В конце войны [Константин Колесов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Константин КОЛЕСОВ


В конце войны




Утром они постреляли немного, сшибли очередной эсэсовский заслон при въезде в какой-то немецкий городишко, потом долго ехали по ровной чистой дороге на запад. Даже эсэсовцы, которые в основном и воевали в те дни в Померании, судя по всему, наконец-то усвоили, что есть война и какова на самом деле «смерть – добрая подруга» – была у них клановая песня с таким припевом, распевали они ее в те времена, когда стреляли и жгли безоружных в России, в Белоруссии да и по всей Европе, а теперь вот… в общем, опять они драпанули на десятки километров, оставив у жиденькой баррикады немного гильз, а рядом – окровавленные тряпки. И батарея самоходного полка, то есть три обшарпанные машины с рваными от осколков крыльями, с трепыхающимися мокрыми брезентами позади и с пехотой на броне, – с ходу проскочила еще один пустой городок, несколько придорожных «дорфов» и продолжала катить дальше. Уже несколько дней в этой части Померании сыпал, не переставая, мелкий дождь и порывами хлестал солоновато-льдистый ветер с близкой Балтики. Самоходчики опять промокли, застыли, лица у всех стали темно-серыми, щеки запали, все молчали, и каждый, наверное, думал, где бы хоть немного согреться, обсушиться, и когда, наконец, кончится эта проклятущая война.

На пехотинцев тоже было страшно смотреть: в грязно-липких шинелях с поднятыми воротниками, в бесформенных, размокших от дождя шапках, с почерневшими от холода и ветра лицами, они согнулись на броне у пушек, обнявшись со своими автоматами, и вроде бы подремывали, покачиваясь от хода машин. Дня три назад, когда бойцы появились у машин, их представили батальоном какой-то очень знаменитой гвардейской дивизии, но тогда их было человек сорок, теперь осталось пятнадцать. Шестнадцатый – командир, сержант, казах или татарин неопределенного возраста с раскосыми глазами сидел на передней машине, завернувшись в немецкую плащ-палатку и обхватив одной рукой орудийный ствол, смотрел вперед. В его совсем уж черное лицо с едва заметными прорезями глаз бил ветер с дождем, но он не отворачивался, не мигал.

Когда стало темнеть, машины остановились на холме возле трех опустевших домиков. Пехота сразу же ринулась в крайний, и там моментально замелькали огоньки, а из трубы повалил густой дым. Самоходчики в эти минуты установили три машины пушками на все четыре стороны, так, на всякий случай, хоть какая-то круговая оборона. Но вдруг все разом – и самоходчики, и пехотинцы, рыскавшие по дворам в поисках топлива, – метрах в пятистах на дороге, в низине увидели что-то странное, темно-серое, длинное, ползущее в вечерней мгле прямо к ним. Лейтенанты, командиры машин, вскинули бинокли, пехотный сержант один миг смотрел на дорогу, другой на лейтенантов, а в третий миг выдернул из кобуры большой видавший виды «парабелл» и побежал в дом, визгливо заорав: «Выходи всем! Атак! Немецкий атак!»

Нехотя выползли пехотинцы из дома, на ходу напяливали мокрые шинели, волочили автоматы чуть ли не по земле, кто-то матерился вполголоса. Вскоре все затаились в кюветах по обе стороны дороги, где луж поменьше, и у гусениц двух машин, смотревших пушками на запад. И каждый выставил свой автомат в сторону непонятной серой массы.

Наступила тишина. Только дождь шелестел да совсем некстати гулко бухала под порывами ветра какая-то оторвавшаяся железяка на крыше соседнего сарая. И нарастал непонятный, будто шорох, какой-то звук. Оттуда, с низины. Лейтенанты неотрывно смотрели в свои бинокли и часто протирали наружные стекла. И ничего не говорили.

– Цивильные это! Беженцы! – вдруг громко и облегченно сказал один из лейтенантов и опустил бинокль.

Другой тихо добавил: – Назад возвращаются. – Запихнул бинокль в футляр и пошел к своей машине.

Пехотинцы поднялись с земли и почти все, не оглядываясь, ушли в дом. На дороге остались два лейтенанта, сержант и двое солдат-юнцов с круглыми, ничего не выражающими глазами.

Беженцы приближались. Они шли плотной толпой по всей ширине дороги, согнувшись под тяжестью рюкзаков, и с трудом волочили за собой деревянные тележки, набитые узлами и чемоданами. В некоторых на узлах сидели малые дети. Блеснул в полутьме велосипед, потом другой. С них свисали огромные узлы, мелькнула белым пятнышком низкая детская коляска. Шли старые, молодые немки, тощие старики, между ними, держась за руки, за одежду – дети постарше. И все они вместе с рюкзаками и узлами были одного, неопределенного темно-серого цвета. Одежда, вещи набухли водой, а головы плотно идущих людей в обвисших шляпах, в платках, в картузах сверху были похожи на мокрую булыжную мостовую. И слышался необычный монотонный звук – сотни подошв хлюпали по мокрой дороге и периодически взвизгивало колесо то ли тележки, то ли детской коляски.

Но вот беженцы