Полное собрание сочинений в 8 томах. Том 3 [Уильям Шекспир] (fb2) читать онлайн

Омерль

(становясь на колени)

Йорк

(становясь на колени)

Герцогиня

Болингброк

Герцогиня

Йорк

Герцогиня

Болингброк

Герцогиня

Болингброк

Герцогиня

Болингброк

Герцогиня

Болингброк

Герцогиня

Уходят.

Сцена 4

Там же.

Входят сэр Пирс Экстон и слуга.

Экстон

Слуга

Экстон

Слуга

Экстон

Уходят.

Сцена 5

Помфрет. Замковая башня.

Входит король Ричард.

Король Ричард

Музыка.

Входит конюх.

Конюх

Король Ричард

Конюх

Король Ричард

Конюх

Король Ричард

Входит тюремщик с блюдом.

Тюремщик

(конюху)

Король Ричард

(конюху)

Конюх

(Уходит.)

Тюремщик

Король Ричард

Тюремщик

Я не смею, милорд. Мне запретил это сэр Пирс Экстон, который только что прибыл от короля.

Король Ричард

(Бьет тюремщика.)

Тюремщик

Входят сэр Пирс Экстон и вооруженные слуги.

Король Ричард

(Выхватывает секиру у одного из слуг и убивает его.)

(Убивает второго слугу.)

Экстон поражает короля Ричарда^[257].

(Умирает.)

Экстон

Сцена 6

Уиндзор. Покой в королевском дворце.

Трубы. Входят Болингброк, Йорк и свита.

Болингброк

Входит Нортемберленд.

Нортемберленд

(Подает бумагу.)

Болингброк

Входит Фицуотер.

Фицуотер

Болингброк

Входят Перси и епископ Карлейльский

Перси

Болингброк

Входит сэр Пирс Экстон, за ним слуги несут гроб.

Экстон

Болингброк

Экстон

Болингброк

Уходят.

Послесловие

Смирнов А. «Ромео и Джульетта»

Трагедия эта при жизни Шекспира была издана три или четыре раза — в 1597, 1599, 1609 годах и еще один раз, неизвестно в каком году, прежде чем она была включена в F (фолио) 1623 года. Ввиду чрезвычайной краткости текста первого издания (2232 строки вместо 3007 строк второго издания) долгое время думали, что это две последовательные редакции пьесы, принадлежащие самому Шекспиру, который после 1597 года сам переделал свою трагедию, расширив ее. Но затем было выяснено, что Q (кварто) 1597 года является «воровским», сильно изувеченным и сокращенным изданием, к которому Шекспир не имел никакого отношения. Вероятно, пьеса возникла на несколько лет раньше ее первого издания; об этом говорят неровность ее стиля, обилие эвфуизмов и целый ряд других стилистических признаков, указывающих на раннюю манеру Шекспира. Полной определенности тут нет, но большинство критиков датируют пьесу 1595 годом или даже ранее.

Еще больше, нежели значительное число прижизненных изданий, о популярности пьесы в шекспировские времена свидетельствует то, что в фолио 1623 года, находившемся в читальном зале Оксфордского университета, наиболее замусолены уголки страниц, содержащих данную трагедию, и из них те, где напечатана ночная сцена свидания (III, 5).

История юной любви двух отпрысков враждующих домов, кончающаяся трагически вследствие случайного рокового недоразумения, много раз обрабатывалась уже в древней литературе, и тема эта была хорошо известна Шекспиру хотя бы по истории Пирама и Фисбы, забавно использованной им в «Сне в летнюю ночь». Но в данном случае, как показывает итальянская оболочка трагедии, эта тема была взята им из новелл и драм итальянского Возрождения.

Самая ранняя из сохранившихся обработок этого сюжета, крайне популярного в ренессансной Италии, принадлежит Мазуччо («Новеллино», 1476 г.; новелла 36), у которого любящие носят еще другие имена и события происходят в Сьене. Но уже у Луиджи да Порто («История двух благородных любовников», около 1524 г.) действие перенесено в Верону, любящие получили имена Ромео и Джульетта, а кроме того, получили фамильные имена упоминаемых Данте враждующих семей — Монтекки и Капулетти («Чистилище», VI, 106). В этой форме от да Порто сюжет перешел к Больдери («Несчастная любовь», 1553), Банделло («Новеллы», 1554), Луиджи Грото (трагедия «Адриана», изд. 1578 г.) и, наконец, к Джироламо делла Корта, который в своей «Истории Вероны» (1594–1596) выдает эту повесть за истинное происшествие. Вероятно, вскоре после этого и была сфабрикована явно поддельная гробница Ромео и Джульетты, которую до сих пор показывают в Вероне туристам.

Рассказ Банделло послужил основой для драмы Лопе де Вега «Кастельвины и Монтесы» (около 1600 г.), а, кроме того, французский перевод его, сделанный Пьером Буато («Трагические истории», 1599), был в свою очередь переведен на английский язык Пейнтером в его «Дворце наслаждений» (1565–1567) и свободно обработан в обширной поэме (более 3000 стихов) Артура Брука «Ромео и Джульетта» (1562). Именно последняя и послужила Шекспиру главным, а может быть, даже единственным источником для его пьесы. Правда, сам Брук сообщает, что он уже видел на сцене пьесу на этот сюжет. Если принять это свидетельство за чистую монету, можно было бы предположить, что трагедия Шекспира восходит не к поэме Брука, а является переработкой упоминаемой им пьесы. Но беглость его упоминания оставляет неясным, где он ее видел и не была ли эта пьеса итальянской (вроде трагедии Грото), или, быть может, даже латинской (у самого Брука герой носит латинскую форму имени — Romeus). Да и не является ли эта пьеса просто выдумкой Брука? Не забудем, что в эту эпоху лучшей рекомендацией какой-либо истории все еще была (как и в средние века) не новизна ее, а именно ссылка на то, что она уже рассказывалась раньше. Проще и естественнее поэтому допустить, что именно и только поэма Брука, с которой пьеса совпадает и в целом и во множестве деталей, послужила источником последней.

Но в то время как поэма Брука представляет собой тягучее и малохудожественное произведение, Шекспир создал из того же самого материала подлинный шедевр. Он внес в свой образец ряд новых лирических и патетических черт, углубил или переосмыслил большинство характеров персонажей, привнес удивительно яркие нежные краски и в результате этого придал всей истории совсем иной характер, чем тот, какой она имела у Брука и, добавим, у большинства старых итальянских авторов.

Начнем с внешних, но очень глубоких по смыслу черт. Тогда как у Брука действие длится девять месяцев и влюбленные целых три месяца наслаждаются своим счастьем, у Шекспира действие уложено всего в пять дней (по точным, заботливо им расставленным указаниям, от воскресенья до пятницы), и блаженство влюбленных длится лишь несколько часов. Отсюда — чрезвычайная стремительность действия, подчеркивающая пылкость чувств. В связи с этим Шекспир перенес время событий с зимы на июль месяц, когда от южного зноя страсти — как любовь, так и ненависть — еще более разгораются (см. слова Бенволио в самом начале сцены — III, 1). Еще существеннее то, что Шекспир ввел ряд очень выразительных сцен, которых нет у Брука: последнее прощание любящих на заре (III, 5), вмешательство Тибальта на балу (I, 5) появление Париса в склепе (V, 3) и т. д., очень усиливающих и лиризм и драматизм пьесы. Добавлено также несколько смешных буффонад, оживляющих пьесу и придающих ей колоритность.

Но главное отличие — в основном замысле шекспировской пьесы, имеющем очень мало общего с поэмой Брука. Последняя — никак не ренессансная поэма любви, поэма расцветающей человеческой личности, порывающей с миром косных средневековых норм и борющихся за свое свободное чувство. Правда, Брук изображает любящих не без некоторого сочувствия, но все же в его тягучей поэме ощущается привкус морали покорности и умеренности (морали, которую один немецкий критик середины XIX в. удивительным образом хотел найти и в трагедии Шекспира). Чувство Ромео и Джульетты у него — если и не «грех», то, во всяком случае, — чрезмерность и заблуждение, за которые их постигает неизбежная кара. У Шекспира в связи с коренным изменением смысла всей истории соответственно, как мы сейчас увидим, изменены и переосмыслены все главные характеры. Все в его пьесе подчинено идее прославления любви, солнечной и свободной.

Лессинг в «Гамбургской драматургии» (письмо XV) говорит: «Сама любовь диктовала Вольтеру его «Заиру!» — говорит один учтивый критик довольно любезно. Вернее было бы сказать: галантность. Я знаю только одну трагедию, которую внушила любовь: это «Ромео и Джульетта» Шекспира». И Белинский писал о шекспировской трагедии («Сочинения Александра Пушкина», статья пятая, 1844): «Пафос шекспировой драмы «Ромео и Джульетта» составляет идея любви, — и потому пламенными волнами, сверкающими ярким светом звезд, льются из уст любовников восторженные патетические речи... Это пафос любви, потому что в лирических монологах Ромео и Джульетты видно не одно только любование друг другом, но и торжественное, гордое, исполненное упоения признание любви, как божественного чувства. В тех монологах Ромео и Джульетты, когда их любви начало угрожать несчастье, бурным потоком изливается энергия раздраженного чувства, вдруг встретившего препятствие своему вольному и широкому разливу».

Но любовь представлена здесь не абстрактно, не как обособленный случай, вне всякой связи с борющимися общественными силами, как продукт и выражение социальных конфликтов данной исторической эпохи. До того времени, когда столкновение общественных сил стало предметом непосредственного изображения в литературе, а нередко даже и после этого, оно выступало в ней в обличье любовного чувства, угнетаемого или раздавленного окружающим обществом. Таков смысл трагической легенды о любви Тристана и Изольды, трагедии Расина «Баязет», любовной темы «Дон Карлоса» Шиллера и целого ряда других произведений, в которых любящие как бы бросают вызов существующему строю и общепринятым законам и нормам, в результат чего они гибнут жертвой господствующих нравов и понятий. То же самое находим мы и в шекспировской трагедии, где несчастная случайность с посланцем-монахом воспринимается читателем лишь как внешняя причина гибели любящих, тогда как истинная, «коренная» причина заключается в атмосфере вражды, окружающей их и принуждающей все время прибегать для спасения своей любви к самым рискованным средствам, из которых не то, так другое, не сегодня, так завтра неизбежно должно привести к катастрофе. Правда, в пьесе наличествует и другая концепция, перешедшая к Шекспиру из современной ему теории трагедии: идея роковой случайности, превратностей, фатальности судьбы человека, в силу тайных, непостижимых причин возносящих его на вершину величия и счастья или ввергающих в пучину бедствий. Следы этой концепции мы видим во многих местах пьесы, особенно в роли Ромео. Собираясь на бал к Капулетти (I, 4), он томится предчувствием беды; когда влюбленные объясняются в любви, Джульеттта (II, 2) просит его не клясться, чтобы это не оказалось дурным предзнаменованием; убив Тибальта, Ромео восклицает: «Судьба играет мной» (III, 1); глядя сверху на уходящего в изгнание Ромео, Джульетта говорит: «Душа моя полна предчувствий мрачных!» (III, 5); Лоренцо боится силы их страсти: «Таких страстей конец бывает страшен, и смерть их ждет в разгаре торжества» (II, 6).

И все же не «фатум», не роковая природа их чувства повинны в гибели Ромео и Джульетты, а та обстановка, в которой они оказались, старинная вражда их семей, создавшая невозможные условия, которые привели к гибели этих исключительных по силе и душевной красоте людей. Вся композиция пьесы, все ее ведущие характеры указывают на это. На пять приведенных выше цитат приходится много десятков мест в пьесе, указывающих именно на такой смысл ее. И в свете этих мест названные пять фраз получают другое смысловое значение: это литературный прием (подобный вещим снам, призракам, странным совпадениям), в условной поэтической форме резюмирующий общий характер ситуации, неизбежность надвигающейся катастрофы, но неизбежность закономерную, обусловленную конкретными обстоятельствами.

Старинная вражда двух семей, Монтекки и Капулетти, препятствует браку любящих, которые принадлежат к ним. Вся зловредность и все бездушие этой слепой, бессмысленной вражды подчеркиваются тем, что никто уже не помнит ее причин. Нигде в пьесе эти причины ни малейшим намеком не обозначены! Оба старика, главы домов, в душе тяготятся этой враждой (см. явное равнодушие к ней старого Монтекки и нахлобучку, которую задает в сцене бала старик Капулетти своему не в меру задорному племяннику). Но вражда не умерла, и всегда находятся горячие головы, особенно из числа молодежи (особенно Тибальт), готовые по любому поводу снова ее разжечь, — и тогда снова льется кровь, снова кипят дикие страсти и нарушается здоровая, нормальная жизнь города.

Это старое, средневековое начало, восходящее корнями еще к дофеодальному институту родовой вражды и кровной мести, напоминает картину эгоистического своеволия феодальных баронов, изображенную в почти одновременно созданных Шекспиром хрониках. И как там, так и здесь носителем здорового начала, пытающимся обуздать этот разгул анархо-феодальных сил, выступает монарх, веронский герцог, обрекший на изгнание всякого, кто возьмется за оружие, возобновив эту старую внутреннюю распрю.

Но есть еще третья сила, более великая и мощная, чем монарх, сила, выразителем воли которой, как представлялось Шекспиру и как грезилось столь многим в XVI–XVII веках, являлся монарх. Это — народ. Не случайно во время очередного уличного побоища между приверженцами обоих домов (I, 1) на сцену выбегают горожане и пристава с палками, крича: «Бей Капулетти!» — «Бей Монтекки!», а некоторые призывают бить без разбору и тех и других; ибо дерущиеся, и те и другие, одинаково чужды и враждебны им вследствие их упорства в застарелом соперничестве. Так и Меркуцио, друг Ромео, жизнерадостный и остроумный выразитель духа Ренессанса, умирая от руки Тибальта, одного из Капулетти, не делает различия между ними, когда восклицает: «Чума на оба ваши дома!» (III, 1). И в последней сцене, когда все уже свершилось, мы узнаем, что народ с криками: «Ромео!», «Джульетта!», «граф Парис!» — бежит по улицам, очевидно, стремясь увидеть тела всех трех погибших и выразить им свое сочувственное восхищение.

Воплощенное в темной распре двух семей злое начало глубоко противоположно гуманистическим идеям свободы, человечности, радости жизни, воплощенным в образах Ромео и Джульетты.

Злоба и ненависть убили светлое, молодое чувство. Но в своей смерти юные любовники победили. Над их гробом происходит примирение обеих семей. Поэтому от трагедии в целом веет не пессимизмом, а бодрым утверждением новой жизни. История Ромео и Джульетты, которым их родители клянутся соорудить золотые статуи, будет жить в веках как обличение человеческой слепоты и бездушия, как славословие правды и любви. Так любовь оказалась сильнее ненависти.

Это приводит нас к вопросу, упорно обсуждавшемуся в шекспировской критике: можно ли признать пьесу трагедией в полном смысле слова. Этому препятствует помимо только что указанного жизнеутверждающего финала общий светлый фон ее. Вся пьеса как-то особенно «принаряжена» и расцвечена. Замечательно обилие в ней веселых сценок и шуток. Комический элемент мы встретим и в других, более поздних трагедиях Шекспира («Гамлет», «Макбет», особенно «Король Лир»), но там он имеет целью усилить трагическое, оттенив его. Здесь же он приобретает почти самостоятельное значение, ослабляя трагическое. Сходным образом и картина столь короткого, но такого полного и светозарного счастья любящих (III, 5) уравновешивает, — если не превозмогает, — горечь их печального конца. С этим связано и обилие рифм, введение в диалог (в двух местах) сонетной формы, и нередкие черты эвфуизма (см., например, жалобу Джульетты, получившей известие о смерти Тибальта; III, 2), симметрия многих мотивов и эпизодов, обилие в пьесе музыки и тому подобные «прикрасы», усиливающие веселый, жизнерадостный тон многих мест.

Но больше всего мешает признать пьесу трагедией в шекспировском понимании этого термина то, что наряду с борьбой героев против их окружения здесь нет внутренней их борьбы (как, скажем, в «Гамлете», «Отелло», отчасти «Макбете» и т. п.).

Тем не менее, если пьеса и не удовлетворяет всем требованиям жанра трагедии, она все же воспринимается нами как трагедия — как особый тип трагедии, трагедии лирической и оптимистической — по величественности образов и возвышенной величавости борьбы, которую ведут протагонисты пьесы с господствующим укладом. И то и другое нисколько не умаляется тем, что борьба эта далеко не является непосильной или преждевременной, как мы обычно наблюдаем это в трагедиях эпохи (например, в названных выше трагедиях Шекспира), а наоборот, победа светлого начала кажется обеспеченной и исторически созревшей. В этом-то и заключается своеобразие данной пьесы в ряду творений Шекспира, как бы мы ее ни называли, следуя терминологии канонической поэтики.

Существенным для этой трагической нормы любви является то, что помимо раскрытия всей силы и очарования юной страсти Шекспир показывает ее развивающее и обогащающее действие на человеческую личность.

Ромео вырастает в пьесе на наших глазах, последовательно проходя три стадии. Вначале, до встречи с Джульеттой, это наивный юноша, еще сам не понимающий своей натуры и своих душевных запросов. Он хочет тоже принять участие в типично ренессансном (сравните с этим сонеты, поэмы, некоторые ранние комедии Шекспира) культе любви, хочет не отстать от других и внушает себе, что влюблен в черноглазую Розалинду, по которой томно вздыхает. На самом же деле это чисто «мозговое», надуманное увлечение, которое не затрагивает по-настоящему его сердца. Как бы желая подчеркнуть это, Шекспир вовсе не выводит на сцену этот бледный фантом, в отличие от Брука, делающего его вначале активным действующим лицом. Но, увидев Джульетту, Ромео сразу перерождается. Он мгновенно чувствует, что она — его избранница, что с ней связана его участь. Ромео становится взрослым, зрелым человеком, который не просто мечтает, но уже действует, борется за свое живое чувство. С этой минуты все его слова и поступки полны энергии и решительности, а вместе с тем большой внутренней простоты и искренности.

Наконец, когда Ромео получает ложное известие о смерти Джульетты, он еще раз преображается. Он чувствует, что для него жизнь кончена; он как бы поднимается над собой и всем окружающим, чтобы посмотреть на мир извне, с большей высоты. Ромео приобретает ту проницательность и мудрость, ту отрешенность и объективность, которые свойственны иногда старым людям, многое испытавшим и продумавшим. Теперь Ромео начинает понимать мир лучше, чем раньше. Ему открываются силы, руководящие людьми. В эту минуту высшего страдания и высшей ясности мысли Ромео, покупая у аптекаря яд, называет золото, которое дает ему, «ядом похуже», чем полученное им зелье (V, 1). Когда затем, у гробницы Джульетты, он встречает Париса, этот молодой аристократ с благородными, но неглубокими чувствами кажется Ромео ребенком по сравнению с ним, и он называет его «юношей».

Таким же образом, под влиянием овладевшего ею всепоглощающего чувства вырастает в пьесе и Джульетта. Из кроткой и наивной девочки, какой она показана вначале, она превращается в созревшую душой женщину, идущую на все ради своего чувства, в подлинную героиню. Она порывает со своей семьей, со своими привычками и обстановкой жизни ради любимого. Во имя своей любви она подвергает себя величайшей опасности, когда решается выпить снотворный напиток. Достаточно прочесть ее замечательный монолог по этому поводу (в конце сцены — IV, 4), чтобы понять тот ужас, который она испытывает, и всю силу проявленного ею мужества. Наконец, она бестрепетно принимает смерть, чтобы уйти из жизни вместе с Ромео.

Следует отметить, что Джульетта на протяжении всей пьесы проявляет гораздо больше энергии и инициативы, чем Ромео, изобретая средства в защиту своей любви, борясь со своей судьбой или активно устремляясь навстречу судьбе. Ведь ей, юной девушке, гораздо труднее оторваться от родной семьи, бежать из отцовского дома, чем молодому человеку, как Ромео, с самого начала изображенному эмансипировавшимся, обособившимся от родителей и семейной обстановки. Родителям приходится лишь издали следить за его судьбой, узнавать о его действиях и чувствах не непосредственно от него, а от его друзей, например от Бенволио (I, 1). (Вот, кстати, почему обстановка дома Капулетти, да и характеры родителей Джульетты обрисованы Шекспиром несравненно подробнее, чем дом Монтекки.) Джульетта гораздо сердечнее, теплее, душевно богаче, чем ее избранник. Он риторически сравнивает себя со школьником, тогда как первая ее мысль — об опасности, которой он подвергается во владениях ее отца. Не Ромео, а Джульетта отвергает клятвы. Не он, а она говорит простые слова: «Хотела бы приличье соблюсти... Но нет, прочь, лицемерье! Меня ты любишь?» (II, 2). Ей, а не ему принадлежит столь характерное для всего образа мыслей Шекспира рассуждение: «Монтекки — что такое это значит? Ведь это не рука и не нога, и не лицо твое... О, возьми другое имя! Что в имени? То, что зовем мы розой, и под другим названьем сохранило б свой сладкий запах!» Ромео даже и после своего перерождения лишь наполовину избавился от самонаблюдения. Джульетта цельнее, богаче оттенками чувства, деятельнее. Стоит сравнить разницу между горячностью ее речей с Ромео, кормилицей, братом Лоренцо и сдержанностью, уклончивостью с родителями или с Парисом. Не случайно в заключительной строке трагедии у Шекспира сказано не «повесть о Ромео и Джульетте», а «повесть о Джульетте и ее Ромео».

Это выдвижение ее имени на первое место в эпоху, когда приходилось еще доказывать моральную равноценность женщины мужчине (вспомним хотя бы «Укрощение строптивой»), очень показательно. Наряду со всем прочим оно также знаменует борьбу Шекспира за новые понятия, за новую жизнь.

Главные герои трагедии окружены целым рядом образцов, которые оттеняют и усиливают основную мысль пьесы. Здесь на первое место должен быть поставлен брат Лоренцо. Этот помощник влюбленных в борьбе с угнетающим их миром — монах только с виду: кроме звания и одежды, в нем самом, как и в его речах, нет ничего церковного. Беседуя с любящими и наставляя их, он никогда не говорит о боге, не ссылается на его волю и мудрость. Замечательно, что единственный раз во всей пьесе, когда он ссылается на бога и предлагает смириться перед его волей, — это сцена (IV, 5), где он корит родителей Джульетты за избыток скорби и ораторствует о ее «блаженстве в раю», в то время как лучше всех знает, что никакой «божьей воли» тут не было, ибо она жива и всего лишь выпила снотворное зелье.

В средние века и нередко еще в эпоху Возрождения молодые люди уходили в монастыри не из благочестия, а чтобы обеспечить себе возможность спокойного существования, посвященного занятию науками и далеко не «богобоязненным» размышлениям (вспомним хотя бы Рабле). Монах Лоренцо отнюдь не был явлением исключительным. По существу он — философ и естествоиспытатель, который собирает травы и минералы, исследует их, изучает добрые и злые силы природы (II, 3). Глубокий материализм звучит в его сведении всего сущего к проявлениям природы: «земля, природы мать — ее ж могила: что породила, то и схоронила. Припав к ее груди, мы целый ряд найдем рожденных ею разных чад...» Зачатки диалектики есть и в его рассуждении о наличии доброго в злом и злого в добром (там же) в зависимости от того, как мы им пользуемся — разумно или злоупотребляя. Истинный пантеист, брат Лоренцо занимает место на прямой линии развития, идущей от Франциска Ассизского к Джордано Бруно, сожженному за свободомыслие на костре. Лоренцо — олицетворение мудрости, естественности и доброты. За добро, которое он творит, — он не получает, — да и не ищет, — даже слова благодарности. Он сочувствует любящим, заботится о них, помогает им как может, а когда все его усилия оказываются бесполезными — он оплакивает их с глубокой любовью.

Очень характерен эпизодический образ Меркуцио. Характерен потому, что он акцентирует итальянский и ренессансный колорит всей пьесы. Пушкин писал об этой трагедии: «В ней отразилась Италия, современная поэту, с ее климатом, страстями, праздниками, негой, сонетами, с ее роскошным языком, исполненным блеска и concetti. Так понял Шекспир драматическую местность. После Джюльеты, после Ромео, сих двух очаровательных созданий шекспировской грации, Меркутио, образец молодого кавалера того времени, изысканный, привязчивый, благородный Меркутио, есть замечательнейшее лицо изо всей трагедии. Поэт избрал его в представители итальянцев, бывших модным народом Европы, французами XVI века». К этой тонкой характеристике трудно что-либо прибавить.

Очень интересен образ графа Париса — жениха Джульетты, назначенного ей отцом. Шекспиру легко было бы сделать его уродом, стариком, существом грубым и низменным. Вместо этого он обрисовал Париса как красивого и изящного юношу, хорошо воспитанного, благородного, искренне любящего Джульетту. В том заключена тонкая мысль. При всех своих видимых достоинствах Парис, если сравнить его с Ромео, внутренне пуст и бездушен. Недаром кормилица говорит, что он «словно вылит из воска». В нем нет огненного чувства Ромео, все его слова и движения посредственны, лишены значительности. Он оплакивает Джульетту, считая, что она умерла, и приносит на могилу цветы, но он оказался в силах пережить ее. Парису более подошла бы в качестве возлюбленной Розалинда, которую он окружил бы своей благопристойной и спокойной любовью, чем Джульетта, для которой любовь — это вся жизнь. Джульетта приходит в ужас от мысли о браке с Парисом не потому, что он был чем-нибудь плох или противен ей, а лишь потому, что она может любить только одного, избранного ею навеки — Ромео.

Для оживления и раскраски действия Шекспир ввел в пьесу еще ряд более или менее ярких фигур (старый Капулетти, Тибальт, Бенволио и другие). Очень забавны шутовские сцены со слугами. Еще больше веселья, хотя и другого рода, несет с собой образ кормилицы — натуры грубой и достаточно пошлой, но не лишенной здравого смысла и своеобразного юмора. Очень живо передана также атмосфера итальянского города, залитого солнцем, от горячих лучей которого мысль работает быстрее и страсти разгораются с еще большей силой.

«Ромео и Джульетта» — одна из тех пьес Шекспира, которые наиболее богаты красками. В ней много разных тонов, от веселой улыбки до дикого отчаяния, от нежной любви до лютой злобы. Но над всем преобладает любовь к жизни и вера в победу правды и добра.

Трагедия эта — одно из тех созданий Шекспира, которые не только вызвали огромное число критических исследований и оценок, но и обрели долгую жизнь в искусстве. Из ее литературных отголосков одним из наиболее известных является, пожалуй, новелла Готфрида Келлера «Сельские Ромео и Джульетта». Бесчисленны отражения этой пьесы в изобразительном искусстве. Но особенно глубоки и проникновенны музыкальные переложения (опера Гуно, симфония Берлиоза, поэмы Чайковского и Свендсена, балет Прокофьева) этого музыкальнейшего творения Шекспира.

Аникст А. «Сон в летнюю ночь»

Ф. Мерес своим упоминанием этой комедии в 1598 году все еще помогает нам установить предел, до которого были созданы некоторые из ранних произведений Шекспира. «Сон в летнюю ночь» также находится в его списке, и это значит, что комедия была написана до 1598 года. Пробовали определить дату ее создания, исходя из того, что она явно была создана для спектакля по случаю свадьбы каких-то высокопоставленных лиц. Исследователи проявили большую старательность, стремясь установить, чье брачное торжество послужило поводом возникновения этой замечательной комедии, но, так как таких свадеб в 90-е годы было изрядное количество и все они с равным основанием могли сопровождаться такого рода спектаклем, то мы даже не станем разбирать вопроса о том, какую из них следует считать причиной, послужившей толчком для шекспировского творчества. Единственное более или менее достоверное основание для датировки пьесы находится в самом ее тексте. Это речь Титании (II, 2) о недавних стихийных бедствиях и наводнении, представляющая собой намек на бурную погоду 1593 и 1594 годов. По-видимому, вскоре после этого — в 1594 или 1595 году — пьеса и быласоздана.

Название пьесы показывает, что события, изображенные в ней, относятся к празднику ночи на Ивана Купалу, то есть 24 июня. Но в тексте (IV, 1) Тезей упоминает «майские игры», что относит события к 1 мая. Это подало повод для многочисленных догадок комментаторов, по-разному объяснявших такое противоречие. Не вдаваясь в детали, ограничимся тем, что отметим связь комедии Шекспира с народными празднествами и древними поверьями, коренившимися в давних языческих обрядах.

Исследователи установили в пьесе Шекспира отголоски многих литературных источников. Образ Тезея был явно навеян рассказом рыцаря из «Кентерберийских рассказов» Чосера. Может быть, Шекспир запомнил кое-что также из «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха в переводе Порта, где также есть рассказ об этом афинском царе. Историю Пирама и Фисбы Шекспир, конечно, знал из своего любимца Овидия, чьи «Метаморфозы» он учил еще в школе. Фантастические фигуры Оберона, Титании, Пэка и лесных эльфов встречались во многих литературных произведениях, но вероятнее всего, что наименьшую роль здесь играли книжные источники. Подобного рода фантастикой был наполнен английский фольклор, с которым Шекспир был знаком еще с детства. Озорной лесной дух Пэк, иначе Добрый Малый Робин, встречается во многих сказках, откуда он, по-видимому, и был заимствован Шекспиром.

Однако ни эти, ни другие литературные источники, которые исследователями обнаружены в большом количестве, не говорят нам ничего о самом главном. Все они послужили только составными частями поэтического сплава, созданного Шекспиром совершенно самостоятельно. «Сон в летнюю ночь» — пьеса, выделяющаяся среди произведений Шекспира уже в том отношении, что прямого и непосредственного источника ее сюжета не найдено. Замысел сюжета и композиция действия полностью принадлежат самому Шекспиру.

Каждая из предшествующих комедий Шекспира представляла собой какую-нибудь новую разновидность жанра. То же следует сказать и о «Сне в летнюю ночь». Эта комедия совершенно не похожа на другие ранние комедии Шекспира. Путь Шекспира от «Комедии ошибок» до «Сна в летнюю ночь» характеризовался все большим отходом от бытовизма и постепенным усилением мотивов, которые мы условно назовем романтическими. «Сон в летнюю ночь» — наиболее романтическая из всех комедий Шекспира. Это волшебная феерия, и еще Белинский отметил, что наряду с «Бурей» «Сон в летнюю ночь» представляет собой «совершенно другой мир творчества Шекспира, нежели его прочие драматические произведения, — мир фантастический». В этой комедии великий реалист отдался на волю своего воображения. Он наполнил пьесу вымышленными, фантастическими существами, представил события в таком необычном виде, что у зрителя создается впечатление, похожее на то, какое бывает во время сновидений.

Да, это сон — сон в летнюю ночь, когда луна мягким светом озаряет нежно шуршащую под легким ветерком листву деревьев и в шорохе ночного леса чудится какая-то странная и таинственная жизнь. Белинский писал, что в этой пьесе образы героев носятся перед нами, словно «тени в прозрачном сумраке ночи из-за розового занавеса зари, на разноцветных облаках, сотканных из ароматов цветов...»

Но даже фантазия никогда не бывает у Шекспира оторванной от земной реальности. Как и сновидение, она соткана из элементов жизни, и, подобно тому как в сне есть своя логика, так есть она и в этой комедии.

Разнородные мотивы составили основу этого причудливого сна в летнюю ночь. Английская природа и типы, взятые из английской жизни, современной Шекспиру, соседствуют с чертами культуры и быта южных стран. Еще Энгельс отмечал, что в комедии «Сон в летнюю ночь» «в характерах действующих лиц чувствуется влияние юга с его климатом так же сильно, как в “Ромео и Джульетте”»^[259].

Действие происходит в Афинах. Правитель Афин носит имя Тезея, одного из популярнейших героев античных преданий о покорении греками воинственного племени женщин — амазонок. На царице этого племени, Ипполите, и женится Тезей. Юные герои комедии Лизандр и Деметрий, Гермия и Елена, похожи на образы итальянских комедий Шекспира. Царь эльфов Оберон попал в шекспировскую комедию из средневекового рыцарского романа «Гюон Бордоский», а его жена Титания носит имя, заимствованное Шекспиром у его любимого римского поэта Овидия. Что же касается ремесленников — Основы, Пигвы, Дудки и других, то они были списаны Шекспиром из современной ему английской жизни. И лес, который, судя по ремарке в тексте, должен быть неподалеку от Афин, конечно, совсем не греческий лес. Молодой Энгельс в очерке «Ландшафты» писал: «О, какая дивная поэзия заключена в провинциях Британии! Часто кажется, что ты находишься в golden days of merry England и вот-вот увидишь Шекспира с ружьем за плечом, крадущимся в кустарниках за чужой дичью, или же удивляешься, что на этой зеленой лужайке не разыгрывается в действительности одна из его божественных комедий»^[260]. В таком именно лесу и развертывается перед нами все действие «Сна в летнюю ночь».

Это одна из самых поэтичных комедий Шекспира. Она производит удивительно обаятельное впечатление совершенно неповторимым сочетанием реальности и фантастики, серьезного и смешного, лирики и юмора. Все это спаяно у Шекспира так прочно и органически, что критический анализ, разлагающий это единство на отдельные элементы, разрушает поэтическую цельность произведения. Зато, с другой стороны, может быть, он в какой-то мере прольет свет на замысел Шекспира и средства, примененные им для его осуществления.

В комедии два основных плана действия — реальный и фантастический. Но внутри каждого из них есть еще свои градации. Они воплощены в сюжетные мотивы, составляющие действие комедии, а оно складывается из пяти элементов.

Бракосочетание Тезея и Ипполиты составляет обрамление всего сюжета. Комедия начинается с изображения двора Тезея, и в ходе первой сцены мы узнаем о предстоящей свадьбе афинского царя с повелительницей амазонок. Завершением действия комедии является празднество по случаю состоявшейся свадьбы Тезея и Ипполиты. Эта сюжетная рамка не содержит никаких драматических мотивов. Здесь нет и намека на конфликт. Тезей — мудрый царь, любящий свою невесту и пользующийся взаимной любовью с ее стороны. Эти образы даны Шекспиром статично.

Второй и центральный сюжетный мотив — истории Лизандра и Гермии, Деметрия и Елены. Действие, развертывающееся здесь, содержит уже значительные драматические мотивы и конфликты. Прежде всего возникает тема отцов и детей и вопрос о праве детей на свободный выбор спутника жизни. Отец Гермии Эгей является к Тезею с жалобой на свою дочь. Он выбрал ей в мужья Деметрия, но она предпочитает Лизандра. Тезей, будучи государем, стоит на страже отцовского права и велит Гермии повиноваться родительской воле. Но молодость не желает мириться с насилием над чувствами. Гермия решает бежать в лес вместе со своим возлюбленным. Туда же отправляются Елена и Деметрий. Но здесь, в лесу — свой мир, в котором уже не действуют законы государства, нравы и обычаи, выработанные обществом. Это царство природы, и чувства здесь раскованы; они проявляются с максимальной свободой.

Мир природы поэтически одухотворен Шекспиром. В чаще леса, среди деревьев и кустарников, травы и цветов витают маленькие духи, легкие, воздушные. Они — душа леса, а что такое душа вообще, душа человека в частности, — не лес ли это, где человек может заблудиться среди собственных чувствований? Так, во всяком случае, можно подумать, глядя на то, что происходит с молодыми влюбленными, попавшими в этот заколдованный мир.

В этом мире есть свой царь — лесной дух Оберон, которому подвластны все эльфы леса. Если афинский царь Тезей требует повиновения обычаям и законам, предоставляя при этом возможность подумать и осознать свою ошибку, лесной царь применит чары колдовства для того, чтобы подчинить своей воле. Так он наказывает Титанию, поспорившую с ним.

Если в жизни всякие уклонения от принятых норм влекут за собой серьезные последствия, то в царстве лесных духов все превращается в веселую шутку.

В этом лесу мы встречаем еще одну группу персонажей, и перед нами возникает еще один сюжетный мотив комедии. Сюда приходят афинские ремесленники, чтобы репетировать пьесу, которую они собираются показать в день свадьбы своего государя. Простодушные ремесленники с крайней серьезностью относятся к своему делу. Им не до шуток, но и они, попав в мир лесных чудес, оказываются вовлеченными в круговорот странных событий и необыкновенных превращений, происходящих в этом мире причуд. Читатели, конечно, помнят, как ткач Основа вдруг оказался с ослиной головой и, несмотря на это уродство, в него влюбилась воздушная царица эльфов красавица Титания. Наконец, последний сюжетный мотив возникает перед нами уже тогда, когда, казалось бы, все действие завершено: ремесленники разыгрывают историю любви Пирама и Фисбы, лишь косвенно связанную с остальными сюжетными мотивами комедии, но имеющую значение в ее общем замысле.

Мы уже сказали выше, что центральный драматический мотив возникает тогда, когда обнаруживается противоречие между волей отца и чувством дочери. На чьей же стороне оказывается победа? Минуя все перипетии, происшедшие во время пребывания молодых людей в лесу, и приходя к тому, чем все это завершилось, мы видим, что любовь Гермии и Лизандра, пройдя через все испытания, восторжествовала. Что же касается Деметрия, он убедился, что его чувство к Гермии было непрочным. В лесу он полюбил Елену, которая уже давно пылала к нему страстью. Таким образом, чувства двух девушек преодолели все препятствия: Гермия утвердилась в намерении соединить свою жизнь с Лизандром, а Елена завоевала любовь Деметрия, который долго был к ней равнодушен.

Перед этой победой любви вынужден смириться даже Эгей, ревниво оберегавший свое право решать судьбу дочери и навязывавший ей в мужья нелюбимого человека. Перед ней, перед победой чувства склоняется и Тезей, дающий молодым людям возможность вступить в брак согласно своим сердечным влечениям.

Таким образом, природа оказалась сильнее закона и обычая. В этом отражается гуманистический взгляд Шекспира на вопросы морали. В конечном счете весь этот конфликт выражает сдвиги, происшедшие в сфере личных отношений в эпоху, когда старые феодальные нормы уже перестали быть действенной силой, регулирующей взаимоотношения людей в их личном быту, в вопросах любви и брака.

Именно в связи с этим центральным мотивом пьесы находится история Пирама и Фисбы, составляющая сюжет пьесы, которую разыгрывают ремесленники. Пирам и Фисба полюбили друг друга вопреки воле родителей. Вынужденные встречаться тайно, они подвергались опасностям. На Пирама напал лев, и, когда он погиб, любящая Фисба не перенесла смерти своего возлюбленного. Вся эта история ремесленниками изображается со всей серьезностью, но пьеса, которую они разыгрывают, явно устарела. Зрители, наблюдающие ее представление, сопровождают спектакль ироническими репликами. И мы можем сказать, что пародийный характер этого представления обусловлен не только тем, как играют пьесу ремесленники, и даже не тем, что драматургия этого произведения наивна, а больше всего тем, что в мире, где природа и чувство оказались сильнее воли отца и традиционного закона, сюжет и самая тема пьесы о Пираме и Фисбе кажутся архаичными.

Однако Шекспир показывает нам не только торжество природы и победу чувства. Со свойственным ему умением видеть явления жизни со всех сторон Шекспир раскрывает нам и противоречия, возникающие там, где чувства выступают в качестве определяющей жизненной силы. Может быть, ни в чем гениальность Шекспира в этой комедии не проявляется так, как в изображении перипетий любовных отношений Деметрия, Лизандра, Гермии и Елены.

Именно здесь сосредоточен основной комический мотив пьесы. Комическое проявляется у Шекспира в разных формах. В «Сне в летнюю ночь» сравнительно мало того острословия, которое вызывает смех зрителя в других комедиях. Зато здесь достаточно фарсовых положений. Элементы фарса особенно наглядны во всей линии действия, связанной с ремесленниками. Фарсовой является также знаменитая сцена, когда Титания ласкает Основу с ослиной головой. Но есть в «Сне в летнюю ночь» и юмор иного, более высокого порядка. Он связан с историей четырех молодых людей, когда они находятся в лесу.

Шекспир с большим поэтическим пафосом воспел любовь как одно из самых прекрасных и возвышенных проявлений человеческой природы. Такой именно предстает перед нами любовь в «Ромео и Джульетте». Но если там Шекспир показал нам трагедию любви, разбившейся о враждебные ей жизненные условия, то в «Сне в летнюю ночь» Шекспир изобразил комедию любви.

Если любовь может поднять человека до высот истинного героизма, как мы это видим в «Ромео и Джульетте», то бывают и такие жизненные ситуации, когда увлеченность своей страстью делает человека смешным. Любовь иногда заставляет человека совершать странные, причудливые поступки. Об этом очень ясно говорит в комедии мудрый Тезей. Сумасшедший, поэт и влюбленный, замечает Тезей, одинаково поддаются воле своего воображения и, находясь под его влиянием, способны наделать тысячи глупостей (V, 1).

Когда человек руководствуется только чувством, он нередко ошибается. Чувства обманчивы, и человек, поддавшись воображению, может ошибиться в своих привязанностях. Так, Деметрию кажется сначала, что он любит Гермию, а потом его чувство переносится на Елену, и он убеждается в том, что первое влечение было ошибочным. Мы знаем, что в комедии метаморфоза чувств юношей и девушек, бежавших в афинский лес, вызвана чарами того волшебного цветочного сока, который Добрый Малый Робин выжал им в глаза. Но если здесь случай представлен в фантастическом образе веселого лесного духа, то это лишь символ того, что может произойти с человеком и в реальной жизни, когда стечение обстоятельств заставит его менять свои симпатии и привязанности самым неожиданным образом.

Эта переменчивость чувств и ослепление, вызываемое ими, достигают своей кульминации тогда, когда Титания под воздействием чар влюбляется в Основу, как если бы он был изумительным красавцем.

Комическое, следовательно, проявляется в «Сне в летнюю ночь» как причудливая игра человеческих чувств, заставляющих героев совершать странные поступки и менять свои симпатии самым необъяснимым образом. Весь этот массив комедии проникнут тончайшей иронией, с какой Шекспир смотрит на странные причуды человеческого сердца. И если он посмеивается над этими героями, проявляющими непостоянство чувств, то в смехе его нет и тени осуждения или сарказма. Ирония Шекспира добродушна. Хотя юным героям и может казаться, что они на грани трагической потери всякой возможности счастья, Шекспир знает, что юность склонна преувеличивать страдания, вызываемые неудачами в любви. В этой комедии, как и в других, Шекспир знает, что истинная любовь победит все препятствия. Тем более должна она победить в сказочном мире, возникающем перед нами в комедии «Сон в летнюю ночь», ибо в сказке добро и все лучшие начала жизни всегда одерживают победу. А «Сон в летнюю ночь» — сказка, полная чарующей прелести, рисующая вымышленный мир, в котором трудности и противоречия жизни преодолеваются легко, по мановению волшебства. Это сказка о человеческом счастье, о свежих юных чувствах, о прелести летнего леса, в котором происходят чудесные и необыкновенные истории.

Художественная смелость Шекспира проявилась в том, как непринужденно сочетал он тончайшую поэзию с самой низменной прозой, волшебную фантастику с фарсом. Именно потому, что он уже сознавал силу своего искусства, он мог так посмеяться над ремесленниками с их примитивным театром и стремлением к натуралистическим подробностям.

Мы не знаем точно, как ставилась комедия «Сон в летнюю ночь» шекспировской труппой. Даже если кое-какие машинные приспособления и применялись при постановке, в основном театр того времени мог рассчитывать главным образом все же на то, что зритель сумеет многое вообразить. Весь сюжет комедии — это смелый полет творческой фантазии драматурга, и от зрителя требовалась способность поддаться игре воображения художника, проникнуться ею, забыв о всех рассудочных требованиях натуральности и правдоподобия.

Мы можем сказать, что ирония пронизывает не только сюжет комедии, но и всю ее художественную структуру. Автор как бы говорит нам: все, что вы видите, конечно, фантазия, шутка, но и в фантазии, и в шутке есть доля правды.

«Сон в летнюю ночь» — вызов художника всякого рода педантизму и догматизму в искусстве, и можно представить себе Шекспира, который, перефразируя слова Гамлета, как бы говорит: «Есть многое в искусстве, друг Горацио, что и не снилось философии твоей». И действительно, эта комедия не укладывается в рамки одного определенного жанра. В ней столько разнообразия вымысла, поэтического взлета, иронии, шутовской буффонады, тонкой психологии, лирики и фарсовых положений, что даже не верится в возможность совместить все это в одном произведении. И, однако, созданная Шекспиром поэтическая форма оказалась настолько емкой, что для всего нашлось место и все слилось в такое нерасторжимое единство, когда уже трудно отделить вымысел от правды. Нам, зрителям, остается лишь поддаться обаянию Шекспира, пойти за ним в это поэтическое царство и пробыть три часа на головокружительных высотах, где владычествуют музы поэзии, веселья и мудрости.

Смирнов А. «Венецианский купец»

Пьеса эта до фолио 1623 года была отдельно издана дважды: в первый раз — в 1600 году под заглавием «Превосходнейшая история о венецианском купце. С чрезвычайной жестокостью еврея Шейлока по отношению к сказанному купцу, у которого он хотел вырезать ровно фунт мяса; и с получением руки Порции посредством выбора из трех ларцов. Как она неоднократно исполнялась лорда-камергера слугами. Написана Уильямом Шекспиром»; во второй раз в 1619 году, под тем же заглавием, но без указания на постановку. Разница между этими двумя изданиями и между ними и текстом в фолио 1623 года очень невелика.

Пьеса содержит несколько намеков на сенсационный процесс придворного врача, португальского еврея Родриго Лопеса (который был казнен 7 июня 1594 г.), и Антонио Переса, претендента на португальский престол, жившего в Лондоне, — обвиненных в попытке отравить королеву Елизавету. Самый яркий из этих намеков содержится в сцене IV, 1: «Твой гнусный дух жил в волке, повешенном за то, что грыз людей (по-латыни волк — lupus, откуда происходит испано-португальская фамилия Лопес). С другой стороны, в двух письмах к Роберту Сесилю, лорду Берли, канцлеру Елизаветы, от 27 октября и 10 ноября 1596 года Френсис Девисон насмешливо называет общего их врага Эссекса «святым Гоббо», что предполагает знакомство с «Венецианским купцом», вероятно, незадолго перед тем представленным. Эти обстоятельства, а также значительная зрелость языка и версификации комедии делают наиболее вероятным возникновение ее ранней осенью 1596 года.

Историю о жестоком заимодавце, пытавшемся вырезать, согласно условиям векселя, фунт мяса у неисправного должника, в соединении с необычным сватовством юноши, ради которого этот купец занял деньги, рассказывается в целом ряде средневековых произведений. Прямым источником послужила Шекспиру новелла (день IV, новелла 1) из сборника «Овечья голова» Джованни Фьорентино, составленного около 1378 года, хотя напечатанного впервые лишь в 1558 году. Именно из всех дошедших до нас версий сказания только в этой содержится название Бельмонте и мотив кольца, отданного в награду искусному адвокату. Хотя сборник Джованни Фьорентино был переведен на английский язык только в XVIII веке, вполне допустимо, что уже во времена Шекспира существовал более старый перевод его, который он мог прочесть в рукописи.

В новелле рассказывается, что молодой венецианец Джаннетто, воспитанник купца Ансальдо, путешествуя, познакомился в Бельмонте с прекрасной и богатой молодой вдовой, поставившей всем искателям ее руки условие — овладеть ею в первое же любовное свидание; в противном случае претендент должен отдать ей все свое состояние. Хитрость алчной вдовы заключается в том, что она дает выпить влюбленному снотворный напиток. Ансальдо дважды снаряжает Джаннетто в путь, и тот дважды терпит неудачу. Он хочет попытать счастья в третий раз, и добрый Ансальдо, уже совсем разоренный им, занимает для этой цели десять тысяч дукатов у еврея ростовщика на тех же самых условиях, как в пьесе Шекспира. Однако на этот раз служанка вдовы, тронутая красотой и достоинством Джаннетто, предупреждает его о напитке. Джаннетто незаметно выливает его и достигает своей цели. Но, среди радостей любви он забывает о сроке векселя и вспоминает об этом слишком поздно. Он все же устремляется в Венецию, так как Ансальдо, прощаясь с ним, сказал, что единственное его желание в случае неудачи Джаннетто — увидеть его перед смертью. Жена следует за ним и, переодевшись адвокатом, выступает на суде. Все происходит так, как у Шекспира, за исключением того, что ростовщик не подвергается никакой каре. После этого мнимый адвокат выпрашивает у Джаннетто кольцо, подаренное ему женой, и когда Джаннетто, привезя с собой Ансальдо, снова встречается с женой в Бельмонте, она обвиняет его в неверности, но затем раскрывает секрет. В заключение Ансальдо женится на служанке, которой Джаннетто обязан своим счастьем.

Шекспир кое-что изменил в этой фабуле и довольно многое добавил от себя. Прежде всего он заменил мотив сонного напитка мотивом трех ларцов, который он заимствовал из совершенно другой истории, рассказанной в латинском сборнике новелл «Римские деяния», возникшем в XIII веке и изданном в английском переводе в 1577 году. Но, по-видимому, Шекспир уже нашел соединение мотива ларцов с историей жестокого ростовщика в недошедшей до нас пьесе «Еврей», ставившейся, по показанию Госсона («Школа обманов», 1579), в театре Бык. Однако, принимая во внимание свидетельство пуританина Госсона, который хвалит эту пьесу за то, что она «не оскорбляет никакими непристойностями ни зрения, ни слуха чистых душою зрителей», можно сказать, что пьеса эта, при всей возможной сюжетной близости ее к «Венецианскому купцу», по своему характеру имела с ним мало общего. Едва ли также повлияла на него другая, тоже не сохранившаяся пьеса — «Венецианский еврей» Деккера (дата неизвестна).

Скорее можно говорить о влиянии на Шекспира пьесы Марло «Мальтийский еврей» (1588), откуда он взял краски для обрисовки характера Шейлока и мотив любви дочери жестокого еврея к христианину (Джессика — Лоренцо), не считая нескольких прямо заимствованных выражений.

Опуская более мелкие подробности, отметим важнейшие добавочные черты, введенные Шекспиром в его пьесу. Они относятся не столько к ее сюжету в собственном смысле слова, сколько к построению характеров и через это — к идейному содержанию комедии. Это мотивировка (совершенно отсутствующая в новелле) ненависти Шейлока к Антонио; культ дружбы, соединяющий Антонио с Бассанио (вместо полуродственных отношений между ними), делающий отношения между ними более трогательными; знаменитый монолог Шейлока о праве еврея быть человеком (III, 1); благородный характер Порции и влюбленность ее в Бассанио; речь ее о «милости» на суде; широкий показ ее женихов и различного их поведения во время предложенного им испытания; развитие образа Нериссы (служанка из новеллы) и заключительный брак ее с Грациано, а не с Антонио (Ансальдо), что безусловно поднимает последнего; шутливо-лирическая сцена в пятом акте, полная философского смысла; наконец, веселые интермедии с Ланчелотом Гоббо и его отцом. Всего этого более чем достаточно для признания глубокой оригинальности пьесы, являющейся одним из шедевров Шекспира.

Своеобразие этой комедии заключается прежде всего в особенном полусказочном-полуновеллистическом тоне, который ее пронизывает. Мало можно найти комедий Шекспира, где неправдоподобие и подчеркнутая условность положений, характеров, всего сюжета были бы так заметны. Несостоятельность аргументов Порции-адвоката давно уже была отмечена юристами. Не нужно быть особенно ученым законоведом, чтобы признать, что в любую эпоху и в любой стране закон не мог не разрешать заимодавцу взять меньше, чем то, на что он, согласно договору, имел право, и что кровь должна считаться частью тела, поскольку она неотделима от него, подобно тому как вместе с яблоком покупается и его кожура, а вместе с комнатой сдается и содержащийся в ней или притекающий в нее воздух. Невероятно также, чтобы наивная загадка с тремя ларцами не была разгадана давно уже до Бассанио одним из предшествовавших ему женихов Порции или чтобы Порция не нашла способа намекнуть полюбившемуся ей Бассанио, на какой из ларцов ему следует указать. Почему Антонио с первого появления его в пьесе все время томит какая-то непонятная грусть? Почему друзья Антонио, так ему преданные (см. сцену суда), не пришли ему заблаговременно на помощь, одолжив необходимую сумму? Как мог Бассанио забыть о сроке векселя, подписанного лучшим его другом Антонио на таких страшных условиях, чтобы достать для него, Бассанио, деньги, составившие счастье всей его жизни? Не приводя других примеров такого рода, отметим лишь, что все эти условности и натяжки придают пьесе, несмотря на чувственный оттенок ее и материальную яркость и пластичность образов, какой-то фантастический, иллюзорный оттенок, делающий ее слегка похожей на типичные пьесы-сказки Шекспира, как «Сон в летнюю ночь» или «Буря». Не без основания поэтому в своей постановке «Венецианского купца» (в начале XX в.) немецкий режиссер Макс Рейнгардт трактовал его как мимолетную интригу, легкую игру мыслей на фоне происходящего в Венеции карнавала (см. сцену — II, 4).

Другой особенностью, также придающей пьесе большое своеобразие, является богатство ее идейного содержания и многогранность, доходящая почти до противоречивости, ее ведущих характеров. Две темы, как будто бы не имеющие между собой ничего общего, выделяющиеся среди множества мыслей и тенденций комедии, это — тема отношения человека к имуществу, собственности, и тема дружбы как одного из главных устоев светлой, гармонической жизни — именно дружбы, соединяющей благородные натуры независимо от их пола, а не любви между мужчиной и женщиной, которой в пьесе, собственно говоря, и нет; ибо чувство, соединяющее Бассанио и Порцию или Лоренцо и Джессику, менее всего можно назвать страстью: это просто склонность, влечение, имеющее целью наслаждение и счастливую дружную жизнь.

Первая тема выразительнее всего представлена сюжетной линией Шейлока и Антонио, о которой мы подробнее скажем ниже. Но она появляется, хотя и слабее, и в других частях пьесы. Мы не находим в ней ни малейшего намека на презрение к земным благам, на пренебрежение к богатству. Антонио при всей его щедрости производит торговые операции, относясь к ним как к делу естественному и вполне благородному. Бассанио откровенно стремится к женитьбе на богатой наследнице. Да и Порция, умелая и разумная хозяйка, отнюдь не равнодушна к своему достоянию. Джессика, убегая из отцовского дома с Лоренцо, не забывает захватить с собой фамильные драгоценности. Но для всех них деньги — лишь средство, обеспечивающее им светлую и привольную жизнь, а не самоцель, как для Шейлока, влюбленного в деньги, одержимого жаждой накопления и способного пойти на все ради преумножения своего капитала.

Вторая тема, тема дружбы, занимает в пьесе не менее видное место. Культ дружбы, столь типичный для культуры и литературы Возрождения, можно рассматривать как естественный, закономерный ответ гуманистов на безудержную и беспощадную погоню за наживой, все более охватывающую активные элементы общества в век зарождения первоначального капиталистического накопления. Лозунгу «человек человеку — волк» гуманизм противопоставил лозунг человечности, милосердия, дружбы. Как дополнение и корректив ко все более утверждающейся в национальных монархиях XVI века идее «легальности», железной и бездушной, не признающей никаких исключений «законности», выдвигается доктрина милосердия («милости», к которой призывает в сцене суда адвокат — Порция) как необходимого корректива, без которого нет в жизни человека красоты и радости, без которого, — как в случае Антонио — Шейлок, — по выражению юристов, summum jus (высшее право) становится summa injuria (высшею несправедливостью). Одной из форм этого светлого альтруизма, украшающего и обогащающего человеческую жизнь, и является идея дружбы, занимающая также огромное место в творчестве Шекспира (его сонеты, дружба Валентина и Протея в «Двух веронцах», где дружба выдерживает состязание с любовью; дружба Гамлета с Горацио, дружба Селии с Розалиндой в «Как вам это понравится» или Ромео с Меркуцио). Такова же дружба Бассанио и Антонио, который готов отдать своему молодому другу все, что ему принадлежит, и даже то, чего у него нет. И эта тема дружбы в данной комедии глубоко связана с мечтой о более прекрасной жизни, в которой деньги должны служить человеку, не делая его рабом. Вот в чем заключается связь двух тем, образующая сложное идейное единство этой чудеснейшей пьесы.

Два мира противопоставлены здесь друг другу. Один — мир радости, красоты, великодушия, дружбы; его составляют Антонио с группой его друзей, Порция, Нерисса, в известной мере Джессика. Другой — мир хищничества, скаредности и злобы; его составляют Шейлок, Тубал и их присные, которые не показаны в пьесе, но ощущаются как ее фон. Если в предыдущих комедиях возможно было примирение, превращение злых в добрых (Протей), то здесь это исключено. Между двумя мирами идет война не на жизнь, а на смерть.

Трудно сказать, которая из двух сторон начинает нападение, которая из них более агрессивна: обе они одинаково, еще до начала действия, презирают и ненавидят друг друга. Лица первой группы смотрят на жизнь с доверием, они ощущают ее красоту, их душа открыта всему радостному, прекрасному, благородному. Таков прежде всего сам Антонио, который из природного великодушия одалживает деньги, никогда не беря за это процентов, который исповедует настоящий культ дружбы. Таковы же и все другие члены этого кружка, друзья Антонио. Напротив, Шейлок и ему подобные не знают ничего, кроме сухого расчета и корысти. Им недоступны жалость, душевная щедрость, милосердие. Это хорошо показано в четвертом акте пьесы, в сцене суда, когда Порция в своей замечательной речи о «милости» тщетно призывает Шейлока проявить по отношению к Антонио великодушие.

Разница между этими двумя душевными складами очень тонко обозначена Шекспиром одним поэтическим образом. В пятом акте, этом своеобразном музыкальном финале к сказочному действию, говоря о «небесной музыке», о «гармонии небесных сфер», которая в эту дивную ночь слышится ему и его возлюбленной, Лоренцо отмечает свойство музыки очаровывать и смягчать человеческие сердца. Он прибавляет:

Такая угрюмая, темная душа — у Шейлока, который не ощущает и не может создать себе гармонию жизни, который не носит в своей душе музыки.

Многие западные критики пытаются изобразить столкновение между Антонио и Шейлоком как противопоставление идеалов христиан-европейцев идеалам еврейства. По их мнению, Шекспир хотел разоблачить в «Венецианском купце» порочность евреев и написал, таким образом, антисемитскую пьесу. Это, конечно, есть грубейшее искажение замысла пьесы. В целом ряде своих пьес Шекспир проводит идею равенства людей всех рас, наций, вероисповеданий, всех общественных положений. Но почему же в таком случае он сделал Шейлока евреем? Прежде всего, эту черту Шекспир придумал не сам, а заимствовал из итальянской новеллы, послужившей ему источником. Он воспроизвел ее потому, что она соответствовала действительности. В XVI веке евреи, жившие в разных странах Западной Европы, не имея доступа к очень многим, и притом наиболее выгодным и почетным профессиям, усиленно занимались торговлей и ростовщичеством. Но самое существенное — как именно и насколько разносторонне обрисовал своего Шейлока Шекспир, ибо он дал чрезвычайно многогранный образ его. Вспомним замечание Пушкина в его высказывании о разносторонности характеров Шекспира: «Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен».

Чтобы проникнуть лучше в подлинные намерения Шекспира, необходимо учесть, каково было положение евреев в Англии времен Шекспира и каков был господствующий взгляд на них в общественном мнении и художественной литературе эпохи.

С конца XIII века до времен Кромвеля (середина XVII в.) верующие евреи были лишены права жительства в Англии. Евреи, встречавшиеся во времена королевы Елизаветы в Лондоне, — по большей части иностранные подданные, вроде упомянутого выше врача Лопеса, — были редкими исключениями. За все указанные три с половиной столетия в Англии крепко держался религиозный и расовый предрассудок, и среди населения ходило немало рассказов, компрометирующих евреев. Особенно распространены они были в XVI веке, когда в связи с ростом национального сознания и патриотических чувств как искаженная форма их стал усиливаться шовинизм — нелюбовь ко всему иностранному, насмешки над ним и т. п. Эти настроения проявились и в драме того времени, в частности и у Шекспира, но у него в шутливой и весьма безобидной форме (см., например, подтрунивание над замашками и слабостями представителей разных национальностей в «Комедии ошибок», «Виндзорских насмешницах», разбираемой комедии или выпады против французских и итальянских мод в «Ромео и Джульетте»). Но особенно остры были во времена Шекспира нападки на евреев. Госсон в своей «Школе обманов» (1579) упоминает какую-то пьесу о еврее ростовщике, шедшую в одном из лондонских театров. Модный романист эпохи Энтони Мендей обработал в 1580 году в виде романа историю о жестоком ростовщике и похищении его дочери. Существовала баллада (неизвестно, возникла ли она до пьесы Шекспира, или после нее) о еврее Герунтии и бессердечных условиях полученного им векселя, а в своем «Руководстве красноречия» (1596) Александр Сильвен посвящает одну из глав истории еврея, требовавшего от одного христианина в уплату долга фунт мяса. Известен, наконец, успех, каким пользовалась упомянутая уже выше, возникшая лет за десять до «Венецианского купца» трагедия Марло «Мальтийский еврей», где выводится богатый еврейский банкир, который совершает ужасающие предательства и жестокости вплоть до отравления родной дочери, лишь бы отомстить христианам, посягающим на его деньги. Гуманист Джордано Бруно, побывавший в Англии в 1584 году, рассказывал потом, что в Лондоне ни один еврей, проходя по улице, не был гарантирован от худших оскорблений и издевательств. Среди этого потока злобы и ненависти редкими исключениями были такие проявления гуманности и благожелательности, как анонимная пьеса (изд. в 1584 г.) «Три лондонские дамы», где был выведен поражающий своим душевным благородством еврей. Другим примером такого отношения к евреям, но скрытого, требующего комментария, является пьеса Шекспира.

Лучшим свидетельством истинного отношения Шекспира к злостным проявлениям грубого шовинизма является пьеса, коллективно написанная (вероятно, около 1600 г.) пятью авторами и в том числе, как теперь полагает большинство критиков, Шекспиром, — «Сэр Томас Мор». В той части пьесы, которая приписывается Шекспиру, есть и сцена, изображающая бунт лондонских горожан, охваченных таким зоологическим, хищническим национализмом и собирающихся разграбить товары иностранных приезжих купцов. Томас Мор, который был в ту пору лорд-мэром Лондона, выходит навстречу своим мятежным землякам и предлагает им представить себе, что бы они почувствовали, если бы они сами были на чужбине и их имущество подверглось бы опасности такого же расхищения. Вот истинное лицо Шекспира, сторонника человечности, справедливости, морального равенства всех людей, — и эти же черты, как мы покажем далее, наличествуют и в «Венецианском купце».

Еще Гейне в своей замечательной книге «Женщины и девушки Шекспира» (глава «Джессика») заметил, что «о различии религии в этой пьесе нет и речи, нет малейшего намека», как нет намека и на этнические особенности, которые автору, будь он во власти «расового предрассудка», было бы соответственно постараться изобразить в смешном или отталкивающем виде. Нигде во всей пьесе нет ни слова о каких либо страшных суевериях и мрачных религиозных обрядах, якобы свойственных иудаизму, или о превосходстве христианской веры над иудейской. Насквозь фальшивой и грубо искажающей Шекспира следует считать тенденцию английских актеров XVII и XVIII веков, применяя соответствующую мимику, интонации, жестикуляцию, делать образ Шейлока уродливым, мерзким и часто даже комическим. Текст не дает для этого ни малейшего основания. Дело в том, что Шекспир строго различает в Шейлоке, с одной стороны, хищного ростовщика, с другой стороны — еврея как человека, имеющего такое же право на существование, как и окружающие его венецианцы. Сильнее всего это подчеркнуто Шекспиром в знаменитом монологе Шейлока (III, 1), в котором доказывается тождественность природы всех людей независимо от их религии и этнической принадлежности, с помощью аргументов физического тождества их строения, которые не раз повторяются у Шекспира (например, в пьесе «Конец делу венец» — слова короля к графу Бертраму; II, 3). Тот, кто прочел его один раз, никогда не забудет этих страстных, потрясающих в своей справедливости восклицаний Шейлока: «Он меня опозорил... насмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, поносил мой народ... А какая у него для этого была причина? То, что я еврей. Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?... Если нас уколоть, разве у нас не идет кровь?... Если нас отравить, разве мы не умираем? А если нас оскорбляют, разве мы не должны мстить?»

Зритель на одно мгновение забывает весь ход пьесы, характер Шейлока, его жестокость и весь проникается сочувствием к нему как к человеку, к его угнетенному человеческому достоинству. Некоторые критики справедливо называют этот монолог лучшей защитой равноправия евреев, какую только можно найти в мировой литературе. Но это не мешает Шекспиру сурово осуждать кровопийцу Шейлока и клеймить его ростовщическую деятельность и мстительность. Эта широта и сложность подхода Шекспира к образу Шейлока проявились, между прочим, и в сложности его характера.

Осуждение власти денег и золота выражено в пьесе не только в связи с действиями Шейлока. Та же самая мысль повторена, в более общей и скрытой форме, в сцене выбора ларца (III, 2). Бассанио отвергает золотой ларец, называя золото «личиной правды», которая прикрывает всякое уродство и порок. Он презрительно отталкивает и серебро второго ларца, которое он называет «тусклым, пошлым посредником между людьми». Им обоим он предпочитает «прямой» и «честный» свинец — и действительно, в свинцовом ларце он находит портрет Порции и свое счастье. И крайне примечательно для идейного единства пьесы то, что в этой сцене Бассанио от темы золота так естественно переходит к теме правды, которая есть основа мира гармонии, грезящейся всем чистым и светлым душам, и которая искажается, уничтожается золотом.

Но дело сводится не только к наличию в злодее и хищнике человека. Надо посмотреть, как этот хищник возникает в человеке и как Шекспир понимает соотношение ростовщической профессии с окружающей средой.

Надо посмотреть также, как рисует он связь между жестокими навыками Шейлока и самыми естественными человеческими началами в его душе.

Шекспир изображает Шейлока не только как нарост на теле Венеции, не только как бич ее, но и как продукт и жертву ее уклада, самого ее строя. Шекспир хорошо знал, что Венеция его времени была образцом торговой республики, все благосостояние и политическая сила которой покоились на той «коммерческой честности», которая составляла и основу английского пуританства, уже медленно подбиравшегося в ту пору к политическому господству. Ведь если нарушить хоть один раз условия векселя, законные права заимодавца, этим будет создан опасный прецедент, Венеция сразу потеряет свой внешний кредит, свою основу и мощь! Вот почему в сцене суда ни все сенаторы, ни сам дож, как им ни хотелось бы спасти Антонио, не решаются вмешаться и нарушить «священную» букву закона, так для них важную. И Шейлок этим пользуется. Поскольку он лишен положения в обществе, титулов, даже равноправия, ему не остается ничего другого. «Отнимая у меня имущество, вы отнимаете у меня жизнь!» — восклицает он в сцене суда. И эти слова, так потрясающе звучавшие в исполнении Кина (1814), положившего начало новой, трагической трактовке этой роли, служат ключом к пониманию всей сущности конфликта между торговой венецианской знатью и страшным, несчастным евреем.

Пушкин указал на сложность характера Шейлока. Но им указаны еще не все положительные или, скажем, достойные человека черты его характера. Надо вспомнить не только его чадолюбие, но и былую верную и трогательную любовь к покойной жене. Ее кольцо, которое Джессика захватила с собой и потом променяла на приглянувшуюся ей обезьянку, дорого Шейлоку не только как денежная ценность (вспомним его восклицания: «Восемьдесят дукатов!..», «Две тысячи дукатов!..» — III, 1), но и как память жены. Деньги, вообще говоря, для него не самое главное: дочь дороже ему, — до той минуты по крайней мере, пока она не бежала от него, а, может быть, даже, несмотря на его проклятья, и после того.

Еще дороже, пожалуй, честь, хотя иногда она облекается в страшную форму: иногда это внешнее достоинство, внутренняя гордость, с какой он держит себя с венецианцами, иногда неутолимая, ни перед чем не останавливающаяся месть.

И хотя в объяснении причин его ненависти к Антонио (I, 3) и звучит несколько разных мотивов, главным из них выделяются все же оскорбления, которыми Антонио осыпает его и которых честь Шейлока не может перенести.

Шейлок говорит в лицо своим противникам горькие истины, выраженные Шекспиром в такой прозрачной и убедительной форме, что сам поэт не мог не чувствовать их правдивости. Самая яркая из них — речь Шейлока, обращенная к дожу (IV, 1) о рабах,которых венецианцы не хотят «из милости» отпустить на волю. Шейлок претендует лишь на свое денежное имущество, дож — на живых людей. Не только в своем знаменитом монологе, но и в ряде других мест душевно сложный, хищный и ужасный, но всегда зоркий и разумный, а иногда человечный Шейлок служит рупором мыслей Шекспира. А иногда своим рупором он делает (как в других пьесах) шутовские персонажи, как, например, в созвучном той же распре, отмеченном Гейне (там же) дерзком замечании Ланчелота Гоббо о переходе Джессики в христианство.

Характер Джессики дополняет образ Шейлока. Гейне в названной статье осыпает укорами эту бездушную дочь, стыдящуюся своего отца, не забывающую при своем побеге ограбить его, при несомненной своей внешней привлекательности несущую на себе какой-то налет цинизма. «Этот отец, которого она покинула, ограбила, которому изменила, был не жестокий, но любящий отец... Гнусная измена! Джессика даже действует заодно с врагами Шейлока, и, когда они в Бельмонте говорят про него всякие скверности, она не опускает глаз, ее губы не бледнеют, но сама она говорит про своего отца самое дурное... У нее нет души, есть только ищущий приключений ум».

Есть одна довольно слабо уловимая, но многозначительная подробность. Многие девушки Шекспира, чтобы соединиться с любимым человеком, переодеваются юношами (Джулия в «Двух веронцах», Розалинда в «Как вам это понравится»). Они при этом ведут себя непринужденно, игриво шутят по поводу своего нового положения, деталей своего мужского костюма. Но в каждой из них ощущается какая-то деликатность, трогательная нежность. Джессика, напротив, держит себя (II, 4 и 6) с подчеркнутой развязностью, и ее шутки о том, что «неся факел, она будет освещать свой собственный стыд», удовлетворение тем, что ночь скроет ее «стыд» и т. п., — носят демонстративно-пикантный характер, оттенок какого-то бесстыдства. Сопоставление ее с Шейлоком акцентирует горечь, которую он испытывает и трагизм его судьбы.

Из других характеров увлекателен и разработан лишь характер Порции, веселой, нежной и любящей радости жизни, истинной девушки Ренессанса, в момент рождения которой «в небе плясала звезда». Остальные фигуры, начиная с бесцветного Антонио и банального Бассанио и кончая второстепенными персонажами, как индивидуальные лица, не представляют большого значения.

Но для глубоких мыслей и ведущих образов этой пьесы Шекспир создал замечательную по живописности рамку. Немногими, но выразительными штрихами он передал атмосферу венецианской жизни эпохи — совмещение в ней кипучей деловой деятельности с праздничным духом, весельем и жаждой наслаждений. Этот светлый фон смягчает драматические моменты пьесы. По понятиям того времени, отчасти сохранившим значение и сейчас, «Венецианский купец» считался комедией, так как исход пьесы — счастливый. Ее светлое, оптимистическое настроение еще усиливается вставленными в нее Шекспиром (и, конечно, отсутствовавшими в его источниках) многочисленными шутками и комическими сценами, особенно теми, в которых участвует весельчак Ланчелот Гоббо. Но особенно радужный характер придает пьесе ее пятый акт, в котором красота природы, любовь и радость по поводу победы над злым началом слились в очаровательную лирическую картину.

Аникст А. «Король Иоанн»

Среди хроник Шекспира «Король Иоанн» стоит особняком. Другие драмы из истории Англии складывались у Шекспира в серии пьес. «Король Иоанн» остался одиноким. Если в других случаях Шекспира увлекала идея создания серии драм, широко и полно охватывающей целую полосу в истории страны, то здесь он ограничил себя рамками сравнительно узкого сюжета. Он не воспользовался возможностью изобразить предшественника Иоанна Безземельного, его старшего брата, прославленного Ричарда Львиное Сердце, история которого по-своему была не менее драматична. Даже и в рамках царствования Иоанна драматург счел возможным опустить не только второстепенные эпизоды, но и такое широко известное событие, как прокламирование великой Хартии вольностей и создание парламента.

У Шекспира об этом ни слова, и это всегда вызывало удивление тех английских критиков, для которых парламентаризм является идеалом государственности. Однако в эпоху Шекспира парламент не играл сколько-нибудь значительной роли в жизни страны. Если в феодальную эпоху он был органом волеизъявления феодалов, ограничивавшим власть короля, то с тех пор, как утвердилась абсолютная монархия Тюдоров, парламент превратился в собрание, угодливо подтверждавшее волю короля, в частности дававшее санкцию на всевозможные поборы для пополнения королевской казны. Естественно поэтому, что Шекспир не обратил особого внимания на историю возникновения парламента, который казался в те времена изжившим себя феодальным установлением.

Зато другие факты царствования Иоанна имели для Шекспира и его современников вполне актуальное значение. Таковы были: вопрос о престолонаследии, проблема внутреннего мира, внешние войны, борьба королевской власти против политических притязаний римско-католической церкви. Это и вошло в круг тем, охватываемых сюжетом пьесы Шекспира.

Хроника была написана между 1594–1597 годами. Ряд исследователей склоняются к сравнительно раннему возникновению ее и датируют пьесу 1594–1595 годами, тогда как Э. К. Чемберс считает, что она была создана зимой 1596/97 года. Соответственно этому одни исследователи полагают, что «Король Иоанн» предшествовал «Ричарду II», другие же придерживаются мнения, что «Король Иоанн» был создан после «Ричарда II».

Обычно, создавая пьесы-хроники, Шекспир пользовался в качестве источника собранием летописей Холинсхеда. На этот раз, однако, в этом не было необходимости. Уже существовала драматическая обработка сюжета о царствовании Иоанна, и она послужила источником для Шекспира.

Эта пьеса была опубликована в 1591 году в двух частях. Первая называлась: «Беспокойное царствование короля Иоанна, с открытием того, кто был незаконным сыном короля Ричарда Львиное Сердце (в просторечье именуемый ублюдком Фоконбриджем), а также со смертью короля Иоанна в Суинстедском аббатстве». На титуле второй части стояло: «Вторая часть Беспокойного царствования короля Иоанна, содержащая смерть Артура Плантагенета, высадку Людовика и отравление короля Иоанна в Суинстедском аббатстве».

На обоих изданиях помечено, что пьеса неоднократно игралась «актерами ее величества королевы в Лондоне».

В 1611 году обе части «Беспокойного царствования» были напечатаны вместе, причем издатель поставил на титульном листе слова: «Написано У. Ш.». Третье издание, вышедшее уже после смерти Шекспира, в 1622 году, не ограничивалось инициалами. На титульном листе полностью стояло: «У. Шекспир».

Известно, что Шекспиру при жизни не раз приписывали пьесы, которых он не писал. Но в данном случае нельзя сказать, что у издателей не было никаких оснований приписать пьесу Шекспиру. Известно было, что драматург действительно написал хронику о короле Иоанне. Она шла на сцене, и ее упоминает в своем списке пьес Шекспира Ф. Мерес в 1598 году. Опираясь на это, издатели и могли выдать «Беспокойное царствование» за шекспировскую пьесу, тем более, что по сюжету они совпадают.

Шекспировский «Король Иоанн» был впервые напечатан в фолио 1623 года. Сравнение текстов показывает, что пьеса Шекспира представляет собой сокращенный вариант «Беспокойного царствования». Здесь две ранние пьесы сведены в одну. Некоторые эпизоды при сокращении Шекспиром были опущены, но он точно следовал порядку сцен и развитию действия «Беспокойного царствования», переписав, однако, заново весь стихотворный текст и развив некоторые характеристики персонажей.

Вопрос об отношении пьесы Шекспира к «Беспокойному царствованию» вызвал большие споры среди шекспироведов. Существуют три взгляда на эту проблему:

1) «Беспокойное царствование» — произведение одного или нескольких предшественников Шекспира, предположительно Марло либо Марло и Грина, а, может быть, Пиля. Шекспир создал новую пьесу по канве своего предшественника. Этого мнения придерживается большинство исследователей.

2) «Беспокойное царствование» — не дошекспировская пьеса, а переделка шекспировского «Короля Иоанна», выполненная неизвестным автором. Это предположение было высказано П. Александером, но Дж. Довер Уилсон убедительно опроверг его.

3) Шекспир написал сначала «Беспокойное царствование», затем через несколько лет сам переделал эту пьесу, и таким образом появился «Король Иоанн». Этот взгляд был высказан У. Кортхопом и поддержан Э. М. У. Тильярдом.

Нам представляется наиболее вероятной первая из перечисленных здесь точек зрения, которой придерживается и Э. К. Чемберс. Тщательное сопоставление обоих текстов, произведенное им, показывает, что в «Короле Иоанне» есть только одна строка, полностью совпадающая с «Беспокойным царствованием». Правда, он же насчитал сто пятьдесят мест, где у Шекспира повторяются те или иные слова из старой пьесы, но многие из них употреблены в совершенно другом контексте.

Обращаясь к содержанию, можно увидеть, что Шекспир изменил политические мотивы, содержавшиеся в ранней пьесе. Он убрал резкие выпады против французов, имевшие место в «Беспокойном царствовании», а также смягчил антипапистскую направленность пьесы. У Шекспира первостепенное значение приобретает идея патриотизма, выразителем которой выступает Фоконбридж. Этот образ был уже в старой пьесе, но Шекспир значительно развил его, как он углубил и характеристику короля Иоанна.

Впрочем, даже усовершенствовав разработку данного сюжета, Шекспир не создал шедевра, который получил бы такое же признание, как некоторые другие его хроники. «Король Иоанн» уступает в цельности и концентрированности действия «Ричарду III», в широте охвата действительности и ее контрастов «Генриху IV». В группе хроник эта пьеса является произведением переходного типа, как и «Ричард II». Образы героев здесь более индивидуализированы, чем в предшествующих хрониках, и нетрудно заметить, что Шекспир расширил несколько рамки жанра, в частности, введением комических мотивов, что особенно проявляется в юморе Фоконбриджа, частично и пока еще отдаленно предвосхищающем фальстафовский юмор «Генриха IV».

Как и в других пьесах-хрониках, Шекспир заостряет в сюжете политические мотивы, представлявшие интерес для его современников. Он увязывает их с проблемами этическими, и это получает концентрированное выражение в образе центрального персонажа драмы — короля Иоанна.

Фигура этого монарха задолго до Шекспира появилась на английской сцене. Ему была посвящена первая историческая драма, созданная в Англии в эпоху Возрождения. Около 1547 года в царствование Генриха VIII епископ Бейль написал пьесу «Король Иоанн». В драматургическом отношении это была причудливая смесь исторической драмы с моралите, где фигурировали наряду с реальными историческими персонажами абстрактные фигуры — Мятеж, Стяжательство, Притворство и т. д. В период, когда недавно свершился разрыв с Римом, личность Иоанна привлекала внимание, ибо он был первым королем, сделавшим попытку восстать против власти пап. Это была откровенно тенденциозная пьеса, в которой Иоанн прославлялся как поборник независимости монархии от римско-католической церкви. Соответственно образ короля был представлен в идеализированном свете.

В «Беспокойном царствовании» образ уже более соответствует исторической истине. Этот набросок характера в ранней драме получил у Шекспира полноценное психологическое раскрытие. Фигура Иоанна стоит в ряду других королей, чьи портреты даны Шекспиром в хрониках в плане рассмотрения проблемы личных качеств монарха.

Иоанн является узурпатором. По праву престолонаследия королем должен был стать после смерти Ричарда Львиное Сердце молодой принц Артур. Но Иоанн захватил власть и царит по праву сильного. Он, однако, сознает непрочность своего положения. Ему грозят разные враги, и его подстерегает много опасностей: Констанция, мать Артура, лелеет план восстановления прав своего сына; Франция стремится отвоевать у Иоанна его владения в Бретани; Рим зорко следит за действиями короля, оберегая интересы церкви в Англии; наконец, Иоанну приходится все время считаться с крупными феодальными баронами, отнюдь не склонными к беспрекословному повиновению.

Перед лицом всех хитросплетений политики Иоанн вначале держится как человек, намеренный отстоять свою власть от всех опасностей и посягательств. Он мужественно сражается против Франции, защищая одновременно интересы свои и английского государства. Однако сознание государственных интересов не является преобладающей чертой его как короля. Личный интерес для него гораздо важнее. Стремясь удержать власть, он решает устранить силой слабого соперника — принца Артура. Что же касается противников сильных, то с ними он хочет замириться.

Мы видим, как постепенно все больше раскрывается своекорыстная натура короля, который к тому же не обладает упорной непреклонностью, какая была, например, у Ричарда III. Иоанн проявляет жестокость, хитрит, изворачивается и доходит до унижения, когда соглашается отдать свою власть, чтобы снова принять ее из рук представителя римского папы.

Даже в жестокости Иоанна проявляется его малодушие. Он жаждет смерти принца Артура, но не решается на убийство, как это сделал в подобном же положении Ричард III. Намеками он стремится внушить своему придворному Хьюберту, чтобы тот покончил с юным принцем, но делает это так, чтобы сохранить возможность снять с себя даже моральную вину за смерть Артура.

Преобладание личных интересов над государственными особенно проявляется тогда, когда Иоанн ради закрепления своих прав покупает поддержку Франции ценой уступок территории. Это вызывает гнев даже у Фоконбриджа, самого преданного из сторонников Иоанна.

Все ухищрения Иоанна ни к чему не приводят. Он теряет друзей, сторонников, союзников и в конце концов падает жертвой заговора собственного духовенства — один монах, мстя за разграбление монастырей, отравляет Иоанна.

В лице Иоанна Шекспиром изображен монарх, недостойный править страной. И дело здесь не столько в отсутствии законных прав на владение престолом, сколько в нравственном облике Иоанна. Убийца невинного ребенка, он ничем не доказал своего морального права на то, чтобы быть главой государства. Более того, своими действиями он обнаружил, что готов в любой момент предать интересы страны ради личного благополучия.

Как и в других хрониках Шекспира, в «Короле Иоанне» коренным является вопрос о благе государства. И если Иоанн оказался недостойным монархом, то в пьесе есть другой персонаж, который выступает как носитель принципов государственности и патриотизма. Это — Фоконбридж.

Незаконнорожденный сын Ричарда Львиное Сердце, он был воспитан знатным лордом, которого считал своим отцом. Когда обнаруживается действительное происхождение Фоконбриджа, перед ним возникает необходимость выбора: признать своим законным отцом покойного Фоконбриджа и получить от него богатое наследство, либо согласиться с тем, что он будет признан незаконным сыном короля и лишиться при этом каких-либо имущественных прав. Фоконбридж выбирает второе, ибо честь быть сыном, хотя бы и незаконным, такого славного воителя, как Ричард Львиное Сердце, ему дороже всех земель, какие он может получить в наследство от старого Фоконбриджа.

Однако Фоконбридж отнюдь не идеальный «рыцарь без упрека». Воинственный сын сурового века, он спокойно будет разить людей, сражаясь за своего короля. А когда король приказывает ему взять деньги у духовенства для пополнения отощавшей казны, Фоконбридж с веселым задором грабит монастыри.

И все же у этого грубоватого вояки есть инстинктивная нравственность, состоящая в том, что он признает для себя обязательным служение королю и своей стране. Они для него одно и то же. И даже если король окажется недостойным или неспособным быть защитником своей страны, то Фоконбридж возьмет эту миссию на себя, действуя именем короля, хотя бы он и знал, что король совсем не тот человек, который заслуживает поклонения и повиновения. Так оно и происходит в пьесе. Даже осуждая короля, когда становится ясной его вина в гибели принца Артура, Фоконбридж не отступает от него. Он продолжает борьбу, — теперь уже не столько за короля, сколько за Англию.

Суровая мужественность Фоконбриджа несомненно привлекательна. Если в пьесе и есть герой, то это именно он. Но Фоконбридж не только храбр. Он и умен. Живя в обстановке борьбы корыстных интересов, приглядываясь к тому, что происходит, а особенно после сделки Иоанна с французами, Фоконбридж делает из своих наблюдений и опыта глубокие выводы. Он выражает их в монологе, которым завершается второй акт, когда произносит тираду о том, что миром правит «дьявол» — выгода (Commodity). Эта речь Фоконбриджа заслуживает особого внимания, как выражение взглядов самого Шекспира на общество. Она перекликается со знаменитыми монологами героя трагедии «Тимон Афинский» о власти золота, которую Шекспир осуждал и в ряде других пьес, особенно в «Венецианском купце».

Фоконбридж выступает также как выразитель идеи патриотизма, особенно сильно звучащей в его финальном монологе, которым заканчивается пьеса. Он утверждает необходимость внутреннего единства государства как наиболее прочной опоры для его независимости. В эпоху создания национальных монархий это была прогрессивная идея, направленная против феодального сепаратизма, и этот принцип поддерживался как гуманистами, так и народными массами, отстаивавшими национальную независимость страны от посягательств извне. В пьесе Шекспира такие реальные враги Англии представлены французскими феодалами и римскими церковниками.

Рядом с двумя центральными образами пьесы стоят другие персонажи, причем некоторые из них очерчены с большой рельефностью. Такова властолюбивая мать Иоанна — королева Элеонора; мать принца Артура Констанция, не уступающая Элеоноре в честолюбивом стремлении к власти, но также показанная как скорбящая мать; патетическая фигура юного принца Артура, чья гибель является наиболее трагическим эпизодом пьесы; хитрый и беспощадный политик-макиавеллист — кардинал Пандольф; воинственные французские феодалы король Людовик и дофин Филипп.

Сложная интрига пьесы развивается динамически, но заключительная часть хроники несколько скомкана из-за того, что при сокращении выпали эпизоды, предшествовавшие смерти короля, которая оказывается несколько неожиданной, не подготовленной закономерным развитием действия.

Аникст А. «Ричард II»

Эта пьеса была впервые зарегистрирована в реестре Палаты торговцев бумагой в августе 1597 года и еще до конца года вышла в свет изданием in quarto. Уже в следующем, 1598 году Ф. Мерес упоминает ее в своем известном списке пьес Шекспира. Таким образом устанавливается, что «Ричард II» был создан не позже 1597 года. До недавнего времени возникновение пьесы датировалось предположительно, и исследователи называли даты от 1594 до 1596 года. Э. К. Чемберс открыл один документ, который позволил уточнить дату написания «Ричарда II» и вместе с тем показал, насколько близки бывают догадки исследователей, даже когда они не располагают документацией. Документ этот — частное письмо члена парламента Эдуарда Хоби, который приглашал на представление этой пьесы в своем доме известного елизаветинского вельможу Роберта Сесиля, сына министра королевы лорда Берли. Приглашение датировано 7 декабря 1595 года, а спектакль должен был состояться 9 декабря. На основании этого Э. К. Чемберс считает, что «Ричард II» был создан в том же 1595 году, и его мнение разделяется Дж. Довер Уилсоном.

Различные эпизоды царствования Ричарда II и до Шекспира привлекали внимание драматургов. Крестьянскому восстанию 1381 года была посвящена пьеса «Жизнь и смерть Джека Строу», напечатанная в 1593 году, но появившаяся на сцене за несколько лет до этого. Другая пьеса сохранилась в рукописи. Она дошла до нас без названия, и исследователи обычно называют ее «Томас Вудсток». (Текст ее был напечатан в 1870 г.) В драме изображаются события, предшествовавшие тем, которые составили сюжет шекспировского «Ричарда II». Исходя из этого, некоторые исследователи называют ее «первой частью» «Ричарда II» и считают хронику Шекспира продолжением «Томаса Вудстока». Высказывалось предположение, что существовала хроника в двух частях, первой частью которой был «Томас Вудсток» неизвестного автора, а второй — «Ричард II» Шекспира. Но против этого говорит то обстоятельство, что персонаж «Томаса Вудстока» Грин, которого убивают в этой пьесе, снова появляется живым в начале драмы Шекспира. Не совпадает и другой эпизод: Джон Гант в «Томасе Вудстоке» обещает герцогине Глостер отомстить за ее мужа, а в «Ричарде II» он отказывает ей в поддержке. Версия о том, что «Ричард II» — продолжение «Томаса Вудстока», таким образом, отпадает.

Основным источником Шекспира при написании этой хроники был Холинсхед. Однако не во всем. Некоторые детали, отсутствующие у Холинсхеда, он заимствовал у других авторов.

Наибольший интерес представляет вопрос об отношении пьесы Шекспира к поэме его современника Сэмюэла Дэниэла «Гражданские войны» (1595), где в стихотворной форме излагается история царствования и падения Ричарда II. У Шекспира и Дэниэла есть совершенно одинаковые отклонения от исторических источников. В частности, это касается образа королевы Изабеллы, жены Ричарда II. Во время изображаемых событий ей было всего двенадцать лет. И Шекспир и Дэниэл изображают ее взрослой женщиной. Замечен также ряд других текстуальных совпадений. Возникает вопрос: кто у кого заимствовал — Шекспир у Дэниэла или Дэниэл у Шекспира?

Делиус, Грант Уайт, Кларк и Райт считали, что Дэниэл подражал Шекспиру. Найт и некоторые другие исследователи склонны были считать, что, наоборот, Шекспир воспользовался кое-чем из поэмы Дэниэла, и Довер Уилсон убедительно подкрепляет этот взгляд в своем предисловии к изданию «Ричарда II».

Накануне восстания Эссекса (1601) один из заговорщиков заказал труппе, в которой состоял Шекспир, поставить «Ричарда II», за что обещал актерам дополнительное вознаграждение в сорок шиллингов. Актеры пробовали отговориться тем, что пьеса устарела и едва ли привлечет публику, но, уступая настояниям заказчика, все же поставили ее. После неудачи восстания, во время следствия один из заговорщиков признался, что постановка «Ричарда II» имела целью «возбудить чувства народа изображением на сцене отречения одного из английских королей». Труппе Шекспира было предложено дать свои показания по этому поводу. Ответ держал актер Огастин Филипс. Его показания убедили следователей, что труппа была непричастна к заговору, и Филипса отпустили с миром.

Весь этот эпизод хорошо объясняет нам, почему в первых изданиях пьесы сцена низложения Ричарда II отсутствовала. Мнение, будто она написана позже, явно опровергается показаниями на следствии по делу о заговоре Эссекса. Совершенно очевидно, что сцена низложения Ричарда II существовала в рукописном тексте, по которому играли актеры.

Рассматривая историю создания «Ричарда II», необходимо отметить еще один очень важный факт. Известно, что в начале своей драматургической деятельности Шекспир испытал влияние корифея тогдашней драмы Кристофера Марло. О влиянии Марло мы можем говорить также и в связи с «Ричардом II». У Марло была историческая драма «Эдуард II». Ее сюжет и образ главного героя во многом сходны с тем, что мы видим в пьесе Шекспира.

Однако при несомненной близости этих двух произведений все же сравнение их показывает, что Шекспир здесь был гораздо более самостоятелен, чем, скажем, при создании «Генриха VI» и «Ричарда III». Это видно уже в стихе шекспировской пьесы, в значительной мере освободившемся от помпезности, свойственной стилю Марло. Стих у Шекспира легче, ближе к живой речи, хотя и сохраняет поэтическую образность, введением которой английская драма была в большой степени обязана Марло. Отличие от последнего проявляется у Шекспира и в более тонкой трактовке образа центрального героя. В особенности же творческая самостоятельность Шекспира проявилась в идейной концепции пьесы.

Для Марло тема «Эдуарда II» была связана с постоянно волновавшим его вопросом о правах личности. В отличие от Марло для Шекспира центральной является не проблема личности, а вопрос о судьбах государства. Именно это определяет композицию шекспировского «Ричарда II». Конечно, и вопрос о личности короля имеет дли Шекспира существенное значение, но эта проблема ставится Шекспиром совсем в ином плане, чем Марло.

С четкостью, не оставляющей места для недоговоренности, в «Ричарде II» поставлен вопрос, являются ли наследственное право и так называемое «божественное право» короля незыблемыми. Ричард II представлен в пьесе носителем феодального принципа «божественного» происхождения королевской власти. Он глубоко убежден, что его сан имеет своим источником санкцию самих небес. Ему представляется, что божественное право накладывает отпечаток на самую его личность и что человек и король в нем неразделимы. Мы слышим из его уст патетическую речь о божественности его королевского достоинства (III, 2). Принципы божественного происхождения королевской власти поддерживает и епископ Карлейль. Но епископ считает, что божественное право короля не исключает его определенных обязанностей по отношению к государству. Однако Ричард настолько упоен своей властью, что не считает необходимым заботиться о каких бы то ни было обязанностях. Своим могуществом он пользуется лишь для удовлетворения своих страстей и прихотей, нимало не заботясь о благе страны.

Поведение Ричарда II вызывает все большее недовольство в стране. Перечень его несправедливостей мы узнаем из беседы Росса, Уилоуби и Нортемберленда (II, 2, конец сцены): тяжелыми налогами он разорил общины, и новым поборам нет конца; он проматывает и раздает государственные достояния; забирает в свою казну имущество опальных дворян; отдает государство на откуп своим фаворитам. Ричард II смотрит на страну как на свое личное владение. Старый вельможа Джон Гант с полным основанием говорит ему, что он ведет себя в государстве не как король, а как «помещик» (II, 1).

И действительно, Ричард II считает существенными только свое право и свою волю. Он живой носитель принципа, согласно которому в личности монарха сосредоточена вся сущность власти, ее начало и конец. Поэтому он и смотрит на государство лишь с точки зрения того, что он может извлечь из него для удовлетворения своих дорогих прихотей.

Этому взгляду Шекспир на протяжении пьесы противопоставляет другую точку зрения, выражающую политическую концепцию гуманизма. Согласно этой точке зрения, средоточием всего является не личность монарха, а государство. Соответственно этому королевская власть представляет собой не самоцель, а функцию, которая должна обеспечить благосостояние страны. Именно эту идею выражает старый Джон Гант. Шекспир идеализировал это историческое лицо. Подлинный Джон Гант был таким же феодалом, как и все остальные. Шекспиром он преображен в благородного мудреца, высшей заботой которого является процветание государства. В его уста вложен полный патриотического пафоса монолог об Англии (II, 1), которая представляется ему чуть ли не райским островом, «вторым Эдемом», который мог бы процветать, — если бы ею не правил плохой король.

Принцип государственности утверждается Шекспиром с такой настойчивостью, что для большей ясности своего тезиса он вводит в действие пьесы сцену, в сущности, никак не связанную с сюжетом и имеющую откровенно дидактический характер. Мы имеем в виду сцену в саду Йорка (III, 4), где Шекспир выводит садовника, беседующего с двумя слугами. Их беседа представляет собой рассуждение о государстве, облеченное в форму аллегории. Садовник уподобляет государство саду, а короля — садовнику, который обязан заботиться о процветании сада, выпалывая ненужные растения, обрубая засохшие ветки и всячески ухаживая за полезными растениями. По мнению садовника, король Ричард дозволил паразитическим растениям расцвести за счет полезных. Тем самым он нарушил свой долг, за что и понесет кару.

Ричард оказывается недостойным королем не только потому, что, пользуясь своим «божественным» правом, пренебрегал интересами государства, но также потому, что попрал и земные законы, на которых зиждется порядок в государстве. Он владеет своим королевским саном по праву наследства, но при этом наследственное право других он нисколько не уважает. Когда умирает Джон Гант, владения которого должны перейти его сыну Болингброку, Ричард II присваивает себе имущество своего подданного. Поправ закон наследования, он тем самым подрывает наследственное право вообще, в том числе и свое собственное, ибо закон в государстве должен быть один.

Всем ходом пьесы, логикой развивающихся в ней событий опровержение «божественного» права монарха подкрепляется обоснованием права на восстание против короля и свержение его с престола. Вопрос о том, имеют ли право подданные низлагать монарха, неоднократно рассматривается Шекспиром в его хрониках. Шекспир в принципе считал восстания ненужным нарушением порядка в государстве и осуждал мятежи, поднимаемые во имя частных интересов отдельных лиц или даже целых сословий. Именно с этой точки зрения Шекспир осуждает как восстание феодалов, так и крестьянский бунт в трилогии «Генрих VI». Но уже в «Ричарде III» утверждается право на восстание против короля. Однако при этом нужно иметь в виду, что Ричард III сам является узурпатором, захватчиком власти и кровавым тираном. В «Ричарде II» Шекспир признает право на восстание даже против короля, владеющего престолом законно, по наследству, но пользующегося своей властью во вред государству.

Такова политическая концепция, лежащая в основе пьесы. Надо сказать, что стремление утвердить определенный политический тезис во многом определяет художественный строй этого произведения. Ряд эпизодов драмы обладает откровенно иллюстративным характером, имея целью выразить посредством речей персонажей те или иные политические принципы.

Однако политические вопросы не заслоняют для Шекспира проблем нравственных и задачи создания живых образов участников политической драмы, разыгрывающейся перед нами. Сравнивая «Ричарда II» с предшествующими хрониками, можно заметить, как углубляется мастерство Шекспира в изображении характеров.

Это заметно уже в обрисовке второстепенных фигур. Если в ранних хрониках подобные персонажи мало чем отличались друг от друга, то в «Ричарде II» Шекспир находит уже достаточно выразительные штрихи, чтобы придать каждой фигуре четкое отличие от других. Вот образы двух почтенных государственных деятелей — Джон Гант и епископ Карлейль. Оба они носители идеи государственности. И вместе с тем они различаются не только своим отношением к королю, которого Гант осуждает, а Карлейль поддерживает, но и характерами. В Джоне Ганте мы замечаем страстность, с которой он судит о государственных делах, а в епископе — спокойную рассудительность. Герцог Йоркский характеризуется миролюбивостью и благодушием, доходящими у него до слабости и нерешительности, когда дело идет о серьезных государственных делах. Герцог Омерль — верный слуга короля Ричарда II. Нортемберленд честолюбив и суров. Если фавориты Ричарда II — Буши, Бегот и Грин — не наделены чертами, позволяющими отличить одного от другого, то в данном случае это может быть сознательный художественный прием, аналогичный тому, который Шекспир впоследствии применил в «Гамлете», изображая Розенкранца и Гильденстерна во всем похожими друг на друга.

Все эти участники развертывающейся перед нами драмы служат, однако, лишь фоном для двух центральных фигур, конфликт между которыми составляет главное содержание пьесы. Это — Ричард II и Болингброк, будущий Генрих IV.

Ричарду II нельзя отказать в царственности. Она присуща его внешнему облику. Он красивый, обаятельный человек, даже внешне выделяющийся среди своего окружения. Ему присуще сознание своего высокого положения, которым он гордится и любит покрасоваться. Он хочет, чтобы все видели, что он и в самом деле король — человек, призванный повелевать другими.

Ричард II весь сосредоточен на своей личности, представляющейся ему как бы центром всей жизни. Поэтому он очень любит говорить о себе, своих чувствах и настроениях. Он склонен поэтизировать себя и все свои переживания, о которых всегда говорит с большим вдохновением. И даже тогда, когда наступает время, требующее решительных действий, он предпочитает рассуждать о себе и своем трудном положении.

Он жадно ищет в жизни удовольствий и не знает удержу в роскоши и мотовстве. Его при этом нисколько не беспокоит то, что траты производятся им за счет средств, которые нужны государству. О королевских обязанностях он вспоминает лишь тогда, когда этого избежать уже нельзя. Да и то это всегда в большей или меньшей степени связано с какими-нибудь его личными интересами.

Этот изнеженный и сибаритствующий монарх, однако, совсем не безобиден. Он может быть жестоким и беспощадным. Если ему это нужно, он не остановится и перед преступлением.

Легко возбудимый, он очень неустойчив в своих чувствах и настроениях. Переходы от одного состояния к другому происходят в нем мгновенно. То он хитер и коварен, как тогда, когда судит Болингброка и Норфолка; то груб, как, например, у одра смертельно больного Джона Ганта; то появляется перед нами глубоко чувствительным человеком с тонким строем душевных переживаний. Но это последнее качество проявляется в нем только по отношению к самому себе.

Переменчивость, капризность, присущие Ричарду II, не ограничиваются только сферой его личной жизни и личных отношений. Эти качества он проявляет и как король. Будучи человеком в достаточной степени мужественным, он, однако, не способен действовать целеустремленно. Так, он затевает ирландский поход, тратит на это массу государственных средств и человеческих жизней, в то время как ему следовало бы позаботиться об упрочении своей власти внутри страны. С присущей ему беззаботностью он необдуманно назначает на время своего отсутствия правителем страны герцога Йорка, который по мягкости своей не способен оградить владения Ричарда II от грозящей им опасности. А когда его престол нуждается в защите, он, вернувшись из Ирландии, не прибегает сразу к решительным действиям, давая противнику возможность собрать все силы для удара против него, Ричарда II.

Все эти личные качества Шекспиром раскрываются для того, чтобы наглядно показать, что Ричард не способен быть королем и не достоин им быть.

Характер Болингброка во всех отношениях противоположен характеру Ричарда II. Если все качества короля являются, так сказать, внутренней Немезидой, с неизбежностью приводящей его к поражению, то Болингброк — человек, успех которого обусловлен его волевым и целеустремленным характером.

Еще тогда, когда он предстает перед нами всего лишь одним из крупных баронов государства, в нем ощущается царственное чувство своего достоинства и смелая независимость суждений. Мы видим это в той настойчивости, с какой он требует наказания виновника убийства Глостера. Мы видим это в том мужестве, с каким он принимает приговор короля, осуждающего его на изгнание. И зрителю понятно, что, подчиняясь силе и власти, Болингброк тем не менее внутренне не смиряется.

Действительно, как только возникает возможность, он поднимает знамя борьбы против короля. Начинает он с защиты своих прав, отнятых у него Ричардом II, но постепенно Болингброк осознает, что он ведет борьбу не только за себя и свои интересы, но и за интересы государства в целом. В отличие от Ричарда II, который любит Англию лишь как нечто принадлежащее лично ему, Болингброк любит свою страну независимо от того, какое положение он в ней занимает.

Умный и расчетливый политик, он умеет завоевать симпатии народа. Его поведение по отношению к другим крупным феодалам отличается тактичностью. Способный быть и суровым и мягким, он умеет управлять своими чувствами. Поэтому он проявит суровость по отношению к фаворитам короля, которых предаст казни, но будет достаточно осторожен с теми, кого ему нужно завоевать в качестве союзников для борьбы против Ричарда. Болингброк отнюдь не является альтруистом. Но он умеет сочетать борьбу за свои права со стремлениями других людей, оказывается способным выступать как представитель национальных интересов и именно в качестве такового противопоставлять себя откровенно эгоистичному Ричарду.

Болингброк в самом точном смысле слова политик. Он умеет рассчитывать обстоятельства, предвидеть события и вместе с тем проявляет способность направлять ход событий в сторону, выгодную для него и соответствующую стремлениям большинства окружающих его людей.

Таким образом, он обнаруживает качества, свидетельствующие о том, что он способен быть монархом, руководящимся интересами страны. Однако Болингброк далек от того, чтобы быть тем идеальным королем, которого Шекспир хотел бы видеть на троне.

Прежде всего уже одно то, что он приходит к власти посредством восстания и, сколь ни справедлива его борьба против Ричарда, все же является в конечном счете узурпатором, — это обстоятельство само по себе противоречит тому понятию государственности, которого придерживался Шекспир в период создания данной драмы. Захват власти Генрихом IV является нежелательным прецедентом, который может вызвать и у других честолюбивых баронов стремление завоевать корону. Такая власть является непрочной, а главное опасной для государства, ибо если вправе захватить власть один, то утрачивается всякая возможность объявлять незаконной подобную попытку со стороны другого лица. В эпоху Шекспира это было вполне актуальной политической проблемой, и передовые слои общества, а в особенности народ, не хотели того, чтобы честолюбивые стремления представителей крупной знати ввергли страну в ужасы гражданской войны.

Но власть Генриха IV становится непрочной еще и потому, что новый король решает навсегда избавиться от опасности восстановления на престоле прежнего монарха. Хотя он уже обезвредил Ричарда II, но это кажется ему недостаточным, и тогда он затевает тайное убийство свергнутого короля. Этой ненужной жестокостью Генрих IV пятнает не только свою личную честь, но и свое королевское достоинство. Точно так же, как началом всех бедствий Ричарда II явилось убийство Глостера, совершенное им для упрочения своей личной власти, так убийство Ричарда II, осуществленное по приказу Генриха IV, является началом бедствий и смут, которые будут сотрясать его царствование.

В первых изданиях эта пьеса именовалась трагедией. Какие основания могут оправдать такое жанровое определение этого произведения? Несомненно, что трагичной является судьба Ричарда II. В подлинном соответствии с законами трагического он сам своим характером и поведением обусловил и потерю короны и свою гибель. Ричард II вызывает разные чувства у зрителя. Когда мы видим его как недостойного короля, наши симпатии оказываются на стороне тех, кто борется против него. Но когда Ричард свергнут с престола и становится узником нового короля, он вызывает к себе другое отношение. Из тирана он сам превращается в жертву. Со свойственной ему привычкой поэтизировать все он поэтизирует теперь свое страдание.

Личная трагедия Ричарда II, однако, не исчерпывает всего трагического содержания драмы. Как и в других хрониках Шекспира, главным субъектом трагедии является не тот или иной отдельный человек, а государство, несправедливо управляемое, не знающее мира и покоя, терзаемое борьбой интересов. И если вначале перед нами — государство, трагичность положения которого определяется тем, что существующая в нем власть не обеспечивает стране спокойного благосостояния, то в конце драмы государство оказывается в таком же положении. Уже первые шаги Генриха IV подрывают основы законности и общественной нравственности, предвещая новые бури и бедствия.

Финал драмы содержит в себе зародыши новых драм, и было совершенно естественно, что Шекспир продолжил работу над созданием пьес, в которых перед зрителем предстали картины дальнейшей истории Англии. «Ричард II» явился, таким образом, естественным началом цикла исторических драм, посвященных вопросам гражданского мира и внешних войн, власти и ее отношения к народу. Трактовка этого круга вопросов была продолжена в «Генрихе IV» и «Генрихе V».

Примечания^[261]

1

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

2

Эскал, герцог Веронский. — Описываемые события, согласно легенде, произошли в начале XIV века, когда Вероной правил Бартоломео делла Скала; отсюда имя в шекспировской пьесе: Эскал.

(обратно)

3

Пролог. — Текст пролога произносил Хор — так в шекспировском театре назывался актер, который перед началом пьесы или одного из актов выходил на сцену и давал пояснения, помогавшие зрителям лучше понять содержание пьесы. Обычай этот возник в подражание античному театру, в котором участвовал хор, дававший оценку изображаемым событиям. В английском театре и сам этот актер и его речь назывались также Прологом.

(обратно)

4

Подать мой длинный меч!— В эпоху Шекспира длинные средневековые мечи были уже пережитком; деталь эта является намеком на старость синьора Капулетти.

(обратно)

5

Виллафранка — город близ Вероны.

(обратно)

6

Сикомора — то же, что смоковница или фиговое дерево.

(обратно)

7

Ей нет еще четырнадцати лет. — В ту эпоху не только в Италии, но и в Англии девочка четырнадцати лет считалась уже невестой.

(обратно)

8

...это вылечит твой подорожник. — Подорожник применялся как средство лечения при ранениях и ушибах.

(обратно)

9

Пусть беспечные танцоры камыш бездушный каблуками топчут. — В Англии того времени коврыеще не были в употреблении, и полы в лучших домах и даже дворцах устилали тростником.

(обратно)

10

Царица Меб. — Фантастический персонаж английских народных поверий. Имя этой феи — кельтского происхождения. Меб названа «повитухой» в двойном значении: во-первых, согласно народному поверью, она помогала рождению снов, а во-вторых, согласно другому поверью, подменивала новорожденных младенцев оборотнями.

(обратно)

11

Она не больше агата, что у олдермена в перстне. — Олдермен — член городского совета в Англии. Многие английские чиновники и зажиточные горожане того времени носили перстни с печатью или изображением крошечной человеческой фигурки.

(обратно)

12

...вроде червячков, живущих у ленивиц под ногтями. — Существовало поверье, что у ленивых девушек в пальцах заводятся черви.

(обратно)

13

Десятина. — Католическая церковь требовала от всех частных лиц уплаты ей налога в размере одной десятой всех доходов. Налог этот назывался десятиной.

(обратно)

14

...колтуны, которые расчесывать опасно. — Считалось, что расчесывать такой колтун опасно для жизни человека.

(обратно)

15

Потпен. — Шутовские персонажи, которые выводятся у Шекспира в маленьких вставных сценках вроде этой, носят чисто английские имена даже тогда, когда основные персонажи пьесы — итальянцы и французы. Иногда имена этих лиц имеют шуточный смысл. Например, имя Потпен составлено из двух слов, означающих «горшок» и «кастрюля». Имя Грайндстон, встречающееся немного дальше, значит «жернов».

(обратно)

16

Целует ее. — Во времена Шекспира поцеловать в обществе незнакомую даму с ее согласия не считалось неприличным поступком.

(обратно)

17

Кофетуа. — Легендарный африканский царь, воспетый в старинной английской народной балладе. Кофетуа был женоненавистником, но однажды он увидел из окна своего дворца молоденькую нищенку по имени Зенелофон и полюбил ее на всю жизнь.

(обратно)

18

Не то б я потрясла пещеру Эхо... — Древние объясняли явление эхо тем, что на человеческие голоса откликается нимфа по имени Эхо, живущая в пещере.

(обратно)

19

Он почище кошачьего царя Тиберта. — Шутка, основанная на сходстве имен: Тибальт и Тиберт. Второе — имя кота в популярном в средние века «Романе о Лисе».

(обратно)

20

Выпад! Отбой! Тронул! (итальянские фехтовальные термины. — Ред.)

(обратно)

21

Извините меня (франц.).

(обратно)

22

«Хорошо, хорошо!» (франц.)

(обратно)

23

Здравствуйте! (франц.)

(обратно)

24

Розмарин — цветок, который считался символом верности.

(обратно)

25

Колющий удар (итальянский фехтовальный термин. — Ред.).

(обратно)

26

...взять всего лишь одну из ваших девяти жизней... — Имеется в виду английская пословица «У кошки девять жизней» (т. е. кошки живучи).

(обратно)

27

Василиск — сказочное чудовище, по преданию убивающее одним своим взглядом.

(обратно)

28

Аквавите (aqua vitae — лат., буквально — вода жизни) — так называли водку в тех случаях, когда она употреблялась как лечебное средство и потому продавалась в аптеках.

(обратно)

29

...жаворонок с жабой глазами обменялся. — По народному поверью, жаворонок отдал жабе свои прекрасные глаза в обмен на ее маленькие тусклые глазки. Джульетта хотела бы слышать голос не жаворонка, а жабы, что означало бы, что сейчас вечер, а не утро.

(обратно)

30

Отец мой, Капулетти... — Парис уже считает Капулетти своим тестем.

(обратно)

31

...похожие на стоны мандрагоры. — Существовало мнение, что корень мандрагоры (растение, встречающееся в южных странах) имеет сходство с фигурой человека. Отсюда произошло суеверное представление, что корень мандрагоры обладает и некоторыми человеческими свойствами: например, когда его вырывают, он будто бы испускает человеческие стоны.

(обратно)

32

...и кожи всяких страшных рыб. — В окнах аптекарских лавок для привлечения покупателей часто выставлялись чучела редких животных.

(обратно)

33

Кладбище, склеп Капулетти. — На кладбище в Вероне до сих пор туристам показывают «гробницу Джульетты». Но это явная подделка.

(обратно)

34

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

35

...в ином ключе. — Музыкальный термин, здесь означает в другом тоне — весело, радостно.

(обратно)

36

...быть заключенной в монастырь, всю жизнь прожить монахиней бесплодной. — В Древней Греции не было, конечно, ни монастырей, ни монахинь. Это — один из частых у Шекспира анахронизмов.

(обратно)

37

...роза, в благовонье растворясь... — Имеется в виду изготовление духов из роз.

(обратно)

38

Клянусь крепчайшим луком Купидона, его стрелою лучшей, золотой. — Поэты отличали стрелы Купидона с золотым острием (счастливая любовь) от стрел со свинцовым наконечником (несчастная любовь).

(обратно)

39

...венериных голубок чистотой. — Афродиту (Венеру) сопровождали целующиеся голубки.

(обратно)

40

...огнем, в который бросилась Дидона. — В «Энеиде» Вергилия рассказывается, что Дидона, царица карфагенская, после того как троянец Эней покинул ее, сожгла себя на костре.

(обратно)

41

Фебея (или Феба) — одно из имен Дианы, богини ночи и луны. В данном случае Фебея — поэтическое название луны.

(обратно)

42

Пирам и Фисба — герои трагической повести о любви, рассказанной в «Метаморфозах» Овидия. Содержание ее довольно верно воспроизведено в пьесе, которую дальше разыгрывают афинские ремесленники.

(обратно)

43

Еркулес. — Основа искажает имена древнегреческих богов и героев: Еркулес — вместо Геркулес, как немного дальше Фиб вместо Феб.

(обратно)

44

...не заставляйте меня играть женщину: у меня борода пробивается! — В английском театре времен Шекспира женские роли исполнялись очень молодыми, еще безбородыми актерами.

(обратно)

45

Я вам его представлю в бороде соломенного цвета. — В театре того времени цвет парика и бороды соответствовал характеру того или иного персонажа. Так, бороду рыжего цвета надевали при исполнении ролей злодеев и предателей, например Иуды. Все цвета, перечисленные Основой, очень мало подходили для роли нежного любовника Пирама.

(обратно)

46

...цвета французской кроны — чисто желтого цвета... У некоторых французских корон и вовсе никаких волос нет... — Французская крона — золотая монета, то есть монета желтого цвета. Весь этот диалог построен на перекрестной игре словами: «французская крона» (монета) гола, на ней не может быть волос, но «французская крона», corona Veneris (мед.), является последствием «французской болезни», часто приводящей к выпаданию волос.

(обратно)

47

Круг в траве кроплю росой. — По народному английскому поверью, в тех местах, где выросла особенно яркая и сочная трава, водили хороводы эльфы и феи. Считалось, что овцы боятся есть эту «заколдованную» траву.

(обратно)

48

Из-за ребенка, что при ней в пажах (похищен у индийского султана). — По народному поверью, эльфы и феи похищают иногда из колыбелей маленьких детей, взамен оставляя собственных.

(обратно)

49

Корин и Филлида — условные имена, которые часто давались в античной, а вслед за ней и в ренессансной пасторальной поэзии влюбленным пастухам и пастушкам.

(обратно)

50

Котурнами у древних греков и римлян назывались шнурованные башмаки на высоких каблуках. По преданию, амазонки носили котурны, тогда как обычной обувью у древних греков и римлян были сандалии.

(обратно)

51

Перигена — дочь разбойника Синниса, убитого Тезеем. После смерти отца она была некоторое время возлюбленной Тезея.

(обратно)

52

Эгмея — нимфа.

(обратно)

53

Ариадна. — См. т. 2, прим 163.

(обратно)

54

Антиопа — одна из амазонок.

(обратно)

55

Нептуновы пески — морской песчаный берег.

(обратно)

56

Весталки (в Древнем Риме) — жрицы богини Весты, принесшие обет безбрачия. «Царящая на Западе Весталка» — английская королева Елизавета.

(обратно)

57

«Любовь в праздности» — старинное английское народное название цветка «анютины глазки».

(обратно)

58

Левиафан — упоминаемое в Библии морское чудовище, которое обладало способностью передвигаться с необыкновенной быстротой.

(обратно)

59

Грифон (или гриф) — сказочное хищное животное, имеющее туловище льва, а голову и крылья — орла.

(обратно)

60

...на нем афинские одежды. — Афиняне носили плащи особого покроя.

(обратно)

61

...пусть этот Пролог доложит публике... — Актер, произносивший пролог, сам назывался Прологом.

(обратно)

62

...пусть уж будут восьмисложные с восьмисложными. — Чередование восьмисложных (то есть четырехстопных) и шестисложных (то есть трехстопных) стихов было обычным в английских народных балладах. Но некоторые баллады были написаны сплошь восьмисложными стихами. Основа полагает, что более длинные строки придадут прологу больше пышности.

(обратно)

63

Поглядите в альманах. — Альманахами называли в старину подробные календари, содержавшие некоторые астрономические и астрологические сведения.

(обратно)

64

Как только отговоришь свои слова, так ступай в кусты. — Кусты при случае заменяли актерам кулисы.

(обратно)

65

Клянусь, мы встретимся у Ниновской гробницы. — Имеется в виду Нинова гробница, т. е. гробница легендарного ассирийского царя Нина, основателя города Ниневии, столицы Ассирии. Дудка говорит неправильно, так же как и дальше, когда он называет гробницу Ниньевой.

(обратно)

66

Чего тебе видеть, кроме собственной ослиной головы? — Одна из ходячих во времена Шекспира острот. Юмор ее в данном случае усиливается тем, что Основа еще не знает о постигшем его превращении.

(обратно)

67

Кто ей скажет, что она врет, сколько бы она ни кричала свое «ку-ку»? — Здесь Шекспир не упускает случая сыграть на созвучье слов: cuckoo — «кукушка» и cuckold — «рогоносец».

(обратно)

68

...великан Ростбиф пожрал не одного члена вашей семьи. — Горчица считалась весьма лакомой приправой к мясу.

(обратно)

69

Помчусь быстрее всех татарских стрел. — Купидон обычно изображался держащим в руках изогнутый лук с перехватом посредине. Лук такой формы называли во времена Шекспира «татарским» в отличие от прямого английского лука. Поэтому и стрелы Купидона — «татарские».

(обратно)

70

...как бы два поля, что в одном гербе увенчаны нашлемником единым. — Дворянские гербы состояли из двух половинок (полей) с изображением так называемых геральдических зверей (львы, единороги и тому подобное), которые увенчивались перемычкой («нашлемником»).

(обратно)

71

Прочь, эфиопка! — Эфиопов считали уродливыми главным образом по причине черного цвета кожи. Лизандр называет Гермию «эфиопкой» для того, чтобы оскорбить ее. С этой же целью он называет ее ниже «смуглой татаркой».

(обратно)

72

Раскрашенная жердь — украшенное «майское дерево».

(обратно)

73

...карлица, пигмейка, зачатая на спорынье! — Существовало поверье, что спорынья задерживает рост детей.

(обратно)

74

Быстрей летят драконы черной ночи. — В древности движение солнца объясняли тем, что бог солнца Феб в своей колеснице едет по небу. Соответственно этому течение ночи рисовалось в виде катящейся колесницы божества ночи. Но колесница Феба запряжена белыми конями, а колесница ночи — черными драконами.

(обратно)

75

Аврора — богиня утренней зари. «Звезда Авроры» — планета Венера, которую называют также «Утренней звездой».

(обратно)

76

...ее завидев, духи... спешат домой... — Считалось, что духи бродят только во мраке и не показываются после восхода солнца.

(обратно)

77

...сыграйте мне что-нибудь на щипцах и на костяшках. — В F имеется ремарка, которую можно истолковать в том смысле, что здесь дело идет о деревенской «шумовой» музыке, отбивающей лишь ритм ударами щипцов о кости.

(обратно)

78

Прогони, цветок Дианы, Купидона все обманы! — Диана, древнеримская богиня девственности, противница Венеры и Купидона.

(обратно)

79

...затравили мы медведя спартанскими собаками. — Спартанские псы, по утверждению древних авторов, отличались особенной лютостью.

(обратно)

80

...ведь Валентинов день прошел, а пташки только начали слетаться. — По народному поверью, в день святого Валентина (14 февраля) птицы прилетают с юга.

(обратно)

81

Потерял он шесть пенсов в день на всю жизнь. — Дудка надеялся, что Основа за хорошо сыгранную роль получит от Тезея пожизненную пенсию. Такие случаи бывали при английском дворе. Так, например, пожизненную пенсию получил актер Престон.

(обратно)

82

Фракийский певец — легендарный Орфей, о котором рассказывалось, что после смерти своей жены Эвридики он погрузился в мрачное отчаяние, чем вызвал гнев вакханок, растерзавших его за это.

(обратно)

83

«Плач муз, скорбящих о судьбе Науки...» — вероятно, намек на поэму Спенсера «Слезы муз» (1591).

(обратно)

84

Не думайте. Коль мы не угодим, что может быть, и т. д. — Пигва делает паузы не там, где следует, что местами придает тексту смешной или обидный для слушателей смысл. Он должен был сказать: «Мы не жалеем своего труда. Вас оскорбить не входит в наши цели» — и так далее.

(обратно)

85

Лимандр — вместо Леандр. — См. т. 2, прим. 141.

(обратно)

86

И я, пока жива, верней Елены. — Елена Спартанская, конечно, плохой пример женской верности.

(обратно)

87

Шафал — вместо Кефал; Прокруса — вместо Прокрида. — Кефал — герой древнегреческого сказания, покончивший с собой после гибели жены.

(обратно)

88

«Двурогую луну фонарь являет сей, а этот человек, что обитает в ней». — В старину пятна на луне принимали нередко за очертания человеческой фигуры. Считалось, что это какой-то великий грешник (например, Каин), который в наказание за свои грехи осужден жить на луне.

(обратно)

89

Какие же он кости слагает? — Деметрий шутит, играя словами. Основа говорит о своих костях, Деметрий — об игральных костях.

(обратно)

90

Вы, три сестры, сюда скорей... — Три сестры — Парки, богини судьбы. Они якобы пряли нить жизни человека и, когда она достигала определенной, предназначенной ими длины, обрезали ее. Тогда человек умирал.

(обратно)

91

Угодно вам посмотреть эпилог или прослушать бергамский танец... — Основа по обыкновению путает слова. Он хочет сказать: «прослушать эпилог и посмотреть танец». Бергамский танец (бергамаска) — веселый народный итальянский танец.

(обратно)

92

Коль я не смог вас позабавить, и т. д. — Этот монолог, являющийся эпилогом всей пьесы, Пэк произносит, обращаясь к зрителям.

(обратно)

93

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

94

Шейлок — еврейское имя, встречающееся в Италии в форме Scialocca. Имя Тубал встречается в Библии (Книга Бытия, X, 2), так же как и Джессика (Есха — там же, XI, 29).

Нерисса — итальянское Nericcia — черненькая, черноволосая.

Фамилия Гоббо существует в Италии, но встречается также и на английской почве (в Тичфилде).

Главной героине пьесы Шекспир по неизвестной причине дал римское имя Порция (имя жены Брута, противника Цезаря).

Нет оснований представлять себе Шейлока (как это обычно делается на сцене) глубоким стариком. Хотя он и назван два раза в пьесе «старым» (old), выражение это применялось иногда в ту эпоху к людям, достигшим сорока лет (см. замечания о возрасте Гамлета и Отелло в примечаниях к соответствующим пьесам). Напротив, исходя из того, что ничего не говорится о его седине или других признаках старости, и из того, что Джессика, которой, надо думать, лет пятнадцать или шестнадцать, изображена как единственное дитя, можно считать, что Шейлоку от сорока до пятидесяти лет.

В отношении имен Салерио, Саланио и Саларино в различных Q и F наблюдается путаница, в результате чего в некоторых изданиях XIX века Салерио совсем выпадает, что неправильно.

(обратно)

95

...срывал траву, чтоб знать, откуда ветер... — Травинка, брошенная в воздух, своим полетом показывает направление ветра.

(обратно)

96

Студя мой суп дыханьем, я в лихорадке бы дрожал от мысли... — В подлиннике сказано более сложно: «Мое дыхание, студя мой суп, надуло бы мне лихорадку...»

(обратно)

97

Нестор — один из персонажей «Илиады»; здесь приводится как образец серьезности, не любящей смеха.

(обратно)

98

...тем, кто, их слыша, ближних дураками назвал бы, верно. — Шуточный намек на Евангелие Матфея: «Тот, кто назовет братьев своих глупцами, достоин адского огня».

(обратно)

99

Ей имя — Порция, она не ниже супруги Брута, дочери Катона. — Упоминаемая здесь римлянка Порция выведена Шекспиром в трагедии «Юлий Цезарь».

(обратно)

100

О, это настоящий жеребенок. — Неаполитанцы в XVI веке славились как превосходные наездники.

(обратно)

101

Затем пфальцграф. — Думают, что здесь содержится намек на некоего польского пфальцграфа Альберта-а-Ласко, который в 1583 году вел в Лондоне роскошную жизнь, а затем, наделав долгов, скрылся.

(обратно)

102

...о шотландском лорде... — так стоит в Q, напечатанном до восшествия на престол Якова I, родом шотландца (1603). Но после этого насмешки над шотландцами, хотя бы самые невинные, были признаны цензурой недопустимыми, и поэтому она здесь подставляет: «о другом лорде».

(обратно)

103

Кажется, француз был его поручителем и подписался за него. — Намек на обещания, неоднократно дававшиеся Францией поддержать Шотландию в ее борьбе против Англии.

(обратно)

104

Будь у него нрав святого, а лицо дьявола... — Намек на черный цвет кожи Марокканского принца.

(обратно)

105

Риальто — островок в Венеции, где помещалась биржа.

(обратно)

106

...пророк-назареянин. — Иисус Христос, который, согласно легенде о нем, провел детство в городе Назарете, в Палестине. В евангелии рассказывается, что Иисус изгнал из одного «одержимого» бесов, которые будто бы переселились из его тела в стадо свиней. Поэтому Шейлок называет свинью «сосудом, в который Иисус загнал бесов заклинаниями». На самом деле религиозный запрет евреям есть свинину не имеет ничего общего с этой легендой о бесах.

(обратно)

107

Мытарь — старинное слово, обозначающее сборщик податей (в Древней Иудее).

(обратно)

108

Иаков — один из «патриархов», о которых рассказывается в Библии. Он пас стада Лавана, будущего своего тестя.

(обратно)

109

...узором ветки обдирал... — «узором», то есть фестонами, вследствие чего они становились наполовину белыми, наполовину черными, «пестрыми». От этого будто бы ягнята, матки которых смотрели на эти ветки, рождались тоже пестрыми.

(обратно)

110

...рода нашего примета. — Примета — в двояком смысле. Евреи в Венеции носили как отличительный признак своей национальности желтые шапки. Произнося слово «примета», Шейлок дотрагивается до своей шапки.

(обратно)

111

Софи (Сефевиды) — династия персидских шахов, правившая с 1499 по 1732 год.

(обратно)

112

Сулейман — турецкий султан Сулейман II Великолепный (1495–1566), завоевавший Венгрию и едва не взявший Вену в 1529 году.

(обратно)

113

Лихас — раб Геркулеса.

(обратно)

114

Алкид — потомок Алкея, то есть Геркулес.

(обратно)

115

Сначала в храм... — Порция предлагает пройти в ее домашнюю часовню для принесения клятвы.

(обратно)

116

...был у него этакий привкус... — Ланчелот не договаривает своей мысли: его законный отец смахивал на рогоносца.

(обратно)

117

Встаньте, синьор, встаньте... — По старинной актерской традиции, быть может, воспроизводящей замысел Шекспира, старый Гоббо в этот момент ощупывает затылок Ланчелота и не допускает мысли, чтобы у его сына могла вырасти такая густая борода (см. ниже).

(обратно)

118

...как вам объяснит мой отец... — Эта фраза, повторяющаяся несколько раз дальше, объясняется следующей сценической игрой: каждый раз, как Ланчелот произносит эти слова, он выталкивает отца вперед и становится за его спиной, а затем, едва тот начинает говорить, отстраняет его и говорит сам.

(обратно)

119

...у вас — божья благодать, а у него — деньги. — Пословица гласит: «Божья благодать лучше богатства».

(обратно)

120

Глаза прикрывши шляпою... — Люди знатного происхождения обедали, не снимая шляп.

(обратно)

121

...наденем маски и вернемся; за час успеем. — Маскарад, затеянный Лоренцо, имеет целью облегчить побег Джессики среди веселой суматохи.

(обратно)

122

...надеется на ваше отвращение. — Ланчелот говорит «отвращение» вместо «посещение».

(обратно)

123

Как и я — с его стороны. — Намек на ту ненависть, которую вызовет в Бассанио Шейлок, когда ему удастся погубить Антонио.

(обратно)

124

Чистый понедельник — понедельник на Фоминой неделе, то есть первый понедельник после пасхальной недели.

(обратно)

125

Покаянная среда — среда на первой неделе великого поста. Как это с ним часто случается, Ланчелот говорит бессмыслицу, так как «чистый понедельник» приходится через два месяца после «покаянной среды».

(обратно)

126

...Агари семя. — По библейскому сказанию, от Агари, служанки Авраама, прогнанной им, произошло племя измаильтян, враждовавшее с древними евреями.

(обратно)

127

...что я-то — ваша? — То есть что и я — ваша любовь.

(обратно)

128

Клянусь вам клобуком моим... — Клобук — капюшон плаща, который надел, замаскировавшись, Грациано.

(обратно)

129

Что скажет серебро с невинным цветом? — Белый цвет — цвет девственности.

(обратно)

130

Гиркания — область Древней Персии, расположенная вдоль юго-восточного берега Каспийского моря.

(обратно)

131

Не делай дела кое-как, Бассанио! Жди, чтоб оно от времени созрело. — Антонио не знает, что решение Порции не зависит от ее воли, и полагает, что Бассанио должен постепенно завоевать ее сердце.

(обратно)

132

Чтоб не смешаться с пошлыми умами или сравняться с варварской толпой. — Весь облик испанского аристократа, презирающего «варварскую толпу», надменного, самоуверенного и холодного (в отличие от пылкого принца Марокканского, он ничем не проявляет своего чувства к Порции), представляет собой выпад против Испании, с представлением о которой в сознании Шекспира и его аудитории связывались образы Филиппа II, Великой Армады, инквизиции и т. п.

(обратно)

133

...накрылся б гордо тот, кто спину гнет. — Сохранять на голове шляпу в присутствии знатных особ было привилегией лиц благородных.

(обратно)

134

Ужель достоин я дурацкой рожи? — Сопоставьте с этим высказанное им раньше презрение к «пошлым умам», и «нравоучение», выраженное в следующих словах Порции, станет ясным.

(обратно)

135

Семь раз испытан я огнем. — Это говорит про себя серебро кованого ларца.

(обратно)

136

Узкий пролив — старинное название Ламанша.

(обратно)

137

Гудвинские пески — находятся в устье Темзы; там действительно нередко происходили кораблекрушения.

(обратно)

138

...кажется, так оно называется. — Этими словами Шекспир подчеркивает, что говорящий — итальянец, плохо знающий эти места.

(обратно)

139

...если судьей ей будет дьявол. — То есть сам Шейлок.

(обратно)

140

Это была моя бирюза... я бы не отдал ее за целую обезьянью рощу! — Камень, потерю которого Шейлок оплакивает как большую денежную ценность и как дорогое ему воспоминание, имеет, кроме того, еще символическое значение. По старинным представлениям, бирюза обладает целым рядом чудесных свойств, в том числе она: 1) предупреждает владельца ее о грозящем ему несчастье, 2) обеспечивает согласие между супругами. Отсюда двойная линия мыслей Шейлока: с одной стороны, пропажа камня острее напоминает ему о постигшей его беде, с другой стороны, он злорадно думает о том, что супружество Джессики, отдавшей камень, не будет счастливым.

(обратно)

141

Как пытка? — Порция делает вид, будто поняла слова Бассанио о «пытке» в буквальном смысле. Она спрашивает его, какое же преступление он совершил, если его подвергают пытке, чтобы добиться от него признания.

(обратно)

142

...освобождавший скорбящей Трои девственную дань... — Одним из подвигов Алкида (Геркулеса) было освобождение от морского чудовища Гесионы, дочери троянского царя Лаомедонта.

(обратно)

143

Дарданянки — троянки.

(обратно)

144

На красоту взгляните. — Здесь — в смысле поддельной красоты: румян, накладных локонов и т. п.

(обратно)

145

...индианки красоту. — Сказано здесь в ироническом смысле. См. т. 2, прим. 152.

(обратно)

146

Полубог — в значении: гениальный, «божественный» художник.

(обратно)

147

Иль потому, что движутся мои... — В подлиннике это выражение затейливее: «Или потому они кажутся движущимися, что (победоносно) катаются на моих глазных яблоках».

(обратно)

148

Мне к этому ведь нечего добавить. — В подлиннике — очень неясное выражение. Возможные толкования его: 1) «вы не можете пожелать себе ничего такого, что пришлось бы отнять у меня»; 2) «ничего такого, чего бы и я вам не пожелал»; 3) «ничего с моей стороны (поскольку вам вполне достаточно друг друга)».

(обратно)

149

Как царственный купец, Антонио добрый? — Эпитет «царственный» в применении к купцу объясняется тем, что крупным итальянским купцам, торговавшим на архипелаге, предоставлялись известные административные права на некоторых островах, где они чувствовали себя почти государями, а иногда и на деле основывали самостоятельные княжества. Вообще же выражение royal merchant было довольно привычным в Англии, где в значении «королевский купец» оно применялось, между прочим, к Роберту Грешему, основателю Лондонской биржи, советнику Елизаветы и ее агенту в разных финансовых делах.

(обратно)

150

...из берберийских стран... — Берберией или Варварией называлась вся область Африки, прилегавшая к западной части Средиземного моря.

(обратно)

151

Две Индии — Ост-Индия (сейчас называемая просто Индией) и Вест-Индия — архипелаг, лежащий между материками Северной и Южной Америки.

(обратно)

152

...души моей подобье. — «Душой своей» Порция называет Бассанио.

(обратно)

153

Так пол мужской нам нужен? — В подлиннике игра слов: to turn to men — «превратиться в мужчин» и «обратиться (отправиться) к мужчинам».

(обратно)

154

Я спасусь через моего мужа... — пародия на одно место из первого «Послания к коринфянам» (VII, 14): «Неверующая жена спасется через своего мужа».

(обратно)

155

Это одно предположение пока... виной ее расположение ко мне. — В подлиннике очень сложная игра слов, замененная в переводе другою.

(обратно)

156

Накрыться, синьор? Ни в коем случае! Я знаю свое место. — Ланчелот делает вид, будто Лоренцо предлагает ему накрыть голову в его присутствии.

(обратно)

157

О, где ты, разум? — Разум противопоставляется здесь острословию.

(обратно)

158

Так склонность, страстей хозяйка, направляет их к любви иль отвращенью. — Перевод несколько упрощает выражение подлинника: for affection, mistress of passion, sways it to the mood of what it likes or loathes, заключающее в себе целую психологическую доктрину: «Склонность (порождаемая впечатлениями внешних чувств), руководя страстью (внутренним чувством), заставляет ее служить по линии ее (склонности) симпатией и антипатией». Иначе говоря: «Страсть порождается впечатлениями внешних чувств, управляется ими и служит их усилению».

(обратно)

159

Передает ему письмо. — В продолжение всего происходящего диалога дож занят чтением письма.

(обратно)

160

Об душу, гнусный жид, не о подошву. — В подлиннике игра слов: sole — «подошва», soule — «душа».

(обратно)

161

...ты точишь нож. — По мнению Грациано, душа Шейлока так «жестка», что об нее можно точить нож.

(обратно)

162

О, будь ты проклят, пес неумолимый! — Inexecrable — «тот, для которого не найдется достаточно сильных проклятий»; в поздних F inexecrable —«неумолимый».

(обратно)

163

Пифагор — древнегреческий философ (VI в. до н. э.), учивший о переселении души, то есть о том, что душа человека после его смерти переселяется в тело какого-нибудь родившегося в этот момент животного и, наоборот, из тела умершего животного — в новорожденного младенца.

(обратно)

164

Даниил — древнегреческий пророк.

(обратно)

165

И не жалей, что друга ты теряешь... — Вместо Repent not (принятый нами текст F) в Q стоит: Repent but, что дает такой смысл: «Пожалей лишь (немного), что теряешь друга, а он не жалеет...» и т. д.

(обратно)

166

Я дочь имею... — Довольно трудное место, которое комментаторы толкуют так. Шейлок хочет сказать: «У меня нет жены, но есть дочь, и ее я не принес бы в жертву другу», но тут он вспоминает о предательстве Джессики и, оборвав начатую фразу, восклицает: «О, лучше бы...» и т. д.

(обратно)

167

Варрава — разбойник, который, согласно евангельскому рассказу, был распят на другом кресте сбоку от Иисуса.

(обратно)

168

Да, что касается той половины, которую получит государство... — то есть лишь конфискация второй половины имущества, переходящей к государству, может быть заменена штрафом.

(обратно)

169

С меня довольно, если он запишет вторую половину на меня... — Это место ввиду неясности выражения let me have in use допускает несколько толкований, из которых главное следующее: 1) «пусть Шейлок отдаст мне в пользование вторую половину с тем, чтобы после его смерти я передал ее...» и т. д.; 2) «пусть Шейлок передаст мне вторую половину как доверенному лицу (фактически продолжая, с моего согласия, пожизненно пользоваться доходами с нее) с тем, чтобы...» и т. д. Второе толкование, согласующееся с бескорыстием и добротой Антонио, представляется нам более вероятным.

(обратно)

170

Будь я судьей, прибавил бы десяток. — Намек на двенадцать присяжных в английских судах того времени.

(обратно)

171

Те деньги... позвольте вам за славный труд вручить. — Комическая черта: Бассанио хочет подарить Порции ее же собственные деньги.

(обратно)

172

...где Крессида покоилась в ту ночь. — История любви троянского царевича Троила к гречанке Крессиде была позже обработана Шекспиром в пьесе «Троил и Крессида».

(обратно)

173

Фисба. — Сказание о Пираме и Фисбе использовано Шекспиром в комедии «Сон в летнюю ночь» (V, 1).

(обратно)

174

Дидона... манила друга вернуться в Карфаген. — История любви карфагенской царицы Дидоны к Энею, который ее бросил, рассказана в «Энеиде» Вергилия (песнь IV).

(обратно)

175

Медея — жена Язона, героя сказания об аргонавтах; своими волшебными зельями она омолодила Эзона, отца своего мужа Язона.

(обратно)

176

...у крестов она сейчас коленопреклоненно молит... — Придорожные кресты, часто встречающиеся в католических странах.

(обратно)

177

Ола́, ола́, о-го-го! Ола́-ола́! — Ланчелот имитирует звуки почтового рожка, намекая на появление Стефано в качестве почтальона-вестника.

(обратно)

178

...его почтовый рог набит добрыми вестями. — Намек на рог изобилия.

(обратно)

179

...небосвод весь выложен кружками золотыми; и самый малый... поет в своем движенье... — Намек на учение пифагорейцев о «гармонии небесных сфер».

(обратно)

180

Диану разбудите гимном. — Диану — то есть луну.

(обратно)

181

Эреб — подземное царство мрака (в античной мифологии).

(обратно)

182

Как многое от времени зависит... — Время (season) — «время года», «пора», «момент», в значении не только времени, но и как совокупность обстоятельств.

(обратно)

183

Эндимион — сын Зевса, возбудивший к себе любовь Селены — богини луны, которая погрузила его в вечный сон, чтобы он не мог ее покинуть.

(обратно)

184

Антиподы — обитатели противоположного пункта земли на другом полушарии. Бассанио хочет сказать, что Порция могла бы заменить солнце.

(обратно)

185

Мне лучше б руку левую отсечь и клятву дать, что с ней утратил перстень. — В подлиннике сказано сложнее: «Что я потерял руку, защищая кольцо».

(обратно)

186

...просил он перстень, отказал сперва я... я принужден был вслед за ним послать. — Бассанио из деликатности не упоминает о том, что Антонио уговорил его отдать кольцо (IV, 1).

(обратно)

187

...когда б не получивший перстень, оно погибло б... — Не получивший перстень — адвокат (Порция).

(обратно)

188

Перевод Н. Рыковой.

(обратно)

189

Король Иоанн (Иоанн Безземельный) царствовал с 1199 по 1216 год. Он был младшим сыном Генриха II и взошел на престол после смерти своего старшего брата Ричарда Львиное Сердце в обход прав Артура, сына ранее умершего, следующего постаршинству сына Генриха II, Готфрида. Смерть Иоанна последовала от неизвестных причин. В качестве наследника фамилии Плантагенетов Иоанн владел целым рядом областей Франции, и в том числе городом Анжером.

Французский король — Филипп II, или Филипп-Август (1180–1223), выступивший на защиту прав Артура под влиянием его матери Констанции. Впрочем, это было лишь предлогом для задуманного Филиппом-Августом изгнания англичан из Франции. В 1203–1206 годах он отвоевал у Иоанна Нормандию и Анжу. В результате религиозно-политического конфликта Иоанна с папой Иннокентием III последний уполномочил Филиппа-Августа низложить Иоанна. Иоанн смирился и в 1213 году признал себя вассалом римского престола. Еще раз Филипп-Август нанес Иоанну, организовавшему против него коалицию, сокрушительное поражение при Бунине во Фландрии (1214). Все эти сражения, с произвольной локализацией их, в пьесе искусственно приурочены к последнему году жизни Иоанна.

Филипп Фоконбридж (Бастард), незаконный сын Ричарда Львиное Сердце, лицо историческое. Полагают, что на обрисовку его характера уже в старой пьесе, а через нее и в хронике Шекспира оказал влияние образ упоминаемого в хрониках Холинсхеда рыцаря Фалько Брентского, также незаконнорожденного, сначала принимавшего участие в восстании баронов против Иоанна, но затем сделавшегося его верным помощником в разных делах.

Хьюберт — также лицо историческое. Его звали Хьюберт де Бург, и Иоанн поручил ему присматривать за Артуром (взятым в плен в 1202 г. при захвате Мирбо, между тем как Анжер был захвачен Иоанном лишь в 1206 г.), а затем ослепить его. Но Хьюберт последнего приказания не исполнил. Артур либо погиб при попытке бежать из темницы, либо был убит каким-то лицом, подосланным Иоанном. В момент смерти ему было пятнадцать лет, и он, вероятно, уже лично принимал участие в сражениях.

Бланка была дочерью сестры Иоанна Элеоноры и Альфонса VIII, короля Кастильского. Ее обручение с французским дофином — исторический факт.

В лице эрцгерцога Австрийского, графа Лиможского, слиты вместе две исторические личности — Леопольд, эрцгерцог Австрийский, заключивший Ричарда Львиное Сердце в тюрьму в 1193 году, и Видомар, граф Лиможский, владелец замка, под стенами которого Ричард был смертельно ранен в 1199 году. Филипп Бастард, мстя за смерть отца, убил второго из них в том же 1199 году, как сообщает об этом Холинсхед.

Питер из Помфрета — лицо историческое. Как сообщает Холинсхед, он предсказал около 1 января 1213 года, что король Иоанн «в будущий праздник Вознесения» будет низложен, за что король предал его вместе с его ни в чем не повинным сыном мучительной казни.

Почти все указанные отступления от исторических фактов имелись уже в старой пьесе.

(обратно)

190

«Ни дать, ни взять — монета!» — Имеются в виду монеты с очень плоскими профилями королей.

(обратно)

191

Сэр Ричард, признанный Плантагенет! — При посвящении в рыцари и члены королевского дома меняется личное имя Бастарда: Ричард вместо Филипп.

(обратно)

192

Приходит со своею зубочисткой... — Зубочистки были принадлежностью всех благовоспитанных людей. Щеголи ходили обязательно с собственными зубочистками, которыми ковыряли у себя в зубах, часто без всякой надобности.

(обратно)

193

Кольбранд-великан — могучий витязь, датчанин, герой многих английских баллад.

(обратно)

194

Какой Филипп? — Он уже теперь не просто «Филипп», как его звал до сих пор запросто слуга, он теперь носит королевскую фамилию Плантагенет (о чем слуга еще не знает).

(обратно)

195

Базилиско — персонаж трагедии Кида «Соломон и Персида» — хвастун, утверждавший, что он рыцарь.

(обратно)

196

...бледнолицый берег. — Побережье Англии, обращенное к Франции, покрыто меловыми скалами.

(обратно)

197

Потише! — Он глашатай! — Глашатаи всегда начинали свои речи возгласом: «Потише!» (Внимание!).

(обратно)

198

...как ослу пристала обувь славного Алкида. — «Как башмаки Алкида на детской ножке» — довольно распространенная в то время поговорка. Бастард искажает ее, чтобы сильнее оскорбить эрцгерцога. Алкид — Геркулес.

(обратно)

199

Святой Георгий... учи нас биться. — Святой Георгий считался патроном английского рыцарства.

(обратно)

200

Взяв за пример иерусалимских граждан во дни их мятежа... — Во время осады Иерусалима императором Титом (в I в. н. э.) две партии, враждовавшие в городе, временно объединились для борьбы с римлянами.

(обратно)

201

...вели, чтоб сын и дочь соединили руки. — С момента обручения принцесса становится как бы дочерью французского короля.

(обратно)

202

Свой трофей позоришь ты. — Трофей — львиная шкура, которую эрцгерцог носит после того, как отнял ее у Ричарда, убив его.

(обратно)

203

...огнем огонь врачи смягчают при ожогах. — В XVI веке раны от ожогов лечили прижиганиями.

(обратно)

204

Святая вера есть опора клятвы. Твоя же клятва не согласна с ней. — Смысл этого места, довольно темного в подлиннике, таков: «Если, давая клятву, ты не уверен в ее законности, то ты можешь соблюдать ее лишь постольку, поскольку она не противоречит другой, данной тобой ранее клятве».

(обратно)

205

...как тебе — опора он. — Возможно, что в это мгновение Людовик поднимает Бланку с колен, что дает повод Констанции назвать его ее опорой.

(обратно)

206

Ангел — старинная монета.

(обратно)

207

...суда одной эскадры разделяя. — В подлиннике: «A whole armado» намек на Великую Армаду, испанский флот, посланный Филиппом II в 1588 году на завоевание Англии и уничтоженный бурей и английскими морскими силами.

(обратно)

208

Вы проиграли день? — День — в военном смысле: «проиграв сегодня битву».

(обратно)

209

Первого апреля скончалась ваша царственная мать, а за три дня до этого... Констанция. — На самом деле Элеонора умерла в июле 1204 года, а Констанция не за три дня, а за три года до этого, в августе 1201 года.

(обратно)

210

Дух времени... — Выражение, часто встречающееся у Шекспира и означающее: стечение обстоятельств, условия эпохи и т. д.

(обратно)

211

В страшный час последнего расчета меж небом и землей — то есть в день Страшного суда.

(обратно)

212

В Сент-Эдмондсбери я с ним встречусь... — Речь идет о дофине, который вступил с английскими лордами в переговоры через посредство графа Мелёна и кардинала Пандольфа.

(обратно)

213

...и вы меня не делайте убийцей... — То есть не заставляйте меня, защищая свою честь, обнажить меч и пролить вашу кровь.

(обратно)

214

...с нуждою слишком властной. — В смысле не личной его потребности, а принудительной потребности общих политических обстоятельств.

(обратно)

215

Да здравствует король! (франц.)

(обратно)

216

Гудвинские пески — опасная мель на юго-восточном побережье Англии.

(обратно)

217

Кто пробовал питье? — Перед тем как король что-нибудь ел или пил, один из слуг пробовал эту еду или питье, чтобы убедиться, что предлагаемая королю пища не отравлена.

(обратно)

218

Перевод М. Донского.

(обратно)

219

Ричард II, родившийся в 1365 году и царствовавший с 1377 по 1399 год, был сыном Эдуарда, принца Уэльского (который прославился своими победами над французами и был прозван по цвету доспехов Черным Принцем; умер до смерти своего отца и потому не царствовал), и внуком Эдуарда III. Ричард II был лицемерным и трусливым тираном. В его царствование произошел ряд крупных народных восстаний, из которых главнейшее — восстание Уота Тайлера в 1381 году, в пьесе не нашедшее прямого отражения. Народное недовольство королем Шекспир упрощенно объясняет лишь грабительством группы откупщиков, королевских фаворитов.

Джон Гант (т. е. Гентский), герцог Ланкастерский (ум. в 1399 г.), и Эдмунд Ленгли, герцог Йоркский (ум. в 1402 г.), третий и четвертый сыновья Эдуарда III, приходились дядями Ричарду II. Во время малолетства Ричарда II Джон Гант, стоявший во главе партии крупных помещиков-феодалов, стремился к власти и оказывал огромное влияние на внутреннюю политику Англии. В 1399 году ему было всего лишь сорок восемь лет. Его сын Генри Херифорд был прозван Болингброком по месту своего рождения в замке Болингброк в Линкольншире. После своего воцарения он стал называться Генрихом IV.

Томас Маубрей, герцог Норфолк, был одним из крупнейших феодалов эпохи. По историческим данным, он вместе с Болингброком и Томасом Вудстоком, герцогом Глостерским (еще одним дядей Ричарда II, пятым сыном Эдуарда III), составил заговор с целью убийства Ричарда II. Но затем он выдал заговор королю, который поручил ему убить герцога Глостерского. Маубрей, однако, этого приказания не выполнил, и герцог Глостерский был убит по распоряжению короля наемными убийцами. Этим объясняются в пьесе слова Маубрея (I, 1) о том, что «он пренебрег своим долгом». Надо сказать, что причины и характер столкновения с Болингброком изображены у Шекспира весьма неясно, с явным расчетом на знакомство зрителей с некоторыми историческими фактами.

Весь образ королевы — плод фантазии Шекспира. На самом деле французской принцессе, второй жене Ричарда II, в 1399 году было десять лет. (Такие скороспелые браки, заключавшиеся ради политических целей и некоторое время остававшиеся фиктивными, вообще были в ту пору нередким явлением.)

(обратно)

220

Залог (здесь и дальше) — брошенная перчатка.

(обратно)

221

Нобль — старинная монета стоимостью от 5 до 6 шиллингов.

(обратно)

222

Его я не убил; мой долг был сделать это... — Маубрей жалеет о том, что не он убил Глостера, повинного в смерти его брата.

(обратно)

223

Ведь в этот месяц не пускают кровь. — В старых календарях указывалось, какие месяцы благоприятны и какие неблагоприятны для пускания крови.

(обратно)

224

Львы укрощают барсов. — На гербе Ричарда был изображен лев, на гербе Норфолка — барс.

(обратно)

225

Раз мы отринули ваш долг пред нами... — Ричард уже не может налагать на изгнанников обязанностей по отношению к самому себе.

(обратно)

226

...с вами я помчусь до рубежа земли — до берега моря.

(обратно)

227

Что я ходил в поденщиках у скорби. — В подлиннике игра слов: journeyman значит и «поденщик» и «путешественник».

(обратно)

228

Придется сдать в аренду королевство. — В последние годы царствования Ричарда II, как отмечено в хрониках Холинсхеда, в народе ходили слухи, что государственные имения сданы в аренду любимцам короля. На этом построена в пьесе вся характеристика Ричарда — как разорителя страны, а Уилтшира, Буши, Бегота и Грина — как гнусных хищников.

(обратно)

229

Я, вдохновленный свыше, как пророк... — Этот патриотический монолог Ганта пользовался огромной популярностью и уже в 1600 году был перепечатан отдельно в сборнике «Английский Парнас».

(обратно)

230

О, мне сейчас так впору это имя! — Имя Gaunt созвучно слову gaunt «худой», «изможденный».

(обратно)

231

Керны — легко вооруженные ирландские воины.

(обратно)

232

...на острове, где гадов нет других. — Согласно легенде, святой Патрик, обративший Ирландию в христианство, изгнал из нее всех ядовитых змей.

(обратно)

233

...расстройство брачных планов Болингброка. — Ричард II помешал браку изгнанного им Болингброка с дочерью герцога Беррийского, дяди французского короля.

(обратно)

234

...пожертвованья разные и бланки... — Под «пожертвованиями» подразумеваются дополнительные налоги по какому-нибудь особенному случаю. «Бланками» называли письменные обязательства — без обозначения суммы, которая вписывалась затем королевскими чиновниками по их усмотрению.

(обратно)

235

Граф Вустер — Томас Перси, граф Вустер, брат герцога Нортемберлендского. Он появляется как действующее лицо в «Генрихе IV», часть 1.

(обратно)

236

Черный Принц — сын Эдуарда III, брат Йорка и дядя Болингброка.

(обратно)

237

Глендаур (Оуэн) — один из уэльских князей, который после воцарения Болингброка поднял восстание за независимость Уэльса, притязая на титул принца Уэльского. Борьба короля с Глендауром изображена, между прочим, в «Генрихе IV», часть 1.

(обратно)

238

...гнуть лук из дважды гибельного тиса. — Дважды — потому, что тис сам по себе уже считался ядовитым деревом.

(обратно)

239

...эта жалкая щепотка глины, что служит оболочкою костям. — Выражение это может иметь двоякий смысл: 1) могила, 2) бренное тело, созданное богом, согласно библейской легенде, из глины.

(обратно)

240

...припомним предания о смерти королей. — В Англии времен Шекспира были весьма популярны несколько сборников рассказов о падении и смерти великих людей.

(обратно)

241

Смотрите, вот и сам король! — Первые шесть строк этой речи английские издания, на основании данных F и Q, обычно приписывают Болингброку. Но этот хвалебный тон в устах лица, ненавидящего Ричарда, крайне неправдоподобен. Наоборот, он вполне понятен в устах лояльного Йорка.

(обратно)

242

...спущусь, как Фаэтон, не удержавший буйных жеребцов. — В мифе о Фаэтоне, сыне Аполлона, бога солнца, рассказывается, что, выпросив у отца на один день его солнечную колесницу, он не справился с конями, которые понесли и разбили колесницу.

(обратно)

243

Сыграем, государыня, в шары. — Игра в шары, состоявшая в том, чтобы попасть пущенным шаром в цель, была весьма популярна в Англии.

(обратно)

244

Тронный зал в Уэстминстерском дворце. — В залах Уэстминстерского дворца уже в те времена происходили заседания парламента. В данной сцене слиты вместе два исторически различных заседания парламента двух различных созывов. Низложение Ричарда произошло 30 сентября 1399 года в парламенте, созванном им самим. Суд над Беготом состоялся 16 октября того же года в парламенте, созванном уже новым королем. Ни на том, ни на другом заседании сам Ричард не присутствовал.

(обратно)

245

...прославиться мечтаю я в этом мире, новом для меня. — Намек на молодость Фицуотера.

(обратно)

246

Избави боже! Нет! — и далее. — По свидетельству Холинсхеда, подобная речь была действительно произнесена епископом Карлейльским после отречения Ричарда и провозглашения Болингброка королем.

(обратно)

247

Помфрет — замок в Йоркшире.

(обратно)

248

Тауэр (tower значит «башня») — старинная лондонская крепость, по преданию сооруженная Юлием Цезарем. Первоначально она была резиденцией английских королей, но уже при Ричарде II была превращена в политическую тюрьму.

(обратно)

249

...беспутный сын — принц Гарри, молодость которого изображена в «Генрихе IV», части 1 и 2.

(обратно)

250

«Король и Нищенка» — намек на народную балладу о короле Кофетуа и нищенке Зенелофон.

(обратно)

251

Простите меня (франц.).

(обратно)

252

Нет, от игры словами нас уволь! — Приведенное выше французское выражение помимо своего прямого смысла (просьбы о прощении) имело еще второй смысл: «увольте меня», и именно он был в Англии обычным.

(обратно)

253

Вернейший братец — граф Эксетер, в пьесе не фигурирующий, один из участников заговора. Причем, «братцем» он назван иронически, так как Эксетер не брат, а шурин Ричарда II.

(обратно)

254

Аббат — уэстминстерский аббат.

(обратно)

255

Я долго время проводил без пользы, зато и время провело меня. — Время (time), как нередко у Шекспира, имеет здесь широкий смысл: условия эпохи или момента.

(обратно)

256

Мы вместе стоим фартинг, не дороже. — Фартинг — грош. В подлиннике непереводимая игра слов: перед этим конюх назвал Ричарда «королевским принцем» (royal prince). Но royal есть также название старинной монеты. Ричард хочет сказать: «я не стою сейчас и десятой доли рояла».

(обратно)

257

Экстон поражает короля Ричарда. — В хрониках сообщается три версии относительно смерти Ричарда II: согласно одной — он уморил себя голодом, согласно другой — его уморили голодом по приказанию Болингброка, согласно третьей — он был убит Экстоном по приказанию того же Болингброка.

(обратно)

258

Ричард Бордоский — титул, который Ричард носил, еще будучи принцем, по месту своего рождения — в Бордо. (В XIV в. значительная часть Франции принадлежала англичанам, в том числе город Бордо.)

(обратно)

259

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., изд. 1, т. II, стр. 60.

(обратно)

260

Там же, стр. 59–60.

(обратно)

261

Автор примечаний к текстам пьес — А. Смирнов.

(обратно)

Оглавление

Ромео и Джульетта[1]

  Действующие лица

  Пролог[3]

  Акт I

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

  Акт II

    Пролог

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

    Сцена 6

  Акт III

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

  Акт IV

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

  Акт V

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

Сон в летнюю ночь[34]

  Действующие лица

  Акт I

    Сцена 1

    Сцена 2

  Акт II

    Сцена 1

    Сцена 2

  Акт III

    Сцена 1

    Сцена 2

  Акт IV

    Сцена 1

    Сцена 2

  Акт V

    Сцена 1

    Сцена 2

Венецианский купец[93]

  Действующие лица[94]

  Акт I

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

  Акт II

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

    Сцена 6

    Сцена 7

    Сцена 8

    Сцена 9

  Акт III

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

  Акт IV

    Сцена 1

    Сцена 2

  Акт V

    Сцена 1

Король Иоанн[188]

  Действующие лица[189]

  Акт I

    Сцена 1

  Акт II

    Сцена 1

  Акт III

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

  Акт IV

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

  Акт V

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

    Сцена 6

    Сцена 7

Ричард II[218]

  Действующие лица[219]

  Акт I

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

  Акт II

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

  Акт III

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

  Акт IV

    Сцена 1

  Акт V

    Сцена 1

    Сцена 2

    Сцена 3

    Сцена 4

    Сцена 5

    Сцена 6

Послесловие

  Смирнов А. «Ромео и Джульетта»

  Аникст А. «Сон в летнюю ночь»

  Смирнов А. «Венецианский купец»

  Аникст А. «Король Иоанн»

  Аникст А. «Ричард II»

*** Примечания ***