История Ближнего Востока в древности [Юлия Заблоцка] (fb2) читать онлайн

Ю. Заблоцка
ИСТОРИЯ БЛИЖНЕГО ВОСТОКА В ДРЕВНОСТИ (от первых поселений до персидского завоевания)

*

Julia Zablocka

HISTORIA BLISKIEGO WSCHODU W STAROZYTNOSCI

Wroclaw, 1982

*

«По следам исчезнувших культур Востока».

Серия основана в 1961 г.

Редакционная коллегия

Чл. кор. АН СССР Г. М. Бонгард-Левин (председатель)

К. З. Ашрафян, Р. В. Вяткин, Э. А. Грантовский,

И. М. Дьяконов, С. С. Цельникер,

И. С. Клочков (ответственный секретарь)

Авторизованный перевод с польского

Д. С. ГАЛЬПЕРИНОЙ

Ответственный редактор и автор предисловия

В. А. ЯКОБСОН

Рецензент

И. М. ДЬЯКОНОВ

© Zaklad Narodowy im Ossolińskich —

Wydawnictwo. Wroclaw, 1982

© Перевод, послесловие и примечания.

Главная редакция восточной литературы

издательства «Наука», 1989.

От редактора

Рекомендуемая вниманию советских читателей книга известного нильского ассириолога проф. Ю. Заблоцкой является учебником, предназначенным для польских студентов-историков. Перевод учебника — случай исключительный, продиктованный чрезвычайным интересом читателей к литературе по древнему Востоку, нехваткой работ, написанных на достаточно высоком научном уровне. Нашим преподавателям и студентам будет полезно сравнить книгу Ю. Заблоцкой с советскими учебниками как в методическом, так и в содержательном плане. Очень многие проблемы истории древнего Востока остаются еще неясными или спорными, поэтому не надо удивляться тому, что освещение тех или иных вопросов в данной книге расходится с их освещением в наших учебниках. Расхождения могут быть, и частности, в датировках тех или иных событий: проблема абсолютных дат — одна из самых трудных, особенно когда речь идет о Египте и Малой Азии. Здесь расхождения в несколько десятков лет (а иногда и больше) — дело обычное.

В книге Ю. Заблоцкой много внимания уделено вопросам самой ранней истории Ближнего Востока и его археологии. Поэтому она является полезным дополнением к нашим учебникам и другим работам общего характера, где подобным вопросам уделяется меньше места. Более подробно, чем это обычно делается у нас, описаны и предлагаемой книге географические и климатические условия.

Социально-экономическую и политическую историю стран Ближнего Востока Ю. Заблоцка рассматривает с позиций последовательного исторического материализма. Вместе с тем необходимо отметить, что в ее книге встречаются и чересчур прямолинейные объяснения исторических событий, целиком сводящиеся к действиям экономических факторов, подход, который в советской науке в основном уже изжит.

Как редактор этой книги, я далеко не во всем соглашался с автором. Это нормальные научные разногласия, и я постарался не слишком перегружать книгу редакторскими постраничными примечаниями. Квалифицированные читатели сами во всем разберутся, а читателям неквалифицированным это мало поможет. Но в любом случае полезно, чтобы читатель получал информацию не только о решенных наукой вопросах, но и о тех вопросах, которые все еще остаются спорными.

Вместе с тем существующий у нас «книжный голод» может привести к тому, что для некоторых читателей книга Ю. Заблоцкой останется единственным источником сведений о Ближнем Востоке в древности.

Представляется целесообразным внести некоторые дополнения, касающиеся основных теоретических проблем данного предмета, какими их видят сегодня.

Все, кто интересуется историей древности, знают о вспыхивающей время от времени дискуссии о так называемом «азиатском способе производства», якобы существовавшем на древнем Востоке. Иногда его называют и иначе, но сущность всех споров можно сформулировать следующим образом: существовала ли после первобытнообщинного строя только одна докапиталистическая социально-экономическая формация или их было больше? Ю. Заблоцка, как видно из ее книги, придерживается традиционной точки зрения, согласно которой капитализму во всем мире предшествовали рабовладельческий и феодальный строй. Такой же точки зрения придерживается и автор этого предисловия, хотя термин «рабовладельческая» для определения первой классовой формации, видимо, неудачен. Сущность этой формации определялась не рабством, а, наоборот, свободой, возникновением на месте первобытной родовой или племенной общины гражданской и происходившими в ней процессами. В целом эти процессы сводятся к возникновению крупного землевладения за счет экспроприации земли у части членов общины и к попыткам мелких собственников удержать свою землю. Многим из них это не удавалось, и такие люди либо шли на царскую службу, пополняя различные категории зависимых людей, либо (в античных полисах) становились пролетариями, сохраняя гражданские права.

К. Маркс в письме к Ф. Энгельсу от 8 марта 1855 г. писал: «Недавно я снова проштудировал римскую (древнюю) историю до периода Августа. Внутренняя история явно сводится к борьбе мелкой земельной собственности с крупной, разумеется, в той специфической видоизмененной форме, которая обусловлена рабством»^[1].

Это тонкое замечание К. Маркса имеет силу не только для древнего Рима, но и для любого древнего общества.

Что же касается рабов, то, конечно, они имелись в любом обществе древности, но их юридический и экономический статус сильно варьировал в зависимости от времени и места. Общее же направление развития этого института вело к рабству «классического» типа, но оно появляется на Ближнем Востоке лишь в I тысячелетии до н. э.

В древнем мире рабство и другие формы зависимости являлись как бы составными частями единого широкого спектра, простиравшегося от самых легких форм зависимости до классического рабства с почти неуловимыми переходами от одной формы к другой. Это и сказанное выше позволяет утверждать, что все общества древности принадлежали к одному социально-экономическому и социально психологическому типу, различаясь лишь степенью проявления тех или иных форм эксплуатации несвободных и формами борьбы между свободными.

Конкретно на Ближнем Востоке многообразие исторически сложившихся и подкрепляемых традицией форм зависимости приводит к их взаимному влиянию, вследствие чего формы рабства здесь, как правило, мягче, чем на Западе, но зато другие формы зависимости все более приближаются к рабству.

Вместе с возникновением социального неравенства возникает и государство — механизм, который принуждает всех членов общества к соблюдению установившегося или, лучше сказать, устанавливающегося социально-экономического порядка и обеспечивает защиту от внешних врагов. В последнее время получили некоторое распространение теории о «доклассовом» государстве, выполняющем чисто организационные функции (орошение, внешняя торговля, накопление финансов, оборона). Однако сами же авторы таких теорий отмечают, что лица (вернее, группы), выполняющие эти функции, пользовались преимуществами в присвоении материальных благ (пусть даже с общего согласия), т. е. все-таки возникало имущественное неравенство. В целом все это напоминает знаменитый спор о том, что было раньше: курица или яйцо. Государство возникает не после возникновения классов и не до их возникновения, но вместе с их возникновением, т. е. происходит единый и синхронный процесс возникновения классов и государства. Процесс этот может считаться и основном завершенным, когда возникает право, приходящее на смену унаследованным от первобытности, сложным и нередко противоречивым обычаям.

Хотя на завершающей стадии первобытнообщинного строя могут возникать крупные союзы племен, первоначальные государства имеют, как правило, небольшие размеры и более или менее четкие границы. В такое государство входят одна или несколько общин, занимающих кусок пригодной для обработки земли в речной долине, ограниченный территориями, для обработки не пригодными.

Что же касается возникновения крупных территориальных государств, то его обычно объясняют необходимостью в централизованной организации орошения. Однако это объяснение противоречит целому ряду исторических фактов. В древности не существовало единых систем орошения или тем более регулирования всего речного потока Евфрата или Нила при помощи плотины, наподобие, скажем, нынешней Асуанской. Это было не нужно и технически невозможно. В действительности существовали многочисленные местные и независимые друг от друга оросительные системы, созданные в основном еще в эпоху «номовых» государств. Эти системы основывались на ряде магистральных каналов, а в Шумере также и на естественных ответвлениях русла Евфрата. (Воды Тигра стали использовать для орошения гораздо позже, так как Тигр имеет высокие берега. Из него нельзя было отводить воду самотечными каналами, пока не изобрели водоподъемные устройства.) Реки были чрезвычайно многоводны, так что конкуренции между местными оросительными системами из-за воды не могло быть (хотя, конечно, возможны были раздоры между общинами, расположенными на одном канале). Кроме того, если бы объединение мелких государств в большие было действительно полезно для общества, объединение, несомненно, было бы быстрым и прочным. В действительности же в Месопотамии объединительные попытки длительное время встречали ожесточенное и упорное сопротивление, так что для III–II тысячелетий до н. э. более типичным является не единство, а политическая раздробленность.

Указанное выше общепринятое мнение, согласно которому создание крупных централизованных государств было вызвано потребностями орошения, основано на неправильном понимании одного высказывания К. Маркса: «В Азии с незапамятных времен, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ»^[2].

Далее К. Маркс поясняет, что последнее из перечисленных ведомств занималось главным образом ирригацией, которая «повели тельно требовала вмешательства централизующей власти правительства»^[3]. Однако К. Маркс ничего не говорит о размерах государства. Создание больших централизованных государств на месте первоначальной системы «номовых государств» есть результат успешной деятельности второго из перечисленных К. Марксом ведомств и необходимое условие успешной деятельности первого ведомства. Иначе говоря, происходит экстенсивный рост абсолютного объема прибавочного продукта, что достигается путем ограбления соседей, а также увеличения своей территории и числа эксплуатируемого населения. Проследим этот процесс несколько более подробно.

Новорожденная цивилизация для своего дальнейшего роста и развития нуждается в росте объема прибавочного продукта: за счет этого продукта, как уже было сказано, существуют верхушка общества, государственный аппарат, войско, жречество и «интеллигенция». Но производительность труда, резко выросшая в результате освоения ирригационного земледелия, в дальнейшем не растет, ибо серьезное техническое нововведение (использование железа) вновь появляется лишь в I тысячелетии до н. э. Более того, в Месопотамии, например, производительность труда падает, ибо урожаи вследствие истощения и засоления земли уменьшаются, а пшеница вытесняется более устойчивым к засолению ячменем. Прирост населения поначалу был очень значительным, но быстро сошел на нет из-за эпидемий и высокой детской смертности, явившихся следствием скученной жизни в городах. Хотя женщины начиная с возраста 14–15 лет, когда их выдавали замуж, рожали практически ежегодно, из документов видно, что в семье очень редко выживало более 2-3 детей. Это, как известно, обеспечивает лишь поддержание численности населения на более или менее стабильном уровне. Наконец, уровень эксплуатации очень быстро достиг максимума, т. е. необходимый продукт, которым довольствовалась большая часть населения, включая и свободных и рабов, был едва достаточен для поддержания жизни и работоспособности. В таких условиях увеличение объема прибавочного продукта могло быть только экстенсивным. Реально это означало войну с целью ограбления соседей, захвата рабов, увеличения территории и населения. Вот почему возникновение цивилизаций сопровождалось войнами, которые приобретали практически постоянный характер. Этот новый и чрезвычайно мощный фактор в жизни общества вызвал разнообразные последствия, в числе которых следует особенно отметить появление вокруг городов крепостных стен и резкое возвышение военных вождей.

Сами города тоже были важнейшим проявлением цивилизации, настолько важным, что западные ученые нередко именуют складывание первых цивилизаций «городской революцией». Город — это населенный пункт, где происходит сосредоточение, перераспределение и реализация прибавочного продукта. Под сосредоточением прибавочного продукта следует понимать все виды его накопления — сначала в качестве страхового и внешнеторгового фонда общины, затем в виде податей и других доходов, получаемых верхушкой общества от принадлежавшего ей имущества. Перераспределение прибавочного продукта происходит в виде различного рода выплат из централизованного фонда (казны): жалованья и наград чиновникам и войску, дипломатических подарков иноземным правителям, жертвоприношений и других подарков храмам. Наконец, реализация его состоит в приобретении людьми и корпорациями указанных выше средств существования и предметов роскоши, сооружении престижных построек (храмов, дворцов) и проведении работ, необходимых для всего общества (возведении крепостных стен, ирригационных систем). Население городов состояло главным образом из свободных и самодеятельных общинников. Сельское же население постепенно попадало в зависимость от царей и храмов.

Упомянутое выше возрастание роли военных вождей, обладавших собственными, находившимися на их содержании дружинами и захватывавших наиболее крупную часть военной добычи, привело постепенно к тому, что эти вожди из общинных магистратов превращаются и единоличных правителей (царей). Это происходит при поддержке народного собрания (воинов) и вопреки воле совета старейший и других магистратов, чьи прерогативы оказываются сосредоточенными в руках царя. Во всяком случае, именно такой путь возникновения царской власти можно документально подтвердить для Месопотамии, а позднее — для греческих тираний и для императорской власти в Риме.

Войны, предпринимавшиеся с целью экстенсивного увеличения прибавочного продукта, т. е. в конечном счете с целью увеличения территории и населения, шли, разумеется, с переменным успехом. Более удачливые «номовые государства» становились в результате военных побед обширными территориальными государствами. Это был длительный процесс, в ходе которого возникали сначала своего рода недобровольные союзы и конфедерации, личные унии и лишь затем централизованные территориальные государства. В Месопотамии первым таким государством следует, видимо, считать державу Хаммурапи, ибо во всех предшествовавших крупных государственных объединениях (царство Аккада, царство III династии Ура) еще сохранялось традиционное деление на «номы» и их известная самостоятельность.

В Египте, однако, централизованное государство, охватившее всю Нильскую долину, возникло очень рано, и нам практически неизвестны какие-либо детали этого процесса. Дело в том, что Египет представляет собой очень узкую полоску пригодной для жизни земли, вытянувшуюся вдоль Нила и не имеющую внутри себя каких-либо естественных границ. Нил же — это удобный и общедоступный путь через весь Египет. В таких условиях войны, неизбежно начинавшиеся между первоначально возникшими государствами, должны были очень быстро привести к объединению всей долины под единой властью. Память о первоначальных государствах сохранилась, однако, в административной структуре Египта: он делился на номы, и эти номы начинали претендовать на независимость при каждом ослаблении центральной власти. Но в условиях Египта подобные случаи были редки. В Месопотамии же центробежные силы долгое время преобладали над центростремительными, порождая бесконечные мятежи.

В крупных территориальных государствах власть царя усилилась. На завоеванных территориях (т. е. на большей части государства) его чиновники автоматически становились выше местных органон власти, а впоследствии такое положение распространялось и на «метрополию». По праву завоевания царь владел огромными землями и военной добычей, к нему поступали и дани от зависимых стран. Количество людей, находившихся в прямой зависимости от царя, непрерывно возрастало. Но города, особенно те, где находились наиболее почитаемые храмы великих богов, оставались, как уже сказано, населены свободными и полноправными гражданами, а также, разумеется, знатью и жречеством. Именно здесь долго жили традиции независимости, народного самоуправления, сохранялся взгляд пи царя как на общинного магистрата.

В Египте в историческое время, по указанным выше причинам, мы находим лишь следы этого самоуправления. Но в Месопотамии оно держалось так прочно, что цари, создававшие крупные централизованные государства, предпочитали делать своими столицами не большие и знаменитые храмовые центры, а маленькие, дотоле неизвестные или не слишком значительные города либо специально строить себе столицы. А большие храмовые города Месопотамии добились от царей иммунитетов, т. е. освобождения от податей и повинностей. Эти свои привилегии города ревниво охраняли, и те месопотамские цари, которые покушались их отнять, неизменно теряли трон и жизнь.

В целом власть царя в Египте была, таким образом, более прочной и менее ограниченной, чем в Месопотамии. Именно поэтому обожествление царей в Египте началось очень рано и сохранилось до самого конца независимого существования древнего Египта. В Месопотамии же обожествление царей не утвердилось, оставшись единичным эпизодом.

Как правильно отмечает Ю. Заблоцка, царская власть в древности никогда не была неограниченной, «деспотической» властью. Сам термин «восточная деспотия» бессодержателен, и лучше его не употреблять. В ранней древности царь был не представителем бога (богов) на земле, а представителем своего народа перед богами. Многочисленные моральные и ритуальные предписания и запреты определяли всю жизнь и все поступки царя. Социальная психология воспринимала царя еще в значительной степени как древнего вождя племени, обязанного в равной степени заботиться о всех. Так смотрел на себя и сам царь, и постоянно встречавшиеся в царских надписях упоминания о царе как блюстителе справедливости, покровителе вдов и сирот не были лишь социальной демагогией. Например, и Месопотамии цари время от времени (примерно один раз в 7 —10 лет) издавали так называемые «указы о справедливости». На основании этих указов аннулировали долги, а проданные родовые земли возвращались к их прежним владельцам. Такой же обычай (так называемый «юбилей») существовал в Палестине, Финикии и Сирии. В некоторых государствах продажа земли была вообще запрещена. Жаль, что Ю. Заблоцка не рассказала об этом подробно. Однако необходимо подчеркнуть, что такие мероприятия могли только замедлить, но не остановить действия объективных экономических законов: крупные собственники умели обходить все эти указы и запреты. Об ограниченности царской власти свидетельствуют также городские привилегии. На древнем Востоке, в отличие, скажем, от средневековой Европы, города были не опорой центральной власти, а скорее своего рода противовесом ей. Наконец, царская власть в Месопотамии теоретически считалась не приобретаемой по праву наследования, но вручаемой по решению великих богов. Лишь в поздней древности появляется действительно самодержавная и наследственная царская власть.

В последнее время в советской исторической науке все больше утверждается мнение, что эпоху древности следует подразделять на два периода: раннюю и позднюю древность. Важнейшими характеристиками ранней древности являются: 1) существование соседской общины, сохраняющей в той или иной мере право собственности на землю и контроль над ней; 2) общинная социальная психология; 3) общинные политеистические ритуалистические религии, в которых этическая проблематика не занимает важного места; 4) «номовое», или территориальное, государство; 5) патриархальное рабство наряду с другими формами зависимости. Для поздней древности характерны: 1) распад общинной земельной собственности и распространение или полное господство частной земельной собственности; 2) утрата общинами (кроме храмовых городов) самоуправления и превращение их в чисто фискальные единицы; 3) изменения в социальной психологии, выражающиеся прежде всего в развитии индивидуализма; 4) возникновение и распространение догматических этических религий, переходящих общинные и этнические границы («мировые» религии); 5) возникновение мировых держав — империй; 6) рабство классического типа.

Рассматривать подробно все перечисленные здесь аспекты, разумеется, нет возможности. Скажем лишь несколько слов об империи, поскольку этот вопрос изложен в книге Ю. Заблоцкой недостаточно полно.

Территориальные государства (даже самые большие), как правило, не выходят за пределы данного этнокультурного региона, т. е. объединяют в своем составе один этнос, одну культуру и одну хозяйственную структуру. Империя объединяет несколько этнокультурных и хозяйственных регионов, а также связывающие их торговые пути. Составные части империи в экономическом отношении дополняют друг друга (хотя, разумеется, недобровольно). А «имперский мир» способствует торговому обмену. Понятно, что возникают империи не сознательно, а стихийно, однако их возникновение действительно вызвано хозяйственными причинами. Прочность такой «мировой державы» зависит от того, насколько «удачно» подобрались «в составные части.

Для того чтобы лучше понять, как происходил этот процесс и каноны были его последствия, необходимо сказать несколько слов о социальной психологии древности.

Прежде всего отметим, что вопреки широко распространенному представлению ранняя древность практически не знала этнической или религиозной розни. Отсутствие этнической розни объясняется существованием маленьких «номовых» государств, нередко принадлежавших к одному и тому же этнокультурному типу и имевших одинаковый или почти одинаковый (в пределах понимания) язык. Каждое из таких государств, разумеется, враждовало и воевало со всеми соседями, независимо от их этнической принадлежности (о причинах войн сказано выше). Само осознание этнической принадлежности было довольно смутным, и люди делились прежде всего по политическому признаку. Вопрос о том, какой народ «лучше», попросту не возникал. Поначалу это способствовало созданию империй, но именно в империи впервые возникает различие между этносом господствующим и этносами подчиненными, различие, которое и порождает межэтническую вражду. Религиозная рознь в условиях господства политеизма не имеет оснований. Все люди, поклоняясь богам своей общины, были уверены в существовании множества других богов, богов других общин. В дальнейшем широко распространилось представление о том, что все это — одни и те же боги, только у разных народов они имеют разные имена. Такое представление основывалось на значительном сходстве или тождестве функций тех или иных богов. Завоеватели, как правило, относились к богам покоренных народов с уважением, что также облегчало создание империй. Лишь с появлением догматических религий, исключающих веру в какого-либо другого бога, возникает религиозная рознь и насильственное обращение в свою веру.

Первыми из таких догматических религий были зороастризм в Персии и иудаизм в Палестине. Необходимо помнить, что обе эти религии до своего оформления в качестве догматических прошли очень длинный путь. Так, окончательное оформление зороастризма осуществилось лишь в Сасанидском государстве, т. е. за пределами периода, охватываемого нашей книгой. Иудаизм окончательно оформился как монотеистическая догматическая религия лишь в после-пленный период, т. е. после возвращения иудеев из вавилонского плена в конце VI в. до н. э. До этого можно говорить лишь о тенденции к монотеизму и об активно противостоявшем этой тенденции древнем политеизме. К сожалению, данный раздел изложен в книге Ю. Заблоцкой недостаточно четко.

В экономическом отношении поздняя древность тоже отличается от ранней. Ю. Заблоцка правильно отмечает более высокий уровень товарно-денежных отношений в поздней древности. Однако следует иметь в виду, что развитие этих отношений не шло по непрерывно восходящей линии. Здесь нередко имели место и длительные остановки, и даже движения вспять. Главной целью производства и накопления в древности была не стоимость, а потребительная стоимость. Накопленные средства чаще всего не вкладывались вновь в производство или торговлю, а превращались в сокровища или предметы роскоши. Именно поэтому трудно согласиться с утверждением Ю. Заблоцкой о том, что введение денежных налогов в Ахеменидской державе есть свидетельство окончательной победы товарно-денежных отношений. Средства, собираемые в виде налогов, большей частью не поступали вновь в обращение, а оседали в царской сокровищнице. Там они и лежали, пока не попали в руки Александра Македонского. Если верить преданию, в сокровищнице было несколько тысяч тонн золота и серебра, не считая прочих драгоценностей, золотой и серебряной посуды. Уход из обращения таких огромных средств привел к возрождению и повсеместному распространению в Персии натурального обмена и натурального хозяйства. Вообще натуральное хозяйство играет важнейшую роль во все периоды древности.

Как уже было сказано, автор и редактор далеко не по всем вопросам придерживались одинаковых мнений. Поэтому процесс редактирования сопровождался жаркими диспутами. В ряде случаев мы достигли согласия, и в русский перевод книги внесены определенные изменения по сравнению с польским оригиналом. В других случаях мы оставались при своих мнениях. Иногда это отмечено в тексте редакторскими примечаниями, иногда нет. Так или иначе еще раз хочется подчеркнуть, что книга Ю. Заблоцкой очень интересна и в ряде аспектов небесспорна. Но в науке о древнем Востоке бесспорная работа состояла бы из одних только общих мест.

В. А. Якобсон

Предисловие автора к русскому изданию 

Русское издание книги

посвящаю

профессору И. М. Дьяконову,

моему учителю,

который ввел меня

в мир ассириологии

Ближний Восток, то есть Северо-Восточная Африка и Западная Азия, в представлении современного читателя ассоциируется прежде всего с нефтью. Нефть — главное богатство, благодаря которому жители этого региона имеют возможность, освободившись от многовекового господства колонизаторов, самостоятельно строить новую жизнь и укреплять свою государственную независимость. Человека, который впервые приезжает на Ближний Восток, на каждом шагу поражают необычайные контрасты: новейшая техника в тяжелой промышленности нередко соседствует с анахроничными аграрными отношениями; наряду с крупными городскими центрами с миллионным населением сохраняются поселения, традиции которых уходят в глубь тысячелетий.

Эти контрасты, однако, не могут перечеркнуть величественных страниц истории, написанных в глубокой древности предшественниками современных народов Ближнего Востока, с величайшим уважением относящихся к памятникам древней культуры, свидетельствующим о том, что именно в этом регионе развивались древнейшие цивилизации земли.

Жители этого региона не позднее VIII тысячелетия до н. э. перешли к производящему хозяйству, которое дало толчок к дальнейшим переменам, увенчавшимся к началу III тысячелетия до н. э. образованием первых в истории человечества государственных организмов. Их. создатели дали миру древнейшие системы письма, литературные памятники и своды законов. Именно здесь возникли зачатки экспериментальных наук и древнейшие религиозные системы, монументальные архитектурные сооружения и произведения пластического искусства.

Почему именно Ближний Восток стал колыбелью человеческой цивилизации? Под воздействием каких факторов развитие общества с самого начала и на всех этапах отличалось поразительным многообразием форм при том, что сохранялось единство исторического процесса? Этими основными вопросами отнюдь не исчерпываются проблемы, которые волнуют историков и на которые они ищут ответа не один десяток лет.

Предлагаемая читателю книга представляет собой очередную попытку дать ответ на основе тех данных, которые наука накопила к середине 70-х годов. Поскольку книга адресована главным образом студентам и преподавателям истории, она опирается на определенные методологические и методические принципы. При этом в смысле построения она существенно отличается от подобного рода трудов.

Необычны и нуждаются в пояснении прежде всего хронологические рамки: тот факт, что изложение событий начинается с IX–VIII тысячелетий до н. э., определяется желанием проследить ход важнейших процессов, которые в разное время и в различных районах Ближнего Востока привели к возникновению государственных организмов. Процессы и явления (прежде всего многообразие форм жизни и развивавшихся на их основе эстетических и религиозных представлений) определяли не только способы формирования государственности, но и направление развития отдельных обществ; заканчивается изложение 518 годом до н. э. — годом хозяйственно-административных реформ персидского царя Дария I. Замена Дарием I натуральных податей всеобщим денежным налогом знаменовала завершение процесса создания товарно-денежного хозяйства. Отдельные его элементы (производство товаров для рынка, рабство классического типа, чеканка монеты) существовали, постепенно развиваясь, значительно раньше, но после реформы Дария I товарно-денежное хозяйство стало определять место ближневосточных обществ в мире той эпохи. С того момента начался качественно новый этап в их истории, что подтверждается еще одной стороной реформ Дария I: созданное Дарием I государственное устройство, соединившее черты, присущие государству Элам и Ассирийской империи, пережило не только династию Ахеменидов, но и Александра Македонского, а также эллинистических правителей, став образцом для римских императоров.

В указанные хронологические рамки укладывается синхронное изложение событий; главное внимание уделяется тому, чтобы представить многообразные явления исторического процесса в их взаимосвязи. По этой же причине я отказалась от механического деления фактического материала на материал, относящийся к социально-экономической истории, к политике или культуре. На каждом этапе развития того или иного общества на первый план выдвигаются те или иные элементы, различное сочетание которых определяло его своеобразие. Благодаря этому мне удалось, например, обратить внимание читателей на активную роль идеологии в историческом процессе. Вместе с тем я отказалась от детального описания фактов или явлений, углубившись в анализ их места в этом процессе. Такой подход к фактографическому материалу потребовал определенного отбора. Пришлось обойти молчанием множество подробностей, нередко любопытных, однако второстепенных с точки зрения понимания истории. Обширная библиография, приведенная в книге, даст возможность читателю найти соответствующую литературу, чтобы пополнить свои знания.

Отступает от традиции и способ подачи сведений о географии Ближнего Востока, об истории археологических открытий и о расшифровке древневосточных письменных памятников, а также о проблемах хронологии Востока. Многолетняя педагогическая практика убедила меня в том, что перечисленная проблематика, чрезвычайно важная для понимания истории древневосточных обществ, должна быть органической частью повествования о каждом из них. В противном случае, если сведения по этим вопросам в форме законченных разделов будут опережать изложение, они останутся абстракцией.

Целесообразность написания монографии именно такого характера подтверждается успехами развития востоковедения в последнее двадцатилетие. Это прежде всего новые находки, особенно в периферийных районах (Северная Сирия, Юго-Восточная Анатолия, Восточный Иран, Нубия), которым до недавнего времени отводилась второстепенная роль в древней истории Ближнего Востока. Между тем, как оказалось, наряду с Южной Месопотамией и Египтом в IV тысячелетии до н. э. развивался третий очаг цивилизации — Элам. Предстоит также пересмотреть взгляд на развитие Сирии в IV тысячелетии до н. э. Новые исторические факты заметно повлияли на расширение проблематики научных исследований; постоянно совершенствуются и исследовательские методы.

Растущее число публикаций источников и трудов по частным вопросам создает прочную базу для обобщающих работ, свидетельствующих об успешном развитии ассириологии, египтологии, хеттологии, гебраистики и иранистики не только в областях, которым традиционно посвящается особенно много внимания (филология, история древневосточных искусств, литератур и религий, археология), но и в вопросах, до недавнего времени считавшихся второстепенными.

Наиболее важными считаются исследования, посвященные социально-экономической истории, которые в настоящее время направлены на изучение механизмов, управляющих развитием ближневосточных обществ в древности. Новые открытия побуждают если не к отказу от некоторых общепринятых взглядов, то во всяком случае к большей осмотрительности по отношению к ним, поскольку эти устоявшиеся представления часто расходятся с новейшими исследованиями.

Наиболее характерен в этом смысле тезис об «азиатском способе производства», послуживший в свое время предметом широкой дискуссии, и связанное с ним определение «восточная деспотия», принявшее характер расхожего понятия, над смыслом которого никто не задумывается. Между тем греческие слова «despota» (Геродот. III, 89) и «despotia» (Платон. Законы, 698а; Пармениды. 133е) использовались в различных значениях — от обозначения власти мужа над женой (Филон. I, 40), господина над рабами (Аристотель. Политика, 12536) до абсолютной власти в государстве, в частности власти римских императоров (Дион Кассий. 35,12; Геродиан. 1, 6, 4). Мы напрасно искали бы в специальной литературе определение термина «восточная деспотия». Читатель не встретит его и на страницах данной книги, тем более что периоды, когда царь обладал абсолютной властью, бывали в древности чрезвычайно редкими и сравнительно недолгими.

Несмотря на бесспорные успехи, достигнутые многочисленными исследователями истории Ближнего Востока, наши знания о древнем Ближнем Востоке все еще чрезвычайно скромны. Прежде всего до нас дошла лишь часть письменных документов древности, из которых опубликованы немногие. Кроме того, в наших знаниях о языках древнего Ближнего Востока есть ощутимые пробелы, вследствие чего имеющийся в нашем распоряжении материал источников используется далеко не полностью. Поэтому я сочла возможным наряду с бесспорными фактами представить в своей книге и такие, и оценке которых имеются расхождения (соответствующие примечания отсылают читателя к оригинальным публикациям), а также изложить некоторые новые, пока еще не решенные проблемы.

Приступая к написанию очерка истории Ближнего Востока в древности, я отдавала себе отчет в том, что при современном уровне знаний эта задача не по силам одному специалисту. Я понимала также, что моя трактовка истории древнего Востока и способ изложения могут не встретить одобрения части исследователей и что в связи с обилием фактического материала мне будет трудно избежать ошибок и упущений. Мой труд, однако, имеет одно бесспорное достоинство: он отражает единую концепцию, единый взгляд на историю Ближнего Востока, представляя как некое целое деятельность различнейших племен, народов и государственных организмов. При этом я пыталась выявить те факторы на определенном этапе развития того или иного общества, которые оказывали на него решающее воздействие, определявшие порой особенности следующего этапа.

Я испытываю огромное удовлетворение от того, что мой труд опубликован в русском переводе. Таким образом я имею возможность хотя бы частично оплатить долг, связанный с моей учебой в Казанском университете и прохождением научной стажировки в Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР под руководством профессора И. М. Дьяконова, которому я глубоко благодарна и которому посвящаю эту книгу. Возникшие контакты, которые сохраняются по сей день, в конечном счете сделали возможным написание этой книги. Не могу не воспользоваться случаем, чтобы горячо поблагодарить всех моих друзей, замечательных ученых, чьи глубокие оценки и помощь в подбор «иллюстративного материала существенно повлияли на качество работы: В. К. Афанасьеву, В А. Якобсона, О. Д. Берлева, Н. Б. Янковскую. Сердечно благодарю академика Б. Б. Пиотровского за предоставленную мне возможность сфотографировать материалы, хранящиеся в Эрмитаже. И наконец, выражаю благодарность переводчице Д. С. Гальпериной, сделавшей этот трудный текст доступным для советского читателя.

Ю. Заблоцка

Часть I ДРЕВНЕЙШИЕ ОЧАГИ ЦИВИЛИЗАЦИИ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ

Глава 1 Первые поселения. Возникновение скотоводства, земледелия и ремесла

Социально-экономические предпосылки образования древнейших поселений

При каких обстоятельствах первобытный человек обнаружил полезность диких злаков и установил, что сбор колосьев не требует больших затрат труда^{1}, мы не знаем. Известно, однако, что как в Азии, так и на территории нынешнего Судана эти растения употреблялись в пищу уже в XVIII–XVII тысячелетиях до н. э. О начале использования дикорастущих злаков свидетельствуют каменные зернотерки и жатвенные ножи (само зерно от той далекой эпохи, естественно, не сохранилось). Остатки зерна обнаружены лишь на поселениях VIII–VII тысячелетий до н. э., и теперь речь может идти уже не о диких злаках, а о культурных растениях. Вот почему современная наука относит возникновение земледелия приблизительно к 7000 г. до н. э. Но поскольку генетические изменения, отличающие домашнее растение от его дикорастущего предка, накапливаются в течение длительной эволюции, можно предположить, что попытки окультуривания зерновых злаков предпринимались значительно раньше. В связи с тем, что десять тысячелетий, отделяющие начало использования в пищу диких злаков от первых признаков их окультуривания, не отражены археологическими находками, реконструкция этого периода представляет большие трудности. Вместе с тем последние исследования показали, что цивилизация зародились не в одном районе Ближнего Востока. Напротив, ныне известны по крайней мере четыре центра ее зарождения, развивавшиеся почти одновременно и независимо друг от друга: западные склоны и долины гор Загроса, регион Палестины и Иордании, Северо-Восточная Африка и южная часть Анатолийского плато. Являясь продолжением еще более ранних культур, каждый из этих очагов имел свои особые черты. Изучение синхронных поселений, расположенных в разных районах Ближнего Востока, указывает на некоторые общие закономерности их развития.

Пока единственным источником существования были охота и собирательство, люди небольшими группами переходили с места на место и, если того требовали обстоятельства, создавали временные стоянки, состоявшие обычно из двух — четырех шалашей или хижин. Следы подобных стоянок, датируемые XX–XV тысячелетиями до н. э., обнаружены вдоль средиземноморского побережья Палестины и на Синае. В холод и дождь люди скрывались в пещерах (Вади-Хальфа в Судане, Кебара в Палестине, Зарзи и Шанидар в Ираке, Белбаши в Южной Анатолии). В этих пещерах обнаружены многочисленные настенные рисунки. Люди жили небольшими группами, что имело определенные экономические причины. Дело в том, что одному кочевому охотнику, чтобы прокормить себя и свою семью, требовалась территория около 2000 га, то есть столько, сколько нужно для жизни приблизительно двум тысячам земледельцев.

Первым импульсом к переменам явилось знакомство первобытного человека с дикими злаками, которые нужно было не только собрать, но и сохранить. Хранение запасов продовольствия стало задачей первостепенной важности. Чтобы решить ее, человеческие коллективы должны были стать более многочисленными, а поселения, создававшиеся ради удобства неподалеку от мест произрастания диких злаков, более долговременными. Археологические раскопки, проводившиеся на Ближнем Востоке от Египта до Ирана, обнаружили многочисленные поселения XIII–VIII тысячелетий до н. э., существовавшие иногда по нескольку лет. Их обитатели представляли собой развитые коллективы собирателей.

Прежде чем перейти к описанию археологических памятников, наиболее характерных для отдельных регионов Ближнего Востока, следует посвятить несколько слов вопросам хронологии и терминологии, используемой в этой части работы.

Абсолютная датировка тех или иных археологических находок всегда представляла большие трудности. И в настоящее время, хотя на помощь археологам все чаще приходят точные науки, она остается делом нелегким. Большим достижением в этой области следует считать изобретение так называемого радиокарбонного методадатирования, или, как его сокращенно называют, метода С₁₄. Исследования в области радиоуглеродного датирования развиваются чрезвычайно бурно, и число его сторонников растет, чему особенно способствуют поправки и уточнения, внесенные в последние годы. Метод радиоуглеродных датировок основан на выявлении содержания радиоактивного изотопа углерода C₁₄; в органических остатках. Установлено, что этот элемент, содержащийся во всех живых организмах, после смерти организма начинает распадаться. Период полураспада радиоактивного углерода составляет приблизительно 5730 или 5570 лет. Хотя результаты радиоуглеродного анализа нередко бывают удачны и посредством этого метода датированы многие памятники, полученные даты все же ориентировочны, спорны и часто ошибочны, в частности потому, что существует два способа определения периода полураспада радиоактивного углерода. Погрешности в датировании доисторических и раннеисторических находок бывают весьма значительными, что требует от историков большой осторожности.

Не менее осторожно следует относиться и к археологической терминологии, используемой при периодизации доисторических культур. Основу этой периодизации составляет возникшее в начале XIX в. деление на три эпохи, периода (века): Каменный, Бронзовый и Железный, соответственно материалу, из которого изготовлялись орудия. Через несколько десятилетий Каменный век был поделен на три периода по технике обработки камня и функциональному назначению орудий труда: палеолит, мезолит и неолит.

Эта периодизация, несомненно, имеет свои достоинства, в особенности применительно к доистории Европы. Она и возникла на основании европейских археологических находок. Ее главным недостатком с самого начала была односторонняя оценка сложных и многообразных явлений, предопределявших переход обществ к более высоким этапам развития. Хотя особенности орудий труда, материал, из которого они изготовлены, техника производства и прочее играют весьма существенную роль, на развитие общества они влияли лишь опосредованно.

Что же касается археологических памятников Ближнего Востока, то они не укладываются в эту схему. Мезолит, например, на территории Месопотамии не засвидетельствован, а в Египте обнаружены лишь не очень достоверные его следы.

Кроме того, в использовании указанной выше терминологии существует немалый разнобой, в результате которого одним термином нередко определяются различные понятия. Так, термином «ранний халколит» обозначают период, когда наряду с камнем начала использоваться медь, однако, говоря об Анатолии, этим термином обозначают время распространения там расписной керамики. Подобные примеры мы находим чуть-ли не в каждом периоде развития ближневосточных обществ, что увеличивает вероятность ошибок в интерпретации археологического материала и в исторических выводах. Поэтому автор в этой части работы отказывается от традиционной археологической терминологии, последовательно заменяя ее названиями тех или иных культур либо отдельных поселений с указанием археологического слоя, в котором они обнаружены.

Сказанное несколько облегчит читателю понимание последовательности этапов развития общества, начиная с того времени, когда люди, познакомившись со злаками, стали создавать первые долговременные поселения. Древнейшим среди них (XIII–XII тысячелетия до н. э.) считается Ком-Омбо, расположенное немного севернее Асуана, открытое в 1920 г. французской экспедицией Р. Виньяра и обследованное в 20-х годах. На: территории около 1 га здесь длительное время жил коллектив, состоявший из 160–180 членов, которые вели хозяйство на территории 350–400 га. О характере их занятий дают представление многочисленные каменные зернотерки и ножи, игравшие роль серпов. Аналогичные-поселения обнаружены на территории от Эсне до Сохага. Их остатки были обнаружены в 1968 г. американской экспедицией Ф. Вендорфа. Зафиксированные здесь орудия свидетельствуют о том, что в этой части Египта в XIII–XII тысячелетиях до н. э. существовало интенсивное собирательство злаков. Новейшие исследования, а также установленные при помощи радиоуглеродного метода даты позволяют предполагать, что в указанное время, когда климат в Египте был более влажным, чем сейчас, там произрастали дикие злаки и что люди успешно занимались собирательством и время от времени создавали постоянные поселения.

Новые археологические находки, особенно расширившиеся в связи со строительством водохранилища (озеро Насер) раскопки в Нижней Нубии, дали чрезвычайно интересный материал о древнейших обществах, развивавшихся в Египте задолго до возникновения государства. Обнаружилось, что первые поселения и первые навыки земледелия в Северо-Восточной Африке относятся к той же глубокой древности, что и в Юго-Западной Азии. Экологические среды обитания племен в обоих регионах мало отличались одна от другой. Жители их на протяжении многих тысячелетий выработали различные способы эксплуатации природных ресурсов, при этом, как свидетельствуют данные археологии, люди предпочитали те методы, которые при относительно небольшой затрате сил обеспечивали максимальный результат. Тысячелетиями они использовали каменные орудия. Знаменательно, что при всем различии местных вариантов найденных археологами орудий, которые на протяжении тысячелетий совершенствовались, технология их изготовления оставалась той же. До IX тысячелетия до н. э. темп развития обществ, населявших огромные пространства Ближнего Востока, был почти одинаков. Этот вывод основан на изучении древнейших обществ на стадии перехода от присваивающего хозяйства охотников, рыболовов и собирателей к производящему хозяйству земледельцев и скотоводов.

Читателю следует помнить, что наши знания о столь — отдаленной эпохе носят фрагментарный и в значительной степени случайный характер, ибо такие широкомасштабные исследования, какие велись, например, в ныне затопленных районах Нижней Нубии, до сих пор имели место только на среднем Евфрате. Не исключено, что уже ближайшие годы внесут коррективы в наши представления о древнейшем периоде в истории Ближнего Востока. Чрезвычайно интенсивные поиски ведутся сейчас вдоль всего течения Нила вплоть до шестого порога и в Дельте. В связи со строительством гидротехнических сооружений на Ниле, вопреки ожиданиям, изменился водный режим, что повлекло за собой снижение уровня грунтовых вод. Перед египетским сельским хозяйством возникли серьезные проблемы, зато археологи получили возможность работать в местах, прежде-недоступных, например в Восточной Дельте, где при участии польских археологов ведутся раскопки династических и раннединастических поселений (Миншат Абу-Омар).

В последнее десятилетие значительно расширились поиски следов доисторических поселений на территории Сахары, к северу от Фаюма, в оазисе Бахария, а также в Нубийской пустыне, где работают археологи из ПНР.

Египет сильнее, чем прочие регионы Ближнего Востока, пострадал от климатических изменений. Неуклонный подъем температуры привел к иссушению почв. Начиная с X тысячелетия до н. э. стали высыхать озера и реки, саванны и степи превратились в выжженные солнцем пустыни, степная растительность уступила место пескам, жизнь, которая кипела здесь в первобытную эпоху, замерла. Образовались оазисы — Фаюм и некоторые другие. Оазисами стали долина Нила и Дельта. Колебания климата повлияли и на растительность оазисов: исчезли некоторые виды полезных трав, из-за недостатка влаги оскудели урожаи диких злаков. О выращивании зерновых культур в ту пору еще говорить не приходилось. Для занятия земледелием, особенно в условиях долины Нила, требовались специальные навыки и знания, которые могли появиться только на основе опыта многих десятков поколений. Медленные, но» кардинальные климатические перемены привели к тому, что уже в VIII тысячелетии до н. э. коллективы, жившие в районе суданского Нила, обратились к охотничье-рыболовному хозяйству (например, культура Аркиниан), и лишь в Дельте продолжало развиваться собирательство (культура Хелуан). По-видимому, здесь создались, условия, благоприятствовавшие формированию скотоводства.

С доисторического времени и по сей день Юго-Западная Азия подвержена катастрофическим засухам, которые чередуются с периодами повышенной влажности^{2}. Но колебания климата, начавшиеся с IX тысячелетия до н. э., данного района не коснулись, поэтому обнаруженный здесь археологический материал представляет собой неоценимый источник для реконструкции последовательных этапов в развитии обитавших на этой территории человеческих коллективов — от первых следов присутствия человека в пещере Шанидар (древнейший слой датируется около 100 тысяч лет до н. э.) до создания первых в истории государственных организмов.

Согласно современным научным данным, обитатели: лого района перешли к этапу интенсивного собирательства диких злаков несколько позже, чем жители Египта, по-видимому, в X тысячелетии до н. э. В разных районах стали появляться поселения, где в глиняных домах, построенных на каменных фундаментах, жили коллективы собирателей, состоявшие из 50 —100 человек. На небольшом расстоянии от поселений иногда создавались сезонные стоянки на время выпаса скота. Использовались в то время и старые пещеры, в которых люди жили на предшествующем этапе развития.

Наиболее характерными примерами поселений могут служить Зави-Чеми — Шанидар в Северном Ираке, Эйнан (Айн-Маллаха) и Иерихон в Палестине. Поселение Зави-Чеми — Шанидар на Верхнем Забе в Курдистане, открытое в 1961 и 1964 гг. американской экспедицией Р Солецкого, датируется 8920 (±300) г. до н. э. К тому же времени — 8450 (±150) — относится обнаруженное в 1966 г. экспедицией Т. Юнга и П. Смита такого же типа поселение в долине неподалеку от Бисутуна в Западном Иране. При раскопках в большом количестве найдены зернотерки и протосерпы, представляющие собой костяную рукоятку с кремниевым вкладышем. По сравнению с тяжелыми и менее прочными серпами из Ком-Омбо эти более совершенны, что говорит о несомненном техническом прогрессе. Прогресс заметен и в других областях. Обнаруженные при раскопках костные остатки указывают на то, что в этом районе люди уже одомашнили овцу. Это — древнейшее свидетельство-приручения овец. Однако раскопки, которые ведутся в Западном Иране, возможно, принесут новые данные с» начале разведения овец в более ранний период.

Возникновение скотоводства и земледелия

С незапамятных времен первобытный человек, живший в окружении диких зверей, существовал благодаря: охоте. Люди часто ловили и держали в загонах молодых животных, чтобы обеспечить себя продовольствием на периоды, не благоприятствовавшие охоте. Но разводить животных не пытались. Целесообразность скотоводства стала очевидной лишь тогда, когда часть группы, переключившись на охрану диких злаковых полей, перестала участвовать в охоте. Дополнительным импульсом послужили трудности, связанные с транспортировкой урожая с полей в поселения. Все данные говорят о том, что первым вьючным животным, одомашненным в горах Загроса, была овца (хотя груз, который в состоянии поднять овца, не превышает 10–15 кг)^{3}. Таким образом, одомашнивание началось с травоядных животных, обитавших в непосредственной близости к человеку. На территории Северного Ирака первой была приручена овца, Анатолии и Сирии — коза, Палестины и нынешнего Ирана — газели и антилопы, хотя эти виды более прихотливы, чем мелкие животные горных районов^{4}.

Функции домашних животных были везде одинаковы: вначале помощники человека в труде, а позднее еще и основная часть рациона. На первых порах человек использовал только мясо прирученных животных, но вскоре научился выделывать шкуры, использовать рога и копыта, а затем прясть шерсть. Так оседлые поселения сделали качественно новый шаг в своем развитии: они стали создаваться на более длительный срок и занимать более обширную территорию.

Лучше, чем культуры Загроса, известна более поздняя культура натуфийских поселений X и IX тысячелетий до н. э. в Палестине. Особенно интересный материал, относящийся к натуфийской культуре, дали раскопки в Эйнане (Айн-Маллаха), расположенном на озере Хуле в верхнем течении реки Иордан. Работавшая здесь в 1957–1959 гг. французская экспедиция Ж. Перро раскопала около 50 домов, обитатели которых наряду с охотой и рыболовством занимались собирательством диких злаков, пользуясь совершенно новыми, дотоле неизвестными орудиями. Помимо серпов с кремниевыми вкладышами и каменных зернотерок здесь обнаружены каменные ступы для шелушения зерна и корзины для хранения и сушки зерна. Каменные ступы (иногда базальтовые, весом до 50 кг), более чем какие-либо другие предметы, свидетельствуют об оседлом образе жизни: трудно вообразить себе кочующую группу людей, обремененных подобным инвентарем. В пользу юседлости говорят также наземные сооружения для хранения запасов продовольствия. Эти хранилища строились на территории поселения; иногда их (как и некоторые дома) использовали в качестве мест захоронений владельцев. Натуфийские поселения, следы которых обнаружены также в дельте Нила (Хелуан) и в горах на побережье Красного моря (оазис Лейк-Ита), были вдвое-втрое крупнее загросских.

В захоронениях Эйнана найдены древнейшие произведения искусства, характерные для всей культуры: схематичные каменные женские фигурки, орнаментированные базальтовые сосуды, резные изделия из кости, украшения (ожерелья и браслеты) из раковин, кости и: камня. Все это, по-видимому, позволяет предположить наличие у человека духовных запросов, выходивших за рамки хозяйственных проблем. Улучшение материальных условий позволило людям задуматься о загробной жизни и создать погребальные обычаи, связанные с верой в загробное существование. Возможно, уже в то время возникла вера в богов, местом обитания которых считалась гора Гермон.

Имеются и более древние свидетельства существования верований и даже культов, хотя материал слишком незначителен, чтобы можно было сделать какие-либо однозначные выводы. Так, в 1960 г. английской экспедицией К. Кеньон в Иерихоне были открыты остатки культового здания, на руинах которого позднее-возникло натуфийское поселение. Однако лишь находки следующего слоя, относящегося к VIII тысячелетию до н. э., позволяют сделать некоторые заключения: о дальнейшем развитии ближневосточных обществ.

В VIII тысячелетии до н. э. Иерихон (слой этого периода обозначили как докерамический неолит А) представлял собой укрепленное поселение, имевшее не менее 2000 обитателей и занимавшее площадь 2,5 га, тесно застроенное круглыми домами из сырцового кирпича и обнесенное каменной стеной с такими мощными башнями, каких не знал ни один из более поздних городов, строившихся в последующие века на этом холме.

Открытие укрепленного поселения под огромным холмом Иерихона стало сенсацией. При первых же сообщениях о нем возникли естественные вопросы: на чем базировалась экономика такого большого поселения и какова была его социальная структура.

Следы земледелия не были обнаружены, но зерно в пищу употреблялось. Жители Иерихона, по-видимому, собирали дикую пшеницу и ячмень, а из домашних животных содержали коз, собак и кошек. Охотились на крупного зверя, о чем свидетельствует такое важное-достижение натуфийской культуры, как изобретение стрелы и лука. Кроме того, натуфийцы владели техникой обработки обсидиана — черного твердого вулканического стекла, добывавшегося на Армянском нагорье, в Анатолии.

Обнаруженные в натуфийских поселениях изделия из обсидиана говорят о том, что уже около VIII тысячелетия до н. э. между Палестиной и Анатолией существовали контакты^{5}. Возможными торговыми партнерами Иерихона были, вероятно, поселения в Центральной (Асикли-Хююк) и Юго-Западной Анатолии (докерамический Хаджилар).

Вполне понятно, что население Иерихона в эпоху докерамического неолита А существенно возросло. Этому благоприятствовали относительная безопасность и обилие продовольствия. Хотя присваивающая экономика ставила определенные рамки развитию (в результате интенсивной охоты сократилось поголовье диких зверей, а травоядные животные, естественно, наносили большой урон пастбищам и местам произрастания диких злаков), Палестина находилась в оптимальных природных условиях, но ее жителям нелегко было защищать свои угодья — источники воды, пастбища и в особенности места произрастания диких злаков. Надо полагать, что мощные стены Иерихона служили надежной защитой от врага, иначе это поселение (часто неправомерно называемое городом) не просуществовало бы до VII тысячелетия до н. э., когда его разрушили пришельцы с севера, которые поселились на развалинах крепости, возвели здесь новые укрепленные сооружения и создали новую культуру. За тысячелетие существования Иерихона его жители, а может быть, и обитавшие вне его стен коллективы, по-видимому, обратили внимание на то, что дикие злаки могут произрастать и за пределами той территории, на которой их впервые обнаружил человек. От наблюдения до практики оставался один шаг, но сделали ли его жители докерамического Иерихона, неизвестно. Мы не располагаем также свидетельствами того, что здесь имел место переход от присваивающей экономики к производящей: пет следов социального неравенства. В Иерихоне обитало типичное первобытное общество, в котором принцип равенства его членов еще не был нарушен. А наличие культа предков, которому отводилась важнейшая роль, свидетельствует о существовании родового общества, в котором всех членов рода объединяло истинное или мнимое кровное родство.

Новейшие исследования показали, что переход к производящему хозяйству обусловливается тем, что природный фон был не особенно благоприятным. Не найдены следы земледелия в Иерихоне, нет их и в Телль-Рамаде, у подножия Гермона, где в 1972 г. французская экспедиция де Контесона обнаружила следы общества второй половины VII тысячелетия до н. э., занимавшегося интенсивным собирательством ячменя и трех видов пшеницы. (Добавим, что здесь была также широко развита обработка обсидиана, доставлявшегося из Центральной Анатолии и с берегов озера Ван.)

Вблизи от районов с оптимальными условиями существования имелись территории, не столь богатые природными ресурсами и менее удобные для жизни. Вследствие этого постоянно возникали стычки, в результате которых население районов с максимально благоприятным природным окружением не было стабильным. Одновременно росла численность отдельных коллективов. Этим, по-видимому, объясняется тот факт, что в районах с богатыми природными ресурсами совершенствовалась техника, связанная с собирательством и охотой, тогда как на соседних территориях, менее щедро одаренных природой, раньше произошел хозяйственный переворот (переход к производящей экономике).

Исследования палеоботаников и археологов свидетельствуют о том, что около 7000 г. до н. э. на территории четырех регионов Ближнего Востока — в Иордании, Юго-Западной Анатолии, Хузестане (Юго-Западный Иран) и в Северо-Восточном Ираке прочно укрепилась культура выращивания некоторых видов зерновых и что здесь в это время уже создавались раннеземледельческие поселения.

Древнейшим способом обработки земли было вскапывание, а главным орудием — твердая обожженная палка-копалка. На посевах работали главным образом женщины, в то время как мужчины продолжали заниматься охотой. Вполне вероятно, что именно эта чрезвычайно важная функция женщин в коллективе нашла свое отражение в древнейших верованиях, возникавших с середины VII тысячелетия до н. э. и связанных с почитанием женских божеств.

Древнейшая форма земледелия — подсечное хозяйство — просуществовала достаточно долго. Мотыжное и тем более пахотное земледелие возникли значительно позже. На ранних же этапах выжигался участок леса под пашню, затем почву разрыхляли при помощи палок-копалок и засевали. Когда земля переставала родить, участок бросали.

Одним из таких земледельческих поселений была Бейда, обнаруженная вблизи руин более позднего города Петра, на юге Иордании, в 320 км к югу от Иерихона, открытая английской экспедицией Д. Киркбрайд и датируемая рубежом VIII и VII тысячелетий. Археологи обнаружили здесь сохранившиеся на глиняных изделиях многочисленные отпечатки зерен культурного ячменя и пшеницы. Подобные находки свидетельствуют о том, что около 7000 г. до н. э. люди в этом регионе уже начали выращивать основные виды зерновых. Обнаруженные при раскопках дома показались изыскателям весьма своеобразными: при сравнительно тонких (50–70 см) наружных стенах — мощные (1,5–2 м) внутренние перегородки. В подвальных помещениях, отделенных от верхних этажей толстыми известняковыми плитами, найдены разнообразные орудия труда — каменные жернова, молоты, ножи, а также предназначавшиеся для обработки рога и кости.

Дать однозначное толкование этим находкам весьма трудно. Часть помещений, вероятно, предназначалась для хранения запасов, в остальных располагались мастерские, в которых трудились скорее всего подневольные люди. Таким образом, создается впечатление, что обитатели дома опасались не столько внешнего нападения, сколько бунта внутри дома. Об этом, по-видимому, говорят толстые внутренние стены и перекрытия, которые должны были изолировать находившихся в подвалах работников от остальных обитателей дома.

Если судить по числу подвальных помещений, группа пленников или узников, занятых принудительным трудом, состояла из 30–40 человек. Почему были созданы и как долго пребывали в изоляции подобные группы, неизвестно. Аналогичных явлений для той эпохи мы пе знаем, и сущность этой группы людей остается неясной, так же как неясно и то, существовало ли уже в Бейде общественное неравенство. Уровень организации общества был достаточно высок, но свидетельств того, что какая-либо группа или отдельное лицо выделились и стали над коллективом, нет. Находки в Бейде позволяют сделать вывод, что одновременно с возникновением производящего хозяйства изменилось отношение к пленным и преступникам. Не исключено, что первоначально их убивали и лишь позднее начали спорадически использовать в качестве рабочей силы. Это звучит немного странно, поскольку первобытное общество принято считать бесконфликтным, не содержащим противоречий. Тем не менее противоречия могли возникать как результат появления некоторого количества избыточных продуктов питания, что позволяло прокормить несколько десятков человек, не являвшихся членами общины. Не исключено, что пленные в Бейде были собственностью общины. Что же касается их труда, то он, несомненно, способствовал ее обогащению. Так или иначе, использование принудительного труда в Бейде в VII тысячелетии до н. э. было уникальным для того времени явлением.

Как уже говорилось, процветание раннеземледельческих поселений на Ближнем Востоке зависело от природных условий, в чем-то сходных в разных районах, а в чем-то и различавшихся. Так, в Центральной и Юго-Западной Анатолии важную роль в развитии раннеземледельческих поселений играло наличие удобных для эксплуатации месторождений обсидиана, который уже в глубокой древности доставлялся в Палестину и Месопотамию. Одним из таких поселений в Центральной Анатолии был возникший в середине VIII тысячелетия до н. э. Асикли-Хююк, открытый в 1966 г. И. А. Тоддом. К сожалению, материалы этой экспедиции до сих пор не опубликованы.

Значительно полнее сведения, относящиеся к долине Дех Луран (Хузестан) в Юго-Западном Иране. Раскинувшаяся на территории около 300 кв. км, эта долина имела естественные границы в виде горных цепей на севере и юге и двух небольших рек на западе и востоке. Достаточно обильные осадки благоприятствовали произрастанию на горных склонах лесов. С другой стороны, горячие ветры пустыни препятствовали чрезмерному росту многолетних растений. В целом долина с ее песчаными почвами и полями диких злаков представляла собой удобное место для развития раннеземледельческих поселений.

Несколько поселений, раскопанных археологами в долине Дех Луран, отражают последовательные этапы развития, начиная с середины VIII тысячелетия до приблизительно 4000 г. до н. э., от древнейших следов выращивания двух видов зерновых культур до возникновения гончарного ремесла, раннего поливного земледелия и создания поселений городского типа.

В качестве примера такого раннеземледельческого поселения можно привести Али-Кош (около 6750–6000 гг. до н. э.). Дома здесь строили из необожженного кирпича, сырьем для которого служил ил, добывавшийся в расположенном неподалеку озере. Погребения делали под полами домов. Запасы зерна, выращенного жителями поселения, хранились в корзинах, которые иногда для прочности снаружи пропитывались асфальтом, сосуды и орудия изготовлялись из камня. В верхних слоях археологи обнаружили изделия из меди.

Аналогичные стадии развития прошли поселения, раскопанные в горных долинах Северо-Восточного Ирака. Так, в долине реки Джамджемаль, вблизи Киркука, американская экспедиция Р. Брейдвуда раскопала раннеземледельческое поселение Джармо. Двенадцать строительных горизонтов этого поселения отражают его эволюцию начиная с середины VII тысячелетия. Число домов, составлявших поселок, в различное время колебалось от 20 до 23. Прямоугольные в плане дома строились из сырцового кирпича на каменных фундаментах. Вход закрывался деревянной дверью. Жило в таком поселении 150–200 человек. Жители сеяли ячмень и чечевицу; традиционно продолжали заниматься собирательством и охотой, о чем свидетельствуют остатки костей медведей, леопардов и оленей. Другие уцелевшие костные остатки говорят о том, что были одомашнены овца, коза, онагр и кошка.

Пользовались жители каменными орудиями, отличавшимися от натуфийских. Многочисленные следы обсидиана указывают на связи с Анатолией, а натуралистические глиняные женские фигурки свидетельствуют о существовании культурной общности на всем пространстве от Палестины до Ирана. Новшеством являются глиняные фигурки кошек и собак, которые в это время, вероятно, были приручены.

Аналогичные находки сделаны в Тепе-Гуране (Западный Иран) и в Телль-Шемшаре (Северо-Восточный Ирак). В древнейших слоях этих поселений найдены орудия, характерные для культуры Джармо, а в более поздних — керамика типа Джармо.

Таким образом, культура Джармо — чрезвычайно важное промежуточное звено между двумя этапами эволюции, которые представлены, с одной стороны, раннеземледельческими поселениями, а с другой — земледельческими обществами, в которых уже появилось гончарное ремесло. Поскольку в раскопанных поселениях не было еще ни храмов, ни дворцов, там отсутствовало социальное расслоение. Во главе общины, по-видимому, стоял патриарх, руководствовавшийся извечными принципами взаимозависимости и взаимопомощи всей представителей рода.

Между отдельными центрами, относящимися к культуре Джармо, при многих сходных чертах обнаруживаются и различия. В одних земледельческие общины еще не стали вполне оседлыми, в других уже строились долговременные земледельческие поселения, иногда даже укрепленные; в третьих основной формой хозяйства стало скотоводство. При этом везде, где это было возможно, люди продолжали заниматься собирательством и охотой. Об относительно высоком техническом уровне некоторых обществ свидетельствуют каменные сосуды, изделия из обсидиана и керамика. Известны отдельные случаи использования подневольного труда.

Новейшие исследования показывают, что в середине VII тысячелетия до н. э. наиболее высокого уровня развития достигли общества, населявшие территорию Анатолии, особенно Конийской долины, где плотность населения была выше, чем в других местах. В долине Конья открыто 22 раннеземледельческих поселения с центром в Чатал-Хююке, раскопанном в 1961–1963 гг. английской экспедицией Дж. Меллаарта. Здесь на площади 12 га обнаружены следы поселения, 13 строительных горизонтов которого отражают развитие здешнего общества от начала VII тысячелетия до приблизительно 5700 г. до н. э. Едва ли не каждый слой заканчивается следами разрушительных пожаров. На месте сгоревших поселений создавались новые, но таким образом, что первоначальный план не нарушался. Дома прямоугольной формы строились из высушенного на солнце кирпича-сырца. Они террасами поднимались по склону холма и вследствие этого находились на разной высоте. Наружные стены были плотно прижаты друг к другу. Каждый третий-четвертый дом был храмом или святилищем, отличавшимся от жилых домов богатством внутреннего убранства. В них в большом количестве найдены настенная роспись культового содержания и скульптура из мягкой глины. В более поздних слоях появляется расписная керамика. Таких храмов Меллаарт насчитал 48, что позволило ему предположить, что им открыт «жреческий квартал». По-видимому, это были родовые святилища, и каждое из них находилось в окружении жилых домов, принадлежавших тому же роду.

Тематика настенных рисунков и скульптуры, так же как способ захоронения, свидетельствует о наличии верований, аналогичных верованиям других народов Азии. Наряду с древними охотничьими культами здесь, как и в Палестине, Месопотамии, Иране, главенствовал культ «великой матери», что говорит о доминирующем положении женщины, которое утвердилось с развитием земледелия.

О культе женских божеств говорят не только многочисленные глиняные фигурки, изображавшие женщину как источник жизни, но и женские погребения под полами некоторых святилищ. Это, равно как и отсутствие мужских захоронений в местах культа, очевидно, говорит об особом положении женщины-богини, женщины-жрицы, символизировавшей единство жизни и смерти.

Прочих покойников, снабдив их всем, чем они пользовались при жизни, иногда хоронили под полами жилых домов. В захоронениях обнаружены орудия труда, оружие, посуда с остатками пищи, разнообразные украшения, иногда из меди или свинца. Необычайно ценны находки обуглившихся тканей — самые ранние свидетельства возникновения ткачества.

В могилах IV слоя найдены керамические печати с геометрическими узорами — находки, которые роднят культуру Чатал-Хююка с культурой Иерихона и Джармо, с одной стороны, и с эгейской культурой — с другой. Так, в районе Неа Никомедеа обнаружены земледельческие поселения VII тысячелетия до н. э. Керамика и печати в них идентичны анатолийским и свидетельствуют о переходе от докерамических культур к культурам, которым известна керамика, разведение коров и пр. Не исключено, что носители этих культур в юго-восточной части Балканского полуострова, а также на Украине были пришельцами из Анатолии.

Все эти находки говорят о том, что Чатал-Хююк представлял собой высокоразвитое земледельческое поселение, где одной из форм хозяйства продолжала оставаться охота (на буйволов, медведей, львов и леопардов) и где определенную роль играло разведение овец, корон и коз. Кроме того, возникают ремесла, и древнейшее из них — плетение, на основе которого позднее разнилось ткачество. Гончарное ремесло появилось лишь в начале VI тысячелетия до н. э. Обнаружены первые признаки обработки металлов. Но следов отделения ремесла от земледелия и выделения скотоводства в самостоятельную отрасль хозяйства пока не найдено.

Мастерство в выполнении некоторых изделий позволяет предполагать, что внутри отдельных больших семей произошла специализация. Ремесленное производство на том этапе являлось занятием сезонным и, за исключением металлургии, по-видимому, было делом женщин. Не исключено, что некоторые изделия приобретались в обмен на обсидиан, месторождения которого были легкодоступны для жителей Чатал-Хююка.

Находки в Чатал-Хююке существенно расширили наши представления об эволюции ближневосточных обществ до середины VI тысячелетия до н. э. Стало очевидно, что керамика, появившаяся почти одновременно на территории Ирана, Анатолии и Балкан, была вторичным результатом развития земледельческих культур. Открытия в Анатолии позволили также внести некоторые поправки в наши представления об истории техники. Оказалось, что в Чатал-Хююке в VII–VI тысячелетиях до н. э. уже существовала добыча и обработка меди и свинца. Фрагментарность наших знаний не позволяет с уверенностью говорить о том, что это явление имело лишь локальный характер, связанный с доступностью месторождений металлических руд. Многочисленные изделия из металла, обнаруженные в последние годы в Месопотамии (Ярым-тепе, Телль-Сото), свидетельствуют о том, что металлургия и в этом районе возникла не позднее начала VI тысячелетия до н. э.^{6}. (До сих пор считалось, что большинство обществ Ближнего Востока научилось обрабатывать металлы лишь в V тысячелетии до н. э.)

Перечень достижений обществ Ближнего Востока был бы неполон, если бы мы не указали на формирование в этот период общинной собственности.

Вполне естественно, что человеческие коллективы защищали свои угодья: ведь от этого зависела их жизнь. С началом обработки земли и возникновением скотоводства люди научились более четко осознавать существующую внутри коллектива связь, обусловленную фактическим или воображаемым кровным родством, происхождением от общего предка. Возросла необходимость защиты от внешней опасности при известной внутренней консолидации, поскольку построенные совместными усилиями поселения являлись общим имуществом всего коллектива, так же как общими были плоды труда всех его членов.

Одновременно с формированием представлений о родовой общности (фактической или воображаемой, но в том и другом случае — экономической), очевидно, должны были появиться и зачатки общинной организации. Трудно сказать, существовала ли уже в то время общинная собственность на землю — ведь поля диких злаков были достаточно обширны, а численность населения невелика, зато с полной уверенностью можно говорить о собственности общины, которую составляли само поселение и все, что добывалось его жителями, — пленные, стада одомашненных животных и пр. Люди берегли свои богатства и воздвигали оборонительные стены даже там, где хозяйство носило еще присваивающий характер. Что же касается земельной собственности родовой общины, то она появилась в результате развития производящей экономики.

На основе возникавших различий сформировались основные конфликты, характерные для всех без исключения ближневосточных обществ, и не только в эпоху родового строя, но и в историческое время. Это были конфликты между оседлым и полукочевым населением, между производящим и присваивающим хозяйством.

Обособление ремесел и его социально-экономические последствия

Социально-экономические перемены, начавшиеся с середины VI тысячелетия до н. э. в жизни обитателей Анатолийского плато в юго-восточной части Иранского нагорья (Элам), решающим образом повлияли на дальнейшее развитие ближневосточных обществ. В области искусства эти перемены повлекли за собой возникновение (в середине VI тысячелетия) расписной керамики, что было явлением новым и в высшей степени знаменательным. Первые следы росписи на керамике датируются серединой VI тысячелетия до н. э. и зафиксированы в Чатал-Хююке, а затем и в Хаджиларе. Первоначально расписывали отдельные глиняные сосуды, а позднее всю или почти всю продукцию. Постепенно обычай украшать керамические изделия, используя многообразно форм и узоров, распространился на обширном пространстве от Средней Азии до Дуная. Исключение составили лишь южные районы в Палестине, где до IV тысячелетия до н. э. пользовались нерасписной керамикой, а в Африке керамика вообще появилась лишь в начале IV тысячелетия до н. э. (Фаюм А). Эти примеры показывают, что различия, обозначившиеся уже в VII тысячелетии до н. э., в более позднее время углубились.

В VI тысячелетии до н. э. расписная керамика характеризовала наиболее развитые общества. Ее совершенство говорит о профессионализме гончаров, которые не только превосходно знали свойства глины, но и обладали великолепным вкусом. Они создавали высокохудожественные, прекрасные по своей простоте и изяществу керамические изделия, форма которых гармонически сочеталась с рисунками. Это свидетельствует о немалом опыте, а он мог появиться только в результате многолетней ежедневной практики. Такой результат был бы невозможен, если бы гончарным ремеслом занимались традиционно в каждой семье и лишь после окончания полевых работ. Необходимо было освободить определенную группу людей от земледельческих работ. Это и произошло в середине VI тысячелетия до н. э., когда земледельческо-скотоводческое хозяйство в отдельных местах достигло такого уровня, при котором стало возможно разделение труда.

Выделение в наиболее развитых обществах небольших групп ремесленников-гончаров, не занятых в земледелии и скотоводстве, повлекло за собой ряд дальнейших социально-экономических преобразований. Этот процесс удобнее всего проследить на материале Анатолии.

В те же годы, когда был открыт Чатал-Хююк (1957–1960), еще одна экспедиция Дж. Меллаарта вела поиски в Юго-Западной Анатолии. Там, в окрестностях деревни Хаджилар, было обнаружено крупное поселение, древнейшие слои которого содержали следы раннеземледельческого общества VII тысячелетия до н. э. В следующем строительном горизонте обнаружены остатки поселения, современного последнему периоду Чатал-Хююка (6700–5600). После того как оно погибло при пожаре, на его месте возникло новое поселение, представлявшее третью фазу развития этой культуры. В целом развитие Хаджилара прослеживается до 5000 г. до н. э., и его заключительные фазы, таким образом, отражают прогресс, достигнутый на протяжении всего VI тысячелетия до н. э.

Чрезвычайный интерес для историка имеет характер застройки Хаджилара. То обстоятельство, что в обеих фазах поселение было обнесено стеной, служит еще одним свидетельством возможных конфликтов между племенами, жившими в различных экологических условиях.

Как же был застроен Хаджилар? Вдоль двух сторон прямоугольной площади располагались большие дома (их длина достигала 10 м, ширина — 6 м), в которых, как и в Чатал-Хююке, жили, по-видимому, большие семьи. Хозяйство Хаджилара, так же как и Чатал-Хююка, базировалось на земледелии и скотоводстве. Гончарное ремесло и ткачество представляли собой сезонные занятия отдельных семей.

Заключительная фаза реконструируемой культуры, наивысший расцвет которой приходится приблизительно на 5300 г. до н. э., представляет иную картину. Дома строились на старых фундаментах. На том месте, где прежде была центральная площадь, теперь высились три дома, не имевшие, в отличие от остальных домов, хранилищ для зерна. Зато в них найдены сотни прекрасных глиняных сосудов, украшенных цветной росписью с поразительным разнообразием мотивов. Тот факт, что сосуды, находящиеся в каждом из трех домов, принадлежат к различным типам, является признаком развитой специализации, а чрезвычайно богатое убранство жилых помещений скорее всего говорит о привилегированном положении гончаров^{7}.

Таким образом, открытие ремесленных мастерских с их великолепной продукцией, дающей представление о высокой квалификации мастеров, несомненно, указывает на то, что в Хаджиларе во второй половине VI тысячелетия до н. э. уже существовало общественное разделение труда. Небольшая группа ремесленников полностью выделилась из земледельческого коллектива и заняла в нем особое положение. Таким образом, раз и навсегда было разрушено традиционное равенство, объединявшее в предшествующую эпоху всех член-нов коллектива.

О неотвратимых социальных переменах говорит еще одна находка - храм. Его расположение в северо-восточной части поселения, в непосредственной близости от стен, по видимому, свидетельствует об обособлении культа и о создании самостоятельной культовой организации, развивавшейся независимо от отдельных семей, но еще окончательно не изолировавшейся от них. Появление храма наряду с превращением ремесла в самостоятельную отрасль хозяйства является несомненным признаком изменения структуры общины.

Около 5250 г. до н. э. поселение подверглось разрушению и было вновь отстроено по необычному плану: в центре его оказалась крепость. По предположению Меллаарта, это был дворец правителя. Гипотеза смелая, но утверждать что-либо с полной уверенностью мы не можем. Одно бесспорно: высокоразвитая культура Западной Анатолии, которая свидетельствует о связях с Южной Анатолией и даже с Северной Месопотамией, была важным звеном в развитии ближневосточных обществ.

Те же выводы напрашиваются при изучении поселения Мерсин, расположенного в Киликии, неподалеку от южного побережья Анатолии. Археологические раскопки в этом районе проводила английская экспедиция под руководством Дж. Герстенга (1936–1939; 1946–1947). Как показали исследования, это высокоразвитое укрепленное поселение в середине V тысячелетия до н. э. было разграблено чужеземными завоевателями, которые принесли с собой керамику, указывающую на тесные связи с расписной керамикой из Телль-Халафа. Осев здесь, пришельцы построили на каменной террасе новую крепость (XVI слой), стены которой окружали очень скромные и почти одинаковые дома. И лишь один комплекс, расположенный вокруг небольшого дворика в непосредственном соседстве с сильно укрепленными воротами, нарушает это однообразие: его многочисленные помещения отличались богатым внутренним убранством и служили, по-видимому, резиденцией вождя. Здесь же располагались и гончарные мастерские.

Все это указывает направление, по которому развивалось общество: если в Хаджиларе гончарным делом занималась горстка привилегированных членов общины, то на этапе Мерсин XVI гончарное ремесло стало самостоятельной отраслью производства в рамках хозяйства вождя.

Хотя древнейшие следы расписной керамики пока найдены только в Анатолии, переход от монохромной керамики к полихромии имел место не только там, но и на обширной территории от Северной Сирии до современного Северного Ирака и Западного Ирана.

Чрезвычайно важное значение имело открытие Телль-Хассуны, небольшого поселения, расположенного в 25 км к югу от нынешнегоМосула. Его изучение, которым руководил иракский археолог Фуад Сафар, началось в 1942 г. Древнейший строительный горизонт относится к 5800 г. до н. э. В то время здесь находилась временная стоянка земледельцев и скотоводов, занимавшихся разведением коз. Стоянка просуществовала на этом месте всего несколько лет, оставив следы в виде многочисленных монохромных глиняных сосудов большого размера, предназначавшихся для хранения запасов продовольствия. Следующие поколения построили на этом месте постоянное земледельческое поселение, в котором около 5500 г. до н. э. появляется расписная керамика.

Исследование Телль-Хассуны позволило построить гипотезу о происхождении другой месопотамской культуры — самаррской. Открытая в 1911 г. Э. Герцфельдом неподалеку от современного города Самарра, приблизительно в 100 км к северо-западу от Багдада, самаррская культура долгое время не имела аналогов. Лишь благодаря находкам в Телль-Хассуне удалось реконструировать более ранние этапы в развитии техники и искусства Месопотамии.

Ответвлением хассунской культуры (помимо самаррской) является халафская культура, сформировавшаяся в конце VI тысячелетия до н. э. и достигшая расцвета в конце V тысячелетия. Распространившаяся на большой территории, культура Халафа обнаруживает тесную связь с анатолийскими культурами. Если самаррская культура развивалась главным образом на территории современного Ирака, то халафская распространилась от сирийского побережья Средиземного моря (Угарит III) до берегов озера Ван (Тильки-тепе), от Юго-Восточной Анатолии до окрестностей современного Мосула. Таким образом, есть все основания утверждать, что хассунская культура положила начало новому этапу в развитии обществ на территории Месопотамии и Сирии и подготовила почву для формирования культурной общности, нашедшей свое выражение в халафской культуре.

Следы халафской культуры впервые обнаружены в районе современной деревеньки Телль-Халаф (на северо-востоке Сирии), давшей имя культуре. Заслуга ее открытия принадлежит немецкой археологической экспедиции М. фон Оппенгейма, изучавшей этот район в течение многих лет (1899, 1911–1913, 1927–1929). Результаты работы были опубликованы лишь в 1943 г. За время, прошедшее после публикации, наши представления о Халафе существенно пополнились за счет материалов, поступавших из других районов Западной Азии.

Благодаря этим находкам стало ясно, что первоначальный центр халафской культуры находился на востоке, в Арпачии, открытой в 1935 г. английской экспедицией М. Э. Л. Меллована. Происхождение культуры Халаф пока проблематично. Носители ее, которым нельзя отказать в предприимчивости, распространили эту культуру прежде всего на территории, богатые медью и обсидианом, а потому приобретавшие все больший вес в экономике Месопотамии. Они строили довольно крупные поселения, чаще всего укрепленные, жили в домах из высушенного на солнце кирпича, стоявших преимущественно на прямоугольных фундаментах. Дома иного типа (толосы) — круглые, с прямоугольными пристройками-вестибюлями — были распространены в Восточной Месопотамии, например в Арпачии. В вестибюле одного из таких домов располагалась гончарная мастерская, в которой найдены великолепные сосуды из глины, представляющие собой вершину доисторического гончарного искусства. Знаменательно, что эти изделия выполнены уже на гончарном круге. В этот период появились также первые гончарные печи. По соседству с гончарной мастерской находилось культовое помещение, в котором обнаружена чаша с посвятительными дарами богине-матери. Сама богиня представлена в составе известняковой скульптурной группы, изображающей женщину и стоящего перед ней на коленях слугу-мужчину.

Отношение человека к божеству передано весьма четко: человек — слуга богини, но он поставлен ею в привилегированное положение, т. е. он достаточно могуществен, чтобы не только подчинить себе гончаров, но и приобрести исключительное право общения с божеством-покровителем. Позднейшая иконография свидетельствует о прочности этой традиции: по прошествии нескольких тысячелетий месопотамские правители все еще продолжали помещать свои изображения перед статуями богов. Это означало, что данный правитель — слуга бога и вместе с тем только ему принадлежит исключительное право непосредственного общения с богом.

В халафских домах и захоронениях наряду со всевозможными каменными орудиями найдены также орудия из меди. В этот период уже был известен свинец, а также существовала колесная повозка, в которую впрягали, по-видимому, ослов или волов.

Интересные выводы относительно структуры общества Халафа можно сделать на основе множества мелких каменных подвесок самой разнообразной формы, которые можно было бы принять за амулеты, если бы не их отпечатки на кусках глины с сохранившимися следами веревок, какими связывали мешки или корзины, чтобы не растерять содержимое. Это значит, что подвески наряду со своей первоначальной магической функцией, возможно, играли роль печатей. Первые образчики подобных печатей были уже представлены в культуре Чатал-Хююка, но лишь халафские печати четко говорят о своей функции: знак собственности и ее магический хранитель. Таким образом, каменные печати — древнейшие свидетельства того, что наряду с собственностью общины появляется собственность отдельных ее членов, ограничивавшаяся на том этапе общественного развития личной собственностью. Это были излишки продуктов, остававшиеся в распоряжении той или иной семьи. Их появление, несомненно, было результатом общественного разделения труда и формирования первых самостоятельных ремесел в недрах высокоразвитых земледельческих обществ.

Переменам в социальной структуре способствовал еще один фактор — миграции, которые в VI тысячелетии до н. э. были чрезвычайно интенсивны, что подтверждается не только быстрым распространением хассунской культуры и обширностью территории, охваченной халафской культурой, но и общими чертами керамики и архитектуры Анатолии, Месопотамии и Ирана, но наиболее убедительный признак миграций — это заселение аллювиальных речных долин, которому предшествовали культуры Хассуны и Самарры.

Глава 2 Заселение Южной Месопотамии. Общества Плодородного полумесяца^[4] и Элама

Природные условия и начало колонизации

Природные условия Самарры на среднем Тигре и Эреду в Южном Ираке, где недавно обнаружены следы поселений конца VI тысячелетия до н. э. (слои XIX–XV), существенно отличались от почвенно-климатических условий Плодородного полумесяца, где находились древнейшие центры доисторических культур. В районе Самарры и Эреду, на месте нынешних пустынь, в VI тысячелетии до н. э. простирались бесчисленные заросшие тростником болота. И хотя количество выпадающих здесь осадков было невелико, люди в течение тысячелетий не решались заселять эти территории, опасаясь не столько недостатка воды, сколько ее избытка. Дело в том, что в глубокой древности, так же как и сейчас, в этом районе происходили регулярные наводнения: резко и бурно повышался уровень воды в реках и огромные пространства суши превращались в озера. Кроме того, в те времена Тигр часто менял свое русло, чему способствовала мягкая почва и почти совершенно плоский рельеф местности. Разливы Евфрата носили столь же катастрофический характер, что и Тигра, хотя его долины в меньшей степени были подвержены резким колебаниям. Вообще, все это пространство только потому не скрылось под водой, что обе реки несли с собой огромные массы ила, создававшего наносный слой почвы. Речные наносы особенно интенсивно откладывались в дельте, из чего отнюдь не следует, будто здесь когда-то было дно Персидского залива. Напротив, в VI тысячелетии до н. э. и раньше уровень суши в дельте был, по-видимому, выше, чем сейчас^{8}.

Когда люди научились осушать болота и обрабатывать землю, аллювиальные почвы с их практически неограниченным плодородием стали величайшим богатством, хотя ни первые поселенцы, ни творцы древнейших государственных организмов, возникавших здесь в начале III тысячелетия до н. э., наверное, на первых порах не отдавали себе отчета в том, насколько трудна для освоения эта земля и каких невероятных усилий потребует ее обработка.

Благодаря созданию ирригационных сооружений население Южной Месопотамии стало собирать очень высокие урожаи. Но одновременно же начался процесс засоления почв, последствия которого проявились с конца III тысячелетия до н. э. Под влиянием ряда факторов (высокое содержание соли в грунтовых водах и в речной поде, отсутствие растительности, которая задерживала бы испарения, скудость осадков и сухие горячие ветры) пейзаж постепенно начал меняться. Но в более глубокой древности, задолго до указанных выше процессов, освоение Южной Месопотамии было весьма результативно. Уже в VI тысячелетии до н. э. здесь собирали гораздо более высокие урожаи, чем в других районах Плодородного полумесяца, где неорошаемое земледелие целиком зависело от количества осадков. Соответственно и перемены в жизни обществ, населявших Южную Месопотамию, происходили значительно быстрее.

Наряду с плодородными почвами главным богатством речных долин Южной Месопотамии была глина, из которой не только производились керамические изделия, но строились дома, оборонительные стены, плотины и дамбы. Ни лесных массивов, благодаря которым жители Плодородного полумесяца были бы обеспечены древесиной, плодами леса и дичью, ни такого сырья, как камень или металл, значение которого быстро возрастало, здесь не было.

Трудно восстановить всю совокупность причин, побуждавших людей постепенно осваивать эти районы. Одной из них, вероятно, был рост численности населения плодородных горных долин, другой — снижение урожаев вследствие истощения почв, а также исчезновение некоторых видов растений в результате интенсивного выпаса домашних животных. Так или иначе, жители гор спустились в речные долины. Трудности, с которыми они здесь встретились, были огромны: освоение новых районов требовало не только умения приспосабливаться к непривычным условиям жизни, но и знаний основ земледелия. Совершенно ясно, что человеческие коллективы, заселявшие аллювиальные долины, должны были быть достаточно многочисленными.

Вряд ли правомерно полагать, будто пришельцы сразу распространились по всем речным долинам и заселили всю Центральную и Южную Месопотамию. Новейшие топографические исследования показывают, что-лишь в I тысячелетии н. э. здесь, особенно в низовьях Тигра, большие пространства стали осваиваться со времен ислама, ибо водоподъемные устройства, необходимые для ведения хозяйства в этом районе, в древности не были известны.

Первые, робкие шаги поселенцы предприняли на сравнительно небольшой территории — по среднему течению Тигра, в долине реки Диялы, а также по обоим берегам нижнего Евфрата, распространившись от Эреду лучами в северо-восточном направлении, где в историческое время появились города Урук, Ларса, Умма и Лагаш. Второй очаг заселения находился к востоку от Евфрата, на территории, где впоследствии выросли города Ниппур, Вавилон, Киш.

Это обстоятельство следует учитывать, когда мы, не вдаваясь в детали, говорим: «вся Месопотамия», «весь Ближний Восток». В ходе столетий содержание этих понятий менялось, поскольку каждый раз имелись в виду только заселенные, освоенные районы, территория которых с течением времени, естественно, расширялась.

Поселение Хассуна может служить наглядным примером того, как люди приспосабливались к новым условиям. По-видимому, это происходило так: племя, за которым шло стадо, отправлялось на поиски новых пастбищ. В удобных местах сеяли зерновые и после сбора урожая либо оставались на месте, либо шли дальше в надежде найти такие же или лучшие условия. Иногда причинами перемещений оказывались стычки с другими племенами, наводнения или какие-либо еще неблагоприятные обстоятельства. Район Хассуны, по-видимому, отличался оптимально благоприятными условиями, поскольку по прошествии примерно 300 лет вместо временной стоянки здесь возникло оседлое поселение земледельцев, изготовлявших расписную керамику. Вполне возможно, что полукочевой образ жизни первых жителей Хассуны обусловил быстрое распространение хассунской керамики, обнаруженной, например, в Мерсине XXII, или орудий типа Хассуна, найденных на Черноморском побережье СССР.

Освоение среднего течения Тигра шло обычным для того времени путем. Полукочевое земледелие, как почти во всех регионах Ближнего Востока, здесь предшествовало возникновению постоянных земледельческих поселков. Тот же путь прошло поселение Тепе-Гуран, расположенное к югу от Керманшаха в Лурестане. В середине VII тысячелетия до н. э. это была сезонная стоянка, состоявшая из легких деревянных хижин. Позднее на этом месте возникло оседлое поселение, застроенное жилищами из высушенного на солнце кирпича. В начале VI тысячелетия до н. э. здесь успешно занимались земледелием и разведением коз. Наряду с расписной керамикой производились изделия из бронзы.

Как показали исследования последних лет, в долинах Южной Месопотамии с успехом использовался технический опыт жителей предгорий и горных долин. Оттуда, надо полагать, был позаимствован метод расширения посевных площадей за счет ирригации. В середине VI тысячелетия до н. э. орошаемое земледелие уже существовало, например, в поселении Сабз (долина Дех Луран). Однако новые условия Месопотамии диктовали и новые технические приемы в земледелии.

Изучение вопроса возникновения и развития различных ирригационных систем на разных географических широтах показало, что первые оросительные системы возникли не в Египте и не в Междуречье^{9}, а скорее всего в горных долинах, где небольшие речки и ручейки создавали плодородные аллювиальные оазисы. В качестве примера можно привести уже упоминавшуюся долину Дех Луран, условия которой, несомненно, благоприятствовали введению искусственного орошения. Сказанное, разумеется, не исключает того, что и в других регионах, осваивавшихся в VI тысячелетии до н. э., иные (порой худшие) условия побуждали людей решать подобные задачи, и притом вполне самостоятельно.

Начало ирригации

Заселение аллювиальной Месопотамской долины не без основания связывают с вторжением пришельцев с севера, по неизвестным причинам покинувших горные долины Плодородного полумесяца (может быть, в Западном Иране) и принесших с собой приобретенный там опыт. Ими же, по-видимому, было создано и поселение Teлль ас-Савван, открытое в 1964 г. в 11 км к югу от Самарры на берегу Тигра англо-иракской экспедицией, которой руководили Ф. Вейли и Абу ас-Суф. В пяти археологических слоях, из которых древнейший датируется около 5600 г. до н. э., содержался богатейший материал, в частности остатки шестирядного ячменя, что с несомненностью свидетельствует о существовании в этом районе ирригационного земледелия^{10}.

Благодаря этим находкам подтвердились гипотезы, связанные с поселениями в Самарре на берегу Тигра и в Багоузе на среднем Евфрате. Судя по всему, жители этих населенных пунктов уже накопили немалый опыт. Они строили свои, часто укрепленные, поселения на невысоких холмах, куда не доходили разрушительные паводковые воды, а поля, расположенные ниже, защищали от избыточной воды при помощи примитивных запруд из глины и земли. Подобные перемычки создавались там, где нужно было задержать воду на полях. Таким образом, главной причиной создания ирригационных сооружений в районах самаррской культуры и в Западном Иране была необходимость обводнения полей.

В южных районах, где ощущалась потребность в мелиорации, осушение осуществлялось при помощи каналов, отводивших воду с полей. Что же касается орошения, то и здесь в нем была нужда: вследствие бурного испарения на полях, расположенных вдали от реки, постоянно не хватало влаги.

Археологический материал, обнаруженный в древнейших строительных горизонтах Эреду, наводит на мысль, что Центральная и Южная Месопотамия заселялись почти одновременно. Возможно, это указывает на общее происхождение переселенцев и на одинаковый уровень развития у них техники. Вполне вероятно, что на этапе самаррской культуры люди изобрели деревянную соху, поскольку палка-копалка, которой до тех пор пользовались при обработке небольших участков в горных долинах, на обширных аллювиальных полях давала слишком низкую производительность труда.

В специальной литературе изобретение сохи часто относят к более позднему времени — к периоду высокоразвитой убайдской культуры. Для подтверждения этой гипотезы привлекаются данные лингвистики. Ссылаются на то, что слово apin (соха) пришло в шумерский язык вместе с другими реликтами из языка носителей убайдской культуры. Других аргументов в пользу этого предположения пока нет. Хотя археологам до сих пор не удалось найти остатки древнейших деревянных сох и вероятность того, что они могли сохраняться в течение тысячелетий во влажном климате Южной Месопотамии очень мала, тем не менее деревянные сохи скорее всего начали применяться задолго до возникновения убайдской культуры. Они, конечно, не имели металлических частей, поскольку медь на том этапе развития Месопотамии встречалась исключительно редко и не использовалась даже при строительстве ирригационных систем.

Освоение аллювиальных почв Месопотамии, без всякого сомнения, не было обусловлено применением металла. Простейшие ирригационные сооружения возводились в VI и V тысячелетиях до н. э. исключительно человеческими руками — при помощи лишь палки или каменной мотыги. К счастью, мягкая почва сравнительно легко поддавалась обработке. Однако это свойство почвы в конечном счете обернулось против людей: плотины и запруды из земли и глины, даже если добавлялся камень, были очень недолговечны и требовали постоянной заботы и внимания. Нужно было следить, чтобы сооружения не заносило илом, своевременно устранять повреждения. И в историческое время развитие обществ в районах орошаемого земледелия будет определяться этой задачей.

Открытие поселения Телль ас-Савван принесло интересный материал, касающийся верований носителей самаррской культуры. Многочисленные женские фигурки, олицетворявшие богиню-мать, подтверждают земледельческий характер этой культуры. Алебастровая женская фигурка обнаружена, например, в культовой нише одного из самых крупных строений, какое до сих пор удалось найти на поселениях VI тысячелетия до н. э. Этот большой дом, имевший не менее 14 помещений, стоял в непосредственном соседстве с другим домом, по-видимому, двухэтажным. Четыре помещения имели культовое назначение, характер остальных комнат обоих домов установить не удалось. Их расположение в центре поселка, возможно, говорит о том, что это один из древнейших дворцовых комплексов. Однако предметов внутреннего убранства сохранилось слишком мало, чтобы можно было подтвердить подобную гипотезу. Этот вопрос останется открытым до тех пор, пока в нашем распоряжении не окажутся новые данные.

В древнейших строительных слоях Телль ас-Саввана редко встречающаяся керамика напоминает нерасписные изделия из Хассуны. Лишь в начале V тысячелетия появляется расписная керамика, характерная для самаррской культуры. Таким образом, Телль ас-Савван может служить еще одной иллюстрацией того, в каком направлении шло развитие обществ, обитавших за пределами Плодородного полумесяца.

Начало социального расслоения

При всем многообразии культур, обусловленном прежде всего территориальной разбросанностью доисторических обществ, в основе их развития лежали общие закономерности. В раннеземледельческих обществах, населявших районы естественного орошения, несколько раньше, чем в других местах, возникли специализированные ремесла. Однако к V тысячелетию до н. э. их догнали в этом отношении племена, жившие в районах ирригационного земледелия. Этот этап в истории Северной Месопотамии и Сирии представлен халафской культурой. Что же касается Южной Месопотамии, то здесь развивались другие культуры, распространившиеся на всей освоенной территории — от Эреду до Ниппура. Во второй половине V тысячелетия до н. э. их влиянию подверглись не только культуры Западного Ирана, но и очаги халафской культуры. Новейшая специальная литература объединяет разновидности культур (Эреду, Хаджи-Мухаммед, Убайд) под общим названием убайдской культуры, которая развивалась с конца VI до середины IV тысячелетия.

Происхождение убайдской культуры представляется сложным. В ее керамике наряду с иранскими элементами присутствуют черты самаррской и халафской культур. Название этой культуры произошло от небольшого поселка в Южной Месопотамии, обнаруженного Л. Вулли. Убайдская культура представляет собой качественно новый этап в развитии месопотамских культур; она представлена не керамикой, а в основном храмовой архитектурой, первые следы которой были обнаружены в 1947–1949 гг. иракскими археологами в XVI слое Эреду (конец VI тысячелетия до н. э.). Несколько позже (XV слой) здесь было построено прямоугольное здание, размеры которого свидетельствуют о растущем значении культа, а возможно, и о привилегированном положении жреца. Храм состоял из одного помещения. Выступы боковых стен и жертвенник как бы отгораживают входную, общедоступную часть от центральной, предназначавшейся для жреца. В задней части храма, где была культовая ниша со статуей божества, мог находиться только жрец.

Из всего сказанного определенно следует, что культ уже приобрел полную самостоятельность. О том же убедительно свидетельствует храм, построенный над предыдущим в середине IV тысячелетия (VII слой). На протяжении нескольких столетий руины древних храмов заносило мусором, щебнем и землей. В результате образовалась высокая насыпь. Построенный на этой террасе новый храм возвышался над всем поселением. Он был виден издалека и мог служить ориентиром. Толстые стены наводят на мысль, что в те неспокойные времена храм мог играть роль крепости, где в случае необходимости укрывались жители поселения. А может быть, справедлива другая точка зрения, согласно которой возвышение, на котором стоял храм, великолепная архитектура, толстые стены и прочее должны были отгородить бога и его слуг от жителей поселения.

Функции жреца, по-видимому, выполнял вождь племени. На какой основе произошло выделение культа и связанной с ним практики, мы не знаем. Может быть, тяжелые условия Южной Месопотамии, с которыми пришлось столкнуться переселенцам, заставили людей сильнее, чем в других местах, почувствовать свою зависимость от милости божества.

Природные и хозяйственные особенности Южной Месопотамии обусловили также усиление роли вождя племени. В районах неорошаемого земледелия коллективный труд племени был явлением естественным и само собой разумеющимся. Функции вождя почти полностью сводились к организации обороны. В условиях же ирригационного земледелия вождь становился организатором трудового процесса. Он решал, где и когда рыть обводнительные каналы, распределял между членами общины хозяйственные работы — рытье каналов, корчевку леса, сев, очистку от ила и тины каналов и рвов, сбор урожая и т. п. Его авторитет в связи с этим повышался, причем в значительно большей степени, чем это было на прежних этапах развития. Что же касается племени, то и в нем произошли перемены. Из коллективного собственника возделываемой земли племя преобразовалось в коллектив совладельцев, совместно владеющих землей и водой и нуждающихся в соответствующей организации. В результате изменилось и положение вождя. Будучи ответственным за судьбу общины, он брал на себя посредничество между членами коллектива и богом-покровителем.

Вполне вероятно, что в результате всех этих перемен культовые действия, прежде ограничивавшиеся жертвоприношениями, становились все более сложными и разнообразными, пока наконец не приобрели характер празднеств. Появился и вспомогательный персонал — музыканты, танцовщики, гончары, кузнецы, повара и т. п. Все они обслуживали бога и его жреца, отправлявшего культ и выполнявшего некоторые другие функции.

Так первые скромные храмы Южной Месопотамии, появившиеся в период убайдской культуры, положили начало процессу, который в раннеисторическую эпоху закончился формированием государства. Тем же путем шло развитие Центральной Месопотамии, у истоков которого стояла также убайдская культура. Здесь особенно интересный материал принесли раскопки в Тепе-Гавре, вблизи Мосула, где полевые исследования проводили две американские экспедиции — А. Спейзера (1935) и А. Тоблера (1950). В итоге мы имеем цельную, без лакун картину развития поселений от VI до III тысячелетия до н. э. В древнейших слоях найдены следы самаррской культуры, позднее сменившейся халафской, которая в конце V тысячелетия постепенно уступила место убайдской культуре. В Тепе-Гавре, в отличие от южномесопотамских культур, обнаружены прекрасные образцы расписной керамики, которые ярче, чем другие находки, иллюстрируют сложность и значительность этой культуры. О связи Тепе-Гавры с Южной Месопотамией свидетельствует сравнительно небольшой храм начала IV тысячелетия до н. э. Спустя несколько столетий после разрушения на его месте возник храмовой комплекс, состоявший из трех зданий, группировавшихся вокруг открытого двора и соединенных культовым помещением, и многочисленных хозяйственных построек. По-видимому, храм, подобно храму в Эреду, был не только местопребыванием божества, но и резиденцией его слуги, вероятнее всего вождя племени. Планировка храма такова, что место отправления культа нельзя было видеть со стороны входа. Иначе говоря, оно было отгорожено от жителей поселения.

Отсутствие каких-либо дополнительных данных не позволяет судить о характере верований жителей Эреду. Однако, возможно, уже тогда почитались некие божества, олицетворявшие благодатность пресной воды. Это предположение основано главным образом на том, что зиккурат Энки, шумерского бога мудрости и почвенных вод, воздвигнут на месте культовых зданий, строившихся здесь одно над другим еще в доисторическую эпоху. Подобные верования, естественно, могли сложиться в обществе, где избыток воды вызывал у людей суеверный страх. Следует принять во внимание также контакты населения доисторического Эреду с носителями культуры, развивавшейся на территории нынешнего Кувейта и на островах Персидского залива^{11}. Изучение этих культур, по-видимому, помогло бы прояснить не только происхождение культа бога Энки, но и причины распространения в иконографии и мифологии изображений парусных лодок.

Убайдская культура в Северной Месопотамии сложилась на основе других традиций. Предметы из храма в Тепе-Гавре свидетельствуют о том, что в этих районах почиталось некое божество, связанное с охотой. Его изображали в виде мужчины со звериными ушами и козлиными рогами, что еще в большей степени, чем керамика, указывает на связь с Западным Ираном, где даже в историческое время все еще были чрезвычайно популярны охотничьи культы. В богатых дикими животными горных районах Ирана охота наряду со скотоводством всегда оставалась важной отраслью хозяйства. Перенесение охотничьего культа в местность, где условия жизни были иными, можно объяснить только верностью традиции, привязанностью племени к старому божеству, функции которого в новой среде изменились.

О культурных традициях племен, населявших Месопотамию, мы знаем мало. Еще меньше нам известно о том, на какой основе возникали отдельные формы культа и соответствовавшие им произведения искусства. Все это удерживает исследователей от далеко идущих выводов, особенно в области идеологии, проявления которой столь многообразны, что всякие попытки обобщений заранее обречены на неудачу.

На обширной территории Ирана, Анатолии, Южной Сирии и Палеcтины развивались самые разнородные культуры. Начиная с VI тысячелетия до н. э. они испытывали все более мощное воздействие культур Месопотамии. В результате этих влияний, наслоившихся на местные элементы, сформировались весьма своеобразные культуры. В качестве примера можно назвать поселение Гассул в Палестине, к северо-востоку от Мертвого моря, где в домах IV тысячелетия до н. э. обнаружены остатки настенных росписей, свидетельствующих о развитии астрального или солярного культа. Это совершенно новое явление, до сих пор еще ни разу не зафиксированное для столь раннего периода. И оно было результатом чисто внутреннего развития, без каких-либо влияний извне. Зато мотивы росписи на керамике говорят о связях с убайдской культурой и об анатолийском влиянии.

Приблизительно в то же время в Сирии и Юго-Западной Анатолии процветала халафская культура. Одним из ее очагов был Угарит, где первые поселения возникли в VII тысячелетии до н. э. Взаимопроникновение различных элементов культуры легко прослеживается также на материале Ирана, откуда, по-видимому, ведут свою родословную создатели убайдской культуры, привнесшие в Месопотамию множество иранских элементов. В конце VI тысячелетия до н. э. начался обратный процесс: месопотамские культуры стали распространяться на восток, обогащая иранские культуры.

Все сказанное позволяет предположить, что на протяжении двух тысячелетий, предшествовавших созданию первых государственных организмов, осуществлялось взаимопроникновение элементов культур, восходивших к различным традициям. Скорее всего это происходило за счет миграций. В то же время совершались серьезные перемены в жизни самих носителей этих традиций.

В области идеологии эти перемены проявились в том, что храм преобразовался в культовую организацию, стоявшую над обществом. Как следствие этого внутри общины выделилась группа людей, освобожденных от производительного труда. Все эти процессы особенно интенсивно протекали на недавно освоенных территориях, в аллювиальных речных долинах Элама, Междуречья и Египта, куда постепенно переместились очаги социальной эволюции.

Формирование первых территориальных общностей

К середине IV тысячелетия до н. э. структура родовой общины в наиболее развитых обществах Ближнего Востока уже не отвечала изменениям, происшедшим в экономике, став тормозом общественного прогресса. Со времени В. Г. Чайлда описанные в предыдущей главе явления получили название «городской революции». Хотя этот термин звучит как анахронизм, он имеет под собой реальное основание. С середины IV тысячелетия до н. э. действительно начали возникать города, которые развились в самостоятельные государственные организмы. Вместе с тем этот термин не проясняет существа чрезвычайно сложных процессов, которые привели к созданию городов; нераскрытым остается также реальное содержание понятия «город» для той отдаленной эпохи. Кроме того, создается впечатление, будто го рода возникли в результате внезапного скачка, а не как итог развития обществ на протяжении нескольких тысячелетий.

Вся древняя история — начиная от самых ранних государств и кончая поздней Римской империей — это прежде всего история обществ, организованных в города. Эти своеобразные населенные пункты впервые стали возникать в IV тысячелетия до н. э. С самого начала и на протяжении всей древней истории города доминировали над несколькими поселениями. Не размер территории населенного пункта, не оборонительные стены, не наличие рынка и обмена делали поселение городом — тот или иной населенный пункт становился городом только при условии, если он был центром жизни округи, нескольких (иногда более десятка) близлежащих поселений. Наличие оборонительных стен, дававших защиту окрестному населению, появление храма, который становился главным культовым центром для всей округи, благоприятствовали эволюции, а эти факторы способствовали развитию в данном населенном пункте рынка.

Новейшие методы исследования, особенно топографическая археология, позволяют с большой достоверностью и детально воссоздать особенности процесса формирования в IV тысячелетии до н. э. прототипа древнего города. Топографической археологии, которая в настоящее время уже имеет свою историю, без сомнения, принадлежит в этом ведущая роль. Этот метод заключается в том, что на обширной территории, иногда и несколько тысяч гектаров, устанавливается локализация всех древних поселений и фиксируются изменения, происходившие в различные периоды. Дополнительный материал дает реконструкция водных путей и классификация предметов, найденных на поверхности земли. Получить такое количество данных на основе изучения какого-либо одного поселения было бы невозможно. Результаты подобных исследований следует считать достоверными, тем более что они охватывают, как правило, периоды в несколько сотен лет^{12}.

Главный итог работ, проводившихся в Южной Месопотамии и Западном Иране, — достаточно неожиданный вывод о существовании там многочисленных небольших поселений (от 0,75 до 1,25 га), часть которых группировалась вокруг двух более крупных населенных пунктов, занимавших около 5 га каждый. На месте одного из них позднее вырос город Сузы, другой — пока еще не идентифицированный — находился на месте современной деревни Чога-Замбиль. Остальные поселения, хотя до сих пор не обнаружен центр, вокруг которого они группировались, тоже, по-видимому, составляли некое единство. По всей видимости, в каждом из трех упомянутых комплексов жили достаточно развитые племена. Об этом свидетельствует великолепная расписная керамика Суз, позволяющая утверждать, что отделение ремесла от земледелия уже произошло.

Очевидно, этим объясняется сравнительно быстрый рост в середине IV тысячелетия до н. э. численности населения Сузианы, а также расширение освоенной территории и увеличение количества населенных пунктов. Доминирующее положение в этом районе, без сомнения, занимали Сузы, раскинувшиеся в то время на площади около 25 га. Кроме Суз развивались еще два менее крупных города, являвшихся, как и Сузы, центрами ремесел — гончарного, ткачества, камнерезного. Установлено, что какая-то часть жителей находилась в зависимом положении. Эти люди работали только ради содержания. Земледелием занималось население близлежащих поселений, подчинявшихся одному из трех городов.

Хотя ни в одном из названных городов до сих пор не найдено следов культового и административного центра — храма или дворца, их социальная структура свидетельствует о том, что здесь сформировался своеобразный общественный организм, каким в древности был город. В нем сосредоточивались ремесленное производство, администрация, культ и власть над более или менее обширной сельской периферией.

Блистательное развитие Сузианы в конце IV тысячелетия до н. э. внезапно приостановилось — обезлюдели многочисленные поселки к западу от Суз, опустела земля, пришли в упадок и сами Сузы, а население сконцентрировалось на сравнительно небольшой территории (около 9 га).

Скорее всего это было результатом очередных миграций. Предполагать вторжение каких-то племен не приходится, ибо в IV тысячелетии до н. э. для этого не было условий. В качестве вьючных животных в то время использовался осел, реже вол. Это значит, что племя в своих передвижениях не могло удаляться от мест водопоя. Племя не могло также быть слишком многочисленным: встречавшихся на пути пастбищ должно было хватать для прокорма скота. Только при соблюдении этих условий можно было добраться до новых территорий. Лишь со второй половины II тысячелетия до н. э., когда на Ближнем Востоке одомашнили лошадь, а позднее верблюда, племена стали передвигаться быстрее и большими группами. В IV тысячелетии до н. э. таких возможностей еще не было. Что же касается вооруженного столкновения между жителями Сузианы и кочующими пришельцами, то оно, без сомнения, имело место. На протяжении многих сотен лет сохранилась память о событиях тех времен; о них свидетельствуют цилиндрические печати из Чога Миш, на которых изображены сцены битв. Этот мотив был одним из наиболее распространенных, мы находим его и на цилиндрических печатях из Суз. Казалось бы, на этом основании можно сделать вывод, что иноземные пришельцы проникли не только в восточную, но и в западную часть Сузианы. Однако на тех же печатях из Суз гораздо чаще встречаются сцены мирного труда, и, надо отметить, эти мотивы представлены очень широко. Все сказанное дает основание полагать, что сокращение территории и уменьшение числа жителей не повлекли за собой окончательного упадка Суз и Западной Сузианы, а лишь существенно замедлили темп развития.

Вероятно, в это время стали пользоваться сохой, вследствие чего возросла производительность труда. Не исключено, что именно тогда возникли зачатки новой фирмы собственности, из которой позднее образовалась государственная собственность. Была ли она сразу связана с дворцом (так позднее обстояло дело в Эламе) или первоначально концентрировалась вокруг храма, мы не знаем, поскольку ни иконография, ни письменные источники, ни характер строительства не проясняют-этого вопроса. Зато мы имеем достаточно оснований утверждать, что на рубеже IV и III тысячелетий до н. э., в результате демографического кризиса произошел перелом, осуществился переход от родовой общности к начальным формам государственной организации. Об-этом свидетельствуют не только прогресс в экономике, но и данные топографической археологии. О том же говорят первые таблички с пиктографическим письмом, которое, вероятно, было изобретено в упоминаемое время^{13}. Возникновение письменности является несомненным признаком перемен в аграрной структуре, поскольку письмо в тот период использовалось исключительно в целях отчетности и лишь в таких хозяйствах, где собственник не являлся производителем.

До тех пор пока в общине существовал только один вид собственности на землю (коллективная собственность всех ее членов) и пока все сообща трудились на этой земле, даже при условии выделения ремесла и при совместном отправлении культа, хозяйственная отчетность была не нужна. Она появилась лишь тогда, когда владелец земли перестал быть производителем, когда то ли в результате захвата, то ли вследствие щедрости общинников в границах общины образовался независимый ареал. И хотя члены общины продолжали трудиться на этом участке, он уже перестал быть их общей собственностью, а урожай, который с него снимали, являвшийся результатом их совместного труда, не подлежал дележу. Это была особая собственность, ее неприкосновенность охраняли специально выделенные для-этого люди. Они же следили за работой общинников, заботились об отправлении культа и т. д., но в процессе производства уже не участвовали. Так наряду с общинной собственностью начала развиваться собственность храма (государства), поскольку в большинстве обществ, особенно в аллювиальных долинах, храм выполнял помимо культовых административно-государственные функции.

При таком положении дел регулярный бухгалтерский учет зерна, поголовья скота и прочего становился основным условием нормального взаимодействия собственника и производителей. Вот почему первые признаки возникновения письменности являются почти бесспорным доказательством существования государственной собственности. Все имеющиеся у нас в настоящее время материалы позволяют утверждать, что древнейшие письменные памятники представляют собой не что иное, как документы хозяйственной отчетности^[5].

На одной из печатей этого времени, найденной в Сузах, обращает на себя внимание деталь, непременно сопутствовавшая появлению государственной собственности. Это изображение писца, который, возможно, наблюдал за работой общинников на полях и пастбищах, не являвшихся собственностью общины. Впрочем, функции писца и надзирателя могли не совмещаться в одном лице, но, как бы то ни было, изобретение письменности было признаком возникновения зачатков административного аппарата — необходимого элемента любой государственной организации.

На рубеже IV и III тысячелетий в Сузиане зафиксированы все основные признаки существования государства: 1) определенная территория с различного типа поселениями, что свидетельствовало о совершившемся уже общественном разделении труда и о подчиненном положении земледельческой периферии по отношению к административно-культовому центру, в котором сосредоточилось несельскохозяйственное производство; 2) имущественное расслоение, обусловленное достаточно высоким уровнем техники и профессиональной специализации; 3) начало создания военной организации для защиты имущества от пастухов-скотоводов; 4) государственная собственность; 5) изобретение пиктографического письма; 6) зачатки управленческого аппарата.

Таким образом, как ни существенна была роль урбанизации, сами по себе городские организмы на этапе перехода от родового строя к государственности были фактором второстепенным, одним из многих, которые способствовали возникновению государственных образований. Нельзя, однако, преуменьшать их значения. Города стали средоточием сокровищ культуры, в них накапливались и распределялись материальные блага и осуществлялся обмен между производителями. Города были катализаторами, ускорявшими процесс отмирания родового строя.

Однако прошло еще несколько столетий, прежде чем в Сузиане сложилось государство Элам, ибо вследствие глубокого кризиса конца IV тысячелетия до н. э. темп развития обществ в этом районе несколько замедлился. В результате вперед выдвинулась Месопотамия, решительно обогнавшая в своем развитии остальные общества Ближнего Востока.

Едва ли не до последних лет существовало мнение, будто больших успехов в развитии достигли только общества, населявшие южную часть Междуречья. Подобное суждение подкреплялось многочисленными археологическими раскопками, подтверждавшими чрезвычайно высокий уровень развития этих обществ. Было принято считать, что по крайней мере до II тысячелетия до н. э. население южных районов опережало своих северныхсоседей, жителей прилегавших к Месопотамии районов Плодородного полумесяца. Это заблуждение возникло вследствие того, что материалы, имеющиеся в распоряжении современных историков, подчас носят случайный характер. Однако после того, как вся эта местность была обследована при помощи аэрофотосъемки и были обнаружены десятки теллей, раскопки которых дали поразительные результаты, стало ясно, что утверждение о приоритете Южной Месопотамии на рубеже IV и III тысячелетий не должно приниматься безоговорочно. Можно смело утверждать, что ни Северная Месопотамия, ни Сирия не были в тот период отсталыми районами, что у них была собственная высокоразвитая материальная культура, ничем не уступавшая культурам Южной Месопотамии.

Анализ развития племен, обитавших в Южной Месопотамии, не представляет сейчас для историка слишком больших трудностей, поскольку об обществах, населявших аллювиальную Месопотамскую долину, мы знаем гораздо больше, чем о жителях областей Плодородного полумесяца. Первые поселения на юге возникли на рубеже VI и V тысячелетий. С самого начала экономика базировалась на ирригационном земледелии. Отсюда — отличие здешних поселений от населенных пунктов Сузианы, где наряду с земледелием большое значение имело скотоводство. Поселения в Южной Месопотамии, как правило, крупнее (4–5 га), расположены обычно на небольшом расстоянии друг от друга, преимущественно вдоль рек и каналов. Первоначально для орошения использовалась вода реки (главное русло и его естественные ответвления), позднее от рек стали отводить каналы, протяженность которых с течением времени росла; от каналов отходили многочисленные мелкие ответвления. Таким образом, создавались локальные ирригационные системы, возникавшие независимо друг от друга, и в очень раннюю пору, уже в эпоху убайдской культуры, они зафиксированы по двум направлениям: во-первых, вдоль Евфрата, там, где располагались города Ниппур, Шуруппак, Урук и Ур, и, во-вторых, вдоль канала Итурунгаль-Сирара, соединявшего Евфрат с Тигром. В последующие века здесь выросли города Адаб, Умма, Лагаш и Нгирсу. Между первой и второй группой каналов пролегала пустыня, а между поселениями тянулись болота и пустоши. Это в конечном счете обусловило территориальные границы возникавших в этом районе государственных образований, а также на первом этапе и их политическую историю. Особенности природной среды на протяжении многих веков препятствовали объединению Южной Месопотамии, хотя отдельные населенные пункты никогда не развивались в полной изоляции друг от друга. Археологические изыскания дают бесчисленные примеры весьма ранних контактов, связывавших между собой жителей Южной Месопотамии едва ли не с самого начала заселения этой территории. Связи не прерывались ни во времена убайдской культуры, ни в эпоху урукской цивилизации, ни позднее, в историческую эпоху. Реки и каналы использовались как средства сообщения, благодаря которым осуществлялся обмен материальными ценностями и идеями. Производство развивалось главным образом в городах, которые были центрами местных ирригационных систем и главенствовали в пределах этих систем над прочими поселениями.

Археологический материал, полученный в районе Урука, превосходно иллюстрирует рост на протяжении веков числа населенных пунктов. Если в начале убайдской культуры в этом регионе было всего два поселения, то к концу ее (к середине IV тысячелетия до н. э.) их число возросло до 11, а к началу III тысячелетия — до 130. Это были небольшие деревеньки, которые претерпели существенные изменения лишь в эпоху Джем-дет-Наср (около XXVIII в. до н. э.). Некоторые из них пришли в упадок, иные, напротив, выросли в могущественные города, такие, как Урук или Шуруппак. Уруку в этот период, по-видимому, принадлежала административно-религиозная гегемония в данном районе (если мы правильно толкуем литературные памятники, рассказывающие о строительстве Эн-Меркаром или Гильгамешем городских стен).

Город редко располагался в центре территории, занятой подчиненными ему поселениями, поскольку локальные ирригационные системы обычно разрастались, все больше отдаляя периферию от центра. Так что ведущее положение города в этой системе обусловливалось не его географически центральным положением, а уровнем социального и экономического развития, от которого зависел и его своеобразный идеологический авторитет.

Мы располагаем чрезвычайно богатым материалом, относящимся к эпохе перехода от доисторического времени к историческому на территории Южной Месопотамии. Это так называемая урукская цивилизация, непосредственно связанная с традицией и достижениями убайдской культуры. Названа эта цивилизация по поселению Урук, где были впервые обнаружены следы очень характерного храма, прототипа зиккурата, с которым читатель уже встречался в связи с убайдской культурой в Эреду.

Урук уже с 1850 г. стал объектом изучения английской экспедиции У. Лофтуса. Уже тогда неоднократное пробное зондирование навело на мысль, что это место имеет богатую историю и что здесь непрерывно до времени парфян (247 г. до н. э. — 224 г. н. э.) жили люди. Более поздние изыскания, проводившиеся Немецким археологическим обществом и продолжающиеся по сей день, полностью подтверждают это предположение.

В период убайдской культуры Урук был довольно крупным поселением. Его расцвет начался в середине IV тысячелетия до н. э. В это время отмечен расцвет камнерезного ремесла, появлялось все больше изделий из меди, а керамика повсеместно изготовлялась на гончарном круге. Город развивался необычайно быстро. Характерно, что число городов, особенно на юге, непрерывно росло, тогда как количество сельских поселений сокращалось, ибо жители стягивались под защиту городских стен. Одновременно с Уруком в начале III тысячелетия в Месопотамии процветали Умма, Шуруппак, Забалам, Бадтибира и еще четыре города.

Как видим, города в Южной Месопотамии развивались несколько по-иному, чем в более ранний период в Сузиане. Но в основе развития в обоих случаях лежали одни и те же факторы: рост производительных сил приводил к изменениям в производственных отношениях, т. е. к образованию нового типа собственности, отделившейся от собственности общины. Именно тогда, в период Урук IV-a, было изобретено, как и в Сузиане, пиктографическое письмо, служившее для записи текущих расчетов, а в дальнейшем пиктография развилась в клинопись.

Весьма существенной особенностью, отличавшей процесс урбанизации в Месопотамии, было наличие храма, непрерывное развитие которого можно проследить со времени убайдской культуры. С самого начала храм являлся центром поселения, и не исключено, что уже тогда имелся специальный персонал для отправления культа. Позднее, в период урукской культуры, храм (например, храм из известняка в Уруке, гораздо более величественный и монументальный, чем храм в Эреду) сделался административным центром города, а стало быть, и локальной ирригационной системы, а также самостоятельной хозяйственной единицей. Последнее подтверждается возникновением письменности, необходимого орудия учета и контроля в любой распределительной системе.

Находясь в центре местной ирригационной системы, Урук господствовал над сотней поселений. Если судить по ситуации, имевшей место в историческое время, аналогичное положение создалось и в остальных ирригационных системах. В историческое время в каждой из этих систем могло быть по нескольку городов, при этом городом-гегемоном являлся только один, в котором были сосредоточены административный аппарат, политическая власть и культ.

Это был город-государство, вобравший в себя различные типы сельских и городских поселений. Впоследствии, войдя в состав монархии, некогда самостоятельный город-государство становился, как правило, центром местной власти, при этом его территория (назовем ее номом или округом), определявшаяся границами ирригационной системы, оставалась неизменной.

Таким образом, элементы, которые характерны для государства, уходят своими корнями в глубокую древность, в эпоху родового строя. Это особенно четко прослеживается на материале Южной Месопотамии, достаточно полно исследованной археологами и историками. Изучены процессы, которые обусловили урбанизацию этого района. Их начало восходит к периоду убайдской культуры (4300–3500), когда благодаря обильным урожаям, выраставшим на аллювиальных почвах, стало возможно обособление культа. Внешним проявлением этого были первые святилища, а потом и храмы, строившиеся в период урукской культуры согласно установившемуся к тому времени архитектурному канону. Особое положение храма в Эреду в период урукской культуры привело к тому, что он стал административным центром города.

Фундаментальные исследования показали, что наследие убайдской культуры было значительно более многообразно, чем предполагалось раньше. По сути дела, экономика и типы населенных пунктов исторического периода, так же как многие элементы культуры III тысячелетия, выросли на фундаменте, созданном творцами убайдской культуры.

Достижения убайдской культуры подтверждаются многочисленными археологическими материалами, обнаруженными в местностях, расположенных за пределами Месопотамской аллювиальной долины и испытывавших мощное воздействие этой культуры. Распространению ее влияния благоприятствовали в высшей степени оживленные межрегиональные контакты, инициаторами которых были главным образом жители Южной Месопотамии. Уже в тот период они ввозили асфальт из Хита (в среднем течении Евфрата) или из Киркука (к востоку от Тигра), обсидиан из Анатолии или Армении, кремний из Аравии. Уже тогда велся активный обмен со страной Дильмун (Бахрейн), откуда в историческое время привозили медь.

В качестве торговых партнеров Месопотамии выступали, вероятно, города, развивавшиеся в то время в среднем течении Тигра и в Северной Сирии. Одним из них, по-видимому, была Ниневия, которая была уже населена в период убайдской культуры и во времена урукской культуры стала культовым центром межрегионального значения^{14}. Аналогичную роль играла Арбела. Первые жители появились там в период хассунской культуры. На Средиземноморском побережье Сирии в середине IV тысячелетия до н. э. продолжали развиваться два типичных городских поселения — Библ и Угарит, процветание которых связано с морской торговлей, в то время как города, удаленные от моря, росли, по-видимому, за счет сухопутной торговли. Одним из таких городов была Эбла, известная по месопотамским источникам III и II тысячелетий как сильное государство и серьезный торговый! партнер. В 1973 г. итальянская экспедиция под руководством П. Маттнэ раскопала этот город на месте современного городища Телль-Мардих (около 70 км к юго-западу от Халеба). Итальянские археологи установили, что Эбла возникла в IV тысячелетии до н. э., а обнаруженный ими дворцовый архив (свыше 17 000 табличек), относящийся к середине III тысячелетия^{15}, дает основание предполагать, что Эбла имеет тот же возраст, что и государства Элама и Южной Месопотамии. Публикация архива дворца в Эбле наверняка поможет разгадать многие загадки, связанные с происхождением этой цивилизации.

Труды археологов последнего десятилетия позволяют утверждать, что весь регион по среднему течению Евфрата был сравнительно плотно заселен и освоен и, что особенно интересно, его жители поддерживали тесные контакты с населением далеких Элама и Южной Месопотамии. Об этом свидетельствуют памятники архитектуры и искусства, найденные экспедицией Немецкого восточного Общества на месте современной деревни Телль-Хабуб Кабир, где в середине IV тысячелетия до н. э. находился пока не идентифицированный город, просуществовавший около 150 лет. Он занимал площадь 2 га и был обнесен мощной стеной.

Опубликованные до настоящего времени материалы не дают возможности судить о структуре существовавшего там общества, но, судя по всему, в нем сложилась такая же ситуация, как в начальный период урбанизации в Эламе и Месопотамии. О том же говорят и находки в Телль-Канасе (идентифицирован с древним городом Эмар), расположенном на берегу Евфрата, к югу от Телль-Хабуб Кабира.

Об аналогичном развитии свидетельствуют, по-видимому, реликты IV тысячелетия до н. э., обнаруженные в Центральной Месопотамии. Это, во-первых, руины дворца в Мари, раскопанные в 1972 г., и, во-вторых, постройки в Тепе-Гавре. Неодинаковый размер жилых домов Тепе-Гавры убедительно свидетельствует о существовании имущественного расслоения, а наличие внутри поселения крепости говорит о том, что к концу IV тысячелетия до н. э. здесь окончательно сложилась правящая верхушка, державшая в своих руках светскую власть. В отличие от южномесопотамских городов Тепе-Гавра сравнительно рано освободилась от гегемонии храма, ибо около 2800 г. дворец в ней явно доминировал над храмом.

Все эти моменты, изложенные здесь предельно кратко, указывают на родство населения обеих частей Месопотамии, засвидетельствованное с времен хассунской и самаррской культур, о весьма тесных контактах, связывающих Элам, Месопотамию и Сирию в эпоху убайдской культуры и в начальные периоды урукской цивилизации, а также об идентичных тенденциях развития этих обществ при сохранении местных особенностей культа и производства, а также о возникновении власти и т. д. В историческое время при всех этнических передвижениях местная традиция во многом обусловила формы жизни отдельных обществ.

Надо полагать, что дальнейшее исследование этих районов принесет немало неожиданных открытий и что историкам еще не раз придется пересматривать свои выводы. Но один вывод представляется бесспорным: с конца IV тысячелетия до н. э. общества, населявшие обширную территорию Западного Ирана, Месопотамии и Северной Сирии, при всем различии социально-экономической базы и культурных традиций развивались с одинаковой интенсивностью, что обусловило общность ряда процессов в экономике, социальных отношениях и: культуре.

Глава 3 Освоение Дельты и Нильской долины

Природные условия и первые поселения на севере

В то время, когда общества, населявшие Юго-Западную Азию, испытывали большие трудности, связанные с необходимостью освоения новых территорий, в Северо-Восточной Африке происходили существенные перемены. Решающую роль в развитии этого региона играли природные условия, сильно отличавшиеся от современных. Неизменным с доисторических времен и по сей день остается одно: деление Египта на две части: Нильскую долину и Дельту.

Хозяйство в долине Нила начало развиваться сравнительно поздно — в IV тысячелетии до н. э. До тех пор люди жили в бескрайних степях к востоку и западу от реки, где в VI тысячелетии еще выпадали частые и обильные дожди. Большое значение имело наличие разнообразных пород камня, основного материала, из которого изготовлялись орудия труда и оружие. (Умение здешних жителей обрабатывать камень, несомненно, сыграло большую роль при переходе от присваивающего хозяйства к производящему.) Жители африканских степей на протяжении многих тысячелетий оставались охотниками и собирателями. Они, конечно, совершенствовали свою технику, но это происходило чрезвычайно медленно и едва ли повлияло на их образ жизни.

На протяжении тысячелетий климат Африки менялся к худшему. Начиная с IX тысячелетия до н. э. на Северо-Восточную Африку стала надвигаться сушь. Случались периоды, когда повышение температуры воздуха сопровождалось большим количеством осадков — так было в середине VI тысячелетия и от середины IV до середины III тысячелетия до н. э., — но основная тенденция изменения климата на сухой и жаркий, который характерен для современного Египта, не менялась. Людям не оставалось ничего иного, как приспособиться к менявшимся климатическим условиям. Со временем египтяне, как и другие народы Ближнего Востока, перешли от присваивающего хозяйства к производящему.

Изменение климата Северо-Восточной Африки повлекло за собой исчезновение некоторых съедобных трав, бывших основой жизни собирателей. Ухудшились возможности охоты: охотничьи угодья сокращались в результате наступления пустыни. Постепенные и малозаметные изменения, накапливавшиеся в течение тысячелетий, на рубеже VI и V тысячелетий привели к кризису. Начались демографические осложнения — многочисленные племена из степей устремились в Дельту и оазис Фаюм, где имелись хорошие пастбища; земледелие в этих районах в то время было невозможно, так как здешние жители не были знакомы с мелиорацией. Так ухудшившиеся климатические условия и перенаселенность оказались достаточно мощными стимулами для развития производительных сил. Точка зрения некоторых египтологов, утверждавших, что возникновение земледелия в Египте связано с деятельностью азиатских племен и что местное население лишь использовало их опыт, приспособив его к местным условиям, не представляется убедительной.

Известно, что интенсивное собирательство диких злаков в Северной Африке так же древне, как в Западной Азии, а в Ком-Омбо злаки собирали и употребляли в пищу несколькими тысячелетиями раньше, чем в Азии. Переход от собирательства к обработке земли в Египте произошел столь же естественно, как за несколько тысячелетий до этого в горах Загроса. Явный прогресс, который вскоре проявился во всех отраслях хозяйства и общественной жизни, вероятнее всего, был результатом развития техники, а уровень, достигнутый Египтом в V тысячелетии до н. э., был значительно более высоким, чем несколько тысячелетий назад в Азии.

Деление Египта на две части — Дельту с оазисом Фаюм и узкую (шириной от 5 до 20 км) Нильскую долину, протянувшуюся до первого порога, — имело чрезвычайно существенное значение на протяжении всей его истории. Если северную часть, изобилующую влагой и рыбой, с плодородными почвами и разнообразной растительностью, мы можем вслед за Геродотом назвать «даром Нила», то засушливые районы Южного Египта требовали от человека огромных трудовых усилий.

В Дельте и оазисе Фаюм прежде всего имелись великолепные угодья для выпаса скота. Земледелие играло подчиненную роль, поскольку низменная болотистая Дельта нуждалась в мелиорации, а в оазисе Фаюм, если исключить узкую полосу земли, естественно обводненную водами озера Карун, была необходима ирригация. Поэтому население этих районов занималось главным образом разведением свиней, коз и овец, а также охотой и собирательством. Выращивание ячменя, пшеницы и льна имело второстепенное значение. Нижний Египет был заселен раньше, чем Нильская долина. Самое древнее из всех известных до сих пор поселений Северного Египта находилось в Фаюме А. Оно-было открыто в 1924–1928 гг. английской экспедицией Г. Сетон-Томпсона и Э. У. Гардинера и датировано по методу С₁₄ приблизительно 3910(±110) г. до н. э. На основе анализа этого поселения можно составить картину уровня развития Северного Египта рубежа V и IV тысячелетий до н. э.

Жители поселения пасли скот на берегу озера и в низинах, обрабатывали небольшие участки земли, урожай хранили в амбарах, т. е. вели вполне оседлый образ жизни. О высоком уровне техники свидетельствуют тесла для обработки дерева, небольшие пряслица из известняковых или керамических плиток для прядения льна. Кроме того, здесь найдены самые старые на территории Египта образцы нерасписной керамики, выполненной вручную и обожженной.

Открытые в Дельте поселения имеют между собой много общего, но их датировка, как и датировка большинства доисторических культур Египта, весьма приблизительна, ибо большинство доисторических поселений и захоронений там открыто значительно раньше, чем в Юго-Западной Азии. Методы исследования тогда были весьма несовершенны, поэтому позднейшие усилия не могли восполнить упущений, возникших первоначально, в XIX — начале XX в. Вот почему все попытки установить абсолютную хронологию не дают надежных результатов.

Спорной является также датировка поселения Меримде, расположенного в западной части Дельты, в районе нильского рукава Розетта. Ручавшиеся в 1928 г. раскопки в этом районе продолжались несколько лет. Их проводила австрийская экспедиция Юнкера. Как выяснилось, люди жили в этом поселении с конца V до середины IV тысячелетия^{16}, т. е. оно возникло почти одновременно с первыми поселениями в Фаюме. Отсюда много общих черт. На последнем этапе своего существования, длившемся, по-видимому, до начала Раннединастического периода, поселение приобрело совершенно иной облик. Его составляли овальные хижины из дерева и ила, вытянувшиеся вдоль центральной улицы. Жилища были разных размеров, но их убранство и предметы, обнаруженные в захоронениях, не свидетельствуют о социальном или имущественном неравенстве. В захоронениях найдены керамические женские фигурки, модели лодок и т. п. По-видимому, существовали определенные погребальные обычаи, однако реконструировать их не представляется возможным.

Некоторое сходство с культурной фазой развития, которая представлена поселением Меримде, обнаружено в амратской культуре (Нагада I), характерной для поселений, существовавших в то же время в Нильской долине. Первые же поселения в этом районе возникли раньше. Свидетельство этого — остатки бадарийской культуры, датируемой началом IV тысячелетия до н. э. Прежде чем перейти к описанию этой культуры, остановимся на том, что лежало в ее основе, т. е. поговорим о египетской ирригационной системе.

Особенности египетской ирригационной системы

В период паводков Нил, как и крупные реки Азии, заливал окрестные долины. Однако разливы Нила, в отличие от наводнений на Тигре и Евфрате, не принимали характера катастрофы. Вследствие особенностей рельефа Нил течет под уклон, а многочисленные скальные пороги препятствуют чересчур бурному стоку. Река несет ил, который во время разливов оседает на каменных берегах. Таким образом в течение тысячелетий Нил создал своими наносами более высокие по сравнению с уровнем русла реки берега^[6]. В Месопотамии же, напротив, поверхность земли почти на всем протяжении реки находится ниже обычного уровня воды.

Разлив Нила, повторявшийся из года в год с астрономической точностью, достигал своей высшей точки осенью, в августе-сентябре. Подъем воды начинался в верховьях, постепенно двигаясь с юга на север. В начале июля уровень воды поднимался в месте слияния Белого и Голубого Нила, затем, в конце июля, — у первых нильских порогов, в районе Асуана, и в начале августа — в Дельте. В течение месяца вода продолжала постепенно прибывать и, достигнув высшей точки (это происходило соответственно 10, 20 сентября и 10 октября), возвращалась в свое русло, оставив по обоим берегам хорошо увлажненную, удобренную, готовую к посеву почву, покрытую нильским илом, содержащим органические и минеральные частицы.

Регулярность наводнений, вероятно, была замечена племенами собирателей, которые после спада воды могли собирать рыбу, моллюсков и т. п. Поэтому первые стоянки возникали неподалеку от реки. Они располагались на немногих возвышенных местах, куда не достигали паводковые воды. Тысячелетний опыт собирателей пополнился наблюдениями многих последующих поколений, при жизни которых происходило иссушение климата Северо-Восточной Африки. Пустыня наступала, высыхали нильские притоки, и люди вынуждены были спускаться все ближе к реке. Наконец пришло время, когда выпас скота стал возможен только на узких кромках берега. А потом стало не хватать и этих пастбищ, тем более что в результате миграций VI–V тысячелетий до н. э. численность населения в этих районах существенно возросла. Вот почему жизнь первых оседлых поселений Нильской долины, в отличие от поселений, возникавших в Дельте, определялась развитием земледелия, а поскольку в тех условиях возможно было только орошаемое земледелие, мы можем утверждать, что обработка земли в Нильской долине возникла одновременно с ирригацией. Простейшая оросительная система была устроена следующим образом: от реки отводился ров, по которому вода свободно стекала на окрестные поля, обводняя и удобряя их; излишек воды отводился по такому же рву, прорытому ниже обводняемого участка. Преимущество такого метода заключалось в том, что содержавшаяся в воде соль не скапливалась в почве, а возвращалась с водой в реку.

Этот способ орошения был известен уже в период бадарийской культуры, о чем свидетельствуют найденные при раскопках остатки шестирядного ячменя. При такой системе обводнения не было необходимости в едином руководителе, каковым впоследствии стало государство. Работы были до такой степени просты и задача настолько очевидна, что труд, основанный на взаимной помощи соседей, давал вполне удовлетворительные результаты.

Однако по прошествии столетий положение изменилось. Люди стали соединять небольшие рвы или каналы, создавая оросительные бассейны. Бассейновая система орошения, ставшая основой ирригационного земледелия, при всей своей простоте помимо затрат труда требовала единого руководства.

Как была устроена египетская бассейновая система ирригации? Долина Нила между берегом реки и возвышенностями пустыни была разделена поперечными и продольными насыпями, плотинами и дамбами на бассейны. Во время паводка бассейн заполнялся водой, которая подводилась от реки по каналу. Затем по мелким каналам и отходящим от них канавкам вода растекалась по всему бассейну, который и был участком земли, засевавшимся после оттока воды. Эти каналы были оснащены специальным устройством для задержания воды. Вода в каналах скапливалась только во время паводка. В остальное время они были сухими. В течение 6–9 недель, пока бассейн (т. е. пашня) находился под водой, поселения, расположенные на пойменных террасах, превращались в острова, а земляные дамбы — в дороги.

Подобная удивительно простая и удобная система могла возникнуть только в условиях Нильской долины. Ее преимущество перед месопотамской оросительной системой, требовавшей забот в течение всего года и неизбежно вызывавшей засоление почв, бесспорно.

Создание египетской ирригационной системы, в отличие от месопотамской, с самого начала вызвало к жизни определенные связи между строившими ее коллективами. Ни один бассейн не возникал сам по себе, независимо от других, каждый был составной частью определенной системы и результатом труда многих общин. На следующем этапе, когда вдоль определенного отрез-ка реки возводилась земляная плотина, соединявшая несколько бассейнов, стало необходимым единое руководство. Но это еще не все — должны были возникнуть определенные отношения между общинами. Характер этих отношений был в значительной степени обусловлен особенностями рельефа, так как жители низовьев находились в известной зависимости от соседей, живших выше по реке. Особенно остро это ощущалось при низком уровне воды^{17}. Не исключено, что именно это явилось толчком к объединению бассейнов вдоль определенного отрезка реки и созданию устойчивых общностей людей. Вполне вероятно, что на основе этих объединений позднее образовались области, которые греки называли номами. Одно территориальное объединение в рамках местной оросительной системы занимало площадь около 2000 га. Примерно такой же была и площадь возникавших на их месте номов. Однако в историческое время границы номов многократно изменялись — одни переставали существовать, другие создавались вновь. Как это происходило, до сих пор остается предметом дискуссий. Ясно одно: в конце IV тысячелетия до н. э. в Египте существовала ирригационная система, являвшаяся, по-видимому, одной из основ, на которой создавались мелкие «номовые» государства.

Так первые попытки удержать воду на полях примитивными земляными валами, предпринимавшиеся в VI–V тысячелетиях до н. э., в результате длительного опыта привели к созданию бассейновой системы орошения. Использовать паводки могучей реки для нужд земледелия умели уже представители бадарийской культуры.

Освоение Нильской долины

Впервые следы бадарийской культуры открыла в 1922 г. английская экспедиция Г. Брайтона, которая вела раскопки в Дер-Тасе в Верхнем Египте. В последующие годы следы этой культуры обнаружены также в других местах, расположенных дальше к северу, — в Мостагедде и Матмаре. Общество, создавшее эту культуру, не отличалось от коллективов, населявших Фаюм или Дельту, разве что иным было соотношение земледелия и скотоводства и выше уровень ремесла. Так, керамические изделия перед обжигом часто украшались несложным узором; кроме того, появилась полихромная керамика. На одной вазе, например, изображена деревянная рама с основой и протянутыми сквозь нее нитями. Рядом — схематический рисунок ткача. Впоследствии изображение человеческих фигур на керамике достигло высокого мастерства. В этом виде искусства жители Верхнего Египта продолжили традицию доисторических наскальных рисунков. В конце додинастического периода эта традиция распространилась на Нижний Египет, и в Мемфисе на ее основе возникло великолепное общеегипетское искусство.

Незатейливый рисунок на упомянутой вазе говорит и о том, что создатели бадарийской культуры уже овладели техникой ткачества, которое в исторические времена прославило Египет далеко за пределами Ближнего Востока. О высоком уровне бадарийской техники свидетельствуют также изделия из слоновой кости.

Таким образом, в начале IV тысячелетия до н. э. уже обозначились некоторые различия в развитии севера и юга. Отчасти они объясняются неодинаковыми природными условиями. Известное значение имело также различие традиций, которым следовали отдельные человеческие коллективы. Так, в Дельте и Фаюме жили племена, генетически родственные обитателям средиземноморского побережья Африки, тогда как в Нильской долине поселились пришельцы из глубины Африканского континента.

Непосредственной преемницей бадарийской культуры стала амратская культура, со следами которой впервые столкнулся английский египтолог У. М. Ф. Питри, руководивший археологическими раскопками зимой 1894–1895 Гг. вблизи Нагады в Верхнем Египте (в 28 км севернее Луксора). Обнаруженный здесь могильник указывает на две фазы амратской культуры, названные Нагада I и II. Многочисленные остатки материальной культуры Нагады I были обнаружены еще в 90-e годы XIX в. Это была высокоразвитая культура, получившая название по месту раскопок в Эль-Амре (к югу от Абидоса); иногда ее называют также раннедодинастической.

Прогресс по сравнению с бадарийской культурой выразился в появлении изделий из меди горячей и холодной ковки. Считать это началом металлургии не приходится, поскольку металлургия начинается лишь тогда, когда люди уже умеют выплавлять металл из руды, а это произойдет только в конце IV тысячелетия до н. э. В амратской культуре верхнеегипетские общества впервые встретились с новым материалом, открывшим гораздо более широкие возможности, чем камень.

О высокой технике обработки камня свидетельствуют дошедшие до нас изделия из обсидиана. Исследования последних лет показали, что обсидиан ввозился не с островов Эгейского моря, как полагали раньше, а из Судана (Дарфур) и Эфиопии (Эфиопское нагорье) либо из Аравийской пустыни. Хотя контакты с районом Эгейского моря через Библ в доисторическое время вполне вероятны, однако везти обсидиан так далеко не было смысла, коль скоро его месторождения имелись на том же континенте^{18}. Впрочем, обсидиан не нашел широкого применения в повседневной практике египтян.

Особенно большие успехи были достигнуты в керамическом производстве. Расширилось функциональное назначение керамики, усовершенствовалась техника изготовления. Керамические сосуды полировали, расписывали и инкрустировали. Рисунки на керамике являются важным историческим источником, благодаря которому мы знаем, например, что вьючным животным в то время был осел, что для плавания по Нилу наряду с традиционными лодками стали пользоваться также весельными судами. Одним из наиболее распространенных мотивов рисунков на керамике были сцены охоты на гиппопотамов. Из этого следует, что охота продолжала играть известную роль в жизни амратских племен. Кроме того, можно прийти к некоторым заключениям, касающимся верований, поскольку в историческую эпоху гиппопотам был частью иконографии заупокойного культа. О многом говорит и большое число статуэток бородатых мужчин, имевших, по-видимому, культовое назначение и напоминавших позднейшие изображения древнеегипетского бога плодородия и урожаев Мины.

В период амратской культуры получил распространение обычай разрисовывать человеческое тело. Этот обычай практиковали уже представители бадарийской культуры. Красители хранили в льняных или кожаных мешочках. Палетки для грима и притираний стали изготовляться с большим, чем прежде, искусством. О замечательном мастерстве египетских художников этого времени свидетельствуют рельефы. В этом виде искусства египтяне впоследствии достигли совершенства. В виде рельефов впервые были зафиксированы некоторые иероглифы. Говорить о возникновении письменности в это время еще рано, поскольку использовавшиеся тогда пиктограммы не передавали буквального содержания речи. Но сам факт их появления свидетельствует о первых опытах, конечным результатом которых в последующий исторический период было изобретение иероглифического письма.

Появление расписной керамики на Ближнем Востоке, как правило, свидетельствует о начале общественного разделения труда. Материалы амратской культуры не дают оснований для подобного вывода. Нет также данных, которые указывали бы на выделение в качестве самостоятельной отрасли производства камнерезного ремесла. Вместе с тем высокий художественный уровень выполнения каменных сосудов позволяет предполагать, что их производство не являлось только сезонным и не носило случайного характера. Нет никаких признаков имущественного или социального расслоения внутри общины. Скорее всего в ту пору в Египте еще не существовало ни дворцов, ни храмов.

Преемницей амратской культуры стала герзейская культура, свидетельствующая о более высоком уровне развития общества.

Перемены в герзейской культуре

На остатки герзейской культуры впервые наткнулся У. М. Ф. Питри, раскапывавший погребения в Нагаде. Вскоре после этого, в 1910 г., ее следы неподалеку от Эль-Герзеа, приблизительно в 90 км к югу от Каира, обнаружил А. Уэйнрайт. По этой местности и была названа культура. В дальнейшем ее остатки встречались и в других частях Египта, в частности в Дельте и оазисе Фаюм. Это была первая доисторическая культура, распространившаяся на всей территории позднейшего Египетского государства. Она же была и последней доисторической культурой. Поэтому ее часто называют позднедодинастической. Тогда же окончательно сложились египетская языковая общность и основные элементы общеегипетской культуры, а также начали формироваться основы египетской государственности.

Датировка этого периода, охватывавшего приблизительно 400 лет, остается одной из наиболее спорных проблем в сложной хронологизации египетской истории. На нашем уровне знаний трудно рассчитывать на ее решение^{19}, тем более что археологический материал, обнаруженный в конце прошлого — начале нынешнего столетия, в свое время не был датирован по слоям. Тем не менее этот материал, отражающий перемены, происходившие в то время в жизни племен, представляет огромный интерес. Так, в земледелии Египта получила распространение деревянная мотыга с каменным острием, что, несомненно, способствовало повышению производительности труда. В результате возникали ежегодные излишки сельскохозяйственных продуктов и появилась возможность, не сокращая доходов коллектива, освободить часть его членов от земледельческих работ. Свободные от работы в поле члены общины стали специализироваться в различных ремеслах. Высокого уровня достигло камнерезное мастерство — люди научились обрабатывать такие твердые материалы, как диорит и базальт; возникли начатки металлургии (выплавка меди); прогресс в гончарном производстве выразился в изобретении гончарного круга.

Совершенствование техники и овладение новыми навыками, естественно, повлияли на развитие общества. В этот период впервые появляются признаки имущественного расслоения, о чем выразительно свидетельствуют захоронения. Гробницы стали строить по типу домов, разнообразя их конструкцию и внутреннее убранство. Наиболее богатые члены общины украшали свои гробницы настенными рисунками. Египетский погребальный ритуал, так же как религиозные представления, уходящие своими корнями в глубокую древность, в период герзейской культуры, усложнился, и многие его элементы сохранились в последующие периоды египетской истории. Во все времена своего существования египетская религия не расставалась с культом животных, растений и т. п. До исторического времени дожили многие древнейшие верования и представления: вера в загробную жизнь, тотемизм, магия, некоторые нередко противоречивые космогонические концепции.

В Египте, как и в других странах Ближнего Востока, прежде всего возникли аграрные культы, хотя уже в эпоху культуры Меримде наряду с ними распространился тотемизм, о чем свидетельствуют многочисленные фигурки животных. Для тех времен, когда охота еще-была важнейшим источником существования человека, вполне естественным следует считать обожествление животных — гиппопотама, крокодила и змеи. Превращение животных в объект религиозного поклонения обусловливалось не только страхом перед ними, но и их полезностью для человека (корова, кошка, собака)^{20}. Согласно тогдашним представлениям, фигурки животных и амулеты с их изображениями обладали магической силой. Неудивительно, что на основе первоначального поклонения богам-животным сравнительно рано сложились многочисленные местные культы животных. По-видимому, каждая община имела своего бога-покровителя, при этом одно и то же животное могло почитаться в различных, часто весьма удаленных друг от друга районах.

Богатый материал для размышлений мог бы дать анализ доисторических захоронений, но мы располагаем лишь косвенными данными, относящимися к исторической эпохе, когда в различных точках Верхнего и Нижнего Египта развивались культы одних и тех же богов. Богине-корове Хатхор, например, поклонялись в 29 местностях. Столь же распространен был культ Сокола-Хора и многие другие культы, которые, без сомнения, выросли из первобытных тотемических представлений^{21}.

В конце Додинастического периода начался, по-видимому, процесс антропоморфизации некоторых божеств. Боги приобретали человеческий облик, но у большинства из них сохранялись части тела животных (ибисоголовый Тот, рога коровы у Хатхор). Далее мы увидим, что окончательной антропоморфизации удостоилась, лишь небольшая группа богов: Мин в Копте, Птах в Мемфисе, Атум в Гелиуполе и Амон в Фивах.

Местные божества довольно рано стали обрастать мифами, передававшимися из поколения в поколение. Так сложилась местная мифология. Что же касается формирования и развития местных культов, то этот вопрос остается неизученным. Местному божеству, как правило, приписывалась роль творца вселенной и прочих богов. В подробностях различных мифологических версий отражались реальные условия жизни их безымянных творцов. Поэтому в египетской религии доисторической эпохи функции отдельных богов, их генеалогия и взаимоотношения неясны, а порой они отражают диаметрально противоположные концепции миропонимания^{22}.

Происхождением и многовековой традицией обусловлены также разноречивые, часто взаимоисключающие идеи египетской мифологии. Объединение отдельных культовых центров в единый государственный организм привело к некоторой унификации религиозных и мифологических представлений, но местные особенности, сложившиеся еще в доисторическую эпоху, полностью не исчезли. Одной из причин того, что в египетской религии длительное время сохранялись первобытные представления, был, очевидно, относительно быстрый переход от родового строя к государственной организации.

Живучесть магических представлений, особенно в культе мертвых, была тесно связана с идеей умирающей и возрождающейся природы. Из первобытной веры в магическую силу некоторых предметов, например амулетов, вероятно, возникли символы отдельных богов, впервые появившиеся в период герзейской культуры. Наглядное представление о них дает расписная керамика. Один из наиболее распространенных мотивов — изображение лодки с кабиной и мачтой с символом бога. По-видимому, в ту пору уже существовал обычай во время религиозных церемоний перевозить изображение божества или его символ с одного места на другое. Эти символы, а также остатки архитектурных сооружений дают основание полагать, что в эпоху герзейской культуры появились первые храмы.

В 1897–1898 гг. Дж. Кибеллом был открыт комплекс в Нехене (Гиераконполь, совр. Ком эль-Ахмар). Стратиграфические исследования выявили пять слоев. Их датировка не может считаться вполне достоверной, однако самые ранние из найденных захоронений в этом районе относятся к периоду амратской культуры, когда здесь было небольшое поселение. В герзейский период в центре этого поселения возвышался храм, впоследствии достроенный и укрепленный, а еще позднее обнесенный стеной, отделившей его от поселения. Другой храм того же времени обнаружен в Дендере, где сохранились следы архаического культа бога-крокодила, значительно более древнего, чем культ богини Хатхор. Тогда же, по-видимому, возник храм Мина, первоначально почитавшегося в Копте. Об этом свидетельствуют найденные Питри под фундаментами строений исторического времени остатки более древней постройки. Многое говорит о том, что в период герзейской культуры существовал храм в Гелиуполе, игравший важную политическую роль и с древнейших временявлявшийся центром почитания бога Атума.

Имеющийся в нашем распоряжении незначительный археологический материал не позволяет утверждать, что перечисленные культовые центры в то время преобразовались в города. В период герзейской культуры, очевидно, уже начали создаваться предпосылки для возникновения территориальных общностей, на основе которых позднее выросло государство. Этот вывод напрашивается прежде всего при чтении ритуальных текстов, в которых можно найти кое-какие признаки существования в Додинастический период самостоятельной культуры, развивавшейся, по-видимому, в двух городах Дельты — Буто и Саисе, названных в текстах «город озер» и «город быка».

Механизм образования территориальных общин, возможно, был одинаков на всей территории Египта, но факторы, обусловившие этот процесс в Дельте и Нильской долине, представляются разными. Различной по площади была и территория, тяготевшая к тому или иному городскому центру в Верхнем и Нижнем Египте.

Имущественное неравенство в Дельте появилось в условиях скотоводческого хозяйства, в рамках которого стада могли более или менее легко переходить в собственность отдельной семьи. Вполне вероятно поэтому, что здесь сравнительно рано создались условия для возникновения городов, которые вырастали главным образом поблизости от побережья, — ведь это было время, когда Западная Дельта вела оживленный обмен с сирийскими портами, в особенности с Библом. Об этом свидетельствуют египетские ремесленные изделия, обнаруженные во многих городах Сирии, например в Хаме и Алалахе. Хотя морской обмен сосредоточился в то время целиком в руках купцов из Библа, выгода была обоюдной. Участие жителей Дельты в контактах с заморскими странами, безусловно, способствовало дальнейшему имущественному расслоению внутри отдельных общин.

Как известно, западная часть Дельты с ее великолепными пастбищами постоянно привлекала пастушеские племена из Ливийской пустыни, которые еще не перешли к оседлости и кочевали в поисках пастбищ. Восточная же часть Дельты, освоенная только в начале II тысячелетия до н. э., притягивала к себе племена из Азии.

Как уже было сказано, в Додинастический период в Дельте было, вероятно, всего два города — Буто и Саис. Едва ли их влияние простиралось дальше территории, непосредственно примыкавшей к ним. Точка зрения, согласно которой под властью Буто впоследствии произошло объединение всей Дельты в одно централизованное государство, кажется малообоснованной. Само географическое положение этого города, расположенного среди болот Северо-Западной Дельты, исключало возможность его превращения в политический центр Дельты, способный возглавить борьбу против Верхнего Египта. Природные условия Дельты и сложившаяся там этническая ситуация способствовали скорее развитию независимых городов-государств, чем сложению объединенного царства.

Совершенно другими были природные условия Нильской долины. Земледелие, основанное на бассейновой системе орошения, определило иной, чем в условиях скотоводческого хозяйства, путь возникновения имущественного неравенства. Здесь благосостояние общины целиком зависело от того, где была расположена пашня — на возвышенном или низменном участке затопляемой территории. Большое значение имело также соотношение между работоспособной частью общины, с одной стороны, и детьми и стариками — с другой. Важную роль играло и положение общины относительно других общин, от которого зависела возможность освоения новых земель.

Сказанное дает основание предполагать, что в условиях Нильской долины прежде всего должно было развиться имущественное неравенство не внутри, а между общинами. Если принять во внимание взаимную зависимость общин, обусловленную особенностями реки и своеобразным устройством оросительной системы, состоявшей из связанных между собой бассейнов, станет ясно, что богатая община легко могла подчинить себе слабейших соседей, тем более что в годы, когда вода находилась на особенно низком уровне (как это было в Додинастический и Раннединастический периоды), возникала необходимость создания более крупных хозяйственных единиц. Поэтому территориальные объединения возникали в рамках одной ирригационной системы (вокруг одной системы бассейнов), а более богатая община обычно занимала руководящее положение, а также ведала контактами с соседями. Все это повышало ее авторитет. Большое значение имело, по-видимому, создание в это время общего места культа.

В отличие от городских центров, создававшихся в аллювиальных долинах Месопотамии и Сузианы, община-гегемон в долине Нила никогда не утрачивала своей связи с сельскохозяйственным производством. Такая община выделялась богатством и обилием продуктов земледелия, на основании чего решала все хозяйственные вопросы, касавшиеся остальных общин, объединенных той или иной системой оросительных бассейнов.

Особенности развития и «урбанизации», вытекавшие из природных условий Нильской долины, благоприятствовали объединению Верхнего Египта. Здесь не было государственной собственности, а следовательно, не было и условий, благодаря которым отдельные местные ирригационные системы могли бы функционировать независимо друг от друга и существовать как самостоятельные государства. Государственная собственность в Египте появилась значительно позже и в совершенно иных исторических условиях.

В Дельте же, где «урбанизация» продвинулась дальше и города стали возникать раньше, они превращались в самостоятельные города-государства, которые упорно боролись за свою независимость. Эта борьба во многом определила историю Египта.

Следует еще раз подчеркнуть, что мы не располагаем археологическими материалами, на основании которых можно было бы проследить все этапы развития Египта. Но имеющиеся в нашем распоряжении данные совпадают с тем, что мы знаем о Юго-Западной Азии. Иными словами, социально-экономическое развитие Египта проходило те же фазы, что и развитие Месопотамии и Сузианы. Начавшись несколько позднее, социально-экономические преобразования в Египте протекали в ускоренном по сравнению с Месопотамией и Сузианой темпе. Процессы, длившиеся в Юго-Западной Азии четыре тысячелетия, в Египте заняли немногим более тысячи лет.

В этом состоит главное своеобразие исторического развития Египта, наложившее свой отпечаток на различные стороны жизни египетского общества, в котором зачастую черты нового этапа развития переплетались с многочисленными элементами предыдущих этапов. Так и не исчезнув полностью, эти элементы наслаивались один на другой, и в результате возникло чрезвычайно своеобразное общество, в котором на равных правах существовали реликты глубочайшего прошлого и новые, часто прогрессивные явления.

Часть II РАЗВИТИЕ И УПАДОК РАННИХ БЛИЖНЕВОСТОЧНЫХ ГОСУДАРСТВ  

К началу III тысячелетия до н. э. на Ближнем Востоке существовало несколько центров, общественно-экономическое развитие которых тормозилось первобытнообщинными отношениями. Раньше, чем в других местах, их доминирование начало изживаться в аллювиальных долинах Месопотамии и Египта. Но пути создания государственных организмов, связанные с различными условиями жизни, с неодинаковыми культурными традициями, были различны. Если в Месопотамии государство возникло в результате очень длительного поступательного развития общества от первых городов-государств к обширным монархиям, то в Египте с самого начала для его создания потребовалась сила оружия.

Процессы, которые во II тысячелетии до н. э. закончились образованием государств в Анатолии, северных районах Сирии и Месопотамии, также обнаруживают и общие черты, и различия. В основе развития этих обществ лежали идентичные социально-экономические предпосылки, однако хозяйство развивалось по двум направлениям. Повсеместно распространенным техническим достижениям этих цивилизаций были обработка меди и других легкоплавких металлов, а также изготовление из них различных сплавов. Наивысшим же интеллектуальным достижением, непременно сопутствовавшим возникновению государственных образований, стало изобретение или использование письма и календаря.

Представленный в этой части материал касается главным образом проблем формирования, расцвета и упадка халколитических цивилизаций (т. е. ранних ближневосточных государств). Использование термина <ранние государства» продиктовано двумя важными соображениями: во-первых, большинство этих государств выросло непосредственно из первобытнообщинного строя и в течение долгого времени сохраняло многие его черты. Во-вторых, во всех государствах существовало патриархальное рабство. А если к этому добавить, что от начала III до конца II тысячелетия были заложены основные формы экономики и идеологии, то термин «ранние государства» представится еще более оправданным.

Пути, по которым шло развитие этих государств, были различны, ибо они находились в близком соседстве, иногда в симбиозе, с пастушескими племенами. Их упадок, чаще всего обусловленный нехваткой внутренних ресурсов, как правило, был тесно связан с перемещениями и социально-экономическим развитием этих племен.

А. БЛИЖНИЙ ВОСТОК В III ТЫСЯЧЕЛЕТИИ ДО Н. Э.

Глава 4 Южная Месопотамия на пути к созданию монархии

Источники по истории Месопотамии

Современная историография связывает складывание государственных организмов в Южной Месопотамии с деятельностью шумеров. Едва археологи обнаружили памятники материальной культуры, которые мы приписываем шумерам, едва было прочитано шумерское письмо, вопросы об их создателях сразу сделались предметом горячих научных споров, затрагивавших не только этногенез этого народа, но и его язык.

В данной работе эта тема до сих пор сознательно не затрагивалась, хотя неоднократно отмечалось, что убайдская культура возникла в результате сложного взаимодействия самых различных факторов. Этническая идентификация доисторических племен на современном; уровне знаний до тех пор будет оставаться спекулятивной, пока реликты языка данного общества не дадут достаточных оснований для научных выводов.

Шумерский язык, древнейший из всех расшифрованных до сих пор языков, в III тысячелетии до н. э. был распространен гораздо шире, чем простиралось политическое влияние этого народа. Государства шумеров занимали территорию от Персидского залива до современного Багдада. А памятники шумерской письменности обнаружены значительно севернее и северо-восточнее — в Эшнуне, Мари, Гасуре (Нузи), а также северо-западнее (Телль-Мардих). То же относится и к шумерской материальной культуре, следы которой обнаруживаются в убранстве храмов в Ашшуре и Телль-Чуэре.

Все это, равно как и политическая история Южной Месопотамии, подтверждает правомерность употребления термина «шумерская цивилизация» и доказывает жизнеспособность ее творцов. С одной, правда, оговоркой: то, что мы сейчас определяем термином «шумерская цивилизация», в действительности является сплавом элементов различных культур, носителями которых: были по меньшей мере три этнические и языковые группы. Эти культуры на протяжении почти целого тысячелетия наслаивались одна на другую, и выделить сейчас самобытные черты той или иной из них не представляется возможным. В этом мог бы помочь языковой материал, но происхождение и родственные связи шумеров и их языка до сих пор установить не удалось.

В шумерском языке четко проступают три слоя: шумерский, семитский и третий, восходящий к какому-то неизвестному нам языку, которому принадлежат названия древнейших профессий (землевладелец, пастух, гончар, кузнец), некоторых орудий (соха) и ряд географических названий (Ниппур, Шуруппак и др.), а также имена некоторых богов (Забаба).

Таким образом, лингвистический анализ показывает, что до шумеров Южную Месопотамию населял другой? народ, следы языка которого сохранились в языке шумеров. Судя по языковым данным, это был оседлый народ, знакомый со скотоводством, искусный в основных ремеслах. Наличие сохи говорит о высоком уровне земледельческой культуры. Однако остатки языка не дают возможности судить о родственных связях этого народа. Говорить о каких-либо конкретных достижениях первых жителей Южной Месопотамии тоже невозможно, поскольку неизвестно, когда именно на этой территории появились шумеры. По данным археологии и лингвистики, шумеры пришли в Месопотамию в IV тысячелетии до н. э. Наиболее убедительным доказательством этому может служить преемственность строительства храмового комплекса в Эреду, начавшегося во времена убайдской культуры. О том же говорит и непрерывность развития шумерского языка — от разговорного до первых памятников письменности.

В начале IV тысячелетия в самых южных точках Месопотамии возникали поселения, топонимика которых имела, безусловно, шумерскую этимологию. В конце этого тысячелетия появились первые пиктограммы; прочитать их можно, если принять за основу шумерский язык. Тот же язык лег в основу клинописи. По мнению лингвистов, это доказывает, что с начала IV тысячелетия до н. э. в Южной Месопотамии говорили по-шумерски^{23}. Став на эту точку зрения, мы могли бы объяснить чрезвычайно сложную убайдскую культуру, создателей которой пришлось бы искать среди двух самостоятельных этнических групп. Одинаковый уровень развития этих групп нашел отражение в топонимике.

При желании, используя те же аргументы, нетрудно было бы доказать и другое, а именно: шумеры прибыли в Месопотамию лишь в эпоху урукской культуры. Все дело в том, что материал скуден, а проблема чрезвычайно сложна — время и новые открытия покажут, насколько продуктивны современные рабочие гипотезы. То же можно сказать о проблеме этногенеза шумеров и о классификации их языка.

В исторической литературе распространено мнение, что шумеры пришли с востока (горы Ирана, Средняя Азия). Но сами они сохранили память об островах и побережье Персидского залива как о своей прародине. Это была легендарная страна Дильмун, в шумерской мифологии страна вечного блаженства, не знающая смерти и скорби. Хозяйственные же документы сообщают, что из этой страны шумерские государства ввозили слоновую кость и медь.

Сейчас мы знаем, что под этим названием в древности скрывалась своеобразная культура, развивавшаяся на островах Персидского залива (Файлак, Бахрейн, Катар) и на восточном побережье Аравийского полуострова. Своим процветанием Дильмун был обязан транзитной торговле, которая велась между такой же, как он, легендарной Мелуххой (Мелахха)^[7], изобилующей лазуритом и слоновой костью, и страной Маган^[8], где имелись месторождения меди. Из Мелуххи транзитом через Дильмун, и в особенности через остров Бахрейн, все это поступало в Месопотамию. Остров Бахрейн был единственным местом на пути, где суда могли пополнить запасы пресной воды. С середины III тысячелетия до н. э. всеобщим занятием его жителей стала добыча жемчуга. Возможно, жемчуг и был тем «цветком бессмертия», за которым Гильгамеш спускался в морские глубины, поскольку жемчуг и змея символизировали на острове счастье и здоровье^{24}.

Экономические и культурные контакты между шумерами и страной Дильмун возникли, по-видимому, достаточно рано, что, однако, не проливает свет на вопрос об их этногенезе, поскольку мы не знаем, какой народ, создал культуру Дильмун и кем открыт путь в Месопотамию через Персидский залив.

Ничего не дают в этом плане и особенности шумерского языка. Язык шумеров принадлежит к группе агглютинативных языков. По своей структуре он обнаруживает большое сходство с рядом других древних и современных языков. Поэтому теории относительно его происхождения еще более разноречивы, чем догадки о происхождении его носителей. В настоящее время практически нет такой языковой семьи, с которой не-пытались бы связать происхождение шумерского языка. Однако уровень наших знаний пока не позволяет достаточно убедительно обосновать принадлежность шумерского языка ни к одной из них. Попытки связать шумерский с кавказскими или бирмано-тибетскими языками также остаются только гипотезами. Таким образом, шумерский язык по-прежнему остается изолированным, хотя его изучение ведется весьма интенсивно, а шумерология выделилась в самостоятельную научную-дисциплину. Язык шумеров развивался по меньшей мере на протяжении двух тысяч лет, а в течение последующих двух тысячелетий, будучи уже мертвым, широко использовался в религиозном культе и науке не только в Месопотамии, но и за ее пределами и был забыт только в эллинистическую эпоху, во II–I веках до н. э.

Причиной такой долговечности шумерского языка было, в частности, изобретенное шумерами письмо. В Нижней Месопотамии вначале оно представляло собой систему рисуночных знаков — пиктограмм. Каждый знак-рисунок обозначал либо предмет, либо связанное с этим предметом понятие (например, знак ноги означал «идти», «ходить», «стоять», «приносить» и т. д.). Постепенно знаки (их было около 600) становились все более схематичными, поскольку их выдавливали на мягких плитках из глины углом трехгранной тростниковой палочки. Писчий материал, таким образом, определил форму письменности — клинопись, одну из трех систем письма, существовавших в древности на Ближнем Востоке.

Развитая система шумерской письменности (XXVI–XXV вв. до н. э.) основывалась на идеографическо-слоговом принципе. При помощи идеограмм записывались понятия, а значками, обозначавшими слоги, передавались аффиксы, вспомогательные слова и пр. Поскольку идеограммы допускали разные прочтения, шумеры для более правильного прочтения довольно рано изобрели нечитаемые знаки, детерминативы, — показатели категории понятий, к которым относится слово.

Основные принципы шумерской письменности были позаимствованы всеми остальными народами, когда-либо пользовавшимися клинописью. Это были и семитские аккадцы, и носители индоевропейского языка — хетты. Эламиты, хурриты и урарты преобразовали ее в преимущественно слоговое письмо, в котором идеограммы использовались редко. Персы же более или менее последовательно использовали форму клинописных знаков для передачи звуков^[9]{25}.

Если бы не посредничество аккадцев, нам мало бы что удалось узнать о фонетике шумерского языка. Аккадцами условно принято называть древнейшее семитское население Месопотамии, на протяжении столетий жившее по соседству с шумерами. Регион, особенно плотно заселенный аккадцами (к северу от линии Шуруппак Пиппур), в XXIV в. до н. э. стал называться страной Аккад.

Аккадский язык относится к большой афразийской семье языков, сформировавшейся, по-видимому, на территории Сахары в те далекие времена, когда этот район еще был пригоден для проживания^[10]. В начале IV тысячелетия до н. э. в связи с изменением климата Сахара опустела. Ее население двинулось в двух направлениях — на северо-восток и на юг. Дальнейшие-миграции — в Нильскую долину, в Азию, по направлению к Судану и Эфиопии — привели к созданию языков, на основе которых после их смешения с местным языковым субстратом образовались помимо прочих три самостоятельные ветви: семитская, египетская, берберо-ливийская^[11]. Наибольшее распространение среди них получили семитские языки, потому что их носители в доисторическую и историческую эпохи жили разбросанно в разных местах, порой весьма отдаленных друг от друга. В результате своеобразной языковой ассимиляции происходила языковая дифференциация, возникало-множество новых языков. Этот процесс отразился не только в лексике, но и в фонетике и грамматике^{26}.

В специальной литературе до недавнего времени об этом процессе (особенно в связи с историей древней Месопотамии) говорилось как о «волнах» восточносемитских кочевников-пастухов, которые «накатывались» на территорию с оседлым населением. Новейшие исследования археологов, лингвистов и этнографов показали, что подобное суждение историков следует считать недостаточно обоснованным. Прежде всего у нас нет доказательств того, что все семитские племена на каком-то этапе вели кочевой или полукочевой образ жизни, так же как нет возможности установить, когда именно первые семиты осели на территории Месопотамии.

Археологические материалы, обнаруженные в Северной Сирии, достаточно определенно говорят о том, что племена семитов заселили этот район уже в IV тысячелетии до н. э. (если не раньше). Письменные же памятники подтверждают это, но только для более позднего времени — XXVI в. до н. э. Этим временем датируются древнейшие шумерские архивы — в Ниппуре и Кише, Адабе и Шуруппаке. В документах из этих архивов мы находим множество семитских имен, что, несомненно, свидетельствует о присутствии семитов в Южной Месопотамии. Многие представители этого народа служили писцами. А это значит, что они не просто жили рядом с шумерами, но являлись полноправными гражданами шумерских городов. Чем дальше к северу, тем более многочисленным было, по-видимому, семитское население. С севера пришла и первая историческая династия государства Мари, засвидетельствованная в середине III тысячелетия до н. э.

Все это ставит под сомнение традиционное представление о кочующих аккадцах, враждебных оседлым шумерам. Приведенные выше данные скорее говорят о длительном и мирном сосуществовании этих народов. О благоприятном развитии взаимоотношений между ними свидетельствует и создание орфографических и двуязычных шумеро-аккадских словарей, которые шумеры составляли для своих иноязычных сограждан, и силлабариев, в которых отдельные шумерские идеограммы передавались слоговым письмом. Во второй половине III тысячелетия до н. э. шумерский разговорный язык в обиходе уступил место аккадскому, сохранившись только как язык администрации^[12].

Словари и силлабарии, составлявшиеся главным образом для нужд управления, естественно, не охватывали всего словарного богатства языка. Тем не менее они существенно облегчили, особенно на первых порах, изучение шумерского языка, хотя отправной точкой для расшифровки клинописи послужили не шумерские архаические таблички^{27}, а надписи персидских царей, в особенности аккадская (вавилонская) версия надписи Дария I.

Первую попытку расшифровать эту огромную надпись, высеченную на отвесной скале вблизи Бисутуна в долине Керманшах в Иране, предпринял в 1761–1767 гг. К. Нибур. Он предположил, что Бисутунская надпись составлена на трех различных языках, о чем свидетельствуют три типа употребления знаков: большое число значков в одной части надписи и небольшое в двух остальных. Первые попытки расшифровки не удались. Лишь в 1802 г. Ф. Гротефенд сумел прочитать имена трех персидских царей: Гистаспа, Дария, Ксеркса. Всеобщий скептицизм был серьезно поколеблен, однако ближайшие годы не принесли заметных успехов.

Толчком к новым исследованиям послужила расшифровка Ж. Ф. Шампольоном иероглифического письма.

Еще одну попытку предпринял в 1837 г. Г. Раулинсон, скопировавший надпись на скале. В 1846 г. он опубликовал результаты своего труда. Ему удалось прочитать, а через несколько лет и перевести 414 строчек древнеперсидского текста.

В 1853 г. появилась новая публикация. Э. Норрис идентифицировал большинство слоговых знаков, составлявших второй языковой вариант надписи. Это был новоэламский язык.

Наибольшие трудности возникли при прочтении третьей части надписи, состоявшей всего из 141 строки. На основе изучения месопотамских надписей (а их в эти годы находили все больше и больше) удалось установить, что третий язык Бисутунской надписи — аккадский. Ф. Гротефенд и П. Ботта пытались прочитать этот текст, но безуспешно. Решающее значение имело открытие Э. Хинкса, установившего, что, в отличие от древнеперсидского и новоэламского, аккадское письмо является идеографическо-слоговым. Определив звучание ряда знаков и расшифровав детерминативы, Хинкс, таким образом, сделал возможным прочтение аккадского текста.

В процессе расшифровки текста на аккадском языке-стало ясно, что Бисутунская надпись отражает поздний этап развития клинописи. Новые тексты, обнаруженные в Дур-Шаррукине (П. Ботта, 1843), Ниневии и Кальху (Лэйярд, 1846, 1849–1851) убедили ученых в правильности этого вывода. Значит, должен был существовать народ, который некогда изобрел клинопись. Что это был за народ? Во время раскопок в Южной Месопотамии в районе Телло (шумер. Нгирсу), которые в 1877 г. проводил де Сарзек, впервые были обнаружены следы этого народа. В Нгирсу были найдены произведения искусства, не имевшие соответствий среди известных; прежде находок.

Подлинное значение этого открытия стало понятно лишь в 1893 г., когда Дж. Хейнс наткнулся в Ниппуре на огромное количество табличек (более 8000), заполненных клинописными знаками не встречавшейся прежде конфигурации. Вскоре стали известны аналогичные таблички из Шуруппака (X. фон Хильпрехт, 1900), Адаба (Э. Бэнкс, В. Персон, 1903–1904) и других южных поселений. Бурные дискуссии по поводу создателей этой письменности не прекратились даже тогда, когда в 1907 г. Ф. Тюро-Данжен расшифровал это письмо и сделал перевод шумерских царских надписей. И по сей день споры на эту тему не затихают.

Шумерология как наука моложе аккадистики, но круг нерешенных либо решенных гипотетически проблем и тут и там весьма широк, ибо обилие и многообразие памятников не может компенсировать их случайный характер. Это относится как к находкам, так и к публикациям^[13].

Первооткрыватели месопотамских древностей искали прежде всего следы прекрасного и величественного в древней культуре. Их интересовали главным образом храмы, дворцы, монументальные рельефы и т. п. Между тем часто единственным результатом их труда оказывались невзрачные таблички, текст которых, если его удавалось прочесть и табличка не была повреждена, публиковался. Иначе находки отсылались в музейные хранилища, где большинство из них лежит до сих пор. Поэтому историк не может быть уверен, что выводы, сделанные, например, на основе изучения документов из Нгирсу, следует распространять на все месопотамские города. Отсутствие аналогичного материала, касающегося других районов, исключает возможность сопоставлений и выводов. Оговорки такого рода вызывает чуть ли не каждая группа источников.

Лишь в последние десятилетия положение начало выправляться. Археологи стали обращать большее внимание на жилые кварталы и небольшие поселения, расположенные в стороне от тех центров, где традиционно велись поиски. К тому же знание языка источников достигло такого уровня, что стала возможной публикация большинства даже сильно поврежденных текстов. Таким образом, в распоряжении исследователей оказался необычайно богатый материал, позволяющий судить об истории создателей языков и письменных систем на основе их же собственного наследия.

Нерешенной осталась одна важнейшая задача: установить хронологию явлений и событий, соотнести во времени те или иные процессы, происходившие в древности, с нашей действительностью, вычислить время, отделяющее нас от фактов древней истории. Это не только важная, по и чрезвычайно трудная задача, поскольку древние жители Месопотамии, так же как население Сирии, Греции и многих других государств, пользовались лунным календарем, основанным на движении луны и ее фазах.

Первое появление на вечернем небосводе молодой луны, начало «лунного восхода», знаменовало начало нового месяца. Но месяцы официального календаря насчитывали по 29 или 30 дней. Таким образом, происходил сдвиг. До VI в. до н. э. год по месопотамскому лунному календарю состоял из 12 месяцев и насчитывал обычно 354 дня. Год лунного календаря оказывался короче солнечного, земледельческого. Это было неудобно для администрации. Сбор пошлин требовал большей точности.

Уже в середине III тысячелетия до н. э. делались попытки синхронизировать официальный календарь с солнечным годом. Документы того времени свидетельствуют о том, что в шумерских городах бухгалтерский учет велся в точном соответствии с днями, месяцами и годами земледельческого календаря. Периодически издавались царские указы, в соответствии с которыми лунный год дополнялся еще одним, тринадцатым месяцем. Год удлинялся, и одновременно устранялось несовпадение между официальным календарем и сезонами земледельческих работ. Однако полное соответствие так никогда и не было достигнуто, поскольку до VII века н. э. продолжительность календарного года регулировалась весьма произвольно^[14]. Поэтому все попытки реконструировать месопотамскую хронологию на основе существовавшего там лунного календаря заведомо обречены на неудачу. Даже при наличии необходимых дополнительных данных установление точных дат (абсолютная хронология) представляет большие трудности.

Относительно надежна хронология I тысячелетия до н. э., поскольку сохранился список ассирийских эпонимов, высоких государственных сановников, по которым в Ассирии велась датировка. Рядом с именем и указанием должности сановника перечислялись важнейшие события года, например солнечное затмение. Одно из таких событий, по вычислениям астрономов, имело место 15 июня 763 г. до н. э. Ассирийский «канон эпонимов», в котором отмечено это событие, приводит имена всех эпонимов, занимавших свои должности между 911 и 648 гг. до н. э. Поскольку в те времена формула датировки любого документа включала имя эпонима, этот список представляется бесценным.

Однако чем дальше мы углубляемся в историю, тем серьезнее становятся трудности в определении абсолютных дат. Списки ассирийских царей, обнаруженные во дворце Саргона II в Дур-Шаррукине, кончаются серединой XV в. до н. э. с ошибкой ±10 лет. Датировка событий от середины XV до середины XXIV в. до н. э. еще более сомнительна, хотя их последовательность (относительная хронология) внутри отдельных периодов (Аккад, кутии, III династия Ура, Старовавилонский период) достаточно хорошо документирована.

В Южной Месопотамии со времен шумеров события датировались годами правления того или иного царя. В каждое царствование велась запись важнейших событий текущего года. Так постепенно составлялись более обширные записи. Подобные записи велись и в древней Вавилонии. Древнейшая из всех — шумерский царский список, дошедший до нас в копии XVIII в. до н. э.., но передающий значительно более древнюю традицию. В царском списке перечислены имена всех царей Южной Месопотамии начиная с того времени, «когда царственность спустилась с небес», и до конца I династии Иссина (1794 г. до н. э.).

Царский список составлен так, будто все династии царствовали независимо друг от друга поочередно и последовательно, одна за другой, в то время как из других источников известно, что некоторые из них существовали одновременно. Таким образом, царский список не может служить надежным источником по хронологии. Установить с его помощью абсолютную хронологию аккадской династии или событий Раннединастического периода очень трудно. Большую помощь в этом может оказать исследование археологического материала, благодаря которому удалось, например, синхронизировать египетскую герзейскую культуру и культуру Урук IV А. Радиоуглеродный метод позволил датировать памятники этих культур 2815 + 85 г. до н. э.

Эта дата знаменует переход от доисторической эпохи к исторической. На ее основе была уточнена датировка исторических периодов. 1) Раннединастический период продолжался от изобретения первых письменных знаков до образования около 2340 г. до н. э. аккадской династии. 2) Начало правления III династии Ура приходится примерно на 2120 г. 3) Начало Старовавилонского периода относится приблизительно к 2025 г. Хронология III тысячелетия до н. э. послужила основой для построения так называемой «средней» хронологии (С. Смит, М. Свидерский), в соответствии с которой царствование Хаммурапи приходится на 1792–1750 гг. до н. э., а нашествие хеттов на Вавилонию произошло в 1595 г. до н. э. Наряду со «средней» существует так называемая «сокращенная» хронология (У. Олбрайт, Ф. Корнелиус), согласно которой события имели место позднее на 64 года, т. е. в период гелиокального восхождения Венеры. Хаммурапи по этой хронологии царствовал в 1728–1686 гг., а аккадская монархия началась в 2280 г. до н. э.^{28}.

Обе описанные системы используются в научных трудах на равных правах, при этом каждая имеет свои недостатки и в каждой обнаруживаются ощутимые пробелы, особенно когда речь идет о древнейшем периоде. Таковы неизбежные последствия несовершенства древней системы датировок, а также нечеткости тогдашнего календаря. Надо полагать, что дальнейшие иссследования в этой области дадут возможность предпочесть одну из существующих ныне систем.

Общества Раннединастического периода

Изучение источников показало, что в IV и не позднее начала III тысячелетия до н. э. в районе Урука уже сложились почти все элементы, на которые должны опираться государство и политическая власть. Это значит, что создались предпосылки для преобразования городов в государства. Существовало еще одно непременное условие — необходимо было, чтобы группа людей, на выборных началах ведавшая культом, руководившая хозяйством и командовавшая войском, преобразовалась в правящую группу. Кроме того, должны были появиться соответствующие учреждения, призванные охранять и укреплять их власть.

Подробности этого процесса не отражены в источниках, но героический эпос и мифы в значительной мере помогают прояснить этапы формирования политической власти. Подлинность описываемых в них событий оспаривается некоторыми учеными. Тем не менее Т. Якобсену удалось именно на основе эпоса и мифов реконструировать политический строй месопотамских городов в III тысячелетний до н. э.^{29}.

Согласно материалам из Урука, во главе города стоял эн, жрец-супруг богини Инаны. Верховная власть, дававшая право выбирать эна и решать вопросы войны и мира, находилась в руках «собрания воинов», свободных членов общины. Текущими делами ведал «совет старейшин». Об этих институтах и их полномочиях рассказывается в героическом эпосе. До нас дошли лишь относительно поздние записи конца XVIII в. до н. э. Но в них, несомненно, отражена устная традиция, уходящая корнями в глубокую древность, когда только начала создаваться независимая политическая власть.

Судя по древнейшим литературным памятникам — «Эн-Меркар и правитель Аратты», «Гильгамеш и Агга», «Эпос о Гильгамеше» (XI песнь)^{30}, эн в мирное время выполнял административно-хозяйственные функции, а во время войны становился военачальником. Это подтверждается древнейшими цилиндрическими печатями из Урука (около 3000 г. до н. э.). Эн представлен на них во время отправления различных хозяйственных, военных и культовых функций. Таким образом, искусство, в полном соответствии с данными топографической археологии и с памятниками храмовой архитектуры, отображало ситуацию, сложившуюся в конце IV тысячелетия до н. э. На основании тех же источников можно предположительно судить также о социальной базе власти.

О последующей эволюции должности эна дают представление, с одной стороны, эпическая песня о Гильгамеше и Агге, с другой — древнейшая надпись царя Эн-Менбарагеси из Киша. Эпос рассказывает о конфликте между Гильгамешем урукским и правителем города Киша Аггой, потребовавшим, чтобы Гильгамеш подчинился его власти. Но Гильгамеш, заручившись поддержкой «собрания воинов», решил отстаивать независимость своего города, хотя против такого решения выступили «старейшины». Народное собрание провозгласило Гильгамеша лугалем (царем), а позднее возникла и идея о царе как избраннике богов. На этой основе нетрудно сделать вывод о том, какова была социальная-база государственной власти. Идея божественного происхождения власти не могла родиться без поддержки людей, непосредственно ведавших культом. О том же говорит вступление к уже упоминавшемуся «Царскому списку», перечню царей, якобы поочередно и последовательно правивших в разных городах Месопотамии от начала мира, когда «царственность сошла с небес», т. е. с того момента, когда власть в городах стала независимой от воли их жителей.

Другим признаком зарождения единовластия является царский титул (лугаль)^[15], впервые засвидетельствованный в связи с Эн-Менбарагеси из Киша. До недавнего времени Эн-Менбарагеси считался мифической фигурой, но после того, как была обнаружена надпись с его именем, его историчность не вызывает сомнений. Эн-Менбарагеси царствовал около 2700 г. до н. э. Потом власть в Кише перешла к его сыну Агге, соперничавшему с Гильгамешем.

Отсюда напрашивается вывод, что не позднее XXVII в. до н. э. в Южной Месопотамии сложилась государственная власть, которая, если судить на основании эпоса, со временем стала наследственной. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении материалы, относятся только к двум центрам этого региона: Уруку на юге и Кишу на севере. Делать на их основании выводы, касающиеся процесса формирования государства в остальных городах Нижней Месопотамии, не представляется возможным, тем более что этот материал во многом разноречив. Так, наиболее распространенный мотив на печатях из Урука чрезвычайно редко встречается в северных городах Шумера, а в долине реки Дияла, в Эшнуне, он и вовсе не фигурирует. В Уруке, как и в Эреду, существовал храм, который не только руководил хозяйством, но и в первую очередь являлся центром, организующим окрестное население. Роль храма как центра, вокруг которого консолидировалось государство, столь же четко прослеживается несколько позже в Уре и в Хафаджи, в долине Диялы. О том же говорят храмовые архивы в Шуруппаке и Нгирсу (Телло)^{31}.

На иной основе развивалась государственная власть в Кише, где центром ее формирования в тот же самый период был, вероятно, не храм, а дворец.

Хотя материал источников слишком скуден и не позволяет в настоящее время судить о том, насколько единообразным было политическое устройство городов-государств Шумера, он все же дает возможность утверждать, что развитие всех населенных пунктов Месопотамии шло от институтов родового строя через постепенное сосредоточение власти в руках одного лица к созданию государства. Таким образом возникла царская власть, впервые засвидетельствованная в Кише (XXVII в. до н. э.). Сто лет спустя она существовала также на юге — в Уре и Лагаше. Территория, на которую распространялась власть того или иного царя, с течением времени, естественно, менялась, появлялись должностные лица, проводившие в жизнь царские указы на местах. Но основные принципы, впервые засвидетельствованные для XXVII в. до н. э., оставались неизменными.

Правитель города почитался как избранник богов, исполнявший их волю. Служение ему представлялось священным, и любой проступок, направленный против него, расценивался как грех против богов. В такой ситуации союз храма и дворца кажется более вероятным, чем соперничество между ними за власть. Подтверждение этому можно найти в поэме «Эн-Меркар и правитель Аратты». Эн-Меркар, как прежде его отец, был «жрецом — супругом богини и строителем Урука».

Иными словами, он сосредоточил в своих руках жреческие и административные функции. Исторические надписи тогдашних шумерских правителей еще более определенно свидетельствуют о некоторых существенных чертах государственного устройства, например, о том, что будущий царь, прежде чем быть возведенным в царский сан, занимал должность «управителя храма»^{32}.

Следовательно, мы не можем говорить о шумерских теократических государствах, так как не располагаем аргументами в пользу традиционного представления о жреце-правителе. Во всех государствах древнего Востока царь был носителем административной, военной и культовой власти. Такое положение существовало уже в первой половине III тысячелетия до н. э.

Образование государства было подготовлено переменами, происходившими еще в недрах родового строя… Все началось с того, что храм в Уруке отделился от общины. Внешним проявлением этого послужила передача общиной некоего участка земли, который становился собственностью бога — покровителя Урука. Так возникла новая форма собственности — государственная, которая с этого времени развивалась самостоятельно и независимо от собственности общины. В таких городах, как Урук или Лагаш, государственная собственность скорее всего существовала только как собственность храма. Об этом, по-видимому, свидетельствует более поздняя реформа Уруинимгины из Лагаша (около 2378–2371), связанная, очевидно, со злоупотреблениями царской администрации на «землях бога».

Представление об аграрных отношениях тех времен (особенно с начала XXVI в. до н. э.) дают тысячи документов юридического характера, обнаруженных не только на юге Месопотамии — в Нгирсу, Шуруппаке и Адабе, но и на севере — в Дильбате, Кише, Сиппаре, а также за пределами Месопотамии, в устье реки Дияла. Анализ текстов, имеющих отношение к XXVI–XXII вв. до н. э., приводит к следующим выводам: хозяйство шумерских городов-государств, картины которого столь ярко представлены на культовой вазе из Ура, развивалось в рамках двух форм собственности — государственной и общинной. Люди не осознавали этого разграничения. Всякое хозяйство в их понимании было «домом». Либо это был «дом» патриархальной семьи, домашнего коллектива, либо «дом» бога или царя — «большой дом», как его иногда называли.

В действительности между «домом» и «большим домом» существовала колоссальная разница. Задачей «дома» было обеспечить своим членам сносное существование, а такжесоздать некий излишек продуктов, необходимый для нормального функционирования хозяйства. Экономика же «большого дома» носила общегосударственный характер. Его основная задача — обеспечить преемственность культа и прежде всего совместное потребление продуктов жертвоприношений богам. В «большой дом» поступали также различные дары богам от населения. Если вначале жертвоприношения и дары носили добровольный и спорадический характер, то по прошествии веков они превратились в регулярную дань. «Большой дом», кроме того, распоряжался излишками продукции, благодаря которым стал возможен регулярный межгосударственный обмен.

Первоначально храм («дом бога», «большой дом») не имел ни специального персонала для отправления культа, ни административного аппарата. В основе авторитета жрецов и царей лежало их происхождение из родов, сумевших уже в рамках родового строя возвыситься над основной массой общинников. К той же категории принадлежали «купцы», тамкары, снабжавшие общины необходимым сырьем.

Представители знатных родов сравнительно рано обособили свои хозяйства, исключив их из коллективной собственности общин. Подтверждением этому могут служить характерные для конца IV — начала III тысячелетия постоянные местные стычки, приводившие к тому, что военачальники приобретали новые земельные участки и расширяли свои хозяйства. Таким образом, первые шумерские правители и, конечно, высшие жрецы имели собственные хозяйства, которые были еще связаны с общиной, но уже не подчинялись законам коллективной собственности, представлявшей собой, очевидно, отнюдь не мелкие участки, а огромные поля, по нескольку десятков или даже сотен гектаров. Доказательством может служить, например, контракт конца XXVII в. до н. э. о продаже восьми земельных участков общей площадью около 900 га. В числе продавцов — владельцев этих участков назван «Энхегаль, царь Лагаша». Покупателем был жрец Лугалькигаль^{33}. Этот пример, далеко не единичный, показывает, сколь велики были богатства, сосредоточившиеся в руках родовой аристократии городов-государств Шумера в III тысячелетии до н. э. Заметим, что ни в один из последующих периодов истории Месопотамии земельные владения аристократии не были так обширны, как в первой половине III тысячелетия до н. э. Это объясняется тем, что поместья родовой аристократии вырастали из «полей вождей», появившихся на последнем этапе существования первобытнообщинного строя. Начиная со II тысячелетия до н. э. крупные земельные владения образовывались за счет служебных наделов или пожалований царей. В том и другом случае их источником была государственная собственность.

Таким образом, с одной стороны, существовал «большой дом», управляемый в Лагаше жрецом, с другой — развивалось собственное хозяйство жреца и «дом царя», избранника богов, тесно связанного с храмом и культовой практикой. Такое положение давало широкую возможность для всякого рода злоупотреблений. Возможно, по этой причине собственность храма была поделена на три самостоятельные категории, о чем позволяют судить документы XXVI–XXV вв. до н. э. из храмового архива в Шуруппаке. Первую категорию составляла собственность бога, предназначавшаяся для нужд культа и содержания высших жрецов. Другая — так называемые «поля кормления» — использовалась для вознаграждения за службу храмового персонала. Третью категорию составляли поля, которые обрабатывались издольщиками, получавшими от храма рабочий скот, орудия и семена для посева. При подобной системе земледельцы оказались в полной зависимости от храма.

Разница между «домом» и «большим домом» выражалась не только в различии экономических целей, но и в том, что в них по-разному был организован сам трудовой процесс. Если в «доме» трудилась вся домовая община — хозяин, его семья и очень редко рабыни и их потомки (военнопленных в тот период убивали), то в производстве «большого дома» были заняты преимущественно люди зависимые, входившие в состав патриархальной общины, возглавлявшейся богом в лице жреца.

С социальной точки зрения этот коллектив был чрезвычайно неоднороден. В него входили не только свободные, отдавшие себя или отданные под покровительство храма общинники, но и рабы. Однако экономическое положение тех и других было одинаково: все они находились на содержании храма, лишь форма оплаты труда была различной^{34}.

Все эти перемены способствовали упрочению царской власти и дальнейшему разрушению традиционного родового уклада внутри общины. В их основе лежало развитие государственной (храмовой) и частной собственности, преобразившее коллектив совладельцев, совместно владеющих общинной собственностью, в коллектив собственников земельных участков. Так родовая община преобразовалась в гражданскую.

Проблема частной собственности на землю в странах Ближнего Востока давно уже стала предметом оживленных дискуссий, особенно в связи с концепцией так называемого «азиатского способа производства».

«Земельная собственность, — по К. Марксу, — предполагает монополию известных лиц распоряжаться определенными участками земли как исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли. При таком предположении дело сводится к тому, чтобы выяснить экономическое значение, то есть использование этой монополии на основе капиталистического производства. Юридическая власть этих лиц, их власть пользоваться участками земли и злоупотреблять ими еще ничего не решает. Использование всецело зависит от экономических условий, не зависимых от воли этих лиц»^{35}.

Площадь обрабатываемых земельных участков в странах древнего Востока зависела от ряда объективных экономических факторов: большой зависимости человека от природных и географических условий; относительно низкого уровня развития техники и низкой производительности труда; небольшой плотности населения и связанной с ней постоянной нехваткой рабочей силы; автаркии отдельных регионов; значительной зависимости личности от коллектива, особенно проявляющейся в аллювиальных районах, и т. п.

Таким образом, мы можем с полным основанием утверждать, что в тех условиях, о которых идет речь, частная собственность, полная и независимая, как при капитализме, не могла сформироваться. До середины II тысячелетия до н. э. она не могла существовать даже вне гражданского коллектива. Поэтому земледелец, как некогда совладелец общинной собственности, нес определенные повинности: участвовал в строительстве ирригационных сооружений, дорог, оборонительных сооружений, в военных походах; временами выплачивал налоги натурой, которые шли на нужды храмов и дворца.

Таковы были конкретные рамки, ограничивавшие возможность для земледельца свободно распоряжаться своей собственностью. Но эти ограничения обусловленные экономически, были необходимы для нормального функционирования общества.

О возникновении не позднее 3000 г. до н. э. частной земельной собственности и ее тесной связи с общиной говорят тысячи документов частной юридической практики. Это была, без сомнения, частная собственность, которую для тех экономических условий следует признать полной и независимой.

Характерно, что в это время появилась также мелкая собственность крестьян на землю — преимущественно небольшие участки, по площади редко превышавшие 6 га. Хозяйства этого типа, каждое из которых было самостоятельной экономической единицей, по-видимому, составляли экономическую основу гражданской общины. Их площадь соответствовала уровню сельскохозяйственной техники того времени и реальным производственным возможностям ее владельцев. Дробление общинных земель таило в себе серьезную опасность — оно грозило в будущем привести к пауперизации крестьян Крестьянские хозяйства были не только экономически несамостоятельны, но и слишком слабы, чтобы нормально функционировать, опираясь на кредит и местный рынок.

Вопреки существовавшему в старой историографии представлению о натуральном характере хозяйства древневосточных обществ, исследования последних лет показали, что почти во всех регионах Ближнего Востока существовал внутренний рынок, развивавшийся благодаря постоянным контактам между оседлым населением и пастушескими племенами и имевший форму простого обмена. Не было ни купцов, ни всеобщего эквивалента — просто одни продукты обменивались на другие. Рынок по преимуществу размещался за пределами оседлого поселения или города и функционировал, как правило, сезонно, например после уборки урожая, сезона охоты, в связи с культовыми праздниками и т. п.^[16].

В многочисленных правовых документах уже с начала XXVIII в. до н. э. фигурирует «купец» (тамкар). Но тамкары были не купцами в нашем сегодняшнем понимании, а скорее государственными чиновниками, которые по заказу дворца или храма привозили необходимые сырьевые материалы, предметы роскоши, соль. Через посредство дворца часть этих товаров доходила до населения^{36}.

Чтобы участвовать в обмене, «дом» должен был располагать некоторым излишком продукции земледелия или домашнего ремесла. Хотя крестьяне собирали неплохие урожаи и пользовались общинными пастбищами, большинство хозяйств никаких излишков не имело. Более того, многие хозяйства, существовавшие на грани разорения, брали взаймы у богатых родственников, продавали собственных детей в рабство, отдавали увечных членов семьи храмам и т. п. Исчерпав все средства, крестьянин продавал земельный участок и вливался в коллектив «дома бога» или «дома царя». До середины III тысячелетия до н. э. пауперизация крестьян еще не приобрела массового характера, однако разорившиеся крестьяне уже тогда являлись для храмов основным источником полноценной рабочей силы.

Картина жизни шумерского общества была бы, несомненно, более полной, если бы мы располагали более обильными и разнообразными источниками. Лишь по государству Лагаш у нас имеется достаточно богатый материал из Нгирсу. Древнейшие надписи, относящиеся к концу XXVII — началу XXVI в. до н. э., рассказывают о войнах с соседней Уммой. Несмотря на посредничество Месилима, царя Киша, конфликт между этими двумя государствами, развивавшийся в чрезвычайно сложной политической и экономической обстановке, никак не удавалось разрешить.

Города-государства Месопотамии, складывавшиеся в рамках локальных ирригационных систем, с политической точки зрения представляли собой оптимальную форму государственной организации. Их территория совпадала с территорией, занятой той или иной ирригационной системой, чаще всего имевшей естественные границы — реки, их притоки, болота.

Политический вес шумерского города-государства в значительной степени зависел от постоянства речного русла (реки в Месопотамии постоянно меняли свои русла и заиливались), а также от того, насколько оперативно производился ремонт каналов. Попытки объединить разрозненные города-государства в единый организм на более обширной территории, включавшей несколько ирригационных систем, были обречены на неудачу. Возникавшие на этой основе монархии оказывались недолговечными.

Развитие города-государства как формы экономической и политической организации общества было ограничено определенными рамками. Рост народонаселения и средств, необходимых для содержания государственного аппарата, притом что производительность труда не повышалась, должен был привести к кризису. Одним из возможных выходов было освоение новых земель за границами города-государства. Связанное с расширением оросительной системы, заселение новых земель, как правило, приводило к стычкам с соседями.

Именно на этой основе и произошла распря между Лагашем и Уммой, ирригационные системы которых питались только водами Итурунгаля, протока Евфрата. Те же причины, по-видимому, лежали в основе соперничества Ура и Урука. Оба города стояли на одном сравнительно небольшом отрезке Евфрата и потому не могли существовать как независимые государства.

Конечно, было бы упрощением рассматривать всю историю Южной Месопотамии, связывая ее только с проблемами ирригации. Развитие и упадок шумерских государств зависел от разных факторов. Существенную роль играли также отношения с соседними народами — эламитами, горными племенами, пастухами-семитами, немалое значение имела и удаленность от важнейших торговых путей.

Насколько сложной была в это время обстановка в Шумере, легко убедиться на примере царствования в Лагаше Эанатума, увековечившего свои победы на так называемой «Стеле коршунов». Эта победная стела, с двух сторон покрытая рельефами, содержит многочисленные надписи с перечислением врагов Лагаша. Эанатум воевал не только с Уммой, но и с Уруком и Уром, расположенными далеко на юге. На севере он дошел до государства Мари, являвшегося важным центром на пути по Евфрату, где на протяжении столетий правила семитская династия. Возможно, именно Эанатум разрушил Мари, разграбив храмы и жилые районы, руины которых спустя тысячелетия обнаружили археологи.

В результате этого нашествия государство Мари до XXII в. до н. э. исчезло с политической арены. Неизвестно, чем закончился поход Эанатума на Элам. Но от первого упоминания об этом государстве в надписи Эн-Менбарагеси из Киша и до великой войны Ашшурбанапала в 638 г. до н. э. Элам неизменно оставался объектом нападений и вражды со стороны жителей Месопотамии. Эламиты, в свою очередь, тоже при всяком удобном случае вторгались в Месопотамию, грабили население, вмешивались во внутренние дела Шумера. Подробности того, как развивались события в Лагаше после смерти Эанатума, неизвестны. Однако создается впечатление, что после победы над Уммой, это государство начало клониться к упадку. На это время приходится царствование Уруинимгины и его реформы, направленные на то, чтобы вернуть верховному богу Ниннгирсу его прежнюю роль. В специальной литературе велось немало дискуссий о значении реформ Уруинимгины и об их социально-экономической базе. Поскольку сам текст записан чрезвычайно архаическим языком, его интерпретация по сей день представляет большие трудности. Но как бы ни оценивали историки эти реформы, само их проведение свидетельствует о злоупотреблениях царской администрации^{37}. В тексте говорится о намерении их искоренить, а также содержится призыв защитить вдов, сирот и бедняков от всесилия богачей.

Трудно сказать, каковы были реальные возможности для осуществления этих намерений. На первый взгляд кажется очевидным их пропагандистский характер, особенно если сравнить надписи Уруинимгины с надписями позднейших месопотамских правителей или с прологами, которые предпосылались некоторым сводам законов.

Забота о подданных была частью официальной царской идеологии, отсюда и такие эпитеты в титулатуре, как «пастырь», «любящий правду и истинный порядок» и другие, задачей которых было убедить подданных в том, что государство-это община, возглавляемая царем-патриархом, заботящимся о судьбах всех ее членов: особенно бедняков и бессемейных^[17]. Той же цели служили торжественные богослужения, совершавшиеся царем. До III тысячелетия до н. э. в подобных празднествах участвовали все жители города-государства, включая рабов, для которых представлялась единственная возможность досыта поесть (согласно ритуалу, жертвенных животных съедали). Таким образом, для большинства жителей представление о боге и царе связывалось с сытостью и чувством безопасности, поскольку пропагандистский смысл всех этих мероприятий был для них неясен.

По той же причине и ответственность за то, что усилия Уруинимгины не дали результата, возлагалась не на царя и его чиновников, а на правителя Уммы Лугальзагеси (около 2371–2347), который вторгся в Лагаш и помешал довести реформы до конца.

События развивались следующим образом. В те годы, когда в Лагаше царствовал Уруипимгина, в Умме произошло сплочение внутренних сил, и ее правитель Лугальзагеси, воспользовавшись внутренними неурядицами в государстве Лагаш, установил над ним гегемонию. Войска Лугальзагеси разграбили храмы в Нгирсу и Си-раране и разрушили эти города. После этого Лугальзагеси захватил Киш и Ниппур на севере, Урук на юге, сделав его своей резиденцией. В обширной надписи Лугальзагеси, считающейся прототипом литературных царских надписей, читаем: «От Моря Нижнего (Персидский залив) до Моря Верхнего (Средиземное море) Энлиль проложил для него надежные пути». Это было несомненным преувеличением, поскольку одновременно с возвышением Уммы стал развиваться город Аккад^{38}, где к власти пришла независимая семитская династия, которую называют аккадской или, по имени ее создателя, династией Саргона.

Период борьбы с остатками первобытнообщинного строя

Саргон Аккадский (около 2371–2316) был одной из тех исторических личностей, в которых слились воедино легенда и история. Согласно легенде, его матерью была жрица, бросившая сына в Евфрат в тростниковой корзине. Младенца спас и воспитал огородник Акка, и Саргон, подобно богам и полубогам — Таммузу (Думузи), Гильгамешу, стал любимцем богини Иштар. Этой богине он был обязан и своим восхождением на трон, и господством над Междуречьем. Так гласит легенда, которая не только оправдывает завоевания Саргона, но и поддерживает его в борьбе с родовой аристократией. Происхождение Саргона, пусть легендарное, и его головокружительная карьера вдохновили немало энергичных и предприимчивых военачальников, многим из которых при Саргоне удалось занять посты, бывшие до тех пор исключительной привилегией родовой аристократии.

О первых шагах Саргона известно немного. Вначале он занимал при дворе царя Ур-Забабы в Кише должность кравчего. Полагают, что с этого города и? начались его завоевания. Захватив Киш, Саргон утвердился на севере Шумера и приобрел сильную базу для походов на юг. Вот почему власть Лугальзагеси могла распространиться не далее Ниппура и его окрестностей, а выбор Урука в качестве царской резиденции, по всей вероятности, был продиктован грозящей с севера опасностью.

И действительно, в скором времени Саргон со своими войсками устремился на юг, один за другим захватывая шумерские города. Завоевание шло успешно, чему способствовали кризисная ситуация, сложившаяся в то время в шумерских городах-государствах, а также военное превосходство Саргона.

Основным костяком войска — по крайней мере в Лагаше во времена Энметены и Уруинимгины — была, очевидно, хорошо обученная и вооруженная дружина. Ее составляли лица, зависевшие от храма либо от правителя, который ее и возглавлял. О существовании дружины свидетельствуют незначительные, как правило, людские потери в тех войнах, которые вели между собой шумерские города-государства. Существовало ли тогда народное ополчение, неясно. Скорее всего, оно-должно было появиться в борьбе с аккадцами как противовес многочисленному войску Саргона, вооруженному к тому же копьями и луками. Отрицательную роль сыграла начавшаяся в шумерских городах-государствах пауперизация. В результате войско Аккада, где пауперизация еще не началась, бесспорно превосходило вооруженные силы шумеров как численно, так и по своей оснащенности. В итоге Саргон одержал победу над войсками Лугальзагеси, «взял его в рабство и связанного-доставил в Ниппур, выставив в клетке на посмеяние толпе». Таким образом, весь Шумер оказался под властью Саргона, который теперь двинулся на север. В его надписях упоминаются Мари, Субарту, Эбла, а также Кедровый лес, идентифицируемый с горами Амана в Сирии, и Серебряные горы (Тавр на юге Турции).

В конце царствования Саргон предпринял поход на Элам (около 2325 г. до н. э.) с целью усмирить воинственные горные племена Северо-Западного Элама и подчинить своей власти местных правителей. Таким путем он обеспечил бы безопасность восточных границ своего государства и получил свободный доступ к. «сырью: Элам был богат строительным лесом и камнем. Война закончилась победой Саргона, и западная часть Элама сделалась вассалом Аккадской деспотии. Но эламиты готовы были воспользоваться любым поводом, чтобы сбросить тяготивший их гнет.

О том, как строились отношения Аккада с покоренными странами, можно судить на примере Элама, где, так же как в Кише и Уре, местная династия осталась у власти, а контроль Аккада осуществлялся через воинские гарнизоны и царских чиновников, чаще всего родственников царя.

Военные победы и разумное управление завоеванными государствами, несомненно, упрочили положение царской! власти. Не менее важную роль играла и идеология. Литература (например, уже упоминавшаяся легенда о происхождении Саргона), другие виды искусства, религия были призваны укреплять власть монарха. В искусстве со времени Саргона и далее на протяжении почти 200 лет развивался новый стиль, существенно отличавшийся от шумерского с его схематизмом и условностью. Если прежде изображения человека были лишены индивидуальных черт, то теперь на рельефах, барельефах, в глиптике появляются портретное сходство и даже попытки передать движение.

Все это говорит о том, что в XXIV в. до н. э. в Южной Месопотамии старые идейно-политические установки пошатнулись и создались условия для развития личности. И если мы говорим о развитии индивидуальной семьи и индивидуального хозяйства, характерных для Старовавилонского периода, то истоки этого, без сомнения, следует искать во времени Аккада.

В этот же период, по-видимому, начал создаваться общегосударственный пантеон^{39}. Вопреки распространенному мнению нельзя сказать, что мы достаточно хорошо ориентируемся в истории месопотамской религии. Исследования последних лет, правда, расширили наши представления в этой области, и психология древних жителей Месопотамии стала понятнее современному человеку. И все же мы, как и прежде, мало знаем о сложном процессе мышления, породившего богов с определенными атрибутами и функциями.

Иррациональный мир шумеров населяло множество богов и духов, добрых и злых. Первоначально у каждой общины было свое женское или мужское божество-покровитель, олицетворявшее чаще всего плодотворящую силу и бессмертие природы. Со временем, особенно на этапе урбанизации, эти представления усложнились, а мир богов в отдельных городах стал более конкретным и своеобразным. У каждого человека был свой добрый дух, оберегавший его от злых демонов.

В представлении шумеров подземное царство было организовано по образцу города-государства. В нем властвовали бог Нергаль со своей супругой Эрешкигаль и совет богов-анунаков. На небе же владычествовал великий совет богов игигов, среди которых главенствовал бог земли и воздуха Энлиль, главным центром культа которого был город Ниппур. Энлиль являлся владыкой богов и покровителем царской власти. Столь же могущественными были два других бога: бог неба Ан, покровитель Урука, и бог пресной воды и мирового океана Энки, благожелательный к людям бог мудрости, почитавшийся прежде всего в Эреду. Жители Ура чтили бога луны Нанну (или Зуэна); покровителем Ларсы и Сиппара считался бог солнца Уту, а богом-покровителем Лагаша — Ниннгирсу, воинственный сын бога Энлиля. Его главный храм находился в Нгирсу.

Аккадцы почти полностью восприняли религиозные представления шумеров. Более того, создается впечатление, что столетия близкого соседства и сосуществования привели к тому, что семиты приняли участие в создании религиозных верований, которые мы сейчас называем шумерскими. Во всяком случае, боги, хоть они и выступали под разными именами, были у них одни и те же. Аккадцы, однако, внесли в религиозные представления шумеров некоторые новые элементы. Немалую роль в этом сыграла Энхедуанна, дочь Саргона и жрица бога Нанны из Ура. Это она сочинила гимн о возвышении Инаны, ставшей богиней неба, и канон религиозных гимнов, представлявших собой совершенно новый жанр в литературе III тысячелетия до н. э.

Культ шумерской богини Инаны засвидетельствован уже в Раннеисторический период в Эанне. В соответствии с различными мифологическими традициями Инана выступала то как дочь Энлиля, то как дочь Нанны или Ана. В аккадские времена она вместе с Аном стала владычицей неба. Ее аккадское имя, Иштар, во всей культуре Западной Азии стало синонимом понятия «богиня» с очень широким кругом функций, среди которых важнейшими были три: она была богиней любви и плодородия; в совете богов ей принадлежало последнее слово при решении вопроса о воине и мире, и с помощью божественного оружия она давала людям возможность одерживать победы; отождествленная с планетой Венерой, Иштар являлась владычицей божественного порядка на небе.

Тот факт, что Инана-Иштар стала владычицей неба, возможно, и побудил Саргона избрать ее своей покровительницей. Хотя не исключены и другие причины возвышения этой богини. Коль скоро Саргон был любимцем Инаны-Иштар, ее следовало наделить такими полномочиями и поставить в такое положение по отношению к другим богам, какое желал занять в государстве Саргон, который, таким образом, оказывался земным аналогом богини неба. Вообще, роль, которую Саргон отводил идеологии, была очень велика; это подтверждается тем обстоятельством, что в идеологическом обосновании власти Саргона принимала участие его дочь.

Аналогичные тенденции прослеживаются в развитии культа бога Шамаша (Уту), великого воина, отца Правды и Справедливости. Уже много лет назад Л. Матоуш обратил внимание на то, что особое значение этого культа в аккадские времена было прямым следствием борьбы с пережитками патриархального уклада за установление полного единовластия.

О том же свидетельствует «сборник» гимнов, составленный Энхедуанной. В него вошли гимны, обращенные к 42 божествам, почитавшимся в 42 храмах, расположенных в 38 городах — от Эреду до Сиппара, от Аккада до Эшнуны. Сборник представлял собой попытку собрать воедино всех шумерских богов, что должно было соответствовать объединению шумерских городов в единый государственный организм^[18]. В той географической среде, при том уровне производительных сил, какой имел место в середине III тысячелетия до н. э., экономических предпосылок для объединенной монархии не было. Поэтому так важен был идеологический фактор.

Не приходится удивляться, что то в одном, то в другом месте вспыхивали бунты. Это происходило уже при Саргоне, но особенно тяжелым стало положение при его значительно более слабых преемниках. Вновь укрепить царскую власть удалось только внуку Саргона, Нарам-Суэну (около 2291–2255). Нарам-Суэн первый в истории Месопотамии стал употреблять божественные эпитеты применительно к своей особе, кроме того, он присвоил себе титул «царя четырех стран света».

Государство Нарам-Суэна, упрочившего завоевания Саргона, простиралось от Мари до Мехрана в Юго-Западном Иране. Тем не менее ему приходилось, по-видимому, серьезно считаться с соперничеством Элама, хотя его правитель — Хита формально числился вассалом Аккада. Это подтверждает древнейший из всех известных до сих пор трактатов — «международный» договор о дружбе и взаимопомощи, заключенный Аккадом и Эламом и являющийся самым древним из дошедших до нас исторических памятников Элама. Написанный эламской клинописью, он весьма труден для понимания, но ясно, что подписавшие его лица были равноправными партнерами^{40}. Очевидно, Нарам-Суэн хотел обеспечить лояльность и помощь Элама Аккаду в борьбе с горными племенами, постоянно угрожавшими его восточным границам. Благодаря соглашению с Эламом ему удалось одержать победу над лулубеями, но борьба с кутиями оказалась безуспешной.

Таким образом, царская титулатура неточно отражала реальное положение вещей, но содержала политическую программу. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно приглядеться к внутреннему положению государства, где одновременно с усилением централизации росла и оппозиция по отношению к царской власти, о чем говорят, например, отдельные части «Поэмы о Гильгамеше»^{41}. Было бы ошибочно видеть в основе этого конфликта этническую рознь. Существо противоречий состояло в том, что отмирающие элементы родового строя не желали уходить со сцены. А представлены они были в равной мере как шумерами, так и семитами.

Борьба старого с новым внутри страны ослабила Аккадскую монархию. Последний удар нанесли кутии (около 2200 г.), захватившие северную часть Аккада и утвердившиеся там почти на целое столетие.

Период господства кутиев представляет одну из так называемых темных эпох в историографии, поскольку немногочисленные надписи кутиев, составленные по-аккадски, вносят мало ясности в этот вопрос. Известно, что в представлении последующих поколений кутии были разнузданными завоевателями, вызвавшими хаос и разрушения. И действительно, при кутиях много городов (в частности, Ур и Урук) превратилось в руины. К сожалению, мы не имеем достаточного материала, чтобы судить об истинных причинах катастрофы.

Историк снова становится на твердую почву письменных документов, относящихся лишь к середине XXII столетия до н. э. Эти документы обнаружены в Лагаше, в архиве его столицы Нгирсу. В тот период государство Лагаш занимало площадь около 1600 кв. км. На этой территории располагались три «больших города» — Лагаш, Нгирсу, Нина-Сираран и 131 небольшой населенный пункт. Эти цифры сами по себе уже дают представление о структуре города-государства в конце III тысячелетия до н. э.

Происхождение II династии Лагаша (около 2163 г. до н. э.) пока остается неясным; много документов сохранилось лишь от времени царствования Гудёа (около-2144) и его преемников. Власть правителя не была наследственной, хотя и случалось, что трон переходил от отца к сыну. Здесь, возможно, имеет место следование традиции аккадских царей, хотя формой политической организации вновь стал город-государство шумерского типа. Вновь начал широко употребляться шумерский язык, а в искусстве опять утвердился стиль Раннединастического периода.

Власть Гудеа распространилась далеко на юг, вплоть до Ура и Эреду. Ему подчинялась, по-видимому, и западная часть Элама. Экономические же связи государства Лагаш простирались еще дальше. Надписи того времени упоминают в качестве торговых партнеров Шумера государство Мари, многочисленные города Сирии, а также Маган и Мелухху.

Благосостояние и богатство, достигнутые главным образом благодаря мирному проникновению в богатые сырьем страны, позволили Гудеа сосредоточить усилия на общественных работах, которые развернулись при нем очень широко. Особое значение придавалось строительству великолепного храма бога Ниннгирсу в Лагаше, где Гудеа сконцентрировал культы всех почитавшихся в государстве богов и богинь. Создание единого святилища в большей мере, чем внешняя политика, сделало очевидным политические замыслы Гудеа.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют прояснить политическую обстановку лишь в тех городах, которые находились под непосредственной властью Гудеа. Вся остальная территория бывшего государства Аккад пока недоступна для изучения. Известно только, что на севере по-прежнему властвовали кутии, а в южных районах царствовала IV династия Урука.

Правители Урука пытались изгнать кутиев. Утухенгаль хвастливо заявил, что он «прогнал драконов гор». Нам следует отнестись к его словам с сомнением, поскольку власть вскоре перешла к Ур-Намму (2113–2096), военачальнику, вероятно, сыну Утухенгаля.

Захватив Ур, Ур-Намму основал независимую III династию, положив, таким образом, начало новому периоду в истории Месопотамии.

Подробности этого переворота неизвестны; нет также данных, которые помогли бы выявить причины упадка государства Лагаш. Ясно одно — дело, начатое Утухенгалем урукским, нашло достойного продолжателя в лице Ур-Намму.

III династия Ура

Трудности, с которыми столкнулись на пути к своей цели создатели первой великой монархии в Месопотамии — аккадцы, были огромны. Прежде всего им не хватало опыта управления государством. Очень нелегко оказалось сочетать экономические интересы аккадской династии с вполне обоснованным стремлением отдельных государств сохранить свою независимость. Немало беспокойства причиняли многочисленные пастушеские племена, оказавшиеся под властью аккадских завоевателей. Эти горные племена беспокоили монархию с северо-востока и с востока, тревожили ее и новые группы семитских племен, о присутствии которых в Южной Месопотамии время от времени сообщают документы XXVI в. до н. э. из Шуруппака. Они относились к ветви ханаанейских племен, представителей которой тогда называли марту (западные). В то время еще ничто не предвещало той исторической роли, которую им предстояло сыграть позже, в начале II тысячелетия до н. э., под именем амореев.

Натиск племен марту усилился во время правления царей III династии Ура, которым пришлось в иных исторических условиях бороться с теми же трудностями, какие стояли на пути аккадских царей. Правда, представители Урской династии имели возможность не только использовать опыт аккадцев, но и опираться на достижения Гудеа.

По счастливой случайности сохранилось два архива центральной администрации: в Уре и в Пузриш-Дагане, расположенном к югу от Ниппура. Кроме них в нашем распоряжении имеются многочисленные местные архивы, и в особенности богатейший из них — архив из Уммы. Благодаря им историк впервые получает возможность для широких научных обобщений.

В период наивысшего расцвета аккадской державы Нарам-Суэн установил обычай обожествления царствующего монарха, а Ур-Намму прибавил к царской титулатуре эпитет «царь страны Шумер и страны Аккад». Таким образом, он не только утверждал свою власть над двумя географическими частями Месопотамии, но и прежде всего подчеркивал связь государства с двумя традициями. Менее всего вероятно предположение, что в ту историческую эпоху подчеркивались этнические различия.

Власть царей Ура передавалась по наследству, она была абсолютной и неограниченной. Ничего подобного мы прежде не встречали. Этим, по-видимому, объясняется появление при Ур-Намму записей правовых норм. Законы Ур-Намму в настоящее время считаются древнейшим из законодательных памятников древнего Востока. Они неопровержимо свидетельствуют о победе новых социально-экономических отношений^{42}.

Развивавшаяся с XXVI столетия до н. э. юридическая практика показала, что обычное право стало неприемлемым в повседневной жизни. Оно, с одной стороны, тормозило развитие новых форм собственности, а с другой — оставляло простор для всякого рода злоупотреблений. Все говорит о том, что новые юридические установления применялись только в государственном секторе, тогда как судопроизводство общины продолжало опираться на нормы обычного права. Однако создается впечатление, что эти нормы подвергались некоторой модификации, поскольку важнейшие перемены, отраженные в писаных царских законах, не могли не повлиять на юридическую практику внутри общины.

В это же время появляется унифицированная денежная единица веса — мина, состоявшая из 60 сиклей и, вероятно, имевшая хождение не только в государственном секторе, но и гораздо шире.

Создается впечатление, что запись законов оживила-судебную практику. Во всяком случае, ни от одного из предшествовавших периодов не осталось такого большого числа судебных документов, как от времени правления III династии Ура. В перечнях дел, подлежащих рассмотрению суда, появляются жалобы на царских чиновников, злоупотреблявших своим положением. Известны случаи, когда недовольные постановлением общинного или царского суда подавали жалобы, требуя повторного рассмотрения дела^[19]. Частыми были и имущественные споры, особенно из-за отказа вернуть долг. Случались конфликты из-за расторжения договора о-помолвке. Особую группу документов составляют жалобы рабов на своих хозяев в связи с незаконным лишением их свободы. Эти жалобы рассматривались в присутствии представителя общины, а иногда и царского чиновника.

В связи с этим необходимо хотя бы бегло остановиться на вопросе о рабовладении в III тысячелетии до н. э., о котором до сих пор упоминалось вскользь. Прежде всего следует сказать, что о рабстве в Раннединастический период, равно как и в аккадский, мы знаем чрезвычайно мало. Военнопленных, как правило, убивали; мирных жителей, захваченных в ходе завоевания новых территорий, если не убивали, то, предварительно ослепив, отдавали в храмы или вождям. Во времена III династии Ура в этом плане произошли некоторые изменения. Шу-Суэн (около 2038–2030), захватив Симанум на северной границе своего государства, увел: местных жителей и поселил их как государственных рабов в окрестностях Ниппура, по-видимому, на царских землях^{43}. Для Месопотамии это самый ранний случай превращения гражданского населения покоренной страны в государственных рабов. Египтяне подобный обычай практиковали в более раннюю эпоху, а позднее, независимо от них, он распространился во всех странах Ближнего Востока. Это не означает, что в предшествующие периоды не существовало рабов. Особенно много было рабынь как в частных хозяйствах, так и в храмах. Именно они служили основным источником роста численности рабов. О том, что потомство рабыни было предметом купли-продажи, свидетельствуют многочисленные документы начала III тысячелетия до н. э.

Начиная с аккадских времен социальная категория рабов пополнялась за счет продажи в рабство членов крестьянских семей. В это время уже развивалось долговое рабство. Весьма вероятно, что именно представители этой группы затевали судебные дела с целью вернуть себе свободу.

Вопрос о рабах стоял особенно остро в связи с нехваткой рабочей силы^[20]. Монархия, созданная Ур-Намму и его преемниками, возникла в результате завоеваний. Ее костяк составляли Шумер и Аккад. Кроме них она включала территории вдоль реки Дияла, по среднему течению Евфрата (Мари), по среднему течению Тигра (Ашшур) и Элам со столицей в Сузах. Надо полагать, что государство Ур-Намму имело еще и колонии на чужих территориях, например у истоков Хабура, в окрестностях нынешнего поселка Телль-Брак, где Меллован обнаружил крепость, заложенную Нарам-Суэном. Другие районы, охваченные когда-то аккадской колонизацией (например, окрестности нынешнего Киркука), в этот период уже были завоеваны хурритами и, по данным ономастики, оказались навсегда исключенными из семитской языковой сферы.

Таким образом, государство III династии Ура располагалось на чрезвычайно обширной территории, местами безлюдной и опустошенной, а местами слабо освоенной. И тем не менее оно было значительно более консолидированно, чем государство Аккад. Причинами этого были, во-первых, система царских хозяйств, объединившая почти всю Южную Месопотамию в единый хозяйственный организм, и, во-вторых, сильная власть царя, экономическую основу которой составляли эти царские хозяйства. В царских хозяйствах, которые возникали на завоеванных территориях, трудились подневольные люди, не являвшиеся рабами, но и не имевшие возможности вести самостоятельное хозяйство. Единственным источником их существования были продовольственные пайки, которые они регулярно получали из царских хранилищ.

Царь был самым крупным землевладельцем в государстве. Собственность царя намного превосходила все остальные формы собственности. Что же касается функций царя, то главной на том этапе была административно-хозяйственная, военная же отошла на второй план. В отличие от аккадских царей представителиIII династии Ура, по примеру Гудеа из Лагаша, были хозяевами и управителями своей страны. Об их достойных увековечения делах рассказывают царские надписи и поэмы. При них строились каналы, возделывались поля, росло благосостояние городов и поселений. В гимне в честь Шульги (2095–2048) читаем: «Я царь четырех стран света, пастырь черноголовых, герой и бог стран… Я укрепил дороги и строил крепости, неподалеку от них заложил сады, создал там места покоя, в которых велел поселиться доверенным людям»^{44}.

При таком масштабе строительства и хозяйственной деятельности, естественно, возросла потребность в рабочей силе. Единственным способом, который обеспечивал ее наиболее полное использование, было присвоение личности работника. Среди людей, обслуживавших хозяйство царя, без сомнения, были рабы, хотя большинство составляли свободные люди. С точки зрения экономической положение обеих групп было одинаковым. Вскоре подобная система эксплуатации, не соответствовавшая тогдашнему способу производства, прекратила свое существование. Более распространенной была иная система, впервые введенная Шу-Суэном, который поселил пленных в Ниппуре. Сделавшись рабами всей общины города Ниппур, эти люди не стали экономически зависимыми.

Таким образом, в конце III тысячелетия до н. э… сложились две категории рабов: во-первых, экономически независимые, но подневольные и, во-вторых, рабы и подневольные люди, жившие за счет пайка, который они получали от владельцев средств производства.

Обзор истории государства Ур был бы неполным, если бы мы не затронули проблему храмов. Свою деятельность Ур-Намму начал с пересмотра границ бывших шумерских государств. «Территория бога X города Y» — так при нем называли шумерские города. Для управления этой «территорией» назначался чиновник — представитель царской власти, носивший традиционный титул энси, хотя кое-где сохранялись местные династии энси. Так было создано совершенно новое территориальное деление, которое, однако, укладывалось в прежние границы. Между тем новое наименование территориальной единицы, провинции или нома («территория бога») не имело под собой реальной почвы. Никогда, ни в Раннединастический период, ни под властью аккадских царей, ни тем более вновошумерскую эпоху, когда во владении царя оказались обширнейшие территории, храм не владел всеми возделываемыми землями, находившимися в границах того или иного города-государства. В Лагаше, например, храмовые чиновники, управлявшие хозяйствами храмов, находились под контролем царских должностных лиц, но тем не менее высшие жрецы занимали высокие посты в государственной администрации. Здесь особенно четко выявляется общность интересов двух институтов, формально разделенных, а фактически составлявших единое целое^{45}.

Четкость работы государственного аппарата в Уре была обусловлена прежде всего существованием хорошо организованной бюрократической машины, состоявшей из вышколенных чиновников, каждый из которых занимался каким-то одним, точно определенным кругом вопросов. Обширная переписка царей с наместниками свидетельствует о том, что любое, даже самое незначительное мероприятие не обходилось без санкции царя.

Одной из центральных фигур в бюрократической системе государства Ур, безусловно, являлся писец. И если мы будем искать в истории Месопотамии хранителя административного опыта и культурных традиций, нам придется прежде всего вспомнить о писце и о школе, которая его выучила.

Школы и писцы обязаны своим существованием государству и развивались вместе с ним. При этом они оказывали влияние на развитие государственной власти, способствуя ее укреплению. В школе формировались идеологические основы государства, здесь создавались важнейшие литературные тексты, а во времена правления царей Ура в школах были созданы каталоги литературных произведений, так называемый «канон». Вошедшие в канон произведения, отражавшие господствовавшую идеолбгню, на протяжении столетий составляли круг чтения для школьных занятий, по ним учились искусству клинописи. Таким образом, школа оказывала царской власти неоценимые услуги. В исторической же перспективе месопотамская школа была хранительницей культурного наследия, а писец олицетворял живую связь прошлого с настоящим.

Писцов, живших и работавших в древности в странах Ближнего Востока, часто считают механическими исполнителями, простыми переписчиками; полагают, что» они, овладев основными формами письма, записывали хозяйственные договоры, судебные протоколы, письма под диктовку. Эта точка зрения, без сомнения, имеет под собой основание — большинство писцов действительно являлись именно такими механическими переписчиками, о которых говорится в шумерской поговорке: «Снаружи ты писец, а внутри ты не человек».

Однако в середине III тысячелетня до н. э., по всей вероятности, существовала иная группа писцов. Эти всесторонне образованные люди чаще выступали в качестве советчиков или адвокатов, нежели переписчиков. Подобная специализация стала естественным результатом? развития школы, учреждения, готовившего не только писцов, но и чиновников. С начала III тысячелетия до н. э. школы существовали во многих раннединастических городах: в Уруке, Уре, Шуруппаке, Нгирсу, Ниппуре. Особенно большой известностью в Месопотамии: во все времена пользовалась школа в Ниппуре. В ее архивах хранилось большинство известных нам шумерских и вавилонских литературных памятников.

Не будем говорить о программе обучения в этих школах, далеко не ограничивавшейся чтением и письмом. О шумерской школе несколько лет назад написал в своей книге С. Крамер. Следует принять во внимание, что достигшее известных высот мышление древних жителей Месопотамии никогда не поднималось до обобщений и теоретических выводов. Однако в процессе складывания единовластия идеология играла большую роль. Именно в среде образованных писцов были сформулированы основные положения царской идеологии, которая наравне с царской собственностью и бюрократическим аппаратом служила опорой государства.

Совершенно иным путем создавалось Египетское государство.

Глава 5 Египетская модель образования и развития государства

Источники по истории Египта

Благоприятные геофизические и географические условия Северо-Восточной Африки, а главное, социально-экономические преобразования подготовили почву-для создания на рубеже IV и III тысячелетий до н. э. Египетского государства, которое сложилось и развивалось на протяжении трех тысячелетий в тех границах, в каких оно в основном существует поныне.

Материалы о создателях египетской цивилизации скудны. Известно лишь, что в Додинастический период (амратская и герзейская культуры) в этом районе Северо-Восточной Африки имели место существенные этнические сдвиги. Антропологи выделили несколько человеческих типов, обитавших там в глубокой древности, но к каким этническим группам они принадлежали, неизвестно. В настоящее время принято считать, что основными этническими элементами здесь были нилотский и староафриканский. Эти племена искони населяли территорию Египта, они и заложили основы египетской цивилизации, о чем свидетельствуют прежде всего данные языкознания.

Лингвисты относят египетский язык к большой семье афразийских языков, об общем происхождении которых говорит наличие во всех языках этой семьи большого числа однокоренных слов, в частности земледельческих терминов.

Египетское государство создали сами египтяне, которые изобрели собственную систему письма^[21] и календарь, а также аппарат управления, не зависевший от чужеземных образцов. В сумме все эти явления знаменуют переход от доисторической к исторической эпохе.

Начало египетской письменности было скромным: возникли отдельные рисуночные знаки, обозначавшие конкретных людей, народы или местности. Эти знаки-рисунки могли быть также знаками собственности. Постепенное обогащение «фонда» знаков привело к тому, что в эпоху I династии появились записи важнейших событий минувшего года на деревянных или костяных табличках. Значительно позднее стали возникать первые связные тексты, начала развиваться богатейшая египетская литература, вместе с языком прошедшая определенные фазы развития вплоть до средних веков, когда этот язык вышел из употребления. Просуществовавший несколько тысячелетий, египетский язык был живым языком, развивавшимся вместе с его создателями и обогащавшимся не только новыми языковыми формами, но и новыми понятиями и идеями.

Развивалась письменность. Это была одна из трех великих систем письма, изобретенных древними жителями Ближнего Востока. Иероглифическое письмо древних египтян содержало более 750 рисуночных знаков, обозначавших целые слова или отдельные звуки, точнее, отдельные согласные или группы согласных, поскольку гласные в египетской системе письма, так же как в позднейших семитских алфавитах, не передавались. Сравнительно быстро люди научились многообразному использованию отдельных знаков.

Одним из древнейших образчиков записи, сделанной при помощи вполне сложившейся системы письма, является надпись на палетке Нармера. Эта надпись как бы перекинула мост от Додинастического периода к историческому времени. Имя этого правителя записано по слогам двумя идеографическими значками — рыбы и тесла. Обе пиктограммы употреблены здесь не в смысловом значении, а для передачи двух слогов — пr + тr. Поскольку этими же знаками можно было обозначать и другие слова, состоявшие из тех же звуков, возникали трудности при чтении. Чтобы избежать этого, египтяне изобрели определители, так называемые детерминативы, которые предшествовали именам собственным, географическим названиям, названиям некоторых групп предметов и пр.

Иероглифическое письмо, требовавшее высокого мастерства исполнения, употребляли только для украшения каменных статуй, обелисков, стел и т. п. В повседневной же практике, особенно с тех пор как начала применяться тушь (черная и красная) и кисточки, широкое распространение получил курсив, иератическое письмо, основанное на тех же принципах, что и иероглифика. Писали в основном на папирусе, который изготовлялся из сердцевины свежих стеблей папируса (Суреrus papyrus). Однако известняк и керамические черепки, так называемые остраконы, были дешевле.

В I тысячелетии до н. э. на основе иератического письма стало развиваться демотическое письмо, просуществовавшее до IV в. н. э. Семь согласных из этой системы впоследствии перешли в коптскую письменность, составленную из букв греческого алфавита, в котором имелись также и знаки, обозначавшие гласные звуки. Не следует, однако, пытаться реконструировать звучание древнеегипетских гласных, поскольку египетский язык отделяет от коптского слишком большой отрезок времени. Но в отдельных случаях изучение этой заключительной фазы развития египетского языка может быть полезно при рассмотрении более ранних этапов его развития.

Прочтение египетских текстов, в особенности древнейших, по-прежнему представляет большие трудности. Они возникают как при попытках восстановить гласные звуки, так и при передаче их в современной транскрипции. В египтологической литературе эта проблема не нашла однозначного решения^[22].

Понимание египетской письменности и того, что в древнем Египте люди уже умели читать и писать, — разумеется, далеко не все, поскольку ни в один из периодов египетской истории грамотность не была всеобщей, — мир получил сравнительно недавно.

С XVI в. н. э. Египет стал привлекать европейских путешественников. Воображение европейцев поражали таинственные знаки на статуях, стелах и обелисках. Однако до начала XIX в. все попытки разобраться в них носили характер фантазий. Существенные перемены произошли после Египетского похода Наполеона. Среди памятников старины, привезенных в тот период во Францию, была, в частности, обнаруженная в Дельте (в Розетте) базальтовая плита с текстом (Розеттский камень), написанным по-египетски (иероглифами и де-мотикой) и по-гречески. Как сообщал текст, это была надпись в честь Птолемея V Эпифана (196 г. до н. э.), сделанная жрецами из Мемфиса. Иероглифический текст (14 строк) — это, очевидно, перевод с греческого, что подтверждается фрагментом, представленным демотическим письмом.

Изучением этих надписей занялся молодой исследователь Ж. Ф. Шампольон, которому удалось в иероглифическом варианте прочесть имя Птолемея. Когда в. 1822 г. в его распоряжении оказалась перерисованная двуязычная (греко-египетская) надпись на обелиске из Филе, он сумел прочитать имя Клеопатры. А после того как еще в одной надписи Шампольон прочитал имена Рамсеса и Тутмоса, уже не оставалось сомнений в том, что тайна иероглифов раскрыта. О результатах своих исследований Шампольон сообщил на заседании Французской Академии 22 октября 1822 г. Так было положено начало египтологии, науке о древнеегипетской цивилизации.

В последующие годы ученые занялись углубленным изучением структуры египетского языка. Это стало возможно благодаря систематическим археологическим исследованиям, развернувшимся в Египте с середины XIX в. и давшим поразительные результаты.

Ни в одном государстве Ближнего Востока природные условия не были столь благоприятны для сохранения памятников старины, как в Египте, поэтому ни один народ не оставил после себя такого количества разнообразных памятников, как египтяне. Сухие пески Нильской долины на протяжении многих тысячелетий бережно хранили не только изделия из камня и металла, но и из дерева, а также ткани, стекло, а главное — несметное число бесценных папирусов.

Итак, появился богатейший археологический материал и одновременно «заговорили» сами египтяне, вследствие чего все более расширялась проблематика исследований. Некоторые выводы, сделанные египтологией на заре ее развития, дожили до наших дней. Новейшие исследования внесли в них поправки, уточнения, прояснили многие спорные вопросы. И все же наши знания о древнем Египте по-прежнему достаточно скромны. Ждут своего решения бесчисленные вопросы, связанные с социально-экономической историей, остается много спорных проблем. Египетские материалы при всем их богатстве и разнообразии часто носят случайный характер и не могут служить основой для широких обобщений. Если климат и почвы Нильской долины благоприятствовали сохранению памятников старины, то в болотистой Дельте положение было совершенно иным. В результате на поселениях в долине Нила обнаружено несравненно больше материала, чем в районе Дельты. Неравномерное поступление материала порождало ошибочные выводы, связанные и с односторонней направленностью поисков.

До недавнего времени археологи исследовали главным образом крупные храмовые комплексы и некрополи, тогда как периферийные центры, провинции, игравшие в истории Египта второстепенную роль, не привлекали особого внимания. Случайный характер источников и сейчас чрезвычайно затрудняет работу историков, тем более что ни в Египте, ни в других странах древнего Востока (за исключением Израиля) не было понятия историографии в собственном смысле этого слова, У древних, несомненно, существовало представление а беге времени, ощущение связи с прошлым и осознание своей роли по отношению к будущим поколениям. Особенно четко это проявилось во времена XVIII династии, когда начали собирать старинные тексты, отстраивать разрушенные храмы, реставрировать разоренные захоронения и восстанавливать забытые культы. Хотя значительно раньше уже существовали «списки лет», в которых фиксировались главнейшие события года, цари II династии ввели датировку по «описям» (золота, земельных участков, скота), проводившимся раз в два года с фискальными целями. Некоторые правители, например Снофру и Пепи II, составляли такие «описи» ежегодно. Египтяне очень рано научились исчислять время, однако использовать названные источники следует с большой осторожностью.

Год в Египте испокон веков определялся в зависимости от земледельческих работ. Земледельческий год лежал в основе календаря, который, по всей видимости, был введен первыми царями объединенного Египетского государства. Это был солнечный календарь, основанный на регулярных разливах Нила, повторяющихся из года в год с интервалом 365 дней. Если понаблюдать за рекой на протяжении хотя бы 50 лет, можно с большой точностью установить дату разливов.

Год по египетскому календарю, основанный на чередовании подъема и спада уровня воды в реке, делился на три сезона по четыре месяца в каждом: разлив, уход воды (сев), время нехватки воды (уборка урожая). Месяц состоял из 30 дней. В конце года (на ранних этапах истории) добавлялось 5 дней, которые греки называли эпагомене.

Этот календарь, сохранившийся до времен Юлия Цезаря, наиболее совершенный из древних систем измерения времени, но у него был один существенный недостаток. Египетский год, насчитывавший 365 дней, отличался от астрономического солнечного года на 5 часов 44 минуты 44 секунды (около четверти суток). Из-за этого несовпадения расхождение между официальным календарем и календарем земледельца, т. е. фактическим временем выполнения тех или иных сельскохозяйственных работ, из года в год росло. И только один раз в 1460 лет (4 умноженное на 365), что соответствует 1461 египетскому году, происходило полное совпадение календаря с явлениями природы. Разлив Нила совпадал с появлением на рассвете после годового перерыва звезды Сириус. Поэтому египтяне называли его «носителем разлива». Наблюдения за Сириусом позволяли достаточно точно определять время разлива. Однако эти наблюдения не сыграли никакой роли при переходе от традиционного лунного, земледельческого календаря к солнечному. Связывать начало года с появлением Сириуса стали, очевидно, лишь во времена первых двух династий. Чтобы прийти к этому, понадобились наблюдения нескольких поколений, поскольку по истечении 240 лет становилось явным несовпадение во времени восхода Сириуса и начала разлива Нила. Новейшие исследования не подтверждают тезис о связи между введением нового календаря и началом нового цикла Сириуса, т. е. с 2770 или 4226 г. до н. э.

Заслуживают доверия все даты по циклу Сириуса, приведенные как в царских погодных записях, так и в других египетских документах. Но таких дат немного. Важную роль в определении абсолютной хронологии играют синхронизмы с историей Месопотамии, Палестины, Персии и Турции.

Большое значение имеет сделанное в последние годы открытие, что герзейская культура существовала одновременно с поздним этапом культуры Урук и начальным периодом культуры Джемдет-Наср. Синхронность этих культур доказывается обнаруженными как в Месопотамии, так и в Египте мотивом переплетающихся змей, изображениями лодок с высокой кормой, «владыки зверей» на ноже из Джебель эль-Арака и печатями из Джемдет-Насра, найденными среди инвентаря в захоронениях герзейской культуры. На основании этих находок начало египетской истории следовало бы отнести не ранее чем к 3000 г. до н. э. Однако часть египтологов не принимает этой точки зрения.

Таким образом, проблемы абсолютной хронологии египетской истории продолжают оставаться спорными. Много сомнений вызывает и реконструкция последовательности событий. Хотя в погодных записях, например на «Палермском камне», в «Царских списках», в «Туринском папирусе», в «Таблице из Саккары» и др. содержится достаточно данных, их использование связано с непреодолимыми трудностями, поскольку начиная с тинисских (I и II) династий каждый правитель имел по нескольку имен, входивших в его царскую титулатуру. Эти имена перечисляются в различных документах того времени, но «Царские списки», составленные во времена Нового царства, называют только одно имя и как на беду чаще всего в совершенно неожиданном звучании, не встречавшемся в более ранних документах. Таким образом, идентификация отдельных правителей оказывается делом необычайно трудным.

Приведем в качестве примера развернувшийся много лет назад спор о легендарном царе Менесе, который, если верить Манефону, «Туринскому папирусу» и «Царскому списку» из Абидоса, будто бы объединил Долину и Дельту в централизованное царство. Между тем до сих пор нет уверенности в том, что Менее — это имя собственное, а не форма глагола теп (существовать, продолжаться). Греческий географ Эратосфен (около 276–194) утверждает, что первым египетским царем был Анион («Вечный»).

Не входя в подробности дискуссии, в которой Менеса отождествляли то с Нармером (А. X. Гардинер, К. Михаловски, М. Марциняк), то с правителем по имени Аха (У. В. Эмери) или приписывали все три имени одному человеку (Е. Дриотон, Ж. Ваидье, Й. фон Беккерат), следует отметить, что эта проблема имеет несколько аспектов, среди которых вопрос об отождествлении Менеса отнюдь не главный. Он возник лишь попутно, при изучении путей складывания египетской государственности.

Раннединастический период

Всякое государство складывается на основе развития множества различных факторов, а также сложнейших преобразований в экономике и социальной жизни, в идеологии и формах поселений. Было бы ошибкой предполагать, будто создание такого огромного государства, как Египет, могло произойти внезапно и что ему не предшествовали более ранние попытки постепенного объединения отдельных обширных районов.

Вполне вероятно, что формировавшаяся в герзейский период власть на местах выполняла не только хозяйственные и культовые функции, но и политические. Об этом, по-видимому, свидетельствуют штандарты с эмблемами отдельных округов. До нас дошли штандарты девяти номов Верхнего Египта и четырех — Ниж-пего. Они были, вероятно, символами политической независимости, тогда как округа, возникшие в историческое время, имели только эмблемы без штандартов.

Расположение отдельных бассейновых систем вниз по течению Нила и их взаимная зависимость друг от друга, а также от реки способствовали формированию единого государства, которое сложилось лишь в результате длительных войн. Однако представляется совершенно неправомерной точка зрения Ф. Дома и М. Марциняка, согласно которой политическая история Египта определялась соперничеством хорошо организованных царств Севера и Юга. Недостаточно обоснованной кажется и теория о военном превосходстве охотничьего Верхнего Египта над земледельческим Нижним Египтом. Сторонники этой теории (Е. Отто, Й. Вольски) связывают образование Египетского государства с иноземным вторжением.

О политической обстановке того времени позволяет судить прежде всего надпись на «Палермском камне», передающая историческую традицию, значительно более раннюю, чем «Царские списки». Погодным записям о деятельности царей I–V династий на этом камне предшествуют два ряда имен правителей или вождей Додинастического периода. Правители Нижнего Египта носили на голове корону красного цвета — позднее символ Нижнеегипетского царства; цари Верхнего Египта — белую, которая в более поздний период стала символизировать Верхнеегипетское царство. К сожалению, именно в той части, где об этом говорится, камень сильно поврежден, так что из записанных на нем около двадцати имен правителей сохранилось лишь семь. Вполне возможно, что эти правители властвовали одновременно в различных мелких номовых государствах Верхнего и Нижнего Египта. Это предположение подтверждается тем обстоятельством, что в Дельте в то время не было главного политического центра; это (а также богатство Дельты) подогревало желание верхнеегипетских правителей захватить Нижний Египет. Прежде всего они заняли, по-видимому, территорию, на которой несколько позже возник Мемфис, а затем двинулись дальше, в те районы, по которым шел путь на Синайский полуостров и в Азию. Подробности сражений с целью завоевания гегемонии неизвестны. Можно лишь строить догадки на основании рельефов, украшавших вотивные палетки, царские булавы, рукояти ножей из слоновой кости и каменные сосуды, на которых изображались сцены битв, побежденные враги и т. п. Последние были представлены символически, в виде ибисов, характерных обитателей болотистой Дельты.

Хотя в конце Додинастического периода правители уже начали украшать свои головы двойными коронами, делать на этом основании вывод, будто к тому времени закончился процесс формирования государственного аппарата и было достигнуто государственное и идеологическое единство, не следует. Не приходится говорить и об унификации в обеих частях страны форм быта и культуры, сложившихся независимо друг от друга на протяжении многовекового развития. Отдельные их элементы были использованы египетской государственностью в процессе ее складывания, но на протяжении почти всей древней истории различия в культуре Дельты и долины Нила не стерлись. Сохранилась и диалектологическая граница, проходившая приблизительно в 50 км южнее Мемфиса.

Эти различия, несомненно, играли роль в конфликте между Севером и Югом, хотя основные внешние проявления этого конфликта менялись. Во времена тинисских династий главным, вероятно, был конфликт между еще неокрепшей царской властью и стремлением отдельных округов к независимости, характерным не только для политических центров Дельты, но и для некоторых политических образований Верхнего Египта. Ряд моментов — перенос столицы в Мемфис, строительства царских некрополей в Саккаре — говорит о том, что центр политической жизни постепенно перемещался в Нижний Египет. Результатом этого процесса явился упадок верхнеегипетских городов Гиераконполя и Абидоса, окончательно утративших былую самостоятельность.

Установление Нижним Египтом политической гегемонии было обусловлено как экономическим, так и стратегическим положением Дельты. Из Восточной Дельты шел путь на Синайский полуостров с его богатыми месторождениями меди, а также бирюзы и других полудрагоценных камней. Здесь можно было дать отпор просачивавшимся в Дельту азиатским племенам. Западная Дельта, которая уже в Додинастический период вела оживленный обмен с портами сирийского побережья, оказавшись под властью тинисских династий, не прекратила своей деятельности, оставаясь главным посредником в торговле древесиной, привозившейся из Ливана через Библ. О том, насколько велико было значение этой торговли, говорит создание специального «Дома кедрового дерева», который во времена Древнего царства руководил всем импортом древесины. Дерево ввозилось также из Судана, но сирийская древесина не знала себе равных.

Рост политического авторитета Дельты, по-видимому, вызывал недовольство в Верхнем Египте, оно и стало главной причиной раздоров, приведших к падению I династии. Новой династии, однако, не удалось разрешить конфликт: царская власть и аппарат, на который она опиралась, были еще слишком слабы, а родовая аристократия не утратила своего могущества.

Засвидетельствованные многими источниками царские инспекционные поездки по стране были связаны с необходимостью воспрепятствовать чрезмерному росту политических амбиций Верхнего Египта. Кроме того, царь стремился осуществить некую унификацию — он повсюду одинаково принимал дань, приносил жертвы богам и решал судебные дела. Ту же цель, возможно, преследовало учреждение во времена I династии праздника Хебсед, о котором сообщает надпись на «Палермском камне». По мнению большинства исследователей, это был праздник обновления царской власти, отмечавшийся по случаю 30-летия царствования данного царя. Так ли это — неясно, при тщательном изучении вопроса выявилась его необычайная сложность, и окончательного решения пока не существует.

Несмотря на все усилия достигнуть государственного единства, в конце царствования II династии в результате внутренних распрей Египет вновь распался на две части. Мемфисский трон занял Перибсен (около 2700 г. до н. э.). Новый царь, не связанный с прежней династией, судя по всему, был родом из Нагады, потому что тамошний культ Сета стал общегосударственным культом и имя этого бога вошло в царскую титулатуру.

После того как города Дельты вновь стали самостоятельными, на Юге, очевидно в Гиераконполе, пришел к власти Хор-Хасехем. Оставшиеся от этого царствования документы (например, встретившаяся в них датировка «год завоевания Нижнего Египта») свидетельствуют о том, что Египет перестал существовать как единое государство^[23].

Новое объединение страны произошло при Хасехемуи. Часть египтологов отождествляет этого царя с Хасехемом, в то время как другая считает его преемником Хасехема. Как бы то ни было, при Хасехемуи был достигнут компромисс, произошло объединение двух взаимоисключающих идеологических концепций — имена Хора и его извечного врага Сета оказались соединены в царской титулатуре. Древнейший бог пустыни Сет, олицетворявший в солярном культе Гелиуполя зло и беззаконие, был поставлен рядом с праведным богом-мстителем Хором, воплощением справедливости.

Здесь мы посвятим несколько слов гелиупольской теологической доктрине и мифу, из которого она выросла, поскольку в период создания и упрочения единого государства они являлись первой попыткой обосновать необходимость единовластия и государственного единства.

Как повествует гелиупольский миф, вначале из первобытного хаоса возник творец Атум, двуполое божество, олицетворявшее вселенную и пустоту. От его дыхания произошли другие боги, прежде всего Шу и Тефнут («сушь» и «влага»), а также Нут и Геб («небо» и «земля»)^{46}. Из пяти элементов, представленных богом-творцом Атумом и четырьмя созданными им божествами, был сотворен мир. Они составили «Великую девятку» главных гелиупольских богов. Остальные четыре — Осирис, Исида, Сет и Нефтис («дети богини Нут») возникли в кругу иных культур.

Культ Осириса, связанный с мифом о ежегодно умирающей и заново рождающейся растительности, уходит своими корнями в первобытные верования доисторических жителей Дельты в магическую силу дождя, которая влияет на все процессы вегетации. Сет же был древнейшим богом верхнеегипетских пастухов. Миф о нем зародился еще в Додинастическую эпоху, когда начали создаваться первые номовые государства. В дальнейшем, по мере укрепления политической власти, миф обрастал подробностями и постепенно распространялся на все большую территорию. Миф об Осирисе рассказывает об убийстве Осириса его братом Сетом. Жена Осириса, Исида, рыдая, собирает останки своего мужа, из которых до их погребения таинственным образом рождается ее сын Хор. Воспитанный Исидой в некоем тайном убежище, Хор вступает в борьбу за наследство отца, побеждает Сета и становится владыкой мира, т. е. Египта. Осирис же делается царем подземного царства.

Такими были религиозные представления, на которые опиралась идея государственной власти, объединившей обе части Египта. Уже представители I династии, считавшие себя воплощениями Хора, включили имя этого бога в свою царскую титулатуру. Египетский царь был потомком Ра и Хора и одновременно сам был Хором. Вера в божественную природу царя являлась одним из главных средств упрочения царской власти; она благоприятствовала объединению страны. Любопытно, что гелиупольская доктрина была далека от нетерпимости — гелиупольские цари не мешали царям в других культовых центрах вести свою родословную от местных верховных богов.

Божественная природа царя-Хора делала его не только владыкой страны, но и единственным посредником между людьми и богами. В представлении древних египтян это посредничество покоилось на неписаном договоре: «Даю, чтобы ты дал». Боги даровали царю долгую жизнь ради счастья и процветания страны, а царь обеспечивал отправление культа и строительство храмов. Бесчисленные рельефы и рисунки во все периоды египетской истории изображают царя среди богов, возносящего молитвы и приносящего жертвы во имя и на благо своего народа. Только царь мог создавать новые культы и назначать жрецов для исполнения обрядов. В дальнейшем мы убедимся, что, несмотря на многие важные перемены, происходившие на протяжении тысячелетий, суть дела со времени I династии оставалась неизменной. Так, в правление Перибсена место Хора занял почитавшийся в Верхнем Египте Сет. Дальнейшие перемены связаны с начавшимся во времена III династии (около 2650 г. до н. э.) возвышением Гелиуполя, который был главным центром почитания бога солнца Ра. В период правления Хеопса (XXVI в. до н. э.) культ солнечного бога Ра, слившийся с культом Хора, сделался основой царской идеологии. Этому прежде всего способствовала наиболее характерная черта египетской религии — синкретизм.

Египетский пантеон представлял собой отнюдь не сумму отдельных воплощений, а божественное начало во множестве воплощений, поэтому разным богам приписывались аналогичные функции и облик. Но в то же время одно божество могло выполнять разные функции и существовать в различных ипостасях. Конкретные боги помимо личных качеств обладали еще всеми атрибутами божества как такового.

Официальная царская идеология имела еще один аспект, тесно связанный с древнейшей верой в загробную жизнь. Царь не только происходил от богов, но и сам после смерти становился богом Осирисом. Культ умершего царя, таким образом, был не менее важен, чем почитание бога. Почитание богов и культ умершего царя — вот в чем царская власть находила свою опору и обоснование. Утверждению этой идеи служили всем понятные символы, получившие отражение в архитектуре и искусстве, отвечавших четко сформулированной идеологической программе, — размер, расположение и убранство отдельных помещений обусловливались потребностями культа.

Любые перемены в культе тотчас находили отражение в погребальной архитектуре. Первые памятники этой архитектуры выглядели достаточно скромно. По сей день сохранились огромные погребальные сооружения в Саккаре, построенные при царях I династии (XXIX в. до н. э.) и имитировавшие дворцовые комплексы. Эти сооружения восходят к герзейским захоронениям, которые имели форму домов. Их убранство, особенно роспись, представляет чрезвычайно ценный материал для историка. Мы узнаем, в частности, что в те времена строили также и крепости из сырцового кирпича и обносили их мощными стенами. Этот строительный материал, кстати, оставался единственным до конца III династии.

Царские погребальные сооружения восходят, однако, и к иной традиции. Они обнаруживают сходство с палатками верхнеегипетских вождей пастушеских племен. В доисторическое время они имели форму земляной насыпи; в монументальной же архитектуре эта традиция привела к созданию мастабы. Эти прямоугольные в основании гробницы, имеющие форму усеченной пирамиды, строили цари I и II династий в царском некрополе вблизи Абидоса. На следующем этапе, во времена III династии, царские усыпальницы приняли иной вид — сначала ступенчатых пирамид, а позднее пирамид строго геометрической формы.

Единственным центром, где развивались архитектура и скульптура, создавшие достойное оформление царской власти, был главный город Египта Мемфис, остававшийся царской резиденцией даже в смутные времена VII и VIII династий. С самого начала существования объединенного государства некрополи воздвигались то в одном, то в другом месте. Не только каждая династия, но нередко и отдельные представители одной династии строили свои усыпальницы в пределах мемфисского нома, но в разных его частях^{47}. Поиски царями и их архитекторами новых форм, возможно, отражали противоречия, нараставшие внутри господствовавшей верхушки, подобно тому как соперничество Хора с Сетом являлось мифологизированным отображением реальных исторических событий времени двух первых династий. Пока шла борьба за окончательное утверждение единовластия, ведущим конфликтом оставался конфликт между Верхним и Нижним Египтом.

При Джосере на первый план выдвинулись другие противоречия, особенно обострившиеся в период V и VI династий, но уходившие корнями в эпоху зарождения египетской монархии и во времена ее наивысшего расцвета.

Упрочение царской власти

В распоряжении историков имеется ценнейший источник — «Мемфисский богословский трактат», составленный частично во времена основателя III династии Джо-сера, а частично в эпоху IV и V династий. В нем нашли отражение не только гелиупольская теологическая доктрина, но и реальные исторические события. Текст воссоздает атмосферу политических потрясений, приведших к падению II династии. Страна вновь воссоединилась под властью одного царя, резиденция которого находилась в Мемфисе. Такова воля Геба, бога, который решил спор между Хором и Сетом за наследство Осириса и отослал Сета в Верхний Египет, оставив Хору Нижний Египет, где погиб Осирис. Но Геб внезапно меняет свое решение — единственным законным наследником Осириса объявляется Хор, которому должна принадлежать власть над всем Египтом. В Мемфисе торжественно хоронят Осириса и строят резиденцию для его живого наследника, царя Египта. В этом мифе нашел отражение реальный факт: в годы царствования Джосера завершилось перемещение политического центра с Юга на Север. К этому же времени, вероятно, относится окончательное формирование собственности царя — подлинной основы царской власти. Материал источников, касающийся царской собственности, гораздо более скуден, чем сведения, относящиеся к другим видам собственности, существовавшей в первой половине III тысячелетия до н. э. Источники представлены главным образом царскими иммунитетными грамотами храмов. В сочетании с другими материалами эти декреты, служащие косвенными источниками, помогают прояснить происхождение царской собственности и тенденции ее развития, во многом отличные от того, что мы наблюдали в Месопотамии. Если в Месопотамии собственность государства (дворца или храма) была генетически связана с собственностью родовой, а позднее территориальной общины, то в Египте возникновение государственной собственности было обусловлено завоеваниями. На обширных территориях (как правило, слабо заселенных, особенно в Дельте), которые захватывали цари До- и Раннединастического периодов, возникали царские домены, так называемые «Дома Шнау», которым помимо земельных угодий принадлежали зернохранилища, пекарни, ремесленные мастерские и прочие хозяйственные постройки, образующие целый поселок^{48}. «Дома Шнау» были не только хозяйственными, но и административными единицами, которым принадлежала власть над окрестными деревнями. Во главе «Дома Шнау» стоял управляющий, чаще всего член царской семьи, ответственный за сбор податей, поступавших непосредственно в царскую казну. Домены, как и прочие населенные пункты, были обязаны поставлять солдат в войско. Не исключено, что Мемфисский ном, первое упоминание о котором содержится в документах царя Сахуры (XXV в.), первоначально являлся царским доменом, так же как более поздний Гелиупольский и многие другие номы.

Царские домены на исконных землях Мемфисского нома возникали в заселенных и освоенных районах. Находившиеся там самостоятельные хозяйственные единицы — поселения — становились их основной частью. Были и домены иного типа, особенно характерные для периода интенсивного строительства пирамид и храмов, создававшиеся на только что освоенных территориях и получавшие название «вновь созданные поселения».

В результате исследований было установлено, что царские владения возникали не только в результате завоеваний, но и за счет освоения по инициативе царя пустошей (додавался ли царский некрополь, воздвигался ли храм или строилась новая крепость, как, например, на Элефантине во времена одного из потомков Джосера (что было равнозначно установлению египетской границы по первым нильским порогам), заселялась ли восточная часть Дельты во времена X династии либо оазис Фаюм во времена XII династии — во всех случаях это происходило на землях, представлявших собой собственность царя. Хотя площадь царских владений не совпадала с границами Египетского государства, царские хозяйства в Египте, без сомнения, были гораздо обширнее собственности месопотамских царей.

Анализ возникновения царской собственности проливает свет и на проблему происхождения зависимых людей, составлявших в египетском обществе III тысячелетия до н. э. немалый процент. Захватывая новые земли, цари одновременно подчиняли своей власти живших там свободных членов сельских общин. Завоевание не означало экспроприации населения, поскольку уровень социального развития победителей и побежденных был одинаков. Изменялось лишь положение общины, которая из самоуправлявшегося организма превращалась в территориальную единицу, подчинявшуюся царским сановникам. Излишки продуктов, которые прежде оставались в общине и принадлежали либо всем ее членам, либо определенной социальной группе, теперь стали отсылаться в царскую резиденцию прямо или через посредство доменов. Таким образом, уже на заре истории в Египте существовала категория зависимых людей — так называемых «царских».

Хотя вопрос о «царских» людях в Египте Древнего царства до сих пор специально не изучался, тем не менее можно предположить, что эта социальная группа не была однородной, так как уже в Додинастическую эпоху наметились признаки имущественного расслоения. В некоторых общинах имелось много ремесленников, в других хорошо развитый храмовой комплекс с культовым персоналом. Внутри таких общин могла возникнуть и аристократия, дальнейшая судьба которой, однако, неизвестна.

По приказу египетских царей во вновь созданные поселения перемещали жителей других районов. Эту практику первыми ввели правители I династии, о чем, по-видимому, свидетельствует та часть надписи на «Палермском камне», которая говорит о времени Аджиба. Мы читаем: «Наполнены [?] области [?] всеми подданными с запада, севера и востока», что можно интерпретировать как насильственное переселение.

Нет сомнения, переселяли тех людей, которые в результате завоевания лишались прав свободных членов общины. Были ли среди них богатые люди? Об этом источники молчат. Наряду с земледельцами, по-видимому, переселяли и ремесленников, на которых был большой спрос всюду, где во времена I–VIII династий развертывалось строительство.

Ремесленники сооружали для себя дома, постепенно из временного лагеря вырастало поселение городского типа. Иллюстрацией могут служить поселения, возникшие по соседству с мастабой царицы Хенткав, состоявшие из трех групп домов, различавшихся размерами, отделкой и расположением. Самые богатые находились рядом с храмом, дома поменьше — в непосредственной близости от пирамиды, а к северу от храма размещались очень скромные жилища^{49}. Очевидно, городок вырос в соответствии с определенным планом. Поэтому, надо полагать, среди тамошних ремесленников с самого начала, еще до переселения, не было равенства. Среди них имелись люди побогаче и победнее, что, вероятно, зависело от характера ремесла и квалификации ремесленника. Не исключено, что самые бедные жилища занимали те, у кого не было никакой квалификации.

Среди подневольных (царских) людей находилась достаточно многочисленная группа лиц, лишенных экономической самостоятельности. Из них формировались трудовые отряды для работы в каменоломнях. Партия работников насчитывала приблизительно 1100–1600 человек, разделенных на небольшие группы по 10–15 человек, которые работали под надзором. Организация и оснащение подобных экспедиций были возможны только при наличии централизованного государственного аппарата, царской собственности и людских резервов, которыми царь мог свободно распоряжаться. Многочисленные надписи, обнаруженные в каменоломнях в Абу-Спмбеле и Асуане, сообщают названия отрядов, объем выполненных ими работ, а также рассказывают о том, как был организован надзор и продовольственное снабжение, но о социальном положении входивших в эти отряды работников сведений нет. Возможно, на работу в каменных карьерах посылали рабов, поскольку труд в каменоломнях во всех обществах древности считался рабским^[24]. Обработка же камня, по-видимому, в принудительном порядке поручалась свободным, но зависимым людям. Вообще же, рабов в III тысячелетии до н. э. былоочень мало, поскольку пленных убивали.

Судя по всему, Египет в те времена редко воевал за своими пределами. Тексты рассказывают о битвах с воинственными «племенами Чехена» (I, II и V династии), о войнах за территорию между первым и вторым порогами, которые вел Джосер, о карательной экспедиции на Синай при Пепи I (VI династия).

Наиболее вероятно, что рабочие отряды комплектовались в основном из подневольных жителей Египта. Значительная часть рабочей силы в те времена была занята на строительстве пирамид. Самая величественная из них, пирамида Хеопса (Хуфу) в Гизе (IV династия), возводилась около 20 лет. Исследования польских египтологов показали, что на ее строительстве постоянно работало не более 20 процентов населения Египта; на сооружении же многочисленных храмов и гробниц в то время было занято еще меньше людей. В целом, как выяснилось, на непроизводительных принудительных работах было занято менее половины населения Египта. Сказанное противоречит существующему со времени Геродота (II, 108) представлению, будто все жители древнего Египта были вовлечены в рабский труд, в особенности связанный с возвеличением царя. Та же мысль высказывалась и в отношении других стран Востока, где в древности существовали условия для развития абсолютной власти. Между тем следует учитывать, что большинство работ в древнем Египте диктовалось географической средой и уровнем развития техники и что они были связаны с выполнением жизненно необходимых задач. Освобождение определенных групп общества от производительного труда было возможно только в таком объеме, при котором не оказались бы подорванными основы его существования.

Тот факт, что почти половина населения Египта была занята — прямо или косвенно — на строительстве пирамид, храмов и прочих культовых сооружений, свидетельствует не только о тщеславии великих фараонов IV династии, но и о высоком уровне социально-экономического развития, который стал возможен благодаря росту производительных сил, обусловленному конкретными техническими достижениями времен I и II династий. Среди них следует назвать прежде всего медные орудия и деревянную соху. Изобретение сохи, в которую первоначально впрягался человек, а позднее тягловый скот, не только положило начало новому этапу в земледелии, но и дало толчок развитию скотоводства.

Безусловно, имело значение и то обстоятельство, что наряду с царскими доменами, в которых зависимые люди на выделенных им участках вели самостоятельное хозяйство, выплачивая подати и неся воинскую повинность, развивались, очевидно, и такие населенные пункты, в которых жили свободные люди. Существовали поселения, которыми, в отличие от царских хозяйств, руководили члены данной общины, назначенные на эту должность вышестоящими инстанциями. Вполне вероятно, что правовое положение подобных общин отличалось от положения поселений, входивших в домены. В настоящее время из-за отсутствия соответствующего материала эта проблема не может быть решена.

Непосредственным производителем был человек, экономически самостоятельный, пользовавшийся собственными орудиями труда и рабочим скотом на земле, принадлежавшей царю или общине. Не позднее середины III тысячелетия до н. э. на основе общинной собственности стала складываться частная собственность. Об этом, свидетельствуют документы (времени III династии) частной юридической практики о купле-продаже земельных участков, которые подобно аналогичным архаическим шумерским текстам представляют собой договоры между коллективным продавцом и индивидуальным покупателем. Первый представлен членами патриархальной семьи — владельцами гражданского надела^{50}. Другой стороной чаще всего являлся представитель знати.

До нас дошла автобиография одного из типичных представителей новой чиновничьей аристократии — Мечена, которую можно рассматривать в качестве древнейшего образчика этого жанра, чрезвычайно распространенного в древнеегипетской литературе, и на основании которого нам нетрудно составить себе представление о том, как возникала частная собственность аристократии. В наследство от отца Мечен получил много людей и овец. За долгие годы царской службы, многократно покупая участки пахотной земли, Мечен увеличил свое состояние. Кроме того, он получал от царя землю и царских людей, полагавшихся ему по должности. Вполне понятно, что на одном этом примере невозможно решить сложную проблему эволюции частной земельной собственности в Египте, которая остается предметом дальнейших исследований.

Сравнительно хорошо изучен вопрос об организация и совершенствовании государственного аппарата, хотя и здесь еще остается немало пробелов. Неясно, как и когда возникали те или иные органы административной власти, поскольку большинство ведомств и учреждений фигурирует в источниках только со времени III и IV династий, хотя многие из них, по всей видимости, существовали значительно раньше.

Высшей должностью в государственной иерархии была должность везира, учрежденная, как считалось до недавнего времени, царем Снофру (IV династия). Однако печати на сосудах из пирамиды Джосера называют некоего Менкаи, «великого судью и везира».. А если судить по иконографическим источникам (группа фигур на палетке Нармера), должность везира существовала значительно раньше, очевидно, уже в Додинастический период (под другим названием и с более скромными полномочиями). Авторитет везира всегда был очень высок, поскольку он был первым среди приближенных царя.

В древнеегипетском управленческом аппарате помимо везира было огромное число других должностей, большинство которых до сих пор не удалось идентифицировать. Во времена I династии существовала должность «казначея царя Нижнего Египта» (можно предполагать, что он следил за поступлениями в казну и обменом). Мы не знаем, каковы были функции «хранителя печати», должность которого отправлял в конце царствования I династии некто Хемака, древнейший из названных по имени царских чиновников. Одной из наиболее важных задач администрации был, несомненно, сбор податей, которыми в силу существовавших отношений собственности облагалось население на всей территории страны. Уже при первых двух династиях фигурирует «управляющий белым домом» и «управляющий красным домом» — чиновники, ответственные за сбор податей в Верхнем и Нижнем Египте. Со времени III династии вместо названных двух появилось одно должностное лицо — «управляющий двойным белым домом». Это был начальник государственной сокровищницы, где велся тщательный учет поступавших со всех концов страны податей, которые затем пересылались в так называемое «двойное хранилище», находившееся во дворце и управлявшееся особым чиновником. Другие должности — «поверенный царского дома», «начальник центрального зала» — менее ясны. Неизвестно также, каково было соотношение между отдельными должностями и какое место они занимали в бюрократической иерархии. Одному лицу могло принадлежать несколько различных должностей, которые все вместе определяли объем его власти. От некоторых титулов, таких, как «единственный друг», «друг царя» и некоторых других, в большом количестве фигурирующих в биографических надписях сановников Египта Древнего царства, следует абстрагироваться, поскольку за ними не стояло никакого реального содержания. Они использовались лишь для удовлетворения самолюбия спесивых чиновников. Большинство же должностей было связано с определенными обязанностями, выполнение которых приносило конкретную материальную выгоду. Назначением чиновников и перемещением их с одной должности на другую ведал царь. Круг обязанностей отдельных чиновников трудно очертить, поскольку неясно, занимал ли данный чиновник перечисленные в надписях посты одновременно или последовательно, т. е. связаны ли его полномочия с отправлением суммы должностей или один государственный пост включал столь широкий круг обязанностей.

Многочисленной была и армия мелких чиновников, прежде всего писцов и должностных лиц, осуществлявших власть на местах. Часть ведомств и учреждений возникла на основе организационной структуры Додинастической эпохи. Эта структура определила существование большинства более поздних областей и их правителей. Как уже отмечалось, египетские области греки называли «номами», а их правителей «номархами» (греческие термины впоследствии утвердились в специальной литературе). Деление Египта на номы (невзирая на все изменения, которые там происходили, например — числа номов и статуса номархов) сохранилось на протяжении всей древней истории Египта, что говорит о стабильности созданного в стране административного устройства. Не помешали и всякого рода перемены в организационной структуре номов. Если первоначально ном представлял собой единый организм, в который входили городские центры как равноправные части, то к концу Древнего царства метрополия, местопребывание номарха, позднейшего «областеначальника», начала доминировать над другими поселениями городского типа. Во времена Среднего царства существовала даже отдельная администрация для метрополии и для сельскохозяйственной периферии. Это мероприятие способствовало усовершенствованию административного аппарата, и номы, дожив до времен Римской империи, в принципе остались тем, чем они были на заре египетской истории, — посредниками между отдаленной периферией и метрополией.

Первоначально во главе области стоял «копатель канала», основной задачей которого было наблюдение за строительством системы бассейнов. Этот титул мы находим в письменных источниках начиная с времени I династии, из чего, однако, не следует, будто уже в тот период весь Египет был поделен на номы. Административное деление осуществлялось постепенно, в соответствии с конкретными местными условиями.

В долине Нила местные племенные вожди, руководившие бассейновыми системами, видимо, постепенно заменялись царскими чиновниками, «копателями каналов». Обязанности этих чиновников с течением времени расширялись, они стали «господами крепостей» и «судьями». Это значит, что к ним перешли важнейшие функции давнего самоуправления общины. В Раннединастический период в Верхнем Египте было 16 областей, а в Нижнем — всего 10. Это объясняется тем, что в Дельте существовали царские домены, которые служили административными центрами вновь образовавшихся областей. Некоторые населенные пункты Дельты, например Буто, пользовались особыми привилегиями — они не подчинялись администрации округа, а имели своих управляющих.

Процесс организации областей закончился во времена VI династии. «Декрет из Копта» (XXIII–XXII вв.) сообщает о существовании 22 областей в Верхнем Египте и 20 —в Нижнем. (Эти цифры обычно приводятся, когда речь идет об административном делении древнего Египта.) К тому же времени завершились и организационные преобразования внутри областей. В каждом из них имелось «двойное хранилище», куда стекалась часть податей, предназначавшихся для вознаграждения местным чиновникам низшего ранга. За счет податей содержались также государственные рабы и зависимые люди, не имевшие собственных доходов. Излишки отсылались в царскую резиденцию. Они шли на содержание царской семьи и различных дворцовых учреждений с их персоналом. Система областей-номов, оказавшаяся очень устойчивой, просуществовала долго. С этим связана и далеко зашедшая децентрализация власти в Египте.

Как номархи, так и прочие государственные сановники во времена I и II династий принадлежали к царской семье. Это, по всей вероятности, должно было обеспечить первым правителям Египта бесконфликтное царствование. Вполне возможно, что подобная практика являлась продолжением патриархального обычая: царь-патриарх обеспечивал жизнь и безопасность всем членам коллектива — своего рода, в узком смысле, и всей страны — в широком. Члены же коллектива, в свою очередь, были обязаны нести определенные повинности. По этой же причине единственным местом, где жили и трудились сановники, в начале существования монархии была царская резиденция. Сановники находились на содержании дворца не только при жизни, но и после смерти. Усыпальницы для крупных вельмож и родственников царя строились в ближайшем соседстве с царскими гробницами. Вокруг пирамид простирался большой «город мертвых» — погребения знати. Царский заупокойный ритуал в храме умершего царя, жертвоприношения в его честь относились также и к остальным покойникам, захороненным на территории некрополя. Так тип аграрных отношений и соответствовавший им характер верований обеспечивали сановникам благополучное существование не только на земле, но и в загробном мире, что в свою очередь служило гарантией их лояльности по отношению к власти.

Лишь во времена III династии высших государственных чиновников стали награждать земельными наделами вместе с людьми. Причиной этих перемен следует считать то обстоятельство, что к государственной службе начали привлекаться люди нецарского происхождения. Раньше других в источниках упоминается имя Имхотепа — мудреца, гениального зодчего, строителя первого каменного монументального сооружения — ступенчатой пирамиды основателя III династии фараона Джосера и древнейшего каменного храма. Не будучи членом царской семьи, Имхотеп благодаря своему необыкновенному таланту достиг очень высокого поста. Ему даже оказывались божеские почести. Прославившись в веках как искусный целитель, он стал богом врачевания.

Другим примером карьеры, сделанной незнатным человеком, может служить карьера сына писца Мечена. Начав свою службу в качестве писца, он впоследствии занимал все более высокие должности, в том числе был управляющим различными областями в Дельте.

Во времена V династии подобные карьеры не были редкостью. Сказанным, естественно, не исчерпывается сложный комплекс перемен, происходивших в египетском обществе в период укрепления царской власти. Многое в этом вопросе еще не изучено, немало проблем остается предметом дискуссии. Спорна, например, проблема роли храма и значения пожертвований для мертвых.

Говоря о египетской религии, следует иметь в виду два аспекта. С одной стороны, это культ богов и обожествлявшихся царей, с другой — культ мертвых. Основным источником наших представлений о культе мертвых в III тысячелетии до н. э. являются «Тексты пирамид», записи царского заупокойного ритуала, частично восходящие к очень давней традиции, частично возникшие под влиянием более поздних религиозных представлений. Их цель — облегчить царю путь в потусторонний мир, помочь ему в загробной жизни, особенно в случае забвения его культа. Впервые эти тексты были вырезаны внутри пирамиды последнего представителя V династии — царя Униса (середина XXIV в. до н. э.). Возможно, они должны были заменить дорогостоящий заупокойный ритуал.

Самые поздние «Тексты пирамид» обнаружены в склепе царя Ибби, которого «Туринский папирус» считает последним царем Древнего царства (XXII в. до н. э.). «Тексты пирамид» весьма точно воспроизводятся в «Текстах саркофагов». Дело в том, что множество старинных формул и заклинаний получило распространение в самых широких слоях общества. Вначале их произносили во время погребальных обрядов, потом, в надежде, что они принесут покойному большую пользу, стали записывать на саркофагах, а со времени Среднего царства — на свитках папируса, который клали рядом с покойным в саркофаг. В итоге возникла так называемая «Книга мертвых», содержащая не только старинные формулы из «Текстов пирамид», но и религиозные тексты и заклинания, восходящие к «Текстам саркофагов».

На материале трех приведенных памятников трудно составить представление об эволюции верований, связанных с загробным существованием, тем не менее можно сделать вывод о живучести традиций и универсальности культа мертвых.

Основой культа мертвых была вера в загробное существование. В загробном мире царствовал Осирис, главный центр почитания которого находился в Абидосе. Цари после смерти отождествлялись с Осирисом и получали вечную жизнь. Постепенно культ Осириса распространился на культ мертвых вообще, и сложилось представление, что загробное бытие не зависит от социального положения умершего, а обусловлено только его поведением при жизни. Праведность умершего на суде в загробном царстве оценивает высший судья царства мертвых — Осирис. Распространение этих представлений в египетском обществе способствовало «демократизации» заупокойного ритуала, за которой последовало широкое распространение обычая пожертвований для мертвых.

По представлениям египтян, вечная жизнь зависела от сохранности телесной оболочки. Отсюда попытки мумификации трупов, предпринимавшиеся уже в глубокой древности. Кроме того, покойного снабжали необходимыми в загробной жизни вещами и продовольствием, совершали заупокойные обряды, с течением времени становившиеся все более сложными и дорогостоящими. Постоянные жертвоприношения, которые ввел, по-видимому, Джосер, должны были обеспечить умершему вечную жизнь в потустороннем мире.

Как свидетельствуют более поздние документы, пожертвования, предназначавшиеся на поддержание заупокойного культа умершего царя, направлялись обычно в селения при пирамидах, где ими распоряжался специальный культовый персонал. Особые инструкции, составлявшиеся при жизни жертвователя, точно определяли обязанности управляющего и исполнителей воли умершего.

В них перечислялись также различные ограничения, которые должны были помешать дроблению имущества, состоявшего из пашни и царских людей, плативших дань управителю этого имущества. Хозяйство, как правило, не было чем-то единым, а состояло из множества самостоятельных хозяйственных единиц, нередко расположенных на значительном расстоянии друг от друга, а часто и от пирамиды. Хозяйство было собственностью покойного владыки — царя-Осириса и не подлежало юрисдикции живого правителя — царя-Хора.

Таким образом, ко времени II династии, если не раньше, сложилась определенная категория земель с жившими на них людьми, на которую не распространялась власть царя. Если на первых порах фонды мертвых занимали в общей сложности небольшую территорию, то в последующие годы, когда этот обычай получил широкое распространение, количество таких земель возросло. Известен, например, декрет Шепсескафа (IV династия), освобождавший от обязательств по отношению к государству культовый персонал и чиновников, обслуживавших селение и храм при пирамиде Микерина (Менкаура) (IV династия). Более того, стали создаваться «фонды» частных лиц, например фонд Мечена. В итоге вера в божественность царя оказалась подорвана. Но это еще не все. Были и другие последствия, в числе которых следует назвать, во-первых, свободное отчуждение земельных участков и людей и, во-вторых, передачу должностей от отца к сыну. Дело в том, что большинство царских чиновников не имело собственности. Земельные участки и люди, которые были для них выделены царем, служили единственным и основным источником их существования, дававшим возможность поддержать культ покойного отца. «Достояние по службе», которым располагал сановник, принадлежало не ему лично, а его должности и могло быть отобрано вместе с должностью. Таким образом, благополучие вельможи зависело прежде всего от его должностного состояния. Вот почему начиная со времени IV династии вошло в обычай передавать старшему сыну должность отца. (С течением времени отдельные функции автоматически, без дополнительных процедур переходили от отца к старшему сыну.) Эта практика утвердилась не только в среде мелких чиновников, поступавших так в силу необходимости, но и среди высших сановников государства. Что же касается имущества, выделявшегося чиновникам на время их службы, то оно превратилось в наследуемую собственность чиновничьих родов.

Так изменения в идеологии, обусловленные социально-экономическими преобразованиями, способствовали не только приобретению чиновничеством все большей самостоятельности, но и значительному укреплению царского единовластия. Именно такими единовластными правителями Египта были основатели IV династии Снофру и его сын, последний великий представитель «божественного царства» Хеопс (Хуфу), который средствами архитектуры зримо показал пропасть, отделявшую царя от прочих смертных, даже если эти смертные — высшие сановники государства. Ни один правитель ни до него, ни после не воздвиг для себя столь грандиозной усыпальницы, как Хеопс (великая пирамида в Гизе). При нем же, по-видимому, был изваян огромный сфинкс, тот самый, который до недавних пор ошибочно считался сооруженным во времена Хефрена.

В непосредственной близости от своей пирамиды Хеопс основал обширный некрополь для вельмож, чем дополнительно подчеркивалось исключительное положение царя. Мастабы сановников имели одинаковые размеры. В них не было ни культового помещения, ни настенной росписи, в изобилии украшавших гробницы сановников III династии. Исчезли и скульптуры умерших, обязательные в усыпальницах времен Снофру (например, такие, как раскрашенные статуи Рахотепа и его жены Нофрет в их гробнице в Медуме). Статуя покойного в полный рост теперь могла стоять только в усыпальнице умершего царя. Высшим чиновникам приходилось довольствоваться бюстами из известняка. Во времена Хеопса частные лица, очевидно, лишились права приносить заупокойные жертвы. Это надо понимать как попытку вернуться к старым обычаям, когда царь-бог и царь-патриарх один заботился о благе всех своих подданных.

Однако вычеркнуть то, что возникло в ходе исторического развития, нельзя В годы царствования Микерина (конец XXVI в. до н. э.) в гробницах сановников снова стали появляться скульптурные изображения покойных в полный рост, настенные рисунки и надписи. Но это была лишь форма, сохранившаяся от прошлого, тогда как суть состояла уже в другом, а именно в росте противоречий между идеологическими основами монархии и социально-экономическими условиями жизни.

Причины кризиса египетской государственности во второй половине III тысячелетия до н. э.

Одной из особенностей развития Египта было то, что царская власть укрепилась здесь значительно раньше, чем в Месопотамии, и раньше наметился ее кризис. Первые его проявления привели к падению IV династии. Из сказок о фараоне Хуфу и чародеях, записанных в «Папирусе Весткар», мы узнаем о глубоко укоренившейся неприязни крестьян к царю, а также о заговоре жрецов бога Ра. Не подлежит сомнению, что в этой сказке содержится зерно исторической правды. В египетской литературе сказочная форма нередко использовалась для передачи подлинных исторических событий, для объяснения которых привлекались сверхъестественные силы.

Первым представителем V династии был Усеркаф (Уас-Куф). Вступление на престол этой династии, происходившей, вероятно, из Элефантины, связано с усилением культа бога Ра, с началом его общегосударственного почитания, знаменовавшего, по-видимому, серьезные идеологические перемены (так, цари стали «сыновьями бога Ра»). Культ бога Ра повлек за собой преобразование хтонического бога Атума в бога солнца Ра-Атума. Не вполне ясны причины превращения его в главного бога гелиупольской эннеады, творца мира и людей. С уверенностью можно говорить лишь о том, что со времени V династии новое идеологическое направление оказало огромное влияние на жизнь древнего Египта.

Цари новой династии возводили в честь бога Ра солнечные храмы, в центре которых устанавливались каменные обелиски. На них ежедневно должен был опускаться бог солнца, чтобы принимать жертвоприношения, возлагавшиеся на его алтарь, расположенный в центре открытого двора. Вопросы, касающиеся структуры этих храмов, их значения и особенностей культа, пока остаются невыясненными. Создается впечатление, что эти храмы взяли на себя те функции, которые прежде возлагались на заупокойные храмы. Об этом свидетельствуют прежде всего рельефы на стенах солярного храма в Ниусерра, изображающие праздник Хеб-Сед. Цари, как и прежде, строили себе гробницы, и рядом с ними по-прежнему закладывались некрополи вельмож, которые, однако, утратили свое былое значение, поскольку место царя-бога занял бог Ра, творец «маат» («истинного порядка»).

С точки зрения новой идеологии учреждения и ведомства воплощали установленный богом Ра порядок. Каждое из них имело определенную власть, источником которой был уже не царь. При такой постановке вопроса вполне естественно усилилось стремление чиновников к независимости и освобождению от обязанностей по отношению к государству.

Следовательно, в результате того, что должности в Египте стали наследственными и чиновники приобрели экономическую независимость, постепенно выработалась и соответствующая идеология, необходимая для поддержания и упрочения существовавшего порядка. По мере роста привилегий чиновников росла и децентрализация управления. Царский дворец превратился в одно из многих мест пребывания сановников, а некрополи, расположенные вблизи от царских пирамид, стали одним из многих мест, где хоронили вельмож. Номархи, как правило, жили на подвластной им территории, там они и строили свои усыпальницы, пользуясь для этого услугами царских ремесленников, труд которых, вероятно, можно считать наемным. (Кстати сказать, чрезвычайно интересная проблема наемного труда привлекает внимание исследователей.) Искусная отделка, великолепная архитектура гробниц знати поражает тем более, что этот вид искусства многие годы был заброшен. Именно в усыпальницах царских сановников были обнаружены ныне хорошо известные образцы скульптуры, такие, как фигурка царского писца Каи или деревянная статуэтка, изображающая «сельского старосту» Каапера.

Во времена предпоследнего царя V династии Джедкара Исеси была учреждена должность «начальника Верхнего Египта», который, по-видимому, обязан был ограничить самостоятельность местной администрации, особенно правителей номов, и воспрепятствовать дроблению Верхнего Египта. Эта мера не принесла сколько-нибудь заметных результатов. Наиболее убедительное свидетельство этому — внутриполитическая история VI династии, и прежде всего характерная для данного времени служебная карьера отдельных чиновников. Тогда нередко существовало несколько начальников Верхнего Египта одновременно. Сама эта должность вскоре утратила всякий смысл, но привилегии, которые она обеспечивала, соответствовали привилегиям самых высоких должностных лиц в центральной администрации.

Незаменимым источником сведений о том времени служат, как уже упоминалось, автобиографические надписи вельмож. Любопытна, например, надпись некоего Вени, начавшего свою карьеру в качестве управляющего царского имения во времена Тети (VI династия) и ставшего при следующем царе, Меренра, начальником Верхнего Египта. В автобиографической надписи Вени содержится информация о гаремных заговорах и, что особенно важно, о беспорядках на палестинской границе.

Характерна и карьера Пси, служившего при дворе царя Джедкара Исеси и какое-то время бывшего в подчинении у Вени. При царе Тети Иси удостоился поста везира, но, по-видимому, занимал его лишь номинально. В конце жизни Иси вступил в должность «великого областеначальника Эдфу», обеспечившую ему максимум самостоятельности. Ном Эдфу находился так далеко от столицы, что его наместник фактически был полностью независим. Свою автобиографию как свидетельство собственного величия Иси приказал высечь на стенах своей гробницы в Эдфу.

Титулатура обоих вельмож показывает, насколько изменилось положение номархов по сравнению с более ранним временем (III династии). Во времена VI династии бывший номарх превратился в «великого областеначальника». После смерти он нередко становился богом-покровителем своего нома. Именно так и случилось с Иси.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что верхнеегипетские номы с течением времени приобретали все большую автономию. Благоприятствовавшим обстоятельством являлась их удаленность от царской резиденции, а также тот факт, что южноегипетские номархи выполняли чрезвычайно важные обязанности: осуществляли наблюдение за границей государства в районе Элефантины и контролировали торговлю с Нубией и оазисами.

Положение в южных районах во времена VI династии было чрезвычайно напряженным. Воинственные племена из центральных районов Сахары то и дело совершали набеги на южные границы Египта. В правление Пепи II они поселились южнее второго порога, и, очевидно, по этой причине египтяне проложили новый караванный путь, который вел из Абидоса на юг через оазис Харгу.

Внешнеполитическое положение царей VI династии было сложным, им грозила серьезная опасность со стороны все более набиравших силу номархов. Поэтому Меренра попытался восстановить давний обычай, когда царь назначал номархов и периодически перемещал их из одного нома в другой. Попытка оказалась безуспешной по многим причинам. Важнейшая из них — прочное положение номархов, завоевавших во времена Пепи II полную экономическую и политическую автономию.

Чревата последствиями была не столько передача должностей по наследству, сколько связанное с ней неуклонное сокращение царских владений. Во времена VI династии стали особенно частыми случаи иммунизации поместий высоких должностных лиц. Это грозило царской власти многими осложнениями, тем более что тогда же появились первые признаки независимости храмов.

Конфликт между государством и храмом обычно рассматривается в плане соперничества между светской и духовной властью. Царские дары храмам и освобождение их от податей и повинностей способствовали усилению влияния храмов и возрастанию роли жрецов. Этой проблеме посвящена обширная литература, относящаяся главным образом ко времени Рамессидов. О начале же этого процесса в III тысячелетии до н. э. написано мало, и суждения о нем спорны. Основным источником наших знаний по этому вопросу служат царские декреты, касающиеся храмов, и автобиографические надписи.

Древнеегипетские храмы не могут рассматриваться изолированно от государства. Они были частью египетского административного аппарата, а их хозяйства входили в состав государственного хозяйства. Жрецы в III тысячелетии до н. э. являлись царскими чиновниками, нередко сочетавшими жреческие функции с исполнением административных обязанностей. Как и прочих чиновников, жрецов назначал царь. С течением времени жреческие должности становились наследственными; постепенно в отдельных жреческих семьях накапливалось имущество.

В каждом культовом центре имелся свой персонал. Верховным жрецом всех богов обычно был везир, который руководил также заупокойным культом царя и осуществлял надзор за всей массой египетских жрецов. Это еще раз убедительно говорит о тесной связи государственного аппарата с храмом. О том же свидетельствует надпись на «Палермском камне» и другие царские надписи, в которых подробно перечисляются дары правителей Древнего царства храмам. Опубликованные царские декреты, составляющие, по-видимому, лишь небольшую часть декретов того времени, происходят из трех районов Египта — окрестностей Мемфиса, Абидоса и Копта. При этом одна треть всех декретов относится к концу VI династии, ко времени правления царя Неферкара. В целом имеющийся в нашем распоряжении материал следует признать случайным и не вполне достаточным.

Суть всех царских постановлений (со времени Шепсескафа) заключалась в том, что храмы, жрецы и культовый персонал освобождались от повинностей. Иммунитет распространялся также на строителей и землевладельцев, живших в городах, прилегавших к пирамидам. Царские декреты, вырезавшиеся на стелах, которые устанавливались у входа в храм, получивший иммунитет, представляют собой богатейший, хотя до сих пор недостаточно используемый материал для изучения египетской налоговой системы и системы общественных работ. Расположенный в хронологическом порядке, этот материал может явиться основой для анализа структуры административного аппарата, а также иллюстрацией того, с какой точностью взимались налоги в центре и на местах. К тому же тексты декретов выявляют характерные для отдельных периодов административные и хозяйственные недочеты. И наконец, они служат неоспоримым свидетельством того, что храмовые хозяйства служили составной частью государственного хозяйства.

Храмам принадлежали земельные владения двух типов: «поля бога» и так называемые «поля хата». Судя по числу занятых в них людей, «поля бога» составляли небольшую часть храмовых владений. Преобладали: «поля хата», не подлежавшие иммунизации.

Привилегированный храм не превращался в экстерриториальную единицу, он оставался частью хозяйства-области — выплачивал подати, нес чрезвычайные повинности и участвовал в обязательных общественных работах, хотя и в сокращенном объеме, за счет получивших иммунитет «полей бога», которые не несли повинностей. Но полностью освобожден от выплаты налогов был в то время, по-видимому, только храм Осириса в Абидосе. В «Декрете Нефериркара» относительно этого храма скорее всего говорилось именно об этом. Возможно, здесь, а не в сфере экономики (ведь храмовая собственность оставалась частью собственности государства) следует искать причину зарождавшегося конфликта. «Поля бога», хотя они и сохраняли независимость, не могли соперничать с дворцом, тем более что привилегии, теоретически дававшиеся «навеки», вероятно, могли быть отобраны.

Основой конфликта государство — храм была растущая заинтересованность жрецов в развитии местных культов. Основа повышенного интереса жрецов к этому вопросу, возможно, заключалась в том, что египетские цари отказывались от своей установки быть единственными инициаторами распространения культов и обслуживания культовых учреждений. Декреты, иммунизировавшие храмы некоторых местных божеств, должны были не только способствовать распространению их культов, но и содействовать упрочению царской власти в отдельных номах, где местные вельможи в угоду своему непомерному тщеславию воздвигали для себя все более роскошные гробницы и учреждали дорогостоящие заупокойные культы.

Раздача привилегий существующим храмам и строительство новых может, таким образом, рассматриваться как один из способов борьбы царей против номархов, а орудием в этой борьбе являлась особая группа чиновников — жрецы.

Дальнейший ход событий показал, что попытка ограничить власть номархов не имела под собой реальной почвы. Подорвать их могущество не удалось — лишь увеличилось число культов и жрецов. При этом нельзя забывать, что благодаря пожертвованиям на заупокойные культы царей жрецы получали возможность добиваться все большей самостоятельности.

Ярким примером может служить деятельность жрецов при пирамиде царя Снофру в Дахшуре. Используя пропагандистские трюки, они добились того, что во времена VI династии культ Хеопса в Гизе пришел в упадок. Их соперничество с мемфисскими жрецами также оказалось успешным, что говорит о достаточно большой независимости заупокойных храмов и о том, что действия жрецов отнюдь не всегда соответствовали актуальным политическим установкам царей или интересам централизованного государства.

В это время наряду с царскими заупокойными культами получили распространение заупокойные культы частных лиц, что тоже содействовало приобретению независимости определенной частью жрецов. В данном случае все определялось богатством и щедростью жертвователя. После смерти главы семьи часть наследства выделялась на содержание его заупокойного культа. Случалось, имущество какого-нибудь лица со временем целиком поступало в распоряжение жрецов, фактически становилось их собственностью.

В результате, хотя собственность бога как таковая была не столь велика и храмы имели обязательства по отношению к царской власти, постоянным источником их богатства было имущество частных лиц, при известных условиях переходившее в их руки: ведь всякая семья так или иначе — территориально или через посредство бога-покровителя — была связана с каким-либо храмом.

Таким образом, жрецы и храмы, в полном противоречии с намерениями царя, следуя примеру номархов, богатели не только за счет государства, но и за счет частных лиц и в конце концов превратились в силу, грозившую подорвать единство государства. Многолетнее царствование Пепи II и его слабых преемников было-периодом полного крушения единовластия. Государственная организация не могла больше противостоять росту влияния номархов, подрывали ее устои и мемфисские чиновники, которые также стремились к независимости. Рост сепаратистских устремлений в конце концов привел к тому, что в XX в. до н. э. государственный административный аппарат фактически перестал функционировать. Нарушилось снабжение, участились вспышки: недовольства внутри страны. Воспользовавшись неурядицами, номархи присвоили себе административно-хозяйственные и культовые функции, принадлежавшие до тех пор царской власти.

Дезорганизация достигла таких размеров, что началась вооруженная борьба между отдельными наместниками, которые стали именовать себя «великими областеначальниками». Начальник крепости Нехеб (Эль-Каб), например, воевал с Коптом и Фивами; войско царя оказалось неспособно вести войну с суданскими и азиатскими племенами; египетский поход в Ливан закончился неудачей, за которой не последовало никаких попыток взять реванш.

Это был один из самых тяжелых периодов в истории Египта, отмеченный большими потерями как в политике, так и в области культуры. В сознании простого египтянина рухнули все основы, на которые опирался существовавший порядок, представлявшийся вечным. На фоне бурных событий того периода сформировалась литература, впервые поставившая вопросы о смысле жизни и о существовании богов. Этим проблемам посвящена «Беседа человека со своей душой». Скептицизм, неверие в загробное существование нашли свое выражение в «Песне арфиста» времени XI династии. Автор говорит о бессмысленности культа мертвых и призывает пользоваться радостями жизни.

Б. ПЕРИОД НАИВЫСШЕГО РАСЦВЕТА РАННИХ БЛИЖНЕВОСТОЧНЫХ ГОСУДАРСТВ

Глава 6 Классический период в истории Египта. Расцвет и упадок Среднего царства

Государство и общество в I Переходный период

Потрясения, которые Египет пережил в последний период царствования VI династии, привели к тому, что около 2134 г. до н. э. страна окончательно распалась на две части: Верхний и Нижний Египет. Неоценимым источником сведений об этом сложнейшем периоде, длившемся около 200 лет, являются автобиографические надписи номархов, которые стали именовать себя князьями, а подвластные территории княжествами. В этом периоде четко выделяются три этапа, на протяжении которых египетское общество проделало большой путь от кризисной ситуации до консолидации и воссоздания единого государства.

I Переходный период начался сорокалетним царствованием VII и VIII династий, традиционно обосновавшихся в Мемфисе. Власть мемфисских царей в те годы, по-видимому, не простиралась дальше Мемфисского нома. В Дельте в это время осели азиатские племена, а в Верхнем Египте существовало несколько независимых номов — Абидосский, Элефантинский, Коптский (последний формально подчинялся мемфисским царям).

Яркую картину жизни тогдашнего общества рисуют надписи внутри гробницы, расположенной вблизи Моаллы, в 30 км южнее Луксора. Гробница принадлежала некоему Анхтифи, гордо сообщавшему, что «нет ему равных». В молодые годы Анхтифи занимал должность начальника войска в Нехене, а позднее, после смерти своего отца, унаследовал его должность «великого начальника Нехена», одновременно занимая важные посты, которые все вместе делали его князем Нехена. Затем он подчинил своей власти соседний Эдфу. Анхтифи, несомненно, переоценивал свою роль среди тогдашних князей. Что же касается его методов, то они не выдерживают никакой критики с точки зрения морали. Он, например, не брезговал разбоем и грабил соседей, если требовалось обеспечить своих подданных хлебом: «Когда весь Юг умирал от голода и каждый съедал своих детей, я не допустил, чтобы кто-нибудь в моей стране голодал». Любопытно, что Анхтифи взял на себя одну из основных функций, в прежние времена принадлежавших царю: на всей территории от второго порога до Абидоса он раздавал взаймы зерно на посев. Покойный пожелал прославить и свою деятельность строителя. При этом он воспользовался совершенно новой для египетского языка терминологией.

Голод в те годы был обычным явлением, о чем свидетельствуют надписи. Не только Анхтифи, но и прочие князья считали одной из своих задач регулярное снабжение населения хлебом. У каждого из них, как правило, были суда, на которых доставлялся хлеб. Положение египетского общества, охваченного глубоким кризисом всех традиционных форм жизни, было чрезвычайно тяжелым. Правда, судить об этом мы можем лишь на основании фрагментарных сведений, проскальзывающих в княжеских надписях. Что же касается заслуг, старательно подчеркиваемых в надписях, то они, вне всякого сомнения, сильно преувеличены и отнюдь не соответствуют подлинным административным успехам реальных номархов.

Материал, касающийся этого периода, носит весьма односторонний характер. Нам известна лишь некоторая сумма фактов, относящихся к политической истории, тогда как прочие стороны жизни остаются неизученными. Не выяснен, например, вопрос об организации областей, хотя известно, что князья были в них удельными владыками, что они имели собственное войско и всех, даже ближайших соседей, рассматривали как врагов, что опорой их власти были войско и собственный административный талант. Совершенно ясно, что в таких условиях постоянно существовала угроза переворотов и захвата власти на обширной территории. Правда, к Анхтифи это не относится, так как он, учитывая положение Нехена, скорее всего подобных замыслов не вынашивал, ограничившись захватом Эдфу. Наиболее активно рвались к власти над всем Египтом номархи Среднего Египта. Один из них, гераклеупольский князь Мерибра,которого греческие историки называют Ахтоем, около 2160 г. до н. э. присвоил себе титул царя Верхнего и Нижнего Египта, основав, таким образом, новую династию, с царствованием которой связан второй этап I Переходного периода.

Гераклеупольский ном, расположенный на границе Юга и Севера, во все времена занимал важное стратегическое положение. Находясь довольно далеко от Дельты, Гераклеуполь мог не опасаться набегов азиатских и ливийских пастушеских племен. Не угрожали ему и воинственные правители Фив и Элефантины, резиденции которых находились далеко на Юге. К тому же Гераклеупольский ном был одним из богатейших земледельческих районов Египта, вследствие чего экономический кризис конца VI династии произвел здесь меньше опустошений, чем в других местах.

Хотя при царях IX династии владения Гераклеуполя были расширены от Сиены (совр. Асуан) до Мемфиса, внутри них царила атмосфера неуверенности. Все это нашло отражение в литературных памятниках того периода. В первые годы царствования IX династии появилось произведение назидательного характера, в котором содержится яркое описание хаоса и бедствий, господствовавших в Египте до прихода к власти гераклеупольских правителей, — «Речение Ипувера». Это произведение, несомненно, носило пропагандистский характер и, возможно, даже было написано по подсказке властей. Часть князей Среднего Египта, например князья Асьюта или Гермуполя, сохраняла независимость и по-прежнему играла весьма важную роль в политической жизни страны. Приобрели автономию и Фивы. На протяжении многих десятилетий все попытки овладеть Дельтой не приносили успеха. В этой ситуации представители IX династии чувствовали себя неуверенно, что и побудило их, вероятно, прибегнуть к некоторым пропагандистским ухищрениям для укрепления своего авторитета.

Загадочный характер возникшего в Гераклеуполе царства проясняют два литературных произведения, возникших во времена X династии. Различные по содержанию, они в равной мере подчеркивают стремление правителя установить в стране порядок. Первое из них — «Повесть о красноречивом поселянине» относится ко времени Ахтоя II; второе - «Поучение царя Гераклеупольского своему сыну Мерикара», представляющее собой своеобразное политическое завещание, составленное по велению Ахтоя III для его сына и наследника. В этом документе особенно подчеркивается присущее гераклеупольским правителям чувство ответственности, которое они всячески пропагандировали. Этические рекомендации, совпадающие с идеями «Текстов саркофагов» («Пока живешь, действуй по справедливости»), сочетаются с политическими советами («Сделай великими своих чиновников, ибо только тогда они будут справедливы, преданы своему господину и не будут падки на взятки и лесть»).

Совершенно ясно, что литература гераклеупольского периода была тесно связана с определенной политической программой. Это предположение становится особенно очевидным, когда речь заходит о политике царей X династии. Гераклеупольские правители (особенно представители X династии) стремились к воссозданию единого Египетского государства под своей властью. Между тем на Юге усилился Фиванский ном, тоже стремившийся установить свое господство. Соперничество между Фивами и Гераклеуполем стало основным политическим содержанием последнего этапа I Переходного периода (около 2130–2040).

До самого конца III тысячелетия до н. э. ничто не говорило о будущем могуществе Фив. Тогда Фивы это были два небольших поселения на правом берегу Нила, на месте нынешних Луксора и Карнака. Они входили в состав области Ана Манта (Гермонтис), почитали бога войны Монту, покровителя этой области. В конце царствования VI династии положение Верхнего Египта ничем не отличалось от ситуации, сложившейся в Среднем Е1ипте. Очень велика была в это время роль Копта. Коптские князья захватили территорию от Элефантины до Ху, граничившего с Абидосом. Так была создана новая административная единица — «Голова Верхнего Египта», способная подчинить себе названный район. Однако внутри этого небольшого государства постоянно происходили стычки, поскольку среди «великих областеначальников» было немало претендентов на роль гегемона. Судя по автобиографии уже упоминавшегося Анхтифи, политическая ситуация была достаточно сложной. Например, желая поддержать Гермонтис в его борьбе против Фив, он заключил союз с элефантинским правителем. Приобретение Фивами самостоятельности и рост политического влияния Фиванского нома приходятся на первые два этапа I Переходного периода. Под властью Фив объединился весь Юг от Элефантины до Абидоса. В 2133 г. до н. э. произошла внутренняя консолидация и образовалось независимое Южное царство. Упомянутые события совпали по времени с царствованием Ахтоя III, безуспешно пытавшегося восстановить свою власть над Абидосом, который в то время уже принадлежал фиванскому правителю Интефу II. Хотя Интеф II еще не называл себя царем, его роль в политической жизни была весьма велика. Позднейшие «царские списки» называют его отца Ментухотепа I основателем XI династии.

Вполне вероятно, что сравнительно быстрое возвышение Фив явилось результатом слабости гераклеупольских династий. В «Поучении царя Гераклеупольского сыну Мерикара» рекомендуется жить в мире с Южным царством, поскольку от этого зависели и его отношения с Дельтой, ибо Ахтой III, хотя и подчинил своей власти Дельту, тем не менее отдавал себе отчет в непрочности создавшегося положения. Об этом свидетельствует следующий отрывок из «Поучения»: «Азиат воюет с нами со времен Хора, но он не может победить, так же как никто не может одержать над ним победу». Понимая, что только сильная система обороны в этом районе может обеспечить власти гераклеупольских царей безопасность и надежность, Ахтой III основывал военные поселения городского типа.

Политика гераклеупольских династий основывалась на трезвой оценке геополитического положения Дельты, а также на опыте социально-экономических преобразований, начавшихся еще в период царствования VI династии. Не исключено, что военные поселенцы, так называемые «маленькие люди», вербовались из числа разорившихся земледельцев, членов сельских общин, в небольшом числе сохранившихся в Египте и превращенных в «царских людей», которые были на содержании гераклеупольских правителей и освобождались от налогов. В их обязанность входила защита границ Египта. Вот почему, передавая наследство своему сыну, Ахтой III говорит: «Ты получаешь урожай Дельты. На границе… я построил города и заселил их жителями из лучших частей страны. Они поселились, чтобы сражаться с азиатами. Я сделал так, что Дельта их покорила, люди были взяты в неволю, скот угнан. Сейчас ты не должен беспокоиться из-за азиата, он может нападать на отдельное поселение, но бессилен против заселенных городов». Значение этих колоний, особенно в северо-восточной части Дельты, до тех пор малонаселенной, было очень велико.

Мудрые и многоопытные политики, какими, без сомнения, были представители X династии, сыграли важную роль в процессе воссоздания единого Египетского государства. Но династия гераклеупольских Ахтоев была недостаточно стабильной. Один царь сменял на дроне другого, и, судя по всему, всякий раз этому сопутствовали дворцовые перевороты и смуты. Лишь Ах-той III, царствовавший несколько десятков лет (около 2115–2070), успел провести весьма существенные преобразования, способствовавшие укреплению своей династии.

Правители областей, входивших в состав этого царства, завоевывали все большую независимость. Пользуясь сложностью положения гераклеупольских царей, они в награду за свою лояльность в борьбе с Фивами, вынуждали их идти на уступки. О росте самостоятельности номархов говорит весьма характерный факт: в многочисленных надписях Ахтоя III и его сына Мерикара (около 2070–2040) события датировались временем правления того или иного номарха.

Иным было положение на Юге. Представители молодой фиванской династии жили на удивление долго. Это обеспечивало развивавшемуся небольшому государству более прочную политическую основу по сравнению с государством гераклеупольских династий. Усилению Фив содействовала религия, особенно культ бога Амона. Основанный, вероятно, Интефом I, культ Амона позднее был уравнен в правах с культом местного бога Монту.

Первоначально Амон был богом, почитавшимся в Среднем Египте, в Гермуполе. Переместившись в Фивы, он приобрел некоторые новые черты, присущие другим главным богам: Мину из Копта, Птаху из Мемфиса и гелиупольскому Ра. В конечном итоге Амон стал «господином богов». Так, задолго до воссоздания единого Египетского государства в Фивах возник синкретический бог, вобравший в себя основные черты своих главных соперников из Верхнего Египта. На завершающем этапе борьбы за воссоединение страны этот факт имел огромное значение. Культ Амона, несомненно, способствовал интеграции отдельных частей Египта.

Расцвет Египта во времена

фиванских династий (XI–XII)

По мнению историков, окончательное объединение Египта произошло при Ментухотепе II (около 2065–2015), который, одержав победу над асьютским и гераклеупольским правителями и избавившись таким образом от последних конкурентов, стал единодержавным владыкой Египта. Ментухотеп II положил начало новому периоду в истории Египта, традиционно именуемому Средним царством (2040–1786).

Чтобы правильно оценить значение победы Фив над остальными «великими областеначальниками», необходимо разобраться в некоторых вопросах, касающихся египетского войска, претерпевшего со времени VI династии большие изменения. У войска появились новые функции, изменившие его характер, иным стал и его социальный состав.

Удельные князья, определявшие политику марионеточных мемфисских династий (VII и VIII), опирались каждый на свое войско. С этим приходилось считаться как гераклеупольским номархам, так и представителям фиванской династии. Лишь в середине царствования XII династии египетские цари освободились наконец от сильного влияния номархов. Было создано хорошо организованное войско, которое не только гарантировало безопасность и благополучие нома, но и могло быть использовано как средство для порабощения соседей. Именно такую роль играло войско в истории Фив. Благодаря счастливому стечению обстоятельств до нас дошли сведения о его характере. Оно состояло из ливийцев и нубийцев, а также из пауперизованных египтян. Вознаграждение, которое солдаты получали за службу, служило гарантией их повиновения и лояльности. Фиванскую армию очень часто рассматривают как наемное войско. С нашей точки зрения, это безусловный анахронизм, о чем говорил еще Ц. Хейс. Дело в том, что мемфисское войско состояло из «царских людей», в данном случае — жителей покоренных Нубии и Ливии, а также египетских крестьян, которых вынуждала служить экономическая необходимость. Все это никак не согласуется с принципом добровольности, характерным тля наемной армии.

Будучи дальновидным политиком, Ментухотеп I (около 2133 —?) не ставил перед собой задачи окончательно подорвать могущество покоренных князей. Подчинив себе очередной верхнеегипетский ном, он чаще всего не лишал его правителя имущества и власти, а старался дипломатическими средствами добиться лояльности номарха и повиновения его войска, которое впредь должно было подчиняться только его приказам… Таким образом, войско Ментухотепа росло по мере завоевания им верхнеегипетских княжеств. Той же политики придерживались наследники Ментухотепа I, подготовившие будущую военную победу Ментухотепа II над Средним Египтом, после чего Дельта уже не могла сопротивляться новому царю.

Упрочению авторитета царской власти способствовали также победоносные походы в Нубию, в южной части которой (Ваат) в это время прочно обосновались племена, представлявшие так называемую культуру С.

Однако восстановление абсолютной монархии в том виде, в каком она существовала в эпоху строительства пирамид, было невозможно. Этому препятствовали социально-экономические перемены, которые выразились и в том, что владельцами частной собственности стали не только государственные сановники, но и жители вновь возникавших городов. Об этом свидетельствуют многочисленные надписи, авторы которых хвастливо сообщают, что они «сами из себя» добыли богатство, поля и рабов. Одновременно со всем этим проявилось растущее стремление к расширению личных свобод, поддерживаемое идеологическими воззрениями, корни которых уходили в эпоху V династии.

Несомненное военное превосходство позволило фиванским царям вступить в борьбу с удельными князьями, экономическое могущество которых не было сломлено несмотря на военное поражение. Вследствие этого со времени Ментухотепа II фиванские цари стремились на все важные посты в завоеванных княжествах назначать представителей фиванской знати. Впервые в истории Египта фиванские вельможи стали гелиупольскими и гераклеупольскими номархами, что несомненно способствовало интеграции государства. В других областях прежнюю аристократию постепенно вытесняли коменданты, быстро перенявшие стиль жизни и привычки знатных предшественников. Цари отреагировали на это достаточно быстро. Так, во времена XI династии наиболее зарвавшихся лишили должностей. С этой целью были ликвидированы отдельные номы, территория которых вошла в состав соседних областей.

Фивы являлись не только столицей государства, но и крупнейшим культовым центром. К западу от города, в долине Дер эль-Бахри, по приказу Ментухотепа II был возведен царский некрополь, затмить великолепие которого не смогли построенные неподалеку от него во времена XVIII династии храмы Хатшепсут и Тутмоса III. Комплекс погребальных сооружений Ментухотепа II остался уникальным произведением египетской архитектуры. В одном здании соединены пирамида, гробница и храм для отправления заупокойного культа.

Привилегированное положение, в котором оказались город Фивы, фиванская аристократия и государственные чиновники, вызывало недовольство населения, усилившееся в результате нескольких неурожайных лет и голода. Все это привело в первые годы II тысячелетия до н. э. к упадку XI династии. В конце концов человек, по-видимому занимавший в последние годы царствования Ментухотепа II должность везира, совершил государственный переворот и стал царем под именем Аменемхета I (1991–1962). Литературное произведение времени XII династии «Пророчество Неферти» говорит об Аменемхете I как об «избавителе, который спас Египет от гибели». Автором этого сочинения, рассказывающего о страданиях и бедствиях, постигших Египет в годы, предшествовавшие вступлению на престол Аменемхета I, считают жреца Неферти, жившего во времена Снофру. Его пророчество задним числом носило явно пропагандистский характер, хотя изложенные в нем факты имели под собой вполне реальную основу. События тех лет, правда, не выглядели столь катастрофически, как это представлено у Неферти, тем не менее царю предстояло решить множество чрезвычайно сложных задач. И он постепенно их решал, проявляя при этом немалый административный талант.

Прежде всего Аменемхет I перенес свою резиденцию на Север, заложив (скорее всего где-то на территории Мемфисского нома) новый город Ит-Тауи. Перенесение центра царской администрации с Юга на Север, в Нижний Египет, должно было в какой-то мере сгладить противоречия между Верхним и Нижним Египтом, мешавшие во времена XI династии объединению страны. Возможно также, что египетские правители хотели таким образом восстановить свое влияние в Сирии, утраченное в I Переходный период. Близость новой столицы к сирийской границе должна была облегчить реализацию этого намерения. Однако из-за отсутствия соответствующих данных это предположение остается всего лишь гипотезой.

Зато стремление возродить идеологические и политические традиции Древнего царства подтверждается богатым материалом источников. Об этом говорят не только «Пророчество Неферти» и перемещение царской резиденции, но и строительство пирамид, которые возводились в Лиште (Аменемхет I, Сенусерт I) и Дахшуре (Аменемхет II и III, Сенусерт III), а также намерение восстановить египетские номы в их прежних границах. Однако некоторые социальные перемены помешали осуществлению этих планов.

Наибольшее значение, несомненно, имело развитие городов, начавшееся при гераклеупольских правителях, создававших в восточной части Дельты военные поселения. Со временем в изменившихся политических условиях эти гарнизоны превратились в экономические центры, изначально из-за своего происхождения отделенные от земледельческой периферии. В них в основном развивались ремесла и меновая торговля. Жителей этих городских центров официально называли «людьми города».

До сих пор не решен чрезвычайно интересный вопрос о социальном положении этих людей. По всей вероятности, они пользовались большей свободой, чем сельские жители: их основная обязанность — несение воинской службы — предоставляла им достаточно досуга для хозяйственной деятельности. Именно за счет этой социальной группы во времена XII династии начал складываться новый слой чиновничества, в котором цари видели основную опору трона.

Перемены в старых военных поселениях оказывали влияние как на развитие других городов, так и на формы управления провинцией. Сыграла свою роль и политика выдвижения на государственные посты военачальников в ущерб представителям старинных аристократических родов. Этот новый слой государственных сановников состоял из очень состоятельных людей, о чем выразительно свидетельствует убранство огромных скальных гробниц в районе Элефантины, Асьюта, Гермуполя и Гебена. Единственным источником богатств этих лиц была щедрость царя, о которой говорится во всех нравоучительных трактатах, так называемых поучениях, написанных во времена XII династии. Аменемхет I отменил наследование должностей. Теперь назначение на государственную службу зависело только от личных достоинств кандидата.

Дидактические сочинения, особенно «Поучение царя Аменемхета», адресованное Сенусерту I, содержит некие намеки на существование оппозиции по отношению к центральной власти. Если провести аналогию между «Поучением Аменемхета» и другим «Поучением», написанным во времена X династии и адресованным Мери-кара, то можно заметить, как изменилось представление об идеальной монархии и идеальном правителе. Аменемхет воплотил в жизнь образец монархии, созданный царями IV династии. Если для Ахтоя III высшим предназначением царя была забота о подданных, то, с точки зрения Аменемхета, общество призвано служить государству и царю. Далее Аменемхет советует сыну не окружать себя придворными, поскольку ни один из них не заслуживает доверия: «Именно тот, кто ел мой хлеб, ополчился против меня, тот, кому я подал руку, сделал из нее устрашение».

Вдохновителей заговора, в результате которого погиб Аменемхет I, следует искать в среде недовольных государственных сановников^[25]. А был этот заговор, очевидно, лишь частью переворота, имевшего целью расправиться с царствующей династией. На этот раз удалось обойтись без обычных в таких случаях волнений и беспорядков, поскольку уже в течение нескольких лет фактическим царем был Сенусерт I, которого Аменемхет I на двадцатом году своего царствования назначил соправителем. По этой причине, по-видимому, заговор не вышел за пределы дворца, а бунтовщики вскоре были схвачены и казнены.

Отголоски этих драматических событий можно найти в «Рассказе Синухета», повести об аристократе, который, чтобы избежать кары, бежал из Египта. Лишь после многолетних скитаний по «диким странам» Азии он дождался царской милости и вернулся на родину. Этот рассказ входил в круг обязательного чтения в египетских школах. Литературные достоинства сочетаются в нем с глубоким идейным содержанием, направленным на то, чтобы привить ученикам любовь к родной стране и преданность царю.

Следуя начатой Аменемхетом I традиции, его преемники тоже назначали соправителей. Царская власть приобрела большую устойчивость, чем когда-либо прежде, и борьба за трон прекратилась. Поскольку соправители продолжали — по крайней мере в общих чертах — политическую линию своих предшественников, весь период пребывания у власти XIII династии представляется цепью мероприятий, последовательно и логически вытекавших из действий правителей предшествовавшего периода и касавшихся как внутренней политики, так и отношений с соседними государствами.

Во внутренней политике особого внимания заслуживает административная реформа, приписываемая Сенусерту II (1897–1878). Основой этой реформы явилась практика управления государством через царских посланников, проживавших в городах. В результате этой практики деление на Верхний и Нижний Египет, так же как независимость номов, превратилось в фикцию, сохранившись до известной степени лишь в сфере культа. Религия при этом тоже оказалась на службе у царя. Культ бога Амона-Ра, которого с того времени стали отождествлять с богом солнца, приобрел общеегипетское значение, а его центр — Фивы — превратился в главный религиозный центр страны.

Санкционировав существующее положение, административная реформа установила коллегиальность власти на местах. Во главе города стал градоправитель, не связанный с местной храмовой администрацией и не имевший судебных полномочий и потому лишенный возможности злоупотреблять властью. Градоправитель имел помощников, среди которых главными были «оратор» и «писец». Существовала также «коллегия сельской области», которая управляла прилегавшими к городу сельскохозяйственными районами. Подчиняясь градоправителю, коллегия одновременно находилась под контролем везира. В аналогичном положении был «оратор» — чиновник, ведавший судопроизводством; он также подчинялся градоправителю и был подотчетен везиру.

Дробление власти во всех инстанциях местной администрации, а также зависимость всех членов коллегий от везира, несомненно, подорвали влияние еще недавно могущественных аристократических родов, особенно в Среднем Египте. Реформа проводилась в жизнь постепенно и, возможно, не была полностью реализована на всей территории страны. Одно несомненно: с исторической арены полностью исчезли некогда могущественные князья — правители номов.

Во времена Нового царства, когда были восстановлены традиционное деление страны на области и метрополия как главный центр, коллегиальное управление фактически перестало существовать. Однако номархи уже никогда больше не пользовались тем влиянием, какое они имели в период V–XII династий. Все усилия царей XII династии были направлены на ликвидацию малейших проявлений самостоятельности провинциальных сановников. Эти усилия увенчались успехом благодаря тому, что высшие чиновники в это время утратили материальную независимость. Этим же, по-видимому, объясняется и тот факт, что со времени Аменемхета III (1843–1797) перестали строиться скальные гробницы, а скульптурные портреты покойных аристократов сделались предметом торговли в Керме, Палестине и Сирии.

Реформы, проводившиеся египетскими царями, коснулись и чиновников низших рангов, располагавших во времена, предшествовавшие царствованию Аменемхе-та III, достаточно крупными состояниями. Об их постепенном разорении убедительно свидетельствует уменьшение числа гробниц и скульптурных портретов в них, а также низкое художественное качество стел.

Основные принципы внутренней политики этого периода нашли свое отражение в дидактических трактатах, по которым на протяжении многих столетий во времена Нового царства обучались чиновники. Одним из таких трактатов было «Поучение Ахтоя, сына Дуауфа», известное также под названием «Сатира на разные профессии». Прославление профессии писца достигается в этом литературном произведении посредством противопоставления участи писцов горестной судьбе представителей других профессий, приносящих меньше почестей и материальных благ.

Хотя отрицательные стороны различных профессий в «Поучении Ахтоя», несомненно, преувеличены, нам это произведение представляется ценнейшим историческим источником, приоткрывающим мир идеалов среднего египтянина. В нем, как и в других памятниках подобного рода, нашла отражение идеология возрождающегося абсолютизма^[26]. Идеи, которые первые цари XII династии облекали в литературную форму, последние ее представители, Сенусерт II и особенно Аменемхет III, изложили в виде четко сформулированных законодательных постановлений, определявших права и обязанности чиновников. Особенно хорошо известны постановления, касавшиеся везирей, неоднократно переписывавшиеся во времена Нового царства.

Все это радикально изменило положение государственной власти, однако окончательное ее упрочение стало возможно лишь на основе создания экономической базы, которая сложилась в результате освоения оазиса Фаюм, заселенного еще в доисторическую эпоху, когда на этой территории развивались древнейшие земледельческие культуры. Поверхность озера Карун, питавшегося водами Нила, в те времена находилась на высоте 17 м над уровнем моря. Поскольку озеро расположено в долине тектонического происхождения, уровень воды в нем в результате депрессии постепенно понижался (в настоящее время — 45 м ниже уровня моря). Кроме того, в начале исторической эпохи Нильский рукав заилился и поступление вод Нила в озеро прекратилось. Поэтому в начале II тысячелетия до н. э. этот район был малонаселенным и земледелие здесь пришло в упадок.

При Сенусерте II прорыли канал, соединивший Нил с озером. Образовалось огромное водохранилище, в котором скапливались избыточные воды Нила, во время разливов угрожавшие Дельте. Благодаря водохранилищу в этом районе была создана оросительная система того типа, какой нам известен по Южной Месопотамии.

Заселение оазиса Фаюм, по всей вероятности, тесно связывалось еще с одним экономико-правовым мероприятием: с подразделением царских поместий на два типа — личную собственность царя и членов его семьи и собственность государства, благодаря чему была исключена угроза экономического краха государства, поскольку ассигнования на заупокойный культ членов царской семьи поступали только из доходов от земельных участков, принадлежавших лично царю. Эта мера имела огромное значение для усиления царской власти. Хотя на египетском троне сменилось немало династий, порядок, касавшийся царской собственности, установленный во времена Среднего царства, не изменялся.

Каково было количественное соотношение обеих форм собственности, мы не знаем, но относительно вновь освоенных земель в оазисе Фаюм есть все основания предполагать, что по крайней мере часть из них стала личной собственностью царского дома. Так, царю принадлежала территория в окрестностях Эль-Лахуна, где Сенусерт II приказал выстроить для себя пирамиду. Остатки поселения, возникшего по соседству с пирамидой Сенусерта II и существовавшего еще во времена XIII династии, дают представление о том, каким образом строились города в эпоху Среднего царства.

Материалы, необходимые для строительства культовых зданий и мастерских резчиков, доставлялись многочисленными экспедициями. Мы знаем, например, об экспедиции Сенусерта I в Вадн-Хаммамат, в которой участвовало 17 тысяч человек. Множество памятников материальной культуры, обнаруженных на Синайском полуострове, свидетельствует о посещении этих мест египетскими экспедициями.

Характерно, что цари XII династии, как правило поддерживавшие мирные отношения со своими ближайшими соседями, затеяли несколько войн, связанных с необходимостью добычи сырья. Предпринимались попытки завоевать Нубию. Первый поход состоялся еще при Аменемхете I. Он был вызван резким сокращением добычи золота в Восточной пустыне, отрицательно сказавшимся на торговле с Сирией. Вскоре после этого, в 1954 г. до н. э., Сенусерт I отправился в Нубию и завоевал эту страну вплоть до второго порога. Так Египет обеспечил себе постоянный приток золота с нубийских золотых приисков. Чтобы закрепить господство египтян в этом районе, вдоль Нила на нубийской территории строились крепости, самой мощной из которых была крепость Бухан напротив Вади-Хальфа. Од-повременно происходила колонизация завоеванных районов и как следствие этого — египтизация.

Политика Сенусерта III была направлена на то, чтобы закрепить достижения предшественников. Он отодвинул границу Египта на юг и развернул на завоеванной территории широкое строительство. Новые крепости были воздвигнуты не только на берегах Нила, но и на островах Семна и Кумна, ставших перевалочными пунктами в торговле с Нубией. Их процветанию способствовал мирный договор, заключенный Сенусертом III с государством Куш (1863 г. до н. э.). Это государство впервые упоминается в связи с нубийскими походами Сенусерта I. Позднее так стали называть нубийские земли, расположенные к югу от границы Египта. Здесь, южнее третьего порога, во времена Сенусерта III египетскими строителями было основано торговое поселение Керма. Все это дало возможность египтянам чуть ли не до конца царствования XIII династии сохранять неприкосновенность своих южных границ и получать нубийское золото^{51}. Положение изменилось, когда в Египет с юга вторглись племена, создавшие так называемую культуру Керма (начало XVIII в. до н. э.). Интересно, что эти племена почитали Сенусерта III как своего бога-покровителя.

Войны, которые египтяне вели на территории Палестины, скорее всего были также обусловлены экономическими причинами: через Палестину проходил караванный путь, игравший наряду с традиционным морским путем все более важную роль в торговле Египта с Палестиной и Сирией. Пастухи овец и коз, в сезон выпаса перегонявшие стада в Южную Палестину, представляли собой серьезную угрозу безопасности этого пути. С пастушескими племенами здесь воевали Аменемхет I, Сенусерт I и Сенусерт III. О том, что Сенусерт III воевал на этой территории и дошел до Сихема, свидетельствует надпись на стеле Хусебека, воина из личной царской охраны.

На этом основании многие ученые пытаются доказать, будто Сенусерт III создал империю, что представляется неубедительным. Этот царь (как и его предшественники) не имел намерения утверждать свое господство над Палестиной. Египетские торговые интересы здесь защищали дружелюбно настроенные местные правители, и египетский царь ограничился тем, что обеспечивал их безопасность. Так же обстояло дело и в Сирии, где египетскую торговлю с Месопотамией, Кипром к Критом охранял город Библ. Здесь правила местная династия, представители которой пользовались египетскими иероглифами.

Миролюбивая по своей сути политика царей XII династии, направлявших усилия на консолидацию страны, способствовала ее расцвету. Это был классический-период в истории Египта, хотя в те годы не было воздвигнуто таких монументальных сооружений, какие характерны для Древнего царства, а страна не была столь могущественной военной державой, какой она стала в период Нового царства.

Это время характеризуется стремлением правителей использовать все возможности, чтобы упрочить свое положение среди соседей. Вот почему последующие поколения египтян считали эти годы периодом наивысшего-расцвета, а Сенусерта III — идеальным правителем. Легенда о нем, соединившая деяния всех царей, носивших это имя, дожила до греко-римских времен (Геродот, Диодор Сицилийский). Такую же долгую жизнь имел среднеегипетский язык, классический язык религиозных текстов и официальных царских надписей, в повседневном обиходе со времени XIII династии уступивший свое место новоегипетскому языку. Благодаря тому что литературное наследие этого периода уже во время Нового царства считалось классическим, множество текстов сохранилось до наших дней.

Если учесть все сказанное, может показаться неожиданным относительно быстрый упадок Среднего царства, наступивший сразу после царствования последнего представителя XII династии (1786 г. до н. э.). Вслед за этим отмечается так называемый II Переходный период — период нового ослабления внутреннего положения египетской монархии и утраты ею внешнеполитического престижа. В результате Египет оказался легкой добычей для пришельцев из Азии — гиксосов.

Проблемы II Переходного периода

II Переходный период может быть разделен на следующие этапы: 1) 1786–1715 гг. — царствование XIII династии (с резиденцией в Ит-Тауи). Единая администрация охватывает всю страну, включая нубийские территории. 2) 1715–1650 — приобретение самостоятельности некоторыми городами Дельты; правителей этих мелких государств Манефон включает в очередную, XIV династию, правившую одновременно с XIII династией. 3) 1650–1580 — одновременное развитие трех центров власти, представленных «великими гиксосами» (XV династия), «малыми гиксосами» (XVI династия) и Фиванским царством (XVII династия). 4) 1580–1550 — сосуществование чужеземных правителей с фиванскими царями и переход к объединенному Новому царству.

Хотя источники, на основании которых мы судим о причинах этих событий, немногочисленны, ясно, что ослабление царской власти в III тысячелетии до н. э. явилось следствием развития имущественных отношений, обусловивших усиление сепаратистских тенденций и возрастание экономической, а затем и политической независимости номархов.

Совершенно иными были факторы, подорвавшие могущество XII династии, единовластие царей которой имело под собой достаточно прочную экономическую базу. Надежной политической опорой царей этой династии было регулярное войско, а социальной — многочисленный отряд профессиональных военных и чиновников. В связи с отменой наследственных должностей лишились влияния могущественные аристократические роды. Совместное правление обеспечивало преемственность династии и стабильность ее политических установок. И тем не менее, несмотря на столь гармоничное развитие, Египет вступил в полосу упадка. Можно ли это объяснить угасанием династии? Скорее всего — нет.

Следует обратить внимание на весьма важный фактор, в значительной степени обусловивший процветание XII династии, однако позднее действовавший негативно, — это завоевательные войны. По сути дела, ни одно древнее государство (восточное или античное) не могло длительное время нормально развиваться, не проводя захватнической политики. Освоение фаюмского оазиса на определенном отрезке египетской истории позволило отказаться от военных походов, однако это продолжалось всего несколько десятилетий, после чего ресурсы, появившиеся в результате освоения оазиса Фаюм, оказались исчерпанными и дальнейшее развитие египетской экономики затормозилось. Дело в том, что за редкими исключениями хозяйство государств древности носило экстенсивный характер, поэтому освоение новых территорий и захват все более богатых источников сырья были главными задачами государственной власти. В условиях речных цивилизаций всякий клочок освоенной земли доставался тяжелейшим трудом и большими материальными затратами. В трудовой процесс требовалось вовлекать все большее количество людей. Вот почему мирное развитие Египта, отвечавшее потребностям государства и общества, было возможно лишь до тех пор, пока существовали внутренние резервы. При преемниках великого представителя XII династии Аменемхета III некоторые круги египетского общества начали открыто выражать недовольство чрезмерными обязанностями по отношению к государству.

Так называемые «Тексты проклятий» дают яркое представление о создавшейся в те годы ситуации. В Египте существовал обычай записывать имена врагов на небольших сосудах или изображать пленных в виде фигурок. Разбивая эти предметы, царь совершал магический обряд, в результате которого названного или изображенного врага ждала неминуемая гибель. Археологами обнаружено множество таких обломков, относящихся к двум периодам — ко времени XIII династии и царствованию Аменемхета III. Любопытно, что наряду с именами царьков и названиями нубийских, палестинских и сирийских территорий на них значатся и египетские имена. «Тексты проклятий», таким образом, говорят о росте оппозиции не только на соседних землях, куда простирались интересы Египта, но и внутри страны. Единственным способом добыть средства на содержание административного аппарата, дворца и войска было, по-видимому, усиление налогового гнета. Имелся необходимый для этого вышколенный административный аппарат. Очень долго служили иногда царям везиры. Это играло большую роль, особенно если принять во внимание, что во времена XIII династии цари сменялись чрезвычайно часто. Нередко трон захватывали узурпаторы из среды чиновников или военных; известны узурпаторы и неегипетского происхождения. Историческая наука условно объединяет их в одну династию с резиденцией в Ит-Тауи. Вероятно, власть этих царей распространялась на весь Египет. Так было до 1715 г. до н. э., когда от единого Египетского государства отделилась значительная часть Нижнего Египта, где с 1786 г. до н. э. правила XIV династия, которую часто, называют династией из Ксоиса (Хсау). По-видимому, Ксоис был одним из многих городов, переставших в то время подчиняться центральной власти в Ит-Тауи.

В начале второй половины XVIII в. до н. э. в правление Себекхотепа III и Себекхотепа IV (около 1744–1720) Египет был еще достаточно силен, чтобы контролировать свои владения в Нубии. В этот период поддерживались дружественные отношения с правителями городов Палестины и Сирии. Однако постоянные перемены на троне сделали невозможным продолжение подобной внешней политики. В результате падения авторитета царской власти ухудшилось положение городского населения, которое некому было защитить от произвола чиновников. Кроме того, горожане лишились привилегий, которые они имели при царях XII династии. Рост недовольства сопровождался усилением сепаратистских движений. После того как города Дельты приобрели независимость, царской власти пришлось примириться с потерей влияния в Фиваиде. А вскоре большая часть территории Нубии, до первого порога, оказалась захвачена правителями Куша, в результате чего экономические трудности Египта еще более усугубились. В самой Дельте, особенно в восточной ее части, подверженной нападениям азиатских племен, вышли из повиновения начальники некоторых палестинских отрядов египетского войска.

Один из них, Салнтис, около 1650 г. до н. э., захватил столицу — Ит-Тауи и власть. Салитиса и пятерых его преемников египтяне назвали «хик-хосфе», что значит «правители чужеземных стран». Так же (в позднейшей передаче гиксосами) называли себя и сами эти цари. Считать это наименование вслед за греческой традицией этническим было бы ошибкой. Проблема происхождения гиксосов по сей день остается дискуссионной, так же как вопрос о захвате ими власти в Египте и о значении самого наименования «правители чужеземных стран».

Говоря о гиксосах, не следует забывать несколько важных моментов. Уже в III тысячелетии до н. э. в Восточную Дельту нередко вторгались пастушеские племена из Азии, что заставляло египетских царей заботиться об обороне этого района. В начале II тысячелетия до н. э. активность азиатских племен возросла до небывалых прежде размеров. Реакция же египетских правителей становилась все более вялой, поскольку страна теряла свое единство. Наступление на Дельту, очевидно, было связано с этническими перемещениями, охватившими почти всю Юго-Западную Азию. Пришли в движение семиты (ханаанеи, в том числе амореи), индоевропейские племена (хетты), а также хурриты, происхождение которых пока неясно^[27]. Вполне вероятно, что гиксосы не были этнически однородны. Большинство имен, правда, западносемитского происхождения, но исключить присутствие среди них семитизированных хурритов мы не можем. Постепенно в руках гиксосов оказалась власть над всем Египтом. Большое число семитских имен, принадлежавших чиновникам времени XIII династии, возможно, говорит о длительном процессе ассимиляции, начавшемся задолго до захвата власти в государстве гиксосами. Политический перевес чужеземцев явился, таким образом, естественным результатом семитского (ханаанейско-аморейского) проникновения в Египет.

Утверждение, впервые высказанное Манефоном и Иосифом Флавием, будто гиксосы захватили Египет благодаря применению нового вида вооружения — двухколесных боевых повозок, в которые были впряжены лошади, — представляется малообоснованным. Лошадь, родина которой, вероятно, Средняя Азия^[28], и боевые колесницы, изобретенные в Месопотамии или Анатолии, в первой половине II тысячелетия до н. э. получили распространение на всем Ближнем Востоке, в том числе в Египте. Так же обстояло дело с использованием нового вида оружия (например, азиатского лука), в производстве которого применялась бронза. Новые виды оружия вошли в обиход в Египте в конце XVII в. до н. э., т. е. в период, когда власть гиксосов уже достаточно упрочилась.

Возможен и другой подход к этой проблеме. В образе жизни пастушеских племен, интенсивно оседавших в Дельте в периоды, предшествовавшие царствованию XV и XVI династий, безусловно, происходили перемены. Кроме того, при встрече с египетской цивилизацией их техника (в том числе и боевая) должна была совершенствоваться. Прогресс во многих областях, включая и вооружение, имел место во всех странах Ближнего Востока, но в Египте он проявился особенно четко именно в годы царствования гиксосов.

Помимо шести представителей XV династии, названных историками «великими гиксосами», в то же самое время в Египте царствовала еще одна чужеземная династия (XVI), представителей которой принято называть «малыми гиксосами». Власть «великих гиксосов», хотя они и носили титул «царей Верхнего и Нижнего Египта», не распространялась на весь Египет. Тот же титул, кстати, носили и правители Фив. В обоих случаях это был анахронизм, не имевший под собой реальной почвы. Их власть, так же как власть представителей XVI и XVII династий, управлявших зависимыми от них мелкими княжествами, не была наследственной. Смена правителей на троне, как правило, осуществлялась путем переворотов, во всех случаях опиравшихсяна войско, ядро которого составляли отряды азиатского происхождения.

Весьма существен вопрос об отношениях между царствовавшими одновременно династиями. Судя по тому, что фиванские правители сосуществовали с царями из династий гиксосов, можно предположить, что Египет в то время являлся своеобразной федерацией вассальных государств, плативших дань мемфисскому царю. В пользу этой гипотезы говорит факт выдвижения должности управляющего государственными финансами. Система даней, по-видимому, была главной точкой соприкосновения между отдельными государствами. К сожалению, из-за отсутствия материалов у нас нет возможности выяснить степень зависимости отдельных государств от правителей-гиксосов в других сферах жизни. Не изучена также их внутренняя организация, известно лишь, что многочисленные учреждения и ведомства, существовавшие в предшествующие периоды, исчезли раз и навсегда.

Как ни скудны имеющиеся сведения, они все же позволяют отбросить как беспочвенную теорию об империи гиксосов, влияние которых простиралось якобы до Крита и Анатолии. Обнаруженные на Крите и в Анатолии скарабеи и другие предметы с именем Хиана говорят лишь о том, что Египет гиксосов поддерживал с этими районами оживленные сношения.

В этот период истории Египта наметился прогресс в ряде областей. Например, во времена Апопи были составлены копии некоторых древнейших памятников египетской литературы, в частности «Сказки о чудесах» («Папирус Весткар»). Появилось много новых текстов, например один из важнейших математических трудов, так называемый «Папирус Ринд». Гиксосы усвоили египетский язык, развили традиции египетской письменности, поддерживали верования египтян. Особого почитания удостоился бог Сет. Его культ был наиболее развит в восточной части Дельты, где гиксосы осели раньше всего и где впоследствии они основали свою столицу Аварис. Центров почитания Сета в этом районе было особенно много. Позднее его идентифицировали с одним из ханаанейских божеств. Другие боги, в том числе фиванский Амон, оказались оттесненными на второй план. Во времена XIX династии, когда центр политической жизни из Фив вновь переместился на Север, это привело к тому, что фиванские жрецы стали распространять пропагандистские тексты, клеймившие гиксосов как безбожников, а время их правления как период упадка египетской культуры. Воспринятая античными авторами, такая трактовка царствования гиксосов получила права гражданства в специальной литературе.

На самом же деле, хотя гиксосы внесли в сокровищницу египетской цивилизации не слишком много элементов своей культуры, их царствование было периодом полезных перемен. Важнейшей из них следует считать выход Египта на арену международной политики, что явилось характерной чертой следующего периода египетской истории. Проникновение и расселение на территории Египта чужеземных народов существенным образом повлияло на образ мышления египтян, которые освободились от чувства превосходства над соседними народами, а также утратили ощущение не только своей изолированности в пределах собственной страны, но и безопасности. При этом египетская традиция, корни которой следует искать в конкретных политических битвах периода Нового царства, сохранила одностороннюю картину времени царствования гиксосов, память же об их заслугах оказалась утраченной.

Несправедливая оценка деятельности гиксосов, возникшая на основе более поздних источников, утвердилась прежде всего потому, что на последнем этапе II Переходного периода шла жестокая борьба. Возглавили ее Фивы, где в середине XVII в. до н. э. местная династия захватила власть на территории от Эдфу до Элефантины на юге и Абидоса на севере.

Находясь, по-видимому, в родстве с последними представителями XIII династии, фиванская династия управляла подвластными ей территориями, руководствуясь принципами, установленными царями XII династии. Ликвидировать преемственность должностей, которые в этом районе становились даже предметом купли-продажи, они, однако, не смогли. И тем не менее немногочисленные документы этого периода ясно указывают на то, что централизация в районах, подчиненных династии из Фив, находилась на более высоком уровне, чем на территориях, управляемых гиксосами. Это дало возможность первым царям Нового царства сравнительно легко восстановить централизованный государственный аппарат и избежать тех трудностей, которые пришлось преодолевать представителям XI и XII династий. Фиванским правителям удалось сохранить свою самостоятельность на протяжении всего периода господства гиксосов скорее всего потому, что их власть была почти абсолютной. По-видимому, случались локальные столкновения, в результате которых менялись границы Фиванского царства, поскольку в некоторых случаях власть гиксосов могла показаться местным князькам менее обременительной, чем централизованная гегемония Фив.

Вполне возможно, что постоянная угроза отпадения отдельных княжеств вынудила фиванских правителей поселить в Фиваиде пастухов-негроидов, устремлявшихся в эти годы в Египте из Юго-Восточной пустыни. Новые жители постепенно ассимилировались. Поступая на службу в египетское войско, они становились главной опорой трона. Военные подразделения, состоявшие из переселенцев-негроидов, были огромной силой в борьбе с сепаратистскими выступлениями в Фиваиде. Вместе с тем они составили ядро будущего войска, которому предстояло одержать победу над гиксосами.

Борьбу с гиксосами, начатую Камосом, победоносно закончил его младший брат Яхмос, явившийся, согласно традиции, основателем XVIII династии под именем Яхмоса I (около 1552 г. до н. э.). Традиция приписывает ему также разрушение главного города гиксосов Авариса (около 1540 г. до н. э.). Вскоре Яхмос I захватил крепость Шарухен, лишив таким образом гиксосов последнего опорного пункта на юге Палестины.

До нас дошла автобиография участника этих битв, тезки и верного слуги царя, служившего в египетском войске. Из нее следует, что война с гиксосами была лишь одной из многих войн, которые велись на территории Египта в середине XVI в. до н. э. и целью которых было установление единовластия фиванских царей. Борьба с гиксосами была не чем иным, как этапом на пути к этой цели.

Глава 7 Юго-Западная Азия в Старовавилонский^{52} период

Упадок царства III династии Ура и борьба за его наследство

В то время как в середине XXI в. до н. э. в Египте вновь образовалось централизованное государство, в Месопотамии, находившейся либо под властью царей III династии Ура, либо в сфере их влияния, наметились признаки совсем иного пути развития. Время после падения царства III династии Ура и его преемника, государства династии Иссина, явилось важной эпохой в истории Месопотамии. Начался новый этап в развитии общества и государства. Из многих причин, приведших в конце XXI в. до н. э. к катастрофе, в источниках отражены лишь причины политического характера.

В документах того времени фигурируют племена марту (амореев), вторжения которых со времени Гудеа представляли серьезную угрозу для жителей Месопотамии. В XXI в. до н. э. племена марту обитали к северу и югу от Вавилонии. Борьба с ними становилась все более ожесточенной. Вполне вероятно, что часть марту к тому времени уже не были полукочевыми пастухами и собирателями, хотя литературные тексты времени Гудеа характеризуют их как «диких жителей гор, которым чужды города и выращивание хлеба». Статистический материал показывает, что в эпоху III династии Ура их еще считали чужеземцами^{53}.

Племена марту первоначально жили в горах Бишри, где, возможно, с ними воевал аккадский царь Шаркалишарри. Позднее они покинули места своего обитания и двинулись в Сирию, затем, переправившись через Евфрат, дошли до Месопотамии, где их и стали называть амурру (амореи), «людьми с запада». Сохранившие традиционные формы хозяйства, амореи представляли серьезную угрозу для оседлого населения: Шу-Суэн, желая защитить свое государство от кочевников, воздвиг стену, протянувшуюся к востоку от Тигра, в том месте, где опасность вторжений была особенно сильна^[29].

Вот почему (может быть, это случилось еще до возведения стены) часть племен марту перешла Тигр в районе современного Багдада и поселилась в долине реки Диялы. С этого времени их стали называть ямут-бал^{54}. Вскоре там, вероятно, образовался племенной союз, реально угрожавший месопотамской международной торговле, поскольку традиционный торговый путь из Месопотамии в Сирию проходил к востоку от Тигра. Этот путь был значительно удобнее и выгоднее для караванов, чем дорога вверх по Евфрату.

Положение чрезвычайно обострилось в правление последнего представителя III династии Ура Ибби-Суэна (2029–2006). По данным ономастики, большое числоцарских чиновников в то время составляли амореи. Многие из них занимали весьма высокие посты и пользовались доверием молодого царя. По-видимому, из этой среды вышел некий Напланум, захвативший в 2025 г. до н. э. город Ларсу, расположенный в самом центре монархии. В то же время в качестве самостоятельного государства выделилась Эшнуна, в которой еще один аморей основал свою династию.

Монархия оказалась под угрозой распада, тем более что прочие наместники городов, хотя и сохраняли лояльность по отношению к центральной власти, пассивно взирали на действия узурпаторов-амореев. Зато с большим интересом следил за событиями извечный враг Месопотамии Элам, дожидавшийся того времени, когда можно будет освободиться от власти Ибби-Суэна.

Пока Ибби-Суэн был занят борьбой с Эламом, некий царский чиновник по имени Ишби-Эрра стремился расширить свои полномочия. Использовав в качестве предлога близость амореев к Тигру, он добился от царя назначения на должность коменданта Ниппура и Иссина. Ниппур являлся главным религиозным центром царства III династии Ура. Город занимал ведущее положение в торговле с Ираном и страной Дильмун (Бахрейн). Незадолго до описываемых событий он был обнесен оборонительной стеной. Иссин же, еще недавно лишь незначительный населенный пункт, при создавшейся политической обстановке приобрел важное стратегическое значение. Надо полагать, что Ибби-Суэн колебался, прежде чем назначить своего подчиненного на столь важные посты. Их обширная переписка свидетельствует о хитроумии аморея, а также о том, что царь весьма трезво оценивал ситуацию. В конце концов, побуждаемый неблагоприятным пророчеством и страшным голодом, обрушившимся на Ур, Ибби-Суэн частично удовлетворил просьбу своего чиновника и назначил его наместником Иссина. Ишби-Эрра же самовольно подчинил себе еще и Ниппур. С этого времени он вел ежегодные записи событий, в которых отражены его действия, направленные на то, чтобы парализовать активность наместников Ибби-Суэна в Центральной и Северной Вавилонии^[30]. В итоге Ишби-Эрра (2017–1985) наряду с Ибби-Суэном правил в качестве самостоятельного правителя и именовал себя «царем четырех стран света». То обстоятельство, что в его руках находился Ниппур, давало ему решительный перевес над всеми прочими узурпаторами-амореями.

На 23-м году царствования Ибби-Суэна на Месопотамию напали эламиты. Захватив Лагаш и Ур, они стали господствовать в южной части государства. Царь был схвачен и сослан в Анчан. Северную часть Вавилонии, где безраздельно властвовал Ишби-Эрра, эламиты не тронули: скорее всего их страшила военная мощь узурпатора. Впрочем, Ишби-Эрра сам начал военные действия против эламитов. Он захватил Ур. Власть над всей Южной Месопотамией перешла в его руки.

Интересно, что в литературном произведении «Плач о гибели Ура»^[31], написанном спустя несколько лет после этих событий, вина за крушение государства III династии Ура возлагается на эламитов. Лишь в беглом упоминании о кутиях содержится, по-видимому, намек на роль, какую сыграл в описываемых событиях Ишби-Эрра. Обвинять в упадке царства III династии Ура человека, к которому перешла власть в этом государстве, было опасно. Центральное место в «Плаче» занимает описание ужасных страданий, причиненных Уру эламитами: «Пролилась кровь страны, как выливаются расплавленная медь и олово, а трупы таяли на солнце, как овечий жир».

Падение III династии Ура было обусловлено и политическими мотивами, и социально-экономическими противоречиями. В источниках почти не содержится сведений о губительной роли псевдолатифундий^[32], несовместимых с тогдашним уровнем развития техники, о сокращении урожаев, связанном с засолением почв, о росте долговых обязательств и т. п. «Плач» дает представление о трудностях того времени: «Законность страны исчезла, мудрость страны рассеялась… на полях моего города нет ячменя, земледелец их покинул».

Ишби-Эрра и его преемники, самым знаменитым из которых считался Липит-Иштар (1934–1924), переняли как методы управления, так и способ ведения дел, существовавший в канцелярии царей III династии Ура. За образец принималась политика Шу-Суэна.

Внутри государства Ишби-Эрры образовалось несколько независимых государств — Ларса, Эшнуна, Дер, — правители которых, так же как царь Иссина, претендовали на наследство Ибби-Суэна. Однако ни один из них не мог сравняться с Ишби-Эррой, контролировавшим два важных центра торговли, над которыми главенствовали города Ниппур и Ур. Обладание Нип-пуром, кроме всего прочего, предоставляло Ишби-Эр-ре возможность идеологически обосновать законность его власти над Вавилонией. Той же цели служила и концепция божественности царя^{55}.

В XX в. до н. э. гегемония над Вавилонией находилась в руках царей Иссина, подчеркивавших свои близкие связи с государством Мари и его богом Даганом. Конкуренты Иссина из других городов отнюдь не оставались пассивными наблюдателями. Напротив, этот период представляется нескончаемой цепью войн и стычек, перечисленных в годовых списках. Эти лаконичные записи часто служат единственной информацией о событиях этого времени.

Более полное представление о развитии общества & тот период дает свод Законов Липит-Иштара, составленный, как и все официальные документы описываемого времени, на шумерском языке. Оригинал, по-видимому, был высечен на стеле (подобно более поздним Законам Хаммурапи). Текст Законов Липит-Иштара переписывался и заучивался в школах. Эти Законы, как сообщает вводная часть, записаны для того, «чтобы установить справедливость в стране» и положить конец жалобам. По всей вероятности, должники специальными указами время от времени освобождались от долговых обязательств. На основании литературных произведений того времени можно сделать вывод, что в Ниппуре подобную реформу осуществил предшественник Липит-Иштара Ишме-Даган. Все эти данные несколько проясняют положение тогдашнего общества.

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что вместе с наплывом в Вавилонию амореев, пригнавших сюда свои стада, значительно возросло число семей если не богатых, то во всяком случае более состоятельных, чем обнищавшие крестьяне из царских хозяйств. В законах Липит-Иштара пересматриваются нормы общественных работ — каждая семья теперь должна отрабатывать 6 —10 дней в месяц. Как ни обременительна была эта повинность, при царях из Ура положение крестьян было еще более тяжелым. Липит-Иштар, как и другие цари Иссина, стремился следовать примеру своих предшественников из Ура, однако в отличие от них он уже не имел возможности использовать население как рабочую силу с такой свободой, словно это слуги огромного царского хозяйства.

До нас дошла лишь одна пятая часть Законов, записанных Липит-Иштаром. Но и этого достаточно, чтобы предвидеть направление дальнейшего развития общества. Все штрафы и выплаты исчислялись в серебре. Впервые говорится об аренде, которая начиная со времени царей из Ларсы стала существенным элементом старовавилонской экономики. Надо полагать, что политические перемены наряду с этническими привели к существенным сдвигам в области имущественных отношений. Прежде всего невозможно было восстановить границы бывших царских хозяйств, поскольку частично они оказались за пределами территорий, подвластных Несину, а частично их заселяли амореи, иные же земли стали удобным объектом для капиталовложений. Предприимчивые люди богатели за счет торговли или на государственной службе. На последнем этапе существования III династии Ура, когда политическое положение становилось все более шатким, государственная торговая монополия перестала существовать, и купцы, которые, так же как чиновники, занимались ростовщичеством, все чаще производили торговые операции на собственный страх и риск. Эти операции приносили гораздо больший доход, чем царская служба, на которой они продолжали состоять. Соотношение сил при этом существенно изменилось: о государственной монополии на торговлю уже не было речи, а тамкар из торгового агента царя превратился в настоящего купца.

После падения III династии Ура опыт и связи купцов приобрели особую ценность. Цари-узурпаторы охотно пользовались их услугами, предоставляя им полную свободу действий. Таким образом, начиная с XX в. до н. э. доминирующим фактором экономики стала не-монополизированная торговля. Отдельные купцы или купеческие организации брали поручения от царей и от частных лиц. Они вывозили изделия художественных ремесел и сельскохозяйственные продукты и, получив соответствующий доход, ввозили в Вавилонию необходимое сырье часто из очень далеких стран.

В начале II тысячелетия до н. э. купцы из Ура вели торговлю в основном со страной Дильмун. Остров Бахрейн был важным перевалочным пунктом перегрузки меди, поступавшей из Магана (Оман). Сюда прибывали и другие ценные товары, такие, как слоновая кость и лазурит из Индии. Отсюда урские купцы переправляли их в Ур, являвшийся крупнейшим в Южной Месопотамии портом. Рассчитывались серебром, иногда — золотом. Многочисленные личные архивы купцов из Ура с конца XXI до середины XIX в. до н. э. сообщают о чрезвычайно широких торговых контактах, выгодных государству, поскольку ввоз меди облагался пошлиной. Кроме того, купцы платили десятину в пользу храма богини Нинэгаль в Уре^{56}.

Наряду с Уром важным торговым центром был город Сиппар, через который проходил путь купцов из Ашшура, торговавших оловом. Любопытно, что купцы из Ларсы за серебро и олово, необходимое для выплавки бронзы, платили золотом.

Многочисленные документы того периода, и прежде-всего переписка, дают возможность судить о стоимости отдельных металлов. Золото, например, соотносилось с серебром в пропорции 1: 5,5. Это соотношение оставалось неизменным много лет. Лишь в конце царствования Хаммурапи стоимость золота по сравнению с серебром немного поднялась (1:6). Такой же стабильной и очень высокой была цена олова. Его соотношение с серебром составляло в Мари 15: 1; а в Ларсе 10: 1.

Очень оживленные торговые контакты связывали старовавилонских купцов с Сирией, откуда привозили дерево, камень, вино и, по всей вероятности, пурпур. Активно торговали с Ираном, поставщиком камня и строительного леса. С торговлей были тесно связаны вавилонские ремесла. С упадком царства Ура, где ремесло развивалось либо при дворце, либо при храме, в этой области произошли перемены. Состоятельные люди, желающие поместить свои богатства в торговлю, начинали с того, что создавали ремесленные мастерские, в основном ткацкие, где работали рабыни.

Естественным результатом этих перемен было расширение частного землевладения, первые признаки которого отмечены уже в начале XX в. до н. э. Купцы, так же как их заказчики, охотнее всего помещали свои капиталы в земельные участки. При этом сами они оставались городскими жителями и своих занятий не меняли. Вновь возникавшие земельные владения частных лиц, как правило, были разбросаны, поскольку рядом чаще всего оказывались земли дворца. Следует отметить, что в царских хозяйствах была занята половина сельского населения.

С ростом частного землевладения связано возникновение совершенно нового экономического явления — аренды частных земельных участков. Часть арендаторов, естественно, составляли люди, кормившиеся исключительно за счет обработки арендуемого участка. Но несравненно более значительной была группа богачей, посредством аренды расширявших свои земельные владения. В конце Старовавилонского периода аренда была единственным способом увеличить размер частных хозяйств, поскольку купля-продажа земли, все более ограничивавшаяся царями, стала почти невозможной^{57}. О том, насколько существенным было это явление, свидетельствует тот факт, что Липит-Иштар в своих законах (§ 7, 8) счел необходимым его упорядочить.

Совершенно очевидно, что богачи-арендаторы сами не обрабатывали землю. На них работали люди, не имевшие иных источников существования, либо рабы, которые благодаря этому приобретали некоторую экономическую независимость. Рост частной инициативы, таким образом, явился одной из причин появления в рамках частных хозяйств (в основном благодаря аренде) категории рабов, ведущих самостоятельное хозяйство.

Следует подчеркнуть, что в этот период роль рабов в частных хозяйствах существенно возросла. В хозяйстве, как правило, был хотя бы один раб; в некоторых их насчитывалось значительно больше (иногда до 20). Это значит, что рабовладение развивалось и рабский труд использовался в производстве все шире^[33]. Однако сравнительно большие группы рабов, занятых в одном хозяйстве, были редкостью, а если встречались, то главным образом в царских хозяйствах. Труд рабов давал результаты только при условии, если он должным образом стимулировался, т. е. если рабу предоставлялась возможность трудиться самостоятельно, иметь собственную семью, а также небольшой участок земли и несколько овец, доход от которых являлся как бы вознаграждением за труд.

Стоимость раба в Старовавилонский период колебалась незначительно, скорее всего в зависимости от спроса и предложения. Она определялась также возрастом, квалификацией и семейным положением раба. Из переписки купцов следует, что за одного раба платили от 10 до 20 сиклей. Эти цифры подтверждаются старовавилонскими сводами законов. В Законах Липит-Иштара цена раба определяется в 25 сиклей (§ 13), в Законах из Эшнуны (начало XVIII в. до н. э.) — 15 сиклей (§ 55, 57), по Законам Хаммурапи за раба платили 20 сиклей (§ 252)^{58}.

Помимо рабов в частных и дворцовых хозяйствах, особенно в горячую пору полевых работ, использовалась также наемная рабочая сила. Это были люди, которые могли распоряжаться собой и своим временем, например бедняки, не имевшие достаточно земли, чтобы прокормить себя и семью. В сезоны, не связанные с выпасом скота, нанимали полукочевников для стрижки овец. Среди наемных работников были и подневольные люди, которых посылала на работу семья. В каждом случае наниматель и наемный работник (один или группа людей) заключали договор. Дела о найме с давних времен регулировались законом, определявшим размеры вознаграждения, ущерба и т. п. Нанимали не только людей, но и рабочий скот, инвентарь^{59}.

Использование наемного труда со всей очевидностью показывает, как далеко старовавилонское общество ушло от общества Раннединастического периода. Если прежде взаимная помощь была естественным и обычным явлением, то в Старовавилонское время единственным средством восполнить нехватку рабочей силы стал наем людей за определенную плату. Дворец не мог рассчитывать на восполнение недостающих работников только путем общественных повинностей.

Если появление наемного труда внутри общины говорит об исчезновении одного из ее основных элементов — взаимной помощи, то применительно к дворцу это может свидетельствовать о смягчении внешних проявлений единовластия. Изменившиеся политические и экономические условия были причиной того, что царь на раннем этапе Старовавилонского периода не мог бесконтрольно распоряжаться своими подданными. Таким образом, представление о «всеобщем рабстве», якобы существовавшем в тот период, лишено оснований. Кроме того, выясняется, что одной из главных проблем ведения хозяйства была постоянная нехватка рабочей силы^[34]. Развитие общества привело к расширению товарно-денежных отношений. Основной мерой стоимости стало серебро. Это отражено как в старовавилонских юридических памятниках, так и в хозяйственно-торговой переписке и в многочисленных документах частного юридического характера — договорах о кредите, найме и т. п.

В большой группе документов последнего рода отражено еще одно существенное явление — пауперизация крестьян, свободных общинников, начавшаяся еще в III тысячелетии до н. э. Если крестьянин был в состоянии дотянуть до следующего урожая только при условии получения ссуды под огромные проценты, то он раньше или позже лишался своего участка земли. Получив ссуду в виде зерна, крестьянин должен был вернуть долг и проценты серебром. До нас дошло великое множество писем бедных крестьян, адресованных богачам или царю с просьбой о помощи. Описывая свою бедность, авторы писем этого времени часто употребляют слово «мушкенуту», которое в Нововавилонское время и в Персидском государстве означало нужду, нищету. Это проясняет состав социальной группы, известной под названием «мушкенум». В эту группу, которая во времена Хаммурапи находилась под опекой царя, несомненно входили также бедняки.

Долговая кабала была, по-видимому, одной из причин, по которой крестьяне снимались со своих мест и отправлялись искать новые источники существования подальше от своих кредиторов. Именно о таком должнике говорят законы, изданные правителем Эшнуны: «Место свое возненавидел и своего правителя и бежит» (§ 30). За счет крестьян этой категории в значительной степени пополнялась еще одна социальная группа — «хапиру», состоявшая из свободных, но лишенных средств к существованию людей, ушедших из общины в поисках заработков. Хапиру обычно странствовали большими группами (письмо из царского архива в Мари сообщает, например, о группе хапиру, насчитывавшей 2000 человек) и нередко занимались разбоем. Хапиру появились в начале II тысячелетия до н. э. сначала в Месопотамии, а затем и в других странах Ближнего Востока. Таким образом, задолженность крестьян явилась серьезной проблемой, тем более что из-за нее дополнительно возросла нехватка рабочей силы. Цари искали выход, периодически объявляя о ликвидации долгов, но это мало помогало делу.

Во времена, когда пропасть между бедностью и богатством особенно углубилась, стали возникать древнейшие произведения на тему о «безвинном страдальце», рассказывавшие о муках ни в чем не повинного человека, которого преследует судьба. Этот жанр получил развитие и в других странах Ближнего Востока, например в Угарите. Тогдашняя ситуация отразилась и в народных пословицах. У шумеров, например, существовала такая сентенция: «Если умер бедняк — не воскрешай его: когда у него был хлеб, у него не было соли; когда у него была соль, у него не было хлеба; когда у него была горчица, у него не было мяса; когда у него было мясо, у него не было горчицы»^{60}.

Из всего сказанного напрашивается вывод: при всей остроте социальных конфликтов XX и XIX столетия до н. э. были временем небывалой хозяйственной активности и духовного расцвета. Политическая ситуация в этот период мало влияла на положение дел. Вместе с тем это был период нескончаемых войн. Гегемония Иссина продержалась в Вавилонии около 100 лет. В то же самое время в государстве Ларсы царствовала совершенно независимая династия, основанная Напланумом. Самостоятельная династия правила также в Эшнуне.

Аналогичное положение наблюдалось в Ашшуре и в Мари. Оба эти города уже в первые годы царствования Ишби-Эрры освободились от гегемонии Иссина и развивались независимо от Юга.

Около 1894 г. до н. э. возникла самостоятельная династия и в Вавилоне. С этого времени город Вавилон, до тех пор никому не известный, хотя и существовавший уже много столетий, стал играть исключительно важную историческую роль.

Первый представитель новой династии Сумуабум разрушил город Казаллу; его преемник, Суму-ла-Эль снова воевал с Казаллу и с Кншем. Несколько позже на Юге расширилось влияние сильного государства Ларсы и власть очередного правителя Вавилона распространялась лишь в Северной Вавилонии. Когда правителем Ларсы стал Рим-Син I (1822–1763), это государство охватило своим влиянием и значительную часть Южной Вавилонии. Продолжал развиваться и независимый город-государство Урук, вышедший в 1860 г. до н. э. из-под власти Иссина.

Таким образом, до последней четверти XIX в. до н. э. в Вавилонии сохранялось некое равновесие политических сил. Положение изменилось со вступлением на трон уже упоминавшегося Рим-Сина I в Ларсе, Ипик-Адада I в Эшнуне, Яхдун-Лима из Мари и Шамши-Адада I из Ашшура в Центральной Месопотамии.

Северная Месопотамия в Старовавилонский период

Уже во времена Саргона Аккадского северная часть Месопотамии находилась под сильным влиянием совершенно новой этнической группы — хурритов, составлявших наряду с семитами, шумерами и эламитами четвертый этнический элемент, сыгравший существенную роль в истории Месопотамии. Происхождение хурритских племен до сих пор остается невыясненным, а их язык — наименее изученным среди прочих древневосточных языков. С текстом на хурритском языке исследователи впервые встретились в 1887 г. во время раскопок в Эль-Амарне. Обнаруженное тогда письмо митаннийского царя Тушратты к египетскому фараону Аменхотепу III (около 1380 г. до н. э.), состоявшее из 478 строк, пока является наиболее обширным из всех известных хурритских текстов, число которых, особенно благодаря находкам в Хаттусе (Богазкёй), существенно возросло. Большую ценность представляют некоторые двуязычные хурритско-хеттские тексты, поскольку хеттский язык сравнительно хорошо изучен. Некоторое количество текстов, главным образом ритуальных, найдено в различных районах Междуречья, в городах Ниппур, Вавилон, Мари. Хурритские тексты обнаружены также в Угарите.

Хурритский язык, принадлежавший к числу агглютинативных, близкородствен урартскому (на этом языке говорили горцы, обитавшие на Армянском нагорье). До VI в. до н. э. он был и языком письменности. Судя по данным языка, хурриты и урарты принадлежали к одной этнической группе^{61}. Хурритский язык изучен недостаточно, и прочитать хурритские тексты, на основе которых можно было бы представить себе отдельные этапы истории хурритов, мы пока не можем. Известно, что они жили на обширной территории. Найденные в Ниппуре тексты, относящиеся ко времени III династии Ура, свидетельствуют о том, что в Южной Месопотамии встречались хурритские имена и географические названия. Хурритская ономастика и топонимика существовала также в Северной Месопотамии, к востоку от Тигра и к западу от Евфрата, до Сирии и Палестины^{62}. Около 2200 г. до н. э. хурриты овладели клинописью, а художественное творчество у них возникло значительно раньше. Произведения искусства хурритов и реликты их языка просуществовали до IX и VIII вв. до н. э.

Таким образом, присутствие хурритов на Ближнем Востоке не было кратковременным, хотя мы знаем о них несравненно меньше, чем о других народах древности. То немногое, что нам известно, почерпнуто не из хурритских, а из шумеро-аккадских, хеттских и египетских источников, а также из угаритских табличек и книг Ветхого завета. Сведений, касающихся истории хурритов, там содержится мало, зато в изобилии представлена хурритская ономастика.

Особого внимания заслуживают таблички из Алалаха в Северной Сирии и из Нузы, хурритского города, расположенного к востоку от Тигра и входившего в состав государства Аррапха. Это главным образом документы частной юридической практики, написанные по-аккадски, но с широким употреблением хурритской лексики. Отсюда напрашивается вывод, что на этой территории в повседневной жизни пользовались хурритским языком. О том же говорит и преобладание хурритских имен. Вполне вероятно, что хурриты составляли немалую часть населения этих городов.

Не менее важны таблички, найденные в Телль-Шемшаре на Нижнем Забе, где в XVIII в. до н. э. находился хурритский город Шушарра, которым, очевидно, управлял один из наместников ашшурского царя Шамши-Адада I. Если документы из Алалаха и Нузи больше освещают экономику хурритов (особенно начала второй половины II тысячелетия до н. э.), то найденная в Шушарре переписка проясняет политическую ситуацию, сложившуюся в конце XVIII в. до н. э. в среде хурритов, живших к востоку от Месопотамии. К тому же времени относятся таблички из Чагер-Базара на реке Хабур, и прежде всего одна из богатейших коллекций клинописных табличек, составляющих царские архивы в Мари. Эти находки непременно приведут к неожиданным открытиям — ведь в итоге каждого археологического сезона появляются все новые таблички (к тому же из уже открытых табличек опубликована лишь небольшая часть).

Не следует, однако, забывать, что идентификация имен собственных, географических названий, имен богов и т. п. возможна лишь в той мере, в какой изучен данный язык с его лексикой, а также пантеон. Между тем наши знания о хурритском языке обнаруживают пробелы в обоих этих аспектах. Сама по себе ономастика не может являться непогрешимым источником. Хурриты во многих случаях пользовались семитскими именами, подобно тому как семиты нередко носили хурритские. Данные ономастики, правда, позволяют судить о расселении той или иной этнической группы, однако преувеличивать значение этих материалов не следует. И особая осторожность нужна в вопросе, связанном с Месопотамией, где ни одна этническая группа никогда не жила в изоляции от других и где двуязычие было явлением весьма распространенным.

Спор о границах расселения хурритов тесно связан с проблемой их этногенеза и датировкой начала их проникновения в изучаемые нами регионы. Современная наука не дает на эти вопросы четкого ответа. Вместе с тем все шире распространяется мнение, что первоначально хурриты жили в районах, прилегающих к озеру Ван, откуда они очень рано двинулись не только по направлению к Месопотамии, но и в горные районы к востоку от Тигра. Во всяком случае, в конце III тысячелетия до н. э. их присутствие зафиксировано как в долине Хабура, так и в Курдистане. Археологические исследования, особенно раскопки, дали материалы, в основном касающиеся той части хурритов, которая расселилась в долине реки Хабур; письменные же источники преимущественно сообщают о племенах, занявших в III тысячелетии до н. э. территории к востоку от Тигра. Ниневия, как это видно из ее названия (хурритское слово), также первоначально была населена хурритами.

В начале II тысячелетия до н. э. проникновение хурритов в Северную Месопотамию стало интенсивным. Террритории, являвшиеся объектом их экспансии, в это время были уже достаточно плотно заселены. Неорошаемое земледелие давало хорошие урожаи, а обширные заливные луга представляли собой прекрасные пастбища для скота. Вследствие этого на протяжении многих веков в этом районе, и преимущественно в долине Хабура и по среднему течению Евфрата, бок о бок жили пастухи и земледельцы, которые поддерживали оживленный обмен и, без сомнения, не мешали друг другу вести привычный для каждого образ жизни.

Положение изменилось на рубеже III и II тысячелетий, когда в Месопотамию стали прибывать новые народы. С одной стороны, это были семитские племена, — с другой — племена хурритов. Сложность обстановки, несомненно, способствовала ускорению социально-экономических процессов, которые вели к складыванию государственных организмов как у оседлого населения, так и у части пастушеских племен. Нередко случалось, что энергичные вожди пастушеских племен либо захватывали власть в уже существовавших городах, либо основывали свои собственные резиденции на новых территориях, где со временем складывались государства. Так возникли, например, древнейшие хурритские царства. Таблички из Алалаха и тексты из царского архива в Мари приводят имена хурритских правителей и названия двух царств — Уршу и Хашшу, находившихся, по-видимому, к северу от Каркемиша. Их более точная локализация пока не установлена.

В Мари и Ашшуре на Тигре власть захватили амореи. То же произошло в конце III тысячелетия до н. э. в Северной Сирии, куда вначале вторглись семитские племена, а позднее хурриты. Помимо этого здесь сложилось несколько государств амореев, одним из которых был Ямхад с царской резиденцией в Халебе. В период наивысшего расцвета, в XVIII в. до н. э., это государство простиралось от Евфрата до Средиземного моря, включая в себя многочисленные вассальные государства, такие, как Алалах и другие. Своим процветанием оно было обязано выгодному географическому положению — через его территорию проходили караваны, направлявшиеся из Месопотамии в Сирию и Палестину, караваны с медью с гор Тавра и предметами роскоши из района Эгейского моря. Кроме того, Ямхад контролировал сирийскую торговлю слоновой костью.

Наряду с Ямхадом развивались и другие государства амореев: Каркемиш на севере, Катна и федерация мелких государств страны Амурру на юге. На рубеже III и II тысячелетий до н. э. сформировалось государство в Библе, а немного позднее — в Угарите. Па сирийской территории, где прекрасные условия для развития земледелия сочетались с выгодным положением на пересечении торговых путей, важным фактором, способствовавшим образованию государственных организмов, была этническая пестрота. Существенное значение имело и обилие сырья — дерева, камня, металла.

Поскольку в изменившихся жизненных условиях у многих племен увеличилась потребность в этих материалах, традиционные покупатели (жители Южной Месопотамии) начали испытывать трудности. Сырье поднялось в цене, так как транспортировать его стало рискованно. Родо-племенная организация уже не отвечала новым задачам, среди которых главной было создание войска, сильной военной машины, способной защитить владения отдельных городов.

Благодаря царскому архиву из Мари мы располагаем самыми полными данными об этом периоде. Особенно важна обширная дипломатическая переписка, которую вели между собой почти все правители Сирии и Месопотамии с XIX до середины XVIII в. до н. э. Ценна и административная переписка, позволяющая судить о внутреннем положении этих государств (и прежде всего об отношениях с пастушескими племенами).

Наряду с ханаанеями, перешедшими к оседлости, существовали многочисленные родственные племенные группы, продолжавшие вести полукочевой образ жизни. Взаимоотношения царей Мари с этими племенами — тексты особенно часто называют ханаитов (Хана), сутиев (суту, су) и яминитов (ямини) — складывались по-разному, всегда оставаясь конфликтными.

Ни одно государство, особенно в начале своего существования, не могло чувствовать себя в безопасности, если в ближайшем соседстве от него пастухи овец и коз постоянно меняли места выпаса, захватывая при этом имущество жителей городов и селений. Естественно, что правители во II тысячелетии до н. э. старались всеми средствами помешать этому. Желая расположить в свою пользу пастушеские племена, они сокращали налоги если это не помогало, пытались сеять раздоры между родственными племенами и наконец пускали в ход оружие. Первые сведения об этом относятся ко времени Яхдун-Лима (конец XIX в. до н. э.), царя сильного, но недолго просуществовавшего государства Мари. Этот царь «победил семь царей, отцов ханаитов… покорил их, а их страну взял в свое владение». В основе могущества этого государства лежало, во-первых, подчинение части пастушеских племен, во-вторых, наличие развитого земледелия и, в третьих, прочные позиции в области международной торговли.

После того как жители Ханы расселились на царских землях по среднему течению Евфрата, правитель Мари стал именовать себя «царем страны Хана». Несмотря на то что еще не раз происходили мелкие инциденты (угон скота и т. п.), эти племена стали серьезной опорой царской власти. Гораздо больше хлопот государству Мари причиняло соседство яминитов, однако покоренные Ясмах-Ададом, сыном Шамши-Адада I из Ашшура и преемником Яхдун-Лима, они стали служить во вспомогательных войсках правителей Мари, но часто отказывались подчиняться местным властям. Бесчисленные жалобы наместников говорят о том, что яминиты то и дело совершали побеги за Евфрат, в горы Бишри, отказываясь от участия в общественных работах. Сопротивление яминитов не было сломлено и в правление Зимри-Лима (1781–1759), во времена наивысшего расцвета государства Мари. Позднее, когда это государство связало себя договорами с соседями, яминиты превратились в серьезную угрозу. Хорошо организованная разведка докладывала царю о кознях против него. Объединяясь с оседлыми племенами, жившими по соседству с Мари, яминиты и их союзники не имели в виду сиюминутные цели, а решали определенные политические задачи. Речь шла, по-видимому, об изменении политического статуса на территории, прилегавшей к устью реки Балих, находившейся под властью Мари.

Даже при беглом взгляде на некоторые стороны жизни племен, обитавших к северу от Вавилонии в первой половине II тысячелетия до н. э., становится ясно, насколько нестабильным было тогдашнее политическое положение, напоминающее то, которое сложилось в Южной Месопотамии после падения III династии Ура. Однако политическая нестабильность как на юге, так и на севере не отразилась на внутреннем положении обществ. Переписка, хранящаяся в царских архивах, свидетельствует о том, что административное деление, компетенция чиновников, руководство войском и общественными работами оставались неизменными.Существующую систему не перестраивали ни Шамши-Адад I из Ашшура, ни Зимри-Лим. Ничего не менялось и в области имущественных отношений. Часть земель (как и в Вавилонии) принадлежала дворцу, из этого фонда выделялись участки для членов пастушеских племен, которые они получали как вознаграждение за военную службу. Другая часть земель находилась в руках землевладельцев, объединенных в общины. Присутствие в них «старейшин» говорит о том, что это были гражданские общины.

Все сказанное подтверждается документами дворцового архива из Алалаха (VII). Из этих документов следует, что население объединялось в общины, являвшиеся хозяйственными и общественными единицами. Внутри общины не было ни «дома» (хозяйства), ни полей царя, которые составляли особый вид собственности, остававшейся за пределами общины. Старовавилонские источники указывают на существование в это время других явлений, например на возникновение в XVIII–XVII вв. до н. э. в Алалахе наемного труда, появление кредита.

История отдельных государств Сирии и Северной, Месопотамии первой половины II тысячелетия до н. э. еще не написана, но то, что мы знаем о них, указывает как на одинаковое направление в развитии этих государств, так и на их тесную связь и взаимозависимость. Важнейший караванный путь, проходивший по этой территории и соединявший Месопотамию с берегом Средиземного моря, объединял все государства данного региона в единую экономическую систему. В качестве проявления этого можно назвать частый обмен дарами между суверенными правителями; одновременно это была и своеобразная форма торговли. Взаимная зависимость поддерживалась присутствием пастушеских племен; правители цивилизованных государств стремились подчинить их своей власти, создавая воинские подразделения из представителей этих племен. Желая обеспечить лояльность соседей, правители того времени не пренебрегали и дипломатической деятельностью. Правда, политическая обстановка часто делала союзников врагами. Однако в политике суверенных правителей отряды, сформированные из представителей неоседлых племен, играли важную роль не только в политической борьбе, но и в войнах с прочими пастушескими племенами.

Чрезвычайно характерен в этом смысле пример города-государства Ашшура. Расположенный по среднему течению Тигра, Ашшур вновь обрел самостоятельность после падения государства III династии Ура. Власть в городе сразу захватили вожди одного из аморейских племен, которое, по всей вероятности, перешло к оседлому образу жизни. В более позднем «Ассирийском царском списке», составленном во времена Шамши-Адада I (около 1813–1781), память об этих событиях сохранилась в виде лаконичной записи. Согласно этому списку, до Шамши-Адада I правило «17 царей, которые жили в шатрах». Иначе говоря, Шамши-Адад I принял наследство после вождей кланов или племен, которые еще не знали дворцов^[35].

Известно, что Шамши-Адад I с этими вождями имел мало общего. Он происходил из аморейского племени, жившего в Терке, одной из провинций государства Мари. Во времена Ягид-Лима марийского (XIX в. до н. э.), заключившего союз с правителем Терки Илах-Хабкабу, произошел вооруженный конфликт, закончившийся поражением Илах-Хабкабу и включением его царства в состав государства Мари. Илах-Хабкабу с семьей бежал в Вавилон, где в одной из школ старательно учился его сын Шамши-Адад, позднее ставший царем. Не слишком далекие традиции полукочевой жизни и близкое знакомство со старой шумеро-аккадской культурой явились важными элементами в идеологическом обосновании завоеваний Шамши-Адада I, провозгласившего, что Ану и Эллиль (по представлениям вавилонян — покровители царской власти) возвели его на трон Ашшура. Свою новую резиденцию, построенную им в Северной Месопотамии, Шамши-Адад назвал Шубат-Эллиль (Дом Эллиля). Две резиденции, в которых царь пребывал поочередно, — Ашшур на Тигре и Шубат-Эллиль вблизи территории расселения пастушеских племен, — очевидно, должны были напоминать о традиции полукочевого образа жизни.

В переписке, обнаруженной в архивах Мари и Шушарры, Шамши-Адад I предстает как необычайно талантливый правитель и опытный дипломат. Вначале правитель небольшой территории, непосредственно прилегавшей к городу Ашшуру, он подчинил своей власти всю Северную Месопотамию и восточные районы, вплоть до гор Загроса.

Момент для захвата власти был выбран Шамши-Ададом весьма удачно. Воспользовавшись смертью Нарам-Сина из Эшнуны, правившего тогда в Ашшуре, он сверг Эришума II, последнего представителя местной династии. Одновременно Шамши-Адад назначил своего старшего сына Ишме-Дагана управляющим городом Экаллатум, обеспечив себе таким образом контроль над устьем Верхнего Заба. Через несколько лет, в 1810 г. до н. э., использовав (или спровоцировав) убийство Яхдун-Лима, он передал трон в Мари своему младшему сыну Ясмах-Ададу. Убийство Яхдун-Лима, бегство его сына Зимри-Лима в Ямхад и подробности вступления на престол Ясмах-Адада — вопросы, которые пока вызывают бесчисленные споры. Несомненно одно: государство Мари в течение 17 лет являлось составной частью государства Шамши-Адада I.

Военная деятельность этого правителя стала основным мотивом староассирийского изобразительного искусства, сохранившего героический стиль, характерный для искусства времени династии Аккада. Любопытно, что этот стиль, процветавший во все периоды истории Ассирии, не был присущ вавилонскому искусству.

В отличие от изобразительного искусства староассирийские письменные памятники подчеркивают другую сторону деятельности царя: заботу о гармоническом развитии государства и его управления. Переписка Шамши-Адада с двумя сыновьями является источником самых разнообразных сведений. Из нее следует, что царь вникал во все дела, связанные с функционированием государственного аппарата. Уделяя большое внимание транспортировке сырья и развитию сельского хозяйства, царь не менее важными считал проблемы расселения пастушеских племен и установления с ними регулярных отношений.

В одном из писем Ясмах-Ададу Шамши-Адад поручает сыну принять на службу плотников, имевших опыт строительства лодок, в другом требует, чтобы Ясмах-Адад прислал из Мари группу земледельцев, умевших пользоваться сохой, чтобы они обучили этому делу крестьян в Шубат-Эллиле, где соха появилась недавно. Шамши-Адад внимательно изучал все вопросы, касавшиеся управления страной; он не только назначал чиновников, но и регулярно контролировал их деятельность. Письма к Ясмах-Ададу вообще содержат много интересных сведений. По-видимому, он был не слишком способным администратором, но с чрезвычайным уважением относился к отцу и старшему брату, письма которых свидетельствуют о некотором пренебрежении к младшему отпрыску семьи. Обстановка же в районе, управляемом Ясмах-Ададом, была чрезвычайно сложной, и руководство им требовало большого искусства, таланта и политического чутья. Многое в переписке говорит о существовании в самом городе оппозиции. Ясмах-Адад неоднократно жаловался, что в своей работе он может опереться лишь на своих помощников — ассирийцев. Неспокойно было и на прилегавших территориях. По обоим берегам Евфрата разбойничали различные пастушеские племена, грабившие оседлое население. В донесениях сообщалось, что особенно ощутимый урон наносили сутии. Карательные экспедиции из Мари посылались часто, но реальной пользы не приносили — сутии были необычайно подвижны.

Положение Ясмах-Адада осложнялось близким соседством на западе могущественного государства Ямхад, правители которого осторожно наблюдали за ростом влияния ассирийцев на Евфрате. С ними Ясмах-Ададу, разумеется, не удалось завязать дружеских отношений. В Ямхаде, находился Зимри-Лим, нашедший убежище в царском дворце. Когда после смерти Шамши-Адада I он вернул себе трон Мари, Ямхад — наряду с Вавилоном и Эшнуной — стал его главным союзником.

Политическая обстановка в Северной Месопотамии и Сирии в XIX и XVIII вв. до н. э. определялась соперничеством трех государств: Ямхада, Мари и Ашшура. Аналогичное положение создалось и в Южной Месопотамии, где в первой половине XVIII в. до н. э. развивались три одинаково сильных государственных организма: Ларса, Вавилон и Эшнуна, долго и с переменным успехом боровшиеся за гегемонию.

Анатолия в начале II тысячелетия до н. э.

В то самое время, когда в северных районах Месопотамии и Сирии расселялись амореи и хурриты, в Малую Азию проникали хеттские племена. Данных, которые позволили бы судить о том, когда они впервые появились в этом районе и откуда пришли, мы не имеем. Судя по реликтам языка, их путь мог проходить через Кавказ. Не менее правдоподобно предположение, что они шли с запада через Геллеспонт^{63}.

Язык хеттов, который мы называем несийским (от анатолийского города Неса), как и многие другие языки Анатолии, принадлежал к индоевропейской языковой семье. Хетты захватили районы, населенные племенами, принадлежавшими к нескольким этническим группам и говорившими на различных языках. В III тысячелетии до н. э. эти племена еще не имели своей письменности, и от них не осталось бы и следа, если бы элементы их культуры не были восприняты хеттами, о чем можно судить по хеттской литературе.

Население Восточной Анатолии до хеттского завоевания говорило на хаттском («протохеттском») языке. В начале III тысячелетия до н. э. здесь, по-видимому, возникли первые городские центры, появление которых было обусловлено выгодным географическим положением и обилием сырья. Язык этого народа на протяжении II тысячелетия до н. э. постепенно отмирал, но имена первых правителей и некоторые титулы дворцовых чиновников были протохеттскими. В хеттском пантеоне существенно преобладали древнейшие божества народа Хатти. К их числу принадлежала, например, богиня Вурусему^{64}. Протохеттский язык сохранился в хеттских религиозных обрядах; попытки идентифицировать его пока не дали удовлетворительных результатов, поскольку этот язык не обнаруживает родства ни с одним из ближневосточных языков^[36].

Население Юго-Западной Анатолии говорило на нескольких диалектах лувийского языка, принадлежавшего так же, как и хеттский, к индоевропейской языковой семье. Существовало так называемое лувийское пиктографическое письмо, остатки которого до нас дошли с начала II тысячелетия до н. э. Пришельцы восприняли эту форму письменности, хотя она и не получила тогда широкого распространения. Ее расцвет приходится на время после падения хеттской гегемонии в так называемых позднехеттских государствах Юго-Восточной Анатолии и Сирии.

Сохранилось некоторое количество письменных памятников на палайском языке, распространенном в Северной Анатолии и родственном хеттскому и лувийскому языкам. Это говорит о некотором родстве между местным населением и пришлым. Что же касается уровня культуры, то он не был одинаков — аборигены превосходили пришельцев в хозяйственном, социальном и культурном отношениях. Поэтому связывать возникновение первых государств в Анатолии с деятельностью хеттов не следует. Хетты заняли ведущее положение в политике лишь во времена Лабарнаса (начало XVII в. до н. э.).

Памятники хеттской цивилизации были обнаружены благодаря счастливой случайности на территории царской резиденции в Хаттусе, в 150 км к востоку от Анкары. О размерах города свидетельствуют хорошо сохранившиеся городские стены с башнями и пятью воротами. В 1906 г. на территории крепости был найден первый архив, а в 1911 г. еще несколько. Впоследствии почти каждый археологический сезон приносил новые тексты, которых сейчас насчитывается более 20 тысяч. Все они записаны клинописью, которая к моменту обнаружения первых хеттских архивов была уже расшифрована. Наибольшую трудность представила идентификация языка. Это вскоре удалось Б. Грозному, прекрасно знавшему персидский и древнеиндийские языки. Результаты своего труда, положившего начало хеттологии как самостоятельной науки, ученый опубликовал в 1917 г. Дальнейшему бурному развитию хеттологии способствовала прежде всего идентификация палайского и лувийского языков, а также наличие в хеттских архивах большого числа двуязычных текстов. Сравнительно хорошо изучены грамматика и лексика (Ф. Зоммер, Г. Эелольф, И. Фридрих, Э. Ларош, Г. Оттен, Г. Кронассер, Э. Бенвенист, А. Камменхубер, Т. Гамкрелидзе, В. Иванов).

Гораздо большие трудности связаны по сей день с расшифровкой лувийских пиктограмм, так называемых хеттских иероглифов. Число имеющихся в нашем распоряжении памятников хеттского иероглифического письма невелико, но благодаря иероглифо-клинописным билингвам, таким, как печать царя Мурсилиса II, стало возможно прочтение некоторых рисуночных знаков. Установлено, кстати, что все имена правителей, идентификация которых послужила основой для расшифровки египетских иероглифов и аккадской клинописи, в лувийских пиктографических памятниках записаны только при помощи идеограмм.

Среди множества интереснейших открытий в Богазкёе особого внимания заслуживает небольшой архив, обнаруженный в 1956 г. в нижней части города и содержащий староассирийские тексты, уже известные по находкам Б. Грозного, раскопавшего в 1925 г. неподалеку от Кюль-тепе (Каниш, Неса) богатый архив. На основании того факта, что эти тексты составлены на староассирийском языке, возникла гипотеза, ставшая затем общим мнением, что в начале II тысячелетия до н. э. Каниш являлся ассирийской торговой колонией и что власть царей из Ашшура распространялась и на Анатолию. По этой же причине переход к исторической эпохе в этом регионе связывали с ассирийской колонизацией. Считалось также, что к хеттам клинопись пришла через ассирийцев^{65}.

Однако новейшие исследования, особенно находки в Хаттусе, внесли в этот вопрос существенные коррективы. Оказалось, что торговое поселение (карум) было тесно связано с тем городом, рядом с которым оно возникло. Находясь за пределами города, карум тем не менее подчинялся местной администрации и царю, чья резиденция была в городе.

Какова же была структура городских общин типа Капища? Их возглавляли князь (или княгиня) и «великие», в числе которых документы называют «начальника литейщиков бронзы», «начальника ткачей» и других «начальников» важнейших ремесел, развивавшихся внутри городской общины, а может быть, и во дворце. Не исключено, что некоторые ремесленные мастерские размещались за пределами города, на территории карума.

Хозяйственная жизнь карума, несомненно, имела своих «великих» — начальников складов, рынка, караванов, переводчиков — т. е. людей, руководивших торговой деятельностью. Однако эти люди, возможно, не были жителями карума. Маловероятно, чтобы кто-нибудь из купцов-чужеземцев мог участвовать в самоуправлении гражданской общины, каковой являлся город Каниш.

Контакты карума с городом исчерпывались выплатой пошлины, предоставлением дворцу первенства в закупке ввозившихся товаров и улаживанием возникавших при этом конфликтов. В качестве посредника во всех этих делах выступала местная купеческая организация, называвшаяся, как и поселок, карум (пристань) и представлявшая собой орган самоуправления жителей торгового поселка.

Археологические исследования показали, что города Анатолии начали развиваться задолго до того, как поблизости от них стали появляться торговые колонии. Вполне вероятно, что основать карум можно было только с разрешения местного правителя, который за это получал часть доходов от торговли. Зато в случае нужды он помогал купцам силой оружия.

Поразительные результаты дало изучение ономастики. Оказалось, что население карума Каниша было чрезвычайно разнородно. В северной части жили в основном ассирийцы и амореи, т. е. пришельцы из северных районов Месопотамии и Сирии. Южную часть населяли анатолийцы. Хеттские имена здесь существенно преобладали над лувийскими (в соотношении 133:30). Интересно сопоставить также характер построек. Если в северной части карума строились небольшие дома, то в южной возводились большие, иногда двухэтажные здания. Северная часть развивалась под сильным влиянием купцов из Ашшура, хотя ассирийцы не составляли там большинства.

Все жители карума Каниша, как и местные правители, писали на староассирийском диалекте аккадского языка. Ассирийские купцы в XX в. до н. э. на территории Анатолии были, по-видимому, единственной демографической группой, имевшей собственную письменность. Письменность была необходима для ведения сложнейших торговых операций, осуществлявшихся в торговых поселениях. О разнообразии этих операций свидетельствуют всевозможные документы — долговые расписки, пометки о выплате долга, замысловатые договоры о кредите, заключавшиеся между группами купцов. и т. п. Благодаря судебным протоколам мы можем представить, каковы были отношения между карумом и дворцом.

Исходя из всего сказанного, можно полагать, что карумы возникли как торговые поселения и что их деятельность была выгодна не только купцам, но и правителям городов.

В настоящее время известны названия десяти торговых колоний типа карума Каниша, но кроме него идентифицировать удалось только два. Это Амкува (Алишар-Хююк) и Хаттуса. В общей сложности в торговле участвовало около 120 городов и поселений Анатолии. В текстах часто упоминаются различные пастушеские племена: возможно, благодаря им некоторые торговые поселения, особенно в северных районах, становились относительно независимыми от местных правителей, хотя и платили дань купеческому городу Канишу. Каниш был главным транзитным пунктом в торговле медью. Здесь формировались большие караваны^[37], а на складах в ожидании отправки хранились товары. Существовавшее мнение о гегемонии Ашшура на анатолийской территории полностью опровергается, ибо ввозной пошлиной в Канише облагалось только олово, один из. основных предметов торговли ашшурских купцов^{66}.

Установив торговую монополию, карум Каниша подчинил себе таким образом остальные торговые центры, Так же поступил Аниттас из Куссары. В годы, предшествовавшие захвату власти Аниттасом, в Анатолии существовало несколько городов, общественное устройство которых позволяет квалифицировать их как древнейшие политические образования типа городов-государств. Отношения между ними были не всегда дружественными, что, вероятно, и дало возможность Питханасу (конец XIX в. до н. э.), а позднее Аниттасу объединить под своей властью часть Анатолии. Хеттский документ, который дошел до нас в позднейшей копии XIV в. до н. э., сообщает, что несколько городов, в том числе Неса и Хаттуса, были захвачены и разрушены. Хотя завоеватель под угрозой проклятия запретил отстраивать Хаттусу, город в начале XVII в. до н. э. был не только восстановлен, но и превращен в царскую резиденцию. Возможно, Питханас и более поздний царь Лабарнас принадлежали к двум различным этническим; группам. Это, правда, пока не подтверждено материалами источников, но данные археологии представляются бесспорными. Археологические исследования показали, что все идентифицированные торговые пункты были разрушены, а староассирийский язык вышел из употребления. Судить о причинах этого мы не можем из-за отсутствия памятников письменности. Чужеземное нашествие, по-видимому, следует исключить, поскольку до сих пор не обнаружено следов внезапного исчезновения местных культур. Таким образом, период, предшествовавший возникновению старохеттской монархии, пока еще ждет своего изучения.

Создатель Старохеттского государства Хаттусилис I (около 1650 г. до н. э.) является первым правителем, деятельность которого получила отражение в разных хеттских текстах. Прежде всего следует упомянуть о двуязычной аккадско-хеттской надписи, которая сообщает о военных походах этого царя. В ней говорится, что Хаттусилис с переменным успехом совершал набеги на юго-восточные районы, перешел горы Тавра и ненадолго захватил царскую резиденцию Алалах.

Очевидно, в этот период произошло первое столкновение хеттов с хурритами. Во-первых, Алалах был сильно хурритизирован, а во-вторых, текст сообщает об осаде войском Хаттусилиса хурритского государства Уршу, поддержанного войском Ямхада. Попытки части анатолийских правителей, воспользовавшись неблагоприятным внешнеполитическим положением Хаттусилиса, освободиться от его гегемонии не увенчались успехом.

В надписях Хаттусилиса впервые появляется такая форма исторического повествования, когда в центре внимания находится личность царя и его деятельность. Царь относится к богам с должным почтением и жертвует нм часть военной добычи, но победу над врагом он одерживает самостоятельно, силой своего оружия, без помощи и поддержки богов. Подобное отношение к богам было чуждо шумерским, аккадским и аморейским правителям, не встречается оно и в надписях египетских и ассирийских царей.

Таким образом, если мы захотим найти в каком-либо из государств древнего Востока зачатки «историографии», нам следует обратиться к Анналам хеттских царей. Правители периода Новохеттского царства нередко именовали себя «любимцами» бога, подчеркивая, что боги вручили им власть, однако мы напрасно бы искали в надписях этого периода упоминания о воле бога, определившей деятельность царя.

Анналы хеттских царей имеют для нас тем большую ценность, что в них отсутствует элемент иррационального. Этим они выгодно отличаются от надписей других ближневосточных правителей. Хеттские тексты часто сообщают о заговорах и дворцовых переворотах, о военных поражениях и прочих событиях, которые, как правило, не отражались в официальных документах других народов. При этом в них всегда реально оцениваются причины неудач. Так, например, текст, повествующий о длительной осаде Уршу, определенно указывает на упущения хеттских военачальников.

Таким образом, надписи хеттских царей отражают иной образ мыслей, чем надписи других правителей древнего Востока. Хотя этот вопрос пока никем специально не изучался, можно предположить, что определяющими факторами здесь были географические условия и особенности Хеттского государства.

Можно, конечно, сказать, что Египетское царство тоже возникло в результате завоевания. Но эта аналогия ничего не прояснит, поскольку природные условия были совершенно различны, а кроме того, неодинаков был уровень социального развития обоих народов. Это нашло свое отражение в религиозных представлениях и, главное, в отношении людей к созданным ими богам.

Природные богатства, особенно металлы (медь, серебро, свинец, золото), и благоприятные почвенно-климатические условия Анатолии способствовали возникновению верований, в которых страх перед богами играл меньшую роль. Рациональный характер религиозных представлений жителей Анатолии ярко выступает, например, в молитвах о дожде, обращенных к богу бури. В старохеттском пантеоне этот бог и богиня солнца Вурусему составляли главную пару божеств, восходивших, между прочим, к хаттским религиозным представлениям. В молитвах к богу напоминалось, что послать на землю дождь в его же собственных интересах, поскольку в случае засухи люди не смогут выпекать, для него жертвенных хлебов.

Большое значение в формировании подобного отношения людей к богам имел тот факт, что жители Анатолии обращались к ним непосредственно. Ритуальные обряды совершались чаще всего на открытом воздухе — у подножия скал, в рощах и тому подобных местах. Иногда возносили молитвы к статуе божества, которая, по-видимому, стояла под открытым небом. Это были очень древние обычаи, вышедшие еще из дохеттских времен, но сохранившиеся во многом даже в период Новохеттского царства. Общий характер культа определил и индивидуальные молитвы, выражавшие мысль молившегося. С одной такой молитвой мы уже познакомились. Взывая к милосердию бога, человек обещал взамен принести подарок. Прославляя в молитвах богов, хетты никогда не упускали случая подчеркнуть свои заслуги. Им было чуждо сознание своей ничтожности. Они ждали от богов справедливой оценки своих заслуг и соответствующего этому воздаяния.

Однако в середине II тысячелетия до н. э. произошли серьезные перемены, обусловленные, с одной стороны, близкими контактами с хурритами, а с другой — влиянием месопотамских верований, которые проникали к хеттам через посредство хурритов либо в результате непосредственных хетто-вавилонских контактов. В это время получили распространение всевозможные гадания, магические действия и т. п.; обряды усложнились, а их отправление стало поручаться специальному культовому персоналу. Доступ к статуе бога превратился в привилегию чрезвычайно узкого круга лиц.

Как и другие ближневосточные правители, хеттские цари были носителями тройной власти: административной, военной и религиозной. Уже древнейшие письменные памятники говорят о том, что царь заботился о культе. Аниттас и Хаттусилис I щедро одаривали богов и строили для них святилища. К этому времени относятся сообщения о «священных городах» — Аринне, Ципланде и других, следы которых пока не найдены.

Широко распространено мнение, будто власть в Хетт-ском государстве носила теократический характер. Однако доступный нам материал не позволяет принять эту точку зрения. Источники, наоборот, свидетельствуют о зависимости храма от царя. Хеттские храмы не были хозяйственными единицами, как месопотамские или египетские. Мы чаще всего узнаем о спорадических или регулярных дарах в виде скота, продуктов земледелия, ценностей или людей, о периодической передаче храмам части натурального налога, поступавшего во дворец. Этим можно объяснить тот факт, что при храмах имелись хранилища и сокровищницы, а также некоторое количество работников, занимавшихся, например, выпасом или убоем скота. Обо всем этом сообщает упомянутая выше билингва Хаттусилиса I, а также более поздние документы. Данных о наличии у храмов в этот период земельной собственности или о какой-либо производственной деятельности в них мы не имеем. Этим, видимо, объясняется и то, что до сих пор не найдено ни одного храмового архива^[38].

Подводя итоги, можно сказать, что положение храмов определялось своеобразным отношением хеттов к богам. Они были послушны богам, почитали их, но при этом старались оказывать на них воздействие. Обычай обожествления здравствующего правителя был им еще чужд. Очевидно, рационализм древнехеттских верований не согласовывался с представлением о боге-царе. Лишь в период Нового царства начинается посмертное обожествление царей.

В каких отношениях с богами находились раннехеттские цари-узурпаторы? Ведь большинство их богов принадлежало к пантеонам побежденных народов. Месопотамские правители в таких случаях обычно прибегали к помощи бога, утверждая, что действовали по его повелению. Что же касается ранне- и старохеттских царей, то факты установления ими гегемонии они объясняли исключительно реальным военным перевесом. После первых побед и завоевания новых территорий Аниттас принял титул «великого царя». Его примеру последовали Хаттусилис I и другие старохеттские правители. Для сравнения напомним, что в Египте первыми носителями этого титула были Аменхотеп III и Аменхотеп IV (Эхнатон) на рубеже XV и XIV вв. до н. э., а в Месопотамии Ашшурубаллит I (середина XIV в. до н. э.).

Но именно в Хеттском государстве «величие» царя в тот период представляется сомнительным. Его власть в значительной степени ограничивал панкус — совет старейшин, который, очевидно, восходит к старинному собранию, объединявшему всех мужчин, способных носить оружие. Со временем совет старейшин все более откровенно превращался в совет богатых людей. Его значение определялось тем, что он утверждал престолонаследника, назначенного правящим царем. С течением времени роль совета постепенно сужалась, по крайней мере так было в центральной части Хеттского государства. Этот процесс занял несколько столетий, на протяжении которых складывался царский административный аппарат; к нему переходили функции, первоначально принадлежавшие панкусу. В середине II тысячелетия до н. э. роль панкуса свелась к малосущественным культовым судебным функциям. Лишь в пограничных районах административная власть по-прежнему находилась в руках советов старейшин общин. Но и здесь они подчинялись приказам царя.

Таким образом, царская титулатура в момент ее возникновения не отражала фактического положения дел. Вместе с тем она носила вполне светский характер, в ней не было, например, такого эпитета, как «любимец богов», появившегося лишь в период Новохеттского царства. По-видимому, это не было случайностью.

Хеттское царство сложилось в результате завоевания множества племен с различными культурными традициями. Уровень социально-экономического развития побежденных решительно превосходил уровень развития хеттов. На какую бы точку зрения мы ни встали — будем ли считать, что создателями первых государств в Анатолии были хетты или что Аниттас и его род принадлежали народу Хатти, — и в том и в другом случае при выборе верховного божества (бога-покровителя царской власти) должны были возникнуть непреодолимые трудности. И еще один момент: изучение более поздних этапов развития хеттской религии приводит к мысли, что названные племена отводили богам лишь служебную роль, поэтому принятие нейтральной, хотя и несколько претенциозной, царской титулатуры, являлось вполне удовлетворительным решением, имевшим важное политическое значение.

До нас дошел свод «Хеттских законов» в копии XIII в. до н. э., который позволяет судить не только о характере государственной власти, но и о хеттском обществе первой половины II тысячелетия до н. э. Практически это единственный источник, дающий представление об имущественных отношениях того периода, тем более что до настоящего времени не удалось обнаружить документов частной юридической практики. «Хеттские законы» большое внимание уделяли условиям заключения сделок. Однако контракты, записывавшиеся, по всей вероятности, на недолговечном материале, например на деревянных табличках, не сохранились. Это предположение подтверждается частым упоминанием о «писце деревянных табличек».

Согласно «Хеттским законам», существовало два вида земельной собственности — сельской общины и царская. В связи с этим часто цитируется фрагмент текста времени Хаттусилиса III, в котором говорится: «Страна принадлежит Богу бури. Небо и земля, а также люди принадлежат Богу бури. Он сделал Лабарнаса, царя, своим наместником и дал ему всю страну хеттов». Этот текст обычно приводят для подтверждения идеи о теократическом характере царской власти; к тому же он, как полагают, свидетельствует о верховных имущественных правах царя. Не следует, однако, забывать, что это лишь литературный документ, возникший на фоне абсолютистской власти царей Новохеттского царства, и что на его основе не могут быть объяснены отношения, существовавшие за триста лет до его создания.

В Старохеттском царстве сельская община состояла из свободных земледельцев. Основной социально-экономической единицей была семейная община, владевшая определенным земельным участком, передававшимся по наследству. Семейная община платила соответствующие размеру этого участка подати и несла обязательную воинскую повинность. Все это четко изложено в «Хеттских законах». Кроме того, в них указано, что вне общин находились служебные наделы царских чиновников. Существовали также хозяйства царя и членов его семьи, в которых — как можно прочесть в письме хеттского царя правителю Угарита — трудились «рабы рабов царя». Подлинных рабов, т. е. пленных и должников, среди них, очевидно, было немного; большинство составляли выходцы из общин.

Если «Хеттские законы» позволяют реконструировать структуру старохеттского общества, то «Указ» Телепинуса дает возможность проследить отдельные этапы роста могущества государства: Мурсилис I (около 1600 г. до н. э.), преемник Хаттусилиса I, завоевал столицу Ямхада Халеб, а затем разрушил Вавилон (1595 г. до н. э.).

Указ содержит также богатый материал, указывающий на чрезвычайно сложную обстановку в правящей верхушке. Члены царской семьи и прочие сановники каждый раз пользовались отсутствием царя, чтобы захватить власть. Создается впечатление, что это обстоятельство, а также рост могущества государства Митанни не дали возможности царю воспользоваться плодами своих военных побед. В результате старохеттские цари на протяжении полутораста лет оставались в стороне от значительных международных событий.

Расцвет и падение государства Хаммурапи

Если учесть необычайную сложность политико-этнической обстановки в Месопотамии начала II тысячелетия до н. э., то покажется поразительным огромный скачок, который проделало Вавилонское царство после того, как в 1792 г. до н. э. к власти пришел Хаммурапи. Это государство включало немногим больше десятка городов (Сиппар, Киш, Дильбат, Казаллу и др.), расположившихся в радиусе около 80 км вокруг царской резиденции — Вавилона. Таким образом, территория, на которую распространялась власть молодого царя, была невелика. Значительно более могущественным в этом регионе было государство Ларса, где с 1822 г. до н. э. царствовал Рим-Син; Северная Месопотамия в это время находилась под властью искушенного политика Шамши-Адада I. Едва ли Хаммурапи в первые годы своего царствования мог проводить самостоятельную политику.

Часть переписки из Мари свидетельствует о тесных связях между Хаммурапи и Шамши-Ададом. Из нее мы, например, узнаем про обещание выдавать вавилонских беженцев, оказавшихся на территории Мари; Хаммурапи, в свою очередь, гарантировал безопасность ассирийскому каравану. И если в датировочных формулах Хаммурапи, созданных с 12-го по 29-й год его царствования, мы читаем о его победах над Уруком и Рапикумом, то речь идет скорее всего о мероприятиях, санкционированных Шамши-Ададом, либо о тех, что осуществлялись после предварительной с ним договоренности и при его поддержке. Урук и Иссин находились под властью Рим-Сина из Ларсы, Мальгум и Рапикум — в сфере влияния Эшнуны. А поскольку Ларса и Эшнуна в то время достигли вершины своего могущества, кажется невероятным, чтобы Хаммурапи отважился вступить с ними в борьбу, не заручившись поддержкой и помощью Ашшура.

События, последовавшие после смерти Шамши-Ада-да I, в значительной степени это подтверждают. Лишившись сильного союзника, Хаммурапи на протяжении последующих 18 лет своего царствования лавировал между тремя великими правителями того времени: Рим-Сином, Ибаль-пи-Элем из Эшнуны и Зимри-Лимом из Мари, который пользовался поддержкой могущественного Ярим-Лима II из Ямхада.

Датировочные формулы Хаммурапи сообщают только о мероприятиях внутри страны — о строительстве городских стен и каналов, о создании и восстановлении статуй вавилонских богов, о сооружении статуи «царя справедливости» и т. п. Эти сообщения не случайны. Они, по всей вероятности, точно отражают политическую обстановку тех лет. Хаммурапи тогда не только не одержал ни одной серьезной военной победы, но и скорее всего понес кое-какие потери. Однако в последующие годы города Мальгум и Рапикум вновь упоминаются в числе его завоеваний.

Все это, по-видимому, свидетельствует о том, что в тот период отдельные государства вообще не имели возможности вести самостоятельную завоевательную политику. Сложная система тайных или открытых политических соглашений, взаимные обещания военной помощи, разветвленная шпионская сеть — таковы характерные признаки двадцатилетия, наступившего после смерти Шамши-Адада I, когда Зимри-Лим, вернув себе трон в Мари, приобрел некоторое превосходство. Однако было бы преувеличением утверждать, будто Мари в тот период было могущественной державой. В те времена мощь любого из государств зависела от того, какими союзниками ему удалось заручиться и насколько прочными окажутся эти союзы. Все решала не столько военная сила государств-сателлитов или племен-союзников, сколько постоянно изменяющаяся политическая обстановка Месопотамии.

Государство Мари в то время находилось в надежном союзе с Ямхадом, и в этом заключалась его сила, что хорошо понимал автор известного и широко цитируемого в различных трудах письма к Зимри-Лиму. В нем говорилось: «Нет царя, который бы сам по себе был сильнейшим. Десять или пятнадцать царей идут за Хаммурапи, мужем из Вавилона. Столько же идет за Рим-Сином, мужем из Ларсы, столько же — за Ибаль-пи-Элем из Эшнуны, столько же — за Аму-пи-Элем из Катны, и двадцать идет за Ямри-Лимом из Ям-хада».

Подобным образом рассуждал и Хаммурапи, заручившийся дружбой с правителем государства Мари. Речь шла, с одной стороны, о том, чтобы обезопасить северо-западные границы государства, где проходил важный для него торговый путь. С другой стороны, как показывает переписка из Мари, Хаммурапи неоднократно получал военную помощь государства Мари и благодаря его посредничеству — Ямхада. Войсками этими он пользовался, как правило, лишь для демонстрации своей силы перед Ларсой, Эшнуной и дружественным ей Эламом. Из датировочных формул явствует, что в эти годы дело не доходило до военных столкновений, хотя конфликт постепенно назревал, вынуждая противников находиться в постоянной боевой готовности. Это вызывало недовольство союзников Хаммурапи. В связи с тем, что обстановка на юго-восточных границах все более осложнялась, Хаммурапи, нарушая соглашения, медлил с возвращением наемных войск в Мари и Ямхад. Правители этих государств напряженно следили за ходом событий, поскольку Хаммурапи был для них столь же важным союзником, как и они для него. Вавилонские войска не раз поддерживали Зимри-Лима в его бесконечных стычках с пастушескими племенами.

Так сложился тройственный союз (Вавилон, Мари, Ямхад), который, по всей видимости, был особенно выгоден Хаммурапи. Транспортировка войск из Мари вниз по Евфрату представляла значительно меньше трудностей, чем передвижение в обратном направлении — из Вавилона вверх по реке. Это обстоятельство Хаммурапи неоднократно использовал в качестве предлога, чтобы нарушить свои обещания по отношению к союзникам. Позднее в письмах Зимри-Лиму он ссылался на неблагоприятные условия судоходства, помешавшие ему своевременно выслать наемные войска. В другом случае чрезмерный подъем уровня воды в Евфрате не позволил ему выслать в Мари обещанные отряды вавилонских воинов. Все это были, конечно, лишь отговорки. На самом же деле из-за сложной политической обстановки и непрочного положения Хаммурапи среди его конкурентов на юге Месопотамии каждый воинский отряд был для него на вес золота, потому что именно он мог решить исход борьбы.

Соотношение сил изменилось лишь во второй половине правления Хаммурапи (30-й год царствования считается переломным). Подстрекаемый Зимри-Лимом из Мари и, возможно, при его активном участии, Хаммурапи выступил против коалиции Элама, Субарту и Эшнуиы. Он нанес своим противникам решительный удар, Эшнуна была разрушена и навсегда вышла из политической игры.

С этого времени Хаммурапи приступил к последовательной реализации давно вынашивавшихся им планов подчинения всей Южной Месопотамии. На 31-м году царствования он выступил против могущественного соседа Рим-Сина и захватил не только Ларсу, но и страну Ямутбал, входившую в состав Элама. После этого пришел черед его недавнего союзника Зимри-Лима. Подробности этих событий неизвестны, о них лишь вскользь упоминают датировочные формулы. На 33-м году царствования Хаммурапи подчинил своей власти государство Мари, а два года спустя были разрушены его» городские стены. Мы ничего не знаем о судьбе правителя Мари и его двора, поскольку все местные источники умолкли навсегда.

В те же годы Хаммурапи вел войну с городом-государством Ашшур. В какой мере ему удалось подчинить его себе, трудно сказать. Упоминание в прологе к Законам Хаммурапи о том, что этот царь позаботился об ассирийских городах (Ашшуре и Ниневии), не дает достаточных оснований считать, что эти города были им завоеваны.

Во всяком случае, на 35-м году царствования Хаммурапи объединил под своей властью большую часть Южной и Центральной Месопотамии. Победы Хаммурапи, без сомнения, были подготовлены событиями того периода в истории Вавилона, когда это государство уже приобрело независимость и пользовалось поддержкой своих союзников, но еще не играло важной политической роли. Сохранять в тех условиях независимость было делом чрезвычайно нелегким, приходилось не только маневрировать и идти на всякого рода политические уловки, но и проводить организационно-хозяйственные мероприятия. Царь вынужден был считаться с аристократической верхушкой гражданских общин, с купцами, жрецами, богатства которых превышали средства дворца.

Вместе с тем для представителей названных социальных групп все более очевидной становилась необходимость подчинения воле сильной и обладавшей политическим чутьем личности. Такой личностью был царь, сумевший организовать оборону границ государства и упрочить его внешнеполитическое положение. Правящая верхушка должна была считаться также с ростом авторитета царя в области хозяйства. Косвенную информацию об этом содержат датировочные формулы, которые как о важнейших событиях 9-го, 19-го и 23-го годов царствования Хаммурапи сообщают о строительстве каналов, при помощи которых, по-видимому, предполагалось обводнить пустоши, чтобы затем заселить их и таким образом укрепить экономическую базу царской власти. Однако наибольшее значение имел, несомненно, захват новых территорий, и особенно завоевание Ларсы, где Рим-Син на протяжении многих лет успешно осуществлял политику ограничения частной хозяйственной инициативы. Заняв территорию государства Иссин, Рим-Син и там начал ставить препоны неконтролируемому обороту частной земельной собственности. Единственным способом обогащения для частных лиц была аренда земельных участков. После захвата Хаммурапи государства Ларса в Вавилонии начали распространяться такие же порядкиrel="nofollow noopener noreferrer">^{67}.

Вполне вероятно, что на политику Хаммурапи повлиял не столько пример Рим-Сина, сколько хорошо организованная система дворцовых земельных владений, полученная вавилонским царем после победы над Рим-Сином. Суть системы заключалась в том, что небольшие участки земли обрабатывались царскими людьми. Она и образовала ту основу, на которой укрепилось единовластие Хаммурапи. К этому он и стремился чуть ли не с первых шагов своего правления.

Как сообщают датировочные формулы, Хаммурапи на 2-м году своего царствования установил «справедливость в стране». Имеется в виду тот факт, что он аннулировал долговые обязательства. Подобные реформы известны со времен Уруинимгины. Переоценивать их значение не следует, поскольку ни одна из них, в том числе реформа Хаммурапи, не запрещала ростовщичества. В результате этого вскоре после «установления справедливости» крестьяне вновь оказались в долговой кабале. В поисках выхода царь, очевидно на 9-м году царствования, приказал начать строительство канала. На обводненных царских залежных землях должны были селиться обнищавшие крестьяне. Таким образом (впервые за двести лет истории), царь обеспечил пристанище (иногда принудительное) и дал возможность прокормиться всем, кто утратил статус крестьян и членов гражданской общины.

Это мероприятие чрезвычайно укрепило положение царя в государстве. Пауперизованные крестьяне, составлявшие на протяжении двух столетий резерв рабочей силы для частных землевладельцев, с этого времени могли обеспечить себе существование лишь работой на царских землях. Поскольку проблема рабочей силы во все времена древней истории имела первостепенное значение, реформой Хаммурапи был нанесен серьезный удар по частному хозяйственному сектору. Хотя в начале царствования Хаммурапи возможность расселения бедняков на царских землях была ограничена, события развивались именно в этом направлении, что в конечном счете привело к установлению царского контроля во всех сферах экономической жизни.

Одновременно началась эволюция социальной группы, чрезвычайно разнородной с точки зрения имущественного положения и места в социальной иерархии — так называемых царских людей. Эту категорию, существовавшую уже в III тысячелетии до н. э., но без наименования, первоначально составляли пауперизованные крестьяне. Позднее она пополнилась за счет представителей других социальных групп и образовала новый слой. Всех их объединяла служба царю (в хозяйстве, администрации или войске) и общее название — «мушкенум»^{68}.

Особенно много сведений относительно неоднородности этой группы содержится в Законах Хаммурапи. В прологе к Законам перечислены завоеванные царем города и государства. Исходя из этого перечня, можно предположить, что Законы были записаны не ранее чем на 37-м году царствования. А скорее всего это произошло лишь на 40-м году. Совершенно очевидно, что этот величайший из всех до сих пор известных памятников права древнего Востока не мог возникнуть за короткий срок и что работа над ним была начата значительно раньше, точно так же как структура общества, нашедшая свое отражение в этих законах, явилась результатом длительного развития, определявшегося экономическими и политическими условиями.

Собственность дворца, благодаря которой могли существовать «царские люди» или по крайней мере та группа, которая не имела иных средств к существованию, в начале царствования Хаммурапи была невелика. Невелико было и его государство, но хозяйство городских и сельских общин находилось в полном порядке. Политическая обстановка начала XVIII в. до н. э. не благоприятствовала завоеваниям, и «царских людей», получавших земельные наделы взамен за службу царю, главным образом в войске, насчитывалось немного. Что же касается увеличения ареала царских земель, то это было возможно только за счет расширения ирригационных систем.

Наряду с описанной выше группой существовала, по-видимому, еще одна категория «царских людей», к которой принадлежали военачальники, служащие царской администрации, купцы, имевшие собственные успешно развивавшиеся хозяйства и более или менее добровольно попадавшие на царскую службу. Весьма вероятно, что на том этапе развития Вавилонского царства они, оставаясь членами своих общин, не требовали от царя ничего, кроме защиты имущества, гарантии сохранности своего гражданского участка.

И наконец, среди «царских людей» имелась группа лиц, непосредственно обслуживавших дворец, — дворцовая челядь, различного рода ремесленники, служащие царской канцелярии, музыканты и другие люди, трудившиеся за паек, преимущественно рабы.

Категории «царских людей», права и обязанности которых четко определены в Законах Хаммурапи, сформировались задолго до их записи. Законы Хаммурапи традиционно рассматриваются как памятник, отразивший структуру и правовые нормы всего старовавилонского общества в целом. В последние годы исследователи, правда, начали задумываться о правомерности подобного суждения. Документы юридической практики, обнаруженные в различных частях государства Хаммурапи, свидетельствуют о том, что сфера приложения его Законов была не столь широка, как полагали прежде. Взять хотя бы максимальный размер роста по займам. Законы Хаммурапи устанавливают 20 процентов для серебра и 33 и одну треть процента для ячменя. Однако на практике при заключении сделок обязательные, казалось бы, законы соблюдались редко и рост по займам определялся «по правилам, установленным в храме бога Шамаша» (главном святилище бога закона и справедливости в Сиппаре), или «в соответствии с местным обычаем»^[39].

На основании одного примера мы, естественно, не можем делать широких обобщений, однако несомненно, что традиционное «устное право» общин, по крайней мере в этой части, сохраняло прежнее значение. Нормы обычного права отражали уровень социального развития общества. А этот уровень не был одинаков во всех частях государства Хаммурапи. Так, на восточных и северных окраинах Вавилонии на протяжении столетий хозяйничали пастушеские племена; в самой Вавилонии общества, населявшие развитые городские центры, отличались от жителей селений и городов, подчинявшихся крупным городским центрам. Если в городах наряду с хозяйствами простых жителей существовали и хозяйства храма или дворца (сложная структура), то в прочих населенных пунктах наблюдалась более простая структура: в них развивалась какая-либо одна форма хозяйства — либо общины, либо дворца. Соответственно менее сложными были и социально-экономические процессы в поселениях сельского и городского типа по сравнению с городскими административными центрами.

Таким образом, социальная жизнь того времени была более разнообразной, чем это можно было бы себе представить на основании Законов Хаммурапи. Эти Законы не могли получить распространения на всей территории государства, поскольку в некоторых его частях общество еще не созрело для принятия устанавливаемых ими норм. Законы Хаммурапи, без сомнения, свидетельствуют о наличии в обществе имущественного и социального расслоения, а также о том, что личное имущество человека и его семьи находилось под защитой закона. Кары за преступления были необычайно суровы и зависели от социального положения преступившего закон.

Законы Хаммурапи определяют структуру общества, состоявшего из трех сословий, различавшихся по своим правам и обязанностям: авилум, мушкенум и вардум — свободный общинник, царский человек и раб. Однако в Законах обойдена вниманием весьма своеобразная социальная группа — «хапиру», получившая развитие именно в Старовавилонский период. Лишенные (чаще всего из-за долгов) средств к существованию и утратившие связь с общиной и семьей, эти люди искали возможности прожить в чужих краях, нередко занимаясь грабежом и разбоем^{69}. Во II тысячелетии до н. э. хапиру встречаются на всем Ближнем Востоке, представляя для властей и населения серьезную проблему. О них сообщают документы, но нет упоминаний в Законах. Не затронуты и другие важные проблемы, такие, как храм, жреческие должности и доходы от них; ничего не говорится о так называемом «монастыре» и его правовом положении. Это тем более странно, что «монастыри» были мощными хозяйственными организациями, игравшими не последнюю роль в экономике Вавилонии. Многочисленные надписи старовавилонских царей свидетельствуют о постоянном стремлении развивать эти «монастыри», в которых жили девушки из высших социальных слоев, в том числе из царской семьи. «Монастыри» существовали во многих городах — Кише, Ниппуре, Диль-бате, Вавилоне, Терке, Сиппаре. В Законах упоминается особая группа жриц, жительниц «монастыря», но о правовом положении их в Законах говорится только в связи с их принадлежностью к состоятельным семьям и связанными с этим имущественными правами. По-видимому, существовал различный подход к тому или иному общественному институту, с одной стороны, и к людям, которые в нем трудились или жили, — с другой^[40].

В Сиппаре имелся еще один институт, деятельность которого не отражена в Законах. Это — карум, торговая организация типа анатолийских международных торговых колоний, руководствовавшаяся, подобно анатолийским торговым поселениям (также карумы), собственными законами и подчинявшаяся совету старейшин города Сиппар^{70}.

Эти примеры подтверждают давно установившееся мнение о казуистическом характере Законов Хаммурапи, в которые включены лишь спорные случаи, рассматривавшиеся царем или его чиновниками^{71}. В Законах не отражены ни структура вавилонского общества, ни сложный характер его экономики. Нельзя видеть в старовавилонском обществе лишь свободных, рабов и так называемое среднее сословие — мушкенум; структура его была значительно сложнее.

Возможно, такое деление существовало лишь среди «царских людей», которые к концу царствования Хаммурапи, как правило, получали за свою службу участки на царской земле.

В Законах почти совсем не упоминаются города, занимавшие особое место в структуре Вавилонского государства, в которых правосудие вершили органы самоуправления. Об экономике этих городов и об их жителях рассказывают различные документы, в основном богатые частные архивы. Особенно интересен материал из архива в Уре, сообщающий о разделе имущества между членами семьи. Речь, разумеется, идет не о бедняках — архивы создавались обычно в тех случаях, когда этого требовала хозяйственная деятельность. Существенной принадлежностью всякого частного имущества того времени было некоторое количество инвентаря из меди или серебра, а также металла в виде слитков (лома). В четырех документах (из десяти, имеющихся в нашем распоряжении) фигурируют рабы (от двух до двадцати двух)^{72}.

Частные документы из других городов Вавилонии говорят о существовании в тот период товарно-денежных отношений. Однако роль рабов в производстве была сравнительно невелика. В какой степени частная хозяйственная деятельность была связана с дворцом и теми или иными отраслями его хозяйства, определить трудно. Самые богатые люди, как правило, занимали высокие посты в государственной организации и с одинаковым успехом действовали в интересах как дворца, так и в своих собственных.

Хотя Вавилония в последние годы царствования Хаммурапи достигла больших успехов в своем развитии, абсолютная и всеобъемлющая власть этого царя, вникавшего во все без исключения стороны жизни, вмешивавшегося в мельчайшие детали управления, не предвещала ничего хорошего. Благодаря широко развернутой пропаганде и особенно поддержке войска ему удалось сохранить единство страны, но после его смерти сразу начались сепаратистские выступления. Зачинщиками были города Южной Вавилонии. В Ларсе некий Рим-Син (II) поднял мятеж против сына Хаммурапи Самсуилуны. Мятеж жестоко подавили, а города разрушили, и они надолго опустели.

Документы конца XVIII в. до н. э., найденные в Ниппуре, упоминают царя Илимаилу. Это единственное подлинное свидетельство существования новой южновавилонской династии, которую позднейшая историография назвала I династией Приморья. Лишь в середине XVII в. до н. э. вавилонские правители на время вернули себе власть над Южной Вавилонией. Аммицадука (1646–1626) в своем «Эдикте» в числе городов Вавилонского царства называет Иссин, Ларсу и Мальгум.

Одновременно с развертыванием сепаратистского движения на юге страны возникла еще одна, значительно более серьезная опасность, связанная с племенами кашу, касситами, упоминавшимися в вавилонских текстах еще до Хаммурапи. Сначала это были единичные, не слишком многочисленные группы, селившиеся на землях, которые им предоставляли правители. Постепенно они переходили к оседлому образу жизни.

С середины XVIII в. до н. э. к Северной Вавилонии вплотную стали подходить новые, не столь мирно настроенные касситские племена. Это вынудило Самсуилуну начать строительство укреплений, которые были воздвигнуты на том месте, где некогда проходила оборонительная стена Шу-Суэна, защищавшая страну от амореев. Касситы отошли на север и осели на берегу Евфрата, в стране Хана, где основали собственную династию. По-видимому, это был союз племен, возглавлявшийся неким Гандашем, которого считают основателем династии. Консолидации этого союза способствовали близкое соседство, с одной стороны, с государством Ямхад и с мелкими хурритскими княжествами, а с другой — с воинственными племенами ханеев. Сто лет спустя касситы захватили Вавилонию.

Преемники Хаммурапи действовали в значительно более сложной обстановке, чем их великий предок в начале своего царствования. Не имея союзников, отрезанные с севера и юга от традиционных торговых путей, они правили страной, границы которой неуклонно сокращались. Благодаря тезаврации драгоценных металлов царь в течение еще какого-то времени, по-видимому, имел возможность вооружать свое войско, но с сокращением царских земельных угодий уменьшился и численный состав его войска.

Неудивительно поэтому, что, когда в 1595 г. до н. э. хеттский царь Мурсилис I, разрушив Халеб, дошел до Вавилона и превратил город в руины и пепелища, у последнего царя I вавилонской династии, Самсудитаны (1625–1595), не было сил сопротивляться. Мурсилису, однако, не удалось воспользоваться плодами своей победы: помешали хурриты. А вскоре судьба Вавилонии решилась: ее захватили касситы, господство которых длилось четыреста лет. Это были бурные, богатые международными событиями годы, однако Вавилония навсегда утратила свое былое могущество, и ее роль в истории того времени стала второстепенной.

В. БЛИЖНИЙ ВОСТОК В ПЕРИОД СОПЕРНИЧЕСТВА «ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ»

Глава 8 Государство Митанни и Египет

Особенности развития Митанни

На рубеже XVII и XVI вв. до н. э. в Верхней Месопотамии в чрезвычайно запутанной политической и этнической обстановке происходила интенсивная консолидация хурритов. Главной причиной перемен была резко возросшая потребность в меди, свинце и олове, к которым хурриты имели легкий доступ. Вавилония и Египет находились в гораздо худшем положении. Как ни щедро был одарен природой Египет, там отсутствовал один из важнейших видов сырья — олово, необходимое для производства бронзы, а также другие материалы и предметы роскоши, спрос на которые рос вместе с развитием общества.

Основные источники сырья находились в Анатолии, на Армянском нагорье и в Северной Сирии, Туда задолго до возникновения первых государственных организмов начали прокладывать дорогу искатели приключений. Соображения выгоды вначале, по всей вероятности, не играли существенной роли. Так что и неравномерное размещение природных ресурсов, и неодинаковый уровень развития обществ того времени были обнаружены случайно. Лишь значительно позднее обмен стал целью экспедиций, причем воин нередко заменял купца, а грабеж — регулярные торговые отношения.

Уже в III тысячелетии до н. э. в развитии государств Ближнего Востока проявились одинаковые тенденции. Поскольку на территориях, известных своими природными богатствами, обитали полукочевые племена, сырье приобреталось посредством обыкновенного грабежа. Немногочисленные городские центры, развивавшиеся в то время в Сирии, а возможно, и на территории Анатолии, не могли оказывать сопротивления военным экспедициям, предпринимавшимся теми или иными государствами, не располагавшими собственным сырьем.

Однако уже в начале II тысячелетия до н. э. положение изменилось — на Ближнем Востоке, в районах, богатых сырьем, и вдоль ведущих к ним путей стали складываться государства. Это были, как правило, города-государства, которые довольно быстро преобразовывались в более крупные государственные организмы, чаще всего на основе вассальных отношений. К этому времени стало ясно, что контроль над торговыми путями может принести большую выгоду; однако для овладения важнейшими путями по суше и рекам необходимо было иметь сильное войско. Вот почему повсеместно стала проявляться тяга к объединению. Это относится и к хурритам, представлявшим собой уже во времена Хаттусилиса I серьезную силу. Завоевание хурритского города-государства Уршу стоило хеттскому царю немалых усилий, тем более что Уршу, по-видимому, поддерживали другие хурритские города. Аккадский вариант надписи Хаттусилиса сообщает не о каком-либо одном городе-государстве, а о «странах Ханигальбат» (Митанни), с которыми этому царю пришлось воевать.

До тех пор пока к западу от Евфрата существовало могущественное государство Ямхад, а на юге — Вавилония, пока с востока угрожали касситы, а в Анатолии прочно сидели на троне хеттские цари, силы хурритов были разбросаны по отдельным городским центрам, нередко весьма отдаленным друг от друга.

Кто был основателем царства Митанни, до сих пор неизвестно. К тому времени, когда оно начало фигурировать в документах, государство Митанни уже представляло собой значительную политическую силу. Надпись на царской печати: «Шуттарна, сын Кирты, царь Маитанни» свидетельствует о том, что в середине XVI в. до н. э. существовало полностью сложившееся государство. Как далеко простиралась власть митаннийских царей, сказать трудно. Неизвестно также, насколько многочисленны были в то время хурритские государства и каковы были их отношения с Митаннийской династией.

Вследствие упадка Ямхада и Вавилона создалась исключительно благоприятная обстановка для усиления отдельных хурритских городов-государств. Огромное преимущество хурритов заключалось в том, что их основные населенные пункты располагались вблизи от источников сырья и неподалеку от важнейших торговых путей. При изменившейся политической обстановке они имели возможность сравнительно быстро приобрести влияние в Месопотамии и Северной Сирии.

Современная западная историография иногда связывает бурное развитие одного из хурритских государств (Митанни) с деятельностью индоиранских племен (ариев), уже раньше хорошо освоивших коневодство и строивших легкие боевые колесницы. Военные успехи государства Митанни действительно были связаны с широким использованием нового стратегического вооружения — легких боевых колесниц. Сейчас, однако, мы знаем, что боевые колесницы не были изобретением ариев. На Ближнем Востоке лошадей впрягали в боевые колесницы уже в III тысячелетии до н. э., а разводить их стали на обширных подгорных пастбищах Анатолии, Армянского нагорья и Ирана^{73} задолго до появления здесь ариев. Одомашнивание лошади и коневодство ни в коем случае не зависели от этнической принадлежности жителей этих мест, а были обусловлены природными особенностями региона. Подобно тому как некогда в определенных климато-географических условиях были приручены коза, овца, свинья и корова, так в указанных районах была одомашнена лошадь, потому что здесь она обитала в диком состоянии.

Не следует, однако, забывать, что военные успехи не могут определяться лишь наличием коневодства или применением боевых колесниц. Только широкое их использование, а также изобретение колеса со спицами создавало реальный перевес сил. В середине II тысячелетия до н. э. общества Юго-Западной Азии достигли достаточно высокого уровня развития, чтобы улучшить свое стратегическое вооружение. Скорее всего, колесо со спицами за несколько веков до появления Митаннийской династии изобрели хетты.

Прежние историки считали, что объединение хурритов в государство — это заслуга арийской аристократической верхушки. Они полагали, что об этом свидетельствуют так называемые «марьянну» — воины, происходившие из аристократических родов и составлявшие колесничные отряды. В настоящее время это утверждение опровергается, поскольку известно, что наряду с государством Митанни развивались многочисленные самостоятельные хурритские государства, более или менее тесно с ним связанные. Само слово «марьянну», по-видимому, принадлежит хурритскому языку, так же как большинство имен царей митаннийской династии. Вероятно, важнейший след, который оставили индоевропейцы в государстве Митанни, это культ трех богов: Митры, Варуны и Индры.

Встреча ариев с хурритами, по-видимому, произошла много раньше, чем принято считать. Среда, в которой оказались индоевропейцы, была преимущественно хурритской. Если в давние времена там и были группы, говорившие на древнеиндийском языке, то в годы наивысшего расцвета государства Митанни этот язык вышел из употребления, а индоевропейские элементы подверглись хурритскому влиянию. Поэтому мы не можем говорить об особой, «культуртрегерской» роли индоевропейцев, равно как не можем отрицать их роль в развитии хурритской цивилизации. Влияния эти, однако, надо датировать началом II тысячелетия до н. э., если не раньше.

Мы мало знаем об истории государства Митанни и на современном уровне знаний не можем даже реконструировать отдельные этапы его развития. От Митанни почти не осталось письменных памятников, а данные о нем в египетских, хеттских и аккадских источниках чрезвычайно скудны. Известно, что в тот период, когда Тутмос I (около 1500 г. до н. э.) дошел до Евфрата, Митанни уже завоевало достаточно прочные позиции в Сирии. Между двумя этими государствами существовали вассальные отношения, которые, по-видимому, не были слишком обременительны для местных сирийских князьков. Во всяком случае, сведений о центробежных тенденциях в митаннийской сфере влияния в Сирии нет. Напротив, существует много доказательств лояльности сирийской знати по отношению к центральной власти. Возможно, это было результатом гибкой политики митаннийских царей по отношению к вассалам.

Любопытно проследить, как вернуло себе «независимость» государство Алалах. Один из первых митанний-ских царей, Парраттарна, активно поддержал Идри-Ми в его борьбе за престол. В благодарность за это Идри-Ми отказался от своих притязаний на Халеб, давнюю резиденцию царей Ямхада. Таким образом митаннийский царь приобрел верного союзника, ставшего опорой его власти в северо-западных частях государства, а также укрепился в Халебе, что дало ему возможность контролировать сирийскую торговлю.

Внук Парраттарны, Сауссадаттар, которого, вне всякого сомнения, следует признать наиболее выдающимся из всех митаннийских царей, захватил и разграбил Ашшур.

Влияние государства Митанни в то время распространялось от Аррапхи, расположенной к востоку от Тигра, до Алалаха на реке Оронт. Резиденция Сауссадаттара находилась в городе Вашшуккане в долине реки Хабур. Следы этого города пока не обнаружены» и точная локализация не установлена.

Многочисленные синхронизмы с историей Египта, Вавилонии и Хеттского государства позволили определить последовательность пребывания у власти митаннийских царей. Но абсолютные даты остаются спорными. Тем не менее политическая история государства Митанни для нас достаточно ясна^{74}, чего нельзя сказать о его социально-экономическом развитии. От Митанни почти не осталось письменных памятников, характеризующих его социально-экономическую историю. По такие документы в большом количестве дошли до нас из двух периферийных районов, где обитали хурриты со своей многовековой традицией. Это Алалах (IV слой с обнаруженными в нем текстами) и хурритское государство Аррап-ха. С экономической точки зрения названные районы существенно отличались друг от друга. Если в Алалахе уже в начале II тысячелетия до н. э. существовала хорошо развитая торговля с далекими странами, то Аррапха и подчиненный ей город Нузи, расположенный вдали от важнейших хозяйственно-политических центров, находились в типично сельскохозяйственной среде. Характер аграрных отношений в Алалахе и Аррапхе был одинаков. Что же касается сырьевых ресурсов, то в этом названные районы Сирии и Месопотамии сильно отличались друг от друга, что наложило свой отпечаток на политический вес каждого из них. По-разному складывались в них и имущественные отношения. С точки зрения социального развития Алалах, населенный хурритами, несомненно, опережал районы, расположенные к востоку от Тигра, хотя доказать это на материале источников мы не имеем возможности.

Выводы, к которым пришли исследователи на основании материалов из Нузи, Аррапхи и Алалаха, нельзя распространять на всю территорию, находившуюся в пределах влияния государства Митанни. Это государство включало немногочисленные, но хорошо развитые городские центры, располагавшиеся вдоль торговых путей и сохранявшие хозяйственные традиции Мари и Ям-хада, а также районы, заселенные кочующими племенами, разводившими овец и коз. Вполне вероятно, что митаннийские цари принудили какую-то их часть перейти к оседлости. Документы из государственного архива, обнаруженного в цитадели Нузи, свидетельствуют о том, что этому городу, представлявшему собой самоуправлявшуюся гражданскую общину, подчинялись многочисленные военные поселения. Цитадель, расположенная в центре этого района, давала защиту окрестному населению. Создание на государственных землях населенных пунктов, жители которых получали наделы за несение воинской службы, засвидетельствовано также документами из Алалаха. При этом Алалах в отличие от Нузи и Аррапхи был городом-государством^{75}.

Митаннийские цари, по крайней мере в пограничных районах, действовали по примеру своих предшественников — аккадцев, вавилонян, царей из Мари и Ашшура. Внутреннее же развитие шло по иному пути, хотя и здесь четко проявляется наиболее характерная для II тысячелетия до н. э. черта — индивидуализация хозяйства.

В Аррапхе этот процесс протекал иначе, чем в странах орошаемого земледелия. Если на юге происходило социальное расслоение внутри общины, в результате которого обнищавшие общинники оказывались за рамками гражданской общины, то в Аррапхе эти перемены коснулись прежде всего семейной общины. Поскольку взаимная помощь соседей не являлась здесь непременным условием развития земледелия, отдельные семейные общины рано приобрели самостоятельность. Одновременно начался процесс их имущественного расслоения, который благодаря имеющимся в нашем распоряжении источникам может быть прослежен на протяжении нескольких поколений. На это четко указывает прежде всего увеличение числа должников и рост задолженности. Кредиторами, как правило, были богатые родственники и, что особенно интересно, представители пяти домовых общин, имевшие одного предка по мужской линии. Документы свидетельствуют об их тесной связи с государственной администрацией. Надо полагать, что царская служба способствовала укреплению положения этих богатых общин.

Механизм накопления богатства во всех случаях был одинаков. Так, начальник цитадели Нузи Техиб-Тилла (XV в. до н. э.), присвоивший земли всех своих должников, стал одним из крупнейших землевладельцев того района. Смахивает на насмешку то обстоятельство, что, отнимая землю у несостоятельного должника, кредитор юридически оформлял это как «усыновление» кредитора должником, в результате чего кредитор наследовал его землю. Техиб-Тилла «усыновлялся» таким образом многие десятки раз.

О процессе имущественного расслоения внутри домовой общины свидетельствуют не только частные архивы из Нузи^{76}, но и документы из Аррапхи: патриарх рода, некто Кадири, дававший ссуды своим обедневшим родичам, оставил сыну наследство, позволившее тому скупить все имущество большинства должников отца. Запись каждой сделки, составленная на глиняной табличке в присутствии более десятка свидетелей, заканчивается формулой, обязывавшей покупателя содержать продавца и его семью. Так бедные члены домовой общины оказывались в полной зависимости от богатых родственников. Если вначале подобные отношения возникали между дальними родственниками, связанными родством: по* боковой линии, то уже в следующем поколении они распространились и на ближайших родственников, членов той же семьи, что и кредитор.

Пауперизация подавляющего большинства членов больших семей, т. е. большесемейных общин, повлекла за собой концентрацию земель в руках ее богатых представителей. Именно из этой среды постепенно выросла новая военно-чиновничья аристократия. Глиняные стены, которыми она обносила свою собственность, не только обозначали границы их владений, но и прежде всего говорили о независимости владельцев.

Подобные укрепленные усадьбы стали называть «димту» (первоначальное значение этого слова — «башня», «оборонительное сооружение»). Владелец, как правило, жил в царской резиденции и занимал высокий пост в войске или административном аппарате. Непосредственными производителями, жителями сельской периферии, которую идентифицировали с прежней общиной, оставались крестьяне, некогда члены домовой и независимой гражданской общины. В итоге социальных преобразований они превратились в сельскохозяйственных тружеников, полностью зависевших от своих владельцев. Хотя формально община продолжала считаться полноправной самоуправляющейся единицей, на деле она стала местопребыванием бедноты.

До середины I тысячелетия до н. э. в аккадском языке не было специальных терминов для обозначения города и деревни. Между тем перемены, которые произошли во второй половине II тысячелетия до н. э. на территории, расположенной к востоку от Тигра, указывают на то, что уже реально существовала разница между городом и деревней. Такие города, как Нузи или Ашшур, получив независимость, стали средоточием администрации, центрами, где жили государственные служащие и развивались ремесленное производство и обмен, осуществлявшиеся по инициативе дворца и в его интересах. Эти города не имели сельскохозяйственной периферии, поскольку димту и зависимые сельские общины, хотя и находились под контролем своих живших в городе хозяев, имели собственную администрацию.

Изменившаяся структура, по-видимому, способствовала более широкому, чем прежде, развитию товарно-денежных отношений. Этот вопрос еще не стал предметом глубокого анализа, так же как и проблема рабского труда. Военнопленных обычно ослепляли, хотя, как свидетельствуют продовольственные сводки из дворца в Кар-Тукульти-Нинурте, новой столице Ассирии, их иногда использовали на строительстве^{77}.

Имеющиеся у нас сведения об обществах, живших в периферийных районах на севере Месопотамии и Сирии в тот период, когда государство Митанни занимало здесь доминирующее положение, мало что говорят о социальной базе царской власти, административном аппарате и организации войска. Известен лишь большой трактат некоего Киккули о коневодстве и способах объездки лошадей, который дошел до нас на хеттском языке. (Оригинал был написан митаннийскими хурритами.) В итоге мы не знаем, чему кроме военного превосходства было обязано своими успехами государство Митанни.

В середине XV в. до н. э. митаннийской гегемонии на территории Сирии был положен конец. В результате победоносной войны Тутмос III подчинил влиянию Египта всю эту территорию до Каркемиша. С этого времени до середины XIII в. до н. э. Митанни, Египет, Хеттское царство и Ассирия будут вести непрестанную борьбу за Сирию, обладание которой давало огромные преимущества. Утрата же влияния в этом районе всегда означала падение престижа на международной арене, а иногда и потерю независимости. Победа Тутмоса III возвестила начало нового соотношения сил в Сирии, а будущее показало, сколь губительно это было для. судьбы государства Митанни.

Консолидация Египта в XVI в. до н. э.

Образование Нового царства и его борьба с государством Митанни

В то время как в Северной Месопотамии сформировалось государство Митанни, подчинившее своему влиянию в числе других государств и Северную Сирию, Египет все еще был поделен на две части — на Севере властвовали гиксосы, на Юге собирались с силами фиванские цари, считавшие себя законными наследниками, царей XIII династии.

Великий поход Мурсилиса I в Сирию и Месопотамию, упадок Ямхада и Старовавилонского царства, по всей вероятности, произвели впечатление и в Египте, поскольку в Сирии создалась совершенно новая ситуация; влияние хеттов сменилось здесь митаннийским господством. Этому сопутствовали внутренние раздоры, которые, даже если они не вели к вооруженным столкновениям, дезорганизовывали экономику и вызывали массовые переселения, захватывавшие, возможно, города Палестины.

Так создалось положение, чрезвычайно выгодное последнему представителю XVII фиванской династии — Камосу, начавшему около 1550 г. до н. э. борьбу против гиксосов, которую успешно завершил его наследник Яхмос I, захвативший крепость и столицу гиксосов Аварис в Восточной Дельте. Преследуя отступавшего противника, египтяне вторглись в Южную Палестину. Сохранявшие нейтралитет ханаанейские города не поддержали гиксосов.

Военные походы египтян, начиная с войн, которые вел Камос, были связаны с желанием вернуть Египту былой блеск, основанный в значительной степени на богатствах Нубии. Помимо золота и меди Нубия была поставщиком людских ресурсов. По всей вероятности, уже Камос захватил старинную египетскую крепость Бухан в Нубии, обеспечив, таким образом, возможность дальнейшего продвижения на юг. При Яхмосе I, считавшемся основателем XVIII династии, которая положила начало так называемому Новому царству, граница Египта отодвинулась до Семны. Не будь надписи того времени столь однообразными по содержанию, наши представления о первых годах царствования фараонов XVIII династии были бы более полными. Вплоть до правления царицы Хатшепсут (около 1503–1482) источники рассказывают преимущественно о военных походах; сведения о событиях внутри страны очень скудны^{78}.

В источниках сообщается об учреждении Яхмосом I должности «царского сына», правившего Нубией. Когда преемник Яхмоса I Аменхотеп I (около 1546–1526) нанес поражение государству Куш в Нубии, разрушив его столицу Керму, и Тутмос I (около 1526–1512) захватил территорию между третьим и четвертым нильскими порогами, этим титулом стали именовать наместника Куша. Центром культа бога Амона в этом районе стал город Напата. Началась египтизация этнически весьма разнородного местного населения, часть которого, безусловно, относилась с неприязнью к навязываемым египтянами новым обычаям и верованиям. Об этом, по-видимому, свидетельствует восстание, вспыхнувшее в годы, когда правительницей страны при малолетнем царе была Хатшепсут. Взрыв недовольства был подавлен; на протяжении нескольких последующих столетий вся территория до четвертого порога находилась под властью Египта.

Закончив южные экспедиции, египетские войска устремились на север. После победы над гиксосами и завоевания Авариса Яхмос I двинулся в Палестину. Маловероятно, что он дошел тогда до Евфрата. В тот период вновь усилилось государство Алалах, и митаннийский протекторат, без сомнения, явился серьезной помехой для египтян. Египтяне в то время еще не умели брать крепости штурмом. Доказательством служит длительная осада Авариса или палестинского укрепленного города Шарухен, который сдался лишь после трех лет осады. Археологами обнаружены признаки того, что в середине II тысячелетия до н. э. большинство палестинских городов было хорошо укреплено и могло успешно защищаться. Экспедицию Яхмоса I в Палестину следует рассматривать скорее как успешную попытку укрепить северные границы Египта, чем как завоевательный поход. Это подтверждается тем, что самые ранние сведения об египетской администрации в этих районах относятся лишь ко времени царствования Тутмоса III.

Укрепив северные и южные границы своего государства, Яхмос I решил упрочить положение и авторитет царской власти внутри страны. Главное значение должна была иметь беспощадная война, объявленная фараоном сторонникам гиксосов. В городах Среднего Египта и Дельты существовала довольно многочисленная группа египетской чиновничьей аристократии, процветавшей и богатевшей во времена гиксосов и благодаря этому существенно влиявшей на местную политику. Весть об изгнании своих покровителей она восприняла с вполне понятной тревогой. По отношению к фиванским царям она находилась в оппозиции. Яхмос I сознавал опасность, грозившую ему со стороны независимых князьков, тем более что Египет был воссоединен после изгнания гиксосов вначале лишь формально. Желая подорвать самостоятельность верхнеегипетских местных правителей, Яхмос поспешил конфисковать их имущество.

Царской резиденцией оставались Фивы, окончательно превратившиеся в годы чужеземного владычества в центр духовной жизни страны. Отсюда началась и освободительная борьба против гиксосов. Фиванский бог Амон стал главным богом новоегипетского пантеона. Являясь символом возрожденного Египта, отождествленный со старым гелиупольским богом Ра, солнечный бог Амон-Ра стал воплощением всех богов Египта.

Это обстоятельство имело далеко идущие последствия. Во-первых, храм Амона в Карнаке, строительство и расширение которого шло в течение чуть ли не тысячелетия, постепенно сделался одним из крупнейших землевладельцев, имевших рабов и скот. Дело в том, что каждый царь считал своим долгом одаривать бога Амона рабами и другими военными трофеями. Конфискованная у политических противников земля тоже обычно переходила во владение храма Амона (нередко, правда, ею одаривали заслуженных военачальников). Кроме того, до начала правления Тутмоса III существовала тесная связь между царским домом и жреческими родами. К ним принадлежали почти все государственные сановники. Это было возможно главным образом потому, что первые представители XVIII династии не возражали против наследования должностей. Хотя они по примеру фараонов XII династии стремились к возрождению Египетского государства, принципов, которыми руководствовались цари XII династии, они до конца не придерживались.

Зато в полной мере были восприняты идеологические основы царской власти, провозглашенные представителями XII династии. Яхмос I неоднократно подчеркивал божественную природу царской власти. Согласно официальному догмату, он был сыном Амона-Ра, а также сестры и жены своего предшественника на троне, возведенной в ранг божественной супруги. Отсюда — необычайно высокая роль женщин из рода Яхмоса I, среди которых первой была его бабка, Тетишери. Хотя она была нецарского происхождения, но считалась основательницей рода. Ее культ процветал главным образом в Мемфисе и Абидосе, где она особенно почиталась в начальный период царствования династии. После смерти Тетишери место «первой дамы» Египта заняла жена Яхмоса I Нефретари, имя которой обнаружено во многих надписях в Египте, на Синае и в Нубии. Этим замечательным женщинам, несомненно, подражали остальные жены и матери фараонов XVIII династии, в том числе наиболее выдающаяся среди них — Хатшепсут.

Идея «божественного происхождения власти» должна была обеспечить преемственность и подчеркнуть законность царской власти. Той же цели служило восстановление совместного правления фараона и его сына. Новым было появление в царской титулатуре титула «пер-о» — «фараон» («большой дом»). Таким образом, важнейшие и наиболее значительные для возрождавшегося Египта черты появились уже в годы царствования Яхмоса I и Аменхотепа I.

Отсутствие соответствующего материала не позволяет восстановить подробности процесса объединения страны, которое, естественно, не было достигнуто сразу после изгнания гиксосов. По-видимому, имело место сопротивление определенной части знати, не желавшей подчиниться центральной власти. Следует также принять во внимание различия в развитии обеих частей Египта. Однако военные победы двух первых царей Египта, а затем и Тутмоса I не могли не повлиять на процессы, происходившие в стране.

Особое значение имела экспедиция Тутмоса I в Сирию. Он дошел до Евфрата, поскольку ханаанейские и хурритские города не оказали сопротивления. Здесь египтяне впервые встретились с самой могущественной месопотамской державой того времени — государством Митанни. Хотя тогда дело не дошло до вооруженного столкновения, сам факт встречи египтян с митаннийцами представляется знаменательным со многих точек зрения. С этого момента четко определились сферы интересов отдельных ближневосточных государств, стали явными территориальные притязания, обозначился будущий основной конфликт, главной причиной которого были виды на Сирию. С середины XV в. до н. э. соперничество Митанни и Египта за гегемонию в этом районе станет наиболее характерной чертой истории того периода.

Поход на Сирию Тутмоса I существенно повлиял и на внутреннее развитие страны. Этот поход, правда, был лишь демонстрацией силы египетского оружия, не принесшей никаких территориальных завоеваний, однако стало ясно, что центр тяжести внешней политикипереместился на Север. Первым признаком этого явилось оживление нижнеегипетских городов. Вновь ожил старый Мемфис, в котором разместился сильный гарнизон, включавший, между прочим, колесничные отряды. Порт на Пиле приобрел значение морского порта. Мемфис стал резиденцией старшего царевича, занимавшего пост начальника гарнизона. Короче говоря, город превратился во вторую столицу государства. Новое административное деление, осуществленное позднее Тутмосом II (около 1512–1504), отразило эти перемены. Со времени Тутмоса II в Верхнем и Нижнем Египте имелись свои везиры, делившие между собой управление страной и имевшие резиденцию соответственно в Фивах и Мемфисе.

Фивы сохраняли прежнее значение отчасти благодаря возросшему влиянию храма Амона, отчасти вследствие интенсивного строительства, которое развернули Тутмос I и его преемники в так называемой Долине царей, расположенной к западу от Фив. Комплекс погребальных сооружений превратился в настоящий город мертвых, имевший собственный аппарат управления. Рядом образовалось поселение писцов, жрецов и ремесленников. Должности, как правило, передавались по наследству и переходили внутри отдельных семей от отца к сыну. Это поселение — Дер эль-Медина, где французская археологическая экспедиция обнаружила многочисленные керамические черепки со школьными упражнениями в письме и с рисунками. Другую группу находок составляют черепки, содержащие ежедневные сводки о работах, выполненных ремесленниками, и ведомости о продовольственных пайках, которые выделялись им ежедневно. Кроме того, найдены фрагменты переписки и документы юридической практики.

Памятники архитектуры с их богатой внутренней отделкой говорят историку не столько об эволюции архитектурного стиля, и об эстетических представлениях, сколько о благополучии государства. Регулярно поступавшие из Нубии богатства, оживленные контакты с портами Финикии и Сирии явились основой для развития египетской государственности. Весьма показательно время правления царицы Хатшепсут, которая вначале была правительницей страны при малолетнем царе Тутмосе III, а затем сама взошла на египетский престол. Став полноправным фараоном, Хатшепсут выказала неуемное властолюбие и склонность к всевозможным причудам. Хозяйничанье временщиков, интриги Тутмоса III против ненавистной тетки и мачехи — все это, казалось бы, должно было ослабить государство, особенно если учесть международную обстановку тех лет. На самом деле этого не произошло. Напротив, правление женщины-фараона, отмеченное интенсивной строительной деятельностью, ознаменовалось процветанием страны.

По всей вероятности, царица Хатшепсут связывала величие Египта прежде всего с господством над Нубией. Единственный имеющийся в нашем распоряжении документ, свидетельствующий об отступлении царицы от миролюбивой внешней политики, называет военную экспедицию в Нубию. Это — граффити из Сегеля, цитируемое Д. Б. Редфордом^{79}. Морская экспедиция в Пунт (Сомали или Эритрея) имела мирный характер.

При Хатшепсут были воздвигнуты большой храм в Карнаке в честь праздника Хебсед и прекрасный архитектурный ансамбль ее погребального храма в Дер эль-Бахри, обнаруженный польскими археологами, — место отправления заупокойного культа самой Хатшепсут и ее отца Тутмоса I. Поблизости возникла гробница верховного жреца, зодчего и временщика Хатшепсут Сененмута, руководившего строительством ее храма и других сооружений. Гробница Сененмута, в конце жизни впавшего в немилость, не единственное погребальное сооружение частного лица в Долине царей. В Фиванском некрополе найдено много скальных гробниц сановников тех времен. Подобно мастабам III тысячелетия до н. э. они украшены стенной росписью. Представленные там сцены битв и картины повседневной жизни прекрасно дополняют материал письменных источников. Новым следует считать появление в этих усыпальницах изображений богов, что прежде допускалось только в царских гробницах.

Свидетельствует ли это о демократизации культа или о росте влияния чиновничьей аристократии, происходившей главным образом из жреческих родов, трудно сказать. Второе кажется вполне вероятным, если обратиться к политике Тутмоса III (около 1504–1450), ставшего единовластным фараоном лишь после смерти Хатшепсут в 1482 г. до н. э.

С приходом к власти Тутмоса III кончился краткий мирный период в истории Нового царства. Политическая жизнь страны резко изменилась. Тутмос III стал назначать на высокие государственные должности военных. Одним из мотивов его действий было яростное желание уничтожить саму память о его предшественнице. Он опирался прежде всего на войско и новую служилую знать. Политическая ситуация тогда благоприятствовала созданию новой социальной базы власти фараона.

В начале царствования Тутмоса III хурриты захватили всю Палестину, в том числе ханаанейские города. Интересы Египта в этом районе оказались под угрозой, прежде всего потому, что ранее дружественные города-государства изменили свое отношение к Египту. Во главе оппозиции стоял город Кадеш на Оронте. Тутмосу III пришлось изменить свою политику по отношению к азиатским городам. Около 1480 г. до н. э. начался первый поход в Палестину. Войска Тутмоса захватили города Газу и Яффу на побережье, а затем, пройдя через перевал в горах Кармел, молниеносным ударом разгромили коалицию сирийско-палестинских князей в долине Мегиддо. Царек Кадеша спасся бегством, а его войско попало в руки победителей. Остальные палестинские князьки подчинились Египту и в качестве его вассалов вернулись в свои владения. Их сыновья были угнаны в Египет как заложники. Кроме того, по всей Палестине, до гор Ливана, были расставлены египетские гарнизоны.

В результате нескольких последующих походов Тутмос III подчинил себе города Финикии, сделав их базами для нападений на Сирию. Отсюда около 1470 г. до н. э. он и двинулся в глубь Сирии и после победоносного сражения с царем Митанни дошел до Каркемиша. На обратном пути в Египет войско Тутмоса III ворвалось в упорно сопротивлявшийся Кадеш. Таким образом, египетский фараон стал фактическим гегемоном на всей территории Сирии и Палестины. Его влияние простерлось до Евфрата. Для поддержания своего верховенства фараону приходилось посылать многочисленные карательные экспедиции, так как местные правители то и дело поднимали мятежи, тем более что в конце своего царствования Тутмос III, разделив Сирию на три провинции, основное внимание перенес на Нубию. Вполне вероятно, что антиегипетские выступления в Сирии инспирировались царем Митанни, потерпевшим поражение под Халебом, но не отказавшимся от своих притязаний в этом районе.

Вскоре ему представилась удобная возможность, поскольку сын и соправитель Тутмоса III Аменхотеп II (1450–1425), узнав о смерти отца, поспешно отвел египетские войска на родину. В этот момент Сауссадаттар митаннийский одним броском овладел всей Северной Сирией. Анналы Аменхотепа II сообщают о трех походах на Сирию — на 3-м, 7-м и 9-м годах его царствования. Чрезмерно «победоносный» тон, которым проникнуты эти описания, заставляет отнестись к ним скептически.

По всей вероятности, в этот период установилось некоторое равновесие сил, и нарушить его ради своей выгоды египтянам не удалось. Начались мирные переговоры, не приведшие к подписанию соответствующего соглашения. Египет утратил влияние в Катне, Ние и Тунибе. Финал наступил во времена Тутмоса IV (1425–1417), когда не стало могущественного Сауссадаттара, а государство Митанни все более ощущало натиск со стороны хеттов. Мир был заключен, это было соглашение между равными партнерами, закрепленное браком Тутмоса IV с митаннийской принцессой, руки которой он просил семь раз.

Начавшаяся экспансия хеттов стала одной из причин, которые привели к упадку могущественной Митаннийской державы. Египту же пришлось на сирийской территории встретиться с новым сильным соперником. Это было возродившееся Новохеттское царство.

Египет в период царствования XVIII династии

После окончания войн в Азии Египетское государство достигло вершины своего расцвета, чему содействовало золото, регулярно поступавшее из Ваата и Нубии. Летописи Тутмоса III подробно перечисляют богатства, которые, особенно в последние годы царствования, поступали во дворец фараона. Одна их часть подлежала тезаврации, другая шла на нужды широко развернувшегося строительства.

От этого периода до нас дошли первые сведения о профессиональных египетских купцах, обслуживавших царское хозяйство. Купцы поставляли дворцу предметы роскоши, такие, как ковры с Крита или мебель из Финикии. Привозили они и сырье, например материал для изготовления стекла. Те немногие изделия из стекла, которые сохранились до наших дней, были изготовлены именно в годы царствования Аменхотепа III. Особенно широкое распространение получили памятные скарабеи, составлявшие в тот период предмет египетского экспорта и обнаруженные повсеместно на территории Сирии вплоть до Угарита.

Об экономическом и социальном положении Египта во времена XVIII династии нам известно вопреки ожиданиям очень немного. Сравнительно недавно был опубликован чрезвычайно богатый материал источников по экономической истории этого периода, но он пока не изучен. Так же обстоит дело и с проблемой социального устройства. Исследования в этой области пока ограничиваются анализом терминологии. Все это делает затруднительным синтез материала. Вместе с тем мы знаем, что в земледелии существовала некая категория рабов, зафиксированная значительно раньше в военных поселениях и на территории Месопотамии, — рабы, являвшиеся не только объектом, но и субъектом права. Будучи экономически независимыми, они имели семьи и жили в деревенских поселениях наравне со свободными людьми. Принадлежали ли они и частным лицам или только царю, трудно установить. Документы частной юридической практики свидетельствуют об увеличении численности рабов прочих категорий, особенно в частных хозяйствах. Эти документы, кроме того, содержат первые сведения о найме рабов. Все эти данные — пока лишь сырой материал, требующий дальнейшей обработки и тщательного исследования, что затрудняется нехваткой статистических данных, на основании которых можно было бы судить о географическом распространении отдельных категорий рабов. Структура египетского общества была весьма сложной, и ограничиться традиционным делением на свободных и рабов никак нельзя. Египетское общество было чрезвычайно неоднородным с любой точки зрения. Существовали различные степени зависимости (до рабства включительно), однако современные исследователи пока ограничиваются лишь констатацией наиболее очевидных явлений. Широкий социально-экономический фон и вытекающие из него важнейшие тенденции развития пока не изучены.

Лучше исследованы отношения внутри правящей верхушки, хотя и в этом вопросе много неясного. Материал источников свидетельствует о том, что, начиная с царствования Тутмоса III, там происходили существенные перемены. Все более важную роль в качестве опоры центральной власти играла военная аристократия, происходившая из начальников чужеземных (ливийских, нубийских) воинских подразделений. Тогда же впервые выявились разногласия между царем и жреческой аристократией, которая в предшествовавшие годы пользовалась исключительным правом занимать высшие должности в административном аппарате.

Принципиальные перемены произошли, однако, лишь во времена Аменхотепа II, когда на первый план в общественной иерархии выдвинулись люди, обязанные своим положением личным связям с фараоном, т. е. сыновья его мамок, друзья детства и т. п. Но пока велись войны и пока храмы, получая щедрые дары, участвовали в дележе награбленной добычи, до открытого конфликта дело не доходило. Между тем почти сорокалетнее правление Аменхотепа III (1417–1379) было на редкость мирным. Он строго соблюдал мирный договор с Митанни, придерживался нейтралитета во время войн между его вассалами. Аменхотеп III недооценил опасность, грозившую со стороны азиатских пастушеских племен. В результате в Ливане возникло новое государственное объединение Амурру, постепенно подчинившее себе все города сирийского побережья. Будучи формальным вассалом Египта, государство Амурру на деле оставалось свободным, поскольку Египет фактически не пользовался своими правами сюзерена.

Подобная политика царя, естественно, не находила поддержки аристократии, избалованной добытыми на войне богатствами. Фараон, однако, решительно подавлял всякую оппозицию, в случае необходимости лишая своих сановников прибыльных должностей. Ломая традиционный взгляд на царскую власть, он подчеркивал абсолютный характер своей личной власти. Выражением этого явился его брак с Тии, дочерью чиновника незнатного происхождения из Ахмина. Желая оказать честь своему тестю, он назначил его начальником колесничного войска и построил для него гробницу в Долине царей.

Следующим шагом явилось назначение на пост «начальника жрецов Нижнего и Верхнего Египта» Аменхотепа, сына Хапи, военного писца из Атрибиса. Тезка фараона был талантливым скульптором, пользовавшимся расположением многих знатных семей. Его резцу принадлежит, например, известное скульптурное изображение престарелого фараона, сидящего в традиционной «позе писца». Поскольку скульптор передал индивидуальные черты лица фараона, эта статуя считается одним из самых ранних воплощений новой тенденции египетского искусства, достигшего необычайных высот в амарнский период. Аменхотеп, сын Хапи, несомненно, был выдающейся личностью. Но это в глазах фиванского жречества отнюдь не оправдывало его головокружительной карьеры: ведь занятый им пост традиционно принадлежал верховному жрецу храма Амона в Фивах.

Назначение чуждого этой среде человека было воспринято жречеством как глубочайшее оскорбление. О том, что Аменхотеп III стремился укрепить свою власть путем привлечения в различные сферы государственного управления преданных ему людей незнатного происхождения и что он опирался на круг новых лиц, свидетельствуют просопографические исследования, показавшие, что подавляющая часть чиновников этого фараона происходила из Мемфиса и других северных городов.

Окончательный разрыв между фараоном и фиванскими жрецами произошел при Аменхотепе IV (Эхнатоне) — 1379–1362. Религиозная реформа Эхнатона и перенос на 6-м году его царствования столицы в Средний Египет подытожили деятельность его предшественников. Своей реформой молодой царь объявлял войну фиванской аристократии и жрецам Амона при сохранении тесного союза с войском, свободным от традиционных религиозных представлений. Аменхотеп IV, как и его предшественники, опирался в первую очередь на знать Нижнего Египта, в том числе на жреческую аристократию, что являлось знаменательной особенностью его политики. Фараоны XIX и XX династий, стремившиеся ликвидировать какие бы то ни было следы деятельности Эхнатона, в этом смысле следовали его примеру.

Суть реформы Аменхотепа IV состояла в том, что он ввел новый общегосударственный культ бога Атона, почитаемого в образе солнечного диска — по-египетски ate — с исходящими от него лучами. Это была наиболее абстрактная форма культа солнца, элементы которого существовали уже во времена его отца Аменхотепа III. Но если религиозная концепция времени Аменхотепа III, развивавшаяся на основе гелиупольской теологической доктрины, содержала мифологические элементы, то концепция Эхнатона, свободная от этих элементов, была более рационалистичной. Обожествлялась животворящая сила солнца. Новый культ должен был способствовать укреплению царской власти, поскольку царь провозгласил себя единственным сыном и воплощением нового божества. Борясь с самим именем бога Амона, входившего в состав его собственного личного имени, царь переименовал себя в Эхнатона («Полезный Атону»), а свою столицу назвал Ахетатон — «Горизонт Атона» (ныне городище Эль-Амарна). Эхнатон был, по-видимому, глубоко убежден в правильности своей концепции. Позицию фараона разделяла его главная жена Нефертити. Эхнатон является автором многочисленных гимнов богу, а автобиографические надписи его чиновников свидетельствуют о том, что он охотно давал пояснения относительно новой религии и ее различных аспектов. Его внимательными слушателями были и скульпторы — многочисленные наброски, эскизы, модели и другие произведения искусства отражали новую религиозную концепцию, прославлявшую жизнь, эмоциональность и любовь к природе. Традиционные темы египетского искусства в то время были заброшены или облечены в новую, возникшую во времена Аменхотепа III форму.

Интерес к вопросам религии, мирная внешняя политика создали Эхнатону репутацию безвольного мечтателя, с которой он вошел в историю. Хотя молва о безволии этого правителя не соответствует правде, авторитет Египта на международной арене в годы царствования Эхнатона тем не менее упал. Однако не следует забывать, что падение международного престижа Египта началось еще при Аменхотепе III. По всей вероятности, Эхнатон понимал, какими могут быть последствия такого положения дел и попытался развернуть деятельность, направленную на укрепление авторитета фараона и его страны на международной арене. На 10-м году царствования Эхнатон приказал всем египетским вассалам явиться и принести дань в Ахетатон. Однако, судя по всему, подобные мероприятия не имели большого политического значения.

Гораздо существеннее были результаты внутренней политики фараона. Среди особо пылких приверженцев новых верований, которые так и остались не понятыми основной массой населения, имелась группа старых чиновников, которые вместе с царем покинули Фивы и переехали в новую столицу. Благодаря этому были сохранены традиционные принципы управления государством. Царь в большей мере, чем когда-либо, единолично решал все государственные дела. Новостью было участие в их обсуждении членов царской семьи. Преклонение перед новым богом, привязанность к семье, любовь к природе не мешали Эхнатону быть беспощадным к врагам. Это испытала на себе и Нефертити, по непонятной причине на 12-м году царствования Эхнатона попавшая к нему в немилость.

Действительно ли целью религиозной реформы Эхнатона было введение монотеизма? Литература не дает однозначного ответа на этот вопрос. Часть историков и специалисты по истории египетской религии отвечают на него положительно (С. Моренц, Ю. Я. Перепелкин, М. А. Коростовцев), другая часть (Ж. Веркуттэ, И. Беккерад, К. Олдрид) пишет о цели этой реформы с большой осторожностью, которая вполне оправданна, поскольку многое говорит об известной двойственности политики Эхнатона.

Фараон развернул широкое строительство храмов, посвященных новому богу. Храмы строились в Ахетатоне, Мемфисе, Гелиуполе. Менее крупные храмы воздвигнуты в Нубии, на Элефантине, в Фиваиде, в Среднем Египте и в Дельте. Полностью восстановить территорию, на которой был распространен культ Атона, невозможно, поскольку в период господства Рамессидов почти все уцелевшие к тому времени храмы этого бога были уничтожены.

Утверждение культа Атона сопровождалось преследованиями культа Амона. Содержавшиеся в надписях имена этого бога и его супруги Мут стесывались. Гонениям подвергся и старинный культ богини Нехбет. Зато многочисленные местные культы главных и менее значительных богов, особенно в периферийных районах, остались нетронутыми. В этих районах храмы старинных египетских богов стараниями местного населения пережили период гонений.

Археологические работы на месте столицы царя-реформатора принесли интересные данные о распространении новой идеологии в этом городе. Предметы, обнаруженные, например, в частных жилых домах «Горизонта Атона», свидетельствуют о том, что их обитатели в четырех стенах своих домов помимо Атона и царской семьи, как и прежде, почитали бога-обезьяну Тота и бога-крокодила Собека. Так же относилось к новой религии и население деревень в окрестностях Ахетатона. В жилых домах города и даже во дворце найдены привезенные из окрестных деревень кувшины для вина, украшенные эмблемами Птаха, Хора и даже Амона.

Все это доказывает, что намерение Эхнатона установить монотеистическую религию, даже если оно у него было, проводилось в жизнь не слишком последовательно. Приведенные примеры говорят о том, что вопросы, не касавшиеся непосредственно важнейшего религиозно-административного центра — Фив, — никого особенно не интересовали.

Лишение бога Амона главенствующего положения в египетском пантеоне было равнозначно упадку его храмов и связанных с ними людей. Поэтому против реформы выступили не только жрецы, но и высшие государственные сановники, на протяжении многих поколений связанные с Фивами. Реформа лишила их влияния в стране, поскольку Эхнатон взял в свои руки все стороны управления, она отняла у них и экономическое могущество, так как контроль над храмовым хозяйством тоже оказался в руках фараона.

Недовольна была и военная аристократия. В результате военных успехов хеттов кардинально изменилась политическая расстановка сил в Сирии. Египетские вассалы, князьки Угарита, Амурру и Кадеша, перешли на сторону победителей. Египетский фараон был не в силах этому противодействовать. Создавшаяся сложная политическая обстановка послужила предметом переписки, обнаруженной в Эль-Амарне. Богатый материал найден также в архивах Угарита, города, достигшего в тот период наивысшего расцвета, после которого наступила его гибель в 1365 г. до н. э. в результате землетрясения.

Возможно, незадолго до смерти Эхнатон позволил восстановить запрещенные традиционные культы, и прежде всего культ Амона, что должно было смягчить нараставшие противоречия. В этом участвовал, по-видимому, зять и преемник Эхнатона Семнехкара, построивший в Фивах святилище Амона. Последующие события показали, что восстановить гегемонию Фив доамарнского периода невозможно. Ни Тутанхамон, ни его преемники Эйе и Хоремхеб не намеревались восстанавливать могущество фиванских жрецов и связанной с ними знати. Правда, в борьбе эти цари пользовались иными, чем Эхнатон, методами.

Когда вскоре после Эхнатона умер Семнехкара, на трон вступил другой зять Эхнатона, Тутанхамон (1361–1352), которому тогда было неполных десять лет. К этому времени в Ахетатоне сложилась очень сильная оппозиция, в которой одну из главных ролей играл конюший дворца фараона Эйе, носивший титул, смысл которого пока неясен, — «божественный отец». К оппозиционной группировке принадлежал, по-видимому, еще один чиновник - Хоремхеб.

Выношенный оппозицией план был осуществлен на 2-м году царствования юного фараона. Специальным эдиктом восстанавливались традиционные египетские культы во главе с культом Амона. Взяв себе новое личное имя — Тутанхамон, — фараон покинул Ахетатон и отправился в Мемфис (его двор с того времени пребывал в основном на Севере). Вместе с ним в новую резиденцию перебралась часть государственных сановников, в том числе Эйе и Хоремхеб, которых Тутанхамон наградил высшими званиями. Туда же, по-видимому, переместилась большая группа художников, продолжавших развивать амарнский стиль. Замечательны произведения искусства того времени — трон Тутанхамона и другие предметы, обнаруженные в его гробнице.

Несмотря на восстановление фиванского культа Амона, сторонники Атона не подвергались преследованию. При Сети I в Мемфисе даже существовал его храм. Той же линии поведения придерживался Хоремхеб. Знаменательно, что позднейшие «царские списки» времен Рамессидов именно Хоремхеба называли прямым преемником великого Аменхотепа III, оставляя без внимания не только царствование «еретика» Эхнатона, но и время правления Тутанхамона, а также «божественного отца» Эйе. Хоремхеб действительно был царем, который вывел страну из кризиса, связанного с реформой Эхнатона и царствованием его непосредственных преемников.

О том, какова была политическая линия фараона Хоремхеба, свидетельствует эдикт, высеченный на стеле в Карнаке, а также надписи на его гробнице в Долине царей. О многом говорит и царская титулатура, всегда представлявшая собой некую политическую программу. Царская титулатура Хоремхеба убеждает нас в том, что он вел мирную политику. Хотя этот царь и предпринял несколько походов в Сирию, его целью было не расширение влияния Египта на международной арене, а укрепление северных границ страны.

Все свое внимание Хоремхеб посвятил внутренним делам. Прежде всего он перенес царскую резиденцию в Мемфис. После коронации, которая по традиции состоялась в Фивах, он сразу же отправился на север. Очень важны его мероприятия по восстановлению дисциплины в войске. Чрезвычайно суровые наказания, применявшиеся по отношению к военачальникам и чиновникам, занимавшимся стяжательством, по всей вероятности, принесли желанный эффект. Хоремхеб реформировал судопроизводство. Взамен продажных судов он создал новые. При нем было реорганизовано храмовое хозяйство, наблюдение за которым было поручено новым жрецам, назначавшимся фараоном. Все главные должности в государственной администрации Хоремхеб отдал в руки заслуженных военачальников.

Так завершился процесс, начало которому было положено во времена Тутмоса I. В течение двухсот лет окончательно сложилась новая аристократия, коренным образом отличавшаяся от всех группировок, которые когда-либо составляли в Египте правящую верхушку. Новая аристократия, формировавшаяся в основном из; чужеземцев, служивших в египетском войске, не была связана со староегипетской традицией, которая при определенных условиях тормозила поступательное движение государства и общества. Не желая, чтобы их считали узурпаторами и выскочками, представители новой знати создавали для себя вымышленную генеалогию, которая должна была свидетельствовать об их родстве со старой египетской аристократией. При этом имелся в виду не столько идеологический, сколько экономический выигрыш: доказав свое родство с потомственной египетской аристократией и разрушив таким образом представление о себе как об узурпаторах, новая знать устраняла препятствие, мешавшее пользоваться храмовыми доходами.

В результате появления новой аристократии, занявшей все ведущие посты в государственном аппарате, оказалась навсегда разрушенной существовавшая до реформы Эхнатона монолитная бюрократическая машина. И все-таки Хоремхебу удалось упорядочить управление государством, вновь объединившимся под властью единого царя. Однако дальнейшее развитие Египта осложнилось запутанным положением за его пределами.

Глава 9 Ближний Восток в период господства хеттов

Новохеттское царство и его войны с государством Митанни

Достижения Старохеттского царства во времена Мурсилиса I были сведены на нет внутренними неурядицами, среди которых не последнее место занимали дворцовые интриги. Исторические документы ничего не говорят о внутреннем положении государства тех времен. Исключение составляет «Декрет Телепинуса», в котором, между прочим, много внимания уделено вопросу о престолонаследии. До этих установлений Телепинуса трон наследовался по женской линии^{80}. Это положение давало простор для дворцовых козней. Вполне возможно, что этот порядок наследования послужил одной из причин нестабильности царской власти. Многочисленные новохеттские ритуальные тексты, направленные против ложных обвинений и колдовства, свидетельствуют о том, что раздоры в царской семье продолжались и в период Нового царства, когда, согласно «Декрету Телепинуса», трон стал переходить от отца к сыну.

Другой причиной упадка Хеттского царства в середине XVI в. до н. э. явился рост могущества государства Митанни, экспансия которого была направлена на северо-запад, в страну Киццуватна. Завоевания государства Митанни, в результате которых хетты оказались отрезанными от Сирии, вероятно, помешали им воспользоваться успехами Мурсилиса I. Доступ к Сирии имел для хеттов огромное стратегическое значение.

Следствием военных неудач хеттских царей — преемников Мурсилиса I было отпадение отдельных княжеств, которые некогда подчинил своей власти Аниттас. В результате Хеттское царство сосредоточилось на небольшой территории вокруг своего центра — Хаттусы. Превратившись в небольшое царство, Хатти на целое столетие перестало играть какую-либо существенную роль. В центре международных событий в эти годы оказался конфликт между Митанни и Египтом.

Современный историк немногое может рассказать о событиях, которые разыгрались в то время в Хеттском царстве. До сих пор остается спорной датировка соответствующих текстов, число и последовательность правителей^{81}. Некоторые источники, по-видимому, говорят о том, что именно в тот неспокойный период, когда хетты могли рассчитывать только на свои экономические и людские ресурсы, были заложены основы будущего величия этого царства. Речь идет прежде всего о дарении царем земель, засвидетельствованном большой группой документов, относящихся ко времени от Телепинуса до Арнувандаса I (около 1500–1450) и касающихся в основном частных лиц. Имена лиц, получавших царские подарки, чаще всего не названы, поэтому ученые не могут определить социальную базу царской власти того периода. Исключение составляет обширнейшая дарственная запись времени Арнувандаса I, которая сообщает, что Куваталли, «храмовая рабыня» (она же, по-видимому, автор многочисленных ритуальных гимнов), получила в дар поля, крупный рогатый скот, лошадей, овец и коз. Любопытно, что это имущество, включающее более десятка наименований, раньше принадлежало трем лицам: писцу, писавшему на деревянных табличках, царскому придворному (он же главный ткач), а также некоему Карпани, профессия которого неизвестна.

Этот чрезвычайно четкий и однозначный документ стал главным аргументом в пользу существования у хеттов верховной собственности царя^{82}. Мы помним, что Хеттское царство возникло в результате завоеваний и потому территории, не принадлежавшие городским или сельским общинам, автоматически становились собственностью завоевателя — «великого царя» хеттов. Таким образом, создалась ситуация, в некотором смысле аналогичная той, что имела место в Египте на этапе формирования централизованного государства. При этом хеттские цари обращались с завоеванными местными князьями более мягко, чем фараоны со своими. Но и они, подобно египетским царям, переселяли целые общины, члены которых должны были вести хозяйство на царских землях, как правило неосвоенных.

Согласно хеттским законам, участки земли выделялись в награду за царскую службу чиновникам и воинам. Земельный надел был связан с должностью и оставался во владении семьи чиновника или воина лишь на то время, пока он занимал эту должность. Так же обстояло дело в Месопотамии в Старовавилонский период. Если воин погибал, не оставив потомства, или чиновник не имел наследников, их земля, естественно, снова поступала в распоряжение дворца. Если же должностное лицо попадало в опалу (в Хеттском царстве это был совсем не редкий случай), служебный надел, а нередко и собственное его имущество конфисковывались в пользу царя. Подобные санкции применялись и по отношению к чиновникам и воинам, если было доказано, что данное лицо совершило преступление.

Царь должен был содержать двор и отборные отряды, поэтому он мог в любой момент воспользоваться своим правом реорганизовать дворцовое хозяйство, передав те или иные поля лицу, которое гарантировало лучшее их использование. Возможно, в описываемый период имела место именно такая реорганизация и царские «дары» — свидетельство этого. Дело в том, что в то время хеттам с севера угрожали племена касков, а на юге существовала опасность нападения хурритов. В связи с этим была, по-видимому, проведена реформа оборонительной системы и созданы постоянные отряды, расселявшиеся в пограничных районах, с тем чтобы защищать неприкосновенность границ. На новом месте жительства воины получали поля взамен участков, которыми владели раньше.

Тревожная обстановка внутри страны и неустойчивое положение на границах побуждали правителей более активно, чем прежде, добиваться благожелательности богов. В молитве царя Арнувандаса I и его сестры (а также жены) Асму-Никаль содержится обещание принести богатые дары — скот, овец, жертвенные хлеба, вино, если боги помогут победить касков. Такие дары помогали храму укрепить свое экономическое положение, поскольку его богатство составляли прежде всего стада крупного рогатого скота.

Изменения в характере имущественных отношений, без сомнения, явились одним из многих факторов, благоприятствовавших повышению авторитета царя. Дальнейшие исследования, конечно, позволят выявить всю совокупность обстоятельств, приведших к возрождению могущества Хеттского царства в царствование Суппилулиумаса I (около 1380 г. до н. э.). В данное же время сведения об этом более чем скудны. Без сомнения, Суппилулиумас I был мудрым правителем и дальновидным политиком. Но ему пришлось действовать в реальных условиях, которые складывались постепенно, при жизни по меньшей мере одного поколения.

В начале царствования Суппилулиумас сосредоточил свое внимание на проблемах Анатолии. Во время очередного набега касков в глубь Хеттского царства была подожжена столица хеттов Хаттуса. Суппилулиумас приказал воздвигнуть оборонительные стены, и город превратился в крепость. Затем он одержал победу над касками и построил вдоль северной границы многочисленные крепости.

Суппилулиумас хорошо понимал, что дальнейшее развитие его государства станет невозможным, если не будет завоевана Сирия. Уже в первые годы царствования он пытался вернуть давно утраченное влияние в Сирии, однако ему это не удалось. Митаннийский царь Тушратта, кичась своей победой, отослал часть захваченной у хеттов добычи египетскому фараону Аменхотепу III^{83}. Прошло около десяти лет, прежде чем хетт-ский царь решился снова двинуться в поход на Сирию. К этому времени благодаря дипломатическим усилиям ему удалось договориться с двумя сильными соседями: Хукканасом, правителем страны Ацци-Хайяс, расположенной между Эрзерумом и Черным морем, и Сунассурасом, вассалом Митанни и царя Киццуватны. Они обещали поддержку. На худой конец можно было хотя бы не опасаться их нападения. Заключив с этими странами мирный договор, Суппилулиумас I при помощи удачных формулировок успокоил тщеславие своих партнеров и тем обеспечил их лояльность.

Поход в Сирию был весьма успешным. Царство Митанни утратило здесь свою гегемонию. Халеб, Мукиш с резиденцией в Алалахе, Пухашше, Амурру и другие мелкие княжества вынуждены были подчиниться власти хеттов и подписать вассальные договоры. В отличие от договоров с Хукканасом и Сунассурасом, в которых сохранялась видимость равноправия партнеров, в этих трактатах хурритские и аморейские правители приносили присягу на верность хеттскому царю. Кроме того, они обязались платить ему дань, оказывать военную помощь, выдавать хеттских беглецов, а также не вести самостоятельной внешней политики.

Свою политическую гегемонию хеттские цари стремились упрочить с помощью религии. При всякой возможности они привозили символы местных богов в Хаттусу, стараясь внедрить там их культы. Эта практика, впервые введенная Хаттусилисом I, получила особенно широкое распространение во времена Новохеттского царства. Ее задачей было ускорить интеграцию монархии, которая оставалась конгломератом более или менее независимых государств.

Обстановка в Юго-Западной Азии благоприятствовала росту авторитета хеттского царя. Начался упадок главного соперника Хеттского царства — государства Митанни. Первым серьезным ударом для митаннийцев явилась утрата влияния в Сирии, следующим — разгром царской резиденции Вашшуккане, павшей под совместными ударами Суппилулиумаса и Артадамы, принявшего титул «царя хурритов». Ввиду углублявшегося в государстве Митанни кризиса от него отпал город Ашшур, освободившийся от митаннийской гегемонии. Единственный союзник Митанни Эхнатон по вполне понятным причинам был пассивен, хотя по трактату, заключенному между Аменхотепом III и Тушраттой, Египет был обязан оказать Митанни военную помощь.

Изоляция государства Митанни способствовала активизации Суппилулиумаса. Вероятно, им было инспирировано убийство Тушратты, которого сменил на троне союзник Хатти Артадама II, в то время как законный наследник митаннийского престола Шаттиваса тщетно искал поддержки у касситского царя Буриа-Буриаша II. Когда он в конце концов обратился к Суппилулиумасу I, тот, воспользовавшись случаем, захватил последнюю митаннийскую крепость Каркемиш. Позднее он возвел Шаттивасу на трон, но на тех же условиях, на каких сохранили свою власть сирийские царьки. Иными словами, митаннийскому царю пришлось признать политическую гегемонию хеттов.

В ходе боев за Каркемиш хеттские военачальники разграбили страну Амка, расположенную на равнине между Ливаном и Антиливаном. Хотя этот район находился в сфере египетского влияния, в Египте в то время не было силы, способной противостоять притязаниям хеттов. Лишь сто лет спустя здесь началась ожесточенная борьба за гегемонию. Пока же хеттский царь не имел в этом районе достойного противника. Он организовал систему управления Сирией и занялся своими внутренними делами.

Захватив Каркемиш, Суппилулиумас посадил там на трон своего сына Пияссилиса. Он был объявлен наместником, которому подчинялись все княжества Сирии. В интересах максимальной безопасности в этом районе Суппилулиумас вывел из Каркемиша часть жителей, которых поселил в других районах Хеттского царства. Таким образом, он решил не только политическую, но и экономическую задачу — возможно, переселенцы должны были заменить анатолийских земледельцев и ремесленников, занятых военными походами.

Богатая добыча и ежегодные дани упрочили положение царя в государстве. Вес и значение Хеттской монархии росли. Однако стране недоставало интегрирующего фактора. Слабые стороны Хеттской державы особенно четко выявились после смерти Суппилулиумаса I. Чтобы вступить на трон, сыну и наследнику Суппилулиумаса I, юному Мурсилису II (около 1345–1315), пришлось подавлять многочисленные мятежи как в северо-западной части Анатолии, так и на востоке. Необходимо было также ввести войска в Сирию, где местные князьки намеревались освободиться от гегемонии хеттов.

Судя по всему, подобная ситуация возникала каждый раз при смене царя, и каждому новому царю приходилось силой утверждать свою власть в государстве.

Войны, хотя и приносили добычу, не могли не ослабить государство изнутри. Усилия, которые требовались для удержания владычества хеттов на завоеванных великим Суппилулиумасом I территориях, были обременительны для всех слоев общества. С одной стороны, многократно разгромленные каски по-прежнему угрожали северо-восточным границам Хеттского государства; с другой — на международной арене выступили новые силы, пренебрегать которыми было нельзя, — Египет и молодое Ассирийское государство.

А пока, в годы царствования Мурсилиса II и его преемников, Муваталлиса (около 1315–1296) и Хаттусилиса III (около 1289–1265), Хеттское царство находилось на вершине своего могущества. Экономика процветала, чему способствовали контроль над сирийскими торговыми путями, регулярное поступление вассальных даней и успехи металлургии. От этого периода до нас дошло значительное количество текстов, позволяющих судить о развитии аграрных отношений. Ценность имеющихся у нас материалов состоит также в том, что они проясняют еще два вопроса: первый — хурритизацию элитарной хеттской культуры, сопровождавшуюся лувизацией культуры народных масс; второй — изменение роли храма.

Спорадические контакты между хеттами и хурритами в начале II тысячелетия до н. э. приобрели, начиная приблизительно с 1400 г. до н. э., принципиально новую основу. Вторая хеттская династия была тесно связана с Киццуватной, откуда были родом царицы, чаще говорившие на хурритском, чем на хеттском языке. После непродолжительной антихурритской реакции, характерной для царствования Мурсилиса II, хурритское влияние при Хаттусилисе III заметно усилилось. Имело значение и то обстоятельство, что царица Пудо-Хеба происходила из жреческого рода (из Киццуватны) и сама была жрицей храма богини Хебат (Иштар). Поэтому неудивительно, что в те годы в самом сердце Хеттского царства, в Язылыкайе, расположенном неподалеку от Хаттусы, могло возникнуть скальное святилище с рельефными изображениями богов хурритского происхождения. Ведь и официальный хеттский пантеон состоял из богов, восходивших к хурритской религии. Любопытно, что все надписи в святилище составлены лувийской иероглификой, которая, очевидно, была более понятна посетителям, чем хеттская клинопись.

Через Кнццуватну в Анатолию проникли некоторые элементы вавилонской духовной культуры, частично трансформированной хурритами. Это, например, хурритская версия эпоса о Гильгамеше, некоторые магические обряды, такие, как гаданье по внутренностям животных.

До сих пор неясно, на почве каких идеологических представлений возник обычай обожествления покойного царя, впервые отмеченный в эпоху Нового царства и выразившийся в строительстве так называемых «каменных домов» — храмов, посвященных умершему владыке, которые создавались и существовали на средства царя. Царские пожертвования направлялись и в другие сферы культа. Как правило, подарки сочетались с предоставлением храмам иммунитета. Особенно щедр был Хаттусилис III, бывший в молодости жрецом богини Иштар из Самухи. Ему не уступала Пудо-Хеба, от которой сохранился обширнейший текст обета богине Лельванис. Подобные обеты получили у хеттов широкое распространение. Они представляли собой обещания, которые давали богу цари, царицы и высшие государственные сановники,ожидавшие от бога выполнения своих просьб. Эти тексты — в том числе обеты царицы Пудо-Хебы — дают возможность понять образ мышления хеттской знати, движимой не только личным религиозным чувством, но и определенными политическими амбициями^{84}.

Тексты обетов служат важным источником для изучения особенностей управления храмовыми хозяйствами в возрожденном государстве. Из них следует, что храмам теперь принадлежали большие площади пахотной земли, люди, стада, не говоря уже о сокровищах, добытых чаще всего на войне. Инвентарь в целом подлежал контролю царя и царского чиновника. В обязанности царской администрации входило строительство и восстановление храмов, а также назначение жрецов.

Подводя итог, можно сказать, что, хотя множество вопросов еще ждет своего решения, например вопрос о «каменных домах», тем не менее для нас совершенно ясно, что храм был одним из средоточий государственной администрации. Хотя источники доходов храма и дворца были разными, управлялись они одинаково — царской администрацией. При таком положении дел зависимость храма от дворца возрастала одновременно с расширением его культовых обязанностей^{85}.

Таким образом, усиление роли храма во времена Новохеттского царства, поддерживаемое царской семьей и государственными сановниками, в конечном счете способствовало упрочению царской власти. Усиление храма и поддержка с его стороны особенно были нужны Хат-тусилису III, вступившему на престол во время, когда после первого столкновения с Египтом из-за Сирии вопрос о том, кому будет принадлежать гегемония в этой стране, не был решен.

Египет в период войн с Хеттской державой

Многогранная деятельность Хоремхеба в области внутренней политики подготовила новый, хотя и кратковременный расцвет Египта в годы царствования XIX династии. Основателем этой династии был некий Парамесс, военачальник из Восточной Дельты, назначенный Хоремхебом наследником престола. Придя к власти около 1319 г. до н. э. под именем Рамсеса I, новый царь был уже настолько стар, что страной фактически правил его сын Сети, ставший спустя два года после смерти отца полноправным фараоном Сети I. Имя Сети очень распространенное в новой царской семье, четко-указывает на связь XIX династии с культом бога Сета из Таниса.

В центре внимания Сети I (около 1317–1304) с самого начала его царствования были сирийские дела. В Сирии в то время безраздельно владычествовали хетты. Однако ситуация была такова, что Египет имел шансы восстановить здесь свое господство. В последние годы царствования Мурсилиса III Хеттское царство значительно ослабело; отпала часть зависевших от него княжеств, такие, как Арцава, Митанни. Эпидемии в Анатолии, отвлекавшие внимание хеттского царя, тоже были на руку египтянам. В итоге позиции хеттов в целом и на; сирийской территории в частности стали уязвимы.

Прежде чем двинуться в Сирию, египетскому царю-следовало упорядочить положение в Палестине, где в то время было весьма неспокойно. В Палестине уже давно назревал конфликт между оседлым ханаанейским населением и пастушескими племенами, напиравшими с востока. В интересах Египта было предотвратить открытое столкновение, грозившее потерей влияния в Газе.

Первый поход Сети I был успешным. Во главе своих войск он дошел до Кадеша, захватил крепость, с которой египтянам впоследствии еще не раз пришлось сражаться, и восстановил там влияние Египта. Не исключено, что ему пришлось столкнуться и с хеттскими отрядами, стоявшими поблизости. Сведений об этом у нас нет. И наверняка были стычки с бандами разбойников, так называемых хапиру, сновавших в предгорных районах Сирии, как некогда в Месопотамии. После большого перерыва египтяне вновь столкнулись с ливийцами… Сети I разгромил к западу от Дельты племена машваш, пришедшие в Западную Дельту во время его царствования; он усмирил их и частично поселил на территории Египта.

Внутренняя политика Сети I была направлена на восстановление памятников старины, пострадавших в амарнский период. Вновь вырезались имена Амона и Мут, стесанные приверженцами Атона. Поскольку в эти годы в стране не хватало хорошо обученного культового персонала, в ходе работ многие надписи были искажены. Возводя в Абидосе свой храм с кенотафом, Сети I возвращался к традиции, забытой фараонами XVIII династии. Восстановление давнего культа Осириса в Абидосе явилось естественной реакцией на введение культа Атона, неудача которого в известной степени была связана с отсутствием в религиозной концепции Эхнатона веры в загробное существование.

Возможно, возвращение Сети I в старинный религиозный центр (свою гробницу он, правда, приказал построить в Долине царей) было продиктовано политическими соображениями. Новая династия нуждалась в поддержке религиозного центра, экономически достаточно сильного и находившегося вне сферы влияния фиванского жречества. После неудачи реформы Эхнатона и восстановления культа Амона Фивы более чем когда-либо мечтали вернуть себе былое могущество.

По сути дела, период царствования династии Рамессидов был временем борьбы фиванских жрецов за восстановление утраченного могущества при энергичном сопротивлении остальных группировок правящего класса во главе с фараоном. Отражением этого конфликта явился новый комплекс противоречий: Север против Юга — военная аристократия против фиванских жреческих родов.

Политика Сети I нашла достойного продолжателя в лице его сына и наследника Рамсеса II, царствование которого было необычайно продолжительным (около 1304–1238) и ознаменовалось многими существенными переменами в жизни Египта, которые прежде всего проявились во внешней политике. В борьбе с хеттами, конфликт с которыми назрел уже давно, Рамсес II рассчитывал, и, по-видимому, не без оснований, на поддержку сирийских княжеств, стремившихся избавиться от владычества хеттов. Когда фараон на 2-м году царствования установил свою первую «стелу победы» к югу от Библа, царь Амурру незамедлительно аннулировал мирный договор с хеттами и перешел на сторону Египта.

Ободренный этим, Рамсес II уже в следующем году отправился в поход на Сирию с тем, чтобы вернуть себе важнейшие торговые пути, отнятые много десятилетий назад у Египта хеттами (1302 г. до н. э.). Это была широкомасштабная военная экспедиция, существенно отличавшаяся от прежних, носивших характер локальных стычек.

В свое войско Рамсес II включил отряды нубийцев и шерданов из египетского гарнизона в Библе. Готовясь к сражению, царь хеттов Муваталлис собрал войско, включив в него контингенты из зависимых государств. В войске Муваталлиса собрались все давние враги Египта: мнтаннийцы, отряды из Арвада, Каркемиша, Угарита и Халеба. Кроме того, Муваталлис завербовал в свое войско анатолийских пиратов.

Рамсес II рассчитывал встретиться со своим противником на обширной равнине под Халебом, к которому он хотел подойти, минуя Кадеш, настроенный враждебно к Египту. Однако хетты именно там подготовили засаду. Внезапным нападением своих колесниц они отрезали передовой отряд, предводительствуемый самим фараоном, от остального войска. Только отчаянный набег Рамсеса II на главный лагерь хеттов, уже начавших грабить его шатер, а также неожиданное появление на поле брани еще одного отряда египетских новобранцев спасли египтян от позорного разгрома. Хетты также понесли большие потери и отступили в крепость. Лишившись влияния в государстве Амурру, фараон вернулся в Египет. На 8-м году царствования он вновь попытался восстановить свое влияние в государстве Амурру. Новый поход также закончился неудачей.

После вступления на престол Хаттусилиса III ни хеттские, ни египетские источники ничего не сообщают о дальнейшем развитии конфликта. Однако создается впечатление, что вооруженная борьба не прекратилась. Об этом свидетельствует тот факт, что хеттский царь разорвал отношения с Египтом, а также активно стремился привлечь на свою сторону царя касситской династии Кадашман-Эллиля II.

Ни одна из сторон не надеялась на окончательную победу. Очевидно, поэтому на 21-м году царствования Рамсеса II между фараоном и хеттским царем Хаттусилисом III был заключен мирный договор. Непосредственным толчком к этому явилось бегство в Египет сына и наследника царя Муваталлиса, Урхи-Тешуба, скрывавшегося от преследований своего дяди Хаттусилиса. Хаттусилис III, которого фараон вполне мог считать узурпатором власти, стремился при помощи мирного договора выйти из состояния войны и одновременно упрочить свое положение на международной арене, где в то время появились новые силы, ускорившие заключение мирного договора.

Для хеттов немаловажное значение имело усиление Ассирии и нерешенная проблема касков. Их серьезно беспокоила также возросшая активность племен, на протяжении многих лет обитавших в Восточном Средиземноморье. Эти племена были одинаково опасны как для хеттов, так и для египтян. Тогда, например, шерданы, по всей вероятности действовавшие заодно с ливийцами, дошли на своих кораблях до Дельты, где были разгромлены Рамсесом II. Это было лишь начало. Вскоре там появились многочисленные племена, кардинально изменившие соотношение политических сил.

Но пока еще ничто не предвещало грядущей катастрофы, и обе стороны сочли целесообразным договориться и заключить мир. В договоре о дружбе и взаимопомощи они фигурируют как равноправные партнеры. Однако мирный договор между Хаттусилисом III и Рамсесом II не разрешил важнейшего вопроса о разграничении сфер влияния в Сирии. Правда, материалы, обнаруженные в Угарите, свидетельствуют о том, что существовал специальный документ, согласно которому граница проходила по реке Оронт.

Заключение договора, естественно, не решало всех спорных вопросов, назревших в течение десятков лет. Известны жалобы хеттов по поводу вызывающего тона египетской канцелярии; хвастовство Рамсеса II по поводу сражения под Кадешем раздражало Хаттусилиса III. Все это нарушало добрые взаимоотношения. Хотя в целом обе стороны честно соблюдали условия договора, поскольку одинаково были заинтересованы в сохранении status quo. Мирный договор позднее был скреплен женитьбой Рамсеса II на старшей дочери хеттского царя, которая, согласно обычаю, прибыла в Египет с большой свитой и необычайно богатыми дарами. Надо сказать, что во второй половине II тысячелетия до н. э. обмен дарами между ближневосточными правителями играл немалую роль в международной политике. Материальная сторона, несомненно, имела значение, но гораздо важнее был политический аспект. Об этом свидетельствует переписка из Эль-Амарны, а также тексты из Угарита и Богазкёя. Однако дары дарам — рознь. Одно дело регулярные «дары», фактически дань, кипрского царя, ежегодно посылавшего Аменхотепу III медь в довольно больших количествах, другое — подарок в размере 20 талантов золота, врученный тем же фараоном вавилонскому царю, дружбой которого Аменхотеп III хотел заручиться. Не менее щедрые подарки посылал фараону царь Митанни, стремившийся закрепить заключенный с Аменхотепом III мирный договор. Тогда же был составлен соответствующий дипломатический протокол, имевший важное значение с точки зрения идеологии власти^{86}. Впоследствии мы еще не раз встретимся с такими действиями правителей, которые вынуждали другую сторону к присылке даров. Но то были уже не те дары, какими обменивались равные друг другу цари во II тысячелетии до н. э.

В рассматриваемый период хеттский царь всячески старался добиться лояльности Рамсеса II, хотя фараон едва ли был так уж уверен в своих силах. Как бы то ни было, воцарился мир, благодаря которому Рамсес II получил возможность заняться внутренними делами своей страны. Ни при одном царе в Египте еще не разворачивалось столь интенсивное строительство, как при Рамсесе II.

Не упуская из виду намерение захватить Сирию, Рамсес II возводит на востоке Дельты роскошную царскую резиденцию — Пер-Рамсес («Дом Рамсеса»). Планы завоевания Сирии не реализовались, и Рамсес II вернулся в Мемфис. Однако воздвигнутый им новый город продолжал играть важную хозяйственную роль. При Рамсесе II было завершено строительство храма в Карнаке, начатое при Тутмосе III; расширен храм в Луксоре, к нему был пристроен вестибюль с пилоном. Но самой величественной постройкой является, без сомнения, храм Рамсеса II в Западных Фивах, позднее названный Рамессеум, и установленный в нем перед вторым пилоном один из самых величественных колоссов. Продолжая политику своего отца в отношении жречества, Рамсес II приказал построить храм в Абидосе. Известна широкая строительная деятельность царя в Нубии, где был вырублен в отвесной скале огромный пещерный храм с гигантскими статуями самого фараона — знаменитый Абу-Симбельский храм.

Эти примеры достаточно выразительно говорят о том, с каким размахом царь приступил к реализации своей идеи — идеи самообожествления. Из всех фараонов Рамсес II был наиболее последователен в смысле пропаганды древнеегипетских представлений о царской власти. Он утверждал идею божественности царя, его богоподобия, наличия у царя сверхчеловеческих свойств. Божественная природа Рамсеса II представлена им в храмах, воздвигнутых в Египте и в Нубии. Примером тому может служить статуя Рамсеса в Абу-Симбельском храме, представляющая Рамсеса-человека, возносящего молитву Рамсесу-богу. Ту же идею воплощают нубийские триады. Из трех фигур, олицетворяющих божественность владыки, только одна является изображением Рамсеса II, две другие представляют богов, олицетворяющих божественную сущность. Таким образом, вся триада воплощала одного бога, существовавшего в трех ипостасях. Известно около 50 подобных скульптурных изображений Рамсеса II, свидетельствующих об огромных переменах в иконографии. В древнейшие времена царя изображали как избранника богов, пользовавшегося особым расположением и милостью богов, принимавшего при жизни божеские почести. В иконографии же эпохи Рамессидов, начиная с Рамсеса II, царь, как правило, представлен существом, равным богам. Он уже не объект их милостей, а владыка, от которого зависят боги и их деятельность. Скульптура и рельефы выполняли одну задачу: отображать божественность царя.

Большинство подобных произведений было создано в пограничных районах — в Нубии и в Восточной Дельте. Это обстоятельство объяснимо: пропаганда сверхчеловеческих свойств фараона была адресована людям, которые практически не имели шансов когда-либо увидеть его своими глазами. На территории же собственно Египта божественность Рамсеса II, как и в более отдаленные времена, была связана прежде всего с идеей божественного происхождения царской власти и с заботой царя о благополучии богов. В этой установке не содержалось ничего нового, поскольку египетские представления о царской власти с древнейших времен предполагали подобное превознесение фараона. Другое дело, что при Рамсесе II обожествление царствовавшего владыки осуществлялось с такой энергией и таким размахом, какого не знал ни один из периодов египетской истории.

Обращение к примерам из далекого прошлого, ко времени войн за воссоединение Египта в начале III тысячелетия до н. э., по-видимому, было необходимо для упрочения позиций царя в государстве. В результате перемен в управленческом аппарате и в царском доме фигура фараона, по всей вероятности, в значительной степени утратила свой престиж и блеск. И внешняя политика не приносила фараонам широкой славы. Ведь Рамсес II не мог похвалиться ни одной блестящей победой, а договор с хеттским царем скорее подчеркивал слабость Египта, чем его силу. Обожествление собственной персоны должно было «восполнить» качества, которых фараон не имел. Между тем идея божественности царя нашла широкий отклик в обществе. Очевидно, египтянам нужен был фараон-бог. Многочисленные стелы в Дер эль-Медине и Пер-Рамсесе свидетельствуют о том, что там почитали фараона-бога в различных воплощениях, им самим придуманных. Как правило, эти стелы воздвигались за счет пожертвований представителей чиновничества.

Признаки упадка, отчетливо проявившиеся во времена Рамсеса II главным образом в области идеологии, при его преемниках выступили также в других сферах жизни Египта.

Вавилон и Ассирия в эпоху соперничества «великих держав»

В середине XIV в. до н. э., когда в далеком Египте велась политическая борьба вокруг религиозной реформы Эхнатона, в Анатолии набирало силы Хеттское царство, распространившее в годы царствования Суппилулиумаса I свое влияние на Северную Сирию и территорию, являвшуюся колыбелью царства Митанни, — в Месопотамии складывалось новое соотношение политических сил. Инициатором перемен стал город Ашшур, правители которого по крайней мере с XVI в. до н. э. были вассалами митаннийских царей. Попытки освободиться от митаннийского господства не принесли успеха. Авторитету и блеску государства Митанни способствовал культ Иштар из Ниневии, богини с «мировой» славой.

Однако когда в середине XIV в. до н. э. в этом районе создалась сложная политическая обстановка, этим ловко воспользовался правитель города-государства Ашшур — Ашшурубаллит I (1365–1330), которому удалось не только избавиться от верховенства Митанни, но и захватить соседние земли на северо-западе. Одновременно, невзирая на протесты царя Вавилонии Бурна-Буриаша II (1375–1347), Ашшурубаллит I установил дипломатические отношения с Египтом. В результате государство Митанни в качестве союзника Египта вынуждено было поддерживать с Бурна-Буриашем II дружественные отношения. В это же время оказались нарушенными прежние дружественные ассиро-вавилонские и вавилоно-египетские отношения.

С середины XVI в. до н. э. в Вавилонии царствовала касситская династия, объединившая под своей властью всю страну. Успехам касситов благоприятствовало ослабление Ашшура, ставшего государством второстепенного значения, и упадок Элама, где около 1500 г. до н. э. прекратилась династия Эпартов (Элам на полтора столетия исчез с международной арены). Большое значение для укрепления положения касситов в Вавилонии имел их союз с Египтом, дававший им гарантию безопасности со стороны государства Митанни.

Касситы чрезвычайно успешно использовали выгодную внешнеполитическую ситуацию для упрочения своих позиций внутри страны. Они бережно хранили традиции Старовавилонской династии, нередко вводя некоторые новации. Одним из таких нововведений был обычай «вечных» пожалований особо заслуженным государственным чиновникам. Касситские цари, в отличие от хеттских правителей, жаловали своим чиновникам земельные участки из фондов дворца и работавших на них людей. Как правило, пожалованные земли освобождались от налогов и становились наследственными владениями сановников. Для обозначения границ подобного поместья устанавливался величественный, богато украшенный рельефами межевой камень — кудурру, на котором вытесывался царский декрет^{87}. Таким способом касситы обеспечивали лояльность вавилонской аристократии. Благодаря кудурру мы узнаем много любопытного о переменах в области имущественных отношений, а также о чрезвычайно сложной налоговой системе, существовавшей в касситской Вавилонии. Владелец поместья и его люди освобождались от выплаты натурального налога в виде определенного процента зерна, соломы и приплода. Они были свободны также от пошлин, от обязанности содержать царское войско и от участия в строительных работах. Кроме того, царским чиновникам всех рангов и представителям местного самоуправления запрещалось нарушать указанные привилегии, переходить границу поместья и беспокоить его владельца. Иными словами, это были поместья, пользовавшиеся правами экстерриториальности и свободные от какого бы то ни было контроля, но они составляли небольшую часть всего ареала возделываемых земель. Создается впечатление, что касситы, которые отнеслись к Вавилонии как к своей добыче, лишили гражданские общины их прерогатив, а их земли превратили в собственность дворца. Исключение составили, возможно, лишь старинные храмовые города. Следует, однако, оговориться: этот вопрос пока еще не изучен и выводы остаются лишь предположениями.

Ясно одно: экономическую базу касситской Вавилонии составляла дворцовая собственность и ежегодно поступающие дани, от которых освобождались только иммунизированные поместья, владельцы которых составляли верную и надежную опору власти.

Период господства касситов в Вавилонии характеризуется существенными переменами в области общественных отношений. До середины II тысячелетия до н. э. сохранялись патриархальные представления: общество воспринимало царя скорее как «отца», нежели как «господина». Резкое различие между сословиями начало вырисовываться лишь в конце Старовавилонского периода. Не случайно именно в касситской Вавилонии возникла формула: «Я готов умереть за своего господина», каковой подчиненные заканчивали обычно свои письма к вышестоящим лицам^{88}. Здесь остается много неясных моментов, поскольку социально-экономические отношения в касситской Вавилонии пока еще не стали предметом научного изучения. Но как бы то ни было, экономическая база была такова, что царь Куригальзу I имел возможность около 1400 г. до н. э. перейти к более активной внешней политике. Воспользовавшись ослаблением Элама, начавшимся после угасания династии Эпартов, Куригальзу I захватил Сузы и установил строгий контроль над всей территорией Элама. Одновременно он пытался соперничать с государством Митанни за влияние в Ашшуре. По приказу Куригальзу I на севере была построена царская резиденция — город Дур-Куригальзу («Крепость Куригальзу» — совр. Акаркуф, в 25 км северо-западнее Багдада). Перемещение царей в эту крепость, имевшую стратегическое значение, должно было способствовать ограничению влияния жреческой аристократии на политику. Преемники Куригальзу I были не столь предприимчивы; они поддерживали дружеские отношения с Египтом и внимательно следили за городом Ашшуром. Тем большей неожиданностью явилось для них завоевание этим городом независимости и начало ассирийской экспансии.

Экономика Вавилонии испокон веков была связана со средним течением Евфрата и с бассейном реки Диялы, поэтому завоевательные устремления Ашшура несли с собой серьезную угрозу самому существованию Вавилонии. Возможно, что Бурна-Буриаш II мечтал об установлении протектората над Ашшуром. Посольство Ашшура в Египет он счел нарушением субординации. Эхнатон же отнесся к этому факту, как ко многим другим внешнеполитическим событиям, с полным спокойствием: он принял предложения Ашшурубаллита I, не порывая отношений ни с царем Митанни, ни с Бурна-Буриашем II, видимо считая неизбежными внутренние раздоры между государствами Месопотамии и рассчитывая на эти разногласия как на фактор, который мог бы спровоцировать вторжение туда хеттов.

Таким образом, Бурна-Буриашу II пришлось примириться с независимым существованием своего северного соседа и установить без помощи Египта умеренно дружеские отношения с Ассирией. По-видимому, по его инициативе был заключен брак между дочерью Ашшурубаллита I Мубаллитат-Шеруа и вавилонским князем, призванный скрепить заключенный договор^{89}. Доказательством доброй воли Ассирии явилась популяризация главного вавилонского бога — Мардука.

О ситуации, сложившейся в тот период, обычно судят по двум необычайно любопытным, но составленным значительно позднее документам: ассирийской «Синхронической истории» и Вавилонской хроники Р». Оба эти документа чрезвычайно тенденциозны и скорее характеризуют образ мышления их создателей, чем эпоху.

Ассирийцы, всячески стремившиеся возродить традиции великого царя Шамши-Адада I, неправомерно высоко оценивали свои военные успехи, рассказ о которых составляет главное содержание «Синхронической истории». Между тем завоевание Ассирией независимости и присоединение митаннийских территорий, притом что царство Митанни стало клониться к упадку, по всей вероятности, не было связано с вооруженной борьбой. Что же касается дальнейшего продвижения на запад, то оно в тот момент было невозможно: путь на запад преграждал митанниец Шаттиваса и его могущественный покровитель — Хеттское царство. По сути дела, ассирийцы не имели оснований кичиться военными успехами, не говоря уже о том, что ассирийское войско только еще предстояло создать. Следует учесть также, что перед Ассирией в это время стояла гораздо более важная задача, чем продвижение к Евфрату, — защита новых границ от притязаний Вавилона. Вполне понятно, что ассирийский царь с особым вниманием следил за действиями своего» южного соседа. Вот почему мелкие пограничные стычки в официальном изложении, т. е. в «Синхронической истории», превратились в великие сражения. Все это заставляет считать «Синхроническую историю» сочинением апологетического характера.

Такой же характер имели царские анналы — совершенно новый тип записи исторических событий, связанный, правда, по происхождению с раннединастическими строительными надписями. Первая такая запись типа анналов была сделана при Арикденили (1319–1308), который приказал описать свой поход к Евфрату.

Столь же тенденциозной является и «Вавилонская хроника Р», авторы которой имели в виду другую цель. Касситская Вавилония не была сильной державой, однако, в отличие от великих монархий, боровшихся за политическую и экономическую гегемонию, ей принадлежало интеллектуальное превосходство. Вавилонский диалект аккадского языка был языком дипломатии, а вавилонское литературное наследие получило распространение на всем Ближнем Востоке. При этом цари касситской династии имели значительно более прочную социально-экономическую базу, чем прочие монархи, для которых Вавилония была желанным союзником. Вот почему автору «Вавилонской хроники Р» не было нужды пускать пыль в глаза. Его интересовали отдельные цари и их деятельность, в основном мирная. Если же он в виде исключения говорит о войне, то лишь затем, чтобы отметить подлинную победу.

Касситы не были великими воинами и не стремились таковыми казаться. Ассирийцы же, напротив, жаждали величия (правда, не только военного) и всеми средствами стремились его достичь.

Возможности Ашшурубаллита I были ограничены. Он первым из месопотамских правителей именовал себя «великим царем», хотя ни экономика Ассирии, ни оснащение войска скорее всего не оправдывали этого титула. Нет оснований говорить и о его влиянии на вавилонскую политику. Благодаря присутствию при дворе Бурна-Буриаша II его дочери он был, по-видимому, хорошо осведомлен о вавилонских делах. Однако никаких серьезных последствий это не имело, поскольку Вавилон, очевидно, не испытывал симпатии к ассирийской царевне. После смерти Бурна-Буриаша, когда сын его дочери, внук и наследник престола погиб, на трон вступил представитель боковой линии касситов Куригальзу II (1345–1324). В возведении на престол нового царя принял активное участие Ашшурубаллит I, на основании чего иногда ошибочно утверждают, будто это являлось началом вассальных отношений. На самом деле Куригальзу II не только не выразил благодарность за помощь, но и вскоре выступил против Ассирии. То обстоятельство, что одна битва произошла под Сугагу, недалеко от Ашшура, а другая — под Килизи, вблизи Ниневии, наводит на мысль о военном перевесе Вавилонии^{90}.

Положение Ассирии изменилось лишь в царствование трех последующих царей: Адад-нерари I (около 1307–1275), Салманасара I (1274–1245) и Тукульти-Нинурты I (1244–1208). Заслугой первого является успешный поход, в результате которого он дошел до Каркемиша и обеспечил Ассирии доступ к Сирии; благодаря этому Адад-нерари I получил возможность участвовать в дележе доходов, связанных с контролем торговых путей, проходивших через Северную Месопотамию.

Хетты же, ослабленные сражением под Кадешем, не пытались вмешиваться, ограничившись оживленной дипломатической деятельностью. Хаттусилис III старался, с одной стороны, создать видимость добрососедских отношений с Ассирией, а с другой — подстрекал Вавилон к выступлению против нее, подчеркивая, что Ассирия начала серьезно угрожать интересам обоих государств. Как ни старался Хаттусилис III убедить вавилонского царя в его якобы военном превосходстве, тот не реагировал на лесть, тем более что ассирийцы недавно захватили вавилонские пограничные территории.

Салманасар I упрочил и расширил завоевания своего отца. Он подчинил Ассирии Ханигальбат и увел в плен из митаннийских крепостей около 15 тысяч жителей. Салманасар I двинулся со своим войском на север, в «страны Напри», где обитали горцы-хурриты. Это были районы, богатые сырьем, особенно железной рудой. Территориальные захваты, укрепление границ, военная добыча и богатые дары от хеттских царей, наконец, овладение доступом к источникам сырья и контроль над торговыми путями по Евфрату — все это укрепило престиж Ассирии. Стало ясно, что Ассирия превратилась в могущественную державу, соперники которой в то же самое время становились все слабее.

Хеттского царя Тутхалияса IV (1265–1235) все больше волновали анатолийские проблемы; Рамсес II, всеми средствами пытавшийся поддержать веру в свое величие, очевидно, не слишком уверенно чувствовал себя на троне; на вавилонский трон один за другим вступали незначительные личности. В такой обстановке борьба за гегемонию должна была прекратиться. Цари, правда, продолжали искать себе союзников, обмениваясь знаками внимания, но это уже не могло изменить реальное соотношение политических сил.

Царствование Тукульти-Нинурты I считается временем величайших военных побед Ассирии. Как сообщают анналы Тукульти-Нинурты I, он покорил 43 царя^[41] страны Наири, увел с гор Яури 30 тысяч жителей, которых поселил в Ашшуре. Но главное — он разрешил ассиро-вавилонский конфликт, победив вавилонского царя Каштилиаша (1242–1235), захватил Вавилон, сокрушил его стены и вывез в Ашшур статую Мардука. Вавилония, таким образом, на 7 лет подпала под власть ассирийского царя.

Почти сразу после этих побед начался упадок Ассирии. Прежде всего потерпела крах политика царя. По причинам, которые до сих пор неясны, Тукульти-Нинурта I внезапно принял решение о переносе своей столицы в специально построенный на противоположном от Ашшура берегу Тигра город Кар-Тукульти-Нинурта («Торговая пристань Тукульти-Нинурты»). Город был обнесен стенами с башнями. Здесь же силами переселенцев были сооружены дворец и храм.

Все эти широкомасштабные мероприятия повлекли за собой серьезные экономические и политические последствия. В отличие от вавилонского царя царь Ассирии не располагал ареалом дворцовых земель, а владел, по-видимому, лишь небольшим поместьем на правах личной собственности царской семьи. Такое положение сложилось в результате весьма своеобразного-пути развития этого государства, в котором экономической базой царской власти была исправно действующая система частных земельных владений (ср. аграрные отношения на территории Аррапхи) плюс доходы, поступавшие извне (ср. деятельность Шамши-Адада I). Отсюда ясно, что положение царя в государстве было достаточно шатким и зависело, с одной стороны, от настроения аристократии, а с другой — от войска и военных побед. Распределение богатств осуществлялось в соответствии с определенными нормами, освященными вековой традицией. Сюда не укладывались ни расходы на содержание больших групп чужеземцев, переселенных царем в Ашшур, ни гигантские ассигнования на строительство нового города.

Первыми забеспокоились связанные со старой столицей жрецы бога Ашшура. Тот факт, что город Ашшур перестал быть административным центром и из него выехали в новую столицу государственные сановники, означал потерю ашшурскими жрецами политического влияния. Недовольных ашшурских жрецов поддержали, по-видимому, жрецы бога Мардука в Вавилонии, которые, после того как статуя Мардука была вывезена в Ассирию, остались без средств к существованию. Возмущение коснулось, вероятно, и части войска, поскольку основная военная добыча шла на украшение новой столицы. А в конце царствования Тукульти-Нинурта настолько увлекся строительством своей резиденции, что вовсе перестал заботиться о добывании трофеев.

Внутренние разногласия в Ассирии были на руку Эламу, где приблизительно с 1330 г. до н. э. правила новая, сильная династия, с деятельностью которой связан классический период в истории этого государства. Во времена Салманасара I эламиты освободились от верховенства Вавилонии, однако территория вокруг Дера по-прежнему им не принадлежала. Воспользовавшись благоприятной ситуацией, Китен-Хутран, царствовавший во времена Тукульти-Нинурты I, вторгся в эламо-вавилонскую пограничную область и, дойдя до Вавилона, изгнал оттуда ассирийского наместника. После этого Тукульти-Нинурте I не раз приходилось воевать с воинственным эламским царем и, невзирая на военные победы, примиряться с политическим поражением: на вавилонский трон вернулась касситская династия.

Все это, естественно, не только не прибавило славу ассирийскому царю, но и еще больше обострило внутренние противоречия. В 1208 г. до н. э. произошел дворцовый переворот, жертвой которого пал Тукульти-Нинурта I. Очевидно, инициаторами переворота были жрецы Ашшура. К этому времени сформировались две политические группировки: одна — жрецы, защищавшие интересы храмов и потомственной аристократии, другая — военно-бюрократическая верхушка. Всякий раз, как на ассирийском троне оказывался слабый царь, жрецы получали чрезвычайные привилегии. Узурпаторы же, опиравшиеся прежде всего на войско, все привилегии аннулировали, награждая ими военную знать.

Если заглянуть в суть этого конфликта глубже, станет ясно, что интересы обеих группировок совпадали, поскольку как те, так и другие одинаково были заинтересованы в захватнических войнах. Но если жрецы пользовались плодами побед лишь косвенно (рабы, богатые жертвоприношения), то военно-бюрократическая и торговая верхушка обогащалась непосредственно (военная добыча, источники сырья, рынки сбыта). Поэтому суть конфликта заключалась не в направлении политики (альтернативы — экспансия или мирное развитие — не существовало), а в способе извлечения максимальной выгоды, вытекавшей из политики завоеваний. Низложение Тукульти-Нинурты I не оправдало надежд ни одной из борющихся групп: на Ближнем Востоке начали складываться совершенно новые политические структуры, вызванные к жизни глубоким экономическим кризисом, охватившим весь окружающий мир.

Часть III ОБЩЕСТВА БЛИЖНЕГО ВОСТОКА НА ПУТИ К СОЗДАНИЮ «МИРОВЫХ ДЕРЖАВ»

Новый этап в развитии ближневосточных обществ начался около 1200 г. до н. э. великим переселением народов, которое шло в двух направлениях и не знало себе равных по численности и интенсивности. Примитивную колесную упряжку заменили всадники верхом на лошадях, онагра — быстрый и выносливый верблюд. Вместо полукочевых пастухов овец и коз в этом переселении участвовали кочевники на верблюдах. Это было первое в истории нашествие кочевников в полном смысле этого слова, нашествие на цивилизованный мир той эпохи, приведшее к почти одновременному упадку всех старых монархий. Вместе с тем не следует забывать, что корни кризиса, охватившего в то время весь Ближний Восток, уходили гораздо глубже.

В течение двух тысячелетий в странах Ближнего Востока изготовлялись орудия труда, оружие и украшения из различных сплавов меди, и самым распространенным среди них была бронза — сплав меди с оловом. После периода наивысшего расцвета, закончившегося к XIII в. до н. э., эти общества начали испытывать серьезные трудности. Известные тогда источники сырья, за которые велась непрестанная борьба, не удовлетворяли растущих потребностей. Причин было много, но главными следует считать истощение издревле используемых залежей руды и прекращение торговых контактов со странами Среднего Востока, откуда до середины II тысячелетия до н. э. через остров Бахрейн в Месопотамию поступала медь. В качестве еще одной причины можно назвать трудность доступа к богатым источникам сырья в Иране, где начиная с середины II тысячелетия до н. э. стали селиться весьма воинственные племена.

Открытию новых рудных месторождений мешал относительно низкий уровень географических знаний и отсутствие навыков мореплавания. Но главным препятствием опять-таки были многочисленные племена, населявшие обширные территории Ближнего Востока. Эти племена, начавшие в конце II тысячелетия до н. э. консолидироваться, мешали доступу к местным залежам металлов.

Указанные выше причины обусловили переход от эпохи бронзы к эпохе железа, которое хетты использовали уже в XVIII в. до н. э. и которое в рассматриваемый период стало более доступным. Практически это было симптомом углубления кризиса, поскольку на несколько столетий лучшие изделия были заменены худшими. И только позднее, когда в результате опыта многих поколений люди обучились различным способам закалки железа, обнаружились преимущества этого металла по сравнению с бронзой.

Говоря о создании в I тысячелетии до н. э. великих «мировых» держав, не следует забывать о переменах в области организации военного дела, связанных с распространением стали (IX–VII вв. до н. э.) и развитием технической мысли. Одним из крупных достижений ассирийцев эпохи Нового царства был ряд новых инженерных изобретений, таких, как понтонные мосты, укрепленные лагеря, осадные машины и т. п. Правда, в борьбе с арамеями и другими кочевыми племенами эти технические новинки не находили применения, а вооружение ассирийского воина по-прежнему изготовлялось из бронзы. Кочевники же, скифы, были создателями нового наступательного оружия — стрел, обладавших лучшими баллистическими свойствами. Ими было положено начало ведению боев на расстоянии. Если прибавить к этому появление конницы, станет понятно, почему сравнительно небольшие отряды мидян и персов получили решающий военный перевес над малоподвижным, хотя и численно их превосходившим войском ассирийцев и египтян, ориентированным на позиционную войну.

Таким образом, нашествие индоиранских и западносемитских племен было лишь одним из элементов общего кризиса, охватившего цивилизации Ближнего Востока. При встрече кочевников с этими цивилизациями начинался процесс интенсивной ассимиляции. В политической же области это выразилось в образовании большого числа мелких государств.

Пошатнувшиеся старые монархии не исчезли бесследно. Они продолжали существовать, хотя и в сильно урезанных границах. Начался расцвет второстепенных мелких государств, прежде находившихся в тени великих держав и чаще всего в полной зависимости от них.

Под влиянием перечисленных факторов начали складываться совершенно новые политические структуры, полностью изменившие картину жизни Ближнего Востока. Возникли новые формы организации государства, экономики и общества. И, главное, начался процесс нивелировки прежде существенных этнических и культурных различий, процесс, который в конечном счете привел к созданию империи Ахеменидов.

Глава 10 Кризис XII в. до н. э. и его политико-экономические последствия

Нашествие «народов моря» и упадок старых цивилизаций

В середине XIII в. до н. э. как в Египте, так и в Хеттском царстве обозначились некоторые признаки кризиса, проявившегося прежде всего в области международных отношений, в которых доминирующая роль перешла к Ассирии. Но даже тогда, когда Ассирию после смерти Тукульти-Нинурты I охватил глубокий кризис, ни Египту, ни Хеттской державе не удалось восстановить свое былое могущество. Эти государства уже достигли максимального расцвета, но при том уровне производительных сил и в условиях политического хаоса их упадок был неизбежен. Непрестанные стычки с многочисленными племенными группами, беспокоившими жителей Анатолии, Сирии и Египта, существенно ухудшили и без того тяжелое положение, в каком оказались Египет и Хеттское царство.

Первыми начали переселение «народы моря». Напомним, что они были не единственными виновниками упадка старых монархий. О них говорит одна из надписей Рамсеса III в храме в Мединет-Абу: «Чужеземные народы на своих островах составили заговор, и ни одна страна не устояла против их оружия. Хатти, Киццуватна, Каркемиш, Арцава, Аласия исчезли одновременно. Воины шли на Египет, и волна огня шла перед ними. Были среди них пелесет (филистимляне), зикар, шекелеш (сикулы?), дануна (данайцы?) и вашаш». Такова одна ив наиболее полных информаций о «народах моря».

Изучение этнической принадлежности и первоначального расселения «народов моря» многие годы не приносило удовлетворительных результатов. За исключением названий и описания вооружения, сохранившихся в египетских источниках, «народы моря» не оставили никаких следов своей материальной культуры в странах, на которым проходил их путь. Новые данные получены лишь благодаря угаритским текстам и находкам в Эн-коми, на Кипре, где осело одно из племен. В этом анклаве в XII в. до н. э. получили распространение ханаанейские культы, значительно раньше уже существовавшие в Угарите. Возможно, какие-то группы «народов моря» были родственны гомеровским грекам. Если эта так, становится объяснимо ханаанейско-сирийское влияние на греческую религию.

Самое раннее упоминание о «народах моря» содержится в тексте мирного договора между Рамсесом II и Хаттусилисом III. Эти племена охарактеризованы там как оплачиваемые, но независимые союзники хеттского царя, «герои, которые прибыли с краев моря». Следующее сообщение относится к 5-му году царствования Мернептаха (около 1238–1209?).

В тексте договора говорится о «северных народах ив всех стран моря». Это были народы акайваша (ахейцы?), туруша (этруски?), шекелеш, лукка (ликийцы), которые, объединившись с ливийскими племенами машваш и кахак, начали нарушать египетскую границу в Западной Дельте.

Откуда онипришли, мы не знаем, маршрут их странствий известен лишь отчасти. Возможно, в какой-то период они осели в Анатолии, откуда их вскоре вытеснили: племена с Балканского полуострова, представители фракийско-фригийских народов. Сами же фригийцы добрались до Анатолии значительно позже. Мушки, с которыми вел свои последние войны хеттский царь Суппилулиумас II (около 1215 г. до н. э.) и которые позднее упоминаются в многочисленных ассирийских надписях XII в. до н. э., могут быть идентифицированы с протоармянами^{91}. Под их напором племена лукка покинули места своего обитания, а мушки поселились в районе Алзи и Пурукуззи, восточнее Верхнего Евфрата.

Письменных памятников, на основе которых можно было бы составить представление о борьбе, которую вел последний хеттский царь, не сохранилось. Зато об исходе этой борьбы недвусмысленно говорят следы пожара, уничтожившего царскую резиденцию Хаттусу. Мернептах, очевидно, спешил на помощь попавшему в беду союзнику (об этом свидетельствует найденный в Угарите меч с его именем), однако напор племен с севера был, по-видимому, настолько силен, что дойти до Анатолии ему не удалось.

Египетский фараон вскоре отогнал племена «народов моря» от своих границ, а часть беженцев из Анатолии (очевидно, по морю) добралась до Ливии. Другая их часть, продвигаясь по суше, заняла Северную Сирию и сирийское побережье, откуда совершала набеги на острова. Беженцы из Анатолии отчаянно сражались за новые места жительства и сносные условия существования, что в сложной обстановке тех времен было совсем непросто. Ближневосточный мир близился к крушению, так как все новые и все более многочисленные группы племен втягивались в борьбу, пока наконец не заняли всю территорию Северной Сирии до Евфрата. Тогда-то и определились размеры катастрофы, стало ясно, сколь велика опасность.

В начале XIII в. до н. э. единичные, не слишком многочисленные племена легко ассимилировались с населением цивилизованных обществ; в конце же этого столетия напор пришельцев многократно усилился и превратился в настоящее переселение народов. До Египта во времена Мернептаха доходили отдельные группы, и тем не менее победа над ними давалась нелегко. В конце концов побежденные все-таки добились своей цели — Мернептах поселил их вместе с покоренными ливийцами в Западной Дельте.

Последствия этого оказались весьма серьезными: было положено начало процессу, который в конечном счете привел к переходу власти в Египте в руки ливийцев. Для этого потребовалось несколько столетий, в течение которых пленные ливийцы сохраняли свою этническую обособленность, не поддавшись, в отличие от других этнических групп, египтизации.

Хотя в Сирии в тот период переселение народов <было значительно более интенсивным, чем на далеком юге, это еще не была основная волна — она докатилась сюда лишь через несколько десятилетий, после падения Хеттского царства. По всей вероятности, люди в тот период не отдавали себе отчета в грозящей опасности. Такое впечатление по крайней мере остается после чтения письма царя Кипра царю Угарита. Письмо возлагает на царя Угарита ответственность за то, что на побережье неспокойно. После получения этого письма царь. Угарита стал посылать более полную информацию своему соседу. Так, он предупреждал его о грозящей катастрофе, но письмо это погибло вместе с городом в результате землетрясения.

С основной волной нашествия «народов моря» пришлось встретиться Рамсесу III (1198–1166). На прибрежной равнине, неподалеку от Арпада, где «народы моря» разбили свой лагерь, произошло решающее сражение с войском египетского царя, закончившееся полной его победой. Одновременно с этим у сирийского побережья были разгромлены морские силы этого народа. Большая надпись и группа необычайно выразительных рельефов в Мединет-Абу увековечили эту последнюю великую победу египетского оружия, которая имела место на 8-м году царствования Рамсеса III.

Однако эта победа не могла вернуть Египту утраченные позиции. Несколько десятилетий переселений и войн с «народами моря» радикально изменили этническую и политическую ситуацию в Анатолии и Сирии. На развалинах Хаттусы возникло небольшое поселение, в котором обосновались пришельцы с Балкан и которое просуществовало до VI в. до н. э. Но поскольку здесь не образовалось новое государство, этот район оказался в стороне от политических событий. Государственные организмы стали создаваться в других частях Анатолии и в соседних с ней сирийско-месопотамских регионах.

На всей территории от Каркемиша до Хамата стали образовываться позднехеттские государства. Хеттским было государство Табал, расположенное между горами Кашиари и Тавра. К востоку от него, на территориях, захваченных племенами касков, начало складываться государство Мелида, с которым на востоке граничили мушки. На самом побережье, на стыке Анатолии и Сирии, одним из «народов моря» было основано государство Куэ. К северо-западу от него, в Конийской долине, в это время стала развиваться этнически неидентифицированная культура, условно названная старофригийской^{92}.

Изменилась и ситуация в Палестине, где Рамсес III создал несколько военных поселений из пленных. Эти поселения располагались вдоль египетского караванного пути у побережья, а также в самом Египте. Огромное значение для будущего имело то обстоятельство, что военнопленных поселяли компактными группами, во главе которых чаще всего оставался их начальник. В условиях нараставшего кризиса египетской государственности племена пелесет (филистимляне)^[42] и цикар сравнительно быстро стали самостоятельными и независимыми от Египта. Палестина пока еще оставалась под властью Египта, однако Рамсесу III все чаще приходилось воевать с древнеизраильскими полукочевыми племенами, впервые появившимися на этой территории еще во времена Мернептаха и поселившимися в районе Гезера. Отдельные группы дошли даже до Восточной Дельты. Перемещения этих племен находились в тесной связи с наступлением кочевников-арамеев из Аравийской пустыни.

Рамсесу III не раз приходилось усмирять мятежи ливийцев. Последняя победа над ними завершилась созданием ряда новых крупных военных поселений, на этот раз в северной части Центрального Египта.

Хотя переселение «народов моря» не коснулось непосредственно египетской территории, некоторые перемены произошли и там. Создание поселений из чужеземных племен в разных частях Египта, а также в Палестине явилось одним из проявлений внутреннего кризиса этого государства. Оборонительные войны Рамсеса III были последними войнами, принесшими славу египетскому оружию. После этого как в военной, так и в других сферах жизни египетского общества все четче стали выявляться признаки приближавшегося краха.

Автор «Папируса Харрис», огромного текста, составленного во времена Рамсеса IV, подтверждавшего пожалования Рамсеса III храмам, наблюдал первые проявления кризиса еще во времена XIX династии, когда «каждый воевал с каждым». Известно, однако, что на отдельных участках государственная администрация еще функционировала вполне исправно. Были даже случаи, когда чиновники, служившие в конце царствования XIX династии, продолжали отправлять свои должности и при первых фараонах XX династии. В чиновничьей среде, которой стали чужды высокие представления о долге, пропагандировавшиеся правителями XVIII династии, широко распространилась коррупция. Своим положением злоупотребляли как высокие государственные сановники, так и простые надсмотрщики, служившие в рабочих поселениях. То и дело вспыхивали мятежи: среди работников царского некрополя, недовольных отсутствием регулярного продовольственного снабжения В гробницы царей вламывались грабители, которым, как правило, удавалось скрыться. Прекрасной иллюстрацией ситуации того времени может служить «Папирус Сальт 124», содержанием которого являются жалобы работника фиванского некрополя на своего начальника.

Никто не был уверен в завтрашнем дне, анархия воцарилась даже во дворце фараона. В трех папирусах — «Туринском», «Ли» и «Роллен» — содержится весьма выразительный материал, характеризующий внутриполитическое положение Египта тех лет. В них включены фрагменты протоколов судебного процесса над участниками заговора против Рамсеса III. Центром заговора был гарем фараона, но его участниками являлись также высшие государственные сановники. Сохранилось 37 имен заговорщиков, обвиненных в покушении на жизнь, фараона и приговоренных к смертной казни. Этот устрашающий пример, однако, не остановил других недовольных, и подобные инциденты случались еще не раз. Фараоны сменялись на троне чрезвычайно часто.

В такой обстановке широкие круги общества видели единственную опору в религии, которая обещала справедливость и достаток в потустороннем мире. Чрезвычайно важное значение придавалось всевозможным ритуальным правилам, которые все больше внедрялись в сознание людей. Сложившаяся обстановка разительно отличалась от той, что была во времена XVIII династии, когда египтяне постепенно освобождались от оков: ритуала. Отсутствие свободы личности отразилось на отделке гробниц. Совершенно исчезли мотивы, связанные с жизнью и деятельностью покойного. Сохранилась только религиозная тематика. Даже более древние рельефы и рисунки с изображением, например, обнаженных танцовщиц и других более или менее свободных сцен из жизни не устояли перед правилами ритуала. Это было время ханжеской набожности, когда ритуальные догмы оказались выше требований этики.

Явный регресс, обозначившийся в довольно короткий срок, был, кстати сказать, результатом многочисленных политических пертурбаций. В результате бесконечных переворотов, начиная с реформы Эхнатона, больше всего пострадала интеллектуальная жизнь общества, которая, впрочем, в Египте никогда не была особенно развитой. Ее возрождение в условиях, когда не только подавляющая часть чиновников, но и фараоны были чужеземцами, стало почти невозможным.

В этот период, когда процветавшая набожность сочеталась с беспримерной коррупцией, произошли серьезные перемены внутри жречества, которое постепенно преобразовалось в полностью независимое сословие, обособившееся от массы чиновников. Большую роль в этом сыграли щедрые пожалования Рамессидов, не скупившихся, когда речь шла о храмах. Средства же черпались из государственной казны.

Начало было положено Сети I, который создал в Абидосе группу преданных ему жрецов. Во времена XX династии жречество стало настолько могущественным, что цари вынуждены были отдавать храмам свои богатства, чтобы обеспечить себе расположение и поддержку своих слуг.

Частью имущества, перечисленного в табл. 2, отдельные храмы владели с давних времен; небольшая часть была подарена им Рамсесом III (табл. 3).

Сопоставление данных обеих таблиц приводит к любопытным выводам. Оказывается: а) предназначавшиеся храмам богатства делились более или менее равномерно, что соответствовало политике государства по отношению к Фивам, начало которой положил Эхнатон. Сокрушить экономическую мощь храма Амона в Фивах, однако, не удалось. Этот храм оставался самым богатым из всех египетских храмов; б) пожалования фараонов храмам в основном состояли из предметов потребления; только в исключительных случаях храмы получали в дар поля и сады; в) названные в табл. 2 города прежде были, вероятно, поместьями, приписанными к храмам; поскольку большая их часть находилась на территории Египта, в это число, возможно, включались поселения при царских некрополях, земледельческие поселения при храмах и т. п.

Любопытно, что храмовые амбары, обнаруженные археологами, на удивление скромны. Видимо, производство в храмах имело значительно меньший объем, чем можно было бы ожидать, исходя из данных об их богатстве. Современная историография до последних лет не обращала внимания на это несоответствие. Задуматься об этом побудил лишь тщательный анализ «Папируса Вильбур».

Составленный в годы царствования Рамсеса V, «Папирус Вильбур» представляет собой фискальный документ, содержащий данные о землях, расположенных в Среднем Египте и в оазисе Фаюм и принадлежавших Рамессеуму. В нем указаны три типа доходов, какие должны были получать на перечисленных землях сами земледельцы, храм и фараон. Эти данные говорят о том, что среди храмовых богатств только часть была их собственностью и что только от этой части они получали доход^{93}. Другое дело, что ослабление царской власти в XII в. до н. э. и разнузданность продажных чиновников, лишили государство возможности требовать исполнения обязательств, лежащих на храмах. Многочисленные документы свидетельствуют о все больших уступках, на которые шли фараоны. Взять хотя бы приказ Рамсеса III, запрещавший чиновникам-чати вход во внутренние помещения храмов. Жрецы фактически бесконтрольно хозяйничали на всех храмовых землях.

Фараоны оказались бессильны и в других отношениях. Первым представителям XX династии еще удавалось успешно бороться с попытками возрождения могущественных жреческих родов, особенно в Фивах. Верховного жреца Амона назначал фараон, новый верховный жрец, как правило, не состоял в родстве со своим предшественником. Этой должностью, считавшейся «синекурой», награждались заслуженные государственные сановники. И однако с помощью подкупа и благодаря заключению выгодных с политической точки зрения браков жреческие роды становились все более могущественными.

Наибольшего успеха они достигли при Рамсесе XI, когда верховным жрецом бога Амона в Фивах был Аменхотеп. С помощью уловок он сумел добиться того, что чуть ли не все административные должности в Фиваиде заняли представители подчиненного ему храмового персонала. Таким образом, этот район фактически вышел из повиновения фараону. Желая обуздать жрецов, Рамсес XI призвал войско Пинхаси — наместника Куша. Так на 12-м году царствования Рамсеса XI (около 1100 г. до н. э.) вспыхнула открытая война между фараоном и верховным жрецом бога Амона. Если верить позднейшим документам, жители Фиваиды сражались на стороне верховного жреца. Победили войска Пинхаси, который взял на себя управление государственным имуществом. В этот период, судя по материалам источников, отношения между фараоном и управляющим Фиваидой складывались благоприятно. Однако на 19-м году царствования Рамсеса XI Пинхаси при невыясненных пока обстоятельствах лишился своей должности. Власть в Фиваиде перешла к верховному жрецу Амона Херихору, получившему на это санкцию фараона.

Херихор, относительно которого в историографии высказываются самые различные суждения, начал свою карьеру в качестве военачальника у наместника Куша. Став верховным жрецом, Херихор занял должность чати. Таким образом, в его руках оказались все высшие должности государства, дававшие ему власть и контроль над жречеством, государственным аппаратом и войском. Иными словами, верховный жрец бога Амона стал фактическим правителем страны при фараоне, оказавшемся в положении статиста.

Власть Херихора распространялась только на Верхний Египет и Нубию. В Дельте же возникла собственная династия со столицей в Танисе. Верховный жрец Амона в Танисе Смендес провозгласил себя фараоном. В последние годы царствования династии Рамессидов единое Египетское государство Нового царства прекратило свое существование, разделившись на два царства — Южное и Северное. Вскоре, однако, весь Египет оказался под властью Херихора.

В специальной литературе до недавнего времени преобладала такая точка зрения: войны, которые велись в период царствования Рамессидов, привели к возникновению теократического государства в государстве и в конце концов к захвату египетского трона верховным жрецом Херихором. Но создается впечатление, что окончательный упадок египетской государственности был результатом сепаратистских движений, которыми теперь руководило жречество, в особенности фиванское.

Представление об этом периоде дает литературное произведение «Путешествие Унамона» (в Библ). В нем четко выявлены глубочайшие противоречия, существовавшие в то время в египетском обществе. Новая политическая концепция не выдерживала столкновения с реальными условиями жизни тех лет. Получили независимость финикийские города, в том числе самый крупный из них — Библ. Для Египта это означало потерю влияния в Сирии. Закончилось также проникновение Египта в Палестину, поскольку на ее южном побережье возникли города-государства филистимлян. В самой Африке была утрачена Нубия. Власть верховных жрецов-фараонов из Фив и Таниса, которых традиция объединяет в XXI династию, простиралась только до первого нильского порога.

Царствование XXI династии было лишь эпизодом. Вскоре власть над Египтом оказалась в руках ливийцев. Уже во времена Псусеннеса II (960–945), царя династии Таниса, чрезвычайно усилился некий аристократический род, происходивший из ливийских переселенцев. Представители этого рода постепенно захватили все храмовые должности в Гераклеуполе, а потом овладели и троном. Трудно понять, как именно произошла смена династий. Источники об этом молчат. Создается впечатление, что ни мятежей, ни беспорядков не было. Напротив, имеются свидетельства того, что сам основатель XXII династии Шешонк I (945–924) относился с почтением к достижениям своих предшественников.

Шешонк I добился некоторых успехов во внутренней политике, закрепился в Палестине, однако объединить Египет он не смог. Не удалось это и его преемникам, представителям двух ливийских династий. Обе эти династии — XXII и XXIII — были чрезвычайно слабы. Их обескровили непрестанные войны с различными племенными вождями, претендовавшими на египетский трон. Являясь правителями отдельных городов Дельты и Среднего Египта, они вели сепаратистскую политику, направленную на то, чтобы ослабить центральную власть. Фараоны пытались противостоять этому, назначая своих сыновей правителями важнейших центров политической жизни, таких, как Мемфис и Гераклеуполь. Тот факт, что у них была Фиваида, послужил им на руку. К тому же это был единственный хорошо освоенный район, составлявший компактное целое. С этой же целью фараон стремился назначать наиболее способных из своих сыновей на должность верховного жреца — правителя «царства бога Амона», подавляя в зародыше все попытки создания жреческих династий. Однако в непосредственном соседстве с Фиваидой в то время начало развиваться молодое государство Куш, из которого вышли фараоны XXV династии. Главным образом благодаря их усилиям в середине VIII в. до н. э. Египет был вновь объединен.

Ассирия и Вавилония в период нашествия арамеев

Внутренний кризис, который в конце XIII в. до н. э. привел к низложению и гибели Тукульти-Нинурты I, ликвидировал достижения его великих предшественников. Границы Ассирии сузились до территории, расположенной по среднему течению Тигра и на обоих Забах, а государство фактически оказалось под властью царя касситской Вавилонии Адад-шум-уцура.

Однако политическое превосходство Вавилонии было иллюзорным, поскольку начиная с XIII в. до н. э. все мероприятия ее царей наталкивались на противодействие эламитов. Когда же на трон Элама в первой половине XII в. до н. э. вступил Шутрук-Наххунте (около 1185–1155), Вавилония оказалась под его властью. При каких обстоятельствах стало быстро набирать силы государство Элам, мы не знаем. Известно только, что некоторые вавилонские города, такие, как Дур-Куригальзу и Сиппар, платили эламитам дань. В тот же период эламиты вторглись в Урук, разграбили там храм и увезли в Сузы статую Мардука и стелу, на которой были вырезаны Законы Хаммурапи.

Указанные события, очевидно, подорвали авторитет касситов в Вавилонии, что привело около 1157 г. до н. э. к их упадку. Впервые после четырехсотлетнего перерыва к власти снова пришла вавилонская династия, так называемая династия Иссина. О возникновении этого государства, первоначально концентрировавшегося вокруг города Иссин, данных нет. Все еще неясен конец касситской династии, так же как отношения между новой династией и государством Элам, с одной стороны, и с Ассирией — с другой.

Создается впечатление, что Элам, который во времена Шилхак-Иншушинака (около 1150–1120) достиг вершины своего могущества, ограничился захватом всех месопотамских владений, прилегавших к горам Загроса, и не претендовал на территории к западу от Тигра. Это показывает, что эламиты были заинтересованы только в том, чтобы приобрести контроль над путями, ведшими в глубь Ирана.

Во второй половине XII в. до н. э. Ассирия оправилась от понесенных поражений и вновь подчинила себе всю территорию от гор Загроса до реки Хабур. Судить об этом мы можем на основании хозяйственного архива из Ашшура, датируемого около 1134 г. до н. э.^{94}. Этими документами подтверждается получение обязательной натуральной дани, которую начальники округов отправляли в Ашшур. На их основании можно судить о территории, на которую распространялась власть Ассирии в тот период. Материалы архива свидетельствуют, кроме того, о том, что Ассирия, невзирая на конфликт с Вавилонией и на близкое соседство грозного Элама, не отказалась от своих притязаний на территории, по которым проходил путь в Сирию, к источникам столь необходимого сырья. Другое дело, что ситуация в районе к западу от Евфрата в то время была настолько сложна, что экспансия Ассирии имела мало шансов на успех. Очевидно, понимая это, ассирийцы не предпринимали никаких попыток, тем более что именно тогда усилился натиск Вавилонии на Ассирию.

С 1126 до 1105 г. вавилонским царем был Навуходоносор I, без сомнения, наиболее выдающийся представитель II династии Иссина. Захватив ассирийский город Экаллатум, Навуходоносор I вывез оттуда статую бога Адада. Вернуть ее удалось только Синаххерибу, который в 689 г. до н. э. захватил Вавилон. Навуходоносор одержал победу над эламитами и не только вернул статую Мардука, но и привез в Вавилон статую одного из эламских богов.

Уже первые мероприятия Навуходоносора I укрепили позиции Вавилонии. Прежде всего вавилонский царь решил в свою пользу давнишний спор о том, кому быть гегемоном в Месопотамии, отодвинув Ассирию на второй план. Памятники того времени, особенно хозяйственные тексты и документы юридической практики, свидетельствуют, однако, о том, что многое скорее сближало, чем разделяло, эти два враждовавших государства. Оба царства, например, делились на административные округа, подчинявшиеся наместникам, которые, хотя и носили разные титулы, имели почти одинаковый круг обязанностей. И там и тут чиновникам принадлежала не только гражданская, но и военная власть. Все говорит о том, что при некоторых различиях между ассирийской и вавилонской идеологией царской власти концепция монархии была в обоих государствах почти одинакова. Это было обусловлено главным образом важными переменами в сфере имущественных отношений, происшедшими во времена владычества Касситов.

Государственная земельная собственность, четко зафиксированная в Старовавилонский период, во времена Касситов перестала существовать. Причиной этого были не только политические неурядицы, но и царские пожалования чиновникам и храмам. Государственный аппарат, на содержание которого в Старовавилонский период шли доходы от царских земель, с этого времени оплачивался за счет налогов с населения. Была создана четкая податная система, охватывавшая всех жителей Вавилонии. Освобождались от налогов только люди, жившие на территории привилегированных храмовых и частных хозяйств, поскольку царские пожалования, как правило, сопровождались иммунизацией. Таким образом, цари касситской династии обеспечивали себе поддержку вавилонской аристократии. Вероятно, в это же время получают привилегии некоторые города (Вавилон, Сиппар).

Аналогичная система существовала в Ассирии. Ассирийские законы, записанные, по-видимому, на рубеже XIII и XII вв.^{95}, свидетельствуют о том, что экономическую базу царской власти составляли частные владения государственных сановников. Благодаря экспансионистской политике и государственной торговой монополии аристократия не только сохраняла свои богатства, но и получала дополнительный доход. Отсюда лояльность ассирийской аристократии по отношению к царской власти. Однако одним этим обстоятельством мы не можем объяснить того факта, что Ассирия и Вавилония совершенно по-разному относились к арамеям, которым пришлось сыграть роль арбитра в борьбе этих двух государств за гегемонию.

В специальной литературе арамеями принято называть группы западносемитских племен, которые во второй половине II тысячелетия до н. э. покинули первоначальные места обитания в Аравийской пустыне на ее северных пределах. Первые признаки нового этнического передвижения отмечены в XIV в. до н. э., когда отдельные группы племен, которых называли ахламу, появились в степях Центральной Месопотамии. По-видимому, они двигались традиционным путем семитских племен, который вел через Джебель-Бишри в Месопотамию. Судя по вавилонским документам XIII в. до н. э., они побывали и на острове Бахрейн^{96}. Возможно, они не только воспользовались древнейшим северным путем, но и проложили дорогу на юг через пустыню. Натиск кочевых племен на Месопотамию не мог пройти бесследно для местного оседлого населения, поскольку под влиянием пришельцев активизировались многочисленные полуоседлые племена, не всегда настроенные дружелюбно по отношению к государственной власти. В их числе были и племена сутиев, с которыми воевал Адад-нерари I. Этот царь похвалялся тем, что якобы покорил ахламу. На самом же деле он преувеличивал свои заслуги. Война с кочевниками в то время была делом безнадежным: на смену одним группам появлялись новые большие и малые племена и группы отдельных семей и остановить это движение было практически невозможно, в чем на собственном опыте убедился Тукульти-Нинурта I, столкнувшийся с ахламу у устья реки Хабур. Великий Тиглатпаласар I (1115–1077) пытался остановить их натиск на Среднем Евфрате. В его надписи впервые появляется слово «араму». Араму и ахламу, несомненно, были представителями одной и той же волны западных семитов. Со времени Ашшур-нацир-апала II эти названия стали синонимами.

Тиглатпаласар I имел в своем распоряжении превосходно организованное войско, с помощью которого еще его отец, Ашшур-реш-иши, освободился от гегемонии Вавилона. С этим войском Тиглатпаласар I сумел защитить северо-западные границы своего государства от набегов племен мушки, которые на протяжении столетия грабили эти районы. Победив мушки и подчинив себе государство Кадмухе, ассирийский царь начал победоносное продвижение на север. Разгромив «страны Наири», он дошел до «Великого моря» (вероятно, Черного). Этот поход был вызван необходимостью добраться до месторождений железной руды^{97}, поскольку поступление в Ассирию меди из-за разрыва торговых контактов прекратилось. Походы Тиглатпаласара I, видимо, проходили успешно, о чем говорит тот факт, что именно с этого времени ассирийский царь начал титуловать себя «царем четырех стран света». Вместе с тем он, конечно, понимал, что для такого титула у него не будет достаточных оснований до тех пор, пока он не овладеет Сирией и переправами через Евфрат.

На 4-м году царствования Тиглатпаласар впервые двинулся на запад, где столкнулся с упорным и неуловимым врагом — арамеями. С этого времени и до конца! своего тридцатидевятилетнего царствования Тиглатпаласар I непрестанно воевал с арамеями, пока наконец незадолго до своей смерти не возвестил о великой победе: «Двадцать восемь раз я переправлялся через Евфрат, преследуя арами, в год по два раза. От Тадмора в стране Амурру [и] Анату в стране Сухи до Панику в стране Кар-Дунияш я нанес им поражение… Жителей этих территорий взял в плен, их богатства привез в свой город Ашшур». На этом основании мы можем судить, что в конце XII в. до н. э. поселения арамеев находились на территории от Пальмиры до Евфрата. Царь Ассирии совершил 14 походов, по-видимому, на плотах из шкур. Однако его усилия не принесли результата. Основная часть арамейских племен со своими верблюдами каждый раз уходила в степь, чтобы вскоре вернуться на оставленные земли. Единственным результатом упорных войн явилось установление границы по Среднему Евфрату.

Таким образом, войны, которые должны были свидетельствовать о силе оружия Тиглатпаласара I, показали лишь его слабость, последствия которой не замедлили сказаться. Размещение арамейских поселений на Среднем Евфрате лишило Ассирию возможности осуществлять контроль над тамошними богатыми земледельческими районами и затруднило доступ в Сирию. Для арамеев же эти территории стали базой, откуда они совершали набеги на Северную Месопотамию. В годы царствования Ашшур-раби II (1013 —973) арамейские племена перешли Евфрат.

А пока Тиглатпаласар I, воспользовавшись плодами сомнительной победы, двинулся в Сирию. Он подчинил своей власти страну Амурру и мелкие позднехеттские государства в Сирии. Города-государства Финикии Библ, Сидон и Арвад, желая избежать жестоких расправ, принесли ему богатые дани.

Теперь пришла пора упорядочить положение на южных границах Ассирии и определить отношения с Вавилонией, продолжавшей верить в могущество державы, созданной Навуходоносором I. Два похода Тиглатпаласара I в Вавилонию, закончившиеся захватом территорий к югу от Нижнего Заба и ограблением крупнейших вавилонских городов, показали бесспорное военное превосходство Ассирии. Однако материалов, которые свидетельствовали бы о готовности населения этих территорий подчиниться власти Ассирии, мы не имеем. Напротив, положение, сложившееся на Ближнем Востоке, вообще не благоприятствовало подобным стремлениям: Навуходоносор I и Тиглатпаласар I были последними великими царями этого периода.

«Синхроническая история»^{98} сообщает о сложных дипломатических отношениях между Ассирией и Вавилонией после смерти Тиглатпаласара I. В ней содержатся также имена правителей того времени и годы их царствования, но сколько-нибудь подробных сведений об их деятельности в источниках нет. Мы находим лишь косвенные данные, содержащиеся в «Эпосе Эрры», возникшем, по-видимому, на рубеже XI и X вв. до н. э. и свидетельствующем о тяжелом положении ассиро-вавилонского общества. То и дело в городах вспыхивали бунты, вызванные голодом и политической нестабильностью, выражавшейся в частых дворцовых переворотах.

Тогда и возросла угроза вторжения арамеев. Одна часть племен, обитавших на Среднем Евфрате, двинулась на север, захватывая по пути территории поздне-хеттских государств. Другая, направившаяся на северо-восток, прочно осела в Северной Месопотамии. Третья группа, в которую входили, в частности, халдеи, продвигалась вдоль Евфрата к югу, в Вавилонию. Это движение таило в себе огромную опасность, поскольку кочевые племена, оказавшиеся в непосредственном соседстве с хетто-хурритской и ассиро-вавилонской цивилизациями, достаточно быстро становились немалой политической силой.

Отдельные этапы этого процесса не отражены в памятниках. Лишь ассирийские надписи IX в. до н. э. проливают некоторый свет на переход арамеев к оседлости. В захваченных ассирийскими войсками крепостях и городах в IX в. до н. э. постоянно жили арамейские племенные вожди. Из этого с большой вероятностью следует, что уже значительно раньше в этих районах начали возникать первые племенные союзы, что подтверждается прежде всего надписями арамейских правителей, захвативших на территории Сирии позднехеттские царства, а также историей халдейских поселений в Южной Месопотамии.

В середине XI в. до н. э. в Вавилонии воцарился такой политический хаос, что кочевавшие отряды халдеев, принадлежавших к той же волне семитов, что и арамеи, без усилий захватили важнейшие города. Они разрушили Дур-Куригальзу, Дер, Урук, Ниппур и Сиппар, а их вождь Адад-апла-иддин занял вавилонский трон. После этого продвижение семитов вдоль обоих берегов Нижнего Евфрата приняло характер мирного просачивания, направленного прежде всего в незаселенные районы. С течением времени здесь стали складываться племенные союзы, которые уже в IX в. до н. э. начали преобразовываться в мелкие княжества, такие, как Бит-Дакури, Бит-Амукани с княжеской резиденцией в Шапии, а также Бит-Якини на берегу Персидского залива. В надписях ассирийских царей в конце IX в. до н. э. начали фигурировать два новых княжества — Бит-Шилани и Бит-Шалли^{99}.

Формирование в Вавилонии перечисленных выше мелких государств не мешало дальнейшему проникновению бесчисленных халдейских и арамейских племен, которые постепенно переходили к оседлости. Все это свидетельствует о непрерывавшемся потоке кочевников, приведшем к тому, что вавилонская цивилизация сохранилась лишь в крупных городах.

Совершенно по-иному отнеслись к арамеям ассирийцы. После смерти Тиглатпаласара I, в условиях сырьевого и продовольственного кризиса, о дальнейших завоеваниях уже не могло быть и речи. Ассирия была вынуждена все свое внимание сосредоточить на защите собственных границ, которые все больше сужались. Особенно тяжелыми были первые годы после смерти Тиглатпаласара I, когда орды арамеев подошли к самым стенам Ниневии. Оттесненные оттуда, они поселились на северо-восточной границе исконной Ассирии. В то же время в районе Насибина осело одно из наиболее активных арамейских племен — таманиты, которые вскоре создали несколько самостоятельных государственных образований. Наибольшее значение среди них приобрело государство Бит-Бахиани с главным городом Гузана. Влияние этого государства распространялось на долины Балиха, Хабура и Верхнего Евфрата.

Таким образом, Ассирия оказалась в кольце более или менее организованных племен, племенных союзов и государств арамеев и отрезанной не только от торговых путей, но и от богатых земледельческих районов, расположенных к югу от горной цепи Синджар. При этом, в отличие от вавилонских, ассирийские границы были для арамеев закрыты.

В сузившихся границах и в чрезвычайно трудных условиях в X в. до н. э. началось обновление Ассирии, ставшей в те годы возрождающимся государством.

Сирия и Палестина в период политической независимости

В то время, когда в Сирию вторгались «народы моря», именуемые в сирийских источниках «народами севера», а в южную часть этого региона начали проникать племена семитов-арамеев, происходило — главным образом на территории Палестины — расселение древнееврейских племен.

Литература по этому вопросу чрезвычайно богата, тем не менее, несмотря на усилия многих поколений исследователей разных направлений и школ, вполне убедительные и однозначные результаты пока не получены. Это объясняется не только сложностью проблематики, но и главным образом односторонним характером важнейшего источника, каким являются книги Ветхого завета.

В этом уникальном памятнике культуры древнего Востока содержится богатейший исторический материал, отразивший различные культурные традиции древнееврейских племен. Однако там есть анахронизмы, обусловленные тем обстоятельством, что отдельные книги возникали в различные исторические периоды. Наряду с достоверными сведениями, касающимися современных авторам событий, книги Ветхого завета содержат противоречивые концепции, возникшие позже предполагаемых событий. Как бы то ни было, познавательная ценность исторических книг Ветхого завета велика. Они рассказывают не только об истории Израиля и Иудеи, но и об обществах и государствах, с которыми сталкивались в своем историческом развитии творцы Библии. Следует напомнить также, что период между X и V вв. до н. э., когда было написано большинство книг Ветхого завета, был чрезвычайно богат событиями.

Иное дело, что в библейских сказаниях центральное место отводится двум монархиям, не игравшим ни первостепенной, ни даже одной из важных ролей в тогдашнем мире. События, связанные с историей прочих народов, рассматриваются на фоне истории Израиля и Иудеи и их религии. Сопоставление этих данных с материалами других источников позволяет отнестись критически к некоторым апологетическим тенденциям, окрашивающим исторические повествования. Но сравнение библейских преданий с археологическими памятниками и с письменными свидетельствами современников событий показывает, что сведения, содержащиеся в Библии, в целом достоверны.

Менее надежны сведения, изложенные позже предполагаемых событий, память о которых сохранилась лишь в этиологических мифах, отражавших традиции разных племен. Эти племена развивались в условиях родо-племенных отношений, независимо друг от друга. Их судьбы были различны, а в силу этого неодинакова и память, которую они сохранили о собственном прошлом. Ибо и сходные черты развития не исключают существования собственного жизненного опыта и достижений у различных человеческих коллективов. В истории древнееврейских поселений, несомненно, существовали определенные черты, присущие одному, самое большее нескольким соседним племенам. Этими чертами и обусловлен тот факт, что каждое племя или группа племен сохранили свою память о прошлом.

Из соединения разнородных мифов в Пятикнижии не могло составиться цельное повествование о странствиях древнееврейских племен, о завоевании Палестины и о пребывании в Египте. Противоречива и хронология. Не меньше оговорок вызывает и сообщение о союзе 12 племен («колен») «всего Израиля». Судя по Пятикнижию, эта общность существовала задолго до поселения древнееврейских племен в земле Ханаанейской. Между тем, как выясняется — на основе тех же этиологических мифов, — союз 12 племен возник значительно позднее, и сообщение о нем в Пятикнижии служило целям политической пропаганды.

Таким образом, сведения о древнейшем периоде истории древнееврейских племен требуют тщательного сопоставления с другими источниками. Особо важное значение здесь имеют материалы археологии. С помощью археологических данных можно проконтролировать многие спорные положения старой историографии. Ценный материал дает лингвистика и изучение текстов из Мари, Угарита и Ассирии. Благодаря этим текстам удалось отбросить некоторые крайние точки зрения относительно ценности исторических книг Ветхого завета. К сожалению, проблемы библеистики и сейчас нередко используются в чисто пропагандистских целях, имеющих мало общего с исторической наукой. Все это чрезвычайно затрудняет правильную оценку библейских исторических преданий.

Первоначальной областью обитания иудейско-израильской группы были, по-видимому, аравийские степи^{100}, к востоку от Иордана и в северо-восточной части Синайского полуострова. В сезон дождей условия для разведения коз, овец и ослов здесь были благоприятными. Летом, когда степная растительность высыхала, люди со всем имуществом переходили на новые пастбища — к западу, северу и востоку от степей. Вот почему с древнейших времен в Заиорданскую Палестину проникали в поисках пастбищ и воды пастушеские племена. Случались серьезные конфликты, поскольку местное оседлое население старалось защитить свои владения и имущество от пришельцев (Быт. 21, 22–23; 26, 12–33). Не было полного согласия и между отдельными древнееврейскими племенами, поскольку каждое из них стремилось к созданию максимально удобных условий для себя (там же, 13).

Вполне возможно, что одинаковые условия жизни, присущие всем пастушеским народам, могли побудить предков древних евреев к таким передвижениям, в результате которых они могли оказаться и в Месопотамии, и в Сирии, и в Египте. Однако, помимо Библии, длительное пребывание древнееврейских племен в этих странах не подтверждается ничем. Скорее всего в указанных районах создавались сезонные стоянки. Присутствие же этих племен в Палестине документируется лишь с XIII в. до н. э.

Одержав победу над ливийцами, Мернептах воздвиг в Фивах гранитную стелу с надписью, увековечившей память о войнах, которые он вел как на западе, так и в Азии. В надписи, например, сообщается, что фараон захватил Гезер и Аскалон, а также разгромил Израиль. Это самое раннее и единственное в египетских текстах упоминание об Израиле. А ведь если верить Библии, не только Авраам (Быт. 12, 9 —18), но и Иосиф (там же, 39), и весь род Иакова находились в Египте (там же, 11, 6), где после возвышения Иосифа они стали подвергаться жесточайшему гнету. Древних евреев спас Моисей (Исх.), который вывел их на Синайский полуостров. Позднее Иисус Навин перешел с ними Иордан, и они заняли «землю обетованную», страну Ханаан. О всех этих событиях в египетской традиции нет никаких сведений.

Однако находка стелы Мернептаха частью исследователей была принята за подтверждение достоверности библейского предания о существовании «всего Израиля», состоявшего из 12 «колен», объединенных общностью религии, верой в единого бога Яхве. На этой основе сложилась теория об «израильской амфиктионии», культовой организации типа древнегреческой или древнеримской, существовавшей задолго до создания государства. Этой организации приписывались также политические функции, особенно в период завоевания Ханаана древнееврейскими племенами. Между тем древнейший фрагмент Библии, Песнь Деборы (Суд. 5), возникший, по-видимому, в XII в. до н. э., называет только 10 израильских племен. Из другого фрагмента следует, что Иордан перешел только «дом Иосифа», осевший в районе Гилгала (Суд. 1–2). Имеются данные о переходе некоторых племен с запада в Заиорданье (И. Нав. 15, 6) и из пустыни Негев в Палестину (Хрон. 7). Еще одна традиция сообщает о шести племенах, происходивших от Иакова и живших до пребывания в Египте в Палестине (Быт. 26).

Как ни противоречивы эти сообщения, они говорят о том, что заселение израильскими племенами Палестины длилось, по-видимому, несколько столетий и осуществлялось не менее чем двумя этапами. Первый представлял собой мирное просачивание, второй в какой-то мере былсвязан с завоеванием. Между обоими этапами, по всей вероятности, был длительный перерыв. Приведенные примеры позволяют утверждать, что древнееврейские племена в то время не составляли единства; каждое действовало самостоятельно. При этом вполне возможно, что переход к оседлости «дома Иосифа» каким-то образом облегчил проникновение остальных племен. Очень может быть, что племена, пользовавшиеся пастбищами ханаанеев, в результате увеличения численности населения стали увеличивать свои богатства с помощью оружия. На рубеже XIII и XII вв. немало ханаанейских городов стало добычей новых поселенцев. Так, Лахиш был захвачен иудеями. В других ханаанейских городах поселились представители иных древнееврейских племен. Об этом неоспоримо свидетельствует археологический материал, поскольку пришельцы находились на более низком уровне развития, чем ханаанейские племена, и их материальная культура была более примитивна. Часть городов^[43], однако, сохранилась в виде ханаанейских анклавов и в таком виде вошла в состав Израильской монархии, что, без сомнения, наложило свой отпечаток на развитие государства и общества.

Противоречивость литературной традиции, вероятно, отражает реальные этноплеменные различия. Создание государственной организации, безусловно, сплотило между собой древнееврейские и ханаанейские племена, но стереть присущие каждой из этих племенных групп своеобразные черты было невозможно. Это легко продемонстрировать на примере древнееврейского языка, в котором в результате различных наслоений возникли грамматически разнородные элементы, поскольку на ханаанейский языковой субстрат наложились элементы различных диалектов древнееврейского языка. При этом известно, что диалекты племен, которые пришли в Палестину через Заиорданье, отличались от тех диалектов, которые несли с собой пришельцы с юга. Кроме того, и ханаанен не представляли собой некой культурно-этнической общности. Сами древние евреи считали одну их часть своими родичами (моавитян, эдомитян и аммонитян), а других (финикийцев и ханаанеев — жителей Палестины) трактовали как чужих.

Не менее сложным представляется и возникновение древнееврейской письменности. Ее непосредственным предшественником было ханаанейское письмо, развивавшееся по меньшей мере с 1700 г. до н. э. Надписи, обнаруженные в юго-западной части Синайского полуострова, свидетельствуют о том, что в этом регионе ханаанейское письмо было широко распространено уже в середине II тысячелетия до н. э. Интересно, что в то же самое время развивалась еще одна письменность, имевшая характер алфавитного письма. Следы ее обнаружены в Бпбле. Расшифровка этой письменности, возможно, даст новый материал для решения вопроса о происхождении древнееврейской письменности. Вместе с ханаанейской письменностью древнееврейские племена переняли и писчий материал — камень, металл, дерево, керамические черепки, кожу, папирус^[44]. Восприняли они и некоторые идеи ханаанеев.

Происхождение древнееврейской культуры так же сложно, как и процесс консолидации ее носителей, процесс, который в конце XI в. до н. э. привел к созданию ими собственного государства. Это заняло около двухсот лет, на протяжении которых отдельные племена перешли от присваивающего хозяйства к производящему.

Перемены коснулись не только знаний и навыков древнееврейских племен, но и их верований. Наряду с собственным богом — Яхве, а также, видимо, и другими богами, почитавшимися по крайней мере определенной частью древнееврейских племен^{101}, были восприняты местные, ханаанейские культы. В результате уже в догосударственный период оформился некий религиозный синкретизм, окончательно развившийся во времена монархии и основанный на сосуществовании собственных древнееврейских верований и ханаанейской религии. Некоторые элементы последней стали присущи древнееврейскому богу Яхве, которого в образе быка начали почитать в древних ханаанейских храмах.

В круг древнееврейских верований прочно вошли некоторые элементы ханаанейской мифологии, особенно много мифов, возникших в связи с аграрными культами^[45]. Их можно найти как в древнееврейской литературной традиции и фразеологии, так и в культовой практике^{102}. Одновременно началось постепенное развитие космогонических представлений, которые привели к созданию универсального божества, творца неба и земли. Этот процесс вел к отрицанию чужих богов и их культов.

Отдельные элементы верований наслаивались друг на друга постепенно, поскольку древнееврейский монотеизм, как и прочие религиозные системы, явился продуктом исторического развития. Вот почему мы не можем отделять развитие монотеизма от эволюции Израильского государства, оказавшего на него непосредственное влияние. Религиозная система была настолько тесно связана с государственной организацией, что даже ее идеология была заимствована из царской идеологии.

Первые проявления монотеизма относятся к тому времени, когда уже состоялся переход древнееврейских племен к оседлости. Ибо в тот период перемены внутри родо-племенной организации и сложные взаимоотношения с соседями вынудили эти племена объединиться. Отрезок времени от начала оседлого существования до вступления на трон первого царя традиционно называют «периодом судей», поскольку, согласно Библии, «судьи» в то время повелевали «всем Израилем». Однако, как показали новейшие исследования, понятие «весь Израиль» могло возникнуть не раньше, чем в царский период, когда, очевидно, уже существовали упоминавшиеся «12 колен», или, иными словами, уже произошел территориальный раздел Израильского царства^{103}. «Судьи» же, как явствует из анализа их обязанностей, были не чем иным, как вождями племен, союзов племен. Они принадлежали к аристократическим родам, в случае угрозы извне созывали ополчение, а в мирное время выполняли административно-культовые функции.

Согласно Библии, их назначение на эту должность происходило в соответствии с божественной волей Яхве. Надо полагать, судей выбирало общее собрание общины. Их власть не была наследственной и распространялась только на данное племя или группу дружественных племен, но ни в коем случае не на «весь Израиль». По-видимому, некоторые «судьи» жили в одно и то же время.

С течением времени племя все больше идентифицировалось с занимаемой им территорией, а кровные узы уступали место территориальным связям. Такое направление развития явилось логическим следствием завоевания ханаанейских городов, жители которых находились на значительно более высоком уровне социально-экономического развития по сравнению с древнееврейскими племенами. Это с одной стороны. С другой стороны, укреплению территориальных связей способствовала политическая ситуация того времени. В ближайшем соседстве с древнееврейскими племенами находились еще не завоеванные пришельцами ханаанейские города-государства, представлявшие для них определенную угрозу и заставлявшие находиться в постоянной готовности к защите.

К тому же на западе, среди филистимлян, шел тот же процесс консолидации, который привел около 1050 г. до н. э. к похищению из Шило главной святыни израильских племен — «ковчега завета» (Чис. 10, 33). Филистимляне разрушили храм и обложили древнееврейские племена данью. Весьма опасное положение создалось и к востоку от Иордана. С самого своего появления здесь местные племена подвергались нападениям бедуинов из пустыни, которые в недалеком прошлом вытеснили древних евреев из их поселений, а в XII в. до н. э. сами двинулись по их следам.

Это были арамеи, на первом этапе продвижения осевшие вблизи города Ибе (Дамаск). Уже в начале XI в. до н. э. они создали здесь сильный племенной союз, зародыш будущего государства Арам со столицей Ибе. Серьезность положения усугублялась тем обстоятельством, что родственные арамеям племена продолжали свое продвижение из пустыни в западном и северном направлениях.

В этой обстановке вполне понятна относительно быстрая консолидация древнееврейских племен и возрастание роли «судей». Следует учесть, что, как некогда в городах Южной Месопотамии, так и сейчас среди древнееврейских племен, большим влиянием пользовались семьи, связанные с культом. Они-то, по всей вероятности, и приняли решение об избрании «судей». Так, последние верховные жрецы этого периода в Шило (Эли и вслед за ним Самуил) были одновременно «судьями». Поскольку должность верховного жреца была потомственной, обязанности «судьи» тоже автоматически становились потомственными.

Подобный механизм создания государственной власти хорошо известен и в других районах Ближнего Востока. Библия же мифологизировала это явление. Первый царь Израиля Саул почитался избранником бога. Таким было отношение к царской власти в большинстве государств Ближнего Востока, так что идеология Израильского царства не представляется оригинальной. Литературная традиция сохранила две противоположные точки зрения на царскую власть, обусловленные различием традиций отдельных древнееврейских племен. Первая враждебна по отношению к монархии (1-я Пар. 8; 10, 17–27; 12)^[46], вторая полностью ее поддерживает (там же, 9; 10, 26; 11, 15). Верховный жрец Самуил, согласно этой точке зрения, помазал Саула, а народ возвел помазанника в царский сан.

При всем их расхождении обе точки зрения совпадают в одном: в качестве реальной силы, окончательно решившей вопрос об изменении управления, представлен народ, все члены племени. Так было во всех обществах при переходе от племенного строя к государственной организации. Старая племенная организация на том этапе была еще достаточно сильна, чтобы участвовать в решении вопросов, касавшихся всего племени. Однако ввиду совершавшихся перемен ей пришлось примириться с некоторым ограничением своей свободы, поскольку этого требовали интересы всего племени. Вместо прежнего вождя-военачальника было избрано должностное лицо, наделенное более широкими полномочиями. Одобрение этого решения давалось тем легче, чем основательнее выглядело идеологическое обоснование его необходимости. В большинстве случаев, как и в данном, монарх почитался избранником бога.

Многочисленные фрагменты 1-й Книги царств говорят о том, что враждебное отношение жрецов Израиля к установлению монархии не свидетельствовало о неприятии ими самой идеи. Вражда была направлена только лично против Саула, который был нежреческого рода. Саул принадлежал к племени Вениамин и прославился победами над аммонитянами и филистимлянами. Объединение «колен» в одно государство, получившее по племенному союзу название Израильского царства, и позволило Саулу одержать ряд побед. Существует предположение, что Саул при поддержке войска лишил власти верховного жреца и «судью» Самуила. Однако это лишь одна из версий, объясняющих переход от военной демократии к монархии. Вместе с тем с ее помощью удается объяснить причину вражды к Саулу, которая сохранялась на протяжении веков и нашла свое отражение в 1-й Книге царств.

Власть Саула имела не только теоретическое обоснование, но и реальную почву: ему дано было право созывать для ведения войны все израильские племена. Распространялось ли это право на могущественное южное «колено» Иехуда (Иуда), до сих пор не установлено. Хотя это племя и вошло в состав монархии Саула, однако многое свидетельствует о его привилегированном положении. Возможно, это обстоятельство позднее явилось основой конфликта между севером и югом Палестины, Севером и Югом, которые после смерти Соломона превратились в два государства: Израиль и Иудею. Неясно также, каковы были полномочия Саула (помимо командования войском). Известно, что свою власть он использовал максимально, что он, следуя примеру ханаанеев и филистимлян, постепенно создавал дружину, состоявшую из профессиональных военных.

Во времена Давида и Соломона, продолживших начинания Саула, регулярное войско полностью заменило собой племенное ополчение. Военная техника совершенствовалась, войны велись на все более отдаленных территориях, вдали от родных мест, и успех могло обеспечить только вышколенное и хорошо организованное профессиональное войско. В составе войска Давида и Соломона были отряды чужеземцев. Тем не менее считать его наемным не следует, поскольку этот термин вызывает неподходящие применительно к государствам Ближнего Востока ассоциации. В этом войске были воины, несшие службу в порядке повинности и получавшие земельный участок или находившиеся на полном содержании дворца.

Отряды иноземцев в войсках государств Ближнего Востока, как правило, формировались из среды скотоводческих племен и набирались отчасти по принципу добровольности. Однако обычно люди, которые шли на военную службу, руководствовались желанием поселиться на данной территории. Цари чаще всего шли навстречу подобным желаниям, хотя требовали от поселенцев выполнения определенных повинностей, главным образом воинской. Вот почему эти отряды не могут рассматриваться как наемные.

Поскольку в Израильском царстве существовало регулярное профессиональное войско, ополчение стало играть совершенно иную роль, чем прежде. Общинники выполняли вспомогательные работы: строили осадные сооружения, изготовляли оружие, боевые колесницы и т. п. Одновременно утратило свое значение собрание воинов, некогда игравшее важную роль при избрании «судей».

Неоспоримым свидетельством перемен следует считать не только предположительную узурпацию власти Саулом, но и вступление на престол Давида. Во времена Саула Давид командовал собственной дружиной. Когда же в войне с филистимлянами погиб Саул (1010 г. до н. э.), при поддержке командира «народного ополчения» Абнера царем был провозглашен сын и наследник Саула Ишбаал. Однако Давид, поддержанный отрядами, которыми он командовал, уговорил старейшин Израиля одобрить выбор, сделанный племенем Иехуда и избавиться от Ишбаала. Вначале Давид как представитель племени Иехуда был избран царем над южными «коленами» а 7 лет спустя на основе договора со старейшинами всех «колен» он стал общеизраильским царем.

Двойное провозглашение Давида царем (1010—970) в Хевроне было последним шагом на пути создания централизованной монархии и утраты племенами самостоятельности. При Давиде был создан центральный управленческий аппарат и страна разделена на районы.

Одним из первых начинаний Давида было взятие ханаанейского города-государства Иерусалима, отнятого им у племени иевуситов и объявленного столицей. Поскольку Иерусалим находился вне территории «колен», перенос столицы способствовал независимости царя от местных влияний.

Изменилось представление о царской власти. На смену представлению о царе как об избраннике бога приходит совершенно новая концепция царской власти. Если раньше речь шла о милости бога Яхве, которой определялось положение царя Саула в государстве, то теперь власть Давида основывалась на соглашении, заключенном с богом Яхве на вечные времена; этим соглашением обеспечивалась также безопасность всего Израиля (2-я Цар. 7; 23, 5). Реальной силой, которая делала возможным проведение в жизнь этой идеи, было войско.

С течением времени, однако, стали проявляться сепаратистские тенденции. Несколько северных племен отделилось от Иерусалима. Это побудило Давида создать аналогичные учреждения для Севера и Юга. Все войско было поделено на войско Израиля и войско Иудеи; для отправления культа были назначены два первосвященника; перепись населения, проводившаяся с фискальными целями, по-разному проходила на Севере и на Юге^{104}. Лишь двор со своей канцелярией не был разделен. Важнейшими должностями в государственном аппарате являлись царский секретарь, дворцовый глашатай и «начальник повинностей». Некоторые должности (например, царского секретаря) были позаимствованы у египтян, другие (начальник мобилизации) — у ханаанеев. Вместе с тем в государственном аппарате Израильского царства были такие должности, для которых нет соответствий в других странах Востока. В частности, это относится к введенной во времена Соломона должности начальника над управителями округов.

Следование образцам египетской и ханаанейской систем управления повлекло за собой чрезвычайно серьезные осложнения. Со времени Давида к службе в царской администрации привлекались опытные в государственных делах ханаанеи, в результате нередко возникали конфликты, поскольку стиль жизни и исторические традиции древних евреев и ханаанеев были различны. Не было единомыслия в вопросах религии. Функции одного из первосвященников при Давиде выполнял представитель племени иевуситов Цадок, который широко вводил ханаанейские обряды и ритуалы^[47]. Во времена Соломона это явилось одной из причин раскола государства.

Но пока молодая монархия находилась на вершине своего развития. Хорошо организованное войско и четко работающий государственный аппарат, единый для всего государства, позволили Израильскому царству сравнительно быстро упрочить свое международное положение. Царство Давида простиралось от Акабского залива до Хамата; ему подчинялись царства Заиорданья: Эдом, Моав и Аммон. Вместе с тем Израиль должен был считаться со своими соседями. На востоке начало развиваться государство Арам, на юго-западе вновь началось процветание старых финикийских приморских городов: Тира, Сидона и Библа.

Сын и преемник Давида Соломон (970–931) всячески старался поддерживать доброжелательные отношения с соседями, не забывая при этом и об упрочении внутреннего положения своего государства. В годы его царствования широко развернулась добыча меди, во многих городах: Хацоре, Мегиддо, Гезере и других были возведены мощные фортификационные сооружения, имевшие оборонное значение. Но особенно много внимания царь уделял расширению и укреплению столицы, которую он прежде всего обнес стенами.

Принято считать, что широко развернувшееся при Соломоне строительство в Иерусалиме было связано с его пристрастием к роскоши. В действительности все обстояло, по-видимому, не так просто, как это хотели представить позднейшие редакторы книг Ветхого завета, резко порицавшие царя за расточительность. Расширение и украшение Иерусалима имело под собой глубокие социально-политические причины. Царский дворец, так называемый «Дом ливанского кедра», должен был послужить «оправой» для царской власти. Здесь Соломон принимал дары и дани от правителей дружественных стран и вассалов. Военную мощь монархии подчеркивал построенный рядом с дворцом арсенал. Но самым великолепным сооружением был храм, возведенный архитектором из Тира по ханаанейскому образцу. На внутреннюю отделку пошли самые ценные материалы — ливанский кедр, медь, драгоценные камни и золото. Финикийские ремесленники воздвигли храм небывалой красоты и величия. Иерусалимский храм стал центром проведения всех религиозных праздников и культа бога Яхве, который получил первенство среди прочих культов, прежде широко распространенных в различных слоях общества.

Таким образом, древние племенные культы лишились социальной базы, а бог Яхве благодаря новому храму превратился в универсального бога, что было равнозначно попытке ликвидации остатков родовой знати и племенных организаций. Единовластие Соломона получило соответствующее идеологическое обоснование. Новые обряды, отправлявшиеся в Иерусалимском храме, в своем большинстве не были связаны с традициями древнееврейских племен. Они возникли под многочисленными влияниями извне, среди которых в первую очередь следует назвать культовую практику ханаанеев. Так, процесс, начавшийся во времена Давида, получил окончательное развитие в годы царствования Соломона.

Желая докопаться до причин, которые привели к расколу царства, позднейшая литературная традиция чрезмерно выпячивает этот момент: Израиль выступает как защитник старых традиций, которые пришли в противоречие с религиозной политикой Соломона. Однако истинная причина распада единого государства была сложнее. Образовавшиеся после раскола два небольших государства — южное, Иудея, и северное, Израиль, отличались друг от друга по числу жителей (в северном проживало около полумиллиона человек, а в южном — вдвое-втрое меньше). Север был не только плотнее заселен, но и богаче. Израильское царство пересекали важные торговые пути, а Иудея находилась в стороне от главных линий коммуникаций, что затрудняло ее контакты с внешним миром. Что же касается вопросов религии, то их действительно нельзя обходить при изучении причин раскола царства после смерти Соломона.

Израильское царство во времена Соломона достигло вершины своего развития. Благодаря широким торговым связям, простиравшимся до Пальмиры и Евфрата на востоке и финикийских городов на западе, страна была обеспечена всем необходимым сырьем. Экспортировались главным образом продукты высокоразвитого садоводства — оливки, виноград, а также, по-видимому, изделия из меди.

Конечно, извлекать пользу из благоприятной экономической конъюнктуры имела возможность лишь небольшая часть общества. С населения взимались подати для царя и десятина для храма в Иерусалиме. Помимо натуральных податей существовали и повинности. Постоянно проводилась всеобщая мобилизация в порядке трудовой повинности на строительство храмов и крепостей. Все это было чрезвычайно обременительно для большинства населения. Книги Ветхого завета содержат сведения о долговом рабстве, являвшемся результатом обезземеливания и обнищания крестьянства. Таким образом, развитие израильского общества шло в том же направлении, в каком значительно раньше развивались остальные страны древнего Востока. Этому развитию непременно сопутствовала ликвидация племенных учреждений, и в особенности коллективной собственности.

В Израильском царстве названные процессы протекали с особой остротой, поскольку монархия складывалась на основе развивавшейся на протяжении многих веков ханаанейской государственности и социально неоднородного общества. Не случайно пророки все социальные беззакония, неправедность связывали с ханаанейской традицией. Однако не меньшее значение имела и эволюция верований, сопровождавшаяся растущей нетерпимостью, еще больше углублявшей противоречия. И этот процесс был присущ всем обществам, поскольку для поддержания единовластия всегда проповедовалось единобожие. Обычно это достигалось путем иерархических передвижений внутри пантеона, для чего не требовалось замены множества богов одним. В Израильском царстве дело обстояло иначе. Яхве должен был вытеснить всех остальных богов, что означало переход от многобожия к единобожию. Однако для подобных попыток время еще не пришло. Официальные гонения на старые аграрные культы, общие для всех семитских племен, не дали эффекта.

Сильное ханаанейское влияние, которое со времен царя Соломона стало проявляться в культе Яхве в Иерусалиме, вызвало недовольство старинных жреческих родов. Оппозиция концентрировалась среди племен, живших на севере, что и было дополнительной причиной раскола монархии и образования двух самостоятельных государств — Израиля со столицей Самария на севере и Иудеи со столицей и главным культовым центром бога Яхве Иерусалимом на юге.

С этого времени в Израиле пришла к власти новая династия, исповедовавшая монотеизм^[48]. Однако идея единого бога противоречила традициям и культовой практике многочисленных древнееврейских племен, составлявших население вновь возникшей монархии. Отсюда — новые конфликты. Отношения между Израилем и Иудеей, которым мешали религиозные разногласия, тоже оставляли желать лучшего. В этой обстановке напрасно израильские пророки-пропагандисты призывали «отщепенцев» отказаться от недостойных культов. Ортодоксальность и нетерпимость привели к тому, что более населенное и богатое сырьем государство Израиль политически оказалось слабее своего южного соседа — Иудеи.

Ни Давид ни Соломон не создали государства типа великих монархий Египта или Месопотамии. Не возникла и монархия, подобная Хеттскому царству, основанная на договорах, заключавшихся между зависимыми странами и центральной властью. Первая израильская монархия не имела достаточно сил, чтобы надолго подчинить себе Палестину и Сирию. К тому же за пределами государства существовала чрезвычайно сложная ситуация. В этот период была велика активность арамейских племен, создававших более крупные объединения. Возникали первые арамейские государства, наиболее сильным из которых был Арам. К этому же времени относится расцвет городов-государств Финикии.

Главным источником сведений о расстановке политических сил того периода опять-таки является Библия, хотя в последние годы найдено много финикийских надписей, которые существенно пополняют наши представления. Важнейшим из городов Финикии был Библ, в XI в. до н. э. освободившийся от владычества египтян. К югу от него находился Тир, процветание которого началось после поражения Сидона в войне с филистимлянами. Заняв ведущее положение на этом отрезке Средиземноморского побережья, Тир начал колонизацию с целью приобретения для финикийских купцов путей к новым источникам сырья и рынкам сбыта. В эти годы в Тире царствовал Хирам I, поддерживавший дружеские отношения с Давидом и Соломоном и, по всей вероятности, лично заинтересованный в далеких, связанных с новыми открытиями путешествиях своих подданных. Финикийские торговые поселения были основаны на Кипре, Сицилии, Мальте, Сардинии и, вероятно, в Испании: несколько позже, в 814 г. до н. э., на побережье Северо-Западной Африки было создано торговое поселение Карфаген, будущий соперник Римской республики, через несколько столетий сыгравший важную роль в истории древнего мира. Торговые поселения платили метрополии дань, которую нередко приходилось взыскивать с помощью оружия. Все они почитали главного бога Тира, который являлся их собственным богом и основателем колоний, — Мелькарта. Это обстоятельство существенно отличало финикийскую колонизацию от более поздней греческой.

Обнаруженные при раскопках многочисленные изделия художественных ремесел говорят о многовековых культурных традициях. Финикийская резьба по слоновой кости принесла мастерам Финикии мировую славу. Ассирийцы, например, охотно принимали в качестве даней изделия из слоновой кости. Высокого уровня во II тысячелетии до н. э. достигла финикийская живопись. Нас ничуть не удивляет, что Соломон пользовался услугами финикийских ремесленников.

Жизнеспособность финикийских городов-государств, управлявшихся царем и советом старейшин, особенно проявилась в период интенсивной экспансии Ассирии. Несмотря на утрату политической самостоятельности, финикийцы сохранили хозяйственную активность и культурную самобытность. Финикийский язык оставался живым до эллинистических времен, тогда как большинство стран Ближнего Востока к тому времени уже подверглось арамеизации.

Сирия в период независимого существования была поделена на многочисленные мелкие государства, чрезвычайно разнородные с точки зрения этнического состава, исторических традиций и политических устремлений. Несмотря на это, Ассирии пришлось необычайно долго и упорно бороться за овладение этим районом, в то время как халдеи и персы захватили его чуть ли не молниеносно. Дело в том, что ассирийцам, когда они начали свое продвижение на запад от Евфрата, пришлось столкнуться с государствами, большинство которых в то время было молодыми и динамичными. При всем их различии эти государства создавали временные коалиции для совместной борьбы против Ассирии. Вследствие этого они на протяжении многих десятилетий оставались для Ассирии практически непобедимыми.

Глава 11 Ближний Восток в период ассирийской гегемонии

Месопотамия в эпоху возрождения Ассирии на рубеже X и IX вв. до н. э.

В последние годы царствования Тиглатпаласара I (1115–1077) начался кризис, охвативший Ассирию и Вавилонию и длившийся почти полтора столетия. Источники того времени ничего не рассказывают о ситуации, сложившейся после арамейского и халдейского нашествий. Судить об этом можно лишь на основании позднейших царских надписей, в которых Ассирия предстает истощенной и обессилевшей страной с голодавшим населением, обеспокоенным близким соседством арамеев и нередко находившим единственное спасение в бегстве. Под напором арамейских племен ассирийские цари лишились влияния в Сирии и Северной Месопотамии, сохранив свою власть только в исконной Ассирии, представлявшей собой небольшое и не слишком щедро одаренное природой государство. Его границы проходили по Нижнему Забу, Тигру и предгорьям Загроса. Один из важных притоков Тигра, Верхний Заб, делил страну как бы на две части: Север, с небольшой, но хорошо освоенной территорией, и Юг — обширную территорию между двумя Забами, с редким населением и слабо развитым хозяйством.

Благодаря тому что в этом районе протекали три реки с многочисленными притоками, почти вся равнинная часть Ассирии была достаточно хорошо увлажнена. Обильные дожди и степная растительность обеспечивали необходимую влажность почвы, большую, чем в Южной Месопотамии. При этом влага сохранялась даже в летние месяцы. Вследствие этих причин здесь могло развиваться неорошаемое земледелие, а поселения возникали в самой глубокой древности. И тем не менее возможности для обработки почвы здесь были невелики. Горы чуть не вплотную подходили к берегам рек, а к западу от Тигра простиралась пустыня. Создается впечатление, что в Ассирии уже на заре ее истории ощущалась нехватка продуктов земледелия и что одной из главных задач государства была их добыча. Это, по-видимому, лежало в основе политики Шамши-Адада I по отношению к Мари; с этим были связаны походы Адад-нерари I, завоевавшего земледельческую страну Исану, а также военные операции Тукульти-Нинурты I, присоединившего к Ассирии хурритскую Аррапху.

Когда арамейские племена распространились на территории Месопотамии и в особенности после того, как они начали создавать крупные племенные союзы, а затем и государства, Ассирия оказалась отрезанной от своей сельскохозяйственной базы. Существовала, конечно, возможность расширить посевные площади путем создания ирригационных сооружений, для чего в некоторых местах имелись подходящие условия, но не было людских ресурсов. Невозможно стало и дальнейшее продвижение на юг, поскольку на рубеже XI и X вв. до н. э. арамеи перешли Тигр и начали угрожать Ассирии не только с запада, но и с востока.

Таким образом, хотя коренная Ассирия не была захвачена арамейскими племенами, их присутствие в Месопотамии повлекло за собой глубокий экономический кризис. Нехватка продовольствия усугублялась отсутствием необходимейшего сырья^[49], поскольку Ассирия оказалась отрезанной от важнейших его источников: мелкие государства арамеев протянулись вдоль важнейшего торгового пути, который проходил через Северную Месопотамию в Анатолию и Сирию. Бесполезными оказались немногочисленные колонии, основанные в годы царствования Салманасара I к северу от гор Кашиари и предназначавшиеся для того, чтобы связать Ассирию с сырьевой базой на Армянском нагорье. Там обосновались остатки хурритских племен и родственных им урартов. Дальше на запад, на территории бывшего Хеттского царства, поселились многочисленные племена касков, создателей так называемой старофригийской культуры, и др.

Большинство этих племен вело примитивное хозяйство, как все пастушеские племена, постепенно переходившие к оседлому образу жизни. Лишь в конце X — начале IX в. до н. э. начали складываться государства, в частности Фригийское царство со столицей Гордион^{105}. Древние цивилизации — Ассирия и Вавилония не имели, однако, возможности вступить с ними в регулярные торговые отношения, поскольку эти примитивные племена не нуждались в товарах, которые им могли бы предложить ассирийские или вавилонские купцы (предметы роскоши, ткани из разноцветной шерсти, изделия из металла и драгоценных камней и т. п.). А может быть, ассирийские и вавилонские ремесленники испытывали нехватку сырья, а потому не могли выступить с предложениями о торговле.

Ассирия сохранила свою превосходную военную организацию, и теперь основной задачей стало ее усовершенствование. Войско должно было путем систематических грабежей или посредством контрибуций и дани обеспечить постоянный приток в страну сырья и сельскохозяйственных продуктов. Таким образом, эквивалентный обмен был заменен грабежом, контрибуциями и тщательно разработанной системой дани^{106}. В этих необычайно сложных условиях в Ассирии начала складываться новая форма государственной организации.

В результате разразившегося в начале XII в. до н. э. кризиса в Западной Азии создалась совершенно новая ситуация, способствовавшая еще большему его углублению. Новая форма организации государства, созданная ассирийцами и успешно вводившаяся в последующие годы вплоть до создания Римской империи, сложилась не сразу. В процессе ее сложения можно выделить три этапа. Первый охватывает годы царствования Ашшур-дана II (934–912), Адад-нерари II (911–891) и Ту-культи-Нинурты II (890–884). Ашшур-дану удалось приостановить поток бедствий, обрушившихся на страну за долгие годы кризиса. Он предпринял первый после длительного перерыва поход на восток и северо-восток против кочевых племен, в результате которого Ассирия была избавлена от их соседства. В анналах этого царя нет сведений, на основе которых мы могли бы сделать вывод о его победах. Наоборот, создается впечатление, что ассирийское войско было еще слишком слабым, чтобы вступить в открытое сражение. О попытках его усилить может свидетельствовать краткое упоминание о передаче войску боевых колесниц.

После долгих лет кризиса отступление арамеев от восточных границ Ассирии явилось первым реальным успехом, принесшим свои плоды в годы царствования трех преемников Ашшур-дана II, которые восстановили влияние Ассирии в Северной Месопотамии, что было чрезвычайно важно для нормальной жизни государства. Таким образом, первый этап создания новой формы государственной организации был временем возрождения традиционных основ ассирийской экономики, хотя использование их стало теперь совершенно иным.

Второй этап связан с деятельностью таких царей, как Ашшур-нацир-апал II (884–858), Салманасар III (858–824) и Тиглатпаласар III (745–727). На этом-этапе возникла и получила развитие идея «мировой империи», реализации которой должна была благоприятствовать разработка основных принципов функционирования государственного аппарата на отдельных участках.

Третий этап включает историю так называемой империи Саргонидов, период наивысшего расцвета Новоассирийской державы. Ни одно из ближневосточных государств до той поры не приобретало таких огромных размеров, никогда экономика не достигала столь высокого уровня, как в Ассирии на рубеже VIII и VII вв. до н. э. Однако в то же самое время стали проявляться и отрицательные стороны возникшей на рубеже X и IX вв. до н. э. формы государственной организации. Третий этап начался с царствования Саргона II (722–705) и закончился царствованием Ашшурбанапала (669–631?). При его загадочных преемниках закончила свое существование Ассирийская держава, симптомы упадка которой проявились значительно раньше.

Военные походы, подготовившие территориальную и экономическую основу для будущей империи, начали Адад-нерари II и Тукульти-Нинурта II. Ежегодные военные экспедиции, подробно описанные в царских надписях, позволили первому из них подчинить Ассирии коренную территорию бывшего государства Митанни, так называемую «Страну Ханигальбат», где находилось несколько достаточно сильных арамейских государств, которые были превращены в ассирийские провинции. Поскольку ассирийское войско двигалось обычно через Центральную Месопотамию и дальше вверх по Евфрату, Адад-нерари II разрушил по пути несколько вавилонских городов. В результате Ассирии удалось заключить выгодный мирный договор, урегулировавший наконец вопрос об ассиро-вавилонской границе, являвшейся на протяжении нескольких столетий предметом споров. Текст этого договора известен в специальной литературе под названием «Синхроническая история».

Не меньшее значение, чем войны с арамеями, имели походы Адад-нерари II в «страны Паири». Для государств Месопотамии одинаковую опасность представляли как арамеи, так и хурриты. Войны с ними Ассирийская держава вела до последних дней своего существования. Однако, несмотря на бесчисленные победы Ассирии, покорить эти народы ей фактически так и не удалось.

Завоевания Адад-нерари II закрепил Тукульти-Нинурта II, в точности повторивший путь, пройденный его предшественником. Опыт глубокого кризиса, когда огромное царство Тиглатпаласара I было поглощено арамеями, убедил ассирийских царей в необходимости не только одержать победу, но и подчинить своей власти <а вогнанные страны. Эта задача приобрела особую» актуальность, поскольку вместо разрозненных племен противниками Ассирии стали хорошо организованные государства. Еще не раз в истории Ассирии будут происходить сильнейшие сепаратистские выступления, неизменно повторявшиеся при смене монарха на троне.

Благодаря территориальным завоеваниям Адад-нерари II и Тукульти-Нинурты II было решено несколько важнейших для Ассирии проблем. Страна Ханигальбат, расположенная в районе Плодородного полумесяца, обеспечивала Ассирийскую державу продовольствием. Вместе с тем она служила опорным пунктом для продвижения на запад, в Сирию, поскольку под контролем Ассирии оказались оба пути по суше (через Северную Месопотамию) и вверх по Евфрату. Демонстрация силы в районе Наирн открыла перед Ассирией путь к Армянскому нагорью с его богатейшими залежами сырья, в первую очередь меди и железа. Подписание же мирного договора с Вавилонией и приобретение благодаря этому земледельческой Аррапхи, без сомнения, укрепили позиции Ассирии, обеспечив ей, по крайней мере на некоторое время, покой на южных границах.

Все это дало возможность следующим ассирийским царям, великим завоевателям IX в. до н. э., приступить к важнейшему делу — организации войска и государственной администрации. Впервые этим занялся Ашшур-нацир-апал II, вошедший в историю не только как талантливый стратег, но и прежде всего как один из самых беспощадных и кровавых владык Ближнего Востока. Ни в одном памятнике той эпохи мы не встретим такого количества описаний зверских расправ с населением побежденных стран, как в надписях Ашшур-нацир-апала II; ни при одном ассирийском царе не было вырезано столько рельефов для устрашения бунтовщиков, как при нем. Умело раздувавшаяся пропаганда силы ассирийского оружия и могущества царей привела к созданию мифа о беспримерной жестокости ассирийских владык. Однако многочисленные примеры, взятые из истории Ближнего Востока и государств античности, свидетельствуют о том, что ассирийские цари не были более беспощадны по отношению к побежденным, чем их предшественники в других странах; не они придумали зверские расправы с бунтовщиками, известные до них и применявшиеся в более поздние времена, когда уже и следа не осталось от их обширных царств^{107}.

В первые семь лет своего царствования Ашшур-нацир-апал II восстановил границы, существовавшие при Тиглатпаласаре I. Следуя примеру Тнглатпаласара, он вновь разделил всю территорию исконной Ассирии и завоеванных стран на провинции. Все мероприятия Ашшур-нацир-апала II преследовали не столько политические, сколько экономические цели. В этом убеждают перечни военной добычи, контрибуций и даней, составлявшиеся после каждой военной экспедиции.

В каждом из таких перечней указывается очень много металла в виде лома и в готовых изделиях. Контрибуция, которую уплатило в 879 г. до н. э. небольшое арамейское царство Бит-Замани, состояла из 2 талантов серебра, такого же количества золота и 300 талантов железа, а также нескольких тысяч медных сосудов. Дань, которую спустя два года после сирийского похода Ашшур-нацир-апала II заплатил правитель Хаттины Лубарна, состояла из 20 талантов серебра, 250 талантов свинца, по 250 талантов свинца и железа, 1 таланта золота, 1000 голов крупного рогатого скота, 10 000 овец и коз, 1000 штук шерстяных и льняных тканей, инкрустированной мебели из бука, 10 рабынь-певиц и т. п.

Не менее богатой была военная добыча Салманасара III, преемника Ашшур-нацир-апала II. В одном только 857 г. до н. э. он получил от правителей Каркемиша и стран, расположенных к западу от Евфрата, 16 талантов золота, 206 талантов серебра, 420 талантов меди и 430 талантов железа.

Приведенные описания, содержащиеся в надписях ассирийских царей, отнюдь не единичные факты; со времени Ашшур-нацир-апала II дани составляли экономическую основу царской власти. Существовало два типа дани. Первая из них — контрибуция, т. е. достаточно большая одноразовая дань, которую обычно выплачивали государства, расположенные на значительном расстоянии от метрополии и не являвшиеся провинциями Ассирии. Контрибуции выплачивали также государства, находившиеся на пути продвижения ассирийских войск, даже если походы повторялись через небольшие промежутки времени. Страна Замуа, например, в 881 г. до н. э. выплатила контрибуцию в виде коней, серебра и золота, а уже в следующем году ей пришлось отдавать очередную дань, которая на этот раз включала рогатый скот, овец и вино. То же произошло и в Хиндану на Среднем Евфрате; в 883 г. до н. э. Ашшур-нацир-апал II получил контрибуцию в виде серебра, золота, меди, свинца, алебастра, пурпурной шерсти и одногорбых верблюдов. А спустя пять лет с правителя этой страны была взыскана очередная дань (серебро, золото, свинец, медная посуда, крупный рогатый скот, овцы, козы). Словно в насмешку, этот вид дани называли «дружественными дарами». Они должны были свидетельствовать о лояльности и покорности тех, кто эти «дары» приносил.Одноразовая дань чаще всего состояла из сокровищ храмов и дворцов. Вообще же ассирийские воины грабили все и всех подряд. Непокорных жителей истребляли. Выразивших покорность переселяли со всем имуществом в Ассирию.

Существовал еще один вид дани — ежегодная дань, носившая характер кары за неповиновение. Ее размер, по всей вероятности, зависел от богатства того государства, с которого взыскивалась дань, но был точно определен для каждого из них. Так, небольшое государство на Среднем Евфрате, Тильабна, ежегодно должно было поставлять в Ассирию 10 мин серебра. Сирийский город Хаттнна по приказу Салманасара III обязан был ежегодно поставлять 200 стволов кедра, 1 талант серебра, 2 таланта пурпурной шерсти^{108}. Если ко всему этому прибавить, что во всех важных стратегических пунктах были построены крепости с ассирийскими гарнизонами, находившимися на полном содержании местного населения, станет ясно, насколько тяжелым было ассирийское ярмо для побежденных. Беспощадную жестокость царя ощущали и сами ассирийцы, жители упомянутых крепостей, с течением времени становившихся ассирийскими колониями. В качестве примера можно привести историю старинной митаннийской крепости Элухат, в которой Салманасар I создал ассирийскую колонию. Ассимилировавшиеся в среде хурритов, потомки ассирийских колонистов взбунтовались против новой администрации Ашшур-нацир-апала II. Царь приказал истребить их всех вместе с семьями. Таким образом, военный террор не только применялся для подавления завоеванных народов, но и распространялся на самих ассирийцев.

Вся эта система, начало которой положил Ашшур-нацир-апал II, служила обогащению только царя и его дворца. Надо полагать, что в Ассирию поступали неисчислимые богатства, в том числе и чрезвычайно ценные для страны металлы. Большинство этих богатств превращалось в сокровища и обеспечивало царю независимость. Об этом свидетельствуют, например, большие запасы железа, обнаруженные при раскопках в Ниневии. Царь использовал их на дары храмам^{109}, а также для нужд строительства.

Огромные средства были затрачены, например, на перестройку города Кальху, который при Ашшур-нацир-апале II стал царской резиденцией. Работы по расширению и украшению новой столицы потребовали огромного количества строительных материалов, которые поступали в Ассирию главным образом в виде дани, тогда как сырье, необходимое для ремесленного производства, являвшегося, кстати, монополией дворца, добывалось иным путем. В Ассирию и Вавилонию его привозили ассирийские купцы, которые прибывали в завоеванные страны почти одновременно с войском и скупали у солдат захваченную ими добычу.

В связи со строительными работами в Кальху обращает на себя внимание еще одна деталь, весьма характерная для политики ассирийских царей, — переселение. Строительство требовало рабочих рук, которых не хватало. Нехватка рабочих рук вообще является характерной чертой всего древнего периода истории. Поэтому надо полагать, что переселение 881–879 гг. до н. э. скорее всего было связано со строительством Кальху. Завоеванные земли, таким образом, служили для Ассирии не только сельскохозяйственной и сырьевой базой, но и источником рабочей силы. После окончания строительных работ оставшаяся в живых часть депортированных людей продолжала жить на той же территории, содействуя лучшему освоению исконных ассирийских земель. Бессмысленные разрушения, грабежи, истребление людей, переселения — все это приводило к тому, что большинство завоеванных ассирийцами территорий обращалось в пустыню.

После смерти Ашшур-нацир-апала II у порабощенных народов пробудилась надежда на освобождение от ассирийского гнета, но его сын и наследник Салманасар III перечеркнул все надежды. Прежде всего он повторил поход своего отца к Средиземному морю. По древнему обычаю он омыл свое оружие в его водах, что должно было символизировать принятие власти над Сирией. Это было в 858 г. до н. э. Однако вскоре царя постигло горькое разочарование: ни сирийские государства, ни княжества, расположенные между Евфратом и рекой Балих, не пожелали подчиниться его власти. Несколько лет он вел борьбу с арамейским царством Бит-Идини, в котором еще были живы позднехеттские традиции. Расправа с упорно защищавшимся врагом, преграждавшим путь в Сирию, была беспощадной. Ассирийцы угнали в плен 17000 арамеев, вновь подчинили себе Каркемиш, а страну превратили в свою провинцию.

Значительно тяжелее было бороться с сирийской коалицией, особенно после того, как в начале 80-х годов вновь вспыхнул старый конфликт с Вавилонией. Вавилония позднее, чем Ассирия, оправилась после глубокого кризиса, поскольку здесь, в отличие от Ассирии, осели некоторые халдейские племена. Лишь древние храмовые центры — Борсиппа, Кута, Вавилон и некоторые другие сохранили независимость и не допустили расселения пришельцев на своей территории.

«Синхроническая история» связывает возрождение Вавилонии с деятельностью Набу-шум-укина I (899–888) и его преемника Набу-апла-иддина (888–855). В этот период Вавилония жестоко страдала от набегов сутиев. Слово «сутии» к этому времени утратило свое этническое содержание и стало обозначать массу неоседлого населения. Набу-апла-иддин отбросил их за Евфрат и таким образом избавил вавилонских крестьян от беспрестанных грабежей и разрушений. По-видимому, это сделало возможным возрождение вавилонской экономики. Подробности данного процесса из-за отсутствия источников остаются неизученными. Однако мы можем судить о нем на основании косвенных данных. О многом говорит, например, строительная деятельность Набу-апла-иддина, при котором широко развернулись работы по обновлению чуть ли не всех крупных храмов в Вавилоне, Борсиппе, Сиппаре и Уруке. Одновременно он подарил этим храмам большие участки земли. С тех пор отдельные города стали идентифицироваться с их храмами, что было равнозначно превращению этих городов в так называемые гражданско-храмовые общины, которые, как правило, не подчинялись царской администрации, а в последующий период стали единственными полноправными гражданскими коллективами. Следует при этом обратить внимание на тот факт, что известная элитарность этих центров не спасла их от арамеизации, начавшейся в Вавилонии значительно раньше и проходившей энергичнее, чем в соседней Ассирии. Все говорит о том, что арамейский язык уже в первой половине IX в. до н. э. получил в Вавилонии широкое распространение.

В своем стремлении восстановить Вавилонское царство Набу-апла-иддин дошел до Приморья, где закрепилась халдейская династия. По всей вероятности, вавилонский царь не имел намерения завоевывать это государство, тем более что оно не проявляло никакой враждебности. (Экспансионистские устремления правителей этого царства проявятся намного позднее.) Надо полагать, что Набу-апла-иддин собирался ограничиться лишь демонстрацией силы. Вавилону в это время уже приходилось считаться с Ассирией, отношения с которой вновь обострились. Ассирия к этому времени усилилась благодаря захвату Северной Месопотамии. Поскольку ассирийцы закрепились на Среднем Евфрате, Вавилония лишилась доступа не только к Персидскому заливу, но и к Сирии.

Растущая враждебность Вавилонии по отношению к ассирийским завоеваниям не могла быть безразлична Салманасару III. Поэтому, когда в 851–850 гг. до н. э. началась борьба за вавилонский трон, он, ловко воспользовавшись случаем, повел дело так, что на него вступил проассирийски настроенный представитель династии Мардук-закир-шуми I. Ассирийский царь воздал почести великим вавилонским богам, а во время южного похода получил дань от халдейских государств: Бит-Амукани, Бит-Дакури и Бит-Якини. Эта победа, скорее политическая, чем военная, была необходима Салманасару III, так как походы в Сирию и «страны Наири» оказались безуспешными.

Ассирия, Сирия и Урарту в IX–VIII вв. до н. э.

Накануне ассирийской экспансии Сирия и Палестина представляли собой конгломераты нескольких десятков государств и мелких княжеств, чаще всего враждовавших друг с другом. Однако ассирийская угроза была столь велика, что им пришлось создать коалицию.

Инициатива в IX в. до н. э. принадлежала Дамаску, т. е. государству Арам, и его правителю Бенхададу I (880–841). Это молодое государство, успешно развивавшееся в великолепных условиях дамаскского оазиса., вскоре начало угрожать соседнему Израилю. Израильскому царю Омри (885–874) пришлось примириться с созданием в Самарии дамаскской торговой колонии (экономическую независимость от могущественного Арама ему удалось сохранить). Эти события, а также дипломатические усилия финикийцев, обеспокоенных экономической экспансией Дамаска, склонили Ахава израильского к установлению дружественных отношений с Иудеей.

Такова была обстановка, при которой Салманасар III на рубеже 854 и 853 гг. до н. э. готовился к своему великому походу в Сирию. Бенхададу I без труда удалось убедить северные сирийские города объединить свои силы против Ассирии. Ему активно помогал царь Хамата Ирхулени. Даже Ахав выставил в поддержку коалиции, состоявшей из 12 государств, сильное войско. В битве при Каркаре участвовало почти по 70 000 воинов различных родов войск с каждой стороны. Вопреки тому, что утверждается в ассирийских анналах, сражение закончилось поражением Ассирии. Самым убедительным свидетельством этого является отсутствие каких-либо упоминаний о данях, непременно сопутствовавших всякой победе. После этого поражения Салманасар III немедленно приступил к реорганизации ассирийского войска. Однако когда он спустя три года вновь вторгся в Сирию, его ждало новое поражение.

Лишь в 841 г. до н. э., после того как из-за внутренних неурядиц распалась сирийско-палестинская коалиция, Салманасар III наконец одержал победу. Взять Дамаск ему так и не удалось, зато была вновь подтверждена гегемония Ассирии в Сирии и Финикии. Кроме того, Ассирия установила контроль над чрезвычайно важным торговым путем от Евфрата до побережья Средиземного моря. Перед ассирийцами открылась и дорога на север — в государство Куэ, владевшее Киликийскими воротами, в Мелиду и Куммаху, за которыми находилась граничившая с фригийцами страна Табал. Однако ни одна страна к западу от Евфрата не была тогда превращена в ассирийскую провинцию. Эти страны по-прежнему управлялись своими правителями, хотя и были обложены данью.

В результате многолетнего царствования Салманасара III ассирийская знать достигла небывалого процветания. Во все периоды истории Ассирийского царства помехой для аристократии был порядок назначения должностных лиц. Царь брал на государственную службу угодных ему людей, которые отправляли свои должности до конца царствования. А поскольку Ашшур-нацир-апал II и Салманасар III царствовали необычайно долго, государственные чиновники оказались в очень выгодном положении. Возросли их престиж и влияние, а самое главное, увеличились доходы^{110}. Отсутствие материала не дает возможности установить, как именно ассирийская знать использовала свое положение, но ее участие в мятеже Ашшур-даян-апли бесспорно.

Непосредственным толчком к открытым выступлениям явилось, по-видимому, то обстоятельство, что сын царя был обойден отцом при назначении наследника. Хотя истинная причина этой первой из большой серии гражданских войн коренилась гораздо глубже: она заключалась в сочетании элементов аграрного, социального и административного кризисов. Существовала, например, резко выраженная диспропорция между размерами провинций: в пределах исконной Ассирии провинции были невелики, а за ее пределами — чрезвычайно обширны и, несмотря на разрушения, приносили наместникам огромные доходы. Неудивительно поэтому, что участниками мятежа были прежде всего наместники исконных ассирийских провинций. Верность Салманасару III и его законному наследнику Шамши-Ададу V (824–811) сохранили, очевидно, только наместники отдаленных провинций и четыре высших государственных сановника, которые, как об этом сообщают датированные документы, в годы мятежа повторно были эпонимами. Мятеж, длившийся пять лет (827–822), парализовал политическую активность Ассирии.

Лишь помощь вавилонского царя взамен на уступки, на которые вынуждена была пойти Ассирия, позволила Шамши-Ададу V расправиться с бунтовщиками. Под влиянием этих событий Шамши-Адад V, судя по «Канону эпонимов», предпринял реорганизацию чиновничьего аппарата. Однако наибольшее внимание он уделял отношениям с Вавилоном, поскольку главным его желанием было вернуть утраченное верховенство над этой страной. Несколько военных экспедиций в Вавилонию (816–814) показали военное превосходство Ассирии. В результате была установлена выгодная для Ассирии линия границы. Следуя примеру Салманасара III, Шамши-Адад V обложил данью царей халдейских государств Вавилонии, а также подчинил себе племена, кочевавшие по нижнему течению Тигра.

Все это свидетельствует о том, что Ассирии удалось преодолеть кризис. Но для того, чтобы возобновить попытки завоевания Сирии, хотя бы в таких пределах, как при Салманасаре III, у Шамши-Адада V не было еще сил. Воспользовавшись слабостью Ассирии, зависевшие от нее сирийские государства перестали платить дань. Лишь в годы царствования Адад-нерари III (811–781), преемника Шамши-Адада V, в Сирии создалась благоприятная для Ассирии ситуация: внутри вновь созданной антиассирийской коалиции назрел конфликт между двумя ее ведущими членами — Дамаском и Хаматом. В результате победоносной войны (805–802) Адад-нерари III захватил Дамаск и обложил данью все государства, участвовавшие в мятеже против Ассирии.

Это была последняя победа ассирийского оружия. Вскоре Ассирии пришлось сконцентрировать все свое внимание на мидийско-вавилонской границе, и контроль над странами, расположенными к западу от Евфрата, был потерян. Позднее она утратила позиции в районе Среднего Евфрата, где ассирийский наместник стал самостоятельным правителем. А главное — Ассирия была не в состоянии противостоять набиравшему силу государству Урарту.

Внутреннее положение Ассирии обострилось не только из-за этих перечисленных факторов, но и в результате ряда неурожайных лет. Возникла опасность голода; одна за другой вспыхивали эпидемии. Царская власть ослабла, а сохранившиеся еще немногочисленные провинции, опустошенные грабительской политикой царей, правивших в IX в. до н. э., не могли помочь метрополии.

Совершенно иную картину являло собой в это время государство Урарту, развивавшееся начиная с IX в. до н. э. на северной границе Ассирии. Это была гористая страна, отличавшаяся большим разнообразием климатических и географических условий. Здесь очень рано начали выращивать виноград, хотя участки, пригодные для его произрастания, были невелики — долины среднего Аракса, территории к югу от озера Севан и вокруг озера Ван. Эти земли составляли исконную территорию будущего государства Урарту. Консолидации племен урартов способствовали, с одной стороны, угроза ассирийской экспансии, с другой — достаточно высокий уровень их развития, породивший необходимость организующего влияния аппарата государственной власти.

Наряду с земледелием и садоводством в стране урартов на протяжении веков традиционно занимались коневодством, разведением коз и овец, а также ремеслами. Страна была небогата пахотными землями, зато изобиловала многочисленными месторождениями металлов — меди и железа. Вполне вероятно, что на этой основе с течением времени сформировались зачатки новых социальных отношений, которые привели к крушению первобытнообщинного строя. Объединение мелких социальных организмов в единую государственную организацию проходило нелегко, поскольку географические условия скорее благоприятствовали разобщению, нежели интеграции. Надо полагать, что первые правители этого государства отличались исключительными способностями, развившимися при жизни многих поколений, обитавших в достаточно тяжелых географических условиях. Возможно, на формирование урартской государственности оказывали влияние анатолийские государства и традиции хурритов; во всяком случае, создается впечатление, что царь урартов был скорее гегемоном над многочисленными местными царьками, платившими ему дань, чем владыкой типа месопотамских или египетских царей^{111}.

Урартские правители, без сомнения, были чрезвычайно прозорливы и хозяйственны. Об этом свидетельствует деятельность Ишпуини (824–806), его сына Минуа (805–788) и всех их преемников. Одной из главных забот царя было строительство сети каналов. Минуа оставил после себя 14 надписей, в частности сообщение о строительстве крупнейшего канала, подводившего к соленому озеру Ван воды источников близлежащей горной гряды. Этот канал, облицованный на всем его протяжении крупными каменными блоками, сохранился по сей день. Урартские цари для его охраны строили крепости.

Решив главную проблему — обеспечение страны продовольствием за счет развития собственного земледелия, урартские цари широко развернули строительство городов. На юго-восточном берегу озера Ван выросла царская резиденция, город Тушпа, известный из ассирийских текстов под названием Турушпа, и целый ряд укрепленных городов, главным образом в пограничных районах. Одним из таких городов стала обнесенная мощными стенами крепость Тейшебаини (ныне городище Кармир-Блур) близ нынешнего Еревана, занимавшая площадь около 40 га. В центре крепости находилась цитадель с обширными подвалами для хранения запасов зерна и вина. Археологические раскопки показали, что в крепости жили царские люди, находившиеся на содержании дворца. Окрестные земли, по-видимому, принадлежали дворцу, хотя собственность на землю в Урарту не имела столь большого значения, как в месопотамских государствах^{112}. Большинство земель, особенно расположенных на большом расстоянии от урбанизированных районов, принадлежало местным жителям. Хотя материал источников, касающийся этого вопроса, чрезвычайно скуден, надо полагать, что это скорее всего была типичная гражданская собственность.

Даже при беглом взгляде заметны различия, существовавшие в I тысячелетии до н. э. между государством Урарту и Ассирийским царством. Было ли это причиной вооруженного конфликта, трудно сказать. Во всяком случае, столкновение произошло не только и не столько на землях самих этих государств, сколько на прилегающих территориях — в Сирии и на северо-западе Ирана. Следует подчеркнуть, что с точки зрения природных ресурсов государство Урарту находилось в более выгодном положении, чем Ассирия. Тем не менее для дальнейшего развития ремесла и военного дела ему был необходим доступ к запасам сырья за пределами Армянского нагорья. Помимо сырья урартские цари нуждались в рабочей силе. Ясно, что их интересы пришли в противоречие с интересами Ассирии и вооруженное столкновение стало неизбежным.

В первой половине VIII в. до н. э. инициатива оказалась в руках Урарту (Ассирия в то время переживала серьезные трудности, связанные с гражданскими войнами и сепаратистскими движениями). Аргишти I (787–766) и Сардури II (765–733) были чрезвычайно воинственными царями и хорошими организаторами. Большой заслугой Сардури II явилась реформа податной системы^{113}. В результате ряда военных экспедиций Аргишти I и Сардури II постепенно овладели зависевшими от Ассирии государствами Сирии. Ассирийские цари, правившие в эти годы (781–745) — Салманасар IV, Ашшур-дан III, Ашшур-нерари V, — не смогли этому противостоять: Ассирию в то время охватила новая волна мятежей и гражданских войн. Чрезвычайно тяжелая ситуация в Ассирии обозначена в «Каноне эпонимов» весьма характерной формулой «войско в стране», относящейся к 768–764 гг. до н. э. Царские надписи проясняют смысл этого лаконичного определения. В 764 г. до н. э. в Ассирии свирепствовала эпидемия, в следующем году в Ашшуре вспыхнул мятеж, продолжавшийся два года; в 761 г. до н. э. взбунтовалась Ар-рапха и, наконец, в 759 г. до н. э., когда уже казалось, что в стране воцарился порядок, началось восстание в Гузане и одновременно вновь вспыхнула эпидемия, косившая население.

Вот когда со всей очевидностью проявились все отрицательные стороны политики военных репрессий. Существенно сократилась численность населения Ассирии. В результате политики Ашшур-нацир-апала II и Салманасара III совершенно опустели провинции, которые могли бы служить резервом рабочей силы. Сократилась численность войска — основы могущества Ассирии, благодаря которому ассирийские цари получали регулярную дань и поддерживали нерушимость границ. Опустошение больших территорий привело к упадку основной отрасли хозяйства — земледелия. Впрочем, обе проблемы были тесно связаны между собой, поскольку войско комплектовалось за счет сельского населения.

В силу всех этих причин Тиглатпаласар III (745–727), пришедший к власти в результате очередного военного переворота, был вынужден изменить принятые до него политические методы. Его главной задачей было заселение опустевших районов и возрождение сельского хозяйства и войска. Только на этой основе можно было восстановить политическое могущество страны. Хотя в надписях Тиглатпаласара III об этом ничего не говорится, тем не менее дальнейший ход развития Ассирии показал, что именно в его царствование были осуществлены реформы, окончательно определившие характер Ассирийской державы. Деятельность Тиглатпаласара III является как бы вторым этапом организационного развития Новоассирийской державы.

Прежде всего Тиглатпаласар реорганизовал войско. Он создал так называемый царский полк, состоявший из разных родов оружия^{114} и находившийся на содержании дворца. Это было ядро нового, более подвижного, оперативного войска, и притом, в отличие от прежнего, превосходно вооруженного. Благодаря ему Тиглатпаласар III уже через несколько месяцев после прихода к власти начал серию победоносных военных походов. Их целью было, с одной стороны, отогнать от границ Ассирии наиболее упорных врагов, в особенности кочевые племена халдеев и арамеев на юге, а с другой — открыть путь на восток, через горы Загроса.

Военные походы, явившиеся первой проверкой боеспособности нового ассирийского войска, принесли богатую добычу и сопровождались взятием в плен и угоном огромного числа жителей побежденных стран. Депортации проводились уже предшественниками Тиглатпаласара III, но прежде это было сравнительно редким явлением. Теперь же осуществлялись массовые и систематические переселения. Эту политику продолжали все его преемники вплоть до нововавилонского времени. Если в предшествовавшие периоды группы переселенцев состояли не более чем из 10–20 тысяч человек, то с середины VIII в. до н. э. угонялись целые племена и группы племен. Достаточно заглянуть в анналы ассирийских царей, чтобы убедиться в массовости этого явления. Например, в 730 г. до н. э. Тиглатпаласар III угнал около 154 000 халдеев из Южной Вавилонии, поселив их в южных и северо-восточных пограничных районах Ассирийского государства. В 720 г. до н. э. Саргон II выселил около 90000 человек из сирийских государств, а Синаххериб в 701 г. до н. э. увел из Иудеи больше 200 000 мужчин, женщин и детей.

Все это характерные, но далеко не редкие примеры — каждый военный поход в то время сопровождался переселением жителей. Напомним, что в IX в. до н. э. часть пленных обращали в рабов, которых отдавали городам, храмам или государственным сановникам. Остальных целыми семьями, чаще всего с имуществом, поселяли в новых районах. Анализ географии этих переселений показывает, что Ассирия поглотила около 50 процентов депортированных. Причина подобных массовых переселений ясна: стране необходимо было освоить исконные ассирийские провинции и таким образом обеспечить население продовольствием, не прибегая к ввозу.

Создав условия для возрождения сельского хозяйства и обезопасив свои южные и восточные границы, Тиглатпаласар III приступил к решению важнейшей с экономической и стратегической точек зрения проблемы — сирийской. В то время северосирийские города вновь создали антиассирийскую коалицию, которую возглавил царь Арамейского государства Арпад. К северосирийскому союзу присоединились Мелида, Гургум и Куммаха — государства, находившиеся под гегемонией урартского царя Сардури III. Новая коалиция, поддержанная могущественным государством Урарту, оказалась в лучшем положении, чем предыдущая.

В 743 г. до н. э. на Верхнем Евфрате произошло сражение, закончившееся полной победой Тиглатпаласара III, открывшей ему путь в Сирию. Арпад, правда, был взят только в результате двухлетней осады, но с его взятием ассирийская гегемония была установлена от Хамата до гор Амана. После падения Арпада участники коалиции поспешили выплатить ассирийскому царю контрибуции, однако было очевидно, что они ждут подходящего момента, чтобы вновь объединиться и выступить против Ассирии. В 738 г. до н. э., когда Тиглатпаласар III вел тяжелые бои в стране Уллуба, на урартской границе, по инициативе государства Яуди, расположенного на берегу залива Иссос, был создан новый союз для борьбы против Ассирии. Однако ассирийское войско в то время достигло такой мощи, что война с ним не могла быть победоносной. Сирийские государства потерпели поражение и уплатили дань, ассирийским царем были созданы первые сирийские провинции.

Победа над Сирией дала возможность ассирийскому царю сконцентрировать свои силы в борьбе против государства Урарту. Опорным пунктом для наступления явилась страна Уллуба, откуда в 735 г. до н. э. ассирийское войско двинулось к стенам резиденции урартских царей Тушпы. Город взять не удалось, но нашествие ассирийцев ослабило хозяйство страны и нанесло очередной удар по войску. Тиглатпаласар III укрепил свою северную границу, построив там многочисленные крепости, сыгравшие впоследствии немаловажную роль.

Во время этих событий на севере снова взбунтовалась часть сирийских государств — Дамаск, Самария, Аскалон и Газа, которые отказались платить дань. Враждебно по отношению к Ассирии были настроены и финикийские города, особенно Тир и Сидон, недовольные ограничениями в торговле с Египтом. Все складывалось таким образом, что Тиглатпаласару III следовало предпринять очередной поход.

Этот поход состоялся в 734 г. до н. э. Войско Тиглатпаласара III прошло с триумфом вдоль финикийского побережья до Газы. Этим была поддержана и упрочена гегемония Ассирии. Чтобы исключить возможность мятежей и подготовить новые походы, было создано шесть военных округов.

Успехам ассирийского царя в Сирии благоприятствовали распри между Израилем, Иудеей и Дамаском. По просьбе иудейского царя Ахаза Тиглатпаласар III охотно пришел к нему на помощь. В результате Израиль превратился в зависимое от Ассирии царство, обязанное платить ей ежегодную дань, а Дамаск после упорного сопротивления был завоеван и превращен в ассирийскую провинцию. Все это сопровождалось массовым переселением, взиманием контрибуций, превращением городов и селений в руины. И опять, как несколько лет назад, все сирийские государства — от Арвада на севере до Газы, Эдома, Моава и Иудеи на юге — были обложены данью.

Между тем в Южной Месопотамии назревал политический кризис. После смерти вавилонского царя Набу-нацира (734 г. до н. э.) началась полоса дворцовых переворотов, жертвой которых стали не только законный наследник престола, но и два последовавших за ним узурпатора. Подобная ситуация создалась в Вавилонии не впервые, но, когда в 731 г. до н. э. вавилонский трон захватил представитель племени амуканни халдей Укин-зер, положение стало тревожным.

В 729 г. до н. э. в Вавилонию двинулся во главе своих войск Тиглатпаласар III. Обширная переписка того времени бросает свет на своеобразную обстановку в этой стране. В ней отражены также методы, какими пользовался Тиглатпаласар III, желавший приобрести в качестве союзников в борьбе с узурпатором не только вавилонян, но и кочевников-халдеев. Дальнейшие события показали, однако, что дипломатические ухищрения ассирийцев не привели к цели, и Вавилонию пришлось завоевать силой оружия. Укин-зер был взят в плен, страна опустошена, и 154 000 халдеев уведены в северные и северо-восточные пограничные провинции (729 г. до н. э.).

Судьба Вавилонии отличалась от участи остальных завоеванных Ассирией стран. Причиной этого был, несомненно, престиж вавилонских храмов, а также общие для победителей и побежденных тысячелетние культурные традиции. Тиглатпаласар III, по-видимому, отдавал себе отчет в той опасности, какую таили в себе халдейские царства, и стремился обеспечить Ассирии лояльность со стороны вавилонян. Трудно сейчас восстановить весь комплекс причин, побудивших Тиглатпаласара III создать дуалистическую монархию, объединенную личной унией. Он принял традиционный титул «царя Вавилона, Шумера и Аккада», короновался в качестве вавилонского царя (под именем Пулу), совершил ритуальные обряды («коснулся руки Мардука») и прошел во главе новогодних процессий 729 и 728 гг. до н. э. Создание личной унии следует, видимо, объяснять высоким престижем вавилонского трона. Одним из важнейших внутриполитических мероприятий Тиглатпаласара III была реорганизация управленческого аппарата. Подобно военной реформе, эта реорганизация имела целью сокрушить могущество наместников провинций. За пределами страны были созданы небольшие провинции, наподобие административных единиц в Ассирии; система управления ими была существенно усовершенствована. В связи с этим получил законную силу обычай передачи завоеванных земель в собственность дворца.

Все это, естественно, вызвало недовольство ассирийской военно-бюрократической верхушки. К оппозиции присоединились жрецы, связанные с культами богов Ашшура и Сина. Деятельность оппозиционных групп в конце концов привела к тому, что на трон вступила династия Саргонидов, в полной мере воспользовавшаяся достижениями своих предшественников в области организации управления и войска.

Империя Саргонидов

Непродолжительное царствование Салманасара V (727–722) слабо отражено в источниках. До нас дошли лишь отдельные сведения о событиях того времени. Салманасар V продолжил личную унию Ассирии и Вавилонии, вступив на вавилонский трон под именем Улулая. Известно также о вмешательстве Салманасара V в дела Израильского царства.

Победы Тиглатпаласара III в Сирии серьезно обеспокоили египетских царей. Тефнахт, например, вел оживленную дипломатическую игру при дворах Иерусалима и Самарии с целью создания новой антиассирийской коалиции. Козни египетского царя побудили Салманасара V организовать экспедицию против Осии, израильского царя, столицу которого Самарию он тщетно осаждал три года.

Самарию удалось захватить родоначальнику новой династии Саргону II (722–705). Мнения современных историков об этом царе расходятся. Был ли он сыном Тиглатпаласара III или обыкновенным авантюристом и узурпатором — неизвестно^[50]. Остается фактом захват им власти и сознательный отказ от прошлого. Ни в одной надписи нет упоминаний о его предшественниках, даже о Тиглатпаласаре III, политика которого как-никак явилась образцом для всех представителей династии Саргонидов.

Став царем, Саргон II должен был разрешить множество внутри- и внешнеполитических проблем. Одним из сложнейших был вопрос об отношении к привилегированным городам и храмам. Салманасара V, по-видимому, погубило то, что он лишил привилегий город Ашшур и другие важные храмовые центры. Обязанный им своим приходом к власти, Саргон II вынужден был восстановить их давние привилегии. Это было воспринято как признание главенствующей роли жреческой аристократии в государстве, связанной со старинными родами, что, естественно, вызвало недовольство новой служилой знати. Так обстояло дело во все время царствования этой династии. Когда в государстве и политике брала верх первая группировка, цари (Саргон II, Асархаддон, Ашшурбанапал) предоставляли городам и храмам податной и повинностный иммунитет. Лишение этих привилегий (при Салманасаре V, Синаххерибе) всегда было признаком прихода к власти второй группировки. Этот конфликт чрезвычайно отрицательно сказывался на процессе интеграции государства и на его внешней политике.

Занятый упрочением своей власти, Саргон II утратил контроль над Вавилонией, где в течение десяти лет царствовал Мардук-апла-иддин II, представитель халдейского княжества Бит-Якини, пользовавшийся поддержкой царства Элам. Объединенное вавилоно-эламское войско разбило армию Саргона II, однако союзники не сумели извлечь пользу из своей победы: город Дер по-прежнему находился под властью ассирийцев.

В, то же самое время ассирийским владениям в Сирии начали угрожать Хамат и Газа, заручившиеся поддержкой Египта. Вторжение Саргона II и его победа над Каркаром (720 г. до н. э.) упрочили ассирийскую гегемонию на всей территории от Арпада до Газы. На местных царьков была наложена контрибуция. Политическая обстановка в то время была настолько сложна, что ученые до сих пор не смогли разобраться, кто из тогдашних египетских царей участвовал в походе в Палестину.

Вернувшись из сирийского похода, Саргон II получил возможность выступить против государства Урарту, которое в царствование Русы I (730? —713) вернулось к политике завоеваний. Большая надпись, обнаруженная на скале к югу от озера Урмия, называет 23 страны, которые Руса I присоединил к своему государству. Среди них — страна Муцацир, граничившая с ассирийской Провинцией дворцового глашатая. Сообщения ассирийских и урартских разведчиков свидетельствовали о чрезвычайно тяжелой обстановке, сложившейся на границе между этими государствами. Положение Урарту еще более ухудшилось, когда Ассирия стала расширять свое наступление на Анатолию.

В 720–711 гг. до н. э. началось наступление фригийского царя Мидаса I, стремившегося захватить анатолийское и сирийское побережья Средиземного моря. Местные мелкие княжества, расположенные в районе гор Тавра, заключили союз с Мидасом I. Таким образом, создалась непосредственная опасность для ассирийских владений в Сирии. Саргон II захватил Каркемиш (717 г. до н. э.) и подчинил себе одного за другим союзников Мидаса I. Экспансия Фригии была приостановлена, и одновременно были пресечены всякие попытки Урарту завладеть Сирией. Задержалось и движение Урарту на восток, поскольку обитавшие там племена маннеев пользовались поддержкой Ассирии.

В этой чрезвычайно невыгодной для государства Урарту обстановке Саргон II предпринял несколько походов, закончившихся полным поражением Русы I. В «Письме богу Ашшуру» содержится поэтическое описание войны с государством Урарту (восьмой поход Саргона II). В нем рассказано о жестоких боях за город Муцацир, главную столицу бога-покровителя урартов — Халди. Муцацир был захвачен Саргоном II. Вместе с городом в его руках оказались несметные богатства царской сокровищницы. В падении государства Урарту немаловажную роль сыграли опустошительные набеги с севера и востока скифов и киммерийцев, нанесших большой урон хозяйству Урарту и проложивших Саргону II путь к окончательной победе.

Последним важным военно-политическим мероприятием Саргона II был поход на Вавилонию. Ассирийское войско захватило столицу и дошло до Бит-Якини. В 709 г. до н. э. ассирийский царь стал и царем Вавилонии, восстановив личную унию. За несколько лет, которые Саргон II провел в Вавилоне, он окончательно усмирил воинственные халдейские и арамейские племена. Вавилонские храмы получили привилегии, была укреплена граница с Эламом. В 710 г. до н. э. началось строительство новой столицы, которую Саргон II назвал своим именем — Дур-Шаррукин («Крепость Саргона»), Не исключено, что побудительной причиной для этого строительства послужило стремление ограничить влияние жречества и той части аристократии, которой Саргон II был обязан своим вступлением на трон.

Аналогичную внешнюю политику вел его сын и наследник Синаххериб (705–681), который перенес столицу в Ниневию и лишил города и храмы податных привилегий. Как ни странно, это мероприятие не вызвало никакой реакции со стороны жреческой верхушки. Видимо, абсолютная власть царя была достаточно прочла и его всемогущество настолько не вызывало сомнений, что открытые бунты вспыхивали чрезвычайно редко.

Синаххериб продолжил внешнеполитическую линию Саргона II, тем более что, несмотря на победы, все важнейшие международные споры остались нерешенными. Непосредственные соседи Ассирийской державы (Элам, Урарту, Египет и Иудея) более чем когда-либо стремились к независимости, не пренебрегая в борьбе за нее никакими средствами. Элам, например, активно поддерживал все антиассирийские мероприятия Вавилонии, так же как Египет — Иудеи. В эти годы много и активно действовал выдающийся политик, очевидно связанный с проассирийскими кругами Иудеи, пророк Исайя. В атмосфере вражды к Ассирии, ловко разжигаемой египетским фараоном Шабакой, а также, по-видимому, низложенным узурпатором Мардук-апла-иддином II халдейским, Исайя призывал к благоразумию. Он напоминал, что бунт Израиля и его сговор с Египтом привели к потере независимости и угону людей.

Однако призывы пророка не нашли отклика. Когда, в 703 г. до н. э. Мардук-апла-иддин II вновь захватил, трон, царь Иудеи Езекия отказался платить Ассирии дань. В ответ на это Синаххериб подверг осаде Иерусалим. На втором этапе этого похода, очевидно, предполагалось вторжение в Египет, участие которого в ан-тиассирийских коалициях давно раздражало Ассирию. Однако пока штурм не состоялся. Более того, несмотря на одержанную под Эльтеке победу над войском фараона, Синаххериб отвел свои войска от Иерусалима. На сей раз он удовольствовался контрибуцией, полученной от Езекии, и увеличением ежегодной дани.

Почему Синаххериб отступил? Этой теме посвящено много мифов. Если верить Ветхому завету, ангел Яхве за одну ночь истребил 185 000 воинов врага (4-я Цар. 19, 35), Геродот же спасение Иерусалима приписал нашествию мышей, «которые так изгрызли у них (у ассирийских воинов. — Ю. З.) колчаны, луки, а к тому же еще ремни от щитов, что, когда они на следующий день бежали, лишенные оружия, многие из них пали» (И. 141). Скорее всего дело заключалось в том, что войско Синаххериба потеряло много сил во время сражения под Эльтеке. А может быть, они понесли большой урон в результате эпидемии, как утверждает Исайя. Имела, по-видимому, значение и сложная ситуация в Вавилонии.

Вернувшись из Иерусалима, Синаххериб вновь отправляется в поход на Вавилонию. Окончательное поражение Вавилонии он нанес во время четвертого похода (войны с Вавилонией велись в 704, 700, 694, 689 гг. до н. э.), в результате которого город Вавилон и его храмы были буквально стерты с лица земли. Был вывезен в Ассирию символ независимой Вавилонии — статуя Мардука. По-видимому, так Синаххериб отомстил храмам за их активную антнасснрийскую политику^{115}. Синаххериб отказался от личной унии, передав в 700 г. до н. э. вавилонский трон своему сыну, который вскоре был убит. После этого он назначил наместника.

Войны с Вавилонией исчерпали силы всех без исключения участников. Победы Синаххериба оказались иллюзорными. Скорее всех восстановил свои силы Элам, который привлек на свою сторону не только Мардук-апла-иддина II, осевшего в Приморье, но и племена, обитавшие в стране Эллипи. Активизировалось и государство Урарту, захватившее, в частности, страну Муцацир. К западу от Евфрата восстановили свою независимость Табал и Мелида.

Таким образом, в последние годы царствования Синаххериба Ассирия вновь оказалась в состоянии политического кризиса, усугублявшегося из-за теологических спекуляций ассирийских жрецов и мессианских настроений, распространившихся среди насильственно угнанных вавилонян. Все это, а также провозглашение наследником престола младшего сына Синаххернба, Асархаддона, привело к мятежу, в результате которого погиб Синаххериб.

Асархаддон (681–669) безотлагательно приступил к расправе с бунтовщиками, взыскал просроченные дани и серьезно пересмотрел политику в отношении Вавилонии. При Асархаддоне начал отстраиваться разрушенный Вавилон, были подтверждены привилегии храмов, а также давние торговые и податные привилегии вавилонских (Вавилон, Сиппар, Борсиппа) и ассирийских (Ашшур и Харран) городов.

Тем не менее в годы царствования Асархаддона положение в Вавилонии оставалось чрезвычайно неустойчивым, о чем с определенностью свидетельствует переписка того времени^{116}. Одной из главных причин неустойчивости было присутствие в этом регионе кочевых халдейских племен, захвативших при активной помощи Элама значительные вавилонские территории.

Осложнилось и положение на северо-западе. Под напором скифов уже на втором году царствования Асархаддона новая волна киммерийцев докатилась до Киликийских ворот. Хотя ассирийский царь нанес им поражение, угроза не уменьшилась. Как ни силилась ассирийская пропаганда поддержать среди покоренных народов убеждение в могуществе Ассирии, это ей не удавалось. В этой ситуации очень разумным было решение Асархаддона выдать одну из своих дочерей замуж за скифского вождя Партатуа. Таким образом, было предотвращено создание антиассирийской коалиции на северных границах Ассирийского царства.

Хотя к северу от Ассирии было неспокойно, а на востоке пограничные территории захватили мидяне, Ассирийская держава в царствование Асархаддона достигла процветания и внутренней стабильности, о чем свидетельствуют сотни хозяйственных документов и писем, перечни даней и прочие материалы, говорящие также о том, что организационные принципы, установленные Тиглатпаласаром III, принесли свои плоды.

Прежде всего это был период, когда территория Ассирии достигла максимальных размеров, чем она была 336 обязана не столько военным успехам Асархаддона, сколько тогдашней международной ситуации. Царь был собственником обширных земель, входивших в огромную империю, и, что очень важно, хорошо освоенных территорий, на которых жили переселенцы со своими семьями. Это были небольшие, по нескольку гектаров, хозяйства, каждое из которых, спостройками и хозяйственным инвентарем, представляло собой экономически самостоятельную податную единицу.

Размер регулярно взыскивавшейся подати был точно определен: десятая часть урожая, собранного на полях, виноградниках и в садах, четвертая часть соломы и определенный процент приплода крупного рогатого скота. Кроме того, существовали трудовая повинность, налог за пользование ирригационной системой, за право рыбной ловли и охоты, таможенная пошлина на ввоз и вывоз и т. п. Население сельских местностей несло также воинскую повинность^{117}. Все это были подати, поборы и повинности, которые несли «люди Ассирии» независимо от социального положения и юридического статуса. Аристократическая верхушка нередко откупалась, внося определенные суммы благородными металлами. Основная же масса населения платила натурой.

Для империи Саргонидов с ее унификаторскими тенденциями, которые проявились главным образом в распространении арамейского языка^[51], характерно полное исчезновение свободного крестьянства, связанного с сельской общиной. Вследствие этого исчезло ростовщичество и долговое рабство, являвшиеся в течение чуть ли не двух тысячелетий бичом для жителей Ближнего Востока. Зато развивались свободные от податей и повинностей города, которые, по крайней мере формально, стали единственными полноправными гражданскими: коллективами. Таким образом, царская власть имела под собой прочную материальную основу и, что очень важно, была независима от аристократии.

Уже предшественники Асархаддона понимали, что окончательная победа над Сирией и Палестиной — чрезвычайно важными звеньями в системе Ассирийской империи, зависит от ликвидации там египетского влияния. Фараоны не только поддерживали все антиассирийские выступления в этом районе, но и нередко сами их инспирировали. По-видимому, для них речь шла не столько о помощи порабощенным Ассирией народам, сколько о восстановлении египетской гегемонии в Палестине и Сирии.

Египетский вопрос, таким образом, созрел для решения. Первое столкновение войск двух враждующих сторон в 674 г. до н. э. закончилось неудачно для Ассирии^{118}, что вдохновило фараона Тахарку на дальнейшие выступления против нее. На 10-м году царствования Асархаддон повторил попытку завоевать Египет. Поход был весьма удачным, хотя он захватил, по-видимому, только Дельту. Часть верхнеегипетских князей принесли дани. Маловероятно, что они сцелали это по собственной инициативе. Двадцать городов Египта получили ассирийские наименования и новых правителей, среди которых следует назвать Нехо, правителя Мемфиса и Саиса. Помимо местных правителей Асархаддон назначил ассирийских наместников, а также определил размер ежегодной дани. Не следует принимать на веру сообщение ассирийского царя, содержащееся в его анналах, о радости, с какой население Мемфиса встречало ассирийское войско. Всего через два года ему пришлось вновь со своим войском отправляться в Египет, но в пути он умер.

Внезапная смерть царя вновь поставила Ассирию на грань политического кризиса. Дело в том, что, назначив в 672 г. до н. э. своим преемником младшего сына Ашшурбанапала (старший сын Шамаш-шум-укин был правителем Вавилонии), Асархаддон пошел вразрез с существовавшей в Ассирии практикой престолонаследия и вступил в конфликт с определенными кругами аристократии, которые в 670 г. до н. э. организовали заговор, жестоко подавленный царем. Оставшиеся в живых сановники и враждебные Асархаддону города вынуждены были принести присягу царю и его преемнику Ашшурбанапалу. Очередной мятеж, готовившийся после смерти Асархаддона, предотвратила царица-мать На-кия-Закуту.

Важнейшее событие первых лет царствования Ашшурбанапала произошло в 667 г. до н. э. — это было очередное вторжение в Нижний Египет, связанное с заговором среди наместников. Части заговорщиков удалось заблаговременно скрыться, а Нехо из Саиса и Шуррулудари из Пелусия были схвачены и угнаны в Ассирию. Однако вскоре Ашшурбанапал помиловал их и вернул Нехо в Санс правителем. Сын Нехо Псамметих получил из рук ассирийского царя должность наместника в Атрибисе. Так уже не раз поступали предшественники Ашшурбанапала, желавшие поставить себе на службу покоренных правителей.

Действительно, когда в 664 г. до н. э. представитель Кушитской династии Талтаману напал на Дельту, Нехо выступил на стороне Ассирии. Нехо погиб в бою, а Псамметих, как сообщает Геродот (II, 152), бежал в Ассирию. После этих событий ассирийцы предприняли еще один поход на Египет. В 663 г. до н. э. ассирийское войско подошло к Мемфису, изгнало Талтаману и, преследуя врага, дошло до Фив. Анналы Ашшурбанапала сообщают о богатстве этого города, дочиста разграбленного ассирийцами: «…серебро, золото, драгоценные камни, всевозможные ценности, одежда из цветных льняных тканей, множество коней, а также мужчин и женщин, два обелиска из электра весом 2500 талантов» были увезены в Ассирию.

До 655 г. до н. э. ничто не угрожало власти Ассирии в Египте. Однако надвигались события, которые свели на нет ее победы. Ловкий политик, Псамметих I сумел освободиться от верховенства Ассирии и основал новую, XXVI династию.

Потеря Ассирией Дельты явилась первым симптомом начинавшегося упадка, тем более серьезным, что в это же самое время усилилась активность скифов, все более энергично наступавших на Анатолию и Сирию. «Зашевелились» и мидяне, находившиеся со времени Салманасара III под властью ассирийской администрации и сохранившие свои силы, невзирая на неоднократные депортации. В 672 г. до н. э. Мидия вернула себе независимость, Ассирии пришлось обратить самое пристальное внимание на усиление своих восточных границ Учитывая соседство Элама, это было особенно важно.

В VII в. до н. э. эламские цари довольно часто сменяли друг друга на троне. Но не было среди них правителя, который бы не попытался организовать военный поход на запад. Начало царствования Ашшурбанапала совпало с новым расцветом Суз, где правил Теумман (Темпт-Хумбан-Иншушинак). В 653 г. до н. э. Теумман, лишив трона законных наследников царя Уртаки, захватил большую часть Элама и двинулся против Ассирии. Однако войну с Ассирией он проиграл и сделался ее вассалом. Ассирийский царь вновь покорил правителей халдейских государств в Вавилонии, однако с волнениями и бунтами на юге Вавилонии ассирийцы справиться не смогли. Каждая их победа приносила лишь временный успех; впрочем, нередки были и поражения.

Прекрасным источником, характеризующим политическую ситуацию, настроение двора и знати тех лет, являются астрологические доклады. Не официальные царские надписи, а эти сообщения и переписка царя с сановниками дают возможность судить о причинах быстрого крушения империи.

Много места в астрологических докладах занимает конфликт с Вавилонией. Государство Шамаш-шум-укина составляло лишь незначительную часть империи, сколоченной Асархаддоном. В него входили города Вавилон, Борсиппа, Кута и Сиппар. Шамаш-шум-укин, разумеется, был недоволен. Воспользовавшись трудным положением, в каком оказался Ашшурбанапал, он в 652 г. до н. э. заключил договор с Египтом, арабами и сирийскими князьями. К этой антиассирийской коалиции поспешно присоединились правитель Приморья и царь Элама. Таким образом, объединились все наиболее серьезные враги Ассирии. Однако пока инициатива оставалась в руках Ашшурбанапала. После четырехлетней упорной борьбы был взят Вавилон. Шамаш-шум-укин приказал поджечь дворец, бросился в пламя и погиб. Вскоре Ашшурбанапал овладел всей территорией Вавилонии, управление которой он поручил ассирийским наместникам (648 г. до н. э.).

Последующие два года шла война с Эламом, закончившаяся победой Ашшурбанапала. В Сузах не осталось камня на камне. Элам сделался зависимым государством. Разгром Элама напугал правителей соседних государств, которые поспешили в Ниневию с изъявлениями покорности ассирийскому царю и с богатыми дарами. Среди них был и царь персов Кураш (Кир I).

Завоевание Элама (645–626) и неоднократные насильственные переселения его жителей, казалось, должны были обеспечить Ассирии спокойствие на востоке. Однако вскоре стало ясно, что с падением Элама исчез последний барьер, мешавший продвижению мидян.

А пока Ашшурбанапал отправился со своим войском в Дамаск, чтобы разгромить союзников Шамаш-шум-укина. Хотя многочисленные царские надписи и рельефы во дворце в Ниневии прославляют победы Ашшурбанапала над арабами, создается впечатление, что этот поход окончательно исчерпал силы Ассирийской державы. Близился ее конец. Упадок Ассирии нельзя рассматривать как результат неумелой политики царей. Ашшур-банапал был чрезвычайно энергичным правителем. Напомним, кстати, что его усилиями в библиотеке Ниневии собраны памятники шумеро-вавилонской литературы и науки, которые оказались неподвластны времени и сохранились до наших дней.

Глава 12 Ближний Восток в период политического равновесия

Возрождение Египта во времена Псамметиха I

В III Переходный период, охвативший несколько столетий (около 1085 —664), Египет постепенно приходил в упадок. Правда, это не относится к области культуры. Политическую инициативу захватили в свои руки представители более молодых цивилизаций — ливийцы (XXII и XXIII династиии) и кушиты (XXV династия); однако ни одной из этих династий не удалось распространить свою власть на весь Египет: бок о бок с ними правили многочисленные князьки. Новое воссоединение страны произошло лишь благодаря деятельности Псамметиха I, освободившего Египет от ассирийского владычества и основавшего XXVI династию из Саиса.

События времени Сансской династии известны главным образом из подробного рассказа Геродота, отдельных фрагментов из книг Ветхого завета и сведений, почерпнутых из ассиро-вавилонских источников. Много материала, особенно касающегося событий внутриполитической истории, содержат биографические надписи того времени.

Пятидесятичетырехлетнее царствование Псамметиха I (664–610) открыло новую страницу в истории Египта, сохранявшего вплоть до персидского завоевания в 525 г. до н. э. внутреннее единство.

Главной социальной опорой власти Псамметиха I бы то войско, поддерживавшее его как в борьбе за воссоединение страны, так и в деле реорганизации управления, поскольку скоро стало ясно, что ни на местных князей, ни на жрецов как на помощников в своей деятельности фараон рассчитывать не может. Выношенный Псамметихом I идеал чиновника, для которого интересы государства превыше всего, был чрезвычайно далек от реально существовавших светских и храмовых вельмож. Псамметих I назначил новых чиновников, не имевших личных связей на той территории, где им предстояло служить. Благодаря этому их можно было перемещать с одной должности на другую, исключая таким образом возможность создания чиновничьих династий. Иными словами, Псамметих I заложил основы для восстановления лучших традиций египетской государственности.

Показателен пример Фиваиды, где до 14 го года царствования Псамметиха I власть формально находилась в руках Монтемхета, хотя она была сильно ограничена, поскольку одновременно с Монтемхетом на той же территории, а также в Эль-Кабе, Эдфу и других городах служил чиновник, исполнявший обязанности наместника Верхнего Египта, но родом, по-видимому, из Нижнего Египта. Со смертью Монтемхета идея самоуправляющегося «государства бога Амона», возникшая в результате сепаратистских тенденций во времена Хери-хора, перестала существовать даже формально.

Те же процессы протекали в крупнейшем центре Среднего Египта Гераклеуполе. Правивший там княжеский род пользовался расположением Псамметиха, и только благодаря этому он сохранил свое положение и имущество. Однако представители этого рода — с одним из них мы встретимся во времена Александра Македонского — стали уже не самостоятельными правителями, а царскими чиновниками.

Большинство вновь назначенных чиновников, без сомнения, вышло из среды воинов. Одни из них поддерживали начинания царя, другие помогали местным князьям в их борьбе за сохранение независимости. Поэтому Псамметих I должен был заботиться об усилении войска, состоявшего в значительно большей степени, чем прежде, из отрядов чужеземцев. Особо следует подчеркнуть наличие ионийских, карийских и палестинских наемных отрядов.

Благодаря этим отрядам и при активной поддержке лидийского царя Гига Псамметих I освободил Египет от гегемонии Ашшурбанапала. Ассирийский царь кратко и как бы даже со смущением упомянул об этом в одной из своих надписей. Ионийские и карийские отряды были главной опорой Псамметиха I и в борьбе с сепаратистскими движениями. Желая обеспечить себе их преданность, он расселил их в Дельте. Возможно, среди переселенцев находились и отряды иудеев, которые с той же целью были поселены в Нижнем Египте и на острове Элефантина, напротив Асуана. Не исключено, что в связи с этим в войске начались конфликты, поскольку находившиеся прежде на привилегированном положении ливийско-египетские войска оказались отодвинутыми на второй план. Это, по-видимому, подтверждается рассказом Геродота (II. 30) о переходе на сторону государства Напата ливийских отрядов, охранявших южные границы Египта, — эпизод, который, по всей вероятности, и заставил Псамметиха I основать иудейское военное поселение.

Приведя из заморских стран и поселив в Египте военных колонистов, Псамметих I открыл тем самым дорогу большому числу греческих купцов, шедших по следам своих родичей-воинов. Это была эпоха великой греческой колонизации и вместе с тем период восстановления многих достижений традиционной египетской культуры, обычно называемый периодом архаизации. Начало этого периода восходит ко времени царствования династии из Напаты. Во многих областях жизни тогда восстанавливались традиции и идеалы прошлого, которые должны были заменить собой существовавшие обычаи и представления.

В те годы копировались тексты древних гробниц и надписи на архитектурных памятниках. В биографических надписях стали появляться точные повторения формулировок, принадлежавших более древним надписям, и прежде всего относящихся ко времени V и VI династий. Изображения на рельефах вернулись к простым, но необычайно выразительным формам, присущим эпохам расцвета Древнего и Среднего царств. Началось собирание древних памятников религиозной литературы, которая стала использоваться по-новому. Вот почему в саркофагах и усыпальницах времени XXVI династии найдены «Тексты пирамид» из гробниц V и VI династий. Переписка старых текстов существенно повлияла на орфографию тех лет. Обнаружены памятники египетской письменности VI в. до н. э., в которых языковые нормы соблюдаются с такой строгостью, какая не встречалась ни на каком другом этапе развития древнеегипетского письма.

Отношение египтян к традициям, к элементам прошлого опиралось на некую сумму исторических знании. Представление об устойчивости культуры и древности собственной цивилизации явилось той основой, на которой могла возникнуть архаизация, в свою очередь повлиявшая на дальнейшее развитие и накопление знаний о своей истории и культуре. Понятие «история», естественно, имело для древнего египтянина иное содержание, чем оно имеет для современного человека. Однако ан-налистика, летописание, — древнейшая форма записи событий — сообщала конкретные сведения о тысячелетнем прошлом, благодаря чему стало возможно расположение исторических воспоминаний в хронологическом порядке.

Во времена XXI династии была разработана новая концепция светской власти, согласно которой царь есть наместник бога на земле. Такая установка проявлялась в различных формах. Само возникновение подобной концепции означало конец древневосточных представлений о монархии, происходящей от бога. С этого времени идея о царе как носителе власти сменилась идеей о царе — воплощении этических норм. Успех или неудача царствовавшего правителя стали показателем соответствия его поступков требованиям этики. Если классическая египетская идеология расценивала достижения царя как естественный результат его божественной сущности, то египтянин более позднего времени неудачи царя приписывал его безбожию.

Об этом выразительно свидетельствует так называемая «Демотическая хроника», представляющая собой сборник прорицаний, где в форме трудных для понимания, туманных и сложных намеков предсказывается скорое крушение, неудачи и прочие бедствия, которые ожидают фараонов-безбожников. (Записана «Демотическая хроника» была значительно позднее, при Птолемеях.) Из этого мы можем сделать вывод, что позднеегипетское общество оценивало фараона не с точки зрения его принадлежности к законной царской династии, но исключительно по его поступкам. Деяния царя либо свидетельствовали о его высоком этическом уровне, либо доказывали его безбожие, что одновременно говорило и об отношении к нему бога. Таким образом, законно царствующим правителем, т. е. одобряемым богами, считался тот царь, чье царствование протекало успешно. Таков идеологический фундамент монархии нового типа. На основе таких представлений позднее окрепла власть персидских завоевателей, Александра Македонского, Птолемеев и римских императоров. Каждый из них — по сути, агрессор и узурпатор — в соответствии с этой идеей оказывался законным царем Египта. Их царствование было благоприятно для страны, поскольку царь одобрялся богом.

Псамметих I сознательно направил все свои силы на решение внутренних проблем, однако политическая обстановка тех лет вынуждала его активно участвовать и в решении международных вопросов. В начале царствования он принял меры к тому, чтобы укрепить северо-восточную границу Египта. Для этого были построены многочисленные крепости, руины которых обнаружены археологами к югу от Газы. Во второй половине своего царствования Псамметих I отказался от политики выжидания: слишком очевиден стал кризис Ассирийской державы. Кроме того, на сцену выступили новые политические силы — мидяне и халдеи.

Упадок Ассирийской державы и раздел ее наследия

С того времени, когда Ассирия вследствие усиления Египта, Элама, скифов, мидян и халдеев вынуждена была отказаться от политики завоеваний и перейти к защите своих владений, начался ее упадок, выражавшийся прежде всего в глубоком экономическом кризисе. Могущество Ассирии было обусловлено постоянным ростом производственной базы — расширением посевных площадей, увеличением числа рабочих рук, непрерывным притоком сырья. Все это страна получала за счет захватнических войн. С прекращением завоевательных войн Ассирия утратила основной источник своего существования. К экономическому кризису присоединился и социальный, основными причинами которого явились исчезновение свободного крестьянства, появление элитарных городских центров и предоставление иммунитета хозяйствам частных лиц. Особенно было чревато последствиями наделение частных земельных владений привилегиями, поскольку из-за крупных земельных пожалований (равно как и вследствие утраты провинций) сильно сократился царский земельный фонд, а трудившиеся на царских землях крестьяне — «царские люди» оказались низведены до положения рабов, которых можно было покупать и продавать.

Одной из главных основ могущества Ассирии было постоянное войско, существовавшее только за счет войны. Военная добыча, которую приносили нескончаемые походы, служила источником его обогащения. Войны давали царям средства на содержание войска. Привыкшее к легкой добыче, оно было полностью деморализовано. Встречаясь с сильным и хорошо организованным противником, ассирийские воины сражались без всякого энтузиазма, но зато легко побеждали разрозненные племена и слабые государства. Победы же над государством Урарту, антиассирийской коалицией, Вавилоном и Эламом давались даже в период наивысшего расцвета Ассирийского царства с величайшим трудом, были итогом тяжелых, длившихся иногда по нескольку лет войн и, как правило, неэффективными. Особенно длительные войны Ассирии пришлось вести в Южной Месопотамии и на сирийской территории.

Когда международная обстановка сложилась таким образом, что Ассирии пришлось занять оборонительную позицию, ее войско утратило основу своей боеспособности — возможность захватывать легкую добычу, что привело к окончательному моральному разложению. Как ни велико было недовольство в войске, оно не шло ни в какое сравнение с той борьбой, которую вели между собой две группировки ассирийской аристократии. Если для ассирийской аристократии речь шла о дележе награбленной добычи, о получении максимальных выгод от политики царя, то войско оказалось лишенным самих основ своего существования. Результатом такого положения дел были военные перевороты, происходившие после смерти Ашшурбанапала.

Последние годы царствования Ашшурбанапала, умершего, по-видимому, в 627 г. до н. э., характеризовались ожесточенной политической борьбой за города Вавилонии, которые чуть ли не каждый день переходили из рук Ашшурбанапала к очередным узурпаторам. Ситуация осложнилась еще больше, когда в 626 г. до н. э. на вавилонский трон вступил халдейский князь из Приморья, основатель Нововавилонского царства Набопаласар. Заручившись помощью Элама, Набопаласар разграбил Урук и напал на Ниппур. Ассирийские воины принудили его отступить к Уруку, в то время как другая часть войска ассирийцев осаждала Вавилон. Но ассирийцы потерпели поражение, и вавилоняне отдали трон Набопаласару. 25 ноября 626 г. до н. э. состоялась официальная коронация.

Впоследствии на территории Вавилонии продолжало существовать несколько ассирийских гарнизонов, но это уже не влияло на ход событий. «Вавилонская хроника» весьма лаконично сообщает о многочисленных, но безуспешных попытках ассирийцев вернуть господство над Вавилонией. А вскоре опорные пункты ассирийцев, оказавшиеся в окружении враждебного населения, окончательно утратили свое значение. С востока угрожали мидяне, которые за многие годы войн с Ассирией приобрели соответствующий опыт. Теперь их напор стал более организованным и тем самым более опасным.

Каков был результат войн 622–616 гг. до н. э., мы не знаем, поскольку единственный источник, упомянутая «Хроника», сильно поврежден. Фрагмент, повествующий о событиях 616 г. до н. э., представляет Вавилонию полностью свободной от ассирийского владычества, а также сообщает о наступлении Набопаласара, который, поднявшись вверх по Евфрату и перейдя реку Балих, обрушился на ассирийцев с запада, однако встретил сильное сопротивление ассиро-египетских войск и вынужден был отступить.

А произошло следующее. В годы, предшествовавшие описанным выше событиям, резко изменилась политическая ориентация Псамметиха I: мятежный вассал, отказавшийся платить Ассирии дань, стал союзником ассирийского царя. Опытный политик, Псамметих I понял, что интересы Египта диктуют необходимость сохранять равновесие сил на территории Месопотамии. Если бы ему удалось нейтрализовать Ассирию и Вавилон, он получил бы большую свободу действий на сирийской территории. Ассирия к тому времени была слишком слаба, чтобы в одиночку противостоять Набопаласару, тем более что в это время в политическую игру включились мидяне и лидийцы.

Лидийцы, принадлежавшие к хетто-лувийским племенам, составляли коренное население Западной Анатолии. Первые поселения этих племен появились здесь, по-видимому, на рубеже III и II тысячелетий до н. э. Многие столетия эти племена оставались на периферии исторических событий, сначала в тени Новохеттского царства, затем (после событий XII в. до н. э.) — под властью греческой династии Гераклидов, и наконец в VIII в. до н. э. они вошли в состав Фригийского царства. Около 680 г. до н. э. в результате нашествия киммерийцев Фригия была разгромлена. После этого началось самостоятельное политическое развитие Лидии. Вполне вероятно, что одной из основных причин социально-экономических перемен в этом царстве было обилие разнообразных металлических руд и хорошо развитая металлургия. Не случайно поэтому, что именно в Лидии в VII в. до н. э. начали чеканить монету из электра. Резиденцией независимой династии Мермнадов стал город Сарды, известный уже в XIII в. до н. э. как столица государства Ашшува. Первым и, без сомнения, наиболее могущественным правителем Лидии был Гиг (692–654). Он присоединил к своим владениям ряд анатолийских территорий — часть Фригии, Карии, Троады и Ми-сии, получив выход к Средиземному и Эгейскому морям. В то же время он поддерживал своим войском Псамметиха I в его борьбе против ассирийской гегемонии^{119}.

Завоевание Лидией независимости и политика Гига беспокоили Ашшурбанапала. Создается впечатление, что это по его наущению киммерийцы предприняли очередное вторжение в Западную Анатолию (около 657–654), захватили территорию Лидии и разрушили ее столицу Сарды. Гиг погиб, но в уцелевшей после пожара крепости спасся его сын Ардис (654–605). Только смирившись с потерей независимости и покорившись верховенству Ашшурбанапала, Ардис смог освободить территорию Лидии от киммерийцев, которые по-прежнему представляли для него большую опасность и еще не раз нарушали его восточные границы. Ардис не отказался от мысли вновь добиться выхода к морям, тем более что гегемония Ассирии в конце царствования Ашшурбанапала фактически перестала существовать. Однако многолетние войны с греческими колониями, особенно с Милетом, не приносили успеха. Тем сильнее было желание окончательно разделаться с Ассирией.

Ардис лидийский не был одинок в этом желании. Сокрушить Ассирию мечтали все общества Ближнего Востока^{120}, а успехи халдеев и мидян показали, что время победы над Ассирийским царством не за горами. Несмотря на преклонный возраст, Псамметих I тоже оказался втянут в решение международных проблем. Его энергия проявилась не только в борьбе за сохранение политического равновесия на Ближнем Востоке. В годы его царствования активно развивались торговые отношения Египта с важнейшими греческими городами, куда в обмен на серебряную монету вывозились зерно, папирус, парусное полотно. С разрешения Псамметиха I были основаны греческие торговые поселения на Ниле. Колонисты из Милета создали здесь укрепленное поселение Навкратис.

Аналогичным образом складывались отношения между Египтом и государством Напата. После того как в 656 г. до н. э. при участии Псамметиха I был свергнут Танутамуна (ассир. — Талтаману), Напата и Египет поделили сферы влияния. Границей стала Элефантина. Благодаря всем этим мероприятиям экономика Египта того времени развивалась весьма успешно, что способствовало дальнейшей консолидации страны. Вырос и авторитет Египта на международной арене.

Смерть Псамметиха I не сопровождалась какими-либо волнениями, и его сын Нехо II (610–595) беспрепятственно занял трон. Однако власть легла на его плечи тяжким грузом: международные события требовали немедленного вмешательства, борьба против Ассирии вступила в свою завершающую фазу.

Еще в последние годы царствования Псамметиха I мидяне захватили ассирийскую провинцию Аррапха, откуда в 614 г. до н. э. они двинулись на Ниневию, захватив по дороге древнюю царскую резиденцию — Ашшур. Город был разрушен до основания, его жители перебиты. Набопаласар, не участвовавший в дележе добычи, с притворным негодованием обвинял мидийского царя Киаксара в жестокости и святотатстве. Но прежде чем дело дошло до обвинений, Набопаласар, поняв, что мидяне стали большой силой, на развалинах Ашшура заключил с ними союз. Объединившись, союзники в 612 г. до н. э. захватили Ниневию, где погиб в огне царь Ассирии Син-шар-ишкун (Наум. I, 8; Ксенофонт. Анабасис, III, 3, 7—12; Диодор. II. 21, I). Остатки ассирийского войска бежали на северо-запад. Их преследовало халдейское войско Набопаласара, которое по неизвестным причинам задержалось в Насибине. Ассирийцы же дошли до Харрана, где провозгласили царем Ашшурубаллита II, человека, словно в насмешку носившего имя великого царя, с которого в XIV в. до н. э. началось возвышение Ашшура. Когда в 610 г. до н. э. под стенами Харрана оказались халдейские и мидийские войска, Ашшурубаллит II с остатками своего войска бросил город и под защитой египетского войска перешел Евфрат. Больше о нем ничего не известно. «Вавилонская хроника», рассказывающая день за днем о драматических событиях последних лет существования Ассирии, ничего не сообщает о конце Ашшурубаллита II. Возможно, к его исчезновению приложили руку египтяне, осознавшие размеры катастрофы. При дележе добычи разрушенный Харран достался мидянам. Спустя 55 лет, когда Мидия пришла в упадок, город захватил Набонид, халдейский правитель Вавилонии. Набонид заново отстроил Харран и способствовал его расцвету.

Вмешательство в месопотамские дела Нехо II, оказавшего военную помощь приходящей в упадок Ассирии, не дало ощутимых результатов. Нехо II попытался еще раз разобраться в политической обстановке в этом районе и вновь отправился в поход в Месопотамию. Однако под Мегиддо он был атакован войском иудейского царя Иосии, который, по всей вероятности, почувствовал угрозу со стороны египетского войска, хотя никаких признаков того, что Нехо II собирается напасть на Иудею, не наблюдалось. Иосия погиб в бою, и Нехо II провозгласил нового царя Иудеи, которого обложил данью в размере 100 талантов серебра и 1 таланта золота. Он подчинил своей власти и другие сирийские города, поскольку владычество Ассирии в этом районе давно уже стало фикцией.

В 609 г. до н. э. некогда могущественная Ассирийская держава была фактически разделена между тремя государствами. Сирия и Палестина оказались под контролем Египта; Мидия оккупировала исконную территорию Ассирии и район Харрана, а западная граница ее владений проходила по верхнему и среднему течению Тигра, оставшуюся часть Месопотамии и всю долину Евфрата захватили халдейские вавилоняне.

За пределами перечисленных монархий, по сути дела, потенциальных соперников, осталось несколько царств. Одним из них было царство Урарту, которое, несмотря на бесчисленные поражения, не подчинилось власти Ассирии, хотя и было ослаблено. Развивалось в эти годы и независимое государство Лидия, в котором царствовал Ардис. В непосредственном соседстве с царством Урарту развивалось образовавшееся в 670 г. до н. э. государство скифов.

По логике вещей все эти районы рано или поздно должны были стать яблоком раздора между великими державами, среди которых Египет находился в наиболее благоприятном положении. Подчинив себе финикийские города, Нехо II приобрел возможность продолжить политику своего отца. Он построил сильный флот, плававший по Средиземному и Красному морям. По его инициативе финикийские мореплаватели прошли вдоль берегов Африки, что было величайшим достижением навигации древности. Нехо II предложил идею восстановления водного пути, соединявшего Нил с Красным морем (такой путь, по-видимому, существовал в эпоху Нового царства). Есть сведения, что на эти работы согнали 120 000 человек. Однако проект не был осуществлен.

Причиной этого была, по-видимому, военно-политическая ситуация. Активные действия египетского царя на сирийской территории побудили Набопаласара сконцентрировать войска вдоль Евфрата. В 605 г. до н. э. произошло открытое столкновение под Каркемишем — встретились войска Египта и Вавилонии. Египтяне потерпели поражение, египетские войска в панике бежали с поля боя, и Навуходоносор, которому его отец Набопаласар передал командование вавилонским войском, преследовал их до самого Хамата.

В последующие годы, уже став царем, Навуходоносор неоднократно совершал походы на Сирию, пока постепенно не захватил там все египетские владения. По-видимому, к этому периоду относится письмо правителя города Аскалон египетскому царю с отчаянной просьбой о помощи против халдейского вторжения. Внезапно Навуходоносор подошел к египетской границе, охранявшейся отборными войсками фараона. Успех этой операции был половинчатым: Навуходоносор подписал соглашение с Нехо II, по которому Сирия переходила под власть Вавилонии, зато вавилонский царь гарантировал безопасность египетских границ.

Действия Египта, направленные на укрепление своего господства на Ближнем Востоке, на этом закончились. С тех пор «царь Египетский не выходил более из земли своей, потому что взял царь Вавилонский все, от потока Египетского до реки Евфрата, что принадлежало царю Египетскому» (4-я Цар. 24, 7).

После 601 г. до н. э. доминирующей силой стало Вавилонское царство. Однако его гегемония была кратковременной, поскольку в эти годы возродилась Лидия, окрепла Мидия, а вскоре появилась и совершенно новая: сила — персы.

Ближний Восток в период гегемонии

Халдейского царства

Халдейские племена, осевшие в XI в. до н. э. в Южной Месопотамии и через 200 лет начавшие объединяться в государства, считали себя законными продолжателями славных традиций Вавилонского царства. И что любопытно — всякая узурпация (особенно в VIII в. до н. э.) сопровождалась попытками реконструировать древневавилонские имущественные отношения. Это явление хорошо документировано для времени Мардук-апла-иддина II (721–710, 703 гг. до н. э.), разделившего дворцовые земли на участки, которые он раздал отдельным семьям^[52]. Это мероприятие, носившее исключительный характер, привело к частичному восстановлению древней общины, чему способствовали, с одной стороны, переход к оседлости кочующих племен арамеев и халдеев, нуждавшихся в организации, которая соответствовала бы уровню их социально-экономического развития, с другой — реакция на мероприятия ассирийцев, которые весьма произвольно изменяли существовавшие на территории Вавилонии имущественные отношения, откровенно покровительствуя храмам^{121}.

В период ассирийской гегемонии все попытки проникнуть на подвластные Ассирии территории были заведомо обречены на неудачу. Победа халдеев стала возможна только после падения Ассирийской державы. Благоприятная для халдеев ситуация сложилась, когда умер ставленник Ашшурбанапала Кандалану (627 г. до н. э.). Тогда в Ассирии целый год не спешили с возведением на вавилонский трон очередного царя. Этим воспользовался ассирийский наместник Приморья халдей Набопаласар. В 626 г. до н. э. он захватил трон и основал самостоятельную династию.

Господство в Вавилонии халдейской династии (626–539) повлекло за собой большие перемены во всех областях государственной и общественной жизни, которые не только были связаны с деятельностью халдеев, но и обусловлены историческими традициями Вавилонии, экономические потребности которой нуждались в соответствующей политической программе.

До тех пор пока Месопотамия находилась под властью Ассирии, Вавилонии ничего другого не оставалось, как пребывать в тени этой могущественной державы. Но после поражения ассирийских и египетских войск под Каркемишем перед Вавилонией открылся путь в Сирию, а тем самым и возможность установления гегемонии. Пришедший к власти после смерти отца Навуходоносор II (605–562) чуть ли не с первых дней царствования начал проводить политику, которую он позаимствовал у ассирийских царей, тем более что Египет, пользуясь старыми, хорошо отработанными методами, продолжал подстрекать сирийских и финикийских князей к войне. Растущая в этих странах антивавилонская оппозиция вынуждала Навуходоносора II предпринимать все новые карательные экспедиции. По примеру ассирийцев он взимал с покоренных стран дани, уводил в рабство и аристократов и ремесленников.

Поражение египтян в 601 г до н. э. умерило их активность, но Иудея, единственное в этом регионе независимое государство, оставалась очагом антивавилонских выступлений. Будучи вассалом Ассирии, Иудея, в отличие от остальных государств Сирии и Палестины, сохранила свой основной человеческий потенциал. На рубеже VII и VI вв. в Иудее сконцентрировались все элементы, враждебные захватнической политике халдейской Вавилонии. Невзирая на предостережения пророка Иеремии, деятельность которого приходится как раз на это время, в 598 г. до н. э. в Иудее было поднято антивавилонское восстание. В ответ на него Навуходоносор II вторгся в Иудею, захватил Иерусалим (597 г. до н. э.) и, как сказано в Библии, «выселил весь Иерусалим и всех князей, и все храброе войско, — десять тысяч было переселенных, — и всех плотников и кузнецов; никого не осталось, кроме бедного народа земли» (4-я Цар. 24, 14). Царем Иудеи Навуходоносор сделал Седекию.

Всякому неглупому человеку в то время было ясно, что союз мидян и халдеев давно утратил единственно реальную основу — ненависть к Ассирийской державе. После падения Ассирии близкое соседство Мидии, непосредственно примыкавшей с севера и востока к Халдейскому царству, становилось для Навуходоносора все опаснее, тем более что мидяне начали продвижение к Анатолии. Вавилонская гегемония оказалась под угрозой; под удар мог попасть и Египет. Это понимал Нехо II, державшийся после 601 г. до н. э. в стороне от вавилоно-сирийских конфликтов. Менее искушенный политик, Априй намеревался, по-видимому, восстановить давние позиции Египта в Сирии и Палестине. Возможно, он хотел взять своего рода реванш за неудавшуюся в годы непродолжительного царствования Псамметиха II (595–589) попытку захватить северную часть государства Напата^{122}.

Так или иначе, когда иудеи вновь подняли восстание против Навуходоносора II, Априй пришел на помощь осажденному Иерусалиму. Одновременно египетский флот атаковал Тир и Сидон. Выступление египтян было связано с большим риском, поскольку оно ставило под угрозу равновесие политических сил. В те годы мидяне вели ожесточенную борьбу за Лидию. В случае победы они захватили бы в свои руки гегемонию на Ближнем Востоке.

Каков был финал египетско-вавилонского конфликта, мы не знаем, известно лишь, что Навуходоносор II вновь взял Иерусалим (586 г. до н. э.) и увел большинство его жителей в «вавилонский плен». Те, кому удалось спастись во главе с Иеремией, нашли приют в Египте. Позднее, после длительной осады, Навуходоносор захватил Тир (585–573). Существует поврежденный текст, из которого следует, что в 568 г. до н. э. Навуходоносор со своим войском направился в Египет, намереваясь. захватить Дельту и обеспечить себе безраздельное господство в Восточном Средиземноморье. Чем закончилась эта экспедиция, мы не знаем. Ясно одно: разгром Иудеи укрепил власть Навуходоносора на территории Сирии и Палестины; эта власть осталась нерушимой до самой его смерти.

Победы Навуходоносора II настолько подняли его престиж, что он выступил в качестве арбитра в конфликте между Лидией и Мидией. С его помощью в 585 г. до н. э. между этими государствами был заключен мир и определена граница по реке Галис. Это было крупной дипломатической победой вавилонского царя, позволившей сохранить политическое равновесие в международных отношениях и создавшей благоприятные условия для развития Вавилонского царства. Царь Вавилонии получил доступ к источникам сырья. Его запасы ежегодно пополнялись за счет богатой дани, которой были обложены страны, входившие в состав монархии. Время правления Навуходоносора было временем экономического и культурного расцвета Вавилонии. Впер-вне после нескольких сотен лет Вавилон опять стал главным городом богатого и сильного государства.

Благоприятное положение Вавилонии в этот период отражено в сотнях строительных надписей, которые наряду с хрониками служат основным источником сведений о политической истории халдейской Вавилонии. Правители ее не следовали традиции ассирийских царей, которые свои деяния увековечивали в анналах. Они, в соответствии с шумерскими и старовавилонскими обычаями, составляли строительные надписи, являющиеся своеобразной формой хроники деяний царя.

Не следует забывать, что, несмотря на активную пропаганду мира, которой халдейские цари придавали очень большое значение, в их распоряжении было многочисленное боеспособное войско, состоявшее главным образом из пехоты. С точки зрения беспощадности и жестокости это войско ничем не отличалось от ассирийского. За короткую историю Халдейского царства оно совершило немало кровавых деяний. Одним из основных методов политики в побежденных странах был террор. Нередко войско участвовало в дворцовых переворотах, например в свержении Амель-Мардука (561–560) и возведении на трон Нергаль-шар-уцура (559–556).

В царствование Навуходоносора II особенно острых конфликтов внутри страны не происходило, что не только было личной заслугой царя, умелого политика, использовавшего военные успехи для упрочения своей власти, но и результатом гармонического развития общества и хозяйства Вавилонии. Хотя по этому вопросу имеется чрезвычайно богатый материал источников, попытки синтеза наших знаний представляются преждевременными. Более или менее основательно изучены в настоящее время только две группы источников — материалы, относящиеся к развитию Урука в VI в. до н. э., и группа документов V в. до н. э. из Ниппура. Современный уровень знаний позволяет обратить внимание на два явления, необычайно характерные для развития Южной Месопотамии в халдейский период. Во-первых, расцвет храмовых городов, изучение которых позволяет пролить свет на проблему имущественных отношений; во-вторых, появление крупных частных банкирских домов, свидетельствующее о развитии товарно-денежных отношений. Во владении вавилонских храмов, особенно в касситский период, находились большие земельные участки. Храмы, по-видимому, сохранили свои владения и в годы великого кризиса XII в. до н. э., поскольку вавилонские города являлись тогда единственными опорными пунктами в борьбе с халдейско-арамейским проникновением. Крупные вавилонские храмы, многократно подвергавшиеся грабежам эламитов и ассирийцев, сумели, однако, сохранить экономическую самостоятельность, чему благоприятствовали распри внутри ассирийской правящей верхушки. Благодаря этой внутриполитической борьбе храмы освобождались от податей, а в годы упадка Ассирийскойдержавы приобрели политическую независимость.

Показательным примером может служить эволюция храма Эанна в Уруке, который в VII и VI вв. до н. э. был самым крупным землевладельцем в Южной Вавилонии. Его хозяйства находились также в Мараде, Сиппаре, Приморье. Храм занимался кредитными операциями^{123}. Хозяйством руководил совет жрецов во главе с начальником и царским наместником, резиденция которого находилась в Уруке. В годы царствования Набонида (556–539) контроль царя над храмами усилился. Была учреждена должность управляющего «царской кассой», в обязанности которого входила, по-видимому, передача в казну регулярной храмовой подати. Возможно, это был один из факторов, ограничивавших вмешательство вавилонских жрецов в политику. С той же целью, вероятно, Набонид стал выдвигать на первый план культ бога Луны Сина из Харрана. Политический кризис, вызванный экспансией персов, помешал Набониду довести свои реформы до конца. Зато жрецы радостно приветствовали персов — они рассчитывали вернуть былые привилегии. Кир, как известно, с уважением отнесся к вавилонским богам, но восстановления давней экономической мощи храмов не допустил.

Было бы ошибкой думать, будто владельцами пахотной земли были только храмы. Вследствие восстановления в конце VIII в. до н. э. определенного числа сельских общин вновь появилось свободное крестьянство. Это были, очевидно, в основном халдеи. Документы частной юридической практики свидетельствуют о том, что тогда в вавилонских городах также существовала частная собственность на землю, собственность гражданская. Определенная часть земель, безусловно, принадлежала царю^{124}.

Таким образом, имущественные отношения в халдейский период существенно отличались как от старовавилонских, когда храмовая собственность была составной частью собственности государства, так и от тех, что сложились в Ассирийской державе, где положение храмов полностью зависело от царя. Халдейский период в этом отношении (по крайней мере до царствования Набонида) представлял собой необычное явление.

Столь же исключительным явлением была деятельность частных банкирских домов, которые в отличие от храмов, процветавших именно в этот период, развивались и в более позднее время. Наиболее характерным примером может служить торгово-кредитный дом братьев Мурашу, который в V в. до н. э. охватил своей деятельностью всю Южную и Центральную Вавилонию. Фактором, способствовавшим процветанию этого дома, было, в частности, введение персами денежного налога взамен традиционных податей в натуре^{125}. Другим примером служит торговый дом братьев Эгиби, весьма скромное начало которого относится к VII в. до н. э. Чрезвычайно активная деятельность нескольких поколений этого рода прослеживается до первых лет V в. до н. э. Торгово-кредитные дома, а также успешно развивавшиеся частные ремесленные мастерские знаменовали собой новый этап социально-экономического развития, связанный, правда, с процессом индивидуализации хозяйства в Старовавилонский период, однако резко отличавшийся от него фактом освобождения от опеки со стороны дворца.

Решительные перемены, особенно заметные в городах, имели место и в социальной структуре. Все более отчетливо выступали различия между полноправным населением, т. е. гражданами, и определенной категорией храмовых рабов, так называемых «ширку». Хотя ширку не были однородны ни с точки зрения происхождения, ни по роду выполняемых работ, они составляли особую категорию рабов, принадлежавших всему гражданскому коллективу и не подлежавших продаже. Особенно интересно, что ширку жили в своего рода казармах и трудились под надзором и за паек^{126}. Разумеется, наряду с ширку существовали и другие категории рабов, принадлежавших храмам или частным лицам. Но ширку по своему положению были ближе всего к рабам классического типа. Возможно, появление особой категории лиц, противостоящих коллективу граждан, было связано с преобразованием храмового комплекса в гражданскую общину. Среди прочих типов населенных пунктов гражданская община представляла собой необычайное явление: только в ней существовало самоуправление, реализовавшееся через народное собрание и совет старейшин, которому принадлежали судебные функции.

Гармоничное развитие страны, богатства, которые поступали благодаря завоеваниям, позволили халдейским царям, особенно Навуходоносору II, развернуть широкую строительную деятельность в Вавилоне, который в результате гражданских войн VII в. до н. э. понес большой урон. Помимо монументальных сооружений, таких, как улица Процессий и ворота богини Иштар, великолепие которых по сей день свидетельствует о высоком искусстве и эстетическом вкусе архитекторов и строителей того времени, Навуходоносор построил ряд стратегических объектов, например новую мощную оборонительную стену — «восточную» — на левом берегу Евфрата. Позднейшие события подтвердили целесообразность этого сооружения: все более явной становилась угроза со стороны Мидии.

Образование Персидского государства

и объединение обществ Ближнего Востока

в мировую державу Ахеменидов

Появление на исторической арене родственных друг другу мидян и персов до сих пор вызывает споры. Дискуссионным остается вопрос об их прародине, а также география и хронология передвижений^{127}. По данным современной науки, ираноязычные племена, двигаясь с северо-востока в западном направлении^{128}, достигли Иранского плато и Средней Азии уже во II тысячелетии до н. э. Здесь образовались две большие группы племен: северная, занимавшая территорию от Нижнего Дуная до Аральского моря (скифы, саки, массагеты, а также создатели «Авесты»), и южная, расселившаяся в районе от озера Урмия и реки Араке до Туркмении (мидяне, персы и др.)^[53].

Согласно надписям ассирийских и эламских царей, а также по данным ономастики и топонимики, в IX в. до н. э. иранские племена занимали значительную часть территории стран Замуа, Парсуаш, Маади и Эллини, являвшихся объектами ассирийской экспансии. Необходимость отражать ассирийские нашествия ускорила объединение местных племен и возникновение племенных союзов. Граница одного из таких союзов племен (мидийских) проходила по линии расположения современных городов Хамадана, Тегерана, Исфахана. Персидский племенной союз, первоначально осевший в стране Парсуаш, располагавшейся к югу и юго-западу от озера Урмия, на рубеже IX и VIII вв. до н. э. переместился к югу, заняв коренную эламскую территорию в юго-западной и южной частях Ирана (Парс).

Сама география расселения мидийских и персидских племен оказала решающее влияние на дальнейшее развитие обеих племенных групп, поскольку на занятых ими территориях продолжало жить местное население — носитель разнообразных исторических традиций. Лишь в конце VIII в. до н. э. вся обширная территория, занятая мидийско-персидскими племенами, подверглась окончательной иранизации. Тогда же стали возникать первые политические союзы, древнейшим из которых было царство Манна, располагавшееся к югу от озера Урмия. Ассирийский наместник Дайякку (Дейок) при помощи своей дружины лишил власти родовых старейшин и не без поддержки Русы I в 716 г. до н. э. освободился от ассирийского господства. Однако вскоре, когда Руса I потерпел поражение от войск Саргона II (714 г. до н. э.), Дайякку попал в плен. Любопытно, что небольшой эпизод, связанный с царством Манна, в интерпретации Геродота (I, 96) превратился в начало государства мидян, ибо, по Геродоту, Дейок объединил все мидийские племена и основал свою резиденцию в Экбатанах (Хамадан).

На рубеже VIII и VII вв. до н. э. на северо-западе Ирана создалась весьма сложная обстановка. К урартско-ассирийскому конфликту прибавилась проблема переселения киммерийцев и скифов, конница которых представляла серьезную угрозу для ближневосточных государств вообще и мидян в частности. Неудивительно поэтому, что в начале VII в до н. э. ускорился процесс их консолидации. В 673 г. до н. э. мидяне подняли восстание против ассирийской гегемонии. Его возглавил Каштариту (мид. Хшатрита), которого греческая традиция называет Фраортом. В союзе с мидянами против ассирийцев выступили киммерийцы и скифы. Хотя Асархаддон нейтрализовал скифов, выдав свою дочь замуж за их вождя Партатуа, мидяне продолжали бороться и в следующем году создали независимое царство. Государство Каштариту постепенно подчинило себе остальные мелкие мидийские княжества. Его силы росли. Воспользовавшись трудностями, которые в середине VII в. до н. э. испытывал Ашшурбанапал, Каштариту в 653 г. до н. э. предпринял поход против Ассирии. Война закончилась поражением мидян и гибелью Каштариту. Скифы, выступившие в это время в качестве союзников Ассирии, заняли территорию Мидии и установили над ней свою гегемонию, сохранявшуюся до 625 г. до н. э.^{129}.

Возрождение независимого Мидийского царства и объединение местных племен связано с именем Киаксара (625–584), сына Каштариту. Нанеся поражение скифам, Киаксар сделал своей столицей Экбатаны. Создав взамен племенного ополчения регулярное войско, которое он распределил по родам оружия (копьеносцы, лучники и конница), Киаксар закрепился на иранской территории. Располагавшиеся там мелкие персидские княжества получили независимость. Теперь пришел черед Ассирии. Готовясь к борьбе с Ассирией, Киаксар, заключил союз с первым царем халдейской династии Набо-паласаром. Ассирии предстояло ответить за унижения, которым она подвергла Мидию, Вавилонию и другие страны. В 614 г. до н. э. был взят город Ашшур, что укрепило позиции мидийского царя. А когда два года спустя он совместно с халдеями захватил Ниневию, стало ясно, что в истории Ближнего Востока открылась новая страница. Поделив с халдеями распавшуюся Ассирийскую империю, Киаксар двинулся на север и северо-запад. Мидяне нанесли поражение скифам, захватили царство Урарту и его столицу Тушпу (590 г. до н. э.), а затем подошли к границам Лидии, которая после падения Ассирийской державы вновь достигла расцвета. Своими успехами Лидия была обязана прежде всего царю Алиатту (правнуку Гига), который подчинил своей власти Смирну, а также многие другие греческие колонии и в начале VI в. до н. э. направил свою экспансию на восток.

Конфликтная ситуация, сложившаяся в то время в Восточной Анатолии, привела к длительной тяжелой войне между Лидией и Мидией, закончившейся в 585 г. до н. э. неожиданным компромиссом. 28 мая 585 г. до н. э. во время битвы на реке Галис произошло солнечное затмение, которое было воспринято воюющими сторонами как плохое предзнаменование. Это (а также дипломатические усилия Навуходоносора И) заставило противников заключить мирный договор, согласно которому были установлены границы между Лидией и Мидией по реке Галис. Раздел Анатолии на сферы влияния был закреплен браком между дочерью Алиатта и сыном Киаксара Астиагом, которому предстояло стать последним мидийским царем.

Так общими усилиями было восстановлено политическое равновесие на Ближнем Востоке. Однако то и дело возникали новые конфликты, поскольку ни один из правителей не желал отказаться от захватнических намерений.

Лидия до поры до времени удовлетворилась условиями мирного договора и полностью переключила свое внимание на греческие колонии, расположенные на побережье Эгейского моря. Большим успехом было завоевание преемником Алиатта Крезом (562–546) Милета, одной из самых сильных колоний, на протяжении многих десятилетий успешно защищавшейся от нападений. В результате этой победы Лидия приобрела безраздельное господство на анатолийском побережье Эгейского моря. Велики были ее шансы установить свою гегемонию также и на сирийском побережье.

Дело в том, что вавилонский контроль в эти годы ослаб, поскольку уже в последние годы царствования Навуходоносора II в халдейской Вавилонии обозначился внутренний кризис. Со смертью этого великого царя кризис углубился, о чем выразительно свидетельствует краткий период царствования его сына Амель-Мардука, который «не уважал законов и правды». После смерти Амель-Мардука трон занял престарелый военачальник и крупный землевладелец Нергаль-шар-уцур. В годы кратковременного царствования (560–556) он все внимание посвятил делу расширения и украшения Вавилона.

В последний год Нергаль-шар-уцур направился в Анатолию, чтобы оказать поддержку правителю страны Куэ в его борьбе против Лидии. Хотя война открыла традиционный путь, соединявший Месопотамию с государствами, расположенными на реке Галис, что было чрезвычайно важно для экономики Вавилонии, у границ Лидии столкнулись интересы двух наследников Ассирийской державы — халдеев и мидян. Полностью обнажились противоречия между ними, решить которые должно было вооруженное столкновение. Два других государства — Лидия и Египет, определявшие политическое равновесие, в те годы переживали расцвет, благодаря чему они могли воспользоваться неудачами своих партнеров.

Об этом прежде всего свидетельствует политика Амасиса (570–526), ловко пользовавшегося малейшими упущениями в политике своих партнеров-конкурентов. Восхождением на египетский трон он был обязан главным образом антигреческим настроениям, насаждавшимся в эти годы в египетском войске. Тем не менее его прозвали «другом эллинов». Создавая видимость необычайного дружелюбия по отношению к грекам и делая вид, будто наделяет их исключительными привилегиями, Амасис на самом деле последовательно ограничивал права греков, проживавших на территории Египетского царства. Эти ограничения в равной мере касались как греческих военных колонистов, так и купцов. Объединив этнически неоднородные отряды в единое войско, основное ядро которого размещалось в Мемфисе, Амасис тем самым упразднил самостоятельные гарнизоны. Кроме того, он постепенно ликвидировал греческие поселения, сконцентрировав всю торговлю с Грецией в Навкратисе. Принадлежавшая ему торговая монополия и блестящее развитие гончарного производства явились основой процветания этого города. Прославился он также своими скарабеями и греко-египетскими скульптурными произведениями, получившими распространение во всех странах Средиземноморья.

Сосредоточение торговли с Грецией, а также с островами и городами анатолийского побережья в одном пункте существенно облегчило контроль над ней египетской администрации. Амасис так неторопливо и ловко осуществлял свои преобразования, что в греческой среде они воспринимались как привилегии. Между тем Навкратис приносил фараону немалый доход^{130}. Каково было население Навкратиса? Здесь жили выходцы из собственно Греции, из городов анатолийского побережья и с островов Эгейского моря. Наряду с колонистами из Милета жителями этого города были купцы с Хиоса, Теоса, Фокеи, Родоса, из Книда и Галикарнаса и многих других островов и городов. Каждая прибывшая сюда группа возводила собственный храм, а кроме того, был построен так называемый Элленион — общегреческий храм. Так Навкратис превратился в центр общегреческого значения.

В середине VI в. до н. э. ч результате упрочения внутриполитической ситуации и укрепления царской власти Египет стал серьезнейшим претендентом на роль гегемона в ближневосточном мире, тем более что положение его соперников осложнилось вследствие усиления еще одного союза иранских племен — персов.

Необходимость защищаться от ассирийской экспансии ускорила консолидацию не только мидийских, но и персидских племен, а захват персидскими племенами территорий с высокоразвитой эламской цивилизацией форсировал процесс создания у них государств. В конце VIII в. до н. э. выдвинулись вожди из знатного рода Ахеменидов. Один из них, Чишпиш, как указано в надписи Дария I на Бисутунской скале, имел свою резиденцию в Анчане. В начале VII в. до н. э. Чишпиш объединил под своей властью все персидские племена, оставаясь в то же время, как и его сын Кир I, данником Ашшурбанапала. Вожди из династии Ахеменидов уже в то время, по всей вероятности, подчинили себе всех остальных вождей персидских племен. Упадок Ассирии вызвал среди них оживление, которое, однако, не привело к завоеванию ими политической самостоятельности.

Пользу из создавшейся ситуации извлекли прежде всего мидяне. Вступив в ходе борьбы со скифами на территорию Южного Ирана, они сделали персов своими вассалами. Данниками Мидии были также Кир I и Камбиз I (около 600–559).

Мидийским царем после смерти Киаксара стал сын и наследник Киаксара Астиаг (584–550), зять Алиатты лидийского. Чуть не с самого начала своего царствования Астиаг, отрекшись от обычаев своих предков, окружил свой двор роскошью, как это делали прежние месопотамские правители. Особое недовольство аристократии вызвало покровительство, оказываемое Астиагом племени магов, которых он наделил исключительным правом занимать жреческие должности. Растущая оппозиция, по-видимому, вынудила его установить более тесную связь с Камбизом, которому он отдал в жены свою дочь Мандану. От этого брака родился сын Кир (Кир II), с именем которого связано окончательное объединение Персии и завоевание ею независимости (550 г. до н. э.). Кир великолепно держался в седле и был отличным воином, предпочитавшим походную жизнь пребыванию во дворце, Став в 559 г. до н. э. персидским царем, он отказался повиноваться царю Мидии, рассчитывая при этом не только на силу персидского оружия, но и на поддержку мидийских старейшин, что говорит о его умении ориентироваться в политической обстановке, чего явно не хватало Астиагу. В 553 г. до н. э. Кир II поднял восстание против мидийского царя и победил. В первом сражении значительная часть мидян перешла на его сторону, во втором был взят в плен Астиаг. В 550 г. до н. э. Кир II занял мидийскую столицу Экбатаны и стал царем как Персии, так и Мидии. В следующем году Кир подчинил своей власти Элам (549 г. до н. э.), а затем завоевал восточного соседа Мидии, Парфию, и ее северо-западного соседа, Армению. Так в 547 г. до н. э. персидский царь оказался у границ Лидии.

Понимая, что со стороны Кира II грозит серьезная опасность, лидийский царь Крез начал тщательно готовиться ко встрече с ним. Он заключил союз со многими странами (Египтом, Вавилонией, Спартой, Афинами, Самосом) и создал сильное войско, главным образом из наемников. В 546 г. до н. э. Крез перешел реку Галис, по которой с 585 г. до н. э. проходила граница между Лидией и Мидией. Это было равнозначно объявлению войны Киру II. Выступление Креза не принесло ему победы — у обоих противников были одинаково сильные войска. Лидийский царь вскоре отошел со своим войском к Сардам. Воспользовавшись чрезвычайно выгодной ситуацией (граница Лидии оказалась открытой), Кир II захватил восточную часть страны и разбил войска Креза неподалеку от столицы. Ворвавшись в Сарды, войска Кира разграбили город и взяли в плен Креза. Это был последний и чрезвычайно драматический эпизод в истории Лидийского царства, которому ни один из его союзников не пришел на помощь: слишком явным стало в это время военное превосходство персов.

Победа персов над Лидией повлекла за собой ряд далеко идущих последствий на международной арене. Прежде всего греческие города на побережье Анатолии (за исключением Милета) добровольно подчинились власти персидского царя. Благодаря этому Кир II получил выход к Эгейскому морю, а также базу для дальнейших завоеваний. Отсюда он мог угрожать как городам Сирии и Месопотамии, так и Египту.

Первые победы персов свидетельствовали не только об их безусловном военном превосходстве, но и о дальновидности политики Кира II. В отношениях с завоеванными странами он придерживался основного принципа, который состоял в политической и культурной терпимости. Это касалось и аристократии, приравненной в правах к персидской знати, и прочих групп населения, которое не подвергалось никаким преследованиям со стороны победителей^{131}.

В этом смысле можно говорить о начале совершенно нового этапа в истории древних обществ. В своей религиозной и социальной политике Кир II пользовался совершенно иными методами, чем предшествовавшие ему ближневосточные завоеватели. Тех же методов твердо придерживались и преемники Кира II, а также Александр Македонский, эллинистические правители и большинство римских императоров. Терпимость и мягкость по отношению к побежденным, характерные для царствования Кира II, были важным фактором формирования социальных основ его власти.

Особенно убедительным примером может служить вступление в 539 г. до н. э. персидских войск в Вавилон. В Халдейском царстве в предшествовавшие упадку годы углубился кризис. В 556 г. до н. э. власть узурпировал «по приказу Мардука» Набу-наид (Набонид), занимавший в царствование Навуходоносора II и Нергаль-шар-уцура высокие должности в государственном аппарате. Набонид был родом из Харрана, находившегося после падения Ассирийской державы под властью Мидии. Через свою мать, жрицу в храме бога Сина в Харране, он был тесно связан с харранским жречеством. Почтение, с каким Набонид относился к ассиро-вавилонским историческим традициям, поклонение традиционным богам Вавилонии должны были послужить оправданием узурпации власти. Помимо вавилонских богов, почитавшихся его предшественниками, Набонид поддерживал семитские культы астральных божеств: Иштар, Сина и Ша-маша. Это явилось причиной конфликта с вавилонскими жрецами, вылившегося в открытую борьбу, когда после освобождения Харрана от власти мидян Набонид провозгласил идею универсального бога. Стремясь утвердить эту идею, он с большим энтузиазмом занялся строительством харранского храма бога Сина. На 7-м году его царствования была составлена надпись, сообщавшая о голоде и беспорядках в Вавилоне. Деморализация среди жрецов и жителей остальных священных городов росла. В связи с этим Набонид покинул Вавилонию и поселился в оазисе Тейма в северной части Центральной Аравии, куда он перенес свою резиденцию и где прожил десять лет. Создается впечатление» что существовали еще какие-то, более серьезные причины для ухода царя из страны, где в это время царствовал его сын Бел-шар-уцур (известный из Библии как Валтасар). Одной из причин был, без сомнения, религиозный конфликт, возникший в связи с ущемлением прав вавилонских жрецов; второй — неблагоприятная международная обстановка. От Персидского залива да анатолийского побережья Вавилонию блокировали персы, угрожавшие ее северным и восточным границам. Имея в своем распоряжении одно войско в Месопотамии, другое в Центральной Аравии, Набонид легче мог организовать оборону. Кроме того, владение Аравией имело большое значение для экономики Вавилонии. Важно было удержать в своих руках торговый путь по пустыне через оазис Тейма в Египет, тем более что к середине VI в. до н. э. Персидский залив у берегов Месопотамии был занесен песком и морская торговля через гавань города Ура стала невозможной, а морской порт Худимир находился в руках персов.

Таким образом, пребывание Набонида в Тейме была разумно и с экономической и с политической точек зрения. Однако осуществить свои планы Набониду не удалось, так как персы вскоре напали на Вавилонию. Умела воспользовавшись конфликтами среди правящей верхушки Вавилонии, Кир II почти без усилий занял Вавилон. Вступив в город, он вскоре издал манифест на аккадском языке, в котором подчеркивал свою роль освободителя и обещал жителям города личную неприкосновенность. Аналогичный смысл имел декрет 538 г. до н. э., по которому насильственно угнанным иудеям разрешалось вернуться на родину и восстановить разрушенный Навохудоносором II Иерусалимский храм. Дело в том, что сразу после взятия Вавилона Киром II его власти подчинились города Сирии, Финикии и Палестины.

Во всех государствах, были ли они завоеваны или подчинились персидской гегемонии добровольно, Кир II формировал свое войско, включая в него в первую очередь отряды легковооруженной конницы из аристократов. Это было войско нового типа, главное достоинства которого заключалось не в численности, а в маневренности. Быстрота, с какой оно передвигалось с места на место, была основной причиной для побед. Со своим войском Кир II дошел до Средней Азии, где он еще до завоевания Вавилонии покорил Дрангиану, Маргиану, Хорезм, Согдиану, Бактрию, Арейю, Саттагидию, Арахосию, Гандхару. Таким образом, возникла империя, простиравшаяся от Инда на востоке до побережья Средиземного и Эгейского морей на западе. Лишь Египет сохранял еще свою независимость.

Время царствования Кира II характеризуется, однако, не только завоеваниями и политическими успехами, но и интенсивным строительством. Желая обезопасить северные границы своего государства в Средней Азии от вторжения кочевников из степей Прикаспия, Кир II воздвиг вдоль реки Яксарт (Сырдарья) многочисленные крепости. Он начал строительство новой царской резиденции на территории земледельческого племени пасаргадов, которая получила название по этому племени — Пасаргады. Размещение первой столицы независимой Персии в том районе, где в 559 г. до н. э. вспыхнуло восстание против владычества мидян, несомненно, имело большое пропагандистское значение. Прежде всего подчеркивалась роль этого племени. Величественный дворцовый комплекс свидетельствовал о могуществе государства. Одним из прекраснейших сооружений, архитектура которого оказала большое влияние на характер зодчества далеко за пределами Персидского государства, была гробница Кира II.

Погиб Кир II в 529 г. до н. э. в битве с массагетами. Он оставил после себя огромную и могущественную державу. Поэтому его преемник Камбиз II (529–522) вскоре после вступления на трон имел возможность предпринять поход в Египет. Египетский фараон Амасис умер в самом начале войны (526 г. до н. э.). Его преемник Псамметих III (526–525), потерпев поражение под Пелусием, пытался удержать Мемфис, но был взят в плен. Множество жителей Мемфиса было уничтожено, Псамметиху же Камбиз II воздал почести. Тем не менее, воспользовавшись отсутствием Камбиза, отправившегося в Нубию, Псамметих поднял восстание против Персии. Его смерть от рук завоевателей (Геродот, III. 15) для последующих поколений египтян послужила предлогом для разжигания антиперсидской пропаганды.

Биографические надписи персидских сановников, бывших свидетелями установления в Египте персидского господства (XXVII династия), в один голос говорят о лояльности и уважении завоевателей к египетской аристократии^{132}. Следуя политике своего предшественника, Камбиз II старался укрепить персидское господство, опираясь на местную аристократию. При этом он безжалостно подавлял все сепаратистские движения, то и дело возникавшие в завоеванных странах, и прежде всего в самом Египте. Как и в Вавилонии, центрами этих движений в Египте были храмы с их независимым экономическим положением и сильным идейным влиянием. Так же как некогда Кир II в Вавилонии, Камбиз II с первых своих шагов в Египте стремился ограничить влияние жречества. Эта политика сопровождалась конфискацией храмовых хозяйств.

Завоеванием Египта завершился процесс объединения государств Ближнего Востока под властью персов. Победам персов благоприятствовало не только их военное превосходство, но и стремление к универсализму, проявлявшееся на Ближнем Востоке уже в начале I тысячелетия до н. э., особенно со времен Ассирийской державы. Почти в каждом крупном городском центре бок о бок жили представители различных этнических групп. В Сузах, например, рядом с эламитами находились достаточно многочисленные группы персов, вавилонян, иудеев и пр. Аналогичная ситуация существовала в городах Вавилонии, Ассирии, Египта, где наряду с местным населением жили арамеи, халдеи, финикийцы, представители различных иранских племен. Всех объединял получавший все большее распространение арамейский язык.

Пришлое население чаще всего вступало в родственные отношения с местными жителями, беря себе местные имена или давая свои имена тем, с кем породнились. Так же охотно воспринимались чужие культы и обычаи. Все это было на руку персам, а может быть, являлось основой их политики.

В тот период, когда персидские цари приступили к «завоеванию мира», Ближний Восток с точки зрения социально-экономического развития представлял собой единый организм, отдельные части которого дополняли друг друга и находились во взаимной зависимости. Дело в том, что в середине VI в. до н. э. на Ближнем Востоке прекратил свое действие фактор, на протяжении многих тысячелетий разделявший народы. Этим фактором был неравномерный темп развития. Сложилась ситуация, резко отличавшаяся от ситуации конца X в. до н. э., когда начала складываться Новоассирийская держава. В период ее складывания общества Ближнего Востока находились на различных уровнях экономического и политического развития, разнились по языку, и только насилие, принуждение объединяло их в единый организм. Логическим следствием политики новоассирийских царей было стремление к унификации, которое прямым путем вело к персидскому универсализму. Было бы, однако, ошибкой полагать, будто сглаживание различий в социально-экономическом развитии автоматически снимает все противоречия, столь характерные для всего древнего периода истории. Унификация жизни большинства народов Ближнего Востока привела к тому, что при благоприятных условиях каждый из них мог взять на себя роль вожака, лидера. Эти тенденции особенно четко проявились после завоевания Египта, когда чрезвычайно углубился конфликт двух противоположных тенденций — стремления к укреплению единовластия, с одной стороны, и желания персидской родовой аристократии расширить свои привилегии — с другой.

Исторические условия, при которых возникло персидское государство, благоприятствовали дальнейшему развитию родовой аристократии, которая весьма активно поддерживала начинания персидских царей. Однако когда после завоевания Египта процесс территориального формирования монархии закончился и возник вопрос об упрочении царской власти, независимое положение персидской родовой аристократии стало фактором, препятствовавшим дальнейшему развитию империи. Эти противоречия привели к перевороту, который в 522 г. до н. э. совершил некий Гаумата^{133}, все действия которого были направлены на полное уничтожение привилегий персидской родовой знати. Поскольку Камбиз И, возвращаясь из Египта, умер в дороге при загадочных обстоятельствах, Гаумата в течение семи месяцев своего царствования успел провести в жизнь реформы, благодаря которым получил признание и поддержку различных слоев населения не только Персии, но и других стран, входивших в состав монархии (Геродот. III, 67).

Однако персидская родовая аристократия не смирилась с утратой своих позиций. В результате очередного дворцового переворота Гаумата лишился не только трона, но и жизни. Представители знатнейших персидских родов передали власть Дарию, происходившему от боковой линии Ахеменидов, пообещавшего восстановить их привилегии. Дарий I (522–486), с именем которого связано упрочение самодержавной царской власти и окончательное образование Персидской империи, вынужден был пойти на уступки представителям древних персидских родов, поскольку вся его энергия уходила на то, чтобы удержать завоевания Кира II и Камбиза II.

В 522–521 гг. до н. э. Персию охватила волна сепаратистских мятежей и восстаний. Одни мятежники выступали как продолжатели начинаний Гауматы, другие стремились освободиться от персидского господства (Нидину-бель в Вавилонии, восстание в Маргиане и пр.). В огромной надписи на Бисутунской скале Дарий I говорит о тяжелых боях, которые закончились усмирением бунтовщиков. Победа его над восставшими народами в значительной степени объясняется несогласованностью в их действиях, а также тактикой персидского войска.

Эти события выявили внутреннюю слабость державы Ахеменидов. Победив в 519 г. до н. э. сакские племена и закончив таким образом борьбу за восстановление границ своего государства, Дарий I в 518 г. до н. э. приступил к его реорганизации. Опираясь на опыт эламитов, он создал царскую канцелярию, которой подчинялся централизованный и унифицированный аппарат управления и контроля. Во многих отношениях он был продолжением традиций Новоассирийского царства, особенно в части управления провинциями.

Система управления и контроля, созданная Дарием I и опиравшаяся на исторические образцы, является вместе с тем новаторской. Она без существенных изменений пережила не только династию Ахеменидов, но Александра Македонского и эллинистических правителей. Существенные элементы этой системы, которая должна стать предметом специального рассмотрения, впоследствии послужили основой организации Римского государства в период империи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ История древнего Востока и теория общественно-экономических формаций

Анализ развития обществ Ближнего Востока в древности от начала производящего хозяйства до персидского завоевания приводит к бесспорному выводу об огромном разнообразии и изменчивости форм жизни, идеологии и культуры. Различны были не только условия существования в отдельных регионах Юго-Западной Азии и Северо-Восточной Африки, но и опыт, каким располагало каждое из этих обществ на разных этапах своего развития.

Египетское общество в момент завоевания персами с точки зрения опыта, организации и образа мышления было совершенно иным, чем в начале III тысячелетия до н. э., когда создавалось Египетское государство. Египтяне, как и другие народы, прошли долгий путь. В области имущественных отношений этот путь вел от племенной собственности к царской, которая, однако, ни в один из периодов развития не охватывала всего ареала земель, особенно после того, как в середине III тысячелетия до н. э. начала складываться частная собственность, которая была одним из факторов, активно тормозивших развитие абсолютистских тенденций. Единовластие сопутствовало определенному социально-экономическому укладу и конкретной расстановке политических сил. Неограниченная царская власть, являясь, как и всякая другая форма власти, категорией исторической, даже в Египте, для которого характерна чрезвычайная устойчивость государственных институтов и форм организации общества, не была единственной формой власти. Условия для единовластия в истории древнего Египта возникали необычайно редко и на короткий срок. Между тем именно Египет принято считать образчиком «восточной деспотии». Анализ конкретного материала показывает, что ни в Египте, ни в других странах Ближнего Востока абсолютная царская власть не была явлением всеобщим и постоянным. Поведение царей, противоречившее существовавшим в государстве правовым нормам и обычаям («деспотическое правление»), имело место в истории древнего Ближнего Востока значительно реже, чем принято считать. Зато история государств античности дает многочисленные примеры самовластия и беззакония правителей.

То же можно сказать о царской идеологии. Ни в одном государстве древнего Ближнего Востока (за исключением Египта) идея божественности царя не получила широкого распространения. Если и случались периоды обожествления царя, они были нечасты и кратковременны. Только египтяне на протяжении тысячелетий почитали царя как бога. Однако со временем и у них происходили существенные изменения, являвшиеся естественным результатом социального опыта, накапливавшегося десятками поколений. В итоге не только совершенствовались производственные навыки, но и постепенно менялся образ мышления.

Вместе с тем все государства древнего Востока были «царствами божьей милостью», поскольку власть, по представлениям жителей, имела божественное происхождение. Эта концепция, возникшая в период распада родового строя, служившая обоснованию узурпации власти, по сей день сохранилась в идеологии всех монархий мира.

Из практики родового строя выросла идея, значение которой в создании социальной иерархии невозможно переоценить. Эта идея основана на безусловной зависимости всех членов рода от воли патриарха. В условиях, когда человек полностью зависел от сил природы, и особенно на этапе присваивающего хозяйства, такие отношения внутри рода были не только оправданны, но и необходимы для самого его существования. Но с момента приобретения большесемейной общиной самостоятельности и с началом имущественного расслоения зависимость от патриарха становилась анахронизмом.

Тем не менее именно эта идея явилась основой формирования идеологии рабства — на фоне санкционированного тысячелетней практикой подчинения младших старшим, жен — мужьям, всех членов рода — отцу долговое рабство и продажа женщин и детей выглядели как нечто естественное. Столь же естественной представлялась продажа в рабство самого себя, а также включение в состав семьи людей чужеземного происхождения, рабов. Большое распространение получил обычай взятия наложниц, ставший основным фактором ликвидации дефицита рабочей силы.

Согласно древневосточным представлениям, каждый человек был членом какого-либо коллектива — семьи и общины (соседской, территориальной, гражданской), храма и дворца. Всякий человек находился в зависимости от какого-либо господина — главы семьи, царского чиновника или жреца. И все вместе в большей или меньшей степени зависели от царя. Формы зависимости были самые разнообразные, и на их фоне развивались самые разные способы эксплуатации — одни в периоды расцвета единовластия, другие — в условиях, когда царская власть была ограничена аристократией. Менялись и методы использования принудительного труда.

Формы зависимости и эксплуатации были тесно связаны с субъектом принуждения. Возможности же эксплуатации имелись и в крестьянском хозяйстве, где раб являлся членом семьи и составной частью производственного процесса, и в царских, а также храмовых хозяйствах. Во втором случае (например, в годы царствования III династии Ура, в нововавилонских храмах) раб был лишен элементарных личных прав, жил в казарме и трудился под контролем. Таким образом, формы социальной зависимости и эксплуатации рабочей силы в различные периоды и в разных государствах были самыми разнообразными.

Одной из таких форм является рабство — наиболее открытое проявление внеэкономического принуждения, т. е. непосредственной эксплуатации, когда отсутствует рынок труда. Однако при уровне производительных сил того времени существовали другие, более выгодные способы внеэкономического принуждения. Этому благоприятствовали тесные контакты организованных в государство обществ с полуоседлыми племенами, в результате которых продолжали существовать некоторые реликты родового строя. Концепции иерархического общества облегчали превращение различных форм зависимости и эксплуатации в рабство^{134}. Рабство, однако, чрезвычайно редко выступало в своей классической форме; рабство греко-римского типа развилось на основе значительного расширения товарного производства (главным образом в I тысячелетии до н. э.).

Новейшие исследования показали, что раб в его классической форме, т. е. «говорящее орудие труда», человек, живущий в казарме, лишенный семьи и средств производства, был явлением относительно редким даже в Греции и Риме^{135}. В античных государствах, как и на Востоке, преобладали более мягкие формы эксплуатации, при которых фактор заинтересованности раба в результатах своего труда сохранялся.

И все же это были несвободные люди, составлявшие в древних обществах определенное сословие, наличие которого отражено во всех сводах законов — начиная от Законов Шульги и кончая римскими Дигестами. Свобода действий рабов была ограничена; они были составным элементом как частных, так и «государственных», т. е. дворцовых и храмовых, хозяйств, но не обязательно были лишены средств производства и правоспособности^{136}. С юридической точки зрения они составляли сословие, экономически чрезвычайно разнородное. Как можно, например, сравнивать богатых рабов Нововавилонского периода, выступавших в качестве самостоятельных предпринимателей в храмовых городах, с рабами, существовавшими в различные периоды во всех ближневосточных государствах, трудившимися за паек в частных и государственных хозяйствах?

Класс рабов, т. е. юридически и экономически однородная группа, в обществах Ближнего Востока почти не фигурировал; он то исчезал, то появлялся — в зависимости от конкретных социально-экономических и исторических условий. Что же касается сословия рабов, т. е. социальной группы, признававшейся обычным и писаным правом, то оно представлено очень широко. Наличие этого сословия было важной чертой древних государств, в которых развивались различные социальные слои, но не было четко оформившихся сознательно противостоявших друг другу антагонистических классов. Деление общества на два таких класса, сознательная классовая борьба — явления, присущие более поздним эпохам. В докапиталистических обществах границы между социальными слоями были слишком расплывчаты, чтобы эти группировки могли превратиться в классы в точном смысле этого слова. Поэтому и противоречия между различными слоями общества в древности были менее отчетливыми, чем в новое время.

В государствах древнего Востока ведущим было не противоречие и борьба между свободными и рабами, а конфликт между бедностью и богатством. Ни один из языков Ближнего Востока в древности не знает слова «свободный», тем более как антонима слову «раб». Эта пара антонимов возникла только в классической Греции, где противопоставление свободного человека и раба впервые нашло отражение в идеологии^{137}. Фактически же такое противопоставление имело место по крайней мере с VII в. до н. э., особенно в храмовых городах Вавилонии.

В европейской историографии на основе скудного материала источников в XIX в. появился тезис о консерватизме обществ Ближнего Востока. Вдревних ближневосточных обществах в противоположность греко-римскому неизменно существовала, как полагали тогда, деспотическая власть. Столь же неизменно сохранялась и автаркичная сельская община, разделенная на касты и не знающая частной собственности.

Эта концепция вполне соответствовала уровню знаний тех лет о древнем Востоке. Ей не противоречили взгляды К. Маркса в пору, когда он только приступил к изучению капиталистического общества. К. Маркс, естественно, интересовался эволюцией человечества в целом, но он никогда не занимался специальным исследованием механизмов, определявших развитие докапиталистических обществ. Уже в «Немецкой идеологии», опубликованной в 1846 г., К. Маркс и Ф. Энгельс писали на эту тему. Они выделили три этапа развития имущественных отношений в докапиталистический период, которым соответствовали три вида собственности: 1 — племенная, 2 — античная, 3 — феодальная^{138}.

В процессе дальнейших исследований К. Маркс в «Предисловии «К критике политической экономии» (январь 1859 г.) сформулировал новую теорию развития человеческого общества. Первой общественно-экономической формацией, по Марксу, был «азиатский способ производства», за ним следовал второй — «античный», третий — «феодальный» и четвертый — «буржуазный способ производства»^{139}.

К. Маркс и Ф. Энгельс, как это следует из переписки тех лет, интересовались прежде всего вопросами, касающимися родовой общины. Они хотели доказать, что в ней не было частной собственности. Отсутствие у жителей древнего Востока частной собственности, с их точки зрения, принципиально отличало азиатскую формацию от феодального способа производства. Хотя в позднейших трудах, и прежде всего в «Капитале», законченном в 1865 г., нет четких формулировок, определяющих «азиатский способ производства», надо полагать, что К. Маркс по-прежнему рассматривал древний Восток в ином свете, чем античность.

В конце 70-х годов в исторических воззрениях К. Маркса и Ф. Энгельса произошел решительный перелом, обозначилась новая точка зрения на всеобщую историю человечества, которая была выражена прежде всего в конспектах К. Маркса трудов М. Ковалевского и Дж. Фири, а также в набросках ответного письма В. И. Засулич. Согласно новой концепции К. Маркса, первобытная, архаическая формация базировалась на общей собственности первобытной общины. Дальнейшее ее развитие привело к возникновению внутри общины частной собственности, засвидетельствованной не только в странах Запада, но и на Востоке^{140}. Из более позднего письма Ф. Энгельса К. Каутскому следует, что К. Маркс в эти годы уже знал появившуюся в 1877 г. работу Л. Г. Моргана «Древнее общество», в которой содержится богатейший материал о структуре доклассового общества^{141}.

Новые исследования первобытных обществ изменили взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса на отдельные этапы всеобщей истории; они нашли выражение как в книге Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1888 г.), так и в его «Письмах об историческом материализме» (1890–1894). Концепция «азиатского способа производства» была заменена в этих трудах учением о первобытнообщинном строе, за которым следовали рабовладельческий строй, феодализм и капитализм.

Все эти рабочие гипотезы, которые послужили необходимым вспомогательным материалом для изучения механизмов капиталистического общества, отражают этапы эволюции взглядов К- Маркса и Ф. Энгельса. Тем не менее на них нередко опираются, желая обосновать всевозможные теории, имеющие мало общего с Марксовой теорией развития общества. Не следует забывать, что теория развития человечества К. Маркса, как и всякая научная теория, развивалась постепенно — от рабочей гипотезы до дефиниции, подтвержденной фактическим материалом.

В качестве рабочей гипотезы К. Марксом и Ф. Энгельсом была создана теория «азиатского способа производства». Однако тенденциозный подход к текстам трудов К- Маркса и Ф. Энгельса привел к тому, что в 1929–1931 гг. некоторые исследователи стали утверждать, будто К. Маркс и Ф. Энгельс вообще никогда об этом не писали^{142}. Публикация в 1939 г. обнаруженного среди рукописного наследия К. Маркса небольшого наброска «Формы, предшествующие капиталистическому производству» (1857–1858) явилась толчком к возобновлению дискуссии об «азиатском способе производства». Эта дискуссия была тем более полезна и актуальна, что в это время появилось большое число новых источников, касающихся развития обществ древнего Востока и нуждающихся в теоретическом осмыслении.

Дискуссия особенно широко развернулась после публикации этой работы на европейских языках (1947 г.). При этом набросок К. Маркса был воспринят не как одно из звеньев на пути разработки теории исторического материализма, а как изложение вполне созревшей теории. Отсюда множество ошибочных концепций, пересмотренных впоследствии либо самими авторами, либо их оппонентами. Обнаружилось прежде всего различие взглядов на сущность так называемого «азиатского способа производства», ибо доминирующее влияние государственной власти на организацию сельской общины засвидетельствовано не только в Азии, но и в Африке, Америке и Европе. Сам факт существования общины ничего не говорит о принадлежности общества к той или иной формации. Точно так же абсолютная власть царя не является особенностью, присущей только странам Востока.

В настоящее время продолжает существовать несколько концепций, рассматривающих «азиатский способ производства» как: 1) смешанную азиатскую рабовладельческо-феодальную формацию^{143}; 2) переходную, или раннеклассовую^{144}; 3) специфическую формацию восточного феодализма^{145}; 4) формацию зависимых людей, соединяющую в себе элементы рабовладельческой и феодальной эксплуатации, а также использование наемного труда^{146}. Особенно много работ, посвященных этому вопросу, появилось в 1964–1967 гг. Их содержание не исчерпывается сказанным выше. Казалось, анализ особенностей «азиатского способа производства» и включение его в теорию об общественных формациях поможет решению теоретических вопросов. Вскоре, однако, стало ясно, что определить основной экономический закон «азиатского способа производства» нельзя, не говоря о надстройке^{147}.

Вследствие этих неудач внимание исследователей обратилось на рассмотрение прежде не изученных проблем докапиталистических обществ. В результате анализа роли и положения общины в странах древнего Востока и в классических Греции и Риме, тщательного изучения имущественных отношений, идеологии и т. п. выяснилось, что различия между Ближним Востоком и античным миром в лучшем случае следует считать количественными, потому что Восток не был так «деспотичен», как его представляет литература XIX в., а свободный крестьянин античного периода не был так свободен, как это принято считать. Зато одинаковой была основа, на которой развивались общества древних Ближнего Востока, Греции и Рима. Ибо при уровне развития техники и общественного опыта того времени все отношения зависимости, на какой бы основе они ни возникали, неизбежно вели к рабовладельческому способу производства. На протяжении четырех тысяч лет развивались различные его варианты, но всегда эксплуатируемый труженик был лишен средств производства и возможности свободно распоряжаться своей рабочей силой. Рабочая сила присваивалась путем прямого, так называемого внеэкономического принуждения, без участия рынка труда. В непосредственной связи с тем или иным этапом развития возникала соответствующая организация общества и государства.

Много проблем еще ждет своего решения. Новейшие исследования позволили преодолеть схематизм представлений о древневосточных обществах. Стало ясно, что история древнего Ближнего Востока неотделима от истории Греции и Рима. В обществах и государствах древнего Ближнего Востока существовала та же социально-экономическая формация, что и в античном мире. Древний Ближний Восток представлял первый этап развития этой формации. Не позднее чем со времени Ассирийской империи, и в особенности с халдейских времен, т. е. с IX–VII вв. до н. э., на Востоке начали складываться факторы, характерные для второго этапа, представленного классическими Грецией и Римом. Центрами развития этих факторов были главным образом финикийские и вавилонские города. 

ИЛЛЮСТРАЦИИ 

Женские культовые фигурки из захоронений в Телль ас-Савване

Глиняные модели парусных лодок из захоронений в Эреду

Руины Суз II тысячелетия до н. э. под которыми обнаружены следы более ранних поселений

Алебастровые сосуды. Древний Египет

Скала на западе Ирана недалеко от Бисутуна с надписью и монументальной скульптурой

Статуэтка правителя Шумера. Середина II тысячелетия до н. э. Известняк

Алебастровая ваза из Ура. Рубеж IV–III тысячелетий до н. э.

Стела Нарам-Суэна. Посвящена его победе над луллубеями. Песчаник

Палетка Нармера. Около 3000 г. до н. э. Гераклеуполь. Аверс

Палетка Нармера. Реверс

Нож из Джебель эль-Арака. Слоновая кость

Статуя писца Ири времени V династии

Рельеф из гробницы Ниматра (V династия). Известняк

Суд Осириса. Фрагмент настенной росписи из гробницы № 151 в Фивах

Рельеф на диоритовой стеле с записью Законов Хаммурапи изображает бога Шамаша, вручающего царю скипетр

Митаннийская печать. Резьба изображает крылатый диск — символ солнца в хурритской космологии

Фрагмент Зала анналов в храме бога Амона в Фивах

Статуя Тутмоса III из Дер-Бахри. Черный гранит

Статуи Аменхотепа III в Фивах («колоссы Мемнона»)

Пахота. Фрагмент из гробницы в Эль-Кабе (XVIII династия)

Барельеф изображает Эхнатона с женой и детьми под лучами Атона

Алебастровый рельеф: царская семья во время жертвоприношения Атону

Статуэтка писца из Ахетатона — характерный образец амарнского искусства

Спинка трона Тутанхамона. Чеканка по золоту с инкрустацией камнями   

Голова касситского правителя из Дур-Куригальзу

Барельеф с изображением хеттских воинов

Саркофаг царя Ахирама из Библа. XI–X вв. до н. э.

Алебастровый алтарь из Ашшура. Царь Тукульти-Нинурта I перед алтарем бога Нуску

Статуя обожествленного царя из Каркемиша образец позднехеттской скульптуры

Богиня плодородия из Угарита. Резьба по слоновой кости

Богиня из Угарита. Резьба по слоновой кости

Котел, выкованный из цельного куска бронзы

Рельеф из Нимруда с изображением Ашшур-нацир-апала II

Рельеф с Шамаш-реш-уцуром, молящимся богу Ададу и богине Иштар

Коленопреклоненный гений из дворца Ашшур-нацир-апала II

Лучник и щитоносец. Рельеф из гробницы Тиглатпаласара Ill

Кудурру царя Мардук-апла-иддина II. Черный мрамор

Барельеф времени Ашшурбана-пала: сцена разрушения ассирийцами города и угона пленных

Надгробная стела с арамейской надписью. VI в. до н. э.

Стела времени Асархаддона: сцена из повседневной жизни

Фрагмент зала для приемов (ападаны) из дворцового комплекса Дария I в Персеполе. VI–V вв. до н. э.

Гробница Кира II. Построена ок. 530 г. до н. э.

Надгробная стела с арамейской надписью

Бронзовая с золотой инкрустацией статуэтка бога Птаха

Чаша из серебра и золота — образец искусства времени Ахеменидов

Литература

На русском языке

Общие вопросы

Бикерман Э. Хронология древнего мира. М., 1975.

Геродот. История. Пер. и примеч. Г. А. Стратановского. Л., 1972.

Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.

Законы Вавилонии, Ассирии и Хеттского царства (под ред. И. М. Дьяконова). — ВДИ. 1952, № 3, с. 199–303; 1952, № 4, с. 205–320.

История древнего Востока. М., 1979.

История древнего мира. Т. 1–3. Изд. 2-е. М., 1983.

Дерам Д. Боги, гробницы, ученые. М., 1963.

Меллаарт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. М., 1982.

Мифологии древнего мира. М., 1977.

Нейгебауэр О. Точные науки в древности. М., 1968.

Хрестоматия по истории древнего Востока. Т. 1–2. М., 1980,

Древний Египет

Берлее О. Д. Трудовое население Египта в эпоху Среднего Царства. М., 1972.

Брэстед Дж. Г. История Египта с древнейших времен до персидского завоевания. Т. 1–2. М., 1915.

Динк X. А. Египет до фараонов. М., 1964.

Лурье И. М. Очерки древнеегипетского права XVI–X вв. до и э. Л., 1960.

Перепелкин Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV. Ч. 1. М., 1967; ч. 2, М., 1984.

Перепелкин Ю. Я. Тайна золотого гроба. М., 1968.

Сирия и Палестина

Вейнберг И. П. Человек в культуре древнего Ближнего Востока. М., 1986.

Шифман И. Ш. Ветхий завет и его мир. М., 1987.

Анатолия

Гиоргадзе Г. Г. Очерки по социально-экономической истории Хеттского государства. Тб., 1973.

Менабде Э. А. Хеттское общество. Экономика, собственность, семья и наследование. Тб., 1965.

Армения

Арутюнян Н. В. Земледелие и скотоводство Урарту. Ер., 1964.

Дьяконов И. М. Ассиро-вавилонские источники по истории Урарту. — ВДИ, 1951, № 2, е. 267–357; № 3, с. 207–252; Ns 4, с. 183–308.

Дьяконов И. М. Предыстория армянского народа. Ер., 1967.

Кашкай М. А., Селимханов У. Р. Из истории древней металлургии Кавказа. Баку, 1972.

Меликишвили Г. А. Наири-Урарту. Древневосточные материалы по истории Закавказья. Тб., 1954.

Меликишвили Г. А. Урартские клинообразные надписи. М., 1960.

Он же. Урартские клинообразные надписи. Открытия и публикации 1954–1970, —ВДИ. 1971, № 3, с. 227–255; № 4, с. 256–294.

Пиотровский Б. Б. Ванское царство. М., 1959.

Пиотровский Б. Б. Искусство Урарту VIII–VI вв. до н. э. Л., 1962.

Месопотамия

Белицкий М. Забытый мир шумеров. М., 1980.

Булли Л. Ур халдеев. М., 1961.

Дандамаев М. А. Вавилонские писцы. М., 1963.

Дандамаев М. А. Рабство в Вавилонии VII–VI вв. до н. э. (626–331 гг.). М., 1974.

Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М., 1959.

Дьяконов И. М. Этнос и социальное деление Ассирии. — СВ. 6, 1958.

Кленгель-Брандт Э. Путешествие в древний Вавилон. М., 1979.

Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии: Человек. Судьба. Время. М., 1983.

Кьера Э. Они писали на глине. Рассказывают вавилонские таблички. М., 1984.

Ллойд С. Археология Месопотамии. М., 1984.

Я открою тебе сокровенное слово. Литература Вавилонии и Ассирии, М., 1981.

Иран

Дандамаев М. А. Иран при первых Ахеменидах (VI в. до и э.). М., 1963.

Дандамаев М. А. Политическая история Ахеменидской державы. М… 1985.

Дандамаев М. А., Луконин В. Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980.

Дьяконов И. М. История Мидии (От древнейших времен до конца IV в. до н. э.). М, —Л., 1956.

История Ирана. М., 1977.

Хинц В. Государство Элам. М., 1977.

Юсифов Ю. Б. Элам. Социально-экономическая история. М., 1968.

На иностранных языках

Общие вопросы

Amiet Р. The Art of the Ancient Near East. N. Y., 1980

The Cambridge Ancient History. Cambridge. Vol. 1, pt 1, 1970, pt 2, 1971. Vol. 2, pt 1, 1973, pt 2, 1976.

Daniel G. A short History of Archaeology. L., 1981.

Fischer Weltgeschichte. Frankfurt a/Main. Vol. 1–4. 1965–1967.

Garelli P. Le Proche-Orient Asiatique. Des origins aux invasions des peuples de la mer. P., 1969.

Garelli P., Nikiprowetzky I/. Le Proche-Orient Asiatique. Les empires mesopotamiens. Israel. P., 1974.

Hallo W. W., Simpson W. K. The Ancient Near East. A History. New York — San Francisco, 1971.

History, Historiography and Interpretation. Studies in Biblical and Cuneiform Literatures. Jerusalem, 1983.

Klengel H Handel und Händler im alten Orient. Lpz., 1979

Labat R., Caquot A., Sznucer M., Vieuera M. Les religions du Proche-Orient. P., 1970.

L’Alba della Civiltä. Economia e Pensiero nel Vicino Oriente Antico. Vol. 1–3. Torino, 1976.

Mellaart J. Earliest Civilizations of the Near East. L., 1965.

Oppenheim M. von. Die Beduinen. Bd 1–3. Leipzig — Wiesbaden, 1939–1953.

Posener E. Archives of the Ancient World. Leiden, 1972.

Power and Propaganda. A Symposium on Ancient Empires. Copenhagen, 1979.

Preuss J. Von der archäologischen Quelle sur historischen Aussage. В., 1979.

Peoples of the Old Testament Times. Ox., 19/3.

Pope M. The Story of Archaeological Decipherment. From Eglptian Hieroglyphic to Linear B. L., 1975.

Pritchard J. B. Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament. Vol. I (Ed. 3rd). The Ancient Near East in Pictures. Vol. 2 (Ed. 2nd). Princeton, 1969.

Redman C. L. The Rise of Civilization. From Early Farmers to Urban Society in the Ancient Near East. San Francisco. 1978.

Sabloff J. A., Lamberg-Karlovsky С. C. Ancient Civilization and Trade. Albuquerque — New Mexico, 1975.

State and Temple Economy in the Ancient Near East. Proceedings of the International Conference. Vol. 1–2. Leuven, 1979.

Vcko J. P., Tringham R., Dimbleby G. W. Man, Settlement and Urbanism. L., 1972.

Древний Египет

Ägyptische Rechtsgeschichte der Saiten und Perserzeit. Glückstadt, 1956.

Aldred C. Egyptian Art in the Days of the Pharaohs. L., 1980.

Altägyptische Reiseerzählungen. Lpz., 1982.

Atzler M. Untersuchungen zur Herausbildung von Herrschaftsformen in Ägypten (HPdesheimer Ägyptologische Beiträge, Bd 16). Hildesheim, 1981.

Beckerath J. von. Abriss der Geschichte des alten Ägypten. München — Wien, 1971.

Begelsbacher-Fischer B. L. Untersuchungen zur Götterwelt des Alten Reiches. Im Spiegel der Privatgräber der IV und V Dynastie. — Orbis Biblicus et Orientalis, 37. Freiburg — Göttingen, 1981.

Breasted J. H. Ancient Records of Egypt. Vol. 1–4. Chicago, 1923–1927.

Brunner H. Grundzüge der altägyptischen Religion. Darmstadt, 1983.

The Cambridge History of Africa. Vol. 1 (From the Earliest Times to 500 В. C.). Cambridge, 1982.

Hayes W. C. Most Ancient Egypt. Chicago, 1965.

Helck W. Geschichte des alten Ägypten. Leiden, 1968. — HbO. Abt. 1. T. 1. Bd 3.

Janssen J. J. Commodity Prices from the Ramessid Period. An Economic Study of the Village of Necropolis Workmen at Thebes. Leiden. 1975.

Kees H. Das alte Ägypten. Eine kleine Landeskunde. В., 1958.

Kienitz F. K. Die politische Geschichte Ägyptens vom 7. bis zum 4. Jhdt v. u. Z. B., 1953.

Kitchen К. A. Pharaoh Triumphant. The Life and Times of Ramesses II, King of Egypt. L., 1983.

Leichtheim M. Ancient Egyptian Literature. Book of Reading. Vol. 1–3. Berkeley, 1973–1980.

Lucas A. Ancient Egyptian Materials and Industries. L., 1962.

Muller H. W.  Ägyptische Kunst. Frankfurt a/Main, 1970.

Katie S. La reine Hatchepsout. Sources et problemes. Leiden, 1979.

Seidl E. Einführung in die ägyptische Rechtsgeschichte bis zum Ende des Neuen Reiches. Glückstadt, 1957.

Trigger B., Kemp B., O’Connor D., Lloyd A. B. Ancient Egypt. A Social History. Cambridge, 1983.

Wreszinski W. Atlas zur altägyptischen Kulturgeschichte. Bd 1–3. Lpz., 1923–1936.

Сирия и Палестина

Ahlström G. W. Royal Administration and National Religion in Ancient Palestine (Studies in the History of the Ancient Near East, 1). Leiden, 1972.

Brentjes B. Völker beiderseits des Jordan. Lpz., 1979.

Bright J. A History of Israel. Philadelphia, 1972.

Donner H., Rollig W. Kanaanäische und aramäische Inschriften. Bd 1–3. Wiesbaden. 1964–1968.

Dothan T. The Philistines and their Material Culture. Ox., 1972.

Heltzer M. Goods, Prices and the Organization of Trade in Ugarit. Wiesbaden, 1978.

The Internal Organization of the Kingdom of Ugarit. Wiesbaden, 1982.

Kinet D. Ugarit — Geschichte und Kultur einer Stadt in der Umwelt des Alten Testaments. Stuttgart, 1981.

Klengel H. Geschichte Syriens im 2. Jahrtausend v. u. Z. Bd 1–3. B., 1965–1970.

Syrien — Palestina, I (ed. J. Perrot), II (ed. M. Avi-Yonah), III (ed. A. Kempinski). — Archeologia Mundi. München, 1978.

Vaux R. de. Les institutions de l’Ancien Testament. Vol. 1–2. P., 1961, 1967.

Анатолия

Anatolien, I (ed. U. B. Alkim); II (ed. H. Metzger). — Archaeologia Mundi. München, 1971.

Bittet К. Hattusha, the Capital of the Hittites. N. Y., 1970.

Friedrich J. Die hethitischen Gesetze. 2 Aufl. Leiden, 1971.

Goetze A. Die Annalen des Mursilis. — MVÄG, 38, H. 1–2, 1933.

Он же. Kleinasien. München, 1957.

Haas V. Hethitische Berggotter und hurritische Sterndämonen. Mainz, 1982.

Heichelhein F. M. Geschichte Kleinasiens von der Eroberung durch Kyros II. bis zum Tode des Heraklios I. — Hbo. Abt. 1. T. 2. Bd 4, 2 Hälfte. Leiden, 1966.

Die Hethiter. Die Kunst Anatoliens vom Ende des 3. bis zum Anfang des 1. Jahrtaunsends v. C. München. 1977.

Lloyd S. The Early Highland People of Anatolia. L., 1967.

Neu E. Der Anitta-Text (Studien zu den Bagazköi-Texten, 18). Wiesbaden, 1974.

Orthman VF. Untersuchungen zur späthethitischen Kunst. Bonn. 1971. Staatsverträge des Hatti-Reiches. — MVAG, 31, H. 1, 1926; 43, H. 1, 1930.

Армения

Brentjes B. Drei Jahrtausende Armenien. Lpz., 1973.

Urartu. — Archaeologia Mundi. München, 1978.

Месопотамия

Adams R. Me. C. Hearthland of Cities. Surveys of Ancient Settlement and Land Use on the Central Floodplain of the Euphrats. Chicago, 1981.

Andrae VF. Das wiedererstandene Assur. Lpz., 1938.

Assyrian and Babylonian Chronicles. Locust Valley, 1975.

Babylon. Die versunkene Weltstadt und ihr Ausgräber Robert Koldewey. B., 1952.

Babylonian Historical Literary Texts. Toronto, 1975.

Borger R., Lutzmann H. Rechtsbücher (Texte aus der Umwelt des Alten Testaments). Bd. 1. Lieferung 1. Gütersloh, 1982.

Brinkman J. A. A Political History of Post-Kassite Babylonia 1158 — 722 В. C. Rome, 1968.

Cardascia G. Les droit cuneiformes. Histoire des institutions. P., 1956.

col1_1 The Architecture of Iraq in the Third Millenium В. C. Copenhagen, 1977.

Ebeling E. Tod und Leben nach der Vorstellung der Babylonier. B., 1931.

Eph’al I. The Ancient Arabs. Nomads on the Borders of the Fertile Crescent 9th —5th centuries В. C. Jerusalem, 1982.

Grayson A. K. Assyrian Royal Inscriptions. Vol. 1–2. Wiesbaden, 1972. 1976.

Он же. Assyria and Babylonia (Histories and Historians in the Ancient Near East). — OrNS. 1980, № 1, c. 140 —194

Helm P. R. «Greeks» in the Neo-Assyrian Levant and «Assyria» in early Greek Writers. Ann Arbor — London, 1983.

Heltzer M. The Suteans. Naples, 1981.

Klengel-Brandt E. Der Turm von Babylon. Legende und Geschichte eines Bauwerkes. Lpz., 1982.

Lambert W. G. Babylonian Wisdom Literature. Ox., 1960.

L’archeologie de l’Iraq du debut de l’epoque neolithique ä 333 avant notre ere. Perspectives et limites de l’interpretation anthropolo-gique des documents (Colloques internationaux, № 580). P., 1980.

Lide Mezopotamie. Praha, 1977.

Luckenbill D. D. Ancient Records of Assyria and Babylonia. Vol. 1–2. Chicago, 1926–1927.

col1_0 Early Mesopotamia and Iran. L., 1965.

Menzel B. Assyrische Tempel. Bd 1–2. Rome, 1981.

Mesopotamien. — Archaeologia Mundi. München, 1978.

Oates D. Studies in the Ancient History of Northern Iraq. L., 1968.

Oded B. Mass Deportations and Deporties in the Neo-Assyrian Empire. Wiesbaden, 1979.

Olmstead A. T. History of Assyria. Chicago 1923 (reprint 1969).

Oppenheim A. L. Ancient Mesopotamia. Portrait of a Dead Civilization. Chicago, 1964.

Farpola S. Letters from Assyrian Scholars to the Kings Asarhaddon and Assurbanipal. Pt 1. Neukirchen — Vluyn, 1970.

Porada E. Corpus of Ancient Near Eastern Seals. Wash., 1948.

Soden W. von, Falkenstein A. Sumerische und akkadische Hymnen und Gebete. Zürich — Stuttgart, 1953.

Waterman L. Royal Correspondence of the Assyrian Empire. Vol. 1–4. Ann Arbor, 1930–1936.

Wiessner G. Nordmesopotamische Ruinenstätten. Gottingen, 1980.

Wilson J. V. Klinnier. The Rebel Lands. An Investigation into the Origin of Early Mesopotamian Mythology. Cambridge, 1979.

Zaccagnini C. The Rural Landscape of the Land of Arraphe. Roma, 1979.

Иран

Boyce M A History of Zoroastrianism. Vol. 1. The Early Period. Vol. 2. Under the Achaemenians. Leiden, 1975, 1982.

The Cambridge History of Iran. Vol. 1. The Land of Iran. Cambridge, 1968.

Collins R. The Medes and Persians Conquerors and Dyplomats. L.,  1973.

Ehlers E. Iran. Grundzüge einer geographischen Kandiskunde. Darmstadt, 1980.

Frei P., Koch K. Reichsidee und Reichsorganisation im Perserreich. — Orbis Biblicus et Orientalis, 55. Freiburg — Göttingen, 1984.

Girshman R. L’Iran, des origines ä l’Islam. P., 1976.

Он же. L’Iran et la migration des Indo-Aryens et des Iraniens. Leiden, 1977.

Herzfeld E. Altpersische Inschriften. B., 1938.

Он же. The Persian Empires. — Studies in Geography and Ethnography of the Ancient Near East. Wiesbaden, 1968.

Persien. I (ed. J.-L. Huot), II (ed. W. G. Lukonin). — Archaeologia Mundi. München, 1978.

Root M. C. The King and Kingship in Achaemenid Art. Essays on the Greation of an Iconography of Empire. P., 1979.

Список сокращений 

ВДИ — Вестник древней истории. М.

ВИ — Вопросы истории. М.

НАА — Народы Азии и Африки. История, экономика, культура. М.

ПерСб. — Переднеазиатский сборник. М.

СА — Советская археология. М.

СВ — Советское востоковедение. 1–4. М. — Л. (1940–1949); М. (1956–1959).

АfO — Archiv für Orientforschung. Graz — Wien

AJA — American Journal of Archaeology. N. Y.

AMI — Archaeologische Mitteilungen aus Iran. Teheran — Berlin

AnSt. — Anatolian Studies. London — Ankara

AO — Der Alte Orient. Lpz.

AOAT — Alter Orient und Altes Testament. Kevelaer — Neukirchen

AoF — Altorientalische Forschungen. B.

Arier — Kammenhuber A. Die Arier in Vorderen Orient. Heidelberg, 1968

ArOr — Archiv Orientälni. Praha

AS — Assyriological Studies. Chicago

BagM — Baghdader Mitteilungen. B.

BiOr — Bibliotheca Orientalis. Leiden

CAH — The Cambridge Ancient History. Cambridge, 1970–1976

HbO — Handbuch der Orientalistik. Leiden, Köln

Hs — Works Issued by the Hakluyt Society

IEHC – International Economic History Congress

JAOS — Journal of the American Oriental Society. Baltimore

JCS — Journal of Cuneiform Studies. L.

JEA — Journal of Egyptian Archaeology. L.

JESHO — Journal of the Economic and Social History of the Orient. Leiden

JNES — Journal of Near Eastern Studies. Chicago

MIO — Mitteilungen des Instituts für Orientforschung. В.

MKNA — Mededelingen der Koninkluke Nederlandse Akademie van Wetenschappen. AfD Letterkunde. Amsterdam

MVAG — Mitteilungen der Vorderasiatisch-Ägyptischen Gesellschaft. Lpz.

OLZ — Orientalistische Literaturzeitung. Lpz.

Or. — Orientalia. Roma

OrNS — Orientalia. Nuova Series. Roma

RA — Revue d’assyriologie et d’archeologie orientale. P.

RAI — Rencontre Assyriologique Internationale

RLA — Reallexikon der Assyriologie, begründet von E. Ebeling und В. Meissner, forfgeführt von E, Weidner und W. v. Soden, herausgegeben von D. O. Edzard. B. — N. Y.

SMEA — Studi Micenei ed Egeo-Anatolici. Milano

UF — Ugarit-Forschungen. Neukirchen — Vluyn

WdO — Die Welt des Orients. Wuppertal — Stuttgart — Göttingen

WVDOG — Wissenschaftliche Veröffentlichungen der Deutschen Orientgesellschaft. Lpz. — B.

ZA — Zeitschrift für Assyriologie. Berlin — New York

ZA — Zeitschrift für ägyptische Sprache und Altertumskunde.

Lpz. — B.

ZDMG — Zeitschrift der Deutschen Morgenlädischen Gesellschaft. Wien

ZDPV — Zeitschrift des Deutschen Palästina-Vereins. Wiesbaden

.......................

Указатель имен и указатель географических и этнических названий убраны по причине отсутствия нумерации страниц в электронной книге. - Примечание оцифровщика

INFO

Заблоцка Ю.

З 12 История Ближнего Востока в древности (от первых поселений до персидского завоевания). Пер. с польск. Д. С. Гальпериной. Предисл. В. А. Якобсона. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы издательства, 1989. — 415 с.: ил. (По следам исчезнувших культур Востока).

ISBN 5-02-016588-3

З 0503010000-072/013(02)-89*24-89

ББК 63.3(0)3

ISBN 5-02-016588-3

Научное издание

Заблоцка Юлия

ИСТОРИЯ БЛИЖНЕГО ВОСТОКА В ДРЕВНОСТИ

(от первых поселений до персидского завоевания

Редактор Р. Г. Стороженко

Младший редактор М. С. Грикурова

Художник Э. Л. Эрман

Художественный редактор Б. Л. Резников

Технический редактор З. С. Теплякова

Корректор А. В. Шандер

ИБ № 15326

Сдано в набор 20.06.88. Подписано к печати 09.03.89. Формат 84х108 1/32. Бумага типографская № 2. Иллюстрации отпечатаны на мелованной бумаге. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. п. л. 21,84+1,68 вкл. Усл. кр. отт. 23, 73. Уч. изд. л. 25,14. Тираж 10 000 экз. Изд. № 6543. Зак. № 563. Цена 2 р. 20 к.

Ордена Трудового Красного Знамени

издательство «Наука»

Главная редакция восточной литературы

103051, Москва К-51, Цветной бульвар, 21

3-я типография издательства «Наука»

107143, Москва Б-143, Открытое шоссе, 28

Примечания

1

Маркс К. Маркс — Энгельсу в Манчестер. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 28, с. 368.

(обратно)

2

Маркс К. Британское владычество в Индии. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 9, с. 132.

(обратно)

3

Маркс К. Британское владычество в Индии. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 9, с. 132.

(обратно)

4

«Плодородным полумесяцем» археологи наименовали юго-западноазиатский очаг возникновения земледельческих культур, охватывающий предгорья и речные долины Палестины, Ливана, Сирии, Южной Турции, Северной Месопотамии и уходящий далее на восток, в области Ирана и юга Средней Азии (здесь и далее примеч. ред.).

(обратно)

5

Это утверждение справедливо лишь для древней Месопотамии. Древнейшие памятники китайской письменности, например, носили ритуальный характер. Так же, видимо, дело обстояло и в Египте.

(обратно)

6

Подсчитано, что на берегах поймы Нила ежегодно откладывается слой ила толщиной 1 мм, повышая, таким образом, почву долины за один век в среднем на 10 см, а за тысячу лет — на 1 м. Отложения Нила в Дельте были еще значительнее.

(обратно)

7

Так обитатели древней Месопотамии называли Северо-Западную Индию.

(обратно)

8

Так они же называли Оман.

(обратно)

9

Персидская и более ранняя угаритская «клинопись» представляют собой алфавитные системы письма и из настоящей клинописи заимствовали лишь составные элементы своих знаков. Поэтому, строго говоря, они не являются клинописью.

(обратно)

10

По последним данным, прародиной афразийских языков является Аравия.

(обратно)

11

Сейчас таких ветвей насчитывается шесть: указанные автором, а также чадская, кушитская и омотская.

(обратно)

12

Советские ученые считают, что шумерский язык перестал быть обиходным лишь в начале II тысячелетия до н. э.

(обратно)

13

Интерпретация шумерского языка и теперь еще далека от завершения. По этой причине истолкование шумерских текстов нередко носит гипотетический характер.

(обратно)

14

Несогласованность солнечного и лунного календарей должна была бы привести к тому, что летние месяцы приходились бы на зиму и наоборот.

(обратно)

15

По-видимому, лугаль первоначально был военным вождем и лишь позднее сосредоточил в своих руках и другие функции управления.

(обратно)

16

Археологи до сих пор не обнаружили местонахождения рынка ни в одном городе древней Месопотамии. Некоторые ученые утверждают даже, что рынков там вообще не было.

(обратно)

17

Именно так рассматривали государство и сам царь, и его подданные.

(обратно)

18

Это, видимо, не совсем верно. Более подробно о причинах и путях образования территориальных государств см. в Предисловии к этой книге.

(обратно)

19

Современная наука такими данными не располагает, поэтому это положение автора представляется спорным.

(обратно)

20

Это положение спорно. Достоверно известно лишь то, что наемный труд свободных был распространен довольно широко.

(обратно)

21

Существует предположение о влиянии месопотамской письменности на египетскую.

(обратно)

22

Реконструкции древнеегипетских слов, особенно имен собственных, на основе коптского языка ныне встречаются довольно часто, но обоснованность их остается сомнительной.

(обратно)

23

Этот вывод принимается не всеми исследователями.

(обратно)

24

В дошедших до нас списках экспедиций за камнем рабы не упоминаются.

(обратно)

25

Такая точка зрения в науке существует, но обосновать ее какими-либо конкретными документами пока не представляется возможным.

(обратно)

26

Этот термин применительно к древности в советской науке не употребляется.

(обратно)

27

Согласно новейшим исследованиям, хурриты вместе с более поздними урартами относились к хуррито-урартской языковой семье.

(обратно)

28

Советские ученые полагают, что лошадь была одомашнена в Восточной Европе.

(обратно)

29

Вопрос о времени появления амореев в Месопотамии остается пока дискуссионным.

(обратно)

30

Речь идет, конечно, о будущей территории Вавилонии.

(обратно)

31

Ныне известны два «Плача о гибели Ура», сильно отличающиеся друг от друга.

(обратно)

32

Автор имеет в виду крупные царские хозяйства III династии Ура с их несвободными работниками.

(обратно)

33

Вопрос о количестве рабов в Старовавилонский период пока остается нерешенным.

(обратно)

34

Это положение автора разделяется не всеми исследователями.

(обратно)

35

В этом «Царском списке» речь идет о кочевых аморейских предках Шамши-Адада I.

(обратно)

36

В работах советских лингвистов установлено родство хаттского языка с некоторыми северо-западнокавказскими (абхазским, адыгским).

(обратно)

37

Это были караваны вьючных ослов, так как верблюды были одомашнены гораздо позже, а лошади для перевозки грузов не применялись.

(обратно)

38

Есть основания полагать, что по крайней мере у некоторых храмов имелись обширные хозяйства.

(обратно)

39

По-видимому, указанные в Законах Хаммурапи размеры роста по займам действовали в случаях спора между контрагентами.

(обратно)

40

Законы Хаммурапи носят принципиально «светский» характер, жрецы в них почти не упоминаются.

(обратно)

41

Видимо, это были вожди местных племен.

(обратно)

42

Филистимляне были, видимо, родственны пеласгам и, согласно библейской традиции, пришли с Крита.

(обратно)

43

По-видимому, большая часть городов Палестины не была захвачена сразу. Имел место длительный процесс их поглощения.

(обратно)

44

Вопрос о развитии переднеазиатской письменности более сложен, чем это представлено у автора.

(обратно)

45

Правильнее будет сказать, что они всегда были неразрывной составной частью этих верований.

(обратно)

46

Названия библейских книг даются по так называемому Синодальному изданию.

(обратно)

47

Это утверждение, как и вообще наличие одновременно двух первосвященников, многими авторами оспаривается.

(обратно)

48

Все было, видимо, гораздо сложнее: и в Израиле и в Иудее то и дело возрождались древние языческие культы, к которым были привержены широкие народные массы.

(обратно)

49

Утверждение о нехватке в Ассирии продовольствия спорно.

(обратно)

50

Саргон, видимо, состоял в родстве с кем-то из членов предшествовавшей династии.

(обратно)

51

Распространение арамейского языка и вытеснение им местных языков было, видимо, стихийным процессом, а не результатом целенаправленных действий администрации.

(обратно)

52

Подобная трактовка этих событий разделяется не всеми исследователями.

(обратно)

53

В современной науке до сих пор идут дискуссии о хронологии и направлении расселения. Изложенная автором точка зрения лишь одна из многих возможных.

(обратно)

Комментарии

1

В последнее десятилетие различными научными учреждениями проводились эксперименты с целью определить производительность труда при собирании диких злаков в различных почвенно-климатических условиях. Выяснилось, что за 1 час, не пользуясь какими-либо орудиями, можно собрать 1,5 —2 кг колосьев, а с помощью каменных ножей — 2,5 кг. При такой производительности минимальный результат труда одного работника составит приблизительно 50 кг за три недели. В древности эти показатели, вероятно, были выше, поскольку первобытные люди превосходили умением современных ученых, принимавших участие в экспериментах. Не подлежит сомнению, что сбор дикорастущих злаков при сравнительно небольших затратах труда обеспечивал племени сносное существование. Вот почему люди и позднее, научившись искусственному разведению злаков, упорно продолжали заниматься собирательством (ср.: Семенов С. А. Происхождение земледелия. Л., 1974, с. 253 и сл.; Bender В. Farming in Prehistory. L., 1975).

(обратно)

2

Kuzvart M. Der Einfluss der klimatischen Veränderungen im Quartär auf die Besiedlungen in Nordafrika and Arabien. — ArOr. 1960, 28, c. 764 и сл.; Nützel W. The Climate Changes of Mesopotamia and Bordering Areas, 14 000 to 2000 В. C. — Sumer. 1976, 32, c. 11 и сл.

(обратно)

3

Брентьес Б. От Шанидара до Аккада. М., 1976.

(обратно)

4

См. сравнительный анализ особенностей приручения важнейших домашних животных в Юго-Восточной Европе и Западной Азии: Berger В., Protsch R. The Domestication of Plants and Animals. OrNS. 1973, 42, 214, табл, на с. 223 и сл.

(обратно)

5

Mellaart Н. J. Çatal Hüyük, une des premiéres cités du monde. P. 1971., с. 20.

(обратно)

6

Мунчаев Р. М., Мерперт Н. Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии. Исследования советской экспедиции в Ираке. М.,  1981, с. 307 и сл.

(обратно)

7

Mellaart H. J. Excavations at Hacilar. Vol. 1. Edinburgh — Chicago, 1970, c. 30 и сл.

(обратно)

8

Nützel W. Das Mesopotamien Frühkulturen in Abhängigkeit der «lacheiszeitlichen Klimaschwanküngen und Meeresspiegeländerungen. — WVDOG, 1976, 107, c. 27 и сл.

(обратно)

9

Эту теорию в свое время выдвинул Форбс (Forbes R. J. Studies in Ancient Technology. Leiden, 1955, T. 2, c. 7). Находки в Западном Иране полностью ее подтверждают, так же как данные, относящиеся к Средней Азии (ср.: Андрианов Б. В. Древние оросительные системы Приаралья. М., 1969, с. 224 и сл.; Массон. В. М. Первые земледельцы Месопотамии. — ВДИ. 1971, № 3, с. 3 и сл.).

(обратно)

10

Среднегодовое количество осадков колеблется здесь в пределах 300 мм;необходимо же 400 мм при прочих благоприятных условиях, таких, как 1) высокий процент осадков поздней весной,. 2) небольшая интенсивность ливней, 3) незначительные колебания среднегодового количества осадков; 4) относительно высокая влажность почв, 5) незначительные колебания и умеренная температура воздуха, 6) умеренная сила ветра и небольшое количество дней с горячими ветрами (ср.: Wirth Е. Agrargeographie des Iraq. Hamburg,. 1962, с. 13 —14). Во всех других случаях необходимо регулирование-водного баланса.

(обратно)

11

См. о работе датской экспедиции П. В. Глоба и Т. Г. Бибби в районе Персидского залива в 1953 —1968 гг.; Бибби Т. Г. В поисках Дильмуна. М , 1984.

(обратно)

12

Childe V. G. New Light on the Most Ancient East. L., 1952,. c. 174 и сл.

(обратно)

13

Kraeling С. H.. Adams R. Me. C. City Invincible. Chicago, 1960, c. 22 и сл.

(обратно)

14

Klengel H. Einige Erwägungen zur Staatsentstehung in Mesopotamien. — Beiträge zur Entstehung des Staates. B., 1973, c. 43 и сл.

(обратно)

15

Rettinato G. Ebla. Un impero inciso nell’angilla. Milano, 1979, c. 81. Более позднюю датировку (третья четверть III тысячелетия до н. э.) предлагает П. Маттиэ (см. Древняя Эбла. М., 1985, с. 14). Объединенные в указанном сборнике труды выдающихся эблаистов свидетельствуют о сложности этой проблематики. Язык табличек представляет собой весьма архаический вариант семитских языков, топонимика же не обнаруживает общности ни с одним из известных языков (см.: Gelb I. J. La lingua di Ebla. Napoli, 1981, с. 63 и сл.).

(обратно)

16

Hayes W. С. Most Ancient Egypt. Chicago, 1965, с. 103.

(обратно)

17

Verner M. Periodical Water-Volume Fluctuations of the Nile. ArOr. 40, 1972, c. 105.

(обратно)

18

Ward W. A. Egypt and the East Mediterranean from Predynastic Times to the End of the Old Kingdom. — JESHO. 1963, № 6, c. 27.

(обратно)

19

По этому вопросу существуют две в равной мере обоснованные концепции. Шарф, Отто, Дриотон-Вандье, Веркуттер датируют конец герзейского периода XXIX в. до н. э., соотнося его с хронологией урукской культуры: Олбрайт, Хельк, Михаловски считают его концом предыстории XXXI —XXX вв. до н. э. Однако государство в Египте, по всей вероятности, не могло возникнуть ранее III тысячелетия до н. э., скорее всего это наступило еще позднее. Ср.: Kantor Н. J. The Relative Chronology of Egypt and Its Foreign Correlations before the Later Bronze Age. — Chronology in Old World Archaeology. Chicago —London, 1966, с. 1 и сл.

(обратно)

20

Подробнее об этом см.: Коростовцев М. А. Религия древнего Египта. М., 1976, с. 13 и сл. Читатель найдет здесь также изложение дискуссии, связанной с противоположными взглядами на происхождение и развитие тотемизма.

(обратно)

21

Там же, с. 57.

(обратно)

22

Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М., 1956, с. 14 и сл.

(обратно)

23

Friedrich J. Entzifferung verschollener Schriften und Sprachen. B., 1966, c. 97 и сл.

(обратно)

24

Об идентификации страны Дильмун см.: Бибби Т. Г. В поисках Дильмуна. М., 1984. О связи Гильгамеша с мифологическими традициями острова Бахрейн см.: там же, с. 169 и сл.; об идентификации Мелуххи с северным побережьем Персидского залива и Магана с его южным побережьем см.: Gelb I. J. Makkan and Meluhha in Early Mesopotamian Sources. — RA. 64, 1970, с. 1 и сл.; о проблемах, связанных с торговым путем из Месопотамии в Индию см.: Oppenheim A. L. The Seafaring Merchants of Ur. — JAOS. 74, 1954, c. 6 и сл.

(обратно)

25

В последние годы появились многочисленные труды, посвященные истории письма. Лучшим среди них следует признать книгу И. Фридриха (Фридрих И. История письменности. Пер., вступ. ст., коммент. И. М. Дьяконова. М., 1979). См. также коллективный труд «Тайны древних письмен. Проблемы дешифровки». М., 1976; Gelb 1. J. Records, Writing and Decipherment. — Visible Languages. VIII, 4, 1974, c. 301.

(обратно)

26

Семитские языки делятся на четыре большие группы: 1 —северо-восточная — аккадский с вавилонским и ассирийским диалектами; письменные памятники с середины III до конца 1 тысячелетия дон. э.; 2 — северо-западная — ханаанейские языки (аморейский, угаритский, староханаанейский, финикийский, древнееврейский и моавитский) и арамейский; 3 — арабская и 4 — арабско-эфиопская (см.: Дьяконов И. М. Языки Передней Азии. М., 1967, с. 24 и сл.). В современном языкознании используется термин «афразийская языковая семья» вместо традиционного — «семито-хамитская», основанного на легендарном делении всего населения земли на сыновей Ноя — Сима, Хама и Яфета (Быт. 10).

(обратно)

27

Первоначально было 1090 пиктографических знаков (см.: Falkenstein А. Archaische Texte aus Uruk. В., 1936, с. 30 и сл.). До настоящего времени удалось идентифицировать около 170 (см.: Вайман А. А. К расшифровке протошумерской письменности. — ПерСб. 1966, Вып. 2, с. 5 и сл.; он же. Формальные особенности протошумерских текстов. — В ДИ. 1972, № 1, с. 124 и сл.).

(обратно)

28

Бикерман Э. Хронология древнего мира. М., 1975.

(обратно)

29

Jacobsen Т. Early Political Development in Mesopotamia. — ZA. 52, 1957, с. 91; он же. Toward the Image of Tammuz and Other Essays on Mesopotamian History and Culture. Cambridge (Mass.), 1970.

(обратно)

30

Переводы отдельных поэм см.: Канева И. Т. Шумерский героический эпос. — ВДИ. 1964, Ns 3, с. 245; Дьяконов И. М. Эпос о Гильгамеше. М., 1961

(обратно)

31

Современный Телло первоначально идентифицировался с Лагашем. Сейчас стало известно, что на этом месте находился город Нгирсу, являвшийся столицей города-государства Лагаш, в состав которого входило семь городов: Нгирсу, Лагаш, Сираран, Кеш, Кинунир и Гуаба (ср.: Falkenstein А. Die Inschriften Gudeas von Lagas. Roma, 1, 1966, c. 17, 21). Таким образом, мы будем говорить о государстве Лагаш, в частности о храмовом архиве в Нгирсу.

(обратно)

32

Edzard D. О. Problemes de la royaute dans la periode presargonique. — Le palais et la royaute. — XX RAI. P., 1974, c. 141 и сл. Автор много внимания посвятил анализу понятий «эн», «энси», «лугаль», немало обсуждавшихся в специальной литературе. Внимательное изучение царских надписей XXVII–XXV вв. до н. э. позволило установить, что титул «эн» применялся только в Уруке, остальные два были синонимами, означавшими в переводе «царь». Сами правители в своих надписях именовали себя «лугалями», но союзников, врагов или предшественников называли «энси» (там же, с. 144–145).

(обратно)

33

Edzard D. О. Sumerische Rechtsurkunden des III. Jahrtausends aus der Zeit vor der III Dynastie von Ur. München, 1968, c. 114. Интерпретация Эдцарда принципиально отличается от трактовки И. М. Дьяконова (см.: Дьяконов И. М. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М., 1959, с. 47 и сл.), которую я приняла [см.: Zablocka J. Mesopotamia (Gospodarka). Warszawa, 1971, с. 151 и сл.]. Новая интерпретация опирается на анализ многочисленных однотипных документов, что позволило установить подлинный смысл весьма трудного документа Энхегаля.

(обратно)

34

Gelb I. J. Social Stratification in the Old Akkadian Period. — Труды XXV Международного конгресса востоковедов. М. Т. 1, 1972, с. 225 и сл.; он же. The Arua Institution. — RA. 66, 1972, с. 1 и сл.; он же. Approaches to the Study of Ancient Society. — JAOS. 87, 1967, с. 1 и сл.; Дьяконов И. М. Economy in the Ancient Oriental City. — Vth IEHC. M., 1970.

(обратно)

35

Маркс К. Капитал. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 25. Ч. 2, с. 165.

(обратно)

36

Oppenheim A. L. Trade in the Ancient Near East. — Vth IEHC, c. 13 и сл.; Röllig W. Der altmesopotamische Markt. — WdO. 8, 1976, c. 286 и сл.

(обратно)

37

Одна из возможных версий по данному вопросу высказана Б. Грушкой (Hruska В. Die innere Struktur der Reformtexte Uruka-ginas von Lagas. — ArOr, 41, 1973, c. 4 и сл., с. 104 и сл.). Иначе оценивает реформу М. Ламберт, по мнению которого речь шла о 1) приписке хозяйства царской семьи к различным храмам; 2) передаче земель между Нгирсу и Лагашем в пользование царской администрации (Lambert М. Recherches sur les reformes d’Urukagina. — OrNS. 44, 1975, c. 22 и сл.).

(обратно)

38

Этот город пока не локализован. Возможно, он находился в районе Багдада, между Сиппаром и Кишем.

(обратно)

39

И. ван Дийк считает, что пантеон с установившейся иерархией существовал уже на самых ранних этапах истории: RLA, 3, 1969, с. 542 (под словом «Gott»).

(обратно)

40

Hinz W. Elams Vertrag mit Naram-Sin von Akkade. — ZA. 24, 1967, c. 66 и сл.

(обратно)

41

Дьяконов И. М. Эпос о Гильгамеше, с. 113 и сл. Автор дал обоснование даты и места написания поэмы. По мнению исследователя, наиболее сильной была оппозиция в Уруке. Возможно, гнет аккадцев в давней столице Лугальзагеси был особенно тяжел.

(обратно)

42

Необычайно интересное открытие сделал С. Н. Крамер, обнаруживший в коллекции стамбульского музея фрагмент глиняной таблички; после ее прочтения оказалось, что на ней записана часть пролога к Законам Ур-Намму. Этот текст свидетельствует о том, что Законы были записаны не по приказу Ур-Намму, а по распоряжению его сына Шульги. Таким образом, Законы, которые до сих пор приписывались основателю III династии Ура, возникли несколько позднее, во времена Шульги (2095–2048). См.: Kramer S. N. The Ur-Nammu Law Code. Who was its Author? — OrNS. 52, 1983, c. 453–456.

(обратно)

43

Gelb I. J. Prisoners of War in Early Mesopotamia. — JNES. 32, 1972, c. 71 и сл.

(обратно)

44

Falkenstein A. Sumerische religiose Texte. II. — ZA. 50, 1952, с. 62 и сл.; Wilcke Cl. Die Schicksalsentscheidung für den loleu Urnammu. — XVII RAI. Bruxelles, Hemsur-Heure 1970, c. 81 и сл.

(обратно)

45

Тюменев А. И. Государственное хозяйство древнего Шумера. М., 1956, с. 243 и сл.; Gelb I. J. The Ancient Mesopotamian Ration System. — JNES. 24, 1965, c. 230 и сл.; Pattinato G. Untersuchungen zur neusumerischen Landwirtschaft. Die Felder I —II. Napoli, 1967, c. 42 и сл.

(обратно)

46

Следует обратить внимание на то, что представление о богине Нут и боге Гебе как о воплощениях неба и земли отличается от мифических представлений большинства народов земли, где небо всегда представлено мужским божеством, а земля — женским.

(обратно)

47

Проблема царских некрополей, располагавшихся обычно вблизи от столицы, продолжает оставаться дискуссионной. Обнаружено два таких некрополя правителей I и II династии — в Абидосе и в Саккаре. Существует предположение, что в одном из них находятся символические захоронения (кенотафы). Согласно последним данным, в Абидосе находились могилы царей обеих династий; некрополь же в Саккаре был местом вечного упокоения для знати, князей и княжен. (Saad Zaki У. Excavation at Helwan. — Art and Civilization in the First and Second Egyptian Dynasties. Oklahoma, 1969, с. 42 и сл.).

(обратно)

48

Перепелкин Ю. Я. Дом Шнау в старом царстве. Т. 1. М., 1962, с. 63 и сл.

(обратно)

49

Савельева Т. Н. Аграрный строй древнего Египта. М., 1962, с. 170; Постовская Н. М. Фамилия в Египте древнего царства (msw dt и nsw dt). — ВДИ. 1967, № 1, с. 5 и сл.

(обратно)

50

Это необычайно спорный вопрос, поскольку дискуссионным является сам термин «нисутию», каким обозначали владельцев продаваемых земель. Часть египтологов (X. Юнкер, И. М. Лурье) считают их зависимыми крестьянами, другие (X. Кцес) видят в них наследственных арендаторов царских хозяйств. Согласно последним исследованиям (Ю. Я. Перепелкин, В. Хельк, Э. Отто), это были свободные землевладельцы, потомки свободных крестьян (см.: Савельева Т. Н. Аграрный строй…, с. 145).

(обратно)

51

Подробнее о нубийском золоте и его эксплуатации во времена Среднего царства и II Переходного периода см.: Кацнельсон И. С. Напата и Мероэ, древние царства Судана. М., 1970, с. 294, 300.

(обратно)

52

Понятие «старовавилонский» восходит к филологической терминологии. Оно обозначает постепенное становление аккадского литературного языка, являвшееся результатом чрезвычайно интенсивной семитизации общества во времена III династии Ура, о чем особенно свидетельствуют данные ономастики. Даже цари (за исключением Ур-Намму и Шульги) носили аккадские имена. Официальным языком в то время оставался шумерский. Аккадский литературный язык существовал в двух диалектах: а) древнеассирийский, близкий к своему прототипу — древнеаккадскому, и б) древневавилонский, сохранивший лишь незначительные элементы древнеаккадской лексики. В смысле исторической периодизации этим понятием определяется период от падения III династии Ура до конца I вавилонской династии. Есть, однако, много оснований передвинуть верхнюю границу к концу XX в. до н. э., ко времени упадка государства Иссин. Именно тогда начали возникать первые письменные памятники на древневавилонском диалекте. В целом этот вопрос пока остается открытым.

(обратно)

53

Buccellati G. The Amorites of the Ur III Period. Napoli, 1966, c. 355 и сл. Об идентификации марту времени III династии Ура с амореями, т. е. западными семитами, к которым принадлежали также ханаанеи и др., см.: Gelb I. J. An Old Babylonian List о! Amorites. — JAOS. 88, 1968, c. 39 и сл.

(обратно)

54

Edzard D. О. Die «Zweite Zwischenzeit» Babyloniens. Wiesbaden, 1957, c. 30 и сл.; Buccellati G. The Amorites, c. 355 и сл.

(обратно)

55

Различие между «богами-царями» Египта и Месопотамии особенно четко отразилось в царских гимнах из Ура и Иссина. Египетский царь с момента коронации становился богом; он, однако, не входил в пантеон, а олицетворял понятие божественности, был воплощением одного из существующих богов. Месопотамские же цари, начиная с Нарам-Суэна, обожествлялись. Они оставались сами собой и почитались под собственными именами: бог Нарам-Суэн, бог Шульги, бог Липит-Иштар (см.: Dijk J. van. Einige Bemerkungen zu sumerischen religionsgeschichtlichen Problemen. — OLZ. 62, 1967, c. 299 и сл.; он же. RLA, 3, 1969, с. 540 — под словом «Gott»); Edzard D. О. Die «Zweite Zwischenzeit» Babyloniens, c. 77. Иного мнения придерживается X. Франкфорт, отрицающий «божественность» месопотамских царей (ср, также: Römer W. Н. Sumerische Königshymnen der Issin-Zeit. Leiden, 1965, c. 55 и сл.).

(обратно)

56

Leemans W. F. Foreign Trade in the Old Babylonian Period as Revealed by the Texts from Southern Mesopotamia. Leiden, 1960, c. 50 и сл.; Бибби T. Г. В поисках Дильмуна; Limet H. Le travail du metal au pays du Sumer au temps de la III dynastie d’Ur. P., 1960, c. 82 и сл.

(обратно)

57

Подробнее об аренде и развитии деревни см.: Leemans W. F. The Role of Landlease in Mesopotamia in the Early Second Mill. В. C. — JESHO. № 18, 1975, c. 137 и сл. О подобном явлении свидетельствуют источники, касающиеся семьи Балмунамхе из Ларсы времен Варад-Сина и Рим-Сина (см.: Klengel H. Die Geschäfte des Babyloniers Balmunamche. — Das Altertum. 1973, 19, c. 199 и сл. О структуре деревни в государстве Ларса в XIX–XVIII вв. до н. э. см.: Козырева Н. В. Сельская округа в государстве Ларса — ВДИ. 1975, № 2, с. 5 и сл.

(обратно)

58

Schwenzner W. Zum altbabylonischen Wirtschaftsleben. — MVÄG. 19, 1913, с. 110 и сл.

(обратно)

59

Klengel H. Soziale Aspekte der Altbabylonischen Dienstmiete. — Beiträge zur sozialen Struktur des Alten Vorderasien. B., 1971, c. 39 и сл.; он же. Hammurapi von Babylon und seine Zeit. B., 1976, c. 72 и сл.

(обратно)

60

Дьяконов И. М. Общественные отношения в шумерском и вавилонском фольклоре. — ВДИ. 1966, № 25, с. 16. По мнению Ф. Р. Крауса, в основе литературного творчества Старовавилонского периода лежало прежде всего желание человека найти себя в старых произведениях шумерской литературы; таким образом, был создан новый герой, вполне осознающий свою личность. Потому же и боги были помещены в среду людей («Поэма о сотворении мира» — «Энума элиш») и вели себя подобно людям. См.: Kraus F. R. Vom Mesopotamischen Menschen der altbabylonischen Zeit und seiner Welt. Amsterdam — London, 1973, c. 132 и сл.

(обратно)

61

Дьяконов И. М. Предыстория армянского народа. Ер., 1967, с. 17.

(обратно)

62

Gelb I. J. Hurrians and Subarians. Chicago, 1944, c. 108 и сл. Несмотря на то что прошло много времени, эта публикация не утратила своего значения. См. также новый материал: Arier; Edzard 1). ()., Kammenhuber А. — RIA. 4, 1975, с. 507 и сл. (слова «хурриты», «хурритский»). Жители Южной Месопотамии в III тысячелетии до и э. не знали наименования «хурриты»; они пользовались географическим термином «шубарту», которым обозначалась Северная Месопотамия и прилегающие к ней горные районы. Во II тысячелетии до н. э. «шубарту» и «хурриты» стали синонимами. В начале II тысячелетия до н. э. хурриты дошли до Центральной Анатолии; их присутствие в каруме Каниша не установлено. Иначе у Импарати и Дьяконова. См.: Imparati F. I Hurriti. Firenze, 1966 и сл.; Diakonoff I. М. Die Arier in Vorderen Orient: Ende eines Mythos. — OrHS. 41, 1972, c. 95 и сл. Сомнительно также участие хурритов в нашествии гиксосов на Египет (см. гл. 6 данной книги).

(обратно)

63

Kammenhuber A. RLA, 4, 1975, с. 385 (под словами «Hethiter», «Sprache»); Otten Н. Там же, с. 371 (под словами «Hethiter», «Geschichte»).

(обратно)

64

Меликишвили Г. А. Возникновение Хеттского царства и проблема древнейшего населения Закавказья и Малой Азии. — ВДИ. 1965, № 1, с. 3 и сл.

(обратно)

65

Landsberger В. Assyrischen Handelskolonien in Kleinasien aus dem dritten Jahrtausend. — AO. 1925, 24.

(обратно)

66

Первую попытку по-новому взглянуть на анатолийские торговые поселения осуществил П. Гарелли (Garelli Р. Les Assyriens en Cappadoce. P., 1963). При этом автор по-прежнему связывает карум Каниша с ассирийской политической системой (с. 173). Ср. также: Янковская И. Б. Клинописные тексты из Кюль-Тепе. М., 1968, с. 14 и сл.

(обратно)

67

До сих пор систематические исследования отдельных архивов не проводились. Ср., однако: Klengel Н. Untersuchungen zu den sozialen Verhältnissen im altbabylonischen Dilbat. — AoF. 4, 1976, c. 63 и сл Библиографию о Хаммурапи (до 1960 г.) см.: Borger R. ZA. 56, 1964, с. 289.

(обратно)

68

Из-за разноречивости материала проблема «мушкенум» до сих пор вызывает споры. Ее интерпретация однозначна лишь для I тысячелетия до н. э., когда этим термином обозначались бедняки, процесс обнищания и т. п. Подобный смысл это слово имело в арамейском, арабском, а также в романских языках (ср. французское mesquin — «бедный», «убогий»). См.: Soden IF. von. Muskenum und die Mawali des frühen Islam. — ZA. 1964, 56, c. 137. Не исключено, хотя и не доказано, что первоначально так называли разорившихся крестьян Старовавилонского периода, которые начали новую жизнь на царских землях. Позднее это название стало относиться ко всей социальной группе, независимо от имущественного положения или социального статуса. На чрезвычайно сильное расслоение мушкенум обратил внимание И. М. Дьяконов, подчеркнувший также их тесную связь с дворцом. (Ср.: Дьяконов И. М. Мушкенум и повинностное земледелие на царской земле при Хаммурапи, — Eos. 48, 1956, с. 37 и сл.). О связи с дворцом говорил также Э. А. Спейзер, рассматривавший группу мушкенум как единое целое (Speiser Е. A. The Muskenum. — OrNS, 27, 1958, c. 19 и сл.). Эту точку зрения принял А. Фине в связи с переводом Законов Хаммурапи. По его мнению, данным термином обозначалась вся группа зависимых людей, занятых в сельском хозяйстве и выполнявших определенные обязанности по отношению к дворцу (ср.: Finet A. Le Codes de Hammurapi. Introduction, traduction et annotation. P., 1973, c. 12 и сл. Ср., также: Finkelstein J. J. The Edikt of Ammisaduqa. A New Text. — RA. 63, 1969, c. 45 и сл.). О мушкенум как земледельческом населении, зависевшем от дворца, см.: Leemans W. F. Quelques remarques ä propos d’un texte concernant Tadministration vieux-babylonienne. — Symbolae Biblicae et Mesopotamicae. F. M. Th. de Liagre Böhl dedicatae. Leiden, 1973, c. 281 и сл. По-иному этот вопрос рассматривает Ф. Р, Краус, который противопоставляет мушкенум — гражданина и авилум — аристократа (см.: Kraus F. R. Ein Edikt des Königs Ammisaduqa von Babylon. Leiden, 1958, c. 144 и сл., с. 255 и сл. И наконец: он же. Vom mesopotamischen Menschen…, с. 92 и сл.).

(обратно)

69

Во II тысячелетии до н. э. «хапиру» как социальная группа встречаются на всем Ближнем Востоке. Старая историография связывала хапиру с древнееврейскими племенами. Эта точка зрения оказалась безосновательной (см.: Bottero I. Le ргоbléme des Habiru. Р., 1954; он же. Désordre économique et annulation des dettes en Mésopotamie à l’epoque paléobabylonienne. — JESHO, № 4, 1961, c. 113 и сл.: Borger R. Das Problem der Habiru. — ZDPV. 74, 1958, c. 121 и сл.).

(обратно)

70

 Oppenheim A. L. A New Look at the Structure of Mesopotamian Society. — JESHO. Ns 10, 1957, c. 6 и сл.

(обратно)

71

Renger J. Hammurapis Stele «König der Gerechtigkeit». — WdO. 8, 1976, с. 228 и сл.

(обратно)

72

Дьяконов И. М. Проблемы вавилонского города II тысячелетия до н. э.: Города и торговля. Ер., 1973, с. 44 и сл.

(обратно)

73

Diakonoff I. М. Die Arier im Vorderen Orient: Ende eines Mythos. — OrNS. 41, 1972, c. 93 и сл. Ср. также: Hancar F. Das Pferd in prähistorischer und früher historischer Zeit. Wien, 1955; Diakonoff I. M. Die Arier, c. 233 и сл.

(обратно)

74

Mayrhofer M. Die Indo-Arier im alten Vorderasien. Wiesbaden, 1966, c. 25 и сл.

(обратно)

75

Янковская H. Б. Communal Self-Government and the King of the State of Arrapha. — JESHO, № 12, 1969, c. 237.

(обратно)

76

Она же. Землевладение большесемейных домовых общин в клинописных источниках. — ВДИ. 1959, № 1, с. 35 и сл.

(обратно)

77

Она же. Распад большесемейной домовой общины в Передней Азии II тысячелетия до н. э. Л., 1959, с. 2 и сл.; она же. Zur Geschichte der hurritischen Gesellschaft auf Grund von Rechtsurkunden aus. Arrapha und Alalah. — Труды XXV Международного конгресса востоковедов, с. 226 и сл. Ср. также: Dietrich М., Loretz О. Die soziale Struktur von Alalah und LIgarit 1. — WdO. 3, 1966, c. 188 и сл.; они же. Die soziale… Ugarit II — WDO 5, 1969, c. 54 и сл.; они же. Die soziale… Ugarit IV. — ZA. 1970, 60, c. 88 и сл.; они же. Die soziale.. Ugarit V. — UF, 1, 1969, c. 37. Источники, приведенные у Богарта (Bogaert R. Les origines antiques de la banque de depot. Leiden, 1966, c. 66 и сл.), свидетельствуют, что царский дворец в Алалахе играл роль банка. Все это показывает, что в различных отраслях дворцового хозяйства труд рабов использовался значительно чаще, чем в центрах, расположенных к востоку от Тигра.

(обратно)

78

Kammenhuber А. Hippologica Hethitica. Wiesbaden, 1961, с. 12 и сл.

(обратно)

79

По всей вероятности, царица Хатшепсут связывала величие Египта прежде всего с господством над Нубией. Единственный имеющийся в нашем распоряжении документ, свидетельствующий об отступлении царицы от миролюбивой внешней политики, сообщает о военной экспедиции в Нубию. Это граффити из Сегеля, которое цитирует Д. Б. Редфорд (Redford D. В. History and Chronology of the Eighteenth Dynasty of Egypt. Toronto, 1967, c. 57).

(обратно)

80

Довгяло Г. И. О характере наследования царской власти у хеттов в эпоху древнего царства. — ВДИ. 1964, № 1, с. 24 и сл.; он же. К истории возникновения государства на материале хеттских клинописных текстов. Минск, 1968, с. 83 и сл.

(обратно)

81

См.: Otten H. Die hethischen historischen Quellen und die altorientalische Chronologie. Wiesbaden, 1968, c. 115 и сл. Он убедительно доказал последовательность царствования следующих правителей: Тутхалияса II, Арнувандаса I, Суппилулиумаса I. Вместе с тем он исключил из числа царствовавших Хаттусилиса II и Тутхалияса II. Ср.: Otten Н. Die Genealogie Hattusilis III. — ZA. 1972, 61, с. 233 и сл. Независимо от этих исследований А. Камменхубер пришла к выводу, что Тутхалияс I и Тутхалияс II — одно лицо (Kammenhuber A. Die Arier im Vorderen Orient. Heidelberg, 1968, c. 34). В дальнейшем были внесены некоторые коррективы: основоположником II хеттской династии стали считать Тутхалияса I (прежде считавшегося II), затем царствовали: Хаттусилис II, Тутхалияс II (которого прежде считали III), Арнувандас I, Суппилулиумас I. (Ср.: Kammenhuber А. Träume und Vorzeichenschau bei den Hethitern. Heidelberg, 1976, c. 162).

Традиционно же принимается следующая последовательность: Тутхалияс I, Арнувандас I, Тутхалияс II, Хаттусилис II, Тутхалияс III, Суппилулиумас I. — САН. II, ч. 2, с. 1050.

(обратно)

82

Riemschneider К. Die hethitischen Landschenkungsurkunden. — MIO 6, 1958, с. 32 и сл.; 344 и сл.); ср. также: Менабде Э. А. Хеттское общество. Экономика, собственность, семья и наследование. Тб., 1965, с. 83 п сл.

(обратно)

83

Ср.: Campbell Е. F. The Chronology of the Amarna Letters. Baltimore, 1964, c. 88.

(обратно)

84

Otten H., Soucek V. Das Gelübde der Königin Puduhepa an die Göttin Lelwani. Wiesbaden, 1965, c. 35 и сл. Ср. также: Archi А. The Propaganda of Hattusilis III. — SMEA. 14, 1971, c. 185 и сл.

(обратно)

85

Klengel H. Zur ökonomischen Funktion der hethitischen Tempel. — SMEA. 16, 1975, c. 181 и сл.

(обратно)

86

Подробнее см.: Zaccagnini С. Lo scambio dei doni nel Vicino Oriente durante i secoli XV–XIII. Roma. 1973.

(обратно)

87

Имеющиеся материалы свидетельствуют о том, что этот обычай возник при Куригальзу I на рубеже XV и XIV вв. до н. э. Он сохранился до времени Шамаш-шумукина (VII в. до н. э.). Эти документы, чрезвычайно интересные и важные для выяснения имущественных отношений в касситской Вавилонии, до сих пор не стали предметом научного анализа. Детальный анализ иконографии «кудурру» см.: Seidl U. Die Babylonischen Kuddurru-Reliefs. — BagM. 4, 1968, c. 7 и сл.; King L. W. Babylonian Boundary-Stones and Memorial-Tablets. Vol. 1–2. L., 1912.

(обратно)

88

Oppenheim A. L. Letters from Mesopotamia. Chicago — London, 1967, c. 118 и сл. Необходимо обратить внимание на изменившиеся функции касситского писца. В отличие от своего древневавилонского предшественника (надсмотрщика, знатока товаров, советчика по правовым вопросам и третейского судьи) он был всесторонне образован. Главной его обязанностью были сбор и обработка шумеро-аккадского литературного наследия.

(обратно)

89

О политической роли браков в царских домах во II тысячелетии до н. э. см.: Rollig W. — RLA. 4, 1975, с. 282 и сл. (под словом «Heirat»).

(обратно)

90

Ср.: Brinkman J. A. Notes on Mesopotamian History in the Thirteenth Century В. C. — BiOr 27, 1970, c. 308 и сл.

(обратно)

91

Дьяконов И. М. Предыстория армянского народа. Ер., 1967, с. 214 и сл.

(обратно)

92

Там же, с. 131.

(обратно)

93

Стучевский И. А. К толкованию данных папируса Вильбура о землепользовании и налогообложении в Египте времени Рамессидов. — ВДИ. 1958, К» 1, с. 77 и сл.; он же. Данные большого папируса Вильбура и других административно-хозяйственных документов о нормах налоговой эксплуатации и государственных (царских) земледельцев древнего Египта эпохи Рамессидов. — ВДИ. 1974, № 1, с. 3 и сл. Часть исследователей считает, что все, чем располагали храмы, было их собственностью, являвшейся основой их могущества (ср.: Reiches. Leiden, 1958; Materialen zur Wirtschaftsgeschichte des Neuen Reiches. Bd 2. Mainz, 1961, c. 275 и сл.

(обратно)

94

Головлева Л. М. «Добровольные» данники Ассирии в конце XII в. до н. э. — ВДИ. 1975, № 3, с. 3 и сл.

(обратно)

95

Cardascia G. Les lois assyriennes. P., 1969, c. 70 и сл. В более ранних работах составление законов относят к XV в. до н. э. (ср.: Дьяконов И. М. Законы Вавилонии, Ассирии и хеттского царства. — БДИ. 1952, № 4, с. 206 и сл.

(обратно)

96

Küpper J. R. Les nomades en Mesopotamie au temps des rois de Mari. P., 1957, c. 232.

(обратно)

97

Арешян Г. E. Железо в культуре древней Передней Азии и бассейна Эгейского моря. — СА. 1976, № 1, с. 96 и сл.; Forbes R. J. Studies in Ancient Technology. Leiden, 1955, t. 8, c. 80 и сл. Его данные, возможно, следует сопоставить с сообщением о том, что ассирийские крестьяне пользовались сохой, о чем неоднократно говорится в надписях Тиглатпаласара I.

(обратно)

98

Под этим названием имеется в виду договор, заключенный во времена Адад-нерари II (X–IX вв. до н. э.) между Ассирией и Вавилонией. В нем содержится перечень в хронологическом порядке предшествующих пограничных споров, а также сообщаются связанные с ними подробности.

(обратно)

99

Эти имена свидетельствуют о существовании династии, а следовательно, и государственной организации. (Не обязательно. Речь может идти о мифическом предке — эпониме. — Ред.).

(обратно)

100

В пользу данной концепции, по-видимому, говорит приручение в Палестине в середине II тысячелетия до н. э. одногорбого верблюда, родина которого Аравийская пустыня (Brentjes В. Das Kamel im Alten Orient. — Klio, 1960, № 38, c. 23 и сл. Ср. также: Henninger J. Zum frühsemitischen Nomadentum. — Viehwirtschaft und Hirtenkultur. Budapest, 1969, c. 33 и сл.).

(обратно)

101

На это указывает практика ежегодных культовых обрядов, которые отправлялись, по-видимому, в оазисе Кадеш-Барнеа в Негеве (Южная Палестина, к юго-западу от Мертвого моря). Надо полагать, что в этих празднествах участвовали все те племена, которые пришли в Палестину с юга.

(обратно)

102

Здесь обычно говорят о так называемой священной проституции, которую связывают с вавилонским влиянием. Исследования последних лет, однако, дают повод сомневаться в подобном предположении. Вавилонская «священная проститутка», как ее именует старая литература — «кадишту», была всеми уважаемой гражданкой храмовых городов, на алтаре приносившей себя в жертву (ср.: Seibert I. Kobieta starozytnego Wschodu. Warszawa, 1975; Fisher E. J. Cultic Prostitution in the Ancient Near East? A Reassessment. — Biblical Theology Bulletin. 6, 1976, c. 225 и сл.).

(обратно)

103

Вполне вероятно, что ликвидацию пережитков родовой организации и установление территориального деления следует приписать Давиду, хотя обычно организацию израильской администрации связывают с временем Соломона (см.: col1_0 A Study of the Civil Government of the Israelite Monarchy. Lund, 1971, c. 61 и сл.).

(обратно)

104

Buccellati G. Cities and Nations of Ancient Syria. An Essay on Political Institution with Special Reference to the Israelite Kingdoms. Roma, 1967, c. 137 и сл. Эта оценка отличается от традиционного представления о монархии Давида, основанной на личной унии, соединившей два самостоятельных политических организма. Автор убедительно опроверг также традиционное представление о Иерусалиме как о городе, принадлежавшем Давиду. В амарнское время Иерусалим был самостоятельным городом-государством. Этот статус был, естественно, утрачен, когда город захватил Давид. Его жители называли себя иудеями. Желая построить центральное святилище для бога Яхве, Давид вынужден был выкупить эти земли у их владельцев (там же, с. 217 и сл.).

(обратно)

105

Voung R. S. The Royal Tomb at Gordion. — Archaeologia. 10, 1957, c. 217 и сл.; ср. также текущие отчеты об археологических раскопках, проводившихся на этой территории начиная с 1954 г.: AJA. 59, 1955, с. 1 и сл.; Kurgal Е. А. Phrygische Kunst. Ankara, 1955. О языке фригийцев см.: Дьяконов И. М. Место фригийского среди индоевропейских языков — Древний Восток. Т. 2, Ер., 1976, с. 159. По мнению автора, этот язык обнаруживает наибольшее сходство с греческим, хотя и не принадлежит к языкам кентум (как греческий). Не принадлежит он и к группе языков сатем (как армянский). Таким образом, вопрос о фригийском языке остается открытым. Об этнополитическом положении Анатолии в период формирования государства см.: Дьяконов И. М. Предыстория армянского народа. Ер., 1967, с. 130 и сл. Оно возникло северо-западнее центра распространения «древнефригийской» культуры, с которой генетически никак не связано.

(обратно)

106

И. М. Дьяконов назвал эту форму государственной организации «военной деспотией» (ср.: Дьяконов И. М. Основные черты экономики в монархиях древней Западной Азии — НАА. 1966, № 1, с. 54 и сл.). Этот термин я приняла и в своих ранних работах. Сейчас считаю, что термин «деспотия» не имеет права на существование из-за своей неточности. Ср. замечания во Вступлении.

(обратно)

107

col1_0 Warfare in the Sargonidic Period — Iraq. 25, 1963, c. 145 и сл. Многочисленные примеры жестокости победителей описаны в хеттских царских надписях и книгах Ветхого завета. Своими зверствами похвалялся Меша из Моава и многие другие правители.

(обратно)

108

1 талант = 30,3 кг = 60 мин; 1 мина = 0,505 кг = 60 сиклей.

(обратно)

109

Ср.: Driel G. van. The Cult of Assur. Assen. 1969, c. 20, Новоассирийские тексты содержат многочисленные примеры подобных даров: Тукульти-Нинурта II две трети серебра из «стран Наири» подарил богу Ададу и одну треть оставил во дворце. Много данных содержит корреспонденция периода Саргонидов, которая, однако, до сих пор недостаточно используется.

(обратно)

110

Zablocka J. О wlasnosci w paüstwie nowoasyryjskim. — Wlasriosc: Gospodarka a prawo. Studia о marksistowskiej teorii wlasnosci. Warszawa, 1977, c. 290, 297 и сл.

(обратно)

111

Дьяконов И. М. Урартские письма и документы. М., 1963, с. 4 и сл.

(обратно)

112

Меликишвили Г. А. Некоторые вопросы социально-экономической истории Наири-Урарту. — ВДИ. 1951,№ 4,с. 22 и сл.; он же. К вопросу о царских хозяйствах и рабах-пленниках в Урарту. — ВДИ. 1953, № 1, с. 22 и сл. На иной позиции стоит И. М. Дьяконов, который утверждает, что большинство земель принадлежало царю (Дьяконов И. М. К вопросу о судьбе пленных в Ассирии и Урарту, — ВДИ. 1952, № 1, с. 90 сл.).

(обратно)

113

Дьяконов И. М. Некоторые данные о социальном устройстве Урарту. — Проблемы социально-экономической истории древнего мира. М., 1963, с. 59 и сл.

(обратно)

114

Henshaw R. A. The Assyrian Army and Its Soldier 9—7th Cent. В. C. — Palaeologia. 1969, с. 1 и сл.

(обратно)

115

Brinkman J. A. Sennaheribs Babylonian Problem: An Interpretation— JCS. 25, 1973, c. 89 и сл.

(обратно)

116

Landsberger В. Brief des Bischofs von Esagila an König Asar-haddon. — MKNA. 28, 6. Amsterdam, 1965, c. 313 и сл. Dietrich M. Die Aramäer Südbabyloniens in der Sargonidenzeit (700–648). — AOAT. 7, 1970, c. 19 и сл. Ср. также критические заметки по поводу высказываний этого автора: Brinkman J. A. Notes on Arameans and Chaldeans in Southern Babylonia in the Early Seventh Cent. В. C. — OrNS, 46, 1977, c. 304 и сл.

(обратно)

117

Обширное исследование, содержащее анализ отдельных терминов, касающихся данного вопроса, см.: Postgate J. N. Taxation and Conscription in the Assyrian Empire. Roma, 1974, c. 232 и сл.

(обратно)

118

Sparlinger A. Asarhaddon and Egypt: An Analysis of the First Invasion of Egypt. — OrNS. 43, 1974, c. 295 и сл.; он же. Assurbanipal and Egypt: A Source Study. — JAOS. 94, 1974, c. 316 я сл.

(обратно)

119

Об истории династии Мермнадов см.: Keil J. Paulys Real-Enzyklopädie der Classischen Altertumswissenschaft XIII. Stuttgart, 1927, № 2, c. 2167 (под словом «Lydia»). Об истории царской резиденции см.: Bucher К.. Paulys, Stuttgart, I, 1920, № 2, c. 2475 (под словом «Sardeis»), Полный список новейшей библиографии, касающейся роли Лидии в политической борьбе ближневосточных государств, см.: Frei Р. Die Rolle des Lyderreiches im internationalen System des 6. Jahrhunderts v. Chr. — Turk Tarih Kongresi. 8, 1979, c. 375–382.

(обратно)

120

Ср. с Библией: «И будет то, что всякий, увидев тебя, побежит от тебя и скажет: «разорена Ниневия! Кто пожалеет о ней? Где найду я утешителей для тебя?» «…Все, услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе; ибо на кого не простиралась беспрестанно злоба твоя?» (Наум. 3.7, 19).

(обратно)

121

Материалы источников относятся ко времени царствования Ашшурбанапала — ср.: Cocquerillat D. Palmeries et cultures de l’Eanna d’Uruk. P., 1968, c. 35 и сл.

(обратно)

122

Подробнее об этой экспедиции, о дискуссии по поводу ее возможных мотивов см.: Кацнельсон И. С. Напата и Мероэ, древние царства Судана. М., 1970, с. 170 и сл. (см. также библиографию).

(обратно)

123

Дандамаев М. А. Рабство в Вавилонии VII–VI вв. до н. э. М., 1974, с. 33 и сл.

(обратно)

124

Он же. Храм и государство в поздней Вавилонии. — ВДИ. 1966, № 4, с. 17 и сл.; он же. Рабство…, с. 325 и сл.

(обратно)

125

Cardascia G. Les Archives des Murasu. Une famille d’hommes d’affaires babyloniens a l’epoque Perse (455–403 av. J — С). P., 1951, c. 189; Дандамаев M. A. Beitrage zur Achämenidengeschichte. — Historia. Einzelschriften, 18, 1972, c. 44.

(обратно)

126

Дандамаев M. А. Рабство…, c. 273 и сл., с. 320 и сл.

(обратно)

127

Наиболее полный обзор теорий происхождения и расселения мидян и персов см.: Грантовский Э. А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М., 1970, с. 7—66.

(обратно)

128

Это подтверждается исследованиями лингвистов и данными археологии. Ср.: Грантовский Э. А. Иранские имена из Приурмийского района в IX–VIII вв. до н. э. — Древний мир. М., 1962, с. 250 и сл.; Абаев В. И. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индоиранских народов. — Древний Восток и античный мир. М., 1972, с. 26 и сл.; Przeworski S. Die ethnischen Probleme von Luristan im VIII Jhdt v. Chr. — Bulletin international de l’Academie Polonaise des Sciences et des Lettres. Cracovie, 1934; Girshman R. Perse. P., 1963, 13, c. 277. О том же свидетельствуют и труды в области реконструкции скифской мифологии (ср.: Бонеард-Левин Г. М., Грантовский Э. А. От Скифии до Индии. М., 1974, с. 64 и сл.).

В последние годы этот вопрос живо обсуждался в научной литературе, главным образом в работах Т. В. Гамкрелидзе и В. В Иванова. В результате многолетнего изучения языковых материалов Гамкрелидзе и Иванов пришли к выводу, что прародину индоевропейцев следует искать не в степях Восточной Европы, а в горных районах между Малой Азией и Северной Месопотамией (см.: Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Древняя Передняя Азия и индоевропейская проблема. Временные и ареальные характеристики общеиндоевропейского языка по лингвистическим и культурно-историческим данным. — ВДИ. 1980, № 3, с. 3 и сл.; они же. Миграции племен — носителей индоевропейских диалектов. — ВДИ. 1981, № 2, с. 11 и сл.).. Оттуда, через Среднюю Азию и Южный Урал, индоевропейцы, по-видимому, переселились в Европу. Аргументация лингвистов не кажется историкам вполне убедительной, ибо особенности экономики и социальной структуры, реконструируемые на основе изучения языковых материалов, археологических памятников, данных этнографии и мифологии, характерны только для степных народов, особенно для андроновской культуры II тысячелетия до н. э. Носителями этих особенностей были исключительно индоиранские племена и племена, населявшие Европу. В культурах Западной Азии их обнаружить не удалось, что ставит под сомнение концепцию Гамкрелидзе и Иванова (см.: Дьяконов И. М. О прародине носителей индоевропейских диалектов I–II. — ВДИ. 1982, № 3, с. 3 и сл.; Лелеков Л. А. К новейшему решению индоевропейской проблемы. — ВДИ. 1982, № 3, с 31 и сл.; Бонгард-Левин Г. М., Грантовский Э. А. От Скифии до Индии. М., 1983. Изд. 2-е. По-видимому, все свидетельствует о том, что прародину индоевропейских племен следует, как и прежде, искать в южнорусских степях, откуда эти племена двинулись на запад и через Закавказье дошли до исторических мест обитания).

(обратно)

129

Дьяконов И. М. История Мидии. М. — Л., 1956, с. 173 исл.; Кашкай С. М. Из истории Маннейского царства. Баку, 1977, с. 22 и сл.

(обратно)

130

Austin М. М. Greece and Egypt in the Archaic Age. Cambridge, 1970, c. 46 и сл.

(обратно)

131

Дандамаев M. А. Иран при первых Ахеменидах. М., 1963, с. 102 и сл.; он же. Ахеменидское государство и его значение в истории древнего Востока. — История иранского государства и культуры. М., 1971, с. 94 и сл.

(обратно)

132

Дандамаев М. А. Новые данные о религии персов. — ВДИ. 1974, № 2, с. 18 и сл.; Otto Е. Die biographischen Inschriften der ägyptischen Spätzeit. Leiden, 1954, c. 170.

(обратно)

133

Dandamajew M. A. Beiträge zur Achamenidengeschichte, c. 17 и сл.

(обратно)

134

Иную позицию занимает Г. А. Меликишвили, который считает, что обращение в рабство общинников было невозможно; как на Востоке, так и на Западе основную массу рабов составляли военнопленные. (Меликишвили Г. А. Некоторые аспекты вопроса о социально-экономическом строе древних ближневосточных обществ. — ВДИ. 1975, № 2, с. 36).

(обратно)

135

Штаерман Е. М., Трофимова М. К. Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи (Италия). М., 1971, с. 24, 309; Штаерман Е. М. О римской собственности. — ВДИ. 1974, № 3, с. 38 и сл.; он же. Рабство на периферии античного мира. Л., 1968, с. 24 и сл.; Зельин К. К. Исследования по истории земельных отношений в Египте II–I вв. до н. э. М., 1960, с. 114 и сл.

(обратно)

136

Зельин К. К., Трофимова М. К. Формы зависимости в Восточном Средиземноморье эллинистического периода. М., 1969, с. 29.

(обратно)

137

Об изучении «свободных» на древнем Востоке см.: VII конференция по древнему Востоку. 4–7.II.1975.— ВДИ. 1976, № 1, с. 184 и сл.

(обратно)

138

«Первая форма собственности это — племенная собственность… Общественная структура ограничивается поэтому лишь расширением семьи: патриархальные главы племени, подчиненные им члены племени, наконец, рабы. Рабство, в скрытом виде существующее в семье, развивается лишь постепенно, вместе с ростом населения и потребностей и с расширением внешних сношений…

Вторая форма собственности это — античная общинная и государственная собственность, которая возникает благодаря объединению — путём договора или завоевания — нескольких племён в один город и при которой сохраняется рабство. Наряду с общинной собственностью развивается уже и движимая, а впоследствии и недвижимая, частная собственность, но как отклоняющаяся от нормы и подчиненная общинной собственности форма… Поэтому вся основывающаяся на этом фундаменте структура общества, а вместе с ней и народовластие, приходит в упадок в той же мере, в какой именно развивается недвижимая частная собственность» (Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология. — Сочинения. Изд. 2-е. Т. 3, с. 20–21).

(обратно)

139

Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 13, с. 7.

(обратно)

140

Маркс К. Конспект книги М. М. Ковалевского «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения» (М., 1879). — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 45, с. 153–226; Маркс К. Конспект книги В. J. В. Pheary. «The Aryan Village in India and Ceylon» (L., 1880). — HAA. 1964, № 1, c. 61 и сл.; 1965, № 1, с. 50 и сл.; Маркс К. Письмо В. И. Засулич. — Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 19, с. 250–251.

(обратно)

141

См.: Никифоров В. Н. К. Маркс и Ф. Энгельс об азиатском способе производства. — Проблемы докапиталистических обществ в странах Востока. М., 1971, с. 3 и сл.

(обратно)

142

См.: Дубровский С. М. К вопросу о сущности «азиатского» способа производства, феодализма, крепостничества и торгового капитализма. М., 1929; Полк Е. К вопросу об «азиатском» способе производства. — Под знаменем марксизма. 1931; № 3; Ленцман Я. А. К обсуждению вопроса об азиатском способе производства. — ВДИ. 1965, № 3, с. 75 и сл.

(обратно)

143

Hobsbaum Е. Les formations precapitalistes dans 1’oeuvre de Marx et Engels. — Recherches internationales ä la lumidre du marxisme. Premieres societes de classes et mode de production asiatique. P., 1967, c. 17; Васильев Л. С., Стучевский И. А. Три модели возникновения и эволюции докапиталистических обществ. — ВИ. 1966, № 5, с. 85.

(обратно)

144

Godelier М. La pensee de Marx et d’Engels aujourd’hui et les recherches de demain. — La pensee. 143, 1969, c. 92; он же. Sur les societes precapitalistes. P., 1970 (и библ.); Suret-Canale J. Problemes theoretiques de l’etude des premieres societes de classes. — Recherches internationales, c. 5 и сл.; Tökei F. Sur le mode de production asiatique. Budapest, 1960, c. 68 и сл.; ср. также: Parain С. La pensee, 1964, 114, с. 3 и сл.

(обратно)

145

Töpfer В. Zu einigen Grundfragen des Feudalismus. Ein Diskussionsbeitrag. — Zeitschrift für Geschichtswissenschaft. 1965, № 5, 24, c. 785 и сл.; Меликишвили Г. А. Характер социально-экономического строя на древнем Востоке. — НАА. 1972, № 5, с. 61 и сл.

(обратно)

146

Семенов Ю. И. Проблема социально-экономического строя древнего Востока — НАА. 1965, № 4, с. 88 и сл.; Гарушьянц Ю. М. Об азиатском способе производства. — ВИ. 1966, № 2, с. 100.

(обратно)

147

Chesneaux J. Оù en est la discussion sur le mode de production asiatique? — III. — La pensee. 138, 1968, c. 47 и сл.

(обратно)

Оглавление

От редактора

Предисловие автора к русскому изданию 

Часть I ДРЕВНЕЙШИЕ ОЧАГИ ЦИВИЛИЗАЦИИ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ

  Глава 1 Первые поселения. Возникновение скотоводства, земледелия и ремесла

  Глава 2 Заселение Южной Месопотамии. Общества Плодородного полумесяца[4] и Элама

  Глава 3 Освоение Дельты и Нильской долины

Часть II РАЗВИТИЕ И УПАДОК РАННИХ БЛИЖНЕВОСТОЧНЫХ ГОСУДАРСТВ  

  А. БЛИЖНИЙ ВОСТОК В III ТЫСЯЧЕЛЕТИИ ДО Н. Э.

    Глава 4 Южная Месопотамия на пути к созданию монархии

    Глава 5 Египетская модель образования и развития государства

  Б. ПЕРИОД НАИВЫСШЕГО РАСЦВЕТА РАННИХ БЛИЖНЕВОСТОЧНЫХ ГОСУДАРСТВ

    Глава 6 Классический период в истории Египта. Расцвет и упадок Среднего царства

    Глава 7 Юго-Западная Азия в Старовавилонский{52} период

  В. БЛИЖНИЙ ВОСТОК В ПЕРИОД СОПЕРНИЧЕСТВА «ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ»

    Глава 8 Государство Митанни и Египет

    Глава 9 Ближний Восток в период господства хеттов

Часть III ОБЩЕСТВА БЛИЖНЕГО ВОСТОКА НА ПУТИ К СОЗДАНИЮ «МИРОВЫХ ДЕРЖАВ»

  Глава 10 Кризис XII в. до н. э. и его политико-экономические последствия

  Глава 11 Ближний Восток в период ассирийской гегемонии

  Глава 12 Ближний Восток в период политического равновесия

ЗАКЛЮЧЕНИЕ История древнего Востока и теория общественно-экономических формаций

ИЛЛЮСТРАЦИИ 

Литература

Список сокращений 

INFO

*** Примечания ***