Русская книга о Марке Шагале. Том 2 [Людмила Владимировна Хмельницкая] (fb2) читать постранично, страница - 3

если бы я не сказал еще несколько слов о русских и польских экспонентах. Среди русской молодежи внимание останавливают на себе работы Шагала¹³. Висящие в зале кубистов, где все так надуманно и непонятно, они также поражают своей иррациональностью, но такой иррациональностью, которая психологически вполне убедительна. В его «Литовской улице» (выставлявшейся в «Аполлоне» на выставке учеников Бакста и Добужинского)¹⁴ с игрушечно-яркими, покривившимися домиками, с покойником на земле и пиликающим на крыше музыкантом – есть какая-то исконно-русская, полупьяная, полутрагическая несуразность и дичь. На другой картине «Распятие»¹⁵, мне очень понравилась фигура убегающего с лестницы Иуды, полная острой экспрессии и юмора. Этот молодой художник с редким своеобразием чувствует мистику быта; в самом банальном умеет он открыть яркую и жуткую диковину. И когда видишь его цветистые, огненно-лубочные краски и все его выразительные человеческие «рожи», словно намалеванные каким-нибудь кустарем, думается: вот прекрасные иллюстрации к Гоголю, Сологубу, сказочкам Ремизова… Шагал еще юн, и тем более ценно то, что он обладает не только колористическим талантом, но и большой силой внушения. То, что он делает, не имеет ничего общего с «лубками» московских шутников, хлебников, бубновых валетов и хвостов – это серьезное искусство… <…>

Аполлон (СПб.). 1913. № 1. Январь. С. 40–41.

15. Э.П. [Эттингер П]. Из статьи «Письмо из Парижа. Салоны. “Les Independants”»

[Апрель 1913 г.]

<…> «Независимые» по-прежнему разбили свою боевую палатку на берегу Сены. Но нет больше прежнего, юного задора; бывшие дикари и отщепенцы превратились в солидных граждан, отвоевав себе право на общественное признание. <…> [Кубизм] имеет много новых адептов, особенно между иностранцами, которые всегда падки на крайности. Из них отмечу нашего соотечественника Шагала, который рядом с талантливыми рисунками, в стиле лубков, выставил кровавую кубистическую неразбериху¹⁶. <…>

Аполлон (СПб.). 1913. № 6. Апрель. С. 69–70.

16. А. Луначарский. Из статьи «По выставкам (Письмо из Парижа)»

[Апрель 1913 г.]

<…> Скажу несколько слов о наших соотечественниках, которые являются чуть не доминирующим (количественно) элементом в Салоне независимых. <…>

Претенциозным кривляньем и какой-то болезнью вкуса веет и от работ Шагала. <…>

Киевская мысль. 1913. № 109. 21 апреля.

Перепеч.: Луначарский 1967. Т. 1. С. 154–161; Луначарский 1982. Т. 1. С. 201–208.

17. А. Луначарский. Из статьи «Тридцатый Салон независимых артистов»

[Март 1914 г.]

Печальнее всего, когда отчет о новой выставке приходится начинать привычными словами: нынешний Салон – серый и заурядный. Поэтому я испытываю истинное удовольствие, что о Салоне Независимых нынешнего года мне придется сказать как раз обратное: Салон на редкость интересный, затмевающий не только прошлогодний, но и последний Осенний Салон.

Множество оригинальных работ. <…>

Из русских отмечу еще Шагала, полуинфантилиста, деформатора-фантаста, не лишенного силы воображения и известной острой оригинальности¹⁷. <…>

Киевская мысль. 1914. № 65. 6 марта.

Перепеч.: Луначарский 1967. Т. 1. С. 213–218; Луначарский 1982. Т. 1. С. 254–259.

18. Силларт [Я. Тугендхольд]. Из статьи «Салон «Независимых»

[Май 1914 г.]

<…> Очень интересны работы русского художника Шагала. Он любит русскую лубочную живопись, наивность ее композиции, дикость и сумбурность пьяной жизни крестьян в глухих деревнях Литвы. На фоне игрушечных избушек и диковинно-несуразных сцен деревенского быта выступает громадная фигура мужика, пиликающего в пьяном отчаянии на скрипке. В эту фигуру Шагал умеет вложить какое-то высшее, символическое значение, она говорит яснее и выразительнее длинных повестей о мертвой скуке и тоске, о беспросветности и забитости мужицкого существования. Шагал глубоко чувствует мистику быта, жуткие стороны народной жизни. Бесшабашность его композиции великолепно сопровождается задорно-ярким, кустарно-цветистым колоритом, достигающим порою большой силы внушения. Как колорист, он занимает особое место в Салоне Независимых, и его влияние на молодых начинает сказываться заметным образом. Но то, что делает его живопись особенно ценной для нас, это наличность психологического обоснования ее. У Шагала есть свой мир, он дает нам правду, проливающую оригинальный свет на действительность. Наивно-живое чувство жизни стало очень редким в наше время бездушного формализма, когда искусство превращается в математику. Посмотреть только на соседей Шагала, в том же Салоне Независимых, на всевозможные «Soleils Simultanés»^[1], «Prisme electrique»^[2] и прочую механику – холод пробирает душу. Вот почему художник, у которого действительно есть что-то новое и задушевное о чем поведать миру, – а таким является Шагал, – бесконечно дорог нам.