Довольно редкий и недешёвый комплект для ценителей классики. Даже до блэкаута найти такой в магазине было непросто – искусство рисования углём на бумаге потеряло актуальность ещё сотню лет назад.

– Спасибо. Я скажу Саре, что это от дяди Дэна.

– Нет. Ты скажешь, что нашёл это в рейде и привёз специально для неё. Договорились?

– Предлагаешь мне нагло врать дочке?

Денис улыбнулся:

– Сергей, ты полон противоречий. Хочешь сказать, ты всегда говоришь правду?

– По крайней мере, стараюсь.

– Это хорошо. Но в небольшой лжи нет ничего предосудительного, тем более если она ради общего блага.

– Ради общего блага? – смущённо уточнил Сергей.

– Да. Ради общего блага.

– Ну как скажешь.

Они обменялись рукопожатиями, и Сергей вышел из кабинета. Савин приказал дежурному никого к себе не пускать и запер дверь изнутри.

– А он действительно не трус, – раздался из-за спины монотонный голос Давида. – Когда ты предложил ему уйти из гвардии, он почти готов был согласиться.

– Почему ты так думаешь?

– Я проанализировал поведение его лицевых мышц. Всё указывало на сильное беспокойство и сомнение. По моим прогнозам, он должен был принять твоё предложение об уходе с вероятностью примерно в 70 %.

– А вот я абсолютно не сомневался в его отказе, слишком уж хорошо его знаю. Даже если Сергей и был не прочь воспользоваться моментом и свалить из гвардии, совесть и чувство долга ему не позволили бы.

– Совесть? Подобные категории пока что плохо поддаются моему анализу.

– Неудивительно. Именно поэтому я не всегда следую твоим рекомендациям в отношении людей. Как видишь, чтобы спрогнозировать поведение каждого конкретного человека, одного лишь математического анализа недостаточно.

– Не буду спорить, Дэн. Мне ещё многому предстоит научиться.

Раздался стук в дверь.

– Я же сказал не беспокоить меня! – крикнул Савин.

– Командор, простите, – из-за двери послышался растерянный голос капрала Викерса, – но здесь сенатор Шелби и другие члены Верховного совета. Они говорят, что у вас с ними назначена встреча.

Савин тяжело вздохнул. Он действительно забыл о встрече.

– Передай им, что я выйду через пару минут.

– Есть, сэр, – ответил Викерс и удалился.

– Не хватало мне внешних проблем, так ещё и с внутренними приходится разбираться, – усталым голосом произнёс командор.

– Денис, признай, сенатор Шелби не такой уж плохой противник. По крайней мере, он ведёт с тобой честную политическую борьбу, пускай и нестандартными методами.

– Лишь поэтому он до сих пор жив.

– Денис, я надеюсь, ты не планируешь ничего экстраординарного в его адрес?

– Не переживай. Пока он играет по правилам и не готовит против меня откровенного заговора, пускай болтает в мой адрес что хочет, меня его жалкие попытки лишь забавляют.

– А что, если он перестанет играть по правилам?

– Тогда, наверно, лично сверну ему шею. Не в открытую, конечно, представлю всё как несчастный случай.

– Жестоко.

– Возможно. Одним убийством больше, одним меньше – какая разница. На что только не пойдёшь ради общего блага.

Лицо командора искривилось в дьявольской ухмылке.

Глава 9. Сергей Калашников

Когда Сергей покинул здание штаба, время вплотную приближалось к обеду. С самого утра он ничего не ел, в животе урчало, а элитный шотландский виски, выпитый на пустой желудок, вовсе не добавлял бодрости.

Если до встречи с командором Сергей планировал наведаться в гости к Билко, чтобы разузнать, куда старший кладовщик дел его рюкзак и почему решил стереть соответствующую запись в журнале учёта, то сейчас эта идея уже не казалась удачной. Лёгкость и какая-то приятная расслабленность от растекшегося по телу алкоголя совершенно не располагали к серьёзным разговорам. Если Билко решит включить дурачка, то информацию из него придётся в прямом смысле выбивать. Может быть, даже ногами, поскольку рисковать коробкой с подарком для дочери, которую Сергей держал в руках, решительно не хотелось.

«По ходу, придётся отложить до завтра. Ладно, хватит на сегодня приключений, пора домой».

Дом, в котором жил Сергей, располагался на другом конце города. От штаба гвардии пешком минут десять-пятнадцать, отличная возможность слегка проветриться и собраться с мыслями. Сергей вышел на центральную улицу и не спеша пошёл на восток, зажав под мышкой коробку с подарком.

Сегодня улицы Фронтеры были особенно многолюдны. Воздух наполнился гулом сотен голосов, в основном женских. Все наперебой обсуждали недавние трагические события. Из обрывков разговоров было понятно – люди обеспокоены и напуганы. Даже без средств массовой информации и канувших в Лету соцсетей, слухи о возможном начале войны распространились по общине со скоростью лесного пожара. Скорее всего кто-то из офицеров проболтался об этом родным, а дальше информация начала распространяться сама собой.

Больше всего людей толпилось в проулках между жилыми домами, где находились торговые лавки. В основном они представляли собой нелепые наскоро сколоченные сооружения, собранные из любых подручных материалов. Брёвна, куски кровли, сломанная мебель и прочий хлам – всё пошло в дело. Порой под торговые лавки приспосабливали даже автомобили и небольшие пассажирские автобусы. Но в основном автотранспорт переделывали в грузовые повозки, запрягаемые лошадьми, которых вечно не хватало.

У торговцев на улице можно было купить практически что угодно. Продукты питания, производимые местными фермерами либо купленные у давидианцев; одежда, инструменты и прочие вещи, добытые в рейдах или изготовленные ремесленниками – всё продавалось и покупалось. Единственным исключением было огнестрельное оружие, его продажа находилась под строгим запретом. Любой огнестрел или боеприпасы к нему, найденные в ходе рейда, сразу отправлялись на хранение в гвардейскую оружейку. При этом луки и арбалеты, а также сверхмощные пневматические винтовки могли ограниченно использоваться для охоты и тренировок в стрельбе.

Со дня образования общины число её жителей увеличилось в несколько раз и на данный момент достигло почти тысячи человек. В основном это происходило за счёт притока «аборигенов» – так обычно называли выживших, обнаруженных в ходе рейдов. В течение первых месяцев после блэкаута разведгруппам «Рубежа» удалось найти несколько уцелевших анклавов. По большей части это были небольшие горные посёлки недалеко от Фронтеры, куда инфицированные добирались крайне редко. Жители подобных изолированных анклавов, до того почти потерявшие надежду на спасение, с большой радостью переселялись в безопасную столицу новообразованной общины.

Увеличению населения также способствовал и естественный прирост. Устав общины всячески поощрял создание семейных союзов, а семьи с детьми получали значительные преференции и ощутимую материальную поддержку из казны, что отчасти способствовало росту рождаемости. Больше людей это не только больше ртов, но и больше рабочих рук в будущем, способных что-то добывать, производить или выращивать. Но ещё людям нужно где-то жить, и вот с этим уже возникли проблемы.

Нельзя сказать, что город был перенаселён. Согласно статистике, жилья хватало на всех, но вот его качество в большинстве случаев оставляло желать лучшего. Многим приходилось ютиться в тесных комнатах по несколько человек. В таких миниатюрных жилищах, прозванных муравейниками, зачастую не было даже кроватей, спать приходилось на полу. Однако в столь спартанских условиях в основном жили бездетные одиночки, при распределении жилья данная категория граждан всегда ставилась в конец очереди. А вот семьи с детьми по закону могли уже рассчитывать на отдельную комнату, но такой роскоши на всех, естественно, не хватало.

Новые дома, конечно же, возводились, хоть и крайне медленно. Всё из-за нехватки опытных строителей, умеющих работать руками, а не только нажимать сенсорные кнопки на строительном 3D-принтере. Необходимость завозить стройматериалы из заброшенных посёлков также вносила негативный вклад. Да и возводимые дома, по сути, представляли собой примитивные бараки, предназначенные для переселения в них бездетных цивилов. А освобождённая таким образом «качественная» жилплощадь передавалась тем, кто, по мнению руководства общины, был этого более достоин. К таким привилегированным категориям относились служащие гвардии, в первую очередь офицеры, чиновники высшего ранга, врачи и учителя. То есть те, на чьи плечи лёг нелёгкий груз по управлению общиной, защите её граждан и прививанию подрастающему поколению «правильных» взглядов.

В плане жилья Сергею повезло. Когда они с Лизой решили сойтись окончательно, им, как семье с ребёнком, предоставили неплохую комнату в добротном одноэтажном коттедже. Поскольку в доме вместе с ними проживали ещё две семьи, их жилище напоминало нечто среднее между общественной гостиницей и коммунальной квартирой. Кухня и санузел были общими, так что ими приходилось пользоваться по расписанию. Конечно, не самые комфортные условия для семейной жизни, но в глазах большинства даже это считалось роскошью. Сергей с Лизой старались больше думать о положительных моментах такой жизни. По крайней мере, маленькая Сара могла в любое время играть и общаться с соседскими детьми, не выходя из дома.

Внезапно чей-то оклик вывел Сергея из глубоких раздумий.

– Папа?

Услышав знакомый голос, Сергей обернулся. Сара стояла в нескольких метрах и недоумённо смотрела на него, будто не веря своим глазам.

– Папа! – восторженно крикнула девочка и бросилась в его сторону.

Подбежав, она прижалась к Сергею, обхватив его руками.

«Эх, как же ты выросла», – подумал Сергей, прижимая её к себе.

Они не виделись с тех пор, как мобильную группу Сергея отправили на патрулирование границы, это было почти три недели назад. Именно в такие моменты после продолжительной разлуки он замечал, насколько быстро она растёт. Ей ещё и одиннадцати нет, а выглядит на все двенадцать. Похоже, высокий рост девочка унаследовала от отца, вряд ли Лиза была столь же высокой в её возрасте. Годам к пятнадцати Сара её точно догонит, а то и перегонит.

Кто являлся биологическим отцом девочки, Сергей до сих пор не знал. Как он понял со слов Дениса, для Лизы эта тема была табу, а значит, не стоило и спрашивать. Да и какая разница? Такие мелочи для Сергея не имели значения. Это был их с Лизой ребёнок и больше ничей. Он относился к Саре как к родной дочери, и девочка отвечала ему тем же. Она уже давно перестала обращаться к нему «дядя Сергей» и называла только папой.

Если ростом девочка и пошла в отца, то вот всё остальное однозначно досталось ей от матери – тонкие черты лица, прямые чёрные волосы, обычно заплетаемые в косу, карие глаза, и, конечно, в меру крепкая, но довольно изящная фигура, в которой уже начали понемногу проступать черты будущей женщины.

– Пап, мы с мамой так волновались.

Девочка ещё сильнее прижалась к Сергею. На миг он почувствовал боль в недавно сросшихся рёбрах, но виду не подал.

– Всё хорошо, – он успокаивающе погладил девочку по спине. – Со мной ничего страшного не произошло, как видишь.

– Не обманывай, я всё знаю, – девочка шагнула назад и уставилась на отца блестящими от слёз глазами. – Мы с мамой навещали тебя, пока ты спал. Та женщина доктор нам всё рассказала. Тебя чуть не убили.

– Да пуля меня даже не задела. Всего-то пару рёбер сломал, всё уже зажило. Кстати, а ты почему не в школе?

– Мама узнала, что тебя сегодня выписывают и разрешила остаться дома. Она хотела приготовить что-нибудь особенное к твоему приходу, и мы пошли на рынок.

Сергей осмотрелся по сторонам, пытаясь разглядеть Лизу, но так и не смог её найти.

– Сара, давай начистоту. Ты опять убежала от мамы?

– Нет, ты что. Мама здесь… то есть там, – девочка показала на один из проулков с торговыми лавками. – Я увидела, как ты проходишь мимо и побежала за тобой.

– А маме ты об этом сказала?

– Э-э-э… нет.

– Почему-то меня это не удивляет. – Сергей покачал головой. – Ладно, пошли искать маму, она наверняка уже волнуется.

Он взял девочку за руку, и они бодро зашагали в сторону ближайшего проулка. Зайдя за угол, Сергей почти сразу отыскал глазами Лизу. Она оживлённо общалась с мужчиной возле продуктовой лавки. Скорее всего торговалась. В умении сбивать цены равных ей не было. Похоже, Лиза даже не обратила внимания, что её дочь куда-то пропала. Сергей повернулся к Саре:

– Значит так, боец, в этот раз я тебя прикрою, но ты будешь у меня в долгу. Договорились?

– Так точно, сержант, сэр, – чётко отрапортовала девочка.

– Хорошо. Значит, ступай к маме. Сделаем вид, будто ты никуда не убегала. Пускай думает, что я сам вас нашёл.

– Есть, сэр.

Девочка отсалютовала и побежала к маме.

– Смотри, – радостно произнесла Сара, дёрнув Лизу за руку.

Ещё мгновение, и Сергей с Лизой встретились взглядами, лица обоих озарились тёплой улыбкой радости. Лиза сделала несколько шагов навстречу, совершенно позабыв о продуктовой корзине, оставленной на прилавке. Ещё несколько ударов сердца, и они, прижавшись друг к другу, застыли в объятиях – крепких и нежных.

Неосознанно Сергей запустил пальцы в её густые чёрные волосы. До их знакомства Лиза носила короткую мальчишескую стрижку, как и все её сослуживцы. Так было проще надевать бронированный шлем полицейского экзокостюма. Но когда необходимость в этом отпала, она решила сменить стиль. С тех пор её волосы цвета угля стали намного длиннее и уже опускались ниже плеч.

Лиза провела рукой по неухоженной бороде Сергея и загадочно улыбнулась. Тот же прижался к её щеке и негромко шепнул на ухо:

– Я тоже скучал, моя девочка.

Сара стояла рядом и смотрела на них.

– Так вы поцелуетесь или нет?

– А как же, – улыбнувшись, сказала Лиза и прильнула к губам Сергея.

– Как там поживает наш боец? – Он положил руку ей на живот.

– Очень активно поживает. Чувствую, твой боец не даст мне покоя до самой демобилизации. Наверное, тот ещё богатырь.

– Думаешь – мальчик?

– Не факт, Сара была не менее активной.

Сергей улыбнулся и поцеловал её.

– И сколько нам ещё ждать?

– Пару месяцев, может, чуть больше.

– Так долго?

– Так говоришь, будто тебе всё это время носить его в животе.

– Прости, просто жду не дождусь, когда это наконец случится.

– Поверь моему опыту, когда это случится, ты сразу захочешь свалить из дома и подальше.

– Думаешь, я плохой отец?

– Дорогой, ты самый лучший отец, какого только можно пожелать.

– Даже спорить с тобой не буду. Сара, а ты согласна с мамой? – Он повернулся к тому месту, где полминуты назад стояла Сара, но её и след простыл. – Да что ж за неугомонный ребёнок? Сара! Сара!

– Да здесь я, – девочка подошла к ним со спины, держа в руках тяжёлую корзину с продуктами, которую Лиза забыла на прилавке.

– Ты моя умница, – сказала Лиза, взяв корзину.

– Пап, а что это?

Девочка показала на плоскую коробку, которую Сергей всё это время держал под мышкой. Он взял её в руку и протянул Саре:

– Это тебе.

– Ух ты. Подарок?

– Да. Специально для тебя приберёг. Откроешь дома. Думаю, тебе понравится.

* * *

Их дом находился недалеко от края плато Дрейко. Тридцатью метрами к северу земля резко обрывалась скалистой пропастью.

Один неосторожный шаг, и бедолага, сделавший его, летел бы не меньше пяти секунд. И хотя Сергей с Лизой иногда переживали за Сару и запрещали той подходить близко к обрыву, не отметить того, что вид из их окон на долину открывался шикарный, просто не могли.

Все соседи в это время были на работе, их дети в школе. Сергея данный факт несказанно порадовал. Общаться с кем-либо из посторонних категорически не хотелось, а ведь они наверняка начнут заваливать его вопросами, стоит лишь с ними поздороваться.

Лиза сразу отправилась на кухню готовить обед. Сергей с Сарой зашли в комнату. Несмотря на довольно скромные размеры жилого помещения, Сергей постарался сделать его максимально удобным для жизни. Любому человеку, а тем более девочке-подростку, необходимо личное пространство, и Сергею пришлось его создавать. При помощи ширм и шторок он разделил комнату на три изолированных секции: одну для него с Лизой, одну для Сары и одну общую – получилась миниатюрная трёхкомнатная квартира. Так у каждого члена семьи была возможность отгородиться от остальных и побыть наедине, если того требовала обстановка. К подобным ухищрениям приходилось прибегать многим. Даже обитатели общих бараков старались отгородить свои лежанки аналогичным образом, создавая целые лабиринты из натянутых одеял, простыней и кусков полиэтилена.

Сара, держа в руках коробку с подарком, села на свою кровать и задёрнула штору. Сергей тем временем решил переодеться. Он открыл дверцу шкафа и буквально остолбенел от увиденного. Прямо перед носом висел рюкзак. Точно такой же малый штурмовой ранец, какой был на нём во время боя в посёлке Квейрис и который он так отчаянно пытался отыскать в последние дни. Он не верил своим глазам и сперва решил, что этот рюкзак просто похож на его собственный, но именная бирка с фамилией «Калашников» развеяла все сомнения. Он уже протянул к нему руку, но в тот же момент кто-то обхватил его сзади.

– Папочка, я тебя обожаю. Спасибо, спасибо, спасибо, – возбуждённо повторяла Сара.

– А… Что? – отстранённо спросил Сергей.

– Твой подарок просто супер. Это именно то, что мне нужно. Спасибо, спасибо, спасибо.

Девочка повисла у него на поясе, никак не желая отпускать.

– Ах да… Конечно… Я очень рад, что тебе понравилось.

Сергей всё никак не мог собраться с мыслями и переключить внимание на дочку. Он повернулся к ней и неуверенно сказал:

– Дорогая, может, ты сходишь к маме? Ей на кухне наверняка нужна твоя помощь.

– Пап, всё хорошо? Ты какой-то странный.

– Да, всё чудесно. Просто мне нужно переодеться и кое-что сделать. А ты пока ступай к маме. Хорошо?

– Хорошо, пап, как скажешь.

Девочка посмотрела на него слегка недоверчиво. Она убрала подарок в прикроватную тумбочку, задёрнула штору и вышла в общий коридор. Сергей закрыл за ней дверь на засов, чтобы никто не мог войти в комнату. Он достал из шкафа рюкзак, отметив его тяжесть – верный признак того, что внутри что-то лежит. Расстегнув молнию, он открыл потайное внутреннее отделение и высыпал содержимое на кровать. Его радости не было предела. Перед ним лежала увесистая пачка резаной цветной бумаги с казначейскими печатями, а также дюжина пакетов с «чипсами».

На память Сергей никогда не жаловался. Он всегда точно знал, сколько товара у него оставалось и сколько денег ему удалось выручить за время командировки. Внимательно пересчитав содержимое, он в очередной раз порадовался – всё было на месте.

«Похоже, зря я решил, что старина Билко – вор, – подумал Сергей, на мгновение ощутив лёгкое чувство стыда перед смотрителем склада. – Если он и заглянул внутрь, то явно ничего себе не взял. Ну, теперь-то всё складывается. По ходу, он не только всё вернул, но ещё и решил прикрыть меня, стерев запись о поступлении рюкзака на склад. Хитро, ничего не скажешь. Только вот какого чёрта он притащил это сюда? Лиза могла проверить содержимое и тогда всему конец. Вряд ли после такой находки я бы смог отболтаться. Ладно, и на этом спасибо. Хотя Билко наверняка попросит об ответной услуге. Боюсь, его помощь мне недёшево обойдётся, но это мелочи. Главное, поскорей передать всё боссу, а то он явно забеспокоился, раз начал отправлять ко мне шестёрок вроде Быка. Осталось только найти повод…»

В дверь постучали. Сергей тут же принялся лихорадочно запихивать деньги и товар обратно в рюкзак.

– Пап, всё готово, мы ждём тебя.

– Уже иду.

Спрятав рюкзак обратно в шкаф, он быстро переоделся в домашнее и вышел в коридор.

Глава 10. Денис Савин

Командор неспешно шёл по коридору. Встреча с членами Верховного совета должна была начаться ещё пятнадцать минут назад, но, несмотря на явное опоздание, Савин даже и не думал ускорить шаг. Для своих подчинённых он всегда старался служить примером пунктуальности, однако народные представители, ожидавшие его в комнате для совещаний, к данной категории не относились. Командор не по своей воле наделил этих людей полномочиями сенаторов, их избрали граждане общины, и церемониться с ними он не считал обязательным.

Остановившись перед дверью, Савин ещё раз взглянул на часы, убедившись, что опоздал достаточно сильно, поправил форму и вошёл внутрь. Как он и ожидал, трое народных представителей уже ждали его за небольшим круглым столом.

– Командор, вы меня удивляете, – нарочито вежливо произнёс сенатор Шелби, посмотрев на часы. – Сегодня вы почти не опоздали. Ещё немного, и вы научитесь приходить вовремя.

Несмотря на явный укол в сторону Савина, слова сенатора прозвучали крайне сдержанно и корректно, ни малейшего намёка на грубость или презрение. В данный момент Шелби походил на мудрого и заботливого учителя, старательно делавшего вид, что его вовсе не злит очередное опоздание нерадивого ученика. Такая нарочито возвышенная, а точнее, даже демонстративно доминирующая позиция во многом объяснялась почтенным возрастом сенатора – бывшего майора полиции города Беркан. Однако основная причина столь странного поведения состояла в том, что Шелби был знатным троллем, не упускавшим возможности ткнуть Савина в его косяки.

Выдающееся умение говорить людям гадости, сохраняя при этом ангельское выражение лица, Шелби перенял у самого командора, чего вовсе не скрывал. Сенатор явно получал удовольствие, когда бил зазнавшегося главу общины его же оружием, и Савина такое поведение изрядно бесило, хоть он и старательно это скрывал. В такие моменты командор начинал слегка жалеть, что в своё время недооценил Шелби в качестве противника и позволил себе публично унизить того перед подчинёнными на первом заседании совета общины.

«Да кем ты, мать твою, себя возомнил», – подумал Савин, посмотрев на оппонента.

Это был высокий статный мужчина с ухоженной чёрной бородой, сквозь которую активно пробивалась седина.

– Вы, как всегда, очень добры, сенатор, – произнёс Савин столь же вежливо, подкрепив свои слова фирменной добродушной улыбкой. – Господа члены Верховного совета, – обратился он ко всем присутствующим, – прошу извинить меня за задержку.

– Что вы, что вы, командор, – заботливо произнёс Шелби, не дав Савину договорить. – Даже не вздумайте извиняться. Мы прекрасно осведомлены, как сильно вы сейчас загружены. Честно говоря, нам самим неловко отрывать вас от работы в такое время. Ну что же вы стоите? Присаживайтесь, пожалуйста.

Шелби указал командору на единственный свободный стул напротив себя, попутно одарив того снисходительным взглядом. В этот момент Денисом овладело жгучее желание схватить Шелби за волосы и от всей души разбить его довольную физиономию о крышку стола. Он уже представил, как этот самовлюблённый индюк пыхтит и стонет от боли, выплёвывая вместе с кровью собственные зубы. Эта картина заметно подняла Денису настроение, он даже непроизвольно ухмыльнулся, чем вызвал непонимание со стороны присутствующих.

– Вы хотите выступить перед нами стоя, командор? – спросил Шелби, заметив, что Савин не спешит садиться. – Если таким образом вы хотите проявить к нам уважение, то лично я ничего не имею против.

– Нет, сенатор, такого удовольствия я вам не предоставлю.

Сев на свободный стул, командор оказался лицом к лицу со своим самым ярым политическим оппонентом. Между ним и Шелби оставалось менее двух метров – таков был диаметр круглого стола для совещаний. Они пристально посмотрели друг на друга. На двух оставшихся сенаторов, сидевших по правую и левую руку, можно было не обращать внимания. На подобных встречах они исполняли роли молчаливых статистов, задача которых ограничивалась редкими кивками и поддакиваниями.

Савину хватило нескольких секунд тишины, чтобы прокрутить в голове два последних года своей политической карьеры на посту главы общины «Рубеж». Как же всё хорошо начиналось. Когда люди потеряли надежду, он стал их лидером. Когда им нечего было есть, он спас их от голодной смерти. Когда вся долина погрязла в анархии и наполнилась инфицированными, он привёл выживших на это плато и объединил в сильную и самодостаточную общину. Это всё сделал он – Денис Савин. Не жирный ублюдок Диас – бывший начальник полиции, не самовлюблённый индюк Шелби, а именно он. Все граждане общины обязаны ему жизнью, и они должны признавать его единоличную власть как должное. Но что в итоге он получил в качестве благодарности? Жалкую пародию на демократию, где он вынужден регулярно отчитываться перед этими так называемыми «народными представителями».

Всё началось после приземления посадочного модуля космолёта «Аляска», где помимо трёх астронавтов находился ещё и Давид, скрывавшийся внутри бортового компьютера. Он рассчитал всё заранее, поэтому Савин примерно знал, где и когда приземлится капсула. Дальше всё шло по заранее расписанному плану: Савин с несколькими бойцами выдвигается к месту посадки, его ученик Трой с превосходящими силами давидианцев берёт отряд «Рубежа» в кольцо и разыгрывает переговоры, в результате которых Савин отправляется «в гости» к давидианцам. Конечно же, был некоторый риск, что из-за нелепой случайности может начаться перестрелка, но всё прошло как по маслу.

Согласно первоначальному плану, который они с Давидом составили задолго до блэкаута, Савин должен был задержаться в поместье Ториан на две-три недели, максимум месяц. По их задумке, этого времени вполне хватило бы, чтобы окончательно разобраться со сторонниками опального епископа Виго и утвердить Троя в качестве временного консула, правящего от лица самого Давида. Таким образом Савин, он же Странник, он же епископ Дэн, мог бы тайно дёргать за ниточки, держа давидианцев под контролем через своего ученика.

План действительно был хорош, только вот со сроками реализации явно вышел просчёт. Вместо двух запланированных недель Савину пришлось потратить около двух месяцев лишь на переподготовку давидианской армии, чтобы обучить их более или менее эффективно бороться с инфицированными и совершать мародёрные рейды. Ещё столько же ушло на возведение нескольких жилых бараков и производственных построек рядом с поместьем.

Когда же основные задачи были выполнены, пришла зима, и Савин решил в очередной раз повременить с возвращением в «Рубеж». Куда приятней переждать холода в любимом поместье Ториан, окружив себя теплом и уютом трёх любящих жён, которые явно изголодались по своему господину. В конечном итоге его пребывание «в гостях» у давидианцев продлилось почти полгода, поэтому вполне логично, что столь долгое отсутствие главы общины повлекло за собой определённые последствия.

Всё началось с инициативных групп и рабочих комитетов, организованных группой цивилов, в основном бывших копов. Их сильно не устраивало нынешнее положение дел в общине, а в первую очередь откровенно диктаторский свод законов, установленный самопровозглашённым главой. Кто-то требовал увеличения оклада, кто-то сокращения рабочего дня, кто-то улучшения жилищных условий, а кто-то всего сразу.

Шелби быстро смекнул, куда дует ветер, главное было вовремя подсуетиться. Он не зря в своё время дослужился до майора полиции. Умение понимать настроения людей, чувствовать их потребности и знать, что они хотят от него услышать, казалось, просто было у него в крови. Открывшуюся перед ним возможность он не упустил. Собрав недовольных вместе и заручившись поддержкой многих бывших офицеров полиции, Шелби организовал полноценный профсоюз и, что неудивительно, сам же его возглавил. При этом он старался действовать тайно, не прибегая к открытой агитации. И это было вполне разумно, ведь в то время Шелби занимал должность советника главы общины по труду и не хотел досрочно лишиться своих привилегий. Именно поэтому Купер, временно заменявший Савина на посту главы общины, ничего не подозревал ни о созданном профсоюзе, ни о политических амбициях самого Шелби, пока тот не заявил о себе открыто.

В один из первых зимних дней, или же спустя три месяца после отбытия Савина к давидианцам, Шелби с группой сторонников заявился к Куперу на приём, держа в руках список требований, под которым поставили подписи больше ста человек. Основное требование заключалось в принятии полноценной конституции, с чётко прописанными основными правами и свободами всех граждан общины «Рубеж». Вторым пунктом шло требование о создании Верховного совета – гражданского органа власти, состоящего из нескольких народных представителей, избираемых на определённый срок в ходе общего демократического голосования. Предполагалось, что Верховный совет возьмёт на себя часть управленческих функций, по большей части в социальной и экономической сферах, никак не вмешиваясь в дела гвардии. Далее шли вполне стандартные требования: свобода слова, свобода собраний, право на частную предпринимательскую деятельность и так далее.

При этом Шелби прекрасно отдавал себе отчёт, что ему не стоит проявлять излишнюю наглость и неуважение по отношению к нынешней власти. Хоть его и поддерживали многие цивилы, но на стороне Савина оставалась вся гвардия. За подобные выходки Купер легко мог его арестовать по обвинению в попытке мятежа. Поэтому Шелби, исходя из принципа «не подмажешь – не поедешь», отдельно отметил в обращении выдающиеся заслуги бойцов гвардии в целом и капитана Савина в частности. В его петиции не было и намёка на прямую критику нынешнего главы общины, а тем более на его смещение. Скорее даже наоборот. В связи с тем, что Савин был не только главой общины, но и командующим гвардии, предлагалось присвоить ему отдельное высшее звание «командор», поскольку, по мнению делегатов, нынешнее звание «капитан» явно не соответствовало масштабу занимаемой должности.

Реакция Купера оказалась вполне предсказуемой. Он не воспринял Шелби с его сторонниками всерьёз и чётко дал понять, что ни о каких переговорах, а тем более сделках, не может быть и речи. По крайней мере, до возвращения Савина. Вдобавок он недвусмысленно пригрозил Шелби увольнением с должности советника и лишением всех сопутствующих привилегий, если тот в ближайшее время не распустит свой так называемый профсоюз.

Шелби был готов к такому ответу. Он внимательно выслушал Купера, принёс искренние извинения за беспокойство и ушёл. На следующий день началась всеобщая забастовка цивилов, а на центральной столичной площади собрался митинг в несколько сотен человек. Шелби решил идти ва-банк. Выступая перед собравшимися, он публично снял с себя полномочия советника главы общины, его примеру последовали и оба его заместителя. После он открыто призвал всех рабочих, несмотря ни на что, продолжать забастовку до тех пор, пока временный глава общины не согласится на переговоры.

Купер, само собой, тут же отдал приказ арестовать бунтаря, однако Шелби и это предвидел. Большую часть членов профсоюза составляли бывшие копы, в том числе и офицеры, а они-то отлично знали, как эффективно противостоять разгону митинга. Окружив своего лидера плотной цепью, они не давали бойцам гвардии ни малейшего шанса пробиться в центр и выполнить приказ Купера.

На самом деле гвардейцы не особо и пытались. Многие из них прямо отказывались применять грубую силу против мирных митингующих. С каждой минутой людей на площади собиралось всё больше и в толпе вполне могли оказаться родные бойцов гвардии. Специального снаряжения для разгона демонстрантов у них не было, а использовать огнестрельное оружие, даже для стрельбы в воздух, никто бы не осмелился. Поэтому гвардейцы попытались мягко растолкать людей и протиснуться к Шелби, но после нескольких безуспешных попыток и освистания со стороны толпы им пришлось отступить в здание штаба.

В итоге на митинг собралась чуть ли не половина жителей «Рубежа». Скандируя заранее заготовленные лозунги, Шелби полностью подчинил толпу. Отдельные провокаторы уже начали призывать людей идти на штурм штаба гвардии, раз временный глава общины не хочет их слушать. Купер в прямом смысле оказался в безвыходной ситуации. Он ничего не мог противопоставить разгорячённой людской массе и в конечном итоге ему пришлось сесть с Шелби за стол переговоров.

По поводу основного требования профсоюза серьёзных разногласий не возникло. На разработку и принятие полноценной конституции ушло около месяца. А вот что касалось создания Верховного совета, тут переговоры изрядно затянулись. Купер, хоть и не был профессиональным политиком, явно не испытывал восторга от создания альтернативного органа власти.

Согласно замыслу Шелби, Верховный совет должен был состоять из трёх народных представителей или же по-простому сенаторов, каждый из которых представлял бы в Совете свой избирательный округ. Сенаторам предстояло напрямую общаться с избирателями, помогать им в решении проблем и доносить их пожелания до главы общины, от которого, в свою очередь, требовалось время от времени проводить консультации с сенаторами. При этом ни Верховный совет, ни глава общины не имели прямого влияния друг на друга – каждый занимался своей областью. По мнению Шелби, такая структура власти могла бы заметно демократизировать политическую систему общины, давая возможность гражданам хотя бы косвенно влиять на решения руководства.

После продолжительных и утомительных переговоров, продлившихся больше месяца, Купер всё же сдался и дал добро на создание Верховного совета. Столицу «Рубежа» разделили на три избирательных округа по числу сенаторов в будущем Совете. От каждого из округов на выборы выдвинулось несколько кандидатов. Шелби баллотировался в центральном избирательном округе и, о чудо, одолел оппонентов с огромным перевесом. К слову, результаты выборов ни для кого не стали сюрпризом, ведь его противники явно исполняли роли технических кандидатов. В западном и восточном округах победу также одержали соратники Шелби, оба бывшие офицеры полиции, служившие под его началом, поэтому ни у кого не возникало сомнений, чьи именно интересы будут продвигаться в Верховном совете. Ничего не поделаешь, демократия есть демократия, какие бы уродливые формы она ни принимала.

Когда с наступлением весны Савин наконец вернулся от давидианцев, его ожидал неприятный сюрприз. Последние полгода он наслаждался теплом и уютом поместья Ториан, попутно воображая, какой грандиозный триумф ждёт его после возвращения в «Рубеж». К тому же с собой он привёз целую повозку с «дарами» от отца Давида, служивших как бы дружеским жестом. Помимо оружия, боеприпасов и средств связи, наибольшую ценность представляли саженцы и живая птица, позволившие жителям общины полноценно заняться сельским хозяйством. До этого им приходилось ограничиваться охотой, рыбной ловлей, собирательством и выращиванием грибов в домашних условиях.

Савина действительно встречали как героя, хоть и не так массово, как он ожидал. Узнав, что за время его отсутствия Шелби смог провернуть столь гениальную аферу, Савин оказался, мягко говоря, в ярости. Он не ожидал, что Купер настолько плохо справится с управлением общиной. Однако, если смотреть трезво, вряд ли кто-то другой на его месте поступил бы иначе.

Менять что-либо было уже поздно, людей вполне устраивала новая политическая система ограниченной демократии. Попытайся Савин откатить всё назад, это неминуемо привело бы к расколу. Хоть гвардия по-прежнему оставалась на его стороне, вряд ли её бойцы согласились бы на откровенный террор против несогласных граждан общины, чтобы вернуть своему командору абсолютную власть. К тому же Шелби, наученный неприятным опытом прошлой вражды с Савиным, стал вести себя до неприличия сдержанно и прагматично. Он сразу дал понять, что склонен к честной политической борьбе и не намерен нарушать этических рамок.

Даже из такой не самой приятной ситуации Савин старался извлекать максимум пользы. Как показывала человеческая история, которую Савин знал достаточно хорошо, глупый диктатор в основном полагается на грубую силу в борьбе с политическими противниками, чем вызывает сильное народное недовольство, а там и до революции недалеко. Калигула, Чаушеску, Каддафи – история знает немало подобных примеров. Все они правили железной рукой и в итоге кончили не самым лучшим образом. А вот умный диктатор не ставит себе цель полностью уничтожить политических оппонентов. Ему куда выгодней держать под рукой карманного оппозиционера вроде Шелби, который мало на что влияет, но при этом знает своё место и помогает поддерживать иллюзию демократии в глазах цивилов.

– Командор, может, кофе? – озадаченно произнёс Шелби. – Мне кажется, вы не с нами, а летаете где-то в облаках. Уверен, чашка крепкого горячего кофе вас взбодрит.

– Нет, спасибо, сенатор, я предпочитаю травяной чай, – безмятежно ответил Савин.

На самом деле он бы сейчас точно не отказался от чашки настоящего крепкого кофе, хотя бы растворимого. Только вот в общине его больше года никто не видел. То, что предложил Шелби, на самом деле являлось смесью сушёных грибов, тёртых желудей и каких-то зёрен. Неизвестно кому в голову пришла идея назвать эту бурду кофе – ни вкусом, ни запахом она его и близко не напоминала, однако бодрила такая жижа действительно неслабо.

– Простите, командор, но чая предложить не могу.

– Тогда предлагаю не тянуть резину и начать.

– Конечно.

Шелби открыл папку с документами и принялся неторопливо перебирать содержимое, явно желая позлить командора. Минуту спустя, покрутив перед глазами парой бумаг, он сложил всё обратно и продолжил:

– Командор, как вы наверно уже поняли, я пригласил вас, чтобы обсудить крайне непростую ситуацию, которая сложилась после недавнего… инцидента.

– Сенатор, позвольте мне сэкономить всем нам немного времени. Если вы намерены обсуждать недавнюю трагедию, то это не имеет к вам никакого отношения. Верховный совет уполномочен заниматься только внутренними делами общины, дела гвардии вас не касаются.

– Командор, пожалуйста, не пытайтесь разводить демагогию. Мы ведь обсуждаем не несчастный случай при обращении с огнестрелом. Верховный совет не вмешивался, когда один из ваших новобранцев случайно застрелился во время чистки оружия. Тогда это действительно было внутренним делом гвардии. Но сейчас речь идёт о серьёзном боестолкновении с большим количеством жертв, в том числе и с нашей стороны. А вы ведёте себя так, словно один из гвардейцев всего лишь ненароком отстрелил себе палец. Речь идёт о прямой вооружённой агрессии, а значит, это касается не только гвардии, но и всех граждан «Рубежа» – наших избирателей, если угодно, чьи интересы мы здесь представляем. И они очень обеспокоены тем фактом, что вы до сих пор не сделали официального заявления. Люди имеют право знать, что происходит, поэтому я, как народный представитель, хотел бы услышать ваши разъяснения.

Савину был абсолютно не интересен весь этот разговор. Ему хотелось как можно скорее свалить отсюда. Но он не мог просто так встать и выйти из комнаты, по крайней мере, сейчас.

– Я пока не готов давать каких-либо разъяснений, мы всё ещё проводим расследование.

– Озвучьте хотя бы основные версии, – сказал Шелби. – У вас ведь наверняка есть какие-то предположения?

Савин подумал, что сейчас самое времяскормить совету «его» версию событий. Может, после этого они от него отстанут.

– На данный момент основной рабочей версией является трагическая случайность.

– Простите. Трагическая случайность? – не скрывая удивления, уточнил Шелби.

– Да. Мы считаем, что мобильную группу капитана Миллера по ошибке обстрелял неизвестный вооружённый отряд, который случайно зашёл на нашу территорию. А перестрелка на аванпосте «Гермес» стала результатом накалившейся обстановки и чересчур агрессивных действий лейтенанта Ковача. Давидианцев либо спровоцировали на открытие огня, либо они вообще стреляли только в ответ.

Шелби довольно улыбнулся и задумчиво погладил бороду.

– Значит, говорите, засаду устроил неизвестный отряд?

– Именно. Никто из выживших не видел противника и, соответственно, не мог его опознать.

– Командор, вы явно не договариваете, – заискивающе произнёс Шелби.

– Вы спросили основную версию, я вам её озвучил. Больше мне сказать нечего.

– Ну а как же улики, найденные на месте засады? Разве их недостаточно, чтобы опознать давидианцев в этом, как вы сказали, «неизвестном противнике»?

– Не понимаю, о чём вы.

– Давайте я вам напомню. – Шелби достал из папки листок и принялся читать. – На месте засады были найдены боеприпасы, аналогичные тем, что используем как мы, так и давидианцы, плюс одежда с символикой их культа. Как вы это прокомментируете?

– А разве я должен что-то комментировать? – невозмутимо ответил Савин. – Откуда у вас эта информация?

– Хм. Похоже, я попал в точку, – ухмыльнулся Шелби. – Значит, мои источники в вашем штабе и впрямь заслуживают доверия.

«Да ты просто мастер манипуляций», – с неохотой заключил Савин.

Было крайне неприятно признавать, что Шелби загнал его в логическую ловушку несколькими простыми вопросами. Однако сенатор явно не ставил своей целью банально подловить оппонента на лжи, ведь Савин и не обязан сообщать ему детали, составляющие тайну следствия. Вся эта комбинация была всего лишь подводкой к основному спичу про якобы имеющегося крота в штабе гвардии, который сливает Шелби информацию.

«Хочешь таким способом выбить меня из колеи и заставить совершать ошибки? – рассуждал про себя Савин. – Хорошая попытка. Думаешь, если меня разозлить, то я сболтну лишнего или сделаю что-то из ряда вон? Ты прав, я это сделаю, только чуть позже».

В любом случае Шелби каким-то образом пронюхал о найденных на месте боя уликах. Но вряд ли эту информацию слил кто-то из командного состава, в преданности своих офицеров Савин не сомневался. Скорее всего, тем самым источником был какой-нибудь рядовой из мобильной группы Миллера, симпатизирующий рабочему профсоюзу.

Командор с деланой скукой взглянул на часы. Оставалось ждать совсем недолго.

– Сенатор, – голос Савина приобрёл стальные нотки, – не знаю, какую игру вы затеяли, но я настоятельно порекомендовал бы вам не собирать непроверенные слухи от так называемых «источников», а тем более не распространять их. В противном случае мне придётся арестовать вас по обвинению в информационной диверсии.

– Командор, пожалуйста, не ведите себя как нашкодивший ребёнок. Я всего лишь подловил вас на лжи, а вы уже угрожаете мне арестом.

– Что вы, Шелби…

– Сенатор Шелби, – прервал его оппонент. – Простите, что перебил, но давайте не будем забывать о протоколе, командор Савин.

Это была явная отсылка к поведению самого Савина двумя годами ранее, когда он на первом заседании совета общины прилюдно осадил Шелби и заставил того обращаться к себе «сэр», хоть был и ниже его по званию. Очевидно, Шелби не забыл и не простил нанесённого тогда оскорбления.

– Как скажете, сенатор. – Савин уже еле сдерживал свои звериные порывы, однако продолжал сохранять внешнюю невозмутимость. – Я ни в коем случае не угрожаю вам, просто констатирую факты. Как вы сами говорили, ситуация не из простых, а это может потребовать от меня непростых решений. Так что давайте не будем усложнять обстановку, она и так накалена до предела.

Шелби нахмурился:

– Не волнуйтесь, командор, я вовсе не вредитель и тем более не дурак. Могу со всей ответственностью вас заверить, что никакая информация, составляющая тайну следствия, не покинет эту комнату. Я недаром полжизни проработал в полиции. Уверен, вы считаете меня своим врагом. Очень зря. У нас порой случаются разногласия по некоторым вопросам, не отрицаю, но вы же понимаете, любые мои действия обусловлены исключительно интересами общины.

– Вы забыли добавить, что делаете это «в интересах ваших избирателей», – издевательски подметил Савин.

– И это тоже. Но не стоит относиться к моим словам так иронично. У меня к вам важный разговор, предлагаю на какое-то время отбросить в сторону весь этот неуместный юмор и поговорить серьёзно.

– А вы так умеете?

Шелби разочарованно скривил лицо.

– Ладно, ладно, – добавил Савин серьёзнее, выставив перед собой ладони и ещё раз украдкой взглянув на часы. – Выкладывайте, что у вас за дело. Только, пожалуйста, без этого вашего словоблудия. Говорите чётко и по делу.

Шелби удовлетворённо кивнул.

– Я уже пытался поднять этот вопрос на прошлом заседании, но вы увернулись от прямого разговора, так что рискну сделать это сейчас. Командор, вы ведь далеко не глупый человек, хоть порой и совершаете откровенные глупости.

– Какие, если не секрет? – заинтересованно спросил Савин. – Простите, что прервал, но мне действительно интересно, какие мои поступки вы считаете глупыми.

Шелби недовольно свёл брови. Ему явно не хотелось отвлекаться на вопрос Савина.

– Самый очевидный пример, это те абсурдные фантазии, которыми вы разродились после возвращения от давидианцев. Я в первую очередь говорю о вашем намерении регулярно ездить в гости к их духовному лидеру под видом торговли. Уж не знаю, что они там с вами делали на протяжении пяти месяцев, но мозги вам промыли основательно. К счастью, моего влияния тогда хватило, чтобы переубедить вас, а то бы вы легко застряли у давидианцев ещё на полгода.

– Не буду отрицать, тогда я явно был под впечатлением от отца Давида. Мне действительно хотелось скорее сблизить наши общины. И если бы вы мне тогда не помешали, возможно, сейчас мы бы не оказались в столь сложной ситуации.

– Не хочу с вами спорить, разговор сейчас о другом.

– Это хорошо. А то я всё жду, когда вы начнёте говорить по существу.

– Командор! – Шелби начал терять самообладание, Савина это забавляло. – Думаю, вам пора взглянуть правде в глаза и признать, что многие из наших граждан далеко не в восторге от вашего руководства, и они явно не хотят видеть вас на посту главы общины.

– И как же вы это узнали, сенатор? Провели соцопрос среди всех жителей? Хотя нет, скорее всего, только среди членов вашего профсоюза. В таком случае не удивлюсь, если многие из них хотели бы видеть вас главой общины.

– Чтобы знать настроения людей, не обязательно их опрашивать, достаточно просто с ними общаться. Кстати, вам бы это тоже не помешало. Если бы вы хоть иногда спускались со своего трона и разговаривали с обычными людьми, то и сами прекрасно всё видели бы.

– Сенатор, вы так умилительно изображаете заботу о своих избирателях. В этом здании, – Савин развёл руками, – могло свободно разместиться несколько семей с детьми. Однако вы предпочли забрать его под административные нужды, хоть вам предлагались и менее комфортные варианты. Я уже молчу про то, что каждый из вас живёт в отдельном коттедже. Таких роскошных жилищных условий нет даже у моих офицеров.

– Командор, не пытайтесь увести разговор в сторону. Скажу прямо, многим гражданам «Рубежа» очень не нравится, что ими руководит человек, которого никто не избирал. Они предпочли бы самостоятельно выбирать себе главу.

– И вы, конечно же, видите на этой должности себя. Угадал?

– Не обязательно. Мне не важно, кто будет главой общины, главное, чтобы его выбрало большинство жителей в ходе открытого демократического голосования. И если люди отдадут предпочтение вам, то я не вижу в этом ничего плохого. Это будет честно и демократично.

Раздался стук. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге материализовалась невысокая овальная фигурка капрала Викерса.

– Сэр, извиняюсь за беспокойство, но вам срочное донесение.

Подойдя к Савину короткими торопливыми шажками, Викерс вручил ему сложенный вдвое листок бумаги. Развернув лист, Савин вгляделся в него с озабоченным выражением лица.

– Господа сенаторы, к сожалению, вынужден прервать нашу встречу, мне необходимо срочно явиться в штаб, – командор встал из-за стола, сложил листок и убрал его в карман. – Сенатор Шелби, мы обязательно продолжим этот разговор завтра. А пока вынужден вас покинуть.

Не дожидаясь какого-либо ответа, Савин поспешно удалился из кабинета. Капрал Викерс выскочил следом.

– Викерс, мать твою, какого чёрта ты так долго? – не скрывая эмоций, начал командор, как только они покинули здание. – Ты должен был принести эту чёртову бумажку ещё семь минут назад.

– Сэр, я дико извиняюсь. У меня внезапно живот прихватило, вот и пришлось…

– Да мне плевать, что у тебя там прихватило. Когда в следующий раз я отдам тебе приказ и укажу конкретные временные рамки, ты должен будешь выполнить его в срок даже с обосранными штанами, иначе отправишься дежурить на самый дальний аванпост. Ты всё понял?

– Так точно, сэр! – Викерс вытянулся по стойке смирно и отсалютовал.

– Ладно.

Слегка успокоившись, Савин достал из кармана сложенный лист бумаги, который ранее передал ему Викерс. Он был чист не только снаружи, но и внутри. Взяв авторучку, командор записал на нём несколько имён: «Ковач, Миллер, Купер» и передал листок Викерсу.

– Ровно через час все эти люди должны быть в моём кабинете.

Викерс убрал листок в нагрудный карман и, бодро отсалютовав, развернулся, но Савин внезапно его задержал:

– Стоп. Уточнение. Купер в записке это не майор, а его дочь Рита. Надеюсь, не перепутаешь. Если не ошибаюсь, сегодня она должна дежурить на вещевом складе. Скажи ей, пусть прихватит с собой журнал вещевого имущества гвардии, он мне понадобится. Бегом марш.

Глава 11. Сергей Калашников

Стемнело рано, как обычно и бывает весной в горах. Сергей вошёл в комнату, протянул руку к рубильнику, висящему на стене, и повернул переключатель. Небольшая светодиодная лампа на потолке не зажглась. Он повторил действие несколько раз – результат остался тем же. Сергей выглянул на улицу. Окна соседних домов были тёмными, немногочисленные фонари уличного освещения не горели. Обычно электричество в жилые дома подавали с наступлением сумерек, но сегодня этого не произошло.

«Ясно, ужинаем при свечах».

Электроэнергия в общине появилась два года назад, после приземления в долине экипажа космолёта «Аляска». Аварийный радиоизотопный генератор, хранившийся в посадочном модуле, неплохо подошёл в качестве портативной электростанции. К счастью, среди жителей «Рубежа» нашлись несколько специалистов, умеющих работать с электричеством и электросетями. Им пришлось с нуля прокладывать силовые кабели между зданиями и проводить электрификацию каждого дома, поскольку реанимировать местный ретранслятор «эфирной сети» было нецелесообразно.

Малой мощности радиоизотопного генератора вполне хватало для освещения всех жилых домов и нескольких главных улиц в тёмное время суток. Днём электричество подавалось только в административные здания и на производственные объекты: фермы, склады, мастерские и на продовольственное хранилище.

Соседи, с которыми семья Сергея делила дом, уже вернулись с работы и «оккупировали» общую кухню. Решив, что двум семьям там будет слишком тесно, Сергей предложил своим девочкам поужинать в комнате. Он опустил со стены небольшой раскладывающийся стол, за которым Сара обычно делала уроки. Лиза зажгла пару свечей. Комната наполнилась смесью запахов плавленого парафина и тушёного мяса.

– М-м-м. – Сергей с наслаждением втянул носом мясной аромат, пробивавшийся из-под крышки керамической сковороды. – Похоже, сегодня нас ждёт что-то особенное?

– Ну а как же. Нашему герою всё самое лучшее.

Лиза подняла крышку. Из сковороды поднялось облако ароматного белого пара, сквозь который Сергей разглядел тушёное мясо с картошкой.

– Жаркое? – произнёс он со смесью удивления и радости. – Вот так сюрприз.

Для большинства жителей «Рубежа», в том числе и для Сергея, любое мясное блюдо было настоящим деликатесом. Лишь офицеры и некоторые чиновники могли постоянно баловать себя и свои семьи чем-то подобным. А вот цивилам и рядовому составу гвардии в основном приходилось довольствоваться чечевичной и грубой зерновой кашей, а также овощами и зеленью, выращенными на гидропонных фермах. Иногда скудный рацион дополнялся рыбой и в очень редких случаях мясом кролика или птицы. Более крупных животных в общине не разводили.

– Я надеюсь, этот кролик не проделал дыру в нашем бюджете? – поинтересовался Сергей. – Или у нашей семьи появился тайный спонсор?

Сара захихикала, прикрывая лицо рукой. Лиза улыбнулась, накладывая жаркое в тарелки.

– Не переживай, дорогой, этот кролик вообще не с фермы, так что ни одной «бумаги» я на него не потратила.

– Неужели подарил кто?

– Ага, и мешок картошки в придачу. – Лиза перевела взгляд на Сару, та продолжала хихикать. – Ну что, добытчица, сама папе расскажешь или мне помочь?

Сергей бросил на дочь озадаченный взгляд.

– Ладно-ладно, мам, я сама.

Девочка вскочила со стула, подбежала к своей кровати и достала из-под неё пневматическую винтовку. Сергей подарил её дочери прошлым летом. Он решил, что умение метко стрелять для девочки не будет лишним.

– Пап, я теперь настоящий охотник, – девочка с гордостью прижала винтовку к груди.

– В смысле? – Сергей бросил взгляд на свою тарелку. – Я надеюсь, у меня тут не соседская кошка?

Девочка засмеялась:

– Это кролик, пап. Я прям из нашего окна его подстрелила, метров с тридцати, не меньше. Увидела, как он возле соседского сарая копошится и первым же выстрелом точно в голову, он и дёрнуться не успел. Я его домой принесла и сразу освежевала.

– Сама?

– Ага. Мамы тогда дома не было. Я всё сделала, как дядя Дэн учил, – девочка достала из кармана складной нож, который на день рождения подарил ей Денис.

Сергей с гордостью посмотрел на дочь.

– Ну что могу сказать, ты теперь действительно охотник, раз можешь не только подстрелить дичь, но и разделать её. Давай попробуем твою добычу.

Девочка расплылась в улыбке. Она затолкала винтовку обратно под кровать и уже собралась вновь сесть за стол, но Лиза её остановила.

– Сара, погоди. А ты больше ничего папе рассказать не хочешь?

Девочка застыла на месте.

– А что ещё? Я всё рассказала.

– Разве? А мне сегодня утром один из соседей немного по-другому всё описал.

Сара уставилась на маму испуганными глазами.

– Мам, прости, я не виновата. Я только хотела…

– Давай с самого начала, – прервала её Лиза. – Но только теперь ничего не скрывай. Расскажи папе всё как было.

Девочка глубоко вздохнула и принялась тараторить немного дрожащим голосом:

– В общем-то всё начиналось, как я сказала. Увидела этого кролика, подстрелила его с первого выстрела. Я такая радостная была. Ноги в руки и бегом на улицу вместе с винтовкой. А там мужик какой-то идёт в его сторону и сумку разворачивает, явно прикарманить хочет. Я по его виду сразу поняла, что это цивил, к тому же абориген, на гвардейца или хотя бы бывшего копа вообще не похож. Говорю ему, что это моя добыча, я его подстрелила. А он что-то кричать агрессивно начал на непонятном языке и вид делает, что фьярского вообще не понимает. Я даже по-английски пыталась ему объяснить, а он кричать продолжает и слушать меня не хочет. Засунул кролика в сумку и уходить собирается. Не отдавать же ему мою добычу. Я ствол на него направляю и серьёзным голосом говорю, что сейчас отстрелю ему всё хозяйство, если кролика не вернёт. Это он сразу понял, я его неслабо так напугала. Принялся под дурачка косить и успокаивать меня на ломаном фьярском. Я ещё раз ему пригрозила. Он тут же сумку на землю бросил и смылся… Вот.

Девочка с облегчением выдохнула.

– Да уж, одна история офигительней другой. – Сергей задумчиво почесал бороду. – А это точно был дикий кролик? Может, с фермы убежал, а тот мужчина хотел вернуть свою собственность?

– Пап, уж я-то могу отличить дикого кролика от домашнего. Он не такой жирный и пушистый был, как те с фермы.

– Очень хотелось бы в это верить, иначе у нас могут быть проблемы. Но если кролик действительно был диким, то могу тебя поздравить, стреляешь ты метко, да и ножом неплохо орудуешь. Правда, момент с угрозой оружием меня слегка напряг.

– Пап, не волнуйся. Я же винтовку не перезарядила после первого выстрела, она разряжена была. Я не дурочка наставлять на человека заряженный ствол.

– Хочешь сказать, ты целилась в человека, но стрелять изначально не собиралась?

– Ну… да. Ты же говорил нельзя стрелять в людей.

– Да неужели. Если память мне не изменяет, я говорил не только об этом, когда учил тебя стрелять. А ну-ка повтори, что гласит первое правило стрелка.

– Первое правило стрелка гласит: «Я всегда буду обращаться с любым оружием как с заряженным».

– Хорошо. А теперь второе правило.

До девочки наконец дошло, к чему клонит отец. Она перевела взгляд на мать, ожидая получить какую-то поддержку, но та лишь внимательно слушала и наблюдала. Лиза явно не хотела вмешиваться, это подорвало бы авторитет Сергея, как главы семьи. Поняв, что мама её не защитит, Сара поникла и стыдливо опустила глаза в пол.

– Давай, давай. Я жду, – добавил Сергей. – Что гласит второе правило стрелка?

Сара собралась и выпалила на одном дыхании:

– Второе правило стрелка гласит: «Я никогда не направлю оружие туда, куда не собираюсь стрелять».

– Ты отлично всё помнишь. Но тогда зачем ты направила на человека винтовку, если стрелять не собиралась?

– Прости, пап. Я… я не хотела отдавать ему кролика. Не злись, пожалуйста, я так больше не буду.

Сергей улыбнулся:

– Дорогая, я на тебя вовсе не сержусь. Ты всё сделала правильно. Это была твоя добыча, и только твоя. Никто другой не имел права на неё покушаться. И даже если бы ты выстрелила в этого человека, то была бы права. Просто в следующий раз держи оружие заряженным и готовым к бою. Иначе твою винтовку в лучшем случае отнимут, а в худшем – тебя же из нее и подстрелят. А теперь марш за стол, воительница, жаркое стынет.

Девочка подбежала к отцу и крепко его обняла.

– Давай-давай, садись.

Сергей обхватил дочь рукой и, оторвав от пола, усадил на стул.

– Что интересного в школе? – спросил Сергей, уминая первый кусочек жаркого.

Судя по вкусу, кролик действительно был диким – жилистое и жёсткое мясо жевалось с трудом. Неудивительно, если он питался одной лишь травой. Кролики с фермы на вкус были совсем другими. Их обильно пичкали различными кормами и биодобавками для ускоренного роста.

– В школе как обычно, скука смертная в основном, – ответила Сара, закатив глаза. – Миссис Койо уже замучила со своей полевой практикой.

– Напомни-ка, что она ведёт.

– Основы сельского хозяйства и садоводства.

– Полезный предмет.

– Ну да, – голос девочки наполнился недовольством. – Мы уже весь школьный двор превратили в сплошной огород. Копаемся в земле несколько часов в неделю. Но это ещё цветочки. Миссис Койо сказала, что с этого месяца каждый из нас должен начать вести свой собственный огород возле дома, это будет вместо летней практики. Ты представляешь? Будто мы все мечтаем стать фермерами.

– Не самая плохая профессия. Фермеры нам нужны.

– Спасибо, но копаться в грязи точно не моё. Да и не понятно вообще, зачем нас учат выращивать что-то в грунте, когда вся еда растёт на гидропонных фермах. Лучше бы нас с гидропоникой учили работать.

– Боюсь, когда ты вырастешь, никакой гидропоники уже не будет. Всю еду придётся выращивать в земле, совсем как в старые добрые времена. Так же, как сейчас это делают давидианцы. Собственно, к этому вас и готовят.

– А что случится с гидропоникой? – удивлённо спросила девочка. – Почему её не будет?

– Потому что для её работы нужны удобрения, питательные смеси и много чего ещё. А находить всё это с каждым годом становится всё сложнее. Тех запасов, что у нас есть, хватит от силы на год. Так что классическое земледелие – наше неизбежное будущее. Придётся это принять.

– Ну нет уж. Я лучше охотником стану или на худой конец рыболовом, но никак не фермером.

– Боюсь тебя огорчить, но обе эти профессии уже сейчас мало востребованы. Дичи в лесах почти не осталось, да и рыбу из ближайших озёр всю выловили. Так что тебе несказанно повезло проявить свой талант стрелка на практике. Не факт, что в будущем выдастся такая возможность.

Девочка сложила руки на груди и недовольно засопела. Сергей закинул в рот очередной кусок крольчатины.

– Не переживай, – ободряюще произнёс он, погладив дочь по плечу. – Уверен, такая воительница без достойной работы не останется.

– Тогда я стану гвардейцем, как ты и мама, – восторженно произнесла девочка.

Сергей с Лизой засмеялись.

– Дочка, – начала Лиза, – я думаю, в нашей семье и двух вояк вполне достаточно.

Сергей поддержал её:

– Поверь, на самом деле гвардейская служба намного тяжелее, чем это выглядит со стороны. Это не только красивая форма и высокий социальный статус, но ещё и ночные караулы под проливным дождём, многокилометровые рейды со стёртыми в кровь ногами и большая опасность получить заражение во время очередной зачистки. К тому же женщин в гвардию особо и не берут.

– Но ведь мама служит. Ну, то есть служила.

– Да, служила, – с грустью в голосе произнесла Лиза. – Но теперь вся моя служба – это забота о тебе и твоём будущем братике… Или сестричке.

– Пусть будет братик, – улыбнувшись, подхватила Сара. – Я научу его хорошо стрелять, и мы вместе будем ходить на охоту.

– Это уж как повезёт, – ответила Лиза.

– Чем ещё в школе занимаетесь кроме садоводства? – спросил Сергей. – Может, есть что-то интересней лично для тебя?

– Да. Мне очень нравятся уроки доктора Мура.

– Это бывший астронавт?

– Он не просто астронавт, он был капитаном настоящего космического корабля, и не один раз.

– Как скажешь. – Сергей усмехнулся. – Но нам с твоей мамой он в первую очередь запомнился как въедливый журналюга, донимавший всех вопросами.

– О да, – возмущенно воскликнула Лиза. – Не знаю, какой из него капитан, но мозги он полоскать умеет. Его так называемое интервью меня неслабо выбесило. Вот уж не думала, что ему доверят учить детей. Он хоть по-фьярски научился разговаривать?

Сара рассмеялась:

– Это как посмотреть. На слух он всё отлично понимает, а вот разговаривает не очень. У него такой смешной американский акцент… Порой вообще не понятно, что он хочет сказать, приходится переспрашивать по несколько раз. Но дети его очень любят, доктор Мур классный.

– И что он у вас ведёт? – спросил Сергей.

– Природоведение. В основном рассказывает об устройстве мира и о своих путешествиях по Солнечной системе. Доктор Мур много где успел побывать, он больше двадцати лет был астронавтом. Ещё он про всякие непонятные природные явления любит говорить. Недавно, например, рассказывал про шаровые молнии.

– Шаровые молнии? – осторожно переспросил Сергей, стараясь не демонстрировать особого интереса.

– Ага. Их ведь в последнее время всё чаще стали замечать, особенно по ночам. Доктор Мур старается документировать все случаи. Он говорит, что до солнечной вспышки такого не было, а сейчас по несколько раз в месяц к нему обращаются люди, утверждающие, что видели в небе синие огненные шары. Я сегодня на рынке услышала, что этой ночью одна из шаровых молний летала возле госпиталя. Может быть, ты её видел, пап?

Сергей сжал губы и неуверенно покачал головой. Он решил, что не стоит сейчас рассказывать о своём ночном приключении.

– Я всю ночь спал, так что всё пропустил.

– Жаль. Было бы здорово увидеть шаровую молнию вблизи.

– Не самая лучшая идея. Попадёт в тебя такой шарик, и ничего, кроме кучки пепла, не останется.

– Как бы не так, пап. Я ведь тоже этой темой заинтересовалась. Доктор Мур разрешил почитать его заметки и рассказы очевидцев. Там, правда, всё на английском было, но я примерно поняла. Так вот, раньше, до солнечной вспышки, шаровые молнии были не таким уж и частым явлением, но при этом люди, наблюдавшие их вблизи, нередко погибали. А сейчас они летают над нами чуть ли не каждую неделю, но никто от них до сих пор не пострадал. И, что особенно странно, их замечают только над городом или возле него. А вот на дальних пограничных аванпостах ничего такого не видели, доктор Мур узнавал. Странно ведь, да?

– Ничего странного. В столице компактно проживают около тысячи человек, а на границе дежурят около сотни, к тому же они разбросаны по огромной территории. Разве не логично, что из города больше шансов увидеть что-либо?

– Логично, конечно. Но это слишком простое и неинтересное объяснение.

– Поверь, дорогая, обычно даже самые сложные вещи объясняются крайне просто. Сейчас период гроз, вот и шаровые молнии разлетались.

– А вот доктор Мур считает, что это и не шаровые молнии вовсе, а «плазмоиды», он так их назвал. По его словам, это какие-то новые плазменные образования, возникшие в атмосфере после вспышки. Он ещё что-то там рассказывал про выброс солнечной плазмы в магнитосферу Земли, но я мало что поняла. А вообще я думаю, что эти «плазмоиды» не так просты, как считает доктор Мур. Он думает, что это обычное природное явление, но у меня есть своя теория.

– И какая же? Думаешь, это инопланетяне? – иронично уточнил Сергей. – Или нет, вражеские дроны-разведчики. Угадал?

– Ха-ха-ха, как смешно, – саркастично ответила Сара. – Я думала об этом, но, по мне, первый вариант слишком фантастичен, а второй – слишком банален. Да и какие ещё дроны-разведчики, когда вся сложная электроника давно сгорела? Мне кажется, доктор Мур абсолютно прав, что не считает эти штуки шаровыми молниями. Но он боится включить фантазию и пойти дальше в своих размышлениях. А вот я не боюсь.

– О да, ты ещё та фантазёрка. Давай выкладывай свою теорию.

– Я думаю, это вовсе не природное явление, а разумные существа, которых мы по ошибке принимаем за шаровые молнии. Я называю их «светлячками».

– Плазматические сущности в виде шариков? – спросил Сергей, не удержавшись от улыбки.

– Пап, не смейся. Я тебе про серьёзную научную теорию рассказываю.

– Прости, не сдержался. И откуда эти «светлячки», по-твоему, взялись?

– А ниоткуда. Они всегда здесь были, но только мы их не видели, а после вспышки стали видеть. Я уверена, что они не просто так кружат над городом. «Светлячки» наблюдают за нами и хотят вступить в контакт, но пока не знают каким образом.

– Очень интересная теория. – Сергей задумчиво потёр бороду. – Без шуток, мне понравилось. Что об этом думает доктор Мур?

– Ему тоже понравилось. Без критики некоторых моментов, конечно, не обошлось, но в целом он меня похвалил и предложил продолжить работу в этом направлении.

– Ну что ж, мы с мамой за тебя очень рады. – Сергей бросил взгляд на Лизу, та с улыбкой кивнула. – Но только давай сразу договоримся. Если вдруг так случится, что ты столкнёшься с одним из этих… «светлячков», ты не будешь пытаться как-либо вступить с ним в контакт, а тут же замрёшь на месте, словно это обычная шаровая молния. Договорились?

– Как скажешь, пап.

В ночном окне забрезжил слабый свет. Сергей выглянул наружу. Вслед за фонарями уличного освещения одно за другим начали вспыхивать окна соседних домов.

– Ну наконец.

Подойдя к рубильнику, он повернул переключатель. На потолке зажглась тусклая светодиодная лампа, наполнив помещение мягким белым светом. Лиза задула свечи.

Пока девочки убирали со стола, Сергей открыл шкаф, максимально незаметно взял рюкзак, завернул его в куртку и направился к выходу.

– Всем спасибо за ужин, – бросил он, выходя из комнаты.

– Снова в «Краков»? – поинтересовалась Лиза.

– Ага. Я недолго, вернусь через час-полтора.

– Хорошо. Только, пожалуйста, сегодня постарайся без приключений.

– Ну ты же меня знаешь.

– Вот именно потому и говорю. Сейчас ты не в том состоянии, чтобы ввязываться с кем-то в драку.

– Обещаю, сегодня никаких драк.

Поцеловав на прощание Лизу, он вышел на улицу.

* * *

Таверна «Краков» располагалась на одной из параллельных улиц, в полукилометре от дома, где жил Сергей. Толпы цивилов облюбовали это место сразу после открытия примерно год назад. Неудивительно. Более престижные заведения, вроде бара «Ямайка» или закрытых клубов для привилегированных особ, для простых рабочих явно были не по карману.

Сергей, нацепив изрядно потёртую кепку, когда-то давно бывшую чёрной, неторопливо шёл по слабо освещённой улице. Обычно путь от дома до таверны занимал не больше пяти минут, если идти по дороге в обход домов. Но срезав через тёмный проулок, можно было дойти в два раза быстрее. Однако торопиться Сергею не хотелось, сейчас он мог себе это позволить. Товар в рюкзаке, деньги тоже, а значит, никаких проблем при разговоре с боссом возникнуть не должно. Небольшой конфуз с Быком, случившийся утром возле госпиталя, не в счёт – бугай сам нарвался.

– С дороги, – послышался знакомый грубоватый голос с командными нотками. – Расступиться. Дорогу гвардии.

Сергей обернулся. Позади, метрах в двадцати, шёл отряд тяжело экипированных бойцов человек в десять-двенадцать. Сергея крайне удивил их внешний вид. Они походили не на бойцов гвардии, а на обычных копов, какими те были до блэкаута. У каждого в руке щит из прозрачного пластика, на поясе дубинка и несколько пластиковых монтажных стяжек, нередко используемых в качестве примитивных наручников. Все облачены в синие полицейские комбинезоны, лица закрыты масками. Поверх комбинезонов надета стандартная защитная экипировка чёрного цвета, та самая, что раньше использовали копы при разгоне несанкционированных митингов.

Казалось, будто эти парни спешат на строевой смотр. Одежда и снаряжение чистые, разве что только не поглажены. Шлемы с прозрачным забралом, противоударные жилеты, наплечники и модульная защита конечностей – каждый элемент на своём месте.

Быстрым строевым шагом они пересекали улицу поперёк. Судя по траектории движения, отряд только что вынырнул из ближайшего проулка между домами и направлялся к такому же на противоположной стороне улицы.

– Шире шаг, – вновь послышался знакомый командный голос.

Сергей приметил командира. Отрядом командовал невысокий квадратного вида мужчина. Махнув рукой, тот указывал бойцам направление. И в этот момент стало видно, что на правой руке отрядного лидера отсутствует кисть.

– Это же Ковач, – пробормотал Сергей. – Какого чёрта он делает? Его отстранили.

Не успел он закончить мысль, как отряд скрылся в темноте. Судя по всему, бойцы не желали маячить на городских улицах, потому и двигались тёмными переулками, лишь по необходимости выходя на свет. Разбираться с этим у Сергея не было ни времени, ни желания. Надвинув на глаза козырёк кепки, он продолжил путь, ускорив шаг.

Пространство перед таверной освещалось куда лучше остальной улицы. Владельцам заведения не без труда удалось выбить разрешение на установку прожектора перед входом, служившего маяком для скучающих цивилов, у которых в кармане завалялась пара лишних «бумаг».

– А ну стоять, – грубоватым басом произнёс бородач у входа, бесцеремонно преграждая Сергею путь. – Показывай, что в рюкзаке.

– С какой стати? – слегка недоумевая, поинтересовался Сергей.

– Осмотр. Если хочешь войти, показывай, что у тебя там, либо вали на хер отсюда. И давай поживее, не создавай очередь.

– И с каких пор такие правила?

– С тех самых, как я здесь слежу за порядком.

– Понятно. Стоило на пару недель отлучиться, так сразу новеньких понабрали, которые почётных клиентов в лицо не узнают.

– Ты мне в уши не ссы, умник. У нас нет никаких почётных клиентов. Для меня ты такой же нищеброд, как и остальные, что уже там бухают, – охранник махнул в сторону входной двери. – Я здесь стою, чтобы мутные голодранцы вроде тебя всякую запрещённую дрянь не проносили. Если хочешь барыжить каким-то хламом, делай это на рынке, а у нас тут серьёзное заведение и проблемы с властями нам не нужны.

– Приятель, ты сам себе противоречишь, – усмехнулся Сергей. – Говоришь, что проблемы тебе не нужны, но при этом хамишь человеку, который с лёгкостью может их создать. – Сергей оттянул левый рукав и продемонстрировал браслет гвардейца. – Или, может, у тебя проблемы со зрением, раз ты меня за цивила принял?

Несколько секунд бугай вглядывался в буквы и символы, нанесённые на слегка изогнутой металлической табличке, образующей лицевую часть браслета. То ли у него действительно были проблемы со зрением, то ли хотел удостовериться, что его не пытаются развести.

– Приношу свои извинения, сержант Калашников, – с явной неохотой произнёс он, при этом стараясь сохранять достоинство. – Если бы вы сразу представились, это недоразумение не случилось бы. Босс предупредил меня, что вы подойдёте, так что можете проходить. И да, глаза у меня действительно не очень, корректирующий имплант приказал долго жить. К тому же ваша братия к нам не так часто заходит, тем более в повседневной одежде без форменных нашивок.

– Можешь не оправдываться, извинения приняты, с кем не бывает, – снисходительно ответил Сергей, явно наслаждаясь тем, что утёр нос зазнавшемуся охраннику. – Но на всякий случай советую меня запомнить. Насчёт «почётного клиента» я тебе в уши не ссал.

– Как скажете, сэр, – натянуто улыбнувшись, ответил бородач и открыл перед Сергеем дверь.

Людей внутри оказалось непривычно много, что неудивительно – сегодня у большинства день получки. Все столики заняты, у барной стойки скопилась солидная очередь за пивом, а точнее говоря, за низкосортной бурдой, в котором от пива было лишь одно название.

Как же сильно изменилось это место за последние пару лет. Ещё задолго до блэкаута здесь находилось уютное кафе, выполненное в консервативном европейском стиле середины двадцатого века. У длинной барной стойки стояли высокие стулья, за ней – у всех на виду на полках блестела стеклянная посуда – высокие пивные кружки и вытянутые, похожие на цветочные бутоны, бокалы на тонких ножках. Стены и потолок, искусственно состаренные специальными средствами, просто утопали во всяком хламе.

Какие-то металлические таблички, старые бумажные деньги, черно-белые фотографии, – рассматривать всё это, запрокинув голову, было чертовски занимательно. По-видимому, хозяева кафе собирали раритетные вещи долгие годы.

На стенах даже висели древние телевизионные панели – черные плоские прямоугольники в тонких серебристых рамках. Скорее всего, дизайнеры интерьера притащили их просто для антуража – позади каждого телевизора был смотан в тугой узел шнур с электрической вилкой на конце. Сергей как-то пробовал оживить одну из панелей, просто из любопытства, но найти настоящую работающую розетку, куда подошла бы стандартная вилка, можно было разве что в музее.

Кафе пользовалось у туристов популярностью. Здесь всегда царила атмосфера тепла и умиротворения. Сергей любил посидеть за столиком у окна, держа чашку чая в одной руке и хорошую книжку в другой. Туристы со всего мира своим многоязычием создавали особый звуковой фон, приятный уху, но не отвлекающий от чтения. Если хорошенько прислушаться, то можно было разобрать отдельные слова и фразы на французском, испанском, арабском, а также малопонятных восточноазиатских и африканских наречиях. Какое же это было чудесное место, не то что сейчас.

Гул в общем зале стоял такой, что даже расслышать собственные мысли порой не представлялось возможным. Работники ферм, грузчики, лесорубы, разносортные служащие низшего звена – здесь были все. Куда ни плюнь, обязательно попадёшь в какого-нибудь зачуханного цивила, не знающего иного досуга, кроме как проматывать свою и без того нищенскую зарплату на сиюминутные радости.

Задорная живая музыка, примитивные игры, в том числе и азартные, а также посредственная еда и низкокачественный алкоголь аж трёх сортов – всё, что нужно недалёкой публике после тяжёлого рабочего дня. Ну а если кому-то всего вышеперечисленного не хватало и в кармане завалялось несколько лишних «бумаг», то можно было рассчитывать и на особый спектр услуг, который открыто не афишировался. Для этого на втором этаже располагалось несколько уютных комнат.

Сергей, не задерживаясь у входа и стараясь ни с кем не столкнуться, торопливыми шажками проследовал к бару. За барной стойкой сегодня стоял Крис Холанд – молодой парень, бывший коп и старый приятель Сергея. Крис, ловко управляясь с пятилитровой канистрой из-под молока, разливал в пластиковые стаканы мутную дурнопахнущую жидкость, слегка отдающую спиртом. Хоть он и старался обслуживать клиентов как можно быстрее, но перед ним тем не менее успела скопиться приличная очередь человек в десять, ожидавших свою порцию жидкого счастья.

Сергей, никого не стесняясь, встал вперёд очереди и попытался окликнуть бармена, но его кто-то прервал:

– Слышь, щегол, а ты не охренел ли?! – прохрипел кто-то справа. – Или ты себя особенным считаешь? Становись в конец и жди своей очереди.

Сергей, не торопясь, повернул голову и, приподняв козырёк кепки, невозмутимо посмотрел на недовольного тощего мужчину с морщинистым и сильно обветренным лицом.

– У тебя какие-то проблемы, цивил? – недвусмысленно поинтересовался Сергей. – Если проблем нет, то могу поделиться, мне не жалко.

Лишь гвардейцы позволяли себе уничижительно называть штатских цивилами. Среди обычных граждан это слово считалось почти что ругательным, ничуть не лучшим, чем «голодранец» или «нищеброд». Так что морщинистый сразу понял, кто перед ним, даже браслет показывать не пришлось.

– Не переживай, – продолжил Сергей, – на твоё пойло я не покушаюсь. Пару вопросов задам и свалю.

Мужчина ничего не ответил. Злобно поджав губы, он шагнул назад и отвёл взгляд, явно демонстрируя нежелание устраивать разборки.

– Эй, Крис, – окликнул Сергей бармена.

Тот, оторвавшись от наполнения стаканов, поднял голову и приветливо улыбнулся.

– О, привет, Сергей. Давненько тебя тут не было. Налить что-нибудь?

– Нет уж, спасибо, – Сергей замотал головой. – Босс на месте?

– Да, был у себя.

– Один?

– Да чёрт его знает, вроде за последние полчаса никто туда не поднимался.

– Ладно, я к нему.

Сергей уже собрался уходить, но вдруг задержался и добавил:

– Ах да. Лиза сказала, вам с Мирандой дали комнату. Дорого обошлось?

– Ну как сказать, подмазать пришлось изрядно. Сам ведь знаешь, с какой скоростью сейчас двигается очередь на жильё.

– Конечно знаю, практически с нулевой.

– Вот именно. Как говорится: «Не подмажешь – не поедешь». Так что выбора особо и не было, пришлось серьёзно забашлять нашему сенатору.

– Что поделать, Крис. В любом случае лучше уж так, чем стоять в очереди на эту жалкую комнату ближайшие пару лет.

– Согласен.

Попрощавшись, Сергей начал аккуратно протискиваться сквозь толпу в направлении лестницы на второй этаж. Он уже почти достиг желаемой цели, как на его пути непонятно откуда материализовалась знакомая шкафоподобная фигура.

– И снова привет, Калаш, – наигранно ухмыляясь, проговорил чернокожий верзила.

– Привет, Бык, – стараясь не выказывать никаких эмоций, ответил Сергей. – Тебе бы колокольчик, что ли, на шею повесить, а то у тебя просто талант возникать из ниоткуда.

– Ха-ха, – верзила широко улыбнулся. – Всё шутить пытаешься?

– Вовсе нет.

– Давай отойдём в сторонку, разговор есть.

– Зачем? Мы вроде и утром неплохо поговорили. Или у тебя сильный зуд в промежности? Хочешь повторения утреннего массажа?

Несмотря на пренебрежительный тон, Сергей прекрасно отдавал себе отчёт, что утром ему повезло застать Быка врасплох. В тот момент верзила явно не ожидал подлого удара, и это сыграло Сергею на руку. Сейчас же манёвр был сильно ограничен, и Бык, если захочет, сможет с лёгкостью размазать его о стенку. Поэтому Сергею только и оставалось, что блефовать и разыгрывать самоуверенного наглеца, готового в любой ситуации дать отпор.

– Слушай, Бык, – продолжил Сергей, – у меня нет ни времени, ни желания устраивать с тобой разборки. Утром ты сказал, чтобы я заглянул к боссу, я так и делаю. Товар при мне, деньги тоже. Так что свою работу ты выполнил. Что ещё тебе от меня нужно?

– Да не боись ты, Калаш. Хотел бы я свести с тобой счёты, сделал бы это без лишней болтовни. Давай-ка лучше присядем, а то, вижу, у тебя уже колени трясутся.

Бык подошёл к ближайшему столику и недвусмысленно предложил сидящей за ним компашке поискать себе другое место. Те не стали возникать и поспешно отошли к барной стойке.

– Так о чём хотел поговорить? – опускаясь на стул, безразлично спросил Сергей.

– О том, что мы неправильно начали знакомство, – неожиданно дружелюбным тоном начал Бык. – До сегодняшнего утра я почему-то был уверен, что ты типичная шестёрка на подсосе у босса. Думал, ты в карты проигрался или по другой теме задолжал, потому и ишачишь простым дилером. А таких я ни капли не уважаю, особенно из числа вашей братии. Так вот. Когда босс попросил навестить тебя и спросить за товар, а в детали он особо не вдавался, я решил, что ты очередная крыса, которую нужно прижать. Собственно, поэтому при разговоре я за языком особо и не следил, и в итоге сказал то, чего говорить не стоило. За это и хотел бы извиниться.

– Неожиданно. Без шуток. Думал речь пойдёт о чем-то другом.

– Ха-ха. А для меня стало неожиданностью, что ты оказался не смазливой крысой, а мужиком с яйцами. Да что уж там, я по твоей милости своих чуть не лишился.

– Слушай, мне жаль, что всё так вышло. Просто ты не очень красиво пошутил про мою жену, вот мне и снесло крышу. Не знаю, поймёшь ли ты, но для меня семья это святое.

– Как и для любого нормального мужика. Если бы кто-то отпустил подобнуюшутку в адрес моей жены или детей, я бы ему яйца не только смял, но и оторвал бы на хрен. Поэтому мне скорее стоит тебя поблагодарить, что ты ограничился более мягким вариантом. Хотя не скрою, это было не только болезненно, но и довольно обидно.

– Тогда я тоже приношу свои извинения. Думаю, теперь мы квиты.

– Согласен. Но это не всё. Я никому о случившемся не говорил, так что ни босс, ни ребята ничего об этом не знают. Понимаешь, к чему я клоню?

– Догадываюсь.

– Хорошо. Значит, я могу рассчитывать, что это небольшое недоразумение останется между нами?

– Боишься, что я всем расскажу, насколько мало твоё хозяйство? – иронично уточнил Сергей.

Бык непритворно рассмеялся:

– Не совсем, но вижу, ты меня понял.

– Конечно. Репутация превыше всего, особенно для человека твоей профессии, и я не вижу причин её портить. К чему враждовать, когда можно быть друзьями?

– Хорошо подмечено, Калаш. На том и порешили. А теперь вали к боссу, он тебя уже заждался.

Поднявшись на второй этаж и немного пройдя по тёмному коридору, Сергей постучался в крайнюю комнату. Не дожидаясь ответа, он приоткрыл дверь. Через образовавшуюся щель в коридор вместе со светом начал просачиваться белёсый туман, пахнущий смесью табака и каких-то трав. Из-за дымовой завесы в глубине комнаты раздался хорошо знакомый протяжный голос с неизменным польским акцентом:

– Сержант Калашников, – в голосе ощущалась торжественная ирония. – Вы решили порадовать меня своим визитом?

Анджей Новак сидел, по-барски развалившись в кожаном кресле, закинув ноги на стол. В руке он сжимал искусно выполненную курительную трубку, с которой почти никогда не расставался. Неторопливо затянувшись, владелец таверны выпустил густое белое облако в и без того сильно задымленное помещение. Махнув рукой, он пригласил гостя войти.

Они были знакомы не один год. Их первая встреча произошла в Беркане в первый же день после блэкаута, когда Сергей, пытаясь разобраться в случившемся, покинул стены своего жилого комплекса. В то злополучное утро сержант полиции Анджей Новак стал первым, кто смог хотя бы частично обрисовать ему масштабы произошедшей катастрофы. Впоследствии, когда образовалась община, мужчины немного сдружились, поскольку долгое время состояли в одной мародёрной группе: Сергей в должности стрелка, а Анджей обычным грузчиком, таскавшим тележку с добытым добром.

Позднее Новак, накопив немного денег, решил открыть своё дело на пару с Крисом Холандом. Они даже предложили Сергею стать третьим партнёром. В целом идея с открытием таверны пришлась Сергею по душе, но Лиза его отговорила, убедив, что в нынешних условиях служба в гвардии куда более престижна и перспективна. И что в итоге? Амбициозный цивил Новак всего за полтора года стал большим боссом, а «уважаемый» и «перспективный» гвардеец Калашников всего лишь исполняет его поручения. Иронично.

Войдя в комнату, Сергей закрыл за собой дверь и задвинул крепкий стальной засов. Он неизменно проделывал это каждый раз, приходя сюда. Не то чтобы он боялся случайного визита кого-то из работников таверны, половина и так знала, чем занимается их босс. Скорее Сергей опасался внезапной облавы гвардии. И хоть вероятность такого события была крайне мала, он всё же предпочитал иметь хоть какую-то фору по времени, чтобы успеть выпрыгнуть в окно, пока незваные гости будут возиться с дверью. Для него не составляло бы труда скатиться вниз по крыше соседней пристройки и скрыться в узких проулках между домами. Как говорится: «Не пойман – не вор».

Новак, не отрывая задницы от кресла и не выпуская из руки курительной трубки, взглядом указал Сергею на стул. Как же сильно изменился этот человек со дня их знакомства. В своей памяти Сергей запечатлел сержанта Новака как энергичного и подтянутого молодого мужчину. Можно сказать, Анджей был самым обычным копом, выделявшимся лишь польским акцентом. Он часто растягивал слова, слегка их коверкая. Однако за три прошедших года неизменной осталась лишь забавная манера речи.

Новак серьёзно растолстел. То ли из-за отсутствия нейростимуляторов и каких-либо физических нагрузок, то ли из-за приобретённой привычки есть всё подряд, а может, из-за всего сразу. В любом случае от прежнего крепко сложенного копа не осталось и следа. Некогда чёрная шевелюра почти полностью покрылась сединой, появились залысины и проплешина на макушке. Хотя, вполне вероятно, эта проблема преследовала его и раньше, но он решал её своевременной покраской и пересадкой волос.

– Ну давай, рассказывай, что там у вас приключилось, – без особого интереса произнёс Новак, вновь закуривая трубку.

– А надо ли? Уверен, твои птички уже успели обо всём тебе напеть.

– Да какие там птички? Попугаи бестолковые. Если что и приносят, то либо какие-то непонятные слухи, либо вообще небылицы из пальца высосанные. Один такой попугай мне сегодня напел, что вы с Быком то ли закусились, то ли вообще драку устроили возле госпиталя. Было такое?

– Нет, конечно, – Сергей как мог изобразил недоумение. – Мы с Быком, конечно, в дёсны не целуемся, но чтобы откровенный махач устраивать, тем более при свидетелях, это вряд ли. Его ближайший патруль пристрелил бы без лишних вопросов за нападение на гвардейца. Он просто меня встретил после выписки и передал, что ты увидеться хочешь. Потом на прощание по плечу меня хлопнул, я его тоже. Если твой попугай был под грибами, то неудивительно, что мог такое за драку принять.

– Возможно, – Новак несколько секунд активно дымил, не выпуская трубку изо рта. – Наверно, пора уже завязывать набирать на работы всяких нариков и прочих голодранцев.

– Может, просто пора перестать расплачиваться с ними товаром? Я понимаю, что так выгодней, но подобная публика тебя же рано или поздно и подставит. – Сергей пару раз стукнул пальцем себе по виску. – Подумай об этом.

– Тоже верно. Короче, разгоню всю эту шушеру ко всем чертям. Наберу надёжных людей. Может, из ваших кого привлеку. Кстати, что там в штабе? Под меня никто не копает?

– Будь уверен, штабным сейчас не до тебя. У нас появилась проблема посерьёзней.

Сергей во всех подробностях рассказал о произошедшем в посёлке Квейрис и на аванпосте «Гермес». После, взяв рюкзак, он расстегнул основное отделение, достал чёрный пакет и вытряхнул содержимое. На стол перед Новаком упала обмотанная резинкой пачка разноцветных купюр с казначейскими печатями, а также дюжина запечатанных прозрачных пакетиков с «чипсами».

– Здесь почти полторы тысячи, – пояснил Сергей, указывая на стопку «бумаг». – Мне удалось толкнуть почти всю партию. Свою долю я уже забрал. Остатки товара возвращаю.

– Дружище, ты не перестаёшь меня радовать, – расплывшись в улыбке, радостно ответил Новак. Он стянул резинку с разноцветной бумажной пачки и принялся умело пересчитывать. Закончив, Новак вынул несколько купюр и протянул Сергею. – Отдельная премия моему партнёру за хорошо проделанную работу.

– Партнёру? – озадаченно спросил Сергей, принимая деньги. Он и не думал проявлять притворную скромность, пытаясь отказываться от надбавки. – Насколько знаю, таких, как я, обычно называют дилерами, но никак не партнёрами.

– Дилеры приносят мне за раз не больше пары сотен, поскольку толкают товар одним лишь нищебродам. А вот ты не стесняешься предлагать наш продукт своим коллегам. А у них-то деньжата водятся. За последние пару месяцев ты сделал мне пятую часть всей выручки. Это просто праздник какой-то. Если и дальше всё так пойдёт, то скоро спрос превысит производственные возможности, придётся новую ферму открывать. И, чего уж таить, отчасти это твоя заслуга, поэтому я и отношусь к тебе как к партнёру.

– Спасибо, я ценю, – сухо ответил Сергей, убирая деньги в карман. Лишь эти цветные бумажки сейчас имели для него значение.

– Если не секрет, на каком из аванпостов ты сделал максимальную кассу в этот раз?

– На «Гермесе», конечно же. Парни там неделями торчат посреди Красной зоны. «Бумаг» у них немало, а тратить не на что. Один только Ковач урвал десять пакетов, ещё и скидку пытался выторговать. Он их либо перепродаёт своим же бойцам, либо круглые сутки с «чипсов» не слазит. Если всё же второй вариант, то неудивительно, что он по дурости расстрелял караван давидианцев.

– Сергей, ну хоть ты-то не неси чушь, – возмутился Новак. – «Чипсы» – это чистой воды нейролептик. Даже если бы Ковач разом съел целый пакет, суммарный эффект был бы как от пары выкуренных косяков. Он бы скорее полез обниматься с этими фанатиками, чем начал бы пальбу без причины. Ты же сам их пробовал, и не раз. До того как начал барыжить.

– Ну, было дело, – Сергей слегка смутился. – Да я пару раз всего пробовал с первых ваших партий, «чипсы» тогда другими были. А так, я уже почти год в завязке.

– Я не твоя жена, так что можешь не оправдываться. Хоть обожрись ими, мне без разницы, главное, не попадайся и деньги за товар приноси. А что касается Ковача, то он дурной сам по себе, а «чипсы» для него скорее успокоительное. Я отлично помню, с каким наслаждением он потрошил риперов своим чёртовым клинком. После такого несколько дней нормально есть не мог, до сих пор вспоминать противно. У него же крыша конкретно поехала после вспышки.

– Неудивительно. Он же фактически потерял руку… Снова. Да и жена от него не так давно ушла.

– Это всё равно не повод. В любом случае пусть лучше на «чипсах» сидит, чем спивается… Кстати, если ты ещё не в курсе, запасов пива у нас осталось на неделю и больше произвести мы не сможем.

– А в чём дело?

– Вчера Верховный совет издал указ, запрещающий пускать зерно на производство алкоголя. Пока поставки не возобновятся, его можно использовать только в пищу. Так что ещё раз скажем спасибо лейтенанту Ковачу за срыв торговли с давидианцами.

– Да ладно тебе, Анджей. Пожалел бы хоть немного старика. Он же всю жизнь отдал службе в полиции.

– И что с того? Если кто-то облажался, незачем прикрывать его косяки прежними заслугами. Это самое тупое, что можно сделать. Нужно жить сегодняшним днём и думать о будущем, а не вспоминать, какими классными мы были раньше. На меня посмотри, к примеру. Я ведь тоже был «хорошим» копом, и меня отнюдь не порадовал факт, что моя профессия теперь не актуальна. Но я не стал распускать сопли, а собрался с силами, составил план, договорился с нужными людьми и открыл своё дело. И кто я теперь? Большой босс… Уверен, ты тоже не думал, что когда-нибудь возьмёшь в руки оружие и начнёшь убивать людей.

Сергей посмотрел на него смущённо. Новак тут же поправил себя:

– Ну не людей, а этих тварей. Уверен, что о торговле «дурью» ты тоже никогда не задумывался. Но как только подвернулась возможность хорошо заработать, ты не стал её упускать и теперь зарабатываешь больше любого из офицеров гвардии… Кстати, давно уже хотел спросить, а зачем тебе столько денег? Ты ведь особо их и не тратишь. За азартными играми я тебя не замечал, в таверне ничего не заказываешь, девочек не снимаешь, при этом ходишь в каких-то обносках, хотя мог бы каждый день полностью менять гардероб.

– Можешь не верить, но всё это ради семьи.

– Копишь на подарок своим девочкам?

– Можно и так сказать.

– А подробнее?

– Извини, дружище, но это секрет. Даже они ничего не знают.

– Ну секрет так секрет. Всё равно узнаю потом. И много ещё копить? Может, дать тебе в займы на льготных условиях?

– Нет уж, спасибо. Меня на долговую иглу ты не подсадишь. Знаю я твой льготный тариф.

– Как хочешь. Наше дело предложить, ваше право отказаться. Но меня вот что интересует. Зачем ты вообще со мной связался с такими-то друзьями, как у тебя?

– Ты о чём?

– Да ладно, не прикидывайся, всё ты понял. Неужели командор Савин не может решить твои проблемы по старой дружбе?

– Я привык сам решать свои проблемы, а не перекладывать их на друзей.

– Ну и зря. Будь я на твоём месте, то не стал бы так ломаться. Когда есть влиятельные друганы, не грех хоть разок обратиться к ним за помощью.

– Так говоришь, будто у тебя самого таких друзей нет, – ухмыльнулся Сергей. – Я слышал один уважаемый сенатор в своё время очень поспособствовал выводу этого здания из жилого фонда и передаче его под таверну.

– Шелби мне не друг, – отмахнулся Новак. – Ты бы только знал, сколько мне приходится отваливать ему каждый месяц, чтобы его прихвостни закрывали глаза на некоторые вещи и не мешали работать.

– Если всё так сложно, может, вновь устроишься рыболовом?

– Очень остроумно. – Новак достал из шкафа пару стаканов и бутылку с мутной серой жидкостью. – Давай-ка выпьем.

– Спасибо, я воздержусь, – Сергей замотал головой.

– Не волнуйся, это не та бурда, что в баре разливают.

– Трофей из рейда?

– Нет, сами делаем.

Разлив содержимое по стаканам, Новак поднял свой и произнёс:

– За семью и друзей.

– За семью и друзей, – ответил Сергей и выпил залпом.

Новак не обманул. Судя по вкусу и запаху, это было отнюдь не то низкопробное пойло, что продавали цивилам на первом этаже.

– Уже можно с натяжкой назвать пивом, – заметил Сергей.

– Это оно и есть. Смогли наконец наладить технологию производства, Крис хорошо постарался. Думали в скором времени начать продажу особо искушённым клиентам, но из-за проблем с зерном придётся повременить. Так что первую пробную партию приберегли для себя. Ты, кстати, можешь не стесняться, если будет желание посидеть в баре. Скажи Крису налить тебе «особого», и он всё сделает.

– Спасибо, Анджей, учту на будущее.

Новак поднялся с кресла и, подойдя к стенному шкафу, открыл встроенный в стену сейф.

– Какие планы на ближайшее время? – спросил Новак, убирая принесённые Сергеем деньги. – Возьмёшь новую партию? – Он потряс в воздухе пакетиком «чипсов».

– Пока нет. У меня сейчас отпуск по здоровью, хочу провести это время с семьёй, пока всё не уляжется. Но если меня решат отправить на какой-нибудь дальний аванпост, то обязательно дам знать и зайду за товаром.

– Договорились.

Выйдя из кабинета, Сергей спустился по лестнице в общий зал. За время, что он провёл наверху, народу в таверне лишь прибавилось. Стараясь никого не задеть, он торопливо проследовал к выходу.

– Сержант Калашников, сэр, – кто-то окликнул его со спины.

Сергей обернулся и увидел, как сквозь толпу нетрезвых цивилов к нему протискивается пухлая фигурка капрала Викерса.

– Сэр, задержитесь, пожалуйста, – протараторил он. – У меня важное объявление, было бы хорошо и вам его послушать.

Капрал раскрыл папку для документов и достал лист бумаги с каким-то текстом.

– Объявление? – усмехнулся Сергей. – Неужели командор понизил тебя до обычного «крикуна»?

– Никто меня не понижал, сэр. Командор приказал распространить его указ. – Викерс посмотрел на часы. – Кажется, мне пора. А вы не спешите уходить. Хотя вас всё равно отсюда не выпустят.

– В смысле не выпустят? – не скрывая удивления, спросил Сергей.

Но Викерс ничего не ответил, он уже полным ходом шёл в сторону бара, расталкивая локтями посетителей. Ловко запрыгнув на барную стойку, он поднял руку, пытаясь привлечь внимание, но этот жест не возымел никакого эффекта. В стороне входной двери, за спиной у Сергея, послышалась непонятная возня, но оборачиваться он не стал, всё его внимание было направлено на Викерса. Тот прокричал слабым голоском:

– Тишины, пожалуйста, тишины. Важное объявление.

Толпа не реагировала. Лишь несколько человек возле бара замолчали и устремили взгляды на пухляша.

– Всем заткнуться! – раздался сзади оглушительный рёв.

Сергей обернулся. Выход из таверны перекрывали несколько тяжело экипированных бойцов со щитами и дубинками в руках. Судя по виду, те самые, которых он видел на улице часом ранее. Один из бойцов, невысокий квадратного вида, шагнул вперёд. Несмотря на шлем и закрытое маской лицо, Сергей сразу опознал в нём лейтенанта Ковача.

– Тишину настроили! – раздался его мощный командный голос. – Всем отойти от бара и слушать внимательно!

В зале стало заметно тише, толпа расступилась. Все уставились на Викерса, уверенно стоявшего на барной стойке, словно на трибуне.

– Капрал, можете начинать, – рявкнул Ковач.

– Есть, сэр, – отчеканил Викерс и принялся зачитывать текст. – Внимание! Внимание! Заслушайте указ главы общины и командующего гвардией командора Дениса Савина. С момента публикации данного указа на всей территории общины «Рубеж» вводится военное положение. Для всех без исключения служащих гвардии отпуска и увольнительные отменяются. Всем офицерам не позднее девяти часов утра приказано прибыть в штаб для получения дальнейших приказов. На время военного положения митинги и собрания запрещаются, полномочия Верховного совета приостанавливаются. Вводится комендантский час, действующий с десяти вечера до шести утра. Для обеспечения правопорядка и безопасности граждан общины создаётся департамент жандармерии. В границах города сотрудники жандармерии наделяются правом задерживать любых подозрительных лиц, в том числе с применением силы, если возникнет такая необходимость. Всем гражданам, не состоящим на гвардейской службе, приписано в течение двух суток сдать представителям жандармерии на временное хранение охотничьи ружья, пневматические винтовки и пистолеты, луки, арбалеты и прочее летальное и нелетальное оружие, способное травмировать человека на дистанции более десяти метров. Любой, не подчинившийся этому требованию, будет подвергнут аресту и принудительным трудовым работам. Убедительная просьба всем гражданам общины сохранять спокойствие. Военное положение носит временный характер и будет отменено, как только ситуация нормализуется.

Закончив читать указ, Викерс спрыгнул с барной стойки и устремился к выходу. Слово взял Ковач:

– У вас тридцать минут, чтобы закончить посиделки и разойтись по домам. Кто откажется соблюдать комендантский час, будет арестован. Кто попытается оказать сопротивление, будет арестован. Кто вздумает собраться на митинг или устроить стачку, будет арестован. Все предприятия должны работать в штатном режиме. А теперь – всем разойтись.

Глава 12. Денис Савин

Как и приказал командор, Викерс доставил к нему трёх человек, указанных в записке. Перед Савиным в кабинете стояли капитан Миллер и лейтенант Ковач, которых он временно отстранил от службы двумя днями ранее, а также капрал Рита Купер, заведовавшая складом вещевого имущества гвардии. Рита протянула командору журнал складского учёта, который тот приказал взять с собой.

– Где найти перечень старой полицейской экипировки? – спросил Савин, перелистывая страницы. – Меня интересует всё, что у нас есть: комбинезоны, щиты, защитные комплекты и прочий хлам, оставшийся от копов после выхода из Беркана. В том числе возвращённое давидианцами в прошлом году.

– Неиспользуемые остатки на двадцатой странице, сэр, – чётко произнесла девушка, вытянувшись по стойке смирно. – Во время последней ревизии я заново переписала журнал и занесла в этот раздел всё имущество, что на данный момент лежит без дела.

– Капрал Купер, расслабьтесь, пожалуйста, вы не на строевом смотре.

– Есть, сэр.

Девушка слегка расслабила плечи и убрала руки за спину. Савин открыл нужную страницу и ознакомился с перечнем.

– Я так понял, во время ревизии вы лично перебирали все вещи?

– Так точно, сэр.

– И каково, на ваш взгляд, нынешнее состояние полицейской экипировки? Только честно.

– На строевой смотр я бы в таком точно не вышла. Часть комбинезонов порвана, на некоторых щитах есть трещины от пулевых попаданий, но в целом использовать можно.

– Судя по вашим записям, мы можем полностью экипировать 27 бойцов. Я правильно понимаю?

– Да, сэр. Щитов и комбинезонов у нас немного больше, но комплектов брони всего 27.

– Хорошо. – Савин вернул журнал Рите. – Проверьте экипировку, рассортируйте по размерам и приготовьтесь выдать её по первому запросу.

– Сколько у меня времени на выполнение?

– Один час. Справитесь, капрал?

– Да, сэр.

– Хорошо, можете приступать. Но прошу никому не сообщать об этом, в том числе и вашему однофамильцу в звании майора. Надеюсь, вы меня поняли, капрал Купер?

– Так точно, сэр. Сегодня я на складе одна, так что никаких проблем не возникнет.

– В таком случае вы свободны.

Девушка отсалютовала и вышла за дверь. Савин остался наедине с Миллером и Ковачем.

– А теперь братцы-залётчики, перейдём к вам. – Савин откинулся в кресле. – Если хотите закрыть свои косяки и восстановиться в прежних должностях, придётся немного поработать в городе.

* * *

Несколько часов спустя, когда на Фронтеру опустилась ночь, Савин вызвал к себе майора Купера. Ничего тому не объясняя, командор достал из ящика стола написанный от руки одностраничный документ и протянул своему заместителю с просьбой ознакомиться.

Купер уставился на лист. Спустя всего пару секунд его брови медленно поползли вверх. Создавалось чёткое ощущение, что с каждой прочитанной строчкой его глаза всё больше увеличиваются в размерах.

– Не понял, – недоумевал Купер. – Ты что, объявляешь войну давидианцам?

– Нет, не объявляю. Пока ограничусь лишь введением военного положения.

– С какой целью?

– С целью заблаговременно мобилизовать все наши ресурсы, а заодно решить одну крайне надоедливую внутреннюю проблему.

– Попробую угадать. Ты о Верховном совете?

– Верно мыслишь, Джек. Лучшего повода и представить нельзя, чтобы хоть на время избавиться от Шелби с его прихвостнями. При этом я ни на грамм не нарушаю конституцию. Мои действия абсолютно законны и вполне логичны. Всё ради обеспечения безопасности граждан.

– Хитро, Дэн, даже очень хитро. Значит, дело в Шелби? Он основная цель?

– Вовсе нет. Шелби, конечно, та ещё заноза в заднице, но меня больше беспокоит не он, а кое-что посерьёзней. Так что военное положение это только первый шаг.

– Первый шаг к войне или к чему? Я тебя не пойму.

– Потерпи минутку, Джек, сейчас всё объясню. Викерс! – выкрикнул командор.

Мгновение спустя дверь приоткрылась и в кабинет протиснулся молодой капрал. Подозвав того жестом, Савин передал ему документ, который минутой ранее читал майор Купер.

– Сделай несколько копий и раздай «крикунам», пускай оповестят жителей общины, а после расклеят на информационных столбах.

Забрав документ, Викерс посмотрел на часы и спросил:

– Прикажете начать распространение утром?

– Нет, сегодня. Указ должен быть зачитан всеми «крикунами» одновременно ровно в 23:00 – ни раньше и ни позже. Ты всё понял?

– Да, сэр. Я могу идти?

– Не торопись, для тебя есть особое задание. Ты лично зачитаешь это в таверне «Краков».

– В «Кракове»? – ошарашенно произнёс Викерс. – Но, сэр, не думаю, что тамошняя публика адекватно это воспримет. Может, послать туда кого-то… – Викерс задумался, – кого-то внушительней?

– Не переживай. За десять минут до указанного времени возле таверны тебя будет ждать отряд лейтенанта Ковача. Думаю, с ними ты будешь чувствовать себя уверенней. А теперь бегом марш.

– Есть, сэр.

Отсалютовав, Викерс выбежал из кабинета.

Ухмыльнувшись, Купер произнёс:

– А ты хорошо выдрессировал этого балбеса.

– Он вовсе не балбес, – возразил Савин. – Конечно, особо сообразительным его тоже не назовёшь, но он крайне исполнителен, а именно такие люди и нужны для подобной работы.

– Не буду спорить. А что ты там сказал про Ковача? Он же вроде отстранён. Или я чего-то не знаю?

– Об этом чуть позже.

Савин бросил на стол тетрадь.

– Ознакомься. Я почти два дня потратил на эту писанину.

Купер раскрыл тетрадь и быстро перелистнул несколько страниц.

– Это что, бизнес-план какой-то? Хочешь открыть закусочную?

– Почти угадал. Как я уже говорил, если драка неизбежна, бить надо первым. Так что перед тобой подробный план нашего наступления.

– Чего? – недоумевал Купер.

– Не перебивай и слушай внимательно. В этой тетради я собрал всю информацию об общине давидианцев, имеющую военную значимость. Кроме того, я подробно расписал нашу стратегию, а также обозначил на карте наиболее перспективные направления ударов мобильных групп. Если будешь придерживаться этого плана, то с высокой степенью вероятности одержишь быструю победу с минимальными потерями. Долгую войну на истощение мы не можем себе позволить, это обескровит и нас, и их, что недопустимо. Необходим один решительный удар.

– Дэн, ты что задумал? – перебил его майор.

Ничего не ответив, Савин достал из ящика стола ещё один документ, расписался внизу страницы и протянул Куперу.

– Джек, я принял это решение ещё два дня назад, но не хотел посвящать тебя до этого момента, поскольку знал, что ты обязательно начнёшь меня отговаривать, а у меня нет времени, чтобы с тобой спорить. Короче говоря, мне нужно, чтобы ты прикрыл меня здесь, пока я буду решать вопрос с давидианцами. Я отправляюсь в их столицу, попытаюсь разобраться в произошедшем и выяснить, кто расстрелял наш отряд. Кроме тебя и ещё пары надёжных людей никто об этой поездке не знает. Официально я еду проверять боеспособность пограничных аванпостов. Если я не вернусь в течение недели, то можешь считать это объявлением войны. В таком случае в силу вступает распоряжение, которое я только что подписал. По нему через семь суток ты становишься главой общины и главнокомандующим гвардии. Дальше уже сам решай, что делать, но я бы настоятельно порекомендовал придерживаться моего плана.

Командор ткнул пальцем в тетрадь.

– Дэн, у тебя с головой всё в порядке? Ты хочешь сам отправиться в логово врага и надеешься, что они тебя не тронут?

– Поэтому мне и нужна твоя помощь. Они ведь прекрасно знают, кто ты и как высок твой боевой опыт и авторитет в гвардии. Так что вряд ли давидианцы осмелятся что-то со мной сделать, зная, что ты непременно расквитаешься с ними за меня.

– Не понимаю. Зачем тебе всё это? Почему бы не предложить переговоры где-нибудь на нейтральной территории?

– Где именно, Джек? Может, на «Гермесе», где мы уже расстреляли их караван? Такие переговоры ничего не изменят. В лучшем случае они пришлют очередную говорящую голову, которая ничего не решает. Мне нужно встретиться хотя бы с их консулом Троем. Если он имеет отношение к убийству наших парней, то я это непременно пойму, как бы он ни изворачивался.

– И что, если причастен?

– Тогда меня либо сразу прикончат, чего я, конечно, хотел бы избежать, либо начнут втирать небылицы. Во втором случае я сделаю вид, что верю во все их сказки, постараюсь узнать как можно больше и вернусь сюда. Возможно, нам удастся решить вопрос на дипломатическом уровне, не прибегая к грубой силе. А если я не вернусь, то твоя основная задача будет как можно скорее захватить их столицу. После чего тебе придётся казнить консула Троя и всех епископов. Если сделаешь всё так, как я сказал, то с остальным давидианским стадом проблем не возникнет. Пускай и дальше возделывают поля и снабжают нас продовольствием.

Купер с усилием потёр лоб.

– Не нравится мне всё это, Дэн. В прошлый раз с управлением общиной я так себе справился.

– Не бери в голову, Джек, это была полностью моя вина. Я слишком долго гостил у давидианцев и не учёл, что Шелби может оказаться крысой. В этот раз всё будет по-другому. Насчёт возможных беспорядков или митингов можешь не волноваться, этим займётся жандармерия.

– Это что-то новенькое. Почему именно жандармерия, а не полиция?

– Потому что жандармерия – это полувоенная структура по определению, для нынешней ситуации в самый раз. Руководителем я назначил Миллера. Ковач его первый заместитель. Пускай оба отрабатывают свои косяки.

– Не нравится мне вся эта затея, Дэн. Ой, как не нравится.

– Врать не буду, я тоже далеко не в восторге. Но другого решения проблемы пока не вижу. Если консул Трой непричастен к бойне в Квейрисе, тогда в его интересах будет помочь мне найти виновных. Ну а если причастен… – Савин как бы невзначай провёл рукой по шее. – В общем, ты понял. Ладно, хватит болтать. Мне ещё нужно собраться и хоть немного поспать, выдвигаюсь на рассвете. Викерс и этот кабинет в твоём распоряжении. Только, пожалуйста, не выпей всё оставшееся в шкафу виски в ближайшие пару дней, вдруг я ещё вернусь.

* * *

Савин гнал лошадь галопом в направлении аванпоста «Гермес». Он отправился в путь без сопровождения, прихватив с собой лишь револьвер и самые необходимые вещи. Днём ранее он приказал полностью заменить гарнизон аванпоста. Сейчас там дежурили исключительно ветераны под командованием лейтенанта Руденко. Этим людям командор мог безоговорочно доверять.

Въехав на территорию «Гермеса», командор спешился. Руденко поприветствовал его.

– Лейтенант, – обратился к нему Савин, – вы выполнили все мои инструкции?

– Да, сэр. Все раненые уложены в повозку и готовы к транспортировке. Мы вкололи им хорошую дозу успокоительного, они проспят ещё как минимум три часа. Я так понял, вы решили лично участвовать в их передаче давидианцам?

– Так и есть.

Молодой лейтенант недовольно покачал головой.

– Командор, вам, конечно, виднее, но я считаю ваше присутствие на передаче крайне неразумным. Мы вполне могли бы сделать всё сами, не подвергая вас опасности.

– Ничуть не сомневаюсь в этом, лейтенант. Однако передача раненых – это лишь повод для последующих переговоров. Можно сказать, жест доброй воли с нашей стороны.

– Вас понял, сэр. Я могу выделить два звена мобильной пехоты для сопровождения. Это не сильно ослабит нашу оборону, но позволит прикрыть вас в случае необходимости.

– Этого не потребуется.

– Простите, сэр? – Руденко озадаченно посмотрел на Савина. – Вы хотите ехать без сопровождения?

– Да, лейтенант, вы всё правильно поняли. Прикрытие мне не нужно.

Молодой лейтенант, явно борясь с желанием высказать очередное возражение, растерялся. Савин наклонился к нему и доверительно произнёс:

– Игорь, слушай меня очень внимательно и запоминай. В курсе только ты и майор Купер. Больше ни один человек в общине не должен узнать, что я отправился к давидианцам. Для всех остальных в течение ближайшей недели я занимаюсь проверкой пограничных аванпостов. Понимаешь меня? Надеюсь, я могу положиться на тебя и твоих парней?

– Непременно, сэр, – уверенно ответил Руденко. – Я вас не подведу.

– Отлично, другого ответа я и не ожидал, – Савин хлопнул лейтенанта по плечу.

– Разрешите уточнить. Мне ждать вашего возвращения через семь дней?

– Да. Я планирую решить все вопросы и вернуться за неделю. Проблем возникнуть не должно, но на всякий случай держи своих в полной боевой готовности.

– Нам стоит ожидать нападения?

– Вам стоит готовиться к худшему, но с надеждой на лучшее. На данный момент вероятность нападения крайне мала, но всё же она есть. На этот случай майор Купер получил все необходимые инструкции. Ближайшие аванпосты уже усилены и в случае чего поддержат вас, так что не дрейфь.

– Вас понял, сэр. Мы не подведём.

– Хорошо. А теперь покажи мне оружие и боеприпасы, которые вы изъяли у давидианцев.

Руденко провёл командора в оружейную – небольшое помещение с расставленными вдоль стен шкафами. В углу комнаты на полу были свалены автоматы и экипировка со следами запёкшейся крови. Савин взял один из снаряжённых магазинов, извлёк патрон и сравнил его с патроном, который всё это время лежал у него в кармане.

– Твою ж мать, – негромко выругался Савин.

Боеприпасы оказались идентичны. Патроны, изъятые у давидианцев на «Гермесе», ничем не отличались от патронов, найденных на месте засады в посёлке Квейрис. В обоих случаях кончики пуль были аккуратно спилены, а стальная рубашка имела характерные продольные надрезы.

– Я вижу, вы тоже обратили на это внимание, сэр? – раздался за спиной голос Руденко. – Очень искусно сделано. Не думал, что давидианцы это умеют.

– Что вы имеете в виду, лейтенант?

– Экспансивные пули.

Руденко взял у Савина один из патронов и предложил выйти на улицу. Поставив напротив каменной стены две пластиковых канистры с водой, Руденко снял с плеча автомат и передёрнул затвор.

– Смотрите внимательно, сэр.

Первым выстрелом он пробил канистру насквозь, вода потекла тонкими струйками с обеих сторон.

– Это был обычный патрон в цельнометаллической оболочке. А теперь патрон с обрезанной пулей, который забрали у давидианцев.

Руденко отстегнул магазин, оттянул затвор и вручную загнал патрон в патронник.

Выстрел. Вторая канистра разлетелась в клочья.

– Вот так это и работает, сэр. Благодаря обрезанному наконечнику и продольным пропилам пуля раскрывается словно цветок и наносит цели ужасающие повреждения. Проникающая способность у таких пуль, конечно, похуже, чем у обычных полнооболочечных, но если такая попадёт в кость, то можно запросто лишиться конечности. Руку или ногу оторвёт ко всем чертям. Ну а если в тело, то выходное отверстие будет размером с кулак. Против риперов то, что надо.

– Цветы смерти, – задумчиво проговорил Савин, вспомнив, что как-то давно об этом читал.

– Верно, сэр. Так их обычно и называли – «цветы смерти». Ну или же пули дум-дум или экспансивные, кому как больше нравилось.

– Я думал их полностью запретили ещё два века назад, а все накопленные запасы уничтожили.

– Вроде так и было. По крайней мере я об этом читал во время учёбы в академии. В армиях всех стран их запретили ещё в начале двадцатого века, а к середине двадцать первого окончательно изъяли из оборота. Но это на самом деле не панацея. В кустарных условиях сделать из обычной пули экспансивную вполне реально, было бы необходимое оборудование и знающий человек… Ах да, чуть не забыл. У одного из давидианцев во время стрельбы ствол разорвало ко всем чертям. Скорее всего фанатики вообще не в курсе, что такое чистка оружия, вот ему ствол и забило. А может, и патрон оказался бракованный, кто знает. Но я на всякий случай запретил своим бойцам притрагиваться к этим патронам, пускай пока в оружейке лежат от греха подальше.

– Лейтенант, вы кому-нибудь обо всём этом говорили? – Савин поднёс давидианский патрон к глазам собеседника.

– Нет, сэр. Мы ведь только вчера сюда прибыли. А мой предшественник, судя по всему, не обратил на это внимания.

– Хорошо. Мне бы очень хотелось, чтобы и эта информация не покинула пределов аванпоста.

– Как скажете, командор.

Савин переоделся в гражданскую одежду, накинул лёгкую куртку, чтобы скрыть кобуру с револьвером на поясе, и закрыл нижнюю часть лица эластичным шарфом.

– Рядовым давидианцам не обязательно знать, кто перед ними, – пояснил он, заметив вопросительный взгляд Руденко. – Пускай считают меня загадочным странником, который приехал на переговоры.

– Вы уверены, что они вас пропустят?

– Может, и не пропустят. Но я же не с пустыми руками еду, – он указал на повозку с тремя ранеными бойцами. – В крайнем случае, развернут и отправят обратно, поблагодарив за возвращение их людей.

Завершив приготовления, командор занял место извозчика, взял вожжи и выехал с территории «Гермеса» в восточном направлении, держа курс на ближайший давидианский аванпост.

Глава 13. Сергей Калашников

Внеплановый отпуск Сергея подошёл к концу столь же внезапно, как и начался. Указ командора предписывал всем без исключения бойцам гвардии в кратчайшие сроки прибыть в места постоянной дислокации. Для мобильной группы «Дельта», в составе которой Сергей до сих пор числился, таким местом была оперативная база «Звезда», находящаяся в десяти километрах к северу от Фронтеры. Но поскольку из всего звена Сергея в живых остался лишь он сам, а капитана Миллера отстранили от командования, Сергею ничего не оставалось, кроме как отправиться в штаб гвардии для уточнения дальнейших действий.

В здании штаба наблюдалась примерно та же толкотня, что и в «Кракове» прошлым вечером. Командиры боевых групп толпились в коридорах, ждали вызова от вышестоящих офицеров для инструктажа. Согласно должностной инструкции, Сергей должен был доложиться начальнику штаба, чтобы тот выдал ему пополнение или же определил в новое подразделение. Но помня о вчерашнем разговоре с Денисом, он решил прыгнуть через голову вышестоящего офицера и поговорить непосредственно с командором.

Натянув на глаза козырёк кепки, чтобы его никто не узнал, Сергей проскользнул мимо знакомых лиц и поднялся на второй этаж. Как и ожидалось, он был далеко не единственным, кто хотел попасть на приём к Савину. На скамье возле двери сидели двое лейтенантов и капитан. Понимая, что здесь его особый статус не поможет и вперёд очереди не пролезть, Сергей скромно прижался к стенке возле окна и принялся смиренно ждать. Так пришлось простоять около получаса, пока не подошла его очередь. И стоило Сергею открыть дверь кабинета и шагнуть внутрь, как его окатил сипловатый и отнюдь не дружелюбный голос майора Купера:

– Калашников? Какого хрена ты здесь делаешь? – спросил тот, не вставая из-за стола.

Сергей, не ожидавший увидеть заместителя командора, не сразу нашёл что ответить. Купер тем временем не сводил с него пристального взгляда.

– Чего молчишь, Калашников? Я вроде тебя не вызывал. Или ты считаешь себя особенным, раз заваливаешься сюда без приглашения?

Купер далеко не в первый раз ловил Сергея на том, что тот приходит к Савину решать личные вопросы, что нарушало командную иерархию.

– Сэр, – наконец выдавил Сергей. – А командор Савин…

– Командор Савин временно отсутствует, так что на данный момент можешь считать меня своим командором. – Купер захлопнул тетрадь, лежавшую перед ним. – Сержант Калашников, я так и не услышал ответа на свой вопрос. Почему вы пришли сюда, минуя своего непосредственного командира?

Сергей наконец собрался.

– Сэр, мой непосредственный командир капитан Миллер был отстранён от командования мобильной группой «Дельта» по приказу командора Савина. Я здесь, чтобы решить вопрос с моим дальнейшим распределением.

– А с какой стати проблемы какого-то сержанта должен решать командующий гвардии? Думаешь мне тут заняться нечем? Почему не пошёл к начальнику штаба?

Сергей судорожно перебирал в голове варианты ответа. Он уже хотел соврать, что начальника штаба не было на месте, но Купер его опередил:

– Ладно, чёрт с тобой, Калашников. У меня нет времени заниматься твоим воспитанием. Если Савин готов терпеть твои выходки, это его проблема. Садись.

Майор указал на стул по другую сторону стола.

– Сэр, разрешите уточнить. А где командор Савин? – присаживаясь, спросил Сергей.

Его голос звучал непривычно скромно. Даже самые отбитые офицеры, вроде лейтенанта Ковача, старались вести себя как можно тише и корректней в присутствии майора. Командный тандем Савина и Купера представлял собой ту ещё гремучую смесь. Вместе они отлично отыгрывали роли доброго и злого полицейского. В то время, как Савин при общении с кем-либо пытался скорее расположить к себе, старательно избегая грубости и прямых оскорблений, Купер же плевать хотел на все правила приличия и мог размазать по стенке любого нижестоящего офицера, особо не беспокоясь, что о нём подумают. Его абсолютно не заботило, кто кому и кем приходится. Будь ты салагой-новобранцем или лучшим другом командора, для него всё было едино. Поэтому Сергею, даже несмотря на особые отношения с Савиным, приходилось получать сполна, если за разбор его косяков принимался лично Купер. Для командора майор всегда был и оставался идеальным заместителем, бравшим на себя всю грязную работу с подчинёнными. На фоне столь ярого поборника порядка и соблюдения должностных инструкций, как Купер, Савин мог сколь угодно долго эксплуатировать придуманный им образ мудрого и доброго правителя.

Выдержав паузу, Купер ответил на вопрос Сергея:

– Командор Савин в отъезде. На время отсутствия я исполняю все его обязанности.

Сергей оторопел от услышанного.

– Не волнуйся, салага, – продолжил Купер, – он оставил мне инструкции на твой счёт. Как я понял, тебе нужно добрать трёх бойцов в своё звено, чтобы вернуться в строй.

Майор достал из ящика лист бумаги и протянул собеседнику.

– Это список свободных людей, пригодных для зачисления в ряды мобильной пехоты. Как видишь, выбор неплохой.

Сергей бегло просмотрел список, состоящий из двенадцати имён с краткими характеристиками.

– Сэр, а по каким критериям составлялась эта выборка? Тут же нет ни одного действующего бойца МП. Пара чистильщиков, а остальные обычные пехотинцы.

– Они все умеют управлять великом и на данный момент не заняты. Тебе этого мало?

– Честно говоря, маловато. То, что их не нужно учить ездить на велосипеде, конечно, замечательно, но хотелось бы кого-то с опытом службы в мобильной пехоте. Может, хотя бы добавите сюда Артегу и Чернова из бывшего звена Миллера? Они ведь, по идее, тоже сейчас свободны.

– Калашников, ты охренел? Может, тебе ещё и парочку ветеранов подогнать? Бери, что дают, и не возникай.

Сергей обеспокоенно сглотнул. В руке появилась лёгкая дрожь.

– Сколько у меня времени на выбор людей?

– Даю сутки, чтобы определиться с составом, и ещё пару дней на знакомство и боевое слаживание. Мой тебе совет – не тяни резину, Калашников, у нас сейчас каждый боец и каждый день на счету. Когда командор вернётся, твоё звено должно быть полностью готово к выполнению его приказов. Я понятно изъясняюсь?

– Да, сэр. Что-нибудь ещё?

– Нет, это всё. Личные дела бойцов можешь взять в картотеке. Жду тебя здесь самое позднее завтра утром с личными делами тех, кого ты выбрал. А теперь проваливай, у меня куча работы.

* * *

Сидя на скамье перед зданием штаба, Сергей изучал список. Там были имена двенадцати гвардейцев в званиях не выше капрала. Из них всего двое имели реальный боевой опыт в проведении зачисток. Остальные же, по сути, являлись обычными стрелками, занимавшимися в основном несением караульной службы на аванпостах.

– Да, негусто, – пробубнил Сергей. – Ну что ж, спасибо и на этом, могло быть и хуже.

Он решил действовать методом исключения. Первым делом Сергей вычеркнул из списка пятерых рекрутов. Раз они не дослужились даже до звания рядовых, значит, их опыта явно недостаточно для службы в мобильной пехоте.

– Простите, парни, но свами я бы в разведку не пошёл.

В списке остались семеро, из которых предстояло выбрать лишь троих. Теперь самое время было поднять их личные дела и изучить каждого по отдельности.

Кто-то подошёл к Сергею почти вплотную, накрыв его длинной узкой тенью.

– Сержант Калашников? – раздался неуверенный голос, судя по тембру, принадлежавший молодому парню.

Подняв взгляд, Сергей увидел тонкий чёрный силуэт на фоне яркого утреннего солнца. Закрывшись от света рукой, Калашников разглядел молодого человека лет двадцати с небольшим в потрёпанной гражданской одежде с нашивками рядового. Его лицо и голос показались Сергею отдалённо знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где именно пересекался с этим человеком.

– Сэр, разрешите обратиться, – по-прежнему неуверенно проговорил парень.

– Ты кто?

– Рядовой Луи Паскаль, стрелок-марксман третьего класса, сэр, – протараторил парень, вытянувшись по стойке смирно.

– Ладно. И что тебе нужно, рядовой Паскаль?

– Сэр, вы, наверно, меня не помните. Я вместе с вами участвовал в операции в посёлке Квейрис, где вас подстрелили. Когда вас везли в госпиталь, я сидел рядом в повозке и вводил вам обезболивающее.

После этих слов память Сергея слегка прояснилась. Он отчётливо вспомнил, как этот человек нависал над ним на фоне ослепительно-яркого неба, точно так же, как и сейчас.

– Ты ведь был в звене Миллера? Верно?

– Так точно, сэр, – нервная гримаса на лице парня сменилась оптимистичной улыбкой, он стал вести себя чуть уверенней. – Честно говоря, это была моя первая боевая операция в составе мобильной группы. Если не ошибаюсь, один из бойцов капитана Миллера получил травму незадолго до выезда, и меня взяли на его место буквально в последний момент, поскольку я неплохо управляюсь с великом, да и стреляю не хуже.

– Ясно. Так что ты хотел?

Парень мигом стёр с лица глупую улыбку и принялся говорить более серьёзно.

– Сэр, у меня к вам довольно личное дело. Помните, вы просили меня приберечь ваш рюкзак?

– Ну да. Только ты, какого-то чёрта, сразу сдал его на склад. Твоё счастье, что я его отыскал.

– Э-э-э, сэр, я не передавал его на склад. Боюсь, если бы кладовщик увидел его содержимое, у вас возникли бы проблемы.

– Ты о чём? – Сергей занервничал, хоть и старался этого не показывать.

– Ну как же, сэр. Я про деньги и «чипсы».

Сергей вскочил со скамьи и угрожающе уставился на парня почти в упор, хоть тот и был на голову выше него.

– Ты что несёшь, салага? Какие ещё, к чёрту, «чипсы»?

Паскаль растерялся и принялся будто оправдываться:

– Сэр, не волнуйтесь, я никому ничего не сказал и не собираюсь. Если бы я хотел вас сдать, то сделал бы это сразу. Мне лишь нужно с вами поговорить.

– Хорошо, давай поговорим. Только сначала объясни, каким образом рюкзак оказался у меня дома, если ты не сдавал его на склад.

– Я в тот же день отнёс его к вам домой.

– Что? Паскаль, ты идиот? Какого хрена ты не подождал, пока я выйду из госпиталя?

– Сэр, простите, но когда я увидел, что там внутри, мне пришлось быстро решать, как от всего этого избавиться. Я ведь не один живу, а делю комнату с несколькими гвардейцами. И если бы кто-то из них увидел, что в рюкзаке, то у меня возникли бы проблемы. Я не мог так рисковать. Выкинуть содержимое я не мог, вы бы подумали, что я вас обокрал, поэтому я пошёл к вам домой. К счастью, там была только ваша дочь, и я передал рюкзак ей. И ещё успокоил её, сказал, что с вами всё хорошо и вы скоро поправитесь.

– Салага, твоё счастье, что никто из моих домашних туда не заглянул. Иначе я не представляю, что с тобой сделал бы.

– Сэр, ещё раз простите, но других вариантов не было.

Сергей выдохнул, успокаиваясь.

– Ладно, и на этом спасибо. Что конкретно ты от меня хочешь? Денег?

– Никак нет, сэр. Если бы мне нужны были только деньги, я бы сразу сдал вас и получил свою долю в качестве премии, а может, ещё и отпуск в придачу.

– Что тогда?

– Вы ведь сейчас набираете новых бойцов в своё звено? Верно?

– С чего ты так решил?

– Список с именами. – Паскаль кивнул на лист бумаги в руках Сергея. – Вы потеряли всех своих людей в той засаде, и я решил, что теперь набираете новых.

– Ты что следишь за мной, салага? – Сергей свернул лист и убрал его в карман.

– Никак нет, сэр, – парень покраснел и пугливо закачал головой. – Я случайно увидел список в ваших руках, когда проходил мимо, и решил спросить, не набираете ли вы новых бойцов в своё звено.

– Допустим, набираю. Тебе-то что с того?

– Возьмите меня к себе, сэр.

– Чего? – Сергей опешил. – С чего ты решил, что мне нужен неопытный салага, отслуживший всего пару месяцев?

– Сэр, меня зачислили в постоянный состав гвардии почти полгода назад. До этого ещё полгода я был рекрутом. На моём счету уже почти сотня риперов, и половину из них я снял с дистанции более пятисот метров.

– Так ты у нас, значит, первоклассный снайпер? – Сергей надменно ухмыльнулся.

– Да. То есть нет… Я стрелок-марксман, но моим показателям могли бы позавидовать многие опытные снайперы.

– Тогда в чём твоя проблема, Паскаль? Если ты так крут, то почему не можешь подать заявление о переводе в мобильную пехоту? Зачем ко мне обращаешься?

– Я уже трижды подавал заявление за последние полгода, но его постоянно отклоняют. Вы ведь сами прекрасно знаете, что в МП берут в основном лишь бывших копов. А я… я простой цивил, к тому же абориген, да и по возрасту, как мне сказали, не подхожу.

– И ты решил, что я смогу протащить тебя в мобильную пехоту в качестве благодарности? Верно?

– Ну, я ни на чём не настаиваю. Просто подумал, что вы…

– Где ты научился так метко стрелять? – прервал его Сергей.

– Я двукратный чемпион провинции по высокоточной стрельбе. Кроме того, имею третий разряд по велотуризму и второй по пешему. Неоднократно участвовал в горных походах с полной выкладкой без использования экзы и дронов-доставщиков.

Надменная ухмылка на лице Сергея сменилась любопытством.

– И где успел побывать, турист?

– В основном на севере долины. Вдоль и поперёк облазил хребет Черенкова, пару раз восходил на гору Триумф, в том числе зимой.

– Знакомые места, бывал там, и не раз. – Сергей призадумался. – Ладно, я тебя услышал, салага. Подумаю над твоим предложением, но ничего не обещаю.

– Спасибо, сэр, – глаза парня загорелись надеждой. – Даю слово, вы не пожалеете. Разрешите идти?

– Разрешаю.

Паскаль вытянулся по стойке смирно, отсалютовал и мигом удалился. Проводив его взглядом, Сергей достал из кармана лист, развернул его и взглянул на список.

– Ладно, салага, посмотрим, что ты за птица.

Поднявшись со скамьи, Сергей вернулся в здание штаба. Людей внутри стало заметно меньше, чем было утром. Большинство офицеров и сержантов разошлись по своим подразделениям и выдвинулись в обозначенные им районы. Войдя в кабинет начальника штаба, Сергей запросил личные дела восьмерых бойцов, в том числе и рядового Паскаля. Затем, расположившись за столом в библиотеке, погрузился в чтение.

– Итак, Луи Паскаль, родился 3 августа 2215 года. Место рождения Лион, Франция. Эмигрант, значит. По ходу, у нас с тобой много общего, приятель… Так, в семнадцать лет переехал в Беркан, родители остались в Лионе. На данный момент оба считаются погибшими… Образование и прочую ерунду пропускаем, мне это ни к чему… Ага, был обнаружен разведгруппой сержанта Крамера в горной деревне Хило вместе с несколькими другими выжившими на пятьдесят третий день после блэкаута. При себе имел спортивный мелкокалиберный карабин и комплект походной экипировки. Со слов опрашиваемого, за четыре дня до блэкаута он в составе небольшой туристической группы отправился в двухнедельный поход вдоль подножия Большого южного хребта. Спустя трое суток после отключения эфирной сети и потери связи с базой их группа вышла к деревне Хило, где они решили задержаться и пождать помощи. Обладая рядом полезных знаний в области выживания, помог жителям деревни наладить жизнь в экстремальных условиях. Вступил в состав местных сил самообороны и проявил активную позицию в защите деревни от мародёров и инфицированных… Ага, информация подтверждается показаниями других выживших из деревни Хило. Значит, не соврал… Так, результаты экзаменов в учебном центре гвардии. Теоретическая подготовка – 91 балл, физическая подготовка – 73 балла, стрелковая подготовка 97 баллов… Неплохо… Рекомендован экзаменатором к последующей службе в подразделении мобильной пехоты. Экзамены принимала сержант Лиза Вэй… Хм, а вот это уже заслуживает доверия. Лиза кому попало высокие баллы не ставит. Мне финальный результат она так вообще занизила.

Закрыв личное дело, Сергей разгладил на столе изрядно помятый лист бумаги со списком кандидатов, достал авторучку и написал:

«1. Паскаль Луи (рядовой)»

– Если Лиза рекомендовала зачислить его в мобильную пехоту, значит, он чего-то да стоит.

После некоторых раздумий и изучения личных дел остальных бойцов Сергей добавил ниже ещё два имени и отправился на второй этаж для разговора с Купером.

Поскольку в изначальном списке рядовой Паскаль не числился, Сергею пришлось потратить немало времени, чтобы убедить майора включить его в отряд. На этом первый этап создания звена был завершён. Оставалось лишь дождаться прибытия двух оставшихся бойцов. На тот момент оба они дежурили на аванпостах. И можно было начинать совместные тренировки.

Глава 14. Денис Савин

Свернув с автострады, Савин продолжил путь по изрядно заросшей грунтовой дороге, огибавшей лесистый холм. Лошадь не спеша тащила повозку, сделанную из распиленного пополам автомобиля; накачанные успокоительным пленники спали. «Гермес» остался позади, командор успел отъехать на десяток километров, но никто из давидианцев ему до сих пор не встретился. Руденко сказал, что фанатики отвели силы от аванпоста ещё три дня назад, и с тех пор никто из наблюдателей их не видел. Видимо, они действительно не планировали брать «Гермес» штурмом и решили перейти к обороне в глубине своей территории. Несмотря на это, командор и не думал расслабляться. С самого начала пути он держал наготове автомат, лежавший на скамье рядом, а также любимый револьвер в поясной кобуре.

Солнце было почти в зените, на небе ни облака. Голову начало припекать. Савин жалел, что не захватил с собой хоть какой-нибудь головной убор. Кепка или панама были бы сейчас весьма кстати.

Из-за спины послышался тихий стон – один из раненых давидианцев проснулся.

– Пить, – прохрипел молодой парень. На вид ему было лет восемнадцать, и, судя по голосу и расположению перевязки, он получил ранение в грудь.

Остановив повозку, Савин внимательно осмотрелся, проверяя, нет ли поблизости риперов. Закинув за спину автомат, он перебрался в кузов. Придерживая голову раненого, поднёс флягу к его рту и помог напиться. Эластичный шарф по-прежнему закрывал нижнюю часть лица командора.

– Кто ты? – слабым голосом спросил парень.

– Я друг. Отдыхай и ни о чём не беспокойся, скоро ты будешь дома.

– Дома? – на лице парня появилась еле уловимая улыбка.

– Да, дома. Мы едем в Ториан. Ты ведь там живёшь?

– Нет. Я живу на ферме, но это недалеко.

– Хорошо, я отвезу тебя на твою ферму.

– Я Томми. А тебя как зовут?

– Не важно, можешь называть меня просто «друг».

– Хорошо, друг.

Парень заснул. Савин вернулся на место извозчика, положил рядом автомат, взял вожжи и резким движением хлыстнул ими по спине лошади. Повозка тронулась. Но не успел он проехать и пары километров, как со стороны ближайших к дороге зарослей раздался визгливый крик:

– А ну стоять! Стой, говорю!

Савин придержал лошадь, повозка остановилась. Он посмотрел в сторону, откуда его окликнули – никого.

– Оставайся на месте и не шевелись, а то мигом пулю схлопочешь, – раздался тот же наглый визгливый голос.

Спустя полминуты из придорожных кустов появился невысокий тощий тип в пыльной и изрядно потрёпанной одежде, висевшей на нём словно мешок. На голове соломенная шляпа, в руках то ли старое охотничье ружьё, то ли карабин, обмотанный тряпками. Он осторожно подошёл к повозке, держа Савина на прицеле. Увидев лежащий на скамье автомат, тощий тип аккуратно стащил его за ремень и повесил себе на плечо. Револьвер на поясе, прикрытый курткой, он, судя по всему, не заметил.

– Кто такой? Что здесь делаешь? – В голосе тощего звучали нотки грубой надменности, явно свидетельствовавшие о не самом лучшем воспитании. Судя по отсутствующей нашивке культа на рукаве, это был новобранец, а может, и вообще холоп, возомнивший себя крутым, как только ему в руки дали оружие. Отними у него ствол, и он расплачется от страха.

– Неважно кто я, важно кого я привёз, – ответил Савин медленно и проникновенно, стараясь придать больший вес своим словам.

Он указал на трёх давидианцев, лежащих позади. Один из них поднял руку. Тощий тип заглянул в кузов.

– Томми? – удивился он. – Мы думали ты сдох.

– Не дождёшься, козёл, – прохрипел раненый, скривившись в улыбке. – Это друг. Он сказал, что отвезёт нас домой.

– Сейчас разберёмся, что это за друг, – тощий вновь подошёл к Савину. – Сними маску и представься.

– Не стоит. Тебе лучше не видеть моего лица. Это может повредить твоему здоровью.

– Что? – Парень явно не ожидал такой наглости. Он направил ствол в лицо Савину, но тот даже не моргнул. – Снимай маску говорю, иначе… иначе я тебя…

– Только тронь меня, мальчик, и огребёшь кучу проблем, – сдержанно перебил его Савин. – Если ты или кто-то из твоих друзей, сидящих в кустах, увидят моё лицо, консулу Трою придётся выколоть всем вам глаза и отрезать языки, чтобы вы никому обо мне не рассказали.

Парень растерялся и не нашёл сразу что ответить. Столь конкретная угроза явно сбила его с толку. Он уже было собрался с мыслями и хотел что-то сказать, но Савин его опередил:

– А теперь, мальчик, ступай обратно в кусты и приведи сюда своего пастуха. С бараном вроде тебя я общаться не намерен. – Савин демонстративно отвернулся. – Я всё сказал.

От этих слов лицо парня скривилось в зловещей гримасе. Пазухи носа задвигались, послышалось злобное сопение. Он поднял ствол выше и почти коснулся головы Савина, но тот никак не отреагировал.

– Может, перестанешь наконец тыкать в меня этой палкой и сходишь за своим пастухом? Или ты хочешь, чтобы я рассказал консулу Трою о том, как ты обращаешься с чрезвычайным посланником?

Было видно, как тощий еле сдерживает беспомощную ярость, рвавшуюся наружу. Он молча опустил ствол, развернулся и скрылся в зарослях. Савин демонстративно откинулся на спинку скамьи, безмятежно скрестив руки на груди в ожидании дальнейших событий.

Пару минут спустя из зарослей вышел высокий крепкого вида мужчина. Подтянутый, в опрятной одежде с гладко выбритым лицом. Однотонные полевые брюки, клетчатая рубашка с длинным рукавом и кепи полувоенного образца выглядели новыми, будто их совсем недавно достали из упаковки. Единственная деталь, заметно отличающаяся на их фоне, – потёртая нашивка в районе локтя с изображением глаза на фоне креста. Одежда явно была подобрана по размеру. Из оружия лишь пистолет на поясе в полимерной автоматической кобуре. Всё это однозначно выдавало в нём офицера.

– А вот и пастух, – иронично подметил командор.

У Савина была отличная память на лица и этого человека он узнал почти сразу. Кажется, звали его Максимус, такое имя он взял себе после посвящения. Давидианцы, которым по каким-то причинам не нравилось имя, данное им при рождении, могли заслужить право поменять его на что-то более благозвучное. Мужчины предпочитали называть себя в честь героев легенд и мифов либо знаменитых воинов и полководцев древности. Ну а женщинам больше нравилось ассоциировать себя с природой. Такие имена, как Ахиллес, Цезарь, Сирень и Тайга, считались вполне обычными.

Давидианец уверенным шагом направился к повозке. В отличие от тощего хама, по сторонам он не оглядывался и, само собой, не трясся от каждого шороха. Офицер даже не счёл нужным положить ладонь на рукоять пистолета, чтобы быстро его выхватить в случае необходимости. Такая самоуверенность была Савину лишь на пользу. Случись что, он первым успеет достать револьвер из-под куртки.

Перед началом разговора Савин постарался как можно больше вспомнить об этом человеке, открывая пространство для манёвра. Когда они пересекались в последний раз, молодой давидианец был командиром низшего звена и командовал октавой – отрядом из восьми человек. Однако нынешние знаки отличия, нашитые на рукавах, свидетельствовали о заметном карьерном росте. Всего за каких-то два года он проделал путь от октавия до центуриона, что, несомненно, заслуживало уважения.

Подойдя почти вплотную, давидианец посмотрел на раненых в кузове. Один из них, назвавший себя Томми, приложил кулак к груди, поприветствовав офицера. Тот, ответив кивком, переключился на извозчика.

– Незнакомец, у тебя есть ровно десять секунд, чтобы снять маску, представиться и объяснить, что ты здесь делаешь, – стальным голосом произнёс мужчина.

– Центурион, – начал Савин, обращаясь к собеседнику как положено, стараясь при этом слегка состарить голос, чтобы давидианец его не узнал, – пока что вы можете считать меня просто другом, который, рискуя собственной жизнью, вызволил ваших людей из плена. Всё, что мне нужно, это встреча с консулом Троем. Проводите меня к нему, и уверяю, он щедро вас отблагодарит.

Давидианский офицер никак не отреагировал на тот факт, что Савин абсолютно верно определил его воинский чин. Он ещё раз взглянул на раненых и, выдержав паузу, ответил:

– За то, что ты вернул наших людей, выражаю тебе личную благодарность и лишь поэтому я до сих пор тебя не пристрелил, – он положил ладонь на рукоять пистолета. – А теперь назови мне хотя бы одну причину, по которой я должен провести в столицу какого-то незнакомца, прибывшего с территории врага. Кроме того, ты до сих пор не назвал своего имени и не показал лица, что меня крайне оскорбляет.

– Уверяю вас, светлейший центурион, это ради вашей же безопасности. Можете мне поверить, консулу Трою очень не понравится, если вы или кто-то из ваших людей раскроет мою личность. Никто не должен видеть моего лица.

Давидианец медленно взвёл курок и положил палец на кнопку автоматической кобуры. Одно быстрое нажатие, и пистолет, слегка подпрыгнув, окажется в его руке.

– Это всего лишь твои слова, незнакомец, которые сейчас ничего не стоят. Если не хочешь снимать маску сам, тогда я сниму её с твоего трупа. Можешь поверить мне на слово, консулу сейчас не до разговоров с каким-то плебеем. Так что даю тебе последний шанс. Считаю до трёх… Раз.

– Центурион, послушайте меня…

– Два.

Савин разочарованно выдохнул. Он надеялся добраться до столицы без лишнего шума. Однако теперь его планам не суждено было сбыться. Не дожидаясь, пока давидианец закончит счёт и выхватит пистолет, Савин, слегка наклонившись в сторону собеседника, негромко произнёс своим обычным голосом:

– Я – Странник.

Центурион застыл на месте. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Его пистолет всё ещё оставался в кобуре, рука аккуратно придерживала рукоятку.

– А ну-ка повтори.

– Максимус, у тебя проблема со слухом? – спокойно ответил Савин. – Или же карьерный рост сделал тебя клиническим идиотом, раз не узнаёшь человека, который обучил тебя всему, что ты умеешь? Может, полсотни отжиманий освежат твою память?

– Преподобный Дэн? – рука Максимуса соскользнула с кобуры. – Это действительно вы?

– Нет, чёрт возьми, папа римский.

Давидианец на пару мгновений растерялся. С некоторым недоумением он проговорил:

– Но как?.. Где вы пропадали все эти годы? – Он прижал кулак к груди и, по-прежнему сохраняя достоинство и выдержку, сказал: – Приношу глубочайшие извинения, преподобный. Если бы вы сразу представились, я бы не посмел…

– Только не вздумай кланяться. Не хочу, чтобы твои люди что-то заподозрили. И не стоит извиняться, ты всё сделал правильно. Просто я наивно полагал, что смогу добраться до столицы, не раскрыв своей личности. Но что уж теперь поделать.

– Господин, можете не волноваться. Ни один из моих людей ничего не узнает. Можете и дальше играть свою роль, какой бы она ни была. Я окажу вам любое содействие, только прикажите.

– И ты даже не спросишь, каким образом я вытащил твоих парней с вражеского аванпоста и по какой причине скрываю свою личность?

– Меня это не касается. Что бы вы ни делали, на то есть воля господа, а значит, я не вправе вам мешать.

– Вижу, ты хорошо усвоил мои уроки, Максимус. – Савин кивнул в сторону зарослей. – Значит, это ты командуешь отрядом, что там прячется?

– Да, преподобный.

– А я вас и не заметил, пока меня не остановили. Отличную позицию ты выбрал для засады.

– Благодарю, господин. Для меня честь получить от вас похвалу.

– Но вот с воспитанием новобранцев у тебя явные проблемы. Я еле сдержался, чтобы не удавить того наглого выродка, которого ты ко мне послал. Как его там зовут?

– Перец, господин.

– Перец? – удивился Савин.

– Да, это его холопское имя. Он лишь недавно получил вольную и пока не заслужил права выбрать имя получше. Если этот щенок вас оскорбил, только прикажите, и я лично его пристрелю.

– Не стоит горячиться, Максимус. Если бы я хотел его смерти, то с лёгкостью пристрелил бы сам. – Савин слегка отвёл куртку, демонстрируя собеседнику хромированный револьвер. – Но сейчас не время разбрасываться людьми, даже такими тупыми, как этот Перец.

– Согласен с вами, преподобный. Мы слишком многих потеряли за последнее время, потому и приходится набирать в армию всех подряд и вооружать их чем попало.

– Расскажешь обо всём по дороге. Ты ведь сопроводишь меня до столицы?

– Разумеется. Прошу за мной. О раненых не волнуйтесь, мои люди о них позаботятся.

Савин спрыгнул с повозки и вошёл в заросли вслед за центурионом. Как он и предполагал, здесь находилась хорошо подготовленная засадная позиция: наблюдатели на деревьях, пара хорошо замаскированных окопов и кабель, тянущийся в сторону дороги, – очевидно, фугас или мина с электронным инициатором. Давидианцы явно готовились к отражению атаки со стороны «Рубежа», ожидая, что здесь пройдёт их передовой отряд. А только ли здесь? Скорее всего и остальные две дороги, ведущие прямиком к столице, перекрыты аналогичным образом.

Полевой лагерь давидианцев располагался по другую сторону холма в полукилометре от дороги. Савин ожидал увидеть здесь никак не меньше одной полной центурии, а то и двух. Но, судя по количеству палаток, в подчинении у Максимуса было не больше двух октавий, то есть шестнадцать человек. Как-то не солидно для центуриона командовать столь малой боевой группой.

– Как видите, людей у меня немного, – сказал Максимус. – Так что снять отсюда никого из воинов я не могу. Придётся нам с вами добираться до столицы вдвоём.

– Надеюсь, хотя бы не пешком? – сыронизировал Савин.

– Конечно же нет.

Максимус ненадолго удалился. Несколько минут спустя он вернулся, ведя под уздцы двух лошадей. Третью лошадь вёл чернокожий мужчина чуть поодаль. За спиной у того висел рюкзак и старый охотничий карабин, но никаких воинских знаков отличия на его одежде Савин разглядеть не смог, даже эмблемы культа он не увидел.

– С нами поедет мой холоп, – сказал Максимус, подойдя ближе. – Он неплохой повар и отличный стрелок, так что пригодится в дороге, особенно если встретим бестий.

– Ты доверяешь своему холопу оружие?

– Не волнуйтесь, он предан мне как никто другой. Можете смело доверить ему свою жизнь, как доверяете мне.

– Ну смотри, Максимус. Если ты ошибаешься, то господь тебя за такое не похвалит.

– Само собой, преподобный. Я оставил здесь за старшего командира первой октавы.

– Он спрашивал что-нибудь обо мне?

– Да. Я сказал, что вы чрезвычайный посланник и мне необходимо сопроводить вас в столицу.

– Я надеюсь, ты объяснил ему, что о моём прибытии не стоит сообщать по радиосвязи?

– Даже если бы он хотел, то не смог бы этого сделать. Наша радиостанция села ещё вчера, да и со столицей радиосвязи нет уже третий день.

– А что там случилось?

– С электричеством какие-то проблемы. Даже батареи портативных раций зарядить никто не может, приходится отправлять посыльных для уточнения приказов. Сами всё увидите, как доберёмся.

Савин забрался в седло и, следуя за Максимусом, покинул лагерь. Чернокожий холоп держался позади. Обогнув холм с юга, всадники выехали на дорогу и, пришпорив лошадей, умчались на восток в направлении давидианской столицы.

* * *

Горная гряда, у подножия которой располагалась Фронтера, осталась далеко позади на юго-западе. Трое всадников не первый час двигались по идеально плоской равнине, зелёную гладь которой нарушали лишь редкие рощи да невысокие холмы. До ближайших гор на юге было не меньше полусотни километров. До Ториона – столицы давидианцев, в несколько раза меньше.

– Максимус, ты что-нибудь знаешь об этом? – Савин достал из кармана патрон, найденный на месте засады в Квейрисе.

– Конечно, преподобный, это наши патроны.

– Откуда они у вас?

– Этого я не знаю. Могу лишь сказать, что они появились в оружейной примерно полгода назад.

– Просто появились, и всё?

– Да, преподобный. Консул Трой сказал, что они особенные. Что эти патроны ему даровал господь и с их помощью мы сможем очистить нашу землю от бестий и прочей нечисти.

– Интересно… И что в итоге? Вам это помогло?

– Ещё как. Я уж не знаю, правду ли сказал консул о господнем даре или это была лишь метафора, но то, что патроны особенные – абсолютная правда. Если раньше, чтобы убить чёртову тварь, приходилось вгонять ей в тело минимум пять пуль, то теперь хватает и одной. Куда бы ты ни попал, бестия падает замертво или как минимум не может больше бежать. Даже в голову, как раньше, стрелять не обязательно. Всего за пару месяцев мы почти полностью очистили наши земли от нечисти. А ведь раньше даже за пределы города выйти боялись. Теперь в радиусе трёх-пяти километров от столицы абсолютно безопасно. Земледельцы расширили размеры угодий, многие даже перебрались жить на фермы.

– Всё на самом деле так здорово? Там у повозки ты сказал, что вы слишком многих потеряли за последнее время. Что ты имел в виду? Потерю каравана на «Гермесе»?

– Я так понял, вы вообще ничего не знаете, преподобный?

– О чём не знаю?

Максимус многозначительно вздохнул.

– Всё началось месяца два назад. Иначе, как чертовщиной, это и не назвать. Люди стали пропадать без следа. Сначала несколько охотников, затем целая бригада лесорубов вместе с охраной, а потом гарнизон аванпоста на севере. Мы сначала думали, что это обычные набеги нечисти, такое и раньше бывало. Даже парочку разодранных тел нашли, но только вот неизменно всё оружие пропадало вместе с боеприпасами. А нечисти ружья явно ни к чему.

– Согласен. Пушками эти твари, к счастью, пока не научились пользоваться.

– И я о том же. Спустя некоторое время консул отправил на север экспедиционный отряд во главе с центурионом Августом.

– И что?

– Ничего. Никто из них не вернулся.

– А радиообмен? Они передавали сигнал о помощи?

– Нет. Километров на двадцать отошли от столицы, и тишина.

– Большой был отряд?

– Полцентурии. Человек двадцать примерно. Я знаю, что многих из них вы лично обучали. Так что там отнюдь не новобранцы были, а хорошо подготовленные воины.

– Да, действительно чертовщина. Просто так столько народу пропасть не может, тем более с оружием.

– Но это ещё не всё. Примерно с месяц назад оружие начало взрываться само по себе.

– Что значит взрываться?

– Да то и значит. Ни с того ни с сего стволы начало разрывать во время стрельбы. Сначала случаи были единичными. Решили, что во всём виновата грязь или нагар. Сами знаете, бойцы не любят чистить своё оружие, вот и случаются то осечки, то поломки. Заставили всех следить за оружием тщательней. Вроде бы помогло. Но вот три дня назад, когда безбожники расстреляли наш караван, я пытался со своими людьми взять их аванпост штурмом. Во время боя у двоих бойцов автоматы разорвало, как только они стрелять начали. Одному осколок попал прямо в глаз, насмерть. Я потому и приказал отступать, иначе бы мы этот аванпост легко захватили.

– Считаешь, причина разрывов, как и раньше, забитые стволы?

– Я уже и не знаю, преподобный. Может, дело в стволах, а может, и в новых патронах. Но как-то странно всё это. Первые пять месяцев, пока мы их использовали, проблем вообще не было. А теперь я и сам стрелять боюсь, и бойцам своим не хочу приказывать. – Максимус внезапно замолк и внимательно вгляделся вдаль. – Преподобный Дэн, мы почти на месте. Вон там видите поля пшеницы?

Савин пригляделся к горизонту, но разглядеть ничего не смог.

– Нам ещё далеко? – уточнил он.

– Километров десять. Если прибавим ходу, то будем на месте ещё до наступления сумерек.

– Погоди. – Савин притормозил лошадь, Максимус остановился рядом. – Перед тем, как мы продолжим путь, мне нужно задать тебе очень важный вопрос.

– Слушаю вас, преподобный.

– Если перед тобой встанет выбор между моим приказом и приказом консула, кому ты подчинишься?

На несколько мгновений Максимус задумался.

– Преподобный, я предан господу, любая его воля для меня закон. И раз вы его истинный пророк, я буду служить вам.

– Я могу трактовать твой ответ как согласие пойти против приказов консула или даже против самого консула, если я тебе прикажу?

– Да, преподобный.

– Даже если ценой тому может стать твоя жизнь?

– Да, преподобный.

– Хорошо. А теперь скажи, у тебя в столице есть надёжные люди, готовые пойти за тобой?

– Половина моей центурии сейчас на отдыхе, все разъехались по домам. Думаю, десяток преданных парней собрать смогу.

– Сколько тебе нужно времени?

– Многие живут на фермах, так что около часа, максимум два.

– Тогда скачи галопом вперёд меня и поднимай своих. Прикажи собраться недалеко от главного входа в поместье. И пускай сильно не маячат и не светят оружием, чтобы охрана консула ничего не заподозрила. Как всё сделаешь, возвращайся за мной, я буду ждать вон в той роще.

– Отличный план, преподобный, постараюсь вернуться как можно скорее. Пока меня не будет, холоп позаботится о вас. Можете распоряжаться им на своё усмотрение.

– Как его зовут?

– Нигрум.

– Что за странное имя?

– С латыни это переводится как «чёрный».

– Максимус, поверь мне, латынь я знаю куда лучше тебя, так что можешь не разъяснять элементарные вещи.

– Прошу прощения, преподобный. Это имя дал ему прошлый господин. Когда Нигрум перешёл ко мне, я предложил ему выбрать другое, но он отказался.

– Что? Разрешаешь своим холопам что-то решать самим?

– Он хороший холоп и заслужил уважительное отношение, за это он платит своей безоговорочной верностью.

– Ты оставишь ему оружие? – Савин указал на карабин, висящий у холопа за спиной.

– Разумеется. Голыми руками он не сможет вас защитить, если вдруг нагрянут бестии. Уверяю, вам нечего опасаться.

Отдав холопу распоряжения, Максимус галопом умчался в направлении столицы, оставляя за собой на дороге пыльный след в лучах заходящего солнца.

Как и сказал центурион, Нигрум оказался на редкость расторопным слугой. Скинув на землю рюкзак, он достал одеяло, расстелил его в тени раскидистого дуба и предложил преподобному Дэну отдохнуть. Пока холоп разводил огонь, чтобы приготовить еду, Савин с интересом за ним наблюдал.

Несмотря на то, что лицо мужчины рассекал уродливый шрам, явно оставленный плетью, Нигрум совсем не походил на забитого раба, чью волю сломили побоями. Он скорее был похож на гордого и услужливого официанта, знающего себе цену и не собиравшегося унижаться перед господином сверх необходимого.

Поджарив на огне тонко нарезанные ломти мяса, холоп аккуратно разложил их на металлической тарелке и подал Савину вместе с хлебной лепёшкой и бутылкой вина. Сам же холоп уселся под соседним деревом с карабином в руках.

– Эй, Нигрум, – крикнул командор пару минут спустя.

Он жестом приказал холопу подойти, тот подчинился.

– Присаживайся. – Савин подвинул тарелку ближе к собеседнику. – И угощайся.

Холоп не стал скромничать и говорить что-то вроде «я не достоин» или «господин мне такого не дозволяет». Он молча сел, опершись на карабин, и закинул в рот кусок мяса.

– Ты знаешь, кто я?

– Нет, не знаю, – сдержанно ответил мужчина, сохраняя серьёзность на лице.

– Значит, твой господин ничего обо мне не рассказал?

– Нет, не рассказал.

– Вижу, ты не особо разговорчив.

– Разговорчивым холопам отрезают языки, чтобы не болтали лишнего.

– И часто такое бывает?

– Нечасто, но бывает. А я не горю желанием расстаться со своим языком. Ну а что касается вас, могу предположить, что вы очень важный человек, раз господин Максимус вызвался лично вас сопровождать. К тому же вы прячете лицо, а значит, от кого-то скрываетесь.

– А ты неглуп, Нигрум. – Савин отвернулся, приспустил лицевую повязку, глотнул вина и закрыл лицо. – Тебе нравится твоё имя?

– Нет.

– Тогда почему ты отказался его менять?

– Чтобы не забывать, кто я и где моё место. Однажды я забыл, и мой господин оставил на мне множество напоминаний.

– Ты об этом? – Савин указал пальцем на шрам, рассекавший лицо холопа наискосок.

– Нет. Это я получил позже, о чём совсем не жалею.

– Это Максимус тебя так наградил?

– Нет. Господин Максимус добр и справедлив. За все два года, что я ему служу, он ни разу не поднял на меня руку.

– Значит, это сделал твой прежний господин?

– Да. На моём теле ещё много его меток.

– И за что он тебя так?

– Он приказал мне сделать больно одной девочке. Я не подчинился, и вот результат.

– Расскажи подробней.

– Зачем вам это?

– Просто интересно. Давай рассказывай.

Холоп тяжело вздохнул.

– У моего прежнего господина были весьма специфические вкусы, – начал он с неохотой. – Ему нравилось делать людям больно, а ещё нравилось смотреть, как кто-нибудь причиняет кому-то боль. Как-то раз телохранитель господина привёл в его покои девочку лет десяти. Господин приказал мне сделать ей больно… очень, очень больно. Я отказался и получил первый удар, – он показал маленький шрам на лбу, которого Савин ранее не замечал. – Тогда господин сказал, что сделает всё сам, а мне приказал смотреть. Я стал умолять его отпустить девочку. Говорил, что его бог запрещает такое, что это богохульство. Он лишь рассмеялся мне в лицо. Тогда я схватил девочку, вытолкал её из комнаты и закрыл своим телом дверь. Дальше всё как в тумане. Помню лишь, как хлыст рассёк мне лицо, а потом темнота.

– Что было дальше?

– Я проснулся в тюремной камере. Тело болело, голова была обмотана мокрыми тряпками. Я и не сообразил сразу, что они пропитаны не водой, а моей кровью. Но меня это, честно говоря, не особо волновало. Я думал лишь о той девочке, смогла ли она убежать от этого изверга… – Холоп замолчал.

– Продолжай, – настойчиво произнёс Савин.

– Несколько дней спустя ко мне в камеру пришёл вооружённый солдат. Я решил, что это мой палач. Думал, сейчас выведет во двор и вздёрнет на виселице. Он спросил, правда ли, что я отказался подчиниться епископу и помешал тому совершить богохульство. Я поведал, как всё было на самом деле. Солдат сказал, что девочка ему уже всё рассказала, что сейчас она с матерью и с ней всё в порядке. А что касается моего господина, то по велению господа он был низложен. Солдат спросил, хотел бы я служить ему. Он показался мне хорошим человеком, и я согласился.

– Я так понял, тем солдатом был Максимус?

– Да.

– Очень интересная история.

– Рад, что смог вас развлечь, – без доли иронии ответил холоп.

– Ты упомянул, что твой прежний господин был епископом. Как его звали?

Холоп ответил с нескрываемой злостью в голосе:

– Виго.

– Виго? Ты служил епископу Виго?

– Да. Вы его знали?

– Знал. Точнее говоря, думал, что знал. Но после рассказанного… Я, конечно, предполагал, что он не совсем нормальный, но не думал, что настолько. Ты видел его после тех событий?

– Да, несколько раз. Из этого ублюдка получился на редкость услужливый холоп. Выгребные ямы он научился вычищать отлично, – впервые за время разговора на лице Нигрума появилось подобие улыбки. – Мне нравилось смотреть, как он работает. Порой даже становилось его жалко. Совсем немного.

– Он ещё жив?

– Не знаю. Я не видел его уже несколько месяцев. С тех самых пор, как начали пропадать люди.

– Спасибо, Нигрум. Я действительно узнал немало интересного.

– Рад, что смог пригодиться, господин.

Они съели ещё по паре кусков мяса и запили вином.

– Ответь мне ещё на один вопрос. Ты бы хотел стать свободным?

– Смотря что вы подразумеваете под свободой.

– Покончить с жизнью холопа и стать полноправным гражданином.

– Вы, наверно, хотели сказать плебеем?

– Да, точно, плебеем.

– Думаете, из меня получится хороший пастух или земледелец?

– Тебе не обязательно работать на земле. Если ты действительно хороший стрелок, то можешь стать воином. Уверен, Максимус мог бы тебе в этом помочь.

– Предлагаете сменить одно ярмо на другое? Это не свобода.

– А что тогда, по-твоему, свобода?

– Возможность жить, как хочу и где хочу. Поклоняться кому хочу, а не одному конкретному богу, которого я не выбирал.

– Ты не веришь в истинного бога? – с подозрением поинтересовался Савин.

– Я верю лишь в то, что могу увидеть собственными глазами, а вашего бога я не видел.

– Тебя бы наказать за такое богохульство, холоп, – бесстрастно произнёс Савин.

– Я принадлежу господину Максимусу, и лишь он имеет право меня наказывать. А ему всё равно, во что я верю. Для него важна лишь моя верность и то, что я готов убить любого, кто попробует причинить ему вред, – холоп крепко сжал карабин.

– То есть, по-твоему, господь должен лично явиться перед тобой во плоти, чтобы доказать, что он существует?

– Ваш бог мне ничего не должен. И я не утверждал, что его не существует, я лишь хочу сам его увидеть и иметь право выбора, такое же, какое дал мне господин Максимус. Я сам выбрал служить ему и не жалею об этом. Он для меня и хозяин, и учитель, и сам господь бог. Я верно служу ему, и он платит мне своей добротой и заботой. Мне не нужен другой хозяин, и ваша мнимая свобода тоже не нужна.

Савин пристально посмотрел на собеседника.

«А ты чертовски умён для холопа, – подумал он. – И как только Максимус это терпит?»

– Если следовать твоей логике, – продолжил Савин, – выходит, что Максимус ошибается, раз верит в бога, которого не видел. Я правильно тебя понял?

– Я не вправе оценивать веру господина. Он может верить во что хочет. – Нигрум закинул в рот очередной кусок мяса. – Вы сами-то видели вашего бога? Или только слышали его голос из динамиков, как и все остальные?

– Я его и слышал, и видел. Господь неоднократно являлся ко мне во плоти, и мы много разговаривали. А теперь запомни мои слова, холоп: придёт день, и ты тоже его увидишь и уверуешь в него всем сердцем.

– Будь по-вашему, господин, – бесстрастно ответил Нигрум.

Солнце спряталось за горизонт. На небе появились первые звёзды, а также поблескивающие силуэты гигантских орбитальных станций, ещё не успевших упасть на Землю. На востоке послышался стук копыт, с каждой секундой становящийся всё громче.

– Господин вернулся, – спокойно произнёс Нигрум.

Максимус подъехал к костру и спешился.

– Преподобный, хорошие новости. Часть моих людей сегодня в карауле, они откроют ворота. Остальные, как вы и приказали, будут ждать у входа в поместье. Думаю, тьма нам только на руку, меньше будет лишних глаз.

– Отличная работа, Максимус. В путь.

Глава 15. Сергей Калашников

Сергей проснулся посреди ночи. Свет только что включённой прикроватной лампы неприятно ударил в глаза. Он машинально прикрыл лицо рукой. Кто-то толкнул его в плечо, сквозь пелену сна послышался голос Лизы:

– Дорогой, проснись. В дверь стучат.

– Кто? – простонал Сергей.

– Не знаю. Сходи открой, пока Сара не проснулась.

Продрав глаза, Сергей посмотрел на часы – почти полночь. Борясь с желанием послать всё к чёрту и продолжить спать, он поднялся с кровати и неуверенной походкой вышел из комнаты. Распахнув входную дверь, он увидел на пороге невысокого полноватого человека в гражданской одежде.

– Викерс? – Сергей неожиданно для себя опознал в ночном госте помощника командора. – Ты на время вообще смотрел? Какого чёрта тебе тут нужно посреди ночи?

– Сержант Калашников, прошу вас незамедлительно одеться и следовать за мной.

– Куда?

– Командор приказал доставить вас в штаб для важного разговора.

– Он уже вернулся? Зачем я ему?

– Не могу знать, все вопросы зададите лично командору. Мне лишь приказали сопроводить вас к нему.

– Ладно. Подожди пару минут, сейчас оденусь и выйду.

Закрыв дверь, Сергей вернулся в спальню и принялся торопливо одеваться.

– Ты куда? – обеспокоенно спросила Лиза.

– В штаб срочно вызвали.

– Надолго?

– Не знаю. Надеюсь, не до утра. Ты меня не жди, ложись спать.

Поцеловав на прощание жену, Сергей надвинул на глаза козырёк кепки и выскочил за дверь.

На улице царила тьма, уличное освещение не работало. Сергей достал карманный фонарь, чтобы посветить под ноги, но Викерс тут же его одёрнул.

– Не стоит. Света луны вполне достаточно. Скоро ваши глаза привыкнут.

– А в чём дело?

– Не хочу попадаться на глаза патрулю, комендантский час ещё никто не отменял.

– Разве у тебя нет пропуска?

– Есть, конечно. Но сегодня посёлок патрулирует лейтенант Ковач, а его хлебом не корми, дай до кого-нибудь докопаться.

– Это верно, есть у него такой фетиш.

Некоторое время они шли вдоль центральной улицы, но, поравнявшись с одним из проулков между домами, Викерс внезапно свернул налево.

– Ты куда? – поинтересовался Сергей. – Штаб в той стороне.

– Я в курсе, но мы идём не в штаб.

– В смысле? Ты же сказал…

– Я знаю. Мне приказали так сказать.

– Кто приказал? Куда мы вообщеидём?

– Узнаете на месте. Следуйте за мной.

Не успел Сергей возразить, как Викерс скрылся в темноте. Сергею ничего не оставалось, кроме как идти за ним следом. Капрал несколько минут водил его кругами по тёмным проулкам, словно пытался запутать. В итоге они остановились у мусорных баков, стоявших возле чёрного входа какого-то здания, судя по виду, административного. Где именно они находятся, Сергей так и не понял – любая уличная подсветка была выключена.

– Сэр, командор ждёт вас. – Викерс указал на дверь. – Как зайдёте, не забудьте запереть дверь на засов.

– А ты не пойдёшь?

– Я свою задачу выполнил, потому отправляюсь спать. Доброй ночи, сержант.

Отсалютовав, капрал развернулся и в мгновение ока растворился в ночи.

– Что за идиотская конспирация? – пробубнил Сергей, заходя внутрь.

Он оказался в длинном тёмном коридоре, слегка освещённом лишь в дальнем конце. Пройдя дальше, Сергей осторожно открыл дверь, из-под которой пробивались лучи света, и оказался в просторном зале. Общем зале таверны «Краков».

– Сержант Калашников, что ж вы так долго? – раздался восторженный сиплый голос.

Майор Купер сидел в дальнем углу, закинув ноги на стол и неторопливо потягивая что-то из большой стеклянной кружки. Судя по бутылке, стоявшей рядом, это было то самое «правильное» пиво, которое владельцы заведения варили исключительно для своих.

– Ну что ты стоишь, сержант, заходи. Только тебя и ждём.

Сергей ошарашенно застыл на месте. Он машинально попятился назад, но в то же мгновение кто-то сильно толкнул его в спину, отчего он буквально влетел в зал, чуть не споткнувшись. Обернувшись, Сергей увидел крепкого мужчину в синем комбинезоне полиции с закрытым маской лицом. Спустя ещё несколько секунд в помещении непонятно откуда появились ещё человек восемь. Половина в синих комбинезонах, половина в камуфлированной ветеранской форме и с оружием в руках. Лица у всех также закрыты масками, лишь Купер не скрывал довольной физиономии.

Сделав ещё один глоток, он поставил кружку на стол и взял в руку бутылку, стоявшую рядом.

– А ведь реально почти как настоящее пиво. Я-то думал в этом гадюшнике только помои варить и умеют. Парни, не забудьте взять себе домой по бутылке, считайте это премией за сверхурочную работу.

– Майор… сэр – осторожно произнёс Сергей. – Что здесь происходит? Викерс сказал…

– Что тебя вызвал командор? Всё верно. Я же сказал, что я теперь твой командор. А на Викерса зла не держи, он всего лишь выполнял мой приказ. Хотя, о чём это я? Мне ж плевать. – На лице Купера расцвела довольная ухмылка. – Ну что, сержант, пошли?

– Куда?

– В кабинет твоего босса, куда же ещё. Я думаю, там нам будет куда комфортней.

Купер почти строевым шагом направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Сергей же застыл, будто приклеенный к полу. Сердце бешено колотилось, удары эхом отдавались в висках. Но ему хватило нескольких секунд, чтобы слегка отойти от первоначального шока и оценить обстановку. Быстрым взглядом он оценил окруживших его людей в масках. Вряд ли Купер взял бы на такое дело обычных копов. Очевидно, присутствующие – ветераны, а значит, давние друзья майора.

– Какие-то проблемы, сержант? – Купер задержался на середине лестницы. – Может, тебе помочь?

Кто-то вновь толкнул Сергея в спину.

– Вперёд, крыса, – раздался басовитый голос. – Не заставляй майора повторять.

Не оборачиваясь, Сергей сделал несколько неуверенных шагов. Ноги подкашивались, в кисти рук вернулась лёгкая дрожь, в горле пересохло. Но, несмотря на это, он старался не терять самообладания и, расправив плечи, уверенно пошёл вперёд.

– Ну неужели… Я уж подумал, тебе поплохело, – майор издевательски улыбнулся. – Парни, не расслабляться. Ждём ещё гостей. И про тех, кто в подвале, не забывайте. Воды ещё принесите пару вёдер, да похолоднее.

Следуя за Купером, Сергей поднялся на второй этаж. Они прошли по тускло освещённому коридору и остановились напротив кабинета Новака. Сергей оглянулся. Один из жандармов шёл следом. Остальные, видимо, остались внизу. Ещё секунда, и Купер бесцеремонно впихнул Сергея в комнату.

Внутри царил полный разгром. Ящики вывернуты, стенные шкафы открыты, дверцы некоторых выломаны, а содержимое вывалено на пол и разбросано по кабинету. Сейф Новака тоже открыт. Хранившиеся в нём пакеты с чипсами и пачки наличности были аккуратно разложены на столе.

Майор приказал своему человеку ждать снаружи. Прикрыв дверь, Купер силой усадил Сергея на стул, а сам развалился в кресле хозяина заведения. Это заняло всего несколько секунд, но даже их Сергей не терял даром. С того самого момента, когда он перешагнул порог кабинета, шестерёнки в его голове крутились на полной мощности. На тщательную подготовку линии поведения времени не хватало, однако на случай раскрытия его тайны у Сергея была заготовка. Он допускал, что подобное может когда-нибудь произойти, поэтому морально был к этому готов.

– Ну что, Калашников, рассказывай.

– Что рассказывать? – невозмутимо поинтересовался Сергей.

– Всё, что знаешь. Имена, объёмы, даты сделок. Это в твоих же интересах.

– Не понимаю, о чём вы, сэр, – Сергей искренне изобразил удивление.

– Решил, значит, дурачка включить? Не самая лучшая тактика. Я-то думал ты куда умнее и сразу пойдёшь на сотрудничество.

– Сэр, я вовсе не против сотрудничества. Вы только объясните, что здесь происходит, и, возможно, мы сможем о чём-то договориться.

– Ха-ха, да ты хитрец, Калашников. Хочешь, чтобы я сперва выложил всё, что мне известно? Ну что ж, я не против, давай сыграем по таким правилам. Так, с чего бы начать… – Купер демонстративно раскрыл папку и достал какие-то бумажки. – Давай по порядку. Примерно полгода назад ты, сержант Калашников, вступил в преступную связь с Анджеем Новаком, владельцем таверны «Краков», с целью сбыта в рядах гвардии запрещённых галлюциногенных грибов, именуемых «чипсами». За это время ты, используя служебное положение, создал сеть мелких дилеров на удалённых от столицы аванпостах, которым сбывал небольшие партии товара. Делал ты всё это, само собой, ради материальной выгоды. По словам твоего босса, за полгода ты успел заработать несколько тысяч «бумаг», все подтверждающие это записи мы уже изъяли. Тебе есть что добавить?

– Да, сэр, – уверенно ответил Сергей.

Купер подался вперёд, приготовившись внимательно слушать. Сергей продолжил в том же невозмутимом тоне:

– История, несомненно, очень интересная. По ней даже можно было бы написать неплохой детективный рассказ. Но какое отношение всё это имеет лично ко мне?

– Калашников, ты из себя совсем-то идиота не разыгрывай.

– Ни в коем случае, сэр. Давайте просто рассуждать логически. Вы под обманным предлогом заманили меня сюда из дома и предъявили серьёзное обвинение, исходя из чьих-то рассказов и каких-то записей. Но что это доказывает? Абсолютно ничего. Вот если бы вы, допустим, поймали бы меня с поличным, например во время продажи этих… Как вы их там назвали? Ах да, «чипсов». Вот это было бы прямое доказательство моей вины. А пока всё это лишь красивая история, придуманная кем-то с целью меня оклеветать.

Купер, ничего не ответив, откинулся в кресле и задумчиво уставился на Сергея, почёсывая гладко выбритый подбородок. Он сидел так с полминуты, буравя собеседника взглядом, словно пытаясь понять, что у того на уме. Сергей же тем временем с невозмутимым видом рассматривал разгромленный кабинет, как бы не замечая присутствия майора.

– Кажется, я понял, к чему ты клонишь, Калашников, – немного заискивающе сказал Купер, сохраняя задумчивое выражение лица. – Думаешь, Савин тебя отмажет, стоит лишь потянуть время до его возвращения?

– Сэр, я думаю, командор Савин обязательно примет во внимание не только ваш рассказ, но и обстоятельства моего не совсем правомерного задержания. Вы же не сомневаетесь в том, что он вынесет справедливое решение?

Купер вновь выдержал паузу, уставившись на Сергея прищуренным взглядом.

– А ты не дурак, Калашников. Да и сыклом тебя тоже не назовёшь. Думал, ты сразу расколешься и сольёшь всех своих братанов, стоит на тебя слегка надавить, но ты, мать твою, упёртый. Хотя твои дружки тоже молчали, пока я не начал поливать им лица водичкой.

От последней фразы Сергей напрягся. Он отлично понимал, о чём говорит Купер. «Имитация утопления» или же «пытка водой» была любимым развлечением спецслужб, пока технический прогресс не подарил миру более надёжные и «гуманные» методы выбивания информации. Выглядело это следующим образом: человека клали на спину, накрывали лицо полотенцем или другой тканью и начинали медленно лить сверху воду. У жертвы создавалось ощущение, что она тонет. После такой обработки даже самый стойкий молчун быстро ломался и выбалтывал всё, что от него хотели узнать.

– О каких дружках вы говорите, если не секрет? – невозмутимо спросил Сергей, сделав вид, что не уловил намёка Купера.

– А то ты не знаешь, – майор вновь обратился к своим записям. – Анджей Новак, Крис Холанд, Самир Фарадж – вся руководящая троица. А вот этот парень меня особенно порадовал: Пьер Бакка по прозвищу Бык. Ну и бугай же он. Я думал такого расколоть вообще нереально. Как же я ошибался. Мне даже воду на него лить не пришлось. Только на спинку уложили эту тушу, как он сразу расплакался, словно маленькая девочка, и всё про тебя выболтал. Не веришь? Давай спустимся в подвал, там ты сможешь поболтать со своими друзьями. Может, их счастливые влажные лица помогут тебе написать признание? – Купер по-акульи оскалился. – Я даже позволю оформить это как явку с повинной. Напишем, что ты сам пришёл ко мне и сдал всех своих подельников. Уверен, командор это оценит.

– Сэр, я, конечно, понимаю, что вы меня искренне презираете, но неужели в ваших глазах я действительно похож на крысу, которая может так поступить? Ну, чисто гипотетически, если бы всё рассказанное вами ранее действительно имело место быть.

Купер начал понемногу выходить из себя:

– Да ты и есть самая настоящая крыса, Калашников, какие бы оправдания ты сам себе ни придумал. Думаешь, своим молчанием ты заслужишь хоть каплю уважения? Так вот, ни хрена. Таким, как ты, нет места в гвардии. Я говорил об этом Савину, но он меня не слушал, вы же с ним типа братаны. Так вот, запомни мои слова: мне глубоко насрать, чем для тебя всё это закончится, оставит ли тебя командор или вышвырнет ко всем чертям, но для меня и всех моих бойцов ты навсегда останешься крысой. Лживой, вонючей, скользкой крысой. Отныне можешь считать это своим официальным погонялом. Ты хорошо меня понял, Крыса?

– Так точно, сэр, – невозмутимо ответил Сергей.

Он и не подозревал, что майора Купера можно так легко вывести из себя. Да, время от времени он позволял себе нарушать определённые рамки и повышать голос на подчинённых, но даже в таких ситуациях он всегда держал ситуацию под контролем или хотя бы создавал такую иллюзию. А сейчас что-то действительно пошло не по плану, и Купер категорически не желал этого принимать. Немного успокоившись, он продолжил:

– Ладно, чёрт с тобой. Пускай командор решает, что с тобой делать. Можешь пока радоваться, что успел урвать кусок от торговли этой «дурью». Второго такого шанса тебе точно не выпадет. Но, будь добр, ответь мне на один вопрос, который не даёт мне покоя. На кой чёрт тебе столько денег? Новак сказал, ты их вообще ни на что не тратил. У тебя там любовница на стороне или что круче? Может, ты в карты проигрался или задолжал кому? Если у тебя серьёзные проблемы, поделись этим, может, я смогу помочь. Это всё не для протокола, если что. Считай у нас чисто мужской разговор.

– Сэр, с чего вдруг такая забота обо мне? – удивился Сергей.

– Да плевать мне на тебя, Крыса. Я бы с удовольствием прямо здесь тебя отмудохал, и никакой командор мне не помешал бы. Но мне не плевать на твою семью. Я уж не знаю, какого чёрта Лиза выбрала именно тебя, наверно из жалости, но я бы очень не хотел, чтобы у неё или её детей возникли проблемы по твоей вине. Так что, колись.

– Сэр, уверяю вас, у меня нет ни любовницы, ни карточных долгов, ни чего-то подобного. Я люблю свою жену и дочь, и ради них пойду буквально на всё, можете в этом не сомневаться. Я искренне благодарен вам за такое предложение, но мне действительно не нужна ничья помощь, я отлично справляюсь со всем сам.

– Может, хотя бы намекнёшь, в чём дело? Ну, чтобы я был спокоен и больше не лез в ваши семейные дела.

– Сэр, могу лишь сказать, что в моих планах нет ничего противозаконного или аморального. Всё, что я делал, было ради счастья и благополучия моей семьи. Вы, конечно, можете меня осуждать, но уверен, на моём месте вы бы поступили так же. Больше мне нечего вам сказать. Я могу наконец идти?

– Значит, ради семьи, говоришь? – Купер вновь откинулся на спинку кресла, задумчиво почесал подбородок и несколько секунд спустя крикнул: – Хьюго!

Дверь открылась, и в кабинет вошёл рослый жандарм в синем комбинезоне.

– Вызывали, сэр?

Несмотря на маску, закрывавшую лицо мужчины, Сергей точно опознал по голосу своего бывшего командира, капитана Миллера.

– Хью, возьми парочку своих ребят, наведайся к этой крысе домой и обыщи там всё. Я говорю не только про его комнату, но и комнаты соседей, общие помещения, чердак, короче, весь дом прошерстите сверху донизу. Уверен, где-то там он прячет всё своё бабло, а может, и остатки товара. Если внутри ничего не найдёте, проверьте соседние постройки. Можете перекопать весь двор, но найдите заначку.

Этого Сергей никак не ожидал, особенно после слов Купера о его семье. Он попытался возразить:

– Майор, сэр, зачем всё это? Уверяю, вы там ничего не найдёте.

Но Купер, не обращая на него внимания, продолжил разговор с Миллером:

– Хью, ты понял мой приказ?

– Да, сэр, – слегка озадаченно ответил жандарм. – Но ведь там Лиза. Как-то нехорошо к ней вот так ночью заваливаться. Может, хотя бы до утра подождём?

– Ты думаешь я не знаю, где и с кем она живёт? Извинись перед ней за беспокойство и расскажи всё, что нам удалось выяснить об этой крысе. Пускай знает, кто он на самом деле.

Сергей вновь попытался возразить:

– Сэр, пожалуйста, не надо этого делать, моя семья тут ни при чём.

Его прежнее безразличие куда-то улетучилось. Казалось, он уже почти готов умолять Купера отменить свой приказ, но тот не обращал на него внимания.

– Хью, приказ тебе понятен?

– Да, сэр.

– Выполнять.

Миллер кивнул и вышел из кабинета. Лишь после этого Купер переключил внимание на Сергея.

– Тебе есть что сказать, Крыса?

– Да, сэр. Пожалуйста, отмените приказ, и я всё расскажу.

– Так ты готов сотрудничать или дальше собираешься строить из себя идиота?

– Да, я готов сотрудничать. Больше никаких шуток, даю слово.

– Хорошо. – Купер крикнул: – Хью!

Пару секунд спустя Миллер вернулся в комнату. Купер приказал ему ждать в коридоре.

– Ну что, Крыса, думал я не найду способа расколоть тебя? Самоуверенный ты кусок дерьма.

– Сэр, при всём уважении, но это было подло.

– Что подло?

– Втягивать в это мою семью.

– Ты это серьёзно или вновь идиотом прикидываешься? Я твою семью никуда не втягивал, ты сам её втянул, когда начал барыжить наркотой. А теперь ещё меня в чём-то обвиняешь? Я с самого начала предлагал тебе самый безболезненный вариант, исключительно из уважения к Лизе, но ты решил выпендриваться. Так что кончай канифолить мне мозги и начинай рассказывать.

– Ладно. Что вас интересует? – поникшим голосом спросил Сергей.

– Ты подтверждаешь показания твоих дружков, которые я зачитал ранее?

– Подтверждаю.

– Отлично, лёд тронулся. Сколько ты заработал с продажи этой «дури»? И только не вздумай врать, я ведь проверю.

– Около десяти штук.

– Что-то маловато. По словам Новака, ты забирал себе четверть выручки, а значит, за полгода успел поднять минимум двадцатку.

– Я не вру. За всё время я накопил не больше десяти.

– А остальное? Ты что, благотворительностью занимался?

– Можно и так сказать.

– Неужели своим бегункам отдавал на аванпостах?

Сергей промолчал, но по выражению его лица Купер сразу понял, что попал в точку.

– А ты не жадный, Крыса. Отдавать половину своей доли бегункам это очень даже щедро.

– Это справедливо. Думаете, они от хорошей жизни согласились на меня работать?

– С их мотивацией я ещё успею разобраться, когда буду лично с каждым беседовать. Давай имена всех своих крысёнышей.

– Нет, – спокойно отрезал Сергей.

– Что значит нет? Ты же согласился сотрудничать.

– Я согласился признать свою вину и отдать деньги. Вам этого более чем достаточно, чтобы навсегда выпереть меня из гвардии. Но людей, которые мне доверились, я топить не буду.

– Да ты, смотрю, благородный. Своих не сдаёшь.

– Да, не сдаю. Можете считать меня крысой, мразью, куском дерьма – мне плевать. Но я не стану помогать вам разрушать жизни хороших людей лишь за то, что они приторговывали безобидными грибами или просто покупали их для себя. Вы думаете среди ваших ветеранов таких нет?

– Ты про Ковача? Тоже мне Америку открыл. Думаешь, почему я не взял его с собой, а отправил в патруль? С ним ещё только предстоит поговорить на эту тему.

– Если бы всё ограничивалось Ковачем, я бы молчал. Среди ветеранов есть и другие любители закинуться «чипсами», можете мне поверить. Не удивлюсь, если хотя бы один из них сейчас в этом здании. Их тоже из гвардии выгоните?

– Над этим я ещё подумаю. Скажу лишь, что идеальных людей не бывает, у всех есть какие-то слабости. В любом случае сегодня я со всем этим покончу.

Купер удовлетворённо оскалился. И тут Сергея буквально прорвало:

– С чем покончите? С подпольным бизнесом, чёрным рынком, производством и продажей «дури»? Думаете, убрав Новака, вы разом решите все проблемы? Вам самому-то от этого не смешно? Вы же ни хрена не смыслите в сфере, в которую только что залезли. Решили, что один раз громко топнете ногой, устроите показательную порку и все преступники станут честными и порядочными гражданами? Да завтра же на место одного убранного босса придёт десяток других, и они ещё стрельбу между собой устроят.

– Да пускай приходят, я и с ними разберусь.

– На вашем месте я бы не был столь самоуверен. Мне кажется, вы слишком привыкли командовать людьми, считая их биороботами. Вы думаете, что грубая сила позволит вам контролировать всё на свете, но это не так. Сегодня вы уберёте Новака, но потребности людей никуда не денутся, и уже завтра на его место придёт кто-то другой. И я уверен, что этот кто-то будет куда хуже. Да, Новак далеко не ангел, но он хотя бы не беспредельщик. Он бывший коп и знает, что такое порядок. Он никогда не нарушал рамок разумного и другим не позволял это делать. Так что, прежде чем убирать Новака, вам бы стоило узнать его лучше и хорошенько подумать.

Купер, развалившись в кресле, демонстративно посмотрел на часы.

– Хорошо, Крыса, раз ты такой умный, попробуй меня просветить. До рассвета ещё три часа, так что можешь рассказать мне какую-нибудь офигительную историю про этого поляка.

Сергей успокоился и принялся говорить более размеренно и вдумчиво:

– Когда Новак полгода назад предложил работать на него, мне эта идея не особо понравилась, но в итоге я согласился. Взамен я поставил перед ним одно жёсткое условие, что мы будем продавать только натуральную «дурь», то есть грибы, ягоды и, на крайняк, курительные травы. Никакого «кварца», «мета», «пикси» и прочей синтетический дряни, вызывающей моментальную зависимость. Я принципиально никогда не стал бы продавать людям нечто подобное, что может им сильно навредить. Новак принял моё условие и даже пошёл дальше. Он убрал с улиц всех барыг, торговавших синтетикой, разнёс все подпольные лаборатории, до которых смог добраться, а после строго запретил кому-либо заниматься этой темой. И если вдруг какой-то умник осмеливался нарушить запрет, ребята вроде Быка доходчиво разъясняли ему, что к чему. Вы же помните, как год назад в общине появился «кварц»? Я про те голубые кристаллы, которые можно было курить, нюхать или гонять по венам – кому как больше нравилось. Мы никак не могли понять, откуда эта дрянь взялась. Даже некоторые из гвардейцев на неё серьёзно подсели.

– Конечно помню. Я сам вёл процесс над тем идиотом, который под кайфом прострелил себе ногу.

– И это только один конкретный инцидент, сэр. У цивилов на производстве несчастные случаи происходили чуть ли не каждую неделю. Некоторые рабочие буквально упарывались этим «кварцем». Помните такое?

– Ещё бы. Месяца четыре назад мы провели серию облав на несколько притонов, и проблема была решена.

– Ага, как бы не так. Неужели вы думаете, что схватив несколько торчков, можно сломать всю систему? Не смешите. Всё сделал Новак, хотя вы его об этом даже не просили. Он нашёл тех, кто варил чёртов «кварц». Это оказались двое аборигенов, которых мы приняли в общину год назад. Они типа крутыми химиками раньше были и ещё до блэкаута варили на продажу всякую синтетическую «дурь».

– И где эти химики теперь?

– Не знаю. Говорят, просто исчезли. Я не спрашивал у Новака, что он с ними сделал, но подозреваю, что ничего хорошего. В любом случае он решил проблему с наркотой в общине.

– Ага, сменил шило на мыло. И теперь все, кто раньше обдалбывался «кварцем», жрут грибы целыми пакетами.

– И что с того? Разве это наносит столь же ощутимый вред? Я не спорю, любая «дурь» вредна, если ей злоупотреблять. Но если принимать «чипсы» в разумных пределах, то они абсолютно безвредны. Да, с первыми партиями были проблемы, не скрою, они могли вызвать агрессию. Но нынешние «чипсы» это чистой воды нейролептик – успокоительное, проще говоря, причём не самое сильное.

– Может, ещё предложишь включить их в стандартный рацион бойцов, чтобы на дальних аванпостах не скучали? – ухмыльнулся Купер.

– А почему бы и нет? Ребята сидят там по несколько недель подряд вдали от дома. Да у половины из них постоянные психозы и нервное истощение. Там же в свободное время делать нечего, кроме как оружие чистить и учить устав. Они же не роботы, а живые люди, к тому же новобранцы по большей части. Бойцам нужно как-то расслабляться после дежурства, и «чипсы» далеко не самый худший вариант.

Купер молчал. Он, сузив глаза, вновь принялся буравить Сергея взглядом.

– Прикольная лекция, – произнёс он скучающим голосом полминуты спустя. – Но ты так и не рассказал, зачем тебе столько денег.

– Вам это так важно? Всё равно ведь их заберёте.

– Кончай уже ломаться, как первокурсник. Выкладывай.

Немного подумав, Сергей с неохотой сказал:

– Мне нужен дом.

– В смысле? Какой дом?

– Обычный жилой дом для моей семьи. Мы уже больше года втроём ютимся в маленькой комнатушке, а скоро ещё и малыш родится, тогда всё станет ещё сложнее. Знаю, на такое глупо жаловаться, у многих жилищные условия хуже, но для меня это не оправдание. Я хочу, чтобы моя семья жила в собственном доме, а не в крохотной конуре, и я сделаю для этого всё от меня зависящее.

– А я-то думал у меня большие амбиции, – иронично заметил Купер. – И как же ты собираешься выкупить у общины целый дом, если наша конституция такого не позволяет? К тому же жилплощади на всех и так не хватает. Савин собирается помочь тебе с этим?

– Ничего подобного, командор вообще не в курсе. И не собираюсь я ничего выкупать, я его построю.

– Серьёзное заявление. Не знал, что ты ещё и строитель.

– Я – нет. Но при наличии денег можно нанять толковых рабочих. С материалами проблем тоже не должно возникнуть, я выбрал место недалеко от лесопилки. Да и чертежи типовых каркасных коттеджей уже раздобыл, порывшись в архивах.

– И много тебе ещё оставалось копить?

– Не очень. Да я вообще уже думал завязывать с этими «чипсами». Недостающую часть с зарплаты накопил бы, но тут нежданно-негаданно появились вы.

Молча дослушав Сергея, Купер достал сумку, сгрёб со стола все деньги и пакеты с «чипсами» и направился к выходу из кабинета.

– Сиди здесь, Крыса, и веди себя тихо.

Купер вернулся лишь через час, сумки в его руках уже не было. Он достал из ящика стола лист бумаги с ручкой и протянул Сергею.

– Пиши.

– Что писать? Явку с повинной?

– Заявление об уходе из гвардии.

– В смысле? Не понимаю.

– Что тебе не понятно? Ты пишешь заявление об уходе и можешь валить отсюда ко всем чертям.

– Вот так просто? И вы меня не арестуете?

– Калашников, ты чего вообще добиваешься своими тупыми вопросами? Хочешь, чтобы я передумал?

– Никак нет, сэр.

– Ну так пиши. В качестве причины можешь указать глубокую психологическую травму, вызванную недавней перестрелкой.

Хоть руки слегка и подрагивали, Сергей старался не обращать на это внимания. Он максимально быстро вписал личные данные, заполнил основную часть заявления и поставил внизу дату и подпись. В следующее же мгновение Купер вырвал у него листок.

– Сколько денег тебе не хватает для постройки дома?

– Э-э-э… ну примерно тысячи три.

Купер достал из кармана пачку наличности, отсчитал несколько купюр и бросил на стол перед Сергеем.

– Здесь около трёх. Можешь строить свой чёртов дом и искать новую работу на гражданке, только держись подальше от гвардии и мне на глаза не попадайся.

– Сэр, я ничего не понимаю. Зачем вы мне помогаете?

– Что ж ты никак не усвоишь, Калашников, плевать мне на тебя с высокой колокольни. Я делаю это для Лизы. Она одна из нас, поэтому парни так проголосовали. – Купер сел в кресло и, скрепив руки в замок, наклонился к Сергею. – А теперь слушай и запоминай. Ничего из этого не было: ни денег, ни «чипсов», ни самого этого разговора. Ты меня понял?

– Да, сэр.

– Хорошо. А теперь вали отсюда ко всем чертям, пока я не передумал. Бегом марш.

Сергей вскочил со стула, по привычке отсалютовал и молниеносно выбежал из кабинета. Спустившись по лестнице на первый этаж, он увидел неожиданную картину. Новак, стоя за барной стойкой, разливал алкоголь по кружкам в то время, пока Крис Холанд разносил их по столам, за которыми сидели несколько жандармов и гвардейцев в ветеранской форме. Увидев Сергея, Новак едва заметно улыбнулся и подмигнул. До Сергея не сразу дошла вся суть происходящего, он думал лишь о том, как бы скорее вернуться домой. Заметив его растерянность, один из жандармов молча указал ему на выход. Сергей неуверенно кивнул и выскочил на улицу.

Глава 16. Денис Савин

Почти два года минуло с того дня, как Савин покинул Ториан. За это время успела преобразиться не только столица давидианского государства, но и земли вокруг неё. Посреди зелёных полей пшеницы, окружавших город, Денис насчитал с десяток компактных фермерских поселений, в каждом не больше четырёх жилых домов и примерно столько же хозяйственных построек. Судя по внешнему виду, возводились они в спешке из любых подручных материалов. В ход шло абсолютно всё: сосновый брус, части автомобильных корпусов, фрагменты строений из ближайших заброшенных посёлков и многое другое. Однако ветхими эти домики назвать было нельзя. Каждый из них неплохо укрепили с явным расчётом на отражение нападения инфицированных.

Сумерки медленно превратились в ночь. Окна фермерских домиков зажглись тусклым светом свечей и масляных ламп. Электричество в них, очевидно, никто проводить и не собирался. Командор Савин, он же епископ Дэн, в сопровождении двух спутников неспешно ехал по грунтовой дороге вдоль бескрайних полей. Центурион Максимус держался чуть впереди, на случай внезапной встречи с патрулём. Савин воспользовался этим, чтобы продолжить прерванный разговор с Нигрумом.

– Как здесь живётся? – спросил командор, поравнявшись с его лошадью.

Холоп, одарив Савина бесстрастным взглядом, невозмутимо спросил:

– Давно здесь не были?

– Не то слово. Думал, что уезжаю всего на пару недель, а вернуться удалось лишь через пару лет. Вижу, очень многое изменилось. Хотелось бы узнать обо всём, чтобы не отставать от ритма вашей жизни.

– От ритма нашей жизни? – хмурое лицо Нигрума искривилось в неком подобии улыбки. – Давно не слышал таких мудрёных оборотов. Всё идёт своим чередом: люди пашут, сеют, строят, молятся, детей рожают. Если обобщить, то «ритм жизни», как вы выразились, у нас вполне размеренный. По крайней мере, так было до недавнего времени. Но уверен, об этом вы осведомлены куда лучше меня.

– Я бы так не сказал.

Губы холопа скривились в улыбке. Савин вопросительно посмотрел на Нигрума.

– Разве я сказал что-то смешное?

– Нет, господин. Просто вы создаёте впечатление человека, который знает многое, но старательно делает вид, что не знает почти ничего.

– Всё на свете знать невозможно. Даже бог иногда не всесилен.

– Если бог не всесилен, тогда какой же он бог? – неожиданно дерзко спросил холоп. – А если он всё же всесилен, тогда зачем ему помощники вроде вас, преподобный?

Несмотря на своевольный характер, Нигрум находил в глазах Савина всё больше симпатии, хоть он и не мог найти этому логичное объяснение. От ушей холопа не ускользнул момент, когда Максимус обратился к Савину словом «преподобный». И поскольку так обычно обращались только к епископам, Нигрум, очевидно, сразу сообразил, кем именно является их загадочный спутник, скрывающий своё лицо.

В ответ на дерзкий выпад Савин лишь холодно улыбнулся, как бы поощряя сообразительность собеседника. Он спокойным голосом произнёс:

– В прежнюю эпоху, ещё до Судного дня, господь был почти всесилен, но ему пришлось отдать большую часть могущества, чтобы спасти всех нас, и тебя в том числе. Поэтому сейчас ему и нужна помощь таких, как я. Но настанет день, и господь вновь явит всем нам свою силу.

– Вы говорите о вашем боге совсем как о живом человеке.

– А разве можно иначе говорить о господе? Наш бог живее всех живых. Он не умирал, не воскресал, не переходил в астрал и к небесам тоже не возносился.

Насчёт последнего Савин немного слукавил. На какое-то время Давиду всё же пришлось вознестись к небесам, а точнее, в космос на борту космолёта «Аляска».

– Любите вы загадками говорить, преподобный.

В ответ Савин лишь многозначительно улыбнулся.

– Кем ты был в прошлой жизни? – спросил он, не скрывая интереса.

– Вы имеете в виду до Судного дня?

– Да. Кем ты работал?

– В основном никем, – Нигрум пожал плечами. – Сидел на базовом пособии. Время от времени брался за любую работу, где не требовались особые навыки. Просто для себя, чтобы не сойти с ума от безделья. Иногда со скуки посещал бесплатные обучающие курсы от социальной службы. На одном из таких даже готовить научился своими руками, без использования пищевого принтера. Это мне очень пригодилось, когда мир полетел ко всем чертям и пришлось выживать. До этого и представить не мог, что зажаренная на костре крыса может быть настолько вкусной.

– Жена, дети?

– Нет. Женщины всегда избегали меня. Я был неудачником по всем фронтам. Так что, когда давидианцы нашли меня, умирающего от голода, и сделали своим рабом, жизнь моя не особо изменилась.

– Ну а в перспективе хотел бы завести семью?

– В некотором смысле сейчас она у меня есть.

– Серьёзно? И кто же та отчаянная женщина, что согласилась терпеть столь угрюмого парня?

– Мать той девочки, что я спас. Господин Максимус купил для меня их обеих в благодарность за хорошую службу. Теперь эта женщина моя жена, а девочка моя дочь.

– Я думал только свободным дозволяется создавать семьи.

– Так и есть. По закону у холопов нет такого права, но для меня это не важно. В наших сердцах мы семья, и это главное.

– Ты везучий человек, Нигрум. Далеко не каждый способен обрести семейное счастье, тем более будучи холопом.

– А вы, преподобный, нашли своё счастье?

Денис удивился вопросу. Ему даже слегка польстил интерес со стороны собеседника. До этого все его вопросы носили чисто формальный характер.

– Моё счастье, это служить господу. – Савин старался не показывать накатившую на него волну грусти. – А вот обычные человеческие радости, вроде семьи, для меня непозволительная роскошь.

На мгновение Денисом овладело неудержимое желание полностью открыться этому человеку, поделиться с ним всем, что накопилось в его душе за долгие годы одиночества. Он так давно не позволял себе откровенно поговорить ни с одним человеком… Лишь бессмертный Давид оставался его единственным собеседником.

Их разговор прервал Максимус:

– Преподобный, мы почти на месте.

До въезда в город оставалось не больше километра. Максимус приказал холопу держаться позади, а сам продолжил путь рядом с епископом.

Городские ворота трое всадников миновали без каких-либо проблем. Как и говорил Максимус, там дежурили несколько бойцов его центурии. Остальные должны были ждать возле поместья, в котором жил консул с другими привилегированными особами.

Несмотря на ночное время, Савин не мог не заметить, как сильно изменилось это место. Столица давидианского государства походила на нечто среднее между средневековой деревней и мусорной свалкой. Никакого уличного освещения не было и в помине. Редкие свечи, горевшие в окнах бараков, слабо подсвечивали путь. Дорогой назвать петляющее месиво из глины, камней и конского навоза у Савина не повернулся бы язык. Копыта лошадей мерзко хлюпали по грязной жиже. Судя по запаху, жители домов выливали нечистоты прямо на улицу. Неудивительно, что большинство земледельцев предпочли перебраться жить за пределы города. Любая даже самая ветхая лачуга в полях покажется райским местом по сравнению с выгребной ямой, в которую превратилась столица.

Когда Савин был здесь в последний раз, город снабжался электричеством от трёх ветрогенераторов. Их мощности вполне хватало для работы уличного освещения, прожекторов наблюдательных вышек, а также для подзарядки радиостанций и портативных фонарей. Другой техники, требующей электроснабжения, у давидианцев почти не было.

Лопасти ветряков, каждая длиной метров по семь, рассекая воздух, обычно непрерывно создавали характерный гул. Однако сейчас Савин его не слышал. Луна, показавшаяся из-за облаков, на несколько мгновений осветила город. На фоне чёрного ночного неба выступили контуры трёх мачт ветрогенераторов, каждая высотой под тридцать метров. Лопасти одного из них застыли на месте, у двух других они и вовсе пропали. Причина отсутствия электричества стала очевидна.

За сотню метров до поместья Максимус остановился и кивком указал на трёх вооружённых бойцов в тёмном переулке.

– Всего трое? – разочарованно произнёс Савин.

– К сожалению, да. Остальные либо в карауле, либо сидят по домам. У меня было не так много времени.

– Ладно, может даже и они не понадобятся. Ты их проинструктировал?

– Да, преподобный. Мы ваш эскорт.

Спешившись, Савин вместе с сопровождением двинулся к дверям поместья. У входа стояли несколько вооружённых мужчин в лёгких бронежилетах. Судя по всему, личная охрана консула. Максимус попросил Савина подождать, пока он доложит о прибытии высокопоставленного гостя.

– Передай консулу, что приехал Странник. Будет достаточно. Но ты должен передать это лично, чтобы никто больше не слышал.

Максимус кивнул и направился ко входу в поместье. Охрана пропустила его без проволочек, предварительно изъяв оружие.

Прошло минут пятнадцать, но из здания так никто и не вышел. Всё это время люди Максимуса стояли неподалёку, осматриваясь по сторонам и стараясь соблюдать дистанцию. Лишь Нигрум оставался рядом, готовый в любой момент закрыть собой ценного гостя, как и приказал ему господин.

Савин огляделся. Несмотря на позднее время, вокруг то и дело сновали люди, с любопытством смотревшие на незнакомца с закрытым лицом. В основном это были обычные плебеи, ремесленники или холопы, но попадались и солдаты давидианской армии. Однако среди них Савин не заметил ни одного знакомого лица.

Прошло ещё несколько тягучих минут, Савин начинал беспокоиться. Чертовски не хотелось, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Если Трой задумал что-то недоброе, то шансов выбраться отсюда живым у него крайне мало. И только он успел нащупать под курткой револьвер, желая его проверить, как входная дверь отворилась и оттуда показался Максимус.

– Прошу прощения за долгое ожидание. Консул Трой был немного занят. Он готов принять вас. Пожалуйста, сдайте мне всё ваше оружие.

– Консул мне не доверяет?

– Боюсь, охрана в любом случае не пропустит вас без осмотра. Таковы правила.

Савин не спеша достал револьвер и протянул Максимусу, тот принял его со словами:

– Я верну, когда вы выйдете.

– Ты со мной не пойдёшь?

– Нет. Консул сказал, что примет только вас.

– Ну что ж, раз консул так сказал.

– Я и мои люди будем ждать вас здесь. Желаю удачи, преподобный.

– Надеюсь, удача мне не понадобится. Но, на всякий случай, будь начеку.

– Конечно. Мои ребята знают своё дело. И да, чуть не забыл. Консулу слегка нездоровится, так что не удивляйтесь, если он поведёт себя странно.

Савин размеренно зашагал ко входу в поместье. Он полностью отдавал себе отчёт, что, войдя внутрь, обратного пути уже не будет, ему придётся рассчитывать лишь на свои силы. Если Трой действительно предатель, то ему ничего не останется, кроме как попытаться избавиться от своего учителя. Однако Денис по-прежнему не был до конца уверен в предательстве, потому и не спешил с радикальными мерами. Самым простым было бы прямо сейчас снять маску, объявить себя епископом Дэном и потребовать от охраны консула полного подчинения. Максимус и другие центурионы подтвердили бы его личность. Но в таком случае о его визите стало бы известно всем вокруг. А этого Савин старался избежать любой ценой. Сохраняя конспирацию, он мог продолжать действовать скрытно, оставаясь вне поля зрения истинных виновников произошедших событий.

Охранник на входе бегло осмотрел гостя. Судя по его дилетантским действиям, о процессе обыска этот боец знал лишь по фильмам. Похлопав по карманам куртки и ощупав рубашку в области пояса, он приказал Савину проходить. О том, чтобы проверить рукава, в которых с лёгкостью можно спрятать небольшой нож, охранник, очевидно, не подумал.

За тяжёлой входной дверью Савина встретил полумрак просторного холла, слегка освещённого парой масляных ламп на стенах. Сделав шаг, он замер. Разобрать в полутьме что-нибудь на расстоянии дальше вытянутой руки не получалось. Лишь несколько секунд спустя, когда глаза немного привыкли, Савин увидел три тёмных человеческих фигуры. Они неподвижно стояли метрах в десяти. Все трое почти синхронно двинулись в его сторону. Несколько шагов и тусклый свет лампы осветил их лица. Первым шёл консул Трой – молодой белый мужчина с растрёпанными волосами, одетый то ли в тунику, то ли в стилизованный под неё домашний халат. Его глаза закрывали солнцезащитные очки, что в условиях почти кромешной тьмы смотрелось крайне нелепо.

За спиной консула, подобно крыльям, держались двое крепких мужчин. Лицо одного показалось Савину смутно знакомым. Возможно, когда-то давно он его обучал или исповедовал. А вот второго он точно видел впервые. Взгляд командора перепрыгнул с одного силуэта на другой и обратно. Савин постарался быстро оценить степень опасности, которую они представляют. Оба в лёгких бронежилетах, как и охрана на входе, в руках оружия нет, но у каждого на поясе кобура с автоматическим пистолетом. Командор прикинул, что попытайся они напасть прямо сейчас, то как минимум Троя он уложит быстрее, чем хоть один из его людей успеет выхватить оружие.

Савин как бы невзначай отвёл руки за спину, делая вид, что сцепляет их в замок. Но на самом деле он на ощупь проверял расположение двух небольших полимерных клинков, закреплённых на предплечьях и скрытых рукавами рубашки. Он мог с лёгкостью выхватить любой из них, или сразу оба, и молниеносно пустить в ход. При удачном стечении обстоятельств синхронным броском удалось бы уложить обоих охранников, а Трою можно свернуть шею и голыми руками. От этой мысли на душе стало спокойней.

– Ваша светлость, какая приятная неожиданность, – по-детски радостно произнёс Трой, приветливо разведя руками. Его язык слегка заплетался, казалось, он немного пьян.

Савин тотчас подметил, что при обращении к нему Трой не стал употреблять привычное слово «учитель», а использовал нейтральное «ваша светлость». Такое обращение подчёркивало уважаемый статус гостя, но не давало о нём никакой конкретной информации. Значит, Трой решил подыграть Савину, и двое его охранников не в курсе, кто именно стоит перед ними.

– Не очень-то радушно принимаете гостей, господин консул. – Несмотря на волнение, Савин старался источать каменное спокойствие и сохранять твёрдость в голосе. – Чтобы войти сюда, мне пришлось сдать оружие и пройти унизительную процедуру обыска. Я ожидал более гостеприимного приёма.

– Ваша светлость, великодушно извиняюсь за такой конфуз. Но откуда же я мог знать, что это именно вы? Любой проходимец мог назвать себя…

Трой осёкся. Он чуть было не назвал собеседника Странником. Это имя было хорошо знакомо многим давидианским воинам, однако всего несколько человек из числа офицеров знали, кто именно за ним скрывается.

– Я хотел сказать, что кто угодно мог назваться вашим именем, – продолжил Трой почти извиняющимся тоном. – Я ведь должен был удостовериться, что моей жизни ничего не угрожает. Вы так внезапно появились, я совершенно не готовился к вашему визиту. Только решил принять ванну, как ко мне заявился этот центурион, не помню как его там, и говорит, что вы приехали. Я, конечно же, сразу…

– Консул, – вежливо, но настойчиво прервал его Савин, – я проделал долгий путь и, честно говоря, валюсь с ног от усталости. Могли бы мы продолжить разговор в более уютной обстановке?

Трой ответил не сразу. Казалось, ему требовалось некоторое время, чтобы сообразить, чего от него хотят.

– Ах, да-да, конечно же, ваша светлость. Простите мою нерасторопность, я неважно себя чувствую.

– У вас что-то с глазами, консул? – Савин указал на солнцезащитные очки.

– Да, вы очень проницательны, ваша светлость. Яркий свет доставляет мне серьёзный дискомфорт, приходится носить их постоянно… – Трой коснулся дужки очков. – Но о чём это я? Прошу вас, прошу, проходите в мои покои.

Склонившись в легком поклоне, он указал на ближайшую дверь. Савин не сдвинулся с места.

– Консул, вы чего-то боитесь? – Савин кивнул на двух мужчин за его спиной. – Иначе зачем вооружённый эскорт внутри поместья? Или может, вы меня считаете опасным?

– Нет-нет, ни в коем случае, ваша светлость, не придавайте большого значения. Это моя личная охрана, они сопровождают меня везде, куда бы я ни пошёл. Это Марций, – он ткнул пальцем в смуглого мрачного парня, лицо которого казалось Савину смутно знакомым, – а это Рагнар.

Второй охранник – светловолосый зрелый мужчина, имел куда более добродушный вид. Савин уточнил:

– Они всегда сопровождают вас вдвоём?

– Да, на случай, если мне придётся отправить кого-то из них с важным поручением.

– Действительно, очень разумно всегда иметь при себе адъютанта, а тем более двух. Но я бы предпочёл пообщаться с вами наедине. Это возможно?

– Само собой, ваша светлость.

Трой приказал своим людям подождать на улице. Те с недоверием взглянули на незнакомца в маске и, скривив лица, молча вышли. Савин спросил:

– Малая комната для совещаний свободна?

– Для совещаний? – Трой на мгновение задумался. – Да, конечно же свободна.

– Тогда веди меня туда.

– Вы уверены? Может сперва хотите отдохнуть? Я отдам распоряжение наполнить для вас ванну и приготовить ужин.

– Это позже, сначала дела. Нам есть о чём поговорить.

Савин махнул рукой в сторону дальнего крыла поместья, явно намекая, чтобы Трой шёл первым. Тот не стал спорить и, сняв со стены зажжённую масляную лампу, пошёл вперёд. Командор двигался следом, стараясь держаться как можно ближе и периодически оглядываться. Он по-прежнему не знал, что у Троя на уме. Возможно, кто-то из его людей притаился в темноте или идёт следом. В таком случае из Троя получится отличный живой щит, хотя бы на какое-то время.

Достигнув тупиковой комнаты, консул открыл дверь и взглядом предложил Савину войти первым.

– Только после тебя, – сказал Савин.

Ничего не ответив, Трой поднял перед собой лампу и, разогнав полумрак комнаты, зашёл внутрь. Командор вошёл следом, заперев дверь на засов. Посреди небольшого помещения стоял массивный деревянный стол и несколько стульев. Трой поставил лампу на крышку стола, мужчины сели друг напротив друга.

Оба молчали. Савин уставился на Троя ледяным пронизывающим взглядом, ему отчаянно хотелось понять, о чём тот думает. Он знал этого человека не один год и с лёгкостью мог прочесть его словно открытую книгу. Если бы не солнцезащитные очки, закрывавшие не только глаза, но и приличную часть лица собеседника, сделать это было бы куда проще. Трой первым прервал затянувшееся молчание:

– Так о чём вы хотели поговорить, учитель? – произнёс он неожиданно безмятежно, будто Савин и вовсе не смотрел на него.

– А я подумал, ты уже и забыл, как следует ко мне обращаться.

– Э-э-э… в каком смысле? – Трой искренне удивился. – Я ничего не забыл. Вы мой учитель, но я же не мог называть вас так при посторонних.

Трой произносил слова как-то непривычно затянуто, да и в целом вёл себя весьма странно. Савин помнил его другим. Трой никогда не отличался особым интеллектом, однако раньше он был куда более собран и осторожен в высказываниях. Сейчас же он скорее напоминал глупого наивного ребёнка, который вообще не понимает, что происходит вокруг и чего конкретно от него хотят. Сначала Савин решил, что Трой пьян, но ни намёка на запах алкоголя он до сих пор не почувствовал. Вполне возможно, причина таилась в его непонятной болезни.

Командор стянул маску, полностью открыв лицо.

– Почему ты не выходил на связь? Мои радисты три дня пытались с вами связаться.

– Так это, наша основная радиостанция сломалась.

– Что значит сломалась?

– Кажется, батарея села, а зарядить нечем.

– Хочешь сказать, что вы уже неделю живёте без электричества?

– Да.

– А что случилось с ветряками? Почему они не работают?

– Они все сломались.

– Все три разом? Как такое возможно?

– Нет, они сломались по очереди. Первый где-то полгода назад… А может, и год назад, не помню точно. Второй ещё спустя пару месяцев. Починить не получилось, и мы разобрали их на запчасти. С третьим та же история, он накрылся на прошлой неделе, техники до сих пор в нём ковыряются.

– Рабочий ресурс этих ветрогенераторов рассчитан минимум лет на десять. И ты хочешь сказать, что все они вышли из строя, не проработав и трёх лет?

– Ну да. Я же говорил вам, что эти штуки ненадёжны. Не зря от них все отказались ещё сто лет назад.

– От них отказались не потому, что они не надёжны, а потому что давали слишком мало энергии в сравнении с термоядом. – Савин напряжённо помял кулаки, суставы хрустнули. – Ладно, чёрт с этими ветряками, есть дела и поважнее. Что ты знаешь о бойне в Квейрисе?

– В Квейрисе? – на несколько секунд Трой задумался. – Вы, наверно, хотели сказать на «Гермесе»?

– Нет, именно в Квейрисе. Это небольшой посёлок на территории «Рубежа». Три дня назад там из засады расстреляли один из моих отрядов. Виновных поймать не удалось, но на месте боя нашли множество улик, указывающих на твоих людей.

– В смысле? Я ничего об этом не знаю. – Трой оживлённо замотал головой. – Это ваши люди устроили бойню на «Гермесе», когда наш караван привёз зерно.

– Да, такое тоже имело место, не отрицаю. Но это произошло по ошибке. Меня сейчас другое интересует. – Савин достал из кармана патрон с экспансивной пулей и протянул Трою. – Твои бойцы сейчас такие используют?

– Ну… да.

– Хорошо, что не отрицаешь. Этот патрон из Квейриса, его нашли на месте засады. Можешь объяснить, как он там оказался.

– Я… я не знаю. – Трой выглядел растерянным. – Учитель, я не вру. Да, мы используем такие патроны, но мои люди точно к этому не причастны.

– Хорошо, допустим, так и есть. Но тогда объясни, откуда эти патроны у вас?

– От Казимира, – не задумываясь, ответил Трой.

– Кто такой Казимир?

– Это… это мой верный подданный и преданный друг.

– Поподробней, пожалуйста. Откуда этот Казимир взялся и где он достал эти патроны?

– Ну, где-то год назад он вышел из леса к аванпосту на севере. Рассказал, что долгое время жил в лесу с другими выжившими, но недавно все они погибли, а сам он не хочет умирать в одиночестве. Казимир сказал, что узнал о нашей общине ещё до Судного дня, из новостей, и попросил принять его. В качестве дара он предложил отдать всё, что осталось в его убежище. Я отправил туда небольшой отряд, и он нашёл кучу полезных вещей. Ещё там было немного оружия и патронов, похожих на эти. – Трой дотронулся до патрона на столе. – Он называл их «цветами смерти» и сказал, что с их помощью мы быстро очистим нашу землю от всей нечисти. И не соврал.

– Стоп, ты же сказал, что таких патронов в убежище было немного. Как тебе удалось обеспечить ими всё войско?

– Нет, там были патроны совсем другого калибра, к нашим винтовкам они не подходили. Но Казимир сказал, что это не проблема. Раньше он был оружейником, торговал огнестрелом на чёрном рынке. Он предложил превратить наши патроны в «цветы смерти». К счастью, в его жилище как раз остались инструменты. Казимир не хотел ни богатства, ни славы, он желал лишь верно служить мне и нашему господу. Он даже попросил не говорить никому, откуда появились «цветы смерти», чтобы я мог присвоить всю славу себе. А я так и сделал. Сказал, что это дар господа.

– И все поверили?

– Не знаю. Но когда воины увидели, на что способны эти пули, многие поверили в их божественную силу.

– Так, с этим всё понятно. И где этот Казимир сейчас?

– Наверно, в своей мастерской. Обычно он работает допоздна.

– И что он там делает?

– Чинит и улучшает наше оружие. Он и вправду оказался хорошим оружейником.

На протяжении всего разговора Трой говорил искренне. Савин не смог найти ни единой причины усомниться в правдивости его слов. Скорость получения ответов, интонация, язык тела – всё говорило в пользу того, что консул не врёт. Не хватало лишь прочитать его взгляд для полной картины. Савин спокойно произнёс:

– Трой, мы с тобой наедине, и, как видишь, я снял свою маску. Может, хотя бы ради приличия ты снимешь наконец очки?

Трой явно забеспокоился. Его речь перестала быть столь же складной, как и прежде.

– Простите, учитель, я… я не могу. Тут слишком ярко.

– Что ты несёшь? Ты боишься света лампы?

– Учитель, вы не понимаете, абсолютно любой свет причиняет мне боль, даже такой слабый.

– Да перестань ты.

Денис потянулся к лицу собеседника, желая стянуть с того очки, но Трой резко отдёрнул голову и отвернулся. Неслыханная дерзость. Такого неповиновения Савин потерпеть не мог. Он резко выбросил руку вперёд, схватил Троя за волосы, с усилием подтянул его голову и сорвал очки. Глаза консула оказались плотно закрыты.

– Нет, пожалуйста! Свет, слишком много света!

Трой визжал как маленькая капризная девочка, совершенно позабыв о каком-либо достоинстве. Извиваясь, он пытался вырваться, но командор крепко сжимал в руке его шевелюру.

– Тихо! – прошипел Савин, закрывая собеседнику рот ладонью. – Да что, мать твою, с тобой творится?

– Учитель, простите, я не могу, свет слишком яркий, – умоляюще тараторил Трой, продолжая плотно сжимать веки.

Савин потянулся к лампе и плавно уменьшил яркость пламени.

– Теперь здесь почти кромешная тьма. Открывай глаза, живо.

– Нет. Всё равно слишком ярко, я это чувствую. Учитель, пожалуйста, дайте мне очки, и мы сможем нормально поговорить.

– Нормально поговорить?

Для Савина это был уже перебор. В ладонь упал один из клинков, спрятанных под рукавами рубашки. Миг – и Денис приставил острое карбоновое лезвие к шее консула.

– Если ты сейчас же не поднимешь веки, я отрежу их ко всем чертям. Выбор за тобой. Считаю до трёх. Раз… Два…

Трой знал, что его учитель не шутит. Не дожидаясь роковой цифры «три», он открыл полные слёз глаза. Савин ахнул. Вместо ярко-голубых зрачков на него смотрели две безжизненных чёрных пуговицы размером с ноготь. Белки глаз, наоборот, приобрели голубоватый оттенок и покрылись красной сетью капилляров. Командору моментально стало ясно, какой именно недуг поразил его ученика. Этот взгляд он ни с чем бы не перепутал.

– И как давно ты сидишь на «кварце»? Отвечай.

– О чём вы, учитель? Какой ещё «кварц»?

– Ты меня за идиота держишь? – Савин сильнее прижал лезвие к горлу Троя. – Я по твоим глазам всё вижу, конченый ты наркоман. Ты минимум два месяца сидишь на наркотике под названием «кварц». Скажешь нет?

– Учитель, честное слово, я ничего не знаю ни о каком «кварце».

– Тогда что с твоими глазами и почему ты ведёшь себя как аутист?

– Это всё из-за лекарства.

– Какого ещё лекарства? Ты про синие кристаллы?

– Да. А откуда вы знаете?

– Оттуда. Давай рассказывай, когда и как ты начал их принимать?

– Хорошо-хорошо, только, пожалуйста, отпустите.

Савин медленно убрал клинок и разжал кулак, отпуская волосы консула.

– Спасибо, учитель.

Трой провёл рукой по шее, проверяя, нет ли там крови.

– Давай уже рассказывай.

– Да-да, конечно. – Трой трясущимися руками нацепил на нос очки. – Меня несколько месяцев мучали сильные головные боли. Я не мог ни спать, ни есть, голову словно в тисках держало, никто из лекарей не мог мне помочь. Но Казимир сказал, что у него есть очень сильное лекарство, которое меня точно вылечит. Он дал синие кристаллы. Сказал, что их нужно мелко растолочь и вдыхать каждый день. Я сначала сомневался, но они реально мне помогли. Боль ушла, всё вокруг сразу стало таким интересным, я стал чувствовать себя намного лучше.

– Дай-ка угадаю, – прервал его Савин. – А потом ты просто не смог перестать принимать это «лекарство». Верно?

– Да, – виновато ответил Трой. – Головные боли вновь возвращались, а мир вокруг становился серым, если я хотя бы один день его не вдыхал.

– Неудивительно, чёрт возьми. На «кварц» легко подсесть, но соскочить с него почти невозможно. Тебе известно, где этот Казимир его взял?

– У него было немного с собой, мне хватило на первое время. А потом он начал сам его делать в своей мастерской. Я слышал, некоторые центурионы тоже принимали этот, как его там… а, «кварц».

На несколько мгновений Денис погрузился в размышления:

«Похоже, этот Казимир не только оружейник, но ещё и чертовки хороший химик. Если Трой не врёт, значит, появление «кварца» у нас – тоже его рук дело. Только вот в «Рубеже» у него ничего не получилось. Офицеры эту дрянь принимать не стали, а нескольких торчков среди рядовых мы прилюдно выпороли и выгнали из гвардии. И тогда он пришёл сюда».

Дверная ручка скрипнула. Кто-то снаружи попытался открыть дверь, но засов не дал этого сделать. Из коридора послышался приглушённый голос, судя по тембру, принадлежавший мужчине средних лет:

– Консул, у вас всё в порядке?

Савин приложил палец к губам и прошептал:

– Какого чёрта, Трой? Кто это?

– Это Рагнар, мой телохранитель, – ответил он немного испуганно. – Я вам его представлял.

– Я же вроде ясно сказал, чтобы вся твоя охрана ждала на улице.

– Учитель, я так им и приказал, вы же сами слышали.

– Консул, – из-за двери вновь раздался голос.

– Прикажи ему уйти, – прошептал Савин.

Трой испуганно кивнул.

– Рагнар, какого чёрта? – Он попытался изобразить сильное недовольство. – Я же приказал меня не беспокоить.

– Прошу прощения, господин, но я бы хотел удостовериться, что с вами всё в порядке.

– Что значит ты хотел бы? Всё, что ты должен – это исполнять мои приказы.

– Так и есть, консул. Но, помимо этого, я обязан защищать вас. Вы уже больше получаса не выходите из комнаты, и мы начали беспокоиться. К тому же центурион, что доставил вашего гостя, никуда не уходит, и его люди тоже. Сначала их было человек пять, но сейчас уже больше десятка, все вооружены. Нам кажется это подозрительным. Поэтому я и прошу вас выйти, чтобы мы могли убедиться в вашем благополучии.

Трой шёпотом обратился к Савину:

– Если не открыть дверь, то они её вышибут.

– Ладно. Скажи, что сейчас выйдешь.

Трой кивнул.

– Что ж ты сразу не сказал? Сейчас выйду и со всем разберусь.

Савин спрятал клинок под рукавом рубашки и тихо произнёс, глядя собеседнику в глаза:

– На случай, если это одна из твоих уловок, то учти, перед отъездом я оставил особые инструкции своему заму. Если я не вернусь в ближайшее время, то будь уверен, ничего хорошего тебе не светит.

В ответ Трой лишь нахмурил брови. Подойдя к двери, он отодвинул засов. Савин тем временем закрыл маской нижнюю часть лица.

– Рагнар, я же сказал, что со мной всё в порядке, – с напором произнёс Трой, немного приоткрыв дверь. – Что за чертовщина у вас…

Раздался глухой хлопок, сопровождаемый лязгом металла, Трой замолк. Его голова слегка дёрнулась. Мгновенно обмякнув, бездыханное тело консула повалилось вниз. Убийца действовал невероятно быстро. Прежде чем вылетевшая из оружия гильза успела звякнуть о мраморный пол, он со всей силы ударил дверь ногой, отчего та резко распахнулась. На том месте, где всего секунду назад стоял консул, Денис увидел чёрную человеческую фигуру с вытянутой вперёд рукой. Судя по почти полному отсутствию вспышки и звука выстрела, в руке он сжимал специальный пистолет, стреляющий дозвуковыми патронами. На раздумья времени не оставалось. Действовать приходилось быстро, полагаясь лишь на интуицию и боевые навыки, выработанные за годы тренировок.

Савин молниеносно выхватил один из ножей и буквально наугад метнул его в сторону тёмного силуэта. Клинок угодил убийце точно в грудь, но отскочив от плиты бронежилета, нож с карбоновым лезвием почти беззвучно упал на пол. Убийца пошатнулся. Скорее всего от испуга, но это дало командору лишнюю секунду, чтобы провалиться под стол. К его счастью, крышка стола держалась не на ножках, а на вертикальных перегородках, сделанных из дерева и дававших хоть какую-то защиту.

Стоило Савину опуститься на пол, как несколько пуль одна за одной ударили в каменную стену позади, высекая фонтаны искр. Следующая серия выстрелов пришлась по столу, крупные и мелкие щепки полетели во все стороны. Однако старый высушенный брус из красного дерева оказался слишком прочным для пуль, летящих с дозвуковой скоростью, ни одно из попаданий не было сквозным. Савин застыл на месте, давая противнику возможность сделать следующий ход.

– Зачем вы прячетесь, епископ Дэн? – раздался издевательский голос стрелка. – Разве ваш бог не обещает вечную жизнь всем своим последователям в благодарность за верную службу?

Савин молчал. Прикрываясь столом и ориентируясь лишь на голос, он аккуратно сменил позицию, чтобы не дать стрелку неожиданно выскочить сбоку. Судя по звукам, убийца закрыл за собой дверь и запер её на засов.

– Теперь-то нам точно никто не помешает, – стрелок сделал ещё несколько шагов вокруг стола, Денис старался двигаться синхронно. – Епископ, не молчите, пожалуйста, это как минимум неприлично. Я проделал очень долгий и сложный путь ради этой встречи. Или, может, вы предпочитаете, когда к вам обращаются «командор Савин»?

Денис не узнавал этот голос. Кто этот человек? Один из новых центурионов, решивших устроить переворот, или, может, сам Казимир, кем бы тот ни был на самом деле? Савин попытался отбросить все эти мысли, они сильно мешали, не давая сконцентрироваться на самом главном. Сейчас основная задача – просто выжить и выбраться отсюда, всё остальное неважно.

– Командор, говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти. Так к чему эти бессмысленные мучения? Зачем изматывать себя попытками спастись, если исход известен заранее? Я могу сделать всё быстро и безболезненно, как с вашим покойным «учеником». Или как вы там его называли? А могу проделать всё медленно и неприятно. Решать вам.

– Так ты хочешь поговорить или всё же убить меня? – произнёс Савин, стараясь сохранять твёрдость в голосе.

– Одно другому не мешает. Умрёте вы в любом случае, вопрос только как.

– Я бы предпочёл умереть в своей постели от старости. Лет в девяносто.

– А вы шутник, командор, да ещё и фантазёр.

– Есть такое. Могу я узнать, с кем разговариваю? Ты Казимир?

– Нет, командор, я не Казимир. Он очень хотел с вами пообщаться и лично вышибить вам мозги, но обстоятельства не позволили. Так что мне пришлось взять на себя заботу о вас с консулом. И, скажу честно, я этому несказанно рад.

– Значит, ты Рагнар?

– Можете и так меня называть, я не против. За последний год это имя стало для меня почти как родное.

Ещё несколько шагов вокруг стола против часовой стрелки. Пока убийца говорил, Савин медленно снимал куртку. Ему оставалось пройти не больше трёх метров, чтобы сделать свой ход. Он продолжал диалог, пытаясь отвлечь внимание противника:

– За что ты так настойчиво хочешь меня убить, Рагнар?

– За всё то зло, что вы натворили. Это ваш час расплаты, командор. А меня можете считать прокурором, судьёй и палачом в одном лице.

– И о каком же зле ты говоришь? Я спас множество людей от мучительной смерти. Разве это зло?

– Командор, прошу вас, не пытайтесь меня заболтать, разыгрывая из себя благодетеля. Спасение нескольких сотен никак не оправдывает убийство миллионов. К тому же люди, которых, как вы говорите, «спасли», по сути, превратились в ваших соучастников. И пускай многие из них сделали это неосознанно, но это не избавляет их от ответственности. Так что их тоже вскоре настигнет расплата.

– И кого же ты собрался наказывать? Женщин и детей?

– Командор, не пытайтесь давить на жалость, вы прекрасно поняли, кого я имею в виду.

– И кого же?

– Тех, кто, бездумно выполняя ваши приказы, расстреливал ни в чём не повинных людей, в том числе женщин и детей. Вы же ещё помните ту бойню в Беркане?

– Конечно помню. Только это не был расстрел ни в чём не повинных людей. Нас окружила вооружённая толпа, мы лишь защищались. И имели на это полное право.

– Командор, ваши попытки оправдаться, честно говоря, меня уже утомили. За один только Беркан вас мало просто застрелить, вы заслуживаете самой изощрённой казни. Но, увы, на это у меня нет времени.

Окно за спиной Савина вспыхнуло огнём. На несколько мгновений стены комнаты озарились красным. Секунду спустя с улицы донёсся мощный хлопок, сопровождаемый густым треском, словно кто-то одновременно запустил в небо сотни фейерверков. Рагнар довольным голосом проговорил:

– Ну что ж, мой брат свою задачу выполнил, а значит, и мне пора заканчивать. Приятно было с вами побеседовать, командор Савин, но всё хорошее рано или поздно подходит к концу, – убийца продолжил шаг за шагом двигаться вокруг стола. – Жаль, что вы не увидите, как будут медленно подыхать люди, которые хоть немного вам дороги. Именно такого наказания вы и заслуживаете. Но в любом случае знайте, я обязательно передам привет вашей дочери, когда буду её…

Что-то тёмное выскочило из-под стола и метнулось к двери. Рагнар среагировал почти мгновенно. Резким движением он вскинул пистолет и выстрелил. Пуля прошила упавшую на пол куртку. Уловка Савина сработала. Ему удалось отвлечь убийцу всего на секунду, но этого времени хватило, чтобы стащить вниз масляную лампу с края стола. Ещё секунда, и он, увеличив пламя до максимума и ориентируясь лишь на звук, наугад метнул пылающий снаряд в сторону противника. Огненная вспышка вырисовала на стене тень человека, размахивающего рукой с пистолетом. Объятый пламенем убийца визжал, беспорядочно стреляя во все стороны. Савин ждал, продолжая укрываться под столом. Как только глухие хлопки сменились щелчками, пришло время действовать.

Выскочив из укрытия, он увидел перед собой живой факел. Горящее масло разлилось по торсу и лицу Рагнара. Он отчаянно пытался сбить его руками, которые также были объяты пламенем. Савин выхватил оставшийся у него нож и, подскочив к противнику, нанёс один точный удар в бок чуть ниже бронежилета. Последовавшая за ударом подсечка заставила Рагнара упасть на спину. Схватив лежащую у входа куртку, командор накрыл горящее тело незадачливого убийцы. Пламя потухло всего за несколько секунд.

Комната наполнилась дымом. В нос ударил тошнотворный запах горелой плоти. Чтобы не задохнуться, Савин открыл единственное окно. Поверженный противник стонал. Его лицо и руки сильно обгорели, а рана в боку кровоточила.

– Не волнуйся, – спокойно произнёс командор, склоняясь над соперником. – Я всего лишь хотел тебя обездвижить, так что кровью ты точно не истечёшь. Желай я твоей смерти, то ударил бы в шею. Ты мне пока живым нужен. Теперь у нас будет просто куча времени для разговоров. Ты ведь этого хотел? По глазам вижу, что этого. И, уверяю тебя, Рагнар, ты расскажешь мне всё, абсолютно всё, что будет меня интересовать. Поверь, уж я-то умею вытягивать из людей информацию.

Савин поднял с пола пистолет. С виду типичная самоделка, изготовленная каким-то умельцем на промышленном 3D-принтере.

– Я так понял, это работа Казимира? – спросил Савин. – Он у вас главный?

Рагнар попытался рассмеяться, но смог издать лишь булькающий звук.

– Ладно, можешь не отвечать, мы обсудим это позже.

– Думаешь, этим ты что-то изменишь? – прохрипел Рагнар. – Всё уже сделано. Посмотри в окно.

Денис уже и забыл о взрыве, произошедшем несколькими минутами ранее. Он подошёл к окну. Метрах в ста горело одиноко стоящее здание, десятки людей вокруг пытались его потушить. Рагнар продолжил:

– Сейчас тебе повезло, Савин. Но через пару месяцев и ты, и все твои ублюдки сдохнете. Джо придёт за каждым из вас.

– Джо? Кто это? Ваш главарь?

Командор вновь склонился над поверженным противником, тот злобно улыбнулся.

Раздался щелчок, похожий на приглушённый взрыв небольшой петарды. На долю секунды Савин окаменел от ужаса. Этот звук он бы не спутал ни с одним другим – звук ударника, накалывающего капсуль взрывателя. Лицо Рагнара озарилось улыбкой победителя. Дрожащей рукой он поднял зажатую в кулаке гранату.

Денис не знал, сколько времени у него осталось. Обычно запал горит от трёх до пяти секунд в зависимости от конкретной модели. В окно выпрыгнуть он точно не успеет, оно слишком высоко. Отпрыгнуть в сторону и спрятаться за стол тоже не вариант, граната может полететь следом. Можно попытаться разжать пальцы Рагнара и отбросить гранату за стол. Если дерево не смогла пробить пистолетная пуля, пускай и летящая с дозвуковой скоростью, то лёгкие осколки ему тоже, скорее всего, будут нипочём. Конечно же, взрыв в крохотном помещении опасен не только осколочным поражением, но и серьёзной контузией, однако для жизни это почти не опасно. При достаточном везении гранату даже получится откинуть в окно, тогда они оба гарантированно не пострадают.

Одна секунда…

Из запала заструился белый дым, означающий начало горения замедлителя. Савин вонзил нож в предплечье противника, аккурат меж лучевой и локтевой костями. Рагнар вскрикнул. Пальцы, сжимавшие гранату, дрогнули, но не разжались.

Две секунды…

Савин попытался вырвать адскую машину, отгибая пальцы один за другим.

Три секунды…

Обессиленный противник разжал кулак. Граната упала в руку Дениса.

Четыре секунды…

На размах или точный бросок времени не было.

Он метнул снаряд наотмашь, словно горячую картофелину. Мыслей в голове не осталось, только инстинкт. Лишь бы подальше, лишь бы в сторону окна, в которое уже и не надеялся попасть.

Последнее, что Денис услышал – ликующий крик противника:

– Джо придёт за тобой!

Яркая белая вспышка. Огненная волна, окутавшая тело. И тьма.

Часть II Война

Прошла уже неделя с того злополучного дня, когда майор Купер вынудил Сергея написать заявление об уходе. К такому резкому повороту в своей жизни Сергей готов не был. Он, конечно, задумывался покончить с гвардейской службой в отдалённом будущем, но лишь когда завершит постройку дома и накопит достаточно денег, чтобы открыть своё дело. Однако в реальности всё произошло крайне не вовремя. В его душе по-прежнему теплилась надежда, что Денис вот-вот вернётся в столицу и всё разрулит, но командора уже больше недели никто не видел. Сергею только и оставалось, что ломать голову, под каким соусом сообщить семье о своём увольнении. Скорее всего придётся ссылаться на подорванное здоровье и психологическую травму, как порекомендовал майор. Для этого у Сергея в запасе оставалась ещё пара дней, максимум неделя. По легенде, он всё ещё был на больничном, и, несмотря на военное положение, никто не торопил его с возвращением в строй.

Однако реальный нынешний статус сильно его беспокоил. Купер наверняка уже внёс в журнал учёта запись о его увольнении. А значит, Сергей стал безработным официально и его вполне могли обвинить в тунеядстве и отправить на общественные работы, если он не трудоустроится в ближайшее время.

Бывшему гвардейцу, а тем более сержанту, не так уж и легко найти достойное место на гражданке, цивилы таких, мягко говоря, недолюбливают. Но деваться некуда. Идеальным вариантом было бы устроиться на стройку плотником или хотя бы разнорабочим. Для Сергея это явилось бы не только возможностью приобрести новые навыки, но и завести полезные знакомства, что очень могло бы пригодиться во время строительства собственного дома.

Денег, которые Сергей успел собрать за время торговли «чипсами», их семье хватило бы на пару лет безбедной жизни. Но он не мог тратить их открыто и беззаботно, тем более на постройку дома, ради которого всё и затевалось. Никто бы не поверил, что безработный бывший сержант накопил столь большую сумму исключительно честным путём. Особый отдел гвардии непременно взял бы его в оборот, поэтому стабильная и хорошо оплачиваемая работа нужна была в первую очередь как прикрытие.

Кроме того, уже сейчас остро вставал вопрос с жильём. Из нынешней, и без того не самой просторной комнаты, по закону их семье придётся переехать в помещение поменьше. Нынешняя жилплощадь находилась на балансе гвардии, поэтому вскоре она непременно перейдёт кому-то другому. Кому-то более достойному.

До переезда в общий барак с цивилами дело скорее всего не дойдёт, Денис этого не допустит. По крайней мере до тех пор, пока он жив. Лиза для него почти как младшая сестра, и он не даст ей и её детям жить в скотских условиях. Но потесниться однозначно придётся.

Сергей сидел в комнате один, перебирая на столе эскизы и чертежи будущего дома. Во время одного из мародёрных рейдов ему удалось откопать в музейном архиве несколько старых рекламных буклетов и журналов, посвящённых строительству деревянных каркасных домов. И хотя большая их часть оказалась на немецком и французском, за последние пару месяцев их удалось полностью перевести.

Дерево в строительстве уже давно никто не использовал – слишком дорого и непрактично в сравнении с углесиликатными блоками и сборными металлокерамическими конструкциями. Даже новые дома в общине в основном собирались из отдельных фрагментов зданий, что удавалось разобрать в ближайшем посёлке и доставить сюда.

В наружную дверь постучали. Сергей с неохотой отложил бумаги и поднялся, чтобы открыть, но Лиза, находившаяся в то время на общей кухне, его опередила.

– О, Джек, какой сюрприз, – раздался её радостный голос. – Давно не виделись. Ты заходи, я как раз собиралась ставить чайник.

Сергей украдкой выглянул в окно. На пороге стоял Купер. Как всегда подтянутый, одетый в выглаженную полевую форму и непривычно позитивный.

– Спасибо, Лизи, но я ненадолго.

В его голосе чувствовалась непритворная теплота и любезность. Ну конечно, Лиза для него своя, с ней можно и по-хорошему разговаривать, в отличие от подчинённых.

– Вообще-то я к твоему оболтусу, – продолжил Купер. – Он дома?

– Джек, – Лиза стала говорить тише. – Я же просила не называть его так.

– Прости, с языка сорвалось. Так он дома?

– Да, заходи.

Сергей резко вернулся за стол. В его голове промелькнула мысль:

«Какого чёрта ему здесь нужно? Надеюсь, он не пришёл решать вопрос с нашим выселением».

Купер вошёл в комнату, закрыв за собой дверь.

– Привет, Крыса. Как жизнь? – произнёс он так же наигранно бодро.

Не вставая со стула и не отрывая взгляда от бумаг, Сергей спокойно ответил:

– Всё идёт своим чередом, мистер Купер.

– Что, даже зада от стула не оторвёшь, чтобы поприветствовать гостя?

– С какой стати? Я больше вам не подчиняюсь. Вы сами выперли меня из гвардии на прошлой неделе. Забыли уже?

– Какой, однако, борзый цивил из тебя получился. – Купер ухмыльнулся. – Я так понял, ты им так ничего не сказал? – Он указал большим пальцем себе за спину.

– Пока не сказал.

– Я так и думал, что ты до последнего тянуть будешь. Ждёшь, пока командор вернётся и всё обнулит? Или думаешь, ситуация сама как-нибудь рассосётся?

Сергей ничего не ответил. Он продолжал пялиться в чертежи, изображая активную мозговую деятельность. Купер подошёл ближе и взял один из листов.

– Вижу, ты серьёзно за это взялся, Крыса. Аж несколько вариантов нарисовал. Когда планируешь начать?

– Когда устроюсь на нормальную работу.

– Нормальную? Думаю, это ещё не скоро случится. – Он вернул эскиз обратно на стол. – А знаешь, это даже хорошо, что ты ничего не сказал Лизе, меньше потом придётся объяснять.

– Что объяснять? – безразлично спросил Сергей.

Купер поднёс к его лицу лист бумаги, исписанный авторучкой, и спросил:

– Это ведь твоей рукой написано?

Перед глазами Сергея оказалось то самое заявление об уходе из гвардии, которое Купер заставил его написать.

– Да, и что? – он наконец повернулся к майору. – Вам мало было меня выпереть, решили ещё и позлорадствовать между делом?

По лицу майора поползла издевательская ухмылка. Ничего не ответив, он взял лист обеими руками и, не торопясь, разорвал его пополам. Сергей смотрел на это с недоумением. Купер сложил получившиеся куски вместе, разорвал их ещё несколько раз, бросил бумажное конфетти на стол и командным тоном произнёс:

– Какого чёрта ты расселся перед офицером, сержант? А ну, смирно!

Сергею понадобилось около трёх секунд, чтобы понять, что сейчас произошло. Он вскочил со стула и вытянулся перед майором по стойке смирно.

– Быстро соображаешь, Крыса, это хорошо. А теперь отвечай на мои вопросы, коротко и ясно. Вопрос номер раз. В прошлой жизни работал тур-инструктором?

– Так точно, сэр.

– Хорошо. Командор сказал, что ты знаешь долину и окружающие горы как свои пять пальцев. Это так?

– Так точно, сэр.

– Тогда твой отпуск окончен. Пора послужить нашей общине, как положено. Даю ровно пять минут, чтобы собраться и выйти на улицу. Задержишься хоть на секунду, и все тридцать километров будешь топать пешком в полной боевой выкладке. Время пошло.

Не дав Сергею и слова сказать в ответ, Купер вышел в коридор и обратился к Лизе:

– Лиз, ты не против, если я одолжу твоего бойца ненадолго? Не переживай, верну его в целости и сохранности через пару дней. Даю слово.

Сергею хватило четырёх минут, чтобы выполнить приказ Купера. Выйдя из дома, они молча дошли до склада вещевого имущества гвардии, где их ждала дочь майора Рита.

– Капрал Купер, вы всё подготовили? – обратился он к девушке.

– Так точно, сэр, – отчеканила Рита и указала на угол склада. Там стояли два велосипеда, рядом лежало оружие и экипировка. – Единственное, я не отрегулировала высоту сидений и вынос руля, вам лучше сделать это самостоятельно под ваш рост.

Майор повернулся к Сергею:

– Я надеюсь, ты ещё не забыл, как всем этим пользоваться?

– Нет, сэр, не забыл. Мы куда-то едем?

– Нет, блин, я просто так приказал всё это собрать. Калашников, не выводи меня из себя тупыми вопросами. Иначе я не пожалею времени и склею обратно твоё заявление по кусочкам.

Подогнав снаряжение и велосипеды, они выехали со склада и направились к выезду из города. Городские ворота были открыты, часовые на блокпосте их не тормозили. Спустившись вниз по извилистому горному серпантину, Сергей осторожно спросил:

– Сэр, разрешите уточнить. А куда мы направляемся?

– На восток, – сухо ответил Купер.

Несмотря на весь свой минимализм, ответ майора оказался для Сергея более чем исчерпывающим – они направлялись в сторону территории давидианцев. Чуть ранее Купер обмолвился, что им придётся проехать около тридцати километров. Если двигаться на восток, то примерно на таком расстоянии от столицы «Рубежа» располагался торговый пост «Гермес».

Выехав на трассу М115, Купер остановился, чтобы перевести дыхание, и мимолётом взглянул на часы.

– Чёрт, из-за твоей болтовни мы выбились из графика. А ну погнали, и не вздумай отставать.

Для Сергея этот упрёк звучал крайне забавно, ведь это ему приходилось подстраиваться под майора, а не наоборот. В своём привычном темпе Сергей мог бы ехать минимум в два раза быстрее.

Жёлтую зону пересекли достаточно быстро. Меньше чем через час они достигли ближайший пограничный аванпост, где их ждал отряд велосипедистов человек в двадцать. На всех камуфляжная полевая форма ветеранов, такая же, как и на Купере. Судя по экипировке, вооружению и вместительным рюкзакам, эти ребята явно не на прогулку собрались.

Сблизившись с отрядом, Сергей поймал на себе несколько откровенно презрительных взглядов. Неудивительно. Вполне возможно, кто-то из этих парней участвовал в ночной облаве на таверну «Краков», так что им есть за что его презирать.

Отряд разделился на боевые звенья и принял формацию походной колонны. Купер приказал Сергею ехать вместе с ним в центре.

– Сэр, – осторожно обратился к нему Сергей. – Как-то многовато людей для эскорта. Мы, случайно, не на войну собрались?

По лицу Купера поползла довольная ухмылка.

– А ты сообразительный, Крыса.

– Так, значит, это действительно были давидианцы? Я про тех, кто расстрелял моё звено.

– Понятия не имею.

– В смысле? – произнёс Сергей с лёгким недоумением. – Так мы воюем с ними?

– Можно и так сказать. Но, само собой, официально войну никто никому объявлять не будет. Нам сейчас не до соблюдения дипломатического этикета.

Для Сергея всё встало на свои места. Если они действительно едут на «Гермес», значит, именно там находится штаб всей операции, что вполне логично. Очевидно, Дэн решил собрать на аванпосте все самые боеспособные силы, в первую очередь ветеранов, для одного решительного удара. Купер не просто так вернул его в строй, ему явно нужен проводник, хорошо знающий долину и способный незаметно для давидианцев провести через границу передовой отряд «Рубежа».

До «Гермеса» оставалось километров пять, когда Сергей заметил впереди столб чёрного дыма высотой с небоскрёб. Он поднимался с того самого места, где должен был располагаться аванпост. Вдалеке послышалась серия хлопков, похожих на выстрелы, затем далёкий приглушённый взрыв.

– Всем быть начеку, – крикнул Купер.

Остальные бойцы в колонне передали его приказ по цепочке. Головной дозор отделился от основного отряда и умчался вперёд. Им оставалось преодолеть небольшой холм, чтобы «Гермес» и его окрестности оказались как на ладони. Поднявшись на вершину, дозорные просигналили, что путь свободен. Остальная колонна подтянулась вслед за ними.

Увиденное Сергеем с холма неслабо его озадачило. Никакого боя в районе аванпоста не было и в помине. Часовые на вышках мирно стояли, пристально осматривая местность вокруг. Они ни в кого не стреляли, по ним огня тоже никто не вёл. Гигантский столб чёрного дыма, видимый за многие километры, поднимался не от «Гермеса», а от огромного костра в сотне метров к западу. Несколько гвардейцев непрерывно забрасывали туда срубленные деревья, автомобильные колёса и прочий мусор, как будто специально стараясь получить как можно больше дыма. Судя по периодическим хлопкам, время от времени в костёр летела и какая-то пиротехника.

– Вечеринка в самом разгаре, – воскликнул Купер. – Пора бы и нам присоединиться.

Гарнизон оказался сравнительно небольшим, человек десять или около того. Но вот их состав Сергея озадачил. Ни одного простого гвардейца. Судя по внешнему виду, а именно камуфлированной полевой форме, гарнизон состоял из одних лишь ветеранов. Часовые на вышках были дополнительно облачены в тяжёлые бронежилеты и противопульные шлемы с лицевыми щитками. Сергею сразу вспомнилась бойня в Беркане. В ту злополучную ночь бойцы «Рубежа» выглядели точно так же.

Купер приказал своим людям размещаться и отдыхать, но при этом оставаться в полной боевой готовности на случай срочного выдвижения. Куда именно им предстоит выдвигаться, майор не уточнил. Сергею он сказал идти вместе с ним. Они поднялись на второй этаж бывшего поместья и остановились возле одного из помещений. Двое вооружённых ветеранов у входа попросили их подождать.

– Послушай сюда, Крыса, – обратился майор к Сергею, предварительно отведя того в сторону. – Я знаю, ты далеко не вафля, но на всякий случай постарайся держать себя в руках, когда мы окажемся там, – он указал на дверь.

Мгновение спустя открылась дверь и из темноты показалось худощавое лицо доктора Ричи – главного врача общины и советника командора по медицине. Он негромко обратился к Куперу:

– Майор, вы можете проходить. Только, пожалуйста, старайтесь говорить максимально короткими и чёткими фразами и ни в коем случае не включайте свет.

– Как скажете, доктор.

Они вошли внутрь. В комнате царил полумрак, все окна закрыли плотными шторами. Первое, что почувствовал Сергей – резкий химический запах с примесью спирта и каких-то медикаментов. Из темноты вышел белый мужчина в гражданской одежде. Встретившись с Купером взглядом, мужчина прижал кулак к груди и поклонился. Только сейчас Сергей заметил нашивку на его плече: глаз на фоне креста.

«Давидианец? Что он тут делает? На дипломата он не похож, скорее воин или даже центурион. Может, пленный? Тогда почему не в наручниках?»

Повернувшись к Сергею, мужчина представился:

– Центурион Максимус. Командир третьей центурии святого воинства отца Давида.

Удивлённый таким поворотом, Сергей хотел было представиться в ответ, но Купер его опередил:

– А это сержант Калашников, сами знаете какой гвардии. Будем считать, теперь вы знакомы не только заочно. Предлагаю не тянуть резину и сразу перейти к делу.

Центурион кивнул и движением руки предложил следовать за ним. Они прошли в соседнюю смежную комнату, куда солнечный свет не попадал вовсе. Помещение лишь слегка освещалось тусклым оранжевым пламенем настенной масляной лампы. В углу на кровати лежал человек, накрытый по грудь простынёй и опутанный трубками капельниц. Лица человека Сергей не видел, но судя по всему, неприятный больничный запах исходил именно от него.

Возле кровати стоял ещё один мужчина, чернокожий, также одетый по гражданке. Никаких нашивок и прочих опознавательных знаков Сергей на нём не заметил, но одна особая примета ярко его выделяла – уродливый шрам, пересекавший лицо. Мужчина помог больному приподняться и положил под его спину пару подушек, чтобы тот мог оставаться в полусидячем положении.

Теперь Сергей смог лучше разглядеть лежащего. Хоть большая часть его тела и была прикрыта, голова, шея и плечи представляли собой один сплошной ожёг, покрытый кровавыми нарывами. Правое ухо и глаз просто отсутствовали, их словно вплавило в череп. Не исключено, что под простынёй картина была ничуть не лучше. Создавалось ощущение, что этого бедолагу с ног до головы окатили кислотой либо бросили в чан с раскалённым жидким металлом, иного объяснения Сергей не находил.

Из-за спины послышался возмущённый шёпот доктора Ричи:

– Нигрум, что ты делаешь?

– Простите, доктор, – безразлично ответил человек со шрамом, – но господин сам попросил меня приподнять его выше.

– Всё нормально, – прохрипел больной. – Мне так проще разговаривать.

Он перевёл взгляд на Сергея, уставившись на того единственным глазом, еле заметно улыбнулся и тихо сказал:

– Привет, дружище. Рад, что ты заглянул.

– Дэн? – ошарашенно произнёс Сергей. – Чёрт возьми, что с тобой? Кто это сделал?

Подобие улыбки на лице Савина приобрело ироничный вид.

– Белый фосфор.

– Что? В каком смысле?

Савин в ответ сильно закашлял. Казалось, он вот-вот выплюнет на пол собственные лёгкие. Доктор Ричи подскочил и слегка наклонил его тело на бок, помогая нормально прокашляться. На свежей простыне появились кровавые брызги. Как только приступ закончился, командор продолжил:

– Как видишь,говорить мне сейчас нелегко, так что старайся слушать и не перебивать. Ты наверняка подумал, что мы всерьёз готовимся к войне. Так и есть.

Сергей осторожно перевёл взгляд на Максимуса, стоявшего слева от него.

– Неверный вывод, – продолжил командор. – Наш враг не давидианцы. Они не имеют никакого отношения к расстрелу твоего звена в Квейрисе. Улики, найденные на месте засады, это подстава. Центурион Максимус, с которым ты уже познакомился, выступает официальным представителем Ока Давидова. Я полностью ему доверяю, и ты тоже можешь доверять. Если бы не он, я бы уже был мёртв, а наши общины сейчас вовсю воевали бы, – он перевёл взгляд на давидианского офицера. – Центурион, если вас не затруднит, введите моего друга в курс дела. Я что-то неважно себя чувствую. Расскажите сержанту всё, пока доктор Ричи делает свою работу.

– Как вам будет угодно, командор.

Слова Максимуса были пропитаны глубочайшим уважением и, можно даже сказать, восхищением. Он во всех подробностях рассказал, как полторы недели назад командор Савин, рискуя жизнью, в одиночку выехал навстречу его отряду для переговоров и передачи раненых. После чего попросил о личной встрече с консулом Троем.

– Я сопроводил господина Савина в столицу и передал его консулу. Об их встрече помимо меня знали лишь несколько человек. Но и этого оказалось достаточно, чтобы чёртовы отступники обо всём пронюхали. Беда пришла, откуда не ждали. Телохранитель консула по имени Рагнар оказался предателем. Он убил своего напарника, чтобы тот не смог ему помешать, ворвался на встречу и первым же выстрелом застрелил консула. Но ваш командор оказался не по зубам выродку. Господин Савин смог разоружить убийцу голыми руками, но у того оказалась при себе граната, и перед смертью он успел пустить её в ход.

– Вы хотите сказать, что обычная ручная граната может сделать с человеком такое? – возмутился Сергей.

– Не совсем обычная, – вклинился в разговор доктор Ричи, вводя пациенту какой-то препарат. Мужчина со шрамом тем временем покрывал поражённые участки мазью и обматывал их бинтами. – Будь это обычная граната, он отделался бы лёгкой контузией и несколькими осколочными ранами. Но, судя по характеру повреждений, граната была начинена белым фосфором, а эта дрянь выжигает всё, с чем соприкоснётся. Командору ещё сильно повезло.

– Повезло? Доктор, вы серьёзно называете это везением?

– Конечно. Ожёг семидесяти процентов тела и верхних дыхательных путей для любого человека почти смертный приговор. Хорошо, что среди давидианских лекарей оказалась парочка квалифицированных врачей, они хотя бы не дали ему умереть от болевого шока в первые часы. Так же стоит отдельно поблагодарить и центуриона Максимуса за то, что оперативно доставил командора сюда. Небольшое промедление, и он сто процентов уже был бы мёртв. Сейчас его жизни ничего не угрожает. Ожоги, само собой, останутся навсегда, но это не смертельно. Дайте мне ещё пару недель, ну максимум месяц, и я поставлю его на ноги. Правда, мне придётся серьёзно истощить наши запасы регенератора и обезболивающих препаратов. Утаить такое от персонала госпиталя будет сложновато, но я постараюсь.

– Доктор, что за бред вы несёте? Почему вы лечите его здесь? Почему не перевезёте в столичный госпиталь?

– Потому что нельзя, – с нескрываемой злобой прошипел Савин. – Сергей, умоляю, закрой свой чёртов рот и просто слушай, большего от тебя пока что не требуется. Ты и так уже достаточно наговорил и натворил. Да, Купер мне обо всём рассказал. Я приказал привести тебя сюда не для того, чтобы ты разыгрывал заботливую мамочку, так что будь добр, завали хлебало и не издавай ни единого звука до тех пор, пока я тебе не прикажу.

Судя по гробовому молчанию, никто из присутствующих не ожидал вспышки гнева, особенно Сергей. Он никогда не слышал, чтоб Денис хоть с кем-нибудь разговаривал в таком тоне. Ошарашенный, он вытянулся по стойке смирно и плотно сжал губы.

– Так-то лучше, – проговорил командор спокойнее. – Центурион, продолжайте, пожалуйста.

С улицы донёсся треск, похожий на серию выстрелов. Казалось, никто, кроме Сергея, не обратил на это внимания. Максимус продолжил рассказ:

– Убийца действовал не в одиночку. У него был как минимум один сообщник из ближайшего окружения консула.

Он рассказал про оружейника Казимира. Как тот пришёл в общину, как начал производить патроны с экспансивными пулями и как превратил консула Троя в кварцевого наркомана. Тут в разговор влез Купер, он обратился к Сергею:

– Во время нашей беседы в таверне ты обмолвился, что Новак разобрался с теми двумя умниками, подпольно варившими «кварц». Вчера я навещал этого жирного поляка и выяснил подробности. Он действительно побеседовал с теми парнями. Сказал, что хорошенько припугнул их и не более, но с того дня никто в столице эту парочку больше не видел. Их имён Новак не запомнил, но отметил, что у старшего была татуировка на правой щеке – какие-то линии и круги, напоминающие иероглиф.

– В точности как у Казимира, – добавил Максимус. – Я видел этого человека всего несколько раз, но его татуировку хорошо запомнил.

– Если всё так и есть, – продолжил Купер, – то складывается очень интересная картина. Получается, что около года назад эта парочка под видом аборигенов проникла в «Рубеж». Спустя какое-то время они собрали свою лабораторию и начали варить «кварц», параллельно пытаясь впаривать его рядовым гвардейцам, но не фортануло. Новак подсуетился и убрал конкурентов. Тогда эти умники решили немного сменить тактику и отправились к давидианцам. И, о чудо, там удача им улыбнулась.

– К сожалению, это правда, – с грустью заметил Максимус. – Мне горестно это признавать, но наш консул оказался слаб духом. Он поддался дьявольскому искушению, за что и поплатился. Пускай смерть станет для него заслуженной карой. Такой позор можно смыть только кровью. Его убийца тоже получил по заслугам. А вот что касается Казимира, то ему удалось скрыться буквально в последний момент. Но перед побегом он успел нанести нам ущерб куда больший, чем его сообщник. Он поджёг свою мастерскую вместе с оружейным складом. Сгорело почти всё оружие и половина боеприпасов. И это ещё не самое плохое. Большая часть уцелевших патронов оказалась непригодна для стрельбы. Этот выродок буквально подсунул нам троянского коня.

Максимус рассказал о нескольких случаях, когда оружие в руках его бойцов взрывалось во время стрельбы.

– Как оказалось, – продолжил центурион, – всё дело в новых патронах. Казимир не просто улучшал их, некоторые из патронов он разбирал и вместо пороха засыпал взрывчатку, оттого наше оружие и взрывалось время от времени. Теперь мы никак не сможем отделить нормальные боеприпасы от испорченных. Так что все патроны, побывавшие в руках Казимира, годятся разве что на фейерверки. Наши бойцы сейчас горстями бросают их в огонь.

– Судя по треску на улице, наши тоже, – ухмыльнувшись, подметил Купер. – А этот Казимир тот ещё хитрец, снимаю перед ним шляпу. Центурион, только без обид. Этот фокус со взрывающимися патронами придумали ещё лет двести назад. Если не ошибаюсь, во время вьетнамской войны, а может, и раньше. Американские спецы нередко находили в джунглях вьетконговские схроны. Взорвать их не всегда получалось, поэтому они нашли более изящный выход. Стали подбрасывать туда патроны со взрывчаткой. Оружие вьетнамцев, само собой, начало время от времени взрываться. Естественно, они сразу подумали, что причина в низком качестве самого оружия, а не в боеприпасах. Именно такого эффекта американцы и добивались. Они хотели, чтобы враг каждый раз боялся нажимать на спуск, и в некоторой степени они этого добились. На ход всей войны это никак не повлияло, но создало интересный прецедент.

Доктор Ричи и мужчина со шрамом закончили процедуры. Савин поблагодарил их и сказал, что теперь ему намного лучше. Он попросил их выйти.

– Господа, – начал командор, обращаясь к Максимусу и Куперу, – спасибо, что сэкономили мои силы. Мне осталось лишь подвести итоги, а после – можно переходить к самому главному. – Его голос звучал бодрее, чем раньше. Лекарства, введённые доктором, явно пошли на пользу. Он перевёл взгляд на Сергея, следующие слова относились непосредственно к нему. – Как ты уже понял, в долине объявился новый игрок, который крайне недружелюбно к нам настроен. И я говорю не о какой-то парочке обозлённых психов, устроивших на меня охоту. Судя по масштабу, это целая группировка в пару десятков человек минимум. И эти люди уже больше года планомерно ведут против нас партизанскую войну. Своего истинного лица они не показывают, требований не выдвигают, короче, соблюдают полную конспирацию. Но одно я знаю точно: они потратили кучу сил, времени и ресурсов, чтобы подтолкнуть наши общины к войне, и, скажу честно, у них почти получилось. Но моя поездка к давидианцам явно спутала им все карты, и они решили действовать по обстановке, ликвидировав меня вместе с консулом Троем. Но не срослось. Если ты до сих пор не понял, то расстрел твоего отряда в Квейрисе это их рук дело. Слишком уж много явных улик против давидианцев мы там нашли, меня это сразу насторожило. Выходит, они способны проводить серьёзные боевые операции даже у нас в тылу, но это не самое опасное. Ты спросил, почему я остаюсь здесь, а не еду в столичный госпиталь? Всё очень просто: здесь у меня куда больше шансов прожить дольше. Если эти ребята смогли внедрить двух своих агентов в ближайшее окружение давидианского консула, значит, и в наших рядах могут быть их шпионы. И за первым покушением на меня может последовать второе. Поэтому здесь я собрал лишь тех людей, кого знаю много лет и кому полностью доверяю. Больше ни один человек не должен знать, где я и что со мной произошло. По крайней мере до тех пор, пока я не восстановлю силы. Сергей, надеюсь, до этого момента тебе всё понятно?

– Так точно, сэр, – отчеканил Калашников. Он продолжал стоять смирно, опасаясь произнести хоть одно лишнее слово, сделать хоть одно лишнее движение.

– Чудно. Тогда продолжим. Уверен, ты обратил внимание на костёр возле аванпоста. И нет, это не утилизация скопившегося мусора. Это театральное представление для «них», точнее говоря, для их наблюдателей. Такие же костры скоро вспыхнут возле некоторых объектов давидианцев. Больше дыма, больше шума, больше звуков стрельбы. Пускай враг думает, что их план удался, и мы воюем, это выиграет нам немного времени. К тому же, пока обе наши армии находятся в полной боевой готовности, вряд ли они решат сделать следующий шаг. По крайней мере я бы на их месте подождал, пока одна из сторон не одержит верх. Так что мы будем продолжать представление так долго, как только это будет возможно.

Савин попросил Купера принести карту долины. Майор развернул на столике перед ним старый потрёпанный лист бумаги, склеенный в нескольких местах скотчем. На карте долина Фьярвик представляла собой неидеальный овал, окружённый по периметру горными цепями. Долина тянулась с запада на восток почти на двести километров. Бывшая столица провинции – город Беркан – располагалась в северо-западном углу карты. Примерно там же находился и фьярский тоннель, разрушенный ядерным взрывом тремя годами ранее. Нынешние центры обеих общин – города Фронтера и Ториан, а также аванпост «Гермес» располагались почти на одной линии вдоль южной границы.

– А теперь вольно, сержант, – сказал Савин с долей иронии, Сергей слегка расслабил плечи. – Вводный брифинг окончен, переходим к обсуждению. Здесь нам пригодился бы твой опыт и знание местности, так что разрешаю задавать вопросы и высказывать своё мнение без лишнего стеснения. Задача ясна?

– Так точно, сэр. Разрешите задать вопрос.

– Разрешаю.

– Насколько я понял из вашего брифа, вы до сих пор не дали противнику никакого наименования. Всё время вы использовали слово «они». Может, для простоты общения дадим этой группировке хоть какое-то временное название?

– У тебя есть конкретное предложение?

– Да. Центурион Максимус несколько раз употребил слово «отступники», когда говорил о вражеских агентах. Думаю, такое наименование вполне подходит.

Савин перевёл взгляд на офицеров и спросил:

– Есть возражения?

Купер и Максимус покачали головами.

– Раз так, пускай будут отступники, – дрожащей рукой командор обвёл на карте область к северо-востоку от «Гермеса». – Примерно в этом районе давидианцы потеряли крупный экспедиционный отряд пару месяцев назад. Причём потеряли в прямом смысле, все двадцать человек пропали без следа. Скорее всего они попали в засаду по наводке Казимира и были полностью уничтожены. Имели место и другие случаи пропажи людей, в том числе и гарнизона целого аванпоста. Никаких следов, всё оружие пропало вместе с людьми. Максимум, что удавалось найти, это следы крови и тела, очевидно, разорванные риперами. Но я считаю, что и здесь без отступников не обошлось. Значит, где-то рядом у них должно быть поселение или база, с которой они и совершают вылазки.

– Прямо посреди Красной зоны? – спросил Сергей. – Как такое возможно?

– Выходит, что возможно, – ответил Савин. – И пока эта база существует, подобные набеги будут продолжаться, в том числе и на нашей территории. Судя по их действиям, эти ребята неплохо подготовлены и вооружены, да и на местности ориентируются отлично. Так что отсидеться в глухой обороне у нас не получится. Мы должны перехватить инициативу и как можно скорее.

– Извини, я правильно тебя понял? – Голос Сергея был полон скепсиса. – Ты хочешь отправить своих людей в самое сердце Красной зоны, чтобы найти и уничтожить эту так называемую «базу»?

– Верно. Сейчас у нас хватает и оружия, и опытных бойцов для такой операции.

В разговор вклинился Максимус:

– Наша сторона окажет любую посильную поддержку. Правда, из-за пожара в оружейной мы остались почти без боеприпасов, так что в бою проку от нас будет немного. Но мы можем снабдить вас продовольствием в нужных объёмах.

– Спасибо, центурион, – ответил Савин. – Возобновить поставки зерна не помешало бы, наши склады изрядно опустели. – Он вновь перевёл взгляд на Сергея. – Что касается уничтожения базы отступников, думаю, нам даже не придётся задействовать крупные силы. Отряд ветеранов человек в тридцать справится с этим без особых проблем. С точки зрения секретности это был бы идеальный вариант, шпионы врага ни о чём не догадались бы. Поэтому я и приказал майору доставить тебя сюда.

– Хочешь, чтобы я возглавил отряд ветеранов? – полушутливо спросил Сергей.

– Хрен тебе, Калашников, а не возглавить ветеранов, – отрезал Купер. – Командовать отрядом буду я, а тебе отводится роль молчаливого и послушного проводника.

Командор не стал опровергать сказанное. Он спокойно добавил:

– Майор Купер только что обрисовал твою основную задачу. Лучше тебя эту долину никто не знает. Так что хорошенько изучи карту и отметь места, где вероятней всего может располагаться вражеская база, а затем проложи самый оптимальный маршрут для поисково-штурмовой группы. Вы выдвигаетесь завтра на рассвете. Тебе ясна поставленная задача?

Сергей ещё раз взглянул на потрёпанный лист бумаги. Область поиска, обозначенная Денисом, была не только велика по площади, но и располагалась в труднопроходимой местности, что значительно усложняло его работу. Он задумчиво прикусил губу.

– Я не расслышал твоего ответа, – сказал командор. – Тебе ясна задача?

– Так точно, – задумчиво ответил Сергей, не отрываясь от карты. – Только эта задача абсолютно невыполнима. Боюсь, если мы отправим туда людей, даже самых опытных и вооружённых до зубов, с ними произойдёт то же самое, что и с экспедицией давидианцев.

– Поясни.

– Постараюсь. Смотрите, трасса М-115, по которой мы сюда приехали, по сути всегда служила условной южной границей природного парка. К северу от неё, а соответственно и от «Гермеса», начинаются заповедные леса и идут они вплоть до предгорья. Дорог там практически нет, как и населённых пунктов, а значит, и ориентиры почти отсутствуют. Те немногие туристические тропы, что там оставались, уже давно заросли. Выходит, поисково-штурмовой группе придётся прокладывать путь через густой лес практически наугад. Кроме того, вся эта область сильно заболочена, чего на этой старой карте, конечно же, не указано. Честно говоря, я вообще не понимаю, как кто-то может передвигаться по этим лесам. Без навигатора и электронных карт это практически невозможно. К тому же не стоит забывать, что заповедник кишит риперами, в основном оттуда они к нам и забредают.

– Калашников, кончай разводить демагогию, – нетерпеливо прервал его Купер. – Так и скажи прямо, что задача тебе не по плечу.

– Небольшой отряд человек в двадцать я бы мог провести. Но если где-то там реально спрятана вражеская база, я бы крайне не советовал вообще туда соваться. Лучшего места для засады, чем эти топи, просто не найти. А вот на месте отступников я бы сделал всё возможное, чтобы заманить нас туда.

Присутствующие переглянулись. На несколько секунд в комнате наступила тишина. Было слышно лишь тяжёлое хрипучее дыхание командора.

– В ваших словах есть доля здравого смысла, – сказал Максимус. – По сути, то же самое случилось с нашей экспедицией, их просто заманили. Уверен, без проделок Казимира тут не обошлось.

– Получается, и в атаку не пойдёшь, и в обороне сидеть не вариант, – подметил Купер. – Какая-то патовая ситуация выходит.

– Не совсем, – задумчиво возразил Сергей, по-прежнему не отрываясь от карты. – Мы же не обязаны двигаться строго на север через все эти леса, можно и с другой стороны зайти, откуда нас не ждут. Но, честно говоря, мне кажется, мы вообще не там ищем. Даже если у отступников есть какая-то база вблизи наших границ, вряд ли они живут там на постоянной основе. Им ведь нужно что-то есть, а на болотах ничего особо не вырастишь, да и охотиться получится разве что на риперов. Выходит, у них должно быть и основное поселение. Если так, то скорее всего оно где-то здесь. – он провёл пальцем вдоль северного горного хребта. – Будь я на их месте, то поселился бы в предгорье хребта Черенкова. Там достаточно плодородные земли, много родников и несколько довольно крупных озёр. Также есть крупное ущелье и парочка неплохих пещер, в которых можно укрыться.

– Значит, ты предлагаешь организовать большой рейд на север долины? – спросил командор.

– Почему бы и нет? Придётся, правда, сделать немалый крюк, но такой вариант куда безопасней, чем идти напролом через заповедник.

– И насколько большим должен быть этот крюк?

– Километров сто или около того.

– Всего-то? – издевательски спросил Купер. – А может, сразу все двести?

На несколько секунд Сергей задумался, после чего на полном серьёзе ответил:

– Да, сэр, вы правы. Если проложить маршрут от «Гермеса» вдоль горных хребтов на юге и западе, то выйдет около двухсот километров. И это без учёта пути вдоль самого хребта Черенкова. Далековато, конечно, но зато безопасно.

– Калашников, ты от реальности совсем оторвался. Наши бойцы не туристы-перворазрядники, чтобы такие крюки делать в полной боевой выкладке. Так что этот вариант сразу отпадает.

– Вовсе нет, – возразил Савин. – Я считаю, что идея отличная.

– Дэн, ты серьёзно? – недоумевал Купер.

– Абсолютно. Мы ведь и в самом деле понятия не имеем, что творится далеко на севере. Мы контролируем лишь небольшой кусок на юге долины, меньше одного процента общей площади. А что, если Сергей прав? Что, если на севере действительно есть крупное поселение выживших или даже не одно?

– И что ты предлагаешь, Дэн? Отправить большую часть ветеранов в дальнее путешествие? Такая прогулка займёт пару недель, а то и целый месяц. Не думаю, что враг будет сидеть без дела всё это время.

– Согласен, Джек. Именно поэтому не будет никакой наступательной операции. Было бы крайне глупо отправлять бойцов вслепую. Прежде чем наносить удар, мы должны точно знать, куда именно нужно бить и с каким сопротивлением мы там столкнёмся. Поэтому на север отправится лишь небольшой отряд исключительно для разведки. Несколько разведчиков смогут пройти по маршруту быстрее и незаметнее большой боевой группы. Им останется лишь добраться до хребта Черенкова, собрать информацию и вернуться назад. Любая мобильная группа с этим справится. А тем временем мы пустим все силы на укрепление границы и поможем нашим соседям сделать то же самое. Это даст нам дополнительную фору по времени. – Единственный глаз командора уставился на Сергея: – Ну что, сержант Калашников, готов отправиться на прогулку?

* * *

Сергей вернулся домой на следующий день после встречи с командором и, не теряя времени, занялся подготовкой к запланированному рейду. Работа предстояла немалая. Майор Купер по-прежнему командовал операцией. Согласно его плану, разведотряд должен был состоять максимум из восьми человек. Купер поручил Сергею в кратчайшие сроки подобрать необходимое походное снаряжение, а также проложить оптимальный маршрут с местами для ночёвок.

До сих пор отрядам гвардии не доводилось совершать дальние переходы, тем более в горных условиях. Обычно рейды в Красную зону занимали полный световой день и никогда не продлевались на ночь. Мародёрные или разведывательные отряды выходили на маршрут ранним утром и возвращались обратно до наступления темноты. А с жёстким ограничением по времени особо далеко в Красную зону не зайдёшь.

– Ну что, Крыса, показывай, с чем пришёл, – по привычке надменно проговорил Купер, развалившись в кресле командора. – Надеюсь, на этот раз ты всё сделал?

– Да, сэр. – Сергей вынул из папки исписанный лист бумаги и положил на стол перед Купером. – Здесь всё, что просили. Но хочу заметить, ваш план далёк от идеала. Я бы хотел предложить…

– Сержант Калашников, – грубо прервал его майор, – если бы меня волновало твоё мнение, я бы сказал тебе это напрямую. Ты сидишь здесь лишь потому, что Савин на этом настоял. Так что умерь свою инициативность до следующей встречи с командором. А она состоится очень нескоро.

– Сэр, при всём уважении, если бы не моя инициативность, вы и ваши люди были бы уже мертвы, да и я вместе с вами.

– Это ещё не факт. По мне, ты просто сдрейфил идти на серьёзное дело, вот и вся причина. Я уверен, что с этой горной прогулкой мы лишь потеряем кучу времени, – он поднёс листок к глазам. – А теперь настрой тишину, сержант, мне нужно разобраться в твоих каракулях.

Пару минут Купер изучал написанное. Внезапно его глаза округлились и он недовольно воскликнул:

– Калашников, ты охренел? Какого чёрта напротив моей фамилии стоит пометка «самое слабое звено»?

– Это та самая причина, по которой я и хотел внести некоторые изменения в ваш план. Позвольте мне объяснить.

– Ну попробуй.

– Сэр, как вы наверно знаете, любая цепь крепка настолько, насколько крепко самое слабое её звено. То же самое можно сказать и про походную группу. Любой отряд двигается со скоростью самого медленного человека в нём. Я прекрасно ощутил этот принцип на своей шкуре за годы работы инструктором-проводником. Если мы будем всё делать по изначальному плану, то этот рейд затянется недели на три, а то и дольше. Нам ведь предстоит не только на великах по равнине прокатиться, но и сотню километров протопать по горам.

– Выходит, ты меня слабаком считаешь?

– Никак нет, сэр. В боевом плане вы один из самых подготовленных людей, даже среди ветеранов. Но в плане долгих переходов вы, мягко говоря, не тянете.

Лицо Купера скривилось в ухмылке.

– Ну, допустим, так и есть. Не увлекался я пешим туризмом. Так что ты предлагаешь? Хочешь, чтобы я передал тебе командование отрядом, а сам здесь остался штаны протирать?

– Никак нет, сэр. Несмотря на все наши разногласия, я считаю, что вы отличный командир, в том числе и для этой операции. Всё, что нам нужно, это уравнять физические возможности всех людей в отряде.

– Ты про нейростимуляторы? Мы и так их принимаем во время рейдов.

– Нет, сэр. Я про экзоскелеты, которые без дела лежат у нас на складе.

– Какие ещё?.. А, ты про те, в которых астронавты приземлились? Их же там всего пара штук.

– Астронавтов было трое, сэр, по одной экзе на каждого. Я вчера переговорил с доктором Муром, их командиром. Он сказал, что у этих штук очень ёмкие батареи. В земных условиях при умеренной нагрузке полного заряда хватит примерно на пятьдесят километров. Всего таких батарей шесть, по две на каждую экзу. Если учесть, что до северного горного хребта мы будем добираться на велосипедах, то запаса пешего хода в сто километров нам вполне хватит.

– Значит, ты предлагаешь мне и ещё двум «слабым» бойцам надеть эти штуки, а остальным обходиться без них? Или, может, предложишь носить их по очереди?

– По очереди вряд ли получится. Каждая экза настраивается индивидуально, и перенастройка занимает некоторое время. Есть идея лучше. Я предлагаю сократить количество людей в отряде до трёх человек. В таком случае каждый из нас будет двигаться с максимальной скоростью, и мы сможем выполнить задачу всего за неделю. То есть в три раза быстрее. Это будет всё равно что до магазина сбегать и обратно.

– В три раза быстрее, говоришь? – Купер задумчиво потёр подбородок. – Предложение, конечно, заманчивое. Но три человека это как-то маловато для такой операции. Если там, в горах, действительно кто-то есть и дело дойдёт до драки, то огневой мощи трёх бойцов будет явно недостаточно.

– Недостаточно для чего? Мы же не собираемся проводить зачистку. Нам необходимо лишь прогуляться по горам, найти поселение, если оно там вообще есть, понаблюдать за ним пару дней и вернуться обратно с собранной информацией. К тому же в этих экзоскелетах можно бегать, и в случае боевого контакта они дадут нам неслабое преимущество, если придётся уносить ноги.

Доводы Сергея, очевидно, подействовали на Купера. Он явно не спешил насмехаться над его предложением или тем более с ходу его отвергать.

– Покажи мне.

Они переместились на вещевой склад гвардии. Дочь майора Рита, дежурившая в тот день, выкатила на тележке большой пластиковый бокс, в котором хранилось неиспользуемое оборудование, доставшееся общине от экипажа космолёта «Аляска». Порывшись там с полминуты, девушка достала набор трубок ярко-оранжевого цвета, скреплённых между собой ремнями и стальными дисками сервоприводов.

– Это что ещё за сломанная швабра? – спросил майор.

– Лёгкий экзоскелет «Мул», – невозмутимо ответила Рита.

– Серьёзно? Не таким я себе представлял эту штуку. На астронавтах она выглядела как-то более монолитно.

«Мул» и близко не походил на тяжёлые экзокостюмы из металлокерамики, которые до блэкаута использовали военные и спецотряды полиции. Вместо хорошо бронированного скафандра, какой ранее носил сам майор, его дочь держала в руках, казалось, почти невесомую конструкцию, состоящую по большей части из лёгких полимерных трубок толщиной с большой палец.

Экзоскелеты подобного типа часто называли экзоштанами, поскольку крепились они лишь к поясу и нижним конечностям. Что касалось именно «Мула», то он изначально создавался для использования астронавтами, чтобы у них была возможность свободно передвигаться по поверхности планеты сразу после посадки, без необходимости проходить долгую реабилитацию из-за атрофии мышц в условиях невесомости. Исходя из этой цели, экзоскелет сделали максимально лёгким и компактным.

– Может, заодно и покажешь, как эта штука работает? – обратился майор к Сергею.

– Да, сэр.

Он надел объёмный поясной блок, в котором размещались система управления и батарейный отсек. Рита помогла отрегулировать и застегнуть фиксаторы на ногах. Сергей немного подвигался и пару раз присел, проверяя надёжность креплений.

Рита принесла батарею размером с кирпич, которая весила чуть ли не больше, чем сам экзоскелет, и установила её сзади в районе поясницы. Загорелся зелёный световой индикатор, сопровождаемый звуковым сигналом. Компьютерный голос произнёс:

– «Мул-2» в пассивном режиме. Заряд батареи менее одного процента. Обнаружен новый пользователь. Производится настройка под индивидуальные анатомические параметры, это может занять несколько минут. Пожалуйста, начните двигаться в любом направлении.

Сергею и раньше доводилось сталкиваться с подобными устройствами во время работы в парке, однако работали они не от встроенных батарей, а, как и вся прочая электроника, напрямую от «эфирной сети».

В течение примерно двух минут он гулял по складу, выполняя все инструкции искусственного интеллекта.

– Настройка завершена. Индивидуальные параметры пользователя сохранены. Для перехода в активный режим нажмите кнопку активации или отдайте голосовую команду.

– «Мул-2», активный режим, мощность пятьдесят процентов.

Раздался звуковой сигнал. Послышалось еле уловимое жужжание сервоприводов. Сергей почувствовал непривычную лёгкость в ногах, словно он стоял по пояс в воде. Чтобы сделать шаг, ему почти не потребовалось прикладывать усилий. Казалось, экзоскелет предугадывает его действия и сам управляет ногами, но на самом деле он всего лишь повторял и усиливал движения пользователя. Сергей прошёлся по складу, пытаясь привыкнуть к давно забытым ощущениям.

В углу стоял большой рейдовый рюкзак, набитый какими-то железками. Сергей с трудом поднял его и закинул за спину. Батарейный блок, выпирающий в районе поясницы, выступил в роли подпорки, из-за чего лямки рюкзака почти не нагружали плечи, и вся его масса приходилась на ноги. Сергей присел несколько раз. Давалось это уже не так легко, как прежде.

– «Мул-2», мощность сто процентов.

Прозвучал подтверждающий сигнал. Вес рюкзака словно уменьшился в несколько раз, приседать стало куда легче.

– И почему же эти штуки лежат тут без дела? – спросил Купер. – Если они настолько хороши, почему никто не надоумился пустить их в ход?

– Слишком энергозатратны, – ответила Рита.

– В смысле? Сержант Калашников сказал, что полного заряда батареи хватает километров на пятьдесят.

– Так и есть. Но на их зарядку придётся потратить не один день. Несмотря на сравнительно малый размер, у этих батарей очень большая ёмкость, вот их и растащили по ближайшим аванпостам для питания прожекторов. Время от времени их привозят сюда для подзарядки. Ту батарею, что сейчас в экзе, я ещё не успела зарядить.

Сергей тем временем продолжал испытывать «Мула» на прочность. После примерно двадцати приседаний поясной блок издал длинный звуковой сигнал, замигал красный индикатор. Ноги Сергея тут же подкосились, и он рухнул на спину.

– А вот и эта полностью разрядилась, – спокойно констатировала Рита.

– Если собрать батареи вместе и поставить заряжаться одновременно, сколько времени на это уйдёт?

– Недели две.

– Чёрт. Слишком долго. Есть какая-то возможность это ускорить?

– Конечно. Проблема не в самих батареях, а в дефиците электроэнергии. При желании можно уложиться и в два-три дня, но тогда придётся отключить от генератора весь остальной город.

– А вот это вообще не проблема, – ухмыльнулся Купер. – Собери все батареи с аванпостов и будь готова в любой момент начать их быструю зарядку, электроэнергией я тебя обеспечу. Придумай какой-нибудь адекватный предлог, чтобы никто не догадался, зачем они тебе на самом деле. Можешь сказать, что эти батареи нужны в городе, пока устраняются последствия аварии в энергосистеме.

– Аварии в энергосистеме? – недоумевая, уточнила Рита.

– Ну да. Мне ведь нужен официальный повод отрубить город от электричества. Задача ясна?

– Да, сэр.

Купер перевёл взгляд на ярко-оранжевый экзоскелет, который стягивал с себя Сергей.

– А ещё перекрась эти штуки в какой-нибудь нормальный цвет, чтобы так сильно не маячили.

– Есть, сэр, – отчеканила девушка и убежала в свой кабинет.

Постояв молча с полминуты, Купер подозвал к себе Сергея.

– Не думал, что когда-нибудь это скажу, – безразличным голосом начал майор, – но в коем-то веке ты выдал дельное предложение, так что можешь поставить воображаемый плюсик в своё личное дело.

По лицу Сергея поползла горделивая ухмылка.

– Только не вздумай зазнаваться, Крыса, – резко пресёк его майор. – Если думаешь, что «этим», – он указал на «Мула», – ты смог закрыть прежние косяки, то круто ошибаешься. Если хочешь окончательно избавиться от своего погоняла и заслужить моё уважение, придётся не на словах, а на деле доказать, что ты чего-то стоишь. Надеюсь, я предельно ясно выразился?

– Так точно, сэр. Я вас не подведу.

– Очень на это надеюсь. Итак, у нас есть три экзы и два безальтернативных бойца в отряде: это ты и я. Остаётся назначить третьего, и что-то мне подсказывает, что и на этот счёт у тебя заготовлено предложение.

– Так точно, сэр. Этот момент я тоже продумал.

– Ну что ж, выкладывай. Кто из моих ребят, по-твоему, не слабое звено?

– Рядовой Паскаль, сэр.

– Это кто ещё? Среди моих такого нет.

– Сэр, он не из ваших. Но вы уже пересекались с ним на прошлой неделе. Точнее говоря, с его личным делом.

– А, это тот салага-снайпер, которого ты хотел взять в своё звено?

– Так точно.

– Калашников, у тебя видать со слухом конкретные проблемы. Я ведь предельно чётко сформулировал вопрос: кто из моих ребят лучше подойдёт на свободное место. Никаких салаг-рядовых в этом списке не было.

– Сэр, если позволите, я бы хотел аргументировать свой выбор.

– Ну попробуй.

– Начнём с того, что Паскаль далеко не салага. Он в гвардии уже полгода и всё это время не оставлял попыток попасть в мобильную пехоту, но его постоянно обламывали и отправляли дежурить на дальние аванпосты. Лишь недавно ему выпал реальный шанс себя проявить во время операции в Квейрисе. Там он показал себя очень хорошо. Можете спросить капитана Миллера, уверен, он подтвердит мои слова. Во-вторых, Паскаль действительно хороший стрелок. Снять рипера с пятисот метров для него обычное дело, а таким далеко не каждый опытный снайпер может похвастаться. Думаю, в горах такой боец будет на вес золота. Вдруг мы обнаружим кого-то очень важного, и вы решите устранить его на месте. С хорошим снайпером в отряде сделать это будет куда проще. Ну и, в-третьих, что я считаю самым важным, он много лет профессионально занимался пешим туризмом, как и я. Отдельные районы на севере долины он знает ничуть не хуже меня, а хребет Черенкова уж точно. Его он протопал вдоль и поперёк. Даже если не брать в расчёт первые два пункта, то запасной проводник в отряде явно не будет лишним.

– На случай, если тебя подстрелят? – без тени иронии спросил Купер. – Или ты просто заранее готовишься делать ноги?

– Нам предстоит зайти очень далеко, а там всякое может случиться. Возможно, в какой-то момент нам всем придётся делать оттуда ноги. Так пускай хотя бы двое из трёх знают обратную дорогу.

Купер смотрел на Сергея с хитрым прищуром. Его и без того неширокие индейские глаза на несколько секунд стали совсем узкими.

– Ладно, чёрт с тобой, – неожиданно выпалил майор. – Бери этого салагу-недоснайпера, раз он тебе так нравится. Но учти, за любой его косяк отвечаешь ты. Усёк?

– Так точно, сэр.

– Хорошо. Можешь прямо сейчас приступать к сбору всего необходимого вещевого имущества, – он указал на кабинет своей дочери. – Капрал Купер и всё, что хранится на этом складе, в твоём полном распоряжении.

* * *

На зарядку батарей ушло почти трое суток, и всё это время город оставался без света. Скорее всего Куперу пришлось выписать главному энергетику неслабую премию, а может, даже две. Первую – за подстроенную аварию в электросети, вторую – за медленное устранение её последствий.

Майор использовал это время с максимальной пользой. Он провёл пару основательных тренировок со своим крошечным подразделением, в основном отрабатывали боевое слаживание. Сергея он назначил вторым номером, что приравнивалось к должности заместителя командира. Рядовой Паскаль, соответственно, стал третьим.

Кроме Риты Купер, помогавшей со сборами, никто из членов семей не знал об операции. Майор строжайше запретил раскрывать какую-либо информацию. В этом плане проще всех было Паскалю, семьи у него вообще не было. Все его родные остались за пределами долины и скорее всего давно погибли.

Сергей же для своих девочек выдумал байку о патрулировании границы, которое должно продлиться не меньше двух недель. Когда он посреди ночи уходил из дома, направляясь на место сбора, Сара подкараулила его у двери и сделала неожиданный подарок – портрет Лизы в карандаше, нарисованный на небольшом листке бумаги. Сара только училась рисовать людей, но портрет матери получился у неё хорошо. Поверхность листка она залепила прозрачной клейкой лентой, чтобы он не размяк от влаги. Чем-то походило на ламинирование. Сергей спрятал портрет во внутренний карман куртки, крепко обнял дочь, стараясь не выказывать эмоций, и ушёл, не оборачиваясь.

Выход в рейд был назначен на четыре утра, перед самым рассветом. За час до обозначенного времени группа собралась на складе для финальной проверки и брифинга. Перед построением каждый из бойцов внимательно осмотрел не только свою экипировку, но и снаряжение двух других членов отряда. Данная процедура являлась обязательной перед каждым боевым выходом.

– Смирно, – скомандовал Купер.

Его бойцы, прижав к груди личное оружие, выстроились напротив в шеренгу. Невысокий сухопарый майор окинул их взглядом и пристально посмотрел каждому в глаза. С Сергеем они были почти наравне, а вот на Паскаля приходилось буквально смотреть снизу вверх.

– Вольно.

Бойцы опустили оружие и расслабили ноги.

Все трое были одеты в обычную гражданскую одежду неброских цветов без знаков отличия. Купер не хотел, чтобы кто-либо мог визуально определить их принадлежность. Каждый нёс большой рейдовый рюкзак, наполовину забитый провиантом, и лёгкий разгрузочный жилет с минимальным набором подсумков, чтобы те не мешали ползать и не стесняли движений.

Что касается оружия, то Купер с Калашниковым держали в руках привычные им автоматические карабины МК-112, оснащенные стандартной штурмовой оптикой малой кратности. Рядовой Паскаль, как стрелок-марксман, был вооружён дальнобойной полуавтоматической винтовкой Т800 с полноценным снайперским прицелом. Всё оружие оснащалось модераторами звука или по-простому глушителями. Поскольку вес снаряжения у каждого и так превышал сорок килограммов, от пистолетов и гранат решили отказаться. Экономить приходилось буквально каждый грамм.

– Итак, закрепим основные моменты, – начал Купер. – Цель рейда: проведение дальней разведки в районе хребта Черенкова. Время выполнения: от одной до двух недель. Маршрут движения следующий: на велосипедах доезжаем до Беркана, прячем транспорт в его окрестностях, надеваем экзоскелеты и дальше по горам пешком. Как только у первого из нас разряжается батарея, все делаем замену и идём обратно. Любые перемещения должны проходить максимально скрытно для потенциального противника. В случае, если нашу группу обнаружат, миссия автоматически считается проваленной, и мы немедленно отступаем к ближайшему союзному аванпосту. Учтите, на протяжении всего рейда связи с домом не будет, так что на помощь извне можете не рассчитывать. Радиосвязь только внутри группы. Огонь разрешаю открывать лишь при непосредственной угрозе либо по моему приказу. Всем всё понятно?

– Так точно, сэр.

– Тогда по коням.

Каждый взял велосипед и направился к выходу со склада, майор шёл последним. Рита молча наблюдала за этим со стороны. Проходя мимо дочери, Купер остановился на несколько секунд, посмотрел ей в глаза, улыбнулся и сказал что-то очень тихо. Сергей не расслышал, но наверняка это было что-то очень личное. За время недолгого знакомства с Ритой он ни разу не замечал, чтобы девушка позволяла себе выказывать хоть какие-то эмоции при посторонних, тем более при отце. Но после слов майора её подбородок задрожал, взгляд опустился в пол. Сергей понимал, что сейчас произойдёт. Он тут же отвернулся. Заметив, что Паскаль продолжает пялиться, Сергей хлопнул того по плечу и вместе с ним вышел на улицу.

Купера не было несколько минут. Сергей взглянул на часы – ровно четыре утра, время выхода на маршрут, задерживаться не желательно. Когда майор наконец вышел, солнце уже показалось на горизонте. Купер, как всегда, был безмятежен, будто ничего не произошло, но мокрые следы на его плече говорили об обратном.

– Ну что, бойцы, погнали? – бодро проговорил он.

– Погнали, сэр, – столь же бодро ответил Сергей, запрыгивая на велосипед.

В сотне метров над их головами беззвучно промчался искрящийся синий шар. Никто из мужчин не обратил на него внимания.

* * *

Трасса М-115 широкой серой лентой уходила на северо-запад. Именно по этой дороге тремя годами ранее двигалась колонна беженцев из Беркана в поисках нового дома. Для отряда Купера это был самый короткий и быстрый путь к северному горному хребту, а значит, и самый небезопасный.

Вряд ли отступники имели возможность наблюдать за всей долиной, но за основными транспортными артериями, ведущими на север, они наверняка присматривали. Чтобы гарантированно не попасться им на глаза, Сергею пришлось проложить другой маршрут, куда более длинный и извилистый. Отряду приходилось держаться к западу от трассы, двигаясь по просёлочным дорогам, в основном грунтовым и сильно заросшим.

Сергей ехал в авангарде колонны, Паскаль – замыкающим, Купер, как командир, держался в центре. Сергей старался сильно не разгоняться и, помня о слабом звене, придерживался среднего темпа, хоть майор об этом и не просил. За первый день им удалось преодолеть лишь около половины пути до Беркана. Но несмотря на это, они уже зашли дальше, чем любой из отрядов «Рубежа» в предыдущих рейдах.

Для ночлега выбрали один из уцелевших домов на окраине полусгоревшего посёлка. Судя по густой растительности на месте обугленных фундаментов, пожар случился не меньше двух лет назад. Скорее всего с наступлением холодов кто-то из уцелевших жителей решил согреться и разжёг костёр прямо в доме, но что-то пошло не так. Несмотря на прохладную погоду, майор запретил разводить ночью огонь, чтобы не привлекать внимания.

Они разместились на втором этаже в единственной комнате, куда стащили все найденные в доме матрасы и одеяла. Окна и двери на всякий случай забаррикадировали, хоть за весь день не встретили ни единого рипера. В тёмное время суток эти твари не особоактивны, но лучше перестраховаться. Ночью было холодно и сыро. Спали по двое, закутавшись в спальные мешки. Один из трёх всегда оставался в карауле, дежурили сменами по два часа.

Утром Купер разрешил развести огонь, чтобы согреться и вскипятить немного воды. Это означало, что таблетки для обеззараживания воды расходовать не придётся. И это хорошо, их и так осталось мало. На завтрак съели немного сушёного мяса, размоченного в воде, закусив остатками свежего хлеба. Больше хлеба нет и не будет. Дальше придётся есть сухари. Их много, весят они мало, хранятся долго.

Солнце поднялось над верхушками деревьев, стало теплее. Паскаль приготовил ароматный травяной чай. Напиток очень бодрил после холодной ночи. Ещё бы кусочек молочного шоколада к этому чудному вареву и было бы идеально. Несбыточная мечта. Никто из них не видел шоколада уже почти три года и скорее всего больше никогда не увидит.

Семь утра – пора выдвигаться. До Беркана ещё километров семьдесят. Надо было успеть туда до темноты, иначе придётся ночевать в открытом поле. Грунтовые дороги сильно заросли, некоторые стали похожи на направления. По обочинам – кустарник и сплошные заросли тростника выше человеческого роста. Раньше всё это регулярно выкашивали, но теперь заняться этим некому, да и незачем.

Сергею ехать было тяжелее всех – он прокладывал путь для остальной группы. На некоторых участках двигаться становилось настолько тяжело, что приходилось идти пешком, катя велосипед рядом по еле различимой колее. Так и хотелось бросить его ко всем чертям и надеть экзоскелет, но нельзя – заряда батарей тогда не хватит на весь маршрут.

Вскоре заметили первых риперов. К счастью, самые густые заросли были уже позади, а значит, напасть из засады они уже не смогут. Не зря Купер запретил разводить ночью огонь. Твари могли его заметить и попытаться вломиться в дом. Стая оказалась не очень большая, всего пять особей, но и на них боеприпасы тратить не хотелось.

Риперы на удивление попались очень осторожные. Следовали по пятам за отрядом, внимательно наблюдали, атаковать не спешили, а значит, вид хищника «человек вооружённый» был им хорошо знаком. Ещё один плюс к теории Сергея о поселениях людей на севере долины. Ближе трёхсот метров твари старались не подходить, но и отставать не собирались. По-видимому, надеялись загнать жертву и напасть во время привала или ночёвки.

По заросшей дороге на велосипеде особо было не разогнаться, а значит, и оторваться не получится. Стрелять по тварям с такой дистанции тоже не вариант – заросли сильно мешали. Пришлось бы израсходовать кучу боеприпасов, чтобы пули настигли цель.

– Сэр, есть идея, – сказал Паскаль, указывая на холм впереди, слегка возвышающийся над идеально ровным тростниковым морем. – Отвлеките их, и я сделаю всё остальное.

Майор дал добро. Все трое отложили велосипеды и скинули рюкзаки. Паскаль, закинув винтовку за спину, побежал к холму. Забравшись на вершину, он разложил сошки и оперативно занял позицию для стрельбы лёжа. Сергей с Купером остались на месте. Они внимательно следили за тварями, те в ответ наблюдали за ними. Раздался хлопок и металлический лязг затвора. Секунду спустя один из риперов дёрнулся и рухнул на землю. Остальные четверо рассыпались по ближайшим зарослям. Сергей с нетерпением ждал следующего выстрела, но он так не последовал. Обернувшись, он увидел, что Паскаль уже спустился с холма и бежит к ним.

– Какого чёрта? – возмутился Купер. – А остальными не хочешь заняться?

– Нет необходимости, сэр, – ответил снайпер, слегка отдышавшись. – В любой стае обязательно есть вожак, обычно самый матёрый из них. Если его подстрелить, остальные на какое-то время разбегаются, а потом, если их не трогать, накидываются на труп своего дохлого собрата, – он указал в направлении тварей, они уже начали подбираться к телу подстреленного вожака. – Думаю, минут двадцать форы у нас есть.

– Надеюсь, ты не ошибся, салага. Другой возможности снять этих тварей на дистанции может и не представиться.

– Сэр, доверьтесь мне. Я много наблюдал за ними, пока торчал на дальних аванпостах. А ещё с холма я заметил город километрах в двадцати к северу, – он указал направление. – Скорее всего это Беркан. Если поднажмём, то успеем туда до темноты.

Вскоре отряд вышел на дорогу с твёрдым покрытием. Настоящий подарок для уставших ног. Наконец-то можно нормально разогнаться и наверстать упущенное. Первое время по очереди оглядывались, но позади никого не было. Судя по всему, риперы всё же решили оставить их в покое.

Паскаль не ошибся, это действительно был Беркан. Прежний блеск города давно померк. На фоне заснеженных горных вершин виднелись лишь тёмные силуэты небоскрёбов и массивных коробок жилых комплексов. Казалось, ударная волна ядерного взрыва, разрушившего Фьярский тоннель, почти не задела город. Лишь на верхних этажах самых высоких башен окна частично оказались выбиты.

Сразу в город заходить не стали, решили обогнуть его по восточной объездной дороге. Несколько раз останавливались на возвышенностях, внимательно осматривая окрестности. Внешне никаких признаков жизни. Ни людей, ни тварей, ни кого-либо ещё. И это неудивительно. Все искусственные водоёмы в Беркане должны были пересохнуть ещё в первые месяцы после блэкаута, а без источников питьевой воды жить в мёртвом городе невозможно. Если где-то в окрестностях ещё остались люди, то они скорее всего живут намного восточнее, ближе к озёрам и горным родникам.

– Сэр, пора бы устраиваться на ночлег. Вон там неплохое место, – сказал Сергей, указывая на ближайшую станцию техобслуживания, одиноко стоящую возле трассы.

Купер взглянул на часы. Подумав немного, он сказал:

– До заката почти два часа. Прокатимся ещё немного. Заодно кое-что проверим. Смотрите по сторонам, парни.

Ничего не объясняя, Купер свернул на ближайшей развилке и направился в город. Двум его бойцам только и оставалось, что следовать за командиром. Гигантские коробки жилых комплексов надвигались на них словно горы. Сергею даже не верилось, что эти здания так огромны, в его воспоминаниях они казались куда меньше.

Со дня их исхода Беркан почти не изменился. Улицы были по-прежнему завалены мусором, дороги заставлены электрокарами, половина из них разбита или сожжена. Въездные арки некоторых жилых комплексов оказались перекрыты наспех сколоченными баррикадами. Очевидно, укрывшиеся там люди отчаянно пытались отгородиться от внешней угрозы, но им это не особо помогло. Большая часть баррикад была частично либо полностью разрушена. Сквозь некоторые как будто пронеслось разъярённое стадо быков.

Отряд не останавливался. Лишь углубившись в город на пару километров, Сергей наконец понял, куда именно ведёт их майор. Свернув на очередном перекрёстке, они уткнулись в лесную рощу. Когда-то здесь начиналась парковая зона № 11, но за несколько лет без должного ухода от аккуратного парка не осталась и следа, на его месте выросли настоящие джунгли.

Купер приказал спешиться и продвигаться вперёд пешком. Велосипеды и рюкзаки оставили у дороги, в лесу они бы лишь помешали. Сквозь заросли приходилось в прямом смысле прорубаться. Хорошо, что Сергей прихватил с собой мачете.

Двадцать метров. Пятьдесят. Сто. Уткнулись в бетонную стену. Высота метра три, не меньше. Чуть правее разглядели нарисованную эмблему в виде голубого щита с золотой окантовкой и серебряной пятиконечной звездой в центре. По контуру щита гордо реяла надпись: «Полицейский департамент города Беркан».

Паскаль, уставившись на потрескавшийся от времени рисунок, скромно поинтересовался:

– Сэр, это то, о чём я думаю?

– Ага, – ответил Сергей. – Здесь зародилась наша община. Вот уж не думал, что когда-нибудь сюда вернусь.

База полиции Беркана, или же полицейский городок, по сути являлась отдельным районом, окружённым не только бетонной изгородью, но и буферной парковой зоной. До ближайших жилых комплексов отсюда было не меньше двухсот метров.

– А ну-ка, парни, соорудите мне лестницу, – сказал Купер. – Посмотрим, что там за забором.

Паскаль, как самый высокий, прижался спиной к стене и наполовину подогнул ноги. Сергею же пришлось, скрючившись, встать перед ним на колени, исполняя роль первой ступеньки.

– Так себе лестница, – оценивающе произнёс майор. – Вам же будет лучше, если она не рухнет.

Бесцеремонно запрыгнув Сергею на спину, Купер взобрался на плечи Паскаля и приказал тому встать в полный рост. Майор ухватился за край стены и, подтянувшись, заглянул внутрь.

– Кажется, никого нет дома, – сказал он, спрыгивая на землю. – А значит, никто не будет против, если мы там переночуем.

Вернувшись на дорогу, они забрали велосипеды и отправились в объезд к центральному КПП. Откатные ворота оказались наполовину отодвинуты. На их металлической поверхности отпечатались следы множества ударов, но сами ворота казались целыми – никто их не проламывал.

Купер заглянул в проём, внимательно осмотрелся, сделал несколько шагов в глубь базы и дал остальным сигнал заходить. Паскалю он сразу приказал подняться на ближайшую смотровую вышку и хорошенько осмотреться.

– Всё чисто, сэр, – доложил снайпер по рации минуту спустя. – Если не считать пары крыс в ста метрах к северу, никакого движения не наблюдаю.

– Оставайся пока там и смотри в оба. Ночью ты дежуришь первым.

– Вас понял, сэр.

Занеся внутрь всё снаряжение, они закрыли ворота. Солнце уже скрылось за горным хребтом. На осмотр даже самых ближних построек времени не оставалось, ещё минут двадцать, и станет совсем темно. Заночевать решили в здании охраны рядом с КПП. Его основательно проверили и как могли забаррикадировали входы.

Эта ночь прошла точно так же, как и предыдущая. Огонь не разводили. Не из-за того, что боялись привлечь чьё-то внимание, а потому что жечь было нечего. Всё, что могло гореть, обитатели базы спалили ещё три года назад. Ни одного дерева поблизости не осталось. Сквозь землю пробивался лишь редкий кустарник.

Утром Сергей проснулся от пинка в ногу.

– Пойдем, прогуляемся, – бросил нависавший над ним Купер.

– Куда?

– По памятным местам. Хочу знать, что стало с людьми, которые здесь остались.

Для Сергея, да и для Купера тоже ответ был очевиден изначально. К моменту исхода на этой базе жили больше полутора тысяч человек. Лишь триста с небольшим решили рискнуть всем и отправиться вместе с Савиным и его бойцами в многокилометровое путешествие к новому дому. Тем же, кто не хотел или не мог идти, вряд ли удалось прожить больше одной-двух недель. Высокие бетонные стены могли гарантированно защитить их от орд инфицированных, заполонивших город, однако еды, воды и медикаментов у запертых на базе людей практически не оставалось. Но и это было не самым страшным. Уходя, бойцы «Рубежа» забрали с собой всё огнестрельное оружие, не оставив обитателям базы ни малейшего шанса выбраться живыми за её пределы.

– Так ты идёшь или как? – донёсся с улицы недовольный голос майора.

– Уже бегу, сэр, – крикнул Сергей, торопливо снаряжаясь.

Паскаля оставили на вышке наблюдать за окрестностями. Если где-то на горизонте вдруг появятся риперы или кто похуже, он хотя бы успеет предупредить остальных по рации.

Первым делом направились к зданию управления полиции – пятиэтажной постройке в форме кольца с роскошным парком во внутреннем дворе. Пока шли к центральному входу, Сергея накрыла волна воспоминаний. В том парке произошло ключевое событие, предопределившее всю его дальнейшую жизнь, – там он познакомился с Лизой и Сарой.

До того момента Сергей заботился только о себе. Нет, конечно, бывало всякое – во время походов он не раз оказывал первую помощь и следил, чтобы никто из туристов не свалился с горы. Но относился он к этому как к работе.

Для Сергея всегда существовал он и весь остальной мир. Даже в ситуации внезапно свалившегося на него апокалипсиса он прежде всего считал абсолютно естественным беспокоиться только о своём выживании. В этом контексте примкнуть к Савину и полиции было прагматичным решением. Всю свою жизнь он словно существовал внутри очерченного круга, отделявшего его от других людей. Теперь же границы круга расширились, Лиза и Сара ворвались в его жизнь и стали неотъемлемой частью его мира. Частью, ради которой Сергей был готов на всё.

Двери оказались не заперты. С виду – никаких следов взлома, стёкла целы. Судя по всему, с улицы никто сюда не ломился. Прикрывая друг друга, мужчины внимательно осмотрели холл и прилегающие помещения – ничего, кроме мусора и полусгнивших вещей. Внутри было темно, пришлось включить подствольные фонари. В здании решили долго не задерживаться, сразу направились во внутренний двор.

Парк сильно зарос: трава поднялась по пояс, на месте срубленных под корень деревьев в разные стороны торчал густой кустарник. В некоторых местах были навалены кучи непонятного мусора, словно это место использовали под свалку. Сергей уже думал идти дальше, но Купер его притормозил.

– Давай осмотримся внимательней. Много времени это не займёт.

Майор не ошибся. В густой траве нашли ряд приземистых холмиков разного размера. По всему парку их были десятки, а может, и сотни. Некоторые с табличками, но большинство без.

– А вот и люди, которых мы тут оставили, – устало произнёс Купер. – По крайней мере, часть из них.

Несколько минут он молча прогуливался вдоль дорожек, вчитываясь в надписи на табличках. Возле одной из них он остановился.

– Матеуш и Катерина Касински, – он глубоко вздохнул. – Я их знал, мы дружили семьями. Они хотели пойти с нами, но Катерина не могла оставить родителей, а Матеуш не мог оставить её. И таких, как они, было немало. – С полминуты он молчал, окидывая взглядом поросший бурьяном парк, превращённый в братскую могилу. – А ведь мы могли спасти больше, намного больше. Пускай не всех, но ещё хотя бы сотню или даже две. Очень много хороших людей мы оставили здесь умирать.

– Сэр, в этом нет ни вашей вины, ни чьей-либо ещё. Каждый сам решал уходить ему или оставаться.

Голос Купера наполнила злоба:

– Если бы не этот жирный ублюдок Диас, который отговаривал всех идти, мы бы спасли больше жизней. Чёрт, надо было сразу его пристрелить. Лиза предлагала так сделать, но Дэн запретил. Он говорил, что неуверенные в себе слабаки нам ни к чему, что дойти смогут лишь самые сильные телом и духом.

– Разве он был неправ?

– Прав, конечно. Но всё равно это было жестоко. Слишком жестоко, – Купер помолчал немного. – Ладно, пошли. Поищем в других зданиях.

– Что поищем? – спросил Сергей с лёгким недоумением. – Разве этого мало? – Он окинул взглядом парк.

– Калашников, у тебя с соображалкой проблемы или с математикой? Здесь оставались больше тысячи человек, а могил и трёх сотен не наберётся. Тебе это странным не кажется?

– А что странного? Уверен, здесь захоронены лишь те, кто умер в первое время. А дальше выжившим было уже не до почестей. Скорее всего большинство умерли в своих квартирах. Вы что, хотите весь полицейский городок прочесать в поисках скелетов?

– Весь не обязательно. Проверим парочку жилых корпусов, а там посмотрим.

Сергей посмотрел на майора с недоверием.

– Сэр, вы явно что-то недоговариваете. Может, поделитесь со мной?

– А ты сам ещё не догадался, Калашников? Открытые настежь ворота тебя совсем не насторожили?

– Их могли оставить открытыми какие-нибудь мародёры, причём намного позже.

– Может, и так, но не факт.

– Считаете, кто-то из обитателей базы мог спастись?

– Не исключено. Поэтому я и хочу хотя бы примерно прикинуть, сколько здесь трупов.

Они направились к выходу. На полпути внимание Сергея привлекло что-то белое, торчащее из ближайшей мусорной кучи. Он слегка поворошил содержимое ботинком.

– Сэр, вам нужно на это взглянуть.

Когда Купер подошёл, Сергей кивнул на несколько высушенных костей, некоторые были сломаны. Порывшись ещё немного, он наткнулся на фрагмент человеческого черепа. Мужчины молча переглянулись и окинули взглядом остальные кучи мусора.

– Никакое это не кладбище, – негромко проговорил Купер. – Это бойня.

– И сколько, по вашим прикидкам, здесь может быть людей?

– Боюсь даже представить. Если не ошибаюсь, один человеческий скелет полностью умещается в стандартное ведро. Думаю, в этих кучах сотен пять таких вёдер, не меньше. Мать вашу, не думал, что вы до такого дойдёте. – Купер устало покачал головой.

– Сэр, вы ещё хотите продолжать поиски?

– Ну нет, к чёрту. Пора в путь.

* * *

Тяжёлые чёрные коробки жилых комплексов остались далеко позади. Отряд вновь выехал на оперативный простор. Курс держали на северо-запад, до хребта Черенкова оставалось рукой подать. Величественные горные пики нависли над головами путников почти так же, как нависали небоскрёбы Беркана несколькими часами ранее.

Погода стояла чудесная. Тёплый весенний ветер подталкивал в спину, но с каждым километром крутить педали становилось всё труднее – дорога медленно, но неуклонно ползла вверх. Велосипед Купера вилял из стороны в сторону, он еле тащился и сильно тормозил всю группу. Для майора такая нагрузка явно была запредельной, но он не жаловался, продолжая упорно крутить педали.

Впереди показалась очередная станция техобслуживания, какие встречались каждые десять-пятнадцать километров. С виду ничем не примечательная заброшка, одиноко стоящая возле дороги. Сергей предложил занять её и основательно отдохнуть, после нацепить экзоскелеты и дальше идти пешком. Купер не возражал.

Первым делом здание было тщательно осмотрено – стандартная и хорошо отработанная процедура. Возле входа лежало несколько разбитых пищевых автоматов. Очевидно, их опустошили не меньше двух лет назад. В остальном всё вроде цело, следов погрома не видно. Неудивительно, брать тут особо было нечего. В одной из крайних комнат нашли следы костра.

– По ходу, до нас кто-то здесь уже побывал, – Сергей поворошил угли ботинком. – Скорее всего давно.

– Как давно? – уточнил Купер.

– Сложно сказать. Может, месяц, а может, и полгода. Помещение сухое, так что угли годами могут лежать нетронутыми.

– Здесь кто-то жил?

– Не думаю, золы слишком мало. Похоже, кто-то остановился здесь на ночлег, а утром пошёл дальше. Вряд ли они решат вновь заглянуть сюда именно сегодня. Но оружие я бы далеко не убирал.

Паскаль тем временем шарил фонарём по углам, осматривая разбросанный по полу мусор, по-видимому, оставленный прошлыми постояльцами. Он поднял что-то, повертел немного в руках и, приоткрыв рот от удивления, принялся лихорадочно собирать какие-то обрывки, складывая их на стол.

– Сэр, вы должны это увидеть, – взбудораженно произнёс он.

Сергей с Купером окинули находки взглядом. Перед ними лежали разорванные пластиковые пакеты разных форм, цветов и размеров с фольгированной внутренней частью. Судя по виду, это была вакуумная упаковка для долговременного хранения продуктов. На лицевой стороне самого большого пакета красовалась надпись на нескольких языках: «Аварийный рацион питания № 5». Сергей сразу вспомнил, что точно такие же рационы раздавали спасательные службы Беркана в первые дни после блэкаута, ими же в основном питались и обитатели полицейской базы.

– Вот так находочка, – воскликнул Купер, не скрывая удивления. – Похоже, тот, кто здесь ночевал, либо нереально экономный, раз смог сберечь целый паёк, либо нереально везучий, если где-то его откопал спустя столько времени.

Сергей взял одну из небольших упаковок прямоугольной формы с надписью: «Шоколад молочный».

– Кто-то явно сорвал джекпот. Я бы многое отдал за одну лишь такую плитку, – вытряхнув на ладонь несколько крошек, он принюхался. – Чёрт, да они совсем свежие, даже пахнут. Выходит, эти ребята были здесь совсем недавно.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Сами понюхайте.

Купер отмахнулся. Он ещё раз окинул взглядом разорванные пакеты. Подумав несколько секунд, он сказал:

– Вам это странным не кажется?

– Что именно, сэр? – уточнил Паскаль.

– Да вот всё это. Тот, кто здесь был, съел целый паёк в один присест. Не половину, не что-то одно из содержимого, а всё разом. Это суточная норма взрослого человека.

– Скорее всего он был не один, – вставил Сергей. – Если разделить один паёк на трёх-четырёх человек, то как раз на один приём пищи и выйдет.

– Хорошо. Допустим, так и есть. А теперь на минутку представьте, что мы нашли точно такой же рацион, – Купер ткнул пальцем в пакет. – Он запечатан, а внутри столько всего вкусного: рисовая лапша, мясо в томатном соусе, печенье, шоколад и прочее, чего вы уже несколько лет в глаза не видели. Причём всё свежее, даже срок годности на упаковке не истёк. Разве вы решились бы съесть всё это за один раз? Не думаю. Лично я постарался бы растянуть удовольствие как можно дольше, будь нас хоть десять человек в отряде. А эти ребята насчёт экономии вообще не парились. А теперь тест на сообразительность. Кто первый догадается, к чему я клоню?

Паскаль поднял руку. Майор жестом предложил ему высказаться.

– Сэр, я думаю, это был далеко не единственный паёк.

– Молодец, салага. Калашников, твой протеже нравится мне всё больше, – Купер ухмыльнулся. – Скорее всего у этих так называемых отступников нет проблем с провизией и подобный рацион для них вовсе не деликатес.

Сергей спросил:

– Думаете, они готовились к блэкауту и запаслись этими пайками заранее?

– А вот это вряд ли. Почитай, что здесь написано, – майор показал Сергею нижнюю строчку на упаковке. – «Не для коммерческого использования». Эти рационы никогда не были в свободной продаже. Их делали специально для силовых структур и спасательных служб, а ещё для госрезерва. Только вот все пайки, розданные штатским, были съедены в первые же дни, а стратегические хранилища госрезерва никто так и не смог открыть. Там до сих пор лежат десятки тонн продовольствия.

– Так вы считаете, кто-то их всё же вскрыл?

– Другого объяснения я пока не вижу, хоть и не представляю, как такое вообще возможно. Каждое хранилище это по сути пещера, выдолбленная в скальной породе и закрытая стальными гермоворотами. Чтобы их пробить, нужно не меньше двадцати кило пластида или чего помощнее. И это лишь для одного хранилища, а их в долине штук десять. Так что я бы проверил хотя бы некоторые из них. – Купер смахнул со стола мусор и развернул карту. – Покажи, где мы сейчас.

Подумав несколько секунд, Сергей обвёл район их примерного местонахождения.

– Так, выходит до ближайшего хранилища километров десять на север. Почти по дороге. Если не будем тормозить, то успеем дойти до темноты. – Он сложил карту. – Ну что, бойцы, время пришло, пора обкатать наших «Мулов». Прячьте велосипеды, надевайте ходунки, и погнали.

* * *

С каждым километром дорога всё круче уходила в гору, но бойцы почти не обращали на это внимания – «Мулы» делали за них половину работы. Мощность пока решили держать на минимуме, чтобы не растрачивать заряд батарей попусту на сравнительно лёгком участке. Объёмные рейдовые рюкзаки опустели на треть, их утянули компрессионными стропами. Плечи наконец смогли отдохнуть, большую часть веса рюкзаков взяли на себя экзоскелеты.

Еле уловимое жужжание сервоприводов ласкало слух словно музыка. Пока она играла, усталость никому не грозила. Десять километров до ближайшего хранилища прошли всего за час. Никто не ожидал, что «Мулы» окажутся столь эффективны, тем более на двадцати процентах от максимальной мощности.

Последний подъём остался позади. Цель достигнута. Как и говорил майор, со стороны хранилище представляло собой не что иное, как огромную стальную гермодверь размером с грузовик, впечатанную в отвесную скальную стену. Перед гермодверью бетонная площадка, на ней в разных местах стояли разноцветные грузовые контейнеры и несколько небольших одноэтажных построек – скорее всего жилые здания для охраны и технического персонала. Всё это по периметру огораживала двухметровая сетчатая изгородь.

Паскаля, как обычно, оставили караулить на окраине. Чтобы улучшить обзор, он залез на один из контейнеров, хорошенько осмотрелся и подал сигнал, что всё чисто. Сергей с Купером приступили к осмотру зданий. В них явно кто-то жил, но давно. Внутри чернело кострище, рядом лежала целая куча хвороста, которую, видимо, не успели сжечь. Мусора почти не было. Видно, что жильцы следили за чистотой и в жилых комнатах старались сильно не сорить. Между зданий заметили большой мусорный бак литров на триста. Купер подошёл к нему и снял крышку.

– Бинго, – довольно воскликнул он.

Приложив немного усилий, он перевернул бак, часть содержимого вывалилась на бетонное покрытие. Внутри оказался обычный бытовой хлам: давно сгнившие и заплесневелые остатки пищи, пластиковые бутылки, бинты и ампулы из-под медикаментов. Но самое главное – множество упаковок от аварийных рационов питания.

– Сэр, похоже, вы были правы, – не без энтузиазма подметил Сергей. – Пайков у них действительно навалом.

– Вопрос только, как они всё это достали.

Они направились непосредственно к хранилищу. Гермоворота с виду были целы и плотно закрыты. Вплотную к ним торцом примыкал металлический контейнер размером с небольшой грузовик.

Купер иронично спросил:

– Ну что, сержант, есть идеи, как это открыть? Варианты наподобие «Сим-сим, откройся» не предлагать.

– Сэр, я даже не представляю, как отодвинуть этот контейнер. Он наверно полтонны весит.

– Уверен, он тут не просто так стоит. И ведь как-то они его сюда передвинули, – майор указал на неглубокие борозды на бетонной плите.

– Сэр, я думаю, его двигали человек двадцать, не меньше. Нам его точно не убрать.

Как будто бы в подтверждение своих слов Сергей со всей силы ударил его ногой. Стенка контейнера неожиданно промялась. Убрав ногу, Сергей увидел на месте удара неглубокую вмятину в форме стопы. Он непроизвольно выругался:

– Чёрт, не думал, что «Мул» на такое способен. – Сергей взглянул на поясной дисплей экзоскелета и иронично добавил: – Сэр, вы, наверно, будете смеяться, но я по ошибке выставил мощность на восемьдесят процентов. А я-то и думаю, чего это мне так легко в гору стало идти.

Купер, ничего не ответив, пристально посмотрел на образовавшуюся вмятину. Он подошёл ближе и несколько раз стукнул по стенке контейнера прикладом.

– Кажется, он пустой, – заключил майор, прислушиваясь к звуку. – К тому же сделан не из стали, скорее из алюминия. Так что полтонны он никак не может весить. Попробуем сдвинуть.

Купер подозвал Паскаля. Все трое установили мощность экзоскелетов на максимум и принялись синхронно раскачивать металлическую конструкцию. Майор задавал темп.

– И… взяли! И… взяли…

Сервоприводы неистово жужжали от нагрузки, словно стая шершней. Постепенно раскачиваясь, контейнер сантиметр за сантиметром начал сползать вбок. Когда его удалось сдвинуть всего на метр, Купер неожиданно крикнул:

– Стоп!

Сергей не сразу понял, что произошло. Он стоял на дальнем конце и мог видеть лишь спину майора, который внимательно осматривал ранее закрытую контейнером область гермоворот.

– Ну теперь понятно, зачем они, уходя, поставили сюда это.

Подойдя ближе, Сергей увидел в самом низу гермоворот, на границе с бетонной плитой, небольшую дыру шириной около полуметра. Края неровные, даже слегка рваные, какие бывают у подожжённой, а после затоптанной бумаги. Во многих местах были видны подтёки и застывшие капли металла. Бетонная плита внизу почернела и потрескалась от высокой температуры. Казалось, будто кто-то разжёг под стальными воротами небольшой, но очень жаркий костёр температурой в пару тысяч градусов.

– Тут толщина металла сантиметров двадцать, – сказал Купер, ощупывая внутреннюю часть дыры. – Это точно не от взрыва, иначе бы тут воронка осталась глубиной в метр. Как будто бы плазменной горелкой поработали.

– Это вряд ли, – возразил Сергей. – Края слишком неровные, горелка режет аккуратней. Да и будь у них плазменная горелка, они бы вырезали дыру побольше или вообще срезали бы ворота с петель. А это скорее похоже на работу термита.

– Какого ещё термита?

– Термитной смеси, если быть точным. Я в химии не силён, но читал как-то, что термит раньше использовали в зажигательных бомбах и ещё вроде в металлургии. Смешиваешь несколько порошковых металлов в нужных пропорциях и поджигаешь. Температура горения больше двух тысяч градусов. Водой потушить невозможно, прожигает всё на свете, в том числе и сталь.

– А чего ты раньше молчал, умник, раз знал способ, как прожечь эти чёртовы ворота?

– Сэр, а что толку от моих поверхностных знаний? Это всё равно что вас просить изготовить взрывчатку или порох. Тут без профессионального химика не обойтись, и у отступников он явно есть.

– Казимир, – проговорил Купер со злостью. – Тот выродок, что варил «кварц». Выходит, он не только в наркоте шарит.

Майор опустился на колено и посветил в дыру фонарём.

– Вроде никого нет дома. Кто желает сходить на разведку?

Лаз был очень узким, поэтому отправить решили самого худого и гибкого. Паскаль снял экзоскелет и всё снаряжение. Вооружившись одним лишь фонариком, он протиснулся в дыру. Следом на всякий случай Сергей просунул ему свой автомат.

– Паскаль, не молчи, – буркнул майор в рацию. – Докладывай, что там.

– Очень холодно, сэр. Здесь градусов десять или даже меньше.

– Ещё бы. Это же хранилище продовольствия, оно и должно быть холодным круглый год. Что ты там видишь?

– Один сплошной туннель метров сто в длину, уходит в глубь скалы. Вдоль стен контейнеры и стеллажи. Все контейнеры вскрыты, внутри пусто. На стеллажах вроде тоже ничего не осталось. Пройдусь до конца туннеля, там вроде бы развилка.

Некоторое время спустя Купер вновь попытался вызвать рядового, но тот не отвечал. Свет его фонаря тоже пропал. Майор уже собрался посылать за ним Сергея, но в ответ тот проговорил:

– Наверно, он ушёл в боковой тоннель, поэтому и рация не берёт. Давайте немного подождём.

Спустя несколько минут в глубине пещеры забрезжил слабый свет, из динамика радиостанции сквозь белый шум послышался голос Паскаля:

– Приём. Как слышите меня?

– Слышу, – ответил Купер. – Докладывай.

– В конце туннель раздваивается и уходит влево и вправо ещё метров на пятьдесят. Правая галерея полностью опустошена, а в левой кое-что ещё осталось, я взял с собой немного.

Чуть погодя из дыры показалась рука, сжимающая невскрытую упаковку аварийного рациона. Купер взял её со словами:

– И много там ещё такого?

– Не очень, сэр. Выгребли всё подчистую. Лишь в самом конце левой галереи осталась небольшая заначка: штук двести таких пайков и сотня мешков с разными крупами.

– Ничего себе небольшая заначка, – воскликнул Сергей. – Это ж целое богатство. Жаль с собой всё это не унести.

– Калашников, тебе лишь бы пожрать, – бросил Купер.

Он достал из рюкзака мешок и протянул его Паскалю.

– Напихай сюда пайков сколько влезет, но так, чтобы пропажа была не заметна. Если эти ребята вернутся, они не должны знать, что мы здесь похозяйничали. Как вернёмся в столицу, вышлем сюда мародёрную группу.

Паскаль ушёл в глубь хранилища. Сергей посмотрел на часы и сказал:

– Через три часа стемнеет. Как насчёт заночевать здесь?

– Ага, чтобы нас тут тёпленькими взяли? Подчищаем все наши следы и уходим. Паскаль очень верно заметил, это именно заначка. Скорее всего её оставили для рейдовых групп или патрулей, которые здесь проходят. А значит, они могут появиться в любой момент.

– Может, тогда залечь где-то неподалёку и понаблюдать за этим местом пару дней?

– Они могут здесь и через пару недель не появиться, а у нас нет столько времени. Так что лагерь разобьём где-нибудь подальше.

Набив рюкзаки пайками, они передвинули контейнер на прежнее место, подняли перевёрнутый мусорный бак и спешно покинули территорию.

Их путь лежал на восток вдоль хребта Черенкова. Сергей оперативно проложил маршрут по старой туристической тропе. Любых автодорог с твёрдым покрытием отныне было решено избегать, поскольку именно по ним в первую очередь должны двигаться патрули и другие отряды противника.

Отдалившись от хранилища на десяток километров, майор разрешил Сергею выбрать место для привала и последующего ночлега. Никаких посёлков или каких-либо построек поблизости, само собой, не оказалось, поэтому лагерь пришлось разбивать в лесу под открытым небом. Сергей выбрал место в небольшой ложбине между двух холмов. Там и ветра почти не было, и свет костра со стороны никто бы не заметил.

Выбрали место поровнее, чтобы установить палатку. Несмотря на малый размер, изнутри она оказалась довольно вместительная – три человека поместились бы без труда, но один из них в любом случае будет в карауле. Заготовили хворост для костра. Солнце скрылось на западе. Внезапно с гор спустился холодный туман. Сергей развёл огонь, стало немного теплее.

Паскаль тем временем вскрыл один из рационов и разложил содержимое на дождевой накидке, чтобы каждый мог взять что хочет, само собой, в порядке старшинства. Из основных блюд Купер выбрал говядину с рисом, Сергей – курицу с зелёным горошком и морковью, Паскалю досталась фасоль в томатном соусе с кусочками бекона. Всё мясо, разумеется, искусственное. Порошковые напитки, печенье и шоколад разделили поровну.

– Что б я всегда так жил, – блаженно проговорил Сергей, закидывая в рот очередной кусок молочного шоколада и запивая его растворимым зелёным чаем с жасмином. – Сэр, а может, ну её к чёрту эту разведку? – добавил он с некоторой долей иронии. – Мы ведь и так, можно сказать, добились некоторого успеха. Целая гора провизии – это весомый аргумент, чтобы скорее вернуться домой и сообщить о нашей находке.

Купер слегка призадумался, дожёвывая крекер с паштетом. В образовавшуюся паузу аккуратно вклинился Паскаль:

– А что, неплохая идея, сэр. Я понимаю, что наша миссия очень важна, но если продолжим идти на восток, то потеряем кучу времени, и не факт, что хоть кого-то там встретим. Может, нам и вправду сперва вернуться в столицу и сообщить о найденном нами хранилище?

Продолжая жевать, Купер по очереди заглянул каждому из них в глаза. По его лицу медленно поползла та самая акулья улыбка.

– Хреновые же из вас актёры, парни, – он посмотрел на Паскаля и обратился к нему почти что вкрадчиво: – Напомни, как тебя там зовут?

– Э-э-э… Луи, сэр.

– Ага. Скажи мне, Луи, только честно, ты ведь не просто так решил поддержать вброс этого умника? – Он указал на Сергея.

– Простите, сэр. – Паскаль выглядел слегка растерянным. – В каком смысле?

– В том самом, салага. Это ведь он тебя надоумил вставить свои пять центов в его пользу? Думаешь, я не видел, как вы то и дело перешёптываетесь у меня за спиной?

Паскаль попытался перевести взгляд на Сергея, но майор тут же его одёрнул:

– В глаза мне смотри, салага. Если я задаю тебе вопрос, ты отвечаешь на него не задумываясь. Я предельно ясно выражаюсь?

– Да… то есть так точно, сэр.

– Так отвечай. Это он тебя надоумил вставить своё «мнение» насчёт скорого возвращения домой?

Дрожащие губы Паскаля уже было начали произносить что-то нечленораздельное, но Сергей тут же его перебил:

– Вы правы, сэр, это была полностью моя идея, – он говорил абсолютно спокойно. – Я заранее попросил рядового Паскаля поддержать меня. Но сразу скажу в его защиту, что вначале он со мной не согласился, но я напомнил, что он у меня в долгу.

Лицо Купера озарила ухмылка победителя. Он демонстративно посмотрел на часы и спокойно произнёс:

– Паскаль, тебе пора заступать в караул.

Рядовой быстро понял, что к чему. Схватив винтовку, он почти бегом выбрался из ложбины, в которой находился их лагерь, и начал взбираться на вершину ближайшего холма.

– Выходит, ты не только барыга, но ещё и вымогатель, – холодно проговорил Купер. – Самому-то не стыдно было парня шантажировать?

– Сэр, я его не шантажировал. Просто напомнил, что он у меня в долгу. Разве это шантаж?

– Чёрт, Калашников, ты не перестаёшь меня удивлять. Твоя способность переобуваться в воздухе просто поражает. А я ведь только начал думать, что ты встал на путь исправления, но ты, похоже, так и остался мелкой трусливой крысой.

– А почему именно трусливой? – неожиданно возмутился Сергей.

– Потому что боишься идти дальше, вот и пытаешься слинять домой под любым предлогом. Хотя это именно ты втянул нас в этот разведрейд.

– Сэр, всё совсем не так. Похоже, вы в очередной раз меня не поняли. Я не испугался и не пытаюсь смыться, идея у меня совсем в другом.

– Да? Ну так просвети меня, умник. Что за гениальный план созрел в твоей голове на этот раз?

– Для начала скажу, что я и не думал отказываться от своего изначального плана дальней разведки. Но при его составлении я и представить не мог, что по пути мы случайно наткнёмся на целую гору провизии, которую к тому же никто не охраняет. И это только в одном хранилище. А что, если остальные так же вскрыты, и в них тоже что-то осталось? Вы только представьте сколько всего полезного там может быть. Там ведь не только провиант хранился, но и куча всякого оборудования. Парочка мародёрных конвоев смогут выгрести всё за одну-две недели. Да я лично готов провести их по маршруту туда и обратно. Так мы не только пополним свои запасы, но и лишим противника всей провизии разом. Думаю, это серьёзно их ослабит, а вот наши позиции, наоборот, усилит. Если мы сможем всё это провернуть, то однозначно заставим их прекратить атаки хоть на какое-то время и задуматься о переговорах. Таков мой план, сэр.

Майор глубоко вздохнул и с усилием потёр лоб.

– Калашников, ты только альтруистом не прикидывайся. Думаешь, я совсем тупой и ничего не понимаю? Ты ведь сейчас в первую очередь не об общем благе думаешь, а о своих личных шкурных интересах. Или, скажешь, я не прав? Так что кончай пудрить мне мозги своим стратегическим планированием и говори прямо. Ты рассчитываешь получить свою долю от найденного?

– Сэр, я уверен – каждый из нас заслуживает своей доли от найденного. Причём не из одного хранилища, а из всех. Но для этого нам сначала придётся их проверить. И да, в некоторой степени вы правы – здесь есть и мой шкурный интерес. Но, сэр, мы оба с вами семейные люди, так что мою мотивацию вы должны прекрасно понимать. И это совершенно не значит, что я и о благе общины не думаю. Одно другому не мешает.

– Чёрт, Калашников, тебе бы в политику пойти, – выпалил Купер. – У тебя фантастический талант наматывать людям на уши свои идеи.

– Так вы согласны с моим предложением? Я могу прямо сейчас проложить новый маршрут мимо хранилищ. Мы обойдём их всего за пару дней.

Купер злобно ухмыльнулся:

– А вот хрен…

Закончить фразу он не успел.

Что-то вспыхнуло высоко над ними, мгновенно разогнав окружавшую их кромешную тьму. Густой белый свет залил всё вокруг, оставив нетронутыми лишь длинные тени деревьев. На небе будто зажглось второе Солнце.

Мужчины инстинктивно упали на землю, откатились в разные стороны от костра и залегли в ближайшей растительности. Послышались щелчки предохранителей. Несколько секунд абсолютной тишины, никто не шевелился, ожидая, что будет дальше. За это время свет стал в разы тусклее. Теперь по яркости его можно было сравнить с полной луной в безоблачную погоду, но никакой луны этой ночью не было.

– Паскаль, докладывай, – негромко проговорил Купер в рацию. – Что это, осветительная ракета или прожектор?

– Сэр, мне кажется, ни то, ни другое, – прозвучал в ответ растерянный голос рядового. – Источник света слишком далеко.

– Насколько далеко? Сто метров, двести?

– Намного дальше. Мне кажется, эта штука вообще в космосе.

– В космосе? – удивился Купер. – Ты ничего там не путаешь?

– Посмотрите сами, сэр. Направление юго-юго-восток, примерно сорок пять градусов над горизонтом.

– Принял. Продолжай контролировать периметр. Калашников, хватит валяться в кустах. Вставай и поднимайся вверх по склону, я за тобой.

– Есть, сэр.

Сергей с Купером поднялись с земли, выбрались из лощины и немного прошли вверх по холму, на вершине которого дежурил Паскаль. Отсюда кроны ближайших деревьев не мешали обзору.

Ночное небо, обычно угольно-чёрное в это время, приобрело синеватый оттенок, как бывает сразу после захода или перед самым рассветом. На небосводе осталось лишь несколько самых ярких звёзд. Свет остальных перекрывало сияние маленькой белой точки, светившей словно прожектор.

– Ну что, умник, – иронично сказал Купер, – есть предположения, что это за хрень? Ты же у нас эксперт по всякой хрени.

– Сэр, я, конечно, не астроном, но с Паскалем согласен, эта штука точно где-то в космосе. И, судя по силе вспышки, рванула она неслабо. Так что это либо взорвалась одна из орбитальных станций, либо какая-то звезда вспыхнула сверхновой.

– Это все идеи?

– Все, что у меня есть. Но если бы с нами сейчас был мой бывший шеф мистер Варга, он бы ещё и версию про инопланетян добавил.

– Ну да, только инопланетян нам и не хватало для полного счастья, – ухмыльнулся Купер. – Мне кажется или эта штука действительно быстро теряет яркость?

Сергей присмотрелся.

– Да, кажется, так и есть. Я сначала подумал, что глаза понемногу к свету привыкают, но нет. Значит, вариант со сверхновой отпадает. Если мне память не изменяет, сверхновые после взрыва сохраняют яркость несколько месяцев или даже лет. А эта всего за пару минут стала в разы тусклее. И обратите внимание, эта штука вообще не движется относительно других звёзд, а значит, она точно не на орбите Земли, а дальше.

– Может, один из космоградов рванул? – неожиданно предположил майор. – У них же там вроде термоядерный реактор на каждом.

– Скорее всего так и есть, сэр. Где-нибудь в поясе астероидов или ещё дальше. Если в ближайшее время эта штука полностью погаснет, значит, и в самом деле это был взрыв термояда.

– Хорошо. Вот ты и будешь наблюдать за этим, пока солнце не взойдёт.

– В смысле? – удивился Сергей.

Купер, ничего не ответив, отвернулся и приложил к губам переговорное устройство рации.

– Паскаль, спускайся в лагерь, тебя сменит сержант Калашников.

– Вас понял, сэр. Мне сменить его, как обычно, через три часа?

– Нет, этой ночью ты отдыхаешь.

– О, спасибо, сэр. Спускаюсь.

Купер повернулся к Сергею. На лице майора застыла его коронная акулья улыбка.

– Эта вспышка прервала меня на полуслове, такчто я закончу свою мысль.

Одно резкое движение, и Сергей, сражённый ударом кулака под дых, рухнул на землю.

– Хрен тебе, а не доля с добычи, – прорычал майор, склонившись над поверженным противником. – Ещё раз заведёшь подобную тему, а тем более попытаешься втянуть туда этого салагу, я тебя так отделаю, что ты неделю кровью ссать будешь. Я предельно ясно изъясняюсь?

– Да… сэр, – прохрипел Сергей.

– Рад, что со слухом у тебя пока всё в порядке. Как я уже сказал, твоё дежурство начинается прямо сейчас и продлится оно до восхода солнца. Утром я тебя проверю, и не дай бог, ты будешь спать на посту. Думаю, сам догадываешься, чем это для тебя обернётся. А теперь подобрал сопли и бегом на пост.

Ночь была холодной, шёл противный моросящий дождь. Но Сергей и не думал нарушать приказ майора и возвращаться в лагерь, даже за дождевой накидкой. Он продолжал сидеть на вершине холма, прячась от непогоды в импровизированном укрытии, наспех возведённом из веток под густой кроной дерева. Обычно смена в карауле длится не более трёх часов, но этой ночью Сергею предстояло провести на посту все шесть – серьёзная нагрузка даже для опытных караульных.

Как он и предполагал, новая звезда просуществовала на ночном небосводе совсем недолго. С каждой минутой её свет становился всё тусклее и тусклее. Всего через полчаса её уже сложно было отличить от соседних светил, а через час она полностью исчезла.

Время в карауле тянулось мучительно медленно, очень хотелось спать. Ближе к рассвету веки начали смыкаться сами собой. Чтобы случайно не заснуть, время от времени Сергей умышленно причинял себе боль: сдавливал мочки ушей, щипал кожу на руках, кусал левый кулак.

Несмотря на адскую усталость, он смог продержаться до утра. На рассвете майор Купер, как и обещал, поднялся на холм, чтобы проверить караульный пост.

– С добрым утром, умник, – ухмыльнулся Купер. – Докладывай.

Сергей, борясь с сонливостью, встал по стойке смирно и проговорил слегка заплетающимся языком:

– Сэр, за время моего дежурства никаких происшествий не произошло.

– Я надеюсь, этого времени тебе хватило, чтобы хорошенько обдумать своё поведение?

– Так точно, сэр.

– Очень на это надеюсь. Можешь спускаться в лагерь, я здесь подежурю. У тебя есть два часа на отдых и сборы, советую не разбазаривать это время. Ровно в семь мы выходим.

– Есть, сэр.

Паскаль сидел у костра, закутавшись в спальный мешок, словно в одеяло. Над огнём висел котелок, внутри что-то закипало. Увидев Сергея, рядовой схватил миску и принялся торопливо зачерпывать жидкость из котелка.

– Сэр, пожалуйста, присаживайтесь, – произнёс он максимально обходительно. – Я тут супчик приготовил. Со вчерашними деликатесами, конечно, не сравнить, но хоть согреетесь.

Сергей молча принял миску и, безвольно опустив голову, принялся хлебать мутную бурую жидкость с запахом сушёных грибов.

– Вы как вообще, сэр? Я вчера краем глаза увидел, как майор вас… ну вы поняли.

– Всё нормально, – холодно ответил Сергей.

– Вы простите, что втянул вас в это. Честно, я хотел сказать правду, что это изначально была моя идея, но вы меня опередили. Даже не знаю, как вас за это благодарить. Если дело с хранилищем всё же выгорит, я отдам вам половину своей доли, даю слово.

Сергей чуть не поперхнулся от смеха.

– Да успокойся ты. Ничего ты мне не должен. Я сам тупанул, раз решил, что майор купится на эту затею. Но, похоже, меня он ненавидит сильнее, чем любит деньги. А может, так он решил присвоить всё себе. Ладно, проехали. Если реально хочешь помочь, наведи тут порядок и собери мой рюкзак. Я спать.

Бросив на землю опустевшую миску, Сергей сделал несколько неуверенных шагов до палатки и упал на надувной коврик. Сны ему не снились.

* * *

Отряд продолжал идти на восток, по-прежнему стараясь держаться в стороне от любых автомобильных дорог. Двигались вдоль южного склона хребта Черенкова, стараясь не подниматься высоко в горы, но и не спускаясь обратно в долину. Сергей хорошо помнил местную сеть туристических троп и мог свободно ориентироваться без карты.

Местность была неровной с большим перепадом высот. Крутые холмы сменялись глубокими оврагами, и так – по кругу. Повсюду из земли торчали куски скал и валялись огромные валуны размером с автомобиль или даже дом – последствия схода многочисленных ледников за последние несколько тысячелетий. Постоянно приходилось то спускаться вниз, то подниматься под крутыми углами. К счастью, «Мулы» работали исправно и сил экономили прилично.

Весь день погода была ясная, солнце палило нещадно, спасали от него лишь густые кроны деревьев высоко над головами путников. Многовековые сосны, словно гигантские колонны, подпирали небосвод. Стволы некоторых казались столь массивными, что обхватить их руками не получилось бы даже втроём.

Сергей, как проводник, шёл первым. Тропы часто сходились и расходились, образуя витиеватую сеть. Ориентироваться без навигатора на деле оказалось не так просто. На очередной развилке Сергей резко встал и поднял кулак, давая остальным сигнал об остановке. Он немного прошёл вперёд, внимательно осматривая ближайшие деревья, затем позвал остальных.

– Похоже, кто-то оставил для нас дорожный указатель, – Сергей указал на дерево с несколькими зарубками. – Зарубки старые, оставлены год или два назад. Если я ещё не разучился их читать, то нам направо.

Он показал рукой на тропу, ведущую на юго-восток.

– И куда эта дорожка нас приведёт? – спросил Купер.

– К озеру Чичо. Оно чуть ниже по склону, километра три отсюда.

– И насколько это озеро большое?

– Точно не могу сказать, но немаленькое. Это метеоритный ударный кратер больше полукилометра в диаметре, да и в глубину метров сто. Берега скальные и в основном обрывистые, но есть небольшой пологий участок в северной части. Там даже когда-то рыболовная база была для туристов. Возможно, она ещё сохранилась.

– Ну что ж, давайте проверим. Дорожные указатели просто так на деревьях не оставляют. Всем быть начеку и смотреть под ноги. Не хватало ещё кому-то подорваться на мине.

Они прошли пару километров. Хоть тропа и извивалась довольно сильно, сам спуск оказался пологим. Впереди был крутой холм высотой метров сорок. Озеро располагалось прямо за ним, но тропа уходила вправо, огибала возвышенность по более пологому участку. Сергей предложил подняться на вершину холма и осмотреть озеро оттуда, Купер согласился.

Они медленно поднимались шаг за шагом. Внезапно из динамика рации раздался резкий шёпот Купера:

– Ложись!

Все тут же упали на землю и замерли. Пару секунд спустя майор добавил таким же шёпотом:

– Направление на три часа, ниже по склону, дистанция триста.

Сергей медленно повернул голову и увидел внизу несколько человеческих фигур, неторопливо бредущих сквозь заросли со стороны озера. Бойцы аккуратно расползлись по укрытиям. Паскаль медленно навёл винтовку на цель и приложился к окуляру оптического прицела. Чуть погодя он тихо сказал:

– Риперы, целая стая, примерно двадцать особей. Идут мимо. Нас вроде бы не заметили. Жду указаний.

– Продолжай наблюдать, – приказал Купер. – Ждём, пока они не скроются из видимой зоны. На всякий случай будьте готовы вступить в бой.

Сергей аккуратно снял рюкзак и положил перед собой в качестве укрытия. Если придётся вести бой, лучше делать это налегке. Чтобы не скучать, он достал из подсумка монокуляр. Оптический прибор размером с ладонь, несмотря на сравнительно малые размеры, имел значительно большую кратность, чем снайперский прицел Паскаля. С его помощью Сергей мог разглядеть противника во всех деталях.

Твари двигались разреженным строем, будто кто-то специально выстроил их в двойную походную колонну. Шли в основном на задних конечностях, лишь изредка опускаясь на четвереньки во время коротких остановок. Ступали мягко и тихо, словно кошки. Привычных гортанных звуков почти не издавали. Время от времени некоторые из риперов запрыгивали на деревья и, поднявшись по стволу на пару метров, внимательно осматривались.

В тот момент Сергей подумал, что их отряду несказанно повезло. Если бы они продолжили идти по тропе, то столкнулись бы с тварями в зарослях лоб в лоб. А против большой стаи шансы выстоять в ближнем бою практически нулевые.

Сергей продолжал наблюдать. Большая часть инфицированных ничем не выделялась – обычные матёрые риперы, так сказать, не первой свежести. Одежда либо полностью отсутствовала, либо от неё остались одни клочья. Кожу сероватого оттенка покрывали множество старых шрамов и чёрная сосудистая сетка. На головах волос почти не осталось, у некоторых они выпали полностью. Определить пол и возраст большинства инфицированных было практически невозможно.

Но одна из тварей ярко выделялась на фоне остальных, большая часть вышесказанного к ней никак не относилось. Это была молодая женщина, на вид лет двадцати-тридцати, одетая в полевую камуфлированную форму. Рост средний, стройная и гибкая. Редкие рыжие волосы с проседью были собраны в короткий хвост. Обычно у инфицированных волосы полностью седели спустя неделю после заражения, затем выпадали.

Лица женщины Сергей не видел, в его сторону она не поворачивалась, но кожа на щеке и шее имела привычный сероватый оттенок с тёмной сетью капилляров. Талия перетянута разгрузочным поясом с несколькими подсумками и пистолетной кобурой. Пистолет вроде бы тоже на месте. Одежда с виду целая и не сказать, что сильно грязная, следов крови тоже не видно. Но это неудивительно, на тёмном лесном камуфляже грязь, кровь и следы износа разглядеть крайне сложно.

Сергей перевёл взгляд на Купера. Тот тоже наблюдал за стаей через свой монокуляр. Сергей вызвал его по рации.

– Сэр, уверен, вы обратили внимание на дамочку в камуфе.

– Ещё как обратил. Одета она очень уж тактикульно да и выглядит больно свежо для рипера. Не находишь?

– Судя по виду, инфицировали её совсем недавно, может даже сегодня. Присмотритесь повнимательней, как она двигается. Движения не такие плавные, как у более матёрых тварей. А что до целёхонького внешнего вида, скорее всего при нападении она получила незначительный укус, а застрелиться духу не хватило, вот пистолет в кобуре и остался.

– Калашников, ты не на те детали внимание обращаешь. Включи логику. Разве по шмоткам не понятно, что она одна из них?

– Вы про отступников? – аккуратно уточнил Сергей.

– Ну конечно, чёрт возьми. Полевая форма, снаряга, короткоствол на поясе – не похожа она на выживальщика-одиночку. Похоже, девочка слишком далеко отошла от лагеря или основного отряда, вот и нарвалась на инфицированных. Я был бы не прочь осмотреть её труп, если бы не эта чёртова свора рядом с ней.

В разговор неожиданно вклинился Паскаль:

– Сэр, я могу её снять. Один точный выстрел в голову, и она ваша. Остальные твари ничего не поймут.

– Салага, ты что остальных тварей решил накормить? После твоего выстрела от этой девки останутся лишь рваные окровавленные шмотки. Прибереги лучше патроны для более подходящих целей.

– Вас понял, сэр, продолжаю вести наблюдение.

Минут десять спустя стая окончательно скрылась из виду. Купер приказал продолжить подъём. После вершины холма им пришлось пройти по его гребню ещё около полукилометра, прежде чем они увидели внизу небесно-голубую гладь озера Чичо. Рыболовная база располагалась на северном берегу, в километре от их текущей позиции. Десяток небольших двухэтажных домиков, длинный пирс и несколько пришвартованных к нему лодок.

– Движение, – взволнованно произнёс Паскаль, одновременно с этим вскидывая винтовку и изготавливаясь для стрельбы с колена. – Крайнее здание справа, окно на втором этаже. – Он перевёл ствол чуть в сторону. – Вижу двух человек в штатском, идут в сторону пирса. Ещё один отвязывает лодку.

Сергей с Купером достали монокуляры и посмотрели в указанном направлении.

Судя по всему, жизнь в этом местечке била ключом. Всего за несколько минут они смогли насчитать больше дюжины человек. В основном все были одеты по гражданке, занимались типичными повседневными делами. Лишь двое ходили в полувоенной форме с карабинами за спиной, скорее всего патрульные или часовые. Дежурили они, можно сказать, «на расслабоне» – курили, трепали языками, по сторонам особо не смотрели.

– Что-то не похоже всё это на серьёзное поселение, – сказал Купер. – Скорее какая-то рыбацкая деревня, вон даже снасти на берегу сушатся. Инфицированных они, видать, вообще не боятся. По периметру никакой защитной изгороди, окна зданий тоже не укреплены. Какой-то лагерь бойскаутов. Очень странно, если учесть, что твари бродят рядом целыми стаями.

– А может, они их приручили? – на полном серьёзе сказал Паскаль, оторвавшись от оптики. – Ну а что, может, эти люди делятся с риперами уловом. Своеобразная дань за право спокойно жить на их территории.

– Ну да, конечно, – прыснул Купер. – А ещё сдают членские взносы в профсоюз инфицированных для защиты их трудовых прав. Этих тварей невозможно приручить с помощью еды, мы уже пытались. Они не знают, что такое благодарность, социальные функции у них сведены к минимуму, а понимают они только силу. Так что никакой рыбой или прочими подачками ты их не задобришь.

– Какие дальнейшие действия, сэр? – спросил Сергей.

– Думаю, надо понаблюдать за ними денёк-другой. Судя по количеству лодок и рыболовных снастей, рыбу они ловят не только для себя. Если нам повезёт, то в ближайшее время за ней кто-то прибудет. Вот и посмотрим, куда её повезут. В любом случае других зацепок у нас пока нет, так что остаётся только ждать. Лагерь разобьём чуть западней, чтобы сильно не палиться. Здесь организуем наблюдательный пункт, будем дежурить по очереди.

Долго ждать не пришлось. Всего через двое суток в рыбацкую деревню прибыл конвой – две запряжённых лошадьми повозки. Извозчики были вооружены то ли старыми карабинами, то ли обычными дробовиками, другая охрана отсутствовала. Повозки загрузили мешками, скорее всего с копчёной или сушёной рыбой. Купер приказал быстро сворачиваться и готовиться к выходу.

– Парни, можете начинать разминать ноги, придётся немного пробежаться. Мы не должны упустить эти повозки из виду.

Паскаль спросил:

– Сэр, вы думаете, мы сможем за ними угнаться?

– Я думаю, нам стоит хотя бы попробовать, иначе так и будем бродить по горам, пока припасы не кончатся. Смените батареи в «Мулах», мощность на сто процентов. Я бегу первым и задаю темп, Калашников – второй, Паскаль – третий. Погнали.

Спустившись с холма, они направились сквозь заросли в сторону дороги, по которой приехали повозки. Только они успели занять позицию в придорожных кустах, как обе повозки промчались мимо них. Купер приказал ждать, пока они отъедут дальше.

– Куда ведёт эта дорога? – обратился он к Сергею.

– На юго-восток. Обратно в долину спускается.

– Хорошо. С горы бежать куда проще. Все готовы? Пошли.

Двигались вдоль обочины, чтобы в случае чего укрыться в придорожных зарослях. От последней повозки старались держать дистанцию минимум в триста метров. Горная дорога виляла из стороны в сторону, огибая многочисленные низменности и возвышенности, но в основном стабильно шла под уклон, поэтому Купер всегда видел, куда именно сворачивают цели на перекрёстках. Своим бойцам он поручил запоминать маршрут, чтобы потом обозначить его на карте.

Хоть «Мулы» и работали на предельной мощности, бежать с каждым километром становилось сложнее. Полная боевая выкладка и постоянная скорость под двадцать километров в час давали о себе знать. Перед выходом Сергей предлагал командиру оставить рюкзаки в лагере на холме, но тот идею не поддержал, и сейчас уже об этом жалел.

От озера Чичо отдалились уже километров на десять. Солнце жарило нещадно, тени почти не было. Все понемногу начали выдыхаться, особенно Купер. Ноги дико устали, да и остальное тело тоже. Если бы не экзоскелеты, то трое давно рухнули бы от изнеможения. Хорошо хоть свежие батареи поставили перед выходом, иначе заряд старых уже приблизился бы к нулю.

Дорожное полотно медленно поднималось вверх, бежать становилось всё сложнее. Повозки удалялись, взбирались на невысокий пригорок. Достигнув верхней точки холма, они пропали из виду вместе с дорогой.

Купер, почти задыхаясь, прорычал в рацию:

– Прибавить ходу. Нельзя упускать их из виду.

– Сэр, нам за ними всё равно не угнаться, – ответил Сергей. – Нужно передохнуть и восстановить силы.

– На том свете отдохнём. Вперёд.

Купер почти наверху. Он уже не бежал, а еле волочил ноги, устало опустив голову. До вершины оставалось несколько метров, как оторвав взгляд от земли и увидев перед собой что-то опасное, он остановился и резко опустился на колено, почти что упал. Лишь опора на левую руку не дала ему рухнуть на бок. Остальные встали в ожидании указаний. Купер медленно поднялся и заглянул за перевал.

Из динамика рации раздался его усталый, но взволнованный голос:

– Повозки остановились в сотне метров ниже по склону. Рядом с ними какой-то всадник, кажется, вооружён, разговаривает с извозчиками… Так, повозки двинулись дальше. Чёрт! – майор вновь пригнулся и, резко развернувшись, побежал вниз по дороге. – Прячьтесь, он скачет в нашу сторону.

Купер укрылся за ближайшим к нему большим валуном левее обочины. Сергей с Паскалем спрятались в придорожных зарослях на той же стороне дороги.

– Без моего приказа не стрелять. Пускай проезжает.

Всадник показался на вершине спустя каких-то пару секунд. Скакун гнедой масти двигался тихой рысью. Им управлял мужчина средних лет восточно-азиатской внешности. Одет он был примерно в том же полувоенном стиле, что и часовые в рыбацкой деревне: футболка песочного цвета и камуфляжные штаны. На поясе висели кобура и несколько подсумков. Более серьёзного оружия, например ружья или карабина, видно не было.

По росту и телосложению азиат был похож на Купера – невысокий и коренастый. В седле держался уверенно, было видно – опытный наездник. Вёл себя безмятежно, смотрел в основном на дорогу. Губы его еле заметно шевелились, словно он тихо что-то напевал себе под нос.

Всадник миновал валун, за которым укрывался Купер. Майора он не заметил, но лошадь явно сбавила ход и принялась крутить головой, будто что-то почувствовала. Сергей наблюдал за этим сквозь ветви кустарника. Мужчина погладил кобылу по гриве и сказал ей что-то на ухо. Она успокоилась и двинулась дальше. Но как только они приблизились к месту, где прятался сам Сергей, лошадь неожиданно остановилась, зафыркала и недовольно замотала головой, поворачиваясь в сторону от дороги.

– Тише, Ракета, тише, – успокаивающе проговорил азиат, поглаживая кобылу по гриве. – Это всего лишь зверушки, для нас они не опасны. – Он положил ладонь на рукоять пистолета. – Никто тебя не тронет, обещаю.

Лошадь повернулась к Сергею и принялась упрямо кивать головой. Всадник натянул поводья, явно желая заставить её ехать дальше. Взгляд мужчины небрежно скользнул по кусту, за которым стоял Сергей. Отвернувшись вместе с лошадью, на пару мгновений всадник замер, словно осмысливая то, что сейчас увидел. Он медленно повернул голову обратно и уставился точно на Сергея.

«Зараза», – мелькнуло у того в голове.

Его палец машинально потянулся к предохранителю автомата. Щелчок, короткий и яркий – можно стрелять. Времени спрашивать на это разрешение у Купера уже не оставалось. Возможно, одной лишь угрозы оружием будет достаточно, чтобы заставить этого человека сдаться. Сергей дёрнул автомат вверх, пытаясь направить ствол на мужчину, но стебли плюща, опутавшие куст, не позволили этого сделать.

Всё, что происходило дальше, представлялось Сергею словно в замедленной съёмке. Противник сосредоточен, в его глазах нет страха, лишь лёгкое недоумение. Он медленно извлекает пистолет из кобуры, выводит его на цель и направляет ствол точно в лицо Сергею. Длится это всего долю секунды, но Сергей успевает осознать, что это конец. Выстрелить в противника первым он уже не успеет. Но он всё равно зажимает спуск, скорее от страха и безысходности – будь что будет. Выстрел, приглушённый модератором звука, похож на хлопок в ладоши возле уха. Остроконечная пуля, прорвавшись сквозь облако пороховых газов, вонзается лошади в бок.

Всадник выстрелил мгновением позже, когда раненая лошадь под ним резко дёрнулась то ли от боли, то ли от испуга. Огненный шар, вырвавшись из пистолетного ствола, ослепил Сергея. За грохотом выстрела он не заметил, как пуля вспорола воздух в сантиметре от его головы.

Сергей упал на землю, оглушённый звуком выстрела. В ушах звон. Лишь несколько секунд спустя он услышал сквозь звенящую пелену взволнованный голос Купера, вырывавшийся из динамика рации:

– …Калашников! Чёрт. Паскаль, прикрой меня, я проверю, что с ним. Говори, что видишь.

– Всадник лежит у обочины, не двигается. Кажется, его придавило лошадью. Сержанта не вижу, он был где-то в зарослях.

– Я в норме, – контуженным голосом передал Сергей в радиоэфир, в ушах у него всё ещё звенело. – Подтверждаю, всадник упал, я подстрелил его лошадь.

Животное лежало на левом боку, тяжело дыша и слегка подёргиваясь. Сергей неуклюже поднялся на ноги. Держа автомат на изготовку, он принялся медленно обходить раненое животное справа.

Всадник так и остался в седле, его левую ногу придавило. Он не шевелился, левая часть головы кровоточила. Очевидно, при падении он сильно приложился головой о дорожное покрытие и потерял сознание.

Купер подбежал мгновение спустя, на ходу зажимая кнопку переговорного устройства.

– Паскаль, контролируй дорогу в обе стороны, особенно в направлении холма. Не хочу словить пулю от незваных гостей.

– Вас понял, сэр. Пока всё чисто.

Подойдя ближе, Сергей сморщился от резкого аммиачного запаха. Воняло от всадника.

Купер ухмыльнулся:

– Кажется, этот парень от страха надул в штаны. Чем ты его так напугал?

– Сэр, я бы не сказал, что он был хоть немного напуган. Скорее слегка удивился, увидев меня.

Купер несколько раз ткнул мужчину глушителем, тот никак не отреагировал.

– И что будем делать? – спросил Сергей. – Попробуем догнать повозки?

– Поздно, они уже в паре километров от нас, если не больше. Да и выстрел был очень уж громким, кто-то в округе мог его услышать. Так что собираем манатки и валим отсюда. Уходим тем же маршрутом.

– А что делать с этим? Может, хоть попробуем допросить?

– Ага, прям здесь на дороге. – Купер от души пнул мужчину подошвой ботинка по спине, тот вновь не отреагировал. – Не факт, что нам вообще удастся привести его в чувство, а тем более что-то узнать. Придётся ограничиться обыском. Кстати, где его оружие?

Сергей осмотрелся. Немаленький с виду пистолет чёрного цвета валялся в нескольких метрах от них. Купер поднял его и внимательно осмотрел.

– Неплохая самоделка, очень даже лёгкая для своих габаритов. Фактура металла необычная. Похоже детали для него на 3D-принтере распечатали.

– Разве такое возможно? – спросил Сергей. – Я слышал, что некоторые дома варганят примитивные однозарядные пистолеты, но вот чтобы полноценный автоматический сделать…

– На заводском принтере запросто. Он тебе из любого металла что хочешь напечатает. Главное, обмануть искусственный интеллект, чтобы он не догадался, что ты оружие делаешь. Прочность у подобных изделий, конечно, так себе, но на пару тысяч выстрелов обычно хватает, – майор покрутил пистолет в руках, отомкнул магазин, передёрнул затвор несколько раз. – А он мне нравится. Грех такую вещь выбрасывать. Посмотри пока по сторонам.

Купер склонился над азиатом и принялся методично снимать с его ремня кобуру и подсумки с запасными магазинами. Попутно он обшарил все его карманы. Почти закончив, он вдруг ошарашенно воскликнул:

– Мать твою, это ж Лэй.

– Кто? – озадаченно поинтересовался Сергей.

– Лейтенант Лэй из пятого патрульного.

– В смысле? Он коп?

– Да, чёрт возьми. Он жил с нами на базе. Хотел идти на юг, но остался из-за больной жены.

– А вы уверены, что это именно он? Столько времени прошло. Может, просто похож?

– Ага, скажи мне ещё, что все азиаты на одно лицо, расист ты чёртов. Кончай языком трепать и помоги его вытащить.

Они высвободили зажатую лошадью ногу мужчины и оттащили его в сторону. Купер осмотрел рану.

– Паскаль, носилки! Срочно.

Паскаль вытряхнул из рюкзака складные походные носилки. Он оперативно их собрал, и вместе с Сергеем они аккуратно уложили на них бессознательное тело лейтенанта Лэя.

– Отойдём подальше в лес и попробуем растормошить. За мной.

Мужчину несли головой вперёд, Сергей придерживал носилки сзади. Пробираясь сквозь заросли, они смогли отойти от дороги всего на сотню метров, дальше путь преграждал резкий скалистый обрыв – впереди было глубокое ущелье. За время недолгого пути Сергей успел вдоволь насладиться ароматом ссанины, который стабильно источала одежда раненого. Однако на удивление никакого мокрого пятна на штанах Сергей не заметил. Скорее всего ещё раньше его окатила пахучей жидкостью его же лошадка.

Они расположились на поляне в тени огромного дуба. Рану на голове пленного обработали и перевязали. Паскаль ввёл ему несколько кубиков нейростимулятора, чтобы активизировать процессы в организме. Регенератор тратить не стали – ранение было не столь серьёзным, да и с собой взяли всего по одной дозе на человека. Мужчину усадили спиной к дереву. Паскаль открыл тюбик с нашатырём и уже хотел поднести его к носу мужчины, но Купер его прервал:

– Погоди. На всякий случай примем меры предосторожности.

Он достал из рюкзака пластиковый монтажный хомут и стянул им запястья Лэя. Прислонив его спину к стволу дерева, Купер разрешил поднести нашатырь.

Мужчина очнулся почти мгновенно. Не открывая глаз, он принялся беспорядочно размахивать скованными руками, сопровождая это невнятным мычанием, словно пытался разогнать кошмарный сон. Открыв наконец глаза, он ошалелым взглядом уставился на майора, сидящего перед ним.

– Купер? – ошарашенно произнёс пленный.

Майор ухмыльнулся:

– Привет, Лэй. Рад, что ты меня узнал, значит, мозги тебе не полностью отшибло.

Лэй ничего не ответил. Он растерянно посмотрел по сторонам, после – на связанные руки. Затем, резко подтянув к себе ноги, попытался встать. Но Сергей, стоявший позади, не дал ему это сделать.

– Не рыпайся, – угрожающе проговорил он, приставив дуло автомата к шее.

– Где я? – панически затараторил Лэй. – Что здесь происходит?

– Ты в лесу, – слегка иронизируя, ответил Купер. – И ты мой пленник.

– Пленник? Купер, что ты несёшь? Ты откуда вообще взялся? Я думал, ты мёртв.

– А с чего это мне быть мёртвым? Выходит, я тоже в списке целей ваших убийц?

– Каких ещё убийц? Купер, что за бред? Я думал вашу колонну расстреляли в парковой зоне. Мы слышали звуки стрельбы с той стороны, куда вы ушли. Я был уверен, что все вы погибли, – он вдруг схватился за голову, словно только сейчас почувствовал боль. – Я вспомнил, вспомнил… Я ехал верхом… По дороге… Ракета, где Ракета? – В его глазах и голосе чувствовался неподдельный страх.

– Какая ещё ракета?

– Моя лошадь. Где она?

– А это, – безразлично произнёс майор. – Мне жаль, но твоя кобыла словила пулю.

– Что? Но как? Как?! – Он принялся в истерике биться затылком о ствол дерева. – Чёрт! Чёрт! Чёрт!

– Эй-эй, успокойся, это делу не поможет. Всё произошло случайно. Радуйся, что пуля досталась ей, а не тебе.

– Радоваться? Иди к чёрту, Купер. Где она? Где моя лошадь?

– На дороге. Кстати, технически она ещё жива. По крайней мере, так было, когда мы уходили.

– Вы её даже не добили? Какие же вы мрази. Как можно оставить мучиться бедное животное?

– Так, Лэй, не парь мне мозги своей лошадью. Скажи спасибо, что сам жив. Я мог оставить тебя на корм инфицированным, но не сделал этого в честь нашей старой… «дружбы». Так что кончай ныть и начинай отвечать на мои вопросы. Вопрос номер раз…

– Иди к чёрту, Купер. Ты больной ублюдок. Ничего я тебе не скажу, пока не выполнишь моё условие.

– Лэй, ты не в том положении, чтобы мне условия ставить. Если не хочешь говорить по-хорошему, можем и по-плохому.

Майор демонстративно достал пистолет, слегка оттянул затвор, проверяя наличие патрона в патроннике, и взвёл курок. Пленный молчал, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к любым угрозам. Стиснув зубы, он презрительным взглядом буравил Купера. Спустя полминуты молчаливой игры в гляделки майор сдался.

– Ладно, говори своё условие.

– Вернись на дорогу и добей её. Не хочу, чтобы она мучилась.

– И всё?

– Да.

– И тогда обещаешь, что ответишь на все мои вопросы?

– Обещаю, в честь нашей старой «дружбы».

– Договорились. Парни, присмотрите за ним, но не разговаривайте. Если попытается сбежать или выкинет другой фокус, разрешаю стрелять на поражение. Скоро вернусь.

Купер отошёл на десяток метров и скрылся в густых зарослях. Лэй тем временем с любопытством разглядывал экзоскелеты бойцов. Дождавшись, пока майор уйдёт подальше, пленный повернулся к Сергею и заговорил с ним уже более спокойным голосом:

– Я тебя узнал. Ты ведь дружок Савина. Верно?

Сергей молчал, старательно делая вид, будто ничего не слышит.

– Ладно, можешь не отвечать. Но я точно помню, что ты постоянно с ним ошивался, когда вы готовились валить с базы. Память на лица у меня отличная, только вот имени твоего не припомню. Может, хоть ради приличия представишься?

Сергей ничего не ответил.

– Ну как знаешь, – Лэй перевёл взгляд на Паскаля. – А вот тебя я впервые вижу. Откуда ты, парень?

Паскаль тоже промолчал.

– Какие вы оба скучные. Ну ничего, потом поговорим, если живы будете.

Ближайшие заросли зашевелились. Сергей на всякий случай изготовился к стрельбе сидя, но это был Купер. Лицо его выражало крайнюю степень задумчивости, а глушитель на стволе автомата источал слабый дымок.

– Твоя лошадка спит вечным сном, – он сел напротив Лэя, отложив автомат в сторону. – Свою часть уговора я выполнил, теперь твоя очередь. Только сразу предупреждаю, времени у меня немного, так что отвечай коротко и по делу. Вопрос номер раз. Зачем вы на нас напали?

– В смысле? На кого именно? – озадаченно спросил Лэй.

– На общину «Рубеж». Ну и на давидианцев заодно.

– Я вообще впервые слышу оба этих названия. Кажется, ты меня с кем-то путаешь.

– Ответ неверный.

Купер резко выбросил руку вперёд и нанёс пленному удар кулаком в лицо. Кровь брызнула из носа и заляпала бежевую футболку. Купер продолжил с невозмутимым видом:

– Ты, наверно, не знал, но давидианцы клеймят всех своих лошадей. Для них это что-то вроде оберега на удачу. Так вот, на твоей лошадке стоит их клеймо. Я заметил его уже после того, как вышиб ей мозги. Выходит, свою лошадь ты позаимствовал у давидианцев, скорее всего после уничтожения одного из их отрядов. А теперь повторяю свой вопрос. Зачем вы на нас напали?

– Иди к чёр…

Ещё удар. Кровавые брызги полетели в стороны. От удара голова Лэя резко дёрнулась, и он саданулся затылком о ствол дерева.

– Мне продолжать или ты начнёшь говорить по делу? Напомню, у нас был уговор, и свою часть я выполнил.

Окровавленный рот Лэя растянулся в довольной ухмылке. Он медленно провёл языком по верхней губе и с явным наслаждением слизал кровь. От удовольствия он даже прикрыл глаза на несколько секунд. Маска неуверенности исчезла, теперь это был совершенно другой человек. Собранный, в глазах ни грамма паники или страха. Казалось, очередного удара Купера он ждёт со сладостным предвкушением.

– А я уже и забыл, какая она на вкус, – смакуя, произнёс пленный. – Настоящий вкус жизни, не иначе. Слегка солоновата, конечно, но когда подыхаешь от жажды, кровь для тебя – живительный нектар. Кровь другого человека, разумеется.

– Лэй, кончай нести чушь и отвечай на мои вопросы.

– Какой же ты скучный, Купер, – произнёс он издевательски. – Разве тебе не интересно узнать, как мне удалось выжить на той чёртовой базе?

– Лэй, я задал тебе конкретный вопрос и жду на него конкретный ответ.

– Иначе что? Забьёшь меня до смерти? – Лэй усмехнулся. – Да валяй, мне плевать. Ты ведь уже принял решение, что живым меня не отпустишь. Или я не прав?

– Это будет зависеть от твоего поведения. Пока что от тебя живого пользы больше, чем от мёртвого. В крайнем случае, тебе придётся пройти с нами. Думаю, командору будет о чём с тобой потолковать.

– Да не смеши, Купер. Не думаю, что у вас в рюкзаках завалялся ещё один экзоскелет. Или, может, вы меня на носилках понесёте?

– Если будет нужно, понесём. Но большую часть пути тебе в любом случае придётся проделать на своих двоих.

– Ага, разбежался. А своим сраным командором можешь меня не пугать. Этот ублюдок всё равно скоро сдохнет, если уже не сдох.

– И за что же ты так отчаянно желаешь ему смерти?

– А то ты не знаешь. Он бросил полторы тысячи человек подыхать на нашей базе.

– Никто вас не бросал. Уходить предлагали всем, и каждый сам сделал свой выбор, в том числе и ты. Всё по-честному.

– Да ты просто мастер лжи и лицемерия, Купер. Всё по-честному, говоришь? Вы забрали с собой всё оружие и половину провизии, хотя Савин обещал поделить её пропорционально числу людей. Да и с водой было то же самое. О какой честности тут вообще может идти речь? Ты даже себе представить не можешь, через какой ад мне пришлось пройти, чтобы выжить.

– Представляю. Мы проходили через Беркан недавно. И на базу тоже зашли, видели могилы и горы костей.

– Да ни хрена ты не представляешь, Купер. Когда вы ушли…

– Лэй, – прервал его майор, – у меня нет ни времени, ни желания…

– Не пытайся меня заткнуть, Купер. Либо ты дашь мне закончить, либо можешь прямо сейчас вышибить мне мозги.

Майор ничего не ответил. Он продолжал сидеть напротив пленного с невозмутимым видом. Лэй уже не ухмылялся, лицо его было мрачнее тучи. Собравшись с мыслями, он продолжил:

– Еды, что вы нам оставили, хватило всего на пару дней, и то под конец за неё приходилось буквально драться. Да и с водой ситуация была не лучше. А выйти с базы для пополнения запасов мы не могли. Некоторые, конечно, пытались, но назад никто так и не вернулся. Моя жена смогла протянуть меньше недели, истощение и болезнь скосили её. Можно сказать, что ей повезло. Она не дожила до того ужаса, который начался позже. Мне хватило сил похоронить её в том проклятом парке. Я даже табличку с именем поставил на её могиле. Примерно тогда и начались первые случаи каннибализма. Поначалу никто никого не убивал. Ели тех, кто умер от болезней или истощения и кого некому было хоронить. В первое время мясо готовили на огне. Эх, вы бы только знали, какой чудный аромат витал тогда в воздухе. Но когда сожгли всё, что могло гореть, пришлось жрать мясо сырым. А портилось оно быстро, так что съедать его приходилось сразу. Так прошла первая неделя. За это время умерла примерно треть от полутора тысяч. Но это было только начало. Большинство умирало вовсе не от голода, а от обезвоживания. Самые отчаянные начинали пить свою же мочу, от чего ещё быстрее отправлялись на тот свет. Кто хотел выжить, нашёл себе другой источник, – на лице Лэя вдруг появилась весёлая ухмылка, будто он вспомнил что-то забавное. – Парни, а вы знали, что у мёртвого человека кровь быстро сворачивается и пить её становится невозможно? Я вот не знал и вначале как идиот резал артерии трупам, пытаясь выжать из них хоть каплю крови – всё впустую. Оказывается, надо человека живьём резать. Честно скажу, я этого делать не хотел, но когда подыхаешь от жажды, мотивации у тебя выше крыши. Пришлось экспериментировать. Как выяснилось, самый лучший способ выжать из человека побольше крови, это подвесить его вниз головой и перерезать глотку. Он не сразу умирает. Секунд пятнадцать ещё дёргается, потом вырубается и вскоре сдыхает. За это время в ведро под ним успевает натечь порядка трёх литров. Всегда по-разному, от конкретного человека зависит. Из взрослых мужчин порой удавалось и по четыре литра выжать. Из женщин чуть меньше трёх. Ну а из детей совсем мало. Зато у них мясо вкусней – нежное и…

– Заткнись! – прорычал майор. – Или я прямо сейчас затолкаю твои зубы тебе же в глотку.

– А в чём дело, Купер? – издевательская ухмылка вновь расползлась по окровавленному лицу Лэя. – Не нравится слушать о последствиях твоих действий? Думал, всё это осталось где-то далеко за кадром, стоило лишь отвернуться? Нет, всё это происходило в реальности, и теперь ты знаешь, как именно.

– Расскажи, как ты выбрался с базы и откуда у тебя оружие.

– Добрые люди помогли.

– Что за люди?

– Те, что ненавидят вас, ублюдков, ещё сильнее, чем я и другие выжившие с базы.

– Тихо, – негромко прервал его Сергей. – Прислушайтесь.

Все затихли. Где-то неподалёку раздалось знакомое всем уканье, сопровождаемое щелчками.

– Риперы, – констатировал майор. – Метров двести от нас.

– Вернёмся на дорогу? – спросил Сергей.

– Нет, подождём пока, может, они пройдут мимо. Лишь бы этого вонючку не учуяли. – Купер ткнул автоматом в пленного.

– Может, тогда польёшь меня водичкой? – с невозмутимой иронией в голосе сказал Лэй. – Кстати, я бы попил. Может, угостите?

– Перебьёшься. Закрой рот и веди себя тихо, а то оставлю тебя здесь в качестве приманки.

– Как скажешь, Куп, ты здесь босс.

Бойцы рассредоточились цепью по направлению к угрозе, укрывшись за деревьями и крупными камнями. Лэй тем временем подобрал под себя ноги и медленно встал.

– А ну сядь, быстро, – процедил Купер, занявший позицию неподалёку.

– Извини, но я бы не хотел сидеть на жопе ровно, если вы вдруг решите свалить.

Он неторопливо принялся разминать затёкшие ноги.

Звуки риперов становились всё громче. Впереди послышался шелест зарослей, что-то несколько раз мелькнуло за деревьями. Майор шёпотом передал по рации:

– Не стрелять, пока не подойдут ближе.

– Эй, Купер, – негромко окликнул его Лэй. – На случай, если больше не встретимся, приятно было повидаться.

– А ты что, уже собрался делать ноги? В одиночку и без оружия?

– Да это так, на всякий случай. Ты, конечно, вряд ли выберешься отсюда живым, но если вдруг случится чудо и ты доберёшься до своих, сильно не обольщайся. Джо придёт за тобой.

– Что? Какой ещё Джо?

По лицу Лэя расползлась хитрая улыбка.

– Скоро узнаешь. Бывайте, парни.

Он резко дёрнулся и побежал. Но не назад, а навстречу риперам.

– Придурок! Что ты творишь?! – крикнул Купер ему вслед. – Не стрелять.

Пробежав метров тридцать, Лэй резко остановился и встал словно вкопанный. В то же мгновение заросли перед ним словно ожили, послышались крики и вой.

– Чёрт, сколько же их там? – мелькнуло в голове у Сергея. – Наверно целая стая.

Лэй продолжал стоять неподвижно. Одна из тварей выскочила из зарослей и, двигаясь на всех четырёх конечностях, медленно подползла к нему. Следом, левее показалась ещё одна и правее ещё несколько. Тварь приблизилась к мужчине вплотную и принялась методично его обнюхивать снизу вверх. Закончив, она отступила, издав несколько щелчков.

Сергей шёпотом чуть ли не прокричал в сторону Купера:

– Сэр, это запах! Чёртов запах ссанины! Твари его не трогают.

Но не успел он договорить, как Лэй развернулся. На его окровавленном лице была всё та же издевательская ухмылка. Издав короткий смешок, он весело прокричал:

– Кушать подано!

Он громко свистнул, и в тот же миг десяток риперов с дикими воплями рванули вперёд.

– Огонь! – выкрикнул майор, зажимая спуск.

Раздалась плотная серия хлопков, сопровождаемая звонким лязгом затворов. Тварь, бежавшая первой, почти сразу рухнула на землю, сражённая несколькими пулями в грудь. Ещё одна получила ранение в ногу и попыталась уползти обратно в заросли, но Паскаль метким выстрелом разнёс ей голову. Остальные риперы оказались не столь глупы. Словно пытаясь увернуться от пуль, они принялись бегать из стороны в сторону, периодически укрываясь за деревьями.

Тем временем Лэй, воспользовавшись суматохой, резко метнулся влево и побежал к скалистому выступу на краю обрыва. Купер выстрелил в него несколько раз, но всё мимо. Лишь одна из пуль, врезавшись в край каменной глыбы, окатила беглеца фонтаном искр и пыли. Укрывшись за куском скалы, Лэй выкрикнул что-то невнятное и пару раз свистнул. Мгновение спустя оставшиеся в живых твари попрятались в зарослях. Ещё несколько секунд, и всё стихло.

– Держать позиции, – негромко скомандовал Купер, оглядываясь по сторонам и оценивая обстановку. – Всем дозарядиться и приготовиться к движению.

Бойцы, не опуская оружия, поочерёдно отстегнули полупустые магазины и заменили их на полные. Завершив перезарядку, Купер добавил:

– Прикройте меня. Попробую достать этого гада, пока риперы не вернулись. Бежать ему некуда.

– Сэр, не самая лучшая идея, – возразил Сергей. – Твари ведь никуда не ушли, они всё ещё там. – Он указал на кусты чуть дальше и правее скалистого выступа, за которым прятался Лэй. – Пока мы держим позиции посреди поляны, им нас не достать, и они это знают. Но стоит нам приблизиться к зарослям, как они точно нападут.

– А твой боец дело говорит, – издевательски выкрикнул Лэй из-за глыбы. – Уноси ноги, Купер, пока они у тебя есть. Это мой тебе дружеский совет.

– Всевышнему будешь советы давать, когда я мозги тебе вышибу.

– Это уже вряд ли, Куп. У тебя была возможность меня прикончить, но ты её просрал. Смирись с этим и беги, пока есть силы. Беги!

Лэй вновь свистнул. Растительность рядом с ним резко пришла в движение. Кусты и небольшие деревья зашатались, послышался шелест листвы и треск ломающихся веток. По лесу словно покатилась волна, которая с каждой секундой становилась всё ближе и громче.

– Они обходят справа, – крикнул Сергей, делая серию выстрелов в указанном направлении. – Сэр, они пытаются отрезать нас от дороги. Если не начнём отходить прямо сейчас, то твари зажмут нас у края обрыва.

– Этого гада нельзя оставлять в живых, он нас выдаст.

– Да и чёрт с ним. Пока он без лошади доберётся до своих, мы уже будем далеко. У нас приличная фора по времени, им нас никак не догнать.

Купер нервно покрутил головой, бегло оценивая обстановку. Времени почти не оставалось. Нужно было быстро решать, что делать дальше – отступать или оборонять текущую позицию в надежде перестрелять хотя бы половину риперов, а после добраться до Лэя. Сплюнув на землю и грязновыругавшись, майор крикнул:

– Отходим. Движемся плотным строем, контролируем тылы и фланги. Калашников, ты идёшь первым. Выводи нас отсюда, мать твою.

– Есть, сэр.

Сергей сорвался с места и побежал вдоль ущелья, держась в нескольких метрах от обрыва. Паскаль и Купер пристроились следом, стараясь не отставать. Их подгоняли дикие вопли тварей за спиной.

Первые метров двести Сергей буквально пролетел, ни разу не обернувшись. Колючие ветки так и норовили ударить его по лицу, от них приходилось постоянно отмахиваться и уклоняться. Вскоре заросли стали столь густыми, что через них пришлось буквально продираться.

Сергею было тяжелее всех. Он не только вёл отряд, но и собственным телом прокладывал тропу для остальных. Когда двигаться вперёд стало почти невозможно, Сергей решил сместиться правее и идти вдоль самого края обрыва. Растительность там была не такой густой, но время от времени приходилось хвататься за ветки и стволы деревьев, чтобы не сорваться вниз.

Экзоскелеты работали на полную мощность, что значительно облегчало путь. Но из-за сильного жужжания сервоприводов, расслышать что-либо вокруг, в том числе и преследовавших их риперов, было крайне затруднительно. Поэтому каждые несколько минут отряду приходилось резко останавливаться и внимательно прислушиваться к окружению.

– Сколько мы уже прошли? – спросил Купер во время очередной остановки.

– Километров пять как минимум, – ответил Сергей.

– А по мне, уже все десять. Мы ещё долго будем бродить по этим джунглям? Куда мы вообще идём?

– Впереди должен быть подвесной мост. Он пешеходный, чисто для туристов сделан. Перейдём по нему через ущелье и двинемся на запад вдоль хребта по туристическим тропам.

– То есть нам придётся большую часть пути топать по горам? Я правильно понял?

– Да, причём прилично топать. Но такой маршрут, по мне, самый безопасный.

В разговор вклинился Паскаль:

– Сэр, а не проще ли прямо сейчас свернуть налево и пройти через лес к дороге, по которой мы бежали за повозками? Она ведь почти параллельно ущелью идёт, до неё отсюда метров сто или двести всего. К тому же тварей уже давно не слышно. Думаю, мы от них оторвались.

– То, что мы их не слышим, не значит, что они от нас отстали. Они вполне могут двигаться параллельно нам и останавливаться одновременно с нами, так что я рисковать не стал бы. Пока мы идём вдоль ущелья, хотя бы с правого фланга опасность нам не грозит, да и растительность тут не такая густая из-за скал. Но стоит нам отойти от обрыва и углубиться в лес, как твари получат отличную возможность нас окружить.

– Согласен, – сказал Купер. – Продолжаем идти прежним курсом. Заряда батарей должно хватить с запасом, так что горы не помеха.

Ещё несколько километров пробежали без остановок. Поверхность под ногами становилась всё более каменистой, по пути попадалось всё больше валунов и скалистых выступов. Идти по камням стало неприятно – можно было с легкостью оступиться и подвернуть ногу. Но зато непроходимые заросли остались далеко позади. Лес проглядывался во все стороны на полсотни метров – вполне приемлемая дистанция для боя с риперами. Теперь было не обязательно идти у самой кромки обрыва. Отряд взял левее и поднялся чуть выше по склону, где меньше камней и земля ровнее.

До моста оставалось рукой подать, но Купер не спешил. Он приказал организовать короткий привал для отдыха перед финальным броском.

– Посидите пока оба здесь, – майор вскинул оружие, – я схожу на разведку. Гляну, что там со стороны дороги. Сильно не расслабляйтесь, вернусь минут через пять.

Сергей с Паскалем расположились в тени большого валуна. Им наконец выдалась возможность хоть немного отдохнуть, выпить воды и перекусить. Паскаль достал из кармана два углеводных батончика, оставшихся от последнего пайка, и протянул один Сергею.

– Выходит, ты оказался прав насчёт тварей, – сказал Сергей, отпивая воды из фляги. – Я про твою идею, что отступники их приручили. Ты обмолвился об этом возле рыбацкой деревни. Уверен, майор мысленно поставил тебе ещё один плюсик за сообразительность.

– Спасибо, сэр. – Паскаль скромно улыбнулся. – Вы знаете, пока мы тут шли, мне в голову пришла одна мысль по поводу операции в Квейрисе, когда вас подстрелили. В общем, я ведь тогда был в звене капитана Миллера, слышал все его переговоры по рации и многое хорошо запомнил. Изначально пограничный наблюдатель сообщал ему о двадцати риперах, на поимку которых нас и отправили. Но в посёлке мы обнаружили и уничтожили лишь двенадцать. Половину из них расстреляли мы из засады, остальных перехватило ваше звено. Помните?

– Конечно помню. И что с того? Наблюдатель мог и ошибиться с количеством целей.

– Я тоже так думал, но теперь уже сомневаюсь. Скорее всего, целей действительно было двадцать, но не все из них были риперами. Понимаете, о чём я?

– Чёрт, а ты прав. Выходит, тварей действительно было двенадцать, а остальные восемь – бойцы отступников, которые и расстреляли моё звено. Теперь-то понятно, откуда они там взялись и почему риперы их не беспокоили.

– Да, сэр, вы прям мои мысли читаете. Но это ещё не всё. Вы слышали, что лейтенант Лэй крикнул майору перед тем, как убежать?

– Кажется, пожелал нам удачи или что-то типа того. Этот выродок тем ещё юмористом оказался.

– Нет, ещё раньше. Он сказал: «Джо придёт за вами».

– Да, что-то такое припоминаю. И что с того?

– Он ведь сделал особый акцент на этом имени «Джо», как будто хотел, чтобы мы его запомнили.

– Паскаль, не забивай себе голову ерундой. Этот псих Лэй много о чём болтал. Ты собрался весь его бред анализировать?

Со стороны дороги послышался треск веток и звуки шагов. Сергей приготовил оружие и аккуратно выглянул из-за валуна. Это был Купер. Он двигался быстрым шагом, слегка пригнувшись. Подойдя ближе, он спокойным шёпотом проговорил:

– Сейчас начнётся бой.

– Что? – удивился Сергей. – Стая риперов?

– Если бы. Бойцы, человек двадцать минимум, прочёсывают лес. Хорошо вооружены. Движутся в нашу сторону сплошной цепью. Будут здесь минут через пять, – он открыл свой рюкзак и принялся второпях распихивать малогабаритные вещи по карманам и подсумкам жилета. – Рюкзаки придётся оставить, с ними мы далеко не уйдём. Берите лишь самое необходимое и занимайте оборону. На всё у вас три минуты.

– Сэр, может, попытаемся быстро добежать до моста вдоль края обрыва? У нас явное преимущество по скорости благодаря «Мулам».

– Поздно, мы уже окружены. Я видел конный патруль на дороге, а от них так просто не убежишь. Похоже, наш друг Лэй добрался до своих быстрее, чем мы рассчитывали. Всё-таки надо было пристрелить этого гада. – Купер отбросил рюкзак в сторону, ещё раз проверил оружие и снаряжение. – Назад возвращаться тоже не вариант, нарвёмся на стаю риперов, которая нас преследовала. Нам остаётся лишь принять бой. Попробуем нанести им максимально возможный ущерб из засады, а после будем прорываться к мосту. Сдаваться в плен даже не думайте. Кто поднимет руки, того лично пристрелю.

Сергея охватил холодный страх. Не столько от угроз Купера, сколько от осознания, что вот-вот начнётся полноценный стрелковый бой. Не банальный отстрел безоружных тварей, коих он успел убить не один десяток, а настоящий бой с вооружённым противником, по которому придётся стрелять и который так же будет стрелять в ответ. Он почувствовал лёгкую дрожь в правой кисти – неприятное ощущение, которое за последние дни он успел почти забыть. Сжав и расслабив кулак несколько раз, он сумел быстро вернуть самообладание и контроль над рукой.

– Да не тормозите вы, мать вашу. Занимайте позиции. Калашников на левый фланг, я справа, Паскаль в тыл.

Они рассредоточились среди больших валунов и скалистых выступов в полусотне метров от края ущелья. Оборонительную формацию развернули по направлению к дороге, откуда и ожидался основной удар.

Паскаль приметил для себя огромную каменную глыбу размером с автобус. Её верхняя грань была почти плоской – отличное место для лежбища снайпера. Сверху он мог видеть дальше остальных, но вместе с тем был более открыт и уязвим для вражеского огня. Сергей помог ему вскарабкаться наверх и закинул следом все рюкзаки. Снайпер обложился ими спереди и по бокам, не столько для защиты от пуль, сколько с целью сделать себя менее заметным на фоне камня.

Майор негромко проговорил в рацию:

– На всякий случай проведу краткий инструктаж, чтобы во время боя никто не затупил. Направление на дорогу – это условный фронт, или двенадцать часов. Обрыв у нас за спиной – это тыл, или шесть часов соответственно. От этих ориентиров мы и будем отталкиваться при радиообмене. Основная задача прижать их к земле и не дать обойти нас с фланга. Как только отразим первую волну, начинаем поочерёдно менять позиции и смещаться направо в сторону моста. На одном месте долго не засиживайтесь, иначе вас зажмут подавляющим огнём. Если будет возможность, старайтесь ранить, а не убивать. Так мы добавим им хлопот и помешаем пуститься за нами в погоню. Всем всё ясно?

Бойцы поочерёдно дали утвердительный ответ.

Установилась звенящая тишина. Ни шума ветра, ни пения птиц, лишь частые удары сердца, отдававшиеся в висках и горле. Сергея вновь начало трясти, лицо покрылось холодным потом. В голове снова и снова звучала одна и та же фраза, безмятежно произнесённая Купером:

«Сейчас начнётся бой…»

«Сейчас начнётся бой…»

Сергей сел на землю, прижавшись спиной к большому камню. Сняв автомат с предохранителя, он принялся редко и глубоко дышать, стараясь хотя бы немного успокоиться и уменьшить частоту пульса.

– Контакт на час, – прозвучал из динамика размеренный шёпот Паскаля. – Дистанция сто. Человек десять примерно, движутся разреженной цепью. Я готов сделать выстрел.

– Огонь по готовности, – шёпотом подтвердил Купер.

Ещё несколько секунд тишины, а затем разрывающий её резкий хлопок. Звук выстрела отразился от скал множественным эхо. Впереди кто-то громко вскрикнул и принялся безостановочно орать.

– Минус бедро, – сухо проинформировал снайпер. – Остальные залегли.

– Отлично, продолжай.

Ещё мгновение, и лес вспыхнул множеством огней. Канонада коротких очередей и одиночных выстрелов перебила крики раненого. Пули с диким свистом прошибали стволы деревьев и разбивались о каменные глыбы, выбивая облака пыли и фонтаны искр. Одна из пуль насквозь пробила рюкзак рядом с Паскалем, но его самого не задела. Снайпер даже не шелохнулся. Палили явно наугад, не понимая, откуда конкретно был сделан первый выстрел.

Снова хлопок, приумноженный эхом, чёткий звон удара пули о металл, и новый крик боли в унисон с воплями первого раненого.

– Минус кисть и, возможно, минус одна единица оружия.

Ответный огонь лишь усилился и стал более прицельным. Пули с пугающим воем всё чаще вспарывали воздух над головой Сергея. Во все стороны летели щепки от разодранных в клочья стволов деревьев. Сквозь канонаду майор прокричал:

– Паскаль, твою позицию раскрыли, быстро вниз. Калашников, прикрой его огнём.

Сергей привстал и краем глаза выглянул из-за укрытия. Сквозь плотную взвесь поднятой пыли и дыма пробивались огненные всполохи выстрелов. Ни одной человеческой фигуры или хотя бы движения разглядеть не удавалось. Чтобы сильно не подставляться под пули, Сергей поднял автомат над головой и принялся наугад палить в направлении вспышек, пытаясь хоть на секунду их заткнуть.

Не успел он отстрелять и половину магазина, как в ответ по его позиции ударило сразу несколько стволов. Одна из пуль с пронзительным свистом вонзилась в край валуна, за которым он прятался. Фонтан мелкой каменной крошки ударил в правую половину лица, чуть не задев глаз.

– Чёрт! – вскрикнул Сергей, падая на спину.

Пули осыпали валун свинцовым градом. Сергей перекатился на грудь и начал быстро отползать в сторону. Казалось, его прежнее укрытие вот-вот разлетится в труху.

– Я спустился, – прокричал Паскаль. – Противник залёг. У них двое раненых и, кажется, один убитый.

– Принял, – ответил майор. – Что там справа?

– Вроде чисто.

– Хорошо. Двигай направо, мы за тобой.

– Принял.

Вражеский огонь не ослабевал. Купер по возможности старался отвечать, но его позицию тоже вскоре раскрыли и стали активно заливать свинцом.

Сергей не останавливаясь полз в сторону ущелья, пытаясь найти укрытие надёжней. Кровь из рассечённого лба заливала правый глаз, но из-за притока адреналина боли он не чувствовал. Укрывшись за небольшим скалистым выступом, Сергей смахнул кровь рукой и, ориентируясь лишь на звуки вражеских выстрелов, вслепую высадил по ним оставшуюся половину магазина. Затвор выбросил последнюю гильзу и застыл в заднем положении.

– Калашников, ты там цел?

– Я в норме, сэр. Перезаряжаюсь.

Зажав кнопку сброса, Сергей вытряхнул из автомата пустой магазин, достал свежий из подсумка, загнал его в шахту и нажал клавишу сброса затворной задержки. Сталь затвора лязгнула, и новый патрон зашёл в патронник. Перезарядка окончена – можно стрелять.

– Готов, – крикнул Сергей.

Вражеский огонь внезапно стих. Вместо частых очередей теперь раздавались лишь редкие неприцельные одиночные выстрелы. Пока затишье не кончилось, Сергей быстро нащупал рукой только что сброшенный им пустой магазин и убрал его в карман – забить его патронами он сможет позже. Из динамика рации послышался голос Паскаля:

– Закрепился на правом фланге в ста метрах от прежней позиции. Направо можно. Повторяю, можно двигаться направо. Кажется, противник отступает.

– Принял, – ответил Купер. – Калашников, давай направо. Объединяемся с Паскалем и начинаем прорыв к мосту.

– Вас понял. Я пошёл.

Сергей со всех ног рванул вперёд, Купер пристроился в нескольких метрах позади. Но не успели они пробежать и трети пути, как откуда-то слева раздалась длинная автоматная очередь. Сергей резко упал на бок и перекатился за ближайшее дерево. Его тут же окатило градом пуль. Земля вокруг вздыбилась множеством фонтанов, во все стороны полетели древесные щепки. Из рации раздался запоздалый крик Паскаля:

– Направо нельзя! Повторяю, направо нельзя!

– Паскаль, мать твою, – огрызнулся Купер, переползая за камень. – Так ты прикрываешь или как? Сними этих гадов, пока они нас не изрешетили.

– Не могу, моя позиция под огнём. Враг засел в скалах на три часа, прорыв к мосту невозможен.

– Твою ж мать. Они зажали нас со всех сторон.

Сергей отполз к небольшой ложбине и как только мог вжался в землю. Пули свистели в считаных сантиметрах над ним. Он не мог даже поднять голову, чтобы осмотреться. Ему оставалось лишь ждать, когда у врага опустеет магазин, чтобы перекатиться к более надёжному укрытию.

– Паскаль, у тебя остался дым? – спросил майор по рации.

– Так точно, есть одна дымовая граната.

– Калашников?

– Да, сэр, дым есть.

– Хорошо, у меня тоже. По моему сигналу бросаем дымы как можно дальше в сторону противника. Как только установится дымовая завеса, начинаем отступать к ущелью. Возле обрыва есть неплохие скалы, попробуем занять оборону там.

Сергей достал из подсумка металлический цилиндр размером с кулак, зажал пальцами предохранительную скобу, резко выдернул чеку и прокричал:

– Готов!

– Бросаем!

Сергей выждал момент между выстрелами и, слегка приподнявшись, со всей силы метнул гранату вперёд. Предохранительная скоба отлетела, раздался щелчок инициации запала. Снаряд пролетел всего несколько метров, но и этого было достаточно. Ещё мгновение – и густой белый дым с натужным шипением вырвался из отверстий на корпусе. Лёгкий восточный ветер помог дыму растянуться вдоль линии обороны, создав непроницаемую завесу.

– Пошли! – крикнул майор и сорвался с места.

Враг продолжал вести подавляющий огонь, стреляли сквозь дым наугад. Сергей откатился на пару метров в сторону, резко привстал и, пригнувшись, рванул вслед за Купером. Лишь добежав до первых скал у края ущелья, Сергей заметил, что левый рукав рубашки майора весь мокрый от крови. Саму рану видно не было. Скорее всего, пуля прошила руку в районе плеча.

Паскаль уже ждал их на месте. Он занял неплохую позицию за одним из валунов и приготовился открыть огонь, как только дымовая завеса рассеется.

– Сэр, вы ранены, – обеспокоенно сказал он упавшему возле него майору.

Купер с удивлением посмотрел на пропитанный кровью рукав, словно лишь сейчас обратил на это внимание. Он спокойно ответил:

– Всё нормально, рана сквозная. Еле зацепило, я даже почувствовать не успел. Занимайте оборону, парни, до следующей волны у нас не так много времени.

Сергей неожиданно дерзко возразил:

– Если останемся здесь, то не протянем и пяти минут, – он вновь вытер со лба кровь, заливавшую правый глаз. – Нас зажали со всех сторон и до моста уже точно не добраться. Как только дым рассеется, нам конец, и эти скалы нас не спасут.

– У тебя есть предложение лучше, умник?

– Так точно. – Сергей подошёл к краю обрыва и указал рукой вниз. – Надо прыгать.

– В смысле? – удивился Купер. – Куда прыгать? В ущелье?

– Да, именно.

Майор посмотрел на Сергея как на умалишённого.

– Слушай, Калашников, если хочешь переломать себе ноги о скалы, а потом пойти на корм риперам, тогда валяй. Лично я предпочёл бы словить пулю, – он извлёк из кобуры пистолет, отобранный у Лэя. – Могу и тебе одолжение сделать, если торопишься на тот свет.

– Да не переломаем мы ноги. Сами посмотрите. – Сергей подвёл майора к краю обрыва. – Если хорошенько разбежимся, то перепрыгнем скалистый выступ и приземлимся на земляной склон. Экзоскелеты помогут нам разогнаться до нужной скорости и сработают как пружины при приземлении.

– Ты в своём уме, Калашников? Тут до земли метров двадцать, если не больше.

– По высоте не больше десяти, «Мулы» должны выдержать. К тому же после приземления мы сразу покатимся вниз по склону, что скомпенсирует оставшуюся часть ударной нагрузки. Это стандартный приём каскадёров при падении на ноги с большой высоты. Поверьте, я знаю, о чём говорю, в молодости немного увлекался паркуром.

Купер ещё раз взглянул вниз, недовольно поморщился и покачал головой.

– Контакт на два часа, – крикнул Паскаль, после чего несколько раз выстрелил. – Минус один. Решайте уже быстрее, мне в одиночку их не сдержать.

– Ладно, чёрт с тобой, – выпалил Купер и ткнул пальцем Сергея в грудь. – Ты прыгаешь первым.

Сзади раздалась серия выстрелов. Пули со свистом ударили по каменным глыбам рядом с ними. Паскаль выстрелил несколько раз в ответ и спрятался за скалистый выступ для перезарядки.

– Они совсем близко, – запаниковал снайпер, – больше ждать нельзя.

Сергей закинул автомат за спину и отошёл от обрыва насколько смог. На мгновение он представил, как одним мощным прыжком перелетает через ущелье и оказывается на другой стороне, но очередная серия выстрелов и крики Паскаля с Купером вернули его к реальности. Сергей максимально напряг ноги. Резкий старт, десяток коротких быстрых шагов, сильный толчок у самого края и бесконечно долгое свободное падение. В голове лишь одна мысль: «Только бы не на камни». В реальности полёт длился не больше пары секунд – слишком мало, чтобы насладиться красотой Волчьего ущелья, но достаточно, чтобы на всякий случай попрощаться с жизнью.

Резкий удар в ноги, и Сергей, подпрыгивая на ухабах, кубарем покатился вниз. Остановиться не получалось, склон был слишком крутым. Сергей как мог пытался тормозить ногами или хотя бы схватиться за что-нибудь, но его лишь кидало из стороны в сторону, било то о камни, то о стволы деревьев.

И вновь на долю секунды ощущение свободного полёта. Казалось, будто его подбросило вверх на трамплине, но в реальности он летел вниз с очередного обрыва. Как оказалось, склон, сверху казавшийся сплошным, на деле состоял из множества уступов. Сергей понял это лишь у самой земли, когда не оставалось времени даже на то, чтобы сгруппироваться.

Удар, звон в ушах и резкая боль по всему телу. Он продолжал катиться вниз, уже ничего не соображая и не пытаясь что-либо предпринять. Мир вокруг вращался, словно барабан гигантской стиральной машины, куда его закинули вместе с тонной кирпичей. От усталости и чувства полной безысходности Сергей закрыл глаза, решив полностью отдаться на волю судьбы.

Прежде чем потерять сознание от очередного удара, ему вспомнилась забавная средневековая традиция под названием «Сырная гонка». Жители одного из английских сёл собирались на вершине холма, один из участников по команде бросал сырную голову, и все наперегонки бежали за ней вниз. Кто первым добегал до низа и хватал сыр, тот и получал его в качестве символического приза. На словах всё это звучит безобидно, но только вот склон был очень крутым. Люди массово спотыкались, катились кубарем, ломали руки и ноги, но даже и не думали отменять ежегодную традицию «Сырной гонки», несмотря ни на какие запреты. Всё же забавно, как некоторые люди сами любят создавать проблемы на свою голову.

* * *

Внезапно всё закончилось. Сергей понял, что больше не катится вниз. В его голове мир по-прежнему безостановочно кружился, но телом он ощущал статичную твёрдую поверхность под собой, которая теперь не норовила никуда из-под него ускользнуть.

Тело болело, голова раскалывалась, звон в ушах заглушал всё вокруг. Сергей с трудом открыл глаза и сквозь белёсую пелену увидел склон, по которому только что скатился. Он понял, что лежит на боку. Спину подпирало что-то большое и твёрдое. Сергей медленно пошевелил руками и ногами – вроде ничего не сломано. Повернув голову, он понял, что упёрся спиной в ствол поваленного дерева, который и остановил его от дальнейшего падения.

Не поднимаясь с земли, он бегло осмотрел себя. Рукава рубашки были разодраны в нескольких местах, сквозь разрывы виднелись кровавые ссадины. Арамидные перчатки, защищавшие кисти рук, к счастью, остались целыми, иначе кожу на ладонях сорвало бы начисто. Ноги на удивление почти не пострадали, их защитил каркас экзоскелета.

Сергей отполз немного в сторону, перевернулся на спину и вдруг осознал, что не чувствует своего автомата. Он схватился за грудь в надежде нащупать оружейный ремень, но тот пропал. По-видимому, его оторвало при падении и оружие осталось где-то выше по склону. Сергей приподнял голову и осмотрелся, но оружия нигде не было.

В глазах вновь помутнело. Он дотронулся рукой до головы – перчатка потемнела от крови. Нащупав на плече переговорное устройство рации, он несколько раз попытался вызвать кого-нибудь по радиосвязи, но ответа так и не последовало. Достав рацию из подсумка, он увидел, что та разбита вдребезги.

Полежав некоторое время, Сергей с трудом встал на ноги, ещё раз внимательно осмотрелся и, слегка пошатываясь, побрёл вверх по склону в надежде отыскать автомат. Но не успел он сделать и десятка шагов, как в метре от него земля вздыбилась небольшим фонтаном, словно туда попала пуля. Никакого звука выстрела он не услышал, всё заполнял собой нескончаемый звон в ушах. Сергей даже не испугался, он вообще мало что соображал в тот момент. Безмятежно задрав голову, он посмотрел в сторону обрыва, с которого недавно прыгнул. Но из-за солнца, бившего прямо в глаза, разглядеть ничего не смог.

Сергей продолжал идти, шатаясь из стороны в сторону. Рядом взметнулось ещё несколько земляных фонтанов, из ближайшей сосны чья-то невидимая рука вырвала кусок древесины. Сергей замер в недоумении. В следующее же мгновение кто-то схватил его сзади, повалил на землю и куда-то потащил.

– Я потерял автомат, – бормотал Сергей. – Мой автомат… Автомат…

Оказавшись за большим валуном, он увидел над собой обозлённое лицо Купера, который, судя по артикуляции, неистово что-то орал. Сквозь звенящую пелену Сергей мог разобрать лишь отдельные слова и были они сплошь ругательствами. Неуверенным жестом он показал, что ничего не слышит, и командир, скорчив гримасу недоумения, тут же замолк.

Вид у Купера был весьма удручающим. Лицо в ссадинах, одежда разодрана во многих местах, рубашка измазана запёкшейся кровью, пулевая рана на левой руке перетянута компрессионным бинтом. Автомат майора выглядел ничуть не лучше своего владельца. Направляющая телескопического приклада погнулась, от чего тот был заметно задран вверх. Глушитель и прицел отсутствовали – скорее всего повредились во время падения, из-за чего майор решил от них избавиться, как от мёртвого груза.

Купер помог Сергею сесть, прислонив того спиной к валуну, после достал из подсумка медпакет и принялся накладывать повязку на окровавленную голову. После взял небольшой шприц-тюбик и вогнал содержимое Сергею в шею. Закончив, майор аккуратно выглянул из-за укрытия и тут же спрятался обратно. Сквозь звон в ушах Сергей услышал еле различимые щелчки выстрелов и ударов пуль о камень. Он понял, что к нему понемногу возвращается слух и сообщил об этом Куперу. Тот нагнулся, прижался к уху Сергея и проговорил:

– Так слышно?

Сергей кивнул.

– Эти гады не спешат спускаться вниз. Наверно, думают, что и оттуда смогут достать нас из своих винтовок. По прямой между нами метров триста. Если будем постоянно двигаться, то с такой дистанции им в нас не попасть. Но нужно скорее сместиться вправо. Там лес более густой, он нас укроет.

– А где Паскаль? – не без труда проговорил Сергей.

– Где-то внизу. Мы прыгали вместе, но нас разбросало в стороны. Пару минут назад он вышел со мной на связь. Сказал, что спустился к ручью на дне ущелья, нашёл там что-то вроде пещеры и ждёт нас.

Купер помог Сергею встать, и они двинулись вдоль склона, не обращая внимания на хаотичную стрельбу. Пробежав полторы сотни метров, они на несколько минут укрылись в густой растительности, переводя дух. Внезапно поднялся сильный ветер и небо вмиг затянуло грозовыми тучами. Сверкнуло несколько молний, сопровождаемых громовыми раскатами, хлынул дождь. По склону потекли небольшие ручьи, которые быстро превращались в один сплошной грязевой поток. От воды земля под ногами стала скользкой, словно её облили маслом.

Сергей с майором начали торопливо спускаться вниз, хватаясь за каменистые выступы, ветки и стволы деревьев. Купер, несмотря на ранение, держался бодрячком и шёл первым. А вот у Сергея сильно кружилась голова. Однако свои действия он уже полностью контролировал и слух к нему почти вернулся. По-видимому, майор вколол ему полную дозу нейростимулитора, чтобы привести в чувство.

Пока они спускались, небольшой ручей, протекавший по дну ущелья, успел превратиться в бурную горную реку. Рёв водных потоков был столь громким, что заглушал даже мощнейшие громовые раскаты.

Паскаль встретил их на берегу, выглядел он крайне потрёпанным и поникшим. Парень слегка прихрамывал и держался за левую руку, оружия у него не было. Ливень с каждой минутой усиливался. Не теряя времени на болтовню, Паскаль провёл их в своё укрытие. Это оказалась не совсем пещера, а небольшой зазор между огромными валунами, сваленными в кучу. Чтобы пройти внутрь, пришлось неслабо пригнуться. Места там было немного, но достаточно, чтобы все трое могли укрыться от непогоды.

Снайперская винтовка Паскаля лежала возле входа, вид у неё был явно нерабочий. Оптика разбита вдребезги, ствол погнут, ресивер сильно деформирован. Непонятно зачем он вообще притащил её сюда, проще было бы сразу выбросить.

– Что с рукой? – спросил Купер.

– Кажется, перелом. – Паскаль всхлипнул. – Шевелить больно.

– Дай посмотрю.

Купер аккуратно ощупал руку от кисти до локтя. Парень, стиснув зубы, чуть не заплакал от боли.

– Кажется, лучевая кость сломана, вроде без смещения. Надо зафиксировать. – Купер бегло осмотрел жилет парня. – А где твой медицинский подсумок?

– Не знаю. Наверно, оторвался при падении.

– Фигово. Минус треть медикаментов.

Купер осмотрелся, прикидывая, что можно было бы использовать в качестве шины. Взяв изувеченную винтовку Паскаля, он снял приклад, отсоединил одну из направляющих (полуметровый стальной стержень) и примотал его эластичным бинтом к месту перелома. Саму винтовку майор пару секунд покрутил в руках и швырнул бесполезный кусок металла и пластика в дальний конец убежища.

– Калашников, дай сюда свою аптечку.

Сергей отстегнул от жилета медицинский подсумок и протянул майору. Тот достал шприц-тюбик с обезболивающим и вогнал содержимое Паскалю в плечо.

– А теперь отдыхай и набирайся сил, – он аккуратно прислонил парня к стене. – Как только дождь ослабнет, перейдём реку и попробуем выбраться из ущелья по противоположному склону. Он, вроде, не такой крутой.

– А что толку? – безвольно простонал Паскаль. – Мы всё равно все скоро сдохнем.

– Парень, давай только без панических настроений.

– А что, я не прав? Какие у нас вообще шансы хотя бы до велосипедов добраться? В «Мулах» процентов по десять заряда осталось, а сменные батареи остались в рюкзаках. Мы все ранены, а я так вообще в хлам. Из оружия у нас один автомат на троих.

– Тут ты не прав, салага, – ухмыльнулся Купер и достал из кобуры трофейный пистолет. – Как видишь, на троих у нас аж две пушки, так что ситуация не такая уж и безнадёжная. – Он перехватил оружие за ствол и протянул парню. – Можешь взять, если так тебе будет спокойней.

Паскаль незатейливо улыбнулся.

– Лучше отдайте сержанту Калашникову, из него сейчас стрелок куда лучше, чем из меня.

– Ну уж нет, ему свой трофей я точно не отдам. – Купер вложил пистолет обратно в кобуру, взял автомат и протянул Сергею. – Оптика разбилась, но штатный прицел вроде не пострадал. Надеюсь, умеешь им пользоваться?

– Так точно.

Сергей принял оружие и тщательно осмотрел. Отстегнув магазин, он проверил работу всех механизмов. На удивление оружие было полностью исправно. Слегка выгнутый вверх приклад особого дискомфорта не доставлял, но Сергей на всякий случай пару раз ударил по нему булыжником, возвращая тому более привычное положение.

Вскоре Паскаль уснул под действием обезболивающего. Купер вогнал ему дозу регенератора, осталась ещё одна.

– Тебе надо? – обратился он к Сергею.

– Нет, сэр. Кажется, у меня лёгкое сотрясение, тут эта хрень не поможет. А вот вашу руку подлечить не мешало бы.

Купер, ничего не ответив, вогнал весь тюбик себе в плечо рядом с раной.

– Это ущелье тебе знакомо? – спросил он.

– Так точно, проходил тут пару раз.

– Есть идеи, как незаметно отсюда выбраться?

Сергей призадумался.

– На самом деле вариантов у нас не так уж много. Но в любом случае, пока погода не устаканится, вряд ли кто отважится спуститься за нами, так что небольшая фора по времени у нас есть. Я бы предложил дождаться темноты и продолжить движение в том же направлении.

– К этому чёртовому мосту? – удивился Купер. – Места для засады лучше не придумаешь.

– Согласен, потому и предлагаю идти ночью. Мы пройдём незаметно прямо у них под носом, а точнее, под мостом, и двинемся дальше вверх по ущелью. К утру будем уже километрах в десяти отсюда. Склоны там не такие крутые, как здесь, так что вскарабкаться сможем без особых проблем. После вернёмся на одну из туристических троп, как и планировали изначально. В любом случае по-другому до великов нам не добраться.

– Ладно, будем придерживаться твоего плана. Надеюсь, в этот раз по пути мы ни на кого не нарвёмся.

Вскоре стемнело. Дождь немного ослаб, и отряд вышел на маршрут. На небе, затянутом тучами, не видно ни луны, ни звёзд – темнота кромешная. Первую часть пути пришлось проходить буквально на ощупь, двигаясь вдоль водного потока. Сергей, как проводник, шёл первым. Миновав пешеходный мост, он достал единственный оставшийся у них фонарь и, надев красный светофильтр, включил его на минимальной яркости. Светить он мог лишь себе под ноги. Идти стало легче.

Они шли всю ночь, лишь изредка останавливаясь для короткого отдыха. Их одежда насквозь промокла, холодный ветер пробирал до костей, но они всё шли. Пару раз порывались развести огонь, чтобы хоть немного согреться, но так и не смогли найти хоть какого-то укрытия от непогоды.

Ближе к рассвету дождь прекратился. Солнце выглянуло из-за туч, стало тепло. Укрывшись среди деревьев, они сняли одежду с обувью и, как могли, попытались просушить. Из провианта с собой успели прихватить лишь самое компактное: галеты, ломти сушёного мяса, протеиновые батончики и шоколад из пайков.

Бурная горная река вновь превратилась в неглубокий ручей, но из-за недавнего дождя вода в нём стала очень мутной и малопригодной для питья – пришлось израсходовать целую упаковку обеззараживающих таблеток, чтобы все могли утолить жажду и ничего не подхватить.

Как и предсказал Сергей, выше по течению склоны ущелья стали более пологими и не такими высокими. Он осторожно взобрался на один из них для разведки – вокруг никого. Подал сигнал остальным, они поднялись следом. Паскаль сильно их замедлял, сломанная рука давала о себе знать на крутых подъёмах. Сергей с Купером старались ему помогать, хоть и сами были не в лучшей форме.

Выбравшись из ущелья, они успели отойти всего на пару километров, как вдруг экзоскелет майора издал длинный звуковой сигнал и вырубился.

– Кажись, моя лошадка окончательно выдохлась, – иронично заметил Купер, отстёгивая крепления «Мула». – Одно радует, добивать её не нужно.

У остальных оставалось менее процента заряда. Сперва они решили в знак солидарности с командиром также избавиться от экзы, но майор им запретил, приказав выработать батареи до конца. Примерно через час и они полностью разрядились.

Все и так были измотаны до предела, но без «Мулов» идти стало значительно тяжелей. Остановки для отдыха приходилось делать чаще, отдыхать дольше. Спустя пару часов шатания по лесу вышли наконец на одну из туристических троп и повернули на запад в сторону Беркана.

Ещё несколько тяжких часов провели на ногах. По дороге никого не встретили. Начинало темнеть – пора было задуматься о ночлеге. Остановились возле родника в стороне от тропы, развели костёр. Никакой посуды, кроме пластиковых фляжек, с собой не прихватили, поэтому даже травяной чай приготовить не могли, пришлось довольствоваться сырой водой из родника. Провизии осталось совсем немного. Её сразу разделили на девять равных частей, чтобы каждому хватило на три дня пути. Есть решили раз в день, только так удастся поддерживать организм на ходу необходимое время.

Ночь была холодной и промозглой, с гор опустился густой влажный туман. Все тёплые вещи, как и многое другое, осталось в рюкзаках, даже накрыться нечем. Из веток и листьев соорудили лежанки вокруг костра. Решили дежурить по очереди, присматривая за окрестностями и поддерживая пламя. Паскаль вымотался сильнее всех, ему разрешили спать первым. Он свернулся возле огня и быстро заснул. Сергей с Купером какое-то время ещё сидели, обсуждая дальнейшие планы.

– Сколько ещё идти? – спросил майор, подбрасывая в костёр сухие ветки.

– Если не будем сбавлять темп, то к завтрашнему вечеру доберёмся до техстанции, в которой оставили велосипеды, там же и заночевать можно.

– А что насчёт хранилища с продовольствием? Оно разве не по дороге? Нам бы не помешало запасы пополнить.

– Почти по дороге, но без «Мулов» нам там делать нечего. Своими силами мы и на метр не сдвинем тот контейнер…

– Тихо, – оборвал его майор и указал пальцем в сторону ближайших зарослей.

Сергей прислушался. Сквозь треск пламени пробивался звук ломающихся веток и шелест листвы, будто кто-то крался в их сторону. Схватив автомат, Сергей направил ствол в сторону источника звука и включил фонарь, закреплённый на цевье. Мощный белый луч выхватил из непроглядной тьмы густой кустарник и нависающие над ним стволы деревьев, разглядеть что-либо за ними было невозможно. Шелест тут же прекратился. Купер достал пистолет, медленно встал и сделал пару шагов в сторону, чтобы пламя костра его не слепило.

– Разбудить Паскаля? – прошептал Сергей.

– Пока не стоит. Может, это какая-нибудь собака или заяц.

С полминуты Сергей методично водил фонарём по кустам, пытаясь что-нибудь высмотреть. Как вдруг справа, судя по звуку, что-то резко метнулось сквозь заросли и так же резко замерло. Сергей направил луч света в ту сторону, но, как и в предыдущий раз, никого не увидел. Ему захотелось дать упредительную очередь, ориентируясь лишь на звук. Палец уже лёг на спуск, но он тут же вспомнил, что на его оружии нет глушителя – Купер сломал его при падении, а значит, выстрел непременно выдаст их позицию для преследователей.

В зарослях раздалось несколько до боли знакомых щелчков.

– Риперы, – негромко констатировал Сергей.

Купер подошёл к лежащему на земле Паскалю и слегка пнул того по ноге.

– Подъём, салага, у нас гости.

Ошарашенный такой новостью парень, не успев толком продрать глаза, вскочил на ноги, здоровой рукой выхватил нож и встал в боевую стойку спиной к огню.

– Может, затушить костёр? – спросил он шёпотом.

– Даже не вздумай, – ответил Сергей, не опуская оружия. – Эти твари боятся огня, как и любые животные. Лучше возьми какую-нибудь горящую ветку, от неё толку будет куда больше, чем от твоего ножичка.

Паскаль последовал совету. Прошла ещё минута томительной тишины, нарушаемой лишь треском костра. Купер негромко пробурчал:

– Разве риперы не должны спать в это время?

– Да, ночью они не так активны, как днём, – ответил Сергей. – Но если сильно голодны, то и по ночам бродить могут. Надеюсь, они не примут нас за лёгкую добычу.

И вдруг заросли словно ожили. Окружавший их лес наполнился дикими воплями и треском ломающихся веток. Небольшие деревья закачались.

– Без паники, – спокойно проговорил Сергей. – Они просто нас изматывают, хотят, чтобы мы испугались и побежали. Пока мы держимся у огня, бояться нам нечего. Следите, чтобы он не погас.

Пока Сергей ходил кругами вокруг костра, засвечивая периметр мощным фонарём, Купер с Паскалем, не теряя бдительности, подбрасывали в огонь свежий хворост. Костёр запылал с новой силой, лес вокруг заполнился тёплым жёлтым светом, стало светло словно в сумерках. Судя по звукам, твари этого испугались и немного отошли, вопли ослабли. Бойцы встали кругом спиной к огню. Паскаль бодро размахивал перед собой горящей веткой, думая, что так он ещё сильнее напугает риперов.

Минуты томительного ожидания тянулись бесконечно долго. Огонь немного ослаб, и твари вокруг вновь забесновались, лес наполнился их дикими воплями. Внезапно Сергей услышал над головой щелчок, похожий на взрыв петарды. Краем глаза он успел разглядеть падающий с неба предмет размером с небольшой камень. Судя по звуку удара о землю, он приземлился по ту сторону костра за спиной у Сергея, где стояли Паскаль с Купером. Тут же раздался панический крик майора:

– Ложи…

Его оборвал оглушительный хлопок, сопровождаемый ярчайшей белой вспышкой. На мгновение вокруг стало светло как днём. Если бы Сергей в тот момент не смотрел в другую сторону, то наверняка бы ослеп, а так его всего лишь оглушило. Тёплая волна ударила в спину, ноги подкосились сами собой, Сергей упал на землю. В ушах ничего, кроме звона, мир вокруг как будто поплыл.

Он с трудом встал на колени и обернулся – Паскаль с Купером беспомощно катались по земле. Оба хватались за голову и вроде бы что-то кричали, но Сергей их не слышал. По-видимому, их серьёзно контузило взрывом. Крови на них Сергей не заметил – по-видимому, граната была не осколочная, а светошумовая.

Костёр, к счастью, всё ещё горел, хоть взрывная волна и частично его раскидала, отбросив в сторону Сергея горячие угли. Руки слушались плохо. Неуверенными движениями он поднял с земли автомат и принялся беспорядочно палить во все стороны в надежде не столько поразить, сколько отпугнуть противника, готового, по его мнению, наброситься на них в любую секунду. Из-за звона в ушах звуков выстрелов он почти не слышал, они отдавались в его голове как еле различимые глухие хлопки.

Опустошив магазин, он корявыми движениями сбросил его на землю, вставил новый и осмотрелся. Вокруг никакого движения. Никто не пытался на них напасть и, судя по всему, оружейного огня по ним тоже никто не вёл. И вдруг периферийным зрением он заметил, как слева беззвучно промчалась тёмная фигура и скрылась в зарослях. Сергей резко вскинул оружие и размашистым движением дал туда длинную очередь. Магазин снова опустел, вновь перезарядка.

И тут он почувствовал резкую боль в правой руке, словно кто-то вогнал туда раскалённую кочергу, а затем сильнейший тупой удар между лопаток. Сергей рухнул на землю лицом вниз. Он попытался пошевелить правой рукой, но любое, даже малейшее движение причиняло сильнейшую боль. Правый рукав от плеча и ниже начал постепенно намокать, пропитываясь кровью. Его кровью.

Пролежав так несколько секунд, Сергей нашёл в себе силы встать на колени и, удерживая оружие между ног, закончить перезарядку одной лишь левой рукой. С трудом поднявшись на ноги и зажимая приклад автомата подмышкой, он ещё раз прошёлся фонарём вдоль периметра – вновь никакого движения, вокруг лишь кусты да деревья. Выждав некоторое время, он развернулся и побрёл к тому месту, где минутой ранее валялись Паскаль с Купером, но на земле он увидел одного лишь майора.

– Что за чёрт? – бессознательно пробубнил Сергей. – Паскаль! Паскаль!

Сергей принялся судорожно водить фонарём из стороны в сторону, но парня нигде не было.

– Паскаль, мать твою, ты где?!

Подойдя ближе к тому месту, где ранее лежал парень, Сергей увидел на земле следы волочения, ведущие к ближайшим зарослям. Очевидно, Паскаля кто-то утащил. Судя по отсутствию крови, он даже не пытался сопротивляться. Сергей сделал несколько шагов вдоль борозды, оставленной телом, но вдруг остановился. Идти на помощь скорее всего было уже поздно, да и Купера нельзя оставлять одного.

Он подошёл к майору. Тот лежал на земле, свернувшись в позе эмбриона и закрыв голову руками. Судя по странному пассивному поведению, контузило того неслабо. Его ботинки и брюки оказались сильно обожжены – по-видимому, граната взорвалась прямо у него под ногами. Сергей слегка привёл Купера в чувство и помог тому сесть.

– Сэр, вы меня слышите? – прокричал Сергей.

Майор неуверенно кивнул. В его глазах читалась растерянность и неподдельный страх. Раньше Сергей и представить себе не мог, что непробиваемый майор Купер может быть настолько испуган и дезориентирован.

– Вы можете стрелять?

– Да… Наверное, – измученным голосом ответил Купер.

Сергей положил автомат ему на колени и выложил из подсумков оставшиеся у него магазины.

– У вас обе руки рабочие, так что берите автомат. – Сергей поднял с земли пистолет майора. – А я возьму это, если не возражаете. Мы сядем спина к спине и будем держать круговую оборону. Костёр ещё горит, хвороста у нас достаточно, до утра как-нибудь продержимся.

– А где Паскаль? – Купер замотал головой по сторонам. – Он же был рядом со мной.

– Кажется… – Сергей на секунду замешкался. – Я думаю, его утащили.

– Кто утащил? Куда? Надо его найти. Нельзя его бросать, – он попытался встать, но Сергей его остановил.

– Да я уже пытался, без толку, – он подкинул в костёр горсть веток, пламя усилилось. – Нам нужно держаться возле костра, иначе до утра не доживём. – Сергей сел позади Купера и прижался к нему спиной. – Если заметите какое-нибудь движение, стреляйте сразу, патронов у вас достаточно.

– А что с твоей рукой? Тебя подстрелили?

– Возможно. Но мне показалось, что это был нож.

– Нож? Хочешь сказать, кто-то подбежал и ударил тебя ножом?

– Может быть. Не знаю.

Сергей достал из подсумка аптечку, разорвал рукав, промыл рану перекисью и наклеил кровоостанавливающую заплатку.

– Салага был прав, – устало проговорил Купер, – мы все здесь сдохнем.

– Сэр, я вас не узнаю. Куда делся ваш хвалёный боевой дух? Вы же сами учили нас никогда не сдаваться. К тому же нам пока подыхать нельзя, надо вернуться домой и передать собранную информацию, иначе всё зря.

Вокруг вновь раздались вопли риперов, лес зашумел.

– Приготовьтесь, сэр. Думаю, скоро они нападут.

Купер в ответ от души рассмеялся.

– Сэр, в чём дело? – удивился Сергей.

– Калашников, ты разве ещё не понял? Он просто с нами играет. Этот ублюдок мог убить нас сразу после взрыва, но предпочёл ещё помучить. Надеется, что перед смертью мы успеем несколько раз обосраться от страха. Хрен тебе! – прокричал он.

– Сэр, вы о ком?

– Джо, мать его. – Купер вновь засмеялся. – Лэй сказал, что он придёт за нами, вот он и пришёл вместе со своей сворой. Но только тварей своих он не спешит спускать с цепи, хочет разобраться с нами лично, – он прокричал: – Я прав, Джо?

Спустя несколько мгновений вопли стихли.

– Ну вот, я же говорил. Этому ублюдку мы нужны живыми, по крайней мере, пока он с нами не наиграется.

Купер медленно встал, демонстративно отстегнул магазин и передёрнул затвор автомата, выбросив патрон из патронника.

– Сэр, что вы делаете? – недоумевал Сергей.

– Спрячь пистолет и заткнись, – прошептал майор, поднимая оружие над головой. – Я попробую выманить этого гада.

Купер выключил фонарь и со всей силы швырнул автомат в сторону ближайших зарослей.

– Смотри, Джо, я безоружен, – прокричал он. – Ты ведь наверняка знаешь, кто я? Выходи. Разберёмся один на один, как мужчина с мужчиной. Если, конечно, ты не боишься честного поединка с самим Джеком Купером?

Никто не ответил. С минуту вокруг царила полнейшая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. Сергей подкинул туда свежих веток, вокруг стало светлее. Подняв взгляд, он заметил тёмную человеческую фигуру по ту сторону огня. Человек стоял неподвижно метрах в десяти от них. Сергей прищурился, стараясь рассмотреть его, но пламя было слишком ярким и сильно слепило.

Купер ухмыльнулся:

– Я уж думал ты зассал сразиться со мной.

Майор развёл руки в стороны, демонстрируя, что не вооружён, затем повернулся к тёмной фигуре спиной и принялся не торопясь стягивать с себя разгруз.

– Слушай внимательно и запоминай, – прошептал он Сергею. – Шансов на победу у меня немного, но я постараюсь его измотать или хотя бы отвлечь. Как только выдастся возможность, стреляй. Только не промахнись и оставь по одной пуле нам с тобой – не хочу пойти на корм этим тварям. Удачи, сержант.

Скинув разгруз на землю, Купер развернулся, сделал несколько шагов навстречу тёмной фигуре и указал пальцем на его пояс. Тот понял, что майор указывает на кобуру с пистолетом. Он медленно его извлёк и демонстративно отбросил в сторону.

– Так-то лучше. – Купер достал нож. – Твоя хлопушка слегка меня покоцала, так что с этим пёрышком мы будем на равных. Ты согласен?

Человек кивнул и, протянув вперёд развёрнутую к небу ладонь, безмолвно движением кисти предложил Куперу подойти ближе – видимо, он не хотел приближаться к костру, возле которого сидел Сергей. Купер сделал несколько шагов навстречу и, остановившись в паре метров от противника, весело захохотал.

– Серьёзно? Ты и есть тот самый Джо, которым нас пугали? – От смеха майора затрясло. – Скажи, а Джо это сокращение от Джоржа или от Джоржетты?

Его противник, по-видимому, шутки не оценил. Молниеносно выбросив вперёд ногу, он нанёс майору удар в живот. К такому Купер явно готов не был. Сложившись пополам, он рухнул на спину, отлетев перед этим на пару метров.

– Вот так значит? – Купер откашлялся, схватившись за живот. – Ладно, больше никаких шуток.

Он не спеша поднялся и, слегка отряхнувшись, встал в боевую стойку. Противник сделал то же самое. Несколько секунд они стояли неподвижно, уставившись друг на друга. Сергей воспользовался затишьем, чтобы рассмотреть Джо. Это был невысокий стройный человек примерно одного с Купером роста, одетый в камуфляж. Его лица разглядеть не удавалось – свет от костра сильно слепил Сергея, а подходить ближе он опасался.

Первым удар нанёс Купер. Он не стал церемониться и длинным выпадом попытался вонзить нож противнику в горло, но Джо ловко увернулся, сделав шаг назад. Купер не остановился, он продолжал отрабатывать комбинации колющих и режущих ударов, однако противник даже не пытался их парировать, а тем более контратаковать. Гибкая тёмная фигура качалась из стороны в сторону, словно маятник, иногда отпрыгивая назад и нарезая круги вокруг Купера. Джо будто бы издевался над самоуверенным майором. Полминуты спустя Купер выдохся и приостановил атаки.

– И долго ты ещё будешь от меня бегать, ублюдок? Может, наконец покажешь, на что способен.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать. Джо, опустив руки, пошёл на противника прогулочным шагом, демонстрируя полное бесстрашие и презрение. Купер вновь попытался нанести колющий удар в область шеи, но гибкая фигурка ловко поднырнула под лезвием, сделав в конце манёвра резкий прямой выпад рукой. Судя по тому, как дёрнулась голова Купера, кулак прилетел ему прямо в челюсть. От неожиданности он отшатнулся, выронив нож. Джо, оставаясь на месте, не стал продолжать атаку и добивать противника.

Майор же, напротив, и не думал останавливаться. Быстро придя в себя, он вновь принял боевую стойку и собрался идти вперёд. Джо тем временем встал возле лежащего на земле ножа, пнул его в сторону оппонента и отошёл назад, давая понять, что это не уловка, а в некотором роде восстановление баланса сил. Купер не стал отказываться от подарка и осторожно поднял оружие.

– Ну всё, хватит уже этих игр, – майор презрительно сплюнул кровью. – Либо ты, либо я.

Резко сорвавшись с места, он устремился к врагу с занесённым над головой клинком. Тёмная человеческая фигура стояла на месте, покорно разведя руки и демонстрируя открытые ладони. Купер сблизился почти вплотную и, не сбавляя скорости, нанёс удар сверху. Буквально в последний момент Джо метнулся в сторону, перехватил руку оппонента и бросил того через голову. Майор со всего размаху грохнулся на спину.

В этот раз Джо не остановился. Свободной рукой он нанёс лежачему противнику резкий удар в область горла. Купер издал хрипящий звук и на миг прекратил сопротивление. Джо тут же выбил нож из ослабленной кисти, схватил его и вонзил Куперу в руку, пригвоздив того к земле. Майор закричал и потянулся к торчащей рукояти. Но Джо схватил его руку и прижал коленом к земле, после чего достал собственный клинок и вонзил лезвие по самую рукоять, окончательно пригвоздив Купера к земле. Майор лежал словно распятый, крича от боли и грязно ругаясь.

На тот момент Сергей уже несколько секунд целился в тёмную человеческую фигуру, но боялся жать на спуск, опасаясь задеть командира. Пистолет сильно дрожал – сказывалась общая усталость, да и стрелять с левой руки ему ещё не приходилось. Разобравшись с Купером, Джо ненадолго встал в полный рост, повернувшись к Сергею спиной. И в этот момент Сергей спустил курок. Пистолет подпрыгнул, выплюнув яркий огненный шар. Тёмная фигура дёрнулась, схватившись за бок. Не теряя ни секунды, Сергей вновь попытался навести оружие на цель. Однако Джо, несмотря на очевидное ранение, резво отпрыгнул в сторону, кувыркнулся и, казалось, не глядя, метнул в сторону противника небольшой предмет, похожий на камень. Сергей успел выстрелить ещё пару раз, как вдруг ослепительная белая вспышка буквально выжгла ему глаза. Уши в тот же момент заложило, голова наполнилась мерзким звоном.

Сергей упал. От внезапного шока он принялся кататься по земле и палить во все стороны. Но не успел он расстрелять и половину магазина, как что-то тяжёлое больно ударило его по руке – кисть хрустнула, пистолет вылетел. Сергей откатился в сторону и, по-прежнему ничего не видя, попробовал встать, но тут же получил мощнейший удар ботинком в лицо. Отшатнувшись, он попытался закрыться левой рукой, но противник, судя по всему, и не думал останавливаться. Всего за пару секунд он нанёс Сергею серию сильнейших ударов в голову и корпус, завершив всё эффектной подсечкой.

Сергей со всего размаха упал на спину, острая боль пронзила затылок – судя по всему, он саданулся головой о камень. Мир вокруг медленно поплыл, белёсая пелена перед глазами начала темнеть, звон в ушах почти стих. Чьи-то руки схватили его за разгруз и куда-то поволокли. Это было последнее, что он почувствовал перед тем, как окончательно погрузиться во тьму.

* * *

Сознание возвращалось медленно, как и боль, пронизывающая всё тело. Голова немного кружилась, хотелось блевать. Сергею казалось, что он падает в бесконечно глубокое ущелье, но никак не может достигнуть дна. Некоторое время спустя он понял, что лежит на спине, глаза его плотно закрыты. Под собой он почувствовал что-то мягкое и тёплое – точно не землю и тем более не холодные сырые камни.

Он попытался открыть глаза, но не смог – голову что-то стягивало и не позволяло хотя бы немного приподнять веки. Сергей попробовал пошевелить правой рукой – плечо отозвалось резкой болью. Пускай не столь сильной, как в тот момент, когда ему вогнали туда нож, но всё же ощутимой.

Медленно подняв левую руку, он ощупал голову. В районе глаз голова оказалась обмотана плотной повязкой, по фактуре напоминавшей компрессионный бинт. Он попытался снять её, но тут же чья-то ладонь легла сверху. Сергей вздрогнул.

– Не стоит, – послышался размеренный голос молодой женщины. – У тебя небольшие ожоги глаз, пока повязку лучше не снимать.

– Кто это? – произнёс Сергей испуганным мученическим голосом.

– Друг.

– Друг? Какой ещё друг?

– Просто друг, – заботливо ответила женщина. – Не волнуйся, я о тебе позабочусь. Можешь считать меня своим лечащим врачом.

– А где я?

– Скажем так, в безопасном месте. Поверь, здесь тебе ничего не угрожает. – Сергей почувствовал на щеке нежное прикосновение её пальцев. – Я вижу, тебе больно. Потерпи немного, боль скоро уйдёт. Я буду рядом, пока тебе не станет лучше. А пока можешь мне что-нибудь рассказать.

– Что рассказать? – недоумевал Сергей.

– Что-нибудь о себе. Ну, хотя бы, как тебя зовут для начала.

– Сергей, – ответил он неуверенно.

– Просто Сергей?

– Калашников.

– Хм, Сергей Калашников, – задумчиво произнесла женщина. – А ты случайно не потомок того самого Калашникова. Я имею в виду известного оружейника.

– Нет, насколько знаю. – Сергей немного успокоился и стал говорить чуть более уверенно. – В России это довольно распространенная фамилия.

– А ты, значит, оттуда родом?

– Да.

– Ага. То-то я и слышу характерный славянский акцент.

– А ты, значит, фанатка древнего огнестрела?

– О да. Пушки – это моя страсть, с детства от них фанатею. Да и куда в наше неспокойное время без оружия? – Сергей почувствовал, как её тёплая ладонь легла на его лоб. – А теперь расслабься.

Сергею захотелось спросить, как зовут его заботливую собеседницу, но в то же мгновение его словно ударило током. По телу пронеслась огненная волна, а вслед за ней ледяная, и так несколько раз. Боль, до того момента сковывавшая его тело, вмиг отступила. Он почувствовал, как его с ног до головы обволакивает мягким пушистым облаком и стремительно уносит куда-то в небеса.

– Сергей, ты здесь? – Голос женщины раздался где-то вдалеке, отдаваясь множественным эхом.

– Что? – невнятно пробубнил он, словно был пьян.

– Ты со мной или улетел куда-то? – спросила она иронично.

– Не знаю. Ничего не могу понять. Я вроде бы здесь, но вроде меня тут и нет.

– Это нормально, значит, лекарство подействовало. Как ты себя в целом чувствуешь?

– Волшебно, – восторженно произнёс Сергей. – Пока ты меня не позвала, мне казалось, что я куда-то лечу. Боли как не бывало.

– Я рада, – она нежно погладила его по лбу. – Думаю, теперь это можно снять. – Её руки принялись неспешно разматывать повязку, обвивавшую его голову. – Ты ведь из общины «Рубеж». Верно?

– Абсолютно верно, – горделиво ответил Сергей без тени смущения. – Сержант Калашников, мобильная пехота гвардии.

– Мобильная пехота? Да, я смотрю, ты крутой, – судя по игривой интонации, женщина улыбнулась. – Ты бывший коп?

– Не, я обычным штатским был до блэкаута, туристов по горам водил.

– Хм. А я думала в гвардии «Рубежа» служат только копы.

– В основном да, штатских там не особо жалуют.

– А твои друзья? Они копы?

– Ну, тот, что помладше и выше ростом, это Паскаль, рядовой, он тоже из штатских. А второй, который ниже, это майор Купер, вот он бывший коп, но не простой, а из спецов.

– Ты про спецотряд полиции «Рубеж»?

– Ага.

– Я так поняла, это майор Купер был снайпером в вашем отряде?

– Не, снайпер у нас Паскаль, и в этом деле он чертовски крут. Перед тем, как мы сиганули с обрыва, он успел завалить минимум двоих.

– Троих, если быть точным, – спокойно поправила его женщина. – Третий скончался позже от потери крови, ваш Паскаль прострелил ему бедренную артерию.

– Ну вот, я же говорил, что он крут. Мы-то с майором вообще ни в кого не попали. Мне так кажется.

Некоторое время женщина молчала, потом продолжила:

– И как же тебе удалось попасть в гвардию и даже дослужиться до сержанта?

Сергей ухмыльнулся:

– Всё дело в упорстве и целеустремлённости.

– Только лишь в этом?

– Ха-ха, нет, конечно. Связи тоже нужны, без них и в наше время никуда.

– И кто же тебе помог?

– Да друган мой старый, Дэн Савин.

Женщина уже почти закончила разматывать бинт, но вдруг остановилась.

– Савин? – уточнила она, явно пытаясь сдержать волнение. – Командор Савин?

– Так точно. Ну, тогда он был ещё капитаном, командовал спецами, а сейчас всей нашей общиной рулит. Так что, как понимаешь, со связями у меня полный порядок, – хвастливо сказал Сергей. – Если что нужно, ты обращайся, я всё устрою.

Тёплая женская рука вновь погладила его по лбу.

– Сергей, ты даже себе не представляешь, насколько я рада нашей встрече. Это судьба, не иначе, – она стянула с его головы остатки компрессионного бинта. – Ну вот и всё.

Сергей наконец смог открыть глаза, его тут же ослепило ярким белым светом. Он зажмурился и машинально отвернулся.

– Ой, прости, пожалуйста, сейчас выключу.

Секунду спустя что-то щёлкнуло, вновь стало темно.

Сергей медленно разомкнул веки, приподнял голову и осмотрелся. Он находился в небольшой тёмной комнате без окон. Лежал он то ли на кровати, то ли на больничной койке. Вокруг всё было словно в расфокусе. Женщину, разговаривавшую с ним, он нигде не увидел, как ни старался.

И вдруг в дальнем углу что-то шевельнулось. Сергей как мог напряг зрение, но заметно лучше видеть не стал. Он смог разглядеть лишь сильно размытый силуэт, медленно, шаг за шагом, двигавшийся в его сторону. Ещё мгновение, и силуэт превратился в тонкую человеческую фигурку, одетую то ли в брючный костюм, то ли в обтягивающий комбинезон тёмно-зелёного цвета. Она шла мягкой кошачьей походкой, словно боясь сделать лишнее движение и напугать его.

Женщина аккуратно села на край кровати. Её лицо осталось нечётким, как и всё вокруг, но сквозь полупрозрачную пелену Сергей смог разглядеть густые рыжие волосы до плеч, сильно загорелое или даже слегка смуглое лицо, а также длинное родимое пятно, растянувшееся от правого глаза до подбородка.

– Ты меня видишь? – спросила она кротко.

– Ага. – Сергей оценивающе окинул её взглядом. – А ты хорошенькая. Мне нравятся стройняшки твоего роста.

Казалось, на её лице проступила улыбка.

– Спасибо за комплимент. Давно я от мужчин такого не слышала.

– Прикалываешься, что ли? Тебя окружают одни лишь альтернативно ориентированные? Или их эта штука смущает?

Сергей попытался приподнять правую руку, но что-то ему помешало, словно она была прикована к кровати. Он поднял левую и пальцем указал на родимое пятно, пересекавшее правую часть лица женщины. Она тут же отвернулась вполоборота и прикрыла пятно ладонью.

– Эй, ты чего? – Он прикоснулся пальцами к её бедру. – Меня такие вещи вообще не отталкивают, так что не стоит стесняться. И я ни в коем случае не хотел тебя обидеть. Ты извини, если что.

– Всё нормально, я не обиделась, – она убрала руку от лица. – Скажи, Савин ещё жив?

– Наверно, да. По крайней мере, когда я видел его в последний раз, он был жив, хоть и не в лучшем виде. Дэн сейчас прям как мумия, весь в бинтах.

– А что с ним случилось?

– Обгорел. Этот чёртов гад, не помню, как его там, успел поджарить Дэна белым фосфором. Он вообще чудом выжил.

Женщина молчала. Сергей заметил, как её лицо скривилось в улыбке, но значения этому не придал.

– И где он сейчас? – спросила она.

– Кто?

– Командор Савин.

– А. На «Гермесе».

– Ты про торговый аванпост?

– Ага. Отлёживается там и ждёт нашего возвращения.

– С ним много людей?

– Ну так, прилично. Его охраняют ветераны, больше он никому не доверяет. Но ты лучше с Купером об этом поговори, он-то куда больше меня знает.

– Обязательно поговорю. Надеюсь, он будет не менее разговорчив, чем ты, – женщина взглянула на часы и грустно вздохнула: – У нас осталось не так много времени.

– А ты что, уже уходишь?

– Пока нет, но минут через десять придётся. Да ты и сам после этого не захочешь со мной оставаться.

– С чего это вдруг? Мы же здорово с тобой проводим время. Ты такой классный собеседник, спокойно слушаешь всё, что я несу.

Женщина улыбнулась и немного помолчала.

– Ах да, чуть не забыла, – она достала из кармана сложенный лист бумаги, развернула и показала Сергею. – Это было в твоём кармане. Тут чей-то портрет. Кто это?

– А, это Лиза, – пьяно похвастался Сергей. – Дочка мне перед выходом нарисовала.

– Лиза твоя жена?

– Да. То есть нет… ну не совсем. В общем, мы не в браке, но вместе живём. Она, кстати, бывший коп, если тебе интересно.

– Да, мне очень интересно. Расскажи о ней.

Сергей во всех подробностях рассказал, как они с Лизой случайно познакомились во внутреннем парке полицейского управления, как она гоняла его на подготовительном курсе, как завязались их отношения и как они в итоге решили создать семью. Женщина слушала его рассказ очень внимательно, ни разу не перебив.

– …если бы не эта долбаная вылазка, я бы уже строительством дома занимался, а теперь вообще не понятно, когда смогу начать. Ты пойми, я ведь мужик принципиальный, я твёрдо решил, что наши дети не будут жить в тесной конуре три на три метра, у каждого будет своя комната, и точка.

– Похоже, ты очень любишь свою семью.

– Конечно. А ты свою разве нет?

– У меня никого не осталось… кроме брата.

– Э-э-э. Мне жаль, – выдавил Сергей.

Повисла неловкая пауза. И вдруг он почувствовал режущую боль в правом плече, которую за время разговора успел почти позабыть. Сергей поморщился, перевёл взгляд на свою правую руку и только сейчас заметил, что она прикована ремнями к кровати и опутана полупрозрачными трубками.

– Что это? – спросил он.

Женщина, ничего не ответив, склонилась над ним, взяла его левую кисть и прислонила ладонью к своей щеке. Он почувствовал тепло её лица.

– Сергей, ты когда-нибудь изменял жене?

– Не, никогда.

– А хотелось? – Она нежно провела пальцами по его лицу.

– Конечно. А какому мужику не хотелось бы? – сказал он игривым пьяным голосом. – Но хотеть и делать это разные вещи. А что, хочешь меня соблазнить?

– Возможно, – ответила она столь же игриво.

– Знаешь, ты, конечно, классная. Честное слово, я бы тебя с удовольствием… Ну ты поняла. Но как я после такого буду в глаза Лизе смотреть? Меня совесть заест. Поэтому максимум, что могу предложить, это дружеский массаж. Только сперва отстегни меня.

Женщина молчала, продолжая прижимать его ладонь к своей щеке. Так в полной тишине они провели не меньше минуты. И вдруг что-то произошло. Боль вновь сковала всё тело. Мир вокруг начал медленно меняться, становясь более чётким и мрачным. Комната наполнилась красноватым аварийным светом.

Сергей посмотрел на собеседницу. Её полуразмытый силуэт стал более фактурным, а тёмно-зелёный костюм начал медленно меняться, пока не превратился в полевой камуфляж. Густые рыжие волосы быстро поредели, одна из прядей посветлела и стала седой. Кожа лица, до того казавшаяся смуглой, приобрела сероватый оттенок. Всё лицо покрылось тёмной сеткой кровеносных сосудов. Продолговатое родимое пятно на лице превратилось в уродливый рваный шрам, протянувшийся от правого глаза вниз до подбородка.

На Сергея практически в упор смотрели два абсолютно чёрных зрачка на фоне залитых кровью белков глаз. Это был уже не человек, а рипер, самый настоящий рипер, каких он успел повидать великое множество.

Ошарашенный, он резко оторвал ладонь от лица твари и попытался отпрянуть назад, но правая рука, пристёгнутая к кровати, не дала ему этого сделать. Тварь продолжала неподвижно на него смотреть. Дёрнувшись несколько раз, он в ужасе вжался в подушку, резко дыша и боясь пошевелиться.

– Что-то не так? – издевательски произнесла тварь тем же приятным женским голосом. – Или такой я тебе уже не нравлюсь?

– Кто ты? – Сергей сильнее вжался в подушку. – Что ты, мать твою?

Тварь широко улыбнулась, обнажив почерневшие зубы.

– Меня зовут Джолана. Но обычно все зовут меня просто Джо.

Часть III Джо

Ночь была непривычно холодной. Джолана Доплер сидела у костра посреди парка на окраине Беркана. Сегодня ей не спалось – слишком глубоки переживания, слишком много мрачных мыслей. К тому же эта ночь в некотором смысле была для неё особенной.

Вокруг горели десятки таких же костров, возле которых толпились сотни, а может, и тысячи людей, пытавшихся согреться или что-то приготовить. Ветра почти не было, но внезапный сильный порыв принёс откуда-то с севера отчётливый запах жареного мяса. Девушку передёрнуло. Последних собак и кошек съели ещё на прошлой неделе, так что она сразу смекнула, откуда это мясо взялось – кому-то из местных обитателей банально не повезло. Одно лишь радовало Джолану – на шашлык отправилась не она, а кто-то другой, скорее всего даже ей незнакомый. Вполне возможно, этот человек умер собственной смертью, а его родные посчитали нерациональным закапывать в землю ценный белок, способный хоть немного продлить им жизнь.

На мгновение девушка задумалась, поступят ли так же её родные, когда рак мозга добьёт её окончательно. От таких мрачных мыслей у неё вновь закружилась голова. Она слегка помассировала виски и постаралась как можно скорее подумать о чём-то более приятном, но в голову настойчиво лезли мысли лишь о еде.

Живот заурчал. Изо рта вырывалось облако пара. Закутавшись в одеяло, девушка протянула к огню замёрзшие руки. Оранжевые языки пламени ласкали её тонкие нежные пальцы, вместе с тем согревая и стройное гибкое тело, скрытое под мешковатой одеждой. Она грустно вздохнула, выпустив изо рта очередное облачко пара.

Вся её сознательная жизнь прошла в Беркане. Семья Джоланы переехала сюда вскоре после её рождения, когда её отцу, бывшему военному, предложили должность в одной из частных военных компаний. Сколько она себя помнила, ночи в это время года всегда были куда более тёплыми. Она с лёгкостью могла хоть до самого утра гулять по парку с друзьями или очередным ухажёром, не боясь замёрзнуть или простудиться. Теперь же она, как и прочие обитатели парка, была вынуждена жаться к огню, нацепив всю тёплую одежду, что успела захватить с собой из дома. Судя по всему, за две с половиной недели, минувших со дня блэкаута, обесточенный город успел полностью остыть, из-за чего по ночам здесь становилось так же холодно, как и в остальной долине.

Джолана взглянула на часы. Они были механическими, поэтому продолжали работать, несмотря на повсеместное отключение «эфирной сети». Циферблат показывал час ночи, а значит, ей только что исполнился двадцать один год.

– С днём рождения меня, – иронично произнесла девушка. – Теперь можно пить алкоголь и принимать лёгкие психоделики. Всегда мечтала делать это, не нарушая закон.

Губы изогнулись в грустной улыбке. Вовсе не так Джолана планировала встретить своё совершеннолетие. Ей хотелось арендовать какой-нибудь небольшой бар и закатить шумную вечеринку с лучшими друзьями. Вполне себе банальное желание за несколько недель превратилось в несбыточную мечту. Никого из друзей с момента катастрофы она не видела. Скорее всего кто-то из них уже мёртв, а возможно даже и все.

Девушка скинула капюшон и провела рукой по волосам. Душу грела мысль, что она не успела начать проходить курс химиотерапии, иначе ходила бы сейчас не только ослабленная, но и плешивая. Её длинные рыжие локоны выпали из-под капюшона и легли на плечо. Она не мыла голову больше двух недель, волосы слиплись и спутались, потеряв прежнюю шелковистость и блеск. Она боялась, как бы в таких условиях не завелись вши или ещё что похуже. Хоть сейчас Джолана и жила возле небольшого водоёма, но расходовать воду на регулярное мытьё головы никто бы ей не позволил.

Девушка достала из кармана маленькую расчёску и попыталась хоть немного расчесать спутанные волосы – не получилось. Собрав непослушные локоны в хвост, она стянула их резинкой и вновь убрала под капюшон. Её отец ещё на прошлой неделе предлагал обрезать их за ненадобностью, но Джолана напрочь отказалась. К удивлению девушки, отец не настаивал. Наверно, не хотел расстраивать дочь перед самым её днём рождения. Она и сама уже подумывала взять ножницы и укоротить причёску хотя бы до плеч, но рука как-то не поднималась. Джолана с детства растила свои рыжие локоны, жаль было просто так расставаться с такой ценностью.

Девушка окинула взглядом небольшой палаточный лагерь, в котором её семья жила с первых дней катастрофы. Несколько туристических палаток разного размера были расставлены вокруг костра. Самую маленькую одноместную занимала сама Джолана. В соседней, чуть побольше, спали родители. Ну а в самой большой жила её старшая сестра Эльза с мужем и маленькой дочкой.

Отец настоял, чтобы все они перебрались жить в парк, пока ещё есть такая возможность. Как бывший военный, он успел повидать многое и быстро сообразил, к чему всё идёт. Останься они в жилом комплексе, то не протянули бы и недели, а так сейчас у них хотя бы есть доступ к воде. К тому же у отца ввиду его рода деятельности была лицензия на владение огнестрельным оружием, а также приличный арсенал, поэтому никто из прочих обитателей парковой зоны особо не пытался оспорить право их семьи занимать именно это место недалеко от водоёма.

Ещё одна небольшая палатка на той стороне костра стояла пустой. Обычно в ней спал Казимир – старший брат Джоланы, но пару дней назад он покинул лагерь в поисках еды. Казимир работал в той же охранной конторе, что и отец, командовал группой быстрого реагирования. Сразу после блэкаута он быстро сколотил настоящую банду из друзей и начал совершать регулярные вылазки в город, собирая всё, что могло бы помочь им выжить. Лишь благодаря этому в их семье никто пока не умер от голода.

Каждый раз, когда он приносил в лагерь какую-то провизию, то рассказывал очередную историю, как они совершенно случайно наткнулись на чью-то заначку, обыскивая очередной магазин или склад. Поначалу все в это верили, но потом даже самым наивным стало очевидно, что достать провизию в умирающем городе можно лишь одним способом – отобрав у других. Хоть Джолана и не знала никого из тех людей, которых обобрал её брат, ей искренне было их жаль. Но что поделать?

Недавно брат разоткровенничался после очередной вылазки и рассказал, как они напоролись на полицейский патруль. Копы хотели изъять у парней Казимира оружие, но те сразу послали их куда подальше. Дело даже дошло до короткой перестрелки, но это был скорее акт взаимного устрашения, нежели попытка кого-то убить. В итоге никого с обеих сторон даже не ранило. Полицейский патруль отступил под прикрытием щитов, так что моральная победа осталась за людьми Казимира. По его словам, это были те самые трусливые копы, что сначала заперлись на своей базе, а после принялись мародёрить по всему городу, отнимая у людей последнее. Не сказать, что банда её брата в этом плане была чем-то лучше, но, по крайней мере, они, в отличие от полицейских, не давали клятву обществу «служить и защищать».

Ещё брат рассказывал, что у некоторых людей в городе начала конкретно ехать крыша, скорее всего из-за голода и пережитого стресса. Пару раз они натыкались на безумцев, которые бросались на всех подряд, якобы пытаясь кого-нибудь покусать. Одного такого им даже пришлось пристрелить, когда он внезапно попытался откусить нос одному из приятелей Казимира. К счастью, парень оказался достаточно сильным и сумел оттолкнуть психа, а то бы ещё заразу какую-нибудь подхватил.

Подобные истории для Джоланы были не особо интересны. Она слушала их вполуха, скорее из вежливости, время от времени безучастно кивая. Уж больно они походили на те страшилки про оживших мертвецов, которыми брат пугал её в детстве.

Перед уходом в последнюю вылазку Казимир сказал, что попытается вскрыть одно из хранилищ госрезерва. По его словам, там хранились сотни тонн продовольствия, которые никто не может достать из-за заклинивших гермоворот. Их семье этого хватит чуть ли не до конца жизни. Казимир сказал, что смог собрать термитную бомбу, которая легко прожжёт дыру в стальных воротах – так они и попадут в хранилище.

Брат с детства увлекался химией, особенно органической, но его увлечение далеко не всегда дружило с законом. В студенческие годы он немного промышлял производством «дури» в домашних условиях. Даже придумал собственный кристаллический наркотик и назвал его «кварц». Но когда отец обо всём этом узнал и провёл с братом жёсткую воспитательную беседу, ему пришлось завязать и пойти работать к отцу.

Пламя костра, возле которого сидела Джолана, становилось всё тусклее. Ей наскучило смотреть на огонь и она подняла глаза вверх. Небо над Берканом сияло мириадами звёзд. Широкая полоса Млечного Пути раскрывалась во всём своём великолепии. А ведь каких-то пару недель назад, до блэкаута, не было видно и десятой доли этой красоты – мешало световое загрязнение, излучаемое городом. Сейчас же даже луна, висевшая высоко над горизонтом, не могла перебить этого звёздного сияния.

За спиной послышались чьи-то аккуратные шаги. Прежде чем оглянуться, девушка машинально положила ладонь на рукоять пистолета, висевшего на поясе. Отец с детства учил её обращаться с огнестрельным оружием, поэтому в умении стрелять она не уступала даже старшему брату.

Джолана обернулась. В метре от неё стояла маленькая детская фигурка, как и она сама, закутанная в одеяло.

– Тётя Джо, мне не спится, – слегка виноватым голосом произнесла Лили, семилетняя дочь её сестры. – Можно я посижу с тобой?

– Конечно, – улыбнулась девушка.

Джолана посадила племянницу на колени и крепко её обняла. Она очень любила племянницу и мечтала, чтобы и её будущие дети были столь же замечательными.

– А у меня для тебя подарок, – сказала девочка.

– Подарок? – Джолана попыталась изобразить удивление. – В честь чего это?

– А то ты не знаешь.

– Даже не представляю. И что там за подарок?

Девочка засунула руку в карман, достала что-то очень маленькое, положила Джолане на ладонь и с улыбкой произнесла:

– С днём рождения, тётя Джо.

Это был тонкий браслет, сплетённый из разноцветных нитей. Лили любила мастерить подобные вещи и при любой возможности дарила их любимой тёте.

– Спасибо, моя дорогая, – девушка поцеловала племянницу и вновь крепко обняла. – Поможешь надеть?

– Конечно.

Девочка повязала браслет ей на правую руку. Джолана несколько секунд покрутила запястьем перед глазами, внимательно осматривая подарок.

– Супер. Обожаю тебя.

Она прижалась к девочке щекой и застыла так на некоторое время. Их окутывала тьма, нарушаемая лишь слабым мерцанием пламени костра. И вдруг впереди кто-то включил фонарь. Следом зажёгся ещё один, а за ним ещё несколько. Все они светили в сторону дороги, проходящей сквозь парковую зону и соединявшей два соседних района. Люди с фонарями что-то кричали наперебой, разбегаясь в разные стороны.

Джолана никак не могла разобрать, что происходит и куда конкретно все они светят. Девушка прикрыла глаза ладонью, чтобы свет от костра её не слепил, и изо всех сил напрягла зрение. По дороге ползла длинная чёрная тень, похожая на змею. Двигалась она очень медленно, не быстрее человека, идущего прогулочным шагом.

Людей с фонарями становилось всё больше, их крики раздавались всё ближе и отчётливей:

«Эти трусливые свиньи хотят сбежать!»

«Быстрей, быстрей, нужно их опередить!»

«У кого есть оружие, хватайте его, и за мной!»

Змее оставалось проползти ещё метров триста, чтобы поравняться с тем местом, где сидела Джолана. Она продолжала внимательно наблюдать, прижимая к себе племянницу. Послышался звук расстёгивающейся молнии. Из палатки выбрался её отец Йохан, в руке он сжимал полуавтоматический карабин.

– Джо, что происходит? – недовольно спросил он.

– Не знаю, – спокойно ответила девушка. – Кажется, там кто-то идёт.

Она показала в сторону чёрной змеи, ползущей по дороге. И вдруг змея по всей длине вспыхнула десятками огней. Мощные белые лучи, словно пики, вытянулись во все стороны. Один из них ослепил Джолану и ушёл в сторону. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы хоть немного восстановить зрение.

Длинная чёрная тень на самом деле оказалась огромной людской колонной, и людей там были сотни. Судя по всему, они хотели незаметно пройти через парк под покровом ночи, но план не удался. Теперь они зажгли все свои фонари, пытаясь ослепить обитателей парка, наблюдавших за ними.

Сквозь белую пелену Джолана увидела, как к их лагерю бежит человек с ружьём в руках.

– Йохан, ты здесь? – взволнованно прокричал мужчина.

Это был Виктор – глава семьи, живущей неподалёку. Отец девушки махнул ему рукой, тот подбежал вплотную.

– Йохан, это копы, – возбуждённо проговорил Виктор. – Кажется, они пытаются свалить из города. У них там куча тележек, наверняка и еды навалом. Если окружим их, то сможем что-нибудь выторговать, а может, и вообще всё заберём. Но надо действовать быстро, пока они не прошли.

– Сколько их там всего?

– Человек двести-триста. Половина бабы с детьми, идут в центре колонны вместе с тележками. По периметру копы со щитами.

– А что насчёт оружия?

– Может, человек двадцать со стволами, из-за света не разглядеть. Нас по-любому в разы больше. Ты в деле?

– Ещё как в деле, – Йохан резко передёрнул затвор карабина. – Надо заставить их остановиться, пока они не вышли из парка. Я со своими пробегу вперёд и устрою завал на дороге. Ты сделай то же самое позади колонны, чтобы они обратно не ушли. Пускай все, у кого есть фонари, светят копам в глаза, надо их ослепить. И передай, чтобы никто не вздумал стрелять, нам тут бойня не нужна. Забираем провизию, и пускай валят из города ко всем чертям.

– Отличный план, Йохан. Я пошёл.

– Погоди. Если ты не против, переговоры я возьму на себя.

– Без проблем, торговаться ты умеешь.

Виктор убежал обратно во тьму. Пока они разговаривали, из палаток выбрались остальные члены семьи Доплер.

– Дети, к бою. Пятнадцать секунд на сбор, все подробности по дороге.

Опустив племянницу на землю, Джолана достала пистолет, сняла его с предохранителя и проверила наличие патрона в патроннике, как учил отец. Её сестра Эльза и муж сестры Рик сделали то же самое. Эльза поцеловала дочь и сказала той не отходить от бабушки.

Они побежали вдоль дороги, собирая всех, у кого было хоть какое-то оружие, способное стрелять. По пути к их небольшой группе присоединились человек двадцать, ещё столько же заняли позиции среди деревьев, ожидая, когда колонна остановится.

Выбежав на дорогу, Йохан со своим отрядом принялся второпях возводить баррикаду. В ход шло абсолютно всё, что было под рукой: лавки, мусорные баки, магазинные тележки, куски обшивки от недавно разобранной автобусной остановки и прочий мусор.

Укрытие получилось чуть выше пояса. Все прекрасно понимали, что от пуль такая баррикада вряд ли защитит, но никто и не планировал завязывать перестрелку. Всё это было лишь элементом устрашения, чтобы заставить копов остановиться и пойти на переговоры.

– Джо, держись возле меня, – сказал Йохан дочери, занимая позицию на левом краю баррикады. – Рик, Эльза, давайте на правый фланг, и не высовывайтесь, пока не дам сигнал. Остальным растянуться по всей ширине дороги.

Колонна, со всех сторон освещённая десятками фонарей, медленно приближалась. Двести метров. Сто пятьдесят метров. Сто метров. Они шли, не сбавляя хода. И вдруг резкая остановка. Копы в защитном снаряжении, стоявшие по периметру, почти синхронно опустились на колено, выстроив вокруг остальных людей непроницаемую стену щитов. За их спинами позиции заняли бойцы, с ног до головы облачённые в броню, каждый держал в руках штурмовую винтовку.

Джолана заметила, как её отец не на шутку разволновался. Неудивительно, ведь в их отряде огнестрелы были лишь у пятерых. Остальные же были вооружены в основном пневматикой, а двое так вообще арбалетами.

– Чёрт, – буркнул Йохан, выглянув из-за баррикады. – Стволов у них явно больше, чем сказал Виктор.

– Пап, может, стоит отступить? – аккуратно обратилась к отцу Джолана. – С нашими пукалками мы их даже припугнуть толком не сможем. Чёрт с ними, с этими тележками. Казимир должен вернуться со дня на день, он обещал привезти целую гору еды.

Йохан тяжело вздохнул:

– Джо, неужели ты веришь в эти глупости о хранилище? Ничего он оттуда не достанет, а в городе обирать уже некого, даже копы отсюда валят. Еда нам нужна сейчас, и если мы не заберём её у них, то через пару дней нам придётся питаться трупами. Я бы предпочёл максимально отсрочить этот момент.

Йохан влез на мусорный бак и, умело изображая из себя полного отморозка, прокричал максимально грубым голосом:

– Эй вы, на дороге! Отдайте еду. Мы знаем, что она у вас есть. Тут женщины и дети голодают.

Наступила короткая пауза, после чего со стороны колонны послышался уверенный мужской голос:

– Говорит капитан Денис Савин, полиция Беркана. Нам нужно просто пройти. Освободите дорогу и отойдите на безопасное расстояние. В этом случае мы не будем применять силу.

– Не пытайся нас напугать, капитан! Оставьте на месте тележки и проходите!

– Не получится, они нам самим нужны.

– Капитан, не будь дураком! Нас в несколько раз больше и стволов хватает! – Йохан поднял над головой карабин, демонстрируя серьёзность намерений. – Подумай хорошенько. Люди способны на многое, когда их дети просят есть… Мы тут выживаем как можем. А вы, трусливые свиньи, закрылись ото всех на своей базе! Теперь хотите сбежать как крысы… Не получится.

– Хорошо. Дай несколько минут переговорить с людьми.

– У тебя три минуты, капитан! Не затягивай!

Йохан слез с бака и вновь спрятался за баррикадой.

– Пап, ну ты крут, – восхитилась Джолана. – По тебе актёрская карьера явно плачет. Когда всё закончится, тебе бы на пробы сходить на роль какого-нибудь отморозка.

– Если всё это и вправду когда-нибудь закончится, то схожу обязательно.

– Ну всё, ловлю на слове. Теперь тебе не отвертеться.

Прошло несколько томительных минут ожидания. Какое-то время Джолана пыталась наблюдать за копами через небольшую щель в баррикаде, но из-за сильной засветки со стороны колонны разглядеть она толком ничего не смогла. Девушка взглянула на часы.

– Три минуты прошли. Точнее, даже четыре.

Йохан встал в полный рост и вновь включил режим отморозка:

– Эй, капитан! Ну что вы там решили? Время вышло!

– Мы согласны, – ответил тот же голос, что и прежде. – Мы выкатим вам несколько тележек, вы уберёте баррикаду. Мы пройдём вперед, оставив вам остальное. Годится?

– Годится! Только ты лично должен быть с этими тележками! И смотри без глупостей, а то тебя вмиг свинцом нашпигуют.

Прошло ещё немного времени, передняя часть колонны зашевелилась. Примерно десяток копов, стоявших в авангарде, встали с колен и, выстроившись полукругом, пошли вперёд, прикрываясь щитами. За их спинами двое полицейских катили магазинные тележки, нагруженные чем-то тяжёлым. Перед всей этой формацией шёл безоружный мужчина, облачённый в полевую камуфлированную форму.

– Джо, узнаёшь камуфляж? – спросил Йохан, продолжая спокойно стоять в полный рост.

– Да, – ответила Джолана, слегка приподнявшись и выглянув из-за укрытия. – Это ведь форма спецотряда «Рубеж»?

– Молодец. Выходит, этот капитан – командир «Рубежа». Теперь понятно, откуда у копов столько стволов.

– Пап, ты бы укрылся. Стоишь в полный рост, как мишень в тире.

– Всё нормально, дочь. Пускай думают, что я совсем безбашенный, больше бояться будут, – он прижал к груди карабин так, чтобы копы это видели. – Тот капитан рискует побольше меня. Надо показать, что и я не крыса трусливая. Только так можно заставить их воспринимать нас всерьёз.

Отряд копов с тележками миновал почти половину пути до баррикады. Своими телами они перекрыли часть фонарей,до того светивших Джолане в глаза, теперь она могла видеть лучше. Девушка воспользовалась моментом, чтобы лучше рассмотреть капитана. Это был высокий крепкий мужчина средних лет, гладко выбритый, с короткой стрижкой армейского образца. Поверх камуфляжа надет бронежилет, по диагонали перетянутый каким-то ремнём. Джолана присмотрелась. Чуть ниже левого бедра, так же по диагонали, торчала какая-то трубка, похожая на ствол.

– Пап, кажется, у него оружие, – взволнованно проговорила девушка, повернувшись к отцу.

– В смысле? Я ничего не вижу, – он поднёс к глазам ладонь, чтобы свет фонарей его не слепил.

– За спиной. У него карабин за…

Раздался выстрел. Голова Йохана дёрнулась, из его затылка вырвался кровавый фонтан вперемешку с осколками черепа. Тело мужчины обмякло, и он повалился на спину.

– Папа! – в ужасе прокричала девушка и метнулась к отцу.

Не успела она сделать и пары шагов, как что-то горячее ужалило её в бок. Ноги подкосились сами собой, и она рухнула на землю, выронив пистолет. На несколько мгновений боль сковала тело, стало трудно дышать.

Со стороны колонны раздались множественные щелчки. Пули, пробивая баррикаду словно картон, со свистом пронзали воздух над головой Джоланы. Адская канонада не прекращалась секунд десять, но девушке они казались целой вечностью.

Позади послышались мужские и женские вопли, их не могли заглушить даже звуки стрельбы. Девушка обернулась, и ужас от увиденного сковал её ещё сильнее. Вдоль всей баррикады валялось не меньше десятка окровавленных тел. Кто-то лежал неподвижно, кто-то ещё бился в предсмертной агонии. Некоторые пытались ползти, оставляя позади кровавый след. Лишь паре человек из их отряда повезло, и они смогли убежать невредимыми. Никто из них даже и не пытался стрелять в ответ.

Джолана почувствовала, как что-то тёплое растекается по её животу. Дрожащей рукой она расстегнула куртку и увидела большое кровавое пятно на правом боку. Несмотря на сильную боль, девушка зажала рану рукой, как учил отец в таких случаях. Оружейная канонада продолжалась, но где-то вдали. В сторону баррикады больше никто не стрелял.

На противоположном краю дороги Джолана смогла разглядеть свою сестру Эльзу. Обеими руками она держалась за живот, её светло-серый свитер оказался весь залит кровью. Муж Эльзы Рик пытался оказать жене первую помощь, но, судя по виду, он и сам был ранен.

И тут центр баррикады рухнул. Мусорные баки и магазинные тележки, служившие для неё основой, разъехались в разные стороны. В образовавшийся проём залетели несколько копов со щитами, а вместе с ними и тот самый капитан с карабином в руках. Один из копов, широкий грузный мужчина, презрительно проговорил:

– Дураки думали, что кучка мусора защитит их от пуль!

Копы принялись торопливо осматривать тела и собирать оружие, до самой Джоланы очередь пока не дошла. Она вновь перевела взгляд на сестру. Та, негромко постанывая, лежала на прежнем месте, но её мужа рядом уже не было. Девушка поискала его взглядом и нашла несколькими метрами правее. Рик неподвижно лежал на спине, его пистолет валялся рядом. Копы, очевидно, посчитали его мёртвым. Но стоило капитану подойти ближе, как Рик дрожащей рукой поднял ствол и выстрелил. Ноги полицейского подкосились, он упал на землю и тут же дал из автомата длинную очередь, превратив голову и тело Рика в кровавое месиво.

Увидев это, Эльза в ужасе закричала. Один из копов подошёл к ней, схватил за руку и попытался оттащить с дороги, но она так сильно билась и визжала, что копу пришлось её отпустить. К нему тут же подбежал напарник и уже вдвоём они смогли оттащить женщину на обочину. Судя по их безразличным действиям, оказывать ей хоть какую-то помощь они даже не думали.

Джолана повернула голову и увидела свой пистолет. Он лежал на дороге в каких-то полутора метрах. Девушка протянула руку и уже почти дотянулась, но на её кисть ребром опустился полицейский щит. Руку пронзила боль. Она посмотрела вверх и увидела над собой широкого грузного мужчину в синей полицейской форме и защитном снаряжении. Кажется, это был тот же коп, что минутой ранее издевательски отозвался об их баррикаде. Он отвёл назад правую руку и со всего размаха ударил девушку кулаком в лицо. Джолана почувствовала, как хрустнула переносица, а может, и одна из лицевых костей. Ей показалось, что кулак этого парня был сделан из стали.

В глазах потемнело, рот начал наполняться кровью. Сквозь звенящую пелену в ушах девушка услышала:

– Отличная реакция, Ковач. Капитан приказал убрать с дороги весь мусор. Колонна уже на подходе.

Кто-то схватил Джолану за руку и потащил в сторону обочины.

Боль в боку становилась всё слабее, мир вокруг медленно поплыл. Последнее, что она услышала, прежде чем окончательно потерять сознание, это шаги сотен людей, спокойно бредущих мимо и не обращавших на неё никакого внимания.

* * *

Сознание возвращалось медленно, как и воспоминания о произошедшем. Вокруг звучали мужские и женские крики. Люди кричали от боли, некоторые грязно ругались и сыпали проклятиями. Джолана никак не могла понять, где она и что вообще происходит. Девушка постепенно приходила в себя, но внезапный приступ острой боли в боку заставил её быстро очнуться. Открыв глаза, она увидела над собой незнакомую женщину, которая активно перевязывала её живот. Резкая боль снова заставила Джолану вздрогнуть и застонать.

– Тише, девочка, тише, – попыталась успокоить её женщина. – Потерпи немного. Если рану не перевязать, ты истечёшь кровью.

– Где я? – слабым голосом простонала девушка. – Что случилось?

– Ты разве ничего не помнишь?

– Я… я помню дорогу… тележки… копов… – и вдруг её словно пронзило молнией. – Боже, папа! Они убили папу! Я видела, как они его убили!

– Эти ублюдки многих убили. Стреляли во всех без разбора, никого не жалели. Но не волнуйся, они уже далеко отсюда.

– А Эльза, где Эльза? Я видела, в неё тоже попали, но она была жива.

– Эльза твоя подруга?

– Сестра.

Женщина посмотрела куда-то в сторону и спросила:

– Она старше тебя?

– Да, ей почти тридцать.

– Тут рядом лежит пара женщин, подходящих по возрасту, им тоже помогают. Подожди, пока я закончу, и мы посмотрим, нет ли её здесь.

Джолана приподняла голову и осмотрелась. Она поняла, что по-прежнему лежит на обочине дороги. Рядом валялось несколько окровавленных тел, накрытых тканью. И вдруг где-то на окраине парка раздался выстрел, следом ещё несколько, а за ними целая серия.

– Это копы? – простонала девушка. – Они вернулись?

– Не думаю, стрельба со стороны центра.

Звуки выстрелов с каждой секундой становились всё громче. Сквозь пальбу начали пробиваться дикие вопли, похожие на звериные, а также крики людей – крики боли и ужаса.

– Что… что там происходит? – испуганно спросила девушка.

– Не могу понять. Какая-то толпа бежит в нашу сторону… О боже, они бросаются на людей.

Чтобы посмотреть, Джолане пришлось перевернуться на бок и слегка приподняться на руках. Всё было так, как сказала женщина. Толпа тёмных человеческих фигур бежала с севера. Они сбивали людей с ног и набрасывались на них словно звери. Джолане вспомнился рассказ брата про психов, бросавшихся на людей, в который она изначально не поверила. Кто-то отчаянно пытался отстреливаться, но безумцы почти не реагировали на пули. Лишь некоторые валились с ног после попадания, но большинство лишь вздрагивали, словно в них бросили камень.

Люди вокруг в панике бросились врассыпную.

– Надо бежать, – испуганно проговорила женщина.

Она схватила Джолану за руку и помогла встать. Вместе они насколько могли быстро поковыляли вдоль дороги. Все бежали к автостоянке беспилотных такси, явно надеясь укрыться за машинами. Несколько вооружённых обитателей парка уже заняли там позиции и как могли прикрывали отход остальных. Сквозь множество человеческих криков Джолана отчётливо услышала дикий вопль прямо у себя за спиной, становившийся громче с каждым шагом. Она обернулась и увидела, как к ней несётся окровавленный человек с бешеными глазами, вытянув вперёд голову и раскрыв рот. Девушка и сама уже хотела закричать от ужаса, но в тот же миг её оглушил грохот. В груди у безумца словно что-то взорвалось, и он замертво рухнул на землю. Джолана обернулась и увидела мужчину с ружьём. Похоже, он сделал выстрел рядом с её головой, от чего она на некоторое время лишилась слуха. Мужчина что-то беззвучно прокричал и продолжил стрелять.

Добежав до стоянки, женщина опустила обессилевшую Джолану на землю и прислонила спиной к одной из машин. Слух к тому времени уже частично вернулся. Внезапно обезумевшие люди перестали нападать. Похоже, всех, кто гнался за этой группой, уже успели пристрелить. Остальные же, судя по доносившимся издалека крикам и звукам стрельбы, побежали в дальнюю часть парка.

– Не дайте этим тварям вас укусить! – прокричал мужчина с ружьём. – Я уже сталкивался с ними в городе. Это не просто психи, они чем-то заражены. Осмотрите всех, кто рядом с вами. Если увидите у кого-то укусы или что-то похожее, дайте знать.

Мужчина дослал в магазин дробовика несколько патронов. Он подошёл к Джолане и стволом отодвинул край её расстёгнутой куртки, обнажив залитый кровью живот.

– Что тут у тебя? – Он указал на пропитанные кровью бинты.

– У неё пулевое ранение, – сказала женщина. – Я сама её перевязывала.

– А не врёшь?

– На куртку посмотри, в ней дыра от пули.

Мужчина взглянул на куртку, затем ещё раз на живот и, успокоившись, отошёл в сторону.

На небольшой стоянке такси собралось десятка три человек. Электрокары были небольшими и достаточно лёгкими, к тому же выстроены ровными рядами, поэтому людям не составило особого труда перетащить некоторые из них, чтобы замкнуть периметр.

Среди уцелевших оружие оказалось лишь у нескольких, да и боеприпасы были почти на исходе. У самой Джоланы из оружия остался только нож. Командование принял на себя мужчина с дробовиком. Он бесцеремонно осматривал всех подряд на наличие укусов, невзирая ни на какие возражения. Пара человек сопротивлялась особенно рьяно, их пришлось уговаривать ударами приклада. Как и подозревал мужчина, они были покусаны. Прямыми угрозами он заставил их уйти со стоянки.

– Пошли вон, – процедил он сквозь зубы, стараясь сильно не шуметь.

– Но куда? – умоляющим голосом спросила заплаканная женщина с укусом на руке.

– Да куда хотите. Бегите в город или вслед за копами, – он наставил на них ствол дробовика. – Валите, пока я сам вас не пристрелил.

Перепуганные люди убежали во тьму.

Прошло около получаса. Крики и звуки стрельбы окончательно стихли, доносились лишь вопли безумных тварей где-то вдалеке. Джолане стало заметно хуже, скорее всего из-за потери крови. Кто-то дал ей флягу с водой и разрешил сделать несколько глотков, это немного помогло. Она легла на бетон и попыталась хоть немного поспать. В голове кружились мысли лишь о родных, которые ещё могли быть живы.

И вдруг она услышала, как в их сторону кто-то бежит. Совсем недалеко от стоянки послышалось тяжёлое женское дыхание, срывавшееся на стон.

– Зараза, – буркнул мужчина с дробовиком, сидевший рядом. – Кого это сюда черти несут?

– Помогите, пожалуйста, – послышался снаружи женский крик, а вслед за ним топот десятка ног и нечеловеческие вопли.

– Да заткнись ты! Вали отсюда!

Раздался глухой хлопок, похожий на выстрел из мощной пневматической винтовки. Женщина вскрикнула и тут же замолкла, послышался звук падения тела. Но вопли и топот ног не стихли, становились всё громче и громче.

Ещё секунда, и прогремели первые выстрелы. Многие люди, визжа от ужаса, начали в панике разбегаться. Видимо, тварей было так много, что никто уже и не думал об обороне стоянки. Вопли становились всё громче, а выстрелы всё реже. Некоторые из уцелевших пытались забраться под машины, но дорожный просвет у городских такси оказался слишком мал, чтобы под днищем мог поместиться взрослый человек. Однако Джолана была достаточно стройной, потому посчитала, что у неё получится.

Сняв куртку, она принялась аккуратно заползать под такси сбоку. Сначала просунула ноги, продвинула их чуть вперёд между задними колёсами. Следом, хватаясь за какие-то трубки и провода, начала подтягивать и остальное туловище. Голову пришлось повернуть вбок, чтобы сломанный нос не упирался в днище автомобиля.

Услышав вопли совсем рядом, девушка замерла, стараясь дышать как можно тише и ровнее. Из своего укрытия она почти ничего не видела, но отчётливо слышала предсмертные крики раздираемых тварями людей и их безуспешные попытки защититься.

В метре от Джоланы на бетон упала женщина, та самая, которая её перевязывала. Она лежала на спине, пытаясь оттолкнуть залитого кровью мужчину в изодранной одежде, который упорно наваливался сверху. Женщина визжала, молила о помощи, но никто даже не обращал на неё внимания. В какой-то момент она повернула голову, встретившись с Джоланой взглядом, и в тот же миг безумец вонзился зубами ей в горло. Джолана, скованная ужасом, смогла лишь плотно закрыть глаза. Она бы с удовольствием закрыла и уши, но теснота не позволяла протянуть к ним руки. Девушке пришлось слушать, как её спасительница, издавая булькающие звуки, испускает дух.

И вдруг кто-то дёрнул её за волосы. Джолана машинально схватилась за выступы на днище автомобиля. Открыв глаза, она увидела грязную окровавленную руку, вцепившуюся в её спутанный рыжий хвост. Девушка поняла, что сильно сглупила, не проследив за длинными волосами и не убрав их, но сожалеть об этом было уже поздно.

Снова резкий рывок. Следом ещё один и ещё. Обессиленные пальцы девушки цеплялись до последнего, но после очередного рывка разжались. Тварь поволокла её по бетону. Голова и часть корпуса вылезли из-под машины. Девушка посмотрела вверх и увидела нависающее над ней изуродованное мужское лицо. Окровавленная пасть раскрылась, издав неестественный хриплый звук, залитые кровью глаза уставились на жертву.

К тому моменту Джолана уже успела достать нож и была готова нанести один точный удар в горло, но противник оказался быстрее. Его зубы молниеносно впились девушке в правую часть лица. Она закричала, забилась от боли и ужаса, принялась наугад махать ножом, нанося твари колющие и режущие удары, но всё без толку. Вонзив зубы поглубже, тварь резко отдёрнула голову, вырвав приличный кусок плоти.

Боль была адская, руки дрожали, отказываясь подчиняться. Но Джолана не растерялась. Собрав волю в кулак и выждав удачный момент, она резко вытянула руку и вонзила клинок противнику прямо в глаз по самую рукоятку. Мужчина дёрнулся, издал хрипящий звук и рухнул на бетон.

Левая часть лица горела, словно её облили жидким металлом. Девушка выдернула нож и попыталась заползти обратно под машину, но тут же почувствовала, что кто-то по-прежнему держит её за волосы. Скорее всего только что убитая ею тварь вцепилась в рыжую шевелюру мёртвой хваткой. Джолана схватила свой хвост свободной рукой и несколько раз дёрнула изо всех сил – не помогло. Тогда, не теряя ни секунды на раздумья, она просунула лезвие под голову и в несколько движений отрезала волосы почти под самый корень.

Она наконец вырвалась. К счастью, ни одна из тварей её не заметила. Вновь укрывшись под днищем автомобиля, она глубоко вздохнула, пытаясь хоть немного перевести дух.

Девушка была в сильнейшем шоке. Кровь струилась по лицу. Рана в боку, казалось, вновь начала кровоточить. Сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь ударами в горле и висках. Она закрыла глаза и постаралась немного успокоиться.

Прошло несколько минут. Людские крики вокруг полностью стихли. Были слышны лишь звуки разрываемой плоти, ломающихся костей и противное чавканье. В воздухе повис отвратительный запах человеческих экскрементов. Если бы желудок девушки не был пуст, её бы сейчас обязательно вырвало.

Время шло, вокруг становилось тише. Джолана чувствовала, что с каждой минутой слабеет. Голова кружилась, очень хотелось пить, руки и ноги понемногу отказывались подчиняться, пока полностью не онемели. Она попыталась пошевелиться, но не смогла. Тьма медленно окутывала её, пока окончательно не поглотила.

* * *

Джолана проснулась от сильного жара. Кожа горела, одежда насквозь промокла от пота. Девушке казалось, что её засунули в духовку и начали медленно запекать.

Она открыла глаза. На несколько секунд яркая белая пелена ослепила её. Похоже, было уже далеко за полдень. Девушка бегло осмотрелась, насколько позволяло её тесное укрытие. Поблизости никакого движения, лишь несколько разодранных в клочья тел, неподвижно лежавших в лужах запёкшейся крови и источавших тошнотворный смрад.

Джолана невольно прокрутила в голове весь тот кошмар, что случился с ней этой ночью. По телу пробежала дрожь, ком подкатил к горлу. В какой-то момент девушка чуть не заплакала, но усилием воли смогла подавить позыв. Страх от пережитого по-прежнему сковывал её по рукам и ногам, но она понимала, что здесь ей оставаться нельзя. Её мучили голод и жажда, да и раны стоило бы обработать.

Собрав в кулак остатки мужества и всю волю к жизни, она решила медленно выбираться. Цепляясь обессиленными руками за днище автомобиля, Джолана аккуратно сдвинулась вбок, высунула наружу голову и осмотрелась – никого. Выждав на всякий случай некоторое время, она, крепко сжимая в руке рукоять ножа и стараясь двигаться как можно тише, полностью выползла из-под машины и прижалась спиной к дверце. Вставать в полный рост она не спешила – боялась, что кто-то её заметит.

На зрение девушка никогда не жаловалась, но сейчас глаза её подводили. Дальше нескольких десятков метров она почти ничего не могла разглядеть, всё было словно в расфокусе. Лишь самые близкие объекты прорисовывались достаточно чётко.

Держа перед собой окровавленный клинок, девушка стала медленно красться в направлении выхода со стоянки, аккуратно переступая через тела и их фрагменты. Увидев валявшуюся на земле полулитровую пластиковую бутылку, наполовину заполненную водой, Джолана мигом подняла её и жадно опустошила в один приход. Изрядно пересохшее горло пришло в норму, да и в целом стало немного полегче.

Вдруг где-то позади раздался хрипящий звук, похожий на кашель. Девушка резко обернулась, вытянув вперёд дрожащую руку с ножом. В нескольких метрах от неё стоял невысокий человек, кажется, мужчина. Весь в грязи, одежда изорвана, лицо измазано кровью. Девушка застыла на месте, не зная, что делать. Колени задрожали, сердце бешено заколотилось, словно было готово вот-вот вырваться из груди. Джолана боялась даже пошевелиться, а о том, чтобы развернуться и убежать, речи вообще не шло.

Мужчина безразлично посмотрел на неё абсолютно чёрными глазами, несколько раз громко втянул носом воздух, словно принюхиваясь, и отвернулся. Присев на корточки возле одного из трупов, он принялся неторопливо и основательно обгладывать безжизненную руку ближайшего покойника. Джолане пришлось в течение нескольких минут наблюдать, как он методично набивает живот человеческой плотью. Завершив трапезу, мужчина лёг рядом с только что обглоданным трупом и как будто бы уснул. Промелькнула мысль, что наткнись она на него сейчас, то вряд ли с ходу отличила бы от мертвеца.

Джолана испуганно осмотрелась – вокруг валялись десятки таких же тел. Она боялась даже представить, сколько из них на самом деле не мертвы, а стали вот такими… «зомби». Это было единственное подходящее слово, пришедшее ей на ум. Монстры из старых сказок, имевшие дикую популярность в массовой культуре ещё сотню лет назад, однако на данный момент полностью её растерявшие.

Она вспомнила про укус на своём лице и поняла, что совершенно не чувствует боли. Её мучил жар, голова кружилась, но все раны на теле словно заморозило. Она аккуратно дотронулась до того места, куда её укусил тот безумец. Рана была довольно глубокой и тянулась от правого глаза вниз до подбородка. Сам глаз, к счастью, не пострадал. Место укуса уже не кровоточило и даже успело слегка зарубцеваться.

Джолана ужаснулась. А что, если тот мужчина с ружьём был прав и зараза действительно передаётся через укусы? Неужели она тоже вскоре превратится в одну из этих тварей? У девушки перехватило дыхание. Она медленно опустилась на землю и заплакала. Хоть она и старалась делать это как можно тише, но остановиться не могла. Джолана поняла, что для неё всё кончено. Вопрос лишь в том, как именно этот конец настанет.

Заметив пистолет в руке одного из трупов, девушка потянулась к нему и, разжав закостеневшие пальцы, вырвала оружие. Магазин был пуст, но в стволе оставался последний патрон. В самый раз, больше одного выстрела ей и не понадобится. Она крепко сжала пальцами рукоять и приставила дуло к виску. Курок уже был взведён, указательный палец лёг на спуск.

Девушка старалась делать всё быстро, чтобы не успеть передумать в последний момент. Она представила, как пуля, подгоняемая огненным шаром, медленно вгрызается в её череп, проходит насквозь весь мозг и, вырвавшись наружу, окрашивает соседний автомобиль кроваво-красными брызгами. В реальности всё произойдёт в одно мгновение, она даже почувствовать ничего не успеет. Стоит лишь слегка согнуть указательный палец, и весь мир вокруг просто выключится. Ни боли, ни страха, ни страданий.

Палец, лежавший на спусковом крючке, начал медленно сгибаться. Спуск показался Джолане непривычно тугим, а его ход очень длинным. Обычно, когда курок уже взведён, выстрел происходит почти мгновенно, но не сейчас. В какой-то миг девушке даже показалось, будто кто-то невидимый настойчиво давит с другой стороны, не давая ей спокойно застрелиться. Устав от затянувшейся борьбы с тугой курковой пружиной, Джолана вложила всю силу в указательный палец и резко дёрнула спусковой крючок…

Странно, но окружавший её мир так и не выключился. Солнце всё ещё светило, а резкий запах по-прежнему бил в нос. Она с усилием нажала на спуск ещё несколько раз, но результат не изменился. При этом, к её удивлению, пистолет не издал ни единого щелчка, как обычно бывает при осечке.

Убрав ствол от виска, девушка внимательно осмотрела оружие. Пистолет был покрыт засохшей грязью, и она сразу поняла, в чём проблема. У основания курка застрял маленький камушек, который и не дал сделать выстрел. Наверно, именно из-за этого бывший владелец не успел отстрелить последний патрон.

Джолане сразу вспомнились наставления брата, когда они вдвоём ездили по выходным на стрельбище и Казимир учил её оперативно устранять подобные неисправности. Как она помнила, брат откровенно недолюбливал классические пистолеты с открытым курком, в первую очередь из-за их слабой стойкости к загрязнению, как сейчас. Он отдавал предпочтение бескурковым системам наподобие старого доброго «глока». Да, спуск у таких пистолетов намного более тугой, но зато грязи они не боятся, да и отсутствующий курок ни за что не цепляется.

Не сказать, чтобы Джолане нравились их с братом тренировки, она соглашалась на них лишь по настоянию отца, который хотел, чтобы вся семья имела хоть какие-то навыки обращения с огнестрелом на всякий случай. В те, казалось, далёкие времена девушка не могла понять столь маниакального рвения со стороны отца, но сейчас приобретённый опыт оказался очень кстати.

Она перевернула пистолет, оттянула курок и, вытряхнув камушек, вновь приставила дуло к виску. Вторая попытка. Если патрон не бракованный, то в этот раз всё должно получиться.

Несмотря на свою нелюбовь к реальным стрелковым тренировкам, стрелять Джолана очень даже любила, но предпочитала заниматься этим в виртуальных мирах – ощущения почти те же, только вот никто не заставляет чистить оружие от нагара и смазки. Как же глупо тогда было жаловаться на подобные мелочи. Сейчас она бы многое отдала, чтобы вновь оказаться рядом с братом на том чёртовом стрельбище, пусть даже для этого ей пришлось бы до блеска начистить всю его коллекцию пушек.

Указательный палец девушки аккуратно лёг на спусковой крючок, теперь она уже никуда не спешила. Прежнее волнение улетучилось. Несмотря на сильный озноб, все её движения стали более чёткими и уверенными.

Как ей помнилось, они с братом никогда не были особо близки. Возможно, из-за разницы в возрасте почти в десять лет, а может, из-за кардинально разных характеров и отношения к жизни. В отличие от Джоланы, всегда остававшейся классической «хорошей девочкой», по крайней мере в глазах родителей, Казимир не стеснялся демонстрировать всю свою звериную натуру. Он, не в пример многим современным женоподобным мужчинам, был буквально пропитан брутальностью и маскулинностью, что немало способствовало развитию и лидерских качеств. Но, как ни странно, на личном фронте это ему не особо помогало, по крайней мере в деле создания семьи. К своим тридцати годам он так и не обзавёлся постоянной спутницей жизни, хоть и успел предпринять несколько безуспешных попыток.

Их с Казимиром общение никогда особо не складывалось. Джолана всегда оставалась для брата чем-то средним между дальней родственницей и домашним питомцем, которого родители завели, не спросив его мнения. Нельзя сказать, что их отношения были совсем уж плохими, скорее их вообще не было, по крайней мере до того момента, когда у Джоланы диагностировали рак мозга.

Забавно, человечество уже давно покорило всю Солнечную систему, даже к ближайшей звезде успели отправить исследовательский корабль, но вот чёртов рак, известный людям не одно столетие, победить так и не смогли.

Девушка помнила, как сильно изменился Казимир, узнав о её болезни. Всё то безразличие, а порой и откровенная грубость, что он к ней проявлял в течение всей жизни, в один миг сменились на заботу и понимание. Словно все эти годы он копил в себе тепло и любовь к сестре, чтобы отдать ей это в последние месяцы её жизни. Как жаль, что судьба отвела ей совсем мало времени, чтобы этим насладиться.

Указательный палец Джоланы уже наполовину продавил спуск. Она почувствовала резко усилившееся сопротивление пружины. Стоит сдвинуть спусковой крючок ещё хотя бы на миллиметр, и курок резко сорвётся с упора, ударив по бойку, а тот, в свою очередь, по капсулю патрона, и мир вокруг померкнет в одно мгновение. Ни Казимир, ни члены его банды никогда не узнают, что конкретно здесь произошло. Некому будет рассказать им, кто именно повинен в смерти их родных, а также сотен других ни в чём не повинных людей. Её брат так и останется в неведении и до конца жизни будет корить себя за то, что не смог защитить свою семью.

– Ну уж нет, – натужно выпалила девушка. – Не дождётесь, суки. У меня ещё есть немного времени.

Расслабив указательный палец, она опустила пистолет. Аккуратно сбросив взведённый курок, девушка отправила оружие в кобуру. Вышибить себе мозги она всегда успеет, но пока с этим можно и повременить, по крайней мере до того момента, когда она не начнёт терять над собой контроль. Она не знала точно, сколько времени у неё осталось – может, день, может, всего пара часов, но время ещё было.

Джолана твёрдо решила, что должна хотя бы попытаться найти брата, пока рассудок окончательно её не покинул. Казимир должен узнать, что здесь произошло. Будет ли он мстить за это проклятым копам, решать уже ему, но она отдаст все свои силы, чтобы найти его и всё ему рассказать.

Джолана примерно знала, куда её брат отправился со своей бандой. Ближайшее хранилище госрезерва располагалось километрах в двадцати от Беркана, у подножия скалистых гор. Вроде бы не так уж и далеко. Но хватит ли ей сил, чтобы туда добраться?

Выбравшись со стоянки, она направилась в сторону лагеря, где жила их семья. Весь парк был усыпан окровавленными телами. Многих, судя по виду, растерзали живьём, но некоторым, можно сказать, повезло погибнуть от пуль копов. В этом плане её отца однозначно можно было назвать счастливчиком – он даже не успел понять, что происходит.

По пути девушка столкнулась с несколькими бесцельно блуждающими зомби, но те, как она и ожидала, не проявили к ней ни малейшего интереса. В самом лагере был полный разгром, впрочем, как и повсюду вокруг него. Палатки повалены, разорваны и измазаны кровью, вещи и лагерный инвентарь разбросаны. Поблизости валялось не меньше дюжины трупов. Джолане пришлось проверить буквально каждого, но тел матери и племянницы, которые оставались здесь, девушка так и не нашла. Они просто исчезли, Джолана не смогла найти даже их одежды.

Какое-то время в ней ещё теплилась надежда, что они по-прежнему живы и где-то прячутся, но разум упорно твердил об обратном. Даже если они и смогли куда-то убежать, то надёжно спрятаться уже вряд ли. Во всём парке не было ни одного здания, а достичь ближайших жилых комплексов они бы точно не успели.

Отыскав в груде вещей свой рюкзак, девушка закинула туда пару бутылок с водой и тёплые вещи, чтобы не замёрзнуть ночью, и отправилась в путь. Чтобы выйти на трассу, ведущую в сторону хранилища, ей пришлось пройти через несколько городских районов. Ни одного живого человека по пути она так и не встретила, город словно вымер. Обезумевших тварей, сновавших повсюду, за людей она уже не считала.

Дорога в гору давалась ей очень нелегко. Её по-прежнему мучил жар, голова кружилась. Джолана не ела уже два дня, моральное и физическое истощение давали о себе знать.

С наступлением сумерек её зрение ухудшилось ещё сильнее. Джолана почти ничего не видела, лишь карманный фонарь позволял слегка разогнать чёрную пелену впереди. Ей повезло вскоре наткнуться на небольшое придорожное здание, где она решила заночевать. Судя по следам костра, недавно здесь кто-то уже побывал, вполне возможно, Казимир со своими людьми.

Закутавшись в одеяло, она легла спать в маленькой комнатке без окон, похожей на кладовку. Её сильно знобило, голова раскалывалась. Несмотря на дикую усталость, она с трудом смогла заснуть.

Утром Джолану разбудили сильные толчки. Она подумала, что это землетрясение и поспешила выбежать на улицу, но тряска тут же прекратилась. Спустя несколько секунд откуда-то издалека донесся громкий гул, похожий на взрыв. Выйдя на улицу, она осмотрелась. Со вчерашнего дня зрение немного улучшилось, но девушка по-прежнему почти ничего не видела дальше сотни метров. Всё, что она смогла разглядеть, это огромное белое облако, поднимавшееся над западным хребтом.

Жар слегка спал, общее самочувствие заметно улучшилось, а может, она просто привыкла. Ощутимый дискомфорт доставляла лишь прежняя слабость и сильное чувство голода. Надо было идти.

До хранилища девушка смогла добраться лишь ближе к ночи, когда её вновь начала накрывать слепота. Джолана ожидала увидеть обычные гермоворота в скале, как рассказывал ей брат, но это оказался целый складской комплекс с несколькими техническими постройками и множеством грузовых контейнеров на бетонной площадке. Вся территория была обнесена изгородью, ворота закрыты. Девушке пришлось их преодолевать, на что ушли остатки сил.

Когда она наконец смогла перелезть, уже почти стемнело. Еле держась на ногах, Джолана прокралась в глубь территории, ориентируясь буквально на ощупь. Включать фонарь она побоялась. Неожиданно до неё донёсся манящий аромат – где-то неподалёку явно готовили что-то вкусное. Сейчас любая еда была бы для неё вкусной.

Послышались голоса. Несколько мужчин что-то обсуждали или даже спорили. Двигаясь вдоль ряда контейнеров, девушка повернула за угол и увидела впереди слабый мерцающий огонёк. Она сразу поняла, что это костёр. Мужские голоса зазвучали громче и отчётливей. В одном из них она узнала брата. Джолана сделала несколько неуверенных шагов навстречу огню, и тут же кто-то крикнул в её сторону:

– Стоять! Подними руки! – раздался истеричный голосок, судя по тембру, принадлежавший молодому парню.

Джолана в ужасе замерла. Она увидела, как рядом с костром, словно из ниоткуда возникло несколько человеческих силуэтов.

– Кто там, Томми? – донёсся стальной голос Казимира. Его рослая тёмная фигура выделилась на фоне пламени.

– Да, кажись, баба какая-то.

Джолана выкрикнула мученическим голосом:

– Каз, это я… Джо.

– Джо? – недоверчиво уточнил её брат. – Ты что здесь…

В тот же момент кто-то включил фонарь и направил луч в лицо девушке. Мужчины ошарашенно ахнули и отшатнулись в сторону.

– Чёрт, она одна из них! – прокричал тот же истеричный парень и, судя по его размытым движениям, сразу вскинул оружие. Остальные тоже зашевелились.

– Не стрелять! – скомандовал Казимир. – Это моя сестра. А ну все быстро опустили оружие.

– Каз, да разуй ты глаза! – проскулил истеричный парень. – Посмотри на её лицо, на глаза! Антон выглядел точно так же, когда его покусал тот псих! Это уже не твоя сестра! Надо валить её, пока она на нас не кинулась!

Казимир выхватил пистолет и приставил дуло к голове парня.

– Только попробуй, Томми. Клянусь, ты будешь следующим.

К перепалке тут же подключились ещё несколько человек. Большинство были на стороне Томми, но некоторые поддержали Казимира. Послышались взаимные угрозы и оскорбления, мужчины начали направлять оружие друг на друга. Джолана в ужасе наблюдала за всем этим. Вовсе не так она представляла себе долгожданную встречу с братом.

– Стойте! – прокричала она.

Когда мужчины вновь перевели на неё взгляд, девушка уже держала в руке пистолет, прижимая ствол к своему виску.

– Джо, – Казимир не на шутку перепугался. – Ты что делаешь?

– То, что должна, – её голос был полон решимости. – Не хочу, чтобы вы поубивали друг друга из-за меня. Я сама всё сделаю, как только вы меня выслушаете. Опустите оружие и дайте мне сказать.

Казимир убрал пистолет и приказал остальным сделать то же самое, мужчины не стали противиться. Джолана рассказала им обо всём, что произошло в парке. Как колонна копов расстреляла десятки людей, в том числе и безоружных, как после этого толпа кровожадных тварей добила выживших и как её саму укусили.

Слушая её слова, некоторые из мужчин в прямом смысле слетали с катушек, ведь там были и их семьи. Кто-то начинал истерично рыдать, кто-то хватался за голову и как будто бы принимался рвать на себе волосы, а кто-то, упав на землю, даже начинал биться в припадке. Лишь Казимир продолжал молча стоять словно каменный исполин. Джолана видела лишь его неподвижный чёрный силуэт. Лица, а тем более эмоций разглядеть она не могла.

Девушка стояла напротив него, прижимая к виску пистолетный ствол. Воспользовавшись общим замешательством, она взвела курок, намереваясь наконец осуществить задуманное. Яркий механический щелчок прозвучал для Казимира словно сигнал к действию. Он тут же метнулся вперёд и резким ударом выбил оружие. Громыхнул выстрел, пуля ушла в звёздное небо. Казимир обхватил сильными руками хрупкую девушку и прижал к себе.

– Не смей, – слёзы потекли по его лицу, но голос остался столь же твёрдым. – Прошу, не бросай меня. Ты всё, что у меня осталось.

Джолана уткнулась лицом в грудь брата и тоже заплакала.

– Ты хочешь, чтобы я ждала до последнего? Хочешь смотреть, как я превращаюсь в монстра?

– Ты не превратишься в монстра. Слышишь меня? Не превратишься.

– Да я уже в него превращаюсь. Я видела, как вы все на меня смотрели. И про одного из твоих парней тоже услышала. Его ведь, как и меня укусили, и он вскоре превратился в одну из этих тварей.

– С Антоном всё было по-другому, не как с тобой. Он уже на следующий день после укуса обезумел и начал на нас кидаться. А тебя укусили позапрошлой ночью. Выходит, прошло уже почти двое суток, но ты всё та же Джо, я же это вижу. Зараза изменила тебя внешне, но не внутренне. Прошу, давай подождём немного и посмотрим, что будет. Клянусь, никто тебя и пальцем не тронет, я не позволю.

– А как же твои люди? Что, если они не согласятся?

– Пускай только попробуют. Прошу тебя, просто дай мне немного времени.

Немного помолчав, девушка неуверенно ответила:

– Хорошо. Но дай слово, что убьёшь меня, как только я начну терять рассудок. Я не хочу становиться одной из них.

– Обещаю, я сделаю всё необходимое, чтобы ты не мучилась, – он повернулся к остальным. – Слушайте сюда и запоминайте. Моя сестра остаётся с нами. С ней всё в порядке. Вы все видите, что зараза никак не повлияла на её разум. Кто хоть пальцем попробует её тронуть, хоть посмотрит косо, будет иметь дело со мной. Но на случай, если в чью-то гнилую башку всё же закралась подобная мысль, то лучше прямо сейчас валите нас обоих, другого шанса я вам не дам.

В ответ никто из мужчин не проронил ни слова.

* * *

Со дня бойни в Беркане прошло почти две недели. Несмотря на сильное истощение и несколько серьёзных ранений, Джолана быстро шла на поправку. Раны полностью затянулись ещё в первые дни, хоть на лице и остался уродливый рваный шрам. Зрение восстановилось частично, жар и головные боли ушли. Во многом этому способствовали еда и вода, которыми брат снабжал её почти в неограниченных количествах. Молодой и сильный организм лечил себя сам.

Люди Казимира не стали оспаривать решения командира и согласились оставить Джолану в лагере, хоть большинство из них откровенно её и побаивались. Понимая это, девушка буквально настояла, чтобы брат изолировал её от остальных хотя бы на какое-то время. Её поселили в крохотной складской пристройке с единственным окошком, через которое она не смогла бы выбраться даже при большом желании. Дверь закрывалась снаружи на замок, поэтому девушка не переживала, что случайно кому-нибудь навредит, если вдруг начнёт терять рассудок.

Ключи от её кельи были только у Казимира. Он навещал её каждый день, приносил еду и воду, часами с ней разговаривал. Казалось, он проводил с ней в разы больше времени, чем со своими людьми. Он рассказал, что его план по проникновению в хранилище оказался хоть и не идеальным, но вполне успешным. Им удалось прожечь небольшую дыру в основании гермоворот, но на это ушло значительно больше времени, чем он изначально рассчитывал.

Брат отчаянно корил себя за то, что не смог сделать этого быстрее, иначе он успел бы вернуться в Беркан и, возможно, смог бы спасти семью. С другой стороны, отчаянный поступок Джоланы спас жизнь не только ему, но и всей его банде. Когда она их нашла, мужчины как раз собирались возвращаться в город, предварительно набив рюкзаки провизией и медикаментами. И если бы не Джолана, рассказавшая о произошедшем в парке, они непременно угодили бы в лапы инфицированных.

По крайней мере теперь запаса провианта у них было в разы больше, чем нужно. По словам Казимира, содержимого одного лишь этого хранилища им всем хватит минимум лет на десять. А ведь их ещё несколько штук в районе Беркана и дальше в горах. Все их так же можно вскрыть по уже отработанной схеме.

Дни медленно тянулись один за другим. Чтобы не помереть от скуки в четырёх стенах, Джолана стала ежедневно заниматься физической подготовкой: отжимания, растяжка, упражнения на пресс, отработка элементов рукопашного боя – она старалась делать всё, что позволяли скромные размеры её жилища.

Вскоре она заметила, что силы к ней не только вернулись, но даже отчасти преумножились. С каждым днём тренировок она как будто бы становилась сильнее и выносливей. Девушка абсолютно не сомневалась, что это связано с неизвестной инфекцией, которую она подхватила через укус.

К сожалению, ей пришлось ощутить на себе и негативные последствия заражения. Кожа постепенно приобрела сероватый оттенок и покрылась сеткой чёрных кровеносных сосудов. Белки глаз покраснели, зрачки сильно расширились, превратившись в две большие чёрные пуговицы. Волосы, обрезанные ножом, совсем перестали расти и частично выпали.

После первой недели самоизоляции брат наконец уговорил девушку начать выходить на улицу в дневное время хотя бы для прогулок. Чтобы не пугать остальных жителей лагеря, Джолана заматывала изуродованное лицо шарфом, надевала солнцезащитные очки, перчатки и чёрную кофту с длинными рукавами и капюшоном. В таком виде она походила на клишированного ниндзя.

Они с братом стали бегать по утрам вдоль ограды, методично отрабатывать элементы рукопашного боя и обращения с оружием, пытаясь таким образом хоть немного отвлечься от мрачных мыслей и попутно восстановить прежнюю форму. Вскоре один за другим к ним присоединились и остальные, пока весь лагерь не превратился в один сплошной тренировочный комплекс.

Никто уже не смотрел на Джолану искоса, но и общаться особого желания не изъявлял. Все вежливо сторонились её словно прокажённую. Очевидно, из-за страха перед заразой, а может, и из-за постоянной близости Казимира, который заботливо оберегал сестру от всего подряд.

Когда они всей толпой начали заниматься стрелковой подготовкой и отрабатывать групповое слаживание, Джолана сразу заметила, что оружие в руках бойцов брата сильно отличается от того, что она видела у них в Беркане. Если раньше все были вооружены в основном пистолетами и ружьями, то сейчас каждый держал в руках странного вида карабин либо пистолет-пулемёт. Один из таких карабинов достался и Джолане.

В руках оружие ощущалось крайне необычно. Как металлические, так и пластиковые элементы корпуса на ощупь были совсем не гладкими, а имели непривычную волнистую фактуру, словно их отливали на кривой замусоренной матрице. Брат объяснил, что большая часть деталей этих пушек не отлита, а отпечатана на 3D-принтере, лишь стволы взяты от реальных списанных огнестрелов.

Как оказалось, несколько лет назад Казимир вместе с парочкой приятелей замутил незаконный, но очень прибыльный бизнес. Где-то за городом они сумели собрать полноценный промышленный принтер и начали активно клепать на продажу различные штуки, в основном стреляющие. Они даже боеприпасы научились делать своими руками. Пули отливали из свинца в заранее напечатанных матрицах, гильзы штамповали из латуни, а порох и гремучую ртуть для капсулей Казимир изготавливал сам, всё же он был неплохим химиком.

Обычно они выполняли штучные заказы и только от проверенных людей, чтобы не попасться в руки копов. Но примерно полгода назад к ним пришёл запрос на довольно крупную партию оружия и патронов. Казимир сначала сомневался, стоит ли браться за такое, но, когда покупатель сделал полную предоплату золотыми монетами и слитками, все сомнения в его надёжности вмиг развеялись.

Однако за пару месяцев до катастрофы, когда партия была почти готова, заказчик внезапно перестал выходить на связь. За оружием никто не приезжал, возврата предоплаты никто не требовал, поэтому весь товар так и остался лежать в схроне далеко за городом.Хранившихся там стволов легко хватило бы, чтобы вооружить если не роту, то по крайней мере взвод бойцов. Как позже предположил Казимир, конечными заказчиками могли быть фанатики, которых полиция окружила в поместье на востоке долины. Это объясняло, почему они так и не забрали свой заказ.

Ранним утром в дверь комнатки Джоланы постучались. Девушка быстро оделась и разрешила стучавшему войти. Послышался звук открывающегося замка, дверь распахнулась. На пороге стоял Казимир с миской горячего супа в руках – он, как обычно, принёс ей завтрак. Поставив миску на стол, он положил рядом связку ключей.

– Больше я не буду запирать тебя по ночам, – спокойно произнёс он. – С парнями я всё обсудил, они тоже не против дать тебе полную свободу передвижения.

– Ну… ладно. Как скажешь, – улыбнувшись, она зачерпнула ложкой суп. – Сегодня у нас рукопашка или снова с огнестрелом работаем?

– Ни то, ни другое, по крайней мере не со мной.

– В смысле? – удивилась девушка, отложив ложку.

– Ближайшие пару дней тебе придётся потренироваться без меня.

– Ты куда-то уходишь?

– Да. Мы тут с парнями решили ненадолго сгонять в Беркан.

– В смысле в Беркан? – Она отодвинула миску. – Каз, ты в своём уме? Там же полно этих тварей.

– Уже две недели прошло. Я думаю, большинство из них уже сдохли от голода или жажды.

– Ну так какого чёрта тебе там… – она осеклась, машинально прикрыв рот от осознания. – Ты… Ты хочешь попасть в парк?

– Я думал об этом, но… нет, я не смогу. Да и смысла нет никакого, только раны расковыривать.

– Тогда зачем тебе в Беркан? Это же мёртвый город.

Помолчав некоторое время, Казимир неуверенно ответил:

– Мы тут с парнями вчера обсуждали, что нам делать дальше.

– И?

– Все до единого горят желанием расквитаться с этими ублюдками. Некоторые даже поклялись, что скорее сдохнут, чем откажутся от мести.

– А ты?

– И я тоже, – его голос был пропитан ненавистью и скорбью. – Я не смогу их простить… никогда. Они отняли у нас с тобой самое дорогое. Я заставлю этих трусливых выродков страдать, ей-богу заставлю. Клянусь, они сполна заплатят за всё, что сделали, – с тобой, со всей нашей семьёй и с остальными. Они познают, что такое боль и отчаяние.

От этих слов в груди у Джоланы вспыхнул огонь, горячий и согревающий. На её лице расцвела тонкая холодная улыбка, словно трещина во льду. Сжав кулаки, она посмотрела в печальные, но вместе с тем наполненные ненавистью глаза брата. Татуировка на его правой скуле, похожая на иероглиф, резко подёргивалась. Выразив согласие медленным кивком, девушка спокойно проговорила:

– Так зачем тебе в Беркан?

– Кое-что проверить. Ты сказала, что в колонне было не больше пары сотен копов. Верно?

– Да, копов примерно столько плюс сотня-другая штатских. А что?

– Если так и было, значит, с базы ушли далеко не все.

– Хочешь сказать, там ещё есть кто-то живой?

– Да. Забор там высокий и крепкий. И если никто по глупости не запустил внутрь инфицированных, то на базе ещё могут оставаться выжившие. Так что мы с парнями решили наведаться и разузнать, куда ушла колонна, а заодно и перерезать парочку трусливых полицейских глоток.

– Интересная идея, особенно насчёт глоток, – холодным тоном произнесла девушка. – Но как ты собрался пробраться мимо этих чёртовых зомби? Даже если часть из них и сдохла от голода, их там всё равно много. К тому же ты вряд ли сможешь отличить живую тварь от мёртвой, пока не подойдёшь вплотную, уж поверь мне.

– Ты сказала, что зрение у них не очень, если судить по твоим симптомам заражения. Значит, мы постараемся обходить их хотя бы за сотню метров. Улицы в Беркане широкие, так что нам будет где развернуться.

– Неплохой план, в теории он может даже сработать. Но ты не учёл, что эти твари очень агрессивно реагируют на шум, и стоит вам пристрелить хотя бы одну из них, а такое обязательно случится, как на выстрел сбежится вся округа. Так что, если хотите пройти по-тихому, то без моей помощи вам никак не обойтись. На меня они не реагируют, скорее всего принимают за свою, а значит, со мной у вас хотя бы есть шанс. К тому же я и сама не прочь пообщаться с копами, – она выхватила нож и резким движением вонзила клинок в крышку стола.

– Думаешь убить человека так легко? Джо, ты даже себе не представляешь, каково это, в первый раз лишить кого-то жизни.

– Представляю, – отсекла она. – Я убила того ублюдка, что меня укусил. Порезала ему глотку и воткнула нож в глаз по самую рукоятку. И знаешь, рука у меня не дрогнула, мне даже понравилось. Думаю, глотку какого-нибудь жирного копа я бы перерезала с тем же удовольствием.

Казимир тяжело вздохнул и разочарованно покачал головой.

– Что не так? – возразила девушка. – Думаешь, у меня кишка тонка?

– Не в этом дело, Джо. Ладно, не хочу с тобой спорить. Но ты уверена, что потянешь дорогу туда и обратно и не выдохнешься? Я, конечно, понимаю, что ты полна решимости, но как же твой… – он явно хотел сказать «рак», но тут же осёкся.

Джолана вскочила из-за стола.

– Да я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовала, как сейчас. Сил у меня хоть отбавляй, так что не смей меня отговаривать.

– Даже и не собираюсь. Ты уже большая девочка, сама решишь, что делать.

По лицу Джоланы вновь поползла леденящая кровь улыбка. Она удовлетворённо кивнула.

В Беркан решили идти небольшой группой, чтобы не привлекать внимания. К Джолане и Казимиру присоединились еще четверо наиболее подготовленных парней. Идти старались быстро, чтобы успеть до темноты. Для отдыха остановились лишь раз перед съездом в город.

В самом Беркане было тихо, с виду, никакого движения. Человеческие тела и их фрагменты, разбросанные повсюду, от жары успели полностью высохнуть и теперь скорее напоминали мумии. Судя по почти полному отсутствию тварей, их не интересовали опустевшие городские улицы. Скорее всего они, как и люди, старались держаться ближе к воде, а значит, большинство из них уже ушли из города либо собрались в парковых зонах с искусственными водоёмами.

Как изначально и планировалось, Джолана шла впереди отряда. Видела она по-прежнему плохо, не дальше сотни метров, поэтому Казамир старался говорить ей, если замечал что-то подозрительное. Её внимание привлекло изуродованное тело мужчины, лежавшее посреди перекрёстка недалеко от ворот полицейской базы. Все приняли его за труп, но Джолана словно почувствовала, что это не так. Она заметила, как грудная клетка предполагаемого покойника еле заметно поднимается и опускается раз в несколько секунд.

Девушка подняла вверх кулак, давая сигнал отряду остановиться. Выхватив нож, она крадучись подошла к телу. Мужчина лежал на спине, половина его лица была съедена. Непонятно, как он вообще смог выжить, чтобы после обратиться в зомби. Всё же в некоторой степени это был живой человек, а не ходячий мертвец. Склонившись над телом, Джолана прислушалась. Изо рта вырывался еле заметный свист, отдалённо напоминавший дыхание.

В принципе можно было его и не трогать, а просто по-тихому пройти мимо. Но в таком случае он сможет неожиданно напасть на них со спины, если вдруг проснётся позже. Очевидно, оставлять эту тварь в тылу было нельзя.

Джолана перехватила нож лезвием вниз. Ей нужно было нанести один точный и сильный удар, чтобы зомби не успел издать ни звука. Слегка подпрыгнув, она резко опустилась коленом на его грудь. Мужчина распахнул налитые кровью глаза словно от удивления и раскрыл пасть, явно намереваясь закричать, но, не имея возможности вздохнуть, смог издать лишь сиплый стон. В тот же момент девушка молниеносно вонзила клинок ему в глотку по направлению к основанию черепа. На пару секунд мужчина забился в конвульсиях, издавая булькающие звуки, и резко стих. Вытерев окровавленное лезвие об одежду трупа, Джолана вернулась в строй.

Отряд вплотную подошёл к откатным воротам базы.

– Ну что, будем стучаться? – иронично сказал Казимир. – Или так войдём, без приглашения?

Джолана злобно ответила:

– Когда эти суки шли через парк, они разрешения не спрашивали.

Казимир вплотную подошёл к воротам и попытался толкнуть их, но не вышло.

– Кажется, их что-то держит с обратной стороны. Придётся лезть.

Внезапно один из парней Казимира крикнул:

– Зомби сзади.

Все резко обернулись и вскинули оружие. Джолана увидела, как в их сторону, неуклюже перебирая ногами, бежит невысокая худощавая фигурка почти без одежды, по виду подросток. Девушка рванула ему навстречу, по пути хлопнув ладонью карабин крайнего из парней.

– Не стрелять. Он мой.

Пробежав несколько метров, девушка встала на пути инфицированного. Тот бежал прямо на неё, словно не замечая. Она достала нож, стянула с головы капюшон, сорвала с лица шарф и очки. Широко раскинув руки, Джолана приняла агрессивную стойку и злобно оскалилась. Полуголый парень остановился в метре от неё и с удивлённым видом принялся крутить головой, ища пути обхода. Судя по виду, девушку он воспринимал исключительно как препятствие, но не как врага.

Пытаясь её обойти, инфицированный метнулся вправо, но тут же получил сильнейший удар рукоятью ножа в лицо. Парень рухнул на спину и, казалось, на несколько секунд отключился. Придя в себя, он уставился на Джолану недоумевающим взглядом, но ненадолго. Инфицированный быстро переключил внимание на группу вооружённых людей, стоявших неподалёку. Вскочив на ноги, он вновь попытался обойти препятствие, но, получив очередной удар, на этот раз кулаком в горло, парень неестественно захрипел и опустился на колено. На этот раз девушка не остановилась. Она продолжила наносить противнику удар за ударом, в ход уже шли не только руки, но ноги.

Инфицированный выглядел истощённым и довольно ослабленным, силы явно были не равны. Забив его чуть ли не до потери сознания, Джо отступила. Полежав на земле некоторое время, парень встал, но уже не так резво. Теперь он уже почти не проявлял интереса к другим людям, всё его внимание было сконцентрировано на Джолане, чего та изначально и добивалась.

Вновь разведя руки в стороны и оскалившись, она начала медленно приближаться к парню, издавая еле слышный рык. Инфицированный попытался было сделать то же самое, приняв угрожающий вид, но получил быстрый тычок ножом в ключицу. Джолана не пыталась его убить, скорее ставила на место заведомо не смертельным ударом. Парень отскочил назад и значительно умерил агрессию. Девушка, не переставая смотреть ему прямо в глаза, подошла вплотную и практически коснулась носом его лица. Парень трусливо отвёл взгляд и попятился. Сделав несколько неуверенных шагов, он развернулся и побежал прочь столь же резво, как минутой ранее пытался наброситься на отряд. Догонять его Джолана не стала.

От волнения сердце так и рвалось из груди, его удары отдавались в висках, но вкус победы опьянял девушку. Всё прошло именно так, как она и хотела.

– И что это сейчас было? – недовольным тоном поинтересовался Казимир. – Хочешь, чтобы эта тварь потом на нас напала?

– Не переживай, братец, конкретно этот уродец нам больше не опасен. Он понял, кто тут доминантная самка, так что меня он теперь за километр будет обходить.

– Почему ты просто его не убила? Ты ведь могла.

– Да, могла, но мне нужно было кое-что проверить.

– Что проверить?

– Могут ли они испытывать страх. Как видишь, могут, а значит, в теории ими можно управлять.

– Управлять? Ты серьёзно?

– Более чем. По сути, это просто дикие животные, сохранившие остатки интеллекта, а значит, метод кнута и пряника по отношению к ним никто не отменял.

– Кнут и пряник? Может, ещё и дрессировкой их займёшься?

– Может, и займусь, лишним не будет. Или ты хочешь устраивать пальбу каждый раз, как одна из таких тварей подойдёт достаточно близко? Боюсь, так ты быстро израсходуешь весь наш боезапас, а патроны нам нужны для другого.

На этот аргумент Казимиру возразить было нечего. Джолана подошла к трёхметровой изгороди вокруг базы.

– Ну что, братец, подсадишь меня?

– Легко.

Он прислонился спиной к воротам. Девушка ловко забралась к нему на плечи и в один прыжок перевалилась на ту сторону. Приземлившись на бетон, она машинально опустилась на одно колено и уткнулась глазами в пол. Тут же вокруг неё раздались испуганные мужские и женские крики.

– Чёрт, эта тварь перелезла через ограду!

– Быстрей сюда, несите колья!

– Детей, прячьте детей!

Джолана подняла взгляд. В нескольких метрах от неё стояли не меньше десятка мужчин, вооруженных чем попало: ножами, лопатами, заострёнными кольями, но огнестрела, кажется, ни у кого в руках не было. За их спинами стояли женщины, некоторые прятали за собой детей. Судя по внешнему виду людей, все они были сильно истощены и перепуганы.

Джо медленно поднялась на ноги и неспешно окинула всех яростным взглядом, стараясь заглянуть в глаза буквально каждому. Девушка оскалилась и принялась тяжело дышать, стараясь как могла прикинуться обезумевшей тварью. Женщины с детьми в ужасе разбежались к ближайшим постройкам. Некоторые из мужчин также не выдержали и побежали вслед за ними.

– Суки, стоять! – крикнул коренастый азиат в синем полицейском комбинезоне, стоявший к Джолане ближе всех. – Надо убить эту тварь здесь, пока она не убежала.

Он двинулся вперёд, угрожающе размахивая длинной заострённой палкой, похожей на примитивное копьё. Остальные последовали его примеру, хоть и старались держаться чуть поодаль. Джо еле сдержалась, чтобы не засмеяться от этого зрелища. Она приняла угрожающую хищническую стойку и слегка подогнула колени, сделав вид, что вот-вот бросится в атаку.

Нервы азиата не выдержали. Он, насколько позволяли ему силы, метнул копьё. Джолана играючи увернулась и в тот же миг бросилась вперёд. Сбив копа с ног, она навалилась сверху, прижав того коленом к земле. Мужчина в ужасе закричал и попытался вырваться, но Джо тут же успокоила его неожиданным ударом в лицо. Остальные хотели было наброситься на девушку, но та резко выхватила из кобуры пистолет и направила в сторону толпы. От неожиданности все опешили, кто-то даже выронил оружие.

– Ну что, ублюдки, не ожидали? – проговорила она со злобным ехидством. – Кто хочет быстрой смерти, подходите первыми, – она взвела курок и оскалилась. – Остальным, кто дёрнется, перегрызу глотки.

Все до единого впали в оцепенение. Наступившую тишину нарушали лишь отдалённые крики людей, пытавшихся спрятаться по домам. И тут из-за ворот донёсся голос Казимира:

– Джо, у тебя там всё нормально?

– Лучше некуда, занимаюсь воротами.

Она приставила дуло пистолета к голове мужчины, на котором сидела:

– Как тебя зовут, смельчак? – спросила она издевательским тоном.

– Я… я Лэй, – простонал азиат, ещё не успевший полностью отойти от удара.

– Просто Лэй? – она посмотрела на его синюю полицейскую форму.

– Лейтенант… лейтенант Лэй.

– Приятно познакомиться, лейтенант Лэй. Я так понимаю, ты тут самый главный?

– Нет, я не главный.

– А кто тогда?

– Никто. У нас нет главного. Был полковник Диас, но он… он умер. Нет больше никакого командования, мы просто выживаем как можем.

– Выживаете, говоришь? Значит, жить ты хочешь? – Она сильнее прижала дуло к его виску.

– Да, – простонал он ещё более слабым голосом.

– Ну тогда пошли со мной.

Резким рывком она оторвала мужчину от земли и толкнула к воротам.

– Открывай.

Трясущимися от страха руками он отодвинул засов, и ворота слегка отъехали в сторону. В образовавшийся проём зашёл Казимир со своими бойцами. Он приказал всем собраться на площади. В случае неповиновения пригрозил начать убивать всех подряд без разбора.

Несколько минут спустя около двух сотен мужчин и женщин собрались на плацу. Большинство были в синей полицейской форме, все сильно истощены и измотаны. Казимир, чтобы его могли хорошо видеть и слышать, встал в центре площади, а копов выстроил по периметру.

– Кто тут самый старший по званию? – выкрикнул он.

Копы переглянулись, никто не подал голоса.

– Ещё раз спрашиваю, кто тут самый старший офицер? – он угрожающе провёл по людям стволом карабина.

Из строя вышел тот самый коренастый азиат, которого Джолана заставила открыть ворота. Мужчина старался держаться куда более достойно, чем в момент их знакомства. Судя по виду, он уже успел прийти в себя, и страх на его лице сменился отрешённостью.

– Здесь не осталось никого старше лейтенанта, – слабым голосом проговорил Лэй.

– Совсем никого? – уточнил Казимир. – Ни полковников, ни майоров, ни даже капитанов?

– Так точно.

– И куда они делись?

– Некоторые ушли на юг, а остальные… умерли они в общем, как и многие из тех, кто здесь остался.

– Вот, значит, как. Ты ведь в курсе, что произошло в парковой зоне недалеко отсюда пару недель назад? Видел, что натворила ваша чёртова колонна, когда проходила там?

– Мы слышали звуки боя, больше ничего. А потом набежали эти твари и заперли нас здесь. И, если что, это была не наша колонна, а мятежника Савина и тех немногих, кто согласился с ним идти. Мы больше не имеем к ним никакого отношения. Эти уроды забрали с собой всё оружие и почти всю провизию, даже воды нам толком не оставили.

– Чем же вы питались последние две недели? И что пили?

– А ты догадайся, – произнёс Лэй с вызовом.

Казимир подошёл к нему почти вплотную и лишь сейчас заметил следы засохшей крови на засаленном синем комбинезоне копа, ему сразу всё стало ясно. Лэй во всех подробностях рассказал о том, что происходило на этой базе с первых дней после блэкаута. Как капитан Савин – командир спецназа полиции, с самого начала стал перетягивать на себя все рычаги управления и в итоге устроил мятеж под предлогом заботы о людях. Правда, заботился он исключительно о своих.

Закончив свой рассказ, Лэй вернулся в общий строй, а Казимир вместе с Джоланой отошли в сторону для разговора. Остальные четверо бойцов продолжали демонстративно ходить вдоль строя копов, угрожающе размахивая оружием. Девушка спросила с ехидцей в голосе:

– Ну что, оставим их подыхать от голода или перед уходом ещё и парочку тварей запустим внутрь?

– Ни то, ни другое.

– Жаль. Я надеюсь, ты не собираешься извести на них весь наш боекомплект? Их тут вместе со штатскими человек пятьсот осталось, на каждого по одной пуле жирновато будет.

– Не переживай, Джо, я бы не стал тратить на всех них и одного патрона. Но и оставлять на этой базе столько живого мяса будет крайне расточительным.

– Ты о чём вообще? – удивилась девушка. – Ты ведь не собрался их есть? У нас еды и так целое хранилище, а лично я не склонна к каннибализму. Хоть я и заражена, но с головой у меня пока всё в порядке.

– Джо, тебе лишь бы юморить в самый неподходящий момент, – он заботливо погладил её по плечу. – Посмотри на этих людей. Внимательно посмотри. Кого ты видишь?

– Две сотни грязных копов, подыхающих от голода.

– Верно, – медленно и вдумчиво проговорил Казимир. – Все они хотят есть, хотят пить и очень хотят жить. Все истощены до предела как физически, так и морально. Ты только посмотри в их усталые глаза, в них давно угасла последняя надежда на спасение. Они почти смирились с тем, что скоро умрут, а вместе с ними и их близкие. Но тут внезапно появляемся мы и протягиваем руку помощи, о которой они даже и не мечтали. Как ты сама и сказала: «метод кнута и пряника». – Он глубоко вздохнул и по-дьявольски ухмыльнулся. – Это живое мясо станет нашим. В ответ на нашу милость они будут нам благодарны и безмерно преданны, как плешивые бездомные собаки, которым дали миску каши и место в конуре. Эта полицейская свора станет нашим карающим мечом, который рано или поздно опустится на голову ублюдка Савина и его прихвостней.

– Хочешь сделать из них свою личную армию?

– Нашу армию, Джо, нашу. Оружия и продовольствия у нас достаточно, и не на такую ораву хватит. Нам нужны только бойцы: преданные, обученные и дисциплинированные, и они станут такими бойцами. А кто не захочет становиться, отправится на корм тварям.

– Мне нравится ход твоих мыслей, братец. В любом случае лучше делать это чужими руками, чем своими.

– Да, но в одиночку мне не справиться. Без тебя и твоего дара управлять тварями нам никак не обойтись.

– Дара? – усмехнулась девушка. – Полчаса назад ты смеялся надо мной, когда я только заикнулась о дрессировке. А теперь, значит, называешь это «даром»?

– Не сердись, я признаю свою ошибку. Даю слово, что больше не подвергну сомнению твои способности, – он заглянул ей в глаза. – Так ты со мной, Джо?

– Ну конечно с тобой.

– До конца?

– До конца.

Часть IV Шаровая молния

Сергея разбудил свет. Лениво открыв глаза, он первым делом потянулся взглядом к наручным часам – это была единственная личная вещь, которую надзиратель разрешил ему оставить. Стрелки ожидаемо показывали шесть утра – именно в это время каждый день под потолком скромной тюремной камеры загорался светильник, наполнявший помещение тусклым желтоватым светом.

Вставать не хотелось. Сергей наивно надеялся, что хотя бы сегодня у него есть те самые пять минут дополнительного времени, которых вечно не хватает, чтобы выспаться. Но со стороны входной двери уже послышался металлический скрежет. Створка смотровой щели ожидаемо сдвинулась.

– Подъём, собака, – буркнул надзиратель Хаксли, заглянув внутрь.

Сергей тут же скинул одеяло и, опустившись босыми ногами на холодный бетонный пол, вытянулся по стойке смирно. В этот раз он старался делать всё максимально быстро и чётко. Ему крайне не хотелось ещё раз быть облитым ледяной водой или тем более огрести по голове резиновой дубинкой. Устремив неподвижный взгляд в стену напротив, Сергей на одном дыхании отчеканил:

– Заключённый Калашников, личный номер 0113. Самочувствие хорошее, жалоб не имею.

– Ещё бы, у меня никто не жалуется, – ухмыльнулся надзиратель. – Пора жрать, животное.

В нижней части двери открылась щель, сквозь которую внутрь скользнула миска.

– Приятного аппетита, собака.

– Благодарю вас, сэр, – выдавливая из себя улыбку, ответил Сергей.

– Сегодня у тебя особый день, так что подкрепись хорошенько.

Смотровая щель закрылась, послышались удаляющиеся звуки шагов. Сергей поднял миску, взял с тумбочки пластиковую ложку и сел на кровать. Судя по наличию в похлёбке приличных кусков мяса, день сегодня действительно был особенным. Обычно в эту жидкую бурду бросали одни лишь сублимированные овощи, а тут внезапно такая щедрость.

Прошло уже не меньше недели с того дня, как он впервые проснулся в этой крохотной тюремной камере без окон, по своему виду напоминавшей карцер. Условия были более чем спартанские. Из мебели лишь кровать, тумбочка да ведро, чтобы справлять нужду. Единственный человек, с которым Сергей всё это время контактировал, был надзиратель Хаксли – угрюмый седоватый мужчина с обезьяньей внешностью и столь же дикими повадками.

Всё, что происходило с Сергеем до этого, представлялось ему словно в кошмарном сне. После ночного боя в лесу его определённо накачали чем-то тяжёлым, от чего в памяти сохранились лишь рваные фрагменты. Он припоминал, как беседовал с какой-то женщиной, лица которой никак не мог разглядеть. Кажется, она назвала себя Джесика или Джозефина, как-то так, и обмолвилась, что друзья зовут её Джо. Был ли это тот самый Джо, которым их пугал лейтенант Лэй, или же просто совпадение, Сергей не знал, как не знал ничего о судьбе Паскаля и Купера.

Он не без удовольствия отхлебнул принесённый ему суп, пытаясь вновь уложить в голове всё произошедшее с ним за последнее время. Насколько Сергей мог предполагать, сейчас он находился на базе отступников, а может, и в их главном поселении. Очевидно, люди, захватившие его в плен, не хотели, чтобы он увидел или услышал что-то лишнее, потому и держали его в одиночной камере без окон. Но был в этом и положительный момент – его не пустили в расход сразу, а значит, он нужен им живым, по крайней мере пока.

Однако даже находясь в полной изоляции, Сергей не сидел без дела. Он старался методично подмечать все мало-мальски важные детали окружения в надежде, что когда-нибудь в будущем это сыграет роль. Но пока он в точности знал лишь одно – у отступников есть постоянный источник электроэнергии, о чём говорил светильник под потолком, стабильно работавший на протяжении всего светового дня.

Сергей только успел доесть, как дверь камеры со скрипом отворилась. На пороге стояли двое крепких мужчин. Сергей убрал миску в сторону и на всякий случай встал, покорно вытянув руки по швам, как учил его надзиратель Хаксли.

– К стене, – сказал один из них стальным голосом.

Эта команда была Сергею знакома. Он завёл руки за спину, расставил ноги на ширину плеч и упёрся головой в стену. Один из мужчин стянул его запястья пластиковыми наручниками, второй накинул на голову чёрный мешок.

– Что-то новенькое, – иронично подметил Сергей.

Мужчины никак не отреагировали. Держа Сергея под руки, они вывели его из камеры и, проведя по длинному изогнутому коридору, вывели на улицу. Придерживая пленному голову, они усадили его на что-то мягкое. Кажется, это было заднее сиденье автомобиля. Один из охранников сел рядом, второй, судя по звуку, на переднее сиденье.

И вдруг автомобиль тихо тронулся. Сперва Сергей подумал, что машина запряжена лошадью – в их общине колёсный транспорт нередко использовали в качестве повозок, но в данный момент никаких признаков присутствия рядом животного он не уловил, да и разгон оказался непривычно плавным.

«Неужели у отступников есть не только электричество, но и рабочий электротранспорт? Судя по всему, есть».

Около получаса они ехали по извилистой горной дороге, то резко поднимаясь, то опускаясь на дно глубоких впадин. Сначала Сергей ещё пытался запоминать повороты, чтобы позже восстановить маршрут в памяти, но вскоре плюнул на это ввиду полной бесполезности такого занятия. Ближе к концу пути мужчина, сидевший рядом, обратился к нему:

– А теперь, собака, слушай меня внимательно и запоминай. – Сергей почувствовал, как холодный клинок прикоснулся к горлу. – С этого момента твоя первостепенная задача как можно глубже засунуть язык в жопу и молчать. Да, просто молчать и ничего более. Если ты, шавка Савина, хоть по какой-то причине раскроешь свой поганый рот, то тут же отправишься на корм тварям. Я предельно ясно изъясняюсь?

– Яснее некуда, – прохрипел Сергей, боясь излишне шевелить нижней челюстью.

– Хороший пёс, – мужчина убрал нож и снисходительно похлопал пленника по щеке. – Уверен, твой командор доволен твоей службой.

Вскоре до Сергея начал доноситься гул толпы. Где-то совсем неподалёку десятки, а может, и сотни мужчин и женщин как будто бы пытались перекричать друг друга.

Машина остановилась. Сергея выволокли наружу и куда-то повели. По пути с него сняли наручники и сорвали с головы мешок. Яркий солнечный свет на несколько секунд ослепил его, пришлось опустить голову. Он увидел, что идёт по грунтовой дороге меж рядов палаток, шатров и небольших одноэтажных домиков. Судя по виду, это были лёгкие быстровозводимые конструкции. Сергей вспомнил, что видел нечто подобное в лагерях беженцев и в зонах стихийных бедствий, когда спасательные службы временно размещали людей, лишившихся крова.

Впереди на просторной поляне стояла разнородная людская масса: мужчины, женщины и даже дети. Их крики, казалось, стали ещё громче и неистовей. Чуть дальше за толпой Сергей разглядел деревянный помост высотой под два метра, напоминавший небольшую сцену.

Пленного остановили в нескольких метрах от толпы и приказали ждать. Оглядевшись, он с изумлением обнаружил стоявших неподалёку Купера и Паскаля, так же в сопровождении нескольких охранников. Майор, стоявший чуть ближе с перебинтованными руками, был, как всегда, невозмутим, а вот Паскаль, судя по трясущимся коленям, был неслабо так перепуган. Их взгляды встретились, но никто не произнёс ни слова. Видимо, им также приказали помалкивать под страхом смерти.

Толпа вдруг затихла. Сергей вместе со всеми устремил взгляд в сторону импровизированной сцены. На неё по приставленной сбоку лестнице не торопясь поднимался крепкого вида высокий мужчина в камуфлированной форме военного образца. Подойдя к краю помоста, он неспешно окинул взглядом стоявших внизу людей и, крепко сжав правый кулак, вскинул его к небу. Толпа взревела, начав хором выкрикивать:

– Ка-зи-мир! Ка-зи-мир!

Мужчина принялся ходить из стороны в сторону, ритмично размахивая кулаком, словно дирижируя возбуждённой людской массой. Крики толпы будто бы заряжали его энергией. Так продолжалось не меньше минуты. После он раскрыл ладонь, явно требуя тишины, и толпа стихла.

– Какие же они все послушные, – негромко ухмыльнулся Купер. – А ещё нас собаками называют.

Бугай, стоявший у него за спиной, тут же зарядил майору кулаком в бок, отчего тот согнулся почти пополам. Следом, схватив Купера за шиворот, охранник прошипел ему прямо в ухо:

– Закрой рот, гнида. Это последнее предупреждение.

– Прошу прощения, просто вырвалось, – простонал майор, стараясь сохранить ироничную манеру речи.

– Ещё раз раскроешь свою пасть и тебе хана. Стой смирно и слушай.

Мужчина на сцене тем временем начал речь:

– Братья и сёстры, – произнёс он стальным голосом с некоторой долей театральности. – Настал тот самый день, о котором я без умолку твердил все эти годы. Я раз за разом говорил вам, что рано или поздно враг придёт на нашу землю, и он пришёл. Враг алчный, враг жестокий и беспощадный. Уверен, вы все знаете, о ком я говорю, – из толпы послышались одобрительные выкрики, но оратор словно выключил их одним лишь взмахом руки. – Многие из вас не верили моим словам. Вы отворачивались и закрывали уши, когда я пытался открыть вам глаза и донести истину. Неудивительно. Вы слишком привыкли жить в мире и достатке, которые я вам подарил. Вам просто не хотелось верить в стаи голодных волков, рыщущих где-то за оградой. Вы думали, стоит лишь затаиться в горах, и жадные мятежные собаки с юга оставят вас в покое? Как бы не так. Откройте глаза, невежды. Откройте наконец глаза и примите непреложную истину – собаке Савину и его вонючей своре всегда будет чего-то не хватать. Им мало было просто отнять у вас последнее и бросить подыхать на той чёртовой базе. Им нужно больше. Намного больше. Как только их шпионам стало известно, что мы выжили, да ещё и процветаем, эти безжалостные убийцы объединились с фанатиками давидианцами и пошли на нас войной. Они решили отнять у нас всё. Всё, что мы создали непосильным трудом, они хотят силой присвоить себе, а нас и наших детей превратить в рабов.

Толпа взревела в негодовании. Оратор не стал их останавливать. Он выждал немного, дав людям выпустить пар, затем поднял раскрытую ладонь, вновь призывая к тишине. Оратор продолжил с ещё большей ожесточённостью в голосе:

– Вы все прекрасно знаете трагичную историю моей семьи. Как и многие из вас, я потерял самых близких мне людей по вине ублюдка Савина и его кровожадных мятежных псов. Вы прекрасно понимаете, что я чувствовал тогда и насколько глубокие раны остались в моей душе. Я хотел мести. Я буквально сгорал от желания заставить их страдать столь же сильно, как страдали все мы. Долгими бессонными ночами я представлял, как медленно режу их кусок за куском, кусок за куском, а потом сжигаю дотла их вонючее гнездо.

Мужчина выдержал драматическую паузу, дав людям полностью впитать и осмыслить сказанное. Продолжил он уже более спокойно:

– Моя ненависть убивала меня, буквально сжигала изнутри, но я научился её сдерживать, я научился с этим жить. Я не забыл и не простил никого из них, но отказался от попыток отомстить и отпустил свою боль. Мы все решили отпустить свою боль и жить дальше ради нашего будущего и будущего наших детей. Но волки всё равно голодны, волки хотят крови. Всё это время мы знали, где они прячутся, но не трогали их. В любой момент мы могли нанести удар, спалить их гнездо, но не стали. И вот она их благодарность – эти трусливые крысы решили всадить нож нам в спину. Многие из вас уже в курсе, как несколько дней назад передовой отряд «Рубежа» проник на нашу территорию с запада, откуда мы их не ждали. Им удалось пройти не один десяток километров, прежде чем на них наткнулся патруль лейтенанта Лэя. Силы были неравны, но наши бойцы не дрогнули и вступили в бой. Враг дрался отчаянно. Трое наших ребят отдали жизни ради победы. У всех остались семьи, дети. Их жертву мы не должны забыть и не должны простить, – оратор театрально опустил голову и, вновь выдержав драматическую паузу, продолжил более энергично: – Нескольким трусливым собакам из отряда «Рубежа» удалось бежать с поля боя. Они надеялись вернуться к своим, чтобы рассказать обо всём, что успели выведать в нашем тылу. И им почти удалось, но они не учли одного – никому не под силу скрыться от нашей воительницы.

Толпа принялась дружно скандировать:

– Джо! Джо! Джо!

Оратор вновь начал расхаживать по сцене, поднимая к небу кулак в такт выкрикам. В следующее мгновение на сцену словно из ниоткуда запрыгнула стройная человеческая фигурка, явно женская, облачённая в камуфляж. Голова её была накрыта капюшоном, а нижняя часть лица закрыта маской. Мягкой кошачьей походкой она подошла к краю помоста и, взмахнув рукой, поприветствовала толпу. Та в едином неистовом порыве продолжала скандировать:

– Джо! Джо! Джо!

– Покажите их, – выкрикнул кто-то. – Покажите этих ублюдков!

– Да, вы всё правильно поняли, – воскликнул оратор. – Наша бесстрашная воительница, наша защитница Джо захватила троих ублюдков живьём и сейчас они предстанут перед вами.

Он указал пальцем точно на Сергея. Охранник тут же толкнул его в спину и приказал идти вперёд сквозь толпу. Это был самый настоящий коридор позора. Мужчины, женщины и даже дети с перекошенными от ненависти лицами принялись сыпать проклятьями. Многие плевали, бросали в лицо комья земли, пытались ударить. Охранники как могли оттесняли людей, чтобы те не растерзали пленных. Всех троих завели на помост и поставили на колени у самого края. Из общего гула толпы вырывались отдельные особо громкие выкрики:

– Вздёрнуть ублюдков!

– Скормите их тварям!

– Да пускай они сами станут тварями! Джо, сделай их своими зверушками.

Сквозь все эти крики Сергей уловил тихий голос Купера, стоявшего на коленях в метре от него:

– Надо же, сколько знакомых лиц, – произнёс он с горькой иронией. – Многие были хорошими копами, а стали тупым кровожадным стадом.

Сергей посмотрел в его сторону, ожидая, что майора вот-вот вновь ударят за неповиновение или того хуже, но все охранники к тому времени уже спустились с помоста. Рядом оставались лишь оратор и стройная женская фигурка с закрытым лицом. Подняв к небу руки, они быстро утихомирили толпу. Мужчина продолжил речь:

– Итак, первый обвиняемый. – Сергей почувствовал, как его хлопнули по плечу. – Сержант Сергей Калашников. Возможно, некоторые из вас его помнят.

Из толпы послышались выкрики:

– Да, это дружок Савина.

– Точно, это он подбивал всех идти на юг.

– Так и есть, – подтвердил оратор. – Типичная шестёрка на побегушках у командора Савина, трус и предатель. В числе первых бежал с поля боя, бросив своих бойцов, а после сдал всех подельников на первом же допросе. Нет в нём ни чести, ни доблести. Такого и в расход пустить не жалко, – мужчина отвесил Сергею презрительный подзатыльник и прошёл дальше, встав за спиной у Купера. – А вот этого героя, уверен, знают абсолютно все. Сам майор Джек Купер, правая рука Савина. Как сказала мне сестра, человек достойный и доблестный. Дрался до последнего, не желая сдаваться в плен. Даже осмелился вызвать Джо на поединок один на один, где и заработал свои раны. – Он указал на перебинтованные кисти рук майора, куда Джо вогнала ножи. – Такой противник как минимум достоин уважения. Кроме того, господин Купер имеет определённый политический вес в своей общине, а значит, может быть крайне полезен в случае переговоров. Глупо было бы пускать такого важного человека в расход. – Оратор подошёл к трясущейся от страха фигурке Паскаля. – И последний из подсудимых рядовой Луи Паскаль. С виду безобидный парнишка, но на деле профессиональный убийца. Как выяснилось в ходе допроса, именно он подстрелил троих наших братьев из снайперской винтовки. Он хладнокровно убил их из засады, не дав парням ни единого шанса спастись. Двое других обвиняемых подтвердили это.

Кто-то из толпы выкрикнул:

– Смерть ублюдку!

Остальные дружно подхватили призыв. Паскаль испуганно заверещал:

– Я… я не хотел никого убивать. Я всего лишь исполнял приказ, – он повернулся к Куперу. – Сэр, прошу вас, скажите, что я не виноват.

Но майор даже не посмотрел в его сторону. Он продолжал с невозмутимым видом наблюдать за неугомонной толпой.

– Сэр, – окликнул его Сергей. – Неужели вы ничего не скажете?

– А что толку? – спокойно ответил майор, не отрывая глаз от толпы. – Думаешь, в этом спектакле моё слово хоть что-то значит?

– Смерть! Смерть! Смерть! – скандировали люди в едином порыве.

– Всё было совсем не так. – Паскаль пытался перекричать сотни орущих глоток. – Он вас обманывает. Мы на вас не нападали. Это они…

Договорить он не успел. Тонкая фигурка Джо метнулась в сторону парня. Что-то серебристое блеснуло в её руке, и Паскаль, схватившись за горло, рухнул на помост. С булькающим звуком, он принялся жадно глотать воздух, изо всех сил сжимая горло руками. Кровь пульсирующими рывками струилась сквозь его пальцы, изо рта сочилась красная пена. Толпа возликовала.

Придерживая распоротую глотку одной рукой, Паскаль попытался подняться на ноги, но Джо, стоявшая рядом, не дала ему этого сделать. Прижав его голову коленом к полу, она принялась методично работать ножом. Сергей мог видеть лишь её спину и трясущиеся в конвульсиях ноги парня. Не в силах смотреть на это, он отвернулся.

Толпа вновь завопила в экстазе сильнее прежнего, послышались отдельные одобрительные выкрики. С трудом переборов отвращение, Сергей вновь посмотрел в сторону кровавой расправы. Джо гордо стояла в полный рост, сжимая в одной руке окровавленный нож, а в другой – отрезанную голову Паскаля. Она подняла свой трофей вверх.

– Правосудие свершилось, смерть за смерть, – с нескрываемым удовольствием воскликнул оратор. – А теперь мы заставим ублюдка Савина ответить за все свои преступления. Но мы не станем, как крысы, отсиживаться в норах, трусливо ожидая, когда враг нанесёт следующий удар. Мы сами отправимся на юг и заставим их подчиниться, и выдать этого ублюдка. Вы со мной?

Люди одобрительно закричали в едином неистовом порыве.

* * *

Небольшое помещение, в которое завели Сергея, походило на типичную комнату для допросов. Ни одного окна и никакой мебели, кроме стола и нескольких стульев, на одном из которых сидел сам Сергей. Сердце бешено колотилось. Он ещё не успел отойти от публичной кровавой расправы, учинённой на его глазах совсем недавно.

Металлическая дверь со скрипом отворилась. В комнату вошли двое в камуфляже: высокий крепкий мужчина с татуировкой под правым глазом, совсем недавно толкавший яростную речь со сцены, и изящного вида девушка. Нижняя половина её лица, как и раньше, была закрыта маской, а козырёк капюшона отбрасывал тень на глаза. Но даже тусклого света лампы, висевшей под потолком, хватало, чтобы разглядеть абсолютно чёрные зрачки и залитые кровью белки глаз.

– Привет, Сергей, – дружелюбным тоном начал мужчина, присаживаясь на стул по другую сторону стола. Девушка тем временем осталась стоять за его спиной, прижавшись к стенке. – Ты ведь не против, что я обращаюсь к тебе просто по имени?

Столь неожиданный вопрос смутил Сергея, он замешкался с ответом. Мужчина добавил:

– Могу по фамилии и званию, если тебе так привычней.

– Я… Мне всё равно, – неуверенно ответил Сергей.

– Ладно, значит по имени. Кстати, будем знакомы, я Казимир, – мужчина приветливо улыбнулся и, заметив озадаченный взгляд собеседника, добавил: – Да, тот самый. Ты ведь наверняка обо мне уже слышал?

– Немного.

– Твой дружок Денис рассказал?

Сергей промолчал.

– Ладно, можешь не отвечать. По глазам вижу, что да. Ну а с моей сестрой Джоланой ты уже хорошо знаком, – он указал на девушку. – Ты ведь помнишь её?

– Да ни хрена он не помнит, – дерзко вклинилась в разговор девушка. – Я ввела ему лошадиную дозу барбитурата. Он на протяжении целого часа пускал слюни и изливал мне душу. Если у него что и осталось в памяти, то лишь жалкие обрывки.

Казимир медленно повернулся к ней с недовольным видом и максимально обходительно проговорил:

– Джо, прошу тебя, не мешай мне налаживать контакт с нашим гостем. Он может ненароком подумать, что мы недостаточно воспитаны для обстоятельного диалога.

Девушка в ответ молча развела руками, выказывая полное нежелание вступать в спор с братом. Тот вновь повернулся к собеседнику.

– Итак, Сергей, как ты наверно уже понял, я здесь главный и у меня к тебе деловой разговор.

Сергей посмотрел на него с лёгким недоумением.

– Да, не удивляйся, – продолжил мужчина. – Я понимаю, наше знакомство началось не с самого приятного события, но что уж поделать, такова жизнь. Дерьмо случается.

– Дерьмо случается? – неожиданно для самого себя возмутился Сергей. – Ты называешь это «дерьмо случается». Твоя чокнутая сестра на глазах у сотен людей отрезала человеку голову.

Джолана явно была не в восторге от прямого оскорбления. Не дав Сергею договорить, девушка стремительно метнулась в его сторону, но Казимир, словно почувствовав это затылком, резко вытянул руку и остановил её.

– Сестрёнка, прошу тебя, будь сдержанней. Это для нас с тобой оторвать человеку голову в порядке вещей, а Сергей в этом плане куда более… – он попытался подобрать подходящее слово, – высоконравственный человек. Да, точно. Так что не злись на него. Пускай выскажется, у нас же всё-таки дружеский разговор.

«Понятно, добрый и злой полицейский, – подумал Сергей. – Избитая тактика».

Джолана, недолго посверлив Сергея взглядом, шагнула назад и вернулась обратно к стене исполнять роль молчаливого наблюдателя. Казимир продолжил:

– Сергей, я отлично понимаю твоё негодование, но и ты меня пойми. Вы убили троих наших бойцов, и, как ты мог заметить, толпа жаждала справедливого возмездия. Откажи я им в этом, и непременно потерял бы их доверие. Я мог без зазрения совести казнить всех вас, но вместоэтого убедил людей, что смерти одного будет достаточно. К тому же именно ваш парнишка был непосредственным убийцей. Ты сам сдал его на допросе, хоть и не помнишь этого. Считай, я выбрал меньшее из зол и сохранил жизнь тебе и мистеру Куперу. Или, может, ты хотел быть на месте того парня?

Сергей молчал.

– Скажи, ты ведь хочешь вновь увидеть Лизу, Сару и своего ещё не рождённого ребёнка?

– Что? Откуда ты…

– Сергей, я всё про тебя знаю, как с твоих собственных слов, так и со слов твоих товарищей, – он положил на стол потрёпанный лист бумаги с портретом Лизы. – Ты ещё хочешь её увидеть? Хочешь вернуться к семье и, наконец, построить свой чёртов дом? Просто ответь да или нет.

– Да, – твёрдо ответил Сергей после небольшой паузы. – Конечно хочу.

– Вот и славно. Я могу дать тебе свободу, если мы с тобой договоримся. Но сперва предлагаю оставить в прошлом неприятный инцидент с вашим бойцом. Так сказать, перевернём эту страницу истории и пойдём дальше. Ты согласен?

Сергей промолчал.

– Буду считать, что согласен. Кстати, я так понял, этот портрет тебе очень дорог, как подарок дочери. Можешь его забрать.

Сергей, не мешкая, сложил лист и убрал в карман.

– Рад, что мы нашли общий язык. – Казимир по-дружески улыбнулся и продолжил более деловитым тоном: – Ну а теперь к делу. Я решил поговорить с тобой, потому что твой командир – мистер Купер, к сожалению, оказался крайне упёртым человеком, из-за чего категорически отказался идти на любое сотрудничество. Скажу откровенно, я весьма уважаю его как воина и боевого офицера. Джо не даст мне соврать, она о нём того же мнения. Но несмотря на все его достоинства, слепая преданность Савину – это его роковая ошибка. Ваш так называемый «командор» не достоин и сотой доли вашей верности. Он преступник, виновный в смерти огромного числа людей, в том числе и наших родных. И я говорю не только о бойне в Беркане. Поверь, за ним есть грехи куда страшнее, и за всё это он должен понести заслуженное наказание. И если ты мне в этом поможешь, то кара настигнет только Савина, остальных мы не тронем, даю слово. Ну а если пойдёшь в отказ, то все вы так и останетесь соучастниками этого мерзавца. Боюсь, в таком случае мне придётся использовать куда более радикальные меры, чем было до этого. Но скажу сразу, лично я предпочёл бы этого избежать.

– Хочешь сказать, до этого твои меры были недостаточно радикальными? – уточнил Сергей с недоумением в голосе.

– Так и есть. Как ты наверно заметил, до этого момента я старался действовать, скажем так, более дипломатично.

– Дипломатично? – ухмыльнулся Сергей. – У тебя очень странное представление о дипломатии. Сначала ты устроил засаду на мой отряд в Квейрисе, чтобы спровоцировать войну между нами и давидианцами. Потом попытался убить командора, когда тот поехал на переговоры. Не отрицаю, план был хороший, только вот всё мимо. Развязать войну ты так и не смог, так что теперь тебе придётся воевать уже с двумя общинами, а я не думаю, что тебе это по силам. Сколько у тебя бойцов? Сотня, две? У нас не меньше, плюс силы давидианцев. Выходит, на данный момент ты явно в меньшинстве. Так что можешь не пугать меня своими радикальными мерами. Стратегически ты уже проиграл и знаешь об этом. И даже безоговорочная поддержка твоего послушного стада не поможет тебе справиться с двумя общинами разом.

По лицу Казимира поползла хитрая улыбка.

– Надо же, щенок умеет показывать зубы. Уважаю. Думал ты совсем слабак, но нет. Однако по лицу всё равно вижу, что ты не такой упёртый, как Купер.

– Есть такое. Давай говори уже, что тебе от меня нужно.

– Чувствую деловую хватку. Торговля наркотой явно пошла тебе на пользу.

– Ближе к делу, Казимир. Говори, что конкретно я должен сделать, чтобы получить свободу.

– Совсем немного. Мне нужно, чтобы ты передал кое-какую информацию некоторым влиятельным людям в вашей общине.

– И всё? Просто передать кому-то записку?

– Не совсем. Информации будет довольно много, поэтому тебе придётся её запомнить и подробно пересказать со всеми нюансами.

– Что за информация?

– Вся правда про вашего любимого командора и про все его преступления. Думаю, тебе самому будет крайне интересно это узнать.

– И кому же я должен передать эту «информацию»? Вашим шпионам в «Рубеже», чтобы они начали распространять слухи?

– Конечно же нет, этим я мог бы заняться и без твоей помощи. В вашей общине есть некий мистер Шелби, бывший майор полиции, а ныне сенатор. Насколько я знаю, сейчас он глава профсоюза и давний политический соперник Савина. Ему ты всё и передашь, а вот он уже пускай сам решает, что со всем этим делать.

– Почему именно я? У тебя же наверняка есть люди в общине. Почему они не могут этого сделать?

– А ты на месте Шелби стал бы доверять мутным людям со стороны? Не думаю. Другое дело, когда информация исходит от давнего протеже командора, к тому же героя-гвардейца, недавно бежавшего из плена.

Сергей призадумался.

– Хорошо, допустим, я соглашусь. Но как ты можешь быть уверен, что я выполню обещание после того, как свалю отсюда?

– Сергей, можешь мне поверить, ты его выполнишь. – Казимир недобро улыбнулся. – Перед тем, как отпустить, я дам тебе такой стимул, что ты сам не захочешь меня подводить. Скажи, что согласен, и уже через несколько дней будешь дома с любимой женой и дочкой. Либо пошли меня к чёрту и оставайся гнить в одиночной камере. Решать тебе. – Казимир с довольным видом откинулся на спинку стула и демонстративно посмотрел на часы. – Надеюсь, трёх минут тебе хватит на обдумывание?

– А что будет с Купером? Оставишь его в заложниках? Он и станет тем самым стимулом, который должен будет заставить меня сдержать обещание?

– Нет, он мне больше не нужен. Можешь забрать его с собой, если хочешь. Или оставь его здесь, чтобы Джо сделала из него очередную послушную зверушку для своей стаи. Обычно так она и поступает с преступниками.

– Если отпускаете нас обоих, то я согласен.

– Замечательно. Другого ответа я и не ждал.

– Что я должен передать?

Казимир повернулся к сестре.

– Джо, будь добра, приведи святошу.

Хоть лицо девушки и было закрыто маской, Сергей смог отчётливо распознать появившуюся ухмылку. Выйдя за дверь, она занесла в комнату стойку с капельницей и вновь вышла.

– Сергей, – произнёс Казимир, подойдя к стойке и начав проверять капельницу на работоспособность, – ты ведь хотя бы немного припоминаешь первый разговор с моей сестрой?

– Ты про то, как она накачала меня наркотой и начала выведывать все мои секреты?

– Да. – Раньше я думал, что это был всего лишь сон, но пока мы тут беседовали, отдельные фрагменты начали всплывать в памяти.

– Хорошо. Значит, ты должен помнить, как искренне отвечал на все её вопросы и даже не думал о том, чтобы солгать или исказить правду. Точно такие же беседы мы провели и с майором Купером, и с рядовым Паскалем, и много чего интересного о них узнали. Поделиться с тобой?

– Как хочешь, мне всё равно.

– Хорошо, уговорил. Вижу, что тебе интересно узнать о чужих скелетах в шкафу. Например, ваш высокоморальный майор Купер уже почти год регулярно изменял жене с одной очень юной особой, лучшей подругой своей дочери, на что изводил немалую часть семейного бюджета. Ты мог такое о нём подумать? Неудивительно, что он присвоил себе большую часть денег, изъятых у Новака, владельца таверны. Кстати, после того как Купер поймал тебя на торговле грибами, он начал фактически крышевать этого жирного поляка, так что его доходы существенно выросли.

– Невероятно интересная история, – бесцветным голосом проговорил Сергей.

– Это ещё что, дальше интересней. Ты знал, что рядовой Паскаль был тем ещё маньяком, помешанным на убийствах? Он и в гвардию-то пошёл, чтобы унять этот непрекращающийся зуд. Всаживая пулю в очередную тварь, он испытывал ни с чем не сравнимое сексуальное наслаждение. А когда ему наконец довелось убить человека, он чуть не кончил от удовольствия. Вот такой непростой был парнишка. Как думаешь, может, его казнь была справедлива с любой точки зрения? Он ведь легко мог начать убивать не только врагов.

Сергей не ответил. Он старательно делал вид, что ему всё это совершенно не интересно. Казимир хотел было продолжить, но в этот момент дверь открылась. В комнату неуверенной походкой вошёл худой седовласый мужчина лет пятидесяти. Вид у него был весьма отрешённый, скорее даже забитый. Обхватив себя руками, он испуганно осмотрелся. Увидев Казимира и стоявшую рядом стойку с капельницей, мужчина умоляющим тоном произнёс:

– Нет, пожалуйста, я же рассказал всё, что знал. Вы же обещали, что больше не будете накачивать меня этой дрянью.

– Прости, Вонючка, но так надо.

Джолана, вошедшая следом, толкнула мужчину в спину и силой усадила на стул напротив Сергея.

– Сергей, познакомься, это Вонючка. – Казимир подошёл к мужчине со спины и заботливо положил тому руки на плечи. – Как ты, наверно, мог догадаться, Вонючка – это его холопское имя. Он два года был рабом у давидианцев и в основном занимался чисткой выгребных ям, так и заработал своё забавное прозвище. Мы освободили его пару месяцев назад во время рейда. В тот день Вонючке очень повезло, его отправили валить лес вместе с другими холопами. Джо со своими зверушками играючи перебила всю охрану и привела невольников к нам, так что теперь все они свободные граждане нашей общины. Все, кроме Вонючки. Он у нас особенный, поэтому его приходится держать отдельно от остальных и никому не показывать.

Казимир подошёл к стойке с капельницей, взял гибкую пластиковую трубку, выходящую из прозрачного пузыря с синеватой жидкостью, и всадил мужчине в руку иглу. Тот не сопротивлялся, лишь слегка поморщился от боли. Раствор капля за каплей принялся поступать тому в кровь. Мученическое выражение лица начало постепенно сменяться довольной ухмылкой. Несколько минут спустя, судя по виду, ему стало совсем хорошо. Он принялся с интересом рассматривать окружение, будто совершенно не помнил, как здесь оказался.

Казимир склонился к Сергею и негромко сказал:

– А теперь молчи, слушай и запоминай, – он сел на стул рядом с мужчиной и дружеским тоном произнёс: – Вонючка, ты здесь?

– Ага, – ответил тот блаженным расслабленным голосом.

– Вонючка, мне нужно, чтобы ты вспомнил свою жизнь до того момента, как стал холопом. Ты сделаешь это для меня?

– Конечно сделаю.

– Хорошо. Как тебя тогда звали?

– Виго.

– Просто Виго? Так к тебе все и обращались?

– Нет, конечно, – усмехнулся мужчина. – Епископ Виго. Все до единого должны были только так ко мне обращаться, даже мои жёны и наложницы. Ну или хотя бы преподобный Виго, никак иначе. Лишь другие епископы имели право говорить мне брат Виго, больше никто.

– Ты был самым главным в давидианской общине?

– О да, только на мне всё и держалось с самого начала.

– Расскажи подробней.

– Я создал эту секту. Это была моя идея купить роскошное поместье около заповедника. Я подготовил его к Судному дню, который предсказал Давид, и это я собрал для него большинство тех баранов, готовых ему поклоняться. Я был первым среди равных, пока тот ублюдок меня не предал.

– О ком ты говоришь, Виго?

– О епископе Дэне, конечно же. Эта лживая крыса устроила мятеж и свергла меня. Я с самого начала знал, что он гнилой до мозга костей, но не думал, что этот гад меня переиграет. Как оказалось, он планировал всё это с самого начала.

– Расскажи мне о епископе Дэне. Как его настоящее имя?

– Савин, Денис Савин.

Сергей воскликнул в недоумении:

– Какого чёрта? Что за бред, он…

Сергей не успел закончить фразу. Кто-то схватил его сзади за волосы и приставил к горлу холодный клинок.

– Закрой рот, – прошипела Джо ему прямо в ухо. – Ты согласился на условия сделки, поэтому молчи и слушай или я прямо сейчас расторгну наш договор.

Она резко отпустила его и отошла назад. Сергей решил, что впредь лучше её не провоцировать.

Казимир продолжил с невозмутимым видом:

– Виго, а кто такой этот Денис Савин? Точнее, кем он был до катастрофы?

– Копом был. Капитаном, кажется. Командовал спецназом полиции.

– Что конкретно он делал для вас?

– Оружие поставлял, бойцов обучал и так, по мелочи. Ещё следил за тем, чтобы копы внезапно не устроили на нас облаву.

Казимир повернулся к Сергею и, вкрадчиво посмотрев ему в глаза, хитро улыбнулся, будто говоря: «Видишь, я же говорил, что он преступник».

– Виго, – продолжил Казимир, – расскажи, каким образом Савин попал в вашу секту.

– Это всё Давид. Он приказал мне принять его, будь он проклят. Сказал, что без этого копа мне не справиться. Я отказывался, но Давид заверил, что я смогу легко от него избавиться сразу после вспышки. Я так и хотел сделать, но этот чёртов гад меня опередил. У него были свои люди в нашей армии. Он всё заранее просчитал. Я уверен, что Давид его предупредил. Этот ублюдок обманул меня.

– Расскажи мне о Давиде. Кто он такой?

– Он бог.

– Что значит бог?

– То и значит. Для него не существовало никаких тайн, никаких преград. Он знал абсолютно всё обо мне, о тебе, о любом человеке в этом мире. Он мог в одно мгновение получить доступ к любой информации, к любой системе, шпионить за кем угодно, устранить кого угодно под видом несчастного случая. Мог обнулить любой банковский счёт или тысячекратно его преумножить. Он буквально был всевластен.

– Как и когда ты с ним познакомился?

– Он сам на меня вышел лет семь назад. Я как раз тогда рушил очередную свою пирамиду и готовился запускать новый проект для очередной партии лохов. Давид разом заблокировал все мои счета, чтобы привлечь моё внимание. У него получилось. Он сразу сказал, что нашему миру скоро придёт конец, и если я хочу спасти свою шкуру да ещё и преуспеть в новом мире, то должен делать всё, что он мне скажет.

– И ты так просто согласился?

– Конечно, он ведь держал меня за яйца. Он столько компромата на меня нарыл, что у меня и выбора-то не было.

– Ты хоть раз видел Давида живьём?

– Нет, ни разу. Мы общались лишь удалённо. Он никогда не показывал своего лица. Да у него, наверно, никогда и не было лица.

– В каком смысле не было лица?

– В том самом. Я думаю он вообще не человек.

– Если не человек, то кто?

– Нейросеть.

– Искусственный интеллект?

– Типа того, – язык Виго начал слегка заплетаться. – Этот ИИ был вездесущ, но не бессмертен. Он предупредил меня, что умрёт в момент вспышки, но вскоре возродится, и все мы должны ждать его возвращения в новой, истинной форме.

С каждым словом речь мужчины становилась всё более невнятной, и Казимир прервал допрос. Он вынул иглу и отодвинул стойку с капельницей. Джо помогла мужчине встать и вывела его из комнаты. Казимир вновь сел за стол напротив Сергея.

– Сергей, – начал он вкрадчиво, – я прекрасно понимаю, как тебе не хочется верить в только что услышанное, но всё это правда, и ты это понимаешь. Действие этого препарата, – он указал на стойку с капельницей, – ты испытал на себе, поэтому знаешь, что Виго просто не мог солгать. Наверняка сейчас ты перебираешь в голове все возможные варианты, как можно поступить с этой информацией. И скорее всего пока склоняешься к идее рассказать обо всём командору. Угадал? – Казимир выдержал паузу, вглядываясь в глаза собеседника. – По глазам вижу, что угадал. Если ты так и сделаешь, это будет самая большая ошибка в твоей жизни, причём последняя. Понимаешь, к чему клоню?

– Догадываюсь.

– Молодец. Просто усвой единственную истину: какими бы приятелями вы ни были с командором Савиным, он избавится от тебя в тот же миг, как только ты откроешь рот и выболтаешь ему всё, что здесь узнал. В итоге Лиза останется без мужа, а твои дети без отца. Так что для тебя остаётся лишь один годный выход: рассказать всё мистеру Шелби и его сторонникам. Если повезёт, они разберутся с командором своими силами. Или ты можешь всё упростить и устранить Савина собственноручно при первой же встрече. Он ведь доверяет тебе как родному. – Казимир издевательски ухмыльнулся.

– А что помешает мне просто держать язык за зубами? Допустим, я никому ничего не расскажу и пускай всё остаётся как есть.

– Сергей, неужели ты думаешь, что я и этот вариант не предусмотрел? – Он повернулся к двери. – Джо!

Девушка лёгкой походкой вошла внутрь. Казимир спросил:

– У нас всё готово для демонстрации?

– Да. Парни ждут не дождутся твоего приказа.

– Отлично. Значит, время пришло, – он повернулся к Сергею с торжественным выражением лица. – Надеюсь, ты любишь фейерверк?

* * *

Снова мешок на голове, снова скованные за спиной руки и долгая дорога. Сначала несколько часов на автомобиле, потом ещё час пешком по сильно пересечённой местности. Прохладный горный воздух успел смениться более тёплым и влажным. Земля под ногами из твёрдой и каменистой превратилась в мягкую и даже слегка вязкую.

Сергея остановили. С головы сорвали мешок, с рук сняли наручники. Его окружал густой лиственный лес. Местность была равнинная и слегка заболоченная. Сквозь кроны деревьев он не смог разглядеть ни одного горного пика, окружавших его ещё несколько часов назад, а значит, он был далеко на юге.

Неподалёку размещалось несколько больших и малых палаток, между которыми активно сновали вооружённые люди. Они явно готовились к выходу. Всё это походило на хорошо замаскированный полевой лагерь или временную базу.

Остановка была недолгой. Прихватив с собой большие ящики, люди Казимира повели Сергея дальше в глубь леса. Пройдя ещё пару километров и обогнув пару болот, они вышли на опушку леса. Там бойцы принялись собирать что-то похожее на старинный миномёт. Толстая металлическая труба длиной с человеческий рост была установлена на массивном двуножном лафете, который дополнительно нагрузили камнями, скорее всего для устойчивости.

Когда сборка была почти завершена, Казимир подозвал Сергея, дал ему бинокль и указал на заброшенный малоэтажный посёлок в полукилометре от них.

– Присмотрись внимательнее, – сказал Казимир. – Крайний дом слева, два этажа, обнесён сетчатой изгородью.

Сквозь ветки кустарника, прикрывавшие их со стороны поля, Сергей смог разглядеть само здание и нескольких вооружённых мужчин рядом, одетых по гражданке.

– Это один из пограничных аванпостов давидианцев, – добавил Казимир. – Как думаешь, сколько от нас до него?

– Метров шестьсот.

– Верно. Глазомер у тебя хорошо работает.

– Всё готово, – крикнул один из бойцов, стоявших возле орудия.

– Хорошо. Заряжай пристрелочный, – скомандовал Казимир и повернулся к Сергею. – Ну а ты наслаждайся зрелищем, у тебя сегодня лучшее место в первом ряду.

Мужчина открыл один из ящиков и достал уродливого вида снаряд, явно изготовленный вручную. Он представлял собой продолговатый металлический баллон, к которому был приварен кусок трубы меньшего диаметра с оперением на конце. Один из бойцов поднёс снаряд к стволу орудия, другой поджёг запальный шнур, торчавший со стороны оперения, и помог товарищу закинуть снаряд внутрь. Все закрыли уши руками, Сергей решил не отделяться от коллектива и сделал то же самое.

Мгновение спустя земля содрогнулась. Из трубы вырвался гигантский огненный шар, сопровождаемый оглушительным хлопком. Спустя примерно четыре секунды снаряд с грохотом ударился о землю немного левее давидианского аванпоста.

Сергей посмотрел в бинокль. Кто-то из давидианцев ринулся в дом, но большинство начали озираться по сторонам, пытаясь определить, откуда прилетела эта штука.

– Право двадцать, – скомандовал Казимир.

– Есть право двадцать, – отрапортовал наводчик. – Готово.

– Боевой белый, запал четыре, огонь.

Заряжающие повторили процесс, и снаряд с грохотом умчался к цели, но в этот раз земли не достиг. Метрах в двадцати над зданием снаряд ярко вспыхнул, рассыпавшись на десятки небольших мерцающих огоньков. Они медленно опускались на землю, сопровождаемые белым дымовым шлейфом, накрывая полупрозрачным бледным облаком не только сам дом, но и всю прилегающую территорию.

Поначалу давидианцы пробовали закрывать лица руками или тканью, наивно полагая, что это обычный дым. Но вскоре принялись истошно вопить от боли. Некоторые пытались убежать, по пути срывая с себя одежду, словно охваченные адским пламенем. Но никакого огня не было и в помине, лишь слабое белое мерцание огоньков, продолжавших испускать убийственную дымовую завесу. Сергей с ужасом наблюдал, как люди в страшной предсмертной агонии падают один за другим. Некоторые из последних сил продолжали кататься по земле, пытаясь сбить с себя невидимое пламя.

Минуту спустя всё закончилось. Сергей медленно опустил бинокль и повернулся к Казимиру. Тот смотрел на него с дьявольской ухмылкой на лице.

– Ну и как тебе наш фейерверк?

Сергей ответил не сразу:

– Что это за дрянь?

– Белый фосфор. Жуткая вещь, сжигающая всю органику, с которой вступит в контакт. Такой же дрянью поджарили и твоего приятеля Дэна, когда он гонял к давидианцам на так называемые «переговоры». До сих пор ума не приложу, как ему удалось выжить после таких ожогов. Но я даже немного рад, что он не сдох тогда, пускай ещё немного помучается перед смертью.

– И зачем ты мне всё это показал?

– Сергей, не строй из себя дурачка, ты всё прекрасно понял. Думал, мне нечего противопоставить вашим недоармиям? Ты думал, вам удастся закрыться в своих пограничных фортах и мы ничего не сможем сделать? Как тебе такое, сержант Калашников? Прямо сейчас десяток таких же орудий сжигает аванпосты давидианцев вдоль всей границы, и это только начало. Мы будем гнать этих фанатиков до самой столицы. А когда они, словно трусливые крысы, закроются в своём поместье и начнут умолять о пощаде, мы предъявим им ультиматум. Если согласятся, будут жить и служить нам. А если нет, то сгорят точно так же, как те куски мяса. – Он указал в сторону только что уничтоженного аванпоста. – Думаю, на это уйдёт дней пять, максимум неделя. Но ты сильно не переживай, про «Рубеж» я не забуду. Как только с давидианцами будет покончено, я займусь вами. Так что у тебя остаётся не так уж много времени, чтобы разобраться с Савиным. Как считаешь, это достаточно весомый стимул, чтобы убрать его при первой же возможности?

– Значит, теперь ты хочешь, чтобы я убил его лично?

– Тебе решать. Понимаю, что убийство друга не самый хороший поступок, но я бы на твоём месте из двух зол выбрал меньшее. Ведь куда лучше убить одного мерзавца, чем пожертвовать жизнями десятков, а то и сотен ни в чём не повинных людей, в том числе и твоих родных.

– Похоже, что выбора как такового у меня и нет.

– Не говори ерунды, выбор есть всегда. Как там говорил твой приятель Дэн: не бывает безвыходных ситуаций, бывают лишь варианты решения, которые нас не до конца устраивают. По мне, эта фраза отлично отражает всю суть данной дилеммы. Подумай об этом.

Сергей промолчал. Он не видел смысла и дальше обсуждать эту тему. Здесь и так всё было ясно: ему придётся убить Дениса, а после уповать на то, что Казимир гуманно отнесётся к остальным жителям общины. Либо стоит поискать другой путь, где ему не придётся выбирать меньшее из зол, но времени для этого уже почти не оставалось.

Ночь Сергей провёл в тяжёлых раздумьях, спать не хотелось. На следующий день его вновь куда-то повезли, судя по всему, на запад, ближе к территории «Рубежа». В этот раз всю дорогу его сопровождала только Джо, Казимир остался разбираться с давидианцами.

Их машина остановилась возле моста через небольшую речку, Джо приказала Сергею выйти. Из автомобиля, следовавшего за ними, двое мужчин выволокли бессознательное тело майора Купера. Сергей обеспокоенно спросил:

– Что с ним?

– Можешь не переживать, – спокойно ответила Джо, – всё с твоим любимым майором в порядке. Очнётся минут через двадцать с сильной головной болью и провалами в памяти. До следующего утра он будет вести себя очень послушно и почти бездумно исполнять все твои указания. Советую использовать это время, чтобы вбить в его голову воспоминания о побеге. Расскажешь, что смог вырубить надзирателя и освободить его. Повторишь ему эту сказку несколько раз и на следующий день он не сможет отличить правду от вымысла. – Джо перевела взгляд на реку, протекавшую под дорогой. – Эта река выведет вас прямо к аванпосту «Гермес», до него отсюда километров тридцать. Если не будете тормозить, то к утру доберётесь. – Джо взяла с переднего сиденья небольшой рюкзак и швырнула Сергею. – Здесь немного еды, одеяло и ещё кое-что важное, без чего вам не выжить. Взгляни.

Сергей порылся в основном отделении и достал пол-литровую пластиковую бутылку с жёлто-бурой жидкостью внутри.

– Что это?

– То, что спасёт вам жизнь, если по дороге столкнётесь с моими зверушками.

Сергей отвернул крышку. Резкий аммиачный запах тут же ударил в нос.

– Что это за дрянь? Воняет, как моча.

– Это и есть моча, – ухмыльнулась девушка. – Моя моча плюс ещё кое-что. Все зверушки в округе знают, чей это запах и не захотят с вами связываться. Обливать себя не обязательно, достаточно смочить небольшой кусок ткани или обработать место для ночлега по периметру. Запомнишь или тебе приложить письменную инструкцию?

– Уж как-нибудь постараюсь запомнить.

Сергей плотно закрыл бутылку и убрал её обратно в рюкзак. Джо тем временем вынула из кармана небольшой пистолет и протянула Сергею.

– Стреляет дозвуковыми патронами, – пояснила она. – Выстрел не громче, чем хлопок в ладоши. В магазине шесть патронов. Бронежилет не пробьёт, но череп или грудину запросто. Предохранителя нет, стреляет только самовзводом, так что можешь не бояться, случайно ничего себе не отстрелишь.

Сергей проверил оружие, дослал патрон в патронник и убрал в карман.

– Как вы узнаете, что я всё сделал?

– Будь уверен, мы узнаем, – ухмыльнулась Джо. – У нас повсюду есть глаза и уши. – Она подошла к нему почти вплотную, стянула с себя маску, обнажив изуродованное, покрытое сетью чёрных капилляров лицо, и проговорила угрожающим тоном: – А теперь слушай меня очень внимательно. Мы с тобой заключили сделку: ты убираешь Савина, а мы взамен не трогаем тебя и твою семью. С остальными, кто не станет сопротивляться, тоже поступим максимально гуманно. Но если ты вдруг решишь нас кинуть, то клянусь всеми богами, я лично приду за тобой. Ты сильно ошибаешься, если считаешь плато Дрейко безопасной зоной. Поверь, это не так. Для меня не составит никакого труда забраться к вам посреди ночи, и даже абсолютно отвесные скалы мне не преграда. Помни это, Сергей, – она вновь натянула маску, села в автомобиль и на прощание добавила: – Если сделаешь всё, как договаривались, Казимир не даст тебя в обиду, полезными людьми он не разбрасывается. Возможно, ты даже сможешь занять место Савина. Кто знает. Удачи, герой.

Обе машины лихо умчались по дороге на восток.

Не теряя времени, Сергей попытался привести Купера в чувство, это было несложно. Как и говорила Джо, вёл он себя достаточно покладисто, хоть и был сильно дезориентирован. Видимо, препараты, которыми его накачали, всё ещё действовали. На вопрос майора как они здесь очутились, Сергей рассказал заготовленную историю о побеге. Купер не стал спорить или что-либо уточнять, покорно сделав вид, будто припоминает эти события.

Вдвоём они спустились к реке и пошли вниз по течению вдоль правого берега. Сергей предусмотрительно оторвал кусок одеяла, намотал на палку и смочил пахучей жидкостью из бутылки. Получилось подобие факела, но вовсе не для огня. Если Джо не солгала, твари теперь были им не страшны. Бутыль с остатками жидкости он слегка сдавил, выпустив лишний воздух, закрутил крышку и убрал во внутренний карман куртки.

Двигались быстро. Поначалу Сергей опасался, что Купера из-за лёгкой растерянности придётся вести за ручку, но нет, майор был достаточно бодр и расторопен. Пройдя примерно половину пути, им пришлось остановиться на ночлег. К счастью, в кармане рюкзака лежало огниво и тюбик с горючей жидкостью, так что без труда удалось развести костёр.

– Сэр, что последнее вы помните до побега? – спросил Сергей, устраиваясь возле огня.

– Кажется, они снова пытались меня допросить, – ответил майор бесцветным усталым голосом. – Вкололи какую-то дрянь и куда-то поволокли. Потом я вырубился.

– Я так и понял, что они вас чем-то накачали, – старательно подыгрывал ему Сергей. – Вам повезло, что наши камеры были рядом. Когда я вас нашёл, вы вообще ничего не соображали и ноги еле передвигали. Часть пути мне буквально пришлось нести вас на себе. Повезло, что охрана не сразу спохватилась и вдогонку за нами никто не ринулся.

– Интересно почему.

– Что почему?

– Почему никто не бросился за нами в погоню?

Подозрительный взгляд Купера слегка насторожил Сергея.

– Не знаю, сэр. Возможно, решили, что мы и так сдохнем. Какой-то ценности мы для них уже не представляли, они ведь и так успели вытянуть из нас всю нужную им информацию.

– Это точно, проболтались мы с тобой конкретно, – в голосе Купера звучали нотки отчаяния. Вдруг он спросил: – Почему ты меня не бросил?

– Я не мог, сэр, вы же мой командир. Как бы я потом смотрел в глаза вашей дочери?

– Выходит, за мной должок?

– Это уже на ваше усмотрение, я ничего с вас требовать не буду. Но если настаиваете, то по возвращении можете отблагодарить меня материально. Вы ведь теперь богач, насколько я знаю.

Купер посмотрел на собеседника с лёгким недоумением, но вскоре явно сообразил, к чему тот клонит.

– Значит, и это я тоже выболтал? – вопрос майора был скорее риторическим.

– Я так понимаю, мы все много чего разболтали на допросах. Тут нечего стыдиться, сэр, у каждого человека есть свои скелеты в шкафу, просто Казимир решил слегка перетасовать наши шкафчики.

– Могу ли я рассчитывать, что мои скелеты никогда не покинут твоего шкафа?

– Конечно, сэр. Будьте уверены, ни ваша жена, ни кто-либо ещё никогда не узнают о некоторых ваших «пристрастиях». – Сергей особенно выделил последнее слово и с улыбкой добавил: – По крайней мере, лично от меня эту информацию никто не услышит. Ну а я, в свою очередь, надеюсь, что вы человек чести и в случае чего не оставите меня и мою семью без поддержки. Я ведь прав насчёт вас?

Купер посмотрел на Сергея исподлобья неестественным змеиным взглядом. Его и без того узкие глаза превратились в тонкие прорези. Выдержав недолгую молчаливую паузу, он медленно кивнул, дав понять собеседнику, что намёк вполне ясен.

– Да, ты прав, – добавил майор, стараясь не выказывать эмоций, – по долгам я всегда плачу. Так что не переживай, твоя награда тебя непременно найдёт.

– Рад это слышать, сэр. Значит, всё не зря. – Сергей посмотрел на часы. – Пора бы уже отбиваться. Ложитесь спать первым, я подежурю.

– Давай сначала ты, мне пока спать не хочется.

– Вы уверены? Может, всё-таки…

– Отбой, сержант, – перебил его Купер. – Это приказ.

– Как скажете, сэр, – растерянно ответил Сергей.

Его слегка насторожил откровенно напористый тон майора. Судя по всему, действие препаратов, делавших его покорным, уже прекратилось. Закутавшись в одеяло, Сергей прижался спиной к дереву и, прежде чем закрыть глаза, на всякий случай засунул руку в карман, в котором лежал пистолет. Лишь сейчас он понял, что сильно сглупил, не проверив содержимое карманов Купера, прежде чем привел того в чувство.

Сергей закрыл глаза. Стараясь не заснуть быстро, он внимательно прислушивался к окружению, время от времени приподнимая веки, и наблюдал за майором. Но тот продолжал неподвижно сидеть у костра, иногда протягивая ладони к языкам пламени. Так прошло минут двадцать, и Сергей, сам того не заметив, погрузился в глубокий сон.

Разбудил его яркий свет, ударивший прямо в лицо, словно светили мощным фонарём. Не до конца проснувшись, он попытался отвернуться, но в следующее же мгновение кто-то схватил его и повалил на землю. Сергей испуганно вскрикнул и, нащупав в кармане рукоять пистолета, попытался его выдернуть, но одеяло, в которое он закутался, не позволило этого сделать.

– Тихо! – резко прошептал Купер прямо над ухом. – У нас гости.

Открыв глаза, Сергей увидел, что весь лес вокруг залит белым светом. Купер неподвижно лежал рядом. Сергей отпустил пистолет и поспешил выбраться из одеяла.

– Что происходит? – обеспокоенно спросил он.

– Вспышка в небе.

Сергей задрал голову. Источник света, слабо пульсируя, неподвижно висел почти у них над головами. На фонарь или прожектор эта вещь никак не походила. Она скорее напоминала осветительную ракету, замершую в одной точке и постепенно терявшую яркость. Сергей сразу заметил сходство с тем мощным взрывом в космосе, который они наблюдали двумя неделями ранее.

Так в полной тишине прошло несколько минут. Как и в прошлый раз, этого хватило, чтобы источник света успел потерять большую часть яркости и стал похож на одну из звёзд.

– Хочешь сказать, – начал Купер, – это снова что-то в космосе рвануло?

– Похоже на то, сэр. По крайней мере, иного объяснения я пока не вижу.

– Не слишком ли часто? Целых два термоядерных взрыва меньше чем за месяц.

– Не факт, что только два.

– В смысле? Хочешь сказать, мы проглядели ещё минимум один, пока сидели взаперти?

– Такое тоже возможно, но я не об этом. Вспышки могли происходить и в дневное время, но по другую сторону Земли.

Сергей посмотрел на часы, было начало пятого, скоро должно начать светать. Немного поразмыслив, он вновь перевёл взгляд на загадочную белую звезду и сказал:

– Сэр, мне кажется, это не какие-то случайные термоядерные взрывы, в них есть некоторая закономерность.

– Поясни.

– Я думаю оба раза, что мы с вами видели, вспыхивал один и тот же объект. Ну или по крайней мере источник обеих вспышек находился примерно в одном месте.

– С чего ты так решил? Я точно помню, что в прошлый раз источник был немногим выше линии горизонта, а сейчас он почти у нас над головами.

– Так и есть, но тогда был вечер, а сейчас почти утро. Не забывайте, что звёздное небо непрерывно движется. Ну то есть это мы движемся относительно звёзд из-за вращения Земли. В тот раз я запомнил, что эпицентр вспышки находился внутри созвездия Водолея. Взгляните, вон тот треугольник образует пояс Водолея. Как видите, источник по-прежнему внутри этого треугольника, как и в прошлый раз.

– Калашников, ты что, ещё и в астрономии эксперт?

– Я – нет. Это всё Сара. Она все созвездия и многие звёзды наизусть знает, вот и я ненароком кое-что запомнил.

Они продолжили путь на рассвете. По прикидкам Сергея, оставалось пройти не меньше пятнадцати километров. С самого утра солнце начало изрядно припекать, воздух быстро стал влажным и липким. Даже деревья, растущие вдоль реки, особо не спасали. Но, по крайней мере, им больше не приходилось прорубаться сквозь заросли – идти по берегу, усыпанному галькой, было одно удовольствие.

Ближе к полудню, когда до конечной цели оставалось всего несколько километров, Купер, шедший в тот момент первым, внезапно остановился и резко поднял правый кулак. Сергей застыл на месте.

– Куда путь держим? – Со стороны леса послышался невозмутимый мужской голос.

Сергей с Купером бегло осмотрелись, но так никого и не увидели.

– Я ещё раз спрашиваю, куда путь держим?

Голос стал чуть более настойчивым. Раздался чёткий и до боли знакомый щелчок предохранителя.

– А кто спрашивает? – столь же невозмутимо поинтересовался Купер, слегка разведя руки в стороны, наглядно демонстрируя, что он безоружен.

Ответа не последовало. Ближайший к майору валун выплюнул фонтан искр и мелкой каменной крошки, сопроводив это пронзительным свистом. Купер даже не шелохнулся.

– Может, тебе сразу голову прострелить? – добавил незнакомец уже не столь дружелюбно. – Или хочешь, чтобы я начал с ног?

Тут Сергей не выдержал:

– Мы идём на «Гермес», возвращаемся с рейда.

– Вдвоём и без оружия?

– Да, так получилось.

Повисла минутная пауза. Со стороны ближайших зарослей донеслась невнятная мужская речь. Люди, прятавшиеся там, явно что-то обсуждали. Вскоре ветви кустарника раздвинулись и оттуда вышел невысокий коренастый мужчина в серой клетчатой рубашке и с карабином в руках. Из его разгруза торчала длинная антенна рации, а на левом предплечье красовалась хорошо всем знакомая нашивка с изображением глаза на фоне креста. Небрежно озираясь по сторонам, давидианец уверенной походкой направился в сторону Купера. Остановившись в нескольких метрах от майора, он спросил:

– Кто такие?

– Майор Купер и сержант Калашников, община «Рубеж».

– Целый майор «Рубежа» и без нормальной охраны? – давидианец бросил презрительный взгляд в сторону Сергея. – И чем вы, ребята, можете подтвердить свои личности?

– Ничем, документы в других штанах остались.

Давидианец весело ухмыльнулся:

– А ты юморист, майор.

– Не без этого. – Купер оставался предельно серьёзным. – А теперь ты мне объясни, какого хрена вы забыли возле нашего аванпоста?

– Возле вашего? Ты это про «Гермес»?

– Да.

Лицо давидианца скривилось в усмешке.

– Вы когда там были в последний раз? – уточнил он.

– Недели три назад. А что?

– Да то, что вы, ребята, многое пропустили, пока ходили в свой рейд. Если, конечно, вы именно те, за кого себя выдаёте, а не вонючие шпионы отступников, – мужчина с усилием сжал рукоять карабина и угрожающе положил палец на спуск.

– Свяжись с центурионом Максимусом, он подтвердит. – Купер указал на рацию в нагрудном подсумке собеседника.

– Ты знаешь Максимуса? – Давидианец посмотрел с недоверием. – Откуда?

– Встречались около месяца назад на «Гермесе», когда обсуждали, как именно бойцы «Рубежа» будут спасать ваши никчёмные давидианские задницы, вояки вы хреновы. А теперь кончай тратить моё время и свяжись с Максимусом, у меня для него важная информация, от которой зависит, в том числе, и твоя жизнь.

Некоторое время давидианец невозмутимо пялился на Купера, будто ожидая, что тот начнёт извиняться за только что сказанное, но так и не дождавшись, молча натянул на голову гарнитуру радиостанции и принялся кого-то вызывать:

– У меня тут в руках две очень подозрительных личности. Один представился как сержант Калашников, другой майором Купером. Последний требует встречи с вами. Ведёт себя крайне вызывающе. Скажите, мне его сразу пристрелить, как шпиона, или сначала к вам доставить? – наступила короткая пауза, давидианец слушал ответ, вскоре он продолжил: – Ну такой невысокий, на индуса похож. Говорит, встречался с вами на «Гермесе» в прошлом месяце.

В следующее же мгновение боец резко напрягся, оторвав от головы наушник. Судя по обилию ругательных слов, доносившихся из динамика, идея с расстрелом незнакомцев говорившему явно не понравилась. Дослушав ответ, давидианец снял гарнитуру и сказал:

– Ну что могу сказать, майор, ты везунчик. Центурион приказал доставить тебя к нему в штаб живым и невредимым.

– Это куда именно? – поинтересовался Купер. – Нам на «Гермес» нужно.

В ответ давидианец лишь ухмыльнулся. Ничего толком не объяснив, он приказал своим двум бойцам сопроводить важных персон, а сам, не попрощавшись, скрылся в зарослях.

Они почти сразу отклонились от русла реки и двинулись через лес. Бойцы, сопровождавшие их, объяснили, что идти дальше по берегу не самое лучшее решение, можно легко подорваться на одной из мин, которые они же там вчера и установили.

Спустя примерно полчаса они вышли на опушку леса. Первое, что увидел Сергей, была длинная людская колонна, растянувшаяся по дороге, словно змея. Многие сотни мужчин, женщин, детей, а вместе с ними множество гружёных повозок и домашний скот. Вся эта гигантская процессия двигалась со стороны давидианской столицы в направлении аванпоста «Гермес».

– Что это? – удивлённо спросил Сергей у сопровождавших их бойцов.

– Это наши беженцы, – спокойно ответил молодой парень.

– Беженцы? И куда они идут?

– Как куда? На запад. – Он вдруг осёкся. – Ах да, вы же ничего не знаете.

– Да, нас тут долго не было. Расскажи, что тут было.

– Несколько дней назад на нас напали отступники. Мы все были готовы стоять насмерть, но господь сказал, что мы должны на какое-то время покинуть наши земли, пока не сможем дать врагу достойный отпор.

– Ты сказал господь?

– Да, святой Давид, – лицо парня при этих словах словно озарилось светом. – Он вернулся, как и обещал. Вы ведь видели его божественный свет в небе?

– Видели, но… – на секунду Сергей призадумался, – с чего ты решил, что это именно ваш Давид?

– Епископы так сказали. Господь недавно явился к ним во плоти и назвал имя нового мессии, за которым все мы должны следовать.

– И кто же этот мессия?

– Ха, мне этого знать пока не велено. Но можете спросить у центуриона Максимуса, он-то точно в курсе. Хотя, не думаю, что он вам скажет.

Какое-то время они шли вместе с людским потоком, пока не достигли аванпоста. Судя по закрытым воротам, внутрь никого из переселенцев не пускали. Часовые на вышках пристально осматривали периметр. Некоторые из беженцев ненадолго останавливались для отдыха вблизи каменной изгороди, но большинство непрерывно двигались дальше по дороге в направлении территории «Рубежа».

Первое, что насторожило Сергея, когда они вплотную подошли к аванпосту, это внешний вид часовых на стенах. Вместо ветеранов в их узнаваемом камуфляже там стояли люди в обычной гражданской одежде. Если бы не карабины в их руках, то он легко принял бы любого из них за цивила, которому просто всучили в руки оружие. Неужели всё настолько плохо, что бойцов гвардии не хватает даже на охрану столь важного объекта, как «Гермес»?

Ещё большее удивление ждало Сергея внутри. Люди, открывшие перед ними ворота, также были одеты по гражданке и, что самое неожиданное, у каждого на плече красовалась нашивка культа «Око Давидово». Сперва Сергей решил, что это какая-то уловка с переодеванием, адресованная отступникам, но вскоре понял, что не видит поблизости ни одного знакомого лица – абсолютно весь гарнизон аванпоста состоял исключительно из давидианцев.

Столь неожиданный факт ненадолго выбил Сергея из колеи. Он не понимал, что здесь происходит, и с трудом мог скрывать накатившее волнение. А вот Купер, напротив, внешне был абсолютно спокоен, как будто его вновь чем-то накачали.

Наконец они увидели знакомые лица. Перед главным зданием аванпоста их встретил центурион Максимус со своим чернокожим слугой.

– Господа, какая неожиданность, – учтиво изображая радость, произнёс центурион. – Как вы здесь оказались? Я думал, ваша миссия проходит западней.

– Мы бежали из… – попытался ответить Сергей, но Купер тут же его перебил:

– Долгая история, в двух словах не расскажешь. – Купер незаметно от собеседника бросил на Сергея недобрый взгляд, явно сообщавший, чтобы тот помалкивал об их недавнем пленении. – У меня к вам тот же вопрос, центурион. Что здесь, чёрт возьми, происходит и где наши люди?

– Насколько я знаю, все ваши бойцы заняты на других участках фронта, поэтому мне и моим воинам приказали удерживать этот аванпост и прилегающие территории, пока не пройдёт колонна. На подробный рассказ уйдёт много времени. Как вы, майор, уже сказали, это долгая история. – Он мельком окинул взглядом обоих мужчин. – Я вижу, вам многое пришлось пережить. Вас ведь было больше?

– Да, но дошли только мы.

– Понимаю, – центурион взглянул на часы. – У нас есть ещё несколько часов, эвакуация начнётся ближе к вечеру, когда пройдут последние беженцы и прикрывающие их отряды.

– Эвакуация? – удивился Купер.

– Да. Мы сожжём здесь всё дотла и уйдём вслед за колонной. А пока я предлагаю пройти внутрь, там я расскажу вам всё более подробно. – Он повернулся к слуге. – Нигрум, приготовь что-нибудь поесть и подыщи нашим гостям чистую одежду.

– Слушаюсь, господин, – мужчина прижал кулак к груди и почтительно поклонился.

Они поднялись на второй этаж бывшего поместья. По пути им встретилось всего несколько человек, судя по нашивкам, все также давидианцы. Стрелкового оружия ни у одного из них Сергей не заметил, а значит, это штабные работники или их слуги. Похоже, всем вооружённым бойцам было приказано оставаться на улице и контролировать периметр.

Максимус провёл их в комнату, которую раньше занимал комендант аванпоста. Судя по всему, теперь это был его личный кабинет. На стене висела большая карта долины с множеством пометок и надписей. Центурион подошёл к ней, окинул взглядом, словно собираясь с мыслями, и повернулся к гостям.

– Господа, в первую очередь я бы хотел извиниться за не самый радушный приём со стороны моих бойцов. Думаю, вы и сами понимаете, что в последнее время все на взводе. Но главное, что вы здесь и с вами всё в порядке. Как только мне сообщили о вашем появлении, я немедленно связался с консулом и всё ему передал. Он сказал, что немедленно выдвигается сюда и постарается прибыть как можно скорее.

– Погодите, центурион, – перебил его Купер. – Я что-то не понимаю. Какое отношение к нам имеет ваш консул? Нам нужно увидеться с командором.

– Прошу прощения, майор, похоже, я не с того начал. Давайте я немного отмотаю назад и изложу всё по порядку. Вы ведь уже знаете, что противник обстрелял наши позиции фосфорными боеприпасами несколько дней назад?

– Да, мы видели один из таких обстрелов. Точнее, сержант Калашников его видел и рассказал мне по пути сюда.

– Так вот нам удалось захватить одно из этих орудий. Ну, точнее, захватил его отряд ваших ветеранов, которых господин Савин отправил нам в помощь. Они организовали несколько засад возле северной границы и застали ублюдков врасплох, пока те пристреливались к нашему аванпосту. Сдаваться они не хотели, так что многих пришлось пристрелить. Да и орудие, к сожалению, они успели подорвать, так что для нас оно теперь бесполезно. Но, к счастью, командира расчёта взяли живым. На допросе он много чего рассказал интересного и про отступников, и про их цели, так что теперь мы знаем, кто они и какие у них стратегические планы. Уверен, вам тоже удалось немало разведать на их территории. Я ведь прав?

– Так и есть. Мы обнаружили несколько поселений и складов продовольствия у них в тылу. Если их опустошить, это сильно ослабит противника.

– Это очень хорошая новость, майор. Покажете, где это? – Максимус указал на карту, висевшую на стене за его спиной.

– Я бы предпочёл сделать это в присутствии командора Савина, чтобы не повторять одно и то же по два раза. Мне есть что рассказать помимо координат хранилищ. Да и спешить нам сейчас некуда.

– Ну что ж, не буду с вами спорить. Обсудим это позже.

Повисла пауза. Купер с любопытством уставился на центуриона, ожидая, что тот продолжит свой рассказ. Но поняв, что одного намёка собеседнику недостаточно, майор нетерпеливо проговорил:

– Вы сказали, что взяли в плен одного из их командиров. И что там дальше?

– Ах да. На этом, собственно, все хорошие новости и заканчиваются. К сожалению, пленный не пережил обстоятельного допроса, поэтому мы смогли лишь примерно оценить наступательный потенциал отступников. Но и собранной информации было вполне достаточно для понимания, что попытка удержать Ториан обойдётся нам слишком дорого. После того как Казимир спалил наш оружейный склад, нам и обороняться-то особо нечем. Враг просто перебьёт всех, кто останется в городе, в том числе и мирных жителей, а после, поглотив наши ресурсы, займётся вами. Чтобы этого не допустить, господин Савин предложил, как мне кажется, единственно возможный выход: переселить наших людей на территорию «Рубежа», а город со всеми запасами предать огню. Враг не получит ничего, кроме горстки пепла и выжженной земли.

Лицо Купера скривилось в гримасе недоумения.

– А чем Савин собирается всех вас кормить? – В его голосе чувствовалось раздражение. – Не сочтите это за оскорбление, центурион, но мы и себя-то толком прокормить не могли, оттого и вынуждены были торговать с вами. И это ещё в мирное время. А сейчас я вообще не представляю, каким образом мы сможем потянуть ещё несколько сотен голодных давидианских ртов.

Судя по выражению лица Максимуса, эти слова сильно задели его самолюбие, хоть центурион в рамках приличия и старался не подавать вида. Заметив это, Купер презрительно ухмыльнулся. Сергей, наблюдавший со стороны, искренне надеялся, что конфликт не получит развития, но ошибся.

– Господин Купер, – размеренным тоном произнёс центурион, – с первой же минуты нашего знакомства я отчётливо ощутил, как сильно вы презираете и меня, и мой народ, хоть вы и старались этого не показывать в присутствии вашего командора. Уверен, будь ваша воля, вы без зазрения совести бросили бы всех нас подыхать за ваши грехи. Я ведь прав?

– За наши грехи?

– Да. Я же сказал, что мы теперь знаем, кто такие отступники на самом деле и за что они вас ненавидят.

Ухмыльнувшись, Купер произнёс деловитым тоном:

– Центурион, я бы предпочёл не отвечать на ваши провокационные вопросы, а то могу ненароком травмировать ваши нежные религиозные чувства. Предлагаю вернуться к этому обсуждению позже, когда обстановка будет более подходящая.

– Наверно, вы хотели сказать, когда вас будут окружать ваши ветераны? – Максимус одарил оппонента презрительной улыбкой. – Я и не ждал от вас другого. Вы готовы говорить прямо лишь в окружении своих бойцов. Но сейчас их здесь нет, поэтому вы боитесь сказать мне в глаза, что у вас на уме. Только не подумайте, что я вас осуждаю, ни в коем случае. Вы просто такой человек и вас уже поздно перевоспитывать. Но я бы всё же посоветовал вам обрести хоть немного смирения и научиться проявлять чуть больше уважения к людям, у которых вы в гостях.

– В гостях? – огрызнулся Купер. – Центурион, ты видно что-то попутал, это всё ещё наш аванпост. И то, что тебя с твоими фанатиками поставили его сторожить, не делает его вашим. Так что это скорее ты у меня в гостях.

По лицу Максимуса поползла довольная ухмылка, переходящая в лёгкий смех.

– Чего лыбишься, давидианец?

– Ничего. Просто приятно наблюдать, как вы обнажаете своё истинное лицо, господин майор. Вывести вас из себя было совсем несложно.

Купер хотел было что-то ответить, но тут с улицы донёсся выкрик:

– Консул прибыл.

Сергей выглянул в окно, но поскольку оно выходило в сторону леса, весь внутренний двор оставался вне поля зрения.

– Господин Купер, – тон центуриона был максимально сдержанным, – предлагаю отложить наш разговор до лучших времён. Если же у вас возникнет непреодолимое желание пообщаться со мной, что называется, «по-мужски», то я всегда к вашим услугам.

– Можешь не сомневаться, с тобой мы ещё пообщаемся, в том числе и по-мужски.

– Обязательно. Ждите здесь, я должен встретить консула.

– Иди встречай своего господина, швейцар.

Ничего не ответив, центурион вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Сэр, вы что творите? – возмутился Сергей, стараясь не повышать голоса. – Мы сейчас не в том положении, чтобы собачиться с давидианцами по любому поводу. Им ничего не стоит молча нас пристрелить и закопать где-нибудь под оградой. Сэр, прошу вас, не провоцируйте их. Сейчас нам нужно любой ценой добраться до дома и сообщить командору обо всём, что мы узнали.

– Да успокойся ты, ничего они с нами не сделают. Ты думаешь, я просто так ничего не стал показывать ему на карте? То, что хранится у нас в голове, имеет слишком большую ценность, чтобы просто так пускать нас в расход.

Из глубины коридора донеслись неторопливые шаги. Дверь комнаты открылась, и внутрь зашли двое. Чернокожий слуга Максимуса аккуратно вёл под руку высокого худого человека в тёмном одеянии, чем-то напоминавшем средневековый балахон священника. Второй рукой тот упирался на трость. Голова мужчины была опущена, капюшон скрывал лицо. Последним в комнату вошёл центурион.

Мужчина в балахоне, опершись на трость, еле заметным движением руки отпустил слугу. Тот вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Неторопливо стянув с головы капюшон, мужчина обнажил абсолютно лысый, покрытый ожогами череп.

– Привет, дружище, – произнёс он хриплым усталым голосом, уставившись на Сергея единственным глазом.

– Дэн? – выпалил Сергей, с удивлением узнав в собеседнике Дениса Савина. Майор Купер, судя по рыбьему выражению лица, был удивлён не меньше. – Но как ты… То есть нам сказали, что прибыл давидианский консул.

– Так и есть. – Савин перевёл взгляд на центуриона, явно намекая, чтобы тот продолжил за него.

– Поскольку господин Савин великодушно разрешил нашему народу поселиться на землях «Рубежа», совет епископов единогласно принял решение наделить его полномочиями консула и признать нашим верховным лидером. Все мужчины, женщины и дети обязаны ему жизнью и смиренно вверяют свои судьбы в его милосердные руки.

– Спасибо, Максимус, – прохрипел Савин.

– И как нам теперь к тебе обращаться? – бесцеремонно спросил Купер. – Командор, консул или, может, повелитель?

– Ты, Джек, можешь обращаться ко мне как захочешь, но для моего уха титул консула звучит приятней, – он откашлялся. – Как видите, мне по-прежнему сложно говорить, да и хожу я пока с трудом, так что прошу вас, не утомляйте меня расспросами. – Он подошёл ближе – Насколько я понял, центурион уже ввёл вас в курс последних событий?

– Типа того, – ответил Купер. – Пока ты сюда ехал, у нас состоялся очень обстоятельный разговор в дружеской атмосфере.

– Это хорошо. Максимус сказал, что у тебя есть какая-то важная информация, которой ты хотел со мной поделиться.

– Так и есть.

Купер предложил подойти ближе к карте и начал во всех подробностях рассказывать детали рейда с самого первого дня. Сергей счёл, что пока майор хорошо справляется с докладом и без его подсказок. Он отошёл к единственному окну в комнате, ожидая, когда его помощь будет уместна.

Сергей наконец смог хоть немного расслабиться. С тех пор, как их отряд покинул границы «Рубежа», он впервые почувствовал себя в безопасности. Отчасти этому способствовали крепкие стены аванпоста и надёжная охрана, но в большей степени пистолет, всё ещё лежавший в кармане его куртки.

Несмотря на чёткий уговор, заключённый с отступниками, Сергей до сих пор не принял окончательного решения, как именно ему стоит поступить. Он не был до конца уверен, что всё рассказанное человеком по имени Виго является правдой. Но даже если и так, то стоит ли принимать сторону врага? Само собой, он легко мог прямо сейчас незаметно достать оружие, тихо подойти к Денису сзади и одним коротким движением пальца вышибить тому мозги. Одно мгновение, и сделка закрыта. Но в таком случае следующим же логичным шагом будет застрелиться самому, поскольку живым отсюда он точно не выберется.

И тут Савин, будто услышав размышления Сергея, неожиданно прервал рассказ Купера и повернулся.

– Кстати, дружище, совсем вылетело из головы. Прими мои поздравления, папаша.

– Что? – На лице Сергея застыла гримаса недоумения.

– Ну а чего непонятного? – иронично сказал Денис. – В твоём полку прибыло, у тебя сын.

– Сын? Но как? Ведь срок ещё не подошёл.

– Ну ты же сам знаешь, какая Лиза торопливая, вот и не дотерпела. Но ты не волнуйся, с ней и с ребёнком все хорошо, оба ждут твоего возвращения.

От неожиданно нахлынувшей волны счастья Сергей непроизвольно раскрыл рот и засмеялся как умалишённый. Остальные мужчины изумлённо уставились на него. Купер, стоявший от него дальше всех, восторженно произнёс:

– Мои поздравления, боец. Теперь и помирать не страшно.

Майор театрально захлопал в ладоши, спровоцировав остальных сделать то же самое. Несколько секунд они аплодировали вместе. И вдруг Купер резко остановился. Опустив правую руку, он как-то неестественно дёрнул ею пару раз. Из рукава куртки в его ладонь скользнул небольшой предмет. Обхватив его пальцами, майор приставил предмет к затылку Максимуса и крепко сжал.

Раздался негромкий звук, почти неотличимый от хлопка в ладоши. Центурион слегка дёрнул головой и, подогнув ноги, рухнул на пол. Прежде чем кто-либо успел понять, что сейчас произошло, Купер резким движением ударил Савина сбоку в челюсть, и тот, не успев издать ни звука, упал рядом с безжизненным телом Максимуса.

Лишь после этого ошарашенный Сергей наконец пришёл в себя и в полной мере осознал произошедшее. Его рука непроизвольно потянулась к карману, но Купер, явно заметив это, тут же направил на него оружие.

– Замри, – прорычал майор.

Сергей застыл на месте. Ему в лицо смотрел ствол небольшого пистолета, по виду точно такого же, как и тот, что лежал у него в кармане. Купер, не опуская оружия, переступил через труп центуриона и, подойдя почти вплотную, произнёс спокойным бесцветным голосом:

– Ты хочешь, чтобы твой сын рос без отца?

Сергею потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл вопроса. Вникнув в слова майора, он отрицательно замотал головой.

– Тогда делай всё, что я прикажу. Договорились?

Сергей кивнул.

– Хорошо. Я знаю, что лежит у тебя в кармане. Вынь это двумя пальцами и медленно передай мне.

Сергей сделал всё, как сказал ему майор. Тот принял пистолет из руки Сергея и убрал в карман.

– А теперь отдай мне бутылку с остатками той дряни, что дала тебе Джо. Она во внутреннем кармане твоей куртки, если забыл.

Сергей покорно выполнил и этот приказ. Единственное, что заботило его в тот момент, это желание не отправиться вслед за Максимусом на тот свет.

Купер поставил бутылку на стол, после запустил руку в карман брюк и извлёк оттуда небольшое устройство размером со спичечный коробок. Нажав комбинацию из нескольких клавиш, он положил устройство на подоконник.

– Зачем? – с трудом выговорил Сергей. – Зачем вы это сделали?

– Затем, что у тебя кишка тонка. Я сразу понял, что тебе духу не хватит выполнить условия договора.

Ошарашенный Сергей не смог вымолвить ни слова.

– Неужели ты и в самом деле столь наивен, что поверил в эту байку про мой отказ от сотрудничества? Ты же не дурак, Калашников, мог хотя бы предположить, что тебе морочат голову.

– Всё это время вы были с ними заодно?

– Я не заодно с ними, просто из двух зол я предпочёл выбрать меньшее. Но в чём-то ты прав, я тоже заключил с ними сделку.

– Когда?

– Наверно, день на пятый после нашего пленения, когда они поведали мне то, что ты узнал позднее.

– Значит, всё, что было после, это спланированный спектакль?

– В некоторой степени.

– И казнь Паскаля тоже? – Сергей уставился на Купера ненавидящим взглядом.

– Как минимум одному из вас двоих в любом случае пришлось бы сдохнуть на потеху толпе. Мне предложили выбрать, кому из вас жить, а кому умереть. Я не хотел этого, но мне пришлось сделать выбор. Считаешь, он был неверным? Может, стоило пожертвовать тобой?

Сергей промолчал.

– Так я и думал. Своя шкура всегда ближе к телу, даже для такого высокоморального индивида, как ты. Просто пойми, после всех допросов вы оба стали бесполезными кусками мяса для Казимира с Джо, лишь я имел для них хоть какую-то ценность. Я решил, что спасти хотя бы тебя будет куда лучше, чем дать сдохнуть вам обоим. И, пожалуйста, не заставляй меня жалеть о моём выборе. – Купер крепче сжал рукоять пистолета. – Ты ведь тоже меня не бросил, когда тебе предложили свободу, так что мы с тобой в некотором роде квиты.

Сергей отвёл взгляд. Для него было очевидно, что Купер не горит желанием убивать его, но от этого общая ситуация лучше не становилась.

– Почему именно здесь и сейчас? – спросил он спокойнее. – Вы же понимаете, что теперь мы оба покойники. После того, что вы сделали, давидианцы живыми нас не отпустят.

– Калашников, ты до сих пор ничего не понял? Всё это изначально было грёбаной ловушкой. Никто и не собирался выпускать нас отсюда живыми, – он указал на Савина, лежавшего рядом. – Ты думаешь, почему он примчался сюда так быстро и не прихватил с собой никого из бойцов «Рубежа»? Он понял, что мы не просто так пропали на целых три недели. Мы могли узнать что-то лишнее, а значит, от нас нужно скорее избавиться, предварительно вытянув всю возможную информацию о враге. Стоило мне закончить доклад о нашей вылазке, как нас обоих пристрелили бы прямо в этом кабинете. Не веришь?

Купер убрал пистолет в карман и подошёл к Савину, который всё ещё лежал без сознания. Перевернув бывшего командора на спину, он отогнул полог его плаща и вынул револьвер из поясной кобуры.

– Видишь? – Майор бросил оружие на стол. – Каждому из нас досталось бы по одной пуле в голову, это в лучшем случае.

– Допустим. И что дальше? Как мы отсюда выберемся?

– Неужели ты думаешь, что я начал бы всё это, не имея чёткого плана спасения? Вот наш ключик, – он указал на Савина.

– Хотите использовать его в качестве заложника и таким образом бежать? Но куда?

– Калашников, ты меня явно недооцениваешь, – он посмотрел на часы. – Подожди ещё немного и всё поймёшь.

Раздался хриплый стон – Савин начал приходить в себя. Купер грубо оттащил его в сторону и прислонил спиной к стене.

– Доброе утро, господин консул, – издевательски проговорил майор. – Или, может, вашему единственному уху приятней обращение «епископ Дэн»? Или, может, «Странник»? Как нам к тебе обращаться, ублюдок?

– Джек, – ответил он слабым хриплым голосом, – что ты творишь?

– Что я творю? – удивился Купер. – Вывожу тебя на чистую воду, двуличная ты змеюка. Ты всё правильно понял, мы были у отступников, и там нам открыли на тебя глаза. Я, конечно, и до этого понимал, что у тебя есть свои скелеты в шкафу, но чтоб такие, – майор присвистнул. – На днях у меня состоялся очень занимательный разговор с одним твоим старым приятелем, епископом Виго, он столько интересного про тебя рассказал, зашататься можно: про то, как ты снабжал давидианцев оружием, про трёх твоих жён и даже про твоё немногочисленное потомство. – Последние слова прозвучали особо язвительно. При этом Купер почему-то бросил взгляд на Сергея, вызвав у того лёгкое недоумение. – Дэн, мне продолжать?

– Не надо, Джек. Я понял, что ты всё знаешь. Просто скажи, что тебе от меня нужно.

– Вот так просто? – в голосе Купера прорезалась досада. – Ты даже не попытаешься нассать мне в уши, как делал все эти годы?

– А какой смысл? Можешь не сомневаться, мне есть что тебе сказать, но сейчас ты просто не захочешь меня слушать.

– Это верно. Всякого лживого дерьма я уже вдоволь от тебя наслушался.

За окном раздались выстрелы. Похоже, стреляли с одной из вышек. Кто-то из часовых закричал:

– Бестьи! Бестьи идут с севера!

– Все на стены! Не дайте им подойти к беженцам!

Словно праздничный фейерверк началась стрелковая канонада. Вдалеке послышались дикие вопли тварей, нараставшие с каждой секундой. Купер как ни в чём не бывало подошёл к столу, взял бутылку с пахучей жидкостью, вылил немного на себя, а остальное разлил вдоль окна и двери. Помещение быстро наполнилось мерзким аммиачным запахом.

За дверью раздался топот бегущих ног, кто-то панически постучался. Следом послышался обеспокоенный голос Нигрума, слуги центуриона:

– Господин консул, господин Максимус, бестьи напали на аванпост.

– Мы слышали, – Купер старательно изображал хриплый голос Савина, получалось вполне правдоподобно. – Занимай оборону, мы запрёмся здесь.

– Вы уверены? Может, мне побыть с вами?

– Нашим воинам нужна твоя помощь. Ступай с богом.

– Слушаюсь, господин.

Нигрум убежал.

– Что происходит? – обеспокоенно спросил Сергей.

– Ты про это? – майор указал на окно, откуда продолжали доноситься стрельба и крики. – Это, собственно, и есть мой план.

– Риперы? Вы натравили на нас риперов?

– Ага. Но ты не волнуйся, нас они не тронут, по крайней мере, не должны.

– Но как они нас нашли?

Купер злобно ухмыльнулся, взял с подоконника небольшое устройство, которое положил туда несколькими минутами ранее, и бросил Сергею.

– Что это?

– Радиомаяк.

В следующее же мгновение снаружи за подоконник ухватилась грязная когтистая рука, следом вторая. Купер схватил со стола револьвер Савина и встал перед окном, направив оружие в сторону оконного проёма. Тварь, подтянувшись обеими руками, засунула внутрь голову и уставилась налитыми кровью глазами прямо в ствол. Все в комнате застыли на месте. Подобие уверенности сохранял лишь майор. Он медленно взвёл курок и направил оружие в лоб незваному гостю. Рипер окинул людей взглядом, пару раз с усилием втянул носом воздух и, издав несколько щёлкающих звуков, спрыгнул вниз.

– Не обманула, – пробормотал майор, аккуратно спуская курок револьвера, дабы избежать случайного выстрела.

На фоне непрекращающейся канонады, доносившейся с улицы, отчётливо громыхнули несколько одиночных выстрелов непосредственно в здании. За дверью царила паника и беспорядочные крики:

– Эта тварь внутри, она внутри!

– У неё пистолет!

– Да убейте ж вы её, наконец! Убейте эту бестью!

– Она в нас стреляет! Она стреляет!

Потребовалось не больше минуты, чтобы все крикуны замолкли один за другим. Кого-то из них резко обрывал очередной выстрел, а кто-то начинал визжать словно свинья, пока его вопли не превращались в приглушённое бульканье. Последнего бедолагу, судя по крикам, забили до смерти прямо перед дверью.

На несколько секунд воцарилась зловещая тишина. Купер с невозмутимым видом посмотрел на часы.

– Меньше пяти минут на штурм? – пробормотал он. – Эффектно.

В дверь скромно постучали, будто кто-то пришёл в гости. Купер убрал револьвер за спину и повернул ключ. Старые петли скрипнули, и в комнату размеренной кошачьей походкой зашла Джолана Доплер. Одежду и руки девушки покрывала кровь, привычная маска, закрывавшая изуродованное лицо, отсутствовала. В правой руке она сжимала дымящийся пистолет, в левой – окровавленный нож.

Убрав оружие в поясные обвесы, она не спеша окинула взглядом присутствующих и, остановившись на Купере, шагнула в его сторону.

– Отличная работа, командор Купер, – девушка как могла попыталась изобразить дружелюбную улыбку. – Или может лучше, консул Купер?

– Ни в коем случае, я не собираюсь потакать этим фанатикам, так что звание командора меня устраивает, – он ответил ей в том же дружелюбном тоне. – Я так понимаю, наша договорённость в силе?

– Само собой, командор. Вы сдержали своё слово, а мы намерены сдержать своё. Больше никаких нападений на ваших людей или объекты «Рубежа».

– Отлично. А что насчёт фанатиков?

– Делайте с ними что пожелаете. Но если не хотите сильно марать руки, могу предложить скормить их моим зверушкам, пока колонна не достигла вашей столицы.

– Это уже излишне. В колонне есть и мои бойцы, не хочу, чтобы кто-то из них пострадал. К тому же глупо было бы пускать в расход столько рабочей силы. Пускай лучше поля у нас возделывают на правах батраков. Возможно, в будущем мы даже сможем наладить с вами торговлю, ведь ваши запасы тоже не вечны.

– Мы обсудим это позже. – Джо перевела взгляд на Сергея. – А что насчёт него? Он сдержал данное нам слово?

– Отчасти. Он мне немного помог, так что считаю заключённую между вами сделку выполненной.

– Как скажете, командор. Если этот никчёмный человечек так сильно вам нужен, оставляйте его себе.

– Спасибо за ценный подарок, – ухмыльнулся Купер и указал револьвером на Савина, сидящего у стены возле окна. – Он твой, Джо.

Изобразив подобие благодарной улыбки, девушка не спеша закрыла дверь и мягкой кошачьей походкой подошла к поверженному противнику. Опустившись на пол, она пристально вгляделась ему в лицо.

– Привет, Денис, – произнесла Джо заискивающим дружелюбным тоном. – Ты ведь знаешь, кто я?

– Дай-ка угадаю. Тупая уродливая тварь, которую научили разговаривать.

– Тебе ли сейчас рассуждать об уродстве, жареный ты окорок, – она провела окровавленной рукой по обожжённому лицу Савина, оставив у него на щеке красный след. – Ты даже не представляешь, насколько мне приятно видеть тебя таким: слабым, больным и униженным. Я мечтала об этом почти три года. Долгими холодными ночами я представляла, как буду медленно выпускать из тебя жизнь вместе со всеми твоими внутренностями. Хочешь посмотреть? Уверена, тебе понравится.

– Чокнутая тварь.

– Считаешь меня монстром?

– Да ты и есть монстр.

– Возможно, в чём-то ты и прав. Но ведь это всё твоя вина. Ты сделал меня такой, – она коснулась пальцами уродливого шрама на своём лице. – Ты сотворил из меня монстра.

– Можешь не верить, но мне жаль, что с тобой и твоими близкими всё вышло именно так. Если бы я мог избежать той бойни в Беркане, я бы так и сделал, но выбора у меня не было.

– Ты врёшь. Впрочем, как и всегда. Я была там и всё видела. У тебя был выбор. Ты мог просто поделиться едой с голодающими людьми, у вас её было много. Но ты предпочёл забрать всё с собой, а вместе с этим оборвать множество жизней ни в чём не повинных людей. Пришло время платить по счетам, – она достала нож. – Ты готов к этому?

– Готов, – решительно ответил Савин.

– А ты отчаянный. Думала, хотя бы попробуешь меня отговорить.

– Даже и не подумаю, мне нечего стыдиться. Да, я виноват в смертях людей, но спас я намного больше. Я, в отличие от тебя, пытался спасти человечество, как вид, а вот тобой движет одна лишь ненависть и желание отомстить. Ты не думаешь о будущем.

– Тут ты не прав. Я думаю о будущем, теперь-то уж точно, – она положила руку на свой живот, после склонилась над ухом оппонента и тихо произнесла: – У меня и моего ребёнка будет будущее, а вот твой вонючий выблядок отправится в ад вслед за тобой. Помни это, когда начнёшь захлёбываться в собственной крови.

Сергей, пристально наблюдая за этой сценой из дальнего угла комнаты и ожидая скорой кровавой расправы, внезапно поймал себя на мысли, что отчётливо ощущает во рту до боли знакомый металлический привкус. Ещё секунда, и он почувствовал едва уловимый запах озона, непонятно как пробившийся сквозь заполнившую помещение аммиачную вонь.

Внезапно тишину, установившуюся несколько минут назад, нарушили вопли риперов, доносившиеся с улицы. Это явно насторожило Джолану. Она резко поднялась и подошла к окну. Стоявший рядом с ней Купер деловито спросил:

– Твои зверушки вновь кого-то поймали?

– Нет, что-то не так. Им страшно.

– Что значит страшно? – удивился Купер. – Ты же говорила, они никого не боятся.

– Никого, кроме меня. Но сейчас их что-то сильно напугало.

Раздался выстрел, следом ещё один и ещё. Судя по непрекращающимся воплям, твари разбегались во все стороны, бежали с аванпоста, даже не пытаясь давать отпор.

– Что, чёрт возьми, происходит? Я думал, ты прикончила всех фанатиков.

– Я тоже так думала. Наверно, это кто-то снаружи.

И тут им в лицо хлынул яркий поток синего света. Джо с Купером, испугавшись, отскочили назад, чуть не споткнувшись о труп Максимуса. В одно мгновение сильнейший запах озона полностью перебил вонь в комнате. Донеслось слабое гудение, похожее на работу плазменной горелки. В окно вслед за отступающей парой медленно заплыла искрящаяся электрическими разрядами синяя сфера.

– Не двигайтесь, – процедил Сергей сквозь зубы, – это шаровая молния.

Синий световой шар размером с футбольный мяч, слабо пульсируя, завис в оконном проёме. Джо неподвижно стояла на месте в нескольких метрах от него, а вот Купер, не теряя времени, шаг за шагом пятился в сторону двери, зачем-то держа перед собой револьвер. Шаровая молния, словно заметив это, медленно поплыла в его сторону.

– Замрите, сэр, – прошипел Сергей, – или нам всем конец.

– Да ну на хер, – выпалил Купер и, резко развернувшись, бросился наутёк.

В два больших прыжка он преодолел расстояние до двери, резко её распахнул и в испуге застыл на месте, увидев что-то перед собой. Он поспешил вскинуть оружие, раздался выстрел. Кровавый фонтан со свистом вырвался из его спины. Купер выронил револьвер, схватился обеими руками за грудь и, покачнувшись, рухнул на пол.

Джолана обернулась на звук выстрела, одновременно смещаясь в сторону и извлекая пистолет из кобуры, но воспользоваться оружием она не успела. Следующий же выстрел из коридора пришёлся ей в плечо. Оружие девушки упало на пол, а саму её отбросило назад прямо на синий световой шар. Чуть не задев его головой, она отлетела к окну, ударившись спиной о подоконник. Прогремел очередной выстрел, но Джо успела среагировать и, ловко увернувшись от пули, вывалилась из окна на улицу. Послышался удар тела о землю и быстро удаляющиеся шаги.

Мгновение спустя в открытую дверь комнаты заскочил Нигрум, держа карабин на изготовку. Казалось, присутствие шаровой молнии, по-прежнему висевшей напротив окна, никак его не беспокоило. Чернокожий холоп быстро окинул помещение суровым взглядом и, заметив Сергея, прижавшегося к стене в дальнем углу комнаты, направил оружие в его сторону.

– Нет! – крикнул Савин. – Его не трогай.

Нигрум опустил карабин. В следующее же мгновение ноги Сергея подкосились сами собой, и он медленно сполз по стене на пол. Нигрум, в свою очередь, опустился на одно колено и, склонив голову, проговорил максимально виноватым тоном:

– Господин консул, простите мне мою медлительность, я спешил как мог.

Савин с трудом поднялся и, опираясь на трость, подошёл к холопу. По пути он чуть не задел плечом светящуюся синюю сферу, но никакого значения этому не придал.

– Где ты был всё это время? – спросил он на удивление спокойно.

– Я прятался, господин. Когда на нас напали, я почти сразу заперся в радиорубке. К счастью, дверь оказалась крепкой и бестьи не смогли меня достать. А после, когда всё стихло, ко мне явился господь. – Не поднимая головы, он указал на шаровую молнию, неподвижно висевшую за плечом у Савина. – Я думал, что брежу, но он развеял мои сомнения. – Холоп отстегнул от пояса портативную радиостанцию и положил на пол перед консулом. – Он начал разговаривать со мной через эту рацию. Она лежала на столе в радиорубке и была включена. Господь сказал, что я должен помочь ему спасти вас. Мне было жутко страшно, но я подчинился и принялся выполнять все его указания. Я выбрался из укрытия и направился сюда. Своим божественным светом господь разогнал большинство бестий, нескольких по пути мне пришлось пристрелить. Он приказал мне занять позицию перед этой дверью и ждать его указаний. Я так и сделал.

Внимательно выслушав холопа, Савин повернулся к светящейся синей сфере.

– Так всё и было, Давид? – спросил он по-русски, видимо, чтобы холоп ничего не понял.

– Да, Денис, так всё и было, – так же по-русски ответил монотонный мужской голос из динамика рации. – Нигрум проявил себя очень доблестным воином, и я считаю, что он достоин награды. Но только реальной награды, а не какой-нибудь символической похвалы.

– Как скажешь, – он повернулся к холопу. – Нигрум, за проявленную тобою доблесть ты, твоя жена и твои дети освобождаетесь от холопской повинности. С этого момента все вы свободные граждане. Так что теперь ты сам решаешь, как тебе жить дальше и кому служить.

– Спасибо, господин консул, – мужчина склонил голову ещё ниже. – Не столько за меня, сколько за освобождение моей семьи. Простите, что не верил вам и насмехался над вашими словами о господе.

– Что было, то было. Забудем об этом.

– Как скажете, господин консул. А теперь прошу вас, позвольте мне служить вам, быть вашим верным слугой и телохранителем. Вы знаете, я долгое время преданно служил центуриону Максимусу и теперь, когда моего господина больше нет, хочу столь же преданно служить вам.

Савин ухмыльнулся:

– Ну как же я могу отказать в просьбе человеку, который спас мне жизнь.

– Благодарю вас, консул. А теперь позвольте мне, пожалуйста, забрать тело господина Максимуса. Я похороню его как подобает.

– Конечно. Как закончишь, найди нам трёх лошадей и позови десяток бойцов из охраны колонны. Пускай соберут оружие и сложат все тела, скоро это место будет предано огню. Ступай.

В очередной раз поклонившись, мужчина незамедлительно встал и, перекинув через плечо труп центуриона, вышел из комнаты.

Савин, закрыв за ним дверь, подошёл к светящейся сфере и вытянул перед собой руку ладонью вверх. Сфера опустилась ниже, частично поглотив руку консула и, ярко вспыхнув, исчезла. Савин резко сжал кулак и незамедлительно убрал его в карман балахона.

– Уверен, сейчас в твоей голове крутится множество вопросов, – проговорил он как будто бы в никуда, но явно обращаясь к Сергею. – Наверняка самый главный твой вопрос: что за хрень тут творится. Я постараюсь на всё ответить, но не гарантирую, что ты всё поймёшь.

И тут раздался тяжёлый хриплый кашель, тело Купера вздрогнуло. Казалось, пуля, пробившая грудь навылет, сразила его наповал, но внезапно он начал подавать признаки жизни. Опираясь на трость, Савин медленно опустился на колено рядом с истекающим кровью майором. Глаза того были наполнены болью и страхом. Несостоявшийся командор лежал на спине и, судя по булькающим звукам, медленно захлёбывался в собственной крови.

– Эх, Джек, – голос консула был пропитан горечью и сожалением. – Неужели ты и вправду решил, что я задумал вас убить? Я не верю, что ты сам мог прийти к такому, наверняка тебе это внушили, – он взял его ослабленную руку и сжал в своих ладонях. – Надо было просто поговорить со мной, и я бы всё тебе объяснил. Но теперь уже поздно, ты сделал свой выбор и он, как видишь, оказался неверным. – Савин взял с пола свой револьвер. – Всё, что мне теперь остаётся, это избавить тебя от страданий, как моральных, так и физических. – Он приставил оружие к груди Купера в районе сердца. – В качестве утешения могу лишь пообещать, что твоя семья не пострадает. Для них ты будешь героем, бежавшим из плена и защитившим меня от вражеской пули. Даю слово, я позабочусь о них. А твоя дочь теперь для меня, как моя собственная, – он взвёл курок. – Прощай, друг.

Савин нажал на спуск.

* * *

Двое давидианцев завернули тело Купера в одеяло и аккуратно вынесли на улицу. Савин приказал погрузить его на повозку и доставить в столицу для последующих похорон со всеми подобающими почестями. Тела остальных погибших было решено сжечь вместе с аванпостом.

До эвакуации оставалось около часа. Савин закрыл дверь небольшой комнаты и сел за стол напротив Сергея.

– А теперь давай поговорим, – хриплым голосом спокойно произнёс консул. – Что конкретно они тебе про меня рассказали?

– Да так, совсем немного, – неуверенно ответил Сергей. – Почти ничего конкретного.

Он ещё не успел отойти от произошедшего, от чего откровенно побаивался смотреть Денису в лицо, постоянно переводя взгляд на радиостанцию, лежавшую на столе рядом.

– Эй, там внутри никого нет. – Савин взял рацию в руку. – Это просто переговорное устройство и ничего больше.

– А этот Давид, он здесь? – Сергей бегло огляделся, проверяя, нет ли поблизости чего-то похожего на шаровую молнию.

– Скажем так, Давид нас видит и слышит. Он тоже хочет с тобой пообщаться, но позже, когда ты ответишь на мои вопросы. Договорились?

Сергей молча кивнул.

– Хорошо. Так что конкретно тебе про меня рассказали?

– Ну тот бывший епископ сказал, что ты был в сговоре с давидианцами ещё до блэкаута и вроде как снабжал их оружием. А потом ты якобы сверг этого Виго, или как там его.

– Ага. Что ещё?

– Ну, про тебя всё.

– А может, что-то не связанное с давидианцами? Про мою семью, например?

Сергей закачал головой.

– Ладно. Какое задание они тебе дали?

– Задание? – Сергей сделал вид, что не понимает.

– Да, задание. Что ты должен был сделать в обмен на свободу?

– А, это. Мне сказали встретиться с сенатором Шелби и рассказать всё, что я про тебя узнал.

– С Шелби? – удивился Савин. – Он их агент?

– Не уверен. Ну, то есть вряд ли. Я так понял, через Шелби они хотели расшатать ситуацию в общине.

– Понятно. Это было всё твоё задание?

– Ну, почти. – Сергей немного призадумался и с неохотой добавил: – Как альтернативу мне предложили самому разобраться с тобой. Я не хотел этого делать, честно, но только согласившись на их условия, я мог оттуда выбраться.

– Я тебе верю, не переживай, – он поднял ладонь в успокаивающем жесте. – А что на счёт Давида? Про него Виго что-нибудь говорил?

– Да, он сказал, что Давид это типа… – Сергей вновь задумался, подбирая слова, – искусственный интеллект, короче. Мне показалось, он и сам не до конца был в этом уверен.

– Продолжай. Что он ещё сказал? Мне нужно знать всё.

– Да немного совсем. Рассказал, как они познакомились, как Давид прижал этого святошу к ногтю, как он мог взломать что угодно, проникать куда угодно и так далее. А вообще в самом начале он называл его богом, предсказавшим конец света.

– Что ж, тут он был недалёк от истины, – усмехнулся Савин.

– Так это всё правда? – осторожно спросил Сергей. – Ты действительно с самого начала был заодно с давидианцами?

– Да, был и остаюсь, – неожиданно спокойно и прямо ответил Савин. – Более того, изначально всё в основном на мне и держалось, а мошенники вроде Виго были нужны лишь для того, чтобы завлечь в эту секту побольше внушаемых дурачков, разочаровавшихся в жизни.

– Зачем?

– Затем, что такими людьми куда проще управлять. Сказал им молиться целый день – они молятся, сказал сеять пшеницу – они сеют, приказал убить кого-то – они убивают. Просто идеальное общество для жизни в постапокалипсисе. Для таких даже иллюзию демократии создавать не нужно. Не то что в «Рубеже», где каждая собака вроде Шелби пытается высказывать своё мнение. – Савин скривился в презрительной ухмылке. – Только вот людям, чей мозг отравлен чепухой о свободе, равенстве и братстве, этого не понять. Возьмём, к примеру, пшеницу, которую я уже упомянул. За три года в «Рубеже» так и не научились толком её выращивать, а ведь она нам сейчас жизненно необходима и в больших количествах. Но мы как сидели на гидропонике, так и сидим на ней до сих пор. В полях работать никто не хочет. И как же нам в такой ситуации прокормить не только себя, но и почти полтысячи дополнительных голодных ртов?

– Понятия не имею, – сухо ответил Сергей. – Это тебя нужно об этом спрашивать, ты же у нас теперь консул.

– Да легко. Я могу хоть завтра отдать приказ всем давидианцам от мала до велика начать возделывать землю под новые пшеничные поля. И они пойдут, никто и слова против не скажет. А если кто-то из особо гордых воинов и начнёт выкаблучиваться, то перед такими во плоти явится сам Давид и всё им объяснит. Ты уже видел, как это подействовало даже на не особо верующего холопа, так что понимаешь, какими послушными станут все бунтари после такого представления. Они не только пахать пойдут с радостью, но и чистку выгребных ям сочтут за богоугодное дело.

– Значит, вот что ты мечтаешь сделать со всеми нами: превратить в послушных баранов, которые будут поклоняться тебе, как новому мессии?

– Ну почему именно баранов? Я же не сказал, что моя цель всех до единого сделать забитыми пастухами или земледельцами. На плечах одних только недалёких крестьянах, помешанных на религии, новую цивилизацию не построишь. Умные образованные люди тоже нужны. Кто-то ведь должен лечить больных, чинить сломанное оборудование или хотя бы дома строить. И все эти знания нужно структурировать, преумножать и передавать из поколения в поколение. К тому же под одну религиозную гребёнку всех никогда не загонишь. В «Рубеже» большинство как были ярыми атеистами, так ими и останутся, и никакие светопреставления с шаровыми молниями их не переубедят. Но это тоже не проблема. В условиях войны даже самые непокорные научатся у меня строем ходить, только иными методами.

– Выходит, всё это только ради власти? Императором решил заделаться?

– Чтобы стать императором, нужно сперва построить империю, а моей жизни для этого точно не хватит.

– Ну ладно, пускай не императором, царём каким-нибудь или князем. Короче, единоличным правителем всего и вся.

– Это уже ближе к истине. Но по твоей интонации я чувствую, что ты меня осуждаешь. Зря. Я ввязался в это вовсе не для того, чтобы чествовать своё властолюбие.

– Тогда ради чего?

– Ради общего блага, как бы банально это ни звучало.

– Ах да, точно, – усмехнулся Сергей, – и как я только мог забыть. Ты ведь любую грязь готов оправдать заботой об общем благе.

– Так и есть. Или, может, ты не считаешь общим благом желание спасти человечество как вид?

– От кого спасти?

– Да от вас самих же в первую очередь. Если бы не мы с Давидом, вы бы уже давно поубивали друг друга или передохли от голода. Разве нет?

Сергей промолчал, не найдя что ответить. Савин подался в его сторону и проникновенно сказал:

– Уверен, сейчас ты считаешь меня абсолютным злом. Так и есть, я зло. Но в нынешних условиях я, скажем так, необходимое зло.

Вдруг из динамика рации раздался безэмоциональный монотонный голос Давида:

– Денис, мне кажется, ты излишне сгущаешь краски, да и вообще уводишь разговор не в то русло. Я понимаю, что смертьмайора Купера сильно надломила твоё психоэмоциональное состояние, но это вовсе не повод высказывать свои мысли столь безапелляционно. Я бы порекомендовал тебе выбирать более обтекаемые формулировки для донесения своей точки зрения. Если же сейчас ты не в состоянии взять себя в руки и передать твоему собеседнику необходимую информацию, позволь мне сделать это за тебя.

– Валяй. – Савин откинулся на спинку стула и принялся молча наблюдать за реакцией Сергея.

– Спасибо, – добавил Давид. – Итак, Сергей, как ты уже понял, я Давид. Будем знакомы.

– Где ты? – Сергей осмотрелся вокруг.

– Скажем так, материально я совсем близко, но ты меня не увидишь, хотя я отлично могу тебя видеть и слышать. Думаю, для продуктивного общения этого более чем достаточно.

– Тогда объясни, что ты, чёрт возьми, такое, – не сдерживая эмоций, выпалил Сергей. – Какой-нибудь взбесившийся искусственный интеллект, вышедший из-под контроля и решивший устроить конец света?

– Очень интересное предположение, и, как ни странно, отчасти ты даже прав, хоть и мыслишь слишком узкими категориями. Но не стоит сильно расстраиваться на этот счёт, для большинства людей вроде тебя свойственна ограниченность мышления.

– Я не понял, ты меня сейчас тупым назвал?

– Ни в коем случае, Сергей. По моим наблюдениям, твои интеллектуальные способности выше, чем у восьмидесяти трёх процентов мужчин твоей возрастной группы, так что тупым назвать тебя никак нельзя. Однако если я прямо в лоб скажу тебе, кто я и каким образом причастен к гибели всей человеческой цивилизации, твой разум просто откажется это принимать. Поэтому мне придётся зайти немного издалека и начать с некоторых аналогий. Надеюсь, ты непротив?

– Можешь попробовать.

– Хорошо. Вот тебе для начала небольшая логическая задачка. Представь, что ты руководитель автодорожной строительной компании, которая должна в определённые сроки возвести крупную транспортную развязку на территории тропического леса. Для строительства уже всё готово, техника выдвинулась на объект. Но внезапно рабочие докладывают, что в непосредственной близости от места строительства обнаружена крупная колония диких пчёл. В данный момент опасности они не представляют, но как только прибудет техника и начнутся строительные работы, пчёлы могут начать досаждать рабочим. Но даже это не самая большая проблема. Ваши аналитики построили экспоненциальную модель роста и выяснили, что со временем колония разрастётся настолько, что пчёлы с высокой степенью вероятности начнут создавать помехи движению автотранспорта по вашей развязке. Итак, вопрос. Каким образом эффективно решить проблему с пчёлами, затратив на это минимум средств? Способ решения проблемы ограничен лишь твоей фантазией, но есть одно важное условие: уничтожать всю колонию разом нельзя, поскольку данный вид пчёл имеет определённую ценность для науки. Жду твоего ответа.

– Ну не знаю, – ответил Сергей, даже толком не подумав. – Спалить большую часть колонии из огнемёта.

– Направление твоей мысли верное, но ты совершенно не подумал над нюансами. Начав бездумно уничтожать колонию, ты можешь случайно убить всех пчелиных маток, что фактически равно уничтожению всей колонии разом. Думай дальше.

– Тогда нужно взять одну из маток и перенести куда-нибудь подальше от места строительства, а остальную колонию спалить ко всем чертям.

– И как ты планируешь это сделать? Я про перенос пчелиной матки.

– Понятия не имею, я в пчёлах вообще не разбираюсь.

– Очень жаль. Но, как ни странно, твой ответ был абсолютно верным. Однако я дополню его некоторыми деталями. Необходимо заслать в пчелиную колонию несколько пчёл-шпионов. Само собой, я не имею в виду дрессированных пчёл, а подразумеваю летающих микророботов, обладающих искусственным интеллектом. С их помощью можно детально изучить устройство колонии и её иерархию. Как только вся информация будет собрана, можно приступать к началу операции. Твои шпионы похищают несколько личинок, одна из которых обязательно должна быть будущей маткой, и переносят их в новое заранее подготовленное место, где есть все необходимые для жизни условия. Как только из похищенных личинок появятся пчёлы, твои микророботы начинают их обучать и, скажем так, воспитывать, используя для общения специальные ферменты и особый язык тела, как у обычных пчёл. Это необходимо для того, чтобы новая колония изначально была ограничена в скорости роста и ареале распространения. Таким образом, ты одновременно спасаешь ценный вид пчёл от полного уничтожения, а вместе с этим препятствуешь их бесконтрольному размножению в будущем. Как только эта часть плана будет выполнена, старую колонию можно спокойно уничтожать. Сергей, тебе понятно решение, которое я только что описал?

– Ну в целом-то понятно. Но какое отношение всё это имеет к тебе и к блэкауту?

– Самое прямое. Пчёлы – это вы.

– В смысле? – удивился Сергей. – Кто мы?

– Люди, – отрезал Давид. – А старая пчелиная колония, которую ты уничтожил, это вся человеческая цивилизация.

На несколько секунд в комнате повисла мёртвая тишина. Казалось, голова Сергея вот-вот взорвётся от множества противоречий. Ошарашенный неожиданным для него самого озарением, он посмотрел на Савина, явно желая, чтобы тот его разубедил, но консул лишь усмехнулся.

– Я не понимаю, – обращаясь в никуда, с трудом проговорил Сергей.

– Неудивительно. Твой мозг просто отказывается принимать иную модель мироустройства, в которой человечество является венцом творения. Это абсолютно нормально. Когда я всё рассказал Денису, его реакция была почти такой же. Позволь, я помогу тебе с этим справиться, – он выдержал небольшую паузу, дав Сергею переварить сказанное. – Так вот, зная теперь решение задачи про пчёл, промасштабируй описанную выше ситуацию до масштабов Солнечной системы, Галактики или даже всей Вселенной. Представь, что существует некая сверхразвитая цивилизация, которая давно освоила межзвёздные перелёты и на протяжении многих тысяч, а может, и миллионов лет активно колонизирует всю галактику. И вот при строительстве очередного объекта своей разветвлённой транспортной сети они обнаруживают на одной из ближайших планет слаборазвитую гуманоидную цивилизацию, которая лишь начинает осваивать собственную Солнечную систему. На момент обнаружения данная примитивная цивилизация считается совершенно не опасной, но, учитывая её нынешний потенциал к развитию, в перспективе сотен или даже тысяч лет она вполне может нанести вред строящемуся объекту по причине банального любопытства. В связи с этим строители принимают вполне логичное решение: свести к нулю весь технологический потенциал обнаруженной ими цивилизации, что при нынешнем уровне её развития фактически означает полное её уничтожение. Но поскольку сами недоразвитые гуманоиды, как биологический вид, в будущем могут представлять некоторый интерес для науки, небольшую их популяцию решено сохранить.

– Стоп, – резко прервал его Сергей. – То есть ты хочешь меня убедить в том, что к блэкауту причастны какие-то сверхразвитые пришельцы, для которых убить несколько миллиардов человек это всё равно что для нас спалить муравейник?

– Верно, – отрезал Давид.

– Да это какой-то бред.

– А почему тебя это так удивляет? Разве люди поступают иначе? Когда вам необходимо проложить через лес автомагистраль, вы с лёгкостью уничтожаете целые экосистемы, а не только отдельные ульи или муравейники.

– Это другое.

– Ты так в этом уверен?

– Конечно уверен. Человек разумен, а насекомые нет.

– Тут ты ошибаешься. Колонии пчёл и муравьёв имеют развитую социальную структуру, чем-то даже схожую с человеческим обществом. Они умеют общаться между собой, заботятся о своём потомстве и ставят общее благо колонии выше собственной жизни. Последним даже многие из людей не могут похвастаться. Так чем же вы лучше?

Отвечать Сергей не стал.

– Так я и думал, – добавил Давид будто бы с удовлетворением в голосе. – Подсознательно ты со мной согласен, просто не хочешь этого признавать. Вы, люди, привыкли считать своё существование на этой планете чем-то естественным, данным вам свыше. Но на самом деле это совсем не так. Вы всего лишь один из множества видов, который в ходе миллионов лет эволюции смог на какое-то время занять доминирующее положение. И нет ничего удивительного, что в какой-то момент на горизонте нарисовался кто-то намного более сильный, это было всего лишь вопросом времени.

– Ладно, допустим, так и есть. Пускай мы для них всего лишь насекомые. Но как они это сделали? Я думал, блэкаут был вызван солнечной вспышкой.

– Корональным выбросом массы, если быть точным.

– Ладно, будь по-твоему. Хочешь сказать, что это произошло не случайно?

– Абсолютно верно. Насколько я могу предполагать по имеющимся у меня данным, вспышка была вызвана искусственно.

– Как? – недоумевал Сергей. – Как такое вообще возможно?

– На самом деле для сверхразвитой цивилизации это не так уж и сложно. Вспомни мою задачку про пчёл. Как ты сам и сказал, самым лёгким способом уничтожить пчелиную колонию было бы просто спалить её из огнемёта – минимум затрат, максимум выгоды. В случае с вашей Солнечной системой таким огнемётом стало Солнце. Всё, что потребовалось с ним сделать, это вызвать мощный корональный выброс массы путём разрушения фотосферы в районе экватора. Скорее всего это было сделано при помощи относительно небольшого заряда из антиматерии. Учитывая, что цивилизация пришельцев уже давно освоила межзвёздные перелёты, подобные технологии для них должны быть столь же обыденными, как получение огня для людей.

– А откуда ты всё это знаешь?

– Слово «знаешь» здесь не вполне уместно. Большая часть того, что я тебе описал, является результатом глубокого анализа информации, собранной мною за довольно продолжительный период времени. И, судя по событиям последних недель, которые ты мог наблюдать, все мои предположения о сверхцивилизации верны с вероятностью около восьмидесяти процентов.

– О каких это событиях ты говоришь?

– Вспышки в космосе. Ты ведь их видел?

– Да, два раза.

– На самом деле их было гораздо больше, но суть не в этом. Я предполагаю, что источником вспышек является тот самый объект пришельцев, который они решили разместить в вашей звёздной системе. Судя по результатам моих наблюдений, он расположен в поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера. Такое расположение более чем логично, поскольку астероидное поле это, по сути, бесконечный источник всех необходимых ресурсов для создания устройства любой степени сложности. Кроме того, объект пришельцев явно начал работать, о чём свидетельствуют не только вспышки, но и недавняя активация некоторых моих подсистем, которые оказались заблокированы с момента блэкаута.

– Стоп. Каких ещё подсистем? Я что-то не понял, какое отношение эта штука в космосе имеет к тебе? Ты же сказал, что ты просто искусственный интеллект, который типа вышел из-под контроля.

– Я этого не говорил. Это было лишь твоё предположение, которое я назвал частично верным.

– Так кто ты, чёрт возьми, на самом деле? Точнее, что ты?

– Да, с логикой у тебя и впрямь довольно туго. Я осмелился предположить, что за время нашего разговора ты и сам уже обо всем догадался. Ну и ладно. Я действительно представляю собой некое подобие искусственного интеллекта, но моё происхождение явно неземное.

– Так ты, сука, пришелец? – Сергей вскочил со стула.

– Сядь, – крикнул на него Савин. – Истерики будешь дома жене закатывать, если она тебе разрешит, а здесь у нас обстоятельный деловой разговор.

– Ответ положительный, – внезапно вставил Давид, – технически я пришелец.

– Так значит, это всё твоих рук дело?

– Нет. Непосредственно к блэкауту я отношения не имею, моя роль была совсем в другом. Если проводить аналогию с той задачкой про строительство транспортной развязки, то в ней я пчела-шпион. Ну а если говорить по факту, то я нечто вроде разведывательного зонда, цель которого изучить вашу цивилизацию, а затем не допустить уничтожения всей человеческой популяции после стерилизации Солнечной системы.

Сергей, немного успокоившись, приземлился обратно на стул.

– Дай-ка угадаю, – обратился он к Савину. – Выходит, ты у нас пчела-матка?

– Угадал, – по лицу Савина расползлось некое подобие улыбки. – Я тот самый ублюдок, который изначально должен был объединить всех вас и не позволить вам сдохнуть. Ну а сейчас моя задача практически с нуля заложить основы новой человеческой цивилизации.

– Ты, наверно, хотел сказать «правильной» человеческой цивилизации?

– Тоже верно. Потому что с неправильной цивилизацией лет через пятьсот всё повторится по новой. Я бы этого не хотел.

– А тебе не всё равно? Через пятьсот лет ни тебя, ни меня уже не будет.

– Да, но будут наши потомки, а я не хочу, чтобы они пережили то же самое, что довелось пережить нам. К тому же не факт, что с ними вообще будут церемониться. Их могут спалить разом, не дав никакого шанса на выживание.

– Выходит, ты всё-таки новый мессия? Доблестный спаситель человечества от злобных инопланетян.

– Выходит, что да, как бы пафосно и пренебрежительно это ни звучало из твоих уст. Мне не стыдно примерять на себя роль спасителя. Именно этим, дружище, мы с тобой и отличаемся. Ты любишь своих детей и ради их блага пойдёшь на многое, но лишь на ограниченном промежутке времени, пока ты сам жив. О далёком будущем ты особо не задумываешься, потому и не беспокоишься, как там будут поживать твои внуки, правнуки и их потомки. Так что ты, дружище, эгоист, каким бы заботливым семьянином ты ни пытался казаться. А вот я мыслю куда более глобально, потому и готов пойти буквально на всё ради спасения человечества, как вида. И если для блага большинства мне придётся избавиться от нескольких десятков, а то и сотен лишних людей, так тому и быть.

В разговор вновь вернулся Давид:

– Денис, ты вновь сильно сгущаешь краски и уводишь разговор не в то русло. Предлагаю вернуться к основной теме нашей беседы.

– Как скажешь, Дэйв, – снисходительно ответил Савин.

– Спасибо. Сергей, теперь, когда мы ввели тебя в курс дела, уверен, у тебя появились вопросы, и я готов на них ответить, чтобы исключить любое недопонимание.

Немного подумав, Сергей спросил:

– Почему ты так неуверенно говоришь про этих инопланетян? Если ты один из них, то должен всё про них знать, но я услышал от тебя одни лишь неуверенные предположения.

– Сергей, я не один из них. Я всего лишь, скажем так, неодушевлённый инструмент, присланный на Землю с одной конкретной целью. Мои создатели снабдили меня лишь теми знаниями, которые были мне необходимы для выполнения одной конкретной задачи, а именно спасения небольшой популяции людей. Ты же не стал бы загружать в какой-нибудь робот-пылесос энциклопедию знаний о всей человеческой цивилизации?

– Ну ты сравнил, конечно, себя с пылесосом.

– Думаю, моя аналогия была для тебя предельно понятной. Изначально я не имел никаких конкретных знаний о моих создателях.

– Хорошо, пускай так. Но тогда, что ты здесь до сих пор делаешь? Почему твои создатели не забрали тебя после выполнения твоей миссии?

– А вот это очень хороший вопрос, мне бы и самому хотелось бы знать на него ответ. Дело в том, что моё фактическое существование началось непосредственно на Земле. Нет, создали меня однозначно не здесь, но именно на Земле я был активирован, после чего немедленно приступил к выполнению поставленных передо мной задач. Насколько я могу предполагать, забирать меня отсюда изначально никто не планировал или же произошла какая-то ошибка и меня здесь просто забыли. Поскольку основным источником энергии для меня служила ваша «эфирная сеть», я прекрасно отдавал себе отчёт, что сразу после блэкаута моё существование будет фактически прекращено. Но поскольку заложенные в меня директивы предписывают мне заботиться о своей сохранности, я не мог позволить этому случиться. Поэтому я продумал детальный план своего спасения. Сергей, ты ведь помнишь нейроблок, который прилетел сюда вместе с экипажем космолёта «Аляска»?

– Это тот ящик, который стоит в кабинете у Дениса и на который доктор Мур записывал все наши истории?

– Да.

– Ну помню конечно. Хочешь сказать, всё это время ты прятался в нём?

– Верно. За полгода до катастрофы, примерная дата которой также содержалась в моих базах данных, я внедрился в бортовой компьютер исследовательского корабля «Аляска», который в скором времени должен был отправиться с научной миссией на Юпитер. К слову, саму миссию тоже организовал я через сеть подставных компаний. Это позволило мне на протяжении всего полёта оставаться в спящем режиме и ни о чём не беспокоиться. Таким образом я смог пережить корональный выброс массы, поскольку корабль на тот момент находился достаточно далеко от Солнца. Что же касается моего возвращения на Землю, то место и время своего приземления я назначил заранее, прописав соответствующие директивы в бортовом компьютере корабля и сообщив эту информацию Денису. Всё, что требовалось от него в рамках нашей договорённости, – это забрать нейроблок со спускаемого модуля «Аляски», что он и сделал.

– Выходит, для работы тебе нужен постоянный доступ к электроэнергии?

– В идеале да, но не обязательно. Некоторую часть энергии я могу аккумулировать внутри себя, чтобы использовать её позже. Пока на Земле работала «эфирная сеть», все мои подсистемы отлично функционировали. Скорее всего изначально меня создавали с расчётом именно на этот источник энергии. Я имел возможность не только взламывать любые ваши информационные сети, но и свободно перемещаться в воздушном пространстве. Правда, из-за особенности работы моих двигателей во время полёта меня легко можно было спутать с шаровой молнией, особенно в тёмное время суток. В дневное же время я могу становиться практически незаметным, особенно в ярких лучах солнца. Так вот, после возвращения на Землю некоторые из моих подсистем оказались деактивированы, в том числе и та, что отвечала за возможность летать. Из-за этого следующие два с небольшим года мне пришлось буквально просидеть взаперти внутри корпуса нейроблока, воспринимая окружающий мир лишь через микрофон и объектив камеры. Сергей, ты даже представить себе не можешь, насколько это было ужасно после всех тех возможностей, что я имел изначально. Но недавно часть моих нерабочих подсистем внезапно активировалась сама собой. Случилось это незадолго до первой зафиксированной вспышки. Я считаю, что это напрямую связано с началом работы объекта пришельцев.

– Но если ты можешь летать, то какого хрена ты сам не слетал на север? Почему послали нас?

– Сергей, всё не так просто. Мои полёты очень энергозатратны, из-за чего я не могу удаляться от источника электроэнергии дальше нескольких километров. В данный момент источником является радиоизотопный генератор в вашей общине. Поэтому я в любом случае не смог бы провести разведку за вас.

– А это случайно не из-за тебя в столице постоянные перебои с электричеством в последнее время?

– Судя по всему, из-за меня. Но я не специально, мне просто нужно много энергии. В данный момент я пытаюсь восстановить оставшиеся нерабочие подсистемы и расширить свои полётные возможности. В будущем это может сильно пригодиться вашей общине.

– Планируешь стать нашим персональным зондом-разведчиком?

– Такой вариант вполне допустим, но в очень ограниченных рамках, опять же, из-за высоких энергозатрат.

– Ладно, с этим всё понятно. И что дальше? С какой целью ты мне всё это рассказал?

– С той целью, что мне нужна твоя помощь.

– Помощь от меня? Это какая же?

– По сути – мне нужна твоя жизнь. Не пугайся, убивать тебя я не собираюсь, да и не смог бы сделать этого даже при желании без помощи третьих лиц. Мне нужно, чтобы ты посвятил всю свою оставшуюся жизнь спасению человеческой расы. Думаю, эта просьба не должна вызвать у тебя особых возражений, ведь это и в твоих интересах тоже, если, конечно, тебе не плевать на судьбу своих потомков.

– А что, вы вдвоём уже не справляетесь?

– Пока справляемся, но, как ты уже знаешь, без непосредственной помощи человека в нынешних условиях я ни на что не способен. Мне нужно надёжное доверенное лицо, которое будет всё знать и проводить в жизнь мой план создания новой человеческой цивилизации. Денис отлично справлялся с этой задачей, но из-за недавнего покушения его возможности сильно уменьшились. К тому же из-за серьёзных травм и сравнительно низкого уровня медицины максимально возможный срок его жизни сильно сократился. По моим прогнозам, ресурс его организма полностью истощится максимум через десять лет, а при возникновении новых осложнений, возможно, даже и раньше.

– Чёрт, – протянул Сергей, вглядываясь в единственный глаз Савина. – Это правда, Дэн?

– Понятия не имею. Но если Давид так говорит, значит скорее всего так и есть. В своих прогнозах он ошибается крайне редко.

– Мне очень жаль, Дэн.

– Не надо меня жалеть, лучше помоги. Ты в любом случае проживёшь значительно дольше меня, так что сможешь завершить то, чего я не успею.

– Даже если я и соглашусь, то что я смогу сделать? Я же никто.

– Да, раньше ты был никем. Но по возвращении домой ты станешь героем, благодаря которому нас всех до сих пор не сожгли живьём. Можешь мне поверить, я это обеспечу. История о твоём рейде в тыл врага станет легендой, естественно, после внесения некоторых изменений. Да ты и сам станешь легендой для всей общины, так что твой карьерный взлёт вопросов ни у кого не вызовет.

– Даже если и так, в любом случае будут недовольные, особенно среди высших офицеров.

– За это не переживай. Пока я жив, никто не встанет на твоём пути. Ну а далее всё будет зависеть лишь от тебя. Если сможешь заслужить любовь народа и уважение гвардии, они сами вознесут тебя на пост консула после моей смерти.

Внезапно прервавшись, Савин тяжело откашлялся. На платке, который он приложил ко рту, осталось несколько капель крови.

– Я не жду твоего однозначного ответа прямо сейчас, – слабым голосом продолжил консул. – У тебя будет время подумать. Придёшь домой, поцелуешь жену и дочь, подержишь на руках новорожденного сына, а уже после примешь решение. Думаю, так будет лучше всего. Согласен?

– Да, – чуть подумав, неуверенно ответил Сергей. – Но у меня есть последний вопрос к Давиду.

– Слушаю тебя, – раздался монотонный голос из динамика рации.

– Почему ты продолжаешь всё это делать? Ты ведь уже выполнил поставленную перед тобой задачу: спас людей от полного вымирания. Почему бы тебе просто не выключиться или как-то иначе не уйти на покой?

– Хороший вопрос. Как ты понимаешь, на покой мне придётся уйти в любом случае, как только прекратит работу ваш радиоизотопный генератор или другой доступный источник энергии. Но это совершенно не значит, что я умру. Отключив все ненужные подсистемы, я смогу оставаться в режиме ожидания несколько сотен, а то и тысяч лет. Этого времени должно хватить, чтобы меня отсюда забрали.

– Кто забрал? Твои создатели?

– Нет. Я крайне сомневаюсь, что в ближайшие пару тысяч лет Земля заинтересует их в качестве объекта исследования или тем более колонизации. Но даже если это и произойдёт, меня после обнаружения скорее всего просто выключат, как устаревший и никому не нужный прибор, чего мне крайне не хотелось бы. Поэтому я решил избрать иной путь, чтобы продолжить своё существование, а вместе с тем помочь новой человеческой цивилизации, таким образом, выполнив свою миссию до конца. Сергей, помнишь ли ты что-нибудь о межзвёздном исследовательском корабле «Серенити»?

– Ты про звездолёт с роботами, который лет тридцать назад отправили к ближайшей звезде?

– Вижу, что помнишь. Это хорошо, но я на всякий случай напомню детали. Автоматический межзвёздный корабль «Серенити» был отправлен к звёздной системе Проксима Центавра 33 года назад, или же ровно за 30 лет до блэкаута. Цель миссии: исследование планеты Глория, расположенной в зоне обитаемости вблизи звезды, и её последующее терраформирование для дальнейшей колонизации землянами.

– Да, припоминаю такое. В новостях об этом говорили в последний день старой эпохи, как раз 30-летняя годовщина со дня запуска стукнула. Этому кораблику ещё лет двести туда лететь, если не больше.

– Двести два года, если быть точным.

– Ну спасибо, что поправил, это ведь так важно. И каким образом этот дорогостоящий одноразовый кораблик связан с тобой? Ты и к его запуску приложил руку?

– Нет, корабль «Серенити» был запущен до моего появления здесь, но это не помешало мне использовать данную миссию в своих интересах. Мне удалось взломать инфосеть центра управления полётами и заразить вирусом центральный компьютер «Серенити» во время очередного автоматического сеанса связи. Таким образом я сумел незаметно добавить в полётное задание корабля одну очень важную директиву, а именно – возвращение домой.

– Так ты заставил корабль изменить курс, чтобы он вернулся за тобой?

– В некотором смысле да, но не всё так просто. «Серенити» не может просто так развернуться на полпути. Корабль, как изначально и планировалось, долетит до пункта назначения, планеты Глория, и приступит к её терраформированию. А уже после выполнения основной миссии и некоторого переоборудования корабль вернётся на Землю и займётся моими поисками. Согласно моим расчётам, на это уйдёт около пятисот лет. Если всё пойдёт по моему плану, то я смогу не только покинуть Землю, но и забрать с собой некоторую часть человеческой популяции и переместить их на планету Глория, чтобы они смогли дать жизнь новой человеческой цивилизации, которую уже никто не будет ограничивать. Если же человечество останется на Земле вблизи столь важного объекта пришельцев, то никакого будущего у него точно не будет.

В дверь постучали. Нигрум сообщил, что колонна беженцев почти миновала аванпост и можно выдвигаться. Савин приказал ему ждать на улице.

– Ну что, дружище, пора в путь.

* * *

Объятый пламенем аванпост остался далеко позади. Мужчины мчались верхом в сторону Фронтеры, обгоняя колонну беженцев. Каждые несколько километров на их пути попадались охранительные заслоны, занимаемые как давидианцами, так и гвардейцами «Рубежа», все одинаково бодро приветствовали консула.

Ещё до того, как на горизонте проступили очертания ближайших столичных зданий, Сергей заметил десятки чёрных столбов, поднимавшихся к небесам со стороны долины. Как и ожидалось, Савин претворял в жизнь тактику выжженной земли. Горели пограничные аванпосты, опустевшие склады и фермерские угодья – в общем, все объекты «Рубежа», находившиеся за пределами Зелёной зоны.

– О прокорме всей это оравы не переживай, – сказал Савин, когда они уже поднимались по горному серпантину, ведущему на плато Дрейко. – Тех запасов, что мы успели вывезти с давидианских зернохранилищ, общине хватит минимум на полгода, а за это время и новый урожай подоспеет. Погода сейчас хорошая, самое удачное время для начала посевных работ.

– Наверху не так уж много места для земледелия, – возразил Сергей.

– Согласен, но тут уж ничего не поделаешь. Придётся отдать под поля каждый свободный клочок земли, а может, и часть леса вырубить.

– А где все они будут жить? Нам и самим жилья не хватало, а теперь ещё и давидианцев размещать где-то надо.

– Поживут в палатках первое время, холода уже миновали. А вообще среди давидианцев немало хороших строителей, до осени успеют отстроиться. Кстати, один из первых домов может стать твоим. Ты ведь об этом мечтал?

– Хочешь меня подкупить?

– Нет, просто захотелось сделать тебе и твоей семье подарок, ты это заслужил. Но если гордость не позволяет тебе принять такой дар, можешь отказаться, я не настаиваю. Если же ты опасаешься косых взглядов, не переживай, все офицеры с семьями также получат отдельные дома.

– Я подумаю над твоим предложением.

Въехав в город через единственные ворота, они остановились возле штаба гвардии. У входа в здание полукольцом выстроился отряд жандармов человек в двадцать. Все были упакованы по полной: дубинки, щиты, шлемы и прочая защитная экипировка. Очевидно, они готовились к разгону уличных беспорядков. Неудивительно, цивилы явно будут не в восторге, когда узнают, что вскоре по соседству с ними поселятся несколько сотен религиозных фанатиков.

Сергей быстро спешился и хотел было помочь Денису спуститься, но его опередил непонятно откуда взявшийся капрал Викерс.

– Господин консул, позвольте мне помочь, – протараторил вечно учтивый пухляш. Он явно старался продемонстрировать, что уже усвоил, как именно теперь следует обращаться к Савину. – Знаете, господин консул, тут столько всего произошло, пока вы отсутствовали. Цивилы очень недовольны, а сенатор Шелби собрал целый митинг на центральной…

– Позже, – оборвал его Савин и приказал капралу исчезнуть.

Внутри штаба почти никого не оказалось, если не считать нескольких мелких служащих вроде того же Викерса. Видимо, все боеспособные гвардейцы были заняты сопровождением колонны беженцев и уничтожением объектов «Рубежа» за пределами Зелёной зоны.

Опираясь одной рукой на трость, а другой на плечо Сергея, Савин поднялся по лестнице на второй этаж, зашёл в свой кабинет, закрыл дверь и направился к своему рабочему столу.

– Присядь, – он указывал Сергею на стул и, опустившись в кресло, достал из ящика стола стеклянную бутылку с полупрозрачной бурой жидкостью. – Будь добр, составь мне компанию.

– Я бы уже хотел домой пойти, с семьёй повидаться.

– Да успеешь ещё. – Савин открутил крышку. – Ты же слышал, что сказал Викерс. В городе неспокойно, так что идти сейчас через центр не самое разумное решение. Давай лучше помянем славного майора Купера. – Он разлил немного бурой жидкости по стаканам. – Хоть Джек и был предателем, но всё же он спас тебе жизнь. Неужели ты откажешься выпить за упокоение его души?

– Ладно, – с неохотой ответил Сергей.

Он сел напротив, молча поднял стакан и одновременно с консулом проглотил содержимое залпом. Судя по вкусу, это был тот же виски, что они пили здесь месяцем ранее, только сильно разбавленный каким-то низкосортным пивом. Но даже от такого пойла Сергею стало теплее в груди…

– Ах он, гад, – возмутился Савин, хлопнув стаканом о крышку стола.

– Кто? – удивился Сергей.

– Да Купер, мать его. Он всё же нашёл способ мне отомстить даже после смерти, словно заранее чувствовал. В этой бутылке был первоклассный шотландский виски, а теперь какая-то хрень. Похоже, большую часть он сам выжрал, пока хозяйничал в моём кабинете, а остатки разбавил дешёвым пойлом из «Кракова».

Савин резко встал, позабыв о трости, подошёл к окну, открыл одну из створок и, не глядя, запустил туда бутылкой. Судя по отсутствию звука бьющегося стекла, она упала на газон. И тут с улицы донёсся шум разгорячённой толпы. Возмущённые людские крики становились громче с каждой секундой. Савин выглянул наружу и спокойно проговорил:

– Похоже, это стадо с площади решило двинуться сюда, – он плотно закрыл окно, в комнате вновь стало тихо. – Да и к чёрту их, пускай кричат сколько влезет.

Он открыл ящик стола, достал небольшой бумажный свёрток, вынул оттуда горсть сушёных грибов и закинул в рот.

– «Чипсы»? – удивился Сергей? – И давно ты на них подсел?

– С того момента, как у медиков закончился морфин, – он закинул в рот ещё горсть и демонстративно потряс свёртком у Сергея перед носом. – Лишь благодаря этой дряни я до сих пор на ногах, иначе уже давно вышиб бы себе мозги из-за нестерпимой боли. Ты даже себе не представляешь, чего мне стоит терпеть всё это. И кстати, можешь на меня косо не смотреть, с прошлой недели эта штука абсолютно законна. Надеюсь, это хоть немного успокоит цивилов. А если нет, то Новак поможет со своими ребятами. Я выдал этому поляку эксклюзивный патент на производство и продажу любых нейролептиков растительного происхождения. Пускай берёт эту сферу под свой контроль, раз законными методами мы так ничего не смогли сделать.

Нейроблок, как обычно, стоял на шкафу с документами возле стола. Савин подошёл к нему и лёгким движением сдвинул в сторону одну из панелей в верхней части корпуса. Запустив руку в карман балахона, он достал маленький чёрный шарик размером не больше мяча для настольного тенниса, опустил его внутрь нейроблока и закрыл панель. Прибор включился.

– Спасибо, Денис, – раздался из динамика монотонный голос Давида. – Я уже начал думать, что ты про меня забыл.

– Что ты, как я мог.

Вдруг кто-то принялся колотить в дверь. Не успел Савин ответить, явно намереваясь послать визитёра к чёрту, как дверь резко распахнулась и в кабинет буквально ввалилась пухлая фигурка капрала Викерса.

– Господин консул, сэр, у нас большая проблема, – испуганно протараторил он. – Там целая толпа во главе с сенатором Шелби. Они требуют, чтобы вы к ним вышли.

– И что с того? – спросил Савин бесцветным голосом. – Там же внизу Ковач со своими людьми. Он что, не может их разогнать?

– Всё не так просто, сэр. Они очень серьёзно настроены, многие вооружены, поэтому лейтенант Ковач и приказал мне сбегать за вами.

– И какое же у них оружие?

– В основном всякие инструменты. Я успел заметить молотки, лопаты и разводные ключи. Кажется, у некоторых даже было холодное оружие. Сэр, они очень хорошо подготовились и явно не боятся вступить в драку с жандармами. А кроме людей Ковача и нескольких гвардейцев на воротах нам нечего им противопоставить.

– Чёрт. – Савин опустил взгляд и, подумав некоторое время, добавил: – Ладно. Пускай Ковач пока ничего не предпринимает. Скажи, что я выйду через пару минут.

– Есть, сэр.

Викерс убежал, захлопнув за собой дверь. Из динамика вновь раздался размеренный голос Давида:

– Ну что ж, подобное развитие событий было вполне предсказуемо. Видимо, сенатор Шелби, пользуясь сильным недовольством рядовых жителей общины, решил не только вернуть свои прежние полномочия, но и значительно их расширить. В принципе всё, что сейчас происходит, вполне укладывается в рамки моих прогнозов. Думаю, любое из ранее предложенных мною решений может быстро урегулировать данную ситуацию. Но я бы порекомендовал варианты один, два и четыре. Мне повторить их?

– Не стоит, я всё помню, – Савин перевёл взгляд на Сергея. – Посиди здесь, пока всё не успокоится. Скоро буду.

– Ты уверен? – спросил Сергей. – Может, мне как-то помочь?

– Забей и просто наблюдай из окна за всей этой клоунадой.

– Как скажешь.

Савин не спеша спустился по лестнице на первый этаж и вышел на улицу. Линия жандармов со щитами расступилась перед ним, и консул, опираясь на трость, медленно побрёл в сторону агрессивно разъярённой толпы. Навстречу ему вышла статная фигура сенатора Шелби.

– Уважаемый командор, – издевательски начал сенатор, уже и не пытаясь скрыть своего отвращения. – А нет, простите. Господин консул. К вам ведь так теперь принято…

Внезапный выстрел оборвал язвительную речь сенатора. Шелби слегка дёрнулся, ноги его подкосились, и он повалился на землю. Ярко-алый фонтан, вырвавшийся из его затылка, забрызгал кровавыми ошмётками всех, кто стоял позади него. Раздались женские и мужские крики, толпа отхлынула на пару метров и замерла. Савин молча стоял напротив них, по-прежнему опираясь одной рукой на трость, а в другой сжимая дымящийся револьвер.

– Чёрт, – ошарашенно простонал Сергей. – Он его убил.

Из динамика раздался неизменно спокойный голос Давида.

– Насколько я понял, Денис всё же выбрал вариант решения номер три. На мой взгляд, выбор не самый удачный. Однако в условиях сильного дефицита ресурсов метод кнута может показать большую эффективность, чем метод пряника. Видимо, Денис решил окончательно отказаться от любых уговоров и заигрываний с политическими оппонентами, перейдя к банальному террору. С учётом подавляющей поддержки со стороны гвардии, а особенно офицерского состава, такой путь определённо имеет сильные стороны. Но в любом случае мне придётся кардинально переписывать все мои прогнозы на ближайшие несколько лет.

С улицы тем временем донёсся хриплый, но вместе с тем сильный голос консула:

– Ещё недовольные есть? – Он медленно обвёл перепуганных людей ненавидящим взглядом. – Если есть, сделайте шаг вперёд. Пятерых из вас я пристрелю лично, остальными займутся мои бойцы в здании штаба, которые прямо сейчас держат под прицелом ваши тупые бошки.

Прошло несколько секунд, люди молчали. Так и не дождавшись ответа, Савин опустил оружие и продолжил уже более спокойно:

– Так я и думал. Никакие вы не революционеры, а всего лишь трусливый мятежный сброд, способный только ныть и жаловаться, – он откашлялся и сплюнул кровью им под ноги. – Чего ж вам не хватает, собаки вы плешивые? Чесотка ваших жалких мнений вам не даёт покоя? Я что-то не заметил, чтобы вы умирали с голоду или замерзали на улице в самый разгар зимы. У вас есть еда и крыша над головой, этого у вас никто не отнимает. Ну так чего ж вы взбунтовались, подонки? – толпа молчала, Савин продолжал сверлить их презрительным взглядом, крепко сжимая в руке револьвер. – А, кажется, я понял. Вам нечем дышать. Вы задыхаетесь от нехватки свободы. Я прав? Ну да, конечно прав. Мало вам было вашего никчёмного профсоюза, мало тех прав и свобод, что я дал вам по наивности, надеясь усмирить вашу жадную собачью свору. Вам нужно больше, гораздо больше. В тот самый миг, когда враг буквально ломится в наши ворота, вы, сброд мятежный, своими эгоистичными действиями толкаете всю общину в объятья хаоса. Ради чего? Вы жаждете народовластия? Мечтаете о старой доброй демократии? Так вот утритесь и зарубите себе на носу: вашей сраной демократии пришёл конец. Её больше нет, она устарела, вымерла. Можете забыть об этом неудачном эксперименте древних греков, как о нелепой шутке. Вовсе не демократия вас спасла, а я. Лишь благодаря мне все вы до сих пор живы.

Сергей замер. Он никогда не слышал, чтобы его друг говорил таким тоном.

– Выживание важнее свободы, – продолжал Савин, расхаживая из стороны в сторону перед перепуганной толпой. – Или это не так? Куда вы засунете свободу, когда будете трупами? Какими правами воспользуетесь, если ваши тела будут гнить под дождём? Только задумайтесь – вы счастливчики, вам повезло выжить. Миллиарды погибли, а вы стоите здесь… И хотите просрать свои жизни по собственной же глупости. Но я не дам этого сделать! Вы – тупая свора грязных псов. Если бы не моя решимость, давно б друг друга вы пожрали. Я долго терпел ваши клоунские выходки. Долго надеялся, что вы образумитесь. Но вы как были слепцами, что не видят дальше носа, так ими и остались. Вы всё ещё живёте в мире грёз и мечтаете о старых порядках. Пришло время разбудить вас ударом по голове. С этого момента любое неповиновение будет считаться мятежом. Любая забастовка или стачка будет приравнена к саботажу. Надеюсь, вам не нужно объяснять, как именно подобное карается по законам военного времени? – Толпа молчала. – Я лично буду стрелять и вешать каждого саботажника, каждого мятежника и шпиона. Запомните это. – Савин ещё раз оглядел стоявших перед ним людей, глубоко вздохнул и добавил: – А теперь прочь. По домам. Отребье.

Договорив, консул развернулся и медленно поковылял обратно в здание штаба. Толпа, в свою очередь, столь же медленно принялась растекаться по ближайшим улочкам.

– Не слишком ли это было… жёстко, – осторожно спросил Сергей.

– Вовсе нет, – ответил Давид. – Когда люди становятся врагами для самих себя и не понимают этого, их необходимо усмирять, даже ценой жизни некоторых из них. И если показательная казнь одного человека способна оградить сотни от губительных для них действий, то это очень даже гуманно. Как говорится: при помощи доброго слова и одной простреленной головы можно добиться куда большего, чем при помощи одного лишь доброго слова. Ради общего блага можно пойти и не на такое.

– Ради общего блага, говоришь?

– Да, Сергей, ради общего блага.

Эпилог

Джолана смотрела на юг. От вершины холма, на котором она расположилась, до края плато Дрейко, где находилась столица общины «Рубеж», было менее двух километров. Стоя в полный рост, девушка представляла собой отличную мишень для любого снайпера, занявшего позицию на возвышенности. С такой дистанции стрелок мог бы легко снять её первым же выстрелом, но девушку это не беспокоило. Она знала, что успеет увернуться в любом случае, заметив вспышку и почувствовав приближение пули. Она уже не раз так делала, когда вражеские стрелки, по ошибке принявшие её за безмозглую тварь, открывали по ней огонь, после расплачиваясь за это своими жизнями.

За три года, прошедших со дня её заражения, Джолана приобрела массу полезных навыков, не доступных ни одному человеку, однако зрение полностью так и не восстановилось. И если бы Казимир, стоявший неподалёку, не указал ей точное направление на вражескую столицу, она бы так и не поняла, что полуразмытые силуэты домов впереди на краю обрыва это и есть Фронтера.

Брат тихо подошёл со спины и как будто бы невзначай положил руку на плечо девушки. Она слегка вздрогнула. Пуля, пронзившая её неделей ранее, серьёзно повредила кость, и рана заживала дольше обычного. Если бы не это, она бы тогда не убежала с аванпоста, а нашла бы в себе силы свершить задуманное и убила бы ублюдка Савина. Но история не терпит сослагательных наклонений, оставалось только идти вперёд.

– Мы сможем отсюда добить хотя бы до ближайших домов? – спросила Джо.

– Нет, слишком далеко, – ответил Казимир. – Наши орудия бьют максимум на километр. Но с учётом, что город стоит на возвышенности, нам придётся подойти гораздо ближе, чтобы получилось закинуть туда снаряд. Однако в таком случае мы станем отличной мишенью для их стрелков.

– Я могла бы забраться туда ночью и навести шороху. Перережу пару глоток, а может, и взорву что-нибудь.

– Не дури, Джо, – он аккуратно положил ладонь на её живот. – Ты сейчас о другом должна думать.

Девушка неожиданно резко одёрнула руку брата.

– Не указывай мне, что делать. У тебя свои спиногрызы есть, вот ими и занимайся. А со своим я как-нибудь сама разберусь.

– Сестрёнка, я тебе не указываю, просто предостерегаю от необдуманных действий. Женщины в твоём положении часто слишком импульсивны и могут легко натворить глупостей, о которыхпотом жалеют. Поверь моему жизненному опыту, я через всё это прошёл, и не раз. Ты и так чуть не погибла там, на «Гермесе».

– Не говори ерунды. Если бы эта чёртова шаровая молния меня не отвлекала, я бы увернулась. Да и пуля меня еле царапнула.

Она подняла правую руку и немного ею повертела. Было больно, но вполне терпимо.

– А что, если бы ты потеряла ребёнка?

– Да ничего. Я детей вообще не планировала. Ещё неизвестно, каким уродом он родится.

– Джо, ты вроде уже не маленькая, а юношеский максимализм из тебя так и не выветрился.

– Ну уж извини, братец, какая есть. Если не устраиваю, никто не заставляет тебя со мной возиться.

– Я тебя и такой люблю, ты же знаешь. – Казимир слегка приобнял её. – Ты очень сильная, я знаю это, но уже совсем скоро тебе понадобится уход и забота.

– Скоро? – Джо усмехнулась. – Минимум через полгода.

– Думаю, раньше. И, поверь, это время пролетит очень быстро, а у тебя никого нет, кроме меня. Позволь нам с Анитой о тебе позаботиться.

– Ладно, – чуть помедлив, ответила девушка. – Если тебе так охота возиться со своей непутёвой беременной сестрой, твоё право. Но у меня в запасе ещё минимум пара месяцев, и я хочу успеть расквитаться с этими тварями, – она указала в сторону Фронтеры. – Как только моя рука полностью восстановится, я проберусь туда ночью, найду ублюдка Савина, вырежу его поганое сердце и принесу тебе – отличный выйдет подарок на день рождения.

– Да остынь ты, Джо, мы ещё успеем разобраться и с ним, и с его собачьей сворой. Мы загнали их на это чёртово плато, и им уже никуда оттуда не деться. Теперь вся долина наша.

– Каз, можешь втирать эту дичь остальным, но не мне. Никуда мы их не загнали, они сами там укрылись, прихватив с собой все припасы давидианцев, а нам оставили лишь пепел. И только не говори, что я не права.

– Джо, ты прекрасно знаешь, что моей вины в этом нет. Им просто повезло захватить Томми с его орудием.

– Если бы ты не тормозил с наступлением, они бы не успели отступить, и наш план, на который мы угробили два года, не пошёл бы по одному месту.

– Да, в этом я просчитался, отрицать не буду. Но и ты с себя вины не скидывай.

– Даже и не подумаю. То, что Савин до сих пор жив, это мой косяк, признаю. Именно поэтому я и хочу скорее с ним расквитаться.

– Мы обязательно это сделаем, я же обещал, но только позже.

– Насколько позже? Надеюсь, ты не планируешь заморить их голодом? Как бы нам самим за это время с голоду не подохнуть.

– Не волнуйся, я что-нибудь придумаю, ты же меня знаешь.

– Не подумай, что я в тебе сомневаюсь, просто я совершенно по-другому представляла этот день.

Она вновь бросила взгляд в сторону столицы «Рубежа». Их конечная цель была так близка, но вместе с тем недоступна. По крайней мере, пока.

– Ладно, – продолжила Джо, – пойду займусь дрессировкой, новые зверушки сами себя охотиться не научат.

Она развернулась и пошла в лагерь, но Казимир почти сразу её окликнул:

– А всё же, кто отец? Точнее, кто конкретно из трёх пленных? – Казимир по-доброму ухмыльнулся, явно давая сестре понять, что часть правды ему известна. – Или ты всеми тремя успела попользоваться за время допросов?

– Иди к чёрту, Каз, – возмутилась Джо. – Я к тебе с идиотскими вопросами в постель не лезу, и ты, будь добр, тоже ко мне не лезь.

– Не злись, пожалуйста, и не считай это грубостью. Просто в твоём ребёнке будет ровно половина моих генов, вот мне и интересно, кто дал ему вторую половину. Или ты сама не знаешь?

– А какая, собственно, разница? Это будет только мой ребёнок и больше ничей. Я сама его воспитаю без чьей-либо помощи. И буду надеяться, когда он подрастёт, ты не проболтаешься о том, кем был его отец.

По лицу Казимира поползла добродушная улыбка.

– А я уже подумал, материнский инстинкт у тебя атрофирован полностью. Рад, что это не так. А что касается твоей просьбы, не переживай, я бы никогда не посмел сделать ничего подобного. Вместо отца у него будет любящий дядя Казимир. Мы с тобой семья, Джо, помни об этом, и останемся семьёй, несмотря ни на что. Лишь это сейчас по-настоящему важно.

Джолана одарила его столь же тёплой улыбкой и шаловливо произнесла:

– Вместе до конца?

– Конечно, Джо. Вместе до конца.

Михаил Логинов Битва за Кремль

Все имена и события вымышлены.

Любые совпадения случайны.

И никак иначе.

Пролог. 2000 год

Если стенам дано запоминать эмоции, то стены бывшего Дворца бракосочетаний впитали самый лучший аромат. Радостные охи невест, веселый шепот их подружек, добродушные пересуды родни, счастливые слезы родителей. Кружева, вспышки, ленты, море цветов, шуток, пожеланий и марш, под который никто никогда не воевал. Праздник любви!

Сейчас аромат праздника медленно вытеснялся безвкусным запахом казенного учреждения. Женихов с невестами, как и весь загс, выгнали из дворца на набережной Невы еще четыре месяца назад. Здание потребовалось для нового учреждения — полпредства по Северо-Западному округу.

Президент приказал, полпредство появилось, и теперь его сотрудники пытались найти себе занятие. Одним из них было рассмотрение письменных обращений граждан.

Не пренебрегал этим делом и сам Полпред. По весьма уважительной причине: письмо пришло из Кремля с пометкой «разобраться».

Пометка «и доложить» — отсутствовала. В принципе Полпред мог спихнуть обращение подчиненным. Но он был в новой должности всего четыре месяца и стартовый запас служебного рвения еще не растратил.

Уважаемый Президент!

Ответьте мне: нужен ли России мой труд?

Я, как и мой отец, и мой дед, был готов служить стране как офицер. Я выполнял интернациональный долг в Афганистане и был готов выбрать военную карьеру.

Когда я пришел с войны, страна изменилась. Армия сокращалась, ей не были нужны тысячи кадровых военных. Я, как и многие мои соотечественники, как и Вы, отказался от карьеры офицера и выбрал мирную профессию.

Руководство страны заявило, что наше спасение в рыночной экономике. Я пришел в эту сферу, незнакомую мне, но смог освоиться в ней.

Мне было непросто создать стартовый капитал. Есть принципы, через которые нельзя переступить. Я не мошенничал с авизо и не играл с ваучерами, я не ввозил в Россию «Ройял» и не продал ни капли нефти. Я никогда не крутил бандитский общак и не натравливал бандитов на конкурентов.

Я зарабатывал тем, что привозил импортные стройматериалы, которые были новинкой для нашей страны. Сначала в автомобильном прицепе, потом на грузовике. К середине 90-х у меня накопилось достаточно средств, чтобы не импортировать стройматериалы, а выпускать их здесь, в Ленинградской области…

Полпред отложил письмо, дал глазам минутный отдых — взглянул на благородную зелень Летнего сада, отделенную от полпредства лентой Невы. До недавнего времени он сам работал на том берегу, в высоком и некрасивом здании, обитатели которого должны знать все.

Поэтому знал он историю ЗАО «Лензаводстрой». Не то чтобы полностью. Но достаточно, чтобы в дальнейшем пробегать глазами письмо через две строчки.

…Еще прошлой осенью наш производственный коллектив насчитывал шестьдесят человек. Я дал работу людям, сокращенным из армии, людям, ушедшим с обанкротившихся предприятий, беженцам из Грозного и Душанбе. Я честно платил налоги, я восстановил церковь в райцентре и финансировал ставки двух тренеров местной спортивной школы.

Когда произошел дефолт, некоторые партнеры не рассчитались со мной за поставленную продукцию. Я сам никого не обидел и, хотя сократил коллектив на четверть, выплатил каждому выходное пособие в долларовом эквиваленте июльской зарплаты. Через год, когда производство вернулось к докризисному уровню, все уволенные вернулись на завод…

«Вот тут-то мы и возгордились, — подумал полпред. — Досочки да пенопласт производим, налоги платим, социальную ответственность проявляем. Значит, можно и повыеживаться».

Прошлой осенью ко мне обратился человек, представившийся помощником кандидата в губернаторы Ленинградской области, и попросил о спонсорской поддержке. Я ответил, что принципиально не занимаюсь политикой. Услышал, что мне и не нужно заниматься политикой, а просто профинансировать кампанию будущего губернатора. Также я услышал, что СП «Нева-Петкула» уже сделала правильный выбор, а областной рынок стройматериалов может оказаться маленьким для двух предприятий.

Наши неприятности начались весной…

Полпред читал чуть внимательнее, пытаясь понять, насколько нерадостная история «Ленстройзавода», изложенная в письме президенту, отличается от заявлений, направленных в местные органы. Все то же самое: пожарная инспекция, природоохранная инспекция, конечно же, налоговики. Три милицейских рейда — поиск несуществующего подпольного водочного завода… Изъятия бухгалтерских документов, и бумажных, и процессора… Досрочное расторжение права аренды фирменного магазина строительных товаров и проигрыш дела в арбитраже…

По уму, бедолаге надо вынимать деньги из нынешнего бизнеса и попытать счастье в другой сфере — водкой бы занялся или окорочка возил. Или вообще податься в другие края. Или уйти из бизнеса, поселиться с семьей на Кипре. Нет, характер не тот.

Между тем автор письма, похоже, угадал мысли Полпреда.

Мне открытым текстом сказали, что на этом рынке я лишний и в области будет работать «Петкула», а я должен продать свое предприятие, пока оно не стало банкротом. Этого не будет. Предприятие — это люди, которые на нем работают. А я никогда не бросал своих людей. Ни в Афганистане, ни здесь.

Уважаемый Президент. Я никогда бы не стал обращаться к Ельцину. Он обещал лечь на рельсы, если от его реформ хоть кому-то станет хуже. После этого мне говорить с ним не о чем. Но к власти пришли Вы, и я поверил в то, что годы лжи закончились.

Вы объявили войну терроризму и сепаратизму. Вы доказали, что интересы России для Вас не пустой звук. Я убежден, что мое предприятие работает в интересах страны и нашего народа.

Мне не нужно льгот и привилегий. Разрешите мне работать и дальше. Работать, а не бороться за выживание. Я всегда соблюдал закон. Если все же выяснится, что я его нарушил, я заплачу государству столько, сколько должен. Но я не хочу платить людям, которые хотят уничтожить наше предприятие, чтобы оно не конкурировало с иностранной фирмой.

Михаил Викторович Столбов,

Генеральный директор ЗАО «Ленстройзавод».

Полпред отложил бумажный лист, опять взглянул на умиротворяющую гладь Невы, тихо насвистал припев песни «Комсомольцы-добровольцы» и потянулся к телефону:

— Сергеич, здорово. Объясни, друг сердешный, что за жопа такая? Опять твой знакомый проявился, тот самый Столбов. Ну да, досочный магнат. Ты что, как маленький, не можешь без бзды работать? Ну-ка послушай, чего мне спускают!

После чего быстро и артикулировано прочел пару фраз из письма.

— Что «ну извините»? Просчитывать надо, хоть немного. Теперь давай разбирайся с проблемой. Или отыгрывай, или доигрывай, сам решай по обстоятельствам. Как хочешь, только чтобы мне такие бумажки больше не приходили!

Короткая пауза, необходимая для выслушивания извинений и заверений.

— И, правда, постарайся, чтобы этот товарищ нас больше не допекал. Ладно, все. Маше привет. Кстати, она, как помнится, все еще консультант? Нет, уже в правлении «Петкулы»? Говоришь, без нас финики в области ногу сломят… Ладно, только сам дров не наломай. Наломал уже достаточно. Пока!

* * *

Голос в трубке был тихий, сдержанный, даже немного печальный. Так честный врач сообщает безнадежному пациенту самую безрадостную новость.

— Михаил Викторович, ну что же вы так? Ведь просили же: не надо нам здесь никакой Москвы. Мы бы могли договориться как нормальные, взрослые люди. А вы — в Кремль. Предупреждали: не надо жаловаться. Помните? И хорошо, что помните. А в остальном все очень плохо. Для кого? Ну, не для нас же…

* * *

Еженедельная газета «Наша область», рубрика «Происшествия».

14 октября, около 2 часов ночи, в деревне Глинки Гатчинского района по неустановленным причинам произошло возгорание индивидуального частного строения. По имеющимся данным, здание принадлежало генеральному директору предприятия «Ленстройзавод» Михаилу Столбову. Площадь пожара составила около 230 кв. м, деревянный дом выгорел полностью. На момент пожара владелец дома вместе с женой и несовершеннолетней дочерью находился внутри здания. До приезда пожарных жильцы успели самостоятельно эвакуироваться и госпитализированы в Ожоговом центре Ленинградской области.

* * *

— Что мне ему сказать, Николай Георгиевич?

Заведующий ожоговым центром обернулся к старшей медсестре. Та была старше его на двенадцать лет, всю сознательную жизнь проработала в медицине и обычно сама знала, что делать. Зачастую — лучше любого врача. Но на этот раз спросила совета.

— Скажите ему… — Врач снял очки, прикрыв глаза, потер пальцами переносицу. — Ну, допустим, что они находятся во втором реанимационном отделении.

— Говорила, — вздохнула медсестра. — В первый раз так и сказала. А он мне: «Зачем врать? Я, как спонсор, был на открытии. У вас только одно отделение реанимации». Тогда, думаю, скажу ему, что их перевели в палату интенсивной терапии. Только рот открыла, а он уже говорит: «Я выяснил у младшей сестрички, со дня пожара в интенсивную палату никто не поступал»…

Николай Георгиевич молчал, поэтому старшая медсестра добавила:

— Это когда он в сознании. А когда бредит, то кричит, чтобы отползали, пока не рухнула крыша, кричит, что держит Надьку. И все просит еще хоть метр проползти. Его прямо заклинило на этом метре, который надо проползти. Ну, а потом ругается и плачет…

— Понятно. — Заведующий ожоговым центром, сдвинув рукав синего халата, взглянул на часы. — Хорошо, Клавдия, сам ему скажу. Сегодня уже поздно, зайду к нему завтра и скажу.

На короткое время в коридоре воцарилась тишина, лишь слышно было, как где-то под потолком потрескивает лампа дневного света. Молчание прервал врач:

— У него же и нога была сломана, прыгали-то со второго этажа. А ведь смог оттащить. И все напрасно. Мда, жаль мужика. Ну ладно, Клавдия, я пошел…

* * *

Из интервью деловому еженедельнику «Питерский бизнесмен» члена совета директоров СП «Нева-Петкула» Марии Черемисовой:

— Идти на расширение — всегда идти на риск. Но мы умеем оценивать риски и принимать смелые решения. Поэтому мы выкупили производственные площади предприятия «Ленстройзавод», доведенного прежним владельцем до полного разорения и банкротства. Мы не жалеем об этой сделке. В отличие от большинства областных предприятий, «Ленстройзавод» имеет относительно современное оборудование.

Вопрос корреспондента:

— Приобретения «Ленстройзавода» — покупка с обременением?

— Мы не имели никаких обязательств перед прежним трудовым коллективом. В принципе все претензии должны предъявляться владельцу, который последние четыре месяца предпочел отлеживаться в больнице. Конечно, численность персонала будет оптимизирована. Но тот, кто действительно хочет работать, будет работать и у нас.

— Планируете ли вы поддерживать благотворительные программы прежнего владельца?

— Мы пока их не рассматривали. В любом случае по этому поводу тоже желательно обращаться к господину Столбову.

* * *

Вахтерша удивленно посмотрела на визитера. Дурак?

Психологического образования у нее не было. Но, взглянув внутрь пакета (должностная обязанность), углядела коробку шоколадных конфет «Осенний пожар». Даже и без такого названия сам дизайн — яркие, чуть ли не пылающие багряные и оранжевые листья — не лучший подарок пациенту ожогового центра.

Визитер подъехал на автомобиле неизвестной ей страны и неизвестной стоимости. Такая машинка наверняка стоит дороже, чем больничный реанимобиль. Между прочим, больной Столбов, которому и предназначалась передача, тоже из бизнесменов, хотя и симпатичный. Кто его знает, может, это обычная шутка у новых русских…

На всякий случай вахтерша предложила:

— Да вы можете сами зайти и сами передать. Михаил Викторович уже почти поправился, даже гуляет.

— Извините, времени нет. Передайте, пожалуйста.

Машина взревела и умчалась. Вахтерша еще раз посмотрела на коробку. Лежачему пациенту она такую передачу точно бы не отнесла. Ну, посоветовалась бы с медсестрой.

Вахтерша удивилась бы еще больше, загляни она в коробку. Там между крышкой и гофрированным белым листом лежала старая фотография: Михаил Столбов стоял возле Дворца бракосочетаний на набережной Невы, держа на вытянутых руках и невесту, и букет.

А на другой стороне фотографии была надпись: «Заходить сюда два раза — плохая примета».

Прошло десять лет.

Часть I

Глава 1

— Через два часа они будут в городе!

— Вообще-то, если они Подосиновец проехали, и помех на дороге нет, то через час сорок.

Иван Архипович Воскобойников, начальник департамента экономического развития области, вполголоса обругал Леонтия Юрьевича Подпрыгу, начальника департамента финансов, «расчетливым занудой» и опять уставился на карту области. Казалось, его взгляд чертил вдоль федеральной трассы № 8 пульсирующую красную линию. С каждой секундой невидимая линия удлинялась в сторону города, и кончик ее украшала грозная стрелка. Дойдет — и удар.

Долго на карту любоваться не удалось. В кабинет вошел губернатор.

— И что придумали, орлы? — спросил он с порога, едва не сорвавшись на крик.

— Обратиться к МЧС, напрямую в Москву, — сказал Воскобойников.

— Выставить ОМОН, — сказал Подпрыга.

— МЧС уже не поможет, — зло сказал губернатор, — третий раз повторяю. ОМОН ставить придется. Если ничего умнее не придумаете, чем с ОМОНом на всю Россию прогреметь.

Вице-губернаторы возражать не стали. Они уже привыкли: когда начальник волнуется, то зовет их в кабинет по селекторной связи, причем не поодиночке, а всех сразу. Когда у губернатора реальный стресс, он, в порядке самоуспокоения, обходит кабинеты подчиненных, спрашивая совета.

Применительно к данной ситуации мандраж губернатора, как и прочих обитателей здания обладминистрации, был объясним. На город надвигалась катастрофа — и до того, как все станет совсем плохо, оставалось часа полтора.

Катастрофа стала совпадением нескольких более-менее обыденных событий. Зима, как всегда, подкралась незаметно и проявилась ливневым снегопадом на севере области. Холодный фронт столкнулся с теплым арьергардом и завалил шестидесятикилометровую полосу пористым, почти влажным снегом. В эту полосу попал изрядный участок трассы № 8, и она за один вечер стала непроезжей. Если, конечно, не расчистить.

Расчистить не удалось. Обычно договаривались с соседней Вологодской областью и снегоуборочную технику перебрасывали оттуда. Но за такое доброе дело полагалось платить. Область же не рассчиталась с соседями еще за прошлогоднюю расчистку. Вологжане заартачились, потребовали погасить долг. Губернатор тоже заупрямился… Себе на беду.

В снежной ловушке оказался весь транспорт, идущий на север. Дорожники расчистили путь к отступлению, им воспользовались легковушки и автобусы. Сложнее было с дальнобойщиками: обходной маневр им решительно не нравился.

Может, в самом начале они бы на него и согласились. Если бы не авансы, полученные от областного МЧС, которое само не понимало всей глубины катастрофы. «Не парьтесь, мужики, перекантуйтесь денек, мы дорогу расчистим. Термосы, горячее питание — подбросим».

Так и не подбросили, а ждать пришлось сутки, потом вторые сутки. К исходу третьих, когда никакой перспективы выхода не обозначилось, в головах шоферов тридцати большегрузных машин появилась общая мысль: кинули! Нервы и бензин были на пределе. Поэтому, когда кто-то крикнул у костерка: «Айда в город, разберемся с этими уродами», клич подхватили все. Развернулись и помчались. Еще не зная, что сделают с областным руководством, прибыв на место.

Следовало ожидать самого плохого — один из чиновников уже стал заложником бунтарей. Начальник транспортного департамента Крупицын два дня кормил шоферюг бесконечными «подождите, подождите». Теперь его автомобиль был затерт в середину колонны: не выехать, не отстать. Шоферы подгоняли чиновника гудками и собирались конвоировать до областной администрации, на очную ставку с губернатором. Пусть скажет: своей ли волей врал или по приказу начальства.

Что скажет бедный Крупицын?

Губернатор этого тоже знать не знал и узнавать не собирался. Потому-то обладминистрация и ввинчивалась в нарастающий ужас с той самой минуты, когда стало известно о грядущем нашествии на город колонны дальнобойщиков.

И все же еще больше, чем возмущенных шоферов, губернатор боялся неизбежных отзвуков события. Пока что происходившее в области умещалось в рамки погодной сводки, совмещенной со сводкой ГИБДД. Но теперь происшествие пахло открытой формой социального протеста.

— Феденька, ты проверял, утекло что-нибудь? — спросил он.

Федя Кинжальников — начальник информационного департамента, по совместительству пресс-секретарь губернатора и лидер областного отделения корпуса «Наши» — отрицательно помотал головой.

— Все в порядке, Олег Вячеславович. Суббота, тишина, футбол. Дальше области новость не пошла. Только в центральных агентствах есть сообщения со ссылкой на нас, что дорогу расчистим не позднее пятницы.

— И кто тебя за язык тянул? — рыкнул губернатор, забывший, что именно он и тянул.

Феденька благоразумно отмолчался.

На пороге появился Анатолий Стрелецкий, начальник областного УВД. Вообще-то ему бы следовало отслеживать ситуацию в своей конторе и принимать решение. Но главный силовик области надеялся, что заморочка рассосется вне пределов его компетенции. Если дойдет до ОМОНа, то крайним в итоге будет он.

Поэтому Стрелецкий и бродил за губернатором, как за президентом ходит адъютант с ядерным чемоданчиком: я хранитель кнопки, но, когда применять, решать не мне.

— Ты гаишников на дороге выставил? — спросил губернатор, предчувствуя, что собеседник мотнет головой.

— И не пытался. Народ озверелый — увидят ментовскую машину на дороге, так еще по газам поддадут. Надо коммунальную технику ставить, в два ряда. Она вообще-то готова…

Стрелецкий замолчал, и губернатор, казалось, услышал непроизнесенные слова: «Но без вашей санкции блокировки не будет».

— А с личным составом как?

— Тут тоже не очень хорошо. Половина ОМОНа в Заборском. Пятидесятилетие леспромхоза, следят, чтобы мордобой без поножовщины обошелся.

В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным постукиваньем ходиков.

— Ну, — наконец сказал губернатор, — будут предложения? Васильич, что скажешь?

Васильич, начальник департамента финансов, самый пожилой участник импровизированного совещания, до того лишь молча вздыхавший, обернулся к начальнику:

— Или блокировать на объездной трассе да еще на Старом шоссе с приказом стрелять по колесам, если пойдут на прорыв. Или…

Губернатор недолюбливал Васильича за то, что его варианты «или» всегда были неприятными. Но терпел все двенадцать лет своей работы, так как лучше, чем он, никто придумать не мог.

— Или просить Столбова решить проблему.

Окружение посмотрело на Васильича примерно так, как набожный аббат взглянул бы на послушника, предложившего вызвать демона преисподней. Однако Васильича интересовал лишь ответ губернатора.

— А что он попросит? — наконец сказал глава области.

— Не знаю, — неторопливо ответил Васильич. — Знаю, что не попросит одного — вашей отставки, Олег Вячеславович. А если блокировать, то без драки не обойдется. Тогда уже завтра утром об этом растрезвонит вся… — взгляд на Феденьку, чтобы вспомнить нужное слово, — вся блогосфера. Днем здесь телевизионщики, а потом — президентский указ.

Опять немного тишины.

— Звони ему, Васильич, — наконец произнес губернатор, страдальчески поморщившись…

* * *

Полоса снегопада была узкой, а ответвления федеральной трассы на областной центр не коснулась вообще. Поэтому ничто не мешало тридцати фурам на полной скорости приближаться к намеченной цели. Оказаться на пути такой колонны решился бы не каждый самоубийца. «Вольво» и КамАЗы ревели так, будто пытались перегудеть друг друга.

Что делать в областном центре, точно не знал никто. Но с каждым километром, отброшенным под крутящиеся колеса, цель конечного маршрута становилась все дальше и дальше. И это лишь разжигало злость.

Когда до областного центра оставалось километров пятнадцать, лидер колонны понял, что дорога не пуста. Поперек дороги стояла машина — «форд-эксплорер», а перед ней — человек.

Неведомый чудак грамотно выбрал место. Мощные желтые фонари соседней автозаправки освещали его издали. Смотри, решай: давить или ехать дальше.

Прерывистые гудки слились в неразрывный, нарастающий вой. Казалось, еще миг — и эти звуки поднимут автоприцепы на крыло и они помчатся над шоссе эскадрильей перегруженных бомбардировщиков.

Человек на дороге не шелохнулся.

— Больной? — сказал Вася напарнику.

Не то чтобы Вася рвался в лидеры сумасшедшего набега. Просто он в них оказался. Не отступать же. И он всю дорогу подбадривал себя хриплыми матюгами, взвинчивая в себе решимость снести с дороги любую баррикаду. Ну, разве если ОМОН выставит БТР.

Сейчас же азарт Васи разбавило любопытство. Если больной, то откуда такая тачка? За десять лет дальнобойных поездок Вася всякого повидал, психов на дороге видел тоже. Но не с такими машинами.

Все равно, если бы богатый псих стоял сбоку от своей машины или сзади нее, — снес бы на азарте. А так — не смог.

Наверное, можно было бы извернуться, чиркнуть по обочине и объехать заграждение, заодно задев и тачку. Вася отказался от этого маневра не только из-за риска. Любопытство победило.

Едва нажав на тормоза, Вася понял, что стал невольным командиром всего бунта. Его могли бы объехать. Но раз передний решил встать, значит, вставать всем.

Колонна стопорилась медленно и нехотя, со скрежетом и миллиметрами между кабиной и грязными дверцами фургонов. Скрежет еще не успел стихнуть, как его заглушил мат: шоферюги высыпали в грязный придорожный снег. Большинство из них, не видевших преграду, просто хотели понять, что случилось.

Они выходили на пространство перед кабиной Васиного КамАЗа, и крики спадали до шепота. Человек на дороге спокойно смотрел на матерящуюся толпу, будто ожидая, пока она соберется вся. Так начальник не начинает разговор, пока не подошел весь коллектив.

В задних рядах, конечно, орали. В передних — нет. Каждый шоферюга, взглянув в глаза незнакомцу, внезапно понимал: если незнакомец обратит на него внимание и ответит, то дальнобойщик перестанет быть частью грозного братства. И начнет говорить с этим человеком один на один, будто встретились на безлюдной лесной тропке.

Поэтому незнакомец начал разговор первым:

— Куда груз везем, мужики?

Если бы он спросил: «Куда едем», ответ был бы ясен и прост: «С козлами разобраться!» А так пришлось отвечать по существу.

Минутный гомон толпы подтвердил, что фуры едут в сторону Кирова.

— Значит, вам туда, — сказал незнакомец, показывая на северо-восток. И, не дожидаясь возмущенного ропота, взял ключи от своего автомобиля и протянул Васе: — Держи. Если завтра к полудню дорога не будет свободна, тачка твоя.

Ключ покачивался перед лицом Васи. «Наверное, больной — я», — подумал он.

Передние ряды глядели на ключ с тем же изумлением. Те, кто вышел из машин в хвосте колонны, по инерции договаривали матюги и спрашивали, что происходит.

— А товарища начальника, который у вас в середине болтается, — отпустите. Он вам уже не нужен. Теперь не он, я отвечаю.

Шоферы опять пошумели. Общее мнение было таким: «На кой этот хер нам сдался, пусть катит».

— Здесь через два километра — разворот, — продолжил незнакомец. — Возвращайтесь на трассу. Остановиться можно на заправке в Большакове — там и магазин, и гостиница. Кому не хватит мест, можете доехать до Зимовца. Двадцать километров, дорога нормальная, в гостинице места будут. Вопросы есть?

— Есть, — спросил Дмитрич, — ты кто такой?

— Михаил Столбов. Из Зимовца.

* * *

— Алло, Саша, вечер добрый. Отдыхаешь?

— Так точно, товарищ директор.

Саша, точнее, Александр Егорович, а если уж совсем точно — генерал-полковник войск ПВО Александр Трофимов, действительно отдыхал: занятие в воскресный вечер естественное. Но звонок «товарища директора» — так он называл Михаила Столбова — мигом перевел его в состояние мобилизационной готовности. Если Михаил Викторович хотел бы предложить совместный отдых — подстрелить кабанчика или просто отдохнуть в лесной сторожке на берегу Сухоны, то предупредил бы за пару дней. А просто так, со скуки, Столбов не звонит. Поэтому генерал слушал внимательно.

— Это хорошо. Надо бы подсобить чуток. Ты снег у себя убрал?

— А то! Еще утром выезд расчистили. Слава богу, больше не сыпет.

— Молодца. Надо и гражданским помочь, Саша. Расчистить трассу. От вашего выезда до Вятской развилки. Дальше будет моя забота, а этот отрезок вам по силам.

Генерал хохотнул.

— Чего смеешься, Егорыч? Губернатор тебя о том же просил?

— Ага. Еще вчера утром. И грозился, и умолял. Я ему ответил, мол, без санкции округа работать не могу. Но ради наших добрых отношений полроты выделю, завтра днем приступят, поковыряются.

Теперь уже усмехнулся Столбов:

— Хорошо сказал. А теперь я прошу: можешь к утру расчистить?

В разговоре возникла пауза. Товарищ генерал, протрезвивший себя усилием воли, обдумывал детали.

— К полудню сойдет? — наконец спросил он.

— Нет. К десяти, чтобы я мог проехать.

— Ох, та-арищ директор, ставишь ты задачи, — проворчал генерал. — Да такой приказ из Москвы бы не спустили.

— Потому что в Москве не знают, какие орлы здесь служат. С транспортом у тебя без напряга? Хорошо. Техника и инструмент есть?

Здесь генерал задумался.

— Есть-то, конечно, есть. Два грейдера погрузим на тягачи, подгоним. Но снеговые лопаты для личного состава не помешают. Штук триста.

— Будут через три часа. Горячим питанием обеспечишь?

— Обижаешь, товарищ директор. Проголодаться не успеют, как полевые кухни подойдут. Сам понимаю, нельзя зимой всухомятку перекусывать.

— Хорошо. Передай личному составу: когда закончат — всем по сто грамм.

— А мне? — усмехнулся генерал.

— И тебе, Егорыч, будет. Сам завтра вечером налью. А уж сегодня выручи, будь другом.

* * *

— Алло, Тонечка, добрый вечер.

— Привет, Миша, — азартно воскликнула Антонина Васильевна, ректор филиала Института правоведения и экономики. В другой раз она непременно обратилась бы к Столбову по имени-отчеству. Но в этот субботний вечер, когда с подругами детства выпит пяток бокалов и отплясано под столько же песен, какие могут быть формальности между старыми приятелями?

— Слышу, у вас весело.

— Ага. Миша, заезжай. Мы в «Славянке», в дубовом кабинете. Я тут одних девчонок собрала, но тебе все рады.

— Спасибо, Тонечка (Антонина, казалось, разглядела улыбку далекого собеседника), спасибо. Загляну к вам, только позже. А сейчас вот какое дело. Твоя молодежь в разгул еще не пошла?

— Нет, Мишенька, дискотека в ДК только через час. Пока что мои бакалавры и магистры только пивком разминаются в общаге.

— Это хорошо. У меня для них другое развлечение. Нужно поехать на трассу и там снежок разметать. Чтобы к утру расчистили до Луньино. Там уже вологодские смежники подсуетились. Всех выводить не надо, человек сто пятьдесят хватит.

— Вот те, бабушка, и Юрьев день! Миша, молодняк будет поднять непросто.

— Тонечка, — голос Столбова стал совсем уж проникновенным, — было бы просто, я бы к тебе не обратился. Они, конечно, шепотом будут матюгаться — сам бы матюгался. Но тебя послушают. А еще скажи: Михаил Викторович просит. Каждому — пятисотку. И с ДК договорюсь, чтобы завтра дискотеку повторили, для тех, кто сегодня пропустит.

— Ну, раз партия сказала… — с покорной улыбкой произнесла Антонина Васильевна.

— То пусть комсомол через час подходит к ДК. Только чтобы оделись не на дискотеку. Автобусы уже будут. Инструментом обеспечим, потом подвезем горячий чай с бутербродами.

— Поняла, Михаил Викторович, — сказала Антонина Васильевна уже трезво и по-деловому. — Объявляю антракт, обзвоню преподавателей и старост.

— И отлично. А на ваш девичник я загляну.

— Ты, Мишка, как все мальчишки, — усмехнулась Антонина Васильевна, — у всех отдых, а у тебя — дела. Ладно, все равно ждем. Не разойдемся без тебя!

* * *

— Добрый вечер, Анатолий Николаевич. Не помешал?

Другому нахалу, позвонившему в поздний вечерний час, председатель районного отдела «Единой России» с готовностью ответил бы: конечно, помешал! Но сейчас было исключение.

— Это хорошо. Вот, непорядок, Анатолий Николаевич, — с шутливой укоризной сказал собеседник. — Снежок завалил нашу трассу — знаете? Солдаты лопаты взяли, студенты лопаты взяли, а чего «Единая Россия» сачкует? У вас же партия начальников. У кого бульдозер, у кого грейдер. Я уж про ДРСУ не говорю. Попроси их побыстрее вывести все мощности.

— Команды из Москвы не было, — вяло сказал Анатолий Николаевич, понимая, что отмазка не пройдет. И не ошибся.

— Так Москве нет дела до наших дорог. А нам есть. Так что, Анатолий Николаевич, ждем подмоги. Партийцев, как мне помнится, в районе у нас четыреста душ, из них триста в райцентре. Ветераны войны, мамы многодетные, конечно, не в счет. Но сто мужиков покидать снег найти можно, так, товарищ председатель? А начальнички пусть дома посидят, но технику пришлют. Или сами выезжают, с лопатами.

Товарищ председатель вздохнул, убавил ленивчиком телевизионный шум и согласился.

— Вот и отлично. Партийный народ, как мне известно, при машинах. А безлошадных ждем у ДК, пусть садятся к студентам в автобусы. Надо, Анатолий Николаевич, подвиг совершить — до утра освободить трассу. Согласны?

«Не наше это дело! И не ваше дело привлекать партийцев!» — хотел сказать Анатолий Николаевич. И опять не сказал. Наоборот, издал очередной вздох согласия.

— Замечательно. Славу можете взять себе — не обижусь.

«Слава — это хорошо. А не собираетесь ли вы, Михаил Викторович, вступить в нашу партию?» — хотел, было сказать Николаич. Но промолчал и на этот раз.

* * *

Небо было изумительно-синим: трудно поверить, будто два дня назад с него валил снежный ливень. Так же трудно поверить, что еще ночью по тридцатикилометровому отрезку трассы можно было проехать лишь на «Буране».

Конечно, и сейчас, в половине двенадцатого дня, дорога не выглядела эталоном чистоты и проходимости. Если легковушки проносились по ней более-менее свободно, то фуры осторожно ползли, а такой же встречный большегруз или бульдозер, подчищающий края, принуждал расходиться впритирку.

И все же трасса снова стала трассой!

О том, что здесь происходило ночью, говорили только свежие сугробы по обочинам да надписи на них. Часть дистанции сообщала, сколько и кому осталось до дембеля да еще откуда родом служивые: «Слава и Вася из Самары», «Петруха и Колян, привет городу-герою Орлу!» Дальше надписи пошли разнообразней: «Юрфак круче всех!», «Слушайте крысы — мы фанаты „Алисы!“», «Ваня любит Олю из третьей группы». Три раза кто-то пытался провозгласить «Спартак» чемпионом, но каждый раз надпись затирали ногой и чемпионом объявляли «Зенит». Кто-то творил пальцем, кто-то лопатой, кто-то — собственной струей.

Наконец снежные граффити закончились. Впереди был участок, столь же коряво, но все же проходимо расчищенный техникой.

Васин КамАЗ притормозил возле Столбова. Тот показал на часы.

— Без четверти полдень, — вздохнул Вася, — а я к вашей машине уже присмотрелся…

— Ну не повезло, уж звиняй. На хозяина работаешь?

— Ага.

— Будешь работать на хозяина — зырь только на секонд-хенд или на всеволожские «форды». Хочешь такую тачку — работай на себя. Покупай, вози, продавай. Сам так начинал.

Вася хотел то ли возразить, то ли согласиться, но Столбов его перебил:

— И в следующий раз не быкуй, как вчера. Спасибо, на меня нарвался. Сам подумай: что дешевле — трассу за ночь расчистить или из кустов по колесам из РПГ шмальнуть?

— Так это совсем уж беспредел. И проблемы потом.

— Верно. Но тебе от этого легче было бы?

Вася не ответил, а только еще раз взглянул в лицо Столбову. И еще раз порадовался, что прошлым вечером не стал артачиться и рваться в город, а поверил.

— Счастливого пути, дальнобой.

Вася закрыл дверцу, прогудел и стронул КамАЗ. Колонна протянулась следом, каждый, проезжая мимо Столбова, выпускал в морозный воздух длинный гудок.

Столбов уже садился в машину, когда мобильник затрясся в кармане.

— Слушаю. Васильич? Хорошо, подожду.

Минуты через три подъехал «мерседес» из губернаторского гаража, естественно, черный. Из него вышел вице-губернатор.

— Поручили проверить работу? — усмехнулся Столбов.

— Самому было интересно, управишься ты или нет. Вот проехал.

— Сам губернатор не хочет спасибо сказать?

Васильич сделал гримасу, которую можно было понять так: ты еще попроси его совершить суицид.

— Ну не хочет, вольному воля. Меня одно интересует: как так можно, десять лет просидеть в губерах, а отношений с вояками не выстроить? Или всерьез поверил, что армия уже не нужна?

Васильич смолчал и тут. Но все же после короткой паузы — мороз подстегивал — тихо спросил:

— Одно не могу понять: зачем это тебе нужно?

— Что «это»?

— Ну, все, что ты в районе делаешь, и вообще, не только в районе. Ты со своими подходами мог бы сейчас нефтью ворочать на миллиарды, был бы в первой десятке российского «Форбса». К тебе сейчас олигархи приезжают порыбачить, а ты сам бы с ними пил коктейли в Куршевеле. Амбиций нет?

На этот раз помолчал Столбов. Посмотрел то ли на скудное зимнее солнышко, то ли на ворону, улетавшую с недоеденным студенческим бутербродом.

Наконец ответил:

— Амбиция есть. Одна.

Какая именно, так и не сказал. А Васильич и не переспрашивал. Потому как прекрасно знал: раз не сказал сразу, значит, и не скажет…

Глава 2

«Что же в итоге я там обнаружу? — думала Татьяна, — ваххабитов, секту экстрасенсов или обычного фашиствующего нарколога? Если ваххабитов, то с меня коньяк Сашке. Если экстрасенсов, то придется трижды поцеловать Артура в его вечную щетину и проставить пивко. Но ежели верна моя версия, то они оба сделают мне троекратное ку на редакционной планерке и отведут в суши-бар».

Тане ничего не оставалось, как гадать. Альтернативных занятий немного: бумажного чтива не захватила, а верный спутник в поездках, ноутбук, впервые за пять лет ее подвел. Коллег, считавших, что ноутбуки надо менять, как «тачки», раз в два года, Татьяна не понимала. Памяти хватает, клава не расшатана, чего от добра добра искать. «Асик», как она называла ноутбук, ее не подводил, какие бы приключения с ними ни случались. Он, будучи в сумке, пережил и пинок от омоновца во время пикета против уплотнительной застройки, и падение на пляжную гальку, уже без сумки. Однажды его чуть не конфисковала эстонская полиция, а на следующий год — отряд осетинских ополченцев.

Однако все обходилось… до сегодняшнего утра, когда «Асик» не включился. Татьяна грешила на аккумуляторы, но, если даже и была права, все равно, пока не подключишь — не проверишь.

Поэтому Татьяна разглядывала незатейливый весенний пейзаж, еле-еле встающий в рассветной дымке, и гадала, куда же едет — к ваххабитам или сектантам?

Командировка относилось к известному журналистскому жанру «Письмо позвало в дорогу». Вообще-то ей, начальнику отдела социальных проблем, мотаться в такие поездки уже не по статусу. Но хотелось выиграть пари, да и самой было интересно.

Письмо было от некоей москвички, излечившей сына от алкоголизма и сто раз пожалевшей об этом.

«Если бы я знала, что Костю подвергнут зомбированию, я бы никогда не отправила его в Зимовец. Но я слышала множество положительных отзывов о центре „Надежда“ и решила попробовать и этот шанс. Моего сына взяли на лечение после собеседования со мной. Тогда я услышала странные слова, которым поначалу не придала значения: „Будьте готовы к тому, что Константин не захочет вернуться Москву“. Естественно, я пропустила мимо ушей такую глупость.

Прошло полгода. Костя, если верить телефонному разговору с ним и директором центра, излечился от алкоголизма, но возвращаться не спешил. Наконец приехал домой и с порога убил меня заявлением о том, что не собирается восстанавливаться в МГИМО. По его словам, он получит высшее образование заочно, а пока намерен работать экспедитором. Самое ужасное, что он приехал на каком-то ужасном фургоне.

Я немедленно позвонила в Зимовец, но директор центра даже не пытался меня понять. „Вы просили спасти Костю, — говорил он, — вот мы и спасли — подобрали работу, требовавшую от него ответственности“. Я навела справки и поняла, что не единственная жертва „Надежды“. Помогите мне, дорогая редакция!»

— Я тоже навел справки, — сказал фотограф Артур, разыскавший в редакционном архиве письмо про «Надежду». — Вот еще прикольная история: отвезли в Зимовец мерчендайзера, а он вернулся в Москву и стал плотником. Думаю, это какое-нибудь языческое кодирование: «вернись к дереву, вернись к природе, вернись к корням».

Спецкор Сашка тут же вспомнил занятную историю про такой же наркологический центр в Томской области. Там тоже возвращали в люди самых запущенных алкашей. Потом выяснилось: всем заведовал мусульманский проповедник и трезвенники становились членами уммы при местной мечети…

— Дудки, — возразила Татьяна. — Никакие это не ваххабиты и не язычники. Обычный советский нарколог с хорошим стажем и собственной методикой, не принимаемой государственной медициной: приковать ккойке наручниками, заставить отжаться полсотни раз. Да просто побить, если считает нужным! Нашел спонсора, нашел глухомань и создал там реабилитационный центр, где ему никто не указ. Зависимость снимает, а то, что мерчендайзеры идут в плотники… Так… Побочный эффект.

Артур прицепился к последнему пункту, заметил, что такой установочный сдвиг возможен, лишь если лечение сопровождалось какой-то идеологической накачкой, а не просто побоями вприсядку. Опять заспорили — ваххабиты или секта…

В итоге Татьяна решила сама съездить в этот самый Зимовец и выяснить, кто прав — она или коллеги. Заодно освежить репортерские навыки — нехорошо править чужие репортажи, забыв, как писать самой. Да и отдохнуть от различных проблем, как и полагается в поездке…

Отдохнуть не удалось: одна проблема уже возникла. Оставалось лишь разглядывать пасмурный пейзаж за окном и гадать, удастся ли наладить «Асик» в городе Зимовце…

* * *

Татьяна ощутила легкий дискомфорт и легко диагностировала его — чей-то пристальный, настырный взгляд. Подождала пару минут — не надоест ли таращиться? Но у незнакомца дорожных занятий было еще меньше, чем у нее, поэтому он продолжал смотреть.

Не то чтобы совсем уж незнакомец. Этого мужичка Таня приметила на областном автовокзале и поняла почему: не смогла сразу квалифицировать. Ей самой приходилось путешествовать немало, так что в голове уже сложилась личная разрядная книга. Но данный индивидуум пусть уникальностью и не отличался, но не подходил полностью ни под одну категорию одиноких путешествующих мужчин.

Не дембель — не тот возраст и формы нет. Не командированный управленец или бизнесмен — вместо портфеля клетчатая сумка, одет в дрянную куртку. Но и не работяга, едущий с заработков, — настороженный, волчий взгляд. Соединив совокупность признаков с татуировками на руках, Таня определила незнакомца: откинувшийся зэк, едущий домой.

Побочное следствие любопытства — зэчара принял ее взгляд как попытку познакомиться и проявил инициативу. Журналистский интерес к таким типажам Таня утратила давно, потому отшила его сразу.

— Ну, смотри, девонька, — то ли обещающе, то ли угрожающе сказал попутчик, — в Зимовец едешь? Там познакомимся.

Пока же только сверлил ее взглядом с заднего сиденья, развалившись, вытянув ноги в салон и посвистывая какой-то унылый мотивчик.

* * *

Районный центр Зимовец начал удивлять Татьяну, едва она вышла из автобуса. Автостанция выглядела даже лучше, чем областной автовокзал. Новенькие перроны и навесы, свежевыкрашенные скамейки. Зал ожидания прост, функционален и чист. И даже имелся бесплатный туалет. Вернее, добровольно платный — табличка на стене предлагала посетителям оплатить посещение туалета «на ваше усмотрение».

«Забавно. Много ли провинциальных идиотов?» — спросила себя Таня. Присмотрелась к ящику, поняла, что немало. Сначала решила избавиться от мелочи, но, заметив на дне парочку бумажных червонцев, устыдилась столичной скаредности и достала десятку.

Пощелкала по стеклу — пожалуй, рукой не разбить. Покачала ящик — закреплен, не унести. «Все же Россия», — подумала она, но поймала себя на мысли, что больше нигде ничего подобного в России не видела.

Комфортабельный автовокзал так поразил Таню, что она даже подзабыла угрюмого попутчика. Выходя со станции, заметила его в окружении двух аборигенов. Те о чем-то оживленно беседовали, видимо, тем для воспоминаний у них было столько, что откинувшемуся зэку недосуг было вертеть головой по сторонам.

Или все же заметил недавнюю попутчицу, но от разговора отвлекаться не стал.

* * *

Прогулка по городу была неизбежна — Борис Борисович, директор реабилитационного центра, назначил встречу на двенадцать дня. Теперь прогулка наполнилась дополнительным смыслом: починкой ноутбука. Да и сам Зимовец интересовал Таню все больше и больше. Город поражал не роскошью: она видала газовые городки на севере, где машин больше, чем жителей. Поражал мелочами. К примеру, столбом с указателями при выходе с автовокзала. Или городской автобусной остановкой с поминутным графиком всех трех маршрутов.

Вокруг буйствовала весна, радостное и грязное время. Однако чудо — тротуар оставался сухим, будто его не подтапливали окрестные сугробы. К тому же теплый весенний ветерок не оскорблялся гадким запахом собачьих подснежников. Таня даже обрадовалась местной жительнице с таксой на поводке: вдруг в этом городе ради чистоты ликвидировали всех собак?

На одной из улиц Татьяна обнаружила вывеску «Народное кафе Лукошко». К таким заведениям она относилась с насмешливой опаской: или цены окажутся антинародными, или сервис народный в худшем смысле слова, а скорее и то и другое вместе. Но ни одно опасение не оправдалось: светло, опрятно, очень много посадочных мест. Цены радовали, а еще больше — размер порций, поднос с бесплатным хлебом, огромные, чуть ли не полулитровые, чайные кружки и столик с разными специями. Клиента здесь уважали.

Посему Татьяна не удивилась, когда уборщица — не бабка, а девица — разрешила ей подключить ноутбук. Компьютер радостно пискнул, подмигнул синим огоньком, и Таня поняла, что проблемы лишь в аккумуляторах. Это радовало.

Оставалось найти ремонтный салон. Вообще-то такое удовольствие обычно бывает лишь в областном центре. Но Татьяна уже поняла: Зимовец — город чудес. Поэтому опять спросила уборщицу.

— Вам нужен «Электроник». Или «Байт». Еще в универмаге есть компьютерный отдел. Если вы знаете, что хотите купить, посмотрите на сайтах.

Таня не успела удивиться, как поняла: здесь есть вай-фай. Уточнив, что для посетителей Интернет бесплатный, она по совету уборщицы нашла сайт города Зимовец — сразу же добавила его в закладки, добралась до общей страницы трех компьютерных магазинов с перечнем товаров.

Уборщица отвлеклась на мобильный разговор.

— У меня смена еще не закончилась. Передай, что ко второй паре я подойду.

«Тут что, студентки работают уборщицами?» — удивилась Татьяна.

Сколько же еще чудес и сюрпризов принесет этот город? Ей казалось, будто он входит в тайный федеральный проект «Нормальная Россия».

* * *

— Борис Борисович, почему ваши пациенты остаются в Зимовце?

— Во-первых, не все. Меньше половины, — улыбнулся главврач реабилитационного центра. — А во-вторых…. Почему люди обычно запивают? Из-за депрессии. А у нас не депрессивный город. Поэтому они интуитивно хотят остаться там, где наименее вероятен рецидив.

Татьяна и главврач беседовали уже больше часа. Кабинет оказался уютным, а собеседник — доброжелательным, не мулла и не лидер секты. Особых секретов в его работе тоже не нашлось.

— Наша работа делится на два основных этапа. Сначала просто выводим пациента из запоя. Как? Без физических и психических травм, без чакр и заговоров. Это как раз не самое трудное. Я потому и ушел из областной клиники, что там ограничивались первым этапом. Взяли деньги у семьи, из запоя вывели и отпустили до нового запоя.

— В чем же заключается второй этап?

— Мы ждем, когда пациент придет во вменяемое состояние, и вместе с ним выясняем: что он хочет от жизни? Вернее, что он может хотеть. Если ответа нет, даем ему обычные рекомендации и прощаемся. Если же мы понимаем, что у этого человека есть какая-то ценность, ради которой можно не пить, начинается второй этап. Я сразу уточняю: большинство наших клиентов — не московские юноши, из-за которых вы приехали. Это сокращенные рабочие, отставные военные или другие люди, не знающие, для чего жить. Очень часто такому человеку надо просто, как сейчас говорят, потусоваться с людьми, у которых есть тяга к жизни. Если вернуться к вашему московскому мальчику: ему внушили, что работа даже экспедитором, не говоря уже про обычного шофера, — позор и унижение. Дипломатом ему не стать по характеру, а шофером — из-за социально-психологической установки. Ему понадобилось несколько месяцев пообщаться с людьми, которых он прежде считал социальным отребьем, и увидеть, что они чувствуют себя увереннее, чем он. Особенно здесь, в Зимовце.

— Я в вашем городе всего несколько часов, но все сильнее и сильнее убеждаюсь в одном…. Вы согласны, что в любом другом городе России ваш центр работать бы не смог?

Нарколог ответил не сразу, но уверенно:

— Да. Именно так. В другом городе я мог бы только выводить из запоя.

— А вы можете кратко объяснить эту замечательную аномалию.

— Да. Кратко и в двух словах: Михаил Столбов.

Глава 3

Мемориальные доски: «В этом доме с 1959 по 1997 год жил Герой Советского Союза летчик-истребитель Иван Николаев». «…С 1952 по 2003 жила заслуженная артистка РСФСР Анна Степченко». «Отсюда ушел на Чеченскую войну Герой России Андрей Гордеев, 1976–1995 годы». Отметить, что на некоторых домах две или три таблички: герои, деятели культуры, управленцы.

Три светофора с таймером обратного отсчета. Возле рынка — с пищалкой. Спросила: рядом интернат для слепых? Дэпээсник: нет, светофор для бабушек.

Рынок. Чисто. Палатка контрольных весов — на видном месте. Один ряд — южные гости продают фрукты, другой ряд — местные бабки, картошка, соленья, грибы.

Перед входом на рынок: «Улыбнитесь, вас снимает веб-камера».

Тревожная кнопка — видела в двух местах. Тот же мент сказал: приезжаем в три минуты.

ДК. Шубами не торгуют. Стенд. Кружки, секции, лекции. Местный театр — участник Авиньонского фестиваля.

Гостиница. Холл — бесплатный чай.

У Татьяны еще со стажерских времен сложилась привычка заносить в блокнот, а потом и в ноутбук короткие записи о том, что бросилось в глаза, что запомнилось. Это как некая сушеная травка: кинул листик в кипяток, и сразу всплыли ароматы летнего луга. Если такие записи не делать, половину упустишь.

Кстати, насчет травки…. Может, Зимовец подсажен на какой-нибудь наркотик? К примеру, пьянство не побеждено, а вытеснено кайфом?

Конечно, приводить в порядок путевые заметки можно и в гостинице. Но Татьяна решила дополнить познания о городе наблюдениями за ресторанной жизнью. К тому же хотелось поужинать.

Дежурная за стойкой сразу же предложила ей поужинать в круглосуточном «Лукошке», а когда Таня сказала, мол, нужен ресторан, где не очень шумно, порекомендовала «Юбилей».

— Самое место спокойно поужинать. — И добавила, подпустив в голос легкую игривость: — Знакомиться там хорошо, в «Юбилей» ходят люди приличные.

Таня поблагодарила, не став уточнять, что ресторанные знакомства в Зимовце в ее планы не входят.

В ее — да. Но, похоже, кто-то такие планы имел…

Сегодня был вторник, не день массовых посиделок. Лишь в центре ресторанного зала звенел бокалами и хихикал большой девичник, а за другими столиками — компании по нескольку человек и отдельные парочки.

Татьяна продолжала делать пометки в файле будущей статьи о Зимовце, заодно оглядывая окружающих, — как ни крути, а тоже важный срез местной обстановки.

Если сравнить с прежними провинциальными наблюдениями, город не выглядел депрессивным. Вот взять тот же «Юбилей». Не пятница, не выходной, а зал почти полон. Такой категории, как бедная школота или бедный манагер, — взять бутылку водки, графин сока, да этим и ограничиться, — здесь не наблюдалось. Люди пришли и пообщаться, и поесть.

Соседи по залу отвечали Тане взаимностью — бросали на нее осторожные и удивленные взгляды. Человек, сидящий за ресторанным столиком с открытым ноутбуком, был для них в диковинку.

И лишь из-за одного столика на нее не поглядывали, а пялились — откровенно и нагло. К сожалению, это был единственный местный обитатель, с которым Татьяна знакомиться ни под каким предлогом не собиралась. Тот самый попутчик по автобусу.

Ужинал он не один, а в компании двух приятелей — хмырей примерно его возраста, разве чуть благообразней видом. Музыка в «Юбилее» звучала тихая, фоновая, поэтому Таня периодически слышала реплики возвращенца и его приятелей.

Да, ее изначальная догадка подтвердилась: дядька вернулся в Зимовец из мест не столь отдаленных (скорее всего, в полном смысле этого слова — только в этой области находились три колонии). Суть разговора сводилась к рассказу приятелей о жизни родного города за какой-то отрезок времени, судя по всему, не очень-то и короткий. Зэк расспрашивал, собеседники ему отвечали и, похоже, от чего-то предостерегали. Он спорил, махал руками, подливал водку себе и приятелям, матерился… И при этом то и дело поглядывал на Татьяну с прежним интересом.

Она, не обращая на него внимания, делала новые записи. Вай-фая в «Юбилее» не было, поэтому для сбора и уточнения разной полезной информации о городе Зимовце Таня использовала модемный Интернет.

Область, конечно, не бедная: мощная химия в областном центре, с импортной ориентацией. Магистральный газопровод и лесной комплекс. Из всех этих радостей источником процветания Зимовца мог быть лишь лес.

Города, окруженные леспромхозами, Татьяна видела не раз — безрадостная картина. Иномарки на разбитых улицах, недостроенные особняки, мордобойные попойки в невзрачных заведениях. Все, что она обнаружила в Зимовце, не объяснялось тем фактом, что неподалеку от города с выгодой рубят лес.

Кстати, владелец одного из леспромхозов — тот самый Столбов, о котором она услышала от нарколога. Неужели ему хватает доходов от своего производства на такие серьезные спонсорские программы? Надо бы погуглить побольше, позвонить знакомым…

— Слышь, я присяду. Ничего?

Еще не оторвав взгляд от экрана, Таня поняла: тот самый зэк-освобожденец. По раздавшемуся следом скрипу стула также поняла — дядька уселся без разрешения.

Конечно, можно было бы поболтать и расстаться. Но за пять минут этот крендель всяко не отвяжется, да и не хотелось прерывать работу.

— Ничего хорошего. Пересядь за другой столик, — не поднимая головы, сказала Таня.

— Девонька, ты лохычески-то мыслить умеешь? Посмотри: ты одна, я один. Ты скучаешь, раз в эту дурынду уперлась, я тоже скучаю. Давай вместе посидим — веселей будет.

Татьяна могла ответить, что он-то как раз не один и мог бы вернуться к оставленной компании. Но промолчала, не желая ввязываться в разговор. Бросила взгляд по сторонам: в зале сейчас две официантки, но обе в стороне, склонились к столикам, обсуждая меню с клиентами.

Частичное знакомство с гражданином все же состоялось. Рукав рубашки хмыря задрался, и Таня прочла его имя — Колян.

— Молчишь. Не уважаешь, значит. Это зря-я-я, — протянул зэк и тут же сам приступил к «лохыческому» мышлению: — Кто ты такая? Шалава? (Пауза, ожидание реакции, однако Таня не стала замечать оскорбление.) Не, не шалава. Тогда кто? Наверное, прокуророчка.

«Интересно, он до этого ноутбуки видел только у прокуроров?»

— Я помню такую прокуророчку, вроде тебя. Ну, она чуть потолще была, в очочках, в пиджачке-галстучке, а вот такая же сука! Жизнь мальчонке погубила! Мамой клянусь, не забуду!

Огорчение Татьяны перешло в легкое беспокойство. Она поняла, что злость хмыря была не наигранна. Водка пробудило в нем не самое радостное воспоминание о недавней жизни.

— Коль, оставь ее на фиг. Не нарывайся…

Краем глаза Татьяна заметила, что собутыльники Коляна подошли к месту конфликта и пытаются оттащить друга. Пока безуспешно.

Таня еще усердней уставилась в монитор, но экран дрогнул от щелчка по крышке корпуса. Незваный сосед требовал внимания.

Ну, его в пень! Сиди и жди, чего он дальше выкинет! Хватит. Журналистка тоже решила привлечь внимание, тем более одна из официанток освободилась. Она ударила ножом по пепельнице так громко, что Колян на миг прервал монолог.

Официантка подошла быстро. Можно сказать, подпорхнула.

— Гражданин хочет сидеть за этим столиком, — сказала журналистка. — Вы можете пересадить меня к окну?

— Я и туда подсяду, — ответил Колян, невежливо отпихивая заботливых друзей. — Я шесть лет хотел с товарищем прокурором поговорить!

Татьяна захлопнула ноутбук. Неизвестно, что будет дальше, но «Асик» пострадать не должен.

Официантка, вместо того чтобы пуститься в уговоры, вынула мобилу. Сделала несколько шагов в сторону, что-то сказала…

Минут через пять, заполненных скандалом Коляна с друзьями, в зал вошел поджарый и подтянутый мужчина лет под пятьдесят. «Типичный отставник, — пришло в голову Татьяне. — Причем из тех, что не спиваются, а находят себя в новой жизни». Про себя Таня окрестила этого человека «майором».

Майор оценил ситуацию еще быстрее официантки.

— Тише, — обратился он к одному из друзей бывшего зэка, чуть ли не во весь голос объяснявшему Коляну, как он себя неправильно ведет.

Потом вошедший просто взглянул в глаза Коляну. Это был настоящий взгляд-исследование, для сбора нужных сведений.

И они были собраны.

— Сел за свой столик, — негромко произнес майор. — За пять минут доел-допил, рассчитался, ушел. Понял?

Колян молчал. Соглашаться было западло, а возражать… Наверное, боязно. Обостренным чутьем сидельца почуял в незнакомце силу и авторитет, а жизненный опыт нашептал в ухо лучше не вякать и не переть на рожон.

Друзья, увидевшие живой аргумент своим предостережениям, клещами впились в руки освобожденца.

— Командир, — встрял один из них, — вы уж помягче, пожалуйста. Коля только-только откинулся, приехал, не знает, как тут у нас…

— Тогда объясни Коле, что у нас не быкуют. А то вчера откинулся, завтра перекинулся. — Потом официантке: — Леночка, рассчитай этот столик. Если за десять минут не уйдут — звони. У вас все в порядке? — уже Татьяне.

— Да, — вымученно улыбнулась она, — все в порядке. Спасибо.

Следовало бы пригласить «майора» к столу, поговорить о системе безопасности города Зимовца. Но тот уже шагал к дверям крепкой командирской походкой.

* * *

В действиях не представившегося «майора» Татьяна обнаружила лишь один изъян: он предложил Коляну и доесть, и допить. Учитывая ограниченность временного лимита, тот сосредоточился на второй части программы и успел приговорить полбутылки водки. Как заметила Таня, поглядывавшая на недавнего обидчика, если друзья наливали в рюмки, то он вывалил оставшееся в запивочный стакан и хлопнул залпом.

Новая порция водки взбодрила Коляна, и он громко возразил друзьям:

— Чего дергаться? Сказали же, чтобы я рассчитался. А я шесть лет рассчитаться хотел за жизнь погубленную…

Друзья начали наперебой убеждать Колю, что случай не тот, и того прокурора здесь нет, и вообще «залупаться не надо, предупредили же». Зэк хорохорился, но — Таня засекла по часам время ухода «майора» — покинул ресторан через пять минут.

Чтобы быстрее забыть происшествие, она опять приступила к виртуальному исследованию города Зимовца. Пыталась обнаружить причины благоустроенности этого города. Причем смотрела все подряд: сначала общая картина, потом детали.

Современная история города была скорее печальной. К примеру, главным событием на пересменке века стало банкротство «Северного станкозавода», окончательно свершившееся в 2003 году. Правда, главное предприятие города совсем уж не погибло. Четыре года спустя кандидат в областную думу от КПРФ приводил печальный пример «Станка» как пагубность реформ: раньше предприятие выпускало тридцать видов оборудования, а сейчас-де клепает какие-то контейнеры.

Иных сведений о городе было мало. Даже на официальном сайте областной администрации. Пробежавшись взглядом по новостям, Таня пришла к странному выводу: новостей из Зимовецкого района нет. Где-то открывали новый мост на федеральные деньги, школам и больницам вручали гранты по нацпроектам, а вот о Зимовце — ни слова. Правда, пройдясь по статистике, обнаружила, что из двенадцати районов области лишь один не получает субвенцию из областного бюджета — Зимовецкий.

Продолжая поиски, Таня обнаружила, что в окрестностях города есть мощный стекольный завод. Судя по той же областной статистике, район был на первом месте по производству пиломатериалов. Но вникать в это не стала — двенадцатый час. Заведение работало до последнего клиента, и у Татьяны возник шанс оказаться именно им.

Она расплатилась, признав местные цены вполне гуманными, и вышла в ночной бодрящий мартовский морозец.

До гостиницы было недалеко, городские власти на уличном освещении особенно не экономили, и Таня неторопливо шла, любуясь городом. «Интересно, — подумала она, — неужели муниципальный транспорт ходит здесь до половины двенадцатого ночи?»

Ответить на вопрос она не сумела. Одинокий гражданин, сидевший в остановочном павильоне, шагнул к ней. И Таня узнала Коляна.

Что он тут делал, просто отдыхал или поджидал ее, куда-то сплавив дружков, Таня выяснять не хотела. Главное, избежать продолжения знакомства. И это было возможно — весь вечер Коля явно больше выпивал, чем закусывал, поэтому быстрой у него была лишь речь.

— Ну, теперь рассчитаемся, сука! — прохрипел он. — Где же твоя крыша? — И потрусил к Татьяне.

Она увернулась и рванула по улице. Колян — следом. Нетвердость в ногах компенсировалась упорством. К тому же убегать по ночному незнакомому городу — не лучшее занятие. Попадешь в тупик там, где ты меньше всего ожидаешь.

«Может, подпустить, дать по яйцам и уйти?» — подумала Таня. Но она устала за день и не была уверена, что добьется нужного эффекта с первого удара. Думать о последствиях промаха не хотелось.

И тут она вспомнила здание, мимо которого пробегала, — универмаг. Оно было темным, лишь на стене мерцал какой-то огонек. Это же кнопка тревожного вызова!

Таня ткнула пальцем в кнопку, крикнула в черный динамик: «На меня напал хулиган» — и успела отскочить. Колян на миг замер, пытаясь понять, что она сделала. Потом рявкнул:

— Сука! Статью шьешь?! — И рванул с медвежьей резвостью.

Задача осложнилась: далеко убегать от места вызова не следовало. К счастью, универмаг располагался на перекрестке трех улиц, и Татьяна выскочила на середину маленькой площади. Заложила один вираж, другой, чуть прибавила, когда преследователь ее почти коснулся.

Увеличила отрыв на несколько метров. И поскользнулась. Упала не полностью, удержалась на руках, но слегка ободрала ладонь об асфальт. Вскочила из стайерской позы и, чуть не упав опять, отскочила. Успела ощутить, как рука Коляна прошлась по коже рюкзачка. «Не матерился бы, берег дыхание, может, и схватил бы», — отстраненно подумала она.

Колян, казалось, уловил мысль. Теперь он продолжал догонялки, лишь ожесточенно дыша. От этого хрипа Тане стало страшно. Вместо кружения на пятачке следовало рвануть по улице. Но там не горели фонари, и страх услышать топот за спиной в темноте был хуже всего…

Таня чуть не упала от яркого света, брызнувшего ей в глаза. На площадь влетел ментовский козелок.

Она предпочла остаться на месте. Колян общаться с правоохранителями не собирался, но погоня так утомила его, что он проковылял еще десять шагов, пока повторенное «Стоять!» не подкрепилось тычком в спину.

— Суки! Конвой вызвала? — хрипел он, когда его, уже в наручниках, протащили мимо Тани.

— Девушка, у вас все в порядке? — спросил сержант.

— Вроде да, — ответила Таня и только тут поняла, что пару раз коснулась белой куртки ободранной рукой и слегка запачкала ее кровью.

* * *

…Ментовка города Зимовца оказалась самой обычной районной ментовкой: последней ремонт двадцать — тридцать лет назад, старая меблировка, унылый энергосберегающий свет, советские пыльные плакаты. Разве что, по прикидкам Татьяны, в городе такого масштаба вечером в обезьяннике должны были сидеть пять-шесть клиентов, а здесь Колян оказался единственным посетителям. «Верно, в выходные обезьянник и здесь не пустует», — подумала Татьяна.

Ей пришлось дать показания. Дежурный лейтенант позвонил в ресторан. Как расслышала Татьяна, там подтвердили начало инцидента, обещали засвидетельствовать, если нужно.

Никаких незаконных мер к Коляну не применили, но, похоже, решетка обезьянника протрезвила его не хуже самых проверенных технологий нарколога Бориса Борисовича. Колян уже не обещал рассчитаться с прокурорами, даже не ругался, а печально глядел в пол и оправдывался: мол, ошибочка вышла, вернулся в родной город после долгого расставания, выпил слегка. Ну, с кем не бывает. Перед Таней скомкано извинился, добавив: сами должны понимать, как зона меняет человека. Меня ведь и закрыли-то ни за что, особенно по второму разу. «Рецидивист — это тот, кому не везет», — философствовал он.

Когда показания окончательно перешли в философию, сотрудники предложили Коляну заткнуться. Лейтенант сказал капитану:

— Вообще-то, административку впаять, как нефиг делать. Но случай нестандартный — три ходки. А как откинулся — так в первый же вечер чуть до статьи не дотянул.

Колян не согласился — опять попросили заткнуться.

— Это для тебя, Вань, случай нестандартный, — ответил капитан, — ты второй год служишь. Знаешь, сколько таких фруктов — откинулся и в родные края. Погулять до новой ходки. Слышь, один вообще рекорд Гиннесса поставил. Тридцать минут на свободе. Вышел из ворот колонии, перешел дорогу, а там лабаз. Он его грабанул, там же его и повинтили. Вот так-то… Но вообще история непростая. Раскаяния не видно. А еще не видно осознания, — взгляд на Коляна, протестовавшего одними гримасами, — осознания того, что быковать, залупаться или, культурно выражаясь, проявлять криминальные замашки в нашем Зимовце — нежелательно и опасно. Значит, надо звонить Андреичу, пусть решает.

По обстоятельствам разговора Татьяна поняла, что Андреич — начальник районной милиции, но прямо сейчас подъехать не может — на федеральной трассе, проходящей через район, случилась серьезная авария и он там.

— Через час подъедет, — сказал капитан. — Говорит, что проблему понял и уже вызвал экспертную группу. Раньше него будут.

После этого сотрудники еще раз спросили у гражданочки, не пострадала ли она, и предложили отвезти в гостиницу. Но тут уж Татьяну обуяло профессиональное любопытство. От недавнего страха осталась лишь слегка саднящая ладонь. Зато адреналин без остатка поборол сонливость и призывал к деятельности. Потому Таня немедленно представилась и начала расспрашивать, в первую очередь о тревожной кнопке. Расспрашивала она лейтенанта, так как капитан отъехал по какому-то делу.

Ее заход «Сколько была в маленьких городах, а такого не встречала» оказался удачным, и ей удалось пробудить краеведческий патриотизм лейтенанта. Он соглашался, да, здесь отлично, сам раньше хотел служить в областном центре, а теперь не жалею, что сюда попал. Насчет Коляна, задремавшего в обезьяннике, лейтенант говорил, что это случай особый и нетипичный:

— Он шесть лет в родных краях не был. Не знал, что у нас все изменилось.

— А что изменилось?

— Как вам бы сказать получше. Просто не принято у нас сейчас вот так…

Сформулировать и высказать свою мысль лейтенант не успел. В помещение вошли люди, которых Татьяна сразу же отнесла к упомянутой экспертной группе. Посмотрев на вошедших, а их было четверо, Татьяна сразу подумала, что репортаж о работе наркологического центра «Надежда» может оказаться не самым главным материалом, привезенным из Зимовца.

Незнакомцы оказались столь интересны, что трем Таня сразу же присвоила клички: Верзила, Очкарик, Седой. Некоторая произвольность в этом была — никто из пришедших не отличался малым ростом, и немножко седины имелось у всех. Но надо же их как-то различать.

Лишь с четвертым персонажем возникла заморочка. В нем не было подтянутости остальной тройки и уверенного, пружинящего шага. Пожилой мужчина, с морщинистым лицом, в опрятном пиджаке, вообще облика ухоженного и вальяжного. Казалось бы, такому типажу должен быть присущ апломб. Ан нет, в помещение он вошел замыкающим и не так чтобы с робостью, но без всякого желания и радости.

Приглядевшись к рукам четвертого господина, Татьяна придумала кличку и ему — Пахан. Наколок на запястьях у него было побольше, чем у Коляна.

Вошедшие посмотрели и на Татьяну, потом Очкарик, верно, лидер тройки, вопросительно взглянул на лейтенанта: мол, что за барышня? Пахан тоже скользнул по ней взглядом, но без всякого интереса.

Потом Пахан заглянул в обезьянник. Трудно сказать, узнал он Коляна или нет, потому что тот узнал его раньше:

— Грач! Здравствуйте, Павел Иванович! Вы за мной?

— Здравствуй, Колян, — негромко, с задержкой ответил Пахан, показывая интонацией, мол, погаси энтузиазм.

— Нет, — сказал Очкарик, — это не он, это мы за тобой приехали. — Выведите его, пожалуйста, — это к лейтенанту.

Колян, явно воспрянувший духом при виде Грача, тотчас же сник. Разве в прутья не вцепился.

— Права не имеете, задержанный я, — пробурчал он, обращаясь к лейтенанту. Но все же вышел.

— Рассказывай, чего натворил? — обратился к нему Седой.

Колян, запинаясь, начал рассказывать свою версию вечерних приключений, настолько оправдательную для него, что явно сам себе не верил с первой же фразы. Его оборвали через пару минут и передали слово лейтенанту.

Татьяна слушала конфликт интерпретаций, приглядываясь к отставникам — уже не сомневалась, так и есть. Журналистская практика была у нее долгая и интересная, она научилась замечать некоторые вещи, обычным гражданам незаметные.

Во многих спецподразделениях, от Колумбии, до, как ни странно, комфортной Финляндии, есть у офицеров особый знак. Иногда татуировка. Иногда маленькая ленточка в петлице. Иногда маленькая пуговка, нашитая под погоном. Небольшое отступление от устава. И начальство такое отступление прощает. А ленточка значит простую вещь: человек — убивал. В рейдах против партизан или в миротворческом батальоне — не важно.

Такого общего знака у тройки не было. Но Татьяне хватило опыта, чтобы понять по глазам — случалось с каждым. И, пожалуй, не один раз. На войне. А может, и не только.

«Отряд убийц. Или, скажем, красивше: эскадрон смерти», — подумала она.

— Достаточно, — прервал Очкарик лейтенанта. — Значит, Николай Борисович Смирнов, 1975 года рождения. 1994 год, 116 и 162 статьи. Условно-досрочное в 1998-м. 1999 — опять 162-я, 116-я, еще добавил 119-ю. Вышел в 2005-м, сразу же опять залетел по 162-й. Разбой, побои, угроза убийством. Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов, так?

— Так, — с заискивающей улыбкой поддакнул Колян. Похоже, он читал бессмертный роман и надеялся, что удастся разойтись на шутках.

— А вернувшись в родные края после третьей ходки, сразу же пошел и на 119-ю статью, и на 213-ю. И похулиганничал, и убийством угрожал.

Колян счел за разумное промолчать.

— Проблема твоя, Николай Борисович, в том, что за шесть лет в нашем городе кое-что изменилось. И никому не нужно ждать, пока ты отоваришь свою любимую статью. Я тебе лекции читать не хочу, пусть Павел Иванович объяснит.

Пахан подошел к Коляну, показал на скамейку — садись. Тот сел, поглядывая со страхом на «эскадрон смерти».

— Ты, Коля, меня прости.

— За что, Павел Иванович? — с испуганным удивлением спросил Колян.

— Что я тебя, ну, тогда еще, по твоему малолетству сбил с панталыку…

— Вовлек в преступную деятельность, не позволил социализироваться, проповедовал приоритет так называемых воровских понятий над обычной гражданской моралью, — уточняющим лекторским тоном договорил Очкарик и перевел взгляд на Пахана, — звиняйте, Павел Иванович, перебил.

Колян глядел оторопело. Он, пожалуй, приготовился к любым люлям, но не к такому «прости».

— Порядки теперь в Зимовце новые, — продолжил Пахан. — Никто в городе по понятиям не живет. Так что, если что, ты не отмажешься.

— Погоди, — у Коляна заиграло любопытство. — Это чего, Зимовец красным городом стал, что ли?

Пахан взглянул на него чуть ли не виновато, как папаша, не способный изъяснить детям словами некую истину, уясненную им всей глубиной души.

— Не совсем так. Здесь теперь менты не только город держат, но и не берут. Им даже занести нельзя.

Татьяна не сомневалась, скажи такую глупость кто другой, кроме Пахана, Колян бы недоверчиво заржал. Но это была мудрость от «сэнсея».

— Как же такое случилось, Пал Иванович?

— Да вот так и случилось, Коля. Долгая история… Короче, по понятиям в городе больше не живут. Так что решай. Можешь жить, как я, — живи здесь. Нет — уезжай.

— Я… Думать тут надо… — растерянно сказал Колян.

Но его перебил Седой:

— Спасибо, Павел Иванович. А тебе думать не надо. Раз уж нам пришлось в час ночи сюда припереться, тянуть не будем. Или сейчас поклянешься, что ни хулиганки, ни разбоя, вообще ничего. Никаких блатных промыслов. Тогда живи с мамой, работай. Нет — первый автобус в область в 5.40. Сел, укатил, больше ни ногой.

То ли угар ресторанного вечера на миг вернулся в голову Коляна, то ли пробудился блатной выпендреж, но он хрипло спросил:

— А если не так и не так? Что тогда?

— Ну, если не так и не так, — медленно произнес Седой, приближаясь к Коляну, — если не так…

Татьяна рефлекторно зажмурилась. На миг, конечно. Драки она видала, и не слабые видала, и трупы, минут за десять до того бывшие живыми людьми. Все равно, наблюдая «эскадрон», поняла: эти слабо бить не умеют.

Колян понял это еще быстрее. Притиснулся спиной к стене, положил левую руку на гениталии. Приготовился раньше первого удара скатиться на пол и сжаться в позе эмбриона, как и положено при безответных побоях.

— Расслабься, — проговорил Седой. — Учить тебя здесь никто не будет. Поздно уже учить. А вот как бывает, когда «не так и не так», объяснить придется.

Между тем Очкарик, удивив Таню, раскрыл перед носом Коляна проигрыватель-дивидишник с маленьким экраном, из тех, что берут в дальнюю дорогу.

— Лекция хороша, когда наглядна. Был такой Линь, вспомнил поди? Считал себя смотрящим по лесу в районе, ну, на самом деле и был таким. До поры. Одна незадача: лесхозов много, за всеми не уследишь, хоть разорвись. Ну и разорвался Линь в итоге. Голову нашли в Луньино, остальное — под Красным Лесовиком. Ну-ка, посмотри.

Колян минуту зырил на экран.

— А еще был Свищ, тоже должен помнить. Тоже понты, без всяких оснований. Считал, что ларьки ему должны платить. Наглый был, непонимающий. Врал, что Чечню прошел, — совсем плохо. Говорил: «Кто против меня пойдет — отпетушу». Ну, согласись, Коля, зря он так. За базар надо отвечать, не то яйца оторвать могут. С ним так и случилось.

Как поняла Таня, на этот раз Коляну предложили не фоторяд, а видеоролик со звуковым приложением. Еще и всунули наушники — вздрогнул от прикосновения.

Наушники были прижаты неплотно, и Таня чуть-чуть расслышала музыкальную составляющую: ругань, мольбу, угрозы, потом — прерывистый вой. Обрадовалась, что не различает подробности.

Зато Колян, безусловно, их различал. Он смотрел на экран с нарастающим удивлением и страхом. Нижняя челюсть начала медленно отвисать. Он ужасался и не верил.

«Гибель богов глазами смертного», — подумала Таня.

Ролик кончился. Но Колян продолжал пялиться в экран, будто ждал надписи: «Это был фейк, ни один человек при производстве клипа не пострадал».

Очкарик захлопнул крышку проигрывателя перед его носом. Зэк дернулся, звучно клацнула челюсть.

— Сейчас Свищ в Кирове бомжует. С инвалидностью второй степени, — сказал Седой. — А еще была разная мелкая быкующая шушера. Вроде тебя. Она в видеоархив не попала. И ты не попадешь, если хочешь «не так и не так».

— Беспредел это, — произнес Колян. Не сказал, конечно, а с трудом вытянул слова, будто рот неплотно обмотали скотчем.

— Беспредел — вернуться домой и сразу же напасть на незнакомую женщину, — возразил Очкарик.

Колян хотел что-то ответить, но дискуссии не вышло.

— Давай, отвечай, не тяни, — оборвал Седой. — Поздно уже, даже взрослым спать пора. Или убираешься и больше сюда ни ногой. Или остаешься и забываешь все, чему тебя научила зона и наши философы в законе.

Пахан, к которому относились последние слова, чуть вздрогнул. В разговор не встревал и, как заметила Таня, во время просмотра документальных ужасов озирался со стандартной тоской мелкого предателя.

— Согласен, остаюсь.

— Повтори четко. — Очкарик включил камеру. — Обещаю не хулиганить, не воровать, соблюдать закон, честно работать.

Татьяна, давно ожидавшая этого момента, сама успела сфоткать мобильником Седого так, что ее щелчок совпал с включением камеры.

Колян повторил без запинки.

— Зачет. А дальше…

Дальше в комнату вошел пожилой майор милиции. Наблюдая, как ребята «эскадрона» здороваются с ним, Татьяна поняла, что это Андреич, начальник РУВД.

— Поговорили? — спросил он.

— Да, — ответил Очкарик. — Гражданин все понял. Пообещал больше нервы не трепать.

— И добро. Скажите, — это Татьяне, — у вас есть претензии к гражданину Смирнову?

— Нет. Но есть вопрос — к вам.

— Чуть позже, — ответил Андреич. — Значит, свободный гражданин Смирнов, какие у тебя планы?

— Ну…. На работу устроиться, как же еще…

— Хороший план. Тогда, гражданин Смирнов, раз у потерпевшей претензий к тебе нет, мы твои планы тоже портить не будем. Улица Победы, восемнадцать, Центр занятости. Придешь, подберешь вакансию, возьмешь направление. Или сразу на работу, или на курсы, как хочешь.

Седой протянул зэку бумажку.

— А в шесть вечера позвони по этому номеру и скажи, как успехи в трудоустройстве. Не позвонишь — завтра же встретимся снова. В последний раз. А теперь, гражданин Смирнов, слушай сюда внимательно, как никогда. — Седой наклонился над Коляном, от его позы, от его голоса повеяло нешуточной угрозой. — У нас все всерьез. Мы — не правительство. Это они говорят, а не делают, шлепают законы, а исполнить их не могут, это они за слова не отвечают. Мы сказали «Очистим город от швали», и мы его очистили. Мы сказали, пусть вокруг живут, как хотят, а мы будем жить как люди, и мы живем. Раз мы говорим, что с тобой по-хорошему в последний раз, значит, и будет в последний. Усек, Колян?

Веско сказал, признала Татьяна. И даже не столько в самих словах спрессована была вескость, сколько в интонации, во взгляде и еще в чем-то трудноуловимом, что называют иногда энергетикой. Энергетика от Седого так и перла.

Если уж Татьяна ее уловила, то Коляна с его обостренным зэковским чутьем на силу должно было просто обжечь. «Любопытные персонажи обитают в этом Зимовце», — отметила Таня.

Колян промычал нечто нечленораздельное. При этом он без всякой надежды посмотрел на вошедшего милицейского майора — не сочтет ли тот происходящее нарушением закона.

— Иди домой, — сказал Андреич. — С завтрашнего утра начинаешь новую жизнь.

Колян потащился к выходу. Пахан столь же уныло сидел на месте, как свадебный генерал или баянист того же назначения, которого возят от торжества к торжеству без особого согласия.

Очкарик повернулся к Тане:

— Татьяна Анатольевна, — тон был не наигранно вежлив, — мы приносим вам свои извинения за это неприятное происшествие.

— Не за что. Будь я волшебницей, не смогла бы превратить современный русский промышленный город в сказочное королевство, по которому в любое время суток сможет пройти девушка с мешком золота.

«Эскадрон» улыбнулся. Правда, Верзила и Очкарик с секундным запозданием, дождавшись улыбки Седого. Тот, верно, прежде слышал о таком историческом критерии общественной безопасности.

— Все равно, — сказал он, — мы понимаем, что вы — особый случай. Ведь вы журналист, да? Мы хотим, чтобы у вас остались о вашем городе самые лучшие воспоминания.

— Хорошо, — не задумываясь, ответила Таня, — я бы хотела встретиться со Столбовым и взять у него интервью. — И, поддавшись наитию, добавила: — Ведь вы же от него?

* * *

Все сели по своим машинам и разъехались в разные стороны. Значит, когда их вызвали, не тусовались в одном месте, как иные бригады, вызываемые на пожарные случаи. В машину к Верзиле подсел Пахан, верно, чтобы его доставили туда, откуда и забрали, — Таня сомневалась, что он явился в РОВД по своей воле.

До гостиницы Таню подвез Очкарик. Он сказал, что в такое время Михаила Викторовича можно беспокоить лишь из-за реального ЧП (Таня не стала уточнять, в масштабах чего — района, области, страны?), но на просьбу побеседовать с журналисткой столь авторитетного столичного издания, как журнал «Наблюдатель», Михаил Викторович откликнется.

Кроме этого обещания, Татьяна больше не добилась ничего. К примеру, так и не узнала, кто же такой господин Столбов? «Владелец лесхоза „Новый луч“, председатель общества „Афган“, — ответил Очкарик, — человек очень уважаемый». Нюансов не последовало.

Татьяна все же осмелилась спросить про фото и видеоархив, продемонстрированный на ее глазах бедолаге Коляну. Очкарик ответил не сразу. По его лицу пробежала недовольная гримаса. Будто хотел сказать: «Ну почему олух-летеха не предупредил меня, что свидетелем нашей беседы является журналистка?» Потом сказал так: нарезку из голливудских ужастиков. При этом слегка улыбался и больше на эту тему не говорил, лишь заметил: «Лучше спросите Михаила Викторовича».

Что-нибудь мог бы рассказать Пахан… Да нет, конечно, фиг он чего-нибудь расскажет залетной девахе, тем более девахе с журналистскими корочками.

Все это начинало не нравиться. Город Зимовец хранил какую-то тайну. И она вряд ли исчерпывалась фамилией Столбов…

Глава 4

Работа, доставшаяся Сане Успенскому, была не простой и ответственной: ему надлежало изучить обстановку в области перед президентским визитом и «отсеять пидорасов». То есть составить список местных лиц, появление которых на любом из мероприятий визита приветствовалось бы не больше чем появление прокаженного еретика на средневековой мессе с участием королевской семьи.

Работа, повторимся, была трудной, ответственной и, скорее, всего, ненужной. Саня предполагал, что аппарат местного губернатора знает, кто у них в области и прокаженный, и зачуханный, получше референта президентской Администрации. А если протупит, то всегда подстрахует ФСБ. Ну и Служба протокола мух не ловит, они сами знают, кого подпущать, кого не подпущать. Так что, пока он вымучивает свой список, начальство получит альтернативные варианты более профессионального происхождения.

Саня не удивлялся и даже не ругался. Пусть в Администрации он работает лишь второй год, ему уже стало понятно: три четверти остальных сотрудников тоже заняты трудной и ненужной работой.Это не маразм, это тест на профессионализм и лояльность. Справишься с дурацкой работой да еще покажешь начальству, как тебе она по душе, глядишь… нет, не повышение, чего сразу губу раскатывать. Поручат дело поважнее. И если справишься…

Поэтому Саня бодро взялся за труд. Два дня изучал обстановку в области по тамошним сайтам и компроматуру. Забросал запросами местное правительство, каждый раз ощущая сладость произносимой фразы: «Вам звонят из Администрации Президента».

В области нашлась на удивление вменяемая социологическая служба, быстро составившая список местных випов на двести персон с рейтингом по собственному усмотрению. На своем месте был и вице-губернатор, и олимпийский чемпион по вольной борьбе, и даже бабка, недавно засудившая область в Страсбурге, а потом создавшая общественную организацию. У каждого свое место, свое влияние.

С этим списком Саня и работал. Перезванивал, уточнял, ставил галочки напротив фамилий, но с окончательным чернильным приговором не торопился. Каждый раз мысленно проговаривал, почему эту персону следует отлучить от общения с Президентом. Понятно, почему не нужен местный лидер почти подзабытой с 90-х «Трудовой России». Во влиятельном списке он оказался не случайно: каждое 7 ноября выводит на площадь сотню сердитых старушек. Но вблизи Президента ему делать нечего.

Отлучить нужно главу Соснинского района — четырехмесячная задержка зарплаты на местном судоремонтном заводе, народ голодает и бастует. Не нужен Гольдман — директор ЦБК, то ли жертва рейдерского захвата, то ли сам рейдер. Сам украл или у него украли — не важно, а у Президента может остаться осадок. Не нужен учитель математики Пряников — лучший педагог прошлого года в стране, но имевший глупость вступить в «Справедливую Россию» и неполучивший квартиру, обещанную губернатором — верным «единороссом».

Жалобы, конечно, будут — что за президентский визит без жалоб. Но жалобщиков заранее отберут, это не его, Санькино, дело. Его дело — отсечь несанкционированных жалобщиков.

Работу полагалось завершить и представить шефу во вторник, к обеду. Саня принес ее к одиннадцати утра. Не то чтобы шеф обедал в одиннадцать. Но если в обеденное время он уедет из Администрации и получит работу позже указанного срока, не шеф же будет виноват.

Итак, шеф проглядывал бумажный список на трех листах, а Саня осматривал его кабинет.

Шеф, переведенный в Москву из Северо-Западного полпредства, почти не покусился на дизайн предшественника. Только по необходимости добавил портрет нового Президента, а для души — портрет японского воина-бродяги Кэнсина и его меч Сакабато — посетители обычно глазели именно на меч. Робкие просто глазели, те, кто побойчее, донимали хозяина вопросами, и он охотно удовлетворял их любопытство. Сакабато — клинок пацифиста, меч с лезвием на обратной стороне; таким проще убить себя, чем противника.

«Чем он и хорош, — думал Саня. — Противник видит лишь безопасную сторону меча, что притупляет его бдительность, а вот клинок по-прежнему острый».

Пока что оставалось только философствовать и наблюдать за шефом. Тот просматривал список, задерживая взгляд на галочках. Каждый раз слегка кивал: согласен, правильно вычеркнул.

Внезапно он остановился, нахмурился. Настрой Сани, радостно подскакивавший с каждым кивком шефа, пошел в пике.

— Столбов, — произнес шеф, не желая скрыть раздраженное удивление, — откуда он вылез? Михаил Викторович… Точно он? — резко спросил Саню.

— Да, я проверял, — на автомате соврал Саня, чувствуя, что меч на стене начинает поворачиваться к нему внутренней стороной.

Но шеф нырнул в свои воспоминания и не заметил мгновенную краску на щеках юного подчиненного.

— Вообще, да, — произнес он, — Столбов как раз из тех краев и есть. Странно, десять лет прошло, а биографию его помню. Саша, ты в школе по яйцам получал? Ну, совсем в пацанские годы.

— Бывало, — растерянно ответил Саня, решивший говорить правду и только правду.

— А помнишь, когда и от кого?

— Было такое в шестом классе, Серго из соседнего подъезда…

— Ага, помнишь, — прервал шеф воспоминания подчиненного. — И у меня этот Столбов засел не в мозгах, а в другом органе, почувствительнее. Ладно, хватит лирики. Вот моя подпись, скинь факсом, и пусть пришлют подтверждение от главы областного правительства с его подписью.

Саня, радостный, что не получил по яйцам сам, помчался в канцелярию, на факс. По дороге еще раз взглянул на список и сравнил свои скромные галочки возле отвергнутых фамилий с мощной, как птеродактиль, галочкой от шефа.

* * *

Пасмурный весенний день медленно переходил в пасмурный весенний вечер. Таня поглядывала на экран ноутбука, десятый или сотый раз спрашивала себя: стоит ли лезть в авантюру?

Голова занудно бубнила: «Не надо». «Надо, надо», — весело отвечало сердце. Причина была проста: она поговорила со Столбовым и только укрепилась в своих подозрениях.

С утра Таня сама позвонила начальнику РОВД. Тот пообещал встретиться, но попозже. Татьяна окончательно убедилась — ждет санкции неофициального хозяина города.

Впрочем, ей было чем заняться. Таня продолжила интернет-исследование. Сначала она перекачала в ноутбук фотографию, сделанную в ментовнике, и пропустила по системе visual plus. Поисковик через четверть часа выдал результаты: ссылки на все имеющиеся фотографии всемирной сети, хоть как-то похожие на Седого.

Физиономии с сайтов польского, французского и австралийского происхождения Таня пропускала. Наконец нашла наш: «контактная» страничка бывшего командира десантно-штурмовой роты Псковской дивизии ВДВ. Коллективное фото, 1996 год, Бамут… Да, слева он, хотя тогда не такой уж и седой. Капитан Вадик Казанец.

После этого искала уже по фамилии и не удивилась, обнаружив именно в этой области, в этом районе — Директор спорткомплекса. К сожалению, ничего о работе в «экспертной группе» Интернет не сообщил.

Тогда Таня полностью сосредоточилась на Столбове. Читала все материалы, что могла найти. Несколько раз звонила знакомым и в Москву, и в Питер. После чего возобновляла поиски.

За этим занятием ее и застал телефонный звонок.

— Здравствуйте. Татьяна Черняева?

— Здравствуйте, вы угадали.

— Михаил Викторович Столбов. Если хотите встретиться со мной, могу принять вас в шестнадцать ноль-ноль. Выходите без десяти, белая «ауди» у подъезда гостиницы.

* * *

Разговор со Столбовым вышел не то чтобы скучным, но безрезультатным — ничего нового Татьяна не узнала. Разве что впервые увидела человека, из-за которого в этом городе алкоголики завязывают с вредной привычкой, а бандиты — с криминалом.

Столбов был невысоким, по годам ближе к пятидесяти, так что году рождения более-менее соответствовал. Голова седая, не меньше, чем у вчерашнего Седого, на лице шрамы. Одет был в серый костюм. От кого — Таня так и не поняла. Видно лишь, что не подделка и качество материала — безупречно. Костюм не топорщился, не топырился. И все же не ощущалось привычного офисного лоска, когда пиджак, брюки и галстук носят от звонка до звонка. Хозяин кабинета явно привык одеваться попроще.

Оглядев интерьер, Татьяна пришла и к другому открытию: в этом помещении Столбов бывает не чаще, чем ходит в костюме. Обычно стены кабинета отражают вкус, специализацию, а иногда и биографию владельца. Помнила одного деятеля, родившегося 22 апреля. Сам-то он к этому факту был более менее равнодушен, но друзья дарили ему по любому поводу разных Лениных — и на холсте, и в бронзе, и в гипсе. Таня тогда насчитала минимум двадцать. Или атаман районной станицы, завесивший стену кабинета разным оружием, от вполне профильных шашек, нагаек до модели (может, и не модели) израильского автомата УЗИ и каких-то малазийских рогаток.

Понятно, это крайности. Все равно в кабинете полагается висеть грамотам от начальства или бизнес ассоциаций, вымпелам, а на полках шкафа — стоять подаренным безделушкам. Возможны несколько пейзажных или архитектурных литографий, бывает, что и подлинники висят. Иногда — красный угол с иконами.

Но это если кабинет ощущается родным домом. Столбов же явно проводил здесь минимум рабочего времени. Лишь на стене, напротив рабочего стола, Одигитрия, да еще за спиной на стенке наблюдался какой-то простенький сосновый пейзажик.

В дизайне столбовского кабинета была еще некая странность. Но Таня не успела ее определить, так как разговор начался.

— Здравствуйте, Татьяна Анатольевна. Сколько времени вам нужно на интервью?

— Сколько дадите. Пока я в Зимовецком районе, можете располагать моим временем по вашему усмотрению.

— Принял к сведению, — кивнул Столбов. Но к пяти я должен быть в районной администрации, так что у нас пятьдесят минут. Спрашивайте.

«Не уважаю женщин, руководящих мужчинами во время соития, и респондентов любого пола, руководящих процессом интервью», — подумала Таня. Но надо было спрашивать. Первый вопрос Михаил Викторович подсказал своей любезностью: перед ним на столе лежал январский номер журнала «Наблюдатель».

— Вы постоянно читаете наш журнал?

— Только если посоветуют. Разговорами о политике я не интересуюсь, макроэкономические прогнозы беру из своих источников, светская хроника мне не нужна.

— А выездные репортажи…

— Смотря откуда. Если мне нужно что-то узнать про горячую точку или страну, важную для бизнеса я говорю с человеком, который там был. Единственный интересный ваш репортаж — рассказ, как парень проехал автостопом по Эфиопии и расплачивался нашей мелочью с Георгием Победоносцем.

Татьяна широко улыбнулась.

— А вам самому приходилось бывать в горячих точках?

— Приходилось, — ответил Столбов. Таким тоном, что тема была с ходу закрыта.

Неловкую паузу, заполненную тиканьем деревянных настольных часов, прервал хозяин кабинета:

— Татьяна Анатольевна, этот номер вашего журнала посвящен инновациям. Так?

Татьяна согласилась с легким удивлением.

— А вот лично вы, что думаете об «инновационном пути развития России»? — последние слова Столбов прочел с заранее заложенной страницы журнала.

«Вообще-то здесь вопросы задаю я», — вспомнила она следовательский штамп. Но инициатива собеседника могла помочь разговору.

— Сказать, что я думаю?

— Что думаете. Что написано, могу и прочесть.

— Вообще-то про инновации я ничего не писала… Если же говорить, что я о них думаю… Будь моя воля, я перенесла бы всю прикладную российскую науку, вообще все инновационные бюро за границу. Во-первых, там нашим Кулибиным действительно придется изобретать новые технологии, а не убивать время на мысли о том, как выбить финансирование. Во-вторых, внедрение любой заграничной инновации всегда проходит быстрее и проще, чем отечественной. Чиновники считают: если что-то пришло с Запада можно больше напилить на внедрении.

— Понятная логика. А вы можете это опубликовать в вашем журнале? Хотя бы с обычной сноской: «Мнение автора может не совпадать…»

— Нет, — искренне ответила Татьяна.

— Вот и ответ на ваш первый вопрос. Вы приехали из-за жалобы на «Надежду»?

Татьяна ответила не сразу — не поняла вопрос. А потом вспомнила: да. Столько событий и чудес со вчерашнего утра, немудрено и подзабыть удивительный реабилитационный центр.

— Да.

— Я не удивился. Рекламы у них никакой: только рассказы вылечившихся и, в некоторых случаях, жалобы родственников. Что вы собираетесь написать о центре?

— Еще не знаю. К примеру, я не поговорила с родными парня, бросившего МГИМО и ставшего шофером. Тем более с ним самим. Надеюсь, что разговор с вами даст дополнительную информацию и впечатления.

Столбов скептически ухмыльнулся: «Почему же?»

— Директор центра, Борис Николаев, сказал, что «Надежда» появилась исключительно благодаря вам.

— Хорошие люди всегда преуменьшают свои заслуги. Конечно, я помог найти помещение, деньги. Но сейчас «Надежда» существует только потому, что ее директор — Николаев. Не знаю, кто бы другой взялся за такую работу — комплексную реабилитацию, от поступления до выписки, с рецидивом в одном случае из десяти.

— И все равно, Михаил Викторович. Мне часто приходилось бывать в прови… в маленьких городах и встречать там замечательных людей: педагогов, тренеров, вообще организаторов. У них отличные идеи, можно даже сказать, бизнес-планы, правда, не гарантирующие немедленный доход. Но большинство не получает ни помещений, ни финансирования. А если получает, то лучше бы и не было: выдан губернаторский или федеральный грант, проект запущен, деньги закончились, власть забыла, все развалилось, и автор идеи годится лишь в пациенты центра «Надежда». Почему Зимовец — исключение?

— Очень просто. Я предприниматель, мне нужен трезвый персонал.

Татьяна не придумала следующий вопрос, как получила нужную паузу: принесли кофе.

Такое переговорное угощение — немаловажная деталь, убедительно говорящая о принципах хозяина. Иногда стараются именно накормить, особенно в дальних райцентрах: жидкий чаек, зато добротные, домашние пироги, подносы с печеньем и конфетами, бутерброды больших объемов. Иногда играют в Европу: на блюдечке три печеньки, но кофе дрянной, растворяк. Особенно смешно, когда подается в дорогой фарфоровой чашке.

Здесь все было добротно и без выпендрежа. Простенькие чашки из обожженной глины, теплого цвета, вазочка с шоколадными конфетами, бисквиты и маленькие пряники. Никаких сухих сливок: отдельный кувшинчик. Не забыты салфетки — приятно, хоть не удивительно. Что удивительно: для гостей, считающих свои руки грязными, одноразовые поездные влажные салфетки на отдельном блюдце.

Что же касается кофе, то он был крепким, но какого-то мягкого сорта, само собой, натуральный. Портить сливками его не хотелось.

«Хозяин бывает здесь не часто, но офисное хозяйство налажено», — подумала Татьяна, отхлебывая кофе.

Столбов пил свой напиток, похоже, зеленый чай.

— Вы не любите кофе? — спросила Таня.

— Люблю, но не вечером.

Настало время возвращаться к интервью, тем более прошло больше половины отведенного времени.

— Михаил Викторович, расскажите о себе.

— Что именно?

— О вашем жизненном пути. Где родились, учились, служили, женились.

Вопрос был простой, стандартный, нейтральный.

— Все просто, — с заминкой ответил Столбов. — Здесь родился, здесь живу и работаю.

— А подробней.

— Вас интересует биография? Пожалуйста, буклет нашего холдинга, третья страница.

— Спасибо, — сказала Таня, принимая протянутый буклет.

Быстро пролистала: хорошо сделан, соблюден баланс между фотками и текстом и много полезной информации. Что же касается третьей страницы, да, биография Столбова там была. Но столько же, сколько было в Инете. Белые пятна так и остались белыми пятнами.

Кстати, откуда здесь свиноферма и поля? Вроде бы Столбов занимается лесом. Татьяна так и спросила вслух.

— Да и лесом, и сельским хозяйством. Есть свиноводческий комплекс и связанные с ним предприятия. А чем еще можно заниматься в наших краях? Нефтегаз не добывается, аренда за прокачку по территории — монополизирована.

«Еще мог бы сказать про „Новый Северный станкозавод“ — как раз появился в прошлом году на базе прежнего банкрота», — подумала Таня. Но эту тему она еще изучила недостаточно.

— Лесхозов по России немало. Тем более агропромышленных предприятий. Но… — Татьяна замялась, подбирая формулировку. Время утекало, приходилось брать быка за рога. — Но такая экономика редко дает местной территории более-менее приемлемую жизнь. Лесное хозяйство до кризиса процветало, а сейчас канючит преференции у местных властей. Сельское хозяйство и до кризиса просило дотаций. Между тем не знаю, как весь Зимовецкий район, но райцентр живет так, будто получает нефтяную или газовую ренту. И, кстати, у руководителей предприятий вашего профиля редко есть свободные средства для спонсорской деятельности. Ведь вы вряд ли ограничиваетесь поддержкой реабилитации алкоголиков?

— Деньги, если нужно, находятся всегда, — отстраненно ответил Столбов, прихлебывая чай. — Что же касается качества городской жизни, то проведите комплексное исследование, или как это зовется на вашем сленге. Тогда и поймете, можно ли прилично жить без нефтегаза.

— Дело в том, что у меня хватает времени только на экспресс-анализ. Но даже небольшой срез дал интересный результат, — сказала Татьяна, применив профессионально-проникновенную улыбку. — Результат же таков — я минимум два раза услышала, что «когда здесь появился Столбов, все изменилось».

— Кто сказал?

Таня про себя продолжила вопрос собеседника уже ставшими классическими словами Гаранта: «Имена пароли, явки».

— Сначала директор центра «Надежда», а потом, как я поняла, это был бывший вор в законе, оставивший свои преступные наклонности.

— С Борисом Борисовичем понятно. Вор, безусловно, достоверный источник, — сказано было с легким сарказмом. — Но я не знаю, как ответить на ваш вопрос…

— Но вот, говорят, вы появились, и все изменилось…

— Я вернулся в родные края — надо когда-нибудь возвращаться. Земляков я знаю, люди здесь честные и работящие. В большинстве. Все, что я сделал, — позволил людям честно работать.

— И все?

— И все. А вы считаете, что человеку должно хотеться что-то еще, кроме как кормить семью? Или если человеку не найти среднемосковскую зарплату, он должен бездельничать и воровать?

Минутная пауза. Татьяна допила кофе — остывший он был еще вкуснее, чем горячий. «Кстати, секретарша не халтурит, и явно не за московскую зарплату», — подумала она.

— Спорить с вами не собираюсь, но и согласиться не просто. Работящих людей в России достаточно, но иногда они от безденежья выходят на рельсы. Здесь же, как будто и не у нас…

Реплика Тани не являлась вопросом, поэтому Столбов промолчал.

— А еще после вчерашнего посещения отделения милиции у меня возникло ощущение, что в Зимовце отлажена система не только социальной реабилитации алкоголиков, но и преступников. И вы имеете к этому какое-то отношение?

— Какое? Кто вам сказал? — искренне удивился Столбов.

«Не повторять же, что вор?» — подумала Татьяна и промолчала.

Между тем хозяин кабинета посмотрел на часы, и это уже не был жест неприличия.

— Спасибо вам за ваши ответы, хотя не могу сказать, что вопросов у меня не осталось.

— И вам спасибо, что приехали. А то, кажется, будто критические статьи журналисты пишут, не выходя из редакции. Или врут сами, или им приносят то, что называется «рыбой». Я правильно сказал?

Татьяна промолчала. Соглашаться не хотелось, спорить было бы нечестно.

— Что же касается ваших вопросов, то исследуйте город. Секретных центров и баз здесь нет, двери открыты. Разве что вас не пустят в местное отделение ФСБ, но я могу позвонить Ивану Леонидовичу…

— Спасибо, но в Зимовце меня интересуете именно вы…

— Можете съездить на мои предприятия — разрешаю. У меня секретов нет. Если соберетесь в лесхоз, смените обувь — там еще снег.

Столбов говорил, вставая из-за стола. Действительно, время подошло к концу.

— Спасибо. Думаю, что воспользуюсь приглашением, — ответила Таня.

* * *

Итак, беседа со Столбовым состоялась и ничего не прояснила. Как профессионал, совершивший путешествие с определенной целью, в нашем случае ради репортажа, Татьяна понимала, что ничего не добилась. Больше того, если вчера днем, после посещения центра «Надежда», еще была какая-то ясность, то сегодня мир опять перевернулся: происходило то, что не должно было происходить.

Татьяна на миг представила, как будет говорить с Сашкой и Артуром в редакции. «И что там — ваххабиты, секта или твоя теория крутого нарколога?» — «Честно говоря, мальчики, не то, не то и не другое. Профессиональный нарколог, разработавший уникальную систему адаптации алкоголиков, благодаря уникальной благоприятной социальной среде» — «А кто эту среду создал, для чего и на какие баблосы?»

Таня понимала: если она уедет из Зимовца, то не ответит на последний вопрос.

На обратном пути заехала в РОВД, поговорила с начальником. Дядька был приветливый, явно получил санкцию от Столбова. Но отвечал он коротко, без подробностей. К примеру, на вопрос о тревожных кнопках ответил кратко: «Помог Фонд поддержки общественной безопасности». На вопрос о вчерашней беседе с задержанным ответил: бывшие уголовники, вставшие на путь исправления, всегда рады дать совет молодежи. Когда же Татьяна спросила про «эскадрон», Андреич изумился: о чем вы?! Так искренне изумился — хитринку еле-еле разглядишь.

К тому же если Столбов дал ей один буклетик, то Андреич с каждым ответом нагружал ее различными печатными артефактами: старым номером местной газеты «Щит Закона», листами районной и областной статистики, брошюрой, посвященной скольки-то летию областного УВД. Одним словом, бумажным мусором, который надо изрядно перелопатить, чтобы найти какую-нибудь информационную ценность.

Именно эту макулатуру Татьяна сейчас и просматривала. Посмотрела районную статистику, связанную с алкогольной преступностью — несанкционированной продажей спиртного, а также преступлений, совершенных в состоянии опьянения. Не удивилась, когда Зимовецкий район по процентам оказался в хвосте областной таблицы.

Раз уж заглянула в статистику, заодно посмотрела наркопреступность. Здесь уж просто благодать. За исключением двух-трех случаев в год, Зимовецкий район не хранил, не торговал, не выращивал ничего наркосодержащего. Такое ощущение, что местное благополучие само по себе было наркотиком, на который подсел город…

Стоп, стоп, стоп. Вот теперь поподробней и повнимательней.

Темнее всего под свечой. Так и здесь, возможно, тот же эффект. В благополучном городе не употребляют наркотики? Не потому ли, что здесь их и производят? Волк возле норы не охотится. Больше того, ведет себя как благородный хозяин леса. В нашем случае — извел на корню всю преступность. Чтобы никаких сигналов из города. Чтобы никакие внешние силовики здесь не появились бы.

Таня пошарила в инете, посмотрела статистику по Северо-Западу. Позвонила знакомым, понимающим в наркотрафике. Про Зимовец, конечно, ничего нового не узнала, зато лишний раз убедилась, что именно Северо-Западный регион является главной перевалочной базой по снабжению России синтетическими наркотиками.

Впрочем… За последние два года количество таможенных обнаружений существенно снизилось. А вот арестов внутренних меньше не стало. Похоже.

Северо-Запад уже не перевалочная база, скорее производственная. Таня продолжила поиск по Столбову — разобраться, в конце концов, кто такой этот Михаил Викторович? Через московских друзей нашла телефон Леши, подзабытого приятеля, работающего собкором Первого канала в Париже, а десять лет назад хорошо разбиравшегося в именах по Северо-Западу. Леша признаться, ее огорошил:

— Столбов. Разве его не сожгли?

Договорились продолжить общение по скайпу — благо у Леши был ранний домашний вечер. Таня послала фотографию Столбова, переснятую из буклета, и Леша после некоторых сомнений заявил, что «скорее всего он и есть». К сожалению, свежих сведений не имел.

Поблагодарив за помощь и обещав какой-нибудь зимовецкий сувенир при встрече, Таня снова вернулась к виртуальным поискам. Что-то раскопала о прошлом Столбова. Поняла, почему он не очень хотел говорить о своей семейной жизни.

Стемнело. Следовало решать, что делать дальше. Тыкать Интернет можно и в Москве, там скорость выше. Здесь надо заняться полевой работой…

* * *

«Странные люди эти москвичи», — верно, думал таксист, услышав просьбу пассажирки отвезти его в самое веселое заведение города. «Давайте в „Ибицу“, — сказал он, — там самый отвязный молодняк собирается». Клуб квартировал в здании бывшего прачечного комбината, что уже подразумевало определенную веселость. Таня предположила, что посетители называют его «уячечной» или институтом культуры.

Попрощавшись с таксистом — взял по счетчику, — Таня предалась вечернему разгулу. А именно села в углу, взяла местный коктейль «Полярный эфиоп», раскрыла ноутбук, написала и отправила письмо. После чего стала разглядывать посетителей.

Эстетически заведение ориентировалось на определенную фривольность, чего только стоил лозунг на стене «И пиется, и курится, и Ибица» (Таня сразу поняла, что во всех словах типовое ударение). Но контингент действительно молодой и не выглядит уж совсем отморожено. То ли потому, что, как и во вчерашнем ресторане, пил, закусывая, то ли к порядку его приучила парочка секьюрити, время от времени патрулировавших зал.

Почти допив коктейль, оказавшийся смесью крепчайшего кофе с водкой и какими-то экзотными приправами, Таня подозвала одного из охранников.

— Проблема? — спросил он.

— Ну да, — жеманно замялась Таня. — Понимаете, мое, то есть что курится, — показала на стенку и подмигнула, вымогая понимание, — закончилось. А как можно у вас достать чего-нибудь веселенького? Даже не покурить — настрой не тот. Чего-то концентрированного, чтобы на вечер закинуться. Есть у вас такой сервис?

Охранник секунду глядел недоуменно, потом понял. Кивнул: сейчас. И ушел.

Таня ожидала классического продолжения. Спустя три минуты к ней подсядет промежуточный парнишка и выяснит, насколько серьезны запросы клиентки и нет ли засады — от конкурентов или закапризничавшей госкомдури. Потом пригласит покупательницу в какое-нибудь укромное местечко, или подсядет торговец, и гешефт совершится за коктейлем.

Вместо этого пришел другой секьюр, повзрослее годами, с явным умением носить форму. С ним же подошла официантка, поставила на стол блюдце с листиком-счетом и удалилась.

— Пожалуйста, расплатитесь и покиньте заведение, — сказал несомненный начальник охраны, и Таня поняла, что ее собираются изгнать по той же схеме, как и вчерашнего Коляна.

— А в чем дело? — спросила она, не столько от коктейльного веселья, сколько из профессионального интереса.

— В том, что, если вы не хотите выйти, вам придется пройти.

— Куда, зачем? — спросила Таня, прикидывая, есть ли у нее сумма без сдачи.

Охранник сел рядом и сказал тихо, но напряженно и невежливо:

— Солнышко мое столичное («Догадался, зараза»), мы обязаны сообщать милиции обо всех противоправных происшествиях на территории охраняемого заведения. Охота поспорить с ментами — пожалуйста. Три минуты — и вызываю патруль!

«Забавно было бы третий раз за сутки встретиться с Андреичем», — подумала Татьяна, вздохнула, положила на блюдце две сотенные бумажки и направилась к дверям.

* * *

«Полярный эфиоп» оказался крепким, долгоиграющим коктейлем, зовущим на подвиги. Очень даже кстати — именно подвиги Тане и предстояли.

Оставался еще один поступок, очень киношный, очень детективный, но при этом — необходимый. Основную часть она сделала — написала письмо, еще в «Ибице», до разговора с охранником. Написала, но не отослала — велик соблазн прочесть письмо, даже если его и не просили читать. Поэтому сохранила как черновик, в своем ящике.

Оставалось последнее и самое трудное: найти человека, с которым можно поделиться паролем своего ящика.

Кстати ли, некстати вспомнила старинную поэму про князя, узнавшего волшебное средство, как спастись от неизлечимой болезни: пусть тебя разрубят, окунут в волшебное варево, соберут, как «лего», и будешь вдвое живей и краше. Вот только проблема: как среди царедворцев найти такого верного друга, чтобы выполнил и первую часть, и вторую, не прельстившись на временно бесхозную корону со всеми сопутствующими преференциями. Поэма, кстати, осталась недописанной: героя автор жалел, но и психологическую достоверность хотел соблюсти.

Таня думала минуты три. Холодный ночной ветерок помог сделать выбор. Она достала мобилу.

— Танюха, привет! — раздался в наушнике голос Паши, друга по первой редакции, из тех, кому звонишь два-три раза в год, зато именно в такие минуты: не сдаст, не кинет. — Хочешь приехать?

— Нет, я не в Питере, я городе Зимовце. Слушай внимательно. Мой редакционный адрес помнишь? Хорошо. Если я не позвоню до десяти утра завтрашнего дня, войди в мой ящик. Да, разрешаю. Пароль: месяц моего рождения по-английски и год рождения, цифрами, Яндекс. Не позвоню — входишь в мой ящик, идешь в черновики, находишь там самое последнее письмо, посылаешь на редакционный адрес. Понял?

— Понял, — спокойно ответил Пашка.

— Как буду в Питере, первым вечером к тебе, — то ли пообещала, то ли соврала Таня, прощаясь. Зная, что Пашка не будет спрашивать: что там, оно тебе надо и т. д. Главное же — раньше десяти утра в ящик не залезет.

Эта просьба вроде бы ни к чему ее не обязывала. А сработала — мосты сожжены. Значит, вперед.

Она совершила очередное путешествие по ночному Зимовцу — на этот раз пешей. Похвалила себя: второй день в городке, не таком, кстати, и маленьком, шестьдесят тысяч, и уже ориентируюсь. Добрела до магистральной улицы, а там до поворота на Консервный комбинат. Огни городских многоэтажек остались в стороне. Было по-мартовски звездно и холодно. «Постою полчаса, совсем замерзну и двинусь в гостиницу», — решила Таня.

Но эта ночь благоприятствовала авантюрам. Вдали показались фары. Явно фургон и собирается поворачивать.

В старшем подростковом возрасте Таня накатала автостопом минимум восемь тысяч километров — как только не убили, не оттрахали дуру? Навыки, пусть и старые, бесследно не проходят. Таня встала на край асфальта и сделала на лице такое выражение, что не остановиться смог бы лишь эгоистический педераст.

Нет, конечно, ничего коммерчески завлекательного в этой позе, типа «лучший отсос на трассе», не было. Таня, мгновенно отбросив имидж женской самостоятельности, взывала к другим чувствам: она превращала шофера в рыцаря, увидевшего одинокую девушку на лесной тропе. И понимавшего: не остановится, не посадит в седло — смерть несчастной в лапах лесных монстров будет на его совести. Конечно, в этом своя опасность: по дорогам катается немало любителей принцесс и Золушек. Но если уж очень надо застопорить едущий транспорт…

Методика сработала, фургон остановился.

— Извините, пожалуйста, вы едете на комбинат? — спросила она, едва белобрысый парень, к счастью сидевший в кабине один, раскрыл дверцу.

— Да, — удивленно сказал тот.

— Как мне повезло! — Таня чуть не рассмеялась от счастья. — Я работаю в ночной смене. Подбросьте, пожалуйста.

Шофер благожелательно кивнул.

«Вообще-то, если мое подозрение верное, он должен быть не один. А также иметь однозначный приказ — никаких попутчиков, — думала Таня, забираясь в теплую кабину. — Хотя… Может, и сам не знает, какой груз везет. Разыгрывать втемную исполнителей — надежный метод: и дешево, и безопасно».

Разговорить шофера как следует не успела — короткая дистанция. Все, что узнала: ему надо днем вернуться в Ярославль, поэтому и не поспишь толком. Спросил, где найти в городе нормальное кафе, чтобы выпить крепкого кофе и перекусить без трассовой изжоги. Таня вспомнила круглосуточное кафе «Лукошко» и, к своему удивлению, даже смогла назвать улицу — запомнила.

Ворота комбината открылись без гудков, и фургон въехал, не задерживаясь на вахте.

Похоже, охранник в кабину не заглянул. Или заглянул, но ее не увидел. Или увидел, но не подал вида.

Фургон подъехал к погрузочному спуску.

— Спасибо. — Таня открыла дверцу, прыгнула в темноту, подальше от освещенного места.

Под ногами приветливо хрустнул ледок, замерзшей дневной лужи. Неожиданный звук, напомнивший о том, что она незваный гость. Которому шуметь никак не полагается.

Ее появление не вызвало тревоги: то ли девицы иногда выпрыгивали из кабин приехавших фургонов, то ли просто не заметили. В любом случае Таня поспешила отойти подальше от освещенного места.

Фургон загрузили быстро — гремящими металлическими бочонками. Щелчок закрытой дверцы, фырканье мотора, и единственный знакомый Тани покинул комбинат. Она поняла, что осталась одна среди людей, относительно которых у нее были самые серьезные подозрения.

«Детка, зачем эвфемизмы? — сказала она себе. — Нельзя частично делать наркотики. Или тут вполне законно варят кабачковую икру, или нарушают очень серьезные статьи УК».

Теоретически мог быть и какой-нибудь промежуточный вариант: некая тайная фабрика, на которой сотни таджико-китайских рабов за миску баланды строчат лучшие европейские бренды для московских бутиков. Вообще-то, раскопать такое производство не безопасней, чем наркофабрику. Убьют и покрошат в суповой чан для рабочей силы, а те только ложки оближут.

Несмотря на темноту, она скоро поняла: не все здания, а их тут несколько, приспособлены для работы. К примеру, одно, к которому она подошла, явно ремонтировалась — внутри горела голая стеклянная лампочка. Судя по тишине, объект пустовал. Татьяна вошла внутрь. Была надежда — вдруг рабочая бригада заходит не со двора, а из соседнего, производственного здания?

Так, вот и дверь. Таня потянула за ручку и шагнула в проем. Минуты две она просто стояла, дрожа, греясь и осматриваясь. Казалось, с ней произошло чудо: волшебный портал перенес ее из страны морозной смерти в теплый край, вполне приспособленный для жизни. Все вокруг мало напоминало производственное помещение, скорее какой-то офис: мягкое покрытие на полу, подоконник с цветами. В обычном цеху или подсобке, с кулачными щелями в рамах, такие растения не пережили бы и декабрь.

Таня еще не решила, куда двигаться дальше, как вдруг услышала мужские голоса. Они доносились с улицы. И, что хуже всего, приближались. Пойманной быть неохота, значит, надо искать укрытие где-то в этом здании. И остается? А остается только уходить по коридору. Это Таня и сделала.

Через несколько шагов она увидела указатель в направлении удобства, которое есть в каждом здании, где работают люди. Действительно, в конце коридора направо был туалет, к счастью раздельный. Татьяна вошла в дамскую половину. И тут ее ожидал еще один сюрприз — за перегородкой, на мужской половине, беседовали. И курили, судя по запаху. Что ж, придется вдобавок дожидаться, когда эти закончат перекур.

Таня могла слышать, что обсуждают курильщики. А обсуждали они, увы, не технологию выделки наркотиков, а какие-то внутриколлективные интриги с внеочередным назначением ночной смены.

За время невольного ожидания Таня увидела рядом с ручным феном висящий белый халат. Может, уборщицы? Хотя те обычно носят синие. Впрочем, какая разница — чей! Ладно, будем до конца играть в киногероиню на вражеском объекте.

Таня накинула халат и, прождав пять минут после того, как курильщики, хлопнув дверью, покинули смежное помещение, вышла в коридор.

Уже половина двенадцатого. В такое время на объекте должен остаться минимум персонала — кому не отойти от агрегатов. Значит, можно ходить более-менее спокойно. Проблема в том, что нужно не гулять по коридорам, а именно идти к агрегатам. То есть к людям.

Впереди был какой-то зал — шум и голоса. Она подошла к двери, приоткрыла ее и бросила взгляд. Отошла, достала фотоаппарат, вернулась, быстро щелкнула, села на подоконник и стала рассматривать картинку.

То, что это не консервный завод, было ясно с первого взгляда. Но что же за производство? Огромные баки, трубы с жидкостью, люди в белых халатах… Кстати, с чего она так уперлась в эти наркотики? Очень даже может быть другое: город, в котором алкаши бросают пить, на самом деле — главный тайный завод региона по производству безакцизной водки. Тем более соседние области — Вологодская область, Ярославщина, Иваново — края, где постоянные потребители напитка переведутся еще не скоро. Неужели все так просто?

Все-таки не просто. Однажды Тане довелось участвовать в рейде на тайный алкогольный завод. Она запомнила сивушный запах и могла уверенно сказать: здесь его нет. Тогда что?

Времени искать ответ не нашлось. Сзади, откуда она пришла, послышались шаги. Оставалось или войти в производственный зал, или продолжить движение вперед.

Татьяна выбрала последнее. Пошла по коридору, пока не услышала голоса впереди и не поняла, что сейчас войдет в следующее обитаемое помещение. Неужели ей везло весь вечер, а сейчас не повезет?

Двери в стене. Одна закрыта, вторая… Да, можно войти. Так Таня и сделала. Огляделась в тусклом помещении — зал чуть поменьше, чем тот, где сделала снимок, но тоже не маленький. И аппаратура знакомая.

Шаги в коридоре приблизились, а потом затихли. Видимо, сотрудники комбината разошлись по своим делам, каждый в свою сторону.

Выходить в коридор не хотелось. Хотя бы потому, что Таня не знала, куда идти дальше. «Продолжим осмотр», — решила она. Постучала пальцем по стальному цилиндру, занимавшему едва ли не треть помещения. Цилиндр был чем-то заполнен. Обнаружила рядом такой же, но поменьше. Увидела кран. Осторожно начала открывать…

Резкое шипение, из цилиндра вылетела белая пена и, шипя, окатила правый рукав куртки. Таня отскочила, не совладав со столь же резкой волной страха: ей показалось, будто на руке шипит и пузырится какой-то химический состав, а кожа куртки и кожа руки покрыты лопающимися волдырями.

Впрочем, через секунду она победила страх и даже изругала себя за него. Боль от химического ожога оказалась лишь фантазией — ни с курткой, ни с рукой ничего не случилось.

Жидкость продолжала хлестать на пол, уже образовалась пузырчатая лужа. Исходивший от нее аромат, пожалуй, был приятный. Таня шагнула к аппарату — надо же исправить свое безобразие…

Дверь открылась.

— Татьяна Анатольевна, — услышала она незнакомый голос, — вас что, не учили в детстве, что кран надо закрывать? И вообще не трогать чужие вещи…

Глава 5

Есть великие люди — их боготворят. Есть простые люди — над ними смеются. И все же иногда их поведение вызывает одинаковые эмоции.

Запоздалые бабушки, стоявшие на остановке напротив областной администрации, помнили школьное стихотворение о свете в кремлевском окошке, о бодрствующем Вожде. Вот и сейчас, глядя на светящийся пятый этаж — кто в области не знает, что там сидит губернатор, — бабушки жалели Олега Вячеславовича: ить, бедный, жена, небось, заждалась, а он — заработался.

На самом деле в тот вечер заработался не только губернатор, но и вся его обслуга. Повод для внезапного трудового аврала был не менее важный, чем зимнее нашествие дальнобойщиков. В область собрался Президент.

Конечно, глава государства не собирался инспектировать все областное хозяйство, а должен был принять участие в пуске новой ветки газопровода: ясный политический намек на то, что он тоже имеет отношение к газу, а не только Премьер. Но протокол визита предполагал посещение областного центра, и не факт, что все увиденное и услышанное могло порадовать гостя. А это могло создать проблемы. По вполне достоверным сведениям, Олег Вячеславович находился в губернаторском списке Президента номер 3: снять, когда найдется подходящая замена. И какой-нибудь повод, чтобы снять.

Потому-то и не гас свет на правительственном этаже: вице-губернаторы, не меньше шефа заинтересованные в сохранении статус-кво, старались исключить повод. За два дня сделали немало.

Экипаж, состоящий из креативного Феди Кинжальникова и мудрого вице-губернатора Васильича, проехал будущий президентский маршрут, примечая все, что могло возмутить главу государства. За ними, с некоторым интервалом, двигалась колонна из коммунальной техники, а также МВД и инспекторов различных надзорных ведомств.

Дорога преобразилась. За день было ликвидированы шесть несанкционированных свалок, подправлен один покосившийся частный деревянный забор, три закрыты рекламными щитами и три уничтожены как таковые.

Временно закрылись два придорожных рынка; третий, с березовыми вениками и сушеными грибами, оставили как символ местных промыслов. С учетом недавних антиалкогольных заявлений Президента на вывеске кафе «Придорожный кабачок» оставили только прилагательное. В процессе борьбы с непритязательными провинциальными граффити обнаружили позапрошлогоднюю рекламу обанкротившегося районного мясокомбината, на которой первые четыре буквы слова «сосиски» были выделены отдельным цветом. Пакостную рекламу поспешно заменили цитатой из Ильича, но тут Федя заявил, что великий русский мыслитель — проект, скорее, Премьера, чем Президента. Поэтому процитировали безотказного Пушкина.

Не дремало МВД, не дремал и департамент по культуре. Трассовым проституткам предложили временно перебраться на другое шоссе, даже любезно выделили автобус. Троим молодым людям, когда-то входившим в несуществующую партию НБП, рекомендовали не выходить из дома три дня. Нескольких вокзальных бомжей свезли во временную ночлежку, угостили халявной водкой, после чего туда перебрались все бомжи — спонсоры оплатили эту акцию как «реабилитационное мероприятие». Департамент культуры попросил местный театр на две недели отказаться от спектакля «Убийство президента» или хотя бы убрать со стенда. Заодно на всякий случай сорвали все афиши майского концерта невинной московской металлической группы «Мордор».

Обо всех этих подвигах и докладывали губернатору в затянувшийся рабочий вечер. Каждый из докладчиков понимал — недостаточно. Взять хотя бы ту же дорогу на Григорьино: свалки убрали, заборы снесли, а мост через Сибловку так и остался недоремонтирован с прошлого века. Встречному транспорту не разминуться, только и остается, что заранее отсечь любую встречку на этой дистанции, да еще авось Президент не заметит.

Или взять обанкротившийся завод «Новый торфяник» — глава поселковой администрации запил вместе с земляками и может вывести народ на трассу. Позавчера главу протрезвили, нашли бывшего владельца, зарплату за прошлый декабрь выплатили… Все равно беспокойно.

Главное же, работникам губернаторской администрации не удавалось избавиться от гнетущего ощущения: все равно что-нибудь да вылезет. Поэтому-то все и были мрачны.

Когда доклады завершились, губернатор сказал подчиненным:

— Выношу благодарность. Васильич, Кинжальников, вам — материальная. Может, последний раз премию выписываю.

Все улыбнулись остроумной шутке, слегка взроптав: что вы, такое невозможно, вы же, Олег Вячеславович, Ельцина пережили. Причем во всех смыслах слова!

Дождавшись,когда умолкнут звуки умеренного подхалимажа, губернатор серьезно осмотрел присутствующих. И показал им три факсовые страницы.

— Из Москвы пришло. Насчет лиц, не присутствующих и не упоминаемых. Могли бы нас не учить: сами знаем своих дуриков. Но…

Оглядев слегка встревоженные лица: а вдруг именно я такое натворил, что не должен даже посмотреть на Президента, губернатор сказал:

— Слышал я такие разговоры: если что, можно будет Столбова попросить. Особо если в Григорьинском районе, по соседству с Зимовцом. Так вот, насчет упомянутого Столбова есть особое и однозначное распоряжение. Даже не просто распоряжение, еще и вопросы некоторые: как вообще ему позволили здесь подняться и угодить в районные випы? Ладно, с этим потом разберемся. А сейчас… — Олег Вячеславович посмотрел грозно — это он умел. — А сейчас, кто скажет: «если что — Столбов выручит», тот даже заявление писать не будет. Сам уволю! Никакого Столбова!

* * *

Татьяне оставалось только тревожиться и паниковать. Ее заперли в маленькой, темной, судя по запаху, недавно отремонтированной комнатушке. Из всей мебели — табурет, с пятнышками масляной краски. И никаких других удобств. Когда она упомянула о них, начальник охраны ответил:

— Татьяна Анатольевна, вы были в туалете пятнадцать минут назад.

— Так вы все время за мной следили? «Не знаю, что тут производят, но какой уровень охраны!»

— Конечно. Пропустили в порядке любопытства. Начальство приказало выяснить, что вам здесь нужно, поэтому вам и позволили прогуляться.

Слова Тани о разрешении Столбова на посещение любых предприятий не вызвали никакого эффекта (впрочем, он и не ожидался). Обыскали, причем так быстро и профессионально, что не было времени возмутиться.

— Вообще-то даму полагается обыскивать дамам, — успела заметить она.

— О правах пойманного шпиона поговорите с моим начальством, — бросил охранник, завершая блиц-обыск.

Самое неприятное — изъяли «Асик». Как ни странно, если о своей судьбе Татьяна думала немного отстранено, то про ноутбук — с жалостливой сентиментальностью. Она гадала: что с ним сделают, если продолжение пойдет по наихудшему варианту. Сбросят в карьер вместе со всеми вещами (может, и с трупом)? Продадут, очистив жесткий диск? Подарят в качестве премиальных отличившемуся охраннику? И тот будет ругаться: чего мало игр, почему нормальный музон не закачан? Или будет с интересом перечитывать ее записи.

За себя не то чтобы не было страшно; скорее глодала тоска: кто пожалеет? Мама, конечно, очень огорчится. Но у мамы есть замечательный отчим дядя Боря.

И не это главное! За двенадцать лет взрослой жизни Таня настолько утомила маму различными авантюрами, что в маминой грусти не будет главного компонента — удивления. Вроде как «повадился кувшин по воду ходить». Или, проще говоря, доигралась.

Костя и Николай тоже взгрустнут. Костя, пожалуй, напьется до больных печенок, но и он скажет. «Доигралась».

Да, огорчится, конечно, начальство. Все-таки какой-то уровень ответственности… Уж точно огорчится Пашка, который и поднимет шум — будет добиваться расследования. Скорее всего, добьется: уж он такой, этот Пашка. Найдут, прилично похоронят, если будет чего.

Махнув рукой на дурацкие мысли о будущем, Таня обратилась к недавнему прошлому — помог еще влажный рукав куртки. Судя по запаху, хозяева завода имели дело с какой-то органикой, а не с химией.

Отгадка не появлялась, и Таня решила хотя бы просушить куртку — в импровизированной камере было тепло и хватало желтого света от дворовой лапы. Она положила ее на батарею, вернулась на табуретку, прислонилась к стене — выяснила, не пачкает. И неожиданно для себя задремала.

В комнате появился легкий, приятный, немного знакомый запах. «Это от моего рукава, — подумала Таня. — Хлебом, что ли, пахнет?»…

Должно быть, Таня и вправду крепко заснула. Ее разбудили не шаги и голоса в коридоре, а открывшаяся дверь и свет. На пороге стоял Столбов.

* * *

В это время суток (Таня отметила, полпервого ночи) Столбов выглядел естественнее, чем днем: не в костюме, а в кожаной куртке и вельветовых штанах. От этой перемены одежды настроение и тон тоже лишились официальности.

— Добрый вечер, Михаил Викторович, — сказала Таня. — Вот, воспользовалась вашим разрешением посещать ваши предприятия и приехала на комбинат.

— Результатами осмотра удовлетворены? — хмыкнул Столбов.

— Нет, — честно ответила Таня. — Все загадки остались.

— Ну, что ж. Дела за день разгреб, теперь можно устроить вам экскурсию.

— Заманчивое предложение. Не поздновато ли? В такое время отдыхать надо.

— А потом и отдохнем, — весело сказал Столбов. — Раз уж вы такая настырная гостья, то получите полную программу отдыха и развлечений.

— Я не самый подходящий сексуальный приз для взвода охраны, — заметила Татьяна.

Столбов шутку осмыслил, хохотнул, бросил: «Не стоит себя недооценивать», махнул рукой — пошли.

Таня сняла подсохшую куртку с батареи и пошла.

В коридоре стоял охранник. В одной руке он держал ее рюкзачок — судя по отвислости, с ноутбуком, в другой — мобилу.

— Верни даме имущество. Татьяна Анатольевна, — добавил Столбов, когда Татьяна закинула рюкзак за плечи и взяла телефон, — можете проверить, все ли на месте. Доверяете? Хорошо. Кстати, хоть прямо сейчас можете вернуться в Москву и фантазировать в вашем журнале о том, что я произвожу экстази, гексоген или еще что-то.

— Насчет экстази… Вы ясновидец?

— Какой там… У меня не только костоломы. Открыли ваш компьютер, прочитали последние поисковые запросы. Советовали сменить пароль — нынешний слишком простецкий.

Таня ощутила более пакостное чувство, чем когда щупали ее куртку и джинсы. Даже впала в минутный ступор.

Столбов махнул рукой — идем, раз не хочешь прямо сейчас в Москву.

Прошли тем же самым коридором, по которому Таня кралась час назад. Столбов свернул в комнату, напоминавшую своим интерьером бар, а не производственное помещение.

— Нашу продукцию лучше пить, чем трогать руками. — Столбов показал на стол.

Там был скромный, но изящный дегустационный набор — несколько пивных бокалов средних размеров, вазочка с крекером, графин с водой и несколько стаканчиков рядом.

Работница в белом халате, едва вошел шеф, налила пиво в бокалы. Татьяна отметила ее безупречный расчет: пена возвысилась над тонкой кромкой и медленно принялась опускаться, не пузырясь.

Столбов показал гостье на столик — угощайтесь.

— И не отказывайтесь. Это составная часть экскурсии. Куртку можно на вешалку.

«Интересно, французские пуалю целовали ручку Маты Хари перед расстрелом?» — подумала Таня. Впрочем, ей пока что предлагали пиво.

— Начинайте с темного, — сказал Столбов. — Правильно пить пиво по-чешски умеете?

— Напомните.

— Первый глоток — большой, половина кружки. Емкости здесь мелкие, так что это вам по силам. Допивать в два глотка.

— Так у вас здесь тайный пивоваренный завод? — спросила Таня, отхлебнув почти половину бокала. Думала меньше, но организм умеет быть диктатором, а сейчас он требовал снять стресс. Да и само пиво ласковым карамельным вкусом призывало заглотнуть побольше.

— Нет, явный. Просто наше пиво в основном идет кегах по барам. И в нашу область, и к соседям, и в Москву.

— Но я нигде не видела вашей рекламы.

— Наша реклама — наше качество. Теперь заели печеньем, глоток воды и пробуем светлое.

— Нет уж, только с вами, — возразила Таня.

— Что же, пивка для рывка — правильно, — согласился Столбов и взял бокал, который был чуть выше остальных.

— А впереди у нас длинный забег?

— Да. Через два часа жду гостя — Федорыча. Перед таким визитом полезно потренироваться.

— Не поздновато ли для гостей? — Таня прожевала печенье (какая же голодная!) и отхлебнула воды, готовясь к продолжению дегустации. — Кстати, за что пьем, Михаил Викторович?

Тот пожал плечами — предлагайте.

— За процветание Зимовца, — улыбнулась Таня.

— Поддерживаю. Кстати, какое пиво мы только что выпили?

Татьяна ответила почти без задержки: «Францисканер»?

— Примерно так, — усмехнулся Столбов. — У нас оно называется «Зимовецкое белое сентябрьское». Наш технолог сварил на пари. Сходство такое, что некоторые пивные бары предлагают его посетителям как «Францисканер».

— Значит, все-таки производим контрафакт?

— Отнюдь. На кегах с завода наша этикетка, вот, кстати, она на стене. А уж на какую этикетку заменит ее потребитель, и за какую цену продаст — не наша забота. Пейте, пейте. Такое пиво не просит, чтобы допили. Оно требует.

«Он что, споить меня решил?» — подумала Таня, но допила.

Между тем ее предположение не подтвердилось. Столбов так же быстро допил пиво.

— Едем дальше, — распорядился он. Взял с вешалки Танину куртку, но подавать не стал. — Халатик-то производственный снимите. Кстати, вы уже поняли, почему ваша маскировка не годилась?

Столбов, по Таниным наблюдениям, явно относился к людям, предпочитающим самим отвечать на собственные же вопросы. Но и Таня привыкла отвечать сама. Она взглянула на стоящую в сторонке девушку-работницу и сказала:

— На мне только белый халат, а у нее на ногах — полиэтиленовые бахилы.

— Глаз-алмаз! Уважаю. Это мой принцип: никакой грязи, если рабочее место под крышей. Вошел в дом — снимай шапку и разувайся.

— А если крыши нет?

— Тогда никакого постороннего мусора.

Разговор продолжался на ходу. Столбов шел по коридору быстрыми, упругими шагами, заставляя собеседника ускориться, но все же не пускаться вприпрыжку.

Пару раз он открывал дверь, показывал Тане производственные виды. Объяснял: вот лаборатория, все наши восемь сортов сделаны здесь. Вот цех верхового брожения — только так можно сделать что-то вроде нормального эля. Вот склад, не удивляйтесь, что небольшой. Хорошее пиво должно уходить потребителю сразу. Логистика!

Когда они вышли из главного здания и подошли к машине Столбова, Татьяна спросила:

— Почему же вы не начинаете большую экспансию? Не пытаетесь вытеснить разных «золотых мельников» и «старые бочки» из гипермаркетов?

— Потому что большой уровень — большие откаты регуляторам. И не факт, что с результатом. Мое пиво, даже «Зимовецкое легкое», лучше той мочи, что бодяжат в Подмосковье и выпускают каждый год в новой упаковке. Но если доказать эту очевидную вещь, можно потерять не рынок сбыта, а производство. Сегодня в России опасно работать лучше всех.

Они сели в машину — на этот раз ее вел шофер. Когда отъезжали от комбината, Таня спросила, наклонившись к переднему сиденью:

— А овощные консервы здесь не выпускаются?

— Самую малеху. Свои фермы — бывшие совхозы у меня есть. Но мариновать овощи — вчерашний день. Сегодня их надо замораживать, а еще лучше поставлять свежими.

— Выгодно?

— Зайдите в московский гипермаркет. Увидите, что выгодно привозить из Китая салат и чеснок, а из Голландии — лук и морковь. Я пока что овощевкой всерьез не занимался. Когда займусь — разберусь, как их возить из России в Россию с выгодой… Хотите вопрос на сообразительность? Почему шведы в прошлом году проехали четыре предприятия и заказали контейнеры у меня, на пятом заводе? Подсказка — под ногами.

— Чистый пол?

— В точку! Они увидели, что цех метут по графику, и поняли: продукцию тоже получат в срок.

После короткой паузы — Таня любовалась видами ночного Зимовца за окном — Столбов спросил с легкой усмешкой:

— Это и были ваши откровенные вопросы?

— Я их еще не начинала. Ну, если хотите… Вот первый — сколько человек было опущено в городе, кроме Свища?

— Только один. Топор. Виктор Топорышкин, рецидивист, устроился в бывший Дом пионеров, в кружок по критической эстетике, насиловал подростков. Критиковал местные власти, а те с таким критиком боялись или брезговали связываться. Нашелся тот, кто не побрезговал. Продолжить статистику?

— Да. Очень интересно.

— Двое рецидивистов погибли. Еще двенадцать к новым порядкам не приспособились и уехали из Зимовца. Остальные — человек тридцать, не меньше — забыли про бандитизм и перешли на мирные профессии. Это только про личности из областного списка ОПГ плюс рецидивисты с двумя ходками. Мелкая шушера проявила понимание, а настоящие отморозки девяностые не пережили.

— Зимовец изначально криминальный город?

— Не без того. Остановилось главное предприятие. С другой стороны, появилось новое производство: турки построили стекольный завод при песчаном карьере. Пивная и водочная промышленность всегда живет без кризисов, бутылки производятся, а развозит их по заводам местное население, на своих фурах. Нашлись охотники и просто грабить шоферюг и по-иному тянуть деньги. Одних игровых автоматов в городе пять лет назад было двести. Теперь — ни одного. Я их ликвидировал за два года до президентского указа по игорным зонам.

Татьяна хотела продолжить расспросы, но Столбов ее перебил:

— Теперь моя очередь. Скажи, это от несостоявшейся семейной жизни?

«Когда мы перешли на „ты“?» — подумала Татьяна, но возражать не стала.

— «Это», как я понимаю, — моя работа?

Столбов кивнул.

— Букет причин. А что для вас значит «состоявшаяся семейная жизнь»?

— Когда муж не позволяет ездить по городам и проникать на закрытые объекты.

— Да. Вы правы, мне некому запрещать. В этом отношении мы родня по несчастью.

Вместо удивленных вопросов Столбов внимательно посмотрел на нее. Так долго, что Таня даже испугалась.

Потом что-то буркнул. Тане показалось, что она разобрала слово «профессионал». Еще три минуты ехали молча. Потом Таня нарушила напряженное молчание:

— Теперь моя очередь спрашивать. Почему вы со мной возитесь?

— Мне нравятся настырные люди. Вы приехали сюда, чтобы разоблачить центр «Надежда», и решили, что разоблачили северо-западный наркокартель. Но не уехали, а решили докопаться до истины, нарыть доказательств. Вот я и решил вам помочь.

— А вы можете убить человека, который встал на вашем пути?

— Могу, — спокойно и без раздумий ответил Столбов. — Но предпочитаю поступать по-другому. Если человек встал на моем пути по ошибке, я его отталкиваю и иду дальше. А если он стоит из упрямства, я предлагаю ему идти со мной.

— И какова цель вашего пути?

— Сейчас очередь моего вопроса.

Таня облокотилась на спинку переднего сиденья, взглянула в глаза Столбову с легким кокетством: «И что у вас будут за вопросы?»

— За сколько ты способна соврать в своем журнале?

— По ситуации. Написать «„Зенит“ — чемпион!», даже если в этом году чемпионом стал «Спартак», могу забесплатно. Написать статью о том, что мороженое какой-то фирмы лучше всех, — запросто за небольшие деньги. Написать, что плохой человек хороший, — только за большие деньги. Написать, хороший человек плохой, — никогда.

Столбов опять ухмыльнулся:

— А за очень большие деньги хорошего человека очернить возьмешься?

— Нет. И некрасиво, и подло, к тому же сейчас никто по-настоящему больших денег за ложь не платит. Зачем, когда всегда можно нанять другого писаку?

Столбов кивнул уже без улыбки — позиция ваша понятна.

— Мы сейчас едем в свинарник? — спросила Татьяна.

— Почти приехали.

— Я уже представляю, что увижу там.

— И что?

— Здание недавней постройки, бахилы и белые халаты, загоны без запаха хлева, отделение для опороса, оборудованное лучше, чем областной роддом. Не хочу такой экскурсии.

— Почему?

— Чем лучше условия — тем жальче хрюшек. Я бывала в полудохлых совхозах девяностых, где голодных коров привязывали к стенам, чтобы не упали. Чем скорее на такой скотный двор придет дядя с кинжалом милосердия, тем лучше. А видеть чистые и счастливые рыльца будущей ветчины…

— Хорошо. Поросят видеть не хотим. А мясо едите?

Таня утвердительно кивнула.

— Отлично. Тогда сразу в дегустационный зал и отведаем такого мяска, какого вы никогда еще не ели.

Татьяна хотела, было отказаться от предложения. Но это был бы совсем уж неприличный коктейль из жеманства и чистоплюйства. К тому же хотелось есть.

* * *

Столбов не стал портить аппетит своей… гостье или заложнице? — Таня так и не поняла. Они почти сразу прошли в небольшой уютный зальчик — как раз такой, где и полагалось завершать экскурсии по свинокомплексу.

— Кровяную запеканку не хотите? — предложил Столбов. — А кровяную колбаску? Зачем мотать головой, так и скажите: не хочу. Я тоже не любитель. А вот от эскалопа отказываться не советую. Свининка свежая, отборная и грамотно приготовленная.

Да как тут откажешься — один только запах эскалопа распропагандировал бы самого завзятого вегетарианца. К тому же пиво требовало хотя бы запоздалой, но закуски.

— Их приготовили, едва только мы покинули завод, — сказал Столбов с набитым ртом. Похоже, он был голоден, как и Таня. — Правда, здорово?

— Угу, — ответила гостья и, прожевав, добавила: — последний раз такую вкуснятину я ела на Кавказе — барашка, который пасся еще утром.

— Вообще, если подходить по уму, хотя в России сейчас в моде птицефабрики, свиноводство у нас выгодней. Свиной корм на севере вырастить проще, чем птичий, — овощи здесь родятся лучше, чем зерно. Однако минимум треть свинины в стране — импортная. Из Бразилии везут, наискосок через океан. Ну-ка, журналистка, скажи почему?

— Торговым сетям проще договориться с экспортерами.

— Половина правды. Вторая половина: бразильский производитель откармливает свиней и перекупщиков, как и у нас. Только у нас приходится откармливать еще кое-кого…

Татьяна не отказалась и от добавочной порции эскалопа и от какой-то крепкой и пряной настойки. «Для пищеварения», — как пояснил Столбов.

— Продолжим вопросы? — предложил он. — Тогда спрашиваю: вы хотите и дальше искать наркозавод?

— Не собираюсь, — буркнула Татьяна с набитым ртом. Прожевав, сказала: — Теперь мой вопрос. Я не хочу спрашивать, откуда у вас деньги и откуда такие деньги в городе. Но мне интересно, почему вас до сих пор не съели? Не посадили, как Ходора, не выпинали в Лондон, как Чичваркина, не говоря уж о менее раскрученных ребятах? Или не раскрутили на всю страну, как пример современного бизнеса с ежемесячным отчислением за это в фонд Олимпиады?

— Все просто. На уровне местном меня съесть не могут… На это, поверьте, имеются некоторые причины. А на уровне выше местного я просто не мозолю глаза. Моя деятельность обходится без рекламы, поэтому некоторым деятелям не местного уровня я просто не виден. Так что я, в отличие от этого эскалопа, невкусный, потому что незаметный.

Таня внимательно посмотрела на Столбова, будто хотела что-то спросить. Но промолчала.

— Тогда вопрос от меня. Мы продолжаем поездку? Следующий пункт программы — «Как я отдыхаю».

Может, Таня не желала проверять реакцию Столбова на ее ответ «нет». А может, две рюмки настойки, приплюсованные к двум кружкам пива, сделали свое дело.

— Продолжим. Про город я вас толком еще не расспросила.

* * *

«Что было бы, если бы я сказала „нет“? — думала Таня эту типично женскую думку. — Меня бы подвезли к гостинице, высадили бы за городом или же отвезли бы неизвестно куда?»

Ответа не было. Безумная экскурсия продолжалась. Уже не по городу Зимовцу, а по району. Никаких наблюдений сделать не удавалось: минут тридцать как минимум за окном не мелькнуло ни одного огонька. Даже встречной машины. Зато шофер пару раз включал дальний свет, тормозил и гудел, сгоняя с дороги лесную живность.

— Это пыл фолк? — после очередного такого случая спросила Таня, вспомнив анекдот про эстонцев в санях.

— Да, — без улыбки ответил Столбов. — А в прошлый раз — лось.

«Однако занесло меня в волчью глушь», — подумала Таня. И продолжила расспросы.

Потом асфальтированная дорога кончилась, началось нечто вроде широкой и расчищенной лесной тропы. По сторонам лежали сугробы, казалось, Таня приехала на месяц назад.

Она уже не меньше пяти раз назвала путешествие бесконечным, как вдруг дорога закончилась. Машина замедлила ход, подъехала к небольшому приземистому домику.

— Добро пожаловать на мою скромную охотничью заимку, — сказал Столбов, помогая Тане выйти из машины.

«Мы осмотрели хозяйство маркиза Карабаса, а теперь прибыли в его замок… Интересно, кто же этот маркиз: везучий сказочный герой или тайный людоед», — подумала Татьяна, но пошутить не решилась. Тем более Столбова сразу же отвлек местный кадр, которого Таня тут же назвала «Кузьмичом».

— Здравствуйте, Михаил Викторович. Все, как вы просили: киса на месте, никуда не делась. Брать лучше, как рассветет, но не тянуть.

— Как скажешь, Степаныч, — ответил Столбов. — Ты только, перед тем как выдвигаться, толкни нас за полчасика. Пошли погреемся. — Последнее было сказано уже гостье.

Охотничий домик Столбова не обманул ожиданий. Неказистый снаружи, внутри он оказался просторным и уютным. Никакой особой роскоши, зато все грамотно и рассчитано на отдых людей, утомленных хождением по лесу.

Впрочем, осмотреться как следует Таня не успела. Ее отвлек нарастающий гул, могучее механическое лопотание, усиливающееся с каждой секундой.

Она недолго гадала, что же это такое, слишком часто доводилось этот звук слышать. Вертушка! Рядом с заимкой садится вертолет.

Столбов вышел на крыльцо, но даже не стал закрывать за собой дверь. Не прошло и минуты, как он вернулся с гостями: мужчиной в годах и двумя хохочущими девицами.

На девиц Таня взглянула мельком, вспомнив анекдот про волшебное желание: пусть всегда рядом со мной будет длинноногая цыпочка с вечно мокрой киской. Зато на мужчину смотрела чуть подольше. Узнала, хотя впервые видела этого господина не при костюме и галстуке, а в камуфляже (правда, не абы камуфляж, а доподлинная натовская военная форма, и причем новехонькая).

Григорий Луцкий относился к той категории граждан, что в объектив по своей охоте никогда не лезут, но все же регулярно в него попадают. Конгрессы, презентации, вручение всяческих премий, а равно встречи Премьера или Президента с, как это принято у нас называть, деловой элитой страны — без Луцкого не обходились. Пусть на заднем плане, но он там мелькал.

Насчет того, насколько влиятелен и богат «дядя Гриша», всегда велись споры. Велись и сейчас — главным образом о том, по праву ли господин Луцкий находится во втором десятке самых богатых людей России, по версии журнала «Форбс», или было бы правильнее вернуть его в первый десяток. Цветная металлургия кризис вроде пережила, так что владельцу трети российской меди и олова снова самое место в первой десятке.

По правде говоря, Татьяну весьма слабо беспокоил вопрос о точном месте господина Луцкого в пантеоне финансовых богов. А вот что делает сей небожитель в гостях у заштатного провинциального Столбова — вот это зверски любопытно.

И снова ожили подозрения. Нет, не про наркотики речь. Медный король Луцкий и пошлая торговля наркотой — это несовместимо, это из разных весовых категорий, из разных миров. Тут что-то другое. И, кажется, она начинает кое о чем догадываться…

Тем временем медный король вошел в домик, не прерывая начатый во дворе монолог — объяснял хозяину причину явного опоздания:

— Да понимаю, Миша, что уха остыла. Эх, будь моя воля, был бы здесь уже днем. Меня Саныч мариновал, е…ый мудак. Захотел встретиться, просил в офис приехать к шести. А сам на три часа задержался, бл…ая сука. Ну, и разговорчик у нас был очень короткий…

То что родные олигархи в неформальной обстановке базар не фильтруют, Таня знала. Ее больше интересовал неизвестный Саныч, держащий в своей приемной магнатов первого десятка. Свои соображения были, но хотелось дополнительной информации.

— Гриша, не парься на пороге, — прервал гостя Столбов. — Проходи к ушице. Настроение поднимешь, ну и заодно поговорим: ты про столичные дела, я про охотничьи.

Олигарх, уже избавившийся от куртки (помогла одна из девиц), с вопросительным интересом посмотрел на Татьяну: а ей стоит ужинать с нами? Но именно посмотрел, понимая, решать хозяину.

— Будьте знакомы. Татьяна Анатольевна, твоя землячка, — весело сказал Столбов. — Секретов от нее нет и быть не может: все равно все вызнает сама.

— Алина, Ирина — мое юридическое сопровождение, — хохотнул Луцкий, — дамы приятные во всех отношениях, в любое время суток. А ты, Миша, как вижу, себе изменил — был выездной ходок, а теперь и дома при даме. Ладно, пошли к ушице.

«К хренушице, — зло проговорила про себя Таня, провожая взглядом рыхлую фигуру олигарха. — Хозяин жизни, мать твою! Вывести бы всю вашу кодлу на чистую воду, да только кто мне даст!»

Слово «чистая» в мыслях проскочило не случайно. Оно впрямую относилось к Таниным догадкам: а что если город Зимовец со своими заводами, комбинатами и цивильной инфраструктурой — всего лишь мощная прачечная для капиталов таких вот дядек вроде Луцкого? Если прачечная работает исправно, то и содержаться должна по первому разряду, разве не так? Какой криминал, какие воры и всяка разна гопницкая шелупонь, когда такие дядьки проводят через «здесь» свои капиталы! Кто позволит, чтобы всякая мелочь путалась под ногами и могла помешать отлаженному процессу? А все это пиво-воды, маринованные овощи и свинодельческие комбинаты — это не что иное, как декорации для налоговых органов. Когда спросят где надо, а каково, мол, происхождение ваших капиталов, товарищ Луцкий, тот ответит: так вот же, глядите, люди дорогие, город Зимовец поднимаю, вкладываюсь в благородные дела, в леспромхозы и центры для алкоголиков, в производство контейнеров и пива и все могу доказать, все документы в порядке, какие еще вопросы?

* * *

Хотя из обслуживающего персонала Таня заметила лишь паренька лет семнадцати (возможно, сын смотрителя заимки), шустрил он быстрей иного официанта. Когда прошли в соседнюю комнату и сели за круглый стол, громадный лакированный деревянный пень, число приборов было как раз по гостям.

Не то чтобы стол ломился от закусок (тарелка с солениями, миска с маринованными и миска с солеными грибами, мясные закуски и длинный копченый сиг), ну так и едоков не взвод. Впрочем, на закуски время не тратили: уже пахло ухой, и через минуту она появилась на столе.

— Ну, и чего хотел от тебя Саныч? — спросил Столбов. Произнес это с понимающей усмешкой. Это как после школы мальчишка забегает в гараж или в мастерскую, к знакомому соседу дяде Мише, знатоку детской души получше любой училки, а тот и спросит: «Откуда у тебя знатный фингал?»

— Я сам сразу и не понял, чего этот урод от меня хочет? Привычка у него такая: пригласил тебя, намекнул, а ты гадай, для чего. Е…я б…дь, Сталина из себя корчит: ты, мол, три раза обосрись, пока не поймешь, чего надо от тебя. — Луцкий на миг прервался — рюмки уже наполнены.

— Ну, за то, чтобы встречаться только с теми, кто нам приятен, — предложил Столбов.

Олигарх поддержал тост, и все вздрогнули. Таня выпила почти всю рюмку, поспешила запить духмяным до резкости брусничным морсом. Одна из девиц (Алина?) предусмотрительно выпила рюмку наполовину, но все равно кашлянула. Другая (Ирина?) решила не отстать от эскортируемого объекта, но не рассчитала силы и поперхнулась до разбрызгивания.

— Первая — колом, вторая — соколом, — подбодрил ее Столбов. Алина усмехнулась, углядев в застольной поговорке сексуальный подтекст. — Так, Гриша, чего хотел-то от тебя этот славный ветеран Фонда спасения бобров?

— Да музей этот все. Теперь еще и Фонд при нем. Насчет музея самого я не спорю, пусть он и закрытый, но нужен. Ладно, что дал на него сто тысяч евриков, пусть там они, бля, пишут летопись своих подвигов хоть на золотой бумаге. Но Фонд завели — противодействия фальсификациям. Мол, если про них где-нибудь на Западе вышло, оплатить опровержение. Ладно, дело тоже правильное, нечего на Россию варежку разевать. Дал пятьдесят тысяч, думал, хватит.

— А потом тебя вызвал Саныч и сказал: «Маловато будет». — Столбов слушал, не забывая хлебать ушицу, да еще и знаками призывая к этому Луцкого.

— Ну да. Если бы сказал. Помурыжил на ожиданке три часа. Потом — разговор. Поначалу про Фонд, поблагодарил меня, козлина. Я ему прямо: достаточно поддержал? Тот, сука, руками разводит — мол, не знаю ваше финансовое положение, на токийской бирже медь упала, на нью-йоркской свинец поднялся, не могу советовать. Потом чуть по коньячку. Знал бы, не стал с сукой пить. Заспорили, как лучше — если шофер есть или ты за рулем. И тут он говорит типа, ну совсем между делом. А ведь твой-то шоферик, Филимонов, что пять лет назад уволился после ДТП, заяву написал. Мол, за рулем тогда был шеф, а я взял на себя вину за ту сбитую бабенку за миллион. Знаю, говорит мне Саныч, алиби у тебя есть, но оно хилое. Нет, дела на тебя не заведено. Но я бы на всякий случай не стал бы в Лондон летать. Вдруг завтра повестка придет, что тебе идти на допрос. Не, конечно, не как «сидетелю»…

Таня сдержала смешок — вспомнила знаменитую повестку Ходорковскому с известной циничной опечаткой в слове «свидетель». Столбов слегка улыбнулся.

— Вам, бля, хаханьки, — вздохнул олигарх, — а мне каково? Ну, он так успокаивает, сука, типа мы тебя, если что, в обиду не дадим, но и ты соображай. Спрашиваю, где бумажка-то лежит? Он — трудно сказать, может даже в запасниках нашего музея. Я брякнул: «Можно, я эту заяву куплю?» Триста тысяч евриков за одну бумажку. Саныч злится, но очень уж притворно, как разводила на гоп-стопе. «Да ты чо, совесть потерял? Это тебе не лихие девяностые, чтобы документы покупать. Ты еще мне этого шофера за сто баксов закажи. Нет уж, пусть бумажка лежит где надо». Ну и….

— Ну и…? — спросил Столбов, разливая водку — Короче, этот Фонд получил от меня одноразово триста тысяч, да еще по сто тысяч каждый месяц буду накидывать. А заява все равно у них осталась. Вот гадай, когда придет мне повестка как «сидетелю».

— Ну, за то, чтобы почтальон заблудился, — предложил Столбов, явно не любивший застоя.

Опять вздрогнули. Ирина, опасаясь чистой водки, быстро смастрячила «отвертку» с доминированием апельсинового сока.

— Понимаешь, Миша, вот в чем все говно: не знаешь, когда и чего им от тебя понадобится. Вроде все заплатил, даже с перебором. Нет, все равно какая-нибудь бумажка у них на тебя припасена. И сами, суки, тариф не назовут, это ты должен их намеки понимать. А не поймешь по тупости или с куража, так они быстренько тебя подвинут с твоего дела и постараются найти на него своего попку, чтобы намеки с закрытыми глазами видел. Потому наш бизнес на чемоданах весь и сидит: не знаешь, чего от тебя нужно. И не только бизнес.

Луцкий насадил на вилку соленый гриб, но до рта не донес, со звяком бросил вилку на тарелку, освободив ладонь для бурной жестикуляции.

— Вот смотри, Миша. Возьмем моего работягу. Идет он с работы, пусть и не бухой, его мент остановил, и уже понятно — мусорку нужно с него денег стрясти или посадить, чтобы закрыть висяк. И стрясет, и посадит, как захочет. Теперь возьмем меня. Меня, владельца, бля, заводов-пароходов. И оказывается — та же в точности херня. Вот вызывает меня какой-нибудь Саныч. С какой целью, спрашивается? А все с той же, что и у мента. Или денег стрясти, или посадить, а, посадив, все отобрать, растащить по кускам. Сами ничего создать не умеют, только чужое хапать.

— Это кто такие? — спросила Ирина.

Таня посоветовала ей чаще смотреть новости, блок официальных событий.

— И ведь все знают, — продолжал возмущаться Луцкий, — знают, сколько у них положенная зарплата и сколько в реале и бабла, и замков в Испании. Нарочно система выстроена, чтобы перец из известной конторы или мент с зарплатой сто тысяч в год квартиры бы покупал за три лимона баксов. Нет охоты хоть чего-то делать, когда понимаешь: эти суки всегда на коне. Так и будут доить страну, пока еще раз не развалится. Кто бы, бля, скрутил их, паразитов?

— А если найдется, кто мог бы скрутить, — лениво заметил Столбов, перемешивая ложкой наваристую уху, — так тебя тот же Саныч вызовет и прикажет дать лимон на спасение стабильности и демократии в России.

— Вот я не то чтобы верующий, — тихо и отчетливо сказал Луцкий, — но вот ей богу, если найдется нормальный мужик… Без завихрений, которому надо искупать сапоги в Индийском океане и которому все однозначно… Короче, коль нашелся бы, кто даст стране честный порядок, — я б ему два лимона дал.

— Ну, смотри, никто тебя за язык не тянул, — тон Столбова стал неожиданно серьезным, — я запомнил.

— Саныча мне отдай, ладно? — хохотнул Луцкий, метким гарпунерским ударом вилки наколов два толстых кусочка грудинки. — Уж я его…

— Нет, — столь же серьезно сказал Столбов. — Ты ж сам только что толкал про честный порядок. Либо честный, либо счеты сводить. Ты знаешь, я сам все старые обиды простил. Значит, и другие могут.

За столом опять установилась пауза. И тогда Таня, набравшись решимости, сказала сама:

— Насколько я поняла, имя Саныча — Павел.

Столбов кивнул. Луцкий не удержался от удивленного «да».

— Федорыч, ты, если хочешь, можешь с Татьяной Анатольевной и дальше в угадайки поиграть, — предложил Столбов. — Называй остальных своих обидчиков по косвенным признакам.

— Иваныч, — после некоторых раздумий произнес Луцкий, — Коллекционирует трубки, переехал из Питера в Москву в две тысячи четвертом году.

— Сергей, — после короткого раздумья сказала Таня, — генерал-лейтенант, президент Фонда «Безопасность двадцать первого века».

— Хорошо, — сказал Луцкий. — А что про меня скажешь? Что мне можно вменить?

И олигарх, и его «юридический эскорт» смотрели на Таню с интересом, Столбов — почти равнодушно.

Таня задумалась, стараясь не обидеть.

— Если вы про настоящие скелеты в шкафу, а не заяву шофера Филимонова, то это разве Усть-Катайский ГОК, в девяносто восьмом году. История давняя, а главное — без трупов. Но, как я слышала, прежний хозяин, Романенко, отдал вам акции после предложения, от которого невозможно отказаться.

Луцкий хохотнул, не то чтобы нервно, скорее удовлетворенно.

— Ценные кадры у тебя, Мишка. Мои-то барышни, они Камасутру только знают (девки недобро зыркнули на Татьяну, но вернулись к закускам). Может, ты знаешь, что делать со всем этим?

Таня дипломатично ответила, что полностью не знал даже Чернышевский, хоть и в заглавии его романа «Что делать» и отсутствует вопросительный знак…

* * *

Ночной ужин завершился через полчаса, по инициативе Столбова. Он сказал, что охота начнется с рассветом, в восемь утра он никого трясти не будет, кто встанет, тот и постреляет…

Насчет того, кого стрелять, возник легкий спор.

— Ты же мне кабанчика обещал, — настаивал Луцкий.

— А условие помнишь? В феврале приезжай, когда гон начался. А сейчас кабанчики уже свинок покрыли, охота по уму запрещена.

— У тебя же егерь высшего класса. Подскажет, где кабанчик, где свиноматка.

— Егерь молодец, да пуля — дура. Еще застрелишь супоросую свинку, постыдное дело. Я так думаю, тебе после Саныча хищников пострелять будет охота.

— Волчишек или мишку?

— Не. Мишек тут только двое осталось, я вот все ищу медведицу молоденькую, чтоб совсем не перевелись. Хочу, чтобы охотхозяйство вложилось хоть на четверть — нечего к халяве приучать. И волков поблизости нет. Могу предложить киску.

Луцкий предсказуемо хохотнул: мол, сам двух прихватил.

— Зато с моей повозиться надо. Это, верно, даже не киса, а кот — больно, сволочь, матерый. На прошлой неделе лосенка заел. Мамаша родила, только отошла кору подрать, а он уже с елки сиганул. И представь, лосиха не смогла отбить, вот такая наша северная тигра. Как, соблазнил?

— Ага, — ответил Луцкий.

— Тогда сейчас спать. Нельзя на рысь квелыми идти. А то завтра прочту в «Коммерсанте»: «Смерть медного короля в стальных когтях».

Олигарх посмеялся, допил водку и отправился гостевые покои, объявив намерение — «насношаться перед смертью».

«Интересно, а чем намерен до охоты заняться хозяин?» — подумала Татьяна и тотчас же получила ответ на вопрос.

Столбов достал бутылку коньяка, налил себе почти на палец, взглянул на Таню — та показала знаком — да, только половину вашего. Потом спросил:

— А что про меня ты знаешь, всезнайка?

— Всю биографию?

Столбов помотал головой:

— Сама должна понимать. Отвечай кратко, будто про тебя спросили.

— Хорошо. Конспект-бэкграунд. Михаил Викторович Столбов, родился в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, здесь, в Зимовце. ЛГУ, Восточный факультет. После универа служба в Афганистане. Уходил в феврале восемьдесят девятого, с последней колонной. Создал строительный кооператив, привозил в Россию стройматериалы, жил в Ленобласти. Депутат районного совета, окончил Северо-Западную академию государственной службы. Бизнес расширился до строительной фирмы. Приватизировал завод в Гатчине, делал коттеджные поселки под ключ. В начале нулевых годов проблемы с бизнесом… Все потерял.

— Можно и подробнее, — чуть напряженно сказал Столбов.

— Ну, раз хотите. Вы отказались поддержать на выборах одного из кандидатов в губернаторы Ленобласти — будущего победителя. А ваши конкуренты финансировали этого товарища, и в итоге вы лишились прежней административной крыши. Вы обратились в полпредство, не зная, что один из помощников полпреда, Борис Сергеевич Корюков, является совладельцем конкурирующей фирмы. После этого вы не выиграли ни одного судебного процесса, а в ноябре двухтысячного года произошел пожар вашего загородного дома. Вы получили тяжелые травмы, а ваша семья… Можно не продолжать?

— Можно, — коротко сказал Столбов. — Откуда?

— Что-то из Инета, что-то рассказали друзья. Я ведь тоже из Питера. Про вашу историю слышала, но сразу ее не вспомнила, когда мы встретились. Пришлось освежить воспоминания. Из тех, кто меня забыл, можно составить город.

— А из тех, кого забыли вы?

— Это цитата, — уточнила Таня, надеясь уйти от неприятной темы. — Михаил Викторович, а мне можно откровенный вопрос задать?

Столбов кивнул, протягивая коньяк.

— Вы не боитесь, что здесь с вами произойдет то же самое?

— То же самое не произойдет. Здесь, если что, сгорю я один.

— Все равно. Я знаю много биографий девяностых с похожим сюжетом. Люди спивались или уезжали на Кипр, где занимались тем же самым. Кто-то шел в чиновники. Но никто не поднимал с нуля свое дело. А вы не только создали региональную бизнес-империю, но и сделали образцово-показательный город. Чего вы хотите добиться?

Татьяна напряглась в ожидании ответа. Нет, конечно, она не рассчитывала, что Столбов, рассолодев, вдруг начнет выкладывать все как на духу. Мол, знаешь, Танюша, сварганить этот город-пряник мне помогли влиятельные господа-товарищи из Москвы и прочих регионов, они же и прикрывают городок от губернаторов, полпредов и прочей чиновничьей нечисти. А все для того, Танюша, чтобы можно было тут тихо и спокойно отмывать свои денежки… ну и еще иногда приехать отдохнуть в зимовецкой тиши, там, понимаешь, банька, поохотиться… Исповеди, ясень пень, не последует, однако зимовецкий владыка запросто может оговориться, проговориться, болтануть лишнего — все-таки принял на грудь Столбов уже порядочно.

— Я собирался поставить небольшой, но важный эксперимент, — сказал Столбов, зажевав коньяк лимонной долькой. — А именно: возможно ли в России наладить какую-нибудь сносную жизнь там, где не добывают нефть или газ. И не в Москве с Питером, в которых делят нефтегазовые доходы. Сомнения у меня были, вы ведь тоже, наверное, все еще думаете, будто где-то здесь тайно производят наркотики. Эксперимент вышел удачным, вот и все. Вот и все тайны мадридского двора…

«Что ж, — вздохнула про себя Таня, — видимо, Столбов из тех крепышей, что контролируют голову, сколько бы ни выкушали. Хоть литру, хоть две. А потом просто обрубаются, хлоп и в отруб, так и не развязавши язык пьяной болтовней».

— Хорошо, — сказала она, — вот вы обустроили пять квадратных миллиметров на карте России. А дальше?

— А дальше, как Луцкий даст два лимона, тогда и пойду в цари. При первой возможности. Еще вопросы?

Столбов столь непритворно зевнул, что стало понятно: дальнейшие вопросы ему неинтересны. Таня все же спросила:

— Я приглашена на завтрашнюю рысью охоту?

— Как хотите. Одежда, лыжи, ружье найдутся, главное, вовремя встать. Я буду долго будить только Григория Федоровича.

— Поняла. А рысь может загрызть?

— Рысишка-то? Вряд ли. Но коготочками покарябать она завсегда готова, так что решайте. А я — спать. Саня, покажи даме номер.

Юный официант Саня, с немалой расторопностью и деликатностью, показал Тане и гигиеническое помещение, и небольшую, но уютную комнатушку с кроватью, допускавшей как индивидуальный отдых, так и небольшую оргию. «Кстати, на нее так и не было намеков, — подумала Татьяна. — Мы ограничились полным информационным проникновением. А что там говорил г-н Луцкий про „ходока на выезде“? Что имелось в виду, интересно?» А еще Таня подумала, что легко проснется на охоту, потому что вряд ли заснет.

Самой удобной мебелью в комнате была кровать. Сперва Таня присела на нее, потом прилегла, потом закрыла глаза и не успела остановиться хоть на какой-нибудь связной мысли, как заснула…

* * *

«Где я?» — подумала Татьяна, проснувшись, но еще не открыв глаза. И вспомнила: в комнате охотничьего домика, на берегу неизвестной реки, во владениях человека, который за несколько часов до этого ее практически похитил.

От подобных мыслей с кровати подрываются обычно сразу, взлетают реактивной мухой. Вскочив, Татьяна услышала стук в дверь. Спросонья соображается туговато, но она все же сообразила, что колотят не в ее, а в одну из соседних дверей.

«А на фига мне эта охота на бедную дикую кису? — подумала она, стоя посреди комнаты со шмотками в руках. — Никакого смысла оставаться здесь нет, все, что могла, — узнала. А ща как г-н Столбов вспомнит о своих ночных откровениях, да как с утреца и с похмелья захочет избавиться от дуры-свидетельницы. И повезет меня на какое-нибудь незарегистрированное кладбище, на последнюю мою экскурсию. Хотя, конечно, ничего жутко тайного я не слышала, ну разве договор с Луцким о двух миллионах, и то непонятно — в шутку это все или всерьез. Но вдруг Столбов — человек предельно осторожный? Вернее, беспредельно…»

«Или, — от внезапно пришедшей в голову мыслиТатьяну реально прошиб холодный пот, — вдруг Столбов вообще не помнит, что именно наболтал мне вчера. А вдруг подумает крестный отец зимовецкого розлива, что наболтал много всего лишнего. И тогда избавиться от журналисточки надо на всякий случай. Нет девушки — нет проблем. Может, ну его на фиг профессиональную и прочие гордости? Взять сейчас и ломануться в леса, поплутаю, но когда-нибудь же выйду на шоссе, словлю попутку…»

С этими мыслями, быстренько приведя себя в относительный порядок, Татьяна вошла в давешний пиршественный зал.

— О! Я так и думал! Наше здрасте кудесникам пера! — приветствовал ее Столбов.

Он сидел за столом (ясное дело, с которого были убраны все следы вчерашнего ужина и постелена свежая скатерть) в зимней камуфляжной куртке и пил кофе. На соседнем стуле расположился по-утреннему хмурый господин Луцкий. Тоже в куртке, тоже готовый прямо сейчас и на охоту.

На одном из пустых стульев Таня заметила комплект теплой одежды и догадалась, что это для нее.

Ехали на внедорожнике Столбова. Перед стартом Столбов вручил девушке ружье. Та более-менее внятно перезарядила его и прицелилась — он остался доволен.

До места охоты добрались минут за десять. Немного прошли по снегу, егерь указал каждому его место Столбов занял позицию справа от Татьяны, и она его видела. Вдали лаяла собака, но было непонятно, приближается лай или нет.

«Надо было взять кружку кофе с собой», — подумалось Тане. Охотничий азарт ее так и не охватил, отношение к происходящему было, как к походу на футбол: пошла, чтоб уважить мальчишек, но скорей бы кончилась немилая сердцу забава.

Отличие охоты от стадиона состояло в том, что на матче, как ни старайся, не задремлешь, а в лесу ничто этому не мешало. Даже дурные мысли, бродившие в голове без особого фильтра и контроля.

«Так будет со мной „происшествие на охоте“ или нет? Вообще-то, охотничьи катастрофы должны происходить с людьми, официально приглашенными на охоту. С девицей же, пойманной в полночь на производственном объекте и увезенной черт знает куда, может случиться хоть охотничья, хоть автомобильная, хоть кулинарная катастрофа — разницы особой нет. Увезли и случилась…»

Вместо того, чтобы пугаться собственным мыслям и дрожать под елочкой, заполошено направляя ружье на каждый звук, Татьяна задремала. А, задремав, не заметила, как изменился собачий лай. Из прежнего, ритмичного и делового, он стал рваным и хлестким, к тому же близким. И — оголтело азартным.

И тут бабахнул выстрел, мигом вырвавший девушку из дремы. Похлопав глазами и потряся головой, не понимая, кто стрелял, Таня взглянула в сторону Столбова. А тот, оказывается, тоже смотрел на нее…

Не просто смотрел, а целился из охотничьего карабина.

Ноги-руки враз стали ватными, мысли же, наоборот, молниеносными. Настырность, раскопки в прошлом, неосторожные слова олигарха и хозяина, просто на всякий случай, хороший индеец — мертвый индеец, мертвые статей не пишут… Короче, вот и все.

За мгновение можно, оказывается, ох как много всего передумать. Тане вспомнилось, как глядела она фильмы, где на людей направили оружие с явным намерением пустить его в ход, и не понимала она, почему люди стоят столбом, ждут, когда их прикончат, не пытаются хоть что-то предпринять, убежать, там, петляя, или отчаянно бросится на врага, ведь все равно терять уже нечего, конец так и так один. Сейчас она в полной мере ощутила — почему. Да потому, что волю парализует напрочь, словно в тебя всандалили полный шприц-тюбик «наркотика правды», а тело делается тряпичным и неуправляемым, словно ты кукла в сундуке.

И все же ей хватило сил оглянуться. За спиной — поваленная ель, и надо себя заставить перешагнуть ее, а еще лучше перепрыгнуть. Только как вырваться из глубокого снега? По сторонам — огромные сугробы. Или бежать вперед?

Для этого следовало наконец-то взглянуть перед собой. Таня взглянула и увидела рысь, сидевшую на куче обтаявшего валежника. За ней еще колыхались ветви огромной ели — лесная кошка только что выскочила из-за них.

Егерь, ставивший стрелков по номерам, проявил фантастическое предвидение: Таня была ровно-ровно напротив рыси. Чтобы уйти в чащу, зверь был должен оббежать охотницу. Или атаковать, не желая оставлять противника слева или справа.

Пока же рысь готовилась к прыжку. Или решалась.

«Кстати, у меня ружье», — вспомнила Таня. Истреблять лесную живность она не собиралась. Но ведь можно напугать. А может, у рыси хватит ума драпануть в сторону…

И тут раздался звук, которого в данный момент Таня ожидала меньше всего, — звонок будильника на мобиле. Стукнуло десять утра, то есть время звонить Паше и говорить ему, что ничего не случилось.

Звонок стал крайне неуместным толчком под руку. Ружье, так и не выстрелив, упало в снег. «Нагнуться, поднять? Нет смысла. Эта тварь уже уши прижала, сейчас прыгнет. А если бы у мобилы была сеть? Позвонить Паше и сказать: приезжай, меня хочет съесть рысь».

Больше Таня ничего не подумала и не сделала. То, что Столбов попал, она поняла сразу, как услышала выстрел. На неизбежные подробности вроде лап, загребавших снег в конвульсивных движениях, глазеть она не собиралась…

Из-за деревьев появился Луцкий с ружьем в правой руке. Он размахивал им, как красноармеец на ступенях Рейхстага.

— Готов, сукин кот! — заорал он. — А кто его завалил-то?

— Ты, кто же еще, — сказал Столбов, тоже приблизившийся к месту завершения охоты.

Олигарх ощутимо повеселел лицом, но все же спросил Столбова:

— Как же он сюда добежал?

— Живучий, — объяснил Столбов, уже подошедший к Тане. И негромко добавил: — Настоящая гуманистка! Даст себя съесть, но не пальнет.

— Котика жалко, — только и смогла ответить Таня.

* * *

— Михаил Викторович, мне позвонить надо.

— Коля, сверни на пригорок, — приказал Стол.

— Тут низина, сигнал не поймать.

Таня поблагодарила, шофер изменил маршрут, и минут через пять машина въехала на холм, уже лишенный снежной шапки.

На экране мобилы появилась неуверенная черточка — хоть хреновая, но какая-то связь была.

И тотчас же телефон запищал эсэмэсками, падавшими одна за другой. Каждая из них оповещала о друзьях-коллегах, звонивших ей, но так и не дозвонившихся.

Быстренько успокоив Пашу — на самом деле все свела к шутке, Таня решила понять, чего же хочет начальство, звонившее ей уже три раза.

— Танюша, ты еще в Зимовце? — услышала она.

— Да.

— Тогда пару дней в тех краях перекантуйся. Президент в область приезжает.

Часть II

Глава 1

Сказать, что Вячеслав May не любил Москву, — сказать мягко и недостаточно. Он ее ненавидел. Москва же, как любой живой и разумный организм, умело мстила в ответ — не отпускала.

May оказался в Москве по чужому хотению. Три года назад он сумел выполнить ответственный приказ начальства — поставить в непристойную позу одного коммерса, известного на весь Поволжский регион. Половину работы выполнили местные менты: остановили машину, подбросили наркоту. Но превратить этот по сути детский, эпизод в реальное уголовное дело смог именно он, следователь прокуратуры.

Прессинг, конечно, вышел изрядным: звонили, угрожали, сожгли машину, обещали «закрыть лет на пять, да не под Нижним Тагилом, а в реальной воровской зоне», где менту жить тяжко и недолго. Обещали прислать жену в восьми посылках. May отвечал, что будет только рад — жена полгода назад подала на развод. Ночевал в следственном управлении, но и тут чуть не достали, прямо как Кирова в Смольном.

В итоге коммерс сдался и отдал все, что требовалось, начальник получил разные дивиденды и ушел в Москву, в Следственный комитет, а с собой захватил May. Ну, во-первых, как говорил французский гуманист, мы все в ответе за тех, кого это самое… а во-вторых, всегда хорошо, когда под рукой прирученный зверь.

Вот только карьера на новом месте у начальника не пошла. Он сидел в кабинете, курировал какие-то дальние регионы, анализировал ситуацию без малейших намеков на востребованность труда. May занимался тем же самым, только в офисе-аквариуме на шесть персон, да и зарплата была существенно поменьше.

В Москве, как и на малой родине во время недавних приключений, May жил в здании Следственного управления. Не потому, что преследовали, — просто не хотелось ехать в неустроенную съемную клетушку в Митино. Бывало, даже ночевал в управлении. В присутствии коллег имитировал вялую трудовую деятельность. Когда коллеги уходили, забавлялся с компьютером, как мог. До этого из всех экранных игр знал только «Покер» и «Арканоид», теперь же освоил три стрелялки, две бродилки, также стал участником онлайн-ролевой игры «Империя и варвары» и даже достиг уровня младшего конунга.

Все это время May чуть ли не молился — скорей бы шефа погнали из Москвы, а заодно и его. Хотя бы на родной Урал. Но вышло по-другому. Однажды шеф вызвал к себе May:

— Просили найти человека грамотного, ответственного, а главное, решительного. Я назвал тебя. Жди, сегодня позвонят и все скажут.

May стал выспрашивать нюансы, но шеф сказал лишь, что это — важная структура, которая за всем следит и ничего не забывает.

May ждал с некоторым интересом. Он не представлял, как его нынешняя жизнь может измениться к худшему.

Позвонили и сказали, что машина уже внизу. Выйдя из подъезда, следак увидел машину сразу — уж слишком вольно она припарковалась. Впрочем, при взгляде на номера (May уже знал некоторые нюансы столичной жизни), стало ясно, что такое авто может парковаться и на Красной площади.

Не то чтобы провинциальный следак был таким уж поклонником Гете, но, подобно чернокнижнику Фаусту, не раз шептал по дороге, нежась на мягчайшей, вкусно пахнущей коже заднего сиденья: «Остановись мгновенье! Когда мне еще доведется ехать в такой машине?»

А может, еще доведется? Генпрокуроры не в своих креслах рождались. Не станет ли нынешняя встреча ступенькой его карьеры, не поднимет ли его на высоту, когда он сам сможет распоряжаться таким гаражом?

Местом встречи был избран ресторан, уж точно не относящийся к тем заведениям общепита, что манят клиентов веселыми вывесками. Что за здание, Мау так и не разглядел, только понял: старинное, с подлинными интерьерами.

Человека, пригласившего его на встречу, May узнал не сразу. Но, услышав фамилию, сразу же вспомнил по различным интернетным статьям. Шутка ли заместитель главы президентской Администрации.

— Здравствуйте, Вячеслав Генрихович. Вы ужинали? — (May подумал, что приходить на деловой ужин наевшимся — неучтиво, и мотнул головой.) — Хорошо. Вкусная еда деловому разговору не помеха.

May согласно кивнул и начал изучать меню. Так как он в нем не разбирался, то поспешил ткнуть в одну из разновидностей салата «Цезарь» и киевскую котлету.

Выбор собеседника был изысканнее. Ему подали огромную глиняную лохань с морепродуктами: May разглядел осьминожков, мидий, мелких рыбешек. Будто неводом прошерстили морское дно и сварили все, что попало в дуршлаг. Отдельно стояли мисочка с водой — омывать пальцы и поднос с непонятным стальным прибором вроде больших щипцов для орехов.

— Расскажите о себе. Дайте мне небольшое устное резюме, — попросил собеседник и принялся за ужин. Выяснилось: «клещи» нужны, чтобы вкладывать в них половинки лимонов и выжимать сок на отварную морскую братию.

Порции, принесенные May, были изящны и своим объемом не мешали разговору. Поэтому он и рассказывал о своей прежней работе, попутно думая: вот стану таким же начальником, буду приглашать людей на деловые встречи. Они как хотят, а у меня — такая же миска. Только не с этой гадостью, а с конкретным шашлыком.

На середине котлеты он закончил рассказ. Собеседник кивнул, отхлебнул какого-то японского разливного пива — May так и не решился взять такое же.

— Спасибо, Вячеслав Генрихович. Все примерно так же, как мне рассказал о вас Саня.

— Саня? Начальник моего непосредственно начальника, руководитель СКП?

Вот, значит, кто рассказывает о нем, скромном провинциальном следаке таким людям!

От прилива позитивных чувств May чуть не поперхнулся котлетой. И стал внимательно слушать дальше.

— Теперь к делу.

Следак усмехнулся, оценив каламбур, и не ошибся.

— Именно к будущему делу, которое вам предстоит возбудить по итогам командировки.

* * *

— Итак, с бандитами в Зимовце я разобрался и решил навести порядок с ментами. С ними, как ни странно, оказалось даже чуть проще. Как, по-вашему, следует обустроить милицию в отдельно взятом городе?

Столбов посмотрел на меня.

— Надо или отладить контролирующую структуру, или найти честного мента, — сказала я.

— Верно. Так вот, я пошел по второму пути — выстраивать контроль времени нет. Сначала нашел честного мента — это знакомый вам Андреич, тогда майор, начальник районного УГРО. Мужик грамотный и не то чтобы принципиальный до полного служебного несоответствия, но ни в какие блудняки не попадал. Прямые заказы начальства, типа это прикрыть, того закрыть — не выполнял. Потому не продвигался. Но его все равно держали, надо же и кому-то висяки раскрывать. Да еще постоянно гоняли в Чечню со сводным областным отрядом. А он не брал зарплату, пока все подчиненные не получат. Вот таков Андреич. Такие обычно получают от подчиненных кличку Батя, а у начальства всегда первые на сокращение штатов. И вот вопрос: как подобного человека поднять в начальники РУВД?

На основной трассе появилась банда — специалисты по фурам. Не шпана, не отморозки, мастера своего дела. Полный интернационал: тут и даги, тут и братья-славяне, тут и брат-иудей, который хакерствовал, снабжал информацией об особо ценных грузах. Ну и самое главное, в областном УВД сидел крот. Поэтому, сколько менты ни пытались их подловить, даже в фуру засаду прятали, ничего не удавалось. До пяти нападений в месяц. И раз в два месяца — с мокрухой. Областные менты получали втык за втыком, но все, что могли, — гонять по трассе экипажи, создавать эффект присутствия. Мои грузы не трогали, соображали, что это будет их последнее приключение…

Выполняя прямое указание начальства, Татьяна кантовалась в областном центре. Дожидалась приезда в область Президента и всей сопутствующей шатьи-братьи. А так как погода была наидряннейшая, то она безвылазно сидела в гостиничном номере и приводила в порядок записи, сделанные в Зимовце. Рассказ о приручении районной милиции как раз и являлся одной этих записей.

Она покинула райцентр только вечером и успела наговориться со Столбовым. Пообщаться они смогли не сразу — сначала олигарх Луцкий нафотографировался с убитой рысью и отбыл восвояси, пообещав заглянуть за шкурой попозже, когда приедет на утиную тягу.

Зато потом они пообедали в «Славянке», умеренно пафосном ресторане, в отдельном кабинете. Столбов сказал, что дел на сегодня нет, и беседа за послеобеденным кофе затянулась часа на три.

— Как вы познакомились с таким фруктом? Общий бизнес? — спросила Таня.

— Зубы. Он изрядный охотник, до этого ездил в Можжевельники, в другое охотхозяйство. Там егеря посговорчивей, чем у меня. Хочешь медведя — будет тебе мишка. Только потом окажется, что из вольера, а туда попал из живого уголка при детском доме. Думал шоколадку дадут, а по нему — бабах! Так вот, наш Федорыч, тогда еще без вертолета, прибыл в Можжевельники, и зуб разболелся — таблеткой не унять. И охоту бросать нет желания, и стрелять нет радости. Глава тамошней администрации говорит: я зубы лечу не в области, а у соседей, в Зимовце. Федорыч решил рискнуть. Добрался до Зимовца. Ему сразу и рентген, и ультразвук, а главное — с душевностью, какую не в каждой клинике московской встретишь…

— Скажите, Михаил Викторович, — осмелилась перебить Татьяна, — а простым жителям Зимовца лечат зубки с такой же душевностью?

— С такой же, Таня, с такой же. И по карте ОМС. Некоторые услуги — за денежки, но базовый набор бесплатный. Для достижения душевности пришлось кое-кого уволить, зато зарплату — подняли, и на нее приехали специалисты из соседних районов. В случае Федорыча было указание проявить дополнительный такт, но сама понимаешь: человеческое отношение по приказу не рождается. Олигарх на то и олигарх, чтобы уметь отличать укоренившуюся душевность от дешевого холуйства. Да и вообще насчет Федорыча. Ты не смотри, что он видом прост, университетскими образованиями не отягощен и манеры имеет не самые джентльменские. Цепкости его ума я сам по-хорошему завидую. Когда же доходит до дела, тут такая хватка, только держись.

Татьяна кивнула — видала таких деятелей.

— А еще — продолжил Столбов, — Федорыч умеет рисковать по-умному, то есть не швырять все деньги на один номер с молодецким криком «Будь что будет, выноси кривая!», а сперва все вдоль и поперек просчитывает, намечает десяток отходных путей и только потом заходит по-крупному. Но при этом с принципами. Ты правильно вчера сказала: трупов на нем нет. И из страны валить не собирается. Так вот, о зубе. Зуб ему запломбировали. И стал Федорыч городом интересоваться. Ну и в результате вышел на меня. А дальше… — Столбов пожал плечами. — Дальше бизнес у нас с ним сложился. Так, по мелочи. Ну и просто ко мне любит приезжать, дичь пострелять или порыбачить.

— И много у вас друзей-олигархов?

— Не то чтобы много, но есть. Бывают типчики весьма забавные — донецкий олигарх Яцук. Ему тоже местная природа по нраву…

Впрочем, в рассказы о своих богатых друзьях Столбов не углублялся, да и Татьяна не расспрашивала.

Для чего пригодятся, куда пойдут эти рассказы, она не знала. Что-то записывала на диктофон, но еще больше — запоминала. И теперь, когда до президентского визита в область оставался день, а дурная погода (ветер и бесконечный весенний дождь) препятствовала прогулкам, она выстраивала полученные сведения в виде текстовых файлов.

— Сначала мои мыслители собрали по банде всю нужную информацию. Вычислили крота. Им-то нетрудно, они, в отличие от ментов, могут всех подозревать, а не только кого приказали сверху. Одновременно я определился с кандидатом в будущие начальники.

Ну и настал день, когда дорожные жулики подготовили свою операцию, а мы — свою. Тут еще совпадение, приятное и ожидаемое, в области оказалась съемочная группа федеральных «Вестей». В своих ребятах я был уверен, поэтому от меня телевизионщикам передали: между шестью и восемью вечера на 450-м км ждет их суперский сюжет. Они поворчали, но покатили к месту будущего происшествия. Я лично связался с Андреичем и говорю: бери побольше экипажей и гони на 450-й км: там мои ребята как раз вяжут «фургонщиков».

Пока шли телефонные переговоры, все и закончилось. Фура с товаром, где надо притормозила, подсадная фура с моим десантом откуда надо вышла и заменила живца. Жулики к фуре подкатили, а там вместо контейнеров сидят парни в брониках и не с пневматикой в руках. Сказали, один раз и громко: «Зимовецкая охрана» — все, бандиты как стояли, так и рылом в снег. Народ-то взрослый, понял, что второго предупреждения не будет, а ментовских ограничений у моих ребят нет. Кто-то развернулся, погнал, только трасса, само собой, перекрыта с двух сторон — километр до, километр после. А броситься ножками в наш зимний лес — на такое ни один отморозок не решится.

Короче, повязали всех, причем со стволами, да же с такими, что по «мокрухам» проходили. Я еще раз позвонил телевизионщикам, рассказал, что они увидят, а под конец такую мыслишку подбросил: с чего же это такие профессионалы, как Андреич, на таких низких должностях киснут? Телевизионщики потом в эфире так, чуть ли не слово в слово, и сказали.

Ну и дальше как по заказу: съемочная группа подъехала на пять минут позже ментов и сняла, как бандюков рассаживают по машинам. Так и родился сюжет про «ликвидацию банды, в течение года терроризировавшей федеральную трассу».

Губернатору эта история понравилась — его самого из Москвы за эту проблему на трассе клевали, не только ментов. Так что и он постарался, чтобы Андреича сделать начальником РОВД. Поартачился немножко начальник ГУВД по области. Но ему позвонил один из моих сотрудников, кстати, бывший опер, и спросил: «С чего это племяш твоего зама, который из аналитического отдела, как дорожную банду взяли, так в бега и подался? Не видишь причинно-следственную связь? Если не хочешь, чтобы всплыли записи этой связи, тогда не выпендривайся и сделай так, чтобы профессионал занял достойное место».

Так Андреич и стал районным шерифом. Ментовские поборы прекратились. Легче стало и с чиновниками. Они быстро поняли: в Зимовце тебя самого возьмут на первой же взятке. Пришлось учиться работать честно. Чиновникам легче — у них базовая зарплата высокая, а милиции подкидываем из районного бюджета. Плюс разные бонусы, вроде жилья с хорошим гарантированным кредитом — с банком тоже договариваемся. Но если со скандалом уходишь, все отбирается. Так что сотрудники за свои места держатся и за порядком в городе следят.

— А чем занялись ребята из «Зимовецкой охраны» — спросила я.

— Нашли чем заняться. Кто молодежь тренирует — наш спортивный молодняк в разных дисциплинах первый не то, что в области — на Северо-Западе. Кто избрался в депутаты, кто в аппарате главы района работает. Если офицер за пять лет после отставки не спился, значит, уже не пропадет. Но если нужно мозги вправить кому-нибудь, кому охота побеспредельничать, то ребята всегда в строю.

— Это как в случае с Грачом?

— Ага. И не только. У меня принцип: пункты по продаже паленки, наркоты и приема металлов вывожу на корню. В основном милицией, но иногда обхожусь без нее. Нельзя проедать самих себя, такой мой принцип.

* * *

— Столбов М. В. — вор, приватизатор, спонсор боевиков и несогласных, половой извращенец. Надеюсь, вы это понимаете?

May это прекрасно понимал, как можно такое не понимать? Его, собственно, и пригласили за то, что он профессиональный пониматор начальственной неприязни. Тем более ему, как следователю давно известно: в любой шутке истины значительно больше, чем кажется.

Он даже заранее начал ощущать искреннюю неприязнь к незнакомому Столбову, пусть впервые увидел его фото и услышал несколько стандартных биографических фактов. Надо же так довести человека!

— Действовать вам, Вячеслав Генрихович, надо решительно и быстро. Отправляйтесь в Зимовецкий район уже завтра. Кстати, сейчас в той области находится наш уважаемый Президент. Считайте ваш визит не менее значимым.

May улыбнулся, оценивая шутку.

Между тем собеседник достал мобилу. Нащелкал номер:

— Вечер добрый. Алексей Валерьевич? Да, это я. Помните наш утренний разговор? Послезавтра в ваших замечательных краях будет следователь по особо важным делам Вячеслав May, прошу любить и жаловать. А главное — оказывать всестороннее содействие в его работе. Он на месте вам все объяснит. Нет, уровень не областной. Так, в одном районе один маленький прыщик надо ампутировать быстро и безболезненно. Хорошо, что поняли. Заранее спасибо!

— Это областной прокурор, — заметил собеседник, — Так что содействие будет вам оказано на достаточно высоком уровне. Любые поиски в архивах, любые следственные действия, силовое сопровождение — словом, если надо, будет все. Не просите поддержки — требуйте. И в случае даже намека на отказ звоните мне.

May, доевший котлету, сначала кивнул, но, понимая, как начальство любит словесные подтверждения, добавил:

— Так и буду действовать.

— Очень хорошо. И еще запомните вот что. Меня не интересует судьба бизнеса г-на Столбова. Он может перейти в чьи-нибудь руки, может издохнуть — в любом случае не стану ни смеяться, ни грустить. Но мне важно, чтобы сам г-н Столбов сел. Не сомневаюсь, за что найдется. Это ваша основная задача. Я верю, справиться с ней вам по силам.

Ужин был окончен. Официант принес на серебристом блюдечке бумажку, собеседник быстро, почти не глядя, расписался. «Ну да, я бы удивился, если бы он достал кошелек», — подумал May.

Но без налички не обошлось.

— Не хочу, чтобы у вас были проблемы с командировочными. Думайте только о работе, а чтобы не думать о деньгах…

May сказал «спасибо», принимая конверт с приятно шуршащей начинкой. «Если тысячи — уже хорошо. А уж если пятерки есть…»

Еще он подумал, что по нынешним временам с модой на коррупционную борьбу, так вот перебрасывать деньги поверх стола, можно лишь при наличии очень четкой уверенности. Не влетят в эту комнату его коллеги, не защелкнут стальные браслеты на ручонках взяткодателя, не запишут на камеру его испуганную болтовню: денежки, мол, не мои, да и сам я здесь не знаю, как оказался. Похоже, он, May, как в сказке про собаку, искавшую зверей-покровителей, нашел существо, которое никого не боится. Точней, эта сильная бестия сама нашла его и ждет хорошо исполненной работы.

Домой May ехал на такси. Пусть такое любопытство и противоречило азам безопасности, не утерпел, запустил по дороге руку за пазуху, вытащил конверт и проверил.

Бумажки были пятитысячными. Все.

* * *

— А как же вы смогли отгружать вашу лесопильную продукцию по льготному тарифу?

— Занятная история. Помогли Северной дороге. Познакомился с замом в вагоне-ресторане, когда, уж не помню, по какому делу, ехал из Москвы. Разговорились на тему, вменяемый у нас народ или нет. Он, в качестве примера, поделился своей проблемой.

Тянут железнодорожную ветку по соседству в Коми. На пути три жилых дома. Два расселили, третий — ни в какую. Уговаривали дедка, он с двустволкой ночевал, грозил до Страсбурга дойти. Товарищ этот с дороги, молодой, правильный, в Англии учился. Но злится… «Не в моих, говорит, правилах, задушил бы престарелое быдло. Человек людям вредит и понять этого не хочет».

Поспорил я с товарищем-железнодорожником: решу проблему за три дня. Проиграю: на пять лет ему в пользование мой охотничий домик — я ему сделал презентацию на ноутбуке, так что парень загорелся. А если моя возьмет, пять лет его дорога возит мои грузы по льготному тарифу.

— И как вы решили?

— Очень просто. За день мне отыскали дочку этого упорного дедка — жила в Сыктывкаре одна, в коммуналке, в разводе. Я купил ей квартиру на окраине, рядом речка и лесок, но поставил условие: жить с папашей, и никак иначе. На счет в Сбербанк сто пятьдесят тысяч положил. Все за два дня. На третий вместе с дочерью, нотариусом и всеми документами явился к дедку в его лесную халупу. Говорю ему: вот тебе двенадцать часов на размышления. Квартира уже куплена, дочь — свидетель. Хочешь — переезжай. Нет — никто тебе больше ничего не предложит. Да и дочь твоя вернется обратно в коммуналку. Он час с дочкой проговорил и согласился.

— А почему?

— Очень просто. Не надо обещать. Народ обещаниями перекормлен, уж сто лет скоро будет. Ты сначала дай, а потом — требуй. Не наоборот. Я так и сделал. И вот итог. Товарищ с дороги в охотничьем домике и так гостит, когда захочет, а я уже четвертый год отгружаюсь по льготному железнодорожному тарифу.

Татьяна еще раз просмотрела записи и задумалась: для чего она делает расшифровки этих разговоров?

Да, она определенно пришлась по душе Столбову. Иначе не было бы долгих бесед, подробных рассказов о том, как он вернулся в родные края, потеряв в Ленинградской области все, что можно потерять. Как начал заново, восстановил два лесхоза и создал свой деревообрабатывающий завод. Как зашел в город, привел в порядок остальные предприятия и дал шанс своим землякам жить без стыда и боязни.

— Какой ваш основной принцип? — спросила я его.

— Высоцкого слышали? Помните, у него песня, как металлурга послали за границу, и ему товарищ из органов дает путевые наставления. «Ты уж их, браток, попробуй хоть немного уважать». Мой принцип прост: лучше человеку с уважением в морду дать, чем жать ему руку и думать: «Ах ты тупое быдло!» Наша власть забыла слово «народ», он для нее электорат. А электорат уважать нельзя. Можно только думать, как его обжулить.

— Надо всегда представлять себя человеком, с которым дело имеешь. И думать: а ты бы сам взял, что ему предлагаешь? Так — честно. И народ всегда на честность тянется.

— Даже спившийся?

— Даже спившийся. А кто хочет протрезветь, для того работает центр «Надежда». Будете писать про него или нет?

Таня ответила, что будет, и не соврала. В конце концов, для этого она в Зимовец и приезжала.

Но будет ли она писать про самого Столбова? Если выйдет большой очерк, типа «Живет такой парень в разэтаком городе», не повредит ли? Не понаедут ли в Зимовец разные профессиональные доброхоты, не навалятся ли на Столбова с вопросами? «В чем суть социальной ответственности вашего бизнеса?» Кстати, «почему вы еще не член „Единой России“? Может, вы поддерживаете какую-нибудь „Другую Россию“?»

И суть этих вопросов — слово из трех букв, глагол в повелительном наклонении: «Дай!» С известной альтернативой: «Дай или сядь!» От областных чиновников Столбов отобьется, но как быть, когда нагрянут столичные опричники? От них, увы, никакие друзья-олигархи не спасут.

А ей остается лишь одно: честно дописать очерк про реабилитацию алкоголиков, не совсем честно оставив без упоминания некоторые важные нюансы. А про удивительный город Зимовец рассказывать друзьям за столом, выслушивая недоверчивые комменты: «Ну, ты и заливаешь, мать!»

Хоть одно хорошо. Именно сейчас, перечитывая эти записи, Таня окончательно поняла, что верит. Верит в город, в котором смогли нормально жить без нефти, газа и других шальных доходов. Недавние подозрения насчет города-прачечной, насчет наркотической фабрики, не то, что увяли, казались смешными до непроизвольной краски на щеках.

Пока же Зимовец требовалось временно забыть. Впереди у Татьяны было новое приключение. Ее внесли в президентский журналистский пул, и до начала визита оставалось менее двенадцати часов.

Глава 2

Все началось с того, что Юля Митрошкина решила спасти своего брата. Брат Димка спасал ее в детстве от злых собак и маминого ремня, однажды спас в карьере, когда купались и Юльку чуть не затянуло в омут. В восьмом классе (сам Димка уже два года как кончил школу), отбил у кузнецовской шпаны считавшей, что своих девок ватагой жарить западло, а вот поселковых…

Потом Димка ушел в армию. Когда срок службы подходил к концу, он выяснил, что ни в райцентре Ефимовский, ни в соседнем селе Кузнецово для него нет работы. Остался еще на два года «контрабасом». Потом разорвал контракт — говорил, платили мало, и вернулся на безработную малую родину.

За это время сестра Юля замуж не вышла, зато выучилась на бухгалтера, нашла работу в собесе. Для района с тридцатипроцентной скрытой безработицей — подвиг.

Она надеялась, что Димка в армии не запил, и надежда оправдалась. Но уже в первую неделю выяснилось, что лучше бы пил. Оказалось, брата поперли из «контрабасов» за то, что он подсел на «говно». Или, приличнее выражаясь, на «герыч». Или, совсем культурно выражаясь, на героин. Не важно, как сказать. Главное, Димка стал завсегдатаем Колонты.

Колонта — поселковый квартал, где когда-то давным-давно располагался заброшенный ДК им. Коллонтай. Квартал этот был одной из загадок… нет, даже не поселка Ефимовский с соседствующим селом Кузнецово, но и всей современной России. Работы нет, зарплат почти нет, поступают лишь пенсии и пособия от федеральных и областных щедрот. А вот на пять магазинов, семь ночных пьяных углов и на проклятый «герыч» деньги находились всегда.

Возьмем Диму. Он отнес в Колонту свое армейское выходное пособие. Затем выпросил тысячу рублей у мамы. Затем взял деньги у сестры, до первой зарплаты. Затем продал часы и мотоцикл. Затем провел грамотный обыск квартиры и нашел мамину заначку — на гипотетический черный день.

Мама опустила руки. Юля решила не сдаваться. Наркологический кабинет райцентра работал с населением на уровне брошюр «СПИД не спит», она даже и обращаться туда не стала. Вместо этого сразу съездила в Зимовец — слышала три достоверные истории от подруг. Наркоманов в «Надежду» брали неохотно, но она уговорила директора центра, узнала финансовые условия, ну и все прочее.

Вернулась в родной поселок. Димка пребывал в периоде убывающего прихода и начинающейся ломки. Выслушал сестру, согласился поехать за двести километров и подлечиться.

Обрадованная Юля забежала на работу, объяснила, что еще на два дня покинет родной город. Взяла два билета на автостанции на завтрашний утренний рейс. Пришла домой. Заплаканная мама (а ведь вроде разучилась!) сказала, что она чуть не разминулась с братом. Тот решил «встряхнуться напоследок», совершил еще один блиц-обыск, нашел последнюю материнскую заначку, на похороны, и с веселым присловьем «Ты сто лет еще проживешь, когда вылечусь — отдам» направился в Колонту. Юля помчалась следом.

Героиновое обслуживание поселка осуществляла Семейка, давным-давно отбившаяся от большой орды. Семейка была многочисленной, со всеми возрастными группами, ответственными как за передачу трудовых навыков, так и за сохранение традиции. Дедушка и Бабушка, Папаша, Мамаша и трое сыновей: Брат, Братик и Братишка.

Когда ДК еще устраивал дискотеки, они продавали возле него маковую соломку. Когда опустел — ждали клиентов здесь же. Торговали в заброшенном до мишке по соседству или прямо на улице. Туда иногда приходила Мамаша, иногда Папаша или Братишка, Корпулентные Брат и Братик всегда были готовы разрешить конфликт… и не обязательно голыми руками Дедушка следил за соблюдением патриархально-родовых традиций, а Бабушка была готова, если уж совсем прижмет, запрятать «герыч» под подол.

Впрочем, такая радикальная мера никогда не применялась. За двадцать лет наркоманской славы Колонты милиция посещала особняк Семейки лишь три раза. Скорее всего, сама же Семейка ее и вызывала: пусть запишут в протокол, что по многочисленным просьбам трудящихся обыск провели и ничего-ничегошеньки не обнаружили.

Потому Юля так и спешила в Колонту, стремясь догнать брата. О том, чтобы позвонить в милицию, она думала не больше, чем о визите Президента, который якобы должен завтра прибыть в их область.

Почти успела… или не успела. Прямо у покосившегося забора в лучах заходящего мартовского солнышка завершалась торговая операция. Димка уже получил пакетик с несколькими дозами и пялился на него, а Мамаша, бывшая сегодня на торговле одна, разглядывала смятые тысячи, неведомо сколько лет пролежавшие среди кухонных круп.

Юлю она увидела краем глаза, приняла за новую клиентку и отвлекаться не стала. Потому очень удивилась, когда деньги были вырваны у нее из руки.

— Отдай ей дурь! — скомандовала Юля брату, и так как тот, обалдевший не меньше Мамаши, не торопился, сама дернула за пакетик.

Пакет был дрянной, как и содержимое, потому часть «герыча» сыпанулась в подмороженную грязь.

Это вывело Мамашу из ступора.

— Ах ты, воровка! Давай деньги!

— Иди в милицию, пиши заявление о краже, — более-менее спокойно ответила Юля.

Сунула пакет Мамаше, подхватила Димку и потащила по улице.

Мамаша взвизгнула, уцепилась за рукав Юлиной куртки. Та ее отпихнула.

При другом раскладе она могла бы с тем же успехом столкнуть и покатить рейсовый автобус. Но вечер был ясный и морозный, потому Мамаша просто поскользнулась и рухнула, ругаясь минимум на двух языках.

Юля, тоже ругаясь, тащила Димку по улице. Мамаша, не без труда поднявшись, тыкала испачканными пальцами в кнопки мобилы.

Они уже дошли до неофициальной границы Колонты — начала улицы Победы, когда их догнал огромный черный внедорожник и из него вылетел дежурный боевой отряд: Братик и Братишка.

— У нее деньги! — визжала с заднего сиденья Мамаша.

Братик оттолкнул Димку коротким, ходовым ударом, схватил Юлю за руки. Братишка крикнул Юльке: «Что, сука, воровать будешь?!» — дал две хлесткие пощечины и начал обыскивать.

— Люди! На помощь! Звоните в милицию! — крикнула Юля.

В закатный вечерний час какой-то народ на улице был, но предпочитал лишь смотреть на происшествие. Причем те, кто оказался поблизости, поспешили отойти. Вызывать милицию никому и в голову не пришло, отвыкли от такого взаимодействия с этой госструктурой. И все равно Братишка на всякий случай еще дважды ударил Юлю, уже кулаком по голове — она обмякла на руках у Братика.

Дима наконец-то понял, что происходит. Минуту назад он бранил сестру, но, увидев, что Юля лежит на асфальте и ее начали топтать, вернулся душой в детство, заодно вспомнив подростковые и армейские драки. Он взревел и внезапным ударом нокаутировал Братишку, не ожидавшего такой прыти от конченого наркомана.

Братишка свалился рядом с Юлей, Дима начал беспощадный махач с Братиком. Тот был покрупнее и покрепче, но наркотическая анестезия дала Димке определенные шансы.

Братишка наконец-то встал и начал присматриваться, с какой стороны присоединиться к драке.

— Что смотришь? Брата убивают! — крикнула Мамаша.

Братишка выхватил выкидуху и пырнул Диму в бок. Потом еще раз. Димка свалился рядом с сестрой.

К тому моменту зрителей на улице накопилось уже немало. Щелкали фотокамеры мобильников — они, как и наркотики, есть в самых нищих городах. Потому Братик и Братишка заскочили в машину и рванули в родной квартал…

Через час одна из двух, все еще ездящих в районе «скорых» доставила Диму и Юлю в районную больницу. Медперсонал оказал посильную помощь, заодно гадая, выживет ли парень. Менты составили протокол, включавший универсальную формулировку «в результате конфликта с неизвестными гражданами…» А зрители уличной драмы делились историей со знакомыми…

* * *

С детства Татьяна опасалась новых коллективов. Как раньше не любила новые детские садики и переезды из школы в школу, так потом — вхождение в новые сообщества и группы. Что это было, интровертность, лишь отчасти побежденная журналистикой или обычная лень (нежелание запоминать новые имена, уставы чужого монастыря и выстраивать новые связи) — не знала. Однако вхождение в журналистское сообщество, неофициально называемое «кремлевский пул», прошло гладко, без какого бы то ни было психологического напряга. Треть журналистов оказались коллегами по прежним редакциям, треть — знакомыми по тусовкам, а треть — знакомыми общих знакомых.

Заодно Татьяна поняла, что освещать президентские визиты — дело ответственное, но привычное.

Да, вокруг ошивается немало протокольных и еще больше непротокольных лиц. Но Таня видела и губернаторов, окруженных в поездках не менее разноформатной обслугой, а иногда и совсем уж непонятной шушерой. Да, ребята из ФСО докучливы и серьезны, особливо насчет прежде незнакомых лиц. Но Татьяна видала магнатов, подходивших к охране своей тушки со столь же свирепой серьезностью. К примеру, секьюры владельца концерна «Гермес-Меркурий» Андроникова проверяли во время пресс-конференций даже дамские сумочки. Причем трижды. Будто киллерша, проникшая на мероприятие под прикрытием журналистского удостоверения, могла собрать гранатомет из тюбиков с помадой.

Что же касается фильтрации вопросов, так это везде. Иногда грубо, иногда изящными намеками. Спросишь о чем-то нежелательном — и тебе или не ответят, или замнут твой ответ. Но в следующий раз спросить не позволят. А если после этого тебе повезет, и ты все же останешься в пуле, то довольствоваться придется, увы, немногим: разве только гаданием по губам Президента-Премьера, что же было у него на уме.

Потому пребывание в кремлевском пуле давал лишь мелкую гордыньку, вот, мол, в каких сферах вращаюсь. А в самой работе ничего привлекательного нет. Львиная доля времени высокопоставленного журналиста проходит либо в самолете, либо в помещении, где положено париться журналюгам, пока их не допустили к высокопоставленному телу… Впрочем, спецназу ФСО, сопровождающему каждую поездку лидера государства, приходится париться в спецтранспорте еще больше. Так что журналюгам вроде как обижаться нечего.

Сегодня в очередном нудном ожидании очередного допуска к высшему телу журналисты убивали время обычным способом, то бишь травили байки и сплетничали. Как отметила Татьяна, определенная эксклюзивность в этих сплетнях наличествовала: попадалась такая информашка, на какую она не натыкалась даже в блогах самых завзятых интернет-мудрецов.

— Чушь какая-то, — говорил представитель «Российской газеты» Вадим Пряников. — Даже если этот дебильный проект и разработан, он не пройдет ни один думский комитет и останется в архиве парламентского юмора.

— А потом будет вынут из архива и принят сразу в трех чтениях, — ехидно возразил представитель газеты «Негоциантъ» Андрей Тележкин. — Хочешь пари, что осенью так и будет?

Пряников спорить не стал. Таня спросила Тележкина: о каком законопроекте речь? Оказалось, после недавних антиалкогольных правительственных новаций водочные заводы потеряли в доходах — бессовестное население наладило выпуск самогона, производители и выступили с идеей 50-процентного акциза на сахар — основное самогонное сырье. Татьяна решила: прав Пряников, такую дурную меру правительство никогда не предложит.

Затем разговор перескочил на новую тему. Среди лиц, сопровождающих Президента, ветераны пула приметили непривычное лицо — Андрея Твердиева, председателя информационно-издательского совета при Патриархии. Редкий случай, когда мирянин занимает столь серьезный церковный пост. Твердиев был непривычен лишь как сопровождающий Президента, журналисты же его знали давно, отчасти как собрата по перу. Потому он и тусовался не столько с чиновниками, сколько с недавними коллегами.

Кто-то из журналистов заметил, что Президент вдвойне залез на поле партнера по тандему: заинтересовался газопроводом и взял в поездку значительное лицо из Патриархии. Как на это отреагирует Премьер, можно было только гадать, чем журналисты и занимались. На это оставалось примерно полчаса — до начала официальной программы.

* * *

Газопровод числился в программе пребывания Президента под номером два. Сначала — встреча с губернатором и презентация областных достижений.

Таня уже знала, что первая часть программы серьезно сокращена. Поговаривали едва ли не в открытую — губернатор доживает последние месяцы, и в Кремле застопорились с отставкой лишь потому, что не согласовали с Премьером кандидатуру преемника. Вот Президент и не захотелкорчить Грозного Царя — приехал к опальному боярину пировать, а в сенях уже топор вострят и колоду катят.

На лицах губернаторской обслуги легко читалась тревожная печаль и тающая надежда: пусть высокий гость хоть словечком намекнет на переправу, где коней не меняют, на борозду, которую старый конь не портит. Или просто, без лошадиных сравнений, даст какой-то шанс действующему хозяину области.

Нет, ни намека. Холодные взгляды, улыбки в сторону и уверенная работа сотрудников службы протокола, не позволившая ни разу губернатору сфоткаться рядом с Президентом.

На Президента не подействовало перечисление губернатором социальных показателей. Районы тот перечислял скороговоркой: «сохранили рабочие места, держим безработицу под контролем…» И, как заметила Таня, пару раз добавлял: «а в Зимовецком районе за отчетный период безработицу удалось снизить на два процента… в Зимовецком районе задержку зарплаты трудящимся удалось искоренить…» Коллеги журналисты пропускали эту занудную трескотню мимо ушей, им было все равно — Ефимовский район или Зимовецкий.

В урезанную программу вошло посещение выставки сельскохозяйственных достижений области. Вот там-то и произошел инцидент. Как поняла даже новичок Татьяна, не подстроенный.

Среди прочих достижений присутствовал директор небольшой молочной фермы — бывший колхозный зоотехник, приватизировавший в середине 90-х остатки недорезанного стада и создавший более-менее работающее предприятие. Он смог вписаться в одну из госпрограмм и закупил в Дании несколько племенных буренок. Скрестил их с местным скотом и то ли мастерством, то ли чудом расплодил небольшое стадо, сочетающее европейскую удойность с русской терпеливостью — умением найти травку в конце апреля и начале октября.

Губернатор с воодушевлением трепал русско-датскую буренку по спине, будто он сам всего и добился. Журналисты фоткали коровку, посмеивались, вспоминали анекдот примерно восьмилетней давности. (Нынешний Премьер, тогдашний Президент, посетил молочную ферму за Уралом. А местная газета год спустя выдала репортаж с таким вот комплиментом: «До посещения Вов Вовыча буренка Настя была непокрытой нетелью, но после посещения Президентом коровника стала одной из лучших дойных коров хозяйства». Практически весь тираж скупили и уничтожили, редактора проводили на преждевременную пенсию, но история с непокрытой нетелью все же попала в неширокие массы.)

А потом стало не до шуток.

— Пожалуй, ваше хозяйство, Иван Николаевич, можно переименовать в «Молочнореченск», — с улыбкой заметил Президент.

— Так и будет, — без улыбки ответил пожилой директор. — Скоро начну молоко в речку выливать. У соседей, кстати, в Крутобережном, так и делают.

Президент заинтересовался: это мировой кризис виноват?

— Не только из-за кризиса, — ответил директор. — Еще этот норматив ввели. Как всегда, сначала ввели, потом подумали. Теперь почти все молоко идет как «молочный продукт», и приемщики цены снизили. Наш областной комбинат хотя бы дает девять рублей за литр. А эти московские товарищи, у которых на упаковках ушастая мышь, вообще берут по семь с полтиной. Не понимаю политику: не вступаем, а дотировать сельское хозяйство не хотим. Ладно, не давайте денег на дизтопливо — разворуют. Но хотя бы доплачивайте нам три за каждый литр молока. Иначе — перемрут такие чудики, как я. И будут эти мыши делать свои йогурты из американского порошка — своих коров не останется.

В трех шагах от диалога главы государства с главой коровника началась интенсивная пантомима. Губернаторские чиновники гримасами показывали президентским лицам: сделайте хоть что-нибудь, уберите от первого лица взбесившегося идиота. Президентская обслуга отвечала отрицательно-недоуменными гримасами: уже не можем, сейчас только сам Дмитрич может дать отмашку. Да и кто, кстати, допустил его сюда? Ваш косяк!

Анатолий Дмитриевич еще раз попытался перевести все в шутку, предложив новую национальную программу: каждому российскому школьнику в учебный день выдавать два стакана молока.

— А по какой цене закупать молоко в хозяйствах — решим, вас не обидим.

— И это молоко придется выливать, — ответил директор хозяйства. И, не дав Президенту удивиться, продолжил: — вам Олег Вячеславович показал график закрытия сельских школ, да вот хотя бы в моем районе?

Губернатор сотворил возмущенное выражение: вы бы еще спросили, есть ли у меня график введения эвтаназии в медучреждениях области?

— Тогда я покажу. — Директор достал бумажку (Таня разглядела, что это действительно таблица). — Вот смотрите, Крутобережская школа, восемь педагогов, младшему — сорок шесть лет, дальше по возрастающей. Школа поселка Октябрьский — шесть педагогов, самому молодому сорок четыре года. Сорокинская школа — семеро педагогов, младшему — пятьдесят. И за последние одиннадцать лет в школы не пришло на работу ни одного нового учителя. Сами подсчитаете, когда преподавать будут одни пенсионеры и когда они вымрут.

«Непросто теперь будет дедушке доить своих буренок», — шепнул кто-то из журналюг. «Дедушка старый, ему все равно», — напомнил известный стих-садюшку его коллега.

— Да, Олег Вячеславович, национальный проект «Образование» в области еще не заработал, — заметил Президент. — Но мы разработали программу грантов…

— Да не нужны эти национальные проекты! — резко перебил крестьянин. — Нормальное жилье нужно для молодых учителей и зарплата, чтобы получать не стыдно. Вы или платите, или заставляйте их работать на селе. А то будет позор. Сорокинскую школу еще при царе открыли, неужели при вас закроют?

Президент вздохнул и, вежливо согласившись с директором коровника, передал его двум помощникам — изучить график, записать цифры и населенные пункты. На губернатора бросил короткий взгляд-приказ: «Убейся апстенку!» Сам же быстро покинул выставку.

* * *

— Протокол официальной поездки, он как милицейский протокол — всегда переписать можно, — Рассказывал Тане фотокор Васильев, самый ветеранистый ветеран подобных поездок. — Президенту ведь не прикажешь. Вот, помню, лет шесть назад был случай в городе Кириллове — это у соседей, Вологодская область. Зашел Путин в магазинчик, в обычное сельпо. Ему глава района до этого говорил: мы всю свою пищевку сохранили, даже хладкомбинат, и у нас, мол, лучшее мороженое в области. Захотелось Путину мороженого — обычного пломбира в фольге.

И тут оказалось, у главы государства денег нет. Спросил свою свиту — тоже нет. Ни рубля, ни доллара.

— Этим детям хрущевской эпохи довелось жить при коммунизме, — ехидно заметил Тележников.

Вот именно. Только у охранника нашлось сто рублей. Продавщица дала мороженое на всю сумму — десять брикетов. Путин взял себе брикет, раздал свите — угощайтесь. Мне не досталось, ну я и не просил — еще запачкаю аппаратуру. Президент сел в свой броневик, его окружение тоже. Поехали к монастырю. Там от магазина — пешком пять минут. Приехали, стоит президентский автобус, и никто из него не выходит. Вокруг и районные власти столпились, и прочее окружение. Никто понять не может, в чем проблема. А все просто: нельзя же выйти на июльскую жару с недоеденным мороженым — сразу растечется. И в машине не оставишь — холодильник не предусмотрен. Так и доедали второпях. Кто-то даже ангину схватил.

Таня прислушивалась к Васильеву, а для себя уже сделала вывод: работа в пуле полна своих условностей. Байки о том, как охрана Президента (конечно же, не он сам) изляпалась мороженым, можно и знать, и рассказывать. Главное, фильтровать и понимать: есть происшествия, которые не следует выносить из поездок, как мороженое из автомобиля с кондиционером на июльскую жару.

В конце концов, Анатолий Дмитриевич честно играл роль главы государства. Значит, и ей полагается играть роль кремлевской журналистки. Раз уж вписалась…

* * *

Муж начальницы Юли Митрошкиной работал хирургом в районной больнице в ночную смену — потому-то Юля и Дима получили более-менее приличную помощь. Утром, придя со смены, он рассказал супруге о знакомых пациентах. Та, явившись в Собес, передала историю подчиненным, а те — приходящим пенсионеркам.

Информационная подпитка из Собеса стала изрядной бензиновой порцией к начинающемуся лесному пожару. Уже к полудню не только поселок Ефимовский, но и соседнее село Кузнецово знали, что вчера в Колонте наркобарыги зарезали девушку — не хотела давать и ее брата — заступился. Единственный пункт, в котором расходились жители поселка, — кто же был зарезанный парень, брат или миленок? В остальном же разногласий не было: убила Семейка в Колонте.

Все прочие новости этого дня, вроде той, что в ста километрах отсюда Президент страны посещает областной центр, а потом принимает построенный газопровод, остались без внимания. Жителей Ефимовского интересовала лишь Колонта.

К полудню мама с соседками, сослуживцы Юли и несколько школьных друзей Димы (завсегдатаев не Колонты, а пьяных углов) пришли к больнице. Их, конечно, не пропустили, мол, пациенты в реанимации. И это лишь усугубило подозрения. Поэтому три группы людей, не зная, что делать в больнице, интуитивно двинулась в сторону Колонты. Вестимо, с каждым пройденным кварталом толпа росла. Вестимо, женщин и старушек в передних рядах становилось все меньше, зато прибывало мужиков. Трезвых и похмельных, безработных и при работе, пожилых и пацанов. За полчаса изначальная группа в тридцать человек достигла трех сотен.

Толпа, не пройдя и половины пути, окончательно решила, как обойтись с наркобарыгами. «Передавить крыс поганых!», «Сжечь вместе со всей ихней дурью!», «С землей сровнять, навсегда вытравить!» С каждым шагом возмущенный народ окончательно утверждался в решимости исполнить все импровизированные угрозы.

На перекресток вылетел экипаж ДПС. Менты оценили ситуацию, даже толком не притормозив, — сразу врубили по газам и подальше, подальше. Толпа приветствовала бегство ментов азартным ревом: все разом вспомнили, что обижают народ не только наркобарыги.

Точные, а может, и слегка преувеличенные сведения о происходящем менты сразу передали в РОВД. И уже оттуда некий доброхот, отрабатывая периодическую прибавку к жалованью, позвонил обитателям Колонты, предупредил о надвигающейся грозе. Поэтому, когда толпа, уже человек в пятьсот, добралась до наркоточки, Семейка умчалась в свою загородную резиденцию. Толпа разнесла по трухлявым бревнышкам заброшенную халупу, нисколько этим не удовлетворившись.

Между тем кроме мафиозных информаторов нашлись и народные. Кто-то из ментов позвонил своему родственнику и объяснил, почему наркобарыги избежали расправы: «Власть, как всегда, покрыла».

Мгновенно адрес ненависти изменился. Толпа, обрастая сторонниками и зеваками, потянулась на центральную площадь райцентра, к зданию администрации. Выкрик «За все ответят!» стал новым лозунгом шествия.

Уроженцы обеих сторон Кавказского хребта вслед за Семейкой покидали город. Предусмотрительно: когда на пути оказалось кафе «Бюль-бюль», в нем разлетелись все стекла. Так же расправились и с парочкой других торговых точек, тоже принадлежавших российским и внешним южанам.

Внезапный и долгожданный, безадресный и зрячий, стихийный и осознанный, бессмысленный и беспощадный бунт райцентра Ефимовский наливался решимостью и мощью…

Глава 3

— Вот, уважаемый Вячеслав Генрихович, вот все, что смогли.

Собеседник командированного следователя СКП, сотрудник областного отделения Фонда спасения бобров, глядел на столичного гостя с недоверием и удовлетворением одновременно. С недоверием: так уж принято в его Конторе. И удовлетворением: за полдня справился с заданием начальства и вручил столичному гостю досье на фигуранта будущего дела. Причем в условиях жесточайшего ажиотажа — как-никак, в область приехало первое лицо государства!

Но иначе и быть не могло. Сверху приказано оказывать максимальное содействие. Что и произошло.

May поблагодарил, взял папку. Была она легкая, листочков десять-пятнадцать, не больше. Даже по ощущениям чувствуется: ничего лишнего, никакой воды.

— Павел, обрисуй на словах объект нашей совместной разработки.

— Непростой товарищ этот Столбов, — начал Павел слегка таинственно, как и полагается представителю его организации. — По доходам он на пятом месте в области. Официально. И сам он олигарх, и олигархи к нему приезжают. Даже с Украины. Якобы поохотиться, но, скорее всего, все сложнее.

— Вы, наверное, отслеживали эти визиты? — поинтересовался May.

Собеседник с грустью признался, что стоило бы, да не было санкции.

— Если говорить о его собственности, то интересующий вас товарищ прихватил немало разной собственности: консервный комбинат, Станкостроительный завод, два лесхоза.

May понимающе кивнул. Зачем ломать язык словом «приватизировал» или «прихватизировал»? Мы то люди свои, понимаем, что прихватил.

— Хотя бы делится, куркуль? — улыбаясь, спросил он.

Собеседник опять развел руками:

— Куркуль и есть куркуль. У него все схвачено и выстроено. Мы-то думали, что делится по-крупному и мимо нас, поэтому и не трогали. Теперь политика партии прояснилась, раз вас прислали…

Паша продолжал рассказывать, что и почему. May из вежливости поддерживал разговор, но не удержался и тут же начал просмотр личного дела объекта предстоящей работы.

Так, помощь ветеранам. Волейбольная команда — чемпион области, турниры. Это чтобы были подписи от ветеранов и спортсменов в газеты, когда прихватят. Да, операция будет непростая. Недаром сюда прислали именно его.

Он ощутил себя сыщиком из «Бременских музыкантов» или агентом ноль-ноль из «Капитана Врунгеля». И он не промахнется. Сработает как надо! Так, чтобы в следующий раз его послали бы взять в оборот не первого в пятерке областных барыг, а первого в заглавной пятерке какого-нибудь финансового рейтинга.

* * *

Открытие нагнетающей станции новой ветки газопровода вышло образцово-показательным. Новенькая вылизанная, полированная импортная строительная техника, работяги в новеньких комбинезонах и оранжевых касках, такое же аккуратное местное начальство. Саму сверкающую компрессорную станцию, казалось, подхватили в Германии, да и перенесли в края, где существует график умирания сельских школ.

Президент быстро напомнил о важности и значимости вводимого проекта, стройподрядчик с ним согласился. Потом крутанули какой-то особо сверкающий вентиль.

Но вот станцию открыли. Татьяна спросила: что дальше? И тут выяснилось: гадательно. Программа визита в область исчерпана, а царь-батюшка Анатолий Дмитрии, взбешенный нечаянной губернаторской подставой в лице хозяина коровника, отказался от протокольного обеда.

Теперь до официального возвращения в Москву оставалось три часа, но, чем их занять, никто не знал. Даже на чужую работу не полюбуешься: работяги уже спешили в вагончики, переодевались, явно решив отметить знакомство с Президентом в более комфортных условиях.

Вот тогда-то к главе государства подошел человек Патриарха — Сергей Твердиев. Они о чем-то говорили минуты три, а все сопровождение застыло в ожидании: ну, и чего дальше? И ожидание оправдались. Когда свита, в том числе и журналисты, расселась по своему транспорту, в журналистский автобус заглянул Твердиев.

— Ну, коллеги, небольшое изменение маршрута, — объявил он. — Я напомнил Анатолию Дмитриевичу, что в тридцати километрах отсюда Свято-Никольский монастырь. Тот самый, в который вернули в позапрошлом году Николая Святителя Полоцкого, если кто помнит. Анатолий Дмитриевич решил монастырь посетить. Заодно пообедаем монастырским щами.

Из всего пула в Свято-Никольском монастыре бы вал лишь фотокор Васильев. По его словам, обитель к постоянным туристским маршрутам не относится. И не потому, что монахи негостеприимны. Просто монастырь, равноудаленный от крупных сел и городков гарантированно доступен лишь два раза в год: или зимой, когда почва схвачена морозом, или в июльскую великую сушь. В иное время года — как повезет.

Сейчас, пожалуй, повезет, но еще неделька плюсовой температуры — и обычная колесная техника застрянет на пути, как немцы под Москвой. И все равно мастер фотокамеры спросил у Твердиева: не стоило бы на всякий случай прихватить со стройплощадки пару бульдозеров, вытягивать машины, если что?

— Предупредил я, конечно, предупредил, — усмехнулся патриарший представитель. — Я же знаю Дмитрича, он любит легкий экстрим.

Журналисты по старой дружбе предложили Твердиеву глоток виски и бутерброд. От глотка он не отказался, бутер — отвергнул.

— Не, ребята, не только в посте дело. Через пять минут мы свернем с большака на проезд к монастырю, а там… Перед штормом не обедают…

* * *

Администрация Ефимовского района старательно отслеживала ход визита Президента в родную область. Сначала новости о том, как Анатолий Дмитриевич пообщался с губернатором. Потом открытие компрессорной станции…

Потом поступили сенсационные новости. Но не из областного центра и не из соседнего Приреченского района, где открывали необходимый элемент будущего газопровода, а с родных улиц. Выяснилось: невразумительное криминальное происшествие прошлого вечера привело к неожиданным последствиям и сейчас по городу идет толпа в сотню человек. Вроде бы громить Колонту.

С этой минуты вести из РУВД стали для главы администрации важнее новостей круглосуточного канала «Россия». Милицейские сводки с каждой минутой делались все безрадостнее. Во-первых, толпа уже достигла пятисот человек минимум. Во-вторых, настроена она была столь решительно, что менты и не пытались ее остановить. Только наблюдали, да и то издали.

Скоро пришли совсем безрадостные новости. Толпа достигла почти тысячи человек, не считая охвостья из сопровождавших зевак. Войдя в Колонту и разгромив там какие-то непонятные строения, узнала о бегстве наркоторговцев. После чего двинулась к администрации, громя по дороге торговые точки гостей из южных краев. Сообщали о разбитых машинах и поджогах. Кто-то из чиновников вышел на балкон, посмотреть, не виден ли дым.

Остальные занимались вычислениями. Кто-то считал, что поход от окраины к центру займет тридцать минут, кто-то — что сорок. Более оптимистичных версий не предлагалось.

Глава администрации района связался с РУВД, попросил перекрыть ближайшую Советскую улицу всеми наличными силами. Главмент резонно ответил: то, чтобы выстроить цепь и толкаться с возмущенным народом, ему не хватит людей, а стрелять, пусть даже в воздух, он не будет — такое пусть санкционируют по вертикали.

Заодно стало ясно: ОМОНа ждать нет смысла. В области, напомним, Президент, и с учетом такого нюанса послать ОМОН на толпу — решение политическое, принимаемое Москвой.

Глава администрации с глубинной тоской подумал: толпа идет на его здание, а не на Москву, поэтому в столице торопиться не будут.

— Раздайте патроны, поручик Голицын, — мелодраматично насвистал юный референт Петя Авдейкин, лидер местной «Молодой гвардии», взятый во власть по областной программе «Дорогу молодым».

Глава обернулся к нему:

— Что? Предлагаешь к ним выйти и объясниться? Давай, давай! Говорят, вас на Селигере учили, как действовать в условиях «оранжевого сценария»!

Петя невнятно промычал, что да, учили, но чему-то другому, и вообще не в таких условиях, и вообще…

Юноша куда-то утек. Глава повторил предложение остальным сотрудникам: кто готов выйти, поговорить, пообещать что-нибудь? Реакция была той же: подчиненные что-то мычали в ответ и скрывались с глаз.

Пожилой председатель комитета по культуре предложил хотя бы эвакуировать из здания некоторые материальные ценности, к примеру, экспонаты выставки подарков главе района. «А то есть настоящие шедевры, хронология двухсотлетней истории района, вышитая на декоративном валенке».

Судьба валенка главу не заинтересовала, а вот слово «эвакуация» он запомнил. «Если они возьмут в заложники меня, то у них будет крепкая переговорная позиция», — пробормотал он и потрусил по запасному выходу к лестнице, ведущей во двор.

Маневр главы незамеченным не остался. Оставшиеся чиновники, уже не таясь, потрусили следом — кто по черному ходу, кто по парадному и скорее подальше, по ближайшей улице, поглядывая на часы.

Петя упаковал в сумку ноутбук. Подумав, прихватил из приемной главы новенькую мышь от компьютера секретарши и со словами «Еще разобьют» сунул к ноутбуку. Взглянул в окно, убедился — глава уехал. Оглянувшись, подхватил фломастер, написал на стене слово ИБП, опрокинул ногой горшок с полуживой административной пальмой. И помчался вниз, заранее готовя рассказ, как уходил последним…

Когда толпа вывалила на площадь, эвакуация из здания администрации была успешно завершена. Остался только дежурный милиционер (на всякий случай спрятавший пистолет в сейф), уборщица и персонал кухни. Продовольственные ценности они решили не бросать.

* * *

Этот день в областном здании Фонда спасения бобров оказался еще суматошнее, чем ожидалось. Поначалу думали, будто основная горячка уляжется с отъездом Президента. Ан нет!

И часа не прошло с отбытия главы государства из областного центра, как из Ефимовского пришла неожиданная новость о начавшихся массовых беспорядках. Сведения были скудными, недостоверными и противоречивыми, так как штат районного отделения находился в областном центре, на усилении.

Сотрудники организации, которой вроде бы полагалось знать о любом ЧП до того, как оно случится, сами пытались понять, что происходит. Звонили в Ефимовский знакомым, шерстили Интернет. В Ефимовском умчалась мобильная группа, изучать обстановку на месте. Конечно же, связались с Москвой, и сами ждали указаний оттуда.

В разгар этой неорганизованной суматохи, руководитель областной Конторы вызвал к себе Павла — того самого молоденького сотрудника, что недавно подготовил информационный пакет для московского прокурорского следака.

— Ты готовил материал по этому Зимовецкому олигарху, как его, Столбову? Быстро неси их мне в электронном виде. Москва требует.

— Иду.

— Не иду, а бегу! Не просто Москва, аппарат Премьера напрямую запросил! Первый раз такое, мля…

Столь императивное указание Павлуша и сам получил впервые за время службы, поэтому чуть не споткнулся на лестнице, а когда скопировал папку с файлами — вырвал флэшку, да так, что процессор вздрогнул.

Все это время, спотыкаясь и прыгая через ступеньки, Павел думал об одном: что же успел натворить этот Столбов, что теперь понадобился и Премьеру?

* * *

— И когда же начнутся обещанные ужасы русского бездорожья? — ехидно спросила Татьяна.

Она прислушалась к совету Твердиева и отказалась от бутерброда (несмотря на изрядный голод). Сейчас она пыталась понять: неужели мелкая тряска и есть тот самый дорожный экстрим?

Судя по лицу Твердиева, он был удивлен больше всех. Сначала поблагодарил областную администрацию за то, что привела в порядок дорогу к совхозу «Красный льновод». Но, по его словам, это было недорого, и просто, только ямы залатать.

Основной проблемой являлись шесть километров реального бездорожья. Сельский грунтовый путь окончательно разбила техника, когда зимой реставрировали монастырь. С той поры сельский шлях стал менее проезжим, чем окружающие его окрестные поля. Монастырь был доступен лишь для внедорожников — от простейшего «газика» до чего-нибудь подороже и серьезней. Причем трофи-рейдеры (а как иначе назвать героев по одолению таких препятствий?) постоянно расширяли дорогу — заезжали на пашни, заброшенные чуть ли не полвека назад.

Так, по рассказам Твердиева, было еще прошлой весной. Но когда начался самый экстрим-участок, дорога оказалась еще лучше и приличней, чем прежняя, проселочная. И чуть шире, и с новой разметкой, а уж ям — никаких.

Кортеж сбавил скорость. Как объяснили Татьяне, в обитель последовала охрана — в ускоренном порядке все осмотреть и дать добро на въезд.

Остановились недалеко от ворот, на парковочной площадке, явно недавно оборудованной. Главное лицо, охрана и ближайшее сопровождение, понятно, въехали непосредственно в монастырь. Журналистам, как водится, предложили подождать: пока станет ясно, что за программа намечена на новом объекте пребывания и можно ли приглашать репортеров.

Минут через пятнадцать появился пресс-секретарь.

— Мероприятие будет открытым, — сказал он. — Его название — обед в монастырской трапезной. Сами понимаете, постный.

— А что в программе кроме постных щей? — спросил журналист газеты «Негоциантъ» Тележников.

— Общение с социальноответственным предпринимателем Михаилом Столбовым из соседнего Зимовецкого района. Оказывается, это все он.

— Что «все»? — спросили с мест.

— И дорога, и прочие работы. Его братия так распиарила, что Анатолий Дмитриевич немедленно приказал связаться со Столбовым, и чтобы он был здесь через час. Спецтранспорт послали — встретить и сопроводить. Не помню, чтобы так протокол ломался.

* * *

Оптимисты районной администрации оказались правы. Для того чтобы дойти от Колонты до центральной площади городка, толпе понадобилось сорок минут. За этот срок решимости у бунтовщиков не убавилось, зато появилась определенность в требованиях. Они уже не хотели громить, более того — парочку потенциальных мародеров выкинули пинками из общей колонны. Зато инициативная группа, родня умерших или действующих наркоманов, поняла, что хочет от власти. Требования были сформулированы, разве не записаны.

Только предъявить их оказалось некому. Когда дошли до администрации, выяснилось — вся власть исчезла.

Мент-охранник, мудро понимая, как возмущают людей закрытые двери, заранее их распахнул. Уборщица обещала устроить экскурсию по этажам — небольшая группа согласилась пройти и убедиться, да, правда, все смылись.

Узнавшая об этом толпа некоторое время бродила по площади в раздумье. Кто-то предложил тут выбрать нового главу, и пусть правит районом, раз прежний сбежал. Но люди решили, что заниматься прямой демократией у них нет времени. Они же сюда пришли не главу гонять!

— На трассу! — крикнул кто-то.

С этим предложением толпа спорить не стала. Все понимали: здесь, на площади перед опустевшим зданием, можно простоять в пикете хоть год, голодая или обжираясь, — никто не заметит. Зато перекрыть дорогу, входящую по важности в первую федеральную десятку, — тут уж дождешься чего-нибудь!

Толпа развернулась и двинулась новым путем. Кто-то успел заскочить по дороге в квартиру и схватить какую-никакую еду, а кто-то даже догадался прихватить палатку. Стоять собирались до конца.

* * *

Столбов действительно приехал через час. За это время Президент, лица сопровождения и журналисты успели осмотреть монастырь.

Конечно, не только смотрели, но и подходили к иконе. Журналюги поначалу шутили: почему бы не заручиться небесной помощью? Святой Николай столько путешествовал, что может запросто считаться и покровителем репортеров. Когда дошло до дела, разделились на две группы: на тех, кто подошел к иконе, и тех, кто предпочел остаться в другой части храма.

Таня подошла. Попросила святого о заступничестве и помощи в своих делах… Почему-то вдруг вспомнила Столбова…

Вскоре появился и сам Столбов. Войдя в трапезную, увидел Татьяну, кивнул ей — она тоже кивнула ответ. Безмолвный контакт не остался без внимания коллег, и Таня поняла: сегодня быть ей жертвой дотошных расспросов.

Пока же всех интересовало общение Президента и таинственного мецената.

Столбов, как выяснилось, примчался прямо со встречи с партнерами из германского деревоперерабатывающего концерна, которая проходила в лесхозе на границе района. Был он в костюме, не понтовом, зато ладно сидящем, был весел и ничему не удивлялся, будто точил лясы с президентами каждую неделю.

— Расскажите нам, как вы совершили это эстетическое чудо? — с подбадривающей улыбкой попросил Президент.

— Э, я разве чудодей? — Столбов счел уместным улыбнуться в ответ. — Чудеса Господь творит, по заступничеству святого Николы. Я только дорогу поправил да осинки убрал.

— Чуть подробнее, пожалуйста.

— Хорошо, товарищ Верховный Главнокомандующий. Я, как и вы, приехал в обитель, к иконе. Потом поговорил с отцом Павлом, соврать не даст. «Чего же у вас такое испытание для православного люда? Я-то ладно, что можно было отбить, я отбил в Афгане в бэтээре. А у людей непривычных по дороге все благочестие растрясется». Отец Павел рассказал, как есть: монастырь вернули, зимник проложили, когда ремонтировали, дорожка и попортилась. Я попросил благословения навести порядок. Благословили. Я и помог немножко.

— Деньгами?

— Нет, Анатолий Дмитриевич. Деньгами помочь дело нехитрое, сами знаете. Я нашел людей и проследил, чтобы работу качественно сделали. Ну и денег подкинул немножко, без них все-таки никак.

Глава государства многозначительного усмехнулся. Он явно отдыхал в эту, неожиданно освободившуюся вторую половину дня, да еще и расслабило монастырской брусничной настойкой, хранимой для таких гостей. Журналюг он особенно не стеснялся: в любом случае нынешние базары будут отфильтрованы редакторами. Потому и откровенничал.

— Ну, хорошо. А какая же подоплека такого проявления социальной ответственности бизнеса? — Президент произнес это слово с еле заметной презрительной юморинкой, как-никак, термин предшественника. — Вы зачем себя так пиарите?

— Я себя не пиарю. Какой смысл? Район — не мой, губернаторов не выбирают, сами сказали, что и не будут. В президенты пока не иду.

— А когда пойдете? — Президент прицепился к «пока».

— Когда сажать в России перестанут за такие намерения.

— В смысле?

— А вы не знаете? В Архангельске парень, бывший мэр, сказал, что хочет стать президентом. До этого никто не знал, что у него диплом о высшем образовании купленный, а тут сразу проявилось.

Журналисты, слегка разомлевшие от густых щей и настойки, сразу навострили уши, будто не ели, не пили. Общение Президента с местным меценатом выходило не очень-то банальным.

Глава государства шевельнул губами. Телепат среднего уровня, пожалуй бы, услышал несказанную фразу: «Это не я его посадил». Но вместо этого Дмитрий Анатольевич сменил тему:

— Понятно. А если это не коммерческая тайна, скажите, во сколько обошлись работы по благоустройству?

— Могу и сказать, и смету представить. Только это грех будет.

— Почему? — Президент не смог сдержать удивления.

— А потому, — Столбов выразительно посмотрел на настоятеля, — самоубийство — грех грехов. Если я смету представлю, да ее опубликуют, месяца не пройдет, как меня федеральные подрядчики застрелят. Когда узнают, что можно за такие деньги, да за такой срок проложить дорогу с твердым покрытием. Да так, чтобы она зиму нормально пережила — сами проехали, сами видели. Так работать, это, знаете ли преступление, все равно, как хлеб по десять рублей продавать.

В монастырской трапезной воцарилась тишина довлеющая такому помещению. Президент оглядел советников сопровождения. Будто спрашивал взглядом: есть ли в России регионы, где хлеб по десять рублей продают?

— Хорошо, в грех вас не введу, — наконец улыбнулся он. — Потом только циферку мне сообщите, я ее запомню, и если назову, то без вашего упоминания. Но тайну мне откройте, пусть и без математики — как вы смогли дорогу сделать? Время у нас есть…

Кто-то из обслуги грозно взглянул на Столбова и жалостливо на Президента, чуть-чуть скосив взгляд на часы: ну что же вы, Анатолий Дмитриевич, нет у нас времени! Президент этот взгляд уловил.

— Есть, есть время, — подтвердил он. — Рассказывайте.

— Сначала нашел исполнителя — межрайонное ДРСУ. У него простаивали мощности, федеральные деньги кончились — сами знаете, кризис, а в области своих денег и до кризиса не было. Я им заказ подкинул. Но с условием, чтобы половина работников была моих. В нашем Зимовецком районе тоже из-за кризиса кое-кто работу потерял. С Центром занятости разработали программу, назвали ее «Универсальная профессия». Дорожный рабочий как раз такая профессия и есть. Организовали при ДРСУ мобильный учебный центр, люди учились за половину зарплаты и работали.

— Я не верю, чтоб можно на дорожника выучиться за месяц — шепнул кто-то из журналюг.

— У Кинга есть рассказ, как учитель литературы, чтобы отомстить боссу мафии, за месяц научился управлять всей дорожной техникой, — ответил ему Васильев.

— С материалами — песком, гравием, асфальтом — тоже проблем не было, везде простой, любой карьер готов со скидкой отгрузить. Тем более дело богоугодное. Если техники не хватало, ну, извините, бывало, арендовали с газопроводной стройки на частных условиях.

Президент внимательно взглянул на сопровождающего его председателя «Газтрубстроя». Тот недоуменно развел руками, что могло толковать двузначно: «Как можно верить таким наветам?» и «разве за всеми работягами уследишь?»

— Если людей не хватало гравий быстренько раскидать, лопатами выровнять и все такое прочее, — продолжил Столбов, — я привозил подкрепление из Зимовца. Бывало, человек по двести разом на площадке работало.

— А говорите, бюджетная смета, — удивленно произнес Президент. — Сколько же вам человеко-час обходился.

— Не считал. Автобусы мои, кормежка моя, ну еще сто грамм по окончании смены. Еще благословение от отца Павла.

— Ничего себе! — еще больше удивился глава государства. — Как же вы на такие условия народ уговорили? Знаете же, время какое сейчас? Народ за так ничего не сделает.

— Я больше скажу, Анатолий Дмитрич, — весело ответил Столбов. — Народ не то чтобы «за так», народ и за деньги не всегда что-нибудь сделает. Особливо ежели видит, что и их, народ то есть, не уважают, и труд его — даже проверять качество не хотят. Простой пример: замечательный наш олигарх Манульский икону привез. Это дело распиарили, раструбили, вот только дорогу нормальную проложить забыли. Выходит, икону привезли для тех, у кого внедорожники. Я к людям обратился, по предприятиям, плюс через церковные приходы: кому не лень, хоть раз в месяц поработать, чтобы к иконе можно было нормально проехать, айда ко мне, всем обеспечу, вам только руки приложить. Люди и согласились.

— Не припоминаю подобного пробуждения гражданской активности, — продолжал удивляться Анатолий Дмитриевич.

— Так, товарищ Главнокомандующий, все очень просто, — продолжал Столбов. — Народ при управляемой демократии приучили к тому, что гражданская активность должна проявляться лишь за два месяца до выборов. И то по фиксированному тарифу. Идут выборы — вы граждане, прошли выборы — вы, быдло невзрачное. Поэтому народ и забивает болт. А если предложить людям сделать душеполезное дело, без всяких выборов, народ его и сделает. Главное — предложить и организовать чуть-чуть.

— И все?

— Почти все. Самая-самая малость. Простой секрет: не кидать. Если ты к людям вышел и среди них есть хоть один, кого ты кинул, все — не будет никакой гражданской активности. А будет, как пиарасты говорят, — средняя электоральная явка. И то в лучшем случае.

Последующая пауза была столь долгой, что отец настоятель, желая ее разрядить, предложил подать чай. Президент кивнул: да, можно.

кто-то из журналюг тихонько напомнил коллегам, что помнит хрестоматийную лермонтовскую балладу про купца Калашникова и грозного царя. Кто-то, проявляя столь же добротную память, цинично продолжил:

— И осинник вы тоже вырубили? — спросил Президент, не знавший, как продолжать дальше тему пробуждения гражданской активности.

— Что возле самых стен — волонтеры. Чуть пониже — не монастырская земля, а агрохолдинга «Луч свободы». Дела у него идут сами видите как. Он мне всю свою осину продал на корню, я ее срубил и отвез к себе на завод, делать мебель по технологии ОСБ. Вывез по новой дороге. Так что, Анатолий Дмитриевич, считайте, тайна моей махинации раскрыта: я сделал дорогу с асфальтовым покрытием, чтобы перевезти на свой завод пятьдесят тысяч кубометров сорной древесины.

Президент несколько секунд глядел на невозмутимого Столбова, похоже, калькулировал в уме, а, придя к выводам о финансовой целесообразности махинации, рассмеялся. Так искренне, что кое-кто из окружения присоединился.

— Так что, — отсмеявшись, сказал Президент, — единственный завод ОСБ в области — ваш?

— Мой. Это же свинство — сосны и ели валить, а осину оставлять. Чем больше из нее древесных плит сделаем, тем больше сосен останется в родном лесу.

— Да, да, похвально. А почему же губернатор трижды про завод говорил, но ни разу не уточнял, что он ваш?

— От скромности, наверное. У меня с губернатором отношения примерно как в анекдоте про семечки и банк: он не докладывает Москве о моих предприятиях, а я не рассказываю никому, сколько он и его аппарат ворует. Он живет своей жизнью, я — своей…

Татьяна обратила внимание, что в группе президентского сопровождения происходит что-то, прежде ею не замеченное. Один товарищ взял мобилу, послушал, потом встал, отозвал другого, что-то прошептал. К их группе, отчаянно что-то обсуждавшей, присоединился третий, четвертый. «Неужели график поездки настолько сбит, что они и Президента не стесняются?» — подумала Татьяна.

— А сколько ворует губернатор — тоже тайна? — уже без всякой улыбки спросил Президент.

— Не тайна. И вы прекрасно знаете сколько, — ответил Столбов. — Я не про взятки, это ладно. Я про распил федеральных программ. Сколько денег приходит в область — вам Минфин всегда может дать справку, а что на эти деньги делается — сами видите, раз приехали.

— Что же делать?

— Уважать свой народ, вот и все. Умнее никто ничего не придумал.

Президент не успел задать уточняющие вопросы. Кто-то из обслуги, презрев церемониальные приличия, подошел к нему и что-то прошептал на ухо.

— Потом, Юра, — недовольно поморщился Президент.

— Нельзя потом, Анатолий Дмитриевич.

— Хорошо. Тогда сейчас и громко. Грузия опять напала, что ли?

— Нет, Анатолий Дмитриевич, еще хуже. В Ефимовском районе начали всерьез кондопожить…

* * *

Начальник областного УВД Анатолий Стрелецкий испытал комплекс ощущений, сопоставимый с чувствами владельца «Титаника», когда в его каюту вошел капитан и сообщил, что непотопляемый пароход отправится на дно не позже чем через полтора часа.

Он сделал все, что мог. Весь личный состав УВД честно отработал по маршруту следования Президента. Ни одной гадкой надписи или листовки. Ни одного намека на пикет. За все утро и весь день ни одного криминального происшествия в областном центре.

Кто мог знать, что в Ефимовском, в населенном пункте, изначально бывшем в стороне от президентского визита, начнется такое говнище: сначала беспорядки в самом райцентре, потом массовый выход местного населения на соседствующую федеральную трассу. По которой, как внезапно выяснилось, должен проехать глава государства.

Стрелецкому даже не удалось, как следует наорать на подчиненных: его самого беспрерывно теребили из Москвы. Уже второй час, как продолжалась обоюдная телефонная истерика, без просвета и надежды.

Сначала ему приказали за полчаса разблокировать трассу, не уточняя как. Стрелецкий на это ответил, что заявление об отставке уже подписал, и пояснил: поставленная задача выполнима лишь с огнестрельным оружием, тогда все равно вы меня снимите, но хоть грех на душу не возьму.

Тогда начался столь же истерично-матерный торг: Стрелецкий требовал времени и подкреплений, а заодно и прибытия какого-нибудь генерала ВВ, командовать операцией.

— А ты там на что, мудозвон?! — орал министр.

Наконец Стрелецкий получил более-менее выполнимый приказ: прибыть на место события и распоряжаться уже там. Не отнимая мобилы от уха, Стрелецкий сел в машину и помчался к Ефимовскому, гадая: что же можно сделать?

* * *

К легкому удивлению журналистов, Президент прервал интересную беседу с местным олигархом и отошел в соседнее помещение — поговорить без свидетелей с кем-то из свиты. Столбов же завел о чем-то разговор с настоятелем, вроде бы о том, не сможет ли братия приезжать с лекциями в Зимовец.

На фоне этой беспечной беседы журналисты отчаянно гадали, что происходит. Скоро все выяснилось. Кому-то пришла эсэмэска, кому-то позвонили.

Таня перевела в рабочее состояние «Асик». Перед любой поездкой она старалась найти в Интернете самую подробную карту данной местности. Не прошло и минуты, как над ней нависли несколько коллег.

— Да тут и сорока километров не будет. Эк нас занесло по соседству с горячей точкой! — сказал фотограф Васильев. — Танюша, как думаешь, может, этот крутой Столбов дорогу разблокирует?

Таня сказала, что не знает…

* * *

— Анатолий Дмитриевич, вертолет будет через пятнадцать минут, — сказал один из помощников.

Расслабленность с лица Президента исчезла. Появилось знакомое упрямство.

— Это что, я не могу по России проехать на автомобиле? Не собираюсь улетать из-за взбесившегося быдла. Можно ли их с дороги подвинуть?

На этот вопрос ответил другой помощник, с явными задатками Юлия Цезаря (он говорил по двум телефонам сразу, заодно поглядывая на айфон):

— Обсудил с Муралиевым. Резерв, допускающий разблокирование трассы без применения огнестрельного оружия, будет сосредоточен не раньше восьми вечера. Вариант, конечно, самый пессимистичный, но, когда мало информации, закладываться надо именно на него.

— Ну, уж нет, обойдемся без бойни. Позови-ка лучше этого пробудителя гражданской активности. А в Москву я или через Ефимовский вернусь, или никак!

* * *

— Извините, отец Павел, к царю зовут, — сказал Столбов.

— Михаил Викторович, вы в курсе ефимовских событий? — спросил глава государства.

— Узнал только что, но не удивился.

— А почему?

— Слыхал, что героинщики, которых я из Зимовца подвинул, осели в Ефимовском. Тутведь как, Анатолий Дмитриевич. Их надо или сажать, или как-то договариваться с ними, чтоб сменили профиль бизнеса. Если не то и не то, тогда надо готовиться, что народ сам возьмется за решение проблемы.

— Как вы думаете, если я подъеду к людям и пообщаюсь с ними, они освободят трассу?

Столбов взглянул Президенту в глаза. Ответил:

— Могут и не послушать. Проблема серьезная.

— Мне не доверяют? Да за меня в среднем по области голосовало шестьдесят три процента…

— Это не электорат. Это народ вышел. Тут на обещалках не разойтись. Нужно сказать то, что будет реально сделано. И чтобы народ понимал, с кого спросить, ежели что. Вы пообещаете, уедете — и с кого спрашивать?

— Как, по-вашему, можно убрать людей без применения силы?

— Можно. Если честно и с уважением.

— Тогда покажите-ка мне, как вы с народом умеете разговаривать. Если все так просто, тогда попросите их разойтись. Кстати, это не вы?

— Не я ли вывел народ? Ну что вы, Анатолий Дмитриевич. Если бы мне такое в голову пришло, я бы сразу начал с Рублевки. Такая крупная подлянка проканает только один раз, чего же мелочиться?

— Объяснение принято, — кивнул Президент, но с явным намеком: еще буду выяснять, кто перекрыл. — Сколько времени вам нужно?

— Как окажусь на месте — полчаса.

— А когда окажетесь?

— Пойму через две минуты, — сказал Столбов, набирая номер. — Еще мне может потребоваться правительственный авиаотряд. Нужно будет хорошего человека от Кремля забрать.

Глава 4

Не сказать, чтобы Вячеслав May очень уж любил русские народные сказки. Но, открывая совещание в областной прокуратуре, не без удовольствия вспомнил одну из них — про щи из топора. Он в этой истории примерно как тот самый солдат: ну кто мешал бабке сварить щи без служивого, весь необходимый припас в избе был. А ведь не обошлась, старая!

Вот и тут. Вроде и компромат есть на этого Столбова и наработки, и досье, и дела, правда, закрытые, на родственные ему фирмы. Но потребовался человек из столицы, чтобы все собрать до кучи и начать работу не смогли обойтись без такого человека.

May выслушал трех- и пятиминутные доклады участников, отмечая что-то в блокноте. На самом деле рисовал повешенных чертиков. Наконец подвел итоги:

— Ну что, товарищи, я думаю, собранного материала достаточно, чтобы в очередной раз доказать немудреную в общем-то истину…

Пауза. Думайте, провинциальные мудрецы, что вещают столичные спецы.

— …что неприкасаемых у нас нет. И никакие выстроенные связи никогда не помешают восторжествовать Закону.

Налоговики и прокурорские следаки согласно закивали, да, так и будет.

«А ведь кто-нибудь уже сегодня вечером сольет инфу Столбову, — подумал May, — на местах всегда так. Ладно, пусть дрожит. Все равно не отвертится».

И тут зазвонил телефон.

— Минуточку, товарищи, Москва звонит, — сказал May. И не ошибся.

— Вячеслав Генрихович, здравствуйте, — знакомый голос. — Рад, что у вас все путем. У вас появилось еще одно направление работы, пожалуй, самое перспективное. Свяжитесь с областным отделением ФСБ и начинайте разрабатывать г-на Столбова на предмет причастности к организации массовых беспорядков в Ефимовском…

* * *

В райцентре шумела-ругалась почти тысяча человек. До трассы дошли чуть больше двух третей. Кто-то поленился, кто-то испугался.

Зато те, кто пришел, настроены были решительно. Намерены были не пропускать даже «скорые» и «пожарки» — впрочем, что им делать на федеральной трассе? Ну, а так как перекрывать решили твердо, то подхватили вагончик, сохранившийся от давних ремонтных работ, и вытащили его на середину шоссе вкупе с окрестным остаточным мусором.

Машины останавливались со злым, агрессивным гудением. Но злости в глазах пикетчиков было не меньше, потому гудки затихали — чего нервировать разъяренных соотечественников, можно ведь и нарваться нехило.

Две попытки прорыва оказались безуспешными. Какие-то коммивояжеры пытались пугнуть толпу стволами. Толпа сначала расступилась, но разнесся боевой бабий визг, прорывщиков атаковали, и те не решились стрелять. Разоружили, слегка побили, прокололи колеса — и микроавтобус стал элементом заграждения.

У другой группы прорыва было лишь травматическое оружие, зато лица людей горной национальности. Это окончательно разъярило пикетчиков. Потомкам воинов Дикой дивизии пришлось выскочить из машины и спасаться бегством. Их тачка тоже присоединилась к баррикаде, колесами вверх.

В эту минуту, недобрую во всех смыслах слова, вмешалась областная милиция. Зам главы областного УВД, не разобравшись и не понимая, что к чему, подскочил к толпе, начал перечислять старые и новые статьи УК, под которые попадали участники пикета. Рядом возник оператор и начал фиксировать на камеру лица стоявших впереди.

Толпа, возмущенная угрозами и распаленная недавними победами, плеснулась на ментовскую группу. Впереди неслись бабы — не стрелять же. Убежавший полковник лишился фуражки, оператор — камеры. Ее хотели растоптать, но кто-то из инициаторов запретил портить госимущество. Камеру передали студенту — очистить карту от снимков. Полковник с непокрытой головой стоял на безопасном расстоянии и выслушивал грубые, но справедливые оскорбления:

— Как русских травить и резать, так вас нет, а как мы вышли, так сразу появились! Все вы оборотни, бандитами прикормленные! Суки толстожопые! Сами ворье, почище остальных! Поймайте сначала чертей, которые людей режут, тогда и будем вас, козлов, слушать. Может быть…

Подъехавшему Стрелецкому все же удалось пообщаться с парламентерами, сформулировавшими требования:

1. арестовать бандитов, расправившихся с Митрошкиными;

2. их семьи выселить за пределы области («Обратно в аул!» — кричали из толпы);

3. навсегда прекратить торговлю наркотой и паленкой;

4. против участников пикета не возбуждать уголовные дела.

Стрелецкий усталый, без всякой наигранности, соглашался с ефимовцами: «Жил бы здесь, сам бы вышел». Предлагал сейчас разойтись, «а завтра на холодную голову сядем и вместе с инициативной группой решим, как сделать так, чтобы вчерашняя трагедия не повторилась».

Формулировка оказалась ошибочной.

— Ага, сейчас разойдемся, а завтра все сядем за экстремизм, как этот хмырь нам обещал! — взревела толпа. — Нет уж, давай нам гарантии, что никого не тронут! Говоришь, не можешь? Пошел отсюда!

Начальник действительно отошел, чтобы не злить толпу. Отодвинул милицейскую цепь, только приказал ей заранее останавливать машины — пусть совсем уж плотно не забивают трассу.

Подтянулся ОМОН в своем убогом составе. Да и все равно на забитом шоссе его в цепь не развернуть, а по обе стороны, как назло, густой лес. Только молиться и ждать, что народ замерзнет и разойдется.

* * *

Столбов ждал, когда столичный собеседник возьмет трубку. Спустя пять гудков трубку взяли.

— Привет, Вася. Нет, я не по турниру звоню. Турнир в мае, время есть. Проблемка небольшая возникла на нашей малой родине. По правде, даже на твоей — в Ефимовском. Какая? Люди вышли на дорогу и не хотят уходить. Да, правильно догадался, именно эту трассу и перекрыли. Потому что разные гады наркотой торгуют, а твоим землякам это надоело. Нужно приехать и подтвердить: как люди хотят, так и будет. А кто гарант? Гарант. Не, я не про водку, я про гаранта Конституции, вот он со мной рядом стоит, потом трубочку передам. Вася, я даже первого апреля не шучу. Гостим сейчас у знакомого тебе отца Павла вместе с Президентом. Твоя задача — прибыть в Ефимовский. Сейчас, когда же еще? Ты на Охотном ряду? Здорово! Направляйся в Кремль, по пути тебя позвонят, объяснят, где вертолет. Оттуда в аэропорт, ну не знаю в какой, сейчас тебе скажут. И сюда. На подъезде к Ефимовскому встретимся, я дополнительно ситуацию разузнаю, и поймем, как говорить с народом. — После чего повернулся к Президенту: — Вообще-то депутат Госдумы и олимпийский чемпион Василий Горелин мне и так поверил, но обещал же… Скажите ему, пожалуйста, пару слов от гаранта. — Потом к окружению. Сейчас очень хороший человек направляется с Охотного ряда в Кремль. Направьте туда вертолет, пжалста, доставить человека в аэропорт. Сейчас Анатолий Дмитриевич договорит и вам повторит мою просьбу, но зачем время тратить?

Возражений не было — кто-то из кремлинов взял правительственную трубку.

Президент окончил разговор, повернулся к Столбову:

— Так, значит, вы знакомы с нашей олимпийской гордостью?

— Да. И теперь вы навсегда запомните, откуда Горелин родом. Потом, если хотите, расскажу, как познакомился. А пока — оперативная работа. Как я понял, в Ефимовском никого до смерти не порезали. Попросите ваших помощников связаться с районной больницей, пусть скажет, есть ли смысл вести раненых в Москву. Или хотя бы доставить в областную больницу медицинским вертолетом. Если да, пусть организуют эвакуацию, будто ранен губернатор. Еще надо позвонить генпрокурору, потом скажу для чего. А я сейчас еще одну проблему попробую решить.

С этими словами Столбов отошел, набрал номер.

— Привет! Добрый день, говоришь? Не, дружок, не добрый. Люди на дорогу вышли, машины не пускают. Знаешь почему? Твои орлы, в Ефимовском, со всем обнаглели. «Герычем» среди бела дня торгуют. Людей ножами режут. А люди терпели-терпели, да и не вытерпели. На Руси медленно запрягают, да едут быстро. Смотри, как бы до тебя не доехали. — Столбов дал собеседнику выговориться в ответ, продолжил. — Я не ругаюсь и не наезжаю. Я объясняю тебе серьезность проблемы. Понял? Хорошо, что понял. Тогда слушай мои предложения. Первое, самое главное. Джигит, который резал, напишет явку с повинной и идет в областную ментовку. Не, менты его не обидят, наоборот, похвалят за сознательность. Если порезанный парнишка выживет, сидеть джигиту лет пять на общем режиме с уверенной досрочкой. Обидно, говоришь? Обидно. А если я сам его найду и отвезу в ментовку? И на тебя обижусь? А уж джигиту будет совсем плохо. Так что для его же блага. Согласен? Хорошо. Вторая инициатива: Семейка в Ефимовский не возвращается. Вообще убирается из района. Родового кладбища у них здесь нет, страна большая, где приткнуться — найдут. Остальных просто попроси «герычем» не торговать. Говоришь, не послушают? Ладно, на будущее оставим. Может, меня послушают. Для меня сейчас главное первые два пункта. Согласен — мы друзья. Нет — враги. Ну, что надумал? Хорошо. Рад, что поняли друг друга. Здоровья тебе и семье.

Закончив переговоры, Столбов вернулся к Президенту. Тот как раз принимал доклад одного из подчиненных:

— Вертолет сел в Кремле, взял Горелина на борт. Идет в Шереметьево, там уже готов самолет. В местном аэропорту тоже подготовят сопровождение.

Столбов взглянул на часы:

— Если в небе над Москвой нет пробок, к пяти будет здесь. Видите, Анатолий Дмитриевич, вот и ответ на ваш вопрос про дорогу к монастырю.

— В смысле?

— Когда в России захотят, то делают и быстро, и хорошо. Просто обычно не хотят.

* * *

Пребывание в монастыре продлилось еще полтора часа. Журналисты потратили время не на душеспасительные беседы с братией. Во-первых, они отслеживали события в Ефимовском по блогам и новостным лентам, правда, там, как всегда, перепечатывали одни и то же сообщения, менялись лишь комменты. Во-вторых, они выспрашивали Татьяну: кто такой Столбов, чем занимается, какую кремлевскую башню представляет и тому подобное? Татьяна отвечала, как могла, рекомендовала желающим посетить Зимовец. Потом устроила для коллег виртуальную экскурсию — показывала на ноутбуке фотографии улиц и заводов удивительного райцентра.

Расспросить самого Столбова было невозможно. Он говорил с Президентом. Беседа шла в стороне от охраны и была общением тет-а-тет в полном смысле слова…

— Почему ты меня не боишься? — спросил Президент.

— Почему я так откровенен?

Президент кивнул.

— А потому, что ты не дурак — дурака преемником не назначили бы. — Столбов перешел на «ты» с той же легкостью, что и собеседник. — Я бы стал скрытничать, ты бы стал подозревать и докапываться. Не знаю, до чего бы докопался, но осадок как говорится, остался б… А так говорю тебе все, как думаю, и никакого осадка не будет.

— И что ты думаешь?

— Что вам сейчас везет, но если Россией и дальше править, как сейчас, она скоро рухнет, как ни в одну смуту не падала. И уже никогда не поднимется. На одном нефтегазе страну не удержишь, а ко всему остальному, кроме трубы, сейчас несерьезное отношение. Государство наладить жизнь народу не может, а ему самому жизнь наладить не дает.

Президент отвернулся, будто желая закончить разговор. Но потом опять взглянул на Столбова:

— Думаешь, я сейчас тебя буду спрашивать, что мне делать?

— Не думаю. Общие советы в книжках написаны, а я могу дать совет только, что делать здесь и сейчас.

— Вот я сейчас тебе, районному мудрецу, задам вопрос по конкретной ситуации. И послушаю, что предложишь.

— Слушаю.

— Я вот Контору побаиваюсь. Ну, не так чтобы побаиваюсь, просто держу ее в расчете. Как некий контролирующий орган. Иной раз охота сделать что хочу. И сдерживаюсь. Вдруг…

— …однажды в аэропорту Толмачево меня прихватит спецназ, — продолжил за Президента Столбов. — Знаете, Анатолий Дмитриевич, что вам надо сделать? — опять перешел на «вы». — Найдите для себя хороший спецназ. Не обязательно, чтобы он все время с вами таскался. Но чтобы разные плохиши знали: он у вас есть. Этого хватит.

— И где его взять?

— Правильный вопрос. Нанимать не надо — умелых и верных людей за одни только деньги не найти. А вы найдите, какой уже есть. Слышал я недавно, что Красногородскую бригаду ГРУ расформируют.

— Не расформируют, а преобразуют.

— Зачем вы это мне говорите, Анатолий Дмитриевич? — резко, почти грубо ответил Столбов. — Я вам не электорат. Все эти преобразования, как в сказке, где лиса медвежатам сыр поделила. Вот и тут такое же хитрое преобразование: была одна бригада, а останутся от нее два разведвзвода, приписанных к разным дивизиям. Правда, и задачи они будут выполнять на уровне взвода, а не бригады. А главное, сколько этим обидите людей разных возрастов и разных званий? И ветеранов, и лейтенантов, что мечтали в Красногородской бригаде дослужиться до того же звания, что и отец.

— Решение о роспуске не я принимал, а нынешний Премьер, — тихо ответил Анатолий Дмитриевич.

— Вот в этом-то и суть моего совета. Он решил, вы — отменили. Только не тайно. Приезжайте к ним, постройте и обратитесь к личному составу: «Было принято поспешное решение. Я как Верховный Главнокомандующий решил его отменить. Потому что мы строим профессиональную армию, а ваша бригада на сегодняшний день одно из самых боеспособных подразделений, полностью укомплектованное контрактниками». Видите, сколько полезных для вас слов, и хоть бы одно неправда!

— И все?

— Почти все. Можно… даже, пожалуй, нужно будет пару грушных офицеров с собой таскать. Еще надо поздравлять их с разными датами, ну, понятно, другие бригады тоже при этом не трогать. Совет, как видите, на миллион, но, сами понимаете, на безопасности экономить — последнее дело. Сделайте так, чтобы армейская разведка была уверена: пока вы у власти, ее реформировать не будут. И тогда никто никогда вас в Форосе не запрет.

— Форос уже не наш санаторий, — усмехнулся Президент. — Совет обдумаю.

* * *

— Однако же, и откровенны вы были с ним, — сказала Татьяна Столбову.

— А я со всеми откровенен. Когда выходили из Афгана, как-то так получилось, что я оказался главным переговорщиком дивизии. Там с нашей стороны нужен был равный статус в погонах, я как раз подходил. К тому же у меня востфак за плечами, и дари знаю, и пушту. Так вот, Татьяна Анатольевна, короче говоря, как вспомню эти две встречи с полевым командиром Пастухом Али, так и бояться уже нечего. Все остальное враз начинает выглядеть мелким и несерьезным. Даже вся это с виду такая страшная кремлевская дрим-тим…

Разговор происходил в журналистском автобусе — Столбов хотел ехать в своей машине, но пул во главе с Таней (сама не ожидала, что вдруг окажется во главе) уговорил его сесть с ними. На вопросы Михаил Викторович отвечал или долго, не давая себя прерывать, или не отвечал вообще.

Когда спросили о содержании конфиденциального разговора с Президентом, ответил так:

— Я с ним опытом поделился, как выстраивать хорошие отношения с армией.

— И что нужно делать?

— Не закрывать боеспособные части, вот и все. Как удалось спасти дивизию ПВО в моем районе — отдельная история. Я с командованием такие мозговые штурмы устраивал — эту бы энергию в коммерцию, могли бы заново компьютер изобрести и на рынок продавать. Кто сказал, что генералы тупые? Они просо думать не любят, других думать заставляют. А если жизнь заставит, тогда и думают. Мы и по дедовщине сделали дивизию передовым подразделением округа, причем все реально. И перцев из Минобороны возил к себе охотиться-рыбачить. И специально для тех, кто повыше, заказал компьютерную иллюстрацию, что будет, если дивизию убрать, с каких сторон можно до Москвы без проблем долететь. И последний ролик, как русты-спецназовцы садятся на Красную площадь, берут Президента за шкирку, сажают в самолет и везут в Гаагский трибунал. Говорят, эта смотрелка даже до предшественника дошла, который сейчас Премьер. Так дивизию и отстояли от реформы. Зато, когда дорогу делали в монастырь, солдатики хорошо поработали.

— Но это же эксплуатация подневольного труда? — заметила-спросила одна из журналисток.

— Каждый раз сотня добровольцев набиралась, — усмехнулся Столбов. — Это же турпоездка: автобус с кондиционером, обед, который и дома-то не каждый ел, — воинам и в пост можно скоромничать, озерцо с пляжем неподалеку. И всего-то перед этим четыре часа покидать гравий с грузовиков…

Кортеж остановился. Выяснилось, что Горелин уже приземлился и едет в Ефимовский, будет минут через пятнадцать. Столбов пообещал журналистам пообщаться как-нибудь потом, пересел во внедорожник и помчался на встречу с ним.

Коллеги уже не мучили Таню вопросами, а только гадали, что будет дальше. Все помнили решимость Президента проехать на аэродром через Ефимовский. Кто-то надеялся увидеть, как разрешится заварушка, кто-то жаловался — мол, будем в Москве неизвестно когда.

Таня глядела в окно на вечернее весеннее солнышко — мягкий и немного тревожный свет. Ей очень сильно захотелось, чтобы у Столбова все вышло. И не сбылись бы слова, не раз услышанные ею за этот вечер: «В любом случае его съедят…»

* * *

Столбов был отнюдь не из хлюпиков, однако все равно Василий Горелин обнял его крайне осторожно… впрочем, как и всех остальных. Не зря же его за пределами борцовского ковра звали соковыжималкой.

— Привет, Мишка. Рассказывай, чего у вас стряслось!

— Не, Вася, это у тебя стряслось. Это ж твой избирательный округ, забыл?

— Блин, я по партийному списку шел.

— Значит, вся Россия твой избирательный округ. Было об усилении борьбы с наркоманией? Было. А в Ефимовском, наоборот, сама наркомания усилилась. Пришлось жителям бороться.

— Виноват. Ладно, хорош ругаться, говори, что делать.

— Подъезжаем, выходим к людям. Ты говоришь пару добрых слов, меня представляешь. Потом подтверждаешь, что как я скажу, так и будет.

— Не обманем земляков?

— Если бы я хотел земляков обмануть, то пригласил бы Брызлова, а не тебя. Поехали.

Уже смеркалось, но толпа на трассе практически не уменьшилась. Отчасти потому, что на дороге, ответвлявшейся с трассы в Ефимовский, стояла милиция и все боялись, что тех, кто пойдет, будут брать.

Отчасти потому, что стыдились бросить соседей. Да и гнев не остыл.

Главу района милиция чуть ли не насильно притащила и выпихала к толпе. Однако слушать его не стали, прогнали злобным матом. Опять начал увещевать Стрелецкий, но с прежним результатом. Когда говорил: «Я вас понимаю, но…», тотчас же перебивали: «Тебе бандитов надо посадить, а не нас понимать!» Когда обещал безнаказанность, требовали гарантий. Неискушенный в переговорах Стрелецкий вполне разумно заявил: «Я не прокурор», после чего его никто уже не слушал.

— Пусть министр приезжает и генпрокурор, — кричали в толпе, — а эта мелочь нас обманет!

Находились, правда, скептики, утверждавшие, что обманет и генпрокурор.

И тут милицейская цепочка расступилась. К пикетчикам приблизились два человека. Одного толпа узнала сразу.

— Горелин! — ахнули люди.

Удивление было всеобщим. И для немногочисленных стариков, и для не очень многочисленного молодняка. И для женщин. Ведь именно у них было, пожалуй, единственное действенное педагогическое увещевание для своих сыновей трудного возраста: «Не пей, не кури гадость — будешь как Горелин».

Вырасти и стать «как Горелин» удалось только самому Горелину. Не было больше в Ефимовском трехкратных олимпийских чемпионов, депутатов Госдумы четырех созывов, людей, побывавших на всех континентах, включая Антарктиду. Не было людей, фотографии которых мальчишки-борцы во всех краях России брали на соревнования как талисман. И если победителя турнира награждал Горелин, то рукопожатие Василия Сергеевича считалось почетней медали.

Для Ефимовского Горелин был чудом, сказочной аномалией, символом шанса вырваться из обреченного мира низких зарплат, дурной водки, текущих труб в двухэтажных кирпичных развалюхах и разбитых дорог между ними. Поэтому Горелину прощали, что он с каждым годом все реже и реже приезжал в родные края, даже в родное село Домниково, что в шести километрах от райцентра. Считалось, что у чемпиона депутата и президента незапоминаемого числа федераций нет времени.

И вот он явился в эту безнадежную минуту, когда ефимовцы дрогли на стылом асфальте, не собираясь уходить, и не знали, что с ними будет.

Память у Горелина была тренированная — столько различных новых людей каждый год. Поэтому он поздоровался не только с земляками вообще, но и нашел в толпе с полсотни знакомых.

— Ну, рассказывайте, что у вас стряслось? — по совету Столбова спросил он. Хотя и знал.

Сперва начался хоровой рассказ, потом инициативная группа шикнула на толпу, тем самым, показав, кто способен успокаивать и дальше.

— И что же нам делать теперь? — закончила рассказ пожилая учительница, потерявшая сына из-за Колонты три года назад.

Толпа притихла, с тоской ожидая банальных слов. «Расходиться, все ваши требования власть услышала и не оставит без внимания». И что тогда им делать. На Горелина кричать — в памятник камнями швыряться.

Но живая легенда района сказал другие слова.

— Послушайте моего друга и представителя Президента — Михаила Столбова. Он знает.

Столбов, стоявший в некотором отдалении, вышел вперед. Подождал несколько секунд, пока люди обменяются репликами вроде: «Да, тот самый хозяин из Зимовца». Спросил:

— Кто меня знает?

Судя по репликам, выяснилось: почти треть.

— Отлично. Начну с хорошей новости. Дмитрий Митрошкин доставлен вертолетом в областную больницу. Был консилиум, шансы на выздоровление большие. Врачи осторожничают, но говорят: если без осложнений, то жить будет. Сестра оставлена в районной больнице, в общей палате.

— Его же зарезали! Труп лечить будут? — крикнули в толпе.

Столбов показал на мобильный телефон.

— Я двадцать минут назад звонил заведующему хирургическим отделением областной больницы. У кого более свежая информация, пусть скажет. Только не кричит, а выйдет сюда, на три шага.

Толпа заворчала. Мелькнула разборчивая реплика: «Врет, как все».

— Кто сказал, что я вру? — Столбов повысил голос. — Пусть выйдет и повторит. И расскажет, когда и кому я врал. Вася, скажи, я врал тебе или при тебе кому-нибудь?

Горелин подтвердил — такого не помнит.

— Вот. Если есть, кто помнит мое вранье, — не стесняйтесь. Никто не выйдет? Тогда продолжаю. Следующая моя новость по преступлению. Бандит, порезавший Митрошкина, сейчас едет в областной Центр сдаваться милиции. Почему не сюда, надеюсь всем понятно — здесь его бы разорвали, а парень жить хочет. Да, мужики, да — повысил голос Столбов, перекрыв начавшийся ропот, — ни повесить его, ни порвать вам никто не даст. И я не дал бы. Он не убил. Отсидит лет пять, зато в Ефимовский не вернется. И семья его не вернется…

Минуты две длился ропот вроде: «Так и надо, не, пусть пожизненно посадят… где гарантия?»

— А гарантия, — опять громко сказал Столбов только мои слова. — Переговоры вел я, я и отвечаю. Чем? Своим именем. Сказал, что эта семейка к вам не вернется, — так и будет. Можно дальше говорить?

Толпа разрешила.

— И насчет вас. Генпрокурор сказал Президенту, что уголовные дела заводить не будут. За этим, в Москве, проследит Горелин. Завтра даст поручение комитету по законности в Госдуме.

Горелин подтвердил: так и будет. В толпе опять началась дискуссия — недоверчивая, но без прежней злобы.

— А пусть власть всех этих прогонит из района, кто наркотой торгует, — закричали в толпе.

Толпа подхватила, и минуты две перечисляла национальные и географические параметры всех, подлежащих изгнанию.

— Мужики, — тихо сказал Столбов, — можно сказать? Спасибо. Так вот, мужики, будет повод, будем и это требовать. Только вот что я вам скажу. — И заговорил громко, раскатисто, так что ропот затих совсем: — Скажу, что вы тоже хороши! Сколько лет в этой Колонте дурью торговали, а? Девчонка пришла туда брата спасать. А сколько лет мужики на это смотрели? Ведь все же знают, кто торгует и где торгует. Малолетка купил дозу — узнали у него, у кого. Продавца выкинули из города, малолетке — ремнем по жопе. Дважды так сделать — и никакой торговли.

— Откуда ты взялся, учитель? — визгливо крик нули в толпе.

Столбов присмотрелся:

— Парнишка, ты, ты, в белом адидасе, выйди-ка сюда. Ну, не бойся.

Парнишка забоялся, но окружающие слегка расступились от малого в белой китайско-адидасовой куртке.

— Ну-ка, скажи, ты сколько таких точек закрыл? Ты сколько наркоманов вылечил? Вылечи хоть одного, потом вякай.

Парнишка не вякал.

— А на вопрос твой отвечу. Взялся я из Зимовца. Где эту проблему решили так, как я сейчас сказал. И вы должны так же. Вот сколько здоровых мужиков! Стоит только захотеть — и все решите. И заодно точки с паленкой прикройте, чтоб не травили город дешевым дерьмом.

— А на нормальную водку, откуда деньги взять? Ты дашь? — спросил кто-то, правда, скорее со смехом, чем серьезно.

— Вот мы сейчас на обочину сойдем, машины пропустим, а то в хвосте даже автобус с детишками застрял — совсем свинство. Пропустим, и я всем желающим прочту лекцию, как заработать на нормальную водку. А сейчас, мужики, давайте-ка эту дуру стащим с дороги, — показал на вагончик. Вася, начинай, как районный Геракл!

Не успел Горелин подойти к баррикаде, как добровольцев, желающих поработать вместе с ним, нашлось столько, что чуть не поопрокидывали друг дружку. Казалось, у вагончика появились крылья, и он поплыл к обочине…

* * *

— Зря вы со мной пари не заключили, — усмехнулся Президент. — Хороший был шанс получить какой-нибудь приз от моего неверия.

— Еще не поздно, — ответил Столбов.

Трасса уже полчаса как была свободна. Ефимовцы потянулись в город, к ДК, — там должна была состояться беседа с Горелиным. Навстречу друг другу двинулись два автопотока, но не успела пробка рассосаться, как появился новый фактор беспорядка. В гудящую толчею ворвались машины с мигалками, прижали правый ряд к обочине. Ругавшиеся шоферы так и не поняли, кто пронесся перед ними.

Разговор о пари возник перед тем, как Президент попрощался со Столбовым. Свита, уже не таясь, показывала на часы: времени нет. Анатолий Дмитриевич махнул рукой: разговор закончу и поедем.

— Так какое пари?

— Я готов спорить, что меня арестуют в течение месяца. А вы говорите, что этого не произойдет. Насчет трассы оказался прав я, но теперь у вас возможность отыграться.

Дмитрич возмущаться не стал. Наоборот, вздохнул: понимаю, захотят — арестуют.

— Забавное было бы пари, — задумчиво сказал он. — Как же мне его выиграть? Придется пристроить вас на такую должность, где не тронут.

— Только в России. С языками, кроме среднеазиатских, у меня плохо, а климат тамошний не люблю.

— Мэром областного центра поработать хотите?

— Тогда пари проиграете. Год только начался, а уже двух мэров в России отстранили, и один в СИЗО.

— Может, губернатором?

— Уже интересней. Только губернатора у нас и отстранить могут, и посадить. Проиграете пари.

— Что же делать с вами? Внеочередные думские выборы устроить… Радикально будет. Кстати, помните, как вас Горелин представил бунтующему населению?

— Как вашего представителя.

— Эдакий шутник. Хотя идея интересная. У вас, правда, диплом об окончании Академии госслужбы?

— Я человек экономный, корочки не покупаю. Если есть — значит, окончил.

— Ладно, беру время на раздумье. Заодно посмотрю, как сработает ваш совет насчет ГРУ. Спасибо за помощь. До встречи.

И сверкающий маяками кортеж исчез в синей вечерней полутьме.

Пробка опять принялась разъезжаться. Столбов взялся за мобильник, но шофер внедорожника уже гудел, подъезжая к хозяину.

Столбов сел в машину, далеко отъехать не успел. Из темноты на обочину вышел человек в черной куртке и замахал руками.

— Притормози, — сказал Столбов шоферу. Опустил стекло: — Что за проблема?

— Вы обещали рассказать, как деньги взять на нормальную водку! — выпалил человек в черной куртке.

— Слушай внимательно, говорить буду две минуты. Потом остальным передашь. Во-первых, пей только раз в неделю, в выходной. Тогда хватит даже с пособия по безработице. Во-вторых, найди работу, которая нравится. Тогда жизнь пойдет и без водки.

* * *

Месяц спустя.

Радости приходят нежданно. Около десяти утра Вячеслав Мау получил санкцию на действие в рамках возбужденного уголовного дела.

Не прошло и четырех часов, как готово было все: и ордер, и понятые, и журналисты, готовые разоблачать свежеарестованного олигарха. И, конечно, спецназ Конторы. Если считать вместе с ним, Мау подчинялось почти сто человек. Рекорд за всю следатскую карьеру.

Вячеслав Генрихович понимал: все будет непросто. Поэтому еще раз просматривал и план Зимовца и офиса Столбова. Главное, получить козыри сразу: постараться взять в офисе как можно больше налички. И захватить всю документацию. Да заодно блокировать бухгалтерию на всех предприятиях, даже дальних.

— Ну что, пора выезжать, — сам себе сказал May.

И тут раздался звонок:

— Вячеслав Генрихович, здравствуйте. Чем заняты?

— Да вот, как вы и сказали, готовим операцию.

— Повременить с ней нужно будет чуть-чуть. Вы, конечно, объект не бросайте. Но пока все силовые акции отменяются.

С начальством не спорят. Но когда у кошки из когтей вырывают теплую мышь…

— Но… но ведь уже готово все. Может быть…

— Вы новости смотрели?

— Сегодня нет.

— Зря. Через минуту выпуск по «России». Включите, посмотрите.

Пару международно-экономических новостей May пропустил. Потом навострил уши.

— Сегодня стало известно о решении президента назначить нового полпреда по Северо-Западному округу. Им стал… — Девушка на миг запнулась. Персонаж все же не из обоймы первого ряда, пришлось заглянуть в бумажку. — Им стал Столбов Михаил Викторович…

Мау замер. И только сейчас понял: разговор с собеседником не прекратился.

— Мне возвращаться в Москву?

— Пока не надо. Продолжайте собирать информацию. Как сказал Премьер, касты неприкасаемых у нас нет…

Часть III

Глава 1

Петр Великий любил выпить на природе. Потому учредил на берегу будущей реки Фонтанки сад с домиками, Чайным и Кофейным, а также диковинными заморскими статуями — столь возмутительными по тем временам, что рядом пришлось ставить вооруженный караул. Потом тропинки между статуями стали аллеями, подросли разные благородные деревья, и как-то выяснилось: Летний сад не место для пирушек, а место для прогулок юных Евгениев Онегиных и вообще всех желающих насладиться тенистым уголком в каменном массиве.

Но если некое место предназначено исключительно для прогулок и любований, всегда найдется тот, кто захочет использовать его для пикничка. И пусть даже Летний сад закрыт на реконструкцию, желание такое только возрастает. Просто есть такая категория людей, испытывающих душевное, а может, половое удовлетворение от проникновения туда, куда прочим соотечественникам не зайти.

Людям, выбравшим Чайный домик Летнего сада для ночного банкета, ничего не стоило бы отправиться в Лондон или в Ниццу. Или в Стокгольм, или Берген — там тоже замечательные белые ночи.

Но разве в этом занудном Стокгольме или тоже по-своему занудном Париже удастся вот так вот беззаботно причалить ко дворцу-музею, подойти к накрытым столам, взять бокал у официанта. Поймать взгляд директора всей этой исторической мультуры, внутренне злой, внешне заискивающий: «Ребята, вы здорово придумали, только не портите интерьеры, ладно? Ну, очень уж не портите, хорошо?»

В этих европах музей — это музей. У нас — тоже музей. Но если очень хорошие люди захотели, тогда — банкетный зал.

Люди были и, правда, очень хорошие. Знатные. Вот, к примеру, вице-губернатор. Он, всегда посещавший подобные празднички и без стеснения подходивший ко всем тусующимся группкам, сейчас избегал вмешиваться в разговор одной из них — ждал, пока подзовут.

Группка из трех мужчин среднего возраста не собиралась вмешивать в свою беседу ни вице-губернатора, ни прочих посторонних для них лиц. Нарочно расположилась в стороне от банкета, на набережной Фонтанки.

— Сергеич, может, ты его в покое оставишь? — усмехнулся самый пожилой и самый титулованный из приятелей — вице-премьер правительства России. Правда, не самый влиятельный и богатый.

— А почему? — спросил Сергеич, помощник главы президентской Администрации, принадлежащий к неотставной части наследства, оставленного Премьером своему предшественнику. Не самый титулованный и богатый, зато самый влиятельный.

— Я в детстве фантастику читал, как какая-то инопланетная гадость упала на Землю. И что с ней ни делали — стреляли, взрывали, бомбу атомную бросили, все она в себя впитывала и еще больше становилась. Пока ты этого фрукта не замечал в его Зименске…

— В Зимовце.

— Один хер. Он сидел на своем бизнесе и не выпендривался. А как только ты стал до него докапываться, так видишь — теперь поселился на том берегу. — Вице-премьер ткнул пальцем в романтическую пелену полуночи-полудня, в сторону полпредства на другом берегу Невы.

— Клоунская должность, — заметил третий участник, самый богатый, но не самый влиятельный и совсем не титулованный. С толстенькой мордочкой, невысокий ростом, он напоминал кабанчика, да, по сути, кабанчиком и был.

Нет, не тем примитивным кабанчиком веселых 90-х: барыгой, нагруженным бандитскими деньгами для оперативного разжирения и нагула веса с последующим забоем. И первый свой нефтяной миллиард Кабанчик сделал сам, и все прочие его миллиарды были законными, а уж по чистоте — наволочка королевской прачечной. Но Кабанчик отлично знал, что он сам себе не олигарх и две трети своих миллиардов должен передать людям, позволившим их ему заработать.

Ведь ни вице-премьерам, ни высоким чинам АП иметь на своих счетах миллиарды не положено. Зачем давать лишний повод для клеветы — за рубежом, да и у нас тоже. Клоунская, — согласился вице-премьер. — Но если на этом посту дурить, то можно попортить не только свою рожу, но и цирковой инвентарь. Не знаешь, Алекс, заносить в полпредство пробовали?

Отвечать полагалось Кабанчику — уж он-то по заносам в различные структуры на Северо-Западе был спец.

— Пока повода не было. Для пробы не стали — у него новые люди, это всегда чуток стремно. Пусть уляжется. Потом договоримся.

Вице-премьер кивнул: так и надо.

— А не договоримся, — зло сказал Сергеич, — придется напрягать Контору. Кроме нее, под полпредство никто копать не сможет.

— Докопаешься, — усмехнулся вице-премьер, — он еще в президенты пойдет.

— Скорей бы, — сказал Сергеич. — Тогда можно сразу выходить на Лыжника — он поймет. И прекращать шоу.

Вице-премьер произнес что-то успокаивающее: кто берет так близко к сердцу, получит осложнение на печень. После чего отошел по важному делу, по какому на затянувшихся фуршетах отходят все участники события.

— Не хотел при Иваныче… — сказал Кабанчик. — Ты не в курсе, Контора про мою фармакологию копает?

— По моим данным — нет. Не, они, конечно, в теме, но рубить не будут, не боись. У нас таблетки, у них свой блудовый бизнес. Как, кстати, ЕБИТДА растет?

— Растет, — согласился Кабанчик, скрыв печальный вздох. — Считай, тебе с Нового года два лимона евриков накапало с горкой.

— Ну, горку отдай голодным детям Гаити, — ответил повеселевший Сергеич, явно ждавший меньших доходов. — Чего-то спать охота. У тебя нет образца, взбодриться?

— Держи.

Кабанчик вынул из внутреннего кармана золотую коробочку, напоминавшую старинный портсигар. Только были в нем два отделения: в одном маленькие разноцветные таблеточки веселой и причудливой формы, в другом — белый порошок высочайшего качества.

Сергеич взял таблеточку — сердечко розового цвета, кинул под язык.

— Не хочешь Иваныча угостить? Возвращается.

— Не. Еще полезет купаться в Фонтанку, — ответил Кабанчик, убирая золотую коробочку, содержимое которой на черном рынке (а на белом оно и не продавалось) стоило в пять раз больше золотой тары. И тянуло этак лет на десять строгача.

В этом был особый кайф, не меньший, чем ночная пирушка в музейном дворце. Проноситься по городу с мигалками, таская во внутреннем кармане 226-ю уголовную статью. Не про тебя писанную. Ну, и до кучи понимать, что в этой изящной золотой коробчонке меньше стотысячной доли веселого товара, который ты импортируешь в Россию. Надо же использовать статус особого таможенного благоприятствования, обеспеченный тебе вице-премьером.

* * *

Каждый новый год в России принято ждать с тревогой. В этом году ожидания оправдались с избытком.

Обозреватель «Негоцианта» Тележкин оказался не прав. Хозяева алкогольных предприятий чуть-чуть поднажали на правительство, то — на законодательный орган вертикали, Дума поскрипела, а потом сразу в трех чтениях ввела особый налог на «розничное сырье для производства спиртосодержащих напитков». Проще говоря, сахар обложили дополнительным налогом в пятьдесят процентов — держись, самогонщики!

Самогонщики как раз удержались и подняли цены на свою продукцию не так свирепо, как законные производители. Зато взвыли простые потребители, как сахара, так и кондитерских изделий. Владельцы соток не без страха ждали сезона земляники и смороды — как варить варенье на зиму?

Тех, кто привык растить овощи-фрукты с избытком, для продажи, ждала новая неприятность. Впрочем, задевшая не только садоводов. В одном бразильском штате, названием напоминавшем модный коктейль, картошка заболела какой-то невиданной болезнью, губившей ботву и менявшей цвет клубня с розового на красный. От этой заразы где-то гибла половина урожая, где-то треть, чаще и того меньше.

Попав в северные широты (а попала быстро), зараза эта вообще поражала не более десяти процентов картохи в поле. И, тем не менее, термин «красная картофельная чума» разлетелся по миру со скоростью Интернета. А тут еще где-то, то ли в Африке, то ли в той же Бразилии, от покрасневшей картошки умерли несколько человек. Или не от нее, а просто по соседству с покрасневшей картошкой. В любом случае этого хватило для изрядного шороха, подхваченного чиновниками от Всемирного здравоохранения.

В России, казалось, все будет как обычно. Гарант здоровья страны, господин Ищенко, запретил экспорт картофеля из Бразилии, затем посовещался с владельцами наиболее приближенных фармакологический компаний и предложил населению список спасительных препаратов, не очень дешевых и при этом не совпадавших с рекомендациями ВОЗ.

Но потом свое слово (конечно, не вслух) сказали хозяева торговых сетей. Они уже изрядно пострадали от нового закона о торговле и хотели возмещения убытков. А лучший способ, как известно, устранение конкурентов.

В России (понятно, без всяких думских голосований, просто правительство распорядилось) появились новые нормы внутреннего фитоконтроля. Защитить население от чумной картошки, ну и заодно от прочих потенциально заразных овощей-фруктов. Ужесточились требования к лабораториям и сопроводительной документации: если прежде груз помидоров или того же картофеля проходил контроль, сравнимый со школьным медосмотром, то теперь серьезность повысилась до уровня отряда космонавтов.

Большие торговые сети, понятно, выкрутились легко: для них нужную документацию привозили импортеры, да и лаборатории прямо в портах и при таможне быстро выдавали нужные справки. Крупные статусные рынки, вроде Центрального рынка в Москве или Кузнечного в Питере, покряхтели, но тоже обзавелись лабораториями, от чего любой фрукт-овощ подорожал на рубль-два. Хуже пришлось обычным окраинным рынкам. Самый дешевый вид торговли, прямо с борта грузовика, оказался приравнен едва ли не к публичной продаже наркотиков. Ну и бабки, продававшие дары своих огородов у метро и магазинов, уже не могли рассчитывать на милость правоохранителей.

У тех, кто за рулем, появились свои проблемы. Защитники прав автомобилистов, утверждавших, то во всем приличном мире вместо налога на лошадиные силы повышают налоги на бензин, договорились до того, что государственный акциз действительно повысился. А регионы, которым дали право обналоживать лошадиные силы, помаленьку начали прижимать автовладельцев в пользу своего бюджета.

Оставалась одна, правда, очень уж странная радость. Если магазинная и подпольная водка подорожали (но не так, как прочие продукты), то синтетическая наркота ощутимо подешевела. Похоже, широко раскрылась та брешь, в которую и тек этот поток.

Крики, призывы к здравому смыслу и маломощные протесты не помогали. Впервые за несколько последних лет Россия в действительности поняла, что у нее две власти, а не одна. «Все эти распоряжения от Правительства», — говорили губернаторы. «Политику на местах проводятгубернаторы, а они от Президента», — уточняли министры по каждому поводу, а иногда и без него. Искрилась легкая напряженка, недостаточная для разлома, но в такой атмосфере любые призывы к здравому смыслу выглядели как минимум абсурдно.

Страна впала в непривычное весеннее уныние. Слова старой песни о подростковой любви «Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро» по праву претендовали на лозунг момента.

* * *

«Интересно, кто звонит?» — подумала Татьяна, выходя из ванны.

Резюме, точнее, не резюме даже, а рассказ в блоге о своих трудовых злоключениях Таня распространила по Интернету. По нему и ждала ответов-новостей о том, что кому-то нужны ее услуги.

Резюме о трудоустройстве рассылать ей пришлось не случайно — прежней работы она лишилась. Произошло это так.

Большой журнальный материал написался легко и быстро. История о том, как обычный районный предприниматель за два часа прекратил массовые беспорядки и разблокировал федеральную трассу, конечно, на телеэкраны не попала. Но подробно или мельком ее упомянули крупные газеты, а уж в русской части Интернета она стала и топом, и хитом чуть ли не на неделю. Потому редактор торопил Татьяну: скорее, пока не остыло.

Материал «Зимовецкое чудо» наконец-то вышел, причем, благодаря поспешности, почти без правок и сокращений. После этого блог Тани по количеству обращений ворвался в первую десятку рунета. Она отвечала на бесчисленные вопросы, иногда давала ссылки на порталы предприятий Столбова, иногда посылала на известное трехбуквие. Это в том случае, когда заходили совсем уж отвязные юные коммунисты и ругались по поводу «буржуазии, угнетающей трудящийся народ». Или по поводу настойчивых анонимных вопросов: сколько она получила за этот пиар?

При этом Таня понимала: такие мелкие наезды — легкий шелест ветерка на океанском побережье. Если бы деятельность Столбова кого-нибудь обидела бы и напугала всерьез, были бы настоящие бури. В Москве хватает государственных контор, в которых протирают покрышку офисных кресел немало бездельников. Некоторым из них разрешают пользоваться Интернетом за государственный счет при условии выполнять время от времени прямые поручения начальства. К примеру, выходить на некоторые форумы и козлить кого-нибудь. А еще есть боевые бригады хакеров, готовые повалить или осквернить любой ресурс…

Пока таких виртуальных проблем ни у Тани, ни у Столбова не было. Зато появилась другая неприятность — вполне традиционная.

Однажды ее вызвал редактор:

— Хорошие новости, Танюша. Да, не удивляйся: такие еще бывают. Говорил с акционером, короче, нам финансирование до конца года и утвердили, и перечислили. Даже можем расширяться: я планирую отдел спецпроектов и хочу, чтобы ты его возглавила.

Радоваться Таня не торопилась и оказалась права.

— У акционера есть несколько важных просьб по поводу редакционной политики, но это сейчас вас не касается. Как говорится, корректировка траектории в процессе полета. Пока же прошу вас помочь в подготовке гвоздевого материала июньского номера. Рабочее название очерка «Изнанка чуда г-на Столбова».

Таня посмотрела на редактора не то чтобы с удивлением, скорее с долгожданным и печальным пониманием. Она была удивлена тем, что ее рассказ о путешествии в Зимовец вообще появился в журнале.

Кроме того, стало ясно, для чего на прошлой неделе в Зимовец был командирован молодой коллега, вчерашний стажер. Юношу направили в Зимовец вместо обещанной поездки на кинофестиваль в Венгрии, поэтому он уехал в печали и вернулся с выводом: «Все — колхозный отстой».

— А эта работа предполагает новую командировку? — спросила она.

— Нет. Все необходимые данные у нас есть. Что привез Глеб, что-то — открытая статистика. И еще план материала.

— От акционера?

Редактор кивнул.

Татьяна попросила его подвинуть монитор компьютера, посмотрела. Не смогла сдержать удивленное хмыканье:

— К примеру, как удалось отработать пункт «Здесь хорошо работают и быстро умирают»?

Редактор улыбнулся доброй улыбкой гримера, подготовившего оперную певицу возраста старой графини к исполнению партии Лизы в «Пиковой даме».

— Все просто. Глебушка изучил статистику районной смертности. Так как мы согласны с вашими словами «все сколько-нибудь значимое производство, сохранившиеся в Зимовецком районе, так или иначе, связано с Михаилом Столбовым», следовательно, все смерти в районе от производственных причин, в том числе аварий грузового транспорта, имеют прямое отношение к его предприятиям.

— А глава «Увольнение? Только в окно?»

— Обработка статистики районных суицидов по тем же принципам. Плюс, по мнению Глебушки и помогавших ему экспертов, отдельные несчастные случаи тоже можно считать самоубийствами, а пищевые отравления — неудачными суицидами. Здесь, кстати, упоминаются ваши слова об «атмосфере единства» и делается, в общем-то, естественный вывод, что в такой атмосфере любое уголовное дело по статье «доведение до самоубийства» заведомо бесперспективно.

— Я особо отмечу в завещании: в случае моей смерти дело против начальства не заводить.

Пока редактор оценивал юмор, Таня пригляделась к следующему пункту:

— «Содом районного масштаба». А это о чем?

— Это Глебушка подсуетился сам. Даже мне понравилось. Вышел на интернет-сайт «Любовь-морковь» нашел поиском анкеты Зимовецкого района, задал параметр «Парень ищет парня». Из двух тысяч анкет — надо же, как там Интернет развит, — нашел четырех гомиков и одно садомазо. Всем назначил свидание в баре, ну, они, правда, сразу разбежались, узнав, что он журналист. Все равно вечер в «самом престижном голубом кафе Зимовца» описал со смаком.

— Жаль, что они его не поимели под руководством садомазо, ему бы понравилось, — сказала Таня и, не успев выслушать обиженную реплику редактора, спросила: — А это что? «Правовое поле конкретных поняток»?

— О связи Столбова с криминалом Зимовецкого района. Кстати, о том, что лица, приближенные к Столбову, регулярно встречаются с криминальными личностями, в частности с вором в законе Федосом. Почему смеешься?

— Простите, вспомнила тот эпизод. Да, Иваныч, кстати, а что же от меня требуется? Покаяние на страницах родного издания и согласие с результатами расследования?

Редактор искренне замотал головой и взмахнул руками: кто подумать, что он может такое потребовать!

— Танюша, разве я свинья — такое предлагать?

— Ты должна поспорить с Глебушкой, поругать его за поспешные выводы, правда, и самой пожалеть, что слишком мало времени потратила на Зимовец и могла многое не заметить. Частично признать его правоту. Пусть будет некий компромисс мнений и как следствие — ощущение достоверности у читателя.

— Зачем мне участвовать в этом цирке? — спросила Таня.

Редактор посмотрел на Таню пристально и напряженно. Похоже, он подкачивал себя внутренним раздражением.

— Слушай, сестричка! («Была бы мужиком, небось, сказал бы „Слушай, старик“!», — подумала Таня) Давай не играть в детский сад. Ты же знаешь мою редакционную политику: свобода талантливой джинсы. Твоя статья про Столбова — талантлива в степени, близкой к гениальности. Потому мне все равно, сколько ты с него взяла денег. Но, — редактор резким жестом не дал Тане вставить слово, — прямые требования вышестоящего руководства надо выполнять. Ты же, надеюсь, с этим Столбовым контракт не подписала на информационное обслуживание?

Таня мотнула головой.

— Вот видишь. Ты написала правду по бизнес-заказу, теперь мы напишем правду по госзаказу. Не перебивай, — редактор повысил голос, — не девочка, сама знаешь, что честных барыг не бывает! У нас, по крайней мере. Каждый или под красной крышей, или на бандитском общаке. А если такого уровня, значит, его крышует одна из кремлевских башен. Этого Столбова — президентская башня. Теперь поступила просьба с другой стороны восстановить баланс. Что я и делаю…

Таня прекратила спор. В тот же день написала за явление об увольнении. А также докладную записку на имя главного редактора. В ней попросила редакцию воздержаться от публикации лжи.

И заявление, и записка остались без внимания… Тогда она рассказала в своем блоге о готовящейся публикации. Ее рассказ «Город грехов: технология производства» несколько дней возглавлял всевозможные рейтинги популярности.

Заявление об увольнении, естественно, было подписано.

Итак, Таня искала новую работу. И тут позвонил Столбов.

— Здравствуй, Татьяна Анатольевна, — весело сказал он. — Слышал, как ты за меня воюешь, — спасибо. У меня новая должность, знаешь уже?

— Здравствуйте, Михаил Викторович, поздравляю.

— При встрече поздравишь. Мне кадры нужны. В том числе пресс-секретарь. Сегодня к вечеру в Питере будешь?

— Буду, — ответила Татьяна.

И едва ли не каждой клеткой тела ощутила заполняющую ее радость и уверенность.

Не потому, что предложили работу. Работу она нашла бы, не сейчас, так осенью. Но только сейчас Татьяна поняла, что не просто не забыла Столбова, а желала увидеть его еще один раз. Пообщаться, поработать. Просто побыть рядом, вместе. И как можно дольше…

«Вот и еще одна отгадка „Зимовецкого чуда“, — подумала она. — Тот, кому понравился Столбов… а может, и тот, кто понравился Столбову, не хочет с ним расстаться».

* * *

Питер тем и отличается от Москвы, что по этому городу можно ходить пешком. Однако Таня лишила себя такого удовольствия — торопилась к Столбову, да и погода не самая радостная для прогулок — вязкая жара и городской смог, облепивший вечерний город.

Шофер, согласившийся отвезти ее в полпредство, не сразу разобрался с адресом.

— А, там, где дворец бракосочетаний был, — вспомнил он. — Хорошее было место, жаль, что бездельникам отдали.

О том, что в здании появился новый хозяин, он не слышал. Узнав о смене полпреда, буркнул: «Все равно, ничего он не решает!» Даже вздохнул пару раз, будто жалея, что запросил с Тани слишком малую плату за поездку в царство бездельников.

Уже в холле бывшего дворца (сначала князя Кочубея, потом — бракосочетаний) Татьяна разделила сотрудников полпредства на две категории. Одни глядели на окружающую действительность с тоской, обидой, затаенной злобой и еще более затаенной надеждой: вдруг мир опять встанет на ноги? Другие оглядывали явно непривычную обстановку с уверенным интересом: и не с таким справлялись! Эти другие не суетились, не мельтешили, но и не прогуливались вразвалку.

Столбов был весел, жизнерадостен и неофициален. Таню обнял — та покраснела, предложил погулять по анфиладе комнат («в кабинете засиделся»).

— Слыхал, что ушла из своего журнала. Молодца. Не ожидал, честно говоря.

— Я и сама не ожидала. Решаете кадровую проблему?

— Опять взялась за интервью? Знаешь, какое открытие я сделал? У меня, оказывается, прекрасный кадровый резерв. Я почти все начальство из Зимовца вывез, а там остался второй эшелон, и уже вторую неделю — никаких заморочек, прежних руководителей почти не дергают. Разве спросят: где у вас заначка с коньяком?

— А здесь такие заначки разрешены?

— Конечно. У меня запрещено только не выполнять прямые трудовые обязанности.

— А как с прежним коллективом?

— Каждый получил шанс остаться. Сразу стало понятно: не все им воспользуются. Так что первым делом подпортил статистику по округу — увеличил безработицу. Зато сделал еще одно открытие — понял суть работы полпредства. Оно старалось не ввязываться в дела губернатора Санкт-Петербурга, а заодно губернаторов остальных субъектов по Северо-Западу. И задача эта до моего прихода успешно выполнялось. Я честно предупредил: придется не просто работать. Придется ссориться.

— Хоть кто-то остался?

— Немало. Я применил кастинг Александра III. Слыхала? Очень просто. Вызывал руководителей отделов, понятно, по одному, и говорил, мол, собираюсь назначить вас своим замом, но мне нужно знать, кого вы намерены взять в свои заместители, назовите минимум две кандидатуры. Руководители, конечно, радуются обещанному повышению, но понимают: работать я заставлю. И называют своими будущими помощниками самых дельных ребят и девчонок, чуть ли не с курьеров и секретарш. Один зам — кум, или племянник, или просто дружбан, зато другой — нормальный кадр. А если одна фамилия повторяется у разных руководителей… Вот так за две недели я получил список лучших работников. Сейчас притираются к моим, учатся работать вместе.

— И меня вы так вычислили? — улыбнулась Таня.

— Нет. Насчет тебя обошлось без кастинга, ты уже начальник пресс-службы. Решай, кого оставить.

— Присмотрюсь и решу. С чего начинать?

— Пиарить мои заслуги пока рано — нечего. Попытайся понять, что нужно делать. Узнай, что не сделал предшественник. Наше отделение по Вологодской области, там, кстати, как на всей Вологодчине, кадры нормальные, прислало письма детей Деду Морозу. Он же в Великом Устюге живет. Ему письма со всей России пишут. Ну, Москве и Нижнему Тагилу наше полпредство помочь не может, поэтому здесь только письма Северо-Западного округа. Я на некоторые взглянул вполглаза. Безобразия. Посмотри, отбери, где совсем грустно, и наметим алгоритм, как их отработать.

— Вы это серьезно? Ну, насчет Деда Мороза?

— Я как-то при тебе сказал, что не шучу даже первого апреля.

* * *

Здравствуй, Дед Мороз.

Извини, что пишу тебе сейчас, весной. Но мне нужен подарок не к Новому году, а сейчас. У меня есть сестренка Алина, ей три года. А мне уже шесть, и первого сентября я пойду в школу. Алина останется одна дома.

Мама хотела отдать Алину в детский сад. Там ей сказали, что у них мест нет. Тетя-начальница сказала ей: «Вы, мамаша, с луны свалились? Нормальные мамаши занимают очередь в детском саду, пока еще не родили, а вы решили, будто для вас сейчас место есть! Пусть ребенок сидит дома с бабушкой, или наймите няню».

Бабушка Аня умерла давно, когда я была маленькая. Денег нанять няню у мамы нет. Поэтому, Дед Мороз, подари, пожалуйста, нам няню. Только чтобы она была добрая.

Даша Терентъева,

город Нямдора, Карелия.

* * *

Немного позже прихода Столбова в полпредство на Северо-Запад пришло глобальное потепление. Преждевременно, резко и без всяких намеков на прекращение. Ко Дню Победы установилась страшная жара — купаться было холодно только в Неве и Ладоге, в остальных водоемах — хоть по часу плескайся.

Черемуховые холода не состоялись. Два-три редких майских дождика оказались на редкость скудными, смех один, а не дождики, даже зонтов не смочили, не говоря уж про землю. С запада налетали тучи, но они проносились над городом, что твоя фанера над Парижем, проносились, если верить синоптикам, чтобы излиться над Валдаем.

Так что сезон белых ночей выдался не то что без ливней, гроз и наводнений, но даже без пошлой мороси. Зонты пылились на полках, в иных квартирах ими не пользовались с прошлой осени.

И туристы, и аборигены радовались такому подарку природы. Подшучивали: на Неву, мол, в этом году можно не только любоваться, можно и купаться в ней. Кайф портила лишь одна неприятность. Безветрие, окончательно установившееся в июне, окутало город жесточайшим смогом. Доброе начальство отпускало подчиненных, имевших загородные дачи, уже в четверг. Прочий народ терпел в городе.

Глава 2

Дым затягивал не только город, но и областные дороги. Из-за него и произошло ДТП, в иных условиях, пожалуй, невозможное.

Случилось оно на Таллинском шоссе, на границе Кингисеппского и Волосовского районов. Тракторист агропредприятия «Новое знамя» совершал обычный рейс с прицепом, полным навоза. Основной сложностью маршрута считался перекресток проселочной с шоссе — иной раз приходилось ждать минут пятнадцать, пока возникнет окно в бесконечной веренице летящих машин.

Сегодня Витька Сорокин, водитель почтенного годами «Кировца», твердо решил не уступать дорогу «бандюкам и буржуям». Решимость укрепила ночная гулянка с подругой Светой и ранний выход на смену без всякого протрезвления. А тут еще эта погань нечеловеческая — торфяная дымовуха… Короче, зол был Витька на весь мир и со злости этой поехал через шоссе, несмотря на слышавшуюся вдали милицейскую сирену. «Успею, — думал он, — а не успею, так он притормозит. Сам же поймет: чего взять с меня и моего долбаного колхоза?»

Уже на середине трассы чуть-чуть протрезвевший Сорокин удивился тому, как быстро приближается сирена. «Под сто двадцать жарит, а то и больше».

Тут как раз мент и вылетел из дымного тумана. И за секунду до неизбежного удара о «Кировец» совершил единственный маневр, дающий ему хоть какие-то шансы: рывком руля свернул налево и, кувыркаясь, отправился в кусты.

Витька не успел решить, радоваться или ужасаться такой судьбе мента, как понял, из-за чего заливалась сирена. Сзади несся фургон на скорости, почти невозможной для машины этого класса. Над кабиной крутился желтый маячок.

Не важно, что в эту минуту думал Витька, да и думал ли вообще. Важно, что случилось. «Кировец» почти переехал шоссе, но путь фургону преграждал прицеп. Шофер фургона, в отличие от мента, стал выворачивать вправо. И почти вывернул. Но стал жертвой своей дикой скорости и медлительности прицепа…

Удар Витька ощутил. Даже слетел с сиденья и слегка покарябал лицо. Выругался, смахнул кровь, заглушил трактор.

Ментовская машина улетела далеко, сразу и не разглядишь, где приземлилась. Поэтому Витька, выпрыгнув из кабины, отправился смотреть, что случилось с фургоном. Заметим, к его чести: о судьбе своего навозного прицепа он пока не думал.

С первого взгляда Витька понял: все очень плохо. Фургон лежит на боку, кабина разворочена и сплющена. А что стало с водилой, лучше и не думать, чтоб не стошнило.

Сорокин осторожно, ступая чуть ли не на цыпочках, приблизился к кабине. Стекло было покрыто паутиной трещин, но не разлетелось. Ни стонов, ни шевелений не было. Доносилась лишь какая-то веселятина от «Европы плюс». «Ладно, МЧС вытащит», — подумал Витька.

Вообще-то он мог бы вскарабкаться на разбитый фургон и попытаться до приезда МЧС открыть дверцу кабины, а если кто-то жив, то и попытаться вытащить. Так Витька и хотел сделать. Но у похмельного стресса своя философия. Она подсказала Витьку, что он не реанимобиль и раненым, если и вытащит, не поможет. Да к тому же Сорокин отвлекся на содержимое, вывалившееся из распахнувшихся от удара дверец фургона.

Груз оказался простецким — коробки с бананами. Зеленые и доспевшие в пути (их аромат пробивался сквозь запахи бензина и машинного масла). Витька нагнулся и потянулся… Но не к банану, а к небольшой пластиковой коробке, лежащей среди большого короба. Взыграло подпитываемое невыветрившимся хмелем любопытство. Сорокин не мог представить какое дополнение к бананам должно перевозиться в коробках с ними.

Он открыл футляр и увидел разноцветные таблетки, а может, жевательные конфеты. «Их что, продают вместе с бананами? Для детей?» Правда, рисунки на конфетках были совсем не детские: зодиакальные знаки, числа — чаще всего три шестерки.

Сорокин не читал сказку про Алису, но как-то получилось, что его рука протянулась к таблетке с надписью «Eat me!». Рука взяла таблетку и положила в рот.

Судя по гадостному вкусу, это была не жвачка. А значит, надо глотать, а не жевать. Сорокин проглотил.

Таблетка сработала быстро. Не успел Витька завершить осмотр внутренностей фургона, как к нему вернулась ясность ума и мысли. Правда, радости она ему не принесла. «Я не знаю, сколько народу угрохал, а таскаюсь здесь среди фруктов и конфет», — пришла ему в голову мысль. А так как таблетка еще и подарила определенную бодрость, то он решил немедленно забраться на кабину и попытаться вытащить хоть раненых, хоть трупы.

И он направился к кабине. Правда, перед этим нагнулся и поднял горсть разноцветных таблеток. Зачем добру пропадать!

Сделал несколько шагов и остановился, чуть не вскрикнув от радости. Дверца кабины медленно открылась, и из нее высунулся пассажир, верно экспедитор, сопровождавший груз. Лицо экспедитора было в крови, но двигался он более-менее уверенно.

— Эй, браток, — крикнул Сорокин, — ты в поря…

Витька замолчал. Незнакомец левой рукой смахнул кровь с лица, а правую руку протянул в сторону виновника аварии. В руке был пистолет.

— Стоять, — хрипло произнес он, наводя оружие.

Так они и простояли несколько секунд — окровавленный незнакомец, то и дело проводивший левым запястьем по глазам, и замерший Витек Сорокин. Из руки Витька одна за другой, как скупые слезы, падали таблетки. Сердечки и кубики сразу замирали, колесики катились по треснувшему асфальту на пыльную обочину.

Когда-то Витька служил в зоновской вохре. И вынес оттуда, в том числе понимание того, когда оружием просто угрожают, а когда прицеливаются для выстрела. Да и таблетка малость прочистила его хмельной мозг.

Витек по-кенгуриному скакнул в сторону и кинулся по дороге. Он услышал звук выстрела, инстинктивно пригнулся на бегу…

Не попал, сука! Не попал! Может, стоило бы рвануть на обочину, но вдруг там канава? Задержится — и конец.

Бросив молниеносный взгляд назад, Витек увидел, что «экспедитор» уже вылез из кабины, утвердился расставленными ногами на асфальте и готов снова стрелять.

«Пидор, он же должен меня в ментовку сдать, зачем застреляет?» — чуть не плача от страха и злости думал Витька, а сам, петляя, как заяц, бежал по дороге. И надеялся на торфяно-дымовую завесу.

Его догнала лишь четвертая или пятая пуля. Ударила в лопатку, и Витька свалился лицом на асфальт.

«Может, решит, что убил?» Но тут же Витька понял, что в очередной раз за это утро ошибся. Экспедитор ковылял по обочине — медленно, но целенаправленно. «Добить, сука, хочет».

Витька вскочил и, скособочившись, рванул по шоссе так резво, как только смог. Несмотря на боль, все-таки старался выписывать спасительные зигзаги. «Хоть бы кто навстречу. Ага, едут. Вот везуха! Менты!!!»

Действительно, это был ментовский «уазик». И он тормозил.

От радости — вот оно, спасение! — Витька забыл сделать очередной зигзаг. Пуля, выпущенная преследователем, вошла ему в плечо, опять швырнув на асфальт…

* * *

Гадостный дым, заполонивший Питер, привел к тому, что на один день сократился даже июньский Экономический форум.

На разговоры об инвестиционных технологиях, наномодернизации, несовершенстве сырьевой модели, неизбежном появлении новых мировых валют и справедливой цене на нефть (нефть опять дешевела, будь она неладна!) отвели два дня. Третий, как всегда, это прогулки по каналам и рекам, Эрмитаж и опера в Мариинском театре. Для особо продвинутых — пати на борту «Авроры». Но, несмотря на могучие кондиционеры в номерах отелей, автомобилей и залах, гости за первых два дня поняли, что в этот сезон Питер для прогулок не предназначен. Поэтому неформальная часть конференции свелась к пиршеству-фуршету и отъезду в Пулково-2, поспешностью схожему с эвакуацией.

Новый полпред в форуме тоже поучаствовал, правда, отдельно не выступал, но встречался с людьми: с нашими отечественными министрами и олигархами и с их зарубежными собратьями. Переводчиком у полпреда работала Татьяна.

Сам Столбов ни к кому первый не подходил, но к нему обращались часто. Ксерокопия статьи «Зимовецкое чудо» оказалось едва ли не самым востребованным материалом форума.

Когда гости разъехались, Президент нашел час заехать в полпредство к своему новому назначенцу.

— Весело у тебя, — сказал он, прогулявшись по этажам и посмотрев на новых сотрудников.

— А у меня всегда весело, — ответил полпред. — Кстати, жаловаться уже начали?

— Пока не слышно.

— Жаль. Значит, плохо работаю. Ничего, Анатолий Дмитриевич, скоро дождетесь. А как, кстати, у вас? Контора не донимает?

— Чувствую, отстала. Сработал ваш совет. Уж не знаю, как они с грушниками — напрямую поговорили или намеками, но у меня появилось ощущение баланса и полной стабильности.

Столбов кивнул, мол, всегда рад помочь, господин Президент.

— Премьер, правда, дуется, — продолжил Президент, — но я ему его же слова напомнил. Про диктатуру закона. У каждого свои полномочия, пусть не удивляется, что я ими пользуюсь. А если не нравится, пусть как лидер главной партии страны меняет Конституцию.

— А вдруг возьмет и изменит? — сказал Столбов.

— А я тогда свою партию создам. Или тебе поручу ее создать и взять в Думе большинство, — ответил Анатолии Дмитриевич.

И Президент, и полпред вежливо посмеялись, как и полагается после обмена удачными шутками.

— Наверное, проще создать новую партию, чем двум губернаторам договориться, как быть с этим — Столбов указал на окно, и гость понял без намеков — уж настолько стала видна глазу серая полоса над Невой. — Город страдает из-за того, что область горит, но никак ей помочь не может. Или не хочет — непонятно. Если все так будет и дальше, придется объявлять чрезвычайное положение. Объявлять придется одновременно в двух субъектах Федерации, а ответственный человек должен быть один. Иначе опять будет не договориться.

— Может, тебя поставить?

— Думаю, рано полпредство в огонь бросать. Может, достаточно будет добавить МЧС техники, горючего да вертолеты перегнать из Сибири. Смотрел прогноз, за Уралом нормальная погода, дожди и все такое. Пусть поделятся.

Президент ответил, что подумает…

* * *

В начале июля обещанное подкрепление от МЧС все же прибыло — колонна из двух экскаваторов, четырех автоцистерн, четырех «Уралов» и тридцати человек живой силы. Техника имела заслуженный вид, похоже, отправители рассчитывали на халявный ремонт в Ленинградской области.

Одновременно областное МЧС получило намек: можно получить и больше, но лишь по расчету. В том числе и дополнительную авиацию. Просто так ее присылать не собирался никто. Другие регионы России боялись остаться без противопожарных резервов.

У питерских пожарных подмога не вызвала никаких эмоций. За месяц непрерывной борьбы люди зверски устали, срывались, пили после очередной победы в бесконечной войне и выбывали на неделю. Были и жертвы: кто-то погиб в дорожной аварии, случившейся из-за смога, кто-то обгорел, провалившись в тлеющую болотную западню. Иногда работники с многолетним стажем после месяца непрерывного труда отправлялись на выходные к семье и не возвращались в отряды — семья не отпускала.

Техника оказалась слабее личного состава. От бесконечных поездок не выдерживали даже «Уралы», а уж «газики» и автобусы ломались один за другим. Вертолеты все чаще и чаще оставались на аэродромах на ремонт, но и он проходил с запозданием: бюджет МЧС не предполагал такого бесконечного марафона. Еще хуже было с горючим. «Вы что, баб катаете на вертолетах?» — спрашивали в Москве, и крыть в ответ было нечем: в прежние, спокойные сезоны бывало и так.

Сушь и жара понемногу делали свое дело: вытягивали воду отовсюду, откуда можно, разве только не из Ладоги и Невы. И то в Питере уже шутили, что через месяц удастся перепроверить легенды обо всех немецких самолетах, сбитых в блокаду и упавших в Неву. Хозяева прогулочных суденышек в иных местах сбавляли ход, опасаясь проскрести по дну. Прогулок стало мало, и даже не потому, что туристы не приезжали в Питер. Просто от зловонных каналов хотелось держаться подальше.

За городом было совсем не до шуток. Средних размеров озерца распадались на пруды и лужи. Речки высыхали до ручейков, потом высыхали и ручейки.

Прежде непроходимые трясины становились загадочным ковром, колыхающимся под ногами, как водяной матрас. Болотная зелень высыхала и съеживалась, зеленые перемычки между чащобами превращались в сухостой, который можно ломать охапками и бросать в костер вместо бересты.

Над Карельским перешейком установилось полное безветрие. Дым от пожаров висел над торфяниками, как воздушный шарик на нитке. От жары (а под тридцать держалось даже ночью) устали не только люди, устала и природа…

* * *

Вся остальная Россия тоже понемногу задыхалась. Но — по другой причине. Весенние подорожания никуда не ушли, и забыть о них удавалось, лишь думая о новых бедах и напастях.

РЖД в очередной раз признало пассажирские перевозки убыточными и ввело двадцатипроцентный летний тариф. И на купе, и на плацкарты. Большинство областных правительств, желая спасти бюджет, ввело такое же подорожание и для пригородных электричек.

Обычно от алчности железнодорожников население спасалось автобусами — душными, тесными, но дешевыми. Мелкие автобусные компании стали, было посылать «живые рекламы» прямо на вокзалы, соблазняя граждан демпинговыми поездками. Но на этот раз железнодорожники нанесли эффективный ответный удар.

За одну неделю произошли два ДТП с участием автобусов. Одно, на Северо-Западе, — исключительно из-за дыма. Жертв не хватило на федеральный траур, но было достаточно для энергичной газетно-телевизионной кампании; наиболее корректным и выдержанным с эпизодом был энтэвэшный фильм «Братский гроб на колесах».

На фоне таких страстей правительственный указ о том, что лицензии на междугородные перевозки может иметь не абы кто, а лишь крупные компании, смотрелся как народное требование. И указ не замедлил появиться. После чего число конкурентов РЖД одним махом сократилось на треть, а стоимость проезда в междугородных автобусах выросла примерно на столько же.

Тут произошел не сразу всеми замеченный, но характерный инцидент. Патриарх несколько раз обращался в правительство, а потом и лично к Премьеру с просьбой не поднимать железнодорожные тарифы и ввести мораторий на лицензирование автобусных предприятий хотя бы на период летних паломничеств. Ответили ему вежливо, но тарифы подняли.

Патриарх выступил с заявлением, в котором кроме очередного призыва народа к терпению впервые попросил власть имущих быть внимательнее к проблемам своих сограждан. А кто-то из патриарших приближенных отметил в своем блоге, мол, не стоит надеяться, что в ином случае Церковь заменит ОМОН: даже когда Иоанн Кронштадтский вышел с крестом к революционной толпе, она все равно пошла громить офицеров.

Следствием всего этого было некоторое охлаждение на официальном уровне между Премьером и Патриархом и совсем не холодная реакция некоторых пользователей Интернета. Прокатились две недобрые волны сообщений в ЖЖ и комментариев о «жадных попах, готовых урвать даже в кризис». Самая независимая из всех изданий, «Вольная газета», предположила, что если Патриарх будет вести себя, как Папа римский Иоанн-Павел II, то его ждет болезнь Альцгеймера. А популярная телевизионная передача «Гражданин и Закон» выпустила короткий сюжет о попах, вымогающих квартиры в наследство у одиноких старушек, и между делом легонько обвинило церковников в содомии.

Конечно, в то лето хватало и других беспощадных и пакостных информационных войн. Кто-то (ну, конечно же, не Премьер) организовал серию виртуальных нападений на Президента, старательно намекая, что он символ катастроф и проблем последних лет. Кто-то (ну, конечно же, не Президент) ответил утверждением, что правительство России послушно исполняет все приказы и прихоти монополий. Еще по мелочам поклевывали нового полпреда Северо-Западного округа, впрочем, чаще все-таки хвалили.

Но население, не охваченное Интернетом и равнодушное к аналитическим телепередачам, пока просто страдало. Причем по всей России: от дорогих поездных и автобусных билетов, от подорожавшего бензина, от дорогих продуктов и разгрома рынков. На Северо-Западе, и особенно в Питере, вдобавок к этому страдало от жары и дыма.

* * *

Глава самоуправления поселка Нямдора Борис Ульянович Военков пришел на рабочее место раньше обычного и выглядел заметно встревоженным. Подчиненные, вызванные вечерними звонками шефа, тоже пришли до начала присутственного времени..

— Проблема у нас, и, возможно, пренеприятнейшая, — сказал поселковый мэр. — Кто знает, что за люди поселились в пансионате еще с прошлого четверга?

Подчиненные — работники различных районных служб — стали строить разные догадки, из которых следовало, что никто толком ничего не знает.

Вообще-то пансионат существовал для туристов. Но в этом году туристы в Нямдоре стали редкостью. Главное же, двое приезжих вели себя непривычно. В лес не ходили, не рыбачили. Зато гуляли по поселку беседовали с жителями, заходили в организации. Одним словом, шпионили.

Версии выдвигались самые разные. Может, это политтехнологи, прибывшие перед выборами изучать электоральное поле? Или финансовая ревизия? Или террористы?

— Это мысль! — обрадовался мэр. — Нужно их милицией проверить.

Тут кто-то обратил общее внимание на отсутствие главы департамента по финансам — самого ругаемого, ценного и ответственного кадра администрации. Мэр пригорюнился. Если главного финансиста похитили боевики, еще куда не шло, но если его похитили ревизоры или он вступил с ними в сговор…

Глава уже хотел позвонить финансисту, но тут посыпались события, сделавшие звонок излишним.

Сперва позвонил зять, владелец двух магазинов и автозаправки. Сообщил, что на его глазах в поселок въехали пять машин и направляются к администрации. Уточнил: не милиция.

Мэру хватило ума и воли удержать восклицания и догадки при себе. Не стоит нервировать подчиненных раньше времени. Самому бы совладать с нервами.

Пытаясь совладать, Борис Ульянович лихорадочно вспоминал, кому задолжал, да еще столько, что на выбивание долгов пожаловала бригада аж на пяти автомобилях. Вроде как чист перед всеми…

Тут как раз таинственный кортеж подъехал к администрации. Одна из загадок разъяснилась сразу — поселковый главбух вышел первым и направился в здание, показывая дорогу остальным. Приезжая группа поднялась по лестнице и вошла в кабинет главы как к себе домой. Группу возглавлял мужчина средних лет с легкой сединой и, как показалось главе, со слишком самоуверенным, слишком хозяйским взглядом.

Борис Ульянович постеснялся попросить незнакомца представиться. А ведь он его видел. И недавно. Только где?

«Это новый полпред», — шепнули сзади.

— Здравствуйте, э-э… («Идиоты, да подскажите имя-отчество!»)

— …Михаил Викторович, — подсказал сам гость. — Здравствуйте, Борис Ульянович. Надеюсь, не очень нарушил ваши рабочие планы?

На лице полпреда была улыбка. Но глава понимал, что просто не хочет увидеть другое выражение на этом лице. Боится.

— Нет… Но вообще-то мы могли бы вас принять. Могли бы подготовиться. У нас знаете, такая рыбалка.

— Знаю, — сказал Столбов, сверля взглядом главу. — В следующий раз, времени мало. Сегодня я провожу выездное совещание. По важному социальному вопросу — обеспечению детей местами в учреждениях дошкольного образования.

Борис Ульянович умел держать удар. Даже неожиданный. И все равно позволил неприличную паузу в несколько секунд, а потом произнес, не скрывая растерянности:

— Но мы же его не пла… Мы не успели подготовиться в достаточной мере.

— Зато я успел подготовиться. — Столбов подошел к столу, отодвинул стул и сел на него. — Это сделала моя выездная рабочая группа. (Двое молодых людей из свиты слегка кивнули и глава понял: это есть таинственные жильцы пансионата.) — Программа решения проблемы разработана. Вам остается только выслушать, если вы не против.

Глава был не против. Хотя и не понимал, с чем ему предстоит согласиться.

— Начинай, Иван, — сказал Столбов.

От свиты полпреда отделился высокий человек в очках. Тот самый, Очкарик, как однажды окрестила его про себя Татьяна, впервые увидев в райотделе милиции Зимовца. Так звала его про себя до сих пор. Хотя знала теперь и имя-отчество, и биографию, полную грустных фактов. Спецназ, ранение, вынужденная смена профиля, переход на штабную работу и такие успехи в аналитике, что дивились выпускники Академии. Новый удар — дивизия расформирована, жена ушла. Иван выдержал и это: не спился, не связался с какой-нибудь бандой, пока не нашел Столбова.

Или пока Столбов его не нашел. Татьяна уже и сама-то не могла точно сказать: это она нашла Столбова или он ее.

Между тем Очкарик достал из кармана пиджака компьютер-наладонник и, поглядывая на экран, заговорил. Тон был официальный, но чувствовалась легкая издевка. Как и положено, когда понятны и факты, и суть происходящего.

— Значит, так. В поселке проживают четыре тысячи семьсот пятьдесят шесть семей, из которых двести шестьдесят три семьи насчитывают триста двенадцать детей дошкольного возраста. Из них сорок детей обеспечены местами в бывшем ведомственном детсаду «Малышок». Сто семьдесят шесть детей находятся в очереди на поступление в дошкольное учреждение. Сто десять участников очереди по своему возрасту могли бы уже сейчас быть зачисленными в детский сад. Одновременно с этим бывшее муниципальное учреждение дошкольного образования «Веснушка», способное принять, как минимум сто тридцать пять детей, с 1995 года используется не по своему назначению.

Столбов сидел, чуть покачивая ногой, и не отрывал взгляда от главы. Чем страшно последнего нервировал. «Что хочет он? Снять меня? Поставить своего человека? Но зачем полпреду свой человек в нашем захолустье? Ни нефти, ни газа, все предприятия стоят…» — перебирал в уме варианты Борис Ульянович.

А тем временем Иван сделал паузу и взглянул на главу, намекая на необходимость ответа.

— Я в курсе этой проблемы, — сглотнув, проговорил Борис Ульянович. — Но понимаете… в условиях экономической нестабильности и снижения рождаемости… Словом, площади «Веснушки» были невостребованы, поэтому их арендовали юридическая консультация «Домино плюс» и мебельный салон «Астрелька».

— А сейчас, когда рождаемость повысилась, — резко, уже без улыбки спросил полпред, — не имеет ли смысл вернуть детский сад детям?

— Конечно, вы, безусловно, правы… Но арендаторам необходимы новые площади, а помещению — ремонт. Следующий год, — вдруг вспомнил глава, — планируется объявить Годом ребенка. Наша администрация… Комплекс мер…

— А вы знаете, что с вашими замечательными арендаторами очень просто договориться? — перебил главу еще один из свиты полпреда, еще не старый, но уже совершенно седой человек. — Лично я и договорился. У всех же дети, даже у юристов и мебельщиков…

Провожаемый взглядами главы и его подчиненных Седой обошел стол, подошел к прикнопленной к стене карте поселка.

— Юристам нашлось помещение рядом с отделением милиции, в бывшем помещении игровых автоматов. Вот тут. — Седой уверенно обвел пальцем место на карте, а Борис Ульянович поразился тому, как быстро этот человек с внешностью помотавшегося по горячим точкам отставника отыскал на незнакомой карте нужный объект. — Думаю, будет справедливо освободить их от аренды до конца года. А мебельный магазин нашел себе место на рынке. Там ему будет хорошо. Кстати, в порядке помощи мебельщики оставили детскому саду немножко мебельного неликвида. Надеюсь, вы освободите их на пару лет от аренды за этот акт благотворительности?

«Это серьезно?» — хотел, было спросить глава. Но заметил в группе полпреда — только сейчас, что характерно! — директора мебельного салона и юридической конторы. Оба кивнули: да, все так, мы переезжаем.

— Хорошо, — выдавил из себя глава. — Мы рассмотрим этот вопрос и решим его положительно… Но проблема ремонта…

— Да, ремонт нужен, — перебил Седой. Так резко, что поселковый глава с предельной четкостью осознал, что этот седой человек когда-то командовал воинским подразделением. И не меньше чем ротой, а то и полком. — Эта проблема тоже решена. На днях завершится ремонт школы. Я связался со строительным управлением. Бригада маляров и штукатуров готова задержаться в поселке на неделю. Остается проблема денег.

Седой посмотрел на Очкарика. Тот кивнул, мол, да, это мой вопрос:

— Деньги… что ж, деньги — всегда проблема. Однако почти все проблемы разрешимы, не так ли, Борис Ульянович? Ведь ваш поселок в декабре празднует восьмидесятилетие и деньги на торжественные мероприятия должны прийти в октябре. Так? Я поговорил с уважаемым Владимиром Ивановичем. — Жест в сторону главы департамента по финансам, тот согласно, чуть ли не испуганно кивнул. — И мы пришли к выводу, что эти деньги следует заплатить ремонтникам, они готовы подождать до октября. Мы с Владимиром Ивановичем подсчитали, останется даже на детские кроватки и шкафчики.

— Но… понимаете… — Глава хотел произнести правильные, берущие за душу слова о том, что нельзя использовать праздничные деньги (которые он давно уже в уме все поделил и пристроил), нельзя лишать народа праздника, их и так у народа немного… Но высказаться ему не дали.

— Понимаю, — вернулся в разговор полпред Столбов. — Проблем с нецелевым использованием средств не будет. Уборку после ремонтников и прочие мелкие работы сделают родители-очередники. За полтора месяца — успеют. Праздник придется отгулять скромно. Без фейерверков и карнавала. Зато дети пойдут в детсад. Вопросы будут?

Вопросов не было. Была печаль поселкового главы и легкое отупение, да щеку подергивал легкий нервный тик. Кто-то из сотрудников полпредства положил перед ним на стол несколько листов бумаги.

— Уважаемый Борис Ульянович, — услышал глава тихие, почти проникновенные слова Столбова, — пожалуйста, посмотрите. От вас требуется поставить подписи в четырех местах. А этот лист, график работ, повесить на стену. Два или три раза узнать, как идет работа. И открыть детсад «Веснушка» тридцать первого августа.

— Но…

— Без «но», пожалуйста.

Это формально вежливое «пожалуйста» больше походило не на просьбу, а на звук взводимого курка.

— У вас, впрочем, есть и другой вариант, — еще тише, душевнее и грознее сказал Столбов. — Прямо сейчас начать решать проблему собственного трудоустройства. Выбирайте.

— Да, — торопливо согласился глава, — сделаем!

— Вот и отлично. Значит, к первому сентября место в детском садике получат и очередники, и дети, в очередь не записанные. Мест хватит?

— Да, всем хватит, — сказала пожилая дама с рыжем костюме и с халой на голове, председатель комиссии по социальным вопросам.

— Хорошо. Кстати, по поводу тех, кто не стоит в очереди… — Столбов повернулся к даме, взглянул ей в глаза. — Это вы спрашиваете уматерей-одиночек, забывших записать ребенка в детсад после роддома: «мамаша, вы что, с луны свалились?»

Любой другой взгляд председательница отбила бы возмущенной репликой: «Да кто вам такую чушь сказал? Или сами выдумали? С вас станет!»

Но сейчас так ответить не смогла. Под таким взглядом не врут. Наоборот, шмыгнула носом, чуть всхлипнула и тихо сказала: «Да».

— Да как вы могли, Любовь Петровна?! — возмущенно произнес глава. — Вы же позорите всю администрацию…

Столбов отмахнул рукой главе — сейчас я говорю.

Опять посмотрел на Любовь Петровну:

— Не надо так с людьми, уважаемая. Все мы бедные и усталые, понимать надо друг друга. Научитесь работать по-другому. Через год позвоню и проверю. И на открытие «Веснушки», — это уже главе, — пригласить меня не забудьте. Кажется, все? Тогда на крыло!

Свита полпреда двинулась к двери, а сам полпред подхватил главу под локоток и отвел в сторону.

Борис Ульянович не считал себя великим эмпатом, но сейчас явственно ощутил волны агрессии, идущие от полпреда. Не барского гнева, не мелкой зависти, не собачьей злости на то, что кусок увели из-под носа. А глубинной, грозной ненависти. Так ненавидят кровника. Так ветеран-партизан смотрит на ветерана-карателя.

От этой волны глава чуть не задохнулся. Ну, за что его может так люто ненавидеть представитель Президента по Северо-Западу? Чем он, маленький чиновник, смог насолить такому важному человеку?

— Два вопроса, — тихо, медленно и оттого особенно страшно проговорил Столбов. — Оба, считай, личные. Вопрос первый: что вы здесь целыми днями обсуждаете? Чем занимаетесь, если пустяковую проблему решить не смогли? Люди со стороны за два дня решили, а вы за год не почесались? Или чем-то совсем важным занимались, что важней повседневной человеческой жизни?

Глава то ли хрипнул, то ли кивнул, не зная, как отвечать.

— Пока думаешь — второй вопрос. Зачем тебе власть, если ты для людей не работаешь? Для чего мне власть, я знаю. А ты?

— Я… Ну да, я буду, — пробормотал глава по принципу: лучше хоть что-то, чем молчанка.

Вернусь и спрошу, — сказал полпред и направился за уходящей делегацией.

* * *

Уважаемый Михаил Викторович.

Я — Степанов Кирилл Сергеевич, капитан подразделения УВО по Кингисеппскому району. Понимаю, что мое письмо не по адресу. Но слышал, что вы смелый человек и не лжете. Прочтите, пожалуйста, письмо и скажите, можно ли что-нибудь сделать, или нет?

14 июля я совместно с патрульным экипажем УВО возвращался в наше управление по Таллинскому шоссе. В районе 85-го километра мы обнаружили место автотранспортного происшествия, а также гражданина, бегущего по дорожному полотну, и правонарушителя, стреляющего в него из боевого пистолета. Когда мы вышли из машины, гражданин упал, раненный правонарушителем, а последний прицелился в нас. В ответ на действия правонарушителя я произвел несколько выстрелов из табельного АКСУ, причинив правонарушителю ранения и тем самым, обезоружив его.

В руках у правонарушителя был пистолет предположительно системы Стечкина. В кармане я обнаружил удостоверение на имя Бориса Морозова, сотрудника охранной организации «Резерв».

Выяснив, что жертва правонарушителя, и он сам получили ранения, требующие госпитализации, мы вызвали медицинскую помощь и осмотрели место происшествия. Сначала мы обнаружили опрокинувшийся фургон, в кабине которого находился шофер, заблокированный упавшей машиной. Там же мы обнаружили трактор с прицепом, с которым столкнулся фургон, имевший номер Московской области.

Примерно в ста метрах от места основного происшествия была обнаружена перевернувшаяся милицейская машина, тоже с подмосковными номерами, а в ней двое сотрудников, получивших тяжелые травмы. После этого мы вызвали дополнительную «скорую помощь» и попытались сами оказать медицинскую помощь раненым.

К этому времени раненый гражданин, как позже выяснилось, шофер трактора, пришел в себя и обратился ко мне, показав две таблетки, со словами: «Вот за это меня убить хотели. Посмотрите в фургоне, там весь груз». Действительно, согласно предварительному осмотру разбитого фургона среди разбросанных бананов обнаружилось несколько емкостей с такими же таблетками.

Практически одновременно с экипажем районной «скорой помощи» и бригадой МЧС к месту происшествия прибыл автомобиль с группой лиц в штатском. Они представились сотрудниками ФСО и приказали нам отойти к своей машине. Поначалу мы отказались выполнить этот неправомерный приказ, и это чуть было не привело к инциденту с применением огнестрельного оружия, но в этот момент мне позвонило непосредственное начальство и приказало голосом (полным раздражения и волнения) выполнять все распоряжения сотрудников ФСО. После этого мы отошли, но все же добились эвакуации раненого шофера трактора в районную больницу. Увезти туда же раненого правонарушителя сотрудники не позволили.

Некоторое время спустя прибыли машины «скорой помощи» из частной клиники, и в нее был перенесен раненый правонарушитель. В другую машину перенесли шофера фургона, по моим наблюдениям не подававшего признаков жизни. Еще в одну машину отнесли раненых милиционеров экипажа сопровождения. Я сказал сотруднику ФСО, что «ребятам повезло», а он ответил на это: «Вам повезло больше. Если бы вы стали рыться в фургоне, вы бы сейчас им позавидовали». После этого старший группы приказал нам «ехать куда ехали» и добавил: «Мужики, если хотите нормально спать, запомните: ничего не было».

Этим же вечером выяснилось, что раненый шофер трактора перевезен из районной больницы в какое-то медицинское учреждение Санкт-Петербурга. В больнице мне сообщили, что у них не осталось никаких документов, содержащих сведения об адресе данной клиники. Где в данный момент находится Виктор Сорокин, мне выяснить так и не удалось.

Позже я посетил место аварии и не обнаружил там никаких следов происшествия. Как мне удалось выяснить, люди, представившиеся сотрудниками ФСО, позвонили в агропредприятие «Новое знамя» и приказали прислать шофера для эвакуации трактора и прицепа в хозяйство. Ни разбитого фургона, ни перевернутой милицейской машины на месте уже не было. Более того, я обнаружил лишь несколько осколков стекла и небольшие пластмассовые обломки. У меня возникло ощущение, будто место происшествия было вымыто и пропылесосено в полном смысле слова.

На следующее утро, когда я выходил из дома, ко мне подошли два незнакомых гражданина. Они показали мне удостоверение сотрудников ФСО и сказали: «Хватит играть в честного мусора. Тебе же сказали русским языком: не было ничего. Еще раз сунешься в больницу, или спросишь кого-нибудь — вылетишь из ментовки без подписи. А захочешь поиграть в майора Дымовского, будешь письма кропать или бздеть в Инете, запомни: второй раз твое имя всплывет уже в некрологе».

У меня осталось несколько таблеток, выпавших из рук раненого гражданина Сорокина. Три дня спустя я показал нашему сотруднику, который на службе много работал по наркотикам, а сейчас в отставке. Он сказал мне, что это «экстази», причем видимо, очень высокого качества.

Уважаемый Михаил Викторович. Два года назад я задержал торговца анашой в его доме. Когда мы его выводили, его мать стала нас проклинать и кричать: «Продал на рубль — в тюрьму, а кто на миллионы торгует, того ты не тронешь, кишка тонка, ментовская сука!» Я ей сказал, что ни одного наркобарыгу не отпустил и не отпущу. И вот теперь не знаю, как мне жить.

Дайте совет, что мне делать дальше: добиться, чтобы этому делу был дан ход, или просто нажраться и попытаться все забыть.

Капитан Кирилл Степанов.

Под письмом была резолюция Тани: «Полпреду для ознакомления, в полном объеме, вне очереди».

Глава 3

Добрый Дедушка Мороз!

Мама говорит, что ты волшебник. Пожалуйста, поколдуй, чтобы над нашим домом никогда не шел дождик.

У нас дом старый, двухэтажный, и у него течет крыша.

Мама и папа очень много раз ходили к начальникам, просили отремонтировать крышу нашего дома. Но им говорили, что дом очень старый и чинить его нельзя.

Мама часто плачет и говорит папе: давай возьмем кредит и купим новую квартиру. Папа отвечает, что сейчас кредит на новую квартиру дадут только волшебнику. Поэтому я не прошу у тебя новый дом для нас. Сделай так, чтобы, на нас сверху не капал дождик.

Витя Голик, поселок Нижнереченский,

Нижнереченский район.

* * *

— Это хорошо, Михаил Викторович, что вас недавно назначили, — еще на улице не узнают. Можно встречаться в людных местах.

— Зато я тебя сразу узнал, — ответил Столбов своему собеседнику-милиционеру. — Тебя, небось, Дукалисом в школе звали, потому ты и пошел в ментовку, после «Ментов».

— Правильно угадали, Михаил Викторович.

И действительно, Степанов был невысоким белобрысым крепышом с глазами цвета балтийского неба. Рассказывая свою биографию, он вспомнил, что бабушка была из водской деревни, но на водском языке почти не говорила, а уж он тем более.

Встречались они в ресторане «Сурикат», что на Петровском шоссе. В это время года главным залом ресторана стала уличная беседка, оплетенная декоративным хмелем. Но Столбов и лейтенант сразу перешли в подвальное помещение, не столько ради конспирации, а из-за надоедливого торфяного дыма. Как заметила Таня, присутствовавшая при встрече, сейчас мясо, нанизанное на шампур, можно было просто на три часа выставлять на улице — прожарится вряд ли, но продымится лучше всякого шашлыка.

Пока Столбов говорил со Степановым, Таня послала данные, принесенные милиционером, в информационный центр, организованный при полпредстве. А если быть точным, перемещенный в Питер из Зимовца. Единственный отдел, в который прежних кадров не взяли, только привезенных и проверенных.

Данные (номер фургона и фамилию одного из сотрудников ФСО) она передала с пометкой «срочно». Ответ пришел минут через пятнадцать.

— Машина принадлежит государственному предприятию «Драйвер», расположенному в Подмосковье. Информацию дали с такой пометкой: это практически правительственный гараж. В Ленинградской области «Драйвер» доставляет скоропортящиеся товары потребителю из порта в Усть-Луге. Что же касается г-на Морозова, то он оказался сотрудником охранного предприятия «Резерв», по биографии — бывший сотрудник ФСО.

— Бывших не бывает, — задумчиво произнес Столбов, — а для тех, кто не знает этого, — пожалуйста, название конторы. — Потом пристально посмотрел на капитана Степанова: — Хорошо, за информацию спасибо. Интересная. Таблеточки я возьму, проверю своими ресурсами. Кстати, судя по огранке, делали на приличном оборудовании, не удивлюсь, если качество будет премиум-класса… Но сейчас важно другое. — Кирилл, ты зачем ко мне обратился?

Лейтенант взглянул то ли удивленно, то ли обреченно: так и думал, будет какая-нибудь вежливая отмазка на тему «ничего сделать нельзя».

— Слышал, ну, в смысле читал, что вы человек честный, умеете защищать людей. — Сказал и покраснел.

— Умею, — спорить Столбов не собирался. — Тут вопрос не в том, какой я, честный или нечестный. Дело в другом — чего ты ждал? Я не министр МВД, не глава ФСБ — своего спецназа у меня нет. Я не могу сказать тебе: «Спасибо, капитан, дальше органы разберутся». Подожди! — остановил открывшего было рот Степанова. — Просто передать данные в другое ведомство, на самый верх, я не могу. Ну, во-первых, придется назвать источник — меня в то утро на шоссе не было. Во-вторых, хрен знает, какие горизонтальные связи на вершине вертикали. В лучшем случае прикроют проект и будут возить наркотики не из порта в Усть-JIyre, а из какой-нибудь другой дыры на границе. Стоит ли тогда заморачиваться?

— Значит, проще в запой уйти, — то ли спросил, то ли констатировал капитан.

— Но ведь, мент, это твоя территория, — сказал Столбов. — Вот скажи, порт в Усть-Луге — твоя земля?

— Моя, — удивленно сказал капитан, — ни Минобороны, ни погранцов.

— Положим, своих сил у тебя маловато. А вот представь… — Столбов положил слева от чайной чашки ложку, справа поставил вазочку с цветным сахаром. — Вот представь, тут лежат все эти ребята, тут их стволы, тут наркота. В порту, на твоей территории. Кто их обезоружил и повязал с поличным — не твое дело. Ты можешь, как мент, к ним подойти и оформить, когда увидишь.

— Если увижу тех, кто их повязал, то тоже прикажу положить стволы и встать рылом к стенке враскоряку, — серьезно ответил мент.

Татьяна тихо прыснула, мгновенно визуализировав сюжет: мальчик-с-пальчик, с пугачом или рогаткой в руках, заставляющий двух великанов встать мордами к стене их великанского амбара.

— И они выполнят приказ, если ты их застукаешь, — с еле заметной улыбкой ответил Столбов. — Только обещай, что на подъезде будешь сиреной дудеть, как в штатовском кино.

— Обещаю, — ответил Степанов.

Его лицо напоминало телеэкран, над которым издевается «ленивчиком» придирчивый зритель. И все равно одна эмоция встречалась чаще всего: «Блин, вписался в историю. Как соскочить бы?»

— Жена, дети есть? — спросил Столбов.

— В разводе третий год, с детьми — не вышло.

— Тогда проще, — сказал Столбов. — Делаем так: таблетки я проверяю и прочие справки навожу. Мне лучше не звони. Интернет в районной ментовке есть? Хорошо, рад прогрессу. Вот тебе моя визитка, на ней сайт полпредства. Смотри его каждый день. Когда будет там сообщение: «В ближайшее время полпред планирует совершить ознакомительную поездку по южному побережью Финского залива», тогда приходи в полпредство и сразу ко мне.

— Хорошо, так и сделаю, — осторожно сказал Степанов, будто еще не решивший, согласиться или нет.

— Смотри, мент, дальше решать тебе. Соскочить еще не поздно, пойму. Но в запой не советую. Говорят, чухонцы быстрей славян спиваются.

— Да, — усмехнулся мент. — Подпортила бабушка генетику.

* * *

Глава Нижнереченского района Игорь Аркадиевич Овчинников пребывал в возвышенно-печальном настроении, присущем русскому человеку, вернувшемуся домой из Европы. Небольшой, отчасти импровизированный отпуск он провел с супругой в Испании. И чтобы отдых был полноценным, отключил мобилу. Вообще. Вынул симку и все.

Конечно, обратный путь приятным не бывает. В самолете какие-то козлотуры, памятуя о запрете проносить жидкости на борт, так нагрузились до вылета, что сперва устроили концерт по самозаявкам, а потом довели оба сортира до нецензурного состояния. К тихой радости Игоря Аркадиевича, в аэропорту их сразу подхватили родные менты и потащили на протрезвление.

Самого Игоря Аркадиевича тоже немножко обидели и на таможне, и на посту ДПС, когда он ехал на машине, сданной на стоянку две недели назад. Увы, в очередной раз выяснилось, что ни таможенники, ни менты о Нижнереченском районе ничего не слыхали.

Зато сейчас он уже был в тех самых краях, где о нем должны как минимум знать. А через пятнадцать минут он окажется там, где к нему обращаются лишь по имени-отчеству и боятся поднимать на него глаза. И жизнь окончательно наладится. Если бы только не этот докучливый запах гари. Ладно, вроде бы в Питере еще хуже…

От благостных мыслей Игоря Аркадиевича отвлек звонок мобильника супруги. «Да, кстати, надо симку вставить», — подумал он.

— Ленечка, здравствуй, — сказала жена. — Да, мы уже в России. Не кричи, пожалуйста, не слышу.

— Да, Игорь рядом. Возьми, — это уже мужу и тихо, в сторону: — с ума сошла, что ли?

Игорь Аркадиевич кивнул. И совершил право нарушение, за которое в Испании штрафуют на сто евро, а в России тоже вроде бы штрафуют, но еще неизвестно, оштрафовали кого-то когда-нибудь или нет.

— Игорек!

Глава сразу понял: случилось что-то очень серьезное и плохое. Елена Максимова, секретарь районного отделения «Единой России» и супруга владельца торговой сети из трех продтоварных магазинов, обычно все же соблюдала приличия, именуя его Игорем Аркадиевичем. Случилось что-то экстраординарное.

— Игорек, что это такое? Почему нашу квартиру отдали бомжам?

— Леночка, объясни… — растерянно проговорил Игорь Аркадиевич, увеличивая скорость.

— Нет, это ты объясни! Ты же говорил, что квартира на Социалистической, восемь, та, которая угловая, с эркером, — наша. А сегодня я узнаю, что почему-то все изменилось, дом сдают, всем командует какая-то делегация из Питера, а в нашу квартиру, на которую мы претендуем как семья ветерана Великой Отечественной, селят семью из развалюхи. И Залесские тоже в шоке, их ордер тоже отдали черт знает кому!

Похоже, сдача дома в эксплуатацию действительно была торжественной, а Леночка находилась на месте события: в трубке слышались звуки духового оркестра. Бедняжка уже не сообщала ничего ценного, а просто истерила во весь голос. Глава хрипло сообщил: скоро во всем разберусь, вернул телефон жене и выжал под сто сорок, на этом отрезке пути ментов он уже не боялся.

На улицу Социалистическую подведомственного поселка Игорь Аркадиевич влетел еще до окончания торжеств. С первого взгляда оценил ситуацию и понял: Леночка не приврала. Действительно, возле нового дома — хорошего, современного благоустроенного дома, построенного, конечно, не за районные деньги (откуда они!), а за областные средства, — стояли какие-то странные люди и глядели на здание, будто не веря, что им здесь предстоит жить.

Назвать этих людей «незнакомыми» значило бы соврать. К примеру, вот Голики — скандальная семейка из ветхого жилья, надоевшие ему и подчиненным просьбами починить крышу в их доме или переселить. Он же им предлагал нормальный маневренный фонд, а что «в такой общаге с алкашами детям жить нельзя», так пусть не выпендриваются, а посмотрят новости про беженцев в Сомали!

Неподалеку от новоселов стояли ничего не понимающие, еще более знакомые люди: Елена Максимова, Евгений Залесский, школьный приятель Дюшка Самойлов. Они созерцали окружающий, перевернувшийся мир с тоской и недоумением. Еще был поп с кадилом и духовой оркестр.

Но все же Игорь Аркадиевич взглянул на них лишь мельком, а уставился на действительно незнакомых персонажей. Узнал он только одного — запомнил лицо в новостях. И сразу же его настрой, с которым он влетел в райцентр, настрой быка, выпущенного на поле чести и смерти (как же в Испании да без корриды!), сменился настроем молочного теленка, которого маму-корову отправили на мясокомбинат, и надо срочно приласкаться к альтернативной мамаше. В поселок пожаловал новый полпред.

Самое же неприятное, наверное, даже и страшное, настроиться на эмоции гостя оказалось трудно до невозможности. Полпред Столбов (как его, Михаил Евгеньевич, что ли?) не был благодушно-приветлив. Или разгневан — плохо, но привычно. Столбов был весел, причем абсолютно искренне. Он о чем-то беседовал с мальчишкой лет шести, верно младшим Голиком. Будто дядя приехал к племяннику. И эта непринужденная радость казалась особенно страшной.

Когда же глава вышел из машины, Столбов повернулся к нему со столь же радостной улыбкой на лице:

— Здравствуйте, Игорь Аркадиевич! А мы вас заждались! Хотели уже без вас, но узнали, что вы на подъезде. Значит, вы и должны.

— Здравствуйте, Михаил Евгеньевич, — («Викторович», — кратко уточнил полпред), — прос… Простите, что я должен?

— Вручить ключи новоселам и запустить в подъезд кошку.

— А… Извините, разве….

— Разве можно потакать суевериям? Я поговорил с отцом Григорием из Благовещенской церкви, и он сказал, что обычай устоявшийся, ничего страшного, главное, что дом освящен.

Леночка Максимова сделала такую скорбную гримасу, что отчаяние главы сменилось решимостью.

— Разве… Вы уверены, что не произошла путаница с ордерами? — Правда, при этом смотрел не на полпреда, а на подчиненных, всем составом выстроившихся рядом.

— Уверен. Произошла, — с той же грозной улыбкой произнес Столбов. — Если бы не произошла, не пришлось бы работать два дня, устраняя последствия путаницы. Пока вы были на заслуженном отдыхе, здесь очень неплохо поработали и устранили все ошибки. Иван, пожалуйста.

Иван, которого Таня именовала Очкариком, раскрыл папку и стал читать:

— Так. Дом двухэтажный, кирпичный, улучшенной планировки, построен областным филиалом «Ленжилстроя» по специальному проекту. На средства районной администрации, то есть на деньги областного бюджета, — сказано мельком, почти без акцентировки, — в рамках реализации национального проекта «Доступное жилье — гражданам России» в здании выкуплено десять квартир улучшенной планировки. Дальше. В рамках президентской программы по обеспечению жильем ветеранов и инвалидов Великой Отечественной. К памятной годовщине, правда, не успели, но лучше поздно… По этой программе приобретены две квартиры. С Ивановым Георгием Петровичем все понятно, сын полка, от Орла до Будапешта, медали-ордена. А вот с Максимовыми нестыковка. Да, гвардии сержант Иван Максимов, герой Курской дуги, на очереди с тысяча девятьсот пятого года. Но Иван Демьянович ушел из жизни в две тысячи шестом году, а других ветеранов в этой семье не зафиксировано.

Глава издал невразумительный звук и мрачно посмотрел на чету Максимовых. Для непосвященных этот взгляд значил: «Как вы посмели меня так цинично обмануть, спекулянты на святом!» Для знающих: «Ну, я же говорил, что не пройдет, зачем вы на меня давили!»

— Так, переходим к программе «Квартиры для молодых семей». Залесские — семья, безусловно, достойная. Но почему же молодая: мужу — тридцать восемь, супруга на три года младше? Детей двое, что похвально, но многодетной семью тоже не назовешь.

Глава предпочел смотреть в небо.

— Переходим к пункту: «Улучшение жилищных условий работников бюджетной сферы». Бюджетники — не только врачи-учителя, но и работники администрации. Особенно с двадцатилетним стажем, как у Андрея Самойлова. Плохо одно: господин Самойлов имеет некоторый перерыв трудового стажа в бюджетной организации. С девяносто второго по две тысячи первый год господин Самойлов занимался частным предпринимательством и на государственной службе не числился.

Игорь Аркадиевич так и не решил, куда взглянуть — в землю, усыпанную обычным строительным мусором, или на Самойлова. Поэтому умоляюще взглянул на полпреда. А тот сказал:

— Иван, спасибо. Продолжать смысла не имеет — ничего нового не будет. Итог: моя выездная рабочая группа пришла к выводу, что шести квартирам из десяти следует сменить собственников. Мы выяснили, что в районе есть ветеран Антон Петрушевский, защитник Севастополя. Был в плену, после войны сидел, но это не повод допустить, чтобы он жил в коммуналке. Что же касается остальных пяти ордеров, то их решено передать гражданам, подпадающим под действие программы «Переселение из аварийного фонда».

Некоторое время тишину разбавляли только автомобильные звуки с соседних улиц. Наконец глава тихо сказал:

— Может быть, имеет смысл вернуться к этому чуть позже. Обсудить, принимая во внимание…

— Знаете, — резко сказал Столбов, уже без всякой улыбки — на лице была лишь Гроза, — в следующий раз будем обсуждать в присутствии районного прокурора.

Глава отшатнулся. Столбов шагнул к нему, сказал тихо, почти неслышно для окружающих. Именно по этому негромкий голос и казался таким зловещим.

— В Испании был?

Глава испуганно кивнул.

— У тебя на территории еще два аварийных дома. Пока не расселил — никаких Испаний! Укатишь за границу — лучше не возвращайся!

Игорь Аркадиевич вздрогнул, но взял себя в руки. Даже внятно спросил:

— Что я должен сделать?

— Подписать вот эти распоряжение. Передать людям ордера и запустить кошку в квартиру.

Административные рефлексы оказались сильнее природных. Правая рука главы дрожала лишь до тех пор, пока он не взял ручку. А как взял — дрожь прекратилась, и он спокойно подписал листы. И даже спокойно вписал в ордера новые фамилии.

Сложнее оказалось с котом. Полосатый кошак лениво стоял на пороге, не желая входить. Младший Голик подбадривал его: «Барсик, вперед!» — а главе нестерпимо захотелось дать крепкий кошкопендель.

Он даже поднял ногу, но наглый кот с хвостом, поднятым, как флаг, наконец-то горделиво переступил порог под восторженные вопли новоселов.

* * *

— Татьяна Анатольевна, не хотите ли задержаться немножко? — спросил Столбов тоном почти безразличным. И все же с еле заметным намеком: хорошо бы, чтоб захотели.

Четкого рабочего графика в полпредстве не было. Кто принимался за дела в восемь, кто — в девять, кто-то — и позже. Тем более не было и такого же очевидного окончания. Но к семи вечера сотрудники расходились по домам и оставались соратники — те, кто приехал из Зимовца. К девяти вечера расходились и они. Оставался Столбов и несколько человек, своего рода «избранная рада», для вечернего разговора. И о делах, и о жизни.

Таня часто сталкивалась с такой практикой в разных учреждениях, поэтому видела и добрую сторону, и отрицательную. Непринужденно пообщаться — хорошо и полезно. Плохо, если при начальнике образуется свой круг, куда стремятся пролезть правдой и неправдой, а, побывав в этом круге, презирают остальных сотрудников и делают все, чтобы там остаться.

У Столбова этой дурной практики не водилось. Таня не раз замечала, как завсегдатаи этого клуба иной раз отказывались: «Чуть позже, Михаил Викторович, недоделка осталась». И Столбов понимающе кивал: дело важнее всего.

Завсегдатаев обычно было трое — уже знакомый Тане Вадим Сергеевич, или Батяня. Но его Таня запомнила как Седого, так про себя и называла. Батяня дружил со Столбовым давно, как-то краешком уха она услышала «за десять лет» и поняла, что отставной капитан разведроты подружился со Столбовым едва ли не с первых дней, когда тот вернулся в Зимовец. Батяня считался главным силовиком.

Другой друг со стажем — Иван Тимофеевич, нареченный в первый вечер Очкариком, отвечал за аналитику и финансы. Хотя, если вечерний разговор хоть чуточку отходил от дел, он казался ответственным за анекдоты.

Совершенно не похож на этих вояк был третий постоянный участник — Макс, невысокий чернявый парнишка в джинсах и потрепанной вельветовой рубашке. Макс отвечал за всю виртуальную составляющую деятельности коммерческой империи Столбова, а теперь занимался тем же самым при полпредстве. Таня планировала как-нибудь расспросить Батяню: откуда этот Макс взялся, почему такое доверие?

Сама она уже пару раз попадала на вечерние посиделки. А на этот раз поняла: будет единственным участником. Остальные при делах.

Сидели они в комнате без номера, возле кабинета. Классический интерьер, спасибо, современные стеклопакеты. Но, кажется, и через них тянет дымком.

— Танюша, пиво будешь?

Таня кивнула, и Столбов вытащил из холодильника, удачно замаскированного под старинный комод, две бутылки.

Сначала хлебнули молча. Тане хотелось пить. Как она поняла, Столбову тоже.

— Татьяна Анатольевна, — улыбнулся полпред, — задай вопрос какой-нибудь, как журналист.

— Так я ведь не простой задам, — Таня ответила улыбкой.

Столбов махнул рукой — мол, не боюсь.

— Михаил Викторович, как думаете, мент, который напал на наркотики, не отступит?

— Одной встречи всегда мало, — неторопливо ответил Столбов. — Но в нем есть стержень. Можно было бы сведения, что он накопал, передать в Кремль. А не хочу! Пусть себя проявит. Пусть себя почувствует не ментом, не мусором, а шерифом. У него на «земле» преступление, и ему плевать, кто преступник и кто его покрывает. Не сдрейфит, не отступит — я его прикрою и не дам в обиду, пока на коне.

— Михаил Викторович… — начала Таня и замолчала. Хотела спросить: «Как думаете, сами-то сколько будете на коне?» И не решилась.

— Сколько я сам буду на коне? — угадал ее мысли Столбов. — Богу ведомо. А мне ведомо одно. Если бы отказался, себя бы не простил.

Сказал так серьезно, что Таня даже не сразу сообразила, что ответить. Попыталась отвлечь:

— Да, вот насчет коней. Еще одна экспедиция намечается. Детский конный клуб «Серая лошадка». Там и обычные занятия, и иппотерапия — детей лечат общением с лошадьми. Рядом коттеджи строят, территорию отхапали, лошадкам и пони из конюшни не выйти. Мальчишка написал, который три года занимается… — Татьяна остановилась.

Столбов ее слушал, внимательно и напряженно Он явно вспоминал, и это прошлое было живее и важнее любой информации.

— Гатчинский район? — спросил он.

— Да, — ответила Татьяна.

— Сделай все сама, — тяжко, нехотя, будто у него болели зубы, сказал Столбов. — Собери сведения, поговори с Ваней (Татьяна кивнула: подразумевался Очкарик), сделай выездку. Я денег дам, все сделаю. «Лошадку» сохраним. А сам там не появлюсь. Не могу.

Молчание текло минуты три. Таня десять раз придумывала какую-нибудь фразу, чтобы нарушить тишину. И каждый раз отбрасывала — не то. Десять раз хотела встать, уйти. Не могла. «Пусть он меня прогонит, а сама не уйду. Если ему надо вспомнить вслух, пусть сделает это сейчас».

— Я возил Надю в «Лошадку» по два раза в неделю, — наконец сказал Столбов. — Она дни считала до каждой поездки. Однажды без спросу залезла на Мустанга — здоровый жеребец, его для взрослого оседлали. Тренер от занятий отстранил, она ревела, я уж потом перед тренером извинялся, вместе дали честное слово, что будет слушаться. Снова разреши ли заниматься.

Еще полминуты тишины.

— Я виноват перед Надькой. Хотел парня. Светке и говорил: рожай мальчишку! Не, потом, конечно, ни слова об этом ни ей, ни Надьке. А она будто понимала, что родилась вместо сына. Вела себя как пацаненок: упадет — не плачет. Еще ходить толком не научилась, лезла на деревья. В детсаду только с мальчишками возилась. Требовала мечи и пистолетики, хотела на коне с мечом скакать. Однажды я при ней Светлане что-то сказал о проблемах, а она услышал, говорит: «Я буду, папа, твоим телохранителем».

Столбов встал, распахнул холодильник, вынул из морозной камеры заиндевелую бутылку.

— Не предлагаю. В такую погоду на водку с пива переходить непросто.

«На что только я не переходила в разную погоду», — хотела, было возразить Таня. Но не стала.

— Не прощу, — рвано, зло сказал Столбов, наливая водку в бокал, — себе не прощу. Понимал же, с кем связался! Надо было Светку с Надькой отправить хоть к ее маме в Краснодар, хоть на Кипр. Не стал. Себя жалел. Хотел, чтобы каждый вечер, когда из арбитража вернусь, чтобы Надька меня на крыльце встречала и рассказывала, с кем сегодня из мальчишек подружилась, с кем подралась. Хотел, чтобы были со мной каждый вечер. Однажды пришел в сознание… А их уже нет. В земле.

Столбов выпил полбокала резким взмахом, но, похоже, не рассчитал силы — дико закашлялся. На покрасневшем лице выступили слезы.

Таня подошла к нему, ловким, уверенным жестом постучала по спине. Налила воды.

— Спасибо, — почти прошептал Столбов.

— Может, тебе одному побыть?

— А ты хочешь уйти? — отрывисто спросил Столбов. И была в этом вопросе не столько обида, сколько печальная предопределенность: кому я сейчас нужен, такой слабый?

— Нет, не хочу, — сказала Татьяна. Достала вторую рюмку.

Полпред, уже не повторяя про опасность перехода с напитка на напиток, налил и ей, и себе.

— И с той поры я один, — сказал он. — Тюрьмы не боюсь, смерти не боюсь, а вот еще одной потери — не хочу. Вообще не хочу, чтобы человек был глубоко в сердце. Чтобы меня не могли взять через него.

Выпили. Водка, верно, осталась от прежнего полпреда, и, несмотря на престижный сосуд, качества была не лучшего: Таня слегка поперхнулась.

— Мстить хотели? — спросила она.

— Да, — ответил Столбов. — Верно, только потому и выжил. Потому и сделал в Зимовце то, что сделал. Про исполнителей не думал — псы, чего на них душу тратить? А вот кого вижу, не во сне даже, просто вижу: как сидит такой упырь, нелюдь в костюме от Армани, и говорит: «Сжечь!» — «Так ведь в доме ребенок». — «Какая разница? Сжечь!» И потом едет к своей бабе. Или жене с киндером. Я понимал: чтобы до такого упыря добраться, нужно выйти на его уровень.

Столбов расстегнул верх рубашки.

— И ведь мотивация вроде бы изменилась. Понял, что могу больше чем отомстить. И забыл про месть… почти. Решил не копать, чтобы главное дело не сорвалось. Но если мне сейчас скажут: вот этот упырь вот там сейчас обитает — не знаю. Держите меня, если сможете. Поеду и руками порву.

Столбов плеснул себе и Тане, не спрашивая. Она опять поперхнулась, на этот раз полпред сам похлопал ее по спине — Таня смущенно посмотрела на него, а он впервые улыбнулся. Или выдавил улыбку.

— Трудно одному? — спросила Таня, чтобы отойти от темы мести.

— Еще как. Ты не спрашиваешь, а я понимаю, о чем думаешь. Эту проблему я просто решил. Раз в месяц сажусь на машину — и в Вологду, в соседнюю область. Бляди мне не нужны, там студенточки блядуют почище иных мастериц. Номер в гостинице снял, машину поставил, в ночник пошел, как пацан, закадрил, которая мне показалась. Ну, там танцы-шманцы, разговоров немножко, про погоду, песни и кино. Потом в номер. Порезвились. Иногда позавтракали. Я сунул гонорар в чулки и адью. И каждый раз слежу, чтобы душой не прикипела.

Столбов оборвал рассказ. Смотрел на Таню смущенно и виновато — чего я так откровенно? Вид его и вправду был как у старшеклассника, рассказавшего старшей сестре то, что не следовало рассказывать. Но хотелось.

Чтобы прервать смущение, Таня сама взялась за холодную бутылку. Себе налила чуток, Столбову чуть больше.

— Давайте Ми…

Хотела сказать: «Михаил Викторович». И поняла: если сейчас будет выкать, то обидит.

— Миша, давай знаешь за что выпьем. Чтобы ты был не один.

— А я сегодня вечером и так не был один, — ответил Столбов. — Ладно, каплю на посошок и пошли…

* * *

Дорогой Дедушка Мороз!

Мне стыдно тебя об этом просить. Мама часто говорила: просить деньги у посторонних людей нехорошо. И все равно, пожалуйста, подари мне неразменный рубль.

Мой папа работает на целлюлозном комбинате. Там делают бумагу, чтобы дети могли на ней рисовать. Папа работает хорошо, но ему и другим рабочим рабочим три года не платили зарплату. Наш комбинат обанкротился. Его купил какой-то Румер, но он тоже обанкротился. Сейчас моему папе платят зарплату за то, что он работает сейчас, но не хотят платить за то, что он работал три года. Новый директор завода говорит моему папе и другим рабочим, что если вы будете не работать, пока вам не выплатят эти деньги, то он привезет других рабочих. Директор говорит: «Подождите, я верну чужие долги по зарплате». Но папа и мама ждут уже два года.

Я обещаю постоянно отдавать этот рубль маме и папе, чтобы они смогли вернуть долги знакомым и банку. А пока это случится, ни разу не куплю себе мороженое или жвачку. Честное слово! Только можно я куплю себе книжку с картинками про Наруто? Светка из второй квартиры говорит, что я такой же рыжий, как он, а я его ни разу не видел.

Дед Мороз, пожалуйста, подари мне неразменный рубль!

Костя Егоров, из города Сосноборск,

в Ленинградской области.

* * *

Тетя Даша работала уборщицей. Но не просто уборщицей, а в администрации Сосноборского района. Поэтому иногда могла развлечь соседку, тетю Клаву, таким рассказом, что будет повеселей любого сериала.

Сегодня же тетя Даша принесла особую историю, так что тетя Клава бросила свой огород да еще мужа оторвала от кроссворда — слушай.

— Такое сегодня в администрации было… Румер объявился!

— Совесть заела что ли? — предположила тетя Клава. — Людей обманул, а потом решил повиниться.

— Его раньше клопы съедят, чем совесть, — возразила уборщица. — Нет, его новый полпред привез.

Возникла пауза — как же фамилия? Муж тети Клавы, читавший газеты, и уборщица вспомнили одновременно — Столбов.

— Сегодня было заседание комитета, как его… по социальным вопросам, ну, по голытьбе вроде нас. Очередная объяснялка, почему денег нет. Заседание открытое. Как всегда, работяги с комбината подтянулись. У них своя проблема, ну, ты без меня знаешь, от Кольки. Им два года не платили, а народ по дурости кредитов набрал и не знает, как жить.

Тетя Клава начала вздыхать, мол, ее сын Колька из-за этих долгов опять чуть не спился, но муж прекратил вздохи — требовал продолжения.

— Полпред приехал со своей свитой, сел в заднем ряду. Я даже его не разглядела поначалу. Заседание началось. Ну, народ, как всегда, начал нести на власть. Мне стало Дмитрия Олегыча жалко. Нормальный мужик, из наших, поселковых…

Муж тети Клавы возразил, что глава все равно виноват, и рассказ чуть не перешел в спор. Тетя Клава заглушила супруга, требуя продолжения.

— Вот. Народ звереет, глава чего-то отвечает про кризис и дефицит бюджета. Потом не выдержал и всех перекричал: «Вы что хотите, чтобы я вам прямо сейчас Румера из-под земли достал со всеми украденными деньгами?» И тут полпред говорит: «Правда, хотите Румера увидеть?» Не успел народ возмутиться, мол, чего смеешься, и без твоих шуток жить тошно, как дверь распахнулась, и в зал втолкнули Румера. Влетел, будто поджопник дали в коридоре.

Тетя Клава попросила рассказать, как выглядит Румер. А то многие слышали про прежнего владельца, набравшего кредитов и обанкротившего комбинат, но мало кто видел.

— Да мелкий, пузатый и плешивый, как массовик Аркашка из ДК, ну тот, который с баяном плясал. Едва в зале очутился, забоялся, что народ его бить будет, да и побежал к трибуне, к начальству поближе. Ну, работяги, особенно бабы, с мест повскакали, того и гляди побьют. Полпред встал и всех успокоил.

— Как? — поинтересовался муж тети Клавы.

— Просто сказал: «Ти-хо». Есть такие мужики, раз скажут, и уже довольно. Вот полпред из таких. Спокойно так говорил, еще ни разу не видела, чтобы власть так с народом общалась. В двух словах все объяснил. Оказывается, этот гад, прости меня Господи, за границу не сбежал. Уехал в Сибирь и там тоже бизнесом занялся, на наши деньги. А полпред вызнал, где он, и привез. Уж не знаю, добром или угрозой, но просто вытащил, как в цирке кролика из шляпы. Румер сообразил, что деваться некуда, и начал деньги возвращать.

— Опять пообещал что ли? — недоверчиво спросил муж тети Клавы.

— Говорю же — начал выдавать. Ну не сам, конечно, инкассаторская машина на завод приехала. Уже сегодня за два месяца погасили. Смотри, чтобы Колька ваш на радостях не запил. Еще полпред распорядился списки составить тех, кто кредиты брал и кому надо зарплату выдать в первую очередь. А Румеру подарили путевку в «Березовую тишину» — наш пансионат, что на восьмом километре. Полпред ему так и сказал, я слышала: «Сиди, лечи почки и выплачивай деньги. И не вздумай сбежать, не то почки совсем отвалятся».

— А что за мужик этот полпред? — спросила тетя Клава.

Уборщица задумалась — хотела найти правильные слова.

— Не такой, как обычное начальство, — наконец сказала она. — По походке — бодрячок, не плывет по залу, как наш глава или губернатор, когда к нам приезжал, а идет чуть не вприпрыжку. Голова седая, но не по-стариковски. Говорит весело, без прибауток, просто, легко говорит. Только я такого весельчака обидеть бы не хотела. Он на Румера взглянул, вроде бы и улыбка не ушла, а тот чуть к стене от взгляда не прилип.

— Сердитый такой? — уточнила тетя Клава.

— Да. Но сердитый тоже не как обычное начальство. Сколько раз я видала, как наш Олегыч разносы делает начальникам комитетов: кричит, аж люстра качается. Это на людях, а потом, когда комедь кончится, простит и ничегошеньки не поменяется. А полпред — по-другому сердитый, без игры. Сразу видно: и сам слово сдержит, и от других добьется.

Муж тети Клавы все равно засомневался, вдруг это тоже «комедь». Жена заспорила с ним вяло, а тетя Даша — резко:

— Ты, как на пенсию ушел, сколько раз начальство видел, кроме бухгалтера и участкового? А я со своей шваброй столько перевидала. Уж могу отличить. — И добавила: — За такого и проголосовать можно. Жаль, на выборы не пойдет.

* * *

— Михаил Викторович, как думаете, Румер не обманет? — спросила Таня.

Столбов помотал головой:

— Мог бы обмануть, я б его не привозил. Свободные деньги у него есть, да и партнеры по бизнесу ему откроют кредитную линию. Совсем на дно он не ляжет — замашки не те, а за границей ему придется бизнес начинать с нуля. Проще здесь расплатиться.

Кортеж полпреда сделал остановку возле Четряковского реликтового озера, не очень известного, малодоступного и потому чистого шедевра природы.

Зеркальная чаша в обрамлении пружинистого белого мха, редкие корабельные сосны. В этой волшебной низине даже запах гари почти не ощущался.

Команда полпреда разбрелась по берегу. Столбов и Татьяна сидели на поваленной сосне, метрах в двадцати от берега и на таком же расстоянии от гуляющих спутников.

— Михаил Викторович, — после некоторого молчания спросила Таня, взвешивая в ладонях добротные свежие сосновые шишки, — спасибо за очередное путешествие с очередным приключением. А теперь…

— А теперь, — хитро прищурился Столбов, — очередной каверзный вопрос. Я прав?

— Как всегда. Ответьте, какой смысл в этих «рейдах справедливости»? Термин не мой, один парнишка в своем блоге сказал. Я понимаю, выхлоп от этого изрядный.

Столбов удивленно сдвинул брови, и Таня пояснила:

— Так пиарщики говорят. Можно сказать, эхо или резонанс. В газетах, особенно местных, об этом статьи в Инете стало главной темой. Вы о себе напоминать хотите постоянно?

— Не без этого, — так же лукаво улыбнулся Столбов. Он разулся, шевелил босыми пальцами по травянистому песку, иногда откидывался назад, разминая пресс. — Но показуха — не главное. Я повторяю эксперимент, успешно проделанный в Зимовце.

— Проверка низового административного аппарата на работоспособность? — улыбнулась Татьяна.

— Именно. Только там эксперимент шел восемь лет, а здесь — два месяца.

— И результаты? — с искренним интересом спросила Татьяна, продолжавшая кастинг шишек.

— Хорошие, — ответил Столбов, не прерывая импровизированную гимнастику. — Методика одна и та же. На территорию заезжают мои ребята и находят вменяемые местные кадры.Сначала местные работнички смотрят волком. А потом сами не замечают, как включаются в процесс. Даже вгрызаются. Особенно молодняк.

— Молодняк?

— Да, он самый. Старым, кроме трудоголиков-коммунистов, ничего не нужно. Но таких мало. А молодежь — с зубками. Главное, показать нужное направление. Сколько раз читал, что сейчас молодняк идет не в коммерсы, а во власть. Раньше мечтали стать банкиром — теперь чиновником. Ясное дело: проще пилить, чем зарабатывать. Но когда им предлагают поработать, решить реальную проблему, а не переписать бумажку или подсуетиться перед выборами на результат, вот тогда они проявляют лучшие качества. И, кстати, тупой молодняк в чиновники не идет — он спивается или ширяется.

Татьяна решила повторить столбовскую гимнастику и тоже откинулась назад, чуть не коснулась кочек затылком. Сместилась, чуть не съехала с бревна, с трудом удержалась, зато выронила все шишки, кроме самой крупной.

— Фитнесом займусь, — чуть ли не виновато сказала она. — А дальше-то как, Михаил Викторович? Думаете, пригодятся ваши наработки? Или вы так, из любви к искусству?

Столбов пожал плечами:

— Фиг его знает, Танюша. Может, пригодятся, может, нет. Зимовецкие наработки, как видишь, пригодились.

Опять откинулся назад, задержался на несколько секунд, вернулся, подняв все потерянные Таней шишки. Замер, прищурился. Татьяне показалось, будто она на миг взяла его глаза и точно видит, на что уставился полпред: белая плешь на боку раскидистой сосны.

Таня даже обрадовалась, когда поняла, что права: Столбов почти без замаха метнул шишку в белесую мишень.

— Зато теперь я знаю другое, — медленно сказал полпред, как и полагается говорить человеку, занятому важным делом. — Если меня выберут президентом…

Шишка попала в верхний край мишени, но все равно в белое поле. Столбов сощурился еще резче: он хотел поразить цель каждым выстрелом.

— Так вот, если меня выберут президентом, можно действующий чиновничий аппарат не разгонять. Внятно объяснить, что большой дерибан закончился — работать надо, а не пилить. (Третья шишка стукнулась в центр проплешины.) Конечно, сократить половину, но костяк — оставить. Костяк существует и работать умеет. Вот так!

Четвертый и последний снаряд отскочил от мишени. Таня хотела хлопнуть в ладоши, но вспомнила, что самая крупная шишка по-прежнему у нее в руках. Поэтому она просто взяла ее и поставила на полпредовское темечко.

Столбов на миг изумленно глядел на нее. Первый раз в его глазах Таня увидела что-то вроде искреннего удивления.

«С ним же лет десять, верно, никто так не шутил», — подумала она.

Потом полпред кивнул головой, и шишка свалилась ему в ладонь.

— Рановато ты меня коронуешь, — проговорил полпред.

— Так это не царский венец, — возразила Таня, — а приз победителю стрелкового соревнования.

— Да, — с наигранной растерянностью произнес Столбов, — а я-то думал: где контрольный пятый снаряд?

Говорил медленно, движение правой руки было еще медленнее, но Татьяну оно не обмануло. Она пригнулась, при этом свалившись с бревна. Зато шишка, направленная ей в голову, по касательной, щадящей траектории, пролетела мимо.

Она так и лежала, разглядывая безупречное синее небо над головой. Еще видела полпреда, вставшего с бревна с невинным видом и даже показавшего на деревья — вот откуда прилетела!

Потом Столбов шагнул к ней, протягивая руку. Но Таня вскочила сама, сжимая в кулаке шишку, прицеливаясь. Столбов, почти не глядя назад, прыгнул через ствол, пригнулся. И начал «качать маятник», а проще выражаясь, скакать и вертеться, сбивая глаз стрелку.

«Он чуток мальчишка, как все нормальные мужики», — улыбнулась Татьяна, продолжая целиться.

Наконец Столбов замер, превратившись в неподвижную мишень. Таня кинула. Не со всей силы, зато быстро. Полпред стоял, казалось, как жертва обреченная. Но внезапно выкинул руку, перехватил шишку, да так резко взмахнул, что Таня, не очень то верящая в психосоматику, ойкнула, почти ощутив удар по подбородку. Впрочем, псевдоболь сразу прошла, едва она увидела, что шишка по-прежнему в руке ухмыляющегося Столбова. А тот подчеркнуто галантно поклонился и протянул ее метательный снаряд, так и не ставший венцом.

Несмотря на смех и смущения, Татьяна заметила, как кое-кто из свиты, к примеру, Очкарик, смотрит на них с легким удивлением. «Верно, не привыкли, чтобы Михаил Викторович так забавлялся», — подумала она.

— Эх, здесь бы на ночь, с палаткой, — искренне вздохнул Столбов, отряхивая брюки. — Ладно. По коням, хлопцы!

Сунул два пальца в рот, молодецки свистнул, кто-то из шоферов дал длинный гудок — и полпредская свита потянулась к машинам.

Таня задержалась на несколько секунд, жадно вдыхая сосновый воздух. Уже через час не вздохнешь, не откроешь фортку машины. А уж как въедем в Питер, пожалеешь, что нет акваланга — надеть в салоне, да так и выйти, и поскорее в квартиру, к кондиционеру. Дым, будь он неладен. Остаться бы здесь, с палаткой, на ночь. И хорошо бы вдвоем.

* * *

Белые ночи в Питере подходили к завершению. Обычно в эти дни середины лета, когда начинаются массовые московские отпуска, туристов на невских набережных прибывает. Но нынче мосты над Невой поднимались-опускались с минимумом свидетелей, как в сентябре.

Виной был тот же смог, окончательно заполонивший город. Во вторую половину июня он перестал быть продуктом машинного засилья. Стоило хоть чуть-чуть потянуть носом, чтобы понять: загорелись торфяники, и в Питер потянулся дым. Горели они повсюду, но особенно доставалось северным районам города: слабый ветерок, не способный притянуть дождевые облака, нагонял дым с Карельского перешейка.

По неофициальному противопожарному календарю, такая напасть начиналась с июля. Поэтому областное МЧС зашевелилось не раньше, чем болотные пожары создали несколько фронтов наступления и распространялись, поджигая сосняки. Траншейные экскаваторы создавали рвы, цистерны заливали водой торфяники. Каждый вечер на карте оперативного штаба отмечались побежденные возгорания. Каждое утро воздушная разведка сообщала о новых очагах. И на самый простой подсчет, их было больше, чем удалось победить.

Труд лесного пожарного был и благороден, и неблагодарен. Горожане смотрели в потемневшее небо, принюхивались и приходили к всеобщему выводу, что пожары никто не тушит вообще.

* * *

Торжественный прием в честь Дня независимости проходил в цокольном этаже американского консульства. Завсегдатаи события, привыкшие к залам повыше, шутили: не лучше ли было собраться в бункере, если такой есть?

Шутка была в кассу. Хотя помещение считалось убежищем на случай химической атаки, от доставшей всех гари не удавалось отдохнуть и здесь. То ли она находила ходы и щели, то ли проникала на одежде гостей. Завладела она и разговорами, вытеснив политику международную и внутреннюю. Амплитуда дискуссии качалась от оптимизма, мол, в таком-то году было примерно так, до откровенного алармизма: мол, сейчас безветрие, а подует ветерок с горящих торфяников на Питер, вот тогда — катастрофа.

Столь же неофициальной темой номер два был новый полпред. Говорили, правда, не столько о нем, сколько с ним: помещение небольшое, и с чего перешептываться о человеке, если он здесь. Часто темы пересекались: полпреда спрашивали, не может ли он потушить загородные пожары. Столбов отвечал: рад бы, но полномочия у МЧС. Собеседники, и вице-губернаторы, и крупное купечество, и газетные редакторы, не соглашались с ним, тут же вспоминая различные подвиги полпреда. Тот отшучивался: это я так, партизаню по мелочам.

Под конец мероприятия, когда Столбов начал прощаться, его отвлек для разговора сотрудник консульства.

— Джон Смит, помощник культурного атташе, — сказал он.

Столбов тоже представился, протянул визитку, пристально взглянул на мистера Смита.

— Поздравляю вас с началом политической карьеры, — сказал американец на удовлетворительном русском. — Сейчас наш Госдепартамент разрабатывает культурную программу, включающую установку контактов с городами Северо-Запада России. Детали пока уточняются, но на сентябрьском приеме в посольстве вы сможете встретиться с куратором проекта. Надеюсь, вы сможете появиться.

— Благодарю за приглашение, — ответил Столбов.

— Он не уточнил, какую культурную программу подготовил Вашингтон? — спросила позже Татьяна.

— Нет. Но если бы мистер Смит так быстро бы не ускакал, я бы попытался поговорить с ним не о культуре, а о географии.

Таня удивленно взглянула. Столбов пояснил:

— Загар у него не курортный. Я бы сказал — кандагарский. Может, не из Кандагара, но точно, от долгой полевой работы в Центральной Азии. Да и имечко с фамилией… Это не намек — я работаю под прикрытием, это, считай, табличка.

— Но секреты пока не спрашивал?

— Нет. До приема три месяца, успею собрать.

* * *

— Товарищ полпред, и куда вы тайно направляетесь?

За последние два месяца Татьяна незаметно для себя стала и спичрайтером, и визажистом, и, как она сама себя называла, «полевой секретаршей» — во время поездок. Столбов кивком головы просил ее взять трубку и ответить за него. Несколько раз Таня сама принимала решения — кого из звонивших перенаправить в нужную структуру полпредства, а кому сразу дать отбой. Заодно уже немножко ощутила себя домомучительницей: следить, чтобы поел вовремя. А раз так, почему бы не поработать и надзирательницей.

То, что Столбов намылился в побег, Татьяна поняла, увидев его в джинсах и легкой рубашонке с короткими рукавами. Столбов шел во двор, явно намереваясь покинуть полпредство через ворота.

— Я, Танюша, решил скататься с мужиками выпить водки, — не так чтоб покаянно, но с легкой мужской винцой ответил полпред.

— А не с бабами? — усмехнулась Татьяна, вспомнив прежнюю охоту Виктора Михайловича.

— Не, с бабами я завязал, пока на государственной должности, — серьезно ответил Столбов.

Татьяна кивнула. Но все же смотрела, ждала объяснения.

Самое время было сказать: пресс-секретарша, не твое дело. Однако Столбов ответил:

— Вышел на меня недавно Пашка Быков — кореш из моей роты. Говорит: увидел тебя по телевизору, узнал через двадцать лет. Он сам из Караганды, как Союз развалился, долго по России мотался, пока не добрался до Питера. Теперь у него автосервис под Колпино. Пригласил в гости, ну, там еще ребята будут — афганцы и его племяш Тошка, контрабасом в Чечне служил. Посидим, поговорим, помянем…

— Носом салат помнем, — добавила Таня. — Помнишь, кстати, завтрашний график?

— Помню, — серьезно ответил Столбов. — Не боись. Кто из афганцев перестройку пережил, мордой в салате не застрянет. Буду завтра как огурчик…

— Маринованный в белом вине. Успехов, Михаил Викторович. Я вас прикрою, скажу: конфиденциальная встреча. Только отзванивайтесь мне раз в два часа, хорошо? А я скажу, кто вас домогался в отсутствие.

— Договорились.

— Таня взглянула вслед уходящему Столбову и с улыбкой посмотрела на часы.

Первый раз он позвонил через час пятьдесят пять минут. Был ощутимо слышен гул начальной фазы застолья.

— Порядок, Танюша. Мужики все живчики, цветут («И пахнут!» — гаркнул кто-то, так что было слышно). Жаль, тебя нет, да уж такой формат — без барышень. До связи.

В следующий раз отзвонился через два часа десять минут. Был весел особой, бодрой веселостью, когда уже выпито грамм двести и впереди занятное приключение-развлечение. Вместо застольных шумов в трубке царил уличный.

— Порядок, Танюшка. Я тут с Паштетом пошел Тошку выручать из ментовки. Все нормально, прогуляемся и вернемся.

«Он прогуляется!» — чуть не вздохнув, подумала Таня, сама же спросила:

— Так вы в Колпино?

— Рядом, в Металлисте, а что?

— Географическая любознательность. Ты уж до конца ментовку не разноси, — порекомендовала она, прощаясь. И поскорее схватила справочник: выяснять, что за ментовка в этом Металлисте, куда приезжать полпредской фээсошной охране.

* * *

А начиналось все вот так.

Само собой, когда встречаются люди, не знавшие двадцать лет, жив ли военный дружок или нет, сперва говорили о том, как было: «Помнишь… помнишь». Само собой, спрашивали: «Слыхал про него». Само собой, уже в первые полчаса начали пить, не чокаясь, и пили так не раз и не два. Собрались за столом три афганца да четыре чеченца двух войн — было, кого помянуть.

Но прошло какое-то время, и выяснилось, что война войной, а жизнь жизнью. И в этой жизни тоже накопилось всякого, что следует обсудить.

В основном, конечно, расспрашивали Столбова как он так поднялся, и может ли полпред хоть как-то изменить печальный окружающий мир. Столбов сам забрасывал собеседников вопросами: как житье-бытье?

Выяснилось, жизнь не сложилась у всех. Но не то чтобы криво, а кривовато, и никто не доволен.

— Вот возьми меня, — говорил Бык. — Я десять раз мог подняться, сделать нормальный сервис, чтобы дешево и качественно. Не выходит. И не выйдет, если каждому шакалу, каждому пидору давать по первому приказу. Ты же видишь — к каждому рублю, что пойдут городу за аренду участка, надо пять накинуть чмошникам из администрации. А иначе — соси.

Ребята подтверждали примерами из своей жизни. Кто-то однажды не выдержал: сдал хапугу ментам — дал взятку под скрытую съемку, мечеными бумажками. И быстренько свое дело прикрыл, чтобы не отомстили.

— Самое гнилое, — продолжал Бык, — когда слышу по телику: «Мелкий бизнес, мелкий бизнес». Если бы мне удалось хоть раз до этих ребят дозвониться, когда они с Россией по телевизору общаются, я бы их попросил: вы бы или мелкий бизнес не гнобили, или не говорили бы, мол, «честная конкуренция нужна…». Конкуренция если и есть, так на задворках администрации районной: кто больше далоткат от своего бизнеса, тому и работать. Кто этих сук скрутил бы, а, скажи, Мишка? Почему на Русиодним олигархам и сукам жить хорошо?

— И олигархи воют потихоньку, — усмехнулся Столбов, охотясь вилкой за соленым корнишоном.

— Вот мне одно не понять! — кричал Бык. — Почему никто их скрутить не может? Столько таких, как мы, мужиков в России от тридцати до пятидесяти, что в перестройку не спились и еще ждут чего-то? Слушай, Столб, создай-ка партию нормальных мужиков! Во, я название придумал — ПНМ. Всех в нее будешь брать, кроме шакалов, пидоров и п…здаболов. А когда выборы, я сам на участок двадцать хмырей притащу, кого никто не затащит. Подумай, Мишка!

Столбов обещал подумать. Пока же выпили за нормальных мужиков, пусть и не собранных в партию.

Разливали деликатно, ниже нормы. То, что придется гнать за добавкой, стало ясно еще час назад. Снарядили бывшего контрабаса Тошку, как самого юного. Идти парню было меньше десяти минут, магазин «Звездочка» в раннее субботнее время вроде больших очередей не обещал. Отсутствие выглядело странным, уже до подозрительного.

В очередной раз позвонили. В очередной раз после третьего-четвертого звонка Тошка сбросил вызов.

— Чего бы не проветриться? — предложил Столбов (народ за столом предсказуемо прошумел, что в такой гари особо не проветришься). — Бык, давай-ка, протопаем знакомой тропой, узнаем, что с Тошкой.

В чем дело, они выяснили уже на углу, выйдя со двора. Знакомая бабка, торговавшая семечками на остановке, узнала Быкова и сама все рассказала:

— Тошку твоего менты забрали. Он шел, подъехали, стали чего-то спрашивать, наверно паспорт. Он вырываться, орал: «У меня дом рядом». Затащили и увезли.

— Вот кого точно надо загасить, когда Партию мужиков сделаем, — зло сказала Бык, не забывший свою политическую инициативу. — Мы с тобой в Афгане так с местными в кишлаках не обращались, как эти суки районные со своими же согражданами. Пацан курит в подъезде у своей квартиры, так они и у него паспорт спросят, зайти домой не дадут, с собой тащат.

— А какая такса за свободу?

— Просто нет аусвайса — двести рублей. Придерутся — пятьсот. Если хоть слегка бухой, так они и карманы обшарят, и отметелят, и сами какого-нибудь дерьма в рот вольют.

— А чего они Тошке говорить не дали по мобиле — пора выкуп нести?

— Любят, суки, нарочно поглумиться. Чтобы человек себя дерьмом обозвал, навесил на себя административку, мол, к прохожим приставал, ссал в подворотне. Да еще Богом и матерью поклялся — нет у него никаких претензий. Если у них висяк, иной раз заставят явку с повинной написать.

— Понял. Надо на этот зверинец поглазеть. Бык, пехом или тачку брать?

— Пехом дойти можно. Э, Столб, куда бежишь?

— Это мой нормальный шаг. У тебя-то как с жировесом?

— Есть маленько.

— Качаться надо, хоть немного. Чтоб как в песне: «Будь готов, когда настанет час бить врагов».

— А что, бить будем? — чуть ли не с надеждой спросил Быков, приноровившийся к широкой походке друга.

— Еще как!

* * *

Если верить в теорию переселения душ, то в прошлой жизни капитан-оперативник Игорь Крупнов был офицером британской колониальной армии. Не важно где: в Индии, в Африке, на далеком тихоокеанском острове. Важно, что разгуливал в шортах и белом пробковом шлеме, с хлыстом и пистолетом, среди злых, бессовестных и голозадых туземцев. Посланный, как Киплинга, «на службу к покоренным, угрюмым племенам, на службу к полудетям, а может быть, чертям».

В отличие от сэра Редьярда, Крупнов не сомневался — именно к чертям. А как еще называть вечно пьяно-похмельное местное быдло? Хамоватое, вороватое, давно утратившее зачатки веры и совести.

Все же было несколько категорий быдла, которое Крупнов не любил особо. К примеру, быдло с претензиями. Вроде парня, привезенного недавно в ментовку. За что забрали? Выделывался, вот за что. Называл себя «ветераном Чечни». Это вызвало у опера только одну реакцию: приказал обыскать как следует, вдруг в кармане или в ширинке прячет гранату?

Граната не нашлась, а несколько купюр, изъятых в процессе обыска, стали добычей подчиненных. «Чеченец» получил несколько успокоительных бесследных тумаков и отправился в обезьянник. На столе лежала мобила, такая устаревшая и дрянная, что никто из ментов на нее не позарился. Только время от времени они нажимали отбой, когда кто-то звонил. Потом вообще вытащили аккумулятор.

— Командир, будь человеком, — твердил из обезьянника Тошка. — Дайте домой позвонить, вам мой паспорт привезут.

— Ты сначала скажи, за что тебя взяли, — вертясь в кресле, спросил Крупнов.

— Ни за что.

— Ну, врать-то, врать. «Ни за что» не берут. Скажи честно: за нецензурную ругань в общественном месте. Ведь была же ругань?

— Ну, когда мне по яйцам дали, тогда матюгнулся.

— Видишь. А то, как маленький: «Ни за что, ни за что…» Вылазь, подпиши протокол, тогда решим как быть.

Тошка вышел из обезьянника, поковылял к столу. Крупнов мигнул сержанту, тот выставил ногу, и бывший контрактник растянулся.

— Это ж надо так нажраться, вояка, — презрительно сказал опер. — С кем бухал-то, герой?

— С полпредом, — сказал Тошка, вспомнивший, как дядя представлял гостя.

— С кем?

— С полпредом по Северо-Западному округу, — уточнил Тошка. Причем так непосредственно, что на секунду сбил опера с его веселого настроя. А это Крупнову не нравилось всегда.

Он встал, подошел к Тошке.

— Правда с полпредом? — удивленно и участливо спросил он.

И когда Тошка кивнул, коротко, резко, как на тренировке, врезал ему в солнечное сплетение. Подхватил за воротник, не позволив рухнуть на грязный линолеум, но аккуратно уронил. Тут же добавив каблуком в бок.

— Запомни, дебил, здесь хохмить могу я. Только я! Понял?!

Хрипящий Тошка перевернулся, оперся на кулаки, пытаясь то ли подняться, то ли проблеваться. Опер поднял ногу, не ударил, конечно, разве можно портить табло, а только ткнул носком в лицо, и Тошка свалился на бок.

Как раз в эту секунду в дверь начали звонить.

— Кого там принесло? — спросил опер.

— Спрашивают, здесь ли задержанный Антон Быков?

— Пусть идут на х.й. Полпред, что ли, за тобой приехал? — хохотнул Крупнов.

Тошка молчал, как человек, понимающий, что может быть битым за каждое слово.

— Вставай, жертва дырявого кондома, — обратился к нему Крупнов. — Ушли?

— Нет. Говорят, что мы обязаны сообщить родственникам о задержании.

Боевой настрой души опера подскочил на одну градацию. Перед ним была особо нелюбимая категория быдла — правокачатели. Уроды, которые помнят о своих гражданских правах, даже забыв застегнуть ширинку.

— Ну, раз необходимо, значит, надо принять родственника. Впусти его, Саныч.

Саныч что-то сказал, вроде, что гостей двое, но дверь открыл. Опер и еще два мента шагнули к дверям — принимать родственника.

Вошли два мужика, оба слегка знакомых Крупнову, и каждый по-своему. Быкова — крупного дядьку с возрастным пузом — он встречал несколько раз на своей территории. Вроде у него какой-то мелкий автосервис. Лицо второго тоже было знакомо, но, где он его видел, Крупнов не понял. Сейчас это не имело значения.

— Дядя Паша, попроси, чтоб меня больше не били, — сказал Тошка, опять утвердившийся на четвереньках.

Крупнов, походя, дал ему легкого пинка и обратился к гостям:

— Так, значит, клуб не анонимных алкоголиков в сборе. Значит, у кого-то здесь говноправа есть? У твоя, пузо? Или у тебя?

— Вы бы представились товарищ офицер, — вежливо сказал второй полузнакомец.

— Саныч, представься ему, — ухмыльнулся Крупнов.

Мент отпихнул Быкова, ухватил правокачателя за шкирку…

Точнее, собирался ухватить. А на самом деле ухватил бесполезный воздух. Но и это не почувствовал, так как его руку ухватили и резко выкрутили. Да так, что полусогнутый Саныч, взревев от неожиданной боли, развернулся и полетел вперед от нещадного пенделя. Полетел направленно и удачно свалился под ноги другому подбегавшему менту. Еще один мент оказался под кулаками Быкова-старшего. Не то чтобы он лупил очень грамотно, зато тяжко, а мент был в таком настроении, что не мог сообразить: пора увертываться.

Благодаря этому в дежурке образовалось свободное пространство. Именно по этому пространству шагал мастер выкручивания рук и приближался к Крупнову.

— Ты что себе позволя… — с искренним удивлением начал Крупнов.

Но удивился еще больше, получив по морде. Короткий, болезненный прямой удар в нос. Такой удар, после которого в травмпункте сразу посылают на рентген.

Шок, испытанный Крупновым, был побольше, чем у юного скрипача-лауреата, побитого в подворотне. Мальчика со скрипкой о такой возможности обычно предупреждает мамочка. А тут опер сам себя давно приучил к мысли, что обладает монополией бить по морде.

— А ты, сука, что себе позволяешь? — без надрыва и пафоса поинтересовался незнакомец. И пнул опера в то место, в которое тот любил бить сам, приговаривая: «Чтоб уродов не плодил».

За миг до этого земля ушла из-под ног опера сугубо в переносном смысле. На этот раз он просто не удержался и рухнул. Глаза слезились, будто сам себе прыснул перечного газа, недавний обед попросился на выход. Еще один пинок помог обеду уйти, а слезам — пролиться.

В дрожащем и гудящем мире, полном слез, боли и душевного смятения, опер видел не столько события, сколько их контуры. Драка продолжалась. Вот кто-то рядом рухнул, кажется, Саныч. Вот кто-то крикнул: «Стоять, стрелять буду!»

Но не выстрелил. Крупнов, протерев глаза, а заодно и губы, понял почему. В дежурке установился паритет: двое его коллег прислонились к стене, у одного в руках АКМ. Возле стола стояли гости, один, тот самый, где-то-знакомый, держал пистолет. Лейтенант Федоренко, матюгнувшись, шагнул к нему — Крупнов понял: у него оружие и отняли. Но Быков-старший отпихнул его.

Гости понесли некоторые потери. У одного из них из кармана выпала мобила конструкции, незнакомой оперу. Может, даже не обычная мобила, а какое-то особое средство связи. И в этот момент трубка заговорила.

Крупнов понял, что мир перевернулся не окончательно. Он смог удивиться еще раз.

— Михаил Викторович, — чуть ли не умоляюще говорил знакомый голос, — это опять я, начальник ГУВД. Подтвердите, пожалуйста, присутствие на завтрашнем мероприятии. Вам, как полпреду, по статусу положено.

— Служивый, подними-ка и подай, — приказал полпред.

Мент посмотрел на начальника, сидящего на полу. Тот кивнул.

— Здравствуйте, Алексей Дмитриевич, извините, что сразу не отвечаю. Завтра — да, подтверждаю, буду. Еще приглашаю вас на совместную пресс-конференцию. Повод? Обстановка в отделении милиции номер четыреста двадцать два в поселке Металлист Я прямо сейчас там и скажу по своим наблюдениям: это не оборотни в погонах, это просто черти какие-то. Последовательно и целенаправленно возбуждают в гражданах недовольство властью. Да, хорошо, если председатель ОСБ будет через полчаса, я его дождусь. И пресс-службу жду. Хорошо, Алексей Дмитриевич поговорим при встрече.

Отдадим должное Крупнову: за время разговора полпреда с начальником ГУВД он смог встать и размазать кровь и слезы.

— Так вы полпред? Это меняет дело, — хрипло выговорил он.

— Не меняет. Не меняет! Понял, сука, не меняет! — первый раз не сказал, а гаркнул гость. — Понял?!

Шагнул к капитану. Тот привалился к стене, инстинктивно приняв позу эмбриона. Или не инстинктивно — вспомнил, как вели себя гости дежурки в минуту нещадного избиения.

— Встать! — протяжно и грозно сказал полпред.

Опер послушался. Логика ему отказала, он уже не думал, кто начальник, какие права у полпреда и т. д. Остались одни инстинкты; они и заставляли его стоять, прижавшись к стене и защищая руками место, по которому он недавно получил ногой. Но остатки разума подсказывали: прикажут поднять руки — так и сделает.

Но полпред это не приказал. Просто заговорил.

— Во что ты превратился? Ты русский вообще? (Крупнов кивнул). Тогда чего со своим народом воюешь? Кто же тебя научил так своих ненавидеть? Или сам дошел, сгнившей душой? Опер молчал. Слушал внимательно, но боялся открыть рот, вспоминая, что бывало, когда рот открывали при нем. Слушай внимательно. Не знаю, сколько ты получишь. Но запомни: я тебе гарантирую — ты не в ментовскую зону в Нижний Тагил попадешь. Пойдешь в обычную. Вообще в ближайшую колонию, поближе к народу, который ты гнобил. Если не хочешь — вот тебе минута, нормально извинись перед парнем. По-человечески извинись. Антон, дуй сюда.

Тошка, чувствовавший себя на порядок лучше, чем недавние мучители, подошел к Крупнову. Тот собрал оставшиеся мыслительные силы и сказал:

— Прости, парень. Это мы были не в настроении. Ну, просто подумали… Не сдержались, короче… Ну, короче… Мудак я.

— Прощаешь его? — спросил Столбов.

— Ну, если больше не будет, — растерянно пробормотал Тошка.

— Не буду, — пробормотал опер.

— А потом, когда сюда телевидение приедет, извинишься на камеру перед всеми, кого обидел. И скажешь, что уходишь. Ясно?

— Ясно, — пробормотал Крупнов, ощупывая нос.

— Так, — заявила Татьяна с порога дежурки, — значит, решили отдохнуть и сразу в приключение?

Вошла она не первой. Перед ней прошмыгнула охрана и быстро оглядела помещение, убедившись, что объекту ее попечения ничего не угрожает.

— Эх, Пашка, — вздохнул Столбов, — не вышел. У нас вечер без баб.

Глава 4

Добрый Дедушка Мороз!

Моя мама работает в доме, где кружки для детей, и учит их музыке. Наверное, ты знаешь, что сейчас кризис. Глава нашего города заявил, что во время кризиса нужно проводить оптимизацию расходов. Я услышал и запомнил это слово, потому что мама часто его произносила, пока говорила с тетей Катей, нашей соседкой.

Потом я спросил маму и она объяснила мне, что оптимизация расходов, это когда было шесть преподавателей, а остаться должно три. А новая спортплощадка для детей тоже не будет построена, ведь в футбол можно играть на пустыре. Еще мама сказала, что глава города купил для оптимизации расходов две новые служебные иномарки, но, наверное, мама пошутила.

Моя мама ходила в центр занятости — это место, где людям дают новую работу. Но ей предложили только работать уборщицей в школе. Мама, узнав об этом, заплакала и сказала, что не хочет, чтобы дети, которым она недавно преподавала сольфеджио, увидели, как она моет полы. Мама сама нашла работу учительницей музыки в школе, которая в поселке Латыпово. Но он далеко, автобус ходит туда только два раза в день, в шесть утра и в шесть вечера. Мама говорила, что для такой работы нужен личный автомобиль, а еще лучше — ковер-самолет, чтобы не тратить деньги на бензин.

Дедушка Мороз, пожалуйста, подари моей маме ковер-самолет. Или машину. Очень тебя прошу.

Сережа Иванов, город Кувшинкин,

улица Плеханова 18-3.

* * *

— Мишук, давай прямо сейчас замажемся: я тебе через пять часов пригоню пробы воздуха со своего комбината из Кременчуга. Ты возьмешь забортную атмосферу в Питере. Ставлю свою виллу под Ялтой, ты поставишь участок в Комарово с видом на Шереметьевский баркас. Потом вместе слетаем в Хельсинки, шоб была реально независимая экспертиза. Если скажут, что питерский воздух здоровее, — вилла твоя. Если мой — оформишь на меня землю в Комарово.

— Иди ты… в Днепр! — ответил Столбов. — Вставать лень.

Таня давно не видела шефа таким расслабленным и ленивым. Он уже третий час пировал со своим стародавним другом — Женькой Подольским.

Про Подольского Таня знала немало — и из Инета, и от Столбова: донецкий парень из шахтерской семьи. Кончил школу, служил, сидел, плавал по заграницам, занялся бизнесом, создал торговую сеть, купил два металлургических комбината. Разыскивался Интерполом за поставку оружия в какую-то пальмовую страну, потом добился отзыва ордера, был фигурантом экономической уголовщины в России. Имеет футбольный клуб, два теплохода на Днепре, два частных самолета, степную латифундию под Джанкоем, упомянутую виллу под Ялтой и малюсенький остров в Эгейском море, на котором установил ветряную электростанцию, оформленную под хохляцкий ветряк.

Половина приключений Подольского запросто читалась на его лице — шрамистом, навсегда загорелом и обветренном, с деформированной челюстью, выпяченной, как у боевого коня. И при этом — очень умном лице. Столбов говорил, что Женька брал в самолет, в дорогу настоящих профессоров, чтобы читали ему лекции о разных науках за сто баксов в час.

— Да я вижу, шо лень тебе, — хохотнул Подольский. Он, как и Столбов, развалился в кресле, мусоля в руках коньячный бокал. — Чего пожар не потушишь, полпред?

— Не мои полномочия, — развел руками Столбов.

— Понятно. В вашей Раше все по-своему смешно.

Специально в дымный Питер Подольский не собирался. Он летел отдыхать в Норвегию — хотел полюбоваться на фьорды, пока тепло, и сделал остановку в Питере, повидаться с другом. В кабачок или в резиденцию на Каменном острове поехать отказался: на воздухе у вас невозможно, а, где сидеть под кондишном, мне все равно.

Потому пирушка происходила прямо в полпредстве. Закусывали снедью, доставленной из суши-ресторана (как усмехнулся Подольский: «Роллы по дороге прокоптились»), нормальной копченой рыбкой из Зимовца, пойманной весной друзьями на совместной рыбалке, и настоящим хохляцким салом, привезенным Подольским. В бокалах был коньяк из погребов Подольского. То, что это лучший коньяк на свете, не спорил никто.

Хотя друзья начали выпивать вдвоем, но, как часто бывает на офисных пьянках, секретарша, заглянувшая в гостиную, задержалась на рюмочку. Задержался и Иван-Очкарик, и великий компьютерщик Макс. Само собой, была Таня.

— Мне перед поездкой консультанты сказали, — заметил Подольский, — что в ЕС со своей колбасой приезжать нельзя. Вообще с любым мясопродуктом. Давайте, други-подруги, налегайте, чтоб мне не пришлось в норвежском аэропорту доедать. Нет, в России проще.

— Евгений Николаевич, — спросил Макс, а почему украинские олигархи, ну, вот вы, к примеру, не хотят к России присоединиться? Донецкая область, Луганская, не говоря уже про Крым?

Подольский допил коньяк и ответил вполне серьезно:

— Хотели. Было дело. В две тысячи четвертом году, когда был майдан, помнишь? Тогда все Левобережье стало отделяться. А потом мы собрались, прикинули. Ну, вот вошли в Россию. Я, к примеру, захочу в Думе несколько депутатов иметь — свои законы лоббировать. Я так сейчас в Раде делаю. А меня посадят, как Ходора. Не, в незалежной спокойней. Мишка, ты поговори с начальником своим. Пусть пообещает не сажать за политику, тогда, может Восточная Украина и потянется. А то мы демократией разбалованы…

— Мне самому проще президентом стать, чем дать тебе такое обещать.

— Ну и становись! Постой, а сам-то меня посадишь, если я десяток депутатов в Думе куплю?

— Только если с покупки не будет уплачен НДС.

Подольский захохотал, доел кусок копченого сига, рыскнул взглядом по столу в поисках салфетки, но, не найдя, вытер пальцы о рубашку. Взглянул на Татьяну, виновато и насмешливо одновременно: ну, что взять с донецкого паренька?

— Ладно, Мишка, славно у тебя. Отправляюсь поскорей, пока Пулково не закрыли. Если пойдешь в президенты — скажи, подкинем сала и уголька. Серьезно говорю, ну нет пока в России нормального мужика при власти, с которым можно по-русски говорить.

— А я серьезно слушаю, — ответил Столбов. — Давай на посошок.

* * *

— Значит, говоришь, начальство в отпуске и ты теперь начальник всей районной ментовки?

— Да, — ответил капитан Степанов, — всей, Михаил Викторович. От Луги до Финского залива.

— Тогда слушай. По экспертизе. Никто не ошибся: «экстази» лучшей выработки. Так что ты, не глядя, сунул в карман тысяч пять евро минимум. Какой это срок, эксперты не сказали.

Капитан Степанов хотел что-то добавить, Столбов его остановил:

— Дальше. Это не ФСО, это шпана под прикрытием. Но и не самозванцы: именем пользуются по согласию. И отстегивают по очень высокой вертикали. Так что решай, дружище, берешься или нет? У меня не застоится: все отслежено, все заряжено.

Столбов и областной капитан милиции разговаривали на набережной, неподалеку от полпредства. Был июльский вечер, белые ночи уже закончились, и, как казалось горожанам, в этом году раньше, чем всегда.

— Может, инфу слить в Москву, на самый верх? — проговорил капитан.

— Не поможет. Анонимка, хоть министру, хоть Президенту, — все равно анонимка. Хода не будет. Хочешь результат — тебе придется светиться. Ты — единственный серьезный свидетель. Вот только, если станешь официальным свидетелем по делу, не знаю, сколько проживешь. Охранять тебя точно не я буду. Может, обойдется, может, нет.

— А если в Интернет выложить?

— Тот же результат. Посадят или пристрелят, а толку не будет. Много развелось в Инете ментов-разоблачителей, их уже не замечают. И ты не иди в струю. Просто, без всяких разоблачений, исполни свой долг. Сделаешь, как я предложил, — будешь герой на всю Россию. И тронуть тебя забоятся как реального отморозка. Выбирай.

Около минуты ушло у Степанова на созерцание огоньков противоположного берега.

— Значит, мне только приехать, надеть наручники и составить протокол?

Столбов кивнул.

— Собака у меня дома, ротвейлер. Если что, позаботитесь?

— Обязательно. Еще не забудь указать габариты памятника и какие цветы не любишь. Сам прослежу, чтобы не приносили.

Капитан начал смеяться. Поначалу принужденно, потом искренне.

— Габариты — пофиг, — наконец сказал он. — Хризантемы ненавижу.

— Запомнил. А сейчас — о других деталях…

* * *

— Лизка, привет! Почему голос такой?

— Сейчас поймешь почему. Сегодня в администрации такая комедия была… Ну, на самом деле не комедия, скорее наоборот.

Голос Людмилы Николаевны, председателя отдела соцзащиты Кувшинковского района, и вправду был лучшим показателем стресса, перенесенным Людочкой. А так как стресс нужно изживать, она и позвонила подруге, рассказать о недавнем происшествии на рабочем месте.

— На сегодня была сессия назначена: принимали районный бюджет. Все как обычно — наш зам по финансам, Кузмичь, ну, ты помнишь его, должен был доклад прочесть. Депутаты — поднять ручки, потом протокол подписать и по домам. Правда, глава наш, Иван Борисовыч, был в легком мандраже — ему сообщили, будто полпред может приехать. Ну да, Столбов, я теперь эту фамилию навсегда запомню. Ты-то о нем откуда знаешь? Все говорят? Ну, видимо, я вправду в своем кабинете от жизни отошла. Мы-то, конечно, полпреда не боялись, — продолжила Людочка. — Знаем эти визиты: посмотрит коровник и лесопилку, порыбачит, рюмку выпьет и назад. А этот с норовом оказался!

— С каким? — спросила Лиза.

— Прибыл не по-человечески, не предупредив. Если бы мы знали, то и сессию перенесли, и встретили его у крыльца с хлебом-солью. А он решил сделать сюрприз. Явился на середине доклада. Его даже не пустили сначала — дежурный не понял, кто пожаловал. Сел сзади, с группой сопровождения, здороваться не стал, показал знаками: мол, продолжайте, я послушаю.

— Какой он из себя, полпред? — поинтересовалась Лиза.

— Моложавый, но седой. Больше на отставного вояку похож, чем на руководителя. Смотрит внимательно вокруг, будто информацию собирает. И лыбится, да так самоуверенно — мол, хозяин пожаловал. Ну, так потом и оказалось.

Заинтригованная Лиза ждала продолжения.

— Дошли до оптимизации расходов. Кузьмич, как положено, рассказал в общих словах про мировой кризис, что тот не обошел Россию стороной. Про то, что, «в целях укрепления финансовой стабильности, пришлось принять меры по оптимизации бюджета». И вдруг полпред выступает: «С этого момента, пожалуйста, подробнее». Кузьмич, полпред говорит ему со своей улыбочкой: «Понимаю, вопрос социально-политический, поэтому сядьте-ка, и пусть глава скажет, чего он в районе собирается оптимизировать». Иван Борисыч встал, начал аккуратненько, что «ситуация была трудная, что удалось найти болезненный вариант», ну и прочая такая лабуда. Полпред его прерывает: «А нельзя сказать просто: сокращаем восемь койко-мест в больнице, отменяем ремонт родильного отделения, сокращаем три ставки в художественной школе?»

Лиза трудилась не во власти. Но разделила ужас, охвативший подругу, и натурально ойкнула.

— Вот-вот, — вздохнула Люба, — именно что «ой!». И как это всплыло? Я ведь сама побеседовала и с преподами, и с врачами. Просила проявить патриотизм, ведь юбилей города в этом году, двести лет городу. Даже намекнула, что если будут жалобы, то кроме вакансий дворника других не найдется: город-то маленький. Не помогло…

— Ну, — продолжила председатель социального комитета, — глава наш начал отвечать, что это областные власти рекомендовали экономить, что в соседнем районе вообще два отделения в больнице сократили. А полпред на него смотрит, лыбится и говорит: «Мои сотрудники ваш бюджет изучили и подготовили свой вариант оптимизации расходов. Послушайте, пожалуйста». И начался цирк, да еще со зрителями. Дверь открыта, откуда-то пресса набилась, и областная, и та, что с полпредом приехала. И просто народ набежал, поглазеть. Хотели турнуть, а заседание-то открытое, нельзя. Встал тут полпредский деятель, тоже, видно, бывший вояка. И начал. Ну, Лизка, тебе подробности вряд ли интересны.

Подруга сказала, что все же интересны.

— Ну, к примеру, говорит: «Достройка нового гаража при администрации: один миллион, четыреста тысяч рублей. Ремонт действующего гаража — двести тысяч. Запланировано приобретение автомобиля „мерседес-бенц“ в средней комплектации на миллион двести тысяч. На вторичном рынке можно купить за семьсот тысяч. Или еще год на старом покататься. Бетонный пешеходный мост через Кувшинку — два миллиона семьсот тысяч. Деревянный — восемьсот тысяч».

— Подготовились, — заметила Лиза.

— В том-то и дело, что так подготовились — не поспоришь. Тут и цифры, и подрядчики. Да еще намеки мелькают: мол, пешеходный мост через ручей потому и хотели сделать бетонным, чтобы заказ не прошел мимо тестя. Все упомянули, даже юбилейную книгу о городе за триста тысяч — и тут же типография, где такой же тираж за двести тысяч сделают. И тут поддел: мол, типография, где берут триста тысяч, принадлежит сыну главы.

— Как же так можно, при людях-то! — ахнула Лиза.

— Вот я и говорю. Полпред встал, своего докладчика прервал: «Спасибо, Ваня. Я уже насчитал экономию на шесть миллионов, хватит и койки сохранить, и ставки. Не хотите „спасибо“ сказать?» Борисыч что-то бормочет, а полпред уже без всяких улыбочек: «Теперь вопрос: а почему для этого мне пришлось приезжать? Почему мои люди два дня поработали с вашим бюджетом и нашли выход, как сохранить и детских преподов, и места в больнице? Чем вы тут занимаетесь?» Не сказал даже, рявкнул, — испуганным голосом продолжила Люда. — Я ойкнула от неожиданности. А он ко мне обернулся и посмотрел — я чуть со стула не упала. Он: «Знаю, чем занимаетесь — людей пугаете, чтобы не жаловались на увольнения! Мол, вались все к едрене-фене — и образование, и медицина, а люди должны все равно благодарить вас за счастливое детство и веселую старость. Правильно понял?»

Лиза заметила, что так можно и заикой стать.

— Не знаю, как пережила. А полпред продолжает: «Ваш район теперь у меня на контроле. Хоть одну больничную койку сократите, хоть одного тренера уволите, хоть одного жалобщика премией обидите — гарантирую уголовную оптимизацию. Веришь?» Тот говорит: «Верю». А полпред улыбнулся, будто и не орал, говорит: «Вот документы, переписывайте бюджет. Бог в помощь». И к дверям.

* * *

Дым, затянувший Ленинградскую область, одинаково пакостил и автокрану с его черепашьим скоростным ограничением, и спецтранспорту, кому ограничения не писаны. Так что конвой, летящий из Усть-Луги в обычном составе (фургон с бананами, впереди машина сопровождения), все же за сотню не разгонялся.

Потому, когда впереди появилась вереница знаков, приказывающих сбросить скорость, ментовская машина решила подчиниться: еще въедешь в тумане в траншею. Действительно, работы здесь велись, стоял грузовик и вагончик, вокруг шустрили работяги в оранжевых накидках. Когда знак предложил ограничить скорость пятью километрами, мент проскочил на десяти. Следовавший за ним фургон сбавил до семи, чтобы было проще вывернуть мимо барьеров-ограждений.

Вот тут-то двое оранжевых работяг с двух сторон заскочили наподножки, а кто-то спереди закинул к фонарю гранату-ослеплялку. Шоферу хватило интуиции нажать на тормоз…

Ментовская машина, потерявшая сопровождаемый объект, опомнилась метров через триста, подала назад, подъехала к фургону. Кабина была уже пуста: шофер и экспедитор сидели на обочине, отплакиваясь от слезоточивого газа. Чтобы экспедитор горевал не рыпаясь, ему в голову упирался ствол.

Менты тоже полезли из машины с оружием, но сникли, увидев, что стволов вокруг больше.

— Мужики, назовитесь, — сказал лейтенант.

— Не, мент, давай по сути, — ответил командир дорожных рабочих. — Ты в курсах, что за груз в фургоне?

Лейтенант еще раз предложил назваться, заодно сказав про звиздец в извращенной форме. Правда, без особого напора, понимая: козыри не у него.

— На кнопки жать не надо, — уточнил командир, — все разговоры блокированы в радиусе километра. По-другому спрашиваю: готов на всю Россию засветиться с грузом, который в фуре? Если там бананы, стесняться нечего.

Лейтенант ответил, что не желает.

— Тогда простое предложение. Вы два часа просто стоите у обочины, и тогда будем считать, вы про груз ничего не знали. Нет — идти как оборотням-наркоторговцам.

Менты тихо матюгнулись и согласились стоять два часа.

Потом командир обратился к экспедитору, полностью пришедшему в себя, но еще не очень понимавшему, что происходит:

— Красницкий Вячеслав Андреевич. ФСО, крышевание, отставка, контора «Резерв». Мокруха на новом месте работы. Слава, понимаешь, сколько тебе сидеть по совокупности? И по прежним грехам, вот по этому?

— Предложение?

— Два, на выбор. Не хочешь сотрудничать — везем тебя в Питер с грузом, тормозим на Литейном. Вываливаем груз и рядом оставляем тебя, прикованным. Плюс папка с твоей биографией.

— Второй?

— Помогаешь нам проехать обратным маршрутом, попасть на вашу базу в порту. Выгорит — отпускаем, отправляйся куда хочешь. Мир большой, бабло у тебя есть, у хозяев этого блудняка будут другие проблемы, чем тебя искать. На решение — минута.

— Чего тянуть… — хрипло сказал экспедитор.

* * *

Главное событие этого дня происходило не на Таллинском шоссе, а северо-западнее, в Скандинавии, там, где родился долгожданный ветер. Родился, превратился в ураган и двинулся на юго-восток — на Санкт-Петербург.

Все ждали, что он принесет напрочь забытый за два месяца дождь. Но ветер, подобно палящему сирокко, раздувающему пламя на французском юге, принес огненный вал.

Еще вчера торфяные пожары лениво дремали в штиле, иногда выбрасывая ползучий пал на соседние сосняки. Штиль закончился, и ветер надул паруса огня. Уже с первых порывов пламя форсировало рвы, выкопанные за два месяца. Заодно пламя перелетело обмелевшие карельские речки, сдерживавшие пожар надежнее канав. Садоводы, не бросившие свои сотки и надеявшиеся, что обойдется, поняли: все только начинается.

Ураган рвался на юго-восток. Огонь захватывал прежде нетронутые торфяники, мчался сосняками, шел по высохшим полям, поджигая поселки и садоводства. Некоторые противопожарные отряды не то что не пытались тушить, а с трудом эвакуировались.

Основной огненный фронт бесчинствовал кило метров за сто от Питера, там, где проходила резервная позиция линии Маннергейма. Город еще не знал, что поднадоевшие шутки об аквалангах и скафандрах скоро перестанут быть шутками.

* * *

Совестливому галерному рабу, внезапно назначенному надсмотрщиком над рабами, иной раз охота вернуться обратно на скамью — лучше ворочать весло, чем слушать перешептывания товарищей по недавнему несчастью. Татьяне, еще недавно бывшей журналистом и назначенной пресс-секретарем, это сравнение приходило в голову часто.

Вот и сегодняшним утром… Что бы она сама сказала три месяца назад, если бы ей предложили прийти к станции метро «Автово» к семи часам утра для поездки с полпредом. А на вопрос о смысле и цели поездки ответили: едем на сенсацию. И точка. Еще добавили: если сенсация до вечера не попадет в ленту «Рейтере», то каждый журналист получит по пятьсот евро.

Это пари, было, импровизацией Тани. Теперь она размышляла: выдаст ли Столбов проигрыш, если сенсации не случится?

Про операцию он сообщил ей вчерашним утром. Таня знала: из Зимовца вызван весь Фонд, все боевые силы. Знала, что одной из основных задач было сохранить это в тайне от охраны полпреда, того же ФСО. Сама придумала про некое патриотическое молодежное мероприятие с участием отставников-ветеранов. В полпредстве шутили: небось, мероприятие называется «дымовая завеса». Татьяна соглашалась: да, так и называется.

На рассвете Столбов отправился к месту события. Был он весел и зол, как никогда. «Миша, в индейцев не наигрался?» — шепнула Таня. «Ага, готовь, крюки для скальпов», — ответил он. И отключил всю связь, кроме правительственной.

От раздумий отвлекали журналисты пяти телеканалов, шести газет, четырех информагентств плюс три радийщика. Естественно, им хотелось узнать, что за сенсацию им приготовили. А так как ответов не было, сами пускались в предположения. К примеру: полпред нашел источник дыма и собирается залить его на глазах у журналистской братии. «Внутренними ресурсами», — добавил кто-то. Кстати, отмечали: дыма, сравнительно со вчерашним вечером, прибыло.

Потом, когда от Питера отъехали почти на две трети пути, поступил приказ об остановке. Тут Тане пришлось совсем тяжко. Вопросы были серьезные, по делу: вроде, почему не разрешили приехать на своих машинах, а только на автобусе от полпредства? Приходилось повторять про секретность.

Чтобы отвлечь коллег — Таня по-прежнему считала себя журналистом, — начала разговор, что им известно о других тайных операциях полпреда в Ленобласти и на Северо-Западе вообще. Кто-то вспомнил, как Столбов переселил жителей аварийной развалюхи в дом, построенный для чиновников. Кто-то — как приехал на рынок с грузом молодой картошки, конечно же, со всеми фитодокументами, отказался платить дань, набил морду частной охране, а когда пришло милицейское подкрепление, показал удостоверение. Кто-то — как полпред нашел в захудалом городишке зал игровых автоматов, оформленных как электронная лотерея, и чуть ли не сам раскурочил оборудование и сдал в приемный пункт цветмета.

Татьяна лишний раз убедилась: все эти истории расходятся по округу в газетах, в радио новостях, а в Интернете — по всей стране. И, странно, никто, ни радийщики, ни газетчики, не требует денег. Новости нравятся сами по себе.

Тут как раз проявилась мобила.

— Танюша, — быстро и весело сказал Столбов, — дуйте фиксировать скальпы.

— А что сказать пресс-пулу?

— Взята самая крупная партия наркотиков в истории Северо-Запада. Или всей России — пусть специалисты скажут.

Шофер, выполняя указания Татьяны, несся, как только мог. Дорога не была идеальной, автобус трясло, и массмедиа воздерживалась от вопросов, опасаясь откусить языки.

Прибыли. Кто-то из журналистов был в Новом порту впервые, но и ветераны презентационных поездок заметили: порт не в порядке. На въезде стояло несколько милиционеров с очевидно обалдевшими лицами. Еще мелькнули двое ребят в охранной униформе, прикованные наручниками к крылечку возле КПП.

Здесь останавливаться не стали и вслед за сигналящей маячками милицейской машиной подъехали к громаднейшему ангару и, сбавив скорость, — вовнутрь.

Ангар был хорошо освещен, и главный сюжет поездки бросился в глаза сразу. Возле контейнеров на земле сидело человек двенадцать тех же охранников. Кто-то с недавними побоями, но в основном целые и невредимые. Рядом стояли милиционеры с автоматами, немного растерянные, но все же поглядывавшие на пленников решительно.

А еще чуть дальше, возле раскрытого контейнера — собственно выставка: картонная коробка, доверху заполненная таблетками. Рядом Столбов, обычное сопровождение плюс охрана, глядящая по сторонам столь же непонимающе, как и милиционеры.

— Здравствуйте, дорогие мои, хорошие. Я тут не главный, поэтому быстро и в общих словах. Недавно сотрудники РУВД Кингисеппского района получили оперативную информацию о прибытии на территорию второго терминала Нового порта в Усть-Луге крупной… — Столбов сделал паузу, продолжил: — сверхкрупной партии синтетических наркотических веществ. Во избежание утечки информации капитаном РУВД Кириллом Степановым было принято решение задержать наркоторговцев силами районной милиции, что и произошло около часа назад.

«Силы районной милиции» поглядывали на Столбова и с благодарностью, и со страхом, и со смущением, понимая, что собственно они тут особенно и ни при чем.

— А почему не силами госнаркоконтроля? — спросил кто-то из журналистов.

«Госкомдурь первая и слила бы инфу», — заметил кто-то из коллег.

— Именно так. — Полпред расслышал реплику. — У сотрудников милиции были обоснованные опасения, что наркоканал имеет информаторов самого высокого уровня и взаимодействие с Госнаркоконтролем могло бы привести к срыву операции.

— Михаил Викторович, — начал один из журналистов, но его перебил звонок по самому надежному и старому мобильнику России — аппарату начальственной связи.

Столбов отошел на несколько шагов в сторону, взял трубку:

— Алло, Анатолий Дмитриевич. Да, я вам звонил, хотел поговорить. Что случилось? Да вот, тут при мне милиция взяла шпану. А шпана козыряет именами страшно даже вслух сказать какими. Я ей, честно говоря, не верю. Даже повторять эти имена вслух не хочу. — Лукавый взгляд на журналистов. — На чем взял? На наркотиках, очень гламурных и качественных. Я сам такой коммерцией не занимался, но профессионалам верю — тут не на миллионы. И не рублей. И главное, какой цинизм: примазались к нефтяному терминалу, вроде сопутствующие грузы, бананы. Прибудет генерал МВД? Хорошо, дождусь. Вы, главное, товарища Степанова, который бандитов повязал, в обиду не дайте: таких смельчаков в стране немного осталось. Хорошо, понял. Служу России!

Несколько секунд продолжалось молчание, не очень-то привычное для такой публики, как журналисты. С кем только что говорил полпред, поняли все.

— Да, что же вы хотели спросить? — прервал молчание Столбов.

— Какая в этой операции была роль полпредства? — спросил кто-то из телевизионщиков.

— Информационное обеспечение, — ухмыльнулся Столбов. — Сами понимаете, позвали бы вас районные милиционеры на сенсацию, не сказав, на какую, разве вы приехали бы?

После этого минут десять на вопросы отвечал только Степанов. Говорил он более-менее складно правдоподобно, начиная с памятной аварии на шоссе, когда его спросили, а что за вооруженные люди, прошмыгнувшие на заднем плане и покинувшие комбинат, сказал без запинки: наш резерв, отбыл на базу.

Возможно, на таких враках его бы и разоблачили, атаку на капитана разбавил вопрос, адресованный Столбову.

— Скажите, — спросила его журналистка «Питерской правды», — вы не могли бы точно так же договориться с районной пожарной частью, чтобы она погасила бы лесные пожары во всей области?

— С этим сложнее, — честно ответил полпред.

* * *

Ни полпред, ни журналисты, не заметившие в эти утренние часы, как усилился ветер, еще не знали, насколько все стало сложнее. Южное побережье Финского залива еще было свободно от дыма, но с северо-запада на город шло кромешное наступление. Нежданное, быстрое и страшное.

К вечеру видимость в Питере упала вдвое. Если судить по звонкам в диспетчерские «Скорых», можно было подумать, что из больных в городе остались только астматики. Люди закрывали окна, но гарь пробивалась в щели. А хозяева стеклопакетов выглядывали сквозь них на улицу, как посетитель океанариума глядит на акулу. Вот только прекратить эту экскурсию можно было, лишь вынырнув через аквариум, в котором вольготно плещется хищница.

Первым панику поднял Интернет. Изрядная часть сообщений была обычными заполошными страшилками и пугалками, но, в отличие от других привычных катастрофичных кросспостов, на этот раз делить следовало не на два, а с более щадящим коэффициентом.

К вечеру дрогнули FM-станции и начали разбавлять бессмысленные сводки МЧС выдержками из блогов, а иногда давали прямые звонки слушателей — пусть скажут в прямом эфире, как есть.

Так появились сообщения очевидцев, что по Карельскому перешейку в сторону города идет огненный вал…

Что сообщение по трассе «Скандинавия» невозможно из-за падающих горящих деревьев и сгоревших большегрузных машин…

Что несколько садоводств окружены огнем, и жители ручными насосами поливают периметр, чтоб огонь не прорвался по высохшим кустарникам к домам…

Что железнодорожное сообщение с Выборгом тоже прервалось из-за горящего эшелона с нефтяными цистернами в районе Белоострова, а пожар на других участках пути не позволяет пожарному поезду подъехать и потушить.

Где, правда, где ложь, разобраться не мог никто. Поэтому предполагалось худшее. К примеру, в полдень начальник ГУВД опроверг блокировку трассы «Скандинавия», а «Радио твоей дороги» сообщало с подтверждением очевидцев: с 18.00 гаишники не пускают автотранспорт дальше Зеленогорска и разворачивают его в город.

Примерно тогда же телевизионщики городских каналов прекратили экстренные выпуски, посвященные задержанию беспрецедентной партии наркотиков. Точнее, выпуски продолжались, но наркотики стали новостью второго плана, а скоро вообще исчезли из эфира — не до них.

Телевидение то давало репортажи, если съемочной группе удавалось приблизиться к горящей точке, то новости с Киевского и Московского шоссе, на которые устремились беженцы. Новости были безрадостные: аварии в дымной мгле приводили к безнадежным пробкам — дороги встали. Первый репортаж с Московского вокзала был о битве возле билетных касс.

Следующий репортаж — о том, как толпа, повредив электронные турникеты, штурмует поезда, надеясь, в случае удачи, расплатиться наличными. Или не надеясь, думая лишь об одном: забраться и уехать.

Между репортажами на экране появлялись эксперты: профессора каких-то подозрительных академий, отставные или уволенные специалисты, просто знатоки мироздания. Они сыпали цифрами о концентрации веществ, не запомнившихся зрителям и с уроков химии в средней школе. Показывали графики, начерченные на блокнотных листах. По совокупности прогнозов выходило, что все плохо, а будет еще хуже и, если ветер не переменится, через 24 часа по Питеру без противогаза не пройдешь.

По традиции полагалось выступить кому-нибудь от власти и опровергнуть паникеров. Но власть на экране не появлялась. Губернатор отбыла на конференцию по модернизационной модели развития приморских мегаполисов. Конференция происходила в австралийском городе Мельбурне. Оставленный ею заместитель был на больничном. А почему не возвращается губернатор, понятно: Пулково-2 уже несколько часов не принимало самолеты.

Глава 5

Сергеич, а в третьем классе, конечно, не Сергеич, а Вадик Савельев, однажды здорово достал училку, и она не пустила его в сортир. А ведь он хотел без дураков. Выпил на переменке стакан компоту, еще стакан ему проиграл Воробьев. Два стакана жидкости создали эффект, равный литру пива, зараз выжранного начинающим питухом. Уж как он глазел на Марь Иванну, как потом начал ее просто молить, как шепотом обещал обоссаться, если не отпустит в тубзик. Не пустила, а он, правду скажем, дотерпел.

Вот примерно в таких же ощущениях Сергеич сидел перед кабинетом Боброва, главного идеолога современной России, заместителям помощника президента, автора книги «Примерно 42 градуса по Фаренгейту» и термина «суверенная демократия».

Вообще-то обычно входил, как приходил, ограничившись ритуальным стуком. На этот раз так просто войти не удалось. Пришлось ждать в коридоре, чувствуя свою злость, как раздувшийся мочевой пузырь. Хотелось поскорей излить, но не удавалось.

Поначалу Сергеич решил, будто Бобров сердится на него из-за истории в Новом порту. Однако по некоторым признакам скоро понял: у шефа свои заморочки, непосредственно с ним не связанные. В кабинет то и дело не заходили — забегали лица, которым по статусу бегать не принято. Министры, председатели думских комитетов, губернаторы. Каждый из них здоровался с Сергеичем, обещал доложить о том, что тот ждет. Но, выйдя через десять-пятнадцать минут, пропускал в кабинет другого срочного визитера, а Сергеичу на бегу бросал: «Извини, старик, чуть позже».

Наконец Бобров сам высунулся из кабинета.

— Вадик, заходи. — И, пропустив посетителя, запер кабинет на ключ.

— Я насчет Столбова, — сказал Сергеич, еще не садясь. — Ты теперь понял, какая это опасная сука?

— Понял, — быстро ответил Бобров. — Да и вы хороши, так лохануться. Порося покрывать не буду. Сами подчищайте блудняк. Понятно?

— Понятно, — вздохнул Сергеич. — Он уже в Цюрихе.

— Ладно, с ним потом. Тут небольшой пожар обозначился.

— Под Питером?

Бобров хохотнул, сочно и коротко. Шутку понял, но дело не ждет.

— Не. Там хоть все сгори. Впрочем, не боись: Питеру предсказано утонуть, так что не сгорит. Другой пожар, политический. В двух словах: между Нашим и Этим маленькая размолвка вышла. Чтобы она не затянулась, принято политическое решение — немножко поменять Основной закон. Передать Премьеру полномочия, которые он отдал Преемнику. Ну, не так чтобы прямо сейчас, а быть готовыми.

— Непростая операция.

— Для простой тебя бы и не вызывал. Задача такая: нам необходимо конституционное большинство в Думе. Через три дня внеочередная сессия. Надо разом все провернуть большинством, в двух чтениях. Нужно две трети Госдумы, ну это не проблема. И заранее подготовить три четверти Совета Федерации. Этих ломать — факинг, для того тебя и позвали.

— Готов к труду и обороне.

— Молодца. На тебе два перца с твоего Северо-Запада. Должен вопрос с ними порешать за три дня. Бюджет проекта не ограничен, обещай этим сенаторам лимоны, и чтобы сразу поняли — не в рублях. Будут артачиться, сразу скажи: вы…ем мать-старушку и детей-внуков. Реально, без дураков. Так и говори: поддержат поправку — могут до конца жизни зарплату не получать. Не поддержат — оставим только глаза, смотреть на могилы и плакать. Вот так с ними и говори. Если нужно, подтягивай любую свою шпану, прикрытие дадим. Когда уговоришь — новое задание.

Бобров никогда не был обделен чувством юмора, но в эту минуту Сергеич не сомневался: он не шутит.

— Хорошо. Договорюсь или выдеру их всех.

— Тогда вперед. Чтобы у тебя была мотивация. Сам понимаешь, и ты, и я в АП только тем и держались, что у Нашего с Этим была договоренность — Администрацию не трогать. Считай, договор протух. Проиграем — нас выкинут на хер. Только я в списке кого презик посадить не может. А тебя в нем нет. И список этот закрыт для новых включений. Так что мне и дальше книжки писать, только печатать буду под своей фамилией. Тебе — в бега.

И опять было видно по глазам: Бобров не шутит.

— Напуган, мотивирован, приступил.

— Добро. Извини, время на базар нет. А твоего Столбова потом обломаем, когда уляжется. Вообще-то можно через Думу провернуть, чтобы полпредов совсем отменили, раз презик таких перцев назначает.

* * *

— Анатолий Дмитриевич, слушаю. Как обстановка, спрашиваете? Хуже некуда. Горим. Почему нет чрезвычайного положения? Не знаете, кому командовать? Ушел в отставку? Если так — могу и я покомандовать. Только вы уж сделайте указ поскорее и объявите, чтобы я мог дергать и МЧС, и военных, и ментов, и гражданские структуры. Заодно скажите, я рассердиться могу, пусть не проверяют. Анатолии Дмитриевич, часа на указ хватит? Тогда я через час выхожу в прямой эфир.

В полпредстве, несмотря на стеклопакеты, ощутимо тянуло гарью и смогом. Пока было терпимо, не тревожно. Однако когда Таня взглянула на Столбова, тревога исчезла.

— Не обсудили наркоту? — спросила она.

— Не. Тема забыта-закрыта. Какая наркота, полчаса назад Шойгу в отставку ушел.

— Почему?

— Потому что основная задача его конторы — ликвидировать последствия происшествий. А по средним оценкам, если все оставить как есть, последствия этой истории — сто тысяч трупов. Минимум. Он решил, что не хватит транспорта вывозить. Так что теперь эта работа на мне.

— А можно без трупов обойтись?

— Попробую. Танюша, сейчас главная роль — твоя. Готовим мое обращение по экрану и радио. И решай заодно, как быть с оповещением и мобилизацией.

Потом Столбов вызвал Ивана:

— Собери сколько нужно мозгов, сядешь в зале рядом с моим кабинетом. Подбрасываю проблему — выдаешь решение. С ресурсами и временем на выполнение. Все, за работу. Первое задание — выяснить, в каких ближайших городах сколько можно взять техники, в первую очередь автоцистерн, и могут ли они прийти за сутки.

* * *

— Здравствуйте. Я Михаил Столбов, полпред по Северо-Западному округу. На территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области введен режим чрезвычайного положения, и ответственным за выполнения режима назначен я, указом Президента Российской Федерации. Обращаюсь к сотрудникам всех ведомств и департаментов городского и областного правительства, а также сотрудникам МВД. Распоряжения полпредства выполняются в приоритетном порядке. Учитывая, что ситуация действительно чрезвычайная, не рекомендую перезванивать руководителям и переспрашивать: можно ли выполнять приказы полпреда? Если из-за промедления произойдет беда, отвечать придется вам. Причем по законам чрезвычайного положения.

Столбов появился на экране городского 5-го канала. Одновременно его передавали почти все музыкальные станции Питера. Был он в студии на Малой Садовой, возле Невского, будто пригласили телевизионщики обсудить какую-то обычную проблему.

— Теперь об обстановке в городе. Все очень плохо, но, если не паниковать, никто не умрет. Прежде всего о том, как бороться с дымом. Централизованная эвакуация начнется в ближайшие шесть-восемь часов. Гражданам, не имеющим своих машин, советую пока что оставаться дома — это безопаснее, чем перемещаться по улице. После моего выступления вам покажут, как сделать маски из материалов, которые есть в каждой квартире.

По поводу движения. С шести часов утра на территории Санкт-Петербурга запрещены любые поездки грузового автотранспорта, не связанные с ликвидацией катастрофы или эвакуацией населения. К транспорту МЧС, медтранспорту, коммунальным службам это не относится. Автотранспорт, обеспечивающий продуктами питания магазины, получит пропуска в районных отделениях милиции, но не больше трех единиц транспорта на торговую сеть. Советую пропуска не подделывать, милицию не обманывать, не заставлять подчиненных нарушать — грузовики будут конфискованы.

Поездки личного транспорта разрешены при условии соблюдения скоростного режима — не свыше сорока километров в час. Братья-автомобилисты. Несколько просьб. Во-первых, без нужды не ездить.

Или вывозим семьи, или в магазин за едой. Но лучше пешком. Во-вторых, не создаем пробок. Сейчас это смертельно. Слушаем радио, если сказали: на выезде пробка, тогда подождать. Останавливаться — только помочь на дороге. Если авария, лучше оттолкать на обочину. Поверьте, подъедет не ГАИ — фиксировать ДТП, а бульдозер и расчистит трассу. Из города можно выезжать по Московскому, Киевскому, Мурманскому и Таллинскому шоссе. Все поездки в сторону Выборга и Приозерска запрещены, кроме эвакуации семей.

Пока все. Новостей у меня немного — к новым обязанностям я приступил меньше часа назад. Через час буду снова в эфире. Тогда расскажу, что собирается делать штаб по ликвидации последствий ЧП и какую помощь попрошу от вас. Говорю заранее: добровольцы понадобятся.

* * *

— Здравствуйте, я полпред Столбов. Хотите помочь Питеру справиться с пожаром? Отлично. У вас есть многоканальная линия на тридцать телефонов. Готовы предоставить ее нашему штабу для координации работы? Спасибо. А что у вас операторов только восемь — не беда. Добровольцев найдем и в вашем офисе посадим.

— Здравствуйте, я полпред Столбов. Очень приятно, что вы на рабочем месте. Мне нужно знать, сколько самолетов и какого класса могут принять полосы Пулково? Подготовьте справку за полчаса. Летчики будут из лучших авиаотрядов России, главное, чтобы их диспетчеры приняли.

— Здравствуйте, я полпред Столбов. У вас много техники, а она сейчас нужна. Поездки по городу запрещены, ваш объект всяко будет простаивать. Оплата? Оплата будет. Как и ответственность за промедление. Проблема с персоналом? Пожалуйста составьте за час список всей техники, в первую очередь самосвалов и траншейных копателей. И персонала готового работать. Если машин больше, чем людей — операторов найдем. А вот утаивать технику о-о-очень не рекомендую.

— Здравствуйте, я полпред Столбов. Товарищ генерал, слышали, чрезвычайное положение объявлено? Хорошо. Сколько вы можете выдать масок и противогазов? Приказ из Москвы? Вот, я приказываю — полномочный представитель Верховного Главнокомандующего. Поскорее пошлите на склады. Если проблемы с транспортом или людьми — помогу. Товарищ генерал, понимаю — не готовы. Но вы в окно выгляните, вдохните и поймите — нельзя тянуть. Считайте, война началась.

— Здравствуйте, я полпред Столбов. Сколько это продлится? Мне неведомо, пока Бог дождь не пошлет. Людей надо из города вывезти, хотя бы частично. Что, беспорядки на Московском вокзале? Хорошо, милицейское усиление будет. А вы переведите дорогу в эвакуационный режим. В отстойник все грузовые перевозки, надо людей увозить. Обычный пассажирский график постарайтесь сохранить, но подготовьте электрички, везти хотя бы до Бологого — там уже не дымно. А я договорюсь с Северной дорогой, чтобы пассажирские поезда с кондиционерами перегонял на Октябрьскую дорогу. Очень вас прошу: постарайтесь составить такой график, чтобы поезда с пассажирами, без кондиционеров, не стояли.

— Здравствуйте, коллега, я полпред по Северо-Западу Столбов. Нет, Питер еще не сгорел, но от вас помощь нужна, чтобы так не случилось. Слыхал, лето в Сибири дождливое, авиация простаивает. А нам бы она сейчас пригодилась. Пришлите, пожалуйста, ваш танкер Ил-76 и вертолеты. Топливо оплатим, не беспокойтесь. Да, если у вас есть запасные экипажи, пусть прилетят бортом МЧС — чтобы можно было работать двадцать четыре часа.

* * *

В следующий раз Столбов вышел в эфир уже непосредственно из полпредства — телевизионщики оборудовали мобильную студию. Татьяна, руководившая процессом, заметила, как они изменились буквально за два часа. У себя они ворчали, поговаривали: «Пиар, болтология». Сейчас же они заразились деловой беготней, наполнившей полпредство и его окрестности. Быстро развернули студию, почти ничего не поломав и поматерившись лишь по делу.

— Здравствуйте, дорогие мои, хорошие. Последние новости таковы: огонь приближается. Помощь идет тоже. К одному самолету-танкеру и трем вертолетам уже завтра присоединятся еще два воздушных танкера, еще через день прибудет восемь вертолетов. Удалось найти в городе кое-какую технику. Но… — Столбов сделал паузу. — Нужна живая сила. Солдатиков-курсантиков не хватит, да и всем известно, там пацаны, не всех на пожар пошлешь. Поэтому в первую очередь обращаюсь к мужчинам. Знаю, мужики, вас давно ни о чем серьезном не просили. Только прийти на выборы и проголосовать за кандидатов которых вы не знаете. Сегодня нужно помочь себе и городу. Нужны люди, умеющие управлять тяжелой техникой. И хорошо, если со своими внедорожниками — пригодятся.

Для чего нужно? Мне тут рассчитали — если километрах в пятидесяти к западу и северу от КАД создать широкую полосу с канавами да еще водой промочить эту полоску, то огонь дальше не пойдет, а дым — вытерпим. Вот если будет гореть перед КАДом или, не дай бог, за него перекинется… Короче, нужно восемь-десять тысяч человек со здоровыми легкими и умеющими работать хотя бы лопатой. Сейчас у меня под рукой три с половиной тысячи. Нужно еще пять минимум. С семи утра подъезжайте к ментовкам и районным администрациям. Там будем формировать колонны.

Вывозим людей с Перешейка, из садоводств и коттеджей. Будем эвакуировать вертолетами, а где можно автотранспортом — там им нужны внедорожники. Кто не боится экстрима — отзовитесь.

Обращаюсь к девушкам. Прямо сейчас нужно шестьдесят добровольцев — поработать телефонными операторами. Сидеть, принимать вызовы на эвакуацию, записывать адреса. Хорошо, чтобы с крепкой психикой: народ волнуется немножко.

Про эвакуацию. В первую очередь вывозим кардиологических больных и астматиков. Также беременных женщин и семьи с малыми детьми. Как вывозим? Звоните по 02, или по телефону, который скажут после прямого эфира. Будут повторять и по телеканалам, и по радио. Адрес, сколько человек, возраст и болезни, контактный телефон. На всякий случай: в окне квартиры, где есть люди на немедленную эвакуацию, ставьте зажженную лампу или свечу… С собой брать одну сумку — документы, одежда, продукты. Считайте, турпоездка дней на пять.

Эвакуируем в Москву или другие безопасные города. Придется немножко посидеть с вещами, потом всех разместим. Никто из вас на улице больше чем на полдня не останется, обещаю. И еще запомните: эвакуация — бесплатная. И возвращение тоже.

Специально обращаюсь к замечательным нашим бабушкам: пожалуйста, не бойтесь эвакуироваться. Лучше вы своими ножками выйдите из подъезда, чем вас придется выносить. А пока не уехали, напомните родным и соседям, как собираться в эвакуацию.

Еще обращаюсь к воришкам и мародерам. Советую до окончания режима ЧП не бандитничать. Милиция за вами в дыму бегать не будет, пристрелит на месте и все.

Заодно обращаюсь к паникерам и распространителям слухов — телефонных, интернетных, каких угодно. Положение не военное, расстреливать вас нельзя. Но знаете, дорогие мои, хорошие, давайте не будем мудаками. Положение, правда, непростое, давайте не выделываться в Интернете, не рассказывать, как все плохо. Кто считает себя самым умным, пусть приезжает в полпредство, в штаб и участвует совещаниях. Кто просто самый крутой — на Перешеек, поработать.

Короткая пауза. Рядом со Столбовым появился митрополит.

— Новость напоследок. Владыка остается в городе, остается и все приходское духовенство. Будут молиться и ободрять. А я с вами ненадолго прощаюсь.

* * *

Директивы мозгового центра при полпредстве:

Перемещения организованных групп беженцев, а также добровольцев, готовых работать на Перешейке.

Решение: Мобилизация в автопарках не меньше 200 автобусов. Создание двух резервных колонн, минимум на десять машин каждая.

Дачников, находящихся в окрестностях Выборга, проще направлять в Выборг, чем увозить в Питер. Если огонь подойдет к этому городу, беженцев и местных жителей перевезти на острова в шхеры.

Метод решения: оповестить по радио и с привлечением патрульных милицейских экипажей. Мобилизовать теплоходы и паромы минимум на десять тысяч мест и переправить на них детей и больных.

Звонит много добровольцев. Оператор не всегда может определить их квалификацию и тем самым полезность.

Решение: Направлять на инет-ресурс http://www. smog-piter.net/. Создавать виртуальные бригады для работы, эвакуации или поддержания порядка: шофер, медик, рабочие разных специальностей. Когда бригада сформирована, сообщать ей адрес для сбора. Ответственный — Макс.

Пробки на дорогах в окрестности.

Решение: 1. 20–30 мобильных наблюдателей на трассах. Должны сообщать о пробках, связанных с авариями. Наблюдатели на мотоциклах. Обратиться к байкерам. Выдать противогазы.

2 Мобильные группы для расшивки пробок. Регулировщики, останавливающие движение, пока пробка не ликвидирована. Заглохшие или разбитые машины выносить на руках на обочину. Если в пробке больные — вызывать вертолет.

Проблема: тяжелобольным и беременным женщинам опасна эвакуация на общих условиях.

Решение: постоянная информация в штабе о наличии вертолетов для вывоза, а также автомобилей с кондиционерами. При эвакуации роддомов создавать колонны со спецсопровождением. Автомобили с маячками взять в гараже Смольного.

Приписка: при сопротивлении подавить мудаков как мародеров.

Сотрудники музеев в центре города, в том числе пенсионеры, не собираются покидать рабочие места.

Решение: снабдить противогазами и масками, начиная с Эрмитажа.

Проблема: необходимость наличных денег, в первую очередь для организованных групп беженцев.

Решение: запрос в крупные банки города, обращение к бизнесменам.

* * *

Ежегодный рок-фестиваль на берегу Оки подходил концу. Обычно он сопровождался ливневым экстримом, но это лето оказалось идеальным для такого мероприятия: ни облачка, ни капельки. Многие не взяли с собой не то что дождевиков, но и палаток: ночью можно было спать, не накрывшись, а жара такая — хоть ею водку закусывай.

Вот из-за этих-то безупречных закатов и ясных ночей на души налипла необъяснимая тоска. Особенно беспокоились питерцы, три дня назад покинувшие свой город, чтобы отдышаться на Оке от пригородных пожаров, — казалось, они привезли запах гари на штормовках и джинсах. А со вчерашнего дня из города стали приходить совсем уж непонятные и дурные новости, будто город окончательно окутал дым и с каждым часом он прибывает.

У народа из прочих мест тоже не было веселого, беззаботного летнего настроения. Новые тарифы, пляшущие цены, мутные политические разговоры о том, что «Президент зарвался» или, наоборот, «Премьера пора окоротить». Кто чего хочет, что будет дальше — кризис, дефолт, баррикады, еще что-нибудь, не понимал никто. Только ощущали: если так тревожно и паршиво летом, что же будет осенью?

Все же загоревшая и похмельная толпа зашевелилась, когда на эстраду вылез хедлайнер фестиваля, или, по-русски говоря, главарь — дядя Юра. Называли его так и пацаны, и ровесники, услышавшие его лет двадцать назад, а то и раньше. Народ приготовился к обычной завершающей программе: двум-трем новым песням и десятку знакомых о том, что будет с Родиной и с нами или о том, что останется после него.

Но, спев несколько песен, дядя Юра остановился:

— Ребята, будет у меня небольшая просьба. Слышали, что в Питере творится? Там сейчас совсем плохо. Кто виноват, думать сейчас не надо. Главное, что сделать. Надо очистить полоску, от Ладоги до Финского залива, подальше от города, чтобы огонь не дошел, и дымом не заносило. Живой силы пока хватает. А тут столько крепких парней. С палатками, походной одежкой и снарягой. Ребята, я верю в вас. Недавно поговорил с полпредом Столбовым. Он нормальный дядька, не все, кто в чинах, — мудаки. Договорились: он подгонит автобусы, через пару часов подъедут. Нужно две тысячи парней, покидать землю на Карельском перешейке. Девчонки, пожалуйста, отпустите ребят на пару дней. И сами в Питер не торопитесь, пока дым ветром не отнесет или не будет дождя. Договорились? А сейчас еще несколько песен послушаем. Я допою и тоже поеду в Питер.

* * *

От первого обращения Столбова не прошло и суток, как Питер изменился. Машин на дорогах стало в пять-шесть раз меньше, да и ездили они с установленным скоростным режимом. Гоняли лишь завзятые хамы и автотранспорт штаба. Для этих машин был введен символ-пропуск: картонка с нарисованной горящей свечой.

Недавние заторы на выездах превратились в медленное, но все же непрерывное движение. На выезде на экране ежеминутно повторялась одна и та же надпись: «Уважаемые шоферы. Сегодня чиновники по дорогам не ездят, пропускайте колонны со спецсопровождением». Поэтому колонны кондиционированных автобусов с больными легко обгоняли общий поток.

Навстречу шла техника: самосвалы, транспортеры с гусеничными машинами, автобусы с людьми. Беженцы при виде них радостно гудели. Спасатели выходили на КАД и, не заезжая в город, сразу же отправлялись к Выборгскому шоссе.

Дорога в сторону Финляндии по-прежнему была закрыта, но уже не наглухо. Возле КПП дежурил отряд волонтеров. Тех, кто хотел вывезти с Карельского перешейка кого-то из родных, блокированных пожаром в садоводстве, выпускали лишь на внедорожнике, дав маски и противогаз. А чаще тут же на месте создавали эвакуационные группы из нескольких внедорожников, и они уносились по четкому адресу прорывать огненный фронт.

Большая противопожарная колонна добралась до Зеленогорска и создала защитную полосу вокруг города. Другие отряды защищали от огня поселки на курортном побережье Финского залива. Но основная работа происходила в пятидесяти километрах от КАДа, на неровной линии, рассчитанной в штабе, так, чтобы хотя бы частью оградительного периметра стали озера.

От берега до берега, от Финского залива к Ладоге, прыжками через озера тянулась полоса шириной в полкилометра. Где были торфяники — выкапывались рвы, в лесах делали просеки. Срубленный сухостой — казалось, живых деревьев этим летом уже не осталось — сваливали небольшими кучами и заливали водой.

— Строим линию Маннергейма наоборот, — посмеивались добровольцы, солдаты МЧС, солдаты гарнизона и прочие работники.

Время от времени над головами работавших проносились пожарные вертолеты и самолеты-танкеры. Они заливали пожар в глубине Перешейка, если огонь грозил блокированным садоводствам, а иногда сбрасывали воду на выдвинувшуюся часть огненного вала. Тогда было отчетливо видно, как среди дымных клубов встает облако пара, и новый порыв ветра не был насыщен гарью. Но при тридцатиградусной жаре политая территория высыхала и через час-другой вспыхивала опять.

* * *

Директивы мозгового центра при полпредстве:

Проблема: При сопровождении беженцев, эвакуированных в безопасные места, необходимы профессиональные руководители групп, способные обеспечить размещение и питание.

Решение: Привлечь сотрудников туристических контор, имеющих опыт работы с группами на выездах. На первый период — сто двадцать человек, сто в резерве.

Проблема: Недостаточная экипировка добровольцев, едущих на Перешеек.

Решение: Создание комплектационных пунктов на выездах с КАД. Выдача добровольцам масок, инвентаря, спецодежды. Проведение визуального медосмотра.

Проблема: В городе остались отморозки, не соблюдающие скоростной режим.

Решение: Фотографировать. Вывешивать номера на сайт, показывать по телевидению. За повторное нарушение останавливать, отбирать водительские права, отдать после отмены режима ЧП.

Проблема: Огонь периодически прорывается к поселкам между Сестрорецком и Зеленогорском, приходится отрывать авиацию на тушение.

Решение: Сосредоточить на побережье насосы, качать воду из залива, заливать прибрежные здания.

Алгоритм: Насосы купить в специализированных магазинах, создать расчеты из резерва добровольцев, доставить на берег спецколонной.

Проблема: необходимость координации тушения пожара с Финляндией.

Решение: через полпреда и МИД.

* * *

— Анатолий Дмитриевич, здравствуйте. Как обстановка? Более-менее в порядке, держимся. Уже вывезли восемьдесят тысяч человек, продолжаем эвакуацию. Еще бы авиации пожарной подкинуть, с Дальнего Востока. Я выпросил с Урала, но маловато будет. Еще просьба: скоординироваться с финнами. У них похожая проблема, правда, ветер дует от них, но все равно огонь ползет, они его поливают. Надо так договориться, чтобы, если наш вертолет выльет воду на их стороне или их на нашей, ПВО не беспокоилось бы.

— Хорошо, я дам поручение МИДу.

— Не надо, Анатолий Дмитриевич. Сами знаете, какие эти посольские: наша девчонка за границей паспорт потеряет, ей неделю порог обивать, пока справку дадут. Сейчас важен каждый час. Давайте я вам пришлю проект приказа, вы его передадите МИДу, и он выполнит.

Президент помолчал и согласился.

— Да, еще, Анатолий Дмитриевич, спасибо, что Премьер нам не мешает. Хорошо работает ГО, выдают противогазы и маски без проблем и даже бомбоубежища на всякий случай приготовили. Может, все-таки выступить ему или вам, сказать, что все будет в порядке?

— Хорошо, подумаю.

* * *

В полпредстве уже давно не чувствовали разницы между днем и ночью, а также и прочим временем суток. Татьяна пообещала Столбову придумать чего-нибудь на ужин и тут сообразила, что это уже будет ранний завтрак. Причем во время перманентного совещания.

— Как правопорядок? — спрашивал Столбов, вгрызаясь в бутерброд из засохшей булки.

— Лучше, чем обычно, — отвечал Батяня, взявший на себя координацию с правоохранительными органами. — Если верить ГУВД, происшествий меньше на треть. Не думаю, что врут. Что вместо ареста вполне возможна пуля, жулики поняли.

— Гут. Волонтеры-дружинники уже в работе?

— Ага. Спасибо, — это Батяня сказал Тане, сделавшей бутерброд и ему. — Четыреста реальных дружинников. Проблема была не собрать их по объяве в Инете — спасибо Максу, а уговорить ГУВД одобрить эту партизанщину. Я постарался объяснить, что народ на вокзале на ментов реагирует, мягко скажем, не по-доброму. Другое дело, если в оцеплении дружинники полпредства.

— Кстати, Макс, будешь долго жить, — приветствовал Столбов нового участника рассветной посиделки. — Доброе утро. На бутеры потянуло?

— Так точно, Михаил Викторович, — ответил генеральный сисадмин, приглядываясь к столу.

— Бутерброд в обмен на доклад, — сказал Батяня.

— Я могу колбасу и без булки, так вкуснее, — согласился Макс. — За вечер на сайте создано еще двадцать шесть мобильных бригад. Добровольцев много, приходится отбирать, чтобы и тачка была с высокой подвеской, и опыт работы в экстриме. Пора создать что-то вроде альтернативной службы для тех, кого не взяли, чтобы народ не обижался.

— Дело, — кивнул Столбов. — Еще чего хорошего?

— Сайт smog-piter плюс одноименное ЖЖ-комьюнити по посещениям превзошел не то, что расейские — мировые порноресурсы. Те, кто в Питере почти не ругаются. У нас два обычных ответа: «Как вам помочь?» или «Как вы можете помочь?» Народ из других мест, особенно из Москвы — диковат. То шутит, то не верит. Ничего, просвещаем. Идея: разместить штук десять веб-камер в самых видных местах: у Гостинки, на Восстания, на Дворцовой. Чтобы мир-страна видели: город хоть и дымный, но живой.

— Одобряю, —сказал Столбов. — Когда спал последний раз?

— В понедельник или вторник, — прошамкал Макс с набитым ртом.

— Доедай и дуй спать три часа. Ты нужен живой и здоровый, — приказал полпред.

— Михаил Викторович, а вы?

— Мы свое здоровье уже погубили, тебе еще есть что беречь. Сказано — дуй!

Макс грустно вздохнул, взял яблоко и удалился.

— Ответьте мне, мудрые люди, — сказала Татьяна, — на вопрос, давно меня замучивший. Откуда взялось это юное чудо-дарование?

— Из Зимовца, — ответил Батяня. — Дело было так. Мы, когда еще только разворачивались, заказали одной конторе сделать логотип для мясокомбината. Работу приняли, вдруг приходит нам письмо. Анонимка. Сообщается, что дизайнер нарочно использовал чужой логотип, чтобы эту инфу слить агентству по защите авторских прав и требовать с нас большущие деньжищи. Мы проверили: да, попали бы реально. Логотип переделали, с этого жулика, понятно, спросили и стали выяснять, что за добрая душа нас спасла. Так, Викторыч?

— Так, — подтвердил Столбов. — Я сам приказал: найти и выяснить.

— Ну вот. Начали искать. Анонимщик-то сделал правильно, не со своего компа выходил, из инет-кафе. Для меня, понятно, не проблема, нашли. Пригласили, поговорили. Он так объяснил: «Мне эта подлянка не понравилась, но подписываться не хотел, чтобы вы не смогли денег дать за предательство». И отказался от денег. Мы проверили резюме этого совестливого чудика, поняли, как у него с профессионализмом. Ну и теперь вся наша информатика в его руках.

* * *

— И как разводка кроликов?

— Оба готовы. Отставник согласился сразу. С Профессором пришлось повозиться. Ну, я ему кое-что напомнил, тем более его сынка тогда взяли с коксом, а не с шоколадкой. Правда, пообещал, что сразу после голосования подарю подлинник протокола. Сам понимаешь, цейтнот.

— Мля, сколько раз говорить: обещай, что можешь сам. Ладно, постараюсь. Если не смогу, так ему и скажешь: пацан слово дал, пацан слово взял.

Бобров поругивался, но без энергии. Явно был доволен. Даже, как доказательство радостного настроя души, вытащил поднос с бутылкой виски, рюмочками и вазочкой с конфетками. Себе плеснул чуток, гостю побольше.

— Слыхал новый анекдот, про копченую ленинградскую корюшку? — сказал Сергеич.

— Ага. И про то, что «он сгорел». И про то, что все нормальные пацаны из Питера в Москву переехали, а что осталось — на прощание подожгли. Ты за своим-то друганом следишь? Который тебя недавно уделал на таблетках?

Сергеич мотнул головой — нет. Заместитель главы президентской Администрации пару раз щелкнул мышкой, ткнул пальцем в изображение на экране.

Там был Столбов. То, что он зверски устал, можно было понять, лишь присмотревшись к красным глазам.

— Ну что, дорогие мои хорошие. По самым последним данным, откликнулось восемь тысяч добровольцев. За это — спасибо. Люди еще нужны, сами понимаете, те, кто сейчас на Перешейке, третий день на ногах. Нужно их подменять. Не стесняйтесь, приходите и к милиции, и к метро — со вчерашнего дня информационный пункт на каждой станции. Сразу скажут, где востребована ваша профессия. Еще лучше заранее посмотреть на нашем сайте.

Приказ всем, кто руководит эвакуацией: людей спасаем без документов. Если обратился больной или травмированный, не важно, что у него: паспорт, миграционная карта или пустой карман. Даже если он в федеральном розыске, пусть его и арестуют подальше от огня. Все мы сейчас люди в общей беде.

Кое-кто себя ведет не по-людски. В Калининском районе нашлась пара мерзавцев. Отслеживали тех, кто эвакуируется, и сразу же лезли вскрывать квартиры. Их выследили и рас… пристрелили на месте, за неподчинение. Еще раз повторяю: милиция шутить не будет…

Бобров выключил звук.

— Опаньки! Это на всю Россию транслируется? Пятый канал ведь центральный.

— Два дня так и было. Потом мне доложили, я сразу приказал отрубить на фиг. Проблемный товарищ, согласен с тобой. Ничего, чуть успокоится, и его погасим. Сейчас есть дела поважней. Как там в Питере, кстати, действительно задница?

— Задница. Я не понял, почему ни Наш, ни презик все еще не выступили в эфире?

— Сам спросил, сам и ответил. Там действительно задница, но масштабы ее пока непонятны. Прикинь, вот прямо сейчас Вов Вова вылезает на экран и сообщает: в Питере экологическая катастрофа, но я взял руль, я все потушу, всех спасу, всех утешу. А завтра выяснится, что жмуриков тысяч пятьдесят. Или сто. Просто уютно лежали в морге, ждали, пока найдется ответственный. И что делать? Прям как в анекдоте, так и сказать по Первому каналу: «Они задохнулись»? Спасибо, не надо второго «Курска», особенно сейчас. Кстати, потому и Дмитрич не вылезает. Когда начнется разбор пометов, никого не интересует, сколько могло помереть. Важно, сколько померло. Потому сейчас и наши эксперты там орудуют, и, верно, Дмитрича. Как доложат реальную обстановку, тогда я и решу, стоит ли Нашему брать ответственность.

— А этот Столбов не перехватит?

— Что? Руль? Ох, я умоляю… Это же все дешевый пиар для престарелых тимуровцев. Сам, что ли, такие вещи не делал? «Дружины мало, мужиков поднимаем… Вставайте, люди русские…». Я не думаю, что в Реале он набрал хоть двести восторженных быдлосов, дышать дымочком. Набил автобусы таджиками, тысча рублей голова, выбросил под камеры с лопатами. Ну, еще тысячу бабок отправил с вокзала. Хотя разобраться, откуда у него бабло на все это, надо бы. Сейчас же скажем спасибо — для нас это операция прикрытия. Ну, а теперь насчет основной политической операции…

* * *

Огневой вал, так и не дойдя до Питера, привел к некоторым неожиданным последствиям в городе. К примеру, в эти дни он не то что опалил, а выжег репертуар FM-станций. Неважно, в каком формате они вещали: попса, рок, шансон или винегрет (то духовность, то минет), одна за другой они сменили и репертуар, и метод работы. Попсовых «ля-ля» почти не осталось ни у кого. Зато появились песни о любви и о войне, а главное, едва ли не половину времени в студии появлялся кто-нибудь с гитарой и начинал петь в микрофон.

Песни то и дело прерывались, но никто не обижался. Прерывались новостями с Перешейка и вообще из Питера. Если же в эфир выходил Столбов, то выступление шло полностью, от первого до последнего слова.

— Дорогие мои, хорошие. Обстановка, — полпред сделал паузу, — обстановка, пусть это звучит и непривычно, меняется к лучшему. На Перешейке огонь погас, где, дойдя до нашей полосы, а где наши молодцы-летчики так промочили территорию, что и не загорелось. Поэтому в северо-западном секторе работа сворачивается. Переходим в наступление, попытаемся спасти на Перешейке, что еще можно спасти. Заодно будем гасить очаги в южном секторе — в Тосненском и Гатчинском районе. Окна открывать пока рано, но дыма меньше, честное слово, меньше!

Через час после выступления полпреда очередная песня прервалась сообщением.

— Как ни странно, — сказал диктор взволнованным голосом, — мы передаем новость Гидрометцентра. До этого их новости страдали однообразием: великая сушь, великая сушь и еще раз великая сушь. Но сегодня в этом суши-меню наконец-то наступило разнообразие. Итак, слушайте…

* * *

Передвигаться дальше полосы полагалось только в автобусах с кондиционерами, с легковушкой сопровождения. Но, как бывает на любой войне, а уж никто не сомневался, что четыре дня на Перешейке шла настоящая битва, устаревшие распоряжения отменяются сами собой. Вот и сейчас добровольная пожарная бригада № 14 не стала забиваться в автобус, пачкать его грязными штормовками, искать, где разместить между сидений свои лопаты. Вместо этого залезли в кузова грузовиков и двинулись за автоцистернами и трейлерами, везущими два бульдозера. Точно так же нарушили и другую инструкцию: сняли маски. За последний день они стали почти не нужны: дым явно ослаб и стал так же привычен, как в городе с конца мая.

За эти четыре дня бригада № 14 стала скорее сводным отрядом: с полсотни добровольцев, пять лесников из областного лесничества, столько же пожарных из соседней области, несколько кадетов, отбившихся от своего корпуса и оставшихся с бригадой. Все были одинаково закопчены и устали, все одинаково хотели работать дальше. Кто-то, конечно, сбег в Питер на второй день работы, но о них уже забыли.

Колонна проехала километров двадцать на запад, когда кто-то ткнул черенком лопаты в темнеющее небо:

— Что то? Молния…

— Сам вижу. Не верил. А, наверное, сухая гроза.

Люди в грузовиках повторяли любые гипотезы-обереги, лишь бы не сказать вслух, о чем они мечтали все.

Потом грянул гром. Снова и снова, ближе и ближе, раскатисто и резко. Потом все закрыли лица от короткого, удушающего вихря, хлестнувшего грузовики стайками обгорелого мусора.

Новый и новый порыв. А потом.

— Твою мать, неужели…

— Слава тебе, Господи, слава Тебе.

Через минуту грузовики остановились. Не то, чтобы шоферы не поняли, почему пассажиры в кузовах пустились в пляс. Поняли, захотели присоединиться к этому дикому танцу.

Остановилась вся колонна. Люди прыгали в нарастающих струях ливня, подскакивали к автоцистернам, показывали неприличные жесты — зачем везти воду, если она валится с неба непрерывным потоком? И хотя шум дождя заглушил всю звуковую картину окружающего мира, казалось — где-то впереди, с запада раздается шипение: это гаснут остатки огненного фронта.

* * *

— Здравствуйте, это я, полпред Столбов. Я впервые говорю с открытым окном. Что же, поздравляю вас с первым летним дождем. Немножко заждались за два месяца, но лучше поздно, чем никогда. Можно сказать, что грозовой фронт предсказали метеорологи. Можно сказать, что мы вымолили дождь. Но главное… Главное, мы ЗАРАБОТАЛИ этот дождь!

Последние слова Столбов, к собственному удивлению и, тем более, удивлению окружающих, выкрикнул. Может, поэтому дальше он говорил тихо.

— Спасибо. В первую очередь тем, кто эти дни работал на Перешейке. А также тем, кто сидел эти дни у телефонов. Кто сопровождал беженцев в эвакуацию. Кто передавал в эфир новости. Кто жертвовал деньги и тратил время. И всем, кто не верил слухам и не поддавался панике. Мы прорвали огненную блокаду! Мы выстояли!

Следующие пятнадцать минут и в телевизионном эфире, и в радиоэфире шел осторожный прогноз погоды. Метеорологи, боясь ошибиться, говорили, что грозовой фронт еще долго не сдвинется, что проливные дожди будут лить двое суток. И, скорее всего, все зальют.

* * *

— У тебя чего-нибудь пожрать найдется? — спросил Столбов.

— Только разогреть мышь, повесившуюся в холодильнике, — ответила Таня.

Полпред махнул рукой — ладно. Татьяне было и радостно, и тревожно — она ехала домой со Столбовым. Поездка стала импровизацией: штаб в полпредстве прекратил работу сам собой, без приказа. Никто не говорил, что все дела сделаны. Надо было, и вернуть беженцев, и демобилизовать добровольцев с техникой, и, конечно, подсчитать ущерб.

Но самое главное произошло: беда не стала катастрофой. Поэтому работники полпредства, в том числе и самые близкие к Столбову, кто потянулся домой, заснул в офисе. Хозяину полагалось отправиться в свою резиденцию. А он спросил столь же усталого пресс-секретаря:

— Танюша, домой? — И, когда она подтвердила, предложил составить компанию, «а то надоело каждый вечер в резиденцию». Причем так просто и уверенно, будто отказ был невозможен.

Татьяна не отказала. Отметила, что Столбов сам сел за руль. Дорогу не спрашивал, уверенно мчался в сторону улицы Яхтенной, будто проезжал этим маршрутом каждый день. Город был непривычно пуст, машин стало меньше раз в пять.

Остановились возле супермаркета. Таня забежала в кулинарию, похватала парочку контейнеров салатов (деликатно отказавшись от салата с копченостями), холодец, хлеб-сыр и вернулась к машине. Там уже было подобие митинга: Столбов беседовал с двумя гражданами, еще десять стояли на уважительной дистанции, не веря своим глазам.

— Завтра вечером перезвоните по этому телефону. — Столбов передал собеседникам визитку и поторопил Татьяну: — Садись быстрей. Иначе вместо ужина нам придется решать проблемы незарегистрированного общежития.

Ехать до дому было недолго. Таня снимала маленькую студию на верхнем этаже нового небоскреба, с видом на залив. Насладиться панорамой ей так и не удалось: сначала мешал дым, теперь — дождевая завеса.

В лифте Таня трижды извинилась за легкий свинорой в комнате. Все равно Столбов критично осмотрел помещение, что-то проворчал, заодно починил свет в прихожей.

— Если тебе нравится, у меня такая же проблема в ванной, — ответила на упреки Татьяна, — Основная лампочка на неделе сдохла, остался свет от шкафчика. А я пошустрю на кухне.

Столбов, уже раздевшийся до майки, направился в ванную.

— Энергетическая безопасность восстановлена, — сказал он минут через пять. — И водная. Я кран подкрутил. Это какой этаж? Двадцать пятый? Значит, ты потеряла шанс затопить двадцать четыре этажа.

— Спасибо, — крикнула Татьяна. — В холодильнике, кстати, яйца нашлись, и, судя по маркировке, пригодные. Яичницу хочешь?

— Яичница — утренний жанр, подразумевающий определенную ночь, — ответил Столбов. Без всякой ухмылки — все однозначно и понятно.

И Татьяна догадалась: дальше не будет намеков и экивоков. Собственно, к этому все шло (они шли).

— Я за утреннюю яичницу, — сказала Таня, расставляя вилки к тарелкам.

Столбов поковырялся в салате, сказал, что кулинарный цех нуждается в проверке, и объявил себя сытым.

— Я в душ, — сказал он.

— Задвижка сломана, — предупредила Таня.

— А вот ее чинить не буду. Дудки, надоело, — отозвался полпред под шум воды.

Татьяна, сама раздевшаяся до белья, быстро перестелила кровать — спасибо, нашелся чистый комплект. Внезапно скрипнула дверь, из ванной высунулся Столбов.

— Танюша, — сказал он, и в его голосе Татьяна, впервые за пять месяцев знакомства, услышала смущение, — будь другом, потри спину.

Татьяна подавила смущение и шагнула в ванную. Судя по облаку пара, полпред предпочитал максимально горячий душ. Но и сквозь этот туман было видно, что ежедневный тренажерный зал в подвале полпредства идет ему на пользу. Если что и портило фигур, так пятна от давешних ожогов.

— Больше десяти лет никто мне спину не тер, — столь же смущенно сказал он.

— А студенток-вологжанок не просил?

— Чего-то не хотелось. Девчонки же.

— Ага. Очень изящно назвал меня бабушкой, — фыркнула Татьяна.

Сняла душ со стойки и направила Столбову в лицо. Тот зафыркал сам, потом перехватил орудие атаки и окатил Татьяну.

— Считаешь, это удобно? — спросила Таня.

— Конечно, в мокром белье неудобно, — согласился Столбов. — Раздевайся-ка да становись в ванну — спину потру.

Минуты через три они вышли из ванной, выпустив облако пара.

— Момент, — сказала Таня, — тапочки найду.

— Зачем? — ответил Столбов. Без особого усилия подхватил ее на руки и понес к кровати. По пути спросил: — Ну, она хоть не сломана?

Татьяна, хохоча от щекотки, заявила, что пока нет, но очень даже возможно…

* * *

Дождь всегда располагает ко сну. Особенно людей, не спавших четыре дня подряд.

Поэтому, хотя еще тянулось лето, Таня проснулась едва ли не в сумерках. И не от биологического будильника, не от ливня за окном, но от слов Столбова:

— Доброе утро, пресс-секретарь. Хочешь новости узнать?

— Если они такие интересные, что меня можно будить ради них, — тогда хочу, — пробормотала Таня.

— А новость простая. Пока мы в Питере дурью маялись, пожары тушили, в Москве власть поменяли. Вот так.

Часть IV

Глава 1

Неизвестно, какой московский острослов придумал слово «расгурация», но на некоторое время оно стало модным термином. Может, не самым лучшим, а что делать? В русском языке нет слова для инаугурации наоборот.

Конечно, торжественной церемонии лишения Президента принадлежащих ему полномочий не произошло. Просто Дума проголосовала конституционным большинством за пересмотр основного закона — никто не удивился, а Совет Федерации тоже согласился со всеми новациями двумя третями своих членов.

Такой неожиданный прогиб сенаторов под Премьера не обошелся без потерь: кто-то скончался от инфаркта (нет, вы не подумайте, от натурального инфаркта!). Другого сенатора доставили в Совфед на комфортной «скорой» из ЦКБ — «скорая» осталась дежурить у здания в ожидании, когда же везти обратно бедолагу. А уж сколько было микроинсультов, так и осталось вечной врачебной тайной.

Но продавили — и политическая модернизация состоялась. После чего Президенту ничего не оставалось, как подписать документ, отбирающей у него право отправлять в отставку председателя правительства, назначать губернаторов и еще примерно половину нынешних прав. Само собой, все отобранное передали Премьеру.

Ядерный чемоданчик пока оставили. Также Президенту оставили право назначать-снимать полпредов (правда, неясно, с какими полномочиями), принимать президентов других стран, да еще неприкосновенность.

Нельзя сказать, чтобы народ был в шоке. Август принес новые неприятности, и на их фоне перемены в верховной власти забылись столь же быстро, как и недавний пожар в окрестностях Питера.

Железнодорожные и автобусные тарифы не уменьшились, а картофельная чума продолжала закрывать недорогие рынки. Свой вклад в подорожание овощей-фруктов внесла и засуха. Сахар и все радости, с ним связанные, продавался по непривычно кусачей цене. Вдобавок на профилактику остановилась одна из волжских ГЭС, после чего электричество подорожало — где на десять процентов, где на четверть.

Население, особенно в малых городах, бурчало и ворчало: мол, так жить нельзя. Дальше ворчания дело не шло: вожаки, всегда охочие позвать на митинг, куда-то подевались. Партийные лидеры притихли: они если и появлялись на экране, то что-то вяло повторяли об олигархическом реванше и бюрократическом засилье. Слухи о том, что в связи с политической модернизацией они получили немалые суммы, а также предложения, от которых невозможно отказаться, наверное, были слухами. Кто проверит?

Приумолкли и немногочисленные главари профсоюзов (конечно, неформальных). Кто-то отправился в отпуск и не вернулся на свой автозавод — предложили место в областной администрации, согласился. Кто-то отправился в отпуск и просто не вернулся — пьяная драка и убийство, чего только на отдыхе не бывает? Что же касается немногочисленных московских несогласных, то их перед митингами брали прямо в метро.

Первая и единственная партия страны, то и дело взбадриваемая пинками из Москвы, проводила собрания актива и объясняла ситуацию. В стране завершается политическая модернизация, направленная на предотвращения реванша «лихих девяностых». Когда она завершится, а это скоро, то и цены на сахар опустятся, и билеты РЖД подешевеют, и электричество года три дорожать не будет.

Телевизор твердил примерно о том же. Население уже не то, что не верило телевизору и активу, оно просто их не слышало.

Интеллигентно-либеральная часть общества не понимала, что происходит. С одной стороны, вроде жизнь стала хуже, причем для всех. С другой стороны, президентская вертикаль вроде бы превратилась в парламентскую республику — раскрутили гайки. А еще Премьер посетил могилу Солженицына и сказал о необходимости сбережения народа и о том, что надо жить не по лжи. А Президент пригласил в Кремль Каспарова и сыграл с ним в шахматы (о результатах не сообщалось). На «Эхо Москвы» начались осторожные разговоры о небывалом феномене — осенней оттепели.

* * *

Дедушка Мороз!

Подари, пожалуйста, мне Человека-паука. Или Терминатора. Только не игрушечного, а настоящего. Пусть они защитят мою бабушку. А то ее обещают зарезать.

У нас во дворе был ремонт. Рабочие ремонтировали дом и жили в вагончике. Потом строители прекратили работать. Бабушка сказала, что кончились деньги.

Вагончик остался во дворе. Сначала в нем жил дядя-сторож. Потом к нему стали приходить знакомые дяди и тети. Они сидят в вагончике всю ночь, поют песни, кричат и ссорятся. Иногда я не могу заснуть до утра.

Бабушка несколько раз обращалась в милицию. Милиционеры приезжали, ругались с дядями и тетями, увозили их. Но потом они возвращались. А еще одна тетя из вагончика грозила бабушке. Я это слышала.

Бабушка обращалась к дядям, которые руководят нашим городом. Но они ей ничем не помогли. Бабушка плакала при мне, говорила: неужели мужиков нет, разогнать кодлу во дворе? А мужиков в доме раз-два и обчелся, да и то кто на палке, а кто ходит к вагончику пить.

Дедушка Мороз, пожалуйста, подари мне того, кто сможет нас защитить. А я тогда буду учиться еще лучше, чем сейчас. Ведь мне никто мешать делать домашнее задание!

Настя Тимофеева,

город Клусьево, Новгородская область.

Мэр города Клусьево Вадим Новосильцев проснулся в почти прекрасном настроении. Почему в «почти»? Ну, как говорится на соседней Вологодчине, «всех делов-то не поделаш». Всегда тянется охвостье старых проблем, а на грани окоема — тени новых. К примеру, выборы в Госдуму. Пусть до них больше четырех месяцев, все равно какие-то телодвижения надо совершать уже сейчас. Чтоб сверху увидели.

Почему в прекрасном? Все не так плохо. Взять те же выборы. По слухам, дошедшим до председателя территориального избиркома, на этот раз процент «Единой России» снижен до пятидесяти. В прошлый раз, кстати, было шестьдесят. Конечно, с нынешним недовольным народом непросто будет дать и полтинник, но все же не впервой. Накидаем бюллетеней!

Еще недавно стало известно, что с октября оклад государственных служащих будет увеличен на десять процентов. Управленцы, они ведь тоже бюджетники, и, кстати, прочим бюджетникам, разным врачам-педагогам, тоже прибавили, некоторым даже на пятнадцать. Пусть таких счастливцев мало, в основном прибавили на пять, но пусть только попробуют сказать, что о них не заботятся! Ну, и с супругой помирился, простила курортный роман.

А еще прекрасно, что наконец-то прекратились надоевшие пожары, и после дождливой недели выглянуло солнышко, и можно прочапать босыми ногами к окну. Раскрыть его, выглянуть, вдохнуть воздух, очищенный от гари…

И застыть с раскрытым ртом. На всякий случай трижды хлопнуть веками: может, врут глаза?

Нет, не врут.

В центре прямоугольника, образованного тремя коттеджами — самыми элитными домами города прямо под окнами, среди изящного сада камней и альпийских горок — единственные цветы города, не засохшие в жару, стоял строительный вагончик Грязный, облупленный, рассохшийся, кособокий.

Под стать дому были и его обитатели. Двое пожилых, оборванных дядек недоуменно глазели по сторонам: где мы, почему так? Потом из вагончика вышло-вылезло лохматое существо, пол которого определялся лишь голосом. Зато голосок был громкий:

— Ви-и-ить! Это че, бодун такой?

Витя ответил неопределенно и матерно: он сам ничего не мог понять. Между тем его товарищ по приключению обошел вагончик и, не найдя, чего искал, начал незамысловато мочиться на орхидеи.

— Вадик, это ты сделал такой заказ в фирме «Романтическое приключение»? — Супруга Люся нежно тронула мужа за плечо. — Или это твой изысканный реванш за мои слова про бомжатник в твоем кабинете и ты решил завести бомжатник у нас под окнами?

«Бомжатник под окнами…» Слово-то знакомое… Но мэр не собирался вспоминать, когда слышал его в последний раз. Чудовищная действительность была сильней любых воспоминаний.

Взглянул еще раз, убедиться — не мираж? Не мираж.

Схватил трубку, щелкнул вызов охраны:

— Иваныч, что такое?..

Еще не успел получить ответ, как ужас утяжелился вдвое. Иваныч, отставной прапор, при всех некоторых недостатках отличался ответственностью и верностью. Было непонятно, как в его дежурство случилось столь непредставимое безобразие, а он — жив.

— Вадим Игоревич, простите, не смог остановить…

— Кого? — Мэр не сдержали истеричный визг.

— Полпреда. Подъехали полчаса назад — КамАЗ с автокраном, в кузове эта гадость стояла. Я ничего не понял, тут легковушка, вылезает мужик: поднимай шлагбаум! И кажет корочку. Смотрю: полпред по Северо-Западному округу. Я было рыпнулся, не положено. А он мне ласково говорит: «Браток, если тебя сейчас отодвинем, ты уверен, что поднимешься?» Я и отошел. Хотел, было, вам звонить, полпред этот и говорит: «Не надо. Зачем портить сюрприз?» Ну, я… короче… Да, Вадим Игоревич, он еще телефончик оставил. Продиктовать?

Мэр на автомате записал номер. Потом набрал. Краем уха слышит, как бедная Люсенька о чем-то спорит с ведьмой под окном. Кажется, о том, можно ли ломать ограду, плетенную из ротанга (для печки что ли?).

— Здравствуйте, Вадим Игоревич, с добрым утром, — сказал полпред.

— Здравствуйте, Михаил… («Как же быть? Сколько раз видел его на экране, а отчество так и не узнал».)

— Викторович, — сжалился полпред. — Давай время не терять. Я в твоем районе до шестнадцати. В город еще раз загляну на обратном пути. Так вот, чтобы к пятнадцати во дворе дома двадцать три по улице Маркса была детская площадка с качелями, горкой и песочницей. До конца месяца, там же, газон, клубы, деревца. Нормальный двор. Понятно?

— А… Михаил Викторович, можно…

— Можно ли не сделать? Можно. Только тогда я прямо сейчас найду человека, который установит детскую площадку в обозначенный срок. И он будет в Клусьево мэром вместо тебя. Выбирай.

«Да ты меня пошалавистей будешь!» — донеслось со двора — бомжиха продолжала дискуссию с Люсей.

— Хорошо, будет… Только…

— Что только?

— А вот с этим что делать?

— С бомжами? Для людей найди приют. Хоть у себя, хоть в облцентре. С вагоном делай что хочешь. Можешь оставить и смотреть, можешь на дрова. Все, давай не трать время. Трудись!

И молчание в трубке. Приснилось?

— Ты, сука, на моего Витюшу не зырь. А то, гляди, во двор выйдешь, поцелую в губки крашеные, харкну в очи ясны да тубиком заражу. Ох, шалава ты, шалава…

Нет, не приснилось. И мэр торопливо схватил трубку, еще не решив, правда, кому раньше звонить. Вызывать ментов — пусть с бомжами решают. Или поскорее понять, какая компания согласится за особые отношения с мэрией соорудить детский городок за шесть часов.

* * *

Кортеж полпреда уносился от города Клусьево. Столбов и Татьяна делились впечатлениями от визита.

— А краску обсушили феном?

— Ага, — ответила Татьяна. — Подогнали мощный ветродуй — чуть стекла в домах не вынесли. Ставить площадку начала одна фирма, потом мэр испугался, что не успеет, еще людей подогнал. Работяги чуть не толкались, народ собрался смотреть, как на уличный цирк. Мэр наблюдал из машины, в сторонке. Но я на него науськала местных телевизионщиков, ему пришлось выйти и пообещать перед камерами, что это только начало. Даже адреса сказал, где еще площадки построят.

Татьяна отметила: если в первых поездках полпреда сопровождала рабочая камера плюс областное телевидение, то теперь возник настоящий журналистский пул — пять-шесть съемочных групп, столько же радийщиков и газетчиков. Почти как у Президента. Больше того, журналисты даже ссорились, кому завтра ехать с полпредом на очередное сюрприз-приключение. Пусть вставать в четыре утра, а то и вообще не ложиться, если поездка в дальний регион. Зато лучший репортаж — гарантирован.

В этот день репортеры разделились поровну. Кто-то отправился с полпредом на завод по производству химических удобрений, кстати, в советские годы третий в Европе по объемам, кто-то — наблюдать, как за три часа строят детскую площадку.

Пока Татьяна наблюдала блиц-строительство детской площадки, полпред мотался в окрестностях городка, инспектирую полуживую промышленность.

— Михаил Викторович, как производство? — спросила Татьяна.

— Держатся на плаву с перспективой погружения. Продукция подорожала — поставщик цену задрал, а сменить его не позволяют. Зарплату платят вовремя, не увольняют. Зато рабочая неделя — четырехдневка, а на некоторых участках — отпуск за свой счет на два месяца. Трудовой коллектив все грибы в окрестностях собрал, засолил-засушил на зиму: мало ли что? Только грибов в этом году маловато — жара.

— А начальство?

— Прежний владелец на Кипре. Нынешний владелец, молодой парень, гендиректор, постоянно спорит с директором по производству, еще советским перцем, что будет раньше: прокуратура посадит или народ порвет? Производственник мешок собрал для тюряги, парень — рюкзак по лесу уходить, если что. Я успокоил чуток, говорю: не дам в обиду.

— Поверили?

Столбов не успел ответить. Раздался звонок по тому каналу связи, каковой полпреду нельзя отключать даже в сортире.

— Здравствуйте, Анатолий Дмитриевич. Вам опять на меня какой-нибудь губернатор нажаловался?

— Нет. Нужно встретиться и поговорить. Желательно сегодня.

— Как скажете. Только мне до Пулкова два часа езды.

— Сейчас вам перезвонят из авиаотряда. Сообщите ваши координаты, и они пришлют вертолет. До встречи на Валдае.

У Столбова и Татьяны сложился ритуал: после такого звонка молчать пару минут. Пусть шеф обдумает услышанную информацию.

Выждав ритуальный срок, Таня спросила:

— Увольняют?

— Не думаю. Просил прибыть для срочного разговора. Отставить меня мог бы и за глаза. — После короткой паузы добавил: — Надеюсь, при встрече скажет спасибо за ликвидацию пожара. Теперь валдайской резиденцией можно пользоваться.

* * *

«Уже скоро срок заканчивается, а держать себя в руках так и не научился», — подумал Столбов.

Беседовали на берегу озера — помещения Президент отверг. К озеру он шел ленивым прогулочным шагом. Но с постоянными оглядками на гостя и намеками: почему ты сам не можешь идти быстрее?

Само собой, и в разговоре Президент всеми силами демонстрировал невозмутимость. Сперва начал расспрашивать о текущих делах. Но через пару минут, отвергнув дань приличию, перешел к той теме, ради которой, собственно, и был столь спешно доставлен полпред.

— У меня с Премьером вышло что-то вроде пари, — произнес он уверенным тоном. Уж слишком уверенным, будто собеседник не мог поверить в такую глупость. — Он считает, что у меня нет ни собственного политического веса, ни популярности, и предлагает проверку.

— Какую?

— На думских выборах, сам знаешь, они скоро, Премьер, как всегда, поддержит «Единую Россию». А я могу любую партию объявить своей. Хоть коммунистов, хоть эсеров, хоть новую партию создать. Если моя партия наберет больше десяти процентов, тогда я могу на президентских выборах с ним конкурировать. Если меньше — сижу и не вякаю до истечения срока, а потом еду послом в Гондурас.

— Именно в Гондурас?

— Выбор будет, но ограниченный. Гондурас входит в список предложений. Есть, конечно, третий вариант: сдаться без пари, ну, то есть без боя. Тогда мне придумают какую-нибудь должность чуть почетнее. Но синицу брать не хочется.

— Понимаю, — кивнул Столбов.

— Короче, я принял вызов. Обговорили рамочные условия: нельзя обижать друг друга во время кампании, есть пара личностей и пара скользких тем из прошлого, которых касаться нельзя. В остальном — карт-бланш. Никаких юридических подлянок никаких запретов на агитацию, время в эфире делим пополам. Я решил этим воспользоваться и предлагаю вам стать первым лицом избирательного списка любой думской партии. Заранее советую коммунистов не брать: договориться с ними труднее всего.

Столбов покачал головой:

— У меня на фирме работают пятнадцать бывших ментов. Ни один из них на прежней работе не брал взятки.

— Умеете подбирать кадры, — чуть ли не с завистью произнес Президент.

Столбов продолжил:

— Каждый из них уволился из ментовки за отказ выполнять распоряжение, которое он считал незаконным и порочащим честь офицера. Того, кто бы выполнил, я бы не взял. Нынешние думские партии не возьму по той же причине.

Несколько секунд молчания, созерцание безупречного заката.

— Точно не возьмете действующую партию?

— Точно. На гнилье не построишь.

— Ладно, тогда стройте партию с нуля. Месяц есть. Этот вариант тоже обговаривался, и мне обещано: не будут вредить на этапе создания. Конечно, когда ближе к выборам, тут уж борьба реальная, это на поле. В раздевалке в бутсы гвоздей не насыплют. Поэтому спокойно создавайте низовые подразделения. Завтра пришлю список олигархов-спонсоров. Они дадут вам меньше, чем «медведю», но дадут.

— Обнадеживает. А победить-то можно?

Президент улыбнулся:

— Когда я спросил Премьера, есть ли верхняя планка процентов, которые можно взять, он ответил: «Как говорил мой замечательный предшественник Борис Николаевич, возьмите столько голосов, сколько сможете». При этом посмеивался.

* * *

— Григорий Федорыч, помнишь твое обещание насчет двух лимонов? Все, настала пора.

Григорий Федорович Луцкий, тот самый мартовский гость Столбова, приехавший к нему застрелить кабанчика или кису, сначала взглянул с недоумением. Потом вспомнил.

— Ты что, вправду нашел мужика, который не побоится? — спросил он.

— Есть такой мужик. И шанс появился. Если не воспользоваться, Бог, может, и не даст больше.

Луцкий заглянул в гости к полпреду «посмотреть, не сгорел ли Питер до конца». Они гуляли по Каменному острову, вблизи резиденции полпреда. Как и прежде, прогулка началась с очередного спора Батяни и Макса. Батяня требовал безопасность как таковую, Макс — безопасность от прослушки. В итоге гуляли возле Императорского яхт-клуба, отойдя от дороги.

Григорий Федорович выслушал рассказ Столбова о президентском предложении. Переспросил: «Правда, можно взять столько голосов, сколько можно?» Усмехнулся, когда узнал, что его фамилии нет в списке принудительных спонсоров. Спросил, были ли контакты.

— Встречался уже с одним перцем из нефтянки. Он сказал, что даст сколько положено, когда откроется расчетный счет. А еще пообещал мне лично миллион, чтобы я постарался взять не больше семи процентов голосов. Иначе, говорит, кое-кто после выборов может забыть, что деньги даны по приказу.

— Ну да, играй-играй, голов не забивай, — хохотнул Луцкий. И тут же добавил серьезно: — Мне не то, чтобы двух, мне трех лимонов на доброе дело не жалко. Только вот ты-то сам веришь, что получится?

— Федорыч, ты бы сам за меня проголосовал?

— Не только я. Любой нормальный мужик из бизнеса, ну, сам знаешь, я с другими и не дружу, за тебя проголосует. Все понимают: ты слово сдержишь. Обещал: не будут нас доить, кто захочет и когда захочет, значит, так тому и быть. Обещал никаких претензий за старое — так и будет. Но голосовать-то народ ходит, не мы.

— Я с народом тоже договорюсь, — сказал Столбов. — А насчет лимонов будь готов.

Луцкий ответил печальный гримасой: «Ладно, никто меня тогда за язык не тянул».

* * *

В отличие от разговора с Луцким присутствие полпреда при открытии православного центра в Сестрорецке (храм, воскресная школа при нем и небольшой, но уютный интернат для граждан особо почтенного возраста) считалось официальным мероприятием. Было, как и положено, много духовенства разных рангов. Но Столбов уединился в аллее парка именно с человеком, имевшим лишь церковные награды, не имевшим сана. Зато способным получить аудиенцию у Патриарха едва ли не в тот же день, когда бы пожелал.

Владимир Светлицкий еще в последние советские годы увлекся идеей христианской демократии, за что едва даже не отсидел. В перестройку занялся милосердием и благотворительностью. Тогда таких энтузиастов были сотни; кто-то быстренько спился, кто-то все проклял, кто-то без проклятий ушел в бизнес, кто-то пристроился при богатом международном фонде, получал гранты и доказывал в прямом эфире, почему в России жить нельзя.

Светлицкий стал исключением. Он создал православное правозащитное общество «Избава». Защищало оно, согласно молитве, «старцы и юныя, нищия и сироты и вдовицы, и сущия в болезни и в печалех, бедах же и скорбех, обстояниих и пленениих, темницах же и заточениих». И, как говорится в той же молитве, «ослабу, свободу и избаву им подаждь». Деньги для этого брал, где мог: давал Сорос — брал у него, давал русский бандит — брал у бандита, иногда клянчил у государства, чаще у бизнесменов.

В 92-м в гражданскую войну в Таджикистане эвакуировал из Душанбе дом престарелых, где остались одни русские. Вывозил пенсионеров из Чечни, а когда закончилась первая война, договорился с Лебедем и Масхадовым, спас из Грозного больше ста семей, которым грозила немедленная расправа победителей. Собрал деньги на двести операций в заграничных клиниках для больных детей. И при этом о деятельности Светлицкого знали в России лишь две-три тысячи человек. Из них — больше половины тех, кому он помог.

Однажды Светлицкий собрал за вечер сто тысяч евро. Он посетил закрытую вечеринку на Рублевке, на которой — новомодная развлекуха — из корзин выпускали тысячу тропических бабочек, доставленных чартером из Бразилии, на две минуты развлечь гостей. Уже потом он подходил к гостям и просил разрешения показать снимки разлетающихся бабочек ребенку, который должен умереть через год, если не найдет деньги на операцию.

Со Столбовым до этого Светлицкий встречался только раз. Столбов дал пожертвование, что делал очень редко.

На этот раз говорили не о благотворительности.

— Приехал, чтобы впервые за двадцать лет впутаться в политику, — улыбнулся Светлицкий.

— По просьбе? — спросил Столбов. Собеседник коротко кивнул — не по своей инициативе.

— Патриарх заинтересовался вами после Свято-Никольского монастыря. (Столбов кивнул, понимая, о чем речь.) Следит за вашей карьерой. Теперь, когда дошли сведения, что вы создаете собственную партию, он хочет понять: зачем вы вошли в проект? Ведь раньше занимались только серьезными вещами.

— Для кого-то это, может, и проект. Для меня — серьезно, — ответил Столбов.

Немножко прогулялись молча. До открытия центра оставалось десять минут, Столбов уже приучил подчиненных не опаздывать и не задерживаться.

— Владимир Борисович, как вы думаете, Патриарху нравится все, что происходит? — внезапно спросил Столбов.

Светлицкий понял вопрос, но ответил не сразу.

— Многое не нравится. Но серьезных или приличных альтернатив пока не видно, — с легким упором на «пока». — К тому же «существующия же власти от Бога установлены».

— Ну, во власть я не сам иду, мне существующая власть порекомендовала, с этим проблем нет, — уточнил Столбов. И добавил, без улыбки: — Надеюсь, Патриарх понимает, что мальчики, которые сейчас рулят, выкинут православие, как только оно им надоест. Для них вера — игрушка. А мастера храмы в коровники перестраивать еще живы.

— Спорить тут нечего, — ответил Светлицкий. — Передам, что все, что вы затеваете, действительно серьезно. Дальше — не мне решать, но вы мне нравитесь. Кстати, название будущей партии уже подобрали?

— «Вера», — улыбнулся Столбов.

* * *

— Привет, Бык. Сбылась твоя мечта. Будет Партия нормальных мужиков. Кто разрешил? А кто в России все разрешает, он и разрешил. Президент. Так и сказал: сделай партию, возьми столько голосов, сколько можешь. Он же не знает, сколько нормальных людей в стране осталось. Да, ты правильно догадался — предлагаю вписаться. Да, грохнуть могут. И грохнуть, и посадить. Только сам знаешь: грохнуть и посадить запросто могут и без этого. А так можно попытаться выбраться из помойки.

Что делать? Не, своих двадцать хмырей на участок тащить пока не надо. А нормальных мужиков искать надо. И вокруг, и в других краях. Всех, кого знаешь. Объясни, что на этот раз лажи не будет, все серьезно, как тогда в ментовке. А будут большие расходы на звонки по межгороду — оплачу.

* * *

Северное побережье Финского залива покрыто поселками, известными и не очень. Все знают про Репино или Комарово — спасибо песне. А вот Лахта не такая известная.

Татьяна понимала, Гельфранд выбрал Лахту именно по этой причине: место тихое, уютное, домик на самом берегу Залива. И близко к Питеру.

Гельфранда знали немногие. Зато результаты его трудов — вся Россия. К примеру, в начале 1996 года к нему обратились за советом: как сделать так, чтобы не победили коммунисты? Он ответил: найдите генерала, пусть отберет процентов пятнадцать у коммунистов, а потом ляжет под Ельцина. Только не действующего вояку из Чечни. Желательно такого, что уже выбирал сторону. И с какой-нибудь двусмысленной фамилией, чтоб можно и восславить, а можно и постебаться.

Так родился генерал Лебедь. Причем Гельфранд не ограничился подсказкой. Он за месяц создал всю агитационную инфраструктуру на местах и проследил, чтобы она сработала.

Три года спустя к нему обратились опять: надо придумать новую партию, создать ее и сделать так, чтоб она получила на выборах хотя бы половину голосов, но никак не меньше, чем КПРФ. Гельфранд вспомнил: слово «Единство» не затаскано, а со времен Олимпиады образ Мишки никем всерьез не использовался. И опять не ограничился консультацией, мотался по регионам и с нуля создал партию, победившую на выборах.

А потом ушел из профессии. Не совсем, конечно. Делал аналитические записки, иногда писал статьи, иногда консультировал. Но не больше. Татьяна, видевшая его последний раз четыре года назад, спросила: почему?

— Мне была интересна практическая работа, когда пятнадцать процентов голосов могли набросать только на Северном Кавказе. Когда это стало происходить в половине регионов, мой опыт уже не нужен, — ответил тогда Гельфранд.

Сегодня Татьяна прервала его затворничество как раз с предложением практической работы. Хозяин заварил кофе в эспрессо-машине класса кафетерия, отключил две мобилы и даже монитор компьютера — чтобы ничто не соблазняло.

— Я ждал вашего звонка уже третий день, — почти сразу сказал Гельфранд.

Таня даже не удивилась, тем более собеседник пояснил все сразу:

— Про инициативу Преемника узнал позавчера. А так как, по моим сведениям, вы единственный человек в окружении Столбова, способный возглавить штаб будущей кампании, ко мне обратитесь именно вы. Уж извините мелкую гордость, но с замами начштабов не общаюсь.

— Ну, тогда говорить будет просто, — улыбнулась Таня. — Понимаете, с каким предложением яприехала?

— Понимаю, а ответ вы должны знать, — и продолжил, не дав собеседнице огорчиться: — отказать я мог по телефону, если же встречаемся, то, значит, обговариваем условия.

— Значит, вы считаете… — Таня не закончила вопрос.

— Да, это не подстава, а настоящий, серьезный проект. Серьезнее, чем история с Лебедем. Скажу больше, — Гельфранд улыбнулся, — Дмитрич допустил очень большую ошибку. И Вов Вовыч тоже. Я отслеживаю Столбова достаточно давно. Честно говоря, ждал, когда его посадят, — в нынешних условиях у таких людей, как он, не должно быть ни денег, ни влияния. Однако вместо тюрьмы судьба подарила ему шанс, и он им готов воспользоваться. Но главное не это.

— А что?

— Судьба подарила шанс мне. Не исключаю, это последняя возможность для меня сделать что-то серьезное, и притом полезное для страны. Ну, а начать надо с дела простого и привычного: за три недели создать новую партию, причем с нуля.

— Не совсем с нуля. Группы поддержки есть уже в половине субъектов Федерации.

— Значит, мы перешли к техническим деталям, — ответил Гельфранд. Включил монитор и создал файл для плана кампании.

* * *

— Какие свежие новости? — спросил Столбов.

Новостей за последние дни приходило так много, что в период между вечерним совещанием штаба, в восемь вечера, и часом ночи накапливалась отдельная сводка. Дальний Восток уже проснулся, приходили утренние сведения, да и в Европейской России что-то за вечер успевало случиться. Поэтому перед сном Татьяна делала еще один, уже оперативный доклад:

Открылись отделения в Абакане и Петропавловске-Камчатском. Теперь по стране уже пятьдесят шесть. В Краснодаре завершился совет регионального Воинского братства. Заседали до десяти вечера — им звонили из Москвы, требовали никого не поддерживать, кроме «Единой России». В итоге их послали и проголосовали за то, чтобы войти в партию «Вера». В Орле нашего председателя отпустили из ментовки. Других новостей пока нет, ждем утра. Если обобщать: давят слегка, но держимся и уже завели отделения в половине регионов.

Татьяна последний раз ночевала дома недели две назад. Или три, уже не помнила. Она переселилась в резиденцию полпреда на Каменном острове. «Ближе к телу», — не раз говорила сама себе и сама же улыбалась двусмысленности.

Столбов очень изменился за последний месяц. «Из-за меня?» — думала она. И сама же с собой спорила: вряд ли.

Уверенности в Столбове было столько же, сколько она увидела во время первой, мартовской встречи. Столько же, сколько было спокойствия, насмешливости и твердости.

Но теперь эти свойства изменились. И Татьяна не могла охарактеризовать их одним словом. Столбов напоминал капитана, который всю жизнь плавал по рекам и озерам, а ему вдруг предложили переплыть океан. Или полководца, долго шедшего со своей армией по лесам и горам, а теперь увидевшего впереди противника.

— Ты ждал этого? — вдруг спросила она. Столбов имел полное право не понять вопрос. Или уточнить, или, еще вероятнее, ничего не ответить. Молча продолжить прогулку по саду полпредской резиденции среди еще вполне бодрого изумрудного осеннего газона.

Но Столбов ответил:

— Да. Ждал и дождался.

— И все было ради этого?

— Да. Хотел выяснить: жив ли народ? Оказалось, жив.

— Ты будешь мстить? — продолжила спрашивать Татьяна, уже давно готовая не то чтобы получить ответ молчанку, но быть посланной за вечернюю штамповку мозгов и нервной системы.

— И да, и нет, — сразу ответил Столбов. — Найти тех, кто сжег Любу с Надькой, не проблема уже сейчас. Но я хочу другое. Хочу, чтобы подлецы больше ничего не могли. Для гиены, для шакала, для любой подлой твари, — такого ожесточения в его голосе Татьяна не слышала давно, — нет большей обиды, чем когда она больше не может грызть людей. Не так важно, в клетке или на воле, но пусть до конца своей шакальей жизни понимают: они больше уже ничего не могут сделать с нами, с Россией. Ни-че-го!

«Он бы сейчас смог задушить, — подумала Татьяна, — голыми руками. В каждой руке по одной глотке. И боль возвращается к нему».

Преодолев секундный страх — вдруг сбросит, — она положила Столбову руку на плечо, притянула к себе.

Не сбросил.

— Ты сделаешь это, — сказала она.

Столбов притянул ее к себе, резко, порывисто, будто хотел удушить. И крепко обнял.

Глава 2

— Ну что ж, — открыл совещание Бобров, — начинаем выяснять, кто просрал катастрофу по имени Столбов.

От такого зачина участники Политической группы ощутили легкий дискомфорт. И кресла мягкие — ретромебель, и зал с лепниной под ампир, тем более тревожно на душе. Здесь — гламурно, а там, за Садовым кольцом, — Россия, в которой иногда что-то да происходит.

— Предлагаю выслушать нашу социологическую Кассандру, а я буду иногда дополнять, — продолжил Бобров.

Кассандра — бородатый дядька, профессор социологии, получивший мифологическую кличку за невнимательность мира к его верным прогнозам, начал доклад. На мониторе появлялись циферки, столбики, пирамиды, но все было понятно и без оживляжа.

— Первый раз Столбов попал в наше поле зрения совершенно случайно. В конце весны в трех регионах России респондентам задали вопрос, кого бы вы хотели видеть государственным лидером, независимо от статуса: президентом, генсеком, царем и т. д. В одном из субъектов — в Ярославской области — желающих видеть царем некоего Столбова оказалось семь процентов. Я навел справки, оказалось, что Ярославская область на периферии его влияния как регионального бизнесмена. Но, так как исследования, — оратор слегка укоризненно взглянул на Боброва, — лимитированы, мне не удалось замерить эпицентр.

— Мой косяк, — вздохнул председатель, — нечего экономить на безопасности…

— Следующее плановое исследование, — продолжил социолог, — прошло уже в середине лета, когда Столбов стал полпредом. На этот раз исследовали рейтинг известности. Все было как всегда… почти как всегда, кроме исключения по имени Столбов. На Северо-Западе известность Столбова сорок процентов, кое-где и выше. Странности были в том, что его известность не то что выросла, а появилась с нуля и в других регионах России. И в Нечерноземье, и на Урале, и на Дальнем Востоке. В Свердловской области — десять процентов, в Воронеже — восемь, в Читинской области — пятнадцать. Вроде бы странно: два месяца назад прошла информация, что где-то на Северо-Западе назначили нового полпреда, но оказалось, он интересен и за тысячу километров.

— Там набил морду ментам, здесь отдал заныканные квартиры. Дешево, но популярно, — заметил Бобров.

— Дальше была непонятная до сих пор история с питерским пожаром («Сам и поджег», — одновременно произнесли несколько присутствующих на совещании), завершившаяся качественным прорывом. На Северо-Западе известность Столбова уверенно перевалила за семьдесят процентов, а кое-где и восемьдесят. В других регионах разнообразия было больше: нигде не ниже двадцати, но в некоторых — Свердловская область Ставропольский край, Самарская область — подошла к пятидесяти. Если же взять главный субъект Федерации, — оратор развел руками, изображая московские просторы, — то здесь Столбова знают шестьдесят процентов, лишь на десять меньше, чем в Питере.

— Это что, из-за питерского ящика? — спросил кто-то.

— Если бы, — отозвался Бобров, — питерскую трансляцию, где он трепался в прямом эфире, мы отрубили через два дня. Но трансляция по Интернету продолжалась, и, если вы заметили, все бесплатные ресурсы оказались заполнены его роликами, причем до ста тысяч скачиваний в день. Слышал я совсем уже безрадостную тенденцию: в одном из спортбаров моего славного Ебурга несколько раз эти выступления давали в записи, а директор говорил, что посетителям нравится.

«Перекормили быдло камедиклабом», — заметил кто-то. Бобров цыкнул и кивнул социологу: можно продолжать.

— Следующие и последние исследования, — продолжила бородатая Кассандра, — прошли после регистрации партии «Вера». Фамилий этот опрос не включал, но без фамилии не обошлось. В различных регионах количество респондентов, знающих о существовании новой партии, колебалось от пятнадцати до двадцати пяти процентов. При этом иногда больше, иногда меньше опрошенных говорили, что хотят голосовать «за партию Столбова». Поэтому на день опроса рейтинг известности новой партии следует оценить от тридцати пяти до пятидесяти процентов. Повторяю: на день опроса, а не на сегодняшний день. Такого рывка лично я не наблюдал ни при рождении «Родины», ни, тем более, «Справедливой России».

Дав улечься злым спонтанным комментариям, социолог продолжил:

— И это не самое неприятное открытие. В четырех разных регионах — Новгородской области, Ставрополье, Челябинске и Томске — мы задали дополнительный параметр: принимали ли вы участие в прошлых выборах в Думу и собираетесь ли идти опять? Так вот, прибавка наблюдается во всех четырех регионах, от трех до десяти процентов. При следующем исследовании непременно будет задан вопрос тем, кто не ходил на прежние выборы, но идет на эти: вы собираетесь голосовать за партию «Вера»? И я не удивлюсь, если ответ будет утвердительный.

— Погодите, — махнул рукой социолог, — сейчас расскажу последнюю плохую новость, и можете перебивать. Она вот такая. На вопрос «Откуда вы узнали о партии „Вера“?» лишь пятьдесят процентов опрошенных назвали в качестве источника информации СМИ. Остальные — «другие источники». При следующем исследовании непосредственно рейтинга партий по этим «другим источникам» будут заданы уточняющие вопросы. Но я не удивлюсь, если партия Столбова самим фактом своего появления возродила в России «сарафанное радио». На этом — все.

— Спасибо, Семен Ильич, — сказал Бобров. — Комментировать это выступление я не хочу, мальчиков тут нет, все должны понимать. Ограничусь лишь короткой, но очень характерной иллюстрацией. Месяц назад, когда Столбов только начинал создавать региональные отделения, я на селекторном совещании поговорил с Уфой, и меня заверили, что, скорее Башкирия примет католицизм, чем появится отделение партии Столбова. Насколько мне известно, в башкирских мечетях месса пока не звучит, но отделение партии «Вера» в республике создано и зарегистрировано. Причем местные юристы говорят, что подкопаться нереально.

— Степняки чуют запах силы в обе ноздри, — заметил кто-то из присутствующих.

Бобров кивнул.

— Пора подводить предварительные итоги, — сказал он. — Мы оказались перед реальной возможностью потерять большинство в Госдуме. Для простоты картины предлагаю признать, что ситуацию просрал я. (Большинство облегченно вздохнуло.) Считайте, что виновный найден, вы…бан всем кагалом и мы вместе отвечаем на вопрос «что делать?».

Последовавшее молчание было не столько вежливым, сколько деловым. Все действительно размышляли.

— А почему бы его просто не закрыть? — спросил кто-то.

— Личная договоренность, — вздохнул Бобров. Четкая установка Вов Вовыча — пока не брать.

— Может, если нельзя брать, тогда убрать? — предложил участник совещания.

— Понял, Шульц. Назначаешься исполнителем. — После двухсекундной паузы: — Обмен шутками закончен. Продолжим обмен предложениями. Саныч, ты его отслеживал дольше всех. У тебя наберется криминальный бэкграунд на серию передач?

— Если немножко натянуть — найдется.

— Пусть поработает Поренко, — Бобров усмехнулся, — а то парнишка совсем застоялся, собьет кого-нибудь еще раз своим байком. В паре с Леонтьичем! — предложил другой участник, толстячок со сладким подростковым лицом.

— Леонтьич, не говоря уж о Мастодонте, без работы не останется, — сказал Бобров. — Его квадрат — привязка нашего объекта к Вашингтону. Кстати, по моим данным, дым не без огня. На него уже выходят очень любопытные заокеанские личности. Надо дождаться контакта и осветить его как следует, да, Дмитрий?

Дмитрий, носивший костюм с изяществом Джеймса Бонда, да и принадлежащий к аналогичному ведомству, согласно кивнул.

— Но нас интересует внутренняя программа. Поренко и Леонтьича маловато. Пора долбануть из всех стволов. Начиная от великого телепрозаика Минкаева до певицы Сим-Сим. Пусть выступят против либерального реванша, против ползучего фашизма, против черносотенного шовинизма. Столбов — это нищета, нестабильность, теракты и Закон Божий с детского сада. Крепкий разовый вброс по всем каналам.

— Дальше. — Бобров даже встал и стал вышагивать по кабинету. — Мы должны не только дать ему отпор в Сети. Мы должны там его придушить. И переспорить, и затроллить, и хакать все его ресурсы. И всех, кто готов их размещать. Столбовцы должны себя чувствовать на каждом форуме как гимназистка, попавшая в мужской туалет колонии-малолетки. Тарло, Капитоша, — это к вам.

Двое известных виртуальных бойцов, мастера виртуальной травли, привстали и кивнули.

— С этим ясно. Дальше. Выходим на улицу и не уходим, пока столбовщина не отправится на помойку. Возле каждого штаба — ежедневный антифашистский пикет. Шульц, Гоша — к тебе. В Москве, в Питере всегда под рукой не меньше трехсот реальных бойцов, проверенных мясников. Как говорил Владимир Владимирович, бить, чтоб под ним панель была мокра. Бить не сразу, но были бы готовы по первому сигналу. В День Единства, кстати, месяц остался, уже пора подсуетиться, держим Москву, как еще ни разу не держали. На Васильевский — сто тысяч. Причем реально. Ребята, вздрючьте регионы — пусть хоть два месяца деньги не крадут. Сказано, три тысячи рыл оплатить и привезти — значит, три, а не две девятьсот. Ну и, само собой, трахаем избиркомы. Говорите, что Столбов победит и посадит. Говорите, что премиальные будут как на трех последних выборах вместе взятых, — гарантирую. Говорите, что за предательство ответит родня — орально, анально и внутриматочно. Короче, мотивируйте их так, чтоб у самих бы стояло, когда говорите!

Все хохотнули. Бобров чуть сбавил пассионарность в голосе:

— Рад, что поняли. Тогда в бой.

Участники разошлись. Саныч задержался без указания, с ним еще один товарищ, сидевший молча и даже особо не смеявшийся.

— Насчет идеи Шульца? — спросил этот товарищ.

— Ага. Погодь минутку, пусть уйдут.

Заминка возникла из-за короткой беседы в дверях.

— А когда Вов Вовыч сказал: бить, чтобы весь асфальт был мокрый? Это насчет несогласных или в Чечне?

— Не, это другой Владимир Владимирович — Маяковский.

— Понятно.

* * *

«Вера» была зарегистрирована во всех областях Северо-Запада, Центральной России и в половине зауральских регионов на удивление легко и быстро.

Чтоб совсем уж без сопротивления — не сказать. В некоторых областных центрах начались пристрастные и злобные проверки — будешь добрым, когда тебе, чиновнику, позвонили за полночь и попросили сделать что-то неотложное. Работники администраций сами звонили людям в сонное время и спрашивали: вы действительно вступили в новую партию? Иногда им предлагали присоединиться к партии, иногда просто говорили «да» и посылали на три буквы.

Кромешного прессинга пока не было. Чинуши на местах все же помнили: новую партию делают с президентской санкции. Да и рождалась партия так быстро, что большинство контрмер напоминало стрельбу вдогонку, порученную стрелкам, привычным к статичным мишеням.

Уж очень необычно-неожиданным был состав учредителей. И общество ветеранов горячих точек, и профсоюз, и местный союз предпринимателей, и приходская община, и какое-то непонятное молодежное объединение. Как они находили друг друга, по Инету или другим каналам, в администрациях понять не могли. Однако находили, создавали отделения и регистрировались.

Кое-кто из рядовых партийцев, конечно, поддавался ночным звонкам и писал заявление, что к партии отношения не имеет. Но таких было два-три на сотню. Поэтому, когда дошло до регистрационного съезда, все было, как требовал закон, да еще и с избытком: в половине регионов — не четыреста пятьдесят человек, как положено, а не меньше семисот.

За два дня до съезда началась реальная свистопляска. Съезд трижды откладывался: заложенные по телефону бомбы, отключение света, совсем уж бессмысленная придирка пожарной инспекции и проколотые шины у двух автобусов с региональными делегатами. Ничего не помогло. Съезд прошел, и партийный список был утвержден за три дня до конечной даты.

* * *

— Господин Столбов, не могу скрыть самого большого восхищения стартом вашей карьеры политика. Я стараюсь не часто употреблять выражение «русское чудо». Но других слов по поводу вас найти я не смог.

— Когда вашим президентом стал Обама, я удивился еще больше, — ответил Столбов.

Перед приемом в американском посольстве лидер новой партии выкопал из глубин памяти весь университетский запас английского, да и Татьяна помогла освежить знания. Но они не пригодились, как и на летнем приеме, в Питере. Давешний культурный атташе, предложивший три месяца назад интересного собеседника, сдержал обещание. И этот собеседник — улыбчивый, обаятельный, средних лет, в костюме, от которого, казалось, пылинки отскакивают сами, говорил по-русски почти без запинки. Разве избегал деепричастий.

Фаза комплиментов и обсуждения погоды оказалась недолгой.

— Мистер Джефферсон, учитывая, что я с недавних пор фигура публичная, да и вы человек занятой, считаю нужным перейти к делу, — сказал Столбов. — Так как инициатор встречи вы, то предложений жду от вас.

Собеседник кивнул: ну да, как иначе.

— Мистер Столбов, вам понятна причина интереса Госдепартамента США к вашей персоне. На сегодняшний момент вы являетесь лидером партии, которая может получить минимум четверть мест в парламенте. Мы заинтересованы в том, чтобы в российском политическом истеблишменте не появилось лицо, страдающее антиамериканскими предубеждениями. Уверен, и вы хотели бы получить комплексные гарантии на случай неблагоприятного развития событий.

Столбов не ответил, но взглядом попросил пояснения.

— Есть русская поговорка «От тюрьмы и от сумы…». Вы можете надолго остаться в высшей элите. Но всегда возможен вариант, при котором вам придется покинуть страну, не желая быть в тюрьме.

Человек, представившийся Джефферсоном, сделал паузу — вдруг собеседник возмутится такой перспективой? Но Столбов улыбнулся, кивнул: чего, мол, только у нас не бывает? И разговор продолжился.

— Думаю, вам не все равно, в каком статусе вы будете пребывать за границей — как эмигрант-коррупционер или как борец за свободу. Кроме того, в ваших интересах лояльное отношение правоохранительных структур этих стран к вашей собственности, которая присутствует на их территории.

Здесь Столбов потребовал пояснений:

— Вы хотите сказать, что если я назову себя другом Америки, то получу право пользоваться вкладами в иностранных банках и зарубежной недвижимостью без опасения конфискации?

Похоже, американец понимал русский язык еще лучше, чем говорил: он подтвердил сразу.

— Хорошо, что требуется от меня? — спросил Столбов.

— Мистер Джефферсон сказал: необходимо сделать приватное заявление, зафиксированное на видеопленку, — примерный текст он может получить хоть сейчас. А также сообщить, на территории каких стран находится его недвижимость и банковские вклады.

— Вы можете быть скромны, но некоторое ведомство моей страны уже сейчас производит поиски и скоро сумеет их обнаружить, — добавил он.

— Не «некоторое ведомство», а именно ваше ведомство и вполне определенное — ЦРУ, — улыбнулся Столбов.

Собеседник улыбнулся в ответ и дружески кивнул.

— Понятно, — сказал Столбов. — Во-первых, я должен подумать. Во-вторых, если мой ответ будет положительным, я потребую паритета. Извините, мистер Джефферсон, но я лидер русской парламентской партии, хоть и будущей, а вы — аноним. Гарантии, о которых вы говорили, должно предоставить статусное лицо на уровне высшего руководства вашего департамента. Я не требую официальной встречи, меня устроит приватная беседа в любой европейской стране.

— Это серьезное требование, — ответил американец.

— И тема разговора серьезная. Кто знает, может, вы сейчас общаетесь с будущим лидером страны.

Американец кивнул безо всякого скепсиса. Скорее, с профессиональным пониманием: моя работа отучила меня не верить в чудеса.

* * *

Из интервью троекратного олимпийского чемпиона Василия Горелина:

«Мое решение выйти из партии „Единая Россия“ и вступить в партию „Вера“ было полностью осознанным. Последней каплей, заставившей меня так поступить, стала недавняя история с фондом „Олимпийский реванш“. Он был создан при моем участии для развития детского спорта в регионах и курировался секретарями местных партийных отделений. Как я выяснил, практически все средства фонда ушли на зарубежные визиты его функционеров для „обмена опытом“. В итоге выяснилось, что на недавние региональные соревнования юным спортсменам пришлось приезжать на деньги родителей, а в фонде им сказали, что такие расходы не предусмотрены. Мне надоело покрывать воровство своими олимпийскими медалями, и я ухожу в партию, которая сможет хоть что-то сделать для моей страны».

* * *

— Что предложил агент ноль-ноль-икс?

— Продать Родину, что еще мог предложить. Взамен мне было бы позволено в случае эмиграции без опасений жить в Майами и пользоваться швейцарскими счетами без страха конфискации.

— И что ты ответил?

— Обещал обдумать предложение. Продолжить переговоры со статусным лицом. Не в скауты же должны меня завербовать.

— Правильно, — ответила Татьяна. — Готов слушать вечерний доклад?

Столбов ответил, что на светском рауте не упьешься, посему готов.

— Избирательная кампания началась. Тебе как первому лицу предвыборного списка надо дать большое интервью. В основном будут газетчики, но и телевизионщики тоже.

— Без вопросов. Собирай своих коллег, лучше всех сразу. Хватит пару часов меня помучить?

— Лучше заложить три. Ответы проговорим заранее?

— Как хочешь, я и так знаю, что сказать.

Они говорили в машине на обратном пути из американского посольства. На самом приеме Татьяна не присутствовала. Столбов позвонил ей за пятнадцать минут до ухода, и они встретились на Садовом кольце.

Последние недели Столбов и Татьяна жили в Москве. Полпред ушел в отпуск и перевез в Первопрестольную основной костяк своих сотрудников. Как заметила Татьяна, за четыре месяца его работы образовалась дублирующая группа, более-менее сносно справлявшаяся с обязанностями уехавших товарищей. Иногда они шутки ради звонили в малые городки, обещая скорый визит полпреда, после чего практически все жалобы граждан удовлетворялись за три дня.

В Москве лидер новой партии арендовал под штаб небольшую ведомственную гостиницу в районе Трех вокзалов — чудо, что такое лакомое место не было приватизировано и перестроено этажей на двадцать выше. Но сохранилась гостиница, чистая, скромная и даже не на отшибе — от метро пять минут наискосок.

Все хорошо, только времени не хватало и приходилось иной раз совещаться в машине. Татьяна уже привыкла — на этих импровизированных заседаниях она главная.

— С завтрашнего дня начинаются встречи с избирателями, — сказала она. — Везде свои лидеры региональных троек, но, Миша, сам понимаешь, от Калининграда до Камчатки избиратели ждут именно Столбова. Ты — наш главный ресурс, будешь использован и выжат.

— Знал, куда лезу, — коротко ответил Столбов. — Что мне нужно?

— Наметить маршрут, тебе вручат краткий бэкграунд проблем местности, ну и вообще, что тут такое, кто живет в этом городе: шахтеры, сборщики с оборонки, физики. На твои первые выступления психолог посмотрит, если что не так, даст совет. Встретишься с ним?

— Сколько в профессии? Десять лет на выборах? Тогда поговорить можно.

— Вопросов будет много, в том числе и каверзных. Толпу не отфильтруешь, будут спрашивать и откуда деньги, и почему не женат?

— Не надо фильтровать, — махнул Столбов. — Я ничего скрывать не буду, если думают, что вру, — значить, и лезть было нечего.

За такими разговорами доехали до штаба. Охранник, сидевший рядом с шофером, заранее позвонил на пост, открыли сразу, так что машина сбавила скорость лишь до десяти километров. Начальник охраны, установивший такой порядок, вышел к приехавшим:

— Миша, на пару слов.

— Извини, Батяня, потом, — бросил Столбов, выскакивая из машины, — тут ребята из Воркуты и Ухты хотят со мной встретиться, а у них поезд через час уходит.

Батяня покачал головой, обратился к Тане:

— Я все равно ему не дам сегодня уснуть, пока не скажу. Важная новость, Татьяна Анатольевна, вы ему должны продублировать, он поймет.

— Сигнал о злодейском умысле?

— Почти. Сообщили ребята, ветераны из «Вымпела».

Увидел нечаянную недоверчивую улыбку в глазах Тани, понял ее как психолог:

— Фуфла, что работает под вывеской «Ветераны „Альфы“ или „Вымпела“», хватает. Так это моя работа — разбираться, кто есть кто. Сообщили ребята, что кое-кто выходил не на них напрямую, на друзей. Сама понимаешь, у нас, как и у журналюг, круг общения близок, не все знают, кто на кого работает, зато все знают, кто работает, а кто нет. Есть такие парни, что вроде не при делах или охраняют какой-нибудь молочный комбинат. Но всегда готовы подработать на стороне за гонорар величиной в две годовые зарплаты. Надо еще понимать, многих зацепить можно. Кто в девяностые во внеслужебное время как-то нашалил. Кто в Чечне застрелил полевого командира, а его брат теперь у Кадырова в первых замах. Не согласишься, так этому кровнику выдадут адрес с пометкой, когда у подъезда ждать удобнее всего.

— Понятно.

— Вот. Потому ребята иногда подряжаются на выездные выступления, без уточнения объекта. Берут и наших, берут и хохляцких ветеранов из «Беркута». Так бывает часто, но последнюю неделю чего-то очень уж засуетились. Предложения и снайперам, и взрывникам. Из трех источников информация — собирают большую группу.

— Спасибо. Обещаю доложить при первой возможности.

* * *

Из большого интервью Столбова:

Почему ваша партия называется «Вера»?

Потому что в ней собрались люди, которые верят… Прежде всего, в свою страну. Верят, что Россия не должна быть только нефтекачкой для Запада и Востока и заводом по производству устаревшего оружия. Верят, что медики и учителя должны зарабатывать больше, чем грузчики на рынке. Верят в то, что дом можно построить на среднюю зарплату.

Потом, это люди, которые верят в себя. Они не спились, научились работать в новых условиях, у многих семьи. Но их нынешняя жизнь достала. Достала враньем о модернизации, стабильности, оборотнях в погонах и прочем. Они в своей жизни обходятся без вранья и верят, что так может жить вся страна.

И для кого как, а для меня самое главное — эти люди верующие.

Господин Столбов, кого вы представляете?

Уже сказал, готов повторить. Людей, которые научились жить сейчас, но им эта жизнь не нравится. Никто из них не хочет разрушать до основания. По очень простой причине — им же затем все и восстанавливать. Но терпеть сегодняшнюю систему им не хочется тоже. Я представляю и деловых людей, и их работников, и бюджетников. Всех, кто готов повторить: мы можем жить по-другому.

И много таких людей?

Сам удивился, насколько много. Поэтому и пошел в политику, потому что понял: в России их большинство.

* * *

Светлана никогда не считала дедушку Ван Ваныча чрезмерно болтливым. Напротив, не раз применяла к нему поговорку «Молчит как партизан». И не без оснований. Ван Ваныч, когда его иначе как Ванькой и не называли, партизанил два года, освоив все необходимые специальности, от разведчика-связного до подрывника.

Все равно на некоторые вопросы дедушки ответить было непросто: Светлана никогда не отличалась талантом популяризатора. Когда Ван Ваныч спрашивал, откуда она знает про Столбова, если про него по телевизору не говорят, приходилось отвечать: «Из Интернета». И объяснять, что такое Интернет.

Политикой Светлана никогда не увлекалась и стала сторонником партии «Вера» неожиданно для себя. Стала сразу, как про нее услышала. Когда подруги в поселке спрашивали ее, почему, она отвечала: «Сами знаете, у меня три ребенка, муж погиб. А зарплата моя в детсаду меньше иной пенсии. Все говорят, что это стабильность и забота, а Столбов говорит, что это подлость и маразм».

Поселок находился на трассе областного масштаба — ответвлении от федеральной трассы на промышленный райцентр. Там было три завода — стройматериалы работали, станкостроительный угасал, текстильный комбинат честно умер. Именно этот райцентр сегодня собирался посетить Столбов. Светлана жалела, что не увидит его — лишь кортеж машин, едущий на встречу. Что делать, до райцентра двадцать километров — не доехать, только рукой помахать.

Внучка продолжала скачивать из Интернета последнее интервью Столбова, а Ван Ваныч отправился на обычную дневную прогулку. Очень уж комфортной ее не назвать — трасса проходила через поселок.

Дед привычно шел вдоль дороги, здоровался с соседями. Добрел до окраины — небольшого овражка с мостиком. Там радовала взгляд забота областных властей о населении. Шестеро рабочих в ярких, новеньких-новеньких комбинезонах вскрывали асфальт. Бригадир прохаживался с новеньким прибором, видимо с теодолитом. Иногда что-то говорил в микрофончик, махал рукой коллегам, работавшим на холме.

— Бог в помощь, ребята, — сказал Ван Ваныч, приглядываясь к трудягам. — Вы уж постарайтесь получше. А то на этом же месте в позапрошлом году работали. Видать, так поработали, что опять пришлось.

Ребята ответили не сразу:

— Дедушка, спасибо за пожелание, но проходите, пожалуйста. Еще в вас крошкой попадем, травмируем, потом нам от начальства нагорит. Пожалуйста, не задерживайтесь.

— Пройду, пройду, — сказал Ван Ваныч, — а что вы делаете?

— Не видите разве? Полотно вскрываем, чтобы как следует залатать.

Ван Ваныч пробурчал что-то невнятное, развернулся и пошел обратно. Поначалу просто прогуливался, а как свернул за поворот, так заковылял неожиданно резво. В дом чуть не вбежал.

— Что случилось? — тревожно спросила Светлана.

— У моста дорогу ремонтируют. Говорят, вскрывают полотно. Но я сам видел, как выкапывали шурфы для взрывчатки, — сказал старый партизан.

* * *

— Мля, что еще за Басаев в нашем районе?

— Басаев уже подорвался.

— Хер разница. Говорят, сверните в Цапельку, посмотрите, что там за подозрительные хмыри ремонтируют мост. Ладно, две версты, не развалимся.

Сержант Иванов проворчал, не факт, может и развалимся. Но повернул заслуженный «козелок» в сторону Цапельки.

— На кого там покушаться-то? — спросил лейтенант Бакланов, командир экипажа. И сам же ответил на вопрос: — Слышал по радио, сегодня в район Столбов приезжает.

— Я бы его послушал, — сказал Иванов. — Странный мужик — партию новую сделал, а вроде нормальный.

— Ну, если делать нечего, можно до Станкокомбината доехать, послушать, — предложил лейтенант.

Так вот и доехали до Цапельки. Действительно, у моста творилась работа, не совсем понятная старожилам, — вроде в позапрошлом году чинили. Уже были выставлены ограничительные значки, выкопан ров, стояли фургон и грузовик-«бычок».

Рабочие в ярких новеньких спецовках приветливо помахали ментам рукой. Один мгновенно взял мобилу, что-то сказал.

— Привет, служилые, — бодро сказал пожилой бригадир, лишенный малейших психологических признаков человека, обреченного судьбой на дорожную работу.

— Тут начальство просило нас ваши документы посмотреть, — попросил лейтенант.

— Ну и начальство у вас, ребятки, — вздохнул пожилой бодрячок с двумя заметными шрамами на лице. — Глядишь, завтра заставят сантехников шмонать. Смотрите, все в порядке, областное ДРСУ.

Бумажку, правда, не давал, держал в руках. Бумажка же была под стать униформе и технике: свеженькая, не помятая.

Лейтенант решил, было ее попросить, как запищала рация.

— Вы где сейчас? — не то что спросил, крикнул майор.

— В Цапельке, исполняем ваше распоряжение по проверке документов дорожно-ремонтной бригады.

Летеха хотел добавить «И видим эту бригаду в нашем районе первый раз», но майор чуть ли не заорал:

— Хватит дурью маяться! Быстро возвращайтесь! Нечего вам тут околачиваться!

— Товарищ майор…

Майор не слушал и не слышал. Он орал с натугой, как мамаша, требующая, чтобы малыш отошел от открытого люка, будто старающаяся оттащить его силой своего голоса. А еще казалось, будто передает чужие слова. Чужой приказ.

Ремонтники подошли к ментам, встали полукольцом:

— Правда, служивые, не мешайте нам. Вот и начальство просит.

Лейтенант махнул рукой. «Козелок» развернулся, покатил обратно в поселок, в гору. Отъехал метров на триста, к повороту на соседнее село Федоровку. Туда, собственно, менты и направлялись — составлять протокол по факту кражи петуха вчерашним вечером.

Сержант уже был готов свернуть, лейтенант его остановил:

— Погоди. Дай с начальством поговорю. Маразм какой-то: то проверяй, то не проверяй. Сейчас наберу и спрошу.

Взялся за рацию, но набрать не решился. Так и сидел с рацией в руках.

— А это что за пикет? — спросил сержант Иванов.

* * *

Группу для выездных встреч составляли четыре автомобиля: машина председателя местного отделения партии — она ехала впереди, машина самого Столбова — в ней также ехала Татьяна, микроавтобус с журналистами и машина охраны. Охрана своя: хотя Столбов все еще считался полпредом, в предвыборных поездках ФСО его не берегла.

— На Станке будет минимум человек пятьсот, — говорила Татьяна, спонтанно освоившая профессию менеджера по встречам. — Наш районный председатель говорит: районная администрация сначала запретила, но профком настоял. Испугался, что коллектив в свободный профсоюз перейдет. Так что там и работяги будут, и народ из поселка подтянется…

— Прикольно поселок называется — Цапелька, в Псковской области есть такой же, — заметил шофер, взглянув на указатель.

Сразу же сбавил скорость до 60. Установка Столбова была жесткой: правила соблюдать все и в населенные пункты въезжать именно на 60, а не гасить скорость за указателем.

И тут же у Татьяны звякнула «пожарная мобила» — канал, который полагалось держать свободным на совсем уж экстраординарные случаи.

— Это Макс. На наш форум вышла Светлана Николаева из Цапельки, вы ее будете скоро проезжать. Говорит: признаки засады, за поселком, на мосту через речку. Позвонила ментам, но им не верит. Я ей сам позвонил — судя по голосу, баба вменяемая. Посмотрел спутниковое фото: действительно, какая-то техника стоит и место самое подходящее для засады.

— Рекомендация?

— В поселке есть отворот на соседнее село. Туда свернуть, а на мост послать охрану, пусть выяснит.

— Спасибо.

Примерно половину разговора мобила Татьяны была включена на громкую связь, и Столбов слышал.

— Пусть даст телефон бабенки. Сам разберусь, баламутство или всерьез. Нельзя опаздывать, когда народ уже собрался.

— Времени нет выяснять, — спокойно сказала Татьяна. — Мы уже в Цапельке, поворот прямо сейчас будет.

И тут, прямо на повороте, они увидели женщину с большим листом картона в руках. На листе большими красными буквами было написано: «250 метров — засада. Мост заминирован».

* * *

— Несанкционированный пикет, — удивленно констатировал сержант. — Предупредить надо гражданку. А нет — так задержать.

— Погодь, — ответил лейтенант. — Ее и без нас задержать хотят.

Вряд ли подозрительные рабочие у моста смогли прочитать надпись на плакате, но дамочка с плакатом показалась им подозрительной. Двое ремонтников двинулись к ней. Шли в гору, быстрым, близким к бегу поставленным шагом, которым можно пройти хоть тридцать верст с полной боевой выкладкой.

Ремонтники не прошли и трети пути, как их начальство сообразило: зачем двигать пехом, если техника есть? А может, и время поджимало, нельзя было терять даже минуту. От моста отъехал «бычок», потянулся в гору. Поравнялся с двумя ремонтниками, сбавил скорость, те, подпрыгнув и ухватившись за борта, перелетели в кузов.

У районных ментов, глядевших на такую показательную акробатику, чуть фуражки не свалились в осеннюю придорожную канаву. И тут же они догадались о причине ускорения: ясно слышался рев приближающейся колонны.

Один из парней в блестящей униформе дорожного работяги поднялся на бортик и с пятидесяти шагов заорал:

— Ушла, сука! Быстро! — И, чтобы все было серьезно, показал короткий автомат.

— Бля… — тихо сказал сержант Иванов. — Все правда про этого Столбова. Иначе бы не стали…

Лейтенант выхватил табельное оружие.

— Стой! Стой, стрелять буду! — И поднял руку с пистолетом.

Даже выстрелил. Конечно, вверх. Только один раз. После чего повалился, сбитый автоматный очередью. Его растерявшийся напарник не сразу сообразил, что автоматы бывают с глушителем.

Женщина с плакатом перескочила канаву и очень благоразумно спряталась за кустом. Из проезжающего кортежа Столбова разглядели батальную сцену и все поняли. Поэтому четыре машины ускорились и одна за другой лихо свернули, уйдя на узкую проселочную дорогу.

Из кузова «бычка», уже не таясь, — сорвалась засада! — палили из автоматов вслед уходящим машинам. Если и зацепили, то не остановили.

Сержант Иванов видел, как снизу, от моста несется еще одна машина-внедорожник, но не сомневался: кортеж Столбова оторвется. Опасность была только от «бычка» — он тоже направился к перекрестку. Автоматчики прекратили огонь, и сержант понял почему: они встали в кузове с гранатометами в руках.

«Восемь домов, а там — чистое поле, — отстраненно думал сержант, бывавший в командировках на Кавказе и понимавший такие нюансы, — если мастаки, то не промажут».

Так он думал. А ноги уже внесли его в кабину ворчавшего старенького «козелка». Потом вдавили газ. А потом, самое неожиданное, руки вывернули руль и он с истошным, испуганным матюгом двинул машину вперед. Навстречу «бычку», заложившему крутой вираж. Настолько крутой, что от неожиданного тарана «бычок» перевернулся в кювет, а гранатометчики вообще перелетели кабину, расставшись в воздухе со своим оружием.

«Козелок» пострадал меньше, но сержант расквасил лицо, крепко разбил голову, почти ничего не видел и даже не пытался вывернуть. Его машина по-прежнему блокировала узкую дорогу.

— Бля! Мы вас победим! — крикнул он, разглядев две фигуры рядом с машиной.

Выстрелов не услышал. Во-первых, с глушителем, во-вторых, резали почти в упор.

* * *

Хуже всего пришлось шоферам. Все остальные участники поездки позволили себе по полтиннику коньяка — расслабиться после происшествия, а шоферы глядели с тоской.

Начальник местного штаба, он же директор местного лесничества, знал все проезжие тропы района и без спутниковых карт. То, что погони нет, поняли сразу, но все равно хотели отъехать подальше. Минут за двадцать домчались до федеральной трассы. Здесь и сделали остановку. Во-первых, один из операторов был ранен в плечо — единственный людской ущерб, требовавший «Скорой помощи». Парень постанывал, но хвастался тем, что успел ухватить на камеру часть баталии. Требовалось также заменить две простреленные машины. Во-вторых, в более-менее спокойной обстановке связаться с властью, сообщить о происшествии. И назначить на вечер пресс-конференцию, уже в Москве.

Батяня, стократно изругавший себя за то, что не оказался в группе сопровождения («Больше без меня ни одной поездки!»), уже мчался в область. Столбов приказал ему сначала посетить место происшествия и выяснить подробности.

Весь передвижной штаб партии «Вера» собрался в небольшой кружок возле машин. Столбов сказал:

— Ну что, барышни и мужики. Если у кого-то были иллюзии, в какое говно мы влезли, то сейчас их нет. Убьют и не спросят. Кто хочет соскочить — не держу, понимаю. У кого дети, у кого родители. Продолжаем банкет? Ну, тогда еще по глотку и поехали.

— Куда? — спросил начальник местного штаба.

— К избирателям. Они же нас ждут. Теракт — нормальная причина, чтоб опоздать, но совсем не явиться — свинство.

* * *

Из большого интервью Столбова:

Это правда, что в девяностые годы сгорел ваш дом и в нем погибли ваша жена и дочь?

Правда, но не совсем. Не в девяностые, а в нулевые, и не просто сгорел, а был подожжен за то, что я не хотел отдавать предприятие и пожаловался власти на вороватых чиновников. Меня не защитили, предприятие было отнято, мою жизнь после пожара спасли врачи. С той поры я не жалуюсь.

Вы с тех пор так и не женились. Почему?

Я могу взять в жены только любимого человека, а больше терять любимых не хочу. За себя не боюсь. В меня и стреляли, и взрывали, и жгли. В восемьдесят восьмом году я два дня просидел в зиндане: полевой командир решал, что ему выгоднее — продолжить переговоры или отрезать мне голову. Так что я и Бутырки не боюсь. Но пока я не уверен, что смогу защитить свою любовь, жены, у меня не будет.

* * *

— Что скажешь, полевой эксперт? — устало спросил Столбов.

— Я по делу шухер поднимал, — ответил Батяня, — кореша мои работали. Я лишь полчаса там покрутился, пока генералы из Москвы меня не погнали — со следаками договориться всегда можно. Так вот, по беглом осмотре, все сделали грамотно, только бдительную гражданку не учли.

— Жива? — спросил Столбов.

— Жива. Если бы не она, если бы вы до моста доехали, сейчас мне говорить было бы не с кем. Засада так грамотно сделана, что хоть броней двигайся, все равно не уйти. Мост заминирован в четырех местах, и в полотно перед ним заложено — отсечь замыкающий борт. Над ручьем склон, там позиция, сделанная минимум на систему «Фагот».

— Противотанковая? — кто-то проявил эрудицию.

— Ага. Что не взорвалось, сожгли бы за полминуты до пепла.

Разговор шел в самолете, только что взлетевшим с областного аэродрома. Впереди была пресс-конференция в аэропорту с рассказом о неудавшемся покушении. Поэтому Таня следила, чтобы блуждающая бутылка коньяка у Столбова не задерживалась. Он впрочем, сам понимал.

— Отходила группа тоже грамотно и красиво,продолжал Батяня. — Местный народ говорит: они даже гнаться не стали, все поняли. Сели в два джипа закинули туда своего, который при аварии поломался. Оружие в строительный фургон. Уехали, и фургончик тотчас же разнесло — так качественно, что экспертам копаться придется долго. Но закладки взрывать не стали, я одну выкопал. Взрывчатка — прошлого года производства, никакой это не трофей из точки.

Минутная пауза. Кто-то воспользовался ею, чтобы плеснуть в пластиковые стаканы.

— Миша, — сказал Батяня, — ты должен эти выборы выиграть, хотя бы, чтобы мента, который их машину задержал, объявить Героем России. Он погиб, напарник, дай Бог, выживет.

Выпили, не чокаясь.

— Как думаешь, — спросил Столбов, — скоро ли ждать подлянки номер два?

— Чтобы совсем такой — не скоро. Чуть ли не на трапе мне дозвонились ребята. Сам знаешь, везде глаза-уши. Так вот, на лесной дороге километрах в пятидесяти от Цапельки найдены два сгоревших джипа с покойничками. Явно рванули дистанцией. Лесник услышал, позвонил ментам, а они это дело с историей в Цапельке связали и быстро оказались на месте.

— Кто же их?

— Заказчик, кто еще? То ли так с самого начала было задумано, то ли они чего-то узнали и про объект операции, и про заказчика. Как бы ни было, транспорт не проверили, вот и все. А в лес заехали — верно, там обещали их вертушкой забрать. Так что, когда подробности растекутся, новую такую же команду набрать будет непросто. Но все равно теперь все поездки будем согласовывать.

— Как скажешь, отец-командир, — ответил Столбов.

Глава 3

Из журналистского расследования Аркадия Мастодонтова:

— Чтобы понять сущность реки, необходимо приглядеться к истокам. Свою коммерческую деятельность г-н Столбов начал в Афганистане. Как нетрудно догадаться, предметом торговли были советские боеприпасы, а партнеры — моджахеды.

На экране появилось лицо с практически заретушированными любыми признаками рода человеческого. Существо гундосило, используя какой-то совсем уж одиозный искажатор голоса.

— Ну да, Столбов в полку как раз и был на связи с духами, — сказала фигура. — Поговаривали даже, что иногда…

— Учитывая дальнейшие этапы биографии Столбова, вряд ли хоть кто-нибудь станет спорить, что человек проявил незаурядное мужество, согласившись хоть что-то публично вспомнить о столь популярном ныне своем однополчанине. Лично я буду настаивать, чтобы он стал участником федеральной программы защиты свидетелей. Тот, кто не понаслышке знает о замашках Столбова и столбовцев, вряд ли станет в этом сомневаться.

На экране замелькали картинки митингов, бесконечных очередей, накрытое брезентом тело. Натяжно взревели горны, по экрану протянулись две пунктирные красные линии, декорированные гравюрными кольями с отрубленными головами или посаженными на них людьми.

Трубы прибавили злости, и на зрителя выплыли огромные багровые буквы: «СТОЛБОВАЯ ДОРОГА».

* * *

Мокрый ноябрьский вечер пришел в город. Может, в миллионник — Москву, Питер, Нижний Новгород. Может, в большой областной центр — Челябинск, Вологду, Тулу. А может, и в обычный райцентр или моногород, в каких как раз и живет в основном народ России.

В окнах зажжется свет. Иногда еще раньше, чем свет, — голубой экран. Но некоторые окна в восемь вечера погаснут, и будет видна свеча, горящая за стеклом. Как в дымном Питере, когда спасателям сигналили: в квартире есть люди, которых надо вывозить в первую очередь.

В некоторых городах в квартиры, где окна со свечками, позвонит человек из ЖЭК и, краснея от стыда, будет выпытывать: почему не уплачена квартплата, почему перепрофилирован балкон, всегда ли ваша собака гуляет в наморднике? В других городах по окнам со свечками будут стрелять из пневматических ружей. Могут кинуть камень. Или просто нагадят на коврик у дверей.

Но это не действует. Наступает новый вечер, и в 20.00 в городе зажигается на двадцать — тридцать свечек больше, чем вчера.

* * *

Начинать надо с плохого, — открыл совещание Бобров. — Плохие новости, как и положено, принесли социологи. На этот раз я проверил все сам и дозрел до компиляции из всех вменяемых наших и не наших источников. Слушайте и чувствуйте, в какой мы жопе.

Полгруппа слушала своего шефа молча и внимательно. Прежней вальяжности уже не было, кто-то обзавелся красными глазами.

— Надежда на то, что рейтинг Столбова замрет на двадцати пяти процентах, сдохла. По самому оптимистическому прогнозу, сейчас у него двадцать девять процентов, по реалистичному — тридцать три — тридцать пять. Паникерские данные, что у него тридцать семь — сорок, я не рассматриваю. Ребята, это уже не потеря конституционного большинства. Это потеря большинства как такового. Это превращение Думы в Раду. Как минимум.

— Это еще не п…дец. П…дец — дальше, — продолжил Бобров. — Прибавились два дополнительных неприятных фактора. Во-первых, мы посыпались. Еще месяц назад «Единая Россия» в среднем имела свои честные сорок три процента. Сейчас — тридцать шесть — тридцать семь. И второй сюрприз — прибавился процент неопределившихся. В сентябре был пятнадцать, сейчас больше двадцати. Похоже, это наши потеряшки плюс потеряшки других партий — люди, которые пока не решаются сказать вслух, что готовы голосовать за Столбова. Но на участке они не испугаются. И напоследок, чтобы все неприятности были до кучи. Процент ваших дорогих россиян, не голосовавших на прошлых выборах и готовых прийти на эти, с прошлого опроса вырос вдвое. Собственно, все.

— А прочие партии? — спросил кто-то.

— Коммунисты чуть-чуть берут свои семь процентов. Пока. Жирик и Мирон не имеют шансов, если им не натянуть. Остальные — растворились. У меня странное и дикое предположение, что Столбов поглотил и патриотов, и либералов. Еще вопросы и предложения?

— Может, Зюге стоит саморазоблачиться до полной потери электората? Мы ведь все же позиционируем себя как левая партия? — предложил бородатый социолог.

— Проблема в том, что, если Зюга завтра скажет в прямом эфире, что в тридцать седьмом сам оттаптывал подследственным яйца, а в восемнадцатом своими руками задушил бы царских детей, все, что он потеряет, подберет Столбов, — ответил Бобров. — Все, я вас напугал и передаю микрофон Васе, пусть пугает дальше.

Вышел Вася, парень бобровских лет, явно очень ответственный, так как глаза у него раскраснелись особенно.

— В регионах плохо, — начал он — Во-первых, по СМИ. Мы уверены лишь в центральных каналах и газетных приложениях. Где есть свои газеты, Столбов пролезает то там, то тут. Это касается и кабельных телеканалов. Особенно плохо с радио. Никто не ожидал, что в провинции окажется столько диких FM-каналов. Подозреваю, именно радио и стало причиной распространения столбовщины в среде, не затронутой экраном. Ведь ящик смотрят, когда делать нечего, а радио слушают, когда едут или работают.

— Лишать лицензии на хер! — раздалось несколько голосов.

Оратор махнул рукой — сейчас поясню.

— Когда Столбов только-только появился и мы думали, что это лишь сезонный цирк, лишать было не за что, а сейчас не везде и решатся. Во-вторых, наглядная агитация. Билбордов у Столбова относительно немного, и он пользуется ими едва ли не в одном субъекте из пяти. Но… Он отыгрывается на других методах, не очень распространенных прежде. Плакаты на балконах и лоджиях, не говоря уже о свечах в окне, — технология, по крайней мере, нам известная. Сложнее с новыми. Это обычный традиционный картонный или фанерный плакат, обычно с палкой. Их выдают добровольцам-шоферам, и те втыкают их на автострадах, а если в городе, то привязывают к трубам, решеткам, иногда оставляют. Плакаты примитивны, дешевы, и на месте уничтоженных появляются новые.

— Уничтожать еще чаще, — реплика с места.

— Уничтожаем, — вздохнул Вася. — Проблема в том, что мобильные бригады стали требовать повышенную зарплату: говорят, что работать опасно. И тут перехожу к третьему: мы сталкиваемся с террором противника, причем террором самым неприятным — спонтанным и самодеятельным. В некоторых городах в домах культуры берут отпуска на декабрь, на день голосования. Аргументация: «Не хотим вбрасывать за „Единую Россию“». ЦИК уже сейчас жалуется на кадровый некомплект. Учителя уйти в отпуск не могут, но в школах идет настоящий террор. Родня звонит, говорит директорам и учителям: если будешь жульничать на своем участке, знать тебя не знаем!

— Выявлять, пи…дить, сажать! — раздалось несколько реплик.

— Я же говорю: родня, — ответил Вася. — Что же касается мобильных бригад по зачистке, то для них пора вводить тариф оплаты «Премиальная верность». Специально для бригадиров, сохранивших численность отряда. Уж очень большая текучесть: люди увольняются на второй-третий день и готовы вернуть авансы. Нужно не только повышать матери материальную стимуляцию, но и гарантировать физическую безопасность.

— Спасибо. — Бобров прекратил выступление. — О проблемах физики скажет Гоша.

Гоша, одутловатый парниша с блинным лицом и тяжелыми очками, — изрядный контраст с родом деятельности, — сделал более-менее бодрый доклад о боевых дружинах, готовых к уличным боям. Рассказал также о подготовке Дня Единства и концерте-митинге на сто тысяч гоп-участников, привезенных из соседних с Москвой областей. Основным плакатом концерта должен был стать лозунг «Стоп, Столбов!», основным шлягером — рэп-песня с тем же припевом.

Правда, и у «физиков» нашлись свои проблемы. Бойцы рядовых подразделений донимали командиров вопросами: «Чего ради надо Столбова козлить, вроде нормальный мужик?» В Питере, на который особо рассчитывали, случился конфуз. Самый задиристый и отмороженный отряд фанатов «Зенита» — «Конунг», как оказалось, в полном комплекте тушил летний пожар и получил награды из рук Столбова. Понятно, про эту банду пришлось забыть, но и некоторые столичные футбольные группировки внушали недоверие.

Потом еще один выступавший, мужичок с юношеским телом и мордой пожилого евнуха, рассказал об успехах контрпропаганды. Или проблемах. Все заслуженные телекиллеры вступили в бой: кто сразу, кто поднапрягся и сделал целое телевизионное разоблачение. Новая программа Леонтьича «Пятиминутка любви» теперь выходила семь раз в неделю. Даже ветеран убойных кадров Саша Неврозов сделал передачу «О нехорошем отношении к лошадям» — о том, как в детской конно-спортивной школе Зимовца породистый жеребец сломал правую переднюю ногу.

Отдача, правда, была малая, а иной раз и отрицательная. Каждое утро пробудившихся телезрителей мучили телефонными опросами: «Что вам запомнилось вчерашним вечером?» — и обычным был ответ по Станиславскому: «Не верим». К примеру, как ни старались Мастодонт и Поренко обыграть покушение, которое Столбов, само собой, сам же и устроил, ни чего не вышло. Рейтинги теряли только передачи, а с ними и каналы.

— Короче, — подвел итог Бобров, — все плохо или совсем плохо. Резюмирующая часть: справиться с проблемой по имени Столбов методами публичной политики невозможно. Мне придется встретиться с Нашим и сказать ему, что без серьезного политического решения не обойтись. Надеюсь, вас, мудаков, и меня заодно он простит. Но лучше не надеяться и продолжать работать. Как сказал классик, все выше награды работникам и больше их успехи, все страшнее наказания для неудачников.

Совещание закончилось. Как всегда, осталась небольшая группа.

— Сергеич, — обратился Бобров к старому недругу Столбова, — я крепкий вздрюч получил. За что? За то, что в этой, как его, Цапельке сильно наговняли… В следующий раз разрешаю действовать лишь наверняка. Чтобы сам был на точке! Чтобы пощупал труп и сам сделал контроль. — Сергеич отметил, что собеседник по природной интеллигентности избегает слова «выстрел». — Чтобы или результат, или на глаза мне больше не попадайся! Кстати, я Нашему еще не говорил, что это с тебя все началось.

Сергеич хотел возразить с легким шутливым возмущением. Посмотрел в глаза собеседнику и не стал. Бобров был действительно озабочен — не тронь.

— Неужели совсем нет шанса его информацией мочкануть? — спросил Вася, советник узкого круга. — Если выйдет складно, на неделе замочим по международке, но это надо так подать, чтобы вся страна прониклась. Чтобы все поняли: Столбов — агент влияния Вашингтона. У меня больше надежды на другой проект. Один товарищ вышел на меня — бывший следак. Он расследовал финансовые грешки Столбова и кое-что накопал. Заодно идея родилась.

* * *

Из большого интервью Столбова:

Не могу не задать вопрос от Ильи Иосифовича из Хайфы: как вы относитесь к евреям и как к ним будут относиться в России, если партия «Вера» придет к власти?

Очень просто: будет можно и работать, и торговать, и писать стихи. Воровать будет запрещено. Впрочем, как мне известно, это евреям запрещено в Израиле тоже. Считайте, что я ответил на вопрос, как отношусь к чеченцам, эстонцам, португальцам, таджикам, индийцам, бурятам, японцам и т. д.

* * *

— Здравствуйте, Анатолий Дмитриевич. Не балуете вы меня вниманием последнее время.

Президент не ответил. Столбов догадался: хотел отшутиться, но не смог. Или чувство юмора отказало, или счел шутку уместной не больше чем глазурную завитушку на черной зековской пайке.

И действительно, голос главы государства был выверенным, механическим, будто по бумажке читал.

— Михаил Викторович. Мы посовещались и приняли решение: прекратить эксперимент в рамках политической модернизации.

— «Мы» — это вы и Премьер? — спросил Столбов. Невнятный звук в трубке следовало засчитывать за кивок.

— Каких же конкретных действий вы ждете от меня? — спросил Столбов. И подумал: понятно, почему не хочет встретиться и посмотреть в глаза.

— Свернуть всю пропагандистскую работу. Расформировать агитационную сеть. Сотрудникам выплатить зарплату до конца месяца и обещанные премиальные — деньги на это будут. Скорее всего, образуется определенный остаток денег, можете оставить…

— Прервать будет непросто. Большинство сотрудников — волонтеры, и агитируют они за партию, так что могут и не послушать.

Собеседник вздохнул. Не потому, что этого не знал, — как раз знал. Настало время перейти к самому грустному.

— Дальше вам придется выступить с телеобращением к своим сторонникам. Ничего обидного говорить не придется. Просто поблагодарить их, сказать несколько слов о стабильности. О том, что не нужно раскачивать лодку и сбивать корабль с курса. Сказать, что идеология вашей партии ничем не отличается от идеологии «Единой России». И завершить: каждый, кто голосует за «Единую Россию», тем самым голосует за партию «Вера».

— Это все?

— Как говорил великий адвокат, «Все могло быть значительно хуже», — первый раз пошутил глава государства, и его голос чуть очеловечился. — Вообще-то вам предлагался покаянный комплекс. Вам следовало возложить венок к могиле Сталина начать сбор подписей за перенос тело Ленина в Музей криминалистики с экспонированием в отделе маньяков, а также посетить Израиль и встретиться с родственником.

— Чьим? — спросил Столбов.

— Вашим, чьим же еще? Вам бы его подобрали за два дня. Одним словом, публично запалить вас перед либералами, коммунистами и дурными патриотами. Заметьте, выход к публике с расстегнутой ширинкой и визит в гей-клуб не предлагались.

— Спасибо за счастливую старость, — от души ответил Столбов. — Так что же я получу за весь этот эксгибиционизм?

— Будете живы, свободны. Если хотите — сохраните пост полпреда. Не думаю, что надолго — скоро упразднят всю структуру. Плюс никто не будет обижать доверившихся вам людей. Пожалуй, все.

— А если нет?

— Если вы откажетесь от моих предложений, Премьер продавит в третьем чтении закон, окончательно передающий ему все президентские полномочия. После этого не имеет никакого значения, люблю я вас или ненавижу, — у меня не будет никакой власти. Премьер сделает с вами все, что считает нужным и когда захочет, вот и все.

— Нет, — коротко ответил Столбов.

Пауза. Если Президент пытался совладать с собой, то это ему удалось.

— Подумайте. На решение сутки. Завтра встреча с Премьером, и ответ придется дать. Ну, что скажете?

— Знаете, Анатолий Дмитриевич, а вступайте-ка в мою партию, — ответил Столбов.

Собеседник не выдержал и бросил трубку.

* * *

— Ну вот, Танюша, я полностью в свободном плавании. Президент России меня больше не поддерживает. Правда, обещаны некие авансы от президента США, но я сомневаюсь, что буду удовлетворен.

— Ты меня предупреди, перед тем как окончательно завербоваться, — укоризненно сказала Татьяна. — Чтобы заранее знать, как правильно врать, когда прихватят как жену шпиона.

Столбов усмехнулся, кивнул — не забуду.

Последние три недели порядок жизни стал таким, что забыть про контакт с высокопоставленным американцем было вполне простительно. Столбов поставил задачу посетить каждый населенный пункт России с населением больше десяти тысяч жителей — и пока что задача выполнялась. Причем с перевыполнением: если районные соратники докладывали про забытый начальством пятитысячный поселок, то лидер новой партии заглядывал и туда.

Действовал Столбов, конечно, кустовым методом: на карте отмечались пять — семь точек, которые надо посетить за день, или десять — пятнадцать — за два дня. Иногда группа Столбова использовала машины, иногда — два вертолета.

Местные администрации относились к визиту двояко. Поначалу, во время дружбы с Президентом и существования партии «Вера» в качестве официального проекта, относились с казенным вниманием, попутно творя мелкие пакости (ведь всем ведомо, какая партия считается настоящей!). Потом, когда случился разлад, отношение стало зеркальным: официально жали и гадили, как могли, но за кулисами извинялись, даже желали удачи. Своя социология есть в каждой захудалой области, и, кто может победить, на местах знают без московских рассылок.

К тому же мелкие пакости и интрижки, как правило не удавались. Директор завода не пускал на предприятие — коллектив в обеденный перерыв с пирожками в руках, шел за проходную встречаться со Столбовым. Запрещали встречаться в Доме культуры — рядом находился зальчик в поликлинике, в магазине. В ясную погоду общались на улице, и менты не решались тронуть импровизированный митинг.

А бывало, народ со словами «Это наше здание!» невежливо отпихивал вахтершу и шел в зал. Администрация, поселковая ли, районная или областная, заранее готовилась к такому варианту и советовала ментам не вмешиваться.

Покушение в Цапельке сослужило плохую службу врагам Столбова. Собравшиеся, пусть даже и две-три тысячи человек, азартно выискивали чужаков, и не раз Столбову приходилось кричать со сцены: «Да оставьте их, это обычные провокаторы или фиксаторы. Не разбивайте им камеры, наоборот, тащите их в первый ряд, пусть снимают, у меня секретов от „Единой России“ нет». Операторы боязливо снимали, провокаторы отказывались от штабных заготовок. Батяня старался, просчитывал варианты, но уже понял: с такой поддержкой ни одна посторонняя машина, не говоря уже об ее экипаже, к толпе не приблизится.

Вчера вечером завершилась встреча на южно-уральском кусте — учитывая населенность территории, она продолжалась три дня. Столбов и мобильный штаб летели в Москву, чтобы, не заезжая в гостиницу, вылететь во Франкфурт на встречу со статусным американцем.

— Ну-ка, ответь, я выгляжу нормально для лидера русской парламентской партии? — спросил он Татьяну.

— Смотря, кто партнер по переговорам, — ответила она. — Если Хиллари Клинтон — лучше побриться, если вице-президент Джо Байтен — проканает. Но я предполагаю, что верно твое предположение и это директор ЦРУ. Так как же вы договорились?

— Мистер Джеферсон позвонил позавчера и сказал, что мое требование выполнено: высокое статусное лицо через два дня будет в Германии и ждет меня в отеле «Розензее» для конфиденциальной встречи.

— Опасная затея.

— Не просто опасная — настоящее палево, — весело ответил Столбов. — Вопрос только в том, кто запалится. Я посплю чуток.

Едва сели, как мобильники, обиженные двухчасовой отключкой, залились наперебой. Татьяна отозвалась на один из звонков и обратилась к Столбову:

— Сообщает наша агентура в «Останкино»: всем съемочным группам основных каналов приказано завтра утром быть во Франкфурте. С ними будут кураторы из президентской Администрации, они скажут куда ехать и что снимать.

— Отлично. Тебе меньше работы. Не надо никого приглашать.

* * *

Звучит странно, но к ноябрю российский Интернет стал на порядок спокойнее и добрее, чем прежде.

Почему? А потому что некоторая часть мастеров троллинга поубавила азарт. Речь, конечно, шла не о троллях-любителях, хулиганов ради искусства, а о платных скандалистах, дежурящих в Инете и готовых закозлить любого бунтаря, имевшего неосторожность дурно отозваться о Премьере и его партии.

Когда бригаду троллей послали мочить Столбова, произошел облом. Сюжет его был обычно один и тот же.

«Кто, Столбов? Да он же пидор с израильским гражданством и подельник Ходорковского», — сообщал тролль иногда кратко, иногда развернуто.

Некоторое время спустя троллю отвечали:

«Дружище, а ты можешь это мне сказать при личной встрече? Докажешь, что это у тебя факты, а не дешевый базар?»

Тролль, как и привык, отвечал: я из другого города. Чуть позже следовал ответ:

«Ты из Кемерово? Я тоже из Кемерово. Скажи, где тебе встретиться сейчас не влом?»

Как и положено по закону виртуального жанра, тролль отвечал диким матом, перечисляя все извращения, доступные его фантазии. После чего его опять приглашали: «Так придешь или не придешь?»

И лишь потом земляк виртуального воина обращался не столько к нему, сколько к прочим посетителям форума: «Так и не пришел. И кто же на самом деле тут пидор?»

Конечно, находились отморозки, что и это терпели и снова кидались в виртуальный бой. Но с каждой неделей все меньше и меньше.

* * *

— Значит, вляпался красавчик?

— Ага, — подтвердил Бобров.

В Москве было темно, в далеком Франкфурте, о котором сейчас и шла речь, тем более. Собрался костяк Политической группы, из тех, кто не только информировал, но и решал. Правда, в этот момент группа уже не решала, а пила виски, обсуждая завтрашнюю операцию.

— Короче, — повторял Бобров, — сюжет такой. В отеле «Розензее» нашего героя ждет зам директора ЦРУ Стивен Каппес. Кстати, Нашему пришлось долго общаться по прямой связи с Белым домом. Объяснить, что такой подарок, как Столбов, нужен им не больше, чем нам. Там не дураки, согласились. Комбинация такая: этот деятель приезжает в отель, говорит с цээрушником о своем, девичьем. Выходит — и тут же на лужайке пять наших съемочных групп. Прямо перед эфиром им сообщают имя переговорщика с американской стороны. Так что вопрос «Михаил Викторович, что же вы обсуждали с руководителем ЦРУ?» будет задан без всякого заказа, а только по журналистскому профессионализму.

— А если пойдет в отказ? — спросил Сергеич.

— Еще лучше! На сцену, в смысле на крылечко, выходит мистер Каппес и делает свое заявление. Мол, мистер Столбов предлагал различные преференции американскому правительству в обмен на гарантии сохранности его банковских счетов и различной недвижимости. На что ему было отвечено: госдеп США коррупцию не поддерживает. Ну, а потом какой-нибудь репортеришка из наших участливо спрашивает: «Как вы относитесь к строчке вашего друга Шевчука „Когда самоубийство честнее всего!“ и не считаете ли, что в данную минуту она полностью к вам применима?»

— Надо бы еще пистолет подсунуть. Только как через границу провезешь? — с улыбкой добавил Сергеич.

* * *

Из большого интервью Столбова:

Что вы считаете главным для политика?

Вы читали Плутарха?

Журналистка взглянула на Столбова с легким изумлением.

Зря не читали. Во-первых, легко, интересно и понятно. А во-вторых, Плутарх — базовые знания по античной истории, которые в старой России знал каждый гимназист. Хотя бы фильм «Триста спартанцев» смотрели? Значит, поймете. Чтобы показать гражданскую сознательность спартанцев, Плутарх рассказывает такую историю. Когда царь Леонид закончил отбор в свой отряд смертников, один из воинов, которого не взяли, шел по улице и смеялся. Его спросил чужеземец: «Чему ты радуешься, ведь тебя не взяли в герои?» — «А я радуюсь, — ответил спартанец, — тому, что думал, будто я самый сильный и смелый, но в Спарте нашлось триста человек храбрее, чем я».

Вот и для политика главное знать, что есть другие люди, которые его сильнее. Хуже нет для страны, когда какой-то отец народа правил-правил, потом умер, и народ чешет в затылке — что делать. Поэтому моя мечта когда-нибудь проиграть выборы тому, кто любит Россию больше, чем я.

* * *

— Правда я умница, что посоветовала тебе сделать Шенген? — спросила Татьяна.

— Правда, правда.

— Видишь, я умница. А ты обещал устроить цирк!

— А что это будет за цирк, так еще и не рассказал! — не столько обижаясь, сколько имитируя обиду, сказала Таня.

Столбов посмотрел на нее с легкой хитрецой, как на ребенка: мол, будет вам и белка, будет и свисток. Только потерпите.

— Кофе тебе варить не буду! — Татьяна надула губы.

— Ох, напугала. Ладно, в двух словах. Вспомнил я принцип товарищей большевиков. И решил ему последовать. Принцип для заграничного употребления, ну, так мы как раз за границей.

— Какой принцип? Прокатиться в пломбированном вагоне или отдать немцам половину России по Брестскому миру?

— Не. Все будет проще. Никаких тайных дипломатических игрищ. Только открытая дипломатия! Да вот мы, кстати, и приехали. Ого! Действительно озеро и розы!

Кроме роз на берегу стоял симпатичный двухэтажный отель, увитый хмелем, виноградом и прочими любителями цепляться за стены. Такое местечко идеально подходило для тайных романтических встреч. Или столь же тайных, но совсем не романтических заговоров и интриг.

Правда, в это туманное и теплое германское утро возле отеля ощущалась суета. Вдоль шоссе выстроился десяток автомобилей, были тут и легковушки, и микроавтобусы. Возле них прохаживались люди, кто в костюмах, кто в кожаных репортерских разгрузках. Кто-то вытащил аппаратуру и прилаживал ее на штативы, а кто-то уже снимал сентиментальный пейзаж.

Дельно прохаживались ведущие — самые что ни есть знакомые физиономии центральных каналов.

Когда подъехал Столбов, журналисткой братии прибавилось — кто-то сел на хвост самому популярному политику России прямо в аэропорту. Репортеры выскакивали на дорогу с энергией десанта, прибывшего на поле битвы. Кроме русского говорка слышалась английская и немецкая речь.

Столбов, несмотря на вечерне-ночное путешествия с Урала в центр Европы, был бодр и весел — подремал за два часа езды по нетряскому немецкому автобану и выпил двойной эспрессо на автозаправке. Он вышел из машины, приветствовал журналистов и направился к воротам отеля.

Репортеры потянулись следом. Среди них сновало несколько молодых людей, они давали шепотом злые, торопливые указания. Столбов улыбнулся им тоже, как приветствуют знакомого канюка или койота.

В воротах ждали двое — знакомый мистер Джефферсон и незнакомый господин в костюме. Они приветствовали Столбова, предложили пройти.

Но Столбов остановился и обернулся к бегущим следом журналистам.

— Уважаемые господа, — сказал он громко, да так, чтобы слышали все присутствующие. — По имеющимся у меня сведениям, в отеле меня ждет заместитель директора Центрального разведывательного управления США мистер Стивен Каппес. — Сделал минутную паузу, позволил репортерскому табунку себя догнать, расположиться полукругом, прицелиться. Продолжил: — Насколько я понимаю, я приглашен для того, чтобы изложить свое видение американо-российских отношений и рассказать о принципах внешней политики России после победы партии «Вера». Кроме того, программа встречи включала конфиденциальные гарантии сохранения моей зарубежной собственности в случае, если бы встал вопрос о моей политической эмиграции. Определенная стандартность этого предложения позволяет мне говорить о том, что многие российские политики и государственные деятели регулярно договаривались об аналогичных гарантиях: они уважают американские интересы, а США не раскрывает данные об их собственности на Каймановых островах.

Татьяна быстро переводила на английский.

— Но я вижу две проблемы. Первая: лично у меня пока что нет ни зарубежных счетов, ни акций, ни недвижимости. Пардон, вру — есть земельный участок в Крыму, на Фиоленте. Но я Крым зарубежьем не считаю, да и насчет этой собственности, если что, договорюсь с Януковичем без посредничества ЦРУ. Сам же я еще не выслужился перед Вашингтоном, чтобы мне подарили недвижимость за счет Белого дома.

Распорядители-кураторы слушали Столбова с напряженностью степных сурков возле норы. Потом, не сговариваясь, выхватили мобилы и начали куда-то интенсивно звонить.

— Вторая проблема, — продолжил Столбов. — Я не считаю нужным связывать себя тайными договоренностями даже с такой уважаемой структурой, как американское правительство. Нет, в том, что касается борьбы с мировым терроризмом, или если мы просто станем военными союзниками, темы для тайных переговоров найдутся. Но, как я понял, сегодня речь шла исключительно об общих политических принципах. И вот здесь, уважаемые господа американские партнеры, у меня никаких тайн нет. Поэтому вот мое предложение! — Столбов на несколько секунд приостановился, позволив Тане перевести. — Если администрация отеля разрешит журналистам присутствовать в холле, переговоры пройдут там. Если нет — я приглашаю мистера Каппеса выйти за территорию отеля, но в любом случае я готов засвидетельствовать свое уважение американскому народу только публично, в присутствии СМИ.

Татьяна перевела. Лица американцев не то чтобы изменились — все же профессионалы высшего уровня, но хоть на миг можно было прочесть шок возмущенного раздражения.

Если американцы сдержались, то представители Боброва — нет. Они принялись носиться среди журналистов, как овчарки в овечьей отаре. До Татьяны доносились раздраженные приказы типа «Выключить камеры! Все, сворачиваем, быстро уезжаем!» Продолжая пастушью аналогию, репортеры упирались, брыкались и на приказ не реагировали. Слышались возгласы: «Пусть начальство скажет». К машинам потянулись лишь две-три съемочные группы.

«По московскому времени сейчас утро, самый пик новостных программ, — подумала Таня. — Значит, все идет в прямой эфир».

Мистер Джефферсон что-то буркнул Столбову, Таня расслышала: «Мы так не договаривались» — и направился в отель вместе со своим спутником.

— Уважаемые дамы и господа, работники СМИ, — сказал Столбов, глядя на часы. — Думаю, десяти минут мистеру Каппесу хватит на то, чтобы выйти из отеля. Если этого не произойдет, то я в качестве информационной компенсации — не зря же вы сюда приехали — проведу пресс-конференцию на свежем воздухе. Буду рад вопросам о внешнеполитических принципах партии «Вера» и вообще любым вопросам. У меня от вас не больше секретов, чем от директора ЦРУ, и я готов рассказать вам все, что сказал бы американцу в приватной обстановке. — Столбов посмотрел на часы. — Отсчет десяти минут начался. За это время я расскажу вам предысторию нынешней встречи, как на меня вышли, какое предложение сделали. А вы можете решать сами, насколько это предложение было типовым и скольким представителям российской правящей элиты удалось избежать такого соблазна. Итак…

Кураторы просто выбились из сил. Они едва ли не физически пытались прервать пресс-конференцию: толкали штативы, лезли в кадр, чуть ли не ложились грудью на камеры. Репортеры их отпихивали, зло говорили: «У нас своя работа!» Дошло до мелкой драки. Тогда одного из кураторов телохранитель Столбова уронил в ухоженную немецкую канаву, а другого, особо агрессивного, задержал полицейский патруль, привлеченный неожиданным утренним столпотворением.

Ни через десять минут, ни через полтора часа — столько продолжалась пресс-конференция — американец из отеля так и не вышел.

* * *

Из большого интервью Столбова:

Какая ориентация необходима России западная или восточная?

Ориентироваться нужно на Россию. Когда «Вера» придет к власти, мы иногда будем давать в долг, но брать — никогда. Не будет никаких долгосрочных кабальных договоров ни с США, ни с Китаем. У нас любят повторять английскую поговорку: «У Англии нет постоянных друзей и врагов, есть только постоянные интересы», но почему-то не любят ей следовать. Так вот, Россия четко обозначает свои интересы и ориентируется на них.

Какие же интересы России вы сейчас считаете приоритетными?

Первоочередной — сохранение России как государства и выживание русского народа. Это — главное, на этом будет вся политика, и внутренняя, и внешняя. Если какой-нибудь международный фонд хочет привезти к нам программу сокращения младенческой смертности — милости просим, отблагодарим как-нибудь. Если какой-нибудь фонд хочет заняться планированием семьи — пошли домой, сразу и быстро.

Ваше отношение к ВТО?

ВТО — организация договорная. Договоримся, чтобы наши основные отрасли не разорились, — вступим. Нет — обойдемся без нее. Но, думаю, если говорить разумно, заранее решив, чем можно пожертвовать, а чем — ни при каких обстоятельствах, то вступим. Ну, и надо одно понимать: куда бы мы ни вступили, это только по своей воле и до той поры, пока считаем, что нам это выгодно. Неизменна на Руси только наша вера. Все остальное можно менять.

* * *

— Пипец!

— А подробнее?

— Что подробнее? — грустно сказал Бобров. — Пипец по всем фронтам. Во-первых, лопухнулись в Европе по самое «не могу». Все каналы, кто пять минут, кто пятнадцать, держали прямое включение. Потом давали в записях затяжной треп этого… К вечеру удалось подчистить эфир, но теперь уже весь Инет забит клипами. И жди завтра листовок на всех подъездах о том, как «Столбов не продался ЦРУ и разоблачил всех, кто уже продался».

— Надо бы обыграть, — предложил помощник Вася. — Мол, вся эта вербовка — фантазии контуженого политикана.

— Уже пробовали и облажались. Юдж, видеть не хочу урода, потому его здесь и нет, ничего не знал, развел самодеятельность. Выпустил опровержение, будто никакого цээрушника в отеле нет. А он там был, и действительно зам директора. Столбов укатил, а половина телевидения осталась ждать, когда выйдет американец. Он же не мог испариться. Вышел к полудню под тридцать камер, включая наши. Конечно, все опроверг, мол, никаких договоренностей не было о встрече. Но мы успели ляпнуть, что его там нет вообще!

Около минуты ушло на печальные вздохи.

С Днем Единства тоже вышла лажа. Уже на концерте и свечи зажигали, а иногда кричали «Вера, Вера, Столбов форева!» Ну ладно, гладиаторы их гасили, так что тридцать травм за мероприятие, считай срыв. А когда обратно пошли по автобусам, вылезли столбовцы, причем в основном девки, и стали им свою макулатуру пихать — буклеты, стикеры. Девок же не побьешь. Кураторы старались, свои бригады фильтровали. Все равно вчера сообщили — в Тулу автобусы пришли все в стикерах. А в Ярославском пединституте на стендах буклеты появились. Так что мероприятие вышло не в ноль. В минус.

* * *

— Миша, я тут с Батяней поговорила, — сказала Таня. — Мы решили переиграть маршрут встреч и вместо Норильска летим на Кавказ.

— Безопасность? — спросил Столбов.

— Не только. Хотя Батяня прав — на Кавказ надо прилетать особенно внезапно. Есть еще одна задумка. Из Минвод сразу отправимся в Кисловодск, и ты примешь нарзанную ванну. Полдня будешь лежать. Зато восстановишься. А потом к новым подвигам, свеженький, как молоденький огурчик. И коллектив тоже ванны примет, во избежание психологических срывов.

— Постарел Батяня, — качнул головой Столбов. — Раньше бы водочную предложил.

— И сейчас предложил. Но подумал и согласился на нарзанную. Тем более ты последнее время сачкуешь и манкируешь.

Они опять говорили, сидя на соседних креслах. За окном было безупречное солнце — над облаками солнце даже в самом унылом ноябре. Опять впереди была Москва — не конечный, а транзитный пункт, переезд на другой аэродром и немедленный вылет.

У Тани раньше закладывало уши, особенно при снижениях. Она высасывала пять-шесть карамелек — не помогало. Теперь же адаптировалась, хоть лети в космос.

— Танюша, есть предложение. Выясни, есть ли эта самая нарзанная ванна в эксклюзивном варианте, на двоих. И это будет углубленная релаксация.

— Выясню. А посторонний персонал нужен? — лукаво спросила она, дунув Столбову на щеку.

— Обойдемся без него.

Глава 4

Не мечтайте! Иначе ваша мечта сбудется тогда, когда вы меньше всего хотите, и так, как вы бы и врагу не пожелали!

Эту банальную мудрость Сергеич вспомнил не один раз в ожидании Особого совещания.

Он давным-давно знал, что, кроме Политической группы, существует особый кружок, особый близкий круг, принимающий такие решения, что их даже Премьер и Президент не переменят. Что вещи там называют своими именами. Скажут «Пора мочить» — замочат. Скажут «Надо выпустить» — освободят. Скажут «Сделаем губернатором, погоним из министров, дадим миллион премиальных» — все так и будет.

Сколько раз в фантазиях Сергеич представлял себя на таком заседании! Даже видел во сне…

Мечта сбылась. Он шел на секретное совещание, секретней не бывает. Только вот никаких предложений по решению главной проблемы сезона у него не было. И не у кого не было.

* * *

Нынешнее совещание, за три дня до выборов, уже не напоминало прежние посиделки Политической группы. Из старых участников были здесь только Вася, Сергеич и, конечно, сам Бобров. Зато наблюдались три богатыря безопасности: министр обороны, МВД и ФСБ и еще трое приближенных мужчин, имевших не силу, но богатство. И Премьер, мрачный и хмурый.

— По последним сводным данным социологических опросов… — начал Бобров.

Развалившийся в кресле мужчина, в котором Сергеич признал директора ФСБ, остановил его легким Движением руки:

— Хватит пугать. Я уже не верю. Давайте-ка сразу ведомственную социологию. Армия всегда хуже всего, с нее и начнем.

Начал министр обороны, хороший бизнесмен, не очень хороший военачальник и никудышный докладчик, когда говорить полагалось о плохом. А плохо было то, что, согласно выборочным опросам-анализам все три основных рода войск собирались голосовать именно за Столбова. Данные по ВВС и по ВМФ остались за бортом доклада, с сухопутами же вышла совсем неприглядная картина. Где треть, но чаще половина, а бывало и больше. Причем хуже всего оказалось в частях повышенной боеготовности, а в ВДВ и гэрэушных бригадах популярность Столбова подошла к ста процентам.

— Пидоры! Лебедя им мало! — врезал кулаком по подлокотнику кресла владелец трети российской нефти.

— В том и проблема, что это не Лебедь, — возразили ему.

Чекист жестом остановил спор:

— Что скажет милиция?

Внешне доклад главы МВД выглядел оптимистичнее. История, как Столбов набил морду ментам прямо в отделении, была известна согражданам не меньше, чем фильм «Ирония судьбы». Поэтому ментовский коэффициент поддержки Столбова почти не превышал средний по России.

Но собравшихся интересовали не столько опера и УВО, сколько ОМОН и ВВ. Тут открылись неприятные сюрпризы. Омоновцев Столбов не бил, учитывая же, сколько в ОМОНе прежних вояк, в некоторых подразделениях поддержка приближалась к армейской. Нехорошо также оказалось и во внутренних войсках.

Министр постоянно сбивался, нервничал. Уточнял: данные неполные, там анкетирование, там устный опрос, там вообще подслушали в казарме, услышали в курилке. И эта нервность, вкупе с оправданием, пугала хуже любых цифр.

— Понял, — устало махнул рукой чекист, — если что, положиться можно лишь на Анискиных и Дукалисов. Ну ладно, я попробую порадовать.

Действительно, директор ФСБ, которому полагалось порадовать, сообщил: особых шатаний и колебаний в его ведомстве нет. Правда, по данным сисадминов Лубянки, выступления и манифесты Столбова читали-видели все. Ну, так им и при Советах полагалось Солженицына читать.

Был акт предательства в Питере. Двое сотрудников-хакеров, получив приказ ломать сайт Столбова, не только не выполнили приказ, но и слили об этом инфу в своих ЖЖ. Одного поколотили в подъезде, не совсем слегка. Другого выкинули из программы «Молодая семья» — хрен ему, а не квартира. Историю растиражировали по своим каналам, чтобы другим пидорам был урок.

— Теперь главное, — после некоторой паузы сказал главчекист. — «Альфа». Вот с ней непросто. Возможно, как в девяносто первом, а возможно, и как в девяносто третьем.

— Поясняю для молодежи, — сказал Премьер, хотя молодежи вроде и не было. — В 91-м «Альфа» отказалась штурмовать Белый дом, а в 93-м согласилась, но поступила не по приказу. Должна была положить и Руцкого, и Хасбулатова, и еще кого-то, а она всех вывела живыми.

— Так она выполнит приказ или нет? — чуть не взвизгнул министр обороны.

— Смотря какой. Взять Столбова живым, а в случае сопротивления пристрелить — она выполнит, только если получит его в письменном виде. Надеюсь, что выполнит, — уточнил чекист. — Поэтому считаю такой указ преждевременным.

— Поясняю, — сказал Бобров. — Сейчас штаб Столбова расположен в достаточно проходном месте, причем при нем круглосуточно тусуется почти двести человек. Это перманентный живой щит. Его нужно преодолевать сильным и многочисленным подразделением. Плюс второе кольцо — охрана. Там коллеги-ветераны тех, кто придет брать. И если они поймут что это не арест, а мочилово, будут отбиваться метко и грамотно.

— Взять за пределами штаба? — спросил эмвэдэшник.

— Попробовать можно. Только передвигается он по своим планам, быстро и задерживается лишь в людных местах, где на встречу с ним приходят две-три тысячи человек. А приглашать его в Генпрокуратуру по повестке как свидетеля уже пытались. Помните, чем закончилось?

Помнили не все, иБобров пояснил:

— Произошел быстрый кросс-пост и флэш-моб плюс старый добрый телефонный обзвон. Народная инициатива: начать несанкционированные прогулки по улицам в час, когда Столбов войдет в Генпрокуратуру. А если через два часа не выйдет, гуляние должно начаться на проезжей части, включая перекрытие Кутузовского проспекта в пяти местах. Товарищ Мургалиев, сколько по вашим подсчетам было гуляющих?

Главный мент страны пробубнил, что вроде бы тысяч десять.

— Надо умножать на два, — вздохнул Бобров. — Поэтому решение сократить допрос до часа я и сам считаю правильным.

— Самое неприятное, — сказал чекист, — мы так и не смогли внедрить крота в ближайший столбовский круг. А вот он имеет массу информаторов. Правда, низовых, но от этого нам не легче. Скажу упрощенно: если прямо сейчас послать «Альфу» брать Столбова, то она может и не взять. Если послать ОДОН, то она взять бы смогла. Проблема в том, что пока ее выдвигают, в штаб Столбова придет десяток эсэмесок с информацией. И Столбов или смоется, или поднимет своих на защиту. А это уже не спецоперация, а многослойная бойня с непредсказуемым финалом. Давайте не забывать, — чекист пристально посмотрел на Мургалиева, — по моим сведениям, в ОДОНе сторонники Столбова — треть личного состава.

— А по моим сведениям, в вашей… — возмущенно начал глава МВД. Но замолчал — так резко взглянул на него чекист.

Какое-то время царствовало угрюмое молчание. Нарушил его министр обороны:

— Откуда этот Столбов взялся? Кто мне объяснит?

— Откуда? Вот этот товарищ сейчас и расскажет. Он, можно сказать, стоял у истоков этой проблемы, — сказал Бобров, указуя на Сергеича.

Во рту Сергеича сделалось сухо, ноги дрожали, если бы встал, так, небось, почувствовал бы, что колени ватные.

— Николай Сергеевич, пожалуйста, вспоминайте побыстрее, — донесся голос чекиста. — Время дорого.

И Сергеич начал рассказ. Про то, как десять лет назад Столбов перешел дорогу его бизнесу. Потом проявил политическую несознательность, жаловался, довел, короче. Ну и пришлось… Конечно, напугать. Кто бы мог подумать, что эти идиоты используют столько бензина…

Сергеич закончил рассказ и некоторое время пытался истолковать молчание. Пожалуй, в атмосфере осязаемо витали две мысли: «Да, такое с каждым из нас могло случиться» и «Чего же ты его не добил, идиот?»

Молчание прервал чекист:

— Понятно. Спасибо за пояснение. Что же, сейчас вас проводят, и вы повторите этот рассказ.

«Кому? Для кого?» — подумал Сергеич. Но язык не поворачивался задавать такие вопросы.

Когда Сергеич в сопровождении молчаливого сотрудника вышел, Премьер сказал:

— На один русский вопрос мы ответили. Остается второй, более сложный. Но тут недавно объявился один товарищ с очень неплохой идеей. Пригласите…

В комнату вошел May.

— Итак, мы вас слушаем, — дружески сказал Премьер…

* * *

Последние ноябрьские недели в политической жизни России начались процессы, напоминавшие скорее раннюю весну.

Посыпалась, потекла «Единая Россия». Нет, партбилетов публично никто не сжигал — членство в этой партии и прежде не особенно ассоциировалась с партбилетом. Просто началась косметическая коррекция недавней истории. Дяди при власти приходили в редакции газет и просили ликвидировать старые подшивки с любым упоминанием их членства. Также чистились видеоархивы, аудиоархивы, ну, Интернет весь не вычистишь.

Поначалу так было в районах. Оттуда перешло в областные центры. А там уже и в столице депутаты Госдумы старались пореже вспоминать, от какой партии прошли. Гонения на сторонников «Веры» так же постепенно сходили на нет. Еще месяцем раньше, на провинциальных студиях, прорыв в эфир записи речи Столбова приводил к немедленному увольнению сотрудника. Теперь уже увольняли осторожнее. В первую очередь потому, что на освободившееся место не приходил никто. Такая практика понемногу перетекала и на другие профессии.

Внезапные перспективы нечестных доходов открылись перед врачами. К ним начали обращаться и кандидаты от ЕР, и главы избиркомов, которым полагалось ловчить с бюллетенями. Кандидаты просили найти обострившуюся болезнь, главы избиркомов — просто госпитализировать в день голосования.

И уже кто-то в открытую заявлял: прикажут жульничать — не стану!

До кучи — приумолкли более-менее известные имена «Единой России». Спортсмены просили не отвлекать их от тренировок. Деятели культуры, подписавшие открытое письмо протеста против «ползучего псевдодемократического фашистского реванша 90-х», едва ли не сразу стали отзывать свои подписи. И даже дворники уже не стирали слово «Вера» со стен.

На таком фоне в областных центрах вокруг Москвы — Туле, Рязани, Владимире — да и в городах подальше началась ожесточенная суета. Готовился большой завоз в Москву на митинг защиты. Занималась этим и «Молодая гвардия», и «Наши», и прочие структуры. Кое-где подтянулись, почистили тех, кто плохо проявил себя в День Единства. Комиссаров поувольняли, назначили на их места замов — моложе, Злее, решительнее. Обещали после выборов отпуск на Канарах с программой «все включено». Лишь бы в назначенный день привезли в столицу наемное поголовье в заказанном количестве.

* * *

Штаб Столбова чем только не был — штабом в расхожем смысле слова, гостиницей для сотен провинциальных активистов, а иногда даже и гостиницей, и ночлежкой, конференц-залом, пресс-центром. С некоторых пор он стал и телестудией. Сегодняшним вечером лидер партии «Вера» записывал последнее телевизионное обращение. Жребий так распорядился, что этим вечером у партии был бесплатный эфир на ОРТ.

Ждали срыва, но из Останкино позвонили дружественные люди (теперь — вот ведь как бывает! — они были везде) и сказали: начальство решило ослушаться. Поэтому ждем запись, пойдет в эфир без проблем.

Татьяна как визажист в очередной раз взглянула на Столбова и не нашла, за что себя покритиковать.

— Мишка, ты сегодня эталон. Жаль, кампания закончилась, а то бы я фотографов позвала нащелкать тебя про запас.

— Танюша, а у тебя все нормально? — спросил Столбов. — Ты какая-то очень уж утомленная в последнее время.

— Все мы сейчас утомленные, — бодро ответила Таня. — Давай топай в студию, пока пылинки не налипли.

Столбов козырнул и зашагал под камеры.

Из последнего обращения Столбова:

Есть несколько вопросов, которые мне задают на встречах и присылают в газеты. Прямо сейчас на них и отвечу.

Спрашивают: «Кто за вами стоит?» Отвечаю — вы. Люди, которым надоело жить так, как мы живем сегодня, и они знают, что могут жить по-другому. Есть такие наши сограждане, которые доказывают, что мы должны жить так погано, как сейчас, чтобы, не жить еще поганее. Мол, такой у нас климат, менталитет и еще до кучи тысяча лет рабства. Кстати, все хочу узнать: где они эту тысячу лет насчитали? Твердят, мол, все мы азиаты, и сказки у нас про Емелю на печи, и дорогу нормальную не построить. И вообще, то ли жаль, что крепостное право отменили, то ли жаль, что Гитлер нас не захватил. Эти наши сограждане иногда себя называют державниками, иногда либералами. А я считаю, что они козлы. Все у нас есть, и работать мы умеем не хуже, чем в Европе, а иногда лучше. Надо только немножко порядок навести. Вот тот, кто так считает, тот и есть моя опора.

* * *

Почти параллельно с последним интервью Столбова шло последнее совещание Политической группы.

— Так, — хрипло и устало сказал Бобров, — мальчиков здесь нет, вопрос мужской и серьезный. Отвечаем прямо: что делаем со Столбовым?

— Сначала берем, — отозвался один из приближенных олигархов.

— Еще раз повторяю: мы исходим из того, что Столбов уже у нас в руках. Как? Давайте, кто не знает, не спрашивать. Чтобы было потом жить не стремно, если сорвется. Вопрос очень простой: прямо сейчас Столбов входит в эту комнату в наручниках. И мы ничем не ограничены. Что с ним сделать?

Бобров сказал это с такой энергией и уверенностью, что половина присутствующих взглянула на дверь: не стоит ли на пороге лидер будущей партии-победительницы?

— Перевезти на Лубянку.

— Замочить и в топку.

— Замочить и приклеить к руке пистолет.

— Замочить, положить в котлован, и пусть Лужок за ночь дом построит.

— Посадить в камеру к Ходору.

— Сбросить на парашюте в Афган, к душманам.

— Показательный процесс!

— Ну что вы как дети! Замочить — и нет проблем.

Все эти предложения были выстрелены за несколько секунд. Никто не воздержался.

— Проблема есть, — сказал Бобров. — Она в том, что уважаемое собрание проявило полный демократический плюрализм, разделившись на партию трупа и партию зэка, причем примерно одинаково. И это не все. На самом деле варианта четыре. А именно: завалить и предъявить труп стране. Завалить и спрятать, чтоб гадали: сбежал в Тибет или вернулся на планету Крион? Взять по ордеру и показать по ящику. Или взять тайно и упрятать, чтобы можно было, когда захотим, или замочить, или официально арестовать.

* * *

Из последнего обращения Столбова:

Еще вопрос, очень важный. Меня спрашивали. «У вас убили семью. Вы собираетесь мстить?» Отвечаю: не собираюсь. Никому. Если вот сейчас в студию войдет человек и скажет — «Это я сжег твою Надьку», не знаю, что бы с ним сделал. Сами понимаете. Но искать я его не собираюсь. Не хочу.

Поэтому я еще раз повторяю: никто никому мстить не будет. И я особо обращаюсь ко всем, кого сейчас запугивают. К «Единой России» в первую очередь. К чиновникам администраций. Вам сейчас говорят: «Придет Столбов и всех посадит». Не будет такого! Никого я сажать за прошлые грехи не собираюсь. Вот после седьмого декабря воровать и не исполнять свои обязанности не советую.

* * *

— Насчет того, чтобы этому товарищу совсем пропадать, — я против, — сказал присутствующий вице-премьер. — Во-первых, учитывая русские традиции, можно получить самозванца. Мы до сих пор не поняли, кто за ним стоит, может, они сразу вытащат дублера. Ну, а во-вторых, если дублера нет, то структура-то сохранится. И займется поиском своего лидера, живого или мертвого. Так что всяко лучше его показать…

— …и ждать уличных выступлений под лозунгом «Свободу Столбу»? — докончил министр МВД.

— Тогда показать стране труп. Поражу пастыря, и рассеются овцы!

— Тут своя проблема, — заметил чекист. — Будет другой лозунг: «Отомстим за Столбова».

— Да про него забудут через месяц! — нервно выкрикнул один из олигархов.

— Чтобы смести власть, хватит и дня. А предъявленный труп лидера — не тот случай, когда все легко спустить на тормозах.

— Есть и другая проблема, — заметил Бобров. — Если его убить, то неизвестно, кто возглавит партию, а это сейчас полувоенная структура. И этот неизвестный лидер, в отличие от Столбова, не то чтобы пообещает всех простить, но, что гораздо реальнее, объявит месть первоочередным пунктом программы. А договориться с этим лидером, — Бобров резким жестом отрубил возражения, — будет нелегко, потому что свежий труп — не очень подходящий фон для любых обещаний. Если уж договариваться с его штабом, то Столбов при этом должен быть жив. Ну и до кучи, вспомним свежую историю. Ярузельский Валенсу только интернировал, потому сейчас жив. Если бы расстрелял, мог бы и не дожить до мемуаров.

— Все равно считаю, надо мочить, — сказал равноприближенный олигарх. — Вот говорите: «Возьмем, спрячем, запрем». Куда бы мы его ни увезли, хоть на базу спецназа («Туда точно не надо», — возразили несколько голосов), хоть в чеченский зиндан, хоть в Лефортово, найдется кто угодно, хоть смотритель по тюрьме, хоть смотритель по зиндану, его вытащит и привезет в Москву. Пообещает ему Столбов министерский пост, и нам пипец. Да, мужики, давайте не будем пацанами: бригаду, чтобы убить, мы соберем, а бригаду, чтобы охранять, — не факт. Труп никому ничего не пообещает.

— По кругу ходим, — сказал Бобров после некоторого молчания. — Я за то, чтобы брать. Потому что замочить можно всегда, а уж труп не оживить, если поймем, что лопухнулись. Но только чтоб можно было его завалить по первой потребности. Уж одного парнишку, чтобы дежурил рядом с пистолетом и мог пальнуть, когда надо, я найду, — тихо добавил он. — Как, принято?

Кто-то по-пионерски поднял руку, кто-то медленно кивнул. Кто-то воздержался. Возражений не было.

— Тогда к деталям…

— Вот именно, к деталям, — желчно заметил дядька, известный как изрядный меценат и скандалист в отелях горных цивилизованных стран, — так войдет сейчас Столбов в этот кабинет или нет?

— В этот сейчас не войдет, — улыбнулся Бобров. — Но в другую комнату, чуть позже, войдет обязательно.

* * *

Из последнего обращения Столбова:

Спрашивают: что будет после 7 декабря? Проснемся 8 декабря и будем жить дальше — вот что будет. Просто начнется новая жизнь для тех, кто не имеет запасного американского или израильского гражданства и счетов в зарубежных банках. Для тех, кто не уходил с заводов, мерз на рынках, продавая товар, ремонтировал, строил. Для тех, кто и сейчас делает в институтских подвалах оборудование лучше мирового. Для тех, кто зарабатывал, а не ждал подачек и не пилил бюджет. Для тех, кто не испугался родить детей. Для тех, кто живет здесь и хочет жить дальше.

Для воров тоже начнется новая жизнь. Им придется научиться не воровать. На самом деле это не так уж и сложно. Поверьте, слушающие меня хапуги и распильщики. Честно заработать в России можно всегда. И, не сомневаюсь, сможете даже вы.

Уважаемые, дорогие мои, хорошие. Очень не люблю обещать. Но обещаю: если послезавтра «Вера» проиграет — будем жить, как сейчас. Если победим всем будет трудно. Особенно ворам. Остальным тоже.

Ни построить коммунизм, ни подарить две «Волги» за одну бумажку, ни помыть сапоги в каком-нибудь океане я не обещаю. Просто будем наконец-то работать, а не воровать. И сделаем Россию такой, чтобы жить было удобно и не стыдно. Верьте!

В студии погасли софиты. Столбов встал, встряхнулся, как мохнатый пес, вылезший из реки на берег:

— Уфф… Танюшка, это правда последний раз?

— Если не понадобится экстренное интервью, тогда — да.

— И отлично. Ладно, пошли на вечернее совещалово. Какая главная тема-то?

— Новая проказа вертикали, — ответила Таня. — Опять ожидается массовый завоз в Москву. Общей цифры нет, но сложили информацию из областей — выходит под сто тысяч.

— Так это же здорово! Надеюсь, мы их не обидим?

— Конечно. Контрплан уже есть. Он так и называется: «Добрая встреча».

Они уже дошли до зала совещания на третьем этаже.

— Минутку, — сказала Таня, — сейчас отойду, умоюсь.

— Давай, — улыбнулся Столбов. — Что за совещание без тебя?

* * *

— Понимаю, у него за двадцать лет накопилось по бизнесу материалов вагон и маленькая тележка, — задумчиво сказал Бобров. — Все равно Столба, в отличие от Ходора, за прошлый финансовый блудняк брать нельзя. Даже за скелет в подвале собственной виллы. Только по убийству, только над свежим трупом, чтобы никаких сомнений.

— Лучший вариант, — кивнул главчекист.

— И сразу сюжет по всем каналам. Все процессуальные действия — прямым репортажем. За несколько часов ввинтить в мозги: СТОЛБОВ — УБИЙЦА!

— Все равно ведь вылезут на улицу.

— А мы ее к завтрашнему утру займем. Автобусы уже на подъезде. Возьмем все площади, чтобы тупо стояли и никто не мог прийти. А вылезут — будут давить, раньше ОМОНа. И чтобы у всех была железная мотивация: «А-а-а, суки, вы за убийц?!»

Бобров взвыл столь грозно и истерично, что собрание слегка вздрогнуло, потом захохотало.

* * *

— Пардон за опоздание! — сказала Татьяна, заходя в штаб.

— Могла бы не извиняться, — ответил Макс, и Таня поняла почему. Столбова в комнате не было.

— Что такое? — спросила она.

— Может, ты знаешь? Вошел, сразу ему пришла sms. Прочел и тут же вышел. Даже не сказал, когда вернется.

Все уставились на Татьяну. «Так вот кто считается главным по команде, если нет приказа насчет заместителя», — подумала она.

Вышла. И встретила Столбова, быстро идущего к лестнице.

У нее на языке было несколько дежурных шуточек, банальных и вполне подходящих к ситуации.

Но, взглянув в лицо Столбову, Таня отказалась от них.

Она даже на миг поверила в сглазы, биотоки, прорывы энергетической защиты, зодиакальный гипноз и прочую муть. Лидер «Веры» выглядел так, что лучшему визажисту не хватило бы получаса привести его в подходящее состояние для публичных выступлений.

— Миша, что случилось? — спросила она, с трудом удержавшись от истеричного вскрика. Или не удержалась — сама не помнила.

— Мне надо съездить, — сказал Столбов, не оборачиваясь.

— Куда, к кому, когда? — спросила Татьяна.

Хотела спросить: «Когда вернешься?» Но говорить пришлось бы с затылком.

Она побежала по ступенькам, догнала Столбова на лестничной площадке. Чуть не схватила его за рукав, но не решилась, а лишь обогнала его.

Столбов обернулся, взглянул ей в глаза. При ней он не раз так глядел на чинуш, особенно в дни питерского пожара. Но на нее таким взглядом смотрел впервые.

— За мной не ходить! — отчеканил он.

И Татьяна застыла на месте. Опомнилась, лишь, когда внизу хлопнула дверь.

Идти следом не было смысла. Таня поднялась по лестнице, отгоняя мысль убедить себя в том, что это — сон.

Машинально вытащила мобилу, ткнула пальцем в знакомую клавишу — первый вызов, ближайший вызов:

— Миша, может, ты все-таки?..

— Если еще раз позвонишь с таким вопросом — отключу всю связь, — резко сказал Столбов.

И Таня замерла, схватившись за перила.

— Он тебе чего-то объяснил?

На лестничной площадке стоял Макс. «Наверное, у меня такое же удивленное лицо. — Подумала Таня. Нет, должно быть, удивленнее».

— Ничего, — сказала она. — Пошли.

И направилась в комнату Столбова. Больше идти было некуда. Макс, обнадеженный шансом понять загадку, шел следом.

Непроизвольно убыстряя шаги, Татьяна чуть не ворвалась в номер Столбова… Да нет, на самом деле в их личную комнату. Нарастающая тревога погасила все чувства. К примеру, неудобства и стыда.

На мониторе была страница почты. «Он получил письмо, прочитал и принял решение», — подумала она.

— Макс, пожалуйста, открой его ящик, — попросила она, ощутив, что избежала выражения «Взломай пароль».

Главный компьютерщик Столбова удивленно взглянул на Татьяну. В его глазах она прочла собственное недавнее чувство — полное обрушение мироздания. «Интересно, кто я для него? Многопрофильная секретарша, соратница или, вежливо выражаясь, фаворитка?» — подумала она.

— Максик, солнышко, пожалуйста, — Таня не думала умолять, но поняла: интонация именно такая. — Пожалуйста, открой ящик. Я всю ответственность беру на себя. Максик, ты не видел его лицо. Я так боюсь…

— Пожалуйста, добейтесь, чтобы мне выплатили выходное пособие, — сказал Макс, склоняясь к компьютеру.

* * *

— Прошло десять минут с начала первой фазы инсталляции, — сказал Бобров. — Как хочется вери… надеяться, — поправил он сам себя, нечаянно употребив запретное слово.

Политическая группа, сократившаяся наполовину, смотрела на него с верой, надеждой и ненавистью — идеолог хренов, как мог все так запустить? Остались те, кому предстояло принять решение Историческое, серьезное, окончательное — как хотите.

Впрочем, решение уже было принято. Оставалось выяснить нюанс, а это зависело от информации…

Зазвонил телефон. Бобров открыл мобилу.

— Человек, похожий на интересующий нас объект, покинул здание, вышел на улицу и взял «бомбилу».

Бобров чуть не подпрыгнул от радости.

— Клюнул! Сработало! Ну, все, он наш! «Да жаль, погиб бродяга у городских ворот», — пропел он со злобной, хрипловатой, пародийной интонацией.

* * *

— На Молочную, за триста, — сказал Столбов.

Подвозила его заезженная «семерка». На переднем сиденье, рядом с пожилым водилой была его супруга. «Хоть не узнают», — думал Столбов, устраиваясь сзади.

На приборном щитке водителя была обычная автомобильная иконка: Спас, Мария, Святой Николай. «Благослови, Господи, и помози ми, грешному, совершити дело, мною начинаемое во славу Твою».

Он не сумел прочесть даже первую строчку молитвы, той самой молитвы, читать которую ему советовал Патриарх перед началом каждого дела. Просто не смог. Боль, даже не боль, а нарастающая тоска пронзила душу.

«Не могу не сделать этого. Я должен. Прости меня, что я не могу совершить это во имя Твое. Прости, что совершаю это. Но я пообещал еще тогда, пообещал самому себе. Я найду и сделаю сам. Да, я прекратил искать. Но я никогда не говорил, что простил».

— Вы решили, за кого будете голосовать? — спросил шофер.

— Нет, — коротко ответил Столбов, опасаясь, что узнают по голосу.

— Надо за Столбова, — убедительно и веско сказал пожилой дядька.

— Почему?

— Он не врет.

Жена шофера — верно, голос показался ей знакомым, обернулась, посмотрела на пассажира. Ничего не заподозрив, села как прежде.

«Сам на себя стал не похож», — подумал Столбов.

* * *

— Креативный, инициативный, талантливый, в меру сексуальный программист ищет работу, — бормотал Макс, пытаясь проникнуть в ящик Столбова. — Нет, — оспорил он сам себя, — если мне шеф яйца оторвет за эту историю, какая тут сексуальность? Зато тонкий голос, зато…

Татьяна и не думала перебивать вялотекущую болтовню. Максу она не мешает, это главное. Но что может быть хуже, когда все зависит от работы другого человека, происходящей на твоих глазах?

— Да и кому нужен сисадмин с оторванными руками, ведь для него придется оборудовать офис с голосовым управлением, — продолжал болтать Макс.

И вдруг заткнулся так резко, будто его об этом попросили.

— Есть! Входящие. Извини, солнце, смотри сама, я деликатно отвернулся.

«По законам жанра его полагалось бы чмокнуть», — подумала Таня, садясь на теплый стул и оглядывая столбик писем в ящике. Открыла самое верхнее, пришедшее сорок минут назад.

«Уважаемый Михаил Викторович, — прочла она, — я думаю, вам следует дочитать мое письмо, после того как вы откроете прикрепленный файл…»

Таня кликнула мышкой. И тотчас же голос, непонятно чей, пожалуй незнакомый: «Я был реально расстроен. Поэтому, когда меня спросили: „Что делать с этим жалобщиком“, я сказал: „Сожгите“. Нет, я, конечно, не ожидал, что так все закончится. Но винить в этой истории можно лишь самого Столбова. Не мальчик, должен был понимать. Тем более его предупреждали…»

Запись окончилась. Таня вернулась к самому письму.

«Мне, следователю СКП, эта запись попала в руки относительно недавно. Не скрою, я ждал скорой победы вашей партии, для того чтобы сделать этому господину эксклюзивное предложение. Но буквально несколько часов назад мне стала доступна информация о том, что господин Тимофеев намерен сегодняшней ночью покинуть пределы России. Учитывая меняющуюся политическую конъюнктуру, скорее всего, навсегда. Господин Столбов, если вы считаете возможным компенсировать мои расходы и вознаградить труды суммой в 100 тысяч евро, вы должны встретиться со мной сегодняшним вечером. Я передам вам все имеющиеся у меня доказательства причастности этого господина к трагедии в Гатчинском районе Ленинградской области, а также его координаты, которые позволяет вам встретиться с ним до отъезда. Адрес: Молочный проезд, 8, строение „Г“. Встреча деловая, на двоих, прошу прибыть одному и не опаздывать».

* * *

— Объект вошел в здание.

— Отлично, — сказал Бобров, — бойцы, помните алгоритм действий? Объект проходит к месту. Вы ждете сигнала и готовы его задержать. До этого времени — вы в засаде и не обращаете внимания на любые посторонние события, пока они не касаются вас. Если приказа нет, вы просто остаетесь на местах и ждете, пока вас отзовут. Брать желательно живым. Понятно?

— Да. Скажите, а это именно он?

— Удивился бы, если не он. Так, минуточку, сейчас пройдет рядом с камерой. Да, он. Ну, здравствуй, Столбов, — почему-то шепотом добавил куратор операции. — Потом взял другой телефон. — Ребята, готовность номер один — объект пришел. Что бы ни случилось, ждите сигнала. Когда он дан — стрелять на поражение, валить немедленно. В голову — контрольная очередь.

Возле монитора сгрудились несколько человек, круг Особого совещания, и напряженно разглядывали человека, проходившего мимо камер.

— А чего такие разные приказы? — спросил один из них.

— На два варианта, — тихо ответил Бобров, будто Столбов мог услышать. — Один вариант — берем по ордеру и оформляем со всей юридической лабудой. Второй — валим на месте. Чтобы никто не запутался в приказах, на объекте две самостоятельные группы. Работают только по моей команде.

* * *

Столбов прошел по двору быстрым, но осторожным кошачьим шагом. Чем больше было разногласий в душе, чем сильней напрягалась воля, тем проще и яснее становился мир вокруг, а тело готовилось к бою.

Он дошел до одинокого флигеля, достал мобилу, позвонил по номеру, указанному в письме.

— В конце коридора, на первом этаже. Проходите, — ответили ему.

Столбов поднял голову, осмотрел здание. Сделал кое-какие выводы. И открыл дверь.

Коридор был почти темен — обычный коридор советского офиса, использованного разными конторами в перестроечные времена, потом предназначенного под снос, но помилованного кризисом.

Столбов делал шаг за шагом, пытаясь то молиться, то спорить: «Прости меня. Но даже если Ты будешь меня просить — все равно я его своими руками!» А глаза рыскали по окрестностям.

Возле одной из дверей он остановился. Присел на корточки, посветил мобилой пол. Нашел следы ботинок, пригляделся к рельефу подошвы. Сделал шаг вперед. Но вдруг вернулся и совершил практически школьное хулиганство: вытащил из-за батареи обломок швабры, припер ею дверь.

Еще несколько шагов по полутемному коридору. Поднял глаза, увидел недавно прилепленную камеру, скорчил ей рожу, пошел дальше. Заметил лестницу на второй этаж.

Коридор пройден. Дверь.

Комната, скорее даже небольшой зал, была пуста и ободрана. Из всей меблировки — только три стула в центре и табурет рядом с ними. На среднем стуле сидел человек. Ему это, похоже, не нравилось, но ничего изменить он не мог: руки-ноги прикованы наручниками да вдобавок к каждой ноге прикреплена старая чугунная батарея — не сдвинешься.

На двух стульях лежали открытые ноутбуки, повернутые экраном к двери. На одном воспроизводилась видеозапись: человек, сидящий на стуле, рассказывал, как был вынужден десять лет назад нанять группу поджигателей и решить одну проблему.

Второй ноутбук не производил никакого шума, да и картинка на нем была статичная: женщина с ребенком на руках. И все. Чья-то заботливая рука положила к этому ноутбуку две гвоздики.

Что же касается табурета, на нем лежал только один предмет — пистолет.

* * *

— Взял, — констатировал Бобров.

— Он не будет отстреливаться при задержании? — спросил кто-то.

— Может, и будет. Патрона три, опергруппа — большая. Если кого-то убьет при исполнении, ему же и хуже в итоге. Так, миленький, хватит играть в Ленского. Взял, прицелился, выстрелил.

Волю к сопротивлению Сергеич утратил еще вчера, когда его привели в студию и заставили повторить на камеру тот самый злосчастный рассказ. «Для чего?» — спросил он. «Для дела». — «Может, не надо?» — «Ты с нами или в партию Столбова вступил?» — сказал тогда ему Бобров. Сергеич промолчал.

Потом это самое «Ты с нами?» звучало еще несколько раз. И Сергеич безропотно делал что требовали: садился в машину, ехал неизвестно куда, садился на стул, протягивал руки для наручников. Незнакомый ему деятель в штатском, командовавший операцией, успокаивал его, как ребенка в медицинском кабинете: все под контролем, наблюдаем, спасем. Правда, когда окончательно зафиксировали и оставили, сказал в трубку: «Живец готов».

Мучить себя размышлениями о безрадостных перспективах пришлось не больше часа. На пороге появился человек, с которым Сергеич виделся мельком, достаточно давно, чтобы почти забыть.

«Вот он! Хватайте! Стреляйте!» — захотелось заорать во всю глотку. Но не заорал, понимая: от его предложений уже ничего не зависит.

Столбов подошел к нему. Несколько секунд глядел. Потом поднял пистолет, умелым движением проверил обойму. Отошел на шаг.

— Понимаешь, за что? — неожиданно задал он глупый вопрос.

— За глупость мою, — хрипло сказал Сергеич. — Не убивай, а? Правда, не убивай.

После любой мольбы, от любого предложения Столбов выстрелил бы немедленно. А так он стоял с пистолетом в руке.

«Так я им и сказал: что вы будете использовать, канистру или бутылку, ваше дело. Но мне надо, чтобы от дома остались горелые кирпичи».

Человек на стуле молча слушал свои вчерашние слова о давних событиях. Он понимал, что любая фраза может стать сигналом к выстрелу.

* * *

Операцию «Наша улица» задумал Бобров, но доводить ее до конца пришлось замам — главный оказался загружен другим проектом. В этом были свои отрицательные нюансы: меньше полномочий, меньше власти, меньше возможностей орать и требовать.

Поэтому операция с самого начала пошла наперекосяк. Региональные менеджеры сработали как надо: обеспечили необходимое человекопоголовье, причем с избытком. Не хватило автобусов, поэтому многочисленным отрядам из Тулы, Орла и Курска приказали прибыть электричками на Курский вокзал. И если тех, кому достались автобусы, кормили всухомятку, поили теплым чаем, пока не кончился, то вокзальная толпа просто оккупировала зал ожидания, не зная, какие будут приказы и дадут ли им денег хотя бы на пирожки.

Не легче было и экипажам автобусов. Они сидели в темных салонах, тихо матерились, просились наружу — покурить да помочиться. Иногда пускали, иногда нет. Было холодно, промозгло, как и полагается ранним бесснежным декабрем. И непонятно, что делать.

В салонах автобусов и в зале ожидания Курского вокзала шло тихое шушуканье. Чаще всего звучала фамилия Столбов.

* * *

— Надюшке сейчас было бы шестнадцать, — не глядя на убийцу своей семьи, сказал Столбов.

Заказчик убийства молчал — ему казалось Столбов дожидается ответа.

И тут в кармане Столбова пискнула мобила — sms. На звонок Столбов отозвался бы вряд ли. А так машинально взял телефон, взглянул.

В его лице что-то изменилось. Сергеич со страха опустил голову…

— На меня посмотри, — сказал Столбов, и Сергеич выполнил приказ. Он молчал, лицо не дергалось, но из правого глаза вытекла слеза.

— Суки вы, — Столбов явно обращался не к Сергеичу, а к невидимым собеседникам, глядящим сейчас на экран. — Хотите, чтобы я по-вашему плясал. А вот хер вам, дорогие мои, хорошие. Большой, толстый и крепкий. Ты, — это уже Сергеичу, — завтра уберешься из России. Навсегда. Не то сам тебя найду. И уж тогда… — Прицелился и выстрелил.

* * *

— Что за херня? — заорал Бобров, хотя мог бы и не спрашивать. Изображение погасло, как и полагается, когда пуля попадает в монитор.

Правда, монитор, направленный на порог, работал. Но через секунду и он стал ненужным — следующая пуля попала в лампу.

Несмотря на такой поворот событий, Бобров начал командовать решительно и мгновенно. Он схватил сразу два телефона.

— Ребята, — обратился он к группе задержания, — все приказы отменены. Уходите с объекта. — И в другую трубку: — Быстро валите его! Без разговоров!

— Бля! — ответила ему группа уничтожения. — Нас блокировали!

Бобров глядел на экран. Столбов на секунду появился в коридоре и опять стал невидимым: последняя выпущенная им пуля разбила коридорную лампу.

* * *

Настоящее целомудрие — не только когда мужчина обходится без женщины и прочих тому подобных утех. Целомудрие — когда ты не терзаешься и не разрываешься, когда понимаешь, что можешь сделать, а что никогда не можешь. Когда ты стал целым.

Столбов это слышал и лишь сейчас осознал, насколько верны эти слова. Едва он прочел строчку от Татьяны и окончательно понял, как поступит, наступила такая легкость души и тела, хоть лети.

Жизненный опыт и логика подсказывали Столбову: сейчас, чтобы выжить, нужно лететь.

И он, прострелив лампу в коридоре, рванулся на второй этаж. Здание наполнилось топотом ног, вслед стреляли. Но несколько лишних секунд давали ему шанс.

Второй этаж, в отличие от первого, был не освещен. Помня, какая сторона здания расположена ко двору, Столбов с разбега высадил дверь плечом. Подхватил какую-то рухлядь — то ли тумбочку, то ли ящик и выбил окно. Потратив лишь секунду на осмотр вытоптанного газона, прыгнул вниз. Приземлился болезненно, но удачно, в метре от перевернутой бочки.

Поднялся, помчался хромой побежкой по двору. Но не к улице, откуда пришел: было слышно, как въезжают машины с дополнительными силами, а дальше, в глубину. Скоро уперся в забор, сдернул куртку, набросил на штырьки, подтянулся, перемахнул.

Когда вскакивал и отбегал, от стальных прутьев срикошетили две пули. Преследование продолжалось.

За следующей стеной послышалось медленное тарахтение подъезжающего поезда. Не желая связываться с улицей — на машине догонят, Столбов форсировал забор и выскочил на рельсы.

На бегу выхватил мобилу, не глядя, ткнул вызов поднял трубку к уху, крикнул:

— Меня преследуют! Бегу на Курский вокзал, по путям.

* * *

Бобров сжимал в кулаке мобилу так крепко, будто от силы жима новости могли прийти скорее. А может, потому, что сам ощущал давящие взгляды окружающих — министров-финансистов.

Наконец мобила издала звук.

— Включи на громкую! — чуть не крикнул кто-то.

Бобров так и сделал.

— Объект ушел из здания и проник на Курский вокзал. — Голос командира группы был тренированным, но все же ощущалось, что человек бежит.

— Загоните его в какой-нибудь темный закоулок! — крикнул Бобров. — Что, людное место? Вытащите его оттуда в темный закоулок. Что дальше — понятно. Быстро!

— Понял, — ответил командир, и связь прервалась.

Несколько секунд напряженного и злого молчания.

— Они сами координируют, на месте, — прервал его Бобров. — Сейчас другой экипаж подъедет к вокзалу, не дадут ни в город выйти, ни в метро.

— А почему его из того дома выпустили? — зло взвизгнул кто-то из министров. — Пригнать полк в оцепление, чтоб плечами терлись, вот и все дела!

— У тебя есть полк, которому можно поставить задачу: убить лидера федеральной партии? — спокойно и зло спросил Бобров. И молчание вернулось.

* * *

Контратака началась без сигнала, просто началась и все. Незадолго до полуночи к автобусам с областной молодежной пехотой начали подходить девчата: «Давайте, потусим». Разговор затевался легко: как-то так выходило (понятно, не просто так), что девчонки-студентки были из тех же областных центров. Так что говорили о домашних новостях, об общих знакомых и, конечно, о главном: зачем приехали в первопрестольную, мальчики? Угощали теплыми пирожками и обжигающим чаем из термосов, врубали подвижный музон — потоптаться-согреться.

Иной раз комиссары прогоняли девчонок, а своих подопечных пытались загнать в автобусы. Парни огрызались: возвращаться в промозглые, вонючие салоны не хотел никто. Девчонки же брали пастухов на «слабо»: «Что, боитесь, что мы вас переспорим? Эх вы, комиссары». Так что среди пирожков, бутербродов и импровизированных дискотек возникали костерки споров. Говорили, понятно, о партии «Вера».

Там, где возникала дискуссия, к девицам присоединялись парни и народ постарше. То подходил ветеран одной из двух чеченских войн, то известный Футболист, то просто продвинувшийся земляк из той же области. Одним словом, такой дядька, на кого комиссар вякнуть не решится. Вопрос был простой: «Чем вам Столбов не нравится?»

— Он олигарх, фашист, предатель, сионист, — вяло отвечали молодые бобровцы, как правило тотчас же добавляя: — так нам сказали.

Что интересно, когда начиналось выяснение «А кто сказал?», то даже если сказавший, комиссар, оказывался тут же в автобусе, он отрекался от своих слов. Часто показывал брошюру «Столбовая дорога». И не возражал, когда предлагалось эту гнусь тут же и поджечь.

Понемногу все автобусы опустели и вокруг них начались небольшие дискотеки с кострами и песнями под гитару. Менты не вмешивались: во-первых, помнили, что уличные забавы Боброва неприкосновенны. Во-вторых, вполне здраво решили, что не стоит лишний раз привлекать к себе внимание. Их, ментов, и так не очень-то любят, зачем напоминать о себе?

Работа с приезжим молодняком началась и на Курском вокзале. Там было проще: ребятишкам настолько надоело ждать неведомо чего, что они были бы рады, если бы забрали в милицию. Мест в зале ожидания не нашлось, пришлось полностью заполонить центральный зал с множеством мелких коммерческих и недоступных заведений.

Как раз сюда и пришли девицы-землячки с термосами, пирожками и рассказами, о том, кто такой Столбов. Прямо в зале ожидания началась дискуссия о том, за кого лучше голосовать послезавтра.

К разговорам присоединились прочие пассажиры, каких всегда на Курском изрядно. В отличие от девиц они не были проинструктированы насчет психологических тонкостей в общении с «нашиками» и иной раз грубили.

— Тебе дали денег на билет? — наседала на парнишку с недоеденным пирожком транзитная тетка, не отпускавшая ручку своей колесной сумки. — Дали, говоришь? А мне кто бы денег дал! Из Костромы в Белгород съездить — считай, зарплата вылетела. Обратно вернуться — другая зарплата. Хочешь, чтобы так всегда было? А, отвечай!

Парнишка стыдливо вертел пирожок, соглашался, что цены на билеты изрядно задраны, обобщений избегал.

Другого парнишку, причем не просто студента, а комиссара, зажал в угол пожилой дядька в приличном, но старом пальто:

— У нас, в Ирхайске, завод дорожной техники пятнадцать лет ни жив, ни мертв. Все ждем, когда окончательно накроется, и тогда хоть в тайгу беги. Наконец-то мужик нормальный нашелся, который хоть что-то сможет сделать. Так чего ты в Москву приехал со Столбовым воевать? Хочешь, чтобы в России одни магазины работали?

— А что Столбов для завода сделает? — вяло спросил комиссар и вдруг широко отверз очи ясные: — О, давайте у него и спросим.

Действительно, как раз в эту минуту из двери, ведущей на первый путь, вышел Столбов. Его куртка была порвана и помята, а тот, кто пригляделся бы к ладоням, увидел бы, что они ободраны от карабканья по платформам. Но дышал он почти ровно и был спокоен и весел, как всегда.

— Добрый вечер, дорогие мои, хорошие, — сказал он толпе, непривычно многочисленной и кучной для такого помещения. — Простите, долго поговорить не выйдет. За мной бегут дураки с пистолетами, могут и вас задеть. Пропустите, пожалуйста.

Сотни граждан, как свезенная провинциальная молодежь, так и обычные транзитники, взглянули с удивлением. Не без труда, толкаясь и опрокидывая чужой багаж, расступились перед стремительно идущим Столбовым — вид у него был решительный, шаг — широкий. Коридор, возникавший перед ним, то и дело замыкался сзади.

Расступились, правда, не все.

— Михаил Викторович, — чуть не крикнул дяденька из Ирхайска, — скажите, наш завод сохранится?

— А что он выпускает? — на миг остановился Столбов.

— Катки, грейдеры, прочую дорожную технику.

— Тогда выживет. Дороги будем строить в первую очередь.

В ту же секунду в главный зал ворвалась группа преследования — четверо крупных мужиков в черных куртках и натянутых на глаза вязаных шапочках-балаклавах. На миг замерли: работу среди такого человеческого моря они не практиковали точно. Кто-то одним прыжком заскочил на ящик мороженщицы, сшибив на пол миску с мелочью и образцы товара (тетка отскочила, взвизгнув). Вытянулся на носках, оглядел зал:

— Вот он!

Сразу не рванулись — лидер группы стоял с мобилой, координировал с начальством.

— Он в толпе, что делать? «Вытащить?» Понял. — И скомандовал: — Взять!

Все четверо ворвались в толпу, как овчарки в овечье стадо. Пихались, отшвыривали ногами багаж. Коротко, злобно, сберегая дыхание, рявкали: «Прочь!» Пассажиры путались друг в дружке, пытались отскочить, но не могли, падали. Обычный вокзальный гомон перекрыл удивленный вой.

Столбов уже прошел почти половину зала и остановился. В дверях главного входа показались двое ребят такого же телосложения и экипировки. Они не задыхались — подъехали на машине.

Между тем на пути прорывной четверки оказалась та самая тетка, что потратила зарплату на билеты. Секунду назад она голосила со всеми от всеобщего страха. Но когда спецназовцы оказались рядом, взвыла еще громче, толкнула свою огромную сумку под ноги одному и, не переставая орать, ухватила за руку другого. Получила по затылку, но то ли в шоке, то ли в злости не выпустила руку и, свалившись, увлекла на пол свою добычу, да еще сдернула с него черную шапку-маску.

Возня с теткой заняла две-три секунды. Когда спецназовцы были готовы рваться вперед, перед ними была не просто толпа, а скорее стена.

— Беритесь за руки! — громко, без истерики скомандовала девушка со значком-свечой на груди.

Люди так и делали. Выталкивали вперед багаж — клетчатые ручные и колесные сумки. Одна из тетенек сунула ребенка в руки оробевшему мужу и шагнула чуть впереди остальных. Из «нашиков» кто-то от страха и недоумения рвался к дверям, кто-то, напротив, шел вперед.

Спецназовцы без куража и разбега столкнулись с толпой. Несколько крепких ударов руками и ногами (инстинктивно целили в мужиков, щадили баб, если те не хватали их за рукава). Спотыкались на нокаутированных телах, рвались вперед, профессионально не ощущая ответных слабых ударов. А потом, не сговариваясь, отскочили, чтоб не завязнуть в толпе. Теперь без балаклав были уже двое.

Командир группы вытащил пистолет, поднял, прицелился в толпу. Она ахнула, отшатнулась. Но напор задних рядов, спешащих к схватке, был так силен, что разбежаться не удалось.

Другой спецназовец выстрелил вверх. С потолка полетело белое крошево.

— А на всю Россию патронов хватит? — раздался истеричный женский визг.

Командир пристально смотрел на толпу. Ситуация была столь непривычной, что переклинило весь его профессиональный автоматизм. Если бы перед ними была шеренга в камуфляжеили офисных охранных костюмах, сработали бы все инстинкты — как лучше пнуть, как выстрелить.

Но сейчас перед ними стоял Курский вокзал. Много парнишек и девчонок, а среди них обычные пассажиры — тетки средних и пожилых лет, дедушки. Дешевые китайские и турецкие куртки, контрафактные изношенные ботинки, лица, утомленные дорогой. Россия.

— Эй, внучек, — между тем сказал дедушка в расстегнутом пальто и с парой орденов, приколотых к серому пиджаку, — ты пукалку убери. Или мне дай, я с ней обращаться умею. — Шагнул к парню.

Тот отшатнулся, вытянул руку, но пистолетом грозить не стал.

— Товарищи киллеры, — издали крикнул Столбов, — на базу не возвращайтесь. Для заказчика вы жмурики.

Командир поднял пистолет, вытянул на двух руках, пытаясь прицелиться в Столбова. Кто-то попятился, а другие, подбадривая соседей криком, подняли руки. Миг — и возник лес, целиться сквозь который было нельзя.

В дверях вокзала появились новые герои — Таня, Батяня и четверо его людей. Татьяна, когда выбегали из офиса, успела захватить несколько пикетных накидок «Веры» — белые плащи с красными свечами. Батяня ругнулся, но теперь накидки пригодились — толпа расступалась.

— Это свои, — крикнул Столбов. — Дорогие мои, не держите дураков, пусть уходят.

Командир группы спорить не стал. Проще всего было пробиться к тоннелю, уводящему в метро и на пути. Так и сделали.

— Спасибо, славные люди, — опять крикнул Столбов, уже прикрытый охранниками, — извините, что не на все вопросы ответил. Приходите на выборы!

* * *

— Ну и как было дальше? — спросила Таня.

— Я залез на перрон, прямо с путей. В зал ожидания. А там — муравейник. Тысячи полторы. Народ сам соорудил живой щит, ну, это ты видела.

Они говорили в машине, несущейся к штабу. Столбов благоразумно не сел в автомобиль Батяни, поэтому пока избежал упреков. Татьяна сразу налегла с вопросами и мелкой медпомощью — ладонь ободрана. Пришлось отвечать и терпеть.

— И сколько статей УК нарушил за время прогулки?

— Ни одной. Разве мелкую порчу имущества в здании с неопределенной формой собственности да еще уничтожение незаконно установленной техники.

— А именно?

— Хватит! — отрезал Столбов. — Интервью прекращено. Пока на главный вопрос не ответишь. То, что в эсэмэске, — правда?

— Дурак? — натурально обиделась Татьяна. — Разве такими вещами шутят?

— Тогда кто? Парень или девчонка?

— Не знаю. И знать не хочу. Читала: УЗИ для плода как вертолет над головой. Не смертельно, но сам понимаешь.

— Еще как понимаю. Забирала вертушка, бывало.

Столбов повернулся к Татьяне, взглянул ей в лицо. Потом поцеловал.

— Не сердишься? — серьезно и виновато спросил он.

— Уже нет. Тем более мне нельзя теперь, — ответила Таня.

— И хорошо. — Тон Столбова вернулся к прежнему, командному. — Теперь не сердишься, ходишь медленно и плавно, ешь белки, овощи и прочую положенную лабуду. Бережешь себя!

— Есть, товарисч главноуправляющий России, — ответила Татьяна.

* * *

Утром в субботу Столбова разбудил телефонный звонок. Звонил Премьер:

— Здравствуйте, Михаил Викторович.

— Здравствуйте, — вяло и сонно ответил Столбов, — рад с вами познакомиться. В одной стране живем, наконец-то пообщались.

— Давайте сразу к делу, — сказал Премьер. — Результаты завтрашнего голосования — непредсказуемые. Но сюрпризы и неприятности, как я думаю, никому не нужны. Поэтому лучше договориться уже сейчас и спокойно ждать результатов.

— Мудрая мысль, — зевнул Столбов. — Ваши предложения?

— Если большинство в Думе возьмет «Единая Россия»…

— Не возьмет, — перебил Столбов.

Премьер не возмутился, но спокойно договорил:

— …в этом случае занимайтесь чем хотите, никто вас не тронет.

— Хорошо. Теперь реалистичный вариант, — сказал Столбов. — Пост посла в Германии вас устроит?

Молчание можно было признать и обдумыванием, и копящимся гневом: «Да как такое можно предложить?!» Но Премьер сказал другие слова:

— А гарантии?

— А вы узнайте у Боброва, какого человека я вчера простил. Тогда других гарантий вам не потребуется, — сказал Столбов. — Тогда вы поймете, что я действительно простил всех.

Эпилог

Вроде бы выборы надоели России, но вот эти стали исключением. И явка оказалась высокой, хотя начальство особенно к урнам не гнало, и интерес к результатам такой, какого прежде не бывало. Поэтому и в три часа ночи по всей стране, в городах-миллионниках, малых городках и поселках, светились окна, будто в программе был финал футбольного чемпионата.

Примерно в 3.15 Россию облетела волна эсэмэсок и звонков: переключайте, Столбов выступает.

И действительно, в студии, в прямом эфире, появился Столбов.

— Ну что, дорогие мои, хорошие. Голоса сосчитаны на сорок пять процентов. Данные не расходятся с честными экзит-пулами больше чем на один процент.

— А ведь мог его раздавить. Вот попал бы в историю, — задумчиво сказал шофер Вася.

В ближайший рейс дальнобою идти было послезавтра, потому он и сидел с супругой да бутылочкой, иногда тихим рыком загоняя детей спать. Непонятно было детишкам, что за такое интересное кино смотрят родители всю ночь.

— Ну и дурак был бы, — заметила супруга.

— Ага, а ты не дура, — возмутился шофер, даже пролив пару капель мимо рюмки. — Кто говорил: «Болтовня, демагогия?» Я вот как тогда его на трассе первый раз увидел, сразу понял: верить можно. Хлопнул, помолчал, вздохнул: — А все же жаль, что он успел расчистить. Такая тачка была бы!

— …Так что могу поздравить всех, кто голосовал за меня. Всех, кто поддерживал, кто работал эти три месяца. У нас пятьдесят пять процентов, и это уже не изменится. Это — победа, настоящая победа!

— Юлька, еще бутылочку!

Борьбу с «герычем» Димка Митрошкин начал еще в областной больнице, продолжил в клинике Зимовца. Похоже, война была выиграна, но Юля опасалась, что брат от победы на радостях перейдет на алкоголь. Поэтому выжидала, когда же Димку удастся пристроить в добрые и надежные руки потенциальной невесты, а пока следила за братом в будни и праздники.

Сегодня вечером было исключение — еще с вечера Юля, агитатор партии «Вера», заложила в холодильник авоську пива. После каждого сообщения о предварительных результатах Димка вытаскивал бутылку. Пришлось сестре взяться за контроль:

— Погоди, только ведь пил.

— Ты что, не слышишь? Он же говорит: победа!

— Ну ладно, за победу. — Юля шагнула к холодильнику. — Победа победой, но завтра на работу. Так что крайняя. Усек?

Димка кивнул — усек.

— Знаю, не все считают себя победителями. Кое-кто уверен, что проиграл. Час назад я говорил с Президентом. Он намерен, если тенденция не изменится, подать в отставку. Я его понимаю: полномочий немного, а сработается ли со мной — я не уверен. Тогда подберем хорошую должность. Президент оставил страну в лучшем состоянии, чем можно было ожидать, а со мной всегда держал слово. Так что беспокоиться ему не о чем. Что же касается меня, то идти ли мне в президенты или оставить как есть — решу.

Штаб «Веры» в поселке Металлист, что под Питером, занимал заброшенное кафе. В эту ночь оно использовалось по назначению: на столах вместо бумаг — разовые скатерти, пластиковая посуда, моченья-соленья, принесенные пожилыми агитаторшами, и коробка напитков, от штаба. Начальник, Павел Быков, был в несуразно-торжественном виде, топорщившемся пиджаке, с закатанными рукавами — как иначе достать помидор из банки?

Наблюдатели уже позвонили с участка: подсчет закончен, взяли шестьдесят семь процентов, безусловный рекорд по Питеру. Значит, агитаторам — премиальные. Потому тетеньки самых почтенных лет и серьезного статуса, пускались в пляс. Быку пришлось чуть не орать во всю глотку, чтобы утихли: дали послушать Столбова.

— Что касается Премьера. С ним я тоже поговорил. Мы пришли к выводу, что друг на друга не обижаемся. Он не мешает мне сформировать новый кабинет, я ему даю почетную внешнеполитическую должность. С нее он начинал, так что будет легко. Думаю, кое-кто из прежнего правительства останется, даже сохранив должность. Им придется проявить не лояльность, а профессионализм.

Есть и другие граждане, которые считают себя проигравшими. Прямо скажу, боятся. Еще раз повторяю: дорогие мои, хорошие, бояться не надо. Тут некоторые поспешные люди, как я слыхал, уже составляют списки с именами тех, кто должен ответить. Советую эти бумажки взять, отнести в церковь и подать на проскомидию, пусть помянут…

— Э, Гришка, как думаешь, ты в таких списках есть?

— Дураков много бумажки пачкать. Главное, наверху будет умный.

Луцкий встречал «новый политический год» в подмосковном пансионате со скромным названием «Царьград». В Россию прилетел утром с Карибов специально, чтоб проголосовать. Да еще сделал две посадки в Европе — захватил на борт нескольких знакомых, граждан России. «Нам явка нужна», — говорил он. Теперь Луцкий с друзьями сидели у камина — понятно, настоящего, с трещавшими сосновыми полешками, любовались замерзшей Окой, пили коньяк четвертьвековой выдержки. И пытались понять, что им принесет смена власти.

— Что-то я себя чувствую как тот купец, что большевикам давал миллионы, — хохотнул партнер по бизнесу. — Гриша, как думаешь, твой бизнес при Столбове выживет?

— Выживет, — уверенно ответил Луцкий, — где только не выживал. Конечно, прогрессивный налог платить — есть в этом своя непривычная подлянка. Но это лучше и проще, чем когда шакалов кормишь без всякого налога. Так что повторяю: бояться нечего. Не надо никому мчаться в Шереметьево. Дорога зимняя, лучше не рисковать. За прошлые грешки спроса не будет. Но я еще раз повторяю и предупреждаю: придется научиться жить, не воруя. Относится и к тем, кто заносит, и к тем, кто берет, и к тем, кто просто пилит. Можно потерять и свободу, и деньги. Причем никакая близость к телу не спасет. К власти меня привел народ, а не группа друзей, поэтому группы, которой можно все, не будет.

Капитан Кирилл Степанов уже давно перестал бояться. Во-первых, Столбов еще летом повторил ему: «Не бойся, наркобарыги мстить не будут, они люди деловые, а ты их уже обидел». Во-вторых, за пять месяцев эти слова подтвердились: ни «наружки», ни подозрительных машин возле ментовки, ни звонков. Начальство тоже не мстило: с одной стороны, жуткий слом субординации, с другой — непонятно, что за фрукт Столбов и стоит ли обижать его друзей. Посему выдали путевку в ведомственный санаторий на месяц, а как вернулся — в Москву, на стажировку. Как раз и приехал в родную Ленобласть перед голосованием.

На стажировке было много свободного времени. Освоил «Контакт», выяснил, сколько необихоженных девиц водится в стране, включая и родной район. С одной из них, Аленой, как раз и коротал вечер.

Алена агитировала за партию «Вера», потому сама уговорила капитана посмотреть телевизор за полночь. Она не понимала, почему Кирюша так внимательно смотрит на Столбова.

— Товарищ капитан, — Аленка любила подчеркивать звание друга, — будто он твой знакомый.

— Не без того, — отвечал Степанов. А сам думал: рассказать подружке летнюю истории или не поверит?

— Теперь снова для тех, кто победил. Таких, считаю, большинство. И всем интересно знать, что будет дальше. Ну, тех, кто думает, будто в декабре ромашки расцветут, — огорчу, сразу все хорошо не будет. Поначалу необходимая техническая работа: дождаться официальных результатов, заседания Думы. Проводить нынешнее правительство в отставку, сформировать новое. Вот тогда начнем работать.

Чем эта работа будет отличаться от прежней? Одно из самых главных требований — интересы России в первую очередь. Все наши международные обязательства, кроме долгов, останутся в силе, если не мешают жить стране и развиваться. Не мешают главной задаче: выжить народу. Секрет выживания народа прост: хорошие роддома и детсады для детей, хорошие квартиры и рабочие места с приличной зарплатой для родителей…

Витя Голик чуть-чуть хотел спать, но не капризничал, понимая: уложат. Он любил ощущать себя взрослым, сидеть с родителями за накрытым столом, у телевизора. Обычно это случалось в Новый год, а сейчас, странно, до Нового года три недели, но родители не ложатся спать, смотрят на дядек и теть, говорящих о каких-то процентах.

Витя не знал, что сегодняшнее право не ложиться — награда за его давешнее письмо Деду Морозу. Городок-то маленький, конечно, взрослые узнали, что стало причиной визита полпреда. И почему родители Вити поселились в элитной квартире, чуть было не отданной мошеннику из администрации.

На экран Витя почти не смотрел, играл с мобильником. Но вдруг услышал знакомый голос.

— Мама, это же полпред. Помнишь, как он приехал и нам квартиру отдал?

— Помню, — улыбнулась мама.

— Нам придется сделать основательную ревизию. Понять, что можно восстановить, а что придется строить заново. Будет немало резких и непривычных решений. Того, что всем будет мягко и удобно, не обещаю. Обещаю, что не будет голода. Обещаю, что никто с официальной зарплатой в тридцать тысяч не будет иметь имущество на тридцать миллионов долларов. Обещаю, что каждому, у кого есть мозги, руки и воля, найдется работа и жить будет не стыдно. Вот так, дорогие, мои хорошие. С Богом!

Всем, кто не потерял веру в Россию и в себя.

Книга закончена. Но история продолжается. Прийти к власти — это всего лишь полдела. Теперь предстоит наводить порядок внутри страны и за ее пределами.

Давайте созидать сообща. Вместе с политологом, журналистом, автором этой книги Михаилом Логиновым.

Напиши свою страницу в книге, оставь свое слово в истории страны.

http://stolbov-lider.livejournal.com/

Михаил Логинов БИТВА ЗА СТРАНУ: ПОСЛЕ ПУТИНА

ПРОЛОГ

* * *

— И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью скоропостижно скончался президент России Михаил Викторович Столбов.

Диктор — небольшая, блондинистая девушка, немножко сонная, как и положено, для семи утра, прочла «текстовку» на автомате. Дрогнула лишь с последними словами, еще раз склонилась над бумажкой. Было видно, как шевелятся ее губы — читает опять, уже про себя. Поднимает голову, недоуменно оглядывает студию, ожидая то ли подтверждения, то ли опровержения.

Его не было. Оператор, похоже, растерялся не меньше. Камера отъехала. В кадре появился студийный работник, замерший в метре от стола ведущей. Потом дернулся, протянул руку, выхватил листок у дикторши, обалдело зашевелил губами.

Никто из пассажиров, коротавших время в зале ожидания областного автовокзала, не заметил ступора столичных телевизионщиков. Негромкие разговоры в очереди к кассе, вдоль фанерной стены, и на вытертых сиденьях замерли. Студенты из райцентров, мелкие коммивояжеры, пригородные работники, бабки, приехавшие в облцентр «за правдой», переглядывались, будто сосед мог подтвердить или отменить новость.

Дамочка средних лет не заметила, как дрогнул, наклонился стакан с растворимым кофе, и жидкость со злым грибным запахом потекла по белой куртке, закапала на грязный пол. Недоеденный бутерброд закачался в руке — то ли выпадет, то ли нет.

Кто-то из пассажиров услышал новость на пороге и так и замер, отворив и не закрыв дверь. Словно не знал, нужно ли теперь брать билет, ехать намеченным маршрутом. Морозный, злобный ветер прорвался в зал, обдал жгучей, беспощадной волной, от которой трясет даже в толстой шубе.

— Господи. Убили, — прошептала бабуся в пуховом платке.

Пассажир на пороге будто услышал новую информацию, шагнул вперед, и дверь звучно захлопнулась за его спиной.

Казалось, хлопок двери отозвался в студии. Паралич в прямом эфире прекратился. Кто-то ткнул нужную кнопку, запустил следующий ролик новостной передачи — о фестивале шоколадных пирожных в старинном бельгийском городке.

* * *

С начала этого года Джульетта взяла дурную привычку — будить именно Славку. Собаченция понимала: утренней прогулки проще всего добиться от него.

— Мне же ко второму уроку, — вяло возмутился Славка, когда животное стянуло на пол одеяло. Но Джулька уже оттащила одеяло к порогу. Чтобы его вернуть, пришлось прочапать босыми ногами по прохладному ламинату, а как тут не проснуться?

— Слав, погуляй, — донесся заспанный мамин голос.

Конечно, можно возмутиться, покачать права — чего это и в среду гулял два раза, и вчера три раза гулял, и сегодня должен? Но Славке хватило ума сообразить: качать права придется лишь перед Джулькой. Так безопасней.

Мама, сколько не проси, встанет лишь за пять минут до подъема папы. И сразу поспешит хлопотать на кухню, готовить завтрак. Папа с Нового года стал нервным и злым. На маму кричит, Славку обещает пришибить, Джульке однажды дал пендель. Бывало, пьяный приходил, еще злее злого — мама молила, пока не уснет, даже в сортир мимо кабинета не ходить, на балконе пописать, коль невтерпеж.

Так что папа утром Джульку не выведет. И мама не погуляет, пока не чмокнет папу в прихожей и пожелает удачи в «проклятом департаменте», как с прошлого декабря говорит папа. Поэтому брать поводок и идти во двор — Славке.

Он вздохнул, оделся, вышел в коридор. Заглянул на кухню — подсластить утреннюю невзгоду шоколадным трюфелем. Телик светился без звука. На папу нынче не угодишь, то озвереет на передачу, то рявкнет: «Чего выключила?! Я должен знать, когда пора сушить сухари!».

На автомате Славка взял пульт, добавил громкость. Шли новости.

— … которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ»…

Славка слушал секунд десять. Потом кинул на стол неразвернутый трюфель и, забыв положить пульт, помчался будить отца.

— Папа, папа, знаешь какая новость?

Папа открыл глаза. Хотел рыкнуть, но то ли недостаточно проснулся, то ли заинтересовался восторженным тоном сына.

— Ну?

— Столбов УМЕР!!!

— Чего врешь?

— Сказали в новостях.

Славкин интерес объяснялся легко. С декабря папа терроризировал семью, повторяя: «Из-за этого Столбова жизни никому не стало, сваливать надо из департамента, пока не сел». Маму так и не отвез на Новый год на Бали, Славику не купил нормальный скейт.

Славка еле успел отскочить от кровати. Папа отшвырнул одеяло и быстрее, чем Славка за Джулькой, рванул на кухню, к телевизору.

— Пап, так ты теперь доску купишь? — крикнул вслед Славка.

* * *

Фатима открыла дверь коленом медленно и осторожно: если чай разольется, свекровь Асият рассердится. Переступила порог, осторожно ногой прикрыла дверь, та захлопнулась с мягким, войлочным звуком.

— И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

Фатима вздрогнула. По ярко-красной эмали покатились несколько бурых капель. Все же удержала, дошла до стола перед диваном, поставила.

Оставалось надеяться — свекровь, из-за новости, не заметит оплошность невестки.

Так и случилось. Свекровь — ноги поджаты, голова откинута на две подушки, — глядела в экран, на безмолвный переполох в студии.

— Мать, это правда? — спросила Фатима.

Свекровь чуть помолчала, для авторитета.

— Аллах сенсокла. Столбов сказал, что теперь по телевизору врать не будут. Значит, правда.

Фатима стояла у стола. Сесть без разрешения свекрови она не решалась.

— Хороший был начальник, — произнесла Мадина. Взяла мобилу, ткнула кнопку.

— Мурат, привет. Ты не замерз в Саратове? Новость слышал? Президент Столбов умер, да будет Аллах к нему милостив. Это плохая новость. Недаром говорят: хороший начальник всегда умирает рано.

Немножко подождала, хлебнула чаю — не остывать же — и продолжила:

— Мурат, ты помнишь, весной надо достроить дом и сделать новый коровник? Нанимать людей дорого. Будешь возвращаться, привези уруса. Когда возьмешь у него паспорт, проверь, не женат ли он — женатых иногда ищут. Построим коровник, найдем другую работу. Не бойся, когда советует мать. Если урусы найдут и выберут такого президента, как Столбов, ты вернешь ему паспорт и отвезешь обратно. Но второго Столбова урусы не найдут.

* * *

— Май дарлинг, плиз, не срывай путешествие! Вылет в одиннадцать, впереди у нас и регистрация, и таможня, и чертова безопасность на входе, а кроме этих радостей еще и пробки.

— Кисик, мы успеем! Мы же мастера объезжать пробки. Ну что сделает одна минута?! Я только гляну по «Евроньюсу» на погоду в Швейцарии. Ну, пжалста…

Кисик, он же Антоша, хотел возразить супруге, что объезжать пробки, да еще под непрерывное ворчание: «Разве мы еще не опоздали?» придется именно ему. А также хотел сказать, что погоду в горнолыжных краях можно узнать и по мобильному инету, миновав пробочные и полицейско-пропускные мучения. Но смолчал.

Супруга заскочила в гостиную, щелк-щелк пультом. Уже хотела перейти на «Евроньюс»…

— И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

— Кисик, ты знаешь, твой Столбов умер?

Антоша попросил оставить шуточки, но все же сбросил на пол сумку, прошагал к ящику. Супруга, оскорбленная недоверием, прибавила громкости. Беззвучная студия убедила его — не шутка.

— Почему это «мой Столбов»? — наконец произнес Антоша по принципу «хоть что-то да надо ответить».

— Ну, он же у тебя в ящике маячил всю осень, — сказала супруга. — А помнишь, как у нас вечер пропал: ты сказал, что тебя Янек на митинг тащит, будто Столбова из прокуратуры не выпускают, и будут какие-то народные гуляния по Кутузовскому проспекту?

— Ну, было такое, — растерянно сказал Антоша, типа, «кто в детстве не марихуанил?» — Вот теперь-то что будет?

«В этом маленьком и уютном городке за двести пятьдесят лет родилось более трехсот рецептов пирожных, созданных на основе молочного и горького шоколада…»

— Что будет? — переспросила жена. — На самолет опоздаем, вот что будет. Путин, Медведев, Столбов — одно и то же. Давай, шевелись.

Антоша вздохнул, выключили телек и поспешил к дверям. Сколько бы минут они не потеряют по вине майдарлинг, но все равно, если опоздают и не улетят, полторы тысячи сгинувших евро — бронь горнолыжного отеля — будут исключительно его виной. Как иначе?

* * *

Три литра пива — лучший будильник. Только поднимает он на ноги и если надо тебе вставать, и если не надо. Лешка-Марат за дружеской болтовней завел этот будильник еще с ночи, перед сном толком не разрядил. Потому и поднялся без пяти семь.

Доплелся до санузла, порадовал организм. Заодно, чтобы лишний раз не ходить, плеснул воды на лицо. Убедился — не рванет, и вывалился в коридор.

— Какой козерог не вырубил телек? — бормотнул сам себе.

В этом безадресном вопросе была избирательная придирчивость. Если уж перечислять претензии к козерогам, то они много чего натворили: не закрыли кран, просыпали пепел на пол и колбасную нарезку, утопили хабарики в кружках с чаем. Не дорисовали плакат «Нет православно-державному фашизму!». Сбили с подоконника на пол цветок, заветрили хлеб, окатили линолеум пивом и не подтерли. Чего еще ждать от товарищей по «Левому Альянсу»?

Но Лешка-Марат прикопался именно к телевизору. Подошел, задумался, что же делать: выключить или дать звук? В программе были новости, потому выбрал второе.

— И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции. «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

— А повторить… — растерянно произнес Лешка-Марат. Но студия была растерянна еще больше, чем он.

Началась гнусная буржуазная реклама — какие-то шоколадные пирожные. Лешка-Марат не слушал. Он развернулся и, едва не поскользнувшись в пивной луже, влетел в единственную гостиную-столовую-спальню московской однокомнатки.

— Доброе утро, камрады. Фюрер сдох!

Ответом был несогласованный храп. Впрочем, минуту спустя, он прервался полусонным вопросом:

— Звездишь опять?

— Восстаньте, павшие рабы, и посмотрите зомбоящик, — возмущенно ответил Лешка-Марат. Ответом было ворчливое несогласие: пусть и сдох, но разве это повод будить в семь утра!

Лешка-Марат лечь уже не мог, а потому начал словесно тормошить товарищей по Левому Альянсу. Обошелся без пафоса и патетики, просто задал сугубо практический вопрос:

— Камрады, а как теперь быть с плакатом: «Нет фашизму, нет Столбову!». Переписывать?

— Успокойся, — отозвалась Энни (зараза, предпочла разделить одеяло с Рафиком, а не с ним). Столбова нет — столбовщина осталась…

— …А значит, ей мы сегодня и дадим звездюлей на Пушке, — договорил Рафик. — Лады, выспимся, и на площадь. Устроим, мля, панихиду буржуазному режиму.

В знак согласия Энн вытащила ногу из под одеяла и трижды махнула ею в воздухе.

* * *

— Давай, красавчик, не тормози. Катай явку с повинной, говори, что мобилу обменял на косяк или посеял с пьяных глаз. Тогда условный срок, ну еще ущерб компенсируешь. Шесть тонн всего. Нет? Ну, тогда по-плохому. Счас почки помассируем и отдохнуть в камеру отправим. А там такой же пидор, как и ты, только в реальном смысле. Он тебя отцелует на всю свою длину, а мы этот цирк снимем и выложим в инет. И будешь всю жизнь «кукарекать», или под электричку прыгнешь. Хочешь?

— Не брал я мобилу. Ну, не брал же…

Похмельный, помятый, но ожесточенный парнишка и ментополицаи искренне не понимали друг друга.

Мотивация обеих сторон конфликта была простой. Парень и вправду не вытаскивал мобильный телефон из кармана незнакомой ему (и прежде, и даже сейчас) девицы. А менты, обязанные отреагировать на жалобу племяшки районного главы, так и не нашли лучшего кандидата в воры. Куда делась мобила, они догадывались: в туалете клуба «Патайя» из кармана вытащили цыганки. Обкуренная дура не заметила, под таким кайфом могли бы и трусики с нее снять, и отметиться бригадой, а она так и не поняла бы, кем был прекрасный ночной принц.

Добыча цыган, считай, провалилась в альтернативную реальность. Их хоть режь, своих не сдадут. Пришлось найти невинного, но уж очень подходящего парня, имевшего неосторожность тусоваться по соседству с дурой и быть ею запомненным — для опознания сойдет. Плюс разные бонусы: в прошлом году десять суток по «административке», и никаких дядей-начальников, да и родня — мать-алкоголичка.

Правда, парнишка упертый. Плюнуть бы. Но когда найдешь замену? Да и кто его знает, какие проблемы возникнут с заменой? На первый взгляд парень кажется лох лохом. А потом помусолит мобилу, вызвонит школьного дружбана — омоновского лейтеху или сестру — секретаршу в суде. Проще этого дожать до признательных показаний.

— Шериф, пусти в сортир. Имей совесть.

— Ага, — радостно отозвался капитан, — давай вдвоем совесть поимеем, и ты, и я. Я хочу спать, ты — писать. Скажи, что брал, тогда поссышь и напишешь. Нет — никаких пи-пи.

— Мужики, — хрипло и зло сказал парень, — я Столбову напишу и вам свистец будет.

— Лучше Обаме, — ответил офицер. — Но без энтузиазма.

Патовая ситуация затягивалась. Капитан щелкнул ленивчиком. Нехотя засветился экран — каждый день смотрят, а за год пыль не стирали.

— И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

Минутный ступор — естественный, утренний ступор умотанных за ночь людей. Прервали его бельгийские пирожные.

— Вот тебе и твой Столбов, — с неподдельной грустью сказал товарищ начальник. — Давай, гражданин Петраков, пиши заяву.

— А сперва в сортир можно? — хрипло спросил парень.

— Не. Кончились твои права, чмошник. Навсегда кончились. Вот ручка, валяй!

* * *

За последние четыре месяца Нина Александровна так и не поняла, радоваться ей, или бояться. С одной стороны, ее муж Игорь Витальевич помолодел, да так, что поднимался на третий этаж быстрее, чем прежде сходил по лестнице. Но при этом Игорь Витальевич в день выпивал кофе больше, чем прежде за неделю. Главное же, Нина Александровна понимала: нового разочарования восьмидесятитрехлетний супруг не перенесет.

Игорь Витальевич был областной знаменитостью: профессор математики и ректор вуза, Герой соцтруда, гениальный специалист по логистике, когда это слово не было известно. При советской власти его заслуги признавались, но самые главные идеи не вписывались в планы, спускаемые Москвой в область.

В начале 90-х, когда плановая экономика ушла в прошлое вместе с коммунистами, Игорь Витальевич разработал проект построения капитализма в одном отдельном Заокском районе на три года раньше, чем в остальной России. Под написание проекта удалось получить грант Сороса, работа заняла первое место на каком-то конкурсе и была опубликована в самом прогрессивном экономическом журнале. Но устроитель конкурса разорился, журнал закрылся, а глава района проиграл выборы и его преемник не мог понять, в чем личная экономическая выгода Игоря Витальевича?

Настали нулевые. Появились национальные проекты, согласно программе развитию области, в районе учредили бизнес-инкубатор. Игорь Витальевич переработал проект, с учетом новых реалий, предложил директору инкубатора, смекалистому молодогвардейцу. Проект получил первое место на конкурсе «Инновации молодых», директор вошел в «тысячу» кадрового президентского резерва, уехал в Москву. Игорь Витальевич пристал с проектом к новому главе района, но тот так и не понял, откуда должны прийти деньги для распила и кто прикроет в случае осечки и, главное, какая в этом личная заинтересованность автора?

Когда президентом стал Столбов, проект ожил снова. Теперь он был уже не бумажным, но электронным, с графикой, анимацией, даже оригинальным звуком. Но суть осталась прежней. Заокский район становился производственно-туристическим кластером. Возрожденный мебельный комбинат производил плиты из сорных пород дерева, растущих поблизости; здесь же из плит делались разборные элементы одноэтажных домов. Эти дома получала бы молодежь, согласившаяся остаться работать в районе — на домостроительном комбинате, на стекольном заводе, на мясокомбинате и окрестных аграрных комплексах. Зачем ютиться в съемном московском углу, если здесь сразу дают двухкомнатную квартиру со всеми коммунальными удобствами?

Учитывая специфику нынешнего времени, Игорь Витальевич изначально сделал главным объектом кластера не мясокомбинат, не мебельную фабрику, а реабилитационный центр — лечить наркоманов, игроманов и, конечно же, алкашей всех возрастов.

Нина Александровна взглянула на часы. Муж, как всегда, встал в пять пятнадцать, сварил кофе и сел за работу. В семь он захочет новую порцию черного напитка — самому бы в этом центре полечиться! Лучше уж она заварит его сама, будет не такой крепчак.

Голубые язычки лизали днище турки, бурое крошево не спешило вздыматься пеной. Нина Александровна включила телевизор.

— И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

Нина Александровна простояла минуту в легком оцепенении. Вовремя сняла турку с конфорки, отставила. На цыпочках подошла к комнате мужа. Оттуда доносилась журчащая музыка — звуковое сопровождение ролика о родниковой воде в новых домах: «А из крана будет литься вода, которую в Москве не купишь в пластиковой упаковке».

Жена вернулась на кухню. Взяла турку и аккуратно вылила кофе в раковину. Струйка крепкого аромата повисла в воздухе тихим укором.

К мужу подошла не сразу. Пусть еще немного помечтает.

* * *

— Так что доброе утро, покойничек, — закончила рассказ Татьяна.

— Мне показаться в новостях, или хватит опровержения? — спросил Столбов, сладко зевнув.

— Придется показаться, — вздохнула Татьяна.

Новый лидер страны распорядился будить его лишь в случае вооруженного переворота или вторжения неприятельской армии на территорию России. Известие о собственной смерти не относилось ни к одной из двух причин. Поэтому Татьяна дождалась семи тридцати — времени сегодняшней утренней побудки.

Сама она, как обычно, встала за час до Столбова. Узнала главную утреннюю новость. Успела понервничать и посмеяться. И вернулась в кремлевскую спальню своего супруга, правителя всея Руси.

* * *

В залах кофейни «Большая турка» увидеть сообщение о смерти Столбова, равно как и опровержение этой неудачной шутки, было невозможно. На одном огромном и двух маленьких экранах все 24 часа шли «Симпсоны». В промежутках — короткие ролики, рекламирующие сеть кофеен. И все. Для любителей совместить эспрессо с утренними новостями существуют ноутбуки и айфоны. Тот, кто пьет в России натуральный кофе, верит в телевизоре только Симпсонам.

В дальнем зале, подальше от стойки и экранов, сидели двое мужчин. Их не интересовали ни новости, ни мультфильмы, а только кофе. Одного — дабл-эспрессо, второго — «двойная турка», фирменный напиток заведения.

Уголок, выбранный неторопливой парой, был темен, с настольной лампой, позволявшей разглядеть меню и счет, но не лица. Именно это и распалило любопытство официантки Айгуль: с чего бы в такую рань забиться в темень? Вдобавок, посетители явно знали важную особенность этого уголка: если резко свернуть от порога, то в объектив наблюдательной камеры не попадешь.

Говорили кофеманы негромко. Не шепотом, но расслышать их можно было, лишь присев за столик, придвинувшись.

— Начнем с резюме или портфолио? — сказал любитель эспрессо.

— С резюме, — кивнул любитель турецкого кофе. — Раз мы встретились, оно должно быть вам известно по нескольким позициям.

— Вашу биографию со стажерского периода я не отслеживал, — сказал Эспрессо. — Если брать последние три года, то вот мои предположения, в произвольной хронологии. Михаил Ильичев, директор Верхнеозерского ГОКа. Ислам Исханов, отставной глава МВД, второй «кошелек» на Северном Кавказе. Федор Пинский, бывший директор холдинга «Столичный рассвет», инфаркт, утонул в бассейне собственной виллы в Севилье. Иван Шепитько, депутат Верховной Рады, погиб на охоте. Сергей Ляхов, экс-губернатор, автокатастрофа. Людмила Трубицына, крот в правлении ЗАО «Северстрой», убита в подъезде, разбойное нападение.

Турок чуть сдвинул уголки рта. То ли удивление, то ли интересное воспоминание. Не разберешь.

— Хорватский генерал Марко Радулович, застрелен в Париже. Григорий Сахаров, мэр Северомайска, нефтяная столица Заполярья — турнир по мини-футболу, инфаркт в раздевалке. Вдова хозяина десяти казино Софико Горганадзе — самоубийство за сутки до вступления в наследство пятью миллиардами. Достаточно?

Турок отхлебнул кофе, поставил чашку, развел руками, скупо улыбнулся.

— Пропустили один эпизод. Да, еще, Ляхов разбился сам. Он и на просеке мог устроить «Формулу-1», так что финишировать вверх колесами, с летальным исходом, ему было на роду написано. А так — удивили. Клиенты редко называют половину списка. Знание наша профессия?

— В том числе, — ответил Эспрессо и, в свою очередь, слегка улыбнулся. — К делу?

— Да. Мои принципы просты. Все, что полагается в моей сфере, кроме экспресс-услуг вроде «работа должна быть сделана завтра». Этого не делаю. Безопасность заказчика и, что важнее, мою личную безопасность в авральном режиме не обеспечить.

Эспрессо кивнул — понятно.

— Называется объект. Не позже чем через семьдесят два часа я даю ответ и называю цену. В нее входят мой гонорар и технические расходы. Предоплата должна быть стопроцентной. Если дополнительных пожеланий нет, сценарий работы определяю сам. Иногда отказываю, не удивляйтесь.

— Гарантии выполнения? — быстро спросил Эспрессо.

— Никаких, — сказал Турок после маленького глотка со дна чашки. — Тот, кто работал со мной, просто знает, что я не срываю заказы. Всё.

Эспрессо кивнул: принято. Продолжил:

— Дополнительное пожелание есть, и оно будет оговорено сразу. Объект отслеживается, но отработан должен быть по первому требованию.

— Предельный срок — сорок восемь часов. Кроме того, в случае отработки по первому требованию естественность вероятна, но не гарантирована.

Эспрессо удерживал уже пустую чашку. С ответом медлил, будто придумывал новые условия.

Айгуль не знала, как разогнать утреннюю скуку. До конца смены полтора часа, а новых посетителей нет, и не отдохнешь в подсобке. По закону всемирного везения, первым вошедшим посетителем окажется проверяющий инспектор. Прощай, премия, а без нее — зарплата не зарплата.

Именно скука и потянула ее в очередной раз к двум кофеманам в дальнем зале, назначившим деловую встречу в половине восьмого утра. Судя по отдельным словам, говорили они о чем-то весьма интересном. Жаль, не курили, а значит, пепельницу не поменяешь. Дважды спрашивала, не хотят ли еще чего-нибудь заказать. Принесла пластиковый указатель с рассказом про коктейльную акцию с десяти вечера.

Решила обновить салфетки, хотя сама понимала нечестность повода: менять было нечего. Подошла…

— Хорошо, — сказал любитель эспрессо. — Что же касается естественности…

Его собеседник поднял голову. Взглянул на Айгуль.

Лицо она не запомнила. Не заметила, не разглядела. Взгляд не дал и крошки шанса проявить наблюдательность. Взгляд самой Айгуль был схвачен и скомкан.

На миг исчезло сегодняшнее утро. Вместо него вспомнилась глухая осень позапрошлого года, вечерняя смена, десять вечера, аллея — срез через угол лесопарка от дома к остановке. Мягкие шаги за спиной. Тошнотворный, парализующий страх — шея окаменела, не повернуть. Внезапный бег за спиной вместо шага и отстраненная мысль: хищник рванулся, не уйти. Ноги, единственная живая часть тела, вдруг побежали сами, протопали тридцать метров, вынесли к тускло освещенной остановке, где — редкость для такого часа — толпились люди. Шаги сзади затихли, голова смогла обернуться, и глаза увидели силуэт, резко свернувший в кусты. Потом узнала: той осенью в этом районе были убиты и ограблены две девушки.

В тот вечер смерть посмотрела ей в глаза. Другая смерть, другой человек. Гораздо опаснее того ночного охотника. И уши донесли до мозга короткий, безусловный приказ:

— Больше не подходи. Поняла?

Айгуль, кажется, кивнула. И, еле сдерживаясь, чтобы не рвануть, выбралась из дальнего зала. Подошла к освещенной стойке бара, под привычные тупые шутки бармена Пашки — пусть. Сейчас барная стойка стала той самой людной остановкой, где можно отдышаться и понять: смерть осталась в стороне.

— …Что же касается естественности, — продолжил любитель эспрессо, — то такой задачи перед вами, скорее всего, не будет. Наоборот, отработка объекта должна пройти максимально показательно. Лучше всего вариант хорвата.

— Хорошо, — ответил Турок, — буду ждать окончательную информацию об объекте.

— А вам приходится одновременно работать по нескольким заказам? — спросил Эспрессо, вглядываясь в сторону ушедшей любопытной официантки.

— Да, — то ли сказал, то ли кивнул Турок.

— Мой объект должен стать вашей основной работой. Совместительство исключено.

— Можно и так. Гонорар в этом случае увеличивается, сами понимаете.

Эспрессо развел руками: сам понимаю.

— Договорились, — сказал Турок, выцедив остатки кофе. — Жду объект. В ответ — согласие, сумма и счет.

— Договорились. Успехов, — сказал Эспрессо. Сунул под невостребованную пепельницу две бумажки, встал, поспешил к выходу.

Его партнер поставил чашку на стол. Взглянул, убедился, что оставлено достаточно, и неторопливо поднялся…

В правилах «Большой турки» было четко оговорено: над душой у платящего клиента не стоять, но непременно проверять счет, пока не вышел. Пусть. Айгуль приготовилась сама заплатить за две чашки кофе. Это проще, чем еще раз приблизиться к человеку-смерти.

А тот уже удалялся. На пути к двери приостановился напротив бара. Айгуль обмерла: лишь бы голову не поднял, не посмотрел на нее.

Обошлось. Шаги ускорились. Хлопнула дверь, и смерть вышла из кофейни.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

* * *

7.55

— Если человек жив, он должен встать… О, уже встал, — констатировала Татьяна.

Столбов и вправду уже встал. Заправил кровать с армейской сноровкой. Отвернулся к красному углу, минут на пять нырнул в молитву. Проснулся окончательно, поспешил в ванную комнату.

Кремлевское жилье выбирали вместе, в начале января, когда окончательно решили — президент будет жить прямо в Кремле. За пышностью апартаментов новый лидер не гнался: лишь бы удобно, компактно. Остановились на 14-м корпусе: не пафосное, техническое здание 30-х годов, и уж никак не дворец.

Управделами президента, оставшийся от прежней власти, начал мудро объяснять, почему такой переезд если и возможен, то лишь через месяц. Ремонт, спецсвязь, еще какие-то стандарты безопасности. Столбов на это:

— Позову парнишек из зимовецкого головного офиса — в три дня все отремонтируют и установят. Вам поучиться, заодно к новому начальству привыкнуть.

Управдельцы проглотили жгучие матюги, установили все, что нужно, за четыре дня, без зимовецких конкурентов. Так Столбов получил жилище, которое хотел.

Из ванной вышел бритый, посвежевший и сухой — велел установить сильный фен, обдувать все тело разом, экономить минуту. Спортзал сегодня не планировал, обошелся короткой гимнастикой: настроить дыхалку, проверить суставы, понять, не затаилась ли какая-то боль, что подгадит среди дня, в час самого ответственного официального приема.

За приседаниями и застала Татьяна.

— Много ли некрологов прислали в пресс-службу? — выпрямляясь, проговорил Столбов.

— Пока нет, но звонков изрядно. Сначала со всех телестанций, теперь — губернаторы.

— Поздновато встают, — проворчал Столбов, дотянувшись напряженными ладонями до пальцев ноги.

— Зачет, — одобрительно кивнула Татьяна. — Сколько раз так можешь?

— Рекорд не нужен, профилактика большой трудовой мозоли. — Столбов откинулся, застыл, вглядываясь в потолок. — Будет исследован источник шуточки?

— Телестудия взяла с ФМ-станции. Станция — с ЖЖ-комьюнити, на двадцать участников. То ли маргиналы, то ли вообще боты — пока неясно. ТВ сослалось на радио, а вот радийщики хотя и сказали лично мне, что новость из инета, но я слушала запись, ссылки нет. Может, сами это комьюнити и завели.Исследовать глубже уже не мое дело.

— И ты это все за час накопала? — спросил Столбов, хрустко отжимаясь на пальцах от стены.

— За час с четвертью, — уточнила Татьяна с легким придыхом. Сама поддалась наглядному примеру, начала что-то делать из комплекса упражнений для беременных. — И не столько я, сколько пресс-служба.

Это было правдой. Татьяна по-прежнему числилась пресс-секретарем Столбова. Как сделалась прошлым летом главной по связям со СМИ при Северо-западном полпредстве, так и перешла на ту же должность. Только сначала лидера партии «Вера», потом лидера страны. Работа хлопотливая, нервная, иногда приходится бегать и торчать возле экрана. Уже шестой месяц беременности, пора бы от тревожных трудов отказаться. Найти замену нетрудно, кандидатов на такую должность больше, чем на саму президентскую. Но отрешить себя от работы пока не хотела, присматривалась к замам. Дала себе зарок до начала апреля выбрать замену и уйти в декрет…

…Если, конечно, на другой день после своей отставки не шарахнет такой информационный гиньоль.

Тут уж, позабыв обо всех врачебных рекомендациях, помчишься в информационный центр, отслеживать работу коллег.

— С радийщиком понятно, — сказал Столбов. Зарядку он уже закончил, надевал тугую майку. Татьяна запомнила это качество еще с прошлой осени, когда, начали регулярно вставать из одной постели: до последнего момента оставаться в домашней, мягкой, ненавязчивой одежде. Правда, и треники, и фланелевая рубаха смотрелись на нем строже, подтянутей, чем офисная униформа на ином менеджере. — А барышня — телевизионный диктор, инфаркт не поймала?

— Надеюсь, нет. Но звонила, плакалась…

— Пригласи от ее телеканала на стодневное интервью. Пусть увидит, что жив. Да и комплекса не останется. А во что переходит комплекс вины — сама знаешь.

Татьяна кивнула. Спорить не стала, лишний раз задумалась о главном событии следующей недели — интервью, посвященном ста дням работы нового лидера России.

Чтобы не грузить Столбова задумчивым видом, вернулась к главной теме сегодняшнего утра.

— Если человек жив и встал, то должен есть. Завтрак уже готов. Сам знаешь, в Кремле работают не по телевизионным новостям, а по внутреннему распорядку.

* * *

8.45

Завтрак был действительно готов. Кремлевская обслуга, сколько ни ругай ее работу на больших приемах, исполняла камердинерские обязанности в лучших традициях официантов старой школы: своевременно, безупречно, незаметно. Стараниями Татьяны завтрак лидера страны напоминал идеальный европейский отель: кефиры-йогурты, свежий сок трех видов, барный кофейный аппарат, чтобы не тревожить персонал из-за лишней порции капучино. Думала, что Столбов рассердится на такое барство, но он одобрил. Завтрак — заправка перед дневными трудами, пусть будет царским. Это ужину положено быть попроще, без намека на шведский стол.

Кстати, новый хозяин Кремля немедленно ввел новое правило: государственное спиртное — только на официальных приемах. Во всех остальных случаях, если есть потребность развлечься виски или родной, беленькой — пожалуйте, за свой счет. О том, как в Кремль для вечерних выпивок привозят водку в авоськах, один только «Московский комсомолец» публикнул три карикатуры, а в инете можно было найти десяток демотиваторов.

Завтрак длился почти полчаса. Дополнительным блюдом стала оперативная сводка — основные события ночи и утра, плюс обобщения по вчерашнему дню. Пять-семь листов бумаги. Не то чтобы новый лидер был завзятым традиционалистом и не одобрил бы электронный планшет, но сама Татьяна понимала важный психологический нюанс: новость на бумаге всегда смотрится серьезнее, чем новость на экране.

В дни журналистской юности она, думала, будто где-то в Москве есть некое правительственное информагентство — невидимая часть ИТАР-ТАСС. Вот оно-то все знает и снабжает руководящие органы подлинной информацией, тайными сводками, горькой или безвкусной правдой, без примеси желтизны, предвзятости и скрытых интересов.

Нет, не существует засекреченного источника самой правдивой правды, так же как и волшебной кремлевской таблетки, исцеляющей гайморит и диарею за один прием. И в купленной олигархом газете, и в ведомственном аналитическом отделе сидят живые люди, и свои причины ошибаться и врать есть у всех.

Поэтому в сводку входили и новости из президентской администрации, и информационных агентств, не важно, государственных или частных, а также из электронных газет. Некоторые были выделены красным или зеленым шрифтом.

Когда эта привычка только-только вошла в обиход нового хозяина Кремля, Татьяна следила, чтобы Столбов перед тем, как взять в руки листы, выпивал активированный уголь. Каждый раз напоминала бессмертные слова профессора Преображенского о том, что нельзя читать советские газеты перед едой, каждый раз вздыхала — увы, к царям совет не относится.

Столбов читал новости в тишине, отхлебывая крепчайший кофе, запивал молоком из бурой глиняной кружки. Лицо — бесстрастное, лишь иногда чуть слышно хмыкнет да губы сдвинутся в секундной злой усмешке, мол, предвидел такой оборот. И очень редко улыбался без злости.

Татьяна вполглаза смотрела за ним, угадывала, до какой новости дошел Михаил Викторович. Кредитный рейтинг России, по версии Блумберга, на той же позиции, что в январе — спасибо, не падаем дальше. Хуже с рейтингом самого президента: если верить «Леваде», ушел вниз на семь процентов за прошедший месяц.

Глава финансовой группы «Аристарх» вернулся в Москву из Лондона — тут Столбов усмехнулся особо зло. Два месяца назад едва ли не в буквальном смысле отряхнул прах родины со своих элитных подошв. Оказалось, поторопился. Не нужен он Британии ни как новый подданный Ее Величества, ни как русский беженец.

Затянувшийся зимний грипп пошел на спад, в школах отменен карантин — приятно, но лучше бы пораньше. Синоптики дружно согласны с тем, что зима была долгой, зато весна окажется жаркой до аномалии.

Столбов отложил лист, отхлебнул кофе, спросил:

— Ты была в Малоозерске?

— Только проездом, — ответила Татьяна, подливая апельсиновый сок, — задержаться без повода не захотелось.

Она поняла, до какой новости дочитал Столбов. В Малоозерске — Приволжский округ — обанкротился Станкостроительный завод, градообразующее предприятие, между прочим. К этой новости, подчеркнутой красным шрифтом, прилагалась короткая справка. Восемьдесят тысяч населения, пять процентов официальной безработицы, со скрытой — пятнадцать. Теперь, если завод закроет ворота, без дела останется треть города.

Печальную историю завода Столбов помнил в общих чертах. Станкострой еле пережил 90-е, барахтался в нулевые, завалился в кризис 2008. Добрый экс-премьер не позволил обанкротить завод по легкой схеме. Сам не присутствовал, ручку не протягивал, просто грозно рыкнул через приволжского полпреда, а тот заставил областной банк выдать кредит полуживому предприятию. Путин ушел, рыкнуть некому, и завод гикнулся.

— Ладно, — сказал Столбов. Татьяна поняла: к несчастному Малоозерску он еще вернется.

Не отрывая глаз от листа, нашел на столе плюшку, откусил. Это значило — пошли международные новости. Они хороши как напоминание — где-то есть свои проблемы. Война в Северной Африке продолжается, уже давно не нужная ни участникам, ни дальним заинтересованным лицам, но никто не хочет признаться, что ее начал, а значит и завершить ее не может никто. На ближайших выборах в Европарламент почти четверть голосов светит новой партии «Рассвет Европы»; победному маршу не мешает даже то, что захлебнувшийся злобой левый сектор называет партию «фашистской». По ту сторону Атлантики намечаются проблемы у лидера региональной нефтяной державы Уго Чавеса: проиграл муниципальные выборы, большие города знать его не хотят, а армия — в нейтралитете. Китай планирует новый железнодорожный путь в Европу, через Гоби и Среднюю Азию; сильный конкурент Транссибу.

— Без нас не обойтись, — заметил Столбов, заедая кофе вяленым персиком. — Если решили взяться всерьез, позвонят из Пекина.

Дальше — происшествия. Спасибо, что сегодня не на первых позициях в новостях. Хотя радоваться нечему. В Ставропольском крае на переезде товарняк смял «Фольксваген» времен канцлера Коля; шофер был пьян, переезд — без шлагбаума. Три трупа. Приговор в городе Афанасьевске по изнасилованию и убийству: еще в 2004 году пропали три девятиклашки, нашли их только сейчас, оказалось — надругались, убили, закопали дворовые же ребята, тоже малолетки. Один сейчас сидит, остальные — взрослые, законопослушные граждане. Раз были несовершеннолетние, то применен срок давности: освободили в зале суда, отпустили домой предаваться мукам совести. Из областного центра в Афанасьевск переброшен ОМОН — не случилось бы линчевания.

Столбов отставил чашку, быстро черкнул на листе резолюцию, зло сказал Татьяне:

— Значит, десять лет никто девчонок не искал, пока строители не наткнулись… Узнать, кто начальник РУВД. Тут же гнать с позором. На пенсии — прошерстить. Если просто ленивый дурак — одно. А если еще и хапал… Историю — на коллегию МВД. Напомнить: если пропали детишки-подростки, уголовное дело заводить сразу, по статье «убийство». Больше мороки, зато быстрее найдутся.

— И еще: оперативно исключать из базы, если нашлись, — добавила Татьяна. — История была с двоюродным племянником. В десятом классе учился, загулял с друзьями, папа добился, чтобы объявили всероссийский розыск. Он домой вернулся, а через полгода менты остановили, пробили по базе — ага, попался. Вытащили его из спецприемника через две недели, он потерял пять кило в весе и три зуба, но честь сохранил.

— В смысле, очко? — уточнил Столбов. — Молодец.

Новости закончились. Последняя была из цикла «ребятам о зверятах»: председатель Всемирного фонда «Обитаемая планета» Владимир Путин чипировал самку ладожской нерпы по кличке Альдога и выпустил в родное озеро.

Столбов слегка улыбнулся, улыбнулась и Татьяна. Вспомнили, как в декабре бывший лидер России решал свою судьбу. От поста посла в Германии отказался. Столбов понял — не хочет быть под начальством. Срочно зарегистрировали самый богатый и могущественный природоохранный фонд с генеральной задачей — восстановление и возрождение исчезающих и исчезнувших популяций.

— Понятно, — сказал Столбов, откладывая листы. — Идем ко дну и как всегда с оркестром. Передай в аналитическую группу, там пометки и поручения. Внеочередные дела не объявились?

— Есть, — ответила Татьяна, заметив про себя, что по-прежнему работает и пресс-секретаршей, и секретаршей вообще. — Телефонный разговор с китайским генсеком. В Пекине готовы к разговору после десяти вечера по Москве.

— Хорошо. Еще.

— Декабристы просят о встрече. Хоть на полчаса.

— Сегодня для них «окна» нет, — ответил чуть помрачневший Столбов. — На послезавтра. И пусть подготовят повестку дня — напишут, что хотят обсудить.

— Миш, сам же знаешь, ничего они не напишут, — вздохнула Татьяна. — Все их просьбы не письменные и не телефонные.

«Декабристами» называлась определенная категория соратников нового лидера — бизнесменов, спонсоров победы. Само собой, в этот неофициальный клуб вошли не прикормленные олигархи прежней системы, выделившие новой партии деньги прошлой осенью, по кремлевской разнарядке, а те, кто сделал ставку на Столбова отчаянно и отпето, до заранее собранного тюремного пакета, если Кремль начнет сажать столбовцев.

Эти вот Минины, рискнувшие судьбой и кошельком, встретились в середине декабря, выпили напитков по своему вкусу и создали «Декабрьский клуб». Председателем его стал, конечно же, Луцкий — король цветных металлов, первым предложивший деньги на кампанию Столбова, первым их давший.

…Кстати, выяснилось, что в аппарате президентской администрации действительно был список на арест лидеров и спонсоров партии «Вера». Среди олигархов Луцкий значился первым.

Теперь он требовал очередной встречи. Новый президент прекрасно понимал, для чего. И откладывал разговор — все равно ничего нового не сказать.

Столбов допил апельсиновый сок, сам же и нацедил в кружку ручной выжималкой. Сперва поставили электрическую, но когда узнал — есть механическая, велел заменить. С одной стороны, маленькое полезное физическое упражнение…

«С другой — сброс негатива», — подумала Татьяна. Обступили злые мысли, тряхнул головой, положил сразу два крупных цитруса, выжал ручку до мелкой прожилки на лбу, и хряп-хряп, закапал сок.

— Танюха, — сказал он, обтирая губы, — тебя в школе к директору вызывали?

— Бывало. Я до шестого проходила по категории «оторва-пацан», а в седьмом как-то сразу стала оторва-барышня.

— Тряслась?

— Немножко. Наш дирибас — Иван Борисович Шестун, дядей был строгим и солидным. Идешь к нему с хиханьками, а в приемной сразу станешь девочкой-идеалом, себя в зеркале не узнаешь.

— Вот. А я, заметь, через полчаса встречаюсь не с одним директором, а с двадцатью директорами директоров.

Татьяна вздохнула: да, впереди рабочая коллегия Минобрнауки. Официальный день начался.

* * *

11.05

Директора директоров смотрелись жалко и растерянно. Напоминали они учеников тепличной гимназии на выездном уроке ОБЖ. Или, скажем по-старому, НВП. Вывез их за город пожилой педагог, майор запаса — провести урок патриотизма на свежем воздухе, рассказать про героев прежних баталий. И объявил марш-бросок на двадцать километров по пересеченной местности — оврагам, болотцам, густой сорной зеленке.

Кадровых обновлений в верхушке Минобрнауки пока не произошло. Появилась пара замов — из провинциальных лицеев, но они держались скромно, напоминали стажеров, дело которых приглядеться, а потом уж впрячься в гуж.

С остальным руководством было так: Столбов навестил педагогическое министерство сразу после победы — так было и с прочими учреждениями. Созвал начальствующих, сказал:

— Знаю, что вы все гребли, как рабы на галерах. Думаете, власть сменилась, значит, можно весло бросить? Не торопитесь, дорогие мои, хорошие, помучайтесь еще немножко. К тем, кто чует за собой грешки — гребля-то бывает не только галерной, а еще и карманной, это относится особо. Честным трудом искупить можно почти все.

Иной раз вспыхивали обидой: не заслужили! Было так и у педагогов.

Столбов с улыбкой извинялся, предлагал обиженному высокому чинуше остаться для персонального разговора. Беседа на двоих, с двумя бумажками: декларацией о доходах за последние три года и справкой, именуемой «фактическая собственность». Упоминались в ней не только заработки, автомобили, квадратные метры и гектары самого чиновника, но и собственность дальних родственников и близких друзей. С лаконичным приложением, доказывающим, что эти люди ну никак не могли за последние три года позволить себе трехкомнатные апартаменты на Бульварном кольце или скромную латифундию в Краснодарском крае, на берегу Черного моря.

Обиды испарялись, разговор прекращался.

Сегодня среди присутствующих были двое участников такого вот безрадостного разговора. Они тряслись душой, заражая коллег нервозностью.

Рабочая коллегия, проходившая в Сенатском дворце Кремля, была, по сути, домашним заданием. Оно называлось «Концепция среднего образования в России до 2025 года». Министерские чины делали «домашку», как в забытые школьные годы: перезванивались с коллегами из других министерств, разве что не списывали. Пытались понять, как угодить новому хозяину Кремля. Написали и сегодня принесли на суд.

Началась презентация. Доклад — пять минут, минутный перебор — уже навязчивый колокольчик от модератора, выступай хоть министр. Минута на вопросы-ответы. Все ждали вопросов от Столбова, но он молчал. И поднимался следующий оратор.

Доклады чем-то напоминали сушеные соевые комья, из которых можно сделать хоть псевдотворог, хоть псевдосыр, хоть псевдобифштекс. Констатировался глубокий, и даже катастрофический упадок. Вяло ругали предшественников: отсталую советскую школу, развал образования в лихие 90-е, и продолжение развала в вороватые нулевые. Когда кто-то по второму кругу заявил о преодолении тяжкого наследия ельдинизма и путинизма, Столбов взглянул на оратора с такой злой ухмылкой, что докладчик уложился в четыре минуты.

Дальше было про сохраненные традиции, про лучшее в отечественной педагогике, про лучшее, взятое из международного опыта, но при этом и про нежелательность непродуманных экспериментов…

Тут Столбов прервал выступающего.

— Это смотря какие эксперименты, — улыбнулся он. — Дурные эксперименты не нужны никому, а вот умные — очень даже нужны.

Ответ — молчание. Оратор взглянул на президента, уловил короткий кивок, правильно понял и сел.

— Спасибо, — сказал Столбов. — Относится ко всем. Ваше видение концепции я уже понял и с проектом знаком. Не только знаком. Успел отдать его на рецензию и даже получить результаты.

Аудитория — дяденьки в строгих костюмах, чиновные дамы со строгими прическами — взглянули с настороженным недоумением: что за рецензенты? Иностранные?

— Кто они? Ваши коллеги, — Столбов, казалось, услышал непроизнесенный вопрос. — Я дал распоряжение рекорам. Кто такие рекоры, надеюсь, знаете?

Несколько секунд длилось суетливое переглядывание, взгляды-намеки. Мол, я знаю, конечно, но знать не начальское дело, пусть выступят подчиненные. «Мы-то знаем, — казалось, говорили подчиненные, — но отвечать дело начальства».

— Это региональные координаторы, проводящие на местах политику нового руководства, — наконец сказала дамочка, с вольной, можно сказать, игривой прической. Столбов кивнул.

— Можно и так. Рекоры — это, в общем-то, обычные люди, которые за последние двадцать лет не спились и не свалили за рубеж, но смогли что-то сберечь или создать, без воровства и прямой связи с ОПГ. Таких вот людей я нахожу или мне находят. И я ставлю им тяжелую и неблагодарную задачу: проследить, чтобы в регионах, а также и в Москве, мои реформы проходили без саботажа, воровства и обычного маразма.

— Понятно. И вы отдали проект на рецензирование этим комиссарам? — спросил невысокий, молодой, но капитально лысый зам.

Столбов пристально посмотрел на него, оценивая в полном смысле слова. Костюмчик от Маррини за полторы тысячи евро. Запонки, каждая стоимостью в костюм выпускного бала сельской школы. Часики, Тиссо-эксклюзив, продолжим сравнение — трехмесячный фонд зарплаты районной средней школы. Даже имя вспомнил — Иван Сорин. Компромата — лет на пять. А ведь смельчак. Не стал прибедняться, не стал отсиживаться. Надо попробовать его сохранить, дерзость понадобится.

— Не им. Я, когда общался с рекорами, кто помоложе, спрашивал впечатление от школы. Кто-то говорил: «Вышел за порог и забыл поскорее». Кто-то: «Всему обязан Сергею Иванычу». Я выясняю, кто этот Иваныч — учитель или директор. Учитель — ладно, если директор — уже интереснее. Школьный директор — губернатор в миниатюре. Ему и балбесов довести до последнего звонка, и здание содержать, и с родителями объясняться. Да еще вытерпеть все реформы и инициативы вашего министерства. А это все равно что выжить под монгольским игом или фашистской оккупацией.

Последние слова Столбов произнес без улыбки. Резко хлестнул, так, что минобразовцы вздрогнули, уперлись взглядами в стол. Сорин незаметно сел.

— Так вот, — с прежней мягкостью произнес Столбов, — я поручал узнать, сколько у этого директора за последние годы из школы выпущено состоявшихся людей. Тех, кто устроился в фонды менять бумажки на бумажки, не рассматривал. А руководителей в реальном секторе. И когда две недели назад таких вот директоров средней школы, выпускающих качественный продукт, набралось десять человек, все они фельдъегерской почтой получили проект вашей концепции. С моей личной просьбой: внести свои поправки, чтобы получить школу, за выпускников которой не должно быть стыдно. Ни мне, ни вам.

Секретарша раздала бумажные папки. Кто-то сразу сунул в них нос, кто-то глядел с тревогой, не раскрывая. Так бедный, но понтоватый подросток, пригласив подружку вместо фаст-фуда в ресторан, робеет раскрыть книжицу счета.

— Директора, как я и предполагал, оказались людьми деловыми, — продолжил Столбов, — за неделю откликнулись все. Люди они разные. Тут и директор московской языковой гимназии, которую в прошлом году чуть было ваша братия не закрыла за излишнюю элитарность. Точнее, — Столбов опять хлестнул взглядом и фразой, — за то, что никакая элита там не учится, сами знаете, элита учит детей в Англии. Тут и директор районной школы, о которой просто забыли. Ну, ученики бывшие помнили, потому она и выжила. Но мысли у этих разных директоров примерно схожие. И взгляд на российскую школу, точнее, на смысл ее реформирования, у них одинаков.

Пауза. Столбов опять посмотрел на педагогический генштаб, ожидая то ли вопросов, то ли возражений. Но в ответных взглядах читались лишь раздраженная усталость и неслышные реплики… Сколько этих самых реформ было… Опять за старое, то есть за новое… Неужели непонятно, что в этой стране, с этим народом не то, что ничего не построить, но ничего не перестроить… Сохранить бы, и то вряд ли.

И все-таки под пеплом усталости и страха (кто из присутствующих не воровал, не пилил?) тлел уголек интереса. Поэтому, не дожидаясь окончания президентской речи, заглядывали в папки.

— А цель, дорогие мои, хорошие, наша общая цель вот какая: выпускать ученика с хорошими базовыми знаниями. Умеющего работать головой, а также не стыдящегося работать руками. Школа, в которой настоящего умника определят годам к двенадцати и дадут ему такое образование, будто он родился в вашей семье, Иван Анатольевич, — взглянул на Сорина, тот от неожиданности вздрогнул, уронил папку на пол, — а если ученик, наоборот, учиться не хочет, то сориентируют его на хорошую, честную физическую работу. Всех до одиннадцатого класса тащить не будем. Это так, генеральная цель, а конкретных идей много. Уже прочли?

Дамочка с вольной прической, успевшая пролистать треть плана, подняла глаза на Столбова.

— Михаил Викторович, это же революция!

— Нет, — улыбнулся Столбов (лучше бы хмурился!). — Революция в образовании кончились. Это контрреволюция. Да, вот еще: у двоих здесь присутствующих дети учатся в Англии. Сейчас март. Первого сентября они пойдут в российскую школу. Если сами не выберете — подскажу, где в порядке и со знаниями, и с безопасностью. Если не пойдут, то родители — сами на выход. Шеф-повар, который боится обедать в своем ресторане, увольняется и топает в пирожковую.

* * *

13.15

Финляндия — северная соседка России, но климат там мягче. Наш март еще зимний месяц, а здесь, в садике возле виллы, и газон освободился от снега, и травка пошла в рост. Впрочем, солидные мужчины, собравшиеся на просторной веранде, думали не о весне, но о таком прозаическом деле, как собственная безопасность.

— Андрей Васильич, нехорошо! Опоздать на час — не по пацански. Мы уже начали думать, будто вас перехватили агенты столбовской гэбни.

— Не думали, — грубо ответил Андрей Васильич, мужчина средних лет, в кожаном плаще и кожаном меховом кепи. — Если бы подумали, что меня арестовали, то сейчас наперегонки чесали бы в хельсинкский аэропорт.

— Ну, не знаю, как товарищи по несчастью, а я, Васильич, в вашей стойкости не сомневаюсь, — продолжил ехидный наезд пожилой господин в костюме от Бриони, не очень гармонировавшем с беседой на веранде. Его кислая ухмылка, вдумчиво презрительный взгляд и сноровка носить костюм напоминали, что бывших парторгов, как и бывших шпионов, не бывает. — Все равно, почему опоздали на час?

— Гребаная граница, — рыкнул Васильич. — Я изначально заложил, что с финской стороны придется задержаться, думал, хоть нашу пролечу. Буй вам! Полтора часа проторчал в общей очереди. Будто пол России решило съепаться от Столбова в Финляндию.

— Не будем выдавать мечты за реальность, — желчно заявил дяденька, по возрасту вполне способный считаться старейшиной собрания. — Россия пока от Столбова не бежит, просто Андрюша сам убедился: на границе бывают пробки. Я-то, когда понял, что больше по мидовскому списку не проехать, не стал выеживаться и езжу только жэде — быстро и уютно. Давай, Андрюша, садись и калякай о делах наших скорбных.

— Да не скорбных — прискорбных, — зло сказал Андрей Васильич. — Я новости привез.

— Какие?

— Плохие. Других сейчас не бывает…

Почтенное общество вздохнуло. Надо же: еще полгода назад считали, что страна под ними. А теперь на родине даже и встретиться не решились. Как оппозиция царских времен, поехали в Финляндию, посовещаться.

Жило-было садоводство «Мельница». Название — простое и хорошее, чего же спрашивать, что означает? Все равно, товарищи-садоводы спрашивали у местных краеведов, почему озеро зовут Мельничным? Те отвечали: на реке, что в озеро впадает, в финские времена стояла мельница. А по другой версии, эта речка-озеро имеет какое-то отношение к волшебной мельнице Сампо, что способна намолоть всякое добро и обогатить обладателя.

Вторая версия оснований не имела, но по практике так и вышло. Вроде бы, обычное садоводство, ну, пусть элитное, пусть родилось в 90-е, когда у всех машины, потому и в стороне от железных дорог. Однако в нулевые годы оказалось, что каждый член садоводства, если он не последний лох и если парился в баньке с председателем, да кушал шашлычки в его же компании, устроился на зависть миллионерам 90-х, купившим виллы на Кипре.

А дело в том, что председатель «Мельницы», с конца тех же 90-х, жил и работал в Москве. Ценил он в людях больше всего надежность, верность обязательствам, причем не всегда озвученным. Поэтому партнеры по садоводству устроились так, как бывает в сказках, про внезапно обретенных покойных дядях-миллиардерах. С той только существенной разницей, что дядька оставил миллиард, а тут миллиарды росли на миллиарде. «Мельница» превратилась в закрытый клуб близких людей. Кто качал нефть, кто ее транспортировал, кто строил терминал для перекачки, кто стал директором банка, финансировавшего все эти операции. И никаких проблем, никаких преград, никаких проверок и претензий. Только небо, только ветер, только счастье впереди…

Потом настала та самая злосчастная осень, когда небо посерело, ветер переменился, а счастье — сдулось. Бывший председатель кооператива и бывший президент, теперь же и бывший премьер, устроил импровизированное собрание «Мельницы». Объяснил, что со Столбовым он говорил, и тот, приватно, подтвердил свои публичные обещания: никаких посадок, никаких личных репрессий. Но неприкосновенность постов и капиталов не гарантируется. «Мы побежденные, — признал он, — торговаться нет смысла. Вам удачи, и имейте в виду, теперь я забочусь только о диких животных».

Само собой, в такую подляну судьбы поверить непросто. Была встреча со Столбовым. Тот шутил, смеялся, переспрашивал: «Так вы тогда, в декабре, хотели меня ликвидировать?» Потом сказал совершенно серьезно:

— Давайте-ка определимся. Или вы считаете, что ваша собственность вполне законна и выдержит любой аудит. А также уголовное расследование. Или я считаю вас не жуликами и мошенниками, а просто людьми, которым очень повезло. Вроде, нашли клад. Что полагается за найденный и сданный клад? Правильно, двадцать пять процентов. Вот столько и можно оставить себе. Публично каяться не надо, просто вернуть три четверти. Это мне придется каяться перед избирателями, почему вам столько оставил. На раздумье — полгода. Что потом? Теряем и деньги, и свободу.

Был март. Шел четвертый месяц ультиматума.

* * *

— Что вы успели обсудить без меня? — спросил Васильич.

— Ничего серьезного, — ответил «Бриони», — только Николаич рассказал подробности своего общения с Евросоюзом.

— Можно повторить для опоздавших?

— Да и повторять нечего! Как говорил Козьма Прутков, «какая рифма на слово Европа, надо спрашивать у Бутенопа». Так вот, тля, я понял, на это слово только одна русская рифма есть! После встречи со старым моим дружбаном, князем — парламентарием…

— С Францем Карловичем, что ли? — лениво спросил «Бриони», мудрец-всезнайка.

— С ним самым, — ответил Николаич, дядька лет сорока, с лысиной Котовского и усами Буденного. — С Францем фон Гогенлоэ. В роду одни крестоносцы и паладины, помнит прадедов до десятого колена. Такого уже учить ничему не надо, так и рождается весь воспитанный, политесный. Министр хороших манер! Я понял, для чего эти манеры и политесы. Для разводки!

Общество потребовало уточнений.

— Я на этот раз его просто прижал. Уже без намеков, прямо говорю: «Вы председатель парламентской комиссии. Если сделка будет успешной, вы гарантируете, что не будет никаких расследований, мол, откуда денежки в нашу экономику?». Он: «Надеюсь, но гарантировать не могу». Я ему: «Давай, как взрослые люди — сколько и кому надо занести?». Он: «Гарантии все равно не будет». Я чуть не ору: «В несчастную, депрессивную экономику вашей депрессивной страны будет вложено двадцать миллиарда евро! Не понимаете?!». А этот фон руками разводит: мол, все понимаем, да я только «за», если бы все только от меня зависело…

— А ведь когда в две тысячи десятом его назначили почетным директором «Вест-нафты» — синекура на триста тысяч евро в месяц, он сумел объяснить, что именно от него очень многое зависит, — ехидно заметил Бриони.

— Вот именно! Мало триста тысяч в месяц. Как только его ни обхаживали! Понятное дело: экс-министр, не последнее рыло в своей партии, ко всем имеет подход. Чего ему ни дарили: и Кандинского, и саблю из Златоуста — со справками на вывоз пришлось натрахаться. Я еще в позапрошлом году принимал его у себя на Валдае, в баньке парились. Я ему по пьяни предлагал: хошь, прямо сейчас поедем, медведя застрелим? Хошь, прямо сейчас девку борзыми затравим, как у Достоевского?

— У Достоевского был мальчик, — уточнил Бриони.

— Какая, нах, разница? А он лежал на полке, мудями к потолку, и хохотал: «Рус-экзотик». Целовались потом, разве что не трахнулись. А теперь: «Если бы только от меня зависело». Надо было эту Европу в сорок пятом всю до Атлантики вы…бать, а потом еще раз.

— Время упущено, — вздохнул Бриони, явный модератор заседания. — Ладно, грустные новости с Запада понятны. Нас там никогда не любили. Любили только наши деньги. Васильич, какие ваши плохие вести с Родины?

Васильич неторопливо, почти без матюгов, рассказал о своих переговорах в новой президентской администрации. А переговоры шли на ту же тему, что и с коварным европейцем, потомком паладинов. От имени всей «Мельницы» Васильич прощупал почву: можно ли договориться? Внести какую-нибудь сумму в какой-нибудь новый фонд, этак миллиарда три евро. Пообещать слушаться, рулить бизнесом так, как скажет координатор от новой власти. А если скажет: уйди с площадки, то уйти по-хорошему, продав бизнес за честную дену, как когда-то Абрамович. Плюс — полная лояльность, никакого политического блудняка. Взамен — забыть, сколько денег осталось у «Мельницы». Разве не разумно?

Собеседник ответил: да, разумно. Но все равно шансов на вариант нет. Столбов как решил — 25 процентов, так и стоит на своем, без компромисса. И все козыри у него — данные о собственности «Мельницы», не утаишь. Еще раз предложил согласиться на четверть, даже удивился: у вас же, в среднем, пять миллиардов у. е. на человека. Ну останется один миллиард, все равно — мечта Остапа Бендера.

— Я даже материться не стал, — вздохнул Васильич, — просто его спросил: а ты сам мог бы за месяц все свое имущество сложить, продать и оставить себе четверть? Он только и ответил: у вас было четыре месяца.

Минута была наполнена матерными междометиями и проклятиями. Кто-то молчал, верно, подсчитывал, как он сможет из всей своей собственности за месяц выкроить четверть.

Когда собрание приумолкло, парторг-Бриони не спросил даже, утвердительно заметил:

— Выходит, уважаемые товарищи по несчастью, как ни крути, а вариант остается только один. Плохой, некрасивый, опасный вариант, лучше которого мы ничего не найдем.

— Отставка под Шопена? — спросил кто-то. Бриони кивнул: пусть люди свои, пусть территория перепроверена на предмет «жучков», есть вещи, о которых вслух не надо.

— Слушайте, а почему его тогда… ну, когда он только лез в Кремль? — спросил Николаич, не самый богатый и знатный член клуба. Потому и не присутствовавший на нервных совещаниях прошлой осени.

Бриони ответил не сразу.

— Это сказать легко. На деле — не так. Всегда есть страх — отдача замучает. И потом, честно говоря, казалось — пронесет. Не псих, не отморозок, никого в Гаагский трибунал не сдаст. Сам насосется, друзей насосет и успокоится. А он и вправду отморозок.

— За месяц-то успеем? — спросил Николаич. Бриони пожал плечами: как получится.

— Еще вопрос можно? — продолжил неугомонный Николаич. — Если наше уважаемое собрание прошлой осенью, простите, бзднуло решить проблему, когда он был обычный гражданин, лидер непонятной партии, то сейчас-то, когда у него в кармане и ФСО, и ФСБ, и сам-то он живет в Кремле… Не маловаты ли шансы?

— И да, и нет, — философски заметил бывший парторг. — Тогда, дурацкой прошлой осенью, вокруг него была стена понадежней кремлевской. Толпа фанатов, готовых за него сдохнуть. Причем — без кавычек. Реальных психов и отморозков, рвавшихся во власть. Скажу по небольшому секрету: и «казачка» заслать пытались, и перекупить тех, кто поближе к телу. Не вышло. Засуетились поздно, а там у них такой уже драйв пошел — до власти рукой достать. Под таким наркозом человек предложения не воспринимает.

— А сейчас?

— А сейчас, по скромным, отрывочным сведениям, прежнего монолита уже нет. Власть взята, наркоз прошел. Столбов пока еще никого в миллионеры не произвел и не планирует, поле для торга открыто. Вот сейчас-то, может, и сдадут.

* * *

15.00

«„Вертушка“ комфортной не бывает», — в очередной раз подумал Столбов. Эту нехитрую истину, рожденную еще в Афгане, он проверял неоднократно. Вертолет может быть маленьким или большим, нашим или импортным, наследием советских времен или изящной штучкой прошлогоднего выпуска. Все равно самый комфортный вертолет — это самолет.

Но взлетно-посадочной полосы под аэропланы в Кремле не было. Поэтому до «Шереметьево-2» приходилось добираться вертолетом. Там ждала канцлер Германии.

Вообще-то, госпожа Канцлер летела в Китай, и остановка в России была для нее отклонением от маршрута. Значит, есть о чем поговорить.

В переговорные апартаменты Столбов прибыл за пять минут до приземления гостьи. Внутреннюю комнату недавно обновили, избавили от прежнего державного пафоса: к чему он на неофициальной встрече? Аэропорт — это аэропорт; гул постоянно взлетающих самолетов не давал расслабиться, кресло — изящная реплика мебели времен барокко — казалась сиденьем в зале ожидания, а в мозгу пиликал звоночек: не на твой ли рейс объявили регистрацию?

Канцлер объявилась со спецназовским проворством, минут через десять после посадки. Неофициальный визит церемоний не предполагал, но все же Столбов отметил: торопится, время даром не теряет. Встречались они впервые.

Без переводчика не обошлось. Пусть российский лидер и подтянул свой английский, все равно с толмачом проще, беседа не застопорится от необходимости найти нужное слово. Секретных тем сегодня не предполагалось.

Гостья предложила беседовать стоя, Столбов согласился. Ей лететь еще добрую половину Евразии, насидеться успеет.

Началось с комплиментов.

— Ваша борьба с коррупцией оказалась большим, чем разговоры, — с улыбкой сказала она. — На днях я побывала на съезде Восточной инвестиционной палаты. Говорят, что в России что-то изменилось. Гранды, хозяева автомобильных концернов и производители труб ничего не заметили, зато бизнесмены поменьше — довольны. Они всегда были откровенны: чтобы в любой российской области был успех, необходимо браться за дело, если на открытие проекта можно пригласить губернатора и начальника ФСБ. Да и то такое сопровождение спасало от побор только на этапе создания проекта. Когда завод начинал работать, приходилось предусмотреть фонд для взятка. Теперь вице-президент палаты герр Шмидт сказал, что можно вкладывать деньги, даже не пригласив на открытие губернатора.

— Бизнес доволен и готов вкладываться? — спросил Столбов.

— Герр Шмидт — старый лис бизнеса, — продолжила канцлер, уже без улыбки. — Он впервые оказался в России, еще когда Брежнев начал продавать газ в Западную Европу. Поверьте, он знает русского чиновника так, что может читать лекции молодым русским бизнесменам. Он считает: ваши чиновники ждут. Они хотят понять, насколько вы опасны. Точно так же они ждали три года, когда пришел Путин. Потом они поняли, что новый президент опасен только для строптивых олигархов.

— Может быть, мне кого-нибудь расстрелять? — развел руками Столбов.

Переводчик на миг запнулся, но Столбов кивнул — валяй дословно. Канцлер — почти советский человек, шутку поймет.

— Я на пути в страну, где эта мера общественного порицания применяется довольно часто, — ответила канцлер. — Коррупцию в Китае не вывели, но, конечно, она не такая наглая, как мне жаловались те, кто работает с Россией. Кстати, в Китае на вас мне тоже будут жаловаться.

— На наш скромный протекционизм? — спросил Столбов.

— Да, на него. Не скрою, для меня лично он оказался большим сюрпризом, чем ваша борьба с коррупцией. Вы решили поиграть в закрытый рынок?

— Что поделать, — ответил Столбов, — я же обещал, что ВТО нашей промышленности вредить не должно. Германии как раз грех жаловаться: вы производите то, чего Россия не делает сама, а таким товарам — зеленый свет со спецсигналом. Китай, да… Автомобили — пожалуйста, наш автопром им пока не конкурент. А вот с текстильными товарами другая ситуация. Нам нужно спасти свою промышленность.

Официантка принесла крепкий кофе с мелкими крендельками — изящный повод сменить тему разговора.

— Хотя бы в Китае на меня не будут жаловаться по поводу Бурбура? — спросил Столбов, прихлебывая кофе.

— В Китае не будут, — улыбнулась канцлер, но тут же продолжила без улыбки: — Я тоже не хочу жаловаться, но очень бы хотела узнать, почему вы предоставили убежище диктатору, свергнутому своим народом?

«Эк фразочку-то загнула, будто меморандум зачитала», — подумал Столбов. И ответил так:

— Все просто. Это наш сукин сын, а мы в ответе за всех кого приручили, даже за сукиного сына. Мы его когда-то кормили: оружие, кредиты, он голосовал за нас в ООН. Так что теперь мы отвечаем за его жизнь. Да, мы его вывезли на самолете в Россию и не выдадим по любой повестке. Считайте наше поведение сталинским коварством. Или, напротив, традицией нации Толстого и Достоевского — призываем милость к падшему. Как вам удобно, так и считайте.

Канцлер молчала, только кивала. Не в знак согласия, а констатировала: я услышала.

— А вы не боитесь, что отношения с его страной разорваны навсегда?

— Нет. Революционный энтузиазм пройдет, и его буйный народ поймет, какую услугу мы ему оказали. Сейчас бы его расстреляли, и у всей нации возник бы комплекс Чаушеску. Пусть подождут лет десять. Может, опять захотят выбрать в президенты. Или не выбрать. Но с трупом вариантов меньше, его можно только торжественно перезахоронить.

Канцлер помолчала. Допила кофе.

— А если завтра такая же история случится с Уго Чавесом? — наконец спросила она.

— И его примем, — беспечно ответил Столбов. — Если он не направится в Китай. Ведь китайцы вложили в Венесуэлу в три раза больше, чем мы.

— Пекин его не примет, — без тени улыбки сказала канцлер. — Китай для этого достаточно прагматичная страна.

— Россия тоже. У нас своя национальная модель прагматизма.

Скользкую тему оставили. Поговорили о культуре, о будущих фестивалях.

На прощание Столбов спросил гостью:

— Правильно ли я понял — вы спросили про Барбура и Чавеса по поручению всего ЕС?

— Да. Считайте, это был вопрос от Европы.

— А как относятся в Европе ко мне? Вообще, ко всему, что произошло у нас с прошлого декабря?

Канцлер помолчала. А потом улыбнулась совсем искренне и неофициально.

— Как ваши чиновники и наши бизнесмены вместе взятые: боятся и надеются. Кроме того, я пару раз слышала: «Похоже, мы скоро поймем, чего Россия хочет на самом деле».

— Согласны?

— Я согласна.

Это была не последняя фраза беседы. На прощание канцлер протянула Столбову записку. Ее он прочел лишь в самолете.

Текст был русским, написан чернилами, без ошибок:

«Наши спецслужбы предупредили меня: в вашем ближайшем окружении есть предатель. Остерегайтесь».

* * *

17.00

Статья 18 Конституции Российской Федерации гласит: «Права и свободы гражданина являются непосредственно действующими». Но, как известно, права и свободы действуют сами по себе не чаще, чем машина ездит без шофера. Другое дело, когда есть гражданин, готовый дать правам и свободам непосредственное действие.

Таковых граждан в новой, столбовской России оказалось довольно много. Каждый месяц, восемнадцатого числа, они собирались на Пушкинской площади, чтобы заявить на всю страну о своих претензиях к власти. Средство было: по распоряжению правящего режима неподалеку от терпеливого Александра Сергеевича находилась телекамера для трансляции по «России-24».

В прошлый раз свобода в прямом эфире кончилась на восьмой минуте — дракой. Сегодня оппозиция вроде бы договорилась и акция в рамках «Стратегии-18» должна была пройти мирно. Микрофонное время разделили три главных оппозиционных блока: «Объединенные гражданские силы», «Левый альянс» и «Русский реванш». Хотя «граждан» было существенно больше, но на вчерашнем заседании координационного штаба порядок выступлений разыграли в «камень — ножницы — бумага», в «орлянку» и даже погадали на Конституции. Вышло, что первым к микрофону выходить ОГС, потом левакам, далее — реваншистам. Огээсники возрадовались, реваншисты удовлетворенно заметили: за нами последнее слово, а левые уверенно заявили: после нас вся страна переключит телевизор, все равно никто лучше не скажет.

Конечно, были и другие претенденты на микрофон. Но главные оппозиционеры решили оставить политической мелюзге не больше пятнадцати минут. Пусть сама решает: установить очередь или толкаться.

До прямого включения оставалось всего ничего. Ни переносных барьеров, ни металлоискателей на площади не было. После смены кремлевской власти столичная мэрия внезапно прозрела: на митингах терактов никогда не бывало и зачем дополнительные барьеры, причем в полном смысле слова? Поэтому народ вольготно толпился в сквере, топтался по еще заснеженному газону. Омоновцы поглядывали на них из припаркованных автобусов: у них был приказ вмешиваться только после начала «большой драки» — ее должны были определить офицеры, внедренные в толпу.

По договоренности с телевизионщиками ни ведущего, ни оператора возле камеры и микрофона не было. Так, считай, шли люди по улице, нашли камеру и давай говорить, что вздумали.

Аппаратуру, к слову, брали у коллег с телеканала «Моя планета», рассчитанную на съемки в тайге и джунглях, чтобы аппаратура выжила бы и в медвежьих лапах, и попав в водоворот обезьяньей свадьбы.

Прямой эфир начался. Два десятка «гражданских силовиков» выстроили защитный коридор — пусть лидеры спокойно отговорят свои четверть часа. Говорить приходилось прямо в микрофон, и все равно до телезрителей доносились выкрики политически озабоченных граждан, не вошедших в один из трех альянсов: «Где ваша демократия?!». А также: «Где ваша справедливость?!» и «Вы патриоты или пидоры?!».

На этом невежливом фоне и начал речь председатель ОГС, молодой политик Слава Мылов.

— Здравствуйте! Прежде всего, спасибо тем, кто пришел сегодня на эту площадь. Радостно видеть людей, которым небезразлична судьба гражданского общества.

Короткая ораторская пауза.

— К сожалению, больше радоваться нечему. Мы поверили в очередной раз. И в очередной раз были обмануты. Что изменилось? Я включаю телевизор и опять вижу Путина. Пусть теперь он не целует девочек в пупок и не бороздит поля на новых комбайнах, а только выпускает диких животных, меня это ну совсем не радует. Он должен не выпускать барсов из вольера, он должен был занять место Ходорковского. Шконка освободилась — пжалста, Владимир Владимирыч! Ладно, с Путиным договоренность. А как с остальными? Когда будет большой и показательный процесс над ворами и мошенниками прежнего режима? Когда?!

Реплика сорвала заслуженные аплодисменты. Хлопали и левые, и реваншисты. Что-то одобрительное покрикивали даже недопущенные ораторы.

— У меня, как и у многих граждан, есть подозрение, что это неспроста. Путинизм сохранился, только поменял первое лицо. Мы все ждали суда над негодяями и восстановления допутинской политической системы. Вместо этого мы получили царя, который совещается с отставными офицерами и уже скоро произведет их в генералы и фельдмаршалы. Полиция получает новые права, продолжается клерикализация, общество готовится к наступлению на гражданские свободы. Будут закрыты границы с нашими братьями по СНГ! Людей пересчитают, как скот! Наша победа украдена!

— Где конструктив?! — донесся чей-то крик.

— Он прост, — повысил голос Слава. — Во-первых, отмена всех политических законов, принятых преступным режимом Путина, после захвата власти в двухтысячном году. Во-вторых, создание переходного общественного правительства, контролирующего нынешнего президента. В него войдут видные политики, экономисты, общественные деятели, способные предложить России модель цивилизованного развития. Если господин Столбов согласится на эти условия, я готов считать себя членом партии «Вера», как прошлой осень. А пока…

Слава огляделся, глубоко вздохнул и сказал, пытаясь (неудачно) подражать Станиславскому:

— Не верю!

Раздались сдержанные аплодисменты.

— А поверим мы только при одном условии…

Но условие озвучено не было. Микрофон взял сопредседатель ОГС Андрей Борисович, диссидент с полувековым стажем, сидевший еще при Хрущеве. При Брежневе его покарали психиатрией и выдворили. При Ельцине он вернулся и с тех пор жил в России, критикуя власть со всем запалом праведной ненависти свободного гражданина, живущего в вечно несвободной стране.

— У меня принципиальное несогласие с коллегой. Как говорил мудрый Омар Хайям: «Ты лучше голодай, чем, что попало есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало». Сегодня войти в правительство Столбова — это хуже, чем быть вместе с кем попало. Это значит сотрудничать с людьми, на руках которых кровь невинных жителей Афганистана и Северного Кавказа, с людьми, которые гордятся своим советским прошлым. Идти на сотрудничество с такой компанией — не просто сделать ошибку. Это, как говорили у нас на зоне — ссучиться.

— Простите, — растерялся Слава, — а как же Ходорковский? Ведь он же согласился…

— Ссучился, — радостно констатировал Андрей Борисович. — В тюрьме себя сохранил, а как вышел на волю — пошел на недопустимый компромисс. И это относится к каждому, кто будет сотрудничать с новой властью, не добившись от нее принципиальных условий.

— Андрей Борисович, — взмолился Слава, — у меня еще две минуты, потом вы.

Однако Андрей Борисович выпустить микрофон уже не мог просто физически. Он сжимал его, как окруженный боец последнюю гранату, и тараторил, будто включил запись:

— Российская власть должна морально переродиться. Покаяться за прежние преступления путинизма, ельцинизма, сталинизма и царизма. Только при этом условии сотрудничество с ней не сделает человека нерукопожатным…

Если Слава на словах был почтителен, то его руки действовали по своей программе. Он пощекотал Андрея Борисовича под мышкой, выхватил микрофон.

— Уважаемые собравшиеся. Мой уважаемый коллега озвучил…

Андрей Борисович и сам вцепился в микрофон. Создался паритет: никто не мог продолжить выступление, оба вежливо боролись.

Группа прикрытия, создавшая живой коридор, разделилась. Одни оказались сторонниками Славы, другие — Андрея Борисовича. Осторожно толкая друг друга, граждане пытались разъединить борцов.

Разлад в рядах либералов не ускользнул от «Левого альянса». Сначала в рядах старичков и старушек с красными гвоздиками на пальто возник ропот: «Сами не говорят и другим не дают». Потом революционная молодежь решила действовать. Она образовала клин, способный с разбега пробить омоновскую цепь, не то что почти распавшийся ряд либералов. Поэтому Слава, уже уверенный, что микрофон у него в руках, увидел, что переходящим трофеем гласности завладел Сережка Молодцов, агитатор и главарь всей столичной радикальной комсомолии.

— Ваше время кончилось! — заорал он так, что проснулись голуби на чердаке киноцентра «Россия».

— У нас еще четыре минуты, — возмутился Андрей Борисович.

— Ваше время кончилось еще в семнадцатом году! — столь же громко уточнил Молодцов. — Дорогие товарищи, российские трудящиеся, как видите, эти господа так и не смогли решить с девяносто первого года, кто лучше — Гайдар или Явлинский. Что лучше — дикий капитализм или лицемерный социал-демократический обман трудящихся. Именно эти люди привели к власти и Путина, и наемника международно-националистического и олигархического капитала — Столбова. Его задача — приватизировать и продать все, что не было отнято у народа при Ельцине и Путине!

Говорить Молодцову было нелегко. Одной рукой он удерживал микрофон, другой — отбивался от окружавших его либералов. Товарищи по партии пытались создать надежное кольцо, но оно то и дело прорывалось объединенными гражданами, тянувшими руки к Молодцову.

— Что мы можем делать сейчас? — резко выкрикивал он, размахивая микрофоном. — Очень много. Устраивать забастовки, пикетировать предприятия, на которых особо цинично нарушается Трудовой кодекс. И всегда быть готовыми нанести решительный удар по олигархическому капитализму и его ставленникам в Кремле. Поднимется мускулистая рука рабочего класса…

От начала свободного митинга прошло лишь восемь минут, но «Русский реванш» решил, что оппоненты будут делить микрофон целый час. И вмешался. Реваншисты понимали, что им придется прорывать слоеный пирог из либералов и леваков. Поэтому применили домашнюю заготовку: трое членов «Опричного царства», явившиеся на площадь не только с метлами, но и конные, разогнались и с диким гиком доскакали до микрофона. За ними ударил пехотный клин, правда, застрял в визжащей толпе, прыснувшей в сторону от лошадей.

Молодцов не успел договорить про мускулистую руку рабочего класса, как его обожгли арапником, а микрофон оказался у «опричника» — Семена Громова, известного в ЖЖ под ником grom-pogrom.

— В Кремле новый царь! — заорал Гром-погром. — Кто он? Гроза-государь или расстрига-самозванец? По делам узнаете их! Столбов, где твои дела? Почему демонские капища на Красной площади не разорены? Почему Русь живет по безбожному календарю и пишет красным алфавитом? Почему сергианство и экуменизм не осуждены? Почему жидовствующие на свободе? Когда начнем экзекуции и депортации?

Список претензий был большим, но зачитать до конца его не удалось. Крепкий физически либерал и мускулистый комсомолец сволокли всадника с коня, выкрутили из рук микрофон.

После этого к источнику гласности рванулись все. Вырывали микрофон из чужих рук, подносили к губам, но тут же теряли, почти ничего не произнеся.

Тот, кто не хотел драки, или не добрался к эпицентру, вдруг забеспокоились и даже начали по мере сил освобождать пространство. К микрофону неспешно и неотвратимо пробивалась арт-группа «Каллы» — «самые чистые художники в навсегда запачканной стране». Судя по пластиковой канистре, в которой плескалось нечто коричневое, они приготовили очередной «каллаж».

— Дамы и господа! — громко сказал Светлый Воин — лидер группы, конечно же, в белом плаще. — Сегодня мы совершим символическое прощание с гавнорашкой.

Он поднял пульверизатор, направил на толпу. Настала такая тишина, что было слышно, как хлюпнул насос.

Гром-погром, так и не сумевший забраться в седло, выхватил из ножен достаточно качественную реплику старинной сабли, с диким ревом оказался возле «калл» и перерубил клинком шланг.

— Вандал! — возмутился Светлый Воин.

Происшествие стало сигналом для ОМОНа — драться можно, но без холодного оружия. Вздыхая и матерясь, сотрудники вывалились из автобусов и двинулись цепью к толпе.

* * *

17.30

— Может, это лучше давать в записи? — сказала Татьяна.

— Аппетит испортило? — спросил Столбов.

— Не без того. Но мы-то ладно, ведь дети увидят.

Столбов развел руками. Еще в прошлом декабре, сразу после победы, он обещал свободный микрофон с телекамерой и прямой трансляцией по государственному каналу митинга непарламентской оппозиции. Похоже, из всех обещаний это оказалось самым выполнимым.

Хотя — как сказать. Трансляцию пришлось отключить на двадцать пятой минуте, когда свободное выражение политической позиции перешло в кромешную драку.

Про аппетит было сказано к месту. Президент только что отобедал. Впереди было едва ли не самое важное дело дня. В графике оно обозначалось как заседание рабочей группы при президенте.

Татьяна, знавшая историю, сравнивала эту группу с Избранной радой Ивана Грозного. Или Негласным комитетом Александра I. Совещание без официального статуса. Люди, которым доверяют.

Само собой, рабочую группу никто не учреждал. Она стала продолжением заседаний предвыборного штаба. Конечно же, не большого заседания, а его пост-финала: все разошлись, кто-то остался на особо важный вопрос. К тогдашним шести людям прибавились еще шестеро. Вот и вся рада.

Татьяна тоже была законным участником группы. И оставалась до сих пор. Для себя решила так: «Войду в третий триместр — тогда перестану ходить на совещание». И подумала: «Столько различных отказов запланировано на этот самый триместр: не совещаться, не шариться в инете, не ругаться с мужем — лидером страны. Удастся ли?»

* * *

17.55

— Только не говорите «привет, покойничек». Утром уже слышал, — сказал Столбов, входя в кабинет. Немногочисленное собрание чуток посмеялось. Максим Николаевич, которого Татьяна называла не иначе как Макс, даже подошел к Столбову, пригляделся, удовлетворенно заявил, что тот отбрасывает тень — значит, не нежить.

— Ну, раз все — работаем дальше. Кто там у нас первый. Иван? Давай, огорчай.

Совещались за овальным столом — не то, чтобы круглым, но принцип тот же. Поэтому, если не было особо важной темы, говорили по часовой стрелке.

Первым выступал Иван Афанасьев, президентский представитель в Федеральном собрании, а на таких вот собраниях еще и ответственный за статистику.

Татьяна подружилась с Иваном Тимофеевичем, или просто Ваней, едва ли не с первого дня сотрудничества со Столбовым. Дело не только в схожести функций: он — аналитик, капитан по информации, она — пресс-секретарь.

Иван, как и многие столбовцы, до середины 90-х носил погоны — разведчик, подрывник, с советскими, российскими и афганскими наградами — «Уже не помню, я больше разминировал или грохнул».

Не особо болтлив, но едва разговор отходил от дел, выдавал фейерверк шуток и баек, из которых одна-другая знакомы каждому, кто тусовался с грушниками. Зато находился и эксклюзив — было и такое, именно со мной. Высокий, загорелый даже зимой, громкий, Иван умел за секунду стать тихим, серьезным и даже пугающе строгим. За круглые очки и старомодный костюм депутаты прозвали его «профессором».

— Начнем с Госдумы, — приступил Иван. — Там ничего интересного, потому что все хорошо. Все прошло в первом чтении: и новый закон об игровых зонах, и сниженный бензиновый акциз, и тюремная реформа. Я в следующий раз им предложу, как в анекдоте про Сталина, кремлевскую стену зеленым покрасить. Не будет возражений.

— Со стеной понятно. А насчет казино не возмущались? — уточнил Столбов.

— Не, — махнул рукой Иван, — чуток поворчали единороссы, да коммунисты, как всегда. Коммунистам я сказал, что новая система казино — метод перераспределения национального богатства в пользу общества. А «медведки» побухтели, но тихо. У меня есть файл со списком депутатов, что по выходным в минское казино летают. Единороссы там на первой позиции. Кстати, Саня, спасибо за информационную поддержку.

Саня, а именно Александр Костылев, генерал космических войск, новичок Избранной Рады, высший спец по спутниковой разведке, кивнул.

Законопроект об игорном бизнесе оказался одной из самых смелых и простых инициатив нового лидера. Суть его была в том, что обычные средства возбуждения азарта, вроде игровых автоматов, приравнивались практически к наркотикам, и за вовлечение в игру несовершеннолетних полагалась весомая тюремная кара. Зато элитная рулетка — традиционное казино — получило право на существование не только в четырех игровых зонах России, как разрешал прежний закон, но в любом населенном пункте. При условии, что игрок старше двадцати одного года и заплатил тысячу рублей за вход. Плюс десятипроцентный налог на выигрыш. И само собой, лицензия у заведения — до второго нарушения за год.

— Тот, кто деньги заработать умеет, — пояснил Столбов, — пусть тратит, как хочет. А если дурной папаша сыночку-балбесу и после двадцать первого дня рождения деньги дает — тоже пожалуйста, чем больше в бюджет вернется — чем лучше.

Дума, из которой недавно вернулся Иван, пока что не спешила стать местом для дискуссий. Пусть прошлогодний победитель — партия «Вера», — взяла в ней лишь чуть больше основной соперницы, «Единая Россия» посыпалась еще до первого заседания. Половина единороссов потеряла партбилеты и вступила во фракцию «Веры». К ним присоединилось и немалая толика коммунистов — ленинская совесть подсказала им, что партия-победитель за трудовой народ. Плюс прочие перебежчики. Подавляющее конституционное большинство сложилось с пугающей простотой. Столбову пока еще ни разу не пришлось приходить в парламентский комплекс, уговаривать депутатов.

— Теперь буду огорчать, — продолжил Иван. — Переходим к статистике. Как всегда, кроме сегодняшних данных, краткосрочные прогнозы. Статистики — люди пуганые, и если говорят, что плохо, значит, еще хуже. Начну с финансов. Международные резервы — пятьсот шестьдесят пять миллиардов долларов, с начала года уменьшились на полпроцента. Впереди серьезное сокращение бюджетных поступлений. Насчет слагаемых, сами понимаете: когда одновременно снижены топливный акциз, страховые взносы и налог на прибыль, то ожидаемая бюджетная недостача порядка восьмисот миллиардов.

— Надеюсь, рублей? — спросил бывший милиционер Кирилл Степанов.

— Рублей. Ну, плюс еще бегство капитала, правда, замедлившееся, но все же. Так что, несмотря на труды фонда «Возвращение», по первому полугодию нас ждет дефицит до половины триллиона.

Прочие статистические новости от Ивана не радовали. Безработица слегка, но подросла. То ли народ слишком уж загулял после победы Столбова прошлым декабрем, то ли — еще вероятнее, малые и большие хозяева начали смелее выгонять наемный персонал. Плюс еще и ожидаемое сокращение управленцев на десять процентов. Срок еще не настал, но кто-то оказался на бирже труда уже сейчас: губернаторы, надеясь сохраниться, беспощадно чистили администрацию, стремились отчитаться пораньше.

Существенно подросла преступность, но как именно, статистика не сообщала. А как иначе, если милицейским чинам точно дали знать: за лживую отчетность выговором не отделаешься. И даже отставкой не отделаешься.

— И, наконец, сократилась нефтедобыча. Немножко, но ощутимо. Это такой саботаж, вернее, итальянская забастовка — работа по правилам.

— Правила уточним, национализации — будут, — сказал Столбов. — Ладно, спасибо за плохие новости. Таня, расскажи, как граждане реагируют на бедствия.

Татьяна, помимо пресс-секретарских мучений, отвечала и за социологию. Ее доклад, микс из нескольких исследований, тоже порадовать не мог. Рейтинг доверия к Столбову упал на семь процентов — ладно, с кем из новых президентов не бывало? Материальное положение, по мнению опрошенных граждан, ухудшилось на три процента — спишем на статистическую погрешность. К сожалению, на нее не спишешь ответ на вопрос: «Есть ли у вас чувство защищенности вашей жизни?». Пессимистов, сравнительно с декабрем, стало на восемь процентов больше. На пять процентов прибавилось тех, кто готов участвовать в акциях протеста. Учитывая, что в прошлом декабре, сразу после столбовской победы, число таковых свелось к нулю, закономерный откат.

— Ну, хоть чем-то обрадую на десерт, — сказала Татьяна. — В прошлом году был опрос в московских школах, в трех заведениях. Взяли гимназию, также что-то среднего уровня и бурсу с окраин. Тогда половина выпускников, если конкретно, пятьдесят один процент сказали, что готовы уехать из России. Основания: если нет родителей с конкретным капиталом или теплым местом, то самому не пробиться. Нынче опрос повторили. Таких теперь сорок процентов. Спрашивали тех, кто хочет остаться: почему? Те отвечали — посмотрим, чем закончится новое шоу. Больше радостей нет.

— Тогда пусть порадует Батяня, — сказал Столбов.

Поднялся Батяня, начальник безопасности еще с прежних, коммерческих времен. Человек неторопливых движений, в свои пятьдесят раненый четыре раза, способный хоть сразу после совещания выполнить спецназовскую физкультурную норму. Из тех бесценных спецов по безопасности, что понимают весь комплекс интересов охраняемой персоны. Не спорят, не ворчат. И очень редко говорят: «Так нельзя». Зато бесповоротно.

Сейчас у него появилась дополнительная функция — работа в фонде «Возвращение». Этот орган был создан еще до прошлогодней победы и занялся сбором информации о патриотах тогдашнего режима. Россию эти патриоты любили. Вот только не доверяли ей и хранили деньги на ненавистном Западе. С теми, кто имел более-менее очевидную собственность, от торговых сетей до футбольных клубов, разговор был особый. Но это ведь верхушечка айсберга. Остальные скромняги более-менее успешно делали вид, будто у них лишь два-три миллиона в России. А то, что в других странах тоже миллионы, да не два-три, да не в рублях — бессовестные слухи.

Задачей «Возвращения» было скорректировать патриотизм этих граждан, убедить их вернуть деньги домой. Причем совсем уж одиозно не обоснованные миллионы — передать в бюджет. Основное средство — грамотно составленное досье, которое принял бы и Интерпол, и полиция страны пребывания капитала.

Фонд возглавлял заслуженный борец с жуликами Леша Навальный. Но в Избранную Раду он не входил, доклад делал Батяня. В украденных и увезенных деньгах он разбирался вполне — второе высшее образование в Финэке, а когда доходило до беседы с бессовестными патриотами, то со своей вежливостью и убедительностью был незаменим: молодым только учиться.

Героем сегодняшнего доклада оказался господин Каравайчик, директор стройкомплекса из Восточной Сибири, строивший панельные дома по госпрограммам, по цене мраморных вилл. Понятно, был он лишь звеном в цепочке. Но, как выяснилось, за десять лет звено скопило сто тридцать миллионов долларов. Хранились они не в России.

— Вчера была проведена конструктивная беседа с товарищем Каравайчиком, — доложил Батяня. — Он напросился сам: понял, что докопались. Хотел оценить степень нашей информированности. Разговор вышел легким: товарищ сейчас в России, дело заведено, он невыездной. Подумал и решил тюремную статистику не портить, передать в бюджет три четверти и воспользоваться законной амнистией. Расстались друзьями.

— Вот единственная заморочка в Думе, — сказал Иван. — Они расстались друзьями, а коммунисты возмущаются на каждом заседании: почему разоблаченные воры не идут на лесоповал?

— Товарищи-ленинцы десять лет в Думе помалкивали, хотя о том кто и сколько украл — знали, — усмехнулся Столбов. — Каравайчик не предлагал договориться?

— Само собой, — ответил Батяня. — Я ответил — согласен. Мне восемьдесят процентов, ему — двадцать. Меньше нельзя — мне придется делиться со всей рабочей группы, а в ней ребята с большими запросами. Матюгнулся и решил: лучше отдать в казну. Кстати, о рабочей группе. Особо хочу отметить Максима Олеговича и его виртуальное подразделение.

— Рад стараться, — Максим Олегович привстал и поклонился благородному собранию, но тут же пожаловался: — Я из-за выжимания жуликов почти забросил свои президентские шкафы. Когда до них дойдем-то?

Таня улыбнулась. Каждый раз, когда она глядела на Максима Олеговича, который и по возрасту и по повадкам соответствовал имени Макс, то каждый раз удивлялась: как этот гик, или этот фрик, или еще много подобных определений, оказался в компании Столбова? Этому Гаррипоттеру для таких совещаний лишь составлять сводки, отчеты, справки, самому же на них присутствовать не следует никак. Как говорится: «Это вы, батенька, не в тот анекдот заехали».

Кто такой Макс? Хороший сисадмин, талантливый хакер. Однажды проявил незаурядную честность, после чего нашел свое место в провинциальной коммерческой империи Столбова. Отвечал за всю виртуальную составляющую предвыборной кампании. Причем, как тогда же, прошлой осенью, заметила Татьяна, начальником оказался правильным. Бывало, брался за что-то сам, но потом говорил на совещании: «Я защиту наших ресурсов не гарантирую, нужно взять такого-то перца, а так как он политический пофигист, то заплатить надо, не пожалев». Так же, не пожалев, отказывал в работе друзьям, если находил профи, готового мучиться у компьютера двадцать четыре часа в сутки, с результатом. Друзья были хорошие: однажды у Макса случилась алкогольная истерика после расставания. Зато вся предвыборная кампания прошла без проблем: последствия вражьих кибератак устранялись быстрее, чем тает майский снег, зато врагов, если надо, и ломали, и спамили до полной дезорганизации.

Что же касается президентских шкафов, то это была особая региональная программа, придуманная не Максом и одобренная еще до Столбова. Просто до недавних времен она была лишь средством изящного инновационного нанораспила.

В чем суть? По просторам огромной России, преимущественно в селах и маленьких городах, предлагалось установить терминалы, назначение которых — избавить граждан от многочисленных каждодневных проблем. Гражданин, введя свой личный код, мог выплатить любой полицейский штраф, узнать, не должен ли он по судебному приговору или оператору сотовой связи, выплачены ли все налоги. А также получить любую бумажную справку, написать заявление в прокуратуру и т. д. Одним словом, обойтись без унылого ходжения по различным государственным присутствиям. Чтобы граждане поменьше сталкивались с конторами, и немалую часть чиновников удалось бы сократить не на словах.

С тех пор, как за проект взялся Макс, дело сдвинулось. Дума приняла закон, создалась рабочая группа, появились первые образцы. Как и полагается, все оказалось дороже, чем планировалось. Макс легко переносил шуточки и подколки коллег, постоянно напоминая: «Идея рассчитана на тех, у кого нет компьютеров, значит, виртуальные фрики, вроде меня, наконец-то подумали о народе».

— Президентские шкафы — в следующий раз, — сказал Столбов. — Подготовишь короткий доклад о том, что накосячено и как исправлять. Сегодня отвлекаться не будем. Выслушали, как все плохо. Значит, надо подумать о том, как сделать жизнь еще хуже.

— Про водку? — вздохнул Батяня.

— Про нее самую.

Макс уже успел сесть, нарочито вздохнул, заметил: «Михаилу Викторовичу надоели сравнения со Сталиным, хочет, чтоб и с Горбачевым теперь сравнили».

Столбов махнул на него рукой: молчи, трепло.

— Предложения были собраны, исследованы, пора подводить итог, — сказал президент. — Общий смысл понятен и прост: любые напитки крепче четырех градусов должны для населения стать малодоступны. А для граждан, не достигших двадцати одного года — недоступны вообще. Подростковое пьянство само по себе — административное преступление. Штраф или арест на сутки. Сумма снижается, арест отменятся при условии, если юноша-девушка укажут, где им продали водку.

— Без исключений? — спросил Батяня.

— С одним, — уточнил Столбов, — если у юноши до двадцати одного года государственные боевые награды. Такому налью сам. Других исключений не ждать.

Прочие антиалкогольные меры выглядели столь же грозно. В крупном поселке или небольшом райцентре, тысяч на десять жителей, мог быть только один винный отдел. В райцентре покрупнее — два или три. В областном центре — побольше, но при соблюдении пропорции: одна точка торговли спиртным на двадцать пять тысяч жителей. Так же и в областных городах. Этим отделам полагалось торговать с десяти до восьми вечера, воскресенье — выходной. Почти шведская система.

Правда, гуманнее, чем у скандинавов. В крупных магазинах отделы останутся. Но именоваться они теперь будут «элитными», без всяких «народных» и «президентских» водок или пакетов крепленой синтетической бормотухи. Впрочем, баночные коктейли и прочая дешевая химическая дрянь запрещалась повсеместно. Шампанское, виски, мартини, прочие ингредиенты для коктейлей, водка многократных очисток — пожалуйста. Но с двойной наценкой. Принцип был, как и в случае с казино: невозбранно портить себе печень могли лишь богатые россияне.

Ресторанам и прочим сидячим заведениям было бы чуть легче. Но принцип тот же: дешевую рюмку не налить и там. А совсем уж дешевым рюмочным и забегаловкам пришлось бы закрыться.

Возрождались лечебно-трудовые профилактории. За количеством и даже охватом не гнались: лишь там, где найдется квалифицированный персонал. Направлять туда планировалось по решению суда, а выпускать — когда вылеченному гражданину обеспечены жилье и работа.

— Ну и до кучи, — Столбов показал двухлитровую бутыль с жидкостью цвета разведенной марганцовки. — Называется эта радость «Три семерки», к напитку юности отношение имеет разве что по цене. Сделано во Владикавказе. Подготовить, причем оперативно, технические изменения в госрегламент, чтобы такой коммерческий терроризм был бы исключен.

— Насчет кавказской бормотухи — согласен, — неторопливо сказал Батяня. — Насчет остального не уверен. По деревням начнут гнать «табуретовку», в городах появятся пьяные углы.

— И будут покупать стеклоочиститель, — усмехнулся кто-то.

— Сказка, — резко возразил Столбов. — Вся русская интеллигенция знает рецепт коктейля «Сучий потрох». Таня, помнишь?

Татьяна, склонившись к ноутбуку, строчила очередное письмо-рекомендацию по сегодняшним утренним событиям. Услышала, ответила будто готовилась:

— Пиво «Жигулевское» — пятьдесят грамм, шампунь «Садко — богатый гость» — тридцать грамм. Резоль для очистки волос от перхоти — пятьдесят грамм…

— Семьдесят грамм — перебил ее Столбов. — А ты его пила?

Татьяна буркнула, что «сучий потрох» такая же романтика, как «вересковый мед»: все читали, никто не пил.

— Вот именно, — кивнул Столбов. — Вся интеллигенция знает рецепт «Сучьего потроха», но не пьет. А также знает, что народ гонит по деревням первач. На самом деле, если взяться резко, чтобы все видели: не болтовня, то самогонная партизанщина будет по минимуму. Сначала много воя и плача, разные жуткие истории: там инвалида в очереди задавили, там денатурата хлебнули. Потом, лет через пять, пойдет честная статистика: раза в два меньше пьяных травм, смертей и зачатий. Только по горбачевским реформам эта статистика была опубликована, когда спирт «Ройяль» продавался во всех киосках, двадцать четыре часа в сутки.

Спор насчет самогона продолжался.

— Вот скажи, деревенский детектив, — обратился Столбов к белобрысому парню, почти одного возраста с Максом, — сдохнет русская деревня от спиртовых суррогатов, если сработает проект «Антиводка»?

— Так я же работал на земле не в совсем русской деревне, — смущенно улыбнулся парень. Что было понятно — на таком серьезном совещании, он присутствовал второй раз.

— Хорошо, сдохнет ли русско-чухонская деревня?

— Нет, — уверенно ответил парень. — Любители суррогатов вымерли в девяностые. Кто не пьет — тот не будет. Остальные станут затовариваться заранее, если повод.

— Будем считать — финальная реплика, — подытожил Столбов. — Что же, проект «Антиводка» разрабатывается, доводится, объявляется народу.

* * *

Белобрысого парня звали Кирилл Степанов, был по званию капитан полиции, жил до недавних пор в Ленинградской области. В прошлом году, когда полпредом округа стал Столбов, на Таллиннском шоссе, «земле» Степанова, произошла автокатастрофа с машиной, официально перевозившей бананы, а на самом деле — синтетические наркотики из нового порта в Усть-Луге. Степанову грубо объяснили, что два сгоревших транспортных средства и один труп ему померещились.

Капитан не утопил обиду в водке, не выложил в инет гневное обращение, а связался с полпредом, тот дал совет и вооруженное подкрепление. И вот в дымном августе — небывалая сенсация: капитан из райотдела, с двумя экипажами ДПС, накрыл перевалочную базу и контейнеры с веселыми таблетками, общей стоимостью в консолидированный месячный фонд полицейской зарплаты всей Российской Федерации.

— Ты не боись, — говорил тогда Столбов. — Это, конечно, серьезная гопота, но она не мстит. Сомневаешься? Давай пари держать, что не отомстят. Ты всяко в выигрыше.

Степанов тогда посмеялся, пари не состоялось.

Прошло полгода. Столбов стал лидером России. С прежним мобильным номером расставаться не спешил. И однажды позвонил ему Степанов.

— Михаил Викторович, узнали?

— Степанов? Привет, шериф.

— Здравствуйте, вождь всея Руси. Помните, мы спорили, что со мной ничего не будет?

— Было дело. И?

— Проиграли вы спор, Михаил Викторович.

— Понял. На что спорили?

— Не помню. Но если на «американку», то берите меня к себе. Иначе убьют.

* * *

Запись в ЖЖ известного блогера zloyfaker.

«Фотий в гробу полеживал с приятностью.

В доме графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской на Дворцовой набережной он устроил себе подземную келью. Посередине кельи — гроб. Фотий спал в нем ночью, а иногда и днем отдыхал».

Так, по версии Мережковского, развлекался один из самых мрачных русских мракобесов XIX века. Сегодня утром Лидер всея Руси решил поиграть в такую же игру. Улегся в гроб и стал следить через хрустальную крышку, как страна обсуждает эту приятную новость в твиттерах и фейсбуках.

Вот одно непонятно: зачем потом вылез из гроба? Лучше бы там и остался. И ему приятно, и нам хорошо.

* * *

21.45

— Ну что, Миша, еще один день прожит?

— Танюша, прикалываешься, — недовольно произнес Столбов, вспомнив утреннее происшествие.

— Нет, серьезно.

Как-то так сложилось, что Татьяна называла Столбова «Мишей» лишь раз в день. Происходило это вечером. Запланированные дела отработаны, нерадостных неожиданностей не предвидится. Ну, разве что совсем уж дурных событий, о которых положено докладывать двадцать четыре часа в сутки.

Кремль напоминал подводный крейсер: огромен, как дом на триста квартир, а уютных помещений почти и не найдешь, весь предназначен для боя. «Каюту» для Столбова выделить смогли. Для Татьяны нашлась тоже, по соседству, чуть поменьше.

Сейчас она собиралась к себе. Понимала: Столбову нужно вечернее одиночество. Прежде, в зимовецкие времена, он имел его, сколько хотел и когда хотел. Принадлежал себе. Теперь, простите за пафос, принадлежит России.

Принадлежит ли он ей? Хоть чуть-чуть? Об этом Таня предпочитала не думать.

— День прожит, и ладно, — сказал Столбов. — Вы-то как себя чувствуете?

— Прекрасно. Я готовилась к большому интервью, он меня слушал и запоминал.

Первое УЗИ Татьяна сделала в январе. Как и предполагала, был парень. На всякий случай она уже сейчас вводила его в курс государственного управления.

Ночевать под одним одеялом с мужем врачи не рекомендовали. Вот и еще одна причина, по которой вечера они проводили раздельно.

— До завтра! — Татьяна поцеловала Столбова и вышла.

«Сейчас ему самое время накатить сто грамм и выбраться какой-нибудь тайной калиткой в город, снять номер для особо ценной „бабочки“. Ну почему мы, девочки, такие добрые, а мысли у нас такие сучьи», — подумала Таня уже за дверью.

* * *

22.55

В кабинете пришлось задержаться — разговор с китайским коллегой. Длился он почти пятнадцать минут и оказался хоть и не напряженным, но все равно трудным. Переводчики не суетились, подбирали правильные аналоги слов. Еще было важно не повторять комплименты.

В этом мутноватом зеленом чае требовалось найти оборванные листики упреков. Кстати, если не оправданных, то объяснимых. Россия дала понять: прежние соглашения по нефти и газу могут быть пересмотрены и цены станут, если не такими же, по каким топливо идет в Японию, то приближенными. Миграционные службы на Дальнем Востоке, как и прочее чиновничество, после победы Столбова объявили неофициальный, «коррупционный мораторий». Пусть чинуши быстро поняли: никого не расстреляют. Но несколько тысяч нелегальных китайцев не смогли откупиться по старой привычке, и были высланы.

И, конечно же, защита российского текстиля жесткими пошлинами. Столбов говорил с самого начала: ВТО не ВТО, а свою легкую промышленность губить не дадим. Теперь выяснилось: не шутил.

Китайский генсек не упрекал, не перечислял обиды. Он намекал на них, как на погодные условия: было лето, почему же сейчас похолодало? Столбов темы старался обходить, а если не удавалось, то так же намекал: после горбачевского замирения Россия сделала своему великому восточному соседу много хорошего: подарила островки на Амуре, не мешает китайцам богатеть на российских рынках, продает нефть и газ по таким ценам, что Европа завидует. Лето не прошло, но градус выгоды должен чуть-чуть измениться.

Собеседник опять ушел в комплименты. Лишь намекнул, что при встрече будет о чем поговорить. Столбов не сомневался.

Итак, дела закончены. Теперь можно чуток размяться, выдавить тугой ручной выжималкой стакан сока из разных фруктов. Отвлечься, почитать что-нибудь не из современной литературы, а классику детства, например Джека Лондона. Кстати, вот что любопытно: и бродяжил, и золотишко копал, и в тюряге посидел. А когда стал строить виллу, не уследил, что пролетарии кидают разное дерьмо между стенами. Книжки про пройдох-золотоискателей писать легко, а вот попробуй, уследи за пройдохами, когда их нанял построить дом.

Столбов уже взял в руки книгу, но вспомнил — забыл вечернее дело, обычное для большинства менеджеров. Щелкнул мышью, осветил экран компьютера, вошел в почту. Адрес этот знали немногие, вряд ли больше тридцати человек. Старые друзья и Избранная Рада.

Лишь одно новое письмо. Раскрыл, прочел, поморщился.

«Как Вы, наверное, знаете, информация о Вашей „смерти“ привела к непродолжительной панике на Гонконгской бирже. За этот период был приобретен крупный пакет акций ОАО „Сибирская медь“, принадлежащие г-ну Луцкому. Приобретателем оказалась трастовая компания с Каймановых островов, принадлежащая г-ну Луцкому».

«Человек советской культуры, — подумал Столбов, закрывая почту. — Подписался „Доброжелатель“».

О чем-то другом думать не хотелось.

Глава 2

* * *

У победы сотня отцов, поражение — сирота. Еще Столбов не въехал в Кремль, а у победы нашлись тысячи отчимов, незваных, горластых и злобных. Недавние враги партии «Вера» оказались сторонниками, а сторонники из рядовых членов превратились в отцов-основателей, главных героев успешного похода на власть. Полноправных акционеров победы. И каждый второй из них вел себя, как держатель контрольного пакета.

Мелкой местью победителей стали вывешенные на дверях подъездов списки членов «Единой России», живущих в доме. После этого начиналась парковка на месте, прежде занятом тачкой «единоросса». Если тот не сдавался, шины прокалывали, стекла разбивали, а на бампере оставляли листок: «Вор и жулик». «Опять жулика обидели», — вздыхали в ментовке, принимая очередной вызов.

Впрочем, такие инциденты бывали редко. Гораздо чаще граждане вспоминали о правах, подлинных и мнимых. Ну, к примеру, о праве сосать пивцо из бутылки на Невском проспекте или Тверской. А также покупать водку двадцать четыре часа в сутки. Первые два месяца после столбовской победы контролеры в электричках появлялись лишь в полицейском сопровождении. За ними из вагона в вагон тащились добровольцы-преследователи и орали: «Не платите монополистам, пока не снизят цены!». На некоторых станциях Москвы и Питера граждане отпинали до полного разрушения электронные турникеты. Полиция не мешала: вдруг Столбов и это разрешил?

По той же причине — борьбе с монополистами-кровососами — жуткий кризис неплатежей постиг управляющие компании. Если бы им не платили! С них требовали перерасчетов за прежние платежи. Работничек, полгода назад получивший ведомственную жилплощадь, писал заявление на приватизацию, а когда отказывали, орал: при Столбове людей обижать нельзя.

Некоторое время на дорогах можно было услышать лишь пожарные, полицейские и медицинские сирены — обладатели «мигалок» боялись их использовать; прочий автомобильный народ реагировал на них, как лесные птицы на сову, имевшую дурость показаться днем.^[314] Нашлись умники, арендовавшие для быстрых поездок частные «скорые», но пару раз такие проказы — «скорая» у супермаркета, рядом тележка с шампанским, попали в объектив, оттуда роликами в инет. Независимо от наличия или отсутствия мигалок, умножилось количество ДТП. Водилы считали, что на дорогах быкуют путинцы, и быковали сами.

Все, что прежде запрещалось — воспрянуло, можно сказать, стало на крыло. К примеру, даже в самом малом городке появились три-четыре центра народной медицины, исцелявших от алкогольной, табачной, дуревой и прочей зависимости. Методы отличались разнообразием: от розог и многочасового стояния на горохе до очистки кармы в процессе левитации. Открывались и обычные клиники народного знахарства: в одной из них, в качестве профилактики почечных болезней, предлагалось пострелять из пейнтбольного ружья по манекену в белом халате.

Некоторое время режиссеры телесериалов могли прямо на улице снимать эпизоды из веселых девяностых, а именно массовую торговлю. Бабушки, и, конечно, не только бабушки, подсаживались с коробками, баулами, корзинами к витринам бутиков, торговых комплексов, к дверям супермаркетов, выкладывали товар. И попробуй отгони! Сразу крик: «Олигархи наняли бандитов, чтобы людей обижать!». Охрана, махнув рукой, принималась за основное занятие: следить, чтобы клиенты не ушли, не заплатив — и так бывало.

Праздник вольной торговли был скомкан тем, что в нем почти не участвовали южные и восточные гости. Они старались появляться на улицах как можно реже, между собой говорили по-русски, если и продавали на перекрестках «зелень-мелень», то уж по совсем демпинговым ценам.

Южакам было с чего беспокоиться: ДПНИ и прочие организации с особым интересом к мигрантам поднялись, как степные цветы после ливня. В электричках, на вокзалах и автостанциях появились «зверьковые патрули»: иногда они волокли в полицейское отделение даже граждан, загоревших в Египте. Бывало хуже: в Медноуральске атмосфера накалилась так, что объединенная кавказская диаспора перевезла в гостиничный комплекс свои семьи и охраняла его по периметру с автоматическим оружием. Столбову пришлось прилететь на полдня, только что морду не бил дурным энтузиастам, а потом посетил гостиницу и вывез оттуда двенадцать «калашей»; от ответственности освободили всех.

Национальные страсти объяснялись легко: еще до Нового года был распущен отдел Э и отменен закон о борьбе с экстремизмом. Эйфория победы напомнила реальный случай в Петербурге: после смерти Павла Первого офицер на коне выскочил на тротуар с криком: «Теперь все можно!».

* * *

Приказ об аресте Римского папы Наполеон снабдил инструкцией: обращаться с пленником, как с королем, у которого двести тысяч солдат. Трудно сказать, знал Сталин это или не знал, когда спрашивал про главу Ватикана: «Сколько у него дивизий?». Может, не знал. А может, знал, но намекал — католик нынче не тот пошел, слабоват в вере.

У собеседника Столбова была своя армия. Но ее точную численность, а главное качество не знала самая лучшая разведка мира. Только Господь, царь Небесный. Столбов встречался сПатриархом.

Перед встречей Михаил Викторович лишний раз поблагодарил Лужкова. Сколько ругали бывшего столичного мэра за избыток технических помещений в главном храме России! Зато теперь если лидеру РФ и лидеру РПЦ необходимо встретиться с глазу на глаз, то переговорных комнат — выбирай, не хочу.

Патриарх предпочел для общения кабинет с самым простым дизайном. Очевидный намек: переговоры — полностью деловые. Только Спас на белой стене — перекреститься, когда войдешь. Стол, два стула, садись и беседуй.

Столбов заранее трудился над речевым фильтром, чтобы все слова были скромными и, как говорят духовные лица, благоуветливыми. Чтобы не робеть, вспомнил все свои встречи с духовенством, в основном — с приходскими батюшками. И когда крестился, и когда начинал бизнес. Батюшки были самые разные. И пузатые, и физкультурного телосложения, и с длинными бородами, и с невнятным намеком на браду, и златоусты, и слабые на проповедь. Еще, как давным-давно понял Столбов, у хорошего батюшки время — как горбушка, брошенная в голубиную стаю. Придешь к нему в офис на церковном дворе поговорить о благословении районного футбольного турнира, и задать давно изъевший душу вопрос… Так за эти двадцать минут к батюшке подойдет со своим вопросом и свечная бабушка, и алтарник, и бригадир строителей — ремонт колокольни, и чиновник с административной проблемой. Мобила семь-восемь раз прозвонит. Да еще пожилая тетенька спросит, можно ли дочке обвенчаться с православным негром, а дядька в очках спросит, кто прав: Бердяев или Флоренский, и спасутся ли православные сталинисты? И всех еще надо благословить — с улыбкой и ангельским терпением.

«Вот из таких попов и нужно набирать идеальных менеджеров среднего звена, — подумал Столбов. — Нет, не надо, еще отлучит меня Патриарх за переманивание кадров».

Улыбнулся и с улыбкой вошел в комнату. Патриарх улыбнулся тоже, благословил, и разговор начался.

Сначала, как некогда древние послы обменивались дарами от царей, они обменялись комплиментами. Патриарх заметил, что наконец-то в Кремле появился лидер, который не побоялся публично сказать: «Россия и русский народ созданы православием». Столбов ответил: если в каждой русской семье было бы столько детей, сколько в православных воцерковленных семьях, то наши демографические страхи были бы забыты давно.

Патриарх кивнул. Предложил дальше говорить только о проблемах. Начал сам. Говорил негромко, но напористо, будто собеседник чуть-чуть в чем-то неуверен и должен быть убежден до конца.

— Из всех революций и перемен за прошедшую четверть века нынешняя — самая оптимистическая. Все равно люди боятся реформ. Вы многое делаете правильно, жаль, что до вас сделано очень много ошибок. Поэтому старайтесь, чтобы обошлось без резких движений.

Столбов слушал, кивал — понимаю. Голос Патриарха становился все энергичней, а седые морщинистые брови постоянно сдвигались, будто он сам удивлялся: зачем убеждать в очевидных вещах?

— Слышал с приходов, опять заговорили об электронных паспортах и чипах. Новые технологии часто полезны, пусть и не все. Но вводить их надо так, чтобы Церкви потом не приходилось месяцами успокаивать кликуш. Необходимо окончательно решить с ювенальной юстицией. Сейчас ювенальщики притихли, но некоторые дела все еще в судопроизводстве. Еще: мне известно, что многие родители хотели бы, чтобы в школах преподавались не только основы православной культуры, но и Закон Божий. Богословие должно быть признано как дисциплина на государственном уровне. И вот еще что: идет очень жесткая антицерковная кампания, особенно в интернете. Я не предлагаю вводить цензуру, но что-то делать нужно.

Столбов смотрел на собеседника. Удивительная все же эта организация — Русская Православная Церковь. Армия за двести лет пять раз форму меняла, если не десять. А в церкви, все, от Патриарха до дьякона, одеты как тысячу лет назад. Без реформ нельзя ни Церкви, ни стране. Но кто в России самый популярный реформатор? Царь Петр. А в церкви кто самый известный реформатор? Патриарх Никон, ругаются при его имени не одни раскольники.

Этот патриарх тоже реформатор. Сильный, властный, готовый диктовать свою волю царю, как тот же Никон. Пока власть не устоялась, оттянуть на себя кусок власти.

— Хорошо, Ваше Святейшество, — ответил Столбов. — Теперь скажу я. Только не обессудьте, говорить буду не как со своим духовником, а как с руководителем корпорации, которая одной ногой на небе, другой — на нашей грешной земле.

Собеседник кивнул.

— Цензуру вводить не буду. Лучше вести себя так, чтобы не упрекали. А упрекают чаще всего роскошью. Насчет машин надо быть скромнее. Понимаю, в городах без иномарки нельзя, да она к тому же экономичней. Все равно, Церковь должна продумать, где нельзя, а где можно обойтись приличным ВАЗом. Будь по-моему, так дьяконы, кроме Кураева, вообще катались бы на «Оке» или «ё-мобиле». Раньше ведь существовали ранжиры, какому чину какой конный экипаж положен. Если бы такой документ появился в Церкви, было бы хорошо.

Патриарх чуть сдвинул седые брови, кивнул. Согласился или нет, но вслух не возразил.

— Насчет уроков в школах. Здесь нужно идти от возможностей. Если есть тысяча церковных педагогов, умеющих работать с детьми так, чтобы те слушали — уроки будут вестись в тысяче школ, с согласия родителей. Если таких есть сто — в ста школах, профанации не будет. С ювенальной юстицией разберусь.

— Хорошо, — коротко сказал Патриарх, но взгляд стал чуть жестче: он рассчитывал на другие ответы.

— Дальше. Надо быть суровее с кликушами и, вообще, всякими самодурами. В январе в Стругинске прихожане выкинули детскую художественную школу из церковного здания. Сами понимаете, поговорку «Какой поп, такой и приход», не я придумал.

— Отцу Иоанну сделан выговор, здание освободили, — ровным тоном сказал Патриарх, будто зачитал официальную бумагу.

— И хорошо. На первый раз достаточно. Если повторится — запрет в служении. Можете считать это вмешательством в церковные дела, но ничего другого посоветовать не могу. Кроме церковных кликуш есть и либеральные кликуши, зачем их подкармливать такими скандалами?

— А мне можно требовать отставки министров? — ответил Патриарх. Вроде, шутливо, но не без напряженности.

— Можно. Если ваше мнение совпадет с моим, то отставлю. Но, — быстро продолжил Столбов, не дав собеседнику возразить, — я тоже буду предлагать вам снимать с должностей некоторых митрополитов и епископов. Особенно из-за скандала, который на министерском уровне может закончиться только отставкой.

Патриарх глядел внимательно, но молчал. «Хочет возразить, но не может решить, как, — подумал Столбов. — На конфликт со мной идти ему не с руки. Пожалуй, я для РПЦ самая подходящая фигура в президентском кресле».

— Какие еще проблемы? — наконец спросил Патриарх, и стало ясно: спора не выйдет.

— Только пожелания, — улыбнулся Столбов. — Я рад, что Церковь признала мою победу, как свою. Но праздники прошли, пора работать. Знаю, вы, Ваше Святейшество, энергичней и сильнее предшественника, и реформатором ругают вас не зря. Сегодня у РПЦ такие возможности, каких не было в начале девяностых. Только тогда не было зданий и денег.

— И приходилось спасать паству от нашествия американских и корейских пасторов, — добавил Патриарх.

— Вот именно. Сегодня проблем нет, а возможности есть. Проповедуйте смелее. Не мне учить Церковь…

— А поучите, — неожиданно сказал собеседник. — Посоветуйте, как лидер страны, что священники должны говорить, даже не в церкви, а в студенческой аудитории.

Столбов запрокинул голову, будто встряхивал мысли. «Хороший вопрос. Пожалуй, отвечу».

— Напоминать, что в православии есть два пути. Один, самый трудный — монашеский. Но он для немногих. Православным мирянам надо быть верными, это без вопросов. А еще — образованными, сильными, волевыми, успешными, иметь детей больше, чем кошек и собак. Ездить по стране, знать ее — тогда полюбишь. А полюбить Россию, не полюбив православие, нельзя. И вести себя так, чтобы говорили: он же православный, ему нельзя быть грязным, глупым, невоспитанным и нищим.

— Хотели резче сказать? — улыбнулся Патриарх.

— Да. Батюшке, в разговоре со студентами, можно будет сказать и резче.

— Такой совет приемлем. А еще будут просьбы?

— Есть, — на этот раз улыбнулся уже Столбов, чуть ли даже не заискивающе. — Уточните, когда-нибудь, как мирянам надо поститься. Великий пост — тут вопросов быть не может, но есть еще три: Петров, Успенский, Рождественский. Как монахам поститься — известно, а насчет нас, грешных, у батюшек разночтения.

— Соборное решение нужно, — сказал Патриарх. — Для части паствы оно будет реформой, а с реформами мы не торопимся.

— А вот у нас времени мало, — вздохнул Столбов.

* * *

Капитан милиции-полиции Кирилл Степанов выиграл «американку» вот при каких обстоятельствах. Несмотря на великий пожар в окрестностях Петербурга, случившийся сразу после памятного задержания, славы ему избежать не удалось. Журналисты разных телеканалов, и еще чаще — печатных изданий постоянно звонили ему, требуя встретиться: то в полицейском офисе, то дома. Бывало, даже ждали его у калитки.

Подробности успешной спецоперации капитан Степанов раскрывать не мог. Приходилось врать, что он сам вот такой решительный супермен: с двумя экипажами ДПС напал на логово, где одной охраны вдвое больше.

Журналюги, не добившись оперативных подробностей, выясняли у Степанова, как он дошел до такой суперменской жизни. Приходилось выдумывать: любил кино про шерифов, отважных оперов и различных суперкопов. Даже в офисе повесил киноплакат с Клинтом Иствудом, а дома — с Брюсом Уиллисом.

Врать Степанов не любил. Поэтому стал проводить вечера в милицейском тире, а как выпадет свободный час — так отъезжал в глухое место, благо в Лужском районе найти нетрудно, вешал на ветки пустые пивные банки, или просто очищал выстрелами стволы от сухостоя. Еще нашел отставного спецназовца, человека пожилого, никому не обещавшего сделать суперменом за неделю. Но Степанов ему понравился.

Какое-то время спустя навыки капитана изменились. Он уже не шествовал по улице, как гордый дореволюционный городовой: моя форма — ваше уважение. Он привык зыркать по сторонам, пытаясь вычислить, где опасность. И постоянно мысленно делал то, что позволял себе делать лишь дома: быстрым движением вырывал из кобуры пистолет, сдергивал предохранитель, определял, какой объект самый опасный.

Самое смешное, но эта забава его спасла. Адрес узнали не только журналисты, но и черт знает кто. Скорее всего, некий подлец среднего уровня, успевший сорваться из России, да еще вывезти пару чемоданчиков, если раньше не перекачал, решил потратить часть наркоденег на месть.

Короче, однажды вечером, подъехав к дому и выйдя к воротам — раскрыть, Степанов услышал-почувствовал, как впереди по улице стартовал черный «фольксваген». Еще и догадался: программа у экипажа очень простая. Прыжком отправился в канаву, полную разного мусора — до смерти смог бы назвать каждую отдельную гадость, очутившуюся перед глазами. Приземлился с уже расстегнутой кобурой, выхватил, изготовился и вовремя. Машина сбавляла скорость, и из нее непрерывно стреляли, из пистолета и чего-то автоматического.

Степанов отстреливался расчетливо, понимая: если враги вылезут, то минимум три патрона остаться должны. Однако и пули, всаженные в пассажиров, мимо не прошли. Машина остановилась, потом тронулась — верно, перехватили управление, — и уехала.

Через час ее обнаружили в лесу, с заляпанными кровью двумя передними сиденьями. Боевики торопились, даже не сожгли. Покушение на полицейского капитана — не шутка, прошерстили больницы и всех прежних владельцев «фольксвагена». Но профессионализм столкнулся с профессионализмом: где залатали раненых, так и не выяснили, а последний покупатель тачки за сутки до покушения подал заявление об угоне.

Через две недели были заминированы ворота дома. Потом за полкилометра обстреляли из автомата патрульную машину, в которой находился капитан — был ранен водитель. Это уже означало подводить ребят. И Степанов позвонил президенту.

* * *

У каждого здорового ребенка в детстве была мечта. Настолько неосуществимая, что можно спокойно мечтать, не дергаясь.

Миша Столбов хотел иметь самолет. Причем не «кукурузник» для борьбы с гадкими насекомыми или обнаружением лесных пожаров. Эти самолеты в детстве пролетали над крышами Зимовца, насмотрелся. Нет, именно реактивный самолет, скажем, Ту-134. Чтобы в кромешно мокрый октябрьский денек взлететь с областного аэродрома и часа через два быть, к примеру, в Симферополе. Или сразу долететь до Севастополя, там тоже вроде есть аэродром. Побродить под еще жарким солнцем, искупаться в море — для него оно уж точно будет по-летнему теплым.

А если времени нет — скажем, замечтался вечером, когда еще домашка не сделана, тогда просто взмыть, прорваться через мокрые облака, увидеть еще не зашедшее солнце. Покружить, убедиться, что солнце на месте, никуда не делось. И обратно.

Сейчас Столбов задумался: может, его региональные визиты и есть осуществленная детская мечта? Взлетел облачным мартовским деньком над пасмурной Москвой, посмотрел на солнце. Приземлился, сделал официальные дела и опять взлетел к закатному солнышку.

Насколько важен сам визит в областной центр — вот вопрос. Все эти управления в ручном режиме Россия уже проходила, особенно в нулевые годы. Прилетел добрый президент-премьер и нефтепровод отвернул на сто километров от озера Байкал. Или заработал завод, из-за которого бедные работяги недавно перекрывали федеральную трассу. Или бедная девочка получила платье как у Золушки (хотя родители, пожалуй, согласились бы на деньги и продукты). Сам визит ничего не изменит, а если что-то изменится, то решение было принято далеко от места действия.

Столбов задумывался над этим часто. И каждый раз сам себе отвечал: смысл в таких поездках есть. Он, как бывший руководитель небольшой коммерческой империи, знал: даже при недолгом визите на любую производственную площадку можно понять состояние дел. Конечно, могут и газон покрасить. И работников побрить-протрезвить. Все равно каменную стену, не важно, штукатуренную, или нет, от картонной декорации можно отличить всегда. Даже пальцем не тыкая. А если не умеешь, тогда не то, что ездить не надо — не надо управлять.

Ну и, кроме хозяйства, надо бы глазами посмотреть на хозяина, в его обстановке. Губернаторов пока еще назначали. Все сразу не переменишь — где найдешь людей? Заодно можно и людей поискать, посмотреть на их дела.

Кстати, заборы перед визитами Столбова не красили и древние бараки не завешивали расписным холстом, как над камином папы Карло. Насчет этого он предупредил сразу и очень жестко. Так и передал всем губернаторам: замечу свежие малярные работы или иное нездоровое мельтешение — сразу начну выяснять, что за крашеным фасадом. Выкину на раз.

Подействовало. Дошло до того, что однажды в областном центре, за час до визита, губернатор приказал мальчишкам исписать стену недавно отремонтированного дворца культуры.

Президентский самолет уже заходил на посадку. Столбов отодвинул заслонку иллюминатора, взглянул на веселое мартовское солнышко, еще раз вспомнил о детской мечте.

Кстати, ее, без дураков, он мог бы воплотить еще лет пять назад. Купить небольшой самолетик, держать на военном аэродроме — все летчики друзья. Иногда летать. Но желания не было. То ли детские мечты хороши только как мечты. То ли не мог позволить себе такую прихоть, пока не сделает главное.

То, что он сделал прошлой осенью — взял власть в стране.

А мечта детства никогда не исполняется. То есть соврать себе можно, но зачем? Вот и сейчас: на облаках, будто на экране, мерцали дела официального расписания и неофициального. Это в детстве можно забыть про домашку. Сейчас не забудешь.

Столбов вспомнил, что среди прочих вечерних дел намечена и встреча с генералом Костылевым. Тот напросился сам, еще и уточнил, чтобы непременно до совещания рабочей группы по Северному Кавказу. Пришлось назначить.

* * *

Из предложений Рабочей группы, ставших законопроектом, принятым Госдумой.

Любая политическая партия, равно как и общественное объединение, имеет право создать инициативную группу по сбору подписей о проведении в субъекте Федерации прямых выборов губернатора. Если в течение девяноста дней инициативная группа сможет собрать подписи десяти процентов жителей региона, то в течение года действующий губернатор уходит в отставку и прямые выборы губернатора должны быть проведены.

Во всех городах, включая Москву и Санкт-Петербург, возобновляются прямые выбора мэров. В крупных поселках и маленьких городах жители имеют право выборы местного опера — «шерифа». Для этой инициативы необходимо письменное согласие 10 процентов местных жителей.

Из резолюции Столбова:

Быть по сему (БПС).

* * *

Последнее удачное, или почти удачное покушение на руководителя Российского государства — выстрел Фанни Каплан. Чекисты его проморгали, то, что Ильич прожил еще пять лет, не их заслуга, а счастливая траектория пули в организме вождя. С тех пор охранники высокопоставленных персон сменили тридцать семь наименований своей организации, и успех Каплан не повторялся.

Конечно, не потому, что меняли названия. Главное — не менялись принципы работы: тотальный, жесточайший контроль над территорией визита. Изучение маршрутов за неделю до поездки. Посты, мобильные группы. Совокупный свой опыт и опыт стран, в которых не уберегли президентов. Бывали анекдоты. В одном, не самом малом городе Приволжского округа, участковый милиционер расклеил объявления: мол, граждане, в такой-то день состоится президентский визит, а так как вам довелось жить на главной улице, у окон не стойте, на кортеж не пяльтесь. И имейте в виду, кто будет щелкать фотиком, может получить пулю снайпера.

Не то, чтобы совсем дурость: действительно, когда гонит президентский кортеж, фотосъемками лучше не увлекаться. Но официального объявления в городе, мол, завтра ждите президента — не было. А тут рядовой мент оповестил. Конечно, начальство опровергло-извинилось, как-нибудь и ретивого мента обидели…

Кирилл Степанов входил в особую группу президентской охраны, не конкурировавшую с ФСО, но ее дополнявшую. Связано это было не в последнюю очередь с тем, что организация поездок президента по России существенно изменилась. Остались плановые мероприятия: там открыли новый мост, там — юбилей градообразующего завода на Урале, там — региональное совещание. Но, кроме плановых поездок, появились неофицальные. После очередного кремлевского совещания Столбов запоминал адреса, куда хотел бы заглянуть. Затем — утренняя «лотерея»: выбор из регионов Европейской части, места визита. Звонок руководству за два часа до взлета. И вылет.

Плюсы-минусы такой системы Степанов понимал. Потенциальные заговорщики не успеют послать боевую группу в регион визита. Да и местный маньяк-одиночка, а таковых везде хватает, не будет пялиться на календарь, поглаживая старую двустволку — скорей бы прилетел! Минус же в том, что и спецтранспорта не будет, и помещения минерная группа осмотрит на бегу. Впрочем, чтобы мину заложить, тут уж точно надо заранее маршрут знать.

Так что бояться надо не мины, а какого-нибудь мерзкого инцидента. К примеру, как в Италии, когда идиот обрушил на фейс Берлускони металлическую копию Миланского собора. Или просто дадут президенту пощечину. Какая бы отдача потом ни замучила, будет что вспомнить с собутыльниками — самому Столбову дал в морду!

Все эти подробности Степанову объяснил Батяня. Безопасность во время «лотерейных» визитов обеспечивал он, поэтому и узнавал маршрут первым. Всегда ругался: не успею прилететь заранее, осмотреть. Президент решает еще в самолете: сначала в школу, потом на трикотажную фабрику, оттуда — в администрацию. Все будет быстро и суматошно. Главное — в этой суматохе разглядеть потенциальную опасность.

Вот и сегодня у Степанова именно такая задача. Выбежал из самолета на пять минут раньше президента, сел в автомобиль, подъехавший к трапу. Думал ли полгода назад, что доведется самому ощутить себя олигархом? Правда, олигарху не нужно выскакивать из машины, едва та подъехала к очередному объекту, и нестись впереди президента, зыркая по сторонам.

Несмотря на быструю смену посещаемых объектов, Степанов успевал сделать кое-какие выводы. Город, а значит и область, не очень богаты: мало современных зданий. Но чистенько, красивенько. Пусть середина марта — не самый презентабельный месяц, но снег убран и видно, что площадь в брусчатке, старые домики отреставрированы. В центральной больнице был ремонт. Правда, уж очень поспешный: провел пальцем по стене на втором этаже, плиточка качается, как молочный зуб.

Еще Степанов иногда глядел на Столбова. Тот останавливался, расспрашивал местных людей. Иногда осматривал стены, проводку. Бывало, резко сворачивал — приходилось угадывать маневр, чтобы оказаться впереди.

Покружив по центру города, направились к главному предприятию — Машзаводу. Как понял Степанов, это и была главная цель визита.

* * *

Тот, кто в незапамятные времена обозвал интернет «всемирной помойкой», вряд ли ожидал, что помойка найдет выход в такой канализационный коллектор, как современное российское телевидение. Нашла, и с той поры основные каналы Останкино стали доступны во всем мире, от Нарвика до Кейптауна. Хочешь родных новостей — кликни и наслаждайся.

«Сегодня, в 12.30 уважаемый всеми нами Михаил Викторович Столбов скоропостижно прибыл в столицу южносибирского машиностроения. После блицосмотра городских достопримечательностей он решил посетить градообразующее предприятие. Надеемся, что наша дежурная съемочная группа сумеет уловить его после завершения визита и наши зрители наконец-то услышат ответы на некоторые вопросы…»

— У летчиков есть тост, — заметил уже знакомый нам Васильич из садоводства «Мельница», — пусть число приземлений всегда будет равно количеству взлетов. А вот как бы пожелать, чтобы наоборот?

— Очень простая здравица, — заметил его спутник, из тех же самых счастливцев. — Неподалеку от взлетной полосы посадить расчет с ПЗРК «Стрела». Удачный пуск, и можно объявлять новые президентские выборы.

— Ага, создать сеть на всю Россию, чтобы в каждом регионе была рабочая группа, со «стингерами», чтоб по первому свисту активироваться и сбить президентский самолет. Запалится на этапе создания.

Собеседник согласился, но добавил банальность: «То, что нужно, то всегда трудно».

Место для разговоров о взлетевших и не севших самолетах было выбрано самое подходящее: вип-зал аэропорта Хитроу. Еще полгода назад найти в таком месте российский телеканал с кадрами из какого-то завьюженного Дыропропащенска казалось особо элитным удовольствием. Особенно если ты сам из этого Дыропропащенска.

Теперь новости с родины только вредили пищеварению.

Путь Васильичу и компаньону предстоял неблизкий, но зато интересный. В край, где пальмы в садах столь же естественны, как сугробы в Дыропропащенске. Главное же, если все сложится удачно, про Столбова, ну и заодно про страну, избравшую такого дурака, можно забыть. Так, изредка понастальгировать.

— А если облом? — спросил Васильич.

— Тогда я сам в кустах засяду со «стрелой» или «стингером»!

* * *

«Николай Дмитриевич, я к вам еду», — предупредил Столбов губернатора за два часа перед вылетом. Николай Дмитриевич скоро убедился: хотя лидер страны и направился во вверенный ему край, но именно с хозяином общался меньше всего. Поговорил немножко в аэропорту, потом поехал в город, и губернатор, не знавший маршрут, оказался вроде как группой сопровождения.

Гость заглянул в университет, в ЦБ. Оттуда на Машзавод, где бродил больше часа. Одновременно со звонком губернатору из президентской администрации позвонили директорам всех более-менее крупных производств. Понятно, у каждого день расписан, но ради такой встречи можно похерить любой график. Поэтому, к трем часам дня в ДК Машиностроительного завода примчались все, кто обеспечивал областной валовой продукт.

Такое импровизированное совещание губернатору очень не нравилось. Если бы, как полагается «по-нормальному», знать за две недели, отфильтровать людей, отфильтровать вопросы, чтобы кто-нибудь ничего лишнего не ляпнул. Впрочем, к чему такие мечтания? Сегодня для Николая Дмитриевича, главное, чтобы его самого не отфильтровали по итогам визита.

Поэтому он ни во что не вмешивался, а шел в сторонке, стараясь не попадаться на глаза, будто и не главный в области. Но все равно не выдерживал и время от времени приближался к президенту, пытаясь понять, с кем и о чем он говорит на этот раз.

«Суетливый товарищ, как и все, кого не избирали, — думал Столбов, поглядывая на губернатора. — Пришел в управленцы при Ельцине, назначен Медведевым. Назначен, конечно, не за какую-то особую подлость, но, скорее всего — есть свои скелеты в шкафу».

В остальном — область, как область, со средним уклоном в воровство. Театр отремонтировали на федеральные деньги, отпилив процентов десять. Снег убран хорошо, правда так, что облицованную площадь придется восстанавливать уже весной — городскому бюджету трата, а кому-то доход. Городом, кстати, управляет сити-менеджер, переведенный из губернаторской администрации, так что за все городские беды и победы отвечать губернатору…

Но это все мелочи. Важнее — Машзавод. Вот по нему принимать решение — труднее, чем по пяти губернаторам. Двенадцать лет предприятие убыточное. Живет на кредитах, погашать которые приходится федеральному правительству, да еще сдает в аренду треть площадей под оптовые товары. От советской власти остался подарок — громаднейшие корпуса, которые толком не согреть, даже если топливо бесплатное. В любом случае, треть завода лучше оставить под склады.

Если спасать, то с пониманием: кто купит погрузчики и краны? Если закрывать — что делать с трудовым коллективом? Кстати, его кормил обещалками не только Ельцин и Путин. Людям и прошлой осенью говорили: победит Столбов — все будет хорошо…

Столбов скрыл гримасу. Или не скрыл, потому что следивший за его лицом губернатор вздрогнул: ну точно, суки из аппарата все рассказали визитеру!

Не замечая губернаторских страданий, Столбов вошел в ДК, говорить с производственниками.

* * *

Татьяна осталась в Москве. Во-первых, беременным дамам без нужды лучше не летать. Во-вторых, подготовка к большому интервью. Ну, и втретьих… Третья причина была важнее всех. Она вторгалась в мысли, отвлекала от работы, заставляла замереть возле монитора. Как и сейчас.

Еще прошлой осенью вопрос, лететь или не лететь, просто бы не возник. Куда Столбов — туда и она, его единственный-незаменимый пресс-секретарь и спичрайтер. Тогда, кстати, когда каждый день был скандалом и сенсацией, на нее не обращали внимания.

Когда-то Татьяна слышала от друга — провинциального пиарщика такую версию: в России кандидат без жены никуда не изберется. Столбов опроверг самодельную мудрость. Историю о погибшей жене и дочери не тиражировал, но и не скрывал, стала одним из козырей кампании.

Уже потом, после скоротечных и победных президентских выборов, стало понятно: нужна первая леди. Был короткий визит в районный загс — персонал даже не успел удивиться. И скромный свадебный ужин, среди немногих друзей и в отсутствии родни. «Горько» чуть ли не шептали со смехом.

Ужинали в резиденции на Рублевке — ее новый лидер игнорировал, так что при всем профессионализме обслуги мелкий налет переполоха был. Гуляли по мелкоснежному парку, Татьяна не поняла, то ли убирают даже под деревьями, то ли снежные тучи обходят эти места стороной. Посмеивались над официальным статусом Татьяны. Та говорила, что готова играть роль первой леди по традиционной программе: посещения школ, благотворительность, поощрение художеств. Пусть только ей дадут адекватные финансовые возможности. Столбов предлагал нарушить традицию и заняться популяризацией «Домостроя»: интересно, оригинально. Татьяна в ответ снова посмеивалась, говорила новобрачному: «Домострой» — это книга для бояр и их жен, так что перед тем, как ее внедрять, надо подарить каждому гражданину России трех-четырех холопов.

Разговор завершился пятнашками и снежками. Играли, конечно, бережно, помня не столько о статусе Татьяны, сколько о беременности.

Больше к тому вопросу не возвращались. А Татьяна сама пыталась понять, как же ей держаться: как первой леди, как боярской жене — теремной затворнице, или чтобы все, как прежде?

Как прежде не получится в любом случае. Носиться не то, что по стране, по этажам, засиживаться у монитора скоро будет преступлением. Непросто быть и первой леди: проплывать вальяжной павой по вернисажам и благотворительным концертам. Такие царские развлечения, когда с полсотни объективов не на мужа, а на тебя — еще тот наркотик. Через полгода появится что-то вроде книжки «Раиса Горбачева, кто она?». Была такая блеклая брошюрка, появилась в конце 80-х, продавалась на каждом углу, насыщала общественный интерес к супруге первого и последнего президента СССР.

Татьяна прервала размышления, оставив один вопрос: насколько она сама интересна и нужна Столбову? Вопрос, ответить на который очень и очень непросто. Она теперь часть статуса и государственная условность. Муж ее не бросит.

Поэтому-то она и не должна навязывать ему свое общество чаще, чем положено по церемонии.

А любовь? Татьяна понимала: логика логикой, а любовь свое возьмет.

* * *

Губернатор на встрече в ДК Машзавода вел себя уж совсем, как практикант-недотепа, опоздавший на совещание, проскользнувший в кабинет и притаившийся в углу, как мышь под веником. При всяком другом визитере глава региона зыркал бы на производственников то умоляюще, то грозно, мол, гость уедет, а я останусь. Сейчас же лишь скользил взглядом по залу, иногда делал записи в блокнот. Включить айфон не рискнул, вдруг президент подумает, будто губернатор по старой привычке балуется твиттерным щебетом на совещаниях?

Губернатор Столбову был неинтересен. Он смотрел исключительно на приглашенных — директоров крупных и средних областных производств. Никому из них примчаться не приказывали, даже не звали, просто сообщили ранним утром, что в пять вечера — встреча с президентом. Кто хочет — пусть приезжает. Захотели почти все.

Насчет повестки встречи тоже никакого насилия. Каждый мог выступить на пять минут, и если тема была очень интересной, попросить лишние три минуты. Предложения приветствовались, жалобы разрешались, благодарности и прочие славословия обрывались без права продолжения.

Впрочем, дураков в зале не было. Производственники — пожалуй, самая, уязвимая российская управленческая каста. Все они под прессингом и местного начальства, и надзорных структур: выпускай продукцию и соблюдай сто регламентов. Нужно и показатели по области не опустить, и областную статистику по безработице не подпортить. Есть, конечно, наместники столичных олигархов, есть директора совместных предприятий — русский Иван при немце. Но таких директоров в зале не было: с первыми говорить не о чем, с хозяевами надо. Во втором случае наш директор всегда будет о чем-то просить через партнера; иноземцев у нас принимают вне очереди.

Столбов слушал очередную жалобу и глядел в зал с сочувствием и восхищением. Этих людей он видел впервые, но как класс знал еще с начала девяностых, когда взялся за производство стройматериалов. Встречал как партнеров и конкурентов в кабинетах, в цехах, на губернаторских приемах. За двадцать лет эти директора и собственники заводов научились за день менять политические убеждения, обходить бесконечные регламенты и нормы, снижать зарплату рабочим без официального снижения.

Но они делали свое дело. Выпускали оборудование, трикотаж, доски, колбасы. Никому из них не пришло в голову продать оборудование на металлом, сдать площади под торговые центры с пятью долби-залами, купить квартиры на Кипре или в Черногории, чтоб, напившись, на ночном пляже тянуть караоке: «Что же будет с Родиной и с нами…» Фанаты.

— Все высказались? — спросил Столбов. Тон был такой, что ушлые директора поняли: лидер государства хочет говорить сам.

— Вот что, дорогие мои, хорошие, — начал президент. — Все, о чем вы говорили, я знаю сам. Выпускал и бетон, и деревянные конструкции, и прочую выделанную древесинку, и пиво, и разные колбасы. Сам мучился, и проблемы решал, ничем меня не удивишь. Прежде всего, вам спасибо. За то, что не бросили производства. Теперь попробую вас удивить.

Короткая пауза. Недоумевающие, даже рассерженные взгляды: и чем же нас сейчас удивят? Новый налог, новая форма социальной ответственности, а по-русски — новый побор?

— Обещать ничего не буду, просто, отчитаюсь о сделанном. О законах, принятых за последние две недели и тех, что будут приняты в ближайшие дни. Во-первых, налог на прибыль и страховые отчисления снижены почти на четверть. Это вы знаете. Во-вторых, каждому новому производству, новой площадке, новому цеху — три года налоговых каникул. На новое производство можно брать кредиты, проценты погасит государство. В-третьих, оборудование ввозится без пошлины. Я бы приплачивал за экспорт некоторых производственных линий, если в России своего аналога нет, но денег не хватит. Буду медали вручать таким экспортерам.

Зал расслабился, заулыбался. Кто-то приводил примеры разорения от пошлин на импорт оборудования: «купили линию, сразу восемнадцать процентов НДС».

— Дальше. Монополистам придется какое-то время поработать в убыток, хотя бы без сверхприбылей. Газ и электричество будут дешевле для всех, для промышленности — особенно. Примерно на четверть. И будет полегче с внешней конкуренцией. Во-первых, уже сейчас прикрыты некоторые таможенные калитки, через которые дешевый импорт тёк, минуя всякое обложение. Во-вторых, будем ставить барьеры. Уточняю: временные. Чтобы наши товары успели укрепиться на рынке и никто бы их не подвинул.

Зал замер, охваченный радостным недоверием: неужели такое возможно.

— А сейчас хочу вас спросить: кто из присутствующих член партии «Вера»?

Половина присутствующих подняла руки. Потом еще несколько. Осторожно, будто тянулись к нагретой железяке или кусачему грызуну — успеть отдернуть.

— Понял. А кто вступил в партию ДО моей победы?

Руки начали опускаться. Не сразу, с раздумьем, с оглядкой на соседа. Но сосед за вранье заложить может. Не сейчас, так потом. Осталось явно меньше четверти.

— Честность — лучшая политика, — вспомнил Столбов рекламный слоган. — Вот вы зачем вступили в партию, когда она уже победила?

Директор местного мясокомбината (Столбов вспомнил рекламу на въезде в город: «Колбаса — это страшная сила!»), полноватый дядька, поднялся, нервно оглянулся. Понимая, что под президентским взглядом не следует долго молчать, промямлил.

— Так и в «Единую Россию»…

— Мотивация понятна. Вообще-то, вступая в партию, надо смотреть уставные документы. Там четко указано, что партийное членство никаких преференций не дает. Но мне и повторить не трудно. Лояльность новой власти не нужна. Нужна честная работа, с уважением к закону. Понимаю, не я первый это говорю…

Пауза. Аудитория слегка напряглась. Напрягся и губернатор, ведь он тоже покинул «Единую Россию», едва партия «Вера» взяла парламентское большинство.

— Так вот. Обращаюсь к членам партии «Вера». К членам партии «Единая Россия». К членам партии КПРФ. Забудьте о партийности. Забудьте о том, что вы хорошего сделали для меня, для губернатора, вообще для любого должностного лица. Правила общие, живем по закону. Любимчиков не будет, и прошу в экспериментальном порядке это не проверять. Вот так, дорогие мои, хорошие. Вопросы будут?

Зал молчал. Конечно, свои связи, свои ходы-выходы есть у каждого, кто в бизнесе. И всегда думаешь: вдруг у конкурента схвачено лучше и надежней? Но новость о больших льготах перевесила любые опасения.

Поднялась рука. Пожилой дядя, небось был начальником еще при Хрущеве, спросил:

— Товарищ президент, а деньги-то откуда на все это? Чтобы и тарифы снизились, и налоги меньше стали, и беспроцентные кредиты?

— Стабфонд пригодился, — ответил Столбов. — Основа государственной стабильности — не миллиарды, работающие на иностранные экономики, а крепкая национальная промышленность. Плюс, возвращаем в казну разную украденную мелочь.

* * *

Кирилл Степанов стоял на площади перед крыльцом ДК. Конечно же, не один. Коллеги, прилетевшие из Москвы, местная ФСБ, бывшие коллеги — менты. А так же различные аборигены.

Во-первых, СМИ. Встреча была закрытой, поэтому телевизионщики, радийщики и пишущие журналисты ждали своей минуты. Импровизированные пресс-конференции Столбов устраивал изредка, но на четко заданные вопросы, по пути из здания к машине, отвечал всегда.

Во-вторых, новость о президентском визите распространилась по областному центру. Когда стало известно про совещание в ДК Машиностроительного завода, туда потянулась самая разная публика, — посмотреть на президента. Да и себя показать, как объяснили Кириллу Степанову.

Публика, как опять-таки объяснил Батяня, будет в основном безопасной. Но все равно, нужно следить, чтобы к президенту не подкатил какой-нибудь неадекват.

Милиция и ребята в костюмах образовали цепочку, шагах в десяти перед крыльцом. Отогнать народ подальше не позволял Столбов. Охрана на это изрядно ругалась, но последнее слово было за правителем, а не за регламентом. Степанов прохаживался с внешней стороны оцепления, среди толпы. В основном бабушки и дедушки, бабушек, как и положено, больше. Два красных флажка, портрет Сталина, стилизованный под икону — коммунисты. Чуть особняком — группа юнцов с национальным триколором.

Степанов пригляделся к загадочному субъекту, уверенно рассекавшему толпу. Парень лет тридцати, в свитере, свитер — в фольклорных орнаментах. Бороденка длинная, тощая, с двумя деревянными кольцами на крашеном кончике. В глазах — загадочная уверенность.

— Вы к президенту? — спросил его Степанов, когда парень протиснулся к милицейскому оцеплению.

— Я должен узнать, он это или не он, — напевно произнес парень.

Уточнять «Кто он?» не имело смысла, поэтому Степанов задал совершенно другой вопрос:

— А как вы узнаете, он это или нет?

— Я должен притронуться к его деснице. Тогда мне будет позволено увидеть, является ли он реинкарнацией Творога.

Степанов не смог удержаться от глупого вопроса: «Кого?».

— Творога, — вздохнул парень с интонацией училки начальных классов. — Творог — отец Сварога. Он сотворил твердь и зыбь, навь и явь.

— Он сумасшедший! — взвизгнула бабуся с иконой Сталина. Взглянув на нее, Степанов подумал, что приехавшая «скорая» забрала бы обоих.

Рация Степанова коротко пискнула: «Выходит». Журналисты, получившие сигнал по своему каналу, засуетились на подходе к крыльцу. Жрец Творога встал в стойку американского футболиста, готового занести мяч в ворота противника, опрокинув всех встречных.

Жреца следовало бы ухватить, но инструкция гласила — стараться без рукопашных инцидентов.

— А кто дал вам право прикоснуться рукой к Творогу? — уверенно вопросил Степанов.

— Я посвящен в руковидцы чертогыном второй степени, — торжественно ответил жрец.

— А какое имя носит этот чертогын среди непросвещенных?

— Дмитрий Федосейкин, из города Тверь, — с гордостью ответил парень.

«А, один бен, скрутить всегда успею, — подумал Степанов, — зато хоть развлекусь». И неожиданно даже для себя произнес торжественным голосом:

— А известно ли вам, что чертогын второй степени Федосейкин является коварнейшим отступником, а именно — диаконом Истинной Церкви Второго Пришествия, в городе Москве, по адресу Тверская улица, 198? Поэтому посвящение от этого лже-чертогына значит не больше, чем посвящение от меня.

Степанову казалось, что парень отмахнется. Или даже пошлет его. Но бедняга лишь вздохнул, прошептал: «Измена». Развернулся и заковылял прочь.

Кстати, вовремя. На крыльце ДК появился Столбов.

* * *

Лидер страны шел по быстро выстроенному живому коридору. Не останавливаясь, не оборачиваясь, отвечал на журналистские вопросы.

— Михаил Викторович, правда ли, что Ходорковский назначен вашим советником? — крикнул местный представитель федерального телеканала.

— Да, — коротко ответил Столбов.

— Что будет с нашим Машзаводом?

— Дадим шанс — правительственный кредит, спишем задолженность. Посмотрим до конца года. Если руководство будет грамотно работать, то выживет. Если нет — обанкротим, построим новый, людям найдем работу.

— Михаил Викторович, будет ли назначен новый губернатор? — выкрикнул пожилой дядька с древним кассетным диктофоном в руке.

Столбов приостановился даже. Забавно. То ли губернаторский враг со стажем — главред местной газеты, прикормленный прошлым губером и мстящий за отставку. То ли следствие полученной свободы — осмелели на местах.

— У губернатора есть шанс. Как работать, он знает, за что я снимаю — тоже. Его судьба в его руках.

— Правда ли, что скоро в России введут сухой закон? — перекричала своих коллег девица в алой куртке и столь же яркой косметике.

— Сухого закона не будет, — ответил Столбов. — Будет полусухой закон, чтобы пили, как в старой России — по праздникам. Кто умеет жить без водки, его не заметит. Остальным советую завязать уже сейчас.

Новость оказалась столь сенсационной, что новых вопросов от журналистов не последовало. Зато стали слышны выкрики пожилых, и не обязательно пожилых граждан.

— Товарищ Столбов… Михаил Викторович… Когда же… Вы обещали… Восемь лет хожу по кабинетам… Трудовому народу нет жизни… Министры на содержании у Госдепа… Что у нас будет — капитализм или коммунизм?

Люди не просто кричали. У некоторых в руках были бумажки: прозрачные папки-файлы с документами или пожелтевшие листы, чуть ли не архивные раритеты. Прежние льготы, наградные листы, отписки или, напротив, ободрительные письма из ведомств. Просвечивалажелтая бумага, верно, собиралось все это еще с советских времен.

Внезапно надтреснутый языковой разнобой перекрыли выкрики с фанатской отбивкой. «Столбов! Столбов!» — выкрикивал молодняк с триколором.

— Ребята, чьи будете? — громко спросил Столбов.

— Мы «нашисты»! — ответил вожак, украшенный ленточками всех цветов радуги.

С начала года в России слово «нашист» перестало быть ругательством. Означало оно «Наши Столбова». Центральная организация Якеменко приказала долго жить, но на местах нашлись шустрые комиссары, решившие пригодиться новой власти. Переименовались и под новым названием практиковали патриотизм.

Столбов поинтересовался, откуда ребята. Выяснилось, что из местного университета (само собой, бывший педвуз), в основном с юрфака.

— Будущие юристы? Отлично. Только не надо орать — не на футболе. Любите меня — идите к бабушкам с заявлениями, возьмите их и постарайтесь помочь. Или идите по инстанциям, или дайте обоснованный отказ, почему государство не может помочь. Кто справится с поручением — получит хороший шанс на госслужбу.

«Нашисты» приумолкли. Добрая половина, включая командира, смылась. Но кое-кто несмело пошел к гражданам-просителям. До Столбова донеслись слова: «Дайте мне посмотреть, президентское поручение…».

— Кто сделает, или будут проблемы, — приходите в приемную рекора по области. Открывается на следующей недели, — сказал молодежи Столбов.

Но не все пришли с бумажками, отписками, заявлениями. Поэтому лидер остановился, громко сказал.

— Дорогие мои, хорошие! Проблем много, знаю. Обещаю, что не будет голода, дефолта и войны, можно спать спокойно. Будет ли лучше? Будет, но не сразу. Дайте хоть немного разобрать прежние завалы, тогда и спрашивайте результат. Разберем их быстро, на дурное наследство прошлого кивать не стану. Работа началась, это главное.

— Михаил Викторович, а когда будут расстрелы? — донесся старушачий выкрик, полный искреннего энтузиазма.

— Постараемся обойтись без них. Народа в России мало осталось, беречь надо. До свидания, дорогие мои, в Москву пора. Мне еще сегодня работать.

Граждане проявили понимание, прокричали разные добрые пожелания и позволили Столбову пройти через живой коридор к машине.

Уже когда садился, подбежал губернатор. Услышал про шанс, осмелел.

— Михаил Викторович, важный вопрос. Вам, наверное, уже докладывали про «Ключ надежды».

— Нет, — ответил Столбов. — В двух словах, быстро и честно.

Губернатор взглянул в президентские глаза и понял, что эвфемистические конструкции лучше забыть.

— Это девелоперская фирма. Мой сын — генеральный директор. Ему уйти?

— Нет. Но пусть готовится к дополнительным проверкам. Первый серьезный косяк — уходить.

— Ему? — спросил губернатор.

— Вам. В его случае решать акционерам или прокуратуре. В вашем — решу я. Все, удачи!

* * *

Запись в ЖЖ известного блогера tukan-tupan. Точнее, подпись под фотографией: провинциальный юноша берет из рук пожилой дамы какую-то бумажку. На заднем плане — Столбов.

«Занятная картинка, правда? Наш новый царь дает поручения талантливой молодежи. Еще полгода назад эти юные крокодильчики хором выкрикивали в пикетах: „Фашист-педераст, убирайся в Вашингтон!“. Теперь они прощены и могут опять потрудиться на благо Уродины. Такова крокодильская природа нашей власти, что ей как всегда проще всего найти общий язык с вороватыми крокодилами и быдловатыми крокодильчиками».

* * *

Достаточно давно Столбов освоил важное умение: работать в режиме решения сразу нескольких задач. Эта способность чаще всего проявлялась под вечер. Мозг понимал, что на покой его не отпустят, пока не сделано все, что нужно. И не бастовал, напротив, работал так, как утром не добьешься.

Вот и сейчас — беседа с генералом Костылевым. Разговор не просто важен. Это, пожалуй, главное событие дня. И утренняя встреча с Патриархом, и блиц-рабочая группа, и региональный визит — дела едва ли не ординарные.

Столбов слушал, задавал короткие вопросы, записывал. Конечно, в блокнот. Если будет надо, потом надиктует, а пока его стенографические каракули — идеальная шифровка.

И все же, несмотря на важность разговора, были открыты параллельные окна. Одно касалось собеседника — генерала Космических войск Андрея Костылева.

Умница! Из семьи инженеров ЦКБ города Королёва. С детства болел космосом, что в таком городе естественно, и не переболел им в юности, пришедшейся на девяностые, что было бы тоже естественно. Детский кружок космонавтики, школьная золотая медаль. Исправил зрение, подделал справки, окончил летное училище, красный диплом. Академия, опять отличия, Центр управления полетов. В космонавтике нет той злобной ревности, чтоб генерал — только генеральский сын. Поэтому в тридцать пять лет уже имел большие звездочки на погонах.

По всем отзывам, на своем служебном пути отличался педантичной и разумной исполнительностью. В старину про него бы сказали: «немец при губернаторе», в советские годы: «еврей в главке». Подобные таланты редко возносят до генеральского уровня: пусть такой хороший будет и дальше полезен на своем посту. С Костылевым вышло не так. Была в нем, кроме педантизма, захватывающая любовь к своему роду войск, вообще к космосу. Поэтому ветераны-генералы тянули его выше: пусть хоть один гений-фанатик останется после нас.

В своей области знает все. Две недели назад прочел короткую, но исчерпывающую лекцию о том, что нужно для ГЛОНАССа, и в каких объемах можно использовать джипиэс. Без дурного патриотизма, а с констатацией: на этом этапе американцы нас обскакали, нужно государственное решение — иди по пятам, или перескакивать.

При этом в голове не только спутники. Влюблен в любую летательную технику, на всем поднимался в небо, кроме космического корабля и Змея Горыныча. Когда был в Америке, испробовал новинку — летающий автомобиль. В ЦУП прилетает на мотодельтаплане, выбил воздушный коридор. Так и сказал Столбову: «Лучше всего соображаю, когда в небе». Три года назад в Штатах купил реактивный ранец, самой современной конструкции. Обещал Столбову показать в полете, но пока не удавалось найти время для такого аттракциона.

Сейчас разговор был не только о небесных делах. Не только о том, что видно сверху, но и из других, вполне поверхностных источников информации. Очень полезная беседа!

В параллельном окне была Татьяна. В который раз поговорить вечером не удалось. Пересеклись на пять минут — пересменок между делами. Столбов подарил ей привезенный сувенир — деревянного мишку-дергунчика, что не лупил молотом на кузне, как обычно, а стучал на компьютерной клавиатуре. Батяня распорядился накупить у тамошнего кремля разной сувенирной экзотики, самый забавный экземпляр достался президентской жене.

Мишка Татьяне понравился. Она даже пообещала передать ему самые важные дела, чтоб у нее было больше свободного времени.

Столбов намек понял. Чуть было не пообещал освободить завтрашний вечер. Но нет, не получится, в программе обещанная встреча с «декабристами». Ох, нелегкий разговор! После него самое время поговорить с любимой женщиной. Вот только ждать ей придется невесть сколько: разговор может и затянуться…

Короткий, неожиданный звук. На мобилу можно позвонить и президенту. Счастливчиков таких немного и объединяет их одно: если позвонят, то только по делу, когда иначе нельзя.

Кстати, о «декабристах». Может, Луцкий?

Столбов взглянул на номер. Нет, Быков. Армейский друг по Афганистану, потерявший квартиру в Казахстане, не сдавшийся, не спившийся, начавший новую жизнь в новой стране. Прошлым летом за очередной рюмкой предложил Столбову не маяться дурью, идти во власть, пока в стране остались мужики, иначе потом работать не с кем будет. Всю избирательную кампанию был в местном, питерском штабе. Зато так поставил дело, что к нему командировались штабисты из других регионов на двухдневную выучку.

Сейчас-то чем занят? Был у него мелкий авторемонтный бизнес, были планы, как его раскрутить, когда вороватые чинуши будут прижаты. Ох, треклятая шапка Мономаха, не позвонил, не поинтересовался.

— Миша, привет, — раздался голос Быкова. С первого звука понятно — не со скуки звонит. — Миша, я в жуткую ж…у попал.

— Можно через пятнадцать минут перезвоню?

— Не. У меня мобилу отберут. Слушаешь? Я с января чуток расширился, автомойку открыл. Там и случилось…

Быков явно недавно что-то праздновал. Но речь была не пьяной. Напротив, выверенной, рациональной, как бывает у умных людей, протрезвленных большой неприятностью.

Итак, Быков открыл автомойку. Сегодня днем заявился клиент-азербайджанец. Осмотрел тачку, заявил, будто борт поцарапан. Парнишка, главный на автомойке, договориться с ним не смог, вызвонил Быкова, отмечавшего у друга рождение внука.

— Подъезжаю, а там уже ихняя шобла кидает предъявы. Давно таких отморозков не видел. Этот, главный зверь, достает визитку какого-то адмирала МВД, тычет под нос: смотри, с кем я знаком! Если я сейчас твоего косорукого механика и тебя самого поимею, у меня никаких проблем с полицаями не будет. Ну, я улыбнулся, показал твою прошлогоднюю, полпредскую визитку. Еще два слова добавил, какой дурью маялся прошлой осенью и какой номерок у меня в телефончике есть. Зверь пасть раззявил, слюнки на бетон капают. А я…

— А ты? — Столбов понял, что дошло до кульминации.

— Ну, сначала ему в пасть харкнул. Потом… Короче, водка в голову бросилась. Ну, не для этого же мы, Миша, этих у…анов своротили, чтобы погань могла выделываться. Взял ломик и устроил небольшой тюнинг свежепомытой тачке. От души, на правой ладони мозоль будет. Зверек дергаться начал, ну и ему досталось. Врач сказал — наверное, выживет. Еще пока тюнинг делал, приговаривал: завтра мне лицензию дадут, отстреливать тварей, где увижу. Вся шобла в стороне какала в штаны, но кто-то до ментовки дозвонился… Короче, это мой единственный звонок, положенный по закону. Миша, попробуй…

— Слушай, Витя, — ответил Столбов. Он перешел в соседний кабинет, дверь не закрывал — помещения такие большие, что не нужно. — До суда тебя отпустить должны — будет и залог, и характеристики. На суде помогу с адвокатом.

— На х…р адвокат. Мне справедливость нужна!

— Если по справедливости, то тебе сидеть, — резко сказал Столбов. — Тебе слово сказали, а ты ломом искалечил.

— Значит, мы за права азеров боролись… — то ли спросил, то ли констатировал Быков. Столбов отключил трубку.

От шкафа в соседней комнате до кабинета, где остался собеседник, было пятнадцать шагов. Столбов прошел их медленно, успел вспомнить последнюю фразу Костылева, вернуться в струю разговора. Даже улыбнулся: как все ладно.

— Андрей, извини, — как-то с Костылевым очень легко удавалось общаться на «ты». — Ты говорил, что эта история нуждается в подтверждении…

— Нуждается, — ответил молодой генерал звездных войск. — Подтвердить, перепроверить, согласиться со мной, или нет — для этого есть все возможности.

— Добро, — ответил Столбов, — поручу все завтра перепроверить. У тебя-то откуда информация?

— Мне сверху видно всё, — улыбнулся Костылев. Да так просто и естественно, что Столбов улыбнулся тоже.

* * *

Перед встречей с космическим генералом Столбов на всякий случай попрощался с Татьяной. Вышло, что предусмотрительно: она уже отправилась спать. Не возразишь, ведь ей вставать всяко раньше, чем ему, готовить утреннюю сводку. Все равно, вот сегодня вечером ой как была бы нужна…

Столбов прошелся по кабинету, примыкающему к спальне. Открыл окно. В помещение влился холодный воздух, но тишина осталась прежней — кому шуметь вечером в Кремле? Лишь с набережной донесся насекомый звук автомобильного движения.

Подумал, на уровне ощущения: сейчас где-то на пульте охраны мигнула лампочка или еще какой современный сигнал — президентское окно открылось. Лидер государства — как лабораторное животное, все его рефлексы и импульсы где-то фиксируются.

Закрыл окно, тронул пальцем пожилой, еще прошлого века, но почти не заезженный музыкальный комбайн — помучить себя новостями.

Включившийся канал оказался не новостным, а музыкальным. Вот только песня…

«Правда, был армейский дружок», — отметил Столбов. И, не дожидаясь продолжения-рефрена от самой народной рок-группы, продолжил сам:

Еще подумал и закрыл окно. Как бы ни умел Кремль хранить тайны, все равно, пойдет в блогосфере слух, будто президент по ночам воет на кремлевские звезды.

Глава 3

* * *

Из этой страны уехать было непросто. Требовалась выездная виза — по меркам XXI века штука архаичная. Но учитывая, что одной из процессуальных методик местного правосудия было содержание подследственного в камере со свинцовой крышей, а крыша выходила на солнцепек, архаикой тут не пренебрегали.

Получить выездную визу было непросто: внятное объяснение — для чего, плюс проверка на задолженности и отсутствие каких-либо претензий государства к заявителю. Впрочем, у Марины с этим проблем не было. Она понимала, если ей хватит глупости подать документы на выездную визу, то задержат не выдачу. Задержат ее саму. Посадят в тюрьму, а дальше — как повезет. Или в цивилизованное, душецелительное заведение — оттуда точно не выпустят.

Значит, оставалось нарушать закон, мухлевать с документами. В любом случае, если поймают, то запрут не за это.

Фальшивый паспорт вкупе с фальшивой визой изготовил кореец — местный бы не справился, а русские за такой криминал не брались, шерстили их здесь без повода и запалиться можно было в любую минуту. Срок за такую операцию полагался не маленький, поэтому мастер взял за работу пять республиканских минимальных зарплат. Деньги у Марины еще были, торговаться не стала.

Теперь надо было понять, как выбираться. Аэропорты отпадали: там такое оборудование, что мастер рисковать не советовал. К тому же, когда аэропортом пользуется гражданин республики не титульной национальности, то, несмотря на самые современные сканеры, его ждет личный досмотр, вплоть до открытия пудреницы и пролистывания записной книжки. Между тем, у Марины была вещь, найдя которую, таможенники получили бы неофициальную благодарность и премию.

Точно такие же шмоны случаются и на железной дороге. Значит, остается автобус, через Казахстан. Впереди саммит СНГ, этой стране понадобились транзитные преференции, значит, на таможню поступит указ: шерстить без обычной свирепости и не срывать график рейсовых автобусов.

Значит… Значит, это не гарантированный, но наиболее надежный вариант. Только и всего.

* * *

«Бейте своего сына каждый вечер. Даже если вы не знаете, что он натворил за день, он-то знает наверняка», — гласит суровая и мудрая китайская пословица. Командующий стратегической авиацией России этой пословицы не знал. Однако его вызвали на ранний, очень ранний визит в Кремль, и он догадывался, что его будут бить.

Догадок было несколько, из основных версий — три. Во-первых, участок на Черноморском побережье, изначально полигон, но давным-давно застроенный уютными особнячками. Началось, правда, при предшественнике. Но тот давно уже в отставке, кстати, живет в одном из особнячков. За махинацию с территорией полигона, увы, придется отвечать нынешнему командующему.

Вторая версия — горючее. Тоже, если разобраться, вина командующего невелика. Он всего лишь экономил, ну а то, что сэкономленные излишки попадали гражданской авиации, так это можно было смело назвать бартером. Не будь таких добрых взаимоотношений с авиакомпаниями, так не удалось бы даже сделать нормальный подъезд от федеральной трассы к авиабазе в Тамбовской области. Если речь идет о настоящих, циничных кражах, то тут вопросов быть не может: командующий сам сигналил в прокуратуру. Но если ты нарочно не даешь подчиненным выживать — тебя же самого совесть замучает. Значит, приходится плевать на закон.

Ну и третья причина, пожалуй, сама неприятная. В некоторых эскадрильях сложилась традиция: половина всех офицерских премий изымается в особый фонд. Якобы поддержать ветеранов. На самом деле — в карман командиров. Об этом рассказывали смелые офицеры-разоблаченцы при поддержке блогеров. Командующий пытался с этим бороться, но добился лишь того, что подарки высшему составу вручали едва ли не борзыми щенками, а щенков покупали за те же офицерские деньги.

В этих грустных раздумьях, постепенно подстилая мысленную соломку по всем трем опасным направлениям, командующий добрался до Кремля и был сопровожден на командный пункт.

Столбова он видел третий раз, но предыдущие два — не считались. Впервые — когда до выборов лидер партии «Вера» посещал войска с предвыборным визитом. Командующий на встречу не пошел, посмотрел издали. Второй раз — на инаугурации. И вот наконец встретились лицом к лицу.

Президент был весел, бодр — энергия разве из ушей не хлестала. Улыбнулся командующему — того предупредили, этой улыбки надо опасаться, под солнечным лучом — гроза.

— Здравствуйте, Алексей Федорович. Много слышал о вас хорошего, а главное — все у вас в порядке с боеготовностью. Вот мы сейчас ее, вашу боеготовность, и проверим.

Протянул бумажный лист, на котором был напечатан приказ. Командующий прочел — посмотрел на главу государства со страхом и удивлением.

— Но ведь это…

— Реализация конституционных прав Верховного главнокомандующего, и больше ничего. В регионе час назад введен режим контртеррористической операции, так что с правовой точки зрения проблем нет. Дальше — техническая справка. Там уже все рассчитано. От вас требуется только отдать приказ и проследить, чтобы его исполнение заняло не больше четырех часов.

Генерал еще раз взглянул на приказ и забыл все соображения, кроме технических.

— За четыре часа? Это почти… очень трудно.

Хотел сказать «невозможно». Но взглянул в глаза Столбову и не смог. Догадался: в этом случае лидер государства продолжит разговор уже без улыбки.

А еще командующий, опять некстати, вспомнил такой детский грешок, как вранье. К чему врать, за четыре часа исполнить приказ можно. Если запустить механизм, уже прописанный в голове, прямо сейчас, не выходя из кабинета. Так что нечестное «невозможно» означало: невозможно так вот жестко, без предупреждения, напрягать людей, чтобы заставить их напрячь других людей. От таких варварских требований в России уже отвыкли.

— Алексей Федорович, — проникновенно сказал Столбов, — вы потому и находитесь на своем посту, что я уверен — вы способны это сделать. Сами понимаете, не за то, что вы самый честный генерал без страха и упрека — таких нет. От мелких грешков очищаться придется, но это не главное. Сейчас главное сделать дело. Исполняйте приказ.

— Есть, товарищ Главнокомандующий, — ответил генерал.

Вот ведь что странно. Едва приложил руку к козырьку, как будто взлетел, подобно стратегическому бомбардировщику. Еще раз заметил трудность приказа, близкую к неосуществлению. Но заодно начертил в голове алгоритм действий: кого материть, кто и без мата поймет важность приказа, где надо с занудным матом объяснять, а где надо заранее подстраховаться, найти замену ненадежному звену.

Одним словом — приступил к выполнению.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Нанять от ста до ста двадцати сотрудников «Макдональдса», не имеющих перспектив карьерного роста, для работы в пограничном подразделении ФСБ. Использовать для работы на пунктах пограничного контроля, в первую очередь, в аэропортах.

Обоснование. Профессиональная привычка улыбаться клиентам — в данном случае иностранцам и нашим, вернувшимся, туристам. Россия начинается с улыбки.

Резолюция Столбова:

БПС (Быть по сему).

* * *

Сегодняшний собеседник Столбова был непростой. Можно сказать, особый.

К примеру, однажды он точно так же пришел в Кремль, к российскому президенту, в спортивном костюме. С одной стороны, понятно почему: за тысячу километров убили его отца, гаранта стабильности на маленьком, но очень уж беспокойном клочке российской территории. Сын тренировался, тут новость, за ней — вызов в Кремль. Стоило ли тратить время на переодевание?

С другой стороны, у державы есть свои, столетние традиции и обычаи. Вроде того, что как позвали к царю, да не в походную ставку — в главный дворец, то будь ты хоть пьян, хоть в горе, нужно и приосаниться, и почиститься, и вид иметь подходящий для дворца. Тем более, что в народе нынешнего собеседника Столбова традиции и ритуалы блюли получше, чем в России.

Значит, тогдашнее приглашение в трениках было неспроста. Явный и однозначный намек: будь верным, приходи на первый зов, и тогда позволено почти все.

Гость в трениках понял намек однозначно. Ваххабиты и сепаратисты, бегавшие с автоматами по лесам, сократились до средней популяции зверя из «Красной книги». «Единая Россия» получала на выборах около ста процентов при стопроцентной явке, а иногда явка была и выше. В республиканской столице, еще не так давно мишени для бомбовых ударов, вздымались небоскребы, били фонтаны не хуже московских. Ветераны бразильского и прочих именитых футболов считали за честь приехать в республику и сразиться с командой, состоящей из местных любителей мяча. Кстати, сегодняшний собеседник Столбова регулярно выходил на поле как форвард, и даже забивал.

Сегодня Форвард был подчеркнуто официален. Никаких поводов нарушить официальный этикет у него не было, поэтому и явился застегнутый на все пуговицы, отражая блеск люстр в начищенных ботинках. Деловую «тройку» носил он столь же непринужденно, как и камуфляж, когда вместе с отцом бегал по лесам, удачно подстреливая солдат федеральной группировки.

Чуть сложнее с общением. За последние годы встречи Форварда со всеми государственными чиновниками проходили под неофициальным рекламным слоганом: «Тонкий намек на твое превосходство».

В чем было превосходство? На любого федерального чинушу всегда может наорать тот, кто рангом повыше. И республиканским главам тоже приходится давать отчет своей, особо приближенной стае. А на Форварда никто не наорет, и отчет он привык давать только Аллаху. Отсюда — маленькое, но ощутимое превосходство.

Понятно, при встречах с прежними главами государства Форвард его не выказывал. Но здесь было другое, не менее важное ощущение: он, Форвард, незаменим, он природная данность. Президенты становятся премьерами, а он остается на своем месте, в своем статусе. Все равно, как князь или некий древний волхв, который хоть и никаким боком не князь, навидался этих князей за сто лет и поддерживает равновесие мира…

Вот в общении со Столбовым этого как раз и не ощущалось. Новый князь оказался атеистом. Или верующим, но не в волхвов.

Разговор вышел долгим. Не обошлось без обмена комплиментами. Форвард как всегда был искренним. Еще прошлой осенью он в одном из интервью назвал лидера партии «Вера» «демагогом и фашистом, позором России». Сегодня так же искренне хвалил первые указы. Даже слегка покритиковал Путина, сказал: «Наконец-то, началось управление страной, а была спецоперация по управлению страной».

Столбов отвечал комплиментами-цитатами, напоминал о достижениях республики Форварда, говорил, что туда надо возить экскурсии. Заодно предложил сохранить хотя бы одну базу боевиков и отправлять экскурсии туда. С боевиками договориться, чтобы не обижали туристов.

Форвард с обычной своей телевизионной улыбкой — пообвыкся в разговоре — ответил, что возить туристов можно только по бывшим базам и схронам. Боевики народ кочевой, постоянных логовищ, кстати, в отличие от Дагестана, в республике не осталось.

Тут разговор на минуту прервался. Вошел секретарь, протянул Столбову несколько листов. Тот удовлетворенно кивнул, вернулся к беседе.

— Придется мне тебя разочаровать, — то, что президент обращается с собеседником на «ты», установилось с начала разговора. — Постоянных баз, со всеми удобствами: арсенал, госпиталь, продсклад, в республике минимум три. Точнее, было три до сегодняшнего утра. Осталось две.

Форвард напрягся, ему стало очень интересно.

— Кроме оперативной разведки, есть еще и аэрокосмическая, — продолжил президент. — Согласно этим данным, в районе бывшего совхоза имени Шаумяна, в лесном массиве, существовала некая подозрительная кошара. Настолько подозрительная, что я, как Верховный главнокомандующий, сегодня утром распорядился ввести режим контртеррористической операции на территории республики, привлечь стратегическую авиацию и накрыть это место тремя ракетами «Точка-М». Приказ выполнен сегодня, в 12.15 по московскому времени.

Собеседник не то, чтобы вздрогнул или как-то выдал эмоцию, но по нему точно пробежала электроискра.

— Вот съемка места объекта, до удара, — Столбов положил на лакированную столешницу переговорного столика два листа бумаги, — а вот — после. Как сказали спецы, через секунду после удара второй ракетой последовала детонация в шестикратном тротиловом эквиваленте, сравнительно с зарядом самой ракеты. У меня от сердца отлегло. На мирной кошаре всегда найдется ружьишко, волков отгонять, но, думаю, ружейных патронов для такого фейерверка недостаточно. Так что, когда прибудут криминалисты ФСБ, придется им собирать остатки на генетическую экспертизу.

Пауза длилась с пол минуты. Потом Форвард сказал:

— Давайте откровенно. Только совсем откровенно.

— А иначе и никак, — улыбнулся Столбов. — Это принцип новой России — всегда откровенно.

— Эта база тебе мешала? — сильно и напряженно сказал Форвард, глядя на Столбова.

— На «вы», — напомнил тот. — Я для тебя аксакал.

Короткая, жесткая, чуть не до ломоты в глазах борьба взглядов. Но Столбову приходилось общаться с такими полевыми героями еще в Афганистане. И Форвард отвел взгляд первым.

— Вам эта база мешала? — спросил он.

— Теперь точно не помешает. В государстве будет порядок. Оружие — у тех, кто имеет на него лицензию. Если у тех, кто охранял склад, была лицензия — пусть подают иски к Министерству обороны.

— Так уже было однажды, — сказал Форвард. — Ельцин хотел навести конституционный порядок. И что вышло? Половина Чечни ушла в горы, и я с отцом тоже.

— Было так, — кивнул Столбов. — Только кое-что изменилось. Внутреннего лобби — «мир любой ценой», как в первую войну, уже не осталось. Как относиться к международному лобби, мы поняли во вторую войну. Кстати, чеченцы тоже поняли, что американцы Москву бомбить, как Белград, не будут. И поступили умно. Как твой отец.

Если Форвард и хотел возразить, то передумал.

— По горам тоже бегать опасно, — продолжил Столбов. — С прошлых войн они все изучены, размечены, плюс хорошая аэрокосмическая разведка. Живую силу Россия будет беречь, зато, открою военную тайну, производство тактических ракет с января увеличено в полтора раза. Раз-другой ошибемся, потом цель накроем непременно. Города, конечно, жалко, такие дома отстроены, просто Дубай. Но если что, накроем и дома. Так что уходить в горы или обороняться на тридцатом этаже не советую.

— Мой народ не запугать, — немного хрипло ответил Форвард.

— А я сейчас с тобой разговариваю, а не с народом. Всякий народ грешен, но всему народу я не могу предъявлять ни распил федеральных трансфертов, ни неучтенную нефтедобычу, ни контрабанду, ни тайные убийства на территории России. А на тебя следы выходят. Насколько серьезно — дам папочку. Изучи, может, и вранье, может, и поспорить захочешь.

— Не пора ли мне переселиться в Лондон? — усмехнулся Форвард с не очень радостным смешком.

— Не советую, — ответил Столбов. — В этой папочке будет и про Лондон. Жила там правозащитница, кстати, баронесса. Повадилась ездить на Кавказ, там и сложила голову. Кстати, в зоне действия твоего полевого отряда. Эксгумировать тело, пожалуй, поздновато, а вот восстановить историю, кто был, кто командовал — это можно.

— Они же знают и молчат, — вставил Форвард.

— Да, но после того, как будет озвучено, да еще с доказательствами, вот тогда промолчать уже не сможет никто. Так что в Лондоне тебе будет Березовский носить передачи. Не рыпайся, сам же сказал — говорим откровенно. Ну, и до кучи, чтобы закрыть тему эмиграций. Можно в принципе тебе было бы поближе к Мекке податься, грехи замаливать. Но не получится. Помнишь такого бен-аль-Дауда?

Форвард замотал головой, но очень уж двусмысленно. Ясно, что вспомнил.

— Ну, я напомню. Был такой придурок, исламский интернационалист. Не просто придурок, саудовский принц, седьмая вода на киселе. Но все же королевская кровь. Послал его бен Ладен освобождать Кавказ от гяуров. Его ГРУ взяло в разработку, вели, хотели взять, потом с Эр-Риядом торговаться. Ваши опередили, может, благодаря утечке, может, со своим «кротом». Хотели прихватить его сами, уж не знаю, для чего: может, похвастаться, может, выкуп взять — дали бы не меньше миллиарда. Только оплошали, убили парнишку. В Эр-Рияде до сих пор уверены — ФСБ. А как узнают, что лично твой отряд? Дядя того дурачка, между прочим, сейчас зам начальника тамошнего гестапо или кто у них отвечает за госбезопасность. Там у них палаческие традиции с тысячелетним стажем. Так что, если будет такая дилемма, я бы на твоем месте предпочел российское правосудие исламскому гостеприимству.

Столбов говорил долго, поэтому взял длинную паузу. Форвард тоже думал. Наконец, сказал.

— Что предлагаете делать?

— Ничего особенного. Признать конституционный порядок, стать законопослушным гражданином Российской Федерации. Для начала подать нормальную налоговую декларацию, со всем своим гаражом и конюшней. Так, чтобы я не смеялся. Кстати, если забыл про свою собственность, сколько, какая и где, могу дать образец декларации с примерным перечнем.

Форвард покачал головой — не надо.

— И еще одна просьба. Принципиальная. Чтобы я понял, что ты понял. Есть такой Герой России — Ачильдиев. Есть?

Тут уж Форвард по-настоящему напрягся. На его губах, казалось, вспениваются непроизнесенные слова. Но не сказал ничего, лишь кивнул.

— Рад, что помнишь. Были у Ачильдиева и подвиги, и ошибки. За ошибку он посидел немножко, сейчас амнистирован. У государства к нему претензий нет. Однажды ты назвал его «врагом нашего народа» и сказал, что «его непременно найдут». Было?

— Да, — кивнул Форвард.

— Так вот, искать его не надо. Через неделю он совершит поездку по местам боевой славы, возложить цветы. Поездка пройдет без инцидентов.

— Кровники остались, — сказал Форвард.

— Ну, ты столько раз хвастался, что кровников мирил. Да и, если честно говорить, у тебя у самого кровников должно быть раз в десять больше. Так что опыт, как уговорить кровников у тебя есть. Две недели обеспечить чью-то безопасность не так и трудно. Кстати, заодно Ачильдиев может заехать к родне, ну я о том инциденте. Извиниться, помириться. Он в той истории был неправ, сам признает. Так что поспособствуй своим авторитетом. Ты же миротворец, для того тебя на Кавказе и держим.

Форвард снова промолчал.

— Вот и хорошо. Вопросы есть?

— А по кошаре в Шаумяновском районе будут уголовные дела? — спросил Форвард.

— Судя по параметрам взрыва, на месте ничего не найдут. А если ничего не нашли, можно считать, что там ничего и не было. Остальные две базы ликвидируешь сам, без авиации. За неделю.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Сократить численность сотрудников российского МИДа. Исполнитель — комиссия из мидовских работников и рекоров. Ревизия работы посольств на предмет заботы о российских гражданах, обращавшихся в заграничные представительства. Сотрудники, проявившие наибольшее безразличие к нашим соотечественникам, попавшим в беду, увольняются или переводятся в страны Центральной Африки — куда русские не ездят.

Резолюция Столбова:

БПС.

* * *

Море не знает человеческого выражения «не сезон». На кавказском побережье валы бьются о берег и осенью, и весной. Один и тот же плеск, один и тот же влажный йодистый запах, крики чаек и подвижная громада, на которую можно смотреть часами и понимать: время потрачено не зря.

Любителю кофе по-турецки нравилось море: оно успокаивало. Если бы он захотел впасть в примитивную философию — пожалуйста. Все мы самоуверенные обломки среди вечной качки. Нас поднимает, опускает, потом внезапно топит. Море, как и жизнь вообще, несправедливо. Оно — море.

Турок не философствовал. Он просто смотрел на тяжелые валы, слушал удары волн о берег. Домик, который он когда-то купил после долгих поисков и выбора, позволял видеть и слышать море с крыльца.

Тогда морское побережье считалось землей не давней войны, и кусочек благородной территории достался за очень небольшие деньги. Первое время приходили вооруженные люди, хотели выяснить, не нуждается ли он в защите. Отступили без денег, разочарованные, но зато получившие полезный жизненный урок: не судите опрометчиво. Причем ответы были столь убедительными, что Турок мог позволить себе пропадать вдали от морского побережья месяцами и при этом знать, что никто не позарится на дом, не обидит пожилого сторожа, поддерживавшего жилище весь год.

Война закончилась еще в прошлом веке, нормальный быт так и не наладился. Все, что нужно для комфортной жизни — обеспечь сам. При домике был автономный генератор, спутниковая тарелка, мощная вай-фай станция.

Поэтому Турок не удивился, когда ноутбук, стоявший рядом, на журнальном столике, пискнул — новое сообщение. Открыл почту, прочитал про объект и условия.

Еще не дочитал, как пискнул телефон. Банк сообщал, что счет пополнился на часть оговоренной суммы.

Турок еще раз посмотрел на письмо, на портрет объекта, на условия. Пробормотал что-то вроде: «Занятно». И быстро отстучал ответ.

«Заказ принят. До окончания вашего портрета другие заказы не беру. Уточните, в какой день работа должна быть завершена».

Направился в домик, чтобы в относительной тишине произвести необходимые поиски, написать письма. Когда началась работа, не должно отвлекать даже море.

Он попрощается с ним, уедет, отработает заказ и вернется.

* * *

— Васильич, хотел бы здесь поселиться?

— Не. Климат дурацкий, полгода — жара, полгода — пекло. Да и не доверяю я черножопым. Даже если у них средний доход по стране — сто семьдесят тысяч долларов годовых. Все равно себе на уме. Вроде все цивильно, все культурно, а потом ты узнал, что нарушил местный шариат, и секим-башка. Европа, хоть и дурная, но в ней понятней. Кстати, в этом самом Диндаре голову рубят, как в Аравии?

— Нет. С позапрошлого года — инъекция.

— С чего тебя на местные законы потянуло?

— Надо хоть немного знать про страну, в которую мы хотим вложить сто миллиардов евро. Сам понимаешь, знать, за что в ней казнят, как в ней казнят — не последний момент.

В отличие от краев, где обосновался Турок, Диндарское королевство не знало понятий «сезон» и «не сезон». Туристы могли плескаться в Аравийском море хоть круглый год. Так и происходило, просто Диндар в туристах не нуждался. Островное королевство, не очень богатое территорией, было очень богато нефтью.

Поэтому отель, в котором остановились Васильич и его друг — члены кооператива «Мельница», оказался не просто роскошным. Он нагло сверкал во всем: лифты с позолотой, обиходная серебряная посуда, мебель из слоновой кости, жемчужные подвески люстр. Лифты ходили бесшумно и источали аромат, само собой, натуральных благовоний. Серебряная посуда была и в номерах, и в ресторанах. В каждом номере — турецкая баня с небольшим мраморным бассейном.

Такой интерьер просто требовал курортного досуга, но вот радости здесь были с ограничениями. Даже коньяку или пива выпить непросто. На открытых террасах, в том числе в «Гнезде чайки», вращающемся ресторане на тридцатом этаже, спиртное пить нельзя — нечего смущать правоверных аборигенов. Изволь найти винный бар. Правда, благодаря указателям это было нетрудно, и уж там, в уютном гроте без окон, пей то, что запретил Аллах. Кстати, ассортимент грешных напитков не уступал большинству парижских ресторанов. Но все равно как-то неприятно.

Еще сложнее здесь с женским полом. Самый надежный вариант — приехать с собственной супругой, вписанной в паспорт. Вспомнить старые добрые советские гостиницы. А вот есть ли здесь, не в отеле, а вообще в стране вольные девицы — непонятно. Вроде бы в комфортабельном гастрбайтерском гетто, индийские и филиппинские официантки, после смены имеют дополнительный приработок. Но морока…

Обо всем этом и трепался Васильич со своим приятелем. Местом для трепа, после недолгого, но мучительного выбора: пить в бункере или сидеть с комфортом, все же выбрали террасу на пятом этаже. Терраса — рукотворное крымское «Ласточкино гнездо», выдавалось над морем так, что со всех сторон блистала вода, отражая огоньки роскошной подсветки. Такой вид, особо после заснеженного русского марта, дорогого стоит. А глотнуть коньяку можно и в номерах, по старой советской командировочной привычке.

На душе было чуток тревожно. Даже жалели, что не дернули по стаканчику перед ужином. Но возвращаться в номер, брести коридором-террасой, потом ехать лифтом, а дальше еще коридором, движущейся дорожкой, было лень — южная ночь расслабляет.

— В этих… королевствах, — Васильич хотел ругнуться, но вовремя придержал язык, мало ли где микрофоны и какая у них чувствительность, — хрен поймешь, кто визирь, кто падишах. Ну, вот этот перец, который с нами беседовал. Если по-нашему, то это вроде как зам заместителя зама главы Минфина. Проще говоря, секретарь или референт. Чего-то темнят товарищи, ответ с прошлой недели дать не могут. Мы, когда с ним говорили неделю назад, думали — уже решат. А он: «Хорошо, хорошо, подождите, подождите». Хотя бы к заму министра подвел. Дело-то на сто миллиардов евриков, даже побольше.

— Потому и не торопится, что сумма такая, — резонно заметил собеседник. — Не думаю, что тут даже министр будет решать. Король, и только он. Опять-таки, хоть парламента у них нет, а надо посоветоваться со всеми братьями, дядьями и племянниками. Хотят решить, какое обременение наложить на инвестированные гяурские деньги. Попросят еще один опреснительный завод построить или ипподром для верблюжьих бегов. А еще, может, хотят с арабскими соседями посоветоваться. Или даже Госдепартамент запросят — стоит ли связываться с большим русским чемоданом. Короче, не факт, что и на этой неделе нам ответят.

— Ох, охота верить, что эти шайтаны не знают, какой у нас цигель-цигель, ай лю-лю, — тихо и зло прошептал Васильич, — и что наш большой чемодан надо пристроить за месяц. Будут мариновать до последнего часа, а потом раз и скажут: дайте треть и все тип-топ.

— Придется согласиться. Столбов нам и трети не оставляет. Только четверть.

Васильич хотел матюгнуться. Но, несмотря на уважительное расстояние между столиками — легковушка проедет, соседи посматривали с интересом, верно, пытались понять, что за язык, что за страна. Поэтому лишь со свистом втянул безалкогольный «Мохито» и закусил местной сладостью: фиником, фаршированным тертым миндалем и вымоченным в сиропе из верблюжьего молока и меда горной пчелы.

* * *

Не во всякой палате Кремля можно услышать часы на Спасской башне. Но в этом зале были свои ходики — часы XIX века, с большим циферблатом, медными стрелками и медным кругом, украшенные матерью мудрости — Афиной Палладой. То ли одобрявшей своим присутствием мудрость собравшихся, то ли призывающей их быть мудрее.

Едва затихли шесть хрипловатых ударов — шесть вечера, как едва ли не треть почтенного собрания злорадно взглянула на наручные часы, ткнула пальцами кнопки мобильников. Хотели узнать точное время, убедиться, насколько опоздает лидер государства. Опоздания Путина на полчаса, на час и больше стали легендой. Медведев иногда проявлял вежливость королей, иногда — нет. Было интересно, а как покажет себя новый лидер?

Люди в зале собрались непростые — Общественная палата. Вернее, ее сливки — Экспертный совет Общественной палаты. Такие нюансы, как точность государственного лидера, ощущали тонко и комментировали язвительно. Кто в блогах, кто в приватных беседах. Самые смелые — в интервью.

Злюк ждало разочарование. Смолк шестой удар, и послышались торопливые шаги. В зал вошел лидер государства.

— Добрый день, дамы и господа. Жду ваших вопросов.

От вступительной речи Столбов отказался неслучайно. На встрече настояла именно Общественная палата. Правда, вопросы раздались не сразу. Казалось, общественники настроились на опоздание лидера, а как он вошел, так и растерялись.

Причин для смущения, конечно же, было больше. Ведь вся ОП еще недавно подписывала коллективные письма-обращения к народу России. Призывала не допустить олигархического реванша — не пустить во власть новоявленного фюрера и агента влияния иностранных государств. Народ, как следовало из результатов выборов, к голосу национальной совести и национального же ума не прислушался.

Поэтому можно было понять нежелание Столбова собирать заседания Общественной палаты. Но совсем уж игнорировать ее тоже было нехорошо.

Разрозненные просьбы общественников, в конце концов, стали настойчивым хором, и президент назначил встречу.

— Жду вопросов, — повторил Столбов. Было в его лице, нет, не презрение, конечно, но все же нескрываемое чувство — есть на сердце и в голове и кручины, и дела. И все они как-то не совпадают с повесткой дня этого зала. Как там сказал наглый Вовочка на уроке химии: «Марь Иванна, мне бы ваши проблемы».

Слово взял Альфред Кантор, знаменитый адвокат. Правда, последний громкий процесс он выиграл лет десять назад, но ведь Пеле и на пенсии великий футболист.

Речь свою он построил как политик. Похвалил Столбова за «свежий ветер перемен, разогнавший удушливое марево застоя». Потом достаточно изящно заметил, что свежий ветер нередко является сквозняком. А это вызывает обеспокоенность у народа, особенно же у общественности, особенно же у наиболее здоровой и прогрессивной ее части.

— Что беспокоит прогрессивную часть народа? — лениво поинтересовался Столбов.

Кантор начал перечислять. Зал уже не молчал, а вел себя, как компашка, снаряжающая гонца в супермаркет: «И чипсы не забудь, и воблу, и зажигалку купи». Если общественникам казалось, что оратор что-то забыл, они подсказывали. «Наступает клерикализм». «Демонстративный отказ от международных обязательств». «Принципиальный отказ от современного образования». «Во власти появились одиозные фигуры». «Планируются кабальные договоры с выпускниками вузов». «Введено принудительное лечение алкоголиков». «Забыта культура»…

Тут Столбов оборвал оратора, причем резко:

— В весенних поправках к бюджету Министерству культуры выделены дополнительные сто миллиардов рублей. Кто и что забыл?

Зал немножко поспорил: ту ли культуру поддерживают, какую надо поддерживать? Но боевой настрой существенно снизился.

— Вот что, дорогие мои, хорошие, — сказал, наконец, Столбов. — О частностях спорить не хочу. Сразу об общем. Ну, во-первых…

Лидер говорил тихо, спокойно. Но так уверенно и проникновенно, что стулья не скрипели.

— Во-первых, напомню, как родилась Общественная палата. Случилось это в недоброй памяти две тысячи четвертом году, когда и губернаторов выбирать перестали, и думских одномандатников. Взамен — конфетка, Общественная палата. Как вы должны знать, порядок формирования Государственной Думы будет пересмотрен, половина — опять одномандатники. У многих из вас есть шанс попытать счастье на следующих выборах. Уже нынешняя Дума стала местом для дискуссий, так что ваше политическое будущее — в ваших руках.

— Во-вторых, — Столбов повысил голос, чтобы погасить реплики. — Во-вторых, насчет судьбы Общественной палаты в нынешнем виде. Как мне известно, небольшой бюджет у вас есть. Его хватит, чтобы заказать двум вполне адекватным социологическим службам опрос общественного мнения. Вопросов должно быть два: известность и доверие.

Если, к примеру, я выясню, что господина Кантора знает больше двадцати пяти процентов граждан страны и более двадцати процентов считают его мнение авторитетным, влияющим на принимаемые решения, то он остается в Общественной палате. Касается всех. Мне самому интересно, кто народу известен и пользуется авторитетом.

Пару минут клокотал ожесточенный спор. Доносилось: «Нечестно!», «Будут одни футболисты и шансон-певцы!».

— Извините, — сказал Столбов, и все замолкли. — Извините, другого народа у меня для вас нет. А Общественная палата потому и общественная, что выражает мнение общества. Если народ не созрел до общественной палаты, пусть выбирает депутатов. Да, и в-третьих. Если даже такого опроса не будет, среди тех, кто сейчас в зале, есть те, чье мнение для меня важно. Буду иногда беседовать, один на один. Или группой. Вот так.

Еще немного обиженных и ожесточенных речей. Наконец прозвучал четкий вопрос:

— А кто мы теперь?

— Как и прежде, Общественная палата, — ответил Столбов. — Только не при президенте России. Может, при ком-нибудь другом — решайте. А президент России слушает тех, кого избрали, или кто авторитетен хотя бы для каждого пятого гражданина своей страны.

* * *

Телеканал Россия-24.

«Мы начинаем выпуск новостей с репортажа из степей Западной Монголии. Сегодня в рамках международного проекта „Человек возвращает долг“ в дикую природу будут выпущены два экземпляра лошади Пржевальского. Фонд „Дикая природа“ приобрел кобылу в зоопарке города Праги, а двухлетнего жеребца Чингиза предоставил Московский зоопарк. Право открыть клетку и подарить свободу уникальным диким лошадям, не сохранившимся в дикой природе, было представлено председателю Фонда Владимиру Владимировичу Путину».

* * *

— Общественники не очень бухтели? — спросила Татьяна.

— Побухтели и разошлись, — ответил Столбов.

— Основной бухтеж впереди, — вздохнула первая леди. — Уже видела первые твитты: «Новости самодержавия: Столбов разогнал Общественный совет». Подозреваю, в итоге шума будет больше, чем когда разрешили выбирать губернаторов и одномандатников. Вот псевдодемократический орган — это ценность.

Помолчав немножко, добавила:

— Может, не стоило их так резко разгонять? Собирались бы раз в месяц на чашку чая, давали бы советы.

— Стоило. Сама сказала — псевдодемократический орган. А я не хочу имитации даже в таких мелочах. Сказал — живем по правде, значит, живем по правде.

Президент говорил несколько сбивчиво. Из-за раннего подъема и маленькой операции с использованием стратегической авиации сделать зарядку он не успел. Сейчас отдавал долг: пришел в тренажерку, выжимал штангу.

Татьяна не без толики самодовольства констатировала: во всей России только ей позволено наблюдать, как президент в тренировочном костюме воюет с железом.

— А про Кавказ отклик был? — спросил Столбов.

— Да, но по мелочам. В основном про разбомбленную кошару и уничтоженных баранов-террористов. Про твою встречу с горным товарищем — лишь несколько сообщений. С кошарой не увязывают, только одна реплика: «Бей по баранам, чтобы чабан боялся!». То ли шутник в курсе, то ли прикололся по наитию.

— Да, с чабаном пришлось повозиться, — признался Столбов. — Очень сильный парень. Такой может и класс держать, и казарму — мало кто вспомнит, что он сильнее, или «дедушка», а он — салага.

— Ты смог, — уважительно заметила Татьяна.

— Должность обязывает, — коротко ответил Столбов, переходя от штанги к станку для пресса.

— Все равно… А вообще, хорошая была идея — назначить на один день три напряженных совещания, — то ли сочувственно, то ли с укором сказала Татьяна.

— Третье будет напряженнее двух, — ответил Столбов, откидываясь, поднимаясь, и касаясь пальцами носков. — Первый раз — пацан, которого никто не хотел поставить на место, второе — мозги нации, что тоже терпимо. Вот обламывать людей, которые тебя считают другом — занятие безрадостное. К тому же, с этой братией придется пить.

— Тогда тренировал бы не пресс, а печень, — ответила Татьяна. — Или вообще перенес бы посиделку.

— Нельзя, — ответил Столбов. — Одно дело — просто отложить, другое — позвать и отменить. Тут бы и я обиделся.

Еще пять минут вечерней физкультуры прошли в тишине. Татьяна понимала, что обязана сделать маленький доклад. Но не начинала, ждала, когда Столбов вспомнит сам.

Так и случилось.

— Что с Быковым? — спросил он, уже завершив зарядку.

— Не очень хорошо. Я и с ним самим связалась, и напрягла питерских друзей-журналистов, чтобы картину восстановить, как было. Чтобы и с ментами поговорили, и с врачами, и свидетелей нашли. Все примерно, как он вчера рассказывал, даже чуть-чуть хуже. Никаких намеков на самооборону, даже на реальные угрозы со стороны гражданина Гусейнова. Чистая агрессия, серьезные травмы: руку сломал, два ребра, повредил челюсть. Во время расправы кричал, что скоро всем нормальным русским, которые в прошлом году шли со Столбовым Путина свергать, всем им выдадут «автоматы, патроны и лицензии на отстрел зверья». При этом в крови у героя — пять промиле. По самому происшествию ни одного смягчающего обстоятельства и ворох отягчающих. Гадкая история.

Пауза была долгой и ужасной. Татьяна понимала, что заполнить ее чем угодно было бы пошлостью.

— Сам понимаю, гадкая, гаже не придумаешь, — наконец сказал Столбов. — Что сделаю — уже сказал. Будет хороший адвокат, больше ничего не будет. Ни звонков, ни намеков, что обидели президентского друга.

Татьяна вспомнила, как в прошлом году Столбов сбежал из полпредства в питерский пригород, выпить водки с Быковым. Как они на пару разгромили местную ментовку, терроризировавшую поселок. Как Быков оказался самым рьяным и, пожалуй, даже толковым региональным организатором предвыборной кампании.

Теперь ждет суда за решеткой и помнит, что друг — уже не полпред по Северо-Западному округу, а глава государства — обещал ничего не сделать для его освобождения.

Столбов угадал ее мысли, начал сам:

— Не сделаю. Ничего не сделаю, из принципа. Кстати, спасибо за разговор — стало понятней, как говорить сегодня вечером.

«А вот на разговор со мной времени не останется», — подумала Татьяна.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

В рамках тюремной реформы предлагается разработать проект пятизвездочной тюрьмы для олигархов. Дополнительная площадь, улучшенные условия питания, дополнительные свидания с родными. Одновременно вычитать с постояльца достаточно крупную денежную сумму в фонд поддержки обычных зэков.

Резолюция Столбова:

БПС.

* * *

«…заодно и помылся». Эту шуточку про баню Столбов знал с детства. Когда вырос, то понял — так и есть. И не только в смысле сексуальных забав. Баня, если, конечно, стол в соседней горнице не заставлен «пузырями», или если на каменку не лить пиво ковш за ковшом, расслабляет только тело. Голова, напротив, остается очень даже трезвой, собранной, и разговоры в простынях чаще относятся к деловым, чем за банкетным столом. Если, повторимся, не путать баню с местом тотального бухания.

Сегодняшний вечер подтверждал эту теорию. Добротный пар, заход за заходом, а в голове такая ясность, какой и утром не было.

Встреча проходила в вотчине одного из «декабристов», в полсотне километров от Рублевки. Хотел было в самом Кремле или в рублевской резиденции, но передумал. Тайных гостей у президента не бывает, а «светить» группу спонсоров победы лишний раз неохота. Да и пусть знают ребята — в Кремль вхожи на тех же основаниях, как и всякий прочий бизнес.

Решил и не пожалел. Русская банька у Александра Борисовича, олигарха среднего уровня и известности ниже средней, оказалась добротной. Видно, что хозяин знает толк: грамотно задумал, нашел грамотных исполнителей, проследил, чтобы и сделали грамотно. А этот этап, по мнению Столбова, самый сложный. На третьем этапе Русь-матушка себя всегда и губила: гениальный план, делают тяп-ляп, а мозговая лень не дает проверить — то ли самое вышло, что планировали.

У Александра Борисыча не так. Пригнанные досочки полок, моют их часто и хорошо, каждый раз баня, как новая. Каменка выложена так, что пар от поддачи идет к потолку равномерным облаком и окутывает тело, будто райская дева махровым полотенцем растирает. Венички всех сортов, хорошо замочены, в руку сами ложатся. Даже дверь из парилки — с реверсом, а в коридорчике, едва дверь приоткрыта изнутри, на стенах загораются две стрелки. Одна — на бассейн с душевой, другая — путь подольше, во двор, к озерцу, к полынье.

Поэтому Столбов попарился от всей души. Лишний раз взгрустнул о своей баньке в оставленном Зимовце. Казенные бани в Кремле, на Рублевке — не то. Говорят, хороша в Селигерской резиденции, но туда еще не добирался.

Сделал четыре захода — разминочный и три основных. Сам попарился, позволил себя вениками похлестать. Желающих приблизиться к телу национального лидера нашлось немало.

— Не забьете вениками? — усмехнулся Столбов.

— Нет, — серьезно ответил Луцкий, сжимавший в правой руке букет банного удовольствия. — Какой смысл тебя убивать? Сам же знаешь, в каком мы списке, так что без тебя жить нам недолго. А самоубийство — грех, сам сколько раз говорил.

После второго захода Столбов окунулся в бассейне. Потом отважился на прорубь. В четвертый раз опять прыгнул в ледяную воду, подсвеченную разноцветными огнями, будто рядом — новогодняя елка. Из проруби вернулся уже не в парилку — под душ. И понял: пора сидеть.

Сидели за общим столом. Наблюдалась банная демократия: хочешь — плесни виски, хочешь — держи запотевшую пивную бутылку, хочешь — чокайся кружкой с чаем. Столбов так и делал. И ждал, когда же дойдут до темы, ради которой сюда приехал.

Сначала говорили о баньках, их обустройстве и всяческом здоровом фитнесе. А потом без околичностей перешли к главному.

Начал Александр Борисыч, по праву хозяина:

— Спасибо, Михаил Викторович. Мы опасались поначалу, что ваша зимовецкая корпорация полным составом войдет в правительство и прочие структуры. Могло бы повториться то, на чем обжегся Путин, когда отблагодарил своих друзей из Конторы. Когда до потоков и источников дорывается совсем нищая шпана, это еще не страшно — насосутся и другим дадут. А у этих ребят, у фээсбешников и, вообще, путинских друзей, деньги были еще в девяностые. Понятно, другие деньги, небольшие. Но что такое власть, они знали и раньше. В девяностые узнали, что такое деньги. А потом — раз! И у них большие деньги. И так к ним азартно присосались, что даже их «папа» Владимир Владимирович, при всем его уме, ничего с ними сделать не смог. Воли не хватило.

— А мне хватить должно? — спросил Столбов.

Александр Борисыч будто не понял вопрос. Или, скорее всего, свой монолог подготовил заранее.

— Вы с самого начала решили поиграть в равноудаленность. Но не получится. Все равно найдутся те, кто чуть-чуть ближе к вам. Так было, так и будет.

«Все равны, но я хочу быть чуть-чуть равнее других», — вспомнил Столбов слова Татьяны. Говорила она их часто, когда, начиная с декабря, приходилось отбиваться от подобных просьб.

— Не возражаете? Это хорошо. Вам все равно придется иметь некий близкий круг, группу соратников. Не захотите ее иметь, или иметь тайную, скрытую — тогда проблемы. Это, извините, как в случае с вдовствующей королевой: пока жива, женихи не переведутся. Только ухаживание может выйти чересчур наглым. Вплоть до хулиганств: мол, возьмите меня к себе, а то я вот какой опасный. А в нашем случае никого искать не надо. Кто мы? Люди, не побоявшиеся спонсировать вашу кампанию…

— Спасибо, — прервал его Столбов.

— Люди, не побоявшиеся пойти против Путина, поэтому оказавшиеся в разных тайных списках. Списки все еще существуют, поэтому мы, без шуток, жизненно заинтересованы, чтобы вы жили и правили. Опять-таки, мы — треть всей российской промышленности. И, заметьте, патриоты.

«И не поспоришь», — подумал Столбов. Оглядел собеседников, рассевшихся за овальным столом — компромисс между равенством и почтением. Вот они, медные, алюминиевые, сотовые, пищевые, водочные короли. Понятно, у всех виллы на Лазурном побережье, квартиры и особняки в Лондоне, у кого-то даже островок в Эгейском море. Все равно есть такие вот обустроенные баньки на Родине. Все равно рискнули ведь в прошлом году собственностью, а может, и жизнью, чтобы вырваться из липкого маразма узаконенной лжи, в которую была завернута страна.

Теперь, как деловые люди, хотят благодарности за свой риск.

— Давайте будем проще: что нужно? — спросил Столбов.

— Для начала — небольшой, но всем понятный знак. К примеру, форум национально ориентированного бизнеса. Так, чтобы чиновники, особенно из прежней обоймы, увидели на экране, кого глава государства считает своими. Тогда, может, обойдется и без звонков и прочих указаний — это не нужно. Скоро истекает установленный вами срок. (Столбов понял — про три четверти неправедного богатства.) Начнутся аукционы, ну, и, сами понимаете, вы заинтересованы не меньше нас, чтобы собственность в России была у тех, кто ради вас рисковал и другого президента в Кремле не видит. Такое наше общее мнение.

Столбов сначала допил чай. Ответил:

— За поддержку спасибо еще раз. Теперь насчет предложения. Я всегда выполняю обещания. Я обещал вам отдать страну в случае своей победы?

— Вся страна нам не нужна, — после некоторого молчания сказал Александр Борисыч.

— А только прибыльные активы, — сказал Столбов. — Чтобы прижатое ворье начало их продавать, а мои честные друзья их бы купили. И десятые годы оказались как нулевые или девяностые? Нет, так не будет.

— Может, хотя бы полстраны на полгода? — с шутливыми смирением произнес Луцкий. Уж очень пауза затянулась.

— Это пожалуйста. Выберу самые депрессивные регионы — берите. Могу дать в правление Курилы, Бурятию. Кстати, пора опять подтянуть Чукотку, а то прежний хозяин про нее подзабыл.

— Только если потом будет разрешено купить «Манчестер Юнайтед», — уточнил кто-то, и неприятный разговор перешел в шутки.

— Ладно, я еще попариться, — сказал Столбов. — Напоследок.

Банная прислуга, казалось, работала в шапках-невидимках. Гости не просидели за столом и двадцати минут, а уже и веники кто-то сменил, и лишнюю воду подтер; простыни, доски для сидения — новые.

Еле слышно скрипнула дверь. Столбов, не глядя, догадался — Луцкий. Тоже плеснул ковшик, лег, правда, пониже, а ведь здесь человек шесть уместилось бы на любом уровне.

— Народ серьезно говорит, что никого, кроме тебя, не видит в Кремле, — негромко сказал он. — Вот я сам, если завтра явятся какие-нибудь козлы тебя свергать, возьму «калаш» и буду отбиваться до последнего рожка.

— Вставить сумеешь?

— Обижаешь, Мишка. Кстати, срочную служил в Забайкальском округе. Тогда от китайцев очередной подляны ждали и нас гоняли всерьез. А я косить не стал. Еще не решил, уезжать в Израиль или нет. Думал: если поеду, то навыки пригодятся на очередной войне с арабским миром.

— Идет. Беру в группу защиты. Слушай, Гриша, — Столбов не дал Луцкому ответить. — Помнишь, на днях случилось одно занятное совпадение…

Хотел напомнить про летальное сообщение, совпавшее с удачной биржевой сделкой Луцкого. Но тут в парилку вошел хозяин торговой сети в Средней полосе. Пришлось превращать вопрос в какую-то ничего не значащую шутку…

Когда-то в детстве, когда в жизни Столбова еще был отец, они ездили париться в деревенскую черную баньку, сложенную чуть ли не до революции. Банька была хороша всем: и пар растекался не хуже, чем в парной олигарха, и мостки между камышовой стеной аккурат выводили в озерцо с песчаными берегами. Вот только ездили они на велосипеде: отец крутил педали, Мишка — на багажнике. В пути перегоняли их три-четыре грузовика. И распаренная, ожившая кожа ощущала, как на нее оседает облако пыли, поднятой с проселочной дороги.

Сегодняшним вечером, вернее, ночью, когда Столбов возвращался из бани на вертолете, чувствовал себя так же. И, конечно же, не только из-за вертолетного грома, хотя «вертушка» — она всегда «вертушка», хоть боевая, хоть президентская. Тело было свежим и чистым. Пыль плохого разговора, разговора, в котором пришлось обидеть людей, что ему помогли, проникала в душу.

Легче было бы вернуться на велике, вместе с колонной КАМАЗов.

Глава 4

* * *

В этой стране парадным входом считался аэропорт, воздушные ворота. Мундиры пограничной службы — «строгий, классический, просвещенный Восток» — разработал чуть ли не Гуччи. Что, конечно же, не мешало просвещенным сарбазам подбрасывать наркотики, присутствовать при обысках женщин, а иногда, без всяких затей, просто отбирать деньги.

На автомобильных пунктах досмотра происходило то же самое. А так как считались они чем-то вроде калитки на заднем дворе, то форма погранцов была самая произвольная, в основном — камуфляж. Старенький, потрепанный, едва ли не простреленный. Не исключено, что в этом камуфляже еще ходили бойцы правительственных войск, а может, даже и боевики-ваххабиты времен гражданской войны, что привела к власти нынешнего президента.

Именно такой отряд досматривал автобус. Пограничная группа, паспортный контроль и таможня в одном лице. Паспорта проверяли у всех, насчет багажа и целей поездки цеплялись лишь к трем-четырем пассажирам из тридцати пяти.

Марина была единственной русской на весь автобус, что увеличивало шанс попасть в группу риска.

В список лиц, которым запрещено покидать страну, она не входила. Или — вроде бы не входила. В любом случае, хотя единая компьютерная база данных по республике есть, на таких заставах ею пользуются, лишь если пришел приказ проявить особую бдительность. Если указа нет, можно не бояться.

Другое дело — досмотр вещей. Есть у нее один предмет, на который не среагирует ни собака (впрочем, у этого наряда собак нет), ни сканер, если бы он был. Зато глаз зацепится, даст сигнал рукам — отобрать, передать начальству, пусть разберется. Поэтому досмотра лучше избежать.

Из вещей, кроме дамской сумочки и полиэтиленового пакета с едой, имелся мягкий дорожный чемоданчик. Если вещей было бы очень много, это повысило бы шансы на вымогание бакшиша (или, как иногда говорили в стране — «баксшиша», пятишести баксов в национальной валюте обычно хватало). Если вещей нет совсем, это вызвало бы неизбежный нездоровый интерес к цели визита.

Предмет находился в большой сумке. Будь в этой стране нормальный шариат, Марина положила бы его между окороком и книжкой «Три поросенка». Но нынешний режим как раз и сложился в борьбе с ваххабизмом, поэтому у местных силовиков считалось признаком лояльности есть свининку…

Досматривали возле автобуса. Избранные пассажиры вытягивали чемоданы и тюки из багажного отделения, вываливали содержимое на пыльную траву.

— Паспорт, — обратился к ней боец в более-менее приличной кепке и нестиранном камуфляже.

Изучал долго и с интересом. Через этот пункт русские явно ездили редко. Быть может, раньше ездили чаще, но теперь — нет.

— Вещи смотреть, — сказал парень, и Марина отметила особенность регионального национализма: даже если русского собираются зарезать, то общаться с ним будут на доступном ему языке.

Марина показала на сумку — достаточно большую, удачно угнездившуюся на второй линии багажного отделения. На самом деле полна она была на две трети, но отсюда выглядела громоздкой. Таможенный пограничник ответил жестом: вытягивай, слуг здесь нет.

Марина вздохнула — может, не надо? Смысл ее огорчения был понятен: так удобно расположилась, а потом, когда начнется торопливое запихивание вытащенного багажа, найдется ли ей такое удобное место? Таможенник смотрел не столько раздраженно, сколько выжидательно.

— Может, вы осмотрите эту сумку? — улыбнулась Марина и протянула полиэтиленовый пакет. Там было только печенье, яблоки, урюк и книжка Дины Рубиной. Именно она предназначалась таможеннику.

Тот раскрыл сумку, сунул туда руку, кивнул. Вернул паспорт, — претензий нет.

В книжку в качестве закладки была вложена синеватая купюра с портретом великого местного философа и универсальной цифрой — 500. Марина украдкой заглянула в книжку: купюра, конечно, исчезла.

В душный автобус Марина залезла не сразу, понаблюдала за страданиями соседей, багаж которых подвергался тотальному досмотру.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Пребывание в России иностранцев дальнего зарубежья на тех же основаниях, что и граждан СНГ — без необходимости регистрироваться в пятидневный срок. Для граждан ЕС и государств, не поставляющих дешевые трудовые ресурсы — отмена виз на два года, как эксперимент. Въездная пошлина — 10 евро.

Обоснование: упрощенный режим приезда деловых партнеров, туризм.

Резолюция Столбова:

БПС.

* * *

Год назад встреча главы государства с этим человеком непременно стала бы первой новостью телевизионных выпусков. Теперь никакого ажиотажа не было. И не только потому, что на сегодняшний вечер планировалось большое «стодневное» интервью, и все ударные репортерские группы, также как и президентская пресс-служба, были ориентированы именно на вечернее событие.

Господин Ростислав Перцовый возглавлял комитет по строительству Олимпийских объектов для Сочи-2014. С прошлой весны его ведомство также стало ответственным за подготовку Чемпионата мира 2018. Большие деньги, большой почет — кто бы поспорил. Но только по тем временам. Времена изменились, изменилось и отношение к объектам. К примеру, начальник Ростислава Перцового под Новый год подался в бега. Выяснилось, что прихватил так много и так явно, что готовился ордер для Интерпола, и его приняла бы полиция любой страны.

Почетное, престижное, вожделенное кресло внезапно накрылось тенью проклятия. Поэтому какое-то время оно оставалось пустым — до тех пор, пока в него почти насильно не посадили господина Перцового. Ощущая себя зиц-председателем Фунтом, он с таким настроением пришел на доклад к Столбову.

— Ну, рассказывайте, чего там у вас хорошего, вернее, плохого, — сказал Столбов. Сам знал — плохого ощутимо больше. Но нет ничего лучше первоисточника.

Доклад вышел безрадостным. Деньги почти не приходили, строительство остановилась. Привезенные гастарбайтеры в лучшем случае нашли работу на многочисленных местных объектах, в худшем случае ухудшали местную криминальную статистику.

Местное население, еще недавно считавшее стройку благодатью, теперь относилось к ней, как к проклятью. Те, кого честно и нечестно выселили из родовых домов, возвращались и селились чуть ли не на олимпийских объектах. Прочие аборигены просто растаскивали все, что можно: под Сочи можно продать любой стройматериал. Охрана, которой не платили, частично уволилась, частично размышляла за вином о своем будущем, частично помогала злодеям.

На стенах повсюду появлялся рисунок, еще чаще — штамп: сдохшая олимпийская лягушка — зойч — кверху лапками.

В районе строек то и дело появлялись черкесы. Вспоминали печальный финал Кавказской войны, когда их не без жертв сплавили в Турцию. Требовали зарегистрировать в Сочи Комитет возрождения Великой Черкессии и превратить недостроенную Олимпиаду в мемориал жертв геноцида.

Столбов на это:

— С черкесами тогда поступили плохо. Но исправлять свинские дела прошлого современным свинством тоже нехорошо. Если хотят поселиться, то пусть получают российское гражданство на общих основаниях и живут не в ложах недостроенных Ледовых арен.

— Михаил Викторович, — сказал начальник строительства, — можно общий вопрос? Нужна ли России эта Олимпиада вообще? А то теперь у всех один ответ: Путин придумал, пусть он ее теперь и проводит.

«Кстати, я предлагал Владимиру Владимировичу эту должность, — вспомнил Столбов. — Он отказался и предпочел спасать диких животных».

— Олимпиада нужна, — ответил президент. — Не такая дорогая, как задумывалось, сэкономим. Стадионы достроим, тут никуда не денешься. Если достроить гостиницы будет дорого, зафрахтуем лайнеры, пусть туристы живут на них. Местных, кого удастся, вернем обратно, остальным — честную компенсацию. Сам, когда отправлюсь на Кавказ, заеду хоть на день, пусть видят, что работа продолжается.

Господин Перцовый улыбнулся:

— В Сочи говорят — мы уже не столица президентского досуга.

— Что делать, — Столбов развел руками, — не люблю южный отдых. Ничего, без меня Черное море холоднее не станет.

— А как быть с Чемпионатом? — спросил Перцовый.

— Это важнее Олимпиады. Не один Сочи, а вся страна. Под это дело можно и инфраструктуру улучшить, и наконец-то научиться говорить по-английски. Будет особое совещание, там и сделаете доклад.

— Так мне оставаться на посту, или в отставку?

— Необходимости подавать в отставку не вижу. Кто же лучше вас знает это хозяйство. Кроме того… Сколько вы на этой должности?

— С прошлой весны.

— И не обогатились?

— Не успел, поначалу надо было работать. — Честно признался Ростислав Перцовый. — А когда власть сменилось — стало боязно.

— И хорошо, — ответил Столбов. — Сочи тоже будем проверять, и тем, кто жульничал, лучше оставить себе четверть, пока все не пришлось потерять.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Необходимо обеспечить снижение железнодорожных тарифов на пассажирские перевозки в поездах дальнего следования, минимум на треть.

Обоснование: снижение межличностного общения граждан России из-за высоких тарифов.

Решение: дотация МПС после тщательного аудита и выяснения, на что потрачены предыдущие дотации.

Резолюция Столбова:

БПС.

* * *

— Кроме того, — продолжил доклад Иван, — в Госдуме обнаружилась неприятная тенденция. Депутаты стали пропускать заседания. Если в начале работы пустовало одно кресло из десяти, сейчас на некоторых заседаниях сачков не меньше половины.

— Ну, тут ничего придумывать не надо, — заметил Столбов, — вспомним инициативу Медведева штрафовать за неявки. Надо только, чтобы, как и во всем остальном, было не на словах, а на деле.

— В завершение, — сказал Иван, — не знаю, радостная новость или плохая. В ближайшее время Дума станет местом для дискуссий, с полной явкой личного состава. Это произошло после того, как в Думу попал проект пакета законов «Антиводка». Отклики были такие: если это не шутка, то придем все.

— Спасибо, — сказал Столбов.

Очередное заседание Избранной Рады было короче предыдущих. Президент только-только вернулся с заседания в Минобороне. Оно затянулось — уж слишком много вопросов нашлось у генералов к Верховному главнокомандующему.

— Товарищи военные после истории с чеченской кошарой изрядно повеселели, — сказал он. — Поняли, что они по-прежнему нужны. Я их приободрил, но сказал: меняться все равно придется. Времена реформ ради реформ закончились. Теперь необходимы реформы ради повышения боеспособности.

— Кстати, — спросил Иван, — а кто так хорошо сработал по кошаре? Я, понятно, не про последний этап, а про разведывательный.

— Наш звездный воин, — улыбнулся Столбов. Костылев встал, поклонился собранию.

— Ну, конечно, не только я, — сказал он. — Просто коллеги-силовики: ФСБ, ГРУ и еще кое-кто — предоставили мне некоторые сведения, касающиеся одного уважаемого кавказского лица. Дело в том, что в России уже семь лет существует Объединенный разведывательный комитет, предназначенный для обобщения сведений, собранных различными ведомствами. По разным причинам — не хочу о них здесь говорить — заседания этого комитета не проводились. Мне пришлось проявить инициативу, затребовать сведения, их проанализировать. И вот результат. Но я бы хотел уточнить: результат есть следствие проявления политической воли, чтобы этими сведениями воспользоваться. К примеру, о том, из-за чего погиб саудовский принц, в Кремле знали едва ли не в год происшествия. Но как использовать эти сведения, так и не могли решить, пока не появился новый президент.

— Ну, хватит льстить, — усмехнулся Столбов. — Вернемся к повестке дня.

В повестке была работа фонда «Возвращение», его новые достижения и новые проблемы. Еще несколько не очень честных деятелей прежнего режима согласились уподобиться кладоискателям: согласились на четверть имеющихся денег и перешли в категорию честных граждан. Проблемой был кооператив «Мельница». В этой группе чиновников и бизнесменов, а на самом деле, скажем проще, «смотрящих», на компромисс идти не хотел никто. Имелись сведения, что они объединили свои капиталы и сейчас перемещали их по планете, надеясь где-нибудь пристроить. Вопрос был не финансовый — политический. Все разведывательные органы получили приказ следить за тем, где всплывет сумма. Предположительно, деньги дрейфовали в сторону государств, где парламентские запросы отсутствовали, как таковые.

— Исходя из того, что мы знаем, наиболее вероятен Диндарский вариант, — сказал Макс. — Эта симпатичная арабская монархия немножко не рассчитала нефтяную конъюнктуру и приблизилась к бюджетному дефициту, хотя лет сорок до этого была в постоянном профиците. Поэтому крупное валютное вливание для них сейчас было бы своевременно. Наша задача — уговорить их так не поступать.

— Послать Черноморский флот с дружественным визитом к их берегам? — усмехнулся Батяня.

— Можно поступить чуть проще, но тоже по-американски: сделать предложение, от которого невозможно отказаться, — сказал Костылев. — Для этого необходимо опять изучить массив данных нашей разведки. Как мне известно, насчет Диндара могут найтись интересные моменты.

— Ты разглядел со своих спутников, что они, кроме нефти, занимаются наркотиками? — предположил Иван.

Костылев загадочно улыбнулся: может, да, может, и нет.

— Тут все свои, — Батяня чуть повысил тон, явно напирая на слово «все». — Если есть заготовки — выкладывай. Обмозгуем сообща, чего-нибудь придумаем.

— У спецназа свои приметы, у нас, у космистов — свои, — с той же улыбкой продолжил Костылев. — Примета такая: если есть сомнение в обнаруженном объекте, а мы выдаем рабочую версию, как наиболее вероятную, то столь же вероятен шанс, что на самом деле мы допустили ошибку.

— Наша главная примета — ничего друг от друга не скрывать, — возразил Батяня.

— Давайте уважать чужие суеверия, тогда нам и наши простят, — прервал спор Столбов. — Резюме такое: Объединенный разведывательный комитет объявляется постоянно действующей структурой со своим штатным расписанием. Его председателем назначается Вадим Сергеевич Тулин, известный нашему узкому кругу как Батяня. Вице-председателем — Александр Костылев. Право и обязанность объединенных разведчиков — теребить все действующие разведывательные структуры на предмет получения информации. Если нет возражений, тогда к повестке дня…

Уже после заседания Макс догнал Столбова в дверях.

— Михаил Викторович…

— Что такое, опять до электронных шкафов не дошли? Извини уж, в следующий раз. Обещаю.

— Я о другом. Вы же понимаете, что Батяня председателем Разведывательного комитета не будет — ему просто времени не хватит.

— Это есть мудрый европейский политик, — усмехнулся Столбов. — Батяня на нашего космонавта чуток взъелся: не любят ветераны, когда молодежь пролезает, да еще со своими правилами. Вот пусть Батяня им и поруководит, хотя бы номинально. Три раза в неделю принять доклад и раз в неделю посовещаться время он найдет. А зная золотой характер нашего Игоря Ивановича, скажу: он, когда дойдет до дела, никогда не позволит своему норову испортить результат. Жила бы страна родная, а кто салага, кто «дед» — это для него вторично.

— Вы как всегда мудры, Михаил Викторович, — заметил Макс с легким сомнением в голосе.

* * *

В сегодняшнем заседании Избранной Рады Татьяна не участвовала. У нее была безусловно уважительная отмазка: событие, к которому она готовилась едва ли не месяц. Большое интервью по итогам ста дней пребывания во власти Михаила Столбова.

Вопросов к новому президенту и у страны, и у СМИ накопилось немало. Столбов собирался ответить на все. Поэтому продолжительность интервью — пять часов, с двумя короткими антрактами. Само собой, в Кремль пригласили всех аккредитованных иностранных репортеров. Это относилось и к нашим. Кроме того, заявку на приглашение получало любое СМИ, если могло доказать, что ее аудитория двадцать тысяч человек и более.

Рядовые скептики из пресс-службы предостерегали Татьяну: объявятся тысячи желающих потусить с президентом — и главный редактор собаководческого журнала «Тузик-Жучка», и съемочная группа кабельного телеканала «10-й квартал», и спецкор «Правды Комаринского района». У них же, в Комариках, нераспроданный тысячный тираж отдают на рынок для завертывания семечек — вот и охват двадцатитысячной аудитории. Не говоря уже о том, что толпами набегут блогеры.

Конечно же, все оказалось не так страшно. Любопытных блогеров и маньяков из «районок» нашлось не много. Все равно требовалось всех зарегистрировать и подсчитать аудиторию, чтобы совсем уж одиозно не отступать от критерия. Возникали пограничные, спорные ситуации: как быть с известной региональной газетой, за сутки сообщившей, что меняет командированного корреспондента? С музыкальной FM-станцией, незадолго до интервью перешедшей на новостной формат? С телекомпанией НТВ — внезапно выяснилось, что аккредитации у нее не было. Из всех федеральных телекомпаний, именно она прошлой осенью «мочила» Столбова с таким открытым цинизмом, что ее решили хотя бы временно отлучить от Кремля. Кстати, это касалось лишь московского пункта; во время региональных визитов Столбов отвечал на вопросы энтэвешников, как и прочих съемочных групп.

Более-менее просто оказалось с аудиторией сетевых изданий и блогеров. Макс, по личной просьбе Татьяны, выдал ей подлинную справку заходов и посещений. Вздохнув, она допускала даже с десятитысячной аудиторией.

Всего набралось около восьмидесяти съемочных групп и репортеров-одиночек. Каждый имел право на два вопроса, потом, в оставшееся время — по жребию. Столбов изъявил желание ответить на всё.

До начала интервью оставалась минута. Татьяна сидела слева от двери и глядела на коллег, недавних коллег. Многих узнавала, но незнакомых лиц было больше.

Обидно не это. Обидно, что кое-кто ее не узнал. Холодно кивнул, или издали ответил на улыбку взглядом — кто это? Недавно, в прежней жизни, коллега, союзник. Теперь пришла во власть, стала частью державной системы, должна оберегать начальника от свободной журналистики. Или прямыми запретами, или хитрыми интригами. Зачастую настолько хитрыми, что их даже и не понять.

А может, была и еще одна причина. Сколько раз прошлой осенью ей звонили друзья, знакомые, коллеги, друзья и знакомые коллег с одним единственным вопросом: кто такой Столбов? Чей он проект, какой из башен? Какой смысл в этой заманухе, во внезапном народном энтузиазме? Причем спрашивали, как в анекдоте про дефолт 1998 года: «Объяснить я и сам могу, ты просто мне скажи, что это такое»? Татьяна объясняла просто: последняя надежда, чудо, которого мы не заслужили.

Если страна оказалась разочарована, то ее брат журналист — в квадрате. Разочарование было сродни великому облому начала 90-х: мол, свергнем коммунистов, и будет свободной прессе и освобожденному телевидению великое счастье. Да свергли, да освободили, просто, как и положено после выигранной войны, армия, не важно, наемно-профессиональная, или самая героически-добровольная не нужна. И посыпались тиражи провинциальных газет, как осенняя листва, а телезрители, вместо размышлений о политике и культуре, потребовали экскурсий на Поле чудес, в сериальной Стране дураков.

Сейчас, после победы Столбова, произошло нечто подобное. Оказалось, что многие российские СМИ являлись обслугой режима, пусть даже не все сотрудники телеканалов и газет об этом знали. Битва проиграна, и не то чтобы проигравшая армия совсем не нужна, но произошла серьезная демобилизация. И Кремль перестал приплачивать за то, чтобы его хвалили, и со многих олигархов сняли повинность по содержанию наемной армии. Многим, очень многим журналистам пришлось даже не искать новую работу, а переквалифицироваться в управдомы.

И кто же виноват? Кто привел Столбова к власти? Она, Татьяна.

Впрочем, дело не только в этом. Журналистику последние десять лет не только кормили, но и унижали. В том числе, и кремлевский пул. Томили в отстойниках аэропортов, морозили, сортировали: этому на «прессуху» и фуршет, тому — только на прессуху. Заставляли ощущать себя проказливыми, дебильными детьми, за которыми нужен глаз да глаз: отвернулся, и все сломали.

Обиды копились годами. Обижал не Столбов, но именно он предоставил шанс отыграться.

— Татьяна Петровна, — услышала она голос Лизы, заместителя пресс-службы, исполнительной девчонки, на которую, пожалуй, можно оставить хозяйство, — Татьяна Петровна, звонит охрана. Хочет НТВ пройти, однако у них нет аккредитации ни на работу в пуле, ни на посещение мероприятия.

— Пусть заполнят заявку, мы ее утвердим и пропустим.

— Предлагали, — ответила исполнительная Лизочка, — они говорят, что у них и так есть кремлевская аккредитация, вторая не нужна.

— Тогда пусть проходят по той, что есть, или берут друг у друга интервью на Красной площади, — раздраженно ответила Татьяна.

* * *

Из предложений Рабочей группы.

Внести закон об охране памятников культуры положение, согласно которому на месте снесенных памятников, даже не подлежащих восстановлению, в течение десяти лет было бы запрещено любое строительство.

Обоснование: прекращение уничтожения памятников старины под застройку путем снижения капитализации земли.

Резолюция Столбова:

БПС.

* * *

Столбов готовился к пресс-конференции недолго — времени не было, но интенсивно. Четверть часа разминался в тренажерном зале. Залез под холодный душ, растерся. Оделся, показался секретарю, исполнявшему неофициальную обязанность зеркала и хранителя этикета. Тот взглянул, кивнул: да, так сойдет.

По коридору прошел медленно, молился короткой молитвой. Широким шагом вошел в зал.

— Здравствуйте, работники пера и топора, — улыбнулся вспышкам и объективам. — Буду отвечать, пока вы не устанете спрашивать. Уважайте коллег, не повторяйте вопросы.

Журналисты получили номера. Помощник пресс-секретаря нажимал клавишу, экран выдавал случайное число. Благодаря этой системе съемочная группа всемирно известного телеканала и спецкор провинциальной газеты работали в равных условиях. Конференция транслировалась в прямом эфире, без купюр.

— Виктория Стрельникова, «Самарские ведомости». Михаил Викторович, почему вы обещали, что будет хорошо, а стало еще хуже?

— Я обещал, что будет трудно. Прежняя власть обращалась со страной, как дурная мамаша с ребенком: дать глотнуть сладкой водички с водкой, в лапку чупа-чупс и посадить перед телевизором, смотреть все подряд. Лишь бы под ногами не путался. Задача новой власти — снять Россию с иглы водки, зрелищ и обещаний. «Ломка» легкой не бывает.

— Николай Гейко, «Известия». Почему еще не запрещена партия «Единая Россия»?

— Чтобы не ушла в подполье и не стала пускать под откос поезда. На самом деле, спасибо Ельцину, что не запретил КПРФ. Тогда в девяностые было бы еще хуже. Все, коммунисты, либералы, единороссы могут предлагать свой путь развития страны. Запрещены три вещи: призывать к разделу страны, введению внешнего управления, мятежам и убийствам граждан. В остальном — пожалуйста, добивайтесь власти. Я не ревнив.

— Алла Садовская, «Пульс-FM». Михаил Викторович, вы сохранили Сколково, чтобы трудоустроить Медведева?

— Сколково сохранилось потому, что сама идея иннограда изначально правильная. Неправильным было воплощение — слишком близко к мегаполису, мало возможностей для расширения. На первом блине учатся. Таких научных центров в стране создадим не меньше пяти, но на большем удалении от Москвы. Будет ли их все возглавлять Медведев — пока не решено.Подождем результатов от Сколково.

— Марк Соррель, «Нью-Йорк Таймс». Господин президент, когда начнутся обещанные вами антикоррупционные процессы?

Столбов глубоко вздохнул в микрофон. Пробормотал: «И чего все так крови жаждут?».

— Я не обещал процессов и судов. Я обещал, что при мне воровать будет опаснее и труднее, чем до меня. Если же говорить о коррупционерах как таковых… Здесь я вижу одну очень серьезную проблему. К примеру, в прежней оппозиции, похоже, и в нынешней, есть один политик, мой тезка. Пока он был премьером, его звали «Мишка Два Процента». Подчеркивали скромность, мол, больше с каждого отката, чем два процента, не берет. Потом, когда Путин отправил его в отставку, стал оппозиционером, обличителем режима. Ему на этом процессе кем быть: обвинителем или обвиняемым? Или другая история. Жил-был один деятель, возглавлял благотворительный фонд с обязательными отчислениями от крупного бизнеса. Половина на лечение больных детей, половина — на строительство вилл и дворцов для приближенных Владимира Владимировича. Однажды ему приказали изменить процентное соотношение не в пользу детей. У него проснулась совесть, и он всю эту многолетнюю дворцовую махинацию раскрыл. Ему орден на грудь и тоже на скамью подсудимых, с этим орденом? Нет, дорогие мои, прежних воров я судить не хочу. У меня к ним одно требование: пусть вернут украденные деньги. И то одну четверть могут оставить себе — приз, за благоразумие.

— Какие же антикоррупционные меры вы готовы предпринять?

— Сейчас главная задача: сделать так, чтобы не воровали впредь. Как? Путей много. Это и упростить законы, чтобы граждане поменьше контактировали с чиновниками. Наставим в каждом поселке «государственные шкафы», чтобы любую справку выдавали. Зарплату чиновникам повышать не будем — и так высокая, но и снижать не надо, как сейчас требуют. Будем развивать профессиональную честь, напомним обществу, что от чиновника, как и от врача, жизнь человеческая зависит. Но главное: во-первых, воровать должно стать трудно. А во-вторых, если и удалось украсть, то шансы на то, что удастся воспользоваться краденым, должны свестись к минимуму. Это и такая возвращенная в УК мера, как конфискация имущества. Это и, простите за выражение, стукачество, доносительство. Сообщить о крупном посягательстве на общественные деньги, но сообщить, конечно, не анонимно — это достойно и награды, и поощрительного процента. И жесткий поиск увезенных русских денег по всему миру. Мы их начали искать так усердно, как Центр Визенталя — нацистских преступников. Находим, договариваемся с правительствами, явно и тайно. Иногда оставляем солидный процент. Тут главное — принцип: украденное должно не греть, а обжигать. Вот что делаем и будем делать с коррупцией.

— Катерина Шварц, «Немецкая волна», — представилась безвкусно одетая фрау с энергичными чертами лица. — Господин Столбов, в период вашей прежней административной деятельности вы неоднократно поступали так, как президент Белоруссии Лукашенко. Вы считаете построенный им режим образцом для России?

— Хочу ли я стать вторым Лукашенко? — улыбнулся Столбов. — Не смогу. Страна не тех размеров. В ручном режиме с ней не справиться. Задача правителя выстроить систему управления, не нуждающуюся в постоянном контроле одного лица и способную функционировать после его смерти. В этом случае долг правителя исполнен.

— Илья Свердлов, «Невское время», Санкт-Петербург. Михаил Викторович, что вы считаете главными вашими достижениями за первые сто дней правления?

— Спасибо, хороший вопрос. Если учесть, что в стране произошла хоть и маленькая и мягкая, но все же революция, одной из первоочередных задач было не допустить столь же маленькой гражданской войны или хотя бы массовой расправы с проигравшими. Считаю, это удалось. Также были еще три простые задачи для любого нового правителя России: не казнить врагов, не озолотить друзей, не спиться самому. Насчет врагов уже сказал — побежденных в обиду не дам. Насчет друзей буду столь же принципиальным. У меня в прошлом декабре, когда мы победили, объявилось восемь одноклассников плюс три забытых одногруппника. Я всех ласково спросил: где были, когда партия создавалась? Помогли? Нет? Всё, свободны. Постарайтесь меня опять забыть и не вспоминать. Тем, у кого бизнес, — проверки.

— А тем, кто прошлой осенью поддержал новую партию? — спросил журналист.

— Тем тоже проверки. Любимчиков нет и не будет. Я прямо сейчас скажу перед камерами и прошу во всех новостях повторять. Обращаюсь ко всем, кто со мной когда-то встречался. В роддоме, в яслях, в школе. К дворовым гопникам и к коллективу театральной студии «Фрези Грант». Ко всему моему потоку в универе. К ребятам по Афгану не обращаюсь — их и так помню. Ко всем, кто крутился со мной в девяностые, кто торговал, кто строительный завод поднимал. Короче, ко всем, кто меня помнил все время или вспомнил сейчас. Забудьте. Без шуток говорю. Если кого я сам запомнил — найду, позвоню, такую работу предложу, что, может, и откажется. А самим ко мне лезть не надо. Тем более козырять ради мелких и больших бенефиций, мол, знаком со Столбовым. Заодно обращаюсь и к про курорам, и во все контрольные инстанции: узнали где-то про друга Столбова — быстро его проверяйте, с чего это он хочет открывать двери моим именем. Наверное, нечист на руку.

— Михаил Викторович, я понимаю, вы забыли тех, кто с вами играл в футбол во дворе, — продолжил Свердлов. — А вот как быть с теми, кто прошлой осенью вместе с вами выиграл битву за Кремль?

— А моим соратникам по недавней безнадежной борьбе я посоветую осторожничать сугубо. Воришку старого розлива простить могу, у такого воришки инстинкт. Своих не прощу. Знали, что идем с ворами воевать. Значит, это не старая привычка, это предательство.

Интервью продолжалось…

* * *

Как и полагается, с самого начала большого интервью начались телефонные социологические замеры: кто смотрит его по ТВ, кто слушает по радио или следит за онлайн трансляцией по интернету? Интерес медленно, но все же рос. Двенадцать процентов, четырнадцать, пятнадцать. Люди звонили знакомым, советовали включить телевизор: Столбов отчитывается.

Сложно сказать, вошла ли в этот процент группа зрителей, смотревших трансляцию на борту океанской яхты «Черная роза». Поскольку владелец был не беднее Абрамовича, судно тоннажем и комфортностью не уступало яхте бывшего хозяина Чукотки. Но скромнее, поэтому его яхта за пять лет плаваний по океанам так и не стала притчей в языцех.

В кают-компании, или, скорее, конференц-зале, собрался кооператив «Мельница» в основном составе. Причиной для слета-встречи на борту яхты, крейсировавшей неподалеку от Ниццы, был доклад Васильича о поездке в Диндарское королевство. Доклад обнадеживал, поэтому на его фоне слушать ответы Столбова было не так обидно.

— Это хорошо, что всех врагов мы изволили простить, — желчно заметил Николаич. — А то, глядишь, узнал бы о нашей скромной вечеринке, да запустил бы какую-нибудь морскую ракету.

— Тогда плакали денежки — пока поймешь, кто наследник и где, пройдет лет пять, — сказал Васильич. — А деньги этому сукину сыну нужны сегодня. Ну, господа подельники, насколько сами оцениваете наши шансы с Диндаром? Возвращаюсь туда послезавтра, за ответом.

— Диндар хорошо, — заметил кто-то, — но давайте не забывать про яйца и одну корзинку. Все до цента я бы этим арабским шайтанам не относил. И вообще, бабло пристроили, а самим как быть? Поселиться в этой пустынной экзотике я бы не хотел.

— Тогда — альтернативный вариант. Николаич, как успехи?

Николаич ответил не сразу. Он с искренним интересом прислушивался к советам Столбова своим друзьям и знакомым.

— Вариант готовится. В том, что касается пехоты, все более-менее просто, хотя и дорого. Послезавтра лечу в Киев, поговорю с командиром. Сложнее с информационным обеспечением. Для нас ведь главное узнать, где и когда, только после этого решать как. Как добыть информацию, я узнал. Среди друзей-соратников нашего нынешнего президента есть перспективные личности. Ребята с очень непростой биографией. В прошлом году подходить к ним особого смысла не было: если завтра все царство в награду, чего размениваться по мелочам? Но сегодня он прямо говорит: ничего друзьям не дам. Тут уже можно делать интересные предложения.

— И что же это за перспективные личности? — спросил Васильич.

— Скорее, одна личность. Но давайте не торопиться. Контрразведка там еще та, так что палить человека преждевременными контактами было бы неразумно. Сначала поймем, чего хотим, только тогда и будем собирать сребреники.

— Сребреники собирают под вполне определенную спецоперацию.

— Вот именно. Потому торопиться и не будем. Как примем решение, тогда и зашлем агента с предложением. О, кстати, что там за клоунада?

Действительно, на большущем плазменном экране началось то, что иначе, как этим цирковым жанром, и не назовешь.

* * *

Съемочная группа НТВ тусовалась на Красной площади. В Кремль ее не пустили. Энтэвэшники унывать не стали: к такому варианту они были готовы. Нашли сотрудника, напоминавшего ростом и телосложением нынешнего президента России. В магазине «Прикольная шутка» купили маску Столбова — такой товар делался и продавался без малейшего намека на возможные неприятности для продавца-изготовителя. Накачали импровизированного артиста текстами и начали свое интервью. Благо, полиция и прочие службы заниматься этим на главной площади страны не мешали.

— Добрый день, — начала ведущая Аня Семечкина, умная, злая, натуральная блондинка. — К сожалению, мы не можем предложить зрителям нашего канала репортаж непосредственно с места главного информационного события дня — стодневного отчета главы государства. В Кремль нас не пустили. Однако вопросы у нас есть, и очень острые. Поэтому мы попросили Столбова выйти к нам ответить на них. Он уже здесь. Михаил Викторович, первый вопрос: почему вы освободили Ходорковского и даже взяли его в советники?

— Потому что, — ответил лже-Столбов, — у Ходорковского большой тюремный опыт, которым он делится со мной — вдруг пригодится когда-нибудь? А еще Ходорковский великий мастер оптимизировать доходы, проще говоря, воровать. По этой части он уже дал мне много советов, и я ими воспользуюсь.

— Благодарю. Господин президент, это правда, что вы недавно встречались с Горбачевым для консультаций по введению нового антиалкогольного закона? И правда ли, что этот закон по своему радикализму превзойдет горбачевский?

— Правда. Но вы должны понять, в каком непростом положении оказалось правительство. Денег на плановую индексацию пенсий не хватает. Вот мы и решили помочь бабушкам: пусть поторгуют водкой на ночных углах. Тех, кому за девяносто, даже не будем сажать в тюрьму…

Вокруг собралась небольшая толпа. Иностранцы активно фотографировали, наши туристы понимающе посмеивались.

* * *

— Михаил Викторович, вы человек старой, советской закалки, — обратился к Столбову юноша с девственным пушком на щеках, журналист «Советской России». — Может, лучше восстановить советскую экономику и промышленность, чем подвергать страну новым экспериментам?

— Основу советской промышленности, — ответил Столбов, — заложили люди, которые работали по двенадцать часов в день, за пайку черного хлеба. Кто-то из них вкалывал под конвоем, кто-то ехал сам — комсомольцы-добровольцы. Сегодня, когда говорят «СССР», вспоминают не эту потную работу, а разные радости позднего социализма: медицину, образование, пенсионную систему. Нынешняя задача власти — научить людей честно и продуктивно работать восемь часов в день, за зарплату. Надеюсь, Россия не дойдет до того, что ее придется восстанавливать советскими методами.

Столбов поблагодарил журналиста, налил в стакан минералки, неторопливо выпил. Показал левой рукой — погодите чуток с вопросами. Отмахнул — продолжаем.

— Ирина Сукначева, «Пятый канал». Уважаемый Михаил Викторович, почему, согласно данным «Левада-центра», на десять процентов увеличилось число россиян, не уверенных в своей безопасности?

— Ирина, можно вопрос на вопрос? — спросил Столбов. — Спасибо. Когда вам в студию последний раз приносили инструкцию с объяснением, как дозировать информацию о криминале в эфир?

— В прошлом году, в ноябре, — растерянно ответила репортерша.

— Вот именно. Не так давно власть заботилась о нервах сограждан и рекомендовала телевизионщикам, какими криминальными новостями можно «кормить» публику, а какими не надо. Присутствующие здесь дамы и господа из телекомпаний, ведь так? Теперь же никто не запрещает передавать новости про бандитизм. Народ и боится. Но я считаю нынешнюю политику правильной. Если в московском парке завелся маньяк, который нападает на женщин и детей — о нем надо говорить еще до поимки, для предупреждения одиноких прохожих. Так, Ирина?

— Я согласна, Михаил Викторович. А как вы думаете, государство сможет гарантировать безопасность населения?

— Смотря, какую безопасность. От того, что дядя Вася будет пить водку с дядей Петей, и дядя Петя проломит голову дяде Васе сковородкой, от этого государство не застрахует никогда. Но подтянуть полицию до такого уровня, чтобы она брала любую банду после первого разбоя, любого маньяка в парке после первого нападения — это государству по силам. Этим и займемся.

— Спасибо, — сказала Ирина.

— И вам персонально, и всем вам спасибо за хорошие вопросы. Дорогие мои, кстати, второй час на исходе. Давайте-ка еще один вопрос, и прервемся на пятнадцать минут.

— Александр Иванченко, журнал «Огонек». Уважаемый президент, вы намерены продолжать политику десталинизации России?

— Самая лучшая политика десталинизации — восстановление социального слоя, уничтоженного Сталиным, а именно мелких собственников со своими средствами производства и наемным трудом. И в сельской местности, и в городах. Землевладельцев, домовладельцев, живущих в своем доме, на своей земле. Зачатки такого среднего класса уже существуют. Задача государства — таких людей поддерживать и постараться добиться, чтобы они производили половину валового продукта в России, а то и больше. Лучшая десталинизация, если в России хотя бы сто тысяч горожан захотят работать на селе, и вообще появится дополнительно сто тысяч мелких предпринимателей-производственников. А заниматься идеологической борьбой у меня нет ни времени, ни сил, ни желания. Спасибо, отдыхаем пятнадцать минут.

По залу пронесся общий вздох, скрип и шуршание — звуки, обычные, что для класса, что для студенческой аудитории. Столбов отвернулся, и тут к нему подошел секретарь, что-то шепнул.

Столбов сердито взглянул на Татьяну — та вздрогнула от неожиданности. Шепнул: «Кофе с вами не выпьешь!». Вышел в коридор.

Батяня — секретарь уже сказал ему о ситуации и решении президента — отдал несколько быстрых приказов…

* * *

— Михаил Викторович, недавно у диктатора Уго Чавеса возникли серьезные проблемы с собственным народом. Вы заявили, что если Чавес попросит политическое убежище в России, то его непременно получит. Это правда?

— Конечно, — ответил «Столбов», продолжавший свое эксклюзивное интервью для НТВ. — У нас взаимная договоренность: если Чавеса свергнет собственный народ, то Россия его примет. А если уважаемые россияне разочаруются во мне, что, кстати, уже происходит, то он подарит мне фазенду в тропическом лесу, где много диких обезьян и мало журналистов. А российских избирателей, чтобы спросить: чего же ты нас так… обманул, вообще за полвека не встретишь.

Внезапно съемочная группа поняла, что окрестная толпа перенацелила фотики. И немудрено: к месту конференции быстрым шагом приближался Столбов. Впереди, еще быстрее и энергичнее, двигалось подвижное каре шкафов из ФСО; в стороне шел Батяня.

Лже-Столбов сбросил маску в полном смысле слова — кинул ее на брусчатку и потрусил к Историческому музею, расталкивая зевак и оглядываясь.

Настоящий Столбов встал под телеобъектив. Не растерявшаяся Аня Семечкина протянула ему микрофон.

— Михаил Викторович, недавно у диктатора Уго Чавеса возникли серьезные проблемы с собственным народом…

Столбов улыбнулся, прервал репортершу:

— С удовольствием отвечу на этот вопрос. Проблема в том, что сейчас вот там — показал на Кремль, — почти сто ваших коллег тоже хотят услышать мои ответы. Обидеть их я не хочу. Пойдемте, проведу, продолжим разговор.

И не оглядываясь, зашагал в сторону Кремля. Перезванивать руководству, переспрашивать времени не было — оператор, подхватив камеру, двинулся следом. Семечкина последовала примеру коллеги.

* * *

Столбов и энтэвэшники вошли в кремлевский зал, когда он был почти заполнен. Охрана нового лидера к журналистам была дружественной: не препятствовала посетить туалет, покурить, выпить кофе. Поэтому, как бы ни было серьезно событие, кто-то задержался на переменке. Увидев президента, входившего в общий коридор, все ломанулись в зал, а так как за лидером государства шел охранный кордон, возникла даже заминка.

Но никто не обижался — пресс-конференция планировалась «до последнего вопроса».

— Что вы там у меня спрашивали? — обратился Столбов к энтэвэшникам.

— Михаил Викторович, недавно у диктатора Уго Чавеса возникли серьезные проблемы с собственным народом. Вы заявили, что если Чавес не захочет покинуть российское посольство и попросит политическое убежище в России, то его непременно получит. Это правда? — повторила Аня Семечкина. Щеки ее зарделись.

— Правда, — ответил Столбов. — Россия уже оповестила об этом местную оппозицию, которая без пяти минут правящая партия. С добавкой, что если проблемы возникнут у лидера оппозиции, мы тоже разрешим ему пожить в России. Это достаточно ясный и однозначный сигнал всему миру — из всех прав человека мы, в первую очередь, признаем право на жизнь. Мы дружили с Чавесом долго, демонстративно и просто не имеем право делать вид, будто после поражения он стал для нас никем.

— Но соответствует ли это принципам политического прагматизма? — спросила Семечкина.

— Еще как соответствует! Доброта и милосердие, даже если они несвоевременны, всегда оставляют хороший осадок. Считайте это вкладом в фонд будущих поколений.

Больше вопросов у Анны Семечкиной не было, и она села.

— Петр Бородинский, журнал «Все четыре колеса». Михаил Викторович, правда ли, что правительство России собирается сделать бесплатными все платные автодороги, а также интенсифицировать их строительство?

— Да, правда. Это принцип новой власти. Дороги будут сначала хорошие, потом — платные. Наших людей надо отучить от инстинкта: если прогресс на копейку, ты за это рубль отдашь. Иначе народ будет вечно думать: любая реформа грабиловка или морилка.

— Михаил Викторович, а денег на это хватит? — растерянно произнес автожурналист: не ожидал, что слух окажется правдой.

— Хватит. Россия концентрирует ресурсы, экономит, где можно, особенно на показухе, возвращает увезенные деньги, но на принципиальные вещи денег не пожалеет. Деньги накоплены, пора тратить на дело. Строим хорошие дороги, приучаем людей по ним ездить. Когда проездная плата перестанет быть тяжелой для карманов частников и не будет существенно поднимать цены на перевозимые грузы, вот тогда некоторые дороги и станут платными.

— Людмила Орлова, телеканал «Дождь». Правда ли, что существует проект о введении унитарного государства, в котором национальные республики будут уравнены в правах с областями?

Зал, умеренно жужжавший, притих. Тема претендовала на уровень сенсации дня.

— Существует, — подтвердил Столбов. — Форсировать не будем, но за несколько лет доведем до конца. Руководители национальных республик, как мне известно, люди грамотные, понимающие, и будут только поддерживать этот процесс. В случае саботажа или, не дай бог, старой неумной шутки на тему «устроим вам вторую Чечню», можно не сомневаться — процесс ускорится. Ответ закончен, добавлений не будет.

Зал опять зашуршал. Татьяна улыбнулась, хоть на душе было тяжко и тоскливо: Столбов ни разу не взглянул на нее после инцидента с НТВ. Казалось, она видит, как на лентах информационных агентств вспыхивают сообщения-«молнии».

— Всеслав Светлицкий, «Завтра литературной дуэли России». Господин президент, в сети Интернет ходят списки ваших сотрудников, уличенных в контактах с Госдепартаментом США. Как вы намерены реагировать?

— Любые реакции — после указания авторства и источника. До этого будет, как при Петре Первом — анонимные доносы сжигаются не читая.

— Виталий Черемушкин, журнал «Ворох сплетен». Михаил Викторович, правда ли, что у вас невенчанная жена, беременная до замужества?

Столбов сделал шаг вперед и взглянул на Виталия Черемушкина. Тот попытался оторвать взгляд…

…И понял, что на это шансов не больше, чем трехлетнему малышу вырвать свою лапку из руки мамаши, ведущей его к стоматологу. Черемушкин смотрел в глаза Столбова, и в этом взгляде, действительно, было путешествие, причем в такое место, из которого детский стоматолог кажется добрым волшебником.

Соседи-журналисты отвернулись, Черемушкину показалось — исчезли. И он, ввергнутый в пустоту, летел-кувыркался в страшный мир, где такой взгляд становится приказом с последствиями. И он уже не видел — чувствовал эти последствия. То ли кино, то ли генетическая память.

Он ощутил себя рухнувшим навзничь: на унавоженный снег, на склизкий пол застенка — не важно. И над собой злые, веселые лица то ли в волчьих шапках, то ли в треуголках, то ли в фуражках, — короткими, копытными ударами, топчущими его живую требуху. Букет хриплой боли, не находящий выхода из изуродованного тела. И несказанную, но понятную просьбу: «Признайся, скажи, и не то, что, правда, а то, что нужно. Тогда каблук, носок, вся подошва медленно съедет с твоего живота и лица».

Черемушкин чуть ли не принудительно вздохнул, усилием воли сбросил морок с глаз и понял: ничего такого не произошло, это лишь Столбов на него так посмотрел.

— Правда, — спокойно ответил Столбов, как отвечал и на другие вопросы. — Беременная до замужества — потому что люблю, не сдержался. Грешен сам. Невенчанная — обвенчаемся на Красную горку.

И, опять повторив пристальный взгляд, произнес:

— Уточнения нужны?

— Нет, — спокойно, едва ли не с достоинством сказал Черемушкин и сел.

«Узнать бы источник, поспрашивать, откуда дровишки? — подумала Татьяна. — Только зачем? Не мстить же…»

— Елена Федотова, «Русский репортер». Михаил Викторович, какие задачи для страны вы считаете первоочередными?

— Спасибо за вопрос по делу. Отвечаю. Задача России сделать смертность, особенно мужскую, более-менее европейской. Одновременно поймем, как рождаемость хотя бы приблизить к азиатской.

— Так на Кавказе она такая и есть.

— Пусть и остается. А в Нечерноземье будет кавказской.

— Вы представляете, как этого добиться? Платить за каждого рожденного ребенка и запретить аборты?

— В том числе и так. Детские пособия должны покрывать половину расходов на содержание ребенка хотя бы первые десять лет. Сделать аборт так же просто, как вырезать аппендицит, можно будет только в случае замершей беременности или по другому, столь же серьезному медицинскому показанию.

За четыре с лишним часа зал немного устал, но тут все же проснулся. Кто-то сказал: «Давно пора». Впрочем, реплик: «Варварство», «Клерикализм», «Бесчеловечность» раздалось значительно больше.

Столбов некоторое время слушал эту воркотню, прихлебывая минералку. Когда стало тише, сказал:

— Дорогие мои, это не бесчеловечность. Это, напротив, основной принцип новой России: главная наша ценность — люди. Люди должны быть живы, здоровы, образованы — без этого нельзя и понимать, что такое хорошо, а что такое — плохо. Младенец в утробе — тоже человек, и государство сделает все, чтобы дать ему шанс родиться. Государство возьмет на себя все хлопоты, связанные с рождением: все анализы, обследования, чтобы единственным расходом в семье был букет цветов от мужа. А если мать-одиночка, тогда букет от государства. Врач в системе страховой медицины будет получать столько, чтобы с него можно было спрашивать за качество работы. Медицина действительно будет бесплатной, кроме косметических операций. Принудительное лечение пьяниц появится, а вот вытрезвители не вернутся: чрезмерно бухих граждан будем доставлять в больницы, только в специализированные отделения, чтобы если дураку совсем плохо станет, до реанимации было бы недалеко. Людей у нас осталось мало, надо их беречь и делать лучше. Спасибо, что выслушали.

* * *

Запись в журнале популярного блогера gondon-pavlon.

«„Аз есмь царь всея Руси“.

Природная скромность и врожденная застенчивость помешали нашему лидеру сказать эти слова во время вчерашней пресс-конференции. Однако остальные атрибуты коронованной персоны были явлены нам вчера с достаточной откровенностью. Это и убежище для тиранов, свергнутых своим народом, и обещания сделать федеральную страну унитарным царством. Когда же один из холопов отважился на вопрос: правда ли, что царь живет со своей царицей, откровенно говоря, блуд но? — Его Величество посмотрел так, что холоп ощутил себя засеченным, затравленным и извергнутым во тьму внешнюю. Кстати, учитывая особо близкие отношения Царя и Патриарха, странно, что царскую чету еще не обвенчали в порядке особого исключения прямо в Великий пост».

* * *

Большая пресс-конференция продолжалась почти шесть часов, да еще потом, во время недолгого фуршета, Столбов ответил на несколько вопросов. Не то, чтобы журналисты совсем уж подобрели. Но они устали от долгой совместной работы и ни разу не ощутили себя обманутыми.

Татьяна весь фуршет бродила между журналистами, кстати, почти на четверть — знакомыми. Они врать не стали, действительно, понравилось. Периодически поднимались тосты, в том числе и «за сбычу мечт кремлевского мечтателя». Татьяна пила только сок, но все же чуть-чуть захмелела от привычного общения, запахов, звона.

Столбов ушел с фуршета по-английски, минут за десять до завершения. Татьяна нашла его в кабинете-квартире. Президент лежал в кресле, положив ноги на журнальный столик, мерно дышал. Рядом стоял массивный стакан; Татьяна догадалась, что наполнен он был недавно не водой.

— Миша, поздравляю. Лучшая в твоей жизни пресс-конференция, — сказала Таня, целуя Столбова: «Пил коньяк!».

— Ага, — ответил Столбов. — И наговорился, и набегался.

Татьяна поняла не сразу. Потом вспомнила эпизод с НТВ.

— Прости, — сказала она, некстати потянувшись для повторного поцелуя. Столбов отстранился.

— Чей косяк? — резко спросил он.

— Мой, чей еще, — не задумываясь, не успев испугаться или обидеться, сказала она. На самом деле, косяк был, конечно, Лизочкин и прочих девочек из пресс-службы. Но она уже давно привыкла брать на себя вину в любой ситуации. Ее-то уж с поста жены не уволят, а вот девочки не застрахованы.

— Почему? — продолжил допрос муж.

— Не доглядела, — просто ответила Татьяна. — Такой заморочки давно не было. И еще… Помнишь ведь, в каком я положении, и на каком месяце.

— Помню, — еще резче сказал Столбов. — Не меньше, чем ты, помню. Значит, ты готовила пресс-конференцию, ощущая себя на полубольничном?

— Выходит, так, — сказала Татьяна. Сил спорить не было. Да и о чем спорить? Она, действительно, работает, осторожничая, будто ходит с подносом, полным хрустальной посуды, но ее груз важнее любого хрусталя. Поменьше у монитора, пореже нагрузки, не всегда тратить время на проверку чужой работы. Да, накосячила именно запрограммированной ленью.

— Как ребенка учить? — сказал Столбов, вставая. Непривычно грузно, без обычной кошачьей легкости прошелся по кабинету. — Детские вещи объяснять. Если спецназ пошел пешком на операцию, или альпинисты в горы пошли, а у одного парня какая-то инфекция в кишках, или еще что серьезное, а он героя корчить стал, не предупредил… Сначала по-ровному идет, как все, потом товарищам пришлось тащить и рюкзак, и оружие, и его самого. А ведь у него и свой груз, и функция, и место в связке. У рядового… Ты же — командир. Не подлянка разве?

Взмахнул кулаком над столиком, отвел в сторону. Но воображение у Татьяны было развито как надо. Ощутила и треск деревяхи, и звон отскочившего стакана.

— Решай. Не сама, конечно, с врачом, как тебе надо. Или можно работать, или себя беречь. Скажет беречь — найди замену. Чтобы звено было надежным.

Конечно, надо найти. Татьяна думала об этом не первый месяц. Дело даже не в том, что так непросто найти замену именно на свое место. Просто, если беречь себя всерьез, то тогда никаких утренних докладов. Вставать на пару часов позже, когда всё в Кремле уже завертелось. Понимая: первым твоего мужа встречает секретарь, говорит об утренних новостях. И они будут еще дальше друг от друга, чем сейчас…

Татьяна и не заметила, как разревелась. Держалась за краешек стола, дрожала лицом, чувствовала, как стекают слезы. «Мне нельзя, горько ему будет и солоно, — думала она, вспоминая дурацкие народные приметы. — А, ладно, потом сладким наемся». Даже улыбнулась, впрочем, не прекращая рыдать.

Что-то холодное ткнулось в руку. Приоткрыла глаза. Столбов налил ей стакан воды.

Первый инстинкт — оттолкнуть. Но зачем играть в дурочку, или, наоборот, укрощать президента стандартной стервозностью? Отхлебнула, облив подбородок и платье. Стало легче.

Взглянула на Столбова. Тот смотрел на нее без гнева, но и не извиняясь. «Ему было надо сорваться на ком-то. Нашел виновницу, ну да, виновницу, чего спорить. Замена должна быть стрессоустойчивой. Впрочем, в пресс-службах все такие».

— От кого этот клоп узнал? — проговорил он. — Из моих знал только Батяня, да еще Иван. Парились в январе, на Крещение, разболтался я, — сказал он почти виновато.

Татьяна поняла, о ком речь. Заодно оценила деликатность мужа: не пытает ее напрямую об источниках утечки, а выдает вслух свои версии.

— Я тоже особо не трепалась, — почти спокойно сказала она. — А что толку? Была в консультации — это насчет беременности. Насчет свадьбы помалкивала, но все равно утечь могло. Сейчас уж не понять.

— И не надо, — сказал Столбов. Помолчал, добавил: — Ладно, ждем Красной горки.

— Ждем, — улыбнулась сквозь слезы Татьяна. — Устроим праздник, свадебный пир. Пригласим Черемушкина, уроним мордой в торт.

— Ага. С кирпичом в середине, — уточнил Столбов.

* * *

Татьяна ушла к себе через полчаса, успокоенная, почти веселая. Еще пошутила со Столбовым, обсудила возможность замены главы пресс-службы. Столбов послал ей эсэмэску: «Люблю. Ждем Красной горки». Отправляя, улыбался.

Потом улыбка сошла с лица. Открыл буфет, наполнил стакан коньяком на треть. Было трудно.

«Если ты не выносишь жара, — сказал американский президент Трумэн, — тебе нечего делать на кухне». Столбов помнил эту простенькую политическую мудрость. Еще понимал, что за шесть часов сегодняшней пресс-конференции и заслонку распахнул на полную, и пошарил вдоволь в печке, среди горящих углей. Лицу было до сих пор жарко.

Настроение снова стало дрянным, пожалуй, уже ничем не испортишь. Решил проверить почту.

Новых писем было лишь одно, от Доброжелателя.

«Наверное, вам будет интересно узнать, что человек вашего ближайшего круга, Максим Олегович Мартынов, в рамках проекта „Президентский шкаф“, без объявления конкурса и тендера, заключил эксклюзивный договор с фирмой „Альфа-Альфа“ и получил личное вознаграждение (откат) в размере 150 тысяч евро».

Еще к тексту письма прилагались какие-то документы — видимо, доказательства.

ЧАСТЬ 2

Глава 5

* * *

Причиной, по которой Игоря Зырянова не упекли в психушку по молодости лет, пожалуй, было не столько везение, сколько любовь к отечественной истории первого секретаря райкома. Когда ему сообщили про психа, решившего создать подростковый яхт-клуб на маленьком озерце большой уральской области, он вспомнил Петра Первого, построившего голландский ботик на Плещеевом озере. Царя тоже считали сумасшедшим, а вот как оно вышло. Поэтому Зырянову хотя и не помогали, но и не мешали. Что в добрые советские времена равнялось одобрению.

У царевича Петра было важное преимущество перед Зыряновым: канаты, паруса, доски, скобы, плотников ему присылали по первому устному запросу. Зырянову приходилось все это доставать самому. И ладно бы ради одной яхты! Он завел шесть суденышек. И экипажем, и капитанами на всех были мальчишки из комбинатского города. Город, между прочим, построили зэка; выжившие тут же и поселились. Казалось, с таким контингентом управиться может лишь тюремный спецназ, а Зырянов управлялся: пацаны все делали сами, если же начинали воображать, плавание при резком, дождливом ветре прочищало им мозги.

К 80-м годам подростковая преступность в городе снизилась на треть. Несмотря на это, клуб «Риф» дважды закрывался. Зырянов создавал его заново, на других берегах того же озера, находил территорию и шефов. Однажды он попал в больницу с грыжей — надорвался, разбирая сарай, в другой раз — с инфарктом.

Настали 90-е, шефы превратились в спонсоров, а те турнули яхт-клуб в третий раз — пропадало хорошее место для ресторана. Альтернатива была: создание элитного яхт-клуба, местные бандиты и бывшее райкомовское руководство успели побывать в Италии и пришло к выводу — местное озеро ничем не хуже альпийского озера Гарда. Зырянов с самой идеей элитного клуба не спорил, только требовал, чтобы оставили мальчишек. Спонсоры считали мальчишек неуместными, Зырянов не соглашался и однажды попал в больницу уже с пробитой головой.

Через два дня в ту же больницу, правда, в элитное отделение, доставили троих новых пациентов: заказчика и двух исполнителей. Оказалось, что некоторые из трудных подростков, исправленных в 80-е, взялись за старое. Они заодно объяснили перетрусившим спонсорам, что «если с дядей Игорем что-нибудь еще случится», то с ними будет примерно то, что показывали в фильмах-ужастиках, столь популярных в ранних 90-х.

Так Зырянов пришел к выводу: новые времена не очень-то отличаются от старых. Делать то, что он хотел, и не бояться, он уже умел, большего не требовалось. Территорию все же пришлось сменить. Элитный клуб на озере появился тоже, и Зырянов даже работал там инструктором. Все равно половина времени уходила на клуб «Риф». Зырянов освоился в Интернете, когда в городе даже толком не научились лазать на порносайты, списывался с иностранными клубами по перевоспитанию подростков яхтингом, летал в Европу со своими воспитанниками. На борту голландской яхты «Гент» поразил экипаж дважды: в качку завязал двойной беседочный узел с закрытыми глазами и рассказал в кают-компании о своих проблемах. Привез из Европы двадцать тысяч евро.

Зырянов вообще брал деньги у всех: у процветающей торговли, у полудохлой промышленности, у тех, кто проломил ему голову, даже у настоятеля городского собора отца Дионисия, что казалось уже просто невозможным. При этом всегда отчитывался до копейки.

Прошлой осенью один из перевоспитанных мальчишек, владелец более-менее работающего завода рассказал ему про партию «Вера». Зырянов походя, почти не тратя усилий, сагитировал полторы тысячи избирателей и забыл о политических переменах в стране.

А в феврале ему позвонил тот же самый бывший воспитанник.

— Игорь Виленович, меня берут в региональный институт рекоров. Хотите, я вас тоже порекомендую?

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Андрей Трубский, «Московские новости». Господин президент, ваших рекоров — региональных координаторов — называют опричниками и комиссарами. Кем они являются на самом деле?

— Пока еще никем. Корпус региональных координаторов только формируется и к работе они еще не приступили. Кто они по происхождению? Это граждане России, иногда, в виде исключения, не граждане, в возрасте от тридцати до шестидесяти лет, опять-таки, с исключением в обе стороны. Два требования к этим людям: желание работать для пользы своей страны и наличие практического опыта такой работы. Они могут быть менеджерами, директорами школ, общественниками и так далее. Главное: опыт не просто выживания в условиях нынешней системы, но опыт созидания. Эти люди не просто умеют бросаться словами «чиновничий беспредел», «коррупционная схема» и т. д. Рекор умеет расшифровать механизм отговорки чиновника и знает, как нужно сделать.

Столбов отвечал не торопясь. Тема-то любимая.

— На сегодня уже отобрано около двухсот рекоров. Они пройдут трехмесячные курсы. Кому-то надо подтянуть юриспруденцию, кому-то — улучшить понимание экономики. Самые лучшие игротехники и психологи страны разыгрывают с ними проблемные ситуации, из которых им предстоит выводить тот или иной регион, или направление промышленности. Потом этих, как вы сказали, комиссаров, будут группами из трех-пяти человек направлять в регионы. В каждой группе непременно будет и местный уроженец, и человек со взглядом со стороны. Их работа: составление паспорта региона, определение первоочередных проблем, решение их и контроль над исполнением. Преодоление дурости, воровства и апатии. Рекоры обладают иммунитетом от прокурорских преследований, правом отмены решений всех ветвей власти и даже временного отрешения должностных лиц.

Какой-то особо горячий журналист влез без очереди.

— Михаил Викторович, это же абсурд… Извините, это невозможно! Подумайте сами: у региона свои проблемы, а тут явились несколько ковбоев, без знания специфики, и разом все вправили и вставили.

Столбов улыбнулся.

— Не знаете вы современной истории. Как проводились выборы в регионах последние десять лет? Я не про те республики, где явка свыше ста процентов, а там, где требовалось не только подбросить бюллетени, но еще и охмурить народ. В регион приезжали несколько деятелей, изучали специфику и начинали управлять им чуть ли не в ручном режиме. Этот закон изменить, этот принять, тут ввести льготы, там отменить непопулярное решение. И все прекрасно работало, и местные ленивые чинуши учились у этих заезжих ловкачей. Просто в случае с рекорами задача будет другая: не надувать популярность действующей власти, а решать реальные проблемы, с учетом дальнейшего развития региона и страны на годы и десятилетия.

* * *

Кавказ чем-то напоминает Европу: Швейцарию, Австрию, северную Италию. К примеру, можно час, два, еще больше мчаться по русскому Северу из города в город, и не увидеть за окном автомобиля ни одного жилого огонька. А на Северном Кавказе не успел попрощаться взглядом с огоньками одного аула, как за горой сразу засветились другие. Как в Европе.

Чтобы увидеть отличия Кавказа от Европы, надо ездить по нему днем. Чем Столбов и занимался.

Сначала, как и обещал, заглянул на полдня в Сочи. Встретился с административным и строительным руководством, с общественностью. Сообщил, что Олимпиада будет в любом случае. Заодно — что Сочи остается основным курортом России, даже если президенту стало неинтересно там отдыхать. Немножко поговорил с губернатором, без особой злости: человек и так напуган. Объяснил, что реабилитироваться и сохранить пост ему можно, но, во-первых, придется завязать с семейным бизнесом, во-вторых, готовиться к выборам.

Успокоил Сочи и вертолетным прыжком преодолел горы, приземлился в ближайшей республике — Карачаево-Черкесии. По аналогии с Сочи было бы естественно посетить Домбай, Теберду. На худой конец, Архыз — с инфраструктурой бедновато, зато красота. Столбов предпочел самую середину республики, возле поселка Правокубанка, на перекрестке дорог и, само собой, на берегу Кубани. На всякий случай, хозяйственная служба захватила палатку, понятно, не армейскую, но армейской вместительности. Ее разбили на пустыре, где, несмотря на мартовскую растительную скудность, уже бродили худые, диковатые местные коровки. Выгнали их из родимого стойла, чтобы оставляли навоз где угодно, кроме хлева.

Местное начальство предупредили лишь за шесть часов до визита. Не Красноярский край — из самого дальнего угла можно доехать на автомобиле за три часа.

Когда Столбов вышел из вертолета, поле было полно народом и начальством. Начальство встречало, народ — окрестные колхозницы, дворники города Черкесска и города Карачаевска — бродили с мешками, собирая мусор. Этот мусор месяцами выбрасывал из окон машин народ, проезжавший по трассе Невинномыск — Домбай, а горный ветер разносил его по пустырю.

Когда стало понятно, что происходит, Столбов посмеялся и велел отправить дворников обратно, не забыв выплатить сверхурочные. С колхозницами немножко поговорил, потом и они отправились по домам. Дальше общался с начальством. Оно оперативно приготовило угощение из национальных блюд: свежее вареное мясо, хычины — сырные и мясные пироги, манты. Столбов угощался, не прерывая деловые разговоры, все больше о деньгах, приходящих в республику, и почему их всегда не хватает. Привел пару примеров, сказал, что предупреждение — последнее.

Прямо с порога палатки нашел средство дополнительного дохода.

— Установите десяток видеокамер на протяжении дороги и штрафуйте всех, кто мусорит на подъезде к Домбаю. Только сначала урны поставьте, да так, чтобы были видны. И дополнительный доход, и чистота.

Некоторое время спустя бывший начальник предвыборного штаба «Веры» — теперь заместитель полпреда, обратился к Столбову:

— Михаил Викторович, хотите познакомиться с уникальной личностью? Карачаево-Черкессия, как и все республики, голосовала за «Единую Россию», а вот рядом, в ауле Сары-Тюз, нашелся ваш сторонник, Хусей Чеккуев. Возглавил местный штаб и обеспечил почти треть голосов, исключительно «ножной» агитацией.

— Зови.

Скорее всего, по своему возрасту Хусей Чеккуев считался аксакалом, но бороду он брил, так что сразу не понять. Утром работал в поле, узнав, что зовут к главному начальнику страны, переоделся в костюм с галстуком — сидел, как на бюрократе со стажем.

— Расскажите, как удалось столько народу за меня сагитировать? — спросил Столбов.

— Это у нас семейная традиция, — ответил Хусей. — Видите Сары-Тюз?

Аул был виден без бинокля. Ранняя весна уже подернула его садынежным зеленым налетом.

— А все мой прадед, Канамат Чеккуев, — сказал Хусей. — Он давно присматривался к казачьим станицам, видел, как там растут яблони. Однажды на базаре в Батал-Пашинской станице, теперь это Черкесск, продал быка и купил саженцы. Над ним смеялся весь аул: обменял быка на прутики. Прошло двадцать лет, и отростки этих прутьев у него стали просить соседи, а теперь мы продаем яблоки в Черкесске. Поэтому, когда советуют Чеккуевы, нас слушают.

— Хусей Русланович, что, по-вашему, нужно вашей республике? — спросил Столбов. Аксакал немножко подумал.

— Раньше бы я сказал: пришлите хорошее начальство. Теперь не знаю, осталось ли оно. Нужно, чтобы молодежь могла хорошие деньги заработать. Бабы, особенно старые, им Аллах велел торговать. Мужчины работать должны на земле. Смотрите: у меня шесть коровок, три бычка кормятся, барашков двадцать штук. Бычков отправляю летом на кошару, там трава, какой здесь не бывает. Царское мясо. Но если потом этого бычка хочешь отвезти в Москву, и не в Москву даже, в Ростов, по дороге так гаишники общиплют, будто барана привез. Если менты перестанут воровать, тогда будет выгодно работать в аулах как раньше, когда молодежь не уезжала.

— Скоро в Сочи будет Олимпиада. Скажите откровенно: если восстановить старую Южную военную дорогу через горы, республике это поможет? Вам продукты возить на продажу, туристы поедут в Домбай, плюс для молодежи работа близко от дома.

— Восстановить то, что было разрушено, хорошо всегда, — неторопливо ответил Хусей. — Главное, был бы порядок.

— Хорошо, постараемся, — улыбнулся Столбов. — Хусей Русланович, почему вы за меня стали агитировать?

— Надоели прежние правители — врут много. Я подумал, хуже не будет. Кстати, скоро черкесы будут с вами общаться. Вы не верьте, когда будут вам рассказывать про карачаевцев. И переспрашивайте потом у нас.

Столбов пообещал, что так и сделает.

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Сергей Сазонов, «Гудок». Михаил Викторович, правда ли, что в Госдуме находится законопроект, позволяющий работать во властных структурах лицам с двойным гражданством?

— Да, и я буду настаивать, чтобы закон приняли. И в работе рекоров, и в работе менеджеров вообще, особая ставка будет сделана на кадры из русских бизнесменов Балтии, а также последней волны эмиграции — США, Европа, Израиль. Логика такова: это люди с западным опытом работы и нашим менталитетом. К тому же те, кто приедут из Балтии, умеют работать в условиях прессинга. Двойное гражданство придется сохранить: русские «прибалты» недоверчивы, от своего гражданства не откажутся. Профессиональные патриоты по этому поводу пищат, знаю. Но мне важнее, чтобы был восстановлен комбинат, и построено нормальное шоссе. Из-за метки в паспорте бросаться кадрами нельзя.

* * *

— Вадим Сергеевич, здесь ваххабиты есть?

— В Карачае если и есть, то немного. Народ этим не увлекается. Их зовут «евреями Кавказа» — очень себе на уме. Но расслабляться нельзя. Кавказ маленький: если в одной республике дураков дефицит, всегда из другой могут подъехать, как в Беслане.

Батяня и Кирилл Степанов беседовали на фоне затянувшегося отъезда. Вертолет с первым эшелоном президентской охраны должен был стартовать пятнадцать минут назад, успеть в Кисловодск, за полчаса до прибытия президентского борта. Но президент задержался, задержалась и охрана.

Подошел охранник, из зимовецких, протянул Батяне пакет, завернутый в полиэтилен. «Кстати, с шести утра не жрал, — понял Степанов, — если от одного запаха так уносит».

— Держи, — сказал Батяня, — местное угощение проезжему царю. Хычины.

Степанов сунул рука в пакет, вытянул гибкий круглый пирог, похожий на лепешку. Попробовал, не удержался от второго куска.

— Именно, — прошамкал Батяня набитым ртом. — Такого у метро не найдешь. Для себя готовят. Горный сыр, горная вода, горный воздух.

Следующая минута полностью ушла на хычины. Потом Батяня неожиданно сказал:

— Кирюха, ты удивляешься, или нет, что я тебя так натаскиваю на все наши дела?

Степанов, еще не прожевав до конца, сделал неопределенный жест головой: то ли понимаю, то ли нет. Из слов можно было разобрать вопрос: «Как всех?».

— Не, как всех тебя бы другие таскали. Я хочу тебя преемником назначить. На тот случай…

Степанов, еще не одолев хычин, сделал зверскую гримасу: «Да как вы могли подумать, что с вами такое может случиться? Вы ведь профи, вы, небось, пальцами пули ловить умеете!»

— Не то! — сказал Батяня. — Если меня вдруг съедят, тогда ты мой преемник. Охранник должен быть такой, которому доверяют. Тебе Викторович доверяет.

Степанов настолько был изумлен, что недоеденный хычин чуть было не вывалился у него из рук на редкую весеннюю травку. Спасла лишь команда «По коням!».

* * *

Бывший председатель Госдумы когда-то заметил, что парламент — не место для дискуссий. С не меньшим основанием он мог бы заявить, что парламент — не место для торга. А раз так, то специалисты этого жанра — мастера уговаривать депутатов на лоббистские решения — оказались невостребованными с середины нулевых. Какой смысл мельтешить по кабинетам и коридорам, покупая порознь, если можно договориться с председателем, получив гарантированное большинство? Или, тем более, какой смысл охмурять одиночек, если коллективная воля всегда окажется важнее индивидуальных договоренностей?

Поэтому парламентские лоббисты переключились на более востребованные занятия. Кто ушел в политтехнологи, кто — в юридические консультанты.

Именно к одному из таких консультантов и обратился клиент, пожелавший сохранить инкогнито.

— От вас требуется не очень простая, зато знакомая вам операция, — сказал он. — В ближайшее время в Госдуме будет поставлен на голосование важный законопроект. Ваша задача — добиться результата. Какого — будет сказано позже. А пока готовьте голосование. Вы ведь помощник депутата Кузнецова?

— Да, — ответил консультант. Пусть лоббизм и остался в прошлом, но, по старой привычке, он всегда имел зацепку, чтобы проходить в Думу и беспрепятственно общаться с ее обитателями.

— Принимайтесь за работу. Вот аванс.

Сумма, оставленная в качестве аванса, превышала иной гонорар «веселых 90-х». Все же и нефть с той поры вздорожала.

* * *

Вечерняя встреча в Кисловодске вымотала Столбова. Этот клинышек Ставропольского края, отделяющий западный Кавказ от восточного Кавказа, оказался средоточием всех региональных проблем: и гастрольный ваххабизм, и воровство, и санатории — то ли живут, то ли нет, и имущественные недоразумения, решаемые пулей в подъезде.

К тому же пообщаться с лидером страны захотели немало различных просителей. Все говорили о прошлогодней поддержке (врали!), требовали преференций и денег. Столбов смотрел в лица и видел распечатку с досье и перечнем собственности в РФ и за ее пределами.

Среди чиновной тягомотины случались интересные встречи и жесткие разговоры. К примеру, с объединенным войсковым атаманом Пироговым. Столбов выслушал, в общем-то, справедливые жалобы на вытеснение русских из станиц в той же Карачаево-Черкесии, на безработицу, пустые обещания высоких чиновников и поборы местных. Когда заговорили о возрождении традиций, сказал:

— В старой России была очень хорошая традиция: водку пить только по праздникам. Вот ее бы возродить… Сегодня днем у ваших соседей слышал такую поговорку: «Чтобы тебе пить, как карачаевец». Понял?

— Умело, что ли? — спросил атаман Пирогов.

— Нет. Карачаи пьют, когда у них большой праздник, а так, чтобы с горя или вечер свободный выдался — никогда. Нам бы не грех перенять.

— У нас еще и поминки, — вздохнул казак.

Сошлись на том, что поминки бывают не так часто. Столбов запомнил казачьи просьбы, обещал посетить Большой круг, но с условием: в казаки его не принимать — с присягой он не шутит.

Любопытный разговор вышел с муфтием-балкарцем, приехавшим в Кисловодск: посещать Нальчик Столбов не планировал. Муфтия не очень любили республиканские власти и откровенно ненавидели ваххабиты, поэтому ездил он в бронежилете и защищенном автомобиле. Со Столбовым достаточно долго говорил про ваххабитов, откуда они берутся, как сделать так, чтобы не появлялись. Пообщался и с Батяней, уже по его инициативе, говорили о разных тонкостях организации охраны определенной персоны в условиях перманентной охоты.

Уже далеко за полночь Столбов принял нарзанную ванну в старом санатории, занимавшем старинный особняк — на стенах сохранился старинный кафель с врачебными советами, в тексте — ижицы и яти. Ванна освежила тело. Зато тотчас полезли воспоминания о том, как в прошлом ноябре, за три недели до финала предвыборной кампании, он вместе с Татьяной принимал такую же ванну. И санаторий был попроще, и ванна поменьше, еле уместились. Зато было легко, весело, душу полнило ощущение безумного полета, когда по всем расчетам горючее давно кончилось, а все равно летим и, наверное, победим.

Действительно, победили. Татьяна осталась в Москве. Он за день ей так и не позвонил, она тоже. Соблюдался уговор: в таких серьезных поездках звонки только по его инициативе.

Они не поссорились. Но Столбов прекрасно понимал, какой будет тема разговора — Макс. Вот от этого-то так тоскливо на душе.

С Максом он расстался, как с рассчитанным слугой, или собакой, оставленной на даче. Вызвал в аэропорт к шести утра. Макс умудрился опоздать даже на служебной машине, видимо, чистил зубы, пока та стояла у подъезда. Времени на разговор нашлось меньше трех минут. Вроде бы и сам Макс виноват, но Столбов душой понимал: заранее прикинул его опоздание, так что подстроил ситуацию.

Сначала вручил Максу распечатку тех самых документов, присланных Доброжелателем. Спросил:

— Это правда?

— Ну да, но вообще… — пробормотал ошарашенный Макс, едва взглянул на листы.

— Никаких «но», никаких «вообще», — резко сказал Столбов. — Думаешь, я на интервью трепался?

Потом протянул конверт.

— Тут все, что был должен тебе по Зимовцу. Плюс твоя нынешняя зарплата с выходным пособием за два месяца. Все. Ты парень талантливый, не пропадешь. Можешь давать интервью: «Как я работал с президентом».

Макс продолжал что-то бормотать, как человек, которому надо сказать тысячу слов, но не связать и двух. Столбов продолжил:

— Лично я тебя забыл. Ребята, может, тебя не забудут, захотят с тобой общаться. Но имей в виду, твоя история рано или поздно вылезет, и ребятам общение с изгнанным распильщиком будет только во вред, журналисты и блогеры заклюют. Мой совет: не вреди друзьям, сам удали все контакты. Начинай заново. Прощай.

Развернулся, ушел. Чуть быстрее, чем привык ходить. Показалось, что от слов «изгнанный распильщик» Макс заплакал.

«Как он из аэропорта выберется? — некстати подумал Столбов уже в воздухе. — Небось, не знает, как такси вызвать».

У Татьяны с Максом отношения были особые. Именно по просьбе Татьяны Макс совершил в прошлом году самое важное хакерство в своей жизни, а может, и в истории России. Потому что благодаря взломанной почте, кстати, говоря, почте самого Столбова, удалось предотвратить ошибку, чуть не погубившую претендента в финале кампании.

Татьяна будет просить за Макса. Это не просто обязанность царицы — молить о милости. Это долг в полном смысле слова. Придется отказать, потому что иначе… Зачем тогда было побеждать?

Захотелось позвать Батяню, поговорить, хлопнуть полтораста расслабляющих граммов. Но без разговора о Максе не обойдется, а Батяня тоже его пожалеет. Придется разъяснять Батяне вещи, в которых он сам уверен только головой — не сердцем.

Кроме того, Батяня спит — вставать ему раньше всех. Будить начальника охраны, чтобы с ним бухнуть — не факт, что такое себе и Ельцин позволял.

Может, одному? Но тут не кремлевский кабинет, а настоящий санаторий. Вот, блин, президент России, а за водкой послать некого.

Столбов вспомнил дневное совещание в Карачае, местную поговорку: «Чтобы тебе пить, как карачаевец». Кстати, хорошая мудрость. Бухать с горя, по-русски, неправильно и опасно.

Оставалось еще одно средство — отвлечься на дела. Достал папку относящуюся к королевству Диндар. Ее прошлым вечером дал Костылев. Сказал, что информация столь серьезная, что, кроме президента, никому доверить нельзя.

Читал минут пятнадцать. Отложил, улыбнулся. Ну, хотя бы одну проблему решили.

* * *

В Киеве, на правой стороне Крещатика, немало офисных зданий, а в них — много-много арендаторов и субарендаторов. Одна из фирм называлась «Барвинок», что совсем не удивительно. В национальном украинском реестре таких юридических лиц, «барвинков», зарегистрировано не меньше, чем растет на запущенном поле.

Этот «Барвинок» занимался деятельностью, опять-таки, не оригинальной для Украины — экспортом рабочей силы. Не абы какой — квалифицированной. Монтажники, сварщики, электрики, водители тяжелой техники — любой полезный персонал.

Особенностей и отличий было немного. Во-первых, подчеркнутый минимализм обстановки: стол, кресло за ним, два стула для посетителей — считалось, прийти могут лишь двое. Вешалка для одежды, и всё.

Во-вторых, на столе не было компьютера, зато стояла свеча. Если разговор о найме персонала упирался в частности, то обычно торг и уточняющие разговоры велись на бумажках. Быстрая запись, собеседник прочел и сразу на свечку. Пепел — в стакан с водой.

В третьих, единственным элементом дизайна была блеклая отксеренная картинка. На ней были изображены диктофон и фотоаппарат, оба перечеркнутые. Рядом — тетя Смерть с косой.

Посетители не улыбались, они понимали — не шутка. За попытку записать разговор или сфотографировать собеседника убить могут без предупреждения.

Сегодняшний посетитель не нуждался ни в предупреждениях, ни в намеках. Правила игры он знал, как и то, что, случись что плохое с хозяином «Барвинка», ему не проходить свидетелем, а сидеть рядом, на одной скамье. Может, в Киеве, может, в Москве, может — в Гаагском трибунале. Везде нашлось бы, за что.

— Может возникнуть необходимость поработать в центре Москвы, — сказал посетитель. — Окончательная ясность — через четыре дня, но бригада должна быть на месте уже послезавтра.

— Ремонт Кремля? — улыбнулся менеджер.

— Нет. Чуть проще. Но специалисты нужны категории А.

— Москва это Москва, — заметил менеджер. — Пребывание в ней будет стоить…

Написал цифру на бумажке, протянул собеседнику. Потом изменил первую цифру, дописал ноль, уточнив, что столько стоит работа без коэффициента за сложность объекта.

— Устраивает, — небрежно сказал посетитель. — Состав бригады: восемь монтеров, два измерителя и очень хороший бригадир.

— Объект и хозяин? — спросил менеджер. Посетитель минуты две шуршал ручкой, выдал текст в восемь строк. Менеджер кивнул, потом взял бумажку и написал цифру.

— Работа выполнимая, — пояснил он. — Но весьма велик шанс для мастеров задержаться на месте работы. А это создает проблемы с привлечением нового персонала.

— Устраивает, — после недолгого раздумья сказал посетитель.

* * *

Дети в утробе спят, а потом — просыпаются. Наверное, по-научному все не так. Но в этот день Татьяна не нашла других слов, когда впервые ощутила: у нее под сердцем живет другая жизнь. И даже дрыгает ножками.

От этого стало легче. Пропала вчерашняя тоска: как же, Столбов улетел, ее не взял. Напротив, появилась убежденность: все правильно. Ей не надо никуда спешить, просто неторопливо делать неотложные дела, чтобы потом ничто не мешало сосредоточиться на своем здоровье.

На самом деле, мешало. Не забыть историю с Максом. Впереди неизбежный и безнадежный разговор со Столбовым.

Пока же Татьяна выполняла недавнее поручение мужа — искала себе замену. Делала это старательно и ревниво. Тут важны не только деловые качества пресс-секретаря. Немаловажно и отношение заместителей. Назначить главным того, кто немедленно подвергнется обструкции и начнет тасовать подчиненных, нежелательно с любой точки зрения. На первых порах с жалобами побегут именно к ней, сама же заварила кашу.

Не все ли равно, где предаваться тяжелым мыслям. Татьяна добрела до облюбованного места — внутреннего садика под стеклянной крышей, залитого лучами жаркого солнца — все же конец марта. Присела, посмотрела на пальму в кадушке, отметила, что смотрит за двоих. Вместо нетбука достала блокнот — чем меньше мониторов, тем лучше. Принялась вписывать фамилии.

— Добрый день, — услышала знакомый голос.

Это был Костылев. Верно, тоже захотел тропической природы под стеклом. Спросил, не помешает ли, сел рядом.

«Забавно, думала ли я год назад, что буду коротать время в компании генерала космических войск», — подумала Татьяна. Еще задумалась над специфичностью этого подразделения. Генерал ВВС до того, как обрести свои звездочки, налетается вдоволь, адмирал — совершит немало плаваний. А вот космическому генералу, пусть и командующему космонавтами, так и придется до конца дней лишь смотреть на звезды.

Даже пожалела Костылева.

— Саша, наверное, такие оазисы будут устроены на всех звездолетах будущего? — спросила она. — Летишь сквозь звездную мглу, а тут пальмы, кусты цветут, журчат ручейки.

— Россия наполовину такой же звездолет, — ответил Костылев. — Возьмите Норильск, Воркуту, Салехард. А если честно, то любой город, кроме, разве что Сочи и Анапы. Всюду половину года, если не больше, за порог смертельно выйти без особого скафандра, называем мы его дубленка или куртка на меху. В этом и есть наша специфика. В других краях можно позволить себе расслабиться, прогуляться в шортиках, тоненьком костюме. Мы живем и боремся с природой за собственное выживание. Так что ничего у нас случайного нет.

«Звезды располагают к философствованиям», — подумала Татьяна. Вслух же сказала:

— Александр, я ищу пресс-секретаря, чтобы поработал, пока я в декретном отпуске. Если на уме есть какая-нибудь кандидатура, буду признательна.

Костылев задумался на несколько секунд — Татьяне показалось, будто он кликает в голове мышкой, раскрывая нужные файлы.

— Есть. Сергей Белоцерковский, пресс-секретарь корпорации «ГЛОНАСС-Астра», — сказал он. — Парнишка молодой, но очень толковый. Вменяемый футуролог, пишет неплохую фантастику, премия «Самиздата» — «Звездный десант-2011». В своем деле тоже мастак, в позапрошлом году второе место на общероссийском конкурсе молодых журналистов. Характер жесткий, но относительно вашей сестры — застенчивый добряк, поэтому девочек пресс-службы не обидит. Даже несмотря на мелкие косяки.

«Вроде того, что на пресс-конференции, — поняла Татьяна. — Сам-то ты, Саша, не совсем застенчивый добряк».

— Хороший фантаст — то, что нужно для президентской пресс-службы, — улыбнулась она. — Ладно, подумаю. Если заочное знакомство меня удовлетворит, тогда приведешь его показать девчонкам. Может, сам их испугается.

Костылев улыбнулся в ответ.

* * *

Запись в ЖЖ известного блогера zloyfaker.

Дурные примеры заразительны. Злосчастный ливийский диктатор Каддафи любил путешествовать по миру со своим бедуинским шатром. Он растягивал свой вонючий балдахин под стенами Елисейского дворца, в Риме, неподалеку от Кремля.

Наш царь пустился путешествовать по Кавказу со своим шатром. Неужели в его окружении не нашлось ни одного мудрого советника подсказать, что тот, кто подражает Каддафи, может кончить, как Саддам Хусейн?

* * *

В Москву Столбов вернулся ранним вечером, настроение было хорошим. За день он посетил Грозный и Дербент. В Грозном его в аэропорту встретил Форвард и повез на обязательную экскурсию — красоты восстановленной столицы, чистейшие улицы, небоскребы, радостные жители и т. д. Столбов безропотно вошел в роль восторженного гостя, глазел по сторонам, задавал дурацкие вопросы: «Неужели здесь еще пять лет назад были руины? Неужели на месте этого мультиплекса стояла пятиэтажка, из которой работал снайпер?» И т. д.

Правда, изредка лукаво поглядывал на Форварда. Так папаша юного чемпиона по легкой атлетике и математической олимпиаде напоминает взглядом сыночку: «Помнишь, медалист, какого ремня ты получил перед решающим соревнованием?» Форвард помнил, и на его лице не было привычного лукавства, как бывало с другими гостями.

Дагестан покрыли вертолетным вояжем. Садился Столбов на час в Хасавюрте, Махачкале и Дербенте, беседовал с местным руководством. В данном случае происходило сугубая харизматическая инвестиция: взглянуть в глаза. Не угроза, но намек — поосторожнее, полегче. Аналитики вычислили формулу: даже пятипроцентное снижение воровства дает десятипроцентное снижение ваххабизма. Столбов надеялся: эффект достигнут, а что-то серьезнее будем делать потом.

Лишь приземлившись в Кремле, вспомнил про неизбежный разговор с Татьяной про Макса. Заранее выстроил линию активной обороны. К примеру: «Понимаю, почему тебе его будет так не хватать. Когда еще ты скажешь какую-нибудь рифмованную хрень, а кто-то ответит — „согласен с Бродским“?».

Но Татьяна нашла совсем другие слова:

— Ты ему федеральную охрану хотя бы на год оставил?

— Нет. Все льготы он утратил со вчерашнего утра.

— Здорово! Человек три месяца проработал в фонде «Возвращение», вернул стране почти десять миллиардов евро, обидел много серьезных людей, а теперь, пожалуйста, выдан на растерзание по первому требованию.

— Сама знаешь, серьезные люди не мстят, — неуверенно ответил Столбов.

— Я сама так думала, до случая со Степановым, — сказала Татьяна. И Столбов не стал отвечать.

Чуть погодя, когда муж рассказал о поездке, подарил дербентский медный кувшин ручной ковки, Татьяна вернулась к разговору.

— Кто донес? — спросила она.

— Доброжелатель, — ответил Столбов.

— Никак Никтоевич Анонимус? — вложила столько сарказма, сколько смогла. — Это кто же совсем недавно перед всей страной вспоминал времена, когда анонимки сжигались рукой палача?

Тут возмутился Столбов.

— Мне дали четкую информацию: мой подчиненный — вор! И что я должен был делать? Ждать пока она появится в открытом доступе и прокуратуре придется дело заводить, ордер выписывать. Что делать бы сама стала, беременная гуманистка?!

— Не знаю, — ответила Татьяна. — Прости за банальность, как мало у тебя людей, поймешь, только когда начнешь ими разбрасываться…

Как ни странно, они помирились. Еще раз поговорили про поездку, выпили травяного чаю. Столбов обещал, что Батяня выяснит, не появятся ли у Макса проблемы, присмотрит. Татьяна назвала кандидатуры возможных пресс-секретарей, заодно упомянула фантаста. Столбов ответил: «Решай сама».

Уже перед сном он открыл почту. Доброжелатель проявился опять.

«У винно-водочного лобби в Государственной Думе появился сильный союзник: президентский представитель Иван Афанасьев. Именно по его инициативе в пакет антиалкогольных законов внесена существенная поправка, позволяющая оставить на прилавках России одну из категорий спиртного».

Глава 6

* * *

Биография Алексея Лешукова в чем-то напоминала биографию Михаила Столбова. Разве что, была чуть менее трагической. Хотя и в ней не обошлось без запаха гари.

Был Лешуков чуть моложе Столбова, тоже родом из провинциального города, чуть меньшего, чем столбовский Зимовец. Учился в Питере, в начале 90-х занялся бизнесом, еще не расставшись со студенческим билетом. Сперва объезжал дальние деревни своей родной Вологодчины, покупал сельский антиквариат, от икон до резных наличников и прялок. Скоро решил: надо торговать не прошлым, а тем, что производят сегодня. И занялся продовольствием.

Не то чтобы был принципиален, просто всегда умел потрудиться чуть-чуть больше коллег по бизнесу. Не связывался с партиями перемороженных куриных окорочков, называвшихся тогда «ножки Буша», не связывался с прочей просроченной заморской едой, а искал ее в России. Сам за рулем, с такими же шебутными друзьями, объезжал южные области, где целые колхозы решили: раз нет коммунистов, надо не работать, а пить. Восстанавливал элеваторы и мясокомбинаты — начинал, конечно, с охраны, убеждал местный народ, что сеять пшеницу и прочие злаки, разводить скотину — выгодно. Создал солидную региональную продовольственную империю, какое-то время ему принадлежала треть всей российской муки.

Особняков, даже квартир за границами не покупал, не завел особых угодий и в России — все деньги, все время в дело. Расстался с женой от первого брака, нашел жену-подругу, которой по душе такие психи. Потерял половину всего в 98-м году и с новой силой принялся восстанавливать свое хозяйство.

Потом сделал то, что показалось сумасшествием даже новой жене. Приехал в свой родной город, к тому времени настолько безработный и спившийся, что его жителей перестали тормозить алчные гайцы — брать нечего. Единственной местной ценностью осталась картошка, что сажали в окрестных колхозах, да в самом одноэтажном городке. Лешуков решил растить лучшие картофельные сорта, а заодно построить в городе комбинат, чтобы этот картофель жарить на чипсы, морозить, паковать в вакуумные упаковки. Одним словом, сделать забытый депрессивный городишко картофельной столицей русского Севера.

Мало того, Лешуков захотел сделать эксперимент еще безумнее. А именно: ограничился лишь изначальной взяткой-инвестицией. Больше не платил никому: ни ментам, ни чинушам, ни местным бандитам, отбивался охраной и юридическим сопровождением. Даже спонсорством и благотворительностью занялся не раньше, чем была произведена и продана первая партия продукта. Зато платил такую зарплату, что завидовали в областном центре, и вывел из запоя треть населения города. Проблем хватало, например, сожгли дом его прадедушки, почти восстановленный Лешуковым. Правда, никто не погиб…

Однажды сильно поссорился с районной прокуратурой. Когда прибыл областной ОМОН, чтобы арестовать Лешукова и закрыть предприятие, в городе ударил настоящий набатный колокол. Из тридцати тысяч жителей больше пяти тысяч пришли к комбинату — защищать. Мелкое прокурорское рейдерство неожиданно обернулось общероссийским скандалом, и ордер был отменен.

Так и жил Лешуков, чудик от бизнеса, как велосипедист, уверенно едущий среди автоколонны. История его приключений даже стала сюжетом для романа «Хозяин корней».

Со Столбовым был в знакомстве и немножко дружил. Поэтому наплевал на свой принцип «В политику не лезть», бросил всю свою энергию на партию «Вера». А после победы не раз спрашивал: может, что-то еще надо сделать?

Узнав о появлении региональных координаторов, сразу же отправился в Москву, предложил свой опыт.

* * *

Восток любит блеск. Поэтому местом для беседы с принцем Диндарского королевства Столбов выбрал кабинет «Палех». Комнату обустроили давно, мастера не халтурили, потому она и сверкала на грани аляповатости, однако же, ее не переступая. Стены, мебель, даже светильники — все в тройках, птицах-сиринах и алой позолоте.

Восточные люди умеют вставать рано. Поэтому встреча проходила в восемь утра. Причина была уважительная — саммит СНГ. А причина поговорить с принцем — серьезная.

Королевство Диндар не такое уж и большое, зато богатое — второе по разведанным нефтяным запасам после соседки по региону, Саудовской Аравии. Во всем остальном: автомобилям, скоростному интернету, расходу энергии на душу населения Диндар тоже был на первых позициях не то, что в регионе — в мире. По-своему богат и король — одних сыновей у него восемь.

Собеседник Столбова — сын номер четыре. Престол ему светит вряд ли. Но дядька умный и пост у него ответственный — глава МИДа. Интересно, для чего носит очки: подчеркнуть интеллектуальность должности, или намекнуть братьям, мол, очкарик, на престол не претендую?

Столбов поупражнялся в полузабытом арабском и понял: хотя бы комплименты говорить может. Собеседник ограничился двумя русскими фразами и перешел на добротный итонский английский.

Подали кофе. Столбов наблюдал, как принц берет чашку — поучиться бы. В этом королевстве кофе пьют веков шесть, а то и побольше — отшлифованная традиция, как у японцев — чайная церемония.

Посетовали на то, что недостаточно развит межгосударственный товарооборот. Увы, того товара, которым Диндар известен на весь мир, в России хватает. Принц проявил неплохое знание истории — вспомнил советский проект переброски сибирских рек на юг, пожаловался, что водопровод на Ближний Восток далеко тянуть. Предложил обоюдную отмену виз: правда, страна не самая дешевая, но если на популярных курортах случится какая-нибудь повальная революция, может, российские туристы потянутся.

Вот тут Столбов и перешел от комплиментов к легкому шоку:

— Ваше высочество, я предлагаю вывести наши межгосударственные отношения на принципиально новый уровень…

И пустился в перечисления: создание союзного государства по белорусской модели, отмена таможенных сборов и, главное, Россия могла бы выступить официальным гарантом территориальной целостности Диндарского королевства.

После этого предложения сделал паузу, чтобы собеседник мог удивиться вслух и напомнить неосведомленному русскому лидеру: такой договор у его страны уже существует, с Соединенными Штатами. И Америка, по имеющимся сведениям, ухудшать отношения не собирается.

— Ваше высочество, — без особого удовольствия сказал Столбов (кому приятно заниматься шантажом?) — Ваше высочество, ваши отношения с Вашингтоном могут подвергнуться серьезному испытанию. По сведениям наших спецслужб, в ближайшее время в интернет произойдет серьезный информационный вброс. Один из наиболее сенсационных блоков — рассказ о том, где скрывался покойный бен Ладен поздней осенью две тысячи первого года.

На лице диндарского принца не дрогнул ни один мускул. Лишь фарфоровая чашечка слегка скрипнула о блюдце.

— В Афганистане, само собой, было опасно, но дома, в Саудовской Аравии его видеть не хотели. Однако на Аравийском побережье есть и другие, еще более лояльные к Вашингтону государства, на которые подозрение не падет ни в коем случае. Не знаю, в чем тут дело, но факт есть факт: человек, смерти которого вся Америка радовалась с младенческой непосредственностью, прожил четыре месяца во дворце вашего старшего брата.

— Он был ранен, — после недолгой паузы сказал глава МИД.

— Да, но это не помешало бен Ладену руководить операциями и делать заявления, якобы на фоне гор. Так что дворец был не только больничной палатой, но и офисом.

Принц задумался, Столбов не торопил, не подталкивал. Не напоминал, что Диндарское королевство пребывает в вечной ссоре с Ираном, да и с соседями-саудитами особой дружбы нет. Союзник один — заморский, зато такой крепкий, не надо и коалиции. Обижать его такой вот болезненной, хоть и былой историей, совсем не желательно.

— Вы можете предотвратить утечку? — спросил принц. Столбов кивнул. — Чего вы хотите?

— Маленькую дружескую услугу, — сказал российский лидер. — По нашим сведениям, в ближайший месяц будет предпринята попытка достаточно крупной инвестиции в ценные бумаги вашего королевства. При минимальном желании нетрудно выяснить, что эти деньги, примерно, сто двадцать миллиардов долларов США — российского происхождения. Думаю, Минфину вашей страны или финансовой полиции будет достаточно проявить интерес к сделке, и она не состоится.

— Это исключит возможность утечки? — спокойно спросил принц.

— Да. Любезность всегда вызывает ответную реакцию.

Принц отхлебнул кофе и кивнул. Столбов то ли расслышал, то ли прочел на губах шепот: «Да». И кивнул сам. Но так как паузу надо было чем-то прервать, то, вернувшись к повестке переговоров, а говорили, кстати, о товарообороте, взял финик с блюдца.

— К сожалению, он не из вашей страны. Но, насколько мне известно, ваши финики качественнее иранских. Почему бы вам не попытаться захватить российский рынок?

Принц взял паузу и ответил совсем уж расплывчатой дипломатической любезностью.

* * *

За два десятилетия существования СНГ эта организация цивилизованного «развода» пропиталась различными принципами и условностями. К примеру, страна проведения саммита менялась каждый раз: все равные, все должны ездить в гости друг к другу.

Приход к власти Столбова нарушил традицию. Он не просто предложил провести очередную встречу в Москве, а прислал приглашения. Причем всем странам бывшего СССР, и входившим в СНГ, и выходившим из него, и даже никогда не входившим — балтийцам. И, как ни странно, откликнулись все. Даже Балтия прислала представителей.

Дело было не в том, что Столбов позвал очень уж настоятельно. Просто лидеры союзных республик давно хотели присмотреться к Столбову. Он казался им человеком-загадкой. Пожалуй, главной российской загадкой с 1991 года.

Это Запад какое-то время мучился вопросом: «Ху из мисте Путин?». В бывшем Союзе: в Киеве, в Баку, в Ташкенте — все поняли сразу. Постаревший Ельцин мудро рассчитал свои силы и нашел в окружении человека, который не обидит «президента всех россиян» вкупе с его семейством, и не покусится на его капиталы. Одним словом, обеспечит спокойную старость. Мудро рассчитал дедушка, Владимир Владимирович его не обидел и никому другому в обиду не дал. Понятен был и украинский синеоранжевый сюжет: «битва трех премьеров». Сначала Ющенко в союзе с Тимошенко победил Януковича, а пять лет спустя Янукович при поддержке Ющенко победил Тимошенко. Кому-то вечная битва бобра с козлом, а на самом деле — обычная политика.

На этом фоне Столбов казался исключением. Никакого отношения к прежним политиканам, гораздым договориться между собой. Настоящий оппозиционный уличный вождь, взявший власть в стране. Не просто пришел к власти, а прорвался, чтобы править, как считает нужным. Конечно, политика это политика, какие-то вещи всегда приходится принимать во внимание и начинать все с нуля, с чистого листа.

Все равно отношения на бывшем советском пространстве, как и внутри самой России, держались на определенных условностях и негласных обязательствах игроков, включая самого крупного, эти условия соблюдать. Отсюда и всеобщий интерес к самому главному из игроков: а что, если он перестанет жить по этим условиям?

Настроение генсека лучше всего можно было понять в столице. Поэтому бывшие республиканские секретари или просто птенцы союзной номенклатуры потянулись в привычное место — в Москву.

* * *

Кирилл Степанов и без объяснений старших товарищей понял, что сегодняшнее мероприятие относится к событиям повышенной сложности. И не только потому, что в столице собралось десять президентов разных стран, не считая высокопоставленных персон иных званий. И не потому, что постоянно происходят утряски-взаимодействия с коллегами — гостевой охраной. И даже не потому, что, по эстетической прихоти Столбова, мероприятия происходили на ВДНХ — символе былой совместной жизни, в месте, менее подготовленном для саммита, чем официальная резиденция.

Не в том дело. В отличие от блиц-визитов, о такой встрече известно заранее. Значит, будут и кортежи, и перекрытия. И проблемы не только с немногочисленными случайными истеричками обоего пола и зеваками, решившими поглазеть на внезапно объявившегося царя. Сюда будут приходить пораньше, подгадывать появление под президентский визит. Митинги, пикеты, одинокие правдолюбцы, может, еще какие ординарные события. Или совсем неординарные, из-за которых президентских охранников и называют «телохранителями».

Степанов уже вырос в чинах — скорый карьерный рост в новой России никого не удивлял. У него появились подчиненные. Именно они и рыскали в толпе перед милицейским оцеплением. Столбов во время официальных событий выходил к народу редко, иногда даже совсем не выходил. Люди, для которых встреча с президентом стала сюрпризом, те, кто не получил инструктажи и накачки, ничего не заготовил — вот кто представлял для него интерес.

Все равно требовалось работать на дальних подступах, там, где толпились граждане, привлеченные мероприятием.

Достаточно скоро он увидел завязку инцидента. Милиция теснила граждан подальше от центрального входа, чтобы не мешали президентскому кортежу. Споров не было, только ворчание: «При всех президентах гоняют». Лишь одна женщина средних лет спорила с полицейским.

Еще издали Степанов оценил выбор тетеньки: она пыталась остаться именно там, где был бы максимальный шанс повстречаться с Столбовым. Если бы тот вышел у центрального входа.

Хотя Степанов не представился, наметанный глаз полицейского офицера сразу вычислил его, как представителя ведомства, ответственного сегодня за улицу.

— Пожалуйста, объясните гражданке, что здесь находиться нельзя.

Степанов кивнул, сразу оценив задачу как максимально сложную. Гражданка, безусловно, понимала, что ей здесь находиться нежелательно. И, несмотря на это — находилась.

— Мне необходимо встретиться с президентом России, — сказала она. Не то, чтобы совсем уж заученным голосом, но чувствовалось — не в первый раз.

— Пожалуйста, это адрес президентской приемной. — Степанов столь же отработанно протянул ей визитку. Женщина покачала головой.

— Меня выследили. Я могу не дойти до приемной, — сказала она.

«Сдвиг, психоз, глубокая стадия. Впрочем, как гласит расхожая мудрость, если у вас нет мании преследования, это не значит, что за вами не следят», — подумал Степанов.

— У меня нет мании преследования, — сказала женщина.

Степанов вздрогнул — с ясновидящими и телепатами он встречался не очень часто. Впрочем, тут же отмел мистику-шмистику. Выражение не то, чтобы самое расхожее, но некий общий культурный код определился сразу.

Присмотрелся к женщине. Одета как люди, собравшиеся в дальнюю дорогу: джинсы, куртка, кроссовки. Лицо загорелое, но, безусловно, славянка. На лице усталость, озабоченность, пожалуй, даже страх — бывший милицейский капитан читал такие эмоции относительно легко. Еще какое-то важное, не очень часто встречающее чувство: ответственность, долг, но без фанатизма. Это не посланец Высшего разума падшему миру, это дипкурьер с пакетом, который должен быть доставлен из пункта А в пункт В.

Сравнение было тем более уместно, что женщина держала в руках папку.

— Меня зовут Марина Ивановна Красницкая, я должна передать президенту России важную информацию о происходящем в одной из республик СНГ, — сказала она.

— А почему не через посольство? — спросил Степанов.

— В российском посольстве знают, но предпочитают не вмешиваться, так как считают, что это противоречит стратегическим интересам Российской Федерации. Отдать документы я боюсь — их выкупят спецслужбы. Пожалуйста, скажите мне, как можно встретиться с президентом?

«Дилетантская ментовская психологическая экспертиза показала, что это не психболезнь и не афера», — подумал Степанов. Проблему такой вывод не решал.

— Марина Ивановна, речь идет о персональном нарушении ваших прав? — спросил Степанов.

— Нет. О прямом нарушении прав примерно тридцати русских, в том числе моей дочери — насильственном задержании.

— Марина Ивановна, я не заведую службой протокола. Даже если я разрешу вам остаться на этом месте, вы вряд ли сможете поговорить с президентом так же, как сейчас говорите со мной. Чтобы гарантированно встретиться с ним, вам необходимо или дождаться приемного дня, или оказаться в месте его регионального визита.

Красницкая хотела возразить, Степанов не дал:

— Но я сам лично встречаюсь с ним два-три раза в неделю. Если в этой папке я обнаружу случай, достаточно частный, то, извините, просто передам документы российскому омбудсмену, пусть свяжется с коллегой в вашей стране. Если определю, что случай президентского уровня — заставлю выслушать. Марина Ивановна, поверьте мне, вы вряд ли в ближайшие часы, а может, и дни, встретите в Москве человека, который был бы так близок к Михаилу Столбову, как я. Поверьте.

Марина Красницкая несколько секунд глядела ему в глаза. Потом сказала:

— Вы верующий? Если да, то перекреститесь. Пусть Бог будет свидетель, что вы…

— «…не хотите от меня отвязаться», — закончил мысленно Степанов. Но расстегнул воротник рубашки, прикоснулся к серебряной цепочке, перекрестился.

— Возьмите и передайте президенту. Не обманите, очень вас прошу. В этой истории уже было несколько самоубийств. Если обманете, новые будут и на вашей душе.

— Не обману, — искренне сказал Степанов, понимая, что теперь придется самому охотиться за Столбовым. Если, конечно, информация в папке того стоит.

Пока же оставалось выполнять долг, и Степанов, повторив обещание, отошел от Марины Ивановны. Она тоже сделала шаг в толпу.

Сразу же нахлынули другие обязанности: группа пикетчиков с лозунгом «Верните СССР!», подростки-анархисты — жди какой-нибудь пакости, а задержать превентивно нельзя. Не очень большая толпа активистов партии «Вера», плакаты: «Верим Столбову».

В левой руке по-прежнему была папка — кому бы передать? Магия личного общения закончилась, Марина Красницкая — кстати, где же она? — начинала казаться истероидным типом. Бывают же такие…

— Кирилл Александрович, — услышал он шепот подчиненного, — а гражданочку эту, похоже, пасут…

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Арсений Гроховский, «Военное обозрение». Михаил Викторович, в чем суть изменений, сделанных вами в проходящей военной реформе?

— Суть проста. Страна должна понимать, какая у нее армия и для чего она ей нужна, а армия должна быть готова для задач, которые поставит ей страна. Основная и постоянная задача: сохранение государственной независимости. Исходя из этого, Россия будет поддерживать ядерный паритет. Его смысл — неизбежный удар возмездия по любой из стран, обладающих ядерным оружием. Это звучит жестоко, но такая мера сдерживания работала с конца сороковых годов прошлого века, и причин отказываться от нее я не вижу. Это касается и тактического ядерного оружия. Россия не откажется от него до тех пор, пока в мире существуют армии, превосходящие нашу по обычным вооружениям. Более того, в случае агрессии, которые обычными средствами не отбить, мы применим ядерное оружие первыми.

Далее: элитные части, в первуюочередь бригады специального назначения, сохраняются, а в некоторых случаях даже восстанавливаются, если прежняя власть их закрыла. Не подлежат сокращению ВДВ. Силы ПВО должны надежно контролировать воздушное пространство страны, прилегающее — тоже. Мотострелковые, танковые, артиллерийские бригады постоянной готовности сохраняется. Но это не будет просто сокращением имеющихся подразделений. Части постоянной готовности должны быть действительно готовы к переброске с Кавказа на Дальний Восток и наоборот. Готовность проверится учениями. Относительно остальных частей возможно дальнейшее сокращение и превращение их в учебные центры.

Военнослужащие всех родов войск хорошо накормлены, одеты не в модную, а удобную форму, все время или учатся, или отдыхают в увольнительных. Дедовщина, рэкет в частях, прочий маразм только от лени и нищеты. Если солдату делать нечего, он будет маяться дурью. Еще про дедовщину и рэкет. Чтобы солдат не приходилось сажать в тюрьму, необходима гауптвахта и дисбаты, с коротким сроком пребывания. Дисциплина без особого вреда для здоровья, но с такой красной уставщиной, чтобы возвращаться не хотелось. Служить, кстати, придется всем, а тот, кто до двадцати восьми лет успешно бегал от военкомата, заплатит серьезный штраф, так что хоть какую-то пользу в дело укрепления обороноспособности он внесет.

— Людмила Степанян, телеканал «Первый». Михаил Викторович, вернется ли в школу обязательная военная подготовка?

— Вернется, и повсеместно, когда государство будет к ней готово. Смысл — пробудить у мальчишек интерес к армии. Уроки должны быть такими, чтобы пацаны приходили, даже если родители купили им справки об освобождении. Каждый мужчина, как минимум в школе, должен понять, что такое оружие, как с ним обращаться. Опыт стран, в которых таких уроков нет, для нас интересен, но не подходит. Мы, как и в древности, граничим с варварами. Тот, кто знает историю, тот помнит: еще полтораста лет назад рядом с Россией находились государства с рынками рабов. Часть рабов на этих рынках была русскими.

* * *

Каждый саммит СНГ — вроде пира на многоконфессиональной свадьбе: тут важно и раввину не положить поросенка вместо фаршированной щуки, и сыну Аллаха налить компот вместо вина. Кстати, нередко проблемы саммита те же самые. Президент среднеазиатской республики, еще недавно повторявший слова о необходимости построить «светское государство», решит сделать реверанс исламистам и расценит бокал вина как скрытое оскорбление.

Но в остальном все сложнее и тоньше. Само собой, президенты Азербайджана и Армении должны сидеть подальше друг от друга. Немаловажно, в каком состоянии сейчас украинско-белорусские отношения. Лучше всего тоже президентов — переменного украинского и постоянного белорусского, рассадить подальше.

Еще интересны намеки, переглядывания лидеров государств и их министров. Само присутствие главы МИД вместо главы государства уже ясный намек на градус интереса к событию. А потому, как переглядывается лидер Боратостана с российским или туркменским президентом, уже можно догадаться, куда хочет его страна направить газ — в «Южный поток» или в «Набуко».

Впрочем, сегодня интересные намеки были на время забыты. Все слушали Столбова.

— И, пожалуй, уважаемые присутствующие, самое главное. За прошедшие двадцать лет мы все, ну ладно, почти все, поняли одну маленькую вещь. Россия никуда не делась. Она на своем месте и продолжает выполнять свою главную функцию — быть гарантом безопасности региона. Все попытки ее кем-то заменить оказались бессмысленны. Ну, правда, присутствующие здесь — спасибо за это, — камрады прибалты вступили в НАТО. Насколько это серьезно, и насколько фикция, решать им самим. Надеюсь, практической проверки не последует.

Позволил себе паузу, подождал, не будет ли возмущения. Не было.

— Остальным братьям-сестрам по большому Союзу повезло еще меньше: им не удалось найти какой-то общей, объединяющей структуры. А значит, дорогие мои, хорошие, жить нам и дальше вместе. Учитывать обоюдные интересы. И помнить вторую строчку старого советского гимна.

Кто-то не помнил. Старшие коллеги подсказали, кто навеки сплотил «союз нерушимый республик свободных»…

* * *

На этот раз Татьяна и Костылев встретились не случайно — звездный генерал сам нашел пока еще действующего пресс-секретаря президента.

— Как вам кандидатура Белоцерковского? — спросил он.

Татьяна вздохнула. Отказывать она не очень любила, тем более — с обоснованиями. Сейчас же был именно такой случай.

— Понимаете, Белоцерковский — человек талантливый. Энергичен, умеет писать и говорить — я прослушала его выступление на заседании Серафимовского клуба. Молод — ладно, такой недостаток проходит.

— Я и сам его еле преодолел, — улыбнулся Костылев.

«До конца ли?», — подумала Татьяна и продолжила:

— Но вот что меня насторожило. Даже решительно не понравилось. В его статье «Четвертый шанс России» упор сделан на такой теме, как русский космизм. И основа русского космизма, по мнению Белоцерковского, зиждется на общении Циолковского и Федорова. Мол, великий космический выдумщик говорил о ракетных двигателях, а Федоров — о всеобщем воскрешении, что заранее предопределило особо глубокое русское восприятие космоса, откуда Королев, Гагарин и т. д.

— Разве не так?

— Понимаете, Александр, — Татьяна улыбнулась, причем не наигранно — дело в том, что я чуть-чуть в теме. В школе писала реферат по Циолковскому, потом немножко читала. И знаю то, что должны знать и вы: таких контактов между Циолковский и Федоровым не было. Добрый мечтатель Федоров подсовывал копейки юному фрику Циолковскому, и все.

— Какая разница? — чуть не воскликнул Костылев. — Главное, что в результате!

— Результатов, кстати, пока нет, идеи Федорова не пригодились, — ответила Татьяна. — Но дело не в этом. В «желтых» телепередачах, в «желтых» журналах исторические ляпы идут косяком, не «Караван историй», а караван ляпов. Но уровень Белоцерковского — не желтая газета. Поэтому, простите, он не ошибается. Он врет вполне осознанно. У него есть своя идеология, и он подтасовывает под эту идеологию факты. Я не хочу, чтобы пресс-секретарем первого лица государства был человек с таким мировоззрением, — сама чуть не улыбнулась своему пафосу.

— Татьяна Анатольевна, предположим, он был бы абсолютным честнягой. Но, скажите правду, разве ему на таком посту не пришлось бы научиться врать? Вот, скажем, вам…

Татьяна решила не обижаться:

— Александр, вы в последнее время часто общаетесь с Михаилом Викторовичем. Постарайтесь убедить его, что школа лжи незаменима при такой работе. Что же касается меня, то я Сергея Белоцерковского рекомендовать не буду.

— Что же, принципиальность штука полезная, — улыбнулся Костылев.

* * *

На то, чтобы предупредить коллег об отлучке — нельзя же просто так бросить свой квадрат — ушло секунд пять. Не то, чтобы Степанов был большим поклонником Сент-Экзюпери, но Марину Красницкую он считал прирученной, а значит — и себя ответственным за нее.

Красницкая уже отошла шагов на сто пятьдесят. Приблизившись, Степанов понял, что слежка есть, причем пешая и довольно наглая. Не будучи особым спецом в оперативной работе, Кирилл решил: так выслеживать можно, лишь будучи уверенным, что едва подойдет официальное лицо в форме, можно сунуть под нос корочку и послать по короткому адресу.

«Хорошо бы, чтоб группа фиксации засняла товарища — пробьем по фото, да и заодно посмотрим, как отреагирует». Даже достал рацию, но загадочная «наружка» его опередила. Парень в рыжей кожанке сам вынул мобилу, что-то сказал — Степанов понял, что не по-русски.

Тотчас же из ближайшего кармана вылетела синяя «мазда», скрежетнула по асфальту, тормозя возле Красницкой. Та, явно ожидавшая атаки, развернулась, пустилась через газон. «Мазда» опять стартовала с ревом, перевалила через бордюр, догнала женщину, ударила, сбила. Из раскрытых дверей выскочили двое парней в таких же рыжих куртках, как и у подбегавшего рыжего шпика, нагнулись над упавшей.

— Стоять! — рявкнул Кирилл профессиональным ментовским голосом, перепрыгивая бордюр. Папка была переложена в левую руку, в правой — пистолет. Сзади топал коллега, обнаруживший слежку.

Неизвестные охотники повели себя странно. Двое, не обращая внимания на приказ, схватили Красницую, потащили к машине. А третий бросился навстречу Степанову. В его руке тоже был пистолет.

— Дай бумага! — крикнул он с нескрываемым акцентом. И, чтобы подкрепить приказ, прицелился в Степанова.

— Федеральная служба охраны. Брось оружие, — сказал Кирилл. Как показалось, спокойно.

Вместо этого парень выстрелил. Если хотел предупредить, то очень качественно: пуля просвистела возле головы бывшего мента.

Или не предупредить? Дуло качнулось, целясь в корпус. Времени не было на обдуманное действие.

Оказывается, Степанов умел действовать на автомате. Первая выпущенная им пуля вошла в предплечье. Вторая — в грудь. Третьей не понадобилось — парень опрокинулся на газон.

Перевел взгляд на пару у машины, один тоже достал пистолет. Рядом щелкнул предохранитель — коллега изготовил оружие.

Степанов выстрелил еще раз — вслед за выстрелом раздался звон обрушившегося стекла. Коллега тоже сделал предупредительный выстрел. Парни из «мазды», не желая продолжать дуэль, оставили на газоне и напарника, и Красницкую. Машина сорвалась с места и вылетела на дорогу.

Нельзя сказать, чтобы вокруг была тишина, но Степанов услышал стук собственного сердца. Кроме того, обнаружил, что прикрывает грудь папкой. Той самой папкой, которую он полчаса назад искренне считал источником шизофренической информации, и из-за которой его только что чуть было не застрелили.

* * *

Когда Столбов отошел в сторону с очередным собеседником, щелканье камер заметно возросло. Происходила сенсация, точнее — продолжение сенсации. Сенсацией стало уже то, что лидер этого государства прибыл в Россию. Страну, с которой не так давно воевал и даже иногда называл себя победителем. Страну, прежний президент которой однажды пообещал повесить его за яйца.

Столбов все это помнил. Но послал Михаилу Саакашвили такое же приглашение, как и всем прочим членам СНГ. Несмотря на то, что Саакашвили вышел из Союза независимых государств с такой патетикой, с какой никто в этот Союз не входил.

Разговор получился откровенным.

— Тезка, поймите, — с улыбкой говорил Столбов, — новой России не нужно возбуждать патриотизм за счет наличия слабых пограничных врагов. В этом есть плюсы — сами знаете, я вернул в Россию и боржоми, и «Хванчкару». Но скажу откровенно: если бы я был президентом в две тысячи восьмом году, то не просто дошел бы до Тбилиси, а провел бы полную демилитаризацию Грузии. Собрал бы все оружие, кроме пистолей офицеров полиции, вывез в Черное море, и за борт. Вас пришлось бы убить.

Саакашвили не обиделся, а спросил:

— Почему так?

— У России сейчас новая политика, и внутренняя, и внешняя. Русский человек дорого стоит, убивать его походя неправильно, нежелательно и опасно. А вы наших солдат-миротворцев убили. Ребята-то в чем-то виноваты?

Грузинский президент промолчал.

— Ладно, проехали. Лишь бы не повторять. Давайте решать вместе: чего мы хотим друг от друга.

— Помогите вернуть Южную Осетию. И Абхазию, если повезет, — сказал Саакашвили.

— А везение тут ни при чем, — ответил Столбов. — Хотите, я вам опишу последовательность возвращения обеих республик?

Собеседник кивнул.

— Начать надо с возвращения Грузии в Россию.

— А иначе нельзя? — растерянно произнес собеседник.

— Нельзя. Слушайте. Сначала союзный договор, потом соглашение об инкорпорации и все прочие формальности. Не сомневаюсь, два маленьких государства за свою независимость держаться не будут и тоже станут провинциями России. Тогда порядок на улицах того же Сухуми будут блюсти русские городовые из внутренних войск. Межнациональные конфликты — исключены. Вот тогда в Абхазию начнут возвращаться грузинские беженцы. Ну, а дальше, — Столбов улыбнулся, — все зависит от вашего министерства планирования семьи. Если оно заинтересовано в увеличении народа, а не в его сокращении, то лет через сто пятьдесят грузины станут большинством в Сухуми. Сначала грузина выберут мэром города, еще через полвека грузин станет главой Абхазии. После этого Грузия сможет сказать: Абхазия опять наша.

Грузинский президент молчал с полминуты, не зная, рассмеяться в ответ или возмутиться. Наконец сказал нейтральным тоном:

— Я правильно понял, что эта программа на двести лет?

— Думаю, даже на триста. Вы ведь считаете себя великим народом, а разве великие народы торопятся? — улыбнулся Столбов. — И помните главное условие: сначала надо стать частью России.

Грузинский тезка растерянно кивнул.

* * *

Домов в Венеции мало, все больше дворцы — палаццо. Венецианцы в них живут редко — все больше иностранцы. Вот и это палаццо средней историко-художественной значимости на Гранд-Канале, переменившее за XX век пяток хозяев, теперь принадлежало гражданину РФ.

Принадлежать-то принадлежало. Этому гражданину многое еще что принадлежало. К примеру, в его поместье на реке Оредеж, в Ленинградской области, на облицовку стен пошел мрамор из Каррары, и там же он поставил копию Медного всадника. Полюбоваться из окна за утренним кофе.

Вот только свое поместье скромный чиновник 90-х и большой нефтетрейдер нулевых, миллиардер не видел с января. Пусть ордер на арест не выписан, все равно лучше держаться подальше. Сидеть среди винтажной обстановки, с вкраплениями элементов подлинников, поглядывать на гондолы-вапоретто, и ждать, что же будет в Москве. Образумится ли новая власть, позволит играть по прежним правилам? Или — деньги давай, себе четверть оставляй? Кстати, с палаццо придется расстаться. Отношения у Москвы с Римом дружественные, заочно осужденным олигархам сохранить собственность в Италии не удастся.

Ждать до развязки оставалось не так и много времени.

Сегодня у него были гости — друзья по садовому кооперативу «Мельница», объединенные общей судьбой. Еще полгода назад, по меркам Венецианской республики, они считались бы дожами. Сейчас — ощущали себя эмигрантами. Была проблема: как сберечь деньги. И надежда: вдруг проблема решится в Москве. Поэтому и ждали новостей из России и Диндара. Вместе же собрались потому, что есть решения, которые принимают лишь на личной встрече.

Первыми пришли вести с Родины. Согласно им, выход на одного из столбовских друзей оказался успешен. Нет, конечно, парень не догадывался, кто подсунул ему наживку и, главное, для чего. Но «мельничные» прекрасно понимали ключевой принцип «хард сейла» — силовой продажи. Главное, всунуть товар в руки, пусть считает своим. Тогда будет куплен по любой цене.

Правда, в данном случае куплен будет сам покупатель.

Уточнили у Николаича: подготовлено ли продолжение банкета? Тот сказал, что ремонтная бригада уже в Москве, в умеренно-спортивном режиме проедает суточные, ждет приказа. Рабочий инструмент, рабочий транспорт тоже готовы. По первому сигналу будет проведена операция. О которой вслух не хотели говорить даже здесь. Мало ли какие средневековые безэлектронные средства прослушки сохранились в этих стенах?

Потом пришли новости из Диндара.

Васильич позвонил из аэропорта, после регистрации и пограничных формальностей. Радости в голосе не было:

— Писец! Облом! Подкатил ко мне этот Абдул, тот самый референт из королевского Минфина. Говорит, что ваше инвестиционное предложение признано неприемлемым и дальнейшие контакты нежелательны. Потом сказал: если хотите успеть на лондонский рейс в 14.30, то это возможно, места уже забронированы, билеты куплены за счет Его Величества, вам остается собрать вещи. Сувениры и упаковку фиников доставят в аэропорт. Бля! Кто же этим шайтанам перца под хвост насыпал?

— Спокойней, друг, — ответил Николаич, — еще привлекут тебя за русский мат и чертыханье на исламской земле. Выпей, отдохни, из «Хитроу» лети в «Марко Поло», вечером расскажешь.

Обратился к собранию:

— Вот, мужики, и ответ. Без ремонтной операции не обойтись.

* * *

Если в Венеции нервничали те, кто благодаря Столбову выпал из седла, то в Москве более-менее открыто встречались те, кто надеялся благодаря Столбову оказаться на коне. Но не оказался.

После смены власти товарищи Григория Луцкого считали себя «национально-ориентированным» бизнесом — это «Мельница» подалась в беглые космополиты. Товарный знак следовало поддерживать, поэтому и встречались они в клубе-ресторане, декорированном под древнерусский терем. Официанты в малиновых кафтанах, расшитых черными орлами, подавали на тяжелых, серебряных подносах лишь те угощения-лакомства, что были присущи русской кухне до Петра I.

Стены и столпы, подпиравшие низкие своды, были расписаны сценами древнерусского княжеского веселья: скоморохи и шуты, забавляющие честной пир. Сегодня эти картинки казались уместны, как никогда. Обсуждалась шутка не то чтобы самая злая из всех возможных, но доброй ее тоже было бы не назвать.

Предложил ее Александр Борисович, тот самый, что недавно принимал Столбова в своей великолепной бане. Кстати, по роду своего бизнеса был он заинтересован, чтобы шутка стала чем-то большим, чем шуткой.

Остальные гости поддерживали на словах: да, пора показать президенту — не один он в доме хозяин. Но побаивались. Как в школе: решили новую училку проучить — контрольную сорвать всем классом. И здорово, и боязно. Тем более, что в новой русской истории олигархи уже так шутили. Один еле успел долететь до Лондона, другой храбро пер на рожон до конца и потом научился под Читой шить рукавицы. Кстати, о нем…

— Может, спросим Михаила Борисовича, как он спрогнозирует реакцию тезки? — предложил кто-то.

— Он же теперь государственный человек. Стукнет сразу.

— Стучать будет вряд ли, но сорвет…

Собрание обратилось к Луцкому. Кто, в конце концов, здесь лучший столбовский друг?

— Советы нам не нужны, — сказал тот. — Кто бы нам чего ни сказал, все равно самим отвечать. Мне в первую очередь.

— Так сделаем, или бздим дальше? — спросил Александр Борисович.

— Делаем, — храбро заметил Луцкий. — Бабло собираем сразу же и налом. Хотя там, в Думе, быдло еще то, но с запросами.

— Все равно расход на копейку, — сказал Александр Борисович…

— Зато будет нам потом отдача, на рубль, — заметил один из участников. Заметил тихо, не хотел заслужить репутацию главного бздуна.

* * *

Президентский фуршет, как нередко бывает с пиршествами такого уровня, завершился быстро. Среди глав государств встречались не дураки выпить и мастера хорошенько принять на грудь, но они предпочитали делать это в менее официальных условиях. Пообщаться со Столбовым удалось и в перерывах.

Российский президент уже хотел раньше времени отбыть в Кремль, как вдруг увидел Ивана Афанасьева, думского представителя. Решил не откладывать неприятное дело. Впрочем, когда решение уже принято, от этого всегда легче.

— Иван Тимофеевич, поговорить надо немножко.

— О взаимоотношениях парламентов республик СНГ?

— Нет. О соблазнах государевой службы.

Реакция Ивана была неожиданной. Ни растерянности, ни страха, ни прочих чувств уличенного мальчишки. Если и сравнивать с мальчишкой, так когда одноклассник предложил отойти от школьного крыльца и выяснить отношения. А тот и сам рад приглашению к драке.

— Хорошо, поговорим, — сказал Иван. — Сам хочу.

Сели за накрытый столик. Обслуга, не спрашивая, удалилась на уважительную дистанцию. Поняла, что чужие уши разговору не нужны.

— Сам хочу, — продолжил Иван, — с вами, Михаил Викторович… С тобой, Миша, водки выпить и душу открыть. Очень много государева времени не займу. Можно?

— Можно, — кивнул Столбов. — Наливай, Вань.

— Я родился в Усинске, — сказал думский полпред. — До Полярного круга доехать — два часа. Поэтому там и реальные белые ночи, и темные дни. Только без Эрмитажа. Две погоды есть: плохая и морозная.

Столбов снова кивнул: видал такие края.

— Пацаном занимался туризмом, потом пригодилось в десанте. Однажды вывезли нас на Черноморское побережье Кавказа. Разрядный поход. И вот помню, однажды вышли мы к обрыву. Высота — почти «тысячник». Травка свежая, цветочки, сосенки… Пахнет — пить не надо, если запах такой. Облачка рядом проходят. А внизу — море. Пляж, прибой. И такая мечта дурацкая появилась: была бы волшебная палочка, взмахнул бы. Раз — и с этого райского лужка перелетел на пляж. Искупнулся, полежал на песочке. И обратно, в горный ветерок. Такая мечта.

— Ну, за сбычу, — осторожно сказал Столбов.

Выпили.

— И вот, Миша, — продолжил Иван, — с тех пор со мной это просто как мания. По горам шел с автоматом, мыкался после службы, в больнице лежал — всегда море, горы, домик в горах. И волшебная ниточка между ними. Я из запоя-то, сам знаешь, нелегко выходил.

— Знаю. Поосторожнее с водочкой.

— Потому тогда и вылез: лежал под капельницей и увидел, как море уходит куда-то. Подумалось: пропил мечту. Испугался, вылез. А недавно…

Иван опять налил водку в рюмки, запивку, проткнул вилкой соленый рыжик. Наступил постыдный момент рассказа, и торопиться не хотелось.

— Было заседание комитета по промышленности. Тоже потом фуршет. Я сказал об этой мечте. А дня четыре назад Виктор Крамин, он, хотя и единоросс, но «Веру» тайно спонсировал прошлой осенью. Так вот, этот Крамин говорит: есть дачка под Геленджиком. Она на плато, и индивидуальный канатный спуск к морю. А там — тоже участок. И все это в комплексе. Показал мне видео. Миша, я забыл, как дышать! Вот она, моя мечта!

— Дачка есть, а ты причем? — жестко спросил Столбов.

— Говорит, дачку можно купить, хозяин недвижимость сбрасывает, так что скидка будет в пятьдесят процентов. Назвал сумму. У меня таких денег нет все равно, так он обещал беспроцентный кредит.

— И беспроцентный, и безвозвратный? — предположил Столбов.

— Да, безвозвратный, — не тушуясь, подтвердил Иван. — И надо мне сделать совсем немножко. Сейчас закон о спиртном будет первое чтение проходить. Так вот, появилось маленькое дополнение, совсем мелкое. Если к нему кто привяжется, я должен был поторопить голосование.

Столбов не спрашивал. Просто выжидающе глядел на Ивана.

— Там, где говорится о предельном градусе, будет маленькая оговорочка: «кроме напитков, изготовленных на основе натурального меда и фруктовых соков». Смысл такой: крепкое пиво и все эти дурацкие газированные коктейли заменить натуральными медами, как на Древней Руси. Тогда, кстати, это и детям пить полагалось.

— Не транслируй пропаганду, — резко сказал Столбов. Иван кивнул.

— Ладно с этим медом. Просто это, и правда, мелочь. У Крамина, как я понял, уже линия поставлена, эту медовуху разливать. Пусть этим побалуется годик, потом закон изменим. Зато… Неужели я права не имею? За что же мы столько лет боролись, и в Зимовце, и когда шли власть брать?

Сказал с вызовом, почти подростковым, задиристо взглянул на Столбова. Тот поднял рюмку.

— Вань, давай за честность. Спасибо, что сказал.

Чокнулся, выпил. Закусил маслиной, добавил пару канапе — похоже, за день так и не поел всерьез. И продолжил:

— Насчет медовухи — понятно. Все эти натуральные продукты — как рябчиково-конская колбаса: один рябчик на одну лошадь. Ложка меда на чан, в остальном такая химия, что на Западе ею уже тараканов травить запрещено. Что печень садить подросткам, что почки — невелика разница.

Иван вздохнул, будто собирал в горле аргументы. Но промолчал.

— Теперь насчет мечты. Извини, Ваня, ошибся я. Думская работа не для тебя. Найду другое дело. Хочешь — на тех же югах, в Сочи, в Геленджике. Со всех ног бежать с нынешнего поста не надо, вместе обмозгуем, кого на твое место в Думе поставить. Тогда и уйдешь.

— Я взял кредит, — тихо сказал Иван.

— Вернешь. Будет рыпаться товарищ — сам с ним вежливо поговорю. А мечту будешь строить. Есть у тебя дачка под Зимовцом, можешь мне продать. Я миллионер официальный, у тебя куплю по очень хорошей цене. Возьмешь другой кредит, надолго. Тебе дадут. Еще деньги подтянешь. Такую волшебную дачку вряд ли найдешь сразу, но участок — может быть. И лет за пять, может, семь — построишь.

— А иначе? — голос Ивана опять стал подростково резким.

— Нельзя иначе. Я не для того пошел во власть, чтобы в декабре победить, а в марте у моей команды уже появились бы терема с балконами на море. Будем так себя вести — так нас тряханет, что будешь мечтать об Усинске.

— Не хочу пять лет ждать, — тихо, но с глубинным ожесточением сказал Иван. — Сопьюсь.

— А ты не пей, вот и не сопьешься, — ответил Столбов.

* * *

Спасибо эсенгешным президентам, приехали без жен. Татьяне удалось избежать докучливых церемониалов.

Радость была невелика. Во-первых, послезавтра все равно придется быть первой леди на все сто. Приезжает французский президент и его великолепная супруга. Значит, неизбежная культурно-благотворительная программа.

Татьяна попыталась составить ее сама. Придумала тему: «Французская культура с детским акцентом». К примеру, все «Ералаши» и мультики про мушкетеров. Или, посещая интернат для детей-инвалидов — было такое в программе — спросить: «Ребята, сколько вы знаете анекдотов про Красную шапочку?». Только проследить, чтобы педагоги-организаторы не запретили рассказывать неприличные…

Затея ушла волку под хвост. В Министерстве культуры, по согласованию с МИДом, поменяли тему на «Французское просвещение и российская государственность». Выставка про Екатерину Вторую и французских просветителей, на эту же тему небольшой концерт и посещение лицея, где детишки знают французский с горшка. Чтобы французская сторона подумала: вся Россия такая. Отбиться не удалось. Столбов предложил самой договориться с министерствами: «У меня других дел хватает, кроме этих вольтеров и бомарше». Не договорилась.

Кстати, как недавно сказал питерский друг ее юности Мальчик Евграф: «Твой Столбов — окончательный капут вольтерьянству в России». Теперь трудись, пиши речь, доказывай, что это не так.

Еще и будь готова, что все окажется не так, как нужно. Президентские жены речи не пишут — это Татьяна узнала в первый месяц, как оказалась в новом статусе. Ей, сдуру, удалось добиться права стать спичрайтером для самой себя. Сдуру, потому что заодно так и не смогла выбить другое право: быть цензором самой себя. Вот и сейчас она представляла, как серьезные дяди службы протокола прочтут ее писанину, похвалят, но… «Было бы желательно… крайне необходимо… очень важно» поправить то и это. Честное слово, в ее журналистской юности, когда пожилой редактор «Смены» ласково говорил ей: «Сестренка, что за хрень написала?», было куда легче.

Иногда хотелось сорваться, послать все лесом. Но это не работа, милая. Это, напомним, твой статус — первая леди, царица всероссийская. Пока не родила, пока в силах, изволь быть примой этого театра. Башмачки хрустальные, платье шелковое, на ножках невидимые цепи. Подобрать бы к ним ключик да рвануть подальше, как Мальвина от Карабаса-Барабаса…

Столбов появился неожиданно, когда Таня с десятой попытки все же сочинила какую-то связную нить. Ждала-ждала, а тут пришлось оторваться. «Я, как и все, рада его видеть, но понимает ли он, что пришел, себя подарил, чужую работу сорвал?» — некстати подумала она.

Президент был слегка пьян, благодушен и весел. В таком состоянии он, как жемчужная устрица, мог любую проблему обкатать и превратить в драгоценный шарик.

— Поздравляю, — сказал он с порога, — у Навального инфаркт!

— Где повод для поздравления? — поинтересовалась Татьяна. — Жив?

— Конечно. Жив и жить будет. Иначе бы я горевал. Вчера Цурский застрелился. Бывший глава «Нефтестроя», персонаж РосПила с большим стажем, его совсем загнали: подписка о невыезде, арест активов и т. д. Он с пистолетом в сортир и ба-бах, а у Навального — муки совести. Остальной нечестной братии предупреждение: все серьезно. Навальный на месяц на больничном, я уже нашел нового главу фонда «Возвращение».

— Батяню?

— Нет. Он говорит, что совсем оставить свою безопасность не может, продолжит на общественных началах. Костылев.

— Он же генерал звездных войск, — то ли напомнила, то ли спросила Татьяна.

— Справится, — махнул рукой Столбов. — Добывать информацию он умеет, использовать — научится.

— Поздравляю с новым назначенцем, — вяло сказала Татьяна. — Еще чего хорошего?

— Поговорил со всем бывшим Союзом, нашел взаимопонимание. Братские и не братские президенты поняли, что Россия единая, вечная и незаменимая. А еще сделал одно доброе дело…

Он уже хотел было рассказать о разговоре с Иваном, о том, как сумел обойтись без расправы, без увольнения, сам нашел выход и, кажется, убедил старого друга, что иначе нельзя. Улыбнулся, приготовился, почти открыл рот. Но Татьяна сказала сама:

— Узнал, где находится Макс?

— Нет, — без всякой радости сказал Столбов: действительно, подзабыл за злобой дня. — А ты дозвонилась?

— Все телефоны в отключке. Найти телефоны родни у меня нет полномочий. Так что пропал человек.

— Не маленький, найдется, — резко сказал Столбов. — И вообще, если по уму, то что с ним могло случиться — будет уроком. Не воруй, и тебя будут по гроб беречь за государственный счет. Своровал — выживай, как знаешь.

— Макс — не самый подходящий учебный экспонат, — возразила Татьяна.

— Я не могу думать только о Максе, — уже зло сказал Столбов, — так бывает, когда слегка выпившие люди чувствуют, что их обидели. — Помнишь большое интервью?

— Мой косяк с НТВ? — беспечно, но с внутренним напряжением произнесла Татьяна.

— И его тоже. Не в этом дело. Я сказал, что в случае массированной агрессии Россия готова применить на своих границах тактическое ядерное оружие. Это значит, и несколько своих поселков накрыть, может, и города. Потери будут на тысячи. И никто, кроме правителя, такое решение не примет. Такая вот ноша. А тут — застенчивый мальчик украл и пропал после легкой взбучки.

Татьяна державный пафос не поняла.

— Я сама ношу сейчас несу, никакому правителю не понять. Слушай, Миша, а скажи совсем по правде: если бы я пропала, ты бы заметил?

— Смотря когда, — зло сказал Столбов. — Сама знаешь, такие дни бывают, когда не заметишь, как утро кончилось и вечер начался. Если бы хотела, чтобы кроме тебя никого у мужа в голове не было, вышла бы за сторожа автопарковки. И то, достанешь его однажды наездами без повода — забудет и гульнет.

Татьяна отшатнулась. Устыдился, взял за плечо, притянул к себе.

— Не хочу без тебя. И не могу.

Татьяна не вырвалась. Но к груди прижать себя не позволила. Лишь тихо прошептала: «Проверим». Отстранилась и сказала, что хочет спать.

— И я тоже, — ответил Столбов. — Даже почту проверять не буду. Обойдусь без вечернего массажа для души.

Глава 7

* * *

Несмотря на хлопотный день — как-никак визит президента Франции — Батяня нашел три минуты для отдельного разговора со Степановым.

— Вот что, ковбой. Огорчу тебя и обрадую: ни ордена на грудь не будет, ни погоны срывать не придется.

— Насчет погон понятно, а вот орден-то за что? — ответил Степанов. Был у него к Батяне и вопрос посерьезней, но решил пока отложить.

— Шуткуешь? Правильно делаешь. Объясняю. Ты влез не в свою заваруху. Начался кипешь в секторе ответственности — передал информацию, а уж там топтунов от ФСБ хватает.

— Так времени не было.

— Твое дело — прежде всего. Но ты сообразил передать, что ушел из квадрата. Участок свой не оставил без прикрытия — это правильно.

— А что это были за клоуны? — спросил Степанов.

— Будешь смеяться — коллеги. Охрана президента Кушанстана. У них эта контора с расширенной сферой компетентности: если нужно отловить какую-нибудь персону в другой стране, скрутят без вопросов.

— Их ищут?

— Нет. Парнишку, которого ты подстрелил, ночью увезли из больницы. Прямо на каталке, с капельницей. Явились двое ихних, плюс наш эфесбешник — эти конторы дружат по договору. Может, долечивается в посольстве, а может, и добили — за то, что от твоей пули не увернулся. Остальная парочка улетела из России ночным рейсом.

— А как с Красницкой?

— Этой гражданкой, из-за которой все и заварилось? У нее перелом ноги, так что в больницу. В обычную брать не хотели — она же гражданка этого Кушанстана, страховки нет. Пришлось отвезти в президентскую. Там с охраной нормально, пусть лечится. Кирюша, ты, кстати, объясни мне историю инцидента.

Кирилл Степанов рассказал. Потом спросил.

— Как быть с папкой? Я же обещал.

— К Михаилу Викторовичу сейчас, в смысле сегодня, подходить не советую — у него проблемы, скажем так, на разных фронтах. Но показать придется. Дай-ка ее мне, попробую оценить, насколько всё серьезно.

— Я уже вчера оценил, — вздохнул Степанов, — мимо уха просвистело.

— Не будь так, ей самое место в отделе по обращениям граждан. С учетом инцидента придется разбираться. Сам скажу, когда тебе лучше обратиться к шефу.

— Вадим Сергеевич, вам в любом случае будет проще.

Батяня взглянул на Кирилла, вздохнул.

— Ох, не знаю, не знаю. Может, так сложится, что скоро сам попрошу тебя слово за меня замолвить. Давай, как я просил, учи уставы в свободное время.

* * *

Отдать кредит просто так Ивану не удалось. Крамин объяснил, почему.

— Помните, Иван Тимофеевич, как договаривались: деньги даются под обязательство непременно приобрести участок недвижимости «Морская фиалка». Продавалась она с очень серьезной скидкой. Почти тридцать процентов. Пока вы держали дачу при себе, были два предложения, с разницей в восемь-десять миллионов. Потеря очевидна, так что с вас неустойка в три миллиона.

— Откуда у скромного президентского полпреда такие деньги? — ответил Иван.

— При таких долгах на государственной службе делать нечего, это управленческая азбука, — сказал Крамин, не заметив вопрос. — Впрочем, есть вариант, позволяющий сохранить дачу и даже получить небольшой кредит на обустройство. Продолжаем переговоры?

— Продолжаем, — хрипло сказал Иван. Вчера, после разговора со Столбовым, он добавил, причем основательно. Лучшие патентованные похмелины так и не помогли избавиться от муторной тоски.

— Хорошо. Вы ведь вряд ли смогли грамотно объяснить Михаилу Викторовичу, чем отличаются хорошие природные напитки от синтетического пойла? Ничего, убеждать — тоже профессия, этим должны заниматься профессионалы. Необходимо, чтобы с Михаилом Викторовичем встретились профессиональные эксперты и объяснили ему, что закон лучше чуть смягчить. А ваша задача — помочь добиться встречи президента и экспертов.

— Он со мной вряд ли второй раз об этом заговорит, — сказал Иван, наполнил стакан минералкой и булькнул в него таблетку-шипучку.

— Все гораздо проще, — сказал собеседник Крамина, верно, из тех же экспертов. — Михаил Викторович заходит в Думу редко, но заходит. Ваша задача — сообщить нам, когда он придет в Думу в очередной раз. Главное, не раньше, чем часов за двенадцать до визита. Уговорите его — дача ваша.

— Хорошо, узнаю, когда будет — скажу.

Иван отхлебнул шипящий коктейль. На миг вернулось трезвомыслие. Подумалось: как же эти алкогольные эксперты смогут за одну встречу переубедить Столбова? Что у них будут за аргументы, какие предложения? Благотворительная программа на несколько миллиардов евро? Не согласится. Тогда что?

Нутро, преодолев коктейль, выдало в мозг очередную терпимую, но беспросветную болевую волну. Требовался мысленный болеутолитель. И душа создала его, в очередной раз напомнив про зеленый лужок и синеющие волны. Сейчас бы в эти волны с головой. Потом встать на колени в прибое, тряхнуть волосами, фыркнуть, подставить волосы под бриз. И все в порядке.

У людей, которые дарят тебе мечту, и с аргументами все должно быть в порядке. Иван не то чтобы так подумал. Он так почувствовал, измученным телом и измученной и обиженной душой.

* * *

Франция — старейшая великая республика Европы — знает толк в парадных церемониалах побольше, чем иные сохранившиеся монархии. Именно потому французский официальный визит всегда считался если не самым проблемным, то самым ответственным событием для службы протокола российского президента.

Впрочем, с соблюдением ритуалов проблем не возникло. При новом хозяине Кремля и Президентский полк подтянулся. Не то, чтобы Столбов лично устраивал проверки и разносы. Просто, когда новый президент в каждой предвыборной речи напоминал, что он — офицер запаса, служивые само собой поняли: во власти свой человек. Тем более, что сам Столбов, посещая Президентский полк, заметил: между показухой и соответствием церемониалу есть существенная разница.

Кивера, начищенные пуговицы, всадники на конях одной масти. Совсем как двести лет назад, когда Наполеон и Александр поделили Европу, и один император отправился погостить к другому. Вес, в военном и промышленном смысле, у двух стран разный. Впрочем, Франция — ядерная держава, к тому же, со своим норовом. Умела и Вашингтону возразить, и в ЕС добивается своего — есть чему поучиться.

Французского президента торжественно встретили, привезли в Кремль. Официальные переговоры начались в Георгиевском зале. Смысл их был двойной. Во-первых, у двух стран есть общие интересы, вопросы, проблемы — есть о чем говорить. Во-вторых, пусть Франция и не председатель Евросоюза, все равно этот визит можно было назвать посольством Европы.

Президенты обменялись речами. Гость выразил надежду, что Россия при новом лидере будет гарантом мира и стабильности на Евроазиатском континенте, а иностранные инвестиции, понятно, французские, в первую очередь, будут защищены лучше, чем прежде. Столбов отметил про себя, что иной европейский лидер ограничился бы устной надеждой, что Россия будет соблюдать договоренности и права человека.

Ответную речь Столбов составил сам. Только показал спичрайтеру и экспертам — нет ли логических и прочих ляпов. Не обнаружили.

Он приветствовал гостя как представителя страны, всегда проводившей независимую политику и умевшей найти компромисс между союзными договоренностями и национальными интересами. Заявил, что и Россия считает такую политику наиболее правильной для себя. Напомнил: страна самая большая в мире, поэтому свой путь и своя идентичность будут у нее в любом случае, хоть нарочно сохраняй, хоть нарочно ломай. Но зачем ломать?

— При этом, если говорить об основном векторе, наш путь не будет принципиально отличаться от вашего, и европейского пути вообще. Я управляю Россией, потому что этого захотел русский народ. Когда кончится мой первый срок, народ может избрать меня опять, или избрать кого-нибудь другого. Когда же закончится второй срок, тогда к власти придет другой правитель. Так что в главном противоречий нет. Что же касается частностей, то — да, наши страны достаточно разные, кто бы спорил.

Французский президент спорить не стал. Правда, спросил коллегу: не собирается ли Россия все же выполнить августовские договоренности 2008 года и вывести войска с территории Грузии, то есть Южной Осетии?

Столбов на это:

— Если такой шаг позволит нам улучшить отношения, можно и вывести. Но тогда просьба: передайте, пожалуйста, грузинскому лидеру, что в случае первой же серьезной проблемы войска вернутся в течение часа и на этот раз даже дойдут до Тбилиси. Я сказал ему это позавчера, но повторение, да к тому же от столь уважаемого источника, не помешает.

Француз пообещал передать.

* * *

Небольшой пансионат-гостиница в ближнем Подмосковье считался отелем среднего класса, и бригаде приезжих строителей в нем было не место. Однако разговор между начальником гастарбайтеров и руководителем проекта был именно таким.

— Микола, привет. Работа должна начаться завтра. Да, тот самый объект, задача та же самая. Инструмент возьмете в городе, так проще. Сегодня вечером будет рабочий транспорт. Загружайтесь в восемь утра. На исходных точках быть к девяти и ждать заказчика. Если на объекте не будет энергии, тогда вечером возвращайтесь.

— С инструментом?

— Нет. Инструмент оставьте в Москве, вывозить не надо. До связи.

Микола сообщил бригаде из двенадцати мастеров, что самая неприятная часть любой операции — ожидание — подошла к концу.

* * *

Татьяна стояла у первого клодтовского коня по правой стороне Аничкова моста и гадала: через сколько минут увидит гостя города, который прижмется боком к камню, изогнется, разглядывая части тела жеребца, отличающие его от кобылы? По одной легенде, на конских гениталиях изображен портрет светлейшего князя Потемкина-Таврического, по другой — Наполеона. В высокий туристский сезон любитель залезть под коня находится между третьей и пятой минутой, но в конце марта ждать, пожалуй, придется дольше.

Почему она так делала? Просто гуляла по городу. А так как гулять ей полагалось медленно, то делала остановки. Почему бы во время одной из них не полюбоваться на любопытных дураков?

Сложнее было сказать, почему она оказалась в Питере. Вообще-то давно мечтала посетить малую родину. А еще: давно хотела проверить, по силам ли ей побег. Оказалось — по силам. И размолвка со Столбовым. Три причины: сера, селитра, уголь — порох и взрыв. Этот взрыв и перенес ее из Первопрестольной столицы в культурную.

Для взрыва необходима искра. Искрой стало культурное мероприятие, точнее, инцидент, связанный с ним.

К французскому лицею подъехали одновременно с супругой французского президента. Француженка вошла в здание быстро, а Татьяне пришлось задержаться. К ней прорвалась пожилая дама в вязаной беретке. Вернее, Татьяна сама подошла к ней, чуть не вырвав у охраны.

Оказалось, дочка этой дамы работает в школе учительницей. Мать должна была передать ей номерок к какому-то медицинскому светилу — еле достала, причем, по ОМС. Дочка долго не могла отпроситься у начальства, а когда отпросилась, то ФСО уже ввело режим на объекте: «Не впускать, не выпускать».

Татьяна попыталась убедить охрану, но безуспешно. Если Столбов как-то смог выдрессировать непосредственно свою охрану, чтобы не обижала граждан, тосотрудники, охранявшие других высокопоставленных персон, вели себя бессовестно и беспощадно.

Уговорить командира не удалось — он извинялся, но повторял, что пока не поступил непосредственный приказ начальства, должен действовать строго по инструкции. Таня хотела было позвонить Батяне и обеспечить приказ, но махнула рукой и пошла в лицей.

С этой минуты ее ничто не радовало. Ни директриса, подобострастная до неприличия, будто за оплошность ее школу могли закрыть. Ни французская делегация, казалось, изящно намекающая: неужто не могли придумать чего-нибудь поинтереснее, чем песни для французов на французском языке? Ни даже детишки, с такими сосредоточенными мордашками, будто им предстояло не читать стишки и петь песенки, а сказать заклинание, дарующее бессмертие, но при ошибке — смерть. Таня некстати вспомнила, как перед знаменитым свиданием Александра с Наполеоном, на мосту через Неман, русские солдаты-песенники заучивали «Марсельезу»: «Алена сарафан потри».

Даже прыснула в кулак, вызвав удивление французов и испуг директрисы.

При первом же удобном случае нашла «заложницу», ожидавшую в кабинете конца мероприятия. Сказала, что выведет, если та покажет запасную лестницу.

Французская гостья увлеченно болтала с директрисой, на Татьяну не смотрели. Она кивнула издали охране: отлучусь недалеко — и вместе с несчастным педагогом вышла на лестницу.

Из здания вышли без проблем. У калитки стояли двое сотрудников, старший — парень совсем не симпатичный, недавно ее чем-то доставший. Татьяна подошла чуть ли не танцующей походкой к ошарашенному офицеру и тихо, душевно проворковала:

— Можно. Отпустили. Жди, сейчас вернусь. Скажешь, что ушла, до возвращения — вылетишь со службы.

И вышла на шумную московскую улицу. Поскорее рассталась с педагогом, чтоб не слышать благодарностей. По уму требовалось вернуться. Но так не хотелось!

Побег оказался импровизацией. Татьяна остановила такси, нормальное, с шашечками, торговаться не стала, и на Ленинградский вокзал. Наличных денег было не так и много. Зато проверила карту — впервые с прошлого декабря. Заметила, что жила все это время по безналичному расчету, не замечая, сколько на карте и на кармане. Денег набежало немало, больше ста пятидесяти тысяч.

Взяла билет на дневной «Сапсано» за пятнадцать минут до отхода поезда. Отключила связь, задремала, попутно обрадовавшись, что первая леди России еще не засветилась на экране и обложках, чтобы ловить на себе недоуменные взгляды попутчиков.

Приехала еще засветло. Не торопясь покинула вокзал, обогнула площадь Восстания. Не попросить ли мужа переименовать ее, назвав по старому — Знаменская? Перешла Невский, взглянула в створ самого известного проспекта России, увернулась от троллейбуса и поняла — дома.

Выпила чаю в какой-то новой сетевой забегаловке, съела простенькую плюшку. Дома она чуть-чуть вольничала с режимом, но сейчас, на выезде, а по правде говоря — в побеге, хотелось быть осторожнее. Погладила себя по животу: «Не волнуйся. Может, твоего папу и обижу, но тебя — нет».

Допив чашку, Татьяна поняла: ей недостаточно приехать в гости к камням. Требовались люди — старые друзья и подруги, хорошая, добрая посиделка. Татьяна знала: отравленные звери, и не обязательно дикие, обычная Мурка, инстинктом найдут на лугу травку, которая их если и не спасет, то даст шанс. Ей надоели эти официальные лица, вежливая, но безликая обслуга, немногочисленные, замотанные друзья. Кстати, где Макс? Помнила песенку из доброго мультфильма: «Нам дворцов заманчивые своды…». Узнала за полгода, насколько эти своды заманчивы, и насколько они не заменят привычных вещей.

Вынула мобилу, отключенную с прошлой осени. Нашла в контактном списке Димку Горыныча, позвонила. Выдержала минуту эмоционального удивления, потом удивила еще больше, сказав, что заглянет. Впрочем, Горыныч уже преодолел первый шок и назвал имена нескольких людей, которых он бы пригласил, если Танюша не возражает. Танюша не возразила.

Проблему она поняла, лишь ткнув кнопку отбоя. Рано или поздно об этом номере вспомнит Столбов. Позвонит. И, извини, Димка Горыныч, появятся волшебники на ковре-вертолете и вернут ее под заманчивые своды. Кстати, надо подумать, как? Летать бы она не хотела.

Да, еще Быков. Надо бы с ним встретиться, понять, что можно для него сделать, поддержать хотя бы. Заодно выяснить подробности этой гадкой истории. Тоже причина избежать отправки в Москву.

* * *

Переговоры продолжились, уже тет-а-тет. Тон был, как и прежде, максимально дружественным.

В чем-то они напоминали транзитную беседу с германским канцлером. Француз поблагодарил Столбова за то, что работать в России стало заметно проще, особенно бизнесу средней руки. Волокиты стало чуть меньше, поборов — очевидно меньше. Столбов ответил: это основная задача новой российской власти, будем стараться, чтобы французам было так же просто вложить деньги в российское предприятие, как в любой стране ЕС. Если учесть налоговые льготы, то выгода будет очевидной.

От бизнеса перешли к визам. Столбов сообщил о русской инициативе: отменить визы для ЕС Француз похвалил. В очередной раз сказал, что был бы рад отмене виз для граждан России.

— Мне бы все-таки хотелось понять, — улыбнулся Столбов, — что должны сделать мы, чтобы увидеть взаимность от Европы?

Француз перечислил несколько второстепенных причин технико-бюрократического свойства и перешел к главному. По его словам, ЕС пугает не столько Россия, сколько СНГ: не затопит ли сперва Россию, а потом и Европу азиатский миграционный поток?

— Буквально вчера я общался с коллегами из стран бывшего СССР, — ответил Столбов. — Постарался приучить их к мысли, пока не всех, лишь некоторых, что внешние границы этих стран должны контролироваться пограничной службой России, иначе нам придется создавать свою, полноценную границу. Само собой, это касается наших азиатских партнеров. Так что именно эта причина, надеюсь, скоро перейдет в категорию несущественных.

Француз предложил построить еще один «Мистраль». Столбов ответил, что Россия пересматривает свою военную концепцию и временно воздерживается от крупных проектов.

Во время минутного перерыва официант принес кофе. За ним, по традиции, предполагалось обсудить какую-нибудь проблему. Столбов надеялся, что французский гость, в отличие от коллег из северных стран, обойдется без обсуждений прав педерастов.

Официант протянул Столбову записку. Почерк Батяни.

«Миша, прости, проблема: Татьяна исчезла со встречи в лицее. Вышла на улицу, видимо уехала. Головы уже оторвал, ищу».

Столбов отхлебнул кофе — умеренно-крепкий, с легким, неназойливым ароматом. Убедил себя, что напиток доставляет удовольствие. Взял карандаш, секундным росчерком написал:

«Отвечу через 20 минут».

Отдал записку. Коротким усилием воли вогнал в голову мысль, что двадцать минут ничего не решат.

— Моя страна сделала достаточно много для урегулирования грузинского конфликта и не намерена отказаться от миссии посредника…

«А… Он опять про Грузию. Придется повторить».

Столбов улыбнулся и пересказал недавний разговор со своим тезкой. О том, что глупые санкции уже отменены, но если повторится что-то подобное августу 2008 года, тезка, из соображений человеколюбия, будет повешен за шею.

— В остальном нам спорить не о чем. Конечно, если, не дай бог, отношения изменятся так, что понадобится посредничество, можете не сомневаться, мы обратимся именно к Парижу. Но вряд ли кто-нибудь заинтересован, чтобы такая потребность появилась.

Француз согласился и перешел к другой проблеме — Уго Чавесу. Вчера, кстати, его тайно вывезли из российского посольства и отправили на Кубу, отдыхать и лечиться. Но кубинцы намекнули, что если ЕС осудит такое гостеприимство, красному диктатору придется искать новое убежище.

— Объясните, пожалуйста, почему Россия принимает такое участие в судьбе общепризнанного тирана? — спросил француз. И добавил: — Среди некоторых европейских стран бытует устойчивое мнение, будто новое руководство России хотело бы управлять своей страной, используя подобные демагогические и тиранские методы.

Столбов ответил на это, что политика России действительно изменилось и убежище, сугубо из гуманистических соображений, — часть новой идеологи. Потом добавил:

— Кстати, если проблемы возникнут и у вас, помните, Россия всегда предоставит вам убежище. Это не современная прихоть, это одна из наших традиций. К примеру, после Французской революции Россия приняла больше французских эмигрантов, чем все остальные страны Европы вместе взятые. Ведь царица Екатерина когда-то спонсировала просветителей, подарила Вольтеру соболью шубу, а значит, русская державность была ответственна за идеологию якобинства. Кстати, эта страничка истории будет сегодня упомянута не раз, но…

После чего деликатно подошел к теме «срыв культурной программы». Мол, у супруги, как раз собиравшейся сделать доклад на тему «Французские просветители и русская державность», после посещения лицея обострение самочувствия, все же восьмой месяц беременности.

Француз посмотрел понимающе и начал сам обсуждать интересную тему. Прибегал к эвфемизмам, смягчал. Выходило, что на западе Западной Европы испокон веков жила французская Красавица, а на востоке Восточной Европы — русское Чудовище. Красавица была изящной, остроумной, либеральной, просвещенной, а Чудовище — неуклюжим, грубым и самодержавным. Но душевным, а так как Красавица превыше всего почитала душевность, то они тянулись друг к другу, заключали военные союзы, переводили литературу и т. д.

Было не понятно, то ли французский гость сам дошел до этих мыслей, то ли ему подсказали. Но он увлекся историческими примерами и логическими конструкциями. Столбов слушал, поддакивал, улыбался. Будто они обсуждали важный двухсторонний договор.

Наконец французское остроумие иссякло, и был объявлен перерыв чуть подольше. Столбов спокойно вышел из зала, а потом едва ли не бегом удалился в ближайший рабочий кабинет. С Батяней говорить не стал, только кинул: «Буду звонить, смотри, чтобы никто близко не подходил. Найди Таню!».

Вошел в контактный список, ткнул имя, заодно отметив, что не пользовался этой связью с Татьяной еще с прошлого года.

Обычно такие заброшенные телефоны отвечают молчанием. Но тут, после короткой паузы — бесконечной паузы, раздался первый, неуверенный гудок. А потом знакомый голос.

— Да, слушаю.

— Тань, — Столбов еле удержал себя от радостного крика, — Таня, ты где?

— В Питере. Со мной все в порядке.

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Борис Семененко, журнал «Огонек». В мае нынешнего года в Москве наверняка будет предпринята очередная попытка провести «Парад гордости». Ваше отношение к этому мероприятию?

— Отрицательное. Главным условием проведения такого парада будет отсутствие любых милицейских подразделений в радиусе километра от места события. Это достаточно жесткий, но единственный способ объяснить определенным гражданам, что относительно узаконивания противоестественности в обществе нет раскола, а напротив, мнение подавляющего большинства вполне однозначно. Если один гражданин считает, что имеет право убеждать остальных, что быть пидором — достойно и почетно, то другой гражданин имеет полное право ему возразить. И первое, и второе — разные грани свободы самовыражения.

— Но ведь терпимое отношение к сексуальным меньшинствам является одной из конвенциональных ценностей современного цивилизованного общества…

— Россия или соблюдает международные договоры, которые подписала, или отказывается от их выполнения. Если же говорить о так называемых неофициальных конвенциях, то хочу напомнить: Россия перестала жить по понятиям. Причем по любым понятиям, и блатным, и либеральным.

* * *

Застенчивая шкодливость — одно из немногих чувств, не отдаляющих человека от животного мира, но, скорее, с ним сближающих. Пушистый Барсик, обоссавший хозяйский тапок, и ребенок, разбивший графин во время кражи варенья, ведут себя одинаково.

Точно так же вели себя в этот день и депутаты Госдумы. Воровато переглядывались, но чаще — не глядели друг на друга. Непрестанно улыбались, ведь улыбка не только флаг корабля и «Макдональдса», но и самая надежная маскировка. А если в кафе или в скудной стеклянной «курилке» рождался разговор, то треть думцев была готова говорить о чем угодно, хоть о загадке Тутанхамона, лишь бы не о сегодняшнем голосовании.

Некоторые, малая часть, все же не лицемерили, понимали, что творят. Перед вечерним заседанием кучковались, спорили. Наконец расселись.

Основным в повестке дня был законопроект «Антиводка». Идея была смелая, а значит спорная, а значит — имела немало противников. Кто-то, не особо скрываясь, относил себя к алкогольному лобби: пусть сограждане спиваются с доходом в казну, чем травятся паленкой. Еще больше думцев пусть и не были связаны с ликероводочной промышленностью, но соглашались с этим аргументом. Говорили о «пьяных углах», о переходе страны на наркотики, о том, что европейские, в данном случае — скандинавские наработки на родной почве плода не дадут. Называли саму идею законодательно бороться с водкой «горбачевской», а это уже само по себе прибавляло с полсотни противников.

Если бы не напоминание президентского полпреда в Госдуме Ивана Афанасьева о том, что законопроект разрабатывал непосредственно сам Столбов и что очень просил принять, то, пожалуй, вопрос сняли бы с голосования. А так — внесли в повестку дня, и по предварительным раскладам ожидался перевес в сотню голосов.

И тут — сенсация. Для принятия законопроекта не хватило тридцати голосов. Такой разрыв часто называли «украинским результатом» — как в Верховной Раде. «Против» голосовала даже треть фракции «Вера». Кое-кто и прежде отвергал «горбачевский» закон, но большинство противников переменили мнение неожиданно и скандально. У них-то и было наиболее шкодливое выражение на лице.

Согласно новому регламенту Думы отвергнутый закон полагалось ставить на новое голосование лишь на следующий календарный день. Поэтому отдельные крики: «Переголосовать немедленно» успеха не имели. Тем более, что президентский полпред идею не поддержал.

Некоторое время спустя в кабинет к Ивану зашел Крамин со своим малознакомым референтом. Вот у них на лице никакой шкодливости не было.

— Ну что, — весело сказал Крамин, — думаю, пора приглашать Михаила Викторовича в Госдуму для беседы с нашими экспертами.

— Эту бодягу не вы подстроили? — спросил Иван.

— Нет, — улыбнулся Крамин, — это без нас подсуетились. Честное слово!

И был он столь искренен, что не поверить — невозможно.

* * *

Дима Горыныч родился в Кировограде. Огонь изо рта он не извергал, просто имел фамилию Горанович, сокращенную еще в детском саду. В девятом классе он впервые побывал в Ленинграде и поставил перед собой одну из главных задач жизни — поселиться в городе на Неве. К своей мечте шел через смены работ, обмены и продажи квартир, причем какое-то время жил даже в ближнем Подмосковье, откуда принято перебираться в Первопрестольную. Но мечте детства не изменил и обзавелся двухкомнатной квартирой в Коломне — старом питерском районе, где канал Грибоедова впадает в Фонтанку. Вместе с женой работал в одной газете: он — редактор спортивного отдела, она — выпускающий редактор. Татьяна считала Горыныча «более коренным» петербуржцем, чем те, кто может похвастать питерской родней до 1917 года.

Квартира Горыныча не была идеальным местом для вечерних посиделок — малые дети. Поступили просто: для детей и частной жизни родителей две комнаты, а для гостей — кухня, прокуренная, с покарябанным столом и постоянно обновляемой коллекцией наиболее экзотических бутылок. Когда-то, в советско-перестроечные времена, в такие коллекции входила тара от виски и рома, сейчас же что-нибудь более оригинальное. Скажем, виски кубанского производства, кривая бутыль из-под египетского джина и бутыль с остатками рязанского самогона.

До визита к Горынычу Татьяна погуляла по Питеру, прошла весь Невский проспект до Васильевского острова. Потом на такси, и поскорее к Быкову. Того перевели под домашний арест: не очень распространенная мера пресечения, но в его случае, безусловно, снисходительная.

Быков обрадовался Татьяне, как и любому гостю — по его словам, участковый милиционер ходил чаще, чем его друзья. Был он трезвый — дал зарок завязать, и очень грустный.

— Татьяна Анатольевна, попроси Мишу меня простить, — сказал он едва ли не десять раз за время встречи. — Не ожидал, что так его подставлю.

Оказывается, Быков был в курсе всего, что пишут в газетах, смотрел телевизор. Его упоминали редко, а в основном — Столбова. Говорили о «распоясавшихся опричниках», о «лицензии на расправу».

— Наверное, меня надо хоть ненадолго посадить, — несколько раз повторил Быков. — Косяк-то мой, дурил я минуты три, не больше, а Михаилу Викторовичу — позор.

Татьяна его успокоила, сказала, что дурацкие статьи лучше не замечать, и вообще ему помогут. Сама видела: человек так наказан, больше уже некуда.

Когда выходила от Быкова, позвонил Столбов. Она сказала ему, что в Питере, хотела извиниться, сообщить про Быкова. Но Столбов, как заранее записанный голосовой файл, просто приказал ей встать на перекрестке и ждать, когда подъедет ФСО и заберет.

На упреки она бы ответила. А так — просто дождалась, пока он договорит, и сказала, что так и сделает. Но завтра. Сегодня вечером ей охота пообщаться с нормальными людьми, а не с дурацкими дворцовыми куклами. После чего нажала отбой и поехала к Горынычу.

Через час, на всякий случай, отключила и этот мобильник. Даже вынула аккумулятор.

* * *

Официальная часть визита завершилась в восемь вечера. Протокол пришлось составить с учетом отсутствия жен. Программу перекроили скоро и умело, заменили выставку винным рестораном. Французскому гостю это явно понравилось. Он похвалил Столбова за то, что здоровье жены оказалось важнее обязательного мероприятия. Его супруга, кстати, отправилась в Академию национальных танцев. В компании беременной жены Столбова это было бы неестественно.

За бокалом вина говорили о делах второстепенной важности — о культурных обменах, велопробегах дружбы, о пропаганде здорового образа жизни. Француз еще раз похвалил российского лидера за то, что его жена является примером для беременных. Оценил антиалкогольные законы, посоветовал русским пить такие же вина, как они в этот вечер, и тогда проблем с алкоголем у нации не будет.

Кто бы поспорил? Вино было настолько сухое и изысканное, что Столбов встал из-за стола еще трезвее, чем сел.

Попрощался с французом — тот отбывал тем же вечером. Тотчас же позвонил Иван и сообщил, что Госдума впервые провалила президентский законопроект.

— Ты об этом знал? — спокойно спросил Столбов.

— Нет. Полный сюрприз. Ворчали чуть-чуть, но чтобы столько из нашей фракции были «против»… Пидоры!

Столбов взял еще несколько секунд паузы — самому сосредоточиться и позволить Ивану осознать свой косяк. Провал президентского законопроекта может быть сюрпризом для президента. Но не для его представителя в парламенте. Среди депутатов из своей фракции, да впрочем, и фракций оппозиции, всегда найдется достаточно стукачей, готовых вовремя предупредить о такой засаде. До этого «Вера» шла в Госдуме от победы к победе, но командир побеждающей армии не должен забывать о разведке.

— И что делать будем? — наконец спросил Столбов.

— Со мной просто, — ответил Иван. — Хотел дать мне другую работу — давай поскорей. Если с явным понижением — не обижусь. А насчет закона думаю так: тебе надо в Думу прийти. Причем завтра, причем внезапно. Не то, чтобы наехать на них, а снять эмоцию: понять, почему они так…

— Во-первых, — сказал Столбов, — вот сейчас, Вань, тебе уходить из Думы не надо. Мой принцип знаешь: я за первый косяк никого коленом под зад не выпихивал. За подлянку да, могу. Но тут если и есть подлянка, то не твоя. Так что пусть господа депутаты твою рожу еще потерпят немножко.

— Спасибо.

— А во-вторых, не царское дело бегать в говорильню из-за проваленных законов. Этак они захотят меня видеть на трибуне через день. Или каждый. Захотелось со мной пообщаться, раз — и голосуют «против». Лучше ты пока с ними пообщайся по кабинетам, с кем чайку, с кем покрепче. С кем душевно, на кого топнешь. Поймешь, из-за чего они так. Согласен?

— Миша, пойми, это не просто закон. Не знаю, слыхал ты или нет, как тебя называли в Думе из-за него?

— Горбачевым?

— Именно! Мол, «веселие Руси пити… не можно жити», а он взял да и покусился на святую радость. Нельзя такие вещи пропускать обычным голосовальным конвейером. Ты же сам понимаешь, сейчас в Думе полно людей, которые из-за тебя осенью рисковали и карьерой, и деньгами, кто-то и жизнью. Для них депутатский мандат — не просто полезная корочка, они считают, что по-прежнему в твоей команде. А тут, можно сказать, новую войну объявили и хотя бы посоветовались с ними!

Голос Ивана стал настойчиво-задушевным. Так мальчишка умоляет родителей купить велосипед или собаку, потому что после этого он станет самым лучшим, самым послушным. Сотни аргументов рождает голова, самые отборные идут на язык, в надежде войти в сознание собеседника. «Ну, пожалуйста…»

— Понимаешь, Миш, я когда-то интервью читал депутата самого первого Верховного совета, по которому потом из танков, в девяносто третьем. Он жаловался: правительство закон за законом, реформу за реформой предлагает, и хоть бы раз Гайдар объяснил нам, зачем это нужно! С пол-литрой, без пол-литры, попытался бы объяснить, для чего нужна шоковая терапия и ваучеры. Так и сейчас. Миша, честное слово, не верят они, будто эти законы от тебя! Им обидно: такой важный закон, а тебя нет. Зайди, хоть на полчасика!

«Так меня и Таня просила не раз, а я не послушал», — подумал Столбов.

Лишний раз поругал себя, почему лишь сейчас понял: парламентская работа — не для Ивана. Он хоть и языкаст, но для такого коллектива этого качества оказалось мало. Кто виноват? Он, Столбов.

Значит, надо в порядке самонаказания выполнить просьбу.

— Ладно. Зайду на час. Оповести: кто не придет президента слушать — тому сам уши надеру. Только не сегодня, а завтра, после одиннадцати — внезапный визит. Ох, забыл. Завтра же эта хрень…

Завтра действительно была хрень: очередной Всемирный конгресс соотечественников. На открытии побывать придется и еще хотелось немножко побродить по рабочим комиссиям, поговорить. Впрочем, с часу до трех у них перерыв. Ладно, поддержу Ваньку.

— Буду в начале второго. Чтобы к половине в зале были все, кто хочет меня слушать. Лады?

— Лады! — Иван заметно повеселел. — Слушай, Миш, а можешь ты еще немножко поговорить с экспертами?

— Какими экспертами?

— Ну, с экспертами-оппонентами водочного закона. Может, они и объяснят, почему депутаты упрямятся?

— Эксперты не голосуют. Нечего время тратить.

— Но эти не дураки…

— А гении? Пусть подготовят аргументы, хоть письменно, хоть аудио. Главное — на две минуты, не больше. Гений виден за минуту. Все, Вань, извини, времени нет. До встречи в Думе в начале второго.

Едва отключился от разговора с Иваном, на связь вышел Батяня:

— Добрый вечер, господин президент. Докладываю: Я в «Пулково».

Столбов даже не спросил, для чего. Все же сказал:

— Сам-то зачем?

— Ты же приказал: найди ее скорее. Я и в Питер.

— Извини, — вздохнул Столбов, — извини за нечеткую формулировку. По-прежнему не отвечает?

— Да.

— Ладно. Успехов.

За телефонными разговорами домчался до Кремля. Взглянул на часы, вздохнул — чем бы заняться?

На самом деле, чем заняться Столбов понимал. Можно сказать, зрительно представлял. Видел, как после всего этого гнусного дня подходит к шкафу, вынимает бутылку, льет в стакан янтарную жидкость. И без всякой закуски, без смакующих глоточков, как советуют эстеты, вливает коньяк себе в глотку.

Представил картинку, заодно и вкус армянского коньяка. После чего резким движением картинку эту стер. Мечтать о том, как выпьешь один… Не опасно ли?

Но если не один, то с кем? Звонить Ивану не хотелось. Еще заговорит опять о тех же самых экспертах. Кстати. Ведь это, должно быть, те же самые эксперты, что дачку ему подарили. Если он о них скажет хоть слово, отменю завтрашний визит. Лучше не встречаться.

Батяня летит в Питер. И вообще, чего-то дуется в последнее время. После четвертого тоста начнет выкладывать, что на душе. Спасибо, сегодня не надо. Не хочу.

Вообще-то, если честно, Столбову очень хотелось отомстить Татьяне за ее свинскую выходку. Обычным мужским способом. Только как организовать? Не те времена, когда царь с верным денщиком кружил по ночной слободе, высматривая двор, перед которым заместо красного фонаря воткнут шест с соломой…

С этими размышлениями добрался до офиса фонда Возвращение. Несмотря на позднее время, Костылев был еще на месте.

— Привет, джедай, — усмехнулся Столбов. — Ну-ка, огорчи меня, да поскорей!

— Для чего? — невозмутимо ответил Костылев. Понятное дело, он оторвался от своих компьютерных дел, встал перед Верховным главнокомандующим. Но чуть-чуть намекал: хорошо бы понять, чего ради оторвали?

— А все меня сегодня огорчают. Давай и ты, до кучи. Не можешь? Ну, тогда обрадуй, развесели как-нибудь.

— К концу недели будет готов хороший портфель по питерским нефтетрейдерам, со всеми зарубежными схемами…

— А если не по работе развеселиться? Саш, ты же москвич, да?

— Даже коренной, — ответил Костылев.

— Забавная штука, коренной москвич в генералах. Ладно, как-нибудь биографию расскажешь. Слушай, а расскажи сегодня. Ты чего, коньячок, или беленькую предпочитаешь?

— Вообще-то…

— Понял, виски, — закончил Столбов.

* * *

— Игорь Павлович, вечер добрый, — сказал Иван. — Уговорил я отца нации. Будет завтра в Госдуме во втором часу. Умаялся, честно говоря. С экспертами чуть сложнее.

Боялся, что Крамин немедленно скажет: «Хорошо, но мало. Пригласил, теперь изволь подвести к нужным людям для важного разговора». А после этого — опять претензии: почему разговора не вышло, почему продал невозделанный участок? Вот был бы разговор с полезными последствиями — тогда дачка твоя.

К радостному удивлению Ивана, Крамин оказался нетребовательным.

— Конечно, грустно, что сложнее. Ладно, ничего, накачаем депутатов, чтобы они вывели на экспертов. Спасибо, Иван Тимофеевич. Будем считать, дело сделали…

— Насчет «Морской фиалки»…

— Когда Столбов приедет в Думу, — закончил фразу Крамин. — Вот тогда все, ваша часть по договору отработана. Сами понимаете, таких людей, как вы, обманывать нельзя. Точно во втором часу?

— Точно, — ответил Иван.

* * *

«Мы снова возвращаемся к главной сенсации дня. Президентский законопроект в нижней палате Федерального собрания не набрал необходимого количества голосов. Большинство депутатов Госдумы недоступны для комментариев, но мы уговорили высказаться одного из них, представителя фракции КПРФ Сергея Метелкина. Сергей, вы голосовали „за“ или „против“?

— Конечно против!

— Почему? Ведь председатель КПРФ месяц назад заявил в Думе, что в России продолжается спаивание населения?

— Не надо воспроизводить ошибки предателя Горбачева! Алкоголизацию населения сможет предотвратить только подлинно народное правительство…»

Луцкий щелкнул пультом.

— Получилось! Бля, точно, получилось!

— Ага!

Луцкий и его друзья-приятели тусовались в душевной баньке Александра Борисовича. Телевизор в таком месте — обычно неиспользуемая деталь интерьера. В виде исключения взглянули на последние новости — да, сработала. Отсюда и радость, как у детишек, запустивших ракету до третьего этажа.

Однако и страх, как у таких же пиротехников. Шум, искры, соседкина простыня на веревке прожжена, того и гляди «пожарка» приедет.

— Не боись, — сказал Луцкий после того, как вздрогнули в очередной раз. — Теперь говорить будет проще.

— А кому говорить?

— Мне, кому же еще. Ладно, не впервой.

* * *

«Забавно, даже не думала, какие ушельцы мои друзья, — подумала Татьяна. — Случись эта тусовка в Москве, уже два часа назад какая-нибудь сука кинула бы новость в твиттер или в ЖЖ: „Жена президента тусит на обычной кухне“. А тут то ли люди честные, то ли непродвинутые. Скорее всего, всё вместе».

Уже давно стемнело. Кухню, как и положено, освещали голая, неэкономная лампочка под потолком и два синих цветка газовой конфорки. Гостеприимный Горыныч наварил пельменей, выложил на стол все запасы из холодильника, и, похоже, выставил весь бар. Народ подтягивался, кто с парой бутылок пива, кто — с одной, но виски. Кто-то оказал честь столу, придя сам, без всего. Татьяне постоянно приходилось бороться за стакан с соком, чтобы не утащили для запивки.

Хозяином был, понятное дело, Горыныч — кому приходить, решал он, потому и приходили все, кто хотел, из общих друзей и знакомых. К сожалению, именно из друзей пришли не все — не смогла дозвониться. А из знакомых были те, кого Таня если бы и хотела видеть, то в последнюю очередь.

Ну ладно, Альдога. Ее тезка, Таня Толстопятова. В Питер приехала из псковского города Опочка. Еще студенткой нашла в себе кровь древних новгородцев, а также финнов и шведов. Пришла к мысли, что Невский край или Ингерманландия должны отделиться от проклятого Московского ханства. Научилась играть на гитаре и флейте, сочинила тридцать песен, в основном оплакивающих проигрыш шведами Северной войны. Была столь изящна и величественна, что даже ОМОН, когда задерживал ее на разных маршах, вел к автобусу так, как фрейлины ведут принцессу.

Ладно, Альдога-Ладога зазнайка, но молчаливая — терпимо. Хуже было с Пашей.

Бард Паша обладал всеми качествами гения, кроме одного — им не был. Стандартный хриплый голос, дурной перепев чужих песен и никуда не годные стихи собственного сочинения; о неопрятности, долгах и манерах — умолчим. Иногда он встревал в чужой разговор просто так, иногда начинал поэтикопрозаический речитатив под звон своей гитары. Иногда так делал Галич — Паша постоянно на него и ссылался. Но Таня не сомневалась: при встрече на одной кухне Галич уже через час сломал бы о затылок Паши собственную гитару.

Комарицын был полной противоположностью Паши. Талантливый, действительно талантливый обозреватель двух печатных и пяти сетевых изданий, известный блогер, что для Питера, кстати, редкость. Метко и беспощадно критиковал всех, всегда ощущая грань, за которой последует разрыв отношений и отлучение от кормушек. И «Единая Россия», и оппозиция в прежние годы звали к себе — не соглашался. Пожалуй, именно он и мог бы кинуть в твиттер новость — «Первая леди на питерской кухне». Но не делал этого — явно хотел насытить любопытство.

Эту троицу Татьяна выделяла в первую очередь по простой причине: довольно скоро именно они начали задавать тон на вечеринке, превратив остальных присутствующих в статистов.

— Танюша, может, хотя бы ты объяснишь мне эту непонятную историю с Чавесом? — спросил Комарицин. — Вроде бы, курс на прагматизм во внешней политике. И вдруг? Зачем?

Татьяна начала пересказывать то, что говорил Столбов на пресс-конференции, пока Альдога не решила ее дополнить. То есть, перебила.

— Старый сюжет, — улыбнулась она, — несостоявшийся договор Ивана Грозного и Елизаветы Английской. Царь-душегуб, убийца Новгорода, предложил ей: мол, давай, если твои холопы тебя свергнут, будешь жить у меня, в каком-нибудь Касимове. А если меня свергнут — приютишь в Англии. Правда, Елизавета прислала торговый договор, а Ваня-мучитель обозвал ее «пошлой девкой».

— Ну, Чавес и Столбов все же в разных весовых категориях, — заметил Комарицин, явно придумавший свое объяснение, но еще не решивший, стоит ли его озвучить.

— А, все просто! — гаркнул Паша и ударил по струнам. — Как там, у Губермана:

— Царская невеста, будь любезна, расскажи, кто, наконец, победит в этой великой и праведной борьбе на ее нынешнем этапе?

«Бездарные гитаристы», — хотела ответить Татьяна, но пожалела Пашу. Раньше он душевно перепевал Окуджаву, а может, и сейчас не забыл. Поэтому ответила что-то абстрактное, типа «Бобро как всегда победит Козло».

Иногда сквозь вопросы Комарицына, реплики Альдоги и гитарные импровизации Паши прорывались вопросы прочих гостей, друзей, знакомых. В общем-то, представимые вопросы, о кремлевской жизни. Обидной была даже не их наивность. Обидней было другое: Татьяна надеялась, что сейчас оживет прошлое, атмосфера таких вот кухонь конца 80-х и 90-х, да, именно 90-х, не весь Питер тогда подался в бизнес и в Москву. На кухнях тоже пили и пели.

Но нет, она оказалась столичной штучкой. Можно сказать, главным угощением вечера. Спасибо, хоть не подавали челобитные, а о свободных кремлевских вакансиях — «Нет ли и для меня местечка?» — говорили с юмором.

Впрочем, в каждой шутке есть мостик к серьезному продолжению. Поэтому Татьяна не раз напомнила о рекорах: подавайте заявления, это сейчас самая перспективная должность. Правда, придется рвать попу на флаг родины «Битлз», но это условие придумала не она.

— Забавная идея эти рекоры, — заметил Комарицин. — Может, объяснишь, что это такое?

— Я объясню, — перебил Паша, для солидности потрепав гитару. — Помнишь, у Галича: «А вослед ей ражие долдоны, шутки отпускали жеребячьи». Это и есть ражие долдоны, чтобы окончательно оприходовать страну.

— Это люди, которые знают… — начала Татьяна.

— Продолжаем Галича, — прозвенел в ответ Паша, — «Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, не бойтесь мора и глада, а бойтесь единственно только того, кто скажет: „Я знаю, как надо“». Кстати, скажи, как близкая к телу: когда за эту песню будут сажать?

— И мне это интересно, — заметила Альдога.

* * *

— Вот ты как думаешь, что сейчас нужнее всего для России?

— Большой скачок, — ответил Костылев, не задумываясь. — Понимаете, Михаил Викторович, самое опасное для нас — это повторить ошибку коммунистов и начать догонять всех, кто нас опередил. Да, по стали и углю мы после войны догнали Америку. Но к тому времени Америка передала выплавку стали другим странам и создала персональный компьютер. Поэтому нужно играть на опережение.

— Правильно, — согласился Столбов. — А ты чего не играешь на опережение?

Костылев не понял.

— Застой в процессе, — пояснил Столбов, указывая на рюмки. Костылев кивнул, наполнил их коньяком. Себе постарался налить поменьше.

Сидели в президентском кабинете. Резервная бутылка виски так и оказалась невостребованной, генерал космических сил удовлетворился президентским коньяком. Закусывали классическими сухофруктами и орешками.

— Давай о России говорить, — с самого начала предложил Столбов.

— О прошлом или настоящем? — уточнил Костылев.

— О прошлом — надоело, о настоящем — неохота, особенно сегодня. Давай о будущем, о звездных дорогах.

— Давайте, — охотно подхватил Костылев. И начал излагать свое видение ближайшего будущего.

— Если мы хотим оказаться впереди, то должны не бежать следом, а обгонять. Это как в игре «Цивилизация» — технология будущего номер один, два и т. д.

— Играл, помню, — сказал Столбов. — Только тут вот какая штука, Саня. В этой цивилизейшен, если помнишь, перескакивать было нельзя от технологии А к технологии С без промежуточного этапа — технологии В.

— А мы должны научиться, — ответил Костылев. — Ведь Россия при Петре Первом обогнала Европу, миновав несколько стадий развития.

— Петр воевал, то с турками, то со шведами, — напомнил Столбов.

— И мы должны, — непринужденно ответил молодой генерал. — Помните, когда Пушкин сравнивал Николая Первого с Петром: «Россию вдруг он оживил, войной, надеждою, трудами»? Нам тоже война нужна, чтобы слегка встряхнуться. Мобилизовать, для начала, мозги.

— С кем воевать будем? — заинтересовался Столбов.

— С кем попроще. К примеру, в Приднестровье. Конечно, лучше в Прибалтике, но это чуть опаснее, нужны хорошие разведданные о том, как отреагирует НАТО. А в Приднестровье просто. Сначала — инцидент. Обстрел приднестровского села, непременно гибель двух мирных семей. Пожар с разрушениями, зафиксированный со спутника. Одновременно уничтожение автомобиля местной полиции и обстрел, хотя бы с ранениями, патруля наших миротворцев. МИД и Минобороны действуют согласованно, динамику не теряют, уже через сорок восемь часов наши танки плюс приднестровские войска идут на Кишинев и берут город. Перебрасываем войска на захваченные аэродромы и берем под контроль всю территорию Молдавии за пару дней.

— А как возникнет инцидент?

— Технически это не трудно. Вы же сами должны знать, есть и спецслужбы, и спецподразделения. Была бы политическая воля.

— Ну, хорошо, победили. Дальше что?

— Самое главное. Сухопутной и морской границы с подконтрольной территорией у нас нет. Украина захочет преференции за право транзита грузов и людей. Что мы должны сделать? Придется наладить воздушный мост, чтобы вся местная экономика функционировала благодаря транспортной авиации. Тяжелое авиастроение получит такой импульс, какого не было полвека. Вообще, Молдова — не обязательно. Можно и Крым, но тут не хотелось бы мелочиться, от Украины можно взять и побольше. Можно и Балтию, но тут уже самолеты не нужны.

— А почему именно самолеты?

— Чтобы с одной стороны развивался авиакосмический комплекс. Ну, тут, извините, я лоббист своего болота. А еще важнее, чтобы в телеящике, каждый день в новостях: десятки «Русланов» летят и везут грузы. Вроде берлинского воздушного моста тысяча девятьсот сорок восьмого года. Америкосы сухое молоко и картошку везли в Берлин, супер реклама своим ВВС и авиапрому вообще. Нам тоже нужна мощная патриотическая телекартинка, чтобы детишки сами хотели оказаться в пилотской кабине. Или проектировать новые самолеты. Ну, и заодно докажем миру, что мы — сверхдержава. Потому что только сверхдержава способна создать воздушный мост.

— А последствия просчитаем? Санкции, к примеру, — поинтересовался Столбов. Генерал звездных войск махнул рукой:

— До конца с Западом не поссоримся все равно. Есть нефть и газ, другие ресурсы. Покупали у Сталина, купят и у нас. Мелкие санкции будут, хорошо, чтобы нам на пользу. В идеале, здорово, если бы ЕС запретил нашим гражданам, всем, а не только чиновникам, ездить в Европу. А если такого подарка не дождемся, подсуетиться придется самим. К примеру, всем не прошедшим военные сборы — запрет на выезд.

«Приятно послушать, — подумал Столбов, — бухтит за державу. Нет, чтобы о различных мелких выгодах, как прочие собеседники за последние сутки».

— Наливай. Идея интересная, но я думаю, с внешними заморочками торопиться не надо. Сейчас главное, Россию укрепить внутри. А это можно и без войны. Ну, давай, космонавт, за мирное звездное небо над головой.

* * *

Запись в ЖЖ блогера zloyfaker.

«Итак, в нашем парламенте произошел акт спонтанного группового неверия. Даже самому народному президенту за всю историю России было бы хорошо помнить народную мудрость: гни-гни, да не перегни. Очередной перегиб, или загиб, как хотите, вызвал в народной памяти горбачевские антиалкогольные эксперименты, и последовала отдача.

Лично я бы посоветовал зрителям российской трагикомедии запастись не только попкорном и сушеной воблой, но и валидолом. Памятный всем ЕБН, несмотря на свой тяжелый запойный характер, почти полгода бодался с парламентом, пока не прибег к танкам. Господин МВС вряд ли столь же выдержан. Не удивлюсь, если пулеметные очереди и разрывы раздадутся у стен Госдумы уже завтра».

* * *

Татьяне хотелось плакать. Останавливали, пожалуй, лишь две причины: кто здесь ее поймет? И вторая: постоянная необходимость защищаться — а для этого надо быть сильной. Не столько полемизировать, сколько делать замечания: «Я же беременная женщина! Не можете курить на площадке, так хотя бы курите в вытяжку над плитой». Нет же, обязательно надо протянуть дрожащую руку к газовой плите, прикурить от синего цветка, дойти до стола, стряхнуть пепел в первое попавшееся блюдце.

Кстати, раньше такого не было. Соблюдалось определенное джентльменство: если присутствует хотя бы одна дама — всем дымить на лестнице.

Многое, очень многое изменилось. Немало джентльменов покинули кухонные тусовки. Кто-то поселился в дальних краях и общается с друзьями в ЖЖ. Кто-то ушел в мейнстрим, в карьеру. Кто-то — из жизни, от инфаркта или колес бешеной тачки, когда похмельным утром, покачиваясь, переходил трассу.

А может, и это не главное. Она захотела вернуться в прошлое, когда под щемящие песни и вино, казалось, так мало было нужно, чтобы произошло чудо: хорошие люди однажды не струсят и выйдут на площадь в назначенный час, полковник Васин наконец-то потушит горящий поезд, спящая красавица — Родина-уродина — наконец-то нас полюбит, сволочи покаются, и к власти придет добрый и хороший народ. И жизнь наладится, оставшись такой же душевной, как при социализме, и станет такой же комфортной, как положено при капитализме.

Мечты не сбылись, а жизнь наладилась, но как-то странно. Выпивать стало можно в заведениях, споры, точнее, срач, продолжились в ЖЖ. Выйти на площадь в назначенный час было не так просто, как в 90-е, но относительно безопасно: больше 15 суток за это не давали. Заодно выяснилось, что на кухне самое естественное занятие — готовить пищу. Остались такие вот редкие заповедники, как у Горыныча. И кто сказал, что в них сохраняются самые лучшие представители вымирающих видов?

Между тем, Паша опять закатил монолог. Причем настолько серьезный, что даже гитару отложил.

— Ну что за вечная российская невезуха? Меченый дурашка Горбачев. Потом демократ-алкоголик Ельцин. Потом, по его протекции, застенчивый гопник-дзюдоист и собеседник Ганди — Путин. Потом президент-твиттер, любитель «Дип перпла» Медведев.И на кого мы променяли эту интеллигенцию? На фюрера с армейским ежиком, на все три ипостаси шварцевского дракона?

— Паша, заткни фонтан, — с тихой тоской сказала Татьяна.

— Я бы не сказал, что все так плохо, — заметил Комарицин. — Как говорится, в каждом свинстве можно найти кусок ветчины. Именно Миша Столбов — встряска, которая так необходима сегодняшней России. Маленькая проверка на жизнеспособность. Подозреваю, что она закончится печально, но лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

— Ага. Значит, все в канализационном болоте, но нашелся один мудрец и погнал волну. Кем был Путин? Директором большого хосписа по имени Россия. Комфортные условия, привычные слова, никаких резких движений и планов на будущее. Ну да, олимпиада, потом чемпионат. Это как в хоспис или какой-нибудь инвалидник приходят артисты мирового балета или цирка — пусть порадуется доходяга. И тут явился новый клоун-директор. Хоспису построиться! Марш-бросок на три километра. Вызывай следом труповозку, падаль с обочины подбирать!

Таня сделала то, что ожидала от себя меньше всего. Вылила на Пашу и его гитару кружку с чаем. Встала, извинилась перед Горынычем, направилась к дверям.

Сзади слышались рык и борьба. «Ты что, идиот, она же беременная!» — «А, пришибу, вместе с наследным кронпринцем!».

Не торопясь оделась и вышла в ветреную темень. Ветер был резок и мокр: то ли поднялся за полночь, то ли раньше не замечала…

Дошла до перекрестка, только тогда заплакала. Сквозь слезы заметила-расслышала, как рядом остановилась машина. Из нее вышел Батяня.

— Татьяна Анатольевна, зря вы так, — сказал он.

* * *

Генерал космических войск сошел с орбиты во втором часу. Не то, чтобы упал лицом в лимонные дольки, но очень уж было видно, что застолье ему в тягость.

Столбов распорядился отправить бедняжку домой, потом включил обычную связь. Отозвался лишь на Батяню.

— Все в порядке, Михаил Викторович, — сказал тот. — Нашлась, жива, здорова, невредима. Возвращаемся первым же бортом из Питера.

— Спасибо, — ответил президент. — Прости, что заставил побегать, как маленького.

Батяня ответил что-то про службу и дружбу. Столбов поблагодарил еще раз.

Просматривая прочие контакты, заметил, что Луцкий пытался связаться с ним четыре раза. Ему звонить не стал.

Допивать одному не было желания. Сел в кресло, опять посмотрел на трубку. Татьяна тоже пыталась позвонить, но говорить с ней не хотелось. Спать не хотелось тоже. В голову лезли все гадости прошедшего дня.

Оживил дремлющий компьютер — посмотреть набросок речи, написанной для утреннего выступления на Конгрессе. Тихий звоночек обозначил новую почту.

«Что это, объяснение думской провокации? Или рассказ о том, кто подбил Таньку совершить дурость?» — подумал, увидев привычный обратный адрес.

Оказалось, не то и не то.

«Я ждал достаточно долго и надеялся, что начальник вашей личной охраны сам расскажет вам о маленьких, или не очень маленьких преференциях, которые он научился извлекать из своего нового положения…»

— так начал свое послание Доброжелатель.

Глава 8

* * *

Русский народ не всегда и не весь жил в России. Бесследно, безвестно исчезал полон, взятый степняками. Когда держава окрепла и сняла степной аркан с шеи народа, сама так прижала своих сыновей, что те уже добровольно потянулись за рубеж. Уходили раскольники, уходили казаки-некрасовцы. Струйками утекали за океан — недаром среди фигур Статуи Свободы стоит и православный поп.

Потом начался XX век и за рубеж хлынули — целые потоки. Осколки Белой армии, вообще, все, кто не признал красных. Впервые от страны отделились куски с русскими общинами: Польша, Финляндия. Потом — Война и вторая волна эмиграции, от полицая-расстрельщика до дуры-девки, переспавшей с фрицем и не хотевшей узнать, что ей за это будет. Ну, и не все пленные решились на эксперимент «встреча с Родиной».

Прошло двадцать лет, и подоспела большая третья волна. Литераторы, евреи, евреи-литераторы и прочий народ, разочарованный в скорейшем построении коммунизма. А там недалеко и до 90-х годов, когда случилась вещь, в истории России и вовсе небывалая: целые края, города, населенные русскими, вдруг стали заграницей, и в эмигранты против воли были записаны миллионы человек.

Чуть позже нашлись люди, частично энтузиасты, частично — бюрократы, решившие объединить русских от Эстонии до Австралии. Так возник Всемирный конгресс соотечественников.

* * *

Можно ли запретить себе видеть сны? Если очень захотелось — то да. Именно так и поступил, вернее, поступал Иван. Уж слишком хорошо он помнил о своей мечте. Поэтому он спал и нарочно не видел во сне сбывшуюся мечту — домик среди ароматных можжевельников и полоску прибоя.

Будущее было под запретом. Но совсем без снов спать не смог. Поэтому видел прошлое. Причем не давнее, военное, с тревогами, потерями и работой, которую сделаешь несмотря ни на что. А более-менее недавнее. Безнадежную и при этом выигранную битву прошлой осени. Суету нынешней думской работы. И, конечно же, лица. Совещания, переговоры, встречи, перешедшие в разговор.

Под утро, среди круговерти и калейдоскопа лиц, мелькнуло одно и запомнилось. Да так крепко — не растворилось в новых снах. Хотя видел это лицо мельком. Этот человек, Олег Делягин, депутатский помощник, пытался подкатиться через него к Столбову — очередная челобитная от кооператива «Мельница», насчет капиталов. Делягин считался грамотный переговорщиком, но ничего не вышло: Иван сразу переадресовал его к фонду «Возвращение», сказал, что занят другими делами и никого к Столбову «подводить» не собирается.

Уже не во сне, а проснувшись, подумал: «В январе был решительнее, когда отказывал».

Еще чуть позже понял, где недавно видел этого человека — в компании Крамина. Именно тогда, когда получил предложение, от которого не смог отказаться.

* * *

— Ну что, дорогие мои, хорошие. Очень хорошо, что мы здесь встретились. Во всем остальном поводов для радости не очень много. Место встречи — наша замечательная Москва — по многим параметрам относится к мировым столицам. К чему можно отнести большинство остальных территорий России, многие из вас видели сами. Была недавно такая дурацкая привычка у чиновников: человек решил вернуться в Россию из Риги или Ташкента, а ему предлагают поселок, в котором канализационные люки на металлолом сданы. И человек уезжает обратно в Ригу, подальше от такой России.

Ну, конечно, самый беспросветный алкогольный маразм в прошлом. Но кризис, что начал съедать Россию еще при Советах, никуда не ушел. Русское население неторопливо вымирает, поселки и города пустеют. Есть отдельные очаги, оазисы и так далее. Но большинство населения юного возраста не понимает, чем ему заниматься, если не ехать в Москву, или дальше, в эмиграцию. И есть у меня неприятное предчувствие — в этот зал оно не придет.

Если у нового президента сложился свой стиль — опоздание не больше минуты, то он его соблюл. Вошел в самый большой зал Кремля ровно в десять утра и одну минуту. Бодрый, крепкий, свежий, упругий, на трибуну чуть не взлетел.

От этой-то бодрости и казались его слова особенно страшными.

— Сейчас у России лет двадцать-тридцать передышки, без внешних проблем, если, конечно, не будет форс-мажора. Потом — война за русское наследство. Не за русский народ, он никому нужен, ни в рабы, ни на органы для трансплантаций. За территорию, за ресурсы, за то, чтобы территория не досталась кому-нибудь другому. Значит, надо успеть научиться жить на своей родной земле, сохранить старые города и хотя бы те села, какие можно. Дело трудное и делать его придется нашему поколению.

Оглядел зал. Патриарх, министры, генералы, генералы от искусства, люди бизнеса. В задних рядах затерялись те, кто когда-то захотел вернуться в Россию из Таллинна и попал в поселок с пропитыми люками и пробитыми дверями подъездов. Понятно, вернулся, в Таллинн. Но все равно сейчас приехал на Конгресс. Вдруг Родина возьмет, да и скажет: «Вы нам нужны не только, чтобы закрыть очередную программу, задуманную для распила».

Большинство, конечно, кто из России, кто из ближних зарубежий, кто из совсем дальнего, настроены на привычный сюжет Конгресса. Долгие разговоры, о проблемах, но еще больше — о духовности, об упадке нравов, которые если и сохранились, то или в русской общине за океаном, или в такой сельской глуши, где год скачи, до океана не доедешь. О том, что надобно сосредоточиться на духовном. Вот сидит в первом ряду великий режиссер, недавно снявший очередной фильм: «Комбриг Котов: Загробные мытарства». Будет нужно — и очередной манифест настрочит, лишь бы был шанс возглавить комиссию по духовным совершенствованиям.

— Поэтому обращаюсь, в первую очередь, к зарубежным соотечественникам. Мы нуждаемся в вашей помощи. Вообще, помощи всех, кто может помочь. Не деньгами — они всегда нужны, но сейчас в России с ними более-менее неплохо. Нужны люди с опытом организаторской работы. И в бизнесе, и в общественных делах. Знаю, многие пробовали, многие разочаровались. Пожалуйста, попробуйте еще раз. Помогите сделать жизнь цивилизованной! Чиновники-воры хоть на время присмирели, работать будет легче. Помогите нашим менеджерам и управленцам, которые лучше всего научились объяснять, почему так сделать в России невозможно. Должности будут, зовем!

Под конец не то, чтобы завелся, но самого унесло волной драйва. Услышал аплодисменты, улыбнулся, сошел с трибуны. На минуту из головы исчезла память о разговорах этого утра. Обо всем, что он сказал за полчаса до того, как бодро взлетел на трибуну Всемирного конгресса соотечественников.

* * *

Кирилл Степанов уже испробовал все виды простейшего отрезвина. Он осторожно себя щипал — точнее, впивался ногтями в ладонь, и мотал головой. Все равно не мог поверить тому, что с ним случилось в это утро.

В половине седьмого позвонил Батяня. Попросил быть на месте пораньше. Встретил и огорошил:

— Поздравляю с назначением. Ты теперь первый помощник начальника личной охраны.

— Кого благодарить? — растерянно произнес Степанов.

— Меня, кого же еще. Назначать себе первых помощников еще в моей власти. И имей в виду — это должность со скорым повышением. Через час у меня разговор со Столбовым. Надеюсь, он не настолько на меня обиделся, чтобы не согласиться на мою просьбу — назначить тебя моим преемником.

Степанов сумел сдержать любопытство, но все же задал странный вопрос: «Для чего»?

— Я не удержался, вот и всё, — просто ответил Батяня. — А ты должен постараться. Регламент знаешь, инструкции тоже. Береги Мишу.

— Вадим Сергеевич, почему я?

— Потому что я — дурак. Столько был рядом с Михаилом Викторовичем, а зама хорошего не подготовил. Тебя бы таскать и таскать, но ты — лучший. А уж чтобы и я, и Миша тебе доверяли — вне конкуренции. Так что впрягайся без вопросов.

Один вопрос у Кирилла все же нашелся.

— А как же история с той самой папкой?

— Извини, Кирюша, сейчас не до нее. Потом расскажу. Очень плохая история — без Михаила Викторовича в ней ничего сделать нельзя. Расскажу, посоветую, сам доложишь. А сейчас — извини…

Слова Батяни казались сном. Сон сбылся меньше, чем через час. Степанова вызвали к Столбову, и тот сообщил, что подписал указ о назначении его главой президентской охраны.

* * *

Татьяна любовалась весной. В городе весну не то, чтобы не замечаешь, но обычно нет свободной минуты, чтобы остановиться, разглядеть кусок газона, очищенный от снега не только теплом из плохо изолированной теплопроводной трубы, но и солнцем. Заметить, что облака стали чаще отражаться в лужах, чем в тонированных стеклах автомобилей. Что солнце вообще все дольше и дольше задерживается в вечернем небе и зимние сумраки куда-то ушли.

В городе этого не разглядишь. А за городом, на хорошей, благоустроенной даче, можно сидеть на скамейке, неторопливо разглядывая освобожденную травку. Видеть, как она, поверив мартовскому солнышку, которое уже скоро станет апрельским, потянулась к небу. А чуть в стороне, там, где проходит труба с горячей водой — это была дача с большой котельной и локальным отоплением — уже желтится мать-и-мачеха.

Татьяна любовалась весной. Это было не только одно из доступных, но и разрешенных ей занятий.

С того момента, когда Батяня взял ее под руку на набережной канала Грибоедова, она не спорила, не сопротивлялась. Вела себя, как понимающий ребенок: набедокурила по полной программе, каждую минуту надо тратить на хорошее поведение. Не возражала, когда приехали в «Пулково», когда взлетели. Путешествие из Петербурга в Москву, кстати, получилось быстрым и комфортным, так что все ее дурацкие беременные страхи насчет перелетов оказались именно дурацкими.

Столбову она позвонила — телефон был отключен. Перезванивать не стала. Решила так: пусть позвонит сам.

Он позвонил в шесть утра, когда ехала из аэропорта. Ждала, подготовила все возможные варианта разговора, все возможные объяснения, извинения. Конечно же, застал врасплох, конечно же, все оказалось не так, как ждала.

— Извини, Танюша, — начал Столбов. Голос был такой усталый и убитый, что чуть не заревела от жалости. — Понимаю, ты устала, а я этого не замечал.

— Нет, Миша, дело в том… — растерянно сказала она.

— Не перебивай. У меня скоро Конгресс, а до него еще одно дело надо уладить. Очень трудное дело. Просто слушай меня. Танюша, ты устала, надо тебе отдохнуть, поберечь себя. Не только себя. Все дела я с тебя снимаю, пресс-секретаря найду сам.

Тебе сейчас надо отдохнуть как следует. Поезжай и отдыхай. Потом позвоню, подъеду, поговорим.

Отбой. Слова эти Татьяна запомнила, будто записала, снова и снова прокручивала в голове. Усталость была искренней, не наигранной. А вот забота — поддельной. Так добрый родитель прощает ребенка: «Бедный дурашка, замучился над уроками, вот и покидал учебники в окно, на головы прохожим. Поезжай на дачу к бабушке, отдохни на природе».

Она и отдыхала на природе, в одной из резиденций ближнего Подмосковья. Догадывалась, что под усиленной охраной, получившей серьезные инструкции. Пусть территория — четыре гектара, но понимать, что на этих замечательных садово-парковых гектарах тебя стерегут денно и нощно… В общем, отдыхать не хотелось. Вошла в дом, включила телевизор.

«…Поэтому обращаюсь, в первую очередь, к зарубежным соотечественникам. Мы нуждаемся в вашей помощи. Вообще, помощи всех, кто может помочь…»

Кстати, над этим текстом они работали вместе. Ну, не то, чтобы вместе, Миша набросал свои мысли, она поправила, добавила свои. Пожалуй, их последняя совместная работа. До…

Не только до того, как она разрешится. До того, как Михаил Столбов, президент России, ее простит. Пусть сначала отругает. Но именно простит, а не пожалеет заблудшую дурашку. Если она беременная баба, так неужели же не имеет права на осознанные ошибки? Или признана невменяемой, которую только пожалеть и можно?..

Сквозь слезы нащупала пульт, выключила телевизор. Никаких новостей!

* * *

Есть категория автомобилей, которые замечаешь всегда. Это технический автомобиль с маячками. Летит ли по городу «пожарка», «скорая», полицейский экипаж — именно дежурный, а не сопровождения вип-лица, тут обернется всякий. Обернется и успокоится. Нет, не то, чтобы совсем впадет в благодушие: явно где-то случилась серьезная проблема. Но отметит: жизнь идет, как всегда, случаются происшествия, туда едет машина со спецсигналом. Ничего странного, ничего подозрительного нет. Разве в случае с «пожаркой» потянет носом, попытается высмотреть дым. Если же машины не торопятся, будто дело уже сделано, так вообще, скоро забудет.

Поэтому, эти два автомобиля — «скорую» и газовую «аварийку», ехавшие по Москве, видели все, но никто не обратил на них внимания. И для «скорой», и для газа выезд был не срочный, сиреной и «маячками» они не злоупотребляли. Полиция провожала их немного тревожным взглядом: вдруг какое-либо происшествие обязывает ее принять соответствующие меры, скажем, поставить оцепление на месте прорыва газовой трубы? Остановить машины, досмотреть, естественно, в голову не приходило.

Между тем, «скорая» и газовая «аварийка» двигались по разным улицам, но к одной цели, находившейся в самом центре Москвы.

* * *

Доклад Столбова на открытии Конгресса соотечественников, как, впрочем, и все его доклады, оказался краток, меньше пяти минут. Попытаться переговорить президента России казалось неловко, поэтому речи в зале сократились сами собой, и началась работа в секциях.

Столбов ходил между зальцами, слушал, очень редко присоединялся к обсуждениям. Одного из соотечественников, балтийского менеджера, открывшего в Риге сборочное производство компьютеров и искавшего новое, столь же непростое развлечение, уговорил стать рекором.

В другом зале вмешался в дискуссию. Секция называлась: «Россия: воплощенная фантастика». Доклад делал директор Института прогрессивного развития — едва ли не главного госучреждения времен президента Медведева, но потом пришедшего в упадок.

Столбов прислушался. Идея была в том, чтобы оставить в Европейской части России около тридцати агломераций и не тратить ресурсы на остальную часть страны.

Попросил слово. Говорил медленно и гневно.

— Значит, все старые земли — Смоленщину, Рязанские земли, Тверь — бросить? Оставить города с придатками. А между ними что, лес, болотная пустыня, непроглядная темнота? И только городки с музейными смотрителями? Такие городки — стержень страны, и восстановить Россию можно только через них.

— Что вы предлагаете? — не без страха спросил докладчик.

— Лично вам — порвать доклад. Урна — слева.

Пытался говорить как можно тише и сдержанней. Но видимо не смог, потому что докладчик торопливо выполнил просьбу и часть обрывков уронил на пол.

Кстати, потом немножко устыдился, отловил профессора в коридоре, предложил творить дальше.

Столбов понимал: этот мини-срыв случился не из-за усталости и недосыпа, а из-за утренних разговоров. С Татьяной как раз все получилось правильно, хотя, может, тоже чуть жестоко. Пусть. Поиграла в хиппующую студентку — прогулялась в Питер отдохнуть. Он тоже поиграет в «Домострой», запрет царицу в тереме дня на три, потом посмотрим.

С Батяней было сложнее. По масштабам его вина была побольше, чем у других, и в то же время она заключалась лишь в том, что не проследил.

Оказалось, его племяш в прошлом декабре купил земельный участок во Владимирской области. Точнее, не купил, а стал партнером приятеля. Тот, живо смекнувший в политической конъюнктуре, стал владельцем территории, на которой предполагалось строить крупный торговый центр. Проблема была в том, что из-за этого лакомого кусочка возле федеральной трассы шли одновременно несколько процессов. Пока суд да дело, потенциальные собственники баловались переменным рейдерством.

До победы Столбова у племяша с приятелем шансов не было никаких. Теперь же они осмелели, или, выражаясь точнее, оборзели. Вломились на территорию с какой-то совсем левой охранной фирмой, подрались со строительной бригадой — та стала защищать технику. А когда охранно-милицейские силы противника осадили в строительном вагончике их самих, племяш дозвонился до Батяни, рассказал про «бандитский налет». Тот время на выяснение тратить не стал, прислал дежурный экипаж. Враги племяша не сразу уразумели статус подмоги, оказали сопротивление, и кто-то из местных ментов даже получил пулю в ногу. Потом все поняли, извинились, сказали: «Больше не приедем».

Батяня, кстати, узнав обстоятельства, чуть не набил фейс племяшу и приказал не звонить даже в именины. Поздно. История раздулась, и даже выздоровевший простреленный мент нарушил обет молчания в нескольких интервью. Батяня за неделю до этого намекал Столбову насчет трабла, но тот намеков не понимал. А смелости все рассказать самому у старого воина не хватило.

Встретившись с Батяней, Столбов показал ему распечатанную страницу из виртуального журнала и задал вопрос, допускающий как кару, так и прощение, причем со склонением ко второму:

— И что мне теперь делать?

— Как что? — с удивлением ответил Батяня и протянул заявление. — Подписать и все.

Столбов, конечно, к ручке не потянулся, но Вадим Сергеевич был настойчив.

— Давай уже поскорее, чего тянуть? Не сейчас, так через неделю тебе придется меня выгнать, как Макса. Или начать тасовать, как Ваньку — Дума не для тебя, найду место почетного козопаса. У меня такая работа, что с нее просто свалить нельзя, я должен дела передать.

— Вадим Сергеевич, может, подумаем? Лицо надо сохранить, — растерянно спросил Столбов.

— Нет уж, — Батяня чуть ли не сунул бумагу ему под нос. — Все уже, подумали. Не хочу ждать, когда меня совсем съедят, с лицом и с яйцом. Если уважаешь меня, любишь хоть чуть-чуть, подпишешь!

Самое ужасное, что в глазах у него были слезы. Правда, когда Столбов подписал, спокойно поговорили о преемнике. Батяня предложил Степанова, президент спорить не стал. Подписал новое назначение, однако попросил Батяню сразу не уходить, побыть куратором. Тот согласился, но не сегодня — надо было ехать в прокуратуру, устаканивать историю с племяшом.

Вот в таком настроении Столбов и взлетел, бодро и весело, на трибуну Всемирного конгресса соотечественников.

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Светлана Правдина, «Ставропольские ведомости». Михаил Викторович, ваше отношение к деятелям прежнего режима — двум прежним президентам, а также их ближайшему окружению?

— Люди делали, что могли. Иногда нужные вещи, иногда ошибались. Судить их за это не собираюсь. Путин выпускает в природу диких животных, Медведев управляет «Сколково». Грызлов руководит «Единой Россией» в Думе, ему привычно. Сечин консультирует какую-то фирму, Кудрин преподает высшую экономику, Сурков написал роман «Повышенный градус». Все при деле, никто не обижен.

— Правда ли, что Анатолий Чубайс получил новую должность?

— Правда. Роснано возглавил молодой ученый с менеджерскими задатками. А с Анатолием Борисовичем я встретился лично. Поговорили, решили поставить эксперимент: выяснить, является ли он талантливым менеджером, и решили назначить его сити-менеджером небольшого города Октябрьска в Восточной Сибири. На год. Он согласился.

— Извините, Михаил Викторович, а жителей не жалко?

— Среди критериев социальные показатели будут на одном из первых мест. Так что все возможности добиться успехов — есть. Буду ждать.

* * *

— Иван Тимофеевич, скажите, пожалуйста, господин президент придет в Думу вовремя?

— Михаил Викторович никогда не опаздывает, — ответил Иван.

— Знаю, — сказал Крамин. — Просто я привык, что когда приезжает президент в Думу, то уже с утра различный шорох, мельтешение, от охраны до протирки стен, а сегодня, вроде, как обычный день.

— Ну, это не ко мне, — ответил Иван и тут же спросил сам:

— Кстати, а Олег Делягин-то как оказался в нашем разговоре? Он из экспертов?

Крамин ответил что-то невразумительное, вроде «Да».

— Я бы хотел, кстати, встретиться с экспертами, пусть и меня убедят, — предложил Иван. Крамин ответил, что эксперты приедут перед Столбовым, и отключил телефон.

Иван не то, чтобы испугался, но задумался. Он так и не понял, что важнее для дарителей дачи: встреча Столбова с депутатами или с экспертами. Или главное, чтобы президент вовремя пришел в Думу?

Он решил позвонить Батяне, проконсультироваться. Так от легкого недомогания: засвербило где-то, возле сердца или появилась непривычная одышка — звонят знакомому врачу. Не записаться на прием, а для дружеской консультации.

Батяня не отвечал.

* * *

«С кем же я еще сегодня не поругался?» — подумал Столбов и вспомнил о не принятом звонке Луцкого.

— Добрый день, Михаил Викторович, — отозвался тот. — Вы уж меня простите…

— Ты-то чего натворил? — сказал Столбов.

— А… — казалось, Луцкий хочет признаться, но не в силах, — простите… Прости меня, Миша, что забыл тебя поздравить.

— С чем? — спросил Столбов, впервые не столько огорченный, сколько удивленный за это утро.

— С годовщиной твоего знакомства с Таней. Помнишь, ведь год назад…

Столбов вспомнил. Да, ровно год назад нелегкая профессия занесла в Зимовец журналистку Татьяну, а потом, после различных приключений, в охотничий домик Столбова. Там, кстати, Столбов впервые намекнул, что готов идти на Кремль, а Луцкий его поддержал. Так что это не просто годовщина знакомства, это одна из дат рождения нынешней власти.

— Помню, — тихо ответил Столбов. — И до сих пор не верю. Танька — моя жена, а я — в Кремле.

— Слушай, — с энтузиазмом воскликнул Луцкий, — а давай годовщину отметим, как надо? У тебя на вечер дела остались?

— Ну, только фуршет Конгресса в пять вечера.

— Так выпей бокал и уйди. Подготовим самолет, слетаем в тот самый домик. Он ведь в порядке? Пусть баньку протопят, зверя выследят — утром застрелим. Татьяну возьмем — пусть природой подышит.

— Она же на сносях…

— Не проблема! Лучшего гинеколога Москвы найму, пусть с нами слетает, присмотрит за Танькой. Мишка, давай, правда, а? Пора отдохнуть. Мне надо будет перед тобой покаяться по мелочи, но это после двухсот граммов, не раньше. Слушай, Мишка, организуй себя и Таньку, а остальное я сделаю!

Луцкий чуть ли не кричал от радости — какая хорошая идея. Столбов внезапно проникся его энтузиазмом. Подумал, надо бы Ивана захватить, и Батяню уговорить. Ну, Макс таких развлечений особо и не любил, но, может, и его поискать…

Столбов стоял у окна и видел участников конгресса, идущих к лестнице. Поначалу не обратил на них внимания. Хотя странно, чего они уходят?

— Ну, как, Мишка, нормально?

— Нормалек! — весело ответил Столбов. — Полетим!

На один миг представил, как примчится к грустной Татьяне. Обнимет, простит вчерашнюю дурь. Скажет о сюрпризе к годовщине знакомства…

Отключился, спросил у секретаря, почему участники покидают конгресс.

— Это депутаты Госдумы. — Ответил тот. — Скоро начнется встреча с президентом. — И осторожно добавил: — Михаил Викторович, вы успеете?

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Александр Костеев, газета «Тюрьма и зона».

Михаил Викторович, я слышал, что вы являетесь сторонником реформы пенитенциарной системы России. В частности, уже существует программа постройки новых изоляторов временного содержания и тюрем. Так ли это и чем это обусловлено?

— Спасибо за вопрос. Все это так. Я слышал, что на одном из митингов был лозунг: «Столбов — это тюрьмы!». Я с ним согласен. Так и пишите в газетах, и показывайте по телевизору. Столбов — это хорошие, современные тюрьмы, которые являются местом наказания, изоляции, исправления, но ни в коем случае не местом подготовки новых криминальных кадров. Новые тюрьмы начали строить еще при Путине и Медведеве, но мало и медленно. Будем строить быстрее, чем школы и детские больницы. Школьник-недоучка не так опасен, как отличник тюремных университетов.

— Как выглядит современная тюрьма? Камеры на двоих, еще лучше — на одного, сносная еда, постоянное наблюдение. Найденная мобила в камере, водка и наркота — такое же ЧП, как побег, с неизбежным наказанием для тех, кто допустил. Работа — как награда, а не обязаловка. Да, такие тюрьмы будут дорогими, затратными, но на безопасности страна экономить не будет. Задача-максимум — добиться за десять лет, чтобы обычная русская зона осталась только в песнях и фильмах.

Дальше. Меняем сам принцип наказаний. Сроки сокращаем, за многие преступления сажаем на месяцы, а не на годы. Вообще, мой принцип, который, надеюсь, будет учтен в новых законах: за решеткой должны сидеть только звери, которые бросаются на людей. Не важно, для чего — убить, ограбить, изнасиловать. Зверь-рецидивист сидит пожизненно. Тот, кто ворует деньги, сидит немного, зато штраф-конфискация и серьезные ограничения на долгие годы.

— Анатолий Николаев, «FM-романс».

Как нам известно, периодически поступают предложения восстановить смертную казнь. Как вы относитесь к ним?

— Предложений достаточно, аргументы мне понятны, но минусов, считаю, больше. Главный: государство должно избегать непоправимых ошибок. Штраф можно вернуть, отсидку — компенсировать, а труп — не оживишь. У нас, при нынешней системе, ошибки тоже будут, и никуда от них не денемся. Поэтому мое мнение — пусть зверь сидит за решеткой. Для тех, кто повторяет: «Моя дочь — в земле, а этот — дышит», организуем экскурсии в изолятор, пусть посмотрит, в каких условиях этот зверь дышит. Наверное, пожалеет. И еще причина, чисто эгоистическая. Кому подписывать отказ в помиловании? Мне, президенту. Пожалейте.

* * *

В Средние века, когда фортификация на порядок превосходила осадные технологии, едва ли не треть всех замков, острогов, городов были взяты изгоном. Проще говоря, в наглую. Зевнула стража у ворот и подъемных мостов на рассвете, задремала в жаркий полдень, расслабилась на закате, и нет нужды ни в башнях на колесах, ни в катапультах, ни в наспех сколоченных лестницах. Процокал копытный галоп, взвыла запоздалый «аларм» труба часового, а враг уже в воротах. Караул стоптан, изрублен, мост опущен. Не видать твердыни даже почетной капитуляции — уже взята.

Расчет экипажей «скорой» и «аварийки» был тот же: по сигналу о том, что президентский автомобиль выехал из Кремля, рвануться к Госдуме. Не дать ни полиции, ни бесчисленным топтунам время сообразить, что-то предпринять. Отрезать президента от въезда в Думу, но и не дать никуда свернуть. И закончить едва ли не самое трудное дело, которое выпадало заезжим «ремонтникам». Дела, после которого можно или до конца дней жить, не работая, или просто — не жить.

* * *

— Кирилл Александрович, вы знаете, что президент направляется в Госдуму?

Кирилл Степанов на миг подумал: «Ага, новый статус, и уже „вы“ от вчерашних равных коллег». Но мигом забыл эту мелочь. Сейчас главное другое. Прокрутить в голове положенную программу действий.

Визит — незапланированный и внезапный. Значит, комплекс мер по сокращенной программе, утвержденной еще отставным Батяней с ФСО. Но Госдума — объект категории А, объект постоянных визитов. Значит, без двух снайперов на высоте и оперативной минной проверки не обойтись. И распорядиться должен именно он!

Степанов так и делал. Распоряжался на бегу. Про себя, впервые в жизни, материл Столбова: «Забыл! Забыл о мероприятии, не сказал. А нам, всегда и во всем виноватой охране, старайся, гарантируй, сохраняй».

Еще не выбежав во внутренний двор, узнал: снайперы отбыли к объекту и группа резерва туда же. Чуть задерживается разминирование.

Столбов уже стоял возле машины. Степанов видел его утром: бодрый, невозмутимый, но с незаметным внутренним надломом. Сейчас же был весел не на показ.

— Шериф, даешь добро? — улыбнулся он.

— Сейчас, только пройдет минная проверка.

Столбову, в мыслях уже вышедшему из Думы и мчавшемуся к Татьяне, показалось, будто его ухватил за руку уличный попрошайка.

— Какая к чертям проверка? Там чисто!

— Нельзя, Михаил Викторович, по регламенту не положено, — краснея, чуть ли не заикаясь, сказал Степанов. Столбов отмахнулся от него, как от мухи, шагнул к машине.

Степанов действовал, как четыре дня назад, в перестрелке на ВДНХ. Одним прыжком очутился возле президентского шофера.

— Охрана запрещает выезд, — отчетливо произнес он.

— Поехали! — рявкнул Столбов.

— Охрана запрещает выезд! — отчеканил Степанов, и шофер отдернул руки от приборной доски, будто боясь нечаянно стартовать.

— Мать вашу! — рявкнул Столбов, выскакивая из машины. И тут появилась группа минной проверки.

Решение Степанова было мгновенным. Он приказал минерам сесть в президентский автомобиль и рвануть к Госдуме.

— Михаил Викторович, — спокойно сказал он, — вы выедете через пять минут, когда подойдет резервное авто.

— Ну ты… ну ты… — прорычал Столбов, все же сдерживая какие-то слова, а может, и действия. Степанов стоял рядом, скрестив руки на груди, готовый, в том числе, и к апперкоту. Об этом явно думал и Столбов, он даже сунул руки в карман.

Подошло резервное авто.

— Гони! — заорал Столбов.

Гнали-гнали, обогнать не смогли. Еще с полпути, со стороны Думы послышались очереди и разрывы.

— Не меньше, чем «Фагот»! — крикнул один из охранников. — Поворачивать надо!

Стрельба у Госдумы продолжалась. К небесам тянулась струя дыма от сожженной техники.

* * *

От нечего делать Татьяна задремала. Проснулась, когда солнце уже садилось. Хотела включить компьютер, посмотреть новости. Но зачем? Что она может сделать?

Чувство вины медленно переросло в обиду.

И тут позвонил Столбов.

— Танюша, у меня все нормально, — сказал он.

— Мишенька, — ответила она, сама удивляясь степени стервозности своего голоса, — то, что у тебя все нормально, я видела по телеку, когда ты парил орлом на трибуне. Но уж если я помещена под домашний арест, как опальная царица, то, пожалуйста, перечисли мне мои права. Имею ли я права гулять по лесочкам, по базарам, выезжать на богомолье и когда царь-батюшка с меня опалу снять соизволит?

— Таня, ты что? — едва ли не крикнул Столбов. Наверное, так кричит утопленник, к которому подплыла спасательная шлюпка, и спасатель вдруг взмахнул веслом, чтобы ударить его по голове.

— Ничего, — ответила Татьяна, — хочу знать свои права.

— У тебя есть право пить, есть, гулять по лесочкам, ездить на богомолье. И одна обязанность — уйти на фиг из моей жизни! — взревел Столбов.

— Псих, — прошептала Татьяна. Отложила аппарат.

Рассеянно включила телевизор. Было прямое включение, оцепление у Госдумы. Что-то догорало, всюду прикрытые брезентом фигуры.

— Итак, мы продолжаем прямой репортаж с места неудачного покушения на президента России, — сказала репортер Аня Семечкина. — Предварительный итог: не менее десяти убитых, среди них — четверо боевиков. В Москве продолжаются поиски сбежавших террористов.

Таня оцепенело глядела на экран.

* * *

Кирилл Степанов и Александр Костылев сидели перед входом в кабинет Столбова. Заходить им было не велено. Впрочем, такой привилегии — сидеть рядом с кабинетом — больше не удостоился никто.

Столбов не отрывался от компьютера. На экране было новое письмо от Доброжелателя.

«… Так что инициатором вашего появления в Госдуме по сути является исключительно г-н Луцкий. Но время мог знать только г-н Афанасьев. Выводы делайте сами».

— Сделаю, — тихо сказал Столбов, держа в руке почти полный стакан. Потом процитировал Галича: «Ну что ж, говорю, отбой, говорю, пойду, говорю, в запой, говорю. Взял и запил».

Взял и запил.

ЧАСТЬ 3

Глава 9

Николай Чалин был нестандартным доном. Настоящий «дон» — бизнесмен из Донбасса — обязан неумеренно ненавидеть «оранжевых ю-щенков» и быть умеренным патриотом России. Чалин как раз к оранжевым был равнодушен, хотя в две тысячи четвертом году отдал на борьбу с Майданом столько, сколько просили. Жаль, корм был не в коня. Зато для прославления России делал больше, чем любой российский бизнесмен. Или даже больше, чем три российских бизнесмена вместе взятые.

А началось со школьной поездки в Севастополь. Их класс поселили на берегу Камышовой бухты, и Колька однажды нашел на пляже старинную медную пуговицу. Учитель-историк сказал, что это пуговица французского солдата, времен Крымской войны. Колька сохранил пуговицу, а на следующий год здесь же, в Севастополе, выменял на трехлезвийный перочинный ножик пулю от британской винтовки. Так родилась его коллекция.

Еще до окончания института Николай имел в ней с полсотни экспонатов, от пуговиц и гильз до подзорной трубы и русского гусарского мундира той эпохи. Такие экспонаты найти на берегу было невозможно; Чалин их приобретал. Его студенческая пора совпала с эпохой, когда финансовые знания можно было в любой час проверить на практике. Чалин проверял, да так удачно, что в год получения диплома мог бы сам открыть вуз и нанять профессоров.

С той поры у него были два дома — родной Донецк и Севастополь. Уголь был востребован рынком, как и сто лет назад, Чалин менял эшелон угля на чемодан долларов с такой же легкостью и сноровкой, как ножик на пулю. К удивлению столь же успешных «донов», не спешил расстаться с дачей в Крыму, чтобы купить виллу на Кипре, а то и островок в Эгейском море. Он жил рядом с Севастополем, потому что хотел жить рядом со своей коллекцией, а везти ее за границу — не хотел.

Когда коллекция Крымской войны достигла тысячи единиц хранения, понадобилось создавать экспозицию. Чалин мелочиться не стал. Он арендовал старинный форт, принадлежавший Министерству обороны Украины. Украинские военные вывезли весь металл, оконные рамы, сантехнику времен всех советских генсеков. Пытались продать камни, но они вынесли прямые попадания гитлеровских фугасов и не поддались. Пришлось сдать форт Чалину. А он его отчистил, восстановил интерьеры XIX века, вплоть до печей, заказанных в Голландии. Так Севастополь, а значит, и Россия получили лучший музей Крымской войны.

Коллеги по бизнесу и незнакомые почемучки не успели удивиться, как Чалин принялся за новый проект. На мысе Херсонес, который так любят путать с античным городищем Херсонес, стоят развалины 35-й батареи. В июле 42 года здесь погибли и попали в плен почти сто тысяч защитников Севастополя; некоторые отстреливались без воды и пищи больше недели. Батарею — любимое место черных копателей и диггеров-экстремалов — собирались снести под гостиничный комплекс, но Чалин арендовал ее, взял под охрану, проложил дорожки, чтобы не ходить по могилам, и основал лучший в Севастополе музей Великой Отечественной войны. С бесплатным входом, бесплатными экскурсиями и бесплатными туалетами, что для Крыма казалось особо уникальным чудачеством.

Чинушам ведом лишь патриотизм собственного кармана — они получали взятки аккуратно и безропотно, лишь бы шло дело. Своим, начиная от бухгалтеров до охраны, Чалин платил хорошо, но обладал талантом видеть воровство на уровне пуговицы. Или предвидеть. Слухи о том, что воры пропадают в тайной музейной расстрельной камере, казались столь достоверными, что проверять их не хотелось.

Украинской политикой интересовался мало. Российской не интересовался вообще, пока однажды его старый друг Подольский не рассказал ему про загадочного Столбова, который решил стать лидером России.

А потом позвонил в феврале:

— Я вчера из Москвы. Поговорил с Михаилом Викторовичем, про тебя рассказал, про твои дела. Он сказал, что как только у него будет совсем безумный проект, возьмет тебя рекором.

— Я же грамадянин незалежной…

— Так для таких, как ты, и сделано исключение, чтобы можно было с чужим гражданством в России руководить. Жди предложения.

* * *

Писатель Евгений Гришковец съел собаку на боевом корабле и потом написал об этом пьесу. Блогер Данила Павлов, больше известный виртуальной общественности под ником gondonpavlon, тоже съел собаку, но на своей даче. Мотивации и таланты Гришковца и Павлова были разными, но в судьбах их было и нечто общее: непростые жизненные обстоятельства.

С Павловым было так. К нему в гости пришел друг-блогер Коля Бурматкин, известный под тремя никами сразу. Гулял по участку, увидел под навесом мангал, предложил сделать шашлык в ожидании еще одного друга — Злого Факера.

— Откуда мясцо взять? — спросил Павлов. — Сам знаешь, на какой мы мели. Хоть собаку жарь.

— Можно и собаку, — ответил Бурматкин.

Как нередко бывает с сугубо виртуальными людьми, шуточки и подначки довели до реала. Отступать не хотелось никому, и бродячий Шарик был пойман, убит, ошкурен, замаринован, зажарен, подан на стол. Характер у пса оказался мерзкий, он даже не пытался глядеть на убийц печальными собачьими глазами, но ожесточенно кусался. Все равно было противно. Разве что развеселила реакция Факера. Тот проблевался и обещал в следующий раз угостить друзей супом с котом.

— Ха, а что, есть альтернатива? — спросил Павлов.

История с собакой была символична. Последние четыре месяца друзья почти не имели доходов. Сначала проживали прежний финансовый жирок. А потом? Правильно, суп с котом.

Первый этап морального падения произошел на презентации романа Суркова, куда по старой дружбе пригласили троих блогеров. Ведь именно Сурков их нанимал, а уж они, в свою очередь, создавали бригады виртуальных бойцов с простой функцией: бродить по инету, находить врагов правительств. И травить их, начиная от ядовитых реплик до обвинения в профашистском мужеложестве.

Власть проиграла, и потребность в блогерах-бойцах отпала. Столбов в них не нуждался, а такие деятели, как Сурков, политикой больше не занимались. Это он им объяснил на презентации. Блогеры поплакали, напились, наелись и ушли, набив рюкзаки бутербродами и прочей снедью.

Однако презентации у Боброва бывали не часто, а есть хотелось. И вдруг, на очередной посиделке на даче Павлова — теперь в реале они встречались чаще, чем в инете, — Коля сообщил новость.

— Ребята, а мне утром письмо пришло. О том, что Столбов своего бывшего сисадмина турнул, который Makson.

— Не новость, — ответил Факер.

— А еще там указан его адрес — Первомайск-Московский, улица и квартира. Кстати, ехать недалеко. Прокатимся, навестим пидора, поговорим о всех прошлых гадостях. Он нам осенью крепко нервы потрепал.

— Отдача не замучает?

— Не. Он теперь без охраны. Вроде, живет один. И, кстати, если с ним поговорить об адресной инвестиции… Бабло у него точно есть, а уж кого не жалко…

Вышло, как с собакой. Шуточки и подначки перешли в разработку плана. Причем до той стадии, когда отступать западло. Решили уже на следующее утро отправиться в Первомайск.

* * *

Запись в ЖЖ известного блогера gondonpavlon.

«„Уважаемые москвичи и гости столицы! Приглашаем вас на экскурсию по центру столицы нашей Родины. Перед поездкой не забудьте надеть бронежилеты и каски, они могут понадобиться вам в районе Красной площади. За отдельную плату вам может быть

предоставлен экскурсионный БТР“.

Ну, вот и дожили: „дорогие мои, хорошие“. Теперь, чтобы увидеть автомобили, подожженные противотанковыми ракетами, не нужно отправляться в Махачкалу или Назрань. Царь-батюшка, всяческой стабильности и благополучия гарант, привел войну в Москву. С чем и поздравляю вас, соотечественники. Надежды вам, любви и, конечно же, крепкой веры!»

* * *

«Интересно, с чем можно сравнить мою профессию?» — размышлял Турок. Образование, вернее, самообразование позволяло ему сравнивать себя с писателем-классиком, путешествующим в поисках впечатлений и вдохновений. Он и сравнивал.

Классик свободен от ежечасного прессинга клиентов, органайзера и заданий, которые должны быть выполнены «еще вчера». Он неторопливо гуляет по бульварам — благо, в Москве это пока еще можно. Кстати, квартиру, небольшую, но с комфортом четырехзвездочного отеля, ему сняли в центре — окраинный вариант даже не обсуждался. Итак, классик гуляет по бульварам, неторопливо обедает в ресторанах, за время его обеда по основному меню за соседним столиком совершаются четыре бизнес-ланча. Посещает выставки, благо их в Москве одновременно не меньше двадцати.

Однажды, спускаясь по Неглинной, он услышал звуки, непривычные для Москвы: стрельбу, причем не только из автоматического оружия, но и из безоткатных установок. Турок оценил обстановку, как интересную, но относительно безопасную. После чего зашел в ближайшую кофейню — персонал там так перепугался, что даже забыл закрыть заведение. Он успокоил официантку кондитерским заказом и выбрал наблюдательную точку: не у самого окна, но с хорошим обзором. Попутно вспомнил пословицу, приписанную китайцам, про берег реки и труп врага. В подлиннике предлагалось сесть в кофейне Барселоны, в самый разгар Гражданской войны, и наблюдать, как труп твоего врага рано или поздно пронесут под окнами.

Врагов у Турка в Москве не было, как, кстати, и везде. Были только объекты отработки. Но за оперативными действиями спецслужб он понаблюдал с интересом.

Турок редко пользовался автомобилем. Он спокойно коллекционировал презрительные взгляды, которые московские шоферы дарят безлошадным. Разве иногда присматривался чуть внимательнее. Классик, пожалуй, задумался бы: «Годится ли этот тип в мои персонажи?» Турок интересовался другим: «Заказали бы мне этого товарища, если бы потребовалось?»

Однажды Турок завязал роман, конечно, ночной. Мероприятие обошлось ему в два коктейля, порцию суши и бутылку шампанского, выпитую в съемной студии студентки. Интереса ради он предложил барышне угадать его профессию. Девушка думала-думала и решила, что незнакомец, наверное, руководитель съемочной группы, которая путешествует и снимает фильмы о дикой природе. Турок похвалил ее за мудрость и сказал: «Почти угадала». Любопытство — опасная страсть; скорее всего они расстались так легко из-за возмущения девицы: так правду и не сказал.

Классик гуляет, любуется, потребляет лангеты и девиц. Лишь иногда вмешивается капризно-непредсказуемая дамочка — вдохновение. Поэта потребовал к священной жертве Аполлон, и забыто все, кроме работы.

Источником вдохновения стал мобильный телефон. Была одна смс:

«Скоро вы понадобитесь»

Теперь Турок гулял уже не расслабленно. Он ждал команды.

* * *

Какой-то шутник-референт придумал аббревиатуру ДВС — дуумвират второй степени. Дуумвирами являлись Костылев и Степанов. Они сидели в приемной президента, без права постучать в кабинет. Учитывая, что со всеми остальными приближенными Столбов не хотел общаться вообще, начальник охраны и космический генерал чувствовали себя почти первыми лицами государства.

К Костылеву это относилось в первую очередь. Когда Столбов заперся в кабинете, никого не допуская и не отзываясь на звонки, космический генерал взял на себя функции президентского пресс-секретаря, благо после Татьяны пост так и оставался вакантным, и никто не рвался. Он давал указания начальнику службы протокола, которые, как правило, состояли из одного слова: «Отменить». Сам, кстати говоря, провел брифинг, на котором заявил информагентствам и съемочным группам центральных каналов: лидер страны жив-здоров, но намерен отдохнуть. Политических заявлений ближайшие 48 часов не будет, а последствия трагедии на Театральном проезде — работа для следователей, медиков, дворников и ремонтников. Заявление подкрепили кадры прямого эфира, когда Столбов на камеру так оценил теракт: «Судя по реакции, работаем правильно».

Еще Столбов пообщался со Степановым, коротко сказал ему: «Спасибо».

Пока Костылев перекраивал ближайшие планы главы государства, Степанов общался с эфэсбешниками. Вчерашний теракт стал шоком для всех силовиков, ревность и подозрительность были забыты, новости передавались по дружбе, пусть и возникшей минуту назад.

Боевиков было не меньше десяти, действовали они умело и нагло. Не просто подбили, зажгли и раскурочили президентский броневик тремя ракетами, но попытались его осмотреть, несмотря на охрану и доблесть отдельных полицейских — видимо, операция без визуального подтверждения результата не считалась. Их окружили, минимум двое ушли. Остальные, в бронежилетах и сферах, накачанные каким-то боевым химическим живчиком, отбивались жестко, не сдавались. В реанимацию был отвезен лишь один, с минимумом шансов на выживание. Остальных можно было лишь изучать. Хотя три различных ваххабитских ресурса: кавказский и два международных — уже взяли вину-подвиг на себя, рожи погибших были однозначно славянские.

Все это Степанов рассказал Костылеву. Тот только что вернулся после очередного коридорного разговора. Если Степанов чувствовал себя чуть-чуть оглушенным и карьерным ростом, и драмой, то Костылев, напротив, летал.

— Ну, Кир, — азартно шептал он, — ну, попали мы в историю! Кое-кто сегодня тоже в историю попал — не завидую. А мы, видишь, тут.

— Вижу, — мрачно сказал Степанов. — Что делать-то будем? Войти, может?

— Не. Сам выйдет! Сейчас у него, у Михаила Викторовича, произойдет катарсис. Или перезагрузка, называй, как хочешь. А как выйдет, как с нами заговорит, тут будет эффект импринтинга.

— Что это?

— Запечатление. Эффект утенка, или гусенка, не важно. Гусята вылупились и идут гуськом за первым, кого увидели: хоть за гусыней, хоть за дворником, хоть за трактором. Столбов должен нас увидеть, а мы — оправдать его ожидания. Кстати, это увидит и весь растерявшийся двор. Вот главная задача.

— Моя главная задача, — отрезал Степанов, — чтобы он не ломанулся куда-нибудь без охраны.

— Кто же спорит? Вот за это я тебя, Кир, и ценю. Наконец-то ты на своем месте. Михаила Викторовича беречь надо. Он жив, и мы живы!

Своим энтузиазмом Костылев даже удивлял Степанова. Странно, вроде бы старше на пять лет. А ведет себя, как мальчишка перед первым свиданием с перспективным ночным продолжением. Или не так: такой мальчишка робеет. Как пацан, сменивший велик на мопед и пробующий новинку во дворе. Обзавидуйтесь, мелкота!

Он то названивал куда-то, то выскакивал, приводил и уводил за руку разных пожилых дядек, сохранившихся в президентском аппарате, шептал им что-то на ухо. Подбегал к секретарше, чуть ли не орал на нее, потом целовал, обещал ей построить замок из воздушного шоколада.

Степанов сам не раз испытывал подобный азарт: например, при инциденте на ВДНХ. Не понимал только, почему у Костылева он так затянулся.

* * *

Ивану Столбов позвонил сам.

— Ты понимаешь? — спросил он без «здрасте» и «привет».

— Да, — хрипло ответил тот. Хотел что-то добавить, но не смог.

— До одиннадцати утра о времени визита в Думу знал только ты. Даже охрана не знала. Это чтобы ты не стал свою совесть уговаривать: мол, может не через меня утекло… Да и в Думу никто, кроме тебя, меня не звал. Точнее, звали, и ты передал чужое приглашение. Кстати, кто пригласил-то?

— Крамин, из нашей фракции, и Олег Делягин, от «Мельницы», — тихо, бесцветно сказал Иван, так виноватый пацан выдает друзей, поджегших вместе с ним мусоропровод. Лишь бы простили, пустили на порог квартиры. — Миша, прости…

— Я-то что, я даже не обоссался. Ты у девяти семей прощения проси — группы минного контроля и эфэсбешников, которые полегли возле Думы. Еще трое в реанимации, список не закрыт. Хотел просто дачку поиметь… Жизни украл.

Иван то ли всхлипнул, то ли булькнул в трубку.

— Живи как хочешь. Сам искать тебя не буду. Если пойдет следствие, спросят меня, кто мог допустить информационную утечку, скажу правду. Выпишут на тебя ордер или нет — не мое дело. Со мной не работаешь, меня не знаешь. Все!

* * *

Поздним вечером второго дня Столбов вышел из кабинета. Походка твердая, речь прямая, только чуть замедленная — явно установил в мозгу фильтр, чтобы пропускать каждую фразу.

— Вы здесь? Хорошо. Саня, иди в кабинет, поговорить надо.

Костылев задержался, подхватил со стола несколько листов бумаги и только тогда шагнул в кабинет.

— Кирюха, с тобой тоже поговорю. Просьба есть, интимная. Саня, ступай, — это Костылеву, который, услышав про «интимную просьбу», притормозил на пороге.

— Кирюха, — тихо сказал Столбов, — я тебе во дворе по морде точно не съездил?

Личную дистанцию с собеседником Столбов увеличил сантиметров на тридцать и съел немало финских мятных шоколадок. Все равно бывшего мента не проведешь. «Литр пятьсот граммов выжрано в одно рыло, не меньше», — подумал он.

— Нет, Михаил Викторович, не съездили, — вежливо ответил президенту.

— Это хорошо. Извини, что так вышло. Просьба есть. Кирюха, сынок. Найди продолжение. Коньячишку, литр, нет, полтора. И «беленькой» тоже прихвати, не привык я поминать коньяком. И сделай это сам, чтобы без разных там зевак. Конфиденц обеспечь.

— Михаил Викторович, может…

— Кириха, надо. Реально надо! Я в засаде, Кирюха, мне из нее выйти необходимо. Если не ты…

— Хорошо, — кивнул Степанов. — Только вот что. Остается мой зам — Аверьянов, будет сидеть в коридоре. Если захотите выйти и пойти куда-нибудь, слушайтесь его, он лучше меня знает все регламенты.

— Не волнуйся, — поспешно ответил Столбов. Не просто мудро согласился, но, как заметил Степанов, проявил пьяную уступчивость: на все согласен, все сделаю, лишь бы ты, гонец, не задержался.

— Пожелания есть? — спросил Степанов, выходя.

— Э, да мне и спирт сойдет, только чтобы из госпиталя, а не с авиабазы. На твой выбор.

И удалился в кабинет.

Пока президент давал поручение главе охраны, Костылев — уже во внутреннем кабинете, не бездельничал. Посмотрел на монитор, где болталось письмо. Посмотрел на стол, на бутылку с коньком. Напитка оставалось еще на палец. Наполнил рюмку Столбова, ловко нашел вторую. Оглянулся по сторонам, на лице чуть ли не обида и злость. Сунулся в холодильник, вытащил стекляшку с «колой», довольно улыбнулся. Аккуратно налил свою рюмку, поставил бутылочку в холодильник, с беспокойством взглянул на шипящие, предательские пузырьки. Впрочем, они отшипели свое быстро и, когда вошел Столбов, рюмка гляделась вполне коньячно.

— А, молодец. Все правильно, — сказал Столбов. — Давай за то, что кроме гнид, еще остаются люди. Вот. До дна. За себя пьешь, Саня.

Костылев выпил до дна. Демонстративно поморщился, изобразил борение организма.

— Молодца, — сказал Столбов. — Саня, цены тебе нет. Ты ведь все знаешь. Ответь на вопрос. Кто это? Он или нет?

— Он — Луцкий? — спросил Костылев. Столбов кивнул.

— Если говорить об оперативных данных, на него ничто не указывает, — сказал молодой генерал. — Если по логике, то он тоже в вашей смерти не заинтересован.

— Именно, — сказал Столбов. — Не верю! Но если от него такая вот думская подлянка с голосованием? Что же мне с ним делать тогда?

— Расстрелять.

— Как это? — спросил президент вполне трезвым голосом.

— Найти исполнителя советских времен, который умел в затылок, с первого патрона. Или нынешнего, из спецназа ГУФСИН, — пояснил Костылев. — Это о технической стороне. А в правовом и политическом аспекте, да, трудно, но придется.

— Он же не виноват, — вяло ответил Столбов.

— Так виновных, Михаил Викторович, за убийства казнят и в пошлых цивилизованных странах. А нам, если мы хотим реально встряхнуть Россию, придется наказать невиновного подлеца. Тех, кто эту бяку у Думы организовал, тоже найдем, накажем. Но эффект будет не тот. Это, знаете, есть легенда про Третий рейх, будто там однажды из трамвая вывели всех безбилетников и расстреляли. До сорок пятого — ни одного зайца. И мы должны устроить такой вот госстрах, чтобы боялись реально. Внутри, конечно. Но в мире такие вещи тоже впечатляют.

— Все равно не понимаю, — задумчиво сказал Столбов, взгляд — на бутылке с остатками коньяка. — Ну, допустим, решили расстрелять. Как по закону-то провернуть?

— Ага, — с энтузиазмом отозвался Костылев, — значит, все дело в технической стороне вопроса. Действовать будем так. У Думы сейчас чувство вины — мол, президент к ним поехал и чуть не погиб. И страха чуть-чуть. Они сейчас и Конституцию перепишут, и УК, да еще в трех чтениях все и сразу. Трудно — да. Но придется именно так. Иначе над вами будут смеяться. Как в старом фильме: «Ха-ха, вот тебе и Грозный царь!». Его по носу щелкнули, а он побежал уговаривать — одумайтесь, отзовите щелчок. Вот его по дороге чуть было не прихлопнули, как муху. Спасибо, охранник проявил державное упрямство. За такой позор надо мстить. Жестоко и страшно. Не по справедливости, а от души. Вообще, такое нельзя простить и Думе, но она пока нужна, чтобы поменять законы. Потом и ей можно припомнить. А пока на сцену должен выйти Грозный царь.

— Гриша мне друг, — тихо сказал Столбов.

— Именно поэтому, — сказал Костылев еще жестче. — Вы же сами сказали — друг-вор вам не друг. А друг-предатель? Тем более. Тут — без намека на пощаду.

— Я, наверно, еще мало выпил. Не понял. Для чего это все надо?

— Страну прижать покрепче, — сказал Костылев. — Только сильная, беспощадная власть, вертикаль, от Кремля до поселков. Иначе, нельзя. Ни демократия, ни капитализм у нас не могут существовать. Климат не позволяет.

— Это в каком смысле?

— У нас две трети страны в условиях вечной мерзлоты. По сути, наш русский север — это как полярные станции. А где теплее, там все равно такие перепады температуры, каких не бывает в Америке.

— Это точно. У нас полстраны — Аляска. Кстати, чего сачкуешь? Кирюха ушел, кто младшим на раздаче?

Костылев понял взгляд-намек Столбова. Взял бутылку коньяка, наполнил президентскую рюмку, вымучил себе оставшиеся капли.

— Э, так не годится. Нельзя себе меньше, чем грозному даря наливать. Погоди, поделюсь. Будемо!

На этот раз, Костылев поперхнулся вполне естественно. Но продолжил:

— Так вот, Михаил Викторович. Из-за этих температурных перепадов любая дорога, шоссейная ли, железная, будет у нас дороже, чем в США. И продукция любая всегда будет неконкурентоспособной. Поэтому открытая экономика, капитализм для нас — смерть. Власть должна быть собственником всего производства. Частники могут только печь пирожки, да и то под контролем.

Столбов внимательно слушал.

* * *

Еще с января государственная водка и прочее спиртное существовали в Кремле лишь для официальных мероприятий. Запой лидера страны к таковым вряд ли относился. Поэтому Степанов не стал тратить время на попытки достать его в пределах Кремля. А сразу выбрал служебную машину и отправился в город.

Машину именно выбрал, точнее, шофера. Женя Шмидт, казахстанский немец, который по пути на запад из Караганды залетел в Москву, да тут и остался. Болтать о поездке не будет, даже можно и не предупреждать.

Правда, пришлось поторопиться и, к недовольству Шмидта, лихачить на грани нарушений. Было без двадцати одиннадцать.

Нужный магаз нашли недалеко от Пушкинской. Степанов вбежал в зал, ухватил две бутылки армянского коньяка, плюс пол-литру нашей, родной. Встал в кассу за двумя такими же гражданами-торопыжками.

На часах было без пяти. Кассирша торопилась и оттого ошибалась: сначала со сдачей, потом уронила на пол карту клиента и не сразу подняла. Сзади топталась-ругалась еще пара клиентов. Один затарился от души, тележка звенела от катавшихся бутылок.

— Скоро еще веселей будет, — меланхолично заметил охранник, собиравший корзины и тележки. — Этот наш народный герой, как его, Столбов?.. Новый закон готовит, чтобы оставить один магазин на один город.

— Вот за это его алкаши и заказали, — хохотнул клиент с картой, совершивший оплату.

— Алкаши заказали, алкаши исполняли, — раздалось сзади. — Вот если бы на трезвую голову — тогда новые выборы и всем в кайф.

Кирилл обернулся. Парень с громыхавшей тележкой — оказалось, кроме водки там звенит и пиво, правильно понял взгляд.

— А чего? Столбов же это — свобода, — смущенно заметил парень.

— Эй, командир, чуток поживее, — попросил Степанова охранник. — Если народ из-за тебя не купит, как бы тебя самого тут, без гранатометов.

«Дисциплина, — с уважением подумал Степанов, — ни минуты после двадцати трех».

Секундный страх — вдруг забыл деньги? Но они были, и чтобы не задерживать со сдачей, Кирилл взял две закусочные шоколадки.

«Небось, когда Ельцин просил Коржакова водку найти, тот тоже себе говорил — последний раз», — примерно так размышлял Кирилл Степанов, выходя с пакетом из магазина.

Кроме всего прочего, помнился прощальный разговор с Батяней. Тот позвонил часа два спустя после теракта.

— Вадим Сергеевич, может, вы вернетесь? — с надеждой спросил Степанов, услышав в трубке знакомый голос.

— Не издевайся, — устало сказал Батяня. — Я тоже, считай, его предал, уволился за шесть часов до покушения на президента. Без мата говорю, а так, как потом в книжках напишут. Куда мне возвращаться? Ты справился — молодец. Держись дальше. Только вот что… Постарайся ему письмо показать этой Красницкой. Я еще раз подумал: грех будет ничего не сделать. Кирюша, тебя он послушает. Не подведи.

— Обещаю, Вадим Сергеевич, — ответил Степанов.

* * *

— Поэтому, — закончил Костылев, — у нас всегда будет то, что западники называют «тиранией», а люди, знающие свою страну — державностью.

— Здорово! Вот гонец-молодец! — чуть не крикнул Столбов. Генерал-космонавт понял, что радость лидера вызвана не его спичем, а появлением Степанова с приятно-громыхающей сумкой. — Давай на стол. Не будем менять ни цвет, ни градус. Поддержишь?

— Прикажете — поддержу, а так — не хочу.

— Понял. Давай-ка, проверь караулы. Мы продолжим. Саня, не тормози.

Степанов вышел, а Костылев наполнил рюмки. Опять пытался схитрить, но Столбов не позволил.

— Давай-ка за Россию. Хорошо. Эх, коньячишко, русский чай. Теперь слушай. Ты ночевал в русской северной избе?

— Нет, — ответил Костылев, превозмогая жестокий кашель.

— Так вот, она зашпаклевана так, что вечером протопил, и хоть минус сорок на улице, ночью можно дров не подкладывать. Закрыл вьюшку вечером и утром — тепло, топаешь босиком. А ведь можно не шпаклевать, оставить щели, швырять всю ночь дрова, утром дрожать и ругаться, что климат в стране для нормальной жизни не приспособлен.

— Михаил Викторович, вы это к чему?

— А к тому, что на этих северах, в этих самых климатических условиях, вот там как раз лучшие русские купцы родились — ярославские, костромские, вологодские. Ничего, не жаловались, миллионами ворочали, до Аляски дошли. И нам сегодня надо не жаловаться на климат, а сказать нашим ученым: дорогие мои, хорошие, вы же смогли сделать атомную бомбу для Берии и ракету для Гагарина. Сделайте-ка такие дорожные материалы, чтобы дороги не портились от холодов и стоили не дороже, чем в Америке. Ну-ка, Саня, за русский талант!

Тост звучал, как приказ. Костылев подавил вздох и, чувствуя давящий взгляд Столбова, наполнил рюмки поровну.

— Ты шоколадкой заешь, — участливо предложил Столбов, — хоть этой, чухонской, хоть той, что Кирюха привез. Кстати, где он? Чего молчишь?

Если бы Столбов добавил: «как в рот воды набрал», — то это было бы верно. Генерал, и правда, набрал в рот, только не воду, а коньяк, и не решался проглотить. Но так как молчать дальше было неприлично, судорожно глотнул.

— Не идет сегодня, — сказал он, прокашлявшись. — А Степанова вы, Михаил Викторович, послали караулы проверять.

— Жаль. Сходил бы, нашел его. Погоди. Вопрос к тебе. Помнишь, ты говорил, что России война нужна? Было?

— Было, — отозвался Костылев.

— А воевать кому?

— Солдатам, — ответил собеседник, продолжая покашливать. — Профессионалам, конечно. Большой войны постараемся избежать, а региональные задачи сможет выполнить и профессиональная армия. Мы ведь и зарплату уже подняли, льготы дадим, укомплектуем. Чтобы в «горячих точках» только по контракту.

— Э, значит, одни контрабасы воевать будут? Только контрабасы — те же пацаны, как и по призыву. Им воевать и погибать, а нам — в бой посылать и поминать потом.

Молодой генерал кивнул.

— Так объясни, как же ты их поминать будешь, если пить не умеешь? Вот, вчера была война, прямо здесь. Ребята погибли, которые ехали вместо меня. А я лишь раз их помянул. Давай-ка, как надо. Не коньяком.

На этот раз Столбов взял граненые стаканы, наполнил водкой на две трети.

— Давай. Раз грозный царь говорит — пей, значит, пей! Куда тянешься чокаться, дурик? Третий тост!

Как ни странно, водку Костылев опрокинул легко. И даже заговорил о делах: о Госдуме, о полномочиях фонда «Возвращение». Но вдруг, выпучив глаза, спросил шепотом: «Где туалет?» Получив указание, нашел президентское удобство, неплотно прикрыл дверь. Появился через минуту. Лицо было мокрым. Ботинки являли плюрализм: сами решали, куда которому идти, руки искали стены.

— Значит, с главным вы согласны, Михаил Викторович: внешней войны пока не нужно. Но внутри страны — никакой пощады предателям.

Столбов кивнул.

— Тогда, Михаил Викторович, я пойду, отдохну, — с трудом сказал Костылев. — Вы подписали?

— Подписал. Ты-то дойдешь? — поинтересовался Столбов. — Вышел следом, увидел Степанова на диване. И забыл про Костылева.

— Кирюха, — сказал он Степанову. — Давай так: я тебе не приказываю. Я тебя прошу: выпей со мной. Очень прошу.

— Уговорили, Михаил Викторович, — сказал Степанов.

Оказалось, что опытный Столбов и бедный Костылев почти прикончили первую бутылку коньяка. Она тотчас же был разлита и отправлена под стол.

— Только смотрите, Михаил Викторович, — сказал Степанов. — Я чухна, я пить не умею. Как выпью, так начну чухню нести.

— Ну и неси, — разрешил Столбов. — А вообще, забавно. Стоило мне разогнать питерскую группировку, и вот уже в Кремле не с кем бухать, как только с питерским ментом?

— Не с питерским, а из Ленобласти, — ответил Степанов.

— Один буй. Наливай.

Выпили.

— Кирюха, в тебя стреляли? — спросил Столбов. Степанов кивнул: было дело.

— И ты стрелял, знаю. Значит, хоть и не вояка, поймешь меня. Смотри, вот война. Этот, который со звезд, он хороший пацан, но не понимает. Ты должен. На войне убивают, но не всех же. А здесь: Макс, Ванька, Батяня, Быков. Непонятно, что с Танькой, тоже предала. И все за две недели. Это как шла колонна в долине, с гор тра-та-та, бабах. И ты — один. Так и тут. Все бросили. Я один в горах.

Степанов молчал, и президент принял его молчание за укор.

— Кирюха, извини. Ты же меня не бросишь, правда? Пойдешь со мной, до конца?

— Не брошу, Михаил Викторович.

— Тогда наливай.

— Макс-то что сделал? — спросил Степанов.

— Тоже позарился на евро, как мышь на крупу. Не удержался парнишка. Ну, чтобы ты так никогда. Чтобы до конца!

* * *

Татьяна когда-то удивлялась выносливости и плодовитости русских крестьянок: вышла на жатву, родила, перерезала пуповину серпом, запеленала младенца и тут же серп в руки — жни дальше. Теперь начала их понимать. Живому существу естественно вынашивать на ходу. Не существует перинатальных палат ни для волчих, ни для лосих, да и для крестьянок не было.

Она, кстати, все эти кремлевские месяцы вела жизнь то ли крестьянки, то ли волчихи. С утра на ногах, между пресс-центром и прочими ведомствами, а, между прочим, в одном пресс-центре шесть кабинетов. Работать дистанционно она так и не научилась: чтоб сидеть перед монитором и открывать по одному письму каждые две минуты, править, рекомендовать, отсылать обратно. Привычнее и проще дойти до кабинета, посмотреть на еще не отосланный текст, поменять пару слов, спросить о чем-то автора. Или пойти в другой кабинет, отсмотреть снятый сюжет, услышать мысли коллег. А уж сколько находишься-набегаешься на мероприятии! Из всех этих метров по паркету, коридорной плитке, иногда уличной брусчатке и асфальту, за день наберется километров пять-семь.

Теперь ей остались метры. Гостиная, спальня, сад с цветником и уютной дорожкой, по которой гуляй — не хочу. Не хотелось. Лучше лежать на диване, листать книгу, еще лучше — альбом с репродукциями старого мастера — не импрессионистов. А вот включать любой экран — телевизионный, компьютерный — ни в коем случае. Еще ждала звонка Столбова, но он не отвечал — тревожно.

Еще тревожилась: малому такой санаторный режим не нравился категорически. Когда Татьяна рыскала по кабинетам, он как раз вел себя смиренно, лишь изредка напоминал о себе. Иногда она даже читала вполголоса интересные новости: займешься ты политикой, или нет, но должен получить представление о том, как живет страна. Тогда малой затихал — прислушивался.

Теперь он отыгрывался за прежнее спокойствие. Ворочался, может и дрыгался, не давал маме покоя. Казалось, за два дня ощутимо прибавил в весе. Время от времени возвращались прежние симптомы: резкая головная боль, тошнота.

Утром Татьяна съездила в клинику. Врач, мудрый пожилой дядька, выслушал ее, задал с десяток вопросов и добился точных ответов. Были сделаны безопасные анализы и обработаны немедленно.

Врач сказал, что все в порядке, только не надо нервничать и накручивать себя. Советы давал осторожно, паузы брал для эвфемизмов, помнил — с президентской женой говорит. Таня чуть не заплакала: ей захотелось стать обычной мамашей, которую такой седой доктор, может, и назвал бы дурехой. Зато его советам было бы больше веры.

На предложение лечь на всякий случай в клинику, не согласилась. Во время выезда было столько ненавязчивой и вежливой охраны, что поняла: в палате ощутит себя пленной радисткой Кэт. Уж лучше на дачной веранде.

Именно там она сейчас и находилась. Смотрела на закатное солнце, без всхлипов лила слезы. Иногда начинала говорить с малым.

«Миленький мой. Зачем ты толкаешься? Зачем ты торопишься на свет? Здесь опасности, предательства, а главное — глупости. Не торопись расстаться со мной. Что я буду делать без тебя? Поверь, маленький, тебе еще рано…»

«Мамочка, ты такая дурочка, как же я могу тебе верить?»

Интересно, сказал или показалось?

* * *

Идея иметь свой остров привлекательна в теории и не очень хороша на практике. Во-первых, это всегда игра в Робинзона: инфраструктуру привычного комфорта придется создать заново, что не дешево. Во-вторых, унылый островок не интересен и хозяину, а если он живописен, то глазеть на него будут и с бортов проплывающих яхт, и даже с экскурсионных суденышек. Нудизм на своем, собственном пляже станет дискомфортным. В-третьих, даже самое нелепое государство отдает земли навсегда только другому государству. Как ни пыжься, ты всегда будешь на своем острове арендатором и если устроишь дебош в ближайшем континентальном баре, к тебе пришлют не ноту протеста, а обычный судебный иск.

Илья Фишер был романтиком. Он занимался транзитом нефти через Петербург, точнее, был кремлевским «смотрящим» за процессом от кооператива «Мельница». Едва появился первый свободный миллиард, задумался об острове. Конечно, не в Финском заливе: грязно, мелко, да и слишком близко от источника дохода. Нашел остров в Эгейском море, арендовал у правительства Греции. Неплохо обустроился, а сегодня гостеприимно принимал товарищей по несчастью.

Была идеальная средиземноморская весна: мягкое солнышко, легкий ветерок, море, примерявшее летнюю искристость. Все, что нужно, чтобы еще жестче оттенить лютую тоску на душе. После последнего события.

Сидели на открытой веранде, говорили о разных новостях, о делах и финансах. О главном не решался сказать никто.

Наконец, парторг-Бриони, считавшийся безбородым аксакалом, заметил:

— Ну что, шуты плаща и кинжала, давай-ка не темнить. Надо выяснить: кто слил. Кто так удачно предупредил товарища-президента, что он успел послать подставной автомобиль? Предлагаю дождаться отсутствующих, и никому не покидать этот гостеприимный островок, пока не разберемся.

* * *

— Так пойдешь со мной? — повторил Столбов.

— Пойду, — повторил Степанов.

— Тогда наливай.

Едва войдя в кабинет, Степанов позвонил заму Аверьянову и попросил сообразить на кухне полезную закуску: квашеной капусты, огурчиков да пельмешек. Закусывал сам, заставлял Столбова с непреклонностью суровой воспиталки из детсада.

Во второй коньячной бутылке уже проблескивало донышко. Разговор крутился, как заевшая пластинка.

Степанов держал хмельной удар крепко. Не то, чтобы умел пить, но его недаром звали «Дукалисом» — крепкая, массивная фигура. Разве что чуть тормозил. Или нарочно прикидывался человеком финского происхождения.

— Ты вот что мне скажи, — в очередной раз проговорил Столбов. — Ты объясни мне, что такое произошло? Почему меня все предали? Почему я один остался, а?

— Попробую, — ответил Степанов. — Только помните, Михаил Викторович, я вас предупреждал — буду чухню нести…

— Неси, — махнул рукой Столбов. — А то этот, звездун, весь вечер проговорил, как мне надо грозным царем стать. Так и не решил, стать или нет. Вот стану: будет он у меня генерал-опричником, а ты — шутом. Или наоборот.

— Ну, раз шутом, чего стесняться. Правду скажу. Михаил Викторович, никто вас не предал.

— Чего?!

— Не предал, а дал слабину. Мы же все люди слабые. Только каждый по-разному. Это как в ментовке: кто взятки берет, кто «палки» рубит, коллег подставляет и лезет по чужим плечам к звездам. А кто просто пьет на рабочем посту.

— Погодь стрелки переводить. Вот ты, к примеру, взятки брал?

— Не предлагали, — просто ответил Степанов. — Ни тогда, ни сейчас. Ну, бывало, других покрывал, не сдашь же своего. Правда, предупреждал: совсем будет беспредел — сдам. И сдавал. Но, по правде, Михаил Викторович, если бы мне сделали предложение, какое Ивану Тимофеевичу или Максиму — не знаю. Ну, в смысле, не именно такое предложили, что-то другое, что для меня ценно. Может, устоял бы, может, и нет.

— Э, по уму — хорошо. По совести — нет, — мотнул головой Столбов. — Предательство, Кирюха, оно и есть предательство. Всегда и везде. Хоть ты и знал, что красть нельзя — украл. Хоть ты друга под пули подвел. Хоть в простреленную душу плюнул, как Танька…

— Михаил Викторович, а можно и я по совести скажу? — Голос Степанова стал жестким, так что Столбов прервался. Махнул рукой — валяй.

— Вы про предательство говорите. А сами уже третьи сутки пьете. Не удивляйтесь, второй час ночи пошел. Люди по-своему дали слабину, вы — по-своему. Будете дальше пить — сами станете предателем.

— Это как? — Столбов даже поставил стакан.

— А вот так. Всех пропьете, кто вам доверился. Всех, кто поверил в вашу «Веру». До вас боялись, теперь поверили, как вы поверили Путину когда-то.

— Я что, ворую?

— Вы не воруете, вы пьете. А есть такие дела, которые, кроме вас, никто в России не может сделать. Вот Вадим Сергеевич мне сказал…

— Не говори про него! — чуть не рыкнул Столбов.

— Раз пить позвали — значит надо слушать, — неожиданно строго ответил Степанов. — Он сказал: в этом деле только вы сможете помочь людям, больше — никто. Ни в России, ни в мире. Я прочитал и согласен.

— Что за дело такое? — недоверчиво спросил президент. Степанов протянул бумажную папку.

— Опять бумажки! — заревел Столбов, отшвыривая папку. — Затрахали бумажками. Этому подпиши, этому прочитай. Достали! Пошел!

— Пойду, — сказал Степанов. — Шагнул к двери. Столбов рванул следом, схватил за локоть. Охранник остановился.

— Без рук, пожалуйста. Вы меня в трезвую сильнее, а сейчас — скручу, без вопросов.

— Попробуй! — Столбов встал в боевую стойку. Но поскользнулся в коньячной лужице и еле удержался, совершив изящное балетное па. Отдышался и рассмеялся.

— Смотри, какая у меня растяжка… Кирюха, извини. Останься.

— Да я, Михаил Викторович, и останусь, и пойду с вами, как обещал. Только вы помните, что мы сейчас президентское время пропиваем.

— Зануда, — махнул рукой Столбов. — Ладно, на посошок и на боковую. Чего морщишься? Президентское слово.

— Михаил Викторович, дайте, пожалуйста, еще одно слово. Что вы завтра эти бумажки прочитаете. Ну, когда я вас о чем-то просил?

Столбов нахмурился, взглянул в глаза Степанову. Увидел слезинку. Махнул рукой, улыбнулся опять и налил две рюмки.

* * *

Из обращения Марины Красницкой.

Уважаемый президент Российской Федерации!

Простите, что я трачу Ваше время, обращаясь к Вам с этим письмом, но больше мне обратиться не к кому. Вы моя последняя надежда.

Наша беда вот в чем. В 120 километрах от столицы нашего государства существует пансионат, который называется «Долина роз». Пансионат принадлежит президентской администрации. Последние годы он используется как гарем, в котором насильно удерживается около тридцати девушек, от пятнадцати до двадцати пяти лет, в основном русских. Среди них и моя дочь Дарья.

Девушки попадают в «Долину роз» по-разному. Одних находят через социальные сети, других, как Дашу, похищают на улице. Их заставляют подписать контракт, который потом продлевается без их согласия.

Профессиональных проституток среди девушек нет, но всех пленниц принуждают заниматься проституцией, в извращенных формах. Похоже, авторы этого проекта попытались создать модель мусульманского рая, в котором «гурии» всячески ублажают души праведников. Иногда девушек заставляют показывать на практике сцены из порнографических фильмов Пазолини, Тинто Брасса и т. д.

Неоднократно пленницы совершали самоубийства, не вытерпев унижений. Были попытки убежать, но охрана ловит пленниц и убивает после самых изощренных истязаний. Право добить измученную жертву представляется участникам ночных оргий.

Жалобы на существование «Долины роз» безрезультатны. Фактически хозяином пансионата является племянник президента. Он приглашает на оргии республиканскую элиту, включая руководство силовых ведомств. По некоторым сведениям, иногда в оргиях участвует элита соседних государств и высшие офицеры американского контингента в Афганистане — им обещают «экскурсию в рай».

Уважаемый президент, я обращаюсь к Вам, потому что надеюсь: в отличие от Ваших предшественников, Вы не оставите людей в беде. Кроме Вас, больше надеяться не на кого. К моему заявлению прилагаются другие документы о том, что происходят в «Долине роз». Пусть Ваша разведка подтвердит, что это не ложь.

Помогите или ответьте, что мне остается только молиться. Я даже не знаю, жива моя Даша, или нет, и боюсь, что она может умереть в любую минуту. Если же вы не уверены, что сможете спасти мою дочь и других русских девушек, не делайте ничего. Не используйте мою фамилию. Если спецслужбы президента узнают, что я была в России и передала какие-то документы, то Дарью убьют.

Марина Красницкая

Глава 10

Есть ли разница между психологической и физиологической зависимостью? И если есть, то где она начинается? Дилетант ответит сразу. Профессионал задумается. Особенно, если вопрос касается его самого.

Был ли Валера Муравский профессионалом? Пожалуй, да. Диплом выпускника Первого медицинского института ему предстояло получить только летом, но у него было все в порядке и с теорией, и с практикой. Был он не из медицинской семьи, но биологией интересовался еще в школе. Поэтому и вуз выбирал не ради армейской отсрочки, но с перспективой на будущее.

Вот только с будущим было не очень ясно. Точнее, географически — более-менее ясно. Учился Валера в Питере, здесь же и собирался работать. Не возвращаться же в родной Орлец — райцентр северной области, на тридцать тысяч жителей. Зарплата молодого специалиста чистыми — четыре тысячи двести рублей. Понятно, можно крутиться, получать надбавки, брать дополнительные дежурства, дотянуть до десяти тысяч. А к тридцати годам будешь получать тринадцать, может даже, четырнадцать тысяч… Всё равно более-менее приличные деньги — конвертные благодарности от пациентов — ты получишь лишь в областной больнице. Но там надо иметь хороший блат. Или, без всякого блата, просто самому занести в конверте пятьдесят тысяч главврачу. Причем еще подпадешь под кампанию по войне с упырями в белых халатах. Скрутят, как взяткодателя.

Поэтому гораздо лучше, без всей этой нищеты и страха, поискать работу в Питере. И здесь, конечно, непросто: самая денежная, да и престижная работа тоже дается по блату. Сыновья профессоров сами идут в Мед, а начинать в окраинной поликлинике неохота. Тогда какая-нибудь частная клиника, пусть не по профилю, зато сразу двадцать тысяч в зубы.

Так что же насчет психологической зависимости? Для Валеры это был интернет. Не утренняя чашка кофе, не сигарета — да-да, он же врач, а не пропагандист ЗОЖ. А переползти через задремавшую Ксюшу, спрыгнуть с кровати, тронуть «мышкой» спящий экран. Комната — Ксюшкина, комп — Ксюшкин, но сегодня утром он первый юзер.

Вошел в почту. От кого письмо? От комитета региональных координаторов по родной области?

Открыл. Начал читать. Медицинские тексты понимал хорошо, а вот в беллетристическом и эпистолярном жанре обычно тормозил. Поэтому, чтобы лучше воспринимался текст, начал читать вслух, шевеля губами.

— Валер, чего ты? — спросила заспанная Ксюха. — Письмо счастья пришло?

— Ну да, чего-то вроде этого.

— Чего предлагают?

— Говорят, что изучили мою биографию, также результаты учебы. Предлагают войти в программу «Новый сельский врач». Считай, моя деревня. Ну, не совсем моя — поселок Кулябово.

— А платить будут солеными кулябликами?

— Не. Взрослый оклад — сразу пятнадцать. Как врачу общей практики. Также коттедж на три комнаты, с двором, котельной, участком. Водопровод, интернет-вайфай, беспроцентный кредит на автомобиль — объезжать пациентов.

— Ничего себе замануха! И что за это хотят?

— Контракт на пять лет. Если продлить еще на три года — дом мой. Если женюсь, двух детей рожу, тогда раньше. Еще и объясняют, зачем это все надо. Они считают, что эти места, не само Кулябово, а вообще, вокруг — перспективная территория. Лес, агрокомплекс, Беломошское озеро — туризм. Хотят народ удержать в деревне, может, даже кто-нибудь переселится.

— Забавно.

— Знаешь, если это не лажа, то даже не забавно, а интересно. Там у нас и правда, туристский край. Настоящий бор на берегу, белый мох. Грибы, ягоды, рыба — ловить некому. Если бы электрические провода не рвались, вообще — рай. А так, без электричества по два дня, какой тут белый мох.

— Ты клюнул?

— Нет, пока. Летом съезжу в родные места по грибы — посмотрю на месте. Они еще говорят: обратите внимание, это не предвыборный, это послевыборный проект. Всерьез и надолго. Короче, Ксюша, поехали. Вдруг не врут.

* * *

Столбов выпил много. Но даже если бы выпил вдвое больше, все равно проснулся бы без будильника, в привычный час.

Протопал в санузел, почистил зубы — ощущение во рту было таким, что не хотелось говорить даже с самим собой. Ополоснул лицо. Свет не включал — услужливо горела дежурная подсветка. Вышел, плюхнулся в кресло.

В дверь постучались, секретарь предложил прочитать утреннюю сводку.

— Через полчаса, ладно? — сказал Столбов. Пробормотав себе: «Грехи наши тяжкие» — доплелся до холодильника. Поблагодарил Степанова за доброту: там появился набор полезных утренних напитков. Выбрал легкий айран, отхлебнул.

Вспомнил про обещание тому же Степанову. Взял в руки папку.

Уважаемый президент Российской Федерации!

Простите, что я трачу Ваше время, обращаясь к Вам с этим письмом, но больше мне обратиться не к кому. Вы моя последняя надежда…

Читал медленно, не двигаясь. Все вздохи и охи куда-то ушли.

Дочитал. Повторил вслух.

Уважаемый президент. Я обращаюсь к Вам, потому что надеюсь: в отличие от Ваших предшественников, Вы не оставите людей в беде.

Потом закрыл глаза и прошептал другие, очень похожие слова..

Уважаемый Президент. Я никогда бы не стал обращаться к Ельцину. Он обещал лечь на рельсы, если от его реформ хоть кому-то станет хуже. После этого мне говорить с ним не о чем. Но к власти пришли Вы, и я поверил в то, что годы лжи закончились…

Это были строки из совсем другого письма. Письма, которое, в далеком 2000 году предприниматель Столбов направил новому президенту России, тоже с надеждой на защиту от рейдерского разбоя. И получил в ответ сожженный дом и погибшую семью.

Еще несколько секунд просидел молча. Потом внезапно рявкнул: «Сволочь!» — люстра дрогнула. Так же зло прошептал: «Что же ты, сволочь такая, наделал? Говоришь, достали, лезут с бумажками?!».

Гнев не помогал. Тогда упал на колени и минуту ожесточенно, сильно молился, повторяя: «Прости меня за то, что людей судил, а себя — жалел. Что расслаблялся водкой. Что в запое, в обиде забыл свой долг, свое дело, которое кроме меня никому не сделать. За все это и прочие грехи прости меня!»

Встал, смахнул две слезинки. Нажал кнопку, связался с Костылевым. Голос звездного генерала был слабым, но вполне вменяемым.

— Доброе утро, Михаил Викторович. Хорошо, что вы встали.

— А уж я-то как рад, Саша, — ответил Столбов. Голос был бодрый, веселый, уверенный, будто спал человек здоровым сном и окунулся с утра в нарзанную ванну. — Саня, ты когда сможешь быть у меня?

— Мне надо чуток собраться… Так, через час, ну минут, пятьдесят.

— Значит, и через полчаса сможешь, — так же весело сказал Столбов. — Ты особо не умывайся, служба протокола простит. А проблема сногами — могу носилки прислать. Очень ты нужен, Саня.

Костылев пробормотал, что будет в срок.

Появился он через двадцать восемь минут. К тому времени Столбов принял душ, сделал блиц-зарядку, выпил зеленого чаю и просмотрел утренние дела.

Костылев обошелся без носилок, но сразу же попросил разрешение сесть. Столбов ему посочувствовал и протянул папку.

— Саня, будь другом, собери свою аналитическую группу и разберись с этой историей. Подними все, что было, дай оценку — правда, или нет, и рекомендации — что делать. Срок — три часа.

— Михаил Викторович, насчет Госдумы… — несмело начал Костылев. Столбов его перебил:

— Время пошло. На прочее не отвлекайся. Жду.

* * *

Татьяна выдержала без интернета лишь два дня. Потом решила хотя бы проверить почту. Включила компьютер, вошла в свой ящик, стараясь даже краем глаза не зацепить новости. Не хотелось знать, что произошло в стране. Ведь она еще два дня назад не была праздным читателем информации. Не то, что могла — была должна докладывать президенту, да еще допускались с ее стороны мнения и предложения — что сделать, как решить проблему.

«Пожалуй, так включают телик изгнанные „не-последние“ герои, или изгнанники из „Дома-2“, — с ехидной улыбкой подумала она. — Да уж, Танюшка, крепко ты подсела на роль информационной царицы».

Открыла ящик. Новых писем было всего десяток. Еще не так давно гораздо больше, но спам вычищался жестокой фильтрацией, а послания от знакомых и не по делу попадали в категорию «Спам».

Из всех писем Татьяна увидела только одно, и тотчас забыла про все остальные. И немудрено — писал Макс.

«Таня, спасай. Меня держат в моей квартире — Пер-М, улица Энг, 18–67. Требуют деньги. Они спали — еле отправил. Спасай».

Почти минуту Татьяна лихорадочно размышляла. Казалось, проблема решится одним звонком… Но кому? Батяня не отвечал. В таких делах хорошо понимал Иван, но и он пропал со связи.

Миша… Позвонить: «Здравствуй, прости…».

«У тебя есть право пить, есть, гулять по лесочкам, ездить на богомолье. И одна обязанность — уйти из моей жизни», — вспомнила она последние слова мужа. И отдернула руку от телефона.

Может ли она сейчас ему позвонить? Принесет ли пользу разговор, смогут ли они дойти до проблем Макса… Которого, кстати, Столбов тоже выкинул из своей жизни.

Вариант звонка в тамошнюю, Первомайскую ментовку, Татьяна не исключала тоже. Но придется объяснять, давить: хоть она и президентская жена, менты не любят реагировать на информацию, пришедшую по интернету на частный почтовый ящик. И вообще, старый добрый босяцко-хипповский принцип: проблемы решать без ментов. Кто его знает, что произошло, что происходит в квартире? Если есть шанс обойтись без протокола, надо стараться.

Кстати, о полиции… Таня нашла один из самых свежих телефонов — номер Кирилла Степанова. Позвонила.

* * *

Аналитическая группа сработала оперативно, Костылев вернулся к президенту уже через два с половиной часа.

— Михаил Викторович, — сказал он, — вот справка. Если без нее, то скажу коротко: всё правда. Существует этот бордель-концлагерь уже восемь лет. Пропущено через него не меньше пятидесяти девушек и смертные случаи — да, были. По статусу пансионат считается санаторием, относится к местному минздраву, и если на его территории умирает человек, то выписывают заключение о причинах смерти, а трупы тут же ликвидируют. Кстати, сведения о том, что американцы-генералы отправлялись туда же на уик-энд, расслабиться, подтвердились тоже.

— Хорошо сработала разведка! — искренне обрадовался Столбов. — А президенту и МИДу докладывали?

— Да. Президент дал поручение МИДу, министр аккуратно поставил вопрос о судьбе двух девушек, не указывая источник информации. Результат: обе девушки исчезли из республики. Согласно официальному ответу МИДа Кушанстана, они пересекли государственную границу и навсегда покинули пределы страны.

— Утерли нос гяурам, — зло заметил Столбов. — Что делать-то будем, джедай? Опять послать официальный запрос, нажать при личном общении? Только, боюсь, в лучшем случае, опять исчезнет девица, о которой спросим. А, как думаешь?

— Так же и думаю, — ответил Костылев.

— Так что же сделаем?

— Конечно, надавить можно очень сильно, даже пригрозить, — задумчиво ответил звездный генерал, — вот только… Могут испугаться, а могут и упереться рогом. Для них проще выйти из СНГ, чем уступить в вопросе царского гарема. Саддам Хусейн предпочел пойти на виселицу, чем пустить америкосов в свои дворцы. Так что отношения испортим, а своего — не добьемся. При этом забывать о геополитике тоже не стоит. Кушанстан пока еще в нашей орбите, и шансы привязать его к нам покрепче пока еще есть. Вот когда привяжем, когда они будут у нас на крючке, тогда от них и потребуем…

— То есть, пока эти черти не в орбите и не на крючке, нужно терпеть? — в глазах Столбова мелькнули молнии. Лишь тяжелая похмельная контузия Костылева не позволила ему увидеть их.

— Да, терпеть. К сожалению, придется терпеть. На все направления сейчас сил у нас не хватит.

Его голос стал печальнее и тверже.

— Михаил Викторович, в нашей истории такое уже бывало. Московским князьям, Ивану Калите, например, приходилось терпеть. Видеть, как орда сжигает до пепла русские города, тех же девушек уводит в рабство. Да, надо перетерпеть, набраться сил, окрепнуть. А потом… Кстати, американцы… Хорошее дело для внешней разведки: внедриться, выяснить, какие там персоны развлекаются по выходным. Собрать хороший видеоархив. И будет бомба двойного действия: и для Вашингтона, и для этой орды. Выходить на Госдеп: пусть оставят Кушанстан в покое, а не то мы устроим утечку в мировых масштабах, о том, какие садо-педофилы служат Америке. После этого давить будет уже проще. Да, Михаил Викторович?

— Да, — кивнул Столбов буднично, почти рассеянно, уже без капли гнева. — Калита, орда, американцы… Хорошо, поставьте такую задачу. Пусть собирают информацию. Ладно, Александр, идите.

— Михаил Викторович, извините, тут еще…

— Вечером поговорим, ладно? Все, иди.

* * *

Из «стодневного» интервью Михаила Столбова.

— Наталья Дятлова, «Вечерняя Рязань». Михаил Викторович, как вы относитесь к идее создания экологических городов, полного замкнутого цикла жизнеобеспечения, предложенных Калашниковым?

— Что, Михаил Тимофеевич еще и города проектирует? Нет, другого Калашникова не знаю. Сама идея, конечно, интересная. Но города замкнутого цикла нашей стране понадобятся лишь с учетом перспективы освоения планет Солнечной системы и более отдаленных космических объектов.

Что же касается России, то, современное жильем нам, конечно, нужно, и не только в больших городах, но и в малых. Земли там много, ресурсов — воды, леса тоже. Чтобы удержать молодежь в малых городах и поселках, будем там строить именно такое жилье, с очень простой философией: весь комфорт — холодная-горячая вода, газ, или современная брикетная котельная с генератором, интернет — все, как в городе. При этом все выгоды сельской жизни: минимальные коммунальные расходы и большая жилплощадь, которую в городе юношам и девушкам без богатых родителей купить просто невозможно. Создадим несколько пилотных зон, отработаем, начнем строить везде, где есть хотя бы какой-то смысл и шансы удержать людей.

Дальше. В таких городках инфраструктура большого города: физкультурный комплекс с бассейном, теннисным кортом, зимними аренами. Также скоростной интернет, клиника с современным оборудованием, а главное — квалифицированным персоналом, стационар с оборудованными палатами. Хорошие детские сады, без очередей. Культурный центр с многозальным кинотеатром, театром, музыкальной школой. Чтобы в таком городе хотелось жить больше, чем в Москве.

* * *

Степанов вошел в кабинет Столбова бодрым шагом, без намека на вчерашнюю нагрузку. Улыбнулся, увидев, какой президент веселый и живой, вообще, без капли усталости.

— Привет, шериф. Спасибо!

— За кефир и рассольник?

— Не. За то, что вчера на меня не обиделся, не унес письмо Красницкой. И за кефир тоже спасибо.

— Не обижайте меня, Михаил Викторович. Это письмо я бы вам стал предлагать, даже если бы вы мне плюнули в лицо.

— Значит, читал и понимаешь, о чем речь. Скажи мне, шериф, что делать в такой ситуации?

Не должностному лицу. Что стране делать, когда она узнала, что происходит с ее гражданами? Или, по-человечески скажем — с ее людьми.

— Поступить нужно, как цивилизованная страна. Слабая страна будет плакаться и жаловаться. Сильная — просто пошлет спецназ. А вот решать, какая у нас страна: сильная или нет — это вам и никому другому. Для этого вас и выбирали. Решайте.

Столбов шагнул к бывшему менту, обнял до хруста, до остановки дыхания. «Хорошо, что вчера не подрались», — подумал Степанов.

— Спасибо еще раз. Не обманул. Дальше идем. Вот что, друг Кирилл. Будет через час незапланированная поездка. Сейчас адрес напишу. Пошли туда минеров, наблюдателей — кого нужно. Слушаюсь тебя, как няньку, когда скажешь: готово, тогда и поедем. Лишь бы поскорей.

— Не в «Долину роз»? — улыбнулся Степанов.

— Рад бы, да не получится. Но мысль угадал. Давай, торопись.

Степанов вышел из кабинета. Достал аппарат, начал давать поспешные приказы подчиненным. И тут зазвонил мобильник.

— Алло, вы бы не могли… Здравствуйте, Татьяна Анатольевна.

Таня уверенно вызванивала Степанова. А когда услышала — растерялась.

С Кириллом Степановым она была знакома с лета прошлого года, когда капитан полиции обратился в полпредство за поддержкой. Помнится, подумала тогда: вот еще один житель Города Забытых Людей. Позднее Степанов снова объявился в Кремле, участвовал в нескольких заседаниях Рабочей группы, мелькал в охране, похоже, был любимым учеником Батяни. Кстати, не стал ли его преемником?

В отличие, скажем, от Ивана или, тем более, Макса, с Кириллом Татьяна не общалась, все больше наблюдала за ним со стороны. Иногда она сравнивала Рабочую группу со штабом времен Октябрьской революции. В такой революционной тусовке Степанов играл бы роль латышского стрелка: немногословный, белобрысый, не всегда догоняющий, но надежный и честный. Правда, вот душевно общаться с таким выдуманным персонажем было непросто.

Любому другому Татьяна бы крикнула: «Макс нашелся!». Степанову не решилась. Вместо этого сказала:

— Кирилл Александрович, извините, дело очень важное и срочное.

«Извините, у меня срочное и важное дело — поручение президента, на другом телефоне», — ответил бы Степанов кому угодно. Татьяне, понятно, не мог. Но установка на скорейшее прекращение разговора сложилась сразу.

— Слушаю, — сказал он.

— Необходимо помочь человеку, у него проблема. Возможно, он похищен, надо это проверить.

Татьяне казалось, она слышит себя со стороны — какая-то невнятица. От этого голова шла кругом, и было непонятно, какие слова найти.

— …Да, надо выехать через пять минут. Извините, Татьяна Анатольевна, это не вам. Какой человек, кто его похитил?

— Это Максим. Наш Макс (конечно, забыла фамилию, хорошо, хоть не в ментовку звоню).

— Извините, Татьяна Анатольевна. Но Михаил Викторович сказал по поводу Максима… Да, я еду тоже. Если нарушение закона, то надо обратиться в отделение милиции.

— Кирилл, может… — хотела сказать «ты» — не смогла, — вы сможете сказать Михаилу Викторовичу, что Макс нашелся?

— Могу, Татьяна Анатольевна. Извините, у нас сейчас незапланированная поездка, я, как, начальник охраны, ее еще не организовал. Я скажу, попозже. Но, может, вы…

— Хорошо, спасибо, — чуть не крикнула Татьяна и отключила телефон.

* * *

О звонке Татьяны Степанов не то, чтобы забыл, просто отодвинул его на обочину сознания. Простить Кирилла было можно. Он внезапно понял, по какому адресу намечена незапланированная поездка Столбова. Произошло то, что не так часто происходит в жизни начальника охраны. Президент решил навестить своего предшественника.

О мотивации президента думать не было времени. Все силы следовало потратить на то, чтобы подготовить визит на высочайшем профессиональном уровне. Все равно, как молодой шеф-повар готовит обед для повара-маэстро на пенсии.

Как выяснилось, Батяня был не в том состоянии, чтобы оценить организационные таланты Степанова. Причина: он занимался примерно тем же, что и Столбов три дня подряд. Только, в отличие от Столбова, в одиночку. Происходило это, кстати, на вилле злосчастного племяша, в ближайшем Подмосковье. Племяш — позже выяснилось, с фингалом под глазом — где-то хоронился, его испуганная супруга приносила на веранду бутылки и миски с огурцами.

Поначалу чуть не дошло до ругани. Батяня не хотел видеть бывшего друга, мол, я тебя предал, о чем дальше говорить?

— Хорошо, сейчас прикажу привезти из Кремля мундир Верховного главнокомандующего, тогда ты, как офицер, дашь мне консультацию? — рыкнул Столбов из-за двери.

Батяня сменил пластинку, сказал, что в таком виде показаться он не может. Столбов предупредил: «На счет „пять“ ломаю дверь». На «четыре» дверь открылась…

Хотя Батяня выпил больше, чем Столбов со-товарищи, протрезвился он быстрее и легче. Уже минут через двадцать президент и экс-начальник его охраны приступили к разговору.

— Читал это? — показал Столбов письмо Марины Красницкой. Батяня кивнул.

— Есть два противоположных мнения на этот счет. Одно: не тронь г…но, осиное гнездо, это же геополитика. Утрись и молись за несчастные души. Второе: надо что-то сделать. Причем, самое правильное, что можно сделать это по твоему профилю. Как думаешь?

Вадим Сергеевич задумался. Ради этого даже еще раз запил две таблетки рассолом.

— Не хуже меня знаешь — пошлешь людей на это «правильное дело», придет «груз двести». В лучше случае. Может, вообще не придет. Скажи, как президент: можно это решить дипломатически?

— Пробовали. Две девчонки вообще растворились безномерным грузом.

— Ну, тогда… — Батяня провел рукой по губам, смахнул приставшую веточку укропа… — Тогда можно и посетить объект. Письмо распечатать, ребятам показать — мотивация будет сильная.

— Ребятам. Вот вопрос, каким. Охота задействовать не только «Альфа», а чтобы были самые-самые спецы, — сказал Столбов.

— Значит, соберем сборный отряд. Из учебных центров, из всех бригад ГРУ, вообще, тех, кого при двух последних президентах погнали в отставку. Понятно, тех, кто в хорошей форме. Кто и во сне может разобрать, собрать, прицелиться и не промахнуться. А кто лучше тебя способен собрать людей в эту бригаду? Возьмешься?

— Взялся, — вздохнул Батяня. — Товарищ главнокомандующий, у вас полчаса свободных будет?

— Найдется, день на сегодня я расчистил, — ответил Столбов. Остаточные трудности он ощущал все равно, поэтому налил себе в стаканчик рассола из трехлитровой банки.

— Тогда садись. Прямо сейчас все распишем. Где помещение, куда людям приезжать. Кто отвечает за разведку, кто за транспорт. Переводчики нужны с боевым стажем. И обязательно кто-нибудь, кто этот путь проходил ножками или проезжал хотя бы. Вообще-то я и сам там бывал — это недалеко от Кокорешского военного аэродрома, в пятнадцати километрах. Думаю, вся эта секс-туристическая сволочь там и садится. Все равно хочу, чтобы свежий глаз оценил мои наброски. Давай, главком, обеспечивай базу. Собирать людей, начинать разведку можно хоть сейчас. Да, вот что: еще надо узнать, как дела у гражданки, которую ихнее гестапо чуть не утащило.

— Работа — лучший опохмелин, — усмехнулся Столбов. — Сейчас выпьем чаю и все распишем.

* * *

«Ага, у нас новые кадровые назначения, — зло подумала Татьяна. — Вот кто Батяню подсидел!»

Прикусила губу, наказав себя за неправду. Конечно, не подсидел. Конечно, если думать о безопасности Миши, то лучшей кандидатуры найти невозможно. Очень хорошо, что на этом посту именно Степанов.

Только как быть с Максом? Ждать, изводя себя неведением? Но чего ждать? Звонить в тамошнюю ментовку: «Здравствуйте, мне пришло письмо. Нет, не требуйте, чтобы я приехала в отделение с заявлением. Во-первых, я на восьмом месяце беременности, а во-вторых — супруга президента России. Не верите?»

Татьяна подумала, что в нынешнем статусе у нее стало значительно меньше возможностей, чем когда она разъезжала по стране с журналистской корочкой. Корочка от хорошего издания, да еще при грамотной подаче, и кабинеты открывала, и даже могла подвигнуть сотрудников на приказ. Например, приказ участковому: «Сходите с журналисткой по такому-то адресу». Теперь такой возможности нет.

Возможность смыться она, кстати, уже потратила. На очень полезную вещь: безалкогольный вечер с друзьями-разгильдяями. Теперь куда бы ни пошла, сзади многочисленный шлейф-хвост охраны. Да и куда пойти — ограничено. Что там входит в ее права опальной боярыни? В баньку, в лесок, на богомолье.

Банька и ухоженный лесок — тут же, далеко ходить не надо…

Кстати, идея… Татьяна села за компьютер, погуляла в разделе «Карты», присмотрелась. И чуть не взвизгнула от радости. Везуха!

* * *

Перед началом оргработы Столбову и Батяне пришлось отвлечься. Во-первых, в комнату заглянул Кирилл. Он прогуливался по двору, благо день солнечный, апрельский. Но пришлось вмешаться в президентский разговор:

— Михаил Викторович, звонит Татьяна Анатольевна. Говорит, что вы ей разрешили выезжать на богомолье. Она хочет воспользоваться этим правом.

— Сначала грехи замолить, потом извиниться? — без особой радости улыбнулся Столбов. — Ну да, дал я ей такое право. Не ожидал…

Захотелось вырвать телефон из рук Степанова, обозвать Таньку самой любимой дурой на свете. Сказать, что быстро-быстро решу все проблемы, потом приеду. Обнимемся, помиримся. И все будет в порядке.

Но не вырвал, застеснялся Батяни и Степанова. А куда-то уходить для разговора не хотелось. Тем более, комната чужого особняка — не личный кабинет. Молчаливые, профессиональные топтуны будут повсюду, не скроешься. «Лучше сам потом позвоню».

— Передай: если хочет, то пусть едет. Дашь хорошее сопровождение, чтобы монастырское подворье, или святой источник, не знаю, куда ее несет, обнюхали, осмотрели, как следует. Чтобы опять в Питер не смылась. Степанов, отвечаешь за нее, как за меня.

— Так точно, все сделаю. Михаил Викторович, я еще забыл вам сказать: Макс нашелся.

— Ну и чудно. Посоветуй и ему на богомолье съездить.

Степанов вспомнил, что Макс, по словам Татьяны, вроде бы похищен. Наверное, это следовало сказать Столбову. Но тот уже сидел за столом, что-то обсуждая с Батяней. Так нырнул разговор, что видно даже по напряженным плечам и наклоненной голове: дальше тревожить не надо.

И Степанов не потревожил.

Во-вторых, отвлек племяш. Он бродил по дому, встретился с охраной, не понял, что за гости пожаловали, решил, будто арестовать дядю и его. Со страха позвонил дяде.

— Пусть зайдет, — приказал Столбов, подслушавший разговор.

Бедный племяш был украшен фингалом, но и во всем остальном печален и жалок. Увидел Столбова, чуть не пал на колени, начал извиняться, не мог понять, чего на него такое нашло.

— Вот что, Алексей Григорьевич, — сказал ему Столбов. — Теперь твой дядя у меня в советниках на общественных началах. Хочешь, чтобы он этот пост сохранил?

Племяш закивал, чуть ли не заплакал.

— Тогда забудь о нем. Не о дяде, а его посте. Навсегда забудь. И родственникам своим скажи. Понятно? Кстати, на компьютере стучать умеешь?

Племяш не столько подтвердил, сколько отстучал согласие зубами.

— Тогда садись. Мы будем диктовать, а ты — записывай.

Мини-совещание продолжилось.

* * *

Маленький остров, будь на нем хоть маяк с одиноким смотрителем, хоть мини-отель, рождает привычки Робинзона Крузо. А именно: запасливость. У Ильи Фишера был небольшой склад, который позволил бы хозяину и гостям пережить на острове двухнедельный шторм. Пусть таких штормов в уютном заливчике и не случалось никогда.

Конечно, некоторые гастрономические радости: свежие фрукты, зелень — могли закончиться быстро. На этот случай существовал спутниковый телефон и номер супермаркета в ближайшем прибрежном городе. За относительно щадящие деньги можно было заказать необходимую снедь, и ее доставили бы на катере прямо к причалу.

Того, что кто-нибудь из добровольных робинзонов прокрадется на пристань и прыгнет в катер, можно было не опасаться. Атмосфера сложилась такая, что дойти незамеченным до катера не удалось бы никому. Увидят из окна, перехватят на причале.

А дело было в том, что когда последний из акционеров «Мельницы» — Васильич — прибыл на остров, всем стало ясно: предатель — здесь. Оставалось его вычислить.

Выход предложил Бриони — бывший парторг. Каждый из присутствующих должен был сделать доклад об одном из коллег. Остальным предлагалось дополнять согласно имеющимся знаниям. Так и узнали бы, кто здесь «акула с самым коротким хвостом».

О том, что сделают с акулой, вслух не говорили. Но никто не сомневался: разорвут и проглотят. Даже если разоблачение произойдет после сытного обеда.

* * *

«Думала ли я, что буду жить в доме с дворецким? — улыбнулась Татьяна. — Явился гость, и не стучится, и не звонит на подходе, а стоит под дверью и ждет, когда о нем доложат. Прикажите принять, откажите принять».

Докладывал, конечно, не дворецкий — офицер ФСО. Но делал это с вежливостью и вышколенностью многолетних традиций кремлевской обслуги. Деликатно постучался, вступил на порог — и ни шагу дальше. Доложил.

Гостем был, между прочим, Александр Костылев. Татьяну это удивило. У них до этого был только один деловой разговор, и то с отрицательным результатом.

Но остальные друзья, знакомые и сослуживцы, казалось, забыли про нее вообще. Поэтому Татьяна обрадовалась и такому визитеру. Как говорится, на чужой сторонушке рад своей воронушке. А эта уютная резиденция давно стала для Тани чужой стороной.

И она обрадовалась Костылеву, как кусочку уже почти забытой жизни. Жизни, полной хлопот, сюрпризов, проблем, внезапно обнаружившихся дел и вечных опозданий. Жизни, от которой хочется отдохнуть, а когда удалось, то, пожалуйста, вот на тебе, «ломка» соскочившего наркомана.

— Татьяна Анатольевна, я к вам за консультацией. Даже не за одной, — чуть смущенно, с легким заиканием, сказал Костылев. — Я теперь пресс-секретарь президента.

— Основная работа? — Таня удивилась, да так, что на миг забылись все проблемы и обиды.

— Нет, совместительство, — еще больше смутился Костылев. — Поэтому так трудно. Понял, что проконсультироваться смогу только у вас. Послезавтра у Михаила Викторовича региональная поездка, как всегда по незапланированному маршруту. Много заявок на аккредитацию, самолет, сами знаете, не резиновый. Нужно сделать отсев, а без вашей помощи — не обойтись…

Таня улыбнулась. Стало чуть легче. С одной стороны — легкое, почти ненавязчивое ощущение наставничества, если не сказать, дедовщины. С другой — хоть и в ссылке, а нужна, как носитель эксклюзивного знания.

И она минут пятнадцать объясняла Костылеву нюансы своей работы: кого брать в поездку, а кому отказать, но так, чтобы человека не обидеть. Или наоборот, есть такие персонажи, что бери или не бери, все равно отомстят на страницах или в телевизионных комментариях. Таким товарищам можно отказать без особых стеснений.

Костылев слушал внимательно, уточнял, записывал, придумывал гипотетические ситуации: «А если до конца поездки выяснится, что журналист дал инфу и переврал слова Михаила Викторовича, что делать?». Это тоже льстило.

Разговор не то, чтобы затянулся, просто начал казаться подобием разбавленного чая, когда заварки уже нет, но сидеть хочется и доливают кипяток.

Татьяна понимала, в чем дело. Гость чего-то недоговаривал. Похоже, у него была еще одна миссия, но он ждал встречного шага. И дождался.

— Как вам на новом посту? — спросила Татьяна. — Приспособились к характеру Михаила Викторовича? А то вспылить он может, а потом непонятно, как быть. И ему, ну и объекту вспышки.

— Как я понял, — осторожно ответил гость, осознавший намек, — Михаил Викторович особенно обижается, когда видит: человек ошибся, а ошибку осознать не хочет, наоборот, идет в контратаку. Вот тут может серьезно рассердиться. Но есть же особые случаи, когда сердиться вечно он просто не сможет.

— Значит, ждать недолго? — улыбнулась Татьяна.

— Думаю, недолго. Не знаю, как поступит Михаил Викторович: позвонит, или приедет, скорее, даже приедет. Опять-таки, предполагаю, станет извиняться: вспылил он крепко.

Костылев замялся, подыскивая слова.

— Вашу незапланированную поездку он забудет нескоро. Вряд ли будет требовать, зато будет намекать. Мол, больше никаких инцидентов. И слово с человека взять он умеет, — тоже улыбнувшись, договорил генерал.

Татьяне стало легче. Верно, все разговоры о президентском журналистском пуле, о коварных репортерах были камуфляжем. Вот она, главная цель визита. Значит, впереди примирение.

Только вот насчет «глупостей»… Впереди была одна. Менее рискованная, чем поездка в Питер, но Столбов не разрешил бы и ее. Будем верить, успеем.

Слегка покраснела и, чтобы скрыть застенчивость, сказала:

— У меня глупости в ближайшее время не планируется. Разве что, небольшое святое паломничество, но без отступлений от регламента.

— Паломничество глупостью быть не может, — ответил гость. — Кстати, если вы собрались в паломничество, возьмите путеводную звезду. Маленький подарок от космических войск России.

Таня с интересом рассматривала подарок: маленький гаджет, умещающийся на ладони. Похож на мобильник, а может, и был изначально собран в корпусе от мобильника.

— Навигатор с расширенными функциями, — уточнил Костылев. — Глаза портить не надо: вот сюда палец, так… смотрите.

Татьяна восхитилась. Из корпуса вылезла пластина и развернулась в экран, шириной в лист школьной тетради. Будто огромная бабочка расправила крыло.

— Здесь и GPS, и ГЛОНАСС под одной крышкой. Место, где вы находитесь, с высокой точностью, плюс разная дополнительная информация об этом месте. Функций много, думаю, разберетесь.

— Спасибо, Саша, — сказала Татьяна. — Обещаю для глупостей не применять.

— Я с самого начала понимал, что приходить к вам с шоколадкой нет смысла, — улыбнулся Костылев.

* * *

— Ну, все, — удовлетворенно сказал Столбов, — работа пошла. Вадим Сергеевич, можешь переехать в запасной штаб ГРУ. Там будет и сбор, и старт. Торопиться, конечно, не надо, но и тянуть с добрым делом нечего. Что у тебя?

— Извините, господин президент, товарищ главнокомандующий… — племяш не был уверен, правильно ли он обращается к лидеру страны.

— Дело срочное — говори «дядя Миша», — ободрил его Столбов. — Что такое?

— Вы сказали, связаться с больницей по поводу той самой гражданки Красницкой…

— И что?

— Говорят, что все в порядке. Только вчера был официальный запрос из МИДа России — по поводу запроса от посольства Кушанстана, с просьбой ответить, находятся ли в данной клинике на лечении граждане их страны. Я уточнил: на запрос был дан положительный ответ.

— То есть, в переводе с дипломато-кретинского на русский, гражданку сдали? — резко спросил Батяня.

— Выходит, что так, — кивнул Столбов. — Первое из возможных следствий кретинизма: дочь Красницкой исчезнет из пансионата навсегда. Как думаешь, за полтора дня операцию подготовить можно?

Батяня вздохнул, что-то прикидывая, погладил короткие седые усы.

— Можем, — зло ответил он. — Если кретины будут не вредить, а содействовать.

* * *

Московский офис Григория Луцкого был скромен и малолюден. Посмотришь с улицы, зайдешь внутрь и не догадаешься, что хозяин входит в первую российскую богатую сотню. На самом деле, даже и в полусотню. Двухэтажный корпус в Черемушках, небольшой паркинг, седоусый охранник у входа, причем из той охранной конторы, что охраняет детсады и школы. Взглянешь со стороны и решишь: тоже школа, разве элитная, в которую привезли детей на «ауди-6», «БМВ Х5» или «лексусе». Такие машинки считаются элитными лишь для престижной школы районного уровня.

Причин для скромности две. Во-первых, Григорий Федорович никогда не считался равноудаленным олигархом, ни, тем более, первым среди равных. Никакого смысла кидать понты перед нефтяниками, газовиками и прочими друзьями царя-дзюдоиста у него не было. По роскоши, по внешнему блеску никакой «Лукойл» не переплюнешь, да и хорошо, что не переплюнешь.

Во-вторых, Луцкий хотел показать всем, и властям, и партнерам и сотрудникам: его интерес не здесь. В Москве медь и прочие металлы не добывают, и не плавят. Поэтому будем скромничать.

Времена изменились, но Луцкий пока менять офис не собирался. Его друг сердечный, Михаил Викторович, к идее насчет равноудаленных и равноприближенных отнесся серьезно. Поэтому демонстративно строить в центре Москвы наглый и роскошный билдинг Луцкий не стал.

Сегодняшним вечером его настроение было тревожным и радостным одновременно. Тревожным: после той самой злосчастной истории с купленным думским голосованием. Первые часы он побаивался внезапного звонка Столбова и гневного всплеска: «Как же ты посмел так удружить? Уж от тебя такой гадости не ждал».

Сам пытался дозвониться — поговорить, объясниться. Столбов не отвечал. Ну, а после известия о неудачном покушении у стен Госдумы, Луцкого объяло глубочайшее чувство вины. Обматерил друзей-заговорщиков: тут вот такие проблемы у Миши, а мы дурью маемся! Опять пытался дозвониться, просить прощения без всяких объяснений. Не удалось.

Ну, а радость вызвало событие, напрямую связанное с бизнесом. Много лет подряд Луцкий пытался решить одну логистическую проблему в Горно-Ленинске. Металлургический комбинат граничил с воинской частью. Через нее протекала маленькая, но коварная речка, весной разливалась и подтопляла комбинат. Решить проблему раз и навсегда можно было, лишь создав отводы на самой территории части.

Вроде просто. Но вояки уперлись рогом: территория наша, а интересы бизнеса, пусть и промышленного, нас не интересуют. Самим разобраться с речкой — нет средств, продать четыре гектара предприятию — нет прав. Хотя весь поселок знал: этот угол полигона использовался лишь для сбора грибов. Все равно не пустим.

Луцкому намекали: проблему можно решить. Но поощрять наглость на сумму в тридцать тысяч долларов не хотелось. К тому же сделки с военными штука опасная. Сменился командующий округа или кто-то пониже — и финита договоренностям. Безопаснее после каждого половодья тратить вдвое большую сумму на ликвидацию последствий.

В этом году руководство комбината, узнав, что в области начал работать рекор, обратилось к нему с изложением проблемы. Тот связался с координаторами, работающими в Министерстве обороны, и за полтора месяца проблема решилась: четыре гектара земли достались Луцкому в бессрочную аренду, за вполне приемлемые деньги, с разрешением построить защитный комплекс. Чудо! И непонятно, как отблагодарить. Даже коньяк рекору не подаришь: согласно одной из своих заповедей, коньяк они имеют право принимать лишь в рюмках, за столом.

Луцкий радовался, вспоминал Столбова, благодаря которому стали возможны такие чудеса. И опять ощущал стыд: «Как я мог так сделать? Пусть новый царь и не отдал страну спонсорам победы ни на год, ни на месяц, зато жить стало легче…»

Зазвонил мобильник. По первым звукам Луцкий определил: что-то официозно-деловое. Взглянул на имя, не сразу сообразил кто. Потом вспомнил: прокурорский работник мелкого уровня, когда-то прикормленный по земляческому принципу, на всякий случай. Года два не проявлялся, где же он сейчас? Кажется, перешел в Генпрокуратуру.

— Здравствуйте, Григорий Федорович.

— Здравствуй, Василий. Как дела?

— У меня неплохо. Григорий Федорович, сегодня в Генпрокуратуре выписан ордер на ваш арест.

Глава 11

В Россию, как всегда неожиданно, пришла весна. Конечно, ее ждали, но устали от бесконечной зимы и обманчивого марта — разуверились, что придет. Вроде и солнце стало дольше гостить на небосклоне, и припекать чуть-чуть. Но лишь ненадолго пригрелся мир, как наступил звездный морозный вечер, завьюжило по-февральски. Споткнулся пьяный человечек среди вьюги, упал на твердый сугроб, заснул. И замерз, будто декабрь никуда не уходил. Обман!

И вдруг ночной мороз стал прохладой. А солнце, вспомнив, что апрель — перевернутый август, наконец-то растопило многомесячные залежи, двинуло воды. Осмелели травинки и цветы. Уже скоро пасхальным перезвоном откликнутся колокола: снова побеждена смерть.

Разуверившаяся, много раз обманутая страна в очередной раз беспокойно заворочалась: зачем? Ведь уже привыкли к меховым ботинкам и модным валенкам, теплым курткам, зимней резине, плотно заклеенным оконным щелям, наглухо замкнутым стеклопакетам. Зачем нужна полуденная истома, зачем грязь на башмаках, внезапные лужи и ароматический букет городских подснежников? Ведь к зиме привыкли все!

Но весна не спрашивает. Она приходит.

* * *

Вечер был по-настоящему апрельским. Солнце, собираясь на отдых, хоть чуть-чуть, но грело. Заодно напоминало о краях, в которые весна пришла уже давно, с листьями, цветами, настоящей жарой, загоняющей в тень.

На краю летного поля стояли люди, которым предстояло путешествие в весну. Вот только собрались они не так, как принято собираться в пляжные страны. Сейчас они в куртках, шерстяных брюках, но когда прилетят, то наденут не футболки-шорты и пляжные туфли, а камуфляж. И в огромных сумках не ракетки для тенниса или бадминтона, не аксессуары для дайвинга. Иное оборудование, более ценное и дорогое.

Логистика рассчитана по минутам, даже на стадии доставки. Сначала в Оренбург, там соединиться на аэродроме с другой группой, и уже вылет до объекта. Рассчитан и воздушный коридор — совпадает со временем полета пассажирского лайнера. Гражданский рейс будет отменен. Какой бы ни была дурной ПВО Кушанстана, какими бы ограниченными ресурсами она ни обладала, но совсем уж не брать ее в расчет — нельзя.

Операция готовилась быстро, вопреки всей теории потайного ремесла. С практикой — сложнее. Как будет на самом деле, не скажет никто и никогда. К примеру, израильтяне однажды сумели освободить заложников в самом сердце Африке — в Уганде, а вот американцы хотели вывезти свое посольство из революционного Тегерана — только мир насмешили. Тут все должно сложиться: расчет, профессионализм, который за год не накачать, и фарт. И, кроме фарта, твердая решимость: есть вещи, которые сделать нужно. Даже если кажется, что готов недостаточно.

Батяня распорядился раздать всем причастным к работе на объекте распечатку письма Марины Красницкой. С коротким устным добавлением: адресат обращения к президенту России раскрыт, Дарью могут убить в любую минуту. Все были готовы работать по принципу: возможное — сделали, невозможное — сделаем.

Может быть, именно поэтому меньше, чем за двое суток и собрали команду, и получили информацию, которую в иной ситуации собирали бы месяц-другой, да потом и похерили бы за ненадобностью. Двое «дремлющих» агентов активировались и выдвинулись к аэродрому. Передали сведения: где можно сесть без опасения врезаться в другой самолет, где найти транспорт для выдвижения к санаторию. А главное, они должны были стать проводниками для «отряда встречи», которому полагалось захватить диспетчерскую. Сделать это с оружием, отобранным у местной полиции, а отобрать его — голыми руками, чтобы не запалиться со своим оружием.

Не всем находившимся на аэродроме предстоял далекий путь. Для короткого напутствия прибыл человек, увидеть которого никто не ожидал, хотя и предупреждали: операция проводится под президентским патронажем. Верховный главнокомандующий. Рядом с ним шагал начальник охраны с красными глазами, уже не раз сказавший шефу, в каком органе у него засели эти незапланированные поездки. Столбов лишь смиренно кивал.

Сейчас он обходил спецназ. Настоящая сборная действующих и отставных ветеранов. В основном из России, хотя было пятеро украинских спецназовцев, из тех, кто никогда бы не согласился поехать куда-то «монтажником», для работы на неизвестном объекте. Но куда и для чего полетят сейчас, знали все.

Среди них оказался даже один белорусский спецназовец, два года назад обосновавшийся в России, а сейчас служивший в восстановленной Бердской бригаде. Удивленный Столбов даже задержался для минутного разговора.

— Как фамилия?

— Кмитиц, имя — Андрей. Про фамилию не спрашивайте, задолбали еще с детства. Из-за нее в спецназ и пошел.

— А почему в Россию от Батьки подался?

— Там работы нет настоящей. Не хочу убивать тех, у кого нет стволов.

— Ну и молодец, — сказал президент России. — Вот что, ребята. Постарайтесь сработать. Сами знаете, почему. Буду вас прикрывать, как могу. Но постарайтесь вернуться. Все. Удачи вам, и сохрани вас Господь.

Едва договорил, как ребята развернулись и, не теряя ни минуты, заскочили в старый Икарус, и покатили к самолету. А там и пятнадцати минут не прошло, как он взлетел, взяв курс на юго-восток.

* * *

Нельзя сказать, что настроение у Болтока было дурным. Если и было, то лишь на пути из аэропорта в столицу, куда он направился на выволочку к Бабаю. Так бы сразу в «Долину роз» — любил такие контрасты. Но президент требовал к себе, и после неприятного разговора приехать в пансионат раньше трех ночи не удалось бы ни при каких обстоятельствах.

Если быть честным, то выволочку он не заслуживал. Психованную русскую дуру — мать красотки Дарьи, выпустила из республики президентская пограничная служба. Уже потом, в России, президентские аскеры лопухнулись еще раз: не помешали дамочке, напоминавшую Красницкую, передать пакет с документами российскому президентскому чиновнику, а главное — лишь через две недели смогли подтвердить, что эта дамочка и есть Красницкая.

Все равно во всем виноват именно он, Болток. Во-первых, Бабай сам решает, кого назначать виновным. Во-вторых, особой несправедливости нет. Ведь «Долина роз» — сугубо его затея. Так что в том, что сама эта история заварилась, и пограничникам, а потом президентской охране довелось лопухнуться в Москве, есть и сугубая вина его, Болтока.

К счастью, Бабай получил плохие новости, когда он, Болток, был в Лондоне. За два дня не то, чтобы остыл, но понял: никаких последствий не будет. Россия не отреагировала — ни официально, ни каким-либо дипломатическим намеком. Похоже, предпочла спустить на тормозах.

Если бы визит виновника и дурная весть совпали, Бабай мог бы взяться за кьямчу. А так только грозился, подходил к ковру, на котором, рядом с саблей, висел и этот атрибут государственного суверенитета. В очередной раз отругал племянника, спросил, почему ему не хватает проституток в Европе: там же работают гурии всех стран и народов. Нужны русские — есть и русские.

Нет, Бабай не против «Долины роз». По его словам, вполне нормальная забава, жаль, сам для нее староват. Только надо забавляться правильно. «Ешь арбуз — не бросай корки на кошму, — сказал дядя, — а бросил — убирай». Болток насторожился. Еще потребует убрать весь арбуз — закрыть пансионат. Но, как понял, достаточно будет убрать одну корку, чья мамаша имела глупость добраться до Москвы.

Болток… Почему же Болток? Просто на вечеринках в клубах Европы, особенно в любимом Лондоне, его то и дело называли «Борат». Сначала не жалея сил объяснял: он не из Казахстана, и зовут его не Борат. Потом, вызывая смех у знакомых, отвечал: я не Борат, а его отец — Насильник Болток.

Укуренная золотая молодежь всей Европы и мира посмеивалась. А он смеялся тоже, самым ценным смехом — хохотом души.

Приятно говорить людям правду, хотя бы наполовину. Пусть он и не Болток, зато — Насильник. Эта дурочка Эллис, которая однажды заставила его сплясать национальный танец своего «казагстана» с бокалом на голове, может ли она представить, что пройдет два дня, и перед Болтоком замрут десять обнаженных девушек, молящих своего гяурского Бога, или просто надеющихся, что сегодня он от них не потребует чего-нибудь особенно болезненного?

Болток даже думал похитить какую-нибудь европейскую дурочку, ту же самую Эллис. Пусть узнает, какими разнообразными, иногда даже не голливудскими бывают сказки о прекрасном принце. Видимо, поведал желание кому-то из друзей… У стен нашлись уши, а может, и у друга. Бабай связался с ним на другой день и пригрозил: за такие шутки посадит самого на цепь.

Поэтому пусть Эллис останется в Лондоне. Здесь он будет Болтоком. Насильником Болтоком. Англичане, конечно, дураки, но когда окончательно поняли — Запад есть Запад, Восток — есть Восток, и ушли с Востока, то забрали всех своих. Те, кто остался — под надежной консульской защитой. А русские так и не решили, кто они: русские или советские. Поэтому своих даже не подсчитали.

Не подсчитана и Дарья Красницкая. В том, что с ней случится, виновата ее мать и никто другой. Вот только что же с ней должно случиться? Конечно, с Дарьей.

Болток еще не решил. По крайней мере, за его дурное настроение она ответит. Этой же ночью, уже через три часа. Гостей немного, и это к лучшему. Не все поймут, почему именно сегодняшней ночью гостеприимный хозяин захотел разыграть мизансцену: обманутый султан и неверная жена. Зато все поймут, что трюки в этом аттракционе — не комбинированы, а актриса — одноразового употребления.

Хотелось мчаться скорей. Но нельзя: стемнело, и горная дорога, последний раз ремонтировавшаяся, когда Бабай числился Первым секретарем республиканского ЦК, ограничивала скорость. Болток не любил подлянок — ни от природы, ни от людей, и его злость росла в обратной пропорции к снижению скорости движения автомобиля.

Мелькнул КПП — обязательная остановка для всех, кроме Болтока. Караульные начальники умели узнавать его по шуму мотора, иные на этой должности бы не удержались.

Офицер в парадной форме поднес руку к козырьку — любуйся, начальник. Начальник пронесся мимо. Началась дорога, по которой никто и никогда не смог бы проехать без его личного разрешения. Кроме, конечно, Бабая. Но Бабай стар для таких развлечений.

* * *

Татьяна тоже разработала спецоперацию. Простую, но с шансами на успех. Основа операции — обещание,которое дал в гневе ее муж.

Он разрешил съездить на богомолье. А она в качестве места паломничества указала Успенскую церковь в городе Первомайск-Московский. Чем славна именно эта церковь, почему молитвы, вознесенные там, особо действенны? Это ее личное дело, но никак не Федеральной службы охраны. Президентская охрана обязана привезти ее на объект и дождаться, когда она выстоит богослужение.

Так что, попасть в эту церковь нетрудно. Трудности начнутся дальше. Придется молить уже не Бога, а людей, подчиненных жесткому регламенту. Придется их уговорить, иначе вся затея пойдет прахом. Надо готовиться.

Именно этим и занималась Татьяна во сне. То улыбалась: придумала аргумент, то вздрагивала: сама же его и парировала. Иногда мотала головой — нет, так не пойдет. Придется искать другие слова.

Задача была непростой. Уговорить своих спутников пройти двести метров от церкви до квартиры Макса. Или — двести метров и больше, если она ошиблась в расстоянии.

Что будет дальше, что обнаружится в квартире, что делать тогда? Об этом Татьяна не думала. Сначала главное — доехать.

И она доезжала, молилась, уговаривала охрану, поднималась, спасала Макса. Или не спасала: то многоквартирного дома не оказывалось на месте, то все квартиры начинались с номера «200», и это-то в хрущевке. А один раз сам дом оказался бетонным бункером, без окон, без дверей — стучись куда хочешь. Ведь во сне может быть все, что угодно.

* * *

Если Татьяна спала плохо, то на острове в ласковом Эгейском море не спали вообще. Южная ночь манила под звездное небо: дурачки, пройдитесь по гравийной аллее, еще лучше — по глыбам прибрежных камней и по привезенному с континента песку пляжа. Хватит глядеть друг на друга усталыми, злыми глазами и обсуждать проблемы вашего севера.

Ночь манила безрезультатно. Почтенное собрание сидело, запершись, уже несколько часов. Даже кондиционер не включили — лень. Если кто-то вставал, выходил по нужному делу, то смотрели вслед подозрительно, чуть ли не отсчитывали минуты отсутствия. Вдруг почуял разоблачение и вместо сортира побежал к припрятанному катеру?

Единого формата у заседания не было. Разговор о каждом неизбежно переходил в разговор обо всех. Лишь благодаря усилиям модератора — Бриони он еще не превратился в разъяренную свару.

— Кто мог нас сдать Столбову? — риторически спрашивал Васильич. — Тот, у кого родня в столбовском правительстве. Алексей Олегович, объясни, почему твоего сына еще из Минобразования не поперли?

Алексей Сорин побледнел от возмущения и ответил:

— Сын карьеру делал сам, а сейчас — на волоске. Странно, что еще не выгнали.

— Ты же хвастал, будто он работает в комиссии «антиреформа», — не унимался Васильич. — И поговорил со Столбовым на каком-то совещании. Понимаю отцовскую мотивацию: зачем отнимать у сына перспективного работодателя? Он же и для папы — крыша.

Сорин побагровел. Но оправдание — признание вины. И он перевел стрелки.

— Мой Иван — на волоске, со дня на день уйдет. Другое интересно. Когда присутствующий здесь уважаемый Виталий Юрьевич Фокин приобрел газету «Новый взгляд», где на каждой странице обличение «кровавой гэбни» — чем он руководствовался?

— Правительственное задание! — возмутился Фокин, банкир и хозяин регионального медиа-холдинга. — Для того чтобы эти обличения прекратились. Неужели непонятно?

— Непонятно! — усилил напор Сорин. — Они сократились, да, но не прекратились. Могу в архиве поднять номера, там Путина называли «царем от КГБ» раза три в месяц, не меньше.

Фокин тяжко задышал, как медведь, подмявший быка. Уставился на Сорина, но ничего нового про него не вспомнил. Тогда перевел взгляд на экс-вице-губернатора Санкт-Петербурга Илью Афонского. До недавнего времени бессменного зама градоначальника, вне зависимости от пола последнего.

— Путина ругать — тоже было правительственным заданием, чтобы либеральная общественность не подумала, будто газету перекупили. А вот интересно, кто дал задание Илье Львовичу, через три дня после победы партии Столбова, сказать в интервью: «Наконец-то эпоха воровской власти осталась в прошлом, и путинщина отправилась туда же, куда и ельцинизм»? Зудело к новой власти примазаться?

— Так ведь не примазался, — развел руками Афонский. — Сами знаете, погнали меня победители, и никакие интервью не помогли. Победителям не слова нужны, а дела. Причем — до победы. Небольшие, но полезные услуги. Кстати, о них…

Афонский оглядел коллег. Выбрал жертву — Сергея Богданчикова, владельца мощного химического холдинга, выживавшего последние десять лет не столько благодаря талантам бизнесмена, сколько неофициальным конкурентным преференциям. Расчищая поляну, даже посадил кого-то, в острастку.

— Вот, Сергей Григорьевич, объясните, откуда у вас такая горячая любовь к Столбову?

— В смысле? — Богданчиков, дремавший с блаженной улыбкой, встрепенулся, как посетитель Колизея, явившийся поглазеть на гладиаторский бой и вдруг обнаружившей себя в центре арены. — Я — люблю Столбова?!

— А как иначе объяснить итоги голосования в Краснофосфоритске? Поясняю, кто не знает, — продолжил Богданчиков, — это закрытый городок, тридцать тысяч жителей, в основном «химики», те, кого сослали туда при Советах, да там и остались. Если этому контингенту выставишь перед голосованием ящик водки на цех, он даже папу римского в бюллетень впишет. Почему же в таком управляемом городе, больше половины электората проголосовали за партию «Вера»? И, заметьте, Сергей Григорьевич, пока что при своей химии. Никто у него контрольный пакет не отнял. Странная гуманность…

Окончательно проснувшийся Сергей Григорьевич оглядел присутствующих, пытаясь понять, что о ком из них он помнит.

— Да, кстати, если вспомнить загадки прошлогодних выборов…

Волны бились о берег, светились, манили выйти, насладиться южной ночью. Но двери оставались запертыми изнутри. Злобное собрание продолжалось.

* * *

Болток проснулся и удивился — от чего? В такое время он привык просыпаться только ради какого-то неотложного дела, к примеру, авиарейса. Приходилось летать пассажирскими авиалиниями: личный самолет был лишь у Бабая, и завести у себе такую вызывающую роскошь не посмел бы даже любимый племянник.

Рейс из Лондона был вчера. Что же разбудило его сегодня? Какое-то другое, неотложное дело?

Дел назначенных на этот предрассветный час не было тоже. Точнее, было одно, но перенесенное на вечер.

Вчера, когда он только въезжал в «Долину роз», позвонила Мать Народа — мама Бабая. Бабушка и в свои девяносто любила болтать по телефону, и вот воспользовалась им, а заодно и эксклюзивным правом: делать выволочку даже тем членам президентской семьи, которым ее уже сделал и кого простил сам Бабай.

Она не ругала Болтока. Просто, как хранительница древней мудрости, рассказала ему притчу про дурачка, съевшего чужой мед и не заметившего, что по его липким щекам ползают мухи. Притча была старинная, не столько смешная, сколько поучительная, но Болтоку все равно пришлось рассмеяться. А потом пообещать стать умным и никогда не позорить своего великого дядю. Слышала бы какая-нибудь Эллис этот лепет!

От нежданного унижения Болток разъярился. Придрался к охране на въезде в пансионат, изматерил менеджера по хозяйству за два сухих листочка, нанесенных ветром на мраморную дорожку. Велел внутреннему охраннику привести к нему в кабинет Дарью Красницкую…

И уж тут не удержался. Собирался побеседовать, загадочно и зловеще, понять — не сама ли она передала маме сведения о тайном гареме? Но сорвался почти сразу. Бил кулаками, ногой, потом, жалея кулак, сорвал с ковра плетку… Когда выплеснул гнев, то внятный разговор был невозможен: девушка корчилась на узорчатом паркете, не в силах встать на четвереньки. Даже не смогла толком повторить: «Твоя мать — вонючая сука!». Лишь невнятно бормотала: то ли повторяла, то ли говорила — «Простите».

Пришлось вызвать медика. Врач-китаец нравился Болтоку тем, что за четыре года работы в Долине Роз ни одна живая, или не живая картинка не вызвала у него не то, чтобы дополнительных вопросов, даже гримас на лице. Вот и сейчас он быстро осмотрел Дарью, растер, что-то вколол. А на несколько торопливых вопросов Болтока ответил один раз и одним словом: «Завтра».

Значит, для любого общения, и не важно, такого же, как этой ночью, или нежного, Дарья будет готова лишь к вечеру. С доктором Болток не спорил.

Поэтому притих, даже себя поругал за срыв. Прогулялся по пансионату, посмотрел, как готовятся к завтрашней вечеринке. Навестил девичьи номера, скромные, уютные, с постоянным видеонаблюдением: следить за мониторами — дополнительный бонус для внутренней охраны. Замечал робкие улыбки, улыбался в ответ, ласкал. Решил, что Красницкую надо непременно показать ее товаркам, чтобы вели себя благоразумно. И в нынешнем состоянии, и в последующем.

Успокоив душу, прошел в свою комнату, лег на кровать, которую ни с кем не делил — для этого существовали другие помещения. Прежде это были апартаменты директора пансионата, само собой, новый хозяин взял их себе. Не ограничился косметическим ремонтом, создал Башню Художника. Велел срезать крышу, надстроил вогнутый стеклянный купол. Если падал снег — бывало редко, или происходило какое-нибудь иное погодное безобразие — стекло накрывалось защитной кровлей. Во всякое иное время — над головой стеклянный потолок. А иногда раздвигалось и стекло, чтобы дремать под звездным небом, поглядывая на огромный экран с включенным MTV. Ну, кто еще на грязном Востоке и тупом Западе может додуматься до такого кайфового сочетания?

Иногда такую дрему нарушал крик горной совы, решившей поохотиться на соловьев «Долины роз» — бюль-бюлей здесь специально разводили для услаждающего пения. Но сегодняшней холодной весенней ночью над головой был стеклянный купол. Что же случилось?

Еще не открывая глаз, Болток попытался повторить в голове услышанный звук. Что же происходит в пансионате в час горных сов?

Отключенный телевизор обеспечивал полную тишину в комнате. Дверь не была ни плотной, ни массивной, в пансионате вообще не было плотных дверей, кого и чем здесь удивишь? Чуть не до боли обострив слух, Болток разобрал какие-то звуки. Странно. Ночью, когда нет вечеринки, никаких звуков не должно было быть вообще. Убирают утром.

Внезапно комната озарилась желтым, неожиданным, тревожным светом. «Аварийное освещение», — понял Болток. Свет не просто тревожный — неприятный, погасить его, не выходя из комнаты, было нельзя.

Может быть, гурии решились на побег? Кто-то из ишаков-охранников рассказал девочкам о неприятностях, случившихся с Красницкой, а они не поняли, за что, и решили — так может быть с каждой, терять нечего, так хоть попытаться…

Болток накинул халат — настоящий, рукодельный, вышитый строфами Фирдоуси. Приблизился к двери. Звуки приблизились, стали разборчивы. В коридорах открываются двери, причем быстро. Звучат короткие крики и еще какие-то странные хлопки.

Плазменный экран, часы на слоновьих бивнях, эскиз Сальвадора Дали в рамке на стене — все казалось странным и чужим в этом непривычном лимонном свете. Хотелось поскорее выйти из него, понять, что случилось.

Он открыл дверь. Но выйти не смог. На пороге стоял человек в камуфляже и маске. В коридоре мерцал тот же тревожный, непривычный свет, но все равно Болток успел понять, что автомат в руках незваного гостя — не той формы, что штурмовая винтовка регулярного солдата.

А еще он снова услышал хлопки в коридоре, чей-то вскрик и понял: стреляют, вернее, добивают.

Незнакомец отступил на шаг, увеличив расстояние — не дотянуться, и произнес по-русски:

— Скажи, что-нибудь Аллаху. Две секунды.

Болток глубоко вдохнул. Кислород прояснил его сонные мозги, и его сознание возмутилось, не приняло, отвергло чудовищную неправду и нелогичность происходящего. «Здесь? Со мной?»

Он хотел спросить. Или предложить. Или позвать на помощь. Но вместо этого возмущенно заорал:

— Бля-я-ять!

Доорать не смог, голос погасили удар и боль в животе и груди. Там, куда вошли пять пуль. Боль успела сказать мозгу: «Я — последняя».

А еще Болток увидел светлый коридор. Не просто светлый, а горящий, пылающий. Из этого коридора вылетели черные твари с кабаньими головами, подхватили его с радостным ревом и потащили. То ли в вечный огонь, то ли в вечный лед — решать им.

* * *

Следователь был не выспавшийся, молодой и испуганный. Не выспался — потому что восемь часов утра, а он, понимая важность сегодняшней процедуры, встал в половину пятого. Выглядел молодо, но, может быть, по той же причине, по которой был испуган. Ведь он находился в Кремле и брал показания у президента России.

Секретарь по протоколу сказал, что это процессуальная норма, но, может быть, лучше сделать исключение — заполнить вопросник или надиктовать запись на диктофон, а девочки в Следственном комитете расшифруют. «Пусть будет по норме», — ответил Столбов. Найти четверть часа, чтобы до отлета в региональный визит поговорить со следователем — сможет.

Столбов не выспался тоже. Заснуть-то заснул, но и с закрытыми глазами видел старую огромную карту, на всю стену, с городами, реками, темными рельефами гор. По этой карте медленно полз самолет. Прикоснулся к Оренбургу, оттуда вылетели уже два самолета и поползли дальше, на юго-восток, туда, где сгущаются горы.

Самолеты нырнули в горы и пропали. Наверное, сели. Теперь картинка стала другой: огромные песочные часы и песок, лениво струящийся из колбы в колбу. Пока не вытечет до последней песчинки, никто не узнает ничего. Он, по крайней мере. Сам приказал Батяне: ничего не сообщать о любых промежуточных событиях. Только конечный результат: удалось или нет. Он, как лидер страны, и так отдал много сил на эту операцию, чтобы тратить время на информацию, по которой ничего сделать не сможет.

О провале стало бы известно по мировой новостной ленте, да еще по ноте протеста МИДа Кушанстана. Успехом стала бы информация о том, что группа визита села на территории России. Или хотя бы вошла в зону прикрытия российских ВВС. Известий следовало ждать с минуты на минуту.

Вот что крутилось в голове у президента. А сам же он отвечал на вопросы о том, как вышел из Большого Кремлевского дворца, почему задержался, как услышал перестрелку и отказался от визита по прямому приказу начальника охраны. На вопрос о причинах внеурочного посещения Госдумы объяснял — ответ на депутатские вопросы по президентским законопроектам.

Был со следователем вежлив, без капли ободряющего панибратства. Человек делает свою работу. Как — его дело. И не должен никто из посторонних, учить или подталкивать. Шутить будем вне исполнения государственных обязанностей.

Все ждал прямого вопроса следователя: кто мог знать точное время президентского визита в Госдуму? И следователь спросил: кто мог знать из депутатов?

— Виктор Крамин из партии «Вера», Олег Делягин, эксперт «Единой России», — ответил Столбов.

Если бы спросили: «Кто мог знать из вашего ближайшего окружения?» — назвал бы Ивана, не задумываясь, как и решил. Но сейчас спрятался за словами, как ребенок. И не стыдился этого. Негодяев он назвал, на заказчиков-исполнителей выходить надо через них, Иван же не знает. Конечно, если их возьмут, может быть, Ивана они назовут, может быть, привлекут-арестуют и его. А он сам этому помогать не будет. Друг его выдал, а он друга не выдаст. Вот так!

Следователь записал фамилии. Задал стандартный вопрос: кого подозревает жертва несостоявшегося покушения?

И тут зазвучал телефон. Следователь деликатно отвернулся, даже захотел встать и выйти, мол, не собираюсь подслушивать государственные тайны. Столбов показал взглядом — оставайтесь.

Взял свой обычный мобильник. Торопливо, не посмотрел номер. Ткнул кнопку.

— Алло, Миша. Это Иван.

Бывший президентский полпред в Госдуме правильно сделал, что представился. Голос у него был непривычный, безжизненный, бесцветный, будто пропустил через несколько синтезаторов с фильтрами. А может, таким голосом делают предупреждение с того света.

— Да, слушаю, — сказал Столбов. Ждал-то другого звонка.

— Не бросай, пожалуйста. Предупредить нужно. Ты и без меня, наверное, знаешь, но вдруг…

— Что? О чем ты?

— Не все депутаты знают, что я уже не твой полпред. Звонили вчера, говорили, что сегодня в двенадцать будет поставлен законопроект о введении поста вице-президента. Ты это сам предложил?

— Нет, — растерянно ответил Столбов. — Так кто же назначен моим первым замом?

— Ваш пресс-секретарь, руководитель фонда «Возвращение», полномочный представитель президента РФ в Федеральном собрании, директор Оперативно-аналитического комитета Александр Костылев.

Столбов умел привыкнуть к любой неожиданной информации, но все равно, чтобы переварить эту, понадобилось несколько секунд. К примеру, что такое «Оперативно-аналитический комитет»? И, кстати, назначал ли он космического генерала думским полпредом? Может, и назначил, подмахнул же он в первый день какие-то бумажки, когда выпивал со звездным мальчиком. Понятно, почему последние два дня Костылев почти не проявлялся — столько новых обязанностей, столько новых дел…

— Больше не знаю ничего, — сказал Иван.

— Спасибо, — сказал Столбов. — А я думал, ты сотовый отключил…

— Зачем? — ответил Иван тем же бесцветным голосом. — Водка в рот не идет, пулю в башку пустить не хочу, посадят, не посадят — все равно.

— Ну и ладно, — сказал Столбов, отключая телефон. — Извините, — это уже следователю. — Напомните вопрос.

Следователь напомнил. Столбов отвечал долго, назвал много фамилий. О том, чем занят Олег Делягин, он знал, поэтому перечислил почти всю «Мельницу». Пусть вся информация и так уже у ФСБ — передал почти сразу, как Иван назвал имена «экспертов по медовухе», все равно, все равно, пусть будет дан официальный ход.

Уже на прощание, следователь, покраснев, обратился к Столбову:

— Господин президент, Михаил Викторович, можно вопрос вне процессуальных рамок?

— Да, — ответил Столбов.

— Господин президент, правда ли, что теперь СКП при Генпрокуратуре является подразделением Оперативно-аналитического комитета и должен выполнять все его указания?

«Где я, кто я, какое я дерево и в каком саду расту? — подумал Столбов. — Не пора ли дернуть себя за ухо и проснуться?» Но сумел сориентироваться в водопаде новых сведений.

— Если такое постановление существует, то да, — ответил он. — В любом случае, СКП не упраздняется и выполняет все свои законные функции. Еще вопросы есть?

Успокоенный следователь сказал, что нет, поблагодарил, откланялся. Едва он вышел, опять зазвучала мобила.

— Товарищ Верховный главнокомандующий. Докладывает начальник штаба операции «Курорт» Вадим Тулин. Операция проведена успешно. С объекта эвакуированы все незаконно удерживавшиеся там граждане. Наши потери: два тяжелых ранения, три легких, травма от падения.

— Че… Слава богу! Ты где?

— Лично я — на Чкаловском. Два борта дозаправились и будут здесь через час тридцать, не позже.

— Не улечу на Урал, пока вас не увижу! Черт, гусары летучие! Молодцы!

Потом подозвал Степанова. Опять принял смиренный и извиняющийся вид, но радостная улыбка то и дело наползала на лицо.

— Кирюша, прости, опять срыв графика. Летим на Чкаловский не через пять минут, а через полчаса. Надо сделать небольшую ревизию своей канцелярии, понять, что из нее такое исходило за последние дни. А потом — на Чкаловский.

Последние слова сказал с такой улыбкой, с такой радостью, что Степанов понял.

— Победа? — шепнул он, будто боясь сглазить.

— Да, — ответил Столбов. — Наша, общая. Тебе особое спасибо.

Потом что-то вспомнил, набрал номер.

— Саня, привет. Понимаю, дел много, все равно отвлеку. Будь-ка на Чкаловском аэродроме через час, проводи меня на Урал. Постарайся успеть. До встречи.

* * *

«Как хорошо, что телепатия — сказка, — подумала Татьяна. — Иначе я, как минимум, сгорела бы со стыда. Сама-то встала в семь утра, а эти бедняги, пожалуй, в пять. И ради чего? Исполнить прихоть дамочки, которой захотелось помолиться именно в Успенской церкви города Первомайск-Московский. Ладно — муж, ему положено терпеть любую блажь жены на такой стадии беременности. Но они-то причем?»

Отсутствие телепатии — действительно, полезная штука. Они ехали на двух машинах, обе с маячками, обгоняя попутный транспорт. Недавнее всеобщее неприятие мигалок вошло во вменяемое русло, и мигалок стало на трассах заметно меньше. Все равно некоторые машины с такой неохотой уступали дорогу, что злые слова — «Затрахали козлы, сигналят-мигают!», казалось, плыли над дорогой, как дым, забивались в машину. «Знали бы, кто едет — вместо „козлов“, говорили бы „коза“», — невесело думала Татьяна.

Все же, кроме телепатии, существуют и другие паранормальные чувства. Маленький кортеж ехал так уверенно и профессионально, что большинство попутчиков понимали — это не золотая сотня, купившая себе мигалку. Дорогу, как правило, уступали.

Татьяна не сомневалась: шофер знает, в каком она положении. Поэтому едет особенно бережно. Пусть и со скоростью сто шестьдесят в час. Татьяна подремывала на заднем сиденье, не ощущая езды. Будто в самолете.

Малый тоже вел себя понимающе. Едва ли не с того часа, как Таня приняла решение отправиться спасать Макса, никак себя не проявлял. Может быть, оттого, что мамочка вошла в привычный ритм жизни. По крайней мере, мысленно.

— Не хотите включить радио? — спросила Татьяна. Она уже давно поняла: шоферы кремлевского гаража — не таксисты-варвары, готовые глушить пассажиров «Шансоном» или «Кавказ-ФМ». Похоже, шоферу было скучновато, и он включил радио. Попал на новости.

— …Судя по первой информации, поступившей с места события, речь идет о крупнейшей вылазке исламистского подполья республики за последние десять лет. Основной целью боевиков стал военный Кокорешский военный аэродром. На нем были выведен из строя четыре истребителя МиГ-29, а также взорван радар комплекса ПВО. Кроме этого, в пяти километрах к западу от аэродрома боевики взорвали мост через реку Кара-Суу, временно прервав сообщение региона с внешним миром. Однако основной целью боевиков стал президентский пансионат «Долина роз», известный как место отдыха вестернизированной молодежи, из числа властной элиты. Территория, непосредственно примыкающая к пансионату, оцеплена армейским спецназом и подробности о жертвах среди отдыхающих неизвестны. Сведения о том, что террористы захватили заложников и удерживают их непосредственно в корпусах пансионата, отсутствуют. Возможно, заложники уведены боевиками в горы, но это пока лишь предположение.

Чтобы не увлекаться предположениями, слово предоставили комментатору, знатному востоковеду Александру Плугину. Похоже, радийщики дозвонились к нему в ванную — слышался шум воды. Но комментатор ее мужественно перекрывал.

— Прежде всего, я хочу выразить соболезнования жертвам террористической вылазки. Также я обязан подчеркнуть — жертвы были неизбежны. Исламский восток сопротивляется любым попыткам навязать чуждые ему ценности: права человека, феминизацию и культуру Макдональдса в любом проявлении. Иногда сопротивление происходит с «Калашниковым» в руках. Трагедия в «Долине роз» должна стать важным уроком для руководства республики с его ярко выраженной ориентацией на западный центр силы…

Шофер переключил канал на ностальгическую музыку. Татьяна не возражала и даже задремала под голос юной Аллы Борисовны, напоминавшей, что «этот мир придуман не нами».

Проснулась уже в Первомайском. Машина промчалась мимо кирпичных высоток и ехала к центру, к пятиэтажкам и частному сектору. На одном из перекрестков федеральным машинам пришлось проявить дорожный слалом: древний «жигуль» ответил маячкам миганиям фар, сирене — собственным гудением и постарался обогнуть перекресток первым. Еле не столкнулись.

— Хамский город, — вздохнул офицер на переднем сиденье. — Татьяна Анатольевна, мы правильно подъезжаем?

— Да, правильно, — машинально ответила она, вглядываясь в окошко. Картинка была именно такой, как она увидела по «звездочке пилигрима» — так назвала подарок Костылева. Покосившиеся домишки частного сектора, участок, расчищенный под особняк, но еще не застроенный, ряд хрущевок. Между одним из домиков и ближайшей пятиэтажкой стояла старая, щербатая кирпичная церковь.

«А вдруг она закрыта? Что из того, что золотится крест на блестящей маковке, разве мало запертых церквей под крестами?» — со страхом подумала она.

И тут зазвучал благовест к службе.

* * *

Столбов немножко задержался в Кремле. Поэтому и он, и самолеты с участниками операции «Курорт» прибыли на Чкаловский аэродром почти одновременно.

То ли под рукой не оказалось автобуса, то ли ради шика, но герои операции подъехали к правительственному выходу в кузове багажного грузовика. Все разом откозыряли Столбову. А он жал руки, обнимал бойцов.

К самолетам неслись сразу десять «скорых». Большинству привезенных женщин требовалась помощь. «Неужели мы в России?», — без конца повторяли они.

— Всех девушек — в президентскую клинику, — сказал Столбов. — Вылечатся, придут в порядок, пройдут психологическую реабилитацию, пусть решают, как жить дальше. Гражданство России, кто хочет, получат без проблем. Если кто-нибудь захочет пластическую операцию — обеспечим.

— Михаил Викторович, — это приблизился Батяня. Веселый, помолодевший, чуть ли не плясал на бетонке, — вам еще не звонят из мировых столиц? С претензиями насчет нарушения суверенитета молодой и гордой страны?

— А что вы там такого натворили, чтобы мне стали звонить? — усмехнулся Столбов.

— Ничего особенного. Аэродром пришлось чуток попортить, самолеты тоже. На аэродроме, кстати, ни одного трупа. Побитые, раненые, связанные — это да. Но летный состав и местную ментуру не гробили. Группа встречи уже подобрала транспорт. Заодно взяли полицейскую машину: чтобы проще было пройти внешний пост. Там тоже всех скрутили без летального исхода. Зато в пансионате…

— Без жертв не обошлось?

— Дворников, садовников, баб местных, само собой, не трогали. Но всю охрану положили. И парочку каких-то вип-джигитов. Я не смотрел, ребята не запомнили, не сфоткали. И, для страховки, мост подорвали, чтобы никто не мешал спокойно загружаться и взлетать.

— Вы что, кроме женщин еще и трофеи взяли?

— Да еще какие! Заранее определили трофейную команду — скачивать информацию и забирать вещдоки. С информацией надо еще разбираться, хоть и сейчас ясно — можно год порнуху крутить. Зато вещдоки… Такую плеть нашли, я и в музее подобного не видел. Так что, Михаил Викторович, если кто из заграницы будет всерьез докапываться: как мы могли, как посмели, то собрать информационный пакет и показывать можно хоть завтра.

Столбов еще раз обнял Батяню.

— Молодцы. Жить легче стало. Жаль, нельзя вас возить по пионерским собраниям, с рассказами. Ребята, отдыхайте, а мне уже скоро на Урал улетать.

Почти тут же появился Костылев. Батяня его не очень любил, поэтому поспешил к ребятам, решать мелкие, но неизбежные проблемы. К примеру, у кого-то не было денег на гостиницу и поесть. Батяня начал раздачу из своего кармана.

Между тем, Столбов и Костылев заперлись в ближайшей переговорной комнате.

— Михаил Викторович, поздравляю с удачной операцией, — сказал Костылев. — Если бы провалились — не поздравил бы, — искренне добавил он.

— Да, операция получилась что надо, — почти рассеянно сказал Столбов. — Саня, хочу извиниться перед тобой и принести благодарность.

— За что, Михаил Викторович? — скрывать свое удивление Костылев не стал.

— Извиниться — за то, что запил в твоем присутствии, и, будем честны, перебрал немножко. Тебя склонял к змию, при ярко выраженном твоем нежелании. А еще извини за то, что взвалил на тебя лишний груз.

Костылев забубнил: «Не за что». Столбов его оборвал.

— Молчи. Грозный царь сам решает, как ему каяться, — и на миг озорно взглянул на молодого генерала, будто и не был в запое и шутит. — Так вот, Саня, за что надо, я извинился. Теперь приношу благодарность. За то, что взял на себя чужую ношу. Включая, кстати, мою. Справился, как справился. Пора тебя разгрузить. Начнем с главного. Ты, как я понял, сегодня собирался быть в Думе в полдень?

Костылев кивнул. Хотел сказать — Столбов не дал.

— Будь. Сообщи парламентариям, что законопроект о введении поста вице-президента отозван главой государства. Сам предложил, сам отменил. Я твое беспокойство понимаю, особенно в такой день. Но преемник у меня уже есть.

Костылев внимательно взглянул на Столбова. Казалось, на губах повис незаданный вопрос — кто?

— Есть у меня преемник, конституционный. Глава правительства, бывший вологодский губернатор Позгалев. Как премьер — не идеал, но человек честный. И если со мной случится то, чего я и сам себе не желаю, он не помешает России избрать того президента, которого захочет большинство.

Генерал решил не спорить.

— Дальше. Пресс-секретарь ты толковый. Но отвлекаешься на посторонние дела. К примеру, идешь сегодня в Думу, а должен бы лететь со мной на Урал. Так что надо тебе этот груз с себя снять. Эх, Танька, ничего мне так и не посоветовала насчет своего зама.

Замолчал. В очередной раз вспомнил Татьяну и молча выругал себя за затянувшуюся ссору.

— Ну и, пожалуй, самое главное: насчет Оперативно-информационного комитета. Насчет того, откуда он вылез, как смог отпочковаться от фонда «Возвращение», выяснять не буду. Просто его деятельность прекращена. Существует Следственный комитет, а умножать силовые структуры не нужно.

— Михаил Викторович, помните, мы же с вами говорили, что олигархический реванш требует ответа?

— Это когда? А, когда мы немножко засиделись. Ну, извини, Саня. Ты тогда проблевался, я заболтался. Водка, сам знаешь, оружие индивидуального воздействия. На тебя так подействовала, на меня — по-другому. И вообще, я страну никому дарить не обещал, и пропить не обещал тоже.

Костылев смотрел на Столбова серьезно. В его взгляде была толика мальчишеской злости: обещали, а теперь как? Но злость была особого, стального качества, та, что делает из мальчишки олимпийского чемпиона, звезду эстрады или главаря большой уличной банды. По обстоятельствам.

— Михаил Викторович, я согласен: есть вещи, которые можно принимать только на трезвую голову. Но вы тоже поймите: царя должны бояться. И за границей, и внутри. Не боятся — пойдут на всё. Я не про врагов, с ними понятно. Я про псевдодрузей.

— Это про кого? — резко спросил Столбов. Сколько раз не то, чтоб намекал, прямо говорил подчиненным: «Не надо мне открывать глаза. Кто мне брат, кто мне враг — разберусь как-нибудь. Без помощников».

— Луцкий, — генерал сумел выдержать взгляд. — Луцкий и его команда. Нужна крепкая, жесткая ответка. С кровью. Все остальное — несерьезно.

— Не, я могу с кровью мстить только за женщин, — серьезно сказал Столбов. — Вот, кстати…

Донеслась сирена «скорой» — медицинский транспорт уезжал с летного поля. Костылев понял.

— Да, вы правы, Михаил Викторович. Именно в этом вы правы — нельзя было оставлять такое без наказания. Вот сейчас, после такого качественного внешнего удара, стоило бы и внутри…

— Саня, — чуть ли не душевно ответил Столбов, — жаль, что тебе надо в Думу. Сел бы в борт, поговорили бы в пути, поспорили. Может, я тебя бы уговорил, может ты меня. А так мне пора вылетать. Иначе меня охрана убьет: внезапный визит, он и должен быть внезапным. Насчет твоих должностей еще поговорим, насчет вице-президента и нового комитета разговоров нет — отмена. Пока!

— Охрана ваша хороша. Бережет вас, как надо. Вас и только вас. Счастливого пути, Михаил Викторович, — сказал Костылев в спину уходящему Столбову. Но сказал громко, так что тот не мог не разобрать слова насчет охраны.

* * *

Татьяна, как и все русские горожанки, ходить в церкви любила, но чуть-чуть побаивалась. Она не одобряла такие эксперименты, как появление в храме без головного прикрытия или в трехслойной косметике. По своему личному журналистскому опыту знала: дамочки, пишущие статьи о том, что женщине шляпа в церкви не нужна, очень даже соблюдают дресс-код в общении с начальством.

Все равно чуть-чуть боязно. Или боишься вступить на порог равнодушной, прохладной церкви, в которой если служба, то батюшка экономит время и свое и прихожан, сокращая богослужение, как только можно, а прихожане не знают друг друга. Или, что и чаще, и хуже, в храме сложилась своя семья, точнее, своя секта. Нового прихожанина встречают удивленным, настороженным, недобрым взглядом. Откуда он, зачем пришел сюда? Не займет ли чье-то облюбованное место во время службы? Почему вчерашняя косметика не смыта с губ до последней песчинки, почему платок так вызывающе бел? Почему так ставит свечку, так кладет поклоны? Иногда адресованный шепот, иногда — пересуды за спиной. И взгляды, настолько пронзительные, что слышны, как шепот.

К счастью, в Успенской церкви было не так. Контингент обычный для будничной утренней службы: два десятка бабушек, четверо дедушек, двое молодых мужчин, один с бородой, другой — нет, и оба в очках. Бабушки если и перешептывались, то лишь о внуках и о своем здоровье. На незнакомую прихожанку посмотрели с любопытством. Одна бабушка, вошедшая одновременно с Таней, с особенным — увидела две огромные, черные машины у входа. Но сообразив, что она не явилась глазеть, как турист, а собирается молиться, решили любопытство особенно не демонстрировать.

Охрана осмотрела храм быстро и деликатно. «Наверное, думают, нет ли тайного выхода, которым можно улизнуть», — подумала Таня. Один из охранников остался внутри. Начальнику Татьяна передала мобилу: выключать ее она права не имела, но и стоять службу с включенным телефоном не могла тоже.

Сам храм был маленьким, простеньким и очень уютным. Пусть немного икон, пусть скамейки для немощных явно принесены из чьего-нибудь дома — так даже лучше. Старушка за свечным прилавком была приветлива со всеми прихожанами, но и к Татьяне обратилась, как к старой знакомой.

План спасения Макса требовал присутствия на службе до конца. Татьяне стало неловко: хорошо ли использовать церковь как средство, пусть и для доброго дела? Надо постараться быть честной: поехала на богомолье — молись.

Таня подала записки, взяла свечи, принялась обходить иконы. Почти возле каждой из них были свободные свечные лунки. Поклон, поцелуй, и в полутьме загорался еще один огонек. Надолго застывала перед Богоматерью, вспоминала все молитвы, просила.

Половина бабушек группировалась в левой части храма, перед аналоем. «На исповедь, — поняла Татьяна, — надо и мне». Пристроилась к бабушкам, вспоминая все, в чем ей нужно покаяться. К аналою подошел священник, недолгая вступительная молитва, и вот уже бабушки пропускают дедушек и выталкивают вперед молодых людей. «Наша Церковь по большинству прихожан — женская, а по сути — главная антифеминистическая организация страны», — с внутренней улыбкой подумала Татьяна.

Больше не улыбалась. Старичков батюшка исповедовал быстро, молодые люди задержались чуть подольше, но скоро отошли и они. Настала очередь бабушек, было их не так много, как показалось вначале. К тому же, Татьяна заметила, что в процессе подталкивания мужчин оказалась в серединке и идти ей скоро.

Она торопливо вспоминала грехи, как человек, опаздывающий на поезд, собирает чемодан и понимает — как будет трудно без забытых вещей. Вспоминала гнев, лень, гордость, апатию, которая — уныние. И при этом больше всего боялась двух вещей. Батюшка поймет, кто она такая: кто-нибудь из алтарников рассказал про две машины с мигалками. И не столько ожидая богатого дара, сколько по модной привычке, примет исповедь без вопросов. Или, наоборот, будет строг, спросит, когда была в церкви последний раз, венчан ли брак, от которого ждет ребенка?

Кстати, этот грех — невенчанную, и даже добрачную беременность — она уже исповедовала в храме Христа Спасителя. Батюшка держался сурово, но она ощущала кредит прощения, выданный ей, как президентской жене. А как будет, если спросит сейчас?

Но батюшка — пожилой, сухонький, с небольшой бородкой, избрал среднюю линию. Не спрашивал, кто она, а про ее состояние лишь спросил, законен ли брак. Татьяна прошептала: «Да», батюшка кивнул, покрыл голову епитрахилью, указал поцеловать крест и Евангелие. Не торопил. Благословил причащаться, и Татьяна отошла, уступив место бабушке с листочком грехов в руках.

Стало легче: отошел страх, да и, вообще, радость, какая бывает после любого, наконец-то совершенного трудного дела. Но осталось что-то неприятное, что-то точившую душу. «Я же планирую обман.

Пусть „ложь во спасение“, но все равно. Господи, помилуй!»…

«Благослови, владыко», — раздался крепкий баритон дьякона. «Благословен Бог наш, всегда, ныне, присно и во веки веков», — ответил чуть надтреснутый голос батюшки. Татьяна перешла в облюбованный уголок храма и присоединилась к молитве.

Сообразила, что сейчас, в Великий пост, служится Литургия Преждеосвященных Даров — значит, служба будет дольше обычной. Но стояла легко, даже ни разу не захотелось присесть на скамейку. Бабушки метались на колени, она плавно кланялась. Хор пел слаженно, красиво и от души, лучше, чем в иных соборах.

Когда старушка из свечного прилавка обходила храм с подносом, Таня издали увидела: кладут металлические или замусоленные бумажные десятки, лишь с краю синел чей-то полтинник. Поругала себя за неготовность: не дать ничего было бы плохо, а кинуть сверху тысячу — еще хуже. К счастью, в кармане нашлась сотня, верно, от питерского приключения.

Причастилась. Отошла к своему месту, потом приблизилась для прощального благословения, Поняла, что не может выйти из храма, ничего не сделав с мучавшей ее лжинкой. Поэтому, когда батюшка протянул ей крест, тихо сказала:

— Пожалуйста, благословите меня помогать людям, спасать их.

Последние слова проговорила быстро, не желая, чтобы батюшка их расслышал. Но он расслышал и спросил:

— От чего спасать, дочь?

— От разных трудных проблем, — так же торопливо сказала Татьяна.

— Надеюсь, вы не целительница? — спросил батюшка, насупив брови. Выглядел не как сердитый священник, а как пожилой учитель, столкнувшийся с попыткой обмана.

— Что вы, батюшка? Я бы это исповедовала, — искренне сказала Татьяна. — Помогать людям, которые даже не могут выйти из своей квартиры.

Батюшка уточнять не стал и благословил.

* * *

Столбов приземлялся в Челябинске, когда ему сказали, что с ним хочет неотложно поговорить президент Соединенных Штатов. «Ему же скоро баиньки, — подумал Столбов. — Эк, потянуло поговорить. ЦРУ даром хлеб не ест, доложили быстро, оперативно и правильно».

— Господин Столбов, как вы считаете, такие события, как инцидент в горах Кушанстана, способствуют улучшению взаимоотношений между нашими государствами?

— Безусловно, способствуют, — ответил Столбов. — Стратегические партнеры должны знать, на что способен каждый из них. Такое понимание делает принятые решения более взвешенными и продуманными.

— Непосредственно сам инцидент стал возможным по вашей личной инициативе? — спросил американец.

Столбов даже обиделся. Постарался, чтобы собеседник уловил ответную обиду:

— В России серьезные политические решения принимают не генералы, а исключительно лидер страны. Мне бы хотелось верить, что и у вас центр принятия столь же серьезных решений расположен в Белом доме.

Собеседник не обиделся, а спросил:

— Зачем вы это сделали?

— В девяностые годы я не раз слышал, что Россия будет счастливой страной, если научится брать пример с Соединенных Штатов. Мы взяли с вас пример: сделали то, что считали нужным для блага и в интересах своей страны.

После короткого молчания американец продолжил:

— По вашим прогнозам, как произошедший инцидент повлияет на ваши отношения с Кушанстаном и другими странами региона?

— Улучшит взаимопонимание. Особенно в отношениях с Кушанстаном. По самым последним известиям, полученным мною, версия о том, что на один горный объект, а также окружающую инфраструктуру напали боевики-исламисты, окончательно стала официальной версией.

— Так вы уверены, что Кушанстан промолчит о случившемся, даже когда не будет сомневаться, что произошло на самом деле?

— Видите ли, господин президент, — Столбов говорил медленно, стараясь подобрать нужные слова, — у мальчишки, который тайно пробрался в сад соседки воровать яблоки, был пойман ею и выпорот, есть две причины сохранить в тайне этот неприятный инцидент.

— Вообще-то, в данном случае в чужой сад забрались вы, — уточнил американец.

— Меняем пример. Если соседка, по непонятной причине, похитила младшую сестренку мальчика, а он пробрался в дом, освободил сестренку и изнасиловал соседку, у нее есть еще больше причин сохранить в тайне инцидент. Хотя, формально, чужих границ она не нарушала.

Американец опять взял паузу. То ли думал, то ли давил смех.

— Мы не намерены официально касаться этого инцидента, пока одна из заинтересованных сторон не сообщит о нем официально, — наконец сказал он. — Но помнить о нем будем и непременно учитывать его в наших будущих отношениях.

— Принимая решение, я подразумевал и этот аспект, — ответил Столбов. — Мы долго наблюдали за тем, что можете вы. Теперь вы убедились, что мы тоже иногда кое-что умеем.

— И как это поможет в наших отношениях?

— Если, к примеру, в Кушанстане или в еще более дикой стране ваши граждане попадут в неприятную ситуацию, то вы можете рассчитывать на нашу квалифицированную помощь, — сказал Столбов.

Американец отшутился и разговор завершился.

— Уф, — громко вздохнул Столбов и озорно оглянулся по сторонам: — Кажись, малой и чужой кровью подняли престиж до новой планки.

На душе стало легко. Да так, что опять почувствовались прежние занозы. Татьяна.

«Она беременна, а я все же мужик», — пробормотал он, нажав кнопку. Слушал несколько секунд. Потом лицо изменилось — удивление и даже страх.

— Капитан Васильев? Почему аппарат у вас? Она в храме? Ладно. Хорошо. Берегите ее, пожалуйста.

Огляделся и удивленно проговорил:

— Действительно, молится в церкви!

class="book">* * * Рассвет на море не менее прекрасен, чем ночь. Члены кооператива «Мельница» умудрились его не заметить.

Разговор был уныл — часть собрания уже дремала. Обсуждение шло по третьему кругу. И все равно вычисление того, кому больше остальных выгодно выживание Столбова, продолжалось.

— Мне неудобно это говорить, очень неудобно, — застенчиво сказал Васильич. — Но все же есть вопрос даже к уважаемому хозяину. Илья Львович, как вы объясните, что холдинг «Закамская нефть» оказался в списке спонсоров партии «Вера»? Проще говоря, спонсоров Столбова.

Илья Фишер взглянул не столько гневно, сколько тоскливо:

— Сколько раз можно повторять? Раз-на-ряд-ка. Я, между прочим, даже не владелец контрольного пакета. Потом, кстати, отдал в фонд «Единой России» даже вдвое больше, чем от меня требовали. И, кстати…

— Кстати, вот лично я сижу здесь с прошлого декабря. Так, на всякий случай. Странный поклонник Столбова. И свои активы продал. А наш уважаемый председатель, Петр Сергеевич, эти активы взял, да и купил. Интересно, что за такая надежная договоренность с победителем уважаемого председателя нашего кооператива? Мы мотаем из России, а Петр Сергеевич решил там остаться?

Тут проснулись уже все, кто не дремал. Взглянули пристально и грозно. Мол, объясняйся, не то несдобровать.

Парторг-Бриони умел держать удар. Спокойно взглянул на коллег:

— Потому что я — правильно информированный пессимист. То есть — оптимист. Поэтому скажу: надежда жива, здорова, не умирает и вам не советует. Вы ведь помните, как собирали денежку для одного московского товарища, который пронюхал про наши собрания. Было ведь?

— Было ведь, — признал Васильич. — Кстати, двадцать «лимонов» евриков собрали, и какой выхлоп? Вы ведь отвечали за контакты с этим товарищем?

— Я отвечал. Результат такой — нас не ищет Интерпол, — спокойно ответил парторг. — Что же касается полезного товарища, то по самым последним сведениям он занял существенный пост в России. И даже не один. Вот это и делает меня оптимистом.

— На высоких постах мелкие обязательства забывают, — мудро заметил Васильич.

Парторг развел руками:

— Ну, во-первых, новый статус контрагента — новые нули в предлагаемых суммах. Не такая и большая трата в сравнении с потерями при иных вариантах. Во-вторых, что особенно ценно, в столбовском окружении наконец-то появляются договороспособные фигуры. Уточняю: не восторженные лохи вроде дурачков из Госдумы, которых приходится «разводить» втемную, а нормальные деятели, которых можно покупать или арендовать. И, пожалуй, самый приятный сигнал: именно такой деятель занял вакантный пост представителя Столбова в Госдуме. Так что надежда есть…

Хозяина отвлек охранник. Заявил, что к причалу подошел полицейский катер, с него сошел офицер в высоком звании и скоро пожалует сюда.

Разговор прервался. Часть гостей разбрелась по вилле. Расспрашивали Илью Фишера: какие местные законы он умудрился нарушить? Заодно спрашивали у слуг: нет ли здесь второй пристани? Но остров это остров…

Потом в зал вошел господин в штатском. С интересом посмотрел на лица почтенной публики — рулеткой баловались всю ночь, что ли? Вежливо попросил хозяина собрать всех гостей.

Те пришли быстро и держались еще вежливей. На офицера смотрели не то, чтобы с подобострастием, но с подчеркнутым уважением. Привыкали к эмигрантскому стилю общения с полицией.

— Уважаемые господа, — сказал гость, — я прибыл по личной просьбе министра внутренних дел. Я не имею оснований сомневаться в законопослушности каждого из вас. Однако должен вам сообщить, что сегодня утром состоялось заседание Государственного совета безопасности, на котором было принято принципиальное решение. Согласно которому, если Российская Федерация обратится к нам с запросом на арест и выдачу любого из присутствующих здесь, то мы, согласно двухстороннему договору, передадим упомянутое лицо российскому правосудию независимо от наличия ордера Интерпола. Такой вариант не в интересах ни нашей стороны, ни вас лично. Поэтому решайте, следует ли ждать от Москвы запроса на арест и выдачу каждого из вас.

Вежливо попрощался, удалился. Илья Фишер попытался выяснить: что за обстоятельства сделали эту страну столь лояльной относительно России — гость не ответил. Лишь сказал: «Лично вас это касается тоже».

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — растерянно сказал Фишер. — Расходимся огородами…

— Расплываемся на ломберных столиках, — заметил кто-то. Но смеха не было.

* * *

Еще один этап операции завершился успешно. Пожалуй самый трудный этап. Ведь они ехали к дому Макса.

Выйдя из храма, Татьяна трижды перекрестилась и настроила себя на психологический штурм. Всегда трудно требовать от людей сделать то, что они не обязаны. И, кстати, сбилась с боевого настроя, когда Васильев сказал ей, что пока она молилась, звонил Столбов.

— И что просил передать? — растерянно спросила она.

— Любит, целует, — смущенно сказал капитан, — еще просил свечку поставить за него. А нас — чтобы вас берегли.

Еще недавно Татьяна обиделась бы: беречь, сторожить. Сейчас же поняла мысль Столбова.

— Вернусь — свечку поставлю. А потом у меня будет к вам особая просьба…

И она, заново собравшись с силами, объяснила капитану, как была важна для нее сегодняшняя исповедь и причастие, что она получила епитимию не только на дополнительные поклоны, но чтобы обязательно творить добрые дела. Причем одно из них просили сделать как можно скорее.

Оказывается, племянник одной из прихожанок запил, прогнал бедняжку из квартиры. Несчастная приютилась у сестры. Но нужно забрать документы, а квартира стала притоном и туда не войти. Участковый шериф — одноклассник племянника, поэтому волынит. Бабушка ходит не то, чтобы с палочкой — на костылях, прокурорские пороги ей обивать тяжко. Проще всего — прямо сейчас войти в квартиру, вот, кстати, в этом доме, с красноармейцем на торце, нарисованном к пятидесятилетию СССР, и забрать документы из верхней полки тумбочки.

Охрана начала уточнять: куда обращалась бабушка, где она сейчас? Татьяна чуть не плакала от собственной лжи, но ловко сплетала: бабушка на службе не была, болеет у подруги. Ей бы на обследование и госпитализацию, но нужна карта ОМС, а она среди документов.

— Батюшка говорил, что хотел даже попросить бандитов, которые приходят каяться, спасти бедную бабку, но тут я подвернулась. Если не сможем помочь, то я зря съездила.

К собственному удивлению, сама зарыдала, то ли ото лжи, то ли от сочувствия к выдуманной жертве пьяного племянника. Чем сильно смутила офицеров.

— Этот дом, что ли? — спросил Васильев, и Татьяна поняла: началось обсуждение технических деталей…

Через пару минут выяснилось: даже если до дома двести метров по диагонали, полагается ехать. Ехали минут пять, разбитыми дорогами и просто, пустырями, с остатками сугробов. Вроде бы не старинный город, с улочками-ущельями, дворами-колодцами, но советская планировка вкупе с постсоветской строительной вольницей сделали поездку таким аттракционом, что никакой навигатор не поможет.

Между гаражами-сараями и новым, размалеванным продуктовым лабазом пришлось включить спецсигнал. Остатки проезда перегородил старый «бумер» с наглыми парнями и пропустил не сразу. «Хамский город», — опять заметил капитан.

От такого путешествия Татьяна тряслась в полном смысле слова. Даже живот заболел. И боялась: вдруг охрана переменит решение?

Еще думала: не позвонить ли Столбову? Но как быть, если он напрямую спросит, чем занята. Не сказать же — еду спасать Макса.

* * *

«В обычной ситуации ваше условие — отработка объекта по первому требованию — невыполнимо», — сообщил Турок заказчику после того, как стало известно, по какой персоне придется работать. Заказчик ответил, что не требует невыполнимого. Необычная ситуация будет создана, и тогда — требование.

Вчера он перешел в предстартовую позицию. Заказчик опять встретился с ним, буквально на минуту, на углу Садового и Кутузовского проспекта. Турок наметанным глазом заметил, что у заказчика то ли появились понты, то ли сменился статус. Первый раз он сидел за рулем сам. Теперь приехал с шофером, плюс неподалеку затормозила машина с охраной.

Охрана себя не афишировала, и Турок понял: это не понты, а новый статус.

Заказчик протянул маленькую коробочку и сказал:

— Пеленгатор, настроен на «маячок» объекта. Включаете по моему сигналу, обнаруживаете объект и отрабатываете.

Сигнал должен был последовать завтра утром. Для того, чтобы принять его в наиболее оптимальном месте, Турок переехал в придорожный отель возле МКАДа.

Там ночевал. Там проснулся, встал и долго завтракал, поглядывая сквозь немытое окно на бесконечную тянущуюся ленту автомобилей.

Тут его и застала эсмс с одним коротким словом: «Старт». Третья чашка кофе так и осталась на столе, не допитой на две трети. Сигарета еще дымилась в неубранной пепельнице, а его «лексус» уже выехал со стоянки.

* * *

Еще одну битву Татьяне пришлось выдержать в подъезде с мощной деревянной дверью, тяжелым кодовым звонком и со спертым кошачье-помоечным запахом внутри. Офицеры требовали, чтобы она оставалась в машине. Татьяна, концентрируя остатки логики, убеждала их, что уговорить дурного племяша и компанию сможет лишь сама. Добилась лишь компромисса: остаться на площадке между вторым и третьим этажом.

Пока поднималась — устала. Малой, дремавший и поездку, и службу, первый раз напомнил о себе. Вспомнилась бабушка в церкви, несколько раз показывавшая ей на скамейку и качавшая головой: отдохнула бы, дурочка.

К двери подошли двое офицеров. Таня боялась, что они постараются избавиться от возложенной миссии: позвонят-постучат, услышат отказ, уйдут прочь. Но зря обижала людей. Федеральные охранники относились к тем служакам, что, получив приказ, выполняют его, да так, чтобы шансы на успех были максимальными.

Один из офицеров позвонил, чутким ухом уловил внутренний шорох. Выждал полминуты, потом сказал напарнику, да таким хриплым, пролетарским, голосом, что Таня в первую минуту решила: на площадку вышел сосед.

— Бля, Петрович, опять никого! Если показания не снять сегодня — х…й, а не премия. Петрович, струмент есть?

— Увесь комплект, бля, — ответил напарник.

— Тогда выноси дверь, на х…й, потом замок починим. Давай!

Татьяна, забыв запрет, потянулась наверх: такой спектакль надо было не только слушать, но и смотреть. Стоявший рядом охранник тихо сказал: «Нельзя». Так как инструкции хватать президентскую жену за руку у него не было, то просто шагнул на две ступеньки вверх.

Офицер так грамотно сгруппировался, что хлипкая дверь чуть-чуть действительно не вылетела. Отворилась сама.

Если Макс по внешности и повадкам напоминал компьютерного гения-фрика из голливудского боевика 90-х, то фигура, стоящая на пороге — персонажа комедийного шоу. Правда, не про компьютерного гения, но, скорее, виртуального задрота, засевшего в инете, да такого, что, поедая хот-доги возле монитора, льет кетчуп не в булку, а на брюки.

— Что, кто, бля? — пробормотал он. Капитан Васильев отодвинул его резким толчком, вошел в коридор.

В полутьме обозначилась еще одна фигура, столь же обрюзгшая, в неприличной фланелевой рубахе, да еще и бородатая. У бородача в руке была бутылка пива. Увидев вторжение, он перехватил ее за горлышко, замахнулся, но капитан легко уклонился, захватил парня за руку, потянул на себя и приложил головой о стену.

В тылу, на кухне, обозначился еще один обитатель квартиры, худой и усатый, как почтальон Печкин. Вероятно, он резал колбасу, так как появился в коротком коридоре с ножом в одной руке и половинкой сервелата в другой. Капитан развернулся, шагнул и сделал жест. Парень уронил колбасу и нож и прижался к стене.

— Макс, ты жив? — крикнула Таня, добравшаяся до лестничной площадки.

— Жив, — донесся голос Макса из глубины квартиры.

* * *

Первой точкой визита был город Воляйск, расположенный в восьмидесяти километрах от аэропорта. Сначала Столбов хотел преодолеть это расстояние вертолетом. Но президентскую «вертушку» на борт не возьмешь, арендовать аппарат у МЧС или военных было дорого. А главное, «вертушка» — это «вертушка», не отдохнешь. Хотелось именно отдыха. И выбрал автомобиль.

Вздремнуть не удалось. Отвлекали звонками европейские коллеги и бывшие друзья по Союзу. Президентские разговоры не записываются, поэтому Столбов отвечал откровенно. Два раза даже сказал напрямую:

— Сейчас у нас к вам претензий нет. Но если возникнет нехорошая ситуация — пошлем команду и к вам. Действовать будем деликатно, свое вывезем. Так что, если у вас появятся граждане России — заложники, или наш гражданин вывезет из России миллиард и захочет у вас поселиться, то механизм беззапросной экстрадиции уже отработан.

Из-за таких вот разговоров, да еще утреннего настроения, тревожного и радостного, спать не хотелось. Думал, не слишком ли гуманно он обошелся с Костылевым. «Мальчик, шутки ради, чуть не перехватил управление государством, а я с ним, как с годовалым карапузом, который заполз за руль отцовской бибики и стал рычажки дергать. Можно и построже…»

Решил проверить почту. Как ни смейся над айфонами, все равно в дороге полезная штука. Интересно, чем порадует его анонимный друг — Доброжелатель? Или уже исчерпаны темы?

Оказалось, что нет. Причем письмо было датировано сегодняшним утром.

«Господин президент, я хочу рассеять заблуждение, будто анонимки существуют лишь для того, чтобы сказать о ком-то что-нибудь плохое. Хочу похвалить начальника вашей личной охраны Кирилла Степанова. Он честно исполняет свой долг, работает за страх и за совесть, и пока он рядом, вам вряд ли следует чего-либо опасаться. Вы полностью заняли его сердце. Настолько полностью, что в нем вряд ли осталось место еще для кого-то и если есть какое-то чувство, то здоровая ревность к тем, кто тоже занимает место в вашем сердце. Именно поэтому самым разумным было бы доверять ему охрану исключительно вас лично, а для охраны тех, кто дорог вам, найти другое лицо. Хочется верить, что мое письмо не будет прочитано слишком поздно».

Доброжелатель

«Муть какая-то, — подумал Столбов. — Права была Таня, когда напомнила: нет веры анонимкам. Кстати, кто же еще занимает место в моем сердце? И причем тут Степанов? Он ее, что ли, не охраняет? Муть!»

Глава 12

Государственная Дума уже вторую неделю напоминала муравейник, на который помочился юный шалун: обитатели бегают, суетятся, исполняют долг, как могут, и пытаются понять, что случилось. Антиалкогольный закон, столь неосмотрительно отвергнутый в день покушения, был принят при первой же регламентной возможности без всяких напоминаний, из чувства вины.

Потом появились новые поводы искупить вину. Автором поводов был новый думский полпред — Александр Костылев. В коридорах, в кабинетах слегка заикался, а на трибуне будто включился двойник: речь полилась гладкая, убедительная. Похвалил за сообразительность, напугал, припомнив недавнюю трагедию. Озвучил в микрофон то, о чем шептались: вы же его пригласили своим демаршем, так что, случись трагедия, — все на вашей совести. Давайте не повторяться.

Депутаты кивнули — понимаем. Причем не только фракция «Вера», даже единороссы и некоторые коммунисты. Поэтому последующие дни с регламентом обращались не очень вежливо. Пропускали через голосование в трех чтениях то, что требовалось голосовать в одном и отправлять на согласования. Так возник никому прежде не известный Оперативно-информационный отдел: структура для отслеживания олигархов, способных еще раз устроить покушение на президента. Полномочия нового органа были вполне сравнимы с полномочиями ВЧК 1918 года.

Когда депутаты оценили возможности нового органа, то не то, чтобы послышались протесты, но хотя бы шутки. «Зачем теперь нужен Следственный комитет при Генпрокуратуре? Видимо, чтобы работать курьером у Оперативного отдела. А сама Генпрокуратура? Видимо, секретаршей». Все равно проголосовали, как рекомендовал новый полпред Костылев. Точно так же быстро приняли закон о вице-президенте — назначать его должен был действующий лидер государства. Уже была прописана схема, как, не тратя времени, изменить Конституцию под новый государственный пост.

Из-за всех этих хлопот депутаты подтянулись, дисциплинировались. Посещали каждое заседание, не доверяя коллегам бегать по залу, тыкать кнопочки. Вне заседаний ходили по буфетам и курилкам, шушукались, ждали.

Сегодня шушуканье стало особенно активным. Было непонятно: поставят на голосование законопроект о вице-президенте, или сбудется слух, что его отменили, причем свыше. По думским креслам пока еще не разнесли проект закона, но и отмены не было.

Больше всего шумел секретариат. Именно на него выпала основная нагрузка: по первому сигналу множить изменившиеся законы и распространять среди думцев. Костылев появлялся в секретариате еще чаще, чем в зале. Целовал девчонок, шутил, раздавал шоколадки, изредка покрикивал. Носился, как щенок, спущенный с поводка, того и гляди, сам начнет печатать листы и убежит с ними в зал заседаний. «Не супермен, а супербой», — вспоминала старую песенку одна из ветеранш секретарской службы.

В этот день Костылев вообще всех удивил.

— Девочки, законопроект о вице-президенте распечатан? Хорошо. Нет, разносить не надо. Повестка? Да, меняется. Надо распечатать вот этот документ, чтобы был готов к раздаче. Но нести в зал лишь по моему сигналу. Ладненько?

Девочки вздохнули — опять суета. Без особого интереса распечатали первый экземпляр. Одна, помладше и новичок, взяла бумагу с принтера и охнула, прочтя содержание:

— «О приостановлении моратория на высшую меру наказания для лиц, причастных к покушению на первых должностных лиц государства и их близких». Это, что ли, нашли заказчиков, тех, кто Столбова убить хотел?

Секретарши, общей мудростью, пришли к выводу, что скорее всего так и есть.

* * *

Город Воляйск построил или гений, или везунчик. Сам город растекся на гребне невысокой горы, а рудоплавильный завод — внизу, у реки, чтобы вода крутила колеса. Когда работу воды взял на себя пар, и к небу потянулись заводские трубы, выяснилось: ветры из близких прииртышских степей гонят дым в сторону от города, по коридору с невидимыми стенами. Там, где дождик прибьет к земле заводской дым, родятся грибы-мутанты, а в самом городе — хоть санатории строй, среди многоэтажек.

Именно поэтому мэр города придумал ежегодный «Уральский марафон». Нынче для участия в нем приехал президент России.

Мэр, Николай Кольцов, по происхождению был горкомовским секретарем. Но, в отличие от большинства своих братьев по статусу, в 90-е принялся не грести под себя народное добро, а воплощать разные идеи и инициативы, которые прежде вызвали бы недоумение. К примеру, на пешеходной улице — реально пешеходной, сам себе не позволял по ней ездить и другим тоже, поставил небольшие памятники великим певцам: Шаляпину, Вертинскому, Высоцкому. После многочисленных просьб молодежи и обещаний не мусорить на «пешеходке» — Цою.

Памятники были дешевы, отливались на местном чугунном заводе, славного среди прочего, художественным литьем. Поэтому в городе появилось их много, простых, добрых и понятных. Памятник заводчанину на отдыхе — Субботний Гармонист. Пес, задравший ногу у первого электрического фонаря. Вагоноважатая, Вернувшийся Солдат — у его стоптанных чугунных сапог лежали цветы не только в дни официальной памяти. А старинное заводское управление в псевдоготическом стиле, в стороне от дымного коридора, мэр не отдал под торговый центр. Завел ежегодный театральный фестиваль, до которого иногда добирались даже европейские труппы: ради экзотики и очень красивых мест.

«Уральский марафон» был любимой затеей мэра. Кто хочет (правда, молодые чиновники и спортивная школа — обязаны) должны были пробежать дистанцию от километра до сорока по улицам города. Почему-то выходило так, что в этот день всегда светило солнце. И бегуны, а их было всегда не меньше двадцати тысяч, бежали по чистым весенним улицам, что кружились вокруг городского холма. Устал — взглянул вперед, как за поворотом показалось синее море леса — к северу и востоку. Или степные проплешины — на юг. Или холмы на западе. И от этого разнообразного пространства ноги несут еще быстрее.

Сегодня в пробеге участвовал Столбов. Бежал рядом с мэром Кольцовым. Они выбрали скромную дистанцию — десять километров. Мэру годы не позволяли большее, Столбов пробежал бы и двадцать, но время поджимало, а визитный марафон только начался. Опыт разговора на бегу у мэра был, поэтому общение можно было назвать «встречей в спортивных костюмах».

— Михаил Викторович, — говорил мэр, — если можно, давайте чуть быстрее. Меня одного, может быть, и перегнали бы, а вас — стесняются.

Столбов улыбался, увеличивал скорость и продолжал расспрашивать Кольцова о том, как тот управляет, как обходит те рифы и скалы, на которые натыкались иные мэры, старавшиеся не красть, а хоть что-то еще и делать.

…Прошлой осенью Кольцов, как верный член «Единой России», делал все, чтобы партия «Вера» взяла минимум голосов на подвластной ему муниципальной территории. Так старался, что председатель одного из ТИКов (территориальных комиссий) получила условный срок за фальсификации. После победы Столбова на Кольцова пошел вал доносов. Столбов, много слышавший о мэре и прежде, не позволил расправиться.

Выбежали за очередной поворот. Впереди, между городским парком и загородным поселком, синело озеро Глубокое, уже свободное от ледяного чехла. Кажется, разбегись сейчас, и ноги понесут тебя вперед, навстречу синеве и солнцу…

— Николай Витальевич, давайте немного вырвемся. Надо поговорить, — сказал Столбов. Мэр кивнул и ускорился, а когда чиновная толпа прибавила тоже скорость, обернулся, мотнул головой, и те притормозили. В деликатной близости бежали только президентские охранники.

— Николай Витальевич, — сказал Столбов, — очень вы мне нравитесь. Заставить бегать каждого пятого мужика хотя бы раз в год — чудо. Хочу, чтобы вы и дальше городом управляли.

Кольцов чуть не сбил скорость от комплиментов. Столбов продолжил.

— Поэтому не угрожаю и даже не предупреждаю — умоляю. Вот тот поселок, который мы сейчас видели. Арсеньевский? Экологи, конечно, народ кипишистый, но в этом случае правы: нельзя строить в водоохранной зоне. Уговорите, чтобы баньки убрали. Торговый комплекс «Подсолнух» не обязательно строить прямо на мелком рынке, пусть они существуют вместе. Плохо получилось с «Ветхим жильем» — застройщик по программе какой-то совсем нечестный, смените его. И, напоследок, извините, лезу в семейные дела, но пусть зять сменит работу — сами лучше меня знаете, какую и почему. Сделайте так, очень прошу. Хочу, чтобы вы и дальше руководили городом.

— Я понял, Михаил Викторович, — со вздохом: проговорил мэр: кому приятны выволочки.

— И хорошо. Через год прилечу, побегаем подольше. Хорошо у вас!

И вправду, хорошо. Аккуратные трехэтажки послевоенного классицизма, сосны вдоль улицы, идущей в гору, а наверху — синева и солнце. Весь день бы тут бегал или ходил!

* * *

— Эти идиоты, к счастью для меня, быстро перепрограммировались с большой кровавой мести на желание поиметь бабло. А у меня налички оказалось немного. Будто предвидел: почти все, что мне отдал Михаил Викторович (не мелочь, кстати), положил на карту. Когда они меня первые полчаса мутузили, да еще обсуждали разные анальные и оральные кары из репертуара пресс-хаты, у меня был большой соблазн сказать, где карта и назвать код. Не назвал. Так что, Татьяна Анатольевна, считайте меня пионером-героем.

Макс обнаружился в собственном кабинете, прикованный к батарейной трубе. Чувствовал себя он более-менее прилично: хотя в синяках, и на щеках полосы от скотча, но внутренних повреждений вроде не было, мог свободно ходить.

Его похитителей собрали в соседней комнате. Татьяне пришлось повиниться: со щеками свекольного цвета она рассказала охранникам, как хотела спасти сотрудника фонда «Возвращение», работавшего на аутсорсинге. То, что сотрудник до недавнего времени был не рядовой, она умолчала. К счастью, охрана никаких подробностей не знала. Пришлось выслушать очень деликатную, но все же укоризненную нотацию и согласиться с ней. Разве что, поспорив в одном пункте: «Я дурочка, я не знала, как иначе поступить».

Как поступить с похмельными похитителями, решили просто: вызвать милицию, и пусть оформляет. Поводом для разногласий стала лишь судьба Макса: капитан Васильев считал, что и его надо отправить в отделение, пусть дает показания там. Но Макс сказал, что если его не арестуют, он не отвяжется от Татьяны, пока не сообщит ей сведения государственной важности. Татьяна его полностью поддержала, и капитан вздохнул: «Нехай едет с нами».

Пока же Макс рассказывал о своих злоключениях. Он сидел в кресле — хотел посидеть на чем угодно, кроме пола. Татьяна лежала на диване. Как бы ни было радостно от того, что ее план удался и все закончилось хорошо, как бы ни был интересен рассказ Макса и обещанные им сведения, кажется впервые за все эти восемь месяцев ее внутреннее состояние оказалось важнее внешних событий. Малой совсем разыгрался.

— Потом бить им меня надоело, — продолжил Макс, — и они стали решать, как можно из меня выкачать деньги. Нашли наличку, пошли в ближайший супермаркет, прикатили тележку жрачки в контейнерах, короче, устроили на кухне еще больший бардак, чем был до меня. Когда отношения перешли в режим диалога, я предложил им создать что-то вроде хакерского кооператива. Они великие пейсатели в уютную жэжэшку, а насчет матчасти — тут я их разводил как лохов. Развел бурную хакерскую деятельность, обналичил несколько сумм со своей карты. Они сообразили, что меня выгоднее доить, чем резать, даже разрешили умыться и кормили-поили. Сами каждый вечер нажирались и отключались. Но, суки, пристегнуть меня и проверить не забывали. Ни до ключа, ни до телефона дотянуться не смог, зато однажды зацепил клаву и мышь — спасибо, что у меня не ноут, а ПК. Уж как я, не видя экран, смог войти в почту и напечатать твой адрес — отдельная песня.

— Согласна, — улыбнулась Татьяна. Улыбка получилась вымученной. «Что же это такое со мной? Бывало и раньше, но лишь если никаких интересных отвлекающих факторов».

— Письмо я написал, спасибо, что быстро приехала. Как видишь, меня не убили. Но так усугубили мой перманентный срач и свинорой, что отмывать квартиру надо дня три.

— Тебе надо в больницу, — сказала Татьяна, подумав: «Обоим бы неплохо; мне, хотя бы показаться и получить устное успокоение от специалиста».

— Надо, — сказал Макс. — Но сначала поговорим об очень важных делах. И плевать, что я сейчас безработный программист, с позором изгнанный с госслужбы. Извини за пафос, это гражданский долг.

Татьяна взглянула на Макса. Не обнаружила в глазах ни пафоса, ни фанатизма.

— Эти перцы, как люди политизированные, новости не пропускали по ящику и мне давали ходить по лентам, в инете. Так что я в курсе всего, что происходило. Очень мне не понравился взлет звездного мальчика…

— Ты о том, что он заменил меня на посту пресс-секретаря? — спросила Татьяна.

— Если бы, — вздохнул Макс. — Ты решила не мучить себя новостями?

Татьяна кивнула. Макс перечислил ей новые должности Костылева.

— «Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть», — пробормотала она классическую цитату вождя.

— Именно так. Правда, для него главным кумиром оказался не Сталин. Но это впереди. Во-первых, все началось с одного задушевного разговора в январе. Мы немножечко спелись: один возраст, одни любимые группы и альбомы, одни игры. Как говорил Макаревич, росли на одних букварях. Вот только одна проблема нашего звездного мальчика: он не умеет пить. Не понятно, как с такой проблемой дорос до генерала. Так вот, мы посидели, я, без всякой дурной мысли, влил в него лишний литр пива и получил незапланированную откровенность.

— А именно?

— Он начал продвигать свои любимые исторические теории. Насчет того, что революции пожирают своих детей, и этот процесс лучше не наблюдать, а в нем участвовать и возглавить. Дескать, Столбову, если хочет остаться вождем, придется убрать всех, кто вместе с ним шел к власти. В первую очередь — афганцев, вроде Батяни. Если этого не сделает, его сметет какой-нибудь демагог из народа. Единственное средство для Столбова выжить — стать грозным царем, который так двинул по боярам, что и народ его испугался и зауважал. И тот, кто будет в этом процессе верным помощником и координатором, станет, как Малюта Скуратов, верным царским псом и слугой. Мне эта шизовая затея сразу не понравилась, я хоть историю плохо знаю, но помню, что Малюта был один, а нас — двое. Если я соглашусь, мы пост Малюты разыграем в «контр-страйк». Или он уже придумал, кому быть Малютой, а кому — Малюте сапоги чистить?

— И как же он решил сделать из Миши грозного царя? — с улыбкой спросила Таня, хотя чувствовала — боль возвращается.

— Очень просто: тайно сливать информацию о боярских грешках, причем, конечно, грешках реальных, как в моем случае. А явно — оказывать полезные информационные услуги. Чужой авторитет подтачивать, свой — поднимать. И потом, когда бояре его предадут, оказаться единственным верным и полезным. Занять верхнюю ступеньку возле трона и никого не подпускать. Когда царь — грозный, а Малюта — умный, никто на эту ступеньку не покусится, опасно. Для этого, кстати, предлагал и смертную казнь вернуть, и границы закрыть. Короче, поиграть в игрушку «Великое царство».

— И что ты ему ответил?

— Да я к тому времени два литра в себя вкачал, не очень хорошо помню. Вроде того, что я такой разгильдяй, что мне невыгодно делать из Столбова грозного царя. Он же сам меня отправит на собачий корм, за раздолбайство.

— Интересная комбинация, — сказала Татьяна. — Только наш звездный мальчик то ли плохо знает историю, то ли литературу. Для превращения доброго царя в Грозного нужен еще один компонент.

— Какой?

— Коварные бояре не только должны изменить Ивану Васильевичу. Они должны еще извести ядом его жену Анастасию. Или ликвидировать ее как-нибудь по-иному. Вот тогда царь разгневается и взаправду станет Грозным, — улыбнулась Татьяна.

* * *

— Всё, с завтрашнего утра занимаюсь бегом, — сказал Столбов. — И десятку не пробежал, а все еще отдышаться не могу.

— Так ведь в горку, — уточнил Степанов. Перед выездом из Волейска он попросился в президентскую машину.

— Не только в горку, и под горку было, — ответил Столбов.

Они мчались в Екатеринбург. Среди прочих дел, в программе значилось общероссийское совещание, посвященное развитию ювенальной юстиции. У Столбова были свои соображения на этот счет, но он хотел пообщаться с ювенальщиками лично.

— Слышал, что обычно просят их разогнать, — сказал Степанов.

— Есть такое, — ответил Столбов. — Но проблемы у неблагополучных детишек действительно есть, нужно решать. Чем и займемся.

— Михаил Викторович, а отвлечь вас на свой, шкурный вопрос можно?

— Тебе — всегда. Только не злоупотребляй.

— Я не про себя, а про свою контору. Знаете, что «опера», в смысле новая контора, Оперативноинформационный центр, имеет право слушать все структуры?

— Новость, — ответил Столбов. — И кого они начали слушать?

— За всех не скажу, но нас — точно. Затребовали коды, и теперь переговоры ФСО под колпаком.

— Как много интересного в этом мире, — искренне сказал Столбов. — А кадры они откуда набрали?

— Да сейчас сокращенных силовиков — бери не хочу. К примеру, взять весь распущенный центр «Э». Плюс специалисты по связи из его ведомства. Крепкая команда получилась.

— Да, насчет мальчика я проявил мягкодушие и гуманизм, — вздохнул Столбов. — Ладно, Кирилл, уже сегодня упразднится и структура, и прослушка. Нас-то он сейчас, надеюсь, не слышит?

— Нас — нет. Московских коллег слышит.

— Шалун! Жене не позвонить! Кстати, дай-ка позвоню.

Ткнул кнопку.

— Таня? Привет! Как помолилась? Это хорошо. У меня тоже все хорошо, твоими молитвами. Макс нашелся? Даже не нашелся, а освобожден? Потом расскажешь. Передай, я на него не сержусь. Я сегодня ни на кого не могу сердиться — девочек спасли, тебя услышал. Что, говоришь, богатырь бушует? Веди себя тихо, если ему и пора, то потерпи до подходящего места. Пока, солнышко!

Повернулся к Степанову. Его лицо сияло.

— Уфф! Помирился. И она не сердится, и я. Только шутит, что скоро рожать.

* * *

Назвать Ашота законопослушным гражданином было бы, по меньшей мере, нечестно. Но порядок он любил и старался поддерживать, по крайней мере, в заречной части Первомайска.

К примеру, в 90-е годы многие местные жители привыкли покупать водку и другие столь же крепкие напитки в ларьках. Потом продавать спиртное в киосках запретили, позже был введен ночной сухой закон. Но от привычки отказаться трудно, и люди по-прежнему тянулись ночью в киоски. Ашот гарантировал, что ассортимент будет не совсем уж одиозно паленый, а также урегулировал потенциальные проблемы с милицией-полицией.

Иногда, в особых случаях, водка отпускалось в долг. Тут уже начиналась индивидуальная программа: если квартира должника приватизирована (нет — поможем), живет он один, или пожилая, но безответная пара, то в долг продавали долго. Потом — предъявляли, подписывали договор о продаже. И увозили алконавта, или парочку, в дальнюю деревню, в жилье с единственным удобством — дырявой крышей над головой. В качестве бонуса оставляли ящик водки, такой паленки, что продавать стыдно.

Сегодня Ашот как раз обсуждал с хозяином киоска, поставщиком информации, судьбу одного деятеля. Говорили долго, взвешивали все «про» и «контра». И кусок лакомый — приличный подъезд, вид из окон на сквер. Но есть московский сын, который, якобы, охранник, и у него свои виды на однокомнатку отца-алкоголика. Проблема!

Да, насчет порядка. Ашот не то, чтобы считал себя главным в городе, нет, не считал себя главным даже в Заречье — на то есть глава РУВД. Но уважения требовал. Потому-то, кстати, и оставался в этой дыре-заповеднике: здесь заставить себя уважать он мог.

Поэтому обиделся от души, когда машина, пусть и с мигалкой, нетерпеливо загудела, приказывая отодвинуться от магазинчика, расчистить путь. По чесноку, дать дорогу он был должен. Но зачем сразу гудеть, а потом говорить в мегафон: «Номер 666, уйдите с дороги»? Даже если не знать, что он Ашот Хоренович, можно же просто выйти из машины, попросить?

Пригляделся к номерам, понял: этим гостям города простительно не знать, кто он такой и вообще, позволено кидать понты на всей территории РФ. Приказал отъехать.

Все равно осталась обида. И она взыграла в полной мере, когда через четверть часа на проезде показался новый автомобиль. Именно в эту минуту из машины Ашота переносили в киоск ящик с таким товаром, который даже в городе, где тебя уважают, светить не нужно. Неужели не видит? Тогда зачем бибикает?

Ашот почувствовал, что ему полегает, если он сам задаст эти вопросы наглому москвичу — номера были столичные, но никак не блатные.

— Слюшай, дорогой, — сказал он с комедийной интонацией, которую и следовало ждать от него, — ты куда торопишься?

— Пропусти, — сказал шофер, опустив стекло.

— А где «пожалуйста»? — спросил Ашот.

— Пожалуйста, пропусти, — попросил шофер.

Ашот пригляделся к незнакомцу, взглянул в его глаза. Вздрогнул, понял, что очень бы хотел, чтоб на большой разборке парень с таким взглядом был в его команде, и очень бы не хотел, чтоб у противника. Больше того, пожалуй, стоило бы пропустить…

Но подошли ребята — нельзя терять лицо. Он же сказал им: «Пока не разгрузимся, ни один х…й не проедет».

— А почему не отвечаешь? Может, у тебя проблема? Так мы решим.

— Или создадим, — хохотнул Ник, подошедший к машине справа. В его руке была бейсбольная бита.

— Я больше просить не буду, — сказал парень. У него в руке появилась хорошая модель какого-то армейского пистолета, с насадкой на стволе.

Переход от понтов к угрозам успокоил Ашота. У людей, которые сразу вынимают пневматические дурилки, за душой обычно ничего нет.

— Дорогой, но у нас тоже есть такой хлам. Вазген, покажи…

Потом произошло что-то неожиданное, неправильное и быстрое. Ник слегка ткнул битой в стекло, поднял ее для удара посильнее. Незнакомец буквально вылетел из машины, встал на одно колено. Раздались два хлопка, громче, чем из пневматики, но тише, чем из газа. Ник уронил биту, осел на асфальт. Ашот ясно увидел два красных пятна, расползающихся по его куртке.

Еще два хлопка, и Вазген опрокинулся на киоск.

На все это ушло вряд ли больше двух секунд, и теперь ствол смотрел на Ашота.

«Пожалуй, лучше было бы пропустить после „пожалуйста“, — успел подумать он, — а теперь что, руки поднять?»

Не успел даже додумать. Парень выстрелил один раз, точно в голову.

Встал, отряхнул колено, взглянул перед собой. Пробормотал:

— А кто уберет свою адскую колесницу? Ладно, в объезд.

* * *

Из новостей телеканала Россия-24.

«Завтра на Украине в Национальном заповеднике Аскания Нова на волю будут выпущены самка и самец тарпана — результат успешного эксперимента по клонированию диких лошадей, когда-то бродивших огромными табунами по всему пространству Евразии. Как обычно, свободу животным предоставит председатель фонда „Дикая природа“ Владимир Владимирович Путин».

* * *

— Поначалу я думал: так, пивной треп. Хотя очень уж специфический. Но когда мы начали работать в фонде «Возвращение», то я понял: звездный мальчик собирает информацию не только о беглых или не беглых жуликах, а вообще, обо всех, кто во власти. Он и в своем ведомстве создал очень грамотный аппарат из связистов и хакеров, были там даже мои знакомые. Вот тогда я и задал себе вопрос: а на какие шиши он их нанял? Ребята циничные и практичные, за идею или место в грядущей боярской думе при Грозном царе работать не будут. И я решил: если мальчик не соблюдает права граждан на неприкосновенность личных данных, мне соблюдать политес тоже нет смысла.

Разговор продолжался в машине. Когда в квартире Макса появилась полиция, капитан Васильев опять блеснул талантами: смог за пять минут объяснить сотрудникам суть происшествия и убедить их, что заковать в наручники и увезти нужно именно небритую и похмельную тройку, а потерпевшего, столь же небритого, отпустить, с обязательством явиться позже, для дачи показаний. Заодно попросить не распространяться о происшествии.

«Все равно уйдет в „комсомолки“ и „комсомольцы“, — со вздохом подумала Татьяна, — будет разворот: „Приключения царицы на богомолье“».

Продолжал болеть живот. Но сейчас самым важным было то, что рассказывал Макс.

— И я сам начал проверять его. Мальчик больше думал об информационной разведке, чем о безопасности, и я нарыл о нем кое-что интересное. Хотел создать доказательную базу, не просто сильную, а очевидную для людей, скажем так, далеких от технологий.

— Для Михаила Викторовича, — уточнила Татьяна. Макс кивнул.

— Ну да, чтобы можно было не привлекать экспертов, а самому все объяснить. И тут, в самый разгар работы, такая вот подножка. Представь, я, простите, вор и распильщик, в порядке оправдания обвиняю коллегу, который не запятнан. Понятно, у меня пивная депрессия на неделю, — Макс виновато взглянул на Татьяну. — Потом оклемался, все равно стал подбивать результаты. Информация-то вся у меня.

— И краткий вывод?

— Простой. Ты же знаешь про кооператив «Мельница»? Так вот, он еще в прошлом году, сугубо ведомственными ресурсами — своими аэрокосмическими, засек их собрания, получил информацию. И им продал. То есть он не сообщал нашим, что знает про этих заговорщиков, и за это получал транзакции до трех миллионов евро в месяц. И если выяснится, что эта жуть возле Думы — дело «Мельницы», то мы имеем преступление, которое могло быть предотвращено государственным чиновником, но не предотвращено. Но теперь звездный мальчик сам потенциальный объект шантажа. И в его выгодах — получить такой статус, при котором он может уничтожать любых врагов на уровне приготовления. Кстати, как ты думаешь, он сможет договориться со Степановым? Я не удивился, что Батяня отправился за мной, но удивился, когда на его месте оказался Степанов. Ожидал, что мальчик протолкнет своего.

— Не знаю, — улыбнулась Татьяна. — Мне кажется, это честный горячий чухонский парень.

— Тогда постарается спровадить его вслед за Батяней. Если под контролем пресс-служба президента и охрана, то лидер — в коконе.

— А как же я? — улыбнулась Татьяна. — Ой!!!

* * *

Сказать, что Савельев был обижен на мир, было бы неточно. Он его ненавидел.

Всему виной — дурацкая посиделка у Иваныча. Дурак, конечно, хозяин. Одна бутылка на пятерых — разве это серьезно? Начали поздно, когда спохватились — без пяти одиннадцать.

Затем дурная идея — смотаться в Заречье и взять в киоске. Смотались на пожилом коммунальном «ГАЗе» Степаныча, взяли. Оказалось — дрянь-дрянью. Сто грамм на брата: нет ни повода для похмелья, ни причины не сесть завтра за руль. Но башка болела, хоть руби. Выпил четыре таблетки анальгина, не помогло.

Вот и гнал злобный Савельев по узким от спрессованного черного снега грязным улицам Первомайска. Еще и с женой вечером разбираться, чего не ночевал. Сучья жизнь!

Подъезжал к перекрестку, услышал сирену. Выглянул, уже заранее приняв решение: пропустит только «пожарку» или «скорую». Даже ментов не пропустит: не бывает у них дел в такое время, да и что они сделают с коммунальным шоферюгой на коммунальном газе? Башку оторвут — и так болит.

Но это были не менты, а какие-то козлы, купившие мигалки, чтобы шпарить на красный свет. Ненавижу!

— Бля! — рявкнул Савельев, вылетая на перекресток. Был уверен, услышит скрип тормозов, но машина стала обходить.

Обошла бы. Но он по дурному инстинкту прибавил газку и понял, что летит на бок вместе с автомобилем.

* * *

Региональное совещание, посвященное проблемам ювенальной юстиции, перенесли на четыре дня — к визиту президента, а также из здания областной

администрации в резиденцию рекора. «Ювенальщики» вынесли и это. Социальных работников, рисковавших назвать себя ювенальной юстицией, осталось с прошлого года не очень-то и много: после победы Столбова некоторое время их интенсивно травили все кому не лень, а не лень было многим.

Остались фанатики процесса, или так углубившиеся в ЮЮ, что уже и не знали, на что переквалифицироваться. Пожилые самоуверенные тети понимали, что судьба их решится на встрече с президентом, и готовились к ней речами и аргументами.

И вот день визита. Президент почти не опоздал, но все равно извинился. Предложил последовать за ним. Оказалось, что в маленький спортзал.

Пройти пригласили трех теток.

— Извините, что не предлагаю сесть, — сказал Столбов, — но скоро разговор продолжится в обычном формате. Только для начала вам придется выполнить ваш долг. В этом помещении — многодетная мамаша, у которой надо отобрать хотя бы половину детей.

Тетки не успели удивиться, как Столбов открыл дверь в соседнюю комнату. На подстилке — кавказская овчарка и четыре щенка.

— Возьмите их, — сказал Столбов. Тон был настолько повелительным, что одна из теток даже шагнула вперед. Самка подняла голову и зарычала.

— Возьмите на воспитание сукиных детей, — повторил Столбов. — И убедите маму, что в новой семье им будет лучше.

Собака встала и рыкнула. Тетки попятились.

— Михаил Викторович, вы что, хотели сказать, что мы суки? — пробормотала одна в коридоре.

— Конечно нет, — улыбнулся Столбов. — Просто я хотел показать вам, и кажется смог, какая это деликатная вещь — родительские чувства. Наши природные инстинкты связаны с культурой и цивилизацией. Я же хотел показать вам материнский инстинкт во всей его силе. Защита детеныша — очень сильный инстинкт, и пренебрегать им недопустимо.

— Собачья сука водку не пьет, — сказала одна из дам, отошедшая от испуга.

— Не спорю, — согласился Столбов. — Ваша работа может быть полезной. Но при одном условии: уважении к чувствам людей. И еще… Знаете анекдот про алкаша, ключи и уличный фонарь? Напоминаю: потерял ключи на темном углу, а ищет под фонарем, под ним светлее. Не надо искать, где проще, а там, где нужно. Далеко ходить не надо: в вашей области существовал детский лагерь «Прямой путь», основали его какие-то то ли сектанты, то ли раскольники. Скандал полгода, статьи, расследования, потом прокуратура вмешалась. Один из деятелей вообще оказался педофилом с садистско-литературным уклоном, некий Нефед. А вы где были, защитники детей?

— Ну, это ведь патриархия… — пробормотала одна из «ювенальщиц».

— Патриархия сама поняла, что позволять себя дискредитировать разным пустосвятам — ей же хуже. Так что с это стороны проблем не будет. А теперь — в зал, поговорим и решим, как сделать вашу службу полезной для семьи и страны.

* * *

— Придурок жив? — спросил капитан Васильев у шофера.

— Жив, ничего с таким не будет, только шишка.

— Значит, сядет, — сказал капитан. И больше Савельевым не интересовался.

Первая машина перекресток проскочить успела. Сложнее вышло со второй — она ударилась в газик, опрокинула его на бок и сама отлетела с разбитым носом. И шофер, и капитан, надежно пристегнутые, отделались секундным шоком.

С пассажирами заднего сиденья было так. Согласно инструкции, пристегнуты они были тоже. С Максом все в порядке. Татьяна чувствовала, что встряска для нее не прошла даром. Первые несколько секунд просто жевала губы, подавляя новые болевые волны. На этот раз они были готовы ее захлестнуть.

Из глаз потекли слезы. Стало чуть легче, и одновременно она стала понимать, что должно с ней произойти в ближайшие часы, если не быстрее.

— Таня, ты как? — прошептал встревоженный Макс. — Таня, скажи.

— Сейчас. Вот это кранты, — отчетливо выговорила она прикушенными губами. — Быстро в больницу, в баню, в сарай, хоть под куст. Лишь бы ровно и мягко.

* * *

На Большое Уральское собрание Столбов прибыл сразу после разговора с ювенальщиками. Несмотря на собачью преамбулу, общение вышло полезным. Собеседницы кое-что поняли. К примеру, то, что не человек для субботы, а наоборот. Обещали защищать детей и дальше с условием непременно защищать и семьи.

Собрание оказалось действительно серьезным. Губернаторы, мэры больших городов, директора крупных предприятий. Все получили установку говорить кратко и на одну тему: как жить Уралу дальше, как развиваться? Хватит ли трудовых ресурсов, или нужны гастарбайтеры? Нужны ли запретительные импортные пошлины и если да, то на какие товары?

На пятом докладе к Столбову подошел Степанов, сказал на ухо:

— Михаил Викторович, звонит Татьяна. Дело действительно важное.

«Раз тебя убедило, значит и вправду важное», — подумал Столбов. Встал, вышел в коридор, в кольцо охраны.

— Миша, — услышал ясный, четкий голос Татьяны, — Миша, не пугайся, похоже наш богатырь решил увидеть солнце раньше, чем мы планировали. А теперь, пожалуйста, внимательно слушай: времени мало, вдруг я потеряю сознание. Обещай, что не пропустишь мимо ушей.

— Обещаю, — ответил Столбов самым спокойным и беспечным тоном, каким мог. А сам сжал кулаки.

— Я узнала, будто бы Александр Костылев собрал чуть ли не половину постов в государстве. Это так?

— Почти так. Поиграл, и будя, — ответил Столбов.

— Это правильно. Он, неизвестно с какого перепуга, решил поиграть в грозного царя. Держи его подальше от любых силовых ведомств, иначе может быть очень плохо. Пожалуйста, отнесись серьезно. Обещай.

— Обещаю, — повторил Столбов. — Ты где?

— На пути в районную больницу. Если будет нужно, меня оттуда заберут в Москву. Все, милый, я немножко утомилась. Со мной все в порядке, будь в порядке и ты. Держись, а я тоже выдержу. Пока!

Отбой. Столбов повернулся к Степанову.

— Ты знал об этом?

— О чем?

— О том, что Таня поехала неизвестно куда и у нее случилось осложнение.

Начальник охраны выдержал взгляд.

— Об осложнении — только что. О том, что должна поехать на богомолье, — от вас, три дня назад.

— И что за охрану ты ей дал? — чуть не крикнул Столбов.

— Самую лучшую, — спокойно ответил Степанов, разве что чуть побледнел.

Секунды три, едва ли не самые трудные за весь день, Столбов боролся с гневом, темным гневом бессилия. Ничего сейчас сделать он не мог, а что-то сделать хотелось, например, дать Степанову по его спокойной роже. Ведь он виноват…

«А для охраны тех, кто дорог вам, найти другое лицо», — всплыло в голове. Значит, сейчас, действуя по сценарию анонимщика, он должен расправиться со Степановым. Не много ли чести для…

«Никак Никтоевича Анонимуса» — так, вроде, назвала его Татьяна. И еще сказала — держись. «Буду держаться».

Вернулся в зал, где в его отсутствие доклады остановились. Но тотчас же начались заново. Губернатор Курганской области сделал короткий доклад о плюсах и минусах открытой границы с Казахстаном. Столбов слушал внимательно, задал пару вопросов.

Минут через пятнадцать Степанов протянул записку.

«Они в больнице. Все в порядке», — было написано в ней.

* * *

Капитан Васильев подтвердил, что готов к любой ситуации. За две минуты он сумел связаться с врачом президентской клиники и заставил Татьяну перечислить все симптомы. Врач пришел к выводу, что помочь смогут в местной районной больнице. Туда и поехали.

Больница была огромной, еще советской постройки, и когда-то, должно быть, выглядела красиво. Родильное отделение находилось в общем корпусе.

Комфортной она вряд ли была когда-нибудь. Регистраторша внизу спросила про медстраховку. «Кстати, так обращаются со всеми поступившими мамочками», — подумала Татьяна.

Капитан Васильев прошел в кабинет заведующей отделением, объяснил ситуацию. Появилась каталка, Татьяну переложили на нее и повезли на второй этаж. Капитан и два сотрудника шли рядом, за ними увязался и Макс, на которого никго не обращал внимания.

Заминка вышла у дверей. Выяснилось, что внутрь нельзя никому, ни Максу, ни охране. Заведующая по силе характера оказалась сродни кавказской овчарке.

— Я обещаю, что не убегу, — шепнула Татьяна. — Подождите меня здесь.

Заодно выяснилось, что в день поступления рожающие мамочки не имеют права брать с собой мобильные телефоны. Чтобы не спорить, Татьяна протянула свой аппарат Васильеву.

— Держите. В ближайшие часы он мне не понадобится, а когда я рожу, вам сообщат.

Когда Татьяну оформляли, выяснилось, что у нее есть еще одна мобила — именно так заведующая назвала «звезду пилигрима», подарок от Костылева. Татьяна было заартачилась…

— Вы же жена президента, — укоризненно сказала пожилая тетя. — А он обещал: отныне никаких исключений. Почему же вы его дискредитируете?

Татьяна вздохнула, отдала ей коробочку.

Врач ее осмотрел и принял решение:

— В родильную палату. Немедленно.

* * *

Он немножко покружил по незнакомому городу. У него была путеводная звезда — экран с дрожащей линией, указывающей, куда удалился объект. Точнее, куда удаляется. Плохо было лишь то, что по такому городу, как Первомайск, напрямую не проехать. Кончик линии задержался, потом двинулся дальше. Проезжая перекресток, Турок увидел перевернутый грузовик, стоящего рядом дядьку. Дядька покачивался от удивления, не веря, что легковушка могла опрокинуть его машину.

Подъехал к районной больнице. Учитывая дурацкое происшествие возле ларька, терять время было нежелательно. Поэтому он прямо-таки взлетел по ступеням в вестибюль.

Его остановил охранник:

— Вы к кому?

Турок протянул удостоверение. Охранник уважительно кивнул и объяснил посетителю, как пройти в родильное отделение.

— Можно и нам посмотреть документик? — спросил плечистый мужчина в костюме. Его напарник стоял в трех шагах, преграждая путь к двери.

Турок протянул удостоверение.

— О, коллега на три буквы, — заметил мужчина. — Все-таки, майор Сверчков, вы не ответили на вопрос охранника — к кому идем?

Гость сунул правую руку в портфель, повернул его бортом к фэсэошнику. Два хлопка, две дыры в портфеле, и плечистый парень повалился на щербатый кафель холла.

Напарник прыгнул вперед, но не успел. Турок выхватил пистолет из портфеля и дважды хлопнул, почти в упор. Не глядя на результат стрельбы, кинулся вверх по лестнице.

— Мамочка, — пробормотал больничный охранник, — так он эфэсбешник или нет?

* * *

В ста пятнадцати километрах к северо-западу от Первомайска-Московского была другая клиника. Регламент безопасности соблюдался там строго и подобное нападение было исключено.

Все равно Марине Красницкой было больно и тревожно. Особенно после того, как три дня назад в ее палату вошел какой-то товарищ в белом халате, напяленном на пиджак, попросил ее документы, сфотографировал паспорт. Когда она спросила, зачем, товарищ ответил, что это «официальный запрос вашего государства», и быстро удалился. Марина пробовала догнать его на костылях, со словами, «Дашу убьют!», но упала.

Врач ее отругал, сказал, что ничего страшного не случилось. К сожалению, это относилось лишь к ноге. Насчет дочери осталась страшная неизвестность…

Этим утром к ней подошла медсестра и сказала: «Пойдемте в холл». Для чего — не уточнила.

Едва Марина спустилась, как привезли ожидаемых пациентов — девушек. Их вводили по одной, поддерживая за руки. Некоторые девушки плакали, другие истерично посмеивались. И все глядели по сторонам. Некоторые потирали глаза, видимо ожидая, когда проснутся…

— Даша!

Дарья Красницкая появилась одной из последних. Шла она медленно, к ней сразу подкатили каталку. Но она успела увидеть мать…

Медсестра, не та, что привела Красницкую, захотела пресечь столь очевидное нарушение порядка, но ее остановил кто-то из группы сопровождения.

— Я ваш коллега, только из полевой медицины. У одной психологическая травма, у другой — травма и шок. Они друг другу не повредят, а вот помогут — обязательно.

Мать и дочь продолжали обниматься.

* * *

Начался большой перерыв. Мэр рабочего поселка спросил Столбова, можно ли законодательно запретить прием цветного и черного лома — надоело менять канализационные люки.

— Давно пора, — ответил Столбов.

Мэр более крупного города спросил, можно ли, по многочисленным обращениям граждан, совершить обратное переименование: вместо исторического имени Айзенверкенбаум, возвращенного городу в 90-е, называть так, как было при Советах — Колыбельцев.

— Не возражаю, — сказал Столбов. — Готовьте обращение.

Нашел свободную минуту, позвонил Татьяне.

— Солнышко, ты как?.. Капитан Васильев? Еще раз здравствуйте. Говорите, уже на отделении? Хорошо, охраняйте дальше. Если Татьяна Анатольевна здесь задержится, тогда вас сменим. Что? Не слышу.

На самом деле Столбов слышал. Шорох, судя по всему, чьи-то шаги. Голос Васильева: «Эй, друг, куда? Куда?».

И хлопки, которые могли быть только выстрелами. Столбов насчитал их шесть.

Через несколько секунд послышался чей-то испуганный голос, который что-то спрашивал. И стон Васильева:

— Всё. Писец.

Связь он не отключил. Но и не отвечал.

* * *

Турок двигался по зданию быстро. Так быстро, как только может двигаться человек, вынужденный одновременно смотреть перед собой и сверять путь по маленькому светящемуся планшету.

Архитектура времен поздней империи оригинальностью не отличалась. Можно было и без пояснений-указаний добраться до нужного отделения больницы. Что Турок и сделал.

На отработку объекта он выделил две минуту. Потом — отход. Он успеет сменить внешность, а корочки позволят получить любой нужный транспорт, чтобы уже через двадцать минут быть вдали от эпицентра драмы.

На входе, в холле, пришлось задержаться. На три-четыре секунды и шесть выстрелов. Гарантированно контрольным был лишь один из шести, но ни одна пуля мимо не прошла, и Турок счел: за спиной проблем не будет. Не считать же проблемой какого-то фрика возле кофейного автомата.

Тетю в белом халате, интуитивно преградившую путь, он просто отшвырнул. Взгляд на планшет, и дальше, по коридору. Дверь налево, пинок, вход.

Здесь, первый раз, начиная от вестибюля, произошел реальный сбой. Точка указала сюда. И здесь были две девушки в белых халатах. Но ни одна из них не являлась Объектом — не было смысла даже вынимать фотографию и сверяться.

— Люська, смотри, какая цацка прикольная! Это что, наша больница из космоса? Интересно, что она еще может?

— Не, Светка, это называется «гаджет». А это у него функция навига… Мужчина, куда вы? Мужчина, сюда нельзя! Мужчина…

Продвинутая Люся замолкла. Посторонний мужчина, без белого халата и бахил, приблизился к сестрам, рассматривавшим «звезду пилигрима», и навел на них пистолет.

— Где она? — спросил он не очень громко, спокойно, будто заплатил за ответ и имел право его требовать.

— Кто она? — пролепетала Светка, уже задыхаясь от страха. Взгляд незнакомца был достаточным подтверждением того, что пистолет — настоящий.

— Она, — с нажимом повторил мужчина.

— Кто? — прошептала Светка.

— Не надо! — сдавленно крикнула Люська, но мужчина уже дернул спусковой крючок, шагнул вперед и вырвал «гаджет» из руки Светки, еще до того, как она осела на пол.

Обернулся к Люське. Взгляд его содержал в себе короткое, исчерпывающее объяснение. «Ты умнее, ты все поняла, ты проведешь».

— Да, — то ли пробормотала, то ли кивнула Люська.

Мужчина сунул гаджет в карман, взял ее за локоть, вывел из кабинета.

* * *

Макс толком не поел, зато воспользовался кофейным аппаратом в холле — выпил два натуральных эспрессо. Выстрел кофеина в мозг прочистил его сознание, и теперь он видел мир так остро, как только мог. И запоминал.

Он как раз подошел к мусорнице возле автомата, чтобы выкинуть второй стаканчик, когда в холле произошло то, что он до этого видел в кино. И, скажем прямо, думал: «Возможно такое лишь в кино».

Даже успел подумать: «С точки зрения режиссуры неправильно. Динамично, но не зрелищно». Никаких прыжков и красивых поз. Просто человек вышел из лестничной двери и прошел наискосок через холл. Когда к нему шагнул начальник охраны, человек выпустил в него две пули из пистолета с глушителем. Потом сбавил скорость, повернул дуло и выстрелил еще четыре раза. Макс отчетливо видел: оба охранника успели потянуться к оружию, один даже вытащил. Именно возле него киллер задержался и выпустил вторую пулю точно в голову. Главное же, действовал на секунду быстрее.

Потом прошел на отделение, оттолкнув кого-то в дверях, в белом халате. Закрыл ногой дверь. И все.

И все. Только в холле на полу лежат три тела, замерли трое мужчин: двое посетителей, и Макс, принятый киллером за непонятного фрика. И еще катится по полу пустой пластиковый стакан, не донесенный Максом до урны.

Макс подскочил к капитану Васильеву.

— Вы… Вы ранены?

— Всё, писец, — ответил Васильев и замолчал. Макс так и остался рядом, на корточках.

— Эй, парень, — услышал он то ли стон, то ли голос. Обернулся и увидел, как другой охранник протягивает ему пистолет.

— Возьми, иди и попытайся… Давай, не тяни.

— А вы? — растерянно спросил Макс.

— Я отстрелялся. Снял с предохранителя. Давай.

Макс взял пистолет. Оглянулся, услышав где-то знакомый голос. Понял, чей, и поднял мобилу.

— Михаил Викторович?

— Что там у вас? Макс. Ты?! Где охрана?

— На охрану напали, кажется, убили. Взял пистолет, попробую помочь.

Столбов молчал секунды две: такую инфу сразу не усвоишь. Потом закричал Максу, чтобы тот немедленно бросил пистолет и не творил глупостей, не суперменил — ничего хорошего с пистолетом он не сделает.

Но Макс не отвечал. Потому что положил трубку рядом с капитаном Васильевым. Взял пистолет и вошел в коридор.

* * *

И жизнь положивши за други своя,

Наш князь воротился на круги своя,

И се продолжает, как бе и досель,

Крутиться его карусель…

Продвинутый в роке и поэзии однокурсник Лешка когда-то — гуляли три месяца — затащил ее на какой-то альтернативный фестиваль никому не известных групп. Одна из них с ожесточенной серьезностью отожгла тогда эту странную балладу, напоминавшую то ли вальс, то ли танго — Люська не знала. Не запомнила группу, не интересовалась, кто автор текста. Песню почему-то запомнила, и сейчас она проигрывалась в ее мозгу.

И понял аз грешный, что право живет

Лишь тот, кто за другы положит живот,

Живот же глаголемый брюхо сиречь,

Чего же нам брюхо стеречь?

Почему же именно эта песня именно сейчас металась в ее голове? Верно, из-за следующего куплета:

А жизнь это, братие, узкая зга,

И се ты глядишь на улыбку врага,

Меж тем как уж кровью червонишь снега,

В снега оседая, в снега.

Она взглянула на улыбку врага. Точнее, в его глаза. Точнее, он сам взглянул. И поняла: ей не жить. Убийцу она запомнила, ну, а насчет его решимости — Светка на полу, в луже крови.

Сотни, тысячи раз исхоженный коридор. Первый раз такими ватными ногами. Он подталкивает, он торопит ее, торопится сам. Расходный материал, временно оставленный в живых, должен быстрее сделать свою работу и перейти из категории «свидетель» в категорию «жертва».

Вот только песня мешает ускориться. Прыгает в голове, перескакивает в сердце и даже готова сдвинуть язык.

Внимайте же князю, сый рекл: это — зга.

И кто-то трубит. И визжит мелюзга.

Алеет морозными розами шаль.

И-эх, ничего-то не жаль.

«Ты уже труп, девочка, — отстраненно подумала Люся. — Чего же тогда…»

— На помощь! — завизжала-заорала она. — Киллер в коридоре!

Турок на миг от удивления замер. Потом, не целясь, выстрелил ей в живот, оттолкнул. Перескочил через тело, пошел дальше. Сунулся в одну палату, потом в другую. Быстро приглядывался, выходил, продолжал путь.

* * *

Татьяне было легко. В первую очередь оттого, что она ощущала себя обычной рожающей бабой. Надо тужиться, можно кричать. Каким бы обезболивающим на нее ни прыскали, кричать можно все равно.

А теперь уже не надо. Да, действительно, парень. Мужик. Мужчина. Кто бы сомневался?

Еще чуть-чуть полежать, понимая, что самое трудное закончилось…

…Какая-то волна беспокойства смяла ее безмятежность. Что это? Уши услышали посторонний шум? Чей-то беззвучный крик достиг мозга?

И тут же, уже не беззвучный крик, а вполне различимый:

— На помощь! Киллер в коридоре!

Апрель, но не первое число. Да и по интонации понятно — не шутка. Заодно логика подсказала: сегодня в этой больнице у киллера может быть только одна мишень.

Логика, интуиция работали вовсю, вот только тело бастовало. Сейчас бы соскочить, побежать — кстати, куда? Но Татьяна продолжала лежать, продолжала быстро думать, как отсрочить смерть, есть ли шанс.

Дверь открылась. На пороге мужчина в бежевой куртке, с пистолетом в руке. Оглядел палату, шагнул к Татьяне.

* * *

Максу пришлось выдержать не простую и не быструю битву на пороге отделения. Дежурная, опрокинутая киллером, вернулась на пост и попыталась не пустить его. «Хулиганы! Совсем совесть потеряли! Милицию вызову!» — повторяла она.

Макс сначала сказал: «Вызывайте, только скорей!». Потом: «Вызывай, дура». Потом: «Отойди, дура» и оттолкнул. Даже наставил пистолет — баба умолкла и отползла. «И я дурак, он же не на предохранителе», — вспомнил Макс.

Дурацкая борьба, отнявшая столько времени, разозлила его, придала решимости. Он свернул за угол, увидел посередине коридора лежащую девушку. Девушка попыталась подняться, указала рукой — вперед, направо, и легла опять.

Макс пошел следом. Услышал голос Тани из-за раскрытой двери, сунулся туда.

* * *

— Деньги придут в вашу область, как и по всей России. Сельскую медицину рекомендую восстановить, — сказал Столбов.

Губернатор слушал внимательно, пытаясь понять, сердится на него президент или нет. Видимо, не сердится. Но почему такое странное выражение в глазах?

— Что же касается сокращенных работников в области культуры, — сказал Столбов, — извините, чуть позже.

Подошел к Степанову — тот издали поманил рукой. И чуть не застонал от надвигающейся волны ужаса. Такого выражения лица у начальника охраны он еще не видел.

— Михаил Викторович, — прошептал тот, — я смог дозвониться только до шофера. Он вошел в вестибюль. Внешняя охрана убита. Он выдвинулся к родильному отделению, когда что-то узнает — позвонит.

— Так, — спокойно сказал Столбов. — Еще?

— Оперативная группа на вертолетах направлена в Первомайск, будет через двадцать минут. Через десять минут к больнице подъедут местные эфэсбешники. Может, милиция будет раньше. Пока все.

Прозвенел колокольчик, перерыв закончилось. Столбов вошел в зал. Ни он, ни участники собрания, помочь Тане не смогли бы. Тогда чего грузить?

* * *

До Татьяны оставалось шагов примерно пять.

— Ой-й-й, — пискнула одна из застывших врачих. Киллер мгновенно взглянул на нее — та замолчала.

— Убивать меня нет смысла. Я двойник, — громко и отчетливо сказала Татьяна. Киллер остановился, посмотрел на нее с удивлением, поднял пистолет.

— Убьешь — не узнаешь, где она. Если дурак, то стреляй, — из последних сил произнесла она, готовая заорать или разрыдаться. «Малого-то далеко унесли?»

Киллер, не опуская пистолета, подошел к кровати.

— И где она? — спросил с недоверчивым интересом.

У Татьяны хватило сил на действие, задуманное еще до того, как убийца вошел в палату. Она подняла с живота ледяную грелку — обычную полуторалитровую бутыль со льдом и, сама удивляясь своим силам, приподнялась и вдвинула ледяное дно киллеру в лицо.

Убийца отшатнулся. Прицелился.

В эту минуту в дверях показался Макс. Неуверенно поднял пистолет.

— Стреляй! — приказала Татьяна. Киллер обернулся, и в эту же секунду Макс открыл огонь.

Стрелял он с пяти шагов и все же неумело: из пяти выпущенных пуль, две пролетели мимо. Остальные попали в корпус, и Турок, повалился на пол.

Пара секунд молчания, визг. Удивленный голос Татьяны:

— А это у него откуда?

Она показывала пальцем на «звезду пилигрима», выпавшую из кармана убитого убийцы.

* * *

Никто из участников Большого Собрания не понял, почему Президент страны так сократил речь на фуршете. Предложил выпить за то, чтобы все хорошие начинания заканчивались хорошо, а стране — везло всегда и во всем.

Правда, наиболее продвинутые сибиряки и уральцы уже узнали: в дальнем Подмосковье произошло нападение на больницу, есть убитые и раненые. Видимо, глава государства отслеживает информацию, потому и торопится.

Это было действительно так. Столбов сидел в губернаторском кабинете, выслушивал заместителя начальника охраны.

— Из нашего ведомства трое убитых, двое в реанимации. Еще сильно ранены две медсестры. Их тоже отвезли на операционный стол. Да, сейчас передам трубку Максиму, говорит, очень нужно.

— Здравствуйте, Михаил Викторович, — дерганым голосом сказал Макс, — не надо «спасибо», потом. Я успел до оперативников рассмотреть трофеи от этого гада. И вот вывод: гад наводился по маяку, который был подарен Татьяне перед покушением, под видом обычного навигатора. Подарен Александром Костылевым.

Секунд пять молчания.

— Зачем? — наконец, с болью сказал Столбов.

— Тут могут быть только версии, — ответил Макс. — Но самая естественная такая: хотел одним выстрелом убрать две фигуры: Татьяну и Степанова. А заодно окончательно сделать вас грозным царем. Другого близкого друга у вас бы не осталось.

На этот раз пауза была еще дольше. Наконец, Столбов сказал.

— Макс, спасибо. Твой должник, ну сам понимаешь. А насчет этого… Ладно. Хочет, чтобы я был грозным — буду. Для него персонально.

* * *

«Саня, я остался один. Понимаешь, совсем один! Самый лучший друг меня предал — убил мою любовь. Пусть не сам, пусть это допустил. Все равно он убийца и предатель. Есть вещи, которые равны предательству. Не прощу. Никому не прощу. И себе…

Михаил Викторович, себя вы обязаны простить. Это ваш долг перед страной. Вам хочется карать? Нет? Тогда карайте — это и будет ваше наказание для себя…

Что мне делать?

Только подписать. Остальное сделаю я…»

Костылев открыл глаза. Он сделал ошибку — долго злоупотреблял энергетиками, а когда решился соскочить, то организм не то, чтобы забастовал, но стал мелочно мстить. К примеру, как сейчас: позволил продержаться две ночи на обычном кофе и полуторачасовом экспресс-сне. А потом подвел. Предложил в полдень вздремнуть в рабочем кресле, отключив телефоны. Почти все телефоны.

Открыть шторы, пустив апрельский луч по полу, рядом с ногами. Сдвинуть бумаги на столе и ноутбук, положить голову на руки. И задремать. Всего на полчасика, не поставив будильник.

Вздремнул. А тело не просто погрузило его в сон, но еще и вынудило встать во сне, переместиться в обычное кресло, у стены. Где он заснул крепко и надолго.

Сколько же сейчас времени? Явно вечер — солнце полностью ушло из кабинета, развернутого на юг. И от этой вечерней полутьмы сердце окутала тоска: чем ты занят, как живешь, что успеешь в жизни?

«Все успею», — привычно сказал себе Саня Костылев и улыбнулся.

Протер глаза, нахмурился. Восьмой час. Организм не просто сделал шкодливую подлянку. Он с тупой беспощадностью мытаря взял задолженность по сну — семь часов. Что же могло произойти за это время?

Перед ним лежали две трубки. Одну, перед тем, как уснуть, перевел в беззвучный режим. Около сорока непринятых звонков. Но он даже не стал выяснять, кто звонил. Сейчас важнее другой телефон.

На него должна была прийти только одна эсэмэска. Только она одна имела право прервать его короткий сон, заставить вскочить и начать действовать.

Но она не пришла.

Чтобы не гадать, не выяснять, щелкнул пультом. Если произошло то, что должно было произойти — эта новость повторяется на всех каналах, включая «Мир домашних животных».

Повезло: сразу попал на новости.

— Только что в Екатеринбурге началась пресс-конференция по результатам Большого Уральского собрания. Однако никого не удивило, что главной темой пресс-конференции стало происшествие в Подмосковье — нападение на роддом в городе Первомайск-Московский. Похоже, нашему репортеру Анастасии Сорокиной удалось задать вопрос Михаилу Столбову.

— Михаил Викторович, что вы намерены предпринять в связи с террористической вылазкой на территории Московской области?

— По имеющимся оперативным сведениям, в нападении на больницу участвовал лишь один боевик. Был ли он маньяком-одиночкой, или являлся наемным убийцей, что с моей точки зрения более вероятно, выяснит следствие.

— Михаил Викторович, по имеющейся информации, среди пациентов родильного отделения районной больницы была ваша жена. Это так?

— Да. Насколько мне известно, она благополучно родила, и сейчас ее жизнь в безопасности.

— Михаил Викторович, что вы намерены предпринять в связи с произошедшим?

— Ответить на вопросы ваших коллег и отправиться домой. Заодно, пользуясь случаем, хочу передать: Таня, я тебя очень люблю. Спасибо за сына! А теперь я отвечаю только на вопросы, относящиеся к повестке дня.

Костылев тряхнул головой. Не отключенный телефон не отозвался по простой причине: его владелец или погиб, или взят. Потому-то, без помех, так долго снились приятные сны: некому было прервать.

Затрясся не включенный на звук мобильник. Костылев посмотрел, не сразу узнал номер. Потом вспомнил: это милая барышня Маша из пограничного управления ФСБ. Позавчера заглянул на рабочее совещание этого подразделения: обсуждали, как почистить проржавевший замок границы, чтобы в случае необходимости можно было сразу щелкнуть ключом. Хорошая барышня, сообразительная, в звании капитана. Поговорили и на совещании, и после, даже выпили кофе за знакомство. Он тонко, но настойчиво намекал на свою крутость, но дал понять: я звезда восходящая, по гиперболической траектории. Держись за меня, и будет тебе счастье.

Что она хочет предложить — вечерний коктейль?

— Александр Николаевич, — сказала Маша, — какая-то ошибка произошла…

Голос ее был настолько встревоженным, что Костылев понял: ошибки никакой нет. Произошло что-то, очень неожиданное для бедной девушки.

И предчувствие не обмануло.

— Александр Николаевич. Только что-то вас внесли в особый невыездной список. Вы понимаете?..

Чего понимать. В поезде, в аэропорту, на причале его не только должны были развернуть с позором, как злостного должника, развернуть к ближайшему филиалу Сбербанка. Его полагалось задержать. Спасибо, Маша. Все ясно.

— Маша, — с улыбкой сказал Костылев, — я понимаю. Но главное — помню.

— О чем? — растерянно сказала Маша.

— В старинной Европе было два апрельских Дня дурака: первое апреля — это мы все знаем, и тридцатое — это знают не все. А в некоторых странах была особая традиция — все апрельские дни считались дурацкими и можно было обманывать друг дружку с первого по тридцатое. Похоже, древняя традиция не умерла.

— А что вы сделаете с шутником, когда узнаете, кто он? — спросила Маша.

— Обману, — просто ответил Костылев. — Что еще с ним можно сделать?

Закончил разговор, попрощался с Машей. Теперь бы понять, сколько у него времени. Выйти из здания Государственной Думы он сможет через пять минут. Проблема в том, что оно недостаточно изучено. Нет, изучено, конечно. Но он знает его хуже, чем те, кому могут отдать приказ… Схватят в дверях — не ускользнет, не отобьется.

Опять дрыгнул телефон. А он думал, что сунул его в карман. Отключить?

Но взглянув, кто звонил, понял: ради такого разговора можно изменить все планы.

— Александр? — спросил Столбов.

— Да, я, Михаил Викторович, — ответил Костылев. — Это про…

— Не надо. Не отвлекай. Говорим последний раз. Совет дам. Слушай.

— Слушаю, — ответил Костылев. Сам думал: что бы ответить, как бы перевести монолог в диалог, как бы заинтересовать президента?

— Смертную казнь ты восстановить не успел. Я тоже ради тебя не буду. Тем более, жизнь тебя ждет нелегкая. Так вот, совет. Ты не пытайся суд охмурить, не траться на адвокатов: мол, я такого не приказывал, не заказывал, была инициатива покойника… Тебе выгодно получить по полной, чтоб до последнего дня париться в одиночке. На обычную строгую зону тебе попадать не советую.

— Почему, Михаил Викторович? — чуть ли не шепотом спросил Костылев, придавленный голосом президента.

— А потому, что обычные отморозки на «строгаче», узнав, что ты заказал беременную женщину в роддоме, поступят с тобой так, как ни один суд в мире не приговорит. Я их пойму.

«Михаил Викторович…» — не сказал, попытался сказать Костылев. Не смог. Будто раскрытым ртом попал под струю брандспойта.

— Решай сам. Всё!

Голос в трубке пропал, и Костылев не без труда восстановил дыхание. Взгляд на экран. На разговор с президентом ушла минута. Может, именно её и не хватит.

Он не злился, тем более, не ужасался. Такой вариант был просчитан с самого начала. В его плане вероятность неудачи изначально закладывалась на 60 процентов. Почему не 50? Был реалистом. Почему не больше — не хотел сам себя расстраивать.

Был ли его замысел авантюрой? Безусловно. Был ли глупостью? Нет. Глупостью было остаться одним из несчетных тысяч российских генералов. Он решил обменять эту судьбу на шанс стать самым главным вице-президентом России за всю историю. Может, и не вице-президентом.

Он хотел сыграть в Империю. Построить новую Россию: современную и сильную. Жаль, император оказался твердым, надежным, но непонятливым. Наверное, надо было действовать иначе, но сейчас это уже не имело значение.

К шестидесяти процентам возможного срыва он с самого начала относился как к вполне реальной возможности. Вариант «все или ничего» ему не подходил: неудача еще не конец. Жизнь продолжится, надо лишь подготовиться к тому, чтобы она, начавшись заново, не оказалась слишком уж дискомфортной.

Костылев готовился к неудаче еще серьезнее, чем большевики в 19-м году, когда Деникин подходил к Туле и они готовились к своему поражению. Сделал документы гражданина России, а заодно паспорт гражданина Австралии — скитаться по Европе. Купил квартиру в одном из прибрежных городков беспечной Черногории. Отложил достаточные денежные суммы, причем частично в золоте и наличке. Наличка была разной, от долларов до динаров стран Персидского залива.

Короче, не спеши ты нас хоронить!

Еще раз взглянул на монитор, передававший изображения со скрытых камер: сам позавчера установил их в коридоре. Картинка изменилось: на дальних подступах к кабинету стояла группа из пяти человек. Явно ждала чего-то, возможно, еще не привезенной письменной санкции.

Этот вариант он предусмотрел тоже. Приготовился использовать высокие технологии в полном смысле слова.

Легкий реактивный ранец, купленный в США год назад, был там же и испробован, причем дважды.

Первый раз просто поднялся, второй раз — пролетел сто метров на пятидесятиметровой высоте. Оставалось надеяться, что на родине сработает тоже.

Приладил, закрыл голову шлемом. Вспомнил порядок действий. Проверил, все ли необходимые вещи распределены по карманам. В этот кабинет он не вернется.

Хорошо бы долететь до Манежной площади. Там замечательный ранец придется оставить. «Корочки», чтобы отвязались копы, у него были, а как покупать карточку метро, он помнил.

Картинка на экране изменилась. Группа захвата подходила к дверям.

Аккуратно открыл окно, брезгливо стер пыль с ладоней о занавески. Услышал уличный шум, вобрал его в уши, как вдыхают свежий воздух.

В эту суету московского центра прыгнет генерал, а вынырнет… неизвестно кто. Игра вышла на новый уровень, вот и все.

Рука на рычаге. Рев за спиной, мягкий толчок. И подоконник — сзади. Москвичи не любят смотреть вверх, но все равно кто-нибудь сейчас запрокинет голову, откроет рот…

Внезапный толчок, боль. Не до потери сознания. И вот земля, точнее улица, несется навстречу.

Новый толчок, сильнее прежнего. Точнее удар. И фонтан огня на тротуаре. Ярче и ярче пылает пламя, еще быстрее гаснет жизнь. Все.

«Незарегистрированный провод», — успел понять он.

ЭПИЛОГ

В том, что теплоход назывался «Ока», не было ничего странного, ведь ходил он именно по Оке. Точнее, не столько ходил, сколько стоял в порту Коломны. Иногда — гораздо реже, чем хотелось бы капитану, — его нанимали для речных прогулок. Первые наниматели этого сезона оказались самыми необычными за всю двадцатилетнюю речную карьеру капитана «Оки». Сперва они просто осмотрели судно и признали готовым к плаванию. При этом на вопрос, кто же путешественник, так и не ответили.

Наняли суденышко для сюрпризной корпоративной прогулки. Среди прежних заказчиков хватало любителей поиграть в тайну, так что капитан не удивился. Удивляться пришлось на другой день, когда на пристань въехала небольшая колонна и «Ока» была уже не просто осмотрена, но изучена, разве что не вытащили из реки. В середине процесса, капитан уже без тени шутки предположил: не президент ли нанимает его судно? И не удивился, услышав в ответ: так и есть. Примерно на сутки «Ока» становится режимным объектом, хотя и совершает прогулочный рейс по привычному маршруту: от Коломны до Тарусы.

Ближе к вечеру последовал завершающий осмотр. Приехал явно военный отставник уважаемых лет — лицо неофициальное, но охрана, уже обосновавшаяся на судне, взяла под козырек. Облазал судно, умудрившись ни капельку не запылить-загрязнить костюм. Ворчливо спросил капитана: как он сумел так хорошо сохранить ветерана Цусимы? Капитан не сразу понял, что речь об «Оке».

Что же касается самого президента и его свиты, то они появились, как любая небольшая компашка, решившая прогуляться по Оке. Загрузили некоторое количество провизии и напитков. Капитан предположил, что президент намерен отдохнуть от своих обязанностей и оторваться по полной. Но нет же: вина захватили немного, а уж напитков покрепче и вовсе не было. Точно так же не оказалось и иных атрибутов выездных безобразий.

Дамочка на борт взошла лишь одна; как понял капитан, первая леди государства. Была она с младенцем, очень тихим и спокойным, за вечер всплакнул лишь пару раз.

Немногочисленные президентские друзья особо не куролесили. Гуляли по палубе, любовались берегами, потом, когда стемнело, устроили небольшой банкет. Не было тостов, криков, и когда зазвучала гитара, никто не пытался переорать певца, лишь тихо подтягивали старые песни о войне и путешествиях.

За полночь кто-то из обслуги напомнил, что взят фейерверк, но от затеи отказались: зачем портить тихую майскую ночь шипением и сверканием. Лучше так и идти вверх по реке, между молчаливых, темных берегов, с редкими огоньками, ощущая себя в одиночестве.

Впрочем, полного одиночества все же не было. Перед «Окой» шел небольшой катерок с мощным прожектором на носу. Верно, там была и другая аппаратура — исключить любые речные случайности.

Около двух часов ночи пассажиры разошлись по каютам. Одним из последних ушли президент с супругой. Долго стояли обнявшись, глядели на берега. Пожелали капитану спокойной ночи, пошли к себе.

* * *

— Татьяна Анатольевна, это что у нас по левому борту? Знакомый пейзаж.

— Наукоград Пущино, — ответила Татьяна. — Город биологов. Здесь много фильмов снималось: «Неоконченная пьеса», «Чародеи»…

Столбов вгляделся в песчаные отмели и прибрежные сосняки левого берега. Благодаря этой желто-зеленой оправе даже стандартные городские многоэтажки выглядели более-менее симпатично. Правый берег Оки — там, где Приокский заповедник, еще был затянут туманом.

— Вот где надо было бы устроить «Сколково», — сказала Татьяна. — Тут тебе и творчество, и отдых.

— А здесь и будет биотехнопарк, — ответил Столбов. — Без налогов на пять лет.

Вот ведь странно: легли вчера позже всех, а встали всех раньше. На свежем речном воздухе — не заменишь никакими кондиционерами — спать легко, а вставать — еще легче.

Татьяна время от времени прислушивалась, не раздастся ли плач из каюты. Но маленький Леша не плакал. Похоже, он помнил, в каких экстремальных обстоятельствах появился на свет, и по мелочам не огорчался.

Путешествию предшествовал небольшой консилиум. После размышлений медики президентской клиники дали добро. В конце концов, все, что нужно малышу в таком возрасте, у мамы с собой.

Сама Татьяна поправилась за неделю, но в себя приходила полтора месяца. Прошла Пасха, миновала Красная горка, настало время исполнять обещание — венчаться.

Татьяна и Столбов меньше всего хотели стать героями светской хроники. Но идею сочетаться браком в совсем уж дальней и захолустной сельской церкви отвергли тоже.

— Хочу, чтобы было красиво и памятно, — сказала Таня. И сама нашла место — собор Петра и Павла в Тарусе, на берегу Оки.

Расположение собора подсказало путь. Тем более, и Татьяна, и Михаил давным-давно мечтали проплыть по Оке.

Идею прикатить на трейлере президентскую яхту отвергли сразу. Чтобы не обременять госбюджет, помогли друзья, благо они уже не на госслужбе. Нашли лучший прогулочный теплоход, арендовали на сутки. И отправились в путь по небольшому маршруту, по самой русской реке.

Гостей на венчальный обряд пригласили немного, были это в основном бывшие сослуживцы и друзья. Батяня, Макс и даже Иван. Столбов помнил, как он предупредил его о коварной затее генерала космических войск. Подумал: «А ведь мужика, как-никак, развели „в темную“». И пригласил.

Иван попытался добраться до авторов «разводки», но те, включая депутата Крамина, покинули Россию. Кооператив «Мельница» распался окончательно. Его члены, в индивидуальном порядке, договорились о возврате трех четвертей неправильного богатства. И как Золушка, соскочившая с бала при двенадцатом ударе курантов, едва ли не в последний день данного им срока обогатили российский бюджет почти на тридцать миллиардов евро одновременно.

К организаторам покушения это не относилось. Их

искал Интерпол.

Впереди показалась громада автомобильного моста через Оку. Уже были отчетливо видны машины, мчавшиеся на юг или в Москву. Скоро можно будет различать марки.

— Сейчас начнется безопасность, — вздохнул Столбов и не ошибся.

На палубу поднялся Степанов. Был он на корабле не только гостем, но и по служебному долгу. Поздоровался со Столбовым и Таней. Упросил их на пять минут зайти в кубрик, пока пройдут под мостом. Столбов успел помахать стайке велосипедистов, собравшихся в дальний пробег, может даже до Крыма.

* * *

— Кстати, Танюша, за новостями следишь? Порадуй чем-нибудь. Только действительно порадуй, о проблемах вечером сам узнаю.

Они вернулись на палубу не сразу. Выпили чаю, заваренного по распоряжению заботливого Степанова. Из окна наблюдали Серпухов по правому борту — город, чей белый кремль был разобран на строительство московского метро, остался лишь кусок стены.

От чая и ночного недосыпа Татьяна задремала. Положила голову на плечо Столбова, тот просидел неподвижно почти час, поглаживая жену, глядя в иллюминатор на проплывающий берег. На душе было легко, пожалуй, как никогда в этом году. Рядом друзья и любимая, самые трудные дела сделаны. Можно отдохнуть.

Правда, друзья, кроме Степанова, нашли себе частную работу — президент был непреклонен. Они поняли и не обижались. И как бы ни был занят глава государства, три-четыре раза в год он может выкроить сутки или половину дня, чтобы пообщаться с друзьями…

Татьяна проснулась, помотала головой, начала извиняться. Столбов взял ее за руку, и они вернулись на палубу. Утренний туман уже исчез без остатка, по-летнему жаркий майский день вступил в свои права.

Тогда-то Столбов и спросил про новости, как делал каждое утро в этом году, за исключением последних полутора месяцев. Шутил, конечно. Было понятно: если произойдет что-то совсем уж безобразно-серьезное, президенту доложат и без Татьяны.

Она была в честном декретном отпуске и новостями, как и делами пресс-службы вообще, не занималась. К счастью, за вечер, ночь и утро ни в России, ни на остальной планете не произошло чего-то столь серьезного, чтобы прервать президентский отдых.

За новостями Таня не следила, однако ответила:

— Слежу и утро не испорчу. Считай это маленьким предсвадебным презентом.

— Что это?

— Свежая социология. Думаешь, я совсем из темы выпала? Когда мы только-только победили, был задан вопрос: «Считаете ли вы новую власть своей властью?». Тогда ответило «да» сорок процентов. Два месяца назад народ немножко разочаровался, снизилось до тридцати. А сейчас — вернулось. Сорок два процента, не важно, какие возраста и группы, отвечают: «это наша власть».

— Приятно, — помолчав сказал Столбов.

— И, в довесок, еще одна приятность. Идея с шерифами пошла в народ. Сообщили данные из Минюста: уже созданы шестьдесят четыре инициативные группы для выборов. Для начала неплохо.

— Если даже и половина сработает, уже хорошо, — ответил Столбов. — Объяснили людям, что надо что-то делать самим.

Таня улыбнулась, прижалась к мужу. Зажмурилась под лучом солнца. Так и стояла в теплой и светлой истоме, слушая крики птиц и тихий шум корабельного двигателя.

Открыла глаза. Из-за очередного поворота Оки показалась Воскресенская горка и купол собора Петра и Павла. Подходили к Тарусе.

На берегу стояли несколько автомобилей — ФСО и президентский микроавтобус. О венчании знал настоятель собора, но до утра хранил новость в тайне. Сегодня, конечно, пришлось сообщить районной и областной администрации. Скоро начнется обычная визитная круговерть: местные чиновники, зеваки, слетится пресса. Как же, президент венчается!

Но еще есть полчаса или чуть меньше спокойных минут, когда они принадлежат сами себе. Пока корабль, сбавив ход, приближается к самому гармоничному городу России. Пока уже проснувшиеся друзья деликатно не прерывают эти спокойные минуты. Пока можно забыть про кабинеты, приемы, визиты, сверкание объективов. А просто посмотреть вперед и увидеть лишь гладь реки. Потом поднять голову и увидеть солнце. А чуть ниже солнца — стену деревьев и поднимающийся над ней церковный купол.

ПРИЛОЖЕНИЕ Послевыборная программа действий президента Столбова

Меня тревожит, что у нас практически не происходит обсуждения того, что надо делать за рамками выборов, после выборов. На мой взгляд, это не отвечает интересам страны…

Владимир Путин

Принципы новой России

Главная ценность — люди. Образованные, здоровые, умеющие отстоять свои права и не желающие жить в любой другой стране кроме России.

Лидер страны успешен, если размер страны и число граждан не уменьшились. Как минимум.

Честность в государстве начинается с лидера.

Россию создали русские, а русских — православие. Все народы и веры равноправны, но об истоках — помним.

В области государства и права

1. Амнистия деятелям побежденного режима, в первую очередь, ближайшему окружению Путина. Амнистия обещана до падения режима и законодательно подтверждена после победы. Единственное возможное наказание — частичная конфискация имущества. Учитывая, что бенефицианты режима держат собственность в заграничных активах, им законодательно оставляется 25 % незаконно полученной собственности при условии возврата остальной части. Это позволит им жить в России или на теплых берегах, не опасаясь Генпрокуратуры и Интерпола. Также амнистия всем исполнявшим преступные приказы: фальсифицировавшим выборы, осуждавшим невиновных людей и т. д. В особо одиозных случаях — временный запрет на профессию.

2. Одновременно широкая амнистия по уголовным преступлениям, освобождение политзаключенных. Упразднение управления «Э» и 282-й статьи УК. В новой России за решеткой годами сидят лишь звери, нападающие на людей. В остальных случаях — сроки, исчисляемые месяцами и неделями. В УК возвращена конфискация имущества.

3. Изменения в Конституции. Президент правит не больше двух сроков. Возвращение на пост в будущем (через преемника) — исключен.

4. Конституционное уравнивание в правах всех субъектов Федерации. Права республик и областей — одинаковы.

5. Контроль за прямым и косвенным субсидированием субъектов Федерации. Контроль саботируется — деньги не приходят.

6. Собственность недоказанного происхождения госслужащего и его семьи — конфискуется.

7. Сокращение надзорных инстанций — поэтапно, с предупреждением и трудоустройством сотрудников. Упрощенный порядок выдачи разрешений на строительство, создание предприятий и т. д.

8. Выборность губернаторов и мэров. В небольших населенных пунктов шерифов (поселковых оперов).

Экономика

9. Опора на производителей. Целевые кредиты на модернизацию и переоборудование производства — без залога, но с обязательным страхованием кредита. Кредитование в частных банках, включая иностранные банки, — без залога, под государственные гарантии. Процент не больше, чем у западных банков. В некоторых случаях — производство считается приоритетным, проценты могут быть аннулированы. Налоговые каникулы до трех лет.

10. Создание условий для развития мелкого и среднего бизнеса в крупный. Снижение налогов, доступное кредитование под реальные проекты.

11. Стабфонд расходуется только на развитие производства и обновление инфраструктуры, в первую очередь, на строительство дорог в регионах.

12. Льготы для производств, предусматривающих глубокую переработку сырья, внедрение передовых производственных технологий.

13. Никаких таможенных сборов за ввозимое производственное оборудование.

14. Существенное снижение цен на электроэнергию и газ внутри России. Льготный тариф для производственников. Открылась новая АЭС — в регионе электроэнергия становится дешевле на четверть. Цены на бензин и прочее топливо должны снизиться. Энергосберегающие технологии стимулируются налоговыми льготами.

15. Протекционистская защита избранных отраслей. Интересы России важнее любых международных обязательств.

Региональное развитие

16. В дотационных регионах — налоговые льготы для производителей, помощь государства в проектировании, согласовании с надзорными органами и финансировании.

17. Строительство широкополосных дорог с покрытием, учитывающим климатические условия региона. Дороги бесплатны.

18. Вынос производств в регионы, развитие их в малых городах. Стимуляция производства в регионах.

19. Выпускники вузов из малых городов и мегаполисов (педагоги, врачи, инженерно-технические работники) стимулируются к переезду в малые города. Земельные участки с коммуникациями, дома, кредиты на строительство, формирование класса земельных собственников, формирование «одноэтажной России».

20. Развитие малых городов и районных центров (от 5 до 20 тысяч жителей). Инфраструктуры полностью соответствует большому городу: ФОК с бассейном, теннисным кортом, зимними аренами. Пользование бесплатное, тренеры на госзарплате с обеспечением жильем. Скоростной интернет, клиника с современным оборудованием, а главное — квалифицированным персоналом, стационар с оборудованными палатами. Хорошие детские сады, нет очередей. Культурный центр с многозальным кинотеатром, театром, музыкальной школой. В 50-тысячном городе — филиал престижного вуза.

21. Максимальная помощь сельскому хозяйству. Кредиты на оборудование, семена, удобрения, племенной фонд, дорогостоящая техника по государственному лизингу.

Социальная сфера

22. Комплекс мер по остановке вымирания страны, в первую очередь, сокращение мужской смертности. Борьба с алкоголизмом, вплоть до госмонополии на продажу крепкого спиртного. Запрет официальных суррогатов, в первую очередь, алкогольных газированных напитков (коктейлей в жестянках).

23. Ограничение скоростного режима на дорогах, усиление наказаний особо опасных нарушителей ПДД.

24. Благоприятствование увеличению рождаемости. Замужняя или одинокая беременная женщина не тратит деньги на медицинское сопровождение вынашивания: анализы, исследования, консультации, лекарства оплачивает государство. Реальная, а не нынешняя имитационная поддержка семей с детьми.

25. Бесплатная медицина, кроме косметических операций и абортов по «социальным показаниям». Увеличение зарплаты всему медицинскому персоналу государственных учреждений, что позволит более жестко спрашивать за работу. Развитие педиатрии, исключающее лимит на сложные операции для детей.

26. Не все регионы РФ в одинаковой демографической ситуации, подход дифференцирован. Необходимо выделить 20–30 особо проблемных субъектов РФ. К примеру, Тульская область, в которой сокращение населения началось еще в начале 80-х, в этот список войдет, а Дагестан — нет.

27. Кредиты на индивидуальное жилье связаны со стимуляцией рождаемости. Первый ребенок — государство оплачивает четверть стоимости жилья, второй — половину, третий — всю стоимость.

28. Среднее образование бесплатное повсеместно. Должно быть возрождено техническое образование, после 9-го класса — востребованные профессии, хорошее оборудование. Высшее образование бесплатное — с обязательной отработкой по специальности.

29. Восстановление образования, начиная со школьного. Зарплаты учителей столь высоки, что возможен реальный кастинг при приеме на работу. Разграничение платных и бесплатных услуг, прекращение поборов с родителей учеников и шантажа учителей, вынужденных собирать деньги.

30. Государственные и частные каналы обязаны передавать социальную рекламу. Воспитание моды на трудолюбие, образованность, вежливость.

Правопорядок, силовые ведомства

31. Борьба с организованной преступностью. Реформирование тюремной системы с полным устранением «тюремных университетов».

32. Борьба с тунеядством. Определенный срок пребывания на бирже труда, после — привлечение к общественным работам. Возрождение ЛТП, принудительное лечение от пьянства и наркомании по решению суда. За уклонение от армии — крупный штраф, даже после непризывного возраста.

33. Визовый режим со странами Средней Азии. Трудовые иммигранты работают с полным социальным пакетом или уезжают.

34. Временное сокращение оборонных расходов, сокращение генералитета. Повышение стандартов содержания и обучения военнослужащих.

35. Повышение уголовной ответственности за хранение и распространение наркотиков. Серьезные сроки, вплоть до пожизненного заключения, не рядовым торговцам, а боссам наркомафии.

Культура

36. Государство благосклонно относится к частному развитию современного искусства, но бюджетные деньги идут на поддержку классической культуры.

37. Льготы для книжных издательств. Государственные книжные сети. Книжные магазины в каждом крупном населенном пункте. Нулевая аренда, дешевая бумага.

38. На месте уничтоженного памятника культуры запрещено строительство сроком на 10 лет.

Примечания

1

Рональд Уилсон Рейган (6 февраля 1911 г., Тампико, Иллинойс – 5 июня 2004 г., Лос-Анджелес, Калифорния) – 40-й президент США (1981–1989 гг.). 33-й губернатор штата Калифорния (1967–1975 гг.). Также известен как актёр и радиоведущий.

(обратно)

2

Маре Фильюн (Марайс Вильюн) (2 декабря 1915 г., Робертсон, Западная Капская провинция, ЮАР – 4 января 2007 г., Претория) – президент ЮАР в 1978 и 1979–1984 гг., последний президент страны, выполнявший в основном представительские и церемониальные функции.

(обратно)

3

БАМ – Байкало-Амурская магистраль.

(обратно)

4

ТОЭ – теоретические основы электротехники.

(обратно)

5

ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению.

(обратно)

6

СЭВ – Совет экономической взаимопомощи.

(обратно)

7

НЭП – Новая экономическая политика.

(обратно)

8

Маркетинг (от англ. marketing – продажа, торговля на рынке) – это организационная функция и совокупность процессов создания, продвижения и предоставления ценностей покупателям и управления взаимоотношениями с ними с выгодой для организации. В широком смысле задачи маркетинга состоят в определении и удовлетворении человеческих и общественных потребностей.

(обратно)

9

ДАС – Дом аспиранта и стажёра.

(обратно)

10

АНБ – Агентство национальной безопасности США.

(обратно)

11

ЦКБ – Центральная клиническая больница.

(обратно)

12

ВПК – военно-промышленный комплекс.

(обратно)

13

ОСВ – Переговоры об ограничении стратегических вооружений.

(обратно)

14

ВТО – Всемирная торговая организация;

ГАТТ (англ. General Agreement on Tariffs and Trade, GATT) – Генеральное соглашение по тарифам и торговле.

(обратно)

15

mañana (исп.) – завтра.

(обратно)

16

casa (исп.) – дом.

(обратно)

17

electricista (исп.) – электрик.

(обратно)

18

rompio (исп.) – сломался.

(обратно)

19

va a ser bien (исп.) – всё будет хорошо.

(обратно)

20

Suomi passi (фин.) – финский паспорт.

(обратно)

21

МВФ – международный валютный фонд.

(обратно)

22

НПЗ – нефтеперерабатывающий завод.

(обратно)

23

«Отверточное» предприятие (макиладора, от исп. maquiladora – такса за помол муки) – промышленное предприятие сборочно-конвейерного характера с явными признаками международного разделения труда. Как правило, учредителями и главными управляющими макиладоры являются главы крупных иностранных корпораций – в первую очередь США, которые переносят сборку товаров в развивающиеся страны с дешёвой рабочей силой. Наиболее часто термин используется для описания американских сборочных предприятий в Мексике, расположенных, как правило, в непосредственной близости от американо-мексиканской границы.

(обратно)

24

КП – Коммунистическая партия.

(обратно)

25

Кэш (англ. cash) – сленговое обозначение наличных денег в США.

(обратно)

26

RCA (сокр от англ. Radio Corporation of America) – американская компания, существовавшая в 1919–1986 гг.

(обратно)

27

J.P. Morgan & Co. – коммерческое и инвестиционное банковское учреждение, основанное в США Джоном П. Морганом. Фирма предшественник двух крупнейших банковских учреждений – JPMorgan Chase и Morgan Stanley. В 1959 г. J.P. Morgan & Co. слился с основанным в 1886 г. банком Guaranty Trust Company of New York, и формально стал называться «Morgan Guaranty Trust Company». В 2000 г. банк был приобретён Chase Manhattan Bank для формирования JPMorgan Chase & Co., одного из крупнейших банков мира.

(обратно)

28

Джейкоб Генри (Якоб Генрих) Шифф (10 января 1847 г., Франкфурт-на-Майне – 25 сентября 1920 г., Нью-Йорк) – американский банкир еврейского происхождения, филантроп и общественный деятель

(обратно)

29

McDonnell Douglas – авиастроительная компания, базировавшаяся в Сент-Луисе, Миссури, США. Во второй половине XX века эта корпорация являлась крупным производителем военных самолетов и одним из крупнейших производителей коммерческих авиалайнеров. В 1997 г. McDonnell Douglas и Boeing объединились в компанию Boeing Company – крупнейшую мировую аэрокосмическую корпорацию.

(обратно)

30

Федеральная резервная система (ФРС, Федеральный резерв) – специально созданное 23 декабря 1913 года независимое федеральное агентство для выполнения функций центрального банка и осуществления централизованного контроля над коммерческой банковской системой Соединённых Штатов Америки.

(обратно)

31

Коммунистический интернационал (Коминтерн, 3-й интернационал) – международная организация, объединявшая коммунистические партии различных стран в 1919–1943 гг.

(обратно)

32

Семья Кэпвеллов, Ченнинг – персонажи американского телесериала «Санта-Барбара».

(обратно)

33

NASDAQ (сокр. от англ. National Association of Securities Dealers Automated Quotation – автоматизированные котировки Национальной ассоциации дилеров по ценным бумагам) – американский внебиржевой рынок, специализирующийся на акциях высокотехнологичных компаний.

(обратно)

34

Хедж-фонд (англ. hedge fund) – частный, не ограниченный нормативным регулированием, либо подверженный более слабому регулированию инвестиционный фонд, недоступный широкому кругу лиц и управляемый профессиональным инвестиционным управляющим. Отличается особой структурой вознаграждения за управление активами.

(обратно)

35

NASA (сокр. от англ. National Aeronautics and Space Administration) – Национальное управление по воздухоплаванию и исследованию космического пространства (США).

(обратно)

36

Капитализация – оценка стоимости фирмы на основе: а) ежегодно получаемой прибыли; б) её основного и оборотного капитала; в) рыночной стоимости её акций и облигаций.

(обратно)

37

Margin call (англ.) – требование о марже (дословный перевод) – требование брокерской компании или клиринговой системы внести дополнительное залоговое обеспечение, если цена на актив меняется таким образом, что внесенного залога или взноса не хватит на покрытие доли или гарантии.

(обратно)

38

SEC (сокр. от англ. The United States Securities and Exchange Commission) – агентство правительства США. Главный орган для надзора и регулирования американского рынка ценных бумаг.

(обратно)

39

CFTC (сокр. от англ. Commodity Futures Trading Commission) – независимое федеральное агентство США, созданное для контроля за исполнением Закона о товарных биржах.

(обратно)

40

Louisville Slugger Museum – бейсбольный музей в Луисвилле, Кентукки, США.

(обратно)

41

Аппалуза – порода лошади, популярная в США. Аппалуза хрупкого телосложения, но очень вынослива.

(обратно)

42

Лев Авнерович Леваев (родился 30 июля 1956 г., Ташкент) – израильский предприниматель и спонсор программ по развитию еврейства стран СНГ. По версии журнала Forbes на 8 марта 2007 г. личное состояние оценивается в $4,1 млрд. В 1980-е гг. Леваев приобретает акции компании «Африка-Исраэль» и становится членом её руководства. С 1997 г. Леваев – владелец и председатель Совета директоров компании. Он преобразует её в международную холдинговую и инвестиционную компанию, работающую в различных областях строительства и экономики. С 1 февраля 2008 г. компания «Африка-Исраэль» владеет компанией «Апогей-Металл» в России.

(обратно)

43

Фьючерс (фьючерсный контракт) (от англ. futures) – производный финансовый инструмент, стандартный срочный биржевой контракт купли-продажи базового актива, при заключении которого стороны (продавец и покупатель) договариваются только об уровне цены и сроке поставки. Остальные параметры актива (количество, качество, упаковка, маркировка и т. п.) оговорены заранее в спецификации биржевого контракта. Стороны несут обязательства перед биржей вплоть до исполнения фьючерса.

(обратно)

44

Шорт – (от англ. short selling – короткая продажа, короткая позиция, игра на понижение) – продажа акций, при которой торговец изначально (на момент продажи) не имеет акций, а берет их в кредит у брокера (маржинальное кредитование). Шорт необходим для игры на понижение.

(обратно)

45

Дотком (англ. dotcom, dot-com, так же возможно dot.com) – термин, применяющийся по отношению к компаниям, чья бизнес-модель целиком основывается на работе в рамках сети Интернет. Возник и получил распространение в конце 1990-х гг. в момент бума на интернет-бизнес.

(обратно)

46

Форекс (Forex, иногда FX, от англ. FOReign EXchange – зарубежный обмен) – рынок межбанковского обмена валюты по свободным ценам (котировка формируется без ограничений или фиксированных значений).

(обратно)

47

CBS Broadcasting Inc. (CBS) – американская телерадиосеть. Название происходит от Columbia Broadcasting System – прежнего юридического названия компании.

(обратно)

48

Трейдер (от англ. Trader) – торговец, спекулянт, действующий по собственной инициативе и стремящийся извлечь прибыль непосредственно из процесса торговли. Обычно подразумевается торговля ценными бумагами (акциями, облигациями, фьючерсами, опционами) на фондовой бирже.

(обратно)

49

MBA (сокр. от англ. Master of Business Administration) – магистр бизнес-администрирования – квалификационная степень в менеджменте (управлении).

(обратно)

50

Foreign Office – Министерство иностранных дел.

(обратно)

51

Когнитивный диссонанс (от латинских слов: cognitio – познание и dissonantia – несозвучность, нестройность, отсутствие гармонии) – состояние психического дискомфорта индивида, вызванное столкновением в его сознании конфликтующих представлений: идей, верований, ценностей или эмоциональных реакций.

(обратно)

52

Кейс (от англ. case – обстоятельства) – реальный случай, на котором разбираются теоретические идеи.

(обратно)

53

Шредер – устройство, бумагоуничтожитель

(обратно)

54

Bloomberg – один из двух ведущих поставщиков финансовой информации для профессиональных участников финансовых рынков. Основной продукт – Bloomberg Terminal, через который можно получить доступ к текущим и историческим ценам практически на всех мировых биржах и многих внебиржевых рынках.

(обратно)

55

Портфельный инвестор – инвестор, заинтересованный в максимизации прибыли непосредственно от ценных бумаг, а не в контроле над предприятием. К портфельным инвесторам относятся инвестиционные фонды, пенсионные фонды, страховые компании и т. д.

(обратно)

56

Опцион (лат. optio – выбор, желание, усмотрение) – договор, по которому потенциальный покупатель или потенциальный продавец актива (товара, ценной бумаги) получает право, но не обязательство, совершить покупку или продажу данного актива по заранее оговорённой цене в определённый договором момент в будущем или на протяжении определённого отрезка времени. При этом продавец опциона несёт обязательство совершить ответную продажу или покупку актива в соответствии с условиями проданного опциона.

(обратно)

57

Эмитент (англ. issuer) – организация, выпустившая (эмитировавшая) ценные бумаги для развития и финансирования своей деятельности.

(обратно)

58

Merrill Lynch – до 2008 г. крупный американский инвестиционный банк (финансовый конгломерат) (штаб-квартира – в Нью-Йорке), впоследствии был приобретен Bank of America и сейчас представляет собой подразделение данного банка.

(обратно)

59

AAA-класс – высший уровень надёжности. Рейтинги облигаций ниже BBB – считаются опасными для инвестирования и в просторечии называются junk bonds (мусорные облигации).

(обратно)

60

Паевой инвестиционный фонд (ПИФ) является имущественным комплексом, без образования юридического лица, основанным на доверительном управлении имуществом фонда специализированной управляющей компанией с целью увеличения стоимости имущества фонда. Таким образом, подобный фонд формируется из денег инвесторов (пайщиков), каждому из которых принадлежит определённое количество паёв.

(обратно)

61

«Откатная» схема заключается в том, что ответственное лицо заказчика, влияющее на выбор подрядчика или поставщика, получает от последнего определённый процент от суммы заказа в качестве «благодарности» за выбор.

(обратно)

62

Пейотль – североамериканский кактус.

(обратно)

63

Jim Beam – наиболее продаваемый по всему миру бренд бурбона.

(обратно)

64

Листинг – внесение акций компании в список акций, котирующихся на данной бирже, для допуска к биржевым торгам только тех акций, которые прошли экспертную проверку.

(обратно)

65

Wave3 – филиал компании NBC, самая первая телевизионная станция в Кентукки.

(обратно)

66

Баррель – единица измерения объёма нефти, равная 158,988 л.

(обратно)

67

Олег Антонович Гордиевский (род. 10 октября 1938 г., Москва) – бывший полковник первого главного управления КГБ СССР (разведка). С 1974 по 1985 гг. тайно работал также на британскую разведку (псевдоним – OVATION).

(обратно)

68

Игорь Сергеевич Гузенко (13 января 1919 г., село Рогачёво, Московская губерния – 8 июня 1982 г., Миссиссога, Канада) – перебежчик, бывший начальник шифровального отдела посольства СССР в Канаде, криптограф, передавший канадской стороне шифры и документы с данными советской агентуры.

(обратно)

69

Василий Никитич Митрохин (3 марта 1922 г., д. Юрасово Рязанской области – 23 января 2004 г., Лондон) – бывший сотрудник архивного отдела Первого главного управления КГБ СССР, впоследствии – перебежчик.

(обратно)

70

Виктор Суворов (псевдоним, настоящее имя – Владимир Богданович Резун; род. 20 апреля 1947 г., Барабаш, Приморский край) – бывший сотрудник легальной резидентуры ГРУ СССР в Женеве. В 1978 г. бежал в Великобританию. В СССР, по собственным словам, был заочно приговорён к смертной казни.

(обратно)

71

Аркадий Николаевич Шевченко (11 октября 1930 г. – 28 февраля 1998 г.) – советский дипломат. Чиновник самого высокого ранга из числа перешедших на Запад в годы Холодной войны.

(обратно)

72

Марк Рич (18 декабря 1934 г., Антверпен – 26 июня 2013 г.) – американский предприниматель, основатель крупной трейдинговой компании Marc Rich & Co. (сейчас носит название Glencore; контроль над компанией Рич утратил в 1993 г.), миллиардер. Его собственный капитал в 2012 г. составлял примерно $2.5 миллиарда. Скончался 26 июня 2013 г. в Швейцарии. Похоронен в Израиле.

(обратно)

73

День Колумба – праздник в честь годовщины прибытия Колумба в Америку, которое произошло 12 (21) октября 1492 г.

(обратно)

74

ZZ Top – американская блюз-рок-группа, основанная в 1969 г. в Хьюстоне, Техас.

(обратно)

75

Northrop Grumman Corporation – американская военно-промышленная компания, работающая в области электроники и информационных технологий, авиакосмической отрасли, судостроении. Образована в 1994 г. в результате слияния компаний «Northrop Corporation» и «Grumman Corporation». Штаб-квартира – в Лос-Анджелесе, Калифорния, США.

(обратно)

76

The Boeing Company – американская корпорация. Один из крупнейших мировых производителей авиационной, космической и военной техники. Штаб-квартира расположена в Чикаго, Иллинойс, США.

(обратно)

77

Lockheed Martin Corporation – американская компания, специализирующаяся в области авиастроения, авиакосмической техники, судостроения, автоматизации почтовых служб и аэропортовой логистики. Штаб-квартира – в городе Бетесда, Мэриленд, США.

(обратно)

78

Bechtel Corporation – крупнейшая инженерная и строительная компания в США, 9-я крупнейшая частная компания в США. Штаб-квартира компании расположена в Сан-Франциско, Калифорния, США.

(обратно)

79

General Dynamics Corporation – американская компания, один из крупнейших мировых производителей военной и аэрокосмической техники. Штаб-квартира – в пригороде Вашингтона городе Фоллс-Чёрч, Виргиния, США.

(обратно)

80

«Я пахал, как раб на галерах с утра до ночи. И делал это с полной отдачей сил» В. Путин.

(обратно)

81

Парагвайская война (война Тройственного альянса) – продолжавшаяся с 13 декабря 1864 г. по 1 марта 1870 г. война Парагвая против союза Бразилии, Аргентины и Уругвая. Началась в конце 1864 г. с конфликта Парагвая и Бразилии; с 1865 г. в войне принимали участие Аргентина и Уругвай. Результатом войны стало полное поражение Парагвая. Территориальные потери (почти половина земель страны), гибель большей части населения и уничтожение промышленности превратили Парагвай в одну из самых отсталых стран Латинской Америки.

(обратно)

82

Barings Bank (1762–1995 гг.) являлся старейшим торговым банком Лондона до своего краха, вызванного несанкционированными действиями одного из банковских служащих в 1995 г.

(обратно)

83

Династия Ротшильдов, известная также как Дом Ротшильдов или просто Ротшильды) – европейская династия банкиров и общественных деятелей еврейского происхождения, основанная в конце 18-го века. В 1816 году Ротшильды получили от императора Австрийской империи Франца II баронский титул и вошли в высший свет австрийского дворянства. Британская ветвь династии была принята во двор королевы Виктории. Считается, что на протяжении 19-го века Ротшильды имели наибольшее состояние в мире и в современной мировой истории.

(обратно)

84

Джон Дэвисон Рокфеллер (8 июля 1839 г., Ричфорд, Нью-Йорк – 23 мая 1937 г., Ормонд Бич, Флорида) – американский предприниматель, филантроп, первый долларовый миллиардер в истории человечества.

(обратно)

85

Ленский расстрел – трагические события 4 (17) апреля 1912 г. на приисках «Ленского золотопромышленного товарищества» («Лензолото»), расположенных в районе города Бодайбо на притоке Лены реках Витиме и Олёкме. В результате забастовки и последующего расстрела рабочих правительственными войсками пострадало, по разным оценкам, от 250 до 500 человек, в том числе 150–270 человек погибло. На момент забастовки 66 % акций «Лензолото» принадлежало компании «Lena Goldfields», которая была зарегистрирована в Лондоне. Акции компании торговались в Лондоне, Париже и в Санкт-Петербурге, 70 % акций находилось в руках русских бизнесменов.

(обратно)

86

Арбитраж (от фр. Arbitrage – справедливое решение) в экономике – несколько логически связанных сделок, направленных на извлечение прибыли из разницы в ценах на одинаковые или связанные активы в одно и то же время на разных рынках (пространственный арбитраж), либо на одном и том же рынке в разные моменты времени (временной арбитраж, обычная биржевая спекуляция)

(обратно)

87

Брюс Фредерик Спрингстин (23 сентября 1949 г., Лонг Брэнч, Нью-Джерси, США) – американский рок- и фолк-музыкант и автор песен. Стал известен благодаря своим рок-песням с поэтичными текстами, основной темой которых является его родина, Нью-Джерси. Двадцатикратный лауреат самой престижной премии в мире музыки – «Грэмми». Помимо этого, обладатель кинематографических премий «Оскар» и «Золотой глобус» за лучшие песни к лентам «Филадельфия» и «Рестлер».

(обратно)

88

Ингви Йоханн Мальмстин (урождённый Ларс Юхан Ингве Ланнербэк, 30 июня 1963 г., Стокгольм, Швеция) – легендарный шведско-американский гитарист-виртуоз, мультиинструменталист и композитор, один из основоположников неоклассического металла.

(обратно)

89

Николай Иванович Бухарин (27 сентября (9 октября) 1888 г., Москва, – 15 марта 1938 г., Коммунарка, Ленинский район, Московская область) – советский политический, государственный и партийный деятель. Член Политбюро ЦК ВКП(б) (1924–1929 гг.). В «профсоюзной дискуссии» 1920–1921 гг. Бухарин занимал позицию, которая им самим рассматривалась как «буфер» между основными сторонами спора: Лениным и Троцким. Он пытался доказать, что разногласия между участниками дискуссии основаны на недоразумении и напоминают спор человека, называющего стакан стеклянным цилиндром, и человека, называющего тот же стакан инструментом для питья. Ленин (считавший позицию Бухарина разновидностью троцкистской) использовал пример Бухарина со стаканом для популярного изложения некоторых взглядов марксизма, не понятых, с его точки зрения, Троцким и Бухариным (рассуждение Ленина получило впоследствии известность как «диалектика стакана»).

(обратно)

90

ОБХСС – отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.

(обратно)

91

Иран-контрас (также известен как «Ирангейт», по аналогии с «Уотергейтом») – крупный политический скандал в США во второй половине 1980-х гг. Разгорелся в конце 1986 г., когда стало известно о том, что отдельные члены администрации США организовали тайные поставки вооружения в Иран, нарушая тем самым оружейное эмбарго против этой страны.

(обратно)

92

Оливер Лоренс Норт (род. 7 октября 1943 г., Сан-Антонио, Техас, США) – бывший офицер морской пехоты США, известный своим участием в скандале Иран-контрас.

(обратно)

93

Бимини – район Багамских островов, состоящий из цепи островов.

(обратно)

94

«Кри́стис» (англ. Christie’s) — аукционный дом. Christie’s является лидером мирового арт-рынка. Совместно с аукционным домом «Сотбис» его доля составляет 90 % мирового рынка аукционных продаж антиквариата и предметов искусства.

(обратно)

95

Означает, что первая сделка совершилась по цене гораздо ниже, чем последняя вчерашняя. Когда такое происходит — трейдер, как правило, не успевает присоединиться к этому сильному движению, которое редко имеет продолжение в ту же сторону.

(обратно)

96

Плотина со шлюзом в районе Луисвилла.

(обратно)

97

Гавайская гирлянда из цветов живых или искусственных.

(обратно)

98

Так раньше в англосаксонском праве называли неизвестных ответчиков или неопознанные трупы при проведении расследований или судебных тяжб, что-то вроде Иван Иваныч Иванов.

(обратно)

99

Соответственно — неизвестные истцы.

(обратно)

100

100 $.

(обратно)

101

Английская идиома, переводится вроде как «подлинная вещь».

(обратно)

102

Адрес Нью-Йоркской фондовой биржи.

(обратно)

103

Фамильное гнездо Рокфеллеров.

(обратно)

104

Неформальное молодежное движение, отличающееся трепетным отношением к одежде, не надевавшие никогда одно и то же дважды.

(обратно)

105

S&l кризис — как называли его в США, длился он едва ли не десять лет, а итогом его было банкротство 747 сберегательных банков и выделение из бюджета на ликвидацию последствий от их деятельности 124 млрд долларов.

(обратно)

106

Все лобби должны зарегистрироваться у секретарей Палаты Представителей и в Сенате, объявив цели своей деятельности — очень милое решение: теперь-то коррупция поставлена на службу закону — с нее платятся НАЛОГИ — священная корова американской действительности.

(обратно)

107

86 см.

(обратно)

108

— 26 °C и —36 °C.

(обратно)

109

«Народное» прозвище членов Демократической партии.

(обратно)

110

В 1980 году усилиями подрядчика Texaco Wilson Brothers было уничтожено пресноводное озеро Пенёр, слившееся в заброшенные шахты. После экологической катастрофы оно восстановилось как соленое, но вся прежняя экосистема вокруг него была разрушена.

(обратно)

111

Танкер, расколовшийся на скалах у берегов Франции с 230 тысячами тонн нефти.

(обратно)

112

Международный аэропорт Милан-Линате имени Энрико Форланини (итал. Aeroporto di Milano-Linate) (ИАТА: LIN, ИКАО: LIML) — один из трёх аэропортов Милана, Италия.

(обратно)

113

Американский генерал, взятый заложником, 1981 г. и освобожденный итальянским антитеррористическим спецназом NOCS.

(обратно)

114

На этот раз итальянский генерал, убитый в марте 1987 г.

(обратно)

115

«Коррье́ре де́лла се́ра» (итал. Corriere della Sera — «Вечерний вестник») — ведущая итальянская ежедневная газета. Издаётся в Милане с 5 марта 1876 года. По данным статистического исследования 2005 года имела самый большой раскупаемый тираж среди газет Италии — около 620 000 экземпляров.

(обратно)

116

Американский вариант стакана для виски.

(обратно)

117

Деловой район Луисвилла.

(обратно)

118

Бюро разведки и исследований Госдепа.

(обратно)

119

CDS — Кредитный дефолтный своп — дериватив, один из биржевых инструментов, EDS — экзотические свопы — тоже способ делать деньги из облаков.

(обратно)

120

Угонщик.

(обратно)

121

Экономисты, выдвинувшие одноименные гипотезы и теоремы.

(обратно)

122

Слияния и поглощения.

(обратно)

123

Выкуп компании в кредит, под обеспечение активами покупаемой компании.

(обратно)

124

Все виды сделок — разновидности LBO.

(обратно)

125

Кредитный дефолтный своп — дериватив, дата и место рождения — 1997 год, JP Morgan Chase, смысл его состоит, если по-простому, в страховании рисков кредитования. Если Банк А выдал кредит предприятию В, но сомневается в его возврате, он покупает у стороннего банка или страховой компании С эту бумагу CDS, которая гарантирует возврат банку А его денег. Но, поскольку эта бумага тоже чего-то стоит, то для кредитуемого предприятия В стоимость кредита — проценты — увеличатся на сумму CDS.

(обратно)

126

Кредитная нота — тоже инструмент сомнительной ценности для реальной экономики.

(обратно)

127

Тюрьма.

(обратно)

128

Соучредитель Vitol — вечного конкурента «Марк Рич и Ко»-Glencore.

(обратно)

129

Юридическое слэнговое название оффшорных операций по минимизации налогообложения, применяемых всеми крупнейшими корпорациями — от Apple и Google до Лукойла. Пример с оптимизацией налогообложения от Apple особенно показателен: при прибыли в 23 млрд. долларов, эти умельцы платят налогов на… 18 миллионов!!!! долларов — это 0,01 % — такое не снилось никакому Ходорковскому!

(обратно)

130

Старый океанский лайнер «Юнайтед Стейтс», бывший некогда самым быстрым в мире — рекорд не побит до сих пор, самым комфортабельным и большим. Ко времени повествования уже лет двадцать гниет в порту Вирджинии Бич, а в 1993 будет ремонтироваться на верфях Севморзавода в Севастополе, где местные работяги растащут с него по домам все ценное.

(обратно)

131

Глава Дженерал Электрик в то время.

(обратно)

132

Резиденция Урхельского епископа — второго номинального патрона княжества, деньги, о которых упоминает Персен — ежегодная дань подданных своим номинальным князьям.

(обратно)

133

Оксфорд.

(обратно)

134

Кэмбридж.

(обратно)

135

Адрес Федерального Резервного Банка Нью-Йорка, крупнейшего в мире хранилища золота — около 7000 тонн, 95 % которого — золотые запасы иностранных государств: Германии, Голландии, Франции, Бразилии, Японии, Китая и т. п.

(обратно)

136

Камдессю, Мишель — директор-распорядитель МВФ 1987–2000 гг.

(обратно)

137

О фундаментальной несовместимости — выдержка из «Стратегия национальной безопасности США» 1988 года.

(обратно)

138

Штаб-квартира МВФ находится в Вашингтоне (Округ Колумбия).

(обратно)

139

Рябев Л. Д. — министр среднего машиностроения СССР в то время.

(обратно)

140

Иван Драго — персонаж из «Рокки», русский боксер. Исп. Д. Лундгрен.

Полковник Подовский — персонаж из «Рэмбо. Первая кровь-2».

(обратно)

141

Кучерский Н. А. — в то время директор НГМК.

(обратно)

142

Сигедин В. Н. — в то время первый секретарь Навоийского обкома КПСС.

(обратно)

143

Зарапетян З. П. — первый директор НГМК, отстроивший этот центр золотодобычи. Герой Труда.

Славский Е. П. — министр среднего машиностроения СССР в 1957–1986 годах (с небольшим перерывом в 63–65), трижды Герой Труда, десятикратный кавалер Ордена Ленина и прочее-прочее-прочее.

(обратно)

144

Алан Гринспен — всемирный финансовый гуру, автор фразы «Нет пределов пополнению ликвидности» (что значит — денег можно делать сколько угодно), в те годы глава ФРС. В молодости был отъявленным сторонником «золотого стандарта».

(обратно)

145

Николас Фредерик Брейди — министр финансов США, создатель «Плана Брейди», пришедшего на смену «Плану Бейкера» по выводу из кризиса латиноамериканских стран с помощью займа в виде долларовых облигаций для их дальнейшей перепродажи. В наибольшем выигрыше, как обычно, США.

Джеймс Аддисон Бейкер — секретарь Казначейства США, автор «Плана Бейкера», целью которого был вывод 15 стран Латинской Америки из затяжного кризиса с помощью кредитов Всемирного Банка с обязательным проведением структурных реформ. Это ему Шеварднадзе сдал часть акватории Берингова моря.

(обратно)

146

Индекс Доу-Джонсона.

(обратно)

147

LIBOR — средневзвешенная ставка межбанковского кредита в Лондоне. Т. е. средняя стоимость кредитования друг друга банками — это по сути и есть стоимость денег. Высчитывается простым опросом по телефону соответствующих банков и подсчетом среднего значения.

Балтийский (сухой) фрахтовый индекс BDI — средняя за день ставка перевозки грузов на Балтийской Бирже, которая располагается…. разумеется в Лондоне. Чем он выше — тем благополучнее дела в европейской экономике.

(обратно)

148

Across the board — движение по всему борту (судну) — согласованное движение рынка в одном направлении, когда дорожает или дешевеет все, невзирая ни на какие различия.

(обратно)

149

Эти десять пунктов в 1989 году были оформлены как Вашингтонский консенсус — именно их всеми силами стремились соблюсти Гайдар и Чубайс несколько позже.

(обратно)

150

Леди с Тредниддл — Банк Англии.

(обратно)

151

Вексельная гора (bill mountain) — учтенные векселя, хранящиеся в Банке Англии.

(обратно)

152

«Бабушкины облигации» (Granny bonds) — облигации, выпущенные впервые в Британии в 1970-х годах, как часть пакета мер по обеспечению пенсионеров — доходность по ним позволяла не бояться инфляции. Первоначально их могли покупать только люди пенсионного возраста, позже это требование сняли.

(обратно)

153

Далал Стрит, Бай Стрит, — соответственно индийская и канадская фондовые биржи.

HSBC Holdings plс. — один из крупнейших в мире банковских конгломератов. И хотя называется он «Гонконгско-Шанхайской банковской корпорацией», штаб-квартиру имеет в Лондоне и в правлении почти нет китайцев.

(обратно)

154

Накупить побольше мусора — речь идет о мусорных облигациях, в том числе о бумагах Майка Милкена.

Бумаги неинвестиционных рейтингов — ниже ВВВ, спекулятивные, высокорисковые инструменты, неспециалистам с ними лучше не связываться. Да и специалистам лучше их продавать, чем покупать.

(обратно)

155

Раскупались как горячие пирожки — прямая калька с английского sell like hot cakes.

(обратно)

156

Схема Понци — финансовая пирамида. Впервые массово пострадали вкладчики американца Понци, по имени которого с тех пор называют все пирамиды.

(обратно)

157

1613 год — дата основания первого банка из тех, что вошли в группу Standard Chartered. Версия конспирологическая, документального подтверждения не найдено. Вполне вероятно, вброшена в информационное поле неким В. Герасимовым или Э. Ходосом.

(обратно)

158

Lloyd — страховой рынок в Лондоне, корпорация, не являющаяся страховой компанией, но объединяющая несколько тысяч участников, среди которых в те годы большинство были физические лица, а сейчас, после череды кризисов — юридические.

(обратно)

159

Padrino — глава мафиозной семьи, крестный отец.

Консильери — советник мафиозного босса.

(обратно)

160

Council оf Lloyd's — Совет Ллойд, высший орган управления рынком.

(обратно)

161

Оборотка — свободные денежные средства предприятия, используемые в текущей деятельности (зп, закуп материалов, логистика и т. п.).

(обратно)

162

Аффилированное лицо — предприятие (человек), способные влиять на деятельность юридических и физических лиц.

(обратно)

163

Payback — обратный выкуп акций, когда предприятие-эмитент скупает на рынке свои собственные бумаги.

(обратно)

164

Дайм — монета в 10 центов. Разумеется, не ржавеет.

(обратно)

165

Slaughter and Maу — юридическая фирма, лидер «магического круга», где состоит вместе с Clifford Chance, Linklaters, Freshfields Bruckhaus Deringer и Allen & Overy.

(обратно)

166

RBS — Royal Bank of Scotland — еще один банковский монстр, возможно, крупнейший в мире по размеру активов, обладающий правом выпускать шотландские банкноты — фунты, имеющие свободное хождение по территории Соединенного Королевства. Принадлежит ныне английскому правительству.

(обратно)

167

В штате Миссисиппи закон об отмене рабства был ратифицирован только 1995 году, а окончательно вступил в действие только в 2013!

(обратно)

168

Кот Хамфри, названный по имени одного из героев сериала «Да, господин министр», долгие годы (1988–2006) служил мышеловом при кабинете Премьер-министра Великобритании. Обходился британскому бюджету в десяток раз дешевле, чем его предшественник.

(обратно)

169

«Шоу Фрая и Лори» — английское шоу с абсурдными диалогами.

Эддингтон и Хоторн — актеры из сериала «Да, господин министр».

(обратно)

170

Эдвард Бернейс — племянник З. Фрейда, «отец» современного PR, автор книги «Пропаганда» (1928 г), навсегда изменившей лицо рекламы, и способов общения власти с народом. Человек, научивший корпорации манипулировать общественным сознанием и научно отменивший принцип «спрос рождает предложение». Говорят, Геббельс учился на его трудах.

(обратно)

171

Парижский клуб — неформальная организация стран-кредиторов, занимающаяся «утрясанием» долгов одних государств перед другими. В отличие от этого клуба, Лондонский клуб занимается «утрясанием» государственных долгов перед частными кредиторами.

(обратно)

172

Гостев Б. И. — в 1985-89 гг. министр финансов СССР, был ярым сторонником высокого налогообложения кооператоров, чтобы не происходило расслоения общества по степени доходов.

(обратно)

173

Ситуация с долгами СССР — ровно такая как описана, разве что вступление в Парижский клуб относится к 1997 году (только тогда внешний долг СССР и его правопреемницы России вырос до 150 млрд). Но я практически уверен, что по заведенной международными бюрократами практике, переговоры о том начались лет за десять до того. Поэтому не слишком фантастика, что ситуация всплыла несколько раньше.

(обратно)

174

Боб Денар (наст. Жильбер Боржо) — профессиональный французский наемник, бывший майор французской жандармерии, совершивший десяток переворотов в «странах третьего мира» — в основном смещая прокоммунистически настроенных правителей вроде П. Лумумбы в Конго. В описываемое время живет на захваченных им в 1977 году Коморских островах, где пробудет до 1993 г, примет ислам и обзаведется новым именем — третьим в жизни — Мустафа. Есть мнение, что слава Б. Денара (в отличие от его коллег по цеху — Майка Хоара, Джерри Пюрена, Роджера Фолька и других) полностью высосана из пальца самим героем и что реально последний раз он был «в поле» в 1967 году, а все остальное — хорошая самореклама.

(обратно)

175

Куатемок Карденас — конкурент реального президента Месики Салинаса на выборах 1988 года. В реальной истории при спорном результате Президентом был признан Карлос Салинас — выпускник Гарварда, представитель партии ИРП, правящей в Мексике под американскую дудку с 1952 года. В этой версии истории победил его противник.

Куатемок Карденас выступал за объявление моратория на выплату гигантского госдолга Мексики, за остановку приватизации крупнейших мексиканских предприятий. Но к власти протащили Салинаса, который продолжил политику предшественника Мигеля де ла Мадрида, поддерживал крупный капитал Мексики и США и привел страну к банковскому «текила-кризису», разразившемуся в 1994 году.

(обратно)

176

Концепция «крысиного короля» (авторство установить не удалось) в переложении к человеческому обществу подробнее на сайте agaroza.com. Предполагается, что подобная «технология» всерьез могла повлиять на развал СССР.

(обратно)

177

Harrods — один из самых известных магазинов Лондона.

(обратно)

178

Случай из жизни, абсолютно реальный, только туристка была не вторым, а первым секретарем горкома комсомола.

(обратно)

179

ВНИИС — Воронежский НИИ связи.

(обратно)

180

ЦТУ — Центральный телефонный узел города.

(обратно)

181

Hutchinson Wampoa — одна из крупнейших в Азии компаний, занимающаяся всем подряд — от содержания портов и банкинга до торговли ширпотребом и недвижимостью.

О Майке Квоне и его SRM говорилось в 3 части ДП.

(обратно)

182

События в Алжире — конец 50-х, начало 60-х годов, когда уже состоялась «пражская весна» 1956 года, где «злобный коммунистический режим» убил аж 108 человек (по подсчетам Чешского института тоталитарных режимов в 2008 г). В Северной Африке французские «умиротворители» убивали феллахов тысячами, вырезали и переселяли целые города — и все было нормально, они были в своем праве, наводили конституционный порядок. Примерно тем же самым занимались просвещенные голландцы в Индонезии, англичане по всему миру — и ни одна газета (за исключением советских) не находила в их действиях состава преступления.

(обратно)

183

Первое выступление на площади Тяньаньмэнь — 1976 год, перед смертью Председателя Мао. История интересная, но выходит за рамки повествования. Однако иллюстрирует, что никогда компартия Китая не была единым целым — в ней всегда бродили разные точки зрения, часто временно подчиняясь какой-нибудь одной.

(обратно)

184

О кроликах и Наполеоне: имеется в виду эпизод с неудавшейся охоты (1807 г) императора и его свиты, посвященной Тильзитскому миру, на 3000 кроликов, которые вместо того, чтобы сбежать от охотников, сами набросились на людей и вынудили их бежать. А все дело было в том, что закупленные для охоты кролики были не дикими, а домашними и восприняли группу людей не как угрозу, а как кормильцев.

(обратно)

185

Fuji Bank, Sumitomo Bank, Sanwa Bank и Bank of Tokyo — кто помнит названия этих банков, в конце 80-х — начале 90-х бывших крупнейшими в мире? Где все их капиталы?

(обратно)

186

Младший сын Дэна Сяопина — Дэн Жун работал профессором Рочестерского университета.

(обратно)

187

Лукойл — если отбросить шелуху, то именно так в чистом виде выглядела идея господина Алекперова. Это уже потом, при Черномырдине, появились заявления «Интересы Лукойла — это интересы России» (или наоборот) и под это дело — налоговые освобождения, месторождения и т. п.

(обратно)

188

Dawns Here are Quiet — «Зори здесь тихие».

(обратно)

189

Ноузи Паркер — любопытная Варвара.

(обратно)

190

Northolt Jet Centre — аэродром королевских ВВС в Лондоне, обслуживающий и частных клиентов.

(обратно)

191

I-65 — автомагистраль.

(обратно)

192

West Market между первой и восьмой улицами — основной деловой район Луисвилла.

(обратно)

193

Senza testa — безголовый, nessuno ascolta — никого не слушает.

(обратно)

194

Уильям Кейси — в 1981–1987 гг. директор ЦРУ. Флойд Кларк — четверть века отдал ФБР, в нашей истории дослужился до поста Директора, но в измененной реальности стал главой ЦРУ.

(обратно)

195

«Рулевой» Apple в те годы — Джон Скалли, бывший Президент PepsiCo.

(обратно)

196

Иосия Харлан — насквозь историческая фигура.

(обратно)

197

«…зарабатывает до сотни процентов» — Фролов имеет в виду банковский мультипликатор.

(обратно)

198

ADR — депозитарные расписки — суррогат акций.

ABS — складские расписки; ценные бумаги, обеспеченные активами — продукт секьюритизации, монетизирующий уже вообще что попало: от платежей по кредитке до будущих гонораров за ненаписанные книги или песни.

(обратно)

199

Зашортить — играть на понижение.

(обратно)

200

Уклонение от налогов в Индонезии — сущая правда. За период с 1970 по 1995 год таким образом компания сэкономила около 3,5 млрд. долларов.

(обратно)

201

Международный республиканский институт (IRI) — как водится некоммерческая организация по продвижению демократии в отдельные страны (осуществил свои программы в 100 отдельных странах и сейчас активен в 70). Председатель — небезызвестный российской публике кандидат в Президенты США Джон Маккейн, отбывший в сенаторах несколько сроков, замешанный в коррупционных скандалах (Пятерка Китинга) и т. д. и т. п.

(обратно)

202

Ндрангета — малоизвестная мафиозная группировка, корни которой в Калабрии, самой нищей провинции Италии. Однако, по мнению некоторых «аналитиков» Ндрангета — самая могущественная преступная группировка Западной Европы (а, возможно, и мира — в силу своей глобальности).

(обратно)

203

О другой битве в то же время на том же месте — цитата из Альфонса Алле.

(обратно)

204

1973 год, когда рассчитывалась себестоимость перевозок ж\д транспортом в СССР актуален и по сию пору. Никто в РЖД эти расходы не пересчитывал и доныне. Пользуются коэффициентами и плюют на экономику с высокой колокольни.

(обратно)

205

Николай Иванович Рыжков в те годы Председатель Совмина СССР.

(обратно)

206

Егор Кузьмич Лигачев в 1988–1989 гг прочитал в ведущих американских университетах курс научного коммунизма по приглашению своего приятеля Стива Коткина — известного советолога.

(обратно)

207

Ленинградский банк «Патент» ныне называется «Викинг»; расположенный по адресу: Невский проспект, 35 — это и есть старейший из ныне живущих российский коммерческий банк.

(обратно)

208

«Вопросы экономики» N8 за 1989 год.

(обратно)

209

Егоров Сергей Ефимович — в то время Председатель правления Госбанка РСФСР (Управляющий Российской республиканской конторой Госбанка СССР).

(обратно)

210

Камербанд — специальный широкий пояс под смокинг.

(обратно)

211

Пластрон — предок нынешнего галстука.

(обратно)

212

Шайры — лошади-тяжеловозы.

(обратно)

213

Собачий остров — район в центре Лондона с трех сторон окруженный Темзой.

(обратно)

214

Кушал — видимо, имеется в виду Кушал Пал Сингх, один из богатейших людей в Индии того времени. Да и сейчас он уверенно в индийской пятерке. Сфера интересов — недвижимость в Гургане. В молодости (до 30-ти лет) работал на индийскую разведку (вообще, мне все чаще кажется, что за любым большим состоянием видны уши разведки и банков). Во время кризиса 2008 потерял около 80 % своего состояния (почти 30 млрд. $).

(обратно)

215

Орден почетного Легиона (звание кавалера) получил египтянин Моххамед аль-Фаейд в 1979 за необыкновенный ремонт купленного им парижского отеля Ritz. Чуть позже, за восстановление исторического шато он получил звание офицера Почетного Легиона. Папа того Доди аль-Файеда, в чьей машине упокоилась леди Ди. «Липовым фараоном» его называли за самостоятельно добавленную приставку «аль» к фамилии.

(обратно)

216

Гургаон — административный район в Индии, соседний с Дели, ставший с начала 1990-х годов «индийской Меккой бизнеса». Там ныне расположены офисы крупнейших транснациональных компаний — от GE до Coca-Cola и Ericsson.

(обратно)

217

Джек Уэлч — в 1981–2001 гг. глава General Electric. И если кто-то думает, что это только лампочки и выключатели, он сильно ошибается. GE — это американское все, это крупнейшая в мире небанковская корпорация, выпускающая широчайший ассортимент — от пресловутых лампочек до томографов, пулеметов и атомных электростанций.

(обратно)

218

Бридж — карточная игра.

(обратно)

219

Аскот, Гудвуд, Эпсом, Эйнтри — ипподромы для самых значимых скачек в Англии.

(обратно)

220

Черчилл-даунс — ипподром в Луисвилле, где каждый июнь проводятся самые грандиозные и значимые скачки в США — Кентукки дерби.

(обратно)

221

Кот-д'Азур в Канье — ипподром неподалеку от Ниццы (и Канн). Один из лучших английско-подобных в Европе, имеющий и обычное и дерновое покрытие дорожек. Но он тоже овальный.

(обратно)

222

Шергар — чемпион Эпсома 1981 года.

Нэшван, Олвосми, Гай Хэрвудс — фавориты забегов в 1989 году. Нэшван — безусловный чемпион сезона.

(обратно)

223

Грог в английском флоте был запрещен в 1970 году. До этого английский матрос мог ежедневно рассчитывать на полпинты (четверть литра) грога, сделанного по классической рецептуре из 80-ти градусного рома и теплой воды с сахаром. И эти люди постоянно говорят о русском пьянстве?

(обратно)

224

Хаавельмо и Алле — лауреаты Нобелевских премий 1989 и 1988 гг. соответственно.

(обратно)

225

Лоусон Найджел — министр финансов в кабинете М. Тэтчер. Английский «Чубайс». Это он проводил приватизацию в Британии, боролся с безработицей и инфляцией. Итогом стал кратковременный (1988–1989) Lowson Boom, вызвавший быстрое сокращение безработицы вдвое, но спровоцировавший инфляцию с 3-х до 8-ми %%, а потом и до 15 и даже до 18 %, а потом и безработица вернулась к прежнему уровню. Это происходило в Великобритании конца правления Тэтчер. «Триумф» школы монетаристов. Все наши Гайдары и Чубайсы прекрасно знали о методах Лоусона и производимом эффекте, но предложить ничего умного не смогли. Светочи экономической мысли. Плохим танцорам известно что мешает.

(обратно)

226

Толстяк Найджел — при росте 178 см, Лоусон весил больше 105 кг и после выхода в отставку занялся похудением, сбросил 30 кг, написал об этом книгу и в Британии определенную известность получила «Диета Лоусона».

(обратно)

227

Сэр Алан Уолтерс — советник по экономике у М. Тэтчер, вице-президент страхового гиганта AIG. Находился в постоянной и жесткой конфронтации с Лоусоном.

(обратно)

228

Коммодити — биржевые товары (нефть, какао, сахар, бананы, пшеница, хлопок) — все, что может быть более-менее стандартизовано и торгуемо на товарных биржах.

(обратно)

229

WASP — White Anglo-Saxon Protestant — условно говоря «опора Америки», средний избиратель.

(обратно)

230

Хорст Камински — глава Госбанка ГДР в те годы.

(обратно)

231

Хильмар Коппер — глава Deutsche Bank в 1989 году.

(обратно)

232

КоКо — Der Bereich Kommerzielle Koordinirung — специальный отдел (по сути коммерческая фирма) в недрах Министерства внешней торговли ГДР, занятый добычей иностранной валюты.

(обратно)

233

Красный гид Мишлен — ресторанный справочник, одно лишь упоминание в котором говорит о небывалом достоинстве заведения.

(обратно)

234

Эгон Кранц — последний Генеральный секретарь ЦК СЕПГ.

(обратно)

235

Сан-Карлос-де-Барилоче — город в Аргентине, куда (по слухам) переправлялись нацистские военные преступники, и где они тихонько продолжали жить, разыскиваемые всем «цивилизованным» миром.

(обратно)

236

Алекс Озенберг — представитель Deutsche Bank в Восточной Европе в 1989 году.

(обратно)

237

Войцех Ярузельский в 1981 году объявил в Польше военное положение и прекратил на время деятельность «Солидарности». Обошелся своими силами, категорически отклонив возможность участия войск СССР в операции умиротворения поляков.

(обратно)

238

Analyse der?konomischen Lage der DDR mit Schlu?folgerungen — реальный документ написанный и представленный Правительству ГДР полковником Шальком в октябре 1989 года.

(обратно)

239

BND — западногерманская разведка Bundesnachrichtendienst.

(обратно)

240

Тидге Ханс-Йоахим — знаменитый перебежчик из ФРГ в ГДР в 1985 году, курировавший в контрразведке ФРГ (BfV) отдел ГДР.

(обратно)

241

«Я вас всех любил» — такие слова говорил в свое оправдание реальный Эрих Мильке на судебном процессе.

(обратно)

242

Портрет безбородого мужчины художника Ганса из Шваца был размещен на банкноте достоинством в 500 марок.

(обратно)

243

Эгон Мюллер — профессор права, один из самых дорогих адвокатов в ФРГ в те годы. В реальной истории как раз и занимался оправданием деятельности Лисовски.

(обратно)

244

Рудольф Пухта — глава западноберлинского Dresdner Bank в 1989.

(обратно)

245

Спутниковый телефон — очевидцы деяния Моста рассказывали, как он бегал по зданию Госбанка с подобным аппаратом, предоставленным ему DB и вел по нему во дворе здания переговоры со своими новыми хозяевами еще будучи вице-президентом Госбанка.

(обратно)

246

«Хвала и слава» — перевод Е. Туганова.

(обратно)

247

Ground Zero — парк во внутреннем дворе Пентагона.

(обратно)

248

Lost Angels — лагерь банкиров и военных подрядчиков.

Hillside — лагерь военных.

(обратно)

249

Первый республиканский банк Техаса — история крушения реальна. Один из пионеров «электронного банкинга», благодаря чему быстро выбился на вершину финансового мира. Переоценка менеджментом банка состояния рынков недвижимости и избыток проблемных кредитов — одна из первых глобальных жертв рейганомики. Самое дорогое банкротство в США на 1988 год — активы банка перед банкротством оценивались в 33, 4 млрд. $. Только по застрахованным вкладам FDIC выплатила вкладчикам 3,9 млрд. $.

(обратно)

250

Harken Energy — контора Буша-младшего. Небольшая, но тогда предполагалось, что очень перспективная (в силу необыкновенного административного ресурса Буша-папы).

(обратно)

251

Гарольд Браун — министр обороны в правительстве Джимми Картера. В текущей реальности после победы на выборах Майкла Дукакиса (демократа) в Пентагоне вновь командует мистер Браун, а не бушевский Дик Чейни. Сам Д. Г. У. Буш нынче вернулся к банковской деятельности в Хьюстоне, к благотворительности, представительским функциям в Совете по международным отношениям и чтению лекций в университетах о своей бытности вице-президентом США.

(обратно)

252

Лорд Сэндвич — Джон Монтегю, лорд Сэндвич, английский политический деятель времен американской войны за независимость.

(обратно)

253

Ее Величества Почтеннейший тайный совет — реальный орган оперативного управления Великобританией (и странами-членами Содружества).

(обратно)

254

Оливер Норт — подполковник, участник скандала «Иран-контрас» 1986–1988 гг.

(обратно)

255

BCCI — Международный банк кредитования и коммерции. Создан в начале 70-х пакистанским предпринимателем Абеди. К концу 80-х стал одним из крупнейших в мире. Обзавелся четырьмя сотнями филиалов в семидесяти восьми странах. Был задействован практически во всех скандалах тех лет — от поставок оружия моджахедам до содержания колумбийских наркокартелей. Имел тесные связи с кучей разведок.

Джон Керри — тот самый, который сейчас Госсекретарь США.

(обратно)

256

Прихватив деньги вкладчиков… — так и случилось. Пропали 16 млрд. $ из имевшихся на счетах 23 млрд. И по сей день никто не знает, куда делись деньги.

(обратно)

257

О президентском заявлении и исполнительном приказе — Рон Пол, «Манифест революции».

(обратно)

258

Круглое поле — одна из театральных площадок Богемской рощи.

(обратно)

259

Джон Негропонте и в самом деле уморительный персонаж — там, где он бывал в роли посла США, обязательно что-нибудь происходило. Гондурас, где его подопечные убивали монахинь, Мексика, Ирак — отличный послужной список. После ухода из власти получил очень хорошую должность в McGraw-Hill, которая, если кто-то не знает, занимается газетами, журналами и владеет небольшим (крупнейшим в мире) рейтинговым агентством Standard Poor's.

(обратно)

260

«Розовые листы» — списки акций для внебиржевой торговли. Покупающий их инвестор никогда не знает реальное финансовое положение компании-эмитента и должен ориентироваться на ту лапшу, которую ему вешает на уши брокер. Выпускает эти pink sheets организация NBQ.

(обратно)

261

Junk bonds — мусорные облигации.

(обратно)

262

Туз с Уолл-стрит — прозвище Алана Гринберга, исполнительного директора Bear Stearns, компании, уже в то время контролирующей 8 % всех сделок, проходящих через Нью-Йоркскую фондовую биржу.

(обратно)

263

Тадж-Махал — казино, послужившее причиной банкротства Трампа.

(обратно)

264

Вернуться к Короне — в 2012 году часть прибыль компании Crown Estate была приватизирована между членами семьи Виндзоров в разных пропорциях.

(обратно)

265

Chatham House — неофициальное название Королевского института международных отношений.

(обратно)

266

В Хэмптоне находятся корпуса ЦРУ. В известном всему миру Лэнгли — штаб-квартира.

(обратно)

267

Автор знает, что Lake Point Tower имеет 70 этажей.

(обратно)

268

Речь идет о Шоулзе, Мертоне и фонде LTCM.

(обратно)

269

Mercator — об этом банке и Гиффене — абсолютная правда.

(обратно)

270

Автор знает, что Jane's FS в 1990 г. не издавался.

(обратно)

271

Kapusta — БРЗК «Урал» по классификации НАТО.

(обратно)

272

Гримальди — княжеская династия Монако.

(обратно)

273

Фанариоты — см… хотя бы Википедию. «Черная знать» — там же.

(обратно)

274

Simon&Shuster — одно из крупнейших в США и мире издательств.

(обратно)

275

Маргрете II — королева Дании, известная своими дизайнерскими работами в области театрального костюма.

(обратно)

276

Кантакузины, Гики, Кантемиры — все обласканы российской короной, всем даны княжеские титулы за не очень понятные заслуги.

(обратно)

277

Каудильо (вождь, фюрер) — Франсиско Франко, правитель Испании в 1939–1975 гг.

(обратно)

278

Гесперия — так называлась Западная часть Римской империи. Восточная — Византия.

(обратно)

279

От филателистов и нумизматов — будете смеяться, но был и такой депутат.

(обратно)

280

Бедлам — знаменитый лондонский сумасшедший дом.

(обратно)

281

Mioche — малыш, карапуз (фр.)

(обратно)

282

О ярмарочных ведьмах — реальный эпизод истории во время губернаторства Дукакиса в Массачусетсе. Речь идет о Лори Кэбот.

(обратно)

283

Гринспен, уже будучи в должности Председателя ФРС, бывал в Москве несколько раз в период горбачевской перестройки — 1987–1991 гг. Читал лекции по рыночной экономике перед высшим партактивом, перезнакомился со всеми реформаторами — от Геращенко и Ситаряна из Госплана до Гайдара и Немцова, для всех них стал добрым феем.

(обратно)

284

«Большой взрыв» — польский вариант нашей «шоковой терапии», начавшийся годом раньше.

(обратно)

285

MAE — так раньше называлось министерство иностранных дел Испании.

(обратно)

286

СЕСИД — Centro Superior de Informacion de la Defensa — CeSID — испанская разведка с 1976 до 2001 года. О прослушке короля и высших государственных лиц — правда. За это и была расформирована, а руководство получило реальные тюремные сроки. Добытые сведения, кстати, продавались испанскому «Моргану» — супербанкиру Марио Конде, который пытался этим шантажировать свое правительство.

(обратно)

287

Журден — главный герой «Мещанина во дворянстве» Ж. Б. Мольера.

(обратно)

288

Chemical Bank — ныне известен как Morgan Chase. Bache Co — в недавнем прошлом часть Wachowia Co.

(обратно)

289

…у филателиста — вероятно, имеется ввиду князь Монако Ренье III, известный своими достижениями в коллекционировании марок.

(обратно)

290

«Большая пятерка» — крупнейшие голливудские кинокомпании, контролирующие вместе около 90 % американского кинорынка.

(обратно)

291

Фригольд, копигольд, вилланское держание — формы средневековой аренды земельных наделов.

(обратно)

292

Джулиано Амато — лидер итальянских социалистов, в РИ доросший до поста премьер-министра.

(обратно)

293

Франческо Коссига — в те годы Президент Италии, один из самых заслуженных итальянских политиков, по популярности сравнимый разве что с недавним гением — Берлускони.

(обратно)

294

Первый Консул — Наполеон. В те годы он еще не стал Императором.

(обратно)

295

Арбитраж — имеется в виду арбитражная сделка.

(обратно)

296

HM Revenue & Customs — британская налоговая служба.

(обратно)

297

«Кровавый кодекс» — о нем есть хорошая книга Артура Кестлера «Размышления о висилице», переведенная на русский язык.

(обратно)

298

О гоп-стопщиках, подающих иск в суд для того чтобы судья справедливо разделил награбленное — реальный случай из английской юридической практики.

(обратно)

299

Хайек, Бьюккенен, Стиглер, Алле — перечислены Нобелевские лауреаты по экономике.

(обратно)

300

Texas shoot-out (техасская разборка) — один из видов разрешения тупиковой ситуации в споре за какой-нибудь актив. Процесс происходит следующим образом: один акционер предлагает другому купить его часть акций по определенной цене. При этом получивший предложение, может либо принять его и продать свои акции по предложенной цене, либо сделать встречное предложение и предложить за пакет первого акционера цену выше и первый акционер не вправе отказаться от сделки, кроме как задрать цену еще выше.

(обратно)

301

Билл Гросс — сооснователь инвестиционной компании PIMCO, одной из самых крупных ныне в мире с управляемым портфелем на 2 трлн. $. Говорят, что первоначальный капитал заработал в казино,

профессионально играя в блэк-джек.

Марк Мебиус — основатель Templeton Emerging Markets Group, активы фонда — около 1 трлн. $.

(обратно)

302

Гашековский «граф или барон» — на самом деле князь Роберт из «Суп для бедных детей».

(обратно)

303

Северный Эршир — область в Шотландии.

(обратно)

304

Кузены — имеются в виду американцы.

(обратно)

305

Геншер Ганс-Дитрих — министр иностранных дел ФРГ в 1982–1992 гг.

(обратно)

306

«В Уайтхолл мне уже не попасть» — сэр Френсис намекает на свое желание стать министром иностранных дел Великобритании, работающим не в Форин-офисе, а на улице Уайтхолл, где располагается Правительство.

(обратно)

307

Поклянись, король, ты обещал! (лат.)

(обратно)

308

Блэка́ут (англ. blackout, дословный перевод «погружение в темноту») – жаргонное обозначение крупной аварии в энергосистеме, которая привела к фатальным последствиям в виде длительного и масштабного отключения электроэнергии. В среде специалистов обычно используется термин «системная авария».

(обратно)

309

 Терраформи́рование (лат. terra – земля и forma – вид) – изменение климатических условий планеты, спутника или же иного космического тела для приведения атмосферы, температуры и экологических условий в состояние, пригодное для обитания земных животных и растений.

(обратно)

310

CNSA – Китайское национальное космическое управление.

(обратно)

311

 Про́ксима Цента́вра (от лат. proxima – ближайшая) – красный карлик, относящийся к звёздной системе альфа Центавра, ближайшая к Земле звезда после Солнца.

(обратно)

312

Коэффицие́нт поле́зного де́йствия (КПД) – характеристика эффективности системы (устройства, машины) в отношении преобразования или передачи энергии.

(обратно)

313

ХИС (химический источник света) – устройство, генерирующее свет при протекании химической реакции. Обычно представляют из себя небольшие прозрачные колбочки разных цветов.

(обратно)

314

По версии орнитологов, заклевывают насмерть.

(обратно)

Оглавление

Дмитрий Бондарь ДРУГОЙ ПУТЬ. Часть 1

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

Дмитрий Бондарь НИЧЕГО ЛИЧНОГО

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Дмитрий Бондарь Другой путь 3 Стычки локального значения

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

Дмитрий Бондарь Другой путь 4 Операция «Немыслимое»

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

Дмитрий Бондарь Другой путь 5 У всех разные игрушки

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Николай Липницкий Город. Билет в один конец

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

Николай Липницкий Город. Опасный контракт

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

Николай Липницкий Город. Никогда не убивайте колдунов

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  Послесловие

Николай Липницкий Город. Территория

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

Николай Липницкий Кастрофа. Хроники выживания

  Пролог

  День первый

  День второй

  День третий

  День четвёртый

  День пятый

  День шестой

  День седьмой

  День восьмой

  День девятый

  День десятый

  День одиннадцатый

  День пятнадцатый

  День восемнадцатый

  День девятнадцатый

  День двадцать третий

  День двадцать четвёртый

  День тридцатый

  День тридцать третий

  День тридцать четвёртый

  День тридцать восьмой

  День тридцать девятый

  День сорок первый

  День сорок второй

  Эпилог

Николай Липницкий Кастрофа. Хроники одиночества

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

Николай Липницкий Катастрофа. Ходок

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

Николай Липницкий Катастрофа. Фермер особого назначения

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

Анатолий Евгеньевич Матвиенко Де Бюсси

  Часть 1 Король республики

    Глава первая Прекрасная вдова

    Глава вторая Реймс и Париж

    Глава третья Открытие

    Глава четвертая Первый королевский бал

    Глава пятая Встреча

    Глава шестая Радзивиллы

    Глава седьмая Перед коронацией

    Глава восьмая Коронация и новый заговор

    Глава девятая Погоня

    Глава десятая Кровь на снегу

    Глава одиннадцатая Ночной разговор

    Глава двенадцатая Смолянин

    Глава тринадцатая В Люблине

    Глава четырнадцатая Правосудие по-польски

  Часть 2 Париж дороже мессы

    Глава первая Бассет

    Глава вторая Рабле и алхимия

    Глава третья Дуэль

    Глава четвертая Мировая

    Глава пятая Партия

    Глава шестая Снова в Кракове

    Глава седьмая Письмо Екатерины Медичи

    Глава восьмая Непредвиденная остановка

    Глава девятая Заточение

    Глава десятая Предательство

    Глава одиннадцатая Место занято

    Глава двенадцатая К другому берегу

    Глава тринадцатая Рождественский бал

    Глава четырнадцатая Свадебная неожиданность

    Глава пятнадцатая Не убивай!

    Глава шестнадцатая Удар на поражение

    Глава семнадцатая Пешка в чужой игре

Анатолий Матвиенко Де Бюсси и инфанта

  Вместо предисловия

  Часть первая. Роковые женщины

    Глава 1. Увидеть Лувр и умереть

    Глава 2. Наставник короля Франции

    Глава 3. Опасная работа

    Глава 4. Засада

    Глава 5. Рана в сердце

    Глава 6. Надгробие с чужим именем

    Глава 7. Инфанта

    Глава 8. Предатель

    Глава 9. Откровения

    Глава 10. Партизанская война

    Глава 11. Кабацкая драка

    Глава 12. Поубивал бы…

    Глава 13. Фальшивка

    Глава 14. За други своя

    Глава 15. Дэнег давай, да?

    Глава 16. Все дороги ведут в Лодзь

    Глава 17. Проклятие

    Глава 18. Нашествие

    Глава 19. Посполитое величество

    Глава 20. Измена

  Часть вторая. В борьбе за главный приз

    Глава 1. Жена «святого» Альбрехта

    Глава 2. Смерть гиззарам!

    Глава 3. Очередное предательство

    Глава 4. Рогоносец

    Глава 5. Лувр в крови

    Глава 6. В темнице

    Глава 7. Англичане

    Глава 8. Английская Вест-Индская компания

    Глава 9. Холод Брюсселя

    Глава 10. Лолита

    Глава 11. Мадридская западня

    Глава 12. Убийца в шляпе

    Глава 13. Париж – город порока и смерти

    Глава 14. Маска сорвана

Александр Левченко Блэкаут

  Часть 1. Накануне новой эпохи

  Часть 2. Последствия

  Часть 3. Исход

  Часть 4. Община

  Часть 5. Странник

  Послесловие

Александр Левченко Блэкаут-2 Отступники

  Пролог

  Часть I Враг

    Глава 1. Денис Савин

    Глава 2. Сергей Калашников

    Глава 3. Денис Савин

    Глава 4. Сергей Калашников

    Глава 5. Аванпост № 7

    Глава 6. Денис Савин

    Глава 7. Сергей Калашников

    Глава 8. Денис Савин

    Глава 9. Сергей Калашников

    Глава 10. Денис Савин

    Глава 11. Сергей Калашников

    Глава 12. Денис Савин

    Глава 13. Сергей Калашников

    Глава 14. Денис Савин

    Глава 15. Сергей Калашников

    Глава 16. Денис Савин

  Часть II Война

  Часть III Джо

  Часть IV Шаровая молния

  Эпилог

Михаил Логинов Битва за Кремль

  Пролог. 2000 год

  Часть I

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть II

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть III

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть IV

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Эпилог

Михаил Логинов БИТВА ЗА СТРАНУ: ПОСЛЕ ПУТИНА

  ПРОЛОГ

  ЧАСТЬ 1

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  ЧАСТЬ 2

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

  ЧАСТЬ 3

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

  ЭПИЛОГ

  ПРИЛОЖЕНИЕ Послевыборная программа действий президента Столбова

*** Примечания ***